Горизонтъ темнѣетъ.
Мистеръ Каркеръ-Управляющій всталъ вмѣстѣ съ жаворонками и пошелъ прогуливаться. Размышленія его -- а онъ размышлялъ съ нахмуренными бровями -- едва-ли поднимались въ высоту вмѣстѣ съ жаворонками, или принимали направленіе въ сторону ихъ полета; скорѣе, они держались ближе къ своему земному гнѣзду и оглядывались вокругъ себя, среди пыли и червей. Не было, однако, птицы въ воздухѣ, которая бы пѣла невидимѣе и скрывалась отъ человѣческихъ взоровъ далѣе, чѣмъ скрывались мысли мистера Каркера. Онъ такъ хорошо управлялъ своимъ лицомъ, что о выраженіи его немногіе могли бы сказать съ опредѣлительностью болѣе, какъ то, что оно улыбается, или размышляетъ. Теперь на немъ выражалось напряженное размышленіе. По-мѣрѣ-того, какъ жаворонокъ поднимался, Каркеръ глубже погружался въ свои мысли. Чѣмъ яснѣе и звучнѣе были напѣвы жаворонка, тѣмъ серьёзнѣе дѣлался мистеръ Каркеръ. Наконецъ, когда жаворонокъ спустился стремглавъ внизъ, съ усиленнымъ потокомъ мелодическихъ звуковъ, Каркеръ пробудился отъ своей мечтательности и оглянулся вокругъ себя съ внезапною улыбкой, исполненной вѣжливости и нѣжности, какъ-будто былъ окруженъ многочисленными наблюдателями, изъ которыхъ предстояла возможность извлечь практическую пользу; послѣ этого онъ уже не впадалъ снова въ раздумье, а прояснялъ лицо какъ человѣкъ опомнившійся и продолжалъ улыбаться, какъ-будто для практики.
Можетъ-быть, имѣя въ виду важность первыхъ впечатлѣній, мистеръ Каркеръ одѣлся въ это утро особенно-тщательно. Онъ легкими шагами ступалъ по лугамъ, зеленымъ полянамъ и скользилъ между аллеями деревьевъ, пока не подошло время завтрака. Направившись къ гостинницѣ ближайшимъ путемъ, мистеръ Каркеръ продолжалъ идти, провѣтривая свои бѣлые зубы, и сказалъ вслухъ:
-- Теперь взглянемъ на вторую мистриссъ Домби!
Мистеръ Каркеръ бродилъ за городомъ и теперь приближался къ городу по прілтной дорожкѣ, отѣненной густою зеленью деревьевъ, между которыми виднѣлись по-временамъ скамьи для желающихъ отдохнуть. Мѣсто это было уединенное, въ особенности рано утромъ, и мистеръ Каркеръ, полагая себя въ немъ совершенно-одинокимъ, брелъ по травѣ вокругъ толстыхъ деревьевъ, какъ человѣкъ праздный, которому есть еще лишняя четверть часа времени и который не торопится.
Вскорѣ, однако, онъ убѣдился, что былъ въ рощицѣ не одинъ. Выходя неслышными шагами изъ-за одного толстаго дерева, котораго старая кора походила на шкуру носорога или какого-нибудь чудовищнаго допотопнаго звѣря, онъ увидѣлъ неожиданную фигуру на скамьѣ, близехонько отъ себя. То была дама, щегольски-одѣтая и прекрасная собою; черные гордые глаза ея были устремлены въ землю, и въ нихъ виднѣлась внутренняя борьба сильныхъ страстей. Нижняя губа ея была закушена, грудь волновалась, ноздри трепетали, голова дрожала, слезы негодованія текли но щекамъ, и ножка упиралась на мохъ, какъ-будто ей хотѣлось раздавить его въ прахъ. Тотъ же взглядъ, который увидѣлъ все это, показалъ ему ту же даму, которая встала съ надменнымъ видомъ утомленія и отвернулась отъ него, не выражая на лицѣ своемъ ничего, кромѣ небрежной красоты и презрительной величавости.
Оборванная и безобразная старуха, въ родѣ бродящихъ по странѣ нищенствующихъ и ворующихъ, наблюдала украдкою гордую красавицу; лишь-только она встала, старуха очутилась передъ нею, какъ выросшій изъ земли грибъ.
-- Позвольте вамъ погадать, хорошенькая лэди, сказала старуха, шевеля челюстями, какъ-будто скрывавшаяся подъ ея желтою кожей мертвая голова порывалась выбраться.
-- Я знаю свою судьбу сама, былъ отвѣтъ.
"-- Да, да. Можетъ-быть, да не совсѣмъ-вѣрно. Вы загадывали ее не такъ, когда тутъ сидѣли. Дайте мнѣ шиллингъ, и я вамъ разскажу все. На лицѣ вашемъ видны богатства, богатства!
-- Знаю, возразила дама, проходя мимо ея гордо и съ мрачною улыбкой.-- Я знала это и прежде.
-- Какъ! вы не дадите мнѣ ничего? Не хотите дать мнѣ шиллинга, чтобъ я вамъ погадала? Сколько и.е вы мнѣ дадите за то, чтобъ я не сказала вамъ будущаго? Дайте шиллингъ, не то я за-" кричу вамъ вслѣдъ вашу судьбу! кричала старуха сердитымъ, зловѣщимъ голосомъ.
Мистеръ Каркеръ, мимо котораго проходила красавица, выступилъ къ ней на встрѣчу, вѣжливо снялъ шляпу, и, остановивъ старуху, сказалъ ей, чтобъ она замолчала. Дама отблагодарила его легкимъ наклоненіемъ головы и пошла дальше.
-- Такъ дайте вы мнѣ что-нибудь, не то я закричу ей вслѣдъ! кричала старуха, порываясь пройдти, не смотря на его протянутую руку.-- Или, прибавила она, вдругъ понизивъ голосъ, глядя ему пристально въ глаза и забывъ на минуту предметъ своего гнѣва:-- дайте мнѣ что-нибудь; не то я закричу ея судьбу вамъ вслѣдъ!
-- Мнѣ? возразилъ управляющій, запуская руку въ карманъ.
-- Да! Я знаю...
-- Что же ты знаешь? спросилъ Каркеръ, бросивъ ей шиллингъ.-- Знаешь ли ты, кто эта хорошенькая лэди?
Старуха зашевелила челюстями сильнѣе, прислонилась къ обросшему мохомъ пню, вытащила изъ тульи шляпки черную трубчонку, высѣкла огня, и, закуривъ молча, глядѣла пристально на вопросителя.
Мистеръ Каркеръ засмѣялся и отвернулся.
-- Хорошо! воскликнула старуха.-- Одно дитя умерло, а другое живо; одна жена умерла, а другая наготовѣ. Ступайте къ ней!
Мистеръ Каркеръ невольно оглянулся и остановился. Старуха, продолжавшая курить и шевелить челюстями, какъ-будто разговаривая съ невидимымъ бѣсомъ, указала пальцемъ въ ту сторону, куда онъ шелъ, и засмѣялась.
-- Что ты тамъ бормочешь, вѣдьма?
Старуха не отвѣчала и продолжала курить, жевать и велешить подбородкомъ. Пробормотавъ ей прощаніе не изъ самыхъ лестныхъ, мистеръ Каркеръ продолжалъ идти своею дорогой; выходя изъ рощицы, онъ еще разъ оглянулся и увидѣлъ старуху, стоявшую въ прежнемъ положеніи, съ трубчонкою въ зубахъ, съ протянутымъ впередъ пальцемъ. Ему даже показалось, будто она вскрикнула ему вслѣдъ: "Ступайте къ ней!"
Мистеръ Каркеръ нашелъ въ гостинницѣ все въ готовности къ самому изъисканному и роскошному завтраку. Мистеръ Домби и майоръ Багетокъ ожидали прибытія дамъ -- первый, холодный и спокойный, а товарищъ его пыхтѣлъ и одувался въ сильной степени раздраженія. Наконецъ, туземецъ отворилъ двери настежъ, и черезъ краткій промежутокъ времени появилась разряженная и томная, но уже не молодая дама.
-- Милый мистеръ Домби, я боюсь, что мы опоздали, но Эдиѳь пошла выбирать хорошенькій пунктъ для пейзажа и задержала меня. Лживьпшіи изъ майоровъ (она подала ему мизинецъ), здоровы ли вы?
-- Мистриссъ Скьютонъ, сказалъ мистеръ Домби: -- позвольте осчастливить моего пріятеля Каркера (онъ сдѣлалъ особенное удареніе на словѣ "пріятель", какъ-будто выражая: такъ и быть, позволю ему поважничать этимъ отличіемъ), представя его вамъ. Вы слыхали отъ, меня нѣсколько разъ имя мистера Каркера.
-- Очень-рада познакомиться съ мистеромъ Каркеромъ.
Мистеръ Каркеръ былъ, разумѣется, въ восторгѣ.
-- Скажите, ради самаго неба, гди Эдиѳь? воскликнула мистриссъ Скьютонъ.-- О, она у дверей, даетъ Витерсу наставленія на счетъ рамокъ къ этимъ рисункамъ! Милый мистеръ Домби, будьте такъ любезны.
Мистеръ Домби уже отправился за Эдиѳью. Онъ вскорѣ воротился, ведя подъ руку ту самую щегольски-одѣтую даму, которую Каркеръ встрѣтилъ въ рощицѣ.
-- Каркеръ... началъ мистеръ Домби.-- Но они уже узнали другъ друга, и мистеръ Домби остановился въ изумленіи.
-- Я обязана этому джентльмену, сказала Эдиѳь съ величавымъ поклономъ:-- за избавленіе меня сейчасъ отъ докучливости какой-то нищей.
-- Считаю за особенное счастіе, что могъ оказать такую ничтожную услугу дамѣ, которой гордился бы быть преданнѣйшимъ слугою, отвѣчалъ Каркеръ съ низкимъ поклономъ.
Каркеръ замѣтилъ въ свѣтломъ и испытующемъ взглядѣ красавицы подозрѣніе, что онъ втайнѣ наблюдалъ ее до своего появленія въ минуту докучливости старухи; а она замѣтила по его взгляду, что подозрѣніе ея было не безъ основанія.
-- Мнѣ очень-пріятно, сказалъ мистеръ Домби съ напыщенною любезностью:-- что джентльменъ, столь близкій ко мнѣ, какъ Каркеръ, имѣлъ счастіе оказать малѣйшую услугу мистриссъ Грэнджеръ; но я завидую ему и жалѣю, что не имѣлъ этого счастія самъ.
-- Клянусь Богомъ, сэръ! воскликнулъ майоръ, увидя слугу, пришедшаго съ извѣстіемъ о завтракъ:-- мнѣ странно, что никто не можетъ имѣть чести и счастія перестрѣлять всю эту нищенствующую сволочь. Но вотъ рука Джое Б., если мистриссъ Грэнджеръ удостоитъ принять ее, чтобъ идти къ столу!
Съ этимъ словомъ, онъ подалъ руку Эдиѳи; мистеръ Домби открылъ шествіе, ведя мистриссъ Скьютонъ, а Каркеръ послѣдовалъ за ними, улыбаясь всему обществу.
-- Я очень-рада, мистеръ Каркеръ, сказала Клеопатра за завтракомъ, поглядѣвъ на него въ лорнетъ: -- вашему удачному пріѣзду. Вы поѣдете съ нами; а мы предпринимаемъ самую обворожительную экспедицію.
-- Всякая экспедиція будетъ обворожительна въ такомъ обществѣ, возразилъ Каркеръ:-- но я полагаю, что она сама-по-себѣ чрезвычайно-интересна.
-- О! замокъ очарователенъ! Воспоминанія среднихъ вѣковъ и все это... Вы вѣрно въ восторгѣ отъ среднихъ вѣковъ, мистеръ Каркеръ?
-- Безъ сомнѣнія.
-- Прелестныя времена! Сколько въ нихъ энергіи! сколько живописнаго! Какъ они далеки отъ пошлаго, вседневнаго!.. О, еслинъ они оставили намъ хоть часть своей поэзіи!
Во все время этихъ чувствительныхъ возгласовъ, мистриссъ Скьютонъ внимательно слѣдила за мистеромъ Домби; который смотрѣлъ на Эдиѳь; та слушала, не поднимая глазъ.
-- Какія чудесныя картины въ замкѣ! Вы вѣрно восторженный любитель картинъ, мистеръ Каркеръ?
-- Увѣряю васъ, мистриссъ Скьютонъ, сказалъ мистеръ Домби тономъ величаваго снисхожденія:-что Каркеръ большой знатокъ въ картинахъ и самъ очень-искусный художникъ. Я увѣренъ, что онъ будетъ въ восхищенія отъ вкуса и таланта мистриссъ Грэнджеръ.
-- Годдемъ, сэръ! воскликнулъ майоръ Бэгстокъ.-- По моему мнѣнію, вы преудивительный Каркеръ и умѣете дѣлать все на свѣтѣ.
-- О! улыбнулся Каркеръ смиренно.-- Вы слишкомъ-любезны, майоръ. Я умѣю дѣлать очень-немногое. Но мистеръ Домби такъ благосклонно оцѣняетъ всѣ бездѣльныя знанія; которыя человѣку, какъ я, почти необходимо пріобрѣтать, по которыхъ самъ онъ, въ своей далеко-возвышеннѣйшей сферѣ, гораздо-выше, что...
Мистеръ Каркеръ пожалъ плечами и замолчалъ.
Во все это время, Эдиѳь не поднимала глазъ. По когда Каркеръ пересталъ говорить, она взглянула на мистера Домби. Взглядъ былъ мгновенный, но въ немъ виднѣлось презрительное удивленіе, которое не ускользнуло отъ одного наблюдателя, улыбавшагося за другимъ концомъ стола.
-- Вы, къ-несчастію, бывали уже въ Варвикѣ, мистриссъ Грэнджеръ? спросилъ мистеръ Домби.
-- Нѣсколько разъ.
-- Значитъ, эта поѣздка вамъ наскучитъ.
-- О нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ.
-- Милая Эдиѳь! Ты совершенно какъ твой кузенъ лордъ Финиксъ. Онъ былъ въ Варвикѣ пятьдесятъ разъ, а еслибъ пріѣхалъ въ Лимингтонъ завтра, то вѣрно посѣтилъ бы въ пятьдесятъ-первый разъ.
-- Мы всѣ большіе энтузіасты, мама, не правда ли? возразила Эдиѳь съ холодною улыбкой.
-- Можетъ-быть, слишкомъ-большіе для нашего душевнаго спокойствія, мой ангелъ; но мы вознаграждаемся ощущеніями.
Мистриссъ Скьютонъ кротко вздохнула и съ невинностью глядѣла на свое дитя. Лицо Эдиѳи было обращено къ мистеру Домби, когда онъ адресовался къ ней съ своимъ вопросомъ, и оставалось въ томъ же положеніи, пока она говорила съ матерью, какъ-будто оказывая ему вниманіе, если онъ хочетъ сказать еще что-нибудь. Въ манерѣ этой простой вѣжливости было что-то особенное; казалось, будто она была вынуждена, будто она была слѣдствіемъ противнаго торга, отъ котораго отказаться невозможно; въ ней виднѣлась борьба гордости съ невольнымъ, но горькимъ униженіемъ, и все это опять не избѣжало вниманія улыбавшагося наблюдателя, который утвердился въ мнѣніи, составленномъ о красавицѣ подъ деревьями рощи.
Мистеръ Домби, которому нечего больше было сказать, предложилъ тронуться въ путь. Коляска ждала у подъѣзда, и въ ней усѣлись дамы, майоръ и мистеръ Домби; тощій пажъ и туземецъ помѣстились на козлахъ, а мистеръ Каркеръ поѣхалъ верхомъ.
Мистеръ Каркеръ держался шагахъ во стѣ отъ экипажа и наблюдалъ сидѣвшихъ въ немъ во всю поѣздку, какъ кошка. Куда бы онъ ни обернулъ голову, притворяясь, будто его интересуютъ луга, поля, жилища или бабочки, онъ не сводилъ края глаза съ чопорной фигуры своего патрона, обращеннаго лицомъ къ нему, и съ пера, которое свѣшивалось такъ презрительно и небрежно съ шляпки красавицы. Разъ только, перескакивая черезъ низкую ограду и пустившись въ галопъ черезъ поле, чтобъ опередить экипажъ и очутиться подлѣ дверецъ, когда онъ остановится у цѣли путешествія, спустилъ онъ съ глазъ предметы своей наблюдательности. Помогая дамамъ выидти, онъ встрѣтилъ удивленный взглядъ Эдиѳи, но тотчасъ же, когда она оперлась на его руку, видъ ея показывалъ, что она его вовсе не замѣчаетъ.
Мистриссъ Скьютонъ сама вызвалась показать Каркеру всѣ красоты замка. Она рѣшилась идти подъ руку съ нимъ, а также съ майоромъ, котораго подобные спутники должны были излечить отъ варварскаго неуваженія ко всему поэтическому. Такое случайное распоряженіе оставило мистеру Домби полную свободу вести Эдиѳь, съ которою онъ пошелъ по заламъ замка съ чинною величавостью.
Мистриссъ Скьютонъ начала съ Каркеромъ восторженный разговоръ о прелести прошедшихъ временъ и ихъ романтизмѣ; но такъ-какъ она, не смотря на свое восхищеніе, а онъ, не смотря на свою вѣжливость, наблюдали съ самымъ напряженнымъ вниманіемъ мистера Домби и Эдиѳь, то замѣчанія и отвѣты ихъ часто приходились наудачу и невпопадъ. Разсуждая о портретахъ и картинахъ, Каркеръ вдругъ остановился и воскликнулъ:
-- О, сударыня! Если вы говорите о картинахъ, вотъ вамъ группа! Какая галерея въ свѣтѣ можетъ похвалиться подобною!
Улыбающійся джентльменъ показывалъ въ это время на мистера Домби и Эдиѳь, стоявшихъ наединѣ въ серединѣ другой залы.
Они не обмѣнялись ни взглядомъ, ни словомъ. Стоя вмѣстѣ, рука-объ-руку, они казались раздѣленными болѣе, чѣмъ еслибъ между ними протекали моря. Даже въ гордости ихъ было такое различіе, какъ-будто тутъ стояли самое гордое и самое смиренное созданія во всей вселенной. Она, прелестная и граціозная до нельзя, но небрежная къ самой-себѣ, къ нему и ко всему окружающему, съ выраженіемъ негодованія на свою красоту, какъ-будто эта красота была ненавистною ливреей, которую она носила по сверхъ-естественному принужденію; онъ, напыщенный, холодный, натянутый, чопорный, накрахмаленный съ ногъ до головы. Оба были такъ противоположны другъ другу; присутствіе ихъ здѣсь казалось такимъ неестественнымъ столкновеніемъ контрастовъ, что казалось, будто окружавшія ихъ картины выражали эту чудную несообразность. Суровые рыцари и мрачные воины смотрѣли на нихъ искоса. Прелатъ съ поднятою рукою отвергалъ возможность приближенія такой четы къ алтарямъ Божіимъ. Тихія воды на ландшафтахъ, отражавшія въ себѣ солнечные лучи, спрашивали: не-уже-ли нельзя было утопиться, если не предстояло другаго спасенія? Развалины кричали: "смотрите сюда и увидите, что сталось съ нами, обрученными, съ враждебнымъ временемъ!" Животныя терзали другъ друга, какъ-будто для морали имъ. Амуры и купидоны улетали въ испугѣ, и мученичество не представляло подобныхъ терзаній въ своей живописной исторіи пытокъ.
Не смотря на все это, мистриссъ Скьютонъ была такъ восхищена зрѣлищемъ, на которое Каркеръ обратилъ ея вниманіе, что не могла воздержаться и воскликнула почти вслухъ: "О, какъ это очаровательно, какъ исполнено души!" Эдиѳь услышала это, оглянулась и вспыхнула отъ негодованія до самыхъ волосъ.
-- Моя Эдиѳь знаетъ, что я восхищалась ею! сказала Клеопатра, дотронувшись до нея почти съ робостью парасолемъ.-- Милое дитя!
Мастеръ Каркеръ снова увидѣлъ внутреннюю борьбу, которую подмѣтилъ такъ неожиданно въ рощѣ. И опять надменная, томная усталость и равнодушіе скрыли ее непроницаемымъ облакомъ. Она не взглянула на Каркера, но сдѣлала матери едва-замѣтный знакъ приблизиться, что та и исполнила немедленно, вмѣстѣ со своими кавалерами, и во всю остальную прогулку по замку не отходила отъ дочери.
Общество посѣтителей обошло весь замокъ, останавливалось противъ замѣчательныхъ картинъ, оглядѣло стѣны, башни и проч., наконецъ снова усѣлось въ коляску и поѣхало любоваться окрестными видами. Мистеръ Домби замѣтилъ церемонно, что очеркъ одного изъ мѣстоположеній, набросанный прелестною рукою мистриссъ Грэнджеръ, былъ бы ему пріятнѣйшимъ воспоминаніемъ этого очаровательнаго дня, и безъ того весьма-памятнаго. Тощій Витерсъ, державшій подъ мышкою альбомъ Эдиѳи, тотчасъ получилъ повелѣніе подать его, а экипажъ остановился, чтобъ дать Эдиѳи возможность нарисовать видъ, который мистеръ Домби собирался приложить къ своимъ остальнымъ сокровищамъ.
-- Я боюсь, не безпокою ли васъ? сказалъ мистеръ Домби.
-- Нисколько. Которую сторону желаете вы имѣть? отвѣчала она, обратившись къ нему съ прежнею принужденною внимательностью.
Мистеръ Домби поклонился такъ, что затрещалъ крахмалъ его тугаго галстуха, и изъявилъ желаніе предоставить выборъ прекрасной артисткѣ.
-- Нѣтъ, прошу васъ, назначайте сами.
-- Въ такомъ случаѣ, положимъ, что хоть отсюда. Пунктъ этотъ очень-хорошъ... или, Каркеръ, какъ вы думаете?
Случилось, что на первомъ планѣ, близехонько отъ нихъ, стояла группа деревьевъ, нѣсколько похожая на ту, среди которой мистеръ Каркеръ встрѣтилъ въ то утро Эдиѳь. У одного дерева стояла скамья, и оно очень походило видомъ и характеромъ на то, подлѣ котораго сидѣла взволнованная красавица.
-- Осмѣлюсь ли подсказать-мистриссъ Грэнджеръ, что съ этого пункта видъ долженъ быть очень-интересенъ, даже любопытенъ?
Взоры ея устремились по направленію хлыстика мистера Каркера, и потомъ она быстро взглянула на него. Это былъ второй взглядъ, которымъ они обмѣнялись послѣ свиданія за завтракомъ, и теперь выраженіе его было еще несомнѣннѣе.
-- Хотите, чтобъ я рисовала оттуда?
-- Я буду въ восхищеніи.
Коляска поѣхала къ тому мѣсту, которое должно было привести мистера Домби въ восхищеніе. Эдиѳь, не вставая съ мѣста, открыла альбомъ и начала рисовать съ своимъ обычнымъ гордымъ равнодушіемъ.
-- Карандаши мои притупились...
-- Позвольте мнѣ... или Каркеръ сдѣлаетъ это лучше. Іхаркеръ, прошу васъ, позаботьтесь о карандашахъ мистриссъ Грэнджеръ.
Мистеръ Каркеръ подъѣхалъ къ самымъ дверцамъ коляски, съ поклономъ и улыбкой взялъ карандаши у мистриссъ Грэнджеръ, и принялся очинивать ихъ. Потомъ онъ подавалъ ей карандаши по мѣрѣ цадобностин восхищался ея необыкновеннымъ дарованіемъ, особенно искусствомъ рисовать деревья, смотрѣлъ на ея работу и оставался все время подлъ нея. Мистеръ Домби стоялъ въ коляскѣ какъ статуя, а Клеопатра и майоръ нѣжничали между собою какъ древніе голубки.
-- Довольны вы этимъ, или желаете большей отдѣлки? спросила Эдиѳь, показывая рисунокъ мистеру Домби.
Мистеръ Домби объявилъ, что рисунокъ -- совершенство въ томъ видѣ, какъ онъ есть, и не нуждается ни въ какой дополнительной отработкѣ.
-- Удивительно, превосходно! восклицалъ мистеръ Каркеръ. Рисунокъ былъ отложенъ въ сторону для мистера Домби, альбомъ и карандаши убраны, экипажъ поѣхалъ дальше, а Каркеръ пріотсталъ и снова поскакалъ легкимъ галопомъ вслѣдъ за обществомъ; думая, можетъ-быть, что рисунокъ этотъ былъ переданъ его патрону какъ вещь сторгованная и купленная; что, не смотря на наружную готовность красавицы, ея надменное лицо, наклоненное надъ бумагою, или взгляды, бросаемые на рисунокъ, была лицомъ и взглядами гордой женщины, запутанной въ корыстной и противной ея чувствамъ сдѣлкѣ. Но какъ бы ни думалъ мистеръ Каркеръ, онъ улыбался, и когда казалось, что онъ любуется природою и вполнѣ наслаждается пріятнымъ воздухомъ и прогулкой, онъ все не сводилъ края глаза съ коляски и ея пассажировъ.
Прогулка по развалинамъ Кенильворта и поѣздки къ нѣкоторымъ живописнымъ пунктамъ заключили дневную экспедицію. Мистриссъ Скьютонъ и Эдиѳь поѣхали домой; мистеръ Каркеръ получилъ благосклонное приглашеніе Клеопатры посѣтить ее вечеромъ, вмѣстѣ съ мистеромъ Домби и майоромъ, чтобъ послушать музыку Эдиѳи; наконецъ, трое джентльменовъ отправились обѣдать въ свою гостинницу. Послѣ обѣда, они пошли къ мистриссъ Скьютонъ, у которой, кромѣ-ихъ, не было никого чужаго. Рисуики Эдиѳи виднѣлись на всѣхъ столикахъ; тощій пажъ Витерсъ подавалъ чай; Эдиѳь играла на Фортепьяно и на арфѣ и пѣла. По даже самая музыка ея выполнялась какъ-будто по заказу мистера Домби. На-примѣръ:
-- Эдиѳь, мой милый ангелъ, сказала мистриссъ Скьютонъ черезъ часъ послѣ чая: -- мистеръ Домби умираетъ отъ желанія послушать тебя.
-- У мистера Домби осталось достаточно жизни, чтобъ изъявить это желаніе самому.
-- Я буду обязанъ до крайности.
-- Чего же вы желаете?
-- Фортепьяно? проговорилъ мистеръ Домби нерѣшительно.
-- Что хотите. Выбирайте.
Въ-слѣдствіе чего она сѣла за фортепьяно. То же самое было съ арфою, съ пѣніемъ, съ выборомъ пьесъ или арій, которыя она играла и пѣла. Такое холодное и принужденное, но вмѣстѣ съ тѣмъ скорое согласіе на всѣ желанія мистера Домби не избѣгло наблюдательнаго взора Каркера; онъ замѣтилъ также, что мистеръ Домби очевидно гордился своею властью надъ красавицей и не упускалъ случая выказать ее. На разставаньи, мистеръ Домби, отвѣсивъ церемонный поклонъ Эдиѳи, наклонился надъ креслами Клеопатры и сказалъ ей вполголоса:
-- Я просилъ у мистриссъ Грэнджеръ позволенія посѣтить ее завтра утромъ, по особенному случаю -- и она назначила двѣнадцать часовъ. Могу ли надѣяться имѣть удовольствіе застать васъ дома послѣ этого времени?
Клеопатра была, разумѣется, взволнована до крайности непонятною рѣчью и могла только закрыть глаза и протянуть мистеру Домби руку; а тотъ, не зная навѣрно, что съ нею дѣлать, выпустилъ ее.
-- Домби, да ступайте же! кричалъ майоръ отъ дверей.-- Годдемъ, сэръ! старый Джое чувствуетъ сильное желаніе назвать Ройяль-Отель гостинницею трехъ веселыхъ холостяковъ, въ честь нашу и Каркера.
Съ этими словами майоръ потрепалъ по спинѣ мистера Домби, лукаво подмигнулъ черезъ плечо дамамъ и увлекъ за собою товарищей.
Мистриссъ Скьютонъ осталась на софѣ, а Эдиѳь подлѣ арфы, и обѣ сидѣли молча. Нать, играя вѣеромъ, взглядывала часто украдкою на дочь, которая мрачно предалась своимъ мыслямъ, съ потупленными глазами.
Такъ просидѣли онѣ цѣлый часъ, не обмѣнявшись ни однимъ словомъ, пока не явилась горничная мистриссъ Скьютонъ, чтобъ постепенно приготовить ея ночной туалетъ. Горничной скорѣе бы слѣдовало явиться скелетомъ, съ косою и песочными часами, нежели женщиной, потому-что прикосновеніе ея походило на прикосновеніе самой смерти: Клеопатра превращалась въ старуху, желтую, изношенную, кивающую, съ красными глазами, собранную какъ вязанка дряхлыхъ костей въ старую фланелевую кофту. Все тѣло ея съеживалось, волосы спадали, темныя дугообразныя брови превращались въ клочки сѣдыхъ волосъ, и раскрашенная старая кокетка дѣлалась морщинистымъ, отвратительнымъ остовомъ. Даже самый голосъ ея перемѣнился, обратясь къ Эдиѳи, когда онѣ снова остались наединѣ.
-- Отъ-чего ты мнѣ не сказала, что онъ пріидетъ сюда завтра утромъ по твоему назначенію? спросила старуха рѣзко.
-- Отъ-того, что вы это знаете, мама.
Какое насмѣшливое удареніе сдѣлала она на послѣднемъ словѣ!
-- Вы знаете, что онъ меня купилъ, продолжала дочь:-- или купитъ завтра. Онъ обдумалъ эту сдѣлку, показалъ ее своему пріятелю и гордится ею. Онъ думаетъ, что сдѣлка выгодна, покупка Достаточно дешева, и завтра все будетъ кончено. Боже! Дожить до этого и понимать это!
Совокупите въ одно прекрасное лицо чувство сознанія своего униженія и пылающее негодованіе ста женщинъ, сильныхъ гордостью и страстями: и вотъ оно, закрытое бѣлыми, трепещущими отъ негодованія руками!
-- Что ты подъ этимъ разумѣешь? спросила сердитая мать.-- Развѣ ты съ дѣтства...
-- Съ дѣтства! сказала Эдиѳь, глядя ей прямо въ глаза.-- Когда была я ребенкомъ? Какое дѣтство оставили вы на мою долю? Прежде, чѣмъ я начала понимать себя, я уже была женщиною -- коварной, лукавой, разсчетливой, корыстолюбивой, разставляющей сѣти мужчинамъ. Вы произвели на свѣтъ не младенца, а хитрую женщину. Полюбуйтесь на нее. Она теперь въ полномъ блескѣ!
Говоря это, она ударяла рукою по своей роскошной груди, какъ-будто хотѣла уничтожить себя.
-- Взгляните на меня, никогда незнавшую, что значитъ имѣть благородное сердце и любить. Взгляните на меня, наученную лукавству и разсчетамъ въ возрастѣ, когда дѣти предаются только невиннымъ ребяческимъ играмъ. Меня выдали замужъ въ юности за человѣка, къ которому я не чувствовала ничего, кромѣ равнодушія. Взгляните жь на меня, которую онъ оставилъ вдовою, умерши прежде, чѣмъ перешло къ нему ожиданное наслѣдство -- это было справедливымъ наказаніемъ вамъ!-- и потомъ скажите сами, какова была моя жизнь десять лѣтъ послѣ того.
-- Мы старались всячески пристроить тебя. Вотъ, въ чемъ прошла твоя жизнь. Теперь ты дождалась этого.
-- Нѣтъ невольницы на рынкѣ, нѣтъ лошади у барышниковъ, которую бы въ-продолженіе десяти постыдныхъ лѣтъ показывали, выставляли и разглядывали такъ, какъ меня, мама! воскликнула Эдиѳь съ пылающимъ челомъ и тѣмъ же горькимъ удареніемъ на послѣднемъ словѣ.-- Развѣ это не правда? Развѣ я не сдѣлалась поговоркою мужчинъ всѣхъ родовъ? Развѣ глупцы, развратники, мальчишки, сумасброды не бѣгали за мною и потомъ не отставали отъ меня одинъ послѣ другаго, потому-что вы были слишкомъ-просты, не смотря на всю вашу хитрость? Развѣ, наконецъ, мы не пріобрѣли себѣ самой незавидной знаменитости? Чему я не подверглась въ половинѣ сборныхъ пунктовъ публики, которые означены на картъ Англіи? Развѣ меня не навязывали и не выставляли на продажу всюду о вездѣ, пока во мнѣ не умерла послѣдняя искра уваженія къ самой-себѣ? Теперь я себя ненавижу, презираю! И вотъ, въ чемъ состояло мое позднее дѣтство -- другаго я не имѣла!
-- Ты бы давно могла быть замужемъ, по-крайней-мѣрѣ двадцать разъ, еслибъ достаточно поощряла искавшихъ твоей руки.
-- Нѣтъ! воскликнула дочь со всею энергіей бурной гордости и стыда:-- тотъ, кому суждено меня взять, возьметъ, какъ этотъ человѣкъ, котораго я не завлекала и не заманивала ничѣмъ. Онъ увидѣлъ меня на аукціонѣ и вздумалъ купить -- пусть покупаетъ! Когда онъ пришелъ для осмотра своей будущей собственности, или чтобъ сторговать меня, то потребовалъ списокъ моихъ достоинствъ и пожелалъ удостовѣриться въ нихъ -- я безпрекословно исполняла его желанія, дѣлала все, чего онъ требовалъ, и больше ничего не намѣрена дѣлать. Онъ покупаетъ меня по своей доброй волѣ, оцѣнивъ по-своему и чувствуя могущество своихъ денегъ. Я не подстрекала его ничѣмъ; ни вы не подстрекали... на сколько я могла не допустить этого.
-- Эдиѳь, ты странно говоришь съ своею матерью.
-- И мнѣ такъ кажется; мнѣ это еще страннѣе, чѣмъ вамъ. Но воспитаніе мое кончилось давнымъ-давно. Я теперь уже не молода и упала постепенно такъ-низко, что не могу начать идти другимъ путемъ или остановить васъ на вашемъ. Зародышъ всего, что очищаетъ и облагораживаетъ грудь женщины, никогда не волновалъ меня. Мнѣ нечѣмъ поддержать себя, когда я презрительна въ своихъ собственныхъ глазахъ. (Она произнесла слова эти съ трогательною грустью, которая вскорѣ исчезла, когда она прибавила съ дрожащими губами:) И такъ, вы видите, мы знатны, но бѣдны, и я очень-довольна тѣмъ, что мы будемъ богаты при помощи такихъ средствъ! Могу сказать только въ свое утѣшеніе одно: я исполнила единственное намѣреніе, на которое у меня достало силы, имѣя васъ подлѣ себя -- я не искушала этого человѣка.
-- Этого человѣка! Ты говоришь, какъ-будто ненавидишь его.
-- А вы думали, можетъ-быть, что я его люблю? Сказать ли вамъ, продолжала она, устремивъ неподвижный взглядъ на мать: -- кто понялъ насъ насквозь, кто постигъ насъ такъ, что я передъ нимъ чувствую себя еще болѣе униженною, чѣмъ передъ самой-собою?
-- Ты, кажется, нападаешь на этого несчастнаго... какъ его зовутъ? Каркера! возразила холодно мать.-- Мнѣ кажется, что мнѣніе его о тебѣ не помѣшаетъ тебѣ нисколько пристроиться. Зачѣмъ ты такъ смотришь на меня? Или ты нездорова?
Эдиѳь вздрогнула какъ ужаленная. Голова ея опустилась, и по всему тѣлу пробѣжалъ судорожный трепетъ. Но это длилось только мгновеніе, и она вышла изъ комнаты своею обыкновенною поступью.
Тогда явилась горничная, которой слѣдовало бы быть костлявымъ олицетвореніемъ смерти, и увела Клеопатру въ спальню. Старуха, надѣвъ фланелевую кофту, какъ-будто переродилась: у ней появились недуги дряхлости, и она побрела, кивая головой и опершись на руку своей служанки.