Особым годом в моей жизни был 1906 год. Я познакомился с инженером Владимиром Григорьевичем Федоровым, будущим конструктором и ученым — отцом русской оружейной автоматики.
Это знакомство оказало решающее влияние на всю мою последующую жизнь и конструкторскую деятельность.
А произошло оно, если мне не изменяет память, так.
Однажды душистым весенним утром, когда солнце стояло уже высоко и жаворонки рассыпали над полигоном звонкие трели, в мастерскую вошел полковник Филатов и, как всегда, громко поздоровавшись, подошел ко мне.
Из-за его спины что-то жестами показывал мне мастер Елин.
Сообразив, что, должно быть, речь пойдет о новом задании, я сосредоточился.
Филатов показал мне рисунок, точнее, набросок пульки.
— Вот, Дегтярев, тебе задачам нужно точно такую же выточить из меди. Сумеешь?
Я посмотрел набросок. Пулька резко отличалась от наших тупоконечных пуль. Она была остроконусная.
— Ну, так как же? — спросил Филатов, заметив мое замешательство.
— Постараюсь, ваше высокоблагородие!
— В три часа приходи ко мне. Елин, проводишь его.
— Есть, ваше высокоблагородие! — разом ответили мы.
Точно в три часа я был в кабинете Филатова.
— Вот вам и мастер! — сказал Филатов, обращаясь к стройному, румяному капитану.
— Ну-ка, подойди сюда, Дегтярев, познакомься, это капитан Владимир Григорьевич Федоров.
Я подошел к столу.
Федоров встал, протянул мне руку, затем развернул чертеж новой остроконусной пули и спросил, удастся ли выточить такую из металла.
— Выточит, выточит, — ответил за меня Филатов. — Он скромен, а руки золотые!
— Работа должна быть предельно точной, — предупредил капитан.
И тут же пояснил, что чертеж этой остроконусной пули разработан профессором Михайловской артиллерийской академии Петровичем. Сделал профессор этот чертеж на основе сложнейших математических вычислений по преодолению сопротивления воздуха пулями самых различных форм.
— Так что же, позвольте узнать, — спросил я, — эта остроконусная пуля и должна быть самой лучшей?
— Вот именно, если вы сумеете ее сделать строго по чертежу.
Я задумался.
— Что, боишься? — опросил Филатов.
— За себя не боюсь, а вот за инструмент действительно побаиваюсь.
И хотя Филатов обещал оказывать мне всяческую помощь, все же я колебался. Взяться за работу и не выполнить ее было не в моих правилах. А выполнить такую точнейшую работу при имеющемся оборудовании и инструментах было почти невозможно.
Филатов продолжал настаивать, подбадривая меня:
— Берись, Дегтярев, лучше тебя никто эту работу не выполнит.
— Не бойтесь, вам будут даны хорошие чертежи, и от вас требуется только точность исполнения. Работа очень важная и почетная, — сказал Федоров. — Если модель, которую мы поручаем вам сделать, покажет хорошие качества на испытаниях, по ней будут изготовлять миллионы пуль. Ими вооружат всю русскую армию.
— Понимаю, дело серьезное, — сказал я, — буду стараться точно выполнить ваше задание.
— Он у нас аккуратный малый, — улыбнулся Филатов, — будьте покойны, не подведет.
— Очень хорошо! — сказал Федоров и вручил мне чертеж.
Я вышел из кабинета и почти бегом бросился в мастерскую.
Сердце стучало. Было радостно и вместе с тем страшно. Радостно оттого, что мне, молодому мастеру, доверили такую ответственную работу. И страшно за последствия. А вдруг не сделаю. Тогда прощайте мечты об изобретательстве прощай, любимое дело!
«Нет, — сказал я себе. — Каких бы трудов ни стоила мне эта пуля, а я ее сделаю!»
Мастер Елин, очевидно, заранее предупрежденный Филатовым, предоставил в мое распоряжение лучшие инструменты, и работа началась.
Я сделал заготовку двадцати пулек, надеясь из них выточить одну. Мастера с тревогой следили за мной, но не понимали моего замысла.
А я размышлял так: оборудование плохое, инструмент тоже не бог весть какой, следовательно, брак неизбежен, и поэтому надо сделать запас заготовок.
Мои опасения оправдались. Как я ни старался быть аккуратным, при доводке неизбежно запарывал одну пульку за другой.
Приходил Елин, рассматривал пульки, неодобрительно качал головой.
— Опять ошибка давал. Плохо! Плохо!
— Ничего, — говорил я, — Москва не сразу строилась. Москва большая, а пулька маленькая. Пульку надо сразу делать. Смелей. Тогда выйдет!
Я пробовал и быстро и тихо — ничего не получалось. Пульки неизменно выходили с браком.
Однажды, когда я сидел у верстака, сличая одну с другой только что обточенные пульки, в мастерскую вошел капитан Федоров.
— Здравствуйте, Дегтярев, как успехи?
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие. Успехи плохие.
Федоров достал лупу и стал рассматривать «запоротые» пульки.
— Странное дело, — сказал он, — как у вас с нервами?
— Не жалуюсь.
— А ну-ка, встаньте за станок.
Я начал обтачивать пульку. Федоров наблюдал.
— Да, руки у вас не дрожат. В чем же дело?
— Может быть, станок дрожит? — спросил я.
— Возможно. Попробуйте еще.
Я включил станок и стал работать.
Федоров достал серебряный рубль и поставил его на станину. Рубль задрожал и вдруг, спрыгнув со станины, со звоном покатился по полу.
— Все ясно, — сказал Федоров, — вас подводит станок, он сильно вибрирует. Советую вам сделать точнейшего профиля резец и работать с меньшим числом оборотов.
Зная, что Федоров был не только офицером из артиллерийского ведомства, но и артиллеристом-инженером, я последовал его совету и очень скоро сделал партию пулек, которые удовлетворили и Елина и Филатова.
Пульки мои подвергли тщательной лабораторной проверке, а затем испытанию на определение скоростей.
Я с нетерпением ждал результата. А результат оказался неважный. Пульки, предложенные Петровичем, не удались, хотя его же расчеты артиллерийских снарядов оказались блестящими.
Владимир Григорьевич Федоров через некоторое время привез из Петрограда чертежи новых остроконусных пуль. Я опять включился в работу и довольно быстро сделал новые модели.
Прошло порядочное время, а о пульках не было никаких известий. Меня очень волновала их дальнейшая судьба, и я время от времени опрашивал о них Филатова.
Однажды он сам пришел ко мне и оказал, что остроконусные пули на стрелковых испытаниях показали себя отлично.
Значительно возросла дальность прямого выстрела, увеличилась меткость, усилилась пробивная способность, почти втрое увеличилась отлогость траектории, а все это было чрезвычайно важно.
— Ну, поздравляю тебя, Дегтярев, с успехом! — и Филатов попросту пожал мне руку. — Да, чуть не забыл, сегодня вечером приедет Федоров, так что ты заходи-ка попозже ко мне, хотим тебе поручить очень важную работу, но никому ни слова, дело сугубо секретное…
Когда я вошел в кабинет Филатова, Федоров был уже там. Он пошел мне навстречу и дружески поздоровался, крепко пожимая руку.
— Садись, Дегтярев, — пригласил Филатов. — Владимиру Григорьевичу нужен хороший мастер, хочешь с ним работать? Будете мосинскую винтовку переделывать на автоматическую.
Предложение это было для меня столь неожиданным, что я растерялся и молча стоял, теребя картуз, не находя нужных слов.
— Ну что ж ты, брат, неужели недоволен? — спросил Филатов.
— Очень доволен, ваше высокоблагородие, и рад стараться всей душой, — выпалил я, не переводя дыхания.
— То-то же. Ну, подойди поближе.
В. Г. Федоров (1914 г.)
Я подошел к столу, где лежал чертеж первого русского автомата.
— Предупреждаю, работа сложная и строго секретная, никто кроме вас с Федоровым не должен об этом знать, понял? — сказал Филатов.
— Так точно, понял!
— Всю работу будешь делать один. Справишься?
— Постараюсь, ваше высокоблагородие.
— Вот и отлично.
Федоров, обняв меня за плечи, стал не торопясь объяснять, что и как нужно делать поначалу.
Мне отвели отдельное место в мастерской, дали лучшие инструменты, и работы начались.
Федоров еще раз объяснил мне, какие детали делать, оставил чертежи, а сам уехал в Петербург.
Наши встречи были редкими и короткими. Но я всегда все его задания выполнял точно и аккуратно, что очень радовало Владимира Григорьевича.
И чем больше мы работали, тем лучше понимали друг друга.
Федоров по годам был несколько старше меня. По званию же он был офицер, а я бывший солдат. Но между нами установились хорошие, я бы сказал, товарищеские отношения. В лице Владимира Григорьевича я встретил человека редких знаний и не менее редких конструкторских способностей.
Эти качества сочетались в нем с мягким характером и добрым, отзывчивым сердцем.
Он быстро угадал мою тягу к знаниям и к изобретательству и посвящал меня в тайны оружейной автоматики.
В каждый его приезд мы успевали не только обсудить все вопросы, связанные с моей работой по автомату, но и поговорить о заграничных автоматических системах, которые Владимир Григорьевич прекрасно знал. Его суждения о них были для меня своеобразными лекциями, которые я впитывал с жадностью.
Работал я с большим увлечением. Подчас мне было трудно, нужна была срочная помощь Федорова, а он приезжал только раз в неделю. Обратиться к кому-нибудь из мастеров я не имел права, и поэтому некоторые технические вопросы приходилось решать самостоятельно.
Федоров внимательно относился к моим предложениям и не раз с похвалой отзывался о них. Это меня очень радовало и ободряло.
Особая важность переделки мосинской винтовки в автоматическую состояла в том, что в случае успеха такая конструкция дала бы громадные экономические выгоды. Ведь в то время у нас было свыше 4 миллионов этих винтовок. Раньше чем предлагать новую автоматическую винтовку, каждый конструктор должен был переделать мосинскую винтовку в автоматическую.
Однако чем больше подвигалась моя работа над автоматом, тем яснее становилось для нас, что винтовку Мосина переделать на автоматическую невозможно из-за внешней коробки, в которую был помещен ствол. Система оказалась очень громоздкой и тяжелой.
От переделки мосинской винтовки пришлось отказаться.
Федоров предложил новую, совершенно оригинальную конструкцию автомата.
Нельзя сказать, чтобы к изобретательской деятельности молодого офицера начальство относилось поощрительно. На работы по изобретению первой русской автоматической винтовки было ассигновано только 500 рублей, хотя иностранцам выплачивались миллионы.
Но, несмотря на это, Федоров смело взялся за дело, а в моем лице он нашел верного и преданного помощника, всю жизнь мечтавшего о такой именно работе.
Однако, чтобы сделать новый автомат, требовалась длительная, упорная работа. Но меня это не страшило.
В Федорове я нашел настоящего учителя и друга. Работать с ним было для меня наслаждением. Оба молодые, смелые и решительные, мы упорно пробивались к цели, мужественно перенося неудачи и разочарования. И, пожалуй, главным успехом в нашей работе была все возрастающая и крепнущая дружба.