II

Происхождение фамилии Денисовых. - Денис-Батырь. - Граф Федор Денисов и его походы. - Карп Денисов, его братья и другие родственники из этой фамилии

Я происхожу от самой по донскому войску древней фамилии Денисовых, отрасли которой почти все и доныне живут в Пятиизбянской, при самой реке Дон, на небольшой равнине, окруженной довольно высокими горами, поселенной станице. Фамилия сия начало свое получила от прадеда моего, по имени Дениса, который в сражениях против крымских татар весьма отличался, а храбростию - особо в одном случае, где татарин, прикрытый сверх платья панцирем, искал поединщика. Прадед мой, сразясь с ним, убил его, почему с того времени был всегда называем: "Денис-Батырь". Отец же его был полководцем в донском войске, по фамилии Ильин. Он, или еще отец его, от блаженной памяти Императрицы Елисаветы Петровны, в написанной в честь Войска Донского грамоте, с похвалою упоминается; брат же его родной - Антон, оставя прежнюю фамилию, по простоте ли тогдашней, или по гордости его, каков он и был, переменил также свою фамилию и принял от своего имени: Антонов, которых род и доныне существует, и почти все две сии фамилии сопричисляются к древнему положению сказанной станицы Пятиизбянской.

Сын Дениса-Батыря, Петр Денисович Денисов, не потерял славу отца своего, был полководцем, но не имел случая столько прославить себя, а может, как мне кажется, был несчастлив, как один случай и доказывает. Он, узнав, что блаженной памяти государь Император Петр Великий, возвращаясь из Персии, терпит недостаток в провианте, собрал, сколько мог, своих людей, навьючил несколько верблюдов хлебом и, взяв довольное число скота, спешил навстречу его величеству; но недалеко от Царицына был атакован калмыками, которые все запасы у него отняли, - и он со своими людьми, пеший, единою храбростию избег предстоящей смерти и дошел до города Царицына.

Сын Петра Денисовича - Федор Петрович, впоследствии был генералом от кавалерии и заслужил графское достоинство. Почему, описывая Денисову фамилию, долгом считаю упомянуть и о нем под именем графа Денисова. Он был воспитан родителем своим в сказанной станице и научен несколько грамоте, как то: читать часовник и псалтырь и писать сообразно сказанному учению, что тогда полагалось за вышнее учение, особо ежели кто мог и петь в церкви Божией на клиросе, и читать апостол; но ему внушали, что он должен отличиться храбростию и военными действиями. На восемнадцатом году он женился; после записан был в число военных казаков и причислен в Атаманский, как отличный, полк; когда же потребованы были казаки в армию, действующую против турок под командою фельдмаршала Румянцева, он охотно, испросясь из Атаманского, поступил в один полк, наряженный в сказанную армию, и в кругу полка выбран в чин есаула. При первом сражении весьма себя отличил и убил семь турок, что сделалось известным и фельдмаршалу, который, заметив его по оному случаю, начал употреблять в важные партии. Тут, имея частые случаи, прославил себя более и более. Видев главнокомандующий, что храбрость в нем не изменяется, произвел в чин старшины донского войска и вверил ему полк; ободрясь чем, он по храбрости своей сделался известен и неприятелю. Особо знал о нем один храбрый турецкий начальник, Черкес-паша, который и старался во многих случаях его, графа Денисова, разбить, но более - пленить или убить, что через пленных и граф узнал, а потому взаимно искал случаев ему вредить. В одной схватке казаков с турками врассыпную, что казакам более свойственно, Черкес-паша сам был и несколько раз возвышая голос, кричал: "Денис-паша", как бы вызывал его. Тогда граф, заметив, что это Черкес-паша должен быть, предпринял с ним сразиться; но пашу отличные турки на лучших лошадях прикрывали, что, приметя, граф Денисов, тем более, что и цветное платье их отличало, почему, скрывая свои намерения, приказал казакам занимать пространнее поле, дабы неприятеля растянуть. Когда увидел, что Черкес-паша себя довольно открыл, пустил на него и наехав отрубил у него повода, - верно, от излишней запальчивости сделал промах, - тотчас воротился. В другом сражении он наскакал на Черкес-пашу так, что принудил его бежать, где, понуждая свою лошадь, паша бил ее саблею, которую и уронил и которая взята была казаком и хранилась у графа как знак его доблести. В другом случае, когда граф находился в той же войне турецкой, которая несколько лет сряду тогда продолжалась, быв под командою генерала графа Каменского и пользуясь его милостию, и уже зная, что Черкес-паша вспыльчивого нрава, испросил позволение и с двумя или тремя донскими полками пошел скрыто к турецким войскам, где командовал Черкес-паша; через легкие команды осмотрел близь их лагеря места и, найдя одну довольно глубокую лощину, в одну ночь скрылся с отборными казаками, распорядя наперед так, чтоб некоторые офицеры с лучшими казаками, по утру рано, в которое время всегда турецкие чиновники пьют шербет, атаковали бы передовые пикеты, а полки, что оставались на назначенном месте, стояли, дабы в случае нужды могли ему сикурсировать. Офицеры, назначенные атаковать, исполнили свою обязанность весьма хорошо, и когда подоспевшие из лагеря турки атаковали наших взаимно, тогда казаки начали - с намерением и по распоряжению - уходить, оставляя Денисова в лощине, бывшей в стороне; который дождав, что турки его минули, несколько быстро в бок ударил, опрокинул и взял в плен до десяти их чиновников, в числе которых находились приближенные к паше, как то: его казначей, секретарь, кафедар и ключник. После сего сделалось известно, что Черкес-паша часто говаривал, что он когда-либо, а Дениса-брата достанет. Граф во всю оную войну весьма отличался храбростию и пред-приимчивостию и в последних пред миром сражениях жестоко, выше колена, в ногу пулею ранен с перебитием кости, отчего вечно хромал. В сию войну произведен в премьер-майоры и получил золотую, с портретом великой монархини Екатерины и с надписью за что, медаль. По выздоровлении от сей раны и при занятии полуострова Крыма, он опять явился на поле славы. В одном случае, когда он имел три донских казаков полка, атаковала его отборная толпа татар ханской гвардии в презосходном числе, и сильным ударом опрокинула казаков и сильно преследовала. Денисов весьма старался наших остановить, но когда увидел, что все способы оставались недействительными, тогда остался в задних (рядах) и уговаривал храбрейших, отступая, защищаться, подвергая себя всем опасностям. Видя, что некоторые из отважнейших ему помогали, и при сем случае офицер Никита Астахов дал ему заметить, что один из татар, мулла, как видно было по одеянию, целит удар нанесть в него дротиком, на что он отвечал, что видит. Астахов погнал свою лошадь вперед, как уже был раненный и ослабевал в силах. Не оставляя из виду Денисова, мулла заскакал несколько вперед и пустился на него. Тогда Денисов, отпарировал дротик саблею, снизу поднял несколько выше себя и одним замахом в смерть срубил татарина, почему передние татары все кинулись к упавшему с лошади мулле и перестали гнаться за казаками.

В шведскую войну, где он был уже генералом, в одном сражении, где он получил пулею рану близ самого локтя, - несколько ниже онаго, - которая прошла по всей руке вниз, не повредя кости, остановилась по-за кожей, на поверхности кисти, которую он, отъехавши несколько взад, приказал, стоя на ногах, вынуть лекарю, и как наши проигрывали сие сражение, то тут же распоряжал устроить батарею. Всех же ран, от пуль полученных им, было восемнадцать, из которых одна, попавшая между плечми, прошла так далеко, что не могли оную найти; почему, излечась, пуля осталась в нем, и уже через долгое время, лет через пятнадцать, оказалась гораздо ниже колена, в ноге, которую без большой боли тот же час и вынули.

После всех понесенных им самых трудных и опасных, сопряженных от полученных ран жестоких болезней, он был, в 1794 году, в войне против поляков, в которой бодрствовал почти без отдохновения, особо когда под командою его бывший генерал-майор Тормасов был польскими войсками, под командою начальника их Костюшки, разбит; которое несчастие наших многие заключают, что будто произошло от некоторых упущений генерала Денисова. Это мнение совершенно несправедливо, в чем я, как самовидец, свидетельствую по всей истине и ссылаюсь в справедливости моего показания на сенатора Михаила Алексеевича Обрескова. А сие было так.

"Генерал Денисов, по прибытии к корпусу российских войск, недалеко от Кракова, преследовал неприятеля и, узнав, что начальник их, Костюшка, верстах в десяти от Кракова с корпусом войск находится в укрепленном лагере, решил атаковать его. Он разделил свой корпус, который составлял не более 3500 человек регулярного и два полка (Орлов и мой, под именем Денисов) донских, на две части. С одною сам пошел в обход, влево; другую часть вверил генералу Тормасову, где и я с моим полком остался. Исполняя должность мою, я приказал легким казачьим партиям скрыто наблюдать неприятельские движения. В последнюю ночь, когда уже генерал Денисов оставил генерала Тормасова, я долго не получал от тех партий донесения, чем быв стороплен, докладывал о том его превосходительству. На заре же утренней, когда войска становились в порядок и готовились к маршу, я, не имея донесения от моих партий, доложил о том в другой раз моему генералу и, считая важным знать о неприятеле сколь можно поверней, просил позволения: самому - с малым числом казаков - ехать вперед, а полк чтоб оставался при нем, на что он и согласился. Взяв человек шесть, я поскакал, а отъехав версты четыре или пять, увидел в правой стороне, напротив меня, во многом числе кавалерию, пехоту и артиллерию. Я тотчас доразумел, что это Костюшка тянется к Варшаве или желает нас атаковать; донести тот же час обо всем моему генералу и просил о присылке моего полка. С прибытием ко мне полка я получил приказание употребить всевозможные средства неприятеля остановить; исполняя это, пустился я с моим полком к переду неприятельскому, имея в намерении достать хотя одного в плен и узнать о предположениях неприятеля, но везде встречал сильнейших, осторожных и предпринимавших меня атаковать. Быв в таком положении, я увидел из лощин вышедших несколько эскадронов, удаленных от своих; я в тот же момент наскакал с полком на оные, ударил, но был от них принят мужественно. Они ни на шаг не попятились и сильною пальбою ранили несколько казаков, из которых через несколько дней трое умерло, и под одним офицером убили лошадь, которая, упав, придавила его так, что несколько человек едва могли вынуть и с большою трудностию увесть офицера. В самое это время генерал Тормасов был уже недалеко от меня, поспешая с войсками к неприятельскому переду и, подойдя к одной большой лощине, остановился на высоте, а я поставил несколько отдельно свой - на той же высоте - полк, приказав, где нужно, делать за неприятелем наблюдения, а особо - замечать наездников и из них стараться хотя одного схватить, что и выполнено скоро. Пленный очень тяжело ранен и весьма был пьян, почему и надо было сомневаться в его показании. Впрочем, он сказал, что Костюшка с намерением шел на это место, полагая за выгодное, и тут хочет дать сражение, что я генералу Тормасову сам и пересказал. Тогда он позвал полковника Муромцева, Михаила Алексеевича Обрескова, что ныне сенатор, и меня; пошел в сторону и, отделясь, спрашивал порознь, что кто полагает: атаковать ли ему неприятеля, или иначе? Муромцев предложил атаковать; Обресков сказал, что нужно посмотреть его превосходительству назад; как бы объяснял с чем, либо генерал стоял задом к своим войскам и к неприятелю; я же, быв родной племянник Денисову и много почитая генерала Тормасова, под командою которого и прежде находился, видя без крайней нужды желание его - превосходного неприятеля в весьма выгодной позиции атаковать, - ибо неприятель расположен на высоте, примкнув левый фланг к большому и густому лесу, а нашим войскам должно было переходить через большую долину под ядрами, и, подымаясь в гору, атаковать, - был в большом затруднении сказать, что это сверх сил. А чтобы генерал не подумал, что я прочу, дабы и генерал Денисов, - о котором в то время никакого не имел я сведения, - участвовал в победе, почему, найдя средину, доложил, что я полагаю за лучшее сблизиться к неприятелю, сойти вниз, а когда Денисов появится с другой стороны, как и должно быть, и сделает большую неприятелю диверсию, тогда, не дожидаясь Денисова, скорым маршем наступить на неприятеля. На это генерал отвечал, "что он не хочет стоять под ядрами", а Муромцев сказал: "зачем трусить".

- Дело покажет, кто трус; но я не люблю бить неприятеля, ежели не принужден наверное победить, - возразил я.

Тут генерал приказал мне с полком спуститься вниз, в лежащую против нас деревню, близ которой разъезжало несколько человек из неприятельской кавалерии. Исполняя что, и пройдя деревню, я приказал казакам ударить на рассыпанного неприятеля, и за охотниками пустился на рысях и с остальными. Неприятель, не дожидаясь, бежал к своим войскам, и я остановился, дожидаясь дальнейшего приказания. Тут прискакал ко мне дежурный майор и объявил, что генерал приказал мне идти прямо через лес, оставя главного неприятеля влево, и что за мной вслед пойдет подполковник Пустовалов с батальоном егерей. Я, дойдя до леса по дороге, начал оной проходить и увидел, что дорога прикрыта небольшим отрядом кавалерии, которую скоро и опрокинул; а вышедши из лесу, увидел в стороне неприятельского центра несколько эскадронов, готовых меня атаковать. В это время и подполковник Пустовалов недалеко от меня с батальоном был; посему, не давая времени к размышлению неприятелю, я тот же час их атаковал и опрокинул, - и быв доволен тем, я остановил казаков и явился к г. подполковнику, как к старшему, ибо я имел чин премьер-майора. Он, похваля мои действия, открыл план намерений своих и приказал быть с полком близ его батальона; тут, устроивши в линию, потянулся к неприятелю. Тут наскакала на нас в превосходных силах кавалерия. Я, видя по действию ее намерение, чтоб оторвать казаков от пехоты, просил позволения примкнуть к своей пехоте флангом, стать лавою против неприятеля, на что он и согласился, поставя одно орудие в помощь казакам, обратил часть и егерей, а сам наблюдал пехоту, которая грозила и его атаковать. В таком положении нашем неприятельская кавалерия ударила в мой полк; напротив чего и я с полком пустился в атаку, и как был слаб силами, то менее половины захватил с левого флангу, опрокинул и погнал, а остальные, остановясь, стояли твердо на месте. Увидя, что я сколько мог остановил часть своих и, обскакав спереди, атаковал и сих и весьма по упорному сражению опрокинул. Тут я получил три саблями раны и очень жестоко в правую руку, от которой и саблю уронил, а лошадь, бывшая подо мною, четыре раны в голову и одну в крестец, отчего и неприятель не был преследуем. Перевязав раны и подвязав руку платком, явился у г. подполковника, который мне сказал, что он послал к генералу Тормасову просить помочи, и тут же указал на одну часть кавалерии, превосходящую прежнюю, сказал, что, точно, оная предполагает его атаковать. В самую эту минуту получаю я повеление от генерала: половину моего полка прислать к нему; почему и с позволения г. подполковника я послал часть, а у меня осталось менее ста человек. В это время и кавалерия, прежде замеченная, сближалась; но в момент атаки является к нам полковник Муромцев с кавалерией, атаковал неприятеля и опрокинул, и оставил при егерях майора с двумя, не более ста человек имеющими, эскадронами, а сам возвратился. После его скоро атаковала в три раза сильнее нас пехота и скорым маршем шла, как бы хотела ударить в штыки; но сильным действием артиллерии и пальбою от пехоты в самой близкой дистанции остановлена. Я, взяв в команду свою сказанные эскадроны, как старший, приказал сикурсировать казаков, с которыми быстро ударил во фланг пехоты; а подполковник Пустовалов с егерями - в штыки. Неприятель был опрокинут: большая часть осталась на месте убитыми, и пехота наша заняла первую позицию.

В это время сильная слышна была пальба у генерала Тормасова и в главном собрании неприятеля. Я говорю, что слышна потому, что мы лесом были так разделены, что никак одни других не могли видеть, потому что лес был большой, густой и высокий; но гора, с которой мы пошли в атаку, была видна. После того, и весьма скоро, мы увидели, что наши опрокинуты и уже бегут на оную гору. Тогда ж видно было с противной стороны вдали скачущую кавалерию к месту сражения, и хотя мы догадывались, что это должен быть казачий Орлова полк, но соединиться с ним нельзя было через неприятеля, да и не было времени, потому что весьма сильная пехота тотчас опять атаковала нас, а конница - обскакивала. Тут скоро подполковник Пустовалов был убит, с чем вместе и храбрые егеря почти все были побиты, а остальные бежали в лес. Я, с малым числом казаков, трафя на прежнюю дорогу, то ж сделал. Сражение совершенно было проиграно, артиллерия вся досталась неприятелю, а генерал Денисов ее не видел. При сем случае за долг поставляю сказать, что весьма жаль подполковника, который, отменный по храбрости и любезному обращению, достоин был лучшей участи. Я хотя прежде его и не знал, но в таком критическом положении довольно того времени заметить свойства человека. Неприятель гнался за нами через весь лес, но темная ночь разделила нас тогда. Я распорядился так, чтоб мог более собрать рассыпанных казаков; почему послал в две стороны человек по пяти команды, приказал легким свистом скликаться и направлять всех на гору, где прежде стояли. Сам поспешил вперед, дабы скорей соединиться с генералом, которого и нашел с небольшим числом войск. Тут же я увидел полку моего майора Грузинова с казаками, и тотчас отправил другие команды для собрания оставшихся в живых и, ежели где будет можно, забрать раненых; я же явился к генералу Тормасову и обо всем донес, который мне сказал, что имеет повеление присоединиться к. генералу Денисову, который от нас недалеко. Как уже заря начала показываться, мы скоро пошли и соединились, и на прежнем месте, где положено было раздельно атаковать неприятеля, остановились. На другой (день) отступили и простояли, не помню сколько дней. В третий или четвертый, по разбитии нашем, день приехал я к генералу Денисову и донес о положении передовых пикетов и что знал о неприятеле. Тогда оба казачьи полка были уже в моей команде. Я нашел генерала в малом домике, в довольно чистой горнице, на старой, кожею обитой канапе лежащего, одного, весьма бледного и как бы изнеможенного или изнуренного. Он меня спросил:

- "Что?" - как бы хотел знать, что я думаю. Очень худо, - отвечал я.

- "Почему?".

- Потому, что мы разбиты, потеряли много людей и половину артиллерии, а остальные настращены. Стоит Костюшке, который имеет вдвое более войска и все способы в скорости столько же набрать вновь, нас атаковать.

Генерал Денисов привстал с канапе и, возвыся голос, сказал:

- "Кого? меня? Нет, он не посмеет атаковать меня, или я его в пух разобью. Он только смело атакует таких, как ты, трусов!"

К тому ж сделал очень вероятные доводы, что неприятель легко бы был разбит, ежели б генерал Тормасов, став на удобном месте, его дождался, и что Костюшко, ежели его атакует, что стоит, при храбрости Россиян, не обмануться в выборе места - и Костюшко остальными войсками будет разбит, ежели только его осмелится атаковать.

- В поле один не воин, - заметил я. - Почему вы, быв так опытны и при своей бодрственной душе, столько имеете надежды, что не боитесь вторичного поражения, и полагаете держать в опасении самого неприятеля, а оставили нас в унынии?

- "Войска наши оробели,- возразил на это генерал Денисов, тем более, что нет надежды получить помочь, - и все нижние чины знают о том".

Тогда он приказал мне спешить к своему месту и так распорядиться, дабы он, в случае нападения, непременно за час времени бы знал. С сим я поскакал к своим полкам, которые были впереди; отправил две легкие партии дознать, где неприятель, и при захождении солнца возвратился к нему. Подъезжая к лагерю, услышал в разных местах веселые песни и музыку; сближась к одному из сих веселых собраний и видя друзей моих, весьма веселых, сошел с лошади и просил, чтобы сказали о причине их радости. Тогда пересказали так:

"Серебряная голова - твой дядюшка", как его солдаты всегда и называли, "ходил по всему лагерю и, говоря со многими и солдатами, доказывал, что он еще не то, что не боится Костюшки, но надеется его разбить, взять в плен и доставить в Петербург".

- "Сверкал-де глазами, как бы уже это и сделал, чему мы-де поверили и, смеясь один другому, что унывали, сделались веселы, пьем и играем".

Описав несколько деяний сего почтенного моего дяди, скажу не к умножению его славы, как ближнего родственника, но по сущей справедливости, что был герой неустрашимый, деятельности чудной и такой домостроитель, что хорошим хозяевам быть мог мудрым наставником. В доказательство сего могу поставить на вид, что он от отца получил не более пяти семей крестьян и хорошие стада лошадей, скота и овец, а наследникам своим оставил 7000 крестьян, в лучшем состоянии. Многие разумели его скупым, но весьма ошибались; он был только расчетлив, и сему причина была та, что крестьян своих старался обогатить и заслужить их любовь, в чем и успел. Я видел многих посторонних крестьян, приходивших к нему с просьбою, чтоб он их купил, потому, что они слышат о нем, как о добром господине, от его крестьян; - они дали ему сами 60 тысяч рублей для того, чтоб их купил, что он и сделал. Супруга его (казачка Марина Чернозубова) была весьма набожная и столько для добра раздавала денег, что он весьма мало из экономии получал, а в конце родному брату, отцу моему, которого он очень уважал, с жалобою сказал, что он отдал жене своей 12 или 15 тысяч червонных, а она не отдает ему оных и не хочет сказать, где они или куда употребила. По смерти ее денег сих не оказалось. Впрочем, она была отменно воздержна, вела себя тихо и мирно и всю жизнь провела в Пятиизбянской станице, где и он окончил дни свои натуральною смертию и тело его доныне покоится там. В чине генерала от кавалерии имел ордена св. Александра Невского, второй степени св. Георгия и св. Владимира, прусского Красного Орла, польского Станислава, графское достоинство, две богато украшенные алмазами сабли; получил от великой монархини Екатерины 1700 душ крестьян и богатое бриллиантовое украшение для жены его.

Он имел трех братьев; из них один полковником, а два генералами были. Я происхожу от одного из последних. Отец мой, также быв воспитан, в такие же годы женился, а поступя в число военных, был помещен в Атаманской полк, был ближним к атаманам - отцу и сыну Ефремовым; но все милости их не более значили, как что имели его близь и по надобностям часто посылали за курьера в Москву и в Петербург. С первым Ефремовым он был в Семилетнюю Прусскую войну, часто в походах выбираем был в кругу от казаков в чине есаула, а по возвращении оставался казаком, по тогдашнему в Донском войске положению, и уже в 1763 или 1764 г. пожалован в чин войскового старшины. Он был с трехсотенною командою против крымских татар и с полком против Пугача, при преследовании его и до искоренения всех его приверженцев и изловления самого Пугача, за что произведен в премьер-майоры. После был с полком в Петербурге, для разъездов и преследования разбойников, где получил чин подполковника; был в турецкой войне под командою фельдмаршала кн. Потемкина-Таврического и на Кубани и во многих сражениях. Часто употреблялся по внутренности Войска Донского по судебным делам, был членом войсковой канцелярии, достиг до генерал-майорского чина и имел орден первой степени св. Анны. В бытность войскового атамана в походе командовал войском донским в достоинстве наказного атамана Войска Донского и уже в глубокой старости, по прошению, был отставлен тем же чином. Отец мой, по воле Ефремова, перешел на жительство из Пятиизбянской в Нижнюю Чирскую станицу, где и дни свои окончил.

Из сей Денисовой фамилии, во время, когда немного из донских армейские имели чины, двоюродный дядя мой был в чине бригадира и 3-й степени св. Владимира имел орден; многие чиновники фамилии Денисовой имели разные отличия, как то: золотые сабли и медали с надписью: "за храбрость", а по другим отличиям жалованные ковши. В исходе прошедшего (XVIII) столетия, сей фамилии в одно время живых было восемь генералов. Сей фамилии (члены) столь любили славу героев, что всегда считали лучшим умирать, не быв в отставке, и даже пренебрегали богатство, не искали удельной земли, а оставались довольными размножением конских заводов на общих землях и таковом же праве.

И так, описав историю моей фамилии, сколько мне совершенно можно было дознать, не прибавляя ни одного слова, а все то, что есть верно и справедливо, не решился даже объяснить и того, что мой род гораздо далее, нежели я описываю, существовал в Донском войске и был в большом у казаков уважении, так как не нашел письменных документов.

Предложу благосклонному читателю собственно мою историю, по всей справедливости, как старик, отставленный от всякой службы, удаленный случаем и слабостию здоровья от всего блестящего; живущий в имении, собственно мною приобретенном, населенном на дикой степи и устроенном, и оставивший уже все честолюбивые помыслы, так что ничто уже не прельщает меня, кроме попечения о воспитании двух внучек и одного внука.

Прежде чем продолжать рассказ о жизни, походах и административной деятельности Андрияна Карповича Денисова, представляем здесь родословие его фамилии.

Ред.