Задача не выходила. Как ни вертелся Саша на стуле, то вставая на него коленками, то подкладывая под себя ногу, как ни перечитывал условие, — его ответ даже ни одной цифрой не походил на ответ в задачнике.
Саша отчаянно грыз ручку. Задачу нужно было решить во что бы то ни стало.
Заработать двойку никому не хочется, а Саше тем более. Он уже однажды испытал такое, что никому не пожелаешь. На уроке рисования все рисовали кувшин, а Саша взял да и надел — случайно — этот кувшин себе на голову. Думал, что учитель не заметит, — он ходил взад и вперёд по классу. А учитель заметил, поставил двойку по дисциплине и ещё поставил вторую по рисованию. А мама, узнав об этом, сразу — бац! — письмо папе: дескать, смотри, как твой сын учится, совсем развинтился.
Ух, и чего только тогда не обещал Саша, лишь бы мама не посылала такого письма папе! Прямо страшно вспомнить: и подметать пол, и мыть посуду, и надевать калоши, и получать хорошие отметки…
Это, конечно, можно — получать хорошие отметки, только стоит захотеть. Да и вообще интересно читать учебники и не на отметку. Читаешь — и всё понятно, и всё запоминается, например, по географии.
Но вот, скажем, арифметика. Уж больно долго над ней надо думать. Особенно над задачками. На дворе снег липкий, снежки можно делать, а тут — сиди и думай!
Саша поправил чернильницу, спрятал в ящик журнал «Огонёк», чтобы не отвлекаться яркой фотографией, и выключил радио.
И сразу в комнате стало тихо. Только у соседа за стенкой радио продолжало говорить. Оно уже не отвлекало, а наоборот — краем уха слушать его было даже приятно. Саша не любил тишины. Жить в тишине — это всё равно, что ни с кем не разговаривать или жить одному. А у Саши мать на работе, отец где-то под Киевом на фронте.
Саша опять сел за стол и положил подбородок на скрещенные руки.
«Киев скоро возьмут, — задумался он. — Вот будет салют, так салют! Наверно, двадцать залпов из трёхсот двадцати четырёх орудий бабахнут! И одна какая-нибудь из ракет взлетит в честь отца…»
О том, что вечером будет салют, Саша догадывался ещё днём: по улицам везли зенитные пушки. Во время салюта он всегда выбегал на улицу. На бульваре, что напротив Сашиного дома, уже полно мальчишек. Иногда на землю падает прогоревшая, но ещё не потухшая ракета. Ребята кидаются к ней и наперебой кричат: «Чур моя салютина! Чур моя!» Начинается «куча мала», смех.
За последнее время салютины хватать приходится часто. Кончики пальцев у Саши даже слегка обожжены. Это не беда! Зато как приятно вытаскивать в школе из кармана обгорелые трубки и хвастать ими перед ребятами. Об одном только жалел Саша: нигде и никак нельзя было достать настоящую ракету, чтобы самому запустить её в воздух. Вот было бы здорово!
Но салют салютом, а задачу надо решать.
И только Саша обмакнул в чернильницу ручку — до него донеслись позывные: за стеной у соседа невидимые молоточки звонко выбивали: «Широка страна моя родная…»
«Салют! — радостно подумал Саша. — Не иначе, как взяли Киев!»
Выскочив из-за стола, он захлопал в ладоши и уже вслух закричал:
— Ура! Немцев по шапке!
Ему сразу представилось, как отец со знаменем в руках идёт по улицам Киева, а освобождённые жители несут навстречу хлеб с солью и целуют отца.
Саша схватил шапку, накинул пальто и выскочил за дверь. Прыгая по лестнице через две ступеньки и что-то напевая, он слетел на первый этаж и… стоп.
Саша врезался в красноармейца. В общем, это был не красноармеец — с усами там или пахнущий махоркой, — а девушка в шинели. За ней поднимались ещё девушки и тоже в шинелях. Их было человек восемь.
— Ты что, малец, — схватили Сашу за воротник, — шею себе хочешь сломать? Несёшься, будто пуганый.
Из-под шапки-ушанки у девушки выбивались колечки волос, а лицо было похоже на сочное румяное яблоко.
Саша молча вывернулся и отскочил, пропуская девушек. Последняя несла подмышками две небольшие прямоугольные коробки из белого цинка.
Облокотившись на перила и глядя им вслед, Саша подумал: «На крышу лезут! Ракеты понесли. Вот бы попросить одну!»
Подождав, пока стук сапог утих, он тоже полез на чердак.
Это место ему было знакомо. Здесь с приятелем Васей Казаковым они думали устроить штаб, для чего произвели глубокую разведку. Штаб расположить не удалось, зато, лазая по чердаку впотьмах (днём управдом не позволил бы), они собственными головами пересчитали все балки.
На чердаке было пыльно. Определив по грохоту железа, — громыхало так, будто ходили великаны, — в какой стороне красноармейцы, то есть девушки, Саша пошёл туда. Впереди в темноте мутным пятном проступало слуховое окно.
Саша выглянул. Слева от него, на ближнем углу крыши, чернели четыре фигуры; направо, чуть подальше, их было тоже четыре. Ближние разговаривали, но почему-то вполголоса.
— Сколько раз ни забиралась на крышу — всегда любуюсь Москвой!
Саша узнал по голосу ту девушку, с которой он столкнулся.
— Сейчас ещё ничего не видно, всё замаскировано, — отвечал кто-то тоненьким голосом. — А вот когда осветится, ох и красивая будет!
— А ты была в Москве до войны?
— Не была, а знаю. Братишка рассказывал…
«А я тут родился, — подумал Саша. — Всё могу о Москве рассказать».
Над головой чернело чистое звёздное небо. Внизу, по улицам, как светящиеся жучки, двигались трамваи, автомобили. На крышу доносились глуховатые звонки, гудки, смех и крики мальчишек.
Саша уже два раза сдерживался, чтобы не чихнуть. Пыль так и лезла в нос. На третий раз не выдержал — чихнул громко и откровенно.
На крыше затихли.
— Слыхали, девочки? — почти шопотом спросил незнакомый голос. — На чердаке кто-то сидит.
— Показалось! — возразил бас. — А впрочем, Лена, возьми фонарик и посмотри!
Саша хотел нырнуть под балку, но не успел. В нескольких шагах от него вспыхнувший резкий сноп света начал медленно через слуховое окно ощупывать темноту. Наконец скользнул по Саше. Фонарь вздрогнул.
— Ты что тут?
— Я… я… — забормотал испуганно Саша, не находя слов.
— А ну, вылезай!
Саша послушно вылез на крышу и вдохнул чистый воздух.
— Девочки, смотрите, малец тот! — Лена его узнала и рассмеялась. — И что тебя занесло сюда? Глядел бы с улицы!
Прогромыхав сапогами, девушки окружили Сашу.
— Тут интереснее, — осмелел он. — А вы одну ракетку не дадите в честь отца пальнуть? Он у меня сейчас в Киеве.
— Нет уж, брат, ничего не выйдет, — ответила басом, видимо, командир, а затем, поглядев на ручные часы, добавила: — Отойди-ка в сторонку, Соловей-разбойник!
И зычно:
— Приготовиться!
И вдруг над Москвой, от Кремля, полыхнуло розовое зарево.
— Огонь!
Саша увидел, как у девушек вдруг неизвестно откуда появились в руках огромные пистолеты. С треском рванулись в небо новые звёзды: голубые, красные, синие. Москва озарилась, будто улыбнулась в ночи.
— Ура-а! — Донеслось с улицы. — Ки-иев!
От первого залпа Саша чуть не свалился с крыши. Ко второму приготовился: заткнул уши и открыл рот. Так его научила Лена. После пятнадцатого залпа Лена похлопала его по плечу и спросила:
— Так говоришь, у тебя отец Киев взял?
— Взял, — ответил Саша. От страшного грохота, ослепительного света и такой же ослепительной гордости за себя он совсем перестал понимать, что происходит вокруг.
— И говоришь, хотел бы отцу просалютовать?
— Хотел бы!
Остальное всё произошло быстро и как во сне. Лена сунула ему в руки огромный пистолет, холодный и тяжёлый, а когда над городом снова полыхнуло розовое сияние, строго сказала:
— Держи крепче ракетницу, не трусь!
— Огонь! — раздался над ухом бас.
Зажмурив глаза, Саша нажал на курок.
— Ура! — донеслось снизу. — Лови салютину!
Когда Саша открыл глаза, разноцветные комки огня уже летели к земле…
Последнего залпа Саша еле дождался. Он торопился домой поделиться своей радостью с мамой.
Пересчитав головой ещё раз все балки на чердаке, но почти не чувствуя боли, он ворвался в квартиру. Мамы дома не оказалось. А поделиться нужно было немедленно, иначе радость была бы не в радость.
И захотелось сразу написать обо всём отцу.
Саша сел за стол и увидел раскрытый задачник. «Эх, отец Киев взял, а я не могу простой задачи решить, — подумал он. — Ну, ничего… Мы сейчас хорошенько подумаем над ней, а потом, как из пистолета, ба-бах и — задачка готова!»
Он потёр озябшие руки, посмотрел на перо — нет ли на нём какого-нибудь волоска, и пододвинул к себе тетрадь…
