Вступление русских войск в Польшу. - Сражение при Шпичинцах и Городице. - Пребывание в Варшаве. - Накануне восстания. - Игельстром и Апраксин. 1792-1794
В 1792 г., в командование армией вступил генерал-аншеф Михаил Васильевич Каховской, который повел войска в Польшу. Авангардом командовал бригадир Орлов; в числе полков его был и полк Ан.К. Денисова. Орлов поручил ему занять местечко Мурафу. Денисов вступил в переговоры об уступке местечка. Какой-то польский поручик с бранными словами кричал на посланного Денисовым казачьего офицера, чтоб тотчас отступили или он прогонит их. Денисов, вместе с премьер-майором Никитою Астаховым, решились сделать нападение, несмотря на то, что в двух полках их было не более 400 человек. "Такова участь казачьих полков", - пишет Денисов, - "всегда казаки столько употребляются по дежурствам, к волонтерам, по провиантским, комиссариатским комиссиям и разным транспортам, что всегда на половину остается при полку, а иногда и того менее. Так даже случается, что чиновники, отпросясь в отпуск, увозят казаков в свои дома, и уже оттуда дают им способ возвратиться на Дон, а полк о всем оном не имеет сведения. При сем долгом поставляю сказать: когда я дознал, что один пехотного полку поручик, находясь без должности в одном селении, имеет полка моего казака, то послал к нему сказать, чтоб немедленно казака отпустил; но он того не сделал и отозвался, что его никогда не отпустит, почему я принужден был послать команду силою взять".
Между тем, обе стороны сходились; поляки кричали с бранью, чтоб выходили с земли польской, и начали стрелять. Казаки напали на неприятеля с криком, расстроили его и долго гнали; почти все были побиты или взяты в плен (15-го мая 1792 г.). "Более 400 лошадей досталось победителям, но ими не одни наши полки воспользовались. Бригадир Орлов со всеми полками спешил к нам и послал с храбрым секунд-майором Красновым наперед охотников, которые и подоспели к мостику, где скоро храбрый Краснов в ногу пулею жестоко ранен".
31-го мая Денисов догнал поляков при Шпичинцах, куда вскоре прибыли Орлов и прочие войска. Казаки пустились в атаку на польскую кавалерию.
"Главнокомандующий все действия сам видел и в честь мою несколько раз прокричал ура, и когда я к нему явился, тут же в скорости, весьма милостиво благодарил". Скоро подоспела наша пехота и полковник князь Голицын послан был с частью оной выбить неприятеля из леса; в помощь ему придан полк Денисова. "Въехав в лес, увидел я, что весь полк не может действовать за густотою онаго, а потому послал в две стороны небольшие для осмотра неприятеля команды, а сам взял десять казаков, оставя на месте полк, и поскакал искать князя Голицына".
Найдя князя в сильной перестрелке с неприятелем, Денисов сдал ему собранных по лесу до полутораста русских пехотинцев и, оставя при нем четырех казаков, поехал, по просьбе князя Голицына, собирать еще разбревшихся в лесу пехотинцев.
"Я оставил при себе двух казаков, остальных послал в сторону осмотреть лес, приказав им, ежели найдут своих, (то) посылали бы к князю, сам поехал в другую (сторону). Слышу шум, пробираюсь сквозь лес, без дороги; мне встретились два или три из пехоты нашей, которые все несли в горстях по несколько червонных; на вопрос они отвечали, что отбили с золотыми деньгами целый ящик, при котором много наших, и до того ссорятся, что у многих изрезаны руки. Зная, что таковые случаи весьма опасны, поворотил я в сторону, наехал, и весьма близко, на пробегающих человек до 10-ти пеших солдат, закричал на них, чтоб спешили к князю Голицыну, которые в тот же момент по мне все выстрелили из ружей. Казаки, при мне бывшие, закричали, что это неприятель; мы пустились в сторону, сами не зная куда, и выскочили на поляну с исцарапанными о сучья лицами".
Поляков прогнали. Затем происходили стычки: 3-го июня при селении Воловке, 4-го - при Любаре, 7-го - при Зеленцах. Отсюда часть войск, под командою гр. Ираклия Ивановича Маркова, была послана по дороге на Заславль. Граф Марков, считая неприятеля сильным, решился принудить его к сдаче, но оказалось, что главные силы его были за лесом, на который шел Денисов со своим полком.
"Получа повеление и как мне далее других было обходить, то я и потянулся прежде. Проходя поле, вышел я на неширокое, но длинное, болото, через которое редкая лошадь перешла с седоком, но я оное перешел, ссадив казаков с лошадей, пеший. Тут прискакал ко мне подполковник Николай Николаевич Раевский и объявил, что ему велено быть со мной.
- Командуйте полком, а я не останусь, - сказал я". "Мы были друг другу очень знакомы, почему он меня просил дружески, чтоб я остался, на что я согласился и рассказал ему мой план. Пошли вперед и наехали на другое более топкое и широкое болото, осмотрев которое, положили: полк переправить через болото и выстроить а самим ехать ближе к неприятелю и лучше его осмотреть. Полк опять пеший перешел, но несколько лошадей загрязли. Мы поехали и увидели, что густая колонна кавалерии выходила из-за леса особо от тех войск, которые стояли прежде; рассматривая внимательно, по некоторым отличиям приметили, что третий полк выходит, а конца не было видно. Тогда Раевский приказал, чтоб полк переправился за болото, назад. Не успел посланный прискакать к полку, как погнались за нами и препроводили через болото нас весьма неучтиво: у многих лошади завязли в грязи и едва всех спасли. Видя таковую разницу в неприятеле, Раевский за долг счел сам видеться с генералом Марковым и ему донесть, с чем и поехал, а я послал, как помню, две партии во фланг неприятеля с тем, чтобы пленить хотя одного, дабы дознать, что значат прибылые войска. Одна партия ударила на небольшую команду и, потеряв, к сожалению всего полка, прежде упоминаемого храброго сотника Никулина, возвратилась; другая - схватила товарища (т.е. поляка), который сказал, что вся польская армия подоспела. В сей момент наша пехота уже к неприятелю сближалась и артиллерия с обеих сторон действовала. Я с офицером к графу Маркову послал пленного; офицер нашел его в таком месте, где картечь и пули сыпались на него и пехоту как густой град, и обо всем доложил; на что получил от Маркова ответ - что уже знает обо всем".
"Я получил приказание примкнуть с полком к правому флангу Екатеринославских гренадер, которые сражались как львы и уподоблялись твердой каменной стене. Полковая музыка играла и тихо подавалась вперед; раненые ползли назад, держа свое оружие; убитые, как бы с намерением, покойно лежали. Полк мой стал близ оных, как сказал я, во фланге, несколько уступя назад, и частью был прикрыт малым возвышением. К нам швыряли поминутно ядра, от которых казаки мои не могли стоять покойно и часто просили, чтоб их весть в атаку, но сего не позволено. Лошадей в полку моем убито более тридцати. Я известился, что на левом фланге нашем все казачьи и гусарские полки опрокинуты и прогнаны через мельничный став. Быв в таком положении и рассматривая движения неприятеля, который первую пехотную линию свою заменил свежею, я предвидел, что кавалерия скоро атакует меня, и послал к Маркову сказать о сем. Скоро прискакал ко мне, как помню, Смоленского драгунского полку секунд-майор, прекрасной фигуры, большого росту, немецкой фамилии, и сказал, что он отряжен с 3-м и 4-м эскадронами под мою команду и спрашивал приказания. Я показал место, где должно встать эскадронам, которые скакали уже близко. В это время артиллерия, как гром, гремела. Я осмотрел казаков и неприятелей, и когда оглянулся на майора, только что командовавшего эскадронами, вижу, что храбрый и прекрасный майор на земле лежит без головы, которую ядром оторвало. Екатеринославские гренадеры, ни на момент не изменили своей твердости, сбили вторую неприятельскую линию, но подоспела третья. Наших много было убито и ранено; музыканты, в свою очередь, претерпели и замолчали. Конница неприятельская подступила к правому флангу атаковать мой полк, но болото ей препятствовало произвесть то; орудия наши, поставленные против неприятеля, сильно оную разили, а спешившиеся казачьи стрелки также оную били. В этот момент, когда солнце близко закату было, увидели мы сзади нас и по нашей дороге большую пыль. Неприятель скорым маршем начал отступать и скрылся. Нам преследовать и на ум не всходило, а от радости, что Всевышний избавил от неминуемой смерти, были все в удивлении. Пыль подлинно послал к нашему избавлению Бог".
"Храбрый Донского войска майор Краснов, излечась от раны, полученной при Мурафе, ехал к своему полку еще слабый. Приезжает и видит критическое наше положение и брошенный без всякого прикрытия наш вагенбург, из генеральских колясок, нескольких лазаретных фур, повозок и казачьих вьюков составленный. Краснов увидел, что стоит прискакать одному эскадрону и (вагенбург будет) взят. Краснов уговорил людей примкнуть к войскам; те послушались и поскакали, подняв пыль, принятую поляками за войско, спешившее к нам в сикурс".
"При сем еще за долг поставляю упомянуть, да даже и не имею сил умолчать, что гренадеры Екатеринославского полка столько при сем случае показали храбрости и твердости, что подобной, хотя был я во многих сильных и генеральных сражениях, нигде не видел; даже действия штурма Измайловского не могу сравнить: там больше было убийства, но управляла храбрыми запальчивость и какая-то забывчивость; тут же сражались, удерживали место, двигались по повелению, видели, как товарищи умирали и девит без малейшего отдохновения выдержали. И тут же видели переменяющегося неприятеля и поражение нашей кавалерии".
"Я за это дело получил св. Владимира 4-й ст. с бантом*. Затем, в том же году, я был в сражениях 13-го июня при местечке Острага, 16-го - при Верховой, 21-го - при Дубпах, 26-го - при Владимирже, июля 7-го - при Дубенке и 15-го - при Маркушеве. О сих действиях нужно мне расспросить бывших со мной".
______________________
* Дело происходило при Городнице 7 июня 1792 г. Ред.
______________________
"После сего сражения (при Маркушеве?) велено поступать с польскими войсками благосклонно, но быть в осторожности. Скоро за сим генерал Каховской, с 10-тысячным корпусом и казачьим моим полком, потянулся к Варшаве и остановился в лагере близ города, на Висле. Русские ездили в город".
Денисову понравилась Варшава, он часто бывал в ней, жил по неделям, и начал, как сам выражается, "учиться щеголять, сделал некоторое знакомство, но, должен сознаться, все делал без уменья и без выбору, и как сказал в начале моей истории, что я небогатого отца сын, увидел скоро, что щегольство мне не пристало, но вместо того, чтоб хозяйством и бережливостью исправиться, вздумал умножить мои доходы карточного игрою, или, прямее сказать, знакомство с таковыми завлекло в оную игру, отчего и более себя расстроил, даже до того, что хороших продал лошадей, дабы иметь чем себя содержать. Но за всем тем, я себя нигде не замарал; всегда, когда только был здоров, являлся к моим начальникам, к разводам, у графов Зубовых, у которых всегда россияне и даже польские иногда господа бывали в театре, в больших вечерних собраниях у главнокомандующего и у вельмож польских. Многие знатные госпожи меня знали, а у некоторых из сего же класса я бывал с визитными почтениями".
"Между тем, граф (?) Каховской заменен бароном Игельштромом. Полк мой получил приказание расположиться на квартирах в земле добржанской и пользоваться провиантом и фуражом от жителей. Игельштром почтил меня доверенностью и дал секретное повеление о наблюдении за жителями. В течение нескольких месяцев стоянки (я) успел приобрести почтение и уважение местных дворян, делившихся на две партии и одна другую ненавидевших".
"Я нашел в обеих партиях таких особ, которые охотно рассказывали мне свои действия, но вообще оные были пустые, доказывавшие их горделивое свойство и местничество, почему и оставлял их в покое". Дворяне были очень довольны постояльцами; секретно от Денисова послали они к Игельштрому депутатов из лучших особ, благодарить его за спокойных квартирантов и уверяли его, что казаки обходятся с жителями, как с друзьями; "за что главнокомандующий в самых лестных выражениях, при большом собрании, благодарил меня лично. А после он же представил меня к награждению чином; почему, как я партикулярно дознал, и был я произведен в подполковники"*.
______________________
* 28 июня 1794 года. Ред.
______________________
"В 1793 г. полк мой переведен из квартир близ Варшавы в лагерь. И здесь я приобрел расположение соседей: они приглашали меня на обеды и вечеринки". Раз несколько дам, без кавалеров, уговорились и посетили казака; он угощал их кофеем, уговорил остаться на казацкий ужин, послал в Варшаву за припасами, обратился к содействию местной помещицы Дочуминской, - "и на ужин было желе и пирожное". Гостьи были веселы, шутили с казаками и жаловались, что в военное время они очень их боятся.
Тем не менее, в исходе 1793 и в начале 1794 года все предвещало войну. "Я получил секретное наставление, что делать, если нечаянно вспыхнет революция. Вскоре, в проезд мой в карете по Варшаве, слышу, что какой-то фрачник, стоя на улице, громко ругает меня, и убежал в один дом, хозяин коего с клятвою уверял, что такого человека в доме нет. В другое время в мою карету кидали с бранью каменья и кричали, что "Денисова надо убить!". О таком настроении жителей я донес корпусному начальнику, генерал-поручику Степану Степановичу Апраксину, который повез меня к Игельштрому. Тогда барон Игельштром, расспрося обо всем, сказал, что такие случаи надо пренебрегать; а я отвечал, что готов сие исполнить и сам так мыслил, но не ручаюсь, чтоб всегда наблюл такое умное равнодушие, и тут же доложил, что секретное его повеление о случае нападения на нас, я с полком не буду иметь возможности выполнить и все пункты занять, и даже осмелился сказать, что все наши войска сильно претерпят и не исполнят предписанного. Тогда спросил он меня, что же я лучшим нахожу? На что я отвечал, найти его высокопревосходительству выгодную квартиру на краю города и все войско поставить к самому краю, вокруг оной - пусть же нас достанут. На что он сказал, что он это бы сделал, ежели бы он был только военный генерал, но он и министр".