ТИРСО ДЕ МОЛИНА

Портрет с копии, сделанной Арталехо с несохранившегося портрета маслом XVII века, приписываемого Винсенсио Кардуччо или Августино Леонардо IV–V

Ф. В. Кельин

ТИРСО ДЕ МОЛИНА И ЕГО ВРЕМЯ

Габриэль Тельес Тирсо де Молина, вместе с Лопе де Вега, Кальдероном де ла Барка и Хуаном Руисом де Аларкон, принадлежит к числу знаменитейших мастеров старого испанского театра. Историки последнего отзываются с большой похвалой о богатстве таланта Тирсо, о превосходном знании им сцены, об исключительном мастерстве в изображении характеров, о благозвучности его стиха и т. д. Можно даже прямо утверждать, что Тирсо, несомненно уступающий Лопе де Вега в мощности дарования и Кальдерону в глубине мысли, является самым любимым из испанских мастеров XVII века. По крайней мере даже в наше время его комедии не сходят со сцены. Так, в октябре 1933 года мадридским театром «Эспаньоль», руководимым знаменитыми испанскими актерами Боррасом и Маргаритою Ксиргу, революционному поэту Рафаэлю Альберти была заказана переделка одной из пьес Тирсо — «Мщение Фамари».^[1] Рафаэль Альберти, стоящий сейчас вместе с Рамоном X. Сендером, Сесаром Арконада, Хоакином Ардериусом и Пля-и-Бельтраном в центре революционного движения среди испанских писателей, охотно взялся за эту обработку, так как увидел в ней возможность использовать Тирсо для массового театра, вскрыв перед зрителем революционизирующую сущность его творчества.

Многообразно и велико было влияние, которое оказал Тирсо на национальный испанский театр. Список авторов, подражавших ему или делавших из него прямые заимствования, занял бы несколько страниц. Достаточно сказать, что среди них мы находим драматургов различных эпох (Морето, Арсенбуча, Соррилью и др.) и самого великого Кальдерона. Даже Лопе де Вега в одном случае соглашается приписать Тирсо пьесу, которая считается принадлежащей самому Лопе де Вега («Притворство-правда»).^[2] Гораздо слабее влияние, оказанное Тирсо на западноевропейскую сцену.^[3] Зато одно его произведение сыграло огромную роль именно в этом отношении и сделало его знаменитым. Тирсо был первым драматургом, использовавшим для сцены легенду о Дон-Жуане, которая обошла затем все европейские и часть восточных литератур. Средневековая легенда о сластолюбце-рыцаре, беспечно и безнаказанно отдающем свою жизнь культу любви, под пером Тирсо получила прочную форму. Образ Дон-Жуана сложился осмысленный и целый, чутье поэта разглядело в нем свойства, которые с тех пор стали выделяться во всех дальнейших воплощениях этого образа и побуждать к новым наблюдениям.^[4] Мольер, Моцарт, Байрон, Пушкин, Гофман, А. К. Толстой, Даргомыжский, Блок — вот имена, связанные через образ Дон-Жуана с именем Тирсо. Не случайно попал Тирсо в эту великую семью. Он — ее равноправный член, такой же великий, как и остальные ее члены, благодаря художественной и социальной правде его творчества.

Для русского читателя Тирсо долгое время был недоступным автором. Тогда как за границей уже давно существуют переводы лучших его комедий и драм (французский перевод Альфонса Руайэ, восходящий к 1863 году, немецкий — Дорна, 1841 года, и др.), делавшиеся у нас попытки упорно оставались неосуществленными. Из дошедших до нас 86 пьес Тирсо при царизме была напечатана в русском переводе только одна — «Благочестивая Марта».^[5] Сделанный тяжелой прозой перевод мог дать только самое отдаленное представление о художественных достоинствах пьесы и о блестящем даровании Тирсо. Что касается стихотворных переводов «Благочестивой Марты», «Дона Хиля — Зеленые штаны», «Осужденного за недостаток веры» и «Севильского обольстителя» принадлежащих Т. Л. Щепкиной-Куперник и В. А. Пясту, то при царизме они так и не увидели света. Правда, «Благочестивая Марта» в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник шла одно время в петербургском «Старинном театре», но напечатан этот перевод не был. Иной оказалась судьба Тирсо в советских условиях. Интересно уже то обстоятельство, что первое крупное исследование по староиспанской литературе, вышедшее после Октябрьской революции, было посвящено именно ему. Мы имеем в виду прекрасную работу ленинградского испаниста Б. А. Кржевского «Тирсо де Молина. 1571–1648», напечатанную в виде предисловия к изданию комедии «Дон Хиль — Зеленые штаны» в переводе В. А. Пяста («Памятники мирового репертуара», выпуск 4-й, изд. «Петрополис», 1923). Богатый биографический материал, собранный Б. А. Кржевским, тщательный анализ, данный им творчеству Тирсо на фоне общего развития испанской комедии в XVI и XVII веках, и обширный комментарий, приложенный им к пьесе, показали, какой интерес может представлять творчество Тирсо для советского читателя и зрителя.

То же самое показала постановка «Дона Хиля — Зеленые штаны» одним из московских районных рабочих театров, где пьеса шла несколько лет, а также постановка «Благочестивой Марты» под заглавием «Севильский соблазнитель» Мюзик-холлом весной 1934 года.

Издательство «Academia», подготовив к печати собрание комедий Тирсо, поставило своей задачей еще больше приблизить этого писателя к нашей эпохе.

I

Двойственность Тирсо де Молина. — Попытки объяснить ее. — Двойственность в настроениях эпохи. — Политический и экономический кризис Испании XVI–XVII вв. — Рост оппозиционных настроений в испанском обществе. — Политические трактаты и художественная литература эпохи. — Социальная борьба и театр. — Лопе де Вега и его школа. — Реформа Лопе де Вега как попытка правящей верхушки воздействовать на массы.

При изучении Тирсо поражает двойственность его жизни и творчества. Не даром этот писатель-реалист в рясе католического монаха в комедии «Мщение Фамари» отзывается о себе, как о «клубке противоречий» («computo de contradicciones»).

В специальной литературе о Тирсо имеется ряд попыток истолковать его сложный характер, найти ключ к его «тайне». Отдельные биографы объясняют двойственность Тирсо трагическими событиями в его личной жизни, заставившими его искать спасение в монастыре и обострившими его интерес к проблеме «греха и спасения», ролью католической церкви и т. п.^[6] Объяснение нужно, однако, искать в самой политико-экономической жизни Испании XVI–XVII веков.

Конец XVI и начало XVII веков были в истории Испании той эпохой, когда с особой яркостью сказались последствия «бесславного и длительного гниения», которое Маркс считает характерным для царствования Карла V.^[7] Если при этом короле «старые свободы были похоронены по крайней мере с блеском», так как это было время, когда «испанское знамя водружал Васко Нуньес де Бальбоа на берегу Дариена, Кортес в Мексике, а Писарро в Перу, когда испанское влияние было первенствующим во всей Европе, когда южная фантазия дурачила иберийцев видениями Эльдорадо, рыцарскими приключениями», а «испанская свобода исчезала под бряцание оружия, под настоящий золотой дождь и при ужасном освещении ауто-да-фе», то о преемниках Карла V нельзя сказать этого. При Филиппах II, III и IV Испания довольно быстро стала утрачивать свое первенствующее положение в мировой политике. Ряд неудачных войн и не менее неудачных мирных договоров лишил ее значительной части ее европейских и колониальных приобретений.

Эта неспособность испанской монархии справиться с задачами внешней политики находилась в полном соответствии с катастрофической беспомощностью в политике внутренней. «Всюду в XVI веке образовались великие монархии на развалинах боровшихся феодальных классов — аристократии и городов. В других великих государствах Европы абсолютистская монархия выступила как цивилизующий центр, как носительница общественного единства. Там она была лабораторией, где различные элементы общества до такой степени подверглись смешению и обработке, что для городов стало возможным обменять свою средневековую местную независимость и самостоятельность на всеобщее превосходство буржуазии и господство буржуазного общества.

В Испании же аристократия, напротив, пала самым жалким образом, не потеряв при этом самых скверных своих привилегий, тогда как города лишились своей средневековой власти, не приобретя никакого современного влияния. Со времени образования абсолютистской монархии они прозябали в состоянии полного упадка». «Абсолютистская монархия, нашедшая в Кастилии материал, который по самой своей природе противился централизации, сделала все от нее зависящее, чтобы помешать росту общественных интересов, какое приносят с собою национальное разделение труда и многосторонность индустриального обращения, и таким образом уничтожила единственную базу, на которой может быть создана единообразная система управления и общее законодательство. Вот почему абсолютистскую монархию в Испании можно поставить скорее на одну ступень с азиатскими деспотиями, чем с другими европейскими абсолютистскими государствами, с которыми она имеет лишь ограниченное сходство».^[8]

В XVII веке, т. е. в ту эпоху, когда жил и действовал Тирсо, этот экономический и политический развал Испании зашел очень далеко.

К концу XVI века Испания в результате реакционной политики королевского абсолютизма, удерживавшей в стране феодализм несмотря на то, что ее международное положение и внутреннее развитие толкало ее на буржуазный путь, переживала острый кризис. Ведущие отрасли испанской промышленности пришли в состояние почти полного упадка. Деревня нищала и вымирала. Страна была наводнена людьми без профессии или утратившими профессию и занимавшимися бродяжничеством, В 1665 году один из рехидоров крупнейшего административного и торгово-промышленного центра юга Испании — Севильи, дон Андрес де Эррера, следующим образом охарактеризовал состояние едва ли не наиболее богатой провинции Испании — Андалусии: «Особенно надлежит рассмотреть то чрезвычайно бедственное состояние, в котором находится андалузское королевство, где даже самые могущественные дворяне не имеют крупных денежных средств, а среднее сословие совсем обеднело. Что касается ремесленников всяких ремесл и профессий, то некоторые из них занимаются бродяжничеством; громадное же большинство побирается по дворам».

Разочарование, порожденное в обществе политическими неудачами и общим развалом народного хозяйства, не могло не привести к крайнему обострению оппозиционных настроений. Оно очень сильно дает о себе знать уже в XVI веке. Достаточно просмотреть ходатайства кортесов и отдельных городов, а также мемориалы советников, вице-королей и губернаторов, чтобы понять, как сильно были потрясены общественные круги и сама правящая верхушка развернувшейся перед ними картиной бедствий.^[9] В XVII веке эти оппозиционные настроения еще более усилились. Не говоря уже о целом ряде мелких и крупных воззваний, страна была буквально наводнена сатирическими листовками, в большинстве рукописными, а иногда и печатными. В эту эпоху особого расцвета достигает плутовской роман, представляющий в значительной своей части острую сатиру на недостатки существующего строя. Вся Испания распевает сатирические строфы (coplas). Разочарование настолько велико, что оно мало-помалу проникает даже в правительственные круги.

Буржуазные испанские историки^[10] были склонны утверждать, что оппозиционным настроениям Испании в XVI–XVII веках были чужды антидинастические и антимонархические идеи. Даже в эпоху восстания общин, говорят они, повстанцы, несмотря на всю крайность своих убеждений, клялись в верности донье Хуане и самому Дон-Карлосу. Они якобы стремились только к созданию более национальной и менее абсолютистской монархии. Однако изучение материалов эпохи свидетельствует об обратном. Андалузское и каталонское движения при Филиппе IV (1641–1648 и 1626–1640 годы) ставили своей целью отторгнуть от испанской короны весь юг и восток Испании, создав из этих провинций самостоятельные государства, построенные по типу итальянских республик. Даже в самой Кастилии, считавшейся цитаделью монархической Испании, имели место антидинастические заговоры (например, в 1636 году). Особенно показательными являются в этом отношении те документы, которые дает нам изучение восстаний в Валенсии и на Майорке.^[11] (20-е годы XVII века). Здесь давно шла борьба между низами столицы (Барселоны) и так называемых «вольных городов», с одной стороны, и «благородным сословием», державшим в своих руках всю земельную собственность, — с другой. Во время восстания в Валенсии повстанцы потребовали явки местных сеньоров к образованному ими «Союзу тринадцати» для предъявления и защиты своих прав на владение принадлежащими им поместьями. На Майорке дело зашло еще дальше. Здесь среди повстанцев (главным образом ремесленников) образовалось ядро, настаивавшее на полном истреблении дворянства и вообще всего имущего класса, с последующим разделом национальных богатств (земли, капиталов и т. д.) между беднотой. В официальных документах о майоркском восстании зафиксированы открытые заявления повстанцев, что «нет ни чорта, ни короля», что «если король выступит против братств, то его надлежит убить», что «король не больше, как человек», что «возвращаться к королевской власти во всяком случае не нужно» и т. п.

Если мы обратимся к югу Испании, то увидим, что и здесь идея королевской власти постепенно вытеснялась из сознания широких масс, заменяясь какими-то (правда, довольно смутными) идеями народоправства. Да и чего же было ждать социальным низам от короля, дворянства и вообще всего имущего класса, когда даже в таких крупных центрах, как Севилья, беднейшее население иногда месяцами не видело хлеба. По крайней мере в 1652 году, т. е. через четыре года после смерти Тирсо, отсутствие и дороговизна хлеба вынудили население одного из районов Севильи поднять восстание, продолжавшееся 21 день и подавленное силой. За этим последовали кровавые репрессии: пятьдесят шесть зачинщиков восстания были казнены или подверглись другим наказаниям. Если мы вспомним, что рост цен на хлеб и предметы первой необходимости нисколько не мешал правительству увеличивать налоговое бремя, главной своей тяжестью падавшее на трудовые элементы населения, то поймем, с какой быстротой должен был падать престиж королевской власти в глазах трудящихся масс как в метрополии, так и в американских колониях.

Политические трактаты эпохи являются также красноречивым доказательством в пользу высказанного нами положения. Уже само обилие трудов, направленных к разъяснению основ монархической власти и восхвалению последней, указывает, что правящая верхушка, судорожно боровшаяся за сохранение в своих руках средств эксплоатации трудового населения, чувствовала себя вынужденной выступить в защиту своих прав. Испанские историки согласны, что почти все политические писатели этой эпохи (так наз. «трактадисты», т. е. авторы трактатов), за редкими исключениями, настроены монархически. И несмотря на это у большинства из них мы находим ярко выраженные оппозиционные настроения. В трактатах испанских писателей XVI–XVII веков мы встречаем, например, постоянное противопоставление идеального государя королю-тирану. Однако есть и такие, которые идут дальше. У Фокса Морсильо за народом признается «право восстания». Молина и Мариана считают, что тиран не только может, но должен быть убит. Рядом с учением о восстании и тираноубийстве у многих авторов мы находим последовательную защиту представительного строя в лице кортесов (Риваденейра, Мариана и Маркеса). Некоторые (Витория, Фокс, Контрерас) высказываются против продажи общественных должностей и передачи их по наследству. Общим для всех них являются резкие выпады против системы так наз. «валидос» (доверенных лиц) и фаворитов. Ненависть к фаворитам вообще проходит красной чертой через все политические трактаты эпохи.

В какой же степени экономический и социальный кризис, переживавшийся Испанией, отразился в испанской художественной литературе? Не говоря о плутовской новелле и «Дон-Кихоте» Сервантеса, в течение XVI и XVII веков у многих испанских писателей наблюдается рост ярко выраженных оппозиционных настроений. По мере того как в их сознании стирается образ «Великой Испании — матери других народов» и становится очевидным, что испанцы совсем не тот Израиль, которому бог предназначил владычествовать над другими племенами, отпадает и образ короля-судьи, которому народ добровольно вверяет свою судьбу. На первый план выступает фигура короля-тирана. Процесс этот начинается, конечно, не в XVI–XVII веках; его начало относится к более ранней эпохе. Но резкое выражение он находит, естественно, в период экономического и социального распада. Именно во второй половине XVI века с особой яркостью обнаруживается полное несоответствие между преувеличенными представлениями о величии Испании, испанской культуры, испанской национальности и действительностью. В XV веке знаменитый филолог Элио Антонио Небриха, приветствуя Фердинанда и Изабеллу Католических, говорил им: «Вашими трудами отдельные части и куски Испании, разбросанные повсюду, соединились в одно общее тело и образовали единое королевство. Их форма и сплоченность таковы, что Испания сможет просуществовать много веков, и само время не в состоянии убудет сломать или разъединить их». XVI и XVII века явились как бы живым опровержением этого заявления.

Театр был бесспорно самым опасным орудием в руках недовольных. Испания и сейчас — страна почти сплошной неграмотности, а в XVI–XVII веках книги в ней являлись несомненно большой редкостью и плохо проникали в социальные низы, а театр был вполне доступен для широких масс. Он даже был их созданием. Хорошо установлен факт, что испанский театр имел под собой широкую народную базу.^[12] Бороться с ним правящая верхушка могла двумя способами: при помощи правительственных запрещений и путем завоевания зрителя, подчинения его своим целям. В истории испанского театра в XVI–XVII веках мы наблюдаем то и другое. Пока драма делала только первые робкие шаги и у власти была еще надежда задавить движение в корне, она подвергается непрерывным гонениям со стороны кортесов (после того как королевской власти удалось превратить их в свое послушное орудие) и церкви. Всякому изучавшему этот первый период в развитии испанского театра, связанный с именами Хуаны Энсины, Тореса Наварро, Лопе де Руэда, Хуана де Тимонеда, Мигеля де Сервантеса, известно, какому количеству запрещений подвергались их пьесы. Не удовлетворяясь частными запрещениями, власть прибегала иногда к законодательным мероприятиям более широкого характера, в роде запрещения театра вообще.

Но наступил момент, когда правящему классу сделалось очевидно, что репрессиями не добиться победы. Сознание этого нашло выражение в противоречивых мероприятиях правительства по отношению к театру: его то запрещают, то разрешают (80-е — 90-е годы XVI века — мрачный конец царствования Филиппа II). Впрочем, в этот момент вся художественная политика клерикально-феодальной власти отличалась большой неустойчивостью. Чувствовалась необходимость перевооружиться. Результатом перевооружения было то, что необычайный расцвет испанской литературы в следующем, XVII, веке был окрашен в ультра-религиозные тона. «Верными помощниками религии, — пишет по этому поводу Д. К. Петров в своих „Заметках по истории староиспанского театра“, — были тогда театры. Поэзия, искусство, живопись и драматургия продолжают дело, начатое в храме. Отчасти заметно вторичное поглощение драмы церковью. Повторяется то, что уже было в средние века». С помощью церкви испанские правители стараются убедить недовольных в том, что причины ужасающего экономического кризиса, переживаемого Испанией, лежат вне условий испанской действительности. Распад всей жизни страны есть, по этой «теории», не что иное, как испытание, ниспосланное божественным промыслом на избранный народ. Ответственность за голод, обнищание, мор перекладывалась при этом на самый народ. Бедствия не являлись результатом королевской политики и порочности системы, а испытанием, посланным за грехи всего народа в целом. Грехи надо «замолить». Такая позиция была необычайно выгодна для церкви, так как передавала ей все руководство духовной жизнью страны, и в то же время обогащала ее среди всеобщего обнищания. XVI и XVII века полны колокольным звоном, религиозными празднествами, покаянными процессиями, канонизацией святых, инквизиционными судами, ауто-да-фе и т. п. «Первый христианин» среди своих подданных, «помазанник божий» — король играет во всем этом актуальную роль. Он «отмаливает» грехи народа. Церковь всячески стремится укрепить его пошатнувшийся престиж, популяризируя идею союза короля с народом, отца с детьми. Эти идеи наполняют испанскую действительность того времени. На площадях король и духовенство жгут «еретиков», по улицам движутся бесчисленные процессии с хоругвиями и крестами, в аудиториях и монастырях спорят богословы и юристы, все внимание которых сосредоточено на двух вопросах: на проблеме свободной воли, предопределения и божественного милосердия и на понятии «доброго короля» и «тирана». Спор между профессорами Коимбрского и Саламанкского университетов — Луисом де Молина и братом Баньесом — о благодати и предопределении волнует все испанское общество. Когда папским третейским решением победа присуждается менее суровому Молина, церковь торжественно празднует это событие, устраивая иллюминации и народные гулянья. Очень вероятно, что сама дискуссия была устроена церковью с целью побороть волну отчаяния, которая в связи с дальнейшим развитием кризиса все больше и больше охватывала испанское общество. Тирсо, как это явствует из его пьес, стоял на стороне Луиса де Молина.^[13] Интересно отметить, что Баньес и Молина сильно расходились и в учении о государстве и государе. Тогда как первый в своем труде «De jure et justicia» («О законе и справедливости») считал что «республика» передала всю свою власть государю на условии «защиты королевства» и «поддержания в нем мира и справедливости», результатом чего должно быть абсолютное подчинение подданных, — Молина в его «De justicia et jure» относится довольно холодно к идее абсолютистской монархии, считая, что в случае превышения государем переданных ему полномочий «республика» в праве оказать ему сопротивление. В этом случае договор между народом и государем теряет свою силу, и вступают в права отношения, существовавшие до него.

Тирсо, как это показывают его исторические комедии (особенно драматизированная история государственного деятеля эпохи Хуана II Альваро де Луна) и в своем учении о короле и народе стоял на точке зрения Молина (или по крайней мере очень близко к ней подходил). Эта теория имела то значение, что клерикально-феодальная власть оставляла себе при помощи ее лазейку. В случае взрыва народного гнева можно было пожертвовать данным королем, объявив его тираном и возглавив движение.

Изменив свое отношение к театру и решив вырвать это опасное оружие из рук народной оппозиции, правящий класс покровительствовал группе даровитых драматургов с Лопе де Вега во главе, чтобы использовать театр в своих интересах. По своему классовому составу эта группа принадлежала главным образом к столичному служилому дворянству, переселившемуся, в связи с общими экономическими и социальными сдвигами эпохи, из деревни в город, в значительной мере разорившемуся и зависевшему материально от короля и церкви. Как уже было упомянуто выше, внутренняя политика правительства возбудила оппозиционные настроения в самых широких кругах населения страны и группа драматургов и поэтов являлась носительницей своеобразных оппозиционных настроений захудалого разоряющегося дворянства.

Если мы внимательно присмотримся к театру Лопе де Вега, Тирсо, Гильена де Кастро, Хуана Руиса де Аларкон и др., то почти тотчас же обнаружим оппозиционную струю. Мы уже не говорим об «Овечьем источнике» Лопе де Вега, в котором А. В. Луначарский находит «много настоящего революционного смака и даже коллективистически-революционного». Но укажем на другую пьесу Лопе де Вега, а именно на «Звезду Севильи», в которой, по мнению того же исследователя, скрыто «много глухого раздражения против короля, ибо король изображен настолько несправедливым, он совершает такие явно бесчеловечные и безбожные поступки, так играет людьми с высоты своего трона», что «трудно думать, чтобы хоть один зритель, даже того времени, уходил с этой драмы без внутреннего возмущения против короля». А. В. Луначарский считает, что «если бы подвергнуть сочинения Лопе де Вега более внимательному изучению, то, может быть, в нем можно найти такого протеста больше, чем мы думаем». Это утверждение А. В. Луначарского можно распространить и на всю школу Лопе де Вега.

Каким же образом при наличии определенных оппозиционных настроений и сам Лопе де Вега и его школа оказались в конечном счете на службе у клерикально-феодальной власти? Этим вопросом мало кто интересовался. Попытку разрешить его мы находим у одного А. В. Луначарского. «Лопе де Вега, — говорит он, — представитель не созревшей еще испанской интеллигенции, в общем выражавший и поддерживавший рост торгового капитала и буржуазии, но в такой стране, где дворянство доминировало с огромной силой, а над дворянством еще с гораздо большей силой господствовала монархия. Поэтому довести свою тенденцию до той свободы выражения, которую мы находим у других народов, он не мог». «Ограниченность Лопе де Вега, — читаем мы у А. В. Луначарского в другом месте, — состоит в том, что тогда еще испанская интеллигенция, непосредственно творившая искусство, не могла перерасти королевскую власть в Испании, хотя королевская власть в Испании была в высокой степени отвратительной и тяжкой, — нисколько не менее, чем власть Генриха VIII и, конечно, гораздо более, чем распущенная, но сравнительно терпимая власть французского короля, вроде Франциска I». В конечном счете объяснение этому надо искать в самой испанской оппозиции, которая в XVI–XVII веках была неоднородной по своему составу. В ней имелись демократические и аристократические слои. Тогда как первые возражали против беззаконий королевской власти по существу, требуя коренного изменения всего строя (выражением чему и являлись восстания), вторые стремились лишь к смягчению недовольства в народной среде при помощи частичных реформ, не затрагивавших положения власти. Лопе де Вега и его школа принадлежали или по крайней мере были тесно связаны с социальными верхами оппозиции. Каковы бы ни были их подлинные взгляды и настроения, они больше всего боялись повторения восстания коммунаров и крестьянских бунтов в том виде, в каком они имели место хотя бы на Майорке.

Над буржуазными испанскими писателями того времени витал призрак крестьянского бунта, который рисовался им, как пушкинскому Гриневу, «бессмысленным и беспощадным».

Не следует, однако, думать, что в XVI–XVII веках на испанском литературном фронте не было своего революционного крыла. Такое крыло существовало. Если экономический и политический кризис заставил основную массу испанских писателей искать спасения в союзе с клерикально-феодальной властью, то отдельных писателей он бесспорно революционизировал. Таков знаменитый автор «Дон-Кихота» Мигель де Сервантес и менее известный у нас Франсиско де Кеведо. Не даром их обоих испанский фашизм в наши дни объявил врагами «Испании креста и шпаги», т. е. попросту фашистской Испании; не даром он выдвинул лозунг: «прочь от Дон-Кихота», «от разлагающей иронии Сервантеса и бичующей сатиры Кеведо».

Интересно отметить, что и умеренное, и радикальное крыло испанских писателей в XVI–XVII веках отправлялись от общего лозунга: «Союз с народом». Это был универсальный рецепт спасения. Но Лопе де Вега и его школа вывели отсюда реакционную теорию «союза народа с добрым королем», а Сервантес — идею «союза интеллигента с простолюдином». В двух противоположных решениях одного и того же вопроса совершалась классовая дифференциация испанских писателей этой эпохи. Одна группа выступила защитницей аристократической тенденции в испанской литературе, другая выдвинула, правда, еще довольно неясную, но все же несомненно демократическую идею. Интересен также и тот факт, что цитаделью умеренной (в сущности же реакционной) части писателей был театр, а более радикальной части — проза, в которой находил себе выражение их «честный реализм».

Что же сталось с оппозиционными настроениями Лопе де Вега и его школы? Став на позицию клерикально-феодальной власти, эта группа окончательно отказалась от активного протеста. Рядом с образом короля-тирана на сцене возник образ доброго короля — короля-отца, тот же самый, который мы наблюдали в политических трактатах эпохи. Творчество Лопе де Вега и его школы дает очень богатый материал для изучения развития этого образа. Достаточно сослаться хотя бы на тот же «Овечий источник» или на знаменитую в летописи испанского театра комедию «Лучший алькальд — король». В них «король и королевский суд являются в ореоле истинной справедливости. Король выше всех. Он поставлен блюсти истинную правду, и таким образом крестьянский самосуд преклоняет колени перед королевской властью» (А. Луначарский).

Но оппозиционные настроения у Лопе де Вега и его школы пережили еще и другое, весьма важное видоизменение, приведшее этих драматургов к отказу от идеи активной борьбы против королевской власти. В той же комедии «Звезды Севильи», где выведена отвратительная фигура короля-тирана, мы находим следующее рассуждение героя пьесы, Санчо Ортиса, несчастного дворянина, противополагаемого королю: «Что же я должен делать?» восклицает Санчо Ортис. «Поставить закон на первое место? Но ведь нет такого закона, который мог бы обязать меня сделать это. Впрочем, нет, такой закон есть; пусть король несправедлив — повиноваться ему закон, а его пусть покарает бог». Этим стихом Лопе де Вега как бы признает божественность королевской власти, подсудность короля-тирана одному богу. В этом он пошел дальше, чем богословы и юристы эпохи, которые в предвидении неминуемого революционного взрыва заранее подготовляли почву для замены одного короля («тирана») другим («отцом народа»). Лопе де Вега действовал при этом как пропагандист, бросавший идеи в толпу.

Еще сильнее эти ноты звучат у писателя несколько более поздней эпохи — Педро Кальдерона де ла Барка. В его комедии «Саламейский алькальд», которую с известными ограничениями можно признать одной из наиболее цельных вещей оппозиционного испанского театра XVII века, он устами крестьянина Педро Креспо дает следующую формулу взаимоотношения между подданными и королем: «Королю должно отдавать имущество и жизнь; но честь — наследие души, а душа принадлежит только богу».

Честь — вот понятие, в которое постепенно перерождаются оппозиционные настроения Лопе де Вега и его школы. И действительно мы видим, что идея чести в ее разнообразнейших видах заполняет собою весь староиспанский театр. Фактически это было отказом от всякого действительного протеста: оскорблена честь — и подданный протестует, восстановлена — и он снова оказывается на стороне короля. Иными словами, индивидуальный бунт, как и коллективное восстание, склонял голову перед королевской властью, шел с ней на примирение. Так по крайней мере изображал дело испанский театр XVI века.

Зато, как мы сказали выше, торжествовали идеи чести, моральных обязанностей, долга, целомудренной любви, постепенно вытеснившие из испанской драмы все остальное и превратившие ее в бытовой — морализующий театр.^[14] Для правившей верхушки такие настроения среди испанских драматургов были как нельзя более выгодны, так как они укрепляли испанское дворянство, поддерживавшее феодально-клерикальную власть, препятствуя дальнейшему процессу его разложения, и в то же время переносили центр тяжести с недостатков придворной среды на низшие и средние слои дворянства и на его главного героя — гидальго, т. е. на родовитого, но не придворного дворянина, а также на его семью.^[15] Выразительницей благожелательного отношения клерикально-феодальной власти к кампании, предпринятой испанскими драматургами, была все та же церковь. Она поддерживала Лопе де Вега и его школу в их борьбе за нравственность и даже ввела испанских драматургов XVII века в свою среду. Действительно, почти все крупнейшие драматические писатели этой эпохи (Лопе, Тирсо, Перес де Монтальбан) облечены духовным саном. Это какие-то миряне-монахи, за редкими исключениями пользующиеся полной поддержкой церкви.

Теперь мы можем понять, в каком направлении шла реформа испанского театра, произведенная Лопе де Вега и его школой и нашедшая выражение как в художественной продукции испанских драматургов XVII века, так и в их теоретических высказываниях. Крупнейшие теоретики нового направления (Лопе и Тирсо) ставят своей задачей завоевание зрителя в интересах выдвинувшей их верхушки. Отсюда их двоякое отношение к Аристотелевой «Поэтике»: они признают ее достоинство, но заявляют, что она непригодна в условиях испанского театра. Дело в том, что, по словам Лопе де Вега, драматурги его школы «ищут одобрения толпы», которой нужно «поддакивать в ее безумии», так как она платит за это. Иными словами, эти аристократы, презрительно относясь к черни, чувствовали в то же время потребность говорить с ней на одном языке, чтобы выполнить свое назначение — дойти до массы. Это и обусловливало отход их от школьной поэтики и усвоение реалистической системы народного испанского театра.

Использованный в нужный момент правящей верхушкой в качестве орудия пропаганды, завоевания массы и ослабления ее революционных настроений, испанский театр XVII века все еще, вопреки распространенному мнению о его общенациональном значении, носивший искусственный характер и не сумевший заговорить с народом на его языке (чему препятствовало правившее меньшинство), пришел в состояние быстрого упадка, как только у руководителей испанской литературной политики пропал к нему интерес. Творчество Лопе де Вега и Тирсо де Молина было в сущности кульминационным пунктом развития испанской драмы. Кальдерон и его школа, с их более ярко выраженным отходом от действительности, свидетельствуют о начале кризиса. Таким образом, союз испанских драматургов с правящей верхушкой, использовавшей их в своих эгоистических целях, имел для испанской драмы роковые последствия.

II

Литературный портрет Тирсо. — Его литературная культура. — Теоретические взгляды. — Политические и социальные воззрения. — Бытовое значение его театра.

Тирсо де Молина принадлежал к образованнейшим людям своего времени. Немногие испанские писатели XVI–XVII веков могут сравниться с ним по богатству и разнообразию знаний, по широкой начитанности. Его комедии и сборники новелл, драм и стихов («Толедские виллы» и «Поучай услаждая») пестрят цитатами из античных авторов, итальянских писателей, восточных апологов и т. п. Накопление литературных и других сведений он мог начать еще в годы пребывания его в Алькале, славившейся в XVI–XVII веках кафедрами античных языков, философии и риторики. Но объяснить одним университетом редкую начитанность Тирсо, конечно, нельзя. Подобно Лопе де Вега он был подлинной литературной энциклопедией своего времени.

Он был проникнут страстной любовью к книге. Но не только к ней. В театре Тирсо, а также в его повестях, драмах и даже исторических трудах мы живо чувствуем присутствие устной традиции — романсов, праздничных песен, местных преданий и т. п. Большая художественная культура Тирсо была сложной. Мы можем различить в ней пять основных элементов: античная древность, итальянские писатели эпохи Возрождения, национальная испанская (вернее, пиренейская) художественная и историческая литература, народная (устная) традиция и наконец памятники восточной (главным образом арабской и еврейской) письменности, апологи, бродячие сюжеты и т. п.

Театр Тирсо и его сборники являются блестящим доказательством того, как внимательно изучал он классических писателей. Его комедии пестрят цитатами из Гомера, Виргилия, Овидия, Цицерона, Эсхила, Сенеки, Гелиодора греческого и других. Особенно любил Тирсо «Одиссею» и «Илиаду»; некоторые образы и эпизоды из цикла Троянской войны проходят через все его творчество, постоянно повторяясь. Таковы, например, образы горящей Трои и Дидоны, покинутой Энеем, часто встречающиеся у Тирсо в монологах героинь, оставленных возлюбленными и оплакивающих свою участь. Таков же образ Прометея, прикованного к скале. В некоторых комедиях Тирсо влияние классической литературы настолько сильно, что сам художественный замысел их как будто вырос из античного сказания. Комедия «Меланхолик» является прямой иллюстрацией к словам Платона о правителе-философе; Платон прямо упоминается в ней, и связь ее с античной философией доходит до курьеза: монолог одного из героев целиком написан на тему, подсказанную Сенекой. По заявлениям самого Тирсо, из всех античных писателей выше всего он ставил Цицерона и Овидия. Именно с ними сравнивает он своего любимца Лопе де Вега в комедии «Искусственная Аркадия». «Если в Риме отцом латинского красноречия, по моему мнению, является Туллий, а в итальянской литературе Бокаччо, то в Кастилии Лопе не имеет себе соперников… Цицерону подражал он в стиле и изяществе, Овидию же в нежности и сладкозвучности стихов, прозрачных и мелодичных» (акт I, сцена 1-я). Нужно заметить, что эта комедия, героиня которой, графиня Лукресия, бредит стихами Лопе де Вега, представляет собой исключительно богатый источник для знакомства с литературной культурой Тирсо. Свою оценку поэт повторяет в послесловии к «Вилле Первой», излагая свои литературные взгляды. Здесь он называет Лопе кастильским Туллием и сравнивает его с Эсхилом и Энием (?) у греков и с Сенекой и Теренцием у римлян.

Не менее сильным было влияние, оказанное на Тирсо итальянским Возрождением. В его литературных памятниках не раз черпал он свое вдохновение, находил сюжеты для своих комедий, темы для своих монологов, отдельные творческие мотивы и т. п. В «Искусственной Аркадии» он проявляет хорошее знакомство с Бокаччо, Ариосто, Тассо и Санадзаро. В предисловии к сборнику «Поучай услаждая» мы находим упоминание о Бокаччо, Жиральдо и Банделло. Если среди классических писателей Тирсо выделял Цицерона и Овидия, то среди итальянцев эпохи Возрождения его любимцами были Петрарка, Ариосто и особенно Бокаччо. Сильное влияние последнего чувствуется в знаменитой новелле «Трое осмеянных мужей». Интересно отметить, что у самого Тирсо отношение к его любимцам представляется двояким. Есть комедии, где он ставит своим героям в вину чтение греховных итальянских книг. Эта черта очень характерна не только для самого Тирсо, но и для всей его эпохи, она говорит о том, какими книгами зачитывалась в XVII веке образованная часть испанского общества, особенно молодежь.

Очень сильным было также влияние на Тирсо итальянских и испанских неоплатоников (особенно Леона Эбрео). Тирсо был членом Мадридской академии, основанной вернувшимся из Италии доктором Себастьяном Франсиско де Медрано по образцу итальянских философских обществ того времени, в которых идеи неоплатонизма играли преобладающую роль. Но влияние это, вероятно, осуществлялось непосредственно путем чтения итальянских неоплатоников и их испанских (и еврейских) собратий. В результате, в философии любви героев Тирсо мы находим любопытное смешение элементов неоплатонизма с испанскими мотивами чести, верности и т. п.

Наконец огромным было знакомство Тирсо с памятниками отечественной литературы. Анализ любой его пьесы дает в этом отношении поразительные результаты. Перед нами целый сложный мир народных сказаний, легенд, песен, пословиц, изречений, цитат, имитаций, заимствований из старых и новых авторов (Лопе, Сервантеса и других). Как правило, Тирсо, подобно Лопе де Вега, предпочитает для своих комедий испанские сюжеты. В его театре мы имеем не мало пьес, в основу которых положены эпизоды из исторического прошлого Испании. Таковы комедии «Антона Гарсия» и «Благоразумие в женщине»; об их значении в творчестве Тирсо будет сказано ниже. Комедии эти говорят о том, что он внимательно изучал старокастильские хроники. Правда, пьесы его полны анахронизмов, свидетельствующих о том, что он не стремился к точному воспроизведению прошлого.

По удачному выражению Америко Кастро, Тирсо читал хроники «как художник, в котором поэтическая сторона прочитанного не затемняла острого взгляда глубокого психолога». С неменьшим вниманием изучал он, конечно, и испанскую художественную литературу. Осведомленность его в этой области была очень велика. Анализ его пьес показывает, что он хорошо знал не только произведения современных ему испанских, а также португальских писателей, но и народные легенды и бродячие сюжеты, отложившиеся в поэтической памяти народа. Любопытным доказательством этого являются такие комедии, как «Осужденный за недостаток веры» и «Севильский озорник». В первой, помимо влияния разнообразных средневековых апологов христианского, иудейского и мусульманского происхождения на «бродячий» сюжет о «гордом праведнике и смиренном грешнике», которых небесное милосердие равняет между собою, — кстати сказать, использованном у нас Н. Лесковым в «Скоморохе Памфалоне» и Л. Толстым в «Отце Сергие», — мы можем установить связь со сборником «поучительных примеров» средневекового испанского писателя дон Хуана Мануэля. В этом сборнике, известном под именем «Патронарио», имеется испанская версия того же «бродячего» сюжета, что делает более чем вероятным факт знакомства с ним Тирсо. Но еще более знаменательно то обстоятельство, что Тирсо, повидимому, была известна также испанская народная сказка или легенда «об отшельнике и мяснике» на ту же тему, которая живет еще до сих пор в устной традиции Каталонии, Валенсии и Кастилии. В Кастилии она была записана в 1905 году дон Рамоном Менедесом Пидаль. В этой сказке мы находим мотив «сыновней любви», отсутствующий в других вариантах легенды.^[16]

Столь же тесную связь с устной традицией можем мы установить и для «Севильского озорника». Менендес Пидаль в статье «Каменный гость» приходит к правильному выводу, что в основе этой комедии Тирсо лежат две легенды: одна — об «оскорблении черепа шутником, приглашающим его на обед», нашедшая отражение на Пиренейском полуострове в народной традиции Гасконии, Португалии, Галисии и Кастилии,^[17] и другая — о «приглашении статуи», обнаруженная Менедесом Пидалем в деревнях Риаса (Сеговия) и Ревилье Вальехере (Бургос). «Подлинным источником „Озорника“, — пишет Менендес Пидаль, — вероятно, была легенда севильского происхождения, в которой уже были зафиксированы имена дон Хуана Тенорио и командора, дон Гонсало де-Ульоа. Очень возможно, что следы этой легенды будут при внимательном изучении обнаружены в народной традиции Андалузии или в каком-нибудь позабытом архиве. Но Тирсо мог воспользоваться и не вполне четкой устной традицией, представленной кастильским романсом или же аналогичным рассказом. Поэт в этом случае сообщил ей конкретную форму, приурочив ее к определенному месту и времени, как он это сделал и с „Осужденным за недостаток веры“».

Изучение обеих комедий, особенно последней, в которой Менендес Пидаль устанавливает явные следы знакомства поэта с арабской и еврейской версиями, показывает, какими основательными были познания его в области восточных литератур. Мы уже не говорим о его специальной подготовке, т. е. о знакомстве с разнообразными церковными источниками. Таким образом, в лице Тирсо мы имеем человека с огромной и крайне разнообразной начитанностью, для своего времени энциклопедически образованного, и притом писателя-профессионала, с головой ушедшего в литературную борьбу эпохи и широко использовавшего усвоенную культуру в интересах своего писательского дела.

Познакомившись с литературной культурой Тирсо, посмотрим, как относился он к реформе испанского театра, предпринятой Лопе де Вега. Мы уже говорили о дружеских чувствах, соединявших обоих писателей. Тирсо относился с нескрываемым восторгом к своему великому собрату, считая его своим учителем и не скупясь на всевозможные похвалы по его адресу. Он не только разделял взгляды Лопе де Вега на драматургию, но являлся их убежденным защитником, по крайней мере в первый период своей творческой деятельности. Подробное изложение взглядов Тирсо на драматическое искусство мы находим в послесловии к «Первой вилле». Это послесловие имеет большое значение для истории испанского театра как манифест школы Лопе де Вега и «апология его системы», по удачному выражению Котарело-и-Мори.^[18] Тирсо выступает здесь горячим защитником принципов Лопе де Вега, которые в то время (как и много позднее) подвергались яростным нападкам со стороны представителей так называемого классического (античного) направления.

Исходной точкой для апологии принципов Лопе де Вега является здесь дискуссия, которую вызывает среди собравшегося на вилле общества только что состоявшееся представление комедии Тирсо «Стыдливый во дворце». Представление длилось около трех часов. Большинство зрителей из числа «беспристрастных» («desapasionados») «жалеют только о том, что комедия шла так мало времени». Это люди, приходящие в театр, чтобы усладить душу поэтическим развлечением, а не для того, «чтобы выступать с осуждением». Но среди зрителей оказывается несколько зоилов — «трутней, налетающих на мед, не умеющих его собирать и ворующих его у мастериц-пчел». Одни из этих зоилов утверждают, что «комедия слишком растянута», другие — что она «оскорбляет нравственность». Находится один педант, обрушивающийся на автора (т. е. на Тирсо) за то, что тот, вопреки историческим данным, содержащимся в португальской хронике (анналах), сделал герцога Коимбрского пастухом и допустил ряд других неточностей. («Как будто, — ядовито замечает Тирсо, — поэтические вольности, предоставляемые Аполлоном, ограничиваются одним историческим пересказом, и на основе подлинных личностей нельзя создавать архитектурные сооружения творческого вымысла».)

Среди «трутней, налетающих на мед», оказывается, однако, и более опасный противник, постепенно забирающий дискуссию в свои руки. Это человек, выдающий себя за толеданца, но от которого, по мнению Тирсо, город Толедо несомненно отказался бы, если бы он не был «столь жалким выродком». Этот критик выступает против автора с тремя обвинениями: во-первых, он упрекает Тирсо в том, что тот «с подозрительной бесцеремонностью» преступил законы драматургического искусства, созданные «первыми творцами комедии», а именно — нарушил единство времени и места, растянув действие вместо канонических двадцати четырех часов на целых полтора месяца; второе обвинение касается неправдоподобия фабулы. «Может ли быть, — спрашивает критик, — чтобы две знатных и рассудительных дамы могли влюбиться одна в пастуха, которого она сделала своим секретарем, а вторая в портрет, и натворить целый ряд глупостей, недостойных их пола и знатного происхождения? И почему автор вообще называет свою пьесу комедией, когда он помещает своих героев среди герцогов и графов, заставляя последних совершать поступки, свойственные городским патрициям и дамам среднего сословия?»

Нападки «лжетоледанца» вызывают реплику со стороны лица, ответственного за развлечения этого дня, — дона Алехо. Следует его длинное рассуждение о преимуществах испанской комедии перед античной. С большой бдительностью доказав необходимость отказа от единства времени и места («любовная история в жизни никогда не завершается в двадцать четыре часа, особенно если она протекает бурно и осложняется всякими перипетиями»), дон Алехо приходит к выводу, что комедия должна списать с натуры все, что происходит с влюбленными. «Не даром, же, — восклицает он, — поэзию называют живой живописью!» Если мертвая живопись изображает дали и передает расстояние на ограниченном пространстве полотна, то «можно ли за пером отрицать вольность, которая предоставляется кисти, особенно если признать, что комедия как род искусства гораздо выразительнее живописи». Что касается «первых изобретателей комедии», то, конечно, они заслуживают всяческой похвалы и уважения за то, что сделали первый и самый трудный шаг. Но это вовсе не означает, что мы должны слепо повиноваться установленным ими правилам и законам. «Сущность может и должна оставаться той же, способы же выражения должны быть иными, более совершенными, более отвечающими опыту, накопленному последующими поколениями». «Хороши были бы наши музыканты, — иронически восклицает дон Алехо, — если бы они, основываясь на том, что первые творцы музыки извлекли из удара молотов о наковальню закон о различии регистров в гармонии, продолжали бы разгуливать с тяжелыми орудиями Вулкана». Не похвалы, а порицания заслуживали бы в этом случае те, кто увеличил число струн на античной арфе, доведя ее до состояния, близкого к совершенству. «Между природой и искусством существует то различие, — замечает далее Тирсо устами дона Алехо, — что в природе с самого момента ее возникновения ничто не подлежит изменению; грушевое дерево будет всегда приносить груши, а терновник свои жесткие плоды. Да и различные почвы и влияние погоды и климата, которым они подвергаются, нередко вырывают их из их породы и создают едва ли не новые разновидности. Тем справедливее это в области искусства, зависящей от преходящих склонностей человека. Самая сущность вещей может быть изменена благодаря моде, вносящей перемену в костюмы и создающей ремесла. В природе искусственной прививкой создаются каждый день новые плоды. Что же удивительного, что комедия, подражающая жизни в природе, изменяет законы, унаследованные ею от предков, и искусно прививает трагическое к комическому, создавая таким образом приятную смесь двух этих творческих родов. Стоит ли поражаться, что при наличии в ней обоих этих элементов она выводит героев то серьезными и важными, как в трагедии, то шутливыми и забавными, как в комическом жанре».

«Конечно, Эсхил и Эний (!) — превосходные греческие авторы, — говорит в заключение Тирсо, — а Сенека и Теренций блещут среди латинских, и это дает им право создавать законы, столь защищаемые их приверженцами. Но ведь у испанцев есть своя национальная гордость — Лопе де Вега… слава Мансанареса, кастильский Туллий, феникс испанского племени». Именно он довел комедию до высшего совершенства и той артистической тонкости (sutileza), которые свойственны ей теперь. «Этого достаточно для того, чтобы он сам по себе являлся школой и чтобы мы все, кто считаем себя его учениками, были счастливы иметь такого учителя и с постоянством защищали его доктрину против пристрастных нападений со стороны». «Ведь если во многих местах своих писаний он, Лопе, заявляет, что не сохраняет канонов античного искусства, в виду того, что, ему приходится считаться со вкусами невежественной толпы (plebe), никогда не признававшей узды закона и правил, то, говорит он, это только по прирожденной скромности, а также для того, чтобы злонамеренное невежество не приписывало дерзости то, что является в нем результатом законченной (художественной) политики».

Это чрезвычайно важное высказывание Тирсо является программой школы, созданной Лопе де Вега, т. е. программой той обширной группы писателей, которую выдвинул правящий класс для борьбы с революционными и классовыми сдвигами, вызванными экономическим и социальным распадом Испании в XVI–XVII веках. Увязать драматическое творчество с жизнью, отказавшись от стеснительных и не удовлетворяющих зрителя законов классического театра, дать комедии новое, более сложное и близкое к жизни содержание, слив серьезное с комическим, — вот главные требования новой школы. В основе их лежит ориентация новой драматургии на массового зрителя («невежественная толпа, чернь»), которого нужно было во что бы то ни стало захватить и привить ему идею подчинения правящему классу, поднимая в его глазах престиж королевской власти (для чего на сцене выводились добрые короли-судьи) и т. д., одним словом — «поучать услаждая». Что именно таково было назначение комедий Тирсо и что так понимал свою роль он сам, об этом свидетельствует послесловие к «Вилле пятой». Поводом для последнего послужило представление комедии «Благоразумный ревнивец», состоявшееся в этот день. Отвечая на возражения «зоилов и катонов», Тирсо устами одного из развлекающихся, дона Хуана де Сальседо, дает следующую оценку своей комедии: «В ней ревнивцы могут научиться тому, что не следует им давать увлечь себя в обманчивые опыты, мужья научатся быть благоразумными, дамы постоянными в своем чувстве, владетельные особы держать свое слово, отцы заботиться о чести своих детей, слуги быть верными. Все же присутствующие вообще научатся ценить увеселение, которое дает им комедия, а она, в наше время, очищенная от недостатков, ранее допускавшихся на испанской сцене, и свободная от всяких безвкусных нелепостей, услаждает, поучая и поучая, дает приятную пищу нашему вкусу». Как мы видим, Тирсо подчеркивает воспитательную роль своего театра. И если Марселино Менендес-и-Пелайо,^[19] а у нас Алексей Веселовский утверждают что «Тирсо был не только талантливым писателем, но и прозорливым эстетиком», что, борясь против закона о трех единствах, «он требовал для поэзии свободу и постоянного прогресса и доказывал необходимость усиленного изучения жизни», то к этому необходимо прибавить, что он выполнял при этом заказ правящего класса, напрягавшего все силы для удержания власти в своих руках и для этого стремившегося подпереть обветшалое здание испанской монархии.

Насколько разностороння была заботливость Тирсо о новом театральном стиле — свидетельствует другое место из тех же «Толедских вилл». Мы имеем в виду послесловие к «Вилле четвертой», где представление комедии Тирсо «Какими должны быть друзья» дает повод для новой оживленной дискуссии — о причинах неудач некоторых комедий. Причин этих, по мнению одного из собеседников, дона Мельчора, устами которого опять говорит сам Тирсо, три: во-первых, виноваты писатели, которые пишут иногда такие нелепицы, что от них начинает тошнить; во-вторых, провал пьесы нередко обусловливается актерами и совершенно невозможным распределением ролей, когда автор изображает «даму красивую, бойкую и с такой статной фигурой, что, переодевшись мужчиной, она может покорить и влюбить в себя самую разборчивую столичную даму», а играет ее «какая-нибудь ведьма, жирная как масленица, древняя, как поместье в Монтанье, и морщинистая как кочан капусты», когда «инфанту влюбляет в себя пузатый человечек, лысиной и брюхом второй Веспасиан, а та говорит ему любовные речи нежнее ольмедской редьки»; наконец, третья причина — дурное чтение стихов. Со всеми этими недостатками надо бороться, чтобы обеспечить комедии успех.

Мало в чем изменяются эстетические воззрения Тирсо и во вторую половину его творческой деятельности, когда начинает сказываться роковой перелом, и монах берет в нем верх над светским писателем. И здесь Тирсо выступает в роли сознательного популяризатора, заботящегося прежде всего о завоевании читательских масс, о том, чтобы воздействовать на вкус среднего человека (el común gusto). Последнему нравится в романах и повестях «интересная фабула» («необыкновенное в повествовании, запутанное в любовной интриге, поразительное в мужестве, изобретательное во внешности, химерическое в авантюре»). Выбирая три своих сюжета и облекая их в форму художественной повести, Тирсо рассчитывал, что они поразят воображение своей мощностью, оригинальностью и правдивостью.

Если мы приглядимся к взглядам Тирсо на художественный стиль, то увидим, что они подчинены той же основной тенденции популяризации, завоевания читателя. Мы указывали, какую деятельную роль играл он в «великой битве за художественный стиль». Мы видели, что он принадлежал к числу самых ярых противников Гонгора и гонгористов, не скупясь на чрезвычайно резкие высказывания по поводу пресловутой «вычурной формы». А между тем сам же Тирсо был создателем ряда неологизмов и в предисловии к пятой части «Комедий» ему пришлось защищаться от нареканий в новаторстве. Это противоречие, однако, может быть разрешено без особых затруднений. Тирсо обвинял гонгористов не в новаторстве, а во вредных преувеличиваниях, ведших к тому, что язык их произведений своей темнотой и вычурностью, отсутствием художественной четкости и т. п. отталкивал от себя массового читателя. С точки зрения Тирсо, это было вредным «аристократизмом», отрывом от масс, на которые должна была воздействовать художественная литература.

Столь же утилитарным представлялся по существу взгляд Тирсо на историю. Выше мы видели, что он признавал допустимым видоизменять в интересах творческого замысла историческую действительность в ее деталях (но не в ее сущности, по крайней мере как она ему представлялась). Когда же ему самому пришлось составлять историю «Ордена милости», он пошел по пути явной популяризации. В биографии Тирсо мы говорили, что его историю укоряли в легковесности и несерьезности, а его самого — в недостаточном знакомстве с источниками. Однако, как это правильно показывает Костарело-и-Мори, дело заключалось не в легкомысленном подходе к материалу, а в целевой установке Тирсо, в его стремлении сделать серьезное чтение возможно более доступным для среднего читателя.

Теперь посмотрим, как Тирсо применял на практике «новое искусство писать комедии», созданное им самим и его учителем Лопе де Вега. В своей обстоятельной статье о «дон Хиле — Зеленые штаны» Б. А. Кржевский показывает, насколько, точно выполнял Тирсо основные правила Лопе де Вега. Публикуемые в настоящем томе три пьесы Тирсо приводят нас к тому же самому выводу. Во всех мы наблюдаем «усложнение интриги, на которой держится интерес пьесы», «искупаемое (особенно в конце комедии) нарастанием условностей и нарушением границ правдоподобия» (Б. А. Кржевский). Единства места нет. Нет в пьесе «инородных, чуждых главной теме эпизодов, — все тесно сплетается с основным интересом» ведущих персонажей — Пауло, Энрико, Марты, Хуаны и дона-Хуана. Время действия строго контролируется автором в пределах правдоподобия. Наконец, целиком выдержаны советы Лопе де Вега и в области изображения основных персонажей испанской драмы — короля, старика, любовника, дамы. Большую роль в комедиях Тирсо играет, как и у Лопе де Вега, комический персонаж — грасиосо, или лакей (gracioso lacayo: в публикуемых нами пьесах это Педриско, Каталинон, Пастрана, Караманчель). Введение этого персонажа уже во время Лопе де Вега вызывало иронические замечания со стороны некоторых и притом достаточно компетентных судей. Так, Сервантес считал «риторического лакея» и «пажа советника» одной из величайших нелепостей новой драмы. Сам Тирсо в одной из своих комедий («Любовь знаками») также с иронией отзывается о той преувеличенной роли, которая отводится грасиосо испанским театром. Однако в другой пьесе («Ревность против ревности»), он совершенно серьезно замечает, что «обычай, представляющий исключение из законов, допускает в комедиях с одобрения черни (el vulgo), чтобы лакеи говорили с королями». Слуга-наперсник, по справедливому замечанию Альфреда Мореля-Фацио,^[20] заменял на испанской сцене античный хор и в уста его Лопе де Вега и Тирсо неоднократно вкладывали иронические замечания или горькие истины, которые считали необходимым довести до слушателей.

Очень любопытные данные о размерах влияния, оказанного Лопе де Вега на Тирсо, дает также изучение метрической системы обоих писателей. В своем трактате Лопе де Вега заявлял, что он тщательно выбирает свои ритмы, сообразуя их с предметом речи: десимы, по его мнению, хороши для жалоб; сонет отвечает настроению лиц, чего-либо ожидающих, романсы больше всего подходят для повествования, октавы служат для того, чтобы придать блеск рассказу, терсеты — для серьезных вещей, а редондильи — для выражения любовных переживаний. Тирсо (как можно заключить его из комедий) полностью присоединяется к этой системе Лопе де Вега. Его стихотворным формам свойственны все достоинства и недостатки его великого учителя, вызвавшие в XVIII веке ироническую оценку Лусана («Поэтика»). Основным недостатком Тирсо, как и Лопе де Вега, является предпочтение, отдаваемое им коротким лирическим стихам, мало пригодным для выражения более сложных мыслей. Иными словами, влияние Лопе де Вега на Тирсо в области метрической, как и во всех других областях, представлялось полным.

Таким образом, Тирсо имел полное право называть себя учеником Лопе де Вега в области сценического искусства. Как и его учитель, он ставил своей задачей завоевать зрителя и мобилизовал для этого все казавшиеся ему пригодными литературные и драматургические приемы.

Он это сделал для того, чтобы в комедиях своих отразить исключительный по силе экономический и социальный сдвиг, который переживала Испания в XVII веке, «состояние катастрофы», в которую поверг страну жестокий и бездарный режим испанских Филиппов. В изображении этой катастрофы Тирсо пошел дальше своих собратьев по перу. Можно прямо утверждать, что с этой точки зрения Тирсо стоял на левом крыле группы Лопе де Вега, — глубже других ее членов осмысливая и отображая политические и экономические события эпохи. Этой особенностью творчества Тирсо, вероятнее всего, и объяснялась постигшая его опала. «Аморальность» его пьес и подаваемый ими дурной пример могли быть только предлогом. Настоящей же причиной для правительственных гонений, несомненно, были резкие выпады и намеки, а также общее содержание его театра. Биографы — даже те, которые сравнительно мало интересуются его социальным лицом (Америко Кастро, Котарело-и-Мори), — отмечают отчетливую связь комедий Тирсо с вопросами современности. «Многие из его пьес, — пишет Котарело-и-Мори, — отражают общий дух, идеологию и события, особенно приковывавшие к себе внимание той эпохе, а именно — недостойное возвышение большего количества проходимцев, насильно осуществлявшееся благодаря всемогущему фавориту, герцогу де Лерма, и особенно возвышение всеми ненавидимого маркиза де Сиэте Иглесиас, а также ту отвратительную борьбу за близость к трону, которую вели между собою сам герцог, его сын, герцог де Уседа и отец Алиага, духовник монарха. Нашли себе отражение в театре Тирсо и неудачные правительственные мероприятия как тех, так и других лиц. Позднее мы видим в пьесах Тирсо отражение того взрыва негодования, которое последовало за смертью Филиппа III, Благочестивого, когда не было недостатка в казнях, жестоких заточениях, изгнаниях, конфискациях, уничтожении и истреблении ряда славнейших домов, приносимых в жертву ранее ничтожным людям и сожигаемых на алтаре нового солнца, т. е. нового фаворита».

«Обо всем этом и о многом другом, как моды того времени, пышные бытовые нововведения (кареты, лакеи и челядь, золотое и серебряное шитье, блонды, кружевные воротники и трикотажные изделия), далее — военные события в Италии и Фландрии, литературные споры, общественные бедствия и т. п., говорят более или менее подробно драмы нашего брата милосердия».

Его творчество возвышается до понимания основных, ведущих процессов эпохи. Тот же Котарело-и-Мори цитирует отрывок из комедии Тирсо «Бог пошли тебе помощь, сын мой», в которой молодой Отон учится спрягать глагол. Вот характерное определение, которое дает он настоящему времени: «Настоящее, — говорит он, — полно плутовства, если нам не поможет небо. Сейчас в ходу медные деньги, царят Венера и Вакх, лесть строит дома, правда удит рыбу, невинность приносит вред, а честолюбие поступило в монашки. Знание стало тщеславием, талант — невежеством, ложь — проницательностью; быть разбойником — значит проявлять величие. Хорошо живется тому, кто на все соглашается; красота превратилась в разносчицу, лихоимство торгует посохами… ну, вот и все, что можно сказать о настоящем времени».

Прав Котарело-и-Мори, утверждающий, что это место по своей язвительности и обилию намеков ничем не уступает самым яростным эпиграммам Кеведо и графа де Вильямедиана.

Но неизмеримо важнее этих частных намеков те широкие обобщения, которые мы встречаем у Тирсо. Их у него не мало, но только надо уметь их найти. Особенно богатый материал представляют в этом отношении его духовные драмы. На духовный театр испанских писателей XVII века вообще следует обратить гораздо большее внимание, чем это делалось до сих пор. Именно здесь, а не в комедиях «плаща и шпаги», где над идейной стороной всегда преобладает интрига, содержатся самые интересные высказывания испанских драматургов XVII века о событиях времени. И понятно почему. Говорить правду в обстановке инквизиционных преследований было делом чрезвычайно опасным. Приходилось отыскивать какую-нибудь маскирующую форму. В этом отношении Библия (и в частности Ветхий завет, из которого обычно берутся сюжеты для духовных драм) представляла исключительно благоприятный материал. Скрываясь за библейскими сюжетами, испанские драматурги XVII века могли проводить в массы некоторые из наиболее дорогих их сердцу идей, выражать свой протест против существующего строя, негодовать и т. д.

Недостаток места не позволяет нам коснуться всех религиозных драм Тирсо. Мы ограничимся анализом только двух, наиболее ярких и выразительных. Мы имеем в виду «Лучшую собирательницу колосьев» («La Mejor Espigadera») и «Жена правит в доме» («La Mujer que manda en casa»). Первая была включена Тирсо в третью часть его «Комедий» (1634), вторая — в четвертую (1635). Авторство Тирсо по отношению к ним никогда не подвергалось сомнению.

Что касается «Лучшей собирательницы колосьев», то она представляет собой драматическую обработку библейского сказания о Руфи-моавитянке. Котарело-и-Мори с похвалой отзывается об умении автора сохранить «нежность оригинала» в удачных картинах жатвы, сообщающих последнему акту драмы «идиллический характер». Однако важность пьесы для миросозерцания Тирсо вовсе не в лирических достоинствах ее, а в том, что во всем испанском театре XVII века мы не найдем другого произведения, которое с такой резкостью ставило бы вопрос о бедных и богатых и разрешало бы его с такой революционной прямотой. «Лучшая собирательница», по существу, является драмой голода и нищеты, драмой экономического кризиса Испании эпохи трех Филиппов. Библейская тема, положенная автором в основу пьесы, трактуется чисто по-испански, т. е. с предельной степенью реализма. Особенно живо чувствуется это в народных сценах голода, которыми открывается драма. Затем следует замечательный по силе монолог сострадательной Ноемии. «Боже праведный, — говорит она, — возможно ли, чтобы ты до такой степени забыл об изобильном Евфрате?.. Посмотри, какой сухой и бесплодной стала земля, в какое уныние приводит она твой народ. Небо закрывается для грешника. Теперь это уже не земля обетованная, в ней нет ни меда, ни молока, даже травы не выросло на ней за эти три года, как ты обещал. Что же скажут о тебе чужеземцы? Они обвинят тебя, мой владыка, в этих скорбях и бедствиях. Насмеется над промыслом твоей всевечной длани, над твоим всемогуществом язычник моавитянин. Дерзостно скажет он, что его Дагон, его Астарот, его Баалин — лучшие боги, чем ты, владыка Сиона, что ты привел нас не в землю обетованную, а в землю погибели. От Бер-Саба до Дана, все, кого погрузило в уныние их преступление, снова станут вздыхать о луковицах Египта. Не попусти этого, боже! Помоги своему народу! Положи предел гневу своему! Обрати лицо свое к нам не ради нас, но ради славы имени твоего».

Появляются бедняки. Муж Ноемии, вождь Элимелек, строжайше запретил ей помогать им. По определению голодающих, «это самый богатый, но и самый алчный человек во всем Евфрате». «Он предпочтет, чтобы червь сточил весь хлеб в его амбарах, а вино превратилось в уксус, чем помочь бедняку». «Плох тот царь, — говорят бедняки, — что бережет для себя свое зерно и не принимает у себя бедных».

В дальнейшем тема «бедняков и богачей» продолжает развиваться с большой последовательностью и силой. Она проходит красной нитью через любовные диалоги Масалона и Руфи, звучит в монологе Ноэмии (акт II, сцена 12-я), описывающей гибель Элимелека. «Эта смерть была справедливой карой неба; оно захотело отомстить за жестокое обращение с бедняками! — восклицает Ноэмия. — Вы отказали им в поддержке, вы, их родня и кровные, — что же удивляться, если небо теперь обогащает за ваш счет чужеземцев. Умер Элимелек, муж мой, за всех тех, кто умирает теперь с голоду в Иудее и Евфрате. Он думал покинуть страну, уберечь свои богатства, но ведь имущество, предоставляемое фортуною, — имущество движимое; удивительно ли, что оно укатилось вместе с ее колесом! Сын мой, желая сберечь малое, скупой лишается всего».

Тот же мотив, являющийся стержневым всей пьесы, предстает перед зрителем в третьем акте — апофеозе обедневшей Руфи, сердечная доброта которой приводит ее к счастью и богатству. Для XVII века «Лучшая собирательница колосьев» имела большое значение. Противоположения Тирсо должны были находить соответственный отклик в зрительном зале.

Не менее характерна и другая пьеса Тирсо на тему из Ветхого завета «Жена повелевает в доме», представляющая драматическую обработку библейского сказания о царе Ахаве, Иезавели и пророке Илие. Здесь сюжет еще более заострен. Правящая верхушка противополагается массам — народу. Фоном пьесы опять-таки является голод и народные бедствия, которые бог насылает на Иудею (читай Испанию) за грехи развратной Иезавели и «богопротивного» Ахава. В первом действии пьесы имеется прекрасный монолог Илии, в котором он упрекает царя за то, что тот предался женщине, поклоняется чужеземным идолам и «пьет кровь невинных». «Я говорю тебе от лица бога (которого ты в слепоте своей проклинаешь), — заканчивает Илия свой монолог. — Пока не откроет он их по молитвам моим, сокровища этих туч, превращающие нивы в вертоград, будут замкнуты стальными и бронзовыми ключами и не источат дождя над твоим жалким царством, да погибнут и ты, и оно. Лучи испепеляющего жара превратят в кремень плодородные берега ваших долин. Скот не найдет себе пастбища, а человек пропитания. Чтобы раз навсегда было наказано ваше суемудрие (rebeldias). Я возвещаю вам от имени бога, которому поклоняется Израиль. А ты, царь, иди готовься к гибели, или вернись на стезю закона».

Как мы видим, голод здесь ниспослан за грехи не столько всего народа (как мы это имели в «Лучшей собирательнице колосьев»), сколько правящей верхушки — царя и его приближенных. Но, что еще замечательней, — в той же пьесе мы имеем сцену возмущения и убиения «злого царя» и его жены, совершаемых по воле божией, т. е. являющихся не беззаконием, а актом высшей справедливости. На престол вступает праведный Охозия. «Пурпур украшает царей. Пурпур да венчает и тебя, господин мой… Отомсти, владыка, за пророков, сирот, вдов! — восклицает в конце пьесы Рахиль, у которой Иезавель убила мужа Навуфэя. — Отомсти за юношей, ставших жертвами обмана, за стариков, угнетенных ужасом. Это царство явилось театром самого безбожного сладострастия, варварской трагедии, неслыханной жестокости, которые история когда-либо заносила в свои анналы…» По воле нового царя, которому массы передают свою власть, гибнет не только Ахав, но и семьдесят его сыновей, друзья и родные его и Иезавели.^[21] Таким образом, на сцене происходит переворот, чуть ли не революция, узаконенная самим богом. Если в наши дни пьеса Тирсо еще не утратила своей заостренности, то в XVII веке она должна была производить сильное впечатление на зрителя.

Но неужели при тех взглядах, которые обнаруживает Тирсо в этих двух пьесах, в его творчестве нет прямых указаний на испанские дела, и он всегда скрывается за иносказанием библейской легенды? У Тирсо есть две пьесы на испанскую тему, в которых нельзя не видеть очень резкого выступления против королевской власти и системы фаворитизма в Испании. Правда, эти пьесы принадлежат Тирсо не целиком; с ним, повидимому, сотрудничал другой драматург (возможно, Хуан Руис де Аларкон), но сам Тирсо включил их во вторую часть своих «Комедий». Мы имеем в виду «Счастливый жребий дона Альваро де Люна и злосчастный Руй Лопеса де Авалоса», и «Злосчастную судьбу дона Альваро».

Обе написаны на историческую тему; сюжетом их является трагическая судьба двух талантливых министров Хуана II (1403–1454), принесенных в жертву этим слабовольным королем в угоду требованиям придворной клики и деспотического дворянства, с беззакониями которых они боролись. Даже Котарело-и-Мори справедливо усмотрел в этих пьесах попытку повлиять на королевскую власть. «Вторая часть пьесы о доне Альваро, — замечает он, — повидимому, была написана в ужасные минуты, предшествовавшие казни дона Родриго Кальдерона. И кто знает, может быть, те стихи, которые поэт влагает в уста раскаявшегося дона Хуана II, были своеобразной челобитной в пользу несчастного фаворита».^[22] В обеих пьесах можно при внимательном чтении найти ряд мест, представляющих собой очень суровый и вполне заслуженный упрек, с которым поэт обращался к правящей верхушке, к королю, к его близким и к дворцовой камарилье. Особенно богатый материал в этом отношении представляют заключительные сцены второй части (акт III, сцены 14-я — 24-я), изображающие арест и гибель дона Альваро и запоздалое раскаяние короля. Зритель должен был выносить из театра самое грустное представление о королевской власти и о ее справедливости. История дона Альваро де Люна, отобразившаяся в ряде народных романсов, конечно, не была для него нова, но ее драматизированный пересказ и сценическое воплощение заостряли ее трагический смысл. Приходится ли при этих условиях удивляться, что театр Тирсо не замедлил обратить на себя внимание светских властей, наложивших роковой запрет на его творчество?

Однако мы не должны переоценивать глубины этих оппозиционных настроений Тирсо. Их наличие заставляет нас, правда, поместить его на крайнем оппозиционном крыле группы Лопе де Вега. Из всех писателей, к ней принадлежащих, Тирсо обладал наибольшей резкостью языка и смелостью суждений. Рассмотренные нами пьесы, а также его личная судьба вполне подтверждают эту характеристику. Но, констатируя с полной очевидностью болезнь и осуждая порочность королевской власти, Тирсо в установлении средств борьбы с нею твердо стоял на точке зрения правящего класса. Как мы помним, последний выдвигал две идеи: с одной стороны, церковные круги настаивали на всеобщем покаянии, необходимом для умилостивления божьего гнева, а с другой — духовные и светские идеологи насаждали идею союза короля с народом. Оба эти средства спасения выдвигает и Тирсо. Мотив покаяния является одним из наиболее характерных для всего его творчества. Мы находим его у Тирсо как в простейшей форме («покаявшийся грешник спасается»), так и со всевозможными осложнениями сюжета. Очень характерными в этом отношении представляются две вошедшие в наше издание пьесы: «Осужденный за недостаток веры» и «Севильский озорник». В первой из них мы имеем противопоставление отшельника Пабло, отчаявшегося в милосердии божием и в результате гибнущего, спасающемуся разбойнику Энрике. Основную мысль пьесы, ее целевую установку дает нам романс «пастыря доброго», разыскивающего заблудшую овцу:

Оскорбивший бога должен

Обратить мольбу к нему.

Милосерд он, и в прощеньи

Не откажет никому.

В «Севильском озорнике» мотив покаяния также является основным. Здесь целевую установку пьесы дает стих: «Вы слишком долгий срок сулите» («Tan largo me lo fiáis»). Именно таков заголовок одной из редакций комедии, приписывающей ее Кальдерону. Интересно отметить, как Тирсо в этом случае использует бродячие сюжеты об оскорблении мертвого и о «нераскаявшемся грешнике». Он придает своему герою черты «всенародного» оскорбителя. В пьесе проходят четыре жертвы Дон-Хуана и, соответственно с этим, четыре социальных слоя. Дукеса (герцогиня) Изабелла принадлежит к высшему дворянству, состоящему в родстве с королями, донья Анна де Ульоа — представительница средней, основной его массы, т. е. городского класса, Тисбея — рыбачка, Аминта — крестьянка. Оскорбление распространяется не только на каждую из героинь, но и на всю ее семью. Тирсо, изображая своего Дон-Хуана сыном фаворита, бьет по фаворитизму, характерному для феодально-клерикальной Испании XVI–XVII веков. Эта социальная линия, очень четко выдерживаемая Тирсо, значительно стирается у его подражателей,^[23] сосредоточивающих свое внимание на гордом вызове, который Дон-Хуан бросает небу. Но и здесь продолжатели в ряде случаев снижают образ, подыскивая для преступника смягчающие обстоятельства и наделяя его привлекательными для зрителя чертами. Дон-Хуан Тирсо — совсем иной. Кроме мужества и ловкости, в нем нет ни одной черты, которая привлекала бы к нему человеческое сердце. Зато тип Злого грешника — народного оскорбителя выдержан автором мастерски.

Что касается идеи союза короля с народом, то и здесь творчество Тирсо дает очень обильный материал. Каким рисовался самому поэту идеальный строй? Мы не очень ошибемся, если признаем, что Тирсо в данном случае стоял целиком на точке зрения одного из крестьян-героев комедии «Богородица Оливковой рощи». «Крестьянин должен пахать, сеять и собирать урожай, купец торговать на ярмарках и рынках, солдат заниматься ратным делом, ученый углубляться в науку, врач лечить, женщины рядиться, дворянство веселиться, а короли вести войны».

Образ «доброго короля», правящего в союзе с народом, очень четко представлен Тирсо в комедии «Счастливый жребий дона Альваро де Люна» (часть I, акт I, сцена 3-я). «О как хорошо, с каким искусством — говорит здесь Руй Лопес, обращаясь к Хуану II — то строго, то благостно заставлял себя страшиться и любить отец ваш дон Энрике!»

Рассказав анекдот, свидетельствующий о бережливости и неприхотливости дона Энрике, Руй Лопес восклицает: «Я как сейчас его слышу. Как часто повторял он следующее мудрое изречение: „Для меня проклятия моего народа, который служит мне с такой любовью, страшнее и горше, чем оружье мавров“». — Вот слова великого короля. Далее, во всей первой части, да, пожалуй, и во второй чувствуется это противопоставление двух королей — доброго, т. е. правящего в союзе со своим народом, и злого, опирающегося на фаворитов, придворную клику и крупных вассалов.

Большой мастер рисовать женские образы и тонкий знаток женской психологии, Тирсо сосредоточивает свое внимание на фигурах тех испанских королев, которые, по его мнению, больше всего отвечали своему историческому назначению.

Как у Лопе де Вега мы находим образ «доброго короля», так Тирсо рисует фигуру «доброй королевы». Он выбирает для этой цели Марию де Молина и так называемую «собирательницу Испании» — Изабеллу Католическую. Вдова Санчо IV Мария де Молина прославилась искусством, с которым она, несмотря на величайшие трудности, управляла королевством во время несовершеннолетия своего сына Фердинанда IV.^[24] Марии де Молина Тирсо посвятил комедию «Благоразумное в женщине», одну из лучших пьес своего исторического театра. «Материнская любовь, чувство долга и королевского достоинства Марии де Молина; любовь к интригам, тщеславие и алчность, доходящие до измены и преступления, у братьев умершего короля и крупных вассалов короны; ужасающий распад всей общественной жизни, растущая нищета народных масс, из которых выжимают все соки королевские агенты и которых эксплоатирует вельможное дворянство, полный упадок земледелия, рост бандитизма, восстание городов, сорганизовавших так называемые братства (Hermandades)», — вот главнейшие события, которыми, по меткой характеристике французского испаниста Альфреда Морель-Фацио, посвятившего специальную работу «Благоразумию в женщине»,^[25] был отмечен этот период в жизни Испании. Сличение с главными историческими источниками (и особенно с «Хроникой достославнейшего короля дон Фернандо», вышедшей в Вальядолиде в 1554 г.) приводит Мореля-Фацио к следующему выводу: «Тирсо, — говорит он, — читал „Хронику“, как художник. Изощренное чутье показало ему, что он должен был использовать, и он избрал эпизоды с сильным драматическим эффектом». Он упростил действие, сократив число героев, но ввел ряд новых лиц, отсутствующих в «Хронике». В изображении характеров он, однако, не только остался верен историческому рассказу, главным образом благодаря наличию сильной во всем испанском театре народной струи, но даже несколько усилил его. Особенно это сказалось в изображении самой Марии де Молина, выступающей в пьесе Тирсо в благородном облике женщины, которая соединяет в своем лице «твердость характера, мужество и мудрую осторожность». В своей борьбе с алчной родней малолетнего короля и крупным дворянством Мария де Молина опирается на представителей низшего сословного круга — двух Каравахалей и Бенавидеса, представляющих в пьесе интересы мелких служилых дворян. Мария де Молина побеждает именно в союзе с этими последними.

Еще с большей резкостью ту же тему союза доброго короля с низшим сословием — с народом, помогающим ему в «установлении порядка в государстве», ставит другая пьеса Тирсо — «Антона Гарсия», героиней которой является полулегендарная крестьянка из города Торо. Критика упрекает Тирсо в преувеличениях, которых он не сумел избежать в драматической обрисовке этого образа, наделив его слишком грубыми чертами. Но Тирсо поступал, повидимому, сознательно. Для него главный интерес представляло сопоставление двух женщин — королевы доньи Изабеллы Католической — носительницы идеи королевской власти, и Антоны Гарсии, олицетворяющей «подлинный народ», поддерживающий законную власть королей в борьбе с претендентами и крупным дворянством. В комедии Тирсо это сопоставление проводится с большой четкостью, начиная с первой встречи обеих героинь — королевы и крестьянки — на свадьбе у последней и кончая заключительными стихами, где он обещает написать продолжение, в котором, вероятнее всего, хотел изобразить историю превращения добродетельной Антоны Гарсии в графиню де Пенамакор. Комедия Тирсо дает четкий ответ на вопрос, за какие свойства, по мнению поэта, любит «народ» идеальную носительницу королевской власти в лице Изабеллы. В сцене шестой первого акта Антона Гарсия на вопрос влюбленного в нее португальского графа Пенамакора, принадлежащего к числу противников Изабеллы, за что она любит последнюю, отвечает: «За то, что она святая… что она хороша, как солнце, разумна, как священник, мужественна, как испанка, что у нее русые волосы, напоминающие цветом пшеницу, что она бела, как снег, и мила (gentil), как крестьянская пашня».

Противопоставление дворянства, поддерживающего незаконных, с точки зрения пьесы, претендентов на кастильский престол донью Хуану и ее мужа, дона Альфонса, и крестьянства, отстаивающего права Изабеллы и Фердинанда, в «Антоне Гарсии» проводится с такой последовательностью и четкостью, что его приходится отнести целиком на счет художественного замысла Тирсо. В пьесе это в сущности основной мотив. Весь второй акт посвящен этому противопоставлению. Дворяне, явившиеся в Торо, призывают крестьян признать власть претендентов. Уже в заключительной, седьмой сцене первого акта один из дворян — Васко, говоря об успехах доньи Хуаны и радуясь тому, что вся знать и духовенство находятся на ее стороне, дает следующую презрительную оценку крестьянству: «Правда, нам мешают плебеи и землепашцы, но сельские оброчники не имеют никакого значения». Этот мотив с особой силой звучит в сценах первой и четвертой второго акта, где представительница дворянства, донья Мария Сармиенто, обращается к крестьянам с оскорбительной речью, называя их «варварами, тупоумной чернью». «Да разве вы можете понять, чему вы сами рукоплещете и что отвечает вашим интересам? Скажите, где вы изучали право и какая школа утвердила вас в ваших мнениях? Разве были когда-нибудь борозды, проводимые грубым плугом, достаточным юридическим обоснованием, написанным крестьянской рукой, а кнут погонщика — его подтверждением?»

Ответная речь Антоны Гарсии построена на тему: «Глас народа (в данном случае крестьянства) — глас божий». Во время следующего за этим столкновения между дворянами и крестьянами Антона Гарсия обращается к своим сторонникам с необычайным для того времени словом «товарищи» (companeros).

Мы подробно остановились на этой пьесе, так как в ней, как в фокусе, собраны все идеи, которые особенно свойственны социально-политической стороне творчества Тирсо. Тут и ясно выраженные оппозиционные настроения, и любовь к простому народу, к массам, и идея союза последних с королем. Мы видим, что Тирсо, несмотря на ясное понимание недостатков существовавшего в стране режима и свое отрицательное к нему отношение, не мог, в силу своей принадлежности к правящему классу, освободиться от идеологического гнета своего времени. К нему вполне применимы поэтому слова А. В. Луначарского о Лопе де Вега и его школе относительно «неспособности испанской интеллигенции, непосредственно творившей искусство, перерасти королевскую власть». Как бы то ни было, театр Тирсо — замечательный источник для изучения политико-социальных сдвигов и классовой борьбы в Испании конца XVI — начала XVII веков.

Но не только в этом отношении комедии Тирсо дают один из наиболее надежных ключей к пониманию эпохи. Они являются также незаменимым материалом для изучения современной автору общественности. Об этом значении испанского театра (особенно Лопе де Вега) писалось много. На русском языке имеется труд Д. К. Петрова, на французском — замечательная работа А. Мореля-Фацио «Испанская комедия XVII века…» и т. п. Однако нельзя сказать, чтобы эта сторона испанской драмы была хорошо изучена. Почти никто из исследователей не подходил к ней с точки зрения классовой борьбы или просто экономического и социального кризиса, который переживался в XVI–XVII веках Испанией. Никто, например, не задавался вопросом о том, какое место занимал театр в литературной политике правившего тогда в стране клерикально-феодального меньшинства. В результате у большинства исследователей создавалось преувеличенное представление о «национальности» Лопе де Вега и его школы, и ни один ученый не мог ответить на вопрос, чем было вызвано резкое падение испанской драмы в XVIII веке. Выходило так, что театр Лопе де Вега и Кальдерона, являвшийся «национальным» (т. е. народным) в XVII веке, перестал быть им через пятьдесят-семьдесят лет.^[26]

К такому же неверному выводу пришло большинство ученых испанистов и при изучении бытовых элементов испанского театра. Прежде всего многие из них вообще сомневаются в возможности восстановить быт эпохи на основании испанской драмы XVI–XVII веков. Другие говорят о светлом фоне комедий Лопе-де-Вега и его продолжателей, об их оптимистическом характере, о полном отсутствии у них тенденциозности. Получается курьезный разрыв с испанским плутовским и реалистическим романом, о мрачных тонах которого говорят те же исследователи. А между тем, если мы станем на классовую точку зрения или хотя бы допустим существование правительственной и оппозиционной литературы, то увидим, что никакого разрыва в данном случае нет. Да и точно ли испанская комедия XVI–XVII веков отличается таким оптимистическим характером, как это хочется видеть отдельным исследователям, забывающим о наличии в стране чудовищного кризиса, так ли уж добродетельны ее герои и героини? Театр Тирсо и в этом отношении дает нам очень четкий ответ. Конечно, и здесь мы должны допустить определенный корректив, учесть целевую установку, т. е. основную тенденцию испанской комедии XVII века, а именно ее стремление внести устойчивые начала добродетели в семейно-бытовые отношения в испанском обществе, пришедшие в состояние полного распада. Героем Тирсо является хищный тип — продукт экономического и социального кризиса, ценой всякого рода преступлений добивающийся материального благополучия. Вокруг этого главного героя или героини, почти неизменно принадлежащих к средним слоям испанского общества, главным образом к городскому дворянству, вращается целый ряд второстепенных персонажей, также стремящихся нагреть руки за счет ближнего. Ум, ловкость, смелость, жестокость, показное благородство — вот черты, свойственные любимым героям испанской комедии XVI–XVII веков. Среди них особенно част тип «ветреного любовника», бросающего соблазненную девушку ради денег.

Вообще деньги, материальное благополучие являются основным двигателем всех ведущих персонажей. «Ветреному любовнику» в пьесе обычно противополагается его жертва, принадлежащая к тому же кругу среднего дворянства (реже из купеческой или крестьянской среды), пускающаяся на поиски обманщика и старающаяся вернуть его всеми доступными ей средствами. Типичными пьесами этого рода являются «Дон Хиль — Зеленые штаны» и «Севильский озорник». Иногда, правда, роли меняются. В центре стоит женский образ, такой же предприимчивый и хищный, как мужской. Чрезвычайно удачный образчик этого рода — комедия «Благочестивая Марта», которую читатель найдет в настоящем томе. Но каково бы ни было соотношение в испанской комедии ведущих персонажей, развязка всегда одна: все герои и героини возвращаются на путь добродетели. Внешним выражением этому служит церковный брак. В более редких случаях, когда автор не знает, как ему распутать слишком сложную интригу, на сцене появляется король. Принадлежность героев к среднему дворянству только способствует такой развязке. Финал испанской комедии, таким образом, находится в прямом несоответствии со всем ходом драматического действия. В большинстве случаев он просто нелеп и даже в таких прекрасных комедиях, как «Благочестивая Марта», ведет к художественному снижению заключительного акта пьесы. Развязку испанской комедии XVII века приходится опять-таки отнести на счет тенденции, проводимой авторами в соответствии с литературной политикой правящего меньшинства. Именно к семье, в которой клерикально-феодальные круги Испании XVII века видели один из самых прочных устоев, должен вернуться испанец, выброшенный на улицу жесточайшим экономическим и социальным кризисом, переживавшимся страной. Таким образом, глубоко реалистический по существу, испанский театр получал определенный корректив в согласии с интересами клерикально-феодальной верхушки и представлял элементы той же двойственности которые были присущи всей эпохе.

Что же дают нам комедии Тирсо в бытовом отношении? Можно прямо утверждать, что еще резче, чем творчество Лопе де Вега, они рисуют тип хищника, созданный эпохой, и ту среду, в которой он живет, движется и побеждает. Вот почему театр Тирсо является незаменимым подспорьем для изучения классовой борьбы в Испании XVII века. Социальное значение его еще более увеличивается благодаря его исключительным художественным достоинствам. Действительно, как художник Тирсо бесспорно стоит в первых рядах великих испанских драматургов XVI–XVII веков. Нам неоднократно на протяжении этого очерка приходилось говорить о реализме, как об основном свойстве художественного дарования Тирсо, который он сумел, несмотря на разлагающее влияние церкви, пронести через всю свою творческую жизнь. Реализм вообще является одним из характернейших элементов испанского национального театра. Реализм у Тирсо всегда подчинен определенному художественному замыслу. Отсюда та необычайно богатая гамма сложного восприятия и отображения действительности, которую мы находим в театре Тирсо.

Выше мы подробно говорили об отношении нашего писателя к реформе Лопе-де-Вега, к вопросу о роли пресловутых единств в драме. Если мы внимательно вглядимся в этот вопрос, то увидим, что позиция, занятая в нем Тирсо, является именно позицией художественного реализма. Как писатель он оставляет за собой право действия («вольности, предоставляемые поэтам самим Аполлоном»), пользуясь этим правом с большим чувством меры. В области композиции, творческого рисунка и диалога у Тирсо также силен момент художественного реализма, доведенного к тому же до большей степени совершенства. Мастер живой драматической речи, виртуоз стиха то нежного и задумчивого, то пламенного и быстрого, великий знаток стиля и особенности речи каждого класса, — Тирсо никогда не впадает в преувеличение. То же самое можем мы сказать о нем как о творце характеров. Какого бы героя и героиню он ни брал, будь то кастильский король, рафинированный испанский кавалер XVII века, грубоватый деревенский гидальго, продувной наперсник-слуга, простодушный пастух, покинутая возлюбленная или гордая библейская царица, — все его образы сохраняют художественную четкость. Они живут своей особой жизнью, но в них нет тех творческих преувеличений, которыми страдает испанская реалистическая драма под пером многих писателей эпохи. В этой художественной гармонии Тирсо и заключается одна из главнейших причин того очарования, которое производит его театр на нас. Среди великих испанских писателей того времени Тирсо является едва ли не самым совершенным художником. Он, конечно, уступает Лопе де Вега в количестве художественной продукции, в богатстве и изобретательности, в самом диапазоне дарования. С другой стороны, Кальдерон бесспорно сильнее его философской стороной своих драм. Но зато Тирсо бесспорно превосходит их обоих чисто художественным мастерством — уменьем отобразить жизнь в художественной форме, без всяких преувеличений, приведя в гармоническое целое разнообразные и часто разнородные явления созерцаемой им картины. Поэтому у Тирсо гораздо менее слабых комедий, чем у того же Лопе-де-Вега, а многие значительно превосходят образцы, созданные его великим современником и учителем.

Но в театре Тирсо есть еще и другая черта, обеспечивающая за ним прочную славу в мировом репертуаре. Комедия Тирсо эмоциональна, опять-таки в художественном смысле этого слова. Это свойство является особенно ценным для испанской драмы и для испанского писателя, так как именно на испанской почве и, в частности в драматургии, эмоциональность нередко вырождалась в ходульность, в трескучую риторику чувств. Достаточно вспомнить испанских драматургов XIX века, хотя бы тех же Соррилью и Эчегария.

Не свободны от этого греха ни Лопе де Вега, ни даже сам Кальдерон. Тирсо в этом случае проявляет поразительный для своего времени художественный такт. Его герои согреты глубоким, теплым чувством, они всюду говорят языком переживаемых ими страстей, достигающим в их устах большой силы и выразительности, но они всегда находятся под строгим художественным контролем автора. И это придает им еще большую социальную значимость.

Вот почему из всех испанских драматургов золотого века Тирсо оказался наиболее современным, наиболее созвучным нашей эпохе, почему именно он стоит сейчас в центре внимания руководителей испанского революционного театра.

Таким образом, в ряду знаменитых испанских драматургов XVI–XVII веков Тирсо как художнику принадлежит выдающееся место. Рядом с мощным, но в значительной мере стихийным дарованием Лопе де Вега, рядом с глубоким, но несколько оторванным от жизни творчеством Кальдерона стоит его продуманный художественный реализм.

Ф. В. Кельин.

ОСУЖДЕННЫЙ ЗА НЕДОСТАТОК ВЕРЫ

Комедия в трех актах и десяти картинах

Перевод В. А. Пяста

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Пауло — отшельник.

Педриско — его слуга.

Энрико — разбойник.

Гальван.

Эскаланте.

Рольдан.

Черинос.

Селия.

Лидора — ее наперсница.

Октавио.

Лисандро.

Альбано — старик.

Анарето — отец Энрико.

Алькайд.

Судья.

Пастушок.

Дьявол.

Мужики, тюремщики, привратники, разбойники, эсбирры, заключенные, путешественники.

Хор (за сценой).

Действие происходит в Неаполе и его окрестностях.

АКТ ПЕРВЫЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Лес. Две пещеры среди высоких скал

Сцена 1

Пауло (в одеянии отшельника)

Пещера моя святая,

Мой уют, тишина и отрада;

Всегда в тебе золотая,

В тяжкий зной и мороз, прохлада.

И бледность желтого дрока ^[27]

В яркой зелени — радует око.

Сюда — лишь роса заревая

На смарагды алмазы раскинет,

Хвалебным гимном встречая

Солнце утра, что вставши раздвинет

Руками из света литого

Тени ночи, завесы алькова, ^[28]—

Сюда, из-под темного свода,

Что под той пирамидной скалою

Воздвигла сама природа,

Выхожу и с приветной хвалою

Обращаюсь к странницам-тучам,

Что одни — собеседницы кручам.

Иду небеса созерцать я,

Голубое подножие бога.

О, если… (смею ль мечтать я)

Я бы мог раздвинуть немного

Тот полог, да вниду смиренно

Бога узреть. Нет, дерзновенный…

Ах, грешному в рай не внити…

Но меня вы, я знаю, боже,

С лучезарного трона зрите,

Где в предсеньи вашего ложа,

У входа в ваше жилище —

Ангел, солнца светлей и чище…

О боже, каким деяньем

Отплатить достойно могу я

Бессчетным благодеяньям

Вашим, боже?… И как заслужу я,

Да вами изъят буду, грешный,

Из преддверия тьмы кромешной?

И как, о владыко славы,

И в каком божественном гимне,

За путь, на который меня вы

Направили, как принести мне

Благодарность? Какими словами

Передам, как ущедрен я вами?

И птички в этих дубравах,

Что с чириканьем нежным ныряют

В густом камыше и травах,

Вас, о боже, со мной прославляют:

Если так земля величава,

Какова же небес ваших слава!

И здесь ручейки, что белеют,

Как полотна на луге зеленом,

Прохладой сладостной веют,

Ниспадая с чуть слышным звоном, —

И нежные, как поцелуи, —

Все о вас говорят их струи.

Лесные цветы, ароматом

Напоив ветерок перелетный,

Блестят на лугу несжатом

Красотою красок бессчетной,

Ковра берберийского ткани ^[29]

Разбросав по росистой поляне.

За пышность земли благодатной

И за радости дольнего света

Прославлен тысячекратно

Буди, буди создавший это!

Я здесь служить вам намерен,

Ибо мир вы во благо мне дали,

Заветам вашим я верен

И блюду я ваши скрижали, —

Просвещенной душе безобразны

И отвратны мирские соблазны.

Хочу, господь вседержитель,

Вас молить на коленях, смиренно,

Да сопутствует ваш хранитель

Всем путям моим неизменно.

Ибо знаете, боже: от века

Тлен и прах — бытие человека.

(Входит в один из гротов.)

Сцена 2

Педриско (тащит вязанку травы)

Выступаю, как осел,

Свежим сеном нагруженный.

Им богат соседний дол, —

Здесь живу как прокаженный.

Ну, и жизнь себе нашел!

Мой удел жевать траву.

Как ослу и как волу,

Как скотине подъяремной.

Небо — в бездне бед огромной

Мне в помощники зову.

Мать, родивши, не напрасно

Предрекла мне: «Будь святой,

О Педриско, свет мой ясный»

И (увы мне!) были с той

Тетка и свекровь согласны.

Ну, и вот… Ах, быть святым

Соглашусь, большое дело.

Только голод… — вечно с ним

Мне возиться надоело.

Бог, внемли мольбам моим,

Ты же бодрствуешь повсюду:

На меня свой взор направь,

Мне яви, молю я, чудо

И от голода избавь,

Или я святым… не буду.

Если б только, о сеньор,

Был твой вышний приговор,

Что никто б не смел нарушить:

«Вместе быть святым и кушать», —

Я бы прыгнул выше гор.

Здесь — уж скоро десять лет —

С этим Пауло живу я.

Он в одной, анахорет,

Мне пещеру дал другую.

Где ж ты, вольной жизни цвет?

Числим наши прегрешенья,

Щиплем чахлое сенцо. ^[30]

«Счастье мироотрешенья,

Брат, пред нами налицо».

Ну, не дурно утешенье!

Сяду здесь, у родника,

Под тенистым вязом старым…

К вам летит моя тоска,

Дней былых окорока:

Где вы, с розовым наваром?

Ах, когда-то мой приют

Город был — не эти скалы

(Вспомню — слезы так и льют).

Захочу лишь есть, бывало, —

Вы на помощь: тут как тут.

В треволненьях бытия

Вы, примерные друзья,

Помогали мне всечасно.

Что ж теперь так безучастно

Смотрите, как стражду я?

Ах, прости навеки, воля!

Есть траву — Педриско доля.

Впрочем, склонен думать я,

Что, цветов наевшись с поля,

Станет древом плоть моя…

Но Пауло выходит из пещеры.

Бегу сюда, и спрячусь здесь, налево:

Цветы со мной.

(Уходит.)

Сцена 3

Пауло

Великие примеры

Дает господь всеправедного гнева.

Предавшись сну, молитвы, полной веры,

Не совершил я. (Сон подобье зева

Жестокой смерти.) Встал я, и похоже

На смертный одр мое казалось ложе.

Но сон второй, — когда не враг случайно

Его наслал, — то божеской десницы

В нем вижу знак, — то вышней воли тайна

В сей жуткий час сомкнула мне ресницы.

В нем смерть сама, грозна, необычайна,

Шла во главе зловещей вереницы…

Когда во сне вкусил я страх напрасный,

Как наяву я встречу смерть, несчастный?

О горе мне! Меня рукой коснулась

Она слегка — коса скользнула мимо.

Вот лук взяла, и тетива согнулась,

И вот стрела летит неотвратимо,

И сердце от удара содрогнулось.

Душа моя отпрянула незримо

И ввысь взвилась, и тотчас опустело

На снедь червям покинутое тело.

То был лишь миг орлиного полета.

Да бога узрит полная отвагой —

И бог пред ней. Средь горнего оплота

Он правит суд своей блестящей шпагой.

А в стороне стоит надменный кто-то:

То ненавистник и губитель блага,

Носитель зла, промысленник напасти.

О жалок, кто у дьявола во власти!

Мои грехи прочел он; мой хранитель

Прочел мои достойные деянья.

И справедливость — вышних дум вершитель

(Трепещет одного упоминанья

О ней проклятья адского обитель…) —

Их на весы кладет, и в воздаянье

За то, что перевесил груз греховный,

«Повинен аду!» — рек судья верховный.

Очнулся я дрожа, изнеможенный,

И до сих пор, в тревоге и смятенье,

Одни грехи я зрю свои, сраженный,

И нет надежд на божее прощенье,

И до сих пор не знаю, помраченный,

Послал ли мне тот сон во искушенье

Губитель душ со шпагой нечестивой,

Иль сам господь, благой и справедливый.

Ах, неужель — о всемогущий боже! —

Тот сон правдив? И я не упокоюсь

В твоем дворце, на Авраамлем ложе? ^[31]

Ужели неба я не удостоюсь?

Мной избран путь похвальнее и строже

Других путей, и как о нем тревожусь,

Ты зришь, господь. О, разреши сомненья:

Удел мой рай иль вечные мученья?

Мне тридцать лет, владыко мой небесный,

Из них я десять странствую в пустыне,

И я клянусь, да будет вам известно,

Что, если век еще мне жить отныне,

Я буду век служить вам благочестно.

И вот в слезах, — о боже, не отрини! —

Я вопрошаю, разреши сомненья:

Удел мой рай — иль вечные мученья.

Сцена 4

Дьявол, появившийся на вершине скалы. Пауло

Дьявол (Пауло его не видит)

Вот уж десять лет как я

Здесь преследую монаха,

В душу странника влагая

Грешных дней воспоминанья, —

И всегда он тверд и стоек

Как могучая скала.

Но сегодня — я заметил —

Усомнился в вере инок,

Ибо пламенную веру

После долгой службы богу,

После добрых дел свершенных,

Должен выказать при смерти

Тот, кто верует в Христа.

Этот, столь достойно живший,

Усомнился: ибо хочет

Подтвержденья, что спасется,

Он от бога самого.

Что же это, как не гордость,

Смертный грех, впустил он в душу?

Лучше нас никто не может

Разобраться в этом деле:

Ибо сам я за гордыню ^[32]

Претерпел когда-то кару.

Грешен он и недостатком

Веры, ибо усомниться

В вышней благости не может

Тот, кто верует вполне.

Сон служил тому причиной?

Как он мог бы сном смутиться.

Если б верил в бога твердо?

Нет сомненья, согрешил он.

Через это — позволенье

Я от бога получаю

Искушать его опять.

Пусть-ка он теперь сумеет

Одолеть мои соблазны:

Ведь сумел он усомниться

И, как я, вкусить гордыни.

Все последствия он вкусит

Неуместного дерзанья, —

Я на просьбу нечестивца

Дам ответ ему обманный:

Облик ангела приму я

И отвечу на вопросы,

Как могу, чтобы добиться

Осуждения его.

(Принимает облик ангела.)

Пауло

Боже мой, я умоляю!

Я спасусь ли, боже правый,

Приобщусь ли вашей славы…

Что ответите, не знаю.

Дьявол (в виде ангела)

Инок, бог тебя услышал

И твои увидел слезы.

Пауло (в сторону)

Вестник сей — о божьи грозы! —

Из чертогов рая вышел.

Дьявол

Бог велел, чтоб я рассеял

Навожденье тяжких снов,

Что врага проклятый ков

На тебя в сей день навеял.

Встань, иди в Неаполь, там

У ворот, что «Дверью моря»

Называют, вскоре, вскоре

Я тебе ответ мой дам,

Ты увидишь… (все узнаешь,

Лишь словам моим внимай)

Человека…

Пауло

Что за рай

Ты мне в сердце проливаешь!

Дьявол

Он — Энрико, храбрый сын

Пожилого Анарето.

Вот тебе его приметы:

По осанке — дворянин,

Рослый, статный, взгляд суровый.

Эти выучи черты,

И его узнаешь ты

Там, на пристани.

Пауло

И слово

Должен я ему сказать,

Но не ведаю какое.

Дьявол

Нет, слова оставь в покое.

Пауло

Что же делать?

Дьявол

Наблюдать,

Молча за его словами

И поступками следить.

Пауло

Ты запутываешь нить.

Гасишь ты надежды пламя.

Что ж мне делать, серафим?

Дьявол

Знай, что то в господней воле,

Что концом земной юдоли

Ты сравняться должен с ним.

(Дьявол исчезает.)

Пауло

О божественная тайна!

С кем я рока одного,

Как хочу узреть его!

О, я счастлив чрезвычайно!

Он — священный паладин, ^[33]

В том сомненья быть не может.

Сцена 5

Педриско (в сторону)

Рок всегда тому поможет,

Кто несет грозу годин.

Я ушел от разговора

И насытился, как мог.

Пауло

Друг Педриско!

Педриско

Я у ног,

Лобызаю их. ^[34]

Пауло

Нам скоро

Путь далекий предстоит,

И тебе, и мне.

Педриско

Мне тоже?

Как я счастлив, правый боже!

Но куда же он лежит?

Пауло

На Неаполь.

Педриско

Что за диво!

А зачем, отец?

Пауло

В пути

Узнает, куда итти,

Пилигрим благочестивый.

Педриско

Ну, а вдруг там нас признают

Наши прежние друзья?

Пауло

Нет, они — считаю я —

Уж о нас не вспоминают.

Ведь прошло не мало лет.

Педриско

Десять лет нас не видали,

Нас признают там едва ли.

Нынче так уж создан свет:

Через час встречая друга,

Друг его не признает.

Пауло

В путь…

Педриско

И бог нас поведет.

Пауло

Ах, от тяжкого недуга

Дух мой, боже, исцелен!

Как желаньем не ответить

Моего Энрико встретить, —

Воля господа — закон.

Встретить рыцаря святого…

Ах, восторг без меры мой!

Педриско (в сторону)

Счастлив я, что я с тобой!

На пути мечтаю снова,

Раз дарит мне нынче рок

Милость неба в изобильи,

Заявиться к Хуанилье ^[35]

И к Косому в кабачок…

(Уходят.)

Сцена 6

Дьявол

Сбился с истинной дороги

Сомневающийся в боге.

Пусть увидит он конец,

Что судил ему творец

И всеправедный и строгий.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Пасио

^[36]

и открытая галлерея в доме Селии в Неаполе

Сцена 7

Лисандро и Октавия

Лисандро

Об этой женщине молва

Меня одна сюда примчала.

Октавио

А что гласит молва?

Лисандро

О ней

Мне приходилось часто слышать,

Октавио: из всех красавиц,

Каких видали в этом веке

В Неаполе, по слухам нет

Утонченней ее.

Октавио

Святую

Вам сообщили правду. Только

Изысканность — лишь оболочка

Ее порочности, приманка.

Облюбовав глупцов заране,

Она читает им октавы ^[37]

Иль шаловливые сонеты, ^[38]

Что на досуге сочиняет.

А те, чтоб выказать свою

Утóнченность, ей расточают

Хвалы за стиль и за язык.

Лисандро

Мне чудеса давно твердили

Об этой женщине.

Октавио

Прекрасно.

Но разве я, сеньор, не прав,

Что этой женщины жилище

Есть лавка живности? Открыта

Она не только богачам

Из наших мест, но и для немца

И англичанина и венгра,

И армянина и индийца,

И для испанца, как бы их

Ни ненавидели у нас

В Неаполе. ^[39]

Лисандро

Ах, вот как?

Октавио

Я

Вам говорю, и это правда

Такая же, как то, что вы

Становитесь влюбленным.

Лисандро

Правда,

Молва меня в нее влюбила.

Октавио

Еще кой-что.

Лисандро

Ах, будьте другом,

Скажите же!

Октавио

Она имеет

Любовника… Такой бродяга,

Что хуже негодяя нет

В Неаполе.

Лисандро

Он не Энрико,

Сын Анарето — богача,

Что лет уж пять не покидает

Постели, бедный паралитик?

Октавио

Он самый.

Лисандро

Я кой-что слыхал

Об этом шалопае.

Октавио

Верьте,

Лисандро, он — один из худших

Людей, каких видал Неаполь.

Ему Селия помогает

Чем только может, но беспутник,

Дошедший до предела в страсти

К игре, является к ней тотчас,

Как проиграется, и бьет

Красавицу, и отнимает

У ней браслеты и колечки.

Лисандро

Несчастная!

Октавио

Она, однако,

Ему усердно помогает,

Легко выманивая деньги

У новичков в науке страсти

Поэзией своею лживой.

Лисандро

О, я теперь, предупрежденный

Таким учителем прекрасным, —

Увидите, как буду с нею

Себя вести.

Октавио

Пойду я с вами.

Но берегите, друг, карман!

Лисандро

Войдем мы под каким предлогом?

Октавио

Вы ей скажите, что слыхали

О ней как о поэте дивном

И попросите, за колечко,

Вам написать для вашей дамы

Стишок любовный.

Лисандро

План хороший!

Октавио

И так как с вами буду я,

Я попрошу ее о том же.

Вот дом ее.

Лисандро

Ага, я вижу —

Во дворике.

Октавио

Но только если

Энрико нас внутри застанет,

Ей-богу, нам не уцелеть.

Лисандро

Но он один, нас двое.

Октавио

Правда.

Я не боюсь его ни капли.

Сцена 8

Селия, Лидора, Октавио, Лисандро

Селия выходит читая бумагу; Лидора вынимает письменные принадлежности и ставит их на стол. Обе подходят к просцениуму.^[40] Октавио и Лисандро остаются в глубине.

Селия

Гм! Написано недурно.

Лидора

Северино так искусен.

Селия

Но, однако, это что-то

Не бросается в глаза.

Лидора

Ты сказала же, недурно

Пишет он.

Селия

Хороший почерк,

Я сказала.

Лидора

Понимаю.

Пишет, как учитель школьный.

Селия

Рассуждает, как невежда.

Октавио

Страх откинь, — вперед, Лисандро!

Лисандро

Хороша, клянуся жизнью!

Как прекрасно сочетанье

Красоты такой волшебной

С поразительным умом!

Лидора

Донья, двое кабальеро, ^[41]

Если их не лжет одежда,

К вам вошли.

Селия

Что им угодно?

Лидора

Что и всем.

Октавио (к Лисандро)

Уж ты замечен.

Селия

Что вам надо, господа?

Лисандро

Мы вошли сюда без страха,

Потому что дом поэта

Или знатного сеньора

Всем доступен и всегда.

Лидора

Как? Ее назвать поэтом?

Эту кровную обиду

Проглотила.

Лисандро

Я наслышан

О чудесном вашем даре:

Даже древнего Гомера

И Овидия ^[42]вы славой

Превосходите. Мой друг,

Дара вашего поклонник,

Дал совет мне умолять вас,

Чтобы вы мне написали

Обращенье к даме знатной,

Что любовь мою отвергла

И теперь несчастна в браке.

А в награду предлагаю,

Если вас оно достойно,

Это пламенное сердце.

Лидора (Селии тихо)

Он нас принял за Беллерму. ^[43]

Октавио

Госпожа, и я за тем же

К вам явился. Мне известно —

Тем, кто славит в вас поэта,

Вы не знаете отказа.

Селия

Речь идет о ком, сеньоры?

Лисандро

Об одной коварной даме,

Что меня любила долго,

Но покинула для сладкой

Жизни, видя: беден я.

Лидора (в сторону)

И неглупо поступила.

Селия

Ваша просьба очень кстати.

Вот я только что сбиралась

На одно письмо ответить.

Так как вы сказали — славой

Я Овидия затмила,

Оправдать такое мненье

Постараюсь я, и разом

Напишу посланья оба.

(Лидоре)

Дай чернила и бумагу.

Лисандро

Изумительно!

Октавио

Чудесно!

Лидора

Вот бумага и чернила.

Селия

Ну, итак — пишите.

(За стол садятся Селия, Лисандро, Октавио.)

Лисандро

Пишем.

Селия

Вы сказали, эта дама

Вышла замуж?

Лисандро

Да, сеньора.

Селия

И покинула тебя,

Только стал ты небогатым?

Октавио

Это так.

Селия

Я вместе с тем

Отвечаю Северино.

(Диктует Октавио и Лисандро и в то же время пишет.)

Сцена 9

Те же. Энрико и Гальван со шпагами и щитами в руках

Энрико

Что вы ищете, сеньоры,

В этом доме?

Лисандро

Ничего.

Был открыт он, и в него

Мы вошли без разговора.

Энрико

Я известен вам?

Лисандро

Не будем

Говорить об этом.

Энрико

В час

Неурочный к добрым людям

Вы пришли. Я зол на вас.

Что ты смотришь так, Селия?

Октавио (в сторону)

Вот безумец.

Энрико

Как бы их

В море сбросил со скалы я. ^[44]

Селия (тихо Энрико)

Счастье, ради ласк моих…

Энрико

Как, меня молить ты смеешь?

Прочь! Не то, клянусь, сейчас

Со щеки ты покраснеешь!

Октавио

Если мы стесняем вас,

Мы уйдем без ссоры, лаской.

Лисандро

Вы сеньоре, верно, брат?

Энрико

Дьявол я.

Гальван

И прямо в ад

Вас, вот этою указкой,

Мы отправим.

Октавио

Тише, злоба!

Селия

Счастье, ради слез моих…

Октавио

Без намерений дурных

Мы пришли к сеньоре оба.

Лишь просить ее явились

Написать письмо.

Энрико

Ведь вы

Рыцарь с ног до головы,

А писать не научились!

Октавио

Успокойтесь.

Энрико

Что такое?

Где писанья?

Октавио

Я их дам.

(Подает бумаги.)

Энрико (рвет их)

Вы потом придете, двое,

А теперь не время вам.

Селия

Ты порвал их?

Энрико

Ты видала?

Я рассержен.

Селия (тихо Энрико)

Я молю,

Мой любимый.

Энрико

Отделю

Так же головы, пожалуй,

Им от тела.

Лисандро

Ну, довольно!

Энрико

Нет, я буду и опять

Как желаю поступать.

Если ж вам, мой сударь, вольно

Драться, я готов. Поближе

Подходите. Головы

Не снести вам, трусы!

Лисандро

Вы

Забываетесь!

Октавио

Молчи же.

Энрико

Если вы в душе мужчины,

А не бабы, если львиной

Чести дух в вас не погас

И позор — пятно для вас,

Защищайтесь шпагой! ^[45]

(Энрико и Гальван скрещивают шпаги с Лисандро и Октавио.)

Селия

Милый!

Энрико

Отойди!

Селия

Ах, перестань!

Энрико

Кто удержит эту длань?

Селия

Ужас! Боже, дай мне силы…

(Октавио и Лисандро убегают.)

Сцена 10

Селия, Энрико, Лидора, Гальван

Лидора

Убежали. Вот красиво!

Гальван

Он удар запомнит мой!

Энрико

Мокрой курицей домой

Ковыляют боязливо.

Селия

Счастье, что ты сделал?

Энрико

Ровно

Ничего. Который был

Выше, нож ему всадил

Я на четверть хладнокровно.

Лидора (Селии)

Да, тому весьма попало,

Кто тебя просил…

Гальван

Урок

И другой имел. Я клок

Шерсти выщипнул немалый

У него. Герой кольчугу

На себя напялил…

Энрико

Да,

Ты стараешься всегда

Рассердить меня.

Селия

Подругу

Пожалей свою, молю я.

Энрико

Говорил тебе не раз,

Что «маркизиков» у вас

И фатишек не терплю я!

Эти глупые мальчишки

Бесполезны. Что дают

Эти франты? Весь их труд —

Подвивать свои усишки

И височки. Как кремни,

Дуб иль камень в счете денег,

А карман у них пустенек;

Францисканцами ^[46]они

Могут тотчас стать. К чему ты

Принимаешь их? Тебя

Я предупреждал любя, —

Но в подобные минуты

Ты несносна.

Селия

Сжалься, милый!

Энрико

Прочь, несчастная!

Селия

Мой друг,

Вот что я из этих рук

В дар недавно получила.

Вот цепочку мне за дружбу

И кольцо один такой

Подарил.

Энрико

Беру с собой.

Мне она сослужит службу.

Селия

Кто? Цепочка?

Энрико

Что ж, поможет

И кольцо мне.

Лидора

Я прошу,

Не обидьте госпожу.

Энрико

А она просить не может?

Почему же просишь ты?

Гальван

Видишь сам: ей не сидится.

Ну-ка!..

Лидора (в сторону)

Чтоб вам провалиться,

Вельзевуловы плуты!

Селия

Все мое — душа и тело, —

Все твое! Я вся твоя!

Милый, слушай, милый!

Энрико

Я…

Селия

Я просить тебя хотела,

Чтобы нас к Морским воротам

Нынче взял ты.

Энрико

Захвати

Плащ с собой.

Селия

Уж мы в пути.

Угощение ж заботам

Предоставь моим.

Энрико

Гальван,

Я хочу, чтоб эти франты —

Наш приятель Эскаланте,

И Черинос, и Рольдан —

Знали все, что мы с Селией

Будем у Морских ворот.

Гальван

Ладно.

Энрико

Всякий пусть возьмет

По подруге и идет

В путь.

Лидора

Вот, прелести какие!

Гальван

Что ж, напьемся до убою!

Это ладно, — но когда

Дело сварим. ^[47]

Селия

Как всегда,

Я лицо свое закрою.

Энрико

Ты пойдешь без покрывала! ^[48]

Так хочу сегодня я,

Все чтоб знали: ты — моя.

Селия

Радость душу мне объяла.

Я лечу.

(Энрико и Гальван собираются уходить и на ходу тихо разговаривают между собою.)

Лидора (Селии)

Как ты зевала!

Ну, пиши прощай кольцу

И цепочке!

Селия

Храбрецу

Все с себя отдай — и мало.

Гальван (Энрико)

Друг, иль ты позабываешь,

Что сегодня мы должны

Дело сделать?

Энрико

Полцены

За убийство, ты же знаешь,

Получивши, я истратил

Уж давно.

Гальван

А ты идешь

К морю.

Энрико

Ты, Гальван, поймешь:

Я туда итти назначил,

Потому что и цепочка,

И кольцо — теперь со мной.

План, поди, смекаешь мой?

Гальван

До последнего гвоздочка.

Энрико

Веселей живи, несчастный,

Нет причины для нытья,

Если нынче ж цепь твоя

В оборот пойдет прекрасный!

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Вид Неаполя у Морских ворот

Сцена 11

Пауло и Педриско. Потом Энрико, Рольдан, Черинос и Селия.

Педриско

Рассказ твой удивителен безмерно.

Пауло

То тайны господа.

Педриско

Так, значит, отче,

Какой конец иметь Энрико будет,

Такой и ты?

Пауло

Неправым быть не может

Господне слово. Так сказал мне ангел,

Что если будет осужден Энрико, —

С ним вместе я. А если он спасется,

И я спасусь.

Педриско

Но, отче, несомненно

Его спасенье — рыцаря святого, ^[49]

Каким он должен быть.

Пауло

Вот здесь мой ангел

Сказал мне ждать.

Педриско

И тут неподалеку,

Отец мой, проживал трактирщик жирный,

К которому заглядывал я часто.

И тут же, как сейчас припоминаю,

Дородная и рыжая, а ростом

Что твой гвардеец, проживала девка.

За ней он приударивал.

Пауло

О враг мой!

Мне грешные на ум приходят мысли.

О немощное тело! Брат мой, слушай.

Педриско

Я слушаю.

Пауло

Злой дух в меня вселился,

Воспоминанья грешные навеяв.

(Падает на землю.)

Педриско

Но что с тобой?

Пауло

Я бросился на землю,

Чтоб больно ушибиться. Брат, иди же,

Топчи его сильнее.

Педриско

В добрый час,

Отец мой. Я всегда тебе послушен.

(Топчет его.)

Тáк хорошо ли?

Пауло

Да.

Педриско

Ему не больно?

Пауло

Без сожаленья, брат.

Педриско

Без сожаленья!

Да для чего ж его жалеть я буду?

Я буду бить, и снова бить, отец мой.

Боюсь, чтоб в вас он не вернулся, отче.

Пауло

Брат, бей меня!

Рольдан (за сценой)

Сдержитесь же, Энрико!

Энрико (за сценой)

Его швырну, клянусь я небом, в море!

Пауло

Там говорят: Энрико.

Энрико (за сценой)

Этим нищим

Бродить по свету нечего!

Рольдан (за сценой)

Сдержитесь!

Энрико (за сценой)

Раз я сказал, я сброшу! Не перечить!

Селия (за сценой)

Куда ты? успокойся!

Энрико (за сценой)

Для чего?

Я милость оказал ему, от жизни

Освободив беднягу.

Рольдан (за сценой)

Вы убили!

Сцена 12

Энрико, Селия, Лидора, Гальван, Рольдан, Эскаланте, Черинос, Пауло и Педриско

Отшельник и Педриско отходят в сторону и наблюдают; прочие посредине сцены

Энрико

Меня о подаяньи этот нищий

Просил, и вид его мне показался

Довольно гнусным. Чтобы не смущались

Другие этим зрелищем, я тотчас

Схватил его и — в море.

Пауло

Преступленье

Чудовищно!

Энрико

Чтоб нищенствовать впредь

Повадно не было.

Педриско

Да, самый дьявол

Тебя о подаяньи не попросит.

Селия

Жестокий!

Энрико

Помолчи! Не то с тобою

Я то же сделаю.

Эскаланте

Оставим это.

Поговорим теперь вдвоем, Энрико.

Пауло

Энрико этого назвали!

Педриско

Что ты?

Другой Энрико будет — не злодей же,

Живьем в аду пылающий. Пока

Понаблюдем за тем, что происходит.

Энрико

Вниманье, господа! Теперь хочу я

Вести беседу.

Эскаланте

Сказано отлично.

Энрико

Внимай, Селия!

Селия

Я уже внимаю.

Эскаланте

Лидора, ты со мною?

Лидора

Я согласна,

Я слушаю, сеньор мой Эскаланте.

Черинос

Рольдан, внимай!

Рольдан

Я слушаю, Черинос.

Педриско

Взгляни, отец, они преблагодушны.

Теперь их можно рассмотреть поближе.

Пауло

Что ж мой Энрико не идет?

Педриско

Молчи же!

Ведь мы бедны, а он жестокосерд.

Смотри — не сбросил бы нас в море.

Энрико

Ну-ка

Теперь начнем о подвигах рассказы,

Свершенных каждым в жизни. Всё расскажем

По очереди — подвиги… разбои,

Ножом удары, грабежи, убийства,

Побои и так далее.

Эскаланте

Отлично

Сказал Энрико!

Энрико

Кто же больше всех

Наделал зла, мы на того возложим

Венок лавровый, в знак его победы,

Под пение мотетов ^[50]и хвалений.

Эскаланте

Согласен.

Энрико

Начинай же, Эскаланте! ^[51]

Пауло

Как только бог попустит!

Педриско

О, злодею

Ничто не страшно.

Эскаланте

Я согласен.

Педриско

Как он

Самодоволен.

Эскаланте

Двадцать пять несчастных

Людей убил я, шесть домов ограбил,

И тридцать я нанес ударов чикой.

Педриско

Ах, посмотреть, как будешь ты болтаться

На виселице!

Энрико

Твой черед, Черинос.

Педриско

Какое отвратительное имя:

«Черинос»! ^[52]Что за гадость!

Черинос

Начинаю.

Я не убил ни разу, хоть кинжалом

Нанес ударов добрых сотню в жизни.

Энрико

И не был ни один смертельным?

Черинос

Не был.

А что плащей награбил я и продал

Старьевщикам — я стал от них богатым!

Энрико

Он продает их?

Черинос

Да.

Энрико

И покупатель

Не узнает иной раз своего?

Черинос

Во избежанье этого, в накидки

Перешивают их, в штаны.

Энрико

И больше

За вами дел не числится?

Черинос

Не вспомню.

Педриско

Он исповедует его, разбойник!

Селия

А ты? как подвизался ты, Энрико?

Энрико

Внимайте все.

Эскаланте

Он басни не расскажет.

Энрико

Я — человек, все басни рассказавший

В теченье жизни.

Гальван

Вот каким считает

Себя он!

Педриско

Ты не слушаешь, отец мой,

Рассказов их.

Пауло

Ах, я все жду Энрико.

Энрико

Внимать!

Селия

Тебя никто не прерывает.

Энрико^[53]

Все наклонности дурные,

Что ни есть на этом свете,

Я впитал в себя с рожденья.

Вы увидите — я прав.

Я в Неаполе родился

У родителей не бедных, —

Вам известен, полагаю,

Мой отец: он дворянином

Не был, крови был незнатной,

Но богат был — это лучше.

Я считаю — в наше время

Стоит титула богатство.

Ну, так вот, в достатке детство

Протекло мое. Ребенком

Я проказничал. Когда же

Отрок стал, творил серьезней

Преступления. Шкатулки

И ларцы вскрывал я дома,

Похищал из них одежды,

Драгоценности и деньги —

И играл. Играл я. Знайте,

Что из всех моих пороков

Страсть к игре есть самый главный.

Стал я беден и без гроша.

Приучившись дома к кражам,

Стал затем недорогие

Похищать повсюду вещи

И на них играть, и тотчас

Их проигрывать. Пороки

Все росли мои, и вскоре

Уж помощников набрал я

Из подобных шалопаев.

Семь ограбили домов мы

И хозяев их убили,

А добычу разделили:

На игру хватало доли.

Четверых из нас поймали,

Пятый, я, бежал и скрылся.

Ах, друзья не только пыткой,

Но на виселице смертью

Преступленья искупили!

Наученный их примером,

Я обделывать принялся

Уж один свои делишки.

Каждой ночью я украдкой

Шел к игорному притону,

Становился там у двери,

Поджидая выходящих.

Так учтиво их просил я

Дать мне «с выигрыша малость».

Только рыться начинали,

Чтоб подать мне, я надежный

Вынимал кинжал и прятал

В беззащитную их грудь.

Весь их выигрыш, конечно,

Попадал в мои карманы.

Я сорвал плащей немало.

От любых дверей отмычки

При себе всегда держал я,

Чтобы все дома открыты

Всякий час мне были. Деньги

Я выманивал у женщин.

А не даст — в одно мгновенье

Им лицо клеймил навахой. ^[54]

Эти вещи вытворял я,

Быв юнцом; теперь скажу вам, —

Попрошу, сеньоры, слушать! —

Что я делал, мужем став.

Тридцать их всего, несчастных,

Что один я и клинок мой,

Властелин жестокой смерти,

Мы отправили к блаженным.

Так с десяток я прикончил

Безвозмездно, — ну, а двадцать

Принесли мне друг за другом

По дублону. ^[55]Вы найдете

Невеликой эту плату, —

Это правда, но, клянусь вам,

Из нужды проклятой брал я

За убийство и дублон.

Только шесть девиц невинных

Я растлил. Ну, прямо счастье,

Что нашел я шесть таких!

За одной замужней дамой

Знатной я приволокнулся,

И когда, тайком, проникнул

В дом красавицы моей,

Испугавшись, страшным криком

Подняла она супруга.

Я же, сильно разъяренный,

С ним схватился в рукопашной

И, подняв его на воздух,

Перебросил, как песчинку,

Чрез балконные перила.

Он упал на землю мертвым.

Та — кричать, а я хватаю

Свой клинок, и шесть раз сряду

Ей в кристаллы снежных персей

Погружаю — и сейчас же

Две рубиновые двери

Дали выход из темницы

Тела пленнице-душе.

Просто ради наслажденья

Согрешить произносил я

Клятвы ложные. Без цели

Затевал со встречным ссору.

Всех обманывал. Однажды

Отвратить от жизни буйной

Пожелал меня священник.

Я попотчевал беднягу

Оплеухой, — полумертвый

Он свалился наземь. Зная,

Что мой враг просил приюта

В доме старца одного,

Я поджег тот дом; сгорели

Все в нем жившие. Малютки —

Двое нежных купидонов ^[56]—

Обратились в пепел. Слова

Не сказал я без проклятья.

«Чорт возьми!» иль что другое,

Чтобы небо оскорбить,

Вспоминаю беспрестанно.

Никогда послушать мессу

Не хожу я, — даже бывши

В лапах смерти, отказался

Покаянье принести.

Никогда не подавал я

Нищим милостыни, сколько

Ни имел с собою денег,

Поступая с ними часто,

Как сейчас видали вы.

Я преследовал монахов.

Из святых церквей похитил

Шесть сосудов и священных

Много разных украшений.

Я суда не уважаю.

Восставал на суд не раз я,

Слуг его зарезал многих, —

Так что смелости нехватит

Им вовек схватить меня.

Но захвачен я одними

Темно-синими очами.

Здесь присутствует Селия.

Все ее высоко ставят,

Ибо я люблю ее.

Вот, как только я узнаю,

Что у ней звенят монеты,

Я беру у ней немного

Для отца. Как вам известно,

Анарето, мой старик,

Пять уж лет в параличе он,

Ложа он не покидает,

И жалею от души я

Моего отца больного,

Так как все-таки виновник

Я один его несчастья,

Ибо это я, развратник,

Промотал его богатство.

Все рассказанное — правда,

Я, клянусь, не лгал ни слова.

Ну, теперь судите: кто же

Заслужил награды высшей.

Педриско

Так дела его, отец мой,

Совершенны, что могу я

Слово дать — он за наградой

Может ехать и в столицу.

Эскаланте

Сознаюсь: тебе по праву

Лавры.

Гальван

Я согласен с этим.

Черинос

Я венок ему надену.

Энрико

И — да здравствует Селия!

Селия (возлагая на Энрико лавровый венок)

Будь увенчан лавром, счастье!

Господа, настало время

Подкрепиться…

Гальван

Это правда.

Селия

Но пока Энрико славу

Возгласим.

Все

Живи вовеки,

Сын седого Анарето!

Энрико

А теперь идем все вместе

Веселиться и проказить.

(Энрико и все пришедшие с ним уходят.)

Сцена 13

Пауло и Педриско

Пауло

Лейтесь, слезы, и ручьями

Из груди пронзенной хлыньте,

Раны сердца растравите!

О, какой исход постыдный!

Педриско

Что с тобой, отец?

Пауло

Увы мне!

Нет моей беде предела.

Этот именно разбойник —

Мой Энрико.

Педриско

Что ты, падре?

Пауло

Те приметы, что мне ангел

Указал, — его приметы.

Педриско

Неужели?

Пауло

Да. Сказал мне

Ангел, Анарето сыном

Будет он, а этот изверг —

Анарето сын.

Педриско

Он, падре,

Уж горит в аду.

Пауло

Увы мне!

Только этого боюсь я.

Ибо ангел возвестил мне:

Если бог его осудит,

То и я во власти ада.

Если ж он пойдет на небо,

То и я пойду на небо.

Только — как пойти на небо

Может он, когда, мы видим,

Столько явных злодеяний,

Грабежей, убийств свершил он,

И в своих так низок мыслях!

Педриско

Он… Да, в этом нет сомненья,

В ад пойдет он так же верно,

Как Иуда-сребролюбец.

Пауло

О царю великий, вечный!

За какие прегрешенья

Мне такая злая кара?

Вот уж десять лет, владыко,

Я живу один, в пустыне,

Травы горькие вкушая.

Воды ржавые пия, —

Подвизаюсь я, владыко,

Судия предвечный, только

Для того, чтоб отпустили

Вы грехи мои! За что же

Осужден я вами аду?

Уж теперь я ощущаю,

Как прожорливое пламя

Языком мне лижет тело.

О жестокость!

Педриско

Будь же, отче,

Терпеливым.

Пауло

Как же может

Быть смиренным тот, кто знает,

Что ему готова гибель?

Ад? О, сумрачная пропасть,

Где конца не будет мукам!

Где терзаться мне, доколе

Существует бог великий!

Я в огне неугасимом

Буду вечно. Горе! Горе!

Педриско (в сторону)

Даже слушать это страшно…

Отче, на гору вернемся.

Пауло

Я готов туда вернуться.

Но молитв и покаянья

Продолжать не буду, ибо

Нет в них пользы. Бог сказал:

Если тот пойдет на небо,

То и я спасусь, а если

В ад пойдет он, — я погибну.

Коли так, то жить хочу я

С ним одною жизнью. Бог мне

Смелость эту да простит.

Коль судьба моя зависит

От него, так я и буду

Подражать ему. К чему мне

Дни свои влачить в молитве,

Раз Энрико все утехи

Городской вкушает жизни,

А по смерти нам обоим

Одинаковая участь?

Педриско

Ты не глуп. Отлично, падре!

Пауло

Там, в горах, бандитов шайка,

Им услуги предложу я,

И таким путем с Энрико

Одинаковою жизнью

Заживу я. Раз конец нам

Одинаковый по смерти, —

Стану столь же, а удастся —

Так и более преступен.

Ибо — раз обречены мы

Аду оба, — наше мщенье

Миру только справедливо.

О, владыко! Кто бы думал!

Педриско

Ну, отец мой, собирайся!

На высокие деревья

Мы развесим наше платье

И оденемся поярче.

Пауло

Я готов. И постараюсь,

Чтобы мир вострепетал

Перед праведником, аду

Осужденным за другого:

Будет он бичом для мира.

Педриско

Что мы сделаем без денег?

Пауло

Их у чорта отберу я,

Коль не басня, что умеет

Их добыть он.

Педриско

В путь!

Пауло

Владыко,

Если я несправедливо

Поступаю, ты прости мне.

Ты меня уж осудил,

И твое бесповоротно

Слово. Если ж так, то вольной

Наслаждаться буду жизнью

Пред концом моим печальным.

По стопам Энрико буду

Я итти.

Педриско

Мне, отче, страшно

Отправляться в путь с тобою, —

Ибо путь твой — прямо в ад.

АКТ ВТОРОЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Комната в доме Анарето. В глубине дверь в альков со спущенными занавесками

Сцена 1

Энрико, Гальван

Энрико

Игры проклятой конь, ^[57]

Гонимый сатаною…

Гальван

Беда всегда с тобою.

Энрико

Огонь! В руках огонь!

Со мною ада гости.

Гальван

Вновь проигрыш тебе метнули кости.

Энрико

На правильных костях,

И даже на подменных…

Гальван

В потерях неизменных.

Энрико

Всего на этих днях

Я проиграл покуда

До девяносто девяти эскудо.

Гальван

К чему жалеть о том,

Что без труда досталось!

Энрико

Как скоро не осталось

Ни грóша… Адский дом!

Монета за монетой…

Гальван

Ты слишком удручен потерей этой,

А дело нас не ждет.

Убить Альбано надо. ^[58]

Ты знаешь, полнаграды

Уж заплатил вперед

Лауры брат за дело.

Энрико

Я без грошá. Убью Альбано смело.

Гальван

Итак, настанет ночь…

Черинос и другие ^[59]…

Энрико

Есть трудности большие, —

Я должен вам помочь.

А как грабеж — назначен

У генуэзца. ^[60]

Гальван

Будет ли удачен?

Энрико

Гальван, за мной иди!

Я на балконе первый.

Я там, где нужны нервы,

Люблю быть впереди,

Опасности почуяв. ^[61]

Гальван

Ты смел всегда.

Сказать друзьям лечу я.

Сцена 2

Энрико (один)

Ну, пока лихое племя

Ждет в тревоге деловой,

Сумрак — плащ удобный твой.

Я успею в это время

Насмотреться на отца.

К своему прикован ложу,

Пять уж лет он не встает.

Что ни день — грехи я множу,

Но страдальца не тревожу

И на свой питаю счет.

Часть того, что даст Селия

Или силой отниму

У нее, — несу к нему.

Ах, власы его седые

Милы сердцу моему!

И на деньги, что за ночь

Я награблю, успевая

Волей страх свой превозмочь,

Я спешу отцу помочь,

Сам порою голодая.

Только эту добродетель

В жизни пагубной моей

Я храню — господь свидетель.

Должен быть отцу радетель

Сын — иначе он злодей.

Никогда не оскорблял

Я отца и огорченья

Я ему не причинял,

И послушно от рожденья

Слову каждому внимал.

И отец отнюдь не знает,

Как его преступный сын

Грабит, режет и играет, —

Нет, до старческих седин

Весть о том не долетает.

Камень пусть душа моя,

Не хрусталь прозрачно-нежный,

Пусть и в сердце у меня

Вопль ужасный, вой мятежный

В кучу сбитого зверья,

Как в лесном ущельи горном, —

Все же я в глазах отца

Остаюсь ему покорным.

Да не знает до конца

О житье моем позорном!

(Раздвигает занавески алькова. Виден Анарето, спящий в кресле.)

Сцена 3

Анарето, Энрико

Энрико

Вот страдалец. Жалкий вид.

Он, повидимому, спит.

Отче!

Анарето (просыпаясь)

Сын мой, утешенье.

Энрико

Я прошу у вас прощенья.

Беспокойство причинил

Вам, отец моих очей,

Что сегодня запоздал я.

Анарето

Нет, мой сын.

Энрико

Вас не желал я

Огорчить.

Анарето

Всего милей

Видеть мне тебя.

Энрико

Сказал я

Так: когда сквозь облака

Солнце свет издалека,

О котором утро просит,

Мраку смертному приносит,

Радость утра — так ярка,

Радость видеть вас. О, краше

Солнца и его лучей

Седины святые ваши,

Именитых королей

Украшенье…

Анарето

Сын, ты — чаша

Добродетели святой…

Энрико

Вы покушали?

Анарето

Покуда

Нет.

Энрико

Вы голодны?

Анарето

С тобой

Находиться, радость, — чудо:

Мне не слышен голод мой.

Энрико

Велика моя награда

В том, что любите вы чадо.

Недостойно вас оно.

Вот уж третий час давно,

Вам, отец, покушать надо.

Я накрою вам сейчас

Этот стол.

Анарето

Твоя забота

Тяготит меня.

Энрико

Как раз

Мне заботиться о вас —

Наслажденье, не работа.

(В сторону)

Из проигранных монет

Спрятал я один эскудо

Для больного на обед.

Обернуться с ним — не худо,

Но рискнуть им — нет и нет.

Мне любовь не позволяет.

(Громко)

В полотне со мною есть

Кое-что для вас поесть.

Отче, сын вас приглашает.

Анарето

Сын, отец благословляет

Бога, что такого дал

Сына старцу, что больному

Тот рукою правой стал.

Энрико

Кушайте, чтоб я видал.

Анарето

Как мне двинуться, хромому

И без рук. Любезен будь —

Помоги.

Энрико

Одно мгновенье!

Анарето

Этих рук прикосновенье,

Мнится, льет мне силы в грудь.

Энрико

Новой жизни дуновенье

Я желаю передать

Вам, отец: на вашей доле

Смерти почиет печать.

Анарето

То божественная воля

Исполняется.

Энрико

Подать

Вам еду, отец? Готово!

Все накрыто.

Анарето

Мальчик мой,

Клонит сон меня.

Энрико

Ни слова

Не скажу вам, спите.

Анарето

Снова

В теле холод ледяной.

Энрико

Принесу я вам одежды.

Анарето

Нет, спасибо.

Энрико

Спите.

Анарето

Я

Всякий раз смыкаю вежды

Не без сладостной надежды,

Друг, увидеть вновь тебя.

Но всегда боюсь, что очи

Завтра мне не разомкнуть:

Ведь недуг мой все жесточе.

Сын, совета не забудь —

И женись.

Энрико

Спокоен будь:

Твой совет осуществится —

Завтра же хочу жениться.

(В сторону)

В утешенье и солгать

Не грешно.

Анарето

Тогда-то, мнится,

Я поправлюсь.

Энрико

Исполнять

Должен я твои советы.

Анарето

Умереть спокойно мне ты

Дашь, Энрико.

Энрико

Я во всем

Преклоняюсь пред отцом.

Даже брачные обеты

Произнес бы — ради вас.

Анарето

Наставленье дам сейчас

Я, старик. Супруги ты

Не ищи себе прекрасной;

Ибо это труд напрасный —

Быть алькальдом красоты,

Для которой так опасно

Искушенье. Слушай, сын…

Энрико

Я, отец.

Анарето

Пускай же знает,

Что супруг ей доверяет.

Если ж нет, хоть раз один

Услыхавши, изменяет

Женщина… Жену считай

Равной мужу, ублажай

Всем, чем можешь… Но супруга

Кинет мужа ради друга,

Если ревность через край

Муж покажет ей… Энрико,

Научись скрывать любовь

До поры…

(Засыпает.)

Энрико

Уж старца вновь

Обуял всех чувств владыка —

Сон, а мудрости великой

Научил бы он. Скорее

Я хочу прикрыть его:

Здесь прохладно.

(Прикрывает его.)

Сцена 4

Энрико, Гальван

Гальван

Ничего

Не упущено. Смелее.

Знаю я, какой аллеей

Здесь пройдет он.

Энрико

Кто?

Гальван

Альбано.

Тот, которого убить

Должен ты.

Энрико

Таким-то быть

Мне злодеем?

Гальван

Что?

Энрико

Не стану

Жизни чьей-то я губить

Из-за денег.

Гальван

Эй, не трусь!

Энрико

Я, Гальван, того боюсь,

Чтобы не раскрылись очи

Спящего, когда средь ночи

За убийство я возьмусь.

И хотя молва громка

Обо мне идет по свету,

Не решаюсь я на это

Преступление, пока

Почивает Анарето.

Гальван

Твой отец?

Энрико

Он человек

Замечательный! Ему я —

Сын послушный, и люблю я

Одного его навек,

Ибо он тропу благую

Указал мне. Будь со мною

Он всегда — мои деянья

Были б выше порицанья,

Был бы взгляд его уздой

Для преступного желанья.

Но задвинуть штору надо:

Может статься, не смотря

На него, окрепну я,

Стану снова без пощады, —

А теперь берет меня

Жалость.

Гальван (задвигая занавески алькова)

Сделано.

Энрико

Гальван!

Вот теперь глаза мне эти

Не страшны. Я смел и рьян,

Твой готов исполнить план.

И убьем — хоть всех на свете.

Гальван

Брат Лауры смерть Альбано

Хочет дать. Рази ж смелей!

Энрико

Тот, кто ищет, — поздно ль, рано,

Не бывает двух смертей,

А одну найдет.

Гальван

Живей!

(Уходят.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

Улица.

Сцена 5

Альбано, и сейчас же затем Энрико и Гальван

Альбано (пересекая театр)

Солнце шествует к закату,

Как и жизнь моя… Когда-то

Молод был, а скоро ночь…

Ждет супруга…

Энрико (входит и стоит неподвижно, глядя вслед Альбано)

Руку прочь!

Гальван

Что уставил ты глаза-то?

Энрико

Так смотрю я оттого,

Что напомнил моего

Мне отца старик-калека.

Как убить мне человека,

В ком я вижу лик его?

Ради лет его почтенных

Он избегнет дерзновенных

Рук моих. Альбано стар.

А седин благословенных

Не коснется мой удар.

Проходи, беды не чуя.

Хоть рассудок говорит

Мне иное, — все же мню я,

Что в тебе, коли убью я,

Будет мой отец убит.

О серебряные нити

Многодумных стариков!

Вас боятся, как врагов.

Пусть же чтут вас: вы храните

Старца, кинувшего кров.

Гальван

Я тебя не понимаю.

Ты совсем не тот, что был.

Энрико

Что ж! Я чести не роняю.

Гальван

Ты его ведь не убил.

Энрико

Не убил, и не желаю. Никого и никогда

Я не трусил и свирепым

Был убийцей. Уж года

Стала грудь моя вертепом

Неизбывного стыда.

Но увидев эту старость,

Седины, как у отца,

Наподобие венца

Вкруг чела святые, — ярость

Подавил я до конца.

Если б было мне известно,

Что Альбано столько лет,

Я б Лауры брату честно

Свой отказ послал в ответ.

Гальван

Тут почтенье неуместно.

Деньги те, что получить

Ты успел, — их возвратить

Должен ты, раз жив Альбано.

Энрико

Может быть.

Гальван

Как — может быть?

Энрико

Так… Учить Энрико рано.

Гальван

Он идет.

Сцена 6

Октавио, Энрико, Гальван

Октавио

Сейчас попался

Мне Альбано — жив и здрав.

Энрико

А еще бы!

Октавио

Не боялся

Я того, что входит в нрав

Вашей чести — обещав,

Не исполнить. Давши слово,

Я всегда его держал.

Кто не так — назвать такого

Честным можно ль?

Гальван

Ну, готово!

Так и лезет на кинжал!

Энрико

Старцев я не убиваю,

Коль угодно ведать вам.

Хочешь ты — убьешь и сам.

Ну, а плату я считаю

За собой — и не отдам.

Октавио

Вы вернете их — поверьте.

Энрико

Проходите-ка, сеньор,

И держите-ка ваш вздор

Про себя.

(Октавио и Энрико обнажают шпат и дерутся.)

Гальван

Не дремлют черти.

Ишь, мечом решают спор!

Октавио

Деньги мне мои вернешь!

Энрико

Вот — ни столько не намерен.

Октавио

Трус, обманщик жалкий!

Энрико (поражает его)

Лжешь!

Октавио

Я убит.

(Падает.)

Гальван

В том будь уверен.

Ко блаженным отойдешь.

Энрико

Гордецов таких, как ты,

Я приканчивать умею.

Старца дряхлого святы

Седины. Благоговею

Перед ним душой моею.

Если ж будешь ты молоть,

Что мое неверно слово, —

Воскресит тебя господь,

Чтоб тебя убил я снова.

Сцена 7

Губернатор,^[62] эсбирры,^[63] народ, Энрико и Гальван.

Губернатор (до выхода)

Схватить его, предать жестокой смерти!

Гальван

Ну, дело плохо! Их тут больше сотни,

И губернатор.

Энрико

Будь их хоть шестьсот.

Коль сдамся я — не избежать мне петли,

А защищаясь, может быть успею,

Урвавши случай, ускользнуть от смерти.

А нет — умру с оружием и с честью.

Гальван

Вот здесь Энрико! Подходите, трусы!

Ты окружен.

Энрико

Пусть окружен. И все же,

Клянуся богом, я смогу прорваться

Сквозь всех!

Гальван

Я за тобой прорвусь.

Энрико

Расскажешь всем, что с Цезарем шел рядом. ^[64]

(Выходят губернатор и сопровождающие его. Энрико и Гальван их встречают.)

Губернатор

Ты — дьявол!

Энрико

Только человек, от смерти

Спасающий себя.

Губернатор

Сдавайся,

И я тебя освобожу.

Энрико

Об этом

И не помыслю. Только как возьмете

Меня — посмотрим…

(Сражается.)

Гальван

Трусы вы!

(Энрико нападает на судебных властей. Губернатор вмешивается и получает удар от Энрико. Эсбирры дают проход Энрико и Гальвану.)

Губернатор (падая на руки окружающих)

Увы мне!

Убит я.

1-й эсбирр

Губернатора убили!

Несчастье!

2-й эсбирр

Что за ужас!

(Все уходят)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Равнина, прилегающая к морю

Сцена 8

Энрико, Гальван

Энрико

Хотя б земля свои раскрыла недра

И схоронила в них меня, — укрыться

Мне невозможно. Пенистое море,

О, спрячь меня к себе на лоно! Брошусь

Сюда со шпагою во рту. Имейте

К моей душе, владыко беспредельный,

Немного состраданья. Я — злодей.

Но иногда, о боже, вспоминаю

О вашей вере… Что хочу я сделать?..

Я броситься хочу в пучину моря,

И нищего, увечного отца

Покинуть? Так оставить? Нет, вернувшись

К нему, возьму его с собою. Буду

Энеем ^[65]старцу дряхлому Анхизу.

Гальван

Куда ты? Стой!

Голос (за сценой)

Сюда, за мной!

Гальван

Спасайся!

Энрико

Отец очей моих, простите, взять вас

В объятья не могу, и заключаю

В душе моей в объятья. Эй, за мной,

Гальван!

Гальван

О, я с тобою буду рядом!

Энрико

На суше не спастись нам.

Гальван

Значит, надо

Бросаться в море.

Энрико

И моей гробницей

Его разгневанная пасть да будет…

Как тяжело отца кидать!

Гальван

За мною!

Энрико

Иду, Гальван. Еще я трусом не был.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Лес

Сцена 9

Пауло и Педриско (разбойниками).^[66] Другие разбойники, которые тащат трех пленных путешественников

1-й разбойник

Что ты, Пауло, ни скажешь, —

Мы тебе повиноваться

Слово дали. Как прикажешь:

Им живыми оставаться

Или к дереву привяжешь?

Пауло

Что, они нам денег дали?

Педриско

Как же — дали! Да ничуть!

Пауло

Что ж вы, пентюхи, зевали?

Педриско

Мы у них все отобрали…

Пауло

Эти трое… Как-нибудь

Уж примусь за них я сам.

Педриско

Сделай эту милость нам.

1-й путешественник

Господин, имей к нам жалость!

Пауло

Эй, подвесить к дубу малость!

Оба путешественника

Господин…

Педриско

Придется вам

Повисеть. Вот плод на славу

Для прилетных хищных птиц,

Посещающих дубраву.

Пауло (Педриско)

Смотришь ты как на забаву

На жестокость.

Педриско

Без границ

Стал теперь Педриско смелым.

Раз он видел, как по целым

Месяцам сеньор постился

И в молитве возносился

Духом к божеским пределам,

Да от бога благодать

Он получит провождать

Жизнь в молитве целокупной,

И затем пришлось видать

Мне его вождем преступной

Шайки, грабящим людей

И убийству предающим.

Что же больше? Ей же ей,

Стал теперь я злющим-злющим!

Не боюся и чертей.

Пауло

В зверстве я хочу Энрико

Подражать и превзойти.

Грех мой, господи, прости!

Коль один конец нам, дико

Мерять разные пути.

Педриско

Я таких речений много

От стоящих у перил,

Кто на лестницу всходил,

Слышал.

Пауло

Обожал я бога.

Почитался за святого

Я в окрестности, и вот,

Раз, прорвав кристальный свод,

Ангел быстрый небо кинул

И, явившись мне, подвигнул

Бросить строгий жизни ход,

Мне открыв, что так ужасен

Мой конец! Смотрите вы,

Я Энрико сопричастен

В злодеяниях!

Педриско

Увы!

Пауло

Огнь очей моих опасен.

Знайте, звери, что в горах

Близ Неаполя по склонам

Мирно прячетесь в норáх,

Гордой дерзостью в делах

Я поспорю с Фаэтоном. ^[67]

Вам, деревьям, оперенью

Почвы серой, вам, с зеленой

Густолиственною сенью,

Гость прибавит разъяренный

Оскорбленье к оскорбленью:

Превзойду самой природы

Я дела в людской молве.

И отныне буду годы

Пригвождать под ваши своды

Каждый день по голове.

Вы привыкли плод созрелый

Уронять на землю сочный, —

Мой же плод, на ветках целый,

Будет кормом для полночной

Стаи птиц осиротелой.

И отныне круглый год

Красоваться будет плод

В вашей зелени. О, я бы

Сделал больше, мог когда бы!

Педриско

Прямо в ад твой путь ведет.

Пауло

Эй, немедля чтоб висели

На дубу!

Педриско

Иду — лечу!

1-й путешественник

Господин мой…

Пауло

Вы не мне ли

Говорите? Захотели

Казни хуже? — Поищу!

Педриско

Марш, вы трое!

2-й путешественник

Мы…

Педриско

Вот ловко!

Рок сулил мне катом быть.

Перейму я всю сноровку,

Чтобы, вздернут на веревку,

Мог я ката поучить.

(Уходят Педриско и все разбойники, кроме двух, уводя с собою путешественников.)

Сцена 10

Пауло, два разбойника

Пауло (про себя)

Так, Энрико, мне закон

Быть с тобою дан судьбою:

Ты ли будешь осужден, —

И меня возьмешь с собою:

Я с тобой соединен.

Ах, душа не позабудет,

Что спасенье отнято.

И когда нас бог осудит

Аду, — так наверно будет

У обоих нас — за что.

Голос (за сценой поет)

Да никто не усомнится,

Как бы грешен ни был он,

В милосердии, которым

Горд и радостен господь.

Пауло

Это чей я слышу голос?

1-й разбойник

Чаща эта не дает

Нам, сеньор, узнать, откуда

Раздается голос тот.

Голос

Кто раскаялся и твердо

Соблюдать решил закон,

Да приблизится с молитвой,

И простит его господь.

Пауло

Подымитесь оба в гору,

Поищите-ка того,

Кто поет романс. ^[68]

2-й разбойник

Мы оба

Посмотреть пойдем его.

Голос

Власть господня для молитвы

Голос грешнику дает

Кто ни просит милосердья,

Не откажет в нем господь.

Сцена 11

Пастушок, который появляется на вершине горы, сплетая венок из цветов; Пауло.

Пауло

Пастушок, спустись пониже,

Ибо, право, видит бог,

Песнь твоя меня смутила,

Умилил твой голосок.

Кто тебя словам романса

Научил? Ему внемля,

Весь дрожу я — эта песня

Так звучит, как мысль моя.

Пастушок

Тот романс, что пел сейчас я,

Сообщил, сеньор, мне бог.

Пауло

Бог?

Пастушок

Или его супруга —

Церковь: на земле облек

Он ее святою властью.

Пауло

Ты сказал прекрасно.

Пастушок

Друг,

Верю в бога я смиренно,

И, хоть я простой пастух,

Десять божеских заветов ^[69]

Знаю все до одного.

Пауло

Бог простит ли человека,

Оскорблявшего его

В жизни делом и словами,

Помышленьями?

Пастушок

О, да!

Пусть грехов имеет больше

Чем в себе лучей — луна,

Чем число частиц мельчайших

В солнце, чем на небе звезд,

Больше чем в соленом море

Серебристых рыб плывет.

Таково-то бога силы

Милосердье; кто к нему

Со словами: «грешен, грешен»

Обратится — никому

Не откажет он в прощеньи.

Ибо он — вселюбый бог,

Потому что человека

Плотью хрупкой он облек,

И царит над этой плотью

Разрушения закон.

Так-то, если человека

Сотворил из праха он,

Да явит его созданью

Славу вышнюю, — то в том

Нет пятна его величью,

Непогрешному ни в чем.

Дал ему свободный разум

Бог, а телом и душой

Сделал бренным человека,

Но способности святой

Не лишенным обращаться

С упованием к нему.

В милосердии ж отказа

Нет у бога никому.

Если б к грешному создатель

Справедливо был суров,

То, конечно, много б меньше

Божеский вместил чертог

Душ, в блаженном созерцаньи

Бога зрящих. Велика

Бренность плоти; так, единым

Помышлением греха

И единым только взглядом

С вожделеньем на жену

Бог бывает оскорбляем.

Мните вы, что потому,

Если грешник оскорбляет

Бога раз иль два, уж он

Осужден навеки богом.

Нет, сеньор, его закон —

Милосердье. Всякий грешник

Дорог господу, за всех

Одинаково свой подвиг

Совершил он; всякий грех,

Вам известно, кровью, щедро

Излитой, он искупил,

Ибо в море обратил он

Плоть свою и разделил

На пять рек его кровавых,

Ибо дух его пребыл

Девять месяцев во чреве

Той, которой он судил,

Бывши матерью, остаться

Девой, да в нее восход,

Как в прозрачное оконце,

Не круша, свой свет прольет.

Если вам нужны примеры,

То скажите: разве Петр,

Богом «пастырь душ» названный,

Не был грешником? Иль вот:

Не был грешником когда-то

И евангелист Матфей,

А затем — его апостол,

Благовестник для людей?

А Франциск? Он не был грешник?

Но, простив его, господь

Знаком высшего почета

Положил на старца плоть

Отпечаток ран священных,

Удостоивши раба

Стать носителем навеки

Столь блестящего герба.

Разве грешницей публичной

Палестина не звала

Магдалину? — А святою

В покаянии была.

Так до тысячи примеров

Я привел бы, будь досуг.

Но, сеньор, блуждает стадо,

И отсутствует пастух.

Пауло

Подожди еще немного.

Пастушок

Не могу я медлить, нет:

Я иду по этим долам,

Я отыскиваю след

Заблудившейся овечки,

Что от стада отошла;

А венок, который видишь

Здесь, любовь моя сплела —

Для нее. Сплести хозяин

Повелел мне потому,

Что своих овец он ценит

В то, что стоили ему.

Оскорбивший бога должен

Обратить мольбу к нему.

Милосерд он, и в прощеньи

Не откажет никому.

Пауло

Подожди, пастух!

Пастушок

Не смею.

Пауло

Я тебе не дам уйти.

Пастушок

Ты попробуй лучше солнце

Удержать в его пути.

(Ускользает из его рук.)

Сцена 12

Пауло

В сердце трепет и тревога.

В странном облике своем,

Больше божьем, чем людском,

Возвестил пастух мне строго,

Что своим сомненьем бога

Прогневляю я опять,

И при этом дал понять,

Приведя свои примеры,

Что с молитвой, полной веры,

Надо бога умолять,

Да простит он… А Энрико?

Этот грешник? Что, как он

Будет господом прощен?..

Если так, то дух мой дико

Сатаной был обольщен…

Нет! Прощенным быть не может

Этот грешник, что слывет

Худшим в мире. — Не тревожит,

Пастушок, тебя мой гнёт…

А меня сомненье гложет…

Если б только захотел

Он покаяться смиренно,

Он прощенье бы имел,

И тогда благословенный

Был бы Пауло удел.

Но, пастух, ужель настолько

Милосерден будет бог ^[70]…

Нет, он милостив, но строг.

В ад — единый путь нам только,

Райский нам закрыт чертог.

Сцена 13

Педриско, Пауло

Педриско

Слушай, Пауло… От нас

Ты далеко был сейчас…

О событьи самом странном

(Не сочти его обманом)

Я принес тебе рассказ…

Там, на берегу зеленом,

Близ звериного жилья,

Где по каменистым склонам,

В вечном трепете, струя

Ниспадает с тихим звоном,

Там, покинувши троих,

Что повешены болтались,

Я и Селье оставались.

Вдруг, заслышав чей-то крик,

Оба мы перепугались,

Я вскричал: «Проклятье!» Хвать!

Видим мы: морскую гладь

Пенят два пловца с отвагой,

И один в зубах со шпагой…

Мы бросаемся спасать…

Буря воет на просторе.

Крови жаждущем… И в споре

С силой ветра два пловца

То касались звезд лица,

То ввергались в бездны моря.

Меж алмазных брызг граненых

Две виднелись головы

Двух пловцов… Сочли бы вы

Будто плахой для казненных

Были буйные валы.

Опасался я, сознаюсь, —

Не осилить им пучин.

Но — спаслись. Я постараюсь

Кратким быть. Из них один

Был Энрико.

Пауло

Сомневаюсь.

Педриско

Я сказал тебе, отец,

Ты не спорь, — я не слепец.

Пауло

Ты ли видел сам?

Педриско

И слышал.

И видал.

Пауло

Когда он вышел,

Что он сделал?

Педриско

Молодец

Без проклятий уж не мог.

Да какую милость бог

Этим людям не окажет…

Пауло (с собой)

И пастух, пожалуй, скажет,

Что ему открыт чертог

Вечно блещущего рая!

Впрочем, я не потеряю,

С ним увидясь, ничего.

Педриско

Банда тащит уж его.

Пауло

Я сказать тебе желаю…

(Разговаривает в стороне с Педриско.)

Сцена 14

Энрико и Гальван, мокрые и со связанными руками, влекомые разбойниками. Пауло и Педриско

Энрико

Нас вы тащите куда?

1-й разбойник

Тащим вас, дружки, сюда

Для показа атаману.

Пауло (Педриско)

Сделай.

(Уходит.)

Педриско

Спорить я не стану.

1-й разбойник

Атаман уходит?

Педриско

Да,

Ваши милости подверглись

Здесь опасности великой.

Но куда вы направлялись?

Отвечайте, господа!

Энрико

В ад.

Педриско

Ну вот, что за нужда

Утруждать себя? Довольно

Есть чертей, что безвозмездно

Возят в ад со всем удобством.

Энрико

Одолжаться не хотим мы.

Педриско

Ах, отлично ваша милость

Говорит и поступает:

Не обязывайся чорту

В том, что есть его же польза.

Как зовется ваша милость?

Энрико

Сатаной.

Педриско

И потому-то

Вы бросались в это море

Свой огонь залить водою?

Ты откуда?

Энрико

Если б, с ветром

И водой устав сражаться,

Я не бросил в море шпаги,

Я бы живо вам ответил

На несносные вопросы

Острием ее клинка.

Педриско

Стой, идальго, ^[71]не сердиться!

Эти вызовы оставить!

Я гневлив, клянуся богом!

Телу вашему изъянов

Нанесу шестьсот, и больше,

Кроме тех, что от рожденья

Вам отвешены природой.

Ты, заметь, к тому же пленник.

И коль ты силен — я тоже;

Я по силе — истый Гектор. ^[72]

Если многих убивал ты,

Так и я, узнай об этом,

Не один убил я голод,

Не один разбил подсвечник,

И, нащупав, предавал я

Лютой казни блох без счета.

Если ты разбойник, знай же:

Я — разбойник тоже. Сам я

Дьявол. И клянусь…

1-й разбойник

Прекрасно!

Энрико (в сторону)

Все терпеть мне! Без отмщенья!

Педриско

Должен он теперь остаться

Здесь привязан…

Энрико

Не противлюсь.

Как угодно, издевайтесь.

Педриско (на Гальвана)

Этот также.

Гальван (в сторону)

Ну, нам крышка.

Педриско (Гальвану)

Поглядеть на вас довольно,

Чтоб сказать: «Вот плут изрядный!»

(К разбойникам)

Здесь вы парня привяжите

На потеху атаману.

(К Энрико)

Ну-ка, к дереву!

Энрико

Так хочет

Поступить со мною небо.

(Энрико привязывают к дереву, а затем Гальвана.)

Педриско

Проходите, вы!

Гальван

Пощады!

Педриско

Ну-ка, на глаза положим

Им обоим мы повязки.

Гальван (в сторону)

Что за странная причуда?

(К Педриско)

Ваша милость, я, заметьте,

Ремесло одно имею

С вами, я — разбойник тоже.

Педриско

Что же, значит, мы работы

Правосудию убавим,

Палачу же — наслажденья.

1-й разбойник

Все готово.

Педриско

Так берите

Ваши луки и колчаны:

По две дюжины, не меньше,

Всадим каждому под кожу.

1-й разбойник

Слышим.

Педриско (тихо разбойникам)

Это все нарочно:

Их никто не тронет.

1-й разбойник (тихо Педриско)

Значит,

Атаман их знает?

Педриско (тихо разбойникам)

Знает.

Ну, пойдем, а их оставим.

(Уходят.)

Сцена 15

Энрико и Гальван, привязанные к дереву

Гальван

О, теперь нас расстреляют!

Энрико

Но при этом я ни звука

Не издам. Позорна слабость.

Гальван

Так и чувствую стрелу я.

Ах, она в кишки вонзилась!

Энрико

Пусть моею смертью небо

Отомщение получит.

Я покаяться хотел бы,

Но хочу — и не могу я.

Сцена 16

Пауло, одетый отшельником, с крестом и четками, Энрико и Гальван

Пауло

Вспомнит он — хотел бы я

Это знать (затем и вышел) —

О владыке бытия? ^[73]

Энрико

Погибает жизнь моя, —

Кто б увидел! Кто б услышал!

Гальван

Всякий вьющийся москит

Здесь мне кажется стрелою.

Энрико

Сердце, сердце как горит!

Сила, сила, где твой щит?

Как судьба играет мною!

Пауло

Бога вышнего хвалите.

Энрико

Будь вовек прославлен бог!

Пауло

Сын мой, доблестно примите

Заушения, что рок

Вам наносит.

Энрико

Говорите

Вы недурно. Ну, а кто вы?

Пауло

Близ тех мест, где вы суровой

Казни ждете, я, монах,

Свой построил скит в горах.

Энрико

Здесь, скажите, для чего вы?

Пауло

Тех людей, что привязали

К дубу вас и приказали

Вас убить, я их смиренно

Умолил, — хоть дерзновенно

Сердце их и тверже стали, —

Мне позволить одному

Посетить вас.

Энрико

А к чему?

Пауло

Исповедать вас немного,

Если верите вы в бога.

Энрико

Коль ты поп, ступай к тому,

Кто тебе любезней.

Пауло

Вот

Как? Да вы христианин?

Энрико

Да.

Пауло

Не может быть им тот,

Кто, как вы, на смерть идет

Не покаявшись, мой сын.

Энрико

Мне не нужно.

Пауло (в сторону)

Горе, горе!

Так и думал я. Увы!

Сын мой, знайте же, что вскоре

Вы умрете.

Энрико

В разговоре,

Милый брат, несносны вы.

Ах, когда бы не томили,

И скорей меня убили!

Пауло (в сторону)

Как скорбит душа моя!

Энрико

А просить прощенья я

Не намерен и в могиле.

Пауло

И у бога?

Энрико

Коли знает

Бог, что грешник я такой,

То к чему?

Пауло

О, грех большой!

Милосердым бог бывает

До конца в любви святой.

Энрико

Никакой не знал святыни

Никогда я, и теперь

Не хочу я знать.

Пауло

Ты — зверь!

Камень ты в своей гордыне!

Энрико

Друг Гальван, а где-то ныне

Госпожа Селия?

Гальван

Ах,

Мне до этого нет дела!

Пауло

Вспоминаешь о вещах

Недостойных ты.

Энрико

Монах,

Мне уж это надоело!

Пауло

Что сказал ты?

Энрико

Право, горе!

Будь не связан, я б не стал

Слушать — взял, швырнул бы в море.

Пауло

Умереть ты должен вскоре.

Энрико

Я и так уж ждать устал.

Гальван

Я покаяться готов.

Жар твой, падре, не напрасен.

Энрико

Эй, сними-ка с наших лбов

Ты повязки?

Пауло

Что ж. Согласен.

(Сбрасывает повязку с Энрико, потом с Гальвана.)

Энрико

Слава богу! Снят покров

С глаз моих.

Гальван

Да, слава богу!

Пауло

Вас убить уже идут.

Посмотрите на дорогу.

Сцена 17

Разбойники с арбалетами и пращами. Те же.

Энрико

Ну, чего еще там ждут?

Педриско

Раз он знает, что капут,

Что ж не кается?

Энрико

Энрико

Не намерен трусом быть!

Педриско (к одному из разбойников)

Сельо, грудь ему пронзи-ка.

Пауло

Дайте с ним поговорить.

Он в душевной смуте дикой.

Педриско

Ну, живей его убьем.

Пауло

Стойте! Если так (мученье!),

Не останется сомненья

В осуждении моем.

Энрико

Трусы вы! В мое боитесь

Сердце распахнуть вы дверь!

Педриско

Ну, на этот раз держитесь!

(К разбойникам)

Начинать!

Пауло

Остановитесь…

Коли он умрет теперь,

Я погибну. Сын мой, ты же

Грешник…

Педриско

Я грешнее всех

В мире.

Пауло

Подойди поближе.

Исповедуй мне свой грех.

Энрико

Как пристал ты, поп бесстыжий!

Пауло

Брызни ж из груди моей

Неразлившийся ручей

Слез горючих, брызни, брызни!

Нет в душе надежд, ни жизни!

Ибо бог давно не с ней.

Не скрывай же, власяница,

Это тело. Не годится

Прятать язвы. Не пристала

Столь роскошная ложница

Для поддельного кристалла.

(Сбрасывает одежду отшельника.)

К моему позору я

Ныне снова возвращаюсь,

Сбросив кожу, как змея.

Но ужасней чешуя

Та, которой облекаюсь.

Мне к спасению нет моста,

От судьбы мне не отречься,

Предначертано совлечься

Мне сладчайшего Христа

И во дьявола облечься.

Эти ризы вы повесьте

Здесь, чтоб вид их говорил:

«Сбросил нас на этом месте

Пауло тот, который чести

Нас носить не заслужил».

Дайте мне кинжал и шпагу,

Крест же можете вы взять.

Ах, закрыт мне путь ко благу,

Ибо крови божьей влагу

Я не смог не расплескать…

Отвяжите их.

(Разбойники освобождают Энрико и Гальвана.)

Энрико

Глазам

Не поверю. Я свободен!

Гальван

Благодарность небесам.

Энрико

Твой поступок благороден,

Чем он вызван?

Пауло

Слушай сам.

Мой рассказ ни с чем не сходен.

О Энрико! ты бы лучше

В этом мире не рождался,

Где, вкусивши света солнца,

Бед моих причиной стал ты.

О, когда б угодно было

Богу, чтобы ты тотчас же,

Как увидел солнце, умер

На руках наемной мамки!

Или б львом ты был растерзан,

Иль медведица, напавши,

Растерзала бы младенца.

Или дома ты упал бы

Наземь с верхнего балкона,

Прежде чем не перервал ты

Нить святой моей надежды!

Энрико

Говоришь ты, право, страшно.

Пауло

Знай, я — Пауло, отшельник,

Я покинул лет пятнадцать

Кров родной мой и на этой

Пребывал горе я мрачной

Десять лет в служеньи богу.

Энрико

Вот блаженство!

Пауло

О, несчастье!

Раз, небесные завесы

Золотые разорвавши,

Ангел мне предстал, — я бога

Вопрошал в тот миг о рае.

И сказал мне ангел: «В город

Шествуй, друг, и там увидишь

Ты Энрико, Анарето

Сына, он молвой прославлен.

Ты поступки все и речи

Замечать его старайся;

Ибо если он на небо

Будет взят, — и ты туда же,

Если ж в ад, — твоя дорога

Тоже в ад». И вот считал я,

Что Энрико мой — угодник.

(Ах, то было лишь желанье!)

Я отправился, увидел

Я тебя — и что же? Самым

Грешным в мире ты по слухам

И на деле оказался.

Захотел тогда с тобою

Разделить судьбу, и рясу

Сбросил я и, взяв оружье,

Стал вождем преступной шайки.

Я надеялся — пред ликом

Смерти бога ты помянешь,

И пришел к тебе за этим.

Но — увы! — пришел напрасно.

Вот я вновь переоделся.

Раз душа моя внимала

Столь печальной вести, — бедной,

Ей надежды не осталось.

Энрико

В тех словах, что бог всесильный

Через ангела вещает,

Друг мой Пауло, для смертных

Непостижного немало.

Я бы жизни не покинул

Той, что вел ты, — ведь могла бы

Быть причиной осужденья

Столь безмерная отвага.

Неразумный твой поступок

Был отчаяньем, а также

Был он местью слову божью

И неизреченной власти

Бога был сопротивленьем.

На тебя, однако, шпага

Справедливости всевышней

Острия не обращает, —

Вижу я, что это значит.

Бог спасти тебя желает.

Отчего же ты достойно

Не ответишь жизнедавцу?

Я — злодей, такой, что худших

И природа не рождала;

Слова я еще не молвил

Без ругательств и проклятья;

Сколько люду лютой смерти

Предал я! Еще ни разу

Я на исповеди не был,

Хоть грехам моим нет края.

Бога, мать его святую,

Никогда не вспоминал я.

И теперь о них не вспомнил,

Хоть к груди моей отважной

Ты приставил шпаги. Что же?

Все ж надежду я питаю,

Чрез которую надеюсь

Я спастись. Надежде, правда,

Нет в делах моих опоры,

Но в душе живет сознанье,

Что к грешнейшему из грешных

Бог имеет состраданье.

Так-то. Пауло, хоть сделал

Ты безумие, давай-ка

Заживем с тобою вместе

Всласть на этом горном кряже.

Вдоволь жизнью насладимся,

Жизнь пока не оборвалась.

Раз сужден конец один нам,

Раз в одном несчастье наше —

В недостатке славы, коей

Блещут добрые деянья,

То и зло — отрада многих.

Но храню я упованье

На господне милосердье

При его судище страшном.

Пауло

Знаешь? Ты меня утешил.

Гальван

Ну ей-ей, мне страшно стало.

Пауло

Отдохнем, мой друг, немного.

Энрико (в сторону)

Ах, родитель мой несчастный!

(К Пауло)

Друг, большую драгоценность

Я в Неаполе оставил;

И хоть я боюсь, что буду

Там подвергнут лютой каре,

Я вернусь туда за нею,

Как бы ни был путь опасен.

Ты отправь со мною в город

Одного солдата.

Пауло

Ладно.

Ты, Педриско, храбр. Иди-ка!

Педриско (в сторону)

Только одного боялся:

Вдруг как он меня назначит.

Пауло

Лучшей шпагой опояшьте

Вы Энрико. Вот вам кони,

Что легки, как вихрь крылатый,

В два часа домчат в Неаполь.

Гальван (к Педриско)

Я теперь в горах останусь

За тебя.

Педриско (к Гальвану)

А я платиться

Буду этими боками

За твои, дружок, проказы.

Энрико

Друг, прощай!

Пауло

Но имя может

Погубить тебя, подумай.

Энрико

Я — злодей, но упованье

На Христа имею.

Пауло

Я же

Не имею. Ах, грехами

Я в отчаяние ввергнут!

Энрико

Но отчаяние, знай же,

К осуждению приводит.

Пауло

Все равно, не избежать мне

Осужденья. Лучше б вовсе

Не рождался ты.

Энрико

То правда;

Но господь простит, быть может,

Мне грехи — за упованье.

АКТ ТРЕТИЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Тюрьма с решетками у окон в глубине. Из окон видна улица.

Сцена 1

Энрико, Педриско

Педриско

Хороши с тобой мы оба! ^[74]

Энрико

Что ты плачешь, мокрый гусь? ^[75]

Педриско

Что я плачу? Я не смею

Оросить слезой моею

Те грехи, за что плачусь

Без вины я?

Энрико

Разве тут

Плохо?

Педриско

Хуже не бывает!

Энрико

Иль еды нам не хватает?

Разве стол не подают

Целый день?

Педриско

Как ни вертись,

Есть нам нечего. Что ж проку

В том, что стол поставлен сбоку?

Энрико

Эй, приятель, сократись!

Педриско

Ну, а ты, раздайся вдвое!

Энрико

Так страдай, как я…

Педриско

Ну, вот…

Всем известно — «платит тот,

Кто грешил». ^[76]Что я такое

Сделал? И за что терплю

Я, безвинный?

Энрико

О бесстыжий!

Не стони ты, замолчи же!

Педриско

Я, мой друг, молчать люблю;

Но тебе скажу я вот что:

Голод мертвого проймет,

С ним притихнет даже тот,

Кто болтал не хуже почты.

Энрико

Ты считаешь, что в тюрьме

Век сидеть тебе?

Педриско

Нисколько.

Как сюда попал я только,

Так одно и на уме,

Как бы нам уйти отсюда.

Энрико

Так смешна твоя боязнь.

Педриско

Да, уйду, уйду на казнь,

Присужден к которой буду.

Энрико

Да не бойся!

Педриско

Я бы рад,

Да скорбит моя утроба,

Что без музыки мы оба

Уж попляшем.

Энрико

Полно, брат.

Сцена 2

Селия и Лидора на улице. Энрико и Педриско

Селия (останавливаясь у одного из окон тюрьмы)

Хоть не чувствую испуга

Никакого, все же мне

Надо быть одной.

Лидора

Вполне

С вами может быть подруга.

Энрико

Об заклад побьюсь — Селия.

Педриско

Кто?

Энрико

Любовница моя.

Ну, теперь свободен я!

Педриско

О, мучения какие!

Что за голод!

Энрико

Нет с тобой,

Друг, мешка? Мы денег можем

Получить от ней, и сложим

Их туда.

Педриско

Хоть голод мой

И велик, но, богу слава,

Вспомнил я про свой мешок.

Вот.

(Вытаскивает мешок.)

Энрико

Он мал и неглубок.

Педриско

Сумасшедшие мы право,

Просит кто, и кто дает…

Энрико

Красота моя, Селия!

Селия (в сторону)

Ну погибель! Всеблагие!

(К Лидоре)

Это он меня зовет.

(Приближаясь к окну)

Что, сеньор Энрико?

Педриско

Ох,

Не к добру учтивость эта!

Энрико

Столь поспешного ответа

Я б дождаться раньше мог.

Селия

Чем могу служить вам я?

Как живете?

Энрико

Не в обиде,

А особенно увидя

Наконец, мой друг, тебя.

О, сладчайшая из встреч!

Селия

Я хотела дать вам…

Педриско

Чтó за

Красота! Пышна, как роза.

Что за ласковая речь!

Я в мешок свой упакую

Все, что дашь нам. Жалко — мал.

Энрико

Я б, Селия, знать желал,

Что ты дашь мне?

Селия

Дам? Скажу я,

Чтоб оставил ты боязнь…

Энрико (Педриско)

Видишь?

Педриско

Правда. Без обмана.

Селия

Я узнала, завтра рано

Вы отправитесь на казнь.

Педриско

Ну, мешок набит до края!

Поискать пойти другой.

Энрико

Как ответ любезен твой!

Ах, Селия!

Педриско

Дорогая!

Селия

Я имею мужа.

Энрико

Мужа!

Бог мой!

Педриско

Тише.

Энрико

И — кого?..

Кто твой муж?

Селия

Не тронь его,

Он тебя ничуть не хуже,

Мой Лисандро.

Энрико

Встречу — разом

Будет мертв!

Селия

Вам — мой совет:

Приготовьтесь на ответ

Богу.

Лидора

Ну, пойдем.

Энрико

Я разум

Свой теряю. Стой!

Селия

Спешить

Надо мне.

Педриско

А мне не к спеху.

То-то завтра будет смеху!

Селия

Что? ты просишь отслужить

Мессу? Ладно. До свиданья.

Энрико

О, решетки бы взломать!

Лидора

Ну, довольно вам болтать,

Отойдем скорей от зданья.

Энрико

Так смеяться! Так глумиться!

Педриско

Тяжеленек мой мешок.

Селия

Как ты храбр!

Энрико

О, дай мне срок,

Эта дерзость отомстится!

(Селия и Лидора уходят.)

Сцена 3

Энрико, Педриско

Педриско

Что-то, милый мой мешок,

Я в тебе не вижу денег.

Он попрежнему худенек,

Как соломинка!

Энрико

Мой бог!

Мне переносить такие

Оскорбления! Я мог

Не разбить оков… Селия…

Как я не сломал решетки!

Педриско

Тише, друг.

Энрико

Молчи, глупец!

Отплачу я — будь я лжец —

За глумление красотке!

Педриско

Вот привратники.

Энрико

Так что же?

Сцена 4

Два привратника и с ними заключенные. Те же

1-й привратник

Ты с ума сошел, приятель,

Ты, разбойник и убийца!

Уж задам тебе я перцу!

Энрико

Эта цепь мне будет шпагой.

(Разбивает цепь, которая его приковывала, и бьет ею привратника и заключенных.)

2-й привратник

Как швырнул меня на землю,

Как меня задел он цепью!

Энрико (возвращаясь на сцену)

Что же вы бежите, трусы?

Уж один убит на месте.

Голоса за сценой

Эй, убить его!

Энрико

Да, как же!

Нет клинка — так этой цепью

Я отлично с ними справлюсь.

Отомщу за оскорбленье!

Что, друзья, небось дрожите?

Педриско

Ну, на шум и на смятенье

Сам алькайд ^[77]идет со стражей.

Сцена 5

Алькайд, тюремщики, Энрико, Педриско, 2-й привратник

Алькайд

Эй, постойте! Что же это?

(Тюремщики осиливают Энрико.)

2-й привратник

Он Фиделио, разбойник,

Уж убил.

Алькайд

Благое небо!

Ну, не знал бы я, что завтра

Утром будешь ты повешен

Всенародно, — я раскрыл бы

Сотни ртов кинжалом этим

Вширь груди твоей негодной!

Энрико

Бог мой! Это ли терпеть мне!

Как ты смеешь так со мною?

Я из глаз перуны сею.

Ты не думаешь ли, гнусный,

Что тебя из уваженья

К сану старшего алькайда

Я не трогаю? — Не смею? —

Если б только мог я, знай же,

Я б рукою молодецкой

Разорвал тебя на части!

Знай, что, искромсавши тело,

Стал бы рвать его зубами.

Но и этой жалкой местью

Не остался б я доволен.

Алькайд

Мы увидим завтра в десять,

Как палач найдет управу

Против стали вашей дерзкой.

Цепь ему еще добавьте!

Энрико

Вот уж точно, — тот от цепи

Не уйдет, кто в жизни столько

Нагрешил, что сам стал цепью. ^[78]

Алькайд

Посадить злодея в темный

Каземат!

Энрико

Вот это дело!

Ибо богу супротивник

Не достоин видеть небо.

(Его уводят.)

Педриско

Бедный, бедный мой Энрико!

2-й привратник

Ну, убитый-то беднее:

У него мозги сей дьявол

Разом выпустил на землю.

Педриско

Если б нам поесть немного.

Тюремщики (за сценой)

Молодцы, сюда живее,

Есть пора!

Педриско

И превосходно.

Ибо завтра — подозренье

У меня такое — глотку

Стиснут мне. Итак, я должен

Свой мешок набить сегодня,

Угостить тогда смогу

Свору дьяволов вельможных

Завтра я в преддверьи ада.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Темная

Сцена 6

Энрико

Ну, и шутки шутит чорт!

Но не так уж дело плохо.

Будь, Энрико, смел и горд,

Крепок телом, духом тверд,

Пусть не вырвется ни вздоха

Из груди твоей! Вот случай,

Где ты можешь показать

Доблести пример могучей,

Славу вечную стяжать, —

Здесь.

Голос за сценой

Энрико!

Энрико

Кто там? Жгучий

Страх берет меня. Мой волос

Дыбом встал… Энрико, что ж

Ты боишься? Эх, хорош!

Храбреца какой-то голос

Испугал.

Голос

Энрико!

Энрико

Дрожь

Я почувствовал. Я трушу.

Чьим я голосом смущен?

Что смятеньем полнит душу?

Кто?

Голос

Энрико!

Энрико

Снова он.

Самый страх мой так силен,

Что его боюсь я? В этой

Голос слышен стороне.

Может, узник кличет мне,

Цепью, как и я, одетый.

Боже мой! Я весь в огне…

Сцена 7

Дьявол, Энрико

Дьявол (невидимый Энрико)

Чую горе я твое,

Скорбь твою…

Энрико

О ада пламя!

Сердце будто бы крылами

Бьется в ужасе мое.

Самого себя узнать

В этом страхе не могу я.

Я храбрец, но весь дрожу я:

Вот я слышу шум опять…

Дьявол

Дать уйти тебе хочу я

Из тюрьмы.

Энрико

Твои черты

Не видны мне. Я не знаю,

Кто ты. Я не доверяю…

Дьявол

Вот меня увидишь ты.

(Является ему под видом тени.)

Энрико

Ты возник из пустоты.

Дьявол

Не страшись.

Энрико

Холодным потом

Я покрылся.

Дьявол

Обретешь

Славу, коль за мной пойдешь.

Энрико

Я совсем слабею… Кто ты?

Отойди…

Дьявол

Зачем дрожишь…

Случай свой лови. Не бойся.

Энрико

Сердце, сердце, успокойся!

(По знаку дьявола в стене открывается дверь.)

Дьявол

Видишь дверь ты эту?

Энрико

Да.

Дьявол

Поскорей иди туда

И пока стою я, — скройся.

Энрико

Кто же ты?

Дьявол

Иди скорей

И не спрашивай. Я — узник,

Как и ты, и твой союзник.

Мне тебя спасти милей.

Энрико

Хаос в голове моей.

Как? Сейчас освобожусь я?

Да, конечно… Но томлюсь я,

Точно смерть здесь сторожит.

Смерть… Иду! Чего боюсь я?

Тсс… Но снова звук манит.

Хор за сценой

Удержи преступный шаг твой,

Зло — намеренье твое.

Лучше быть тебе в темнице,

А не покидать ее.

Энрико

Голос в воздухе услышал

Я сейчас… Звенит в ушах,

Мой задерживает шаг.

Ты советуешь, чтоб вышел

Я скорее… Этот — ах! —

Говорит, чтоб я остался…

Дьявол

Он от ужаса создался

У тебя в больном мозгу.

Энрико

Я остаться не могу.

Я умру. Иду. Собрался.

Хор за сценой

Ты обманут, о Энрико.

Не беги, останься! Стой!

Ты погибнешь, если выйдешь,

Если нет, то жизнь с тобой.

Энрико

«Если выйдешь, то умрешь,

Если нет, то жизнь с тобою», —

Это мне звучит судьбою.

Дьявол

Что же, значит, не пойдешь?

Энрико

Да, остаться лучше много.

Дьявол

То тебе диктует страх.

Так сиди, слепец убогий,

В этих четырех стенах,

В прежнем страхе и тревоге.

(Исчезает.)

Сцена 8

Энрико

Тень исчезла. Снова буду

Я с собою. Где же дверь?

Где же? Нет ее теперь…

Я пугаюсь… Это — чудо…

Был я слеп, или в стене

Эта дверь была… Теряюсь…

Страху сам я удивляюсь,

Как прокрался он ко мне —

В сердце… Но уйти могу я?

Да, конечно… Только как?

Как уйти мне?.. Явный знак

Здесь умру… Но что ж дрожу я…

Голос… видно, суждено

Худу быть, раз убоялся

Я уйти и здесь остался?..

Сцена 9

Алькайд с приговором, Энрико

Алькайд

Я войду сюда один.

Остальные там останьтесь.

Гм… Энрико!

Энрико

Что? Я жду.

Алькайд

Лишь пред гибелью являет

Смелый мужество свое.

Ты сейчас его покажешь.

Слушай.

Энрико

Я готов на все.

Алькайд (про себя)

Он себе не изменяет.

«В деле, коего одной из сторон выступает уполномоченный представитель его отсутствующего величества, а другой — подсудимый Энрико, обвиняемый в преступлениях, изложенных в обвинительном акте, как-то убийствах, неисправимости и других деяниях. Согласно и проч. мы находим необходимым его осудить и постановляем, чтобы он был выведен из тюрьмы, где он находится, с веревкой на шее, предшествуемый глашатаями, которые провозглашали бы его преступления; и публично был приведен на площадь, где будет находиться виселица из двух столбов и одной перекладины, возвышаясь над землей, на каковой он и будет повешен обычным порядком. И никто да не осмелится снять его с нее без нашего позволенья и приказанья. Утвердив этот наш окончательный приговор, настоящим оглашаем его и передаем к исполнению и проч.»

Энрико

Это слушать должен я?

Алькайд

Что такое?

Энрико

Слушай, малый,

Для моих отважных рук

Ты противник слишком жалкий,

А не то б — уж задал я!

Алькайд

Ничего нельзя поправить

Хвастовством, Энрико, дерзким.

А тебе теперь поладить

Со всевышним не мешало б.

Энрико

Приговор свой прочитавши,

Ты мне проповедь читаешь.

Жив господь, покончу с вами

Мигом, дерзкие канальи!

Алькайд

Ну, тебя заждался дьявол!

(Уходит.)

Сцена 10

Энрико

Вот мне приговор прочитан,

Вот осталось два часа мне

Сроку жизни безотрадной.

Голос, гибель мне наславший,

Ты сказал, что жизнь моя,

Если я в тюрьме останусь,

В безопасности. — О жребий

Горький! Я тебе обязан,

Голос, тем, что здесь умру.

Ах, уйди я — я бы спасся!

Сцена 11

2-й привратник, Энрико

2-й привратник

Исповедь твою принять

Ожидают францисканцы,

Два святых отца.

Энрико

Вот славно!

Прямо чудо… Пусть, однако,

Повернут в обитель братья,

Если только не желают

Знать, чем эти цепи пахнут.

2-й привратник

Слушай, ты ж умрешь сегодня.

Энрико

Я умру без покаянья.

Мне смягчить никто не может

Предстоящие страданья.

2-й привратник

Как язычник говоришь ты.

Энрико

Я сказал — и будет. Баста!

Я, клянусь, уже рассержен!

Унесешь на теле знаки

Этой цепи ты наверно.

2-й привратник

Дольше ждать не буду.

(Уходит.)

Энрико

То-то.

Сцена 12

Энрико

Жизни срок моей последний

Приближается. Мне надо

Дать отчет в ней богу. Значит,

Исповедаться — не так ли?

Что, однако, за нелепость!

Как же столько стародавних

Мне припомнить прегрешений?

Где мне взять такую память,

Чтоб исчислить все обиды,

Что нанес я богу? — Право,

Лучше уж и не пытаться.

Бог велик, и я прославлю

Милосердие господне.

Им одним спастись дерзаю.

Сцена 13

Педриско, Энрико

Педриско

Слушай, ты умрешь сегодня.

Два отца от ожиданья,

Друг Энрико, истомились.

Энрико

Разве я сказал, чтоб ждали?

Педриско

В бога веришь ты?

Энрико

Ей-богу,

Рассержусь я, и сейчас же

Покажу, каков я в гневе,

И тебе и двум монахам.

Дьяволы, чего вам надо?

Педриско

Ну, на ангелов гораздо

Более отцы похожи. ^[79]

Энрико

Ты меня не перестанешь

Раздражать? Клянусь, ногою

Из тюрьмы тебя спроважу!

Педриско

Друг, спасибо за заботу…

Энрико

Прочь сейчас! Не докучай мне!

Педриско

Ах, Энрико, попадешь ты

В ад прямее, чем монахи!

(Уходит.)

Сцена 14

Энрико

Голос тот, что на беду мне

Я услышал из пространства, —

Не врага ли был тот голос,

И не мстить ли мне желал он?

Не сказал ли он, что жизнь я

Сохраню, когда останусь

Здесь, в тюрьме? А как же это

Согласить с грядущей казнью?

Ты солгал мне, вражий голос!

Но и трус же я однако!

Мог бежать я, никому бы

Не позволить издеваться…

Тень печальная, твой голос

Говорил тогда мне правду.

О, явись мне! — Ты увидишь,

Как на голос твой ужасный

Выйду поступью надменной

Я из этой тьмы щемящей…

Шум людей… То верный признак

Близкой казни…

Сцена 15

Анарето, 2-й привратник, Энрико

2-й привратник

Повлияют

Может быть, седины ваши

И слеза на этот камень.

Анарето

Мой Энрико, о дитя,

Больно видеть мне тебя

Здесь в цепях! Но утешенье

Высшее имею я:

Платишь ты за прегрешенья.

Счастлив тот, кто здесь смиренно

Мзду приимет по делам,

В покаянье неизменном.

То, что здесь, — ты знаешь сам —

Есть лишь тень того, что там.

Кости старые тревожа,

Опираясь на костыль,

Я свое покинул ложе

И пришел к тебе…

Энрико

О боже!

Ты отец мой…

Анарето

Друг, не ты ль

Говорил, что почитаешь

Ты отца, и вот теперь

Поведеньем угнетаешь

Ты меня…

Энрико

Отец, поверь…

Анарето

Ты напрасно называешь

Так меня: не сын мне тот,

Кто не верит в бога.

Энрико

Эти

Мне слова, как стрелы.

Анарето

Дети

Непокорные не в счет.

Мы с тобой одни на свете.

Энрико

Не понять мне…

Анарето

Ах, Энрико!

Безрассудно, страшно, дико

Поступаешь ты, — и в пасть

Смерти осужден попасть

Ты за этот грех великий.

Ты идешь на казнь сегодня,

И прощения господня

Ты не ищешь? Ах, мой сын,

Ты плохой христианин

И смоковницы бесплодней! ^[80]

Бог — от века в век властитель

Жизни, неба и всего.

Кто речет: «я богу мститель», —

Тот безумец, ждет того

Ада мрачная обитель.

Ах, бессмысленной гордыней

Тот безумец обуян.

Кто вступает, смел и рьян,

В спор с гранитною твердыней,

Лишь руке сулит изъян.

Кто, бессонницей душимый,

Чтобы небо оскорблять,

Стал бы на небо плевать, —

Те плевки — неотразимо

Пали б на него опять.

Ты умрешь сегодня. Жребий

Выпал. К долгому пути

Будь готов. Ты принести

Покаянье должен. В небе

Жизнью можешь расцвести.

Если ты мне сын, не споря

Ты исполнишь это; знай,

Раз не сделаешь, — считай,

Что не сын ты мне. О горе!

Ах, вины не отягчай!

Энрико

Мой отец и благодетель,

Ваша речь и добродетель,

Ваше горе для меня

Больше значит — бог свидетель, —

Чем лихая смерть моя.

Заблуждался я — сознаюсь,

Богу искренно покаюсь,

А затем — облобызать,

Чтобы веру доказать,

Ноги людям собираюсь.

Верен господа заветам

Я теперь… Клянусь, отец.

Анарето

Сын ты мой — пред целым светом.

Энрико

Я послушен вам.

Анарето

Конец

Всем скорбям ^[81]в решеньи этом.

Энрико

С вами как мне расставаться!

Анарето

Одному мне оставаться.

Энрико

Светочи моих очей,

Ах, отныне взор ничей

В вас не будет отражаться!

Анарето

Сын, идем же.

Энрико

Потерял

Я все мужество. Мгновенье,

Обожди… Я так устал.

Анарето

Дух и ум мой — все в смятенье.

Энрико

Хоть минуту промедленья…

Анарето

Сын мой, жду я. Час настал!

Энрико

Боже милостивый, вечный,

Ты, чей расположен рай

Над горою белоснежной

Звезд, мольбе моей внимай!

Худшим был из всех людей я,

Всех, кому доступен свет

Солнца этого. Грешнее

Человека в мире нет.

Но твоя святая милость

К грешным людям велика:

Ты, желая мир избавить

От адамова греха, —

Сам взошел на крест и пролил

Кровь свою. Сподобь меня,

Чтобы этой царской крови

Получил хоть каплю я.

Ты, небесная Аврора, ^[82]

Дева присная, всегда

Окруженная сияньем,

Ты, страдающих звезда

И защита грешных, — к ним же

Я причтен, — моли за нас,

И скажи ему, чтоб вспомнил

Бог великий день и час

Тот, в который в этом мире

Грешным странником я стал!

И напомни, что старался

Тех, кто без вины страдал,

По чужой преступной воле,

Я всегда спасти. Скажи,

Что теперь, когда открылись

Света вышнего лучи

Для души моей, — я лучше б

Умер много тысяч раз,

Чем ему нанесть обиду.

Анарето

Там, мой сын, торопят нас.

Энрико

Боже, милостив мне буди…

Больше слова у меня

Нет.

Анарето

Отцу пришлось увидеть

Это!

Энрико (про себя)

Вот и понял я,

Что за тень была, и чей был

Голос. Это говорил

Ангел мне, а тень был дьявол.

Анарето

Сын, идем же!

Энрико

Кто бы был

Столь бесчувствен, что слыхал бы

Слово это «сын», из глаз

Не исторгнув океана?

Мой отец, молю я вас

Вздох принять последний сына.

Анарето

Сын, не бойся. Бог к тебе

Будет милостив.

Энрико

Он будет,

Будет милостив ко мне,

Ибо нет пределу божью

Милосердью — никогда.

Анарето

Сын, мужайся!

Энрико

Уповаю

На него… Пойдем туда,

Где та жизнь, что вы мне дали,

Прекратится навсегда.

(Уходят.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Лес

Сцена 16

Пауло

Прибежал совсем устав,

Я сюда, к горе дремучей,

Впереди моей летучей

Шайки, жадной до облав.

У подножья этой ивы

Я немного отдохну,

Муки памяти стряхну.

Может статься, в час счастливый,

Ручеек, ты здесь журчишь,

Никогда не иссякая,

И, по камням протекая,

Птиц и травы веселишь.

Ты моим скорбям и мукам

Хоть минутный дай покой

Прохлаждающей струей

И паденья чистым звуком.

Пташки маленькие, вы,

Что щебечете так нежно,

И поете безмятежно

В тростниках среди травы, —

В вашем щебете веселом,

В ваших звонких фистулах

Пойте о моих делах

О скорбях моих тяжелых.

Здесь, на бархатном лугу,

Прохлажден ручьем хрустальным,

О конце моем печальном

Я на миг забыть могу.

(Собирается заснуть. В это время появляется тот же Пастушок, что и во втором акте, расплетая венок из цветов, который прежде сплетал.)

Сцена 17

Пастушок, Пауло

Пастушок

Лес мой, лес дремучий!

Тополь твой зеленый

Яркою надеждой

Красит Амальтея. ^[83]

К вам, ручьи, текущим

По каменьям мелким,

По пескам зыбучим,

С шумом и кипеньем,

Прихожу еще раз

Посмотреть на лес я —

И пройти по долам,

Что люблю я крепко.

Я — пастух, который

Некогда с весельем

Пас по этим склонам

Овец белоснежных.

В бархате зеленом

Так сияла шерсть их,

Будто был тот бархат

Серебром увенчан.

Был всегда я стражем

Стад своих примерным,

Зависть возбуждая

Пастырей соседних.

И меня хозяин,

Что живет далече,

Милостью своею

Жаловал без меры:

Ибо приводил я

По его веленью

Всех овечек белых,

Словно кучи снега.

Но когда от стада

Из моих овечек

Лучшая отбилась,

Стал я безутешен…

Обратил в печали

Все свои веселья,

Радости живые —

В память о потере…

И стихи и гимны

По долинам пел я, —

Ныне распеваю

Печальные песни.

Ах, я сплел когда-то

На опушке леса

Маленький веночек

Для моей овечки.

Но не в радость был ей

Мой подарок: слепо

Вверившись обману,

Мой венок отвергла…

Ах, не захотела…

Тот венок — возмездье

Да свершится — стану

Расплетать теперь я.

Пауло

Пастушок мой, был ты,

Как припомни, прежде

Не таким печальным —

Правда, что не весел.

Что ж теперь тоскуешь?

Пастушок

О, моя овечка,

Ты бежишь от славы

И на гибель метишь.

Пауло

Друг, скажи, веночек

Ты сплетал не этот

Прежде в этой чаще

Долго и усердно?

Пастушок

Этот. Безрассудна

Глупая овечка;

Ах, она не хочет

К счастью возвращенья!

Вот и расплетаю

Я венок.

Пауло

А если б

Та овца вернулась,

Ты б ее отвергнул?..

Пастушок

Я сердит, однако

В милости безмерен

Мой хозяин, ибо —

Говорит он — если

Черною вернется,

Что отбилась белой,

Должен, как родную,

Я беглянку встретить,

Лаской, и объятьем,

И приветом нежным.

Пауло

Высший он. Не должен

Ты ему перечить.

Пастушок

Я бы подчинился,

Да она, ослепши

В заблужденьях, зову

Моему не внемлет.

Долго по вершинам

Скал каменноверхих

Подзывал я свистом

Бедную овечку,

И потом во мраке

Все искал по лесу

Я ее. Чего мне

Стоило все это!

Ноги, пробираясь

По лесным ущельям,

О шипы, колючки,

В кровь мои изрезал…

Ничего мне, видно,

Не поделать…

Пауло

Бедный,

Искренние слезы

Ты лиешь так нежно.

Раз она не хочет

Знать тебя, — о ней ты

Позабудь, и плакать

Перестань…

Пастушок

Ах, это

Нужно сделать. Снова

Покрывайте землю

Вы, цветочки. Вашей

Красоты овечка

Не была достойна…

О, когда бы землю

Новую мы с нею,

Увидать умели!

Ах, венок роскошный

Был б у ней вкруг шеи!

Вы прощайте, горы,

И поля, и лес мой,

Ибо ухожу я

С печальною вестью.

И когда хозяин

Весть услышит эту

(Правда, все он знает!),

Будет он потерю

Чувствовать, — обиды ж

Даже не заметит

(Хоть она огромна.

Ах, обида эта.)

Перед ним предстану

В страхе и стыде я;

Горькие упреки

Обратит ко мне он.

Он мне скажет: «Пастырь,

Так-то ты овечек,

Что тебе вручил я,

Стережешь?..» Мученья!

Что смогу ответить?

Не найду ответа,

И заплакать горько

Только я сумею…

(Уходит.)

Сцена 18

Пауло

Видится мне образ

Моей жизни в этом.

Дивное провижу

В этом пастушке я.

Ведь слова такие

Заключают верно

Притчи и загадки…

Но откуда этот

Свет, что блещет ярче

Солнечного света?..

(Звучит музыка и показываются два ангела, несущие на небо душу Энрико.)

В душу льются звуки

Музыки нездешней,

И возносят двое

Ангелов небесных

Праведную душу

В горные селенья…

О душа, сегодня

Ты стократ блаженна,

Ибо путь твой — в страны,

Где конец мученьям…

(Видение скрывается, Пауло продолжает.)

Вы, растенья полевые,

Хоть мороз вас сокрушает,

Посмотрите — разрывает

Небо свой покров впервые.

Вот, прорезывая тучи,

Ты, душа, меж облаками,

Чтоб упиться небесами,

Пролагаешь путь летучий.

Там, под пальмами, отрады

Вкусишь ты, — твой дух спокоен.

Жалок тот, кто недостоин

Этой царственной награды.

Сцена 19

Гальван, Пауло

Гальван

Храбрый Пауло, скорее…

Слушай, там, за рядом ряд,

Стройный движется отряд.

Их заметил на горе я…

Много их, они идут

Прямо к нам… Оружья сколько…

Нам спасенье в бегстве только,

А иначе — нас убьют…

Пауло

Близко?

Гальван

Да, я различил

Барабанщика и знамя,

В миг они покончат с нами,

Коль у нас нехватит сил…

Убежать немедля…

Пауло

Кто же

Их привел?

Гальван

Да мужики

(Их убытки велики

От разбоев наших тоже).

Собралася вся родня,

Чтоб убить нас.

Пауло

Наказать их

Надо.

Гальван

Как? Ты будешь ждать их?

Пауло

Иль не знаешь ты меня…

Гальван

Мы погибли — это ясно.

Пауло

Но один храбрец, как я,

Будь пять тысяч мужичья, —

С ними справится прекрасно.

Гальван

Барабан! Ты слышишь?

Пауло

Стой!

И опасности не бойся.

Воин я, не беспокойся,

Был до схимы не плохой.

Сцена 20

Судья, вооруженные крестьяне, Пауло, Гальван

Судья

Вы поплатитесь, друзья,

За злодейства ваши, оба.

Пауло

Грудь пылает гневом. Злобой

Превзошел Энрико я.

Мужик

Эй, разбойники, сдавайтесь!..

Гальван

Эти станут умирать…

Я ж сумею так бежать,

Что поймать и не старайтесь.

(Гальван убегает. Несколько крестьян его преследуют. Пауло вступает с прочими в бой и все покидают сцену.)

Пауло (за сценой)

Ваши стрелы жалят сильно,

Вас успех конечный ждет,

Здесь вас более двухсот,

Наших двадцать — мы бессильны.

Судья (за сценой)

По горе уже бежит он.

Пауло (Весь в крови, цепляясь, спускается с горы.)

Я без ног и без руки…

О злодеи мужики…

Что ж? Я в храбрости испытан.

Я задам им. — Нет, увы!

Нехватает сил. Глубоко

Согрешил я, и жестоко,

Небеса, мне мстите вы.

Сцена 21

Педриско, Пауло

Педриско

К злодеяниям Энрико

Не нашли меня причастным.

Это судьи, всенародно

Осудив его, предали

Казни, а меня за двери.

Лишь вернулся я сюда, —

Что я вижу! Лес и горы

Шумом, гомоном объяты.

Тут бегут каких-то двое

Мужиков и держат шпаги.

Там — контуженный Финео.

Тут — и Селио, и Фабьо;

Здесь же — распростерт без жизни…

Горе! Пауло отважный!

Пауло

Это вы опять идете,

Мужики… Со мною шпага.

Я еще живу, не умер,

Хоть слабо мое дыханье.

Педриско

Пауло, это я, Педриско.

Пауло

О, приди в мои объятья!

Педриско

Отче, что с тобой?

Пауло

Увы мне!

Мужиками я изранен…

Смерть близка… Но расскажи мне —

Я узнать горю желаньем —

Происшедшее с Энрико.

Педриско

Он повешен. Весь Неаполь

Видел это.

Пауло

Значит, можно ль

Сомневаться в том, что аду

Осужден он?..

Педриско

Ах, подумай,

Что ты, Пауло, болтаешь…

Он христианином умер.

Исповедался, причастье

Принял и, с мольбою очи

Устремивши на распятье,

О прощении молил он,

Щеки нежными слезами

Орошая; кто с ним были,

На него взирали в страхе.

А когда он умер, дивно

В чистом воздухе звучали

Звуки музыки небесной.

Для того же, чтоб приметней

Было чудо для народа,

Серафима два крылатых

Показались над землею

И, летя, в руках держали

Душу славного Энрико.

Пауло

Душу грешника? Едва ли

Не грешнейшего из смертных.

Педриско

Неужель тебя пугает

Милосердие господне?

Пауло

Было то, мой друг, обманом,

Та душа была другого,

Не Энрико.

Педриско

Боже, даруй

Свет ему.

Пауло

Я умираю…

Педриско

Знай, Энрико божьей властью

Награжден, и ты молися

О прощеньи.

Пауло

Не прощает

Бог такие оскорбленья,

Как мои…

Педриско

Не сомневайся:

Не простил ли он Энрико?

Пауло

Милосерд он…

Педриско

Это явно.

Пауло

Только не к подобным людям…

Дай мне руку… умираю…

Педриско

Постарайся смерть Энрико

Заслужить…

Пауло

Так бог сказал мне.

И себе спасенья жду я,

Раз Энрико — грешник — спасся.

(Умирает.)

Педриско

Весь израненный, в мученьях,

Умер Пауло. Несчастный!

Жребий брошен. Пусть Энрико

Грешный был, а в смерти спасся.

Ну, а он за недостатком

Веры, подлежит он аду.

С ивы веток нарубивши,

Ими скрою мертвеца я.

(Делает как сказал.)

Что? Откуда эти люди?..

Сцена 22

Судья, мужики, захваченный Гальван, Педриско, Пауло, мертвый и прикрытый

Судья

Упустили атамана…

Значит, мало вы старались.

Мужик

Видел я: цепляясь, падал,

Тысячами стрел пронзенный,

Со скалы высокой…

Судья

Ладно.

Эй, схватите человека…

Педриско (в сторону)

Ах, Педриско, ах несчастный!

Приготовься попоститься.

Мужик (указывая на Гальвана)

Этот — Пауло слуга был

И сообщник злодеяний.

Гальван

Врешь, мужик! Один лишь славный

Был Энрико мой начальник.

Педриско

Мой — Энрико тоже.

(К Гальвану тихо)

Братец,

Ты, Гальван, меня не выдай,

Ради бога!

Судья (Гальвану)

Если скажешь

Ты, где тот, кого мы ищем,

Атаман твой, — обещаю,

Что получишь ты свободу.

Говори!

Педриско

Старанья ваши

Бесполезны. Он уж умер.

Судья

Как так умер?

Педриско

Мною найден

Был он, стрелами пронзенный,

Вот на месте этом самом,

Умирающий в мученьях.

Судья

Где же он?

Педриско

Покрыл ветвями

Я его…

(Раздвигает ветви. Показывается Пауло, объятый пламенем.)

Но что за призрак…

Ужас душу наполняет…

Пауло

Если ищете вы Пауло,

Так смотрите вы, как пламя

Тело Пауло объемлет,

И кишит оно змеями,

И никто к моим мученьям,

Что терплю я, не причастен:

Я один всему виною,

Ибо гибель сам стяжал я

Для себя. Спросил я бога,

Мне какой конец подаст он

В день последний этой жизни.

Оскорбил я бога, жалкий,

И когда увидел это

Враг души моей, меня он

Совратить обманом злобным

Пожелал и принял сладкий

Образ ангела. О, если б

Был я мудрым, я бы спасся

Через этот самый искус!

Ах, я начал сомневаться

В милосердии великом

Божеском. И днесь предстал я

Перед суд его, и слышу:

«Ты, отцом моим проклятый,

Сниди в темную пучину

Зол и бедствий несказанных!»

Вас, родители, за то, что

Я рожден, я проклинаю…

И за то, что усомнился,

Проклят я — тысячекратно…

(Проваливается; из земли показывается огонь.)

Судья

Тайны господа безмерны!

Гальван

Бедный Пауло, злосчастный!

Педриско

О Энрико, О счастливец,

Божьей милостью избранный!

Судья

В назиданье, ради чуда,

Вас обоих отпускаю,

С вас слагая наказанье.

Педриско

Много лет тебе желаю,

Судия. — Гальван, свободны

Мы теперь. — Подумай, братец,

Что теперь двоим нам делать.

Гальван

Я святым отныне стану.

Педриско

Друг, я думаю, ты много

Совершишь чудес едва ли!

Гальван

Верю в бога я…

Педриско

Дружище!

Всем колеблющимся случай

Этот будет в назиданье.

Судья

Ну, довольно! мы в Неаполь

Возвратимся с этой вестью.

Педриско

Если ж нашему рассказу

Тяжело и трудно верить

(Хоть и все, что было, правда),

Пусть, кто хочет, обратится

(Чтоб уверовать, как автор,

В наше действо) к Белярмино, ^[84]

А подробнее и ярче

Это самое разыщет

В «Житиях отцов» всехвальных.

Здесь кончается «Великий

Усомнившийся иль слава,

Замещенная бесславьем».

Милость неба ввеки с вами!

БЛАГОЧЕСТИВАЯ МАРТА

Комедия в трех актах

Перевод Т. Щепкиной-Куперник

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Донья Марта

Донья Люсия

Донья Инес

Дон Фелипе

Пастрана

Дон Гомес — старик

Капитан Урбина

Альфéрес — поручик

Дон Диего

Дон Хуан

Лóпес — слуга

Действие происходит в Мадриде и Ильескасе.^[85]

АКТ ПЕРВЫЙ

Зала в доме дона Гомес, в Мадриде.

Сцена 1

Донья Марта, потом донья Люсия, обе нарядно одетые, в трауре

Донья Марта

Усталый вол, надеясь сбросить гнет,

Ждет, чтоб сошла вечерняя прохлада.

Кто ранен на смерть — в чудо верит тот,

И для него в надежде есть отрада.

Как ни бушует грозных волн громада —

Корабль в надежде видит свой оплот;

И потому страшит нас бездна ада,

Что лишь в аду надежда не живет.

Для смертных всех дан свет надежды роком:

Ждет неудачник в будущем удач,

На бóльшее надеется богач…

Лишь я одна в раздумьи одиноком,

В отчаяньи гляжу на божий свет:

На луч надежды — мне надежды нет.

Донья Люсия

На луч надежды — мне надежды нет.

Увы! Мое отчаянье безбрежно:

Мой бедный брат убит во цвете лет,

Убийца ж тот — кого люблю я нежно.

Надежде я должна сказать прости:

Могила мертвых не отдаст из плена…

В разлуке ж слишком частый гость — измена:

Любовь разлуку — может ли снести.

И все же я люблю убийцу брата,

И гнев к нему душой не овладел.

Любовь дает лишь горе мне в удел…

Два мертвеца. Могилой счастье взято…

Разлука — смерть… Он умер для меня,

И плачу я, живого хороня.

Донья Марта

О чем твой плач? Что вызывает

Отчаянья такой порыв?

Так громко плачешь ты, забыв

Что уши и у стен бывают.

Донья Люсия

А ты в чем шлешь упрек судьбе?

Ведь жалобам твоим внимая,

Сестрица, плакать начала я

Из подражания тебе.

Донья Марта

Иль нет причин мне плакать? Или

Не тяжела моя утрата?

Ведь у меня убили брата…

С ним счастье все мое убили.

Донья Люсия

А я-то, что ж, — другого роду?

Иль мы с тобою не родня.

Так не сердись же на меня,

Что я даю слезам свободу.

О мертвом плачу безутешно, —

Кто был при жизни мной любим.

Донья Марта

Брось! Слезы поводом таким

Ты прикрываешь безуспешно.

Понятно мне, что означали

Потоки слез. Э, перестань!

Не мертвецу несешь их в дань —

Надежда есть в твоей печали.

И для меня понятней слóва

Немые слезы без конца;

Трезвонишь ты для мертвеца,

А благовестишь за живого.

О ком ты плачешь — я-то знаю.

Донья Люсия

Да, вора в каждом видит вор…

И чудом я не называю,

Что ты воображаешь вздор.

Ты здесь сама скорей виновна…

Донья Марта

Ужель я так кажусь глупа?

Оставь, сестра. Я не слепа.

Одно мне ясно безусловно:

Ты в дон Фелипе влюблена.

Мы, женщины, всё видим сразу,

Что не видать мужскому глазу:

Читаем в душах мы до дна.

На свет явилась после Ева,

Адам был раньше сотворен, —

Однако же, она — не он —

Нашла тот плод запретный с древа,

Что дорого так стоит людям.

К чему ж подобная игра?

Оставь увертки ты, сестра.

Хитрить мы долее не будем,

Я женщина — и вот причина,

Что вижу все… и очень ясно

И очень много.

Донья Люсия

Вот прекрасно!

Так я, по-твоему, мужчина?

Иль слепотой поражена?

Ты — рысь, я — крот с тобой в сравненьи.

Но ведь умеешь, без сомненья,

Читать в сердцах ты не одна.

Ты правды от меня не спрячешь,

Я разбираюсь в смысле скрытом:

И ты совсем не об убитом,

А об убийце горько плачешь.

Донья Марта

Итак, по-твоему — любила

Я дон Фелипе?

Донья Люсия

Вот вопрос!

Любила? Упаси Христос!

Ты ненависть к нему таила:

Он был тебе врагом всегда…

Не хуже вишен для дрозда.

Любить… Кто ж станет по охоте

Такую женщину любить?

Ты — и любить? Не может быть:

Ты ж не из крови, не из плоти.

Донья Марта

И было б для меня позором

Любовь почувствовать к тому,

Кого ты любишь.

Донья Люсия

Почему?

Донья Марта

Ничтожен человек, которым

Такая б увлекаться стала…

А если даже нет — любой,

Раз только избран он тобой ,

Теряет цену.

Донья Люсия

Так. Не мало

Нашлось причин!

Донья Марта

А в заключенье:

И я б понизилась в цене.

Когда б избранник твой — ко мне

Почувствовал души влеченье.

Меня тогда сочли бы тоже

(Как твой и друг найдет любой),

Как ты, холодной и пустой,

И, словом, на тебя похожей.

Донья Люсия

Так, так! Я — холоднее льда,

А ты — роскошный летний зной,

И красотою неземной

Мужчин ты губишь навсегда!

Ты — солнце в прелести своей!

И ты во всем ему подобна:

Не даром людям неудобно

Глядеть на алый блеск лучей.

Никто — пугаясь слепоты —

На солнце ведь смотреть не станет.

Так на тебя никто не взглянет,

Иль ослепишь безумца ты.

Но странно: жжет и удивляет

Весь мир такая красота…

На все лады и все уста

Тебя как солнце восхваляют, —

Однако с красотой своею

Ты — все одна. А несмотря,

Что я не солнце, ни заря,

Не ослепляю и не грею, —

Но «мудрость» мне твоя смешна.

Пусть я подобна зимней стуже,

Пусть я тебя гораздо хуже,

Не так красива и умна, —

Толпа поклонников за мною, —

Что красоте твоей не в честь, —

Спешат мой холод предпочесть

Сестры губительному зною.

Донья Марта

Ну, да… Любовники из тех

Кудрявых, плюшевых созданий,

Что надевают для свиданий

(Все от тебя) на тело мех.

Ну, что ж, конечно, иногда

Свет изменяет вкус и моду:

И летом покупают воду

И очень ценят свежесть льда.

Вот верно почему, сестрица,

Тебя Фелипе полюбил:

Чтоб снегом умерять свой пыл —

Он поспешил в тебя влюбиться.

Донья Люсия

Когда б любила я его…

Донья Марта

Так ты его не любишь?

Донья Люсия

Чтó ты! Нет у меня к тому охоты:

Убийца брата моего.

Я лишь хочу развязки скорой:

Пускай закон накажет строго

Его вину — и тем немного

Смягчит ту скорбь, конца которой

Я не предвижу никогда.

Донья Марта

Как? Казни хочешь ты и мести

Убийце? Поклянись по чести!

Донья Люсия

Да, да! И тысячу раз — да!

Донья Марта

Твой приговор чрезмерно строг.

Донья Люсия

Велик и грех, и кары стоит.

Донья Марта

Нет. Пусть усопших успокоит,

Но пусть простит живущих бог.

Донья Люсия

Вине подобной нет прощенья!

Донья Марта (притворяясь, что говорит серьезно)

Коль смерть тебе его нужна —

Так ты торжествовать должна:

Убийца схвачен — ждет отмщенья.

Донья Люсия (потрясенная)

Как?.. Где же схвачен он?

Донья Марта

В Севилье. ^[86]

Его настигли наконец.

Донья Люсия (в сторону)

О ужас!

Донья Марта

И так рад отец,

Что увенчал успех усилья:

Удача облегчает горе…

Решил ускорить дело он.

Убийца должен быть казнен;

В Севилье казнь свершится вскоре —

Уж через месяц.

Донья Люсия (в сторону)

Горе!

Донья Марта

Вот

Как скоро небеса успели

Исполнить месть твою.

Донья Люсия

Ужели…

Сестра… так скоро он умрет?

Донья Марта

Да. Плачешь?

Донья Люсия

Я же не из стали.

Донья Марта

Но смерти только что сама-то

Желала ты убийце брата,

Виновнику твоей печали…

Донья Люсия

Все это так… О боже мой!..

Но ты не поняла сначала…

Донья Марта

Чтоб умер он — ты так желала…

Донья Люсия

Чтоб умер… для меня одной…

Пойду отца о всем спросить…

(В сторону)

И плакать на свободе стану.

(Уходит.)

Донья Марта

Как поддалась легко обману.

Что значит — дурочкою быть.

Я про арест все сочинила,

Чтоб правду выведать у ней.

И что ж? лишь ревности моей

В конце концов пути открыла.

Сцена 2

Дон Гомес, донья Марта

Дон Гомес (входит, читая письмо и не замечая дочери)

«Из многих причин, заставляющих меня покинуть Индию^[87] и вернуться в Испанию, главной была повидаться с тобой и превратить нашу старинную дружбу — в родство. Божий промысел, мои подвиги и мое усердие — все вместе помогло мне за десять лет нажить больше ста тысяч песет.^[88] Они к твоим услугам: я предлагаю их в приданое твоей дочери, донье Марте, если только мой возраст не послужит препятствием, чтобы мне имя твоего друга сменить на имя зятя. Я сейчас в Ильеске, где, как ты знаешь, находится мое поместье, у нас предполагаются празднества и бой быков.^[89] Если они вам интересны и если я достоин этой чести — дом мой вас ожидает. Он пустует пока: в нем нет детей (у меня их никогда не было), но сейчас он полон желаний и надежд, которые вы, надеюсь, осуществите. Храни тебя бог и пр. и пр.

Капитан Урбина»^[90]

Добро пожаловать стократ.

Лишь эта весть и может ныне

Смягчить отчаянье утрат

И слезы о погибшем сыне,

Что душу все еще томят.

Мы с ним в одних летах… да, да.

Но — с капиталом не беда:

Сто тысяч. ^[91]С этой позолотой

Все будут уважать с охотой

Его почтенные года.

Согласье Марта даст, конечно.

Хоть будет муж у ней старенек,

Но нет ведь старости для денег.

К тому ж — весна так быстротечна,

Зима ж — крепка и долговечна.

Зима суровая — мой зять.

Любовь — «весной» привыкли звать…

Но ведь в мехах и в зимней стуже

Тепленько при богатом муже:

Тепло, как летом… Благодать…

Уверен, будет дочь покорна.

Мое желание упорно.

И отогреет донья Марта,

Как солнце радостное марта,

Супруга старость животворно. ^[92]

Донья Марта

Сеньор! Какой отрадой новой

Как будто ваша грусть смягчилась?

Дон Гомес (в сторону)

О свадьбе — ей пока ни слова.

Дитя, хоть скорбь моя сурова,

Но радость у меня случилась.

Волненье… счастье… ожиданье

Превысили мое страданье.

Такая радостная весть!

Хоть сына нет — друг верный есть.

К нему я еду на свиданье.

Хотя наследник мой любимый

Рукой судьбы неумолимой

Во цвете лет и вырван вдруг, —

В потере той незаменимой

Меня утешит старый друг.

Вернулся капитан Урбина.

Его удача велика:

Им в Потоси ^[93]открыта мина,

В Китае он скупил шелка ^[94]…

Наскучила ему чужбина.

Привез дукатов ^[95]тысяч двести,

Хранящихся в надежном месте…

В Ильеске, Марта, он живет,

И вот — меня к себе зовет

Гостить — конечно, с вами вместе.

Мы были оба с ним когда-то

Одною жизнью и душой.

И вот теперь в свой дом богатый

Мой друг зовет меня как брата,

Чтоб поделиться всем со мной.

Там завтра праздник — бой быков…

Хоть не до празднеств мне, конечно, ^[96]

Но я о горести сердечной

На время позабыть готов,

Ответив на радушный зов.

Богатству — честь, а дружбе — ласку

Я окажу хоть чем-нибудь.

Пойду и закажу коляску.

Скажи сестре, готова будь…

По холодку мы к ночи — в путь.

Донья Марта

Отец, отец, не так поспешно.

Иль вам напомнить я должна

О нашей скорби безутешной?

Мой брат убит… не отмщена

Убийцы тяжкая вина…

Дон Гомес

Не бойся: я везде уж был.

За ним, с приказом об аресте,

Следит усердный альгвасил, ^[97]

Развязка скоро будет — вместе

И преступлению и мести.

Донья Марта (в сторону)

Мой бог! В Ильеске он сейчас:

Писал вчера мне… Вдруг до нас

На праздник вздумает остаться?

Вот новый страх! Его как раз

Там могут сбиры ^[98]доискаться…

Сцена 3

Донья Люсия, донья Марта, дон Гомес

Донья Люсия

Итак, веселье есть в печали.

Вы очень рады, мой отец?

Дон Гомес

Как ты узнала?

Донья Люсия

Мне сказали —

Убийца схвачен наконец.

Дон Гомес

Так скоро? Ну, не чудеса ли!

Кто, альгвасил ту весть принес?

Скажи, его ты наградила?

Донья Люсия

Что означает ваш вопрос?

Дон Гомес

Севилья быстро порешила.

Теперь возмездия вся сила

Должна убийцу покарать.

Пойду все толком разузнать…

Да приготовлю все к поездке,

Чтоб завтра утром быть в Ильеске.

(Уходит.)

Сцена 4

Донья Марта, донья Люсия

Донья Люсия

Не знаю, что предполагать

Нам за поездкой столь нежданной?

Какой, скажи, был альгвасил

И кто его здесь одарил?

Когда отец все знает — странно:

Зачем не то он говорил?

Сестра? Я смущена ужасно.

Донья Марта

Однако, милая, все ясно:

Что дон Фелипе посвятил

Тебе любви сердечный пыл —

Отец ведь понимал прекрасно.

И вот, щадя свое созданье,

Чтоб не усиливать страданье

И грусть твою, он, может быть,

Свою решился радость скрыть,

И промолчал — из состраданья.

В Севилью он поедет сам…

Чтобы увидеть казнь злодея.

Но, за тебя душой болея,

Велит в Ильеску ехать нам —

Чтобы тебя рассеять там.

Везет на праздник нас в Ильеску,

И хочет грусть твою смягчить.

Донья Люсия

О Марта! Праздничному блеску

Слез роковых не осушить.

Раз так он хочет поступить,

То я любовь отца проверю:

Поговорю по сердцу с ним…

А будет он неумолим —

Пусть ждет себе еще потерю.

Умрет Фелипе — я за ним.

Отцу скажу я не тая,

Что если гнев его продлится,

То сократится жизнь моя.

Донья Марта

Пока — советовала б я

Немного подождать, сестрица:

Отца в Ильеску пригласил

Старинный друг. Давай мы обе

Просить его изо всех сил,

Чтоб он отца уговорил

Забыть о мести и о злобе.

Идя по этому пути,

Фелипе можем мы спасти.

Донья Люсия

Совет хорош.

Донья Марта

Ну да, конечно!

(В сторону)

Как верит-то простосердечно!

Донья Люсия

Позволь сказать тебе — прости.

Все подозрения дурные,

Всю ревность, мысли все плохие —

Я все беру назад, сестра.

Ко мне ты истинно добра,

Прости мне.

Донья Марта

Ревность! Ах, Люсия, —

Из чувств дурных она растет:

Опасны дерево и плод!

Донья Люсия

Пойдем же выбрать туалеты:

Должны мы быть к лицу одеты,

Хоть траур и принять в расчет.

(В сторону)

Господь! Спаси его — молю.

(Уходит.)

Донья Марта (одна)

Тогда судьбу благословлю,

Когда уж будет он далече.

Кто б мог сказать — что буду встречи

Бояться с тем, кого люблю.

УЛИЦА В ИЛЬЕСКЕ

Сцена 5

Пастрана, дон Фелипе

Пастрана

Всю ночь в дороге, в непогоду,

В телегах, в бричках, на ослах,

Пешком, верхом и на мулах

Тебе я странствовал в угоду.

Дон Фелипе

Пастрана, дружбою помочь

Ты мне сумел в моем несчастьи.

Ты мне даешь свое участье,

Раздумье шуткой гонишь прочь.

За мною дух твой благородный

Тебя в изгнание повлек,

Веселья яркого поток

Несет с тобой твой ум свободный.

Коль ты судьбой моей смущен —

Представь мой символ неизменный:

В цепях, и связан, сокол пленный.

Не вечно в путах будет он.

Мои невзгоды облегчает

Один девиз: «Спокойно жду

За мраком яркую звезду».

Он мне таинственно вещает:

Сейчас я осужден к скитаньям,

За эту смерть. Ну что ж — пусть так!

Я верю — этот долгий мрак

Надежды сменится блистаньем.

Пастрана

Да, но, любезный друг, прости:

Нам лучше б было, в деле этом

Рассудка следуя советам,

Подальше ноги унести.

И пусть любовь твоя не бьется

Как будто бабочка ночная,

Когда, опасности не зная,

Влюбясь в огонь, бедняжка вьется,

Пока он не сожжет ей крыл.

Вот символ твой: его мы стоим,

Коль ждать ты хочешь — чтоб обоим

Подрезал крылья альгвасил.

Дон Фелипе

Представь ты льва, когда томится

В железной клетке царь зверей —

Он бродит на цепи своей,

Как ни тесна его темница.

Но шаг… и далее не может —

Не пустит цепь. Он тщетно рвется —

Опять на место он вернется.

Совет твой, друг, мне не поможет.

Пускай и жизнь и честь на карте.

Я здесь остановлю свой путь,

Мне дальше не дает шагнуть

Любовь к прекрасной донье Марте.

Пастрана

Не знаю участи плачевней.

И что, скажи мне, за охота,

Как Санчо-Пансе с Дон-Кихотом ^[99]

Считать харчевню за харчевней…

Не видишь разве, что безумно

В Ильеске оставаться нам?

Сюда привлек так много дам

И кавалеров праздник шумный…

Не мало всякого здесь люду:

Пожалуй, встретится такой

Торговец жизнию людской,

Что мерку снимет с нас, да к худу.

Предлог уехать превосходный:

К Маморе ^[100]нынче все спешат —

В поход: из трех — один солдат.

Надень и ты наряд походный,

К себе в отряд тебя охотно

Любой зачислит капитан,

И не узнает сам Гальван ^[101]

Тебя в солдате беззаботном.

Дон Фелипе

Ты думаешь, не грустно мне

От этой мысли отказаться?

Пастрана

Ого! Вот так ответ, признаться!

Достойный храбреца вполне.

Дон Фелипе

О честь врожденная Испаньи!

В опасный день — пойдут все сразу,

Без королевского приказу:

Долг родине — у всех в сознаньи,

И все, чья жизнь — в пирах, в нарядах,

Кто любит блеск и аромат,

Все те, кто только говорят

О ревности, улыбках, взглядах, —

Придет опасность — чужд им страх:

Помчатся все к заветной цели,

Как будто с самой колыбели

Служили в Фландрии ^[102]в войсках.

Пастрана

Да здравствует сеньор Фахардо, ^[103]

Испаньи слава, храбрый воин.

Он доблестью своей достоин

При жизни песнопений барда…

Пускай Харифе или Муса ^[104]

Со сворой мавров пожелают

Отведать меч его: узнают,

Какого он на деле вкуса!

Сцена 6

Лопес, дон Фелипе, Пастрана

Лопес

Вот так… Во всякой-то беде

«Хуан Флорин» ^[105]всегда поможет.

Пастрана

Кто это? Все меня тревожит…

Обжегшись, знаешь, на воде…

Нет — он не страшен для набега:

Сеньор идальго — виноват,

Вы не с Маморы ли солдат?

Лопес

Пока — служитель дон Диего

Де-Сильва.

Пастрана

А узнать нельзя ли,

Что вас могло сюда привесть?

Лопес

А вот: особенную честь

Мне два идальго оказали:

Просили принести им сбрую.

«Хуан Флорин» — он вам знаком?

Снабдил меня своим возком.

Любезность оценив такую,

Я в путь пустился без раздумья

На паре… этих самых ног,

Чтоб к празднику поспеть я мог.

Пастрана

Ответ ваш — не без остроумья.

Кто ж этот Сильва? Я нигде

Как будто с ним и не встречался

Лопес (в сторону)

Вот почему-то привязался!

Допрос совсем как на суде!

Их двое братьев, из дворян,

На славу оба кавалеры,

И доброй христианской веры:

Дон Дьего, младший — дон Хуан.

Дон Фелипе

Женаты?

Лопес

Оба ищут жен.

Есть на примете две сестрицы,

По существу, они девицы,

В случайностях же — бог волен.

Зовут их — Марта и Люсия,

Две доньи — нет их благородней…

Вопросов будет на сегодня?

Простите, должен уж итти я.

Пастрана

Постойте!

Лопес

Право, недосужно:

Найти «посаду», встретить дам, —

Приедут — доложу я вам, —

Тут пошевеливаться нужно.

Дон Фелипе

Так дамы едут с ними вместе?

Лопес

Нет, нет, с отцом. Они ж прибыть

Хотели раньше. Здесь добыть

Мечтает каждый по невесте,

Чтоб, как придется возвращаться, —

В коляски парочками сесть.

Прощайте же. Имею честь.

(Уходит)

Дон Фелипе (в сторону)

Дай бог им здесь не повстречаться!

Сцена 7

Дон Фелипе, Пастрана

Пастрана

Ревнуешь?

Дон Фелипе

Что ты! Я ведь знаю,

Что обе обо мне вздыхают

И обе мне мой грех прощают ^[106]…

Но я лишь одного желаю:

Чтобы какой-нибудь герой

Сестрицу младшую заставил

В себя влюбиться, и оставил

Меня со старшею сестрой.

Пастрана

Сюда идут.

Дон Фелипе

А кто идет?

Пастрана

Два старика… военный… дамы…

Уйдем-ка лучше от греха мы:

Уж собирается народ.

Дон Фелипе

Как мне уйти? Жду встречи жадно.

Ты слышал — едет ведь она.

Пастрана

Ступай — и жди в объятьях сна,

Пока она приедет.

Дон Фелипе

Ладно.

(Уходят.)

Сцена 8

Дон Гомес, донья Марта, донья Люсия, капитан Урбина, Альферес

Дон Гомес

Сеньор мой, капитан Урбина!

Урбина

Дон Гомес, мой любезный друг!

Благословенная година.

Слов нет: в груди стеснился дух.

И радость — этому причина.

Ту радость — сердце не вмещает:

Ее — два сердца лишь вместят…

Твое ведь то же ощущает?

Дай мне его, мой друг и брат,

И стану я вдвойне богат.

В Америке, судьбой храним,

В трудах я много нажил честных,

Привез сто тысяч полновесных ^[107]

И их кладу к ногам твоим

И дочерей твоих прелестных.

Таким двум перлам — без сравненья —

Готов сокровища мои

Отдать всецело во владенье.

Дон Гомес

Ответь же, дочка, без смущенья,

И чувств сердечных не таи.

Донья Марта

За все, чего могу я ждать

От вашего благоволенья,

Сеньор, позвольте в знак почтенья

Мне руку вам поцеловать.

Урбина

Как… Вы, Испаньи украшенье…

Могу ли я позволить вам

Мне руки целовать? Нет. Сам

Я — ваш слуга и раб покорный.

Донья Марта (в сторону)

Как ложь легка таким словам

Пустой учтивости придворной.

Дон Гомес

Едва узнав, где ты, мой друг,

Я сразу собрался в дорогу,

Взяв этих ангелов с собой,

Что мне оставлены судьбой

В утеху жизни, слава богу.

(В сторону, Капитану)

В Ильеске, тут же, под конец

Веселых празднеств, что на славу

Ты нам устроил здесь в забаву,

Пойдешь ты с тою под венец,

Которая тебе по нраву.

Я им не говорил ни слова.

Но будет каждая готова

Так поступить, как прикажу.

Поручик (в сторону)

С восторгом я на них гляжу…

О деньги! Вы всему основа!

Им интереснее мой дядя,

И ценят «чистый пыл» его,

На молодость мою не глядя…

Богатство — то же колдовство;

Власть золота — сильней всего.

Донья Марта (в сторону, своей сестре)

Сестра, о чем-то меж собой

Два наших старика толкуют…

Не знаю, что меня волнует…

Дай мне совет: как быть, друг мой.

Донья Люсия (в сторону, донье Марте)

Совет мне нужен и самой.

Люблю того, кто так далеко…

Донья Марта (в сторону)

Ах! Будь и вправду он далек!

Донья Люсия (так же)

Коль смерть ему присудит рок —

Свершится приговор жестокий

И надо мною в тот же срок.

Урбина

Однако надо поспешить,

Чтоб ничего не пропустить,

Когда хотите видеть праздник.

Идемте.

Поручик

Ах, амур проказник!

Меня сумел ты победить:

Я на огонь опасный взгляда

Как мотылек лететь готов.

Урбина (донье Марте)

Идем, сеньора.

Донья Марта

Вам не надо

Меня просить: на бой быков

Хоть целый день смотреть я рада.

Донья Люсия (в сторону)

Где ж ты, о друг любимый мой?..

Донья Марта (в сторону)

Любовь и страх своей борьбой

На части душу разрывают:

И жажду встречи я с тобой,

И мысль одна о ней — пугает.

(Уходят.)

ИЛЬЕСКА

Вход на площадь, примыкающую к цирку.

Сцена 9

Дон Фелипе, Пастрана

Пастрана

На галлерею или в ложи,

Иначе в цирк — избави боже!

Не заражен твоим я вкусом.

Дон Фелипе

Но, друг, на что это похоже?

Там место женщинам да трусам.

Хватай же случай за рога!

Убей быка: все изумятся…

Пастрана

Ну, нет, брат! Шкура дорога.

Кто станет за рога хвататься, ^[108]

Тот будет на рогах болтаться…

Дон Фелипе

Ну, вздор ты мелешь как обычно!

Подумай сам — кто не знаком

С твоей отвагой безграничной,

Тот может увидать в таком

Ответе трусость.

Пастрана

И отлично!

Готов я трусом называться:

Мне лишь подальше бы убраться.

Дон Фелипе

Как, ты, испытанный в боях,

К быку испытываешь страх?

Пастрана

Да, братец. Можешь возмущаться.

Готов скрестить я в пять минут

С тремя противниками шпаги.

Ведь нет высокомерья тут,

А дело чести и отваги,

Где ум и доблесть в счет идут,

Особенно когда серьезно

Мы обучали у Каррансы, ^[109]

И, как почти что все испанцы,

Умеем дело мести грозной

Искусством сделать грациозно.

Потом: представь, что превосходство

Врага ты видишь. Просто дело.

Скажи: «Сеньор! Я ваш всецело.

Познал я ваше благородство,

И обещать могу вам смело —

Отныне к вашим я услугам:

Не молвлю слова с вашей дамой,

Пойду в обход далекий самый…

А коль хотите быть мне другом,

Я ваш навек — скажу вам прямо».

Тут будет благородный нрав

Любезностью обезоружен;

Нахала ты смягчишь, признав,

Что он сильней, что он, мол, прав…

С разбойником нам выкуп нужен.

Но все ж всегда — надежда есть.

Как в сердце б ни кипела месть,

А самый грозный нрав смягчится,

Лишь только человек польстится,

Кто — на червонцы, кто — на лесть.

С быком — не то. У! Просто жуть,

Как станет землю рыть ногами,

Да плащ в лохмотья рвать рогами!

Пойди попробуй кто-нибудь

Тут на ухо ему шепнуть:

«Сеньор мой, вспомните о том,

Что в кротости — величье силы.

Быть надо дурнем иль ослом,

Чтоб лбом бросаться напролом.

Остановитесь, будьте милы».

Увидишь ты его ответ

На этот дружеский совет:

Чуть отвернешься, в ту ж минуту

Получишь ты, рогами вздет,

Две дырки в спину — по полфуту.

Дон Фелипе

Для трусости ответ найдем.

Пастрана

Прости — но не приму участья

В подъеме рыцарском твоем.

Спасибо за такой «подъем»:

На воздух не хочу попасть я!

Дон Фелипе (смотря вглубь сцены)

Постой… Взгляни на тот балкон.

О красота! О рай для взглядов!

Пастрана

Я вижу — выставку нарядов.

Дон Фелипе

Она — с сестрою! То не сон.

Мой друг — вот та, кем я пленен!

О ты, головка золотая,

Как солнце, слезы осушая,

Ты озаряешь жизни тьму!

Индиец, солнце обожая,

Смиренно молится ему.

Так я молюсь тебе всегда.

Летят к тебе, моя звезда,

Послами — пламенные взгляды.

Прими их. Дай мне луч отрады

И мне скажи глазами: «Да».

Пастрана, друг! Скажи ты ей

О муках, о любви моей.

Раз мне нельзя — ты все ей скажешь.

Пастрана

Где ж объясняться с ней прикажешь?

Дон Фелипе

Отсюда. Говори смелей!

Пастрана

Ты пьян?

Дон Фелипе

Красу ее воспой,

Зарю затмившую собой…

Скажи, что мой покой утерян,

Что я ей буду вечно верен…

Пастрана

А сам-то — норовишь долой!

Дон Фелипе

Ужель не скажешь?

Пастрана

Ну, ступай!

«О Марта, дорогая крошка, ^[110]

О Марта, мартовская кошка,

Что выдают за горностай!

Открой ему, о Марта, рай!»

(Звуки музыки за сценой.)

Дон Фелипе

Трубят — сигнал: бык пущен в бой!

Пастрана

Пущусь и я во все лопатки.

Дон Фелипе

Как? Ты бежишь?

Пастрана

И без оглядки.

Дон Фелипе

Для чести поворот плохой.

Пастрана

Но — повернуть спокойней пятки,

Коль мчится бык во весь карьер?

Дон Фелипе

Есть копья, пики и барьер,

Ограда — прочная надежда.

Вполне спокойно ожидаю.

Все ждут.

Пастрана

К чему плохой пример?

Ждать смерти вовсе не желаю.

Дон Фелипе

Кто пикадор?

Пастрана

Почем я знаю.

Дон Фелипе

Хорош!

Пастрана

А бык-то разве плох?

Дон Фелипе

Бык — сущий лев!

Пастрана

Помилуй бог —

Попасть к такому негодяю!

Толпа (за сценой)

Ого-го-го!

Пастрана

Кричит народ!

Ты слышишь — из себя выходит?

Проклятый праздник! ^[111]

Дон Фелипе

А почет

Себе в Испании находит.

Толпа (за сценой)

Держись!

Пастрана

Бежал бы он, ей-ей!

Пусть плащ пропал — да жизнь целей.

Дон Фелипе

Вот пикадор на помощь мчится…

Пастрана

Хоть он и смел — сдается мне,

Что, верно, тут же на коне

Бедняге гибель приключится.

Дон Фелипе

Смел!

Пастрана

Надо за него молиться.

Как говорится: грех велик —

Когда кого прикончит бык,

То за такое неуменье

В чистилище не ждет прощенья,

А в ад идет он напрямик.

(За сценой бубенцы лошадей.)

Дон Фелипе

Вот конь и бык — друг против друга.

Все замерли как от испуга.

Толпа (за сценой)

Удар хорош.

Дон Фелипе

Ах! Он упал

С коня!

Толпа (за сценой)

Спасайся!..

Пастрана

Ну пропал!

Дон Фелипе

Судьба зовет того, кто смел.

Бегу туда!

Пастрана

Постой, несчастный!

Да что ты — смерти захотел?

Дон Фелипе

Ну что ж? Счастливейший удел:

Смерть — на глазах моей прекрасной!

(Накидывает плащ на руку, обнажает шпагу и кидается в цирк.)

Сцена 10

Пастрана (один)

Ну, кто еще когда видал

Безумное такое дело?

Плащом он руку обмотал…

Вот обнажает он кинжал…

Глазами цирк обвел — и смело

На разъяренного быка!

Его отвага велика!

Бык — на него!

Голоса (за сценой)

Удар на редкость!

Пастрана

Какая сила, ловкость, меткость…

Он стоит славы и венка!

Ударом в темя бык убит.

Теперь он к всаднику спешит,

Его с земли он поднимает,

А тот его благодарит

И, точно друга, обнимает.

Сцена 11

Дон Фелипе и Поручик,^[112] которому он очищает плащ, Пастрана

Поручик

Дай мне еще тебя обнять,

Мой друг! Я счастлив несказанно!

Дон Фелипе

Да, вот как привелось мне странно

С тобою встретиться опять.

Прошло в разлуке столько лет —

Но, право, счастья выше нет,

Чем встретить доблестного друга.

Поручик

А я в морях далеких юга

За десять лет изъездил свет.

Там я терпенью научился,

И растерял надежд запас…

И вот нежданно здесь сейчас

Затем как будто очутился,

Чтоб ты мне жизнь геройски спас.

Дон Фелипе

Давно ли ты из дальних стран?

Поручик

Еще нет месяца, мой милый.

Дон Фелипе

А жив твой дядя, капитан?

Поручик

И как! Ему богатство в жилы

Все новые вливает силы:

Сто тысяч золотых дукат

Его так славно молодят,

Что, позабыв года, болезни,

Затеял он — жениться, брат.

Дон Фелипе

Ну, что же может быть полезней!

Годам и деньгам, без сомненья,

Найдется в браке примененье.

Поручик

Мой друг, взгляни на тот балкон:

Там — пара глаз, без сожаленья

Сгубивших мой покой и сон.

Пойдем: тебе я случай дам

Услышать благодарность там

За жизнь, спасенную со славой.

Там две сестры.

Дон Фелипе (в сторону)

О боже правый!

Поручик

Скажи, ты знаешь этих дам?

Дон Фелипе

Да…

Поручик

Видишь старшую из них?

Удел ее весьма печален:

Плющом обвиться вкруг развалин

Почтенных, старых и седых.

Старик с ней рядом — ей жених.

В такое зеркало стальное ^[113]

Придется век смотреться ей.

Ну, я, как младший, я скромней:

Доволен младшею сестрою.

Но по любви — я старше вдвое.

Дон Фелипе (в сторону)

Я умираю. Это — верно?

Поручик

Как то, что я влюблен безмерно

В ее прелестную сестру.

Их свадьба — нынче ввечеру.

Вот пара! Старый тигр — и серна. ^[114]

Дон Фелипе (в сторону)

Нет! раньше поразит их гром!

Поручик

Коль хочешь все узнать — пойдем

Представиться невесте дяди.

Дон Фелипе (в сторону)

Как быть? Прошу я об одном:

Кто я, ни слова, бога ради.

Поручик

Зачем же?

Дон Фелипе

Будь тебе известно —

Мне надо прочь из этих мест.

Поручик

В чем дело?

Дон Фелипе

Брат моей прелестной

Убит был мной в дуэли честной.

За мной следят, грозит арест.

Поручик

Куда же ты направишь путь?

Дон Фелипе

В Севилью.

Поручик

Дай тебе шепнуть:

Когда Севильи покровитель

И скромная моя обитель

Тебе полезны чем-нибудь,

Мой друг, — они к твоим услугам.

Не надо ль денег про запас?

Охотно поделюсь я с другом.

Дон Фелипе

Нет, друг мой… Но идите: вас

Давно зовут…

Поручик

Ну, в добрый час!

(Уходит.)

Сцена 12

Дон Фелипе, Пастрана

Пастрана

Ну, матадор мой — молодец!

Все ль в голове твоей в порядке?

Дон Фелипе

Убей меня: всему конец!

Пастрана

Убить? Но я не в лихорадке,

И не в горячечном припадке…

Да что с тобою происходит?

Дон Фелипе

Она выходит замуж…

Пастрана

Так.

И на здоровье. Пусть выходит!

Тебя смущает этот брак?

Ты недоволен? Вот чудак!

Дон Фелипе

Как? Я терзаюсь, я страдаю,

Мне ревность хочет душу сжечь…

Тебе я горе изливаю,

Твоих советов ожидаю —

И это — дружеская речь!

Пастрана

Когда же свадьба?

Дон Фелипе

Нынче ночью.

За старика она идет!

Пастрана

Ну, вот! Увидишь ты воочью

Расплату за плохой расчет.

Подумай, что красотку ждет!

Усы и кудри накладные,

Подагра, челюсти вставные,

Катары, кашель, лом в спине…

Ты будешь отомщен вполне.

Дон Фелипе

Плохое утешенье мне.

Пастрана

Старик — как каждый здешний дом:

Вот-вот от старости он рухнет.

Ступай в Севилью. Подождем.

Ведь от разлуки страсть не тухнет —

Питается ее огнем.

Дон Фелипе

На эту ночь я здесь прикован.

Пастрана

Чтоб приговор увидеть свой?

Дон Фелипе

Услышать — от нее самой.

Пастрана

А если будешь арестован?

Дон Фелипе

Свою тревогу успокой:

Отец в лицо меня не знает.

Пастрана

Но ты в истерику впадешь,

Весь дом в смятенье приведешь…

А альгвасил-то не зевает.

И грянет бой у вас…

Дон Фелипе

Так что ж!

Боишься?

Пастрана

Я… Людей — нимало!

Боюсь быков я и… скандала…

Дон Фелипе

Сжечь их!.. Испепелить все в прах!

Пастрана

Да альгвасил зальет, пожалуй,

И нас оставит в дураках.

(Уходят)

Зала в доме капитана Урбина в Ильеске. Ночь.

Сцена 13

Дон Гомес, донья Марта, донья Люсия, Урбина, Поручик

Дон Гомес

Дочь милая. Настало время мне

Избрать тебе достойного — в супруги.

Вот в ком — любовь и щедрость наравне

Идут. Мне трудно описать вполне

Перед тобою все его заслуги.

Тот дар, что из любви тебе дает

Сеньор Урбина, — выше всех щедрот.

Донья Марта (в сторону)

Как?.. «Дар» его?.. Тогда — его племянник…

Поручик (в сторону)

О, как глядит! Глаза полны огня!

Без слов мне ясно: я — ее избранник.

Ах, если б так глядела на меня

Моя Люсия! Я — твой вечный данник,

Красавица…

Донья Люсия (в сторону)

Боюсь поверить я.

А вдруг все это — ложь и сновиденье.

В ее замужестве — мое спасенье.

Дон Гомес

Богатым человеком, дочь моя,

Вернулся из Америки Урбина.

Племянник этот — вся его семья…

Донья Марта (в сторону)

Боюсь смотреть… Иного властелина

Не хочет сердце, не желаю я.

Поручик (в сторону)

У! Как глядит! Красива, как картина!

Но я мечтаю о другой награде.

И как легко мне быть покорным дяде.

Сцена 14

Дон Хуан и дон Диего в темных одеждах у одной из дверей залы. Те же

Дон Хуан

Мне стоило огромного труда

Узнать, где наши дамы пребывают.

И то, что я услышал, навсегда

Надежды наши, Дьего, разбивает.

Дон Диего

Отец насильно выдает их, да?

Дон Хуан

Но он благоразумье забывает.

Давно обычай уничтожен тот…

Никто насильно замуж не идет.

А младшая, скажи, выходит тоже?

Дон Диего

Боюсь, что так.

Дон Хуан

О, как несчастен я!

Одна — тебе, другая мне дороже…

В любовном предприятьи мы друзья…

Дон Гомес

Что может быть с твоей судьбою схоже?

Приветствуй день счастливый, дочь моя!

Все капитан к ногам твоим слагает,

Взамен — тебя как дар принять желает.

Сцена 15

Дон Фелипе и Пастрана, в темных одеждах, у другой двери зала. Те же

Дон Фелипе (тихо Пастране)

Так быть должно.

Пастрана

Безумный сумасброд!

Дон Фелипе

Пусть смерть грозит. Пойми, Пастрана: надо

Мне самому узнать, каков исход!

Ведь неизвестность — это муки ада.

Урбина (Марте)

Откройте же, сеньора, что нас ждет.

Возможна ли надежды мне отрада?

Мои мечты, богатство, жизнь труда —

Все заключило небо в вашем «да».

Донья Марта

Хотя, сеньор, поручик благородный,

Известен мне по слухам как герой,

Хоть из семьи такой он превосходной,

Единственный наследник ваш прямой.

Хоть верю, что ему меня угодно

Ценить и уважать, но… боже мой…

Другого не могу найти ответа,

Как…

Дон Гомес

Что?..

Донья Марта

Не знаю, что сказать на это…

Урбина

Сеньора, но при чем племянник мой?

Его заслуги ценим мы без спора.

Но для моей особы небольшой

У вас прошу я ласкового взора.

Я сам молю вас быть моей женой.

Донья Марта

Как?.. Вы, сеньор?..

Урбина

Да. Жду я приговора.

Донья Марта (в сторону)

О юности надежда! Вроде сна —

Любовью и обманом ты полна!

Пастрана (в сторону)

Дать старику ребенка на закланье!

Проклятье крепкой старости такой!

Дон Диего (тихо дон Хуану)

Ее отец не знает состраданья.

Дон Хуан (тихо дон Диего)

Нет сил бороться у нее с тоской.

Донья Марта (в сторону)

На надо жалоб. Затаю страданье…

Дон Фелипе (в сторону)

Ужель не вспомнит о любви былой?

Донья Марта (в сторону)

Фелипе мой! Предмет моих стремлений!

Ты победил не только на арене:

К твоей весне любовью я горю…

Меня ж отец отдаст на посмеянье,

Как майский цвет седому январю.

Урбина

Исполните ль души моей желанье?

Донья Марта

Я бесконечно вас благодарю…

Такая честь… и ваше состоянье…

(Дон Фелипе в плаще быстро и незаметно приближается к донье Марте.)

О боже мой!.. Фелипе вижу я…

Дон Фелипе (тихо ей)

Жестокая! Так вот — любовь твоя.

(Отходит.)

Пастрана (в сторону)

Смелей! Никто вас к браку не принудит.

(Отходит.)

Урбина

Чего ж мне ждать?..

Донья Марта (в сторону)

Поможет мне обман.

Свидетели вы все. Пусть всякий судит.

Хотя богат и знатен капитан…

Он никогда супругом мне не будет.

Дон Гомес

Да ты в уме?

Донья Марта

Обет мной богу дан.

То — воля неба — не мое желанье,

И я должна исполнить обещанье.

Дон Фелипе (Пастране)

Увидела меня…

Донья Марта (в сторону)

Погибла я…

Но пусть! Должна прибегнуть я к обману:

Отцу повиноваться я не стану.

Дон Гомес

Как смела ты?.. И это — дочь моя!

Сейчас же дашь согласье капитану,

Иль — берегись!

Поручик

Сеньор, прошу я вас…

Дон Гомес

Ты скажешь «да» — или умрешь сейчас!

Донья Марта

Подожди, сеньор отец мой.

Слушай. Будь судьей моим.

Правду всю тебе открою…

Справедливо рассуди.

Пусть я женщина. Но слово

Свято я свое держу:

Я твоей не даром крови,

Я из дома твоего.

Родилася я в Мадриде

И без матери росла.

Но всем сердцем добродетель

Полюбила дочь твоя.

До сих пор хранила втайне

Веры я обет святой,

И молчать мне помогали

Возраст мой — твоя любовь.

Но теперь мой исповедник

Приказал мне наконец

Все открыть тебе: все мысли…

Дон Фелипе (тихо Пастране)

Что за новости я слышу…

Пастрана (дону Фелипе)

Отговорки все — и ложь.

Разве что успела чудом

Измениться в эту ночь.

Донья Марта

Я бы с радостью, сеньоры,

Вышла замуж хоть сейчас

За сеньора капитана,

Капитал его ценя.

И кому ж из умных женщин

Не известно с юных лет,

Что нельзя прожить любовью

Если денег нет при ней?

Я б не спорила с судьбою:

Если б только я могла —

Я сто раз бы вышла замуж,

Если мало одного.

Но шесть лет уж миновало,

Как дала обет я богу

Чтоб опасности избегнуть,

О которой умолчу.

Чистоты обет дала я.

И исполню свой обет,

Чтобы в девственную землю

Чистой девственницей лечь.

Дон Гомес

Дочь моя… В вопросах веры…

Вообще в делах таких

Мне без мудрого совета

Невозможно рассудить.

Мы в Мадрид с тобой вернемся.

Там сомненья разрешим

У ученых богословов.

Донья Марта

Помоги вам бог… Аминь.

Дон Хуан (в сторону)

Чудеса…

Дон Фелипе (тихо Марте, которая стоит близко от него)

Что это значит?

Донья Марта (тихо ему)

Все узнаешь ты потом.

Дон Диего (дон Хуану)

Дон Хуан, поедем также,

Чтоб узнать коней — в Мадрид.

Пастрана (в сторону)

Вроде башни вавилонской ^[115]

Все у нас смешалось здесь…

Дон Гомес (Марте)

Твой обет — остаться чистой…

Донья Марта

Да…

(В сторону)

И знаю — для кого.

АКТ ВТОРОЙ

Зала в доме дон Гомеса, в Мадриде

Сцена 1

Дон Гомес, капитан Урбина

Урбина

Итак, решил я основаться

В Мадриде, чтобы здесь узнать,

Могу ли я успеха ждать

И с доньей Мартой обвенчаться.

Когда ж она моею станет,

То у меня в мечтах, мой друг,

Люсии уж готов супруг:

Племянник мой — лишь ею занят.

Поручик наш амура знамя

Как истинный солдат несет.

Дон Гомес

Выходит все наоборот…

Урбина

Так я боялся… между нами.

Дон Гомес

Как изменилась дочь во всем!

В ней все другое: вкусы, взгляды…

Мне страшно ставить ей преграды

В ее намереньи святом.

Когда ее отговорю —

Боюсь, не будет мне прощенья

С небес. На это превращенье

Я с изумлением смотрю.

Во всем — другая. Ей не любо

В шелка рядиться: говорит,

Что ей, мол, совесть не велит…

Простой наряд из ткани грубой,

Почти монашеский покрой

Накидки верхней, очень скромной,

На голове — платочек темный

Взамен мантильи кружевной.

Без украшений веер — в зной.

Зимою вместо горностая

Из пуха муфточка простая…

Да подешевле все ценой.

Несет с смирением свой крест;

Нарядов нет, забыта мода…

Но не меняет обихода

В одном: как прежде спит и ест.

Хоть рада для поста предлогу…

И мяса — в рот бы не взяла,

Коль на обед… перепела.

Урбина

Вот это так умно, ей-богу!

Дон Гомес

Как был бы рад я, капитан…

Поручик — сразу я заметил —

Сейчас попал к любви в капкан.

Все, друг мой, в пользу этой свадьбы:

Что я в приданое ей дам,

И то, что он имеет сам,

Твой дар притом… Чего желать бы!

Отлично жизнь у них пойдет,

А если с ними дом разделишь,

И молодых с собой поселишь,

То им совсем не знать забот.

Люсия — замужем, при этом

Наверно хорошеть начнет.

А Марта это все учтет:

И, где не удалось советам,

Поможет зависть, может быть.

Урбина

Поручик будет рад безмерно.

А мне, хоть косвенно, наверно

Он будет счастлив послужить.

Сейчас уж с месяц он в Маморе,

Куда его с собой увлек

Столичных воинов поток,

Но должен возвратиться вскоре.

В отряде храброго бойца

Отплыл за славой и победой

Он с славным герцогом Македой, ^[116]

Достойным своего отца.

Вернуться время уж приспело.

А там и свадебку готовь!

Он объяснит свою любовь

Твоей Люсии.

Дон Гомес

Дело, дело!

Ох, с Мартой трудно! Несмотря

На все подобные замашки —

Не хочет поступать в монашки

И жить в стенах монастыря!

Нет. Только — замуж не идет,

Обет хранит без нарушенья,

И не желает разрешенья,

Хоть снять обет нетрудно тот.

Не хочет быть не чем иным,

Как только — в девушках остаться.

Урбина

Вот жизнь печальная, признаться!

Дон Гомес

Ничем ее не убедить.

Урбина

А так — не рыба и не мясо…

Но брак Люсии, может быть,

Ее поможет убедить.

Дон Гомес

Вся жизнь без радостного часа…

Каприз… Но кто идет? Постой…

Поручик! Он!

Урбина

Не стану ждать я,

Чтоб заключить его в объятья,

Предвестник счастья дорогой.

Моей любви он с этих пор

Несет надежду, милый странник.

Сцена 2

Поручик, в дорожной, но очень нарядной одежде. Те же

Дон Гомес

Поручик доблестный!

Урбина

Племянник!

Поручик

Дон Гомес… Добрый мой сеньор…

Дон Гомес

Мы только что — минуты нет —

Корили вас за промедленье.

И вдруг, на наш упрек в забвеньи,

Явились сами вы в ответ.

Здоровы ль вы?

Поручик

И страшно рад

Увидеть вас и капитана.

Дон Гомес

Герой! Вы пышностью султана

Пленяете зефирам ^[117]взгляд…

Амура восхитит ваш вид,

А Марса ^[118]— подвиги лихие.

Урбина

Да. Есть здесь некая Люсия…

Тот, кто сейчас ей сообщит,

Что ждет ее с тобой свиданье,

«Спасибо» может услыхать.

Поручик

Разлука — всем страданьям мать,

Но, превратясь в воспоминанье,

Несет забвенье им она.

Что говорят здесь про Мамору?

Дон Гомес

О басни! И такому вздору

Способна верить чернь одна.

Но вы сейчас из тех сторон.

Расскажет слово нам живое

Все о Фахардо, о герое.

Что духом — чистый Сципион. ^[119]

В Мадриде примут здесь у нас

Его с триумфом и почетно.

Поручик

Я расскажу вам все охотно.

Правдивым будет мой рассказ.

Солнце только что шестому

Зодиаку ^[120]— сиречь Деве ^[121]

(В небесах еще есть девы) —

Плату золотом несло,

Антиподы ^[122]ж, дань сбирая

За январь с Цереры с Вакхом, ^[123]

Заполняли закрома

И увешивали кровли…

(Я хочу сказать: был август.

Не могу никак привыкнуть

Чепухой латинской ^[124]этой

Вкус романсам придавать).

В день, когда Фахардо славный

Имя, десять сфер небесных ^[125]

Опоясавшее славой

И величием своим, —

Счастлив тем, что водрузилось

Знамя славное Филиппа, ^[126]

Крест Испании, в Лараче, ^[127]

В том гнезде пиратов ^[128]гнусных,

И желая Океану

Дать в свободное владенье

На границах африканских

Все порты и берега,

Позамыслил уничтожить

Все гнездо проклятых тигров,

До руна златого падких,

Что Испаньи юг приносит.

И, воздвигнувши в Маморе

Неприступный порт, разрушить

Все надежды и попытки

Мавров и еретиков.

И на это предприятье

Он сто парусов направил

(Бригантины и галеры)

К Геркулесовым столпам; ^[129]

С ними — воинов семь тысяч

(Без гребцов и без саперов),

Что внушили б зависть солнцу.

Паруса взвилися гордо.

Тысячи знамен и флагов,

Голубых, зеленых, алых,

Стлались по ветру коврами,

С свежим воздухом играя.

А чтоб не было заметно,

Как шумит от весел море,

Громкий голос труб военных

Привелось услышать рыбам.

Белопенная стихия

На водах сады узрела:

Роскошь перьев, блеск нарядов

За цветы приняв и клумбы…

И в самом виду Лараче,

Что со стен встречал их — словно

В муках грозного рожденья —

Взрывом пушек и пищалей,

Флот причалил… так за лигу ^[130]

От Маморы, где пристать

Мелководие мешает:

Море слишком там смиренно.

Якорь бросили в заливе…

Там их приняли с приветом

Корабли голландцев стойких,

Заключивших море в дамбы…

Генерал узнал от них,

Что в порту сейчас пятнадцать

Кораблей, служащих маврам

С верной помощью корсаров. ^[131]

Но Фахардо-победитель,

Невзирая на Харибду, ^[132]

Что искусство и природа

Здесь устроили в проходе,

Сделать вылазку решил.

А чтоб дело было верно,

То четыре наваррезца ^[133]

(Каждый был главой отряда)

Первыми сошли на землю.

Имена их впишет слава,

После ж — бронза или яшма

Обессмертят их дела.

Тут — Агарь ^[134]на берег вышла.

И под звуки флейт арабских

Ярко-красные тюрбаны

Расцветили дол и горы.

Стрелы звонкие из луков,

Что даны войне, как небу

Радуга дана для мира,

Заслоняя солнца свет,

На землю ступить мешали

Аргонавтам ^[135]благородным,

«Non plus ultra» ^[136]возносящим

Вплоть от Кадикса до Чили. ^[137]

Но увидев тьму большую

Варваров, что громким криком,

Кличем боевым стремились

Отвратить Испаньи мощь,

Фернандино вместе с Эльдой

(Смелый Гектор и Ахилл ^[138]—

Оба доблестью достойны

Песней лебедей испанских)

Носом к берегу галеры

Повернули (что, коварно

Подражая лицемерам,

Сыплют порох и свинец),

И язычники из Мекки

Уж не ждали подкреплений,

Сохранявшихся в боченках,

И не смели тост заздравный

Этих выстрелов принять,

Но бежали прочь в смятеньи,

Кинув тысячи убитых,

Целью для мячей пелоты ^[139]—

Чтоб их красить гнусной кровью.

И вошли победоносно,

С ликованием испанцы

В этот форт — легко так павший.

В полном ужасе взирало

Население пиратов

На затылки гнусных мавров —

Чьей языческою кровью

Обагрялися мечи.

Тут мы крепость заложили,

Чтоб она стояла вечно.

Кто вчера был Геркулесом ^[140]—

Нынче каменщиком стал.

Около двух тысяч мавров

Помешать не в силах нашим.

Где Испаньи мощь жива,

Там количество не страшно.

Все работают — сражаясь.

Держат меч рукою правой,

Левой — доблесть без примера! —

Сыплют известь и песок.

Ныне каждый в то же время

Съединяя труд и подвиг, —

Полководец и строитель.

Тучами сыны Агари

Наблюдают за осадой

И надеются, что голод

Победит, где мощь бессильна.

Но Фахардо славный пишет

Королю и всей Испаньи:

Требует людей — чтоб дали

Силу новую победам.

Бéтика ^[141]сынов отважных

Шлет ему, просящих море

В корабли им дать дельфинов,

Если нет еще судов.

Бéтика — вся поголовно,

Вплоть до сыновей Улисса, ^[142]

Рвется в бой, спеша на помощь,

Словно тигры на добычу.

Чтоб не кончились нежданно

Эти славные победы

Поражением ужасным,

Наш монарх понять дает,

Что желание его —

Чтобы лучшие вельможи

Все несли Маморе помощь.

И едва немые знаки

Сердца выразили мысль,

Не успел король словами

Высказать свое желанье, —

Духом смелые бросают

Наслажденья бога Кипра, ^[143]

Чей огонь тлетворно вреден

Только низменным сердцам.

Тыщи рыцарей и знати

Арфы звон сменяют звуком

Труб военных, барабанов,

Чтоб заржали гипогрифы.

Тыщи воинов отважных,

Чьи великие деянья

Мир отметил на страницах,

Позабытых уж давно,

Пробуждаются под громы

Звуков Марса, и мечи их

Грозно просятся на волю

Из темниц своих обычных.

Их ведет Македа: имя

Это значит «Море тихо». ^[144]

Кровь Манрике, ^[145]материнский

Род от Кáрденас ведет он.

За подобным полководцем

Честью я почел пойти.

Знают все, что вождь подобный

Нам предсказывает славу.

Скоро прибыли в Мамору…

Там нас приняли войска.

Радость их была не меньшей,

Чем отчаянье врага.

Тут во всевозможных стычках

Безошибочно испанцы

Доказали африканцам,

Как они их много выше.

Раз в счастливый понедельник,

В час, когда заря сквозь смех

Плачет, что ей солнце сушит

И гвоздику и жасмин,

Мавританский вождь, разгневан

Гордой похвальбой Испаньи,

Что она в земле неверной

Водружает крест, свергая

Полумесяц, ^[146]кинул маврам

Оскорбленье: что должно б им

Не мечи носить, а прялки,

И, вскочив на скакуна,

Догоняющего ветер,

Взял двугранное копье,

Тоньше ветви гибкой ивы,

И, велев трубить атаку,

Первым кинулся бесстрашно

К неоконченным стенам,

Сильным лишь людской защитой,

Соскочил с коня; опершись

О копье, вскочил на стену,

Ухватился за зубец,

И — хоть все кругом кричали:

«Смерть надменному рабу!» —

Крест сорвал и наземь бросил.

Левой выхватил рукою

Знамя — синее, серпами

На ущербе (как ревнивцы

Смерть любви изображают), —

Алый крест повергнув наземь,

Символ доблести испанской,

С непостижной быстротою

На копье свое он вздел

Три серпа проклятых лунных,

И как знамя укрепив их,

Прянул вниз и крикнул нам:

«Кто желает отомстить

За обиду и восставить

Крест, что вопреки испанцам

Мне Аллах под ноги бросил,

Тот — спустись! Я сход оставил.

Пусть, не прячась за стенами,

А в бою увековечит

Имя славное свое!»

Слышал дерзость эту, громко

Повторяемую мавром,

Некий доблестный Осорьо, ^[147]

Воин и строитель вместе…

Он в араба бросил камнем.

Был удар его так меток,

Что мозги разнес арабу.

В мир — второй Давид ^[148]явился.

По копью затем спустился,

Чтобы с ним во всем сравняться.

Он неверному сначала

Голову отсек мечом,

После ж, крест подняв с земли,

Он, под градом стрел арабских,

Тканью шелковой священной

Плечи мощные окутал.

Окружен врагами тесно,

Отбивался он отважно.

Вдруг — победно зазвучала

Редондилья ^[149]звуком бронзы.

И трусливо враг бежал,

Повернувши спины войску,

Что гналó его с победой.

Поле битвы — было наше.

И смешав с веселой песней

Барабанный громкий бой,

В лагерь воины с триумфом

Возвращаются, ликуя.

А Фахардо славный делит

Им добычу, что неверный

Мавр к ногам его несет.

Крепость грозно укрепили.

Вскоре начались и сборы

Благородных смельчаков.

С ними я решил вернуться…

Из добычи той досталось

Мне две тысячи цехинов. ^[150]

И приехал я — обнять вас

И поведать о победе. ^[151]

Дон Гомес

Так рассказ ваш превосходен,

Что когда в бою — Аяксом ^[152]

Были вы, то эта повесть

Самого Улисса стоит.

Урбина

В добрый час, мой друг. Будь счастлив.

Королю же, в чьих руках

Два земные полушарья,

Победить дай бог врагов.

Поручик

Как сеньора донья Марта

Поживает?

Дон Гомес

Жизнь ведет

Ту же, что вела, когда вы

Уезжали из Ильески.

Поручик

Вот как… А ее сестрица?

Дон Гомес

Та — повеселей, помягче,

Над сестрою все смеется,

Да о ком-то… часто плачет.

Тише… Вот и донья Марта.

Поручик

Как? В такой простой одежде?

Урбина

Да… большая перемена,

Если только не каприз.

Сцена 3

Донья Марта, одетая по-монашески. С ней донья Инес. Обе в мантильях. Те же

Донья Марта (в сторону Инес)

Я встретила Фелипе в Прадо ^[153]…

Он шел измученный и бледный,

Смущен той новой жизнью, бедный,

К которой прибегать мне надо.

И видя, что не смеет милый

Благодаря моей одежде

Заговорить со мной как прежде,

Я с ним сама заговорила:

Сказала, что по нем томлюсь,

Люблю его, о нем тоскую,

Что если жизнь веду такую, —

Он — тот святой, кому молюсь.

Убил он брата моего…

Грозит беда: он ждет ареста.

Там было говорить не место,

Но я ободрила его.

Разлука будет коротка,

Здесь видеться нам будет можно.

Нашла я способ…

Донья Инес (в сторону Марте)

Осторожно.

Здесь оба наши старика.

Донья Марта (в сторону)

Ну, за игру… Бог вас храни,

Сеньор.

Дон Гомес

Откуда вы идете?

Донья Марта

В труде тяжелом и работе

Мы, как всегда, проводим дни.

В больнице бедных навещаем,

За ними ходим мы вдвоем…

И им в смирении своем

Болезнь, как можем, облегчаем.

Дон Гомес

Послушай, Марта. Я ж твои

Не порицаю убежденья.

Но не вдавайся в заблужденье,

Щади достоинство семьи!

Удобно ль молодой девице

У всяких нищих, не боясь,

Лечить болячки, видеть грязь,

Постели оправлять в больнице…

Донья Марта

Мой бог! За добрые дела

Бранишь меня… Будь я другая,

Торчи день целый у окна я,

Тогда бы лучше я была?

Вся радость мне — в трудах упорных,

Ты ж в ней — плохое разглядел…

Но не бегут от добрых дел

И многие в кругах придворных.

Дон Гомес

Так дай монашеский обет.

Поймут твое все поведенье…

Иначе ж, Марта, осужденье

Произнесет тебе весь свет.

Донья Марта

Совсем связать себя не смею:

Еще нет сил, родитель мой,

Принять подобный сан святой.

Иду дорогою своею…

Молю — дай мне по ней итти.

Дон Гомес

Так выходи же, дочка, замуж.

Приобрети почет, а там уж

Иди по доброму пути.

Тебе супруг твой в деле этом

Навстречу всячески пойдет.

Урбина

О да! Ваш труд святых забот

Примером будет мне и светом.

Донья Марта

А как с обетом чистоты?

Урбина

Но мы добьемся отпущенья

От полудетского решенья.

Мою исполнишь волю ты.

Донья Марта

Ни слова мне об отпущеньи!

А если хочешь правду знать —

Давно я начала питать

Ко всем мужчинам отвращенье.

Толкать на грех! Как это худо!

Я — замуж? Ни за что на свете!

Дон Гомес

Не плачь… Ну, будет.

Донья Марта

Цепи эти

Мне предлагать?

Поручик (в сторону)

Вот так причуда!

Донья Марта

Не вынесет душа моя!

Урбина

Не прячьте солнца за туманом:

Свободны вы.

Донья Марта

С моим приданым

Могла б больницу строить я.

Хочу смягчить несчастных рок.

Коль хочешь, чтоб я жить осталась,

Тому, что мне давно мечталось,

Не ставь преград. Не будь жесток.

Дон Гомес

Ну, дочка, хорошо, не бойся.

Довольно. Главное — не плачь.

Как хочешь. Я ведь не палач…

А ты за это успокойся.

Мне жаль, что я тебя расстроил.

Ступай в больницу… Слезы кинь.

Донья Марта

Прости тебя господь. Аминь.

Как дорого твой гнев мне стоил!

Дон Гомес (в сторону Капитану)

Пока ей лучше уступить:

Такой каприз не может длиться.

Должно все это измениться.

Урбина

Ты прав… Так лучше, может быть.

Дон Гомес (Марте)

А ты б поручику сказала

Два слова. Он сюда стремился,

Едва лишь только возвратился.

Донья Марта

Он уезжал? Я и не знала.

Дон Гомес

Как, ты не знала, что в Мамору

Он уезжал?

Донья Марта

Откуда знать?

С тех пор, как небо благодать

Духовному открыло взору,

Мне не до суеты мирской.

(Поручику)

Здоровы ль вы?

Поручик

Я в изумленьи,

Такое видя просветленье…

Донья Марта

Бог видит тех, кто чист душой.

Дон Гомес

Идем, поручик! Поразите

Мою Люсию поскорей,

И добрый день скажите ей.

Поручик

Коль впрямь вы нас соедините,

К чему откладывать! Полна

Душа живого нетерпенья…

Урбина

Не страшно счастью промедленье.

Дон Гомес (Марте)

Идем.

Донья Марта

Остаться я должна:

Мой долг любви нетерпеливо

Зовет меня, неумолим —

Пока вы заняты земным.

Дон Гомес

На редкость ты благочестива.

(Уходят все кроме доньи Марты и доньи Инес.)

Сцена 4

Пастрана, донья Марта, донья Инес

Пастрана

Сеньоры! Как я к вам стремился!

Целую вам…

Донья Инес

Что?

Пастрана

Ручки.

Донья Инес

Плут!

Ленивы ручки, видно, тут,

Раз ты у них так загостился.

Пастрана

Где ж лучше венту ^[154]мне найдут?

Где время лучше проведу я,

Чем ручки дамские целуя,

Такие милые, как тут?

Что нового? И как дела?

Донья Марта

Пастрана, хитрость нам полезна.

У лицемерья выгод бездна.

Свободу я себе взяла.

Когда как все жила, бывало,

На все наложен был запрет:

Жди то носилок, то карет…

За каждый шаг мне попадало.

Теперь же я вполне свободна,

Без эскудеро и дуэньи ^[155]

Вернусь хоть ночью без стесненья,

А днем — хожу куда угодно.

Пастрана

Ну что ж, я рад… А мой-то франт

Фелипе, встретясь с дамой сердца,

Стал слаще меда, жарче перца,

Нежней, чем самый Аликант. ^[156]

Придумал хитрость он: как можно

Ему к тебе пробраться в дом.

Мне славу это даст потом

Коросаина. ^[157]Непреложно.

Мне, видишь, притворяться надо,

Что из Севильи прибыл я,

Что, мол, от готов ^[158]кровь моя,

А имя — дон Хуан Уртадо.

И должен твой узнать отец,

Что дон Фелипе там захвачен.

Что суд теперь над ним назначен

За два убийства наконец.

И суд, приняв в соображенье,

Что дон Антоньо им убит,

Послал меня сюда, в Мадрид,

Чтоб у отца узнать решенье.

Что я расследую все дело,

И если пожелает он,

Чтоб строго покарал закон, —

Пусть мне доверится всецело.

Пошлет доверенность со мной

И требованье смертной казни.

А твой Фелипе без боязни

Обман плести здесь будет свой.

Тут кутерьма такого сорта —

Что кто, ни кто, а я в беду

Уже наверно попаду!

Отправлюсь прямо в лапы чорта.

Донья Марта

Мы с ним придумали вдвоем

Интригу спутанного плана.

С твоею помощью, Пастрана,

Войдет ко мне мой милый в дом.

Пастрана

Да? Хочешь ты, чтобы Пастрана

Позорный заслужил колпак? ^[159]

Ведь от сестры твоей никак

Не скрыть нам этого обмана.

Как только явится он в дом —

Она его узнает сразу.

Донья Марта

Поверит про арест рассказу.

Ее всегда мы проведем.

Пастрана

Добро еще — меня не знает

Люсия.

Донья Марта

Все за нас, Пастрана.

Пастрана

Я — прямо сводник из романа. ^[160]

Донья Марта

Тебя награда ожидает.

Пастрана

Какая ж?

Донья Марта

Друг мой благородный,

Инес с тобою вступит в брак.

Пастрана

Инес? Да что ты? Вот так-так!

(К Инес)

Так ты моя?

Донья Инес

Твоя, негодный!

Пастрана

Ну, а капризов будет много?

Донья Инес

Так, как у всех.

Пастрана (подражая ее голосу)

«Ах, прочь, злодей!»

Ну, не щипись и будь добрей…

Боюсь тебя, зачем так строго?

«Молчи! Иль запущу башмак

Тебе в башку!» — Совсем напрасно.

«Ох, надоел ты мне ужасно!»

Увидишь, это будет так.

Донья Инес

А чем такие ссоры плохи?

Пастрана (донье Марте)

Однако, раз взялся за гуж,

Пойду к отцу я. Ждать к чему ж?

Тут не помогут ахи-охи!

Донья Марта

Амур тебя благослови.

Веди тебя его десница.

Пастрана

Вот так святой!

Донья Марта (донье Инес)

Пойдем, сестрица.

Пастрана (Инес)

Итак, мы будем жить в любви?

Донья Инес

О, да!

Пастрана

В любви небесной?

Донья Инес

Выше.

Пастрана

И будут ласки?..

Донья Инес

Пыл и зной.

Пастрана

Моя?

Донья Инес

Твоя!

Пастрана

Я твой!

Донья Инес

Ты мой!

Пастрана

«Мой, мой, моя!» — Коты на крыше.

(Уходят.)

Сцена 5

Дон Гомес, дон Хуан, дон Диего

Дон Гомес

Благодарю душой за уваженье,

Каким почтили оба вы мой дом:

Тот, кто таит души своей движенья

И от отца крадет любовь тайком, —

Тот очень часто вместо достиженья

Покроет только свой предмет стыдом.

Большая дерзость! Скверные манеры!

Такой любви дать невозможно веры.

Но вы наверно, как и весь Мадрид,

Уж знаете, любезные сеньоры,

Что дочерью моею свет забыт,

Оставлены и роскошь и уборы…

Ее никто, ничто не убедит:

Ни просьбы, ни советы, ни укоры.

Наследница богатств моих — пока

Забросила брильянты и шелка…

Ее заставить прямо невозможно

На брак какой-либо согласье дать.

Пока — ее решенье непреложно.

Со временем — изменится, как знать!

Я очень огорчен, скажу не ложно,

Что этой чести не могу принять.

Не хочет замуж донья Марта, явно.

Люсия же просватана недавно.

Я понимаю, как прискорбно вам,

И потому здесь медлить я не стану.

Ведь для души слова любви — бальзам,

А я не в силах залечить вам рану.

Прощайте же.

Дон Диего

Как вы жестоки к нам!

Дон Гомес

Бог видит, я и сам не перестану

Жалеть, что Марта небу предана,

А что Люсия уж сговорена.

(Уходит.)

Сцена 6

Дон Диего, дон Хуан

Дон Хуан

Дон Диего, опечален ты?

Дон Диего

И есть для этого причина!

Дон Хуан

Ах! И в моей душе кручина!

Дон Диего

Тебе остались хоть мечты…

Дон Хуан

Как так?

Дон Диего

Но разве невозможно

Брак этот заменить другим?

Лишь только был бы ты любим,

А остальное все не сложно.

Но донья Марта ведь…

Дон Хуан

Святая?

Дон Диего

Почти.

Дон Хуан

Ну да, как я — монах.

У ней — молитва на устах,

А в сердце — песенка другая.

Не знал я, что тебя обманет

Так скоро эта «благодать»!

Дон Диего

Ее отец не станет лгать.

Дон Хуан

Отец не станет, дочка станет.

Зовут «мартышкой» обезьян.

Дон Диего

Да. Ну так что ж?

Дон Хуан

В парче хоть тканой

Быть обезьяне — обезьяной.

У этой Марты все обман.

И святость вся ее притворна,

И обезьянье ханжество…

Ты ж глуп — и больше ничего,

Коль веришь этому покорно!

Дон Диего

Покажет время, прав ли ты.

Дон Хуан

Поверь; примерная девица —

Всего лишь хитрая лисица.

У них в цене — одни хвосты.

Пусть шутит шутки не со мной.

В приметы верить я не брошу:

«Подальше обходи святошу!»

У этой Марты глаз дурной.

(Уходят.)

Сцена 7

Дон Гомес, донья Марта, донья Люсия

Дон Гомес

Что ты мне принесла за весть?

Что наконец Фелипе схвачен,

И что уж суд над ним назначен?

Господь мою свершает месть!

Донья Люсия

В Севилье, говорят, схватили

Убийцу брата моего.

Дон Гомес

Пусть покарает бог его!

Донья Марта

Пусть не карает — хоть и в силе.

Дон Гомес

Что говоришь ты?..

Донья Марта

Я, сеньор,

По совести ему прощаю.

Я всей душою порицаю

Суровый смертный приговор.

Дон Гомес

Не против правого закона —

Убийцу смертью ж покарать.

Бог может кару ниспослать.

Взамен его — монарх наш с трона.

Но только дело в том, что мне

Сомненье эта весть внушает:

Ее никто не подтверждает,

Кому б я доверял вполне.

Иные же подозревают,

Что слух тот пущен им самим,

А сам он, цел и невредим,

В Мадриде тайно проживает.

Донья Люсия

Об этом Марта мне сказала.

Дон Гомес

Но как могла она узнать?

Донья Марта

Как? Или я умею лгать?

Я слов таких не ожидала.

Ложь сразу всем всегда видна:

В ней клятвы ничего не значат;

Как лихорадки, лжи не спрячут,

В лицо кидается она.

Идальго прибыл нынче с юга,

И, радость думая принесть,

Он сообщил мне эту весть…

Увы! Печальная услуга:

Пусть грех его велик весьма —

Я этой новостью убита.

Сеньор, ведь даже и москита

Я б не могла убить сама.

(Указывает на дверь, откуда выходит Пастрана.)

Но не угодно небесам

Дать истину на посрамленье.

Отец мой, разреши сомненье:

Вот он идет сюда и сам.

Сцена 8

Пастрана. Те же

Пастрана

Прошу прощения: не вы ли

Дон Гомес?

Дон Гомес

Да, сеньор… прошу,

И радость высказать спешу,

Что вы прибытьем нас почтили.

Добро пожаловать в мой дом.

Пастрана

Ваш враг захвачен был в Севилье.

Успех нам увенчал усилья.

Я приношу вам весть о том.

Я думал — не поймать живьем

Того, чья славится отвага…

Головорез он и бродяга,

Ему убийство нипочем.

И хоть большое хвастовство

Он проявляет неизменно

В своих речах — весьма смиренно

Происхождение его.

Донья Марта

О, берегитесь этих слов!

К чему подобное презренье?

Господь наш возлюбил смиренье,

Оно превыше всех венцов.

Ужель смирение — презренно?

Его хулите вы, сеньор…

Но быть смиренным — не позор:

Одно смиренье в жизни ценно.

Дон Гомес

Эй, Марта! Проповеди брось!

Их слушать не могу теперь я!

Донья Марта

Отец, беги высокомерья,

Чтоб горевать мне не пришлось!

Донья Люсия (в сторону)

Иль в мире нет хитрей плутовки,

Иль изменилась так сестра…

Но как ни будь она хитра —

Не проведут ее уловки.

Наряды бросила она,

Но в остальном — живет отлично.

И даже… красится обычно.

А краска — святости вредна.

Пастрана

Итак, сеньор, мне поручили

Два дела съединить в одно:

В судах так водится давно —

Ведут процесс в старинном стиле.

Так, если сын ваш им убит,

Доверенность мне только дайте.

Тогда спокойно ожидайте,

Что кары он не избежит.

Дон Гомес

Сеньор мой! К нам сюда попали

Поистине вы в добрый час.

Теперь зависит лишь от вас,

Чтоб кончились мои печали.

Я все бумаги вам вручу.

И если в вашем появленьи

Господь послал мне подкрепленье,

Я другом вас считать хочу.

Пастрана

О, лучшей чести мне не надо!

Дон Гомес

Поговорим-ка в стороне.

(На одной стороне сцены разговаривают дон Гомес и Пастрана. На другой — донья Марта и донья Инес. Донья Люсия одна, несколько в стороне от них.)

Донья Марта (Инес)

Все хорошо идет…

Донья Инес

Вполне.

Дон Гомес (Пастране)

Зовут вас…

Пастрана

Дон Хуан Уртадо.

С Мендосами ^[161]в связи мы тесной.

Донья Люсия (в сторону)

Нас всех успела эта весть

В расстройство полное привесть…

Дон Гомес

Почтенный род, весьма известный…

Пастрана

Польщен, но я здесь ни при чем.

Дон Гомес

Хотел бы цели я добиться.

Донья Инес (Марте)

Боюсь я, что твоя сестрица

Поймет, что мы игру ведем.

Донья Марта

Сомненьями себя не мучай:

Всего нельзя предугадать…

Здесь, как в игре, должны мы ждать,

Чтоб с картами нас вывез случай.

Сестра достаточно глупа…

Он явится переодетым.

Поможет нам в обмане этом

То, что любовь всегда слепа.

Дон Гомес (Марте)

Ну, дочки…

Донья Марта

Суетного рода

Занятия мне не под стать:

На четках буду я считать…

(В сторону)

Минуты до его прихода.

Пастрана

Кокосовые четки…

Донья Марта

Да…

Так что ж, кокосы ведь не редки,

Хотя и реже, чем кокетки. ^[162]

Ах, миру набожность чужда!

Молитва нынче — только средство,

Чтоб вымолить послаще грех.

На женщин посмотреть — у всех

И в церкви лишь одно кокетство.

Пастрана

Вы правы: много суеты.

И часто у иной красотки

В руках кокосовые четки,

А косы — в коки завиты.

Донья Марта

Дух моды прихоти земные

И в святость принести готов:

Теперь уж — в виде черепов

Все носят четки костяные.

Как часовых от дерзких взоров

Их закажу себе скорее.

Пастрана

Фи, нитка черепов на шее!

Вот вывеска для зубодеров!

Сцена 9

Входит Фелипе, переодетый бедным студентом. Те же

Дон Фелипе

Сеньоры, сжальтесь кто-нибудь

Над кандидатом ^[163]богословья,

Лишенным денег и здоровья,

Чтоб продолжать научный путь.

Увы, нужда моя сильна…

О помогите чем угодно —

Когда в вас сердце благородно,

Как благородны имена.

Донья Марта

Забилось сердце состраданьем…

Отец, взгляни на бедняка:

Его нужда так велика…

Он трогает меня страданьем.

О, если бог позволит мне —

Когда больницу я открою,

Сейчас туда его устрою

И вылечу его вполне.

Дон Гомес

Ну, с богом! Дай ему монету. ^[164]

Довольно нищих без него.

Донья Марта

Монету? Больше ничего?

Так — на мольбу ответить эту?

Ты дашь не милость, а проклятье,

Подобно злому богачу.

Пусть так! Тогда ему хочу

Открыть и сердце и объятья.

Приди! Хочу тебя покоить,

Мой нищий! Так велит мне бог.

(Обнимает его.)

Дон Фелипе (тихо Марте)

О Марта! Мой мартиролог

Я для тебя готов удвоить. ^[165]

Донья Марта

Богатый нищий! Жизнь вся — в нем!

Дон Фелипе (тихо ей)

Покой мой! Счастие земное!

Дон Гомес

Ты обнялась с ним?..

Донья Марта

Что ж такое?

Дон Гомес (Фелипе)

Чем вы больны?

Дон Фелипе

Параличом.

Донья Марта

Так долг велит. Мы случай ищем

Всегда, везде — для добрых дел.

Дон Гомес (Марте)

Уймись ты! Просто б не глядел,

Как виснешь ты на этом нищем!

Донья Марта

Отец, прошу тебя сердечно —

Его страдания и боль

У нас мне вылечить позволь.

Дон Гомес

Лечить? Как? Где?

Донья Марта

У нас, конечно.

Любовь перешагнет границы,

Которые страшны уму:

Здесь, в доме, буду я ему

Сиделкою — взамен больницы.

Дон Гомес

Ей-богу — ты сошла с ума!

Донья Марта

Отец мой, если ты откажешь, —

Уйду.

Дон Гомес

Уйдешь? Еще что скажешь!

Куда?

Донья Марта

В больницу с ним сама.

Дон Фелипе

Я б мог латынью заниматься,

Когда б меня вы взяли в дом.

Донья Марта

Всегда мечтала я о том,

Чтобы латыни обучаться.

Ведь для молитв нужна латынь.

Чтобы как следует молиться,

Латыни нужно научиться.

Отец, пусть будет так, аминь.

Донья Люсия (в сторону)

Черты Фелипе… О мой боже!

Да, это тот, кого люблю!

Обман сестры я разделю:

Любовь найдет в нем пользу тоже.

Дон Гомес

Взять в дом его? Да ни на час!

Дон Фелипе

Сеньор, молю вас, ради бога.

Донья Марта

Гони! У нас одна дорога:

Посмотрим, кто разделит нас!

Донья Люсия (в сторону)

Иль не жалею ни о чем?

Иль ревность мной не овладела?

Донья Марта

О нищий мой!

(Обнимает его.)

Дон Фелипе (тихо ей)

Да, твой всецело!

Дон Гомес

Чем вы больны?

Дон Фелипе

Параличом.

Дон Гомес

Ну, с богом!

Дон Фелипе (Марте, которая его удерживает)

Оставаться силой!

Мне это запрещает бог.

Донья Люсия

Сеньор отец, не будь так строг.

Тебе нейдет сердиться, милый!

Чем помешает нам бедняк?

Пускай он в доме остается.

Латынью с нами он займется…

Дон Гомес

Ну, будь по-вашему. Пусть так.

Дон Фелипе

Верх доброты и сожаленья.

Пастрана (в сторону)

Как курица попался, брат!

Дон Гомес

Как ваше имя, кандидат?

Дон Фелипе

Мое… Беррио, ^[166]с позволенья.

Дон Гомес

Когда вы будете здоровы —

Чем вы нам сможете служить?

Донья Марта

Хочу латынь я изучить.

Вы мне преподавать готовы?

Дон Фелипе

Грамматику? Всегда готов.

Дойдем мы быстро до спряженья.

Донья Марта

Когда я углубляюсь в чтенье,

Открывши свой молитвослов,

Всегда мне очень неприятно,

Что в толк молитв я не возьму.

Дон Фелипе

О, я вас выучу всему

И много станет вам понятно!

Дон Гомес

Учите их, куда ни шло!

Мы ж, дон Хуан, пойдемте с вами

Заняться нашими делами.

Пастрана

Вот искушение пошло!

Ох! Мне-то целым бы убраться!

Разводит с Мартою амуры —

Ну что ж, пускай ей «строит куры»,

Я их оставлю развлекаться.

(Уходит, с дон Гомесом.)

Донья Марта (тихо Инес)

Инес, возьми с собой сестру.

Донья Инес

Люсия, ты идешь со мною?

Донья Люсия

Идем.

(В сторону)

Всю правду я раскрою,

Все подозренья разберу.

(Уходит с доньей Инес.)

Сцена 10

Донья Марта, дон Фелипе

Донья Марта

О мой больной!

Дон Фелипе

Да, лютый змей,

Мне ревность душу всю терзает,

И холодом меня пронзает

Сомнение в любви твоей!

Болезнь меня лишает сил,

Я отогнать ее не волен…

Из-за нее теперь я болен,

И злой недуг меня разбил.

Донья Марта

Под теплотою — оживи,

Лечись ты нежностью моею.

О мой больной, тебя согрею

Я на огне моей любви!

(Обнимаются. Входит дон Гомес.)

Сцена 11

Дон Гомес. Те же

Дон Гомес (входя)

Куда я задевал бумагу…

Не знаешь, Марта?

Донья Марта (в сторону)

Боже мой!

(Дон Фелипе делает вид, что падает в обморок; она его поддерживает.)

Дон Гомес

Что это?..

Дон Фелипе

Дурнота со мной…

Ах! Я не в силах сделать шагу…

Был слишком долго на ногах…

И сердце… вдруг… остановилось…

О боже мой…

Дон Гомес

Что с ним случилось?

Донья Марта

Да это обморок.

Дон Фелипе

Ах!.. Ах!..

Дон Гомес

Держи его!

Донья Марта

Давай, больного

Скорей уложим на кровать…

Дон Гомес (в сторону)

Вот святость! Как не обожать

Такую дочь?

Донья Марта

А! Краски снова

Вернулись, бледность прогоня.

Дон Гомес

Да.

Донья Марта

Поведем вдвоем с тобою…

Дон Гомес

Не утомляйтесь вы ходьбою…

Дон Фелипе

Ах…

Донья Марта

Обопритесь на меня.

Дон Фелипе

Сеньор мой… поддержите… так…

Позвольте руку мне, сеньора…

Дон Гомес

Ну, как вам?

Дон Фелипе

Лучше мне, без спора.

Донья Марта

Да что нашло на вас?..

Дон Фелипе

Столбняк. ^[167]

АКТ ТРЕТИЙ

Сцена 1

Донья Марта, дон Гомес, Урбина, поручик

Урбина

Сеньоры! Я могу назвать

Любовь, владеющую мною,

Скорей небесной, чем земною.

Чтоб это чувство доказать,

Решил я восемь тысяч дать

На построение больницы.

Все — в наше веденье и счет.

Донья Марта

Воздай вам все господь сторицей,

И пусть червонец каждый тот

Вдвойне вам счастье принесет.

Урбина

Внесу их так, чтоб неотменно

У вас лежали на счету…

Донья Марта

Сегодня…

Урбина

Тотчас…

Донья Марта

Дар бесценный!

Себе я радостью почту,

Что жить хотите по Христу.

Я десять тысяч уж имею ^[168]…

А ваши восемь привнести —

Так это двадцать уж почти.

Своей постройкою сумею

Я Соломона превзойти. ^[169]

Вот будет дивная больница!..

Оставлю ей доход большой.

Урбина

А так как в скорости жениться

Надеется племянник мой,

Давно влюбленный всей душой

В красавицу сестрицу вашу, —

Их жизнь по мере сил украшу:

На свадьбу восемь тысяч дам.

Дон Гомес

Друг, ты переполняешь чашу! ^[170]

Поручик

Пусть бог дарует счастье вам,

И нас не разлучает с вами,

Продлив вам жизнь, пока вы сами,

Здесь век увидев золотой

И к старости насытясь днями,

Не захотите на покой.

Ужель души моей царицу

Я назову своей женой!

Дон Гомес

Кого же принимать в больницу

Ты будешь?..

Донья Марта

Всех — кто к нам толпой,

Гоним жестокою нуждой,

Сюда стекается, в столицу!

Ведь каждый день они идут,

Не зная, где найти приют…

В них вижу я гостей желанных,

Наследников, мне богом данных…

Для них — мне счастьем будет труд.

И незаслуженно счастливой

Себя я буду почитать,

Сумев всю жизнь — любви отдать.

Дон Гомес

Да. «Мартою благочестивой»

Тебя не даром стали звать.

Донья Марта (в сторону)

Как провести легко их было!

Дон Гомес

Ты это имя заслужила.

Весь город так тебя зовет.

Донья Марта

Где строить — я уже решила:

При входе в город — у ворот.

Сцена 2

Дон Фелипе с грамматикой в руках. Те же

Дон Фелипе

Вам не угодно позаняться?

Донья Марта

Иду.

Дон Гомес

Так ты, мое дитя,

Учиться хочешь не шутя

Грамматике?

Донья Марта

Да. Я, признаться,

Латынью стала увлекаться…

Пройду весь курс в короткий срок.

Прекрасно он дает урок,

Язык же сам — меня пленяет.

Дон Фелипе

Она божественно склоняет,

Сеньор почтенный, hic, haec, hoc. ^[171]

Дон Гомес

В тебе увидеть дарованья

Приятно для моей любви…

Свои познанья прояви.

В чем ваш урок?

Дон Фелипе

У нас заданье

Пройти слова на quo, на qui.

Дон Гомес

Так. Я б хотел, чтоб для начала

Она кой-что мне просклоняла.

Дон Фелипе

Вы будете изумлены!

Донья Марта (ему)

Ну, милый, я в беду попала!

Как выплыть мне из глубины?

Спасай! Что значит — просклоняла!

Дон Фелипе (ей тихо)

Смелей… Иди за мной.

Дон Гомес

Итак…

Что ж ты молчишь?

Донья Марта

Мне стыдно стало.

(В сторону)

Что делать мне? Любой лошак

В латыни больше понимает. ^[172]

Дон Фелипе

Она два слова просклоняет…

Донья Марта

Какие?

Дон Фелипе

Dura lex. ^[173]

Донья Марта

Как? Как?

Вы «дура» мне сказать посмели!

Учить латынь перестаю!

Не вижу в этом больше цели.

Дон Фелипе

Но почему?

Донья Марта

Всю жизнь мою

Я бранных слов не признаю.

О, бросьте! Слушать не желаю

Еще латинских слов других:

Нет места им в ушах моих!

Я прямо со стыда пылаю

От именительных таких.

Сказать — такое… Да сперва…

Дон Гомес

Причины нет для возмущенья…

Донья Марта

Как нету? Дерзость какова!

Нет, пусть дает мне для склоненья

Одни приличные слова.

Дон Фелипе

Но из грамматики, сеньора,

Я взял пример…

Донья Марта

Пример дурной!

Таких — прошу не брать со мной!

Нет! Ни за что! Без разговора!

Тут я не допускаю спора.

Дон Гомес

Твой гнев никак мне не понять;

Спокойно можем мы принять

В латыни выраженья эти.

И почему их не склонять?

Донья Марта

Исусе! Ни за что на свете!

Урбина

Вот чистота! — Она права:

Ведь в самом деле те слова

Напоминают брань по звуку.

Донья Марта

Нет, нет! Покуда я жива —

Долой латынь, долой науку!

Сцена 3

Донья Инес. Те же

Донья Инес

Сеньор, приехал к нам опять

Тот севильянец, с кем недавно

Успел бумаги ты послать.

Тебя он хочет повидать.

Дон Гомес

Он возвратился! Это славно!

Он должен новости принесть,

Моих надежд осуществленье…

Идем. Хотите слышать весть,

Как начала сбываться месть?

В Севилье будет закрепленье.

Идем.

Донья Марта

Ты ль это, мой родной?

Иль месть, твой разум ослепляя,

Владеет всей твоей душой?

О нет! Я не пойду с тобой.

Дон Гомес

Как хочешь.

Урбина

Нет, она — святая!

(Уходят дон Гомес, донья Инес и Урбина.)

Сцена 4

Донья Марта, дон Фелипе

Донья Марта

О ты, мой собственный, мой кровный, ^[174]

Неоцененный мой больной!

О мой учитель дорогой

В науке хитрости любовной!

Дон Фелипе

О лгунья нежная моя!

О хитрая моя головка!

Моя влюбленная плутовка,

Моя прелестная змея!

Целуй меня!

(Целуются. Входит донья Люсия.)

Сцена 5

Донья Люсия. Те же

Донья Люсия

Не отогнать

Моих мучительных сомнений…

Мне мало только подозрений —

Но ведь глаза не могут лгать.

Фелипе! Это он, к несчастью.

Он здесь, обманом. Леденя

Мученьем ревности меня,

Сжигая сердце тщетной страстью.

Сестра ж себе посредством лжи

Берет все радости искусно…

Из всех обманов — самый гнусный

Обман святоши и ханжи.

Ах!.. Вот они… Так не напрасно

Я ревновала… Для святых

Полны уж слишком чувств земных.

Они целуются… Как страстно…

Я закричу… Нет… Спрячусь здесь,

Чтобы подслушать осторожно

Затеи святости их ложной.

Их замысел узнаю весь.

Донья Марта

Игрою грубой маскарада

Ты верно, милый, утомлен?

Амур — красавец гордый, он

Привык к изяществу наряда…

И уж наверно был бы рад

Ты положить конец обману,

Студента нищего сутану ^[175]

Сменив на рыцарский наряд?

Да, в тягость быть тебе должно

Мое «святое» поведенье!

Дон Фелипе

О Марта, что за заблужденье! ^[176]

Мне в этом — счастие одно.

Твоей красы мне нужен свет.

Свобода — вся в твоей лишь власти…

Тебе — обет мой в вечной страсти

И мой монашеский обет.

Пусть необычен мой наряд:

Когда он цели достигает

И нас с тобой соединяет, —

Всю жизнь носить его я рад.

Верь — для любви наряд не нужен:

Не цель он — средство лишь — «достичь».

И мне теперь мой паралич

Ценней индийских всех жемчужин.

Донья Люсия (в сторону)

Вот благочестье вижу я.

Как молятся они отменно!

Донья Марта

О мой учитель драгоценный!

Дон Фелипе

О лгунья нежная моя!

Донья Люсия (в сторону)

Ах ты, святейшая сестрица! ^[177]

Вот пыл твой набожный каков!

А вы, смиренный богослов, —

Как вы умеете молиться!

И я была б у вас не прочь

Такие точно брать уроки.

О муки ревности жестоки!

Я их не в силах превозмочь.

Довольно!

(Подходя)

Марта!

Донья Марта

Что, сестрица?

Донья Люсия

Отец зовет… Нейдешь?

Донья Марта

Твержу

Я свой урок…

Донья Люсия

Как погляжу,

Вот христианка… Брось учиться:

Отец не любит ждать…

Донья Марта (отдавая книгу Фелипе)

Вот тут

Прошу закладкою отметить.

Осталось звательный ответить…

Всегда от дела оторвут!

(Уходит.)

Сцена 6

Донья Люсия, дон Фелипе.

Донья Люсия

Что ж вы с таким склоняли рвеньем?

Дон Фелипе

Amor, amoris. ^[178]

Донья Люсия

Будет лжи!

Я знаю ваши падежи

И всю любовь с ее склоненьем.

Изменник! Мне ясна игра.

Хоть и оделся ты в сутану,

Но больше я терпеть не стану!

Напрасно лжет моя сестра.

Я знаю все: тобой забыта,

Поругана любовь моя…

В нее влюбился ты, а я

Твоей холодностью убита.

А, ты любовь мою презрел,

Убийца ты неблагодарный.

Но за поступок твой коварный

Тебя ужасный ждет удел.

Отец убьет тебя, пощаде

Нет места!

(Кричит)

Эй, сеньор! Скорей!

Спеши! Убийца здесь! Злодей!

Отец мой…

Дон Фелипе

Тише, бога ради…

(В сторону)

Погиб я.

(Ей)

О любовь моя!

Донья Люсия

Его любовь! Вот это ново!

Ступай к сестре, что в богослова

Сумела превратить тебя.

Сеньор, сюда!

Дон Фелипе

Что за упорство!

Донья Люсия

О, полюбуйся злодеяньем,

Что под смиренным одеяньем

Скрывает низкое притворство!

Дон Фелипе

Люсия, свет моих очей,

Клянуся богом, что причиной

Всей этой нищенской личины, ^[179]

Всей этой хитрости моей

Желанье было повидаться

Хоть так, любимая, с тобой.

Возможность, данная судьбой

Твоей любовью наслаждаться.

Но — Мартой вмиг я узнан был.

Сейчас я с нею объяснился,

В нее влюбленным притворился,

Чтоб угасить в ней мести пыл.

Узнай она, что нелюбима,

Пойми, что мой печальный срок

Тогда б еще скорей истек:

Она была б неумолима.

Когда любовью постоянной

Я заслужил твой гнев — ну, что ж:

Зови отца.

Донья Люсия

А ты не лжешь?

Дон Фелипе

Нет, жизнь моя!

Донья Люсия

А все же странно…

Ты думаешь, чтоб без следа

Рассеять все в одну минутку —

Тебе любить довольно в шутку.

Дон Фелипе

Еще ты гневаешься?

Донья Люсия

Да.

Дон Фелипе

Брось гнев! Нето — пойду искать я

Веревку крепкую…

Донья Люсия

Бог с ней.

И если любишь — пусть сильней

Задушат гнев твои объятья!

(Целуются. Входит донья Марта.)

Сцена 7

Донья Марта у дверей. Те же

Донья Марта (в сторону)

Как будто я сестру слыхала.

Мой бог! Что видеть я должна!

С Фелипе говорит она.

Теперь надежда вся пропала!

Подслушаю здесь в стороне,

О чем они толкуют оба…

Донья Люсия

Так для меня — обман?

Дон Фелипе

Еще бы!

Донья Люсия

И все — из-за любви ко мне?

О мой Фелипе! Миг счастливый!

Еще раз обними меня.

(Снова целуются.)

Донья Марта

Его поймала западня.

Дон Фелипе

Как? Из-за Марты этой лживой

Итти на риск, губить себя!

Из-за обманщицы, плутовки!

Пошел на эти все уловки

Я лишь одну тебя любя.

Донья Марта (в сторону)

О ревность! В чувстве роковом

Любви ты служишь грозной тучей.

Чего же медлит гнев твой жгучий?

Сверкай, огонь! Раздайся гром!

Донья Люсия

Надежду обмануть — покинь:

Ты Марту любишь, нет сомненья.

Дон Фелипе

Пускай за все мои мученья

Накажет Марту бог.

Донья Люсия

Аминь.

Донья Марта (в сторону)

Бог, накажи попа и служку!

Донья Люсия

А что же это говорят,

Что будто ты в Севилье взят,

Да что попался ты в ловушку,

Что смертной казни дон Хуан

Добьется для тебя наверно?..

Дон Фелипе

Мой ангел, это лицемерной

Твоей сестры еще обман.

Чтоб разлучить тебя со мной,

Она отцу очки втирает.

Сама ж, не зная, помогает,

Чтоб стала ты моей женой.

Донья Марта (в сторону)

Вот как… Но я обман раскрою.

Я эти козни прекращу.

Ему за брата отомщу,

И разлучу его с сестрою.

А, нет, любезный друг, прости!

Дон Фелипе

Коль ты мне смерти не желаешь,

Скрывай и впредь, что все ты знаешь,

И продолжай себя вести,

Как будто мы с тобой чужие.

Ее обманов хитрых сеть

Лишь помогла…

Донья Люсия

Чему? Ответь!

Дон Фелипе

Что спало — разбудить, Люсия.

С тобою мы узнаем рай.

Вдвоем потешимся над нею…

Донья Люсия

Так буду я женой твоею?

Дон Фелипе

Да.

Донья Люсия

Я…

Дон Фелипе

Ты… ты!

Донья Люсия

Прощай!

Дон Фелипе

Прощай!

(Люсия уходит.)

Сцена 8

Донья Марта, дон Фелипе

Донья Марта

Ах ты, обманщик! Ах, мошенник!

Подлец собачьего ты роду!

Плясун, что пляшет всем в угоду!

Мужчина, словом, и изменник!

Вот как ты платишь за любовь,

Которую тебе дарила,

За то, что я не отомстила

За брата пролитую кровь,

За то, что в дом тебя взяла

И от опасности укрыла,

Смерть от тебя я отвратила

И твой арест изобрела.

Так для Люсии — этот вид!

Ты рясу для нее навесил.

Ты, для нее здоров и весел,

Со мной параличом разбит.

Но час настал! Пришла расплата

За все коварство.

(Кричит)

Люди! Эй!

Схватите наглеца скорей!

Спешите! Здесь убийца брата!

Отец! Поручик! Капитан!

Дон Фелипе

Любовь моя, ты в заблужденьи.

Мне смерть несет твое волненье,

Очнись, очнись, рассей туман!

Донья Марта (кричит)

Скорей схватите негодяя!

Дон Фелипе

Клянусь твоею красотой, ^[180]

Клянуся богом и тобою,

Вот истина тебе святая:

Пойми — подслушала она,

Когда с тобой мы были вместе,

И я боялся женской мести,

Коль станет правда ей ясна.

Донья Марта

Поверить этому рассказу?

Но то же самое как раз

Ты ей здесь говорил сейчас.

Нет — не убьешь двух зайцев сразу!

Ее — ты любишь!

Дон Фелипе

Лгал я ей.

Донья Марта

«Пускай за все мои мученья

Накажет Марту бог…»

Дон Фелипе

Значенья

Не придавай божбе моей.

Люсию я хотел уверить,

Не мог иначе я, клянусь!

Донья Марта

Нет! Смерти я твоей добьюсь,

Изменник! Будет лицемерить!

Дон Фелипе

О, где ж слова мне взять такие…

Донья Марта

«Ее обманов хитрых сеть

Лишь помогла…» — «Чему? Ответь!» —

«Что спало, разбудить, Люсия».

Нет! За обеих нас отмщенье —

Смерть! Смерть тебя, презренный, ждет,

Или… пусть бог меня убьет.

Сцена 9

Дон Гомес, Урбина и Поручик. Они, услышав Марту, останавливаются в дверях, незамеченные ею. Те же

Дон Гомес

Что слышу? Марта в возмущеньи

Кричит «пусть бог меня убьет»?

Урбина

Возможно ль даме так божиться!

Поручик

Вот так примерная девица!

Дон Фелипе (тихо Марте)

Ну, что ж, кончай со мною счет.

Как кстати стариков приход!

Божилась ты при них не даром.

Вели ж убить одним ударом.

Донья Марта (тихо ему)

Молчи…

(Вслух)

«Пусть бог меня убьет…» —

Христианин сказать так мог?

Нарушить заповедь вторую —

Господне имя молвить всуе?..

Нам это запрещает бог.

Божиться… Это невозможно!

Вы! Вы! Ученый богослов!

Нет, нет, не нахожу я слов!

Скорей отсюда прочь, безбожный,

Или сейчас падите в прах,

Целуйте землю — за такую

Речь грешную! Я негодую…

У вас кощунство на устах!

Ступайте!.. С глаз моих сокройтесь!..

Мой гнев палит… жжет грудь мне он.

Целуйте землю, или — вон!

Дон Фелипе

Прошу, сеньора, успокойтесь!

Вы всполошите весь Мадрид.

«Пусть бог убьет», — сказать нам можно,

Когда клянемся мы неложно.

А я поставлю вам на вид,

Что клятвой не солгал своею…

И что не даром я учился.

Дон Гомес

Весь крик, — за то, что он божился.

Урбина

Вот добродетель!

Дон Фелипе

Честь имею.

Дон Гомес

Да! Совершенство чистоты!

Донья Марта

Уходишь… Нет, постой, любезный,

Мне наказать тебя полезно,

Чтоб больше не божился ты.

(Бьет его.)

Дон Фелипе

О, тише, госпожа, прошу я!

Донья Марта

А, будешь прибегать к божбе!

(Бьет его.)

Дон Фелипе (тихо ей)

Ты бьешь и вправду.

Донья Марта (тихо ему)

Вот тебе,

Тиран, за то, что я ревную.

Дон Гомес (подходя с Капитаном и Поручиком к Марте)

Но, будет, дочка. Этой смутой

Ты нас пугаешь. Что с тобой?

Донья Марта

Он оскорбил мой слух божбой.

Злодей достоин казни лютой.

Хоть и сама грешу я тяжко,

Но людям права не даю

Так грубо оскорблять мою

Невинность.

Урбина

Плачет. Ах, бедняжка!

Дон Гомес

Ну, Марта, будет! Мой совет!

Ты благочестье доказала…

Ведь если он не лгал нимало —

Греха большого в клятве нет.

Дон Фелипе

Она сама всему виною…

О, у нее упорный нрав!

Дон Гомес

В чем дело?

Дон Фелипе

Верьте, я был прав.

Она заспорила со мною:

Amor, amoris ^[181]просклонять

Хотела вместе с zelus, zeli ^[182]—

Склоненья разные на деле,

И их нельзя соединять.

Она же все свое. И вот

Сказал я только — верьте чести: —

«Склонять два эти слова вместе

Нельзя, пусть бог меня убьет!»

Вот чтó ее так рассердило.

Вы видели, что стало с ней?

Мне надо уходить скорей.

Донья Марта

Ну да, все это так и было.

Дон Фелипе

Прощайте ж. Это, на мой взгляд,

И для святой немножко строго.

Донья Марта

Уходит он… Но… ради бога…

Вернитесь, домине, ^[183]назад.

Дон Фелипе

О нет: теперь назад — ни шагу.

Ведь на меня руки поднять

Не смела б и родная мать!

Донья Марта

Отец… Останови беднягу.

Дон Гомес

Да пусть идет.

Донья Марта

Так — отпустить?

Он в огорченье — ты не видишь?

Дон Гомес

Так что ж?

Донья Марта

И ты его обидишь?

Ему не в силах больше мстить,

Я плачу над его судьбой.

Дон Фелипе

Оставьте мне мою свободу.

Донья Марта

Ах, помешай его уходу:

Ведь человек он золотой!

Сеньоры, он не виноват…

Мне страшно тяжело сознанье,

Что я его толкну в изгнанье

И нищету…

Дон Гомес

Вернитесь, брат.

Урбина

Ну, полно…

Дон Фелипе

Слишком я взволнован.

Осмелиться меня побить!

Так кандидата оскорбить,

Что посвящен и тонзурован! ^[184]

Донья Марта

Ты посвящен? Грешна вдвойне.

Не знала я… Приму все пени.

Прости…

Дон Фелипе

Коль станет на колени

И поцелует руку мне.

Донья Марта

Пойду — чтоб помешать уходу —

На все.

(Становится на колени и целует ему руку.)

Урбина

Смиренья идеал!

Донья Марта (в сторону)

Когда бы истину кто знал!

Мне поцелуй был слаще меду.

Сцена 10

Донья Инес. Те же.

Донья Инес (Гомесу)

Опять приезжий просит вас,

С которым вы вели беседу.

Дон Гомес

Иду. Я верно с ним поеду.

Идешь ты, дочка?

Донья Марта

Да… сейчас.

Дон Фелипе (тихо ей)

Так, значит, мир?

Донья Марта (тихо ему)

Ну, нет, прости —

Еще не к спеху.

Дон Фелипе (тихо ей)

Друг бесценный!

Донья Марта (тихо ему)

Ох ты, учитель мой почтенный! ^[185]

Дон Фелипе (тихо ей)

Ох ты, святая во плоти!

(Уходят дон Гомес, донья Марта, донья Инес и Капитан.)

Сцена 11

Дон Фелипе, Поручик

Поручик

Минутку, домине!

Дон Фелипе

Сеньор,

Что вам угодно?

Поручик

Извиненья.

Прошу мне разрешить сомненье.

Дон Фелипе

Да в чем?

Поручик

Меня смущает взор…

Иль я безумием наказан,

Иль вы — под маскою чужой,

Фелипе, друг любезный мой,

Кому я жизнью был обязан

И кто всей дружбе прежних дней

(Что я питать не перестану)

Нанес — увы! — большую рану

Подобной скрытностью своей.

Дон Фелипе (в смущении)

Но я…

Поручик

Намеренье свое

Ты от меня скрывал напрасно.

Я знал давно, что в Марту страстно

Влюблен ты, что из-за нее

Сменил свой плащ ты на сутану…

И что из-за своей мечты

Сейчас рискуешь жизнью ты.

Но я ж тебе мешать не стану.

И верь — я правду говорю —

Я б от Люсии отказался,

Когда б ее ты добивался,

Хотя любовью к ней горю.

Дон Фелипе

Когда за малую услугу

Себя считаешь ты в долгу,

Я об одном просить могу:

Прости, поручик, мне, как другу.

Прошу, не упрекай меня,

Что я и от тебя скрывался,

Что скрыть любовь мою старался,

Как тайну важную храня.

Я жизнью ведь своей рискую,

И осторожным должен быть…

Но удалось мне победить

Мою притворщицу святую.

Жениться я хочу на ней.

Ты воскресишь мою удачу.

Люби Люсию! Я ж потрачу

Все силы, чтоб любви твоей

Помочь. Хоть сухо обращенье

Ее с тобой…

Поручик

А я влюблен!

И тем сильнее я пленен,

Чем больше вижу я презренья.

В моем молчаньи и во мне,

Мой друг, ты можешь быть уверен.

Дон Фелипе

Люсия… Слушай: я намерен

С ней говорить наедине.

Увидишь — станет восковой,

Придет к тебе по доброй воле.

Поручик

В какой же изучал ты школе

Такой дар слова колдовской?

Сцена 12

Донья Люсия. Те же

Донья Люсия

Учитель, вы одни?

Дон Фелипе

О нет!

(Тихо ей)

Кто любит — быть один не может…

Но вещь одна меня тревожит:

Поручик, друг мой с давних лет,

Узнал меня в одно мгновенье.

И вот пришлось мне снова лгать:

На Марту все свалил опять

И усыпил в нем подозренье.

Меня же просит он как раз

Перед тобой замолвить слово…

Так обмани глупца такого,

На свет твоих прелестных глаз

Летящего неосторожно:

Ему на брак согласье дай.

Донья Люсия (так же)

Я…

Дон Фелипе (так же)

Да! Иначе, друг — прощай:

Грозит мне гибель непреложно.

Донья Люсия (так же)

Фелипе! Всё мне чуждо в нем.

Боюсь беды я неминучей —

Не заболеть бы мне падучей, ^[186]

Так, как тебе параличом.

Дон Фелипе (так же)

Да. Но откроет он тогда,

Кто здесь под рясой богослова.

Донья Люсия (так же)

Я для тебя на все готова!

Дон Фелипе

Поручик, подойди сюда!

Поручик

Могу ль поднять с надеждой благодарной

Свой взгляд к тебе, о свет небесный мой,

Что с первых дней сиял мне красотой

Яснее солнца в сфере лучезарной?

Донья Люсия

Мой повелитель здесь — передо мной,

Моей надежды гений светозарный!

Дон Фелипе

Мне ж нет милей притворщицы коварной,

Что мне-то станет верною женой.

Донья Люсия (тихо ему)

Ты — про меня?

Дон Фелипе (тихо ей)

Ведь ты одна на свете!

Донья Люсия

Любовь моя…

Поручик

Как?.. Мне?.. Восторг святой!

Моя душа витает в свете рая.

Дон Фелипе (в сторону)

Слепой амур, твои смешны мне сети!

Поручик

Люби меня, любовь моя!

Донья Люсия

Друг мой!

(Уходит.)

Поручик

Моя Люсия…

(Уходит.)

Дон Фелипе (один)

Марта, дорогая!

Сцена 13

Донья Марта, Пастрана, дон Фелипе

Донья Марта

Здесь кто-то звал меня сейчас?

Пастрана

Да, всуе поминал он вас.

Дон Фелипе

Я без тебя не существую:

Всегда зову я дорогую.

Пастрана

Велик любезностей запас!

Но я с ума сойду, ей-ей:

Я восхищаюсь глубиною

Ума и хитрости твоей.

Пленившись маской неземною, —

Я сам готов поверить ей.

За ум я приз тебе даю.

Сам на земле едва стою,

Так возношусь я, что держаться

За юбку надо мне твою,

Чтобы на небо не умчаться.

Донья Марта

Мой друг, так скучно мы живем…

Тебе, конечно, отдых нужен.

Давайте нынче вечерком

Нарядимся — и все втроем

Мы на реке устроим ужин.

Пастрана

Реки-то нет, к большому горю.

Донья Марта

А Мансанáрес! ^[187]

Пастрана

Наш ручей!

Где ж в нем вода?

Донья Марта

О я поспорю!

Он дал рожденье — хоть не морю,

Зато владыке всех морей.

Мадрид значительней, чем море;

Он много рек в себя вобрал.

Дон Фелипе

Смотри — не много ли похвал!

Пастрана

Спасибо за урок сеньоре.

Что отвечать? Втупик я стал.

Но только там не безопасно,

И ехать нам туда напрасно.

Донья Марта

Другое место назови!

Пастрана

А, знаю я один прекрасный

Приют веселья и любви:

Парк чудный герцогский ^[188]на Прадо.

Там все — прелестный сад и дом…

Прекрасны, как в раю земном.

Вот где бы херувима надо

Поставить с огненным мечом!

Дон Фелипе

Но мы забыли о «хозяйке».

Донья Марта

Хозяйке?.. Что?.. Изволь назвать!

Кто? Кто?

Пастрана

Сознайся без утайки:

Ревнуешь?

Донья Марта

Мне ль не ревновать!

Пастрана

Не надо перца подсыпать!

Твои глаза уж слишком зорки:

Любовь тут вовсе ни при чем —

А вспомнил он о поговорке.

«Хозяйкой» в случае таком

Двух старикашек мы зовем.

Дон Фелипе

Да, уж и старики сошлись!

Один за всем следит как рысь,

Другой же Аргусом ^[189]стоглазым

За всеми наблюдает разом.

От их вниманья не спастись.

Хозяйкой же назвать уместно

Твою сестрицу, что за мной

Вот так и ходит день-денской.

Я только это думал — честно.

Донья Марта

Ох, как он лжет, обманщик мой!

Но — отгоню сомненья прочь.

Дурного, сердце, не пророчь!

Не даром день сегодня дивный

И солнце хочет нам помочь.

Сестра ревнива, но наивна:

Ее надуть мне — пустяки.

Моя интрига уж готова.

Никто не скажет мне ни слова —

Мне прозвище мое с руки, —

И не узнают старики.

С тобою будем мы в саду.

В другом наряде я пойду:

Манерами, костюмом, тоном

Самих Гальвана с Ганелоном, ^[190]

Поверь, на славу проведу.

Пастрана

Итак — да здравствует веселье!

Но этот праздник должен быть

Не только праздником безделья;

Он должен вас соединить

И вечный страх ваш прекратить.

Придумал я весь план подробно,

Раскинул все умом своим:

Вполне обдумал, как удобно

С интригой нашей порешим

И ей конец мы сочиним.

Во-первых, уж предлог готов,

Чтоб удалить нам стариков

На это время из Мадрида.

Мы не должны терять из вида,

Что в этом суть. Мой план таков:

Я им скажу… но тсс… ни слова…

Они идут.

Донья Марта

Ну вот! Как раз,

Едва ты начал свой рассказ.

Пастрана

Не беспокойся! Мысль готова…

Пойдет по маслу все у нас.

Сцена 14

Гомес, донья Люсия, Урбина, Поручик, донья Марта, дон Фелипе, Пастрана

Дон Гомес

Рад видеть вас, сеньор. Мое почтенье

Вам, дон Хуан.

Пастрана

Я также рад, сеньор.

Я ждал вас здесь в великом нетерпеньи,

Сейчас посол привез мне извещенье,

Что вынесен в Севилье приговор.

Дон Гомес

Ему желаю смерти я смертельно.

Пастрана

Да, не были потрачены бесцельно

Ни труд ни деньги; он приговорен.

Урбина

А приговор…

Пастрана

Умрет на плахе он.

Все ж что останется из капитала —

Убитого отцу принадлежит.

Дон Гомес

О, вы ума и доблести зерцало!

Вам я обязан, что позор мой смыт.

Донья Марта (тихо Фелипе)

Что это он…

Дон Фелипе (тихо ей)

Не бойся — все прекрасно.

Пастрана загонять умеет дичь…

Оставь! Всего сумеет он достичь.

Донья Люсия (в сторону)

Вся сеть интриг запуталась ужасно…

Я вне себя… В волнении слежу

За цепью хитростей…

Поручик (Люсии)

Внемли моленьям…

Пусть старики толкуют с оживленьем, —

Вот что тебе глазами я скажу.

(Пастрана, дон Гомес, Урбина толкуют в стороне)

Пастрана

Ступайте же в Севилью. Поспешите

Застать его трагический конец.

Увидеть должен месть свою отец.

Не тратьте времени, скорей решите.

Увидите счастливый свой удел:

Умрет он — вы войдите во владенье

И можете вручить его именье

Все донье Марте вы для добрых дел.

Урбина

Да, прав сеньор! И без его совета

Ты б должен путь немедля предпринять.

Тут колебаний нет, и все за это:

И месть свою успеешь увидать,

И за собою укрепишь именье,

Чтоб не пошло другим на расхищенье.

Дон Гомес

Так все друзья дают один совет,

А дружеский совет ведь не обманет…

Меня в Мадриде утро не застанет.

Друг, вы со мной?

Пастрана

О, к сожаленью, нет.

Хотел бы видеть кару преступленья

И тем скрепить сильнее дружбы звенья,

Но не могу, как сильно б ни хотел,

Вернуться нынче ж, с вами быть в Севилье,

Из-за бесчисленных и важных дел.

Но завтра все употреблю усилья

Почтовый экипаж с утра нанять.

Вас в Кóрдове ^[191]надеюсь я нагнать,

Иль в Кáрмоне — хоть и скажу без лести,

Что весь мой дом не стоит этой чести —

Вам предложу от сердца стол и кров.

Дон Гомес

От всей души принять я честь готов.

Воспользуюсь лишь только помещеньем.

В гостиницах не очень поживешь…

Дон Фелипе (тихо Марте)

Как все сложней охватывает ложь

Химеру ^[192]дня…

Донья Марта (тихо ему)

Горю я нетерпеньем!

Пылаю вся, как будто от огня!

Урбина (Гомесу)

Так до Ильески едем мы совместно.

Туда на-днях, как стало мне известно,

Должны прибыть товары для меня,

Что морем я послал. Там буду ждать я:

Там больше мне и дела и занятья,

Чем здесь, в Кастильи. ^[193]Дом меня уж ждет.

Дон Гомес (Марте)

Пусть в доме все по-старому идет…

Донья Марта

О мой отец! До твоего прибытья

Прогулки и гостей хочу забыть я.

Безделье, праздность не проникнут в дом:

Его держать я буду под замком.

Пастрана (в сторону)

В искусстве надувать — она царица.

Урбина

Надеюсь, скоро сбудется мечта,

Которой вы живете, — и больница,

Когда вернусь я, будет начата.

Дон Фелипе (в сторону)

Как верят все словам хорошим этим!

Дон Гомес

Сокровище мое, господь с тобой!

(Уходит с Капитаном и Поручиком.)

Пастрана

Расчет мой победил.

Донья Марта

Хвала, герой!

Пастрана

Чертою красной этот день отметим.

Сцена 15

Донья Марта, донья Люсия, дон Фелипе, Пастрана

Донья Марта

Вот одни мы и остались —

И пойдет веселый пляс.

Донья Люсия

Я приглашена?

Донья Марта

Не знаю…

Донья Люсия

Так уйду я.

Донья Марта

Подожди!

Скажешь ты, сестра Люсия,

Что понять никак не можешь,

В чем тут дело. Странно слышать

От меня такую речь.

Ты считаешь, что притворно

Поведение мое,

Что во мне обман таится,

Словно в розе — скорпион.

Нет, сестра. Но добродетель

Разрешает иногда

Чистым душам день счастливый

Чистой радости отдать.

Так, решила справедливо

Я твою мечту исполнить,

И тебя я выдам замуж

За того, кого ты любишь.

Чтоб не мог нам быть помехой

Наш отец (ведь за тебя

Он поручику дал слово) —

Будь признательна, сестра, —

Хитростью его услала

К берегам Гвадалквивира. ^[194]

Пусть того в Севилье ищет,

Кто остался здесь, у нас.

Но остался здесь поручик —

И влюбленного беднягу

Нужно тоже обмануть…

Дай ему при всех согласье

Быть женой его, чтоб ревность

Не разрушила внезапно

Сеть, которую плетешь.

Донья Люсия

С радостью исполню это.

Донья Марта

Он получит по заслугам,

И ему глаза засыплем

Мы с тобою острым перцем.

Буду я твоею дружкой,

И возможность ты мне дашь

Разодеться, нарядиться,

Может быть, в последний раз.

Вот, любимая сестричка,

Поняла ль ты, что Фелипе

Я скрывала не в угоду

Ни любви ни суете:

Для тебя я шла на это,

Для тебя плела интригу,

Чтобы годы счастья с милым

Подарить тебе, сестра.

Донья Люсия

О сестра моей души!

Буду руки… буду ноги

Целовать тебе — в награду

За такое благородство.

Я пойду одеться к свадьбе…

Что же мой супруг молчит?

Донья Марта

За него я все сказала:

Говорить жених не должен.

Донья Люсия

Мой любимый, до свиданья!

(Уходит.)

Сцена 16

Донья Марта, дон Фелипе, Пастрана

Пастрана

Как обманута бедняжка!

Дон Фелипе

Ум блестящий!

Донья Марта

План блестящий!

Пастрана

Ну, идем, пора за дело.

Донья Марта

Нам еще поручик нужен.

Пастрана

Я пойду его сыскать.

Донья Марта

Я возьму с собой Инес.

Пастрана

Да, она пойдет охотно…

Ведь она воображает,

Что богат я и умен.

Дон Фелипе

Так поручик наш — с Люсией

Обвенчается сегодня.

А Пастрана мой — с Инес.

Марта

Ты ж — со мною.

Дон Фелипе

Это ясно!

Пастрана

Так-то парочками будем

Мы без старших танцовать.

Дон Фелипе (Марте)

Ангел!

Пастрана (Марте)

Приласкай бедняжку.

Донья Марта

О, у Марты — хватит ласки!

(Уходят.)

Сцена 17

Вход в Герцогский парк в Прадо

Дон Хуан, дон Диего

Дон Диего

Ужели мало просьб моих?

Обиду тем наносишь мне ты.

Дон Хуан

Весьма легко давать советы,

Но исполнять как трудно их.

Дон Диего

Любил я Марту.

Дон Хуан

Да.

Дон Диего

И что же! Забыл любовь я, не крушась,

Когда пришлось и с ней простясь,

Хожу, смеюсь…

Дон Хуан

Согласен тоже.

Дон Диего

Так, значит, можно победить

Любовь, и ревность, и стремленья…

Дон Хуан

Ты действовал по принужденью.

И кто тебя мог оскорбить?

Но — если та, кого люблю,

Сама ко мне неравнодушна,

Ужели тупо и послушно

Другой любви я уступлю?

Тем более — любви земной…

Чтобы какой-то там военный

Добился грубостью надменной

Назвать ее своей женой!

Ступай… отсюда я ни шага!

Уйди! Он будет здесь сейчас.

Не беспокойся же за нас!..

Есть храбрость у меня — и шпага.

Дон Диего

Но чем же бедный виноват?

Ведь он в лицо тебя не знает,

И — раз его предпочитают,

Ему любовь свою дарят…

Тебя ж она, как мне известно,

Не поощряла никогда.

К чему ж нелепая вражда?

Она, ей-богу, неуместна!

Уж если тут нужна расплата —

Дерись ты с нею, а не с ним:

Ведь в том, что ею он любим —

Не он, она же виновата!

Дон Хуан

Ты шутишь?

Дон Диего

Времена теперь

Совсем не те: дуэль не в моде.

Сейчас — быть храбрым по природе

Опасно, милый мой, поверь!

Подьячие да альгвасилы —

Вот геркулесы наших дней.

Те губят перьями людей,

У этих — в слежке все их силы.

И те, и те — помилуй бог! —

Врага не проливают крови.

У них иное наготове:

Перо, да клюв, да — пара ног.

Сцена 18

Поручик, потом Пастрана. Те же

Поручик (не замечая их)

Так без меня уехал дядя.

Люсия… свет влюбленных глаз!

О если б этот свет погас —

В беду попал бы я не глядя!

Дон Хуан

Он! Смерть ему!

(Хочет броситься на Поручика, но дон Диего его удерживает.)

Дон Диего

Эй брат, уймись!

Дон Хуан

Нет, я убью его!

Дон Диего

Помилуй!

Ведь ты не доктор, друг мой милый!

Дон Хуан

Творец!

Дон Диего

К творцу и обратись!

Пастрана (входя)

Поручик! Это вы?

Поручик

Я сам.

Пастрана

Мой бог! Куда ж вы подевались?

Вы невидимкою скрывались.

Я вас искал и тут и там!

Поручик

В чем дело?

Пастрана

Ждет вас изумленье.

Как друг ваш истинный, я вам

Красотку вашу передам

Сегодня ж в полное владенье.

Однако лучше в сад пойдем…

Поручик

Да, да… Возможно ль? Власть господня!

Пастрана

Венчанье — вечером сегодня.

(Пастрана и Поручик уходят в сад.)

Сцена 19

Дон Хуан и дон Диего

Дон Диего

Калитку заперли ключом.

Дон Хуан

Чтоб нам их след не потерять.

Дон Диего

Да не уйдут! Они пройдутся —

И обязательно вернутся

К скандалу.

Дон Хуан

Я их буду ждать.

Дон Диего

Жди. Только б свет дневной потух —

Тогда дождешься результата.

Дон Хуан

Тсс… Слышишь, брат? Карета чья-то

Сюда несется во весь дух.

Дон Диего

В Мадриде — ты смущен каретой?

Дон Хуан

Нет — слишком быстрая езда…

Смотри! Подъехала сюда.

Дон Диего

Что странного в карете этой?

Дон Хуан

Мне жутко… Сам не знаю что.

Кто б мог приехать? Непонятно.

Дон Диего

Решил сам герцог, вероятно,

Прибыть в свой парк инкогнито.

А потому и без лакея,

И сторка спущена в окне…

Дон Хуан

Нет, нет! Карета эта — мне

Несет беду.

Дон Диего

Что за идея!

Сцена 20

Донья Инес, донья Марта и донья Люсия. Последние очень нарядно одеты, дон Фелипе также. Поручик и Пастрана выходят из калитки. Те же

Дон Хуан

Смотри-ка! Видишь ли двух дам?

Одна Люсия, нет сомненья.

О лучезарное виденье!

Дон Диего

Ну, славный праздник будет там!

Постой-ка, братец, мне сдается,

Другая — погляди туда —

И хороша, и молода…

Дон Хуан

Ага, и ваше сердце бьется!

Дон Диего

Ах, дон Хуан, открыты карты…

Дон Хуан

Твой ход.

Дон Диего

Да! Наши две сестры.

Дон Хуан

О да! Глаза любви остры,

И не узнать не мог ты Марты.

Но почему она сейчас

Одета непривычно пышно?

Дон Диего

А носят в наши дни, как слышно,

Святые бархат и атлас.

Дон Хуан

Хочу с Люсией объясниться…

Дон Диего

Заговорить решишься с ней?

Дон Хуан

Не знаю… подойдем скорей…

О гордая моя царица!

(Тихо говорит с Люсией.)

Донья Люсия

Я здесь с графинею одной…

Дон Хуан

Я думал — вы с сестрой своею.

Донья Люсия

О нет!

Дон Хуан

Какое сходство с нею!

Донья Марта (тихо Инес)

Меня кидает в жар и зной.

Донья Инес

Тебя узнали.

Донья Люсия

Но… простите…

Я не задерживаю вас:

Пора — теперь уж поздний час.

(Идет к парку.)

Дон Диего

Графиня все молчит. Скажите.

Дон Хуан

Но дама знатная она.

Дон Диего

Да это Марта!

Дон Хуан

Нет! Пустое!

Наверно сходство здесь простое.

Сейчас наверно предана

Своим излюбленным занятьям:

Иль нищим ноги омывает,

Иль тихо четки разбирает…

Дон Диего

А я клянусь святым распятьем,

Что это Марта!

Дон Хуан

Я узнаю.

(К Пастране, показывая на Фелипе)

Гидальго, можно ли узнать,

Как этого сеньора звать?

Пастрана

Isto? О conde. ^[195]

Дон Диего

Я смолкаю…

Дон Хуан

Ответ по-португальски дан.

Дон Диего

А дама эта?

Пастрана

A condesa. ^[196]

(Уходит.)

Дон Хуан

Не спятил ли с ума, повеса?

Дон Диего

Нисколько! Все один обман.

(Уходят.)

Сцена 21

Дон Гомес и Урбина в дорожных костюмах. Несколько спустя — донья Марта, донья Люсия, донья Инес, дон Фелипе, Пастрана и Поручик. За ними дон Диего и дон Хуан

Урбина

Удержи, сеньор дон Гомес,

Гнев свой: вспомни о сединах,

Что умеренность внушают.

Дон Гомес

Здесь умеренность не к месту.

Бог мой! Я едва доехал

До Толедского моста, ^[197]

Чтоб продолжить путь в Севилью,

Как мне встретился приятель

И сказал: «Как обманули

Вас — такого старика —

Юный плут с девчонкой хитрой…

Арестованный (за кем

Вы отправились в Севилью,

Чье вас мучит злодеянье)

Арестован в нашем доме.

Сына вашего убийца,

Дон Фелипе, все придумал:

Он назвал себя Беррио,

А Пастрану — дон Уртадо:

Это ж друг его, бездельник.

Он внушил вам и заставил

Вас уехать из Мадрида,

Чтоб осуществить интригу

И без вас сыграть их свадьбу

Здесь, у герцога в саду.

Рассказал мне все их планы

Брат мой — здешний управитель».

Урбина

Что рассказывать так долго!

Я присутствовал при этом.

Дон Гомес

От рассказа — легче сердцу.

Не они ли это?

Урбина

Да.

Дон Гомес

Что ж не превратится в шпагу

Трость — непрочная защита

Опозоренных седин!

(Увидя выходящими своих дочерей в сопровождении дона Фелипе, Пастраны и Поручика.)

А… Изменницы и лгуньи!..

Пастрана (в сторону)

Волк попался в западню!

Остается только, Марта,

Сбросить прочь тебе личину.

Дон Гомес

Дайте мне ее убить!

Дон Хуан (удерживая его)

Стойте, сударь! Эта дама —

Португальская графиня.

Дон Гомес

Как, графиня?

Урбина

Вновь обман!

Дон Гомес

Это Марта, дочь моя!

Дон Фелипе

Вместе с нею — дон Фелипе,

Дон Фелипе де-Айала.

Я, сеньор, лишил вас сына.

Хоть неравная замена —

Дайте мне вам сыном стать.

Дон Гомес

О!.. Поручик, дай мне шпагу!

Дон Хуан

Как, сеньор? вы — дон Фелипе?

Верно это от волненья

Я не мог признать вас сразу.

Ваша мать в Вальядолиде ^[198]

Бережет для вас — по смерти

Дона Педро де-Айалы —

Десять тысяч в год дохода.

Дон Фелипе

Что я слышу?..

Дон Хуан

Вот письмо вам.

Из него вы все поймете.

Дон Фелипе

Деньги эти, жизнь и душу

Вам, сеньор, к ногам бросаю:

Коль меня вы не простите —

Мне не надо ничего.

Урбина

Месть — не дело благородных!

Друг, прости им! А меня

Так пленила ее хитрость,

Что те деньги, что хотел я

На больницу подарить ей,

Я в приданое ей дам.

Донья Люсия

Как, сестра?.. Как?.. Донье Марте

Быть женою дон Фелипе?

Никогда!

Пастрана

Увы, Люсия!

Тщетны ваши притязанья —

Нынче и рука, и сердце

Уж собой распорядились.

Донья Люсия

Как?..

Пастрана

Супруга перед вами.

Церковь их соединила —

Я свидетель.

Донья Люсия

Если так…

За поручика пойду я.

Поручик

Вам с рукой — отдам всю душу.

Дон Гомес

Я же, просьбам уступая,

На любовь сменяю месть.

Дон Фелипе

Падаю к ногам отца я…

Дон Гомес

Нет, приди на грудь мою!

Пастрана

Что ж! И мы хотим с Инес,

Снег с чернилами смешавши,

Ткань двуцветную сплести.

Донья Инес

Раз три свадьбы — я согласна.

Дон Фелипе

Дон Хуан и дон Диего!

Кончились мои несчастья.

Пусть прибавит ваша дружба

Счастье нынешнему дню:

Будьте мне вы шаферами.

Дон Хуан

Женихом не удалось —

Буду шафером, что ж делать!

Я согласен.

Дон Диего

И я также.

Хоть сбирался с вами драться.

Дон Фелипе

Но за что?

Пастрана

Ему сказал я,

Что графиня эта дама.

Дон Диего

Шутка из тяжеловесных!

Пастрана

Ну, чего мы ждем, сеньоры?

Дон Гомес

Бойтесь все — учителей,

Тех, кто дочек ваших учат

Не латыни — а любви.

Как твой паралич — скажи-ка?

Дон Фелипе

Да с концом комедьи этой

«О благочестивой Марте»

Вся болезнь прошла. Но нашим

Недостаткам — нет конца.

СЕВИЛЬСКИЙ ОЗОРНИК,

или

КАМЕННЫЙ ГОСТЬ

Комедия в трех актах, восемнадцати картинах

Перевод В. А. Пяста

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Дон Хуан Тенорьо

Дон Диего Тенорьо — старик

Дон Педро Тенорьо

Король Неаполя

Король Кастильи Дон Алонсо XI

Дон Гонсало де-Ульóа — комендадор Калатравы

Исабела — дукеса

Донья Анна де-Ульóа

Дук Октавьо

Маркиз де-ла-Мóта

Каталинóн — лакей

Тисбéа, Фелиса — рыбачки

Анфрисо, Коридóн — рыбаки

Патрисьо — земледелец

Гасено, Аминта, Белиса — крестьяне и крестьянки

Фабьо, Рипьо — слуги

Служанка

Стража, рыбаки, музыканты, слуги, народ и т. д.

Действие происходит в Неаполе, в Таррагоне, в Севилье и в Дос-Эрманас.^[199]

АКТ ПЕРВЫЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Зала в королевском дворце в Неаполе. Ночь. Освещения нет.

Сцена 1

Дон Хуан, закрытый плащом, Исабела

Исабела

Дук Октавьо, в эту дверь

Выйди без помех и скройся.

Дон Хуан

О дукеса, ты не бойся,

Клятвам сладостным поверь!

Исабела

Счастье мы увековечим!

Истиною стать мечтаньям,

Предложеньям, обещаньям,

Дружбе, шопоту и встречам!..

Дон Хуан

Да, моя, моя!..

Исабела

Свечу

Я зажгу…

Дон Хуан

Но для чего?

Исабела

Видеть счастья моего

Завершение хочу.

Дон Хуан

Нет, я потушу твой свет!

Исабела

Небо! Кто он, человек-то?

Дон Хуан

Кто я? Безыменный некто! ^[200]

Исабела

Ты не дук Октавьо?

Дон Хуан

Нет.

Исабела

Люди, эй, сюда!

Дон Хуан

Себя ты

Губишь. Тс-с-с… Мне руку дай.

Исабела

Прочь, мужик! Прочь, негодяй!

О король! Народ! Солдаты!

Сцена 2

Король Неаполя с зажженным шандалом. Те же

Король

Кто это?

Исабела (в сторону)

Король! Ну, дело…

Король

Кто ты?

Дон Хуан

Не ответишь вдруг.

Здесь мужчина с ней сам-друг.

Король (в сторону)

Надо действовать умело!

(Король старается не смотреть на Исабелу.)

Стража! вот его схватить!

Живо!

Исабела (закрывает лицо)

О какой позор!

Сцена 3

Дон Педро Тенорьо, стража, Король, дон Хуан, Исабела

Дон Педро

Во дворце твоем, сеньор,

Крики?.. Что могло здесь быть?

Король

Справку мне, дон Педро, дайте,

Кто они, по их аресте.

Вы мудры и пылки вместе,

Так смелее в путь шагайте.

Дело темное, как видно.

Следствие вести в секрете.

Раз в таком оно мне свете

Предстает, — и быть здесь стыдно.

(Уходит.)

Сцена 4

Исабела, дон Хуан, дон Педро, стража

Дон Педро

Взять его!

Дон Хуан

Бери, кто смеет!

Жизнь моя пока со мной,

Дорогá она ценой,

Кто решится — пожалеет!

Дон Педро

Взять, убить!

Дон Хуан

Его желанье

Исполняйте, коль хотите.

Смерть страшна ли мне, кто в свите

Состоит посла Испаньи?

Пусть он явится. Ему

Сдамся я без разговора.

Дон Педро

Выйти всем в покой и скоро,

С ним же быть мне одному.

(Исабела и стража уходят.)

Сцена 5

Дон Хуан, Дон Педро

Дон Педро

Мы вдвоем, и ты сейчас

Вынешь шпагу, чести ради!..

Дон Хуан

Храбр я, но не против дяди,

Я не смею против вас!

Дон Педро

Кто же ты?

Дон Хуан

Скрывать напрасно:

Твой племянник.

Дон Педро (в сторону)

Ах, увы!

Вот пойдет дурной молвы!

(Громко)

Что наделал ты, злосчастный?

Ты с какой здесь целью был,

И с какой затеей черной?

Безрассудный, непокорный!

Взял тебя бы да убил!

Говори!

Дон Хуан

Сеньор мой, дядя,

Ведь и ты, как я, был молод,

Знал любви и жар и холод

И винишь меня, не глядя

Ни на что. Так правду знай,

За нее простить мне надо:

Я обманом взял награду

От дукесы!..

Дон Педро

Продолжай

Тише ты!

(В сторону)

Не так направь я

Следствие, была б беда!..

Взял ее обманом?

Дон Хуан

Да,

Я назвался: «дук Октавьо»!

Дон Педро

Помолчи же!

(В сторону)

Неминучей

Быть беде. Король все может

Разузнать… Но мне поможет

Хитрость. Вот опасный случай!

Что же, для тебя, злодей,

Шуточки предать позору

Родовитую сеньору

Там, на родине твоей?

Ты в Неаполь во дворец

Королевский проникаешь

И тотчас озорничаешь

Над дукесою!.. Отец

Шлет тебя сюда (пускай

Небеса тебя накажут),

И гостеприимно кажет

Гостю пенистый свой край,

Италийский берег моря, —

Но в предательстве своем

Как же платит за прием

Гость?.. Позором — горе! горе! —

Самой знатной из его

Женщин!.. Впрочем, промедленье

Гибель здесь! Прими решенье!

Быстрота важней всего!

Дон Хуан

О прощеньи не молю я,

Только повторяю вновь:

Кровь моя есть ваша кровь.

Так — проступка в искупленье

Моего — пролей ее.

Шпагу непутевый странник

Дяде сдаст…

Дон Педро

Бодрись племянник,

Сердце тронуто мое!

Вот тебе балкон. И прочь

Спрыгивай.

Дон Хуан

Нужны ль усилья?

Милость придает мне крылья!

Дон Педро

Я хочу тебе помочь.

Марш в Сицилию, пострел,

Иль в Милан ^[201]— и там «заройся»!

Живо!..

Дон Хуан

Я?

Дон Педро

Не беспокойся.

Результат «похвальных дел»

Я тебе не премину

Сообщить письмом. Понятно?

Дон Хуан (в сторону)

Как сложилось все приятно.

Признаю мою вину.

Дон Педро

Молодость твоя виною.

Через тот балкон — живей!

Дон Хуан

Счастлив лаской я твоей.

(В сторону)

Так Испанья — вновь со мною!

(Удаляется.)

Сцена 6

Король, дон Педро

Дон Педро

Я исполнил, о сеньор,

Суд твой справедливо-строгий,

Человек…

Король

Он мертв?

Дон Педро

Избег он

Чудом наших лезвий гордых.

Король

Как же так?

Дон Педро

Но вот как, слушай.

Только ты приказ свой отдал,

Как без просьбы о пощаде,

Но со шпагой обнаженной,

Плащ свой на руку откинув,

С дерзостью и быстротою

На солдат напал он наших;

А потом, ища исхода,

Видя смерть вплотную, рядом,

В сад — вот с этого балкона —

Он в отчаяньи низвергся.

Стража кинулась проворно

В след, и выйдя через эту

Дверь, нашли мы, что кольцом он

Издыхающего змея

Скрючившись лежит, и кровью

Залито лицо. Но вдруг он

Поднимается. При вопле

Нашей стражи: «смерть злодею!» —

Он как прыгнет, и с такою

Скоростью неуследимой

Исчезает, что с порога

Не сошел я в изумленьи.

Бывшая же с ним сеньора

(Удивишься ты, — ведь это —

Исабела!..) — в том покое…

Говорит она, что с ней был

Дук Октавьо, что позорной

Хитростью, обманом низким

Овладел он ею.

Король

Что ты?

Дон Педро

В том сама она призналась.

Король

Честь моя! О горе, горе!

Если честь — душа мужчины,

Вручена ты легковесной

Женской стойкости почто же?

Оля!

Сцена 7

Слуга. Затем Исабела и стража

Слуга

Здесь, сеньор.

Король

Введите

Женщину пред наши очи.

Дон Педро

Вот, сеньор, ее приводит

Стража.

(Стража приводит Исабелу.)

Исабела (в сторону)

Королю лицо я

Показать могу ли?

Король

Все вы

Уходите, и закройте

За собою дверь.

(Слуга и стража уходят.)

Скажи мне,

Женщина, тебя сегодня

В мой дворец звезда какая

Несчастливая, какое

Горе лютое толкнуло, —

Чтобы дерзкой красотою

Опозорить эти стены?

Исабела

Мой сеньор…

Король

Молчи, ни слова!

Твой язык моей обиды

Мне позолотить не может.

Кто был этот? Дук Октавьо?

Исабела

Мой сеньор…

Король

Так, значит: войско,

Стража, слуги, зубья башен —

Ненадежная опора

Против мальчика-амура,

Через стены он проходит?

Дон Тенорьо, вы заприте

Женщину вот эту тотчас

В башню, а потом велите

Без огласки дука тоже

Захватить, и я намерен

Требовать, чтоб он исполнил

Слово иль обет дукесе.

Исабела

На меня хоть раз лицо вы,

Мой сеньор, оборотите.

Король

Кто наносит за спиною

Оскорбленье мне, — и кару

Тот терпеть покорно должен,

Моего лица не видя.

(Уходит.)

Дон Педро

Ну-с, дукеса?

Исабела (в сторону)

Я виновна,

Оправдаться я не в силах;

Но не так мой грех уж страшен,

Если дук его загладит.

(Уходят.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

Зала в доме дука Октавьо в Неаполе

Сцена 8

Дук Октавьо, Рипьо

Рипьо

Рано так, — а ты уже

Встал…

Октавьо

Пускай я даже спал бы.

Нету сна, что погашал бы

Пламя страстное в душе!

Ведь Амур — мальчишка истый,

Он ложится неохотно

Под голландские полотна

И под горностай пушистый!

А и лег — не засыпает,

Утра ждет он — не дождется;

Вместе с солнцем встрепенется,

Как ребенок, день играет!

Мысль: «А как-то Исабела?»,

Рипьо, не дает покоя;

С ней душа, — но что ж такое,

Быть должно в тревоге тело,

Охраняя замок чести

Днем и ночью, вновь и вновь.

Рипьо

Что за дерзкая любовь

У тебя, прости, к невесте!

Октавьо

Как, безумный?

Рипьо

Говорю я,

Что за дерзость можно счесть

Так любить. Охота есть

Слушать правду?

Октавьо

Да.

Рипьо

Спрошу я:

Верно ль, влюблены вы оба?

И она в тебя?

Октавьо

Дурак,

Как ты смеешь?

Рипьо

Нет, я так…

Ну, а ты в нее?

Октавьо

Еще бы!

Рипьо

Как же так? Глупец ты, значит,

Отпрыск рода знаменитый, —

Коль страдаешь от любви ты

К той, что по тебе же плачет. ^[202]

Не люби она тебя же,

Был бы смысл по ней томиться,

Домогаться и стремиться,

Днем и ночью быть на страже.

Но когда они стремятся

Друг ко другу пылко оба, —

Отчего они до гроба

В церкви не соединятся?

Сцена 9

Слуга. Потом дон Педро и стража. Те же

Слуга

К вам, сеньор, посол Испаньи;

Он находится в приемной

И с надменностью нескромной

С вами требует свиданья…

Как бы не арестовали

Вашу милость! Уж про то

Ходят слухи…

Октавьо

Как? За что?

Пусть скорей войдет!

(Входит дон Педро со стражей.)

Дон Педро

Едва ли

Спать, как вы, беспечно ляжет

Тот, за кем проступок есть…

Октавьо

Если ваша милость честь

Посещенья мне окажет,

Как же можно, чтоб я спал,

Как глаза сомкнуть посмею?

Честь мне! Чем обязан ею?

Дон Педро

Чем? Король меня послал.

Октавьо

Если память самогó

Короля нас удостоит

Знаками вниманья, — стоит

Жизнь сложить к стопам его.

Той звездой, которой краше

Для меня на небе нет,

Королевский мне привет…

Дон Педро

Та звезда — несчастье ваше.

Короля посол, держу

С порученьем к вам мой путь я.

Октавьо

В чем оно, маркиз? Ничуть я

Не волнуюсь, не дрожу…

Дон Педро

Вас поручено под стражу

Взять. Извольте шпагу сдать!

Октавьо

Но за что? Вины признать

Не могу малейшей даже…

Дон Педро

Ох, получше моего

Знаете, — ручаюсь смело!

Но на всякий случай, дела

Сообщу вам ход всего.

В час, когда гиганты негры, ^[203]

Черные свои палатки

Вмиг собрав, топча друг друга,

Пред зарею убегали,

В этот час мы говорили

О делах — король и я же.

(Ибо солнцу супротивник

Всякий, облеченный властью!)

Вдруг мы слышим голос женский

(Голос эхом был подхвачен

Из колодезей священных);

Будто бы: «на помощь!» звали…

Сам король на шум и голос

Кинулся… И что предстало

Перед ним? И что он видит?

Исабелу! И в объятьях

Человека страшной силы.

(Ведь на небо покушаться

Лишь чудовище посмеет!)

Приказал король забрать их.

Подошел тогда к мужчине

И хотел его оставить

Без оружья… Но, должно быть,

Это демон был под маской

Человека, — тотчас дымом

И золою мелкой стал он,

И в мгновение низвергся

Вниз с балкона, между вязов,

Что венчают капители,

Красоту дворцовых зданий.

Мы схватили лишь дукесу,

А она при всех сказала,

Будто на правах супруга

Это ею дук Октавьо

Овладел…

Октавьо

Что говорите?

Дон Педро

Только то, что все слыхали,

В чем сомнений быть не может,

Исабела, там по разным…

Октавьо

Можно вас просить о ней

Помолчать? Надежды мало…

Все же, может быть, солгала

Ради чести так своей…

Продолжайте же скорей!

Жизнь у сердца отнята

Вашим ядом… Неспроста

Стал подобен я старухам, ^[204]

Что вошедшее сквозь ухо

Пропускают сквозь уста.

Исабела — вот загадка

Страшная! — Меня забыть!

Дать мне смерть! Не может быть!

Как во сне забыться сладко!

Как, проснувшись, тяжко жить!

Злые сны! Не веря в вас,

Грудь тоскою не сжималась,

Отдохнуло сердце малость…

Вдруг пронзает слух рассказ

О таком, чему и глаз

Не поверил бы… Ужели

Правда все об Исабеле?

Не поверю, — нет, маркиз!

С высоты такой — и вниз!

Невозможно, в самом деле!

Женщина! Суров закон

Чести… Даму охраняя,

Все бы принял на себя я!

С Исабелой… Кто ж был он?

Я совсем с ума сведен…

Дон Педро

Так, как правда то, что в гнездах

Птицы населяют воздух;

То, что рыбам в этом мире

Из стихий родны четыре;

То, что счастье блещет в звездах

Славы; что друзья ревнивы

К верности, враги же лживы;

То, что ночи свойство — тень,

Что исполнен светом день, —

Так слова мои правдивы.

Октавьо

Вера вам, с моею волей

Совпадая, мне желанна.

Кто из женщин постоянна,

Женщина она, не боле!

Если ж так, причину боли

Остается мне признать…

Дон Педро

Вы умны, и вам избрать

Можно б средство исцеленья…

Октавьо

Понял я. — Исчезновенье!

Дон Педро

Быстро!.. Надо ль повторять?

Октавьо

Соберусь в Испанью вмиг,

И пройдет моя досада.

Дон Педро

Через эту дверь вам сада

Открывается цветник.

Октавьо

О флюгарка! О тростник!

Я бегу от худших зол.

Гонят нас в чужие страны

Родины моей обманы.

К Исабеле подошел,

Обнял… Я с ума сошел!

(Уходят.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Морской берег в Таррагоне

Сцена 10

Тисбеа (одна, с удочкой в руках)

Одна из всех рыбачек,

Кому целует море

Волною переливной

Их ног жасмин и розы,

Одна любви не знаю,

И счастлива одна я,

Ее коварных пленов,

Тиранка, избегаю.

Здесь, где проходит солнце

Над сонными волнáми

И скованные мраком

Сапфиры рассыпает,

И на песке прибрежном

То жемчуга горсть кинет,

То золотою ляжет

Сияющею пылью, —

Я здесь влюбленным песням

Приморских птиц внимаю

И нежному сраженью

Воды с подводным камнем,

Стою с удой тончайшей,

Легчайшей, — только стóит

Рыбёшке клюнуть, — весит

Она тотчас же вдвое!

А то — раскину сети,

И попадает в невод

Все то, что чешуею

На дне морском одето.

Я здесь живу спокойно,

Душа моя свободна,

Бодра: не отравляет

Ее любовь — змееныш.

А сколько их, Амура

Считающих обиды!

Смеюсь над ними всеми,

Завидуют они мне.

Я счастлива стократно,

Амур, твоей пощадой!

Ты, может, презираешь

Мою за бедность хату?

Мое жилье венчают

Соломенные башни,

Гнездятся в них глупышки

Голýбки да цикады.

Храню под этой кровлей

Я честь, как плод созрелый,

Как будто сохраненный

Сосуд в соломе целый.

Для нашей Таррагоны,

Что серебром богата,

Огонь ее орудий

Защита от пиратов, ^[205]

А для меня — презренье.

Ко вздохам их глуха я,

К мольбам их непреклонна,

Для их обетов — камень.

Анфрисо, он ли, юный,

Рукой всесильной неба

Не одарен дарами

Души и тела щедро?

В речах он так разумен,

В поступках благороден,

В несчастьях терпелив он,

В своей тоске так скромен.

И вот мои чертоги

Ночами он обходит,

От холода страдает,

И утром оживает.

Жилье мое сияет

Поýтру от зеленых

Ветвей, что с этих вязов

Нарежет он, влюбленный.

То на гитаре нежной

Иль флейте тростниковой

Дает мне серенаду, —

Меня ничем не тронет.

Ведь я — самодержавной

Империи тиранка,

В его скорбях мне сладость,

И в униженьи — слава.

Все девы по Анфрисо

Томятся, умирают,

А я его всечасно

Презреньем убиваю.

Закон любви жестокий:

Пренебреженный любит,

Любимый презирает;

Амура милость губит,

Амур от ласки вянет,

От гнева — расцветает.

Уверена в своих я

Поклонниках бываю,

И в молодости груза

Любовных мук не знаю!

Ты, глупый разговор мой,

Работать мне мешаешь:

Смотри, не помешай же

Нетрудному занятью.

Хочу уду забросить,

Вверяясь ветра воле,

С наживкою для рыбок…

Но вот низверглись в море

Два человека с судна,

Разбитого о скалы,

Которое пучина

Глотает водяная.

Вздымаясь, плещут волны,

Корма и нос под ними

Уже исчезли… Малость

Еще, и мачта б скрылась.

Она кренится, ветру

Ветрила предоставив,

И ветер парусами

По прихоти играет…

Один пловец другому

Отважно помогает…

Учтивая поддержка

Тому, кто утопает.

Берет его на плечи…

Эней, плывя от Трои,

С Анхизом престарелым ^[206]

Проделал не иное.

Вот он плывет, и с силой

Он рассекает волны…

И никого не вижу

На берегу им в помощь…

Не кликнуть ли? Тирсéо,

Альфредо, эй! Анфрисо!..

Видна ведь рыбакам я, —

А слышат ли? — Не слышат!

Но это прямо чудо! —

Земли достигли оба.

Пловец — тот еле дышит,

Но все же спас другого!

Сцена 11

Каталинон, держа на руках дон Хуана; оба измокшие. Тисбеа

Каталинон

Хананейки помогли бы. ^[207]

Брр! Как солоно в воде!

В помощь счастливой звезде

Нужно здесь искусство рыбы.

Смерть коварная страшна,

Жизнь на что-нибудь годится.

Вот бы столько, как водицы,

Бог подлил сюда вина!

Мой сеньор совсем застыл.

Что, как умер он на горе?

Ну, в беде виновно море, —

Кто ж виной безумству был?

Проклят будь, кто смел доверить

Волнам хрупкую сосну,

И морскую глубину

Первый вздумал в лодках мерить!

Будь же проклят ты, Язон,

Тифису ^[208]мои проклятья, —

Умер он! Предугадать я

Должен был… Каталинóн,

Горемычный ты!

Тисбеа

Участье

К вам мое… Не тяжела

Ноша вам?

Каталинон

Не мало зла

В ноше жизни, — мало счастья!

Видишь! — Я сумел спастись,

Но зато — сеньор не слышит…

Посмотри, он умер?

Тисбеа

Дышит!

Друг, проворней шевелись,

Побеги за рыбаками,

Много в хижине их тут…

Каталинон

А позвать — они придут?

Тисбеа

Знали б, прибежали б сами.

Кто он? Важный господин?

Каталинон

Да, рыбачка, — кабальеро!

Набольшего камергера

Королевского он сын!

Он меня дней через шесть

В графы возведет в Севилье,

Если плата за усилья

Соответственная есть.

Тисбеа

Как зовут его?

Каталинон

Хуан,

Дон Тенорьо.

Тисбеа

Так зови же!

Каталинон

Да, бегом!

(Уходит.)

Сцена 12

Дон Хуан, Тисбеа

Тисбеа (кладет к себе на колени голову дон Хуана)

Взгляну поближе.

Что за лик и что за стан!

Да придите же в себя!

Кабальеро!..

Дон Хуан

Гдé я?

Тисбеа

Гдé вы?

На коленях юной девы.

Дон Хуан

Гибнул в море, — в вас, любя,

Оживаю… Об ужасных

Безднах водных тот забыл,

Кто из них взнесенным был

К небу ваших глазок ясных.

Был корабль мой ураганом

Перевернут через борт,

Чтоб, войдя в надежный порт,

К этим ножкам лечь желанным.

Тисбеа

Вы с геройским показались

Духом, — бывши без дыханья.

Вы, пройдя сквозь испытанья,

За испытыванье взялись. ^[209]

Велика ж была свирепость

Пенных волн морских, как видно,

Что горóдите бесстыдно

За нелепостью нелепость.

Вас, кидая по раздолью,

Волны круто посолили,

Что теперь заговорили

Вы ко мне с такой солью.

Вы молчком сказали много,

Вы и замертво лежали, —

Все, поди, соображали…

Но не лгите, ради бога!

Вы — как эллинов творенье, ^[210]

Конь из водяной пучины, —

Не в воде ль искать причины

И для вашего горенья?

Коль у смертного порога,

Весь в воде, вы жжете дýши,

Что ж, как будете посуше?..

О не лгите, ради бога!

Дон Хуан

Это было в вышней власти,

Чтобы в море, между рыб я

Мудрым умер… Но погиб я,

Как безумец, здесь от страсти…

Поглотить меня могла бы

Зыбь серебряная моря,

На безбрежном волн просторе,

Но зажечь — нет, не зажгла бы!

Вы ж — огонь, частица дня!

Солнечным причастны негам,

Внешне сходная со снегом,

Вы сжигаете меня!

Тисбеа

Вам, иззябшему, дорóга

Обернулась, знать, огнем, —

Вы ж горите и в моем.

О не лгите, ради бога!

Сцена 13

Выходят Каталинон и с ним Анфрисо, Коридон (рыбаки).^[211] Те же

Каталинон

Вот и все собрались здесь!

Тисбеа

Глянь-ка, твой хозяин ожил!

Дон Хуан

Да, от взгляда твоего же

Лаской жизни полн я весь!

Коридон (Тисбее)

Что прикажешь?

Тисбеа

Ах, друзья,

Коридон, Анфрисо!

Коридон

Только

Этих слов и ждали столько

Времени и он, и я!

Что, Тисбеа, нам прикажешь?

Тот из нас венца достиг,

Кто из этих уст-гвоздик

Слышит речь; кому ты скажешь:

«Сделай то и то», — что конь

Боевой, не медля и не

Отдыхая ни в долине,

Ни в горах, — влетит в огонь,

Воздух силой переборет,

Море, сушу рассечет…

Тисбеа (в сторону)

Знала я наперечет,

Что любой из них повторит;

До сегодня был мне пуст

Смысл их льстивых утверждений.

Нынче ж жадно подтверждений

Жду словам из милых уст!

(Громко)

Я, друзья, удила тут,

С камня… Вдруг передо мною

Тонет сýдно… Эти двое,

В воду бросились, плывут…

Вас на помощь я кричала,

Но никто не слышал… Вот

Человек, однако, тот.

Как в волнáх их ни качало,

Друга нá плечи взвалил,

Победил вражду стихии,

И на камушки морские

Бездыханного свалил…

Вот лежит идальго. Я

Шлю другого к вам…

Анфрисо

И сразу

Мы сбежались… Ждут приказу

Твоего твои друзья.

Тисбеа

Так прошу: его снесем

В хижину мою, согреем

Там его и как умеем

Платье вычиним на нем.

Я отца привлечь хочу

К помощи, — он это любит…

Каталинон (в сторону)

Ну, красотка так и рубит!

Дон Хуан (в сторону, Каталинону)

Слушай, и молчи.

Каталинон (так же дон Хуану)

Молчу.

Дон Хуан (так же)

Если спросят, кто я, скажешь,

Что не знаешь.

Каталинон (так же)

Так. Потом

Известишь меня о том,

Что задумал и прикажешь.

Дон Хуан (так же)

По охотнице младой

От восторга так и млею!

В эту ночь ей быть моею!

Каталинон (так же)

Больно скоро, сударь мой!

А каким же родом?

Дон Хуан

Спрячь

Свой язык и уходи-ка!

Коридон

Рыбаков предупреди-ка,

Друг Анфрисо, — всем назначь

В часовой собраться срок

Здесь для танцев…

Анфрисо

Разумеем

Это мы. Не пожалеем

Уж ни глоток мы, ни ног!

Дон Хуан

Умер я!

Тисбеа

Но вы идете…

Дон Хуан

И, как видите, с трудом…

Тисбеа

Говорите обо всем…

Дон Хуан

Обо всем и вы поймете!..

Тисбеа

Боже! Если вы не лжете! ^[212]

(Уходят.)

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Сцена 14

Алькáсар

^[213]

(замок) в Севилье

Король дон Алонсо Кастильский, дон Гонсáло де-Ульóа, свита

Король

Как кончилось посольство ваше, ^[214]

Комендадóр?

Дон Гонсало

Узнал я в Лиссабоне, —

Племянник твой, король, вооружает

До тридцати судов.

Король

С какою целью?

Дон Гонсало

Король сказал: для Гóа. ^[215]Но иную

Весьма подозреваю в этом цель я:

Не хочет ли он летом осадить

Иль Тáнхер, или Сейту. ^[216]

Король

Бог поможет

Ему и славою воздаст за ревность.

А как размежеванье?

Дон Гонсало

Просит Сéрпу,

Король и Мóру, Оливéнсу, Тóро,

Взамен же предлагает Вильявéрде

Он, Альмендрáль и Мéртолу с Эррéрой,

Что между Португальей и Кастильей. ^[217]

Король

Сейчас же мы и договор подпишем.

Про путь свой расскажите, дон Гонсало.

Вы так устали, а меж тем достали, ^[218]

То, что хотели.

Дон Гонсало

Никогда служить вам,

Сеньор, я не устану.

Король

Хорошо ли

В их Лиссабоне?

Дон Гонсало

Это — наибольший

Из городов Испаньи. ^[219]При желаньи

Сеньора я про все, что там увидел

Чудесного, отдам отчет подробный.

Король

Я рад послушать: сядемте покуда.

Дон Гонсало

Ах, этот Лиссабон — восьмое чудо!

Изнутри страны, оттуда,

Где лежит Куэнки ^[220]область,

Потихоньку вытекает

Славный Тáхо ^[221]многоводный.

Пробежав чрез пол-Испаньи,

Та река впадает в «море» —

«Океан» среди священной

Южной части Лиссабона.

Перед тем как и названье

И русло свое у моря

Потерять, между горами

Разливается ширóко

Тáхо, гавань образуя.

В том порту судов без счета:

Барки, каравеллы, сайки, ^[222]

И галеры там находят,

Со всего земного шара

Приплывя, приют спокойный.

Столько их, что, озирая

Все, подумаешь невольно,

Что Нептунова ^[223]столица

Тут раскинулась привольно.

Гавань эту защищают, —

Повернись к закату солнца, —

Пара крепостей сильнейших:

Каскаэс ^[224]одна зовется,

А другая — Сан-Хуаном.

В полумиле иль немного

Дальше расположен Бéлен. ^[225]

Это — монастырь святого,

Знаменитый неким камнем,

У которого, как сторож,

Лев приставлен. В нем находят

Короли и королевы

Католических народов

Вечное успокоенье.

Вниз оттуда — водяною

Массою река стремится

До Алькáнтары ^[226]угодьем

Монастырским де-Хабрéгас.

Там долина, между прочим, —

Три холма ее венчают, —

Красоты их бесподобной

Был изобразить не в силах

Сам Апéллес; ^[227]издалека

Их увидишь; ожерельем,

Прямо с неба свисшим долу,

Из жемчужин полноценных

Кажутся они… С их мощью

И величьем — десять Римов

Не сравняешь ни за что ты

Ни числом монастырей

С храмами, ни зданий строем,

Ни красою командорств,

Ни роскошеством дворцовым,

Ни наукой, ни оружьем,

Ни по судопроизводству

Образцовому, ни в смысле

Милосердия, что прочно

Угнездилось на холмах. ^[228]

Но во всей громаде стройной

Поразительней всего

Вид с вершины зáмка. Смотришь,

Видишь шестьдесят селений —

Все у берега морского

В расстояньи миль шести…

Оливéлас среди прочих,

Монастырь, в котором келий

Насчитал до шестисот я

Тридцати; а в них монахинь,

Послушниц и постриженных,

Больше тысячи двухсот.

От него до Лиссабона,

На пространстве очень малом,

Тысяча сто тридцать вольных

Помещается селений,

Утопающих в зеленых

Насажденьях; называют

В нашей Бéтике ^[229]такие

«Двориками»… По средине ж

Города разбита площадь,

По прозванью — Дель-Росио. ^[230]

Это — всей столицы гордость.

Как обширна! Как красива!

Взять сто лет назад и больше —

Море было в этом месте, ^[231]

А теперь меж ней и морем

Зданий счетом тридцать тысяч.

Видно, океан в другое

Место бег свой направляет.

Улица есть в Лиссабоне,

Rua Nova по названью,

Или «Новая». — Сокровищ

Всяких и великолепий

В ней привезенó восточных

Столько, что король сказал мне —

В этой улице меж прочих

Обывателей богатых

Есть один купец, который

Мерит деньги на фанеги, ^[232]

А считать уж их не может…

Близ дворца, где Португалья

Короля ее почетом

Окружает, — снова пристань,

И в той пристани без счета

Разгружается судов

С английскою спелой рожью,

С ячменем французским. Самый

Тот дворец — его подножье

Тахо моет и целует —

Величавый и огромный

Выстроен еще Улиссом; ^[233]

От него и самый город

Носит имя на латинском

Языке — Улисибона.

Герб его — изображенье

Нашарé, как на подножье,

Ран, которыми отмечен

Был в пылу кровавом боя,

Волей вышних сил безмерных,

Первый их король Алонсо

Дон Энрикес. ^[234]В Тарасоне, ^[235]

В арсенале Лиссабона,

Много разных кораблей,

В том числе таких огромных

Несколько судов военных, ^[236]

Что когда на них посмотришь

Снизу, кажутся верхушки

Мачт упершимися в звезды.

Что еще я особливо

Расскажу про этот город, —

Это то, что горожане,

Угостить соседа-гостя

Пожелав, легко имеют

Рыбу свежего улова,

Что плескалась у дверей:

В двери сеть закинуть стóит,

Как уж в ней трепещет рыба,

И сама к ним в двери входит.

Надо к этому прибавить,

Что до тысячи и больше

Каждый вечер приплывает

К порту барок нагруженных:

Масло, хлеб, вино, топливо,

Много фруктов всевозможных,

Снег с надгорья де-Эстрелья, ^[237]

Что на головах разносят

После в городе мальчишки,

Снегом в розницу торговцы.

Впрочем я, сеньор, напрасно

Утомляюсь: легче звезды

Сосчитать, чем описанье

Части дать его сокровищ.

Жителей сто тридцать тысяч

Нынче числят в Лиссабоне.

Между ними — чтобы кончить —

И король, тебе целует

Руки он…

Король

Приятней много,

Дон Гонсало, было в вашем

Изложеньи самом кратком

Слышать это, чем увидеть

Самому его красоты.

Дети есть у вас?

Дон Гонсало

Одна лишь

Дочь. Она, сеньор, настолько

Хороша собой, что будто

В ней себя венчать природа

Захотела…

Король

Я желал бы

Выбрать мужа ей…

Дон Гонсало

Как хочешь.

Я на выбор твой согласен

За нее. Но кто такой он?

Король

Он в чужих краях покуда,

Из Севильи сам; он носит

Имя дон Хуан Тенорьо.

Дон Гонсало

Донье Анне эту новость

Сообщу сейчас…

Король

Идите,

В добрый час, и возвращайтесь

От нее с ответом скорым.

(Уходят.)

КАРТИНА ПЯТАЯ

Берег в Таррагоне.

Сцена 15

Дон Хуан, Каталинон — на ходу.

Дон Хуан

Лошадей на двух персон

Поскорей сюда гони,

Раз оседланы они!

Каталинон

Я хоть и Каталинон, ^[238]

«Кое-кто», сеньор, а все же

Про меня, сеньор, навряд

Люди худо говорят,

Имя, сударь, непохоже

На меня…

Дон Хуан

Они пока там

Празднуя горланят вслух,

Лошадей достань тех двух, —

Только их ногам крылатым

Можно наш обман вручать.

Каталинон

Что ж, в конце концов Тисбею

Получил ты?

Дон Хуан

Я умею

Мастерски озорничать.

Что ж ты спрашиваешь, зная

Мой обычай?

Каталинон

И весьма!

Ты для женщин, как чума.

Дон Хуан

По Тисбее умираю,

По прелестнейшей девице!

Каталинон

Славно за заботы с ней

Рассчитался!

Дон Хуан

Как Эней

С карфагенскою царицей. ^[239]

Каталинон

Ах, как женщинам вы лжете!

Ну, да ладно, лицемерьте, —

Вы поплатитесь по смерти!

Дон Хуан

Долгий срок вы мне даете! ^[240]

Имени Каталинона

Ты достоин…

Каталинон

Хоть ругай, —

Твой не буду попугай, —

Я в таких делах — ворóна.

Вот она, бедняга, тут.

Дон Хуан

Отправляйся за конями!

Каталинон

Как она возилась с нами!

Как ей платим за приют!

(Уходит.)

Сцена 16

Тисбеа, дон Хуан

Тисбеа

Ах, сама я не своя

В час, когда тебя не вижу.

Дон Хуан

Выдумки я ненавижу,

Не переношу лганья!

Тисбеа

Я-то лгу?

Дон Хуан

Любя, усладу

Ты душе могла бы дать.

Тисбеа

Я твоя!

Дон Хуан

Чего же ждать?

И о чем вам думать надо?

Тисбеа

Ах, о том, что это казнь —

Страсть, что встретила в тебе я!

Дон Хуан

Если я в тебе, Тисбея, ^[241]—

Прогоняю я боязнь

Всякую… Когда мы служим

Женщине — довольны быть

Мы должны и жизнь сложить

За нее. Тебе я мужем

Стал бы…

Тисбеа

Мы — возьми ты в толк, —

Неровня!

Дон Хуан

Но в деле этом

Короля любви декретом ^[242]

Равноправны холст и шелк.

Тисбеа

Я бы верила в тебя, —

Но обман — в твоей же власти!

Дон Хуан

Иль моей не чуешь страсти? —

Как я пламенен, любя,

Как за прядь волос ты дýшу

Купишь…

Тисбеа

Уступить готова,

Если мужем стать мне слово

Дашь ты…

Дон Хуан

Клятвы не нарушу,

О глаза, что на смерть бьете,

Буду мужем!..

Тисбеа

Есть, поверьте,

Бог, — и кáра есть по смерти.

Дон Хуан (в сторону)

Долгий срок вы мне даете!

(Громко)

И рабом я вашим буду,

Бог дает мне жизнь пока, —

Вот вам слово и рука!

Тисбеа

Я вас лаской не забуду.

Дон Хуан

Так не станем в ящик дальний

Класть восторги…

Тисбеа

Да, пойдем!

Угол в домике моем

Будет новобрачным спальней.

В этих тростниках укройся,

Жди, пока подам я знак.

Дон Хуан

Но пройти оттуда как?

Тисбеа

Покажу, не беспокойся.

Дон Хуан

Вы блаженство мне несете!

Тисбеа

Но оно тебя обяжет:

Коль обманешь, — бог накажет.

Дон Хуан (в сторону)

Долгий срок вы мне даете!

(Уходят.)

Сцена 17

Коридон, Анфрисо, Фелиса^[243] и музыканты

Коридон

Пастухов сюда созвать ^[244]

И Тисбею надо б ныне,

Чтоб столицею пустыню

Нашу мог бы гость назвать.

Пляску мы пока отложим,

Подождем хотя Тисбею…

Фелиса

Так пойдем за ней.

Коридон

За нею!

Фелиса

Сбегать в хижину к ней можем.

Коридон

Занята она, как видно,

Гости с нею. Им, пожалуй,

Позавидует наш малый…

Анфрисо

О, с Тисбеей быть — завидно!

Фелиса

Без нее, коль за нос водит,

Будем петь и танцовать!

Анфрисо (в сторону)

Можно ль думу разогнать.

Что от ревности приходит!

(Поют)

Вышла девушка удить

С камушка, где суше,

А на тоне вместо рыб

Все сердца и дýши.

Сцена 18

Тисбеа. Те же

Тисбеа

Пламя, пламя! Вся в огне я!

Как моя пылает хата!

Други, в колокол ударьте, —

Не залить огня слезами.

Бедное мое жилище,

Будто Троя, запылало:

С той поры, как Троя пала,

Стал Эрот сжигать и хаты.

Воды, друзья, воды мне! Пламя, пламя

Любовь и жалость! Все во мне пылает!

Ты, жилье мое, позора

Моего сообщник жалкий!

Ты, вертеп бандитов гнусный,

Моего несчастья сваха!

Лживый гость, что обесчестил

Девушку и бросил сразу!

Туча, что морские недра

Мне на гибель подослали!

Воды, друзья, воды мне! Пламя, пламя!

О пожалейте! Все во мне пылает!

Я, которая жестоко

Над мужчинами смеялась,

Я осмеянной жестоко

По заслугам оказалась!

Соблазнил меня бесстыдно

Кабальеро, дав мне клятву

Мужем стать мне, и позором

Честь мою покрыл и кровлю.

Мало этого, и крылья

Я сама его коварству

Привязала, приготовив

Лошадей… Он посмеялся

И уехал… Поспешите

Все за ним! Но мне неважно,

Пусть уйдет: ему возмездье

Отыщу у короля я.

Воды, друзья, воды, мне! Пламя, пламя!

Любовь и жалость! Все во мне пылает!

(Уходит.)

Сцена 19

Те же без Тисбеи

Коридон

Поспешим же за злодеем!

Анфрисо

Тяжело молчать страдая,

Но на небе мститель жив

За меня неблагодарной.

Нет, пойдемте за Тисбеей,

Ведь в отчаяньи ужасном

Бродит бедная и, может,

Ищет горшего несчастья!

Коридон

Вот возмездие за гордость!

В этом бедствии сказалось

Все ее безумье!

Тисбеа (за сценой)

Пламя!

Анфрисо

В море бросилась…

Коридон

Тисбеа, стой! Тисбеа!

Тисбеа (за сценой)

Воды, друзья, воды мне! Пламя, пламя!

Любовь и жалость! Все во мне пылает!

АКТ ВТОРОЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Дворец в Севилье (Алькáсар)

Сцена 1

Король дон Алонсо, дон Диего Тенорьо.

Король

Что говоришь ты?

Дон Диего

Истинную правду.

Осведомлен вполне письмом я этим;

В нем твой посланник — мой же брат — мне пишет,

Что пойман он в покоях королевских

С одной прелестною придворной дамой.

Король

Какого ранга?

Дон Диего

Ранга? — С Исабелой,

Дукесой.

Король

Как?

Дон Диего

Не болей и не меней!

Король

Неслыханная дерзость! Где ж теперь он,

Вы знаете?

Дон Диего

От вас, сеньор, не буду

Скрывать я правды: он сегодня ночью

В Севилью прибыл со своим слугою.

Король

Вы знаете, как вас я уважаю,

Тенорьо; но об этом короля мы

Сейчас же известим, и с Исабелой

Юнца мы повенчаем. И Октавьо,

Невинному страдальцу, сон ворóтим.

Хуану тотчас выехать велите.

Дон Диего

Куда ж, сеньор мой?

Король

Пусть мой гнев узнает,

Севилью покидая. Нынче ночью

Пускай в Лебриху ^[245]едет и заслугам

Отца себя признательным считает.

Но, дон Диего, что теперь мы скажем

Гонсáло де-Ульóа? Я Хуана

С его помолвил дочкой слишком рано, —

Как бы уладить это лучше?

Дон Диего

Будьте

Спокойны, мой сеньор, лишь прикажите, —

Я оберечь сумею честь сеньоры,

Отца такого дочери.

Король

Утешить

Его в почете способ отыскал я:

Его назначу главным майордомом.

Сцена 2

Слуга, а затем дук Октавьо. Те же

Слуга

Вас, государь, увидеть кабальеро

Желает, — он назвался дук Октавьо.

Король

Как, дук Октавьо?

Слуга

Да, сеньор.

Король

Просите.

(Входит дук.)

Октавьо

К твоим ногам, о государь, изгнанник,

Лишенный крова, припадает ныне.

Весь путь себя ласкал надеждой странник

Предстать пред вас.

Король

Желал бы о причине

Бед ваших, дук Октавьо, знать…

Октавьо

Избранник

Лихой судьбы, я потонул в пучине

Коварства женского, а к вам сюда же

Я был гоним и оскорбленьем даже.

Король

Невинность вашу, дук Октавьо, знаю,

Я к королю пишу письмо; оно вам

Вернет желанный сон, как полагаю,

А чтоб ваш путь сюда этапом новым

Был в жизни вам, — в Севилье повенчаю

Вас, заручившись королевским словом.

Я знаю, Исабела — ангел кроткий,

Но рядом с той помнится вам уродкой!

Комендадор великий Калатравы,

Гонсало де-Ульóа, кабальеро, ^[246]

Чьей даже мавр не отрицает славы

(Здесь суть не в том, что трусость — лести мера),

Имеет дочь он, чьи похвальны нравы,

Чья добродетель — выше нет примера,

На чью красу лишь взглянешь — и в бессильи:

Она, как солнце между звезд Кастильи.

Ее-то я в супруги вам и мечу.

Октавьо

Слова сеньора слушать мне отрада,

Мне сладок путь мой, и я вам отвечу:

Раз выбор ваш — душа невесте рада.

Король (дону Диего)

Почетную устройте гостю встречу.

Октавьо

Того, сеньор, минует ли награда,

Кто верит в вас? — Всем королям пример вы!

Алонсо вы Одиннадцатый? Первый!

(Уходят.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

Улица в Севилье

Сцена 3

Дук Октавьо, Рипьо

Рипьо

Что случилось?

Октавьо

То случилось,

Что мой не был труд напрасным;

Засияло в свете ясном,

Что в судьбе моей мрачилось.

С королем я говорил:

Цезарь к Цезарю явился,

Я увидел, с ним схватился,

И, конечно, победил. ^[247]

Встану перед алтарем, —

Мне уж выбрана невеста,

И имеет вскоре место

Примиренье с королем.

Рипьо

Да, не даром он в Кастилье

«Благородным» наречен.

Так тебе дарует он

И супругу?

Октавьо

Да, Севильи

Уроженку. Вскоре сами

Убедимся: место это

В половине славно света

Не одними храбрецами —

Кабальеро, чья отвага

Знаменита, но прелестной

Лаской дам своих известно.

Плащ накинутый и шпага,

По заходе солнца шопот, —

Что из года в год все реже, —

Если не в Севилье, — где же

Встретишь ты? Уже мой ропот

Стих, и счастлив я всецело.

Сцена 4

Дон Хуан, Каталинон. Те же

Каталинон (отдельно к хозяину)

Стой, сеньор, (куда я впутан!) —

Дук невинный, видишь, тут он,

Тот стрелец, что в Исабелу

Метил, — или безутешный

Козерог ее.

Дон Хуан

Молчи же!

Каталинон (в сторону)

Чем он кланяется ниже,

Тем верней предаст!

Дон Хуан (Октавьо)

Поспешно

Так Неаполь покидая

(Кто ослушаться посмел бы,

Раз король того «хотел бы»),

Выбрать времени тогда я

Не успел, чтобы проститься

С вами, дук Октавьо…

Октавьо

В этом

Нет вины пред этикетом

Вашей, друг мой. Очутиться

Нам пришлось в Севилье…

Дон Хуан

Кто бы

Мог подумать, дук, что вместе —

Вы и преданный без лести

Ваш слуга, мы будем оба

Здесь. — Сознайтесь, что насколько

Вы б Неаполь ни ценили,

И его бы вы сменили, —

Впрочем: на Севилью только!

Октавьо

Если б с этими словами

Обратились вы ко мне

На родимой стороне, —

Посмеялся б я над вами.

А теперь я без насилья

Над собой скажу: хвалы

Ваши ей еще малы!

Так приятна мне Севилья!

Кто это идет сюда?

Дон Хуан

Кто? Маркиз — сама спесивость —

Де-ла-Мота. И учтивость

Требует…

Октавьо

Во мне, когда

Будет вам нужда какая, —

Шпага вот, и вот рука…

Каталинон (в сторону)

Обработал дурака!

Так при случае другая

Будет женщина, — коль он

Зазевается, — под флагом

Дука — дон Хуана благом!

Октавьо

О, поверьте — я польщен.

(Октавьо и Рипьо уходят.)^[248]

Сцена 5

Маркиз Де-ла Мота со слугою, дон Хуан, Каталинон

Мота

Целый день хожу везде,

Не могу до вас добраться,

Вы ж поинтересоваться

Не хотите даже, где

Тот, кто был всегда вам другом.

Дон Хуан

Но, маркиз, а я как раз

Отыскать желая вас, ^[249]

Сладким был томим недугом.

Новенького что у нас?

Мота

Все меняется везде же.

Дон Хуан

Женщины?

Мота

Одни и те же.

Дон Хуан

Что Инес?

Мота

Она сейчас

Собралась в Бехéр. ^[250]

Дон Хуан

Ну вот

Место даме родом знатной!

Мота

Климат, знать, благоприятный

Там ей…

Дон Хуан

Там она умрет!

Что Констанса?

Мота

Плохо ей;

Говорят в лицо: «Старуха!»

Но она туга на ýхо…

Без ресниц и без бровей…

Дон Хуан

Быть старухой португальской

Лестно все-таки… А как

Теодора?

Мота

Скверный знак.

От болезни этой галльской, ^[251]

Слышно, нынче по весне

Убежать она хотела.

И, бедняжка, так потела,

Что размокла вдрызг. И мне

При недавней встрече (груб

Я не буду перед вами),

Красноречия цветами

Сыпля, подарила зуб.

Дон Хуан

Хулия из Кандалехо?

Мота

Этот крашеный урод!

Дон Хуан

За «невинность» все идет? ^[252]

Мота

Что вы, дешева до смеха!

Дон Хуан

В Кантарранас, ^[253]— у границы

Городской — что выбрать есть?

Мота

Да, лягушек там не счесть!

Дон Хуан

Ну, а живы две сестрицы?

Мота

Да, и учит потаскуха

Селестина, ^[254]всем нам мать,

Как мужчин не продремать…

Дон Хуан

Вельсевулова старуха!

Ну-с, сначала о старшóй!

Мота

Бланка? ^[255]У нее, святоши,

Вечный пост, и нет ни гроша.

Дон Хуан

Стала, стало быть, ханжой?

Мота

Да, она кремень-девица.

Дон Хуан

А другая?

Мота

Та всегда

Отвечать готова «да»! ^[256]

Дон Хуан

На все руки мастерица!

Как, маркиз, у вас насчет

«Мертвой хватки»? ^[257]

Мота

С Эскивéлем,

Доном Педро, славу делим

В этом отношеньи… Вот

И сегодня намечаю

Две…

Дон Хуан

Мне можно? Я таков, —

Где найду гнездо птенцов

На двоих я оставляю.

Как успехи в деле сложном

Воздыханья?

Мота

Есть предмет,

Но — увы! — дыханья нет. ^[258]

Дон Хуан

Отчего?

Мота

О невозможном

Я томлюсь.

Дон Хуан

Не любят вас?

Мота

Очень любят, как ни странно!

Дон Хуан

Кто?

Мота

Кузина, донья Анна,

Что приехала сейчас.

Дон Хуан

Да? Откуда же?

Мота

Откуда?

Брал отец ее с собой

В Лиссабон.

Дон Хуан

Она собой

Хороша?

Мота

Ну просто чудо!

В ней природа превзошла

Самое себя!

Дон Хуан

Настолько

Хороша! Глазком бы только

Посмотреть!

Мота

Едва ль была

Ей под солнцем кто подобна!

Дон Хуан

Смысл прямой жениться вам.

Мота

Но ее просватал сам —

Вот как вышло неудобно! —

Сам король кому-то…

Дон Хуан

Вас

Любит донья Анна?

Мота

Пишет

Мне…

Каталинон (в сторону)

Не чувствует, не слышит,

Кто с ним говорит сейчас:

Озорник всея Испаньи!

Дон Хуан

Верьте же в свою звезду!

Мота

С трепетом сейчас я жду

Иль блаженства иль страданья, —

Путь определится наш…

Дон Хуан

Случая не упустите!

Я ж вас буду ждать — хотите?

Мота

Да, бегу.

Каталинон (к слуге Мота)

Сеньор Кругляш,

Добрый путь, сеньор Квадратный! ^[259]

Мота

До свиданья!

(Мота со своим слугой уходят.)

Дон Хуан

Мы вдвоем,

Друг, что можно, и возьмем

От историйки занятной!

За маркизом до поры

Проследи-ка под рукою…

(Каталинон уходит.)

Сцена 6

Горничная, высовываясь из решетки окна, дон Хуан

Горничная

Тсс! Кто это?

Дон Хуан

Что такое?

Горничная

Будьте милы и добры,

Не возьметесь — скоро-скоро, —

Так как вы маркизу друг, —

В руки передать из рук

Письмецо моей сеньоры?

Дон Хуан

Положитесь на меня.

Дворянин и друг я, знайте.

Горничная

Верю вам, сеньор. Прощайте!

(Скрывается в окне.)

Сцена 7

Дон Хуан (один)

Голосок исчез, звеня…

Точно заворожено

Кем-то было все здесь, то, что

Вышло, и письмо мне почтой

Ветра было вручено.

Да, оно, сомнений нет,

Послано ему той самой,

Так захваленной им дамой,

Что его любви предмет…

Вот, скажу, счастливый случай!

И в Севилью слух проник

Про меня, что озорник

Я большой, что нету лучшей

Мне забавы, чем: спешить

К чьей-нибудь чужой невесте,

Поозорничать — и чести

Девичьей ее лишить!

Раз письмо дано мне в руки,

Я имею право вскрыть.

Тут ловушка может быть?

Прямо смех все эти штуки!

Распечатал наконец…

Так-с! Сомнений не осталось:

«Донья Анна» подписалась…

Ну-с, прочтем: «Меня отец

Замуж выдает в секрете.

И противиться нельзя.

Это — для меня стезя

К смерти; мне не жить на свете!..

Выполнением моей

Воли ты меня обяжешь,

Меру полную покажешь

Этим ты любви своей.

Ты увидишь, как тебé я

Преданá, как я горю…

Дверь я в полночь отворю, —

В дверь входи ты не робея!

Будешь знать, что не вотще

Вздохи слал ко мне и пени…

Вот примета для дуэньи: ^[260]—

Приходи в цветном плаще.

Знай, душа моя с тобою,

И прощай, несчастный друг!»

Ну, и привалило вдруг!

От удачи нет отбою.

Дело сварится у нас!

В точности такое дело,

Как когда-то с Исабелой!

Сцена 8

Каталинон, дон Хуан

Каталинон

К вам идет маркиз.

Дон Хуан

Сейчас

Предстоит для нас обоих

Дельце.

Каталинон

Как, обман опять?

Дон Хуан

И какой еще!

Каталинон

Как знать:

Мы таких, пожалуй, — кто их

Ведает, — иль там иль тут

На дороге повстречаем,

Что не мы созорничаем,

А они нам накладут!

Озорник, обманщик злостный

Будет отомщен тогда,

Мой сеньор!

Дон Хуан

А ты — всегда

Проповедуешь, несносный?!

Каталинон

Храбрецу рассудок — щит.

Дон Хуан

Ну, а трус — беду пророчит. ^[261]

Знай, кто в выигрыше хочет

Оставаться, — тот спешит.

Вообще в игре чем выше

Ставка, — выигрыш крупней.

Каталинон

Но приедешь тем верней ^[262]

Дальше ты, чем едешь тише.

Дон Хуан

Раз, однако, навсегда

Я тебя предупреждаю…

Каталинон

С этих пор сопровождаю

Я повсюду и всегда,

Мой сеньор, тебя. Все игры

Я с тобой вперед делю,

И, коль хочешь, затравлю,

Для тебя слона и тигра. ^[263]

Дон Хуан

Тсс! Маркиз вблизи от нас!

Каталинон

Что ж? Не на него ли травлю?

Сцена 9

Маркиз де ла Мота. Те же

Дон Хуан

Вам, маркиз, сейчас доставлю

Я превежливый приказ.

Через то окно давали

Мне записочкой его,

Я не видел, от кого

Шел он, — но при всем едва ли

Ошибусь, коль утверждать

Стану: то была девица.

Вам к двенадцати явиться

Сказано, — вас будут ждать

У одной заветной двери;

И с одиннадцати та

Дверка будет отперта;

Там всего, чему ты верил,

Уповал, — и вообще

Предстоит осуществленье,

Вот примета для дуэньи:

Приходи в цветном плаще.

Мота

Что сказал ты?

Дон Хуан

Из-за ставни

Было мне сообщено,

Кем, не знаю.

Мота

Смущенó

Сердце было в миг недавний,

А теперь оно же вдруг

Как забьется! Все надежды

Воскресил ты! Дай одежды

Край твоей прижать, о друг,

Мне к губам!.. У господина

Моего облобызать

Ноги дай. ^[264]

Дон Хуан

Позволь сказать,

Я ведь не твоя кузина!

У тебя, кто будет с ней

Нынче ночью наслаждаться,

Есть ли право и касаться

До того ноги моей!

Мота

С радости забылся я…

Солнце-друг, поторопись-ка!

Дон Хуан

Уж оно довольно низко.

Мота

Так идемте же, друзья,

Плащ для ночи не хорош.

Я схожу с ума!..

Дон Хуан

Похоже.

А в двенадцать будет что же?

Впрямь безумствовать начнешь!

Мота

Твой, кузина, аромат ^[265]

Мне залечит сердца ранки.

Каталинон (в сторону)

В дельце-то с кузиной — бланки

Я не дам за твой примат.

(Маркиз уходит.)

Сцена 10

Дон Диего, Дон Хуан, Каталинон

Дон Диего

Дон Хуан!

Каталинон

Отец твой, право!

Дон Хуан

Я, отец и господин!

Дон Диего

Ждал я: вырастет мой сын

И умней, и с доброй славой.

Ты же с каждым, вижу я,

Часом близишь мне кончину.

Дон Хуан

Так. Желал бы знать причину?

Дон Диего

А причина — жизнь твоя.

Негодяйств твоих размеры,

Видно перешли границу:

Королем ты за границу

Выслан. Гнев его — сверх меры.

О таком твоем обмане ^[266]

Узнает король в Севилье,

О таком твоем насилье,

Что язык прилип к гортани!

В королевском ты покое

Посягнул на что, предатель!

Возмести тебе создатель

За предательство такое!

Друга ты коварно предал,

И никак воображаешь,

Что не слишком раздражаешь,

Бога, раз он казни не дал

До сих пор. — В конечном счете

Кара ждет таких, поверьте,

После смерти!..

Дон Хуан

После смерти?

Долгий же мне срок даете!

Дальняя туда дорога!

Дон Диего

Ты пройдешь ее прескоро.

Дон Хуан

А другая, — по которой

Мне приказывает строго

Путь держать король, — она-то

Длинная. — Итти наскучит.

Дон Диего

До поры, пока получит

Должную Октавьо плату

В смысле удовлетворенья

За свою обиду; далей —

До поры, как о скандале

С Исабелой обостренье

Толков кончится, — дотоле

Жить изволь в глуши претихо.

Назначается Лебриха ^[267]

Короля державной волей

Местом твоего изгнанья;

Я ж считаю то потачкой.

Каталинон (в сторону)

Коль о случае с рыбачкой

Сей старик имел бы знанья, —

Он разгневался бы пуще.

Дон Диего

Если ж это не подвигнет

Вас к раскаянью, — настигнет

Бог вас дланью вездесущей!

Сцена 11

Дон Хуан, Каталинон

Каталинон

А старик был сильно тронут.

Дон Хуан

Тотчас слезы в три ручья!

Вот повадка старичья…

Вот и вечер; тéни тонут…

Нужен мне маркиз…

Каталинон

Найдем!

С дамой будешь не его ли?

Дон Хуан

Да-с, готовим это поле!

Каталинон

Поздорову ли уйдем?

Дай-то бог!

Дон Хуан

Да что с тобою?

Ты и впрямь Каталинон?..

Каталинон

А тебе, сеньор патрон,

Впору зваться саранчою.

Не мешало б учредить

Нечто, проповеди вроде,

О козле, что в огороде,

Всех девиц предупредить:

«Избегайте повсеместно

Человека, чье призванье

Быть озорником Испаньи!»

Дон Хуан

Это прозвище мне лестно.

Сцена 12

Ночь. Маркиз в цветном плаще, с музыкантами, которые прогуливаются по сцене; дон Хуан, Каталинон

Музыканты (поют и играют)

Кто надеется чрезмерно,

Тот обманется наверно ^[268]…

Дон Хуан

Кто это?

Каталинон

Никто. Певцы-с.

Мота

Про меня как будто пенье!

Кто поэт?

Дон Хуан

Ваш, без сомненья,

Друг.

Мота

Ах, дон Хуан!

Дон Хуан

Маркиз?

Мота

Кто же, как не я.

Дон Хуан

Прескоро

Вас, которого ищу,

Я приметил по плащу.

Мота

Пойте ж песню в честь сеньора.

Музыканты (поют)

Кто надеется чрезмерно, —

Тот обманется наверно.

Дон Хуан

Чей тот дом? На чей балкон

Смóтрите?

Мота

Дом де-Ульóа.

Дон Хуан

Так. Куда же вместе снова

Путь мы держим?

Мота

В Лиссабон.

Дон Хуан

Как же так — ведь мы в Севилье?

Мота

Что ж из этого? Живет

Португальи худший сброд ^[269]

В лучших городах Кастильи.

Дон Хуан

Где они живут?

Мота

В проулке

Змéя. Португалец там

Каждый может, как Адам,

Взяв дукаты из шкатулки,

Ев премногих соблазнять

Золотом; у них обычай

В тот квартал ходить с добычей,

Что от нас смогли отнять. ^[270]

Дон Хуан

Вы туда пойдете сразу.

Я же лаком до проказ,

Знаете, маркиз…

Мота

Как раз

Рядом с нами есть проказы,

Да какие!..

Дон Хуан

План блестящ!

Так хорош, что прямо чудо!

Я ж мастак — а вы покуда

Разрешите…

Мота

Вот мой плащ,

В нем сподручней будет…

Дон Хуан

Спора

Нет. Прошу вас, мы пойдем

Вместе; указать мне дом

Не откажете, который…

Мота

Чтобы верный был успех,

Выговор свой измените,

Да и голос. Вот смотрите,

Штору в ряде окон тех

Различаете?

Дон Хуан

Отлично!

Мота

Вот туда; стучите вниз,

В дверь скажите: «Беатрис»,

И войдете, как обычно.

Дон Хуан

Женщина какая ваша?

Мота

Краснощека. Холоднá.

Каталинон

И, конечно, вся до дна

Испивается, как чаша.

Мота

У соборных ступеней ^[271]

Буду ждать вас. До свиданья.

(Маркиз уходит.)^[272]

Каталинон

Ну-с, а мы куда?

Дон Хуан

Молчанье!

Тсс, глупец — молчать о ней,

А не то затея наша

Не удастся.

Каталинон

Я привык,

С «полем», что ль?

Дон Хуан

Ну, дельце двинул!

Каталинон

Плащ в глаза быку ты кинул.

Дон Хуан

Нет, свой плащ мне кинул бык!

Славный трюк! ^[273]Не догадаться

Ей, что я — не он — никак!

Каталинон

Бить с промашки наверняк!

Свойство мира — ошибаться.

Музыканты

Кто надеется чрезмерно, —

Тот обманется наверно.

(Уходят.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Зала в доме дона Гонсало

^[274]

Сцена 13

Донья Анна (за сценой)^[275] и дон Гонсало, а за ним дон Хуан с Каталиноном

Донья Анна (за сценой)

Негодяй! О честь моя!

Не маркиз ты!

Дон Хуан (за сценой)

Вам известно.

Я — маркиз!

Донья Анна

Злодей бесчестный,

Лжешь ты, лжешь!

Дон Гонсало

Чей голос я

Слышу из-за этой двери?

Донья Анна (за сценой)

Зверь! Убийца ты моей

Чести! Кто тебя, злодей,

Кто тебя убьет?

Дон Гонсало

Не верю

Я своим ушам. Ее

Честь погибла! Горе, горе!

И о собственном позоре

Вслух трубит дитя мое! ^[276]

Донья Анна (за сценой)

Кто убьет его?

(Выходят дон Хуан и Каталинон с обнаженными шпагами)

Дон Хуан

Ты кто?

Дон Гонсало

Кто я? Рухнувшая башня

С крепости моей вчерашней

Чести, — на нее никто

Не имел напасть отваги, ^[277]

Ты ж дерзнул ее снести!

Дон Хуан

Дай пройти мне!

Дон Гонсало

Дать пройти?

Сквозь клинок вот этой шпаги!

Дон Хуан

Ты умрешь!

Дон Гонсало

Не пожалею!

Дон Хуан

Я тебя убью!

(Дерутся.)

Дон Гонсало

Умрешь

Сам, предатель!

Дон Хуан

Я? — Ну, что ж.

Эту смерть считай моею!

(Поражает его.)

Каталинон (в сторону)

Если и на этот раз

По добру да по здорову

Ускользну, — поверьте слову:

Больше — никаких проказ!

Дон Гонсало

Я убит им… Умираю!

Дон Хуан

Самого себя лишить

Захотел ты жизни!

Дон Гонсало

Жить

Мне и не для чего, знаю!

Дон Хуан

Убежим!

(Дон Хуан с Каталиноном убегают.)

Дон Гонсало

Ты ярость влил

В холодеющие жилы.

Пред открытою могилой

Я стою. Мне свет не мил, —

Нé к чему без чести старость.

Но тебя, предатель злой,

Трус предатель, трус двойной, —

Знай, моя настигнет ярость!

(Умирает; входят слуги и выносят его труп.)

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Улица

Сцена 14

Маркиз де-ла-Мота, музыканты и затем дон Хуан и Каталинон

Мота

Скоро полночь уж пробьет ^[278]…

Дон Хуана что б такое

Задержать могло? — Покоя

Мысль об этом не дает!

(Появляются дон Хуан и Каталинон.)

Дон Хуан

Кто это? Маркиз?

Мота

Тут кто?

Дон Хуан?

Дон Хуан

Да, я, берите

Плащ.

Мота

Дела?

Дон Хуан

Не говорите

О делах; они и то

Скверно пахнут… Есть мертвец…

Каталинон

От него, сеньор, спасайтесь!..

Мота

«Пошутили» вы — сознайтесь?

Каталинон (в сторону)

Да, над вами… Вот глупец!

Дон Хуан

Дорого нам шутка встанет!

Мота

Так. Платить издержки я

Буду… Женщина, друзья,

На меня сердиться станет!

Дон Хуан

Полночь бьет.

Мота

И счастье хочет,

Чтобы ночь была всегда!

Дон Хуан

До свиданья!

Каталинон (в сторону)

Не беда,

Что несчастный похлопочет!

Дон Хуан

Ну, бежим!

Каталинон

Бежим! Орел

Нас, коль вместе понесемся,

Не догонит.

(Уходят.)

Сцена 15

Маркиз де-ла-Мота, слуга, музыканты

Мота

Разойдемся.

Чтобы нужное обрел

Я спокойствие, — остаться

Одному мне надо. Прочь

От меня!

Слуга

Господь дал ночь

Для того, чтоб отсыпаться. ^[279]

(Музыканты уходят.)

Голоса за сценой

Кто видал ужасней дело!

Что за страшное несчастье!

Мота

С нами бог! Я крики слышу

С площади как раз той самой,

Где Алькáсар… И — так поздно.

Холод грудь мою сжимает.

Право кажется отсюда,

Будто Троя запылала, —

Столько их соединилось

Вместе факелов гигантских.

Точно эскадроны светлых

Всадников ко мне стремятся,

Разбиваясь то и дело

На отдельные отряды

И соперничая блеском

С лучезарными звездáми.

Что такое происходит?

Сцена 16

Дон Дьего Тенорьо и стража с восковыми светильниками, маркиз

Дон Дьего

Кто тут?

Мота

Тот, кто ожидает

Шума этого причину

Уяснить себе сейчас же.

Дон Дьего (к страже)

Взять его!

Мота (обнажая шпагу)

Меня? Возьмите!

Дон Дьего

В ножны шпагу вашу спрячьте,

Ибо истинная доблесть

Состоит отнюдь не в драке.

Мота

Вы с маркизом де-ла-Мота

Речь ведете!

Дон Дьего

Дайте шпагу.

То король велел схватить вас.

Мота

Боже мой!

Сцена 17

Король (со свитой). Те же

Король

По всей Испанье

Ищут пусть его усердно,

И в Итальи, коли там он!

Дон Дьего

Вот маркиз. Он здесь, сеньор.

Мота

Королевским ли приказом

Схвачен я, сеньор, быть должен?

Король

Да, схватить его тотчас же!

На кол голову! Как смеешь

Ты пред нами появляться?

Мота (в сторону)

Ах, легко оно проходит,

Счастье от любви-тиранки,

Достается же так трудно!

Ах, мудрец сказал недаром,

Что бездонна пропасть между

Всякой чашей и губами.

Королевский гнев — меня он

И страшит, и удивляет…

(Громко)

Но за что ж я арестован?

Дон Дьего

Кто же это лучше вашей

Знает милости?

Мота

Да нет же!

Дон Дьего

Ну, идем!

Мота

Как это странно!

Король

С быстротой молниеносной

Суд назначить; чтоб болталась

Голова его поутру!

А комендадóра с бранной

Славой, с чином погребенья,

Применяющимся рáвно

К лицам королевской крови

И к преосвященным, — праху

Зéмному предайте тело.

Бронза в памятнике, камни

Разные пусть будут. Сверху

Статую его поставьте,

Надпись будет мозаичной,

Шрифт готический; взывает

Пусть о будущем возмездьи

За него. И на себя я

Все беру расходы… Где же

Скрылась ныне донья Анна?

Дон Дьего

У сеньоры королевы

Донья Анна пребывает.

Король

Содрогнется вся Кастилья!

Но оплачет Калатрава

Своего комендадора

С подобающей печалью.

(Уходят.)

КАРТИНА ПЯТАЯ

Поле в пригороде Дос-Эрманас

Сцена 18

Патрисьо (жених) с Аминтою, Гасено (старик), Белиса и пастухи-музыканты

Музыканты (поют)

Под апрельской лаской солнца

Раскрываются листы. ^[280]

Ты — звезда, Аминта, только;

Все же краше солнца ты.

Патрисьо

На ковер сюда зеленый, —

Близ полей, покрытых снегом,

Что медлительным набегом

Греет луч новорожденный,

Сядем, предадимся негам.

Нет для свадебного пира

Лучше места…

Сцена 19

Каталинон (путником). Те же

Каталинон

К вашей свадьбе иль смотринам

Ждите, господа, гостей.

Гасено

Друг, приятнее вестей

Ты не мог бы принести нам.

С кем пришел ты?

Каталинон

С дворянином.

Дон Хуан Тенорьо.

Гасено

Кто же?

Сам старик?

Каталинон

Нет, дон Хуан.

Белиса

Это сын, такой пригожий!

Патрисьо (в сторону)

Суеверьем обуян

Я. На что это похоже!

Чудится дурной мне знак:

Дворянин сюда прибудет,

Удовольствия убудет, —

Ну, а ревность как-никак

Волновать мне сердце будет!

Получили от кого

Вы о пире нашем вести?

Каталинон

На пути в Лебриху вместе.

Патрисьо (в сторону)

Знать, от чорта самого!

(Громко.)

Пусть ко мне на свадьбу эту

Со всего сойдутся свету

Гости, а не он один…

(В сторону.)

Но со всем тем, дворянин…

Чую скверную примету!

Гасено

Пусть ко мне сюда заходит

Хоть Колосс Родосский ^[281]сам,

Поп Иван, ^[282]а по пятам

Папа; пусть король приводит

Дон Алонсо свиту к нам —

Раз в честь дочери и сына

Задает Гасено пир, —

В доме горы хлеба; вина

Льются, что Гвадалквивир,

И соленая свинина

Грудой в целый Вавилон, ^[283]

И над очагами птичий

Трепыхает легион,

И цыплят, и всякой дичи.

Гостя чтить — у нас обычай!

В Дос-Эрманас кабальеро —

Сединáм моим почет.

Лестен мне его приход.

Белиса

Сын старшого камергера!

Патрисьо (в сторону)

Нехорошая манера,

Грустно, только и всего!

Ох, не приходил по мне бы!

Свекор рад. Еще к жене бы

Подсадил моей его!

Дарит же мне ревность небо,

Хуже адского огня,

День начавшийся темня!

Вот любовь! Молчать страдая!

Сцена 20

Дон Хуан Тенорьо (по дорожному). Те же

Дон Хуан

Донеслась, как шел сюда я,

Весть о свадьбе до меня;

В ней участвовать решенье

Принял я. Мне повезло.

Гасено

С вами — лучшее пришло

Нашей свадьбы украшенье.

Патрисьо (в сторону)

Шутит же судьба презло!

Свадьба-то моя, к примеру, —

Вы пришли не в добрый час!

Гасено

Господа, прошу я вас,

Дайте место кавалеру!

Дон Хуан

Коль позволите, — как раз

Я сюда бы сел.

Патрисьо

Садитесь

Ближе вы, чем я, сеньор,

К молодой, и с этих пор

Женихом, не прогневитесь,

Вышли вы!

Дон Хуан

Чему ж дивитесь?

Если можно, и женюсь.

Гасено

Это ж сам жених.

Дон Хуан

Винюсь,

Значит, в шутке неудачной.

Каталинон (в сторону)

О злосчастный новобрачный!

Дон Хуан (к нему)

Он ведь в ярости!

Каталинон (дон Хуану)

Клянусь.

Коль быком тебя к твоей

Свадьбе подадут, ей-ей,

Разъяришься, думать надо!

За невесту и корнадо ^[284]

Не поставлю, что при ней

Честь останется! — Несчастный,

Люциферу прямо в пасть

Впавший!

Дон Хуан

Счáстливо попасть

Мне пришлось на пир прекрасный.

Вот счастливец муж!

Аминта

Ужасный

Льстец вы!

Патрисьо (в сторону)

Правильно в моем

Сердце я решил, — нет спору,

Что дворянчик нам не в пору.

Гасено

Ну же, завтракать идем!

Надо дать с пути сеньору

Отдохнуть.

Дон Хуан (Аминте)

А вы зачем

Руку прячете?

Аминта

Рука-то

Ведь моя?

Гасено

Идем, ребята!

Белиса

Хóром спеть бы надо всем.

Дон Хуан (отдельно, к Каталинону)

Что сказал ты?

Каталинон (в сторону, ему)

Что совсем

К смерти мы с тобой близки:

Грубо могут мужики

С нами поступить!

Дон Хуан (ему)

Какие

Очи! Не видал руки я

Сладостней ее руки!

Каталинон (в сторону)

Закраснелась, как кумач! ^[285]

С этой будет уж четыре…

Дон Хуан (ему)

Рот раздвинь еще пошире!

Патрисьо (в сторону)

Не под пару нам богач

И дворянчик!

Гасено

Пойте!

Патрисьо (в сторону)

В мире

Кто наглей?

Каталинон (в сторону)

Поплачь, поплачь!

(Все уходят, так как второму акту конец.)

АКТ ТРЕТИЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Дом Гасено в Дос-Эрманас

Сцена 1

Патрисьо (один)

Ревность, ты — часы печали;

Что ни час, несет их бой

Муки смертные с собой; ^[286]

Как бы разно ни звучали,

Что вы мучите, звеня?

Чья позволила вам сила,

Чтоб, когда любовь живила,

Умерщвляли вы меня?

Круто поступив со мной,

Дворянин меня обидел.

Я, едва его увидел,

Я подумал: «Знак дурной!»

Он с моей супругой сел

Рядышком за стол! Безделки?

Руку протянуть к тарелке

Общей я и то не смел!

Протяну лишь как обычно,

Он ее отодвигает,

И при том еще ругает:

«Ах, как это неприлично!» ^[287]

А еще другой негодник,

Лишь кусок чего достанешь,

Уж кричит: «Ты есть не станешь

Этого? Какой ты модник!» —

Хвать кусок, так хищный тать бы

Сделал; жрет; а я не смею

И перечить… Ровно змéю

В пасть попал я — в день-то свадьбы!

Бедный я! Кому поведать,

Перенес я муки сколько!

Не хватало, чтобы, только

Как мы кончили обедать,

Заявил бы гость столичный

О желаньи лечь невесте,

Ибо мне-де быть с ней вместе

«Вот уж вовсе неприлично!»

Я б хотел злодея встретить

С глазу на глаз… Вот он… Поздно

Прятаться… Глядит он грозно,

Он успел меня заметить!..

Сцена 2

Дон Хуан, Патрисьо

Дон Хуан

Слушайте, Патрисьо…

Патрисьо

Да,

Ваша сеньория.

Дон Хуан

Малость

Потолкуем…

Патрисьо

Вот подкрáлась,

Чую, новая беда!

Дон Хуан

Ах, Аминте много дней

Предан я душой, Патрисьо!

Но — на том остановись я, —

Я б не говорил о ней…

Приготовиться должны

Вы к тяжелому известью:

Овладел я…

Патрисьо

Чем? Иль честью,

Стало быть, моей жены?

Дон Хуан

Да!

Патрисьо (в сторону)

И доказательств чище

Не придумать ни за что!

Раз не для того, — почто

Он входил в ее жилище?

(Громко.)

Что ж, в конце концов она —

Женщина.

Дон Хуан

Аминта, с горя,

Что о ней забыл я вскоре,

А она принуждена

Стать женой другого мужа,

Пишет мне записку; вот

Здесь записка. В ней зовет

На свиданье с ней… Кому же,

Коль девица хороша,

В мысль пришло бы отказаться

С ней вдвоем понаслаждаться

Тем, к чему лежит душа?

Так, Патрисьо. И поверьте,

Я добра желаю вам:

Отстранитесь. Я предам,

Кто помехой будет, смерти!

Патрисьо

Коли так: мой выбор ясен.

Что ж, ступай к моей невесте!

Ведь для женщины и чести

Разговор всегда опасен.

Коли выйдут пересуды,

Тут уж нечем похвалиться:

Ибо ценится девица,

Точно колокол, по гуду.

Так что всякому смекнется:

Женщину назвать достойной

Трудно, коль о ней нестройный

Звон повсюду раздается.

Мне такой жены не надо.

Раз любовь убил во мне ты,

Что как в сумерки монета

Укрывается от взгляда.

Сотню лет вам наслаждаться

С ней желаю. Мне ж, поверьте,

Жизнь в обмане горше смерти ^[288]…

Поскорей бы той дождаться!

(Уходит.)

Сцена 3

Дон Хуан (один)

Честь его задел — и буду

Победитель. Мне не странно,

Что крестьяне постоянно

С честью носятся повсюду.

Нынче — иначе, чем в древний

Век, и нечего дивиться

Что, покинувши столицы,

Честь нашла приют в деревне…

Я подлажусь к ним — их тронет.

Я получше позабавлюсь, —

И к отцу ее направлюсь,

Пусть обман мой узаконит.

Сделает как я хочу,

Ночью будет дочь моею!

Ночь идет. Я вместе с нею

К старику иду. Стучу.

Помогите мне, — на твердь

Выйдите светить, созвездья!

Если же мое возмездье

В смерти — отдалите смерть!

(Уходит.)

Сцена 4

Аминта, Белиса

Белиса

Скоро твой супруг вернется,

Раздевайся же, Аминта!

Аминта

Нет, Белиса, мне покоя

С часа свадьбы несчастливой!

В меланхолии сегодня

Бродит целый день Патрисьо;

Весь он — ревность и обида.

То ль не горе, посуди-ка!

Белиса

Этот, что ли, кабальеро?..

Аминта

Ах, не раздражай, Белиса!

Кавалерством ли в Испаньи

Называется бесстыдство?

Многих бед ему, когда он

Мужа от меня отнимет!

Белиса

Замолчи, — Патрисьо входит.

Кто же, как не он, решится

В дом проникнуть новобрачной?

Аминта

Ну, прощай, душа Белиса!

Белиса

Грусть рассей ему в объятьях.

Аминта

Дай-то бог, чтоб превратились

Вздохи в нежную беседу,

Слезы стали лаской тихой…

(Уходят.)

Сцена 5

Дон Хуан, Каталинон, Гасено

Дон Хуан

Ну, Гасено, до свиданья!

Гасено

С вами я хочу явиться,

Чтоб об этом счастьи новость

Мог дочурке сообщить я.

Дон Хуан

Завтра утром будет время.

Гасено

Ладно. Знайте; положил я

Душу всю в моей малютке,

Данной вам.

Дон Хуан

Сказать хотите

Вы: в моей супруге?

(Гасено уходит.)

Сцена 6

Дон Хуан, Каталинон

Дон Хуан

Слушай,

Чтоб оседланы нам были

Лошади!

Каталинон

К какому часу?

Дон Хуан

А к заре. Она, пожалуй,

И сама умрет со смеху.

Шутка хоть куда!

Каталинон

В Лебрихе

Нас, сеньор, другая свадьба

Ожидает; надо, видишь,

Поспешать покончить с этой!

Дон Хуан

Не было проделки в жизни

У меня такой отборной!

Каталинон

Как хотелось бы мне выйти

Из воды сухим.

Дон Хуан

Отец мой —

Правосудия блюститель;

Королевский он избранник.

Что боишься?

Каталинон

И любимцев

Королевских ждет возмездье

Бога, если попустили

Преступленью; и подвержен

Каре всякий, кто увидел

Злостный шаг и не вмешался.

Твоего злодейства зритель,

Я ведь тоже не хотел бы,

Чтобы молнией всевышний

Превратил Каталинона

В пепел…

Дон Хуан

Ты седлать спеши-ка!

Ибо завтра собираюсь

Стать уже в самой Севилье.

Каталинон

Как? В Севилье?

Дон Хуан

Да.

Каталинон

Да что ты?

Что ты сделал, — оглянись-ка,

И подумай. Знай, до смерти

Короток и лучшей жизни

Путь, — а там и ад за смертью!

Дон Хуан

Срок далеко отодвинут,

Я пожить успею!

Каталинон

Сударь!

Дон Хуан

Прочь! Меня уж раздражил ты!

(Каталинон уходит.)

Дон Хуан

К исполненью приступаю

Плана; я неодолимой

К ней влекусь любовью; смертный

Ей противиться не в силах.

Я хочу к ее постели!

(Приближается к двери алькова и стучит)

О Аминта!

Сцена 7

Аминта (выходит в спальном костюме), Дон Хуан

Аминта

Кто Аминту

Звал? Патрисьо мой?

Дон Хуан

Да нет же,

Не Патрисьо.

Аминта

Кто? Не вижу.

Дон Хуан

Посмотри-ка хорошенько!

Аминта

Горе мне! Ах, я погибла!

В этот час — и возле спальни!

Дон Хуан

Этот час — он мой, Аминта!

Аминта

Уходите же немедля,

Или я на помощь крикну!

Вы обязаны, хотя бы

Из учтивости к Патрисьо!

Знайте: можно в Дос-Эрманас

Встретить римлянок Эмилий

Или мстительных Лукреций. ^[289]

Дон Хуан

Двум словам моим внемли ты,

И с лица, со щек румяных,

Перелей огонь, разлитый

Пóверху, глубóко в сердце, —

В нем богаче пламя вспыхнет.

Аминта

Уходи, придет супруг мой!

Дон Хуан

Я супруг твой. Брось дичиться!

Аминта

Ты? С какой поры?

Дон Хуан

Вот с этой.

Аминта

Кто тебе на это имя

Право дал?

Дон Хуан

Моя удача.

Аминта

Кто венчал нас?

Дон Хуан

Очи милой.

Аминта

Чьею силой?

Дон Хуан

Силой взгляда.

Аминта

Знает ли о том Патрисьо?

Дон Хуан

Он тебя забыл и бросил.

Аминта

Бросил он меня? Забыл он?

Дон Хуан

Да, а я тебя люблю!

Аминта

Как?

Дон Хуан

Всем сердцем!

(Приближается к ней.)

Аминта

Отодвиньтесь!

Дон Хуан

Не могу, раз по тебе я

Умираю!

Аминта

Ох, не лгите!

Дон Хуан

Но, Аминта, если хочешь

Правду полную услышать,

Я скажу тебе, — раз правды

Женщины друзья большие.

Я ведь знатный кабальеро,

Древней я глава фамильи,

Де-Тенорьо; наши предки —

Покорители Севильи.

Мой отец, он первый после

Короля в стране по силе,

На суде одним движеньем

Губ дарует смерть и жизнь он.

Путешествуя, случайно

Я вот здесь тебя увидел.

Часто странными путями

Нас любовь ведет к любимой.

Я увидел и зажегся

Так к тебе любовью пылкой,

Что сейчас же захотел я

На тебе, краса, жениться! ^[290]

И хоть бракосочетанью

Нашему король противник,

И хоть мой отец разгневан

И недобрым мне грозится,

Я твоим супругом буду!

Что ты скажешь?

Аминта

Что повита

Риторическою ложью

Ваша «правда» ядовито.

Ибо, если повенчалась

(Что известно, всем отлично)

Я с Патрисьо, брак не может

Быть расторгнут даже силой.

Дон Хуан

Может брак незавершенный

При обмане иль насильи

Быть расторгнут…

Аминта

Только правда

С простотой в Патрисьо были!

Дон Хуан

А теперь ты дай мне руку,

Эту руку протяни мне

В знак того, что подтверждаешь

Все, к чему душа стремится!

Аминта

Как? Но ты меня обманешь!

Дон Хуан

Сам себя могу ль обидеть?

Аминта

Так клянись, что ты исполнишь

Обещание, — клянись мне!

Дон Хуан

На твоей руке, сеньора,

Что морозна, точно зимний

Снег, клянусь исполнить слово!

Аминта

Богу поклянись! Не минет

Нарушителя обета

Божья кара!

Дон Хуан

Коль повинен

В нарушеньи буду слова,

Данного тебе, Аминта,

За такое вероломство

Пусть меня накажут свыше

Смертью от руки…

(В сторону)

Однако

Лишь от мертвой, — от руки-то,

От живой он не попустит!

Аминта

После этой клятвы, видишь

Ты во мне жену…

Дон Хуан

В объятья

Душу ты мою же примешь.

Аминта

Жизнь, душа моя — твои!

Дон Хуан

Ах, очей моих Аминта,

Завтра ножки ты поставишь

Стройные на половицы

На серебряные, в гвоздьях

В звездах золота из Тибра; ^[291]

Алебастровые ж перси

Ты в жемчужную темницу

Ожерелья заключаешь,

Пальцы же — в колец теснины,

Чтоб казалися в оправе

Перлом млечным и красивым.

Аминта

Пред твоею волей, муж мой,

Я свою склоняю ныне:

Я твоя!

Дон Хуан (в сторону)

Как мало знаешь

Ты озорника Севильи!

(Уходят.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

Таррагонский берег

Сцена 8

Исабела и Фабьо, одетые по-дорожному

Исабела

Предательство меня лишило крова.

Без милого и мир мне не отраден!

О истины суровой

Тяжелый груз! —

Наброшенная нá день

Личина, тьмы подруга,

Ночь, солнцу супостатка, сну супруга! ^[292]

Фабьо

Такие волн размеры

Гляди на море! — признак бурь всегдашний.

Убежище галеры

Нашли, дукеса, под защитой башни,

Зубчатой, как корона.

Исабела

А что ж за место это?

Фабьо

Таррагона.

Отсюда постепенно

Пройдем в Валенсью, ^[293]— замок и столица

Страны одноименной.

Умеют люди там повеселиться.

Побудем в ней; оттуда

Идем в Севилью, — то восьмое чудо.

Октавьо лишена ты,

Но дон Хуан Тенорьо — вот заправский

Красавец!.. Что грустна ты?

Он знатен, он получит титул графский.

Король вас повенчает.

Его отца от всех он отличает!

Исабела

Не то мне неприятно,

Что дон Хуана буду я женою, —

Тенорьо имя знатно,

Но то, что о насилье надо мною

Молва распространилась.

На весь мой век я с горем породнилась

Фабьо

Гляди сюда: рыбачит

Девица здесь и жалобно тоскует,

Сидит и тихо плачет.

Вот встала, вот пошла, нас не минует.

Я отойду, а с нею

Вдвоем вы плакать будете нежнее.

(Уходит)

Сцена 9

Тисбеа и Исабела

Тисбеа

Могучее и злое

Испаньи море! Волны, что пожрали

Мою землянку! Троей

Она казалась гордой не вчера ли?

И вдруг из вод как рухнет

На кров мой пламя и никак не тухнет!

Проклятье шлю вам, чолны,

Что вод кристалл разрезали на части!

Вам, паруса, что полны

Ветрами, мачты, распятые снасти.

По прихоти Медеи ^[294]

Поплывшие, — проклятье вам Тисбеи!

Исабела

Чем так жестоко море

Тебя обидело, — скажи, красотка?

Тисбеа

Оно беду и горе

Наслало мне… Счастливица вы, кротко

Улыбку буре шлете.

Исабела

О нет, я с морем тоже не в расчете!

Откуда вы?

Тисбеа

Отсюда,

Из этих хижин: гляньте-ка, большая

Из их остатков груда

Лежит, и ветер рвет их, разрушая;

А то, что уцелеет

От ветра, — птичек в гнездышках лелеет. ^[295]

А вы — Европа, ^[296]что ли?

На гривах волн, как в мифе, вы воскресли.

Исабела

В Севилье, против воли

Моей, меня просватали…

Тисбеа

Но если

В вас искренне участье

Ко мне, и море принесло несчастье

И вам, как мне, — прошу я,

Меня возьмите, буду вам рабыней.

У короля ищу я

(Коль не умру, конечно, в мýках ныне)

Защиты от огромной

Обиды, что нанес мне вероломный!

Однажды в волны спрыгнул

(Тонуло сýдно) некий муж и нашей

Земли, чуть жив, достигнул;

Я приняла его, и полной чашей

Мой дом ему раскрыла…

О, лучше б я в земле змею отрыла!

Мне нашептав обеты,

Меня он взял, — и прéдал зол пучинам.

О честь девичья, где ты?

О женщины, не верьте вы мужчинам!

Не вижу красных зорь я,

Но отомщу вам, дон Хуан Тенорьо!

Исабела

Проклятая, молчи же!

Прочь от меня! Меня ты убиваешь…

Нет, подойди поближе.

Невинна ты, ты правды не скрываешь!

Тисбеа

Нет роздыха кручинам…

Исабела

О женщины, не верьте вы мужчинам!

А кто это с тобою?

Тисбеа

Старик-рыбак, — он принял к сердцу близко

Меня с моей бедою.

Исабела (в сторону)

Нет кар ему! Так поведенье низко!

(Громко)

Да, друг мой, по пути нам.

(Вместе)

О женщины, не верьте вы мужчинам!

(Уходят.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Внутренность монастыря или церкви в Севилье. В каплице

^[297]

могила комендадора со статуей почившего

Сцена 10

Дон Хуан, Каталинон

Каталинон

Худа бы не приключилось!

Дон Хуан

Худа?

Каталинон

Уж Октавьо знает,

Что в Италии случилось;

Де-ла-Мота — тот пылает

Гневом. Вот что получилось!

Говорят, что ты, безбожный,

Пыль в глаза ему запиской

Напустил тогда подложной,

Плащ его надев для низкой

С женщиной проделки сложной.

Говорят, что Исабела

Здесь, и ты ей будешь мужем,

Говорят…

Дон Хуан

Молчи!

(Дает ему оплеуху.)

Каталинон

Ну дело!

Что еще от вас заслужим?

Щечка малость покривела…

Дон Хуан

Кто, болтун, подобным вздором

Жалкий слух твой начиняет?

Каталинон

Вздором?

Дон Хуан

Это слух, в котором

Смысла нет… Пусть дук мечтает,

Что возьмет меня измором,

Я за жизнь хватаюсь жадно!

Что нам выбрал для жилья-то?

Каталинон

Закоулок темный.

Дон Хуан

Ладно!

Каталинон

To-бишь, церковь, — место свято.

Дон Хуан

В ней и умереть повадно,

Ты скажи еще… Супруга

Ты из Дос-Эрманас видел?

Каталинон

Воплощенье он недуга.

Крепко ты его обидел!

Дон Хуан

А зато его подруга

Верит мне!

Каталинон

Поет, смеется

Донья Аминта, как наивна! ^[298]

Дон Хуан

Редко шутка удается

Так, как с ней.

Каталинон

Тебе-то дивно,

Ей — расхлебывать придется!

Дон Хуан

Это — чья гробница?

Каталинон

Тут-то?

Дон Гонсало упокоен.

Дон Хуан

Поступил я с ним прекруто.

Славный склеп ему построен?

Каталинон

Так велел король как будто.

Ты от надписи-то близко,

Так прочти!

Дон Хуан

«Здесь рыцарь строгий

Кары за поступок низкий

Ждет предателю от бога».

Препотешная записка!

Вам удар ответный нужен,

(Берет статую за бороду)

Старче каменнобородый?

Каталинон

С ним, советую, будь дружен,

Каждый волос тверд породой!

Дон Хуан

Нынче ночью вас на ужин

Жду я. Сделайте два шáга

В дом мой. Можем там сразиться,

Раз пылает в вас отвага,

Хоть и трудно с вами биться:

Каменная ваша шпага!

Каталинон

Ну, сеньор, уж ночь настала,

Поскорей домой идите.

Дон Хуан

Ваша месть и ждать устала…

Если все же мстить хотите,

Мой совет: не спать ни мало!

Если же от смерти ждете

Вы восстановленья чести,

Ошибаетесь в расчете,

Ибо мне до часа мести

Слишком долгий срок даете!

(Уходит.)

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Внутренность жилища дона Хуана.

^[299]

Сцена 11

Двое слуг дона Хуана вносят стол.

1-й слуга

Накрывай-ка веселей,

Барин наш придет сердитый!

2-й слуга

Так уж все столы накрыты,

Сесть бы ужинать скорей!

С опозданьем убывает

Наслажденья половина:

Нагреваются все вина,

Все жаркое остывает!

Ах, в порядке дон Хуана

Беспорядок…

Сцена 12

Дон Хуан, Каталинон и слуги

Дон Хуан

Запер дверь?

Каталинон

Да — раз ты велел теперь.

Дон Хуан

Что ж? И ужинать не рано.

2-й слуга

Подано.

Дон Хуан

Каталинон,

Сядь сюда.

Каталинон

Поесть с прохладцей

Я люблю…

Дон Хуан

Повиноваться!

Сядь!

Каталинон

Особый есть резон

У меня…

1-й слуга (в сторону)

Знать, отплывают,

Коли кушают сам-друг. ^[300]

Дон Хуан

Ну же!

(За сценой стучат.)

Каталинон

Где-то слышен стук.

Дон Хуан

Верно, к нам войти желают.

Посмотри, кто там.

1-й слуга

Лечу!

(Уходит)

Каталинон

Что, как это суд нагрянет?

Дон Хуан

Кто его бояться станет?

(Слуга возвращается бегом и не может говорить)

Что дрожишь ты? Знать хочу,

Кто стучал.

Каталинон (в сторону)

Плохого сорта

Дело…

Дон Хуан

Еле гнев сдержал…

Говори, чего дрожал…

Или ты увидел чорта?

(Каталинону)

Ну-ка, посмотри, ступай,

Кто там.

Каталинон

Мне итти?

Дон Хуан

Кому же

Остается? Живо! Ну же.

Ноги с полу подымай! ^[301]

Ты нейдешь?

Каталинон

Иду. Ключи же

Надо взять…

2-й слуга

Ты мне поверь,

На задвижке только дверь.

Дон Хуан

Ну-с, чего ты ждешь? Иди же!

Каталинон (в сторону)

Ну, сегодня мне капут!

Ну, Каталинону крышка!

Это наши жертвы ^[302]— слышь-ка!

Нам обоим мстить идут.

(Каталинон идет и сейчас же бегом возвращается; падает, поднимается.)

Дон Хуан

Что такое?

Каталинон

Сотвори,

Боже, милость… Как бывает!

Настигает, убивает!

Дон Хуан

Кто? Да толком говори:

Кто же тут с тобой дерется?

Не мели-ка лучше вздор!

Кто там был?

Каталинон

О мой сеньор!..

Кто меня схватил? Кто жжется?

Видел я, когда, поверь,

Я ослеп… Ну, с глаз покровы

Спали… Спрашиваю: кто вы?

Отвечает мне… Я дверь

И толкаю, вижу: там…

Дон Хуан

Ну?

Каталинон

Не знаю, кто.

Дон Хуан

Ублюдок,

Помутился твой рассудок

От вина… Пойду я сам!

Сцена 13

Дон Гонсало (статуя). Те же

(Дон Хуан берет шандал и направляется к двери. К нему навстречу выходит дон Гонсало в том виде, как изваян на своей гробнице. Дон Хуан в смущении отступает назад, сжимая рукоять шпаги, а другой рукой шандал. Дон Гонсало идет по направлению к нему медленными шагами; по мере того как дон Хуан отступает, дон Гонсало доходит до середины сцены.)

Дон Хуан

Кто здесь?

Дон Гонсало

Я.

Дон Хуан

Но кто такое —

Вы?

Дон Гонсало

Тот рыцарь я, что зван

К вам на ужин, дон Хуан.

Дон Хуан

Что ж, отужинаем двое.

И других с собой бы мог

Взять оттуда — все годитесь,

Гости… Стол накрыт, садитесь,

Кушать хватит.

Каталинон

С нами бог!

Чур меня, святой Антон! ^[303]

С мертвым кушать в одночасье!

Он кивает в знак согласья.

Дон Хуан

Ну садись, Каталинон!

Каталинон

Я, сеньор, даю вам слово,

Сыт по горло!

Дон Хуан

Молодец!

Страшен так тебе мертвец?

Как бы принял ты живого?

Глупый твой мужицкий страх!

Каталинон

Угощайте лучше гостя,

А меня, хозяин, бросьте:

Я отужинал!..

Дон Хуан

Кой прах!

Раздражать меня?..

Каталинон

Взгляни же,

Как я нездоров ^[304]… Еду

Видеть не могу.

Дон Хуан

Я жду.

Ну-с, подсаживайся ближе!

Каталинон (в сторону)

Думаю, что мертвецом

Стал я сам, и все предместье

Труп уже: клянусь я честью!

Дон Хуан

Не дрожи, не будь глупцом!

(По слугам проходит трепет)

Ну, вы тоже не дрожите ль,

Как и тот? А с вами что?

Каталинон

Кушать с ним? Да ни за что!

Он — другого мира житель.

Сударь, — каменному вы

Гостю ^[305]…

Дон Хуан

Что тебя тревожит?

Раз из камня он, что может

Сделать нам?

Каталинон

Без головы

Нас оставить.

Дон Хуан

Дворянина —

Гостя речью занимай.

Каталинон (дону Гонсало)

Как здоровье? Что за край

На том свете? Там равнина,

Или горы? Господа

Там поэтов почитают?

1-й слуга

Эко дело! Отвечает

Он на все кивками: «да!»

Каталинон

Что, таверн и там довольно?

Верно, вдоволь! — Коль не так

Было бы, — какой дурак

Там остался б добровольно!

Дон Хуан

Эй, вина подайте нам!

Каталинон

Господин мертвец, а лед-то

Там в вино кладут?

(Статуя наклоняет голову.)

Да? Вот-то

Хорошо у вас ведь там!

Дон Хуан (комендадору)

Не послушаете ль хора, —

Вам споют.

2-й слуга

Ответил он:

«Да!»

Дон Хуан (обращаясь за кулисы)

Так пойте!

Каталинон

Недурен

Вкус у мертвеца-сеньора!

1-й слуга

Без ошибки узнают

Из господ того, кто знатен:

Хор ему всегда приятен,

Любит он, коли поют.

(За сценой поют)

За любовь мою награду

Обещаете по смерти

Вы, сеньора, но поверьте:

Слишком долгий срок вам надо.

Каталинон

Или здесь жара совсем

Мертвеца-сеньора губит:

Или кушать он не любит:

Я дрожу — но больше ем!

Пьют они немного тоже,

За двоих один напьюсь…

Вот я меньше и боюсь.

Тост за каменного, все же!

(Выпивает и закусывает.)

(Поют)

Быть моею раз нескоро

Вам, прекрасная, придется,

(Жить мне долго остается), —

Пусть проходит жизнь, сеньора.

Если вы, сеньора, ждете,

Что б награду дать мне, смерти,

Вы обоим нам, поверьте,

Слишком долгий срок даете.

Каталинон

Эта песнь к какой из женщин,

Что обмануты тобой,

Подойдет?

Дон Хуан

За всех спокоен

В этом смысле я, дружок:

Раз — Неаполь, Исабела…

Каталинон

Это-то не так, сеньор!

С ней-то были шутки плохи,

Ты — жених ее с тех пор.

Вот рыбачку обманул ты,

Что тебя взяла из волн,

Оплатив ей так жестоко

Длинный счет ее забот.

Донью Анну обманул ты…

Дон Хуан

Помолчи: страдает он

За нее и мстить собрался.

Каталинон

Этот человек силен,

Он из камня, ты из мяса;

Так что предрешен исход.

(Дон Гонсало делает знаки, чтобы убрали стол и оставили его наедине с хозяином)

Дон Хуан

О-ла, стол убрать живее!

Хочет он, чтоб мы вдвоем

С ним остались. Остальные

Пусть уйдут.

Каталинон (отдельно хозяину)

Ей-ей, сеньор,

Ты не слушайся. Ведь мертвый

Может сплюснуть кулаком

И гиганта!

Дон Хуан

Все уйдите!

Или я Каталинон?

Ну, ступай, ступай!

(Слуги уходят и оставляют дон Хуана сам-друг с доном Гонсало. Последний знаками велит затворить дверь.)

Сцена 14

Дон Хуан, дон Гонсало

Дон Хуан

Вот видишь,

Запер дверь я для того,

Чтобы слушать. Говори же,

Призрак, тень ты, или кто…

Если ты страдаешь, если

Удовлетворенья ждешь

От кого-нибудь, скажи мне, —

Слово вот тебе мое —

Сделаю, что ты прикажешь.

Дал тебе блаженство бог?

Иль в грехе ты умер? Жду я,

Жду ответа твоего.

Дон Гонсало (говорит как обитатель того света)

Слово данное исполнишь

Ты как дворянин?

Дон Хуан

Оплот

Чести кабальеро — слово,

Я всегда держу свое.

Дон Гонсало

Дай мне руку — и не бойся!

Дон Хуан

Ты смеешься надо мной?

Мне — бояться? Если б адом

Был ты сам, — мне хоть бы что!

(Дает ему руку.)

Дон Гонсало

Ты мне руку дал и слово,

Завтра — помни же про то! —

В десять жду тебя на ужин.

Ты придешь ко мне?

Дон Хуан

Ну, вот.

Ждал задачи потрудней я!

Завтра буду твой я гость!

Где мне быть?

Дон Гонсало

В моей часовне.

Дон Хуан

Одному?

Дон Гонсало

Нет, будь вдвоем.

Ты свое исполнишь слово,

Как исполнил я свое?

Дон Хуан

Я уже сказал, — исполню,

Ибо я — Тенорьо, род

Древний мой.

Дон Гонсало

А я — Ульóа.

Дон Хуан

Я приду.

Дон Гонсало

Я верю в то.

До свиданья.

(Уходит через дверь.)

Дон Хуан

До свиданья.

Погоди, тебе проход

Освещу я.

Дон Гонсало

Нет, не надо.

Благодать меня ведет.

(Уходит медленно, не спуская глаз с дон Хуана, который также смотрит на него; наконец гость исчезает во мраке, оставляя дон Хуана в испуге.)

Сцена 15

Дон Хуан (один)

Бог заступник! Все-то тело

Мне покрыл холодный пот.

И в груди моей от страха

Сердце превратилось в лед.

Тáк он крепко захватил мне

Руку, тáк он сжал ее,

Будто самый ад тисками

Придавил ее и жжет!

Говорил он — и дыханье,

Из груди его с трудом

Выходя, холодным было,

Словно преисподней вздох.

Знаю, все воображенье,

Знаю, страхом внушено

Все мне; страх пред мертвецами —

Страх, достойный мужиков.

Мне, кому тела живые,

Одаренные душой,

Силой и умом — не страшны, —

Мне бояться мертвецов?

Завтра я пойду в часовню,

Раз туда я приглашен, —

Пусть дивится вся Севилья

На бесстрашный подвиг мой!

(Уходит.)

КАРТИНА ПЯТАЯ

Зала в Алькасаре (Севилья)

Сцена 16

Король (Алонсо), дон Дьего Тенорьо, свита

Король

Что, Исабела здесь?

Дон Дьего

Она тоскует…

Король

И предстоящей свадьбой недовольна?

Дон Дьего

Ее, сеньор, позор ее волнует.

Король

Ей, Дьего, по другой причине больно.

Но где она?..

Дон Дьего

И днюет, и ночует

В монастыре Разутых ^[306]добровольно.

Король

Пусть выедет. И я, и королева

Хотим, чтоб во дворце гостила дева.

Дон Дьего

Раз брак ее назначен с дон Хуаном,

Вели, сеньор, ему к тебе явиться.

Король

Конечно. Пусть по городам и странам

О браке том молва распространится.

Вам, думаю, не будет нежеланным,

Что сын в Лебриху графом возвратится?

Я титул жалую. Пусть в мужа место

Имеет графа дукова невеста.

Дон Дьего

За милость я, стопы твои целуя,

Благодарю.

Король

И бóльших тот достоин,

Кто служит так, как вы. Всегда в долгу я

Перед тобой, совета муж и воин!

Решу зараз еще одну судьбу я,

И доньи Анны будет брак устроен.

Дон Дьего

С Октавьо?

Король

Можно ль партией удобной

Признать — при том, что было, — брак подобный?

Имею относительно сеньоры

От королевы просьбу: донья Анна

Простить маркиза просит. Без опоры

В семье она, раз нет отца. Не странно,

Что ищет мужа. Чтобы разговоры

Пресечь, без шума в крепость де-Триана ^[307]

К нему сходите. Дам ему прощенье,

Чтоб дал маркиз кузине возмещенье.

Дон Дьего

Я б сделал так, будь это мне подвластно.

Король

Сегодня ночью вы к нему зайдите, —

И под венец обоих!

Дон Дьего

Так прекрасно

Все обойдется. Свяжутся все нити.

В нее недаром он влюблен был страстно…

Король

Октавьо тоже вы предупредите;

Дела бедняги дука не выходят:

Что делать, об обоих слухи ходят!

Про дон Хуана слыша, хладнокровен

Быть дук не может, правда?

Дон Дьего

Живы страсти!

Тут дива нет. Ведь знает дук — виновен

Мой сын в его постигнувшей напасти.

Но вот сам дук.

Король

Останьтесь, час нерóвен,

Вы в этом деле сторона отчасти.

Сцена 17

Дук Октавьо. Те же

Октавьо

Король и вождь, целýю нóги ваши!

Король

С покрытой головой быть дуку краше. ^[308]

Что хотите?

Октавьо

Я прошу вас

Милости — простерт у ваших

Ног, — чтоб оказать ее мне,

Вам не надо быть пристрастным.

Король

Друг мой, если ваша просьба

Справедливая, то вас я

Удовлетворю, — просите!

Октавьо

Ты, сеньор, из писем знаешь

Твоего посла об этом;

Мир на крыльях облетела

Весть, что дон Хуан Тенорьо,

С наглостью своей испанской, ^[309]

Был в Неаполе, и ночью

Именем моим однажды

Смел воспользоваться, чтобы

Честь отнять у дамы знатной.

Король

Так. И здесь остановить.

Я слыхал о горе вашем.

Ну так в чем же ваша просьба?

Октавьо

Известить, что он предатель,

Мне дозвольте всенародно.

Дон Дьего

Нет. Тенорьо крови славной,

Благороднейшей…

Король

Дон Дьего!

Дон Дьего

Что, сеньор?

Октавьо

Как ты отважен!

Кто же возвышает голос

Перед королем!

Дон Дьего

Когда бы

Приказал король умолкнуть

Мне, молчал бы я. Но тáм, где

Можно, я вот этой шпагой

Уж ответил бы…

Октавьо

А, старый!..

Дон Дьего

К твоему несчастью, помнят

Молодым меня в Италье,

Были некогда с моею

Хорошо знакомы шпагой

И Неаполь, и Милан!

Октавьо

Кровь твоя течет устало,

Что такое значит: «были»?

Быть теперь недурно храбрым.

Дон Дьего

Тот, кто был, и есть!..

(Обнажает шпагу)

Король

И будет!

Хорошо! Дон Дьего, надо

Замолчать вам и припомнить,

Что король ваш здесь. Вы также,

Дук, со мной поговорите

Обо всем — лишь после свадьбы.

Камер-юнкер нашей свиты

Дон Хуан, и мой избранник,

И сего ствола он ветвь.

Так примите во вниманье

Это все.

Октавьо

Король великий,

Я в повиновеньи вашем.

Король

Следуйте за мной, дон Дьего.

Дон Дьего (в сторону)

Сын мой, как ты плохо платишь

За отцовские заботы!

Король

Дук!

Октавьо

Сеньор король…

Король

Назавтра

Я назначил вашу свадьбу.

Октавьо

Будет так, как ты прикажешь.

(Уходят король, дон Дьего и свита.)

Сцена 18

Гасено, Аминта и Октавьо

Гасено (в сторону)

Этот скажет верно нам,

Дон Хуан Тенорьо где там.

(Громко)

Сударь, вам вопрос задам,

Вы обяжете ответом:

Не известно ль будет вам,

Где настолько знаменитый

Дон Хуан здесь, что его

Имя только назови ты,

Как уж знают, про кого

Речь идет?

Октавьо

Один из свиты,

Дон Хуан Тенорьо?

Аминта

Да.

Именно вот этот!

Октавьо

Нужен

Он на что вам, господа?

Аминта

Он доводится мне мужем.

Октавьо

Чтó вы?

Аминта

Как же вы, когда

Во дворце живете, знанья

Не имеете о той

Свадьбе нашей?

Октавьо

Он желанья

Поделиться тем со мной

Не питал. Упоминанья

Мне не делал.

Аминта

Ой ли, так?

Октавьо

Так!

Гасено

Для дочери крестьянской ^[310]

Очень лестен этот брак,

Хоть она и христианской

Древней кости как-никак,

И хотя с ее имений

В Дос-Эрмáнас к ней идет

В руки всяких поступлений

Много, и ее доход

Что-то графского не меней!

От Патрисьо дочь отняв,

Он сулил на ней жениться.

Аминта

И притом скажите — взяв

Вашу дочь еще девицей…

Гасено

В этом был бы я неправ,

И за это я не стану

Счеты с барином сводить…

Октавьо (в сторону)

Неужели дон Хуану

Суждено переходить

От насилия к обману

Безнаказанно? Я месть

Для себя еще оставил!

(Громко)

Что ж хотите вы?

Гасено

Да честь

Требует, чтоб свадьбу справил

Он скорей. Терпенью есть

Нашему пределы; дни же

Все текут. Иль к королю

С жалобой пойду я!

Октавьо

Вы же

Правы будете.

Гасено

Люблю

Быть ко всякой правде ближе!

Октавьо (в сторону)

Скажем, истину ценя:

Не придумать и нарóчно

Лучше.

(Громко.)

Во дворце со дня

На день ждут венчанья, точно.

Аминта

С кем венчанья? С ним меня?

Октавьо

Так желаю преподáть я,

Чтоб вернее был успех,

Вам совет: добудьте платья

Вы придворные, и в тех

Одеяньях провожать я

К самому вас королю

Соглашаюсь.

Аминта

К дон Хуану

Также провести молю!

Октавьо

Для того хитрить и стану.

Гасено

Вот за это я хвалю!

(Аминта и Гасено уходят.)

Октавьо (один)

Этот план со всех сторон

Складный, отвечает он,

Мной задуманному делу:

Отомщу за Исабелу,

За предательский урон!

(Уходит.)

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Улица с видом на церковь, в которой помещается гробница комендадора

Сцена 19

Дон Хуан, Каталинон

Каталинон

Был ты принят королем?

Дон Хуан

Больше, чем отцом, обласкан!

Каталинон

Исабелу видел?

Дон Хуан

Видел.

Каталинон

Как она вошла?

Дон Хуан

Как ангел!

Каталинон

Приняла тебя без гнева?

Дон Хуан

Обернулась и как глянет,

Словно роза мне зарею

Показала лик румяный. ^[311]

Каталинон

Что же, нынче ночью будет

Свадьба?

Дон Хуан

Будет!

Каталинон

Не бывать бы,

Если б раньше не владел ты

Ею, этой вашей свадьбы!

Но окажешься, женившись,

Ты с обузою немалой.

Дон Хуан

Ты, скажи, опять глупеешь?

Каталинон

И тебе жениться завтра б

Лучше, — нынче день тяжелый.

Дон Хуан

Что же нынче?

Каталинон

Вторник.

Дон Хуан

Правду

Говорят, что полоумный

Свято верит бредням всяким!

Я считаю день тяжелым,

Ненавистным и злосчастным

Только тот, когда нет денег.

Все другие дни прекрасны.

Каталинон

Так идем, уж очень поздно,

Ждут тебя, ты одевайся.

Дон Хуан

Есть у нас другое дело.

Пусть пождут, заботы мало.

Каталинон

Что за дело?

Дон Хуан

Ужин с мертвым.

Каталинон

Глупость крайняя из крайних!

Дон Хуан

Знаешь ты, что дал я слово!

Каталинон

И нарушить так не страшно;

Неужели ж выполненья

Это чучело из яшмы

Может требовать?

Дон Хуан

Он может

Перед всеми «подлеца» мне

Кинуть.

Каталинон

Церковь-то закрыта!

Дон Хуан

Постучи!

Каталинон

Да смысла мало

В этом стуке. Кто откроет?

Спят псаломщик и привратник.

Дон Хуан

Постучи вон в ставню.

Каталинон

Вóт как!

Отперта!

Дон Хуан

Входи!

Каталинон

Никак я —

Поп с кропилом и звездницей?

Дон Хуан

Ну-с, за мной! Молчать!

Каталинон

Молчать мне?

Дон Хуан

Тсс!

Каталинон

Молчу! Как бог поможет

Из таких «гостей» удрать мне!

(Они влезают с одной стороны и вылезают с другой.)

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Внутренность церкви

Сцена 20

Дон Хуан, Каталинон

Каталинон

Мало свету в этой церкви,

А она, сеньор, большая!

Горе мне! Сеньор, на помощь!

Плащ мне кто-то сзади тянет!

Сцена 21

(Дон Гонсало выходит, как в предыдущем, в виде статуи и встречается с дон Хуаном.)

Дон Хуан

Кто там?

Дон Гонсало

Это я.

Каталинон

Я умер ^[312]…

Дон Гонсало

Умер я, не ты. Бояться

Нечего. Никак не думал,

Что ты слово сдержишь. Рáней

Всех обманывал ты.

Дон Хуан

Или

Трусом ты меня считаешь?

Дон Гонсало

Да. Когда меня убил ты,

Тотчас же и убежал ты!

Дон Хуан

Не хотел тогда быть узнан.

Вот теперь — не убегаю!

Говори скорей, что хочешь?

Дон Гонсало

Вас на ужин приглашаю.

Каталинон

Извиняемся, — не будем:

Перестыли блюда ваши.

Дон Хуан

Будем ужинать.

Дон Гонсало

Для этой

Цели должен приподнять ты

Эту вот плиту.

Дон Хуан

Угодно —

Вместе с этими столбами?

Дон Гонсало

Стал ты храбрым.

Дон Хуан (поднимая одну сторону гробницы, которая с легкостью поворачивается, открывая под собою накрытый для ужина черный стол)

В этом теле

Сердце крепкое, без страха!

Каталинон

Черен стол, как из Гвинеи!

Кто его помыл бы малость?

Дон Гонсало

Сядь!

Дон Хуан

Куда же?

Каталинон

Вот и стулья

Нам несут два черных пáжа.

(Входят двое одетых в траур слуг и вносят табуреты)

Носят траур на том свете,

И фасон ливрей фламандский.

Дон Хуан

Ты садись.

Каталинон

Как, я? Сеньор мой,

Кушал я совсем недавно!

Дон Гонсало

Повинуйся!

Каталинон

Повинуюсь.

(В сторону)

Защити меня, создатель!

(Угрюмо)

Это что за блюдо, сударь?

Дон Гонсало

Это блюдо? Здесь тарантул ^[313]

И ехидны.

Каталинон

Это вкусно.

Дон Гонсало

Кушанья такие наши

Ты не ешь?

Дон Хуан

Я? Всех бы съел

Аспидов, которых прямо

Ты из ада мне бы подал.

Дон Гонсало

Я хотел бы, чтоб сейчас же

Спели нам.

Каталинон

Вино какое

Пьете вы?

Дон Гонсало

Попробуй!

Каталинон

Сладко!

Жолчь и уксус!

Дон Гонсало

Эти вина

Из давилен наших каплют!

(За сценой поют.)

Всякий, богом присужденный

К тяжкой каре, пусть узнает:

Есть предел для всех отсрочек

И по всем долгам уплата!

Каталинон (в сторону, к хозяину)

Дело плохо, вот Христос-те,

Понял этого романса

Смысл: про нас ведь он поется…

Дон Хуан (в сторону)

Жжет мне сердце холод льдяный.

(Поют.)

Кто живет еще на свете, —

Ошибется, если скажет:

«Долгий срок передо мною!»

Он для покаянья краток!

Каталинон

Из чего рагý такое?

Дон Гонсало

Из клещей.

Каталинон

Я понимаю:

То клещи портновских ножниц!

Дон Хуан

Я отужинал. Нельзя ли

Стол убрать?

Дон Гонсало

Подай мне руку,

И не бойся, подавая!

Дон Хуан

Что сказал ты?.. Как? «Не бойся?»

(Дает ему руку)

Горячо! Не обжигай же,

Как огонь!

Дон Гонсало

Огонь ничтожен,

Если ты сравнишь с ним пламя,

Ждущее тебя. Нет меры

Божьим чудесам. Желает

Он, чтоб был ты этой мертвой,

Дон Хуан, рукой наказан.

Таково решенье бога:

«Кто так сделал, так и платит!»

Дон Хуан

Я в огне! Зачем сжимаешь?

Вот кинжал: убью тебя я!

Что со мной? Мои удары

Воздух попусту таранят!

Дочь твоя осталась чистой,

Мой обман открыла раньше.

Дон Гонсало

Да, но ты на это дело

Покушался!

Дон Хуан

Ты позвать бы,

Дабы мог я причаститься,

Приказал духовника мне!

Дон Гонсало

Здесь не место. Поздно вздумал!

Дон Хуан

Как мне жарко! Я пылаю!

Умер я!

(Падает мертвым.)

Каталинон

Никто не может

Избежать конца. Я знаю, —

Умереть мне здесь придется,

Чтобы нам не различаться.

Дон Гонсало

Таково решенье бога:

Кто так сделал, так и платит.

(С большим шумом гробница вместе с дон Хуаном и дон Гонсало проваливается, а Каталинон падает на пол.)

Каталинон

Бог заступник! Что же это!

Вся часовня запылала!

Я сам-друг остался с мертвым

Сторожить его — злосчастный!

Выползу, когда сумею,

Извещу его отца я…

О святителю Георгий!

Святый агнец божий, славный!

Подобру да поздорóву

Выползти отсюда дай мне!

(Выбирается ползком.)

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Зала в Алькасаре

Сцена 22

Король, дон Дьего, свита

Дон Дьего

Здесь маркиз, и к королевским

Он стопам припасть желает.

Король

Пусть войдет — предупредите

Вы и графа; ждать не надо.

Сцена 23

Патрисьо, Гасено. Те же

Патрисьо

Нет, нигде недопустима

Нет — сеньор! — Такая наглость!

Что бы так твои бы слуги

С бедняками поступали!

Король

Как так?

Патрисьо

Дон Хуан Тенорьо,

Отвратительный предатель,

В ночь моей несчастной свадьбы,

Раньше завершенья брака,

У меня супругу óтнял.

Вот свидетель перед вами!

Сцена 24

Тисбеа, Исабела. Те же

Тисбеа

Если вашей королевской

Милости над дон Хуаном

Суд назначить неугодно, —

Буду я, пока жива я,

Буду господу и людям

Жаловаться беспрестанно!

Был он выброшен из моря,

Жизнь ему и кров дала я,

Он же мне за все заботы,

Обещав меня взять замуж,

Отплатил моим бесчестьем!

Король

Что такое?

Исабела

Только правда!

Сцена 25

Аминта, дук Октавьо. Те же

Аминта

Гдé он, гдé он, мой супруг?

Король

Кто он?

Аминта

Будто ты не знаешь?

Муж мой, дон Хуан Тенорьо,

С кем иду сейчас венчаться.

Он мне обязался честью, —

Благородный лгать не станет!

Сцена 26

Маркиз де-ла Мота. Те же

Время, о король великий,

Свет пролить теперь настало

На большие преступленья

Твоего любимца. Знай же,

Это дон Хуан Тенорьо

В том виновен злодеяньи,

Что вменяешь мнé ты. Низко

Дружбой злоупотребляя,

Он жестоким был убийцей.

Два свидетеля в запасе!

Король

Не было подлей злодейства!

Взять его! Предайте казни!

Дон Дьего

В воздаянье за заслуги

Старика-отца пускай он

Будет взят и за проступки

Все свои пускай заплатит!

Я о том прошу, чтоб с неба

На меня не пало пламя,

На отца такого сына!

Король

Вот любимцев выбирал я!

Сцена 27

Каталинон. Те же

Вы послушайте, сеньоры,

О событьи небывалом

До сих пор на этом свете!

Выслушав, предайте казни!

Дерзко пошутить задумал.

Как-то под вечер однажды

Дон Хуан с комендадором,

У которого он раньше

Отнял все, что в этом мире

Было дорогого старцу. ^[314]

Взял он за бороду смело

Статую того из камня

И его к себе на ужин

Пригласил он, издеваясь.

Ах, зачем он это сделал.

Тот пришел; потом Хуана

Пригласил на ужин тоже.

Я рассказ свой сокращаю:

После ужина и многих

Знамений, он дон Хуана

Зá руку своей рукою

Взяв, давил ее, покá тот

Жизни не лишился вовсе.

«Бог, — сказал он, — поручает

За грехи с тобой покончить:

Кто так сделал, тот и платит».

Король

Что ты говоришь!

Каталинон

Святую

Правду. Прежде чем скончаться,

Он сказал, что обесчестить

Не успел он донью Анну.

Раньше этого был ýзнан.

Мота

За последнее — награду

Эту новость возвестивший

От маркиза получает.

Король

Мщенье неба справедливо. ^[315]

Ну, теперь скорее свадьбы

Надо справить. Ибо умер

Натворивший зла без краю.

Октавьо

Я женюсь на Исабеле,

Раз она вдовою стала.

Мота

Я — на донье Анне.

Патрисьо

Мы же

На своих невестах. Драму

Кончим «Каменного гостя».

Король

А гробницу передайте

В храм мадридский, в храм Франциска,

Чтоб осталась крепче память.

ДОН ХИЛЬ — ЗЕЛЕНЫЕ ШТАНЫ

Комедия в трех актах

Перевод В. Пяста

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Донья Хуана

Дон Мартин

Донья Инес

Дон Педро — старик

Донья Клара

Дон Хуан

Кинтана — слуга

Караманчель — лакей

Осорьо

Дон Дьего

Дон Антоньо

Сельо

Фабьо

Десьо

Вальдивьесо — конюх

Агиляр — паж

Альгвасил

Музыканты

Действие происходит в Мадриде.

АКТ ПЕРВЫЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Въезд на Сеговийский мост

Сцена 1

Донья Хуана (в мужском платье, штаны и весь костюм — зеленый), Кинтана

Кинтана

Вот уж мы в виду Мадрида.

Мост пройти — в столице будем, ^[316]

И тогда совсем забудем

Мы сады Вальядолида,

Эсполон его, Ворота

Полевые, и Эгзеву, ^[317]

Что, внемля гребцов напеву,

Вдаль уносит нечистоты

Городские, как святая

Инквизиция для знати

Пинсианской, — от проклятий

Неба град освобождая.

Нас к мосту твои проделки

Привели; взгляни: он — чудо;

В обе стороны отсюда

Виден Мансанáрес ^[318]мелкий.

Меж песчаных двух оплотов

Он течет своей стезею,

Чтоб у моста стать слезою

Стольких глаз — его пролетов. ^[319]

Познакомь меня с причиной

Путешествия такого.

Ради страха, но какого —

Нарядилась ты мужчиной?

Донья Хуана

Подожди; потом, Кинтана!

Кинтана

Я сегодня пятый день

За тобой брожу как тень.

В понедельник утром рано

Ты в Вальядолиде встала,

Забрала меня с собой

И дорогою прямой

До столицы дошагала,

Дом оставив, старика,

Что в тебе души не чует.

Что ж тебя, мой друг, волнует?

Не узнать никак пока.

Впрочем, я уже поклялся

Не выпытывать твоих

Ни путей, ни дел иных,

И послушным оставался,

И иду, куда ведешь, —

До сих пор мои догадки,

Как у астролога, шатки ^[320]

О пути, каким идешь.

Освети недоуменье,

Сжалься над моей мольбой!

Вспомни, я пошел с тобой,

Раз ты приняла решенье, —

Чтоб тебя в пути хранить

От опасности, которой

Подвергалась бы сеньора;

Королевским стражем быть

Для твоей девичьей чести

Я хочу, и одного

Господина моего

Я в родном оставил месте!..

Пожалей меня, — смотри,

Как душа стремится жадно

Все узнать…

Донья Хуана

Ну, слушай, ладно!

Диву дашься.

Кинтана

Говори!

Донья Хуана

Две луны уже сменились

С пасхи ранней, что поля

Одевает в шелк и бархат,

Пышные ковры стеля,

Как к мосту (Ансурес Перо, ^[321]

Говорят, соорудил

Пополам с своей супругой

Этот мост) Вальядолид

Весь пошел, и я со всеми;

Я сама домой пришла,

Но не знаю, как вернуться

К прежнему могла б душа.

Ибо близко от Виторьи ^[322]

Адонис ^[323]был встречен мной,

Ненавистный Марсам многим,

Тысячи Венер — герой.

Как во мне забилось сердце!

Ведь любовь — как альгвасил ^[324]

Пленных душ… Пред трибуналом ^[325]

Будто встала я без сил…

На глаза его наткнулась

Я пылающим лицом,

И упала, зацепившись

У порога башмаком…

Протянул он, сняв перчатку,

Руку (нежная рука

Из слоновой кости) — ею

Поддержал меня слегка…

И сказал: «Сеньора, стойте.

Пусть падением своим

К духам злобы не причтется

Столь прекрасный серафим».

У меня перчатку взял он,

Как души моей залог;

Это правда, что в перчатке

Душу, душу взять он мог!

Весь короткий этот вечер

(Да, короткий для меня,

Тот апрельский вечер долгим

Не сочла любовь моя)

Чрез глаза душа впивала,

Неспособная к борьбе,

Яд, который подносила

Статность нежная его.

Ах, от зависти и солнце

Закатилось, как со мной,

У моей кареты стоя,

Он прощался огневой

Речью, полной слов обманных

Постоянства и любви,

Вздохов, ревности, забвенья

Чувств, клокочущих в крови.

Стала пламенною Троей

Я, что Скифией была. ^[326]

Я домой пришла, пылая,

И заснуть уж не могла.

Я в бессонницу вступила.

Коль любил, о том судить

Можешь ты… Как мне казалось,

Что уж солнцу не светить,

Что оно пренебрегает

Наш зенит позолотить.

С синевою под глазами

Встала я; открыв балкон,

Утомленная взглянула:

Предо мною в яви он!

Нападения повел он

Так упорно на меня

Безрассудную! Служил он

Мне с того покорно дня.

Днем записки присылал он,

Ночью музыкой томил,

Драгоценные вещицы

Он, коварный, мне дарил.

Их принять — и сам ты знаешь,

Что бывает… Дон Мартин

Де-Гусман ^[327](вот как зовется

Наших странствий господин)

В два он месяца любовью

Все помехи устранил, —

Хоть противилась я с той же

Страстностью, как он любил.

Он мне слово дал супруга,

Только слово, а оно

Обещаньями богато,

Исполнением — бедно, —

До его отца доходит

(Верно, горький мой удел

Все ему поведал) наша

Страсть; а тот узнать сумел,

Что хоть знатной родилась я,

Да бедна, и злато — вот

Кровь расчетливости низкой! ^[328]—

Отыскало в сердце вход

Ко скупцу… И диво ль? — Стар он,

И — злосчастен жребий мой! —

Сына он венчать задумал

С доньею Инéс; у той

Тысяч семьдесят дукатов, —

Значит, все в плену сердца!..

А отец ее и просит

Письменно его отца,

Чтобы тот в зятья дал сына.

Согласиться не посмел

Этот прямо, предвкушая,

Что досталось бы в удел

Сыну за мое бесчестье…

Нет, но вникни в план его:

Он почтовых заготовил

И отправил своего

Сына в этот город лживый.

И в Мадрид поехал сын,

Но под именем другого:

Он теперь не «дон Мартин»,

Но, по отчему совету,

Он «дон Хилем» стал в пути, —

Чтобы, если б и решилась

К правосудию притти

Я за помощью, — его бы

Не могло оно найти.

Дону Педро де-Мендоса ^[329]

И Веластеги, отцу

Этой девушки, он пишет:

«Столь желанному венцу

Нашей дружбы есть помеха;

Пылкой юности каприз

Моего заставил сына

Дать Хуане де-Солис

Клятву, донье небогатой,

Хоть и знатной. Выбор им

Сделан; ветреного сына

Заменю тебе другим, —

Доном Хилем, чей достаток

Знает весь Вальядолид».

С этой ложью тот уехал,

Но мой Аргус, ^[330]что не спит,

Зоркий кормчий — подозренье

Догадалось о моих

Злоключеньях, а червонцы

Помогли раскрыть мне их;

Двух алмазов оказалось

Мне довольно, чтоб открыть

Тайны извести и камня

И внутри их планов быть.

Поняла я расстоянье

До деяний от речей,

И из слабости родилось

Мужество в душе моей;

Смелость мне дала обида,

План обдумала я свой

Всесторонне. Я видала

Уж не раз, что никакой

Пред настойчивою волей

Злой не устоять судьбе.

Видишь, я переоделась,

И, доверившись тебе

И отдавшись воле рока,

К гавани плыву моей.

Мой возлюбленный в Мадриде

Вряд ли более двух дней;

Так мне сердце подсчитало,

Нет сомненья, не пойдет

Он к дон Педро прямо, — нет же:

Заготовит наперед

Он дары — любви приманки,

И придаст игру лицу.

О, помехой быть сумею

Я не малою лжецу!

Уж меня неблагодарный

Будет помнить дон Мартин!

Из его поступков низких

Не удастся ни один.

Он меня узнать не может:

Так переоделась я;

Только ты уйди, иначе

По тебе найдут меня.

До Вальéкаса ^[331]лишь миля,

Отправляйся-ка туда, —

Обо всем, что ни случится,

Известить тебя всегда

Я могу в письме. Оттуда

Ходят хлеба продавцы.

Кинтана

Да, воистину Мерлина ^[332]

Сказки рассказала ты.

Отговаривать не буду.

Будь с тобой господь всегда

И во всем помощник!

Донья Хуана

Будь здоров,

С богом!

Кинтана

Напишешь?

Донья Хуана

Да.

(Кинтана уходит.)

Сцена 2

Караманчель, Донья Хуана

Караманчель

Сомневаешься в уплате?

Так, трактирщик? Ну, тогда

Выходи на мост сюда. ^[333]

Донья Хуана

О-ла! Кто вы?

Караманчель

Было б кстати

«О-ла», если б, как мозоль, я

Шел за вами по пятам,

Ну, а в полдень господам,

Подобает крикнуть «Олья»! ^[334]

Донья Хуана

«Олей» вас позвав, в награду

Ольей угощу я вас.

Караманчель

Ваша милость! В добрый час!

Извините!

Донья Хуана

Вам ведь надо

Господина?

Караманчель

Господа!..

Если бы дождило вами

Небо; если б господами

Стали все клопы; когда

Вами б улицы кишели,

И мадридской мостовой

Были б вы, — я, как слепой,

Попирая вас без цели,

Никогда ни на кого

Не наткнулся б: таково

Счастие Караманчеля.

Донья Хуана

Сколько вы господ имели?

Караманчель

Да, скажу я вам, господ

Я имел, и в изобилье.

Больше вряд ли Ласарильо,

Что из Тормеса, ^[335]начтет.

С месяц так я был слугою

У врача — бородача.

Вислогубый был, хотя

И не немец. Он с собою

Запах амбры приносил,

Горгоран и бархат алый; ^[336]

Много книг, а знанья мало; ^[337]

Зачерствелый, — он мне был

Неприятен, хоть довольно

Он платил мне, но всегда

Эти деньги без стыда

Добывало — вспомнить больно —

Званье доктора ему.

Я удрал — не стало б хуже. ^[338]

Донья Хуана

Эти деньги почему же

Были так дурны?

Караманчель

Тому

Тьма причин. Во-первых: знал

Он четыре афоризма,

Текста два, три силлогизма,

С ними весь лечил квартал.

Нет науки, чтобы боле

Требовала всяких книг,

Нет людей, что меньше б их

Занимались. Наши доли

В их руках меж тем. Они

Заглянуть не успевают

В книги; день не приседают.

Проводил мой доктор дни

Так свои: восстав, сначала

Завтракал; съедал один

(Как старинный христьянин) ^[339]

Свой старинный ломоть сала

И, запив медикаментом, ^[340]

Некоей водой невинной,

А вернее молвить, винной,

Рыскал по своим пацьентам.

Бьет одиннадцать… Любезный

Друг мой, ты подумай сам:

Мог ли к этим он часам,

Если не был он железный,

От урильников устав

И фистул, за Иппократа ^[341]

Приниматься тотчас, свято

Чтя врачебный свой устав?

Нет, теперь он кушал олью,

С ней говядины кусок,

И, покушавши, часок

Он играл в пикет иль в полью. ^[342]

Било три, и доктор мой,

В толкотню, не медля лишка;

Я — чурбан, а он — мартышка.

Приходили мы домой

Только к ночи. Сон гоня,

Будто совестливый, брался

Он за книги и старался

Что-нибудь урвать от дня

Для просмотра толкований

Расисов и Ависен. ^[343]

Но как только наш Гален

Пять прочтет иль шесть названий.

Как уже Эстефания

Донья примется кричать:

«Надо доктору сказать,

Леонор, Инес, глухие, —

Мясо стынет!» Он поет:

«Звать меня нельзя на ужин,

Для занятий срок мне нужен,

Пусть сеньора подождет;

В крупе сын одной графини,

Генуэзка же, что с ней

Так дружна, всего верней

В жесточайшей скарлатине,

А беременна. Пускать

Кровь больной? Как знать — опасно.

С Диоскóридом ^[344]согласно,

По Галену надо ждать…»

Госпожа, ворча сердито,

Входит в комнату: «Сеньор,

Прекращайте разговор!

Вы довольно знамениты.

Вашим знаньям ваш доход

От больных не отвечает.

А здоровье ваше тает

От томительных работ.

Вы Галенов к чорту бросьте,

Развлекитесь от больных;

Пусть десятка на два их

Будет больше на погосте, —

Вам-то что…» Тогда подняться

С кресла доктор поспешал;

Тексты мертвых порешал,

Чтоб среди живых заняться;

Кушал ужин, не вкусив

Корня лекарских теорий;

Брал на первое цикорий.

На последнее — олив.

И улегшись нагруженный,

С самой утренней зарей

Посещенья доктор мой

Начинал, без книг ученый:

Пациента осмотрев,

С шуткой, случаю приличной,

Он писал рецепт обычный,

Ни на миг не оробев

От незнанья, и одними

«Выраженьями» своими

Напускал такой дурман,

Что вводил их всех в обман.

«Да, болезни вашей ход

На ладони; нет загадки:

Ипохондрия, припадки, ^[345]

И, сеньора, в легком гнет.

Чтоб прозрачную мокроту

Удалить и млечный сок,

В нем застрявший, нужен срок.

(А главнейшую работу

Совершит природа.) Здесь

Вам алкéрмес, ^[346]принимайте,

Этим печени давайте

Вещество, что боль и резь

Снимет…» Доктору дублон

За совет совали в руку

И, хваля его науку,

Говорили: «Соломон!»

Четырех больных имея,

Что страдали животом,

Он достал старинный том

(Верь мне, лгать я не посмею)

И оттуда он списал

Промывательных четыре.

С совестью своею в мире

В важный дом рецепты взял;

Там, назначивши диэту,

Из запаса вынимал

Он одно, и выдавал,

Говоря: «Поможет это».

Ваша милость пусть рассудит:

Мог к наживе путь такой

Не претить мне? В час благой

Я решил: довольно! будет!

Донья Хуана

Малый с совестью! Каков!

Караманчель

Вслед за этим я нанялся

К адвокату, что являлся

Адвокатом кошельков.

Он сердил меня: часами

Ждут клиенты без числа,

Чтоб взглянул на их дела.

Он же возится с усами,

Подвивая их… Ей-ей.

Так его и взгрел бы палкой!

Вечно этой «завивалкой» —

В форме щипчиков — своей

Бороде остроконечной

Придавал он яркий лоск,

Будто главное — не мозг,

А помады дух аптечный!

Я ушел: от их ума

Альгвасилы богатеют;

Над законами потеют,

А в делах ошибок тьма!

Месяц (но не весь, не скрою)

У священника служил;

Раздавателем я был

Подаяний и слугою.

Башмаки носил сукна

Тонкого отец почтенный;

В шляпе вышитой, степенный,

Вечно шея сведена

На бок. В пятницы велел он

Соблюдать нам строгий пост.

Да, священник не был прост,

В пище выгадать умел он.

Сам, съедая каплуна

(При посредстве изъяснений

Богословских откровений

Открывалась глубина

Пастырю), перед остатком

Крыл обглоданных главой

Он качал и, в небо свой

Взор вперяя, в тоне сладком

Начинал: «Как добр господь,

Управительница». — Бога

Он хвалил, лишь скушав много, —

Поп умел потешить плоть.

После к скряге в услуженье,

Что на кляче разъезжал,

Поступил я. Получал

Два реала каждый день я

По условью, но едва

Что не так, он — тучи злее,

И сумеет в Agnus Dei

Вставить жалкие слова:

К небу мысли обращавший,

Он земли не забывал, —

К тексту: «Агнец божий, взявший»…

«Харчевые…» прибавлял. ^[347]

Так придравшись, иль иначе,

Не платил мне. В этот день

Я выкрадывал ячмень

У его несчастной клячи,

Продавал его и жил

Без нужды, хоть без лихвы я

И, добывши харчевые,

Кляче фигу подносил. ^[348]

Вслед за тем я был слугою

Мужа госпожи Майор.

Ей давал ее сеньор

То такое, то сякое

Порученье; но, по мне,

Деньги брал себе ходатай.

Муж все то же, раз в десятый,

Поручал своей жене.

Перечислить терпеливо,

Сударь, всех моих господ,

Что прошли, как хоровод

Рыб на дне того залива, —

Труд бессмысленный. Зачем?

Знать тебе, сеньор, довольно:

Я теперь без места, вольный,

Не ужился я ни с кем.

Донья Хуана

В список чудаков-сеньоров

Можешь с нынешнего дня

Ты включить еще меня;

Без дальнейших разговоров

Я тебя к себе зову

В услуженье.

Караманчель

Это слово

Мне звучит как будто ново.

Паж — с лакеем!

Донья Хуана

Я живу

На доход с земель. В столице

Не был, не был и пажом,

А ищу пред королем

Ордена иль бенефиций. ^[349]

Слег в Сеговии ^[350]больным

Мой слуга, а мой обычай

Слуг держать.

Караманчель

Ты ждешь отличий

Молодым — найдешь седым.

Донья Хуана

Как ты весел, — и меня-то

Насмешил!

Караманчель

Представьте, вот

Не имел в числе господ

Ни поэта, ни кастрата!

Вы мне кажетесь вторым.

Что ж, сеньор, меня возьмите,

Больше выкажу я прыти

На харчах, — кормим, поим,

Чем поденно, что на деле

Доказать возьму за цель.

Донья Хуана

Звать тебя?

Караманчель

Караманчель.

С нижнего Караманчеля ^[351]

Родом я.

Донья Хуана

Да ты совсем

Весельчак, а это краше,

Чем скучать.

Караманчель

Как имя ваше?

Донья Хуана

Я — дон Хиль.

Караманчель

А как затем?

Донья Хуана

Да никак!

Дон Хиль.

Караманчель

О боже,

Вы и в имени кастрат! ^[352]

Ведь на мой, скажу вам, взгляд,

Борода мужчине — то же,

Что фамилия.

Донья Хуана

Мне скрыть

Важно прозвище. Жилище

Здесь найдется ли почище?

Караманчель

О, я мог бы предложить!

На примете есть одна

Комната.

Донья Хуана

Хозяйка тоже?

Караманчель

Молодая, слушай!

Донья Хуана

Что же,

Весела?

Караманчель

Да не вредна.

Донья Хуана

Где?

Караманчель

В Де-Лас Урóсас. ^[353]

Донья Хуана (в сторону)

Ладно!

Я-то знаю, где стоит

Дом дон Педро. Пусть Мадрид

Примет странника отрадно

В сень свою.

Караманчель (в сторону)

Но сколько слито

В нем красот! Как он хорош!

Донья Хуана

Ну, Караманчель, идешь?

Караманчель

Да, сеньор мой, дон Хилито.

(Уходят.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

Комната в доме дон Педро

Сцена 3

Дон Педро, дон Мартин, Осорьо

Дон Педро (читает письмо)

«В заключение скажу, что если бы дон Мартин был столь же рассудителен, сколь он молод, он сделал бы счастливой мою старость, обратив нашу дружбу в родство; но он дал слово одной даме вашего города, знатной и прекрасной, но бедной, а вы ведь знаете, что сулит в нынешние времена красавица без достатка. Дело это привело к тому, чем обыкновенно кончаются дела этого рода: он раскаивается, а она принуждает его судом к исполнению обещания; посудите, что чувствует тот, кто теряет родство с вами, вашу знатность и ваше состояние, с таким сокровищем, как сеньора донья Инéс. Но раз судьба лишает меня такого счастья — прошу вас считать большой удачей, что сеньор дон Хиль де-Альборнóс, податель этого письма, собрался жениться и хочет получить те авантажи, на которые я ему указал в вашей дочери. Его происхождение, ум, возраст и состояние^[354] (ибо он в скором времени унаследует десять тысяч дукатов ренты), может быть, заставят вас забыть о чести, которою вы теперь меня обязываете, а меня оставят в зависти. Милость, которую вы ему окажете, я приму как оказанную дон Мартину, который вам целует руки. Пришлите мне побольше хороших вестей о вашем здоровьи и о радостях ваших, которые да приумножит небо, и т. д. Вальядолид. Июль и т. д.

Дон Андрéс де-Гусмáн».

Дон Педро

Вас в добрый час я зрю под вашим кровом, ^[355]

Сеньор мой, вам привет тысячекратный;

Посланью друга подтвержденьем новым

Ваш служит вид, достойный и приятный;

Моя Инес могла б, связавши словом,

Прославить дом иною кровью знатной;

Я был бы рад, чтоб слились воедино

Моя семья с семьею дон Мартина.

Уж много лет с его отцом мы оба

Питаем дружбу, ставшую с годами

Любовью нежной, а живет до гроба

Любовь, что крепла с юными летами.

Но мы давно не виделись, и чтобы

Наполнить жизнь, увлекся я мечтами

Объединить (мечтанья были сладки)

Тем браком души наши и достатки.

Но ветрен сын почтеннейшего друга;

Уж дон Мартин с другою связан честью,

И вот ко мне изысканного круга

Сеньор идет с заманчивою вестью.

Я не скажу, что лучшего супруга

Инес найдет в вас, это было б лестью;

Я друга моего люблю до смерти, —

Я не скажу… но мыслю так, поверьте.

Дон Мартин

Сеньор мой, вы сказали мне с приветом,

Что мой приход вам не был неугодным;

Вы так добры, — достойным вас ответом,

Хоть на словах (ведь речи в благородном —

Залог поступков), — превзойти вас в этом

Я не смогу и мню трудом бесплодным,

И я молчу, молчаньем подтверждая,

Что я не мой, но ваш — и навсегда я.

Родни имею много при дворе я;

Они могли бы влить в вас убежденье,

Что род мой много старше и знатнее, —

Судьба мне улыбнулась при рожденье.

Но справки ли нужны вам? — Все сильнее

Во мне растет надежда и стремленье

Вас обнимать и ваши все желанья

Предупреждать, откинув ожиданье.

К тому ж отец мой (ах, он выбирает

Невесту для меня в Вальядолиде

Мне не по вкусу) сына ожидает,

И если он о том, что я в Мадриде

Женюсь без ведома его, узнает, —

Коль не умрет от горя, то в обиде

И в гневе счастье наше уничтожит,

Что втайне пышно распуститься может.

Дон Педро

Достаточное к другу я питаю

Доверие и вместе уваженье,

Его письму излишним почитаю

Искать еще иного подтвержденья:

Вопрос решенным этот я считаю,

И — будьте вы идальго без именья,

Будь нищий вы, — я б отдал вам без спора

Женою дочь, — раз просьба от сеньора.

Дон Мартин (в сторону, Осорьо)

А выдумка идет не без успеха.

Осорьо (в сторону, дону Мартину)

Но нам со свадьбой медлить не годится,

А то в Хуане будет нам помеха.

Дон Мартин (в сторону, Осорьо)

Всего могу упорством я добиться.

Дон Педро

Мы дочь мою предупредим без спеха,

Дон Хиль, теперь не надо торопиться.

Я ей подам совет благоразумный, —

Иначе радость будет слишком шумной.

Вы вечером с ней встретиться сегодня

Должны в аллеях Герцогова сада, ^[356]

И там вы ей откроете свободней

Желанья ваши.

Дон Мартин

О любви услада!

Уйди, о солнце! В небе благородней

Взойдет светило! Или нет, не надо! —

О солнце, стань! Когда моим был встречен

Любимой взор, — тот день да будет вечен!

Дон Педро

Когда еще не выбрали вы крова,

И мой вы не сочтете нежеланным, —

Я был бы счастлив…

Дон Мартин

Мне жилье готово

У брата здесь, по указаньям, данным

На родине… Хотя, даю вам слово,

Была бы мне блаженством несказанным

Вблизи невесты сладость ожиданья…

Дон Педро

Итак, в саду.

Дон Мартин

До скорого свиданья.

(В одну дверь уходят дон Педро, дон Мартин и Осорьо. Донья Инес и дон Хуан входят в другую.)

Сцена 4

Донья Инес, дон Хуан, к концу сцены дон Педро

Донья Инес

Мешаешь счастью целый год

Ты подозреньем постоянным.

Дон Хуан

Уж так ли мил тебе исход?

Донья Инес

Ты мрачным выглядишь и странным.

Дон Хуан

Я озабочен от забот.

Но если ты меня любила,

Ты не пойдешь сегодня в сад.

Донья Инес

Но раз кузина пригласила?

Дон Хуан

Когда исполнить не хотят,

Не в поводах бывает сила.

Донья Инес

Что в том, что я пойду туда,

Так огорчит тебя?

Дон Хуан

Быть может,

Произойдет у нас тогда

Несчастье… Страх меня тревожит:

Нет, не минует нас беда.

Но ты в конце концов решаешь

Итти?

Донья Инес

Ступай и ты со мной,

Ты убедишься, ты узнаешь,

Как постоянен выбор мой.

Дон Хуан

Моей душой ты обладаешь,

И мне слова твои закон.

Донья Инес

Знай, ревность с совестью чрезмерной

Близки весьма, — и не решен

Вопрос: да будет ли наверно

Кто слишком совестлив спасен!

(Возвращается дон Педро и, прислушиваясь, останавливается у двери)

Лишь ты супругом быть мне можешь.

Настанет вечер, в сад приди.

Дон Педро (в сторону)

Ее супругом? Что?

Дон Хуан

Тревожишь

Меня ты… Буду!

Донья Инес

С богом! Жди!

(Дон Хуан возвращается туда же, откуда вышел.)

Сцена 5

Дон Педро, донья Инес

Дон Педро

Инес!

Донья Инес

Я знаю, ты предложишь

Взять плащ с собою! Или нет?

Уже кузина ожидает,

Итти?

Дон Педро

Меня весьма обет,

Тобою данный, удивляет.

Инес, тебе немного лет,

Ужель ты у меня заждалась

Замужества? Ты так стара,

Что, не спросив меня, поклялась?

Какая дерзкая игра!

Ты умертвить меня собрáлась.

Чего хотел здесь дон Хуан?

Донья Инес

Отец, не гневайся напрасно:

Обет ему был мною дан

С твоею волею согласно;

Не нарушает брак твой план.

Он будет зять тебе по нраву,

Его имущество, к тому ж,

Ты знаешь, ценное на славу.

Дон Педро

Тебе найдется лучше муж.

Найди желанию управу.

С тобой я замыслом своим

До срока не хотел делиться,

Но с нетерпением таким

Дочь-своевольница стремится

Нарушить сроки, что к иным

Прибегну мерам (не в обиду

Будь сказано). Приехал к нам

Один сеньор, красавец с вида,

И по рожденью к богачам

Принадлежит Вальядолида.

Суди сама: имеет в год

Дукатов десять тысяч. — Мало.

Затем еще наследства ждет…

Пиши те «да», что ты давала

Хуану, на отцовский счет.

Донья Инес

Людей богатых и Мадрид,

Достойных нас, имеет столько.

Зачем отец мой так хитрит?

Столица — море; малый только

Его ручей Вальядолид.

Богатые ль добычи моря

Забудешь ты из-за ручья?

Его, с моим желаньем споря,

По слухам выбрал ты в мужья.

А полюбила я на горе.

Под старость скупость, словно пыль,

К душе черствеющей крадется;

Но скупость — зло. Отец мой, ты ль

Поддашься ей? А как зовется

Тот человек?

Дон Педро

Дон Хиль.

Донья Инес

Дон Хиль?

О нем поют под Рождество. ^[357]

Хиль!.. Иисус!.. в священном гимне…

Овчина, посох у него…

Дон Педро

Об имени не говори мне,

Богат он, то важней всего,

И знатен. Знаю я, вернешься

Сегодня ночью без ума

Ты от него.

Донья Инес (с иронией)

Не ошибешься.

Дон Педро

Кузина ждет тебя, сама

В карете.

Донья Инес (в сторону)

Ждешь и не дождешься, —

И — неожиданный исход!

Дай плащ, отец.

Дон Педро

Мы с ним решили,

Как я сказал, — он в сад придет.

Донья Инес (в сторону)

Нашла я счастье в доне Хиле.

Но разве я Тереса? ^[358]Вот…

(Уходят.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Герцогов сад

Сцена 6

Донья Хуана (в мужском одеянии)

Донья Хуана

Узнала я, что в этот сад дон Педро

Дочь приведет, и здесь ее коварный

Увидит дон Мартин неблагодарный.

Я счастлива, что стали мне известны

И хитрости любовные и место.

Моя ли скорбь глубокая не тронет

Судьбу, и к справедливости не склонит?

В дому моей соперницы есть некто,

Кто обо всем доносит мне оттуда:

Хваленье золоту за это чудо!

Сцена 7

Караманчель, донья Хуана

Караманчель (не видя доньи Хуаны)

Сеньор Гермафродит велел сюда мне

Притти. Клянуся богом, я считаю,

То — домовой под видом человека.

Об этом (хоть помог он мне не мало!)

Я донесу святому трибуналу.

Донья Хуана

Караманчель!

Караманчель

Ага, сеньор, здорово!

Добра ли ради здесь вы на лужайке?

Донья Хуана

Одну сеньору жду, из-за которой

Питаюсь только вздохами.

Караманчель

Пустое!

Дешевое питье, да не хмельное.

Ты ею увлечен?

Донья Хуана

Без меры!

Караманчель

Ладно!

По крайней мере нет вам в том ущерба.

И игре любовной, как бы вы поспешно

Ни отдавались побужденьям сердца,

У вас одна фигура, а не «терца». ^[359]

(За сценой звучит музыка.)

Но что за музыка?

Донья Хуана

Приходит свита

Той дамы, что сейчас по приглашенью

Сюда придет, прекрасная как ангел!

Так, чуда жди. — Тебя кустарник скроет.

Караманчель

Видали ли? Каплун, а куры строит!

Сцена 8

Музыканты играют и поют. Дон Хуан, донья Инес, и донья Клара в костюмах для прогулки, донья Хуана, Караманчель

Музыканты

Тополечки лужайки,

Фонтаны сада,

Милой сон вы прервите,

Что спит — не слышит.

Пусть сравнит, ей скажите,

С песками моря

Красоту свою злую,

Мои терзанья. ^[360]

Тихим нежным журчаньем

Струи прозрачной

Сон прервите вы милой.

Она услышит!

Донья Клара

Сад чудесный!

Донья Инес

Вот боскеты,

Вот навесы тополей;

В них среди густых ветвей

Виноградники продеты,

Как смарагды; их листва

Нам прохладу обещает.

Дон Хуан

Если Вакх любовь питает, —

Будет страсть моя жива

Средь плодов его отрадных.

Донья Инес

Донья Клара, здесь присядь,

Будем свежестью дышать

У истока струй прохладных,

Чей так нежен разговор.

Дон Хуан

Что ж? Хотела для чего ты

В этот сад?

Донья Инес

Моя забота

Вам пойти наперекор:

Я в желаньях постоянна.

Донья Хуана (в сторону, Караманчелю)

Женщину видал ли ты

Краше?

Караманчель (в сторону, донье Хуане)

Этой красоты

Деньги менее желанны. ^[361]

Донья Хуана (в сторону, ему)

Без ума я! Говорить

С ней хочу.

Караманчель

Я не ревную.

Донья Хуана

Вашим милостям целую

Ручки, с просьбой разрешить

Чужестранцу тенью сада

Наслаждаться, — здесь такой

Розлит ласковый покой…

Донья Клара

Вы в нем лучшая услада.

Донья Инес

Из каких, сеньор, вы стран?

Донья Хуана

Родился в Вальядолиде.

Донья Инес

Нежный?

Донья Хуана

Не бывал в обиде

Я у нежных.

Донья Инес

Дон Хуан,

Вы уступите сеньору

Место.

Дон Хуан (в сторону)

Я любезен с ним!

Ревность! Местом я моим

Поступаюсь — и без спора.

Донья Инес (в сторону)

Как он мил и как хорош!

Прелесть!

Дон Хуан

Ах, не на него ли

Смотрит ласково? От боли

Ревности проходит дрожь…

Донья Инес

Родом из Вальядолида

Ваша милость? Не знаком

Вам дон Хиль? Одним путем

Вы достигнули Мадрида.

Донья Хуана

Хиль, что дальше?

Донья Инес

Ничего.

В мире, думаю, другого

Нет «дон Хиля».

Донья Хуана

Что дурного

В этом имени?

Донья Инес

Кого

Не дивит, когда к мужчине

Хилю вдруг приставка «дон»,

Как поется в гимне, он

Ходит в продранной овчине.

Караманчель

Я ручаюсь, он один

Из достойнейших сеньоров;

Если ж нет…

Донья Хуана

Без разговоров!

Караманчель

Да-с, дон Хиль — мой господин!

Служит альфой и омегой ^[362]

Именам всем прочим «Хиль».

И кончаются на «хиль»

Не монахи ль? Не Рахиль?

Не грехи ль? Епитрахиль?

Кто одет с такою негой?

Сколько платит за свое

Он камбрейское белье? ^[363]

И у нас ворота в честь

Хиля и Тересы есть. ^[364]

Донья Хуана

Но, к услугам вашим, тоже

Я зовусь дон Хиль!

Донья Инес

Дон Хиль

Вы?

Донья Хуана

Признания мои ль

Не по вкусу вам? Так что же?

Вновь креститься, и совсем

С этим именем расстаться

Мне нетрудно. Называться

Я не Хилем буду — тем,

Что вам любо.

Дон Хуан

Кавальеро,

И какое дело нам,

Кто вы: Хиль или Бертрам;

Были б вежливы манеры!

Донья Хуана

Извините, я сейчас

Грубым был… Но если даме…

Донья Инес

Дон Хуан, учтиво!

Дон Хуан

Сами

Знаете, как кличут вас…

Донья Инес (в сторону)

Он, сомненье неуместно, —

Мой жених. Глазам моим

Он не кажется плохим.

Ах, лицо его прелестно!

Донья Хуана

Если вас я огорчил,

Извините…

Дон Хуан

Извиненья

Я прошу. Мое волненье

Кончилось… Я грубым был.

Донья Клара

Мир вам музыка вещает.

(Все поднимаются.)

Донья Инес (дон Хуану)

Будем с вами танцовать!

Дон Хуан (в сторону)

Этот Хиль, не мало дать,

Всяких бед мне обещает.

Но достигну цели я.

Дон Хуан Инес добудет;

Да, соперник. Спорить будет

С ним настойчивость моя!

Донья Инес

Вы нейдете?

Дон Хуан

Не танцую.

Донья Инес

Вы дон Хиль?

Донья Хуана

Я откажусь,

Огорчить его боюсь.

Дон Хуан

Я нимало не ревную,

Будьте добры.

Донья Инес

Так — со мной!

Дон Хуан (в сторону)

Вежливость меня связала.

Донья Клара (в сторону)

Ангел — чистого кристалла

Этот юноша, и мой

Взор за ним следит украдкой!

С вами в круг вступаю я.

Донья Инес

Только с ним мечта моя!

О мой Хиль! О нежный! Сладкий!

(Три дамы танцуют.)

Музыканты

Вот на мельницу любви,

Веселясь, она идет,

Чтоб смолоть свои надежды.

С миром бог ее вернет!

Трутся зерна золотые

Меж тяжелых жерновов;

Жерновам тем имя — ревность,

Зерна сыплет в них любовь,

Что струи, любви мечтанья, —

Та придет, а та уйдет;

И стоящая у устья

Слышит, как любовь поет:

«Струи воды с журчаньем нежным,

Когда она у берегов,

Бегут, и плещут, и играют

Среди кораллов и песков.

И пташки, гнезда покидая,

Снуют в листве, снуют чуть свет,

И с мирты ягоды срывают,

Пчелиный лист, лимонный цвет».

Но ручей опорожняют

Подозрения быки;

Где они испили, — горе! —

Там надежды далеки.

Вот вода пошла на убыль,

Что же мельница? — Стоит.

И тогда ей та, что любит,

Речь такую говорит:

«Мельница, что ты остановилась?» —

«Пили быки, и я воды лишилась».

Тут она любовь узрела,

Что, покрытая мукой,

Перемалывает души,

И сказала ей с тоской:

«Ах, Любовь, ты мукомол

И податель мук и зол». ^[365]—

«Если так, вблизи не стой,

Я запачкаю мукой».

(Кончают танцы.)

Донья Инес (в сторону, донье Хуане)

О дон Хиль, стократ прелестный,

К вам при повороте каждом,

Танцу в такт, душа с желаньем

Неизменно обращались.

Знаю я, что вы жених мой;

Я была неблагодарной,

Вас не видя, счастье неба

В вашем виде отвергала.

Влюблена я свыше меры.

Донья Клара (в сторону)

Погибаю от желанья,

Что внушил мне Хиль жемчужный.

Донья Хуана (в сторону с доньей Инес)

Не одними лишь словами

Отплачу вам за вниманье.

Тот сеньор следит за вами

И за мною с подозреньем.

Ухожу я.

Донья Инес

Это ревность?

Донья Хуана

Что вы!

Донья Инес

Дом мой вам известен?

Донья Хуана

Еще как!

Донья Инес

Ему окажет

Честь жених своим приходом.

Донья Хуана

Этой ночью серенаду

Перед ним спою.

Донья Инес

Я буду

Ночь на-страже, словно Аргус.

Донья Хуана

Мой привет.

Донья Клара (в сторону)

Увы, уходит!

Донья Инес

Но окном не ошибиться!

Донья Хуана

Я ль смешаю окна…

(Донья Хуана и Караманчель уходят.)

Сцена 9

Донья Инес, донья Клара, дон Хуан, музыканты

Донья Инес

Что вы,

Дон Хуан, грустны?

Дон Хуан

От страсти

Отрезвляюсь я; измены

Ненавидеть начинаю.

Наконец-то я увидел…

Донья Инес

Мой отец идет. Ступай же,

И потом свои заботы

Ты забудешь.

Дон Хуан

Я, тиранка,

Ухожу, но ты запомнишь.

(Уходит.)

Донья Инес

Ах, он отомстит мне, Клара!

Я ж один носок дон Хиля ^[366]

Предпочту руке монарха!

Сцена 10

Дон Педро, дон Мартин, донья Инес, донья Клара, музыканты

Дон Педро

Вот Инес.

Донья Инес

Отец мой милый!

Хиль не человек, он радость,

Бойкость, вкус, краса и прелесть,

В небесах любви он счастье!

Я видала; я влюбилась,

Обожаю, мне так тяжко

Ждать еще, не переносит

Сроков страстное желанье!

Дон Педро (говорит, в сторону, с дон Мартином)

Как, дон Хиль, когда видала

Вас она?

Дон Мартин

Но я не знаю.

Не при выходе ль из дома

В этот сад?

Дон Педро

Конечно. Сразу

Чудеса, дон Хиль, свершились,

С появленьем в доме вашем.

Вы уж с нею сговорились,

Ну, так делайте признанье.

Дон Мартин

У кого просить, сеньора,

Мне заслуг и дел, не знаю,

Чтоб почтить судьбу достойной

Благодарностью за счастье.

О, возможно ль, чтобы только

Взгляд на улице случайный

Вас ко мне склонил? Возможно ль,

Чтобы вы мне сердцем вняли,

Дорогая?

Донья Инес

Вы в уме ли?

Что? Не в вас ли влюблена я?

Ваша я? Видала ль в жизни

Вас когда я? Вот забавно!

Дон Педро

Дочь Инес, да что ты, бредишь?

Дон Мартин (в сторону)

Как? О небо!

Дон Педро

Утверждаешь

Ты, что видела дон Хиля?

Донья Инес

Да.

Дон Педро

Его наружность хвалишь?

Донья Инес

Да, он — ангел, да, конечно.

Дон Педро

Ты ему даешь согласье

Быть супругой?

Донья Инес

Да. И что же?

Ты меня совсем сбиваешь?

Дон Педро

То, что он перед тобою.

Донья Инес

Кто?

Дон Педро

Кого ты восхваляешь.

Дон Мартин

Я, Инес, дон Хиль.

Донья Инес

Что слышу?

Вы — дон Хиль?

Дон Мартин

Ну-да!

Донья Инес

Болтанье!

Дон Педро

Он — дон Хиль, клянусь я жизнью.

Донья Инес

Он — дон Хиль? И — бородатый?

Хиль, которого люблю я, —

Дон Хилито из смарагда.

Дон Педро

Помешались, видно!

Дон Мартин

Прибыл

Из Вальядолида к вам я.

Донья Инес

Но и мой дон Хиль оттуда.

Дон Педро

Дочь, опомнись, что за сказки!

Дон Мартин

Но во всем Вальядолиде,

Я, Инес, вас уверяю,

Больше не было дон Хиля.

Дон Педро

Ну, какого ж ты видала?

Донья Инес

Он… лицо, как золотое,

Речи, словно сок медвяный,

И зеленые штаны он

Носит… вид их неба краше.

Он сейчас ушел отсюда.

Дон Педро

Он — дон Хиль, а как же дальше?

Донья Инес

Он — дон Хиль в штанах зеленых.

Так зовется он — и баста.

Дон Педро

Но она ума лишилась!

Что же это, донья Клара?

Донья Клара

То, что мой жених — дон Хиль мой!

Донья Инес

Твой?

Донья Клара

Конечно! И сейчас же,

Как приду домой, устрою,

Чтобы мать нас повенчала.

Донья Инес

Душу из тебя я вырву!

Дон Мартин

Есть такой дон Хиль!

Дон Педро

Заставят

Уж твои проделки…

Донья Инес

Мой он,

Мой жених! Оставь старанья!

Дон Мартин

Я — дон Хиль. Твои исполню

Все надежды и желанья.

Донья Инес

Нет, дон Хиль в штанах зеленых,

Я сказала!

Дон Педро

Кто видал бы —

Влюблена в штаны!

Дон Мартин

В зеленых

Я штанах явлюся завтра,

Если этот цвет вам дорог.

Дон Педро

Ты глупа!

Донья Инес (в сторону)

Дон Хиль мой, радость!

АКТ ВТОРОЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Комната в доме доньи Хуаны.

Сцена 1

Донья Хуана в женском платье, Кинтана

Кинтана

С кем бы мне тебя сравнить?

Разве с Педро Урдемалас? ^[367]

Но кому же удавалось

Женщину перехитрить?

Донья Хуана

Да, Кинтана, так и было.

И, как хочешь, верь, не верь, —

Госпоже Инес теперь

Я же голову вскружила.

Дон Мартин повсюду рыщет:

Где тот Хиль, что имя взял

И любовь его украл,

Но меня он не отыщет.

Где мой дом, никто не знает,

И жених считает мой, —

Я колдун иль домовой;

Старика терпенье тает,

От его отцовских рук

Дочь Инес совсем отбилась,

В дон Мартина не влюбилась,

А ко мне зажглася вдруг

Страстью… Верь, до неприличья:

На свиданье не приду, —

Забывает, как в бреду,

О стыдливости девичьей.

От несчастной нет отбою.

Ни лакея, ни пажа

Не пропустит госпожа:

Разыскать меня с мольбою

Пристает к ним.

Кинтана

Надо ждать

И герольдов с трубным звоном.

Донья Хуана

По штанам моим зеленым

Велено меня искать.

Дон Хуан, любовник страстный,

Той изменою взбешен,

И со мной покончить он

Хочет.

Кинтана

Но какой ужасной

Подвергаешься теперь

Ты опасности, сеньора.

Берегись! Так чести скоро

Ты лишиться можешь, верь.

Донья Хуана

Ускользну я в миг единый.

Знай: в меня еще одна,

Донья Клара, влюблена,

Ей приходится кузиной.

Матери твердит своей:

Коль живою видеть хочет

Дочь свою, пускай хлопочет,

Чтоб женился я на ней.

Кинтана

Ну, супруг ты будешь — чудо!

Донья Хуана

Хочет та меня — почти

Чрез глашатаев — найти,

И выспрашивает всюду,

Где зеленые штаны

Хиля из Вальядолида.

Кинтана

Те приметы для Мадрида,

Право, очень недурны.

Донья Хуана

Мой слуга, — как я сказала,

От тебя тогда ушла,

На мосту его взяла, —

Тоже плачется немало:

Со вчерашнего он дня

Отыскать меня не может,

И его весьма тревожит

Мой уход. А для меня

Препотешно! — Как иголку

Ищет он, и у Инес

Он справлялся, где исчез

Я, — не ведьма ль втихомолку

Унесла меня? И вот,

Он объявит всем, Кинтана:

Я убит рукой Хуана.

Кинтана

В суд, пожалуй, донесет.

Донья Хуана

И наверно. Он не мне ль

Предан сердцем? Он приятен,

И учтив, и так занятен.

Кинтана

Как зовут?

Донья Хуана

Караманчель.

Кинтана

Но зачем же ты опять

Стала женщиной?

Донья Хуана

Готовлю

Я на дон Мартина ловлю

Небывалую! Нанять

Этот дом я поспешила,

И с прислугою, вчера.

Кинтана

Недешевая игра!

Их всегда довольно было,

Кто с восторгом бы в наем

Отдал дом в Мадриде, знаю.

Но к чему? — Я не смекаю.

Донья Хуана

Ты узнаешь обо всем.

Проживает в доме смежном

Эта дама, что в меня

Влюблена, — Инес, и я

С ней уже в союзе нежном.

Нынче утром принесла

Мне с соседством поздравленье

И открылась мне: томленье

Страсти чувствует она

К очень юному сеньору,

Чей я вылитый портрет;

Не о том грустит, что нет

С ней его, — о том, что скоро

Он забыл ее. — Теперь

До меня всегда доходит,

Что с Мартином происходит

В этом доме — дверью в дверь.

От опасности избавлюсь

Я легко, — придет пора.

Кинтана

Ты упорна, ты хитра! ^[368]

Донья Хуана

И одна со всем управлюсь.

Кинтана

Значит, будешь содержать

Ты два дома?

Донья Хуана

Да, с лакеем

И с конюшим.

Кинтана

Где сумеем

Деньги взять?

Донья Хуана

Могу продать

Драгоценности.

Кинтана

Все ж мало.

Донья Хуана

Но Инес мне их найдет:

Тот не друг, кто не дает!

Кинтана

Наше время не давало!

Но в Вальекас возвращаюсь

Ждать конца затей твоих.

Донья Хуана

Лучше подвигами их

Величай.

Кинтана

Ты в день, ручаюсь,

Обратишься двадцать раз

То в девицу, то в мужчину.

Донья Хуана

Коль найду тому причину, —

Непременно: все сейчас

Мне пригодно… Только знаешь:

Раз ты здесь еще, хочу

Сделать так: тебе вручу

Я письмо; ты объявляешь,

Будто из Вальядолида

Прибыл, ищешь моего

Жениха.

Кинтана

А для чего?

Донья Хуана

В тайниках души обида

Дон Мартина родила

Подозренье, что явилась

И дон Хилем притворилась

Я, и вот, чтоб умерла

Эта мысль, не укрепилась,

Хитрость и годна моя:

Чтоб к нему с посланьем я

Нежно-страстным обратилась,

Будто из монастыря,

Где меня одну покинул

Ты беременной. Он вынул

Душу, скажешь, из меня;

Скажешь: если бы проведал

О моей судьбе отец, —

То его б постиг конец,

Иль меня б он смерти предал.

Я его надеюсь сбить

Этим; мне он верить будет,

Подозренья же забудет.

Кинтана

Я пойду камзол сменить.

Донья Хуана

Я ж — писать.

Кинтана

Итак, за дело!

Дашь письмо мне…

Донья Хуана

До того

Уходи, я жду…

Кинтана

Кого?

Донья Хуана

Быть ко мне Инес хотела.

(Кинтана и донья Хуана уходят в одну из дверей, а в другую входят донья Инес и дон Хуан.)

Сцена 2

Донья Инес в плаще, дон Хуан

Донья Инес

Дон Хуан, где нет совсем

Страсти, — ревность неуместна.

Дон Хуан

Как так, страсти нет?

Донья Инес

Прелестна

Красота вселенной тем,

Что природа многолика;

В этом быть подобной ей

Я хочу: красе моей

Почему не быть великой?

Дон Хуан

Если признак красоты

Есть изменчивость, — с тобою

Не поспорить красотою, —

Всех изменчивее ты.

Мною ты пренебрегаешь,

Да, Инес? И для юнца,

Для мальчишки-пришлеца?

Донья Инес

Извини меня. Ты знаешь,

Где мы? Вспыльчивость свою

Ты умерь!

Дон Хуан

Непостоянной

Не достичь любви желанной!

Да, дон Хиля я убью!

Донья Инес

Но какого?

Дон Хуан

Не поможет,

Что в него вы влюблены!

Донья Инес

Хиль — зеленые штаны

Пусть покой ваш не тревожит.

Жив создатель, что его я

Не видала с этих пор;

В честь вошел другой сеньор

С этим именем.

Дон Хуан

Их двое?

Донья Инес

Да, Хуан, тот дон Хилито

Иль чужое имя взял,

Или, если пожелал

Здешним стать, то ядовито

Он над нами подшутил.

А виновник бед с тобою —

Тот дон Хиль, что с бородою,

Мне отвратен он, не мил!

Но меня отец желает

Повенчать с ним и, ценя

В нем богатство, у меня

Он согласье вынуждает.

Вот его-то и убей,

Он де-Альборнóс зовется,

Храбр, и силой выдается, —

Ты же будь еще храбрей,

Награжден ты мною будешь.

Дон Хуан

Хиль де-Альборнóс?

Донья Инес

Слывет

Здесь таким он, а живет

В графском доме, не забудешь? ^[369]

Рядом с нашим.

Дон Хуан

Вот как? Здесь?

Донья Инес

Чтобы быть ко мне поближе.

Дон Хуан

Ненавидишь?

Донья Инес

Ненавижу!

Дон Хуан

Ради той награды весь

Я решимостью отважной

Полон. Голова моя

Уж в венце. Поклялся я,

Слышу звон по нем протяжный!

(Уходит.)

Сцена 3

Донья Инес

Слава богу! Он живет!

Я дон Хиля сохранила!

Без него мне жизнь постыла.

Я свободна, коль умрет

Этот, — никакая сила

Не поможет уж отцу

Повести нас с ним к венцу.

Как богатство б ни манило

Скупость низкую его…

Сцена 4

Донья Хуана в женском платье, Вальдивьесо, донья Инес

Донья Хуана

Вы, сеньора, здесь? Значенье

Так ценю я посещенья

Вами дома моего.

Знайте, только что хотела

Навестить сама я вас.

О-ла! Некому сейчас

Плащ с сеньоры снять?

Вальдивьесо (в сторону, донье Хуане)

Вот дело!

Ты прислужниц наняла,

Иль работниц? Есть какая

В доме женщина иная?

Только я здесь!

Донья Хуана

Не пришла

Вега, ни Эсперансилья.

Иисус! Меняя дом,

Часто ставишь все вверх дном,

Сколько надобно усилья

Все собрать! Снимите плащ,

Вальдивьесо, вы с сеньоры.

(Вальдивьесо снимает плащ с доньи Инес и уходит.)

Сцена 5

Донья Хуана, донья Инес.

Донья Инес

Но, Эльвира, право, скоро

Я влюблюсь в тебя. Блестящ

Весь твой облик — чудо!

Донья Хуана

Мне ты

За другого говоришь

Лестное. Во мне ты зришь

Лишь любимого приметы;

Так закону давних лет

Придает опять значенье

Новый.

Донья Инес

Преувеличенья

Брось: тебя моложе нет,

И хоть я того не скрою,

Что отрада мне — в твоем

Сходстве с дорогим лицом,

Но пленились бы тобою

Адонис, Нарцис и Феб,

Нежный взор твой уловивши.

Донья Хуана

Был один, меня любивший;

Он ко мне и глух и слеп…

Донья Инес

Пусть его проклянет бог!

Кто он, от кого страдаешь?

Донья Хуана

Ах, Инес, ты извлекаешь

Из груди слезу и вздох!

Перейдем же на другое.

О событьи роковом

Ты напомнила моем.

Донья Инес

Откровенностью больное

Облегчается, и ты,

Если в дружбу нашу веришь,

Мне страдания поверишь,

Как и я свои мечты.

Донья Хуана

Ради глаз твоих — не стану.

Скучно.

Донья Инес

Милая моя.

Донья Хуана

Хочешь? — Все открою я.

Чур, не плакать! Без обману!

В славном Бургосе Кастильском ^[370]

Дал мне жизнь и бытие

Дон Родриго де-Сиснéрос

На страдание мое.

Ах, я влюбчивой родилась!

С детства полюбила я

Дон Мигеля де-Рибера.

Но не в радость страсть моя.

Мне взаимностью ответил

Он сначала! страсть начнет,

Как меняла, жить богато,

И становится банкрот.

Неизбежного предела

Страсть достигла своего;

Я наличными платила —

За обеты от него.

Обещал на мне жениться

Он, а я глупа была,

Я поверила; не знать я

Клятвам цены не могла.

Ах, пресытившись, уехал

Он в Вальядолид… Тогда

(Без родителей была я)

Поспешила я туда.

Обманул меня уловкой, —

А ты знаешь, что любовь,

Раз обман к ней примешался, —

Умерла, не вспыхнет вновь…

Дон Мигелю стол и кровлю,

Здесь давал внучатный брат,

Был умен он и приветлив,

Вежлив, молод и богат.

Назывался он дон-Хилем

Альборнóс-и-Коронéль;

Дружен с неким дон Мартином

Де-Гусман был, — но вполне ль?

Не скажу я… Дон Мартину

И отцу его поклон

Из столицы шлет однажды

Твой отец (конечно, он).

У отца он сына просит,

Чтобы сочетался тот

Браком с дочерью любимой;

Доньею Инес зовет

Он ее (конечно, это

Ты). Но раньше дон Мартин

Клятву некой дал Хуане.

Над собой не властелин,

Он дон Хилю предлагает

Это счастье. У того

Окрыляет ноги ценность

Состоянья твоего.

У отца Мартина просит

Он письма, и только он

Получил, — в столицу едет,

Этот новый Вавилон, ^[371]

Обо всем сказавши другу,

Дон Мигелю, моему

Жениху. Своей невесты

Он расхваливал ему

Красоту, богатство, знатность,

До небес, и заронил

Тем в душе его желанье

И ее воспламенил.

Дон Мигель в тебя влюбился

По рассказам, — припиши

Своему богатству это:

Где торги, — там нет души.

И поправ законы дружбы,

Верность, честность и родство,

Он украл письмо у Хиля

И, назвавшися его

Именем, в столицу прибыл, —

Нет и месяца тому.

И, как Хиль, тебя он просит

В жены. Я ж вослед ему

Верной тенью поспешаю,

Сея на своем пути

Жалобы, удел которых —

Нивой горестей взойти.

Ах, в любви всегда печальный

Урожай сберет душа!

О своей беде проведал

И дон Хиль, и вот, спеша,

Отправляется в столицу

Он дорогою моей,

Думаю, тому уж будет

Девять или десять дней.

Ожидаю приговора

От тебя; моей судья

Ты любви. Сюда с дон Хилем

Долгий путь свершала я;

Любит новизну случайность

(Ведь недаром же она —

Женщина). Волшебным сходством

В нас могла быть зажжена

(Ведь себя во мне он видел,

Я ж — себя в чертах его)

Нежность чувства. Он влюбился

С бурной страстностью…

Донья Инес

В кого?

Донья Хуана

Да в меня.

Донья Инес

В тебя влюбился

Дон де-Альборнóс?

Донья Хуана

Дон Хиль,

На кого я так похожа.

Тайной ли, игрой судьбы ль, —

Чья-то кисть нарисовала

В копиях друг с друга нас.

Донья Инес

Хиль с зелеными штанами?

Донья Хуана

Да, такими же как раз,

Как он сам. Апрель он юный,

А красой — Аранхуэс. ^[372]

Донья Инес

Любишь ты, раз так ты хвалишь!

Донья Хуана

Я влюбилась бы, Инес,

Коль другого б не любила,

Кто изменчив, и шутя

Разлюбил меня. Верна я

В чувстве, женщина хотя.

Мне знакомы долг и доблесть,

Будь спокойною. Тебе ль

Ревновать? Не поощряла

Я дон Хиля. Дон Мигель

Получил уже согласье

От отца, хоть не твое;

Наняла я, как узнала

Это, близко к вам жилье.

Здесь увижу и конец я

Несчислимых бед моих.

Донья Инес

Знай, Мигель дон де-Рибера,

Хиль назвавшийся, жених

Твой, твой суженный, согласья

От меня, Инес, просил

С ним на брак?

Донья Хуана

Да, так.

Донья Инес

Дон Хилем

Настоящим, значит, был

Хиль с зелеными штанами?

Горе мне! Что делать я

Буду? Он тебе, Эльвира,

Служит… О любовь моя! —

О твоей обиде горькой

Плачет, слезы льет в тиши!

Донья Хуана

Ты, Инес, пренебрегаешь

Дон Мигелем — от души:

Я отдам тебе дон Хиля!

Донья Инес

Ах, не сомневайся в том,

Быть моим не может мужем

Кто жених другой!

Донья Хуана

Идем.

При тебе — пишу дон Хилю;

Смерть в письме конюший мой

Передаст ему!

Донья Инес

Эльвира,

Буду я тебе рабой!

Донья Хуана (в сторону)

Уж она в моем капкане!

То я женщина вполне,

То мужчина… Хиль, Эльвира, —

Все любовь диктует мне!

(Уходит.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

Улица

Сцена 6

Дон Мартин, Кинтана

Дон Мартин

Иль как? Сам ее видал

Ты в монастыре, Кинтана?

Кинтана

Да, в Сан-Кирсе. ^[373]Та Хуана,

Там сеньора. Покидал

Госпожу я со слезами:

Ведь беременна она.

Дон Мартин

Как?

Кинтана

Она лежит, больна,

Мучится. И временами

Так мутит ее. У ней

Юбка яйцевидной стала;

Каждый шаг ей тяжесть сжала

В двадцать фунтов. ^[374]Все странней

У нее капризы. Чести

Ты семью ее лишишь,

Если к ней не поспешишь

И она родит на месте.

Дон Мартин

Я, Кинтана, твердо знал:

Нет ее в Вальядолиде,

Но считал, — она в Мадриде,

И за мной следит.

Кинтана

Считал

Ты напрасно. Для чего же

Думать дурно так о ней?

Дон Мартин

Но в одежде не своей,

Может быть…

Кинтана

Она-то? Боже!

Знай, псалмы она поет

Покаянные, святая,

Меж товарок пребывая,

За тебя молясь. Но вот

Здесь письмо для убежденья

Твоего.

Дон Мартин

Кинтана, я

Верю; госпожа твоя

Пишет про свои мученья…

Лично перед королем

Кой о чем просить желая,

Прибыл, скрыв от всех, сюда я,

Не сказав ей ни о чем,

Зная, что меня, быть может,

Задержала бы она.

Но она больна, одна.

Это так меня тревожит…

Так любовь приносит плод,

Дар красы ее бесценной.

Каждый миг, что я, презренный,

Медлю, гибель мне несет.

На неделе выезжаю,

Хоть и не достиг своей

Цели я…

Кинтана

Тогда я к ней

Завтра ж утром поспешаю —

И награду получу

От нее!

Дон Мартин

О да! Пока же

Осмотреть ты можешь даже

Город. Я писать хочу

Сам ей. Где ты поселился?

Не зову тебя ко мне,

Ибо я наедине

Предпринять одно решился

Дело. После все поймешь.

Кинтана

Где Перéдесов палаты

Знаешь? — Рядом.

Дон Мартин

А!

Кинтана

Когда ты

Завтра во дворец пойдешь,

Мне и занесешь посланье.

Дон Мартин

В добрый час!

(В сторону)

Я б не желал,

Чтобы он туда попал,

Где «дон Хиль» мое прозванье;

То разрушит весь мой план.

Кинтана (в сторону)

Ну теперь за дело, живо!

Дон Мартин

С богом!

Кинтана (в сторону)

Ну, скажу, и диво!

Чем-то кончится обман!

(Уходит.)

Сцена 7

Дон Мартин

Ну, довольно! Раз Хуана

Зачала — я стал отец.

Надо положить конец

Недостойному обману.

У меня родится сын,

Обмануть любовь и веру

Недостойно кабальеро,

Выход у меня один:

В край свой тотчас возвратиться.

Сцена 8

Дон Хуан, дон Мартин

Дон Хуан

Дон де-Альборнóс, сеньор,

Прав ли света приговор,

Что умеете вы биться, ^[375]

Сталь извлекши из ножон,

Так, как женщину умели

Вы преследовать, не раз

Убегавшую от вас, —

Что есть низко в самом деле!

Этой дамы берегу

Честь я; вас прошу решиться

За пределы удалиться

Городские; на лугу

Иль на мостике не встретим

Никого мы, кто бы был

Нам помехой. Страсти пыл

Обнаружили вы, этим

Храбрость выкажете вы.

Дон Мартин

Гнев неистовый сложите,

Если крепко дорожите

Всем своим. А то — увы! —

Сломит гнев ваш эта шпага.

Хладнокровнее напасть

Я могу; сдержите страсть;

Будем первого ждать шага

Той, к кому у вас любовь,

Я же сватаюсь. Свободна

Выбирать кого угодно

Эта дама. Будем вновь

Оба цели добиваться;

Коль она вам скажет «да»,

Мне же «нет» — о, мне тогда

С вами не за что сражаться!

Дон Хуан

Мне сказала: исполнять

Я должна отца желанья.

Я люблю ее. Страданья

Я не дам ей причинять.

Я сумею шпагу вынуть

И за даму постоять, —

Или вы должны бежать,

И ухаживанье кинуть!

Дон Мартин

Так послушной хочет быть

Старику Инес? Согласна

Быть моей женою? Ясно!

Дон Хуан

Прихоти отца служить,

Против своего желанья,

Хочет!

Дон Мартин

Из-за ничего

Мне лишаться своего

Счастья! — Глупо, нет названья.

Коль добиться я могу

Цели, было бы преступно

Подвергать, что мне доступно,

Спору, — отдавать врагу!

Это было б превосходно,

Коль с добычею такой,

Если б был успех не мой,

Я бы пал в борьбе свободной,

Потеряв навек свое.

Получив права гордиться,

Что она моя, — девицей

Я бы отдал вам ее!

Овладеть Инес красою

Предоставьте мне, сеньор,

А тогда решим мы спор —

Через месяц — меж собою.

Дон Хуан

Иль презрением ко мне

Вы полны, иль вы трусливы.

Но в своей любви счастливы

Вы не будете. Вполне

Я уверен, что сумею

Путь вам после преградить.

(Уходит.)

Сцена 9

Дон Мартин

Гнев его умел смирить

Я бесстрастностью моею.

Делу новый оборот

Дан. Инес — моя супруга.

Да простит Хуана друга:

Сердце больше не влечет

К ней меня в Вальядолид.

Так Инес моя богата,

Так прекрасна!.. Верю свято —

Всё Хуана мне простит.

Сцена 10

Осорьо, дон Мартин

Осорьо

Здесь сеньор? О, слава богу!

Дон Мартин

Ну, Осорьо, что за весть

Ты принес? Есть письма?

Осорьо

Есть.

Дон Мартин

От отца?

Осорьо

На почте много

Я искал, и под числом

Сто двенадцатым, в пакете

Я нашел конверты эти.

(Дает их ему.)

Дон Мартин

Чек, конечно, есть в одном.

(Вскрывает конверт.)

Осорьо

Не иначе, уж поверьте!

Дон Мартин

Вот: дон Хилю Альборнóс.

Осорьо

Это ты; какой вопрос

Может быть?

Дон Мартин

В другом конверте.

(Читает)

«Сыну моему Мартину».

В третьем… Рад я выше мер!

Слушай, так: «Купцу Сольер

Де-Комарго, Агустину».

Осорьо

Этот Агустин дает

Деньги?

Дон Мартин

То его забота.

Осорьо

Где живет он?

Дон Мартин

Где ворота

Гуадалахары. ^[376]

Осорьо

Вот!

Тех ворот готов я камни

Целовать. Ведь у меня

Бланки нет! ^[377]

Дон Мартин

Вскрываю я

Это.

Осорьо

В нем что?

Дон Мартин

От отца мне.

(Читает)

«Сын, я не буду спокоен, пока не узнаю конца нашей затеи, начало которой, как вы меня извещаете, предвещает успех. Чтобы помочь вам в его достижении, посылаю вам чек на тысячу эскудо и это письмо к моему доверенному Агустину Сольер. В письме к нему я говорю, что деньги предназначаются для одного моего родственника, дон Хиля де-Альборнóс. Вы не ходите получать деньги сами, ибо он вас знает, но пусть получит их Осорьо, выдав себя за управляющего названного дон Хиля. Донья Хуана де-Солис исчезла из своего дома в самый день вашего отъезда, что доставляет беспокойство ее родителям, но и я не менее опасаюсь, — не последовала ли она за вами и не мешает ли вам в том, что так важно для нас. Бросьте промедление, скорее венчайтесь и известите меня; я тотчас отправляюсь в путь, и хитростям будет положен конец. Бог да сохранит мне вас, как я этого желаю. Вальядолид, август и пр. Ваш отец».

Осорьо

Слышишь, из дому Хуана

Убежала…

Дон Мартин

Где она,

Весть о том уж мне дана:

Приходил ко мне Кинтана

От нее с письмом. Ушла

В монастырь она на время,

От меня приявши бремя.

Осорьо (в сторону)

А девица, как была!

Дон Мартин

Убежала, а старик

Не осведомлен: едва ли

Стыд и ревность ей давали

Отдых, бедной, хоть на миг

С моего отъезда. Может,

Правду бегства своего

Утаила от него:

Это старика тревожит…

Я теперь ее письмом

Успокою; а когда я

На Инес женюсь, — страдая

И тоскуя по своем

Женихе, — пусть в орден строгий

Вступит: ей судьба одна.

Осорьо

Коль в монастыре она,

То к тому на полдороге.

Сцена 11

Агиляр, дон Мартин, Осорьо

Агиляр

Вы сеньор дон Хиль?

Дон Мартин

Ну, как же,

Я — ваш друг.

Агиляр

Позвать сейчас

Поручил дон Педро вас.

Поздравляю вас я также:

Нынче же сеньор, ваш тесть,

Обрученье назначает,

Хоть Инес в слезах, скучает…

Дон Мартин

Вам в награду дать за весть

Потоси ^[378]богатство надо…

Но возьмите же пока

Эту цепь от должника.

(Хочет сунуть письма в карман, но опускает их мимо куртки, и они падают на землю.)

Агиляр

Средство от дурного взгляда!.. ^[379]

Дон Мартин

В путь! Тебе, мой друг, достать

Деньги будет порученье.

Ведь сегодня обрученье, —

Все я должен издержать

На подарки для любимой!

Осорьо (в сторону, дон Мартину)

Для нее не хватит их!

Что ж, чудесно!

Дон Мартин (в сторону, Осорьо)

Я жених!

Счастлив я — невыразимо!

(Уходят.)

Сцена 12

Донья Хуана в мужском платье, Караманчель

Караманчель

Ах, сеньор дон Хиль, я вас

Все ищу везде упорно;

Лишь найду, как вы проворно

В миг один исчезли с глаз.

Донья Хуана

Сам хорош, меня теряя!

Караманчель

Я глашатая того

Долго мучил: «У кого,

Возглашал он, — весть какая

Есть о том, где тот дон Хиль,

Что с зелеными штанами, —

Пусть объявит: будет нами

Награжден!» И тут — мои ль

Не сбылись мечты? ^[380]— я даже

Щедрым стал, — один реал

На помин души отдал

Вашей, сударь Хиль мой, два же

Получил заступник всех,

Кто пропал, святой Антоний.

Но боюсь я посторонней

Силы: как бы я на грех

Инквизицье не попался

Из-за вас! Вы домовой,

Иль злой дух. Прошу со мной

Рассчитаться!..

Донья Хуана

Я скрывался

В неком доме; этот дом

Мне казался небом рая.

Был я счастлив, принимая

Лучшую в Мадриде в нем

Женщину.

Караманчель

Не шутка ль это?

Вы — и женщину?

Донья Хуана

Представь!

Караманчель

Значит, зубы есть и въявь

У сеньора? Все приметы

Говорят, что то была

Эта дамочка из сада.

Без штанов зеленых, надо

Думать, жизнь ей не мила!

Донья Хуана

Нет, ошибся, то — другая!

Покрасивее! — Живет

В одиночестве.

Караманчель

И вход

К ней доступен?

Донья Хуана

Не такая!

Караманчель

И дает?

Донья Хуана

Лишь то, что есть

У нее.

Караманчель

И принимает?

Донья Хуана

Что дают.

Караманчель

Пусть вынимает

Кошелечек ваша честь,

Он магнит; всегда во благо!

Как зовут?

Донья Хуана

Эльвирой.

Караманчель

На!

«Виру» отдала она! ^[381]

Донья Хуана

Ты снесешь одну бумагу.

Караманчель (замечает письма, выпавшие у дон Мартина, и поднимает их)

Здесь письмо. Кому — вопрос?

Да тебе же!

Донья Хуана

В самом деле?

Караманчель

Вскрыть пакет уже успели.

Так: дон Хилю Альборнóс.

Донья Хуана

Дай!

(В сторону)

О небо!

Караманчель

Изменился

Голос твой и взгляд.

Донья Хуана

Их три.

Два не вскрыты.

Караманчель

Рассмотри.

Донья Хуана

Вот я счастья и добился!

Решена судьба моя!

(Читает)

Да, дон Педро де-Мендоса

И Велáстеги… Вопроса

Быть не может, знаю я,

То отец Инес.

Караманчель

Ходатай

За кого-то пред отцом

Будешь ты? Не будь скупцом

И богатую просватай

Ты невесту молодцу…

Донья Хуана

Не обманется расчетом.

Караманчель

А другое для кого там?

Донья Хуана

Адрес здесь таков: «Купцу

Де-Комарго, Агустину».

Караманчель

Кто шатался у ворот

Гуадалахары, тот

Знает баскскую скотину! ^[382]

Он богаче всех.

Донья Хуана (про себя)

Считай

Добрым знаком: счастье близко.

Ну, а вскрытая записка —

Для меня.

Караманчель

Тогда читай.

Донья Хуана (в сторону)

Но какое же сомненье,

Что в письме к Мартину весть

От Андреса.

(Читает письмо про себя)

Караманчель

Разве есть

Кто-нибудь, на преступленье

Здесь способный — письма красть?

Впрочем, по цене дешевой,

Что не более почтовой, ^[383]

Кто на новости напасть

Не захочет? По ошибке

Кто-нибудь пакет забрал,

Вскрыл, и бросил, как узнал.

Донья Хуана (в сторону)

О судьбы моей улыбки!

Разве же не добрый знак

То, что в руки мне попали

Эти письма? Ну, едва ли

Мне теперь опасен враг!

Караманчель

От кого оно?

Донья Хуана

От дяди

Из Сеговии.

Караманчель

Вот как?

Что же, он вступает в брак?

Не с Инес ли, бога ради?

Донья Хуана

Да, мой друг, ты угадал.

Чек на тысячу эскудо

Мне прислал он, чтоб покуда

Я невесте покупал

Драгоценности.

Караманчель

Так значит

Отгадал я до конца!

Чек подписан на купца

Де-Комарго?

Донья Хуана

Он заплатит

Мне, как только я приду.

Караманчель

Получай же деньги эти —

Я уж ни за что на свете

От тебя не отойду.

Донья Хуана (в сторону)

Я иду искать Кинтану.

Счастью, небо, помоги!

Видно, с правой я ноги

Встала нынче утром рано.

Новых путаниц клубок

Месть моя подготовляет.

Нынче ж деньги добывает

Мне Кинтана. Недалек

И конец всем бедам!

Караманчель

Или

Мне зеленые штаны

Как залог с тебя нужны.

Донья Хуана

Уж услышат все о Хиле!

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Комната в доме дона Педро.

Сцена 13

Донья Инес, дон Педро

Донья Инес

Я говорю, сеньор, что ты в обмане,

Что тот дон Хиль, кого ты выбираешь,

Совсем не Хиль и не был им и ране.

Дон Педро

Инес, к чему опять глупить желаешь?

Уж дон Андрес, поверь, не ошибется.

Да, Хиль есть тот, кого ты отвергаешь.

Донья Инес

Нет, Дон Мигель Сиснéрос ^[384]— так зовется

Тот мнимый Хиль, и он помолвлен с дамой

Из Бургоса. И если доведется

Тебе с ней говорить, узнаешь прямо

Об этом от нее; ревнуя, всюду

Она его преследует упрямо.

Она живет недалеко отсюда,

Ее зовут Эльвирой; все неложно,

Что рассказала я тебе покуда.

Дон Педро

Она смеялась над тобой безбожно!

Поверь мне, подпись друга не солгала.

Ее подделать прямо невозможно.

Донья Инес

Но именно письмо и подтверждало,

Что только тот дон Хиль есть настоящий,

К которому в саду я воспылала

Любовью; он, всегда в одной ходящий

Одежде, и поэтому прозванье

«Дон Хиль — Зеленые штаны» носящий.

Услышал о моем он состоянье,

И дон Андресом был рекомендован

Тебе, и от него тебе посланье

Он получил. Обрадован, взволнован,

Об этом другу тотчас рассказал он;

Друг, дон Мигель, моим был очарован

Богатством, и, коварный, пожелал он

Себе присвоить счастие чужое,

Хоть ранее Эльвире слово дал он.

Он жил у Хиля и не знал покоя,

Пока письмо не выкрал и в столицу

Не прибыл с ним, скорее друга вдвое.

Тебя, отец, поверить в небылицу,

Что он — дон Хиль, он тем письмом заставил.

А следом сам дон Хиль сюда стремится,

И ночью в сад стопы свои направил.

Его увидев, страстью запылала

Душа моя; но так как тот лукавил

Искусно так, и от тебя бывала

Тому поддержка, — был не в состояньи

Рассеять ложь и сам дон Хиль сначала,

Пока про все коварные деянья

Его Эльвира мне не сообщила…

Ужели таково твое желанье,

Отец мой, чтоб я с ним в союз вступила,

С тем, что клялся другой уже невесте?

Дон Педро

Какая гнусность!

Донья Инес

Помни же, что было.

Дон Педро

О, как бы мне хотелось видеть вместе

С тобой дон Хиля!

Донья Инес

Знаю про него я,

Что вечером добиться хочет чести

Быть принятым, — поговорить с тобою

И увидать меня.

Дон Педро

Но нет покуда

Еще его.

Донья Инес

Но время не такое!

Но это он? О небеса! О чудо!

Взошло надежды солнце золотое!

Сцена 14

Донья Хуана в мужском платье, донья Инес, дон Педро

Донья Хуана

Извиненье я решился

Вам, сеньора, принести.

Верьте, я не изменился

Ни на шаг в моем пути,

Хоть от вас надолго скрылся.

В эти дни я угнетен

Был заботой: мой приятель

Честь нарушил и закон, —

Обокрал меня, предатель,

И похитил имя он

У меня. Увидеть вас

Я стремился, — без завета

Ваш с тех пор, как первый раз

С вами встретился.

Донья Инес

Хоть это

Не совсем-то так, — сейчас

Я, сеньор, хочу представить

Вас отцу; прошу его

От сомнения избавить.

Низко сердце у того,

Кто умеет так лукавить,

Как приятель ваш.

Донья Хуана

Сеньор,

Я хотел бы, встретясь с вами,

Не с пустыми быть руками,

Как я был бы до сих пор,

Но с письмом от дон Андреса,

Что сегодня получил.

С ваших глаз спадет завеса,

Вы увидите, кто был

Этот дерзостный повеса,

Что мое средь бела дня

Имя выкрал.

(Показывает письмо дон Педро, который его рассматривает)

Если это

Говорит вам, оценя

По заслугам все изветы,

Вы поверите в меня.

Дон Педро

Ваша речь меня прельщает,

Это не одни слова,

Верно, сердце мне вещает.

Эта подпись такова,

Что причину совмещает

Всех обид, что причинить

Вам я мог (виновен в этом),

И теперь должна служить

Вам поддержкой, мне советом.

(Рассматривает письмо второй раз.)

Что в письме могло бы быть?

Донья Инес (разговаривает в стороне с доньей Хуаной)

Что за чувства вы таите?

Донья Хуана

К ним, Инес, ключи у вас, —

За меня себе скажите.

Донья Инес

Вы второй уж день близ нас

Почему-то быть хотите.

Донья Хуана

Как второй? Душа моя,

Вас увидев, все тоскует, —

Все вас видеть жажду я.

Донья Инес

Но по мне ль она горюет?

Донья Хуана

Не по вас?..

Донья Инес

Вы не меня

Жаждете, сознайтесь сами.

Дон Педро

Предлагает дон Андрес

Заключенье брака с вами

Дочери моей Инес,

Подходящей к вам летами

И богатством. Дон Мигель

Де-Сиснéрос вышел вором

И лжецом. Возьму за цель,

Чтобы стали вы сеньором

В этом доме.

Донья Хуана

Видеть мне ль

Господина в вас и тестя?

Лобызаю ноги вам. ^[385]

Дон Педро (целуя его)

Дайте, вас обняв, невесте

Вас вручить.

Донья Инес

Шлю небесам

Благодарность.

Донья Хуана (обнимая донью Инес)

С этим вместе

Я хочу ее убить,

Ревность ту, что пробудила

В вас соседка.

Донья Инес

Может быть,

Уж любовь и убедила,

Даже раньше!..

Донья Хуана

Вас любить…

Сцена 15

Кинтана. Те же

Кинтана

Мой сеньор, дон Хиль, отсюда

Не ушел?

Донья Хуана (в сторону к нему)

Но как с моим

Чеком? Получил эскудо?

Кинтана (в сторону, своей госпоже)

Чистым золотом двойным.

Донья Хуана

К ночи буду вновь у вас я.

Дело важное сейчас

Заставляет удалиться,

Красота моя, от вас.

Дон Педро

С обрученьем торопиться

Надо; медленность для нас

Здесь опасна.

Донья Хуана

В эту ночь

Обручимся, раз хотите

Вы того.

Дон Педро

Сегодня дочь

Будет вашей.

Донья Хуана

Возвратите

Вы мне душу.

Донья Инес

Я не прочь.

Превосходно!

Донья Хуана

Я не стану

Заставлять вас ждать.

Кинтана (в сторону)

Не ты ль

Так склонна всегда к обману!

Донья Хуана

Во дворец мне нужно рано.

Кинтана (в сторону, своей госпоже)

Ну, идем, Эльвира-Хиль.

Донья Хуана (в сторону, Кинтане)

Хиль, Эльвира и Хуана.

(Донья Хуана и Кинтана уходят.)

Сцена 16

Дон Педро, донья Инес

Дон Педро

Как умен он! Я питаю

К Хилю юному любовь.

А тебе я обещаю:

Если тот обманщик вновь

К нам придет, — не отвечаю

За последствия.

Сцена 17

Дон Мартин и Осорьо в глубине сцены. Донья Инес и дон Педро.

Дон Мартин

Пакет

Потерял мой на ходу я.

Где он? Дай же мне совет!

Осорьо

Каждый атом мною здесь

Был осмотрен. Дело худо!

Дон Мартин

Друг, мое несчастье взвесь!

Деньги, письма! Нет их, боже!

Осорьо

Их, считай, ты проиграл, —

На подарки все равно же

Ты б истратил их.

Дон Мартин

Искал

Ты внимательно?

Осорьо

Но строже

И нельзя.

Дон Мартин

Вернись опять.

Может быть…

Осорьо

Пуста услада!

Дон Мартин

Так пойди к купцу сказать, —

Чек оплачивать не надо.

Осорьо

Это лучше.

Дон Мартин

Потерять

Письма! Это, без сомненья,

Я один могу.

Осорьо

Твоя

Дама здесь.

Дон Мартин

Ко мне презренье

Чувствует, уверен я…

Осорьо

Я имею подозренье:

Чек оплачен.

Сцена 18

Донья Инес, дон Мартин, дон Педро

Дон Мартин (в сторону)

О сеньор!..

Ну, бодрей! К чему смущаться?

Дон Педро

Недостойно и позор,

Сударь, в платье наряжаться

Не свое, ходить, как вор,

Выдавать себя за Хиля,

Вы признайтесь, дон Мигель

У него украсть спешили

Вы письмо. Удайся цель

Ваша, вы бы захватили

И невесту у него.

Дон Мартин

Что такое?

Дон Педро

Что такое?

После этого всего

Вы желаете покоя!..

Дон Сиснéрос, своего

Обокрали вы напрасно

Друга!

Дон Мартин

Не могу понять…

Дон Педро

Понимаете прекрасно!

Дон Мартин

Я — Сиснéрос?

Дон Педро

Да, не лгать!

Вы из Бургоса.

Дон Мартин

Опасно

Так шутить!

Донья Инес

Должны обет,

Тот, что дали вы Эльвире,

Выполнить! — Иль ждите бед.

Донесем суду, что в мире

Вам злодеев равных нет.

Дон Мартин

Вы настроены нехудо,

Я ж, несчастный, потерял

И рассудок, и эскудо.

Кто, скажите, вам солгал?

Это слышали откуда?

Дон Педро

Ну, так знайте же: сейчас

Настоящий Хиль был с нами,

Доказательства у нас

От него: поймите сами,

Что известно нам про вас!

Дон Мартин

Кто? Дон Хиль?.. Он лжец презренный! ^[386]

Дон Педро

Он — Дон Хиль зеленый!

Донья Инес

Он —

Изумрудный, драгоценный

Камень, он — волшебный сон!

Дон Педро

Отправляйтесь-ка, почтенный,

В Бургос. Дочь же вступит в брак

И без вас. И… без волненья!

Дон Мартин

Сущий дьявол, это так!

Это Хиль — иль навожденье!

Колдовство! Волшебник! Маг!

Но клянусь, обманщик тут

Был. Прошу у вас вниманья.

Слушайте!

Донья Инес

Пойдемте в суд,

Понесете наказанье

Вы, сеньёр, как архиплут.

(Донья Инес и дон Педро уходят).

Сцена 19

Дон Мартин

О проклятый! О мученье!

От него найти нельзя

Ни на миг отдохновенья!

Как найти его? Скользя,

Он исчезнет во мгновенье.

Я в отчаянье! Готов

Все отдать я, лишь бы встретить

Мне его — царя плутов.

Я — Сиснéрос!.. Я — заметить! —

Я из Бургоса!

Сцена 20

Осорьо, дон Мартин

Осорьо

Каков

Случай!

Дон Мартин

Что, устроил с чеком?

Осорьо

Нет, не вышло ничего!

Чорт, одетый человеком,

Деньги взял уж у него.

Знаю, он искусен в неком

Колдовстве.

Дон Мартин

Дон Хиль их взял?

Осорьо

Альборнос он подписался,

И расписку показал

Мне купец.

Дон Мартин

Он оказался

Язвой гибельной.

Осорьо

Сказал

Мне купец: дон Хиль, одетый

Весь в зеленом. Не должны

Пренебречь мы той приметой.

Дон Мартин

Хиль — Зеленые штаны!..

Он меня проделкой этой

Свел с ума! Поверь, мой друг,

Это — дьявольские сети,

И попал я в адский круг!

Некий дьявол деньги эти

Выкрал у меня из рук.

Это дьявол был!

Осорьо

Поверьте,

Много знает хитрых уз

Злобный дух греха и смерти.

Ну, идемте!

Дон Мартин

Иисус!

Чтоб дон Хиля взяли черти!

АКТ ТРЕТИЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Комната в доме дон Мартина

Сцена 1

Дон Мартин, Кинтана

Дон Мартин

Стой! Не надо… Давит гнет

Сердце скорбное, Кинтана.

Умерла моя Хуана…

Небо мне возмездье шлет

За мое пренебреженье…

Ах! Хуана умерла

Оттого, что приняла

От меня одни мученья.

Кинтана

О подробностях конца

От меня сеньор узнает…

Дон Мартин

Зло на крыльях прилетает,

У добра же из свинца

Ноги.

Кинтана

Ей, сеньор, отраду

Принесло письмо твое.

Я пришел, о том ее

Известили. За ограду

Вся обитель выбегала…

Я сказал ей, будешь с ней

Ты — пройдет немного дней;

Я сказал: подозревала

Без причин тебя, — вина

Не твоя. Письмо три раза

Перечла и взять алмазы

Для подарка мне она

В келию пойти хотела.

Вдруг ей говорят: отец

К ней приехал наконец.

Это горе прилетело

К ней и встало в головах.

Отомстить старик собрался

Ей самой, — и к ней подкрался

С упованьем вместе страх.

Потрясенная глубоко

И в отчаянье немом,

Недоношенным плодом

Разрешилась раньше срока.

Только голос подала

Девочка, — она сказала:

«Мар» и «тин». Затрепетала,

И как птичка умерла. ^[387]

Дон Мартин

Нет, не продолжай…

Кинтана

Хотя бы

И хотел, не мог бы я;

С первых слов душа моя

Отлетела от меня бы!

Дон Мартин

Уж ничто теперь помочь

Горю моему не может:

Что же душу страх тревожит,

И забвенье гонит прочь?

Что мне слезы? Что слова?

Время ль горю отдаваться?

Кинтана (в сторону)

Начинаю сам теряться

В этой куче плутовства.

Дон Мартин

Невозможно, чтобы был

Кто другой. То дух Хуаны!

Он узнал мои обманы,

Он узнал, что полюбил

Я Инес, он был такою

Ложью в сердце поражен, —

Принял облик Хиля он

И вступил в борьбу со мною.

В мире нет ни одного

Места, где покоен буду.

Он меня травит повсюду, —

Это ли не волшебство?

Все проулки исходил я.

Есть ли дом, куда бы я

Не стучал, его ловя?

Но его не находил я.

Кто бы мог себя назвать

Именем дон Хиля? Кто же,

Как не дух Хуаны. Боже!

Как умеет он карать.

Кинтана (в сторону)

Вот забавно. Он считает,

Что в чистилище душа

Бедной доньи. Хороша

Шутка… Что ж, он проиграет,

Поддержу я, коль пришлось,

Эту выдумку…

Сеньор,

Полагал я до сих пор,

Что все то, что довелось

Слышать мне со дня кончины

Госпожи моей, — лишь сон,

Бред, которым поражен

Дух под бременем кручины.

Но коль слышу я, что сам

Дух усопшей, дух безгласный,

Вас преследует всечасно, —

Удивляться чудесам,

Что у нас творятся, скоро

Я не буду.

Дон Мартин

Что ж у вас

Происходит?

Кинтана

Мой рассказ

Кстати ль будет? — У сеньора

В целом доме не достать

Храбреца, который с ночи,

Как она смежила очи,

В одиночку смел бы спать.

Ибо всем ее виденье

Предстает — костюм мужской, —

Говоря, что есть такой

Хиль, в чьем образе мученье

Ей приходится терпеть, —

Это ты, переодетый,

И, присвоив имя это,

Сплел ее страданий сеть.

Ночью раз она явилась —

Вся в зеленом — пред отцом

И сказала, что в таком

Виде — мстить тебе решилась.

Хоть старик и заказал

Сотню месс по ней, однако

Дух ее юдоли мрака

Не покинул.

Дон Мартин

Я связал

Дух ее.

Кинтана

И в самом деле

Здесь «дон Хиль» зовешься ты?

Дон Мартин

Да, преступные мечты,

Друг мой, мною овладели,

Я — увы! — к одной богатой

Даме свататься хотел.

Красоту моей презрел

Я Хуаны, — и расплатой

За все то, что я свершил,

Мне ответила Хуана…

А отец меня, Кинтана,

И в дон Хиля превратил.

Скупость старика — вина

Бед моих и преступленья.

Кинтана

Знай же, — в этом нет сомненья,

То душа ее. Она

Начала в Вальядолиде

Сеять ужасы у нас,

И преследует сейчас,

Дон Мартин, тебя в Мадриде.

Все же хочешь обручиться

Ты с Инес?

Дон Мартин

Когда уж той

Нет в живых, отец же мой

Требует на ней жениться, —

Не пойти на этот брак

Для меня не много чести.

Кинтана

Но когда с тобою вместе

Добивается твой враг

Той же дамы? — Раз мешает,

На твои пути спеша,

Из чистилища душа

И надежд тебя лишает?

Дон Мартин

Наша церковь для таких

Душ молитвы и обедни

Предписала. Для последней

Цели мы закажем их

В церкви Кáрмен и в соборе,

Что в Витории святой, ^[388]

Тысячу.

Кинтана (в сторону)

Дон Хиль живой

Вознесется к славе вскоре.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Комната в доме дон Педро

Сцена 2

Донья Инес, Караманчель

Донья Инес

Где сеньор ваш?

Караманчель

Разглядеть,

Где сеньор, — не так-то просто.

Глаз не меньше, чем у моста, ^[389]

Надо для того иметь.

Он из виду пропадает

Наподобие клеща;

Я позеленел, ^[390]ища

Господина, что блуждает

Весь в зеленом. Прочитать

«Отче наш» во время это

Не успеешь, — как монета

Из Валенсии, ^[391]он, глядь,

Уж исчез… Но он к соседке

Вашей завернуть не прочь;

Эта Селестины дочь ^[392]

Держит парня крепко в сетке.

Донья Инес

Как, соседкой нашей он

Увлекается?..

Караманчель

Заметил

Я, как он Эльвиру встретил,

С этих самых пор влюблен

Он в нее уже до смерти.

Донья Инес

Неужели?

Караманчель

Да, уж так!

Эту ночь провел простак

У нее в объятьях, верьте.

Донья Инес

Эту ночь?

Караманчель

Да, разве вас

Совесть мучит? И не только

Эту: за Зеленым столько

Дел зеленых ^[393]числим, да-с!

Донья Инес

Вы, мой друг, болтун большой!

Лжете! Дамы этой имя

Незапятнано. С такими

Обвиненьями — долой!

Караманчель

Правда ль это или слухи, —

Мне дон Хиль сказал в лицо,

И к Эльвире письмецо

Я несу в таком же духе.

Запертым Эльвиры дом

Я нашел, и остается

Ждать, — служанка ли вернется,

Паж иль конюх. В доме том

Ведь должна же быть прислуга,

Что записку передать

Может ей? — А здесь застать

Думал я его, как друга

Вашего.

Донья Инес

Она, смотри,

От дон Хиля?

Караманчель

Да.

Донья Инес

Хилико

Не любовник ей!

Караманчель

Взгляни-ка,

И что можешь, разбери.

(Приоткрывая запечатанное письмо и показывал ей слова, которые сам читает.)

Я ведь грешен чрезвычайно

Любопытством. — Я прочел

Те слова, что здесь нашел

Приоткрытыми нежданно.

(Читает)

Говорит он так: «Без вас

Мне Инес… одни мученья…»

Здесь он пишет: «посещенья…»

Вставил здесь: «придет тот час…»

С этой стороны: «Любви вы

Убедитесь… час когда…»

Здесь, смотрите: «твой всегда…»

На конце стоит: «счастливой…»

Это вам не пустячок!

Это кладом почитайте!

Ваша милость, размотайте

Нить за нитью весь моток!

Донья Инес

Уж мою я размотаю,

(вырывает его)

Прочитав в письме о всей

Лжи, которой нет подлей.

Караманчель

Нет, оставьте… Не желаю,

Чтоб сеньёр меня извел.

Донья Инес

Сводник! Я велю вас высечь!

Дать пинков вам десять тысяч!

Караманчель

Нет, брыкается осел

Дважды лишь, хоть он и зол.

Донья Инес (вырывает записку и читает)

«Нет мне радости без вас;

Доставляют посещенья

Мне Инес одни мученья,

К вам мой пламень не погас.

Верю я, придет тот час,

Час, когда в моей любви вы

Убедитесь. Верьте, вам,

Хоть иду к Инес, не дам

Страх испытывать ревнивый.

Твой всегда я, будь счастливой!»

Подлость автора такой

Обличается запиской!

На объедки льстится, низкий,

Мигуэлевы! Со мной

Быть ему — одни мученья!

Неужель я такова,

Что, отведавши едва,

Он бежит от пресыщенья?

Что за вкус нашел он в ней,

Что от голода томится?

Караманчель

Мед не лаком, говорится,

Для ослиных челюстей. ^[394]

Донья Инес

Вся дрожу от гнева! Кара

По заслугам от меня

Ждет его. Сумею я.

Сцена 3

Агиляр, Донья Инес, Караманчель

Агиляр

К вам, сеньёра, донья Клара

Будет тотчас.

(Уходит.)

Донья Инес

И свои

Также Клара предъявляет

На него права.

(В сторону.)

Желает

Дон Хуан моей любви!

Я скажу ему: убей

Хиля, буду я твоей!

Вот записка.

(Кидает ее.)

Вы же с нею

Отправляйтесь к даме, чей

Он поклонник. Хоть едва ли

Целомудренна она ^[395]…

Низкий выпьет и вина,

Что другому подавали.

(Уходит.)

Караманчель

Другу столько — и зараз —

Преподносит донья перцу,

Что и английскому сердцу

Не по вкусу будет, — да-с!

Отдал я напрасно это

Ей письмо… Но для меня

Тайна хуже ревеня:

Не могу сдержать секрета.

(Уходит в одну дверь; в другую входят донья Хуана и Кинтана.)

Сцена 4

Донья Хуана, в мужском платье, Кинтана

Кинтана

По тебе творит обедни

Он, — тебя душою мнит

В муках.

Донья Хуана

Что ж, и то не бредни!

Кинтана

В то же время он спешит

Свататься к Инес.

Донья Хуана

Последний

Путь теперь передо мной:

Напишу отцу в письме я,

Что я при смерти. Виной

Дон Мартин. Кинжал злодея

Лишь за то, что быть женой

Я ему хотела, рану

Мне нанес. И в Алькоркон ^[396]

Он отвез меня. К обману

Приложил убийство он,

Обезумев от дурмана

Страсти к некоей Инес;

Напишу, что он назвался

Хилем, от меня исчез,

И смертельным оказался

Тот удар; что от небес

Справедливое отмщенье

Это дочери дурной,

Что, нарушив запрещенье

Отчее, отца покой,

Причинила огорченье

Старику; но если есть

В нем любовь ко мне, умершей,

У отца осталась месть, —

Да заплатит смертью горшей

За поруганную честь.

Кинтана

Но к чему уловка эта?

Донья Хуана

Чтоб отправился отец

И потребовал ответа

У Мартина наконец,

Как меня лишил он света

Божьего. Я отплачу

Дон Мартину! Я покоя

Не давать ему хочу

Ни на миг, пока его я

От любви не излечу.

Кинтана

Да, тебя иметь опасно

Недругом.

Донья Хуана

Врагу отмстить

Может женщина прекрасно.

Кинтана

Мне осталось известить

О твоей кончине, — ясно.

(Уходит.)

Сцена 5

Донья Клара, донья Хуана

Донья Клара

Да, сеньёр дон Хиль, не раз

Вы, как рыцарь благородный,

День могли найти у вас

Для меня один свободный.

Хоть не день, хотя бы час.

Вам Инес милей… Я тоже

Дом имею, как она,

Состоянья наши схожи,

И не меньше влюблена

Я ее.

Донья Хуана

В меня?

Донья Клара

В кого же?

Донья Хуана

Донья Клара, если б знал

Я о счастье, столь богатом,

Раньше, верьте, я бы стал

Вашей красоты пиратом, —

Если кто бы пожелал

Их присвоить, ваши ласки.

Все же, думая о том,

Как ничтожен я, без краски

На лице могу ль в моем

Чувстве к вам открыться! — Баски

Так застенчивы… Когда

Встретил в первый раз в саду я

Вас, вы унесли тогда

Часть души моей. Горю я

Саламандрой ^[397]навсегда

С этих пор… Где дом ваш, дама

Сердца моего? Какой

Вас преследует упрямо

Кавальеро?

Донья Клара

Знайте ж, мой

Дом находится у храма

Сан-Луиса ^[398]… Много их,

Кто влюблен в меня. Бесцелен

Весь их пыл. Один жених

У меня — дон Хиль. Он зелен,

Это — цвет надежд моих.

Донья Хуана

Дайте мне поцеловать

Эту руку.

(Целует ее.)

Я желаю

Вашу милость оправдать.

Сцена 6

Донья Инес за занавеской. Прежние

Донья Инес (про себя)

На минуту, как была я

Позвана отцом опять,

Здесь оставила сестру я…

Кто-то с нею? — Боже мой!

Хиль, которого люблю я!

Кто во всем портрет живой

Той, к кому его ревную!

Приложил к своим губам

Он кузины руку… Боже!

Безбородый мальчик сам,

И такой негодный! Что же,

Что они решают там?

Я подслушаю отсюда.

Я от бешенства дрожу!

Донья Клара

Вы — придумано не худо —

Влюблены в меня.

Донья Хуана

Прошу,

Бросьте этот смех покуда.

С той поры как вы в саду

Мне явились, донья Клара,

Дорогая, — я в бреду!

Ни среди дневного жара,

Ни ночами не найду

Я покоя. Мне разлука

С вами, солнцем красоты, —

И томление, и мука!

Ночи тяжки, дни пусты!

Донья Клара

И, однако, ваша скука

Разгоняется, когда

Вы вдвоем с Инес, отлично?

Донья Хуана

Я — с Инес?

Донья Клара

Конечно, да.

Донья Хуана

Но Инес мне безразлична,

Даже тягостна всегда.

В ней, когда была б Франциской,

Я нашел бы эф все пять. ^[399]

Донья Инес (в сторону)

Вот как? Хорошо! Я близко.

Донья Хуана (в сторону)

Только б ей не услыхать!

Донья Инес (в сторону)

И поверит Клара… Низко!

Донья Клара

Вы не влюблены в нее?

Почему ж вы здесь так часто?

Донья Хуана

Потому что к вам мое

Так сильно влеченье. Вас-то,

Что дала мне бытие,

Счастье, радость, в доме этом

Я надеюсь увидать.

Прихожу сюда, согретым

Несказанным тем приветом,

Что когда-то мне отдать

Пожелали вы… Не знаю,

Где живете вы.

Донья Клара

Предлог,

Чтобы чувство скрыть!..

Донья Хуана

Скрываю

Я?

Донья Клара

Влюбленный бы уж мог

У Инес, где проживаю

Я, узнать.

Донья Хуана

И ревность в ней

Пробудить?

Донья Клара

Одно не шутка:

Я люблю душою всей

Вас. Холодностью своей

Сна лишили и рассудка

Вы меня… Когда у вас

Чувство есть, то мне должны вы

Руку предложить сейчас.

Донья Хуана

Предлагаю вам, счастливый,

Руку — и на этот раз

Дайте вашу.

Донья Инес (в сторону)

Нет негодней

Человека!

Донья Клара

Ждут меня.

Будьте вечером. — Свободней

Я.

Донья Хуана

Приду.

Донья Клара

О сроке дня

Свадьбы мы решим сегодня.

(Уходит.)

Донья Хуана

Вот готов еще обман.

Хорошо! Теперь же вскоре

Поболтать с Инес мой план.

Сцена 7

Донья Хуана, донья Инес

Донья Инес (выходя)

Лгун, обманщик, пробка в море,

Ветром сорванный султан! ^[400]

Ты Эльвире, что без чести

И без совести, своей

Лгал довольно! Мне, невесте,

Лжешь теперь, и — о злодей! —

Лжешь и донье Кларе вместе!

Ты на трех зараз дурман

Напустил любви притворной!

Что ж, на трех жениться в план

Входит твой? Иль ты, позорный,

Турок? ^[401]Ты из мусульман?

Будь доволен, о коварный,

Мигуэлевым столом!

Подбирай, неблагодарный,

Крохи мелкие на нем!

Я письмо прочла. Проклятье!

Ты плода, что он сорвал,

Добиваешься и платья,

Что другой уж надевал.

Донья Хуана

Счастье, что ты?

Донья Инес

Ваше счастье —

Та Эльвира, в чьих руках

Вы лежали в сладострастьи!

Пусть их молния во прах

Обратит небесной властью!

Донья Хуана (в сторону)

(Показал Караманчель

Ей записку, что послала

Я себе. Инес не мне ль

Столько горя причиняла?

Месть в мою входила цель.)

В чем меня подозреваешь?

Что с Эльвирой у меня?

Донья Инес

Вновь к уловке прибегаешь!

Что же, Кларе ты ровня:

Ты любовь ей предлагаешь,

Ей желанен выбор твой.

Донья Хуана

Вот теперь твоя кручина

Мне ясна. Ее со мной

Ты видала. Вот причина.

Не смущайся шуткой той.

Это шутка. Ты — звезда.

О, свети мне, как обычно!

Донья Инес

Я ему поверю, да.

«Знай, Инес мне безразлична,

Даже тягостна всегда».

Донья Хуана

Что ж, не в шутку так сказать

Я бы мог? — Такой я низкий?

Донья Инес

«В ней, когда была б Франциской,

Я нашел бы эф все пять».

Мигуэлевых желает

Он объедков! А другой,

Дон Мигель, по мне вздыхает.

Браком с ним Эльвире той

Отомщу! Она узнает!

Дон Мигель богат, умен, —

Он поймет, в какую долго

Был он женщину влюблен!

Да ее из чувства долга

Пред собою бросит он.

Я, как будущему мужу,

Все скажу ему. С отцом

Сговорюсь и обнаружу

Послушанье в браке том.

И сегодня ж.

Донья Хуана (в сторону)

(Дело хуже!)

Ты решимостью своей

Свой же вымысел караешь.

Слушай!

Донья Инес

Только крикну: «Гей!» —

Вмиг ты с лестницы слетаешь!

Спустит вниз тебя лакей.

Донья Хуана

Хоть теперь твой гнев безмерен,

Все же выслушай: всегда,

Я тебе всегда был верен.

Донья Инес

Дон Мигель, ко мне, сюда!

Здесь он! Случай не потерян!

Уничтожь его!

Донья Хуана

Ужель

Тут он?..

Донья Инес

Да, конец проказам!

Предстоит на смерть дуэль.

Это Хиль, трех женщин разом

Обманувший… Дон Мигель!..

Отомсти ему! Жена я,

Я твоя!

Донья Хуана

Послушай, стой!..

Донья Инес

Хиля, жалости не зная,

Ты убей!

Донья Хуана

Но что с тобой?

Я ж — Эльвира, дорогая!

Донья Инес

Кто?

Донья Хуана

Мне странен твой вопрос.

Я — Эльвира, друг мой, ты же

Видишь.

Донья Инес

Хиль де-Альборнóс!

Донья Хуана

Я не Хиль. Да не кричи же!

Донья Инес

Как язык твой произнес,

Так я и поверю! Тоже!

Ты — дон Хиль!

Донья Хуана

Оделась я

В платье Хиля и похожа

На него, — вина моя,

Но твоя ошибка все же.

Донья Инес

Для чего прибегла ты

К новой выдумке?

Донья Хуана

Клянусь я.

Я не Хиль, хотя черты

Схожи. Ты должна, боюсь я,

Отказаться от мечты,

Будто здесь он.

Донья Инес

Не поверю,

Не могу… Черты твои —

Ведь его черты.

Донья Хуана

Потерю

Испытала я любви

Дон Мигеля. Лицемерю

Я искусно, и во мне

Подозренье зародилось:

Как бы ты на стороне

В дон Мигеля не влюбилась.

Вот оделась я вполне

Как дон Хиль и написала

Я письмо себе самой,

Так устроив, чтоб попало

То письмо с моим слугой

На глаза тебе… Сказала,

Что по поводу письма

Он следил: на самом деле

Любишь Хиля ты сама,

Иль стремишься дон Мигеля

У меня отнять?

Донья Инес

Весьма

Хитрый ход.

Донья Хуана

О, да!

Донья Инес

К себе ты,

Ты писала?

Донья Хуана

Да, а Хиль

Дал мне платье. В жизни света

Нет ему…

Донья Инес

Но от любви ль,

От тоски ль по мне все это?

Донья Хуана

Он узнал, принадлежу я

Дон Мигелю, и теперь

Даму отбивать чужую

Он не хочет.

Донья Инес

Но поверь,

Что поверить не могу я!

Донья Хуана

План хорош мой?

Донья Инес

Да, но в то,

Что ты женщина, я все же

Не поверю ни за что.

Донья Хуана

Чтоб тебя уверить, что же

Надо сделать?

Донья Инес

Что? — Вот что:

Ты одеться можешь в платье

Женское — и по нему

Все сумею увидать я,

Кто ты — быстро я пойму.

Из своих нарядов дать я

Для того могу один.

А когда ты так одета,

Как мужчина из мужчин,

Говорят мне все приметы:

Ты не дама — господин.

Клара, верно, убежала.

Донья Хуана

Да, и дурой!

Донья Инес

Видел свет

Женщину такую? — Нет.

Это Хиль — уж подсказала

Мне любовь один ответ.

(Уходят.)

Сцена 8

Дон Хуан, Караманчель

Дон Хуан

Дон Хилю Альборнос вы служите?

Караманчель

Служу я

Хозяину, которого не вижу

За все пятнадцать дней, что хлеб хозяйский

Я кушаю. Лишь два или три раза

С тех пор видал его. Ну, и хозяин!

Уж если говорить, так он имеет

Других лакеев, и пажей, наверно.

Но я-то думаю, что я да только

Один костюм зеленый, со штанами,

От коих он и получил прозванье

(Штаны свои возвел он в ранг поместья), ^[402]

Есть все его имущество в сем мире.

То правда, что наличными отсыпал

До нынешнего дня он и поденных,

И харчевых, и дал мне сто реалов.

Но я предпочитал бы у такого

Служить хозяина, который мне бы

Кричал: «Караманчель! Почистить эти

Мне башмаки… Узнайте, как-то донья

Гримальда спала нынче! Поезжайте

К маркизу, попросите, чтоб гнедую

Мне одолжил… Узнайте у Вальдéса, ^[403]

В какой комедье он играет завтра!»

И прочее, из-за чего любого

Лакея треплют имя… Мой хозяин

Раскрошен весь, как Вамбы мул, ^[404]который

Минуты, чтоб покушать, не находит,

Попить или поспать, а вечно бродит.

Дон Хуан

Влюблен, должно быть!

Караманчель

И весьма.

Дон Хуан

Не в донью ль

Инес, ту даму, что живет здесь близко?

Караманчель

Она в него, — о, да! Но он… Какое

Ему-то дело, раз в соседнем доме

Живет прелестный ангел… Эта дама,

Ведь, по его словам (не видел я то),

Прекрасна так, как я, — чего довольно!

Дон Хуан

В последнем вы уверены однако!

Караманчель

Да, это у меня в роду. Записку

Несу я к ней теперь, но так похожи

Они характерами друг на друга,

Что вечно дома нет Эльвиры, то-бишь

Уракки, ^[405]и никто не отвечает.

И раз теперь не долго ждать до ночи,

Одиннадцать часов уж возвестили, ^[406]

То уж меня надежда и не греет,

Что кто из них запиской овладеет.

Дон Хуан

А госпожа Инес ужель в дон Хиля

Так влюблена?

Караманчель

О, да, едва записку

Мою раскрыла, и узнала, что он

Эльвире пишет в ней, в безумье впала.

Дон Хуан

И я от ревности! Клянусь, хотя бы то

Мне состоянья стоило и жизни,

Я отниму ее у всех дон Хилей!..

Иду за вашим!

Караманчель

Друг, Ахилл — не ты ли?

Дон Хуан

Найти лишь их — и лягут все дон Хили!

Сцена 9

Донья Хуана в женском платье, донья Инес, Караманчель

Донья Инес

Вижу я, что ты сплела!

Как и вспомнить без улыбки.

Все ж, я жаждала б ошибки, —

Вдруг бы Хилем ты была!

Ну, такого сходства в мире

Не видала, как у вас, —

Образ Хиля каждый раз,

Лишь взгляну, встает в Эльвире.

Донья Хуана

Знаю кто тебе споет

Ночью серенад не мало.

Донья Инес

Ночь, Эльвира, уж настала.

Караманчель (в сторону)

Ведь Эльвирою зовет

Ту, что с ней, Инес — нет слова.

Притащил ее сюда

Дьявол; ведь теперь, когда

С ней Инес, теперь я снова

Не могу ей передать

Ту записку, что сначала

Эта донья прочитала.

Это пахнет, надо ждать,

Брат Караманчель, пинками.

Донья Инес

О-ла, здесь слуга дон Хиля?

Караманчель

Ах, Эльвира, донья, вы ли?

Донья Хуана

Я.

Караманчель

Ужель? Исус над нами!

Хиль в чепце… Теперь таскать

Вам не стану сумки ^[407]… Сила

Крестная!.. Вы Хиль иль Хила?

Прочь, бездельник! И молчать!

Донья Хуана

Вы забылись, друг, немного!

Караманчель

Я забылся? Вы-то — нет?

Хиль вы, вот как создан свет!

Донья Хуана

Я — дон Хиль?

Караманчель

Как верю в бога.

Донья Инес

Не одну меня твой вид

Обманул!

Караманчель

Давали плети

И за меньшее на свете.

Видан ли подобный стыд?

Женщина-самец?

Донья Инес

Эльвира —

Дама эта.

Караманчель

Нет, нейдет!

Сударь, я беру расчет.

Ни за все богатства мира,

Господин, иль госпожа,

В юбке и штанах, служить я

Вам не буду! Должен быть я

За служанку и пажа?

Не служу гермафродитам!

Вместе с рыбным мясо есть

Не одобрено — не честь!

Ну, кончайте же с визитом,

И прощай!

Донья Хуана

Да почему

Вы дивитесь? В том причина

И стремленья господина

Вашего ко мне! Ему

Мило то, что я похожа

На него. Инес, не так?

Донья Инес

Говорят, что даже брак

Сходством крепок.

Караманчель

Да, но все же

Не таким. Ведь это, — да?

Это шуточки, сеньёра?

Донья Хуана

А дон Хиль — и очень скоро —

Сам пожалует сюда.

Что вы скажете на это?

Караманчель

Что болтал я языком,

Словно гусь!

Донья Хуана

Придет. О всем

Вы услышите ответы

От него.

Караманчель

Так через час?

Донья Хуана

Да, осталось ждать не дольше.

И при странном сочетанье

Обстоятельств.

Караманчель

В ожиданье

Не скажу ни слова.

Донья Хуана

Вас

Ждать прошу внизу дон Хиля,

Мы же выйдем на балкон.

Караманчель

Буду ждать, придет ли он.

Вот — вы б раньше получили,

(передает записку донье Хуане)

Если б с доньею Инес

Я не встретился.

Донья Хуана

Мы с нею

Так дружны.

Караманчель (в сторону)

Нет — Хиль! Вернее

Скажет ли Партинуплес? ^[408]

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Улица

Сцена 10

Дон Хуан, одетый по-ночному

Дон Хуан

Донов Хилей я решаю

Всех покончить. Ждать ли дня,

Как они лишат меня

Тех надежд, что я питаю?

Кто-нибудь из них придет

На свиданье. Или лягу

Мертвым я, иль эту шпагу

В них рука моя воткнет!

Сцена 11

Караманчель, дон Хуан

Караманчель

Здесь дон Хиля долго ждал я,

Не пройдет ли, не дождусь,

Пусть не дважды — побожусь! —

Пусть бы сто раз увидал я

Здесь его, — поверить я

Не смогу…

Сцена 12

Донья Инес и донья Хуана, в женском платье у окна. Прежние

Донья Инес

Как душно. Парит.

Донья Хуана

Как любовь, погода жалит.

Донья Инес

Увидать любовь моя

Жаждет Хиля.

Донья Хуана

Да, сеньёра,

Он придет.

(В сторону.)

Чтоб мне уйти

Приказала я притти

Вальдивьесо; так что скоро

Уж в мужской одежде я

Буду Хилем вновь, как надо.

Дон Хуан (в сторону)

За мучения награду

Шлет мне слух. — Инес моя, —

Знаю, голос не обманет! —

Здесь вблизи окна стоит.

Донья Инес

Стой, кто это говорит?

Хиль! — Сейчас сюда он взглянет.

Донья Хуана

Он ли это? Посмотри.

Караманчель (в сторону)

Кто дать хочет серенаду?

Это Хиль, так думать надо.

Дон Хуан (в сторону)

Ну, язык, заговори!

О сеньёры!

Донья Инес

Хиль! Ужели?

Вы — дон Хиль?

Дон Хуан (в сторону)

Клюет, скажу —

Да.

(Закрыв лицо.)

Я — Хиль, и нахожу

В вас дыхание апреля;

Вы могли бы умерять

Жар души моей бесплодной.

Донья Инес

Через то меня холодной

Вы изволили назвать.

Караманчель (в сторону)

Много веса в этом Хиле,

Мой же — худенький на вид

И пискливей говорит.

Дон Хуан

Если б вам мой пыл открыли

Небеса.

Донья Инес

Мой взгляд вас жжет

И морозит вместе?

Дон Хуан

Жгуча

Страсть, — сомнение как туча.

Донья Хуана (в сторону)

Дон Мартин, конечно, тот,

Кто стоит здесь. Так-то даме

Верен он своей, увы!

Донья Инес (в сторону)

Нет, не он. Скажите, вы

Хиль с зелеными штанами?

Дон Хуан

Не узнали вы меня?

Караманчель (в сторону)

Да и я, признаться смею…

Донья Инес

Двух поклонников имею.

Дон Хуан

Но из них счастлив — не я?

Донья Инес

Вы, хотя сомнений много

Вызывает ваша речь.

Дон Хуан

Здесь, где могут подстеречь,

Я себя скрываю строго.

Сцена 13

Дон Мартин в зеленой одежде, Осорьо. Прежние

Дон Мартин (разговаривает в стороне с Осорьо)

Друг, то будто бы Хуана

(Что, по слухам, умерла),

Из страны иной пришла, —

Сообщает мне Кинтана, —

Чтоб Инес меня лишить!

Иль мое похитил имя,

Чтобы средствами такими,

Как я нравлюсь ей, решить,

Мой соперник? Стал безумен

Я! — Ужели он милей

Ей наружностью своей?

Осорьо

Нет же!

Дон Мартин

Иль благоразумен

Так уж он? — Но этим я

Знаменит, как все вы знали.

Он знатней меня? Едва ли!

Кровь Гусманов — кровь моя.

Он богаче? На дукаты

Восемь тысяч ренты в год

Я имею, — и нейдет

Знати льнуть туда, где злато.

Уж не тем ли он хорош,

Что в зеленом ходит? — В этом

Платье может быть одетым

Каждый.

Осорьо

Вздор же ты несешь!

Дон Мартин

Что сказал ты?

Осорьо

Что теряешь

Ты рассудок.

Дон Мартин

Так иль нет,

Но как он, и я одет.

Помни, ты меня считаешь —

«Хиль — Зеленые штаны».

Ты иди домой. Побуду

Я с дон Педро.

Осорьо

Ждать вас буду.

(Уходит.)

Сцена 14

Донья Хуана, донья Инес, дон Мартин, дон Хуан, Караманчель

Донья Инес (дону Хуану)

Так в меня вы влюблены,

Милый Хиль? И я в вас тоже.

Дон Мартин (в сторону)

Хиль? Ужели? Это тот,

Кто любовь мою крадет!

Не Хуана ль это? Боже!

Из чистилища она.

В мир иной войти боюсь я,

С ним сразиться не решусь я;

Это страшная война.

Донья Инес

Здесь остановился кто-то.

Дон Хуан

Кто он, разузнаю я.

Донья Инес

Но зачем?

Дон Хуан

Инес моя,

Он упорно для чего-то

Смотрит. Я скажу, чтоб он

Нас оставил. Подождите.

Эй, идальго!

Дон Мартин

Что?

Дон Хуан

Идите!

Дон Мартин

Я? Куда? Ведь я влюблен.

Здесь моя любовь.

Дон Хуан (в сторону)

Давнишний

Враг мой! Это — Хиль, что стал

Ненавистным ей. Узнал

Я по голосу.

Караманчель (в сторону)

Не лишний

Альгвасил теперь бы был

Здесь при этой схватке смелой!

Дон Хуан

Хиль, зеленый или белый,

Знайте, час уже пробил.

Час, которого так ждал я,

Вы ж боялись, — он настал.

Дон Мартин

Он, клянусь, меня узнал,

Хоть лицо и закрывал я.

Смертным быть не может он.

В страхе нет моем обмана, —

То усопшая Хуана.

Дон Хуан

Докажите ж вашу, дон

Хиль, любовь. И вы служили

Даме? Низок трус такой!

Караманчель (в сторону)

Как, дон Хиль и тот, другой?

Ходят парами дон Хили!

Но не мой. Ведь мой — кастрат,

Несмотря на всю отвагу.

Дон Хуан

Ну, дон Хиль, берите шпагу!

Караманчель (в сторону)

Два их! Ты не спятил, брат?

Донья Инес

Вот другой дон Хиль!

Донья Хуана

Но только,

Этот, верно, дон Мигель.

Донья Инес

Несомненно, он.

Донья Хуана (в сторону)

Ужель

Существует Хилей столько?

Я того не узнаю.

Дон Хуан

Выньте шпагу! Иль при даме

Я невежлив буду с вами.

Дон Мартин

Шпагу никогда мою

Против мертвого не выну.

Не дерзнет рука моя.

Только с тем сражаюсь я,

Чья душа и плоть — едино.

Дон Хуан

Вы не скажете ль, что страх

Умертвил меня до боя.

Дон Мартин

Это знаю хорошо я:

Или вы на небесах,

Иль то искус ваш последний,

О, Хуана, — и сейчас

Вы в чистилище. По вас

Я заказывал обедни.

Низость я мою кляну!

Но любовию своею

Воскрешу вас, чтобы ею

Искупить свою вину.

Дон Хуан

Что? Я — призрак? Я — Хуана? ^[409]

Я в чистилище душа?

Донья Хуана (в сторону)

Право, шутка хороша!

Караманчель

Это души! — О Сусанна!

О Пелахио святой!

Донья Инес

Ах, Эльвира? это что же?

Донья Хуана

Сумасшедший, тише!

Караманчель (в сторону)

Боже,

Это стон души ночной!

Дух готов уж испустить я.

Дон Хуан

Иль деритесь, или я,

Не отвечу за себя!

Караманчель

Если дымом мог бы быть я,

И в какую ускользнуть

Мог трубу!

Дон Мартин

Душа святая!

Милосердной, заклинаю

Я любовью прежней, будь

Ты ко мне! Я без предела

Мучусь… Счастья дай мне вновь!

Чтоб смутить мою любовь,

Ты взяла еще раз тело!

В виде Хиля ты в Мадрид,

Чтобы мне вредить, приходишь,

И, являясь, страх наводишь

Ты на весь Вальядолид…

Ты ли не довольна местью?

Заклинаю я плодом

Преждевременным, в твой дом

Горе внесшим и бесчестье,

Ты не множь моих скорбей,

Брось настойчивость и гневность,

О душа, ужели ревность

Не проходит с жизнью сей?

Но — будь мертвой, будь живою —

Знай: труды твои пусты, —

Смерть мою увидишь ты

Иль Инес — моей женою.

(Уходит.)

Сцена 15

Донья Хуана, донья Инес, дон Хуан, Караманчель

Дон Хуан

Вновь, клянусь, от моего

Предложенья уклонился!

Право, кто б не подивился

Новой выдумке его!

Караманчель (в сторону)

Ну, брат, ты лакей души

Из чистилища! Ужасно!

Потому-то и напрасно

Я искал его… Спеши,

Иисус, на помощь чаду

Твоему!

Донья Хуана

Внизу меня

Вальдивьесо ждет, и я

Вижу, что итти мне надо.

Ты же с Хилем здесь побудь.

Разговор у вас выходит

Славный.

Донья Инес

Стой! Тебя проводит

Из служанок кто-нибудь.

Донья Хуана

Не могу пойти ужели

Двух шагов?

Донья Инес

Возьми хотя

Плащ.

Донья Хуана

Зачем? Ушла ведь я

Без души, хотя при теле. ^[410]

(Отходит от окна.)

Дон Хуан (в сторону)

К своему посту вернусь.

Хиль меньшой — так думать надо —

Даст ей ночью серенаду.

Донья Инес

Я за вас, дон Хиль, боюсь:

Вы отважны без завета.

Дон Хуан

Коль отваги нет в крови, —

Есть позор — и нет любви.

Тсс! Заговорили где-то.

Сцена 16

Донья Клара в мужском платье, дон Хуан, донья Инес, Караманчель

Донья Клара

Ревность к Хилю мне дала

Мужество… В мужской одежде,

Кинув страх, в своей надежде

Как любовник, я смела.

Здесь могу дон Хиля встретить:

На свиданье ль не придет

Он к Инес? Он не уйдет,

Должен будет мне ответить.

Дон Хуан

Кто пришел, узнаю я.

(Дон Хуан удаляется, донья Клара подходит к окну.)

Донья Клара (в сторону)

У окна кого-то вижу.

Подойду к нему поближе:

Не кузина ли моя

Ждет дон Хиля? Уж научит

Страсть ее, — меня сочтет

За дон Хиля. Пусть умрет

Ревность, что меня так мучит!

(Подходя к окну.)

О прекрасная сеньёра,

Вы дон Хиля, что влюблен

В вас безмерно (душу он

Посвятил вам), разговора

Удостойте… Вот я, вот

Хиль с зелеными штанами!

Караманчель

Новый Хиль танцует с нами!

Из дон Хилей дождь идет.

Донья Инес (в сторону)

Наконец я с ним, желанным,

Нежный голос узнаю.

До сих пор вела мою

Речь я, верно, с дон Хуаном.

Да, конечно, это он

Обмануть меня старался.

Дон Хуан (в сторону)

Вот и тот дон Хиль прокрался,

Что любовью награжден.

Донья Инес (в сторону)

Горе мне, — убьет пожалуй,

Дон Хуан теперь его!

(Дон Хуан приближается к донье Кларе.)

Дон Хуан

Рад я более всего,

Что теперь пора настала

Мне сторицей возвратить

Вам обиды ваши.

Донья Клара

Кто вы,

Что сказать такое слово

Смели?

Дон Хуан

Тот, кто вас убить

Должен.

Донья Клара

Как?

Дон Хуан

Убить! Зовусь я

Хилем. Правда, ваша цель

Доказать, что дон Мигель

Я! Инес — моя, клянусь я!

Я люблю ее…

Донья Клара

Сюда

Дьявол нес меня. Готова

Смерть мне.

Сцена 17

Донья Хуана в мужском платье, Кинтана. Прежние

Донья Хуана (разговаривает со слугою)

Вот пришла я снова.

Будь, что будет! Как тогда,

У окна Инес я встану

И скажу ей что-нибудь.

Кинтана

Твой отец свершил свой путь,

И теперь он здесь.

Донья Хуана

Кинтана,

Верит он, — я сражена

Дон Мартином в Алькорконе,

И защиты он в законе

Ищет здесь.

Кинтана

Твоя верна

Мысль…

Донья Хуана

На улице есть кто-то.

Кинтана

Кто — сейчас узнаю я.

Донья Клара (к Хуану)

Вы — дон Хиль?

Дон Хуан

Инес — моя!

Я — дон Хиль!

Донья Клара

О, лжи нет счета!

Донья Хуана

Кавальеро, есть проход?

Дон Хуан

Кто идет?

Донья Хуана

Дон Хиль.

Караманчель (в сторону)

Всего ли

Их четыре? — Нет, поболе!

Тысяча! Ну, место, — вот!

Дон Хуан

Два дон Хиля здесь.

Донья Хуана

Со мною

Будет три их.

Донья Инес

В третий раз.

Тоже Хиль. Но кто из вас

Хиль влюбленный?

Дон Хуан

Знайте ж, кто я;

Хиль Зеленый — это я.

Донья Клара (в сторону)

Страх мой в ревность обратился.

Серенаду петь явился

Он Инес. Злодей меня

Обманул! Я месть готовлю!

Хиль Зеленый — я один!

Кинтана (в сторону донье Хуане)

Ты теряешь, господин,

Имя, — три за ним на ловлю

Собрались дон Хиля.

Донья Хуана (громко)

Что?

Я — дон Хиль Зеленый!

Донья Инес

Славно!

Это, право же, забавно!

Дон Хуан

Не пройдет сюда никто!

Пусть уходят, или вскоре

Их убью я!

Донья Хуана

Как он смел!

Кто, посмотрим, выйдет цел.

Караманчель

Пусть погибнут Хили!

(Схватываются, и Кинтана наносит удар дон Хуану.)

Дон Хуан

Горе!

Смерть!

Донья Хуана

Так будьте же скромны,

И сказать Инес должны вы,

Что соперник ваш счастливый —

Хиль — Зеленые штаны!

(Дон Хуан, донья Хуана и Кинтана удаляются.)

Донья Клара (в сторону)

Я от ревности взбешенной

Ухожу… Дон Хиль не мне ль

Дал обет? Его ужель

Не исполнит?

(Уходит.)

Донья Инес

Не отмщенной

Перед Хуаном от меня

Не оставил. Как люблю я!

(Уходит.)

Караманчель

Хилей полон ухожу я:

Четырех здесь видел я.

Не иначе, как из ада

Та душа, кому слугой

Был я, вывела с собой

В помощь Хилю хилиаду!

Утра брезжит голубой

Свет… Утратил чувства все я.

Иисус! Ведь был душе я

Из чистилища слугой!

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Парк святого Херонимо

^[411]

Сцена 18

Дон Мартин, одетый в зеленое

Дон Мартин

Вы, улицы столицы, что развратна,

Как Вавилон во лжи неутолимой, —

Вы к богачам всегда лицеприятны,

А к бедняку строги неумолимо;

И вы, дома, где каждый час отвратно

Кишит порок, и явный и незримый, —

Скажите мне, иль небо так решает,

Что каждый Хиль моей любви мешает?

Деревья парка, вы, чьи задремали

Под лаской ветра листья молодые,

На чьих ветвях, когда бы мог, печали

Я, как трофей, свои б развешал злые;

Ручьи, лужайки, вы, что целовали,

Ее траву, ее цветы густые, —

Ваш шопот нежный явственно вещает,

Что каждый Хиль моей любви мешает.

Что я свершил, что собственною тенью

Гоним я без пощады? Обожаю

Инес я, — и за это ль преступленье

Наказан небом я и так страдаю?

Зачем дон Хиль преграды и стесненья

Во всем мне ставит? — Имя отнимая

Мое себе, надежд меня лишает?

Иль всякий Хиль моей любви мешает?

Коль я просватан, — Хиль к моей невесте

Приходит и ее перебивает;

Коль пишут мне, — моим письмом и вместе

Он тайною моей овладевает;

Иду ль к купцу за деньгами, на месте

Я узнаю, что раньше предъявляет

Он чек мой… И куда ни поспешает

Моя стопа, — дон Хиль везде мешает.

Сцена 19

Дон Дьего, Кинтана, альгвасил, дон Мартин

Кинтана (разговаривает в стороне с дон Дьего)

Это тот, кто имя носит

Дон Мартина и назвался

Самозванно Хилем; этот

Донью умертвил Хуану,

Госпожу мою.

Дон Дьего

О, если б

Кровь злодея обагрила

Седину мою! Бесчестно

Приносить другим несчастье…

Вы, сеньор, его схватите!

Альгвасил

Кавальеро, дайте шпагу!

Дон Мартин

Шпагу?

Альгвасил

Да.

Дон Мартин

Кому?

Альгвасил

Судебной

Власти.

Дон Мартин

Что такое? Дайте

Объяснение аресту.

Дон Дьего

Объяснение, предатель?

Ты, несчастную супругу

Смерти тягостной предавший?

Дон Мартин

Я супругу? Что такое?

Я ей дал жениться клятву,

И направился в столицу.

Говорят, она осталась,

Забеременев, и в родах

Преждевременных скончалась,

Разрешась плодом в Сан-Кирсе.

Я убил ее? — Кинтана,

Знаешь правду ты об этом?

Кинтана

Я об этом знаю правду,

Дон Мартин. — Как нанесли вы

Раны страшные кинжалом

Госпоже моей безвинной,

В Алькорконе умирая,

Умоляла донья небо

О возмездии, как Авель. ^[412]

Дон Мартин

О, клянусь, предатель…

Альгвасил

Что вы?

Дон Мартин

То, что если б я без шпаги

Не был, я бы тотчас вырвал

У тебя язык солгавший!

Дон Дьего

Что за дело нам, мучитель,

До того, что отрицаешь

То, что здесь в письме открыто?

Дон Мартин (читает про себя)

Это писано Хуаной.

Дон Дьего

Так прочти его, презренный!

Дон Мартин

Иисус! Кинжалом раны

Я супруге в Алькорконе…

Был ли там когда я?

Дон Дьего

Басней

Оправдаться ты не сможешь.

Альгвасил

Доказательства представить

Невиновности в тюрьме вы

Можете.

Дон Мартин

Когда Хуана

Все еще жила в Сан-Кирсе,

Где письмо она писала

И подписывала, — мог ли

Я предать ее ужасной

Смерти где-то в Алькорконе?

Дон Дьего

Ты подделывать желаешь

Письма, как подделал имя!

Сцена 20

Дон Антоньо, Сельо. Прежние

Дон Антоньо (в сторону, Сельо)

Вот дон Хиль. Узнал я сразу

По штанам его зеленым.

Сельо (в сторону, дон Антоньо)

Прав ты, так его назвали.

(К дон Мартину)

Вы, дон Хиль, моей кузине,

Донье Кларе клятву дали, —

Эту клятву вас исполнить

Мы хотим судом заставить,

Раз в любви вы обманули.

Дон Дьего

А, так ради этой дамы

Он убил свою супругу!

Дон Мартин

Не вернете ли кинжал мне?

Я с своей покончу жизнью, —

Нет конца моим несчастьям!

Дон Антоньо

Вас живым любимым мужем

Хочет видеть донья Клара.

Дон Мартин

Донья Клара? Но, сеньёры,

Я такой не знаю.

Дон Антоньо

Славно

Извернулись… Не дон Хиль вы?

Дон Мартин

Здесь дон Хиль зовусь я, правда.

Но не «Хиль в штанах зеленых».

Дон Антоньо

Не зеленые ли ваши?

Сельо

Или жизни вы лишитесь,

Иль исполните вы клятву!

Дон Дьего

Палачом он вздернут будет.

Голова его болтаться

На крючке пред всеми будет

Через месяц или раньше.

Сельо

Как?

Альгвасил

Убил свою жену он.

Сельо

О предатель!

Дон Мартин

Хоть пришла бы

Положить предел мученьям

Смерть, что мне грозит всечасно.

Сцена 21

Фабьо, Десьо. Прежние

Фабьо (входя разговаривает с Десьо)

Это тот, кто в поединке

Ранил только что Хуана, —

Тот, что рядом с альгвасилом.

Десьо

Случай нам благоприятный.

(К альгвасилу)

Ну, сеньёр, в тюрьму ведите

Вы идальго.

Дон Мартин

Вновь несчастье.

Альгвасил

Он идет туда. Но вы-то

Почему приказ мне дали?

Фабьо

Дон Хуана из Толедо

Он сегодня ночью ранил,

Возле дома де Мендоса.

Дон Мартин

Я — Хуана?

Кинтана

Не сбежал бы!

Дон Мартин

Дон Хуан!.. Какой?.. Сегодня?..

Что за дом?.. Какие раны?..

Что за новые гоненья!

То душа, сеньоры, знайте,

То душа Хуаны доньи,

Что в чистилище блуждает,

Всех нас, всех в обмане держит.

Дон Дьего

Ты убил ее.

Альгвасил

Сейчас же

Пусть идет в тюрьму!

Кинтана

Постойте!

Вот какие-то три дамы

Из кареты вышли; может,

Что-нибудь они нам скажут.

Сцена 22

Донья Хуана в мужском платье, Дон Педро, донья Инес, донья Клара в женском платье и дон Хуан с повязкой на руке. Прежние

Донья Хуана

Мой отец! О мой родимый!

Дон Дьего

Как? Но кто вы?

Донья Хуана

Я — Хуана,

Дочь твоя.

Дон Дьего

Жива ты?

Донья Хуана

Видишь.

Дон Дьего

Так письмо не ты послала?

Донья Хуана

Я. Затем, чтоб ты приехал

В этот город, где скрывался

Дон Мартин, назвавшись Хилем,

Где вступить в союз желал он

С доньею Инес, которой

Обо всем я рассказала

И которая приходит

Кончить злополучья наши.

Я была другим дон Хилем,

Знаменитая штанами, —

Из чистилища душою

Я была…

(К дону Мартину)

Да, ты душою

Был моей души, так хочешь,

Дай мне руку.

Дон Мартин

Пораженный

Я целую, дорогая,

Вашу руку. Положила

Ты конец моим страданьям.

Благодарен я за это.

Смерти лютой ожидал я, —

Был Кинтана мне враждебен.

Донья Хуана

Честь мою берег Кинтана.

Дон Мартин (дону Дьего)

Вы, сеньёр, неблагодарность

Мне простите.

Дон Дьего

Обнимает

Как отец, вас, милый, тот, кто

Смерти вашей добивался.

Дон Педро

Знаем все уже теперь мы

О затеях хитрых ваших,

Хиль, Хуана и Эльвира.

Не была опасной рана

Дон Хуана?

Дон Хуан

Раз я вижу,

Что Инес я стал желанен,

Поправляюсь я до срока.

Донья Инес

Вы — сеньёр мой и хозяин

В доме.

Дон Педро

Также дон Антоньо

Для прекрасной доньи Клары.

Донья Клара

Обманул меня, как прочих,

Хиль с зелеными штанами.

Дон Антоньо

Что сбылись мои надежды,

Вам, дон Хиль, я благодарен.

Дон Дьего

Дон Мартин, теперь вы сын мой.

Дон Мартин

Надо лишь, чтоб дать согласье

Мой отец сюда приехал.

Сцена 23

Караманчель, обвесивший свою шляпу и штаны свечечками и изображениями святых, с кропильницей на шее и с кропилом в руке. Прежние.

Караманчель

Нет ли здесь кого, кто свято

Помолился о моем бы

Господине, что блуждает

По чистилищу душою,

Облеченною штанами?

Донья Хуана

Ты, Караманчель, в уме ли?

Караманчель

В этом язвами заразных

Я клянусь тебе болезней.

Бог, храни меня! Отыди,

Сатана!..

Донья Хуана

Глупец, ведь твой же

Я дон Хиль, живой и здравый!

Ты не видишь, я со всеми

Говорю, и им не страшно.

Караманчель

Кто же вы, мужчина или

Женщина?

Донья Хуана

О глупый! Знай же:

Женщина!

Караманчель

Коль так, конечно,

Вы могли бы с толку разом

Сбить до тридцати вселенных!

Сцена 24

Осорьо. Прежние

Осорьо

Дон Мартин, отца встречайте.

Он сейчас сюда приехал.

Дон Педро

Он приехал?.. Не у нас ли?..

Осорьо

Да, и вас он ожидает.

Дон Педро

Так пойдем, и совершатся

Одновременно три свадьбы.

Донья Хуана

Да окончит путь страданий

Свой «Дон Хиль в штанах зеленых» .

Караманчель

И комедью со штанами!

КОММЕНТАРИИ

Биографические данные о молодости Тирсо де Молина скудны. Надпись на его портрете,^[413] обнаруженном в монастыре мерсенариев^[414] в Сории, настоятелем которого он был в последние годы жизни, говорит, что Габриэль Тельес (так звали нашего писателя в миру) родился в Мадриде в октябре 1571 года. Этим сведения о его молодости ограничиваются. Мы ничего не знаем об его семье, кроме беглого указания в сборнике новелл «Толедские виллы», что у него была сестра, сходная с ним характером и несчастьями.^[415] Из того факта, что Тирсо получил хорошее образование в университетском городе Алькала де Энарес, можем заключить, что он вышел из зажиточной семьи.^[416] Вероятнее всего, семья эта принадлежала к кастильскому дворянству, перебравшемуся под влиянием экономического кризиса, а также централизирующих реформ католических королей в столицу или в один из соседних с ней городов. Здесь дворянские семьи, постепенно утрачивая свои родовые привилегии, разорялись, мельчали, превращались мало-помалу в придворную челядь, заурядных чиновников или назойливых просителей, не выходивших из прихожей очередного фаворита. Мы, вероятно, не очень ошибемся, если предположим, что семья Тирсо принадлежала к кругу именно таких «кабальеро» или «гидальго», т. е. к той массе рядового дворянства, которое, лишившись «сеньорий» (юридических привилегий) и уже не занимая никаких ответственных постов, еще обладала некоторым состоянием, позволявшим ей жить в столице или в провинциальных центрах в ожидании перемен к лучшему.

Пребывание Тирсо в Алькала де Энарес, где он получил среднее и высшее образование^[417] (последнее, повидимому, однако не в университете, а в коллегии «Ордена мерсенариев», так как его имя не значится в книге университетских матрикулов), оставило глубокий след на всей его личности. К пребыванию Тирсо в Алькала приходится отнести его обширные познания в области классической литературы, находящие себе выражение в многочисленных цитатах, разбросанных в его комедиях. Возможно, что к этому же периоду относится и первое его знакомство с итальянскими авторами, постоянные ссылки на которых мы у него встречаем. Наконец несомненно там он познакомился с богословскими науками, играющими большую роль в его творчестве.^[418] Надо иметь в виду, что Алькала де Энарес, наряду с Саламанкой, являлась в XVI–XVII веках, крупнейшим центром всей духовной жизни Испании. «Кто хочет знать, пусть идет в Саламанку»,^[419] — говорится в одной из испанских пословиц, восходящих к этой эпохе.

По сравнению с Саламанкой алкалская высшая школа (университет и коллегии) отличалась лишь более замкнутым, «аристократическим» характером, и это подтверждает наше предположение о принадлежности Тирсо к среднему испанскому дворянству. Интересно отметить, что в ряде его комедий мы находим изображение студенческой жизни, иногда благожелательного, чаще же явно сатирического характера.

Следующей твердой датой в жизни Тирсо является дата его пострижения в Мадриде — 21 января 1601 года. Известно также, что несколько ранее — 14 ноября 1600 года — он поступил послушником в монастырь «Ордена милости» в Гвадалахаре.

Около 1615 года Тирсо в составе миссии был послан по делам ордена в американские колонии, на остров Сан-Доминго (так наз. Эспаньолу). Здесь он прочел три курса теологии для монахов и работал над общей реформой монастырской жизни. Колонии произвели на него очень сильное впечатление.^[420] Доказательством этого служит его трилогия, посвященная «подвигам братьев Писарро»: «Амазонки в Индии», «Верность против зависти», «Давать, так уж давать». По возвращении в Испанию в 1618 году Тирсо получил повышение, сделавшись «пресентадо» и генерал-дефинидором острова Эспаньолы.^[421] С очень большой долей вероятия можно предположить, что при поступлении в орден Тирсо заключил с его капитулом соглашение, в силу которого за ним было признано право писать «комедии» при условии выгодности их для ордена. Если дело обстояло действительно так, то этим объяснялась бы и вся последующая жизнь Тирсо, например, та легкость, с которой он переезжал из одного города в другой, его участие в литературных кружках и т. д. Интересно отметить, что, когда в 1625 году на Тирсо было поднято гонение за слишком вольное содержание его комедий,^[422] то это случилось (согласно утверждению почти всех его биографов) не столько по требованию духовной власти, сколько по проискам литературных врагов Тирсо. Это видно, хотя бы из того, что в конце тридцатых годов XVII века орден поручает Тирсо составление своей истории, — предприятие в специфических условиях религиозной борьбы на Пиренейском полуострове, являвшееся делом большой агитационной и пропагандистской важности. Повидимому, Тирсо был для ордена «своим», нужным человеком, и его писательской талант не только не встречал со стороны ордена осуждения, но, наоборот, до поры до времени широко использовался последним.

По возвращении в Испанию, Тирсо в июне 1618 года принял участие в капитуле ордена, созванном в Гвадалахаре. Позднее он, повидимому, жил в своем любимом Толедо, где, вероятно, пм была написана пьеса «Донья Беатриса де Солис» и были поставлены его «священные драмы» (так наз. «аутос сакраменталес»). В 1620 году он переселился в Мадрид.

Что касается начала литературной деятельности Тирсо, то на этот счет есть два его собственных свидетельства. В «Прологе» к своей книге «Толедские виллы», вышедшей между 1621 и 1624 годами и представляющей сборник диалогов, анекдотов, стихотворений и комедий, Тирсо говорит о трехстах пьесах, написанных им за четырнадцать лет. Произведя соответствующее вычисление, мы получаем приблизительно дату начала его творчества — 1607–1610 годы. В предисловии к третьей части «Комедий» («К любому читателю»), появившейся в 1634 году, Тирсо доводит число своих пьес до четырехсот и даже больше, причем срок их написания определяет двадцатью годами, относя, таким образом, начало своей литературной деятельности к 1614 году. Есть основание предполагать, что литературная деятельность Тирсо началась даже несколько раньше. По крайней мере в латинском «Каталоге знаменитых и прославленных братьев Ордена милости», составленном одним из историков последнего, Бернардо де Варгасом,^[423] о Тирсо говорится уже под 1605 годом как о «прославленном поэте» (Gabriel Tellez famosissimus poёta) и ему приписывается издание большого числа мелких сочинений («hic plura… opuscula in lucem edidit»).

Первые драматические произведения Тирсо были напечатаны не ранее второй половины двадцатых годов XVII века,^[424] и потому приходится предположить, что под «мелкими сочинениями» Бернардо де Варгас подразумевает комедии, ставившиеся на сцене. Помимо «Хроники» Бернардо де Варгаса мы имеем упоминание о Тирсо в одной стихотворной книжке, автором которой является какой-то деятель испанской сцены («известный антрепренер»). Книжка, составленная на юге Испании около 1610 года, среди известнейших испанских драматургов того времени помещает имя Тирсо («Отец Габриэль Тельес, монах мерсенарий, комический поэт»).^[425]

Как бы то ни было, к 1618 году слава Тирсо как драматурга была уже очень прочной. Красноречивым доказательством этого является тот факт, что в 1620 году тогдашний признанный глава испанских драматургов, знаменитый Лопе де Вега, посвятил Тирсо свою комедию «Притворство-правда».^[426] В этом посвящении он в очень лестных выражениях говорит о таланте своего собрата по перу и даже признает за ним право назвать эту комедию своею, намекая тем самым на какую-то ее зависимость от творчества Тирсо.

Кроме заглавия «Притворство-правда», Лопе де Вега сообщает этой пьесе подзаголовок: «Самый лучший лицедей» — жизнь и мученическая смерть св. Генезия. Самый сюжет пьесы — житие св. Генезия, который был гистрионом, т. е. бродячим актером, — прямо намекает на комедийную деятельность монаха Тирсо.

Другим не менее красноречивым доказательством того расположения, с которым относился Лопе де Вега к таланту Тирсо, являются его посвятительные стихи (децимы) к «Толедским виллам» Тирсо (1621), где говорится о «важном, сладостном и согласном пении Тирсо», а сам он уподобляется знаменитейшему из кастильских поэтов XVI века — Гарсиласо де ла Вега. Тирсо со своей стороны платил Лопе де Вега беспредельным уважением, почти что благоговением, являясь вернейшим его учеником и последователем в области предпринятой им художественной реформы. «Никто не следовал за Лопе с большим энтузиазмом, — пишет по этому поводу цитировавшийся уже нами Котарело-и-Мори, — никто так не веровал в его успех, как Тирсо, и никто не подошел так близко к великому образцу как в отношении количества, так и качества своих произведений».^[427] Во многих комедиях Тирсо мы находим ряд восторженных отзывов о Лопе де Вега. То он заставляет своих героев (в комедии «Крестьянка из Вальекас») признавать пьесы Лопе де Вега лучшими из шедших тогда в Мадриде, то выступает с восторженной защитой обновления испанского театра, предпринятого Лопе де Вега («Толедские виллы», особенно — «Вилла первая»). Наконец имеется одна комедия Тирсо, где творческая деятельность Лопе де Вега играет роль комедийного мотива. Мы имеем в виду «Искусственную Аркадию», где героиня — графиня Лукресия — влюблена в комедии Лопе, бредит ими. В характерном диалоге между нею и другою героиней — Анхелей — Тирсо сравнивает Лопе с Цицероном, Бокаччо, Овидием и даже с Соломоном. «Эта нива (vega)^[428] так богата, что сторицей воздает!» — восклицает в порыве энтузиазма Анхеля. За этим следует обзор комедий Лопе, представляющий собой форменный панегирик. В третьем акте (сцена 3-я) той же пьесы Тирсо высмеивает поэта Луиса де Гонгора, против «вычурного стиля» которого боролся тогда Лопе де Вега. Таким образом, симпатии, повидимому, были взаимными. Очень возможно, что начало этой дружбы относилось к сравнительно ранней эпохе — к 1604–1611 годам, когда Лопе де Вега жил в Толедо, любимом городе Тирсо.

Не менее дружескими были, повидимому, отношения, соединявшие нашего поэта с другими крупнейшими испанскими писателями эпохи (драматургом, новеллистом и поэтом Алонсо де Кастильо-Солорсано и драматургами Гильеном де Кастро, Мира де Амескуа, Хуаном Руисом де Аларкон, Луисом де Гевара, Хуаном Пересом де Монтальбан и др.) Только с Сервантесом Тирсо не был, повидимому, связан литературно.

Помимо личных связей, соединявших Тирсо с отдельными (и притом самыми крупными) писателями того времени, он принадлежал к литературному обществу, именовавшему себя Мадридской поэтической академией. Основателем ее был литератор, доктор Себастиан Франсиско де Медрано, клирик, живший долгое время в Италии. Академия, созданная по типу аналогичных итальянских обществ, функционировала с 1617 по 1622 год в Мадриде и охотно посещалась всеми крупнейшими писателями эпохи, являясь чем-то в роде литературного клуба.

То обстоятельство, что в официальных апробациях «Толедских вилл», написанных по поручению мадридского викария братом Мигелем Санчес (датировано 8 октября 1621 года) и доктором Хуаном де Хауреги (датировано 27 октября того же года), говорится об учености и таланте автора и отмечается, что в его книге нет ничего «против веры и добрых нравов», показывает, что Тирсо в это время был еще в большом почете у духовных властей. Последние, повидимому, продолжали оказывать поддержку его литературной деятельности, используя в своих интересах его замечательное дарование и высокую писательскую культуру. Поэтому прав, вероятно, лучший из испанских биографов Тирсо Котарело-и-Мори,^[429] высказывающий предположение, что некоторые из пьес Тирсо, вроде его «аутос сакраменталес», ставились в Толедо и других городах под прямым покровительством церкви. Кроме того, Тирсо привлекался в качестве участника (а возможно и организатора) тех поэтических состязаний, которые устраивали духовные власти по случаю различных торжественных событий (канонизация святых и т. п.). Так, в своей книге «Поучай, услаждая» он рассказывает о своем участии в поэтическом турнире, имевшем место в Толедо в 1622 году. Другой случай подобного же рода мы имеем в том же 1622 году, когда в Мадриде состоялась канонизация св. Исидора и некоторых других святых. Тирсо выступил здесь с несколькими стихотворениями. Правда, он не получил премии, которая досталась за октавы Гильену де Кастро, а за децимы Мира де Амескуа.^[430] Но как бы то ни было, если бы Тирсо уже тогда был гоним церковью, то Инквизиция не допустила бы его к участию в церковных празднествах. А ему даже поручали цензорские обязанности.

В великом споре, который шел тогда в Испании между двумя литературными школами по вопросу о новом и старом стиле, Тирсо примыкал к консервативному крылу и вместе с Лопе де Вега, Кеведо, Хауречим, Каскалесом, братьями Архенсола и др. боролся против вычурного стиля Луиса де Гонгора и возглавлявшейся последним группы поэтов (Вильямедиана, Парависино, Рибера). Этой борьбе за стиль, за чистоту языка Тирсо отводит очень большое место в своем творчестве. Не говоря о том, что резкие выпады против новаторов имеются в ряде его комедий, мы находим развернутую критику школы Гонгора в теперь малочитаемых книгах Тирсо «Толедские виллы» и «Поучай, услаждая», представляющих собою собрание поучительных историй, лирических стихотворений, комедий «аутос сакраменталес», описаний празднеств, коротких поэм и т. д. в светском («Толедские виллы») или в духовном («Поучай, услаждая») роде. Тирсо не скупится на бранные прозвища и язвительные слова по адресу поэтов-новаторов, «преувеличенных паладинов Аполлона», сравнивая их то с ярмарочными гигантами, набитыми паклей и соломой, то с фигурами фейерверка, то с плохим портным, который шьет платье из разноцветных лоскутов. Впрочем, как правильно указывают его биографы, сам он не был чужд того «вычурного стиля», на который так нападал.

Жизнь брала свое, и то полезное, что несла с собою школа новаторов, значительно обогатившая лексикон испанской поэзии, а позднее и художественной прозы, невольно для самого Тирсо проникало в его творчество.

Мадридский период деятельности Тирсо был по существу центральным моментом в его художественной жизни. К тому времени он уже написал, как мы можем заключить из его собственного свидетельства, 300 пьес, 12 оригинальных новелл^[431] и одну обобщающую книгу — «Толедские виллы».^[432] В этой последней он является уже не простым представителем определенной литературной группы, а одним из ее вождей и теоретиков. Книга имеет не только художественное и автобиографическое, но и теоретическое значение. Представляя собой собрание комедий, стихотворений, поучительных историй и т. п., она содержит ряд теоретических положений, разделяемых основной группой испанских писателей, объединившихся вокруг реформы испанского театра, проводимой Лопе де Вега. Конструкция «Толедских вилл» в значительной степени напоминает конструкцию «Декамерона» Бокаччо, который Тирсо, повидимому, избрал образцом. Отправной точкой повествования является пожелание, высказанное группой испанских дворян (излюбленных персонажей комедий Лопе де Вега и его школы) отпраздновать возвращение одного кабальеро в Толедо и благополучное завершение любовной истории другого празднествами на реке Тахо. Собравшиеся решают, не возвращаясь в Толедо, провести сорок самых жарких летних дней в прибрежных сигарралях (виллах), им принадлежащих. Каждый собственник сигарраля берется развлекать гостей во время их пребывания в его владениях. Таких «развлекающих» набирается двадцать человек, из чего мы можем заключить, что Тирсо предполагал написать несколько частей «Толедских вилл». Однако написать ему удалось только пять «сигарралей», т. е. пять дней, довольно пестрых по своему составу. «Первая вилла» представлена комедией «Стыдливый во дворце», отличающейся большими художественными достоинствами; вторая содержит описание рыцарского и любовного турнира, а также поэму о «Пане и Сиринге», принадлежащую перу одного из учеников Тирсо; в «Третьей вилле» мы находим повесть «О доне Хуане де Сальседо и каталонке Дионисии». Здесь же встречаем ряд стихотворных вставок, — между прочим, написанный в народном духе романс к реке Мансанаресу. «Четвертая вилла» носит чисто стихотворный характер. В нее Тирсо включил 13 стихотворных пьес различного рода, а также прекрасную комедию «Какими должны быть друзья», еще до появления книги в свет поставленную на сцене Бальтасаром де Пинедой, «мастером этого ремесла», по определению самого Тирсо. Наконец в пятой и последней вилле мы имеем короткую повесть — «Три осмеянных мужа», позднее оторвавшуюся от книги и имевшую свою собственную судьбу. Повесть эта, написанная под сильным итальянским влиянием (как мы увидим ниже, Тирсо был хорошо знаком с Бокаччо, Банделло и Чинтьо), несомненно, стоит в тесной связи со всей сатирической и дидактической литературой испанского средневековья, и в частности с так называемыми «enxemplos», т. е. назидательными, «примерными» повестями. За этой повестью следует очень удачная комедия — «Благоразумный ревнивец».

В предисловии к книге, адресованной «благожелательному читателю» (al bien intencionado), а также в отдельных «виллах» мы находим изложение литературных взглядов Тирсо. Особенно замечательны в этом отношении «виллы» первая, третья и пятая, заключающие в себе защиту и оправдание реформы театра, предпринятой Лопе де Вега и группировавшимися вокруг него писателями.

Исходя из слов самого Тирсо в его посвящении к третьей части «Комедий», биограф Котарело-и-Мори приходит к выводу, что в мадридский период Тирсо писал не менее двадцати пяти пьес в год. Если принять во внимание, что каждая из драматических вещей Тирсо имеет около 3500 стихов (обычный размер испанской пьесы XVI–XVII веков), то мы получим цифру V 30000 стихов в год. Цифра эта огромна. Известно однако, что Лопе де Вега был автором 1 800 драматических произведений, т. е. написал около 6000000 стихов. Из всех испанских драматургов XVI–XVII веков Тирсо ближе всех подошел к Лопе де Вега в отношении продуктивности.

Боевой темперамент Тирсо, острый язык его комедий, уменье увязать их с действительностью, а также та чрезвычайно резкая позиция, которую он занял в литературной распре о стиле, не замедлили создать ему большое количество врагов. Жалобы на происки завистников появляются уже в сравнительно ранних его комедиях. В прологе к «Толедским виллам», где поэт изображает в символическом виде свой приход в литературу (ладья с мачтой, увенчанной лавровым венком, на ладье пастух с берегов Мансанареса, одетый в белую овчину с алыми полосами на груди), Тирсо говорит о том, что ноги его стремится опутать змея зависти. Тирсо оказался пророком. В 1625 г. над его головой разразилась гроза, о размерах которой мы можем судить по его собственным словам в уже цитировавшемся нами посвящении третьей части его «Комедий» миланскому кавалеру Джулио Монти, где он сравнивает ее со шквалом, который пустил бы его корабль ко дну, если бы его покровитель не выступил в роли св. Эльма. Обращение Тирсо за помощью к влиятельному миланскому (т. е. итальянскому) кавалеру заставляет Котарело-и-Мори предположить, что гроза, разразившаяся над Тирсо, была настолько сильной, что ему пришлось искать защиты в Риме у самого папы.^[433] Предположение это является тем более вероятным, что гонения были подняты, повидимому, не духовными, а светскими властями. Фактическая сторона их, поскольку мы можем судить о ней на основании выписки из протокола исправительной комиссии 1625 года, найденного испанским ученым Кристовалем Перес-Пастором и опубликованного им в журнале «Bulletin Hispanique» за 1908 год, сводилась к решению «испросить у его величества распоряжение, дабы отец исповедник предложил нунцию выслать монаха мерсенария по имени маэстро Тельеса — иначе Тирсо — чинящего скандал своими комедиями, которые он пишет в светском роде, и прельщающего соблазнами и дурными примерами, в один из самых отдаленных монастырей ордена» и наложить на него запрещение «писать комедии и вообще светские стихи». Постановление предлагалось провести в жизнь в спешном порядке.

Мы не знаем причин, побудивших исправительную комиссию выступить против Тирсо. Писать он начал не в 1625 году, а чуть не за двадцать лет до этого, и писал, насколько мы можем судить, всегда в одном роде. Вероятно, был какой-нибудь ближайший повод для столь сурового решения. Возможно одно объяснение, лежащее в характере деятельности Тирсо в мадридский период. В его комедиях, относящихся к этому времени, помимо указанных выше резких выпадов против литературных врагов, мы находим ряд едких выступлений по поводу шедшей тогда при дворе борьбы между фаворитами, а также и других политических событий эпохи. Как бы то ни было, Тирсо пришлось покориться и спешно покинуть Мадрид.

Весна 1626 года застает его в Саламанке изгнанником. В мае этого года он принимает участие в провинциальном капитуле, созванном его орденом в Гвадалахаре, и назначается настоятелем (комендадором) небольшого монастыря в захолустном городке Трухильо. Подчинившись постановлению высших властей, орден, однако, не лишил Тирсо права занимать посты. Таким образом, он фактически взял провинившегося монаха под свою защиту. Назначение Тирсо через несколько лет генеральным «историком ордена» и возведение его в следующий чин — советника провинции Кастилии в 1632 году, а позднее — «лектора теологии» только укрепляет нас в этом предположении. Для ордена литературная деятельность Тирсо была по-прежнему выгодной, и его духовное начальство относилось к ней вполне благожелательно.

Тирсо пробыл в изгнании три-четыре года. В 1630 г. мы застаем его в Толедо, а в 1630 или 1631 году он печатает в Мадриде свое стихотворное покаяние, до нас не дошедшее, но еще в начале XVIII века хранившееся в Мадридском архиве. Таким образом, по словам историографа «Ордена милости» Антонио Арда-и-Мухики, изгнание для него не было тяжелым. Между тем сам Тирсо в обращении к любому читателю, помещенном в виде предисловия к третьей части его «Комедий», устами своего вымышленного племянника дона Франциско Люкас де Авиля, якобы выкравшего комедии у дяди и напечатавшего их на свой страх и риск, говорит о «десяти годах вынужденного молчания, усугубленных кознями и нуждою». Эти слова мы, конечно, не должны понимать в буквальном смысле. Прежде всего, молчание Тирсо было очень относительно. Не говоря о том, что к этому периоду относится трилогия о подвигах братьев Писарро, навеянная пребыванием в Трухильо, родине этих последних, и правильно датированная Котарело-и-Мори, Кржевским и другими 1627 годом, Тирсо в период своего изгнания вообще не прекращал писательской деятельности.

Так, в сборнике «Поучай, услаждая» Тирсо рассказывает о своем участии в празднествах, устроенных орденом в 1629 году по случаю канонизации своего основателя св. Педро де’Ноляско и его ближайшего ученика Рамона Нонната. На состязании он выступил с 21 драматическим произведением, исчерпывавшим почти все известные тогда поэтические формы. Подобно тому как он это делал и ранее, Тирсо каждое стихотворение дублировал другим, выдержанным в простонародной форме, причем скрылся под шутливым именем Хиля Берруго де Техарес. Все эти стихи он собрал в третьем дне сборника «Поучай, услаждая». Некоторые из них, особенно написанные в простонародной форме, очень удачны и были премированы. Таким образом, Тирсо понимал наложенное на него запрещение не писать стихов очень свободно, и орден покрывал своим авторитетом нужного ему человека.

Другим важным моментом литературной деятельности Тирсо в период опалы была подготовка к изданию и издание первой части его «Комедий». Повидимому, она вышла в 1627 году одновременно в Мадриде и Севилье. В состав первой части «Комедий» вошло двенадцать пьес; некоторые из них, например «Крестьянка из Вальекас», «Галисийка Мария Эрнандес», «Ревнивица к самой себе», принадлежат к числу лучших созданий драматурга.

Но если период изгнания Тирсо, который можно условно назвать саламанкским, был ознаменован литературным творчеством, то нельзя не отметить, что катастрофа наложила сильный отпечаток на всю дальнейшую деятельность писателя. Можно прямо утверждать, что годы изгнания явились переломным моментом в художественной деятельности Тирсо. С этого времени в его творчестве все сильнее начинают проступать черты болезненного мистицизма, постепенно вытесняющего здоровый реализм. Творчество Тирсо не становится менее интенсивным, но оно мало-помалу отрывается от действительности. Если до 1626 года светский человек и писатель преобладал в Тирсо над монахом, то с 1625 года монах выступает на первый план. Вопреки энергично поддерживаемой клерикальными кругами легенде о благодетельном влиянии церкви на творчество Тирсо, она, в действительности, и тут сыграла роковую роль. Она искусно использовала тяжелое положение, в котором оказался Тирсо, и, укротив в нем строптивого писателя, окончательно направила его дарование в желательное для себя русло.

До нас не дошло поэтическое покаяние Тирсо. Но достаточно прочесть первую книгу, написанную им в изгнании, чтобы оценить всю важность происшедшей в нем перемены.

Мы имеем в виду сборник «Поучай, услаждая»^[434] (1633), пятую по счету книгу Тирсо и, как он сам заявляет в предисловии, самую любимую. Анализ сборника представляется тем более интересным, что он имеет предшественника — «Толедские виллы». Безусловно прав Котарело-и-Мори, утверждающий, что «новая книга по своему составу и оформлению совершенно подобна „Толедским виллам“, но по входящим в нее элементам коренным образом от нее отличается». Это тоже «полезная смесь» (выражение самого Тирсо). Но вместо светских рассказов мы находим здесь благочестивые легенды, вместо комедий — «аутос сакраменталес», вместо мифологических и сатирических поэм — стихи по случаю различных духовных празднеств. Сборнику предпослан посвятительный пролог,^[435] имеющий очень большое значение для выяснения литературных взглядов Тирсо. О них мы будем подробно говорить ниже. Здесь упомянем только, что, если верить искренности пролога, а в ней у нас нет никаких оснований сомневаться, по существу он является только лишним доказательством перемены, происшедшей в Тирсо. Отдавая предпочтение художественной литературе в духовном роде (или, как говорят испанские писатели, a lo divino, т. е. «на божественный лад») перед светской, Тирсо как бы зачеркивал этим все свое прошлое творчество. Основную часть его новой книги составляют (на это указывает сам он в предисловии) три повести в духовном роде: «Покровительница муз» (житие св. Теклы), «Торжество истины» (апокрифическая история св. Климента, папы римского и его семьи) и наконец самая интересная в художественном и историческом отношении — «Повесть о разбойнике» Педро Арменголе, который стал святым и явился одним из основателей «Ордена милости». Второе по значению место в сборнике занимают три «аутос сакраменталес» — «Божественный улей», «Схожие братья» и «Я не сдаю в аренду доход», которые сам Тирсо в предисловии противополагает своим комедиям в светском роде. Как в «Толедских виллах» весь материал располагается вокруг празднеств, устраиваемых группой знатной молодежи в Толедо, так здесь стержневой формой является мадридский карнавал. Три «благочестивых» столичных семьи хотят отпраздновать эти дни иначе, чем остальная веселящаяся публика; они собираются в избранных местах для чтения стихов серьезного содержания, представления религиозных пьес и слушания возвышающих душу церковных легенд. Каждый день делится на две части: утро, когда заслушиваются истории, и вечер, когда разыгрываются «священные акты». Во все три дня вводятся стихи, сочиненные Тирсо в разное время по случаю церковных празднеств.

Таково содержание этой в высшей степени характерной для своего времени книги. Прежний ученик Бокаччо и Ариосто является здесь полуаскетом, ищущим примирения с жизнью в отказе от нее и в религиозных порывах к богу. Нужно при этом отметить, что в книгу эту Тирсо вложил много искренности и мастерства. Некоторые ее части, особенно «Повесть о разбойнике» с ее замечательно точным воспроизведением быта Барселоны XII века, а также жизни каталонского крестьянства (что дало некоторым критикам повод сравнивать ее с романами Вальтер-Скотта), могли бы претендовать на лучшую судьбу. Книга, как и следовало ожидать, встретила благосклонный прием у духовных властей, поспешивших ее одобрить. Тирсо, повидимому, крепко рассчитывал на ее успех, обещая читателю дать вторую часть. Но публика ждала от него совершенно другого. В целом книга не удовлетворила ее. Оконченная в Толедо в феврале 1632 года книга увидела свет только через три года и особой популярностью, повидимому, никогда не пользовалась за пределами узкого круга лиц религиозного склада. Таковы были первые результаты той духовной операции, которую церковь проделала над Тирсо.

Остальные годы жизни Тирсо, от возвращения из ссылки до смерти, характеризуются тремя основными чертами. Это был, во-первых, период постепенного заката его художественного таланта и подведения итогов предшествующей деятельности, во-вторых, это годы дальнейшего обострения переживаемого писателем духовного перелома, и наконец, это эпоха «служебных успехов». Начнем с последних.

В январе 1639 года жалованной грамотой папы Урбана VIII Тирсо был сделан «мастером» (maestro). Несколько ранее, в 1637 году, Тирсо было поручено продолжить общую историю «Ордена милости», составление которой начал Алонсо Ремон. По условиям того времени это было делом исключительной важности, так как преследовало церковно-пропагандистские цели. Подобные поручения возлагались только на вполне доверенных лиц и свидетельствовали о большом служебном успехе последних. Вступая в новый период жизни Тирсо спешил проститься со своим литературным прошлым. В годы 1634–1635 им были созданы четыре (II–V) части его «Комедий». В последней из них (пятой по общему счету) он обещал издание шестого тома, в который должны были войти, по его словам, самые занимательные из его пьес. Своего обещания он, однако, не сдержал. Быстрота, с которой были изданы последние четыре части, свидетельствует о желании автора как можно скорее покончить со своим литературным прошлым и отдаться работе, более соответствовавшей его новым духовным запросам. Вероятнее всего, именно этими новыми настроениями Тирсо объясняется тот факт, что последние три части «Комедий» он издал от имени своего вымышленного племянника дона Франциска Люкаса де Авиля, якобы выкравшего рукописи у своего дяди. По странному курьезу, в котором большинство исследователей видят простую типографскую ошибку, третья часть «Комедий» вышла раньше второй. Она знаменита не только своим составом, но и предисловием «к любому читателю» («а cualquiera»). Здесь устами своего вымышленного издателя и племянника Тирсо сообщает не мало ценных биографических данных о себе, не мало любопытных данных для истории опалы, постигшей Тирсо. Общий тон «обращения» отличается большим задором. Перед нами прежний Тирсо — мастер колкой речи, язвительной отповеди врагам и т. п. В дальнейших частях этот боевой задор постепенно угасает, соответственно перемене в самом авторе.

За третьей частью «Комедии», вышедшей в Тортосе в 1634 г., почти тотчас же последовала еще одна, появившаяся в 1635 году в Толедо. Помимо своих чисто художественных достоинств, она замечательна тем, что из двенадцати вошедших в нее комедий четыре, по собственному признанию Тирсо, принадлежат не ему. Эта часть замечательна еще тем, что Тирсо включил в нее восемь интермедий, принадлежащих как ему самому, так и другим крупным драматическим писателям эпохи (в том числе Луису Киньонесу де Бенавенте и, возможно, Кеведо).

Четвертая часть «Комедий», вышедшая в Мадриде в 1635 г. и состоящая также из 12 пьес, посвящена новому покровителю Тирсо, графу де Састаго, генеалогию которого он написал несколько позднее (1640). Четвертой части предпосланы обычные в этом случае одобрения, принадлежащие замечательнейшим испанским писателям того времени — Хуану Пересу де Монтальбан и самому Лопе де Вега, который пережил свою «апробацию» немногими месяцами.

Что касается пятой части «Комедий», также состоящей из 12 пьес, то она появилась в Мадриде непосредственно за четвертой. Одно из одобрений к ней написано тогда еще молодым драматургом, которому суждено было продолжить дело Лопе де Вега и Тирсо, а именно доном Педро Кальдерон де ла Барка. В прологе к этой части Тирсо защищается от обвинений в словесном новаторстве; мы находим здесь ряд интересных высказываний о языке и художественном стиле.

Пятая часть была лебединой песнью Тирсо. Правда, внутреннее кипение, которое создало его театр, не могло прекратиться сразу. Время от времени он продолжал еще выпускать свои комедии. Так к периоду между 1632 и 1635 годами относятся пьесы: «Мадридские балконы» (после 1632 года), «В Мадриде и в одном доме» (после 27 августа 1635 года), «Герб Португалии» (окончена 8 марта 1638 года), «Плут Гомес» (разрешена к постановке 27 апреля 1643 года).^[436] В 1635 году вышел в свет сборник «Поучай, услаждая».

На этом художественная жизнь Тирсо в сущности и кончается. Последний период своей жизни — с 1637 до смерти в 1648 году он всецело отдает монастырю и делам своего ордена. Мы уже упоминали, что в 1637 году он, по распоряжению своего духовного начальства, принялся за составление «Истории ордена милости». Изложение начинается с 1570 и кончается 1638 годом. Работа была не легка. По крайней мере во введении он говорит, что ему пришлось «перетряхнуть кипы старых и новых бумаг, прочесть ряд авторов и печатных и рукописных хроник, произвести розыски в архивах и хранилищах». Один из преемников Тирсо по составлению истории ордена, отец Коломбо, презрительно отзывается о его труде, упрекая Тирсо в недостаточном знакомстве с источниками и в излишней литературности. Но, как мы можем судить по рукописи «Истории ордена милости», хранящейся в Мадридской библиотеке Исторической Академии, у Тирсо были особые цели. Он хотел дать удобопонятный, легкий для чтения исторический обзор, и в этом отношении его хроника, написанная изящным литературным языком, не оставляет желать ничего лучшего.^[437]

Из других исторических трудов Тирсо «Житие св. матери Сервильонской», не прибавляет ничего нового к литературному образу автора, являясь только лишним доказательством пережитой им духовной метаморфозы. Что касается третьего труда — «Генеалогии дома Састаго», — то он не дошел до нас, но если и будет обнаружен, то вряд ли внесет что-либо новое в характеристику Тирсо. Это была приятельская услуга, оказанная писателем тому из его мадридских друзей и покровителей, которого он избрал «меценатом» для четвертой части своих «Комедий».

Скудны сведения о последних годах жизни Тирсо. Мы почти ничего не знаем о его старости, как и о его молодости. 29 сентября 1645 года Тирсо был назначен настоятелем обители в небольшом городке Сории. Назначение в Сорию было удалением на покой. Здесь 12 марта 1648 года его и застала смерть. Эту дату сообщает нам надпись на сохранившемся портрете Тирсо, принадлежащем обители в Сории и воспроизводимом в нашем издании. Могила Тирсо не сохранилась. Специальная комиссия, отправленная в Сорию в 1869 году во главе с лучшим знатоком Тирсо и его издателем, поэтом и драматургом Гарсенбучем, не могла обнаружить ее следов. Смерть Тирсо прошла незамеченной, — по крайней мере мы не находим упоминаний о нем ни у одного из современных писателей. Судьба его рукописей неизвестна.

ОСУЖДЕННЫЙ ЗА НЕДОСТАТОК ВЕРЫ (Condenado por desconfiado)

Комедия в трех актах; точно год написания ее неизвестен, впервые напечатана была во второй части «Комедий маэстро Тирсо де Молина, собранных племянником его Франсиско Лукасом де Авила» (Мадрид, 1627). Следующее издание пьесы относится к 1635 г. Эта же пьеса фигурирует в качестве пятой из приписанных Тирсо де Молина комедий в сборнике двенадцати комедий различных авторов, напечатанном около 1640 г. (см. Шеффер, «Восемь неизвестных комедий», Лейпциг, 1887). Отдельно пьеса эта издана в XVII–XVIII веке, под названием «Знаменитая комедия: „Осужденный за недостаток веры“ маэстро Тирсо де Молина», 28 стр., без указания места и времени напечатания. Три экземпляра этого издания имеются в Мадридской национальной библиотеке. По всей видимости, издание это представляет собой перепечатку пьесы из «Второй части комедий Тирсо де Молина» со многими искаженными стихами. С ним же совпадает по сличении опечаток и пропусков «Знаменитая комедия и т. д.» — «находится в продаже в печатне Франсиско Санса на улице Мира», издание, относящееся к XVIII веку. С одного из этих отдельных изданий сняты две рукописные копии, принадлежавшие театру де ла Крус, разбитые по ролям для представления «Осужденного» в 1824 г.

В наше время доступны издания Арсенбуча «Избранный театр брата Габриэля Тельес» (1839–1842), том II, и «Библиотеки испанских авторов», том V. Кроме того имеется попытка Мануэля де ла Ревилья приспособить пьесу к современному театру, под заглавием: «Осужденный за недостаток веры, фантастико-религиозная драма Тирсо де Молина», в двух списках, находящихся в библиотеке знаменитого испанского филолога Менендеса-и-Пелайо (ум. в 1912 г.) В издании имеется ряд купюр. Одно из последних изданий — под редакцией Америко Кастро, Мадрид, 1919.

Перевод на французский язык сделан Альфонсом Руайе (Париж, 1863).

Пересказывает почти все действие «Осужденного», соединяя его с сюжетом одной из комедий Лопе де Вега, Педро Росете Ниньо.^[438] Другое подражание Тирсо печатает Жорж Санд в «Ревю де де Монд» (декабрь 1869).^[439] Частичные подражания у Морето и Арсенбуча («Худой апостол и добрый разбойник», 1860). Принадлежность этой драмы (как и «Севильского озорника») Тирсо долгое время отрицалась исследователями, поскольку сам Тирсо де Молина признает своими лишь четыре из двенадцати пьес, помещенных во второй части его «Комедий». Под сомнение ставил авторство Тирсо де Молина также и Мануэль де ля Ревилья. В настоящее время сличение метрической формы пьесы с остальными произведениями Тирсо (Г. Морлей), мастерская разработка сюжета и основной идеи «Осужденного», близкой именно автору-монаху, позволяют безусловно заключить, что «Осужденный за недостаток веры» написан рукою Тирсо. Котарело-и-Мори настаивал на наличии посторонней обработки комедии; Менендес-и-Пелайо отбрасывает эту мысль, считая комедию целиком принадлежащей Тирсо. Из русских испанистов за принадлежность «Осужденного» Тирсо безоговорочно высказывается Б. А. Кржевский.

Исчерпывающий материал о том, из каких источников Тирсо де Молина мог почерпнуть сюжет своей комедии, дает Менендес Пидаль в замечательном исследовании (речь, произнесенная в Испанской академии, напечатана в его «Этюдах о литературе», 1920).

Основной мотив комедии Тирсо развивается из древнейшей легенды, впервые зародившейся на Востоке и претерпевшей немало изменений, прежде чем дать материал испанскому драматургу XVII века.

Вот содержание одного из эпизодов древнейшей индийской поэмы — «Магабхараты». Знаменитый брамин Каусика читал «Веды», священную книгу индусов; птица уронила ему на голову свой помет, брамин проклял ее, и она упала мертвой. Каусика, удрученный своим несправедливым гневом, отправился в деревню просить милостыню. В одном из домов женщина попросила его подождать, а сама, забыв про брамина, начала прислуживать мужу. На вопрос брамина, почему она заставила ждать его, она ответила, что служить мужу — ее высший долг, и что если он, брамин, хочет видеть образец подлинной добродетели, пусть идет в город Митилу и ищет охотника Дхармавьяджу, который почитает своих родителей. Униженный брамин разыскал охотника и застал его на бойне продающим мясо. Охотник, увидев брамина, обратился к нему и сказал, что знает цель его прихода. Брамина удивляло, что такой чудесной способностью провидения одарен человек, занимающийся греховной, по индийским понятиям, профессией — охотой. Охотник ответил, что занятие это переходит в их роде от отца к сыну, что он выполняет сыновний долг, раздает милостыню, гостеприимен, никого не ненавидит и не ропщет на властелинов, и что каждая каста выполняет полезное и предопределенное ей дело. Охотник показал брамину своих родителей, которых он почитал наравне с богами, кормил и одевал. «Ты покинул отца и мать своих, — сказал судра брамину, — возвратись к ним, и в этом — твое спасение. Служи им и почитай их, — нет выше добродетели». Брамин обещал послушаться его, они расстались, и брамин впредь проявлял самое почтительное повиновение своим родителям.

Это сказание, довольно распространенное в Индии, проникло в буддистскую литературу, и именно оттуда, по всей видимости, перешла в Европу история о брамине и охотнике. Буддисты перенесли это сказание в Сассанидскую империю, и мусульмане, разрушив в 641 г. эту империю, заимствовали легенду о брамине и охотнике, а от арабов переняли ее евреи, населявшие подвластные мусульманам территории. Итак, отправная точка — индийское сказание, конечные точки — арабская, еврейская и христианская версии.

Арабская легенда такова. Моисей просил Аллаха показать ему человека, который будет его соседом в раю. Аллах отвечал ему через ангела: «Иди в Сирию, в город Мотасах, там живет мясник по имени Иаков — он будет твоим соседом в раю». Моисею Иакова аттестовали самым грешным человеком, «обреченным на огонь адский». Мясник счел себя недостойным принять Моисея, но тот настоял на своем, остался у него ночевать. Мясник накормил, раздел и умыл старика-отца, говоря, что боится, как бы Аллах не лишил его своих милостей, но надеется на силу отцовской молитвы. Отец, помолившись, ответил, что товарищем его в раю будет Моисей. Тут выступил Моисей и подтвердил слова отца. Радость родителей была такова, что они умерли, и ангел унес их души на небо.

Еврейская легенда совершенно подобна изложенной выше.

В христианских преданиях брамин, превратившийся в монаха, не претерпевает особенных изменений, зато меняется облик второго действующего лица. Во всех вариантах охотник, по индийским понятиям, грешник, сменяется грешником в любом понятии — разбойником.

В сборнике «Жития отцов» есть несколько историй (святой Антоний и кожевник, Пиотерий и монахиня, Макарий и две женщины и т. д.), где повторяется та же тема — сравнение заслуг благочестивого отшельника и простолюдина, не усложненная пока никакими побочными мотивами. Вплотную к драме Тирсо подводит нас легенда о Пафнутии, использованная, между прочим, Анатолем Франсом («Таис»). Пафнутий, ведя безгрешную жизнь, просит у бога показать ему, с кем из святых он схож; ангел показал ему сельского музыканта. Святой идет в деревню, разыскивает музыканта и расспрашивает его, как он живет. Тот называет себя злодеем, пьяницей, распутником. Пафнутий спрашивает музыканта, не сделал ли он какого-либо доброго дела. «Когда я был разбойником, — ответил тот, — я спас от насильников-товарищей девушку и доставил ее домой живой и невредимой. Другой раз, встретив женщину, мужа которой за долги посадили в тюрьму, я выкупил за 300 сольдо этого мужа». Пафнутий берет скомороха с собой в пустыню, где они и проводят свои дни. Оба после смерти попадают на небо.^[440]

В этом сказании необходимо отметить особо важный момент — в вопросе святого к небу уже заложен мотив сомнения, овладевшего святым. Мотив сравнения отшельника с разбойником сочетается с мотивом отшельника, восстающего против неба, узнав, что и разбойнику суждено спастись. Таких вариантов немало в средневековых сборниках, широко распространенных во времена Тирсо.

Раскаявшийся разбойник хочет поселиться вместе с пустынником; отшельник прогоняет его. Тогда разбойник начинает строить себе отдельную хижину, но его придавливает деревом, которое он рубил, и он умирает в душевном смятении. Отшельник видит, как с неба спускаются ангелы и уносят душу разбойника. Возмущенный такой несправедливостью неба, пустынник делается в свою очередь разбойником, его преследуют, убивают, и демоны уносят его душу в ад. В другом варианте разбойник не пытается спастись, но лишь, как Энрико, принимает смерть от своих преследователей.

Этот рассказ послужил Тирсо мотивом для второй половины драмы: обмирщение Пауло, его разбойничья жизнь, ангелы, уносящие душу Энрико, и ужасная гибель Пауло.

Таково в общих чертах движение легенды, послужившей основой для комедии Тирсо. Необходимо упомянуть и существование более поздних народных испанских вариантов легенды о пустыннике и воре. В каталонской легенде^[441] отшельник слышит молву, что в одной деревне живет святой жизни человек, находит его и узнает, что это простой кузнец, отнюдь не помышляющий о своем спасении. На вопрос, что доброго он сделал, кузнец отвечает, что ходит в тюрьму кормить убийцу своего отца.

Более последовательную версию, где отшельник узнает о существовании благочестивого простолюдина не от людей, а по откровению, дает валенсийская легенда.^[442] Мясник содержит и кормит старика — убийцу своего отца, и пустынник признает, что ему при всех его заслугах не сравняться с мясником.

Ни в одном из этих христианских рассказов не появляется существенная деталь рассказа «Магабхараты», развитая Тирсо в его характеристике Энрико: сыновняя любовь разбойника к отцу, которого он кормит, одевает и ублажает. Возможно, что такая версия, наиболее полно приближающаяся к «Осужденному», существовала и была известна Тирсо.

На непосредственные (частичные) источники комедии Тирсо указывает как будто конец комедии:

Пусть, кто хочет, обратится

(Чтоб уверовать, как автор,

В наше действо), к Белармино,

А подобнее и ярче

Это самое разыщет

В «Житиях отцов» всехвальных.

Но если в основу «Осужденного» лег эпизод из «Житий отцов», то ни в одном из сборников «Жития отцов» нет рассказа об осужденном пустыннике и спасенном разбойнике; еще менее оправдана ссылка Тирсо на кардинала Белармино, в произведениях которого нет и намека на рассказ, сколько-нибудь напоминающий сюжет «Осужденного за недостаток веры».

Если принять все это в расчет и вспомнить к тому же, что в «Небесной нимфе» (см. ниже) Тирсо без всякого основания ссылается на Людовико Блосио, вполне допустима мысль, что и здесь ссылка на Белармино лишь наводит читателя на ложный след. Тема предопределения и веры встречается в других произведениях Тирсо де Молина. В «Наивысшем разочаровании»^[443] Дион обрекает себя на проклятие вследствие беспрекословной веры в свою непогрешимость; в своей гордыне он отрицает божественное милосердие и всемогущество. Тему спасающейся разбойницы находим мы в «Небесной нимфе»,^[444] auto, представленном в Севильском театре «Корпус» в 1619 г. Соблазненная герцогом неприступная графиня-охотница Нимфа делается разбойницей и совершает тысячи зверств. Ей является Смерть, и под влиянием этого она кается и поселяется у отшельника Ансельмо; дьявол и ангел спорят из-за нее; в финале пьесы Нимфа случайно погибает от руки герцогини, и явившийся ей Христос берет ее на небо.

Вот что пишет об «Осужденном за недостаток веры» один из крупнейших испанских историков литературы нашего времени, Америко Кастро: «Это одна из наиболее выразительных пьес нашего театра. Интерес к вопросам, связанным со свободной волей и предопределением, вызывал ожесточенные споры внутри известных религиозных орденов (доминиканцы и иезуиты), и публика волновалась, разбираясь в сути вопроса, как мы сейчас занимаемся социально-политическими вопросами. Лишь этим можно объяснить тот факт, что „Осужденный за недостаток веры“ мог увлекать современную ему публику».

Действие происходит в Неаполе. То значительное место, которое Неаполь занимает в творчестве испанских поэтов и драматургов, в частности Лопе де Вега и Тирсо де Молина, у которых он является местом действия многих пьес, объясняется ролью Неаполя в развитии всей испанской художественной культуры. В XII–XIII веках Неаполитанским королевством, к которому принадлежала и Сицилия (королевство Двух Сицилий), владели французы. Бесчинства и гнет завоевателей вызывали неоднократные восстания; при наиболее значительном из них, известном под именем Сицилийской вечерни (1283), все французы, находившиеся на острове, были перебиты. Сицилийцы просили помощи у арагонского короля, и после боя, в котором французский флот был разбит, Сицилия перешла к испанцам. В 1443 г. Альфонс V вступил в завоеванный Неаполь и с этого собственно момента начинается испанизация Южной Италии, с одной стороны, и усиление влияния итальянской литературы на испанскую — с другой. Многие итальянцы-гуманисты пишут об Испании на латинском языке, переводят классиков древности на испанский язык. Другая струя испанско-неаполитанской литературы — придворная поэзия на кастильском и каталонском наречиях. Первым, кто — еще до завоевания Неаполя — ввел в испанскую поэзию стихотворную форму сонета (см. сонет), был маркиз де Сантильяна (1398–1458). Поэты-каталонцы неаполитанского двора переходили постепенно на кастильское наречие, — Пэро Торрельяс, Рибелес. Но главную ветвь поэтов составляли поэты-арагонцы, писавшие по-кастильски. Большая часть их произведений собрана в Cancionero de Stuñiga, составленной, очевидно, в Неаполе во второй половине XV века. Хуан де Тапья и Педро де Сантафе воспевают исторические события, придворных дам и дворцовые происшествия. Наиболее крупным из этих поэтов, группировавшихся при неаполитанском дворе (существовал параллельно литературному мадридскому двору Хуана II), является Карвахаль (или Карвахалес); он писал и по-итальянски и по-испански; встречаются у него и совершенно народные формы поэзии (романсы, серранильи). Название сборнику дано по имени Лопе де Стуньига, стихами которого он начинается, поэта гораздо менее значительного, чем Карвахаль. Попытка арагонцев завоевать всю Италию не увенчалась успехом, и, хотя после смерти Альфонса V Неаполь продолжал оставаться в руках арагонцев, многие писатели-испанцы покинули Неаполь. Но между Испанией и Италией уже установились регулярные сношения, в итальянских университетах много испанских студентов, в Неаполе и Риме подолгу живут и работают такие испанские поэты, как Хуан де Энсина, «отец испанского театра», и Торрес Наарро, познакомивший итальянцев с испанским театром.

Одним из видных деятелей итальянского движения в Испании является каталонец Хуан Боскан, писавший по-кастильски, который переводил античных классиков древности, ввел в испанскую поэзию сложные итальянские размеры, белый стих, подражая великим итальянским писателям эпохи Возрождения и многое заимствуя у них. За Босканом следует замечательный испанский поэт Гарсиласо де ла Вега, часть своей недолгой жизни проведший в Неаполе, автор стихотворений, написанных в итальянских стихотворных формах. Деятельность этих поэтов и их подражателей вызывает противодействие сторонников старинной испанской стихотворной формы, возглавлявшихся Кристобалем де Кастильехо, нападавшим на подражателей всему итальянскому и издевавшимся над новаторами. Борьба этих двух литературных направлений принимает со временем формальный характер, проникая и в прозу литературно-полемического характера.

К эпохе Тирсо де Молина Неаполь продолжал сохранять значение литературного центра. Сервантес, проведший в Риме около двух лет (1570–1571), прожил безвыездно в Неаполе больше года. Сам он пишет в своем «Путешествии на Парнас» (гл. 8), при взгляде на Неаполь:

Этот город — славный Неаполь,

По чьим улицам ходил я больше года.

В Неаполе жил и умер Луперсио Леонардо Архенсола, поэт и драматург, друг Сервантеса, основавший в Неаполе литературную «Академию досугов». В Неаполитанском же вице-королевстве был министром финансов величайший испанский сатирик Франсиско Кеведо (1616–1620).

Итальянская школа последователей Гарсиласо расцветает в Севилье и Саламанке. В Севилье писал один из крупнейших испанских лириков — Фернандо Эррера, прозванный «Божественным», комментатор произведений Гарсиласо.

Даже Лопе де Вега, вначале отстаивавший старую поэтическую школу, начал писать итальянскими стихотворными размерами, более, чем кто бы то ни было, содействуя укоренению их в Испании. Испанские читатели той эпохи окончательно привыкают к итальянским формам поэтических произведений (сонет, канцона, октавы), и итальянское влияние тем самым окончательно закрепляется. В своих пьесах Тирсо де Молина, основную ткань драмы укладывая в традиционные испанские редондильи,^[445] широко пользуется децимами, октавами и терцинами, свойственными итальянцам.

Неаполь у Тирсо является местом действия, кроме «Осужденного за недостаток веры», также и в «Севильском озорнике», в Италии происходит действие пьес: «Небесная нимфа», «Кто дает сразу — дает вдвойне», «Благородная решительность», «Скрытность против скрытности», «Слова и перья», «Похищение против воли» и др.

Текст пьесы подготовлен В. А. Пястом по V тому комедий Тирсо де Молина, изданному Арсенбучем.

Акт I

Сцена 1. Необходимо отметить в продолжение всей первой картины большую трудность перевода, связанную с передачей всех стилистических особенностей и звукового богатства подлинника.

Акт II

Те же, что и выше, трудности перевода заставляют дать более вольную передачу подлинника.

БЛАГОЧЕСТИВАЯ МАРТА (Marta la Piadosa)

Пьеса Тирсо де Молина «Благочестивая Марта» была впервые напечатана в 1636 г. в Мадриде в V томе его комедий, собранных Франсиско Лукасом де Авила. В начале XVIII века Тереса де Гусман выпустила второе издание этой комедии, под названием: «Непревзойденная комедия, Влюбленная ханжа благочестивая Марта, сочинение Тирсо де Молина», Мадрид, год не указан, 36 страниц, in 4°. Позднее она вошла в IV том «Сокровищ испанского театра», изданных Очоа в 1838 г. в Париже, и в I том «Избранных пьес брата Габриеля Тельес», составленный Арсенбучем, и в серию его «Библиотеки испанских писателей», том V, по которому мы и печатаем теперь пьесы, подготовленные к печати Т. Л. Щепкиной-Куперник (1907). Дионисио Солис переработал ее в пьесу, рукописная копия которой, датированная 1834 г., хранится в Мадридской муниципальной библиотеке. В той же библиотеке хранится переработка Паскуаля Родригеса де Арельяно. Третья переработка относится к более позднему времени и озаглавлена: «Благочестивая Марта, комедия в трех действиях в стихах Тирсо де Молина, переработанная Каликсто Больдун и Конде. В первый раз поставлена на сцене в театре Варьедадес в январе 1866 г. Мадрид, типография Родригеса, 1866 г. 8° большого формата, 74 страницы». Лучшим подражанием «Благочестивой Марте» считается трехактная комедия Леандро Фернандеса де Моратина «Притворщица».

О дате написания «Благочестивой Марты» можно догадаться по самому ее тексту. Луис Фахардо принял морское сражение с пятнадцатью судами графа Маурисио, разбил их и 6 августа 1614 г. занял маврскую крепость Мáмору. «Благочестивая Марта» написана, несомненно, под свежим впечатлением этого события. Автор не делает его сюжетом пьесы, но ее герои настолько им захвачены, что оно является историческим фоном комедии. Еще в начале первого акта Пастрана отмечает, что «в Мамору все спешат, в поход, из трех — один солдат». Первый вопрос, который он задает Лопесу: «Вы не с Маморы ли солдат?» Одно из действующих лиц — поручик — участвовал в сражении под Маморой и дает подробное его описание.

«Благочестивая Марта» — единственная из пьес Тирсо, представленная на русской сцене в дореволюционную эпоху. В сезоне 1898/99 гг. она шла в петербургском Михайловском театре в прозаическом переводе М. Ватсон и выдержала всего лишь пять представлений. В 1901 г. она шла (в том же переводе) в московском Малом театре. В 1911 г. ее поставил Старинный театр в Петербурге, до этого ставивший «Овечий источник» Лопе де Вега. Пьеса шла (в переводе Т. Л, Щепкиной-Куперник), в один вечер с прологом комедии Лопе де Вега «Великий князь московский и гонимый император». Ставил спектакль К. М. Миклашевский. Театр задался целью показать пьесу так, как это сделали бы бродячие испанские актеры XVII века. Был воспроизведен двор «венты» (постоялого двора, таверны) забор, под навесом — столики, за ними — посетители таверны, подальше — музыканты; таким образом, было показано не только представление, но и смотрящая его публика. Три действия «Благочестивой Марты» шли без перерыва. В промежуток между действиями пели и танцовали хитаны. Но, по отзывам критиков (см. Э. Старк, «Старинный театр» изд-во «Третья стража», Ленинград, 1922), при известной исторической точности постановки, настоящей живости и перенесения зрителя в подлинную обстановку эпохи Тирсо театру достигнуть не удалось.

В русской научной литературе первым, кто обратил внимание на большую художественную и социальную ценность «Благочестивой Марты», был академик М. Н. Розанов, опубликовавший отзыв о переводе М. Ватсон.

Действие пьесы происходит в Мадриде, столице Испании. В эпоху Тирсо де Молина Мадрид играл в жизни испанских писателей весьма крупную роль, что в свою очередь, отразилось и на их творчестве.

В 1560 г. Мадрид становится административным и культурным центром страны. Весь литературный мир собирается в Мадриде. В 1568 г. в Мадриде открывается первый и постоянный театр — Двор Креста, в 1582 г. — Двор Принца. Назывались они так потому, что в старину спектакли происходили на дворах, а зрители смотрели представления из окон домов. Вокруг Лопе де Вега группируется целая плеяда драматургов: Гильен де Кастро, Луис Велес де Гевара, Перес де Монтальван, Тирсо де Молина. Писатели покидают родные города и едут в Мадрид, ибо только здесь они могут участвовать в литературной жизни, приобщиться к театральному миру и увидеть свои пьесы на сцене. Для многих из них, как и для Тирсо де Молина, Мадрид был родным городом. Сервантес родился близ Мадрида. Лопе де Вега, Тирсо де Молина и Кальдерон родились в Мадриде и прожили там почти всю жизнь. Отсюда понятно их желание перенести действие своих пьес в Мадрид или его окрестности, и именно эти пьесы оказываются наиболее насыщенными фактическими и бытовыми подробностями, относящимися к политической и общественной жизни. Действие романа Сервантеса «Галатея» разыгрывается на берегах Энареса. В его новелле «Мадридская цыганочка» дается описание религиозного празднества в Мадриде. Лопе де Вега посвятил поэму и три пьесы Исидору Пахарю, который, по преданию, родился в XII веке в той местности, где впоследствии был построен Мадрид, и который считается покровителем Мадрида. Большое количество пьес Лопе де Вега написано на сюжеты из мадридской жизни. Даже заглавие их связано с Мадридом: «Мадридская сталь», «Вечер накануне Ивановой ночи в Мадриде». В пьесах Кальдерона «Дама прежде всего» и «Дама невидимка» мы встречаем Мадрид. В Мадриде протекает действие пьес Тирсо де Молина «Дон Хиль — Зеленые штаны», «Ревнивица к самой себе», «Крестьянка из Вальекас». Действие пьес «Король Дон Педро в Мадриде и инфансон из Ильескаса». «Сад Хуана Фернандеса» частично перенесено в Мадрид. О некоторых пьесах говорят сами названия: «Из Толедо в Мадрид», «В Мадриде и у себя дома», «Балконы Мадрида». И, наконец, в «Благочестивой Марте» мы снова встречаем Мадрид.

СЕВИЛЬСКИЙ ОЗОРНИК ИЛИ КАМЕННЫЙ ГОСТЬ (Burlador de Sevilla у Convidado de Piedra)

Редкое произведение мировой литературы имело такой огромный и длительный отголосок в драматургии, поэзии и музыке всех стран как «Севильский озорник» Тирсо де Молина — комедия, в которой появляется впервые ставший нарицательным тип «Дон Жуана». Эта знаменитая комедия первый раз была напечатана в Мадриде в 1610 г., во второй части сборника «Двенадцать новых комедий Лопе де Вега, Карпио и других авторов», седьмой по порядку пьесой и под заглавием: «Севильский озорник и Каменный гость, знаменитая комедия маэстро Тирсо де Молина. Поставлена Роке де Фигероа». Второе издание комедии — во второй части собрания «Избранные комедии лучших умов Испании» (Мадрид, 1652–1754, 48 тт.), помеченной 1649 годом (в дальнейшем мы будем называть его «изданием 1649 г.»). под тем же заглавием.

После этого в XVII веке комедия напечатана была лишь один раз, когда «Севильский озорник» был включен в «Новую книгу избранных экстравагантных комедий различных авторов» (Мадрид, 1677). Текст этот целиком совпадает с предыдущим. Указания на год и место заведомо ложны, — напечатан этот сборник вне Испании, вероятнее всего — в Лондоне. Шрифт книги относится к XVII веку.

В следующем, XVIII веке комедия Тирсо была напечатана не меньше пяти раз, судя по экземплярам, находившимся в распоряжении Котарело и Мори:^[446] 1) Мадрид, типография на улице Мира; 2) Севилья, вдова Франсиско Лефдаэль, около 1735 года; 3) Севилья, Хосе Падрино, около 1740 года; 4) Барселона, издатель Педро Эскудер, 1750 год или раньше; 5) Барселона, в печатне Франсиско Сурии, 1769 год. В трех первых изданиях замечаются расхождения или исправления текста, но в общем все они следуют тексту издания 1649 года.

В XIX веке «Севильский озорник» перепечатывается в IV томе «Сокровищ испанского театра» Очоа (Париж, 1838), с рядом погрешностей и неточностей, и в «Библиотеке испанских авторов» Арсенбуча, который предложил поправки, во многом изменяющие смысл текста.

В XX веке «Севильский озорник» появляется во втором томе собрания комедий Тирсо де Молина, составленного Котарело и Мори (1907, см. комментарий к «Осужденному за недостаток веры»). В 1910 г. Америко Кастро, подготовляя издание избранных пьес Тирсо, опубликовывает в одном томе «Севильского озорника» и «Застенчивого придворного» (Тирсо де Молина, Сочинения, т. I, Мадрид, изд-во «La Lectura»), взяв за основу первое по времени издание 1630 года, но выправив его дефекты и пробелы, с одной стороны по тексту комедии «Долгий срок вы мне даете», речь о которой будет ниже, с другой стороны, — пользуясь изданием 1649 года и поправками Арсенбуча и Котарело-и-Мори. Таким образом это издание, не претендуя на дефинитивность, имеет своим принципом наиболее полную передачу текста, в который включены все сомнительные по смыслу и принадлежности Тирсо места. В 1878 г. Санчо Район нашел отдельное издание комедии «Долгий срок вы мне даете», представляющий собой повидимому не переделку, а скорее перепечатку «Севильского озорника», и опубликовал ее в своем «Собрании редких и любопытных испанских книг». Полный титул книги таков: «Долгий срок вы мне даете, знаменитая комедия дона Педро Кальдерона» (место и год издания не указаны). Санчо Район, отнеся издание этой книги к первой половине XVII века, дал Мануэлю де ля Ревилья повод счесть ее предшествующей по времени подлинному «Севильскому озорнику», но тот факт, что пьеса вышла в отдельном издании, чего в Испании не наблюдалось до 1650 г., и то, что она приписана Кальдерону (1600–1681), — все это указывает на то, что она была напечатана не ранее 1660 г. Наиболее значительным исправлением в ней является замена описания Лиссабона вторым описанием Севильи, что представляет собою, возможно, попытку приспособить пьесу к вкусам жителей Севильи. Язык, типичная для Тирсо игра слов, почти полное совпадение текста — все заставляет считать обе комедии вариантами одной и той же пьесы Тирсо. Но открытие «Долгий срок вы мне даете» и тот факт, что при жизни Тирсо «Севильский озорник» не был включен в собрание комедий под его именем, дали повод к сомнениям в авторстве Тирсо вообще. Наиболее последовательным был в этом отношении испанский ученый, драматург Мануэль де ля Ревилья, приписывавший «Севильского озорника» Кальдерону. Итальянский ученый Фаринелли, считая вообще сюжет комедии перенесенным в Испанию из Италии, не признавал Тирсо ее автором, основываясь на недостаточности в ней присущих Тирсо иронии и стилистического блеска. Но все позднейшие комментаторы (Котарело и Мори, Менендес Пидаль и др.), основываясь на том же стилистическом анализе, решительно высказываются за авторство Тирсо, и в настоящее время его права на «Севильского озорника» можно считать совершенно бесспорными.

Еще более острые дискуссии возникли вокруг вопроса о непосредственных источниках, литературных и устных, давших Тирсо материал для его знаменитой комедии. В основе пьесы Лопе де Вега «Деньги — замена знатности», появившейся в печати одновременно с «Севильском озорником», лежит та же легенда о мертвеце, приглашающем в гости своего оскорбителя. Октавио, потомок разорившегося гранда, который отдал свое состояние на поддержку короля Энрике, убитого потом врагами, в гневе на короля хочет разрушить его гробницу. Оттуда выходит статуя короля и зовет Октавио с собой. Октавио смело вступает с ней в бой, но она неуязвима. Король указывает Октавио средство разбогатеть, — найти клад, — и тем самым возместить ущерб, нанесенный им своей семье. На прощание он дает юноше руку, каменная десница жжет его, он падает в обморок, а статуя исчезает. Здесь, при различии смысла и характера появления мертвеца, мы встречаемся с вариантом легенды, давшей Тирсо развязку «Севильского озорника», — легенды о Каменном госте. Основная же тема первых трех актов комедии Тирсо — тема легендарного развратника, «Дон-Жуана», с зародышем которой мы встречаемся в пьесах Лопе де Вега «Оправданная надежда» и Хуана де ля Куэва «Клеветник», постоянно эволюционирующая в произведениях испанского театра того времени, но свое полное развитие и оформление нашедшая лишь у Тирсо. Таким образом, при определении источников «Севильского озорника» приходится рассматривать две легендарные струи, впервые сливающиеся вместе у Тирсо де Молина и создающие «Севильского озорника», как целое, а вместе с ним и бесчисленную вереницу «Дон Жуанов» мировой литературы.

В средневековых песнях, фабльо, духовных драмах и фарсах постоянно встречается тип рыцаря-женолюбца, обольщающего всех встречных женщин. Народные предания и рассказы обычно относятся к такому герою иронически враждебно. Достаточно напомнить предание о Роберте-Дьяволе, восходящее к XI–XII веку, в XIII веке получившее стихотворную форму, переработанное в мистерии, драмы и т. п. и в одной из таких переработок переведенное на испанский язык, «Ужасная и поразительная жизнь Роберта-Дьявола» (1569). Сюжет Роберта-Дьявола очень близок к теме «Севильского озорника»: Роберт с дружиной товарищей рыщет по Нормандии, щеголяя перед ними своим распутством и числом жертв своего женолюбия. Подобные легенды существовали и развивались во всех странах Западной Европы. Фаринелли утверждает, что легенда о Дон-Жуане проникла в Испанию с севера, хотя и жалуется, что не может точно указать, как и когда. Нет, однако, смысла разыскивать корни этой легенды повсюду, кроме Испании, когда в самой Испании, и именно здесь, предание об «Озорнике» получает законченность и национальную окраску. Фаринелли (1896) приводит сценарий представления, данного в августе 1615 г., т. е. за пятнадцать лет до первого издания «Севильского озорника», учениками иезуитской духовной школы в Ингольштадте (Германия). Граф Леонсио, безбожник, в шутку подбрасывает ногой череп, приглашая того, кому он прежде принадлежал, на ужин. Скелет является, оказывается дедом Леонсио, пришедшим показать внуку пагубность неверия и бессмертие своей души, и уносит его с собой. Сюжет этот, безусловно, итальянского происхождения, заимствован из народных песен и рассказов, где фигурирует то же имя — Леонцио. Больте (Берлин, 1899), признавая существенные расхождения элементов ингольштадтской постановки с элементами комедии Тирсо, считает, что Тирсо мог вдохновиться той же печатной версией легенды о Леонсио. Но знаменитый испанский ученый Рамон Менендес Пидаль в своей обстоятельной работе («О происхождении „Каменного гостя“») убедительно показывает, что испанская традиционная поэзия настолько богата темами, гораздо более близкими к замыслу Тирсо, что не к чему искать источники, откуда он мог почерпнуть свой сюжет, в других странах и вместе с Фаринелли считать эту легенду северного происхождения и перенесенной в Испанию с чужой почвы.

Среди множества народных рассказов, ходивших по странам Западной Европы, выделяется довольно однородная группа легенд, создавшихся в Гасконии, Португалии и позднее найденных в самой Испании. Содержание приблизительно таково: шутник, ударяя ногой череп, приглашает его на ужин. Мертвец является и в свою очередь зовет оскорбителя к себе на ужин. Тот молится и, прежде чем итти, запасается священными реликвиями; его ждет разверстая могила, мертвец говорит, что гостя спасли только молитвы, но шутник через несколько дней все же умирает от испуга.

В непосредственной связи с этими легендами находится романс, записанный в сравнительно недавнее время. Его герой уже не шутник, озорничающий скуки ради, а светский молодой человек, идущий в церковь полюбоваться «на прекрасных дам» и близко напоминающий дона Хуана Тенорьо, и мертвец приглашает живого, в ответ на его приглашение (чего нет в итальянском рассказе о Леонцио), к себе в гробницу. Но до сих пор все эти легендарные рассказы расходятся с «Севильским озорником» в одной существенной детали: «озорник» приглашает на ужин череп, а не статую.

Легенд об оживающей статуе сохранилось много с античных времен; о них упоминают Аристотель и Плутарх. Известен средневековый рассказ о рыцаре, надевшем обручальное кольцо на палец Венеры (поздней — Мадонны), использованный Мериме, как сюжет его «Илльской Венеры»; статуя сгибает палец и позднее является к хозяину кольца, уже женившемуся, требуя исполнить обещание. Фаринелли приводит легенду о рыцаре, влюбившемся в надмогильную статую молящейся женщины и оскорбившем статую ее мужа, когда он хочет поцеловать жену, муж награждает его пощечиной.

Но здесь зато, как и во всех легендах этого типа, отсутствует приглашение статуей своего обидчика. Недостающим звеном, объединяющим сюжет «Озорника» и мести статуи, им оскорбленной, является народный романс, записанный Менендесом Пидалем в 1905 г. в провинции Леон. Рыцарь по дороге в церковь дергает за бороду статую, приглашая ее на ужин; вечером статуя является и приглашает его к себе, он в страхе едет исповедываться в монастырь Сан-Франциско (упоминаемый в «Севильском озорнике»), и за ужином у статуи последняя читает ему нравоучение, не советуя повторять подобные выходки. Этот романс о «Каменном госте» (это второе заглавие «Севильского озорника» упоминается в одном из вариантов того же романса) кажется Менендесу Пидалю более древней и оригинальной темой, в дальнейшем развившейся в романс о черепе, представляющий теперь особую и законченную традиционную линию. Романс о Каменном госте являет столько общих с комедией Тирсо моментов, что рождается мысль, не пересказ ли это «Севильского озорника». Однако сравнение его с другим романсом, сложившимся действительно на основе комедии Тирсо и носящим его двойное заглавие, показывает, что все характерные детали — имя дона Хуана, его бесстрашие и вся развязка с ужасным мщением статуи отсутствуют в первом романсе и присутствуют во втором.

Итак, наличие традиционных источников, откуда Тирсо мог заимствовать основные элементы своей комедии, очевидно. «Подлинным непосредственным источником „Севильского озорника“, — говорит в заключение своей статьи о происхождении „Каменного гостя“ Менендес Пидаль, — могла быть легенда, относящаяся к Севилье, в которой уже определились имена дона Хуана Тенорьо и комендадора дона Гонсало де Ульоа. Вполне возможно, что следы этой легенды при тщательном изучении будут обнаружены в андалусском фольклоре или каком-нибудь забытом архиве. Но Тирсо мог также воспользоваться и неустойчивой устной традиционной темой, представленной хотя бы кастильским романсом или сходным рассказом, который поэт обогатил конкретными обстоятельствами места и времени, как он это сделал в „Осужденном за недостаток веры“. К этому традиционному ядру принадлежат прежде всего финальные сцены „Каменного гостя“, но Тирсо значительно расширил легенду (как в том же случае с „Осужденным“), введя в нее ряд эпизодов, создающих законченный тип Обольстителя женщин; если этот тип намечался уже в легендах, то лишь в зачаточной форме, как это видно на примере известных нам вариантов народного романса».

Это же заключение авторитетнейшего испанского ученого устанавливает отсутствие пока каких бы то ни было данных, позволяющих, как это делали многие ученые XIX века (Арвед Барин, Кох, Зейдлер, Мануэль де ля Ревилья), считать дона Хуана де Тенорьо историческим лицом или хотя бы фигурирующим в определенной легенде или хронике, относящейся к Севилье. Виардо писал в 1835 г., что в Севилье существует до сих пор род Тенорьо, убийство доном Хуаном комендадора де Ульоа — достоверный факт, и что монахи севильского монастыря Сан-Франсиско показывают часовню и склеп рода Ульоа, разрушенные пожаром в начале XVIII века. Он утверждает дальше, что монахи, желая положить конец бесчинствам дон Хуана, заманили его в западню и убили, а после распространили слух, что оскорбленная им статуя увела его в преисподнюю. Последняя легенда, по его словам, занесена в севильские хроники, и Тирсо воспользовался ею.

Упомянутые выше ученые приняли на веру эти безапелляционные утверждения и приводят даже точные справки о доне Хуане Тенорьо: он жил в XIV веке и был современником короля Педро Жестокого.

Фаринелли установил, что в севильских хрониках нет и следа подобной легенды. Существование часовни — также миф. В финале «Севильского озорника» король объявляет, что тело комендадора будет перенесено в монастырь Сан-Франсиско в Мадриде. Тирсо, следовательно, не была известна часовня в Севилье. Историки Севильи не делают ни намека на смерть и похороны комендадора де Ульоа. Предположение, что Тирсо положил в основу своей комедии действительное событие, объясняется тем, что это с давних пор устойчивая традиция испанского театра. Еще современники думали, что Тирсо описывает исторический факт, и это мнение могло дойти до наших дней, превратившись, в свою очередь, в недоступную для проверки легенду.

Верно здесь лишь одно: галисийский род Тенорьо существует и насчитывает ряд сохранившихся в истории имен. Но анализ родословной этой семьи не дает повода указать среди ее представителей на прототип дона Жуана. Вполне возможно лишь то, что Тирсо воспользовался лишь именем дона Хуана Тенорьо, близкого к Педру Жестокому, который был известен своим распутством и безжалостностью, перенеся черты короля на придворного. Дальнейшие домыслы тем более бесцельны, что Тирсо вообще не стесняется историческими деталями и, условно отнеся действие «Севильского озорника» к определенной эпохе, описывает современные ему нравы. Род Ульоа также существует. В хронике царствования Педро Жестокого Лопес де Айала говорит о Лопе Санчесе де Ульоа, старшем комендадоре Кастилии, и Гонсало Санчесе де Ульоа, имена которых Тирсо мог легко перепутать и слить в одно имя комендадора Гонсало де Ульоа. Таким образом вопрос о происхождении «Севильского озорника», целиком оставаясь открытым, разрешается в той плоскости, что Тирсо, использовав и соединив в одно целое две легендарных струи, отнес действие своей пьесы к эпохе Альфонса XI, совершенно не заботясь об исторической точности.

Известную роль в формировании образа «Севильского озорника» могли играть уже известные нам герои комедии Лопе де Вега и Хуана де ля Куэва, в которых проявляются в зачаточном виде черты Севильского озорника, но заслуга Тирсо и причина бессмертия комедии и ее автора в том, что он объединил все разрозненные элементы образа «Дона Жуана» и драмы о «Каменном госте», получивших такое распространение в последующих литературах всего мира и сделавших имя Дон Жуана нарицательным наряду с именами дона Кихота, Фауста, Гамлета, Отелло. Из испанских подражаний «Севильскому озорнику» известны следующие: Португалец Хасинто Кордеро (1606–1646), писавший по-испански, написал: «Нет срока, который не наступил бы, и долга, который не оплатился бы». О существовании печатного издания этого произведения говорят многие исследователи, хотя и признаются, что не видели его. Теофило Брага в своей «Истории португальского театра» относит издание к 1667 г. Возможно, эту комедию смешивают с комедией Самора (см. ниже).

В конце XVII века Алонсо де Кордоба и Мальдонадо, мало известный историкам литературы, написал комедию «Мщение из гроба», впервые опубликованную Котарело и Мори в качестве приложения ко второму тому комедий Тирсо, под его редакцией, с рукописной копии, попавшей в Национальную мадридскую библиотеку из библиотеки герцога Осуна.

Гораздо известнее: «Нет долга, который не оплатился бы, или Каменный гость» Антонио Самора, перепечатанная после Месонеро Романосом во втором томе сборника «Драматурги после Лопе де Вега» («Библиотека испанских авторов») под заглавием «Нет срока, который не наступил бы, и долга, который не оплатился бы, или Каменный гость».

До появления «Дона Хуана Тенорьо» Соррильи дон Хуан появляется на испанской сцене в этой комедии, а не в «Севильском озорнике». В XIX веке в Испании появились два перевода «Дон Хуана де Маранья» Александра Дюма-отца: «„Дон Хуан де Маранья и сестра Марта“. Драма в пяти актах в прозе, знаменитого Александра Дюма, приспособленная для испанского театра Х.А.Л., Таррагона, 1838», и «„Дон Хуан де Маранья или падение ангела“. Мистерия в пяти актах, разделенных на семь картин и две интермедии. Написано по-французски Александром Дюма. Мадрид, 1839», в 1839 же году поставленная на сцене.

28 марта 1844 г. в Театре Креста в бенефис Карлоса Латорре был поставлен «Тенорьо» Соррильи, вскоре напечатанный под заглавием «Дон Хуан Тенорьо, религиозно-фантастическая драма, разделенная на две части и состоящая из семи картин, написанная в стихах доном Хосе Соррильей», Мадрид, 1844. После этого «Тенорьо» издавался много раз как отдельно, так и в полных собраниях сочинений автора. Соррилья заимствовал сюжет пьесы главным образом у Самора и Дюма. С «Севильским озорником» Тирсо он, очевидно, не был знаком, что явствует из его же утверждений в «Воспоминаниях старых времен», т. 1, где он старается показать, что работал над «Севильским озорником»: «Не помню, кто мне подсказал мысль переработать „Севильского озорника“, или сам я напал на эту идею, просматривая комедии Морето,^[447] но факт тот, что, имея под рукой и изучив лишь „Севильского озорника“ этого гениального монаха и скверную переделку Солиса,^[448] ставившуюся до сих пор на сцене под заглавием „Нет срока, который не наступил бы, и долга, который не отплатился бы, или Каменный гость“, я взялся написать в три недели собственного „Дон Хуана“».

Ошибки Соррильи выдают его с головой. «Севильский озорник» тогда еще не был напечатан в собрании пьес его автора, не принадлежит Морето, отнюдь не монаху, Дионисио Солис никогда его не переделывал, и Соррилья написал «Тенорьо» вовсе не в три недели. Соррилья старается показать, что не знаком с пьесой Дюма, уже увидевшей испанскую сцену, но явно заимствует у него ряд характеров и положений.

Успех «Тенорьо» в Испании был огромен, и эта пьеса не сходит со сцены до сих пор. Этот успех породил множество пародий, положенных на музыку. В конце концов сам Соррилья в 1877 г. переделал свою драму в сарсуэлу (род испанской музыкальной комедии), положенную на музыку Маненом. Эта пьеса Соррильи переведена на французский, английский, немецкий и итальянский языки.

Но наибольший отголосок и распространение «Севильский озорник» получил в других странах Западной Европы, где в течение нескольких веков от появления «Каменного гостя» до наших дней не переставали появляться вошедшие в мировую литературу произведения, написанные на сюжет о «Дон Жуане».

В XVII веке под видом переводов и переделок «Севильский озорник» появляется в Италии и Франции. До нас дошли пьесы Сиконьини «Каменный гость», заглавие другой — тоже «Каменный гость» Онофрио Джильберто (Неаполь, 1652), и указания на существование сходных сценариев, позднее попавших во Францию. Сиконьини в своем «Каменном госте» сохраняет исходное положение испанской пьесы, но придает ее концу феерический характер искусного сценического трюка. Во Франции «Каменный гость» появляется впервые зимой 1658 г. в постановке итальянских актеров и укрепляется в репертуаре выступающих в Париже итальянцев; дошедшие до нас тексты сценариев представляют собой грубый фарс с резкими комическими элементами, центром которых является традиционный арлекин — слуга «Дон Жуана». Наряду с этим фактом существуют две трагикокомедии в стихах «Пир Пьера»^[449] актеров Доримона и Вилье.

Но центральным моментом в развитии типа «Дон Жуана» во французской литературе является появление «Дон Жуана» Мольера, поставленного его труппой в театре Palais-Royal в воскресенье 15 февраля 1665 г. Идея и основные положения пьесы заимствованы Мольером из хорошо ему известных драм на тему о Каменном госте. Комедия Тирсо, очевидно, не была ему известна, — испанские артисты в то время в Париже не выступали, и все детали характеров и положений Мольеровской пьесы гораздо ближе к французским и итальянским образцам, чем к «Севильскому озорнику». Подобно Тирсо, выводя тип современного ему аристократа-распутника, Мольер наделяет его, однако, чертами сознательного безбожия, совершенно отсутствующими у испанского героя, и развязка с явлением «Каменного гостя» носит гораздо более условный характер. Несомненно и гораздо большее стремление Мольера придать своей комедии и ее героям реальный характер: его крестьянки и рыбачки говорят не искусственным языком пастушек Тирсо; «комедия Мольера спускалась до глубины жизни, поднимала вопросы о положении народа, о неравенстве сословий, клеймила безнравственность и бесчестность лиц сильных и родовитых» (Веселовский, «Мольер» в сборнике «Этюды характеристики»). Комедия Мольера, снятая со сцены за резкость изображенных в ней нечестивых выходок Дон Жуана, появилась вновь лишь 17 ноября 1841 г. на сцене театра «Одеон», а в этот промежуток шла лишь главным образом переделка Томаса Корнеля (1673).

В итальянской commedia dell’arte комедия о «доне Джованни» продолжает процветать, окончательно потеряв свой серьезно-религиозный характер, пока в 1736 г. во время веницианского карнавала не появляется пьеса Карло Гольдони «Дон Джованни Тенорьо или распутник». Гольдони идет еще дальше Мольера в стремлении к реальности действия и выбрасывает финал с оживающей статуей. Откидывает он и грубо-комические элементы вместе с традиционным комиком-слугой. Он, выводя в лице дона Жуана реальную личность, актера, отнявшего у него возлюбленную, делает своего героя мелким распутником, не возвышающимся над общим уровнем и потерявшим широкие черты прежнего характера дона Хуана.

В Англии тип озорника попадает на подготовленную почву. Еще в 1621 г. в «Охоте на дикого гуся» Флетчер рисует развратника, хвастающегося своими победами. В 1676 г. появляется пьеса Томаса Шодуэлла «Распутник», сделанная по образцу пьес, уже существовавших во Франции и Италии. Шодуэлл усложняет интригу и число жертв дона Джона. Фантастический элемент усилен несколькими явлениями призраков, комический — грубой циничностью самого героя. Холодная воля, управляющая безудержным темпераментом — вот английский дон Джон. К списку его злодеяний прибавляются грабежи, убийства и пьянство.

Французская литература, предоставляя в XVIII веке «Дон Жуана» ярмарочным театрам и подражая английским образцам, «Клариссе Гарлоу» Ричардсона, например, воспроизводит тип галантного соблазнителя тех времен, Ловласа, доводя до предела нравственной извращенности героя в «Опасных связях» Шодерло де Лакло.

Вместе с эпохой романтизма и тип Дон Жуана приобретает противоположное развитие.

В Германии, заимствовавшей в XVI–XVII веках вместе с переводными пьесами шутовское толкование легенды об озорнике, Дон Жуан становится в один ряд с Фаустом и Вертером, сливаясь вместе с Фаустом в одну личность в драме Николая Фогта (конец XVIII века). Фауст проникает в Испанию и под именем дона Хуана переживает фантастические приключения, продается дьяволу и попадает в ад. Но впервые законченное романтическое толкование этого образа даст Гофман в своих «Фантазиях в духе Калло» (1809–1813). Описывая свои впечатления от оперы Моцарта, он сводит их к символике борьбы между радостями жизни и адскими силами, придавая Дон Жуану черты духовной неутоленности и разочарования в жизни, а донье Анне — облик идеала красоты, к которому стремится Дон Жуан.

«Дон Жуан» Байрона, написанный в 1818–1823 гг., начатый в Венеции, где все чаще ставились commedia dell’arte на тему о Каменном госте, и оборвавшийся на шестнадцатой песне со смертью автора (18 апреля 1824 г.), не сохраняет почти ни следа традиционного сюжета (не считая кораблекрушения, которое терпит герой). Поэма Байрона — грустно-сатирическая панорама нравов, сквозь которую проходит герой, несущий автобиографические черты автора. Дон Жуан рано узнает любовь опытной женщины и, уехав путешествовать со своим наставником, после кораблекрушения становится возлюбленным дочери пирата. Ее отец, возвратившись, продает Жуана в Турцию, где его покупает пленившаяся им султанша, а он, изменив ей, бежит, попадает в Россию с армией Суворова, становится фаворитом Екатерины II и, уехав затем в Англию, завязывает там несколько любовных интриг, обрывающихся в шестнадцатой песне. При гигантском влиянии Байрона на мировую литературу тема Дон Жуана становится одной из излюбленных романтических тем. Первым берется за нее Пушкин в «Каменном госте», придавая своему герою черты благородства и пылкости, сближающие его с Севильским озорником, но лишенные его цинизма. «Каменный гость», написанный Пушкиным по французским образцам и опере Моцарта,^[450] замечателен проникновением автора в черты испанского характера; это почти единственное произведение мировой литературы, где Дон Жуан, не приобретая иных национальных черт, остается настоящим испанцем.

Предела своего романтическое толкование этой темы достигает у Мюссе во второй песне его «Намуны», где он, рассуждая о дон-жуанстве, придает Дон Жуану очарование мечтательности, искренности и пылкости.

В новелле Мериме «Души чистилища» фигурирует дон Хуан де Маранья, встречающий собственный гроб, несомый его жертвами, вышедшими из чистилища. Мериме строит рассказ вокруг исторической фигуры Мигеля Маньяры, севильского гранда, которому легенда приписывает, между прочим, присутствие на собственных похоронах, и вводит в него элементы легенды о доне Хуане Тенорьо. Этим двойным сюжетом воспользовался Александр Дюма, написавший фантастическую драму «Дон Жуан де Маранья или падение ангела» (1836), насыщенную массой бьющих на эффект эпизодов самого невероятного характера и кончающуюся раскаянием Хуана.

Среди романтических произведений, объединяемых тенденцией к идеализации дона Жуана, следует упомянуть его биографию, принадлежащую Теодору Крейцнаху (1836–1837), «Падшего ангела» уругвайца Эчеверриа, рисующего портрет борца за освобождение латино-американских стран, «Прощание Дон Жуана» Гобино (1844), «Дон Жуана де Маранья» Видмана (1858) и «Возрождение Дон Жуана» и «Обращенного Дон Жуана» Дезире Лавердан (1864). Неравную борьбу пылкой души Дон Жуана с мелочностью жизни хотел изобразить молодой Флобер, судя по найденному среди его документов плану новеллы. Дон Жуана, бесстрашно плывущего в ад на ладье Харона среди призраков его жертв и отказывающегося раскаяться, рисует Бодлер в одном из своих лучших стихотворений — «Дон Жуан в аду», Алексей Толстой отчасти под влиянием Пушкинского «Каменного гостя» и Гетевского «Фауста» (пролог) пишет своего «Дон Жуана» (1860), рисуя его искателем вечно-женственного, не находящим его ни в одной из женщин.

Другая цепь относящихся к тому же времени произведений рисует нам Дон Жуана, человеком несущим лишь несчастья самому себе и окружающим. В Германии Граббе, подражая Фогту («Дон Жуан и Фауст»), выводит их обоих сразу: Фауста — человеком, разочаровавшимся в своем всеведении, Дон Жуана — отказывающимся раскаяться сластолюбцем.

Бальзак в «Эликсире долголетия» (1830), отбрасывая традиционное окружение Дон Жуана, сохраняет все его отрицательные черты, доводя их до гиперболического предела. Жорж Санд в романе «Лелия» (1839) вкладывает в уста своей героини бурную тираду против дон-жуанства.

Среди ряда немецких драматургов, затронувших тему Дон Жуана и объединенных отрицательным к нему отношением, выделяется Ленау («Дон Жуан», 1844, незаконченный и появившийся только после смерти автора), создавший произведение, проникнутое глубочайшим пессимизмом, — герой умирает, сознавая, что в жизни он приносил только вред себе и людям.

Литература конца XIX и начала XX века, посвященная непосредственно Дон Жуану, не перестает расширяться: в эпоху натурализма — создавая тип Дон Жуана пресыщенного и разочарованного, перенесенного в современную обстановку или остающегося в испанской среде XVII века, в эпоху символизма и ницшеанства — возводя его в категорию «сверхчеловека» или же возобновляя религиозную трактовку темы его раскаяния и искупления.

Не прошел мимо этой темы и русский символизм. Достаточно упомянуть стихотворение А. Блока «Шаги командора», где традиционные персонажи — дон Хуан, донья Анна и Командор — оказываются носителями мыслей и переживаний самого поэта. В наши дни Асеев в стихотворении «Три Анны» пользуется теми же типами испанской драмы, как антитезой к типу новой женщины Страны советов.

Избирая местом действия «Севильского озорника» Неаполь и Севилью, относя действие к эпохе короля Альфонса XI Кастильского, Тирсо с большой резкостью рисует распущенность современных ему нравов аристократии и дает картину, насыщенную богатыми бытовыми подробностями. Условность языка и поведения его персонажей (Тисбея, например) — это определенный театральный прием, и его сложная игра слов, хитро построенные намеки прекрасно доходили до испанской публики и доставили Тирсо заслуженную славу. Интересно в этом отношении обратить внимание на выбор социальных характеристик соблазненных Хуаном женщин, — герцогиня, средняя дворянка, рыбачка и крестьянка, — сделанный с целью подчеркнуть «универсальность» распутства Севильского озорника.

По фигуре Альфонса XI, выведенного в пьесе, действие «Севильского озорника» следует отнести к XIV веку, но тогда никакого неаполитанского короля быть не могло, и он является лишь условным поэтическим персонажем. Но Тирсо, впрочем, и не старается придерживаться исторической верности (см. примеч. к стр. 260).

ДОН ХИЛЬ ЗЕЛЕНЫЕ ШТАНЫ (Don Gil de las calzas verdes)

Комедия эта напечатана впервые в IV части собрания комедий Тирсо де Молина (1635). Без указания места и года (в Мадриде, около 1734 г.) ее переиздала Тереса де Гусман, приобретшая исключительное право на перепечатку произведений Тирсо де Молина сроком на десять лет с 1732 г. Пьеса эта фигурирует в томе I собрания сочинений Тирсо, изданных Ортега, в томе IV «Сокровищ испанского театра» Очоа (IV), в томе III «Избранного театра брата Габриэля Тельес» Арсенбуча, и в томе V «Библиотеки испанских авторов» под его же редакцией (1856). Она входит и в том I «Комедий Тирсо де Молина» в «Новой библиотеке испанских авторов» под редакцией Котарело-и-Мори (1907). В 1901 г. она вышла в Нью-Йорке со статьей и примечаниями Борланда. Отдельным изданием «Дон Хиль Зеленые штаны» был выпущен в Валенсии в 1884 г. В начале XIX века Дионисио Солис переработал «Дона Хиля» для постановки его на сцене, и в этой переделке комедия была представлена 14 октября 1814 г. в мадридском Театре Креста в честь возвращения из французского плена короля Фердинанда VII. Перед спектаклем была исполнена так называемая Хвала (Loa), — Знатность, Воинственность, Народ и Слава произносили похвалу королю, портрет которого был помещен в храме Бессмертия. В антрактах были показаны интермедии с танцами, и пантомима «Щедрый султан». Главные роли исполнялись, очевидно, премьершей труппы этого театра Мануэлой Кармона, роль дона Мартина, — Хуаном Карретеро, который известен своими переделками пьес Тирсо. Впоследствии роль Хуаны исполняла знаменитая артистка Агустина Торрес, и Арсенбуч восторженно вспоминает об ее игре.

«Дон Хиль» удерживается в репертуаре испанских театров в течение всей первой половины XIX века.

В 1903 г. комедия Тирсо вновь была переработана для сцены Т. Люсено.

Котарело-и-Мори, говоря о дате написания Тирсо «Дона Хиля», считает, что эта комедия была написана им раньше «Крестьянки из Вальекас», упоминающейся в пьесе (акт I, сцена 1 и акт II, сцена 12) и до падения герцога Лермы (октябрь 1618 г.), судя по сцене 3 акта I.

Б. А. Кржевский, удачно оспаривая правильность утверждений Котарело, считает, что упоминание деревни Вальекас и совпадение отдельных элементов двух комедий (Хуана отсылает Кинтану в Вальекас, обещая прислать о себе известие вместе с торговцами хлебом, приезжающими из Вальекас в Мадрид, Вьоланта — «крестьянка из Вальекас» — сама притворяется такой торговкой) доказывают совсем обратное, т. е. что «эта связь была уже готовой ко времени создания „Дона Хиля“ и что, следовательно, „Крестьянка из Вальекас“ была написана раньше». Что же касается упоминания в «Доне Хиле» виллы герцога Лермы (Парк Герцога), то это название сохранилось и после падения Лермы, и сам же Тирсо в своих «Толедских Виллах» (1621) упоминает ту же виллу, равно как и в книге «Услаждай, поучая», вышедшей в 1635 г. В тех же «Виллах» в разговоре об успехе и неуспехе комедий на сцене упоминается случай, когда красивую и решительную женщину, переодевшуюся мужчиной, играет дряблая и расплывшаяся старуха, к которой влюбившаяся в нее партнерша обращается со словами: «Ах ты, мой жемчужный дон Хилито, мое сокровище, мой крошка и игрушечка моего сердца» (перевод Б. А. Кржевского). Это почти дословное совпадение с несколькими моментами «Дона Хиля» (акт I, сцены 8 и 10), упоминание в «Доне Хиле» села Алькоркона (акт III, сцены 4, 17 и 19), к девушкам которого обращен романс Тирсо, помещенный в тех же «Толедских Виллах», написанный явно в 1621 г.,^[451] приводят Б. А. Кржевского к убеждению, что датой написания «Дона Хиля Зеленые штаны» следует считать конец 1620 или начало 1621 г., сейчас же после «Крестьянки из Вальдекас», где фигурирует письмо, датированное 25 марта 1620 г. Эти вполне мотивированные соображения очень точно определяют хронологическое и тематическое место «Дона Хиля» в ряду комедий Тирсо.

Комедии, в основу которых положено переодевание героини с целью покорить сердце возлюбленного, наиболее многочисленны среди остальных сюжетных циклов в творчестве Тирсо. Можно насчитать не меньше десяти таких произведений: «Дон Хиль Зеленые штаны», «Любовь — врач», «Плут Гомес», «Галисийка Мари-Эрнандес», «Вилла Хуана Фернандеса», «Женщина поневоле», «Кто дает сразу, дает вдвойне», «Крестьянка из Сагры», «Крестьянка из Вальекас» и «Пусть это выяснит Варгас». Такой прием переодевания очень хорошо воспринимался мадридской публикой, и, по свидетельству Агустина де Рохас («Занимательное путешествие», Мадрид, 1604), севильские актрисы любили выступать в богатых мужских нарядах. Элементы такого переодевания, по указанию Д. К. Петрова, встречаются уже у Лопе де Вега по меньшей мере в пяти комедиях: «Ревнивая студентка», «Француженка», «Кавалер из Мембрильи», «Лихая толеданка», «Крестьянка из Хетафе», но у Тирсо, при внешнем однообразии положений, вся интрига построена на серии переодеваний героини, выступающей сразу под тремя-четырьмя именами, — переодеваний, создающих необычайно сложную интригу, вызывавшую однако громадный интерес и восхищение искушенного уже испанского зрителя. Лопе де Вега в своем «Новом искусстве сочинения комедий» указывает на любовь публики к женским переодеваниям. Этот сценический трюк и его распространение заставляют власти потребовать, чтобы «женщины выступали на сцене в пристойных костюмах и не изображали мужчин, чтобы не смели играть в мужских костюмах или же надевали юбку (manteo) доходящую до пят». При разрешении постановки «Плута Гомеса», 27 апреля 1643 г., упоминается, что «дама должна выходить в юбке (enaguas) до пят».

За пределами Испании «Дон Хиль» перерабатывался в Германии — в 1902 г. Фридрихом Адлером (Лейпциг, 1902) и в 1918 г. Мейером и Гюнтером (Мюнхен, 1918). Впервые на немецкий язык комедия была переведена Дорном (Берлин, 1841). Во Франции она была переведена прозой Альфонсом Руайе и помещена в сборнике его переводов Тирсо («Театр Тирсо де Молина», Париж, 1863).

На русский язык «Дон Хиль Зеленые штаны» был переведен В. А. Пястом в 1912 г., но опубликован лишь в 1923 г. в Берлине издательством «Петрополис»,^[452] с большой статьей Б. А. Кржевского, посвященной творчеству Тирсо де Молина и разбору «Дона Хиля» со стороны условий его написания и композиции, являющейся одной из лучших существующих работ о Тирсо (приведенные им данные мы постарались в нашем издании использовать наиболее полно). В 1918 г. «Дона Хиля» предполагал поставить на сцене Эрмитажного театра С. Э. Радлов, но эта весьма интересная постановка так и не была окончена. В 1922 — 23 г. «Дон Хиль» (в прозаическом переводе) шел с успехом в Москве, в одном из рабочих театров.

Действие пьесы развертывается в Мадриде (см. коммент. к «Благочестивой Марте»). В «Доне Хиле» Тирсо очень точно указывает место действия (Сеговийский мост, Герцогов сад, Прадо де Сан-Херонима и т. д.). Время действия, промежутки между картинами и происходящими в пьесе событиями точно так же распланированы и мотивированы автором, строго заботящимся о жизненной правде. О Вальядолиде, откуда приезжают донья Хуана и дон Мартин см. примеч. 198.

Основной комментарий к пьесе «Дон Хиль Зеленые штаны» по статье Б. А. Кржевского к «Дону Хилю» (1923). В качестве примечаний использованы примечания В. А. Пяста, Б. А. Кржевского и приведенные им в том же издании примечания Борланда. Все такие примечания соответственно помечены В. П., Б. К. и Борл.

БИБЛИОГРАФИЯ

«Осужденный за недостаток веры»

Agustin Durán — статья в «Talia española о colección de dramas del antiguo teatro español», t. I, 1834, перепечатано в «La biblioteca de autores españoles», f. V. pp. 720–724.

Manuel de la Revilla, «El condenado por desconfiado jes de Tirso de Molina?» (Ilustración Española у Americana, июнь 1878, перепечатано с исправлениями в «Las obras de M. de la Revilla», Madrid, 1883).

Соtarelo-y-Mori «Tirso de Molina, Investigaciones biobibliograficas», Madrid, 1893.

Menéndez-y-Pelayo, «Estudios de critica literaria», segunda serie, Madrid, 1895.

S. Gr. Mоrleу, в Bulletin Hispanique, стр. 406–407.

Menéndez Pidal — «Discursos leidos antes la Real Academia Española en la recepción publica de D. Ramon Menéndez Pidal el dia 19 de octubre de 1902», Madrid, 1902. «Más Sobre las fuentes de „El Condenado por desconfiado“». («Bulletin Hispanique», VI. Bordeaux, 1904).

Обе работы напечатаны в его «Estudios literarios», Madrid, 1920. По поводу его статьи и по вопросу об источниках драмы:

G. Paris в Journal des Savants, январь 1903, стр. 69–70:

Fr. N. Del Prado, «El Condenado por desconfiado, estudio critico-teologico del drama», Vergara, 1907.

Gordon Hall Geroult, «The hermit and the Saint» (Publications of the Modern Language Association of America, XX, Baltimore, 1905, pp. 529–545).

Pijoán, «Acerca» de las fuentes populares de «El condenado por derconfiado» в Hispania (Калифорния, 1923).

«Севильский озорник»

Pi-y-Margali «Observaciones sobre el caracter de don Juan Tenorio».

M. de la Revillа, «El tipo legendario de don Juan Tenorio у sus manifestaciones an las modernas literaturas». «Una nueva redacción de don Juan Tenorio de Tirso de Molina» («Ilustración Española у Americana», t. II, 1878).

Hazanos у la Rua, «Genésis у desarrollo de la legenda de don Juan Tenorio» (1893).

Blanca de los Rios, «Estudio sobre don Juan» (España Moderna, 1890).

Farinelli «Don Giovanni» (Giornale Storico della letteratura italiana, t. XXVIII, 1896).

«Cuatro palabras sobre don Juan у la literatura donjuanesca del porvenir» (Homenaje a Menéndez у Pelayo, t. I).

Said Armesto, «La leyenda de don Juan», 1907.

J. Boelte, «Über den Ursprung der Don-Juan-Sage» (Zeitschrift für vergleichende Litteraturgeschichte, Berlin, 1899).

R. Menéndez Pidal, «Sobre los origenes de „El Convidado de piedra“» (Estudios literarios, 1906).

E. Cotarelo у Mori, «Ultimos estudios acerca de „El burlador de Sevilla“» (Revista de Archivos, 1908, pp. 75–86).

G. Gendarme de Bévotte «La légende de don Juan», Paris, 2 т., 1906–1911.

Van Ofse «Don Juan ridicule», 1918.

Krauss, «El concepto del „Don Juan“ en la obra de Tirso de Molina» в Boletin de la Biblioteca Menéndez у Pelayo, Santander, 1923.

Spellanzo, «Lo scenario italiano „Il convitato di pietra“» в Revista de Filología española, Madrid, 1925.

Rios de Lamperez, «El „Don Juan“ de Tirso de Molina» (Archivo de Investigaciones historicas, Madrid, 1911).

Tugel, «Die „Don Juan-Sage“ auf der Bühne», Dresden, 1887.

Rios de Lamperez, «Don Juan en la literatura у en la musica» в España moderna, Madrid, 1889.

«Дон Хиль Зеленые штаны»

J. Е. Hartzenbuch, «Examen de don Gil de las Calzas Verdes» (Teatro escogido de Fray Gabriel Tellez, t. Ill, p.p. 125 — 8).

J. Z. Celin. «Geschichte des Dramas», Leipzig, 1874 (страницы 142–160).

A. Bello «Obras completas», t. I, Madrid, p.p. 409–413.

B. P. Вourland, Ph. D. «Don Gil de las Calzas Verdes», Comedia en tres actos у en verso por fray Gabriel Téllez (el maestro Tirso de Molina), edited with an introduction, notes and vocabulary. New-York, Henry Holt, 1901.

Б. А. Кржевский. Вступительная статья к «Дону Хилю Зеленые штаны» (изд-во Петрополис, Берлин, 1923).

Иллюстрации Л. А. Бруни