Перевод В. Г. Белинского, 1833.
Большой колоколъ Капитолія, возвѣщающій римскому народу и всему христіанству смерть первосвященника-монарха, звучитъ девять дней и девять ночей; печальное девятидневіе проходитъ въ молитвахъ, псалмопѣніяхъ и заговорахъ. Театры, трибуналы, университетъ, словомъ, все въ Римѣ закрыто; ибо смертію паны прекращается всякое занятіе, всякое дѣло, всякое удовольствіе. Ѳеократическое самодержавіе заключается въ нѣдра Священной Коллегіи; но до ея полнаго собранія главой государства бываетъ Кардиналъ-Камерлингъ. Дѣлаясь папою на сей краткій промежутокъ, онъ беретъ во владѣніе дворецъ первосвященника, бьетъ монету на свое имя и съ своимъ гербомъ; и, говорятъ, не одно высокопреосвященство умѣло обращать сіе мгновенное владычество себѣ на пользу.
Равнымъ образомъ междуцарствіе предоставляетъ римскому народу право браться за оружіе; и сіе мірское право у него не оспаривается, а хитро выманивается, вотъ какимъ образомъ. При каждой вакансіи блюстители римскаго народа собираютъ въ Капитоліи Сточленный Совѣтъ: и здѣсь предсѣдательствуютъ при вооруженіи народа, т.-е. набираютъ, подъ именемъ городской милиціи отрядъ изъ двухъ сотъ человѣкъ, преданныхъ Ватикану, и даютъ имъ капитана изъ дворянства. Знаменосецъ назначается самимъ Камерлингомъ. Сія мирная дружина имѣетъ свою главную квартиру подъ портикомъ Капитолія; она держитъ караулъ въ четырнадцати кварталахъ Рима, днемъ и ночью обходитъ дозоромъ, особенно бдитъ надъ ghetto . жидовъ и надъ мостами. Только одинъ мостъ Святого Ангела не подлежитъ ея надзору. Древняя привилегія поручаетъ храненіе его знаменитому дому Маттеи, который и выставляетъ тогда отрядъ войска въ своей ливреѣ. Вотъ въ чемъ состоитъ вооруженіе римскаго народа.
Составленная или, лучше, слывущая составленной, полиція святого града принадлежитъ или также слыветъ принадлежащею сенатору Рима и капоріонамъ, кои, на продолженіе конклава, водружаютъ у дверей своихъ хоругвь своего ничтожества, ибо все это одно пустое мороченье. Капоріоны, или начальники кварталовъ не имѣютъ даже власти простыхъ полицейскихъ коммиссаровъ, а сенаторъ Рима есть не что иное, какъ призракъ.
Наслѣдникъ древнихъ Римскихъ Отцевъ (Patres Conscripti) въ среднихъ вѣкахъ игралъ еще роль благородную. Защитникъ и диктаторъ народный, онъ былъ болѣе трибуномъ, чѣмъ сенаторомъ; и Бранкамомъ д'Андало, который низложилъ въ Римѣ столько феодальныхъ крѣпостей и феодальныхъ головъ, оставилъ по себѣ въ народѣ продолжительную намять любви и признательности, а въ дворянствѣ -- впечатлѣніе ненависти и ужаса. Но въ продолженіе вѣковъ безпрестанно приходившая въ упадокъ власть сенаторская наконецъ упала до самой послѣдней степени; и несмотря на свое золотое платье, золотую цѣпь и скипетръ слоновой кости, верховный глава вѣчнаго града теперь не что иное, какъ презрѣнный эдилъ, котораго самое лучшее преимущество состоитъ въ томъ, что онъ отворяетъ ворота для скачки лошадей во время карнавала. При всемъ томъ сія окороченная тога прикрываетъ всегда благородные члены какого-нибудь князя: онъ засѣдаетъ еще въ Капитоліи; и трое его товарищей, настоящіе приказчики, но все подобные ему вельможи и не менѣе гордящіеся своимъ самомъ, принимаютъ на себя величественное титло блюстителей римскаго народа.
Такимъ образомъ въ неподвижномъ городѣ все форма, все церемонія. Духъ умеръ: осталась только буква -- и эта буква вѣчная!
Итакъ папа умеръ, обманувъ цѣлымъ мѣсяцемъ всѣ разсчеты медицины и политики. Этотъ далеко раздающійся ударъ косы, который одного сводитъ въ могилу, а другого возводитъ на тронъ, пробудилъ отъ вседневнаго сна дряхлый Римъ и потрясъ сію летаргическую машину. Внезапно исторгшись изъ своей бездѣйственности, городъ взволновался; но это механическое движеніе было безплодно; ибо не было истинное дѣйствіе. Только что ходили, да уходили; тысячи группъ чернѣлись на площади: простой народъ, князья, монахи, купцы, англичане, русскіе, французы, всѣ націи, всѣ государства, толклись и шумѣли безъ всякаго порядка. Но большинство было на сторонѣ треугольныхъ шляпъ и лондонскихъ лавочниковъ. Скорѣе забытый, чѣмъ охладѣвшій, первосвященникъ былъ воспомянутъ только убійственнымъ пасквилемъ; и воспламеняемые надеждою, честолюбіемъ, неизвѣстностью, умы влеклись невольно къ будущему Намѣстнику Св. Петра, какъ желѣзо къ магниту.
Всѣ сіи сборища были въ своемъ родѣ тѣ же конклавы, только на открытомъ воздухѣ. Здѣсь было возведено и низведено до двадцати папъ; несмотря на буллу Пія IV, пари были держаны на разныхъ кардиналовъ, какъ будто на карту или на англійскую лошадь; и тысячи шпіоновъ соперничествующихъ партій на всѣхъ парусахъ извѣдывали сіи нескромныя моря. Карбонари, санфедисты, Франція, Австрія, всѣ посольства, всѣ секты, всѣ партіи имѣютъ здѣсь своихъ проныръ, кои бѣгаютъ въ темнотѣ взадъ и впередъ, толкаютъ другъ друга, разставляютъ другъ другу засады и, прикрывая свои ковы, опутываютъ толпу невидимою сѣтью
Такова публичная площадь въ Римѣ въ сіи дни междуцарствія и избранія. Римъ палатъ не меньше колеблется и волнуется. Тѣ же самыя сѣти, кои низшая дипломатія разбрасываетъ по улицамъ, высшая закидываетъ въ залахъ. Вся знать, все именитое духовенство становятся въ боевой порядокъ; и ихъ кареты, равно какъ ихъ шпіоны, перегоняютъ другъ друга во всѣхъ направленіяхъ и бороздятъ собою толпу, которая разступается передъ- ними и снова смыкается, какъ Красное Море для евреевъ.
Возвышаясь, подобно призраку, среди древнихъ европейскихъ монархій, давно уже одряхлѣвшая избирательная республика Ватикана отличается отъ всѣхъ своимъ величественнымъ ничтожествомъ. Она рабствуетъ, и носитъ на челѣ знаки державной власти. Это дитя, которое водятъ на помочахъ европейскіе монархи: она получаетъ приказанія изъ Вѣны, Парижа, Петербурга и разыгрываетъ роль всемогущества. И эта личина находитъ еще легковѣрныхъ, которые въ нее вѣруютъ: это обманчивое сіяніе встрѣчаетъ глаза, способные имъ ослѣпляться. Но все сіе уже отзывается трупомъ; Римъ не что иное, какъ гробъ повапленный.
Великое девятидневіе кончилось; и конклавъ открытъ уже болѣе недѣли. Но еще ожидаютъ нѣкоторыхъ иностранныхъ кардиналовъ, и потому еще ничего не сдѣлано для избранія. Хотя войска уже налицо, но они еще осматриваются, считаютъ и измѣряютъ другъ друга взорами, не вступая въ бой. Покуда время проходитъ въ ложныхъ атакахъ, въ легкихъ стычкахъ: берегутъ себя для рѣшительныхъ ударовъ.
Изгнанная маляріей, которая во время жаровъ перелетаетъ черезъ стѣны святого града и проноситъ опустошеніе до самаго жилища первосвященника, священная коллегія въ сей годъ собралась во дворцѣ Квиринальской горы, болѣе доступномъ для свѣжаго воздуха и болѣе здоровомъ. Достойный соперникъ Ватикана, сей дворецъ заслуживаетъ сію честь по своему великолѣпію. Но привыкшіе къ строгой и затворнической монастырской жизни, между четырьмя стѣнами своихъ тѣсныхъ келій, священные избиратели также мало наслаждались своими великолѣпными и обширными покоями, какъ и прелестными, прохладными садами.
Наконецъ число заключенниковъ сдѣлалось значительно: и конклавъ представляетъ собою малый міръ. Медики, хирурги, цирюльники, камергеры, аитекари -- ни въ чемъ нѣтъ недостатка. Сверхъ того, каждое высокопреосвященство имѣетъ возлѣ себя, для услугъ тѣлу, уму и душѣ, по одному камерарію, секретарю и исповѣднику. Разъ запертые, конклависты не могутъ. болѣе выходить, а ежели выходятъ, то теряютъ право входить снова. Только одно избраніе папы можетъ возвратить имъ свѣжій воздухъ и свободу; какъ у франк-масоновъ или карбонаріевъ, у нихъ всѣхъ уста связаны клятвою.
Мѣстная полиція поручается одному важному свѣтскому чиновнику, который носитъ на себѣ военное титло маршала конклава. Онъ живетъ въ самомъ дворцѣ, держитъ при себѣ ключи отъ него и одинъ пользуется правомъ отворять и затворять сію темницу. Швейцарская гвардія стережетъ ея двери. Въ должности тюремщика маршалу вспомоществуетъ первый блюститель римскаго народа, который и есть истинный церберъ палатъ. Онъ-то обыскиваетъ, или, по крайней мѣрѣ, слыветъ обыскивающимъ всѣхъ входящихъ, также какъ слыветъ ощупывающимъ бока паштетовъ и жаркихъ, красующихся на столѣ избирателей; ибо обѣдъ кардиналовъ не приготовляется на мѣстѣ, а приносится къ нимъ совершенно готовый изъ ихъ кухней.
Всякой день послѣ полудни, благословенные обѣды пускаются въ путь, запертые въ ящики съ гербами хозяевъ, и пышно несутся на носилкахъ гербоваго же цвѣта двумя лакеями въ большой ливреѣ. Двое служителей открываютъ ходъ пѣшкомъ, съ жезломъ въ рукахъ; и, пустая ли, полная ли, карета преосвященнаго замыкаетъ поѣздъ. Тяжелое великолѣпіе сихъ кардинальскихъ колесницъ составляетъ одну изъ достопримѣчательностей Рима. Окрашенныя въ пурпурный освященный цвѣтъ, онѣ держатъ на четырехъ углахъ своихъ четыре массивные помпона, также пурпуровые, и, скорѣе можно сказать, подавлены, чѣмъ украшены густою позолотою и испещрены гербами и изображеніями, часто весьма соблазнительными. Самыя щегольскія окаймлены нагими Венерами и маленькими Амурами, кои пляшутъ подъ гирляндами изъ розъ и, подобно своей матери, наги.
Такимъ образомъ Римъ ежедневно прорѣзывается во всѣхъ направленіяхъ, сими готическими конвоями, назначенными для воюющихъ армій. Онѣ мирно дефилируютъ по улицамъ и торжественно разгружаются въ преддверіи поля битвы. Римскій народъ, не менѣе своихъ предковъ жадный до зрѣлищъ, имѣетъ рѣшительную склонность къ симъ гастрономическимъ церемоніямъ и рѣдко пропускаетъ, въ полуденное время, вѣшаться на перегородкахъ и осаждать ворота конклава.
Другая церемонія, до которой онъ не менѣе жаденъ, есть то, что въ Римѣ называется fumacle. Это вотъ что. Избиратели ходятъ на вскрытіе голосовъ два раза въ день, до обѣда и послѣ обѣда; и сей обрядъ повторяется до тѣхъ поръ, пока одинъ кандидатъ не соберетъ въ свою пользу двухъ третей голосовъ, что составляетъ законное количество для того, чтобъ быть избраннымъ. До того времени жгутъ письменные голоса; и дымъ священной бумаги выходитъ черезъ трубу, находящуюся передъ глазами народа. Это называется fumacle.
Въ одиннадцать и въ пять часовъ толпы тѣснятся около таинственнаго дворца; и со взоромъ, устремленнымъ на пророческую трубу, какъ моряки на компасъ, римскій народъ ожидаетъ здѣсь рѣшенія своей судьбы. Если дымъ выходитъ, папа еще избирается; если-жъ дыма болѣе не видно, значитъ, что папа уже избранъ.
И это уже не одно дѣтское пустое любопытство, заставляющее толпу зѣвать на церемонію обѣдовъ. Управленіе церковной области есть чисто самодержавное; посему выборъ государя существенно касается всѣхъ, ибо государь имѣетъ на всѣхъ вліяніе. Онъ выше законовъ, самъ есть живой законъ; онъ пересматриваетъ всѣ дѣла, уничтожаетъ и отрѣшаетъ приговоры, и можетъ, одною , своею властію, не совѣтуясь съ заимодавцемъ, простить должнику его долгъ, какъ бы онъ ни былъ великъ, однимъ простымъ приказаніемъ. Сія беззаконная милость, несмотря ни на какія права, можетъ возобновляться черезъ каждыя шесть лѣтъ безконечно, въ пользу покровительствуемаго. Вотъ что называется въ Римѣ sessenae.
Впрочемъ это только одна изъ тысячи крайностей папской власти. Если-жъ ко всемогущему побужденію выгоды присоединится не менѣе сильное побужденіе честолюбія -- ибо въ Римѣ нѣтъ никого, кто бы не былъ болѣе или менѣе близокъ къ какому-нибудь кардиналу -- то понятно, съ какою горячкою нетерпѣнія, съ какою тоскою, съ какимъ біеніемъ сердца вопрошаютъ пророческую fumade всѣ классы римскаго народа.
Что касается до затворниковъ, ихъ цѣпь очень коротка и тяготитъ ихъ жестоко. Будучи обыкновенно стары и дряхлы, они сожалѣютъ о своихъ привольныхъ палатахъ; ихъ плѣнничество дѣлается иногда такъ несносно, что, послѣ многихъ изслѣдованій, интригъ и лукавствъ, они вдругъ соглашаются и бросаются на перваго попавшагося. Такимъ образомъ скука, усталость и кровопусканія часто дѣлаютъ въ одинъ день болѣе, чѣмъ дипломатія въ цѣлый мѣсяцъ. Отсюда происходитъ невѣжливая пословица, что папа тогда дѣлается, когда кардиналы начинаютъ выходить изъ ума.
Внутренній распорядитель конклава есть великій маіордомъ.
Хотя древніе апостолическіе статуты запрещаютъ заключенникамъ всякое сообщеніе внѣ ихъ тюрьмы, но они получаютъ визитовъ черезъ калитку или sportello не менѣе, чѣмъ монахини черезъ свою желѣзную рѣшетку, только всегда въ присутствіи четырехъ ascoltatori, соглядатаевъ безпокойныхъ, хотя при нуждѣ и снисходительныхъ, коихъ должность состоитъ въ томъ, чтобъ-записывать всѣ ихъ слова и жесты.
Особенный входъ назлаченъ для однихъ посланниковъ. Будучи всѣ отозваны отъ дѣлъ смертію папы, они ходятъ къ нимъ по одиночкѣ и съ особенной пышностью представляютъ Священной Коллегіи свои новыя довѣрительныя грамоты. Приведенные маршаломъ конклава въ залу аудіенціи, они вручаютъ свои бумаги Камерлингу и тремъ церемоніймейстерамъ (chefs d'ordre), обязаннымъ принимать ихъ. Превосходительства становятся на колѣна, преосвященства остаются на ногахъ и съ покрытыми головами; ибо, какъ будто имѣя уже папу въ себѣ, кардиналы представляютъ божественное величіе царя-первосвященника.
Кардиналы-Церемоніймейстеры бываютъ въ числѣ трехъ и перемѣняются каждое утро. Въ продолженіе конклава они суть истинные блюстители свѣтской и духовной власти Ватикана, какимъ бываетъ Камерлингъ въ продолженіе великаго девятидневія. Наслѣдникъ его мгновеннаго первосвященничества и, подобно ему, монархъ на часъ, сей эфемерный тріумвиратъ управляетъ Римомъ и Церковію.
Въ продолженіе сего времени духовенство римское разливается въ молитвахъ: и вся братія, какъ свѣтская, такъ и духовная, находится въ движеніи, ходя изъ церкви въ церковь для поклоненія Святымъ Тайнамъ. Всякое утро приходскіе священники Рима, соединенные съ братьями нищенствующихъ орденовъ, отправляются изъ древняго хора Святого Лаврентія и торжественно шествуютъ къ конклаву, воспѣвая святыя литаніи, до тѣхъ поръ, пока милосердію Божію угодно будетъ дать пастыря стаду.
Во внутренности, тѣ же самыя молитвы, тѣ же церемоніи. Съ утра передъ первымъ вскрытіемъ голосовъ служатъ обѣдню Святому Духу въ церкви конклава, а послѣ обѣда воспѣваютъ Veni, creator Spiritus! что нынѣ значитъ уже почти не болѣе какъ: господа, поскорѣе! ибо вся эта пышность есть, по словамъ апостола, мѣдь звучащая и кимвалъ бряцающій. Нѣтъ существа, нѣтъ вѣры: духъ сихъ обрядовъ давно умеръ. Только однѣ формы существуютъ; и ихъ-то выставляютъ на глаза народа, чтобы ослѣплять его.
Итакъ, конклавъ, древняя фабрика намѣстниковъ е. Петра, нынѣ уже не что иное, какъ жалкій театръ интригъ; и избиратели, бывшіе нѣкогда почти царями, не болѣе, какъ куклы, пурпуръ коихъ скрываетъ подъ собою мертвый скелетъ и которыхъ дергаютъ европейскіе кабинеты по своей волѣ.
Вся эта дряхлая избирательная машина вертится теперь на veto четырехъ католическихъ державъ, Франціи, Австріи, Испаніи и Португаліи, кои пользуются на конклавѣ правомъ исключенія, то есть: каждая изъ нихъ можетъ отвергнуть кандидата, котораго находитъ противнымъ своимъ выгодамъ; Франція кандидата Австріи, Австрія кандидата Франціи, и такъ далѣе. Такимъ образомъ Европа нынѣ царствуетъ на конклавѣ, гдѣ всякъ самъ -- большой, кромѣ кардиналовъ.
Такъ какъ veto употребляется не болѣе одного раза, то все искусство партіи состоитъ въ томъ, чтобы неутрализировать сіе право, заставляя падать исключеніе на такую голову, которая, по мнѣнію всѣхъ и каждаго, никогда не можетъ носить тіары. Итакъ, съ той и другой стороны сперва начинаютъ съ важностію выставлять какого-нибудь кардинала, противъ коего предубѣждены иностранные дворы, по причинѣ его рожденія или политики, и на котораго необходимо должно пасть исключеніе. Но это только хитрость. Если соперникъ принимаетъ атаку де за шутку и попадается съ сѣти, то теряетъ свое право, отъ него тотчасъ отдѣлываются. Вотъ и все, что нужно; геній итальянской дипломатіи, древній геній Макіавеллей и Сфорзъ, истощаетъ теперь на сей ограниченной, бѣдной аренѣ, всѣ свои хитрости и утонченія.
Но дипломатія иностранная глядитъ въ оба; у ней есть надежные люди въ нѣдрахъ самой Священной Коллегіи: есть свои преданные кардиналы: и маршалъ конклава не можетъ устеречь тюрьмы такъ хорошо, а блюститель римскаго народа не можетъ ощупать жаркихъ такъ глубоко, чтобы лазутчики и записки не переходили каждый день изъ келій царей духовныхъ во дворцы земныхъ царей.
Результатъ сихъ скрытныхъ маневровъ бываетъ почти всегда одинъ и тотъ же. Можно навѣрное предсказать, что ни той, ни другой партіи кандидатъ не одержитъ верха. Долгое время вися, то надъ тѣмъ, то надъ другимъ, тройная корона обыкновенно падаетъ на какую-нибудь незначительную голову, которая никакъ того не ожидала и о которой никто не думалъ; ибо, какъ сказалъ Ансельму кардиналъ де-Петрали, тіара годится только на среднія головы. Отсюда произошла поговорка: кто входитъ въ конклавъ-папою, тотъ выходитъ изъ него кардиналомъ
Съ Франц. В. Б.