(8 октября 1905 г. No 112).
Государственная Дума еще не собралась; предвыборная агитація -- поскольку она вообще возможна въ легальныхъ формахъ -- только еще начинается. И все же самая постановка вопроса о собраніи нѣсколькихъ сотъ такъ или иначе выбранныхъ человѣкъ по дѣламъ, касающимся общегосударственнаго законодательства, произвела уже значительную пертурбацію въ группировкѣ политическихъ силъ, породила страстные опоры въ средѣ вчерашнихъ друзей -- союзниковъ, послужила реактивомъ, съ большой точностью опредѣлившимъ соціальную природу различныхъ общественныхъ группъ. Это значитъ, что созывъ Думы, благодаря особой атмосферѣ революціонной эпохи, имѣетъ большее и качественно иное значеніе, чѣмъ то, которое рисовалось авторамъ закона 6 августа. Это значитъ, что придуманное ими средство "умиротворенія" страны, введенія бушующаго моря общественныхъ столкновеній въ русло "спокойнаго" развитія, уже теперь, когда оно находится еще im Werden, обострило соціальные антагонизмы, усилило тѣ столкновенія общественныхъ группъ, которыя являются источникомъ силы, движущей впередъ революцію. Это значить, что архи-нелѣпа была бы тактика, которая, исходя изъ правильной посылки, что Государственная Дума, по замыслу творцовъ ея, должна быть ничѣмъ инымъ, какъ одной изъ многочисленныхъ подпорокъ абсолютизма, сдѣлала бы невѣрный выводъ, что Дума и впрямь будетъ играть такую роль въ политической исторіи Россіи, какая желательна была самодержавной бюрократіи; нелѣпа была бы тактика, которая на этомъ основаніи пыталась бы. "обличивъ" Думу и вся иже съ ней, идти къ "активному выступленію", держа руки по швамъ, не поворачивая головы по сторонамъ и не обращая ни малѣйшаго вниманія на ту группировку общественныхъ силъ, которая создается на почвѣ созыва Булыгинскаго "представительства".
Передъ только что состоявшимся съѣздомъ "земскихъ и городскихъ дѣятелей" вопросъ объ отношеніи къ Государственной Думѣ всталъ очень остро. Надо было -- вещь, всегда очень непріятная!-- сказать, что же либеральные земцы и думцы думаютъ, наконецъ, дѣлать? Пока вопросъ о "представительствѣ" плавалъ болѣе или менѣе въ туманѣ, положеніе почтенныхъ либераловъ было довольно выигрышное: можно было "обличать", высказывать требованія, принимать резолюціи. Всѣ эти занятія, неоомнѣнно, имѣли весьма полезное значеніе: они служили агитаціоннымъ средствомъ и вносили елементы политической мысли въ слои, для агитаціи революціонныхъ партій недоступные -- въ силу ли соціально-прирожденнаго иммунитета, или въ силу отдѣляющей ихъ отъ революціоннаго воздѣйствія толстой стѣны, сложенной изъ традиціонныхъ предразсудковъ и полицейскихъ препонъ. И поскольку -- подъ вліяніемъ напора рабочаго движенія и критики соціалдемократіи -- либеральныя резолюціи и постановленія должны были подвигаться все болѣе и болѣе "влѣво", они неосмнѣнно сыграли нѣкоторую роль въ разрушеніи этой стѣны; они могли проникать сквозь нее по тѣмъ тысячамъ невидимыхъ, извилистыхъ ходовъ, которые создаются "легальной" печатью и арміей служащихъ, занятыхъ въ хозяйственныхъ и культурно-просвѣтительныхъ земскихъ и думскихъ учрежденіяхъ и на почвѣ своей "оффиціальной" работы непосредственно соприкасающихся съ глубокими пластами народной, особенно крестьянской массы. Эта армія несомнѣнно выполняла и выполняетъ "черную работу" внесенія либеральныхъ идей въ деревню. Постепенное "радикализированіе" земскихъ резолюцій облегчало интеллигентному разночинцу выполненіе этой роли проводника либеральнаго тока, ибо роднило почтенныхъ земскихъ и думскихъ "хозяевъ" съ ихъ демократическими "слугами".
Насколько сильно было это чувство "родства" въ его крайнихъ проявленіяхъ, показываетъ примѣръ новаго "народнаго героя" -- Куликовскаго. Этотъ членъ "партій соціалистовъ -- революціонеровъ", заявляющій, что его партія "желаетъ" "скорѣйшаго введенія демократической республики" и "уничтоженія частной собственности на землю" "еще наканунѣ происшествія" (покушенія на гр. Шувалова) "принимается за газету съ пламенной надеждой -- встрѣтить въ ней опубликованіе давно обѣщаннаго и страстно ожидаемаго обществомъ созыва народныхъ представителей". Когда же вмѣсто этого "созыва" "онъ" прочелъ, что въ Москвѣ запрещенъ съѣздъ земцевъ, что Шуваловъ разогналъ засѣданіе союза инженеровъ, то это показалось ему нестерпимымъ. "Пріемъ депутаціи либеральныхъ людей и царская рѣчь" заставляли его "надѣяться" и подарить жизнь тому жандарму, на котораго онъ хотѣлъ покуситься. "Но послѣ этого пріема, послѣ извѣстной рѣчи случилось новое звѣрское происшествіе -- убійство въ Иваново-Вознесенокѣ. Вѣдь это, съ точки зрѣнія самодержавія, со стороны полиціи есть оскорбленіе величества, не говоря объ издѣвательствѣ надъ либеральной депутаціей". И Куликовскій "взялся исполнить постановленіе Московскаго Комитета убить Шувалова" {Всѣ цитаты взяты изъ рѣчи Куликовскаго за судѣ, помѣщенной въ No 77 "Освобожденія".}. Такъ велика была вѣра этого революціоннаго разночинца въ либераловъ, что онъ больно чувствовалъ издѣвательство правительства надъ либералами, и совершенно мимо его сознанія прошло то издѣвательство либераловъ надъ народомъ и надъ своими собственными резолюціями, которое проявилось во всемъ поведеніи и рѣчахъ "депутаціи либеральныхъ людей"... А между тѣмъ, дѣло было такъ ясно, что на іюльскомъ съѣздѣ "самъ" г. И. Петрункевичъ открыто заявлялъ о своемъ желаніи помочь правительству выйти изъ опасности.
Такъ безмятежно шло мирное сотрудничество "соціально-привилегированной интеллигенціи" и "неимущей интеллигенціи", которое такъ пламенно желалъ увѣковѣчить "несгибаемый" г-нъ Струве. Опираясь на это сотрудничество, спекулируя на народное возбужденіе, не успѣвшее еще вылиться въ крестьянствѣ въ рѣзко опредѣленное классовое движеніе, господа либералы умильно поглядывали вверхъ, въ ожиданіи, что своевременная "уступка" ихъ насущнымъ классовымъ интересамъ позволитъ имъ, наконецъ, сбросить съ себя постылый демократическій плащъ, разорвать мезальянсъ съ неимущимъ разночинцемъ и успокоиться на лонѣ цензоваго двухпалатнаго парламента, участвующаго въ "осуществленіи законодательной власти".
Но самодержавно-бюрократическому провидѣнію угодно было распорядиться иначе. Прекрасные дни Аранжуэца минули, и минули безвозвратно. Бѣднымъ земцамъ не суждено было испытать такого полнаго удовлетворенія, какое дала университетская автономія ихъ ученымъ братьямъ во либерализмѣ. А между тѣмъ, профессора показали наглядно, "какъ это могло-бы быть" съ участниками земскаго съѣзда. Получивъ столь любезную имъ "автономію", вчерашніе непримиримые оппозиціонеры, вопіявшіе о невозможности свободнаго научнаго изслѣдованія въ самодержавномъ государствѣ, сегодня съ такимъ-же жаромъ, по сношеніи съ надлежащими властями, изъ кожи лѣзутъ вонъ, чтобы водворить въ университетахъ "порядокъ". Это какъ-бы прообразъ того, что стало бы съ земскимъ либерализмомъ, если-бы его "успокоили" дѣйствительной уступкой. Какъ актеръ, только что игравшій на сценѣ надоѣдливую роль, спѣшитъ, выбѣжавъ за кулисы и ставъ самимъ собой, сбросить ненужный нарядъ и блестящія погремушки, такъ спѣшили-бы земцы освободиться отъ "несвойственнаго" имъ костюма, сшитаго изъ всякихъ "демократическихъ" "четырехчленныхъ" формулъ и проч. и проч.
Если бы ихъ "успокоили"... Боли-бы ихъ могли "успокоить"... Вмѣсто "успокоенія" самодержавная бюрократія дала имъ то, чти только и могла дать -- Думу. Но Дума въ ея натуральномъ видѣ, безъ, тѣни "гарантій" -- этого слишкомъ мало для удовлетворенія даже скромныхъ либераловъ. "Успокоить" Дума не могла никого. Даже мистеръ Стадъ, доѣхавъ до Саратова и убѣдившись, насколько русская практика думскаго "конституціонализма" отличается отъ "англійской" теоріи, вынужденъ былъ растерять добрую долю своего оплаченнаго "оптимизма".
Одного бряцанія оружіемъ оказалось мало. Подъ его воздѣйствіемъ либераламъ не уступили. Угрозы борьбой оказалось недостаточно. Надо начать самую борьбу. Но какъ бороться? Вотъ "проклятый" вопросъ.
Опереться на народъ -- вотъ единственное рѣшеніе, которое возможно. И болѣе дальновидные земцы поняли это. Они рѣшили обратиться къ народу. Но на первыхъ-же шагахъ этого пути они столкнулись съ затрудненіями, заставлявшими мучительно сжиматься ихъ собственническія, землевладѣльческія сердца.
Либеральное евангеліе земскихъ съѣздовъ, какъ мы уже сказали, тысячью различныхъ путей шло "въ народъ". Но тамъ оно сталкивалось съ вліяніемъ, шедшимъ изъ среды революціоннаго пролетарскаго движенія и, благодаря этому, существенно претворялось. То, что для либеральныхъ съѣздовъ было наскоро напяленнымъ демократическимъ костюмомъ, то "низы" принимали совсѣмъ "въ серьезъ". И болѣе того. Проникая въ народную среду, политическія идеи будили одновременно соціальныя стремленія, заставляли ихъ отливаться въ форму опредѣленныхъ соціальныхъ требованій.
Благодаря такому самоопредѣленію "низовъ", стало все болѣе и болѣе невозможно опереться на народъ въ томъ смыслѣ, въ какомъ этого желали бы либералы -- опереться на сочувствіе народа, а не на его движеніе. Бороться, опираясь на народъ, это значило все болѣе и болѣе -- идти въ народъ не затѣмъ только, чтобы создать въ немъ политически -- возбужденное настроеніе, а затѣмъ,чтобы примкнуть къ его борьбѣ. Но примкнуть къ борьбѣ народа, значитъ принять требованія народа, принять методы и средства народной, массовой борьбы, значитъ встать на путь, въ конечномъ пунктѣ котораго видится выступленіе на политическую сцену массовой силы...
Но, чтобы пойти такой дорогой, земскимъ либераламъ надо было рѣшиться на тяжелую операцію урѣзыванія своей классовой физіономіи. Задача трудная. Настолько трудная, что передъ нею спасовать на первыхъ порахъ даже разночинный союзникъ либеральнаго "барина" -- буржуазный демократъ. Онъ испугался необъятности и революціонности выпавшей на его долю задачи и искалъ спасенія въ закоулкѣ "бойкота". Онъ пытался даже это свое бѣгство прикрыть тогой гражданской добродѣтели, "несгибаемой" революціонности. Это плохо удалось ему. Подъ угрозой политической смерти, жизнь повелительно выталкиваетъ демократію изъ "бойкотнаго" тупика; демократія вертится, пытается отговориться фразами объ "активномъ бойкотѣ", но, въ концѣ концовъ, съ оговорками, упираясь, она будетъ вынуждена, если не хочетъ сложить оружія, приняться за то самое дѣло, которое называется революціоннымъ участіемъ въ выборахъ. Идея "бойкота", какъ орудія политической "борьбы", несомнѣнно уже теперь похоронена окончательно. И если эти похороны, это отрѣзываніе путей отступленія для буржуазной демократіи есть, дѣйствительно, результатъ той "позорной роли, которую сыграла Искра", какъ увѣряетъ "Пролетарій", то мы можемъ быть довольны этой ролью.
Ну, а земцы? На іюльскомъ съѣздѣ часть ихъ тоже сотрясала воздухъ "бойкотными" рѣчами и, какъ съ наивной откровенностью пояснилъ г. Оппель, дѣлала это затѣмъ, чтобы "напугать" правительство, держать его "подъ угрозой": можетъ быть, дескать, оно испугается картоннаго грома. На самомъ дѣлѣ, земцамъ, конечно, нечего было и думать искать спасенія въ "бойкотѣ". Въ противоположность демократическому разночинцу, земскій либералъ связанъ съ опредѣленнымъ общественнымъ слоемъ, онъ имѣетъ свою старую соціальную ореду и знаетъ, что она за нимъ по этому пути не пойдетъ. И если онъ, Иванъ Ивановичъ, вздумаетъ "бойкотировать", то на его мѣсто всегда найдется десятокъ Петровъ Петровичей, ему же останется почетная, но незавидная доля Цинцината, удалившагося къ своему хозяйству. Новой же соціальной опоры либерализмъ найти еще не успѣлъ. При такихъ обстоятельствахъ немудрено, что іюльскій съѣздъ малодушно предложилъ отложить рѣшеніе вопроса объ отношеніи къ Государственной Думѣ, смутно надѣясь, что, быть можетъ, какъ нибудь минуетъ его чаша сія...
Но она не миновала... Передъ послѣднимъ съѣздомъ вопросъ сталъ въ упоръ. Отмалчиваться и откладывать было нельзя. И тутъ сразу оказалось, что для этихъ господъ "бойкотъ" былъ ничѣмъ инымъ, какъ совершенно празднымъ словоизверженіемъ.
Неизвѣстно, г. ли Шишковъ согласился фигурировать въ роли "ненастоящаго представителя", Раевскій ли всталъ "на скользкій путь", Оппель ли рѣшилъ "заранѣе уронить свой авторитетъ", или Колюбакинъ, пожеманившись, отправился въ "непотребное учрежденіе" {Въ кавычки взяты подлинныя выраженія изъ рѣчей на іюльскомъ съѣздѣ.}, только фактъ таковъ, что 172 голосами противъ одного была принята та самая резолюція бюро, которая была "отложена" въ іюлѣ. Итакъ, земцы и думцы рѣшили "участвовать". Но какъ участвовать? Зачѣмъ? Какъ сдѣлать это участіе орудіемъ для достиженія тѣхъ цензовыхъ "гарантій", которыя либерализму безусловно нужны?
Три силы сейчасъ стоятъ угрозой передъ самодержавнымъ правительствомъ: рабочее движете, крестьянское движеніе, національныя движенія угнетенныхъ окраинъ. Всѣ эти силы хочетъ либерализмъ использовать для своихъ цѣлей. Готовясь къ вступленію въ Думу, онъ захотѣлъ опереться на нихъ. Ему оказалась нужна программа, которая давала бы отвѣтъ на рабочій, крестьянскій и національный вопросы. Но эти отвѣты заранѣе жгли его явнымъ несоотвѣтствіемъ интересамъ того слоя, землевладѣльцевъ и домовладѣльцевъ, къ которому пуповина еще прикрѣпляетъ либерализмъ. И съѣздъ началъ съ того, что постарался какъ можно дальше отсрочить отвѣтъ на проклятые вопросы. Экономическую программу онъ записалъ въ самый конецъ порядка дня, хотя понималъ, какъ выразился одинъ ораторъ, что она важнѣе всего для народа.
Но, въ концѣ концовъ, непріятными вопросами все же пришлось заняться. И что же? Подаривъ автономію Польшѣ и пробормотавъ нѣсколько туманныхъ резолюцій о децентрализаціи законодательства, надѣливъ крестьянъ землею изъ казенныхъ и удѣльныхъ дачъ, отмѣнивъ выкупные платежи и сейчасъ же потребовавъ новаго выкупа ("справедливаго вознагражденія") за тѣ земли, которыя могутъ быть отрѣзаны у помѣщиковъ, наградивъ рабочихъ восьмичасовымъ рабочимъ днемъ, либеральный съѣздъ сейчасъ же и эти трусливыя рѣшенія обратилъ въ милую шутку, рѣшивъ не включать ихъ въ свое "воззваніе", въ свою программу. Это значитъ, что передъ задачей -- идти въ народъ для участія въ борьбѣ народа -- земскій либерализмъ, какъ цѣлое, спасовалъ. Это значитъ, что передъ страхомъ народной революціи, съ ея соціальными требованіями, часть либерализма уже измѣнила тѣмъ политическимъ лозунгамъ, которые она выставляла, когда расчитывала на то, что народъ останется въ роли "сочувствующаго".
Земскій съѣздъ не могъ создать своей программы. Но, такъ какъ "единство" было поставлено выше всего, то это значитъ, что члены его сошлись на реакціонной программѣ: потому что программа, умалчивающая о рабочемъ, аграрномъ и національномъ вопросѣ, не является прогрессивной въ данный моментъ. Земскій съѣздъ не могъ создать своей партійно-политической организаціи. Но, создавъ, опять-таки ради единства, "консультаціонные" избирательные комитеты, онъ далъ этой организаціей опору всѣмъ реакціоннымъ мѣстнымъ вліяніямъ и стремленіямъ {Кто хочетъ оцѣнить революціонное значеніе этого "объединенія", пусть взглянетъ на списки кандидатовъ, составленные съ точки зрѣнія единства* и помѣщенные въ "Руси".}. Разбить это единство, значить оказать услугу дѣлу революціи. Обличающее и критическое вмѣшательство партіи пролетаріата въ дѣло выборовъ должно содѣйствовать, между прочимъ, и этому раскалыванію либеральнаго лагеря, которому "единство" придаетъ реакціонный цвѣтъ...
Въ томъ же духѣ, какъ вопросы программы, рѣшилъ либеральный съѣздъ и вопросъ объ отношеніи къ Думѣ. Въ своей революціи объ участіи въ выборахъ, съѣздъ сказалъ нѣсколько обличительныхъ фразъ по адресу Думы и призвалъ гражданъ войти въ нее, образовать "сплоченную группу" и "черезъ ея посредство", а не черезъ посредство народнаго движенія, "достигнуть гражданской свободы и равенства". Уже эта туманная, рабья резолюція показывала, что не затѣмъ, чтобы сдѣлать изъ Думы всенародную трибуну, думало войти въ "непотребное учрежденіе" большинство членовъ земскаго съѣзда. Нѣтъ; они уже предвкушаютъ всю сладость "постепенной", "мирной" "положительной" работы по части "усовершенствованія". Послѣднія сомнѣнія на этотъ счетъ исчезаютъ, если прочесть составленное бюро съѣзда "воззваніе". Оно прямо говоритъ не о борьбѣ за снесеніе "непотребнаго учрежденія" и замѣну его "потребнымъ", а о "дальнѣйшемъ усовершенствованіи самой Думы", оно имѣетъ дерзость сослаться, въ подтвержденіе лояльности своихъ стремленій, на манифестъ, который тоже говоритъ "о дальнѣйшемъ усовершенствованіи учрежденія Государственной Думы" {Одно изъ этихъ "усовершенствованій" уже сдѣлано въ видѣ "оговорки" No 7, повышающей избирательный цензъ отдѣльныхъ уѣздовъ.}. И воззваніе заканчиваетъ призывомъ избирателей сплотиться вокругъ программы, въ которую входитъ, кромѣ всеобщаго (только "всеобщаго"!) избирательнаго права, "рѣшающій голосъ для Думы". И если резолюція говоритъ о томъ, что Дума -- "не является народнымъ представительствомъ въ истинномъ смыслѣ этого слова", то невольно вспоминаются слова Колюбакина на іюльскомъ съѣздѣ, что "непріемлемость проекта обусловливается именно "совокупностью" различныхъ чертъ его. Спрашивается: какое звено изъ цѣпи этой "совокупности" должно выпасть, чтобы сдѣлать Думу вполнѣ "пріемлемой"?
Итакъ, вотъ фактъ: большинство земскихъ либераловъ хочетъ войти въ Думу затѣмъ, чтобы заняться тамъ мирной работой "усовершенствованія" ея. Удастся ли имъ это или нѣтъ -- вопросъ другой. Народная революція можетъ придать ихъ пребыванію въ Думѣ совсѣмъ другой смыслъ, чѣмъ они того желаютъ, какъ она придастъ самой Думѣ другой смыслъ, чѣмъ тотъ, какой желали вложить въ нее ея творцы. Но что либералы желаютъ "усовершенствованія" -- это несомнѣнно. Какого же сорта это "усовершенствованіе", о томъ свидѣтельствуетъ не только поведеніе г.г. либеральныхъ профессоровъ, но и поведеніе самого съѣзда въ первый же день его засѣданій. Въ отвѣтъ на требованіе министра поставить собраніе подъ надзоръ полицейскаго чиновника, г. Головинъ заявилъ, что бюро охотно приняло эти условія. И въ залѣ не нашлось ни одной руки, которая на щекѣ услужливаго предсѣдателя бюро запечатлѣла бы слѣды этого позора. И, конечно, не отъ этихъ "враговъ бюрократіи", при всей своей враждѣ старающихся даже въ составляемой ими конституціи "держаться языка нашего законодательства" и заботящихся о сохраненіи законовъ о "командованіи арміями" и т. п., не отъ нихъ, привыкшихъ къ скопческому языку канцелярій, можно ожидать огненнаго слова народныхъ трибуновъ.
Послѣдній съѣздъ засвидѣтельствовалъ и окончательно запечатлѣлъ крахъ либеральнаго блока. Передъ политическимъ дѣйствіемъ онъ оказался несостоятельнымъ. Онъ явно умираетъ, и одряхлѣвшее тѣло его распадается на части. Въ противоположность мнѣнію Парвуса, земскій либерализмъ, какъ таковой, не конституировался въ политическую партію; наоборотъ, онъ находится наканунѣ распаденія на различныя партіи, изъ которыхъ однѣ уже становится реакціонными, другія -- въ союзѣ съ разночинцами -- по необходимости должны будутъ подвигаться влѣво, пока такъ же не исчерпаютъ своей прогрессивности, какъ исчерпалъ ее дворянскоземскій либерализмъ. Не даромъ тѣ самыя освобожденскія свахи, вся задача которыхъ заключалась въ сводничествѣ "соціально-привилегированнаго" барина и "неимущаго" разночинца, нынѣ, забывъ о "реальной" политикѣ г. Струве, гремятъ противъ двуличныхъ "примиренцевъ".
Крахъ либеральнаго блока означаетъ безповоротное расхожденіе между "бариномъ" и "разночинцемъ". Разночинецъ долженъ искать себѣ новой соціальной опоры; демократія, чтобы стать реальной политической силой, должна стать народной, крестьянской и мѣщанской демократіей. Мы говорили, сколько болѣзненнаго для разночинца заключается въ этой перемѣнѣ общества "барина" на общество "мужика". Мы говорили также, какъ пытается онъ "бойкотомъ" отвертѣться отъ этой задачи. Но онъ долженъ сдѣлать этотъ шагъ, иначе онъ очутятся въ соціальной пустынѣ. И чѣмъ скорѣе онъ сдѣлаетъ его, тѣмъ лучше и полнѣе силы демократіи будутъ использованы въ интересахъ революціи. Толкнуть разночинца въ избирательную кампанію, значить содѣйствовать ускоренію превращенія демократіи въ массовую народную силу. И, разумѣется, это "участіе" въ выборахъ должно быть инымъ, чѣмъ солидное участіе земца. Революціонное самоуправленіе, какъ руководящая идея, окрашивающая все участіе, въ опредѣленный цвѣтъ, должно безповоротно отдѣлить сторонниковъ "усовершенствованія" отъ сторонниковъ революціи...