Содержаніе. При имени Флоренціи, Данте, растроганный любовью къ отечеству, подбираетъ разбросанные листья флорентинца и складываетъ ихъ вокругъ его куста. За тѣмъ поэты приходятъ къ границѣ, отдѣляющей второй отдѣлъ седьмаго круга отъ третьяго, гдѣ казнится насиліе противъ Бога. Предъ глазами Данта открывается необозримая и безплодная степь, горячіе пески которой вѣчно раскаляются огнемъ, падающимъ на нихъ длинными полосами. Грѣшники образуютъ изъ себя три стада: одни лежатъ навзничь: кто богохулители; другіе сидятъ, скорчившись: кто ростовщики; третья, самая большая толпа содомитовъ находится въ вѣчномъ бѣгствѣ.-- Потомъ, все болѣе и болѣе удаляясь отъ лѣса и миновавъ первую толпу богохулителей, поэты приходятъ къ клокочущему потоку Флегетону, на который Виргилій обращаетъ особенное вниманіе Данта и при этомъ случаѣ объясняетъ ему происхожденіе адскихъ рѣкъ. Всѣ воды адскихъ рѣкъ происходятъ отъ слезъ статуи Времени, въ образѣ старца стоящей на г. Идѣ и литой изъ золота, серебра, мѣди, желѣза и глины. За исключеніемъ головы, литой изъ золота, всѣ части ея тѣла прорѣзаны морщинами отъ слезъ, которыя, сливаясь въ адъ, образуютъ Стиксъ, Ахеронъ, Флегетонъ и Коцитъ. Данте спрашиваетъ о Летѣ и узнаетъ, что рѣка забвенія помѣщена въ чистилищѣ -- За тѣмъ путники пересѣкаютъ песчаную степь, идя мощенымъ берегомъ Флегетона, надъ которымъ гаснетъ огонь.
1. Къ отечеству подвигнутый любовью,
Я, подобравъ листы, ихъ возвратилъ
Тому, который смолкъ, облитый кровью. --
4. Тутъ мы пришли туда, гдѣ смеженъ былъ
Съ вторымъ отдѣломъ третій кругъ, гдѣ строже
Гнѣвъ праведный свой ужасъ проявилъ.
7. Чтобъ возвѣстить Твои пути, о Боже!
Скажу, что въ степь пришли мы наконецъ,--
Безплодное пустынь песчаныхъ ложе.
10. Ту степь обвилъ лѣсъ скорби какъ вѣнецъ,
Какъ и его объемлетъ ровъ жестокій:
Здѣсь, на межѣ, со мною сталъ пѣвецъ.
13. Песокъ сухой, горячій и глубокій
Лежалъ въ степи, подобный тѣмъ пескамъ,
По коимъ шелъ Катонъ въ походъ далекій.
16. О гнѣвъ Господень, какъ ты грозенъ тамъ!
Такъ пусть же каждый съ ужасомъ читаетъ
О томъ, что мнѣ представилось очамъ!
19. Тамъ взоръ стада нагихъ тѣней встрѣчаетъ:
Всѣ горько плачутъ въ бѣшеной тоскѣ;
Но, мнится, судъ неравный ихъ караетъ.
22. Однѣ лежатъ тамъ навзничь на пескѣ,
Сидятъ другіе, корчась, въ страшномъ полѣ,
А третьи вѣчно мчатся вдалекѣ.
25. Тѣней, блуждающихъ кругомъ, всѣхъ болѣ;
Лежащихъ же подъ мукой меньше всѣхъ,
За то сильнѣй скорбятъ о лютой долѣ.
28. Дождь огненный, карая гнусный грѣхъ,
Тамъ сходитъ тихо длинными клоками,
Какъ падаетъ въ затишьѣ въ Альпахъ снѣгъ.
31. Какъ въ Индіи, подъ знойными лучами,
Зрѣлъ Александръ надъ сонмами дружинъ
Огонь, сходившій до земли волнами;
34 Тогда войскамъ велѣлъ онъ средь равнинъ
Топтать песокъ затѣмъ, чтобъ пламень ярый
Скорѣе гасъ, пока горѣлъ одинъ:
37. Такъ вѣчные нисходятъ тамъ пожары,
Чтобъ зажигать, какъ подъ огнивомъ трутъ,
Пески степей для удвоенья кары.
40. Безъ отдыха, какъ въ пляскѣ (тщетный трудъ!)
Съ себя стрясая пламень вѣчно-новый,
Вкругъ мечутся ихъ руки, тамъ и тутъ.
43. "О вождь!" я рекъ: "о ты, на все готовый
И все смирившій, кромѣ адскихъ ордъ,
Представшихъ намъ у вратъ толпой суровой,
46. Кто сей гигантъ, который столько гордъ,
Что, кажется, къ нему и не касался
Дождь огненный, подъ коимъ онъ простертъ?"
49. Но грѣшникъ самъ, какъ скоро догадался,
Что я объ немъ разспрашивалъ пѣвца,
Вскричалъ: "Какъ жилъ, такимъ я и остался!
52. Пусть утомитъ Юпитеръ кузнеца,
У коего взялъ въ гнѣвѣ остры стрѣлы
Пронзить мнѣ грудь въ день моего конца;
55. Пусть утомитъ и въ безднахъ Монджибеллы,
При черномъ горнѣ, всю его семью,
Крича: Вулканъ, спаси, спаси, о смѣлый!
58. Какъ восклицалъ въ флегрійскомъ онъ бою,
И пусть громитъ меня онъ всею силой,
Все жъ не вполнѣ смиритъ онъ грудь мою!"
61. Тогда вскричалъ мой вождь съ такою силой,
Какъ никогда онъ не взывалъ громчѣй:
"О Капаней, за то, что и могилой
64. Не укрощенъ, наказанъ ты сильнѣе!
И злость твоя, жесточе всякой казни,
Терзаетъ ярость гордости твоей!"
67. И мнѣ потомъ сказалъ онъ, полнъ пріязни:
"Онъ былъ въ числѣ семи царей у Ѳивъ:
Неистовый, не вѣдалъ онъ боязни,
70. И, какъ сперва, донышѣ нечестивъ;
Но, какъ я рекъ ему, клеймомъ достойнымъ
Ему послужитъ гордыхъ думъ порывъ.
73. Теперь иди за мною; но по знойнымъ
Пескамъ степей не направляй слѣда:
Вблизи лѣсовъ пойдемъ путемъ спокойнымъ.ь
76. Въ молчаніи достигли мы туда,
Гдѣ изъ лѣсу бѣжалъ источникъ малый,
Его же цвѣтъ мнѣ страшенъ навсегда.
79. Какъ Буликаме бьетъ ключемъ въ провалы
Гдѣ грѣшницамъ лѣчиться суждено:
Такъ по песку кипѣлъ источникъ алый.
82. Окраины, его бока и дно --
Гранитные, и здѣсь-то, мнѣ казалось,
Былъ путь, которымъ проходить должно.--
85. "Среди всего, что здѣсь тебѣ являлось,
Съ тѣхъ поръ, какъ мы вошли за адскій прагъ,
Доступный всѣмъ, мой сынъ, не представлялось
88. Намъ ничего столь важнаго въ кругахъ,
Какъ этотъ ключъ достойный замѣчанья;
Взгляни: въ немъ гаснетъ пламя на волнахъ."
91. Такъ мнѣ сказалъ мой вождь и, полнъ вниманья,
Я отвѣчалъ: "Дай пищи мнѣ, піитъ,
Ужъ если къ ней ты пробудилъ желанья."
94. И онъ: "Есть въ морѣ дикій островъ, Критъ;
Тамъ жилъ Сатурнъ, въ вѣкъ коего обида
И брань смущать не смѣли юный бытъ.
97. Гора тамъ есть: она, прозваньемъ Ида,
Красуясь древле зеленью лѣсовъ,
Теперь грозна угрюмостію вида.
100. Нашла тамъ Рея сыну вѣрный кровъ;
Тамъ отъ отца лишь тѣмъ былъ Зевсъ избавленъ,
Что плачъ его сливался въ крикъ жрецовъ.
103. Гигантскій старецъ въ той горѣ поставленъ:
Обращены къ Дамьетти рамена,
Но ликъ, какъ въ зеркало, на Римъ направленъ,
106. Глава его изъ злата создана,
Изъ чистаго сребра и грудь и длани
И мѣдь потомъ до самыхъ бедръ видна.
109. Отъ бедръ до ногъ все изъ отборной стали,
Лишь правая изъ глины: подпертой
Ногою правой, онъ стоитъ въ печали.
112. На каждой части, кромѣ золотой,
Прорѣзаны струями слезъ морщины,
И слезы тѣ, прорывши гротъ, рѣкой
115. Бѣгутъ со скалъ, чрезъ мрачныя пучины,
Въ Стиксъ, въ Ахеронъ и Флегетонъ, потомъ
Стремятся въ кругъ, вдоль узкой сей лощины,
118. Гдѣ болѣе сходить нельзя, и въ немъ
Падутъ въ Коцитъ: туда насъ путь низводитъ,
И я молчу объ озерѣ льдяномъ."
121. И я: "Но если въ мірѣ происходить
Источникъ сей, то почему же онъ
Предъ насъ впервые только тутъ выходитъ?" --
124. А вождь: "Сей край, ты знаешь, округленъ,
И хоть со мной ты въ адъ проникъ глубоко,
Все влѣво въ глубь спускаясь чрезъ наклонъ;
127. Но все жъ не весь обойдень кругъ широкій*
Такъ не дивись же ты въ душѣ своей,
Коль много новаго здѣсь встрѣтитъ око."
130-- "Гдѣ жъ Флегетонъ? гдѣ Лета? ты объ ней
Не говоришь; о первомъ же замѣтилъ,
Что онъ возникъ изъ слезъ въ пучинѣ сей?" --
133. "Хвалю твои вопросы," онъ отвѣтилъ:
"Но ты и самъ рѣшишь одинъ изъ нихъ,
Коль клокотанье красныхъ волнъ примѣтилъ
136. Узришь и Лету, но не въ безднахъ сихъ,
Я тамъ, куда душа идетъ омыться,
Покаявшись во всѣхъ грѣхахъ своихъ.
139. Но время намъ отъ лѣса удалиться.
Старайся же идти за мной; взгляни:
Гранитъ плотинъ не можетъ раскалиться,
142. За тѣмъ что паръ здѣсь гасить всѣ огни."
5. Второй отдѣлъ седьмаго круга, гдѣ казнятся насилователи самихъ себя (Ада XI, 40 и д.); въ третьемъ отдѣлѣ, въ который теперь вступаютъ поэты, казнится насиліе противъ Бога (Ада XI. 46--51).
10--11. Лѣсъ самоубійцъ (Ада XIII, 2 и д.); ровъ жестокій -- кровавая рѣка, въ которую погружены насилователи ближнихъ (Ада XII, 46 и д). Здѣсь, какъ и во многихъ другихъ мѣстахъ, поэтъ дѣлаетъ нагляднымъ воронкообразвое устроеніе ада съ его кругами, съуживающимися все болѣе и болѣе ко дну бездны(Ада IV. 7 и примѣч.).
15. Т. е. подобный пескамъ степи ливійской, по которой Катонъ Младшій провелъ остатокъ римскихъ войскъ, по смерти Помпея, для соединенія съ войскомъ Юбы, царя нумидійскаго. Lucan. Pharsal. XI.
22. Богохулители лежатъ; ростовщики сидятъ, скорчившись (Ада XVII, 35--78); содомиты вѣчно мчатся (Ада XV, 16 до ХѴІ, 89). Послѣднихъ всѣхъ болѣе -- намекъ на чрезвычайное распространеніе этого порока въ Италіи во времена Данта.
29. О значеніи огня въ Дантовой поэмѣ мы говорили выше (Ада VIII 73 и IX, 127. примѣч). Здѣсь еще менѣе показано значеніе этой стихіи. -- "Огонь божественной любви и истины, этотъ источникъ вѣчнаго блаженства праведныхъ, этотъ путь очищенія для кающихся, даже для доблестныхъ героевъ въ Лимбѣ разливающій яркій свѣтъ, огонь этотъ, какъ мы видѣли, уже для отрицателей безсмертія (Ада IX, 127 и примѣч.) составлялъ орудіе вѣчной муки. Но для еретиковъ онъ еще не проявляется въ видѣ огня: онъ раскаляетъ только ихъ могилы, эти символы вѣчной смерти, которую они учили. Только здѣсь, въ сознаніи душъ, согрѣшившихъ непосредственно передъ Богомъ, только здѣсь, въ обители насилія противъ Бога, божественный огонь становится прямымъ орудіемъ казни. Но и здѣсь нисходить онъ не въ видѣ свѣта, но отдѣльными, жгучими клоками, потому что полное божественное познаніе недоступно грѣшникамъ: только отдѣльныя искры божественнаго огня любви и истины долетаютъ до нихъ; только отдѣльныя мысли о Богѣ доступны имъ, но и тѣ нисходятъ къ нимъ какъ муки, не свѣтятъ, но только сжигаютъ ихъ. Согрѣшивъ непосредственно передъ Господомъ или богохуленіемъ, или противоестественнымъ оскверненіемъ любви, или оскверненіемъ искусства -- лихоимствомъ, они раздѣлились на три стада, изъ которыхъ каждое испытуетъ свою мѣру казни. Богохулители, пораженные какъ бы громомъ, лежатъ на безплодной песчаной степи; въ дерзкомъ безсиліи, они и теперь еще вызываютъ на споръ небо, и эта несмѣримая гордыня сильнѣе, чѣмъ проявленіе любви божественной въ пламени, караетъ ихъ безумство -- мысль глубокая, олицетворенная въ Капанеѣ! -- второе стадо, осквернившее любовь, вѣчно бѣжитъ съ ужасомъ отъ чистаго ея пламени, прожигающаго вѣчнымъ клеймомъ позора чело оскверненныхъ; тогда какъ для обратившихся съ любовію къ Богу (Чист. XXVII, 93--57), для блаженной Беатриче (Ада II, 93), для самаго язычника Виргилія, это пламя не губительно. Наконецъ, третье стадо -- ростовщики -- такъ сказать свертываются сами въ себя, еще доселѣ крѣпко сжимаютъ пустые мѣшки золота и тщетно стараются удалить отъ себя мысли о благости Божіей, противъ которой согрѣшили,-- эти клоки пламени, которые, падая на нихъ безпрестанно, сжигаютъ ихъ." Копишъ.
36. Пока горѣлъ одинъ, т. е. пока отдѣльныя волны пламени не слились вмѣстѣ. Неизвѣстно, откуда заимствовалъ Данте это сказаніе объ Александрѣ Великомъ; можетъ бытъ, онъ почерпнулъ его изъ подложнаго письма Александра къ Аристотелю; въ этомъ письмѣ, между прочими удивительными разсказами объ Индіи, говорится и объ огненномъ дождѣ.
40. Въ подлин.: Sanza riposo mai era la tresca Delle misere mani. Tresca -- особаго рода танецъ, бывшій въ модѣ во времена Дантовы въ Неаполѣ и состоявшій въ томъ, что пляшущіе становились другъ противъ друга, при чемъ одинъ изъ нихъ, которому всѣ должны были подражать, подыматъ то ту, то другую, то обѣ руки вмѣстѣ, откидывалъ ихъ то туда, то сюда и вертѣлся то въ ту, то въ другую сторону: стало быть, отмахиваніе рукъ грѣшниковъ сравнено съ этимъ танцемъ чрезвычайно мѣтко. Бенвенуто да Пмола.
44--45. Т. е. у вратъ огненнаго города (Ада VII, 115 и д.)
51--60. Этотъ говорящій гигантъ есть Капаней, миѳическое лице; выведенное Дантомъ какъ символъ порока,здѣсь наказуемаго, подобно Миносу, Церберу, Плутусу, Флегіасу, Минотавру и др., одинъ изъ семи царей, осаждавшихъ Ѳивы въ междоусобной войнѣ братьевъ Этеокла и Полиника. -- Глубокомысленный Данте не безъ значенія умалчиваетъ здѣсь о другихъ богохулителяхъ, ибо все безуміе этого грѣха сосредоточиваетъ въ одномъ языческомъ образѣ хулителя Зевсова. Копишъ.
55. Монджтбелло (отъ Араб. гибель, гора), народное названіе Этны, въ нѣдрахъ которой, согласно съ миѳологіей, Вулканъ съ своими Циклопами ковалъ молніи для Юпитера.
68. Капаней намекаетъ на войну гигантовъ въ ѳессаллійской долинѣ Флегрѣ противъ Зевса и другихъ боговъ, гдѣ гиганты были побиты молніей, выкованной Вулканомъ Юпитеру.
77. Это та же кровавая рѣка, въ которой казнятся тираны (Ада XII, 46 и д.)
79--80. Горячій сѣрный ключъ, Буликаме, на разстояніи полмили отъ Витербо, есть бассейнъ горячей воды, имѣющій видъ раковины, въ 408 пальмъ въ окружности. Его вода, особенно пригодная для мочки конопли и льна, во времена Данта проведена была каналами въ различныя заведенія бань; служила ли она для той цѣли, на которую намекаетъ Данте, неизвѣстно; впрочемъ недалеко отъ него находится другой горячій ключъ, который и понынѣ называется Bagno delle Donту. Филалетесъ.
86. Т. е. первые врата ада (Ада III, 1 и д.)
94--120. Здѣсь описывается статуя Времени, одна изъ глубокомысленнѣйшихъ аллегорій Данта. Статую Времени Данте помѣщаетъ на островѣ Критѣ: это частію для того, чтобы аллегорію свою примкнуть къ циклу греческихъ миѳовъ о Кроносѣ, царствовавшемъ въ золотомъ вѣкѣ, почему и сдѣланъ намекъ (100--102) на Рею, матерь Зевса, которая спасла своего сына отъ алчности отца его тѣмъ, что повелѣла Корибантамъ, жрецамъ своимъ, заглушать своими криками и звуками кимваловъ дѣтскій плачъ его; частію потому, что Критъ, какъ замѣчаетъ Нандино, находится между тремя, тогда единственно извѣстными частями стараго свѣта, а потому можетъ быть принятъ за символъ всего земнаго шара. Старецъ помѣщенъ внутри горы: это указываетъ на таинственность времени и непостижимость его происхожденія. Онъ стоитъ прямо, лучшею своей частію -- золотой головою -- обращенный къ небу; къ землѣ, къ аду, онъ слагается изъ матеріаловъ все худшаго и худшаго достоинства. Эти различные матеріалы -- золото, серебро, мѣдь и желѣзо -- означаютъ четыре вѣка человѣчества. Спиною старецъ обращенъ къ Даміеттѣ, городу въ Египтѣ: это потому, что родъ человѣческій беретъ свое начало на Востокѣ (Египетъ причислялся тоже къ Востоку), отъ котораго однакожь, со введеніемъ христіанства, онъ отвратился какъ отъ колыбели язычества. Взоръ старца устремленъ на Римъ, какъ на городъ, отъ котораго, по понятію Данта, зависить спасеніе міра.-- Одна нога статуи глиняная: этимъ обозначается возрастающая съ каждымъ днемъ изнѣженность, развращеніе и нравственная порча человѣчества; нога эта правая, потому статуя Времени и упирается на нее сильнѣе, чѣмъ на лѣвую. Ноги статуи означаютъ четвертый, послѣдній періодъ времени или владычество Римлянъ, при чемъ лѣвая означаетъ Римъ языческій отъ его начала до распространенія христіанской вѣры въ Римской Имперіи: она желѣзная, потому что Римляне въ первые 7 вѣковъ своего владычества отличались воинственностію, строгостію нравовъ, строгимъ законодательствомъ, силою характера. Напротивъ, правая нога изъ глины означаетъ Римъ христіанскій или Римско-германскую Имперію, періодъ когда политическое и нравственное состояніе времени отличалось распаденіемъ и порчею и все христіанство Дантова времени представляло хаотическое броженіе. Нравственный смыслъ аллегоріи заключенъ собственно въ ст. 112--115. Морщины покрываютъ всѣ части тѣла, кромѣ головы, литой изъ золота: только въ золотомъ вѣкѣ не зналъ человѣкъ горя; но съ первымъ грѣхопаденіемъ, съ началомъ серебрянаго вѣка, являются на свѣтъ и грѣхи и горести. За тѣмъ смѣлымъ оборотомъ мысли Данте опять связываетъ нравственный смыслъ своей аллегоріи съ миѳическимъ: слезы сливаются и, проточивъ пещеру, въ которой стоитъ старецъ, пролагаютъ себѣ дорогу въ бездну ада и здѣсь образуютъ четыре миѳологическія рѣки. Самыя рѣки, по толкованію древнихъ комментаторовъ, основанному на этимологическомъ значеніи ихъ именъ, означаютъ четыре степени грѣховности или, вѣрнѣе, грѣховнаго горя: Ахеронъ, первая рѣка, черезъ которую Харонъ перевозятъ грѣшниковъ, есть утрата всѣхъ радостей; Стиксъ, гдѣ ходитъ ладья Флегіаса, означаетъ отчаяніе; Флегетонъ, черезъ который Нессъ переноситъ Данта, значить огненныя терзанія совѣсти и наконецъ Коцитъ означаетъ громкій плачъ и скрежетъ зубовъ грѣшниковъ. Отъ грѣха происходитъ все наше горе (Ада XXXIV, 36.): потому потокъ горестей, возникая изъ развращеній времени, стремится рѣками слезъ къ отцу всякой скорби, къ Люциферу, гдѣ и замерзаютъ въ Коцитѣ, тамъ, куда тяготѣетъ всякая тяжесть, гдѣ скопляется всякое горе (Ада XXXIV, III). Каннегиссеръ. Копишъ, Филалетесъ
106--111. "Hujue statuae eaput ex auro optimo erat, pecuu autem et brachia de argento, porro venter, et femora ex aere; tibiae autem ferreae, pedum quidem pars erat ferrea, quaedam autem fictilis." Vulg. Daniel. II, 32--33.
114--119. Очень вѣроятно, что четыре адскія рѣки, по представленію Данта, образуются одна изъ другой: такимъ образомъ источникъ Стикса въ четвертомъ кругѣ (Ада VII, 101--108) имѣетъ подземную связь съ Ахерономъ, а Флегетонъ (кровавая рѣка перваго отдѣла седьмаго круга), въ свою очередь происходитъ изъ Стикса, коего воды, протекая подъ огненнымъ городомъ шестаго круга, нагрѣваются до точки кипѣнія. Побочныя рукавъ Флегетова, который теперь передъ поэтами, вѣроятно тоже протекаетъ подъ землею подъ лѣсомъ самоубійцъ, что подтверждается самимъ глаголомъ, употребленнымъ въ ст. 76, spicciare, что значитъ: бить изъ земли ключемъ; а также тѣмъ, что Данте, до сего времени шедшій съ лѣвой стороны, впослѣдствіи, перейдя поперегъ песчаную степь, идетъ уже по правому берегу потока не упоминая нигдѣ о своей переправѣ черезъ него: изъ чего должно заключить, что онъ вѣроятно обогнулъ потокъ при самомъ его истокѣ. Филалетесъ.
134--135. Слово Флегетонъ происходитъ отъ греч. φλέγω, φλέγεζω (горю). Виргилій удивляется, почему Данте не узнаетъ Флегетона въ кровавомъ кипяткѣ этого потока. Это мѣсто комментаторы приводятъ какъ доказательство тому, что Данте зналъ греческій языкъ, что очень сомнительно.
139--139. Лету, рѣку забвенія, Данте находить на вершинѣ чистилища (Чист. XXVIII, 25--130).
148. Берега потока каменные, и потому защищены отъ огня. Въ заключеніе этой пѣсни приведемъ слѣдующее замѣчаніе: "На внѣшней окружности круга скупыхъ и расточителей, Данте встрѣтилъ источникъ; имѣя его справа, Данте спустился въ кругъ гнѣвныхъ: здѣсь источникъ вливается въ Стиксъ. Оставивъ его, поэтъ дѣлаетъ длинный обходъ, опять направляясь влѣво, къ высокой башнѣ, гдѣ его принимаетъ въ ладью Флегіасъ. Но такъ какъ Данте можетъ идти сквозь огненный дождь только подъ защитою паровъ потока, то онъ, разъ покинувъ его, теперь по необходимости долженъ къ нему возвратиться, а такъ какъ потокъ протекаетъ прямо и такъ какъ Данте, взявъ влѣво, отъ него удалился, то онъ долженъ былъ повернуть направо, чтобы опять возвратиться къ потоку; онъ такъ и сдѣлалъ при первой къ тому возможности, именно въ то время, когда онъ вступилъ въ кругъ еретиковъ. Это объясненіе показываетъ, съ какою точностію Данте задумалъ малѣйшія топографическія подробности своего ада и какъ сильно расчитывалъ онъ на сосредоточенное вниманіе читателя." Бре де ла Магъ.