(Поетъ сказавъ, что садъ есть картина, доказываетъ, что въ ландшафтѣ должна быть изображена живая природа, дѣйствіе, движеніе; что живописецъ долженъ выбирать предметы, которые бы дѣйствовали на душу, трогали бы сердце.)
Въ картинѣ дѣйствіе потребно -- безъ того
Задремлетъ праздный умъ: оно душа всего.
На мертвыя поля взираемъ мы безъ чувства;
Опять возмемъ въ примѣръ изящныя искусства,
И станетъ замѣчать, какъ живописца кисть
Одушевляетъ холстъ, вливаетъ въ краски жизнь.
Предметы движутся на полотнѣ недвижномъ.
Тамъ вихрь ломаетъ лѣсъ въ стремленіи порывномъ,
Вотъ вьется дымъ изъ трубъ, тамъ слышенъ бури свистъ,
Тутъ овцы съ яблони ощипываютъ листъ,
Тамъ пляски пастуховъ, свирѣли, хороводы:
Вотъ жизнь, вотъ дѣйствіе! Съ согласія природы
Садите и кусты и гордые древа;
Пусть колыхается отъ вѣтра ихъ глава;
Прохладную ихъ тѣнь въ садахъ святыней чтите,
Желѣзу оскорблять природу запретите;
Она творитъ и дубъ и вязъ красой лѣсовъ;
Отъ корня до сучковъ, отъ вѣтвей до листовъ,
Все гибче, гибче ихъ она образовала,
И рощу, какъ рѣку, отъ вѣтра, взволновала.
Я зрю невѣжество съ сѣкирою въ рукахъ;
Бѣгите Нимфы рощь!.. нѣтъ помощи... о страхъ!
Неумолимые срубили верьхъ красивый....
Не видно, не слыхать какъ вѣтерокъ игривый
Перебирается сквозь вѣтвей ихъ, жужжитъ,;
И нѣгой утомясь, на ихъ листочкахъ спитъ:
Однообразные, бездушные, холодны,
Желѣзу дерева содѣлались подобны.
Видъ сельской есть ландшафтъ: пусть гордый лѣсъ шумитъ,
Пускай струится лугъ, пускай тростникъ звенитъ;
Все, все бездушное въ садахъ одушевите,
И даль предметами живыми населите.
Пусть водопадъ реветъ, пускай журчатъ ключи,
Пусть вьются по травѣ игривые ручьи.
Все живо! синій лугъ, уступы горъ съ кустами,
Пестрѣютъ, движутся, красуются стадами,
Я вижу, тамъ коза на крутизнѣ скалы,
Виситъ на воздухъ межь неба и земли;
Я слышу ревъ быковъ, овецъ, ягнятъ блеянье,
Зыкъ рога по горамъ и еха хохотанье.
На жирной пажити, гдѣ ключь съ холма бѣжитъ,
Колѣна подогнувъ дебелый быкъ лежитъ;
Межъ тѣмъ какъ гордый конь, строптивый, разъяренный,
Трезубцемъ бога водъ для браней порожденный,
Играетъ вкругъ него, бодръ, легокъ и красивъ;
Или бѣжитъ къ рѣкѣ -- и съ розмаху вскочивъ.
Струй знакомыя съ храпѣньемъ возмущаетъ
Иль гриву длинную по вѣтру распущаетъ,
Къ любовницамъ своимъ на паству онъ летитъ,
Трясется тучный лугъ отъ топота копытъ;
Глаза его горятъ и дымъ съ ноздрей клубится;
Летитъ -- исчезъ -- но взоръ мой въ слѣдъ за нимъ стремится.
Такъ вы безмолвное пространство населя;
Одушевили все: пустынныя поля,
Дубравы мертвыя въ туманномъ отдальньѣ,
Все ожило у васъ, и все пришло въ движеньѣ.
Желаешь ли ты взоръ сильнѣй очаровать?
Умѣй движенію свободы видъ придать;
Вотъ мой совѣтъ: границъ не означай ты саду,
Сломай или хитрѣй закрой его ограду:
Предѣлъ прекраснаго мой глазъ съ печалью зритъ;
Гдѣ зрѣнью нашему надежда ужь не льститъ,
Очарованіе и прелесть исчезаетъ;
Тогда несытая душа моя мечтаетъ,
Что за преградою досадныя стѣны,
И виды и мѣста быть лучшіе должны,
Грущу, сообразя, что я цѣпями скованъ;
Тогда мой умъ смущенъ и взоръ разочарованъ.
Въ вѣкъ грозный рыцарства былъ каждой сельской домъ
Прикрытъ бойницами, вокругъ окопанъ рвомъ,
И каждой предокъ нашъ стѣнами огражденный,
Чтобъ безопаснѣй жить, жилъ такъ какъ заключенный.
Какую пользу намъ отрада принесетъ,
Котору создалъ страхъ, a гордость бережетъ?
Стѣнамъ, которыя стѣсняли наши взгляды,
Не лучшель предпочесть колючія ограды.
Зеленые валы, гдѣ робкою рукой
Рвемъ розу дикую или крыжовникъ злой?
Несносно скученъ садъ стѣсненный городьбою;
Оковы разорвемъ, и смѣлою стопою
Въ свободный садъ вздохнуть свободно мы пойдемъ;
Ерменовиль для насъ послужитъ образцемъ.
Сады казались встарь безплодными полями;
Засеянны поля здѣсь кажутся садами.
Сидяща на высяхъ, отколь объемлетъ взоръ
Разстланныя поля и рядъ далекихъ горъ,
Природа генію; какъ нѣжна мать, вѣщаетъ,
Черты некончанны докончитъ поручаетъ:
"Мой трудъ недовершенъ, кинь быстрый взглядъ окрестъ,
"И будь вторымъ творцомъ сихъ втуне спящихъ мѣстъ;
" Ихъ отдаю тебѣ въ счастливое подданство,
"Да оживитъ сіе молчащее пространство."
Скончала -- онъ летитъ въ пустынныя мѣста,
Гдѣ въ мрачной дикости дремала красота;
Слегка обрисовалъ прелестныя картины,
И осмотря луга, лѣса, холмы,долины,
Одно соединилъ, другое раздѣлилъ,
Сіе поставилъ въ видъ, a то искусно скрылъ;
Тамъ онъ раздвинулъ лѣсъ, a здѣсь навѣсилъ тѣни,
И душу далъ всему, -- но сей художникъ -- геній,
Какъ нѣкій чародѣй умѣя льстить глазамъ,
Не новые творитъ въ садахъ предметы намъ;
Онъ только старые съ разборомъ направляетъ,
Черты природою начатыя кончаетъ.
Велитъ -- и мрачное стремнистыхъ горъ чело,
Лишившись ужасовъ, улыбкой разцвѣло;
Покрылися цвѣтнымъ ковромъ пески сыпучи;
Велитъ -- суровой видъ теряетъ лѣсъ дремучій,
И на воды склонясь въ ихъ зеркало глядитъ;
Велитъ -- идутъ древа -- открылся новой видъ;
Ручей не ровно текъ -- онъ бѣгъ его исправилъ,
Прочистилъ озеро и бить ключи заставилъ.
Велитъ дорожкамъ онъ и тропкамъ въ розь бѣжать,
Сходиться, путаться, искать, соединятъ
Далеко по саду разбросаниыя части,
Которыя досель невѣдомой имъ власти
Всеобладающа искусства покорясь,
Другъ съ другомъ сладкую почувствовали связь,
И прежде чуждыя -- составили едину,
Великолѣпную, всецѣлую картину.
Перевел Воейковъ.
"Вѣстникъ Европы". Часть LXIII, No 11, 1812