Одинъ маленькій мальчикъ имѣлъ отцемъ человѣка очень злато, всегда ворчливаго и сердитаго, который никогда не давалъ дѣтямъ ни хорошаго примѣра, ни добраго наставленія. Въ слѣдствіе этого и мальчикъ сдѣлался злымъ и задорнымъ, такъ что никто не любилъ его. Часто доставалось ему за его проступки, и удары сыпались на него даже со стороны мальчиковъ меньше его, потому что онъ хотя охотникъ былъ браниться со всѣми, но когда дѣло доходило до расправы, то уклонялся, не полагаясь на свою храбрость. У этого мальчика была злая собака, вѣрный портретъ его, и трудно было представить себѣ существо болѣе злое; и собаку эту точно также ненавидѣли во всей окрестности, какъ и мальчика. Однажды утромъ, въ праздничный день, отецъ вышелъ изъ дому рано, съ намѣреніемъ отправиться на весь день въ трактиръ и, давъ сыну хлѣба, холоднаго мяса и четыре гроша денегъ, предоставилъ ему веселиться какъ знаетъ. Мальчикъ очень обрадовался такой свободѣ и, позвавъ свою собаку Тигра, пошелъ гулять. Не успѣлъ онъ пройти нѣсколько шаговъ, какъ увидалъ маленькаго мальчика, который загонялъ стадо овецъ на боковую дорогу.-- "Пожалуйста, закричалъ ему мальчикъ, остановись немного, и подержи свою собаку, чтобы она не напугала овецъ." -- "Стану я тутъ цѣлое утро ждать. Тигръ, пиль, пиль!" Собака прыгнула въ середину стада, громко залаяла и разогнала овецъ, которыя въ испугѣ побѣжали во всѣ стороны. Тигру, казалось, шутка эта весьма нравилась, равно какъ и его господину; но, въ пылу своей побѣды, собака наткнулась на стараго барана, который не обратился въ бѣгство подобно другимъ, а рогами своими такъ ударилъ Тигра, что тотъ жалобно завылъ и побѣжалъ прочь, а мальчикъ, который радовался всякому злу и не имѣлъ ни къ кому привязанности, также обрадовался неудачѣ своей собаки, какъ и бѣгству стада. Онъ долго бы еще смѣялся, еслибъ маленькій пастухъ, выйдя изъ себя, не бросилъ въ него камень, который такъ сильно ударилъ его въ голову, что онъ едва удержался на ногахъ. Тогда онъ сталъ также кричать, но, увидѣвъ приближающагося человѣка, повидимому, хозяина овецъ, счелъ за лучшее удалиться. Но ударъ камнемъ не послужилъ ему въ пользу, потому что, какъ только прошла боль, онъ готовъ уже былъ на новые подвиги.
Пройдя нѣсколько шаговъ онъ, увидѣлъ маленькую дѣвочку, стоявшую у большаго горшка съ молокомъ.-- "Пожалуйста, сказала она ему: помоги мнѣ поднять этотъ горшокъ; мать послала меня за нимъ и я уже болѣе получаса несла его на головѣ, но такъ устала, что остановилась отдохнуть, теперь же мнѣ надо скорѣе торопиться домой, чтобъ мать не разсердилась, ей нечѣмъ будетъ печь аладьи. "Какъ? спросилъ мальчикъ: у васъ сегодня аладьи?" -- "Да, и сверхъ того вкусное жаркое, потому что сегодня у насъ гости; пожалуйста помоги мнѣ поднять горшокъ на голову." -- "Охотно," сказалъ мальчикъ, и, поднявъ горшокъ кверху, сдѣлалъ видъ, что хочетъ поставить его на голову дѣвочки, но вдругъ выпустилъ его изъ рукъ, и горшокъ, упавъ на землю, разбился. Дѣвочка стала горько плакать, а злой мальчикъ побѣжалъ отъ нея смѣясь и крикнулъ ей: прощай, дѣвочка, кланяйся отъ меня твоему дѣдушкѣ и всѣмъ гостямъ вашимъ."
Послѣ такого подвига, исполненіе котораго было для него совершенно безполезно, онъ пришелъ къ лужайкѣ, гдѣ нѣсколько мальчиковъ играли въ мячикъ; принявъ въ игрѣ участіе, онъ не могъ удержаться, чтобъ не бросить мячикъ въ глубокую грязную яму; когда всѣ побѣжали къ ней и нагнулись, чтобъ посмотрѣть, что сталось съ мячикомъ, то онъ толкнулъ одного на другаго и всѣ повалились въ яму; конечно, они скоро выкарабкались, но совершенно грязные и охотно наказали бы злаго мальчика за его продѣлку, еслибъ ворчаніе Тигра не остановило ихъ. Такимъ образомъ онъ вторично остался ненаказаннымъ.
Слѣдующій предметъ, который попался ему, былъ оселъ, спокойно пасшійся въ оврагѣ, и мальчикъ думалъ, что не слѣдуетъ упускать случая помучать немного животное. Нарвавъ пучокъ репейника, онъ привязалъ его къ хвосту осла и потомъ сталъ травить на него собаку. Оселъ отъ испуга не зналъ что дѣлать. Тигру же эта штука не пошла въ прокъ, потому что когда онъ бѣжалъ за осломъ, тотъ такъ ударилъ его задней ногой, что собака осталась на мѣстѣ мертвою. Такъ какъ злой мальчикъ не любилъ и собаку свою, то оставилъ ее тутъ и пошелъ дальше. Ему встрѣтился слѣпой, который шелъ по дорогѣ съ палкою; онъ закричалъ ему: "Здравствуйте, любезный другъ, скажите мнѣ пожалуйста, не встрѣтили ли вы дѣвочку въ зеленомъ платьѣ и соломенной шляпѣ съ корзиной яицъ на головѣ." -- "Здравствуйте," отвѣчалъ слѣпой: "я слѣпъ и ничего не вижу, уже двадцать лѣтъ меня всѣ называютъ старымъ слѣпымъ Ричардомъ." -- Хотя этотъ старикъ по слѣпотѣ своей достоинъ былъ состраданія, но мальчикъ все-таки рѣшился подшутить надъ нимъ и сказалъ ему: "мнѣ сердечно жаль васъ, старый Ричардъ, я именно теперь обѣдаю, и если бы вы хотѣли сѣсть со мной, то я охотно раздѣлилъ бы съ вами хлѣбъ." -- "Очень, очень благодаренъ вамъ, такъ дайте мнѣ руку, и я охотно присяду къ вамъ." Мальчикъ подалъ ему руку, сдѣлалъ видъ, что хочетъ осторожно вести его, и устроилъ такъ, что посадилъ старика прямо на кучу навозу, а потомъ, взявъ въ руку навоза, хотѣлъ дать ему вмѣсто хлѣба. Но слѣпой тотчасъ замѣтилъ злой поступокъ мальчика, схватилъ его за руку и такъ прибилъ его палкой, что мальчикъ сталъ кричать и просить пощады. Слѣпой, наконецъ, выпустилъ его и сказалъ ему: "Развѣ тебѣ не стыдно обижать тѣхъ, которые никогда не сдѣлали тебѣ никакого зла, которые и безъ того уже довольно несчастны. Берегись, другой разъ ты еще дороже поплатишься, если не исправишься."
Убѣжавъ отъ слѣпаго, мальчикъ пришелъ къ забору и только-что хотѣлъ перелѣзть чрезъ него, какъ схваченъ былъ за ногу большою собакою, и на крикъ его прибѣжалъ крестьянинъ, отозвалъ собаку и схвативъ мальчика за воротъ, сказалъ: "Ага, попался наконецъ; ты думалъ, что каждый день безнаказанно можешь красть у меня яблоки; но на этотъ разъ ты ошибся и будешь наказанъ, какъ слѣдуетъ." Тогда онъ сталъ сѣчь его кнутомъ, который держалъ въ рукѣ, не смотря на мольбы и стоны виновнаго. Когда же окончилъ, то спросилъ его, кто онъ такой и гдѣ живетъ? и, услыхавъ имя его, воскликнулъ: "Какъ, такъ это ты же такъ напугалъ моихъ овецъ, что нѣсколько штукъ ихъ пропали, и ты надѣешься, что уйдешь отсюда невредимо?" Сказавъ это, онъ опять началъ сѣчь его, пока самъ не усталъ, и наконецъ вытолкалъ его изъ сада съ надлежащимъ наставленіемъ.
Мальчикъ удалился весь въ слезахъ и, начиная уже понимать, что никому злые поступки не проходятъ безнаказанно, рѣшился впредь вести себя лучше. Но на пути своемъ къ дому онъ наткнулся на толпу мальчиковъ, которыхъ передъ тѣмъ столкнулъ въ яму, и они, радуясь, что видятъ его безъ собаки, напали на него и стали мучить; одинъ щипалъ, другой толкалъ, третій билъ жгутомъ по ногамъ, остальные бросали въ лице грязью. Напрасно старался онъ бѣжать, они бѣжали по пятамъ его, и окружали его со всѣхъ сторонъ. Въ бѣгствѣ своемъ онъ наткнулся на осла, котораго такъ мучилъ утромъ, и въ надеждѣ на спасеніе, вскочилъ на спину его. Мальчики стали кричать еще громче, и оселъ, испуганный шумомъ, поскакалъ въ галопъ, такъ что злой мальчикъ скоро спасся отъ своихъ враговъ. Но онъ никакъ не могъ остановить осла и ежеминутно боялся, что тотъ его сброситъ. Наконецъ, у воротъ одного дома оселъ внезапно остановился и такъ забрыкалъ ногами, что мальчикъ упалъ на землю и вывихнулъ себѣ ногу. На крикъ его сбѣжались жители этого дома, въ числѣ которыхъ была и та дѣвочка, у которой онъ разбилъ горшокъ съ молокомъ. Но она была такъ добра, что, увидѣвъ его въ столь горестномъ положеніи, помогла внести его въ домъ и уложить въ постель, пока родители ея послали за врачемъ, чтобы вправить вывихнутую ногу. Тутъ мальчикъ имѣлъ достаточно времени подумать о дурныхъ поступкахъ своихъ; и болѣе всего тронула его доброта дѣвочки, и вся боль, которую онъ чувствовалъ отъ перенесенныхъ ударовъ и вывиха ноги, не такъ сильно мучили его, какъ сознаніе, что онъ поступилъ дурно и долженъ стыдиться доброй дѣвочки. Поэтому онъ твердо рѣшился на будущее время исправиться и такъ же ревностно искать случая дѣлать добро, какъ до сихъ поръ искалъ случаевъ дѣлать другимъ зло.
-----
Когда кончился разсказъ этотъ, Томасъ замѣтилъ, что достойно вниманія какъ различны были послѣдствія для обоихъ мальчиковъ. Добраго всѣ любили и готовы были услужить ему; злой же всѣхъ поставилъ противъ себя и терпѣлъ только неудачи и страданія, пока не попалъ въ домъ дѣвочки, которую обидѣлъ и которая, въ свою очередь, отплатила ему добромъ за зло.
Барловъ возразилъ на это: "Правда, что рѣдко кто видитъ къ себѣ расположеніе другихъ, если самъ не сдѣлалъ кому-либо добра. Поэтому понятливый человѣкъ всегда долженъ обходиться хорошо со всѣми, ибо не можетъ знать, что не будетъ когда-либо нуждаться въ человѣкѣ, даже ниже его стоящемъ; благоразумный потому будетъ обходиться хорошо со всѣми, что считаетъ это своею обязанностію; а добрый потому, что ему доставляетъ удовольствіе дѣлать добро другимъ."
Когда прошло время, назначенное для чтенія, то Томасъ сказалъ: "Господинъ пасторъ, я имѣю къ вамъ просьбу." -- "Что такое?" -- "Не правда ли, хорошо, если знаешь какъ обращаться съ той или другой вещью?" -- "Конечно, чѣмъ больше имѣешь познаній, тѣмъ лучше." -- "Вотъ потому мы съ Генрихомъ и хотимъ построить себѣ домъ." -- "Построить домъ! Но развѣ у васъ есть кирпичи и известь въ достаточномъ количествѣ." -- "Нѣтъ, мы строимъ безъ кирпича и извести." -- "Такъ что же вамъ нужно, карты?" -- "Неужели вы думаете, что такіе большіе, какъ мы, будутъ заниматься карточными домиками? Нѣтъ это будетъ такой домъ, въ которомъ можно жить." -- "Такъ что же вамъ нужно?" -- "Прежде всего дерево и топоръ." -- "Дерева я тебѣ дамъ сколько хочешь, а съ топоромъ развѣ ты умѣешь обходиться?" -- "Нѣтъ." -- "Такъ я затрудняюсь дать тебѣ топоръ, ибо ты можешь нанести себѣ вредъ. Но если ты мнѣ скажешь, что именно тебѣ нужно, то я самъ срублю топоромъ." -- "Очень вамъ благодаренъ, господинъ пасторъ," отвѣчалъ Томасъ, и они пошли къ лѣсу, гдѣ Барловъ, по указанію Генриха, нарубилъ кольевъ длиною въ восемь футовъ и толщиною въ человѣческую руку, потомъ онъ обострилъ ихъ съ концевъ, и мальчики унесли ихъ, причемъ Томасъ такъ дѣятельно работалъ, какъ будто вовсе забылъ, что онъ сынъ знатныхъ родителей.-- "Но я хотѣлъ бы знать," сказалъ Барловъ, "гдѣ именно будетъ стоять этотъ домъ." -- "Здѣсь," отвѣчалъ Томасъ: "у подошвы этой горки; я думаю здѣсь будетъ онъ защищенъ отъ вѣтра." Генрихъ взялъ колья и воткнулъ ихъ въ землю на разстояніи другъ отъ друга не болѣе Фута, и окружилъ такимъ образомъ пространство около десяти Футовъ длины и осьми ширины, въ срединѣ же оставилъ отверстіе для двери. Потомъ мальчики принесли хворосту и уложили его между кольями, такъ что образовалась толстая стѣна. Конечно, они занимались этой работой нѣсколько дней, и, по мѣрѣ того, какъ она подвигалась, Томасъ былъ внѣ себя отъ восторга.
Однажды, придя для продолженія работы, они съ грустію увидали, что весь ихъ трудъ разрушенъ вѣтромъ, который повалилъ постройку. Томасъ не могъ удержать слезъ при видѣ такаго разрушенія, Генрихъ же, бывшій похладнокровнѣе, сказалъ, что дѣло надо начинать сначала, но что надо строить покрѣпче. Потомъ, осмотрѣвшись, онъ прибавилъ: все несчастіе произошло отъ того, что мы воткнули колья не довольно глубоко въ землю, такъ что они не могли оказать вѣтру должнаго сопротивленія; если мы воткнемъ ихъ глубже, то намъ нечего опасаться. Барловъ,-- который призналъ справедливость замѣчанія Генриха, помогъ мальчикамъ возстановить разрушенное строеніе и вколотилъ колья какъ можно глубже въ землю. Скоро стѣны были готовы и оставалось устроить крышу. Для этого мальчики взяли такіе же колья, положили ихъ поперекъ стѣнъ сверху и надъ ними навалили кучи соломы. Такъ думали они, что устроили домъ, который защититъ ихъ отъ непогоды; но въ этомъ они ошиблись, и какъ только они кончили работу, вдругъ пошелъ сильный дождикъ; они спрятались подъ крышу и нѣсколько времени были весьма довольны, что она защищала ихъ отъ дождя. Но мало-по-малу дождикъ промочилъ солому и вода проникла во внутрь дома такъ что мальчики должны были искать оттуда убѣжища болѣе прочнаго. Подумавъ о причинахъ этой новой неудачи, Генрихъ пришелъ къ тому заключенію, что вода пробила крышу ихъ потому собственно, что они сдѣлали ее плоскою, а не покатою; посему они устроили новую изъ тѣхъ же кольевъ, которые поставили наклонно, связавъ концы, и, такимъ образомъ, наваливъ наверхъ соломы, устроили настоящую крышу, уже не протекаемую. Затѣмъ, для большей прочности домика, Генрихъ досталъ глины и вымазалъ ею стѣны съ обѣихъ сторонъ.
Прошло уже порядочно времени, какъ Томасъ засѣялъ обработанную имъ землю, и уже показались всходы, которые доставляли ему невыразимое удовольствіе. Затѣмъ ему пришло на мысль, что они не мало украсили бы домикъ свой, еслибъ могли посадить около него нѣсколько деревъ; получивъ на это разрѣшеніе Барлова, они съ Генрихомъ пересадили довольно большія деревья къ своему домику; но и этого имъ было недостаточно. Въ саду былъ ключъ, который вытекалъ изъ возвышенной части его и образовалъ ручеекъ, текшій по склону холма. Нѣсколько дней трудились Генрихъ и Томасъ надъ копаніемъ рва, чрезъ который провели воду къ своимъ деревьямъ, ибо опасались, чтобъ они не засохли отъ непогоды. Барловъ чрезвычайно обрадовался, увидавъ ихъ за этимъ занятіемъ, и разсказалъ имъ о многимъ странахъ, гдѣ, по чрезвычайной сухости почвы, употребляется такой способъ орошенія. Такъ напримѣръ въ Египтѣ, который славится необыкновеннымъ плодородіемъ почвы, она орошается чрезъ разлитіе рѣки Нила, вода котораго покрываетъ на нѣкоторое время необозримыя пространства.
Окончивъ свои строительныя работы, Генрихъ и Томасъ однажды утромъ передъ завтракомъ вышли для прогулки въ поле и незамѣтно зашли такъ далеко, что утомились и присѣли къ забору отдохнуть. Тутъ увидала ихъ мимошедшая женщина и спросила ихъ, не заблудились ли они?-- "Нѣтъ," отвѣчалъ Генрихъ, "мы гуляли и отдыхаемъ." -- "Такъ пойдемте ко мнѣ въ домъ, тамъ вамъ будетъ удобнѣе, и дочь моя только-что подоила коровъ, такъ что я могу предложить вамъ молока и хлѣба." Принявъ это приглашеніе, они вошли въ уютный домикъ, гдѣ топилась печка торфомъ; удивленіе Томаса, что это отопленіе даетъ такъ мало пламени, женщина разсѣяла тѣмъ, что такъ какъ они готовятъ немного кушанья, то этого имъ весьма достаточно. Разговаривая объ этомъ предметѣ, Томасъ бросилъ взглядъ въ сосѣднюю комнату, и увидалъ, что она вся наполнена яблоками.-- "Окажите, пожалуйста, что вы дѣлаете съ такимъ множествомъ яблоковъ?" -- "Мы дѣлаемъ питье." -- "Какъ, изъ яблоковъ?" -- "Конечно." -- "Какъ же это дѣлается?" -- "Мы беремъ яблоки совершенно спѣлые;, выдавливаемъ изъ нихъ сокъ особенной машиной, потомъ вкладываемъ мякоть въ мѣшки и посредствомъ пресса выдавливаемъ сокъ ихъ; вотъ я дамъ вамъ попробовать наше питье." Она отвела его въ другую комнату, гдѣ стояли огромныя бочки съ яблочнымъ сокомъ, налила стаканъ и предложила Томасу попробовать. Томасъ отвѣдалъ и сказалъ, что это очень сладко и вкусно; отвѣдавъ затѣмъ изъ другой бочки, онъ замѣтилъ, что это совершенная шипучка.-- "Но какъ же вы дѣлаете эту шипучку?" спросилъ онъ.-- "Это дѣлается само по себѣ; мы оставляемъ бочку на нѣкоторое время и сокъ скоро приходитъ въ броженіе." -- "Что это такое броженіе?" -- Женщина показала ему другую бочку и сказала, чтобъ онъ посмотрѣлъ внимательно на жидкость. Томасъ увидалъ, что она покрывалась густою пѣною.-- "Такъ это вы называете броженіемъ?" -- "Да, и когда проходитъ нѣкоторое время, то сокъ дѣлается шипучимъ, мы разливаемъ его въ бутылки и продаемъ или оставляемъ для собственнаго употребленія." Слушая это объясненіе, Генрихъ покачалъ сомнительно головой и замѣтилъ: "Я разъ, спросилъ объ этомъ же предметѣ нашего пастора и передамъ тебѣ, какъ могу, то, что онъ объяснилъ мнѣ. Броженіе происходитъ отъ вліянія теплаго воздуха, который разлагаетъ сокъ, то есть измѣняетъ его составныя части. Углеродная кислота превращается въ пузырьки и образуетъ пѣну, которую мы видимъ, а винные пары, въ соединеніи съ водяными частицами сока, образуютъ шипучку." -- "Такъ значитъ," возразилъ Томасъ, "шипучка не что иное, какъ вино изъ яблоковъ."
Пока они вели этотъ разговоръ, подошла маленькая дѣвочка и принесла горшокъ, наполненный свѣжимъ молокомъ, и большой кусокъ чернаго хлѣба. Оба мальчика, въ особенности Томасъ, позавтракали съ большимъ аппетитомъ; а потомъ, находя, что пора отправляться домой, поблагодарили добрую женщину, и Томасъ, доставъ изъ кармана монету, хотѣлъ дать ей; но женщина сказала: "нѣтъ, я не возьму отъ васъ ни гроша, потому что хотя мы и бѣдны, но у насъ есть достаточно, чтобъ и самимъ питаться и имѣть возможность дать усталому прохожему горшокъ молока." Томасъ еще разъ поблагодарилъ ее, и они хотѣли уже выйти, какъ вдругъ дверь отворилась и показались два человѣка мрачной наружности, которые спросили женщину: не зовутъ ли мужа ея Тоссетъ.-- "Да," отвѣчала она.-- "Такъ вотъ," сказалъ одинъ изъ вошедшихъ, вынимая изъ кармана бумагу, "вотъ приказаніе заплатить капиталъ, который вы должны Ричарду Роу, и если вашъ мужъ не уплатитъ тотчасъ же весь долгъ, составляющій 263 талера и 10 грошей, то мы немедленно опишемъ и продадимъ все ваше имущество на удовлетвореніе кредитора." -- "Это должна быть ошибка," отвѣчала женщина, "потому что мы никогда ни у кого не брали денегъ и никому не должны." -- "Нѣтъ, мы не можемъ ошибиться, и когда вашъ мужъ вернется съ поля, то поговоримъ съ нимъ, а пока долиты приступить къ описи." Затѣмъ они перешли въ другую комнату, но въ это самое время явился въ дверяхъ статный, здоровый мужчина, лѣтъ сорока, съ открытымъ веселымъ лицемъ.-- "Ахъ, любезный Вильгельмъ, вотъ горе! Вѣдь не можетъ быть, чтобы ты сдѣлалъ долгъ, вѣрно неправда и то, что эти люди сказали о Ричардѣ Роу?" -- При этомъ имени мужъ остановился какъ пораженный и поблѣднѣлъ.-- "Ахъ," отвѣчалъ онъ, "я право не знаю какъ великъ долгъ; но когда твоего брата Петра постигло несчастіе, и кредиторы отняли у него все имущество, то Ричардъ хотѣлъ посадить его въ долговую тюрьму, если я за него не поручусь. Чтобы освободить его, я поручился, и онъ отправился на заработки, обѣщая выслать мнѣ все, что заслужитъ; но ты знаешь, что прошло три года съ того времени, какъ объ немъ ни слуху, ни духу." -- "Такъ, значитъ, мой неблагодарный братъ разорилъ тебя и бѣдныхъ дѣтей нашихъ, потому что эти два человѣка хотятъ все описать и продать." При этихъ словахъ Вильгельмъ покраснѣлъ, схватилъ старую саблю, висѣвшую надъ печкой, и воскликнулъ: "Нѣтъ, я скорѣе умру, и покажу имъ, что значитъ вывести изъ терпѣнія честнаго человѣка!" Онъ хотѣлъ уже броситься въ другую комнату, но жена кинулась передъ нимъ на колѣни и просила успокоиться. "Ради Бога," говорила она, "обдумай, что ты хочешь дѣлать. Слѣпымъ раздраженіемъ ты не поможешь ни мнѣ, ни дѣтямъ, а если убьешь котораго-нибудь изъ этихъ людей, то развѣ это будетъ не преступленіе, и развѣ тогда наша участь не будетъ еще тяжелѣе?" Эти слова произвели на Вильгельма впечатлѣніе. Дѣти его, хотя еще очень малыя, какъ бы понимали горестное положеніе отца и присоединили плачъ свой къ рыданіямъ матери. Даже маленькій Сандфордъ схватилъ руку несчастнаго и обливалъ ее горячими слезами. При видѣ такого искренняго горя и участія, Вильгельмъ успокоился, бросилъ саблю, сѣлъ на стулъ и, закрывъ лице руками, сказалъ: "да будетъ на все воля Божія."
Томасъ внимательно слѣдилъ за всѣмъ, но не говорилъ ни слова; потомъ мигнулъ Генриху, и они пошли въ обратный путь. Какъ только пришли они домой, Томасъ тотчасъ пошелъ къ пастору и просилъ позволенія отправиться немедленно къ отцу своему. Барловъ очень удивился такому внезапному желанію, но не хотѣлъ разспрашивать и приказалъ слугѣ осѣдлать лошадь и проводить Томаса къ отцу. Родители Томаса были чрезвычайно обрадованы неожиданному пріѣзду сына; но этотъ, думая только о своемъ планѣ, сказалъ отцу: "у меня есть къ тебѣ большая просьба, ты на меня не разсердишься?" -- "Нѣтъ." -- "Ну, видишь, мнѣ нужны деньги." -- "Деньги? А сколько тебѣ нужно?" -- "Много, папа, очень много." -- "Можетъ быть, пару дукатовъ." -- "Нѣтъ, папа, гораздо больше." -- "Ну, такъ, говори, сколько?" -- "Мнѣ нужно по крайней мѣрѣ 264 талера." -- "Ну," сказала мать, "вѣрно пасторъ еще хуже испортилъ его." -- "Могу увѣрить тебя, мама, Барловъ и не знаетъ объ этомъ ничего." -- "Но зачѣмъ же такой мальчуганъ, какъ ты, можетъ имѣть надобность въ такой суммѣ?" -- " "Это тайна, папа, но еслибъ ты ее зналъ, то навѣрно не осудилъ бы меня." -- "Въ этомъ я сомнѣваюсь." -- "Ну, будь такъ добръ, дай мнѣ эти деньги, я тебѣ ихъ постепенно выплачу." -- "Это какимъ образомъ?" -- "Вѣдь ты же всегда былъ такъ добръ ко мнѣ и давалъ мнѣ столько платья и карманныхъ денегъ; впередъ мнѣ ничего не нужно, пока сумма не пополнится." -- "Но скажи мнѣ, зачѣмъ тебѣ эти деньги?" -- "Подожди еще нѣсколько дней, тогда узнаешь, и если я дурно употреблю деньги, то можешь не довѣрять мнѣ во всю жизнь." Настойчивость Томаса имѣла вліяніе на отца, и такъ какъ онъ былъ не только богатъ, но и щедръ, то досталъ нужную сумму изъ своего шкафа и, вручивъ ее сыну, сказалъ, что будетъ ждать отчета въ употребленіи ея. Томасъ былъ внѣ себя отъ восторга и, душевно поблагодаривъ отца, просить позволенія вернуться къ Барлову. Пріѣхавъ туда, онъ тотчасъ отыскалъ Генриха и просилъ его отправиться съ нимъ въ домъ Вильгельма. Они скоро достигли дома, и нашли семейство въ томъ же горестномъ положеніи. Томасъ пошелъ прямо къ женщинѣ и, взявъ ее за руку, сказалъ: "Вы были сегодня такъ добры къ намъ, и я хочу отплатить вамъ тѣмъ же." -- "Да благословитъ васъ Богъ, мой другъ, но вы ничѣмъ не можете помочь намъ." -- "Но почему вы это знаете; можетъ быть, я могу больше сдѣлать, чѣмъ вы ожидаете." -- "Я увѣрена, что вы сдѣлали бы, что можете, но у насъ продадутъ все, если мы тотчасъ не заплатимъ 264 талера, а у насъ никого нѣтъ, кто бы помогъ намъ, и одинъ Богъ можетъ спасти насъ отъ голодной смерти." Томасъ до того былъ тронутъ, что не могъ долѣе удерживаться, и, вынувъ деньги, высыпалъ ихъ на колѣни женщины, говоря: "вотъ, заплатите вашъ долгъ, и да будетъ надъ вами и дѣтьми вашими благословеніе Всевышняго." Удивленіе бѣдной женщины было выше всякаго описанія; она посмотрѣла на своихъ маленькихъ благодѣтелей и, внѣ себя отъ восторга, упала какъ бы безъ чувствъ на спинку стула. Мужъ, бывшій въ сосѣдней комнатѣ, подбѣжалъ къ ней и обнимая спросилъ, что съ нею? Но она вырвалась изъ его объятій и, бросившись на колѣни, стала обнимать ноги мальчика и цѣловать руки его. Вильгельмъ, не зная въ чемъ дѣло, подумалъ, что жена его помѣшалась, а дѣти бросились къ матери и придышались къ груди ея. При видѣ этого женщина какъ бы пришла въ себя и воскликнула: "вы, малютки, всѣ умерли бы отъ голоду, безъ этого маленькаго ангела! Зачѣмъ же вы не станете передъ нимъ на колѣни и не благодарите его?" Тогда Вильгельмъ обратился къ ней съ слѣдующими словами: "Право, Марія, ты путаешься въ словахъ; что могъ сдѣлать этотъ мальчикъ?" -- "О, нѣтъ, Вильгельмъ, я вовсе не путаюсь; вотъ посмотри, что Богъ послалъ намъ чрезъ этого ангела." При этихъ словахъ она показала мужу золото, собранное въ ея фартукѣ, и тотъ остановился такъ же пораженный, какъ и она. Но Томасъ подошелъ къ нему, схватилъ его руку и сказалъ: "эти деньги ваши, и я радъ, что могу ихъ дать вамъ; надѣюсь, что вы заплатите вашъ долгъ и не будете терпѣть нужды." Вильгельмъ не могъ выдержать такого неожиданнаго оборота дѣлъ и разразился слезами, подобно своей женѣ. Тогда Томасъ потихоньку вышелъ вмѣстѣ съ Генрихомъ, и они скрылись уже изъ виду, прежде чѣмъ счастливая семья пришла въ себя.
Мертонъ бралъ сына своего къ себѣ каждую субботу, а на другой день послѣ разсказаннаго нами, именно была суббота, и Томасъ отвезенъ былъ къ своимъ родителямъ, но не говорилъ еще имъ ни слова объ употребленіи полученныхъ денегъ. На другое утро онъ отправился вмѣстѣ съ ними въ церковь, и только-что они вошли, какъ между всѣми присутствующими пронесся шопотъ, и глаза всѣхъ обратились на Томаса. Родители его чрезвычайно удивились, но промолчали до конца службы. При выходѣ изъ церкви, Мертонъ спросилъ сына, что могло обратить на него такое общее вниманіе? Томасъ не успѣлъ отвѣтить, потому что въ эту самую минуту вышла изъ толпы прилично одѣтая женщина, бросилась передъ нимъ на колѣни и, называя его своимъ ангеломъ-спасителемъ, призывала на него благословеніе Божіе. Прошло нѣсколько минутъ пока наконецъ родители узнали въ подробности тайну своего сына, и тогда, тронутые не менѣе облагодѣтельствованной имъ женщины, горячо обняли его и прослезились, не смотря на окружавшую толпу; наконецъ, придя въ себя, отправились домой, полные чувствъ, которыя легче понять, чѣмъ описать.
Кончилось лѣто, въ теченіе котораго Томасъ подъ руководствомъ пастора Барлова, сдѣлалъ такіе значительные успѣхи. Наступило суровое зимнее время; воды покрылись льдомъ, земля обнажилась, птицы, наполнявшія воздухъ своимъ веселымъ пѣніемъ, скрылись. Холодъ былъ такъ силенъ, что мальчики наши не могли дѣлать своихъ обыкновенныхъ прогулокъ. Но въ одинъ день погода казалась сноснѣе, и они рѣшились выйти на воздухъ; незамѣтно ушли они довольно далеко и сбились съ пути, а къ довершенію несчастія пошелъ такой сильный снѣгъ, что они вынуждены были искать убѣжища въ лѣсу и скрылись въ дуплѣ стараго дуба. Томасъ, еще не свыкшійся съ лишеніемъ, сталъ скоро жаловаться на голодъ и страхъ, и со слезами на глазахъ спросилъ Генриха: что имъ теперь дѣлать?-- "Я думаю намъ надо обождать, пока погода сдѣлается лучше, а потомъ постараться найти дорогу къ дому." -- "А если погода не улучшится?" -- "Тогда надо или остаться здѣсь, или искать дорогу по снѣгу." -- "Но вѣдь страшно однимъ оставаться въ лѣсу. Я совсѣмъ замерзъ и голоденъ. Еслибъ у насъ былъ огонь, чтобы погрѣться." -- "Я слыхалъ," отвѣчалъ Генрихъ, "что достаютъ огонь черезъ треніе двухъ кусковъ дерева; но у меня есть средство еще лучше; вотъ этотъ стальной ножикъ, только бы найти кременъ." И Генрихъ сталъ старательно искать и нашелъ два камешка, отъ которыхъ летѣли искры, когда ударяли по нимъ сталью. Тогда они отыскали сухихъ листьевъ и коры, но, при всѣхъ усиліяхъ своихъ, кромѣ искръ, ничего не добились и должны были отказаться отъ надежды погрѣться.
Рѣшившись затѣмъ искать себѣ дорогу по снѣгу, они вышли изъ дупла и пустились въ путь, до чрезвычайности затруднительный. Томасъ поминутно уходилъ въ снѣгъ до самыхъ колѣнъ; вѣтеръ дулъ сильный и холодный, и Генриху стоило много труда уговорить своего товарища идти дальше. Наконецъ, они достигли мѣста, гдѣ догоралъ костеръ, разложенный вѣроятно лѣсниками или проѣзжающими и, подложивъ къ нему дровъ, имѣли возможность согрѣть окоченѣвшіе члены свои. Пока они грѣлись и разговаривали между собою, подошелъ маленькій мальчикъ съ пукомъ хвороста на плечахъ; увидавъ его, Генрихъ тотчасъ узналъ его и крикнулъ: "это, право, Гансъ Смитеръ, бѣдный мальчикъ, которому ты лѣтомъ отдалъ свое платье; онъ вѣрно живетъ тутъ по близости и вѣрно онъ или отецъ его покажутъ намъ дорогу. Затѣмъ Генрихъ обратился къ мальчику и спросилъ его, можетъ ли онъ показать имъ какъ выбраться изъ лѣсу?" -- "Да," отвѣчалъ мальчикъ; "а еще лучше, дойдите со мною до нашего дома, тамъ погрѣйтесь, а отецъ пока сходитъ и скажетъ Барлову, что съ вами приключилось."
Томасъ съ удовольствіемъ принялъ это предложеніе, и мальчикъ, выведя изъ лѣса, скоро ихъ привелъ къ небольшому, стоявшему близъ дороги, домику. Войдя, они увидали женщину среднихъ лѣтъ, сидящую за прялкою; старшая дочь варила на огнѣ кушанье, отецъ сидѣлъ въ уголку и читалъ книгу, а нѣсколько маленькихъ дѣтей ползали по полу. "Отецъ," сказалъ мальчикъ, "это маленькій Мертонъ, который лѣтомъ былъ такъ добръ къ намъ; онъ заблудился въ лѣсу и почти увязъ въ снѣгу."
Услышавъ это, мужчина вѣжливо пригласилъ обоихъ мальчиковъ сѣсть къ огню, и подложилъ въ него хвороста; жена же его сказала, что охотно предложила бы имъ поѣсть, но боится, что они не станутъ ѣсть ихъ простой хлѣбъ.-- "Ахъ, матушка," отвѣчалъ Томасъ, "я такъ голоденъ, что, право, мнѣ все будетъ вкусно." -- "Это другое дѣло," замѣтила женщина: "такъ я сейчасъ подогрѣю кусокъ ветчины и очень рада буду, если могу служить вамъ." Мужъ же, между тѣмъ, закрылъ книгу и съ особеннымъ благоговѣніемъ поставилъ ее на полку. Томасъ, обративъ на это вниманіе, спросилъ его, что онъ читалъ, и получилъ отвѣтъ: "Я читалъ книгу, которая учитъ меня моимъ обязанностямъ предъ Богомъ и людьми. Это Евангеліе, я читаю его самъ и по немъ же учу дѣтей моихъ."
-- О, объ этой книгѣ я слыхалъ; Барловъ часто читалъ мнѣ ее, это та самая книга, которую читаютъ въ церкви.-- "Да, нашъ пасторъ достойный человѣкъ и другъ всѣхъ бѣдныхъ; онъ даетъ намъ хлѣбъ, когда мы голодны, и лекарство, когда больны." -- "Да, кромѣ его, только Богъ поддерживаетъ насъ въ нашей бѣдности," замѣтила жена.
-- Разумѣется, отвѣчалъ мужъ: развѣ не по милости одного Всевышняго у насъ есть и одежда, и теплое жилье, и здоровая нища? Еще вчера проходили здѣсь двое бѣдныхъ, потерпѣвшихъ кораблекрушеніе и потерявшихъ все, что имѣли. У одного не было даже достаточно платья, чтобъ прикрыть свою наготу, и лихорадка била его, а другой шелъ босикомъ и ободралъ себѣ ноги. Развѣ мнѣ не лучше чѣмъ этимъ бѣднымъ, а быть можетъ и тысячи другихъ такихъ же. Развѣ я не могъ бы сдѣлаться преступникомъ и дожить до дурнаго конца, если бы велъ дурную жизнь. И не долженъ ли я быть благодаренъ Богу за то, что имѣю."
Томасъ внимательно слушалъ эти слова, и только-что хотѣлъ отвѣчать, какъ женщина пригласила ихъ къ столу, покрытому грубой, но чистой скатертью. Приглашеніе это оба мальчика приняли съ большимъ удовольствіемъ, а мужъ хозяйки между тѣмъ взялъ шапку и отправился, чтобъ извѣстить пастора о случившемся съ его питомцами. Этотъ дѣйствительно очень безпокоился объ отсутствіи ихъ и не только разослалъ во всѣ стороны искать ихъ, но и самъ вышелъ въ поле, такъ что встрѣтился съ вѣстникомъ на половинѣ пути и пошелъ вмѣстѣ съ нимъ къ мальчикамъ, которыхъ засталъ въ ту самую минуту, когда они только-что окончили свой ужинъ. Они тотчасъ встали, подбѣжали къ пастору и выразили сожалѣніе, что надѣлали ему безпокойства. Барловъ только посовѣтовалъ имъ на будущее время не заходить слишкомъ далеко; потомъ поблагодарилъ хозяевъ и отправился съ мальчиками въ обратный путь. Вечеръ былъ холодный, но тихій, и небо усѣяно было звѣздами. Барловъ повторилъ свое наставленіе и замѣтилъ, что они подвергались большимъ опасностямъ, потому что часто случается что люди зимою теряютъ дорогу и замерзаютъ въ полѣ. Между тѣмъ Томасъ смотрѣлъ внимательно на небо и сказалъ: "Что за безчисленное множество звѣздъ, мнѣ кажется, я никогда не видалъ ихъ въ такомъ числѣ." -- "А есть же люди," отвѣчалъ пасторъ, "которые сочли ихъ и еще видятъ такія звѣзды, которыя обыкновеннымъ глазамъ недоступны." -- "Можетъ ли, быть, вѣдь онѣ такъ разсѣяны по небу, что, кажется, нѣтъ и возможности счесть ихъ." Барловъ улыбнулся и спросилъ Генриха, не можетъ ли онъ показать своему пріятелю нѣкоторыя созвѣздія.-- "Охотно," сказалъ Генрихъ и показалъ сперва на семь очень яркихъ звѣздъ на сѣверѣ.
-- Такъ, замѣтилъ пасторъ, четыре изъ этихъ звѣздъ должны означать колеса или колесницу, а остальныя три -- дышло или коней. Ну, Томасъ, посмотри-ка, на всемъ небѣ найдешь ли ты другія семь звѣздъ, которыя, по расположенію своему, походили бы на эти.
Томасъ. Это трудно.
Барловъ. Но это-то созвѣздіе ты вѣдь найдешь?
Томасъ. Попробую, но не ручаюсь; ахъ, вотъ оно!
Барловъ. Правда; если ты замѣтишь себѣ положеніе звѣздъ, то тебѣ легко будетъ заучить и названія ихъ, такъ что ты легко можешь ознакомиться со всѣмъ небеснымъ сводомъ. Теперь смотри внимательно на тѣ двѣ звѣзды, которыя образуютъ заднія колеса созвѣздія, и потомъ отъ нихъ подымись кверху до самой высшей точки неба; видишь тамъ яркую звѣзду?
Томасъ. Да, вижу очень ясно.
Барловъ. Это полярная звѣзда; смотря на нее, ты всегда можешь найти гдѣ сѣверъ.
Томасъ. Такъ если я прямо смотрю на эту звѣзду, то, значитъ, лице мое обращено къ сѣверу?
96 --
Бардовъ. Такъ точно.
Томасъ. А спиной къ ней, то стою на югъ?
Бардовъ. Да; а можешь ты также отыскать востокъ и западъ?
Томасъ. Вѣдь востокъ тамъ, гдѣ восходитъ солнце?
Бардовъ. Вообще да; но собственно тамъ, гдѣ оно восходитъ весной и осенью, но теперь не видать солнца, которымъ ты могъ бы руководиться.
Томасъ. Такъ я не могу и найти востокъ и западъ.
Бардовъ. Не знаешь ли ты, Генрихъ?
Генрихъ. Я думаю, что если лице мое обращено къ сѣверу, то востокъ долженъ быть справа, а западъ слѣва.
Бардовъ. Совершенно справедливо. Сверхъ того, знаніе востока и запада, сѣвера и юга, а равно созвѣздій бываетъ иногда весьма важно и необходимо. Разскажи-ка, Генрихъ, твоему пріятелю, какъ ты заблудился разъ въ большомъ болотѣ.
Генрихъ. Видишь, Томасъ, у меня есть дядя, который живетъ на разстояніи полутора часа отсюда. Однажды отецъ мой послалъ меня къ нему, но такъ поздно, что я могъ пуститься въ обратный путь только съ наступленіемъ совершенной темноты. Дядя уговаривалъ меня остаться ночевать, но я не могъ принять это предложеніе, потому что отецъ приказалъ мнѣ вернуться къ ночи домой. Такъ я и отправился въ походъ, и, когда достигъ болота, сдѣлалось еще темнѣе.
Томасъ. И ты не испугался такого страшнаго одиночества?
Генрихъ. Нѣтъ; самое худшее, что могло случиться, это то, что мнѣ пришлось бы провести тутъ ночь, а съ наступленіемъ дня я все-таки тотчасъ нашелъ бы дорогу домой. Когда я находился въ срединѣ болота, поднялся жестокій вѣтеръ и пошелъ сильный дождь, такъ что я вынужденъ былъ сойти съ тропинки и спрятаться подъ защиту кустовъ, гдѣ и оставался до конца бури; но потомъ я не могъ найти прежней тропинки, сбился съ пути и бѣгалъ во всѣ стороны, отыскивая его. Уже я приходилъ бъ отчаяніе, что не найду выхода, какъ вдругъ увидалъ въ отдаленіи свѣтящуюся точку, какъ будто кто двигался съ фонаремъ. Сперва я находился въ недоумѣніи, идти ли на огонь или нѣтъ, но потомъ, разсудивъ, что никому не можетъ быть интереса сдѣлать бѣдному мальчику зло, двинулся прямо по направленію къ свѣту, имѣя его съ правой руки. Скоро свѣтлая точка перешла на лѣвую сторону и стала уходить передо мною. Я преслѣдовалъ ее, и въ ту самую минуту, когда думалъ, что нахожусь отъ нея близко, упалъ въ болото.
Томасъ. Вотъ несчастіе!
Генрихъ. Скоро я вылѣзъ и опять погнался за свѣтомъ, но такъ же безуспѣшно, и, казалось, какъ будто бы тотъ, кто несъ Фонарь, нарочно старался избѣгать встрѣчи со мною. Не видя однако другаго способа выбраться изъ трущобы, какъ поймать огонекъ, я бросился быстро бѣжать къ нему, но онъ все удалялся отъ меня, и наконецъ я опять увязъ по грудь въ болотѣ, чрезъ которое однако огонекъ двигался безпрепятственно, къ немалому моему удивленію. Выбравшись съ трудомъ изъ болота, я остановился въ нерѣшимости и не зналъ, куда направиться; машинально поднявъ голову къ небу, я увидалъ вотъ это созвѣздіе и ярко блиставшую надъ нимъ полярную звѣзду. Тутъ мнѣ блеснула благая мысль. Уходя отъ дяди, я видѣлъ полярную звѣзду прямо передъ собой, и изъ этого заключилъ, что мнѣ теперь надо держаться такого направленія, чтобы звѣзда эта постоянно находилась прямо противъ меня. Руководствуясь этимъ, я пошелъ впередъ, и скоро дорога привела меня какъ разъ домой.
Томасъ. Значитъ, тебѣ немало пользы принесло то обстоятельство, что ты зналъ, полярную звѣзду. Я также хочу познакомиться со всѣми звѣздами. Но ты никогда не узналъ, что это былъ за огонекъ, который убѣгалъ отъ тебя?
Генрихъ. Отецъ сказалъ мнѣ, что это былъ блуждающій огонекъ, который часто показывается на сырыхъ и болотистыхъ мѣстностяхъ.
Какъ только Генрихъ окончилъ свой разсказъ, они достигли дома пастора, и тамъ еще нѣсколько времени разсуждали о событіяхъ дня, пока наконецъ утомленные мальчики не отошли ко сну.
Барловъ остался одинъ и сидѣлъ, читая въ своей спальнѣ, какъ вдругъ Томасъ, полураздѣтый, стремительно вбѣжалъ къ нему, крича: "Знаю, знаю; они движутся!" -- "Что такое?" спросилъ Барловъ.-- "Созвѣздіе; я посмотрѣлъ передъ сномъ на небо и увидѣлъ, что всѣ семь звѣздъ перемѣнили свои мѣста и поднялись выше." -- "Это совершенно справедливо," замѣтилъ пасторъ, "но мы найдемъ болѣе удобное время говорить объ этомъ, сегодня ты усталъ."
На другое утро мальчики занялись тѣмъ же препровожденіемъ времени, какъ и наканунѣ; именно устроили большой снѣжный шаръ, постепенно катая его по снѣгу и увеличивая объемъ его. Наконецъ онъ сдѣлался такъ огроменъ, что они не могли сдвинуть его съ мѣста.
-- Теперь надо бросить, замѣтилъ Томасъ,-- его уже не сдвинешь.
-- Нѣтъ, возразилъ Генрихъ: у меня есть сродство помочь. Онъ побѣжалъ и принесъ два длинные кола, изъ которыхъ одинъ далъ Томасу; потомъ показалъ ему какъ подложить колъ подъ снѣжную массу и, сдѣлавъ это оба вмѣстѣ, они разомъ подняли колья съ противоположныхъ концевъ, и снѣжный шаръ легко покатился далѣе. Томасъ чрезвычайно удивился этому и сказалъ: "Какъ это дѣлается? Мы вѣдь не сильнѣе сдѣлались, а катимъ Шйръ, между тѣмъ какъ незадолго передъ этимъ не могли сдвинутъ его съ мѣста." -- "Это дѣло кольевъ," отвѣчалъ Генрихъ: "такимъ способомъ люди сдвигаютъ большія тяжести, но необходимо, чтобы колья были по возможности длинны, ибо короткими ничего но сдѣлаешь." Затѣмъ они пошли далѣе и приблизились къ работавшимъ по близости двумъ крестьянамъ, которые старались разрубить старый огромный пень на куски, которые годились бы для топки печи пастора. Посмотрѣвъ нѣкоторое время на безуспѣшность трудовъ ихъ, Томасъ выразилъ удивленіе, что пасторъ поручаетъ людямъ работу, невозможную къ исполненію.-- "А что бы ты сказалъ," замѣтилъ Генрихъ, "еслибы я исполнилъ это дѣло съ помощію только одного изъ рабочихъ?" Сказавъ это, онъ взялъ большой деревянный молотъ и, воткнувъ въ средину пня небольшой кусокъ желѣза, заостренный съ одного конца, сталъ поочередно съ крестьяниномъ колотить по верхушкѣ его, пока не вогналъ его совершенно въ дерево. Затѣмъ вложено было другое желѣзо, и пень сталъ постепенно трещать и разщепливаться. Томасъ не могъ удержаться отъ изумленія при видѣ этого, и когда они вернулись домой, то разсказалъ Барлову все видѣнное имъ.
-- А вотъ я тебѣ покажу еще нѣчто подобное, сказалъ пасторъ,-- и пошелъ съ ними къ своему амбару, предъ которымъ лежалъ тяжелый мѣшокъ съ мукою.
-- Ну, Томасъ, замѣтилъ онъ, если ты такъ силенъ, какъ воображаешь, то возьми-ка этотъ мѣшокъ и подними его наверхъ въ амбаръ.
-- Этого я не могу, отвѣчалъ Томасъ, да и не думаю, чтобы и вы сами были въ состояніи исполнить это.
-- Мы по крайней мѣрѣ попробуемъ, что можно сдѣлать, возразилъ пасторъ; повелъ мальчиковъ наверхъ и показалъ имъ колесо средней величины, къ которому прикрѣплена была рукоятка. За эту-то рукоятку онъ и велѣлъ мальчикамъ вертѣть колесо, и Томасъ былъ изумленъ, увидя, что мѣшокъ съ мукою подымается по веревкѣ кверху, по мѣрѣ того какъ они вертятъ колесо.-- Это также, замѣтилъ Бауловъ, весьма остроумное изобрѣтеніе, посредствомъ котораго самый слабый человѣкъ можетъ сдѣлать столько же, сколько и самый сильный.
-- Какъ, однако, пріятно имѣть многостороннія познанія, замѣтилъ Томасъ; они увеличиваютъ, какъ я вижу, не только моральную, но и физическую силу; нѣтъ ли еще такихъ полезныхъ изобрѣтеній? Я бы хотѣлъ ознакомиться со всѣми ими.
-- Это со временемъ возможно, отвѣчалъ Барловъ, но прежде тебѣ надо выучиться писать и считать.
Томасъ. Считать! объ этомъ я уже давно слышалъ; въ чемъ собственно состоитъ это?
Барловъ. Это объяснить довольно трудно, а впрочемъ я попытаюсь; видишь эти зерна, разбросанныя по окну?
Томасъ. Вижу.
Барловъ. Можешь ты счесть, сколько ихъ?
Томасъ. Ихъ ровно двадцать пять штукъ.
Барловъ. Такъ; вотъ другая кучка, здѣсь сколько?
Томасъ. Четырнадцать.
Барловъ. Ну, а сколько въ обоихъ вмѣстѣ?
Томасъ не умѣлъ отвѣтить, Генрихъ же, къ которому обратился Барловъ, отвѣчалъ: тридцать девять.
Блрловъ. Такъ; ну, теперь я девятнадцать возьму прочь, сколько останется?
Томасъ. Сейчасъ сочту.
Барловъ. Развѣ нельзя такъ сказать, не считая? Генрихъ, сколько осталось?
Генрихъ. Двадцать.
Барловъ. Видишь, Томасъ, вотъ это и есть ариѳметика; она вся заключается въ томъ, что учитъ считать легче и скорѣе.
Томасъ. Правда; я бы охотно желалъ выучиться считать. Вы и Генрихъ поможете мнѣ?
Барловъ. Ты знаешь, что мы оба готовы сдѣлать все, что можетъ содѣйствовать твоему образованію. Но прежде я долженъ разсказать тебѣ маленькую исторію:
Нѣкогда одному дворянину, большому любителю лошадей, купецъ предложилъ пріобрѣсти прекраснаго жеребца. Дворянинъ былъ въ восторгѣ, потому что никогда не видалъ такого чуднаго коня, сѣлъ на него верхомъ и удостовѣрился, что и подъ верхъ лошадь годится какъ нельзя лучше. Она была очень горяча, но вмѣстѣ съ тѣмъ послушна, какъ только можно было желать. Наконецъ дворянинъ спросилъ цѣну, и купецъ отвѣчалъ, что не можетъ уступить дешевле двухъ сотъ луидоровъ. Какъ ни нравилась лошадь дворянину, но все-таки цѣна показалась ему дорогою, и онъ уже почти разошелся съ купцомъ. Когда этотъ уходилъ уже, то дворянинъ сказалъ ему: "развѣ никакъ нельзя намъ сойтись въ цѣнѣ?" -- "Ну," сказалъ купецъ, "если двѣсти луидоровъ для васъ слишкомъ дорого, то дайте мнѣ полгроша за первый гвоздь, который вбитъ въ подкову лошади, два за второй, четыре за третій и т. д. до послѣдняго. Всего тутъ двадцать четыре гвоздя." Дворянинъ охотно принялъ это предложеніе и приказалъ отвести лошадь въ свою конюшню.
Томасъ. Однако странно, что онъ сперва требовалъ двѣсти луидоровъ, а потомъ удовольствовался нѣсколькими грошами.
Барловъ. Дворянинъ тоже такъ думалъ; но купецъ прибавилъ: впрочемъ, если послѣднее условіе окажется вамъ невыгоднѣе, то я остаюсь при первой цѣнѣ, то есть двѣсти луидоровъ. Дворянинъ позвалъ своего прикащика и приказалъ ему сдѣлать разсчетъ. Тотъ чрезъ нѣсколько времени вернулся и объявилъ, что вся сумма составляетъ сто тридцать девять тысячъ сто десять талеровъ, три гроша и пять пфенинговъ, и что, по его мнѣнію, для лошади эта цѣна слишкомъ высока. Дворянинъ былъ совершенно пораженъ, и убѣдился въ справедливости разсчета только тогда, когда провѣрилъ его, потому былъ доволенъ, что способъ расплаты предоставленъ былъ на его выборъ.
Томасъ. Это почти невѣроятно, что изъ грошей могла составиться такая сумма.
Такимъ образомъ Томасъ пріобрѣлъ новыя занятія для вечеровъ и скоро выучился довольно порядочно всѣмъ четыремъ правиламъ ариѳметики. Но все-таки онъ не оставлялъ и наблюденій своихъ надъ небеснымъ сводомъ, и каждую ясную ночь внимательно разсматривалъ его. Барловъ далъ ему маленькій глобусъ, и Томасъ означалъ на немъ разныя звѣзды и созвѣздія. При этомъ, однажды замѣтивъ, что всѣ звѣзды безпрестанно вертятся около земли, Томасъ спросилъ у Барлова о причинѣ этого явленія.
-- А почему ты думаешь, что они вертятся? возразилъ ему пасторъ.
Томасъ. Потому, что я каждую ночь вижу, какъ они перемѣняютъ мѣста свои.
Барловъ. А еслибъ это не звѣзды, а земля двигалась?
Томасъ, подумавъ съ минуту, отвѣчалъ: Еслибъ это было такъ, то я увидѣлъ бы, что земля движется, а звѣзды остаются неподвижными.
Барловъ. Тебѣ случалось ѣхать въ каретѣ?
Томасъ. Случалось.
Барловъ. Когда ты ѣхалъ, тебѣ казалось, что ты самъ двигаешься или нѣтъ?
Томасъ. Нѣтъ; мнѣ, напротивъ, представлялось, какъ будто деревья и вся земля быстро мелькаютъ мимо оконъ кареты.
Барловъ. Случалось тебѣ также ѣхать на лодкѣ?
Томасъ. Случалось, и тутъ я замѣчалъ подобное же явленіе.
Барловъ. Хорошо, такъ почему же ты не можешь признать, что когда смотришь на небо, то точно также тебѣ кажется, что движутся звѣзды, а не земля.
Томасъ. Да вѣдь скорѣе же можно предположить, что движутся такіе небольшіе предметы, какъ солнце и звѣзды, чѣмъ такой большой какъ земля.
Барловъ. Небольшіе предметы! Почему же ты знаешь, что они маленькіе?
Томасъ. Потому, что я это вижу. Звѣзды, такъ чалы, что ихъ едва видно; солнце же, хотя и больше, но все-таки величиною не болѣе круглаго столика.
На другой день послѣ этого разговора, въ хорошую погоду, Барловъ вышелъ гулять вмѣстѣ съ двумя питомцами своими, и незамѣтно дошли они до возвышенія, съ котораго открывался видъ на безконечное море. Тутъ Барловъ, замѣтивъ на водѣ въ большомъ отдаленіи не, большой предметъ, спросилъ Томаса: что бы это такое могло быть?
Томасъ, внимательно посмотрѣвъ, отвѣчалъ, что, повидимому это рыбачья лодка; впрочемъ, прибавилъ онъ, что бы это ни было, а оно какъ будто бы дѣлается больше.
Барловъ. Какъ же это можетъ быть?
Томасъ. Оно приближается къ намъ.
Барловъ. Такъ, значитъ, одинъ и тотъ же предметъ кажется намъ то больше, то меньше?
Томасъ. Да; вотъ теперь я вижу, что это не рыбачья лодка, а корабль съ мачтою; я вижу уже и парусъ. Спустя же нѣсколько времени, онъ воскликнулъ: я долженъ сказать, что ошибся; это даже не одномачтовое, а трехмачтовое судно и идетъ на всѣхъ парусахъ.
Барловъ. Обдумай хорошенько, что ты видѣлъ; одинъ и тотъ же предметъ мѣнялъ величину свою сообразно съ разстояніемъ, на которомъ находился отъ тебя. Теперь представь себѣ, что корабль, вмѣсто того, чтобы плыть къ намъ, удалялся бы отъ насъ. Что бы тогда было?
Томасъ. Онъ становился бы все меньше и меньше, такъ что, наконецъ, мы увидали бы только точку.
Барловъ. Теперь подумай, что если бы солнце было отъ насъ на разстояніи еще большемъ чѣмъ теперь, какой бы у него былъ тогда видъ?
Томасъ. Также какъ и корабль, оно казалось бы меньше.
Барловъ. То есть, наконецъ, мы видѣли бы только блестящую звѣзду; подобно другимъ звѣздамъ.
Томасъ. Да, это я понимаю.
Барловъ. Ну, а если бы солнце приблизилось къ намъ, то развѣ оно сохранило бы теперешній объемъ свой.
Томасъ. Нѣтъ, чѣмъ ближе тѣмъ оно казалось бы больше.
Барловъ. Солнце и звѣзды находятся отъ насъ на громадныхъ разстояніяхъ, и на самомъ дѣлѣ солнце имѣетъ такой большой объемъ, котораго нельзя себѣ и представить. Оно такъ велико, что изъ него можно сдѣлать полмилліона земель, а многія изъ звѣздъ объемомъ своимъ превышаютъ еще солнце.
Томасъ былъ чрезвычайно удивленъ тому, что слышалъ отъ пастора, и сказалъ: "такъ значитъ земля вертится вокругъ солнца и другихъ большихъ небесныхъ тѣлъ, потому что я всегда представлялъ себѣ, что меньшее ходитъ вокругъ большаго, а не наоборотъ.
Барловъ увѣрилъ его, что это совершенно справедливо и прибавилъ: "движеніе земли вокругъ солнца и служитъ причиною того, что у насъ бываетъ весна, лѣто, осень и зима; время же, которое земля употребляетъ на то, чтобы обойти вокругъ солнца, мы называемъ годомъ. Кромѣ того, земля каждые 24 часа обращается вокругъ своей оси, и это мы называемъ днемъ."
Барловъ обѣщалъ имъ, что вечеромъ, дома, покажетъ все въ подробности съ глобусомъ. на обратномъ пути они проходили чрезъ маленькій городъ, гдѣ увидали множество людей, входившихъ въ одинъ домъ. Опросивъ о причинѣ этого, они. узнали, что тутъ фокусникъ показываетъ свое искусство, и чтобы удовлетворить желанію своихъ питомцевъ, Барловъ вошелъ съ ними туда, и представленіе доставило имъ, а въ особенности Томасу, большое удовольствіе. "Милостивые государи,-- говорилъ фокусникъ,-- эту послѣднюю штуку я приберегъ на самый конецъ, какъ самую замѣчательную. Посмотрите на эти куколки изъ папки, я приведу ихъ въ движеніе и заставлю танцовать. Онъ сталъ играть на шарманкѣ и куколки заплясали по столу. Эта штука осталась для многихъ необъяснимою; между тѣмъ на столѣ положена была металлическая пластинка, состоявшая въ сообщеніи съ шарманкою, такъ однако, что это не было замѣтно для глаза.
Потомъ фокусникъ поставилъ на другой столъ два пустые металлическіе шара на стекляныя подставки, и въ каждомъ изъ нихъ было небольшое блюдечко. Между обоими онъ поставилъ зажженную свѣчу и объявилъ, что, по желанію публики, наполнитъ одно изъ блюдечекъ горючимъ составомъ, который загорится самъ отъ свѣчи. Когда онъ исполнилъ это, то зрители остались весьма довольны, а въ особенности Томасъ, котораго фокусъ этотъ чрезвычайно занялъ и который постоянно обдумывалъ, какимъ бы способомъ это могло сдѣлаться. Когда онъ однажды вечеромъ снова заговорилъ объ этомъ предметѣ, то Барловъ не хотѣлъ долѣе оставлять его въ неизвѣстности, далъ ему листъ бумаги и сказалъ, чтобы онъ разорвалъ его на мелкіе кусочки; потомъ снялъ стеклянный шаръ съ одной изъ своихъ лампъ, и кускомъ чистой фланели сталъ сильно тереть стекло, пока, какъ оно, такъ и фланель, сдѣлались совершенно горячими. Потомъ Барловъ отдалъ шаръ Томасу, и когда этотъ приблизилъ его къ лоскуткамъ бумаги, то они запрыгали и затанцовали подобно кукламъ фокусника.
-- Это, объяснилъ Барловъ, дѣйствіе электричества; въ маломъ размѣрѣ примѣненіе же его въ большихъ размѣрахъ и различныя явленія его ты узнаешь впослѣдствіи. Теперь же я хочу тебѣ предложить вопросъ, также близко сюда относящійся: ты часто забавлялся съ магнитомъ, но имѣешь ли о немъ какое-нибудь основательное понятіе?
Томасъ. Онъ притягиваетъ желѣзо, но какимъ образомъ, я не знаю,
Барловъ. О томъ, какимъ образомъ это происходитъ, сами ученые ломаютъ себѣ голову. Но не знаешь ли, кромѣ этого, какого-либо качества магнита?
Томасъ. Если потереть имъ кусокъ желѣза, то оно также сдѣлается магнитомъ.
-- Такъ; а не знаешь ли еще чего-нибудь?
-- Нѣтъ.
-- Ну, такъ принеси твой магнитъ, я тебѣ покажу еще одно изъ дѣйствій его. Сказавъ это, Барловъ принесъ лоханку съ водой и сказалъ Томасу, чтобы онъ намагнетизировалъ иголку, и когда тотъ исполнилъ, то пасторъ вырѣзалъ пробковую пластинку, опустилъ его на воду и велѣлъ Томасу положить иголку на пробку. Когда вода успокоилась, то Барловъ далъ иголкѣ другое направленіе противъ первоначальнаго, но она тотчасъ приняла прежнее направленіе. Томасъ повторилъ опытъ, но результатъ получался все тотъ же, и принятое иголкою направленіе было постоянно на сѣверъ и на югъ.
-- Вотъ, видишь, сказалъ Барловъ, это также одно изъ качествъ магнита: онъ всегда поворачивается однимъ концомъ къ сѣверу, а другимъ къ югу. Тотъ, который направленъ къ сѣверу, называется сѣвернымъ полюсомъ магнита, а другой -- южнымъ. Теперь, продолжалъ Барловъ, поднеси твой магнитъ къ иголкѣ. Томасъ сдѣлалъ это и иголка слѣдовала за магнитомъ; когда же Томасъ перевернулъ магнитъ, то иголка стала отъ него отскакивать.
-- А это еще новое качество магнита, замѣтилъ Барловъ: сѣверный полюсъ одного магнита отталкиваетъ сѣверный полюсъ другаго, и, напротивъ, притягиваетъ южный его полюсъ.
Выслушавъ это и подумавъ немного, Томасъ сказалъ: "такъ этимъ способомъ можно узнать, гдѣ сѣверъ и югъ, востокъ и западъ."
-- Конечно, отвѣчалъ Барловъ, и чрезъ это магнитъ сдѣлался благодѣтелемъ человѣчества.
-- Какъ такъ? спросилъ Томасъ, и Барловъ объяснилъ ему, что магнитъ употребляется для устройства компаса, который приноситъ огромную пользу въ особенности мореплавателямъ. До изобрѣтенія компаса мореходы должны были руководиться исключительно звѣздами, такъ что при облачномъ небѣ блуждали въ полномъ невѣдѣніи.
Въ одинъ изъ слѣдующихъ вечеровъ, когда небо было особенно ясно, Барловъ позвалъ своихъ питомцевъ въ садъ. Тамъ онъ установилъ большую зрительную трубу, въ которую и велѣлъ Томасу посмотрѣть. Только что этотъ взглянулъ, какъ воскликнулъ: "Господи! что это такое?" -- "Что?" спросилъ Барловъ.-- "Это долженъ быть мѣсяцъ, еслибъ онъ не былъ такъ великъ и близокъ ко мнѣ, что я какъ будто могу достать его руками.
-- То, что ты видишь, возразилъ смѣясь Барловъ, дѣйствительно мѣсяцъ, и только труба показываетъ тебѣ его больше и ближе.
Томасъ былъ въ восхищеніи отъ новаго зрѣлища и замѣтилъ, что тѣни, которыя видны чрезъ трубу на лунѣ, весьма похожи на земли и воды.-- "Твое замѣчаніе," отвѣчалъ ему Барловъ, "не лишено основанія: мѣсяцъ, сколько извѣстно, такъ же можетъ быть обитаемъ, какъ и земля."
Томасъ чрезвычайно интересовался тѣмъ, почему именно зрительная труба показываетъ все больше и ближе, и Барловъ обѣщалъ ему объяснить это со временемъ, когда онъ болѣе разовьетъ познанія свои въ наукахъ.
Между тѣмъ приближалось время, когда Томасъ, согласно уговору, долженъ былъ на нѣкоторое время отправиться къ своимъ родителямъ; и Барловъ давно уже опасался этого, потому что зналъ, что мальчикъ найдетъ дома большое общество, котораго вліяніе можетъ разстроить, или, по крайней мѣрѣ, повредить его плану воспитанія. Но избѣгнуть отъѣзда было невозможно, и отецъ Томаса такъ усердно приглашалъ къ себѣ Генриха вмѣстѣ съ сыномъ, что пастору пришлось разстаться съ обоими питомцами своими.
Генрихъ, пріобрѣтшій уже достаточно опытности въ жизни, нимало не интересовался отъѣздомъ, но былъ слишкомъ добръ и вѣжливъ, чтобы отказаться; притомъ же онъ такъ полюбилъ Томаса, что неохотно разстался бы съ нимъ.
Когда они прибыли въ замокъ господина Мертона, то ихъ ввели въ большую комнату, гдѣ находилось множество гостей изъ благороднаго званія, и легко можно себѣ представить встрѣчу, какая досталась на долю каждаго изъ мальчиковъ. Едва вошелъ Томасъ, какъ изъ всѣхъ устъ вырвались восклицанія похвалы; говорили, что онъ выросъ, похорошѣлъ, удивлялись его глазамъ, волосамъ, зубамъ, каждой чертѣ лица его. Напротивъ того, о Генрихѣ не заботилась ни одна душа, кромѣ только самого Мертона, и только нѣкоторые изъ гостей въ-полголоса высказали не совсѣмъ лестныя для Генриха замѣчанія о его грубости и неотесанности. Наконецъ подошла молодая дѣвушка г-жа Симмонсъ, и замѣтивъ, что никто не обращаетъ на Генриха вниманія, вступила съ нимъ въ разговоръ. Дѣвушка эта отличалась особенно развитымъ умомъ и была чрезвычайно образована; Генрихъ же, съ своей стороны, былъ неопытенъ въ общественномъ обращеніи, но владѣлъ природною вѣжливостью и приличными манерами. У Генриха было много природнаго ума, и Барловъ, особенно старавшійся оберегать его отъ вліянія всего дурнаго, достигъ до того, что развилъ въ значительной степени его умственныя способности. Поэтому дѣвица Симмонсъ, хотя и была гораздо старше Генриха, но все-таки нашла въ бесѣдѣ съ нимъ особенное удовольствіе и считала его любезнѣе и умнѣе всѣхъ прочихъ присутствующихъ.
Скоро все общество приглашено было къ столу, и Генрихъ, при одной мысли о томъ, что ему предстояло, не могъ удержать вздоха, но все-таки рѣшился изъ-за Томаса перенести все терпѣливо. Обѣдъ былъ для него страшнѣе всего; такое множество разряженныхъ гостей, напудренные слуги за стульями, множество кушаньевъ, доселѣ имъ не виданныхъ и неиспробованныхъ, частая перемѣна ихъ. Topжественность, съ которою исполняли дѣло самое обыкновенное,-- все это заставляло Генриха сожалѣть о ежедневномъ, скромномъ столѣ родительскаго дома, который накрывался просто подъ особымъ деревомъ, безъ серебряной посуды и скатертей.
Послѣ обѣда Томасъ опять сдѣлался предметомъ всеобщаго вниманія и лести, и его начали со всѣхъ сторонъ увѣрять, что онъ маленькое чудо, такъ что онъ и самъ сталъ себя считать такимъ. Между тѣмъ, общество дѣтей оказывало къ Генриху полнѣйшее пренебреженіе и къ этому въ особенности подстрекаемо было двумя изъ мальчиковъ, Цирлейномъ и Клосомъ. Цирлейнъ считался чрезвычайно тонкимъ мальчикомъ, хотя тонкость его состояла лишь въ его брилліантахъ, которые блестѣли гораздо болѣе его собственной личности. Онъ только-что вышелъ изъ школы, въ которой научился лишь худому. Клосъ былъ сынъ сосѣдняго дворянина, разстроившаго свое состояніе вслѣдствіе страстной любви къ лошадямъ и скачкамъ, и считалъ выигрышъ на скачкѣ первѣйшимъ блаженствомъ. Эти оба мальчика почувствовали къ Генриху большую антипатію и не упускали случая сдѣлать ему что-либо непріятное. Въ отношеніи же къ Томасу они держались совершенно иначе и старались всячески угодить ему.
Послѣ чая нѣкоторыя изъ дамъ приглашены были доставить обществу развлеченіе музыкой. Въ числѣ другихъ и дѣвица Симмонсъ спѣла небольшую народную пѣсню, но такъ мило и трогательно, что Генрихъ, слушая ее, невольно прослезился, хотя вообще общество, при пѣніи дѣвицы Симмонсъ, не выказывало особеннаго удовольствія. Потомъ выступила дѣвица Матильда, которая считалась большой музыкантшей и спѣла нѣсколько итальянскихъ арій. Это Генриху не понравилось, потому что онъ не понималъ ни слова, а все общество было отъ пѣнія въ восторгѣ. Даже Томасъ, хотя не имѣвшій о музыкѣ ни малѣйшаго понятія, вмѣстѣ съ другими, апплодировалъ изо всѣхъ силъ. Но Генрихъ не могъ преодолѣть необыкновенную усталость, которую причинили ему всѣ разнообразныя событія того дня. Глаза его закрывались, онъ началъ зѣвать и наконецъ, не смотря на всѣ старанія пересилить себя, опустился въ кресло и крѣпко заснулъ.
Какъ только это замѣчено было обществомъ, то всѣ еще болѣе утвердились въ мнѣніи, что Генрихъ мальчикъ грубый и необразованный, хотя онъ самъ спалъ какъ нельзя болѣе сладко и проснулся лишь тогда, когда дѣвица Матильда окончила свое пѣніе.
Это былъ первый день, проведенный имъ въ замкѣ Мертона; слѣдующіе затѣмъ дни были только повтореніемъ перваго, и Генрихъ находилъ утѣшеніе только въ бесѣдѣ съ дѣвицей Симмонсъ, которая своей простотой и дружелюбнымъ обращеніемъ пріобрѣла себѣ его расположеніе. Пока другія дамы неутомимо старались выказать свои способности, она постоянно была проста и натуральна. Однажды все дѣтское общество, собранное въ замкѣ, предприняло прогулку, и Генрихъ, по обыкновенію, участвовалъ въ ней. Отойдя на нѣкоторое разстояніе отъ замка, они увидали большую толпу людей, шедшихъ по одному и тому же направленію. Это возбудило любопытство ихъ и спросивъ, узнали, что неподалеку имѣетъ быть бой быковъ. Тотчасъ вся компанія возъимѣла охоту посмотрѣть на невиданное зрѣлище, которое, по ихъ мнѣнію, не представляло никакой опасности. Притоми, же всѣ рѣшились не говорить никому ни слова о томъ, гдѣ они были; одинъ только Генрихъ замѣтилъ, что если его спросятъ, то онъ вынужденъ будетъ сказать правду. "Какъ," возразилъ Ричардъ Лиддаль, "развѣ ты не можешь сказать просто, что мы гуляли въ полѣ или по большой дорогѣ?" -- "Нѣтъ," отвѣчалъ Генрихъ,-- "это была бы ложь; притомъ же, бой быковъ зрѣлище весьма опасное и лучше было бы не ходить туда." -- "Какъ!" воскликнулъ Цирлейнъ: "этотъ нищій думаетъ, что можетъ распоряжаться дѣтьми знатныхъ родителей потому только, что Томасъ Мертонъ удостоиваетъ его своего вниманія?" -- "Еслибъ я былъ Томасъ," замѣтилъ другой, "то я тотчасъ бы отослалъ этого мальчишку въ его деревню."
Всѣ съ бранью окружили Генриха, и Клоссъ, самый большой и сильный изъ всего общества, кинулся на него и воскликнулъ: "такъ это благодарность за все хорошее, которое выказалъ тебѣ Томасъ! такъ въ возмездіе за то ты дѣлаешься шпіономъ и доносчикомъ!" Генрихъ, давно уже замѣчавшій холодность съ которою обращался съ нимъ Томасъ, былъ не столько огорченъ ругательствами другихъ мальчиковъ, какъ тѣмъ, что Томасъ, повидимому, радовался и одобрялъ ихъ. Онъ совершенно спокойно отвѣчалъ, что онъ настолько же шпіонъ и доносчикъ, какъ и всякій другой; что же касается нищеты, то онъ, благодаря Бога, не нуждается, и не проситъ милостыни, а если бы даже, прибавилъ онъ, я и вынужденъ былъ къ этому, то, конечно, не сталъ бы терять времени на разговоры съ кѣмъ-либо изъ вашихъ братій. Этотъ рѣзкій отвѣтъ и сопровождавшія его обстоятельства имѣли на вспыльчиваго Томаса такое вліяніе, что онъ, разгорячившись и забывъ все, чѣмъ обязанъ былъ Генриху, а также вопреки всѣмъ правиламъ гостепріимства, бросился на него съ сжатыми кулаками и спросилъ: не хотѣлъ ли онъ обидѣть его своими словами. -- "Хорошо, Томасъ," закричали со всѣхъ сторонъ, "приколоти его за его безстыдство." -- "Нѣтъ, Томасъ," замѣтилъ Генрихъ: "ты и друзья твои обижаютъ меня." -- "Какъ! развѣ ты такая важная персона, что тебѣ и слова сказать нельзя? можно подумать, что ты знатнаго происхожденія?" -- "Я всегда это думалъ о тебѣ, до настоящаго времени," возразилъ Генрихъ.-- "Что, негодяй," воскликнулъ Томасъ, "такъ теперь уже не думаешь. Вотъ же тебѣ за это." Съ этими словами онъ ударилъ Генриха кулакомъ по лицу. Этотъ не могъ снести хладнокровно такого оскорбленія и, отвернувшись, сказалъ: "Томасъ, я никакъ не ожидалъ отъ тебя такого постыднаго со мною обращенія! Потомъ, закрывъ лицо руками, онъ горько заплакалъ. Но толпа мальчиковъ не обращала вниманія на его слезы и, окруживъ его, осыпала разными бранными словами. Наконецъ, выведенный изъ терпѣнія, Генрихъ однимъ махомъ руки освободился отъ толпившихся вокругъ него, и всѣ устранились, кромѣ только Клосса, который сказалъ ему: "такъ поступаемъ мы со всѣми подобными тебѣ, и если тебѣ мало, то еще подбавимъ."
На это Генрихъ возразилъ рѣшительно: "Всѣ ваши ругательства для меня ничего не значатъ, но будьте увѣрены, что кромѣ Томаса я ни отъ кого не стерплю, чтобъ меня тронули пальцемъ.
Въ отвѣтъ на это Клоссъ ударилъ его въ лице, Генрихъ тотчасъ отвѣчалъ тѣмъ же и между ними завязалась отчаянная борьба, продолжавшаяся съ ожесточеніемъ довольно долгое время и окончившаяся тѣмъ, что Генрихъ, хотя гораздо слабѣе и меньше Клосса, все-таки повалилъ его на землю ловко нанесеннымъ ударомъ.
Всѣ присутствующіе издали крикъ восторга при видѣ побѣды Генриха, и тѣ самые мальчики, которые незадолго передъ тѣмъ осыпали его бранью, теперь поздравляли его съ побѣдою. Генрихъ же, видя, что противникъ его уже не въ состояніи оказывать какое-либо сопротивленіе, дружески помогъ ему подняться на ноги и изъявилъ сожалѣніе, что все это такъ случилось. Въ эту самую минуту взоры всего общества обратились на новое для нихъ зрѣлище, а именно: они увидѣли, что ведутъ быка, разукрашеннаго разноцвѣтными лентами. Величественное животное шло покорно къ мѣсту, гдѣ должно было терпѣть муки; здѣсь его приковали на цѣпь къ столбу, чтобы онъ и при самомъ сильномъ раздраженіи не могъ вырваться на свободу. Огромная толпа народа окружала мѣсто представленія, и общество мальчиковъ, забывъ всѣ опасности и предостереженія, также кинулось туда равно какъ и Генрихъ, который не смотря на перенесенныя оскорбленія, не могъ рѣшиться покинуть Томаса тамъ, гдѣ была для него хотя тѣнь опасности.
Быкъ стоялъ совершенно смирно и весьма миролюбиво глядѣлъ на толпу; вдругъ спустили на него большую злую собаку, которая съ громкимъ лаемъ кинулась на него, но не успѣла добѣжать до быка, какъ уже взброшена была рогами его на воздухъ. Такая же участь постигла вторую собаку и третью. Быкъ же дѣйствовалъ совершенно спокойно и съ безстрашіемъ опытнаго бойца.
Пока это происходило къ великому удовольствію всѣхъ присутствовавшихъ, показался бѣдный, полунагой негръ и униженно сталъ просить у присутствующихъ милостыни. Онъ говорилъ, что служилъ на датскомъ военномъ кораблѣ, гдѣ получилъ много тяжелыхъ ранъ, и наконецъ уволенъ былъ отъ службы; но, не имѣя ни родныхъ, ни знакомыхъ, не зналъ, какими средствами доставать себѣ хлѣбъ и не имѣетъ даже платья, чтобъ укрыться отъ непогоды. Нѣкоторые изъ мальчиковъ, получившихъ весьма дурное воспитаніе, стали насмѣхаться надъ наружностью бѣдняка, и только Томасъ, почувствовавшій къ нему сожалѣніе, хотѣлъ помочь ему, но не нашелъ у себя въ карманѣ денегъ. Тогда негръ приблизился къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ Генрихъ, который тотчасъ далъ ему мелкую серебряную монету, и сказалъ: "вотъ все, что я могу дать; если бы у меня было больше, то я далъ бы тебѣ." Въ эту самую минуту бросились на быка три дикія собаки и нападеніями своими привели его въ изступленіе. Быкъ зарычалъ отъ гнѣва, глаза его засверкали и, раскидавъ но сторонамъ собакъ, онъ сорвался съ цѣпи и бросился на толпу. Всѣ кинулись бѣжать, нѣкоторые попадали подъ ноги быка, другихъ онъ задѣвалъ рогами. Генрихъ, видя его приближеніе, успѣлъ отскочить въ сторону; но не такъ легко обошлось Томасу. Онъ былъ послѣдній въ толпѣ маленькихъ бѣглецовъ и бѣжалъ какъ разъ но принятому быкомъ направленію, такъ что погибель его казалась неминуема. Отъ быстроты ли бѣга или отъ неровности почвы онъ поскользнулся и упалъ какъ разъ на пути, но которому приближался быкъ. Увидавъ это, Генрихъ схватилъ рогатину, неустрашимо бросился впередъ и ударилъ быка въ бокъ, такъ что тотъ, оставивъ Томаса, обернулся къ нему, и въ этотъ самый моментъ негръ ударилъ животное коломъ, такъ что тотъ, оставивъ своихъ маленькихъ враговъ, обратилъ всю злобу свою исключительно на негра. Но негръ, отскочивъ въ сторону и пропустивъ мимо себя быка, схватилъ его за хвостъ и сталъ осыпать его ударами сзади, такъ что быкъ, протащивъ за собою негра по полю, наконецъ утомился отъ ударовъ и напряженія и, остановленный нѣсколькими подоспѣвшими на помощь крестьянами, привязанъ былъ къ дереву.
Между тѣмъ прибѣжали изъ замка нѣсколько слугъ, посланныхъ за Мертономъ, и найдя его хотя не раненымъ, но лежащимъ на землѣ, подняли и понесли домой. Генрихъ же, сдѣлавъ знакъ рукой негру слѣдовать за нимъ, направился не въ замокъ, а къ себѣ домой. Въ замкѣ въ это время все пришло въ волненіе; госпожа Мертонъ хотя не знала объ опасности, которой подвергался сынъ ея, но уже слышала о дракѣ между Генрихомъ и Клоссомъ и это усилило нерасположеніе ея къ первому. Вмѣстѣ съ другими гостями, раздѣлявшими ея образъ мыслей, она на, чала упрекать мужа, что онъ далъ сыну ихъ такую недостойную компанію; но въ эту самую, минуту вбѣжала, съ признаками ужаса, и страха, горничная и вскричала: "Ахъ, сударыня, несчастіе! бѣдный Томасъ!" -- "Ради Бога, что съ нимъ?" воскликнула госпожа Meртонъ съ нетерпѣніемъ и безпокойствомъ.-- "Ахъ, сударыня, маленькій Сандфордъ повелъ его смотрѣть бой быковъ; животное толкнуло его и теперь его несутъ сюда На рукахъ." Услышавъ эти слова, г-жа Мертонъ упала въ обморокъ, и пока другія дамы кинулись ей на помощь, самъ Мертонъ пошелъ разузнать дѣло. Убѣдившись скоро, что сынъ его совершенно цѣлъ и невредимъ, онъ хотѣлъ приступить къ подробнымъ разспросамъ о случившемся, какъ подоспѣла оправившаяся жена его, и, схвативъ Томаса въ свои объятія, начала осыпать его поцѣлуями и ласками.
Когда она немного успокоилась и Томасъ разсказалъ подробно, что Генрихъ не совѣтывалъ имъ идти на бой быковъ и при постигнувшей Томаса опасности неустрашимо бросился на помощь и спасъ его отъ неминуемой гибели, то г-жа Мертонъ и раздѣлявшіе ея взглядъ гости были весьма пристыжены; а самъ Мертонъ, всегда отдававшій справедливость Генриху, какъ нельзя болѣе былъ доволенъ этимъ обстоятельствомъ, тѣмъ болѣе, что весь разсказъ Томаса подтвердили и другіе присутствовавшіе на зрѣлищѣ люди. Начали искать Генриха, но нигдѣ не могли найти его, и одинъ изъ слугъ объявить, что онъ съ негромъ ушелъ, вѣроятно къ себѣ домой.-- "Такъ вѣрно съ нимъ дурно обошлись? Вѣдь я не думаю, Томасъ, что ты въ чемъ-нибудь провинился передъ твоимъ лучшимъ другомъ?" -- Томасъ, не отвѣчая, понурилъ голову, покраснѣлъ и заплакалъ, а мать, взявъ его за руку, хотѣла увести и утѣшить своими ласками, но Мертонъ остановилъ ее, сказавъ: "нѣтъ, не выказывай любви къ мальчику, который позволилъ себѣ неблагородный и неблагодарный поступокъ." Тутъ Томасъ не могъ долѣе удерживаться и разразился громкими рыданіями, и мать увела его въ другую комнату.
Мертонъ, котораго этотъ случай огорчилъ въ сильной степени, понялъ, что настала минута, когда должно рѣшиться доброе или злое направленіе его сына, и рѣшился изслѣдовать этотъ предметъ основательно. Онъ разспросилъ одного изъ мальчиковъ, который разсказалъ ему, что Томасъ первый ударилъ Генриха, и разъяснилъ всѣ подробности дѣла. Въ это самое время посѣтилъ его совершенно неожиданно пасторъ Барловъ, и Мертонъ какъ нельзя болѣе обрадовался ему, но по обращенію своему тотчасъ далъ понять гостю, что Томасъ чѣмъ-нибудь огорчилъ его. Начавъ разспрашивать отца и услыхавъ, въ чемъ дѣло, Барловъ также сильно огорчился поступкомъ своего питомца, но сталъ утѣшать Мертона и сказалъ ему:
-- Я убѣжденъ, что у Томаса нѣтъ недостатка въ благородствѣ и добротѣ сердца; но не забудьте, какъ сильно дѣйствуетъ примѣръ окружающей среды. Если даже людямъ зрѣлыхъ лѣтъ бываетъ трудно противостоять стороннему вліянію, то тѣмъ болѣе можно допустить это у мальчика? Постоянно противиться предразсудкамъ міра сего и отличать настоящее достоинство отъ кажущагося, это одна изъ труднѣйшихъ задачъ для человѣческой мудрости.
Послѣ этого разговора, Мертонъ повелъ своего гостя къ остальному обществу, которое приняло его какъ нельзя лучше, только Томасъ, хотя весьма привѣтливо встрѣтилъ своего наставника и поклонился ему; но, отвѣчая почтительно на всѣ вопросы, постоянно смотрѣлъ въ землю, не смѣя поднять глазъ и Барловъ чрезвычайно обрадовался, когда увидалъ, что мальчикъ обнаруживаетъ, такіе знаки искренняго раскаянія. Когда же послѣ обѣда большая часть мальчиковъ отправилась по домамъ, то Томасъ разстался съ ними весьма холодно и какъ бы доволенъ былъ, что они удаляются.
На другой день, когда Томасъ явился къ завтраку, то всѣ поражены были его наружнымъ видомъ; онъ причесался не въ локонахъ, какъ имѣлъ обыкновеніе, а совершенно гладко, и надѣлъ самое простое платье. Мать, увидавъ его, воскликнула: "что съ тобой, мой другъ, ты совершенно похожъ теперь на крестьянскаго мальчика?"
-- Маменька, отвѣчалъ Томасъ, мнѣ всегда бы слѣдовало быть такимъ, тогда я не бралъ бы примѣра съ дурныхъ мальчиковъ и не обошелся бы съ Генрихомъ такъ дурно. Съ нынѣшняго дня я намѣренъ только учиться всему хорошему, и потому нахожу лишнею всякую роскошь въ одеждѣ.
Какъ Мертонъ, такъ и Барловъ, какъ нельзя болѣе обрадовались, услыхавъ эти слова Томаса; который, улучивъ минуту, когда Барловъ вышелъ гулять, послѣдовалъ за нимъ и сказалъ: "Ахъ, господинъ пасторъ, я не могу рѣшиться откровенно сознаться вамъ во всемъ. Я очень злой и неблагодарный мальчикъ, и боюсь, что вы не будете больше любить меня.
Барловъ. Да вѣдь у тебя теперь много новыхъ друзей, такъ тебѣ нечего и думать о Генрихѣ.
Томасъ. Ахъ, какъ вы жестоки, пасторъ; Генрихъ для меня все-таки лучше всѣхъ другихъ, и я не успокоюсь, пока онъ не проститъ меня
Барловъ. Но вѣдь этимъ ты потеряешь своихъ новыхъ друзей.
Томасъ. Объ этомъ я и не забочусь.
Затѣмъ онъ сталъ подробно разсказывать всѣ обстоятельства прошедшихъ дней, описалъ свою неблагодарность и до того растрогался, что заплакалъ и опять спросилъ Барлова, думаетъ ли тотъ, что Генрихъ проститъ ему.
Пасторъ отвѣчалъ: "Я не могу скрыть отъ тебя, Томасъ, что ты поступилъ очень дурно, но если ты стыдишься твоихъ дѣйствій и серіозно рѣшился исправиться на будущее время, то я не сомнѣваюсь, что Генрихъ забудетъ все прошлое,
Томасъ. О, я тогда буду самый счастливый человѣкъ на свѣтѣ! Будьте такъ добры, приведите его сюда сегодня же, и я докажу на дѣлѣ свое исправленіе.
Барловъ. Нѣтъ, этого нельзя.
Томасъ. Такъ какъ же сдѣлать?
Барловъ. Ты обидѣлъ Генриха, значитъ, ты же обязанъ первый пойти къ нему.
Томасъ. Какъ, мнѣ идти въ крестьянскую избу при всемъ его семействѣ?
Барловъ. Развѣ ты стыдишься этого?
Томасъ. Что же скажутъ всѣ эти люди, увидавъ, что сынъ благородныхъ родителей проситъ прощенія у крестьянскаго мальчика.
Барловъ. Они скажутъ только, что у тебя больше чувства благодарности, чѣмъ они ожидали. Но я. вижу, что у тебя сохраняются прежнія твои мысли, и потому лучше останься при своихъ новыхъ друзьяхъ.
Съ этими словами пасторъ хотѣлъ удалиться, но Томасъ, рыдая, удержалъ его за руку и сталъ просить его остаться. Барловъ отвѣчалъ ему: "я не хочу покинуть тебя, Томасъ, но разговоръ нашъ конченъ, ты просилъ моего совѣта, я тебѣ высказалъ свое мнѣніе, теперь дѣлай какъ знаешь."
Томасъ. Ахъ, господинъ пасторъ, я готовъ сейчасъ же идти къ Генриху въ домъ его родителей и постараюсь примириться съ нимъ. Пойдемте со мною.
Барловъ. Нѣтъ, тебѣ надо сперва попросить на это позволеніе твоихъ родителей, а я пока схожу одинъ и принесу тебѣ извѣстіе о Генрихѣ.
Затѣмъ Барловъ простился съ Томасомъ и пошелъ сперва, чтобъ сообщить Мертону о своемъ разговорѣ съ сыномъ его. Этотъ выслушалъ его съ искреннею радостію и одобрилъ вполнѣ данный пасторомъ совѣтъ. Затѣмъ Барловъ отправился къ дому Сандфорда пѣшкомъ, хотя Мертонъ и предлагалъ ему довезти его въ экипажѣ.
Домъ Сандфорда стоялъ въ красивомъ мѣстоположеніи на склонѣ холма, у подножія котораго струился ручеекъ. Генрихъ чрезвычайно обрадовался увидавъ пастора, и, поздоровавшись съ нимъ, тотчасъ спросилъ о Томасѣ, потому что, видя, по какой дорогѣ пришелъ Барловъ, онъ угадалъ, что тотъ идетъ изъ замка.
-- Да, отвѣчалъ пасторъ, я дѣйствительно оттуда, и мнѣ очень больно, что вы разошлись съ Томасомъ. Но скажи мнѣ, зачѣмъ ты такъ внезапно ушелъ изъ замка, не поблагодаривъ даже хозяевъ. Развѣ это хорошо?
Генрихъ. Ахъ, я уже нѣсколько разъ плакалъ объ этомъ, потому что меня могутъ счесть за невѣжу и неблагодарнаго. Я оставался тамъ до тѣхъ поръ, пока считалъ, что могу быть полезнымъ Томасу, но онъ жестоко обидѣлъ меня и я вынужденъ былъ уйти.
Барловъ. Я знаю подробно все, что случилось и одобряю вполнѣ твое поведеніе; но скажи мнѣ, ты совсѣмъ хочешь разстаться съ Томасомъ за то, что онъ дурно обошелся съ тобою?
Генрихъ. Нѣтъ; но я не хочу навязываться тому, кто презираетъ меня: у меня довольно товарищей равныхъ мнѣ. Ужъ, конечно, не я покидаю его, а онъ меня отталкиваетъ.
Барловъ. А еслибъ онъ раскаялся и попросилъ прощенія?
Генрихъ. О, тогда совсѣмъ другое дѣло! я тотчасъ бы все забылъ, потому что знаю, что онъ добръ и не поступилъ бы со мною такъ, еслибъ его не подстрекали другіе.
Барловъ. Томасъ и самъ чувствуетъ это и хочетъ примириться съ тобой. Онъ самъ придетъ къ тебѣ.
Затѣмъ Барловъ простился съ Генрихомъ и вернулся въ замокъ Мертона.
На другое утро Томасъ всталъ, одѣлся совершенно просто какъ наканунѣ и попросилъ Барлова пойти вмѣстѣ съ нимъ въ домъ Сандфорда. Когда они приблизились къ дому, Томасъ издалека увидѣлъ Генриха, пасущаго овецъ своего отца. Не въ силахъ будучи удержать свое нетерпѣніе, онъ бросился бѣгомъ къ Генриху, который принялъ его съ распростертыми объятіями.
Генрихъ, сказалъ Барловъ: я привелъ къ тебѣ друга, который раскаявается въ своей винѣ и сознается въ своихъ проступкахъ.
-- Да, отвѣчалъ Томасъ, но я такъ дурно поступилъ, что не думалъ даже, что Генрихъ проститъ меня.
-- Напрасно ты такъ думалъ; я готовъ забыть все дурное и помню только хорошее.
Затѣмъ Генрихъ взялъ его за руку и повелъ въ домъ своего отца, гдѣ въ уголку сидѣлъ и храбрый негръ, оказавшій имъ при боѣ быковъ такую важную услугу.
-- Ахъ, замѣтилъ Томасъ: это тоже доказательство моей неблагодарности. Я теперь вижу, что одна ошибка всегда влечетъ за собой другую.
Съ этими словами онъ подошелъ къ негру, дружески взялъ его за руку и поблагодарилъ за оказанную ему услугу.
-- Мы остаемся должниками вашими, присовокупилъ онъ,-- и я увѣренъ, что отецъ мой съумѣетъ доказать вамъ свою признательность.
Потомъ онъ обратился къ матери Генриха и сестрамъ его и со всѣми обошелся весьма любезно.
Томасъ, съ позволенія своихъ родителей, остался на нѣкоторое время въ домѣ Сандфорда и повелъ совершенно крестьянскую жизнь: рано вставалъ, принималъ участіе во всѣхъ сельскихъ работахъ и все болѣе и болѣе привыкалъ къ быту бѣднаго класса. Барловъ, одобряя его въ этомъ отношеніи, сказалъ ему однажды: "ты теперь стоишь на настоящей дорогѣ; въ древнія времена, когда римскій народъ, осажденный непріятелями, нуждался въ полководцѣ, то онъ шелъ искать его не во дворцахъ или среди роскоши; однажды пошли въ простое, бѣдное селеніе, гдѣ за плугомъ и нашли Цинциннати, извѣстнѣйшаго и храбрѣйшаго изъ римлянъ. Этотъ поселянинъ впослѣдствіи неоднократно водилъ римскіе легіоны къ побѣдѣ: когда же наступало мирное время, то онъ снова обращался къ своимъ прежнимъ занятіямъ.
Такого рода разговоръ Барловъ велъ съ Томасомъ довольно часто и этимъ поддерживалъ его благородную рѣшимость. Не мало также содѣйствовалъ этому примѣръ Генриха, и никогда облако неудовольствія не омрачало лица его пріятеля. Окончивъ свои дневныя работы, Генрихъ посвящалъ все свободное время своему гостю, и съ такимъ рвеніемъ старался угодить ему и доставить ему удовольствіе, что Томасъ полюбилъ его сильнѣе прежняго.
Въ одинъ прекрасный день Томасъ навѣщенъ былъ неожиданно отцомъ своимъ, который прижалъ его къ сердцу и объявилъ, что пріѣхалъ взять его домой. "Твое теперешнее поведеніе," прибавилъ онъ, "о которомъ мнѣ извѣстно подробно, таково, что все прошедшее забыто, и я снова могу назвать тебя моимъ сыномъ." Съ этими словами онъ снова отъ души обнялъ его, и Томасъ отвѣчалъ на его ласки, говоря: "я охотно пойду съ тобою домой, потому что очень желалъ бы видѣть маменьку, и надѣюсь, что на, будущее время своимъ поведеніемъ за, служу ея расположеніе, хотя я такъ много огорчилъ васъ моими поступками." -- Потомъ онъ отвернулся, чтобы скрыть свои слезы и прибавилъ: "только позвольте мнѣ поблагодарить добраго Сандфорда и проститься какъ слѣдуетъ съ Генрихомъ."
Въ эту самую минуту подошелъ самъ Сандфордъ и. поклонившись Мертону, вѣжливо пригласилъ его войти въ домъ. Войдя туда, Мертонъ отозвалъ его въ сторону и выразилъ ему свою благодарность за вниманіе къ сыну. "Но всѣ мои слова," присовокупилъ онъ, "недостаточны для выраженія моей признательности, потому что, послѣ Барлова, я долженъ быть благодаренъ вашему семейству, за то, что не потеряла, сына моего, и охотно бы чѣмъ-нибудь отблагодарилъ васъ. Возьмите этотъ бумажникъ и употребите то, что въ немъ находится, въ свою пользу.
Сандфордъ взялъ бумажникъ, открылъ его и увидавъ, что онъ заключаетъ въ себѣ банковые билеты на нѣсколько тысячъ талеровъ, снова закрылъ, и, возвративъ Мертону, объявилъ, что очень благодаренъ ему, но не можетъ принять его подарка. Никакія настоянія и просьбы Мертона не могли измѣнить рѣшимости Сандфорда, такъ что Мертонъ долженъ былъ, наконецъ, отказаться отъ своего намѣренія. Послѣ стола, къ которому приглашенъ былъ Мертонъ, вдругъ стремительно вбѣжалъ въ комнату Генрихъ и воскликнулъ: "Папенька, у нашихъ дверей полная закладка превосходныхъ лошадей въ новыхъ сбруяхъ; конюхи говорятъ, что это твои лошади."
Удивленный Сандфордъ тотчасъ вскочилъ и выбѣжалъ на улицу; спустя нѣсколько минутъ, онъ вернулся и, обращаясь къ Мертону, сказалъ:
-- Вы, вѣроятно, хотѣли знать мое мнѣніе объ этихъ лошадяхъ; такъ я могу васъ удостовѣрить, что это дѣйствительно отличные рабочіе кони.
-- Ихъ-то я и прошу, чтобы вы приняли отъ меня въ знакъ признательности за все, чѣмъ я обязанъ вамъ.
Сандфордъ опять началъ отказываться отъ подарка, но Томасъ подошелъ къ нему и убѣдительно сталъ просить но обижать отца отказомъ.-- "Впрочемъ," прибавилъ онъ, "лошади не столько для васъ, сколько для Генриха, и я надѣюсь, что послѣ того, какъ я столько времени провелъ среди вашего семейства, вы не отпустите меня съ отказомъ." Тутъ вступился и Генрихъ и сталъ уговаривать отца принять подарокъ Мертона и Томаса. "Еслибъ это было не отъ нихъ," говорилъ онъ, "то я не сказалъ бы ни слова, но я знаю, какъ щедръ г. Мертонъ и какъ добръ Томасъ: имъ навѣрно доставитъ больше удовольствія подарить лошадей, чѣмъ тебѣ принять ихъ. Впрочемъ, я долженъ сознаться, что этими лошадьми можетъ похвастать каждый; кони крестьянина Кнаула, въ сравненіи съ ними, ничего не значатъ, хотя и считались до сихъ поръ лучшими во всей окрестности.
Это послѣднее замѣчаніе, въ совокупности со всѣми предшествовавшими обстоятельствами, побѣдило наконецъ несговорчиваго Сандфорда, и лошади отведены были въ его конюшню. Мертонъ еще разъ выразилъ свою благодарность всему семейству и обѣщалъ также позаботиться о бѣдномъ негрѣ. Томасъ также простился со всѣми и, обратившись къ Генриху, сказалъ: "я не останусь долго безъ тебя" потому что твоему примѣру обязанъ всѣмъ, что во мнѣ есть хорошаго; ты научилъ меня, что гораздо лучше быть полезнымъ, чѣмъ богатымъ, а также любезнымъ и добрымъ, чѣмъ знатнымъ. Если когда-нибудь я почувствую наклонность снова впасть въ прежнія дурныя привычки свои, то ты наставишь меня на путь истинный Но, во всякомъ случаѣ, я скоро опять навѣшу тебя и надѣюсь на дружескій пріемъ." Послѣ этихъ словъ онъ дружески пожалъ Генриху руку и, со слезами на глазахъ, отправился съ отцомъ своимъ въ обратный путь.
КОНЕЦЪ.