В конце февраля на очередной тренировке по классической борьбе Иван Антонович Гордеев прошелся перед шеренгой ребят, одетых в борцовские костюмы.
— Итак, молодцы, — сказал он, — прошло полгода тренировки. У каждого из вас налились мускулы, стала крепче шея, а шея, как вам известно, в нашем деле вещь основная. За всеми вами я потихоньку наблюдаю и хочу сказать, что ваши спортивные успехи меня радуют. У Максимова появилась уверенность в наступлении, Парамонов выработал быстроту реакции. Но не это главное в моем слове. В марте состоятся городские соревнования по борьбе, и мне предложено из детской секции выделить несколько пар для показательных встреч…
— Вот хорошо! Впервые на соревнования! А кого выберут? — заволновались ребята.
— Разговоры отставить! Слушайте дальше, — продолжал Иван Антонович. — А поэтому все члены детской секции должны принести из школ учебные характеристики. И вывод: если у кого есть грешки, к соревнованию мы их не допустим, да и тренировочки тоже придется оставить. Сначала школа, а потом физкультура. Все понятно? Садитесь! Начинаем занятия. Парамонов и Максимов — на ковер!
На белоснежный ковер вышли двое и положили друг другу на шею руки. Иван Антонович стал на углу ковра со свистком…
Для Парамонова это сообщение было громом среди ясного неба. До сих пор о его школьной жизни в детской секции никто не знал, и Юра был спокоен. Но как быть теперь? Характеристику придется брать у Ирины Николаевны, а что она может написать, это уже известно. И, значит, к следующей тренировке Юру уже не допустят…
Юра откладывал свой разговор с Ириной Николаевной до последнего дня. Он решил действовать дипломатически. На уроках стал тише сидеть, а когда была литература, после объяснений задавал Ирине Николаевне много вопросов и делал вид, что кровно заинтересован в ее предмете.
Через несколько дней, после уроков, подождав, пока Ирина Николаевна оденется в раздевалке. Юра незаметно пошел за нею.
В переулке, освещенном фонарями, от наваленного снега было светло и чисто.
Парамонов шел сзади. Он чувствовал, что разговор о положительной характеристике для него бесполезен. На что тут можно рассчитывать?
Однако в душе теплилась маленькая надежда, что Ирина Николаевна поймет его. Он ей скажет, что не может жить без классической борьбы, что она очень развивает человека. А если у него и бывали срывы на уроках, так с кем они не случаются? И разве можно из-за этого лишать человека радости?
Но прежде чем заговорить с ней. Юре пришлось пройти кварталов пять. Ирина Николаевна зашла в булочную и купила батон. Потом в магазине «Мясо» она долго стояла в очереди. А на улице, остановившись около рекламного щита, минут десять читала сводную афишу репертуара московских театров.
Около кинотеатра «Уран» она подошла к незнакомому мальчишке, который держал в зубах папиросу, и что-то сказала ему. Мальчишка испуганно посмотрел на нее и тут же шмыгнул в толпу.
Парамонов все это видел и мог бы, конечно, поймать его, подвести к учительнице, а заодно и заговорить о своих делах, но, решив, что это нечестно — строить на мальчишке свою выгоду, зашагал дальше.
Учительница уже подходила к своему дому, когда Парамонов, сказав себе: «Была не была», поравнялся с ней.
— Ирина Николаевна, вы меня простите. Я вас не задержу?
Она остановилась и удивленно взглянула на Юру:
— Парамонов?! Как ты сюда попал?
— У меня серьезное дело.
— А почему ты в школе не подошел?
— Там народу около вас много было. Я, Ирина Николаевна, классической борьбой занимаюсь, — с жаром начал Юра. — Я без нее жить не могу. Поймите меня, как человека. Я, конечно, в чем-то виноват, но лишать человека радости? Дайте мне, пожалуйста, характеристику. У нас тренер требует… В общем, такую надо, чтобы я… Мне очень хочется заниматься борьбой.
— Ага… Я понимаю. Тебя, в общем, могут не допустить к занятиям? — сказала Ирина Николаевна.
— Да.
— Ты сейчас никуда не торопишься?
— Никуда.
— Тогда зайдем ко мне.
— Хорошо, — сказал Парамонов и подумал радостно: «Раз к себе приглашает — наверно, напишет».
Ирина Николаевна жила на первом этаже. Она открыла ключом входную дверь, обитую клеенкой, и пошла по длинному коридору. Возле своей комнаты она указала на вешалку:
— Раздевайся. Калоши поставь ближе к стенке.
В маленькой комнате по стенам были развешаны эскизы каких-то зданий, рисунки в карандаше, масляные натюрморты.
У окна на столике стояли глиняные фигурки: кузнец в фартуке, с поднятым молотом, мальчик, держащий в руках планер, и женщина с ребенком на руках.
Незаконченный бюст Пушкина был обернут тряпкой. Сбоку на фанерке лежал бесформенный комок глины.
Вдоль стены, к которой был приставлен обеденный стол, тянулась длинная книжная полка.
Ирина Николаевна вынула из своего портфеля стопку тетрадей.
— Вот жалко, ты моего сына не застал, — заговорила она, заглядывая в буфет. — Он только позавчера уехал в Китай. Окончил архитектурный институт и уехал. Скучно без него… А знаешь, он раньше тоже у нас учился. А ты, я слышала от ребят, хочешь бросать школу?
Ирина Николаевна повесила на спинку стула свой жакет, потом присела на диван и, расстегнув пряжки на туфлях, сняла их и надела тапочки. Затем она вынула из шкафа синий передник, надела его и, засучив рукава кофточки, вдруг из строгой учительницы сразу превратилась в домашнюю хозяйку.
— Нет, что вы! — смущенно сказал Парамонов и тут же придумал: — Мне просто хочется уехать в Куйбышев.
— К родителям?
— Да.
— А кстати, ты помнишь адрес отца?
— Помню. — Юра насторожился.
— Дай мне его, пожалуйста. — Ирина Николаевна взяла в руки карандаш.
«Соврать или не соврать? — заволновался Юра. — Она, наверно, ему напишет».
— Пожалуйста, — сказал Юра: — «Куйбышев, Отдел земляных работ. Парамонову».
Это был правильный адрес.
— Валентину Ивановичу? Так отца зовут? Буду ему писать, — улыбнулась Ирина Николаевна. — Это очень интересно — поговорить с человеком, который находится на такой стройке. Так… тебе, значит, характеристика нужна?
— Очень.
— Трудную ты задал мне задачу. Но ничего, что-нибудь придумаем… Впрочем, мне надо на кухню, а ты посиди здесь. Времени-то смотри сколько! Но чтоб тебе не было скучно, я сейчас кое-что покажу.
Учительница встала на стул и сняла с книжной полки толстый альбом в кожаном переплете:
— Это труд сына, посмотри.
— Спасибо, — сказал Юра и спросил: — А скажите, Ирина Николаевна, это лепит из глины тоже ваш сын?
— Сын. — В ее голосе чувствовалась гордость. — А ты любишь искусство?
Юра вспомнил, что в Третьяковской галерее он был всего один раз, но чтобы не обидеть учительницу, сказал:
— Люблю.
Он действительно любил, только не искусство, а литературу — главным образом те книжки, которые ему самому хотелось читать, а не из школьной программы.
Когда Ирина Николаевна вышла, он оглядел стол, который был одновременно и обеденным и письменным. На нем стояли белый пластмассовый прибор с одной чернильницей, настольная лампа с бумажным абажуром и будильник. На краю лежали четыре тома толкового словаря в зеленом переплете и «Бальзак об искусстве». Юра взглянул на стопку школьных тетрадей и на верхней прочел:
Институт усовершенствования учителей. Запись лекций по методике преподавания. Тетрадь И. Н. Бобровой.
«Тетради самой Ирины Николаевны! — догадался он. — Учительница, а сама еще учится! Неужели она не кончила института? Хотя Институт усовершенствования — это другое. Интересно, для чего ей еще учиться?»
Юра представил себе аудиторию института — это что-то вроде класса. За партой — Ирина Николаевна. И улыбнулся: наверно, там уж не побалуешься!
Потом раскрыл тяжелый альбом. Он назывался «История нашей школы со дня ее постройки в 1938 году».
На первой странице была фотография знакомого фасада школы. На ступеньках — группа ребят с физкультурным мячом.
Дальше шел календарный листок, на котором было написано: «В этот день нас приняли в комсомол».
На других страницах были наклеены фотографии незнакомых мальчиков и девочек. Это были то маленькие карточки на паспорт, то большие снимки, — например, занятий литературного кружка.
А вот бал-маскарад. Ребята танцуют в масках. На тетрадном листке тут же — окончание каких-то стихов:
Тому, кто нас знакомит рано
С литературой, русским языком,
Приносим поздравление с наградой,
И от восьмого «А» большой поклон.
«Неужели Ирина Николаевна была награждена?» — подумал Юра.
И действительно, на новой странице — фото: Ирина Николаевна с орденом Трудового Красного Знамени.
Очень четкий снимок: накрытые столы, десятиклассники держат бокалы, а внизу подпись: «Ура! Мы окончили школу! На выпускном вечере ребята курили при учителях!»
А рядом — на крыше школы стоят двое ребят и держат в руках какую-то вещь. И снова подпись: «Я и Колька вчера во время бомбежки чуть не свалились с крыши. Мы тушим зажигалки!»
Перевернув страничку. Юра нашел пожелтевшее письмо. Оно было написано карандашом.
«Дорогая Ирина Николаевна! — углубился Юра в чтение. — От кого от кого, а от Новикова Вы, уж наверно, никогда не предполагали получить весточку. Если б вы знали, как мне хочется хоть одним глазком взглянуть на наш класс! Я уже нахожусь на фронте, и целыми днями мы с ребятами вспоминаем, кто как грыз гранит науки, наши проделки и очень смеемся. Здесь все из 10-го класса. Народ веселый.
Вот уже больше двух месяцев, как мы стоим и ожидаем приказа о наступлении. В одном разрушенном доме я нашел учебник химии и с удовольствием его читаю. Я просто сам себя не узнаю. От былой моей лени не осталось и следа.
Ну, пока все. Можно было бы вам рассказать и многое другое, но я и так написал целое «сочинение».
Ирина Николаевна, мне очень хочется знать, как живут мои бывшие одноклассники. Какие ребята учатся сейчас у Вас и как они успевают? Передайте им, что я советую не пренебрегать иностранным языком. Скажите, что это говорит «кающийся грешник». О многом упущенном приходится сейчас сожалеть.
Передайте привет нашей нянечке — тете Даше.
Ваш бывший и не забывший Вас ученик Евгений Новиков 5.5.42».
Парамонов медленно сложил письмо и подумал, что Новиков теперь, наверно, имеет много орденов и работает где-нибудь инженером.
Он показался Юре чудесным человеком — честным, простым. Кстати, между Юрой и Новиковым есть что-то общее. Тот тоже, видно по всему, в школе был не из дисциплинированных. А какое письмо написал: «Скажите, что это говорит «кающийся грешник»!»
Юра засунул письмо в конверт и вдруг на обратной стороне конверта увидел почерк Ирины Николаевны: «Убит в сентябре 1942 года».
Юра вздрогнул. Ему никак не верилось. Вот письмо лежит, а человека, чудесного человека, бывшего ученика их школы, уже нет.
Юра сдвинул брови и, глядя на одно слово «убит», тяжело вздохнул.
Потом он снова стал разглядывать фотографии учеников и учениц, но в голове почему-то вертелось одно слово «убит» и мешало спокойно листать альбом. «Какие ребята учатся сейчас у Вас и как они успевают?» Будто, как живой, про самого Парамонова спрашивает. А ведь сколько лет прошло с тех пор, как его убили! И он все спрашивает.
Будильник на столе показывал половину десятого вечера.
Юра открыл дверь комнаты и тихонько оделся. Проходя мимо кухни, он заглянул в нее. Ирина Николаевна — возле газовой плиты.
— Ты куда? — спросила она. — Я уже освобождаюсь.
— Домой, — ответил он. — Моя бабка, наверно, уже пришла — волнуется.
— А характеристика?
— Да уж ладно… — замялся Юра. — Вы же все по-честному в ней напишете?
— По-честному. А как же иначе? Но я отмечу и твои положительные качества.
— Спасибо, Ирина Николаевна, — сказал Юра. — Я, знаете, к вам в следующий раз приду… Если разрешите… Какая у меня сейчас характеристика! До свидания!
И Юра пошел к выходу.