Въ душѣ я не былъ спокоенъ насчетъ блѣднаго молодого джентльмена. Чѣмъ больше я раздумывалъ про драку и припоминалъ опухшее и окровавленное лицо блѣднаго молодого джентльмена, тѣмъ сильнѣе убѣждался, что мнѣ за него непремѣнно достанется. Я чувствовалъ, что кровь блѣднаго молодого джентльмена на моей совѣсти, и что законъ мнѣ за нее отомститъ. Хотя я не зналъ точно, какого рода кара постигнетъ меня; но для меня было ясно, что деревенскимъ мальчикамъ не полагалось врываться въ дома благородныхъ людей и калѣчить учащуюся молодежь Англіи, не подвергаясь строгому наказанію. Нѣсколько дней я даже просидѣлъ дома и только съ величайшей осторожностью и опасеніями выглядывалъ за дверь кухни, когда меня посылали съ какимъ-нибудь порученіемъ; я ожидалъ каждую минуту, что стражи закона отведутъ меня въ тюрьму. Носъ блѣднаго молодого джентльмена окровянилъ мои панталоны, и я пытался подъ покровомъ ночи смыть это доказательство моей вины.
Насталъ день, когда я опять долженъ былъ итти къ миссъ Гавишамъ, и страхъ мой дошелъ до послѣдней степени. Тѣмъ не менѣе я долженъ былъ итти къ миссъ Гавишамъ и пошелъ. Представьте! драка осталась безъ всякихъ послѣдствій, Никто не намекалъ на нее, и блѣднаго молодого джентльмена не видать было нигдѣ. Я нашелъ ту же калитку отпертой, обошелъ весь садъ и даже заглянулъ въ окна флигеля, но ничего не увидѣлъ, иотому что ставни были закрыты. Только въ углу, гдѣ происходилъ поединокъ, я могъ замѣтить признаки существованія молодого джентльмена. На этомъ мѣстѣ остались слѣды его крови, и я прикрылъ ихъ садовой землей отъ глазъ людскихъ.
На широкой площадкѣ между спальней миссъ Гавишамъ и той комнатой, гдѣ стоялъ длинный столъ, я увидѣлъ садовое легкое кресло на колесахъ, которое можно было подталкивать сзади. Оно было поставлено тамъ послѣ моего послѣдняго посѣщенія; съ этого дня моимъ постояннымъ занятіемъ стало катать миссъ Гавишамъ въ этомъ креслѣ (когда она уставала ходить, опираясь на мое плечо) по ея комнатѣ, по площадкѣ лѣстницы и кругомъ стола по другой комнатѣ. Иногда эти прогулки длились часа три къ ряду, итакъ дѣло шло въ продолженіе восьми или десяти мѣсяцевъ. По мѣрѣ того, какъ мы привыкали другъ къ дружкѣ, миссъ Гавишамъ больше разговаривала со мной и спрашивала меня, чему я учился и къ чему себя готовлю? Я объяснилъ ей, что готовлюсь поступить въ ученье къ Джо, но напиралъ на то, что ничему не учился, а желалъ бы научиться многому, въ надеждѣ, что она предложитъ мнѣ помочь достигнуть этой желанной цѣли. Но она этого не сдѣлала; напротивъ того, она, повидимому, предпочитала, чтобы я оставался невѣжественнымъ. Никогда не давала она мнѣ денегъ… и ничего, кромѣ обѣда, — и не обѣщала, что когда-нибудь заплатитъ за мои услуги.
Тѣмъ временемъ кухонныя совѣщанія у насъ дома выводили меня изъ себя. Этотъ оселъ, Пэмбльчукъ, часто приходилъ по вечерамъ съ цѣлью потолковать съ сестрой о той наградѣ, которая меня ожидала; и тогда сестра и онъ пускались въ такіе безсмысленные толки о миссъ Гавишамъ и о томъ, что она сдѣлаетъ со мной и для меня, что мнѣ до смерти хотѣлось наброситься, разревѣться на Пэмбльчука и избить его.
Такъ шли дѣла довольно долгое время, какъ вдругъ въ одинъ прекрасный день миссъ Гавишамъ остановилась среди нашей прогулки, когда она опиралась на мое плечо, и сказала съ неудовольствіемъ:
— Ты выросъ, Пипъ!
На этотъ разъ она больше ничего не сказала, но на слѣдующій день послѣ того, какъ наша обычная прогулка была окончена и я довелъ ее до туалета, она остановила меня нетерпѣливымъ движеніемъ пальцевъ:
— Повтори, какъ зовутъ этого твоего кузнеца.
— Джо Гарджери, ма'амъ.
— Это тотъ мастеръ, у котораго ты долженъ быть подмастерьемъ?
— Да, миссъ Гавишамъ.
— Пора тебѣ поступать къ нему въ ученье. Какъ ты думаешь, придетъ ли сюда Гарджери и принесетъ ли твои документы?
Я объяснилъ, что, безъ сомнѣнія, онъ сочтетъ это за великую для себя честь.
— Ну, такъ пускай придетъ.
— Въ какой день, миссъ Гавишамъ?
— Ну, ну! я ничего не знаю о дняхъ. Пусть придетъ поскорѣе и съ тобой вмѣстѣ.
Когда я вернулся въ этотъ вечеръ домой и передалъ это извѣстіе Джо, сестра взбѣленилась сильнѣе, чѣмъ когда-либо. Она страшно разсердилась, что не ее пригласили къ знатной дамѣ. Испустивъ потокъ всякихъ возгласовъ, она бросила подсвѣчникомъ въ Джо, громко разрыдалась, взяла метлу, — что всегда было очень дурнымъ признакомъ, — надѣла толстый фартукъ и принялась за уборку кухни съ опаснымъ рвеніемъ. Не удовольствовавшись тѣмъ, что подмела кухню, она вооружилась мокрой тряпкой и выгнала насъ изъ дома, такъ что мы ушли на задній дворъ и тамъ стояли и тряслись отъ холода. Было уже десять часовъ вечера, когда мы рѣшились вернуться домой, и тогда она спросила Джо, зачѣмъ онъ не женился на черной невольницѣ? Джо ничего не отвѣтилъ, бѣдняга, но стоялъ и дергалъ себя за усы и уныло глядѣлъ на меня, какъ бы соображая, что дѣйствительно это было бы лучшимъ для него дѣломъ.