Жизнь и приключения Робинзона Крузо, природного англичанина. Часть первая

Переведена съ Французскаго

Яковомъ Трусовымъ.

Я родился въ 1632 году въ городѣ Іоркѣ отъ изрядной, однакожъ неприродной Аглинской фамиліи, ибо отецъ мой былъ урожденецъ города Бремена. По пріѣздѣ въ Англію поселился сперьва въ Гуллѣ, а по пpіобрѣтеніи тамъ торгами своими великаго богатства, оставя сей городѣ, переѣхалъ жить въ Іоркъ, гдѣ и женился на моей матери, которая была изъ лучшей фамиліи во всѣмъ городскомъ округѣ, и называлась Крейцнаръ. По ней бы и я долженъ называться Робинзонъ Крейцнаръ, но меня нынѣ зовутъ испорченымъ именемъ, что въ Англіи не рѣдко и съ другими случается, или лучше сказать, мы уже и сами потому называемся, и пишемся Крузе, и для того и товарищи мои всегда меня Крузомъ, а не Крейцнаромъ, называли.

У отца моею было насъ трое большей мой братъ служилъ подполковникомъ въ Аглинской пѣхотѣ въ томъ полку, въ которомъ былъ славный Полковникъ Локартъ, и убитъ на баталіи противъ Ишпанцовъ. Чтожъ до другова брата касается, то объ немъ столько же знаю, сколько потомъ родители мои и обо мнѣ были извѣстны. Я будучи меньшой сынъ не учился никакому ремеслу, а отъ праздности въ самой еще моей молодости, вселилось въ голову мою великое множество проектовъ. Отецъ мой хотя былъ не весьма старъ, однако не оставилъ, чтобъ не воспитать меня благопристойно. По своему достатку часто давалъ мнѣ разныя до жизни человѣческой касающіяся наставленія, въ коихъ онъ довольно былъ искусенъ. Отдавалъ въ лучшія публичныя школы два ученія, и думалъ изъ меня здѣлать статскаго человѣка, но я со всѣмъ имѣлъ противныя тому намѣренія. Желаніе къ мореплаванію единственно мною овладѣло; а склонность, чтобъ видѣть свѣтъ, отвела меня отъ его предпріятія, и учинила непонятнымъ къ слушанію увѣщеваній моей матери. Кажется, будто бы нѣкоторое скрытное побужденіе влекло меня къ претерпѣнію всякихъ горестей и бѣдности. Отецъ мой, какъ человѣкъ разумной, требовалъ отъ меня точнаго повелѣніямъ своимъ послушанія, и старался всячески отвратить меня отъ онаго. Въ одно время будучи онъ подагрою боленъ, призвалъ меня съ себѣ въ комнату и спрашивалъ о причинѣ глупаго моего желанія, чтобъ оставить домъ его и отечество, "гдѣ всегда, говорилъ онъ, можешь жить щастливо, и въ довольствіи; происходить въ знатные чины; вступать въ великія предпріятія, и прославлять себя въ свѣтѣ рѣдкими приключеніями, достигать до благополучія своего странными и еще никому неизвѣстными дорогами. Сіе предоставлено только такимъ людямъ коимъ по обстоятельствамъ ихъ къ посредственной жизни человѣческой всѣ пути пресѣчены, а ты будучи мѣщанинъ сего необходимо убѣгать долженъ. Я, говорилъ онъ, по долговременному моему въ свѣтѣ обращенію и искуству довольно знаю, что посредственное состояніе есть изъ всѣхъ на и лучшее и удобнѣйшее къ достиженію благополучія. Оно не боится бѣдности; не требуетъ великихъ замысловъ, избавлено отъ трудовъ, коими мизирные люди безпокоются; нѣтъ въ немъ гордости, роскошей, излишняго любочестія сопряженнаго съ желаніемъ достигать до чиновъ высокихъ. Часто великіе Государи, претерпѣная безпокойствіе только это того, что они высокаго рода, признавались, и признаются, что лучшебы быть имъ людьми простыми нежели такими, притомъ же и всѣ ученые люди совѣтуютъ стараться о посредственной жизни.

"Надлежитъ, продолжалъ онъ свою, рѣчь, всегда и при всякомъ начинаемомъ дѣлѣ разсуждать о томъ, какой оно конецъ имѣть можетъ въ посредственной жизни ударъ нещастія не таковъ силенъ каковъ знатныхъ людей поражаетъ. Нѣтъ въ немъ такихъ перемѣнъ, какія бываютъ съ людьми высочайшаго и низкаго степеней, ихъ больше тревожатъ душевные и тѣлесные припадки, кои получаютъ перьвые отъ не порядочнаго житія своего, отъ чрезвычайныхъ роскошей, а другіе отъ неумѣренныхъ трудовъ, или за недостаткомъ нужнаго до содержанія жизни касающагося Посредственная же жизнь, почитаясь жилищемъ всѣхъ добродѣтелей, спрягаетъ всѣ веселости съ тишиною, и со позволительнымъ излишествомъ, умѣренностію и воздержностію, съ спокойствомъ и благоденствіемъ, словомъ всѣ честныя дѣла, какихъ только человѣку желать можно связаны съ нею. Препровождающіе посредственную жизнь окончиваютъ въ покоѣ теченіе житія своего безъ всякой совѣсти терзанія въ тишинѣ и изобиліи наслаждаются своими оброками, зависть, излишнее любочестіе яко вредительнѣйшія и предѣлъ покоя нарушающія, страсти, во внутренность добродѣтелью наполненнаго ихъ сердца никогда не входятъ, и не могутъ возбудить въ нихъ никакова безпорядочнаго къ снисканію излишней чести желанія.

"Сія молодости необузданность предъявляющая всѣ твои бѣдности, будетъ тебѣ наконецъ самому себѣ всегдашнею укоризною. Самъ знаешь, говорилъ онъ мнѣ, что можешь жизнь свою, препроводить въ довольствѣ, а я ничего, до твоего благополучія касающагося не упущу, но стараться буду вспомоществовать еще оному по долгу отцовскому. Теперь довольно показалъ я тебѣ, сколь бесполезно и вредно твое предпріятіе, и для того тебѣ ѣхать и не позволяю. Имѣешь предъ глазами твоими нещастливой примѣръ твоего брата, коему также, какъ и тебѣ, усильнымъ образомъ отсовѣтовывалъ итти на войну, но онъ меня ослушался, потому и тебѣ не совѣтую искать своего злополучія, но повелѣваю, повиноваться родительскимъ моимъ увѣщаваніямъ; а ежели ослушаешься, то за такое презрѣніе отеческихъ совѣтовъ не будешь отъ Бога имѣть благословенія, и лишенъ будучи всѣхъ способовъ къ заглажденію своего непокорства въ горести препроводить дни свои".

Хотя сіи слова со мною и збылисъ, однакожъ отецъ мой тогда, какъ ихъ говорилъ, не зналъ, что пророчество сіе исполнится; послѣ того разсказывалъ онѣ мнѣ о смерти моего брата, А какъ выговорилъ помянутыя слова что я довольно стану раскаиваться о моей проступкѣ, лишенъ будучи всякаго утѣшенія, то отъ жалости пришелъ въ такое сожалѣніе, что рѣчь свою принужденъ былъ окончить воздыханіями сердечными.

Сіи приводящія къ раскаянію и къ оставленію предпріятія моего увѣщаванія отеческія, возбудили во мнѣ намѣреніе остаться въ домѣ его, и отвергнуть охоту свою къ мореплаванію. Но сія добрая мысль минула на подобіе молніи, а чтобъ избавиться несноснаго мнѣ его брюзжанія, то вознамѣрился паки и не простившись съ нимъ разстаться. Обуздывая же сперва свои въ томъ движенія не скоро приступилъ я къ сему предпріятію. Въ одно время примѣтя мать мою веселою, и отведши ее къ сторонѣ, говорилъ ей: "что я не могу никакъ въ себѣ искоренить охоты къ мореплаванію; ибо отъ того всякая наука дѣлается мнѣ непонятною; и потому лучше бы было, говорилъ я ей, чтобы вы отпустили меня посмотреть свѣта. Мнѣ уже осьмнитцать лѣтѣ отъ роду, въ кои лѣта, а особливо съ такими мыслями, какія я имѣю, учишься не начинаютъ, а хотя по волѣ вашей и начну учиться, однако увѣряю, что окончатъ того не токмо не въ состояніи, но избѣгая трудовъ и изъ школы бѣжать принужденъ буду; напротивъ того, есть ли вы за меня постараетесь, и выпросите у отца моего позволеніе ѣхать; то я обѣщаюсь по возвращеніи моемъ, когда мнѣ морская служба не покажется потерянное мною время, наградить прилѣжностію."

Мать моя выслушавши сіи слова пришла въ великое сердце, и говорила мнѣ: "напрасно ты думаешь, будто бы мы не стараемся, и не знаемъ, какъ тебя здѣлать благополучнымъ. Любовь наша къ тебѣ не дозволяетъ намъ склониться на то, что тебѣ вредно. Я удивляюсь, что презираешь наставленія наши, и спѣшишь приступать къ собственному вреду своему, а хотя я и не вижу способовъ ко излеченію вкоренившейся въ тебя сей страсти, однакожъ не соглашусь здѣлаться причиною твоей пагубы, дабы ты послѣ, не сказалъ, что я позволила дѣлать то, что запрещаетъ здравое разсужденіе, и для того о томъ съ отцомъ твоимъ и говоришь не буду, но я послѣ слышалъ, что она просила обо мнѣ отца моего, а онъ выслушавъ ее извѣтъ, и горестно воздохнувши сказалъ: "малой сей могъ бы быть счастливъ, естьлибъ захотѣлъ отстать отъ своей глупости, но упрямство здѣлаетъ его несчастливѣйшимъ въ свѣтѣ. Я ни когда не дамѣ ему въ томъ благословенія..." И такъ принужденъ я былъ еще жить въ домѣ отца моею цѣлой годъ, по прошествіи котораго, получа удобной случай, удалился отъ него.

Будучи же въ городѣ Гульлѣ, стрѣтился я съ Гуле, однимъ изъ моихъ школьныхъ товарищей, отъѣзжающимъ съ отцемъ своимъ на кораблѣ въ Лондонъ. Сей приглашалъ меня ѣхать съ собою, обѣщаясь довезти до Аглинской сей столицы безъ всякой платы; а я не надѣясь получить на то отъ родителей моихъ ни совѣта, ни благословенія, и презрѣвъ всѣ опасности, сѣлъ на корабль 1 то Сентября 1657 го года, въ самой несчастной день моея жизни; ибо съ того времени началось все мое злополучіе, и продолжалось столько, что того, какъ я думаю, мы съ однимъ странникомъ не случалось. Лишь только корабль нашъ успѣлъ вытти изъ рѣки Умбра, то здѣлалась великая буря, а въ морѣ несказанное волненіе. Я занемогъ морскою болѣзнію, а ужасъ, происходящей отъ неминуемой опасности, овладѣвши всѣми моими силами, ввергнулъ меня въ неописанное уныніе и печаль. Тогда то началѣ я разсуждать о моей проступкѣ и о судбѣ наказующей меня за ослушаніе мое, разумные совѣты родителей моихъ; слезы отца моего и прозьбы матери моей, живо изображались въ умѣ моемъ; совѣсть моя еще не со всѣмъ усыпленная безпрестанно укоряла меня, что я презрилъ полезныя ихъ наставленія и пренебрегъ мою должность.

Между тѣмъ при умноженіи бури море часъ отъ часу больше колебалось, хотя валы и меньше были тѣхъ. кои я послѣ того часто видалъ, однако они довольно могли побудить молодаго и еще на сей непостоянной стихіи небывалаго человѣка оставить охоту къ мореплаванію; я поминутно ожидалъ конца себѣ, и всякой стремящейся на насъ валъ казался причиною смерти, а находящаяся между ими полость неминуемою пагубою. Въ семъ страхѣ предъ Богомъ обѣщался, избавясь отъ такой бѣды и по щастливомъ на берегъ выходѣ ни когда не вступать въ такое паки начинаніе, и тотъ часѣ домой возвратясь, слѣдовать совѣтамъ моихъ родителей, кои призналъ я тогда за справедливыя.

Но сіи разумныя и полезныя для меня разсужденія продолжались не долѣе возбудившей оныя во мнѣ бури и исзчезли по мѣрѣ проходящихъ вѣтровъ ибо на другой день по наступленіи тихой погоды началъ я мало помалу, позабывая прешедшую опасность, привыкать къ морской жизни, а хотя былъ еще нѣсколько слабъ и дряхлъ, но какъ къ вечеру воздухѣ очистился и насталъ пріятной вечеръ, а солнце скрываясь за горизонтъ, удареніемъ лучей своихъ въ море, гладкостію стеклу подобное, умножало свѣтящееся свое величество, и великолѣпіе прежде сего мнѣ и на мысль неприходящее, то пpишедъ въ нѣкоторое священное забытіе, и утопая въ разсужденіяхъ о сихъ въ глаза мои бросающихся предмѣтахъ, о намѣреніи своемъ пересталъ больше и думать.

Ту ночь спалъ я весьма спокойно, не имѣлъ больше ни малаго морскаго припадка, былъ бодръ, смотря, какъ выше сказывалъ, съ восхищеніемъ на блистающій за день передѣ тѣмъ, столь бурной и грозящей смертію всѣмъ океанъ, а тогда уже утишившейся, и ровнымъ своимъ теченіемъ способствующей намѣренію кораблеплавателей. Товарищъ мой подкрѣпляющей меня во всемъ къ предпріятію сей ѣзды касающимся, видя мою задумчивость, подошелъ ко мнѣ, и ударивъ по плечу сказалъ: Я думаю, что ты братецъ прошедшую ночь былъ въ великомъ страхѣ; не бойся, это былъ только вѣтерокъ маленькой. Какъ, сказалъ я ему, ты называешь то вѣтеркомъ маленкимъ, что не инако какъ престрашною бурею называть должно? Какъ бурею, отвѣчалъ онъ мнѣ? эдакой простякъ, чего ты боишься; знай, что мы имѣя надежной корабль и находясь въ открытомъ морѣ вѣтрамъ смѣемся; ты другъ мой, сказать тебѣ правду, еще новичекъ, полно задумываться, принимайсятка лучше за пуншъ [морской напитокъ, которой дѣлается изъ водки, воды, лимоновъ и сахару] и забывай въ Бахусовыхъ веселостяхъ Нептуново злонравіе; смотри, какое теперь пріятное время. А чтобъ скоряе окончить сей разговоръ, объявляю читателю, что мы съ нимъ по старинному морскихъ людей обычаю, здѣлавъ пуншъ напились пьяни, а въ семъ шумствѣ забывъ все раскаяніе, началъ почитать слабостію то намѣреніе, которое имѣлъ о возвращеніи на путь добродѣтели, и подобно какъ послѣ бывшей великой бури здѣлалась въ морѣ тишина, такъ и волнующіяся мои мысли, успокоясь, возобновили во мнѣ первыя и необузданныя къ мореплаванію желанія. Пьянствомъ усыпалъ я всѣ укоренія моей совѣсти, и старался очистить себя отъ оной равно, какъ бы отъ какой ни будь проказы; былъ съ людьми и во всегдашнемъ забытіи, а тѣмъ скоряе успѣлъ въ моемъ намѣреніи. Но сіе мнимое спокойcтвo рушилось наступившею вторичною бурею, во время которой принуждены мы были войти за противнымъ вѣтромъ въ Ярмутскую губу, куда подошли еще изъ Невкастеля многія суда.

На четвертой день нашего туда прихода вѣтрѣ такъ сильно умножился, что началъ дѣлаться страшнымъ; мыжъ будучи на доброй рейдѣ, и имѣя крѣпкое судно, и способной къ стоянію на якорѣ грунтѣ, ни мало его не боялись, и такимъ образомъ находясь въ безопасности, препровождали время по морскому обыкновенно въ веселостяхъ. Слѣдующей потомъ день принудилъ насъ срубить, для облегченія корабля, безань мачту, а по полудни море такъ расходилось, что погибель наша была очевидна: чего ради бросили мертвой якорь, но не смотря на то, на всѣ отданные канаты, тащило насъ на берегъ.

По нещастію нашему буря къ вечеру еще умножилася; я примѣтилъ отчаяніе и страхъ на лицѣ всѣхъ матросовъ. А хотя Капитанъ былъ въ своемъ дѣлѣ человѣкъ искусной и старательной, при томъ же небоязливой, однако проходя мимо меня изъ своей каюты говорилъ часто слѣдующія слова: Боже милостивой! помилуй насъ, погибаемъ, конецъ нашъ приходитъ! Я лежалъ въ каютѣ неподвижно; не возможно мнѣ довольно изобразить тогдашняго безпорядка моихъ мыслей. Я не могъ безъ стыда вспомнить бывшее и подавленное пьянствомъ мое раскаяніе, и что я совѣсть мою подвергъ бестыднаго безстрашія необузданной власти. Ужасъ предстоящей смерти, почитаемой мною въ первую бурю неизбѣжимымъ, по случаю сей послѣдней, а особливо когда услышалъ, что и самъ Капитанъ говоритъ погибаемъ, ясно представлялся гл.замъ моимъ; чего ради вышедъ изъ каюты смотрѣлъ, что дѣлается? Но какое позорище открылось вдругъ глазамъ моимъ, волны воздымаясь великими горами ударяли въ насъ ежеминутно, и со всѣхъ сторонъ открывалась готовящаяся пожрать насъ преглубокая полость. Въ тожъ самое время прошли мимо насъ два корабля тяжело нагруженные съ срубленными мачтами, потонулъ стоящей близъ насъ корабль, а два другія судна потерявши якори пошли въ море безъ мачтъ и безъ всякой надежды ко спасенію; легкіе же корабли всѣ безъ опасности отрубивши якори пустились за ними.

Въ вечеру Штурманъ и Шкипоръ просили у Капитана позволенія срубить фокъ-мачту; на что онъ сперва нимало не соглашался; но какъ шкиперъ, представилъ ему, что естьли то учинено не будетъ то корабль конечно потонетъ, то и онъ на предложеніе его склонился. Но сколь скоро Фокъ мачту срубили то и Гротъ или большая мачта, такъ зашаталась, что и ее срубить было должно.

Я предаю вамъ на разсужденіе, любезной читатель! въ какомъ я тогда находился страхѣ, а особливо когда вспомните, что то въ первой разѣ бытія моего на морѣ дѣлалось; и что меня, какъ я сказывалъ, и малой вѣтръ привелъ въ великой ужасъ. Вспоминая прошедшее и послѣднее мое нещастіе, проклиналъ я свое упрямство, а отчаяніе отъ предстоящей погибели произшедшее, причиняло мнѣ несказанное мученіе. Мы потеряніемъ своихъ мачтъ не избѣжали отъ нещастія; буря продолжающаяся съ великою жестокостію приводила всѣхъ въ несказаной ужасѣ, и сами матросы признавались, что они, сколько ни служили, еще ни когда такого жестокаго вѣтра не видали. Корабль нашъ, хотя былъ и надеженъ, но нагруженъ глубоко, а снизу беспрерывно кричали: течь. Сего слова я не зналъ еще до сего времяни, и конечно лутчебъ для меня и не знать его во вѣки. Капитанъ и другіе начальники видя свою погибель, стали молиться Богу, что весьма рѣдко у отважныхъ мореходцовъ случается. Въ тожъ самое время посланной на интрюмъ матросъ вскричалъ, что вода начала со всѣхъ сторонъ входить въ корабль, а другой подтвердилъ, что ее пошло уже больше нежели на четыре фута. Тогда приказано было всѣмъ итти къ пумпамъ, и лишь воду. Сей подобной громовому удару приказъ лишилъ меня всѣхъ чувствъ моихъ; я упалъ безъ памяти тамъ, гдѣ сидѣлъ. Матросы кричали, чтобъ я шелъ помогать имъ, а я вставши пошелъ къ пумпѣ, и работалъ съ возможною прилѣжностію. Капитанъ усмотря, что мимо насъ идетъ судно нагруженное уголіемъ, приказалъ палить изъ пушекъ, въ знакъ нашей крайности. Я не знавъ того, что сіе значило, и слыша великой ударъ подумалъ, что валы корабль нашъ со всѣмъ переломили; словомъ сказать, испужавшись, безъ памяти упалъ на мѣстѣ. Въ то время, когда всякой старался о спасеніи своея жизни, за мною никто и смотрѣть не думалъ; а чтобъ я не мѣшалъ матросамъ въ ихъ работѣ, то заступившей мое мѣсто оттолкнулъ меня ногою такъ сильно, что я замертво на мѣстѣ растянулся; но по щастію нѣсколько времяни потомъ спустя опамятовался.

Вода часъ отъ часу прибывала, и побудила отчаяваться о спасеніи корабля нашего; а хотя погода и утихать стала, однако не возможно было надѣяться, чтобъ наше судно могло еще удержаться хотя малое время; почему приказалъ Капитанъ палить чаще изъ пушекъ, прося чрезъ то вспоможенія. Одно малое суднишко мимо насъ проходящее осмѣлилось послать къ намъ свой елботъ. Мы бросили къ нему съ кормы веревку, и притаща къ себѣ всѣ съ нево побросались. Тщетно старались мы пристать къ кораблю ихъ, на конецъ отъ многой гребли ослабѣвши отдались въ волю стремящихся къ пагубѣ нашей волнѣ, и поворотили прямо къ берегу. Капитанъ обѣщался заплатить за елботъ, естьли ему какой отъ того вредѣ учинится; итакъ, то греблею, то пускаясь по валамъ, приплыли наконецъ къ Винтеръ-Тоннесу.

Съ четверть часа послѣ того, какъ мы сѣли на елботъ, потонулъ нашъ корабль; признаюсь, что я отъ великаго страха тому не вѣрилъ, что я еще живъ, и по выходѣ на берегъ, ощупывая самъ себя, на силу въ томъ увѣрился; ибо съ той минуты, какъ я сѣлъ, или лучше сказать, какъ меня бросили въ елботъ, не имѣлъ я ни малаго чувства.

По приближеніи къ берегу увидѣли множество на вспоможеніе наше съ распростертыми руками и съ великимъ сожалѣніемъ бѣгущихъ людей; но мы не могли и тутъ удачливо окончить свое злополучіе. Силою валовъ бросило елботъ нашъ на камень, и разбило его въ мѣлкія щепки, но будучи близъ берега спаслись всѣ, и пришли въ Ярмутъ, гдѣ приняты жителями съ великимъ о нещастіи нашемъ сожалѣніемъ. Магистратъ онаго города, показуя намъ всякое вспоможеніе, отвелъ квартиру, довольствовалъ пищею, а при томъ снабдилъ насъ на дорогу до Лондона и деньгами.

Тогда бы мнѣ должно было опамятовавшись возвратиться къ моимъ родителямъ, ибо отъ сея перемѣны зависѣло все мое благополучіе.

Отецъ мой по примѣру того, о которомъ говоритъ Евангеліе, конечно бы убилъ для приколу моего упитаннаго изъ своихъ тельцовъ, а особливо, что онъ по разбитіи того корабля, на коемъ я находился, почитать былъ долженъ меня за утопшаго.

Но судьба влекла меня безпримѣтно съ несказаннымъ образомъ силою въ мою погибель. А хотя иногда разумъ и возбуждалъ обратиться на путь истинны; но я всячески усыпить его старался, послѣдуя единственно такой охотѣ, которая ввела меня въ видимую сію глазами моими пропасть. Я былъ тогда, какъ какъ будто бы назначенъ приготовляться къ претерпѣнію великой и неминуемой бѣдности, и не взирая на то, что прешедшія во время моего короткаго путешествія бури, предвѣщая мнѣ злополучія, побуждали меня отстать отъ сего предпріятія послѣдовалъ моему недоумѣнію. Товарищъ этой, которой столь много выхвалялъ мнѣ, морскую жизнь, былъ тогда меня еще печальнѣе, ибо разбитой корабль принадлежалъ отцу его.

Въ перьвой разѣ увидѣвшись со мною въ Ярмутѣ, дни три или четыре спустя послѣ нашего нещастія, ибо видѣться мнѣ со нимъ прежде было не возможно, за тѣмъ, что мы разставлены были въ городѣ по разнымъ квартирамъ, спрашивалъ онъ у меня, шатая головою, а при томъ весьма жалостно, какъ я обрѣтаюсь, и не дожидаясь отъ меня на то отвѣта, сказалъ отцу своему: "Сей человѣкѣ сѣлъ съ нами на корабль для того, чтобъ ѣхать смотрѣть свѣта". Отецъ его выслушавъ такія слова, оборотясь ко мнѣ началъ величавымъ, и при томъ сожалѣтельнымъ голосомъ говоришь слѣдующее: "Мальчикъ! не ѣзди впредь по морю, но прими послѣднее свое нещастіе, точнымъ предзнаменованіемъ, что ты, отъ сего элемента будешь несчастливъ. "Государь мой", отвѣчалъ я ему, "для чего бы такъ, развѣ и вы намѣрены отказаться отъ морской службы?" "Обстоятелства мои", отвѣчалъ онѣ "съ твоими весьма несходны, званіе мое велитъ мнѣ быть мореплавателемъ, потому и долженъ я исполнять оное, а ты поѣхалъ провѣдать только, какова морская служба, но вмѣсто того видишь изъ сего начало, какое тебѣ отъ того благополучіе слѣдовать можетъ. Станется, что нашему несчастію ты одинъ причиною, какъ нѣкогда былъ Іона; пожалуй скажи мнѣ, кто ты таковъ, и для чего съ нами поѣхалъ?" Я началѣ было разсказывать ему исторію мою; но онѣ перервавъ рѣчь мою вскричалъ съ великимъ сердцемъ. "Ахъ, что я здѣлалъ, за чемъ принималъ на свое судно такова несчастливца; знай другъ, что я въ жизнь мою на то судно, гдѣ ты будешь, не сяду;" и воображая себѣ, будто бы судьба, наказывая меня допустила пропасть кораблю его, началъ мнѣ говорить весьма огорчительными словами, а при томъ совѣтовалъ возвратиться къ отцу моему, признавая точно, что на меня явно гнѣвъ Божій изливается. "Бродяга!" сказалъ онъ мнѣ наконецъ, "есть ли ты не воротишься домой, то тебѣ ни въ чемъ не будетъ успѣху, и до тѣхъ поръ будешь несчастливъ, пока на тебѣ отца твоего слова не сбудутся".

Я мало ему на то отвѣтствуя, пошелъ своею дорогою, и послѣ того нигдѣ съ нимъ не токмо не видался, но и не слыхалъ, куда онъ дѣвался. Чтожъ до меня касается, то я получа отъ Магистрата на дорогу деньги, пошелъ въ Лондонъ.

Разсуждаяжъ дорогой о предпріемлемой мною жизни, иногда думалъ возвратиться домой, но ожидаемой меня тамъ стыдъ и поношенія, кои бы за мой побѣгъ претерпѣвать былъ долженъ, отвращали меня отъ сего моего намѣренія. Вотъ какое въ насъ, а особливо въ молодыхъ людяхъ звѣрское и развратное разсужденіе, стыдимся признаться къ своихъ погрѣшностяхъ, не зная того, что ихъ инако исправить не можно, не вѣдаемъ, что порокъ учиненной молодымъ человѣкомъ, приписывается отъ разумныхъ людей только одной его молодости, и что могутъ поправить непорядочную жизнь свою, не инако, какъ долженъ признаваемъ Быть человѣкомъ разумнымъ для того, что онъ могъ преодолѣть себя привычкою яко бы второю натурою.

Бывъ долгое время въ сихъ разсужденіяхъ, не зналъ за что принятыя, и какую жизнь выбрать. Непреодолимая противность къ дому отца моего часъ отъ часу умножалась. Прешедшее несчастіе начало приходить въ забытіе, а хотя и вспоминалъ когда ужасное разбитіе корабля, однако то меня нимало не отвращало отъ охоты моей къ мореплаванію.

Склонность сія, отведшая меня отъ дому родительскаго, такъ мною овладѣла, что я не послушалъ ни увѣщаваній, ни совѣтовъ, ни повелѣній моихъ родителей. Сія склонность, говорю я, побудила меня и нынѣ предпріять неосновательнѣйшее въ свѣтѣ дѣло. Словомъ сказать: по прибытіи въ Лондонъ сѣлъ я на корабль отправляющейся на Африканскіе берега, говоря по морскому, въ Гвинею.

Не знавъ, въ какую вступить должность, и что лучше записаться матросомъ, отъ того бы выучился по малой мѣрѣ Навигаціи, и могъ бы здѣлаться искуснымъ штурманомъ, а наконецъ быть командиромъ какова нибудь судна, и при семъ случаѣ взялся не за свое дѣло. Ибо имѣя въ карманѣ деньги, и одѣтъ будучи въ хорошее платье, за стыдъ себѣ считалъ принять матросскую службу, и для того сѣлъ на оной вояжиромъ безъ всякаго намѣренія, только послѣдуя къ мореплаванію стремительной своей охотѣ.

По счастію попался я по приходѣ моемъ въ Лондонѣ въ хорошую компанію, что рѣдко съ такими бродягами и непостоянными людьми, каковъ я былъ, случается. Мнѣ удалось нечаянно познакомиться съ бывшимъ въ Гвинеѣ Капитаномъ, которой при перьвой своей поѣздкѣ получилъ тамъ великой барышъ, по чему и еще тудажъ ѣхать намѣрился. Я ему понравился; онъ слыша желаніе мое къ мореплаванію началъ совѣтовать мнѣ ѣхавъ въ Гвинею. Тебѣ сія поѣздка ни чего не будетъ стоить, говорилъ онъ, ты будешь во всемъ мнѣ товарищъ, ѣсть станемъ вмѣстѣ, и естьли можешь взять съ собою какіе товары, то я постараюсь, чтобъ ты имѣлъ отъ нихъ хорошую прибыль, до которой мнѣ ни малой не будетъ нужды.

Я принявъ предлагаемое, и предавъ себя въ покровительство сему честному и справедливому мужу, поѣхалъ съ нимъ на кораблѣ; а на удачу купилъ я на взятыя отъ родственниковъ моихъ въ Лондонѣ живущихъ, сорокѣ фунтовъ стерлинговъ по совѣту Капитанскому такія вещи, кои въ Гвинеѣ продаются дорогою цѣною.

Сія поѣздка была весьма счастлива, и между прочими полученными отъ Капитана одолженіями выучился я у него Математикѣ, Навигаціи, и какъ дѣлать корабельныя исчисленія и наблюденія. Словомъ, скука и продолжительной путь, помогая мнѣ въ томъ, здѣлали меня искуснымъ матросомъ и купцомъ; при томъ же сія поѣздка принесла мнѣ до трехъ сотъ фунтовъ стерлинговъ прибыли. Она же, правду сказать, возбудила во мнѣ мысль и о великихъ предпріятіяхъ, кои наконецъ здѣлались причиною сего моего несчастія.

Примолвить, что и сія счастливою называемая мною поѣздка не прошла безъ того, чтобъ я не чувствовалъ при томъ безпокойства. Между прочимъ былъ я боленъ лихорадкою, которая пріѣжающимъ въ Гвинею всегда приключается отъ тамошняго горячаго воздуха.

Какъ то ни есть Робинзонъ здѣлался Гвинейскимъ купцомъ, а хотя по несчастію моему другъ мой Капитанъ, нѣсколько дней спустя, по пріѣздѣ въ Лондонѣ и умеръ, однако я поѣхалъ туда съ тѣмъ человѣкомъ, которой въ первую нашу поѣздку на кораблѣ былъ шкиперомъ, а во вторую здѣлался коммандиромъ онаго. Никогда и никому думаю несчастливѣе сея ѣзды не бывало. Я отправился въ путь свой, отдавъ на сбереженіе вдовѣ прежняго моего Капитана и друга до ста фунтовъ стерлинговъ. И какъ подошли къ Канарскимъ, или лучше сказать къ лежащимъ близъ Африканскаго берега островамъ, то на разсвѣтѣ напалъ на насъ Салейской морской разбойникъ. Онъ гнался за нами на всѣхъ парусахъ, а мы также всѣ подняли, какіе только имѣли, и имѣть могли. Но видя, что уйти отъ него не можемъ, приготовлялись къ сраженію у насъ было двенатцать, а у него осмнатцать пушекъ. Въ три часа послѣ обѣда началось сраженіе; сперва атаковалъ онъ насъ съ кормы, а послѣ того стрѣлялъ въ бокъ. Мы поставленными на одинъ бортъ девятью пушками такъ удачливо по немъ выстрѣлили, что принудили было его оставить свою добычу: но не смотря на жестокую нашу стрѣльбу, и имѣя до двухъ сотъ человѣкѣ матросовъ, приближился къ намъ, и началъ стрѣлять изъ ружья. Сперва не имѣя урону стояли мы весьма крѣпко, но какъ корабли крючьями сцѣпились, то онъ бросился на нашъ корабль въ великомъ множествѣ, рубилъ снасти и мачты, и хотя былъ два раза съ великимъ урономъ на задъ прогнанъ, однакожъ имѣя превосходную предъ нами силу, а особливо, что у насъ уже было трое убитыхъ и восемь человѣкъ раненыхъ, принудилъ наконецъ корабль нашъ къ здачѣ, и привелъ его съ нами въ Салейскую гавань, принадлежащую живущимъ по Африканскому берегу Муринамъ.

Меня оставили въ семъ городѣ, прочихъ же отвели въ Императорскую столицу, разбойничей Капитанъ взялъ меня на свою долю, можетъ быть для того, что я былъ молодъ и проворенъ; и такъ здѣлался я изъ купцовъ невольникомъ. Сія несносная перемѣна состоянія моего ввергла меня въ несказанное уныніе. Тогда я вспомнилъ, сколь справедливы были пророческія слова отца моего, ибо я былъ тогда несчастливъ, и лишенъ всякаго утѣшенія, и не воображая себѣ злополучнѣе неволи, почиталъ ихъ исполнившимися, а себя совсѣмъ погибшимъ: Но, ахъ! сіе было только начало моимъ злополучіямъ, какъ то изъ повѣсти сей видно будетъ: Я старался угодить сему разбойнику, а новой мой господинъ по привозѣ меня въ домъ свой, видя мои къ себѣ услуги, обѣщался брать съ собою на море; яжъ лаская себя тѣмъ, что можетъ быть насъ плѣнитъ какой нибудь Европейской корабль, утѣшался надеждою о моей свободѣ. Но по несчастію лишился вдругъ оной; ибо разбойникъ поѣхалъ въ море одинъ, приказалъ мнѣ смотрѣть за своимъ садомъ, а по возвращеніи своемъ изъ походу опредѣлилъ меня сторожемъ у разбойничей своей барки.

Я будучи при сей должности, думалъ только о способахъ, какъ бы уйти: но не нашелъ ни одного основательнаго и съ разумомъ сходнаго, и не имѣя себѣ въ томъ помощника и товарища принужденъ былъ жить въ неволѣ цѣлые два года безъ всякой надежды къ полученію своей вольности; между тѣмъ открылся къ тому чудной случай: Господинъ мой за неимѣніемъ денегъ принужденъ былъ въ то лѣто остаться дома, для препровожденія же своей скуки ѣздилъ всякую недѣлю на большой своей шлюпкѣ въ море ловить рыбу, при чемъ бралъ съ собой для гребли меня и молодаго Арапа Кгури по имени, а наконецъ ввѣрясь въ меня посылывалъ за тѣмъ же съ помянутымъ Ксури и одного меня.

Въ одинъ выѣздъ здѣлался на морѣ такой туманъ, что и берега было не видно; гребли, а куда и сами не знали. Наконецъ по счастію нашему воздухъ прочистился, и мы видя себя отъ берегу отдаленными, при наступившемъ потомъ сильномъ вѣтръ съ великимъ трудомъ на силу вобрались въ гавань.

Сіе нечаянное приключеніе побудило господина моего предостеречься отъ таковагожъ нечаемаго случая, и для того положилъ впредь не выѣзжать безъ компаса и безъ съѣстныхъ припасовъ; а для лучшей безопасности приказалъ исправить для того взятой при нашемъ кораблѣ большой елботъ одному Аглинскому плотнику, которой было у него невольникомъ. Посреди онаго здѣлали такую каюту, что довольно мѣста было управлять рулемъ и парусами. Въ сей каюте поставленъ былъ столъ, а для поклажи питья и пищи по сторонамъ ящики.

На немъ ѣзжалъ онъ часто на рыбную ловлю, а я какъ искусной рыболовъ, стараясь ему во всемъ быть угоднымъ я здѣлался при сей охотѣ такъ необходимо нужнымъ, что господинъ мой безъ меня не могъ имѣть на малаго при томъ увеселенія.

Въ одно время согласился онъ съ тремя своими пріятелями повеселиться на морѣ помянутою охотою, и для того приказалъ мнѣ изготовить къ тому нужное, взять съ собою три фузеи, порохъ и дробь.

Я приготовя все сіе ожидалъ его прибытія, вычистилъ елботъ, поднялъ флагъ и флюгеръ, словомъ, исправилъ все къ принятію гостей господскихъ, Но онъ пришедъ ко мнѣ одинъ говорилъ, что гости для нѣкоторыхъ нуждѣ отложили намѣреніе до другаго дня, и для того приказалъ мнѣ ѣхать, какъ обыкновенно бывало съ Арапомъ и съ вышеозначеннымъ мальчикомъ; ибо гости хотѣли къ нему быть ужинать. По повелѣнію его началъ я приготовляться къ отъѣзду.

Но какъ скоро онъ ушелъ, то желаніе избавиться отъ неволи побудило меня, пользуясь симъ случаемъ думать не о рыбѣ, но о исполненіи моего издавна предпріятаго намѣренія, токмо не зналъ какою ѣхать дорогою, при чемъ почиталъ великимъ счастіемъ и въ что могу уйти отъ Муриновъ; за такъ положилъ ѣхать на удачу.

Въ сихъ мысляхъ помышляя о пище, сказалъ бывшему со мною Арапу: Слушай, другъ мой! намъ господскаго хлѣба ѣсть не льзя, въ морѣжъ пробудемъ долго, и такъ не можешь ли ты сыскать гдѣ нибудь хлѣба, поди и принеси къ намъ. Онъ не представляя себѣ моего умысла, и признавая сіи слова искренними безотговорочно пошелъ, и принесъ цѣлую корзину да еще четыре крушки свѣжей воды, а я не теряя времени сходилъ между тѣмъ на барку, гдѣ былъ сторожемъ, и переносилъ изъ находившейся на ней шкатулы бутылки съ разными питьями, а Арапъ по приходѣ своемъ думалъ, что онѣ уже давно для гостей перенесены были; также взялъ я съ собою воску фунтовъ съ пятьдесятъ, нѣсколько свѣтильны, топоръ и молотокъ, какъ необходимо нужныя вещи, а особливо воскъ для дѣланія изъ него лампадъ; Арапъ же весьма легковѣрно вдался въ мой обманъ; его звали Измаилъ, по простому же Мули. Мули, сказалъ я ему, у насъ есть господскія фузеи, не можешъ ли промыслить пороху и дроби? Мы бы для себя настрѣляли дичины, на баркѣ всего того довольно, подитка дружокъ, и принеси, сколько можешъ. И впрямь такъ, отвѣчалъ онъ мнѣ, сіе не худо, и выговоря сіе пошелъ, и принесъ цѣлой мѣшокъ пороху, дроби и пуль всего фунтовъ съ десять. Я положилъ сіе въ судно; бывши же съ нимъ вмѣстѣ на кораблѣ украдкою отъ него насыпалъ еще пороху цѣлую бутылку. Запасшись такимъ образомъ вышли мы изъ гавани съ тѣмъ, чтобъ ѣхать на рыбную ловлю. Караульные зная, что мы часто за тѣмъ ѣздимъ, пропустили насъ безъ всякой остановки. Съ милю отъ ѣхавши отъ пристани опустили мы парусы, и начали ловить рыбу; вѣтръ былъ хотя и противной моимъ желаніямъ, однакожъ будучи твердо намѣренъ бѣжать, полагался во всемъ на волю Божію.

Долго ловили мы рыбу безъ всякаго успѣху; я крайне старался оную изъ сѣтей выпускать, потомъ сказалъ Арапу, что сіе мѣсто неудачливо, пріѣхать же съ пустыми руками домой нельзя, поѣдемъ далѣе, можетъ быть, тамъ будетъ рыба ловиться лучше. Арапъ не представляя себѣ ничего дурнаго, поднялъ парусъ, а я сидя на рулю правилъ отъ берегу далѣе. По томъ остановившись посадилъ на руль мальчика, а самъ подошедъ къ Арапу сталъ позади его, будто бы поднимать сѣти, но вдругъ схватя его подъ ноги выбросилъ за бортъ. Онъ вынырнувши изъ воды плылъ за елботомъ, прося о принятіи себя въ судно, обѣщаясь со мною всюда ѣхать. Вѣтръ былъ тогда малой, и по тому елботъ шелъ такъ тихо, что Арапъ приплывши началъ уже хвататься за бордъ онаго, я видя сіе, схватя ружье, и приложась на него сказалъ: слушай, другъ мой! Я тебѣ никакова зла еще не здѣлалъ, и дѣлать не намѣренъ, естьли ты меня самъ только оставишь въ покоѣ; ты умѣешъ хорошо плавать, и конечно доплывешь до берега, море теперь тихо, спѣши пользоваться тишиною онаго, воззри на беретъ, онъ отъ тебя не далеко, прощай, и не говори ни слова, знай же при томъ, что естьли поупрямишься, и ухватишься за бордъ, то я тебя убью досмерти; я намѣренъ отсюда бѣжать и искать прежней своей вольности, прощай. Арапъ выслушавъ сіе, и не отвѣтствуя мнѣ на то ни слова, поворотясь поплылъ къ берегу, и думаю, что онъ будучи въ плаваньѣ искусенъ счастливо добрался до онаго.

Правда, что я лучшебъ утопилъ мальчика, нежели сего Арапа; ибо онъ мнѣ былъ нужняе перваго, но не можно было ему себя повѣрить. Такимъ образомъ отогнавши его, оборотясь къ мальчику, которой назывался Ксури, началъ ему говоришь: Ксури, естьли ты хочешь мнѣ быть вѣренъ, то я тебя здѣлаю щастливымъ; но когда мнѣ въ томъ не обѣщаешься и положеніемъ рукъ своихъ на чело не присягнешь Магометомъ, и не закленешься въ томъ бородою отца его, то принужденъ буду и тебя бросить въ воду. Мальчикъ усмѣхнувшись увѣрялъ меня въ вѣрности своей столь много и простосердечно, что я безъ всякой опасности принужденъ былъ ему въ томъ повѣрить, однакожъ для осторожности велѣлъ ему учинить себѣ присягу.

Между томъ какъ плову щей Арапъ былъ еще у насъ въ виду, то я, не перемѣняя перваго своего курса, держалъ все въ правую сторону, дабы скрыть намѣреніе свое и въ самомъ дѣлѣ никтобъ и подумать не могъ, чтобъ я пошелъ въ такія мѣста, гдѣ только варвары и людоѣды жительство имѣютъ, и безъ крайней опасности отъ дикихъ звѣрей и такогожъ свойства людей на берегъ вытти было не можно. Но какъ здѣлался вдругъ туманъ, и наступила ночь, то перемѣня оной пошелъ къ Западу, держась всегда къ берегу, и имѣя способной и хорошей вѣтръ и спокойное море, отъѣхалъ такъ далеко, что думалъ на другой день послѣ обѣда, когда я увидѣлъ землю, быть отъ Сале со ста съ пятьдесятъ миль къ Югу.

Не смотря на то такъ боялся Араново, и опасался попасться въ ихъ руки, что не останавливаясь, и не сходя нигдѣ на беретъ, продолжалъ путь свой пять дней съ ряду при способномъ вѣтрѣ, которой однако наконецъ перемѣнясь здѣлался съ Юга. Тогда почиталъ я себя уже внѣ всякой опасности, потому что посланнымъ за мною изъ Сале въ погоню сей вѣтръ былъ противенъ. Симъ увѣряясь осмѣлился пристать къ берегу, и вошелъ въ устье одной рѣчки, которой имя и положеніе той области, откуда она протекала, были мнѣ совсѣмъ неизвѣстны. Я не нашелъ тамъ ни одного животнаго, можетъ быть за тѣмъ, что не выходилъ на берегъ, а только запасся свѣжею водою, стоя въ устьѣ оной рѣчки. По наступленіи ночи думалъ сойти на берегъ и посмотрѣть, гдѣ мы находимся; но какъ услышалъ ужасной вой и ревъ дикихъ звѣрей, а какихъ, того было не видно, то мальчикъ мой такъ испускался, что не смѣлъ одинъ остаться на суднѣ, прося усердно, чтобъ и я не выходилъ изъ онаго; а я будто согласясь на его прозьбу, сказалъ ему: Нѣтъ Ксури, теперь на берегъ не пойду, а лучше намъ отсюда удалиться; можетъ быть, что завтра увидимъ тамъ такихъ людей, которые будутъ еще страшняе и дикихъ звѣрей.

Онѣ обрадовавшись тому, что я его послушался, и на берегъ нейду, по своему на Аглинскомъ языкѣ умѣнью сказалъ мнѣ: "Мы дадимъ имъ доброй фузей стрѣлять, и она отъ насъ бѣжать". Ибо онѣ въ бытность свою съ Аглинскими невольниками не выучился лучше того говоришь; между тѣмъ я былъ весьма тому радъ, что онѣ мнѣ усердствуетъ. Я поднесъ ему за то чарку водки, и слѣдуя изрядному его совѣту, отваля отъ берегу бросилъ якорь, и не спалъ во всю ночь для того, что скоро послѣ нашихъ разговоровъ увидѣли мы чрезвычайной величины и въ великомъ множествѣ сшедшихся къ берегу звѣрей, которыхъ именами и назвать не умѣли. Они плавая по водѣ такъ ужасно ревѣли, что я въ жизни моей не слыхивалъ еще такого реву.

Ксури дрожалъ отъ страху, да и я, сказать правду, былъ его не бодряе, къ вящей же бѣдѣ нашей услышали вдругъ пловущаго къ судну нашему великаго звѣря. Намъ хотя было его и не видно, но по чинимому имъ въ водѣ шуму заключали, что онъ весьма великъ. Ксури называлъ его львомъ, и совѣтовалъ мнѣ наискоряе поднять якорь, и удалиться отъ берега, но я почитая сіе ненужнымъ отдался по канату, зная, что звѣрь далеко за нами плыть не осмѣлится, онъ былъ отъ насъ весьма близко, и для того выстрѣлилъ я изъ ружья, и принудилъ его воротиться къ берегу.

Не возможно изобразить великаго того реву изъ вою учинившагося послѣ моего выстрѣла, сперьва на берегу, а потомъ и внутри острова. Казалось, будто бы сіи звѣри никогда звуку сего не слыхали, а изъ того видна была опасность, коимъ образомъ не токмо ночью, но и днемъ на берегъ вытти было не можно, дабы не попасться въ руки дикихъ народовъ, или въ когти лютыхъ звѣрей, ибо отъ нихъ слѣдовалабъ конечно неминуемая смерть.

Но какъ бы то ни было, однако принуждены мы были для прѣсной воды сойти на берегъ. Ксури просился, чтобъ я его отпустилъ одного. Для чего ты охотишься итти одинъ, спросилъ я у него, лучше тебѣ остаться въ суднѣ, а мнѣ итти. Сіе для того, сказалъ онъ мнѣ, изпорченымъ своимъ языкомъ, когда придетъ дикой человѣкъ, съѣстъ мой, а твой живъ остался. Очень не худо, любезной Ксури! такъ лучше пойдемъ мы оба, и естьти ли они на насъ нападутъ, то ихъ побьемъ изъ нашихъ ружей, или умремъ вмѣстѣ. Потомъ, давъ я ему кусокъ хлѣба и чарку водки, приближились къ берегу, такъ какъ намъ подойти было возможно, и взявъ съ собою ружья и двѣ крушки для налитія воды вышли на берегъ. Не смѣлъ я итти далеко отъ судна, опасаясь дикихъ народовъ мальчикъ же мой увидя вдали низкое мѣсто, побѣжалъ не сказавъ ни слова весьма скоро, и побывъ тамъ нѣсколько бѣжалъ назадъ еще скоряе. Я подумалъ, что конечно за нимъ гонится дикой человѣкъ, или какой ни будь звѣрь, выступилъ къ нему на помощь, но увидѣлъ у него въ рукахъ убитаго имъ звѣря, подобнаго зайцу, однакожъ шерстью отмѣннаго, воротился назадъ. Сей его походъ причинилъ мнѣ великое удовольствіе.

Ксури же радовался больше тому, что нашелъ свѣжую воду, и не видалъ человѣческихъ слѣдовъ.

Наполнивши водою наши крушки, и съѣвши убитаго имъ подобнаго зайцу и вкуснаго мясомъ звѣря, оставили сіе неизвѣстное намъ мѣсто, не видавъ ни одного на немъ человѣка.

А хотя я, по моимъ примѣчаніямъ, вовремя первой моей въ Гвинею поѣздки учиненнымъ, и догадывался, что мы находимся не далеко отъ Канарскихъ острововъ или Краснаго мыса, но не имѣя къ снятію долготы удобнаго инструмента, такожъ и не знавъ тѣхъ острововъ, между коими находились, не могъ точно узнать, въ которой мы сторонѣ, и гдѣ помянутые острова, и куда держать должно, а только думалъ итти до того мѣста, гдѣ торгуютъ Агличане. Тамъ надѣялся я повстрѣчаться съ какимъ ни будь кораблемъ, которой бы насъ отъ сего бѣднаго странствія избавить конечно не оставилъ.

По всѣмъ догадкамъ находились мы между Арапскою землею, Нигриціею называемою, и между областьми Марокскаго Императора, близъ пустаго и непоселеннаго мѣста, обитаемаго одними только дикими и лютыми звѣрями. Тамъ жившіе Арапы убоявшись Марокканянъ, откочевали внутрь земли своей, хотя Марокканяне, для ея бѣдности объ ней и не думаютъ. Настоящая же причина тому, что обѣ націи ее оставили, можетъ быть, была та, что тамъ находится такое великое множество тигровъ, львовъ, бабровъ и другихъ лютыхъ звѣрей, что жить никоимъ образомъ людямъ въ ней не можно. Марокканяне ѣздятъ туда только на охоту въ великомъ множество, человѣкъ тысячи по двѣ и но три. А во время нашего проѣзда видѣли мы только однѣ пространныя пустыни, а ночью слышали дикихъ звѣрей ужасной ревъ.

Въ одно время показалось мнѣ, яко бы я вижу съ острова Канарскаго Тенариффы гору Пико, и для того крайне сталъ стараться до нее добраться, но двоекратное мое въ томъ покушеніе за противнымъ вѣтромъ и теченіемъ было тщетно; и такимъ образомъ долженъ былъ слѣдовать первому моему курсу, то есть держаться берега.

Между тѣмъ приставали мы часто для прѣсной воды къ берегу, и въ одинъ день случившимся тогда приливомъ принесены будучи въ берегу остановились близъ одной вышины. Ксури имѣя лучше моего зракъ, сказалъ мнѣ весьма тихо: Не лутче ли намъ, государь мой! отъ сего берега удалиться; не видите ли вы, продолжалъ онъ рѣчь свою, ужаснаго на берегу лежащаго звѣря. Я по указанію его взглянувъ на то мѣсто, увидѣлъ несказанной величины льва, въ тѣни подъ горою спящаго. Ксури, сказалъ я ему, поди и убей его. Сей мальчикъ, слыша такой приказъ, испужавшись сказалъ мнѣ въ великомъ страхъ: какъ я его могу убить? онъ меня со всѣмъ проглотитъ. Я приказавъ ему молчать, взялъ самую большую изъ имѣющихся у насъ трехъ фузей, положилъ въ нее сильной зарядъ, другую зарядилъ картечью, а третью крупною дробью, и приложась первою въ самую голову звѣря выстрѣлилъ; но какъ онъ лежалъ положа лапу на свою челюсть, то перебилъ ему только ее пополамъ, а хотя онъ и вскочилъ съ великимъ ревомъ, но принужденъ былъ упасть на мѣсто. Потомъ поднявшись на трехъ лапахъ ревѣлъ ужасно. Я дивился тому, что не попалъ его въ голову, и такъ принужденъ былъ еще стрѣлять, и въ другой выстрѣлъ попалъ его въ голову, отъ чего онъ протянувшись испустилъ съ ревомъ послѣдней духъ свой. Ксури ободрясь бросился на берегъ, имѣя въ рукахъ своихъ ружье, и подошедъ къ звѣрю выстрѣлилъ еще по немъ третей разъ, хотя въ томъ не было уже ни малой нужды.

Сей звѣрь не приносилъ намъ ни малой пользы, и для того сѣтовалъ я на себя, что не одумавшись потерялъ три выстрѣла. Ксури же увѣряя меня происходящею отъ того великою прибылью, приплывши ко мнѣ съ берега взялъ топоръ, и возвратясь рубилъ у него голову, но не могъ того никакимъ образомъ исполнить, а только отрубилъ одну ногу, а чтобъ все не пропало, то вздумалъ я снять съ него кожу. Малой мой имѣлъ въ томъ несказанное искусство, по снятіи же кожи разложили ее по каютѣ, а она такъ хорошо высохла, что можно было употреблять ее на подстилку.

Отъ сего мѣста отправившись, держали двенацтать дней съ ряду къ Зюйду, сберегая съѣстные наши припасы, а приставали къ берегу только для прѣсной воды; намѣреніе мое было дойти до вышины рѣки Гамби, прежде Сенегалъ называемой, или до Краснаго мыса; тамъ надѣялся обрѣсти какое нибудь Европейское судно. Я зналъ, что всѣ корабли изъ Европы въ Гвинею, Бразилію и Восточную Индію идущіе, останавливаются у сего мыса, или у острововъ близъ онаго лежащихъ.

Продолжая такимъ образомъ путь свой дней съ десять, увидѣли жителями поселенной берегъ. Нѣсколько человѣкъ смотрѣли на насъ проѣзжающихъ, они были всѣ нагіе и черные. Я думалъ пристать къ берегу, и итти къ нимъ, но Ксури удержалъ меня отъ того разумными своими совѣтами, и по тому держалъ далѣе отъ берега, они бѣжали за нами не имѣя ни какова ружья, выключая, что у одного въ рукахъ была палка, кою Ксури называлъ копьемъ, и сказывалъ, что они тѣмъ бросаютъ весьма далеко и искусно. Мы разговаривали съ ними по знакамъ. Симъ тупымъ языкомъ просилъ я у нихъ ѣсть, а они давали знать, чтобъ я остановился, обѣщая дать мнѣ мяса, и такъ опустилъ я свой парусъ. Двое изъ нихъ принесли черезъ четверть часа два куска сушенова мяса и своего хлѣба; а какое то мясо и хлѣбъ были, того мы не знали. Правда, что приносомъ ихъ были мы довольны, но не знали, какимъ образомъ оной принять, не осмѣливаясь итти къ нимъ на берегъ. Наконецъ они примѣтя нашу опасность, и оставя принесенное все на берегу, отошли прочь, и не возвращались до тѣхъ поръ, пока мы оное не перенесли на свое судно.

Мы благодарили ихъ приличными къ тому знаками, а между тѣмъ открылся случай услужить имъ слѣдующимъ образомъ: Какъ мы убирались на судно, то вбѣжали въ воду два великіе звѣря, самецъ ли то съ самкою былъ, или нѣтъ, играючи ли или съ сердца то между ими происходило, того сказать не можно думаюжъ; больше, что они хотѣли въ водѣ отъ великаго жару прохолодиться. Чудно было то, что сіе въ день учинилось, ибо хищные звѣри изъ пещеръ своихъ выходятъ только ночью. Стоявшей тогда на берегу дикой народъ необычайному ихъ бѣгу весьма дивился, а особливо женщины, кои увидя ихъ испужались и прочь побѣжали; на мѣстѣ остался одинъ только тотъ, у котораго въ рукахъ копье было. Звѣри бросясь прямо въ воду, начали плавать такъ, какъ будто бы играючи; одинъ изъ нихъ плылъ прямо на насъ. Я приказалъ Ксури зарядить дна ружья; имѣя же въ своихъ рукахъ одно уже готовое, изъ котораго выстрѣливши попалъ его въ самую голову. Онъ чувствуя рану началъ биться ныряя въ воду, а по томъ плывучи къ берегу издохъ на половинѣ дороги, перьвое отъ раны, другое что въ водѣ задыхался, а на конецъ со всѣмъ на дно опустился.

Дымъ и звукъ изшедшей изъ ружья моего, привелъ бѣдную стоявшую по берегу дичь въ неописанное удивленіе, многіе отъ страху навзничь попадали, но видя убитаго и утопающаго звѣря, такожъ и то, что я приказывалъ подойти имъ къ себѣ ближе, ободрились, и подошедъ одинъ по одному къ берегу смотрѣли на обагренное кровію въ водѣ мѣсто, и показывали знаками, чтобъ я имъ его вытащилъ на берегъ, и для того здѣлавши я изъ веревки петлю, зацепилъ звѣря въ водѣ лежащаго за шею, и подалъ имъ конецъ оной, за которой они его и вытащили. Нашлось, что то былъ бабръ съ преизрядными пятнами. Арапы не зная, чѣмъ я его убилъ, поднявши руки свои къ небу, показывали свое удивленіе.

Другой же звѣрь изпужавшись ружейнаго звуку выплылъ, и побѣжалъ въ горы такъ скоро, что я и увидѣть того не могъ, какова онъ былъ рода. Примѣтяжъ, что Арапы начали ѣсть убитаго бабра, весьма тому былъ радъ, что могъ имъ услужить, они бросились на него безъ всякаго разбору, и обостренными своими деревцами скорѣе сняли съ него кожу, нежелибъ я могъ то учинить ножемъ своимъ. Они принесли мнѣ большую часть мяса; но я далъ имъ знать, что мнѣ то не надобно, и что я доволенъ буду одною кожею, кою и получилъ безъ всякаго спору. По томъ показалъ я имъ пустую свою кружку, и оборачивая вверьхъ дномъ просилъ воды, а они догадавшись принесли мнѣ оной въ большемъ глиняномъ сосудѣ, и поставя на берегу пошли прочь; женщины ихъ были, равно какъ и мущины, нагія.

И такъ получа отъ нихъ довольно воды, хлѣба и коренья, которыя мнѣ столькожъ, сколько и ихъ хлѣбы были извѣстны, и простяся съ ними отправился въ путь свой, и ѣхалъ дней съ одиннатцать къ Зюйду, не имѣя нужды приставать къ берегу. Между тѣмъ примѣтилъ я, что земля, близь которой я шелъ, выдалась весьма много въ море, и здѣлалась мысомъ разстояніемъ отъ кряжа милъ на шесть. Погода была тихая. Обходя оный мысъ усмотрѣлъ я напротивъ его лежащую землю, и заключилъ, что то былъ Красной мысъ, а земля одинъ изъ называемыхъ симъ именемъ острововъ, но не зналъ, къ которому мѣсту лучше держать надлежитъ, къ твердой ли землѣ, или къ острову, ибо въ случай великаго вѣтра могъ бы лишишься всей своей надежды.

Разсуждая о томъ задумался, и пошелъ въ каюту, оставя Ксури на рулю. Но сей мальчикъ закричалъ мнѣ вдругъ: Господинъ хозяинъ, я вижу корабль подъ парусами, и казался отъ страху такъ какъ ума лишенной, воображая себѣ, что то конечно посланное отъ господина его за нами судно, хотя того въ разсужденіи дальняго отъ насъ разстоянія и статься не могло. Я выскоча изъ каюты увидѣлъ не только сказанной имъ корабль, но узналъ еще при томъ, что онъ Португальской. Присматриваяжъ ходъ его, примѣтилъ отдаленіе его отъ берегу; и по тому крайне старался на парусахъ и на греблѣ къ нему приблизиться.

Но видя, что догнать его не возможно, и что отъ великихъ трудовъ всѣхъ силъ своихъ, слѣдовательно и надежды лишаюсь, началѣ было отчаиваться. Однакожъ примѣтилъ, что корабль видя мое судно въ крайней опасности началѣ убавлять парусовъ своихъ. Тѣмъ ободренъ будучи, поднялъ свой вымпелъ на самой верьхъ мачты, и выстрѣлилъ изъ ружья въ знакъ того, что я нахожусь въ крайности. Они какъ въ такъ и другое по дыму довольно примѣтя и остеня паруса, легли на дрейфъ, и дали мнѣ время до судна ихъ добраться.

По прибытіи моемъ къ кораблю спрашивали у меня, что я за человѣкъ, по Португальски, по Ишпански и по Французски; но я не разумѣлъ сихъ языковъ. Наконецъ одинъ Шотландской матросъ, бывшей на томъ кораблѣ, началъ со мною говорить по своему. Я отвѣтствуя ему сказался Агличаниномъ, и что я ушелъ изъ неволи отъ Салейцовъ; по чему и приняли они меня весьма великодушно, со всѣмъ мнѣ принадлежащимъ на свое судно.

Можно понять, какую я тогда ощущалъ съ себѣ радость избавясь бѣдности и отчаянія, въ которомъ находился. Я дарилъ всѣмъ, что ни имѣлъ, Капитана корабля того въ знакъ моей благодарности; но онъ ото всего отказался, обѣщаясь все оное мнѣ отдать по прибытіи своемъ въ Бразилію; при томъ же говорилъ: Спасши вашу жизнь здѣлалъ я такое дѣло, какое желалъ имѣть и самъ, когда паче чаянія буду въ такомъ же несчастіи, въ чемъ никто за себя и ручаться не можетъ. Впрочемъ вы принуждены ѣхать въ отдаленное отъ отечества вашего мѣсто, гдѣ лишены будучи того, что вы имѣете, конечно съ голоду умереть можете, и такъ сею моею поступкою лишу я васъ той жизни, кою я теперь спасти счастіе имѣю. Нѣтъ, нѣтъ Синоръ Инглезе, то есть господинъ Агличанинъ, я васъ взялъ на свой корабль по должности человѣчества, которое меня и обязуетъ оставить у васъ все то, что вамъ принадлежитъ, тѣмъ наипаче, что вещи наши служить вамъ могутъ къ содержанію вашему, и способомъ къ возвращенію въ ваше отечество.

Сколько былъ сей человѣкъ великодушенъ въ предложеніяхъ своихъ, столько же справедливъ и точенъ въ исполненіи оныхъ: ибо запретилъ онъ матросамъ ни до чего не касаться, что мнѣ принадлежало, и взялъ все въ свое охраненіе, давъ мнѣ за своеручнымъ подписаніемъ роспись всему имъ полученному, не выключая изъ того и трехъ моихъ глиненыхъ кувшиновъ, увѣрялъ при томъ, что мнѣ все непремѣнно возвратитъ по прибытіи своемъ въ Бразилію

За елботъ мой, которымъ я хотѣлъ его подарить, и которой былъ весьма хорошъ, обѣщался онъ заплатить дватцать четыре Гвинеи, естьли кто за него больше давать не будетъ; за моего малаго давалъ онъ мнѣ шестьдесятъ гвиней. Я стыдился продать вольность такого человѣка, которой къ полученію моей показалъ столь вѣрныя услуги, и того ради объявилъ ему сіе зазрѣніе моей совѣсти; а Капитанъ признавъ его справедливымъ, обѣщался дать малому на себя письменное обязательство въ томъ, что онъ по прошествіи десяти лѣтъ отпуститъ его на полю, естьли онъ только приметъ Христіянской законъ; и такъ я отдалъ Ксури Капитану, для того больше, что онъ и самъ на то былъ согласнмъ.

По прошествіи дватцати двухъ дней прибыли мы на рейду Всѣхъ Святыхъ, и тѣмъ вторично избавился я наибѣднѣйшаго состоянія. Тамъ я думалъ только о томъ, коимъ бы образомъ начать новое житіе свое.

Не могу довольно выхвалить великодушной Капитана моего въ разсужденіи меня поступки. Вопервыхъ не взявъ онъ ничего за провозъ, приказалъ мнѣ все отпустить съ корабля своего, а купилъ у меня только то, что продать я ему самъ хотѣлъ. Между прочимъ купилъ онъ у меня баброву кожу за дватцать червонцовъ, шкатулу, два ружья, и кусокъ оставшагося за употребленіемъ воску; словомъ за весь мой грузъ получилъ я отъ него до двухъ сотъ дватцати гвиней. Вотъ въ какомъ состояніи пріѣхалъ я въ Бразилію.

Скоро послѣ того познакомилъ онъ меня съ однимъ таковымъ же честнымъ человѣкомъ, каковъ и самъ былъ. Сей имѣлъ Ингеино, то есть сахарной заводъ; по чему и я живучи въ его домѣ научился дѣлать сахаръ. Видяжъ спокойную заводчиковъ жизнь, и что они отъ того скоро богатѣютъ, намѣрился поселясь въ Бразиліи жить по ихъ примѣру, и перевести всѣ оставшіяся въ Лондонѣ мои деньги. Для того исходатайствовавъ себѣ позволеніе вступить въ ихъ общество, купилъ себѣ по достатку своему земли, здѣлалъ разпоряженіе моей плантаціи и заводу; учредя всѣ свои дѣла по тому, сколько я денегъ получить имѣлъ изъ Англіи.

Сосѣдъ мой Португалецъ, рожденной въ Лиссабонѣ отъ Аглинскихъ родителей, назывался Вельсъ. Обстоятельства его были съ моими сходныя, земля его прилегала къ моей, и онъ жилѣ со мною весьма дружно.

Плантаціи наши были невелики, токмо такія, что почти могли мы себя содержать оными безъ недостатку. Въ такихъ обстоятельствахъ жили мы цѣлые два года; по прошествіи же оныхъ начали получать небольшую прибыль, а на третей годъ стали сіять табакъ, но будучи одинаки не имѣли большаго успѣха. Тогда узналъ я, что напрасно продалъ Капитану малаго своего Ксури.

Но неудивительно, что въ томъ здѣлалъ дурно, ибо я еще хорошева никогда не дѣлывалъ. Не имѣя же ни малаго способу ко избѣжанію отъ трудовъ своихъ, продолжалъ мою работу, упражняясь въ такомъ дѣлѣ, которое съ правомъ моимъ было со всѣмъ несходно, ибо не находилъ я въ немъ того утѣшенія, для котораго домъ отца моего, презрѣвъ всѣ его наставленія, оставилъ; тогда вступилъ я дѣйствительно въ жизнь посредственнаго состоянія, или лучше сказать, въ мѣщанства, кое мнѣ прежде сего отецъ мой принять совѣтовалъ. Часто разговаривалъ я самъ съ собою. Не лучше ли бы мнѣ было остаться дома; не имѣвъ такой скуки, и не шатаясь по всему свѣту, могъ бы въ Англіи тоже дѣлать, что здѣсь. Трудился бы между моими родственниками и друзьями, равно какъ нынѣ, работая среди незнакомыхъ мнѣ людей; что мнѣ въ томъ, что я переѣхалъ пространныя моря, и прошелъ нѣсколько тысячь миль, или только для того, чтобѣ притти въ дикую и неограниченную степь, гдѣ лишенъ, такѣ сказать, обхожденія съ большею частію свѣта, почти одинъ жить долженъ.

Такимъ образомъ раскаивался я о моей проступкѣ, а обходился только съ однимъ моимъ сосѣдомъ. Все дѣлалъ своими руками, и для того часто называлъ себя брошеннымъ бурею на дикой и непоселенной островъ. Люди всегда несправедливо примѣняя состояніе свое къ хуждьшему, раздражаютѣ тѣмъ Всевышшаго, которой за такое преступленіе осуждаешь ихъ на то, чему они не входя въ лучшую свою передѣ тѣмъ жизнь завидуютъ, по чему и я осужденъ былъ увѣриться, что тогдашняя моя жизнь была благополучна, и той лучше, которую ведетъ человѣкъ по самой крайности живучи на дикомъ острову, для того больше, что и могъ бы быть отъ оной богатымъ и счастливымъ человѣкомъ.

Я предпринималъ всѣ способы умножать мои плантаціи еще до отѣзда Капитанскаго, искренняго моего друга что не мало продолжилось, ибо онъ принужденъ былъ, для груза корабля своего, прожить цѣлые три мѣсяца. Я просило его о привезеніи оставшихъ моихъ въ Лондонѣ денегъ, а онъ мнѣ далъ сей доброй и пріятельской совѣтъ: "Господинъ Агличанинъ, говорилъ онъ мнѣ, ежели вы мнѣ дадите письмо къ тому человѣку, коему поверены ваши деньги, чтобъ ихъ переслало къ Лиссабону къ одному изъ моихъ знакомыхъ, то я вамъ ихъ съ помощію Божіею принести конечно не премину. Но какъ дѣла человѣческія подвержены всегдашнимъ перемѣнамъ и несчастіямъ, то совѣтую вамъ писать о присылкѣ только ста фунтовъ стерлинговъ, то есть половину вашего капитала, другуюжъ оставить до другой поѣздки, когда первая часть счастливо привезена будетъ; естьли же она паче чаянія пропадетъ, то останется еще на ваши нужды другая половина.

По сему разумному и пріятельскому его совѣту написалъ я письмо къ той женщинѣ, которой они были повѣрены. Увѣдомяжъ ее о всемъ со мною случившемся, и о томъ, въ какомъ я нахожусь состояніи, просилъ о пересылкѣ имѣющихся у нея моихъ денегъ въ Лиссабону къ моему Капитану, коего великодушной со мною поступки я ей выхвалить не оставилъ. Капитанъ по прибытіи своемъ въ Лиссабону, переслалъ письма мои въ Лондонъ къ одному изъ своихъ пріятелей, которой помянутую женщину и увѣрилъ въ томъ, что я еще живъ, а она прислала нетолько однѣ мои деньги, по еще въ знакѣ своей къ Капитану благодарности за здѣланное мнѣ одолженіе купила отъ себя въ подарокъ ему на дватцать на пять фунтовъ стерлинговъ Лондонскихъ товаровъ.

Лондонской купецъ, взявъ отъ означенной вдовы помянутые сто фунтовъ стерлинговъ и купя на оныя всякихъ Аглинскихѣ товаровъ, переслалъ ихъ по требованію Капитанскому въ Лиссабону, а онъ привезъ ихъ счастливо въ Бразилію. Между ими были разные желѣзные для плантаціи моей нужные инструменты, отъ коихъ я имѣлъ немалую прибыль. По незнанію моему я о томъ и не приказывалъ, однакожъ Капитанъ купилъ ихъ для меня самъ собою по тому, что прочіе заводчики такія вещи, ему купить приказывали.

Я весьма радовался счастливому его прибытію: капитанъ же стараясь о моей пользѣ, и снабжая меня всѣмъ нужнымъ, нанялъ мнѣ на присланные къ нему отъ означенной вдовы въ подарокъ дватцать пять фунтовъ стерлинговъ на шесть лѣтъ слугу, и привезъ его съ собою. За такія благодѣянія не могъ я его никогда принудить, чтобъ онъ взялъ отъ меня что ни будь, выключая, что приняло собственныхъ моихъ трудовъ двѣ рули табаку.

Привезенные имъ товары, состоявшіе въ разныхъ штофахъ, ягодахъ и другихъ, для сей земли чрезвычайно нужныхъ вещахъ, проданы были имъ же также дорогою пѣною, что я получилъ отъ того четверную прибыль, и сталъ гораздо богатѣе моего сосѣда, ибо кромѣ нанятаго Европейскаго моего слуги, купилъ я себѣ еще одного Арапа.

Злое употребленіе благополучія часто бываетъ причиною нашего несчастія, что со мною дѣйствительно и учинилось. Слѣдующей, годъ имѣлъ хорошую прибыль отъ моей плантаціи; собралъ пятьдесятъ руль табаку, да, еще купилъ много у моихъ сосѣдовъ, и успѣлъ отправить его съ отходящимъ флотомъ въ Лиссабону.

Видя приращеніе трудовъ моихъ и богатствъ, началъ дѣлать множество проектовъ и предпріятіевъ превосходящихъ силы мои, и разоряющимъ порядокъ дѣлъ моихъ.

Естьлибъ я велъ хорошую жизнь, то бы конечно достигъ до того, что мнѣ отецъ мой предъ прочимъ хвалилъ, когда описывалъ посредственное въ жизни состояніе. Но я рожденъ былъ не для того, чтобъ жить въ покоѣ, но чтобъ быть самому себѣ причиною злополучія, кое происходило отъ необузданнаго желанія шататься по всему свѣту. Сей любимой мною страсти далъ я и при семѣ случаѣ слѣпо надъ собою полную власть; она владѣла мною въ самое то время, когда со всѣмъ такая склонность пользѣ моей была противна. Она раззорила благополучіе мое, и пресѣкала всѣ пути ко оному меня ведущіе, кои, такъ сказать, само небо, приводя меня къ моей должности и благоденствію, мнѣ подавала.

Не смотря на то, что побѣгъ изъ дому отца моего былъ мнѣ бѣдствененъ, немогъ я быть въ покоѣ, чтобъ не впасть въ равную томужъ погрѣшность. Нѣчто невѣдомое побуждало меня ѣхать, и лишиться доброй надежды и здѣлаться богатымъ и скуднымъ заводчикомъ. Безъ всякой основательной причины, а только чтобъ прославишься въ свѣтѣ важнѣйшими и безпримѣрными дѣлами, чего въ самомъ дѣлѣ и быть не могло, мучился я страстію своею къ мореплаванію, а чтобъ сказать короче: я преодолимъ будучи ею ввергъ себя вторично къ крайнее несчастіе.

Живучи четыре года въ Бразиліи получилъ совершенное къ прибыткамъ моимъ и благополучію начало. Выучился тамошнему языку, свелъ знакомство и дружбу съ прочими заводчиками, такожъ и съ Санктъ Салваторскими купцами, до которыхъ имѣлъ по заводамъ своимъ всегдашнюю нужду. Въ разговорахъ съ ними разсказывалъ имъ о поѣздкѣ моей въ Гвинею, и какъ тамъ отправляются торги Арапами; какъ легко доставать можно золотой песокъ, Гвинейской хлѣбъ, слоновую кость и прочіе товары за самую бездѣлицу: а особливо какъ тамъ за постели, ножи, ножницы, топоры, хрустальныя вещи и тому подобныя бездѣлки Араповъ покупаютъ.

Они всегда слушали предложенія мои весьма прилѣжно, а особливо, что касается до покупки Араповъ, коихъ привозили въ Бразилію весьма мало, и продавали дорогою цѣною. Въ одно время, какъ я былъ съ ними вмѣстѣ, и о томъ же съ великою ревностію разсказывалъ, то на другой день но утру пришили ко мнѣ изъ нихъ трое, сказывая, что они довольно уже между собою разсуждая о томъ, что я за день передъ тѣмъ имъ сказывалъ, требуютъ же семъ дѣлѣ моей молчаливости. Я обѣщался содержать ихъ тайну, а они начали говорить слѣдующее: Мы намѣрены отъ себя вооружить для посылки въ Гвинею судно, выжъ имѣя свои плантаціи, довольно знаете, какую крайнюю нужду терпимъ въ не вольникахъ, и что сей торгъ будучи запрещенъ; то привезенныхъ Араповъ публично продавать не льзя, и такъ они намѣрены послать за ними тайно, и привезя раздѣлить ихъ по себѣ, думаю ли я ѣхать въ Гвинею отъ нихъ повѣреннымъ съ тѣмъ обѣщаніемъ, чтобъ въ раздѣлѣ Араповъ имѣть съ ними равную часть, а въ вооруженіи корабля не убытичиться.

Надобно признаться, что таковыя предложенія для человѣка, неимѣющаго въ жизни своей порядочнаго основанія, должны быть весьма пріятны, чтожъ до меня принадлежитъ, то я, имѣя уже такіе заводы, въ коихъ, естьлибъ года три или четыре потрудился, здѣлалсябъ богатымъ человѣкомъ, и особливо, когдабъ на оставшіе въ Лондонѣ сто фунтовъ стерлинговъ приказалъ привести такихъ же какъ и прежде товаровъ, отъ коихъ бы въ Бразиліи получилъ великую прибыль, и такъ всѣ сіи обстоятельства, говорю я, взявъ во уваженіе, необходимо долженъ бы былъ оставить сіе не инако, какъ весьма глупо предпріемлемое намѣреніе, каковому бы ни одинъ разумной человѣкъ въ свѣтѣ еще не слѣдовалъ.

Но я будучи рожденъ быть всегдашнею причиною несчастія моего, не могъ отговоришься отъ предложеній друзей моихъ, или лучше сказать не въ силахъ былъ преодолѣть страсть свою, и съ тѣмъ, чтобъ они письменно обязались управлять оставшими моими заводами, и исполнить мое повелѣніе, когда я паче чаянія несчастливъ буду, обѣщался Ѣхать въ Гвинею. Потомъ здѣлалъ духовную, въ которой описалъ всѣ свои вещи, въ случаежъ погубленія моего, учредилъ во всемъ наслѣдникомъ Капитана, спасшаго жизнь мою въ морѣ, съ договоромъ тѣмъ, чтобъ онъ взялъ половину изъ онаго себѣ, а другую отослалъ въ Англію къ моимъ родственникамъ.

По таковымъ предосторожностямъ, до сохраненія моего имѣнія и содержанія моихъ плантацій касающимся, не разсуждая ни мало о собственномъ споемъ благополучія и о добромъ основаніи дѣлъ своихъ, и что я отъ цвѣтущаго состоянія оныхъ немалую прибыль имѣть могу, предпріялъ вторично морское путешествіе, подвергая себя крайнимъ опасностямъ.

Друзья мои изготовили и нагрузили корабль по моему совѣту, и я сѣлъ на него перьваго Сентября 1659 году въ тотъ же день, въ которой лѣтъ съ восемь назадъ здѣлался ослушникомъ родительскихъ повелѣній, и причиною собственнаго моего несчастія.

Корабль имѣлъ грузу сто дватцать ластовъ, шесть пушекъ и четырнатцать человѣкъ людей, считая въ томъ числѣ Капитана и меня съ мальчикомъ, а нагруженъ былъ всякими для Гвинейскихъ торговъ необходимыми мѣлочами.

Будучи на пути держались мы къ берегу въ томъ намѣреніи, чтобы по томъ подошедъ до десятаго или двенатцатаго градуса сѣверной широты, по обыкновенной въ Африку дорогѣ поворотить въ Гвинею. Сперва имѣли мы весьма способной вѣтръ, выключая, что было очень жарко. Пришедъ же на высоту Августинскаго мыса, и поворотя въ море держали на островъ Фернандъ Норанго, оставляя его съ прочими въ западной сторонѣ. Такимъ образомъ продолжали мы путь свой къ Нордвесту; и такъ перешли счастливо линію. По двенатцати дневной дорогѣ, будучи по нашему исчисленію подъ седьмымъ градусомъ и дней и двенатцатою минутою сѣверной широты, поднялась великая буря которая насъ со всѣмъ сбила съ дороги. Она началась отъ Зюйдъ-Оста, а остановилась на Нордъ-Вестѣ, откуда вѣтръ дулъ съ такою жестокостію, что цѣлый двѣ недѣли принуждены мы были странствовать, отдавшись судьбѣ и жестокости вѣтровъ. За ненужное почитаю я сказать здѣсь, что всякой часъ ожидалъ я погубленія моего, ибо ни одного не было на кораблѣ такова, которой бы надѣялся избавиться отъ смерти.

Во время бури лишились мы трехъ человѣкъ, одинъ умеръ горячкою, а двое, въ которомѣ числѣ былъ мальчикъ Капитанской, упали въ воду. Какъ чрезъ двенатцать дней вѣтръ нѣсколько утихать началъ, то Шкиперъ здѣлалъ исчисленіе, и нашелъ, что мы находились подъ одиннатцатымъ градусомъ сѣверной широты, и слѣдовательно близъ Гіанскаго берега, или сѣверной Бразильской стороны, выше Амазонской рѣки, недалеко отъ Оренока или великой рѣки. Онъ совѣтовалъ со мною о предпріятіи нашего пути. Корабль былъ поврежденъ и такъ со всѣхъ сторонъ, по чему думалъ оно лучше держаться сѣверной стороны.

А я былъ противнаго въ томъ мнѣнія, и по разсмотрѣніи Американской морской карты увидѣли, что въ близи отъ насъ не было ни одного селенія, къ которому бы пристать могли; а находились недалеко отъ жилищѣ людоѣдовъ; и для того положили держать къ Барбадосу, куда въ пятнатцать дней дойти надѣялись; ибо безъ исправленія корабля въ Африку никоимъ образомъ итти было не можно, а притомъ и въ провіантѣ здѣлался у насъ великой недостатокъ.

Такимъ образомъ перемѣня курсъ пошли къ островамъ Агличанами поселеннымъ; но все дѣлалось не по нашему, ибо будучи подъ двенатцатымъ градусомъ и осмнатцатью минутами сѣверной широты, захвачены вторичною бурею, которая такъ какъ и первая отнесла насъ отъ мѣстъ людьми посѣщаемыхъ такъ далеко, что хотя бы и могли спастись отъ потопленія, однако принуждены бы были отдаться въ руки дикихъ народовъ, кои конечнобъ насъ съѣли. Словомъ сказать: мы лишены были всякой надежды ко избавленію отъ смерти.

Въ сей крайности вскричалъ въ вечеру одинъ матросѣ сидящей на марсѣ? Земля! Мы не успѣли вытти изъ каюты, какъ корабль сѣлъ для мѣлъ. Вода пошла со всѣхъ сторонъ съ такою силою, что во ожиданіи нашего конца, спасаясь отъ стремящихся на судно наше волнъ и ударовъ, держались только ухватившись за борты.

Не можно представить бываемаго въ таковыхъ случаяхъ душевнаго смущенія; оно только тому извѣстно, которой въ подобныхъ несчастіяхъ находился. Никто изъ насъ не зналъ свойства земли, къ которой насъ прибило, островъ ли то былъ или твердая поселенная или пустая земля, того было намъ не вѣдомо. Вѣтръ хотя и началъ умаляться, однако еще былъ весьма великъ, и для того надѣяться нельзя было, чтобъ корабль могъ хотя мало вытерпѣть жестокіе волнъ удары. Всѣ были мы неподвижны, смотря одинъ на другова, и ожидая ежеминутно смерти, и приготовлялись ко оной, ибо не оставалось уже больше въ сей жизни ни малой ко спасенію надежды, хотя Шкиперъ и увѣрялъ, что корабль еще не разбило, и что вѣтръ утихать начинаетъ.

Онъ сѣлъ на песокъ такъ крѣпко, что его никоимъ образомъ оттуда свести было не можно и по тому состояніе наше здѣлалось весьма печальнымъ; а особливо, чаю за день передѣ штурмомъ привязанной къ кормѣ елботъ во время погоды объ руль разбивъ потопило, чего ради начали спускать имѣвшуюся на кораблѣ большую шлюпку.

Шкиперъ принялся гамъ за сіе дѣло, а мы всѣ ему въ томъ послѣдовали, и опустя ее на воду сѣли одиннатцать человѣкъ, препоруча себя въ волю Божію и отдавшись стремленію волнѣ, а хотя погода и утихла, однако валы еще подъимались ужаснымъ образомъ, и по обыкновенію Голландцовъ, кои волнующееся море примѣняютъ лютому звѣрю, можно было его и тогда еще назвать Вилдемеръ, или дикимъ моремъ.

Мы начали грести изо всей силы, но такъ, будто бы всѣ ведены и приготовлены были къ смерти. И хотя знали, что къ берегу пристать не можно, однако несмотря на то держали къ оному, спѣша сами къ своей погибели.

Пещаной ли или каменистой, высокой или низкой онъ былъ, того не знали, а думали зайти въ какую нибудь губу, или въ устье рѣки, и закрыться тамъ отъ вѣтру; но тщетна была сія надежда, ибо земля по приближеніи нашемъ показалась намъ ужаснѣе моря.

Между тѣмъ, какъ мы, но тогдашнему нашему исчисленію, отъ корабля съ милю отъѣхали, нашла на насъ подобная великой горѣ волна, предвозвѣщающая нашу кончину, и тотчасъ переворотила шлюпку, разметавъ всѣхъ въ разныя стороны, такъ скоро, что не успѣлъ, думаю, никто призвать на помощь и Бога.

Не можно словами изъяснить тогдашнихъ моихъ мыслей, а особливо, когда я на дно погружался; а хотя и умѣлъ плавать, однако за великимъ волненіемъ силъ моихъ къ тому не доставало. Меня бросило на берегъ, гдѣ вода разшедшись оставила меня на песку полу мертва. Видя такъ близко землю, опамятовавшись и собравши послѣднія силы, всталъ я на ноги, и старался, сколько возможно, добраться до онаго; но нашедшая вдругъ вторичная волна со всѣмъ меня покрывши отнесла далѣе меня въ море, и конечнобъ я задохнулся, естьлибъ не умѣлъ плавать. При семъ случаѣ оно такъ мнѣ помогло, что я плаваніе почитаю всякому мореходцу необходимо нужнымъ, между тѣмъ по збытіи воды успѣлъ я вытти на берегъ такъ далеко, что ужѣ валы здѣлались мнѣ неопасными; послѣдней выбросилъ меня на камень и такъ крѣпко ударилъ, что лишило всѣхъ чувствѣ моихъ. По счастію былъ я тогда уже поверьхъ воды; опамятовавшись отъ удара, и во ожиданіи на себя идущей волны ухватясь за камень, удерживалъ духъ до тѣхъ поръ, какъ вода со всѣмъ збыла. Сія волна была меньше перьвыхъ, за тѣмъ что было близко берега, потомъ поплылъ я къ нему, а хотя и нашла на меня еще вода, но унести съ собою была уже не въ силахъ; а я пользуясь слабыми моими ногами, и вышедъ на твердую землю, сѣлъ на одну вышину, презирая стремящіеся тогда на меня волны.

Наконецъ видя себя со всѣмъ въ безопасности взглянувъ на небо, благодарилъ Бога за спасеніе моея жизни. Я почитаю за невозможность изъяснить радость и восхищеніе, которое бываетъ въ человѣкѣ тогда, когда око таковымъ образомъ, какъ я, отъ погубленія избавляется, высвободенъ будучи такъ сказать изъ дна адскаго. Признаюсь, что то обыкновеніе не удивительно, чтобъ приводить лѣкаря къ такому человѣку, которой стоя на послѣдней степени къ висѣлицѣ, и имѣя уже веревку на шеѣ, получаетъ прощеніе, и при объявленіи радостной вѣдомости о дарованіи ему жизни кровь ему пускаемъ, опасаясь, дабы такая нечаянная, и неожидаемая имъ перемѣна не причинила ему вящшаго вреда, и не лишилабъ его жизни.

Ходя поберегу поднималъ я въ верхъх руки, и разсуждая о моемъ избавленіи дѣлалъ множество разныхъ тѣлодвиженій, коихъ нынѣ и изобразить какъ не знаю. Вспоминая же о утопшихъ своихъ товарищахъ, дивился, что изъ нихъ я только одинъ спасся, ибо послѣ того, какъ опрокинуло нашу шлюпку, не видалъ я ни одного человѣка; а поималъ только три шляпы, калпакъ и пару башмаковъ. Взирая же на беспокойное и волнующееся море и стоящей тамъ нашъ корабль возопилъ: "Великій Боже! тебѣ только возможно было спасти меня отъ такого потопленія". Послѣ того началъ осматриваться, гдѣ я нахожусь, и какъ мнѣ жить будетъ? и сколь колика была прежде радость, кою я чувствовалъ, видя себя еще живаго, столь чрезвычайно слѣдовала по томъ и горесть, когда представилъ себѣ бѣдное мое состояніе. Я былъ мокръ, и не имѣлъ чемъ осушиться; голоденъ, не имѣя пищи; жаждалъ, не имѣя чѣмъ напиться, слабъ безъ всякой надежды ко укрѣпленію истощенныхъ силѣ своихъ. Вездѣ предстояла въ глазахъ моихъ ужасная смерть, не было у меня ружья; чѣмъ оборониться, не зналъ гдѣ и какъ достать себѣ пищу, а только былъ у меня одинъ ножъ, трубка и нѣсколько въ мѣшечкъ табаку: вотъ вся моя провизія, съ коею началъ я жить на дикомъ острову. Бѣгалъ по берегу такъ, какъ бѣшеной; по наступленіижъ ночи, опасаясь хищныхъ по ночамъ бродящихъ звѣрей, искалъ себѣ безопаснаго убѣжища. Сыскавши съ четверть мили отъ берега находившуюся прѣсную воду, и напившись оной влѣзъ на стоящее близъ оной густое дерево, подобное ели, однакожъ ее гуще, укрѣпясь въ сучьяхъ онаго, дабы во время сна не упасть, и имѣя въ рукахъ для обороны малой посохъ, отъ имѣвшихся за день передъ тѣмъ трудовъ уснулъ тако крѣпко, что на другой день проснулся тогда, какъ солнце уже взошло на оризонтъ весьма высоко. Никогда и никто думаю при такомъ несчастіи не спалъ еще такъ спокойно, какъ я препроводилъ ночь сію.

На другой день здѣлалось свѣтло и тихо. Проливъ поднявши корабль нашъ съ песку, на коемъ онъ лежалъ, принесъ ближе къ берегу, и поставилъ его разстояніемъ отъ меня не болѣе, какъ на одну милю.

Я жъ видя сіе, и не упуская времяни, слѣзъ съ дерева, и пошелъ для забранія находившихся на ономъ мнѣ нужныхъ вещей. Идучи къ кораблю увидѣлъ отъ него въ правую сторону на берегъ же выброшенную нашу шлюпку, лежащую на одной пещаной косѣ, отъ острова водою такъ, какъ на милю, отдѣленной.

Послѣ полудни море совсѣмъ утихло; и вода такъ збыла, что почти до самаго корабля сухо дойти было можно. Казалось, что естьлибъ мы на немъ остались, то бы конечно спаслись всѣ отъ потопленія; такія разсужденія привели меня въ слезы, а понеже они меня въ бѣдности моей мало утѣшали, то, какъ возможно, скоряе добирался до корабля своего. День былъ жаркой, и для того раздѣвшись къ нему поплылъ. Онъ окруженъ былъ водою. По приплытіижъ увидѣлъ, что онъ стоялъ на косѣ высокой, и что взлѣзть на него не можно; оплывши кругомъ его два раза, и не видавъ ничего, думалъ возвратиться на берегъ; но вдругъ усмотрѣлъ висящую съ кормы веревку, которой я прежде со всѣмъ не примѣтилъ, и помощію оной влѣзъ я на корабль. Корма у него и всѣ въ ней находившіяся вещи были сухи. Думаю, читатель догадается, что я началъ сперва искать себѣ пищи. По счастію моему корабельная провизія была вся цѣла, и ни чемъ не повреждена. Добравшись до сухарей, ѣлъ и клалъ ихъ въ карманы, а потомъ сыскавши въ Капитанской каюте румъ, тотъ часѣ напился піянъ, въ чемъ правду сказать для укрѣпленія силъ моихъ имѣлъ немалую нужду. Не помогло бы мнѣ ничто, ежели бы я поджавъ руки сидѣлъ, и напрасно потерялъ время. Крайность возбудила прилѣжность. Изъ раинъ и тому подобнаго, что только въ воду опустить могъ, здѣлалъ себѣ плотъ. Связавъ его веревками, наклалъ сверьху доски, каютныя двери, такожъ и въ чѣмъ закрываютъ люки, а на оныя опустилъ сперва три сундука матроскихъ. Въ первой изъ нихъ опорожненной положилъ я печеной хлѣбъ, три сыра Голландскихъ, шесть кусковъ козьева мяса, чѣмъ мы по большой части на кораблѣ питались, и нѣсколько оставшихъ за употребленіемъ Европейскихъ ржаныхъ и пшеничныхъ зеренъ, взятыхъ для кормленія находившихся съ нами птицъ. Въ каютѣ было, выключая дватцать четыре бутылки Араку и прочихъ питей, множество лѣкарственныхъ водъ. Между тѣмъ увидѣлъ я, что начала прибывать вода, и къ крайнему огорченію поплыло въ море лежавшее мое на берегу платье. Сей убытокъ наградилъ я находившимся на кораблѣ всякимъ платьемъ; ещежъ нашелъ цѣлой сундукъ разныхъ инструментовъ, которой не разсматривая опустилъ на плотъ.

Потомъ взялъ два ружья и пару пистолетъ, нѣсколько роговъ съ порохомъ, мѣшокъ съ дробью, двѣ шпаги, три боченка пороху, одинъ со всѣмъ мокрой, послѣдніе же два сухіе и ко употребленію годные; и такъ довольно нагрузивши плотъ, думалъ какъ бы донести его до берега, опасаяся, дабы за неимѣніемъ парусовъ и руля вѣтръ его не опрокинулъ.

По счастію моему море было спокойно, а при томъ начавшейся тогда приливъ и способной вѣтръ принесли плотъ мой въ устье одной рѣчки. Берегъ оной былъ мнѣ неизвѣстной, и потому вдругъ лишился было всего сокровища: ибо плотъ мой взошедъ краемъ на бугоръ, поднялся такъ высоко, что весь мой грузъ со всѣмъ въ воду покатился; я скоча съ него и упершись въ сундуки руками, держалъ изо всей своей силы до тѣхъ поръ, пока прибывшая вода поднявши его далѣе въ рѣку не понесла. Пользуясь симъ случаемъ, я не ходя далѣе въ устье рѣки присталъ къ берегу, не удаляясь отъ взморья, въ той надеждѣ, не удастся ли мнѣ въ морѣ увидѣть какое на будь идущее судно. Между тѣмъ увидѣлъ небольшой заливъ; въ него завелъ я свой плотъ съ великимъ трудомъ и опасностью; а какъ подошедъ къ берегу неосторожно въ воду скочилъ, то было вторично со всѣмъ его о прокинулъ. Наконецъ удалось мнѣ ввести его по прибылой водѣ на ровное мѣсто, гдѣ придерживалъ своими веслами до того времени, какъ вода начала сбывать.

Потомъ искалъ мѣста себѣ для жилища, къ сохраненію жизни и имѣнія своего пристойнаго. Не зналъ еще, населенная ли, или ненаселенная то земля, или островѣ былъ, долженъ ли я опасаться дикихъ звѣрей, или быть отъ нихъ въ безопасности. Не далеко отъ того мѣста, гдѣ я присталъ, была великая и крутая гора, превышающая вершиною своею цѣлой хребетъ лежащихъ къ сѣверу высокихъ же горъ. Я взялъ ружье и пистолетѣ, пороху и дроби довольно, пошелъ на оную, и взошедъ чрезъ великую силу увидѣлъ, что нахожусь на острову, и что кромѣ каменныхъ горъ и двухъ къ Востоку лежащихъ малыхъ острововъ ничего болѣе въ дали, а на острову кромѣ великаго множества птицъ, родомъ и употребленіемъ мнѣ неизвѣстныхъ, другихъ тварей было не видно. Идучи съ горы выстрѣлилъ по большей на деревѣ сидящей птицѣ, думаю, что въ семъ мѣстѣ еще въ перьвой разъ отъ сотворенія міра сіе случилось, ибо тотъ часъ послѣ выстрѣла взлетѣло со всѣхъ сторонѣ великое множество всякихъ родовъ птицъ на подобіе поднимающагося густаго облака. Убитаяжъ мною птица съ носу и поперьямъ походила на ястреба, мясо у ней было какъ у коровы, и для того ни къ чему негодное.

По учиненнымъ вышеписаннымъ примѣчаніямъ возвратился я къ плоту, и началъ его выгружатъ, упражняясь въ томъ цѣлой день. По наступленіи ночи не зналъ что дѣлать, и какой искать наслѣгъ. На земли лечь не смѣлъ, опасаясь дикихъ звѣрей, хотя оныхъ еще и не видалъ; и того ради огородившись пустыми сундуками, и свезенными съ корабля досками, спалъ тое ночь спокойно. Въ вечеру примѣтилъ выбѣгающихъ изъ лѣсу подобныхъ зайцамъ звѣрковъ. На другой день намѣрился еще ѣхать на корабль, и привезши нужныя мнѣ веревки, парусъ и прочія вещи, при чемъ совѣтовалъ съ собою, не можно ли то учинить на здѣланномъ въ первую мою поѣздку плоту: но за невозможностію сего дѣла принужденъ былъ итти на корабль такъ, какъ и прежде по збытіи воды; платье же свое положилъ въ шалашѣ, а не на берегу. По приходѣ на корабль здѣлалъ другой лучше перьваго плотѣ, нагрузилъ его меньше, и для того присталъ къ берегу благополучно. Грузъ онаго состоялъ въ разныхъ мнѣ нужныхъ вещахъ, а именно: нашелъ я на кораблѣ двенадцать большихъ буравовъ и топоровъ, оселку, чѣмъ точить оныя, два желѣзные лома, два ящика пуль, семъ ружей, въ томъ числѣ одно охотничье, нѣсколько пороху, большой мѣшокъ съ дробью и свертокъ свинцу, которой за тяжестію его долженъ былъ оставить, всякое платье, малые парусы, койку, тюфякъ и одѣяло.

Между тѣмъ, будучи на кораблѣ, весьма опасался, чтобъ оставшую мою на берегу провизію не съѣли дикіе звѣри, но по возращеніи моемъ примѣтилъ ее нетронутую и цѣлую, а только на одномъ изъ сундуковъ сидѣлъ звѣрокъ подобной дикой кошкѣ, которой видя меня приближающагося отбѣжавъ нѣсколько шаговъ, остановился, и смотрѣлъ на меня весьма быстро, такъ какъ будто бы хотѣлъ ко мнѣ приласкаться; а хотя я на него и приложился ружьемъ своимъ, однакожъ онъ сидѣлъ спокойно. Видя сіе бросилъ я ему кусокъ сухаря, можете узнать, что онъ былъ невеликъ. Какъ то ни есть, звѣрокъ не откинулъ моего подарка и прибѣжавши и обнюхавъ его съѣлъ, а изъ пріятнаго его на меня взгляду можно было догадаться, что ему еще тогожъ хотѣлось. Но видя мою скупость побѣжалъ въ лѣсъ.

Понеже найденной мною порохъ находился въ боченкахъ, коихъ я поднять не могъ, то раздѣлилъ его въ разныя связки, отъ чего работа моя была весьма продолжительна. По пріѣздѣ на берегъ, не смотря на то, что было поздно, здѣлалъ себѣ изъ привезенныхъ мною парусовъ малой шалашъ, и перенесъ въ него все, что отъ дождя и сплина могло испортиться. Потомъ огородился пустыми сундуками и бочками, положа оные одинъ на другой, для защищенія имъ отъ всѣхъ чаемыхъ отъ звѣрей и людей нападеній. Входъ заколотилъ изнутри кольями, и положа въ головы пару пистолетъ, а подлѣ себя ружье, легъ первой разъ на постелю, и спалъ до самаго утра.

Я думаю, что еще ни когда, для одного человѣка столь много военныхъ припасовъ и провіанта собрано не было, сколько я имѣлъ у себя оныхъ; но будучи тѣмъ еще не доволенъ, намерился, когда корабль простоитъ на своемъ мѣстѣ, свезти съ него все, что можно, на берегъ, и въ самомъ дѣлѣ всякой день ходилъ на него во время отливу. Въ третью поѣздку привезъ почти весь такелажѣ, штуку канифасу, взятую для починки парусовъ, помоченой порохъ, паруса, разрѣзывая большіе въ мѣлкія части. Въ шестую поѣздку сыскалъ на кораблѣ бочку сухарей, три боченка руму и ящикъ сахару, и кадку съ мукою; все сіе завернувъ въ парусы, перевезъ счастливо на берегъ.

На другой день по томъ ѣздилъ еще туда, и изрубивъ два большихъ каната, взялъ съ собою завозѣ, все желѣзо, кое только въ силахъ былъ вытащить, и на плотъ свой опустить, и нагрузившись отправился къ берегу; но по несчастію на томъ мѣстѣ, гдѣ въ первой разъ былъ въ опасности, опрокинулся со всемъ своимъ грузомъ. Желѣзо потонуло, прочія же вещи спасъ по збытіи воды. Въ 13 дней моего на острову пребыванія ?здилъ я двенатцать разъ на корабль, забирая съ собою все, что только возможно было взять одному человѣку, я думаю, что бы при продолжившейся тихой погодѣ и весь корабль разобравъ по частямъ на берегъ перевезъ. Но какъ приготовлялся еще на него ѣхать, то поднялся великой вѣтръ. Не смотря на то доплылъ я до корабля. Уже все въ немъ было перерыто, однако при семъ послѣднемъ случаѣ нашелъ я шкафъ съ двумя ящиками, въ которыхъ было три бритвы, пара ножницъ и дюжина ножей съ вилками; въ другомъ тритцать шесть фунтовъ стерлинговъ Европейской и Бразильской золотой и серебреной монеты и нѣсколько Гвиней. Увидя деньги, усмѣхнувшись вскричалъ во весь голосѣ: О! суета суетъ, развратной, и презрѣнной металлъ, къ чему ты нынѣ мнѣ годишься? не стоишь и того, чтобъ я за тобою наклонился; одинъ изъ сихъ ножей нужняе мнѣ теперь всѣхъ Крезовыхъ богатствъ, оставайся тамъ, гдѣ лежишь, или ступай, какъ негодная и недостойная вещь наслаждаться: дневнымъ свѣтомъ въ предѣлы глубины Нептуновой. Но вдругъ перемѣнивши: мысли, взялъ ихъ съ собою послѣдуя конечно дѣйствующей во мнѣ о избавленіи моемъ надеждѣ. Началъ было дѣлать плотъ, но небо вдругъ почернѣло, и вѣтеръ поворотясь къ берегу дѣлалъ въ морѣ великое волненіе, и для этого не ожидая приливу бросясь въ воду поплылъ, и чрезъ великую силу добрался до находящейся не далеко отъ корабля косы за тѣмъ, что все помянутыя вещи были со мною, а, при томъ и вода уже такъ поднялась, что и до приливу здѣлалась великая буря. По счастливомъ прибытіи на берегъ сѣлъ я въ мою хижину посреди богатствъ моихъ. Въ ту ночь былъ великой вѣтръ, а поутру корабля уже со всѣмъ не стало. Я видя сіе утѣшалъ себя тѣмъ, что не упустилъ ни времяни, ни трудовъ и старанія къ свезенію съ него мнѣ нужныхъ вещей, ибо ничего уже на немъ не было такого, чтобы необходимо надобно было. И такъ о кораблѣ больше уже и думать было нѣчего, ожидалъ только, не броситъ ли погода на берегъ разбитыхъ его частей что въ самомъ дѣлѣ и случилось, однако безъ всякой мнѣ пользы.

Всѣ мои мысли стремились тогда только въ то, чтобъ привести себя въ безопасность отъ дикихъ народовъ и звѣрей. Многія о постройкѣ новаго моего жилища имѣя разсужденія, не зналъ лучшели мнѣ рыть пещеру, или строить шалашъ. Наконецъ вознамѣрился здѣлать оба вмѣстѣ.

Низкое и болотное мѣсто, гдѣ я находился, было къ тому со всѣмъ неспособно, слѣдовательно и нездорово, а при томъ и отдаленное отъ прѣсной воды, и для того искалъ себѣ такого, гдѣ бы воздухъ былъ здоровой, вода свѣжая, а при томъ бы закрытое отъ солнца и отъ всѣхъ чаемыхъ отъ людей и звѣрей нападеній безопасное, видомъ къ морю, дабы, естьли паче чаянія пойдетъ какое ни будь судно, тобъ я могъ его увидѣть. Я не позабылъ еще и тогда стараться о моемъ избавленіи, о которомъ надежда со всѣмъ изъ мыслей моихъ еще не выходила.

Между тѣмъ увидѣлъ я въ горѣ самородную пещеру. Съ одной стороны оной была небольшая долина, а гора имѣла въ верьху видѣ подобной фронтоспицу, входѣ былъ въ нее весьма узкой.

Кругомъ сей пещеры вздумалъ я здѣлать себѣ укрѣпленіе, и обнести оное въ полу циркуль двойнымъ полисадомъ, примкнувъ однимъ краемъ къ одной, а другимъ къ другой сторонѣ вышереченной горы, которая прикрывала меня отъ полуденнаго солнечнаго зною. Сей двойной и крѣпкой палисадъ долженъ былъ состоять изъ столбиковъ вышиною въ пять съ половиною футовъ, кои вколотилъ я въ землю, обвастривая ихъ топоромъ своимъ, а становилъ разстояніемъ одинъ отъ другова на пять дюймовъ.

Между полисадомъ положилъ и я рубленные на кораблѣ канаты до самаго верьху для удержанія столбиковъ приставилъ изнутри большія колья; а сіе зданіе стало такъ крѣпко, что ни человѣку, ни скоту прорвать стало его не можно; стояло же мнѣ сіе, правду сказать, несказаннаго труда.

Вмѣсто дверей переходилъ чрезъ укрѣпленіе по лѣстницамъ; такимъ образомъ былъ я довольно прикрывъ отъ всѣхъ чаемыхъ нападеній. Спалъ всегда спокойно, хотя въ самомъ дѣлѣ время довольно показало, что мнѣ въ такихъ предосторожностяхъ ни малой нужды не было.

Въ сей огородкѣ, или когда удостоите назвать въ семъ укрѣпленіи, положилъ я всю мою провизію, военную аммуницію, и словомъ всѣ свои богатства, о которыхъ выше сего сказывалъ, въ немъ построилъ большой шалашъ, покрылъ его отъ дождей вдвое парусами (кои въ разныя времена года весьма сильны бывали), внутри онаго здѣланъ былъ еще не большой шалашъ же, покрытой брезентами. Тамъ повѣсилъ я свою койку, и спалъ всегда спокойно.

Въ немъ зберегалъ я особливо такія: вещи, кои отъ дождя могли испортиться, и такимъ образомъ во всѣмъ убравшись заколотилъ проходъ своего полисада, которымъ ихъ внесъ въ свое укрѣпленіе.

По окончаніи сего началѣ рыться съ гору, землю же и каменья носилъ къ полисаду, и здѣлалъ изъ того внутри на полтора фута возвышеніе. Сія пещера служила мнѣ вмѣсто погреба, и стоила великаго и несказаннаго труда. Въ одно время, какъ шалашъ и она были еще не отдѣланы, нашла великая туча, здѣлался чрезвычайной дождь съ молніею и ужаснымъ громомъ. Я не столько боялся грому какъ молніи, по причинѣ имѣвшагося близъ меня пороху. Ахъ, сказалъ я самъ себѣ, что теперь будетъ со мною и моимъ порохомъ, безъ него чѣмъ я буду обороняться? и чѣмъ достану себѣ пропитаніе? обмиралъ еще больше, когда вспоминалъ, что и я съ нимъ пропасть могу.

Все сіе принудило меня по прошествіи бури оставить дѣло моихъ укрѣпленій и разкласть порохъ по разнымъ мѣстамъ, дабы въ случаѣ громоваго удара онаго вдругъ не лишиться. Двѣ недѣли препроводилъ я въ сей работѣ, для того что его было до ста сорока фунтовъ, помоченной же поставилъ въ пещеру, которую впредь называть буду кухнею; сухой же спряталъ весь въ ущелинахъ горъ, примѣняя мѣста знаками, дабы въ случаѣ нужды удобнѣе сыскать было можно.

Во время продолжающейся сей работы, прогуливался ежедневно по острову стрѣлялъ птицъ, осматривалъ мѣстоположеніе и произращеніи онаго. Въ перьвой выходъ примѣтилъ, что есть на немъ дикія козы, но такъ дики, хитры, скоры и осторожны, что къ себѣ ни мало не допускали. Я примѣтилъ, что когда бываю въ лугахъ, а они на горахъ, то они озрясь уходятъ отъ меня въ лѣсъ; когдажъ ихъ увижу съ горѣ, то ходятъ по лугамъ смирно, и для того выбиралъ на погубленіе ихъ всегда высокія мѣста. Въ перьвой разъ подстрѣлилъ козу, при которой былъ одинъ козленокъ. Какъ я понесъ мать его съ собою, то и онъ не отставая бѣжалъ за мною. Я пересадилъ его въ свое жилище, дабы пріучити его къ себѣ, но принужденъ былъ убить за тѣмъ, что ничего не ѣлъ.

Надобно мнѣ было необходимо такое мѣсто, гдѣбъ разводить огонь, и жарить мясо; для сего выбралъ я пещеру свою; о которой въ пристойномъ мѣстѣ говорить буду. Теперь упомяну о состояніи тогдашнихъ моихъ мыслей, кои, какъ то всякой разсудить можетъ, были весьма неспокойны.

Жизнь моя представлялась мнѣ въ ужасномъ видѣ; отдаленъ будучи на нѣсколько сотъ миль отъ Европейскихъ селеній, приписывалъ случившееся со мною отъ Бога посланному на меня наказанію, по которому опредѣлено мнѣ окончить дни горестной моей жизни въ сей пустынѣ, разсуждая о томъ заливался слезами, жаловался на судьбу свою, что она подвергнувъ меня такой напасти, лишила всякаго отъ людей вспоможенія, по чему и называлъ ее жестокою.

Въ такихъ мысляхъ прогуливаясь по взморью, вскричалъ задумавшись, чтожъ дѣлать? Правда, что я нахожусь въ бѣднѣйшемъ состояніи, но гдѣ дѣвались мои товарищи; не одиннатцатъ ли насъ человѣкѣ было въ шлюпкѣ; отъ чего то пришло, что они утонули, а я спасся; и для чего бы мнѣ живымъ остаться? лучше ли тамъ, или здѣсь быть, показуя при выговорѣ сихъ словъ на море. Потомъ говорилъ опять самъ себѣ: не должно ли о вещахъ разсуждать съ доброй и худой стороны? Ибо добро, коимъ наслаждаемся, насъ во время случающихся намъ несчастій утѣшаетъ.

Представлялъ ее себѣ, что мнѣ въ пищѣ недостатка не будетъ, что я довольно снабдѣнъ оною, но что бы со мною было, естьлибъ корабль не подошелъ ближе къ берегу, и я бы не свезъ съ него того, что теперь имѣю? чтобъ тогда дѣлать? естьлибъ и понынѣ былъ въ томъ состояніи, въ какомъ пришелъ на островъ, лишенъ будучи пищи и всею нужднаго. Какъ бы быть безъ ружья? могъ ли бы стрѣлять звѣрей? могъ ли бы работать, не имѣя удобныхъ къ тому орудій? безо платья, чѣмъ бы одѣвался? безъ постели, гдѣбѣ отъ трудовъ имѣлъ отдохновеніе? безъ хижины, гдѣбъ укрылся отъ солнечнаго зною и другихъ противныхъ мнѣ перемѣнъ воздушныхъ? имѣя же все то съ излишествомъ не чувствовалъ ни въ чемъ недостатка, да и впредь того не опасался такъ, что естьлибъ и весь изошелъ у меня порохъ, то бы конечно съ голоду не умеръ.

Опасался только того, чтобъ онъ какимъ нибудь случаемъ не загорѣлся; и для того, какъ уже сказалъ, раздѣливши его по разнымъ мѣстамъ, началѣ препровождать уединенную мою на острову жизнь спокойно; а понеже еще никому таковой имѣть не случалось, то я почитаю за должность описать ее, яко нѣкоторую рѣдкость, съ самаго моего на островѣ пришествія, а именно 10 Сентября, какъ выше упомянуто. Вышелъ я на берегъ одно, то дикаго острова во время несноснаго жару, по моему начисленію находился онѣ подѣ девятымъ градусомъ и дватцать второй минутой сѣверной широты.

Будучи на ономъ двенатцать дней, дабы за неимѣніемъ чернилъ, бумаги и пера не позабыть дней, поставилъ на томъ мѣстѣ, гдѣ выплылъ на берегъ, четвероугольной столбъ съ слѣдующею надписью: Прибылъ на сей островъ 30 Сентября 1659 года. По сторонамъ онаго ежедневно становилъ небольшіе, а въ седьмой день превышающіе первые знаки. Въ перьвоежъ число каждаго мѣсяца больше тѣхъ, кои значили седьмицу, и такимъ образомъ здѣлалъ себѣ Календарь, или недѣльной, мѣсячной и годовой порядокъ.

Въ привезенныхъ мною съ корабля вещахъ нашелъ я перья, чернила и бумагу, три компаса, нѣкоторые математическіе инструменты, квадрантѣ, зрительныя трубки, морскія карты и записки, кои всѣ за неимѣніемъ къ разобранію удобнаго времяни брошены были въ одинъ сундукъ; еще три библіи присланныя ко мнѣ изъ Англіи въ Бразилію, и нѣсколько книгъ на Португальскомъ языкѣ; такожъ изялъ я съ корабля двѣ кошки и собаку, о коихъ упомянуто будетъ въ своемъ мѣстѣ. Кошекъ перевезъ на плоту въ перьвую поѣздку; а собака приплыла сама на другой день. Нѣсколько лѣтъ отправляла она у меня должность добраго слуги и вѣрнаго товарища, угождая мнѣ, такъ сказать, при всякомъ случаѣ, и только недоставало ей языка. Имѣя же чернила и бумагу велъ всему вѣрную записку до тѣхъ порѣ, пока они велися.

Крайней былъ мнѣ недостатокъ въ киркѣ, лопаткѣ, заступѣ и иглахъ, булавкахъ, ниткахъ, полотнѣ и въ прочихъ вещахъ; во всѣхъ моихъ предпріятіяхъ были отъ того великія остановки, и въ цѣлой годъ на силу могъ я обнести жилище свое полисадомъ; ибо каждой столбъ дѣлалъ я всегда три дни: въ перьвой день рубилъ и очищалъ дерево, въ другой таскалъ къ моему жилищу, обвастривалъ одинъ конецъ, и въ третей зарывалъ его въ землю.

He имѣяжъ способу ко отвращенію такихъ трудовъ, и употребляя въ пользу свою праздное время, дѣлалъ все сіе съ охотою, а между тѣмъ прогуливался всегда по острову, разсуждая о своей жизни. По приходѣ въ жилище свое вносилъ мысли свои въ книгу, стараясь разумомъ искоренить уныніе моего сердца, и сравнивая худое съ добрымъ утѣшалъ себя тѣмъ, что конечно есть на свѣтѣ люди меня несчастнѣе, а именно:

Злое.

Брошенъ на такой островъ, съ котораго сойти не имѣю ни малой надежды.

Доброе.

Но я еще живъ, и не утонулъ такъ какъ другіе мои таварищи, кои со мною вмѣстѣ на кораблѣ были.

Злое.

Лишенъ всякаго съ людьми обхожденія, нахожусь въ пустынѣ.

Доброе.

Отлученъ отъ прочихъ моихъ товарищевъ для того только, чтобъ избавиться отъ смерти; спасшей же меня отъ потопа изведетъ и изъ сей пустыни; не терплю голоду, и живу въ плодоносномъ мѣстѣ, производящемъ все для моего содержанія.

Злое.

Нѣтъ у меня платья?

Доброе.

Живучи въ жаркомъ мѣстѣ, нѣтъ въ томъ нужды хотябъ оно и было.

Злое.

Нахожусь безъ всякой обороны, и не могу никакова учинить сопротивленія какъ звѣрямъ, такъ и людямъ.

Доброе.

Брошенъ на островѣ, гдѣ не вижу ни одного дикаго звѣря, которой бы мнѣ вредъ причинить могъ, не такъ какъ на Африканскомъ берегу и какаябъ была моя жизнь, естьлибъ въ семъ состояніи я тамъ находился.

Злое.

Не имѣю человѣка, съ кѣмъ бы говорить, или отъ кого бы могъ ожидать помощи.

Доброе.

Въ награжденіе сего нѣкоторымъ чуднымъ случаемъ прибило корабль къ берегу, и я успѣлъ забрать съ него для содержанія моего нужныя вещи, коими могу жить долгое время, и можетъ быть станетъ мнѣ ихъ и на вѣкѣ мой.

Такимъ образомъ разсуждая о добрыхъ и о худыхъ своихъ обстоятельствахъ заключилъ, что и въ бѣднѣйшемъ и презрительнѣйшемъ состояніи можно всегда находить нѣкоторое утѣшеніе, особливо когда человѣкъ, къ претерпѣнію своихъ несчастій овладѣвъ страстьми своими, покоритъ ихъ своему разуму, и при крайнемъ стараніи о добродѣтели той надежды не лишится, что его злополучія не инако какъ помощію терпѣнія миноваться должны. Послѣдуя сему, и не отчаяваяся положилъ все свое упованіе на Всевышняго такъ твердо, что началъ жить въ покоѣ; не смотрѣлъ больше въ морѣ кораблей, а старался только о своей безопасности; укрѣплялъ свое жилище; осыпалъ полисадъ землею; покрывалъ шалашъ парусами, и перенесъ въ него, какъ выше сказывалъ, все богатство, но такъ непорядочно, что почти не осталось и столько мѣста, гдѣбъ можно было поворотиться.

Видя себя отъ всѣхъ нападеній защищеннымъ, началъ распространять пещеру, а обвалившаяся въ ней съ одной стороны земля учинила мнѣ такой проходъ въ горы, котораго съ наружной стороны и видѣть было не можно.

По окончаніи сего дѣлалъ себѣ стулъ и столъ, безъ чего ни коимъ образомъ обойтиться было не можно, разумъ, какъ причина всѣхъ наукъ, помогъ мнѣ въ дѣлѣ сихъ вещей, по чему я думаю, что и всякой человѣкѣ, слѣдуя правиламъ здраваго разсужденія при дѣланіи въ жизни необходимо нужныхъ вещей, имѣть можетъ не токмо доброй успѣхѣ, но со временемъ здѣлается и мастеромъ. До сего никогда руками моими я ничего не дѣлывалъ, тогдажъ стараніемъ и прилѣжностію нашелъ, что ни въ чемъ не можетъ мнѣ быть недостатка, и что все, естьли только къ тому удобные инструменты имѣть, здѣлать можно. Правда, что для одной доски должно было рубить цѣлое дерево, обрубать его сучья, и тесать до тѣхъ поръ, пока желаемой толстоты доска изъ него выдетъ; послѣ того гладилъ ее скобелью, и изъ сего видѣть можно, сколь много труда мнѣ все то стоило.

Но какъ то ни есть, однако я здѣлалъ себѣ стулѣ и столъ, къ чему не мало служили мнѣ привезенныя съ корабля доски, изъ коихъ смастерилъ я себѣ еще нѣсколько скамеекъ, кои одну на другую поставилъ въ пещерѣ, и клалъ и нихъ же мнѣ нужное по порядку. Для вѣшеніяжъ фузей и прочаго вколотилъ въ стѣну гвоздья; и такъ ее убралъ, что и самъ выдумкамъ своимъ дивился.

Теперь приступаю я къ описанію журнала своего. 30 Сентября вышелъ я на берегъ, спасшись отъ потопленія. По выходѣ на островъ отъ великаго множества морской воды, которой я принужденъ былъ напиться, такъ меня рвотою мучило, что лишился всѣхъ чувствъ своихъ; потомъ опамятовавшись бѣгалъ по берегу дравъ на себѣ лице и волосы; и вопіялъ принося жалобу на несчастіе мое, говоря только сіи слова, погибъ я теперь, ахъ! пропадшей человѣкъ! Сіе продолжалось до тѣхъ поръ, пока изъ силъ выбившись легъ на землю, для отдохновенія, но не смѣлъ заснуть, опасаясь дикихъ звѣрей.

По окончаніи моей на кораблѣ работы, ходилъ на высокую гору въ той надеждѣ, не увижу ли въ морѣ какого ни будь судна, что мнѣ и показалось; смотряжъ долго и крѣпко на сей предмѣтъ, потерялъ его изъ глазъ своихъ, и такъ сѣвши на землю, умножая горесть свою глупостью, плакалъ какъ робенокъ.

Преодоленъ же будучи слабостью пошелъ въ шалашъ, гдѣ поставя стулъ и столъ началъ писать журналъ, которой продолжалъ до тѣхъ поръ, пока велись чернила. Съ него сообщаю я здѣсь копію, прося извиненія, что слѣдуя порядку внезъ въ оной и то, о чемъ уже выше сего сказывалъ.

ЖУРНАЛЪ.

( Повседневныя записки).

30 Сентября 1659 года, по разбитіи корабля во время продолжающейся нѣсколько дней съ ряду чрезвычайной бури, которая збивши наше судно съ предпріятаго вами пути занесла въ неизвѣстную сторону, я бѣдной Робинзонъ Крузе, спасшись одинъ изъ всѣхъ на немъ бывшихъ и при коихъ глазахъ погибшихъ людей, вышелъ полумертвой на островъ, называемой мною не безъ причины островомъ Отчаянія.

Во весь тотъ день находился я въ великой печали, разсуждая о бѣдномъ и печальномъ моемъ состояніи; ибо не имѣя пищи, ни мѣста, гдѣбъ укрыться ни платья одѣться; ни ружья обороняться ни надежды избавиться отъ сей бѣды, ожидалъ ежеминутно быть съѣдену дикими звѣрями, или людьми, или умереть съ голоду, словомъ, только одна смерть была передъ моими глазами. По наступленіи ночи взошелъ на дерево, и не смотря на шедшей въ ту ночь дождь спалъ спокойно.

1 Октября примѣтилъ, что корабль приближился къ берегу. Съ одной стороны меня то утѣшало, видя его цѣлой; по утишеніи погоды надѣялся сыскать на немъ пищу, и запастись нужными вещьми: съ другой стороны позорище сіе напоминало мнѣ гибель моихъ товарищей. При томъ разсуждалъ, естьлибъ мы на немъ остались, то бы конечно могли спасти большую часть того, что въ немъ находилось; а можетъ быть здѣлалибъ себѣ изъ остатковъ его шлюпку и отъѣхали бы въ какое нибудь селеніе. Мучась сими разсужденіями пошелъ къ кораблю. Тогда шелъ великой дождь; а погода была тихая.

Съ 1 Октября по 24 число ѣздилъ на корабль, и перевозилъ съ него во время приливовъ все, что могъ. Въ сіе время перепадали дожди.

24 опрокинуло плотъ съ находившимися на немъ вещами, кои я за тѣмъ, что то было не на глубокомъ мѣстѣ, вытаскалъ.

25 шелъ дождь день и ночь, притомъ была великая буря, во время которой разбило остатки корабля; яжъ упражнялся въ сохраненіи отъ дождя свезенныхъ съ корабля мною вещей.

26 ходилъ во весь день, и искалъ мѣста, гдѣ строить жилище; въ тотъ день постановилъ колъ при сходѣ горы, гдѣ назначилъ быть моему укрѣпленію.

Съ 26 по 30 упражнялся въ переноскѣ вещей своихъ въ закрытое это дождя мѣсто.

31 по утру, будучи на охотѣ, и осматривая мѣстоположеніе острова убилъ дикую козу, которой козленокъ, какъ я ее понесъ домой, шелъ за мною. Мнѣ хотѣлось приучить его къ себѣ, но принужденъ его убить для сказанной выше сего причины.

1 Ноября началъ ставить шалашъ у схода съ горы, и ночевалъ въ немъ перьвой разъ.

2 числа укрѣпилъ его всѣмъ тѣмъ, изъ чего дѣланы были плоты мои.

3 будучи на охотѣ убилъ двѣ птицы подобные Канарскимъ, мясо ихъ было весьма хорошо, послѣ обѣда дѣлалъ столъ.

4 числа положилъ, чтобъ отправлять дѣла свои слѣдующимъ порядкомъ: въ сухіе ходилъ по утрамъ два или три часа съ ружіемъ, потомъ работалъ дома до одиннатцати часовъ, и тогда обѣдалъ, послѣ обѣда спалъ два часа, а отдохнувши принимался паки за работу. Въ сей день дѣлалъ столъ, хотя и съ великимъ трудомъ, но время и нужда въ томъ такъ меня научили, что, думаю, человѣкъ будучи въ школѣ у сихъ двухъ мастеровъ конечно во всемъ здѣлается искуснымъ.

5 Ноября ходилъ съ ружьемъ и съ собакою, убилъ дикую кошку. Кожа у ней была мягка, а мясо никуда не годно; идучи назадъ по взморью видѣлъ незнаемыхъ мнѣ морскихъ птицъ, да двухъ тюленей, кои увидя меня бросились въ море.

6 Числа отдѣлалъ столъ хотя и не такъ, какъ мнѣ хотѣлось; однакожъ довольно и того, что онъ имѣлъ видъ онаго. Съ 7 по 12 Сентября строилъ стулъ, а здѣлалъ его такимъ, что онъ со всѣмъ и виду того не имѣлъ. 11 число было воскресеніе, и для того ничего не дѣлалъ.

13 Ноября былъ дождь, какъ для меня, такъ и для земли весьма полезной; но случившейся при томъ громъ и молнія причиняли великую опасность, для того больше, что кругомъ меня лежалъ порохъ, которой по прошествіи бури разсовалъ я тотчасъ въ горахъ по ущелинамъ.

Съ 14 по 16 число дѣлалъ для поклажи пороху четвероугольныя коробочки, и наполнивши ихъ пряталъ въ горахъ, въ округъ меня лежащихъ. Между тѣмъ убилъ птицу, вкусомъ и перьемъ весьма изрядную; а какъ ее называютъ, не знаю.

17 Ноября рылъ пещеру въ горѣ, позади шалаша моего находившуюся. Не было у меня при томъ кирки, лопатки, телѣжки и носилокъ, и для того сія работа шла весьма продолжительно. Вмѣсто кирки употреблялъ ломъ, а вмѣсто лопатки доску.

18 числа ходя по лѣсу нашелъ дерево, въ разсужденіи необычайной его крѣпости желѣзнымъ въ Бразиліи называемое. Здѣлалъ изъ него лопатку, а при рубкѣ онаго испортилъ топоръ.

Чрезвычайная крѣпость сего дерева, и мое въ дѣлѣ лопатокъ неискусство увели у меня много времени; однако я здѣлалъ себѣ заступѣ или лопатку, подобную одною только руковяткою тѣмъ, какія въ Англіи дѣлаются; но она будучи желѣзомъ неокована, ломалась весьма скоро, а дѣло оной столько времени и трудовъ употреблено, что думаю еще ни отъ кого въ свѣтѣ такъ долго лопатка не была дѣлана. За телѣжку же не зналъ я какъ и приняться, и для того вмѣсто оной думалъ сплести корзину, но не было на острову ни ивы, ни ракитнику, или такова дерева, коего бы вѣтья къ тому годились, Почему принужденъ былъ выносить землю доскою. Между тѣмъ ходилъ всякое утро на охоту, и билъ для своей пищи довольно дичины.

23 числа остановившаяся за недостаткомъ вышеписанныхъ инструментовъ земляная работа, по исправленіи оныхъ, началась отправляться съ желаемымъ успѣхомъ, и въ осмнатцать дней разширилъ я пещеру свою такъ, что могли въ ней убраться всѣ мои вещи. Я опредѣлилъ въ ней быть моей кухнѣ, магазейну, столовой и погребу; а спальнею назначилъ шалашъ, выключая однакожъ дождьливые дни, въ кое время къ немъ никоимъ образомъ жить было не можно.

30 Декабря упало въ пещеру множество земли съ ужаснымъ стукомъ, и конечно бы меня засыпало, естьлибъ я тамъ находился, чего ради принужденъ былъ выносить оную, а по томъ для охраненія себя отъ такогожъ приключенія укрѣпить верхъ подпорами.

11 числа подставлялъ верхъ горы подпорами, положа на оныя широкія доски, а сими столбами раздѣлилъ пещеру на два покоя.

Съ 11 по 20 Декабря тесалъ доски и подпоры, а въ пещерѣ вколотилъ множество гвоздей, для вѣшанія ружей и прочей аммуниціи.

20 Декабря переносилъ въ нее ружья, и дѣлалъ кухню; по 26 число шелъ такой дождь, что вытти никоимъ образомъ было не можно, по томъ здѣлалось хорошее время, и казалось, будто бы вся натура обновилась.

27 Декабря убилъ козу, и подстрѣлилъ еще другую, которую поимаиши привелъ въ свое жилище, гдѣ перевязалъ перебитую ея ногу; а она выздоровѣвши начала ко мнѣ привыкать. Сіе же побудило меня имѣть домашней козой заводъ, дабы при недостаткѣ пороха не было въ пищѣ нужды.

28, 29 и 30 чиселъ за бывшимъ великимъ жаромъ кромѣ вечеровъ ходить было не можно.

1 Генваря 1660 года видѣлъ множество дикихъ козъ, но не могъ къ нимъ подойти близко, и для того думалъ брать съ собою собаку, чтобъ лучше загонять ихъ въ такое мѣсто, откудабъ стрѣлять было можно.

2 Генваря по намѣренію своему пошелъ въ поле съ собакою, но дикія козы увидя, ни мало ее къ себѣ не допускали.

3 Генваря началѣ дѣлать полисадъ, и окончилъ его 14 Апрѣля. Онѣ примыкалъ къ горѣ, и имѣлъ въ діаметрѣ своемъ отъ выходу изъ пещеры восемь локтей. Сія работа стоила мнѣ ужаснаго труда, тѣмъ больше, что шедшіе иногда по цѣлой недѣлѣ дожди чинили въ томъ великія помѣшательства. А до тѣхъ порѣ, пока его не окончалъ, находился ко всегдашней опасности. Сей полисадъ обрылъ я съ обѣихъ сторонъ землею такимъ образомъ, что естьлибъ кто и пришелъ на островъ, то конечно бы не могъ догадаться, что за нимъ есть какое ни будь жилище.

Между тѣмъ прогуливаясь по острову нашелъ такихъ голубей, которые выводили дѣтей своихъ въ ущелинахъ горъ. Взявъ молодыхъ принесъ домой въ томъ мнѣніи, чтобъ пріучить ихъ къ себѣ; но они оперившись отлетѣли, а назадъ уже не прилетывали; можетъ быть для того, что я кормилъ ихъ весьма мало. Такая ихъ поступка побудила меня не брать ихъ больше на воспитаніе, а употреблять всегда въ свою пищу.

Вздумалось мнѣ здѣлать бочку, въ которой была крайняя нужда, но не могъ имѣть въ семъ дѣлѣ ни малаго успѣха, ибо не зналъ, какъ укрѣпить ее въ уторахъ, и сплотить доски набойкою обручей. Для лучшаго примѣру разобралъ взятой боченокъ, но и тутъ не успѣвалъ въ своей работѣ, и для того принужденъ былъ ее оставить.

За неимѣніемъ лампады ложился спать всегда при наступленіи ночи, то есть въ семь часовъ; но какъ вспомнилъ, коимъ образомъ дѣлалъ я оныя, вовремя моего по Африканскому берегу путешествія, то вмѣсто хлопчатой бумаги и воску собиралъ изъ убитыхъ мною козъ сало, топилъ его на солнцѣ, здѣлалъ изъ земли плошку, развивалъ каболку, опускалъ наливши плошку помянутымъ топленымъ саломъ, а отъ того имѣлъ всегда, хотя и не весьма ясной, однакожъ довольной свѣтъ. Между тѣмъ случилось мнѣ при разбираніи движимаго моего имѣнія найти небольшой мѣшокъ съ рожью и пшеницею. Сіи сѣмена, взятыя для кормленія имѣвшихся на кораблѣ птицъ, почти всѣ мышами были съѣдены такъ, что осталась отъ нихъ только одна шелуха и пыль, и для того почитая ихъ ни къ чему негодными, а имѣя въ мѣшкѣ для сыпанія въ него пороху надобность, выбросилъ близъ своего шалаша безъ всякаго намѣренія. Сіе было еще до большихъ дождей, о коихъ я сказывалъ. Съ мѣсяцъ по томъ спустя увидѣлъ въ разныхъ мѣстахъ восходящую озимь. Я почиталъ ее сперьва неизвѣстнымъ мнѣ быліемъ; но какъ удивился, когда увидѣлъ растущую рожь и пшеницу!

Не можно довольно изъясниться съ вами тогдашней моей радости. Я почиталъ сіе нѣкоторымъ чудомъ, которое показываетъ со мною Богъ, и для того началѣ его благодарить за такую ко мнѣ милость, чего еще въ жизнь мою не дѣлывалъ, ибо вдругъ не могъ я вспомнить, что я самъ выбросилъ оныя сѣмена изъ вышепомянутаго мѣшка, не понималъ же и того, чтобъ жилище мое, почитаемое мною къ произращенію Европейскихъ плодовъ со всѣмъ неспособнымъ, могло произвести рожь.

Видя оказавшуюся надежду, обѣщающую мнѣ довольное пропитаніе, не могъ съ радости отъ слезъ удержаться и дивился промыслу Всевышнаго, и его о жизни человѣческой попеченію. Удивленіе мое умножилось еще болѣе, тогда увидѣлъ по горѣ восходящія другова роду произращенія, подобныя пшеницѣ.

Все сіе представляясь мнѣ великимъ чудомъ, такъ въ сердце мое вкоренилось, что я не опомнившись побѣжалъ искать въ горахъ, въ округѣ моего жилища находящихся, таковыхъ же произращеній: но не нашедъ больше оныхъ вспомнилъ, что самъ я ихъ изъ мѣшка выбросилъ; а хотя тѣмъ мнимое мною чудо и миновалось, однакожъ долженъ былъ и за то благодарить Бога, что случилось остаться симъ зернамъ, и служить мнѣ въ уединеніи моемъ такою великою помощію. И естьлибъ не было на то соизволенія Всевышшаго, то моглибъ они брошены быть въ такое мѣсто, гдѣбъ засохли отъ солнечнаго жару, или дождьливое время, отъ чего конечнобъ всѣ погнили; а понеже сего не случилось, то я необходимо долженъ былъ почитать такое приключеніе явившеюся ко мнѣ безпримѣрною Божіею милостію.

Не оставилъ я, какъ всякой разсудишь можетъ, собрать мой хлѣбъ въ настоящее время жатвы, что было въ Іюнѣ мѣсяцѣ хранилъ его со всякою бережливостію, надѣясь тѣмъ наконецъ кормиться. Но цѣлые четыре года не удалось мнѣ еще его отвѣдать, для того что первой учиненной мною въ сухое время сѣвъ весь высохъ.

Пшеницы было колосьевъ съ тритцать, которую я также собралъ; изъ нее пекъ я себѣ послѣ пироги, и дѣлалъ разныя кушанья, о чемъ при случаѣ упомянуть не оставлю. Теперь же приступаю къ своему журналу.

Въ четыре мѣсяца даже до 14 Апрѣля работалъ надъ своимъ укрѣпленіемъ; дверей не здѣлалъ я въ немъ для того, чтобъ издали не видно было жилища моего, а входилъ и выходилъ по лѣстницѣ.

Между тѣмъ всѣ было труды мои въ ничто обратились, да и самъ я почти не лишился жизни, вотъ какимъ образомъ: Какъ я работалъ въ моей пещерѣ, то вдругъ здѣлалось землетрясеніе, вся гора тряслась надъ моею головою, двѣ подставки переломились въ пещерѣ моей съ ужаснымъ трескомъ. Сперьва не знавъ, какая тому причина, думалъ, что такъ какъ и прежде земля валится. По чему выскоча изъ пещеры взбѣжалъ на свое укрѣпленіе; но видя себя и тамъ въ опасности, бросясь къ полисаду побѣжалъ въ лѣсъ. Три раза подъ моими ногами такъ потряслося мѣсто, что и крѣпчайшее строеніе отъ того бы не устояло. Такъ велики были въ землѣ удары. Находившаяся въ полумилѣ отъ меня каменная гора, рушилась съ превеликимъ громомъ, море поднималось и колебалось, какъ будто бы вовремя великой бури, и видно было, что подъ водою удары островскихъ были сильняе.

Сіе трясеніе земли произвело во мнѣ подобной тому страхъ, которой корабельщики во время разбитія корабля своего имѣютъ. Я стоялъ оцепенѣвши на одномъ мѣстѣ и отъ великаго ужаса не зналъ, что дѣлать. Учинившейся отъ паденія горы стукъ тронулъ мой слухъ и принудилъ опамятоваться; но чтобъ чувствовать вящшее тому беспокойство, то я вдругъ увидѣлъ, что стоящая близъ моего шалаша гора показывалась мнѣ валившеюся на всѣ мои богатства; а сіе ввергло меня въ прежнюю нечувствительность. Видяжъ наконецъ, что земля подо мною на трясется, началъ ободряться; однако, не смѣя перейти черезъ полисадъ, будучи въ опасности, чтобъ меня гора не убила, сидѣлъ на одномъ мѣстѣ сжавши руки, и въ великомъ уныніи не зналъ что дѣлать. Но и тогда не приходило еще на умъ просить Бога о моемъ избавленіи, а только безъ всякихъ мыслей повторялъ нѣсколько разъ: Господи помилуй мя; да и сія молитва продолжалась до тѣхъ поръ, пока опасность не миновалась.

Скоро послѣ того начало темнѣть небо и покрываться облаками такъ, какъ будто бы хотѣлъ итти великой дождь, и съ четверть часа послѣ тою здѣлалась буря. Море закипѣло, стремящіяся волны съ великою яростно одна передъ другою спѣшили будто бы пожрать берегѣ моего острова. Деревья, изъ нѣдръ земли вырванныя, поднимая въ верхъ, бросало съ мѣстъ своихъ. Словомъ: все предвозвѣщало ужасную опасность. Буря продолжалась цѣлые три часа, по томъ начала мало по малу утихать, а послѣ того здѣлалась тишина, во время которой пролилъ чрезвычайный дождь.

Между тѣмъ сидѣлъ я еще въ лѣсу въ таковыхъ же смущенныхъ мысляхъ, въ какихъ прежде находился, и не зналъ что начать. Наконецъ разсуждая, что буря и дождь суть естественныя слѣдства истощеннаго землетрясенія, и обнадежившись тѣмъ, что я уже больше его опасаться не долженъ, также и опамятовавшись, къ чему Правду сказать не мало понудилъ меня шедшей тогда великой дождь, пошелъ сперва въ шалашъ, но видя, что и тамъ отъ дождя укрыться не можно, ретировался въ свою пещеру: да и въ ней потопилъ бы онъ меня, естьлибъ не здѣдалъ въ полисадѣ своемъ накопившейся великой водѣ стоку. По учиненіи такой предосторожности убрался въ свою пещеру, и видя, что землетрясеніе и всѣ опасности миновались, началъ успокоиваться; а для возстановленія истощенныхъ своихъ силъ выпилъ большую чарку водки.

Во всю ночь и во весь послѣдующей день лилъ безпрерывной дождь, такъ что на дворѣ вытти никоимъ образомъ было не можно. Сидя въ своей пещерѣ думалъ построить на ровномъ и отъ горѣ отдаленномъ мѣстѣ себѣ жилище, для того, чтобъ меня во время землетрясенія горы не задавили, и укрѣпить его надобно было такимъ же полисадомъ, какимъ укрѣпленъ былъ мой замокъ [такъ называю я свой полисадъ], и для того 1 9 го Апрѣля искалъ къ тому удобнаго мѣста. Отъ воображенія предстоящей отъ паденія находящейся близъ шалаша моего высокой горы опасности не могъ спать спокойно, за укрѣпленіемъ же, какъ въ открытомъ и незащищенномъ мѣстѣ опасность была столь же велика, какъ и первая. Доброй порядокъ бъ расположеніи уборовъ моихъ, такожъ и то, что я въ моемъ шалашѣ довольно былъ безопасенъ отъ всѣхъ чаемыхъ нападеній, побудилъ меня наконецъ остаться на старомъ мѣстѣ. Представляя же себѣ то, сколь великаго труда будетъ стоить новое мое укрѣпленіе, и что я долженъ бы жить до окончанія онаго въ старомъ своемъ обиталищѣ, гдѣ есть ли быть несчастію, конечно могу лишиться жизни, о которой и безъ того мало сожалѣть было надобно, положилъ до случая остаться въ прежнемъ укрѣпленномъ своемъ замкѣ, стараясь между тѣмъ сыскать для заложенія новаго безопасное мѣсто. Такъ опредѣлено было 21 числа сего мѣсяца въ тайномъ моемъ совѣтѣ.

22 Апрѣля думалъ начать оное, но нашелъ, что мнѣ во всякихъ нужныхъ вещахъ есть крайней недостатокъ. Правда, что у меня были три большія сѣкиры и множество топоровъ, взятыхъ для торгу съ Арапами, но сіи отъ многаго употребленія всѣ притупились. А хотя и было у меня точило, однакожъ не зналъ какъ привести сей камень въ движеніе. На конецъ укрѣпивши его между двухъ столбовъ и придѣлавши къ нему веретено, началъ посредствомъ привязанной къ тому веретену веревки, имѣя при томъ свободныя руки, приводить камень въ движеніе одною ногою.

28 и 29 Апрѣля точилъ топоры; машина выдуманная мною дѣйствовала такъ, какъ мнѣ было надобно.

30 Апрѣля усмотрѣлъ, что у меня остается хлѣба весьма мало, и для того опредѣлилъ себѣ на день по одному сухарю, хотя то мнѣ и весьма несносно было.

1 Маія по отливѣ воды увидѣлъ на берегу нѣчто высокое подобное бочкѣ, въ чемъ и не обманулся, такожъ нѣкоторыя части разбитаго корабля, прибитыя къ берегу во время бури. Боченокъ былъ съ порохомъ, и такъ крѣпокъ, какъ камень. Я откатилъ его на берегъ, а между тѣмъ усмотрѣлъ, что въ прошедшею бурю принесло остатки корабля нашего ближе къ берегу, и перемѣнило со всѣмъ его положеніе. Корму отбило прочь, а носъ подняло въ верхъ футовъ на шесть.

Въ послѣдней разъ моего на немъ бытія лежалъ онъ весь на пескѣ такъ, что кругомъ его была великая коса, по которой могъ я доходить до него во время отлива сухимъ путемъ, но отъ послѣдняго землетрясенія оная коса со всѣмъ пропала, и корабль весь разломало, почему и найденныя мною вещи на берегъ выброшены. Сей день ходилъ я на корабль, однако ни какъ не могъ войти внутрь онаго, за тѣмъ, что набилось весьма много песку. Но не отчаяваясь началъ очищать и ломать верьхъ въ мѣлкія части, почитая ихъ для себя годными.

3 Маія отбилъ я нѣкоторую часть переклада, держащаго на себѣ галіонъ; сбросилъ съ него песокъ; но случившейся тогда скорой приливъ принудилъ меня оставить сію работу.

4 Числа поималъ тюленя загнутымъ гвоздемъ, привязавъ къ тонкой веревкѣ; и сею удою и въ другія времена ловилъ столько рыбы, что ее у меня оставалось за употребленіемъ великое множество; а ѣлъ ее всегда сушеную на солнцѣ.

5 Числа вырубилъ на кораблѣ два бруса, кои и привелъ къ берегу во время прилива.

6 Маія наскучивши сею ежедневною, а при томъ весьма тяжелою работою, намѣрился ее оставить: но не смотря на то ходилъ еще 7 числа на корабль. По перерубленіижъ поперечнаго бруса корабль весь такъ развалился, что вшедшая въ него со всѣхъ сторонъ вода препятствовала мнѣ добраться до нижнихъ частей его, и за тѣмъ принужденъ былъ сіе дѣло оставить.

8 Маія поднималъ ломомъ корабельной декъ, которой былъ выше воды, отломилъ отъ него двѣ доски, кои и привелъ къ берегу.

9 Маія доломался до бочекъ, однако ихъ никоимъ образомъ вынуть было не можно.

Съ 10 по 14 наломалъ я еще много досокъ, и собралъ до 300 фунтовъ желѣза.

15 Маія взялъ съ собою два топора, и думалъ рубить свинецъ, которой я въ прежніе дни на кораблѣ видѣлъ; но сіе принужденъ былъ оставить затѣмъ, что онъ лежалъ въ водѣ глубиною на полтора фута.

16 Числа бы сшей ночью великой вѣтръ разбилъ остатки корабля, а я холя по лѣсу за голубиными гнѣздами опоздалъ, и для того за случившимся приливомъ въ тотъ день на немъ не было.

17 Числа усмотрѣлъ нѣчто высокое въ двухъ миляхъ отъ моего жилища лежащее; по приходѣ къ нему увидѣлъ, что то было часть кормы, которую поднять я былъ не къ силахъ.

21 Числа при случившемся приливѣ и маломъ вѣтрѣ принесло на берегъ изъ разбитаго корабля нѣсколько бочекъ и два матроскихъ сундука, прочія же вещи перемѣнившейся вѣтръ относилъ въ море; помянутыяжъ бочки были пустыя. Между тѣмъ собралъ съ корабля столько брусьевъ и досокъ, что довольно оныхъ было для здѣланія малаго судна, естьлибъ я то учинить былъ въ состояніи.

16 Іюня идучи по взморью увидѣлъ верьвые черепаху; а что я прежде думалъ, будто бы на острову ихъ нѣтъ, то происходило отъ того только, что я еще тогда не бывалъ на другой сторонѣ моего жилища, гдѣ ихъ великое множество. Въ черепахѣ было 60 яицъ. А понеже я въ бытность мою на острову кромѣ козьяго и дикихъ птицъ мяса не ѣдалъ; то приготовленная мною черепаха подавала мнѣ пріятную пищу. Сіе было 17 Іюля.

18 Числа за бывшимъ великимъ и холоднымъ дождемъ принужденъ былъ сидѣть дома. въ сей день въ вечеру началъ я озябать такъ, какъ бываетъ при начинающейся лихорадкѣ, что мнѣ однако въ разсужденіи мѣстоположенія моего острова казалось быть страннымъ.

1 9 Іюня такъ занемогъ, что дрожалъ, будто бы отъ великой стужи.

Во всю ночь былъ беспокоенъ, чувствуя при томъ перемѣняющуюся съ жаромъ ознобь, и въ головѣ несказанной ломъ.

21 разнемогался отъ того, тѣмъ больше, что воображалъ себѣ бѣдное свое состояніе, въ которомъ лишенъ былъ всякаго вспоможенія, а во отчаяніи будучи молился богу, но не понималъ и самъ своихъ словъ.

22 Числа было мнѣ легче, но ужасной страхъ о предстоящей смерти безпокоилъ меня весьма много.

23 Числа чувствовалъ въ себѣ ознобь и жарѣ, а въ головѣ великой ломъ.

24 Іюня злѣлалось легче.

25 Числа ознобь мучила цѣлые семь часовъ, потомъ пришелъ великой жаръ, а по ономъ слѣдовала слабость во всѣхъ членахъ.

26 Было нѣкоторое отъ болѣзни облегченіе, и для того не имѣя ищи ходилъ въ лѣсъ, и застрѣлилъ дикую козу, за слабостію же своею на силу притащилъ ее домой; мясо же оной жарилъ я на угольяхъ.

27 Числа лихорадка принудила меня слечь. Не было у меня тогда во всемъ моемъ жилищѣ ни капли воды, а хотя жаждою и весьма мучился, однакожъ не могъ встать съ постели, но вопіялъ только въ безпамятствѣ: Господи обрати лице твое на мя, Господи помилуй мя. Такое мученіе продолжалось до тѣхъ поръ, пока не заснулъ, а во снѣ видѣлъ слѣдующее:

Казалось, будто бы я сидя внѣ моего укрѣпленія на томъ же мѣстѣ, на которомъ былъ въ минувшее землетрясеніе, видѣлъ изъ темнаго и густаго облака на землю сходящаго, пламенемъ огненнымъ окруженнаго, лицемъ сіяющему солнцу подобнаго мужа, взглядомъ своимъ зракъ человѣческой ослѣпляющаго. Обликъ его заключалъ въ себѣ нѣчто страшное. Отъ прикосновенія ногъ его потряслось не токмо то мѣсто, на коемъ я стоялъ, но и вся область. Глаза его, блистающей молніи подобные, проницая внутренность, причиняли во мнѣ неизобразимой страхъ. Опустясь ни землю, и имѣя въ рукахъ своихъ долгое копье спѣшилъ идучи пряно ко мнѣ, чтобъ лишить меня моей жизни; ко вдругъ остановясь на нѣсколько шаговъ, началъ говорить подобнымъ громовому удару голосомъ; "Умри несчастной, и необратившейся по толикихъ искушеніяхъ на путь истинны". Выговоря сіе, и поднявши свое оружіе, стремился вонзить его въ грудь мою.

Не могу изъяснить довольно того страха, которой чувствовалъ я отъ сего сновидѣнія. Оно въ сердце мое такъ вкоренилось, что и на яву проснувшись, и не смотря на свѣтлость дня, казалось, будто бы сей мужъ, стоя передо мною, угрожаетъ убить меня жезломъ своимъ. Вотъ какимъ образомъ вышшей промыслъ наставляетъ иногда заблуждьшихъ отъ стада своего овецъ на стезю спасенія. До сего не имѣлъ я о божествѣ и законѣ своемъ ни малаго понятія. Наставленія отца моего до того касающіяся въ непорядочномъ матросскомъ житьѣ были позабыты, и не помню, чтобъ служа на морѣ цѣлые восемь лѣтъ, когда бы мнѣ на умъ пришло подумать о Божіей премудрости, или о томъ, что я такое Невѣжество, господствующее мною, искоренило во мнѣ всѣ склонности къ доброму; окаменьвшее мое сердце управляло всѣми моими дѣлами такъ, что и между развращенными матросскими нравами, былъ я всегда своими первенствующей. Не имѣлъ ни боязни въ предстоящихъ опасностяхъ, ни благодарности къ Богу за полученныя мною въ избавленіи отъ оныхъ милости.

Читая мои приключенія примѣтить можно, что я никогда не почиталъ случившіяся мнѣ несчастія изливающимся на меня гнѣвомъ Божіимъ и наказаніемъ за пренебреженіе совѣтовъ отца моего, и за непорядочную жизнь мою. Во время Африканскаго моего путешествія не приходило мнѣ на умъ подумать о своей смерти, и просить Бога о защищеніи меня отъ всѣхъ видимыхъ тогда бѣдъ; но во всей своей жизни слѣдовалъ единственно своему стремленію скотски, препровождая дни свои не думалъ благодарить за то Бога, что Португальской Капитанъ принявъ на свой корабль, избавилъ меня тѣмъ отъ смерти. При разбитіи корабля тонувъ нѣсколько разъ и будучи при концѣ своея жизни, не вспомнилъ и имени Божіи, и не вѣрилъ тому, чтобъ сіе въ наказаніе мое дѣлалось, но почитая приключившееся мнѣ несчастіе припадочнымъ случаемъ, разсуждалъ, что избавленіе мое отъ потопа было неминуемо.

А хотя я только одинъ изъ всѣхъ моихъ товарищей спасся, и по тому бы показанную мнѣ Всевышняго особливую милость чувствовать былъ долженъ, но не смотря на то, что и самъ въ томъ признавался, приписывалъ все сіе случаю, и радовался только тому, что я еще живъ. Но радость моя подобна была той, которую чувствуютъ избавившіеся отъ потопленія и разбитія корабля своего матросы, кои посвящая благодарность свою обыкновенному своему идолу, стараются въ шумномъ пьянство позабыть прешедшую мыслей своихъ тревогу, избавясь же бунтующихъ вѣтровъ, дѣлаютъ стукомъ рюмокъ своихъ презрительное имъ воспоминовеніе, а по примѣру бывшей отъ стремящихся на судно ихъ волнъ опасности, изображая битіемъ оныхъ минувшую гибель корабля своего, не взираютъ на истощенныя трудами силы свои; но опасаясь, чтобы неожидаемое какое несчастіе паки не лишило ихъ сей Бахусу посвященной жертвы, торопятся утопить въ ней все здравое разсужденіе.

Нынѣжъ время и разумныя разсужденія, показавъ мнѣ бѣдность состоянія моего, а особливо какъ я разбитіе корабля моего наказаніемъ почитать началъ, и воспоминая, что я лишенъ всякаго съ людьми обхожденія, не имѣя и надежды быть когда съ ними, а отъ сего несчастія мое казалось мнѣ совершеннымъ, и конца неимущимъ. Въ семъ отчаяніи думалъ лучше окончить жизнь свою, и такъ былъ огорченъ, что не думало и работать для содержанія оной; наконецъ разсуди, что я чрезъ то сдѣлаюсь самоубійцею, принялся за дѣла свои, тѣмъ больше, что я за имѣющеюся у меня пищею могъ прожить долгое время. Положивши твердо жить еще въ свѣтѣ, старался во первыхъ получить душевное спокойство, и сталъ приводить себя въ безопасность; однакожъ никогда того не думалъ, чтобъ я назначенъ былъ вести сію жизнь въ наказаніе за мои преступленія.

Правда, что возшедшая рожь, о которой выше сего въ журналѣ моемъ упомянуто, возбудила ко мнѣ нѣкоторую къ Богу благодарность, но сіе продолжалось только до тѣхъ поръ, пока я почиталъ сей всходъ чудомъ. Но сколь скоро то воображеніе миновалось, то началъ разсуждать, что сему необходимо такъ, а не инако здѣаться было должно.

Трясеніе земли ужаснѣйшимъ своимъ дѣйствомъ могущее побудить человѣка къ познанію невидимой имъ силы, управляющей естественными дѣйствіями; трясеніе земли, говорю я, не могло перемѣнить такихъ моихъ мыслей. А какъ скоро прошло, то тотчасъ страхъ, и словомъ сказать, все, что меня только трогало, вдругъ миновалось. Не думалъ уже ни о Богѣ, ни о власти его, избавившей меня отъ толикихъ напастей, и послѣ того жили, будто бы въ сладчайшемъ и счастливѣйшемъ состояніи. Но какъ занемогъ, а смерть съ ужасными своими слѣдствіями предстала глазамъ моимъ, и душевныя и тѣлесныя силы въ слабость приходить начали, совѣсть же назадъ тому нѣсколько лѣтъ усыпленная пороками наполненною жизнію укорять меня начала, то мало помалу сталъ познавать, что я все сіе терплю не инако, какъ въ наказаніе за оную.

Угрызеніе ея, сопряженное съ мучительною болѣзнію, по перемѣнно меня терзая, привели въ отчаяніе, отъ котораго въ безпамятствѣ будучи, началъ молиться. Но сія не отъ искренняго сердца произшедшая и никакой надежды будущаго награжденія въ себѣ незаключающая молитва, должна назваться пустыми словами, отъ страха о предстоящей опасности произшедшими. Смущенныя мысли тревожа духъ мой, воображая мнѣ смерть, а особливо въ семъ и безъ того бѣднѣйшемъ состояніи, въ голову мою вселясь, побуждали часто, но по одной только болѣзни, говорить слѣдующія слова: "Господи Боже мой! сколь я несчастливъ, естьли продолжится болѣзнь моя, то умру неимѣя помощи. Боже мой! что со мною будетъ"? По сихъ словахъ начиналъ плакать, и тѣмъ окончавались обыкновенно оныя.

Тогда вспомнилъ я, да уже поздо, полезныя наставленія отца моего и предсказаніе его, о которомъ въ началѣ сей повѣсти упомянуто, а именно: "Когда ты здѣлаешь", говорилъ онъ мнѣ, "сію проступку, и пойдешь шататься по свѣту, то не будетъ на тебѣ милости Божіей и моего благословенія; а отъ сего станешь сожалѣть о своемъ непослушаніи, лишенъ будучи всякой помощи, и не имѣя ни малаго способа къ поправленію погрѣшности своей". Теперь совершается на мнѣ пророчество отца моего, теперь наказуюсь за презрѣніе данныхъ имъ мнѣ полезныхъ совѣтовъ; и за то, что не хотѣлъ жить въ покоѣ у моихъ родственниковъ, терплю несказанную бѣдность. За непослушаніе учиненное отъ своей глупости; долженъ нынѣ раскаяваться въ томъ, что оставя отца моего въ печали, самъ не миновалъ великой горести. Въ такихъ и тому подобныхъ размышленіяхъ, борясь съ смертію кричалъ безпрестанно: "О Боже Великій и сильный! помози мнѣ погибающему"! Вотъ какое было тогдашнее мое состояніе! А чтобъ пространнымъ описаніемъ онаго не наскучитъ читателю, то приступаю къ моему журналу.

28 Іюня чувствуя въ себѣ послѣ бывшаго сна облегченіе, всталъ съ постели, и знавъ то, что лихорадка на другой день ко мнѣ будетъ, не упуская времени думалъ запастись всѣмъ, дабы во время оной не имѣть ни къ чемъ нужды. Во перьвыхъ принесъ штофъ воды, и поставилъ его у своей постели на столъ, смѣшавъ ее съ румомъ. По томъ отрѣзалъ кусокъ козьяго мяса, изжарилъ на угольяхъ, но не могъ ничего ѣсть; вышелъ было прогуливаться, за слабостію же, а при томъ за безпокойными мыслями о своемъ бѣдномъ состояніи, и опасаясь, чтобъ на дорогѣ болѣзнь меня незахватила, принужденъ былъ воротиться въ свое жилище, гдѣ съѣлъ два яйца черепаховыя на угольяхъ печеныя, и въ перьвой разъ во всю мою жизнь съ усердіемъ просилъ Бога о благословеніи моей пищи.

Послѣ ужины ходилъ гулять по взморью; однако за великою слабостію не могъ отдалиться отъ моего жилища; но сѣвши на берегу, и смотря на свирѣпствующія волны началъ разсуждать слѣдующимъ образомъ.

Чтобы такое было, море и земля, по которымъ я столь много странствовалъ, изъ чего они здѣланы, и что есть я и прочія созданія, какъ люди, звѣри, одни въ обществѣ, а другіе въ дикихъ мѣстахъ живущіе, и какое имѣемъ мы всѣ происхожденіе?

Конечно здѣланы и мы тоюжъ неизвѣстною намъ силою, которая произвела землю, море, воздухѣ и небеса: а сія сила называется Богомъ. Очень изрядно сказалъ я самъ себѣ, естьли Богъ создалъ все сіе, то онъ долженъ и управлять и всѣмъ властвовать.

Когда такъ, то ничто не можетъ случиться въ семъ свѣтѣ безъ повелѣнія его, и безъ того, чтобъ онъ о томъ не былъ слѣдомъ.

Когдажъ ничто не дѣлается безъ его вѣдома, то конечно онъ знаетъ, что я нахожусь здѣсь въ бѣднѣйшемъ состояніи, и что мнѣ сіе приключилось по его повелѣнію.

Ничто въ мысль мою на опроверженіе сихъ заключеній не приходило, и для того вкоренились они по мнѣ съ такою силою, что я началъ вѣрить, что все сіе случилось со мною по повелѣнію его; и для того сталъ разумѣть его управляющимъ живущими въ мірѣ, а между тѣмъ пришелъ мнѣ на умъ слѣдующей вопросъ:

За чтожъ меня Богъ наказуетъ, и какъ я передѣ нимъ проступился? А при семъ вопросѣ почувствовалъ я въ себѣ крайнее совѣсти моей укореніе, и почитая сіе огорченіемъ величества Божія, задумался, разсуждаяжъ о такомъ своемъ преступленіи, въ глубокой мысли моей казалось мнѣ, будто бы слышалъ близъ себя выговоренныя слѣдующія укоряющія меня слова:, Презрѣнной! ты ли осмѣлился спрашивать о томъ, что ты здѣлалъ? Обратись на прешедшія дѣла свои; представь себѣ прежнюю свою жизнь, непорядкамъ и порокамъ посвященную, и вспомни, что нѣтъ такова дурнова дѣла въ свѣтѣ, которому бы ты не подражалъ; удивляйся, что не взирая на то, ты еще живъ; отъ чего ты не утонулъ на Ярмутской рейдѣ, не убитъ на бою отъ морскихъ разбойниковъ, не растерзанъ дикими звѣрями на Африканскомъ берегу, и въ послѣднее разбитіе корабля не лишенъ жизни, такъ какъ и прочіе твои товарищи. А послѣ такихъ прешедшихъ бѣдъ смѣешь ли ты о томъ спрашивать, что ты преступилъ?

Сія мысль привела меня въ крайнее уныніе, и не имѣя ко оправданію своему ни малой отговорки, задумался; потомъ вставши пошелъ спать. А смущеніе мыслей не допускало меня наслаждаться покоемъ, и такъ сѣвши на стулъ зажегъ лампаду, и ожидалъ пришествія своей болѣзни. Между тѣмъ пришло мнѣ на умъ, что Бразильскіе поселяня лѣчатся отъ лихорадки табакомъ, помощію котораго они и получаютъ отъ сей болѣзни великое облегченіе.

И такъ я вставши вынулъ изъ сундука табакъ; въ томъ же сундукѣ лежала моя библіотека: увидя книги вспомнилъ взять одну библію, которую никогда и въ руки не бирывалъ.

Не зналъ я, какъ мнѣ употреблять лучше и полезнѣе табакъ, которой былъ крѣпокъ и зеленъ, а я лѣчился имъ слѣдующимъ порядкомъ: Настоялъ въ румѣ, которой принималъ въ вечеру за два часа передъ сномъ; по томъ окуривался имъ же надъ угольями до тѣхъ поръ, пока начиналъ чувствовать въ головѣ великой жаръ.

Въ сей вечеръ приготовляясь ко употребленію онаго, вздумалъ читать библію; открывши ее безъ намѣренія, что читать, взглянулъ нечаянно на слѣдующія слова: Просите и дастся вамъ. Они съ состояніемъ моимъ были весьма сходны, однакожъ обѣщаніе избавленія моего было мнѣ со всѣмъ непонятно, ибо по разсужденію моему представлялось оно мнѣ невозможнымъ; и для того ропталъ на сіи слова по примѣру Израильскаго народа, которой не взирая на данное имъ отъ Бога обѣщаніе насладить ихъ пищею, вопіялъ: Можетъ ли Богѣ въ сей пустынѣ возставить намъ брашно; такъ и я невѣріемъ моимъ имъ подобной говорилъ: Возможно ли Богу извести меня изъ сей пустыни? По прошествіижъ многихъ лѣтъ открылась къ тому надежда, по чему сіе здѣлалось совѣсти моей укоризною. Но какъ о этомъ ни сомнѣвался, однакожъ отъ повторенія помянутыхъ словъ чувствовалъ въ себѣ нѣкоторое неизвѣстное утѣшеніе. Послѣ того выпилъ я настояннаго съ табакомъ руму, и заснулъ такъ скоро; что позабылъ погасить и лампаду свою.

Ложась спать ставши на колѣни просилъ Бога, о исполненіи даннаго библіею мнѣ обѣщанія. По окончаніи сей короткой, можетъ быть перьвой въ жизни моей, молитвы легъ спать. Принятое мною лѣкарство причиною было, что я на другой день въ три часа по полудни проснувшись, и чувствуя въ себѣ несказанную головную болѣзнь, принужденъ былъ лежать до вечера; а какъ меня сонъ склонять началъ, то выпилъ еще такой же пріемъ и спалъ конечно цѣлыя сутки, ибо послѣ отчетѣ своемъ не находилъ я цѣлаго дня.

Но какая бы ни была ошибкѣ моей причина, токмо я довольствовался тѣмъ, что тогда проснувшись чувствовалъ отъ болѣзни моей великое облегченіе, и былъ бодръ. Укрѣпившейся мой желудокъ позывалъ меня на ѣду. Я не чувствовалъ больше лихорадки словомъ сказать: Я былъ со всѣмъ здоровъ. Сіе произходило 23 Іюня.

30 Числа въ день отъ болѣзни свободной ходилъ съ ружьемъ по острову, не удаляясь однакожъ отъ моего жилища, убилъ пару морскихъ птицъ, подобныхъ дикимъ гусямъ: но не ѣлъ ихъ за тѣмъ, что опасался отяготить еще слабой свой желудокъ; а довольствовался черепаховыми яицами. Въ вечеру употреблялъ лѣкарство свое, съ тою противъ перьваго дня отмѣною, что уже больше табакомъ не окуривался. На другой день, то есть перьваю Іюля, здѣлалось мнѣ тяжелѣе, ибо я чувствовалъ въ себѣ великую знобь.

2 Іюля принималъ свое лѣкарство, отъ котораго по прошествіи нѣкоторыхъ недѣль началѣ приходить въ силу, а между тѣмъ всегда думалъ о вышепомянутыхъ Евангельскихъ словахъ, обѣщающихъ мнѣ избавленіе. Невозможность сего дѣла, въ сердце мое вкоренившаяся, лишала меня всякой надежды, а разсуждая далѣе, положилъ лучше думать, что сіе обѣщаніе уже со мною збылося, и такъ возопилъ: Не избавился ли я отъ опаснѣйшей болѣзни? По томъ говорилъ: Печальное состояніе, въ коемъ я находился, великой страхъ, которой я отъ того претерпѣлъ, получили уже счастливое окончаніе. Не стоитъ ли все сіе здраваго и твердаго признанія, что Богъ меня отъ великаго несчастія избавилъ; но я еще не познавъ такой его ко мнѣ милости, не принесъ ему за то благодаренія, и для того можно ли мнѣ ожидать вящше сего избавленія.

По сихъ разсужденіяхъ тотчасъ ставъ на колѣни благодарилъ Бога за избавленіе меня отъ моей болѣзни.

4 Іюля читалъ по утру новой завѣтъ съ великимъ вниманіемъ, и положилъ читать его всякой день, чему я слѣдовалъ всегда непремѣнно; а отъ разсужденія о хвалимой во всѣхъ мѣстахъ онаго добродѣтели, во обузданіи страстей своихъ, получилъ въ короткое время такой успѣхѣ, что разсмотрѣвши прешедшую порочную свою жизнь, началъ о бывшихъ своихъ беззаконіяхъ приходить въ раскаяніе. Такими мыслями будучи наполненъ и открывши въ одно время библію, попалъ на нижеслѣдующія слова: Богъ нашъ, Богъ кающихся. Прочитавши ихъ пришелъ въ нѣкоторое Божественное восхищеніе, итого ради поднявъ руки свои къ небу, возопилъ весьма радостно: "Господи, пріими мя кающагося, Могу сказать, что сія молитва была первая, которую я въ жизни моей выговорилъ, такъ будучи увѣренъ, что Богъ услыша ее приметъ меня на покаяніе, и избавитъ отъ всѣхъ бѣдъ моихъ. Прежде сего избавленіемъ почиталъ я только то, чтобъ изведену быть изъ моей пустыни, въ которой я сидѣлъ подобно, какъ въ тюрьмѣ, служащей мнѣ своимъ пространствомъ злѣйшимъ въ свѣтѣ заключеніемъ, нынѣжъ молитвою просвѣтившіяся мысленныя мои очи явно представляли мнѣ, сколь превосходнѣе избавленія очищеніе совѣсти. Напоминовенія о порочной моей жизни побуждали очищаться отъ сей, меня столь много притѣсняющей проказы, а отъ того уединеніе уже больше меня не беспокоило довольствовался моимъ состояніемъ за тѣмъ больше, что не чувствовалъ угрызенія совѣсти.

Такое разсужденіе вмѣстилъ я въ моей исторіи, чтобъ показать читателю, коимъ образомъ надлежитъ стараться, имѣть всегда чистую и неотягощенную пороками совѣсть, а въ томъ не отчаиваться, чтобъ не можно было поправить порочной своей жизни; а отъ того и совѣсти укоренія не будетъ.

Не смотря на то, что состояніе мое въ разсужденіи качества своего не перемѣнилось, однакожъ оно здѣлалось мнѣ со всѣмъ сноснымъ, и по тому не мало помоществовало оно къ возстановленію моего здоровья.

Съ 4 по 14 число Іюля прогуливался весьма мало съ ружьемъ, потому, что еще былъ весьма слабъ. Лѣкарство мое, думаю, рѣдко гдѣ отъ лихорадки употребляется: ибо хотя сія болѣзнь и проходитъ отъ онаго, однакожъ послѣ остается въ членахъ всего тѣла такая слабость, что они дрожать начинаютъ.

По учиненнымъ мною примѣчаніямъ заключаю, что здоровью нѣтъ того вредительнѣе, какъ естьли въ сухое время великой дождь, а особливо съ вѣтромъ и вихремъ здѣлается; онъ вредительнѣе Сентябрскихъ и Октябрскихъ дождей, и для того надлежитъ всегда его беречься.

Живучи въ пустынѣ своей, и не имѣя ни малой надежды къ выходу съ острова, намѣрился для препровожденія времени ходить по оному, и смотрѣть произращеній онаго. Сіи путешествія началъ я въ Іюлѣ мѣсяцѣ отъ вышепомянутаго залива въ верьхъ по взморью. Прошедъ сею дорогою мили съ двѣ, нашелъ не большую рѣчку отъ великихъ тогда бывшихъ жаровъ во многихъ мѣстахъ пересохшую, однахожъ прѣсную и чистую воду имѣющую; по берегу оной находилъ высокими холмами защищенные пріятными и разныхъ родовъ цвѣтами испещренные луга. Тамъ нашелъ я табакъ и прочія иныя знакомыя, а другія неизвѣстныя мнѣ былія. Искалъ я Казавы корень, изъ котораго Американцы муку себѣ дѣлаютъ; но но нашедъх его, возвратился въ свое жилище.

16 числа идучи тоюжъ дорогою дошелъ до лѣсу, гдѣ росли дыни и виноградъ. Видя сіе весьма обрадовался; будучи же еще слабь, и вспомня притомъ, что въ бытность мою въ Африкѣ невольники, мои товарищи, получивши отъ многаго употребленія оныхъ поносъ и лихорадку, померли, и такъ не коснувшись ихъ, но слѣдуя обыкновенію Европейцовъ, сушилъ ихъ на солнцѣ, а отъ того имѣлъ наконецъ не токмо пріятную, но и здоровую пищу. Препроводяжъ ночь тое на густомъ и высокомъ деревѣ, пошелъ горами въ Сѣверную сторону острова. Воздухъ былъ тамъ умѣренной, а зелень усѣянная цвѣтами показывала въ семъ мѣстѣ всегда владычествующую пріятную весну. Пріятное сіе мѣстоположеніе и разсужденіе мое, что оное мнѣ яко самовластному господину и повелителю принадлежитъ, приводило меня въ восхищеніе. Не далеко о тѣ него росли лимонныя и другія дорогія деревья, коихъ плоды, а особливо лимоны, были мнѣ весьма нужны, ибо съ сего времени безъ лимоннаго соку воды уже я больше не пилъ. По томъ возврашившись въ свой замокъ, намѣренъ былъ нащипанные мною лимоны и виноградъ и положенные въ кучи, переносить въ свое жилище: но по приходѣ нашелъ ихъ всѣ растасканные и съѣденные, а кѣмъ, того и представить я себѣ не могъ, а понеже мнѣ за зрѣлостію винограда въ мѣшкахъ носить, въ лѣсу же за послѣднимъ случившимся несчастіемъ оставлять, никоимъ образомъ не можно, то вывѣшивая кисти на деревьяхъ намѣрился носить его въ замокъ сушеной.

Между тѣмъ плодоносіе и пріятность сей лѣсомъ и горами отъ бурь и сѣверныхъ вѣтровъ прикрытой долины побуждало меня перемѣнить старое свое жилище, и здѣлать въ семъ мѣстѣ новое укрѣпленіе. Сей проектъ долго былъ въ головѣ моей, но наконецъ разсуждая о своемъ замкѣ такъ, что я по приморскому его положенію могъ надѣяться видѣть идущія въ морѣ суда, положилъ, не перемѣняя онаго, препровождать лѣтнее время въ сей пустынѣ, и для того здѣлалъ я въ ней себѣ шалашъ, огородилъ его двойнымъ тыномъ, чрезъ которой переходилъ по лѣстницѣ. И такъ видите вы теперь, любезный читатель! что у меня стало тѣмъ два дома, первой приморской для наблюденія судоваго ходу, другой лѣтней для забранія тамъ растущихъ и мнѣ необходимо нужныхъ плодовъ.

А какъ наступали дожди, кои продолжались обыкновенно съ 13 Августа до половины Октября, то умноженіе домашнихъ моихъ привело меня въ несказанное удивленіе, а именно: Нѣсколько времени предъ дождями пропала у меня кошка, а къ концу Августа мѣсяца пришла назадъ съ тремя котятами, не знаю отъ чего получила она плодъ, а думаю, что конечно отъ звѣря подобнаго Европейской кошкѣ, коего мнѣ, какъ я выше сказывалъ, убить случилось, котята же были всѣ въ мать.

Съ 14 по 26 Августа шелъ безпрерывной дождь. Я въ сіе время за недостаткомъ пищи ходилъ на охоту, убилъ дикова козла, и принесъ съ собою черепаху. Мясо и яицы оной за неимѣніемъ къ варенію оныхъ удобной посуды ѣлъ печеныя: для препровожденія же своей скуки разширялъ свою пещеру, прорылъ изъ нее въ другую сторону укрѣпленія своего особливой выходъ, но опасаясь, чтобъ не видно было мѣсто пребыванія моею, огородилъ его тыномъ.

30 Сентября въ день прибытія на островѣ, упражнялся въ своей набожности, искренно моляся Богу, и принося ему за избавленіе свое отъ смерти усерднѣйшее благодареніе; постился часовъ двенатцать, а по прошествіи оныхъ съѣлъ только одинъ сухарь да кисть винограду, и тѣмъ препроводя оной день; легъ спать.

Прежде сего не признавалъ я воскресныхъ дней, а съ сего времени раздѣля недѣлю на дни, а годъ на недѣли; и означивая седьмицу превышающими прочіе знаками, оставляя во оные всѣ свои дѣла, препровождалъ ихъ всегда въ молитвахъ. Примѣтя же недостатокъ въ чернилахъ, и зберегая ихъ записывалъ только знатнѣйшія свои приключенія; и будучи извѣстенъ, когда дожди и сушь бываютъ, запасался въ настоящее время всѣмъ мнѣ нужнымъ, до полученія же о перемѣнахъ времени знанія, принужденъ былъ терпѣть отъ того всякія неудобства.

На взрытой деревянною лопаткою землѣ посѣялъ я хлѣбныхъ сѣмянъ только половину, а сею осторожностію спасся отъ неминуемаго голоду, ибо сіе случилось въ сухое время, отъ чего хлѣбѣ мой посохъ весь не созрѣвши. Видяжъ такую неудачу, и приписуя оную одной только сушѣ, и выбралъ находившуюся близь лѣтняго моего дому въ тѣни долину, посѣялъ на ней въ Февралѣ мѣсяцѣ оставшую половину сѣмянъ своихъ, отъ которыхъ и имѣлъ хотя небольшую, однакожъ плодоносную жатву.

Наконецъ время искусство научило меня знать, когда и въ которые мѣсяцы мнѣ сѣять надлежитъ; и что имѣть могу всякой годъ два сѣва и двѣ жатвы. По прошествіи дождей ходилъ я въ свой лѣтней домъ, и усмотрѣлъ, что деревья, изъ коихъ въ кругъ шалаша тынъ состоялъ, отпустя корень, рости стали; а отъ того, что я ихъ послѣ подстригалъ, получило укрѣпленіе мое не токмо изрядной видъ, но и такую густоту, что въ внутри онаго находившейся шалашъ мой и въ жесточайшіе жары отъ всѣхъ солнечныхъ лучей довольно былъ прикрытъ. По сему о росливыхъ деревьяхъ изобрѣтенію посадилъ я ихъ въ кругъ своего замка въ два ряда, а изъ того выросъ въ короткое время такой густой лѣсъ, что издали и догадаться было не можно, есть ли за нимъ такое жилище или укрѣпленіе.

Между тѣмъ примѣтилъ я, что годовое время жительства моего можно раздѣлить такъ, какъ слѣдуетъ: Половина Февраля да половина Апрѣля время дождливое, солнце же находится на эклиптикѣ, или близь оной; половина Апрѣля, Май, Іюнь, Іюль и половина Августа, время сухое, солнце же находилось въ сѣверной сторонѣ помянутой линіи; половина Августа, Сентябрь и половина Октября, время дождливое, солнце находится на возвратномъ пути къ эклиптикѣ; половина Октября, Ноябрь, Декабрь, Генварь и половина Февраля, время сухое, солнце находится въ Западной сторонѣ отъ линіи. А хотя при томъ и перемѣны бывали, и дождь иногда продолжался болѣе, а иногда переставалъ прежде помянутаго времени, то сіе происходило обыкновенно отъ случающихся сильныхъ вѣтровъ.

Выше сказано было, коимъ образомъ узналъ я съ собственною моею бѣдою, сколь вредительно здоровью дождьливое время, и для того, чтобъ не выходить во оное вонъ изъ замка, заранѣе запасался всякого провизіею, а препровождалъ его въ дѣланіи необходимо нужныхъ домашнихъ вещей, а именно на дѣланіе корзины употребивши несказанные труды и долгое время, въ успѣхѣ своемъ началъ было отчаяваться, но вдругъ пришло мнѣ на умъ, что вѣтви росливаго моего дерева должны быть и мяхки, гибки и къ сему дѣлу годны, чего ради нарѣзавши и размочивши ихъ въ водѣ, сплелъ наконецъ однакожъ съ великимъ трудомъ корзину, выдумывалъ способы къ дѣланію глиняной посуды и трубки, послѣднюю здѣлалъ счастливо, тогдажъ садилъ я и другую линію деревъ въ кругѣ своего тына.

По окончаніи сей работы ходилъ еще для осмотру мѣста своего пребыванія, и прошедъ съ сѣверной стороны острова лѣсъ, увидѣлъ съ находящейся близъ взморья высокой горы отъ острова такъ, какъ миляхъ въ 20 къ Западу лежащую высокую землю, о которой разсуждалъ, что она находится конечно близъ Америки, и граничитъ съ Ишпанскими селеніями; а живутъ тамъ дикіе народы, коихъ мнѣ, естьли они и на oстровъ пріѣдутъ, за тѣмъ, что моего жилищу не          сыщутъ, бояться не надлежитъ; а что нѣтъ тамъ никакихъ селеній, оное заключалъ я изъ того, что не видалъ никогда мимо моего жилища туда идущихъ судовъ. По такимъ примѣчаніямъ почиталъ я ее тою, коя новую Ишпанію отъ Бразиліи отдѣляетъ, и есть жилище звѣрскихъ и дикихъ людоѣдовъ.

Въ такихъ разсужденіяхъ зашелъ я нечаянно въ пріятные луга и долины, высокимъ и густымъ лѣсомъ окруженные, тамъ удалось мнѣ сшибить палкою молодова попугая, котораго выучилъ я наконецъ выговаривать многія слова. Въ лугахъ было множество зайцамъ и лисицамъ подобныхъ звѣрей, мясо же ихъ было въ пищу со всѣмъ негодное, и для того имѣя излишество въ молодыхъ голубяхъ, черепахахъ и козахъ стрѣлять ихъ и не думалъ.

Во время сего путешествія ходилъ я въ день по двѣ мили, а наслѣги имѣлъ иногда на деревьяхъ, а иногда въ густыхъ кустахъ сплетаясь всегда сучьями оныхъ. Помянутые луга и долины лежали на другой сторонѣ острова, въ лѣсахъ было множество черепахъ и птицъ мнѣ извѣстныхъ и неизвѣстныхъ, между ими и Американскіе Понгвины, но я за малоимѣніемъ пороху не стрѣлялъ ни одной, а убилъ только одну козу, да и ту съ великимъ трудомъ, за тѣмъ, что по гладкимъ мѣстамъ къ нимъ и подойти было не возможно.

Но какъ пріятно мѣсто сіе ни было, и какъ ни удивлялся я его изобилію, однакожъ по особливой отъ привычки происходящей къ замку своему склонности, и во время такъ добраго о немъ мнѣнія почиталъ его иностранною, и такъ какъ будто бы мнѣ со всѣмъ непринадлежащею землею; и для того вколотивши въ знакѣ моего тамъ бытія большей колъ, пошелъ домой другою дорогою, по которой зашелъ въ густой и почти непроходимой лѣсъ. Тогда здѣлался великой туманъ; а какъ воздухъ прочистился, то вышедъ по солнцу на взморье, и сыскавши помянутую примѣту, дабы еще не заблудиться, пошелъ перьвою дорогою, а за великимъ тогда бывшимъ жаромъ, и при томъ, что я несъ на себѣ ружье свое, топоръ и прочую аммуницію, шелъ весьма тихо. На дорогѣ поймала моя собака козленка, а я надѣясь завести имъ домашнюю скотину, отнявши его еще живаго, повелъ на арканѣ въ свое жилище, въ которое по прошествіи цѣлаго мѣсяца прибылъ счастливо.

Не можно повѣрить, какое находилъ я удовольствіе въ своей лачугѣ; путешествіе мое, въ коемъ не слѣдовалъ я прямой дорогъ, и не имѣлъ покойныхъ наслѣговъ, привело меня въ несказанную слабость. Лѣтней домѣ мой, въ которой я добрался, казался мнѣ тогда столь пріятнымъ, что думаю ни одинъ знатной господинъ не имѣлъ при всемъ своемъ довольствіи такого увеселенія въ своемъ великолѣпно построенномъ загородномъ домѣ, какое имѣлъ я въ семъ шалашѣ своемъ, и отъ великихъ своихъ трудовъ отдыхалъ въ немъ цѣлую недѣлю; а для препровожденія своей скуки здѣлалъ попугаю клетку, которой началъ меня знать, и уже больше не дичился. Козленка пустилъ въ тынъ, и по приходѣ къ нему въ перьвой разъ нашелъ его такъ дика, что и приступиться къ нему было не можно, но наконецъ голодъ здѣлалъ его послушнымъ, и такъ овтелъ я его въ замокъ безъ всякаго труда.

30 Сентября, день моего на островѣ прибытія, препроводя съ равною противъ первыхъ набожностію, и по счастливомъ преодоленіи страстей своихъ, въ покоѣ наслаждался своимъ уединеніемъ. Прежде по прибытіи на оной, и воображая себѣ бѣдное и пустынное житіе свое, часто приходилъ къ отчаяніе. Дремучіе и непроходимые лѣса, горы и стремнины, безконечной Океанѣ окружающей мое жилище, и лишающей меня надежды къ возвращенію въ мое отечество; словомъ, на острову и вокругъ онаго находившіеся предмѣты напоминали мнѣ мою бѣдность, и производили унылую молчаливость, которая кончалась всегда слезами. Нынѣжъ упражняясь ежедневно въ чтеніи священнаго писанія, получалъ изъ сего неизчерпаемаго источника всѣ нужные и къ подкрѣпленію терпеливости моей и къ утѣшенію меня въ горести моей полезные способы. А какъ читая нѣкогда дошелъ до того, что человѣкъ вѣрою своею преодолѣть можетъ свои напасти, и избавиться отъ всѣхъ своихъ несчастій, то пришедъ въ восторгъ вскричалъ: Возможно ли мнѣ отъ безконечныхъ бѣдъ моихъ избавиться? А какъ опамятовался, то утѣшалъ себя слѣдующимъ: Естьли Богъ не отвратилъ еще отъ меня лица своего, то конечно выведетъ меня изъ сей плачевной пустыни; да что мнѣ въ томъ и нужды, что я не живу въ мірѣ, когда имѣю здѣсь наилучшей случай служить моему Богу, и что бы въ томъ было, естьлибъ я и имѣлъ въ моемъ повелѣніи весь видимой сей свѣтъ, а лишенъ бы былъ милости Всевышшаго?

Въ такихъ мысляхъ бросясь на колѣни хотѣлъ благодарить Бога, что онъ повелѣлъ мнѣ жить вѣсей пустынѣ; но одумавшись возопилъ слѣдующее: Возможнолъ человѣку столь много лицемѣрить? начинаю благодарить, что опредѣленъ жить въ такомъ мѣстѣ изъ котораго бы и при выговорѣ своей благодарности вытти не отрекся. Правда что я долженъ прославлять имя Божіе, что нахожусь въ семъ, а не въ бѣднѣйшемъ онаго мѣстѣ; и что симъ случаемъ открылись мнѣ глаза къ познанію непорядочной моей жизни.

Въ сихъ и тому подобныхъ мысляхъ началъ я жить на дикомъ острову третей годъ; на чтобъ продолжительнымъ приключеній моихъ описаніемъ читателю не наскучить, скажу только, что я раздѣла время по необходимости дѣлѣ своихъ, находился во всегдашнихъ. трудахъ; о имянно: Молился Богу, читалъ по два, а иногда и по три раза въ день священное писаніе; въ сухіе дни ходилъ на охоту; пекъ себѣ пищу; на дожди заготовлялся нужною провизіею въ жары сидя дома, испралялъ всякія домашныя надобности, а хотя часто и нарушалъ сей порядокъ, однакожъ всякой повѣритъ, что я дней своихъ не препровождалъ въ праздности, тѣмъ наиначе, что на дѣланіе стола употребилъ цѣлые два мѣсяца; скоряе же его и сдѣлать было не можно, за тѣмъ что долженъ былъ дѣлать столовую доску изъ цѣлаго дерева; а въ такихъ такожъ и въ другихъ въ домѣ необходимо нужныхъ вещахъ былъ у меня крайней недостатокъ: но прилѣжность и терпеливость помоществовали мнѣ къ преодолѣнію всѣхъ случившихся при томъ трудностей. А сіе разсказываю я дабы показать, коимъ образомъ человѣкѣ безъ заимствованія отъ другихъ помощи, простыми инструментами почти все нужное себѣ здѣлать можетъ.

Между тѣмъ наступила жатва. Я уже увѣдомлялъ, что посѣялъ только половину сѣмянъ своихъ, ибо другая половина во время жаровъ вся засохла, да и сей было я совсѣмъ лишился, потому что дикія козы и зайцамъ подобные звѣри, отъ коихъ обороняться не имѣлъ способу, отвѣдавши озими, день и ночь на пашнѣ пребывая, почти ее и съ корнемъ поѣли. Наконецъ принужденъ былъ для удержанія ихъ набѣговъ огородить всю пашню; надъ симъ трудился я три недѣли съ великою прилѣжностію; а дабы скоряе отвадить сихъ несносныхъ пристольниковъ, перестрѣлялъ ихъ великое множество, а по ночамъ до окончанія плетня въ порожнемъ мѣстѣ привязывалъ собаку, коя ихъ лаяніемъ своимъ прочь отгоняла. По окончаніи же онаго хлѣбъ мой, не имѣя ни малаго помѣшательства, выросъ весьма скоро; а какъ началъ колоситься, то принужденъ былъ за него воевать съ птицами: ибо хотя зеленые колосья онаго и умѣряли прожорство моихъ непріятелей, однакожъ сіи ехидны дѣлали мнѣ несказанной убытокъ. Наконецъ будучи не въ состояніи терпѣть чувствительной ихъ обиды, принужденъ былъ стеречь свою пашню денно и нощно, потому что они несмотря на то, что я по нихъ часто стрѣлялъ, почти безвыходно въ ней пребывали. Съ великой досады отмщая убитымъ, вздумалось мнѣ наказать ихъ по примѣру тому, какъ въ Англіи казненныхъ злодѣевъ тѣла для устрашенія другихъ кладутъ на колеса, повѣсилъ и я трупы своихъ злодѣевъ на кольяхъ плетня своего. А сей нечаянной случай имѣлъ желаемое дѣйствіе: ибо до тѣхъ поръ, какъ они висѣли, ни одна птица въ рожь мою и заглянуть не осмѣлилась. И такъ зжалъ я хлѣбъ свой безъ дальняго помѣшательства въ настоящее для того время, то есть въ Декабрѣ мѣсяцѣ.

Серпы здѣлалъ изъ косули и большаго ножа: но они были мнѣ не потребны за тѣмъ, что имѣлъ малую жатву, а при томъ не имѣя въ соломѣ нужды срѣзывалъ только одинъ колосъ. По высушеніи на солнцѣ вынялъ я изъ нихъ руками двѣ мѣрки съ половиною ржи, вздумалось мнѣ смолоть ея въ муку, и напечь себѣ хлѣбовъ и того ради не взирая ни на какія видимыя при томъ невозможности, но отвращая все противящіяся намѣренію моему неудобства, выдумывалъ необходимо нужные къ тому инструменты. А между тѣмъ, умножая хлѣбной свой магазейнъ, посѣялъ еще всѣ сѣмена свои.

Таким образомъ о содержаніи жизни своей въ неизчетныхъ трудахъ обращаясь, могу сказать, что всякой прилежной и трудолюбивой человѣкъ найти можетъ себѣ всегда нужное пропитаніе, и что праздность, нераченіе и лѣность, бѣдности неминуемое напало. А хотя для пріобрѣтенія онаго великое терпѣніе требуется, однакожъ остается при томъ человѣку та надежда, что пѣтъ въ томъ ни малой невозможности. Сіе доказываетъ неусыпная моя прилѣжность, и счастливое окончаніе всѣхъ предпріятыхъ мною отъ одного человѣка почти невозможныхъ дѣлъ, а особливо при томъ, когда безъ всякаго намѣренія брошенными, а потомъ взошедшими пшеничными и ржаными сѣменами къ полученію пропитанія моего надежна открылась. А изъ того слѣдуетъ, что всякой человѣкѣ, естьли только трудовъ своихъ щадить не будетъ, всегда нужное себѣ найти можетъ.

Сіе мнѣніе будетъ изъ нижеслѣдующаго ясняе, когда вы меня представите себѣ ничего неимущимъ. Начиналъ пахать землю, не имѣя ни сохи, ни сошниковъ; словомъ, я терпѣлъ во всѣхъ при земледѣліи необходимыхъ вещахъ крайней недостатокъ: однакожъ вмѣсто сохи рылъ землю лопатою, сдѣланною изъ крѣпкаго дерева, въ Бразиліи для того желѣзнымъ называемаго; но и сей инструментъ часто обламываясь, дѣлалъ земледѣліе мое весьма продолжительнымъ. Вмѣсто бороны употреблялъ кудрявой по концамъ обрубленной сукъ, коимъ волоча его по пашнѣ боронилъ, или лучше сказать, ерошилъ землю. А какъ рожь созрѣла, то срѣзавши одни колосья, за неимѣніемъ овина, сушилъ ее на солнцѣ; вмѣсто молодьбы мялъ ихъ въ рукахъ своихъ, а вмѣсто вѣянья принужденъ былъ выдувать изъ нее мякину.

Сѣмена надобно было перемолоть въ муку; для сего здѣлались необходимы во первыхъ жерновы, потомъ сито или решето, дрожди, чѣмъ заквашивать тѣсто и печь хлѣбы. Вотъ въ какихъ вещахъ былъ у меня недостатокъ! но не смотря ни на что, прилежностію своею такъ преодолѣлъ я всѣ сіи неудобства, что не было мнѣ въ нихъ напослѣдокъ ни малой нужды. Правда, что оно часто выводило меня изъ терпѣливости, а хотя о потерянномъ на то времени сожалѣть было и не можно, а особливо, что по учиненному мною росписанію, оставалось за всѣмъ много праздныхъ часовъ; однакожъ упражненіе сіе было мнѣ тѣмъ больше несносно, что принужденъ былъ ждать плодовъ своихъ цѣлые полгода.

Впрочемъ пашня моя была въ долинѣ не далеко отъ замка находящейся. Я огородилъ ее росливыми деревьями, кои чрезъ нѣсколько лѣтъ здѣлались столь густы, что и руки между ими просунуть было не можно. Въ дождьливое время, сидя въ своей пещерѣ, выучилъ попугая выговаривать мое и свое имя; отъ него услышалъ я первыя слова во всю мою на острову бытность. Въ разговорахъ съ нимъ проходила моя скука.

Между тѣмъ вздумалось мнѣ дѣлать глиняную посуду. Глины нашелъ я довольно; на солнцѣ сушить ее была не мудрость, но въ дѣланіи недоставало искусства. Не смотря и на то, валялъ ее въ рукахъ до тѣхъ поръ, пока стала изъ того выходить видъ дурнова горшка имѣющая посуда, коя при всемъ своемъ безобразіи и нескладѣ разваливалась или въ рукахъ моихъ, или при переноскѣ съ мѣста на мѣсто; одна конь наконецъ вышли изъ дѣла цѣлыхъ двѣ корчаги, которыя высуша на солнцѣ въ нарочно для нихъ сплетенныхъ и соломою наполненныхъ корзинахъ, для сажанія въ нихъ хлѣба поставилъ въ свою пещеру. Сею удачею ободренной началъ дѣлать себѣ горшки, тарелки, чаши и прочую мѣлкую домашнюю посуду, которая отъ солнечныхъ лучей получила великую крѣпость.

Но все сіе не соотвѣтствовало еще съ моими желаніями; ибо мнѣ хотѣлось имѣть такой горшокъ, въ которомъ бы вода не токмо держаться, но и вариться могла. Между тѣмъ случилось мнѣ найти въ пеплѣ глиняной черепокъ. По вынятіи его изъ огня, усмотрѣлъ, что онъ былъ такъ крѣпокъ какъ камень, а красенъ какъ уголь. Видя сіе обрадовавшись вскричалъ: Теперь вижу, что горшки мои огонь вы терпятъ; но не имѣя ни малаго въ обжиганіи горшковъ знанія зарылъ на удачу въ горячую залу три кружки и два горшка, и оклавши ихъ дровами, развелъ великой огонь. Горшки начали сперва краснѣть, и потомъ отъ жару растопляться; яжъ видя сіе сидѣлъ за ними цѣлую ночь, мало по малу уголья разгребая получилъ къ утру видомъ хотя и нехорошей, однакожъ весьма крѣпкой горшокъ.

Послѣ сего изобрѣтенія не имѣлъ я въ глиняной посудѣ ни малой нужды. Правду сказать, она была весьма неудѣльна, да что въ томъ кому нужды? Довольно, что къ употребленію годна. Удачею своею пользуясь, и не дождавшись, какъ горшокъ простынетъ, наливши въ него воды, сварилъ себѣ съ козьимъ мясомъ изрядную похлебку.

Выше сказывалъ я, что у меня не было жерновъ и решета, и такъ за неискусствомъ въ дѣлѣ жерновѣ и за неимѣніемъ удобныхъ къ тому камней и къ отдѣлкѣ оныхъ инструментовъ, выдумалъ толочь рожь свою въ ступѣ. Для сего срубя пень, по Бразильски желѣзнымъ называемаго дерева, здѣ~ лалъ помощію топоровъ и долотѣ своихъ въ верьху онаго чашу, кою выжигалъ ширѣ, и равнялъ раскаленымъ желѣзомъ. Изъ того же дерева здѣлалъ я себѣ и пестъ.

А хотя я и весьма прилежно толокъ рожь свою, однакожъ она такъ крупна была, что и Ѣсть ее было не можно; и для того необходимо вдѣлалось надобнымъ сито, или по крайней мѣрѣ рѣшето. Вмѣсто онаго здѣлалъ себѣ ящикъ, обшилъ его парусиной, и провертѣвши на немъ небольшія дыры, сѣялъ имъ рожь свою; но какъ дыры засорились, а при томъ и нитки здвинулись, то принужденъ былъ сей способѣ бросить. Послѣ обшилъ вкругъ согнутой мною палки старую изъ рѣдкой холстины шитую рубашку, но какъ и та изодралась, то выдумалъ къ тому новой способъ.

При дѣланіи изъ муки тѣста и печеніи изъ онаго хлѣбовъ, явился первой недостатокъ въ дрождяхъ; но не имѣя способу получить ихъ, долженъ былъ оныя оставить, а только здѣлавши по примѣру ступы своей квашню, помышлялъ о строеніи печи, кою и склалъ на конецъ изъ здѣланныхъ и обожженныхъ мною по примѣру, какъ я обжигалъ горшки свои, кирпичей; а пекъ хлѣбы выметая подъ, и положа тѣсто въ горшокъ, оборачивалъ его въ верьхъ дномъ, кое осыпалъ горячею золою. Такожъ пекъ я себѣ изъ пшеницы и пироги, и такимъ образомъ могу сказать, что научила меня нужда калачи ѣсть.

Весь третей годъ моего на острову пребыванія, выключая употребленное бъ полѣ для снятія плодовъ своихъ время, препроводилъ я въ дѣлѣ вышеупомянутыхъ вещей. Въ послѣднюю жатву получилъ я до 20 мѣрокъ ржи и столько же пшеницы, а по начисленію моему могъ я прожить симъ хлѣбомъ цѣлой годъ. Между тѣмъ, какъ я для исправленія своихъ нуждъ сидѣлъ дома, весьма мнѣ хотѣлось осмотрѣть видимую мною въ дали высокую землю; и не разсуждая о семъ съ явными опасностьми сопряженномъ предпріятіи, и что я нахожусь не далеко отъ людоѣдовъ, и такихъ народовъ, кои пріѣзжихъ къ нимъ приносятъ идоламъ своимъ на жертву, а желая только тамъ побывать, сожалѣлъ о моемъ Ксури и о суднѣ, на которомъ уѣхалъ я съ нимъ изъ Сале. И того ради осмотрѣлъ шлюпку корабля своего. Она стояла на сухомъ мѣстѣ въ прежнемъ положеніи, но не могъ ее поворотить и спустить на воду. А хотя для ея подъему и употребилъ множество коліевъ и катковъ, и подрылъ подъ нее большей ровъ, въ которой она на положенные катки и упала; однакожъ будучи не въ силахъ поворотить ее съ мѣста, принужденъ былъ на конецъ отстать отъ своего предпріятія, а послѣ увидѣлъ, что ее и починкою исправить не можно.

Хотя же тѣмъ и лишился надежды быть на твердой землѣ, но охота къ мореплаванію побудила меня здѣлать по примѣру Американцовъ лодку однодеревку, и тѣмъ предпріять такое неосновательное дѣло, какова думаю еще ни одинъ человѣкъ въ жизни своей не предпрнимывалъ, и всякой бы, видя меня въ строеніи оной упражняющагося, почелъ съ ума сшедшимъ; но я представляя себѣ, что могу на ней произвести въ дѣйство свое намѣреніе, презрѣвъ всѣ при спускѣ оной неминуемыя невозможности, утѣшался только слѣдующими словами: Дай Богъ мнѣ только, говорилъ я самъ себѣ, ее здѣлать; а тогда, какъ она будетъ готова, то къ спуску способовъ искать не оставлю.

Въ такихъ здравому разсужденію противныхъ мысляхъ срубилъ кедровое дерево въ діаметрѣ близъ корня пяти, къ срединѣ четырехъ, длиною же дватцати двухъ футовъ. Въ дватцать дней насилу могъ я его свалить съ корня, пятнятцать дней обрубалъ сучья, очищая ихъ топоромъ, пилою и всѣми своими инструментами цѣлой мѣсяцъ отдѣлывалъ наружность, а три мѣсяца нутрь. А изъ всего сего вышла лодка, которая могла поднимать болію дватцати человѣкъ, слѣдовательно ее какъ для меня, такъ и для всего моего грузу было довольно.

Видя ее готовую, чувствовалъ въ себѣ несказанную радость, оставалось только спустить ее на воду. А естьлибъ мнѣ въ томъ удалось, то бы на ней, хотябы и самой невозможной путь казался, всюду ѣхать отважился. Но первая при спускѣ корабля моего оказавшаяся трудность была, что за имѣвшимися между ею и взморьемъ вышинами, коихъ было саженъ на двѣсти, въ море и провести было не можно. Видя сіи препятствія, хотѣлъ сравнивать помянутыя вышины, наконецъ презирая постояннымъ образомъ всѣ невозможности вздумалъ рыть каналъ, но по изчисленію моему нашлось, что за всею моею прилѣжностію должно было на оной у потребишь одиннатцать лѣтъ: ибо въ самомъ низкомъ мѣстѣ надобно, чтобъ онъ былъ глубиною 22 футовъ. И такъ по испытанія способовъ принужденъ былъ хотя мнѣ и весьма не хотѣлось, оставить въ самомъ дѣлѣ глупое свое предпріятіе.

Въ такихъ трудахъ окончилъ я четвертой годъ уединенной моей жизни. Изъ всегдашняго въ Божіемъ словѣ упражненія получилъ о вещахъ отмѣнное понятіе. Почиталъ свѣтъ сей такимъ, въ коемъ человѣку вѣчнаго жилища имѣть не можно, и что надежда и желанія наши въ немъ колеблются безпрерывно страстьми нашими; лишенъ же будучи способовъ имѣть съ людьми сообщеніе, почиталъ его такимъ, въ коемъ я уже больше жить не буду. Но всевышшаго властію отъ людей пороками зараженныхъ будучи отличенъ, гордости и властолюбія лишенъ, не имѣлъ причины живущимъ въ немъ завидовать, что они дни свои между жителями онаго препровождаютъ, за тѣмъ больше, что я былъ и самъ владѣтель моего острова; все на немъ находившееся зависѣло отъ моей власти. Могъ бы, естѣлибъ вздумалъ, Королемъ или Императоромъ онаго назваться. Вездѣ простиралась власть моя, не имѣя въ томъ ни спорщиковъ, ни соперниковъ. Могъ собрать великіе хлѣбные магазейны, построить цѣлой флотъ, нагрузить его виноградомъ, но мнѣ въ такомъ излишествѣ не было ни малой нужды. И для того сѣялъ хлѣба, збиралъ винограду столько, сколько для годовой моей провизіи надобно было.

А по многимъ справедливымъ разсужденіямъ позналъ, что качества всѣхъ вещей въ свѣтѣ, такожъ ихъ предъ другими превосходства, разбираются по необходимой намъ въ нихъ надобности, или по мнѣніямъ отъ роскошей въ насъ вкравшимся, и что всякому человѣку надлежитъ стараться, чтобъ умѣть довольствоваться малымъ, излишнее же, есть ли то надобно будетъ, збирать только, дабы тѣмъ дѣлать вспоможеніе неимущимъ, да я и сей честнаго человѣка должности былъ избавленъ. Серебреныя и золотыя мои деньги числомъ до 30 фунтовъ стерлинговъ, были въ глазахъ моихъ презрительнѣе одного куска хлѣба. Часто говаривалъ я на нихъ смотря; естьлибъ на моемъ мѣстѣ былъ и самой сребролюбецъ, то конечно бы и онъ не пожалѣлъ васъ отдать за курительную табашную трубку, или за столько гороху, сколько онаго въ Англіи за шесть копѣекъ купить можно, да и то бы почелъ еще дешевою куплею. Они лежали безъ всякаго призрѣнія зрѣнія брошены въ изломанной сундукъ.

Словомъ, я жилъ тогда спокойнѣе прежняго. За столомъ своимъ сидя часто благодарилъ Бога, что онъ меня въ пустынѣ моей такъ питаетъ. При приношеніи же благодарности ощущалъ въ себѣ всегда несказанное внутреннее утѣшеніе; а изъ сего заключаю, что естли бы люди всѣмъ дарованнымъ имъ отъ Бога были благодарны, то бы они достигать до неопредѣленнаго никогда не захотѣли; ибо желаніе къ излишеству происходитъ отъ неблагодарности за полученное.

Не мало же къ укрѣпленію покойной моей жизни служило и то, что я старался сравнивать нынѣшнее мое состояніе съ тѣмъ, какое мнѣ по приходѣ на островъ имѣть случалось, и естьли бы Господь Богъ чуднымъ своимъ промысломъ не повелѣлъ явившимся на погубленіе мое волнамъ прибить корабля нашего ближе къ берегу, и не допустилъ бы дозабранія находившихся на немъ для содержанія жизни необходимо нужныхъ вещей, то бы я безъ того, выключая рыбу и черепахъ, не имѣлъ и и какой пищи, да и то нашелъ я уже послѣ, спустя долгое время; а хотябъ съ голоду не умеръ, однакожъ жизнь моя былабъ хуже всякаго дикаго человѣка.

Цѣлые часы, а иногда и цѣлые дни препровождалъ я бъ таковыхъ размышленіяхъ. А хотя жизнь моя, сказать правду, и проходила въ великихъ трудахъ и бѣдности, однакожъ я всѣхъ тѣхъ почитаю несправедливыми, кои при малѣйшей предпріятіи своихъ неудачѣ, и отъ того происходящей скукѣ, безразсудно несчастливыми себя называютъ. Желалъ бы я, чтобъ всякой изъ нихъ сравнивалъ злополучіе свое съ несчастіемъ тѣхъ, кои терпятъ оныя еще и ихъ больше, а по томъ бы представилъ себѣ, сколь несносно для него былобъ, естьлибъ состояніе его перемѣнилось въ такое, какое онъ бралъ своему въ сравненіе.

Прежде сего не имѣлъ я никакой вѣры; а хотя родители мои добрыми своими наставленіями съ самаго моего младенчества ничего, что только въ голову мою Христіанскія мысли и священное къ сей должности почтеніе вперить могло, и не упускали, и совершенное познаніе конца, на которой я въ свѣтѣ созданъ, мнѣ всегда изъяснить тщились: однакожъ я все сіе почиталъ и разсужденія моего недостойнымъ. Къ вящшему же несчастію вступилъ я весьма молодъ въ морскую службу, и привыкши къ бываемымъ на морѣ страхамъ, съ безразсуднымъ презрѣніемъ смерти вдавался во всякія опасности, и не думалъ никогда о томъ, что со мною впредь воспослѣдуетъ. Окаменѣніе сердца моего было столь велико, что при избавленіи моемъ отъ смерти вступленіемъ на корабль Португальской при Бразильскомъ моемъ излишествѣ, и при полученіи моего изъ Англіи груза, и при многихъ тому подобныхъ отличныхъ случаяхъ, и на умъ мнѣ не приходило почитать сіе милостью Всевышшаго, и имя его вспоминалъ только по привычкѣ въ проклятыхъ божбахъ своихъ.

Нынѣжъ видя себя не только отъ смерти избавленнаго, но и всѣмъ съ излишествомъ снабдѣннаго, старался поправить въ беззаконіяхъ, бездѣльствахъ и порокахъ препровожденную жизнь свою, и укрѣпляясь въ добродѣтели, приготовлялся къ вѣчному и неувядаемому блаженству, и не только безъ роптанія сносилъ свое состояніе, но еще и радовался тому что такое имѣю, точно признаваясь, что нѣтъ въ свѣтѣ такова мѣста, гдѣбъ могъ счастливѣе сего препроводить жизнь свою. Живучи отъ всего въ безопасности и при всякомъ излишествѣ, почиталъ первою своею должностію упражняться въ безпрерывной и чувствительной, за всегдашнее обо мнѣ попеченіе, къ Богу благодарности. Такими мыслями утѣшался я въ моихъ печаляхъ, истребляя тѣмъ все свое уныніе и задумчивость.

Я уже сказывалъ, что у меня чернилы изходить начали, а отъ приливанiя къ нимъ отъ времени до времени воды, здѣлались они на конецъ такъ бѣлыми, что писаннаго ими и видѣть было не можно.

Между тѣмъ примѣтилъ я, что всѣ несчастія дѣлались со мною въ одинъ день, и естьлибъ былъ я суевѣренъ, то бы подумалъ, что есть для человѣка счастливые и несчастливые дни; а сіе бы и доказалъ я собственнымъ своимъ примѣромъ. Въ тотъ день, какъ я ушелъ отъ отца моего въ Гуллу, взошелъ на корабль; въ тотъ же день на Ярмутской рейдѣ избавился отъ потопленія; въ тотъ же день взятъ въ полонъ Селейскими разбойниками, и ушелъ изъ Сале; въ тотъ же день, то есть въ день моего рожденія, а имянно 30 Сентября, спасся я отъ потопленія при разбитіи корабля своего, и брошенъ на дикой островѣ: слѣдовательно, какъ порядочная, такъ и безпорядочная жизнь моя началась въ одинъ день.

Послѣ чернилъ явился недостатокъ въ хлѣбѣ; свезенные мною съ корабля сухари, хотя я ихъ употреблялъ и весьма воздержно, и по малому куочку въ день ѣлъ, изошли весьма скоро. Сей недостатокъ явился еще за годъ до собственнаго моего хлѣба, и такъ питался я по большей части мясомъ, отпавшіе же сухари употреблялъ себѣ на закуску.

Рубашки, коихъ было числомъ до трехъ дюжинъ, такожъ и прочее платье все износилось. Матросскіе тяжелые тулупы въ разсужденіи великихъ жаровъ были безполезны; нагому же ходить было не можно, за тѣмъ, что я самъ себя стыдился, а при томъ отъ солнечнаго жару дѣлилась по всему тѣлу пятна, а въ головъ великой ломъ. И хотя я и весьма берегъ свое платье, однакожъ принужденъ былъ на конецъ его за старостью бросить, а вмѣсто онаго здѣлалъ себѣ изо свезенныхъ мною съ корабля парусинныхъ лоскутьевъ длинную рясу, рукодѣлье мое было дурное, и по великомъ трудѣ, на силу сшилъ еще дна камзола, штаны и порты.

Выше сего объявлено, что я збиралъ ложи со всѣхъ убитыхъ четвероножныхъ звѣрей, и клалъ ихъ на солнцѣ, а отъ того большею частію такъ они засохли, что почти всѣ не годились; изъ годныхъ же здѣлалъ я себѣ шапку и пару платья. Парча поворочена была шерстью въ верхъ, камзолъ широкой, а штаны съ прорѣхами. Справедливость исторіи требуетъ признанія, что все сіе здѣлано было не по мѣркѣ. Мало разумѣлъ я столярной работы, однакожъ въ ней упражнялся, а портному мастерству зналъ гораздо меньше; но какъ бы то ни было, токмо сей уборъ дѣлалъ мнѣ отъ солнечныхъ лучей и отъ дождя великую защиту, и тѣмъ соотвѣтствовалъ моему намѣренію.

Сшивши платье, началъ дѣлать себѣ подсолнечникъ. Въ Бразиліи видалъ я, что отъ тамошнихъ жаровъ жители носятъ подсолнечники; въ обитаемомъ же мною мѣстѣ былъ равной жаръ, и едва не больше Бразильскаго, по тому что оное лежало ближе къ Экватору. Впрочемъ домашнія мои нужды требовали, чтобъ я и въ дождьливое время выходилъ изъ своей хижины, и для того необходимо надобно было имѣть подсолнечникъ. Сперьва, удалось мнѣ здѣлать такой, что хотя и распускался, однакожъ збирашь его было не можно; по чему принужденъ бывалъ носить его надъ головою, что часто, а особливо когда въ немъ не было нужды, весьма казалось несноснымъ. Но наконецъ здѣлалъ сходствующей съ моими желаніями покрылъ его кожею, шерстію вверьхъ; имъ закрывался я отъ дождей и солнечныхъ лучей, въ случаежъ ненадобности складывая, носилъ всегда подъ пазухою.

Такимъ образомъ жилъ я въ покоѣ, отдавшись во всемъ въ волю моего Создателя и во святое Его покровительство, предпочитая уединеніе свое свѣтской жизни; а когда и случалось сожалѣть о томъ, то напротивъ того утѣшалъ себя сими словами: Не разговариваю ли я самъ съ собою, а въ молитвахъ моихъ и съ самимъ Богомъ; къ чему обществѣ жъ часто и случаевъ не бываетъ?

Въ такихъ обстоятельствахъ препроводилъ я еще пять лѣтъ. Главная моя работа, выключая сѣвъ, состояла въ збираніи и сушеніи винограда, въ ходьбѣ на охоту, въ дѣланіи другой лодки, въ рытьѣ, для переведенія оной въ море, канала, по которому и провелъ ее въ свой заливъ. Первую же лодку будучи не въ состояніи спустить на поду, и здѣлать каналъ, коимъ бы провести се въ море, принужденъ былъ за величиною ея оставить на мѣстѣ въ память, что надлежитъ всегда приниматься за дѣло съ разсужденіемъ, какой оно конецъ получить можетъ, но сею неудачею не истребилась во мнѣ охота къ мореплаванію, всегда казалось возможнымъ имѣть у себя судно, естьли оно не велико будетъ; и такъ срубилъ еще кедровое дерево отъ берегу на полнили отстоящее, и не отчаяваясь въ предпріемлемомъ мною дѣлѣ, работалъ надъ нимъ цѣлые два года, а о потерянномъ на то времени и сожалѣть было нѣчего, потому что и безъ того былъ бы я въ праздности; къ презрѣнію же всѣхъ случившихся при томъ трудностей поощряла меня склонность моя къ мореплаванію.

Наконецъ здѣлавши лодку, и не смотря на то, что величина оной не соотвѣтствовала моему при начатіи сего дѣла намѣренію, то есть что она была не такова, чтобъ можно было отважиться на ней доѣхать до видимой мною твердой земли, отстоящей отъ острова такъ какъ миль на сорокѣ, намѣрился объѣхать на ней свой островъ. Учиненныя мною во время путешествія моего примѣчанія побудили меня осмотрѣть наружное его положеніе. Поставилъ на лодкѣ мачту и привязавши къ ней удобной къ тому парусъ, ѣздилъ и пробовалъ ея ходу, и нашелъ къ предпріятію своему весьма способною. Для поклажи же нужнаго къ сему пути провіанта и аммуниціи, здѣлалъ близъ бортовъ въ носу и въ кормѣ небольшіе ящики; и взявъ съ собою довольно хлѣба, винограду и прочихъ съѣстныхъ и военныхъ припасовъ, отправился въ путь, для осмотру границъ своего государства.

Сіе было 6 Ноября, въ шестой годъ коего островомъ правленія, или на немъ заточенія. Поѣздка моя продолжалась болѣе, нежели я думалъ. Островъ хотя былъ и неширокъ, однакожъ вышедшею въ море каменною скалою весьма длиненъ. Отъ ней была еще другая пещаная, и простиралась на полмили. Обходя ихъ, принужденъ я былъ итти открытымъ моремъ.

Доѣхавши до каменной скалы и видя предстоящую опасность ѣхать моремъ на малой лодкѣ, не знавъ при томъ, коимъ образомъ мнѣ возвратиться, воротился, и приставши къ берегу летъ на якорь, или правду сказать, я бросилъ большей парусъ привязанной къ веревкѣ, и вышедши на островъ смотрѣлъ въ море съ высокой горы, и увидѣлъ мысъ онаго и всю его обширность. А по учиненному мною при семъ случаѣ примѣчанію, должно было беречься усмотрѣннаго къ Западу находящагося теченія, но какъ я того послѣ ни стерегся, однакожъ не могъ миновать онаго.

За противнымъ вѣтромъ пробылъ я на берегъ двои сутки, а на третей день, но умаленіи погоды, отправился въ море, и лишь только пошелъ въ помянутое теченіе, то понесло лодку мою съ такою жестокостію, что какъ я близко отъ берега ни находился, и какъ за него ни хватался, одна кожѣ меня всегда прочь оттаскивало. Къ вящшему несчастію парусъ мои за тогдашнею тишиною не имѣлъ ни малаго дѣйствія. Тщетно старался я пристать къ берегу, тщетно хватался я за оной, ибо теченіе несло меня прямо въ море, гдѣ естьлибъ не утонулъ, то бы конечно за неимѣніемъ пищи по исходѣ запаса умереть былъ долженъ. Какъ легко, вопіялъ тогда, можетъ печальное человѣка состояніе перемѣниться въ такое, кое его въ крайность приводитъ. Островъ мой казался въ семъ моемъ несчастій увеселительнѣйшимъ въ свѣтѣ мѣстомъ; все благополучіе, думалъ, состоитъ только въ томъ, чтобъ на него вытти. Счастливая пустыня? вопіялъ я взглядывая на него, благополучное уединеніе, уже тебя я больше не увижу. Проклятая охота къ мореплаванію! ты побудила меня страдать къ семъ злополучіи; ты доводишь меня до конца моей жизни; теперь вижу, сколь несправедливо ропталъ я на пустынную жизнь свою. Сіе и тому подобное говорилъ я въ своемъ отчаяніи.

Таковы свойства суть всѣ люди; не чувствуютъ благоденствія своего прежде, пока не познаютъ безпокойства отъ перемѣны добраго своего состоянія въ худое; а сіе познаніе на поминовеніемъ прешедшаго благополучія усугубляетъ ихъ отчаяніе.

Недостанетъ словъ къ описанію страха, съ коемъ я находился, видя себя отъ любезнаго своего острова въ открытое море отдаляемаго. Уже я былъ отъ него въ такомъ разстояніи, что не оставалось ни малой надежды къ возвращенію, какъ вдругъ вѣтръ началъ прибавляться; жилище мое скрывалось; не было со мною компаса; чистой воздухъ не мало помоществовалъ къ тому, что я его не терялъ изъ глазъ моихъ; и такъ пользуясь тогдашнимъ вѣтромъ, правилъ лодку свою прямо на островъ. На конецъ вошелъ въ прѣсную поду. Тамъ нашелъ я теченіе слабѣе морскаго, а по приближеніи къ пещаной косѣ усмотрѣлъ, что оное движеніе ударяясь въ каменной мысъ острова, назадъ возвращается, и на двое раздѣлясь къ Зюйду и къ Весту идетъ. Мнѣ удалось войти въ послѣднее, кое и понесло меня къ острову.

Въ вечеру увидѣлъ я верхи тѣхъ камней, кои всегда несчастія моего причиною были, и двоякое въ морѣ теченіе причиняли. Помянутымъ теченіемъ несло меня къ противостоящей того мѣста сторонѣ, отъ котораго я прежде въ путь свой отправился. Не возможно изъяснить той торопливости, съ коею правилъ я лодкою своею къ берегу, такожъ и ко изъясненію радости чувствуемой по приближеніи къ оному. Недостанетъ словѣ моихъ; она сравняться можетъ съ тою, кою ощущаютъ въ себѣ избавившіеся люди отъ рукъ разбойничьихъ погубить ихъ намѣрившихся.

По выходѣ на берегъ бросясь на колѣни, благодаривъ Бога за свое избавленіе, твердо намѣрять не подвергать себя впредь таковой опасности. По томъ поставилъ лодку свою въ покрытое наклонившимися съ берегу деревьями мѣсто, и утомившись отъ трудовъ и ѣзды, заснулъ скоро и весьма крѣпко.

Проснувшись думалъ, какъ бы перевести ее въ заливъ близь жилища моего находящейся; но при семъ предпріятіи требовалась равная первой отвага, однако я не подвергая себя опасности, повелъ ее идучи самъ по берегу, чтобъ, естьли не удастся мнѣ привести ее къ своему жилищу, поставить на дорогѣ въ ближайшемъ отъ онаго мѣстѣ, дабы имѣть ее всегда подъ руками. И такъ завелъ ее въ малую рѣчку впадающую въ море кривулинами, гдѣ и поставилъ яко въ безопасную гавань.

Тутъ старался я узнать мѣсто тогдашняго моего пребыванія, и для того взявши ружье и подсолнечникъ, отправился прямо внутрь острова, а къ вечеру пришелъ къ винограднику, а оттуда въ лѣтней свой домъ, въ которой вошедши уснулъ крѣпко. Но въ какое пришелъ удивленіе, слыша что меня будятъ, и именемъ называютъ! тѣмъ больше усугублялся страхъ мой, что не зналъ, откуда происходилъ крикъ сей. "Робинзонъ! Робинзонъ! Крузе, бѣдной Робинзонъ! гдѣ ты былъ, и гдѣ теперь находишься"?

Въ просонкѣ мнилъ, что мнѣ то во снѣ слышится; но голось повторяющей или мое принудилъ меня наконецъ проснуться. Отъ великаго страху не могъ опамятоваться до тѣхъ поръ, пока не увидѣлъ надъ собою сидящаго на деревѣ своего попугая. Я кликнулъ его къ себѣ, а онѣ сѣвши ко мнѣ на руку, и приложа носѣ свой къ лицу моему, кричалъ: гдѣ ты былъ Робинзонъ, и гдѣ теперь бѣдной человѣкѣ находишься?

Сей случай привелъ меня въ такой ужасѣ, что долго послѣ того, хотя я былъ въ томъ и увѣренъ, что меня кличетъ мой попугай, на силу могъ опамятоваться; для чего бы, думалъ я, прилетѣть ему ко мнѣ, а не въ другое мѣсто; наконецъ зная точно, что на острову кромѣ его, имени моего выговаривать нѣкому, ободрясь смѣялся своей слабости.

Между тѣмъ весьма хотѣлось мнѣ осмотрѣть другую сторону моего острова; а хотя и зналъ, что тамъ такоежъ теченіе есть, отъ котораго я терпѣлъ великую опасность, однакожъ несказанно желалъ тамъ побывать; но зрѣлой годъ укрощалъ я помянутымъ страхомъ сію свою охоту, и не имѣя ни въ чемъ недостатка, довольствовался состояніемъ моимъ, препровождая дни свои въ вожделѣнномъ покоѣ.

Въ сіе время удалось мнѣ здѣлать курительную трубку; а сею удачею такъ возгордился, что началъ почитать себя великимъ Механикомъ, но тщеславіе мое умѣрялось дурнымъ и безобразнымъ видомъ оной. Въ утѣшеніе свое говорилъ я самъ себѣ: пускай останется она неудѣльна, но довольно для меня и того, что ею дымъ проходитъ.

Такожъ выучился я плести корзины, для поклажи всякой мѣлочи мнѣ нужныя, Между прочимъ имѣлъ я ходя на охоту за плечами небольшую корзину, въ которой носилъ убитыхъ мною звѣрей: большія же служили мнѣ вмѣсто закромовъ, въ кои сыпалъ я хлѣбъ свой.

Тогда началѣ исходить у меня порохѣ, и конечно бы за неимѣніемъ онаго принужденъ былъ умереть съ голоду, естьлибъ не постарался о домашнемъ козлиномъ заводѣ. Для сего кормилъ я пойманную собакою козу, въ той надеждѣ, не удастся ли мнѣ поймать дикова козла; но она прежде умерла отъ старости, нежели случилось мнѣ произвести въ дѣйство сіе мое намѣреніе.

Но какъ въ одиннатцатой годѣ моего на острову пребыванія запасъ мой весьма умаляться сталъ, то началѣ выдумывать способы ловить живыхъ дикихъ козъ, и для того становилъ силки, въ кои они хотя и попадались, однакожъ разрывая тонкія веревки уходили, толстыхъ же здѣлать было не изъ чего.

Наконецъ вырылъ въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ они большею частію ходили, глубокія ямы, которыя закрывая хворостомъ засылалъ землею, а сверху для привобы пшеничными и ржаными колосьями; но и тутъ козы поѣдали оную безъ всякой мнѣ прибыли, а хотя иныя и попадались, но всегда до меня уходить успѣвали. Всякой бы скучилъ неудачною сею ловлею; но я имѣя въ пищѣ крайнюю нужду, принужденъ былъ стараться о поимкѣ сихъ хитрыхъ звѣрей; и въ одно время пришедъ для осмотру ямъ своихъ, засталъ въ силкѣ, кой также былъ не снятъ, чрезвычайной величины стараго козла, а въ ямѣ двѣ козы и еще козла же.

Стараго козла живаго взять было никоимъ образомъ не можно, за тѣмъ что онъ бросался на меня такъ, какъ зливой, и для того отрѣзавъ веревку, пустилъ его на волю; ибо мнѣ тогда и на пмъ не пришло, что голодовкѣ и лютѣйшихъ звѣрей смиряютъ. А какъ послѣ сіе вздумалъ, то морилъ находившихся въ ямѣ дикихъ козъ, къ коимъ также подойти не льзя было, до тѣхъ поръ, какъ они съ голоду такъ ослабѣли и усмирѣли, что допустили привязать себѣ на шеи веревки, которыми и отвелъ я ихъ въ свое жилище.

Долго они ѣсть не хотѣли, но наконецъ искушены будучи лежащимъ предъ ними хлѣбомъ, начали отвѣдая его и ко мнѣ привыкать. Тогда не опасался я уже больше голодной смерти. По всему виду, говорилъ я самъ себѣ, будетъ въ моемъ повелѣніи цѣлое козлиное стадо; но ими открылись мнѣ новые труды, по тому что надобно было держать ихъ въ огороженомъ мѣстѣ, дабы какъ они уйти, такъ и дикія козы къ нимъ приходить не могли.

Для сего выбравши прикрытой съ одной стороны густыми лѣсомъ лугѣ, по которому протекалъ небольшей ручей, началѣ городить ровную сторону онаго плетнемъ, которой долженъ былъ простираться мили на двѣ, не разсуждая того, что они въ такомъ обширномъ мѣстѣ одичаттъ, и что мнѣ ихъ тамъ и ловить не льзя.

Сего забору или плетня здѣлано было уже локтей на пятьдесятъ, какъ вдругъ перемѣнилъ я планъ свой, и началъ его дѣлать въ окружность 200 локтей; для того, что для малаго моего стада и того было довольно.

Сей проектъ казался основательнѣе перваго; по чему и работалъ я съ возможною прилежностію. А между тѣмъ пускалъ козъ своихъ на лугъ спутанныхъ, давалъ имъ ржаныя и пшеничныя колосья, а отъ того такъ они ко мнѣ привыкли, что наконецъ и изъ рукъ хлѣбъ ѣсть стали.

Въ полтора года народилось ихъ 12, а въ два послѣ того было у меня до 43 скотинъ. По ихъ умноженію здѣлалъ я себѣ еще пять огородовъ съ клевами, въ кои загоняя ловилъ ихъ для битья или для доенья, что мнѣ долго на умѣ не приходило; потому что въ жизнь мою не даивалъ никакой скотины, и не дѣлывалъ масла и сыру. Но натура, снабжая всѣмъ нужнымъ человѣка, научаетъ его и тому, какъ пользоваться онымъ; по чему и я по учиненнымъ опытамъ узналъ доить скотину свою и дѣлать изъ молока масло и сыръ.

Вотъ какъ промыслъ Божій облегчаетъ наигорчайшее человѣческое состояніе, способствуетъ ему и въ глубочайшихъ заточеніяхъ, и подаетъ тѣмъ въ злополучіяхъ его всегдашнее утѣшеніе; а все сіе должно сдѣлаться причиною возбуждающею въ насъ обязанность къ принесенію ему нашей благодарности.

При вступленіи моемъ на островъ былъ ли хотя малой видъ тому, чтобъ имѣть въ сей ужасной пустынѣ такое довольство показанное выше сего излишество? а потому какъ не должно почитать все сіе особливою отъ Бога милостію? Самой бы Философъ и строгой стоической секты наблюдатель, видя меня помощію Всевышшаго, питающагося со всѣми моими домашними, всего острова само владѣтельнымъ повелителемъ, подданныхъ своихъ животъ и смерть въ рукахъ имущаго, и вольности ихъ лишающаго, не опасаясь при томъ и того, чтобъ кто за жестокость мою противъ меня возстать осмѣлился, жизни моей порадовался.

Кушалъ всегда въ присутствіи всего моего двора. Попугай, наперстникъ мой, имѣлъ предъ всѣми преимущество со мною разговаривать, собака пришедшая въ старость, и лишенная способовъ къ размноженію своего рода, жила въ отставкѣ безвыходно въ моемъ замкѣ. Должность ея была сидѣть во время обѣда по правую у меня сторону, на столѣ прислуживали двѣ кошки, одна на одномъ, а другая на другомъ концѣ; а всѣ ожидали съ нетерпѣливостію моего подаянія, и безъ роптанія принимали мою милость, коею я ихъ жаловалъ.

Сіи двѣ кошки были уже не тѣ, которыхъ я съ корабля свезъ; они померли оставя великое множество плода своего, а вязались не знаемо съ какимъ дикимъ звѣркомъ. Изъ сихъ пріучилъ я къ себѣ помянутыхъ двухъ, а прочихъ всѣхъ прогналъ во лѣсъ, гдѣ они наконецъ хотя и одичали, однакожъ меня посѣщать не позабывали; и все, что имъ ни попадалось, безъ упущенія крали; и тѣмъ принудили, что я ихъ переводить крайне началъ.

Между тѣмъ желаніе, чтобъ видѣть наружную, и еще неизвѣстную другую сторону моего острова, часъ отъ часу умножаясь, наконецъ такъ мною овладѣло, что намѣрился предпріять вторичной походъ; а идучи дорогою къ помянутой горѣ, съ которой чинилъ я всегда морскія свои примѣчанія, взглянувъ на себя сказалъ: О естьлибъ въ Іоркской провинціи увидѣли человѣка къ моемъ уборѣ, то бы его или бояться, или надъ нимъ смѣяться стали, ужасной величины безъ всякаго складу изъ козлиной кожи здѣланная высокая шапка, къ коей пришита была цѣлая козлина, покрывающая шею и плеча отъ дождя и солнечныхъ лучей, служила головнымъ мнѣ уборомъ.

Короткіе изъ тогоже штофа сшитые кафтанъ, камзолѣ и штаны съ прорѣхами прикрывали тѣло мое, а отъ плечь до пятъ волочился такъ, какъ у Панталона длинной хвостъ, состоящей изъ разныхъ звѣриныхъ кожѣ; ножныя ступени обвязывалъ тѣмъ же, а все здѣлано было весьма безобразно.

Вмѣсто шпаги или сабли носилъ за портупеею изъ вышеписанной же матеріи здѣланной бердышъ съ одной, а топорѣ съ другой стороны; къ ней придѣланы были двѣ сумки, одна для пороху, а другая для дроби, за плечами корзина, на плечахъ по ружью, а надъ головою подсолнечникъ.

Лице имѣлъ отъ жаровъ загорѣвшее, какъ у живущаго близъ экватора человѣка, особливо такова, которой ни мало его не берегѣ, что и быть можетъ, бороду подстриженную ножницами; а усы попримѣру Салейскихъ Турокъ простирающіеся почти до самаго пояса.

Въ путешествіи своемъ сожалѣлъ я только о томъ, что не было на острову ословъ. О естьли бы нашелъ я хотя паршиваго, и изъ самыхъ монстровъ лѣнивѣйшаго, то конечнобъ и имъ былъ доволенъ, разъѣзжалъ бы на немъ какъ на лучшемъ аргамакѣ, по крайней мѣрѣ носилъ бы онъ у меня аммуницію мою: но за неимѣніемъ оныхъ принужденъ былъ все носить на себѣ; и такъ путешествуя по обыкновенію съ дорожнымъ своимъ игомъ пять дней съ ряду, дошелъ на конецъ до того мѣста, гдѣ во время перьваго моего пути лежалъ лодкою на якорѣ, взошелъ на помянутую гору. Время было тогда тихое, свѣтлое и пріятное, море стояло въ глубокой тишинѣ, презирая тогда бывшей небольшой вѣтръ.

Послѣ обѣда сдѣлался морской приливъ, которой, какъ я послѣ узналъ, по случаю великихъ вѣтровъ доходитъ до самаго острова, тихую погоду не доходя до берегу кончается недалеко отъ онаго въ морѣ, а въ вечеру примѣтилъ я и отливъ омой; и такъ думалъ, что учреждаясь по отливу и приливу легко будетъ перевести лодку къ старому моему жилищу.

Но на поминовеніе прешедшихъ по время перваго морскаго моего путешествія опасностей, приводило меня въ такой ужасъ, что долго не осмѣливался предпріять намѣренной мною вторичной поѣздки, и лучше почиталъ, хотя то и великаго труда стоило, здѣлать себѣ другую лодку, нежели отдаться въ волю непостоянной морской стихіи; такими бы образомъ имѣлъ я ихъ двѣ, одну близь зимняго, я другую близь лѣтняго своего дому.

Замкомъ или зимнимъ домомъ называю я старой свой шалашъ, укрѣпленной тыномъ, имѣющей въ горѣ пещеру, изъ разныхъ покоевъ состоящую; въ большемъ изъ нихъ здѣлалъ я себѣ выходъ къ морю, становилъ въ немъ горшки свои, корчаги и корзины наполненныя хлѣбомъ и другими съѣстными припасами; слѣдовательно въ ней находился весь мой магазейнъ.

Тынъ, кругомъ замка находившейся, принявши корень, сдѣлался такъ густъ, что съ наружи и узнать было не можно, естьли за нимъ какое жилище; на ровномъ мѣстѣ недалеко отъ нею находившемся была моя пашня.

Въ лѣтнемъ или загородномъ домѣ, окруженномъ вышеписанными же росливыми деревьями, здѣланъ были растянутой на кольяхъ изъ парусины шалашъ. Въ немъ стояла кровать съ постелею, состоящею изъ кожъ разныхъ звѣрей, вмѣсто одѣяла покрыта была матроскимъ тулуромъ, близь его находились кои хуторы, или скотскіе заводы, обсажены такожъ помянутыми деревьями, и сросшимися такъ часто, что сквозь заборъ и руки просунуть было не можно.

Все сіе такихъ трудовъ стоило, кои довольно доказываютъ прилѣжность мою, такожъ и то, сколь много не щадилъ я самъ себя для моею покоя. Виноградникъ мой отъ сего дому находился также недалеко. Сего плода было у меня столь много, что не было на малой нужды зберегать оной.

На лодкѣ своей часто по взморью прогуливаясь, и о порядочной жизни своей попеченіе имѣя не чувствительно достигъ до отмѣнной противъ прежняго моего состоянія жизни, въ благополучіи споемъ почиталъ ее непремѣнною, не знавъ того, сколь непостоянно теченіе вещей сего міра.

Нѣкогда идучи къ своей лодкѣ, въ намѣреніи, чтобъ ѣхать на ней прогуливаться, усмотрѣлъ на пескѣ человѣческія ступени. Въ жизни моей я еще такъ, какъ при семъ случаѣ, не пугался, объятъ будучи ужасомъ остановился, будто бы пораженой громовымъ ударомъ, или будто бы зрѣлъ ужасное видѣніе. Слушалъ, осматривался, подавался впередъ, останазливался, садился и вставалъ, не помня самъ, что дѣлалъ, пошелъ къ берегу, и не видавши болѣе человѣческихъ знаковъ возвратился назадъ, почитая страхъ свой неосновательнымъ. Но увидѣвши ту же ступень, и изображенные на пескѣ пальцы, пяту и всѣ составы человѣческой ноги, не зналъ, что дѣлать. Ужасъ объемлющій здравымъ разсужденіемъ живо представляя опасности не давалъ дѣйствовать разуму. Въ безпамятствѣ побѣжалъ не знавъ того, что страхъ тѣмъ еще больше умножается. Въ бѣгствъ своемъ при всякомъ шагѣ назадъ оглядываясь смотрѣлъ, не гонится ли кто за мною. А отъ воображенія всѣ на дорогѣ стоявшіе кусты, казались за мною гонящимися людьми. Словомъ, я пришелъ въ такую торопливость, что не помню, какъ прибѣжалъ въ свое жилище, до котораго добравшись бросился въ него, какъ съ ума сшедшей; ибо мнѣ дѣйствительно казалось, будто бы меня за ноги человѣкъ хватаетъ.

По лѣстницѣ ли я въ замокъ свой вошелъ, или въ тотъ проходъ, которой имѣлъ я къ морю, того сказать не знаю; а только о томъ извѣстенъ, что никогда думаю рысь или лисица гонимая охотниками и ихъ собаками въ нору свою съ такою торопливостію не убирается, какъ скрывался я въ свою хижину отъ мнимой за мною погони.

Въ ту ночь не могъ я уснутъ ни на одну минуту, и чѣмъ болѣе размышлялъ о причинѣ моего страха, тѣмъ больше беспокоилъ меня оной, воображая всѣ происходимыя отъ видѣнія моего плачевныя и ужасныя слѣдства столь живо, что казалось, будто бы меня тащатъ дикіе съ моей постели, и погубить стараются.

Думалъ, что конечно по острову моему злой духъ ходитъ, разсуждая, что естьлибъ пріѣхали на мой островъ люди, чего однакожъ во всю мою на немъ бытность не примѣтилъ, то бы конечно судно ихъ стояло близъ того или другаго мѣста, гдѣ я видѣлъ ступень человѣческую; но какъ статься, спорилъ я самъ сему моему мнѣнію, чтобъ Сатана могъ ходить человѣкомъ; на что бы то годилось оставишь знакъ ноги своей, и по чему зналъ онъ, что я ее увижу. Слабой способѣ ко устрашенію, ибо естьлибъ онъ хотѣлъ меня испужать, то бы не оставило по себѣ тамъ, гдѣ я хожу весьма рѣдко, столь сомнительныхъ знаковъ, а особливо въ пещаномъ мѣсто, гдѣ оныя долго держаться не могутъ, какъ бы они глубоко вдавлены ни были; а все сіе спорило тому мнѣнію, какое мы о свойствѣ злаго духа имѣемъ.

Такія доказательства побудили меня наконецъ заключать, что конечно къ берегу моего острова приставали дикіе люди, занесены будучи погодою, но прошествіи которой возвратились въ свое жилище. Сими мыслями безпокоясь радовался тому, что не поселился на томъ мѣстѣ, гдѣ они приставали, опасался же при томъ, не видали ли они моей лодки, и потомъ ожидалъ ихъ къ себѣ съ часу на часъ въ гости; а хотя и точно зналъ, что они меня не сыщутъ, однакожъ боялся того, чтобъ заводовъ моихъ не разорили; ибо отъ того принужденъ бы былъ на конецъ умереть съ голоду.

Страхъ сей былъ столь силенъ, что искоренилъ во мнѣ все на Бога моего упованіе, и не думалъ уже больше о томъ, что дающей мнѣ чуднымъ образомъ пищу, можетъ избавить меня отъ сихъ напастей. Сожалѣлъ, что не сѣялъ столько хлѣба, чтобъ мнѣ стало его года на три; а чтобъ не умереть съ голоду, началѣ запасаться на оное время всякимъ запасомъ.

Вотъ какимъ перемѣнамъ подвержены бываютъ мысли человѣческія. Въ вечеру ненавидимъ то, чѣмъ по утру миловались; бѣгаемъ того, что нѣсколько минутъ передѣ тѣмъ пріятнымъ казалось. По состоянію своему былъ я тому живымъ и сожалѣнія достойнымъ примѣромъ. Прежде сего смертельно досадно мнѣ было окруженну быть пространнымъ Океаномъ, и лишенну человѣческаго обхожденія жить въ уединеніи, тогда почиталъ такимъ, котораго Богъ призналъ негоднымъ быть въ числѣ людей, и одинъ образъ человѣческой казался, будто бы возкрешающимъ меня изъ мертвыхъ, и перьвою милостію отъ Бога почелъ ту, естьлибъ онѣ послалъ ко мнѣ товарища. Нынѣ же дрожалъ отъ одного только вида человѣческой ступени; одна она причиняла мнѣ несказанной ужасъ.

Потомъ нѣсколько ободрясь разсуждалъ, что въ плачевное сіе состояніе приведенъ я мудростію Божіею, что будучи не въ силахъ проницать намѣренія Всевышшаго, зная его благость, и что все онѣ учреждаетъ въ пользу человѣка, долженъ былъ почитать и сіе за изливающуюся его ко мнѣ милость; можетъ быть, говорилъ я, Создатель мой по благоизобрѣтенію своему судьбою моею управляя, тѣмъ меня за грѣхи мои наказуетъ, и какъ справедливой Судія тѣмъ меня: опечалитъ за надобное почтя, постоянство мое искусить изволяетъ, что естьли гнѣвъ его продолжится, то за должность почиталъ въ терпѣніи ожидать конца своего, и такъ единственно на него надѣясь просилъ въ крайности своей священной Его помощи и покровительства.

Мыслями о бѣдномъ своемъ состояніи безпокоясь, ожидалъ ежеминутно отъ дикихъ людей нападенія, какъ вдругъ пришелъ мнѣ на умъ изъ священнаго писанія слѣдующей стихъ: "Бдите и молитеся, да не выйдете въ напасть". Я еще лежалъ тогда на постелѣ, а по выговорѣ онаго вскоча и ощутя въ себѣ особливую бодрость, началѣ просить Бога умиленнѣйше словами о избавленіи меня отъ таковой опасности; по окончаніи же сей молитвы чувствовалъ въ себѣ такое утѣшеніе, котораго словами изъяснить нахожусь не въ силахъ. Душа исполнившаяся божественнымъ и священнымъ духомъ бодрости побуждала меня презирать всѣ чаемыя бѣдствія.

Такимъ образомъ мыслями успокоясь, думалъ, не привидѣніе ли было причиною всего моего страха, и примѣченная мою ступень не моя ли собственная. Можетъ быть, увѣрялъ я себя, шелъ тогда тою дорогою, которою ходилъ въ загородной свой домъ, и такъ станется, что собственные моя слѣды меня испужали; а естьли то правда, то представляю теперь такихъ дураковъ, кои о видѣніяхъ и тому подобномъ здорѣ другимъ разсказывая сами своей лжи больше, нежели слушатели ихъ, боятся; потомъ мало помалу ободрясь, вышелъ изъ моей пещеры, и началъ по прежнему моему обыкновенію бродить по острову. Голодъ и жажда немало меня къ тому побуждали, а при томъ всякой вечеръ должно было доить козъ, ибо они отъ того, что ихъ три дни не доилъ, здѣлались совсѣмъ яловыми.

Будучи въ такихъ мысляхъ, что я испужался собственной своей тѣни, пошелъ въ лѣтней свой домъ, а оттуда думалъ итти въ свои хуторы, и доить козъ. Всякой бы почелъ меня бѣшенымъ человѣкомъ, когдабъ увидѣлъ, съ какимъ страхомъ идучи я, почти при всякой ступени назадъ оглядывался, и начиналъ бѣгать, будто бы имѣя у себя на пятахъ непріятелей.

Послѣ того сталъ я отважнѣе, ходилъ на то мѣсто и вымѣрялъ ступень меня столь много испужавшую, нашелъ ее своей больше, я отъ того задрожалъ, будто бы отъ злой лихорадки. Наконецъ будучи точно увѣренъ, что у меня на острову были гости, побѣжалъ въ свое жилище.

Въ безпамятствѣ слѣдуя отъ страху развращенному уму своему, думалъ раззорить хуторы, и распустить скотъ свой, чтобъ дикіе нашедъ ихъ не могли дознаться, что на острову есть селеніе, перемѣняже старое свое жилище, выбрать безопоснѣйшее къ тому мѣсто, и срыть лѣтней домъ; словомъ, лишиться всѣхъ неизчислимыхъ и многихъ лѣтъ трудовъ своихъ.

Въ такихъ безпокойствахъ не находилъ уже больше того утѣшенія, какое я при таковыхъ обстоятельствахъ, обыкновенно полагаясь на святую Всевышшаго волю, въ себѣ чувствовалъ; душевное смущеніе, отъ ужасу происходящее, побуждало меня часто отъ сна возбуждаться. Въ крайней своей бѣдности почиталъ себя несчастливѣйшимъ человѣкомъ въ свѣтѣ, а хотя въ 15 лѣтѣ моего на острову житія не видалъ я ни одного человѣка, однакожъ всегда думалъ, что такой пріятной, плодоносной и не далеко отъ твердой земли лежащей островъ необходимо долженъ быть жителями оной или для прогулки, или по случаю великихъ вѣтровъ посѣщаемой.

Для лучшей безопасности вздумалъ еще огородиться, и отступя нѣсколько шаговъ отъ стараго тына здѣлать въ самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ лѣтѣ съ 12 назадъ тому посадилъ въ два ряда реченныя росливыя деревья, новое укрѣпленіе, такъ часто, чтобъ сквозь оной человѣку и продраться было не можно.

Въ срединѣ стараго моего тына положены были всякіе корабельные брусья, старые канаты, щепы и тому подобной здоръ пересыпанной пескомъ. Въ немъ же здѣлалъ я пять сквозныхъ дыръ, а въ никъ вложилъ свои ружья, уступя отъ него небольшую площадь, дабы непріятель въ случаѣ нападенія не имѣлъ прикрытія, посадилъ въ сходство помянутаго своего намѣренія множество частореченныхъ деревъ, изъ коихъ чрезъ нѣсколько лѣтъ потомъ такая густая и непроходимая роща здѣлалась, что издали и догадаться не льзя, естьли за нею какое жилище: а хотя бы кому и удалось добраться до помянутой площади; то бы чрезъ тынъ за неимѣніемъ въ него дверей безъ потерянія жизни перевалиться было не можно, ибо выше сказано, что я ходилъ чрезъ оной посредствомъ двухъ лѣстницѣ, кои на немъ не оставляя, бралъ всегда внутрь своего укрѣпленія.

Такимъ образомъ предпріималъ я всѣ способы къ сохраненію жизни своей служащіе. А изъ нижеслѣдующаго будетъ видно, что сіе было не напрасно, хотя при семъ случаѣ и произошло оно отъ одного пустаго страха.

Между тѣмъ имѣлъ я попеченіе и о домашнихъ своихъ дѣлахъ, а особливо о козьемъ заводѣ, подавающемъ мнѣ въ нуждахъ моихъ не токмо великую прибыль, но и впредь надежду, что я помощію онаго могу наконецъ и безъ пороху обойтися; а изъ того видно, сколь важна была для меня потеря оныхъ, и сколь неосновательно то намѣреніе, что я ихъ раззорить было вздумалъ.

Сіе тогда познавши для лучшаго збереженія скота своего вздумалъ рыть такія пещеры, въ кои бы ихъ по ночамъ загонять было можно. Къ тому сыскалъ я три, одно отъ другова въ немаломъ разстояніи находившіяся мѣста. Въ разныхъ же мѣстахъ рыть пещеры думалъ для того, что есть ли дикимъ случится найти и раззорить одинъ заводъ, то бы имѣть въ оставшихъ способъ къ награжденію учиненнаго ими убытка; а хотя то было и весьма трудно, однакожъ надежно; но начавши рыть вспомнилъ ту уединенную и густымъ лѣсомъ окруженную пустыню, гдѣ я во время перваго моего путешествія заблудился; и такъ перевелъ туда козъ своихъ, яко въ безопасное для нихъ отъ всѣхъ чаемыхъ нападеній по мѣстоположенію жилище.

Вотъ сколько труда надѣлала мнѣ одна ступень человѣческая; отъ нее цѣлые два года жилъ я во всегдашнихъ состояніе мое огорчающихъ безпокойствахъ. Душевныя смущенія препятствовали мнѣ съ искренностію отправлять мою набожность. Будучи въ непрерывномъ страхѣ, ежеминутно ожидалъ погибели своей, а отъ того здѣлался со всѣмъ къ молитвѣ неспособнымъ; ибо молитва есть дѣйствіе души націей, а отъ страха происходящими болѣзньми зараженное тѣло порядочно мыслить ей препятствуетъ.

По приведеніи выше сказаннымъ порядкомъ нѣкотораго числа скотовъ моихъ въ безопасность, здѣлался нѣсколько спокойнѣе. Но спокойство мое вдругъ миновалось тогда, какъ я прогуливаясь по берегу увидѣлъ отъ моего острова въ морѣ пловущую лодку; за неимѣніемъ при себѣ зрительной трубки могъ видѣть, сколько на ней людей было. Сіе привело меня въ такой безпорядокъ, что не зналъ, что дѣлать; и въ крайней задумчивости будучи пришелъ къ тому мѣсту, гдѣ разбросанныя въ кругъ уже погасающаго бывшаго великаго огня человѣческія руки и прочіе до половины изжареные и оглоданные члены; словомъ, сіе позорище поразило меня такъ, какъ громовымъ ударомъ, а здѣланныя изъ земли въ кругъ огня лавки подали причину думать, что на семъ мѣстѣ дикіе торжествовали побѣду свою надъ непріятелями.

Страхъ, ужасъ, гнѣвъ и ярость овладѣвши всѣми моими силами и безпрерывно духѣ мой терзая, побуждали меня къ отмщенію симъ людоѣдамъ. Я бы конечно на томъ же мѣстѣ упалъ безъ памяти, естьлибъ истощенныя мои силы не обновились напоминовеніемъ собственной моей безопасности и разсуждая, что можетъ быть изъ дикихъ на берегу еще осталось, опамятовался и побѣжалъ въ лѣсѣ, гдѣ поднявъ свои руки, и взирая на небо со слезами, уничиженнымъ сердцемъ благодарилъ Бога, что онѣ произвелъ меня на свѣтъ тамъ, гдѣ жители не имѣютъ такихъ звѣрскихъ нравовъ.

По окончаніи сего возвратился въ свое жилище, и разсуждая, что сіи бѣдные люди пріѣзжаютъ ко мнѣ на островъ единственно для отправленія: своихъ пиршествѣ, пересталъ ихъ бояться. Мнѣніе сіе заключалъ я по большой части изъ того, что живучи: 18 лѣтѣ на острову, не видалъ изъ нихъ ни единаго человѣка. Между тѣмъ вперившееся въ мысли о Варварскомъ ихъ обыкновеніи отвращеніе, и предстоящая отъ нихъ опасность, побудили меня не выходить изъ моего владѣнія. Чрезъ сіе разумѣю я домы свои и хуторы; я ужъ больше не прогуливался на своей лодкѣ, боясь, чтобъ дикіе меня пловущаго съ морѣ не увидѣли; послѣ того началъ выходить, однакожъ осторожнѣе прежняго, не стрѣлялъ больше изъ ружья, а ловилъ всегда дикихъ козѣ, сберегая домашнихъ ямами и тому подобными способами; на бедрѣ носилъ большой ножѣ, и голую шпагу, за поясомъ пару пистолетъ, а на плечѣ ружье.

Такимъ образомъ хотя и въ бѣднѣйшемъ состояніи живучи, утѣшался, сравнивая жизнь сисю съ житьемъ такихъ людей, кои несчастливѣе меня дни свои препровождаютъ, а помощію сего сравненія и находя жизнь ихъ горестнѣе своей, чувствовалъ въ печаляхъ своихъ нѣкоторое облегченіе и такъ отдавшись въ покровительство Всевышшаго, и имѣя въ хлѣбѣ излишество, наскучивши пить одну поду, вздумалъ сварить себѣ пиво; но сіе мнѣніе казалось мнѣ и самому, за неимѣніемъ необходимо нужныхъ къ тому вещей, весьма смѣшнымъ; однакожъ не смотря ни на что, думаю, чтобы конечно имѣлъ въ томъ доброй успѣхъ, потому что рѣдко отставалъ я не окончасъ своего намѣренія, притомъ же мѣшали мнѣ въ томъ тогдашніе мои замыслы; ибо денно и нощно думалъ, какъ бы во время пиршества напасть на дикихъ людей, и избавить отъ убіенія привезеннаго ими на съѣденіе человѣка; но все сіе окончивалось безъ всякаго успѣху, ибо возможно ли было одному стоять противъ 30 вооруженныхъ дротиками, копьями и стрѣлами человѣкъ, изъ коихъ они столько же цѣльно били, сколько и я изъ ружья своего.

Иногда думалъ я здѣлать подѣ тѣмъ мѣстомъ подкопъ, гдѣ они огонь разводили, насыпать его порохомъ; но не смѣлъ потерять его вдругъ такое множество; при томъ же по дѣйствію сего вымысла точно будучи не увѣренъ, разсуждалъ можетъ быть обозжетъ только однѣ рожи безъ всякаго вреда, и не причина такого страха, которой бы побудилъ ихъ не безпокоить меня посѣщеніями своими. По уничтоженіи же сего намѣренія хотѣлъ залечь съ тремя ружьями въ закрытомъ мѣстѣ, и стрѣлять по нихъ въ самое то время, когда они пировать станутъ, надѣясь каждымъ выстрѣломъ убить или ранить человѣка по три, а потомъ, хотя ихъ и много останется, не давъ имъ время отъ выстрѣловъ опамятоваться, напасть съ пистолетами и саблею. Для сего осматривалъ мѣсто обыкновеннаго ихъ пристанища, и нашелъ удобную къ тому ущелину. Въ ней могъ безъ опасности ожидать ихъ прибытія, при томъ же была она прикрыта густымъ лѣсомъ, а изъ за суковатыхъ деревѣ онаго могъ по нихъ стрѣлять безъ всякой ошибки.

Къ сему отмщенію не мало побуждали меня разбросанныя по берегу съѣденныхъ людей кости; казалось, будто бы они просили себѣ отмщенія, и такъ осмотрѣвши помянутое мѣсто и ни мало не мѣшкавъ пошелъ въ свой замокъ, и зарядилъ свои ружья и пистолеты картечами; и приготовясь къ бою, ходилъ всякой день на обсерваторію свою [симъ именемъ называю я близъ моего замка лежащую высокую гору] два мѣсяца съ ряду, но не видавъ въ морѣ ни одной лодки, принужденъ былъ сіе оставить; а наконецъ трудность сего безсмѣннаго караула и медлѣнность прибытія дикихъ, дали мнѣ время принять сіе дѣло въ здравое разсужденіе. Какую власть и какое званіе я имѣю, говорилъ я самъ себѣ чтобъ наказывать такихъ людей, кои нѣсколько вѣковъ съ ряду, слѣдуя обыкновенію предковъ своихъ, другѣ друга караютъ? какое право имѣю я имъ отмщать за то что они проливаютъ кровь непріятелей своихъ?

Правда, что сія ихъ поступка есть безчеловѣчна, однакожъ за что лишать мнѣ жизни тѣхъ, кои меня ни когда не обижали? и потому бить ихъ мнѣ столько же непозволительно, сколько оправдать не можно варварство народа, изтребившаго великое множество Американцовъ, хотя и идолопоклонниковъ и людоѣдовъ, однакожъ въ разсужденіи обычаевъ своихъ предъ ними неповинныхъ и имъ ни малаго вреда непричинившихъ, но чему онъ нынѣ и самъ признается, что учиненнаго сего предками его всеобщаго изтребленія, какъ предъ Богомъ, такъ и предъ свѣтомъ оправдать не возможно, а отъ того здѣлалось оно не токмо у Американцовъ, но и у всѣхъ благонравныхъ народовъ такъ противнымъ, что многимъ къ мысли вперилось, яко бы въ отечествъ онаго родятся люди, ни жалости, ни человѣколюбія, также и никакихъ другихъ свойствѣ украшающихъ великодушнаго мужа неимущіе

Сіи и тому подобныя разсужденія утоляли мою ярость, чего ради я сталъ отставать отъ своего караула, и почиталъ предпріятіе свое только въ такомъ случаѣ позволительнымъ, когда дикіе сами начинщики ссоры здѣлаются; могло же и то статься, представлялось мнѣ тогда, что предпріятіе мое, клонящееся на убіеніе сихъ варваровъ, вмѣсто желаемаго дѣйствія получилобъ злой успѣхѣ, а особливо когда одинъ дикой спасшись прибылъ бы въ отечество свое, и отмщая смерть земляковъ своихъ привелъ ко мнѣ ихъ великое множество; тогда бы уже бѣдному Робинзону отъ нихъ спрятаться было нѣгдѣ. И такъ благоразумная политика требовала не вступать съ ними ни въ какое дѣло, и для тою весьма тому радовался, что мнѣ въ первой моей ярости не удалось увидѣть дикихъ, и оставя сіе здравымъ разсужденіемъ опроверженье дѣло просилъ Бога о вспоможеніи въ томъ случаѣ, когда на меня варвары учинятъ нападеніе.

Въ такихъ мысляхъ жилъ я еще цѣлой годъ, а дабы не получить къ отмщенію поощренія не ходилъ и на обсерваторію свою. Лодку свою поставилъ между горъ въ Сѣверной сторонѣ острова, отъ коихъ всегдашнее теченіе не допустилобъ дикихъ пристать къ сему мѣсту. Ходилъ только для исправленія крайнихъ своихъ нуждъ, а между тѣмъ людоѣды островъ мой безпрестанно посѣщали. Въ одно время идучи въ свой хуторъ пришло мнѣ на умъ, что я бы конечно пропалъ, естьлибъ меня дикіе по острову безъ всякой осторожности съ однимъ да и то дробью заряженнымъ ружьемъ бродящаго увидѣли; чтобъ тогда дѣлать, естьлибъ вмѣсто слѣдовъ нашелъ бы ихъ человѣкъ 20, кои бы меня по несказанной своей въ бѣгу скорости тотчасъ поймали? Дрожалъ, вспоминая сіи прешедшія опасности, чѣмъ бы сталъ обороняться, да вдругъ бы и способа къ тому не вздумалъ; а хотя въ развращеніи своемъ и принялся бы за что ни будь, то было либъ оно столь обстоятельно, какъ я то нынѣ по взятіи всей предосторожности учинить могу.

Соединеніе всѣхъ сихъ обстоятельствѣ побудило меня познавать попеченіе Всевышшяго о своемъ созданіи, а особливо когда представилъ себѣ притомъ, сколь часто избавлялся я и тогда отъ смерти, когда она мнѣ неминуемою быть казалась. Примѣчаю же и то, что иногда предпринимая по виду доброе и полезное, существенно намъ злое дѣло, ощущаемъ въ себѣ отъ него нѣкоторое и намъ самымъ неизвѣстное отвращеніе, часто и въ то самое время, когда наружнымъ его видомъ будучи обмануты, почитаемъ его для себя весьма полезнымъ, а между тѣмъ отвращеніе сіе подаетъ намъ время и способъ къ открытію притворнымъ его блескомъ ослѣпленныхъ очей нашихъ, по чему наведенную на насъ дремоту благоразуміемъ прогоняя, и будто бы отъ сна возбуждаясь познаемъ заблужденіе свое, въ несказанную пропасть насъ ввергнуть стремящееся, изъ коей сильною рукою Создателя нашего извлечены будучи съ презрѣніемъ на нее смотря, въ священное восхищеніе приводящемъ удивленіи признаться принужденными себя находимъ, сколь велика есть справедливость Божія, избавляющая насъ отъ бѣдъ нашихъ, а изъ того слѣдуетъ, что во всѣхъ нашихъ несчастіяхъ на Него единаго упованіе свое имѣть должны.

Но несмотря на то, что я въ томъ столь много былъ увѣренъ, тогдашнее мое безпокойство нарушало всю порядочно веденную мною жизнь мою; несмѣлъ больше и дровъ рубить, дабы дикіе не услышали топорнаго стуку, также и не осмѣливался стрѣлять изъ ружья, будучи же въ крайнемъ страхѣ, опасался разводить огонь, дабы восходящей дымъ не показалъ имъ моего жилища. Для сего все, чего безъ огня здѣлать было не можно, перенесъ я въ новую свою пещеру, которую нашелъ я чуднымъ образомъ въ густомъ лѣсу по случаю, когда я жегъ себѣ тамъ уголья. Способъ выдуманной, чтобъ при вареніи пищи и печеніи хлѣбовъ дыму не было, и увидя подземной ходъ, влѣзъ въ пещеру сперва изъ одного только любопытства.

Но сколь скоро лишъ вошелъ внутрь оной то увидя два свѣтящіеся глаза, и въ мысляхъ будучи, что то діаволъ, испужался такъ, что на силу изъ оной назадъ вышелъ. Но по нѣкоторомъ разсужденіи опамятовавшись упрекалъ себя слабостію своею, что живучи: 20 лѣтъ въ пустынѣ, и имѣя предъ собою ужаснѣе діавольскаго вида опасности, еще его боюся. И такъ схватя свѣтящееся гнилое дерево, не давъ время страху овладѣть разумомъ, полѣзъ въ пещеру вторично; тамъ услышалъ я стонъ, яко бы съ жалостнымъ воздыханіемъ нѣкоторыя слова выговаривающей голосъ. Слыша сіе пролилъ холодной потъ по всему моему тѣлу, и думаю, что естьлибъ тогда имѣлъ на головѣ шапку, то бы поднявшіеся волосы збросили ее на землю, воображая же себѣ, что хотя бы то былъ и дѣйствительно діаволъ, однакожъ Богъ вездѣ присутствія защититъ меня отъ всѣхъ его искушеній, и съ несказанною отвагою подшедъ къ тому мѣсту, откуда происходилъ голосъ, увидѣлъ, что лежитъ чрезвычайной величины козелъ, послѣднимъ издыханіемъ жизнь свою оканчивающій

Толкнувъ ногою хотѣлъ его вонъ выгнать, а онѣ хотя и поднимался, однакожъ былъ столько слабъ, что и ноги не могъ поднять, и для того оставилъ я его на томъ же мѣстѣ, въ мысляхъ будучи: естьли дикому случится войти въ пещеру, то и онъ сего козла столько же испужается, сколько и меня сія тварь привела въ ужасъ, а отъ того ему въ пещерѣ и быть не захочется.

Довольствуясь симъ, и оглядываясь на всѣ стороны, увидѣлъ пещеру свою узкою, и порядочнаго расположенія неимущею. Въ сторонѣ открылась еще щель, коею по виду можно было войти въ другую близъ перьвой находящуюся пещеружъ; но я оставилъ сіе предпріятіе до того, пока у меня огонь будетъ и такъ на другой день ходилъ въ пещеру съ шестью лампадами, и пролѣзши аршинъ десять, нашелъ другую первой гораздо пространнѣе, а вышиною футовъ до дватцати. Могу сказать, что сіе мѣсто на всемъ острову было лучшее, и смотрѣнія достойнѣйшее. Свѣтъ отъ лампадъ ударяясь въ находящіеся въ стѣнахъ камни, дѣлалъ множество различныхъ лучей, помощію которыхъ освѣщалась вся пещера. Сперва не знавъ тому причины почиталъ ихъ алмазами, но на конецъ увидѣлъ, что сіе происходитъ отъ золотова въ горѣ находившагося песку. Я назвалъ сію пещеру гротомъ. Полъ былъ въ ней гладкой и сухой испещренной цвѣтными каменьями, лучшее же то, что не было въ ней никакой ядовитой гадины и противнаго духа. Весьма радовался я сей своей находкѣ, и потому намѣрился перенести въ нее все свое имѣніе, а особливо военные снаряды и прочее, и въ тотъ-же день по приходѣ въ замокъ отрылъ боченокъ съ помоченнымъ порохомъ отъ вшедшей въ него воды, порохъ ссѣлся въ боченкѣ пальца на три такъ, какъ камень, сухова же и къ употребленію годнаго нашелъ я въ срединѣ онаго фунтовъ со сто. Все сіе перенесъ я въ новое свое жилище, оставя въ старомъ только то, что для защищенія моего необходимо нужно было.

Тогда могъ я сравнять себя съ старинными гигантами, жившими въ неприступныхъ горахъ и въ ущелинахъ оныхъ, а при томъ былъ внѣ опасности, что дикіе на меня въ пещерѣ напасть не осмѣлятся.

Помянутой старой козелъ умеръ на другой день, какъ я нашелъ пещеру, гдѣ я ему не вытаскивая его и учинилъ погребеніе. Тогда уже былъ 23 годѣ моего на острову пребыванія, и такъ привыкъ къ уединенной жизни, что естьлибъ не боялся дикихъ людей нападенія, то бы конечно на ономъ жить и въ моей пещерѣ близъ стараго козла и въ гробъ лечь не отказался. Я выучилъ говорить попугая, какъ о томъ уже я выше сказывалъ, и разговоръ его утѣшалъ меня 20 лѣтъ съ ряду, по прошествіи которыхъ пропалъ онъ у меня безвѣстно. Въ Бразиліи говорятъ, будто бы сія птица живетъ посту лѣтъ, и естьли то правда, то онъ и теперь лѣтая со своими товарищами называетъ по обыкновенію своему именемъ бѣднаго Робинзона Круза. Сабака моя, живши 15 лѣтъ, умерла отъ старости. А кошки такъ расплодились, что я боясь, чтобъ они всей моей провизіи не поѣли, началѣ ихъ бить; а отъ всегдашняго моего на нихъ гоненія, убрались онѣ въ лѣсъ, и тамъ одичали; изъ нихъ оставилъ я себѣ одну пару, а котятъ ихъ бросалъ всегда въ воду.

Впрочемъ число домашнихъ моихъ состояло еще въ двухъ козахъ пріученныхъ жить въ моемъ замкѣ, двухъ попугаяхъ, имя мое весьма ясно выговаривающихъ, въ морскихъ птицахъ, а какъ ихъ назвать, не знаю. Сперьва поималъ я ихъ на взморьѣ одну пару, и подрѣзалъ имъ крылья, а послѣ развелось ихъ у меня великое множество; они жили и клали яица въ посаженномъ въ кругъ моего замка лѣсу, дѣтей и яица употреблялъ я въ свою пищу. А изъ того слѣдуетъ, что жизнь моя была весьма покойная, естьлибъ меня дикіе не безпокоили.

Но судьба управляющая нашими дѣлами, опредѣляетъ по своей, а не по нашей волѣ, и дѣлаетъ часто, что самое то, чего мы по крайней возможности убѣгаемъ, и кое намъ наипротивнѣйшимъ быть кажется, бываетъ нашимъ изравленіемъ и единственнымъ способомъ ко окончанію несчастій нашихъ, какъ то при семъ случаѣ со мною случилось.

Во время обыкновенной моей жатвы, то есть въ Декабрь мѣсяцѣ, будучи принужденъ быть всегда въ полѣ, вставшаго по утру еще до солнечнаго всхода, увидѣлъ на берегу отъ моего жилища на полмиліо отстоящемъ раскладенной небольшой огонь. Удивленіе мое было несказанно для того, что онъ былъ не въ той сторонѣ, къ которой обыкновенно дикіе приставали: испугавшись я побѣжалъ въ свой замокъ, да и тамъ находился въ великомъ безпокойствѣ. Еще нежжатая моя рожь могла показать дикимъ, что островѣ населенъ людьми, и для того началъ приготовляться къ оборонѣ зарядилъ свои пистолеты и всю свою артиллерію, намѣрясь драться до послѣдняго издыханія, въ такомъ порядкѣ ожидалъ непріятеля два часа. Между тѣмъ хотѣлось мнѣ знать, что они дѣлаютъ, но такъ ихъ боялся, что не смѣлъ и показаться изъ пещеры. Наконецъ отважился взойти на гору, и легши на брюхо, смотрѣлъ въ зрительную трубку, что дѣлаютъ дикіе, и увидѣлъ 9 человѣкъ въ кругъ огня сидящихъ, и въ рукахъ части человѣческаго тѣла держащихъ.

Лодки, на коихъ они пріѣхали, вытащены были на берегъ, а все сіе происходило вовремя прилива; сколь же скоро вода убывать стала, то бросившись въ суда свои гребли съ несказанною прилежностію. При отъѣздѣ своемъ и ни окончаніи своего пира плясали они вкругъ огня; а былиль между ими женщины, того за дальностію примѣтишь никакъ было не можно. Я изъ всего вышеписаннаго заключилъ, что во время отлива по острову можно было ходить безъ всякой опасности.

По отбытіи ихъ въ море вышелъ я изъ своего замка, имѣя на плечахъ по ружью, а за поясомъ пистолетъ пару, да еще длинную саблю, и взошедъ на ту гору, съ которой я таковое безчеловѣчное пиршество ихъ видѣлъ, усмотрѣлъ близь берега три стоящія лодки, кои пользуясь отливомъ до твердой земли добраться спѣшили.

Лежащіе по берегу безчеловѣчные звѣрскаго ихъ обыкновенія оставшіеся знаки возбудили по мнѣ смѣшенную съ омерзѣніемъ къ сему народу ярость, что презрѣвъ ихъ многолюдство, положилъ учинить на нихъ при первомъ случаѣ нападеніе; чтобы и предпріялъ самымъ дѣломъ, естьлибъ они тогда, когда я былъ на нихъ сердитъ, островъ мой посѣтили: но справедливой гнѣвъ Робинзона Круза оставался безъ всякаго дѣйствія за тѣмъ больше, что послѣ сего года съ полтора къ тому и знаку не было, чтобъ дикіе къ острову приставали.

Между тѣмъ ежедневно думалъ о способахъ къ нападенію на дикихъ служащихъ. Выгоднымъ случаемъ почиталъ я для себя то, когда они по пріѣздѣ своемъ поберегу разсѣются, какъ то они въ послѣдней разъ бытія своего на острову здѣлали: но всѣ ни намѣренія уничтожались тою мыслію, что я начинаю проливать безвинно кровь человѣческую. Правда, что я бы и безъ кровопролитія могъ всѣхъ дикихъ однимъ только ружейнымъ выстрѣломъ обратить въ бѣгство; но сіе бы побудило ихъ приѣхать ко мнѣ въ великомъ множествѣ, а тогда чего бы мнѣ отъ безчеловѣчія ихъ ожидать было должно. По счастію не видалъ я ихъ послѣ того до Маія мѣсяца, въ которое время, то есть въ 24 годъ уединенной моей на острову жизни, имѣлъ я съ ними чудной бой, о коемъ упомяну я ниже сего.

Въ сіе время препровождалъ я дни свои въ великомъ безпокойствѣ, ужасные сны не давали и по ночамъ покою. Тогда же такъ какъ въ половинѣ Маія по моему счету, случилась великая буря съ громомъ и молніею; я читая библію, и разсуждая о прочитанномъ мною, услышалъ пушечной выстрѣлъ, вскоча по лѣстницамъ на верьхъ обсерваторіи своей увидѣлъ огонь, а послѣ услышалъ выстрѣлъ; чрезъ полминуты слѣдовалъ еще другой въ той сторонѣ, гдѣ выбросило на берегъ нашу шлюпку.

Пушечные выстрѣлы побудили меня думать, что конечно какой нибудь, корабль, будучи въ крайности, проситъ вспоможенія, а хотя я былъ и не въ состояніи помочь погибающимъ, однакожъ натаскавши на обсерваторію множество сухихъ деревъ, кои не смотря на бывшей тогда великой дождь такъ разгорѣлись, что онъ и на кораблѣ былъ видѣнъ, и въ самомъ дѣлѣ, сколь скоро огонь пришелъ въ силу, то я услышалъ еще пушечные выстрѣлы, для чего разводилъ огонь свой еще больше. Я думалъ, что находившіеся на кораблѣ люди увидѣвши огонь, будутъ держать къ оному; а прибытіемъ своимъ подадутъ мнѣ способъ избавиться уединенія моего, но по несчастію ни одинъ изъ нихъ не присталъ къ моему острову, и до послѣднихъ временъ моего на немъ жительства не могъ я узнать, спасся ли изъ нихъ кто ни будь или нѣтъ, а только послѣ нашелъ одно выкинутое на берегъ мертвое тѣло въ матросскомъ платьѣ, по которому и дознаться было не можно, какой онъ былъ націи; въ карманахъ нашелъ я два осмака да курительную трубку, да съ него снялъ бѣлую рубашку, да старыя штаны; рубашка и трубка были мнѣ всего миляе.

Какъ разсвѣтало, и воздухъ прочистился, то увидѣлъ въ полуночной сторонѣ острова на берегу нѣчто высокое на одномъ мѣстѣ стоящее; а во приходѣ туда къ крайнему сожалѣнію усмотрѣлъ стоящей между камней корабельной корпусъ, чего ради не мѣшкавъ ни мало возвратился въ свой замокъ, и снабдившись изъ онаго нужною провизіею и военною аммуниціею, прося Бога о благословеніи моего предпріятія, отправился на своемъ суднѣ въ море. Теченіе, которое меня во время первой моей поѣздки отнесло отъ острова, и страхъ о предстоящей смерти побудилъ меня по выходѣ изъ него возвратиться на островъ, и оставить свое намѣреніе. На берегу между страхомъ и желаніемъ подѣ тѣнью густаго дерева сидя, не зналъ, что начать, и такъ въ задумчивости своей пробылъ до начавшагося прилива, во время котораго того и учинить уже было не возможно.

Между тѣмъ усмотрѣлъ, что теченіемъ въ время отлива несетъ все къ той сторонѣ, откуда во время прилива оное къ берегу острова приноситъ, и такъ какъ я уже выше сказывалъ, можно было во время отлива отходить, а при приливѣ воды на островъ назадъ возвращаться. Чего ради по перекочеваніи въ лодкѣ, на другой день пользуясь отливомъ держа къ Сѣверу, вошелъ въ теченіе, которое понесло меня отъ острова съ такою силою, что и руль мой, хотя онъ былъ и весьма исправной, ни мало не дѣйствовалъ; почему чрезъ два часа принесло меня прямо къ разбитому кораблю.

Корабль по строенію своему казался быть Ишпанскимъ, и сидѣлъ какъ въ кляпахѣ между двухъ камней. Борты, корма, фокъ и гротѣ мачты переломаны; цѣлой же и стоящей почти весь наружѣ былъ только одинъ его носъ, на немъ стояла собака, которая сколь скоро я ее къ себѣ кликнулъ, тотчасъ сскочила въ воду. Она была съ голоду и жажды такъ, какъ полумертвая; я далъ ей кусокъ хлѣба, а она проглотила его подобно такому волку, которой недѣли двѣ въ берлогѣ лежалъ голодной, а водою бы, естьлибъ я не отнялъ, конечно опилася.

По входѣ на корабль увидѣлъ двухъ человѣкѣ мертвыхъ, схватившихся другъ за друга конечно тогда, какъ вода корабль вдругъ затопивши не дала имъ времени на верьхъ выскочить. Кромѣ собаки не было на немъ ни одной живой твари, а грузъ также весь подмоченъ. Между тѣмъ усмотрѣлъ я двѣ бочки съ водкою, однакожъ такія тяжелыя, что и приподнять ихъ никоимъ образомъ было не можно, и множество сундуковъ, изъ коихъ два, не разсматривая ихъ, опустилъ въ свою лодку. По найденнымъ же послѣ въ нихъ богатствамъ разсуждалъ, что корабль былъ съ богатымъ грузомъ, и шелъ конечно въ западную часть Америки, а оттуда въ Гавану, а изъ Гаваны въ Ишпанію.

Еще нашелъ я въ кораблѣ боченокъ съ конфектами, ружья и большей рогъ съ порохомъ; порохъ взялъ я съ собою, а ружья бросилъ, для того что у меня и своихъ было довольно, огниво же, трудѣ и жаровню , имѣя вѣ нихъ крайнюю нужду, опустилъ на лодку; и какъ начался приливъ , то не мѣшкавъ ни мало, поплылъ къ своему острову, и помощію теченія прибылъ на берегъ благополучно.

На другой день перенесши добычу свою въ гротъ, по осмотрѣ нашелъ одинъ боченокѣ съ румомъ, добротою хуже Бразильскаго. А въ сундукахъ, въ одномъ съ лѣкарствами нѣсколько штофовъ, двѣ банки конфетовъ, нѣсколько рубашекъ, всякую до постели принадлежащую мѣлочь, полдюжины утиральниковъ, мѣшокъ сѣ червонными, счетомъ до тысячи шесть двойныхъ пистолей и нѣсколько другихъ золотыхъ денегъ, вѣсомъ всѣхъ не болѣе фунта; вѣ другомѣ платье однакожъ недорогое, три штофа мѣлкаго пушечнаго пороху, 50 осмаковъ; да въ бытность мою на кораблѣ снялъ я съ утопшихъ двѣ пары башмаковъ. Деньги положилъ къ своимъ, и досадывалъ на жестокую судьбу свою, что мнѣ не можно было добраться до сего, богатствами нагруженнаго корабля. А изъ того можетъ читатель догадаться , что еще и тогда не изчезала во мнѣ надежда избавиться моего уединенія; ибо безъ сего желанія излишество сіе былобъ мнѣ безполезно.

По прибраніи своей добычи въ безопасное мѣсто, поставя лотку въ прежней заливъ, возвратился въ свое жилище, гдѣ было все въ прежнемъ состояніи, и тамъ жилъ по прежнему, упражняясь въ домашнихъ дѣлахъ своихъ, однакожъ отъ дикихъ людей во всегдашней осторожности; и того ради выходилъ изъ за границъ своихъ весьма рѣдко, да и то сильно вооруженной, что мнѣ часто и весьма несносно было, и только та сторона, къ которой дикіе не приставали, была для меня нестрашна, да и тамъ безъ ружья бродить не осмѣливался.

И такъ жилъ я еще два года въ посредственномъ покоѣ, которой не мало нарушали чинимые мною разные проекты, до моего избавленія касающіеся. Иногда думалъ еще съѣздить на разбитой корабль, иногда хотѣлось мнѣ ѣхать въ море, и искать тамъ идущаго корабля; такимъ образомъ старался я о перемѣнѣ порядка жизни своей, не знавъ того, можетъ ли желаемое мною быть того лучше, чѣмъ я дѣйствительно наслаждался. Властвующая мною страсть къ мореплаванію всегда меня беспокоила. Она, какъ я уже часто о томъ напоминалъ, была причиною, что я, презрѣвъ всѣ опасности, поѣхалъ въ Гвинею за Арапами, коихъ бы мнѣ торгующіе ими люди сами въ Бразилію привезли; а хотя бы я и принужденъ былъ за нихъ платить и дороже, но въ разсужденіи, что поѣздкою своею въ Африку подвергалъ я жизнь свою всѣ богатства свѣта превосходящую крайнимъ опасностямъ; то сіе не инако какъ глупою отвагою назваться должно.

Ошибки отъ скорости происходящія могутъ быть молодости, а не совершенныхъ лѣтъ человѣку простительны, для того больше, что послѣдней, а особливо бывшей въ несчастіи долженъ о прешедшихъ своихъ отъ оной случившихся проступкахъ, разсуждать по правиламъ собственною своею бѣдою пріобрѣтеннымъ, кои должны его наставлять на путь непоколебимаго постоянства. А хотя въ томъ и всякой признаться долженъ, что легче давать наставленія, нежели исправлять самаго себя; причинажъ тому та, думаю, что мы не такъ видимъ собственные свои пороки, и изъ того слѣдуетъ, что человѣкъ, заимствуя отъ другихъ полезные для исправленія своего совѣты, долженъ жить въ обществѣ; однакожъ я, презрѣнъ сію регулу, слѣдовалъ своему упрямству, и отъ того здѣлался несчастливѣйшимъ человѣкомъ въ свѣтѣ.

Такимъ образомъ разсуждалъ я о своей проступкѣ единственно отъ скорости и неумѣренной къ мореплаванію охотѣ произшедшей; а дабы остатки исторіи моей читателю увеселительнѣе были, то не непристойно, думаю, будетъ, естьли я опишу всѣ смѣшныя мои намѣренія, предпріемлемыя къ своему съ острова выходу; однакожъ когда и тѣ причины упомяну, которыя меня къ тому побуждали: Представьте меня вы себѣ живущаго въ моемъ уединеніи и имѣющаго лодку, состояніемъ же своимъ и по поѣздкѣ и по привезеніи помянутаго золота неразбогатившагося; а хотя сокровище мое и прибавилось, однакожъ золото было мнѣ столько же нужно, сколько въ томъ Перуанскимъ жителямъ до приходу къ нимъ Ишпанцовъ надобности находилось.

Въ нѣкоторую ночь мѣсяца Марта 24 года уединенной моей жизни, лежа на постелѣ тѣломъ и духомъ здоровой, не могъ заснуть; а по многихъ разсужденіяхъ остановился, разсматривая прешедшую жизнь свою; отъ того дошелъ до времени прибытія моего на островъ, и сравнивая первые годы ссылки моей съ тѣми, кои препроводилъ я въ страхѣ, безпокойствѣ и осторожности, а сіи съ тѣмъ временемъ, въ которое увидѣлъ я на пескѣ ступень человѣческую, не не имѣя сомнѣнія, что дикіе какъ прежде такъ и послѣ того на островъ мой пріѣзжали, разсматривалъ прешедшія свои опасности, коимъ подверженъ я былъ нѣсколько лѣтъ посреди моего покоя, а по всѣмъ обстоятельствамъ принужденъ былъ признаться, что меня не инако какъ самъ Богъ скрывалъ отъ сихъ людоѣдокъ, кои бы конечно съѣсть меня и за грѣхъ почитать не стали, равно какъ и мы за грѣхъ не считаемъ ѣсть убитаго руками своими скота. Сіе на поминовеніе прешедшихъ опасностей побудило меня точно познавать, что я единственнымъ его покровительствомъ избавленъ отъ таковыхъ тогда мнѣ неизвѣстныхъ бѣдъ.

Но не могъ понять отъ чего здѣлались сіи народы людоѣдами, и слѣдуютъ такой и звѣрскую лютость превосходящей чрезвычайности, кои, какъ бы они голодны ни были, рода своего скотовъ ѣсть не дерзаютъ; не зналъ, какъ далеко они живутъ отъ моего острова, по какому случаю ко мнѣ пріѣжжаютъ, и какова строенія суда ихъ, и не могу ли я къ нимъ на своей лодкѣ ѣхать такъ, какъ и они ко мнѣ пріѣзжали; а хотя мнѣ по видимому не попавшись и и ихъ руки моремъ и проѣхать было не можно, а при томъ и то не извѣстно какую я тамъ себѣ пищу найду, однакожъ мнѣ весьма хотѣлось побывать на матерой землѣ; и почитая состояніе свое бѣднѣйшимъ и хуждьшимъ въ свѣтѣ, и не имѣя способовъ къ перемѣнѣ онаго въ лучшее, выключая одной смерти, не имѣлъ нужды и щадить жизни своей; ласкаясь же надеждою найти на матеромъ кряжѣ европейскія селенія, или какъ въ Африкѣ случилось, пловущей по морю корабль, вздумалъ окончить бѣдность свою съ жизнію, и помощію своей отваги, или жить счастливо, или умереть скоряе.

Ужасное сіе предпріятіе было, дѣйствіемъ моего отъ природы безпокойнаго, а при томъ продолжительнымъ бѣдъ терпѣніемъ въ отчаяніе приведеннаго духа, а особливо, что обманувшись въ надеждѣ своей найти на Ишпанскомъ кораблѣ живаго человѣка, которой бы могъ меня по крайней мѣрѣ увѣдомить; гдѣ находится мой островъ; по чему бы и сталъ я располагать, какъ бы изъ него вытти. Желаніе сіе тѣмъ больше возбудясь, не давало мнѣ ни на часъ покою. Словомъ сказать: охота къ странствованію, разумомъ и мною играя, лишала меня часто всѣхъ чувствъ моихъ.

Кто въ чемъ упражняется, то ему большею частію и во снѣ кажется. Есть правила, по которымъ о причинѣ сновъ разсуждать можно, но со мною здѣлалось со всѣмъ отмѣнное. Мнѣ видѣлось во снѣ то, о чемъ я и въ жизни моей никогда не думалъ. Казалось, будто бы я вышедъ утромъ изъ замка моего, вижу у берегу острова своего стоящія двѣ лодки, изъ коихъ вышли 11 человѣкѣ дикихъ съ однимъ узникомъ на съѣденіе ими привезеннымъ. Сей по ихъ оплошности вырвавшись у нихъ изъ рукѣ, побѣжалъ къ моему жилищу, и притаился отъ непріятелей своихъ съ находящемся около онаго густомъ лѣсу. Яжъ сидя его бѣгущаго, и ни кѣмъ не преслѣдуемаго, вышелъ изъ лѣсу, и посмотря на него съ улыбкою, ободрялъ, чтобъ онъ меня не боялся; потомъ ввелъ его въ свой замокъ по лѣстницамъ. Не столько былъ я радъ человѣку, сколько тому, что онъ будучи Американецъ, и о всѣхъ вкругъ моего острова находящихся мѣстахъ свѣдомъ, поможетъ мнѣ проѣхать къ Европейскимъ селеніямъ безопасною дорогою.

Сей сонъ, причиня мнѣ мечтою несказанную радость, произвелъ во мнѣ такое мнѣніе, что для предпріемлемаго моего въ Христіанскія селенія пути необходимо должно мнѣ поймать дикова человѣка, а особливо такого, коегобы избавя отъ смерти, тѣмъ себѣ жизнію обязаннымъ, а чрезъ то вѣрнымъ здѣлать; но для такова должно было побить всѣхъ, кои его привезутъ съ собою. Могло же сіе отважное дѣло и не удаться, а при томъ пролитіе кропи въ разсужденіи меня неповинныхъ людей было не оправдаемо. Наконецъ взявъ въ разсужденіе, что естьли дикіе меня поймаютъ, то конечно живаго не оставятъ, думалъ, для чего бы и мнѣ не позволительно было предупредить непріятелей своихъ. Такими разсужденіями оправдая свое предпріятіе, началъ почитать его для собственной своей безопасности необходимымъ. Побудительная же къ тому и особливая причина была, что надѣялся избавиться симъ способомъ уединенной своей жизни; и для того презрѣвъ всѣ удерживающіе меня отъ того важные резоны и собственную свою опасность, положилъ стараться, какъ бы то ни было, захватить какова нибудь дикова.

Для сего ежедневно посѣтилъ обсерваторію свою; а хотя дикіе островъ мой и часто посѣщали, однакожъ мнѣ не удалось ихъ видѣть цѣлые полтора года. Крайне хотѣлось имѣть мнѣ съ ними дѣло, и сколь ни мало было прежнее стараніе мое, чтобъ отъ нихъ удалиться, столь велико ощущалъ я въ себѣ нынѣ желаніе, чтобъ съ ними повидаться; такъ былъ храбръ и на себя надеженъ, что думало быть въ состояніи захватить ихъ въ полонъ цѣлое капральство.

А какъ спустя послѣ того долгое время, и взошедъ по обыкновенію на обсерваторію, увидѣлъ у берегу стоящихъ шесть лодокъ; и хотя мнѣ дикихъ было и не видно, однако я зналъ, что они обыкновенно пріѣзжаютъ въ лодкѣ по шести человѣкъ; то многолюдство ихъ уничтожило все мое предпріятіе: ибо одному съ тритцатью шестью человѣками управиться никоимъ образомъ было не можно, однакожъ я началъ приготовляться къ бою, и положа ружье свое у лѣстницы увидѣлъ, что они собравшись пляшутъ вкругъ разведеннаго для пиршества своего огня, а по томъ вышли изъ кругу пять человѣкъ, и вытащили изъ лодки двухъ плѣнныхъ, изъ коихъ одинъ тотчасъ упалъ на землю, конечно ими зарѣзанъ будучи, а другой, пользуясь неосторожностію злодѣевъ своихъ; вырвавшись у нихъ изъ рукъ, побѣжалъ по взморью прямо къ моему жилищу.

Яжъ видя его къ замку своему бѣгущаго, весьма испужался отъ того больше, что мнѣ казалось, будто бы за нимъ и всѣ его непріятели гнались: но вспомня сонъ свои, и почитая его предвѣщаніемъ будущаго, а особливо, что бѣглецъ ищетъ въ немъ своего убѣжища, ободрясь, ожидалъ точнаго исполненія онаго. Страхъ мой умалился тѣмъ больше, что погнались за нимъ только три человѣка: однакожъ я почиталъ его пропавшимъ за тѣмъ, что на дорогѣ, коею ему ко мнѣ бѣжать было должно, находился небольшей проливъ, при которомъ, думалъ я, онъ конечно къ нимъ въ руки попадется: но бѣгущей прибѣжавши къ нему бросился въ воду, и тотъ часъ переплывши побѣжалъ въ лѣсѣ; изъ непріятелей его поплыло за нимъ только двое, а третей возвратился къ своимъ товарищамъ.

Я видя его сошелъ тотчасъ съ горы, и показывалъ знаки бѣгущему, чтобъ онъ меня не боялся. Между тѣмъ бѣжалъ мимо меня непріятель его, коего я изъ за дерева, гдѣ онъ и примѣтить меня не могъ, сшибъ съ ногъ дуломъ; а какъ товарищъ его началъ на меня напрягать лукѣ свой, то хотя мнѣ того и не хотѣлось, дабы стукомъ не подать подозрѣнія прочимъ дикимъ, убилъ его изъ ружья своего.

Бѣгущей, столько же меня, а особливо слыша ружейной выстрѣлъ, испужался сколько и непріятелей своихъ боялся, дрожалъ стоя неподвиженъ на одномъ мѣстѣ, а по приходѣ въ чувство думалъ бѣжать въ лѣсъ: но видя, что я его къ себѣ зову, идучи ко мнѣ почти при всякомъ шагъ припадалъ на колѣни, показывая своимъ видомъ, что онъ меня крайне боится. По томъ поклоняся, цѣловалъ землю. Взявъ же мою ногу, положилъ ее къ себѣ на голову, чиня чрезъ то въ вѣрности присягу, и обѣщаніе служить мнѣ вѣрно до самаго того времени, какъ онъ въ землю возвратится. Яжъ взирая на него, и ободряя его пріятнымъ лицемъ, началъ было его лобызать, какъ вдругъ принужденъ былъ сіе оставить, за тѣмъ, что ударенной мною дикой, будучи только тѣмъ оглушенъ, а не убитъ, опамятовавшись началъ вооружаться. А какъ я показалъ то новому слугѣ своему, то онъ выговоря нѣсколько словъ, кои, хотя я ихъ и не разумѣлъ, были мнѣ весьма пріятны, схватя мою саблю и отрубя дикому голову, принесъ ее, и положилъ и съ лукомъ и съ стрѣлами непріятеля своего предъ моими ногами; а самъ въ знакъ побѣды дѣлалъ вкругъ меня разныя смѣшныя тѣлодвиженія. По томъ осматривалъ онъ тѣло застрѣленнаго много человѣка, и заглядывая въ рану, гдѣ попала пуля, ливился тому, какъ я могъ его убить издали, не поднимая рукъ своихъ; а я приказалъ ему, зарывши убитыхъ" итти за собою, что онъ тотчасъ исправя, пошелъ за много со всякою охотою.

Я отведши его въ гротъ, далъ ему кисть винограду и воды, въ которой имѣлъ онъ больше нежели въ пищѣ нужды, и показавъ постелю далъ ему знакѣ, чтобъ онѣ легъ отдохнуть; а самъ пошелъ доить козѣ моихъ.

Сей отъ смерти избавленной мною человѣкъ былъ ростомъ высокъ, плотенъ, и казался лѣтъ двадцати пяти; члены всѣ показывали твердость и крѣпость его тѣла; видъ имѣлъ мужественной и заключающей въ себѣ нѣкоторую пріятность; волосы продолговатые и черные, лобъ высокой; а глаза проницательные, тѣло желтоватое, однакожъ безъ всякаго отвратительнаго цвѣта, какой имѣютъ обыкновенно Бразильскіе и Виргинскіе жители и лице круглое, носъ длинноватой, зубы частые и бѣлые, а ротъ умѣренной.

Онъ подремавши съ полчаса на постелѣ, и вышедъ ко мнѣ бросился предо мною на колѣни, и со всѣми знаками искренности, полагая на голову свою одну изъ ногъ моихъ, возобновилъ учиненную мнѣ прежде сего присягу вѣрности. Словомъ: изъ всѣхъ его поступокъ видно было, сколь усердно онъ мнѣ служить намѣренъ, и для того старался я всячески показать ему удовольствіе мое. Въ память того дня, въ которой онъ избавленъ отъ смерти, я назвалъ его Пятницею, а себя училъ звать господиномъ; такожъ показалъ ему, какъ я ѣмъ молоко, а онъ отвѣдавши оное, и нашедъ его вкусу своему непротивнымъ, во всемъ мнѣ послѣдовалъ.

По переночеваніи съ нимъ въ гротѣ, повелъ его въ свой замокъ; а онъ проходя то мѣсто, гдѣ мертвыя тѣла убитыхъ нами дикихъ были зарыты, узнавши ихъ по положеннымъ на нихъ знакамъ, просилъ у меня позволенія ихъ ѣсть: но какъ я сердитымъ видомъ показалъ ему отъ того мое отвращеніе, то онъ испужавшись, и брося ихъ прибѣжалъ ко мнѣ, и незналъ, что дѣлать. Я давалъ ему знать, чтобъ онъ впредь того не дѣлалъ: и такъ дошли мы до замка, гдѣ я вооружа слугу своего лукомъ и стрѣлами, и давъ ему въ руки два ружья ходилъ туда, гдѣ дикіе отправляли празднество свое. Сіе кровію обагренное и повсюду человѣческими членами наполненное мѣсто приводило меня въ несказанной ужасъ; а Пятница показывалъ мнѣ, что съ нимъ привезено было еще три человѣка, кои всѣ были съѣдены звѣрскими его непріятелями; и что между ими была баталія, на которой по разсужденіямъ моимъ взятые плѣнные подвержены неминуемо тому несчастно, отъ котораго слуга мой мною былъ избавленъ.

Я приказалъ ему собравши разбросанные человѣческіе члены зжечь въ пепелъ, и при мѣтя, что ему ихъ глодать весьма хотѣлось, показывалъ отъ сего звѣрскаго его желанія столько отвращенія, что онъ опасаясь, чтобъ меня тѣмъ не огорчить, больше старался скрыть по возможности страсть свою.

По погребеніи возвратившись въ замокъ началъ я слугѣ своему шить платье изъ такой же матеріи, изъ какой и мое здѣлано было. Онъ весьма радовался, видя себя также, какъ и господина своего одѣтаго; а хотя оно прежде его и безпокоило, однако онъ здѣлалъ и тому наконецъ привычку. Между тѣмъ думалъ я о томъ, гдѣбъ показать въ замкѣ своемъ новому слугѣ квартиру, дабы естьли ему меня убить и съѣсть захочется, быть отъ него безопасну. Для того здѣлалъ ему особливой шалашъ между своимъ тыномъ и густою рощею, и приказалъ ему, чтобъ онъ безъ позволенія моего не входилъ въ мой замокъ я а ружье и прочіе опасные для меня инструменты призналъ всегда въ своей пещерѣ.

Но по счастію моему сія предосторожность была со всѣмъ ненадобна думаю, что ни одинъ господинъ не имѣлъ такого вѣрнаго слуги, какова я нашелъ въ моемъ Пятницѣ. Онъ былъ послушливъ, сговорчивъ и нещадящь за меня жизни своей, въ сихъ добрыхъ своихъ качествахъ увѣрилъ онъ меня самымъ дѣломъ, и весьма скоро. Добронравіе его побуждало меня разсуждать слѣдующимъ образомъ: естьлибъ сей народъ, отъ котораго онъ произошелъ, неимѣлъ варварскихъ обычаевъ, и просвѣщенъ бы былъ благонравіемъ, тобы конечно не уступилъ на въ чемъ Европейцамъ.

Словомъ я былъ товарищемъ моимъ весьма доволенъ, училъ его говорить, и нашелъ въ немъ хорошее понятіе, а какъ онъ столько знать сталъ, что и я его понимать могъ, то онъ во первыхъ благодарилъ меня за то, что я его избавилъ отъ смерти: въ разговорахъ съ нимъ текли дни мои въ сладкомъ покоѣ, и естьлибъ дикіе позабыли со всѣмъ островъ мой, то бы конечно пересталъ я роптать на свое уединеніе.

Стараясь слугу своего отучить отъ человѣкояденія, чего не токмо одно отъ сего звѣрства отвращеніе, но и собственная моя безопасность требовала, вздумалъ кормить его козлинымъ мясомъ, и идучи за тѣмъ въ свой хуторъ увидѣлъ въ кустахъ лежащую дикую козу съ двумя козлятами. Я приказалъ Пятницѣ остановиться, а самъ застрѣлилъ одного козленка. Слуга мой не знавъ, коимъ бы образомъ я его издали бью, и не понимая возможности сего дѣла, трепеталъ отъ страха, и въ той мысли будучи, что я его трафилъ, растегавши камзолъ свой искалъ на себѣ такой же раны, какую онъ видѣлъ прежде на своемъ непріятелѣ; а не сыскавши оной подошелъ, и ставъ на колѣни говорилъ мнѣ весьма длинную рѣчь, изъ которой разсуждалъ я, что онъ меня проситъ, чтобъ я пощадилъ жизнь его; по чему взявъ я его съ усмѣшкою за руку, и показавъ на убитую козу приказалъ ее нести за собою; онъ осматривая рану, и поднимая на небо свои руки показывалъ крайнее свое удивленіе; а я успѣлъ въ сіе время зарядить ружье свое, и примѣтя налетѣвшую и сѣдшую на деревѣ птицу, показалъ на нее и на землю; по томъ подстрѣливши сшибъ ее на землю; а слуга мой не взирая ни на какія мои толкованія токмо частію илъ разумѣя, какъ и прежде при семъ выстрѣлѣ испужался, что не зналъ отъ страху, куда дѣваться.

Страхъ его происходилъ большею частію отъ того, что онъ не видалъ, какъ я заряжалъ ружье свое; а отъ того почиталъ его неисчерпаемымъ источникомъ ко искорененію рода человѣческаго служащимъ. Такое о ружьѣ мнѣніе подтвердилъ онъ мнѣ тѣмъ больше, что послѣ того, какъ я его брося пошелъ на сторону, то онъ подошедъ къ нему дѣлалъ такія тѣлодвиженія, по которымъ довольно было видно, что онъ его проситъ; а послѣ узналъ я отъ него самаго, что онъ молился ему, и ублажалъ его всячески, чтобъ оно не лишило его жизни.

Я жъ примѣтя сіе, и не давъ ему время въ томъ углубиться, поднявши ружье приказалъ ему искать птицу; она будучи не со всѣмъ убита забрела весьма далеко; а между тѣмъ, какъ онъ ее искалъ, успѣлъ я зарядить еще ружье свое, и почитая за ненадобное утверждать его въ такомъ суевѣріи, возвратился больше не стрѣлявши въ свой замокъ.

По приходѣ домой сварилъ себѣ похлебку, и кормилъ оною Пятницу, коему сіе кушаніе показалось не противно, а дивился только жому, что я ѣлъ его съ солью. Сіе показывалъ онъ, положа нѣсколько крупинокъ на языкъ, и подержавши оную выплюнулъ весьма скоро; показывая при темъ противной видъ, къ томужъ выполоскалъ и ротъ свой чистою водою. Послѣ того долго не могъ я его пріучить къ употребленію съ солью пищи; а какъ я потомъ подчивалъ его жаренымъ мясомъ, то онъ при показаніи удовольствія своего давалъ мнѣ знать, что онъ человѣчьяго мяса больше ѣсть не будетъ.

Между тѣмъ показалъ я ему, какъ толочь и чистить роясь, дѣлать все, что я прежде отправлялъ своими руками; а онъ съ перваго показанія понималъ все, что мнѣ хотѣлось, и то дѣлалъ съ несказанною охотою и прилѣжностію; а при томъ такъ услужливъ, что старался не допускать меня ни до малѣйшаго дѣла, тогда то началъ я жить въ покоѣ.

Слуга мои сталъ знать, какъ называть нужныя вещи и всѣ мѣста куда мнѣ его посылать было надобно. Я обучая его швердилъ и самъ почти уже позабытой языкъ. А какъ онъ на вопросы мои отвѣты давать могъ то я имѣлъ съ нимъ слѣдующей разговоръ.

Господинъ.

Побѣждаетъ ли вашъ народѣ когда непріятелей своихъ?

Слуга.

Да, сказалъ онъ мнѣ, мой народъ всегда ихъ бьетъ.

Господинъ.

Ты говоришь, что вашъ народъ всегда ихъ побѣждаетъ, какъ же тебя они полонили?

Слуга.

Нашъ народъ однако ихъ всегда билъ.

Господинъ.

Да какъ же ты къ нимъ въ руки попался?

Слуга.

Они тогда очень больше мой народъ, гдѣ я, былъ; они взяли одного, два, три и меня. Народъ мои былъ въ другомъ мѣстѣ, гдѣ мой не былъ, тамъ онъ взялъ одинъ, два, мною тысячъ.

Господинъ.

Для чегожъ васъ не промѣняли?

Слуга.

Они повезли одинъ, два, три и меня въ лодкѣ, мой народъ не имѣй тогда лодокъ.

Господинъ.

Слушай Пятница, скажи мнѣ, ѣдятъ ли земляки твои своихъ плѣнныхъ?

Слуга.

Да, мой народѣ такъ же кушать человѣкъ, кушать всѣхъ.

Господинъ.

Куда они для того ѣздятъ?

Слуга.

Возятъ тамъ и туда, взглянувъ на всѣ стороны моего острова.

Господинъ.

Бывалъ ли ты когда здѣсь?

Слуга.

Я пріѣхалъ разъ былъ тамъ, показавъ къ Нордъ Весту.

А какъ нѣсколько времени по томъ спустя ходилъ я съ нимъ по острову, то узнавъ мѣсто, гдѣ онъ былъ, разсказалъ мнѣ, что они тамъ съѣли дватцатъ человѣкъ мущинъ, двухъ бабъ и одного ребенка; не знавъ же такъ мною считать, показалъ мнѣ сіе число положеніемъ на песокъ камней.

Сіе извѣстіе подало мнѣ причину спросить у слуги своего: есть ли еще острова близъ матерой ихъ земли? Онъ отвѣчалъ мнѣ на то, что ихъ весьма много, и что далѣе въ морѣ бываетъ по утрамъ обыкновенно одинъ вѣтръ и одно теченіе, а послѣ полудня вѣтръ и теченіе утреннему противное. Я думалъ, что сіе происходитъ отъ прилива и отлива, но послѣ узналъ, что по теченіе дѣлается отъ рѣки Ореноко, въ устьѣ которой находился и островъ мой, и что видимая мною къ Весту и Нордъ Весту земля есть островъ до ла Трините.

Потомъ спрашивалъ я Пятницу о состояніи его отечества и народа, такожъ и о ихъ сосѣдахъ, а онъ отвѣтствовалъ мнѣ, что ихъ есть великое множество, а называются всѣ вообще Караибами. А изъ того заключилъ я, что островъ мой находится близъ острововъ Карамбскихъ, кои на нашихъ ландкариахъ показаны между простирающеюся отъ рѣки Ореноко до Гвіаны и Санкиъ-Марты частію, и между Бразиліею. Такожъ сказалъ мнѣ Пятница, что за мѣсяцомъ далеко, то есть въ томъ мѣстѣ, гдѣ луна заходитъ, есть бѣлые и бородатые подобные мнѣ люди, кои побили велике множество людей. По симъ словамъ и описаніямъ познавалъ я Ишпанцовъ, коихъ всѣ дикіе почитаютъ истребителями ихъ народа.

А какъ спросилъ я у него: возможноль мнѣ къ нимъ ѣхать? то онъ отвѣчалъ мнѣ, что могу туда ѣхать въ двухъ лодкахъ и сперва не разумѣлъ, что сіе значитъ. Ѣхать въ двухъ лодкахъ; а послѣ догадался, что чрезъ сіе разумѣетъ слуга мой одну такую лодку, котораябъ была вдвое больше обыкновенныхъ.

Между тѣмъ въ разговорахъ моихъ старался я дать Пятницѣ истинное о Богѣ понятіе; и для того спрашивалъ у него, кто его создалъ? А онъ не разумѣвши моего вопроса, а представляя оной, что я чрезъ то желаю знать объ отцѣ его, въ пристойность сего разумѣнія отвѣтствовалъ я яжъ услыша сіе повторялъ, какъ онѣ о томъ думаетъ, кто здѣлалъ море, землю, горы, лѣса и все видимое? а онъ отвѣчалъ мнѣ: Старикъ называемой Бенамукей, переживающей весь свѣтъ, онъ старѣе моря, звѣздѣ и луны. Для чего въ сей старикѣ здѣлавши все, не требуетъ почтенія отъ своего творенія? Какъ, отвѣчалъ мнѣ Пятница, вся тварь восклицаетъ ему. О! то есть, что его всѣ обожаютъ. Но куда дѣваются, спросилъ я у него, послѣ смерти ваши люди? Они, отвѣчалъ мнѣ, отходятъ къ Бенамукею. Тожъ думалъ о и ъ и о своихъ непріятеляхъ.

Я слышавши сіе сказалъ ему, какъ мы вѣримъ, и сколь справедливѣе есть наша вѣра предъ ихъ суевѣріемъ; а онъ сказалъ мнѣ на то: Когда Богъ вашъ слышитъ вашу молитву, живучи отъ васъ превыше небесъ, то онъ есть конечно больше нашего Бенамукея, которой живетъ отъ насъ хотя и не далеко; однакожъ насъ прежде слышать не можешь, пока мы сами не придемъ къ нему на высокія горы, и не станемъ кричать О. Былъли ты тамъ, Пятница, спросилъ я у него? а онъ отвѣчалъ мнѣ, что не былъ, и что туда кромѣ О какей никто не ходитъ; они только говорятъ съ Бенамукеемъ, и приносятъ молодымъ требуемые ими отвѣты. Чрезъ О какей разумѣлъ я такихъ стариковъ, кои суевѣрному сему народу вмѣсто жрецовъ служатъ.

Я показалъ Пятницѣ, что сіи старики обманщики, и что то есть ихъ собственная выдумка, будто бы они съ Бенамукеемъ разговариваютъ; такожъ что они на вопросы ихъ приносятъ согласующіе съ собственными ихъ интересами отвѣты; по томъ читалъ ему всегда священное писаніе, и доказывалъ онымъ, сколь велико намъ есть обѣщаніе за добрыя, и наказаніе за худыя и беззаконныя наши дѣла, и что человѣкъ никоимъ образомъ безъ вѣры спасенъ быть не можетъ; а наконецъ помощію Всевышняго успѣвъ я въ объясненіи невѣжества слуги моего вперилъ съ него такія мысли, что почитая себя безъ вѣры несчастливѣйшимъ человѣкомъ, крайне старался слушать и понимать Священное писаніе, которому я его и научилъ столько, сколько и самъ было въ томъ искусенъ; а чрезъ сіе утвержденіе здѣлалъ его столь себѣ вѣрнымъ, что думаю еще ни одинъ господинъ не имѣлъ такого вѣрнаго слуги.

По утвержденіи въ вѣрѣ слуги своего разсказалъ ему приключенія свои и какъ препровождалъ перьвые годы на острову жизни. Научилъ его стрѣлять и заряжать ружье, позволилъ ему носить вмѣсто шпаги большей ножъ, описалъ ему жизнь Европейскихъ народовъ, и какъ они, а особливо Агличане, торгуютъ по всемъ свѣтѣ на корабляхъ своихъ; водилъ его на то мѣсто, гдѣ корабль нашъ разбило, и гдѣ насъ на шлюпкѣ опрокинуло; а онъ взглянувши на остатки оной сказалъ: Мой видѣлъ такую дома. Я выслушавши извѣтъ его не вздумалъ у него спросить, спаслись ли на ней люди, а думалъ только, что конечно къ нимъ оторвавшій отъ корабля принесло ее погодою пустую: но Пятница сказалъ мнѣ вдругъ: Мы спасали на ней бѣлыхъ человѣкъ. Какихъ бѣлыхъ, спросилъ я у него? Такъ бѣлыхъ полонъ былъ она, и считая по палцамъ насчиталъ ихъ до семнатцати человѣкъ, а при томъ объявилъ, что они живутъ вмѣстѣ съ его земляками.

Вѣдомость сія подала причину къ новымъ замысламъ; началъ ихъ почитать спасшимися съ разбитаго близъ острова моего корабля, съ котораго свезъ я немалыя деньги, какъ о томъ уже выше сего сказано; а Пятница, подтвердилъ при томъ, что они по отъѣздъ его были еще всѣ здоровы, а живутъ съ ними уже года съ четыре, и питаются кореньями. Для чего же не съѣдятъ ихъ дикіе, спросилъ я у слуги своего? Нѣтъ, отвѣчалъ онъ мнѣ, они дѣлаютъ братья, и другъ съ нами. Мы ѣдятъ людей, что война убьетъ чужихъ.

Такимъ образомъ окончалъ я съ нимъ разговоръ свой о шлюпкѣ, о которой долгое время потомъ и не упоминалось; а какъ случилось намъ быть на той вышинѣ, откуда видѣнъ былъ земли матерой кряжъ: то слуга посмотрѣвши туда, началъ скакать, прыгать и кричать изо всей силы: О радость! о весело! тамъ живу, мой земля, мой родъ.

Изъ сего довольно могъ я примѣтить, сколь много хотѣлось ему возвратиться въ свое отечество; а сіе меня нѣсколько и беспокоить стало, ибо я думалъ, что онъ збѣжавъ отъ меня приведетъ земляковъ своихъ, и въ знакѣ благодарности за избавленіе его отъ смерти поподчиваетъ ихъ мною. Съ того времени началъ я его остерегаться, и примѣчать противъ прежняго его поступки. Но сей доброй человѣкъ, несмотря и на то, что я въ разсужденіи его такъ перемѣнился, умѣрялъ поступки свои по своему чистосердечію такъ, что я не примѣчая въ немъ ни малаго лукавства, а больше видя въ немъ съ простотою смѣшенную откровенность, принужденъ былъ наконецъ внутренно признаваться, что я тѣмъ обижалъ сего добраго человѣка напрасно; ибо онъ и того не примѣтилъ, что я перемѣнилъ съ нимъ обхожденіе свое.

А особливо доказалъ онъ усердіе свое ко мнѣ тѣмъ, что будучи съ нимъ нѣкогда на помянутой горѣ, откуда за пасмурнымъ временемъ матерой земли было не видно, спросилъ у него: хочетъ ли онъ въ свое отечество. Да, мой очень радъ, отвѣчалъ онъ, видѣть родъ. Да что тамъ дѣлать, сказалъ я ему на то; или хочешь здѣлаться паки дикимъ людоѣдомъ? Сей вопросъ такъ былъ ему досаденъ, что онъ взглянувши на меня съ сердцемъ и жалостію смѣшеннымъ видомъ, сказалъ: Э! баринъ, не такъ мой сказалъ, своимъ добро жить, молиться Богу, ѣсть хлѣбъ, скотъ, и не ѣсть людей. За то они, сказалъ я ему, тебя и самаго съѣдятъ. Но онъ увѣрялъ меня, что они будутъ его слушать, и что они у бородатыхъ много обычаевъ ихъ уже переняли. Такъ ты совершенно намѣренъ ѣхать въ свое отечество? Усмѣхнувшись отвѣчалъ онъ мнѣ плыть мой такъ далеко не можетъ. Я здѣлаю тебѣ лодку, сказалъ я ему. А я туда безъ твой не поѣду; увѣрялъ меня усильнымъ образомъ, что его земляки меня не только не съѣдятъ, но еще и почитать будутъ; а особливо когда онъ имъ разскажетъ коимъ образомъ я его избавилъ, и убилъ двухъ ихъ общихъ непріятелей; а для увѣренія въ томъ разсказалъ онъ мнѣ всѣ благодѣянія, кои народъ его живущимъ у нихъ бородатымъ показывалъ.

Словами своими такъ меня уговорилъ, или лучше сказать, онъ возмогъ возбудить во мнѣ ими прежнюю мою охоту къ мореплаванію, что я тогдажъ далъ ему обѣщаніе ѣхать съ нимъ въ его отечество, дабы соединясь тамъ съ Европейцами единодушно съ ними стараться о способахъ, какъ бы возвратиться въ Христіанскія селенія.

Въ семъ намѣреніи ѣхалъ съ Пятницею по взморью на своей лодкѣ, училъ его править рулемъ и парусами, и видя его въ греблѣ проворство, сказалъ ему, что мы на ней поѣдемъ весьма скоро: но онъ такъ далеко на сей малой лодкѣ ѣхать не осмѣливался. А какъ я показалъ ему большую свою лодку, которая за долгостояніемъ отъ жаровъ истрескалась, а отъ дождя и мокроты почти уже со всѣмъ згнила, то онѣ посмотря на нее сказалъ мнѣ, что на такой лодкѣ можно туда ѣхать безъ всякой опасности. Когда такъ, говорилъ я слугѣ своему, то поѣзжай ты на моей лодкѣ одинъ; для тебя ее будетъ довольно, а я останусь на острову по прежнему жить одинъ. Но Пятница выслушавши рѣчь мою и помолчавши нѣсколько, началъ мнѣ говорить весьма печальнымъ голосомъ слѣдующее. Для чего ты баринъ сердитъ на Пятницу, что мой здѣлалъ противъ твой? Нѣтъ, я на тебя не сердитъ, другъ мой! отвѣчалъ я ему. Не сердитъ, не сердитъ, повторялъ онѣ слова мои, для чегожъ посылать мой домой? Для того, что ты туда ѣхать самъ желаешь. Да да, отвѣчалъ онъ мнѣ на то, желаемъ оба. А изъ всѣхъ его разговоровъ разумѣлъ я, что онѣ безъ меня никогда сего путешествія предпріять не намѣренъ; ибо онъ усердствуя народу своему, и понявши мои наставленія почиталъ, что имъ необходимо надлежитъ перемѣнить порядокъ своей жизни; къ наученію же ихъ представлялся я ему быть способнымъ.

Не смотря на такіе вѣрность и любовь его ко мнѣ изъявляющіе знаки, показывалъ ему, будто бы я его послать въ отечество твердо намѣренъ; а онъ слыша упрямство мое, пришелъ наконецъ въ такое огорченіе, что схватя топоръ, которой былъ у меня за поясомъ, подавалъ мнѣ его въ руки говоря слѣдующія слова: Лучше убилъ мой, а не посылалъ домой; и выговоривши оныя залился слезами. И такъ видя его вѣрность и увѣрившись о любви его ко мнѣ, пересталъ и упоминать о его посылкѣ, которая причиняла ему толикое огорченіе и увѣрилъ его, что и я съ нимъ туда поѣду вмѣстѣ, однакожъ слуга мой до тѣхъ поръ не пересталъ печалиться, пока я не принялся точно ко исполненію даннаго ему обѣщанія.

А какъ приказалъ я ему сыскать къ строенію лодки удобное дерево, котороебъ отъ взморья отстояло не весьма далеко, то онъ радостію восхищаясь бѣгалъ по всему острову, и нашелъ наконецъ такое, котораго я какъ и назвать не знаю, и спаливши его съ корня съ великимъ трудомъ думалъ по своему обыкновенію выжигать нутрь онаго; но я показалъ ему свои манеръ, а онъ склонностію и любовію къ отечеству своему поощряемъ, денно и нощно надъ нею работая, окончалъ ее въ одинъ мѣсяцъ: она была такъ велика, что на силу могли мы ее привести до взморья, однакожъ наконецъ успѣли въ трудахъ своихъ, и спустили ее на воду.

Слуга мой поворачивалъ его съ несказаннымъ искусствомъ и проворствомъ, и умѣрялъ меня, что на ней безъ всякой опасности можно будетъ доѣхать до матерой земли. Я поставя на ней мачту, снабдилъ ее парусомъ, которой здѣлалъ я такой, какіе бываютъ обыкновенно на шлюпкахъ, придѣлалъ къ ней кливеры, дабы теченіемъ воды ее съ пути збивать не могло. Въ оснащиваніи судна своего препроводилъ я два мѣсяца. Пятницу выучилъ я править, опускать и поднимать парусъ; а онъ хотя былъ и во всемъ понятенъ, однакожъ не могъ выучиться компасу. Но мы и безъ него могли ѣхать, а особливо, что намѣрены были предпріять сію поѣздку въ ясное время, то есть лѣтомъ, когда матерая земля нами всегда могла быть видима.

Между тѣмъ наступилъ дватцать седьмой годъ моего на острову пребыванія, или лучше сказать пустыннаго и уединеннаго житія. Хотя послѣдніе три года тѣмъ называть было и не должно, за тѣмъ, что уже я ихъ препровождалъ въ обхожденіи съ слугою моимъ весьма пріятно. День пришествія моего на оной, праздновалъ я съ обыкновенною противъ прежнихъ набожностію, однакожъ съ отмѣнною благодарностію, ибо я въ оной получилъ надежду избавиться отъ заключенія своего; для того, что я намѣреніе былъ еще до исходу онаго ѣхать съ слугою своимъ, и искать въ отечествѣ его Европейцовъ. Но не смотря на то не ослабѣвалъ я при томъ въ трудахъ своихъ и упражнялся по прежнему въ екомоміи своей, пахалъ землю, сѣялъ, огораживалъ свои пашни, збиралъ виноградѣ, какъ какъ будто бы мнѣ на семъ островѣ и жизнь окончатъ надобно было.

По наступленіи дождей принужденъ я былъ сидѣть дома, поставилъ судно въ заливѣ своемъ, гдѣ вытащивши его на берегъ покрылъ парусами, а дабы его не унесло въ море, то Пятница обрылъ его небольшимъ валомъ. По прошествіи дождей настали весьма пріятные дни, кои меня къ предпріятію моему ясностію своею тѣмъ больше поощряли. Я приготовлялся уже жъ отъѣзду, и думалъ чрезъ двѣ недѣли отправиться въ море, какъ однимъ утромъ вбѣжалъ ко мнѣ въ шалашъ слуга мой въ великомъ страхѣ, и кричалъ изо всей силы: О, баринъ, баринъ! О, грустно! О, тошно! О, тамъ пріѣхалъ двѣ, три лодка. Изъ словъ его заключилъ я, что конечно пріѣхали къ намъ дикіе въ шести лодкахъ, однакожъ послѣ нашлось только три.

Бѣдной слуга мой былъ отъ страху внѣ себя, за тѣмъ, что думалъ, будто бы дикіе за нимъ пріѣхали. Яжъ ободря его сказалъ ему: Не бойся, Пятница! я и самъ ихъ не меньше твоего опасаюсь, по тому что они, естьли имъ насъ сыскать удастся, и меня также какъ и тебя съѣдятъ, теперь осталось намъ бодрствовать, и отъ нихъ обороняться. Ты довольно хорошо стрѣляешь, и такъ ихъ уже бояться нѣчего, а я стрѣлять гораздъ. Однако идутъ тамъ великое много людей, говорилъ онъ. Нѣтъ ничего, отвѣчалъ я ему, мы ихъ всѣхъ перестрѣляемъ, будь мнѣ только вѣренъ, слѣдуй повелѣніямъ моимъ, и не оставь меня одного, а я тебя буду защищать до послѣдней капли крови. Я, отвѣчалъ онъ, не побѣжитъ, но на мѣстѣ умеръ; когда господинъ прикажетъ, умеръ.

По такомъ взаимномъ обѣщаніи и ободреніи давъ ему рюмку руму, приказалъ взять ружья заряженныя картечами, пару пистолетѣ, топоръ и шпагу. Такъ вооружась смотрѣлъ съ обсерваторіи своей въ зрительную трубку; и увидѣлъ дикихъ болѣе дватцати человѣкъ, расположившихся близъ густаго лѣса, простирающагося почти до самаго моего замка. Примѣтя же въ Пятницѣ слугѣ своемъ великую къ бою охоту, и пользуясь его заборомъ, далъ ему пистолешъ и три ружья; а, самъ взявъ столько же, да еще бутылку съ румомъ, рогъ съ порохомъ и нѣсколько патроновъ, велѣлъ ему при всякомъ случаѣ примѣчать свои движенія. А обходя заливъ свой дорогою разсуждалъ, какая бы мнѣ въ томъ была польза, чтобъ обагрить руки свои въ крови такихъ людей, кои меня ни когда не обижали, и что варварскіе ихъ обычаи дѣлаютъ собственное ихъ несчастіе, и служатъ имъ не инако, какъ наказаніемъ, и по тому какъ можно было мнѣ быть ихъ судьею. Сіи и тому подобныя разсужденія ввергли меня въ задумчивость, и удерживали меня отъ предпріятія моего столь сильно, что я положилъ не нападать на нихъ до тѣхъ поръ, пока они мнѣ къ тому не подадутъ сами причины.

Такъ размышляя подошелъ къ нимъ весьма близко; Пятница слѣдовалъ за мною также со всякою осторожностію. Я приказалъ ему посмотрѣть, что дѣлаютъ дикіе; а онъ прошедъ впередъ, смотрѣлъ изъ за густова дерева, отъ нихъ такъ какъ на полвыстрѣла стоявшаго; возвратясь же оттуда репортовалъ мнѣ, что они вкругъ разведеннаго огня сидя подчиваются человѣческимъ мясомъ, и что не далеко отъ нихъ лежитъ связанной бородатой человѣкъ, конечно взятой ими въ полонъ у земляковъ его.

Репортъ о бородатомъ человѣкѣ уничтожилъ всѣ мои разумныя разсужденія, такъ что пришедъ въ великое сердце, и приближившись къ дереву, изъ за котораго смотрѣлъ Пятница, увидѣлъ дѣйствительно близъ огня по рукамъ и по ногамъ связаннаго на пескѣ лежащаго Европейца. Дикіе сидѣли въ кругѣ огня, одинъ подлѣ другова весьма близко, а двое изъ нихъ пошли для убіенія помянутаю бѣлаго плѣнника, и поворотясь ко мнѣ спинами начали уже его развязывать. По чему не допуская ихъ до исполненія звѣрскаго ихъ предпріятія, приказалъ слугѣ своему въ нихъ цѣлить. А самъ приложась въ кучу, и спрося, готовъ ли онъ, выстрѣлилъ; и онъ учинилъ тоже.

Пятница убилъ трехъ, а трехъ весьма тяжело ранилъ, яжъ убилъ одного, а ранилъ двухъ. Оставшіе вставши, и отъ страха внѣ себя пришедши, осматриваясь, не знали, куда бѣжать; а мы между тѣмъ схватя еще по ружью убили двоихъ, а ранили двухъ же. Послѣдніе видя опасность свою побѣжали въ разныя стороны, а на бѣгу упало изъ нихъ еще три человѣка. Мыжъ взявъ заряженныя свои ружья погнались за ними. Я набѣжавши развязалъ Европейца, коего дикіе оставя бросились въ лодку, а къ нимъ прибѣжали еще три человѣка. Пятница убилъ изъ нихъ одного до смерти, а третьяго такъ крѣпко ранилъ, что онъ упалъ замертво въ лодку.

Между тѣмъ я освободя Европейца спрашивалъ о его породѣ; а онъ сказался мнѣ Христіаниномъ. Сей человѣкъ былъ такъ слабъ, что не могъ и на ноги подняться; я далъ ему выпить руму и кусокъ хлѣба, которой съѣвши и руму напившись такъ ободрился, что вставши на ноги сказалъ мнѣ, что онъ природою Ишпанецъ, и что онъ мною весьма обязанъ. Оставьте теперь Испанскія ваши оговорки, говорилъ я ему. Теперь они непотребны, а только когда есть въ васъ сила, то вотъ вамъ сабля и пистолетъ, обороняйтесь ими отъ своихъ непріятелей. Ишпанецъ схвативши пистолетъ и шпагу, бросился къ нимъ и какъ бѣшеной, и изрубилъ двоихъ дикихъ, кои ружейнымъ выстрѣломъ испуганы будучи, отъ него со всѣмъ не оборонялись.

Яжъ, чтобъ мнѣ со всѣмъ не обезоружиться, не стрѣлялъ изъ оставшаго ружья своего; но приказалъ Пятницѣ собравши зарядить ружья, въ чемъ ему и самъ сѣвши на землю помогать было началъ, какъ вдругъ увидѣлъ у Ишпанца съ дикимъ великое сраженіе. Онъ конечно бы деревянною своею саблею его и изрубилъ, естьлибъ оною дѣйствовалъ получше; по но глупости своей, схватя Ишпанца поперегъ, бросилъ на землю, и старался вырвать у него изъ рукѣ его саблю. Ишпанецъ догадавшись далъ ему къ томъ волю, а между тѣмъ убилъ его изъ пистолета. Тѣмъ окончилась сія баталія съ великою мнѣ пользою. На мѣстѣ убито 17 человѣкъ, спаслись только четыре, въ томъ числѣ былъ одинъ весьма крѣпко раненъ.

Они всѣми силами старались удалиться отъ берегу; а хотя слуга мой и еще по нихъ одинъ разѣ выстрѣлилъ; однакожъ не убилъ ни одного человѣка. Боялись мы того, чтобъ они по пріѣздѣ въ отечество свое, и разсказавши о бѣдственномъ приключеніи товарищей своихъ не возбудили великаго множества людей отмщать намъ за учиненное на нихъ нападеніе; и для того намѣрены были учинить за ними въ оставшей ихъ лодкѣ погоню. Но по вступленіи въ оную сильно удивился, увидя лежащаго въ ней полумертваго человѣка.

Я разрѣзалъ веревки, коими онъ былъ связанъ; а Пятница по приказу моему увѣрялъ его, что ему насъ бояться нѣчего, и напоилъ его румомъ; а дикой вставши сѣлъ на бордѣ. Слуга мой посмотрѣвши на него началъ его цѣловать, обнимать и прыгать такъ, что я боясь, чтобъ онъ въ бѣшенствѣ своемъ лодки не опрокинулъ, принужденъ былъ выскочить въ воду, и вышедъ на берегъ дивился чуднымъ его тѣлодвиженіямъ. Не знавъ же тому причины спрашивалъ его, что ему здѣлалось? но онъ въ восхищеніи своемъ не слышалъ ни слова; итакъ съ четверть часа бѣсясь далъ дикимъ время отъ насъ изъ виду уѣхать; однакожъ по счастію нашему скоро потомъ вдѣлалась такая жестокая буря, что они до дому своего доѣхать не успѣли, и конечно въ морѣ потонули.

Между тѣмъ и слуга мой опамятовался; и бросясь ко мнѣ на берегъ сказалъ, что сей дикой, коего онъ такъ лобызаетъ, отецъ его. И слыша сіе былъ тому не меньше его радъ, а отъ радости не знавъ больше о чемъ говорить, спросилъ у слуги, давалъ ли онъ ѣсть ему? а онъ отвѣчалъ мнѣ на то жалостнымъ голосомъ: Нѣтъ, мой собакъ, все самъ съѣлъ; и для того послалъ я его въ свой замокъ, откуда принесъ онъ къ нему хлѣба, винограду и чистой воды, и такъ напоивши и накормивши отца своего далъ и мнѣ напиться; а я утоливши жажду свою послалъ къ Ишпанцу, коему въ томъ была также крайняя нужда.

Потомъ теръ онъ, какъ у отца своего, такъ и у Ишпанца распухшія ихъ отъ перевяски руки и ноги; а послѣ положа обоихъ въ лодку, притащилъ ее по взморью къ моему замку, гдѣ здѣлавши носилки, перенесли гостей своихъ въ здѣланной близъ замка шалашъ, и тамъ мы ихъ на посланныхъ кожахъ и матроскихъ тулупахъ и отдыхать положили.

Вотъ какимъ образомъ умножилось число подданныхъ моихъ. Они всѣ были мнѣ весьма вѣрны, а особливо за то, что я ихъ всѣхъ избавилъ отъ смерти; при томъ же и собственная ихъ жизнь требовала отъ нихъ того, чтобъ они храбро защищались; и хотя они всѣ были разныхъ вѣръ, какъ Пятница протестантъ, отецъ его идолопоклонникъ и людоѣдъ, а Ишпанецъ Католикъ, однакожъ я какъ разумной правитель, стараясь о поправленіи ихъ нравовъ, принужденъ былъ позволить имъ вѣрить такъ, какъ они хотѣли.

По отдохновеніи ихъ подчивалъ я гостей своихъ похлебкою, и разговаривалъ съ ними чрезъ переводчика, коимъ служилъ мнѣ слуга мой Пятница. Съ Ишпанцомъ разговаривалъ я также чрезъ слугу своего; для того что онъ живучи у людоѣдовъ научился языку ихъ; ибо я не зналъ также по Ишпански, какъ и Ишпанецъ по Аглински.

По томъ ѣздилъ я съ Пятницею за оставленными на мѣстѣ баталіи ружьями, и погребли мертвыя тѣла. По возвращеніи же домой опрашивалъ у отца слуги своего: надѣется ли онъ, чтобъ дикіе могли домой пріѣхать; а онъ твердо въ томъ стоялъ, что имъ отъ бури спастись никоимъ образомъ не можно; а естьли не потонутъ, то вѣтръ занесетъ ихъ къ такимъ островамъ, коихъ жители конечно живыхъ ихъ не упустятъ. А при томъ хотя они, говорилъ онъ, и домой пріѣдутъ, однако отъ стуку и огня ружья нашего такъ испуганные, что конечно всѣмъ разскажутъ, что они побиты молніею и громомъ; ибо они садясь въ свои лодки кричали: Это небесное духи, они говорятъ громомъ, а дышутъ молніею.

Сіе было дѣйствительно такъ, какъ онъ разсказывалъ; ибо послѣ я и самъ свѣдалъ, что они пріѣхавши домой такъ всѣхъ разсказами своими о небесныхъ на моемъ острову живущихъ духахъ настращали, что приведенные земляки ихъ въ ужасѣ на мой островѣ и ѣздить не хотѣли, однакожъ я не взирая ни на что, и имѣя хотя немалое число людей, съ коими конечнобъ на сто человѣкѣ дикихъ напасть осмѣлился, былъ во всегдашней осторожности; а думалъ только о своей на матерую землю поѣздкѣ. Отецъ слуги моего увѣрялъ меня тѣмъ, что народъ ихъ приметъ меня со всякою честію и за избавленіе ихъ съ благодарностію; а Ишпанецъ разсказывалъ, что тамъ, гдѣ онъ въ полонъ взятъ, осталось еще шестнатцать Ишпанцовъ и Португальцовъ, кои по разбитіи корабля своего живутъ между дикими народами, и терпятъ прекрайнюю во всемъ нужду.

Мы идучи, продолжалъ онъ, на назначенномъ въ Гавану изъ Ріо дела Плата серебромъ, кожами и разными Европейскими товарами нагруженномъ кораблѣ, на пути своемъ приняли на оной странствующихъ по разбитіи корабля своего въ шлюпкѣ, шесть человѣкѣ Португальцовъ, а съ ними ѣхавши потеряли и свое судно; и для того принуждены были, спасая жизнь свою, ѣхать къ живущимъ на берегу людоѣдамъ, между которыми и понынѣ нахгодятся; а хотя у товарищей моихъ и есть ружья, однако ими за неимѣніемъ пороху пользоваться не можно; и такъ они питаясь кореньями, и странствуя по пустынямъ, претерпѣваютъ крайнюю нужду и голодъ.

Я бы конечно постарался, сказалъ я Ишпанцу, отъ того ихъ избавитъ, естьлибъ не опасался ихъ обмана: ибо довольно уже въ томъ я въ жизни своей искусился, что люди распоряжаютъ обыкновенно дѣла свои единственно по ожидаемымъ ими отъ предпріятій ихъ прибыткамъ; и потому можетъ статься, что меня товарищи твои вмѣсто должной благодарности отвезутъ на заводы свои въ новую Ишпанію, гдѣ жизнь моя еще бѣднѣе нынѣшней быть должна. Естьли же они того не сдѣлаютъ, то бы мы могли, устроивши судно, отъѣхать въ новую Ишпанію или въ Бразилію.

По выслушаніи сихъ словъ сказалъ мнѣ Ишпанецъ: Товарищи мои, чувствуя теперь толикую бѣдность, и избавясь отъ оной благодѣтелю своему такова зла здѣлать не помыслятъ, а особливо, что они всѣ честные и добросовѣстные люди. Естьли же вы, говорилъ далѣе, объ нихъ сомнѣваетесь, то прикажите мнѣ къ нимъ съ отцемъ слуги вашего съѣздить; при немъ возьму я съ нихъ присягу въ томъ, чтобъ они вамъ во всемъ повиновались, и почиталибъ васъ повелителемъ своимъ. Я жъ еще здѣсь присягну защищать васъ въ случаѣ, естьли они столь будутъ безсовѣстны, и намѣрятся здѣлаться вѣроломными; чего однакожъ я отъ нихъ никогда не надѣюсь, а больше думаю, что они избавившись толь бѣдной жизни, на вѣки благодарностію будутъ вамъ обязаны.

По такомъ увѣреніи принялъ я твердое намѣреніе перевезти къ себѣ на островъ его товарищей; и для того напахали столько земли, чтобъ посѣять довольное число хлѣба, коимъ бы ихъ прокормить возможно было, и въ надеждѣ ихъ прибытія, будучи отъ нападенія дикихъ въ безопасности ходя по острову, выбиралъ для строенія судна годныя деревья, кои рубили и очищали Пятница съ отцемъ своимъ, а Ишпанецъ былъ у нихъ надсмотрщикомъ. И такъ надѣлали они мнѣ множество къ корабельному строенію годныхъ досокъ, насушили великое множество винограда; а между тѣмъ получилъ я такой урожай хлѣба, что довольно его сталобъ всѣмъ на насколько мѣсяцовъ. Ишпанецъ будучи искусной бочаръ, дѣлалъ для поклажи онаго бочки, а по окончаніи сего и другихъ необходимостей отпустилъ я отъ себя Ишпанца въ той лодкѣ, въ которой они для съѣденія на мой островъ привезены были, взявъ напередъ съ него присягу, чтобъ онъ, естьли товарищи его на меня напасть дерзнутъ, защищалъ меня отъ нихъ но своему обѣщанію

Вотъ первое къ избавленію моему въ 27 лѣтъ учиненное предпріятіе. Отъѣзжающихъ снабдилъ я на недѣлю провіантомъ и порохомъ, и уговорясь съ ними о томъ мѣстѣ, гдѣ по возвращеніи своемъ къ острову пристать имъ, и какой сигналѣ здѣлать должны, простился съ ними; желая имъ счастливаго пути.

Они поѣхали во время полнолунія по моему изчисленію въ Октябрѣ мѣсяцѣ. Недѣлю спустя послѣ ихъ отъѣзду по утру рано, когда я еще спалъ весьма крѣпко, вбѣжалъ ко мнѣ Пятница съ великою торопливостію, крича во весь голосѣ: Бояринъ, бояринъ! они пріѣхали, они пріѣхали.

Я одѣвшись вошелъ на обсерваторію, но какъ удивился увидѣвши въ морѣ разстояніемъ мили на полторы отъ моего замка подѣ парусами къ берегу идущую шлюпку; она шла съ Западной стороны. Я во ожиданіи подлиннаго извѣстія, друзья ли то наши или непріятели, велѣлъ слугѣ своему принести зрительную трубку, въ которую посмотря увидѣлъ недалеко отъ острова на якорѣ лежащей но строенію Аглинской корабль.

Не могу я нынѣ изъяснить тогдашнихъ смутенныхъ моихъ мыслей; видя однородцовъ своихъ чувствовалъ несказанную радость; но при томъ не понятно мнѣ было, какой бы ради причины они пристали къ моему острову; а особливо, что онѣ находился отъ обыкновенной дороги въ великомъ отдаленіи, такожъ передѣ тѣмъ и бури никакой не было, котораябъ могла мнѣ принести ко мнѣ: и для того разсудилъ за благо имъ до тѣхъ поръ не казаться, пока намѣренія ихъ ихъ не откроются.

А какъ она къ берегу пристала, и люди на берегъ вышли: то я узналъ по платью, что они Агличане, выключая трехъ, кои казались быть Голландцами. Агличанъ было одиннатцать человѣкъ, и показавшіеся мнѣ Голландцами были всѣ связаны, и изо тѣлодвиженій ихъ видно было, что они конечно на смерть осуждены были.

Пятница видя сіе сказалъ мнѣ: видишь ли баринъ, они ѣсть хотятъ людей такъ, какъ и дикіе, смотри, они ѣдятъ начинаютъ. Нѣтъ, Пятница, они хотя ихъ ѣсть и не станутъ, однако я того опасаюсь, чтобъ они ихъ не убили; ибо одинъ изъ матросовъ поднималъ уже свою шпагу, и хотѣлъ рубить невольниковъ.

При такихъ обстоятельствахъ сожалѣлъ я о Ишпанцѣ и отцѣ слуги своего, и естьлибъ они были со мною, то бы я конечно на нихъ напасть не усумнѣлся; а особливо, что изъ всѣхъ ихъ поступокъ примѣчалъ я, что они бунтовщики, и что связанные ихъ командиры.

Между тѣмъ матросы начали по острову разходиться, оставя невольниковъ своихъ связанныхъ близь шлюпки. Они сидѣли повѣся головы свои; а печальной ихъ видъ напамятовалъ мнѣ и мою горесть, въ коей я былъ по прибытіи моемъ на островѣ. Они равно какъ я себя тогда почиталъ пропадшимъ, такъ и они о себѣ думали, что уже со всѣмъ пропали, когда небо приготовляло имъ способъ къ ихъ избавленію.

Земляки мои пріѣхали на островъ во время прилива, а какъ здѣлался между тѣмъ отливъ, и они послѣ бывшаго пьянства проспавшись пришли къ шлюбкѣ, то нашли, что она стоитъ на берегу отъ моря такъ далеко, что и притащить имъ ее никоимъ образомъ было не можно и такъ во ожиданіи прилива опохмелясь разошлись по острову. Я зналъ, что приливъ будетъ въ десять часовъ въ вечеру, и для того во ожиданіи темноты приготовлялся къ бою. Я намѣренъ былъ на нихъ напасть ночью; между тѣмъ при наступленіи великаго полуденнаго жару принуждены были матросы въ лѣсъ убраться; неволники учинили тожъ, и вошли въ тотъ лѣсъ, которой простирался до моего замка, по чему я пользуясь онымъ подошедъ къ нимъ, спросилъ у нихъ твердымъ и величавымъ голосомъ, и при томъ по Ишпански: Кто они таковы, и за чемъ связаны? Они взглянувъ на меня, страннаго моего одѣянія такъ испужались, что не сказавъ мнѣ ничего, вскоча съ мѣстъ своихъ кричать, и отъ меня бѣжать хотѣли; но я сказалъ имъ по Аглински: не бойтесь, друзья мои! я вашъ землякъ. И такъ нѣсколько опамятовавшись, начали говорить они по Аглински; а изъ того позналъ обманъ свой, по которому думалъ я, что они Голландцы. Конечно Богъ, видя нашу невинность, намъ помощь посылаетъ, ибо человѣку спасти насъ отъ смерти не возможно. Всякая помощь, отвѣчалъ я имъ, произходитъ свыше; и такъ научите меня, могу ли я вамъ быть полезенъ? Я видѣлъ, какъ васъ рубить хотѣли; а изъ того разсуждаю, что вы находитесь еще и теперь въ крайней опасности.

Одинъ изъ нихъ залившись слезами отвѣчалъ мнѣ: съ человѣкомъ ли я говорю или съ Ангеломъ, того я не знаю, однакожъ прошу здѣлать намъ вспоможеніе. Успокойтесь, государь мой! Ангелы въ такомъ уборѣ не бываютъ; я человѣкъ и вашъ однородецъ; я намѣренъ васъ избавить отъ бѣдствій вашихъ, но не знаю, какѣ приняться за сіе дѣло. У меня есть одинъ слуга, а ружья и пороху весьма много; скажите мнѣ откровенно, есть ли вамъ въ томъ какая прибыль и какъ вы думаете зачать оное.

Ахъ, государь мой! говорилъ мнѣ другой, я былъ командиръ корабля, стоящаго не далеко отъ вашего острова. Сей, показавъ на другова, есть мой Порутчикъ, а третей пасажиръ. Матросы противъ меня взбунтовались, и что я съ ними разбойничать не согласовался, свезли насъ за то на сей островѣ, гдѣ намѣрены насъ всѣхъ оставить. Они лежатъ теперь въ лѣсу пьяные; у нихъ есть два ружья, и для того пожалуйте поступайте опаснѣе, чтобъ они васъ не увидѣли, и тѣмъ не уничтожили предпріемлемаго вами для избавленія нашего.

Не бойтесь, ободрялъ я Капитана, развязаши его самаго и товарищей его; я намѣренъ на нихъ теперь учинить нападеніе; но онъ говорилъ мнѣ, что между ими есть и честные люди, коихъ необходимо пощадить надлежитъ. По чему я послушавшись его совѣту, повелъ ихъ всѣхъ къ своему замку, гдѣ далъ имъ по ружью, а дорогою обѣщался стараться о ихъ избавленіи, не щадя своей жизни; о государь мой! возопилъ Капитанъ, перервавъ рѣчь мою; естьли вы поможете мнѣ овладѣть кораблемъ моимъ, то я обѣщаюсь быть и съ нимъ во всегдашнемъ повелѣніи вашемъ.

Яжъ пользуясь симъ случаемъ, предложилъ ему слѣдующей договоръ: 1) во время бытія вашего на острову должны вы служить мнѣ не такъ, какъ Капитанъ, но простымъ матросомъ; данное мною вамъ ружье отдашь обратно, сколь скоро я оное отъ васъ отобрать за благо разсужу, и не дѣлать мнѣ имъ никакова зла; 2) естьли удастся взять корабль, то отвезти меня и съ слугою въ Англію, не требуя за провозъ платы.

Капитанъ выслушавши клялся и съ товарищами своими наисильнѣйшими божбами точно исполнить всѣ сіи требованія; и при показаніи чувствительной своей радости и благодарности оставлялъ предпріятіе сего дѣла во всемъ на мое благоизобрѣтеніе; а только о томъ старался, чтобъ я пощадилъ между бунтовщиками въ сіе дѣло вступившихъ по неволѣ.

Такимъ порядкомъ возвращались мы въ разговорахъ своихъ къ бунтовщикамъ, а между тѣмъ увидѣли, что двое изъ нихъ вставши пошли къ взморью, и что на мѣстѣ остались только одни бунтовщики; и такъ Капитанъ взявши слугу моего, пошелъ къ нимъ, и неосторожнымъ своимъ ходомъ разбудилъ одного матроса, которой проснувшись началъ будить своихъ товарищей; но Капитанъ не давъ ему время кричать, убилъ однимъ выстрѣломъ, а другова тѣмъ же раненаго пришибъ дуломъ.

Оставшіеся видя меня съ ихъ командирами приближающагося, начали просить помилованія; а мы согласились на то съ тѣмъ, чтобъ они позволили себѣ связать назадъ руки. Они ни въ чемъ не спорили, и дали Капитану присягу помогать ему во овладѣніи корабля его.

Между тѣмъ, какъ я послалъ Пятницу слугу своего для собранія съ шлюбки веселъ и парусовъ, прибѣжали на выстрѣлъ и прочіе; и видя Капитана побѣдителемъ, а товарищей своихъ связанныхъ, отдались ему безъ всякаго бою.

Такимъ образомъ побѣдивши непріятелей, разсказалъ я Капитану всѣ свои приключенія; особливо чудно было ему, когда онъ увидѣлъ мой цейггаусъ и магазейны. Въ замкѣ своемъ подчивалъ я его лучшимъ своимъ кушаньемъ; при чемъ думали, какъ бы овладѣть кораблемъ, гдѣ осталось еще 27 человѣкъ матросовъ. Мнѣ пришло на умъ что оставшіеся на кораблѣ, сомнѣваясь о медлѣнности находящихся на берегу своихъ товарищей для провѣданія, что съ ними здѣлалось, пошлютъ на берегъ еще нѣсколько человѣкѣ на оставшей у нихъ шлюбкѣ. Въ такихъ мысляхъ утвердившись приказалъ провертѣть на днѣ шлюбки большую дыру, чтобъ пріѣхавшіе не видя своихъ товарищей не увели ее на корабль съ собою, ибо и никогда не надѣялся, что обѣ могли бы овладѣть кораблемъ; и для того старался оставить у себя шлюпку, на которой до твердой земли безъ всякой опасности объѣхать было можно.

Къ вечеру поднятъ былъ на кораблѣ при пушечномъ выстрѣлъ призывной флагъ; а потомъ спустя долгое время спустили шлюпку, и пріѣхали на берегъ десять человѣкъ вооруженныхъ матросовъ.

Капитанъ смотря на приближающихся бунтовщиковъ своихъ сказалъ мнѣ, что между ими есть и добрые люди, о коихъ онѣ довольно увѣренъ, что они принужденно взбунтовались; прочихъ же, какъ великихъ злодѣевъ, весьма опасаться должно. Я сказалъ ему на то: сколькобъ ихъ ни было, однакожъ мы должны съ ними драться. Намъ смерти бояться не надобно, по тому что жизни нашей нѣтъ хуже въ свѣтѣ, и для того надлежитъ почитать смерть нѣкоторымъ ко избѣжанію сего несчастія служащимъ способомъ. Куда дѣвалась теперь наша вѣра? когда вы мнѣ говорили сами, что Богъ послалъ меня на наше избавленіе. Бодрствуйте и надѣйтесь на помощь Всевышшаго; а я вижу въ семъ дѣлѣ трудность, чтобъ съ плутами не побить и честныхъ людей; а безъ того бы я конечно шлюпкою и сими бунтовщиками овладѣть не усумнился.

Такія твердымъ голосомъ выговоренныя слова ободрили Капитана. Онъ обѣщался поступать во всемъ по моимъ совѣтамъ. Между тѣмъ отправили мы нашихъ плѣнныхъ въ разныя мѣста, для содержанія ихъ подъ карауломъ; двоихъ, коимъ Капитанъ меньше прочихъ вѣрилъ, завязавши глаза отвели Порутчикъ и Пятница въ гротъ мой съ обѣщаніемъ дать имъ свободу, естьли только смирно тамъ сидѣть будутъ; за ослушаніе же ихъ грозилъ я имъ смертію. Дали имъ на два дни пищи, а они благодаря насъ за то, были до прибытія нашего всѣ въ гротѣ, можетъ быть для того, что лѣсомъ, коимъ онъ окруженъ былъ, за густотою его и пройти къ взморью не надѣялись. Двухъ не столь подозрительныхъ посадили въ замкѣ, а троихъ по рекомендаціи Капитанской причислили къ своему войску; и такъ было насъ тогда уже восемь человѣкъ, и по тому безъ всякой опасности можно было на десять человѣкъ отважиться.

Боялся только того, чтобъ гости наши, приставши къ острову, и отчалившись отъ берега, шлюпки на якорь не поставили. Но по счастію они не были столь осторожны, и по выходъ втащили ее такъ, какъ и первую на берегъ; увидя же первую со всѣмъ испорченную и разграбленную, собравшись вкругъ кричали въ одинъ голосъ товарищамъ своимъ, потомъ стрѣляли изъ ружей, а наконецъ не слыхавши отвѣту пришли въ такую робость, что намѣрены были тотъ же часъ на корабль возвратиться, и дѣйствительно сѣвши въ шлюпку начали отваливать; но пожалѣя друзей своихъ, оставя въ ней троихъ, вышли паки на берегъ, и взошедъ на гору, кричали долгое время.

Капитанъ совѣтовалъ мнѣ учинить на нихъ нападеніе тогда, какъ они выстрѣлятъ, чего въ разсужденіи первой ихъ поступки и ожидать возможно было; но чемубъ они не имѣя время зарядить оныя, въ полонъ отдаться принуждены были: но сего никоимъ образомъ учинить было не можно, для того, что они стояли на горѣ, и въ то время, какъ бы мы къ нимъ на верхъ побѣжали, конечно ружья свои зарядить успѣли; а при томъ я и того опасался, чтобъ остатніе въ шлюпкѣ, видя несчастіе своихъ товарищей, на корабль не уѣхали, чтобы они конечно и здѣлали, и такъ поднявши якорь ушлибъ въ море, и тѣмъ уничтожилибъ всю мою надежду къ возвращенію въ отечество. За лучшее же почиталъ я то, чтобъ отрѣзавъ ихъ отъ шлюпки атаковать ночью, естьли возможно такъ, чтобъ и находившіеся въ шлюпкѣ того не слыхали, дабы послѣ и ихъ удобнѣе захватить было можно.

Бунтовщики посидѣвши на горѣ пошли къ своей шлюпкѣ, товарищей своихъ дѣйствительно пропавшими почитая. Капитанъ видя уничтожающуюся тѣмъ свою надежду, приходилъ въ отчаяніе, которое поправилъ я слѣдующею хитростію. Приказалъ Пoрутчику итти съ слугою своимъ на гору, гдѣ бунтовщики сидѣли, и подать имъ оттуда голосъ; а какъ они за ними пойдутъ и откликаться станутъ: то идучи впередъ завести ихъ крикомъ своимъ такъ далеко, чтобъ они прежде ночи къ шлюпкѣ своей не могли возвратиться.

Матросы сѣвши въ шлюпку начали уже отваливать, какъ услышали посланныxъ моихъ голосъ, чего ради тотчасъ выскоча всѣ на берегъ побѣжали къ тому мѣсту, откуда онѣ былъ слышанъ. А понеже все сіе произходило во время прилива, отъ котораго находившееся между шлюпкою и горою заливъ такъ водою наполнился, что имъ перейти никоимъ образомъ было не можно, и для того поѣхавши въ шлюпкѣ по полной водѣ въѣхали на самой берегъ, гдѣ и привязали ее къ дереву. А сколь скоро ушли они у насъ изъ виду; то я примѣтилъ, что оставшіе на шлюпкѣ матросы, напившись пьяны, одинъ вышедъ на берегъ легъ спать, а другой въ ней. Пользуясь симъ случаемъ и почитая ихъ спящими, приказалъ Капитану учинишь на нихъ нападеніе; по тому Капитанъ выбѣжавши вдругъ изъ лѣсу, и ударивши дуломъ въ голову лежащаго на берегу, кричалъ находившемуся въ шлюпкѣ, чтобъ онъ отдался безъ всякаго бою, которой видя много вооруженныхъ людей, а товарища своего убитаго, а особливо будучи изъ тѣхъ, коихъ почиталъ Капитанъ себѣ вѣрными, отдался безъ сопротивленія, и служилъ ему послѣ со всякою вѣрностію.

Порутчикъ съ слугою моимъ такъ исправили свою комисію, что крича и отвѣтствуя на крикъ матросскій съ згоры на гору такъ далеко ихъ въ лѣсъ заманили, что имъ прежде ночи до шлюпки возвратиться было не можно. Идучи назадъ кричали передніе оставшимъ, чтобъ они за ними, какъ возможно, поспѣшали; а тѣ отвѣтствовали, что они уже далеко и итти не въ силахъ. Сей ихъ извѣтъ причинилъ мнѣ несказанную радость.

По приходѣ къ шлюпкѣ, и видя ее со всѣмъ ограбленную, а при томъ ни руля, ни веселъ не имущую, въ такое впали отчаяніе, что вопили такъ, какъ бѣшеные, увы! конечно заѣхали мы на волшебной островъ; конечно на немъ живутъ нечистые духи; все равно хотя и люди; они насъ также, какъ и первыхъ нашихъ товарищей, лишатъ жизни. Сіе продолжалось долгое время.

Между тѣмъ команда моя показывала несказанную охоту къ бою; но мнѣ хотѣлось взять ихъ безъ всякаго кровопролитія; и для того дожидался того, какъ они по разнымъ мѣстамъ разойдутся. Скоро потомъ ботсманѣ, яко начальникъ возмущенія, въ несчастіи своемъ больше всѣхъ слабость свою показующей, подошелъ къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ Капитанъ съ моимъ слугою; а сей будучи не въ состояніи терпѣть сего своего злодѣя, вышедъ изъ терпѣнія выскочилъ изъ лѣсу, и выстрѣлилъ по немъ безъ всякаго прицѣлу.

На выстрѣлѣ прибѣжалъ и я къ нему со всею моею арміею, коею командовалъ Генералиссимъ Робинзонъ Крузе. Въ командѣ у меня былъ Генераломъ Порутчикомъ Пятница слуга, а солдаты Капитанъ, Порутчикъ, пасажиръ и трое плѣнныхъ, принятыхъ къ намъ въ службу въ разсужденіи ихъ добрыхъ поступокъ.

Ночь была такъ темна, что бунтовщикамъ не видно было нашего многолюдства. Яжъ темнотою пользуясь приказалъ плѣнному своему, коего Робинзономъ же звали, спросить у нихъ, хотятъ ли они безъ драки въ полонъ отдаться. А сей началъ мнѣ кричать: Томасъх Шмидъ положи ружье, и отдайся въ полонъ, я уже въ полону, Ботсманъ нашъ раненъ, Афрей убитъ, Губернаторъ острова далъ пятьдесятъ человѣкъ солдатъ нашему Капитану, они васъ уже давно ищутъ; пожалуй совѣтуй товарищамъ отдаться въ полонъ, а безъ того бы всѣ пропадете. Да простятъ ли насъ, спросилъ у него Шмидъ? О томъ спрошу я у Капитана, отвѣчалъ ему Робинзонъ. А между тѣмъ вскричалъ Шмиду Капитанъ: я вамъ совѣтую положить ружья, и обѣщаюсь васъ простить, выключая однако Аткенса, коему приказываю приготовлятся къ смерти, для того что уже такъ отъ Губернатора приказано. Чѣмъ я другихъ виноватѣе, возопилъ тогда Аткенсъ, не всѣ ли мы равнаго наказанія и прощенія отъ васъ достойны? Но онъ то говорилъ весьма лживо, ибо онъ первой наложилъ на Капитана свои руки, и по выводѣ изъ шлюпки на берегъ, хотѣлъ отрубить ему голову. На что сказалъ ему Капитанъ: отдайся на его волю, и проси милости у Губернатора. Симъ титуломъ удостоилъ Капитанъ меня такъ, какъ Повелителя острова.

Наконецъ бунтовщики ни мало не мѣшкавъ, положили ружья, и просили, чтобъ Капитанъ помиловалъ ихъ по своему человѣколюбію. Я приказалъ Робинзону и двумъ его товарищамъ связать имъ руки, и выступить къ нимъ своей въ пятидесяти человѣкахъ разглашенной, точно же въ восьми человѣкахъ состоящей арміи; а самъ остался въ лѣсу. Такимъ порядкомъ полонилъ я и другую бунтовщиковъ партію. Они съ искреннимъ раскаяніемъ просили Капитана о своемъ помилованіи; а онъ отсылалъ ихъ всегда, съ сею ихъ прозьбою ко мнѣ. Вы думали, говорилъ онъ имъ, оставить меня на дикомъ и непоселенномъ острову, однакожъ въ томъ весьма обманулись, по тому что онъ не только людьми обитаемъ, но еще къ вящшей нашей бѣдѣ управляется Агличаниномъ, которой будучи о законахъ нашихъ свѣдомъ, васъ такъ, какъ морскихъ разбойниковъ, наказать не упуститъ.

Сія выдумка получила желаемое мною дѣйствіе: ибо Аткенсъ со всѣми бунтовщиками горькими слезами обливаясь, просили Капитана о исходатайствованіи имъ у Губернатора милости. Яхъ видя открывающуюся ко взятью корабля надежду и утверждая злоумышленниковъ въ томъ, что они дѣйствительно во власти Губернаторской находятся, послалъ слугу своего къ Капитану съ приказомъ, чтобъ онѣ ко мнѣ явился. А Капитанъ, понявши мою хитрость, отвѣтствовалъ ему весьма учтиво: скажи Его Превосходительству, что я тотчасъ буду. А матросы видя Капитана своего учтивой отвѣтъ, и увѣрившись что у меня дѣйствительно есть 50 человѣкъ людей, усугубляли ему прозьбы свои о исходатайствованіи имъ у меня прощенія.

По приходѣ Капитанскомъ объявилъ я ему, коимъ образомъ намѣренъ я взять корабль, а плѣнныхъ разсадить по разнымъ мѣстамъ; и для того раздѣля ихъ на двѣ партіи отвели Аткенса съ тѣми, въ коихъ не было къ обращенію на путь истинны ни малой надежды, въ гротъ, а прочихъ въ загородной домъ. На другой день посылалъ я къ нимъ Капитана провѣдать о ихъ намѣреніи; а они съ клятвою обѣщались ему помогать во взятьѣ корабля его, естьли онъ только въ томъ поручится, что они прощены будутъ.

Яжъ не упуская ничего до безопасности нашей касающагося, приказалъ Капитану взять изъ нихъ половину, а другую вмѣсто аманатовъ на острову оставить съ тѣмъ, что естьли они паки взбунтуются, то оставшіе конечно будутъ перевѣшены. Взятые въ аманаты просили освобожденныхъ своихъ товарищей, чтобъ они ихъ не выдали; а сіи увѣряли друзей своихъ, что они конечно будутъ служить Капитану своему до послѣдней капли крови; а чрезъ то армія моя умножилась до 12 человѣкъ.

Вотъ число людей, съ коими капитанъ долженъ былъ брать корабль. Я остался съ слугою своимъ на берегу, и здѣлался изъ Губернаторовъ тюремнымъ приставомъ у своихъ плѣныхъ, коихъ было семь человѣкъ. Я назначенъ былъ къ тому по сказанію Капитанскому отъ Губернатора, съ тѣмъ, чтобъ они безъ моею повелѣнія ни куда ходить не осмѣлились. Въ случаѣжъ ихъ ослушанія, дана была мнѣ надъ ними власть, заковать ихъ въ желѣза, Возмутители, представляя себѣ Островскаго Губернатора не съ такомъ негодномъ уборѣ, въ какомъ я былъ, почитали меня не инако, какъ Губнымъ старостою, по тому что по безобразному и неудѣльному длинному моему платью инако меня и почитать было не можно, Яжъ пользуясь ихъ невѣденіемъ разсказывалъ имъ о Губернаторскомъ замкѣ, и о его людяхъ столько похвалы, что они тѣмъ устрашены будучи, безъ моего позволенія и на сторону итти не осмѣливались. Между тѣмъ Капитанъ, не упуская времени, исправилъ шлюбки; одну отдалъ въ команду пасажиру, а самъ сѣлъ съ Порутчикомъ своимъ и съ пятью человѣками матросовъ въ другую, а по пріѣздѣ къ кораблю приказалъ вышеупоминаемому Робинзону отзываться, на вопросы съ корабля чинимые, что ѣдутъ назадъ обѣ шлюпки, и что все благополучно. А между тѣмъ, какъ сей матросъ съ часовымъ разговаривалъ, то приставши къ кораблю, первые вышли на оной Капитанъ съ Порутчикомъ, и убили тотчасъ подшкипера и плотника, яко начальниковъ всего бунта, и подкрѣпляемы будучи подкомандующими своими овладѣли на верьху тогда всѣми находившимися людьми; и закрывъ люки удержали прочихъ отъ дальнаго кровопролитія. Въ тожъ самое время пристала и другая шлюпка; а зломышленники, видя возставшихъ противъ нихъ товарищей своихъ, отдались всѣ Капитану, и прося въ проступкѣ своей прощенія учинили ему въ вѣрности присягу.

Новой Капитанъ услышавши необычайной въ кораблѣ шумъ, заперся въ своей каютѣ, и подкрѣпляемъ будучи тремя матросами схватился за оружіе: но по выломаніи въ каюту дверей хотя и выстрѣлилъ, однакожъ ранилъ весьма легко одного Порутчика, которой и убилъ его до смерти; прочіе же видя убитаго своего командира, здались безъ всякаго сопротивленія. Такимъ образомъ овладѣлъ Капитанъ кораблемъ своимъ безъ далекаго кровопролитія.

Онъ увѣдомилъ меня о томъ семью пушечными выстрѣлами. Я по ожиданіи сего договореннаго у меня съ нимъ сигнала, стоялъ на берегу, а услышавши и отъ великихъ трудовъ утомленъ будучи, на силу добрался до своей постели, и уснулъ весьма крѣпко, и до тѣхъ поръ не проснулся, пока не разбудилъ меня Капитанъ, которой кликалъ меня стоя близъ моей постели: вставай, любезной другъ мой! говорилъ онъ; вотъ я со всѣмъ кораблемъ моимъ къ твоимъ услугамъ; покидай пустыню свою, и прими благодарность отъ человѣка избавленнаго тобою отъ смерти.

Я слыша такія слова въ такое пришелъ восхищеніе, что радостной восторгъ мой сдѣлался было причиною моей смерти; и естьлибъ Капитанъ не запасся нужными при такихъ случаяхъ спиртами: то бы здѣдался онъ мнѣ неминуемою моею кончиною. Но по пришествіи помощію лѣкарствъ въ чувство, вошелъ съ нимъ, или лучше сказать, ввелъ онъ меня на обсерваторію мою, откуда увидѣлъ въ заливѣ моемъ почти близъ самаго берега стоящей корабль. Тогда уже не можно было сомнѣватьcя о избавленіи моемъ; а воображеніе о будущемъ благополучіи ввергло меня въ прежнюю нечувствительность, отъ которой на силу могъ я опамятоваться.

Капитанъ, будучи не меньше моего радъ, и взирая на свой корабль, приходилъ въ изступленіе, и увѣряя благодарностію своею и искренностію, обѣщался быть вѣрнымъ моимъ другомъ, и не забывать показаннаго мною ему одолженія. Я жъ радостными слезами на конецъ прослезившись, и на колѣни бросившись благодарилъ Всевышняго Творца за такія неизчетныя его ко мнѣ милости, а по томъ оборотясь къ Капитану изпрашивалъ у него себѣ вѣрной его дружбы. Онъ же не давши еще окончать рѣчь мою, приказалъ принести привезенныя мнѣ въ подарокъ оставшіяся отъ грабительства бунтовщиковъ наилучшія вещи, состоящія въ разныхъ на острову желающему жить нужныхъ бездѣлкахъ.

Пріятнѣйшія же были для меня пара платья, рубашки, и прочей необходимой для человѣка уборъ, въ которой я тотчасъ и нарядился; а за тѣмъ, что уже болѣе 20 лѣтъ не носилъ Европейскаго платья. Надѣвши же оной думалъ, будто бы я былъ связанъ. По перенесеніи Капитанскихъ подарковъ въ замокъ, разсуждалъ я съ Капитаномъ, что дѣлать съ бунтовщиками, говорилъ онъ? показанная милость ихъ не исправитъ, и того ради необходимо должно ихъ вести въ Англію скованыхъ, а по пріѣздѣ отдать въ примѣръ другимъ для наказанія. Но какъ я ему представилъ, что они хотя и скованы будутъ, однако стращать станутъ другихъ, что они и ихъ оговорятъ, и тѣмъ паки ихъ къ бунту склонить могутъ: то онъ согласился, чтобъ ихъ на острову оставя снабдить всѣмъ нужнымъ изъ одного только человѣколюбія.

По сему уговору выпустили мы сперьва Аманатовъ за тѣмъ, что товарищи ихъ обѣщаніе свое точно исполнили; а по томъ приказалъ къ себѣ привести и начинщиковъ возмущенія, коихъ уговорилъ я на острову остаться. А какъ Капитанъ показывалъ на то притворное свое несогласіе, то я будто бы на него досадуя, сказалъ слѣдующее: Я взялъ ихъ въ полонъ, по чему и имѣю власть дарить ихъ жизнію. Выговоря сіе развязалъ всѣхъ, и приказалъ бѣжать имъ въ лѣсъ съ обѣщаніемъ дать имъ для обороны ружье и аммуницію. Сія хитрость не мало помогла къ тому, что сіи злонравные и упрямые люди въ огорченіе непріятелю своему на предложеніе мое согласились; хотя прежде лучше въ Англіи умереть, нежели на дикомъ острову жить хотѣли.

А какъ я имъ сказалъ, что Капитанъ умышленно упрямится, чтобъ ихъ только тѣмъ заманить на свое судно, чтобъ по привозѣ на корабль ихъ всѣхъ перевѣшать, что уже онъ и дѣйствительно учинилъ съ выбранными ими командирами, какъ сами видѣть могутъ на корабельномъ носѣ висящаго человѣка: ибо Капитанъ по отъѣздѣ на корабль повѣсилъ по моему совѣту мертвое тѣло; что они видя, и проклиная его хитрость, обѣщались мнѣ остаться жить на острову.

Яжъ твердое ихъ намѣреніе видя, отдалъ имъ все то, что у меня было, показалъ свои лодки, хуторы и домы научилъ, когда и какъ имъ хлѣбѣ сѣять, толочь, и печь изъ него хлѣбы должно, далъ имъ письмо къ ожидаемымъ на островъ Ишпанцамъ; совѣтовалъ жить съ ними въ дружбѣ и подарилъ ихъ отъ Капитана полученными вещьми, и по переночеваніи съ ними той ночи поѣхялъ на корабль, взявъ съ собою свои деньги кои за неупотребленіемъ такъ перержавѣли, что почти и дочиститься было не можно, подсолнечникъ, попугая и вѣрнаго слугу своего Пятницу, а прощаясь съ ними обѣщался, или самъ къ нимъ пріѣхать, или прислать къ нимъ изъ Англіи необходимо для заводскаго житія нужные инструменты, такожъ и всякіе огородные плоды и скотину.

Въ ту ночь не могли мы за противною погодою сняться съ якоря, а въ четыре часа по утру приплыли къ кораблю двое изъ оставленныхъ на острову, и просили о принятіи ихъ въ судно, хотя бы имъ и тужъ минуту быть повѣшеннымъ, по тому что товарищи намѣрены были ихъ употреблять вмѣсто невольниковъ во всѣ работы.

Капитанъ не хотѣлъ ихъ принять безъ моею позволенія; а я присовѣтовалъ опустивши ихъ въ корабль, за возмущеніе ихъ учинить жестокое наказаніе, а отъ того они такъ перемѣнились, что поправя жизнь свою здѣлались лучшіе люди. Послѣ того сослали мы къ оставшимъ на берегу ихъ вещи; такожъ выпросилъ я для нихъ у Капитана немалое число пороху, что и принято было ими съ немалымъ благодареніемъ.

Такимъ чуднымъ случаемъ избавился я пустынной своей жизни въ 1686 году Декабря 19 числа, препроводя на острову 28 лѣтъ, два мѣсяца и десять дней, въ тотъ же день и мѣсяцъ, въ которой я уѣхалъ отъ Салейскихъ разбойниковъ. А какъ вѣтръ перемѣнился, то поднявши якорь, и отдавши честь острову, отправились въ путь, и по окончаніи счастливаго пути прибыли въ Англію въ 1687 году въ 11 день мѣсяца Іюня.

Я не былъ уже въ отечествѣ моемъ 35 лѣтъ, и такъ по прибытіи въ Лондонъ казалось мнѣ такъ дико, какъ будто бы пріѣхалъ въ какое незнакомое мнѣ мѣсто. Честная правительница оставшаго моего имѣнія была хотя еще я жива, но уже въ крайней бѣдности. Яжъ видя такое ея состояніе, денегъ своихъ отъ нее и не требочалъ, но награждая ее за честныя ея поступки, помоществовалъ ей столько, сколько тогдашнія обстоятельства мои мнѣ въ этомъ дозволять могли.

Пpиѣѣхавши же въ Іоркъ, нашелъ я тамъ двухъ сестеръ своихъ, кои въ оставшемъ послъ отца имѣніи раздѣлись и въ принадлежащей мнѣ части, такъ не имѣя ни малой надежды къ полученію отцовскаго наслѣдства возвратился въ Лондонѣ, гдѣ получилъ отъ владѣльцовъ избавленнаго мною корабля въ подарокъ двѣ тысячи фунтовъ стерлинговъ.

Разсуждаяжъ о своихъ обстоятельствахъ и о маломъ достаткѣ своемъ, коимъ почти, а при томъ съ нуждою, содержать себя могъ, намѣрился ѣхать въ Лиссабону, и искать того, не могу ли я навѣдаться о Бразильскихъ своихъ заводахъ; для сего поѣхалъ я въ Лиссабону, куда и прибылъ въ Сентябрѣ мѣсяцѣ.

По многомъ спрашиваніи нашелъ я того Капитана, которой принялъ меня на свой корабль во время моего побѣга изъ Сале, и коего я при отъѣздѣ моемъ изъ Лиссабоны учинилъ своимъ наслѣдникомъ. Онъ насилу могъ меня узнать, такъ былъ уже тогда старъ, что я принужденъ былъ разсказать ему всю свою повѣсть, по которой вспомня меня весьма обрадовался. И такъ возобновя съ нимъ старинное знакомство получилъ о заводахъ своихъ слѣдующее извѣстіе:

Я уже назадъ тому лѣтъ съ десять не былъ въ Бразиліи, а въ послѣдней разъ бытія моего товарищѣ и сосѣдъ вашъ еще здравствовалъ; повѣренныя ваши померли оба, однакожъ вы можете всегда получить о имѣніи вашемъ точное извѣстіе, по тому что они по случаю разпространившагося о смерти вашей слуху, подавали Государственному Фискалу ежегодныя о заводахъ вашихъ извѣстія, а по тому поданному отъ нихъ всѣмъ вашимъ вещамъ реестру, описана одна часть на Государя, двѣ на Августинской монастырь, а четвертая на содержаніе бѣдныхъ. Въ казну взятая часть невозвратна, стоитъ ли же вашъ заводъ того, чтобъ вы сами для него въ Бразилію ѣхали, и можете ли вы его возвратить, того я сказать вамъ не знаю; а только о томъ извѣстенъ, что бывшей вашъ сосѣдъ жилъ еще и при мнѣ весьма богашо. Надѣюсь же, что по его и оставшихъ послѣ прикащиковъ вашихъ наслѣдниковъ, кои будучи честные и достаточные люди въ томъ не поспорятъ, свидѣтельству вы плантаціи свои конечно получите.

Мнѣ то весьма удивительно, отвѣчалъ я ему, по чему они въ управленіе оной вступиться осмѣлились, а особливо, что я по духовной своей учинилъ во всемъ имѣніи моемъ васъ наслѣдникомъ. Сему дивиться не можно сказалъ мнѣ старикъ; потому что они за неимѣніемъ точнаго о смерти вашей извѣстія меня до владѣнія онаго и не допустили; а только получилъ съ заводовъ нашихъ первыхъ семи лѣтъ доходы, кои употребилъ я на размноженіе оныхъ, въ томъ есть у меня засвидѣтельствованной сосѣдьми расходной реэстръ; а затѣмъ осталось у меня 470 муадоровъ, на которые я купилъ себѣ мѣсто въ кораблѣ, ибо судно мое на возвратномъ изо Бразиліи въ Лиссабону пути разбило. Между тѣмъ, любезной другъ! сказалъ онъ мнѣ, продолжая рѣчь свою, вы конечно отъ меня ихъ получите, сколь скоро сынъ мой изъ Бразиліи назадъ будетъ. Теперь отдаю вамъ 160 муадоровъ, а за оставшія уступаю вамъ, когда вы похотите имѣть часть мою въ кораблѣ, на которомъ сынѣ мой торгуетъ.

Я чувствительно тронутъ былъ честною поступкою старика сего, и вспомня его ко мнѣ одолженіе не бралъ до тѣхъ порѣ у него сихъ денегъ, покажи онъ меня точно не увѣрилъ, что ему въ нихъ нѣтъ крайней нужды, такожъ и отъ имѣвшейся у него въ кораблѣ части, по вступленіи во владѣніе моихъ заводовъ, обѣщался со всѣмъ отказаться, тѣмъ наипаче, что я самъ въ Бразилію ѣхать былъ намѣренъ.

Но наконецъ совѣты друга моего убѣдили меня такъ, что я, слѣдуя онымъ явился въ Лисабонѣ государственному Нотаріусу, и засвидѣтельствуяся Капитаномъ, что я дѣйствительно господинъ моихъ въ Бразиліи находящихся, и описанныхъ на монастыри и на Государя заводовъ, изходатайствовалъ отъ него, что послана была туда справка; а на оную и получилъ чрезъ полгода точной отвѣтъ, такожъ и отъ наслѣдниковъ учрежденныхъ мною надъ ними прикащиковъ точное увѣдомленіе, что мнѣ отъ нихъ слѣдуетъ получить 1498 муадоровъ. Игуменъ Августинскаго монастыря далъ мнѣ также знать, что у него для отдачи мнѣ имѣются готовыхъ 872 муадора, о описанной же въ казну части не было никакова извѣстія; такожъ прислано было ко мнѣ собственнаго съ заводовъ моихъ продукта довольное число сахару и табаку и описаніе благосостоянія оныхъ, а отъ управителей богатой подарокъ съ поздравленіемъ о моемъ въ Европу возвращеніи и съ пріобщенною притонѣ прозбою, чтобъ я управленіе оныхъ или имъ повѣрилъ, илибъ самъ въ Бразилію пріѣхавъ, съ ними тамъ жить поселился.

Сія неожидаемая перемѣна причинила мнѣ такую радость, отъ которой, естълибъ Капитанъ не ускорилъ пустить крови, конечнобъ мнѣ смерть приключилась. Вдругъ изъ самобѣднѣйшихъ людей здѣлался я великимъ богачемъ, и капиталъ мой по оцѣнкѣ знатоковъ заводовъ, и присланныхъ со оныхъ товаровъ, состоялъ почти изъ 50000 фунтовъ стерлинговъ. Я возвратилъ Капитану уплаченной имъ долгъ мой, въ оставшемъ отказался писменно, да сверхъ того повѣря ему получать съ заводовъ моихъ доходы, и пересылать ихъ ко мнѣ въ Лондонъ опредѣлилъ ему по сту, а сыну его по пятидесяти фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго съ нихъ доходу.

По полученьи пересланныхъ изъ Бразиліи отъ прикащиковъ, и по взятьѣ за привезенные товары денегъ, не зналъ, куда съ ними дѣваться, и при всемъ моемъ богатствѣ былъ весьма безпокоенъ, всегда опасаясь, чтобъ они не здѣлались причиною моей пагубы; сожалѣлъ о томъ, что уже не могу ихъ такъ хранить, живучи между людей, какъ я во бытность мою на острову клалъ ихъ со всѣмъ въ неукрѣпленные мѣста, но при томъ безъ всякой о пропажѣ ихъ опасности.

Между тѣмъ, зная крайность вдовы моего друга, переслалъ къ ней сто фунтовъ стерлинговъ, и сестрамъ своимъ по толикой же суммѣ, обѣщаясь и впредь въ нуждахъ ихъ не оставлять, и будучи въ Бразиліи натурализированъ, или причисленъ въ мѣщанство, думалъ со всѣмъ въ Англіи забравшись туда отправиться, и тамъ поселиться: но одна удерживала меня отъ того разность моей вѣры съ Католиками, которую однакожъ не хотѣлъ я перемѣнить ни за все богатство въ свѣтѣ.

При отправленіи изъ Лиссабона Бразильскаго флота писалъ къ своимъ управителямъ, и пріобща къ письмамъ своимъ небольшой подарокъ, просилъ ихъ, чтобъ они заводы мои взяли въ свое смотрѣніе; а доходыбъ оныхъ пересылали всегда въ Лиссабону на имя Капитана, помянутаго друга моего, игумну Августинскаго монастыря подарилъ тѣ деньги, коими онъ мнѣ былъ долженъ, съ тѣмъ, чтобъ онъ ихъ роздалъ нищимъ и бѣднымъ людямъ.

Такимъ образомъ окончивши въ Лиссабонѣ всѣ дѣла свои, думалъ возвратиться въ Англію; но не зналъ какою ѣхать дорогою, моремъ ли или сухимъ путемъ, а хотя я и привыкъ уже къ мореходству, однакожъ не смѣлъ ввѣрять непостоянной сей стихіи своихъ сокровищъ, при томъ же нѣкоторое внутреннее отъ сего пути имѣлъ отвращеніе. А сіе было и не напрасно, ибо корабль, на которомъ я ѣхать былъ долженъ, взять въ полонъ Алжирцами, да и Капитанъ, другъ мой, мнѣ моремъ ѣхать не совѣтовалъ, а ѣхать приговаривалъ чрезъ Ишпанію и Францію.

Онъ сыскалъ мнѣ добрыхъ попутчиковъ, а именно: знакомца своего Лиссабонскаго купца и при томъ природнаго Агличанина, да съ нимъ еще двухъ купцовъ же, послѣ пристали къ намъ два Португальскихъ дворянина, а у всѣхъ у насъ было пять человѣкъ слугъ, у меня двое по тому что я принужденъ былъ за незнаніемъ Пятницею Европейскихъ обычаевъ, принять къ себѣ въ лакеи Аглинскаго матроса.

Мы всѣ снабдились ружьями и прочею военною аммуниціею, коею довольно вооружать отправились изъ Лиссабона въ путь свой. Весь сей караванъ дѣлалъ мнѣ отмѣнную честь, и называлъ меня командиромъ своимъ не токмо для моей старости, но и для того, что у меня было двое слугъ, и что я первой предпріялъ путь сей.

А понеже я при описаніи путешествія своею не упоминалъ никогда о свойствахъ народа и земель, гдѣ мнѣ во время онаго быть случилось, то и при описаніи сего путешествія о томъ молчать буду; по тому что и безъ меня сіи земли уже довольно описаны; а только упомяну о томъ, что со мною во время онаго случилось.

По приѣздѣ въ Мадритъ пробыли мы въ сей Испанскаго государства столицѣ столько, сколько намъ для смотрѣнія примѣчанія достойныхъ въ немъ вещей времени употребить было надобно, а по томъ при наступленіи осени выѣхали изъ оной въ половинѣ Октября мѣсяца. По пріѣздѣ въ Наварру увѣдомились, что всѣ проѣзжіе за великимъ въ горахъ выпавшимъ снѣгомъ возвращаются въ Пампелону главной городъ сей провинціи.

Холодъ такъ былъ великъ, что мнѣ, привыкшему жить въ жаркихъ мѣстахъ, весьма здѣлался несноснымъ, а бѣдной Пятница, слуга мой, на силу могъ сидѣть на лошади. Ему, какъ то и всякой разсудить можетъ, рожденному въ такихъ мѣстахъ, гдѣ и безъ платья ходить можно, зима была несноснѣе всѣхъ.

Между тѣмъ продолжающейся безпрерывно снѣгъ дорогу въ Пиринейскихъ горахъ такъ испортилъ, что ею и проѣхать было не можно, а особливо отъ того, что въ Ишпаніи никогда такихъ морозовъ не бываетъ, которые бы снѣгъ такъ могли заморозить, чтобъ онъ и лошадь поднимать былъ въ состояніи. Яжъ будучи о томъ свѣдомъ, совѣтовалъ попутчикамъ своимъ ѣхать въ Фуентарабію, а оттуда на кораблѣ въ Бурдо.

А какъ мы о томъ совѣтовали; то вступили въ нашъ гербергъ четыре человѣка Французскихъ дворянъ, проѣхавшихъ горы по Лангедокской границѣ, гдѣ снѣгъ такъ замерзъ, что и лошадей поднимать могъ. Мы сыскали ихъ проводника, а онъ обѣщался насъ провести тоюжъ безопасною дорогою, а только совѣтовалъ намъ быть вооруженнымъ за тѣмъ, что въ горахъ волковъ и другихъ хищныхъ звѣрей было великое множество. Мы не боялись столько звѣрей, сколько разбойниковъ; а онъ сказалъ намъ, что сія дорога отъ однихъ токмо звѣрей опасна.

Къ намъ пристало еще 1 2 человѣкъ Французскихъ дворянъ съ толикимъ же числомъ слугъ своихъ; и такъ по выѣздѣ изъ Пампелоны, поѣхали сперьва тою дорогою, которою мы въ сей городѣ изъ Мадрита пріѣхали, по томъ поворота въ лѣвую сторону въѣхали въ пиринейскія горы; во многихъ мѣстахъ проѣзжали мы великія пропасти, а при томъ такою узкою дорогою, что почти одна лошадь оною пройти могла. А хотя съ горъ часто и показывались намъ Лангедокскія и Гасконскія поля, однакожъ съѣхать на нихъ пряма никоимъ образомъ было не можно, но принуждены были долгое время странствовать въ покрытыхъ снѣгомъ пусты нихъ.

Во всю нашу дорогу была такъ великая метель, что съ крайнею нуждою могли мы ѣхать за своимъ провожатымъ, коего безпрестанно бранили за то, что онъ насъ ведетъ такими мѣстами, въ коихъ со всѣхъ сторонѣ смерть глазамъ нашимъ представлялась? а онъ всякими образы насъ ободряя увѣрялъ, что мы скоро дурныя мѣста проѣдемъ. А между тѣмъ случилось съ нимъ слѣдующее несчастіе: Онъ уѣхавши отъ насъ впередъ весьма далеко, атакованъ былъ двумя волками преслѣдованными и ужасной величины медвѣдемъ. Одинъ ихъ нихъ бросился лошади на морду, ухватилъ ее за удило, и такъ повисъ у ней на головѣ; а другой ухватя его за ногу тащилъ съ сѣдла долой, и конечнобъ его съѣлъ, естьлибъ я услышавши необычайной крикѣ его, не послалъ къ нему на помощь слуги своего. А сей увидя такое бѣднаго сего человѣка несчастіе, поскакалъ къ нему вскричавши мнѣ: О, горе бояринъ! и прискакавши къ нему весьма близко убилъ звѣря изъ пистолета. На выстрѣлъ поспѣшили и мы къ нимъ, и такъ избавили ихъ отъ сихъ алчныхъ звѣрей; провожатой былъ весьма больно искусанъ.

Бывшей съ волками медвѣдь шелъ по лѣсу у насъ въ сторонѣ; а слуга мой увидѣвши и не устрашась ужасной величины его, но будучи измала къ бою дикихъ сихъ звѣрей привыченъ, отдавши лошадь свою другому моему лакею а самъ скинувши сапоги, надѣлъ туфли; и не взирая на запрещенія мои, побѣжалъ на него прямо, а самъ кричалъ мнѣ: Прощай бояринъ! я шелъ къ нему просить у него руку, и сказать ему здорово, а ты много сталъ смѣяться. Не ходи глупой человѣкъ, говорилъ я ему, онъ тебя изломаетъ. Какъ меня изломаетъ? отвѣчалъ онъ мнѣ. Я его изломаетъ, убьетъ, и ѣсть станетъ, вы стоять всѣ смирно и смотрѣть, какъ мой вамъ смѣхъ здѣлаетъ.

Медвѣдь идучи въ лѣсъ оглядывался на моего слугу, а сей подошедъ къ нему весьма близко, началъ ему говорить такъ, какъ будто бы звѣрь его разумѣть будетъ: Послушай, братъ! мой хочетъ съ тобой поговорить; а понеже медвѣдь не останавливаясь шелъ своею дорогою, то Пятница поднявши камень бросилъ въ него, и попалъ ему въ голову, а самъ побѣжалъ отъ него такъ скоро, что тяжелой звѣрь и нагнать его былъ не въ состояніи; потомъ поворота въ сторону пошелъ въ лѣсъ, изъ коего мы на дорогу выѣзжали. Я видя обращеннаго слугою своимъ лютаго медвѣдя, и въ великомъ сердцѣ будучи, приказывалъ слугѣ своему назадъ воротиться, а самъ хотѣлъ стрѣлять по звѣрѣ.

Слуга видя, что мы прикладываемся, вскричалъ изо всей силы: нѣтъ прикладывайся, нѣтъ прикладывайся, постой, вамъ много будетъ смѣяться. Выговоря сіе началъ еще больше дразнить медвѣдя, и приведя его за собою въ погоню, подбѣжалъ къ стоящему недалеко кудрявому дереву, и брося подѣ мимъ ружье свое, взлѣзъ на него весьма скоро. Медвѣдь же обнюхавши ружье, полѣзъ на дерево за своимъ непріятелемъ, которой влѣзъ на самой конецъ нижняго сучка, а только лишь звѣрь къ нему полѣзъ, то онъ качая сучокъ просилъ его къ себѣ подвинуться. Медвѣдь будто бы слова его разумѣя, подвинулся впередъ, а слуга мой разговаривая съ нимъ, и раскачавши сучокъ, за которой медвѣдь держась ревѣлъ изъ всего голоса, опустился на землю. Какъ уже сучекъ качаться пересталъ, а медвѣдь непріятеля своего подъ деревомъ увидѣлъ, то сошедъ съ сучка началѣ по дереву: на землю опускаться. Слуга же мой пользуясь симъ случаемъ, схватилъ свое ружье, и приложась въ него весьма близко, убилъ звѣря; по томъ вскричалъ намъ: Вотъ такъ въ мой землѣ бьютъ звѣрь изъ большой стрѣлъ.

Такимъ образомъ здержалъ онъ данное намъ обѣщаніе свое; мы всѣ несказанно тому смѣялись. И конечно бы сей бой намъ былъ увеселительнѣе, естьлибъ смѣхъ нашъ не увѣрялся слышимымъ нами во всѣхъ сторонахъ дороги дикихъ звѣрей воемъ, которой при наступленіи темной ночи, и въ разсужденіи пустыннаго мѣста, въ коемъ мы находились, дѣлался еще ужаснѣе.

Я уже выше сказывалъ, сколько холодно тогда было, и сколь много выпало въ горахъ снѣгу, которой принудилъ, что горные жители скотъ свой въ поля не пускали; а отъ того волки и прочіе хищные звѣри такъ оголодали, что великими стадами по горамъ хода, нападали на проѣзжихъ, на лежащія въ низу оныхъ деревни, въ коихъ и порѣзали множество скота и людей.

Между тѣмъ сказалъ нашъ провожатой, что мы подъѣзжаемъ къ такому мѣсту, гдѣ намъ волковъ миновать никоимъ образомъ не можно, и для того совѣтовалъ намъ имѣть ружья наши въ готовности. И въ самомъ дѣлѣ проѣзжая мы густой лѣсъ въѣхали въ небольшую пойму, то выступило къ намъ волковъ со сто такъ, какъ будто бы нарочно въ шеренги построены были. Видя сіе приказалъ я командѣ своей построиться, и стрѣлять по нихъ не всѣмъ, но чрезъ человѣка; а симъ способомъ имѣя каждой изъ насъ пару пистолетъ, могли по нихъ здѣлать съ ряду шесть залповъ. Такимъ порядкомъ два залпа выстрѣливши, и волковъ отъ того отступающихъ видя, вспомняжъ при томъ, что они человѣческаго крику боятся, приказалъ всѣмъ кричать, и дать еще залпъ и они дѣйствительно назадъ оборотившись побѣжали всѣ въ лѣсъ, и тѣмъ дали намъ время зарядить наши ружья,

И хотя мы сію партію и прогнали, однакожъ въ разсужденіи того, что ночь часъ отъ часу становилась темняе, здѣлались обстоятельства наши гораздо плоше, а особливо когда увидѣли, что волки напали на насъ съ трехъ сторонъ, и притомъ въ великомъ множествѣ. По несчастіюжъ должно намъ было проѣзжать лѣсъ узкою дорогою, которую заставили волки такъ, какъ будто бы намъ въ проѣздѣ оною спорить хотѣли. Мы поѣхали на нихъ прямо, но они несмотря на то, стояли весьма твердо; и такъ принуждены мы были остановиться; а между тѣмъ усмотрѣли въ сторонѣ дороги множество на строеніе срубленныхъ деревъ, за которыя отступя спѣшились, и стали по положенію оныхъ треугольникомъ, а въ средину поставили лошадей.

Помощію сего болверка и безпрерывнымъ огнемъ, долгое время удерживая мы сихъ голодомъ разъяренныхъ и безпрестанно на насъ бросающихся звѣрей, побили ихъ весьма много, но не смотря на то, задніе переднихъ впередъ подвигая, старались до насъ добраться. Наконецъ выстрѣливши по нихъ пять залповъ, вздумалъ я въ послѣдніе отважишься, и взявши рогъ съ порохомъ высыпалъ порохъ на помянутыя деревья; а какъ волки на болверкъ нашъ вскочили, то я зажегши порохъ приказалъ всѣмъ, учиня великой крикъ, въ послѣдніе по нихъ выстрѣлить.

Волки отъ великаго отъ пороху здѣлавшагося огня, которой при темнотѣ ночи ужаснымъ и намъ самимъ показался, такожъ отъ крику съ выстрѣлами вдругъ учиненнаго, а при томъ и отъ жалкаго визгу раненыхъ, и опаленныхъ своихъ товарищей, коихъ мы шпагами рубили, такъ испужались, что оборотясь и нимало не мѣшкавъ въ лѣсъ побѣжали. Мыжъ бѣгствомъ ихъ пользуясь, зарядили свои ружья, и сѣвши на лошадей поѣхали помянутою узкою дорогою, гдѣ попалась намъ на въ стрѣчу бигущая во всю прыть и преслѣдованная многими изъ сихъ звѣрей лошадь; также услышали мы въ сторонѣ учиненной ружейной выстрѣлъ, по выѣздѣ изъ лѣсу увидѣли два тѣла человѣческихъ растерзанныхъ и одну лошадь.

Такимъ образомъ счастливо отъ смерти избавившись, доѣхали мы наконецъ до одной деревни; а дорогою слышали въ сторонахъ безпрерывной вой звѣрей. Жители оной стояли всѣ вооруженные на дворахъ своихъ, и объявили намъ, что въ прошедшую ночь было у нихъ въ деревнѣ великое множество какъ волковъ, такъ и медвѣдей: и для того они, видя насъ столь вооруженныхъ, намъ весьма были ради.

Я думаю, что мы на мѣстѣ болѣе пятидесяти волковъ побили; раненаго же нашего провожатаго принуждены мы были оставить въ деревнѣ, и взять другаго, съ коимъ и пріѣхали въ Тулузъ. Тамъ всѣ дивились чудному нашему съ волками бою, и отвагѣ перваго проводника нашего. Во всей нашей при семъ дѣлѣ поступкѣ только то находили они предосужденія достойнымъ, что мы лошадей поставили во время бою за своими спинами, ибо по мнѣнію ихъ добирались волки только до лошадей, естьли же бы мы на нихъ сидѣли, то бы они столь смѣло нападать на насъ не осмѣлились. Но какъ бы то ни было, однакожъ я лучше почиталъ проѣхать сто миль моремъ, нежели одинъ разъ Пиринейскими горами.

По отдохновеніи отъ великихъ трудовъ своихъ въ Тулузѣ, поѣхалъ я въ Кале чрезъ Парижѣ, а изъ Кале прибылъ счастливо въ Дувръ. По прибытіи же въ Лондонъ, и по показаніи взятыхъ въ Лиссабонѣ за свои деньги векселей, нашелъ ихъ всѣ платежными; и такъ получилъ я крайнее отъ того удовольствіе, а при томъ же и жизнь спокойную.

Вдова Капитанша, о которой я выше сего сказывалъ, была во всѣхъ моихъ дѣлахъ тайною совѣтницею. Ей ввѣрялъ я всю свою домашнюю экономію, и жилъ стараніемъ ея въ разсужденіи домашнихъ моихъ обстоятельствъ въ вожделѣнномъ покоѣ; и разсудя, что мнѣ, по причинѣ реформатскаго моего закона въ Католицкихъ земляхъ, а особливо для строгой ихъ инквизиціи, въ Бразиліи поселиться не можно, съ общаго съ тайною моею совѣтницею совѣту, намѣрился продать находящіеся тамъ мои заводы, и для того писалъ о томъ къ другу своему въ Лиссабону. Онъ совѣтовалъ мнѣ уступить ихъ моимъ прикащикамъ, кои по мнѣнію его, будучи богаты, и зная совершенно, чего они стоятъ, хорошую за нихъ цѣну дать не отрекутся.

Я на то былъ согласенъ, писалъ къ нимъ о своемъ намѣреніи, а они при возвращеніи флота въ Лиссабону прислали ко мнѣ на требуемую мною сумму полные и чистые вексели, по которымъ я по написаніи имъ купчей и получилъ совершенной платежъ, а отъ того здѣлался весьма богатымъ человѣкомъ. Обѣщанныя Португальскому Капитану сто, а сыну его пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, опредѣлилъ я получать ежегодно съ процентовъ моего капитала.

Симъ заключаю я первую частъ моего похожденія, наполненную почти невѣроятными, но дѣйствительно со мною случившимся приключеніями. А по случившимися со мною несчастіямъ всякой подумаетъ, что я конечно жить буду уже въ покоѣ, и больше странствовать не вздумаю. Такъ бы должно, однакожъ я по свѣту скитаться привыкшей, не могъ утерпѣть, чтобъ не послушаться моего племянника, котораго я взялъ отъ сестры своей, воспиталъ у себя; а наконецъ, какъ онъ навигаціи выучился то купивши ему корабль посылалъ его торговать въ Индію.

Но сего не удалось мнѣ прежде исполнить, пока я не женился, и не прижилъ себѣ двухъ сыновей и одной дочери. По смерти же жены и тайной моей вышеупоминаемой совѣтницы, и по опредѣленіи къ статскимъ дѣламъ другаго своего племянника, а при томъ по возвращеніи со богатымъ изъ Индіи грузомъ корабля племянника моего, предпріялъ я по его совѣту въ 1694 году вторичное путешествіе, во время котораго былъ я на своемъ острову, гдѣ пріѣхавшіе по отъѣздѣ моемъ Ишпанцы жили въ великомъ несогласіи съ оставленными съ корабля бунтовщиками; и коихъ похожденіе такожъ и мои по свѣту странствія составятъ вторую часть моихъ приключеній.