"За два года". Сборникъ статей изъ "Искры". Часть первая.
(10 іюля 1904 года No 69).
Въ иностранной печати упорно распространяются за послѣднее время слухи о какой то "комиссіи", якобы созванной въ Петергофѣ и занимающейся выработкой проекта "конституція". Сообщаются даже подробности, вродѣ того, что будущая конституція должна осчастливить россійскій народъ дарованіемъ ему чего-то вродѣ германскаго рейхстага; однако есть и маленькая разница: вмѣсто того, не столько рѣшающаго, сколько могущаго противопоставить свое veto правительственнымъ законопроектамъ, голоса, который имѣетъ рейхстагъ, грядущій россійскій парламентъ будетъ имѣть лишь совѣщательный голосъ.
Придавая весьма мало значенія фактической сторонѣ этихъ сообщеній, мы не можемъ, однако, не видѣть въ нихъ нѣкотораго отраженія настроенія, начинающаго проникать въ тѣ великосвѣтскіе и административные салоны, въ которыхъ корреспонденты "большой" европейской печати черпаютъ сплетни, сообщаемыя ими въ редакціи своихъ газетъ. Тѣ сокрушительные удары, которые уже претерпѣлъ "режимъ" въ борьбѣ съ внѣшнимъ врагомъ, очевидно, заставляютъ проникать въ души и самыхъ геморроидальныхъ особъ "первыхъ четырехъ классовъ" смутное сознаніе, что близится конецъ абсолютизма. Бѣшенство, съ которымъ "Московскія Вѣдомости" накидываются на злополучныхъ авторовъ "слуха", показываетъ только, что иностранная печать попала въ цѣль, въ больное мѣсто. Se non e vero е ben trovato.
Да и не было бы ничего удивительнаго, если бы среди рыцарей кнута и нагайки нашлись уже теперь предусмотрительные люди, заранѣе учитывающіе цѣну предательства по отношенію къ тому режиму, именемъ котораго самодержавная бюрократія такъ долго душитъ пробуждающійся народъ. Скорѣе было бы странно, если бы этого не было. Исторія всѣхъ странъ показываетъ, что бюрократія всегда была готова служить всякому правительству и предать всякое правительство. Талейранъ, служившій республикѣ, директоріи, имперіи, Бурбонамъ, Орлеанамъ и всѣхъ ихъ поочередно предававшій, конечно, имѣетъ всѣ основанія быть причисленнымъ въ лику свитыхъ бюрократіи. И такъ какъ у господъ этого сорта нюхъ бываетъ очень тонкій, то конституціонные проекты тайныхъ и дѣйствительныхъ тайныхъ совѣтниковъ несомнѣнно представляютъ весьма отрадный "симптомъ разложенія абсолютизма
Но не мы, конечно, будемъ возлагать наши надежды на комиссія изъ тайныхъ совѣтниковъ. Это -- монополія россійскаго либерализма. Зародившійся въ тяжелой атмосферѣ рабства, при первыхъ шагахъ своихъ уже увидѣвшій грозное "мене, текелъ, фаресъ", начертанное на всѣхъ стѣнахъ буржуазной Европы, русскій либерализмъ никогда не надѣялся на свои собственныя силы, на борьбу. Какъ Петръ отъ Іисуса, отрекался онъ отъ "крайнихъ" дѣтей своихъ, когда не платоническое "сочувствіе", а дѣйствительная помощь могла дать имъ шансы на побѣду въ неравной борьбѣ съ абсолютизмомъ, опиравшимся на огромную реакціонную силу пассивности народныхъ массъ. Не завоевать свободу, а получить ее хотѣлъ и хочетъ русскій либерализмъ. Конституціонныя галушки готовыми должны упать ему въ ротъ. Самъ-ли абсолютизмъ его, либерала, "можетъ быть, ха ха... и помилуетъ", смѣлый-ли террористъ динамитной бомбой взорветъ россійскій режимъ, крестьянскій ли "бунтъ" или рабочее возстаніе разорвутъ заржавленныя оковы деспотизма,-- россійскому либералу все равно. И когда революціонное движеніе -- и не только рабочаго класса или крестьянства, но и интеллигентныхъ "дѣтей" либерализма -- сочится кровью изъ всѣхъ поръ, россійскіе Мирабо, оставаясь пассивными зрителями революціонной трагедіи, лишь учитываютъ ея политическій балансъ и вписываютъ его въ тотъ ростовщическій вексель, который они предъявятъ въ минуты ликвидаціи абсолютизма одновременно и побѣжденному абсолютизму, я побѣдившему народу.
Однако, разсчеты на чужую революціонную борьбу, изъ всѣхъ возможныхъ путей къ "полученію" свободы, менѣе всего по душѣ либералу. Съ одной стороны, "смута препятствуетъ царственнымъ трудамъ", какъ увѣряли орловскіе земцы, а вѣдь надежда на "помилованіе" не оставляетъ либераловъ, съ другой стороны, "всѣ эти убійства и волненія не даютъ мирно трудиться и даже жить спокойно" "мирнымъ земледѣльцамъ", вродѣ господина Евреинова. Да и неизвѣстно еще, насколько благосклонно отнесется впослѣдствіи къ политическому векселю либераловъ "разнузданная кучка анархистовъ, ничего не боящаяся, даже висѣлицы". Поэтому, не забывая трясущейся рукой вписывать въ свои бухгалтерскія книги статьи политическаго прихода, либералъ всѣми силами старается изыскать другіе, менѣе опасные пути къ полученію конституціоннаго эдема. Однако, надежды на то, что самодержавіе вполнѣ добровольно сдаетъ свои позиціи излюбленнымъ людямъ, конечно, слишкомъ наивны даже и для русскихъ либераловъ. Какой нибудь внѣшній толчокъ, внѣ либерализма, но и внѣ самодержавія лежащая причина, должна привести къ вожделѣнной "реформѣ". Только съ этой точки зрѣнія "сочувствовалъ" либерализмъ революціи, и только съ этой точки зрѣнія оцѣнивалъ онъ политически всякое стихійное народное бѣдствіе, подкапывающее основы существующаго государственнаго "порядка".
Такъ было во время голода. Либерализмъ не рѣшился выступить активно со обоими конституціонными требованіями, ибо на почвѣ остраго недовольства широкихъ слоевъ народа и въ нервно-напряженной общественной атмосферѣ такое выступленіе могло бы послужить непосредственнымъ прологомъ къ революціонному низверженію абсолютизма; съ скрещенными на груди руками онъ ожидалъ минуты, когда "самъ собой" рухнетъ самодержавно-бюрократическій режимъ.
И точно такую же позицію занялъ либерализмъ теперь, когда не въ видѣ голода, а въ видѣ войны надвинулись на Россію огромный, разрушительныя силы стихійности. "Въ виду войны всякія провозглашенія конституціонныхъ требованій и заявленій прекращаются, по крайней мѣрѣ, на эти первые и неясные мѣсяцы", пишетъ нѣкій конституціоналистъ въ No 50 "Освобожденія" я увѣряетъ, что на этотъ счетъ "нѣтъ никакихъ споровъ". Можно повѣрить этому компетентному голосу; можно повѣрить, что для либерализма "связанная съ войной тактика неизбѣжно требуетъ гораздо болѣе пассивнаго отношенія къ событіямъ текущей жизни". Болѣе того: мы видѣли уже, какъ "пасивные" по отношенію къ борьбѣ за свободу либеральные земцы "активно" принимали адреса по случаю войны и облагали на нужды ея новыми милліонными налогами раззоренное и еще болѣе раззоряемое войной населеніе, вмѣсто того, чтобы открыто заявить о непосильности для народа тѣхъ новыхъ тяготъ, которыя налагаются на него новыми авантюрами самодержавной бюрократіи. Но это "пассивное" свободолюбіе и "активное" холопство ничуть не мѣшаютъ тому, что, благодаря войнѣ, ярче, чѣмъ когда либо, теплится въ сердцѣ либерала надежда на конституцію. Не даромъ, уже въ самомъ началѣ войны правительственнымъ рептиліямъ приходилось писать длиннѣйшія статьи для доказательства, что не нужно непремѣнно новаго "Севастополя" для наступленія конституціонной весны. Либерализмъ долженъ желать пораженія русскихъ войскъ, потому что такое пораженіе вѣрнѣе всего заставитъ абсолютизмъ пойти на уступки. Сила этого желанія умѣряется опять таки лишь опасеніемъ революціоннаго взрыва, неизбѣжнаго при слишкомъ позорномъ военномъ крахѣ абсолютизма. Но, если не пораженіе, то ужъ, во всякомъ случаѣ, тотъ острый финансовый кризисъ, который неизбѣженъ даже при благополучномъ окончаніи войны, долженъ радостно манить сердце либерала. Отсюда -- двѣ души въ груди либерализма. Сантиментально скорбя о страданіяхъ "солдатиковъ", какъ онъ скорбѣлъ о бѣдствіяхъ голодающихъ, либерализмъ лечитъ зіяющія раны войны палліативами санитарныхъ отрядовъ и перевязочныхъ пунктовъ, какъ лечилъ смертельныя язвы голодовокъ палліативами безплатныхъ столовыхъ; и въ то же время война, какъ и голодъ, является для либерала тѣмъ стихійнымъ, внѣшнимъ, его лично весьма мало задѣвающимъ факторомъ, который сломить упорство цѣпляющагося за свои самодержавныя прерогативы абсолютизма. Политическій паразитъ, либерализмъ строитъ свои спекуляціи на бѣдствіяхъ народа.
На бѣдствіяхъ народа! Да, то, что для либерализма внѣшняя, стихійная сила -- будь то голодъ, война, или хотя бы острый финансовый кризисъ,-- то для народа, для рядового крестьянства, и еще болѣе для рабочаго класса, подлинное бѣдствіе, реализующееся въ недоѣданіи, въ ростѣ "преступности" и проституціи, въ болѣзняхъ, въ усиленіи смертности, въ тысячахъ и десяткахъ тысячъ жизней, принесенныхъ въ жертву молоху милитаризма.
И каждая буква той конституціонной хартіи, которая для либераловъ "сама собой" явится въ результатѣ остраго потрясенія всего организма страны, будетъ оплачена цѣною крови народа. Простой подсчетъ этой крови покажетъ, что для пролетаріата и прилегающихъ къ нему слоевъ крестьянства революціонный способъ борьбы за свободу дешевле пассивнаго выжиданія стихійнаго хода событій. Уже по одному этому рабочій классъ не можетъ, сложа руки, ждать той свободы, которую принесетъ ему военный разгромъ Россіи, и не можетъ на этомъ разгромѣ строить всѣ свои надежды. Побѣда правительственныхъ войскъ въ преступно затѣянной войнѣ означала бы укрѣпленіе позиціи режима на трупахъ десятковъ тысячъ рабочихъ и крестьянъ. Но и свобода, купленная цѣной пораженія, была бы оплачена цѣлыми морями крови того же народа. Это, воистину, слишкомъ дорогая цѣпа за ту свободу, которая выпадетъ при этомъ на долю пролетаріата.
Не нужно забывать, что, если либералъ является пассивнымъ зрителемъ тѣхъ стихійныхъ бѣдствій, которыя подкапываютъ самодержавіе, то пролетарій является ихъ пассивнымъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ пассивнымъ орудіемъ политическаго катаклизма. Но свобода, въ достиженіи которой пролетаріатъ играетъ роль пассивнаго орудія стихійности, можетъ дать рабочему классу лишь минимумъ возможныхъ въ капиталистическомъ обществѣ политическихъ правъ. А вся работа соціалдемократіи, направленная на развитіе классоваго сознанія и классовой организованности пролетаріата, имѣетъ цѣлью завоеваніе имъ максимума этихъ правъ. Самый смыслъ существованія партіи исчезаетъ, если въ нашемъ представленіи рабочій классъ долженъ пассивно ждать освобожденія отъ того "стихійнаго" крушенія абсолютизма, которое послѣдуетъ за разгромомъ Россіи японцами. И не о широтѣ политическихъ взглядовъ свидѣтельствуетъ проявляющееся кое гдѣ въ революціонной средѣ желаніе разгрома, а о недостаточномъ пониманіи задачъ соціалдемократіи. Это не выраженіе высшей ступени сознательной классовой политики, а отрыжка буржуазнаго демократизма съ его спекуляціями на "стихійность".
Если даже связывать представленіе о пораженіи съ неизбѣжностью послѣдующаго революціоннаго взрыва, то неужели рабочій классъ долженъ желать предварительно пройти черезъ всѣ бѣдствія безработицы, черезъ всѣ муки голода и болѣзней, оставить на восточно-азіатскихъ поляхъ трупы десятковъ тысячъ своихъ сыновей и братьевъ, чтобы потомъ только пойти на баррикады новыми потоками крови добывать свободу?
Нѣтъ! Ни побѣда, ни пораженіе, а прекращеніе войны, прекращеніе кровавыхъ гекатомбъ, какъ слѣдствіе революціоннаго давленія рабочаго класса -- вотъ лозунгъ пролетаріата. Этотъ лозунгъ одинаково далекъ отъ хладнокровныхъ разсчетовъ либерализма на гибель тысячей молодыхъ жизней и идиллическихъ утопій миролюбцевъ, вродѣ Берты Зуттнеръ или Льва Толстого. Пролетаріатъ не можетъ ставить себѣ утопической задачи прекратить порождаемыя капиталистическимъ обществомъ войны, не уничтоживъ самого капиталистическаго общества. Онъ не можетъ оставаться равнодушнымъ и къ такому порабощенію государства, въ которомъ онъ волей историческихъ судебъ живетъ и борется, такому порабощенію, которое превратило бы это государство въ объектъ чужой эксплоатаціи, подрѣзало въ корнѣ возможность его прогрессивнаго развитія, сдѣлало его новой Арменіей, сохранило для пролетаріата весь гнетъ, всѣ несчастія, но безъ малѣйшей надежды на возможность революціонной борьбой сбросить съ себя всѣ путы соціальнаго рабства; и въ этомъ смыслѣ сказалъ Бебель, что нѣмецкій пролетаріатъ "до послѣдняго человѣка встанетъ на защиту отечества и народа", если самому существованію Германіи будетъ грозить опасность. Но когда эти жизненные интересы народа не поставлены на карту, пролетаріатъ, какъ бы ни кричали объ отсутствіи у него патріотизма, можетъ и долженъ властнымъ революціоннымъ вмѣшательствомъ положить предѣлъ войнѣ, особенно войнѣ, не только не вытекающей изъ потребностей развивающагося капиталистическаго общества, но, напротивъ, имѣющей цѣлью задержать то политическое переустройство, которое необходимо для его развитія. И это революціонное вмѣшательство, чуждое пассивнаго ожиданія побѣды или пораженія, сохранитъ пролетаріату тысячи его сыновей и сотни милліоновъ денегъ, которые выкачиваетъ изъ его кармана и сама война я сопровождающій ее кризисъ.
"Миръ въ ближайшее время можетъ быть заключенъ лишь путемъ униженія и огромныхъ потерь", говоритъ тотъ же конституціоналистъ въ "Освобожденія". Но кто будетъ униженъ? Пролетаріатъ ли, который заставить правительство выполнить свою революціонную волю? И какихъ огромныхъ потерь? Потерь ли той "чужой территоріи", по поводу которой даже г. конституціоналистъ говоритъ, что "съ поразительнымъ легкомысліемъ и невѣжествомъ полицейское самодержавіе вовлекло (курс. вездѣ нашъ) Россію въ сложные міровые интересы, ей, по существу, далекіе "?
Смѣшны, конечно, надежды на ту контрибуцію, которую Россія получитъ въ результатѣ побѣдоносной войны, и которая покроетъ военные расходы. Не говоря уже о великой сомнительности побѣдъ правительственнаго оружія, никакая контрибуція не сможетъ окупитъ всѣхъ тѣхъ колоссальныхъ жертвъ людьми и деньгами, которыя несетъ пролетаріату каждый лишній день войны. И при томъ, если затраты на войну покрываются изъ кармановъ народа, то не въ его карманы польется золотой дождь контрибуціи: пять милліардовъ французской контрибуція дали германскому рабочему классу, въ концѣ концовъ, лишь новый, дотолѣ неслыханный по своей остротѣ, кризисъ 70-хъ годовъ. Л главное, то усиленіе позиціи абсолютизма, которое принесетъ побѣда, для пролетаріата будетъ обозначать продленіе его хроническихъ жертвъ и бѣдствій и новое затрудненіе его революціонной борьбѣ за свободу.
Пролетаріатъ, въ противоположность буржуазіи, вообще не можетъ получить для себя свободу, онъ можетъ только завоевать ее, долженъ оплатить ее своею кровью, будетъ ли онъ пассивнымъ орудіемъ политическаго переворота или сознательнымъ активнымъ борцомъ за свободу. Но, и по величинѣ жертвъ, и по достигаемымъ результатамъ, путь наступательной революціонной борьбы -- самый экономный путь для рабочаго класса, и въ данномъ случаѣ его интересы совпадаютъ съ интересами всѣхъ трудящихся массъ. При той политической конъюнктурѣ, которая создана войной, этотъ путь ведетъ къ революціонному требованію мира и свободы. Всякою другою политическою тактикою рабочій классъ завоевалъ бы слишкомъ плохую свободу и слишкомъ дорогою цѣною.
Ф. Данъ.