В тот день всё шло, как обычно, и всё же - всё было особенное. Стоя на берегу возле рыбачьего причала рядом с тёткой Теренцией и ежась от утренней прохлады, я нащупывал в кармане головку Пульчинеллы и не мог дождаться, когда примусь за работу. Рукам не терпелось поскорее взяться за ножик и ощутить, как его лезвие вонзается в твердое дерево.
Когда мы тащили на рынок корзины с рыбой, я торопился так, что тётка Теренция не поспевала за мной и грозилась переломать мне ноги, если я не пойду тише. Наконец мы на рынке. Товар разложен на обычном месте. Тётка Теренция сидит на своём табурете, и мы едим со сковородки поджаренную рыбу. Моя хозяйка ест медленно; я вижу, как двигаются её челюсти, как шевелится кончик носа, когда она жует. Но мне некогда рассматривать её нос. Я так спешу есть, что давлюсь рыбной костью, и тётка Теренция дает мне тумака в спину, чтобы я откашлялся.
И вот я опять сижу, отвернувшись от моей хозяйки, на коленях у меня деревянная головка, похожая на яичко, в руках - только что отточенный ножик. Я вытираю пальцы о штаны - мне не хочется трогать головку руками, пахнущими рыбой, - и принимаюсь за работу.
Теперь я знал, что нельзя ковырять ножом вкривь и вкось, - это испортило бы головку. Нужно сначала рассчитать, что срезать, а что оставить выпуклым на личике Пульчинеллы. Я отметил ножом на болванчике, где будет нос, где глаза, а где рот, и стал срезать дерево по сторонам носа, - ведь он должен торчать на лице впереди всего.
Лоб, губы и подбородок тоже должны выдаваться вперед, но не так сильно, как нос. А щёки можно срезать поглубже. Но глубже всего нужно вырезать глазные впадины по сторонам носа. И в этих впадинах оставить выпуклыми круглые глаза.
Я думал, вспоминал и работал без устали. Вот уже на моей болвашке возникло личико куклы. В нём ещё нельзя было узнать Пульчинеллу: нос - прямой, угловатый, подбородок - квадратный, а рта и вовсе нет. Но всё же это было личико куклы!
Я сделал нос потоньше, закруглил его как орлиный клюв, вырезал крутые ноздри. У настоящего Пульчинеллы был точно такой же нос!
Я вспомнил, что у людей, когда они смеются, углы рта поднимаются кверху. Я вырезал ротик, изогнутый полумесяцем, и слегка выпяченную нижнюю губу. С каждой отлетавшей стружкой моя головка становилась всё более похожей на настоящего Пульчинеллу!
А когда я закруглил щёки и прорезал глубокие борозды от носа к углам рта, мой Пульчинелла улыбнулся! Это было чудесно! Я и сам рассмеялся: ведь на него нельзя было смотреть без смеха.
Я выдолбил глубокую ямку в шейке Пульчинеллы и надел головку на указательный палец. Потом я завязал на тряпочке два узелка, сунул большой палец в один узелок, а средний - в другой и прикрыл ладонь тряпочкой. Мой Пульчинелла кивнул и задвигал ручками!
У него ещё не было глаз, Я снял головку с пальца и попробовал вырезать глаза, и вдруг - ножик врезался мне в палец, Пульчинелла вырвался у меня из рук и отлетел далеко в сторону, а сам я повалился на землю, оглушенный затрещиной.
- Будешь ты слушаться, когда тебе говорят, дрянной мальчишка? - кричала тётка Теренция. - Что ты там ковыряешь хорошим ножом? Подай сюда ножик! Поверите ли, сударыня, никакого сладу нет с этим негодяем!
Я поднялся с земли. Перед тёткой Теренцией стояла высокая, костлявая старуха в чёрной шали, сложив на животе жёлтые, морщинистые руки. Я её знал: это была старая Барбара, кухарка господина аббата, самая придирчивая и скупая из наших покупательниц. Я и не заметил, как она подошла. Тётка Теренция сунула мне в руки корзину с рыбой.
- Неси, тебе говорят!
Старуха повела на меня серыми, злыми глазами.
- А если он украдет, или потеряет, или рассыплет рыбу? - спросила она густым, как из бочки, голосом. На верхней губе у неё чернели жесткие волоски.
- Что вы, сударыня, как можно? - испугалась моя хозяйка. - Да я ему шею сверну, если он посмеет баловаться! Ступай, бездельник, да смотри ты у меня!
Я взял корзину, подобрал украдкой с земли головку Пульчинеллы и пошёл за старухой. Мне было смешно и весело. Всё вокруг казалось ярким, праздничным и удивительно забавным. Ведь я вырезал настоящего Пульчинеллу! Он лежал у меня в кармане и улыбался своим деревянным ртом! Старуха важно плыла по рынку. Чёрные сережки болтались вдоль её морщинистых щёк. Торговки низко кланялись ей, а она кивала им в ответ, выпятив вперед нижнюю губу как сковородку.
Мне хотелось смеяться, кричать, прыгать козлом. Люди толпились у лавок, суетились, размахивали руками. Никто не знал, что я вырезал Пульчинеллу, ни у кого из них не было такой чудесной игрушки!
Я посасывал порезанный палец, не ощущая боли. Вкус крови даже казался мне приятным. Тётка Теренция отняла у меня ножик, но это не беда. Я достану себе ножик - выпрошу у кого-нибудь, или куплю, или украду! Я ещё вырежу Пульчинелле круглые, весёлые глазки!
Мы прошли переулками на узкий канал, сжатый с двух сторон высокими домами. Видно, здесь жили богатые господа. На балконах висели красивые пёстрые ковры, тяжёлые резные двери выходили на каменные крыльца. Мы поднялись на горбатый мостик.
В это время к одному крыльцу с каменными львами по сторонам подплыла гондола. Гондольер стал крепить причал к расшатанному столбу с золочёной короной на верхушке. На крылечко вышел старый лакей на согнутых худых ногах и помог выйти из гондолы толстому, короткому человечку в чёрной сутане и лиловых чулках.
- Господин аббат приехал! - пробормотала старуха и ускорила шаги.
Мы чуть ли не бегом спустились с мостика, свернули в переулок и вошли во двор. Что это был за двор! Грязный, вонючий, заваленный мусором, покрытый помойными лужами, окруженный сырыми, облупленными стенами!
Старуха подобрала юбки и быстро зашагала к дому. Прямо против ворот было каменное крылечко с неровными, замшелыми ступеньками. Дубовая дверь висела криво на одной петле. Перед ней сидел какой-то бледный мальчишка, держа в руке старый сапог.
- Ступай на кухню, Паскуале! Господин аббат приехал! - крикнула старуха, проходя мимо. Мальчишка высунул ей вслед язык и не двинулся с места.
Мы прошли в угол двора к низенькой дощатой дверце. Старуха сердито толкнула её плечом. На меня пахнуло плесенью. Здесь была подвальная кухня, сырая и тёмная. Низкое окошко, пробитое в стене почти на уровне земли, пропускало мало света. В полумраке я едва разглядел стол, заваленный грязной посудой, большую печь под закопченным колпаком и помятые оловянные миски на полках.
- Ленивый чертёнок! Опять ничего не прибрал! - заворчала старуха, выкладывая рыбу на стол. - Пойдёшь мимо, скажи ему, чтоб тотчас же шёл на кухню, а то плохо ему придётся!
Тут за дверью, ведущей внутрь дома, зашаркали шаги, и дребезжащий голос сказал:
- Барбара, господин аббат тебя зовет!
- Иду! - откликнулась Барбара. Она сунула мне в руки пустую корзину и выпроводила за дверь.
Выйдя на двор, я зажмурился от дневного света.
Мальчишка всё ещё сидел на крылечке, вертя в руках старый сапог. Никогда я ещё не видел такой бледной рожицы и таких светлых волос. Даже брови и ресницы были у него светлые, как солома. Острый нос и узенький рот делали его похожим на цыпленка. Я подошёл к нему. Он скорчил рожу и пропищал:
- Ну что, попало тебе от Барбары?
- Нет, не попало. А тебе уж наверное попадёт. Ступай скорее на кухню, она тебя зовет!
Мальчишка только свистнул и опять занялся сапогом. Рядом с ним на ступеньке лежали стоптанные маленькие башмаки.
- Говорю тебе, ступай на кухню!
- Успею, - сказал мальчишка, и лицо у него стало скучное, как у старика. - Она теперь наверх пошла, к господину аббату. А он её ругает за каждый грош, который она истратила на рынке. И целый час будет ещё ругать.
- Он что - скупой?
- Кто? Аббат? - Мальчишка опять свистнул. - Настоящий скряга! Сам обжирается - и кур жрёт, и индюшек, и пироги, и апельсины... Как только не лопнет! - Мальчишка проглотил слюну. - А нас голодом морит. Барбара хитрая - припрячет корки и косточки и ест их ночью. И старого Гвидо угощает. А мне они ничего не дают. Не буду я им прислуживать!
Он нагнулся над сапогом. Тут я увидел у него в руке ножик. Это был старый ножик с выщербленной ручкой, с почти сточенным лезвием, но, как видно, он был острый. Таким ножом я мог бы вырезать глазки Пульчинелле!
Мальчишка просунул нож между каблуком и подошвой сапога и старался отодрать каблук, но каблук не поддавался.
- Погоди! - я придержал подошву. - Ну, теперь отдирай!
Он рванул ножик, подошва заскрипела, и каблук отвалился на ступеньку. Из него торчали ржавые гвоздики. Мальчишка радостно подхватил его.
- Зачем тебе это? - удивился я.
- Не скажу! - Он засмеялся и замотал головой.
- Ну, дай мне твой ножик. Не надолго. Я кое-что вырежу.
Он спрятал нож за спину.
- Что вырежешь?
- Пульчинеллу! - сказал я. - Я уже вырезал ему нос. Теперь нужно сделать глазки.
- А ты не врешь? Ну-ка, покажи мне твоего Пульчинелллу!
Мне самому не терпелось похвалиться своей работой. Я сунул руку в свой оттопыренный карман, мальчишка так и впился в меня глазами. Но я не вынул головку - нарочно, чтоб его подразнить.
- А ты скажи, зачем тебе каблук?
- Не скажу!
- А я не покажу тебе Пульчинеллу!
Он покраснел, сморщился и часто-часто замигал,
- Ну, покажи, прошу тебя!
- А ты скажешь про каблук?
- А ты не будешь смеяться? Я покачал головой.
- Тебя как зовут? Джузеппе? А меня Паскуале. Так вот, Пеппо, я приколочу каблук к своему башмаку. У меня будет особенный башмак. Так нужно, потому что... потому что... - он опустил голову, - ... у меня плохая нога. А мальчишки на улице надо мной смеются... Когда у меня будет особенный башмак, я убегу отсюда... Понял?
Над нами хлопнуло окно, и Барбара крикнула сверху:
- Паскуале!
Паскуале стал меня тормошить.
- Ну, покажи мне, покажи скорей Пульчинеллу! Пока Барбара не пришла.
Я показал ему головку. Паскуале взглянул на неё и захлебнулся от смеха.
- Ух, какой! И смеется во весь рот!
Я надел головку на указательный палец, а остальные прикрыл тряпочкой. Мой Пульчинелла закивал головкой, замахал ручками. Паскуале взвизгнул, хлопнул себя по коленям и захохотал. Я тоже смеялся, гордясь своей куклой.
- Постой! - сказал Паскуале. - Нужно сделать ему глазки! - Он заковылял к куче мусора.
Тут я увидел, что левая нога у него короче правой - он ступал только на пальцы, а не на пятку. Так вот зачем ему был нужен каблук!
Он порылся в золе и нашёл чёрный уголек. Мы поставили два чёрных пятнышка на месте глаз Пульчинеллы. Мой Пульчинелла сразу поумнел. Казалось, он лукаво смотрит вбок.
- Сделаем ему колпачок! - бормотал в восторге Паскуале. - Смотри! - Он нашёл яичную скорлупу, обломал её по краешку и пришлепнул к головке Пульчинеллы. - Погоди! Погоди! - Чёрное куриное перышко украсило эту белую плоскую шапочку. Пульчинелла был готов - хоть показывай его над ширмами!
Вдруг Паскуале затрясся от смеха.
- Знаешь, что я придумал! - Он схватил меня за руку и потащил к низкому кухонному оконцу. - Мы покажем Пульчинеллу Барбаре. Вот она испугается! Подожди, она сейчас придёт!
Мы присели на корточки за косяком окна. Я протянул руку с Пульчинеллой в окошко. Пульчинелла вертел носом и заглядывал в кухню. Но вот заскрипела лестница, послышались тяжёлые шаги - топ! топ! Барбара вошла в кухню. Она гремела посудой и бормотала что-то себе под нос.
- Двигай, двигай пальцами, Пеппино! Пусть он поклонится ей, ну прошу тебя! - шептал Паскуале, дергая меня за рукав.
Я двигал пальцами. Пульчинелла кланялся и махал ручками, но Барбара, как видно, не глядела в окно и ничего не замечала. Тяжелые шаги направились к двери во двор, - верно, старуха пошла звать Паскуале. Сейчас она выйдет за дверь и увидит нас!
Тут Паскуале пискнул: "Пи-иии!" - пронзительно, звонко, как настоящий Пульчинелла.
Шаги остановились, что-то грохнуло, потом послышался крик, нет - настоящий рев:
- Пресвятые угодники! А-а-а!
Снова что-то грохнуло, хлопнула дверь, шаги затопали вверх по лестнице. Крики Барбары доносились уже издалека, кто-то кричал ей в ответ.
- Она подумала, что это чёрт! Ну, будет теперь перепалка! - шепнул Паскуале. - Я скажу, что это ей привиделось. А ты, Пеппо, уходи! Уходи скорей! Возьми ножик - там, на ступеньке. И приходи ещё. Придёшь? С Пульчинеллой?
Он шмыгнул в кухонную дверь. Я заглянул в оконце. Он поставил на ноги опрокинутый табурет, взял метлу и, ковыляя, стал подметать пол. Но вот за внутренней дверью опять загудели голоса. Видно, Барбара созвала людей на помощь.
Паскуале махнул мне рукой - уходи! Я спрятал Пульчинеллу в карман и пошёл к крылечку. На ступеньке рядом со стоптанным башмаком лежал блестящий ножик. Я взял его.
Я решил, что скоро опять приду сюда - покажу Паскуале готового Пульчинеллу и помогу ему сделать особенный башмак. Уж если я сумел вырезать Пульчинеллу, неужто я не смогу приколотить каблук к подошве?
Никто, кроме Урсулы, не называл меня так ласково - Пеппино.