БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ къ журналу "ПРИРОДА И ЛЮДИ" 1909 г.

Переводъ "Современника", подъ редакціей

М. А. Орлова.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Книгоиздательство. П. П. Сойкина

I. Верховный Судъ *).

*) Chancery, или Court of Chancery -- Верховный Судъ въ Англіи,-- послѣ парламента высшее судебное мѣсто. Лордъ-канцлеръ (онъ же называется и великимъ канцлеромъ) имѣетъ право непосредственно рѣшать дѣла всякаго рода и утверждается въ этомъ достоинствѣ, когда его храненію вручится королевская печать. Судъ этотъ имѣетъ два отдѣленія: одно называется обыкновеннымъ судомъ, въ которомъ рѣшаются дѣла, подлежащія разбирательству низшихъ судебныхъ инстанцій (въ него рѣдко обращаются), а другое -- судомъ необыкновеннымъ, судомъ справедливости, въ которомъ разсматриваются и рѣшаются тяжбы по различнымъ обязательствамъ, разсматриваются и рѣшаются опорные раздѣлы имѣній, спорныя духовныя завѣщанія, отдаются приказанія шерифамъ объ исполненіи судебныхъ приговоровъ. Отсюда пз даются всѣ королевскіе указы: указы для выборовъ въ члены парламента, указы на назначеніе шерифовъ, на учрежденіе комиссій по дѣламъ несостоятельныхъ должниковъ, комиссій для учрежденія благотворительныхъ заведеній, для разбирательства возмущеній, случаевъ умалишенія, самоубійствъ и тому подобное. По приказанію Верховнаго Суда останавливается дальнѣйшее производство нѣкоторыхъ дѣлъ въ нижнихъ инстанціяхъ и пополняются или исправляются законныя постановленія, оказавшіяся, по существу и условіямъ времени, неудовлетворительными. Всѣ аппеляціопныя дѣла рѣшаются въ Верховномъ Судѣ, который въ этихъ случаяхъ, пополняя недостатки, не уничтожаетъ рѣшенія низшаго суда. Дѣла семейныя, дѣла несовершеннолѣтнихъ, всякаго рода обманъ, подлогъ и злоупотребленія, для обнаруженія которыхъ и должнаго наказанія недостаточно общаго закона,-- всѣ условія, въ которыя лица вовлечены были обманомъ или хитростью, или постуипли въ нихъ по опрометчивости, рѣшаются въ Верховномъ Судѣ.

Великій канцлеръ можетъ быть смѣненъ во всякое время; но обыкновенно перемѣна эта случается при перемѣнѣ всего состава государственнаго совѣта. Во время парламентскихъ засѣданій (которыя бынаютъ четыре раза въ году: зимнее -- съ 1 и по 31 января, весеннее -- съ 15 апрѣля и по 8 мая, лѣтнее -- съ 22 мая и по 12 іюня, и осеннее -- съ 2 и по 25 ноября), лордъ-канцлеръ присутствуетъ въ парламентѣ, а остальное время года -- въ Линкольнинскомъ (Lincoln's Inn) Судѣ. Прим. перев.

Лондонъ. Осеннее парламентское засѣданіе недавно кончилось, и лордъ-канцлеръ открылъ свое присутствіе въ Линкольнинскомъ судѣ. На дворѣ -- несносная ноябрьская погода; на улицахъ -- столько грязи, какъ будто всемірный потопъ только что сбѣжалъ съ лица земли, и нисколько не покажется удивительнымъ встрѣтить какого нибудь мегодазавра, футовъ въ сорокъ длины, ползущаго, какъ допотопная громадная ящерица, на возвышеніе улицы Голборнъ. Дымъ изъ домовыхъ трубъ, вмѣстѣ съ хлопьями сажи, огромными, какъ хлопья снѣга, разстилаясь по улицамъ, облекалъ -- другой подумаетъ -- воздушное пространство въ трауръ, по случаю смерти солнца. Собаки, облепленныя грязью, ничѣмъ не отличаются отъ самой грязи. Наружность лошадей едва ли лучше собакъ: та же грязь покрываетъ ихъ до самыхъ наглазниковъ. Пѣшеходы задѣваютъ другъ друга зонтиками и, подъ вліяніемъ общаго недовольнаго расположенія духа, теряютъ равновѣсіе на перекресткахъ улицъ, тамъ, гдѣ десятки тысячъ другихъ пѣшеходовъ уже скользили и падали съ самого начала дня (если только можно допустить, что день начинался), падаютъ въ свою очередь и прибавляютъ новые слои къ слоямъ грязи, упорно льнувшимъ именно къ этимъ пунктамъ тротуара и приращаюмся съ каждой секундой.

Туманъ повсюду: туманъ въ верхнихъ истокахъ Темзы, гдѣ она, свѣтлая, скромно протекаетъ между пажитями и небольшими островами, туманъ въ нижнихъ предѣлахъ ея, гдѣ она катится, мутная уже и загрязненная, между рядами кораблей и прибрежными нечистотами огромнаго (и грязнаго) города; туманъ надъ болотами Эссекса, туманъ надъ возвышенностями Кента. Туманъ проникаетъ въ камбузы угольныхъ двухъ-мачтовыхъ судовъ; туманъ разстилается по реямъ и покрываетъ всю оснастку огромныхъ кораблей; туманъ виситъ надъ палубами баржей и другихъ рѣчныхъ судовъ; туманъ въ глазахъ и въ груди престарѣдыхъ гриничскихъ инвалидовъ, дремлющихъ подлѣ очаговъ въ госпитальныхъ отдѣленіяхъ; туманъ въ чубукѣ и трубкѣ сердитаго шкипера, который спитъ въ своей тѣсной и душной каюткѣ; туманъ немилосердно щиплетъ руки и ноги дрожащаго на палубѣ отъ холода маленькаго ученика этого шкипера. Случайно столпившіеся люди на мостахъ глядятъ черезъ перилы въ туманъ, который, какъ нижнее небо, разстилается подъ ними, и имъ, окруженнымъ туманомъ, кажется, какъ будто поднялись они на воздушномъ шарѣ и висятъ въ туманныхъ темныхъ облакахъ.

Газовые огоньки въ различныхъ мѣстахъ улицы принимаютъ красновато-тусклый свѣтъ и-размѣры болѣе обыкновенныхъ, точь-въ-точь какъ солнце, когда земледѣльцы смотрятъ на него съ полей, пропитанныхъ влагою и вѣчно покрытыхъ испареніями. Большая часть магазиновъ освѣщена двумя часами ранѣе, и газъ какъ будто знаетъ это обстоятельство: онъ горитъ тускло и какъ бы нехотя.

Подлѣ самыхъ Темпльскихъ воротъ {Temple-bar -- старинныя ворота, единственныя, которыя сохранились отъ стѣны, отдѣлявшей древній Лондонъ, или Сити, отъ новаго. Они построены въ XVII столѣтіи и находятся близъ Линкольнинскаго суда. Прим. пер.} -- этой древней массивной преграды -- подлѣ этого приличнаго украшенія преддверію стариннаго общества, суровый вечеръ кажется суровѣйшимъ, густой туманъ -- густѣйшимъ, и грязныя улицы -- грязнѣйшими. А подлѣ самыхъ Тампльскихъ воротъ, въ Линкольнинскомъ Судѣ, такъ сказать, въ самомъ сердцѣ тумана, засѣдаетъ великій лордъ-канцлеръ въ своемъ Верховномъ Судѣ.

Но никакая густота тумана, никакая глубина грязи не можетъ вполнѣ согласоваться съ блуждающимъ въ потемкахъ, барахтающимся въ безднѣ недоразумѣній засѣданіемъ, которое великій канцлеръ, самый закоснѣлый изъ сѣдовласыхъ грѣшниковъ, держитъ въ этотъ день передъ лицомъ неба и земли.

Вотъ въ такой-то вечеръ лорду-канцлеру и слѣдовало бы засѣдать въ судѣ -- да онъ и засѣдаетъ -- съ туманнымъ сіяніемъ вокругъ своей головы, съ малиновымъ сукномъ и занавѣсями вокругъ его особы. Передъ нимъ стоитъ рослый адвокатъ, съ огромными бакенбардами; онъ тихо прочитываетъ безконечную выписку изъ тяжебнаго дѣла, между тѣмъ какъ вниманіе и мысли канцлера сосредоточены въ потолочномъ фонарѣ. Въ подобный вечеръ десятка два членовъ Верховнаго Суда должны были бы -- какъ оно и есть на самомъ дѣлѣ -- заниматься десять-тысячь-первымъ приступомъ къ разсмотрѣнію нескончаемой тяжбы, спотыкаться на скользкихъ данныхъ для разрѣшенія этой тяжбы, вязнуть по колѣни въ техническихъ выраженіяхъ, разбивать свои головы, охраняемыя мягкими и жесткими париками, о стѣны словъ и, какъ актеры, съ серьезными лицами произносить свои замѣчанія на вѣрное изложеніе нѣкоторыхъ обстоятельствъ дѣла. Въ подобный вечеръ нѣсколько уполномоченныхъ ходатаевъ на тяжбѣ, изъ которыхъ двое или трое наслѣдовали полномочіе отъ своихъ отцовъ, разбогатѣвшихъ чрезъ это занятіе, должны были выстроиться въ линію въ продолговатомъ колодцѣ (хотя на днѣ этого колодца, какъ и всякаго другого, вы тщетно стали бы отыскивать истину!) {Колодцемъ (well) называется пространство, которое, по внутреннему расположенію нѣкоторыхъ судебныхъ мѣстъ въ Англіи, образуетъ углубленіе между присутствующими лицами, и въ которое обыкновенно приводятся подсудимые или истцы, для личныхъ объясненій. Прим. перев.} между краснымъ столомъ регистратора и судьями, передъ которыми и навалены цѣлыми грудами прошенія истцовъ, возраженія отвѣтчиковъ, допросы, отвѣты, приказы, отношенія, донесенія, слѣдствія, клятвенныя показанія и другіе въ тяжебныхъ дѣлахъ драгоцѣнные документы. Судебное мѣсто это мрачно и тускло освѣщается кое-гдѣ догорающими свѣчами; тяжелый туманъ разстилается по немъ, какъ будто онъ никогда не выходилъ оттуда; покрытыя живописью оконныя стекла, потерявъ свой прежній яркій колоритъ, сдѣлались тусклы, и дневной свѣтъ съ трудомъ проникаетъ въ нихъ; непосвященныя въ таинства этого судилища, заглянувъ съ улицы въ стеклянныя двери, стремглавъ бросаются прочь, устрашенные его совинымъ видомъ и протяжнымъ монотоннымъ чтеніемъ, печально раздающимся подъ сводами залы, гдѣ великій канцлеръ пристально смотритъ въ потолочный просвѣтъ, и гдѣ, въ туманѣ, торчатъ парики присутствующихъ членовъ.-- Вотъ это-то и есть Верховный Судъ Англіи,-- судъ великаго канцлера,-- судъ, у котораго въ каждомъ округѣ Британіи есть свои ветхія, полу-разрушенныя зданія, свои запустѣлыя выморочныя имѣнія, у котораго въ каждомъ домѣ умалишенныхъ есть свои сумасшедшіе и на каждомъ кладбищѣ свои покойники, у котораго есть свои доведенные до крайней нищеты челобитчики въ стоптанныхъ башмакахъ и истасканномъ платьѣ (они дѣлаютъ денежные займы и просятъ милостыню у своихъ знакомыхъ),-- судъ, который до такой степени истощаетъ всѣ денежные источники, истощаетъ терпѣніе, отнимаетъ бодрость духа, убиваетъ всякую надежду, до такой степени поражаетъ мозгъ и сокрушаетъ сердце, что между его опытными судьями нѣтъ такого почтеннаго человѣка, который бы не предложилъ, который бы не предлагалъ такъ часто слѣдующаго предостереженія: "переноси всякую обиду, всякую несправедливость, оказанную тебѣ, но не приходи сюда".

Кто же еще въ этотъ мрачный вечеръ присутствовалъ въ Верховномъ Судѣ, кромѣ самого лорда-канцлера, адвоката-защитника тяжебнаго дѣла, двухъ-трехъ адвокатовъ, не защищающихъ никакого дѣла, и вышеприведенныхъ уполномоченныхъ ходатаевъ? Ступенью ниже отъ судьи находятся регистраторъ, въ парикѣ и мантіи, два-три булавоносца и нѣсколько приказныхъ служителей, въ указанной форменной одеждѣ. Всѣ эти особы зѣваютъ весьма непринужденно, потому что ни одной крошки удовольствія не упадало отъ Джорндисъ и Джорндисъ -- такъ именовалось тяжебное дѣло, которое черствѣло, сохло и сжималось въ теченіе многихъ предшествовавшихъ лѣтъ. Скоро писцы, стенографы Верховнаго Суда и стенографы публичныхъ газетъ немедленно снимаютъ свой лагерь, какъ только начнется засѣданіе по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ. Ихъ мѣста остаются пусты. Въ сторонѣ залы, чтобы лучше вглядываться въ святилище, окруженное малиновыми занавѣсями, сидитъ небольшого роста, въ изношенной, измятой шляпкѣ, полоумная старушка: она постоянно присутствуетъ въ каждомъ засѣданіи отъ самаго начала до самаго конца и постоянно ждетъ какого-то непостижимаго судебнаго рѣшенія въ ея пользу. Говорили, будто она участвуетъ или участвовала въ тяжебномъ дѣлѣ Джорндисъ и Джорндисъ, но на сколько истины заключалось въ этихъ словахъ, никто объ этомъ не заботился. Старушка всегда носитъ съ собой ридикюль, набитый всякой всячиной, состоящей большею частью изъ сухой лавенды и старыхъ лоскутковъ бумаги. годныхъ развѣ для раскурки трубокъ; но старушка величаетъ ихъ своими документами. Во время засѣданія разъ шесть вводятъ подсудимаго, чтобы онъ оправдалъ себя, сдѣлавъ лично требуемое показаніе, отъ котораго онъ будто бы умышленно уклоняется, а, слѣдовательно умышленно наноситъ оскорбленіе закону, тогда какъ этотъ несчастный, оставшись, по смерти другихъ, единственнымъ душеприказчикомъ, впалъ въ такое забвеніе касательно отчетовъ, лежавшихъ на его отвѣтственности, что по чистой совѣсти признавался въ томъ, что онъ никогда не зналъ о нихъ да и едва ли когда и узнаетъ. А между тѣмъ всѣ его виды, всѣ надежда въ жизни рушились. Другой раззорившійся челобитчикъ, который отъ времени до времени является въ судъ изъ Шропшэйра и употребляетъ всѣ свои усилія, чтобы хоть разъ въ концѣ засѣданія обратиться съ своими возраженіями къ самому лорду-канцлеру, и который, ни подъ какимъ видомъ не хочетъ убѣдиться, что лордъ-канцлерь законнымъ образомъ не знаетъ о существованіи шропшэйрскаго просителя, хотя и отравлялъ его существованіе въ теченіе четверти столѣтія,-- этотъ челобитчикъ помѣщается на выгодномъ мѣстѣ, устремляетъ пристальные взоры на великаго канцлера и приготовляется воскликнуть: "Милордъ!" голосомъ, выражающимъ громко-звучную жалобу, въ тотъ моментъ, когда милорду канцлеру угодно будетъ подняться съ своего почетнаго мѣста. Нѣкоторые изъ писцовъ и другихъ приказнослужителей, знакомыхъ уже съ этимъ страннымъ челобитчикомъ, остаются еще на нѣсколько минутъ, съ намѣреніемъ подтрунить надъ нимъ и тѣмъ немного оживить скучное засѣданіе.

Медленно и тяжело тянется процессъ Джорндисъ и Джорндисъ. Это названіе тяжбы, это пугало среди другихъ тяжебныхъ дѣлъ сдѣлалось въ теченіе времени до такой степени сложно, что ни одно изъ живыхъ созданій не знаетъ настоящаго его значенія. Лица, участвующія въ немь, попимаютъ его еще менѣе; замѣчено даже, что никто изъ двухъ канцлерскихъ адвокатовъ не проговоритъ объ этомъ дѣлѣ въ теченіе пяти минутъ безъ того, чтобъ не придти въ совершенное несогласіе касательно предшествовавшихъ обстоятельствъ. Въ это дѣло введено безчисленное множество новорожденныхъ дѣтей, въ этомъ дѣлѣ безчисленное множество молодыхъ людей сочетались брачными узами, и въ этомъ дѣлѣ безчисленное множество людей отжили свой вѣкъ. Десятки лицъ съ изступленнымъ негодованіемъ открывали, что дѣлались соучастниками дѣла Джорндисъ и Джорндисъ, не постигая, какимъ образомъ они сдѣлались и зачѣмъ; цѣлыя семейства по преданію наслѣдовали вдіѣстѣ съ этой тяжбой и ненависть другъ къ другу. Маленькій истецъ или отвѣтчикъ, которому обѣщана была деревянная лошадка, лишь только выиграстся тяжба по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ, выросъ, возмужалъ, сдѣлался владѣтелемъ настоящаго коня и, наконецъ, умчался за предѣлы этого міра. Прекрасныя дѣвицы, находившіяся надъ опекой суда, сдѣлались матерями семейства, дождались внучатъ. Длинный рядъ великихъ канцлеровъ приступалъ къ рѣшенію этого дѣла и оставлялъ его нерѣшеннымъ. Нескончаемый списокъ лицъ, участвующихъ въ этой тяжбѣ, превратился въ обыкновенный списокъ лицъ умершихъ. Съ тѣхъ поръ, какъ старикъ Томъ Джорндисъ въ припадкѣ отчаянія размозжилъ себѣ голову въ кофейномъ домѣ, въ переулкѣ Чансри, быть можетъ, на всемъ земномъ шарѣ не существовало и трехъ человѣкъ изъ фамиліи Джорндисъ; а между тѣмъ дѣло Джорндисъ и Джорндисъ все влачитъ свое печальное существованіе передъ судомъ, не подавая въ теченіе безконечно долгихъ лѣтъ ни малѣйшей надежды къ отрадной перемѣнѣ.

Тяжебное дѣло Джорндисъ и Джорндисъ обратилось въ шутку,-- единственное благо, которое было извлечено изъ него. Оно послужило смертью для многихъ; но для профессіи оно ни болѣе, ни менѣе, какъ шутка. Каждый судья Верховнаго Суда имѣлъ какую-нибудь выписку изъ дѣла: каждый канцлеръ участвовалъ въ немь еще въ ту пору, когда начиналъ свое судейское поприще. Старые, заслуженные, съ багровыми носами и въ луковицообразныхъ башмакахъ адвокаты много поговаривали забавнаго насчетъ этого дѣла ко время дружескихъ послѣ-обѣденныхъ бесѣдъ за бутылкой добраго портвейна. Присяжные писцы любили изощрятъ надъ нимъ свое остроуміе. Поправляя замѣчаніе знаменитаго адвоката мистера Бловерса, который однажды сказалъ: "это тогда можетъ случиться, когда вмѣсто дождя посыплется съ неба картофель", лордъ-канцлеръ замѣтилъ ему, съ явнымъ желаніемъ подшутить: "или тогда, мистеръ Бловерсъ, когда мы рѣшимъ тяжебное дѣло Джорндисъ и Джорндисъ",-- шутка, въ особенности показавшаяся пріятною для писцовъ и другихъ членовъ засѣданія, стоявшихъ отъ писцовъ одной ступенью ниже.

Сколько именно испорчено прекрасныхъ людей, не участвующихъ въ тяжебномъ дѣлѣ Джорндись и Джорндисъ, это вопросъ неразрѣшимый. Начиная отъ судьи, въ громадныхъ архивахъ котораго цѣлыя книги судебныхъ, покрытыхъ слоями пыли документовъ по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ угрюмо свернулись въ самыя разнообразныя формы, до копіиста, который переписалъ уже десятки тысячъ огромныхъ канцлерскихъ страницъ изъ дѣла подъ тѣмъ же заголовкомъ,-- это дѣло ни подъ какимъ видомъ не послужило къ исправленію человѣческой натуры. Да и то нужно сказать: въ крючкотворствѣ, въ уверткахъ, въ откладываніяхъ, въ лихоимствѣ, въ ложныхъ предлогахъ всѣхъ возможныхъ видовъ всегда находятся побудительныя причины, которыя никогда не доводятъ до хорошаго. Даже малолѣтніе слуги стряпчихъ, встрѣчая у дверей несчастныхъ челобитчиковъ и увѣряя постоянно, что мистеръ Чизль, Мизль или кто нибудь другой въ этомъ родѣ быль чрезвычайно занятъ или ожидалъ къ себѣ посѣтителей,-- даже и эти мальчишки успѣли усвоить изъ тяжебнаго дѣла Джорндисъ и Джорндисъ особенные ужимки и пріемы, особую походку. Сборщикъ пошлины за дѣлопроизводство въ тяжбѣ Джорндисъ и Джорндисъ составилъ себѣ значительный капиталъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ лишился довѣрія своей родной матери и навлекъ на себя негодованіе и презрѣніе своихъ родныхъ. Чизль, Мизль и имъ подобные усвоили привычку обѣщать безсознательно, что онъ заглянетъ въ это затянувшейся дѣльце и увидитъ, что можетъ быть сдѣлано для Дризля, съ которымъ поступали въ этомъ дѣльцѣ не совсѣмъ-то хорошо,-- но увидятъ не ранѣе того, какъ дѣло Джорндисъ и Джорндисъ будетъ приведено къ совершенному окончанію. Зерна проволочекъ и обмана, во всѣхъ возможныхъ видоизмѣненіяхъ, сѣялись изъ этого несчастнаго процесса щедрой рукой. И даже тѣ, которые слѣдили за ходомъ этого дѣла отъ самыхъ отдаленнѣйшихъ его предѣловъ, незамѣтнымъ образомъ принуждены были допустить такое убѣжденіе, что все дурное должно имѣть свое дурное направленіе; они готовы были допустить, что если бы міръ принялъ неправильный обратный ходъ, если бы природа измѣнила своему назначенію, своимъ законамъ, то это потому, что ей никогда не предназначалось слѣдовать по прямому назначенію, по опредѣленнымъ законамъ.

Итакъ, среди глубокой грязи и въ центрѣ непроницаемаго тумана, великій канцлеръ засѣдаетъ въ Верховномъ Судѣ.

-- Мистеръ Тангль!-- сказалъ великій канцлеръ, начиная обнаруживать нѣкоторое безпокойство подъ вліяніемъ краснорѣчиваго чтенія этого ученаго джентльмена.

-- Что угодно милорду?-- отвѣчаетъ мистеръ Тангль.

Тяжба Джорндись и Джорндисъ знакома мистеру Танглю болѣе всѣхъ другихъ членовъ собраніи. Чрезъ эту тяжбу онъ сдѣлался извѣстнымъ. Полагали, что со времени его выхода изъ пансіона онъ ничего не читалъ кромѣ тяжбы Джорндисъ и Джорндисъ.

-- Приблизились ли вы къ концу вашего объясненія?

-- Милордъ, нѣтъ еще... различныя обстоятельства... считаю долгомъ представить на усмотрѣніе милорда.-- Вотъ отвѣтъ, который, такъ сказать, выскользаетъ изъ устъ мистера Тангля.

-- Мнѣ кажется, я долженъ выслушать еще нѣкоторыхъ членовъ засѣданія, замѣчаетъ канцлеръ, съ легкой улыбкой.

Восемнадцать ученыхъ друзей мистера Тангля, изъ которыхъ каждый вооруженъ краткой докладной запиской въ тысячу восемьсотъ листовъ, вскакиваютъ съ мѣста, какъ восемнадцать фортепьянныхъ клавишей, дѣлаютъ восемнадцать поклоновъ и опускаются на восемнадцать мрачныхъ своихъ мѣстъ.

-- Мы приступимъ къ разсмотрѣнію дѣла черезъ двѣ недѣли въ среду,-- замѣчаетъ канцлеръ.

И дѣйствительно, къ чему торопиться? Дѣло, о которомъ идетъ рѣчь, трактуетъ еще объ однихъ только судебныхъ проторяхъ и убыткахъ. Это только одинъ бутонъ на огромномъ деревѣ, взятого изъ цѣлаго лѣса процесса; и само собою разумѣется, когда нибудь рѣшится и весь процессъ.

Великій канцлеръ встаетъ; адвокаты также встаютъ. Предъ собраніе вводится обвиняемый чрезвычайно поспѣшно. Челобитчикъ изъ Шропшэйра восклицаетъ: "Милордъ!" Булавоносцы и другіе блюстители порядка съ негодованіемъ провозглашаютъ: "Молчаніе!", и бросаютъ на шропшэйрскаго челобитчика суровый взглядъ.

-- Что касается,-- продолжаетъ канцлеръ, все еще не отрываясь отъ дѣла Джорндисъ и Джорндисъ:-- что касается дѣвочки...

-- Беру смѣлость замѣтить милорду,-- возражаетъ мистеръ Тангль, прерывая канцлера:-- вѣроятно, вамъ угодно было сказать, что касается мальчика...

-- Что касается,-- продолжаетъ канцлеръ, стараясь придать своимъ словамъ особенную ясность:-- что касается дѣвочки и мальчика, этихъ двухъ молодыхъ людей... (Мистеръ Тангль былъ пораженъ)... которымъ я приказалъ явиться сегодня, и которые находятся теперь въ моемъ кабинетѣ,-- я увижу ихъ и доставлю себѣ удовольствіе немедленнымъ распоряженіемъ о дозволеніи имъ жить вмѣстѣ съ своимъ дядей.

Мистеръ Тангль снова приподнялся.

-- Осмѣливаюсь доложить милорду, ихъ дядя умеръ.

Канцлеръ сквозь двойные очки устремляетъ взоры на разложенныя передъ нимъ бумаги.

-- ...о дозволеніи имъ жить вмѣстѣ съ своимъ дѣдомъ,-- говоритъ онъ.

-- Прошу извиненія милорда... ихъ дѣдъ сдѣлался жертвой безумнаго поступка -- разбилъ себѣ голову.

Въ эту минуту, въ заднихъ предѣлахъ тумана, поднимается маленькій адвокатъ и съ полной самоувѣренностью, густымъ басомъ говоритъ:

-- Не угодно ли милорду выслушать меня? Я прибылъ сюда за джентльмена, о которомъ идетъ рѣчь. Онъ приходится мнѣ кузеномъ, въ отдаленномъ колѣнѣ. Въ настоящую минуту я не приготовилъ доказательства, въ какомъ именно колѣнѣ приходится онъ кузеномъ, но знаю, что онъ кузенъ.

Предоставивъ этому обращенію (произнесенному какъ замогильное посланіе) прозвучать въ стропилахъ потолка, маленькій адвокатъ опускается на мѣсто, и туманъ уже не знаетъ его больше. Всѣ ищутъ его -- никто не видитъ его.

-- Я поговорю съ обоими молодыми людьми,-- снова замѣчаетъ канцлеръ:-- и доставлю себѣ удовольствіе, дозволивъ имъ жить вмѣстѣ съ своимъ кузеномъ. Я напомню объ этомъ обстоятельствѣ завтра утромъ во время засѣданія.

Уже канцлеръ намѣревался откланяться, когда вниманіе его обращено было на подсудимаго. Однако, изъ объясненій подсудимаго только и можно было сдѣлать заключеніе, что его слѣдуетъ обратно отправить въ тюрьму, что и сдѣлано было безъ дальнѣйшаго отлагательства. Шропшэйрскій челобитчикъ рѣшился еще разъ произнести убѣдительное: "Милордъ!", но канцлеръ, предвидѣвшій это обстоятельство, исчезъ весьма проворно. Вслѣдъ за нимъ и также проворно исчезли и прочіе члены. Баттарея синихъ мѣшковъ начиняется тяжелымъ грузомъ дѣловыхъ бумагъ и уносится писцами; маленькая полоумная старушка удалилась съ своими документами; опустѣлый судъ запирается тяжелыми замками. О, если бы вся несправедливость, совершенная въ судѣ, и всѣ бѣдствія, причиненныя этимъ судилищемъ, замкнулись тѣмъ же замкомъ и потомъ бы сожжены были на огромномъ погребальномъ кострѣ, быть можетъ, это было бы величайшимъ благомъ для другихъ лицъ, но не для лицъ, участвовавшихъ, въ тяжебномъ дѣлѣ Джорндисъ и Джорндисъ.

II. Модный міръ.

Въ этотъ же самый грязный и сумрачный вечеръ намъ нужно мелькомъ заглянуть въ модный міръ. Этотъ міръ имѣетъ такое близкое сходство съ Верховнымъ Судомъ, что мы такъ же легко можемъ перенестись съ одной сцены на другую, какъ летаютъ вороны. Какъ модный міръ, такъ и Верховный Судъ -- вещи, освященныя временемъ и привычками; это все равно, что сказочные, погруженные въ непробудный сонъ Рипь-фанъ-Винкльсы, которые во время страшной грозы играли въ какія-то странныя игры,-- все равно, что двѣнадцать спящихъ дѣвъ, которыя рано или поздно, то пробудятся при появленіи рыцаря, и тогда всѣ вертелы на кухнѣ въ одинъ моментъ придутъ въ быстрое движеніе!

Этотъ міръ не великъ. Относительно къ міру, въ которомъ мы обитаемъ и который имѣетъ также свои границы (въ чемъ нетрудно убѣдиться: стоитъ только сдѣлать маленькій туръ и достигнуть крайняго его предѣла),-- въ отношеніи къ нашему міру модный мірь представляетъ собою крошечное пятнышко. Въ немъ есть много хорошаго, въ немъ есть много добрыхъ, справедливыхъ и честныхъ людей, онъ имѣетъ свое предназначенное мѣсто. Зло, которое заключается въ немъ, состоитъ въ томъ, что этотъ міръ чрезмѣрно украшаетъ себя драгоцѣнными тканями и драгоцѣнными каменьями,-- въ томъ, что онъ не можетъ слышать стремленія большихъ міровъ, не можетъ видѣть, какъ эти міры обращаются вокругъ солнца. Этотъ міръ остается въ какомъ-то безчувственномъ, мертвенномъ состояніи; за недостаткомъ воздуха, его производительная сила бываетъ иногда зловредна.

Миледи Дэдлокъ возвратилась въ свой столичный домъ на нѣсколько дней до отъѣзда въ Парижъ, гдѣ ея превосходительство намѣревается пробыть нѣсколько недѣль; а оттуда дальнѣйшія ея слѣдованія неизвѣстны. Такъ по крайней мѣрѣ сообщаютъ намъ фешенебельныя газеты, которымъ извѣстно все фешенебельное, и сообщаютъ въ отраду жителямъ Парижа. Говорить объ этомъ иначе, было бы не фешенебельно. Миледи Дэдлокъ находилась, (какъ она въ дружеской бесѣдѣ выражается) въ своей линкольншэйрской "резиденціи". Въ Линкольншэйрѣ сдѣлалось наводненіе. Сводъ каменнаго моста въ паркѣ сначала подмыло, а потомъ и совершенно размыло. Близлежащія низменныя поля, на полмилю въ ширину, покрылись водой. Печальныя деревья представляли въ этихъ огромныхъ лужахъ маленькіе островки, и гладкая поверхность воды въ теченіе цѣлаго дня испещрялась крупными каплями дождя. "Резиденція" миледи Дэдлокъ казалась чрезвычайно скучною. Погода, въ продолженіе многихъ дней и ночей, была такая дождливая, что деревья, повидимому, промокли насквозь; легкіе удары и надсѣчки топора лѣсничаго, подчищавшаго аллеи въ паркѣ, не производятъ рѣзкаго звука и срубленные сучья не трещатъ при ихъ паденіи. Мокрые олени покидаютъ топкія болота, служившія имъ пастбищемъ. Звукъ винтовочнаго выстрѣла теряетъ въ влажномъ воздухѣ свою пронзительность, и дымъ, въ видѣ маленькаго облачка, медленно стелется по зеленой, покрытой кустарникомъ отлогости, составляющей отдаленный планъ въ картинѣ падающаго дождя. Видъ изъ оконъ собственной комнаты миледи Дэдлокъ не представляетъ никакого разнообразія: онъ по очереди то измѣняется въ картину свинцоватаго цвѣта, то въ картину, нарисованную китайской тушью. Вазы, поставленныя на каменной террасѣ, въ теченіе цѣлаго дня собираютъ дождь, тяжелыя капли котораго надаютъ и въ безмолвіи ночи однообразно отдаются на широкой, каменной площадкѣ, называемой съ давнишнихъ временъ "Площадкой замогильнаго призрака". Небольшая церковь въ паркѣ въ воскресные дни кажется мрачною, покрытою темными, отсырѣлыми пятнами; изъ дубовой каѳедры выступаютъ капли холоднаго пота,-- и вообще по всей церкви распространяется удушливой, непріятный запахъ, какъ будто выходящій изъ могилъ покойныхъ Дэдлоковъ. Миледи Дэдлокъ (мимоходомъ сказать, бездѣтная), взглянувъ, при началѣ сумерекъ, изъ окна своего будуара на домикъ привратника, въ концѣ длинной аллеи, видитъ, какъ свѣтлый огонекъ играетъ въ рѣшетчатыхъ окнахъ этого домика, какъ сѣрый дымъ вылетаетъ изъ трубы его, видитъ ребенка, который, впереди какой-то женщины, бѣжитъ подъ дождемъ на встрѣчу мужчины, подходящаго къ воротамъ парка,-- видитъ это все и приходитъ въ самое непріятное расположеніе дула. Миледи Дэдлокъ говоритъ, что ей "скучно до смерти".

Вслѣдствіе этой-то скуки, миледи Дэдлокъ покинула свою линкольншэйрскую резиденцію, оставивъ ее въ полное распоряженіе дождя, грачей, кроликовъ, оленей, куропатокъ и фазановъ. Въ то время, какъ управительница домомъ проходила по его стариннымъ комнатамъ и запирала ставни, казалось, что портреты Дэдлоковъ, изъ которыхъ одни навсегда оставили этотъ міръ, а другіе только на время покинули свое помѣстье,-- прятались въ отсырѣвшія стѣны, выражая на лицахъ своихъ упадокъ духа. Когда же Дэдлоки снова возвратятся въ Линкольншэйръ?-- фешенебельная газета, этотъ зловѣщій демонъ, которому извѣстно все настоящее и прошлое, кромѣ одного только будущаго, не можетъ сказать утвердительно.

Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ все еще только баронетъ, но такой могущественный баронетъ, какихъ не отъищется во всей Британіи. Древность его фамиліи можетъ равняться только съ древностію горъ, окружающихъ его помѣстья, и безпредѣльно респектабельнѣе ихъ. Онъ держится такого мнѣнія, что міръ могъ бы существовать и безъ горъ, но совершенно бы погибъ безъ Дэдлоковъ. Онъ готовъ допустить, что природа -- весьма хорошее произведеніе (немного простовато, это правда, если не обнесено рѣшеткой), но произведеніе, котораго совершенство вполнѣ зависитъ отъ знаменитыхъ фамилій. Это -- джентльменъ самыхъ строгихъ правилъ,-- джентльменъ, чуждый всему мелочному и низкому и готовый скорѣе перенесть смерть, какую бы вамъ ни вздумалось назначить, но не подать малѣйшаго повода къ упреку касательно его честности и прямодушія. Короче сказать, это -- почтенный, твердый въ своихъ правилахъ, честный, справедливый, великодушный человѣкъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ человѣкъ, до высшей степени одаренный предразсудками и лишенный способности судить о предметахъ основательно.

Сэръ Лэйстеръ ни больше, ни меньше, какъ двадцатью годами старше миледи. Къ нему уже не придетъ вторично шестьдесятъ-пятый, ни шестьдесятъ-шестой, ни даже шестьдесятъ-седьмой годъ. Отъ времени до времени къ нему являются припадки подагры. Походка его немного принужденна. Бѣлокурые волосы, съ замѣтной сѣдиной, сѣдые бакенбарды, тонкая сорочка съ пышными манжетами, безукоризненной бѣлизны жилетъ и синій фракъ, постоянно застегнутый золотыми пуговицами, придаютъ его наружности весьма почтенный видъ. Въ отношеніи къ миледи, при какомъ бы то ни было случаѣ, онъ соблюдаетъ крайнюю церемонность, выказываетъ величіе своей особы, соблюдаетъ особенную вѣжливость и личнымъ достоинствамъ миледи оказываетъ безпредѣльное уваженіе. Его рыцарское вниманіе къ миледи, нисколько не измѣнившееся съ тѣхъ поръ, какъ онъ старался ей понравиться, составляетъ въ немъ единственную и притомъ легкую черту романтичнаго настроенія души.

И въ самомъ дѣлѣ, сэръ Лэйстеръ женился на миледи по любви. Въ фешенебельномъ мірѣ и теперь еще носится слухъ, что она происходила изъ неизвѣстной фамиліи; впрочемъ, кругъ фамиліи сэра Лэйстера былъ такъ обширенъ, что къ распространенію его онъ не предвидѣлъ особенной необходимости. Миледи одарена была красотой, гордостью, честолюбіемъ, необузданной рѣшимостью и здравымъ разсудкомъ въ такой степени, что этими качествами можно бы было одѣлить цѣлый легіонъ прекрасныхъ леди. При помощи этихъ качествъ, а также богатства и положенія въ обществѣ, миледи очень скоро взлетѣла наверхъ,-- такъ что въ теченіе весьма немногихъ лѣтъ миледи Дэдлокъ очутилась въ центрѣ фешенебельнаго міра и на самой вершинѣ фешенебельнаго древа.

Каждому извѣстенъ историческій фактъ, какъ горько плакалъ Александръ Македонскій, когда убѣдился, что для его побѣдъ не было другихъ міровъ; по крайней мѣрѣ каждый хоть немного, но долженъ быть знакомъ съ этимъ замѣчательнымъ фактомъ, потому что о немъ упоминалось чрезвычайно часто. Миледи Дэдлокъ, завоевавъ свой міръ, впала въ такое расположеніе духа, которое не согрѣвало, но, вѣрнѣе, можно сказать, оледеняло все ее окружавшее; какое-то истощенное спокойствіе, изнуренное смиреніе, утомленное равнодушіе, не возмущаемыя ни участіемъ въ дѣлахъ свѣта, ни удовольствіемъ, составляютъ трофеи ея побѣды. Она можетъ назваться благовоспитанною, въ строгомъ смыслѣ этого слова. Если-бь на завтра ей пришлось взнестись за облака, то, право, она улетѣла бы туда, не ощутивъ въ душѣ ни малѣйшаго восторга.

Миледи Дэдлокъ до сей поры не утратила своей красоты, и если эта красота перешла уже предѣлы пышной зрѣлости, зато не достигла еще степени увяданія. Лицо у нея прекрасное,-- лицо, которое въ лучшую пору жизни можно было бы назвать скорѣе хорошенькимъ, нежели прекраснымъ; но, вмѣстѣ съ выраженіемъ своего фешенебельнаго величія, оно усвоило въ нѣкоторой степени классичность. Ея станъ изященъ во всѣхъ отношеніяхъ, а высокій ростъ придастъ еще большій эффектъ -- не потому, чтобы она была дѣйствительно высока, но потому, что она "какъ нельзя правильнѣе сложена во всѣхъ своихъ статьяхъ", какъ неоднократно и клятвенно утверждалъ достопочтеннѣйшій Бобъ Стэблзъ, большой знатокъ и любитель лошадей. Этотъ же самый авторитетъ замѣчаетъ, что она сформировалась вполнѣ, и присовокупляетъ, въ особенности въ похвалу волосъ миледи, что по масти она изъ цѣлаго завода, по всей справедливости, можетъ называться отличнѣйшею.

Увѣнчанная такими совершенствами, миледи Дэдлокъ оставила загородную резиденцію, благополучно прибыла (преслѣдуемая фешенебельной газетой по горячимъ слѣдамъ) въ Лондонъ, съ тѣмъ, чтобъ провести въ столичномъ своемъ домѣ нѣсколько дней до отъѣзда въ Парижъ, гдѣ миледи намѣрена пробыть нѣсколько недѣль, и затѣмъ дальнѣйшее ея слѣдованіе покрыто мракомъ неизвѣстности. Въ этотъ же самый грязный и мрачный вечеръ, о которомъ мы упомянули, въ столичный домъ миледи Дэдлокъ является старомодный, старолѣтній джентльменъ, присяжный стряпчій и въ добавокъ прокуроръ Верховнаго Суда,-- джентльменъ, имѣющй честь дѣйствовать въ качествѣ совѣтника фамиліи Дэдлоковъ и въ конторѣ котораго хранится множество желѣзныхъ сундуковъ, украшенныхъ снаружи этимъ именемъ, какъ будто нынѣшній баронетъ представлялъ собою очарованную монету фокусника, по прихоти котораго она невидимо переносилась по всему собранію этихъ сундуковъ. Съ помощію дворецкаго -- настоящаго Меркурія въ пудрѣ -- старый джентльменъ проведенъ былъ по отлогимъ лѣстницамъ, черезъ огромный залъ, вдоль длинныхъ коридоровъ, мимо множества комнатъ, которыя въ теченіе лѣтняго сезона бываютъ ослѣпительно-блестящи, а во все остальное время года невыразимо скучны, которыя покажутся волшебнымъ краемъ для кратковременнаго посѣщенія, но настоящей пустыней -- для постояннаго въ нихъ пребыванія, этотъ джентльменъ, говорю я, проведенъ, былъ Меркуріемъ въ верхніе аппартаменты и, наконецъ, представленъ предъ лицо миледи Дэдлокъ.

На взглядъ старый джентльменъ кажется весьма обыкновеннымъ; но, занимаясь составленіемъ аристократическихъ брачныхъ договоровъ и аристократическихъ духовныхъ завѣщаній, онъ пріобрѣлъ извѣстность и прослылъ богачомъ. Онъ окруженъ таинственнымъ кругомъ фамильныхъ секретовъ и считается вѣрнымъ и безмолвнымъ хранителемъ врученныхъ ему тайнъ. Много есть великолѣпныхъ мавзолеевъ, которые въ теченіе столѣтій пускаютъ корни въ уединенныя прогалины парковъ, между высящимися деревьями и кустами папоротника, и въ которыхъ, быть можетъ, схоронено гораздо менѣе тайнъ въ сравненіи съ тѣмъ, что обращается въ народѣ, или съ тѣмъ, что заперто въ груди мистера Толкинхорна. Это человѣкъ, какъ говорится, старой школы -- выраженіе, обыкновенію означающее, всякую школу, которая, повидимому, никогда не была молодою. Онъ носитъ коротенькіе панталоны, поднизанный на колѣняхъ лентами, носитъ подвязки и чулки. Одна особенность его черной одежды и его черныхъ чулокъ -- будь они шелковые или шерстяные -- состоитъ въ томъ, что ни та, ни другіе не имѣютъ лоску. Безмолвный, скрытный, мрачный,-- и одежда его вполнѣ соотвѣтствуетъ ему. Онъ никогда не вступаетъ въ разговоръ, если предметъ разговора не касается его профессіи и если въ разговорѣ не требуютъ его совѣтовъ. Его нерѣдко можно найти, молчаливаго, но совершенно какъ въ своемъ собственномъ домѣ, за банкетами знаменитыхъ загородныхъ домовъ и вблизи дверей аристократическихъ гостиныхъ, относительно которыхъ фешенебельная газета всегда бываетъ особенно краснорѣчива. Здѣсь каждый знаетъ его, здѣсь половина англійскихъ перовъ останавливается передъ нимъ, чтобы сказать: "какъ вы поживаете, мистеръ Толкинхорнъ?" Мистеръ Толкинхорнъ принимаетъ эти привѣты съ серьезнымъ, важнымъ видомъ и погребаетъ ихъ въ груди своей, вмѣстѣ съ другими завѣтными тайнами.

Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ находится въ одной комнатѣ съ миледи и, судя по словамъ его, очень счастливъ видѣть мистера Толкинхорна. Въ наружности, взглядахъ и пріемахъ мистера. Толкинхорна есть что-то особенное, освященное давностію, всегда пріятное для сэра Лэйстера,-- и сэръ Лэйстеръ принимаетъ это за выраженіе покорности къ своей особѣ, за дань въ своемъ родѣ. Сэру Лэнстеру нравится одежда мистера Толкинхорна, и въ этомъ также онъ видитъ что-то вродѣ дани своему высокому достоинству. И дѣйствительно, одежда мистера Толкинхорна въ высшей степени заслуживаетъ уваженія: она напоминаетъ собой вообще что-то ливрейное. Она выражаетъ метръ-д'отеля семейныхъ тайнъ и вмѣстѣ съ тѣмъ дворецкаго при погребѣ Дэдлоковъ.

Думалъ ли хоть сколько нибудь объ этомъ самъ мистеръ Толкинхорнъ? Быть можетъ, да,-- быть можетъ, нѣтъ. Впрочемъ, это замѣчательное обстоятельство нетрудно объяснить всѣмъ тѣмъ, что только имѣетъ связь съ миледи Дэдлокъ, какъ съ первѣйшей женщиной изъ своего класса, какъ съ единственной предводительницей и представительницей своего маленькаго міра. Она считаетъ себя за существо неисповѣдимое, совершенно выступившее изъ сферы обыкновенныхъ смертныхъ: такою по крайней мѣрѣ она видитъ себя въ зеркалѣ,-- и, дѣйствительно, въ зеркалѣ она кажется именно такою. Но, несмотря на то, каждая тусклая маленькая звѣздочка, которая обращается вокругъ нея, начиная отъ горничной и до режиссера Итальянской Оперы, знаетъ всѣ еи слабости, всѣ предразсудки, всѣ недостатки, всѣ прихоти и всю надменность: каждый окружающій ее, сдѣлаетъ такое вѣрное опредѣленіе, сниметъ такую аккуратную мѣрку съ ея моральной натуры, какую снимаетъ портниха съ ея физическихъ размѣровъ; каждый изъ нихъ знаетъ, что отъ этой вѣрности и аккуратности зависитъ едва ли не самый важный источникъ ихъ существованія. Понадобятся ли ввести новую моду въ одеждѣ, особый костюмъ, потребуется ли дать ходъ новой пѣвицѣ, новой танцовщицѣ, новой формѣ брилліантовъ, новому гиганту или карлику, нужно ли будетъ открыть подписку на сооруженіе новаго храма или вообще сдѣлать что-нибудь новое,-- и, право, найдется премножество услужливыхъ людей изъ дюжины различныхъ сословій и профессій, которыхъ миледи Дэдлокъ считаетъ ни болѣе, ни менѣе, какъ за своихъ рабовъ, но которые вполнѣ изучили ее и, если угодно, научатъ васъ, какимъ образомъ должно поступить съ милэди, какъ будто она для нихъ все равно, что маленькій ребенокъ,-- которые въ теченіе всей своей жизни ничего больше не дѣлаютъ, какъ только нянчатъ ее, которые, показывая видъ, будто смиренно и со всею покорностію слѣдуютъ за ней, водятъ за собой ее и всю ея свиту,-- которые, поймавъ на крючокъ одного, на тотъ же крючекъ ловятъ всѣхъ и вытаскиваютъ ихъ, какъ Лемуель Гулливеръ вытащилъ вооруженный флотъ лилипутовъ.

...Если вы хотите, сэръ, обратиться къ нашимъ, говорятъ ювелиры Глэйзъ и Спаркль, подразумѣвая подъ словомъ наши -- миледи Дэдлокъ и другихъ: -- то не забудьте, что вамъ придется имѣть дѣло не съ обыкновенной публикой: вы должны прежде всего отъискать у нашихъ слабую сторону,-- а слабая сторона ихъ находится вотъ тамъ-то".-- "Чтобы пустить въ ходъ этотъ товаръ, джентльмены, говорятъ магазинщики Шинъ и Глось своимъ друзьямъ-фабрикатамъ: -- вы должны пожаловать къ намъ, потому что мы знаемъ, откуда можно взять людей фешенебельныхъ, и съумѣемъ сдѣлать вашъ товаръ фешенебельнымъ".-- "Если вы хотите, сэръ, чтобы эстампъ лежалъ на. столахъ высокихъ людей, съ которыми я нахожусь въ хорошихъ отношеніяхъ, говоритъ книгопродавецъ мистеръ Сладдери:-- или если вы хотите, сэръ, помѣстить этого карлика или этого великана въ домахъ моихъ высокихъ знакомыхъ, если вы хотите пріобрѣсти для этого увеселенія покровительство моихъ высокихъ знакомыхъ, то, сдѣлайте одолженіе, сэръ, предоставьте это мнѣ; потому что я привыкъ уже изучать колонновожатыхъ моихъ высокихъ знакомыхъ, и, смѣю сказать вамъ, безъ всякаго тщеславія, что могу повернуть ихъ вотъ такъ... "вокругъ пальца": и дѣйствительно, мистеръ Сладдери, какъ честный и прямой человѣкъ, говорилъ это безъ всякихъ преувеличеній.

Изъ этого модно заключить, что хотя мистеръ Толкинхорнъ и показывалъ видъ, будто не знаетъ, что происходило въ настоящее время въ душѣ Дэдлока, но весьма вѣроятно, что онъ зналъ.

-- Что скажете, мистеръ Толкинхорнъ? Вѣрно, дѣло миледи снова представлялось канцлеру?-- спросилъ сэръ Лэйстеръ, протягивая руку адвокату.

-- Да, милордъ, представлялось, и не далѣе, какъ сегодня,-- отвѣчалъ мистеръ Толкинхорнъ, дѣлая одинъ изъ своихъ скромныхъ поклоновъ миледи, которая сидитъ на софѣ передъ каминомъ, прикрывая лицо свое вѣеромъ.

-- Безполезно было бы спрашивать,-- говоритъ миледи, съ тѣмъ сухимъ, скучнымъ выраженіемъ въ лицѣ, которое она вывезла съ собой изъ загородной резиденціи,-- безполезно было бы спрашивать, сдѣлано по этому дѣлу что нибудь или нѣтъ.

-- Да, миледи, сегодня ровно ничего не сдѣлано,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- И никогда не будетъ сдѣлано,-- замѣчаетъ миледи.

Сэръ Лэйстеръ не представляетъ ни малѣйшаго возраженія противъ нескончаемаго процесса, производимаго въ Верховномъ Судѣ, это быль медленный, сопряженный съ огромными издержками, британскій, конституціонный процессъ. Само собою разумѣется, что сэръ Лэйстеръ не принималъ живого участія въ тяжебномъ дѣлѣ, -- а роль, которую миледи разыгрывала въ этомъ дѣлѣ, составляла единственную собственность, принесенную ею въ приданое милорду. Сэръ Лэйстеръ имѣлъ неясное убѣжденіе, что для его имени, для имени Дэдлоковъ быть замѣшаннымъ въ какомъ нибудь тяжебномъ дѣлѣ и не находиться во главѣ того дѣла было бы самымъ забавнымъ обстоятельствомъ. Впрочемъ, онъ питаетъ къ Верховному Суду совершенное уваженіе, несмотря даже на то, что по временамъ замѣчались въ немъ медленность въ оказаніи правосудія и пустая, незаслуживающпи вниманія путаница; онъ уважалъ его какъ особенное нѣчто, которое, вмѣстѣ съ разнообразнымъ множествомъ другихъ нѣчто, изобрѣтено человѣческой мудростью для прочнаго благоустройства въ мірѣ всего вообще. И во всякомъ случаѣ сэръ Лэйстеръ былъ твердо убѣжденъ, что подтверждать выраженіемъ своего лица какія бы то ни было неудовольствія относительно суда было бы то же самое, что поощрять какое бы то ни было лицо изъ низшаго сословія къ возвышенію его на какомъ бы то ни было поприщѣ.

-- Сегодня, миледи, ничего не было сдѣлано,-- говорить мистеръ Толкинхорнъ:-- но такъ какъ къ вашему дѣлу присоединились новыя показанія, такъ какъ эти показанія довольно кратки, такъ какъ я держусь многотруднаго правила передавать моимъ кліентамъ, съ ихъ позволенія, всѣ новости, какія будутъ открываться при дальнѣйшемъ производствѣ дѣла (мистеръ Толкинхорнъ, какъ видно, человѣкъ весьма осторожный: онъ не принимаетъ на себя отвѣтственности болѣе того чего требуетъ необходимость), и, наконецъ, такъ какъ я вижу, что вы отправляетесь въ Парижъ, поэтому я и принесъ въ карманѣ сегодняшнія показанія.

(Мимоходомъ сказать, сэръ Лэйстеръ также отъѣзжалъ въ Парижъ; но фешенебельныя газеты восхищались отъѣздомъ одной только миледи).

Мистеръ Толкинхорнъ вынимаетъ изъ кармана бумаги, проситъ позволенія положить ихъ на столъ на томъ мѣстѣ, подлѣ котораго покоился локоть миледи, надѣваетъ очки и, при свѣтѣ отѣненной лампы, начинаетъ читать:

"-- Засѣданіе Верховнаго Суда. По тяжебному дѣлу между Джономъ Джорндисомъ..."

На этомъ словѣ миледи прерываетъ чтеніе мистера Толкинхорна и просить избавить ее по возможности отъ всѣхъ ужасовъ приказныхъ формальностей.

Мистеръ Толкинхорнъ бросаетъ взглядъ черезъ очки и начинавъ чтеніе нѣсколькими строками ниже; миледи безпечно и съ видомъ пренебреженія напрягаетъ свое вниманіе. Сэръ Лэйстеръ, въ огромномъ креслѣ, посматриваетъ на каминный огонь и, по видимому съ величайшимъ удовольствіемъ, вслушивается въ присяжныя выраженія, повторенія и многоглаголанія, составляющія въ своемъ родѣ національный оплотъ. Каминный огонь, на томъ мѣстѣ, гдѣ сидетъ миледи, разливаетъ теплоту чрезмѣрно сильно; вѣеръ прекрасенъ на видъ, но не слишкомъ полезенъ,-- драгоцѣненъ по своей работѣ, хотя и очень малъ. Миледи, перемѣнивъ свое мѣсто останавливаетъ взоръ на дѣловыхъ бумагахъ, наклоняется, чтобь взглянуть на нихъ поближе, смотритъ на нихъ еще ближе и, подъ вліяніемъ какой-то непонятной побудительной причины, дѣлаетъ неожиданный вопросъ;

-- Кто писалъ эти бумаги?

Мистеръ Толкинхорнъ, изумленный одушевленіемъ миледи и необыкновеннымъ тономъ ея голоса, внезапно прерываетъ чтеніе.

-- Неужели это и есть тотъ почеркъ, который у васъ называется канцелярскимъ?-- спрашиваетъ миледи, пристально и съ прежней безпечностью взглянувъ въ лицо адвоката и играя вѣеромъ.

-- Нѣтъ, миледи: было бы несправедливо съ моей стороны подтвердить вашъ вопросъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ, разсматривая почеркъ.-- Вѣроятно, сколько я могу судить, что канцелярскій почеркъ этого письма образовался уже послѣ основательнаго изученіи калиграфіи. Но позвольте узнать, миледи, къ чему этотъ вопросъ?

-- Ни для чего больше, какъ для разнообразія въ этой невыносимой скукѣ. Продолжайте, пожалуйста!

И мистеръ Толкинхорнъ снова приступаетъ къ чтенію. Жаръ отъ каминнаго огни становится сильнѣе; миледи закрываетъ вѣеронъ лицо. Сэръ Лэйстеръ дремлетъ. Но вдругъ онъ вскакиваетъ съ мѣста и торопливо восклицаетъ:

-- Э, что вы говорите?

-- Я говорю,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ, въ свою очеродъ, вставая съ мѣста:-- я боюсь, что леди Дэдлокъ нездорова.

-- Со мной только обморокъ, едва внятнымъ голосомъ произноситъ миледи Дэдлокъ,-- губы ея побѣлѣли:-- со мной необыкновенная слабость, очень похожая на слабость предсмертную. Не говорите со мной. Позвоните въ колокольчикъ и снесите меня въ мою комнату.

Мистеръ Толкинхорнъ удаляется въ сосѣднюю комнату, звонитъ въ колокольчикъ; шарканье ногъ и топотъ шаговъ долетаютъ до него, и наконецъ водворяется безмолвіе. Спустя нѣсколько минутъ дворецкій приглашаетъ мистера Толкинхорна пожаловать въ прежнюю комнату.

-- Миледи теперь лучше,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ, предлагая адвокату садиться и продолжать чтеніе для него одного.-- Я очень испугался. До этой минуты я не зналъ, чтобы съ миледи дѣлались обмороки. Впрочемъ, удивляться тутъ не чему: погода такая несносная, и притомъ же миледи, дѣйствительно, соскучилась до смерти въ нашемъ помѣстьи.

III. Успѣхъ.

Мнѣ извѣстно, что я не большой руки умница, и потому не удивительно, что приступить къ началу писанія этихъ страницъ мнѣ стоило большого труда. Я всегда знала это. Помню, когда была еще очень маленькой дѣвочкой, какъ часто, оставаясь наединѣ съ моей куклой, я обращалась къ ней съ слѣдующими словами: "Послушай, миленькая моя Долли, моя ненаглядная куколка! Вѣдь ты знаешь, я не умна,-- ты знаешь это очень хорошо и потому должна быть терпѣлива со мной!" И послѣ этихъ словъ моя миленькая Долли обыкновенно помѣщалась въ огромное кресло и, прислонясь къ спинкѣ этого кресла, съ своимъ прекраснымъ личикомъ и розовыми губками, устремляла на меня взоры... впрочемъ, не столько на меня, я думаю, сколько вообще на ничто, между тѣмъ, какъ я дѣятельно занималась рукодѣльемъ и сообщала ей всѣ тайны души моей,-- всѣ до одной.

Неоцѣненная моя старая куколка! Я была такое робкое маленькое созданіе, что кромѣ нея ни передъ кѣмъ другимъ не рѣшалась раскрыть свои губы, не смѣла открыть свое сердце. Я едва не плачу при одномъ воспоминаніи, какимъ утѣнгеніемъ, какой отрадой служила для меня эта куколка, когда, возвратясь изъ школы, я убѣгала наверхъ въ свою комнату и восклицала: "о, дорогая моя, вѣрная, преданная мнѣ Долли! я знаю, что ты ждешь меня!" И вслѣдъ за тѣмъ я опускалась на полъ, облокачивалась на ручку кресла, въ которомъ сидѣла моя Долли, и разсказывала ей все, что замѣтила съ минуты нашей разлуки. Я одарена была, въ нѣкоторой степени, наблюдательнымъ взглядомъ, не слишкомъ быстрымъ, о нѣтъ! я молча замѣчала всс, что происходило передъ моими глазами, и стиралась усвоить это все, понять его лучше. И понятія мои ни подъ какимъ видомъ не были быстрыя. Когда я люблю кого нибудь, и люблю очень нѣжно, только тогда, кажется, и проясняются и свѣтлѣютъ мои понятія. Но и въ этомъ предположеніи скрывается, быть можетъ, одно только мое тщеславіе.

Основываясь на моихъ самыхъ раннихъ дѣтскихъ воспоминаніяхъ, я, какъ какая нибудь принцесса въ волшебныхъ сказкахъ,-- только принцесса не очарованная,-- получила первоначальное воспитаніе отъ крестной моей матери. По крайней мѣрѣ я не иначе звала мою благодѣтельницу, какъ только подъ этимъ названіемъ. Это была предобрая, добрая женщина! Она ходила въ церковь три раза въ каждый воскресный день, ходила на утреннія молитвы по средамъ и пятницамъ и не пропускала ни одной назидательной проповѣди, въ какомъ бы то ни было мѣстѣ. Она была очень хороша собой, и еслибъ только улыбнулась когда нибудь, то, право была бы похожа на ангела (по крайней мѣрѣ, я всегда была такого мнѣнія); но, къ сожалѣнію, моя крестная маменька никогда не улыбалась. Она постоянно носила на лицѣ своемъ угрюмый, грозный видъ. Въ душѣ своей она была до такой степени добра, какъ казалось мнѣ, что злоба, и порочность другихъ людей заставляли ее хмуриться въ теченіе всей своей жизни. Я замѣчала въ себѣ такое различіе отъ моей крестной маменьки, даже при всемъ различіи, какое только можно допустить для ребенка и женщины, я чувствовала себя такою жалкою, такою ничтожною, такою отчужденною, что никогда не могла быть откровенна съ ней... мало того: никогда не могла любить ее такъ, какъ бы хотѣлось мнѣ. Одна мысль объ ея прекрасныхъ качествахъ и моей недостойности сравнительно съ нею всегда пробуждала въ душѣ моей самыя горькія, печальныя чувства, и при этомъ случаѣ какъ пламенно желала бы я имѣть лучшее сердце, и часто, очень часто разсуждала объ этомъ съ моей неоцѣненной Долли! Но, несмотря на то, я никогда не любила моей крестной маменьки такъ, какъ мнѣ слѣдовало любить ее, и такъ, какъ я, судя по чувствамъ моимъ, должна бы полюбить ее, еслибъ даже была и лучшей дѣвочкой.

Все это, смѣю сказать, какъ-то особенно располагало меня къ той робости и отчужденію, которыхъ не было во мнѣ отъ природы, и прилѣпляло меня къ моей Долли, какъ къ единственной подругѣ, передъ которой свободно могла я открывать свои чувства. Вѣроятно, этому чрезвычайно много способствовало одно обстоятельство, случившееся съ то время, когда я была еще очень маленькимъ созданіемъ.

Я никогда и ничего не слышала о моей матери,-- ничего не слышала и объ отцѣ. Впрочемъ, душевное влеченіе къ моей матери было во мнѣ гораздо сильнѣе, чѣмъ къ отцу. Сколько припоминаю теперь, я никогда не носила траурнаго платьица, мнѣ никогда не показывали могилы моей матери, не говорили даже, гдѣ была эта, могила. Меня ни за кого больше изъ родныхъ не учили молиться, какъ за одну только крестную маменьку. Не разъ обращалась я за разрѣшеніемъ моихъ недоумѣній къ мистриссъ Рахель, нашей единственной въ домѣ служанкѣ (другой очень доброй женщинѣ, но чрезвычайно строгой во мнѣ); но каждый разъ, какъ я, ложась въ постель, заводила рѣчь объ этомъ предметѣ, мистриссъ Рахель брала мою свѣчку и, сказавъ мнѣ, холоднымъ тономъ; "Спокойной ночи, Эсѳирь!", уходила изъ комнаты и оставляла меня моимъ размышленіямъ.

Хотя въ ближайшей школѣ, гдѣ я училась въ качествѣ вольноприходящей, находилось всего только семь дѣвочекъ, и хотя всѣ онѣ называли меня маленькой Эсѳирью Соммерсонъ, но ни съ одной изъ нихъ я не была въ дружескихь отношеніяхъ. Конечно, всѣ онѣ были старше меня я была моложе каждой изъ нихъ многими годами -- но кромѣ различія въ возрастѣ я отличалась отъ нихъ и тѣмъ, что всѣ онѣ были гораздо умнѣе, меня и знали обо всемъ гораздо больше моего. Одна, изъ нихъ, на первой недѣлѣ моего появленія въ школѣ -- я очень свѣжо сохранила это въ памяти -- пригласила, меня, къ безпредѣльной моей радости, къ себѣ въ домъ, на маленькій праздникъ. Но моя крестная маменька написала холодный отказъ на это приглашеніе и я осталась дома. Кромѣ классовъ я никуда не отлучалась изъ дому,-- никуда и никогда.

Былъ день моего рожденія. Для другихъ въ школѣ этотъ день былъ праздничнымъ днемъ, но для меня -- никогда. Другія въ этотъ день, судя по разговорамъ монхь школьныхъ подругъ, веселились въ своемъ домѣ, но я -- никогда. День моего рожденія быль для меня самымъ печальнымъ днемъ изъ цѣлаго года.

Я уже сказала, что, если только тщеславіе не вводятъ меня въ заблужденіе (а можетъ статься, что я очень тщеславна, вовсе не подозрѣвая того; да и дѣйствительно я не подозрѣваю), я уже сказала, что понятія мои оживлялись во мнѣ вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ къ душѣ моей пробуждалось чувство любви. Я имѣла очень нѣжный характеръ и, быть можетъ, все еще чувствовала бы боль въ душѣ моей, еслибъ эта боль повторялась нѣсколько разъ съ той язвительностію, какую ощущала я въ памятный день моего рожденія.

Кончился обѣдъ; скатерть со стола была убрана. Крестная маменька и я сидѣли за столомъ, передъ каминомъ. Часовой маятникъ стучалъ, огонь въ каминѣ трещалъ; другихъ звуковъ не было слышно въ комнатѣ, даже въ цѣломъ домѣ,-- ужъ я и сама не помню, съ какой давней поры. Случайно я отвела взоры мои отъ рукодѣлья и, робко взглянувъ въ лицо крестной маменьки, увидѣла, что она угрюмо смотрѣла на меня.

-- Гораздо было бы лучше, малютка Эсѳирь,-- сказала она;-- еслибъ ты никогда не знала дня своего рожденія; лучше было бы, еслибъ ты совсѣмъ не родилась на бѣлый свѣтъ.

Для меня довольно было этихъ словъ. Я залилась горькими слезами.

-- Дорогая моя крестная маменька!-- говорила я сквозь слезы:-- скажите, мнѣ, ради Бога, скажите мнѣ, неужели моя маменька скончалась въ день моего рожденія?

-- Нѣтъ,-- возразила она:-- но, дитя, никогда не спрашивай меня объ этомъ!

-- Нѣтъ, ради Бога, скажите мнѣ что нибудь о ней,-- скажите мнѣ теперь, моя добрая крестная маменька,-- пожалуйста скажите! Скажите, что такое я сдѣлала ей? Какимъ образомъ лишилась ея? Почему я такъ отличаюсь отъ другихъ дѣтей, и почему я виновата въ томъ? О, скажите, мнѣ! Нѣтъ, нѣтъ, не уходите отсюда, моя крестная маменька! Умоляю васъ, поговорите со мной!

Въ эту минуту испугъ взялъ верхъ надъ горестью, и я вцѣпившись въ платье крестной маменьки, упала передъ ней на колѣни. До этой минуты она безпрерывно повторяла: "пусти меня, пусти!" но теперь стала какъ вкопанная.

Мрачное лицо крестной маменьки имѣло такую власть надо мной, что въ одинъ моментъ остановило порывъ мой. Поднявъ кверху дрожащія ручонки, чтобъ сжать ея руки, или со всею горячностью души умолять ея прощенія, при встрѣчѣ съ ея взглядомъ я вдругъ опустила ихъ и прижала къ моему маленькому трепещущему сердцу. Она подняла меня, опустилась въ свое кресло, поставила меня передъ собой и какъ теперь вижу ея нахмуренныя брови и вытянутый ко мнѣ указательный палецъ -- протяжнымъ, тихимъ, навѣвающимъ на душу холодъ голосомъ сказала:

-- Твоя мать, Эсѳирь, позоръ для тебя, а ты -- позоръ для нея. Наступитъ время, и наступитъ даже очень скоро, когда ты лучше поймешь мои слова и такъ почувствуешь всю силу ихъ, какъ никто, кромѣ женщины, не въ состояніи почувствовать. Я простила ее!-- А между тѣмъ суровое выраженіе лица крестной маменьки нисколько не смягчалось.-- Богъ съ ней! Я простила ей зло, которое она причинила мнѣ. Я уже не говорю о немъ ничего, хотя это зло такъ велико, что тебѣ никогда не понять его, никогда не пойметъ его кто нибудь другой, кромѣ меня, страдалицы. Что касается до тебя, несчастный ребенокъ, осиротѣвшій и обреченный поруганію съ самого перваго дня рожденія, тебѣ остается только ежедневно молиться, да не падутъ на главу твою чужія прегрѣшенія! Забудь свою мать и дай возможность всѣмъ другимъ людямъ забыть ее! Теперь отправляйся въ свою комнату.

Когда я двинулась къ выходу изъ комнаты -- до этого я стояла какъ ледяная статуя -- крестная маменька остановила меня и прибавила:

-- Покорность, самоотверженіе, прилежаніе и трудолюбіе -- вотъ что составляетъ приготовленія къ жизни, которая началась съ наброшенной на нее мрачной тѣнью. Правда твоя, Эсѳирь, ты совсѣмъ не похожа на другихъ дѣтей, потому что не родилась, подобно имъ въ общей всему человѣчеству грѣховности. Ты поставлена совершенно въ сторонѣ отъ прочихъ.

Я ушла наверхъ въ мою комнату, вскарабкалась на постель и приложила щечку Долли къ моей щекѣ, облитой слезами, и потомъ, прижавъ эту одинокую подругу къ себѣ на грудь, я плакала до тѣхъ поръ, пока сонъ не сомкнулъ моихъ глазъ. Несмотря на всю неопредѣленность, неясность понятія о моей печали, я знаю, однако же, что я не служила отрадой для чьего бы то ни было сердца, и что ни для кого на свѣтѣ я не была тѣмъ, чѣмъ Долли была для меня.

О, Боже мой! Какъ много времени проводили мы вмѣстѣ послѣ того вечера, и какъ часто повторяла я куклѣ слова крестной маменьки, сказанныя въ день моего рожденія,-- какъ часто довѣряла ей мое желаніе стараться, сколько позволятъ мои силы, исправить, загладить несчастіе, съ которымъ родилась и въ которомъ, при всей моей невинности, я чувствовала себя виновною,-- какъ часто обѣщала я вмѣстѣ съ моимъ возрастомъ быть трудолюбивою, довольною своего судьбой, преданной къ ближнему, обѣщала дѣлать добро ближнимъ, и если можно будетъ, то пріобрѣсти любовь тѣхъ, въ кругу которыхъ стану обращаться! При одномъ воспоминаніи объ этомъ я начинаю плакать, и полагаю, что подобныя слезы вовсе нельзя приписать моей излишней чувствительности. Мои душа полна признательности, я счастлива, я весела,-- но не могу удержаться, чтобы эти слезы не выступали на глаза.

Но, вотъ, я отерла ихъ и снова, съ спокойнымъ духомъ, могу продолжать мой разсказъ.

Послѣ этого памятнаго дня моего рожденія я чувствовала, что меня и крестную маменьку раздѣлило еще большее разстояніе. Я убѣждена была, что занимала мѣсто въ ея домѣ, которое бы должно быть пусто, и убѣждена была въ этомъ такъ сильно, что доступъ къ крестной маменькѣ казался для меня еще труднѣе, хотя въ душѣ я болѣе прежняго была признательна къ ней. То же самое я чувствовала въ отношеніи къ моимъ школьнымъ подругамъ, тоже самое чувствовала и къ мистриссъ Рахель, которая была вдова, и -- говорить ли мнѣ?-- къ ея дочери, которою она гордилась, и которая пріѣзжала однажды на цѣлыхъ двѣ недѣли! Я была все время въ отчужденіи, вела самую тихую, спокойную жизнь и старалась быть очень прилежною.

Однажды, въ ясный, солнечный день, я возвратилась послѣ полдня изъ школы, съ книгами и портфелемъ, любуясь въ продолженіе всей дороги своей длинной тѣнью, провожавшей меня съ боку, и въ то время, какъ, по обыкновенію, легко поднималась по лѣстницѣ въ свою маленькую комнатку, крестная маменька выглянула изъ гостиной и велѣла мнѣ воротиться. Въ гостиной, вмѣстѣ съ крестной маменькой, сидѣлъ незнакомецъ -- явленіе весьма необыкновенное. Это былъ величественной наружности, съ многозначительнымъ выраженіемъ въ лицѣ джентльменъ, весь въ черномъ, съ бѣлымъ галстухомъ, огромной связкой золотыхъ печатей при часахъ, въ золотыхъ очкахъ и съ огромнымъ золотымъ перстнемъ на мизинцѣ.

-- Вотъ это и есть тотъ самый ребенокъ, о которомъ мы говорили,-- въ полголоса сказала крестная маменька, и потомъ, снова принявъ обыкновенный суровый тонъ, прибавила:-- вотъ это-то и есть Эсѳирь.

Джентльменъ поправилъ очки, чтобъ взглянуть на меня и сказалъ:

-- Подойди сюда, дитя мое!

Послѣ взаимнаго пожатія рукъ, онъ попросилъ меня снять шляпку, не спуская съ меня глазъ во все это время.

Когда я исполнила его желаніе, онъ произнесъ сначала протяжное: "А-а!", а потомъ еще протяжнѣе: "Да-а!", и за тѣмъ, снявъ очки свои и уложивъ ихъ въ красный футляръ, откинулся на спинку креселъ, повертѣлъ футляръ между пальцами и въ заключеніе выразительно кивнулъ головой моей крестной маменькѣ.

При этомъ сигналѣ крестная маменька обратилась ко мнѣ.

-- Эсѳирь, ты можешь итти теперь въ свою комнату.

Сдѣлавъ незнакомцу низкій реверансъ, я удалилась.

Надобно полагать, что послѣ этого событія прошло болѣе двухъ лѣтъ, и уже мнѣ было около четырнадцати, когда, въ одинъ ужасный вечеръ, крестная маменька и я сидѣли подлѣ камина. Я читала вслухъ, а она внимательно слушала меня. Здѣсь слѣдуетъ замѣтить, что, по заведенному порядку, я должна была къ девяти часамъ каждаго вечера спускаться внизъ и читать для крестной маменьки главу изъ Новаго Завѣта. На этотъ разъ я читала евангеліе отъ Св. Іоанна -- о томъ, какъ Спаситель, нагнувшись надъ пескомъ, чертилъ пальцемъ слова, когда ученики представили предъ Него блудницу.

"...И когда ученики продолжали вопрошать Его, Онъ приподнялся и сказалъ имъ: тотъ изъ васъ, кто не знаетъ за собой грѣха, пусть первый броситъ камень въ нее!"

Дальнѣйшее чтеніе мое было остановлено на этомъ мѣстѣ моей крестной маменькой. Она быстро вскочила съ мѣста, приложила руку къ головѣ и страшнымъ голосомъ закричала слова, совершенно изъ другой части Библіи:

"Бдите же, да не придетъ Онъ внезапно и не застанетъ васъ спящими. То, что говорю Я вамъ, Я говорю всѣмъ. Бдите!"

Произнося эти слова, крестная маменька пристально глядѣла на меня, но едва только выговорила послѣднее слово, какъ всею тяжестью своей повалилась на полъ, мнѣ не нужно было призывать кого нибудь на помощь: ея крикъ не только раздался по всему дому, но слышенъ быль даже на улицѣ.

Крестную маменьку уложили въ постель. Она пролежала больше недѣли. Въ теченіе этого времени наружность ея очень мало измѣнилась. Прекрасное хмуренье бровей, которое такъ хорошо мнѣ было знакомо, ни на минуту не покидало ея лица. Много и много разъ, днемъ и ночью, приклонясь къ самой подушкѣ, на которой лежала страдалица, чтобы шепотъ мой былъ внятнѣе, я цѣловала ее, благодарила ее, молилась за нее, просила ее благословить меня и простить, въ чемъ я виновата передъ ней,-- умоляла ее подать мнѣ хоть малѣйшій признакъ, что она узнаетъ или слышитъ меня. Но все было тщетно. Ея лицо упорно сохраняло свою неподвижность. До послѣдней минуты ея жизни, и даже нѣсколькими днями позже, ея нахмуренныя брови нисколько не смягчались.

На другой день послѣ похоронъ моей доброй крестной маменьки, къ нашемъ домѣ снова появился джентльменъ въ черномъ платьѣ и въ бѣломъ шейномъ платкѣ. Мистриссъ Рахель предложила мнѣ спуститься внизъ, и я увидѣла чернаго незнакомца на томъ же самомъ мѣстѣ, въ томъ же самомъ положеніи, какъ будто послѣ перваго нашего свиданія онъ не трогался съ этого мѣста.

-- Меня зовутъ Кэнджъ,-- сказалъ онъ.-- Вѣроятно, дитя мое, вы помните это имя,-- Кэнджъ и Карбой, изъ Линкольнинскаго Суда.

Я отвѣчала, что помню его очень хорошо, и что уже имѣла удовольствіе видѣть его.

-- Пожалуйста, садитесь... сюда, сюда... поближе ко мнѣ. Мистриссъ Рахель, кажется, мнѣ не зачѣмъ говорить вамъ, которая была вполнѣ знакома съ дѣлами покойной миссъ Барбари,-- мнѣ не зачѣмъ говорить, что вмѣстѣ съ кончиной этой особы кончились и средства къ ея матеріальному существованію, и что эта юная леди, послѣ кончины своей тетушки...

-- Моей тетушки, сэръ!

-- Конечно, тетушки; теперь нѣтъ никакой необходимости оставлять васъ въ невѣдѣніи, особливо, когда въ этомъ не предвидится существенной выгоды,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, весьма протяжнымъ, мягкимъ голосомъ.-- Она ваша тетушка по факту, но не по закону. Не печальтесь, мой другъ, не плачьте, не дрожите! Мистриссъ Рахель, безъ всякаго сомнѣнія, наша юная подруга слышала что нибудь и... о... о тяжбѣ Джорндисъ и Джорндисъ.

-- Никогда не слышала,-- отвѣчала мистриссъ Рахель.

-- Возможно ли?-- продолжалъ мистеръ Кэнджъ, поддернувъ очки:-- возможно ли, чтобы наша юная подруга (прошу васъ не печалиться) никогда не слышала о тяжбѣ Джорндисъ и Джорндисъ!

Я отрицательно покачала головой, вовсе не постигая, что бы такое могло означать это названіе.

-- Не слышать о Джорндисъ и Джорндисъ?-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, взглянувъ на меня сквозь очки и тихо повертывая между пальцами красный футляръ, какъ будто онъ ласкалъ какой-то одушевленный предметъ.-- Не слышать объ одной изъ величайшихъ тяжебь Верховнаго Суда? Не слышать о Джорндисъ и Джорндисъ, объ этомъ... объ этомъ, такъ сказать, колоссѣ, воздвигнутомъ практикой Верховнаго Суда? Не слышать о тяжбѣ, въ которой, смѣю сказать, каждое затрудненіе, каждое случайное обстоятельство, каждая мастерская увертка, каждая форма судопроизводства разсмотрѣны и пересмотрѣны по нѣскольку тысячъ разъ? Это такая тяжба. которая, кромѣ нашего свободнаго и великаго государства, больше нигдѣ не можетъ существовать. Смѣю сказать, мистриссъ Рахель,-- я страшно испугалась внезапному обращенію его къ мистриссъ Рахель и приписывала это моей видимой невнимательности -- смѣю сказать, мистриссъ Рахель, что накопленіе судебныхъ издержекъ по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ простирается въ эту минуту на сумму отъ 60 до 70 тысячъ фунтовъ стерлинговъ!

Сказавъ это, мистеръ Кэнджъ откинулся на спинку креселъ. Я чувствовала, себя совершенной невѣждой въ этомъ дѣлѣ. Да и что же стала бы я дѣлать? Для меня этотъ предметъ былъ такъ незнакомъ, что я рѣшительно ничего не понимала въ немъ.

-- И она дѣйствительно никогда не слышала объ этой тяжбѣ?-- сказалъ мистеръ Кэнджъ.-- Удивительно, очень удивительно!

-- Миссъ Барбари, сэръ,-- возразила мистриссъ Рахель:-- миссъ Барбари, которой душа витаетъ теперь между серафимами...

-- Я надѣюсь, я увѣренъ въ томъ,-- весьма учтиво сказалъ мистеръ Кэнджъ.

-- Миссъ Барбари, сэръ, желала, чтобы Эсѳирь знала только то, что могло быть полезно для нея. И изъ всего воспитанія, которое она получила, она больше ничего не знаетъ.

-- И прекрасно!-- сказалъ мистеръ Кэнджъ.-- Судя по всему, это сдѣлано было весьма благоразумно. Теперь приступимте къ дѣлу (слова эти относились ко мнѣ). Миссъ Барбари, ваша единственная родственница (то есть родственница по факту, ибо я обязанъ замѣтить вамъ, что законныхъ родственниковъ вы не имѣете),-- миссъ Барбари скончалась, и какъ, по весьма натуральному порядку вещей, нельзя ожидать, чтобы мистриссъ Рахель...

-- О, сохрани Богъ!-- сказала мистриссъ Рахель весьма поспѣшно.

-- Конечно, конечно,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, подтверждая ея слога:-- нельзя ожидать, чтобы мистриссъ Рахель приняла на себя обязанность содержать васъ (прошу васъ не печалиться!), а потому вы находитесь въ такомъ положеніи, что, по необходимости, должны принять возобновленіе предложенія, которое, года два тому назадъ, поручено было сдѣлать миссъ Барбари, и которое, хоть и было тогда отвергнуто, но я тогда же видѣлъ, что этому предложенію суждено возобновиться при болѣе плачевныхъ обстоятельствахъ, которыя и случились весьма недавно. Конечно, я могу сказать съ полной увѣренностью, что въ дѣлѣ Джорндисъ и Джорндисъ я представляю человѣка въ высшей степени человѣколюбиваго и въ то же время весьма страннаго, но все же, мнѣ кажется, я нисколько не повредилъ себѣ, употребивъ тогда нѣкоторое напряженіе моей предусмотрительности,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, снова откинувшись на спинку креселъ и спокойно оглядывая насъ обѣихъ.

Казалось, что мистеръ Кэнджъ находилъ безпредѣльное удовольствіе въ звукахъ своею собственнаго голоса. Я нисколько не удивлялась этому, потому что голосъ его бытъ очень пріятный и звучный и придавалъ особенную выразительность каждому произнесенному имъ слову. Мистеръ Кэнджъ прислушивался къ самому себѣ съ очевиднымъ удовольствіемъ и иногда покачиваньемъ головы выбивалъ тактъ своей собственной музыкѣ или округлялъ сентенціи легкими и плавными размахами руки. Онъ произвелъ на меня сильное впечатлѣніе, даже и въ ту пору, когда я еще не знала, что онъ образовалъ себя по образцу какого-то великаго лорда, своего кліента, и что его обыкновенно называли Сладкорѣчивымъ Кэнджемъ.

-- Мистеръ Джорндисъ,-- продолжалъ мистеръ Кэнджъ:-- узнавъ о положеніи нашей юной подруги -- я хотѣлъ бы сказать даже: о самомъ жалкомъ положеніи -- предлагаетъ помѣстить ее въ одинъ изъ первоклассныхъ пансіоновъ, гдѣ ея воспитаніе дастъ ей всякій комфортъ, гдѣ предупреждены будутъ всѣ ея умѣренныя желанія, гдѣ она вполнѣ будетъ приготовлена къ исполненію своихъ обязанностей въ тамъ положеніи жизни, къ которому угодно будетъ Провидѣнію призвать ее.

Мое сердце до такой степени было переполнено какъ словами мистера Кэнджа, такъ и неподдѣльнымъ чистосердечіемъ, съ которымъ произнесены были эти слова,-- до такой степени, что, при всемъ желаніи выразить чувства свои, я не могла произнести и одного слова.

-- Мистеръ Джорндисъ,-- продолжалъ мистеръ Кэнджъ:-- не дѣлаетъ въ этомъ случаѣ никакихъ условій, кромѣ изъявленія своихъ ожиданій, что наша юная подруга ни въ какое время не рѣшится оставить помянутое заведеніе безъ его вѣдома и согласія, что она со всѣмъ усердіемъ посвятитъ себя пріобрѣтенію тѣхъ полезныхъ знаній, отъ примѣненія которыхъ къ дѣлу она вполнѣ обезпечитъ свою будущность, что она будетъ подвизаться по стезѣ добродѣтели и чести, и что... и что... и такъ далѣе.

Въ эту минуту я сильнѣе прежняго чувствовала неспособность выражаться.

-- Теперь посмотримъ, что скажетъ на это наша юная подруга,-- продолжалъ мистеръ Кэнджъ.-- Подумайте хорошенько, не торопитесь отвѣчать. Я могу подождать вашего отвѣта. Но главное -- не торопитесь.

Что именно хотѣло отвѣчать осиротѣвшее созданіе на подобное предложеніе, мнѣ не нужно повторять. Что отвѣчало оно, я могла бы сказать безъ всякаго труда, еслибъ только это стоило того. Что оно чувствовало и что будетъ чувствовать до послѣдней минуты жизни, я никогда не могла бы выразить.

Это свиданіе случилось въ Виндзорѣ, гдѣ, сколько мнѣ помнится, я провела ранніе дни моей жизни. Въ тотъ памятный день я оставила Виндзоръ и обильно снабженная всѣми необходимостями, отправилась, внутри почтовой кареты, въ Ридингъ.

Мистриссь Рахель была слишкомъ добра, чтобы предаваться при разлукѣ излишнему волненію; но зато я была слишкомъ ужъ чувствительна и плакала горько. Я воображала, что послѣ столь многихъ лѣтъ, проведенныхъ въ одномъ домѣ, мнѣ бы слѣдовало знать мистриссъ Рахель гораздо лучше, и что въ эти годы я должна бы, кажется, пріобрѣсти ея любовь по крайней мѣрѣ на столько, чтобъ могла пробудить въ ея душѣ чувство сожалѣнія. Она только подарила меня однимъ холоднымъ прощальнымъ поцѣлуемъ, который упалъ мнѣ на лобъ, какъ талая капля съ каменнаго портика. День былъ очень морозный. Я чувствовала себя такою несчастною, такъ сильно упрекала себя, что послѣ этого поцѣлуя я прильнула къ ней и съ полнымъ убѣжденіемъ обвиняла себя въ томъ, что она прощалась со мной такъ хладнокровно.

-- Нѣтъ, Эсѳирь!-- возражала она.-- Это не вина твоя, но твое несчастіе.

Каретѣ слѣдовало подъѣхать къ маленькой калиткѣ нашего палисадника. Мы не выходили изъ дому, пока не услышали стука ея колесъ, и такимъ образомъ я простилась съ мистриссъ Рахель подъ вліяніемъ весьма прискорбнаго чувства. Она воротилась домой не дождавшись, когда уложатъ мой багажъ наверху кареты и заперла за собой дверь. До тѣхъ поръ, пока домъ нашъ не скрылся изъ виду, я сквозь слезы смотрѣла на него въ окно кареты. Крестная маменька оставила мистриссъ Рахель все богатство, которымъ она обладала. Все ея имущество назначено было къ аукціонной продажѣ,-- и каминный коверъ съ букетами розъ, который всегда казался мнѣ драгоцѣннѣйшею вещью въ мірѣ, былъ вывѣшенъ на дворъ на морозъ и снѣгъ. Дня за два до отъѣзда, я завернула мою неоцѣненную куклу въ ея собственную шаль и преспокойно уложила ее -- мнѣ стыдно даже признаться въ томъ -- въ землю подъ деревомъ, которое, въ лѣтнюю пору, бросало въ окно моей комнатки прохладную тѣнь. Кромѣ канарейки, которую я везла съ собой въ клѣткѣ, у меня не оставалось больше ни одной подруги въ цѣломъ свѣтѣ.

Когда домъ нашъ совершенно скрылся изъ виду, я сѣла въ переднемъ мѣстѣ кареты, на подушкѣ, опущенной довольно низко. Въ ногахъ моихъ стояла птичья клѣтка, укутанная въ солому. Для развлеченія я стала поглядывать въ окно, которое для моего роста было поднято очень высоко. Я любовалась деревьями, покрытыми инеемъ, любовалась полями, сглаженными и убѣленными вчерашнимъ снѣгомъ, любовалась солнцемъ, которое казалось раскаленнымъ, но нисколько не грѣло, любовалась льдомъ, темнымъ какъ металлъ, съ котораго любители катанья усердно сметали выпавшій снѣгъ. На противоположномъ концѣ кареты сидѣлъ джентльменъ, укутанный въ безчисленное множество шарфовъ и платковъ и казавшійся мнѣ человѣкомъ огромнѣйшихъ размѣровъ; впрочемъ, онъ, такъ же, какъ и я, смотрѣлъ въ другое окно и вовсе не обращалъ на меня вниманія.

Я вспоминала о моей покойной крестной маменькѣ, о страшномъ вечерѣ, когда я читала для нея главу изъ Новаго Завѣта, объ ея нахмуренныхъ бровяхъ и суровомъ неподвижномъ выраженіи лица, съ которымъ она лежала въ постели, размышляя о незнакомомъ мѣстѣ, въ которое отправлялась, о незнакомыхъ людяхъ, которыхъ встрѣчу въ этомъ мѣстѣ, представляла себѣ, на кого эти люди похожи, догадывалась, о чемъ они будутъ говорить со мной,-- какъ вдругъ незнакомый голосъ внутри кареты заставилъ меня вздрогнуть въ невыразимомъ ужасѣ.

-- Кой чортъ! Вы плачете?-- произнесъ этотъ голосъ.

Я до такой степени перепугалась, что совершенно потеряла голосъ и только шепотомъ могла спросить:

-- Кто же плачетъ, сэръ?

Безъ всякаго сомнѣнія, я догадалась, что этотъ голосъ принадлежалъ джентльмену въ безчисленномъ множествѣ шарфовъ и платковъ, хотя онъ все еще продолжалъ смотрѣть въ окно.

-- Конечно, вы,-- отвѣчалъ онъ, обернувшись ко мнѣ.

-- Мнѣ кажется, сэръ, я не плакала,-- произнесла я робкимъ голосомъ.

-- Вы и теперь плачете,-- сказалъ джентльменъ.-- Взгляните сюда!

И онъ придвинулся ко мнѣ съ противоположнаго конца кареты, провелъ мѣховымъ обшлагомъ по моимъ глазамъ и показалъ мнѣ, что обшлагъ былъ мокрый.

-- Вотъ видите, вы плачете,-- сказалъ онъ;-- или опять скажете, что нѣтъ?

-- Плачу, сэръ,-- отвѣчала я.

-- О чемъ же вы плачете?-- спросилъ джентльменъ.-- Развѣ вы не хотите ѣхать туда?

-- Куда, сэръ?

-- Какъ куда? Разумѣется туда, куда ѣдете!

-- О, нѣтъ, сэръ, я ѣду туда съ удовольствіемъ.

-- Въ такомъ случаѣ и показывайте видъ, что ѣдете съ удовольствіемъ!-- сказалъ джентльменъ.

Съ перваго раза онъ показался мнѣ весьма страннымъ, или по крайней мѣрѣ то, что я видѣла въ немъ, было для меня чрезвычайно странно. До самого носу онъ укутанъ былъ въ шарфы, но почти все лицо его скрывалось въ мѣховой шапкѣ, по сторонамъ которой опускались мѣховые наушники и застегивались надъ самымъ подбородкомъ. Спустя немного времени, я совершенно успокоилась, и уже больше не боялась его. Поэтому я призналась ему, что дѣйствительно я плакала,-- во-первыхъ, потому, что вспомнила о потерѣ крестной маменьки, а во-вторыхъ, потому, что мистриссъ Рахель, разлучаясь со мной, нисколько не печалилась.

-- Проклятая мистриссъ Рахель!-- сказалъ джентльменъ.-- Пусть она улетитъ вмѣстѣ съ вихремъ, верхомъ на помелѣ!

Теперь я не на шутку начинала бояться его и глядѣла на него съ величайшимъ изумленіемъ. Но въ то же время мнѣ казалось, что у него были пріятные глаза, хотя онъ и продолжалъ бормотать что-то про себя довольно сердито и вслухъ произносить проклятія на мистриссъ Рахель.

Спустя нѣсколько минутъ, онъ распустилъ верхній свой шарфъ, который показался мнѣ такимъ длиннымъ, что можно было бы обернуть имъ всю карету, и потомъ опустилъ руку въ глубокій боковой карманъ.

-- Взгляните сюда!-- сказалъ онъ.-- Въ этой бумажкѣ (которая, мимоходомъ сказать, была очень мило сложена),-- въ этой бумажкѣ завернуто прекрасное пирожное съ коринкою; одного салетѣ. Тутъ же завернутъ маленькій пирожокъ, испеченный во Франхару на цѣлый дюймъ, точь-въ-точь, какъ жиръ на бараньей котлетѣ (настоящая драгоцѣнность, какъ по величинѣ своей, такъ и по достоинству). И, какъ вы полагаете, изъ чего онъ приготовленъ? Изъ печонки откормленныхъ гусей. Вотъ такъ ужь пирогъ! Посмотримъ, какъ вы станете кушать ихъ!

-- Благодарю васъ, сэръ,-- отвѣчала я:-- благодарю васъ, и надѣюсь, что вы не обидитесь моимъ отказомъ... Мнѣ кажется, что они слишкомъ жирны.

-- Вотъ тебѣ разъ, срѣзала меня -- сказалъ джентльменъ.

Но я рѣшительно не поняла, что онъ хотѣлъ сказать этими словами, съ окончаніемъ которыхъ пирогъ и пирожное полетѣли за окно.

Послѣ этого онъ уже не говорилъ со мной до самаго выхода своего изъ кареты, въ весьма недальномъ разстояніи отъ Ридинга. Здѣсь онъ посовѣтовалъ мнѣ быть доброй дѣвочкой, учиться прилежно и на прощанье пожалъ мою руку. Должно сказать, что, вмѣстѣ съ его уходомъ, мнѣ стало легче на душѣ. Мы разстались съ нимъ у мильнаго столба. Вспослѣдствіи я часто гуляла около этого мѣста, и никогда безъ того, чтобы не вспомнить о странномъ джентльменѣ и не понадѣяться на встрѣчу съ нимъ. Однакожь, слабая надежда моя никогда не осуществлялась, а потомъ, съ теченіемъ времени, я наконецъ совершенно забыла о немъ.

Когда карета остановилась окончательно, въ одно изъ оконъ ея взглянула какая-то леди, весьма опрятно и даже щегольски одѣтая, и сказала:

-- Миссъ Донни.

-- Извините, ма'амъ,-- меня зовутъ Эсѳирь Соммерсонъ.

-- Совершенно справедливо,-- сказала леди:-- но меня зовутъ миссъ Донни.

Только теперь я поняла, что подъ этимъ именемъ она рекомендовала мнѣ свою особу, и потому я немедленно попросила, извиненія миссъ Донни за мою ошибку и, по ея требованію, указала ей мои картонки. Подъ присмотромъ очень опрятной служанки весь мой багажъ переносенъ былъ въ небольшую карету зеленаго цвѣта, а за тѣмъ, миссъ Донни, служанка и я помѣстились въ ту же карету, и лошади помчались.

-- Для васъ, Эсѳирь, все уже готово,-- сказала, миссъ Донни:-- и планъ вашихъ занятій составленъ согласно съ желаніями вашего опекуна, мистера Джорндиса.

-- Согласно съ желаніями кого... вы изволили сказать, ма'амъ?

-- Вашего опекуна, мистера Джорндиса,- повторила миссъ Донни.

Это открытіе поставило меня въ такое замѣшательство, что миссъ Донни подумала, что, вѣроятно, холодъ дѣйствовалъ на меня слишкомъ жестоко, и потому дала мнѣ понюхать спирту изъ своего флакона.

-- А вы знаете, сударыня, моего... моего опекуна, мистера Джорндиса?-- спросила я, послѣ долгаго колебанія.

-- Лично я съ нимъ не знакома,-- отвѣчала миссъ Донни: но знаю его очень хорошо чрезъ стряпчихъ по его дѣламъ, мистера Кэнджа и мистера Карбоя. Мистеръ Кэнджъ -- человѣкъ превосходнѣйшій во всѣхъ отношеніяхъ,-- одаренъ необыкновеннымъ даромъ краснорѣчія; нѣкоторые изъ его періодовъ поражаютъ своимъ величіемъ!

Я соглашалась, что слова миссъ Донни были весьма справедливы, но, при моемъ крайнемъ смущеніи, не могла обратить на нихъ особеннаго вниманія. Быстрое прибытіе къ мѣсту нашего назначенія,-- до того быстрое, что я не успѣла даже успокоиться,-- еще болѣе увеличивало мое замѣшательство; и я никогда не забуду того неопредѣленнаго вида, въ какомъ казался мнѣ въ тотъ вечеръ каждый предметъ въ Зеленолиственномъ (такъ назывался домъ миссъ Донни).

Впрочемъ, я скоро привыкла къ этому. Въ короткое время я такъ примѣнилась къ рутинѣ Зеленолиственнаго, какъ будто жила къ немъ очень долго, какъ будто прежняя моя жизнь въ домѣ крестной мамоньки была для меня не дѣйствительностью, но минувшимъ, рѣзко напечатлѣннымъ въ моей памяти сновидѣніемъ. Ничто, кажется, не могло представлять собою такой точности, вѣрности и порядка, какіе установились въ Зеленолиственномъ. Тамъ каждая минута вокругъ всего часового цыферблата имѣла свое назначеніе, и все совершалось въ назначенный моментъ.

Насъ было двѣнадцать пансіонерокъ и, кромѣ того, двѣ сестры миссъ Донни, близнецы между собой. Положено было, чтобы кругъ моего воспитанія ограничился пробрѣтеніемъ познаній, необходимыхъ для занятія должности гувернантки; и такимъ образомъ меня не только учили всему, что преподавалось въ пансіонѣ, но вскорѣ поручили мнѣ обучать другихъ пансіонерокъ. Хотя во всѣхъ другихъ отношеніяхъ со мной обходились точно такъ же, какъ и съ прочими, но это особенное отличіе уже было сдѣлано для меня самаго начала. Вмѣстѣ съ пріобрѣтеніемъ познаній мнѣ должно было передавать эти познанія другимъ въ той же степени; такъ что въ теченіе времени у меня явилось много занятій, но я всегда съ особеннымъ удовольствіемъ исполняла ихъ, тѣмъ болѣе, что это исполненіе съ каждымъ днемъ увеличивало любовь ко мнѣ моихъ маленькихъ подругъ. Эта любовь наконецъ до того усилились, что каждый разъ, какъ только поступала въ нашъ пансіонъ новая ученица, какой нибудь заброшенный, несчастный ребенокъ, она уже была увѣрена -- не знаю только почему -- найти во мнѣ преданную подругу, и потому всѣ новыя пансіонерки поручались моему попеченію. Всѣ онѣ старались увѣрить меня, что я была добра и нѣжна; но для меня, напротивъ того, казалось, что он ѣ были добры и нѣжны. Я часто вспоминала о твердой рѣшимости, сдѣланной мною въ помянутый день моего рожденія, и именно: стараться быть трудолюбивой, преданной своей судьбѣ, довольной споимъ положеніемъ, быть чистосердечной, оказывать добро ближнему и всѣми силами снискивать любовь тѣхъ, въ кругу которыхъ буду находиться, и, право, мнѣ даже становилось стыдно при одной мысли, что я сдѣлала такъ мало, а снискала очень, очень много.

Я провела въ Зеленолиственномъ шесть счастливыхъ лѣтъ,-- шесть лѣтъ невозмутимаго спокойствія. Здѣсь, благодаря Всевышняго, въ день моего рожденія я ни разу не встрѣчала на окружающихъ меня лицахъ того выраженія, которое говорило бы мнѣ, что лучше было бы, еслибъ я никогда не являлась на Божій свѣтъ. Съ каждымъ наступленіемъ этого дня передо мной являлось такое множество существенныхъ выраженій искренней и нѣжной преданности ко мнѣ, что моя комната плѣнительно украшалась ими отъ одного новаго года до другого.

Въ теченіе этихъ шести лѣтъ я никуда не отлучалась изъ Зеленолиственнаго, исключая только на кратковременные визиты къ ближайшимъ сосѣдямъ, и то въ праздничные дни. Послѣ перваго полугодія обѣ миссъ Донни объявили мнѣ, что, по ихъ мнѣнію, было бы весьма прилично съ моей стороны написать къ мистеру Кэнджу и въ нѣсколькихъ строчкахъ выразить ему мою признательность и счастіе, которое я испытывала въ новомъ образѣ моей жизни. Я весьма охотно приняла совѣтъ моихъ наставницъ и подъ ихъ руководствомъ написала такое письмо. Слѣдующая почта принесла мнѣ на мое посланіе оффиціальный отвѣть, въ которомъ увѣдомляли меня о полученіи письма и въ заключеніе прибавляли: "мы обратили особенное вниманіе на ваше письмо и въ надлежащее время сообщишь его нашему кліенту". Послѣ этого мнѣ часто случалось слышать, какъ миссъ Донни и ея сестрица упоминали въ своемъ разговорѣ о весьма аккуратной уплатѣ денегъ за мое воспитаніе, и потому я поставила за правило писать подобныя письма два раза въ теченіе года. Съ возвращеніемъ почты я получала на мое письмо всегда одинъ и тотъ же отвѣтъ, написанный однимъ и тѣмъ же красивымъ, размашистымъ почеркомъ, отъ котораго весьма замѣтно отличался почеркъ словъ: "Кэнджъ и Карбой"; я полагала, что это была собственноручная подпись мистера Кэнджа.

Для меня кажется довольно страннымъ и даже забавнымъ быть въ необходимости писать такъ много исключительно о себѣ:-- какъ будто это повѣствованіе должно служить моей біографіей! Впрочемъ, моей маленькой особѣ въ скоромъ времени суждено будетъ занять мѣсто на заднемъ планѣ картины.

Прошло шесть счастливѣйшихъ лѣтъ въ Зеленолиственномъ (я повторяю это вторично), и въ теченіе этого времени я видѣла въ окружавшихъ себя, какъ въ зеркалѣ, каждый періодъ моего собственнаго возраста и всѣ перемѣны, неизбѣжно связанныя съ этимъ возрастомъ, когда, въ одно ноябрьское утро, я получила слѣдующее письмо. Я не упоминаю здѣсь числа и года этого письма.

Старый Сквэръ, близъ Линкольнинскаго Суда.

По дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ.

"Милостивая государыня!

"Съ разрѣшенія Верховнаго Суда, нашъ кліентъ мистеръ Джорндисъ, имѣя намѣреніе принять къ себѣ въ домъ молодую леди, находившуюся до сего времени, какъ участница помянутаго дѣло, подъ опекой Верховнаго Суда, желаетъ доставить для нея образованную компаньонку и вслѣдствіе этого приказалъ увѣдомить васъ, что онъ съ удовольствіемъ готовъ принять ваши услуги въ качествѣ вышепомянутаго лица.

"Сообщая вамъ объ этомъ, мы, съ своей стороны, сдѣлавъ надлежащія распоряженія, предлагаемъ вамъ прибыть въ понедѣльникъ поутру, въ восьми-часовомъ дилижансѣ, изъ Ридинга въ Лондонъ, на улицу Пикадилли, и остановиться у виннаго погреба подъ вывѣской "Бѣлая Лошадь", гдѣ одинъ изъ нашихъ клерковъ будетъ ожидать васъ и потомъ доставитъ васъ въ нашу контору.

"Остаемся, милостивая государыня,

"Нашими покорнѣйшими слугами

"Кэнджъ и Карбой".

Миссъ Эсѳирь Саммерсонъ.

О, никогда, никогда и никогда не забуду и того душевнаго волненія, какое произвело это письмо во всѣхъ моихъ маленькихъ подругахъ, во всемъ пансіонѣ! Сколько трогательной нѣжности выражалось съ ихъ стороны въ участіи и сожалѣніи ко мнѣ! Сколько милосердія Небеснаго Отца, не позабывшаго меня, проявлялось въ томъ, что мой одинокій путь въ этой жизни,-- путь безпріютной сироты, былъ такъ гладокъ и легокъ, и въ томъ, что Онъ расположилъ ко мнѣ такое множество юныхъ, невинныхъ сердецъ! О, все это и я съ трудомъ могла перенести,-- не потому, чтобы мнѣ хотѣлось видѣть въ нихъ, при разлукѣ со мной, какъ можно меньше печали -- о, нѣтъ, я боюсь, что совсѣмъ не потому, но удовольствіе, которое я испытывала при этомъ, и скорбь, и гордость, и тайное грустное чувство, что сердце мое готово было разорваться и въ то же время было полно безпредѣльнаго восторга.

Полученное письмо давало мнѣ всего только пять дней на приготовленіе къ отъѣзду. Можете представить себѣ, въ какомъ положеніи находилось мое сердце, когда съ каждой минутой, въ теченіе этихъ пяти дней, мнѣ представлялись новыя доказательства любви и преданности, когда, наконецъ, съ наступленіемъ рокового утра меня водили по всѣмъ комнатамъ пансіона, съ тѣмъ, чтобы я осмотрѣла ихъ въ послѣдній разъ, когда однѣ со слезами упрашивали меня: "Эсѳирь, милая, добрая наша Эсѳирь, проститесь со мной вотъ здѣсь, подлѣ моей кровати, гдѣ вы прежде такъ ласково, такъ нѣжно говорили со мной!", когда другія умоляли только написать ихъ имена моей рукой и прибавить къ нимъ выраженіе моей любви, и они всѣ окружили меня съ прощальными подарками и, заливаясь сломами, говорили: "что мы будемъ дѣлать, когда наша неоцѣненная Эсѳирь уѣдетъ отъ насъ?",-- когда я старалась высказать имъ; какъ кротки, какъ терпѣливы и какъ добры всѣ онѣ были ко мнѣ, и какъ благословляла и благодарила я каждую изъ нихъ!

Можете представить, въ какомъ положеніи находилось мое бѣдное сердце, когда обѣ миссъ Донни столько же сокрушались при разлукѣ со мной, сколько и самая крошечная изъ всѣхъ пансіонерокъ, когда горничныя говорили мнѣ: "да благословитъ васъ Небо, Эсѳирь, куда бы вы ни уѣхали отъ насъ!", и когда безобразный, хромоногій, старый садовникъ, который, казалось мнѣ, въ теченіе всѣхъ шести лѣтъ вовсе не зналъ о моемъ существованіи, но теперь, едва переводя духъ, догналъ дилижансъ, вручилъ мнѣ маленькій букетъ гераній и сказалъ, что я всегда была св ѣ тъ его очей... да, да! дѣйствительно онъ сказалъ мнѣ эти самыя слова!

Могла ли я, если ко всему этому прибавить обстоятельство, что когда, при проѣздѣ мимо маленькой приходской школы, меня поразило неожиданное зрѣлище бѣдныхъ малютокъ, которые нарочно выстроились подлѣ дома, чтобы послать мнѣ прощальный привѣтъ, когда старый, убѣленный сѣдинами джентльменъ и его почтенная супруга, которыхъ дочь пользовалась моими наставленіями, которыхъ домъ я часто посѣщала, и которые считались въ здѣшнемъ мѣстечкѣ самыми надменными людьми, когда и эти люди, забывъ всякое приличіе, кричали мнѣ вслѣдъ: "Прощайте, Эсѳирь, прощайте! Будьте счастливы, очень счастливы!",-- могла ли я послѣ этого не предаться молитвѣ въ каретѣ и въ немногихъ словахъ выразить всю благодарность, всю признательность моей души и повторить эти слова много и много разъ!

Но, разумѣется, я вскорѣ подумала, что, послѣ всего сдѣланнаго для меня, мнѣ не слѣдовало привозить слезы туда, куда я отправлялась. Вслѣдствіе этого я подавила слезы и старалась успокоиться, безпрестанно повторяя: "Перестань, Эсѳирь, это очень, очень дурно!" Наконецъ я успѣла развеселиться, хотя и не такъ скоро, какъ бы этому должно быть, и когда я прохладила глаза мои лавандовой водой, то было уже время ожидать появленіе Лондона.

Впрочемъ, я находилась въ такомъ положеніи, что не успѣли еще мы отъѣхать отъ Ридинга на десять миль, какъ я была убѣждена, что мы въѣзжали уже въ Лондонъ, а когда мы и въ самомъ дѣлѣ въѣхали, мнѣ казалось, что никогда не доѣдемъ до него. Какъ бы то ни было, когда, карета наша начала скакать по мостовой, и особливо, когда встрѣчные экипажи, повидимому, наѣзжали на насъ, и когда мы сами, повидимому, наѣзжали на встрѣчные экипажи, я начинала полагать, что мы приближались къ концу вашего путешествія. И дѣйствительно, вскорѣ послѣ этого дилижансъ остановился.

На тротуарѣ стоялъ молодой джентльменъ, вѣроятно, нечаянно замазанный чернилами.

-- Позвольте доложить, сударыня, что я изъ конторы Кэнджа и Карбоя, изъ Линкольнинскаго Суда,-- сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ.

-- Очень пріятно, сэръ,-- отвѣчала я.

Молодой джентльменъ былъ очень обязателенъ, и въ то время, какъ онъ, осмотрѣвъ сначала, весь ли багажъ мой быль снятъ съ дилижанса, помогалъ мнѣ сѣсть въ наемную карету, я спросила его, нѣтъ ли гдѣ нибудь сильнаго пожара; потому что улицы до такой степени были заполнены густымъ темнымъ дымомъ, что сквозь него почти ничего не было видно.

-- О, нѣтъ, миссъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Это лондонская особенность.

Признаюсь, прежде я никогда не слыхала, объ этомъ.

-- Это туманъ, миссъ,-- сказалъ молодой джентльменъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказала я.

Мы подвигались впередъ медленно по самымъ грязнѣйшимъ и самымъ мрачнѣйшимъ улицамъ, какіи когда либо существовали въ мірѣ (такъ по крайней мѣрѣ я думала), и среди такой ужасной суматохи, что и не могла надивиться, какимъ образомъ здѣшнее народонаселеніе сохраняетъ свой здравый разсудокъ. Наконецъ, мы миновали арку какихъ-то старинныхъ воротъ, внезапно очутились въ тишинѣ, проѣхали мимо безмолвнаго сквэра и остановились мрачномъ углу, подлѣ крутой, каменной, съ широкими ступенями лѣстницы, похожей на церковную лѣстницу. Да и въ самомъ дѣлѣ, недалеко отсюда находилось кладбище, обнесенное длинной колонадой; поднимаясь по лѣстницѣ, я увидѣла изъ перваго окна множество надгробныхъ памятниковъ.

Здѣсь находилась контора Кэнджа и Карбоя. Молодой джентльменъ провелъ меня мимо самой конторы въ комнату Кэнджа, гдѣ, мимоходомъ сказать, не было ни души, и весьма учтиво поставилъ для меня кресло подлѣ яркаго камина. Послѣ того онъ обратилъ мое вниманіе на маленькое зеркало, повѣшенное на гвоздѣ съ одной стороны камина.

-- Быть можетъ, миссъ, вамъ угодно будетъ взглянуть на свой туалетъ послѣ дороги, тѣмъ болѣе, что вамъ предстоитъ явиться къ канцлеру. Впрочемъ, я не говорю, чтобы это было совершенно необходимо,-- учтиво сказалъ молодой джентльменъ.

-- Мнѣ явиться къ канцлеру?-- спросила я, съ крайнимъ изумленіемъ, которое, однако, въ ту же минуту исчезло.

-- Не безпокоитесь, миссъ,-- замѣтилъ молодой джентльменъ:-- вы явитесь для одной только формы. Мистеръ Кэнджъ теперь въ засѣданіи. Онъ приказалъ вамъ свидѣтельствовать свое почтеніе, а между прочимъ, не угодно ли вамъ подкрѣпить себя (показывая на маленькій столикъ, на которомъ стоялъ графинь съ виномъ и нѣсколько бисквитовъ) и для препровожденія времени взглянуть въ газету (вручая мнѣ ее)?

Вслѣдъ за тѣмъ онъ поправилъ огонь въ каминѣ и вышелъ изъ комнаты.

Въ комнатѣ мистера Кэнджа до такой степени было все странно, и тѣмъ страннѣе, что, несмотря на дневное время, она представляли изъ себя совершенную ночь,-- свѣчи горѣли блѣднымъ пламенемъ, и васъ окружали сырость и холодъ,-- до такой степени было все странно въ этой комнатѣ, что, читая слова въ газетѣ, я вовсе не понимала ихъ значенія и находила, что перечитывала тѣ же самыя мѣста по нѣскольку разъ. Безполезно было бы продолжать это занятіе, и потому, оставивъ газету, я заглянула въ зеркало, чтобъ удостовѣриться въ порядкѣ своего туалета, бросила взглядъ на комнату, вполовину освѣщенную, на истертые, покрытые пылью письменные столы, на кипы бумагъ на столахъ и на шкафы, полные книгъ неизъяснимой наружности, хотя каждая изъ нихъ во всякое время готова была сказать за себя что-нибудь дѣльное. Послѣ того я углубилась въ размышленія, думала, задумывалась, передумывала; уголь въ каминѣ горѣлъ, перегоралъ и потухалъ; свѣчи оплывали, горѣли тусклымъ, волнующимся огонькомъ, свѣтильня нагорала, а снять было нечѣмъ, до тѣхъ поръ, пока молодой джентльменъ не принесъ грязныхъ щипцовъ, и то уже спустя два часа послѣ нашего пріѣзда.

Наконецъ, явился и мистеръ Кенджъ. Я не замѣтила въ немъ никакой перемѣны; но онъ съ своей стороны былъ очень изумленъ моей перемѣной и, повидимому, остался этимъ очень доволенъ.

-- Такъ какъ вамъ, миссъ Соммерсонъ, предназначено нами занятъ мѣсто компаньонки при одной молодой леди, которая находится теперь въ кабинетѣ лорда-канцлера,-- сказалъ мистеръ Кенджъ,-- поэтому мы считаемъ не лишнимъ, если вы будете находиться теперь вмѣстѣ съ этой леди. Надѣюсь, вы не будете чувствовать безпокойства или затрудненія передъ лицомъ великаго канцлера.

-- Нѣтъ, сэръ,-- отвѣчала я: -- мнѣ кажется, что это нисколько не должно безпокоить меня.

И дѣйствительно, послѣ минутнаго размышленія, я не видѣла ни малѣйшей причины, которая бы могла потревожить меня.

Вслѣдъ, за тѣмъ мистеръ Кенджъ подалъ мнѣ руку, и мы пошли по длинной колоннадѣ, обогнули уголъ и вошли въ боковую дверь. Длиннымъ коридоромъ мы пробрались, наконецъ, въ весьма комфортабельную комнату, гдѣ, передъ ярко пылающимъ, огромнымъ и громко-ревущимъ каминнымъ огнемъ, я увидѣла молодого джентльмена и молоденькую леди. Они стояли, облокотясь на экранъ, поставленный между ними и каминомъ, и о чемъ-то говорили.

При нашемъ входѣ они взглянули на меня, и яркій свѣтъ камина, отражавшійся на молоденькой леди, показалъ мнѣ въ ней прелестную дѣвушку,-- дѣвушку съ такими роскошными золотистыми волосами, съ такими нѣжными маленькими губками и съ такимъ открытымъ, невиннымъ, внушающимъ довѣріе личикомъ.

-- Миссъ Ада,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ:-- рекомендую вамъ миссъ Соммерсонъ.

Миссъ Ада, чтобъ встрѣтить меня, выступила съ радушной улыбкой и протянутой рукой; но, повидимому, ея намѣреніе въ одинъ моментъ измѣнялось, и, вмѣсто обычнаго привѣта, она поцѣловалась со мной. Короче сказать, она имѣла такую милую, неподдѣльную, плѣнительную манеру, что черезъ нѣсколько минуть мы уже сидѣли въ углубленіи окна и, при каминномъ огнѣ, разливавшемъ розовый свѣтъ по всей комнатѣ, говорили другъ съ другомъ такъ свободно и были такъ счастливы, какъ только могли быть счастливы двѣ молоденькія дѣвушки въ первыя минуты ихъ знакомства.

О, какое тяжкое бремя спало съ души моей! Я ощущала безпредѣльный восторгъ при одной мысли, что миссъ Ада была откровенна со мной и обнаруживала свое расположеніе ко мнѣ! Это было такъ мило, такъ великодушно съ ея стороны и какъ нельзя болѣе ободрило меня!

Молодой джентльменъ, какъ говорила миссъ Ада, былъ ея отдаленный кузенъ, и его звали Ричардъ Карстонъ. Это былъ юноша пріятной наружности, съ умнымъ лицомъ и необыкновеннымъ расположеніемъ къ всегдашней веселости. Когда миссъ Ада подозвала ею къ тому мѣсту, гдѣ мы сидѣли, онъ сталъ подлѣ насъ и бесѣдовалъ съ нами какъ добрый, веселый и безпечный юноша. Онъ былъ очень молодъ, не болѣе девятнадцати лѣтъ; было ли еще и столько, во всякомъ случаѣ онъ казался двумя годами старше своей кузины. Какъ тотъ, такъ и другая были сироты, и, что всего неожиданнѣе и страннѣе было для меня, до этого дня они еще ни разу не встрѣчались. Наша тройственная встрѣча въ первый разъ и въ такомъ необыкновенномъ мѣстѣ служила предметомъ нашего разговора, и мы говорили объ этомъ безъ умолку, между тѣмъ какъ огонь, прекратившій свое глубокое завыванье, подмигивалъ намъ и щурилъ своими красными глазами, какъ бронзовый левъ -- по замѣчанію Ричарда поставленный передъ входомъ въ Верховный Судъ.

Мы говорили вполголоса, потому что въ комнату, гдѣ мы находились, безпрестанно входилъ и выходилъ изъ нея джентльменъ въ полномъ адвокатскомъ облаченіи, въ парикѣ съ косичкой, и при каждомъ его выходѣ и входѣ до насъ долеталъ изъ отдаленія глухой протяжный звукъ, который, по словамъ джентльмена, принадлежалъ одному изъ адвокатовъ, читавшему объясненіе по нашей тяжбѣ передъ лордомъ-канцлеромъ. Наконецъ, онъ объявилъ мистеру Кэнджу, что канцлеръ будетъ въ кабинетѣ черезъ пять минуть, и въ скоромъ времени мы услышали необыкновенный шумъ отъ множества ногъ. Мистеръ Кэнджъ сказалъ намъ, что засѣданіе кончилось, и что лордъ-канцлеръ находится уже въ сосѣдней комнатѣ.

Почти вслѣдъ за этимъ, джентльменъ въ парикѣ отворилъ дверь и попросилъ мистера. Кэнджа войти. При этомъ мы всѣ отправились въ сосѣднюю комнату. Мистеръ Кэнджъ шелъ впереди, вмѣстѣ съ любимицей моей души... Я до такой степени усвоила это названіе, такъ привыкла къ нему, что не могу удержаться, чтобъ не выразить его на бумагѣ. Въ комнатѣ, въ которую мы вошли, сидѣлъ лордъ-канцлеръ за столомъ подлѣ камина; онъ одѣтъ былъ очень просто; его черная мантія, обшитая прекраснымъ золотымъ галуномъ, небрежно лежала на ближайшемъ къ нему стулѣ. При нашемъ входѣ милордъ окинулъ насъ проницательнымъ взглядомъ, выражая въ то же время въ своихъ пріемахъ вѣжливость и благосклонность.

Джентльменъ въ парикѣ разложилъ на столѣ милорда кипы бумагъ. Милордъ выбралъ одну изъ кипъ и началъ перелистывать.

-- Миссъ Клэръ,-- сказалъ лордъ-канцлеръ.-- Миссъ Ада Клэръ?

Мистеръ Кэнджъ представилъ ее, и милордъ предложилъ ей сѣсть рядомъ съ нимъ. Что онъ восхищался ею и принималъ въ ней участіе, это замѣтила я съ перваго раза. Мнѣ больно стало подумать, что родительскій кровъ такого прелестнаго юнаго созданія замѣнялся этимъ сухимъ оффиціальнымъ мѣстомъ. Великій канцлеръ, при всѣхъ его прекрасныхъ качествахъ, при всемъ его величіи, казался самой жалкой замѣной той любви и гордости, которыхъ можно ожидать отъ однихъ только кровныхъ родителей.

-- Джорндисъ, котораго тяжба разсматривается въ нашемъ судѣ, сказалъ великій канцлеръ, продолжая перевертывать листы: кажется, тотъ самый, что называется Джорндисъ изъ Холоднаго Дома?

-- Точно такъ, милордъ,-- отвѣчалъ мистеръ Кэнджъ.-- Онъ называется Джорндисъ изъ Холоднаго Дома.

-- Какое скучное названіе!-- замѣтилъ канцлеръ.

-- Но въ настоящее время это не скучное мѣсто,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ.

-- И Холодный Домъ,-- спросилъ милордъ:-- находятся...

-- Въ Гертфордшэйрѣ, милордъ.

-- Мистеръ Джорндисъ изъ Холоднаго Дома не. женатъ?

-- Нѣтъ, милордъ,-- отвѣчалъ мистеръ Кэнджъ.

Наступило молчаніе.

-- Здѣсь ли молодой мистеръ Ричардъ Карстонъ?-- спросилъ великій канцлеръ, обращаясь къ молодому джентльмену.

Ричардъ поклонился и выступилъ впередъ.

-- Гм!-- произнесъ великій канцлеръ, перевернувъ еще нѣсколько листовъ.

-- Если смѣю напомнить милорду,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, весьма тихимъ голосомъ:-- мистеръ Джорндисъ изъ Холоднаго Дома желаетъ доставить умную и благовоспитанную компаньонку для...

-- Для мистера Ричарда Карстона?

Мнѣ послышались (впрочемъ, я не говорю навѣрное), мнѣ послышалось, что это сказалъ милордъ тоже тихимъ голосомъ и улыбнулся.

-- Для миссъ Ады Клэръ, милордъ. И вотъ именно эту молодую леди:-- миссъ Соммерсонъ.

Великій канцлеръ бросилъ на меня снисходительный взглядъ и отвѣтилъ на мой реверансъ весьма граціозно:

-- Мнѣ кажется, что миссъ Соммерсонъ не находится въ родственныхъ связяхъ ни съ кѣмъ изъ тяжущихся лицъ?

-- Ни съ кѣмъ, милордъ!

Мистеръ Кэнджъ не договорилъ еще, этихъ словъ, наклонился къ милорду и началъ что-то шептать. Милордъ, устремивъ взоры свои на бумаги, внимательно слушалъ его, раза три кивнулъ головой, перевернулъ еще нѣсколько листовъ и уже больше ни разу не взглянулъ на меня до нашего ухода.

Послѣ этого мистеръ Кэнджъ и Ричардъ Карстонъ подошли къ тому мѣсту, гдѣ я стояла, оставивъ любимицу души моей (замѣчаете, что я снова не могу удержаться, чтобъ не назвать ее этимъ именемъ!) сидѣть подлѣ великаго канцлера. Милордъ довольно тихо разговаривалъ съ ней, спрашивалъ ее -- какъ она мнѣ впослѣдствіи -- хорошо ли она обдумала предложенное распоряженіе, полагала ли она, что будетъ счастлива подъ кровлею Холоднаго Дома мистера Джорндиса, и почему именно она такъ полагала? Окончивъ это, онъ всталъ, величественно отпустилъ отъ себя миссъ Аду и въ теченіе двухъ-трехь минутъ занялся разговоромъ съ Ричардомъ Карстономь. Онъ говорилъ съ нимъ не сидя, но стоя, и уже съ большей свободой и меньшей церемоніей, какъ будто онъ хотя и былъ великій канцлеръ, но зналъ, какимъ образомъ вызвать чистосердечіе юноши.

-- Очень хорошо! сказалъ великій канцлеръ вслухъ.-- Я отдамъ приказаніе. Сколько могу судить, мистеръ Джорндисъ изъ Холоднаго Дома выбралъ очень хорошую компаньонку для молодой леди. Эти слова сопровождались взглядомъ, устремленнымъ за меня, и, сколько позволяютъ обстоятельства, всѣ вообще распоряженія сдѣланы превосходно.

Онъ отпустилъ насъ съ видимымъ удовольствіемъ, и мы вышли изъ его кабинета какъ нельзя болѣе обязанные ему за его ласковый и вѣжливый пріемъ, чрезъ который, разумѣется, онъ нисколько не терялъ своего достоинства, но, напротивъ, намъ казалось, что онъ пріобрѣталъ его.

Когда мы дошли до колоннады, мистеръ Кэнджъ вспомнилъ, что ему нужно воротиться на минуту и спросить у милорда нѣсколько словъ, и онъ оставилъ насъ въ густомъ туманѣ, вмѣстѣ cъ каретой великаго канцлера и лакеями, ожидавшими его выхода.

-- Ну, слава Богу!-- сказалъ Ричардъ:-- одно дѣло кончено. Не скажете, миссъ Соммерсонъ, куда мы отправимся теперь?

--А развѣ вы не знаете?-- спросила я.

-- Рѣшительно не знаю.

-- И вы тоже не знаете, душа моя?-- спросила я Аду.

-- Вовсе не знаю. А вы?

-- Столько же знаю, сколько и вы.

Мы взглянули другъ на друга, едва удерживаясь отъ смѣха. Мы были похожи были въ эту минуту на сказочныхъ дѣтей въ дремучемъ лѣсу! Какъ вдругъ къ намъ подошла какая-то странная, небольшою роста старушка, въ измятой шляпкѣ и съ ридикюлемъ въ рукѣ. Она присѣла передъ нами и улыбнулась намъ какъ-то особенно церемонно.

-- О!-- сказала она.-- Да тутъ вся опека мистера Джорндиса. Очень, очень счастлива имѣть эту честь! Признаюсь, для молодости, для надежды и для красоты это чудесный признакъ, когда онѣ очутятся въ здѣшнемъ мѣстѣ и потомъ не знаютъ, какъ выбраться изъ него.

-- Сумасшедшая!-- прошепталъ Ричардъ, вовсе не подозрѣвая, что старушка услышитъ его.

-- Правда, правда, молодой джентльменъ: сумасшедшая,-- подхватила она такъ быстро, что бѣдный Ричардъ сгорѣлъ отъ стыда:-- я сама находилась подъ опекой; а тогда я не была сумасшедшей,-- продолжала она, присѣдая низко и улыбаясь при концѣ каждой коротенькой сентенціи.-- У меня были и юность и надежда... я думаю, и красота. Теперь это все равно. Ни одно изъ этихъ трехъ прекрасныхъ качествъ не послужило мнѣ въ пользу, не спасло меня. Я имѣю честь присутствовать въ судѣ, не пропуская ни одного засѣданія... присутствую съ моими документами. Я ожидаю суда... то есть... дня Страшнаго Суда. Я сдѣлала открытіе, что шестая печать, о которой упоминается въ Апокалипсисѣ, это -- печать великаго канцлера. Она уже давнымь-давно открыта! Пожалуйста, примите мое благословеніе!

Вх то время, какъ Ада начала обнаруживать страхь, я, чтобъ успокоить немного бѣдную старушку, сказала, что мы очень благодарны ей.

-- Д-д-да-съ, благодарны-съ,-- отвѣчала она, весьма жеманно.-- Я воображаю, какъ вы благодарны. А вотъ и Сладкорѣчивый Кэнджъ. У него есть свои документы! Какъ поживаетъ ваше высокопочтеніе?

-- Помаленьку, помаленьку. Пожалуйста, добрая душа моя, не безпокой молодыхъ людей, не будь имъ въ тягость,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, уводя насъ по направленію къ своей конторѣ.

-- О, нѣтъ, ни подъ какимъ видомъ,-- сказала полоумная старуха, продолжая слѣдовать за нами около меня и Ады.-- Сохрани меня Богъ быть кому-нибудь въ тягость! А намѣрена передать имъ все мое имѣніе; а это, мнѣ кажется, не значитъ безпокоить ихъ! Я ожидаю суда... то есть... ожидаю дня Страшнаго Суда. А знаете ли, для васъ это чудный признакъ... Примите же мое благословеніе.

Она остановилась внизу крутой, съ широкими ступенями, каменной лѣстницы. Поднявшись наверхъ этой лѣстницы, мы оглянулись назадъ и увидѣли, что старушка все еще стояла на томъ же мѣстѣ и продолжала говорить, присѣдая и улыбаясь при каждой коротенькой сентенціи.

-- Юность, и надежда, и красота, и Верховный Судъ, и Сладкорѣчивый Кэнджъ... Ха, ха!.. Пожалуйста, примите же мое благословеніе!

IV. Телескопическая филантропія.

Мистеръ Кэнджъ, когда мы прибыли въ его контору, объявилъ, что мы проведемъ ночь въ домѣ мистриссъ Джэллиби, и потомъ, обратясь ко мнѣ, сказалъ, что, по его мнѣнію, я непремѣнно должна знать, кто такая эта мистриссь Джэллиби.

-- Совсѣмъ нѣтъ, сэръ, я ее не знаю,-- возразила я.-- Можетъ быть, мистеръ Карстонь... или миссъ Ада...

Но нѣтъ, они рѣшительно ничего не знали объ этой леди.

-- И въ самомъ дѣлѣ! Такъ, позвольте, я вотъ что скажу вамъ. Мистриссь Джэллиби,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, повернувшись къ камину спиной и устремивъ свои взоры въ пыльный, передкаминный коверъ, какъ будто въ узорахъ этаго ковра была начертана біографія мистриссъ Джэллиби:-- я долженъ вамъ сказать, что мистриссь Джэллиби весьма замѣчательная женщина, по необыкновенной силѣ своего характера и по тому еще, что она совершенно посвящаетъ себя публичнымъ предпріятіямъ. Она посвящала себя, въ разные періоды, безконечному разнообразію публичныхъ проектовъ и въ настоящее время (пока вниманіе ея не обратилось на какой нибудь другой предметъ) посвятила себя африканскому проекту, имѣющему цѣлью всеобщее разведеніе кофейнаго дерева и учрежденіе, изъ излишняго народонаселенія нашего отечества, счастливыхъ колоній на берегахъ африканскихъ рѣкъ. Мистеръ Джорндисъ, всегда готовый помогать всякому предпріятію, которое можно назвать добрымъ предпріятіемъ,-- мистеръ Джорндисъ, къ которому обращаются и котораго уважаютъ всѣ филантропы, имѣетъ, какъ мнѣ кажется, весьма высокое понятіе о мистриссъ Джэллиби.

При этихъ словахъ мистеръ Кэнджъ поправилъ свой галстухъ и взглянулъ на насъ.

-- А позвольте узнать, сэръ, что за особа мистеръ Джэллиби? спросилъ Ричардъ.

-- А! о! Мистеръ Джэллиби,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ:-- мистеръ Джэллиби такая особа... такая особа... впрочемъ, мнѣ кажется, вѣрнѣе описанія его особы нельзя представить, какъ только сказать вамъ, что онъ мужъ мистриссъ Джэллиби.

-- Это вѣрно какая-нибудь диковинка, сэръ, существо небывалое,-- сказалъ Ричардъ шутливымъ тономъ.

-- Нѣтъ, я не говорю этого,-- возразилъ мистеръ Кэнджъ, весьма серьезно.-- Тѣмъ болѣе я не могу сказать этого, что вовсе не знаю мистера Джэллиби. Быть можетъ, онъ и превосходный человѣкъ; одно только, онъ ужасно, такъ сказать, углубленъ... погруженъ въ болѣе блестящія качества своей жены.

Послѣ этого мистеръ Кэнджъ объяснилъ намъ, что такъ какъ дорога въ Холодный Домь показалась бы намъ въ такую ночь крайне длинною, мрачною и скучною, и такъ какъ мы и безъ того уже проѣхали сегодня очень много, то мистеръ Джорндисъ самъ предложилъ сдѣлать это распоряженіе, но что завтра до обѣда къ дверямъ дома мистера Джэллиби явится карета, которая и вывезетъ насъ изъ Лондона.

Вслѣдъ за тѣмъ онъ позвонилъ въ колокольчикъ, и въ комнату вошелъ молодой джентльменъ. Мистеръ Кэнджъ, названъ этого джентльмена именемъ Гуппи, спросилъ его, отосланы ли вещи миссъ Соммерсонъ "по принадлежности". Мистеръ Гуппи отвѣчалъ утвердительно и прибавилъ, что у подъѣзда уже давно дожидается карета отвезти и насъ по принадлежности, если намъ угодно.

-- Мнѣ остается только,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, прощаясь съ нами пожатіемъ руки:-- выразить мое искреннее удовольствіе (добрый день, миссъ Клэръ!), что распоряженія этого дня кончились (прощайте, миссъ Соммерсонъ!), и мою искреннюю надежду, что это распоряженіе непремѣнно поведетъ всѣхъ, до кого оно относится, къ счастію (очень радъ, что имѣлъ честь познакомиться съ вами, мистеръ Карстонъ!), поведетъ къ благополучію и къ тѣмъ существеннымъ выгодамъ, которыя ожидаютъ насъ впереди! Гуппи, смотри, чтобы дорогіе мои гости доѣхали туда благополучно.

-- Гдѣ же это "туда", мистеръ Гуппи?-- спросилъ Ричардъ, въ то время, какъ мы спускались съ лѣстницы.

-- Весьма недалеко отсюда,-- отвѣчалъ мистеръ Гуппи:-- это будетъ за домомъ Тавія; вы вѣдь знаете этотъ домъ?

-- Напротивъ, я утвердительно могу сказать: не знаю, потому что пріѣхалъ сюда изъ Винчестра, и для Лондона -- совершенно чужой человѣкъ.

-- Это будетъ сейчасъ за уголъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи.-- Мы сейчасъ завернемъ въ Канцлерскій переулокъ, проѣдемъ немного по улицѣ Голборнъ и минутъ черезъ пять будемъ на мѣстѣ; словомъ сказать, это отсюда какъ рукой подать.-- А вотъ и опять лондонская особенность,-- не правда ли, миссъ?

Повидимому, онъ очень восхищался этимъ выраженіемъ и употребилъ его собственно затѣмъ, чтобъ подтрунить на мой счетъ.

-- Да, туманъ все еще густой,-- сказала я.

-- Надобно надѣяться, что онъ не тяжелъ для васъ,-- замѣтилъ мистеръ Гуппи, поднимая ступеньки кареты.-- Напротивъ того, мнѣ кажется, судя по вашей наружности, онъ производитъ на васъ благодѣтельное вліяніе.

Я знала, что мистеръ Гуппи хотѣлъ этими словами выразить мнѣ комплиментъ, и потому, когда онъ захлопнулъ дверцы кареты и отправился на козлы, я отъ души посмѣялась надъ тѣмъ, что при его словахъ сильная краска выступила мнѣ на лицо. Мы всѣ трое смѣялись надъ этимъ, шутливо разсуждали о нашей неопытности и о Лондонѣ, какъ мѣстѣ, совершенно незнакомомъ намъ, до тѣхъ поръ, пока карета наша не подъѣхала подъ какую-то арку, въ узенькую улицу съ высокими домами, подобную продольной цистернѣ для храненія тумана, и, наконецъ, къ мѣсту нашего ночлега. Около дома, у котораго мы остановились, и на дверяхъ котораго красовалась полированная мѣдная дощечка съ надписью: Джеллиби,-- около этого дома собралась толпа народа, но преимущественно ребятишекъ.

-- Не испугайтесь!-- сказалъ мистера Гуппи, заглянувъ въ окно кареты:-- одинъ изъ маленькихъ Джэллиби завязь головой въ желѣзной рѣшеткѣ.

-- О, бѣдный ребенокъ!-- вскричала я:-- пожалуйста, мистерь Гуппи, выпустите меня поскорѣй!

-- Сдѣлайте одолженіе, миссъ, будьте осторожнѣй, поберегите себя. Надобно вамъ сказать, что маленькіе Джэллиби ни на минуту безъ проказъ,-- замѣтилъ мистеръ Гуппи.

Я отправилась прямо къ ребенку, который былъ одинъ изъ самыхъ грязныхъ маленькихъ несчастныхъ созданій, какихъ когда либо случилось мнѣ встрѣчать. Его лицо пылало; самъ онъ, стиснутый по шеѣ между двумя желѣзными стойками, былъ очень перепуганъ и громко ревѣлъ, между тѣмъ какъ продавецъ молока и полицейскій сторожъ, движимые чувствомъ состраданія, старались освободить его изъ этого положенія, тянули его за ноги, въ томъ убѣжденіи, что чрезъ это средство черепъ ребенка немного сожмется, и тогда успѣхъ ихъ будетъ несомнѣнный. Успокоивъ немного ребенка и увидѣвъ, что это былъ маленькій мальчикъ съ огромной головой, я подумала, что если въ отверстіе прошла голова, то непремѣнно должно пройти и туловище, а потому предложила, какъ самое лучшее средство для спасенія ребенка, протолкнуть его впередъ. Это предложеніе было такъ радушно принято продавцомъ молока и полицейскимъ, что несчастный мальчикъ непремѣнно полетѣлъ бы внизъ головой въ глубокую яму, еслибъ я не успѣла схватить его за рубашенку и еслибъ въ то же время Ричардъ и мистеръ Гуппи не успѣли пробѣжать черезъ кухню и подхватить его снизу. Наконецъ, ребенокъ благополучно былъ поставленъ на ноги; но, вмѣсто благодарности, несчастный шалунъ принялся съ изступленіемъ битъ мистера Гуппи палкой, которою до приключенія своего каталъ по улицѣ обручъ.

Изъ всей толпы, окружавшей домъ, никто, повидимому, не принадлежалъ къ этому дому, исключая женщины въ деревянныхъ башмакахъ, которая, при видѣ ребенка въ опасномъ положеніи, совала въ него изъ кухни метлой. Не знаю, съ какой именно цѣлью она поступала такимь образомъ,-- думаю, однако, что и она не знала. Изъ всего этого я заключила, что мистриссъ Джэллиби не было дома, но можете представить мое положеніе, когда та же самая женщина явилась въ коридорѣ, безъ башмаковъ, и, поднявшись впереди меня и Ады въ заднюю комнату перваго этажа, доложила о нашемъ пріѣздѣ.

-- Двѣ молодыя барышни пріѣхали, мистриссъ Джэллиби!

Поднимаясь по лѣстницѣ, мы встрѣтили еще нѣсколько дѣтей, съ которыми въ потемкахъ трудно было не столкнуться; и въ то время, какъ мы представлялись мистриссъ Джэллиби, одинъ изъ бѣдныхъ маленькихъ созданій упалъ съ самаго верху лѣстницы и пролетѣлъ, какъ мнѣ послышалось, до самого низу, съ величайшимъ стукомъ и крикомъ.

Мистриссъ Джэллиби, не обнаруживая ни легчайшей тѣни того безпокойства, котораго мы не могли скрыть на нашихъ лицахъ въ то время, какъ голова несчастнаго ребенка возвѣщала о своемъ полетѣ громкимъ стукомъ о каждую ступеньку -- а этикъ ступенекъ, какъ говорилъ впослѣдствіи Ричардъ, считалось всего семь, кромѣ площадки -- приняла насъ съ совершеннымъ равнодушіемъ. Она была недурна собой, невысокаго роста, довольно полная женщина, отъ сорока до пятидесяти лѣтъ, съ пріятными глазами, хотя они и имѣли странную привычку смотрѣть въ недосягаемою даль. Какъ будто -- я опять сошлюсь на выраженіе Ричарда -- какъ будто ближе Африки другого они ничего передо собой не видѣли.

-- Очень рада, что имѣю честь принять васъ въ моемъ домѣ,-- сказала мистриссъ Джэллиби пріятнымъ голосомъ.-- При моемъ уваженіи къ мистеру Джорндису, я не могу оставаться равнодушной къ тѣмъ, въ комъ онъ принимаетъ живое участіе.

Мы выразили нашу благодарность и сѣли подлѣ двери, на хромоногую, увѣчную софу. Мистриссъ Джэллиби имѣла прекрасные волосы; но, при обширнѣйшихъ занятіяхъ по африканскому проекту, она никогда не убирала ихъ. Шаль, слегка накинутая на плечи, упала на стулъ, когда мистриссъ Джэллиби встала, чтобы встрѣтить насъ; и когда она снова возвращалась къ стулу, мы не могли не замѣтить, что платье ея не сходилось сзади на нѣсколько дюймовъ, и что открытое пространство было задернуто рѣшеточкой изъ корсетныхъ шнурковъ, точно какъ окно въ лѣтней бесѣдкѣ.

Комната, усыпанная различными бумагами и крайне стѣсненная огромнымъ письменнымъ столомъ, заваленнымъ тѣмъ же самымъ матеріаломъ, который валялся на полу, была не только очень неопрятна, но и очень грязна. Все это по необходимости поражало органъ нашего зрѣнія, между тѣмъ какъ слухомъ мы провожали бѣднаго ребенка, слетѣвшаго съ лѣстницы, какъ кажется, на кухню, гдѣ кто-то старался если не задушить его, то заглушить его рыданія.

Но что всего болѣе поразило насъ, такъ это изнуренная, болѣзненнаго вида, хотя ни подъ какимъ видомъ не простая дѣвушка которая сидѣла за письменнымъ столомъ, грызла перо и, выпуча глаза, смотрѣла на насъ. Мнѣ кажется, никто еще не бывалъ перебрызганъ и перепачканъ такъ чернилами, какъ эта дѣвушка и, начиная съ ея взъерошенныхъ волосъ до хорошенькихъ ножекъ, которыя уродовались истасканными, истертыми, изорванными и стоптанными на сторону атласными башмачками, ни одна вещь изъ ея наряда, до послѣдней булавки, не имѣла надлежащаго вида, не находилась въ надлежащемъ мѣстѣ.

-- Мы застаете меня, мои милыя,-- сказала мистриссъ Джэллиби, снимая нагорѣвшую свѣтильню съ двухъ огромныхъ свѣчей въ жестяныхъ подсвѣчникахъ,-- свѣчей, отъ которыхъ разливался по комнатѣ сильный запахъ топленаго сала (огонь въ каминѣ давно уже потухъ и на рѣшеткѣ камина ничего больше не было, кромѣ холодной золы, вязки дровъ и маленькой кочерги):-- вы застаете меня, мои милыя, за всегдашними занятіями и, вѣроятно, извините меня, если стану продолжать ихъ. Африканскій проектъ поглощаетъ все мое время. Онъ вовлекаетъ меня въ огромную переписку съ различными обществами, торговыми домами и частными лицами, которыя пекутся о благоденствіи своихъ единоземцевъ, и, признаюсь, съ особеннымъ удовольствіемъ могу сказать, что это дѣло подвигается впередъ. Мы надѣемся, что на будущій годъ около этого времени отъ ста-пятидесяти до двухсотъ здоровыхъ семей будутъ воздѣлывать кофе и просвѣщать туземцевъ изъ племени Борріобула-Ха, на лѣвомъ берегу рѣки Нигера.

Въ то время, какъ Ада ничего не говорила, но только смотрѣла на меня, я рѣшилась замѣтить, что это занятіе должно быть очень пріятно.

-- И еще какъ пріятно, если-бъ вы знали!-- сказала мистриссъ Джэллиби. Оно поглощаетъ всю энергію моей души; но это ничего не значитъ, если я вижу впереди успѣхъ и если съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе удостовѣряюсь въ этомъ успѣхѣ. Знаете ли, миссъ Соммерсонъ, меня немного удивляетъ, почему вы сами не вздумали обратить ваше вниманіе на Африку, сосредоточить ваши мысли надъ этой частью свѣта...

Этотъ быстрый вопросъ до такой степени былъ для меня неожиданъ, что я рѣшительно не знала, какъ мнѣ принять его. Я намекнула что-то на тамошній климатъ.

-- Прекраснѣйшій климатъ во всемъ мірѣ!-- сказала мистриссъ Джэллиби.

-- Въсамомъ дѣлѣ, сударыня?

-- Могу насъ увѣрить. Конечно, и тамъ требуются маленькія предосторожности. Безъ предосторожности подите вы по Голборну, и черезъ васъ переѣдутъ. Съ предосторожностью идите вы по той же улицѣ Голборнъ, и васъ пальцемъ не задѣнутъ. Это же самое можно примѣнить и къ Африкѣ.

-- Съ этимъ я совершенно согласна,-- сказала я.

Но, само собою разумѣется, я соглашалась въ этомъ съ мнѣніемъ о предосторожностяхъ на улицѣ Голборнъ.

-- Не угодно ли вамъ просмотрѣть нѣсколько замѣчаній собственно по этому предмету и вообще по всему африканскому дѣлу?-- сказала мистриссъ Джэллиби, подавая намъ кипу бумагъ.-- А я между тѣмъ кончу письмо, которое диктую теперь моей старшей дочери -- моему домашнему секретарю...

Дѣвица, сидѣвшая за столомъ, перестала грызть перо и на нашъ поклонъ отвѣчала также поклономъ, съ полу-застѣнчивымъ, съ полу-угрюмымъ видомъ.

-- ...и тѣмъ заключу на этотъ разъ мои занятія,-- продолжала мистриссъ Джэллиби съ сладенькой улыбкой: -- хотя мои занятія, можно сказать, безконечны... На чемъ остановились мы, Кадди?

-- ...Свидѣтельствуетъ свое почтеніе мистеру Суолло и проситъ..." -- сказала Кадди.

-- ...и проситъ,-- сказала мистриссъ Джэллиби, продолжая диктовать:-- увѣдомить ее касательно вопросительнаго письма по африканскому проекту.

-- Ахъ, Пипи, ради Бога, не ходи сюда!

Пипи былъ тотъ несчастный ребенокъ (добровольно принявшій на себя это названіе), который упалъ съ лѣстницы, и который прервалъ корреспонденцію появленіемъ своей особы съ разбитымъ лбомъ, залѣпленнымъ кусочкомъ пластыря, и съ очевиднымъ намѣреніемъ показать ушибы на ногахъ.

Ада и я не знали, что больше всего заслуживало сожалѣнія -- ушибы ли ребенка, или грязь, которой днъ былъ покрытъ. Мистриссъ Джэллиби не обратила особеннаго вниманія на несчастнаго. Она только прибавила, съ невозмутимымъ спокойствіемъ, съ которымъ она говорила вообще обо всемъ: "уйди отсюда вонъ, негодный Пипи!", и снова устремила свои прекрасные глаза на Африку и снова приступила къ диктовкѣ. Въ это время, не думая прервать ея занятій, я рѣшилась остановить бѣднаго Пипи, выходившаго изъ комнаты, и взять его на руки. Казались, эта ласка и поцѣлуи Ады очень изумили ребенка. Продолжая всхлипывать рѣже и рѣже, окъ совершенно успокоился и, наконецъ, заснулъ у меня на рукахъ. Я до такой степени занялась маленькимъ Пипи, что совершенно упустила изъ виду подробное содержаніе африканскаго проекта, хотя общее впечатлѣніе этого проекта о громадной важности Африки и совершенной ничтожности всѣхъ другихъ мѣстъ и предметовъ было таково, что мнѣ стало стыдно за мое невниманіе.

-- Скажите пожалуйста, ужъ шесть часовъ!-- сказала мистриссъ Джэллиби.-- А нашъ обѣденный часъ назначенъ въ пять. Я говорю только: назначенъ, потому, что мы обѣдаемъ въ какомъ часу придется... Кадди, покажи миссъ Клэръ и миссъ Соммерсонъ ихъ комнаты... Быть можетъ, вамъ угодно сдѣлать какія-нибудь перемѣны въ вашемъ туалетѣ? Я знаю, что при моихъ занятіяхъ вы извините меня... О, какой этотъ негодный мальчикъ! Сдѣлайте одолженіе, миссъ Соммерсонъ, пустите его на полъ!

Я попросила позволенія держать его на рукахъ, чистосердечно увѣряя, что Пипи не дѣлаетъ мнѣ ни малѣйшаго безпокойства и труда, и вслѣдъ за тѣмъ снесла его наверхъ и положила на мою постель.

Адѣ и мнѣ отведены были двѣ верхнія комнаты, между которыми находилась дверь. Обѣ онѣ были чрезвычайно пусты и неопрятны. Занавѣска у окна моей комнаты прикрѣплялась старой изломанной вилкой.

-- Вамъ вѣроятно,-- нужно горячей воды?-- сказала миссъ Джэллиби, которой взоры старались встрѣтиться съ рукомойникомъ и старались тщетно.

-- Не мѣшало бы, сказали мы:-- если только это не составитъ большого безпокойства.

-- О ни малѣйшаго,-- возразила миссъ Джэллиби:-- но дѣло въ томѣ, найдется ли у насъ хоть сколько нибудь горячей воды.

Вечеръ быль такой холодный и комната имѣла, такой сырой, болотный запахъ, что, должно признаться, мы находились въ весьма жалкомъ положеніи. Бѣдная Ада едва не плакала. Какъ бы то ни было, мы вскорѣ развеселились и дѣятельно занялись своимъ туалетомъ. Между тѣмъ возвратилась миссъ Джэллиби, съ извѣстіемъ, что, къ крайнему ея сожалѣнію, горячей воды не отъискалось ни капли, что нигдѣ не могутъ найти чайника, и что котелъ на плитѣ оказывается негоднымъ къ употребленію.

Мы просили ее не безпокоиться и употребили всевозможную поспѣшность спуститься внизъ къ камину. Въ теченіе этого времени всѣ маленькія дѣти собрались на площадкѣ лѣстницы за дверями нашей комнаты, удивляясь небывалому феномену, по которому Пипи очутился на моей постели, и привлекали наше вниманіе къ своимъ носамъ и пальцамъ, которымъ безпрестанно угрожала опасность быть прищемленными между дверями. Затворить дверь которой либо комнаты не было возможности: на моемъ замкѣ не было ни ключа, ни рукоятки, а на замкѣ дверей, ведущихъ въ комнату Ады, хотя и была рукоятка, но она такъ гладко вертѣлась во всѣ стороны, что на самую дверь не производила желаемаго дѣйствія. Вслѣдствіе этого я предложила всѣмъ дѣтямъ войти въ мою комнату, расположиться около стола и слушать сказку про "Красную Шапочку", которую вызвалась разсказывать имъ во время моего туалета. Дѣти исполнили это и были такъ тихи, какъ мышки,-- въ томъ числѣ и Пипи, который проснулся какъ разъ къ тому времени, когда въ сказкѣ является на сцену сѣрый волкъ.

Спускаясь внизъ, мы увидѣли на окнѣ лѣстницы глиняную кружку съ надписью: "Подарокъ съ Торнбриджскихъ минеральныхъ водъ"; въ этой кружкѣ плавала горящая свѣтильня и тускло освѣщала корридоръ. Въ гостиной (которая соединялась съ кабинетомъ мистриссъ Джэллиби посредствомъ открытой двери) мы застали молодую женщину съ распухшимъ и закутаннымъ въ фланель лицомъ. Она усердно раздувала огонь въ каминѣ и задыхалась отъ сильнаго дыма, который такъ свободно разгуливалъ по комнатѣ, что мы кашляли отъ него и плакали, и сидѣли съ полчаса при открытыхъ окнахъ, между тѣмъ какъ мистриссъ Джэллиби распоряжалась африканскими письмами съ невозмутимымъ спокойствіемъ духа. На этотъ разъ я отъ души радовалась ея многотруднымъ занятіямъ: они представляли Ричарду возможность разсказать намъ, какимъ образомъ онъ умывалъ себѣ руки въ паштетномъ блюдѣ, какимъ образомъ на его туалетномъ столикѣ очутился чайникъ вмѣсто умывальника,-- и Ричардъ представлялъ намъ это въ такомъ забавномъ видѣ, что Ада отъ души хохотала, увлекая и меня въ непринужденный смѣхъ.

Вскорѣ послѣ семи часовъ мы отправились въ столовую къ обѣду и спускались, по совѣту самой мистриссъ Джэллиби, весьма осторожно, потому что ковры, кромѣ того, что имѣли большой недостатокъ въ проволокахъ, которыми они прикрѣплялись къ лѣстницѣ, были до такой степени изорваны, что на каждомъ шагу представляли опасную ловушку. Намъ подали прекрасную треску, кусокъ ростбифа, блюдо котлетъ и пуддингъ. Обѣдъ былъ бы превосходный, еслибъ все было приготовлено надлежащимъ образомъ; но, къ сожалѣнію, онъ поданъ былъ чуть-чуть не въ сыромъ видѣ. Молодая женщина въ фланелевой подвязкѣ прислуживала за столомъ, ставила на столъ каждое блюдо куда, и какъ ни попало и ничего не убирала до самого конца. Молодая женщина, которую я видѣла въ деревянныхъ башмакахъ, и которая, какъ я полагала, исполняла въ домѣ обязанность кухарки, часто подходила къ дверямъ столовой и бранилась съ женщиной въ фланелевой подвязкѣ; а изъ этого я заключила, что онѣ жили въ сильномъ раздорѣ.

Въ теченіе всего обѣда, продолжительнаго вслѣдствіе неожиданныхъ казусовъ -- какъ, напримѣръ, блюдо картофелю опрокинулось въ угольный ящикъ, ручка отъ штопора нечаянно оторвалась и молодая женщина вовсе неумышленно нанесла себѣ сильный ударъ въ подбородокъ -- въ теченіе всего обѣда, повторяю я, мистриссъ Джэллиби сохраняла удивительную ровность своего характера. Она разсказывала намъ множество интересныхъ подробностей объ африканскомъ племени Борріобула-Ха и получала такое множество писемъ, что Ричардъ, сидѣвшій подлѣ нея, сразу увидѣлъ, что въ его тарелкѣ съ супомъ плавали четыре конверта. Нѣкоторыя изъ писемъ сообщали ей о совѣщаніяхъ дамскихъ комитетовъ или о слѣдствіяхъ дамскихъ митинговъ, о чемъ она немедленно прочитывая намъ; другія служили просьбами отъ частныхъ лицъ, принимавшихъ живѣйшее участіе во всемъ, что касалось воздѣлыванія кофе и распространенія просвѣщенія между дикими народами; третьи требовали немедленныхъ отвѣтовъ, для отправленіи которыхъ мистриссъ Джэллиби раза три или четыре высылала старшую дочь изъ за стола. Короче сказать, у мистриссъ Джэллиби были полныя руки дѣла, и, судя по ея словамъ, она неоспоримо была всей душой предана африканскому проекту.

Меня подстрекало сильное любопытство узнать, кто такой былъ кроткій джентльменъ съ порядочной лысиной и въ очкахъ, который занялъ за столомъ пустой стулъ уже послѣ того, какъ мы кончили рыбу, и который, повидимому, разыгрывая страдательную роль по всемъ, что касалось Борріобула-Ха, не принималъ дѣятельнаго участіи въ этомъ громадномъ проэктѣ. Во время обѣда онъ не проговорилъ ни слова, а потому его легко можно было бы принять за африканскаго туземца, еслибъ этому предположенію не противорѣчилъ цвѣтъ его лица. До самого окончанія обѣда и до тѣхъ поръ, пока этотъ джентльменъ не остался съ Ричардомъ наединѣ за опустѣлымъ столомъ, мнѣ и въ голову не пришло подумать, что это былъ мистеръ Джэллиби. Но оказалось, что это дѣйствительно былъ самъ мистеръ Джэллиби; къ тому же, болтливый молодой человѣкъ, по имени мистеръ Квэйль, съ огромными лоснящимися выпуклостями вмѣсто висковъ, и съ волосами, зачесанными совершенію назадъ, который пришелъ къ намъ поздно вечеромъ, и который объявилъ Адѣ, что онъ филантропъ, объявилъ вмѣстѣ съ тѣмъ, что супружескій союзъ мистриссъ Джэллиби съ мистеромъ Джэллиби онъ называетъ союзомъ души и тѣла.

Этотъ молодой человѣкъ, кромѣ того, что имѣлъ очень много сказать съ своей стороны насчетъ Африки и насчетъ собственнаго своего проэкта инструкціи колонистамъ, какимъ образомъ имъ должно внѣдрить просвѣщеніе между туземцами и распространять внутреннюю и внѣшнюю торговлю,-- кромѣ этого, онъ находилъ особенное удовольствіе выставлять на видъ неутомимые труды мистриссъ Джэллиби.

-- Я увѣренъ, мистриссъ Джэллиби,-- говорилъ онъ:-- что вы получили сегодня по крайней мѣрѣ отъ полутораста до двухсотъ писемъ насчетъ Африки,-- не правда ли? Или, если память не измѣняетъ мнѣ, мистриссъ Джэллиби, то, кажется, вы говорили когда-то, что послали съ одной почтой сразу пять тысячъ циркуляровъ?

И, получивъ отвѣтъ отъ мистриссъ Джэллиби, молодой человѣкъ каждый разъ повторялъ его намъ, какъ будто онъ былъ для насъ переводчикомъ. Съ теченіе всего вечера мистеръ Джэллиби молча сидѣлъ въ углу, прислонясь къ стѣнѣ головой; намъ казалось, что онъ находился подъ вліяніемъ самаго непріятнаго расположенія духа. Я замѣчала, что мистеръ Джэллиби, оставшись послѣ обѣда наединѣ съ Ричардомъ, нѣсколько разъ открывалъ ротъ, какъ будто хотѣлъ признаться ему въ томъ, что именно тяготило его душу -- и, не сказавъ ни слова, закрывалъ ротъ, къ величайшему смущенію Ричарда.

Мистриссъ Джэллиби сидѣла какъ въ гнѣздѣ, святомъ изъ негодныхъ бумагъ, пила безпрестанно кофе и отъ времени до времени диктовала старшей дочери. Изрѣдка она вступала съ мистеромъ Квэйлемъ въ горячія пренія, предметомъ которыхъ, сколько понимала я, было учрежденіе Человѣколюбиваго Братства, и между прочимъ выражала теплыя чувства и прекрасныя мысли. Не могу похвалиться, что я была такой внимательной слушательницей, какой бы мнѣ хотѣлось быть, потому что Пипи и другія дѣти цѣлой ватагой окружили Аду и меня въ углу гостиной и неотступно просили разсказать имъ новенькую сказку. Уступая ихъ желаніямъ мы сѣли между ними и шепотомъ говорили имъ сказку о "Котѣ въ сапогахъ",-- говорили множество подобныхъ пустяковъ, до тѣхъ поръ, пока мистриссъ Джэллиби случайно вспомнила о дѣтяхъ и приказала имъ отправиться спать. При этомъ Пипи такъ горько расплакался и такъ убѣдительно просилъ меня проводить его до постели, что я принуждена была снести его наверхъ. Здѣсь молодая женщина въ фланелевой подвязкѣ какъ драконъ налетѣла на толпу малютокъ и въ нѣсколько минутъ уложила ихъ въ постели.

Послѣ этого я занялась нашей маленькой комнаткой,-- старалась, сколько отъ меня зависѣло, придать ей веселый видъ, старалась приласкать огонь въ каминѣ, который при моемъ приходѣ выглядывалъ оттуда весьма сердито, но вскорѣ запылалъ ярко и отрадно. По возвращеніи въ гостиную, я замѣтила, что мистриссъ Джэллиби поглядывала на меня весьма неблагосклонно, за мое ребячество. Я очень сожалѣла объ этомъ, но въ то же время была убѣждена, что имѣла на это ребячество полное право.

Было уже около полночи, когда для насъ представился удобный случай отправиться наверхъ; но даже и тогда мы оставили мистриссъ Джэллиби за бумагами и за кофе, а миссъ Джэллиби -- за перомъ, которое она грызла безпрестанно.

-- Какой странный, какой удивительный домъ!-- сказала Ада, когда мы очутились въ нашей комнатѣ.-- Я удивляюсь, почему вздумалось моему кузену Джорндису отправить насъ сюда!

-- Душа моя,-- сказала я:-- это и меня крайне смущаетъ. Я всячески стараюсь разгадать, постичь -- и не могу, при всемъ моемъ желаніи.

-- Чего же ты не можешь разгадать?-- спросила Ада, сопровождая вопросъ своей плѣнительной улыбкой.

-- Всего, что относится до здѣшняго дома,-- отвѣчала я.-- Конечно, что и говорить -- со стороны мистриссъ Джэллиби весьма благородно, весьма великодушно принять на себя столько трудовъ и попеченія для блага и пользы дикихъ народовъ; но... но Пипи, но домашнее хозяйство!

Ада громко засмѣялась, и, въ то время, какъ я задумчиво смотрѣла на пылающій огонь въ каминѣ, она обвила ручкой мою шею и говорила, что я тихое, прекрасное и доброе созданіе, и что я вполнѣ обворожила ее.

-- Вы такъ задумчивы, Эсѳирь,-- говорила она:-- и вмѣстѣ съ чѣмъ такъ веселы.-- Вы дѣлаете такъ много, и дѣлаете все такъ мило, такъ чистосердечно! Мнѣ кажется, что при васъ и въ здѣшнемъ домѣ было бы отрадно!

О, добренькая, простенькая любимица моей души! Она вовсе не знала, что этими слонами выражала похвалу самой себѣ, и что собственно по добротѣ своей души она видѣла во мнѣ такое множество прекрасныхъ качествъ!

-- Могу ли я предложить вамъ одинъ вопросъ?-- сказала я, когда, спустя немного, мы обѣ сѣли передъ каминомъ.

-- Не одинъ, а пятьсотъ, если угодно,-- сказала Ада.

-- Этотъ вопросъ касается вашего кузена, мистера Джорндиса. Я ему очень, очень много обязана. Не можете ли вы описать мнѣ его наружность?

Откинувъ назадъ золотистые локоны, Ада устремила на меня свои глазки съ такимъ смѣющимся удивленіемъ, что я сама невольно удивилась, частію ея красотѣ, а частію ея удивленію.

-- Эсѳирь! вскричала она.

-- Душа моя!

-- Вы хотитѣ, чтобъ я описала вамъ наружность моего кузена Джорндиса?

-- Да; вѣдь я никогда не видѣла его.

-- Но вѣдь и я никогда не видѣла!-- возразила Ада.

-- Неужели это и въ самомъ дѣлѣ правда?

Да, да, она дѣйствительно еще ни разу не видѣла мистера Джорндиса. Какъ ни была молода Ада при кончинѣ своей матери, но очень хорошо помнила слезы, выступившія на глаза умирающей, когда она говорила о немъ, когда говорила о его благородномъ, великодушномъ характерѣ, которому должно ввѣряться болѣе всего земного,-- и Ада ввѣрялась ему. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ мистеръ Джорндисъ написалъ своей кузинѣ "безъискусственное, правдивое письмо", какъ выражалась Ада, въ которомъ извѣщалъ о распоряженіяхъ относительно насъ и упоминалъ, что "это распоряженіе излечитъ современемъ нѣкоторыя раны, нанесенныя несчастной тяжбой въ Верховномъ Судѣ". Ада отвѣчала на это выраженіемъ душевной признательности за его предложеніе. Ричардъ также получилъ подобное письмо и также послалъ на него подобный отвѣтъ. Онъ видѣлъ мистера Джорндиса разъ,-- но одинъ только разъ, пять лѣтъ тому назадъ, въ Винчестерской школѣ. Въ кабинетѣ канцлера, въ то время, когда Ада и Ричардъ стояли передъ каминомъ, облокотясь на экранъ, и когда я впервые встрѣтилась съ ними, Ричардъ говорилъ Адѣ, что въ его воспоминаніи мистеръ Джорндисъ сохранился, какъ "тучный, краснощекій мужчина". Вотъ все, что могла передать мнѣ Ада о личносты ея кузена.

Это описаніе до такой степени углубило меня въ размышленіе, что Ада уже давно заснула, а я все еще оставалась передъ каминомъ, мечтая и уносясь воображеніемъ въ Холодный Домъ, снова мечтая и снова уносясь воображеніемъ такъ далеко, что всѣ событія минувшаго дня казалось мнѣ, какъ будто совершались когда-то очень, очень давно. Не знаю, гдѣ именно блуждали мои мысли въ то время, когда легкій ударъ въ дверь нашей комнатки снова привелъ ихъ въ надлежащій порядокъ.,

Я тихо отворила дверь и увидѣла тамъ миссъ Джэллиби, которая, съ изломанной свѣчей, поставленной въ изломанный подсвѣчникь, въ одной рукѣ, и каменной чашечкой для варенаго яйца въ другой, дрожала отъ холода.

-- Спокойной ночи!-- сказала она, чрезвычайно угрюмо.

-- Спокойной ночи!-- отвѣчала я.

-- Могу ли я войти къ вамъ?-- спросила она, весьма поспѣшно, совершенно неожиданно и съ прежней угрюмостью.

-- Конечно, можете,-- сказала я.-- Но, пожалуйста, не разбудите миссъ Клэръ.

Она не хотѣла присѣсть, но, ставъ подлѣ камина, безпрестанно обмакивала запачканный чернилами средній палецъ правой руки въ каменную чашечку, въ которой находился уксусъ, и натирала имъ чернильныя брызги и пятна на лицѣ, не переставая въ то же время хмуриться и казаться угрюмою.

-- Я отъ души желаю этой Африкѣ провалиться!-- сказала она вовсе неожиданно.

Я хотѣла сдѣлать какое-то возраженіе.

-- Да, я желаю!-- продолжала она.-- Пожалуйста, миссъ Соммерсонъ, не возражайте. Я презираю, я ненавижу ее. Это какое-то страшное чудовище, отвратительное животное!

Я сказала ей, что она очень устала, и что мнѣ очень жаль ее. Вслѣдъ за тѣмъ я приложила руку къ ея головѣ и замѣтила, что она очень горяча теперь, но что къ утру это пройдетъ. Миссъ Джэллиби все еще стояла у камина, продолжая хмуриться и бросать на меня сердитые взгляды; ко вдругъ она поставила на полъ каменную чашечку и тихо подошла къ постели, гдѣ лежала Ада.

-- Она очень хороша!-- сказала миссъ Джэллиби, съ тѣмъ же мрачнымъ видомъ и съ тою же жесткой, непріятной манерой.

Одной только улыбкой я выразила свое согласіе.

-- Вѣдь она сирота,-- не правда ли?

-- Правда.

-- Однако, я полагаю, она знаетъ кое-что? Вѣроятно, умѣетъ и танцовать и играть на фортепьяно, и пѣть? Умѣетъ говорить по французски, знаетъ географію, и глобусы, и рукодѣлье и... и... рѣшительно все?

-- Безъ сомнѣнія,-- отвѣчала я.

-- А я такъ ничего не знаю,-- возразила она.-- Кромѣ одного письма, я ровно ничего не знаю. Я всегда пишу для моей мамы, удивляюсь, право, какъ вамъ не стыдно было войти въ нашъ кабинетъ сегодня и увидѣть, что, кромѣ письма, я ничего другого на смыслю. Какъ это мило съ вашей стороны! А поди-ка, еще считаете себя прекрасными дѣвицами!

Я видѣла, что бѣдная дѣвушка съ трудомъ удерживала слезы. Не сказавъ ей ни слова, я опустилась на стулъ и стала смотрѣть на нее такъ кротко и съ такимъ участіемъ, какимъ только моя душа могла располагать.

-- Стыдъ! позоръ!-- сказала она.-- Вы знаете, что это такъ. Позоръ всему дому. Позоръ для всѣхъ дѣтей. Позоръ для меня. Папа мой жалкій человѣкъ, и въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго! Присчилла пьетъ, она постоянно бываетъ пьяна. Большой стыдъ и большая ложь будетъ съ вашей стороны, если скажете, что вы не замѣтили, какъ страшно разило отъ нея виномъ. Когда она прислуживала за столомъ, это было все равно, что въ какомъ нибудь трактирѣ; вы сами знаете, что это правда... вы сами замѣтили это.

-- Милая моя, я ничего не замѣтила,-- сказала я.

-- Вы замѣтили,-- сказала миссъ Джэллиби, весьма откровенно вы не смѣете сказать, что не замѣтили. Вы замѣтили.

-- О, другъ мой,-- сказала я:-- если вы хотите, чтобы я говорила...

-- Да вѣдь вы же и говорите. Вы сами знаете, что говорите. Нѣтъ, миссъ Соммерсонъ, меня вы не обманете.

-- Послушайте,-- сказала я: до тѣхъ поръ, пока вы не захотите выслушать меня...

-- Я не хочу выслушивать васъ.

-- А мнѣ кажется, что вы хотите выслушать,-- сказала я:-- въ противномъ случаѣ съ вашей стороны было бы весьма неблагоразумно. Я вовсе не знала о томъ, что вы разсказали мнѣ, потому что во время обѣда ваша служанка не подходила ко мнѣ близко; но, во всякомъ случаѣ, я нисколько не сомнѣваюсь въ вашихъ словахъ, и мнѣ очень непріятно слышать ихъ.

-- Вѣроятно, вы не будете разсказывать объ этомъ другимъ,-- сказала она.

-- Зачѣмъ же. душа моя? Это было бы очень глупо.

Миссъ Джэллиби все еще стоила подлѣ кровати и съ тѣмъ же недовольнымъ видомъ нагнулась и поцѣловала Аду. Сдѣлавъ это, она тихо отошла отъ постели и стала подлѣ моего стула. Грудь ея поднималась необыкновенно тяжело, и мнѣ было очень жаль ее; но, несмотря на то, я разсудила за лучшее не говорить съ ней.

-- Я желала бы лучше умереть!-- сказала она наконецъ.-- Я желаю, чтобы всѣ мы умерли; это было бы для насъ лучше всего.

Спустя минуту, она упала подлѣ меня на колѣни и, спрятавъ лицо свое въ складкахъ моего платья, съ горячностью просила у меня прощенія и горько плакала. Я утѣшала ее, хотѣла поднять ее; но она сопротивлялась и непремѣнно хотѣла оставаться въ этомъ положеніи.

-- Вы учили маленькихъ дѣвочекъ,-- сказала она.-- Если-бъ вы могли только выучить меня, я стала бы учиться у васъ! Я такая жалкая, несчастная, но я люблю васъ,-- очень очень люблю.

Я никакъ не могла убѣдить ее сѣсть подлѣ меня или сдѣлать что нибудь для своего облегченія; наконецъ она рѣшилась только пододвинуть растрепанный стулъ къ тому мѣсту, гдѣ стояла на колѣняхь, сѣла на него и попрежнему скрыла лицо свое въ складкахъ моего платья. Мало по малу, блѣдная, утомленная дѣвушка, стала, засыпать. Я приподняла ея голову такъ, чтобы она могла покоиться на моихъ колѣняхъ, и потомъ прикрыла какъ ее, такъ и себя теплыми платками. Огонь въ каминѣ погасъ, а бѣдная миссъ Джэллиби проспала въ этомъ положеніи передъ каминомъ съ холодной золой въ теченіе всей ночи. Сначала я съ болѣзненными чувствомъ преодолѣвала сонъ и тщетно старалась съ сомкнутыми глазами забыться и потерять изъ виду сцены минувшаго дня. Наконецъ съ медленной постепенностью онѣ становились неясны, неопредѣленны, смутны. Я начинала терять сознаніе о томъ, чья голова покоилась на моихъ колѣняхъ. То казалось мнѣ, что это была Ада, то -- одна изъ моихъ пансіонерокъ, съ которыми я такъ недавно разлучилась, хотя никакъ не могла увѣрить себя, что эта разлука случилась недавно. То представлялось мнѣ, что это была маленькая безумная старушка, утомленная до крайности своими безпрерывными присѣданіями и улыбками, то -- кто нибудь изъ старѣйшихъ и властительныхъ членовъ Холоднаго Дома. Наконецъ ничего и никого не представлялось мнѣ болѣе, и я потеряла всякое сознаніе о своемъ существованіи.

Близорукій, подслѣповатый день слабо боролся съ туманомъ, когда я открыла глаза мои, чтобы увидѣть наяву грязнолицое маленькое привидѣніе, котораго взоры пристально устремлены были на меня. Это былъ Пипи. Оставивъ свою маленькую кроватку, онъ пробрался въ нашу комнату, въ спальной сорочкѣ и шапочкѣ, и то такой степени перезябъ такъ продрогъ, что зубы его громко стучали.

V. Утреннее приключеніе.

Хотя утро было холодное и сырое и хотя туманъ все казался густымъ и тяжелымъ -- я говорю: казался, потому, что окна нашей комнаты покрыты были такимъ толстымъ слоемъ грязи, что даже и яркое лѣтнее солнце проникало бы сквозь нихъ тусклыми лучами -- но я заранѣе предвидѣла то непріятное положеніе, которое привелось бы испытать намъ, оставаясь въ комнатѣ въ такое раннее время дня, и потому предложеніи, сдѣланное со стороны миссъ Джэллиби выйти изъ дому и прогуляться, показалось мнѣ прекраснымъ, тѣмъ болѣе, что любопытство видѣть Лондонъ сильно подстрекало меня.

-- Мама нескоро еще встанетъ,-- говорила миссъ Джэллиби:-- и когда встанетъ, то придется ждать завтрака не менѣе часу -- у насъ всегда ужасно мѣшкаютъ. Что касается папа, онъ позавтракаетъ, чѣмъ Богъ пошлетъ и потомъ отправляется въ должность. Онъ даже и не знаетъ того, что по вашему называется настоящимъ завтракомъ. Присчилла съ вечера оставляетъ ему кусокъ хлѣба и немного молока, если только молоко найдется въ нашемъ домѣ. Иногда его совсѣмъ не бываетъ, а если и найдется, то случается, что кошка выпьетъ его ночью. Я только боюсь, что вы очень устали, миссъ Соммерсонъ, и вмѣсто прогулки для васъ, можетъ быть, лучше отдохнуть въ постели.

-- Я вовсе не устала, душа моя,-- сказала я:-- и очень охотно иду прогуляться.

-- Если вы увѣрены въ этомъ,-- возразила миссъ Джэллиби:-- такъ я пойду и одѣнусь.

Ада тоже вызвалась идти вмѣстѣ съ нами и дѣятельно занялись своимъ туалетомь. Не предвидя никакой возможности сдѣлать что нибудь лучшее для Пипи, я предложила ему умыть его и снова уложить спать въ мою постель. Онъ согласился съ этимъ безъ малѣйшаго сопротивленія. Во время умыванья онъ глядѣлъ на меня выпуча глаза, какъ будто никогда онъ не былъ и никогда не будетъ въ теченіе всей своей жизни приведенъ въ такое крайнее изумленіе; въ то же время, онъ казался чрезвычайно жалкимъ, не произносилъ ни одной жалобы и весьма охотно отправился спать, лишь только кончилось умыванье. Сначала я находилась въ крайней нерѣшимости касательно нашей прогулки; я считала этотъ поступокъ за непростительную вольность -- но вскорѣ размыслила, что въ здѣшнемъ домѣ едва ли кто обратить на это вниманіе.

Среди хлопотъ, которыя надѣлалъ мнѣ Пипи, среди приготовленій къ прогулкѣ и приведенія въ порядокъ туалета Ады, я вскорѣ оправилась отъ непріятнаго чувства, которое тяготило меня послѣ дурно проведенной ночи, и щеки мои покрылись яркимъ румянцемъ.

Мы спустились въ кабинетъ и увидѣли, что миссъ Джэллиби старалась согрѣться передъ каминомъ, который Присчилла затопляла, съ запачканнымъ до нельзя комнатнымъ подсвѣчникомъ, выбросивъ изъ него сальный огарокъ, для лучшей и скорѣйшей растопки. Какъ въ кабинетѣ, такъ и въ столовой, каждый предметъ оставался въ томъ же самомъ видѣ, въ какомъ находился наканунѣ, и, повидимому, долженъ былъ сохранить этотъ видъ въ теченіе наступившаго дня. Скатерть со стола не снималась, но лежала приготовленною для завтрака. Крошки, пыль и черновыя бумаги встрѣчались на каждомъ шагу. Нѣсколько оловянныхъ кружекъ и молочный кувшинъ висѣли на той самой рѣшеткѣ, гдѣ завязла голова бѣднаго Пипи. Дверь на улицу стояла настежь. Завернувъ за ближайшій уголъ, мы встрѣтили кухарку, которая только что вышла изъ водочной лавочки и утирала себѣ ротъ. Проходя мимо насъ, она сказала, что заходила туда узнать который часъ.

Еще до встрѣчи съ кухаркой, мы встрѣтили Ричарда, который, на небольшой площадкѣ усердно занимался пляской, стараясь отогрѣть себѣ ноги. Раннее появленіе наше на улицѣ пріятно изумило Ричарда, и онъ съ величайшимъ удовольствіемъ вызвался раздѣлить съ нами прогулку. Вслѣдствіе этого, онъ взялъ на свое попеченіе Аду, а миссъ Джэллиби и я пошли впереди. Здѣсь должно упомянуть, что миссъ Джэллиби снова углубилась въ мрачное расположеніе духа, и, право, я ни подъ какимъ видомъ не рѣшилась бы подумать, что она любитъ меня, еслибъ сама она не призналась въ томъ.

-- Куда же вы хотите идти?-- спросила она.

-- Куда нибудь, моя милая,-- отвѣчала я.

-- Куда нибудь, по моему, все равно, что никуда,-- сказала миссъ Джэллиби и остановилась съ явнымъ выраженіемъ сильной досады.

-- Во всякомъ случаѣ, надо же идти куда нибудь,-- сказала я.

И она повела меня впередъ самымъ скорымъ шагомъ.

-- Мнѣ все равно!-- говорила она -- Можете быть моей свидѣтельницей, миссъ Соммерсонъ. Я говорю вамъ теперь, что мнѣ все равно, что и ни о чемъ не забочусь, ни до чего мнѣ нѣтъ дѣла, но если онъ, съ своимъ лоснящимся костлявымъ лбомъ, будетъ ходить въ вашъ домъ, вечеръ за вечеромъ, до тѣхъ поръ, пока не достигнетъ маѳусаиловскихъ лѣтъ, я и тогда бы ничего ему не сказала. О, если бы вы знали, въ какихъ ословъ превращаютъ себя онъ и моя мама!

-- Что ты это говорите!-- возразила я, съ видомъ упрека за внезапный эпитетъ и сильное удареніе, которое миссъ Джэллиби нарочно сдѣлала надъ нимъ.-- Не забудьте, вашъ долгъ, какъ дочери...

-- Позвольте, позвольте, миссъ Соммерсонъ! Не говорите мнѣ о долгѣ дочери, а скажите прежде, исполняетъ ли мама долгъ матери? Мнѣ кажется, она душой и тѣломъ предана публикѣ и Африки. Въ такомъ случаѣ, пусть публика и Африка и оказываютъ ей долгъ дочери: это скорѣе касается до нихъ, это скорѣе ихъ дѣло, а отнюдь не мое. Для васъ это кажется ужасно, какъ я замѣчаю. И прекрасно, дли меня это тоже ужасенъ, для насъ обѣихъ ужасно, и потому мы кончимъ говорить объ этомъ.

И вмѣстѣ съ этимъ миссъ Джэллиби повлекла меня впередъ быстрѣе прежняго.

-- Но все же, я снова повторю, пусть онъ приходитъ къ намъ, приходитъ и приходитъ, а я не промолвлю съ нимъ ни слова, и терпѣть его не могу. Если есть въ мірѣ предметъ, который я презираю и ненавижу то это предметъ, о которомъ онъ и мама такъ горячо разсуждаютъ. Меня удивляетъ, какимъ образомъ у камней на мостовой противъ нашего дома достаетъ столько терпѣнія, чтобъ оставаться на мѣстѣ и быть свидѣтелями такихъ несообразностей и безразсудства, какія обнаруживаются во всей этой великолѣпно-звучной нелѣпости и въ распоряженіяхъ моей мама!

Мнѣ нетрудно было понять, что слова миссъ Джэллиби относились къ мистеру Квэйлю, молодому джентльмену, который являлся вчера послѣ обѣда. Къ счастію, я была избавлена отъ непріятной необходимости продолжать этотъ разговоръ. Ричардъ и Ада, обогнавъ насъ, громко засмѣялись и спросили, не намѣрены ли мы начать правильный бѣгъ въ запуски. Прерванная такимъ образомъ миссъ Джэллиби сдѣлалась безмолвна и шла подлѣ меня съ весьма угрюмымъ видомъ, между тѣмъ какъ я любовалась нескончаемою послѣдовательностью и разнообразіемъ улицъ, множествомъ народа, снующаго взадъ и впередъ мимо насъ, множествомъ телѣгъ, тянувшихся по всѣмъ направленіямъ, любовалась дѣятельными приготовленіями въ магазинахъ, уборкою оконъ блестящими товарами и выметаньемъ на улицу сора, около котораго бродили какія-то странныя созданія въ лохмотьяхъ, стараясь проникнуть своими взорами, не скрывается ли въ немъ булавочекъ или другихъ цѣнныхъ вещицъ.

-- Скажите на милость, кузина, раздался позади меня веселый голосъ Ричарда:-- кажется, намъ никогда не удалиться отъ Верховнаго Суда! Хотя и другой совершенно дорогой, но мы снова пришли къ мѣсту вчерашней нашей встрѣчи, и, клянусь печатью великаго канцлера, и старая леди здѣсь!

И въ самомъ дѣлѣ, передъ нами очутилась вчерашняя полоумная старушка: она присѣдала, улыбалась и съ вчерашнимъ видомъ покровительства говорила:

-- Ахъ, какое счастье! Я снова, вижу несовершеннолѣтнихъ по дѣлу Джорндисъ! Ужъ подлинно, что счастье!

-- Вы очень рано выходите изъ дому, сударыня,-- сказала я, въ отвѣтъ на ея реверансъ.

-- Д-д-да! Я обыкновенно гуляю здѣсь очень рано... гуляю передъ тѣмъ, какъ начнется засѣданіе. Это мѣсто довольно уединенное. Здѣсь я привожу въ порядокъ мои мысли для дневныхъ занятій,-- говорила старая леди, чрезвычайно жеманно. Знаете, дли моихъ дневныхъ занятій непремѣнно нужно имѣть огромнѣйшій запасъ здраваго смысла. За правосудіемъ Верховнаго Суда чрезвычайно трудно слѣдить.

-- Скажите, миссъ Соммерсонъ, кто это?-- прошептала миссъ Джидлиби, прижимая мою руку крѣпче и крѣпче.

Старушка-леди одарена была, какъ видно, весьма тонкимъ слухомъ. Она въ ту же минуту отвѣчала на шепотъ моей спутницы:

-- Я, дитя мое, я челобитчица -- такъ называютъ меня въ судѣ. Я челобитчица, къ вашимъ услугамъ. Я имѣю честь регулярно присутствовать въ засѣданіяхъ Верховнаго Суда... такъ себѣ, знаете... съ моими документами. Не имѣю ли я удовольствія говорить еще съ одной изъ юныхъ особъ, участвующихъ въ дѣлѣ Джорндись?-- спросила старая леди, выправляясь отъ слишкомъ низкаго присѣданія и наклоняя голову на бакъ.

Ричардъ, желая исправить вчерашнее легкомысліе, весьма учтиво объяснилъ, что миссъ Джэллиби не имѣла никакой связи съ нашимъ тяжебнымъ дѣломъ.

-- Ха! вотъ какъ!-- сказала старая леди.-- Значитъ она не ждетъ суда? Все же она состарѣется... но не будетъ черезчуръ стара. О, нѣтъ, нѣтъ! А знаете ли, вѣдь это садъ Линкольнинскаго Суда. Я называю его своимъ садомъ. Въ лѣтнюю пору здѣсь столько тѣни, что не найдешь въ другой бесѣдкѣ. Птички здѣсь поютъ такъ сладко, сладко! Я провожу здѣсь большую часть лѣтнихъ вакацій. А вы знаете, что эти вакаціи бываютъ чрезвычайно длинны. Неужли вы не знаете?

Мы отвѣтили, что не знаемъ, и, повидимому отвѣтили сообразно съ ея ожиданіями.

-- Эти вакаціи тогда кончаются,-- продолжала старая леди:-- когда листья съ деревьевъ падаютъ, и когда не найдется уже больше ни цвѣточка, чтобы дѣлать букеты для великаго канцлера, и тогда шестая печать, о которой упоминается въ Апокалипсисѣ, снова открывается. Сдѣлайте одолженіе, загляните въ мою квартиру. Это послужитъ для меня превосходномъ признакомъ -- вѣрной примѣтой. Юность, надежда и красота очень рѣдко бываютъ у меня. Много прошло времени съ тѣхъ поръ, какъ онѣ не бывали у меня

Старая леди взяла меня за руку и, уводя меня и миссъ Джэллиби съ собой, кивнула Ричарду и Адѣ, слѣдовать за ной. Я не знала, какъ отказаться отъ этого, и взглядомъ просила Ричарда помочь мнѣ. Но въ то время, какъ Ричардъ, вполовину изумленный и вполовину увлекаемый любопытствомъ и вообще находившійся въ крайнемъ недоумѣніи, обдумывая, какъ бы отдѣлаться отъ старой леди, не оскорбивъ ее, старая леди продолжала тащить насъ впередъ, а Ричардъ и Ада продолжали слѣдовать за нами. Но все это время наша странная путеводительница, съ улыбающейся снисходительностью, увѣряла насъ, что живетъ близехонько.

Вскорѣ оказалось, что она говорила совершенную истину. Она жила такъ близко отъ мѣста нашей встрѣчи, что мы не успѣли еще привести ее въ пріятное расположеніе, хотя бы на нѣсколько секундъ, какъ она была уже дома. Припустивъ насъ чрезъ небольшія боковыя ворота, старая леди самымъ неожиданнымъ образомъ очутилась вмѣстѣ съ нами въ узкомъ переулкѣ, составляющемъ часть дворовъ и другихъ переулковъ, какъ разъ за стѣною Линкольнинскаго Суда.

-- Вотъ и квартира моя,-- сказала она.-- Прошу покорно, войдите.

Она остановилась передъ лавкой, надъ которой находилась вывѣска: Крукъ, складочное мѣсто тряпья и бутылокъ. Подъ этою надписью длинными и тоненькими буквами прибавлялось: Крукъ, продавецъ морскихъ принадлежностей. Съ одной стороны окна была выставлена картина, изображающая красную бумажную фабрику, подлѣ которой стояла телѣга, и изъ нея выгружали огромнѣйшій запасъ мѣшковъ съ старыми тряпками. Съ другой стороны выглядывалъ билетъ: здѣсь покупаются кости. Далѣе другой билетъ: здѣсь покупается кухонная старая посуда. Потомъ еще билетъ: здѣсь покупается старое желѣзо. Потомъ еще: здѣсь покупается старая бумага. Потомъ еще: здѣсь покупается старое платье мужское и дамское. Короче сказать, въ этой лавкѣ, повидимому, все покупалось, но ничего не продавалось. Все окно заставлено было безчисленнымъ множествомъ грязной стеклянной посуды, какъ-то винныхъ бутылокъ, бутылокъ изъ-подъ ваксы, аптекарскихъ стклянокъ, бутылокъ изъ подъ имбирнаго пива и содовой воды, банокъ изъ подъ пикулей и чернильныхь стклянокь. Упомянувъ о послѣднихъ, я должна сказать, что лавка Крука во множествѣ маленькихъ подробностей прямо показывала, что находится въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ присутственнымъ мѣстомъ. Коллекція чернильныхъ стклянокъ была въ особенности велика. На наружной сторонѣ дверей висѣла небольшая, ежеминутно угрожающая паденіемъ полочка, загруженная истасканными, оборванными старинными томами, украшенными бумажными ярлычкомъ, съ надписью: Книги законовъ, каждая по девяти пенсовъ. Нѣкоторыя изъ надписей, замѣченныхъ мною, была написаны красивымъ приказнымъ почеркомъ, подобнымъ тому, какой я видѣла на бумагахъ въ конторѣ Канджа и Карбоя и письмахъ, которыя такъ долго получала отъ этой фирмы. Между ними одна, написанная тѣмъ же почеркомъ, въ особенности обращала на себя вниманіе: она не имѣла никакой связи съ торговыми оборотами лавки, но служила простымъ объявленіемъ, что почтенный человѣкъ сорока-пяти лѣтъ желаетъ заняться перепискою бумагъ и обѣщаетъ исполнить порученную ему работу красивымъ почеркомъ и съ возможною поспѣшностью: адресоваться въ магазинъ мистера Крука, на имя Немо. На другой половинкѣ двери развѣшено было множество подержанныхъ мѣшковъ, синихъ и красныхъ. Почти при самомъ входѣ въ лавку, лежали груды старыхъ хрупкихъ пергаментныхъ свитковъ, и полинялыхъ, съ загнутыми временемъ уголками, приказныхъ бумагъ. Мнѣ представлялось, что всѣ ржавые ключи, которые сотнями валялись въ грудахъ стараго желѣза, принадлежали нѣкогда къ замкамъ дверей или крѣпкихъ сундуковъ въ адвокатскихъ конторахъ. Связки ветошекъ, накиданныхъ на одну изъ чашекъ и около чашки деревянныхъ вѣсовъ, на концѣ рычага которыхъ не находилось ни малѣйшей тяжести, составляли, повидимому, изорванныя мантіи и другія принадлежности судейской одежды. Въ дополненіе всей картины, оставалось только представить себѣ, какъ прошепталъ Ричардъ Адѣ и мнѣ, когда мы стояли у самаго входа въ лавку, не рѣшаясь двинуться впередъ,-- оставалось только представить себѣ, что кости, сваленныя въ уголъ въ одну страшную груду и какъ нельзя лучше очищенныя отъ мясистыхъ частицъ, были кости кліентовъ! Погода все еще была туманная и совершенно затемнялась стѣной Линкольнинскаго Суда, перехватывающей свѣтъ дневной на разстояніи отъ окна лавки не болѣе трехъ ярдовъ, а потому мы бы ничего не увидѣли внутри лавки безъ помощи зажженнаго фонаря, который переносился съ одного мѣста на другое какимъ-то старикомъ въ очкахъ и въ мохнатой шапкѣ. Повернувшись случайно къ дверямъ, онъ увидѣлъ насъ. Это былъ старикъ невысокаго роста, съ синевато-мертвеннымъ морщинистымъ лицомъ; его голова утопала въ его плечахъ, и изъ груди его вылеталъ бѣлый паръ, какъ будто внутри ея происходилъ пожаръ. Его грудь, подбородокъ и брови до того покрывались бѣлыми, какъ будто подернутыми инеемъ волосами и морщиноватой кожей, что отъ пояса и до головы онъ казался старой каряжиной, прикрытой выпавшимъ снѣгомъ.

-- Хе, хе!-- сказалъ старикъ, приближаясь къ дверямъ.-- Вы, вѣрно, продаете что нибудь?

Весьма натурально мы отступили назадъ на нѣсколько шаговъ и взглянули на нашу проводницу, которая всячески старалась открыть наружную дверь дома ключомъ, вынутымъ ею изъ кармана, и мистеръ Ричардъ сказалъ теперь, что такъ какъ мы уже имѣли удовольствіе узнать, гдѣ она живетъ, то на этотъ разъ должны проститься съ ней, тѣмъ болѣе, что срокъ нашей прогулки кончился. Но не такъ легко было проститься съ ней, какъ мы предполагали. Она такъ причудливо и такъ убѣдительно умоляла насъ войти хоть на минуточку и взглянуть на ея квартиренку, и, убѣжденная въ томъ, что появленіе наше въ ея комнатѣ послужило бы вѣрнымъ признакомъ къ перемѣнѣ ея счастія, она такъ сильно влекла меня за собой, что мнѣ, да и всѣмъ другимъ, больше ничего не оставались, какъ только согласиться. Я полагаю, что всѣхъ насъ, болѣе или менѣе, подстрекало любопытство, и, наконецъ, когда старикъ лавочникъ присоединилъ свои просьбы къ просьбамъ старушки, говоря намъ: "Ну, что же, угодите старухѣ! Вѣдь это займетъ у васъ не больше минуты! Войдите, войдите! Пройдите черезъ лавку, ужь если уличная дверь не отпирается!",-- мы окончательно рѣшились войти, ободряемые откровеннымъ смѣхомъ Ричарда и вполнѣ полагаясь на его защиту.

-- Это, извольте видѣть, Крукъ -- домовый хозяинъ,-- сказала старушка, представляя насъ владѣтелю дома и оказывая ему величайшую честь такимъ снисхожденіемъ.-- Между здѣшними сосѣдями онъ слыветъ подъ именемъ великаго канцлера, я его лавка называется Верховнымъ Судомъ. Я вамъ скажу, это человѣкъ весьма эксцентричный... чрезвычайно странный... о, увѣряю васъ, чрезвычайно странный!

Вмѣстѣ съ этимъ она сильно потрясла головой и постучала пальцемъ по лбу, стараясь дать намъ понятъ, чтобы мы были добры и извинили его странности.

-- Я вамъ скажу, вѣдь онъ того немного... ну, знаете, того... сумас...-- сказала старая леди, съ выраженіемъ сознанія въ собственномъ своемъ достоинствѣ.

Старикъ подслушалъ эти слова и громко засмѣялся.

-- Что правда, то правда!-- сказалъ онъ, освѣщая впереди нашу дорогу. Меня дѣйствительно зовутъ здѣсь великимъ канцлеромъ, а лавку мою Верховнымъ Судомъ! А какъ вы думаете, почему намъ дали эти названія?

-- Вотъ ужь, право, не знаю!-- сказалъ Ричардъ весьма безпечно.

-- Видите ли почему,-- возразилъ старикъ, внезапно остановившись и повернувшись къ намъ лицомъ:-- они... Хе, хе!.. Да какіе чудные волосы-то! Вотъ прелесть, такъ прелесть! У меня въ подвалѣ три мѣшка биткомъ набиты дамскими волосами; но между ними не найдется ни одного волоска такого прелестнаго, такого драгоцѣннаго! Какой цвѣтъ, какая густота, какая мягкость!

-- Все это прекрасно, мой добрый другъ!-- сказалъ Ричардъ, крайне недовольный тѣнь, что старикъ, взявъ одинъ изъ локоновъ Ады, перепускалъ его въ своей желтой рукою.-- Вы можете восхищаться этимъ, какъ восхищается каждый изъ насъ, отнюдь не позволяя себѣ вольности.

Старикъ бросилъ на Ричарда быстрый, проницательный взглядъ, отклонившій мое вниманіе отъ Ады, которая въ эту минуту, возбуждаемая страхомъ и стыдливымъ смущеніемъ, была, такъ прекрасна, что даже блуждающее вниманіе старой леди сосредоточилось на ней. Но когда Ада вступилась за старика и со смѣхомъ сказала, что нисколько не оскорблялась этимъ поступкомъ, а напротивъ, гордилась такимъ истиннымъ, неподдѣльнымъ восхищеніемъ, мистеръ Крукъ также внезапно спрятался въ самого себя и съежился, какъ за минуту передъ этимъ выскочилъ изъ себя и выпрямился.

-- Вы видите, какое множество самыхъ разнообразныхъ предметовъ находится здѣсь,-- снова началъ старикъ, поднимай кверху фонарь, для лучшаго освѣщенія своего магазина:-- видите, какое ихъ множество! И всѣ они, какъ думаютъ мои сосѣди (которые, къ слову сказать, ровно ничего не знаютъ), обречены мною гніенію и разрушенію; вотъ поэтому-то и дали такое названіе мнѣ и моему магазину. У меня, какъ вы видите, огромнѣйшій запасъ старинныхъ пергаментныхъ свертковъ и бумагъ. Я, какъ видите, люблю таки и ржавчину, и плесень, и паутины. У меня все то рыба, что попадаетъ въ мои сѣти. Мнѣ трудно разстаться съ тѣмъ, что я уже однажды залучилъ къ себѣ (такъ по крайней мѣрѣ думаютъ мои сосѣди; да, впрочемъ, къ слову сказать, что смыслятъ эти сосѣди? ровно ничего!); что было разъ поставлено на мѣсто, того я и пальцемъ не трону... терпѣть не могу подметанья, убиранья, чищенья и холенья. Вотъ почему я получилъ такое названіе. Впрочемъ, мнѣ до этого и нужды нѣтъ. Пускай себѣ, что хотятъ, то и говорить. Когда мой благородный и ученый собратъ открываетъ засѣданіе въ Линкольнинискомъ Судѣ, я каждое засѣданіе хожу туда повидаться съ нимъ. Онъ не замѣчаеть меня; но я такъ его замѣчаю. Между нами нѣтъ большого различія. Мы оба роемся въ пыли, плѣсени и ржавчинѣ. Хе! Леди Джэнъ, поди сюда!

При этомъ огромная сѣрая кошка спрыгнула съ ближайшей полки къ нему на плечо, и мы всѣ вздрогнули отъ внезапнаго испуга.

-- Хе, хе! леди Джэнъ. Покажи-ка имъ, какъ ты умѣешь царапаться... Ха, хе! разорви, разорви это, миледи!-- сказалъ мистеръ Крукъ.

Сѣрая кошка соскочила на полъ и вцѣпилась своими тигровыми когтями въ связку ветоши съ такимъ пронзительнымъ, ужаснымъ визгомъ, что при первыхъ звукахъ его, мнѣ показалось, что волосы на моей головѣ становятся дыбомъ.

-- Она во всякое время готова сдѣлать это же самое съ каждымъ, на кого укажу,-- сказалъ старикъ.-- Надобно замѣтить вамъ, что, между прочими обыкновенными предметами, я собираю и кошачьи шкурки: по этому-то случаю Миледи и завелась въ моемъ домѣ. А у нея прекрасная шкурка, вы сами это видите; однакожъ, я не рѣшился содрать ее, хотя это и не совсѣмъ-то согласно съ моимъ обыкновеніемъ.

Въ это время онъ провелъ насъ черезъ всю свою лавку и въ задней стѣнѣ ея отворилъ маленькую дверь, выходившую на общее крыльцо. Когда онъ стоялъ у этой двери, положивъ свою руку ни рукоятку замка, старушка-леди, до выхода изъ лавки, граціозно замѣтила ему:

-- Благодарю васъ, Крукъ, благодарю. Вы поступили прекрасно, жаль только, что долго задержали насъ. Молодые мои друзья очень торопится; да и у меня нѣтъ лишняго времени: черезъ нѣсколько минутъ наступитъ пора, когда мнѣ должно отправляться въ судъ. А вы знаете, что дорогіе мои гости тоже участвуютъ въ судѣ: они находятся у него подъ опекой по дѣлу Джорндисъ.

-- Джорндисъ!-- сказалъ старикъ, принимая изумленный видъ.

-- Да, Джорндисъ и Джорндисъ. Самая огромнѣйшая тяжба, Крукъ!-- возразила его квартирантка.

-- Хе, хе!-- воскликнулъ старикъ, тономъ, выражающимъ изумленіе, и въ то же время болѣе прежняго выпучилъ вой глаза.-- Вотъ оно что! Скажите на милость!

Онъ до такой степени пораженъ былъ этимъ открытіемъ и съ такимъ любопытствомъ глядѣлъ на насъ, что Ричардъ рѣшился наконецъ сказать ему:

-- По всему видно, мистеръ Крукъ, что тяжбы, которыми занимается вашъ благородный и ученый собратъ, другой великій канцлеръ, сильно безпокоятъ васъ.

-- Да,-- отвѣчалъ старикъ весьма разсѣянно:-- по всему видно, что такъ! Поэтому... значитъ васъ зовутъ...

-- Ричардъ Карстонъ.

-- Карстонъ, повторилъ онъ, медленно откладывая какъ это имя на одинъ изъ своихъ костлявыхъ пальцевъ, такъ и другія, которыя онъ упоминалъ, на другіе пальцы:-- такъ, такъ. Въ этой тяжбѣ запутано имя и миссъ Барбари, и имя Клэръ, и имя Дэдлокъ... не такъ ли?

-- Помилуйте!-- сказалъ Ричардъ, обращаясь къ Адѣ и ко мнѣ,-- да онъ знаетъ объ этой тяжбѣ чуть ли не больше настоящаго великаго канцлера!

-- А что вы думаете!-- возразилъ старикъ, медленно оставляя свою разсѣянность.-- Конечно, знаю! Томъ Джорндисъ -- вы, вѣроятно, извините мою простоту; впрочемъ, надобно вамъ сказать, что въ Судѣ только и знали его подъ этимъ именемъ, и что онъ былъ извѣстенъ тамъ точь-въ-точь, какъ и она (слегка кивая при этихъ словахъ на свою постоялицу) -- Томъ Джорндись частенько захаживалъ сюда. Во время тяжбы своей онъ какъ-то свыкся съ безпокойной привычкой бродить по нашему кварталу, заходить къ нашему брату лавочникамъ. Онъ чуть-чуть было не наложилъ руки на себя, вотъ на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ стоитъ теперь молоденькая барышня,-- то есть рѣшительно чуть-чуть не наложилъ.

Признаюсь, мы слушали старика съ неизъяснимымъ ужасомъ.

-- Я намъ скажу, какъ это было. Онъ, извольте видѣть, вошелъ въ эту дверь,-- говорилъ старикъ, медленно показывая пальцемъ воображаемую дорогу, по которой проходилъ Томь Джорндисъ:-- а надобно вамъ сказать, что всѣ сосѣди задолго еще говорили, что рано или поздно, а онъ непремѣнно что нибудь да сдѣлаетъ надъ собой; ну, такъ извольте видѣть, въ тотъ самый день, какъ онъ убилъ себя, вошелъ онъ въ эту дверь, дошелъ до скамеечки, которая стояла вонъ на этомъ мѣстѣ, сѣлъ на нее и попросилъ меня принесть ему кружку вина... Конечно, вы можете представить себѣ, что въ ту пору я былъ человѣкомъ куда какъ моложе теперешняго. "Знаешь, Крукъ, сказалъ онъ мнѣ: -- сегодня я сильно разстроенъ: слѣдствіе по моей тяжбѣ снова началось, и мнѣ кажется, что дѣло мое рѣшится гораздо раньше, чѣмъ можно ожидать". Я себѣ на умѣ -- "нѣтъ ужъ, думаю, нельзя его оставить одного", и потому уговорилъ его отправиться въ таверну, а это было такъ близехонько, что стоило только перейти нашъ переулокъ. Онъ согласился. Я проводилъ его, заглянулъ въ окно и увидѣлъ, что онъ преспокойно усѣлся подлѣ камина, между многими другими джентльменами. Не успѣлъ я вернуться домой, какъ вдругъ раздался выстрѣлъ, и отголосокъ его загрохоталъ вонъ за этой стѣной Лникольнинскаго Суда. Я назадъ; сосѣди выбѣжали на улицу, и насъ человѣкъ двадцать въ одинъ голось прокричали, что это "Томъ Джорндисъ рѣшилъ свое дѣло!"

Старикъ замолчалъ, пристально взглянувъ сначала на насъ, потомъ на фонарь, погасилъ въ нсмъ огонь и заперъ его.

-- Кажется, не нужно досказывать моимъ слушателямъ, что догадка наша совершенно оправдалась... Зе, зе! Не нужно, я думаю, говорить о томъ, какъ въ тотъ же вечеръ всѣ сосѣди толпой ввалились въ судъ, въ которомъ производилось слѣдствіе по тяжбѣ Джорндиса! Не нужно говорить о томъ, какъ благородный и ученый собратъ мой и вся его собратія рылись, по обыкновенію, въ пыли и плесени и старались показывать видъ, какъ будто они вовсе и не слышали о несчастномъ событіи, какъ будто они... Ну да что тутъ толковать! Если они и слышали о немъ, такъ, право, пользы то въ томъ было бы ровно ничего!

Румянецъ на щекахъ Ады совершенно исчезъ, да и Ричардъ былъ едва ли менѣе блѣденъ. Судя по своему собственному внутреннему волненію, хотя я не участвовала въ тяжбѣ Джорндисъ, я нисколько не удивлялась, что принять въ наслѣдство тяжбу со всѣми слѣдствіями,-- тяжбу, оставлявшую въ умахъ множества людей такія страшныя воспоминанія, служило сильнымъ ударомъ для сердецъ столь неопытныхъ и чуждыхъ еще житейскихъ треволненій. Кромѣ того, меня безпокоило и другое обстоятельство, что печальный разсказъ этотъ какъ нельзя болѣе примѣнялся къ положенію бѣднаго, полоумнаго созданія, которое завело насъ сюда. Однако, въ крайнему моему изумленію, старушка-леди, по видимому, оставалась совершенно равнодушною къ разсказу и снова сдѣлалась нашей путеводительницей по лѣстницѣ, стараясь, съ снисходительностью болѣе превосходнаго созданія къ слабостямъ обыкновеннаго смертнаго, убѣдить насъ окончательно, что хозяинъ дома, въ которомъ она квартировала, былъ "немного... знаете того... сумас..."

Старушка-леди помѣщалась въ самыхъ верхнихъ предѣлахъ зданія, въ довольно просторной комнатѣ, изъ оконъ которой виднѣлась частъ кровли Линкольнинскаго Суда. Повидимому, эта-то кровля и послужила ей первоначально самой главной побудительной причиной избрать своей резиденціей такое высокое мѣсто. Ей, говорила старушка, представлялась возможность смотрѣть на это мѣсто даже ночью, а особливо при лунномъ свѣтѣ. Ея комната была опрятна; зато въ ней оказывался весьма, весьма большой недостатокъ въ мебели. Въ этомъ отношеніи я замѣтила однѣ только необходимыя принадлежности. На стѣнахъ налѣплено было нѣсколько картинокъ изъ книгъ, нѣсколько портретовъ какихъ-то канцлеровъ и адвокатовъ, между которыми висѣло съ полдюжины ридикюлей и мѣшковъ женскаго рукодѣлья; но въ нихъ, по словамъ старушки-леди, "хранились документы". Въ каминѣ не было видно ни угля, ни золы, и, кромѣ того, я нигдѣ не замѣтила ни одного предмета изъ женскаго костюма. ни малейшихъ признаковъ признаковъ какой нибудь пищи. На полкѣ открытаго шкафа стояло нѣсколько тарелокъ, нѣсколько чашекъ и т. п.; но всѣ онѣ были сухи и пусты. Окинувъ взоромъ всю комнату, мнѣ показалось, что угнетенная наружность владѣтельницы этой комнаты внушала къ себѣ состраданіе гораздо болѣе прежняго.

-- Вы оказали мнѣ величайшую честь своимъ посѣщеніемъ,-- сказала наша бѣдная хозяйка, придавая словамъ своимъ особенную нѣжность.-- Очень, очень много обязана я за это доброе предзнаменованіе. Конечно, моя квартира весьма уединенная; но, принимая въ разсчетъ необходимость присутствовать въ Верховномъ Судѣ, я должна стѣснять себя. Я прожила здѣсь много лѣтъ. Дни мои я провожу въ судѣ, а вечера и ночи здѣсь. И, знаете ли, я нахожу, что ночи бываютъ какъ-то особенно длинны: сплю я мало, а думаю очень много. Такое состояніе, безъ всякаго сомнѣнія, неизбѣжно для того, кто имѣетъ дѣло. Мнѣ очень жаль, что не могу предложить вамъ шоколаду. Я ожидаю рѣшенія моего дѣла въ самомъ непродолжительномъ времени, и тогда, надѣюсь, хозяйство мое приметъ обширные размѣры. Въ настоящую пору я нисколько не стѣсняюсь, признаться наслѣдникамъ Джорндисъ (но по секрету), что иногда нахожусь въ большомъ затрудненіи поддерживать свою наружность прилично порядочной леди... Часто случалось мнѣ испытывать здѣсь холодъ, часто случалось испытывать состояніе несноснѣе холода. Но, впрочемъ, кому какая нужда до этого!.. Пожалуста извините меня, что я распространяюсь о такихъ ничтожныхъ предметахъ.

Вмѣстѣ съ этимъ она отдернула часть занавѣски, скрывавшей длинное, низенькое окно, пробитое въ скатѣ кровли, и обратила наше вниманіе на множество птичьихъ клѣтокъ; а въ нѣкоторыхъ изъ нихъ сидѣло по нѣскольку птицъ. Это были жаворонки, коноплянки и щеглята,-- по крайней мѣрѣ штукъ двадцать.

-- Я завела этихъ маленькихъ созданій,-- сказала она:-- съ цѣлью, которую наслѣдники Джорндиса весьма легко поймутъ -- съ цѣлью выпустить ихъ,-- но не раньше того, какъ состоится рѣшеніе моего дѣла. Да-а, не раньше! Знаете ли, я сомнѣваюсь, доживетъ ли хоть одна изъ нихъ до окончанія дѣла; а надобно вамъ сказать, они всѣ еще молоды. Это убійственно,-- не правда ли?

Хотя старушка-леди отъ времени до времени обращалась къ намъ съ вопросами, но, повидимому, вовсе не ожидала на нихъ отвѣтовъ; она дѣлала это какъ будто по привычкѣ, какъ будто въ комнатѣ, кромѣ ея, никого больше не было.

-- Въ самомъ дѣлѣ,-- продолжала она: -- я положительно сомнѣваюсь,-- увѣряю васъ, мнѣ не дождаться поры, когда дѣло мое приведется въ порядокъ и вскроется шестая, или великая печать.-- Я сомнѣваюсь, что доживу до той поры; мнѣ все думается, что наступитъ день, когда найдутъ въ этой комнатѣ мой окоченѣлый трупъ такъ точно, какъ я находила уже множество труповъ этихъ птичекъ!

Ричардъ, отвѣчая на выраженіе сострадательныхъ взоровъ Ады, тихо и незамѣтно положилъ на каминъ нѣсколько денегъ, и вслѣдъ затѣмъ мы всѣ приблизились къ клѣткамъ, показывая видъ, что хочемь разсмотрѣть птичекъ.

-- Я не могу позволить имъ нѣтъ слишкомъ много,-- сказала старушка-леди, потому что -- вамъ покажется страннымъ, но это такъ -- потому что умъ мой приходитъ въ какое-то смутное состояніе отъ одной мысли, что онѣ поютъ въ то время, какъ я должна слѣдить за ходомъ дѣла моего въ Судѣ. А вы знаете, что умъ мой постоянно долженъ быть свѣтелъ! Въ другое время я скажу вамъ, какъ онѣ зовутся у меня,-- въ другой разъ... не теперь... А сегодня, въ день такого счастливаго предзнаменованія, онѣ будутъ пѣть сколько имъ угодно... будутъ пѣть въ честь юности (улыбка и реверансъ), въ честь надежды (еще улыбка и реверансъ) и въ честь красоты (еще улыбка и реверансъ). Итакъ, мы дадимъ имъ полюбоваться свѣтомъ.

Птички начали порхать и чиликать.

-- Я не могу открыть окна для нихъ (комната была совершенно закупорена, и это шло къ ней какъ нельзя лучше),-- не могу потому, что кошка, которую вы видѣли внизу -- ее зовутъ леди Дженъ давно уже точитъ на нихъ свои зубки. Она по цѣлымъ часамъ караулитъ ихъ на самомъ краю парапета. Если бы вы знали, какъ трудно держать ее подальше отъ моихъ дверей.

І'дѣ-то по сосѣдству раздался звонъ часовъ: онъ напомнилъ бѣдному созданію, чтѣ уже половина десятаго, и для приведенія къ концу нашего визита сдѣлалъ такъ много, что сами мы ни подъ какимь видомъ не могли бы сдѣлать того. Старушка-леди торопливо схватила свой мѣшокъ съ документами, который по приходѣ въ комнату былъ положенъ на столъ, и потомъ спросила, не отправляемся ли мы въ Судъ. Получивъ отъ насъ отрицательный отвѣтъ и увѣреніе въ томъ, что мы ни подъ какимъ видомъ не задерживаемъ ее, она отворила дверь, съ намѣреніемъ проводить насъ внизъ.

-- Съ такимъ счастливымъ предзнаменованіемъ мнѣ необходимѣе обыкновеннаго должно явиться въ Судъ до прихода канцлера,-- сказала она: -- быть можетъ, онъ вспомнитъ о моемъ дѣлѣ прежде всего, у меня даже есть предчувствіе, что онъ непремѣнно напомнить о немъ прежде всѣхъ другихъ дѣлъ.

Въ то время, какъ мы спускались съ лѣстницы, она вдругъ остановились, чтобы сказать намъ шопотомъ, что весь домъ этотъ наполненъ страннымъ хламомъ, который владѣтель дома покупалъ поштучно и ни за что теперь не хочетъ продавать,-- "но это происходитъ оттого, что онъ немного, знаете того... съумас..." Это было сказано въ верхнемъ этажѣ. Но она сдѣлала еще остановку въ среднемъ этажѣ и молча указала намъ на мрачную дверь.

-- Здѣсь живетъ другой постоялецъ,-- произнесла она шопотомъ, въ поясненіе своего указанія: -- какой-то переписчикъ. Ребятишки изъ здѣшняго квартала говорятъ, что онъ продалъ себя нечистой силѣ. Я, право, не могу понять, къ чему онъ продавалъ себя: на что могли понадобиться ему деньги! Тс!

Повидимому, она не довѣряла своему шепоту и полагала, что, при всей ея осторожности, постоялецъ могъ услышать ее. Повторивъ еще разъ "тс", она пошла впереди насъ на ципочкахъ, какъ будто опасаясь, что самые звуки ея шаговъ обнаружаютъ постояльцу то, что она говорила.

Проходя мимо лавки къ выходу на улицу тѣмъ же самымъ путемъ, который служилъ намъ входомъ въ этотъ домъ, мы увидѣли, что старикъ стоялъ передъ отверстіемъ, сдѣланнымъ въ полу, и укладывалъ въ него множество свертковъ грязной бумаги. Онъ весьма усердно занимался этой работой, потому что потъ крупными каплями выступалъ у него на лбу. Въ рукѣ его находился кусокъ мѣлу, которымъ, при каждой отдѣльно спущенной внизъ пачкѣ или сверткѣ грязной бумаги, онъ ставилъ на деревянной панели крючковатые знаки.

Ричардъ, Ада, миссъ Джэллиби и старушка-леди прошли мимо него безъ остановки. Но когда я только что сравнялась съ нимъ, онъ дотронулся до моей руки, сдѣлавъ знакъ, чтобы я остановилась, и мѣломъ написалъ на стѣнѣ букву Д. написалъ страннымъ образомъ, начавъ выводить ее съ правой стороны и нагнувъ ее на лѣвую. Буква заглавная и не печатная, но точь-въ-точь такая, какую палисадъ бы каждый изъ писцовъ конторы Кэнджа и Карбоя.

-- Понимаете ли, что я написалъ?-- спросилъ онъ, бросивъ на меня проницательный взглядъ.

-- Разумѣется,-- отвѣчала я,-- Ясно какъ день, что это буква.

-- А какая именно?

-- Буква Д.

Бросивъ на меня еще взглядъ и взглядъ на уличную дверь, онъ стеръ эту букву, вмѣсто нея поставилъ ж (но на этотъ разъ не заглавное) и спросилъ.

-- А это какая буква?

Я отвѣчала ему. Онъ стеръ и эту, замѣнилъ ее буквой о и снова обратился ко мнѣ съ тѣмъ же вопросомъ. Перемѣна буквъ продолжалась быстро, до тѣхъ поръ, пока изъ всѣхъ ихъ вмѣстѣ составилось слово "Джорндисъ", хотя на стѣнѣ не оставалось и слѣдовъ писанныхъ буквъ.

-- Ну, что я написалъ?-- спросилъ онъ.

Я сказала ему, онъ расхохотался и потомъ съ такими же странными пріемами и съ той же быстротой, приступилъ писать по-одиночкѣ другія буквы, изъ которыхъ образовались слова: "Холодный Домь". Съ изумленіемъ я прочитала и эти слова; и старикъ снова разсмѣялся.

-- Хе, хе!-- сказалъ онъ, положивъ въ сторону мѣлъ.-- Видите, миссъ, какъ я умѣю писать! Не забудьте, это писано на память: я отъ роду не учился ни читать, ни писать.

Лицо его приняло такое непріятное выраженіе, и его кошка такъ злобно поглядывала на меня, какъ будто я была кровной родней пернатымъ затворницамъ, и мнѣ становилось такъ неловко, что когда Ричардъ появился въ дверяхъ лавки, то какъ будто камень отвалился отъ моего сердца.

-- Миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ Ричардъ: -- надѣюсь, что вы не трактуете о продажѣ вашихъ волосъ. Сохрани васъ Богъ отъ этого! Трехъ мѣшковъ весьма достаточно для мистера Крука.

Я не теряла ни минуты пожелать мистеру Круку добраго утра и, присоединясь къ подругамъ, ожидавшимъ меня на улицѣ, вмѣстѣ съ ними простилась съ старушкой-лэди, которая съ величайшей церемоніей надѣляла насъ своими благословеніями и возобновила вчерашнія свои увѣренія отказать въ духовной всѣ свои помѣстья мнѣ и Адѣ. До окончательнаго нашего выхода изъ этого квартала, мы оглянулись назадъ и увидѣли, что мистеръ Крукъ стоилъ на порогѣ своей лавки и сквозь очки глядѣлъ на насъ; на плечѣ его сидѣла кошка, пушистый хвостъ которой торчалъ на сторонѣ его мохнатой шапки какъ высокій султанъ.

-- Это настоящее утреннее приключеніе въ Лондонѣ!-- сказалъ Ричардъ, со вздохомъ.-- Ахъ, кузина, кузина, если бы вы знали, какое тяжелое, какое непріятное чувство пробуждаетъ во мнѣ слово Судъ!

-- И для меня это слово также непріятно и всегда было непріятно, съ тѣхъ поръ, какъ я начинаю его помнить, возразила Ада.-- Меня очень печалитъ мысль, что мнѣ суждено быть врагомъ, какимъ я не считаю себя,-- врагомъ множества родственниковъ и другихъ лицъ, и что они, въ свою очередь, должны быть моими врагами, за которыхъ я не считаю ихъ, и что всѣ мы должны губить другъ друга, не зная вовсе, какимъ образомъ и зачѣмъ,-- и, наконецъ, въ теченіе всей нашей жизни находиться другъ у друга къ постоянномъ подозрѣніи и въ постоянномъ раздорѣ. Вѣдь справедливость должна же гдѣ нибудь существовать, а между тѣмъ не страннымъ ли это покажется, что ни одинъ еще честный и правдивый судья, при всемъ своемъ желаніи, не могъ отыскать ея въ теченіе всѣхъ этихъ лѣтъ.

-- Да, кузина, очень странно!-- сказалъ Ричардъ.-- Вся эта разорительная, медленная шахматная игра кажется, чрезвычайно странною. Видѣть этотъ судъ, какъ мы видѣли его вчера,-- видѣть его спокойствіе въ неправильной игрѣ и подумать о жалкой участи пѣшекъ на шахматной доскѣ -- право, моей головѣ и сердцу моему становится и тяжело и больно. Голова болитъ отъ удивленія почему это творится такимъ образомъ, если люди не глупцы и не бездѣльники; а сердцу тяжело отъ одной мысли, что эти же самые люди легко могутъ сдѣлаться тѣми и другими. Но во всякомъ случаѣ, Ада... могу ли я называть васъ Адой?

-- Безъ всякаго сомнѣнія можете, кузенъ Ричардъ!

-- Во всякомъ случаѣ, Ада, Судъ не произведетъ на насъ своего дурного вліянія. Благодаря нашему доброму родственнику, мы, къ счастью, встрѣтились другъ съ другомъ, и теперь этотъ судъ не въ силахъ разлучить насъ.

-- Надѣюсь, ничто не разлучитъ насъ, кузенъ Ричардъ,-- тихо произнесла Ада.

Миссъ Джэллиби сжала мою руку и въ то же время бросила на меня выразительный взглядъ. Я отвѣчала ей улыбкой, и остальная часть прогулки прошла какъ нельзя пріятнѣе.

Спустя полчаса послѣ нашего прибытія появилась мистриссъ Джэллиби, а въ теченіе слѣдующаго часа въ столовую появлялись одинъ за другимъ предметы, составляющіе необходимую принадлежность всякаго завтрака. Я нисколько не сомнѣвалась, что мистриссъ Джэллиби ложилась на ночь спать, и что въ свое время оставила ночное ложе, но по наружнымъ признакамъ нельзя было замѣтить, чтобы она снимала свое платье. Во время завтрака она была очень занята: утренняя почта доставила ей тяжелую корреспонденцію касательно Борріобула-Ха, а это обстоятельство предвѣщало. по ея словамъ, хлопоты на цѣлый день. Дѣти рѣзвились и на оборванныхъ ножонкахъ своихъ, которыя и безъ того уже служили аттестатомъ ихъ шалостей, клали новыя замѣтки своихъ подвиговъ. Пипи пропадалъ цѣлыхъ полтора часа и былъ приведенъ, наконецъ, съ Ньюгетскаго рынка полицейскимъ стражемъ. Равнодушіе, которое мистриссъ Джэллиби сохраняла какъ во время его отсутствія, такъ и при его возвращеніи въ семейный кружокъ, изумило насъ всѣхъ.

Завтракъ кончился и мистриссъ Джэллиби дѣятельно принялась диктовать своей Кадди, а Кадди быстро погружаться въ то чернильное состояніе, въ которомъ мы застали ее наканунѣ. Въ часъ пополудни за нами пріѣхала открытая коляска и телѣга за нашимъ багажомъ. Мистриссъ Джэллиби обременила насъ множествомъ напоминаній о себѣ своему доброму другу мистеру Джорндису; Кадди оставила свою работу. Въ коридорѣ она поцѣловала меня и, утирая слезы и кусая перо, смотрѣла съ лѣстницы за нашимъ отъѣздомъ. Пипи -- я съ удовольствіемъ могу сказать -- спалъ въ это время и избавилъ насъ отъ лишнихъ ощущеній горести, неизбѣжной при разлукѣ (предположенія мои, что онъ убѣжалъ къ Ньюгетскому рынку отыскивать меня, имѣли свою основательность); прочія дѣти вѣшались позади нашего экипажа. Проѣзжая мимо двора Тавія, мы съ состраданіемъ и безпокойствомъ увидѣли, какъ всѣ они разсыпались по поверхности этого двора.

VI. Совершенно дома.

День значительно прояснился и, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ коляска паша двигалась къ западу, все еще продолжалъ выяснивать. Мы проѣхали, озаренные солнечнымъ свѣтомъ, по свѣжему воздуху, удивляясь болѣе и болѣе протяженію улицъ, великолѣпію магазиновъ, обширной торговлѣ и толпамъ народа, которыхъ прекрасная погода, по видимому, вызвала на улицу, какъ собраніе пестрыхъ цвѣтовъ. Но вотъ мы начали оставлять удивительный городъ и проѣзжать по его предмѣстьямъ, которыя, на мой взглядъ, сами по себѣ могли бы составить довольно обширный городъ; наконецъ снова выбрались на настоящую загородную дорогу, съ ея вѣтряными мельницами, съ ея скирдами сѣна, съ мильными столбами, съ вагонами фермеровъ, съ запахомъ сѣна, съ вывѣсками, качающимися отъ вѣтра, и колодами для водопоя,-- съ ея деревьями, полями и живыми изгородами. Для насъ было восхитительно видѣть впереди зеленѣющій ландшафтъ, а назади -- огромную столицу; и когда вагонъ, запряженный парой прекрасныхъ лошадей, въ красныхъ сѣточкахъ на головахъ и съ звучными колокольчиками на шеяхъ, прошелъ мимо насъ съ своей музыкой, мнѣ кажется, что въ ту минуту мы всѣ трое готовы были вторить звукамъ этихъ колокольчиковъ: такое отрадное вліяніе производило на насъ все окружающее,

-- Вся эта дорога живо напоминаетъ мнѣ моего тёзку Виттингтона, сказалъ Ричардъ: -- и этотъ вагонъ составляетъ окончательный штрихъ въ картинѣ. Ало! что это значитъ?

Мы остановились; въ тоже время остановился и вагонъ. Вмѣстѣ съ этой остановкой и музыка вагона измѣнилась и перешла въ нѣжное брянчанье, разсыпавшееся отъ времени до времени дробью серебристыхъ звуковъ колокольчика, когда которая нибудь изъ лошадей махала головой или отряжалась.

-- Нашъ ямщикъ все время поджидалъ этого вагонщика, сказалъ Ричардъ: -- и вотъ вагонщикъ подходитъ теперь къ намъ.... Добрый день, пріятель!

Вагонщикъ стоялъ у дверецъ нашей коляски.

-- Что за странная вещь! прибавилъ Ричардъ, внимательно осматривая человѣка.-- Посмотрите, Ада, у него на шляпѣ выставлено ваше имя!

На его шляпѣ находились имена всѣхъ насъ. За ленточкой были заткнуты три небольшія записки: одна -- на имя Ады, другая -- на имя Ричарда, и третья -- на мое. Вагонщикъ, прочитавъ сначала надпись, передалъ каждую записку прямо по адресу. На вопросъ Ричарда, отъ кого онѣ посланы, вагонщикъ отвѣчалъ отрывисто: "отъ господина, сэръ", и, надѣвъ шляпу, которая была похожа на мягкій тазъ, хлопнулъ бичемъ, пробудилъ свою музыку, и мелодическіе звуки ея стали долетать до насъ слабѣе и слабѣе.

-- Чей это вагонъ? не мистера ли Джорндиса? спросилъ Ричардъ нашего ямщика.

-- Точно такъ, сэръ, отвѣчалъ ямщикъ.-- Отправляется въ Лондонъ.

Мы распечатали записки. Каждая изъ нихъ была дупликатомъ другой и заключала въ себѣ слѣдующія слова, написанныя четкимъ и красивымъ почеркомъ:

"Я ожидаю, мои милые, нашей встрѣчи весьма спокойно, и при этомъ случаѣ не желалъ бы видѣть принужденія ни съ той, ни съ другой стороны. Вслѣдствіе такого желанія, предъувѣдомляю васъ, что мы встрѣтимся какъ старые друзья, и о прошедшемъ не должно быть помину. Для васъ это будетъ служить весьма вѣроятнымъ, а для меня -- совершеннымъ облегченіемъ, и потому съ любовью къ вамъ остаюсь

"Джонъ Джорндисъ."

Быть можетъ, я болѣе моихъ спутниковъ имѣла причины изумляться такому посланію, потому что мнѣ до сихъ поръ не представлялось случая выразить свою благодарность тому, кто въ теченіе столь многихъ лѣтъ былъ моимъ благодѣтелемъ и моей единственной въ мірѣ опорой. Мнѣ никогда еще не приводилось подумать о томъ, буду ли я въ состояніи выразить всю мою признательность, которая слишкомъ глубоко лежала въ моемъ сердцѣ. Только теперь я начала думать и обдумывать о томъ, какимъ образомъ я встрѣчусь съ нимъ не поблагодаривъ его, и чувствовала, что исполнить это будетъ чрезвычайно трудно.

Въ душѣ Ричарда и Ады полученныя записки пробудили одинаковое ощущеніе. Сами не зная почему, они убѣждены были, что выраженіе благодарности за какое бы то ни было благодѣяніе будетъ непріятно для ихъ кузена Джорндиса, и что, во избѣжаніе подобныхъ объясненій, онъ согласится прибѣгнуть къ самымъ страннымъ средствамъ и уверткамъ,-- онъ даже готовъ будетъ убѣжать отъ нихъ. Ада слабо припоминала слова своей матери, переданныя ей во время ранняго ея дѣтства, что когда, при одномъ необыкновенно великодушномъ и щедромъ съ его стороны поступкѣ, Ада отправилась къ нему на домъ поблагодарить его, онъ случайно увидѣлъ изъ окна, какъ она подходила къ дверямъ, въ ту же минуту вышелъ черезъ заднее крыльцо и въ теченіе трехъ мѣсяцевъ никто не зналъ, куда онъ дѣвался. Разговоръ нашъ на одну и ту же тему развивался болѣе и болѣе; онъ занималъ насъ въ теченіе цѣлаго дня, и о другомъ мы почти ни о чемъ не говорили, а если и случалось переходить на другой предметъ, то очень скоро возвращались къ прежнему. Мы старались отгадать, какую наружность имѣлъ домъ мистера Джорндиса; доѣхавъ до него, увидимъ ли мы мистера Джорндиса сейчасъ же послѣ нашего пріѣзда, или спустя нѣкоторое время, о чемъ онъ будетъ говорить съ нами, и что будемъ мы отвѣчать ему. Обо всемъ этомъ мы судили, догадывались, дѣлали свои заключенія и повторяли это снова и снова.

Дорога была очень тяжела для лошадей, но тропинка для пѣшеходовъ находилась въ самомъ хорошемъ состояніи; и потому мы выходили изъ коляски и пѣшкомъ поднимались на вершины горъ. Намъ такъ нравилась эта прогулка, что мы продолжали ее достигнувъ возвышенія, гдѣ дорога снова становилась ровною и гладкою. Въ Бэрнетѣ насъ ожидала новая смѣна лошадей. Лошадей этихъ только что передъ нами накормили, и намъ нужно было подождать; вслѣдствіе этого мы снова сдѣлали прогулку, и довольно длинную, по широкому полю, ознаменованному какой-то кровопролитной битвой, и гуляли до тѣхъ поръ, пока коляска не догнала насъ. Эти прогулки до такой степени замедляли нашу поѣздку, что коротенькій день совершенно прошелъ, и длинная ночь наступила задолго передъ тѣмъ, какъ намъ пріѣхать въ Сентъ-Альфансъ, близъ котораго, какъ намъ извѣстно было, находился Холодный Домъ.

Въ это время мы испытывали такое нетерпѣніе, такое душевное волненіе, что когда коляска наша прыгала и стучала но каменной мостовой старинной улицы, Ричардъ признался, что чувствовалъ безразсудное желаніе воротиться назадъ. Съ наступленіемъ ночи задулъ рѣзкій вѣтеръ и сдѣлался морозъ, такъ что Ада, которую Ричардъ съ величайшей заботливостью укуталъ, и я дрожали съ головы до ногъ. Когда, обогнувъ уголъ, коляска наша выѣхала за городъ, и когда Ричардъ сказалъ намъ, что ямщикъ, который обнаруживалъ состраданіе къ нашему такъ высоко настроенному нетерпѣнію, оглядывается и киваетъ головой, мы приподнялись въ коляскѣ на ноги (Ричардъ поддерживалъ Аду, изъ опасенія, чтобъ она не упала) и старались открыть взорами, на открытомъ пространствѣ, освѣщенномъ сіяніемъ звѣздъ, мѣсто нашего назначенія. На вершинѣ холма, возвышавшагося впереди, мерцалъ огонекъ. Указавъ бичемъ на этотъ огонекъ и воскликнувъ: "Вонъ Холодный Домъ!", ямщикъ, несмотря, что дорога шла въ гору, пустилъ лошадей въ галопъ, и онѣ помчали насъ съ такой быстротой, что изъ подъ колесъ поднималось облако страшной пыли, которое осыпало насъ будто брызгами изъ подъ колесъ водяной мельницы. Огонекъ то скрывался отъ нашихъ взоровъ и опять открывался, то снова прятался и снова появлялся; наконецъ мы повернули въ аллею и вскорѣ примчали къ тому мѣсту, гдѣ тотъ же самый огонекъ свѣтилъ уже довольно ярко. Онъ находился въ окнѣ -- такъ по крайней мѣрѣ казалось намъ въ темнотѣ ночи -- стариннаго дома, съ тремя шпицами на кровлѣ лицевого фасада и съ полу-циркульнымъ подъѣздомъ, ведущимъ къ порталу. Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ мы остановились, раздался звонъ колокольчика, и среди звуковъ его, звонко разливавшихся по тихому воздуху, среди отдаленнаго лая нѣсколькихъ собакъ, среди яркой полосы свѣта, вырывавшагося изъ открытыхъ дверей, среди клубовъ пару, поднимавшагося съ усталыхъ лошадей, и при усиленномъ біеніи нашихъ сердецъ, мы вышли изъ коляски въ сильномъ смущеніи.

-- Ада, душа моя! Эсѳирь, моя милая! здравствуйте, здравствуйте! Какъ я радъ, что вижу васъ!... Рикъ, еслибъ въ эту минуту у меня была еще рука, я подалъ бы ее тебѣ!

Джентльменъ, произносившій эти слова, чистымъ, звучнымъ гостепріимнымъ голосомъ, одной рукой обнялъ станъ Ады, а другой -- мой, цаловалъ насъ съ отеческой нѣжностью и наконецъ провелъ черезъ залу въ уютную комнатку, озаренную яркимъ, красноватымъ свѣтомъ пылающаго камина. Здѣсь онъ снова поцаловалъ насъ и, освободивъ свои руки, посадилъ меня и Аду другъ подлѣ друга на софу, нарочно придвинутую поближе къ камину. Я чувствовала, что если бы въ эту минуту мы стали стѣснять себя, онъ въ одну секунду убѣжалъ бы отъ насъ.

-- Теперь, Рикъ, твоя очередь, сказалъ онъ: -- моя рука свободна теперь. Одно слово отъ чистаго сердца замѣняетъ хорошую рѣчь. Я отъ души, отъ всей души радъ видѣть тебя. Будь здѣсь совершенно какъ дома и прежде всего обогрѣйся.

Ричардъ съ чувствомъ уваженія и искренности, явно выражавшимся на его лицѣ, сжалъ его руку обѣими руками и сказалъ (хотя и съ нѣкоторою горячностью, которая сильно тревожила меня: я одного только и боялась теперь, что, при малѣйшей съ нашей стороны опрометчивости, мистеръ Джорндисъ внезапно исчезнетъ):

-- Вы очень добры, сэръ! Мы чрезвычайно много обязаны вамъ.

Вмѣстѣ съ этимъ Ричардъ положилъ свою шляпу и пальто и подсѣлъ къ камину.

-- Теперь скажите, понравилась ли вамъ эта поѣздка и понравилась ли вамъ мистриссъ Джэллиби? сказалъ мистеръ Джорндисъ, обращаясь къ Адѣ.

Въ то время, какъ Ада отвѣчала на этотъ вопросъ, я взглянула (не считаю за нужное говорить, съ какимъ любопытствомъ взглянула я) на лицо мистера Джорндиса. Это было пріятное, умное, одушевленное лицо, быстро отражающее на себѣ всѣ малѣйшія движенія души; въ волосахъ его просвѣчивала серебристая просѣдь. По моему мнѣнію, лѣта его скорѣе приближались къ шестидесяти, а не къ пятидесяти; но, несмотря на то, онъ имѣлъ прямой станъ, мужественную осанку и крѣпкое тѣлосложеніе. Съ самой той минуты, какъ онъ заговорилъ съ нами, его голосъ отзывался въ душѣ моей знакомыми звуками, которыхъ я не могла опредѣлить; но вслѣдъ за тѣмъ что-то особенное, выразительное въ его манерѣ, какое-то особенно пріятное выраженіе въ его глазахъ въ ту же минуту напомнили мнѣ джентльмена, съ которымъ, шесть лѣтъ тому назадъ, въ незабвенный день моего отъѣзда въ Ридингъ, я встрѣтилась въ дилижансѣ. Я была увѣрена, что это былъ тотъ самый джентльменъ. Вовсю жизнь мою я неиспытывала такого страха, какъ при этомъ открытіи, потому что мистеръ Джорндисъ уловилъ мой взоръ и, по видимому, читая въ немъ мои сокровенныя мысли, бросилъ на дверь такой выразительный взглядъ, что я невольнымъ образомъ подумала, что мы тотчасъ лишимся его.

Какъ бы то ни было, мнѣ пріятно сказать, что онъ остался на мѣстѣ и спросилъ мое мнѣніе о мистриссъ Джэллиби.

-- Она слишкомъ занята африканскимъ дѣломъ, сэръ, отвѣчала я.

-- Благородно! возразилъ мистеръ Джорндисъ.-- Но вы отвѣчаете мнѣ словами Ады. (Мимоходомъ сказать, я вовсе не слышала, что отвѣчала ему Ада.) У васъ у всѣхъ какъ я вижу, на умѣ совсѣмъ другое.

-- Ваша правда, сэръ, сказала я, взглянувъ на Ричарда и Аду, которые взорами умоляли меня отвѣчать за нихъ.-- Мы думали, что мистриссъ Джэллиби, при своихъ занятіяхъ, сдѣлалась немного безпечна къ своему семейству.

-- Ну, опять срѣзала! вскричалъ мистеръ Джорндисъ.

Это восклицаніе снова встревожило меня.

-- Однако, я опять вамъ скажу, что мнѣ хотѣлось бы знать ваше настоящее мнѣніе, моя милая. Почемъ вы знаете, быть можетъ, я отправилъ васъ туда именно съ этой цѣлью.

-- Мы полагаемъ, сэръ, сказала я, съ замѣтной нерѣшимостью: -- мы полагали, сэръ, что всего справедливѣе начать съ семейныхъ обязанностей, и что если на эти обязанности смотрятъ сквозь пальцы и пренебрегаютъ ими, то другія и подавно не будутъ служить для нихъ замѣной.

-- Маленькіе Джэллиби, сказалъ Ричардъ, являясь мнѣ на помощь:-- находятся.... извините, сэръ, но я долженъ употребить болѣе сильное выраженіе.... они находятся въ самомъ жалкомъ положеніи.

-- Ну, такъ и есть! она правду говоритъ, сказалъ мистеръ Джорндисъ, весьма торопливо.-- Вѣтеръ дуетъ восточный.

-- Вѣтеръ былъ сѣверный, когда мы ѣхали сюда, замѣтилъ Ричардъ.

-- Любезный мой Рикъ, сказалъ мистеръ Джорндисъ, поправляя въ каминѣ огонь: -- я готовъ побожиться, что вѣтеръ или уже сдѣлался, или хочетъ сдѣлаться восточнымъ. Я всегда испытываю непріятное ощущеніе, лишь только вѣтеръ начинаетъ задувать съ востока.

-- Вѣроятно, это слѣдствіе ревматизма, сэръ? сказалъ Ричардъ.

-- Я самъ то же думаю, Рикъ. Я даже увѣренъ, что это ревматизмъ. Итакъ, маленькіе Джэллиби.... да нѣтъ, насчетъ вѣтра мнѣ что-то не вѣрится.... такъ маленькіе Джэллиби находятся въ самомъ.... ахъ, Боже мой! такъ и есть: непремѣнно восточный вѣтеръ! сказалъ мистеръ Джорндисъ.

Произнося эти слова, онъ раза три и, но видимому, безъ всякой цѣли прошелся по комнатѣ. Въ одной рукѣ держалъ онъ маленькую кочергу, а другой приглаживалъ волосы, выражая на кроткомъ лицѣ своемъ досаду въ одно и то же время такую странную и такую милую, что, мнѣ кажется, при этомъ мы уже не пугались, но приходили въ восторгъ, котораго не выразить никакими словами. Онъ подалъ одну руку Адѣ, а другую мнѣ, и, приказавъ Ричарду взять свѣчу, приготовился вывести насъ изъ этой комнаты, какъ вдругъ повернулся назадъ, и мы снова остались на своихъ мѣстахъ".

-- Такъ эти маленькіе Джэллиби... Развѣ вы не могли... развѣ... ну, какъ вы думаете, еслибъ вдругъ на нихъ посыпался дождь въ видѣ конфектъ или треугольныхъ пирожковъ съ малиновымъ вареньемъ, или что нибудь въ этомъ родѣ! сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- О, кузенъ!... начала было Ада, довольно поспѣшно.

-- Ну, вотъ это такъ, моя милочка. Я люблю, когда зовутъ меня кузеномъ. Еще бы лучше было, еслибъ ты сказала: кузенъ Джонъ.

-- Я вамъ вотъ что скажу, кузенъ Джонъ!... снова начала было Ада и громко разсмѣялась.

-- Ха, ха! Вотъ это мило, прекрасно! сказалъ мистеръ Джорндисъ, съ величайшимъ удовольствіемъ.-- Это звучитъ необыкновенно какъ натурально. Ну, что же ты скажешь, душа моя?

-- А то, что для нихъ выпалъ дождь гораздо лучше этого: для нихъ сахарный дождь замѣнялся самой Эсѳирью."

-- Это какъ такъ? сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Что же сдѣлала для нихъ Эсѳирь?

-- Вотъ что... я сейчасъ разскажу вамъ все, кузенъ Джонъ, сказала Ада, сложивъ свои ручки на его рукѣ и кивая мнѣ головкой, потому что въ это время я сдѣлала ей знакъ, чтобы она не говорила обо мнѣ.-- Эсѳирь съ перваго разу подружилась съ ними. Эсѳирь няньчила ихъ, убаюкивала, умывала и одѣвала, разсказывала имъ сказки, удерживала ихъ отъ шалостей, покупала имъ игрушки (Моя милая, добрая Ада! послѣ того, какъ отъискался бѣдный Пипи, я прогулялась съ нимъ и купила для него одну только оловянную лошадку!).... и вотъ еще что, кузенъ Джонъ: она утѣшала бѣдную Каролину, старшую дочь мистриссъ Джэллиби...и еслибъ вы знали, какъ она заботлива была ко мнѣ, какъ мила и какъ любезна!... Нѣтъ, нѣтъ, пожалуста, Эсѳирь, не возражай! ты сама знаешь, что это правда!

Признательная любимица души моей нагнулась ко мнѣ, поцаловала меня и потомъ, взглянувъ въ лицо кузена, смѣло сказала ему:

-- Во всякомъ случаѣ, кузенъ Джонъ, я хочу, я должна благодарить васъ за подругу, которую вы подарили мнѣ.

При этихъ словахъ я чувствовала, будто Ада нарочно возбуждала желаніе въ своемъ кузенѣ убѣжать отъ насъ. Однакожь, онъ не убѣгалъ.

-- Какъ ты давича сказалъ, Рикъ, откуда дуетъ вѣтеръ? спросилъ мистеръ Джорндисъ.

-- Съ сѣвера; но это было, когда мы ѣхали сюда.

-- Ты сказалъ правду. Восточнаго вѣтра совсѣмъ теперь нѣтъ. Это моя ошибка. Пойдемте же мои милые, пойдемте: посмотрите ваше новое жилище, вашъ домъ.

Это былъ одинъ изъ тѣхъ очаровательно-неправильныхъ домовъ, гдѣ вы поднимаетесь и спускаетесь по ступенькамъ изъ одной комнаты въ другую, гдѣ передъ вами являются еще комнаты, въ то время, какъ вы полагали, что уже больше не увидите ихъ; гдѣ встрѣчаете еще обильный запасъ маленькихъ гостиныхъ и коридоровъ, между которыми неожиданно встрѣчаете еще маленькія сельскія комнатки, съ жалюзями въ окнахъ, сквозь которыя пробиваются плющъ и яркая зелень. Моя комната, первая изъ предстоящихъ для нашего осмотра, имѣла именно вотъ эту наружность, съ прибавленіемъ къ ней потолка изъ стрѣльчатаго свода, отъ котораго являлось такое множество угловъ, какого впослѣдствіи я никакимъ образомъ не могла насчитать, и камина, вымощеннаго вокругъ чистыми бѣлыми изразцами, въ каждомъ изъ которыхъ пылающій въ каминѣ огонекъ отражался въ миніатюрномъ видѣ. Изъ этой комнаты вы спускаетесь по двумъ ступенькамъ и входите въ очаровательную маленькую гостиную, выходившую въ цвѣточный садъ. Этой комнатѣ предназначено было принадлежать отнынѣ мнѣ и Адѣ. Изъ этой гостиной, по тремъ ступенькамъ, вы поднимаетесь въ спальню Ады, съ прекраснымъ венеціанскимъ окномъ, изъ котораго представлялся плѣнительный видъ (впрочемъ, во время нашего осмотра за окнами представлялся одинъ только непроницаемый мракъ, подъ сводомъ темно-голубого, усѣяннаго звѣздами неба). Въ просвѣтѣ окна находилось углубленіе, и въ немъ устроено было мѣсто для сидѣнья; но это мѣсто замѣчательно тѣмъ, что, не вставая съ него, посредствомъ пружины, не одна, но три прелестныхъ Ады, въ одинъ моментъ, могли бы исчезнуть изъ этой комнаты и очутиться въ самомъ миніатюрномъ кабинетѣ, Изъ спальни Ады вы вступаете въ небольшую галлерею, съ которой соединялись другія парадныя комнаты (между прочимъ, всего только двѣ), и чрезъ нее, по маленькой лѣстницѣ, съ отлогими ступенями, вы входите въ пріемную залу. Но еслибъ, вмѣсто того, чтобъ выйти изъ комнаты Ады въ коридоръ, вы вздумали вернуться въ мою комнату и изъ нея подняться на нѣсколько ступенекъ по извилистой лѣстницѣ, которая совершенно неожиданно отдѣлялась отъ главной лѣстницы, вы заблудились бы въ коридорахъ, между катками и шкафами, треугольными столиками и настоящимъ индѣйскимъ стуломъ, который вмѣстѣ съ тѣмъ служилъ и софой, и сундукомъ, и кроватью.... короче сказать, стулъ этотъ имѣлъ сходство съ чѣмъ-то среднимъ между бамбуковымъ остовомъ крошечнаго зданія и огромнѣйшей птичьей клѣткой, и который привезенъ былъ изъ Индіи неизвѣстно кѣмъ и когда. Изъ этихъ коридоровъ вы входите въ комнату Ричарда, которая частію была библіотека, частію гостиная и частію спальня; вообще, можно сказать, что она имѣла видъ комфортабельнаго соединенія множества комнатъ. Изъ комнаты Ричарда, перейдя еще одинъ коридоръ, вы вступали въ простую комнату, гдѣ почивалъ мистеръ Джорндисъ круглый годъ съ открытымъ окномъ. Кромѣ кровати, въ ней не было никакой другой мебели; да и самая кровать стояла на самой серединѣ, для того, чтобы, въ строгомъ смыслѣ слова, спать на чистомъ воздухѣ. Въ небольшой комнаткѣ, примыкавшей къ этой спальнѣ, была устроена холодная ванна, изъ которой вы еще разъ входите въ коридоръ, гдѣ находились заднія лѣстницы, и гдѣ звуки скребницы, которою чистили лошадей, крики: "стой! сюда! вотъ такъ!" и стукъ лошадиныхъ копытъ о булыжную мостовую долетали до васъ изъ конюшенъ, вѣроятно, находившихся въ весьма близкомъ разстояніи. А еслибъ изъ той же спальни мистера Джорндиса вы вышли въ другую дверь (надобно замѣтить, что въ каждой комнатѣ находилось по крайней мѣрѣ двое дверей) и спустились бы по какимъ нибудь шести-семи ступенькамъ, то снова явились бы въ пріемной залѣ и стали бы изумляться тому, какимъ образомъ вы снова очутились въ немъ или въ какія двери выходили изъ него.

Мебель, скорѣе старинная, чѣмъ старая, какъ и самый домъ, отличалась пріятной иррегулярностью. Спальня Ады была вся въ цвѣтахъ: цвѣты на ситцахъ и шпалерахъ, на бархатѣ, на гарусномъ шитьѣ и на парчѣ двухъ массивныхъ, жосткихъ, нѣкогда парадныхъ стульевъ, поставленныхъ, вмѣстѣ съ двумя другими маленькими стульями, по обѣ стороны камина. Наша гостиная была зеленая. По стѣнамъ ея, въ рамкахъ за стекломъ и безъ стеколъ, развѣшено было множество удивительныхъ и удивленныхъ птицъ, которыя, выпуча глаза, смотрѣли изъ своихъ рамокъ,-- однѣ -- на настоящую форель подъ стекляннымъ колпакомъ, такую коричневую и блестящую, какъ будто она была облита соусомъ, другія -- на смерть капитана Кука, а самая большая часть изъ нихъ -- на весь процессъ приготовленія въ Китаѣ чаю, изображенный китайскими артистами. Въ моей комнатѣ находились гравюры овальной формы, изображающія эмблемы мѣсяцевъ,-- какъ, напримѣръ, іюнь изображался дамами, собирающими сѣно, въ платьяхъ съ коротенькими таліями и огромныхъ шляпкахъ, туго подвязанныхъ подъ самымъ подбородкомъ, а октябрь -- нобльменами въ штиблетахъ, указывающими треугольными шляпами на церковный шпицъ отдаленной деревни. Портреты, въ половину роста, рисованные карандашемъ, наполняли весь домъ; но они въ токомъ безпорядкѣ были разсѣяны по комнатамъ, что брата молодого офицера, висѣвшаго въ моей спальнѣ, я нашла въ китайскомъ кабинетѣ, а убѣленная сѣдинами старушка -- повтореніе премиленькой молоденькой невѣсты, съ цвѣткомъ на груди, висѣвшей тоже въ моей комнатѣ, находилась въ столовой. Вмѣсто того повѣшены были: старинная гравюра временъ королевы Анны, изображающая четырехъ ангеловъ, въ вѣнкахъ, съ нѣкоторымъ затрудненіемъ поднимающихъ на небо какого-то джентльмена, и шитье но канвѣ, представлявшее какое-то смѣшеніе плодовъ и заглавныхъ буквъ всей азбуки. Вся прочая движимость, начиная отъ гардеробныхъ шкафовъ до стульевъ, столовъ, занавѣсей, зеркалъ, даже до булавочныхъ подушекъ и хрустальныхъ флакончиковъ, представляла то же самое разнообразіе. Всѣ комнаты ни въ чемъ больше не согласовались между собой, какъ въ одной только удивительной опрятности и чистотѣ и въ значительномъ запасѣ розовыхъ листьевъ и душистой лавепды, и въ особенности въ ящикахъ комодовъ, гдѣ всего удобнѣе помѣщался этотъ запасъ. Таковы были первыя впечатлѣнія, произведенныя на насъ Холоднымъ Домомъ, съ его окнами, изъ которыхъ вырывался яркій свѣтъ, смягчаемый въ нѣкоторыхъ мѣстахъ занавѣсями, съ его пылающимъ каминомъ, отрадной теплотой и комфортомъ, съ его гостепріимными звуками, долетавшими до насъ изъ отдаленныхъ комнатъ и говорившими о приготовленіяхъ къ обѣду, съ лицомъ его великодушнаго хозяина,-- лицомъ, озареннымъ неподдѣльной радостью и отражавшимъ это чувство на все, съ чѣмъ встрѣчались наши взоры, и, наконецъ, легкимъ гуломъ только что задувшаго вѣтра, уныло, но вмѣстѣ съ тѣмъ пріятно вторившимъ всему, что мы слышали.

-- Я очень радъ, что мой домъ понравился вамъ, сказалъ мистеръ Джорндисъ, по возвращеніи нашемъ въ комнату Ады.-- Въ немъ нѣтъ лишняго, правда; но, надѣюсь, что этотъ уголокъ довольно комфортабеленъ и будетъ еще комфортабельнѣе подъ вліяніемъ такихъ свѣтлыхъ, юношескихъ взоровъ. Однако, вамъ остается всего полчаса до обѣда. Здѣсь вы никого не увидите, кромѣ одного прекраснѣйшаго созданія въ свѣтѣ -- одного ребенка.

-- Радуйся, Эсѳирь! и здѣсь есть дѣти! сказала Ада.

-- Пожалуйста вы не сочтите этого созданія въ буквальномъ смыслѣ за ребенка, продолжалъ мистеръ Джорндисъ.-- Относительно возраста его нельзя назвать ребенкомъ: онъ уже взрослый мужчина и лѣтами своими едва ли не старше меня; но, по простотѣ своей, по свѣжести чувствъ своихъ, по энтузіазму и вполнѣ непритворной неспособности ко всѣмъ мірскимъ дѣламъ, онъ настоящій ребенокъ.

Мы чувствовали, что это лицо должно быть очень интересно.

-- Онъ знакомъ съ мистриссъ Джэллиби, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Онъ музыкантъ, то есть музыкантъ въ душѣ, хотя и могъ бы быть музыкантомъ на самомъ дѣлѣ; онъ артистъ, и тоже въ душѣ, хотя могъ бы быть артистомъ на самомъ дѣлѣ. Вообще онъ человѣкъ съ большими дарованіями и плѣнительными манерами. Онъ былъ несчастливъ въ своихъ дѣлахъ, несчастливъ въ своемъ призваніи и, наконецъ, несчастливъ въ своемъ семействѣ; но его нисколько не тревожитъ это: онъ настоящій ребенокъ!

-- Вы, кажется, сказали, что онъ имѣлъ своихъ дѣтей? спросилъ Ричардъ.!

-- Да, Рикъ, имѣлъ, съ полдюжины и даже больше.... почти дюжину, такъ по крайней мѣрѣ я долженъ полагать. Но онъ нисколько не заботился о нихъ,-- да и могъ ли онъ? Нужно было, что бы кто нибудь о немъ позаботился. Вѣдь я сказалъ вамъ, что онъ самъ ребенокъ! отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ.

-- Но, позвольте спросить, заботились ли о себѣ хоть сколько нибудь его дѣти? спросилъ Ричардъ.

-- Въ этомъ отношеніи я предоставляю тебѣ самому сдѣлать заключеніе, сказалъ мистеръ Джорндисъ, и выраженіе лица его вдругъ приняло недовольный видъ.-- Дѣти Гарольда Скимполя, какъ и всякаго бѣднаго человѣка, не получили приличнаго образованія, а между тѣмъ, такъ или иначе, успѣли, однако же, шагнуть нѣсколько впередъ.... Что это, неужели вѣтеръ снова повернулъ къ востоку? да, да, я чувствую, что повернулъ.

Ричардъ сдѣлалъ замѣчаніе, что Холодный Домъ построенъ на такомъ мѣстѣ, которое совершенно открыто для сѣвернаго вѣтра.

-- Да, дѣйствительно открыто, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Безъ всякаго сомнѣнія, это и есть главная причина моего безпокойства насчетъ вѣтра, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Ужь одно названіе "Холодный Домъ" ясно говоритъ, что онъ открытъ для сѣвернаго вѣтра.... Однако, намъ, кажется, съ тобой по пути: такъ пойдемъ же вмѣстѣ!

Наше имущество, заранѣе отправленное изъ Лондона, прибыло сюда до нашего пріѣзда, и мнѣ предстояло посвятить моему туалету всего нѣсколько минутъ. Окончивъ его, я занялась приведеніемъ въ порядокъ моего мірского достоянія, какъ вдругъ въ комнату мою вошла служанка (не та, которой назначено было находиться при Адѣ, но которой я еще не видѣла) и въ небольшой коробочкѣ принесла двѣ связки ключей, съ маленькими ярлычками на каждомъ.

-- Это для васъ, миссъ, сказала она.

-- Для меня? спросила я.

-- Точно такъ, миссъ.-- Это ключи отъ домашняго хозяйства.

Вмѣсто отвѣта на лицѣ моемъ выразилось крайнее изумленіе, тѣмъ болѣе, что служанка, едва ли не съ такимъ же изумленіемъ прибавила:

-- Мнѣ приказано принести ихъ къ вамъ, миссъ, какъ только останетесь вы наединѣ. Кажется, если не ошибаюсь, я имѣю удовольствіе говорить съ миссъ Соммерсонъ?

-- Да, отвѣчала я: -- это мое имя.

-- Въ большой связкѣ находятся ключи отъ замковъ, которые вы увидите въ комнатахъ, а въ маленькой -- отъ погребовъ. Не угодно ли вамъ назначить время на завтрашнее утро, и я покажу вамъ, къ какимъ именно замкамъ они принадлежатъ и что подъ тѣми замками находится.

Я отвѣчала, что буду готова въ половинѣ седьмого, и, по уходѣ служанки, устремила взоры на ключи, совершенно теряясь въ громадности возлагаемаго на меня порученія. Ада застала меня въ этомъ положеніи, и когда я показала ей ключи и разсказала, почему они очутились въ моей комнатѣ, она выразила такую очаровательную увѣренность въ мое умѣнье вести хозяйство, что съ моей стороны было бы верхъ безчувственности и неблагодарности не видѣть въ словахъ ея одобренія. Разумѣется, я знала, что Ада не была увѣрена въ своихъ словахъ: она высказала ихъ по свойственному ей добродушію; но мнѣ пріятно было показывать видъ, что я совершенно не замѣчаю ея милаго заблужденія.

Когда мы спустились въ столовую, насъ представили мистеру Скимполю, который стоялъ передъ каминомъ и разсказывалъ Ричарду, какъ любилъ онъ, въ бытность свою въ школѣ, играть въ мячъ. Это было небольшое созданіе, съ довольно большой головой, но пріятнымъ лицомъ, нѣжнымъ голосомъ и какой-то особенной прелестью, которая обнаруживалась во всей его особѣ. Все, что говорилось имъ, было до такой степени чуждо всякой натяжки и произносилось съ такой плѣнительной откровенностью, съ такимъ веселымъ расположеніемъ духа, что слушать его служило для насъ настоящимъ очарованіемъ. При болѣе стройномъ, въ сравненіи съ мистеромъ Джорндисомъ, станѣ, при болѣе свѣжемъ, румяномъ лицѣ и темныхъ волосахъ, онъ казался гораздо моложе. Вѣрнѣе можно сказать, что онъ, во всѣхъ отношеніяхъ, имѣлъ наружность молодого человѣка, утратившаго свою молодость, нежели на пожилыхъ лѣтъ мужчину, сохранившаго физическія силы. Въ его обращеніи, въ его манерѣ замѣтна была какая-то легкая небрежность; то же самое замѣчалось и въ одеждѣ (не говоря уже про безпечную прическу волосъ и свободную, небрежную повязку шейнаго платка, съ которыми, сколько я замѣчала, художники пишутъ свои собственные портреты),-- все это вмѣстѣ сливалось въ одну идею о романтическомъ юношѣ, испытавшемъ на себѣ необыкновенный процессъ уничиженія своего достоинства. Меня поражало то обстоятельство, что, но наружности своей и по манерѣ, онъ не имѣлъ ни малѣйшаго сходства съ человѣкомъ, который подвинулся въ жизни по обыкновенной дорогѣ, проложенной лѣтами, заботами и испытаніями.

Я узнала изъ разговора, что мистеръ Скимполь воспитывался и приготовлялъ себя къ медицинской профессіи и нѣкоторое время принадлежалъ къ свитѣ какого-то германскаго принца, въ качествѣ медика. Онъ сказывалъ, что, касательно значенія аптекарскаго вѣса и мѣры, онъ постоянно былъ ребенкомъ, что онъ ровно ничего не зналъ о нихъ (за исключеніемъ развѣ того, что они внушали къ себѣ сильное отвращеніе), а вслѣдствіе того онъ никогда не могъ прописывать рецепты съ тою аккуратностью и съ тѣми мельчайшими подробностями, какихъ требовали наука и состояніе паціентовъ. Судя по его словамъ, его голова была не такъ устроена, чтобы вмѣщать въ себѣ подробности. Онъ съ величайшимъ юморомъ разсказывалъ намъ, что когда его приглашали пустить кровь принцу или подать помощь кому нибудь изъ домашнихъ, то, но обыкновенію, его заставали или въ постелѣ, гдѣ онъ любовался потолкомъ, или за чтеніемъ газеты, или за какимъ нибудь фантастическимъ рисункомъ,-- и, само собою разумѣется, не могъ же онъ оторваться отъ подобныхъ занятій. Принцу крайне не нравилось это. Сначала онъ дѣлалъ замѣчанія, и дѣлалъ ихъ совершенно справедливо, какъ говорилъ мистеръ Скимполь съ неподражаемымъ простосердечіемъ, и, наконецъ, уничтожилъ условіе. Скимполь, не имѣя никакихъ средствъ, кромѣ любви, къ своему существованію (это было сказано съ очаровательной наивностью), влюбился, женился и окружилъ себя розовыми купидончиками. Его добрый другъ Джорндисъ и нѣкоторые другія изъ его добрыхъ друзей старались, въ болѣе быстрой или медленной послѣдовательности, открывать для него различныя дороги въ жизни; но старанія ихъ остались безъуспѣшны, и неудивительно, если принять въ соображеніе два самые странные недостатка, въ которыхъ онъ чистосердечно признавался, и именно: одинъ изъ нихъ состоялъ въ томъ, что мистеръ Скимполь не имѣлъ никакого понятія о времени, а другой]-- въ томъ, что онъ не имѣлъ никакого понятія о деньгахъ. Вслѣдствіе этихъ недостатковъ, мистеръ Скимполь всегда забывалъ о назначенныхъ свиданіяхъ, никогда не могъ вести дѣла надлежащими образомъ и никогда не зналъ надлежащей цѣны всякаго рода предметамъ. Что станете дѣлать! Онъ дѣлалъ успѣхи въ жизни по своему и, подвигаясь по своей дорогѣ, очутился съ нами въ одномъ и томъ же мѣстѣ. Онъ очень любилъ читать газеты, любилъ рисовать фантастическіе этюды, любилъ природу, любилъ искусство. Отъ общества онъ просилъ только одного, чтобъ ему позволено было жить на свободѣ. Кажется, это немного! Его нужды были весьма немногія. Дайте ему газеты, представьте ему случай побесѣдовать, дайте ему музыку, баранины, кофе, ландшафтъ, свѣжіе плоды въ лѣтній сезонъ, нѣсколько листовъ бристольской бумаги, немного краснаго вина,-- и, право, онъ больше ничего не сталъ бы просить. Въ кругу людей онъ былъ настоящій ребенокъ,-- но не такой ребенокъ, который бы расплакался, не получивъ желаемой игрушки. Разъ и навсегда онъ сказалъ всѣмъ людямъ: "идите съ миромъ каждый по своей дорогѣ! носите красные мундиры, синіе фраки, батистовые нарукавники, носите перья за ушами, носите фартуки; ищите славы и стремитесь за ней, слѣдите за торговлей, занимайтесь ремесломъ, дѣлайте что вамъ угодно, но только дайте Гарольду Скимполю жить на свободѣ!"

Все это и многое другое онъ разсказывалъ намъ не только съ безпредѣльнымъ юморомъ и наслажденіемъ, но и въ нѣкоторой степени съ одушевленіемъ и чистосердечіемъ. Онъ говорилъ о своихъ дѣяніяхъ и подвигахъ, какъ будто никогда не принималъ въ нихъ участія, какъ будто Скимполь былъ третье лицо, какъ будто онъ зналъ, что Скимполь имѣлъ свои странности, свои особенности, но вмѣстѣ съ тѣмъ имѣлъ и свои права, которыми пользовались другіе люди, и потому ни подъ какимъ видомъ не должны быть нарушены. Онъ былъ очарователенъ, въ строгомъ смыслѣ этого слова. Если идеи мои въ ту раннюю пору моей жизни были еще довольно смутны, то, стараясь примирить все сказанное имъ съ тѣмъ, что я считала обязанностью и отвѣтственностью въ жизни, я находилась еще въ большемъ недоумѣніи, не постигая вполнѣ, почему онъ освобождался отъ нихъ. Что онъ былъ свободенъ отъ нихъ, въ этомъ я почти не сомнѣвалась; да онъ и самъ былъ увѣренъ въ этомъ.

-- Я ничего не ищу, ничего не домогаюсь, сказалъ мистеръ Скимполь, съ прежней безпечностью и безъ принужденія.-- Быть владѣтелемъ чего нибудь, дѣлать пріобрѣтенія не имѣетъ для меня ни малѣйшей привлекательности. Напримѣръ, вотъ этотъ прекраснѣйшій домъ принадлежитъ моему другу Джорндису. Я чувствую себя вполнѣ обязаннымъ ему за то, что онъ владѣетъ этимъ домомъ. Я могу срисовывать этотъ домъ, могу дѣлать въ своемъ рисункѣ различныя измѣненія, я могу огласить его музыкой. Бывая здѣсь, я достаточно владѣю этимъ домомъ и, къ тому же, не знаю ни хлопотъ, ни заботъ, ни издержекъ, ни отвѣтственности. Короче вамъ сказать, имя моего домоправителя Джорндисъ,-- и ужъ онъ, повѣрьте, не обманетъ меня.... Мы заговорили было о мистриссъ Джэллиби. Надобно вамъ сказать, эта женщина одарена свѣтлымъ взглядомъ, силою воли и безпредѣльной способностью заниматься дѣлами и вникать во всѣ ихъ подробности,-- женщина, которая бросается въ предпріятія съ изумительнымъ рвеніемъ! Съ своей стороны я не сожалѣю, что природа не надѣлила меня силой воли и необыкновенной способностью заниматься дѣлами, чтобы бросаться въ предпріятія съ изумительнымъ рвеніемъ. Я могу восхищаться способностями этой женщины безъ всякой зависти. Я могу сочувствовать ея предпріятіямъ. Я могу мечтать о нихъ. Я могу лежать на травѣ -- само собою разумѣется, въ хорошую погоду -- и, въ то же время, плавать по африканской рѣкѣ, обнимать каждаго встрѣчнаго туземца, ощущать и цѣнить глубокое безмолвіе африканской природы, рисовать пышную, роскошную растительность тропическаго климата такъ вѣрно, такъ аккуратно, какъ будто въ минуты моихъ созерцаній я находился тамъ. Не знаю, можно ли изъ этого извлечь какую нибудь существенную пользу,-- но это все, что я въ состояніи сдѣлать, и сдѣлать отчетливо, совершенно. Поэтому, ради Бога, предоставьте Гарольду Скимполю, этому довѣрчивому ребенку, умолять васъ, умолять весь міръ, умолять все сословіе практическихъ людей, сдѣлавшихъ похвальную привычку заниматься дѣломъ,-- да позволено будетъ ему существовать между ними и любоваться человѣческимъ семействомъ! Сдѣлайте это такъ или иначе, по внушенію вашего добраго сердца, и предоставьте ему полную свободу кататься на своемъ конькѣ!

Ясно было, что мистеръ Джорндисъ не оставлялъ безъ вниманія подобную мольбу. Мистеръ Скимполь находился въ такомъ положеніи, что нельзя было оставить этого безъ вниманія, даже еслибъ онъ и не прибавилъ слѣдующихъ словъ:

-- Только вамъ, великодушныя созданія,-- вамъ однимъ я завидую, сказалъ мистеръ Скимполь, обращаясь къ намъ, новымъ знакомымъ:-- завидую вашей способности дѣлать то, что выдѣлаете. Имѣя эту способность, я приходилъ бы въ восторгъ отъ самого себя. Я не чувствую простой, грубой признательности къ вамъ. Напротивъ того, мнѣ кажется, вамъ бы слѣдовало быть благодарными мнѣ, за то, что я доставляю вамъ случай наслаждаться пріятнымъ сознаніемъ своего великодушія. Я знаю, это вамъ нравится. Смѣло и утвердительно могу сказать, что я явился въ этотъ свѣтъ собственно затѣмъ, чтобъ увеличить запасъ вашего счастія. Почему знать, быть можетъ, я затѣмъ и родился, чтобы быть вашимъ благодѣтелемъ, предоставляя вамъ отъ времени до времени случай помогать мнѣ въ моихъ маленькихъ затрудненіяхъ Стоитъ ли сожалѣть, что я не способенъ къ общественнымъ занятіямъ, если эта неспособность доставляетъ такія пріятныя послѣдствія? И поэтому я не сожалѣю.

Изъ всѣхъ игривыхъ рѣченіи (игривыхъ, но всегда выражавшихъ какой нибудь смыслъ ) ни одно, по видимому, не нравилось такъ мистеру Джорндису, какъ это. Впослѣдствіи я очень часто удивлялась, дѣйствительно ли было замѣчательнымъ или замѣчательнымъ только для меня, что человѣкъ, который, по всей вѣроятности, былъ признательнѣйшимъ существомъ и изъявлялъ свою признательность при малѣйшемъ случаѣ, долженъ до такой степени чуждаться благодарности другихъ людей.

Мы всѣ были очарованы. Откровенность мистера Скимполя, его въ высшей степени пріятное описаніе своей особы я считала за должную дань плѣнительнымъ качествамъ Ады и Ричарда, тѣмъ болѣе, что мистеръ Скимполь видѣлся съ ними въ первый разъ. Весьма натурально, что они, особливо Ричардъ, оставались довольны по тѣмъ же самымъ причинамъ и считали за особенную честь, что такой привлекательный человѣкъ открывался передъ ними, ввѣрялся имъ такъ непринужденно. Чѣмъ далѣе мы слушали, тѣмъ свободнѣе говорилъ мистеръ Скимполь. И сколько прелести заключалось въ его безпечной радости и одушевленіи, въ его плѣнительной горячности, въ его безъискусственномъ умѣньи игриво обнаруживать свои недостатки, какъ будто онъ говорилъ въ это время: "вѣдь я ребенокъ, вы это знаете! Въ сравненіи со мной, вы -- люди, полные коварныхъ умысловъ (на меня, дѣйствительно, смотрѣлъ онъ именно съ этой точки зрѣнія); а я между тѣмъ безпеченъ, веселъ и невиненъ. Забудьте всѣ ваши свѣтскія ухищренія и играйте со мной!"

Короче сказать, эффектъ, производимый мистеромъ Скимполемъ, былъ ослѣпителенъ.

Онъ до такой степени былъ чувствителенъ, душа его была до такой степени воспріимчива ко всему прекрасному и нѣжному, что только однимъ этимъ онъ могъ бы пріобрѣсть расположеніе. Вечеромъ, когда я приготовляла чай, а Ада въ сосѣдней комнатѣ тихо играла на фортепьяно и въ полголоса напѣвала кузену Ричарду романсъ, который случайно пришелъ имъ на память, мистеръ Скимполь явился въ столовую и, расположившись на софѣ, недалеко отъ меня, началъ говорить объ Адѣ такъ мило, что я почти полюбила его.

-- Она похожа на ясное утро, говорилъ онъ.-- Съ этими золотистыми волосами, съ этими голубыми глазами и этимъ свѣжимъ румянцемъ на ея ланитахъ, она удивительно похожа на свѣтлое майское утро. Вотъ посмотрите, здѣшнія птички непремѣнно сочтутъ ее за утро. Мы не будемъ называть сироткой такое очаровательное юное созданіе, которое служитъ отрадой всему человѣчеству. Она, по моему, дитя вселенной.

Я замѣтила, что мистеръ Джорндисъ стоялъ позади Скимполя; его руки были откинуты назадъ, и на лицѣ его играла выразительная улыбка.

-- Я боюсь, сказалъ онъ: -- что свѣтъ -- довольно равнодушенъ.

-- Неужели! Не знаю! вскричалъ мистеръ Скимполь протяжно.

-- А мнѣ кажется, я знаю, сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- Конечно, конечно! вскричалъ Скимполь:-- вы знаете свѣтъ, (это, по вашимъ понятіямъ, то же, что вселенная), а я о вашемъ свѣтѣ ровно ничего не знаю; поэтому вы должны итти своей дорогой. Но еслибъ я имѣлъ свою дорогу (при этомъ мистеръ Скимполь взглянулъ на Аду и Ричарда), на ней бы не было колючихъ терній суровой дѣйствительности, конѣ какъ на той тропинкѣ. Она была бы усыпана розами, пролегала бы подъ тѣнью цвѣтущихъ садовъ, гдѣ нѣтъ ни весны, ни осени и ни зимы, но вѣчное лѣто. Она бы не знала никакихъ перемѣнъ, ни вліянія времени. Пошлое слово "деньги" никогда бы не раздавалось вблизи ея.

Мистеръ Джорндисъ погладилъ мистера Скимполя по головѣ, какъ будто Скимполь и въ самомъ дѣлѣ былъ ребенокъ, и, сдѣлавъ шага два по комнатѣ, остановился на нѣсколько секундъ и бросилъ взглядъ на молодыхъ кузиновъ. Этотъ взглядъ былъ задумчивъ, по въ тоже время имѣлъ кроткое, ласковое выраженіе, выраженіе, которое я часто (о, какъ часто!) замѣчала впослѣдствіи, и которое навсегда запечатлѣлось въ моемъ сердцѣ. Комната, въ которой сидѣли молодые люди, сообщаясь съ комнатой, въ которой стоялъ мистеръ Джорндисъ, освѣщалась однимъ только каминнымъ огнёмъ. Ада сидѣла за фортепьяно; Ричардъ, наклонясь, стоялъ подлѣ нея. Тѣни ихъ сливались на стѣнѣ въ одну тѣнь и представляли какія-то странныя формы, не лишенныя, впрочемъ, еще болѣе страннаго движенія, сообщаемаго колебавшимся пламенемъ въ каминѣ, хотя и отражались онѣ отъ предметовъ неподвижныхъ. Ада такъ нѣжно и легко прикасалась къ клавишамъ и пѣла такъ тихо, что вѣтеръ, улетая къ отдаленнымъ вершинамъ холмовъ, былъ такъ же слышенъ, какъ и звуки фортепьяно. Непроницаемая тайна будущаго и слабый намекъ на него, сообщаемый голосомъ настоящаго, по видимому, выражались во всей этой картинѣ.

Но не для того я припоминаю эту сцену -- о, какъ свѣжо сохранилась она въ моей памяти!-- чтобы припомнить мысль, которая родилась въ моей головѣ во время этой сцены; нѣтъ I во первыхъ, для меня не совсѣмъ непонятнымъ осталось различіе между безмолвнымъ взглядомъ, направленнымъ на эту сцену, и потокомъ словъ, предшествовавшихъ взгляду. Во вторыхъ, хотя взглядъ мистера Джорндиса, отведенный отъ Ады и Ричарда, остановился на мнѣ на одну только секунду, но я чувствовала, какъ будто въ эту секунду мистеръ Джорндисъ довѣрялъ мнѣ (и зналъ, что довѣряетъ, и что я принимала это довѣріе) свою надежду, что Ада и Ричардъ соединятся современенъ болѣе крѣпкими и нѣжными узами родства.

Мистеръ Скимполь умѣлъ играть на фортепьяно и віолончели. Онъ былъ композиторъ -- написалъ однажды половину оперы; но она страшно наскучила ему, и осталась неконченною. Его сочиненіи отличались вкусомъ, и онъ разъигрывалъ ихъ съ чувствомъ. Послѣ чаю у насъ образовался маленькій концертъ, въ которомъ Ричардъ, мистеръ Джорндисъ и я были слушателями. Ричардъ былъ въ восторгѣ отъ пѣнія Ады и говорилъ мнѣ, что она знала всѣ романсы, которые когда либо были написаны. Спустя нѣсколько времени я замѣтила, что въ комнатѣ недоставало сначала мистера Скимполя, а потомъ и Ричарда, и въ то время, какъ я старалась догадаться, почему Ричардъ не возвращался такъ долго и терялъ такъ много, въ дверь столовой заглянула служанка,-- та самая, которая вручила мнѣ ключи.

-- Сдѣлайте одолженіе, миссъ, сказала она: -- нельзя ли вамъ отлучиться на минутку?

Когда я вышла и затворила дверь, служанка, поднявъ руки, сказала:

-- Мистеръ Карстонъ приказалъ сказать, нельзя ли вамъ пожаловать] наверхъ, въ комнату мистера Скимполя. Его постигъ какой-то ударъ.

-- Ударъ?

-- Точно такъ, миссъ,-- и совсѣмъ неожиданный, отвѣчала служанка.

Въ душѣ моей въ эту минуту родилось опасеніе, что недугъ мистера Скимполя могъ оказаться опаснаго рода; но, несмотря на то, я попросила ее никого больше не тревожить. Собравшись съ духомъ, я быстро пошла за служанкой по лѣстницѣ, стараясь въ то же время сообразить, какія употребить лучше средства, если окажется, что съ мистеромъ Скимполемъ сдѣлался обыкновенный обморокъ. Служанка отворила дверь, и я вошла въ комнату, гдѣ, къ моему невыразимому удивленію, вмѣсто того, чтобы застать мистера Скимполя въ постели или распростертымъ на полу, я увидѣла, что онъ стоялъ передъ каминомъ и улыбался Ричарду, между тѣмъ какъ Ричардъ, съ лицомъ, выражавшимъ крайнее замѣшательство, смотрѣлъ на диванъ, гдѣ сидѣлъ незнакомый мужчина, въ бѣломъ пальто, съ гладкими и рѣдкими волосами на головѣ, которую онъ приглаживалъ носовымъ платкомъ, вслѣдствіе чего количество волосъ казалось еще меньшимъ.

-- Миссъ Соммерсонъ, торопливо сказалъ Ричардъ: -- я очень радъ, что вы пришли сюда. Вы въ состояніи будете подать намъ совѣтъ. Нашъ другъ мистеръ Скимполь.... не пугайтесь пожалуете!... арестованъ за долги.

-- И въ самомъ дѣлѣ, неоцѣненная миссъ Соммерсонъ, сказалъ мистеръ Скимполь, съ своимъ обворожительнымъ чистосердечіемъ: -- я никогда еще не находился въ такомъ положеніи, въ какомъ болѣе всего требуются тотъ здравый разсудокъ, та спокойная привычка оказывать пользу и то умѣнье приводитъ дѣла въ надлежащій порядокъ, которые долженъ замѣтить въ васъ всякій, кто только имѣлъ счастіе находиться въ вашемъ обшествѣ не болѣе четверти часа.

Незнакомецъ на диванѣ, страдавшій, по видимому, сильнымъ насморкомъ, такъ громко сморкнулся, что этотъ звукъ не на шутку испугалъ меня.

-- Какъ великъ долгъ, за который арестуютъ васъ? спросила я мистера Скимполя.

-- Не знаю, неоцѣненная миссъ Соммерсонъ, отвѣчалъ онъ, такъ мило качая головой: -- рѣшительно не знаю. Говорятъ, сколько-то фунтовъ, сколько-то шиллинговъ и полпенса.

-- Двадцать-четыре фунта, шестнадцать шиллинговъ и семь съ половиною пенсовъ. Вотъ и весь тутъ долгъ, замѣтилъ незнакомецъ.

-- А это отзывается.... это отзывается, сказалъ мистеръ Скимполь: -- это составляетъ, по вашему, весьма незначительную сумму?

Незнакомецъ не сдѣлалъ на это возраженія, но вмѣсто того еще разъ сморкнулся и сморкнулся такъ сильно, что, по видимому, усиліе, съ которымъ производилась эта операція надъ носомъ, заставила его приподняться.

-- Мистеръ Скимполь, сказалъ Ричардъ, обращаясь ко мнѣ: -- мистеръ Скимполь совѣстится обратиться къ нашему кузену Джорндису, потому что онъ недавно.... мнѣ кажется, сэръ, я понялъ васъ, что онъ недавно помогъ вамъ

-- О, да! возразилъ мистеръ Скимполь, улыбаясь: -- хотя я совершенно позабылъ, какъ велика сумма и когда это было. Джорндисъ съ удовольствіемъ готовъ повторить это. Но, знаете, въ этомъ отношеніи я имѣю чувства эпикурейца: въ помощи, которую оказываютъ мнѣ, я бы хотѣлъ видѣть перемѣну, въ нѣкоторой степени, новинку; мнѣ бы хотѣлось -- и онъ взглянулъ на Ричарда и на меня -- мнѣ бы хотѣлось открыть великодушіе на новой почвѣ и въ цвѣткѣ, имѣющемъ новую форму.

Прежде, чѣмъ отвѣтить на это, я рѣшилась узнать, какія могутъ быть послѣдствія, если долгъ не будетъ уплаченъ..

-- Тюрьма, сказалъ незнакомецъ, хладнокровно укладывая носовой платокъ въ шляпу, стоявшую на полу у его ногъ: -- тюрьма или Коавинсесъ.

-- Могу ли я спросить, что это такое?

-- Что такое Коавинсесъ? повторилъ незнакомецъ.-- Это -- домъ. {Въ Англіи есть особые лома, пула, не прибѣгая къ мѣрамъ правосудія, забираютъ должниковъ такого рода, на уплату долговъ которыхъ есть какая нибудь надежда. Дома эти содержатся частными людьми, получившими на это право отъ правительства и извлекающими изъ спекуляціи подобнаго рода значительныя выгоды. Прим. перевод.}

Ричардъ и я обмѣнялись взорами. Весьма замѣчательно обстоятельство, что арестъ приводилъ въ затруднительное положеніе не мистера Скимполя, какъ должно было ожидать, а насъ. Онъ наблюдалъ за нами съ неподдѣльнымъ вниманіемъ; но въ его наблюденіяхъ, если можно допустить подобное противорѣчіе, не скрывалось эгоизма. Онъ совершенно умывалъ свои руки отъ затруднительнаго положенія, въ которомъ находился, и оно сдѣлалось нашей принадлежностью.

-- Я полагаю, замѣтилъ мистеръ Скимполь, какъ будто отъ души желая вывести насъ изъ затрудненія: -- я полагаю, что мистеръ Ричардъ, или его прекрасная кузина, или оба они вмѣстѣ, какъ участники въ тяжбѣ, производимой въ Верховномъ Судѣ, касательно раздѣла (какъ говорятъ другіе) какого-то огромнаго наслѣдства,-- я полагаю, что они при этомъ случаѣ могутъ дать или подписку, или что нибудь другое, что нибудь въ родѣ поручительства или обязательства. Не знаю, какъ это называется у дѣловыхъ людей, но полагаю, что въ ихъ распоряженіи есть же какое нибудь орудіе, которымъ можно бы устроить это дѣло

-- Какъ бы не такъ! это дудки-съ! сказалъ незнакомецъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ? возразилъ мистеръ Скимполь.-- Это начинаетъ казаться чрезвычайно страннымъ, особливо для того, кто не можетъ назвать себя судьей и знатокомъ этихъ дѣлъ.

-- Странно или нѣтъ, довольно рѣзко замѣтилъ незнакомецъ:-- но я вамъ говорю, что этимъ отъ меня не отдѣлаться.

-- Успокойтесь; любезный мой! будьте похладнокровнѣе! сказалъ мистеръ Скимполь, стараясь въ самомъ дѣлѣ успокоить его и въ то же время рисуя его голову на пустомъ листкѣ какой-то книги.-- Не разстроивайте себя своимъ занятіемъ. Мы умѣемъ отличить васъ отъ вашей обязанности, мы умѣемъ отличить какое бы то ни было лицо отъ его профессіи. Но, повѣрьте, мы еще не до такой степени предубѣждены противъ людей; мы готовы допустить предположеніе, что въ частной жизни вы весьма почтенный человѣкъ, съ большимъ запасомъ поэзіи въ вашей натурѣ, о чемъ, быть можетъ, вы не имѣете и малѣйшаго сознанія.

Незнакомецъ отвѣчалъ сильнымъ сморканьемъ, въ знакъ ли того, что онъ принимаетъ поэтическую дань, или съ пренебреженіемъ отвергаетъ ее; онъ не принялъ на себя труда объяснить намъ это.

-- Теперь., неоцѣненная миссъ Соммерсонъ и любезнѣйшій мистеръ Ричардъ, сказалъ мистеръ Скимполь весело, невинно и довѣрчиво, и въ то же время любуясь рисункомъ, наклонивъ для этого голову нѣсколько на бокъ: -- теперь вы видите, что я рѣшительно не могу помочь себѣ и нахожусь совершенно въ вашихъ рукахъ. Я прошу одной только свободы. Если бабочки порхаютъ на свободѣ, то согласитесь, что люди, вѣроятно, не откажутъ Гарольду Скимполю въ томъ, что они предоставляютъ бабочкамъ.

-- Знаете ли что, миссъ Соммерсонъ, прошепталъ мнѣ Ричардъ: -- у меня есть десять фунтовъ, которые я получилъ отъ мистера Кэнджа. Нельзя ли употребить ихъ въ дѣло?

Въ моемъ распоряженіи было тоже пятнадцать фунтовъ и нѣсколько шиллинговъ, сбереженныхъ мною въ теченіе многихъ лѣтѣ изъ денегъ, высылаемыхъ мистеромъ Кэнджемъ въ пансіонъ на мои потребности. Я всегда полагала, что, быть можетъ, по какимъ нибудь не предвидѣннымъ обстоятельствамъ, я буду неожиданно брошена въ міръ безъ друзей, безъ родныхъ, безъ всякихъ средствъ къ существованію, и потому всегда старалась сберечь немного денегъ и имѣть ихъ при себѣ, чтобы не быть совершенно безъ гроша. Я сказала Ричарду, что имѣю небольшой капиталъ и въ настоящее время не нуждаюсь въ немъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ просила его, пока я буду ходить за деньгами, сообщить, какъ можно деликатнѣе, мистеру Скимполю, что мы бы желали имѣть удовольствіе заплатить его долгъ.

Когда я возвратилась, мистеръ Скимполь поцаловалъ мнѣ руку и, но видимому, былъ тронутъ нашимъ поступкомъ. Онъ былъ тронутъ не за себя, но за насъ (и я еще разъ убѣдилась въ странномъ и необыкновенномъ противорѣчіи, которое обнаруживалось въ положеніи мистера Скимполя и въ его словахъ), какъ будто вниманіе къ собственному своему положенію было совершенно чуждо для него, и что, въ настоящую минуту, онъ весь углубленъ былъ въ одно только созерцаніе нашего счастія. Для лучшаго эффекта этой сдѣлки, я, но просьбѣ Ричарда, приняла на себя трудъ разсчитаться съ незнакомцемъ, котораго мистеръ Скимполь въ шутку назвалъ Коавинсесомъ. Я отсчитала требуемую сумму и въ замѣнъ ея получила надлежащій документъ. Это также немало послужило къ пробужденію восторга въ душѣ мистера Скимполя.

Онъ такъ деликатно выражалъ свою признательность, что румянецъ выступалъ мнѣ на щеки не такъ сильно, какъ я ожидала, и разсчиталась съ незнакомцемъ въ бѣломъ пальто не сдѣлавъ ни одной ошибки.

Незнакомецъ положилъ деньги въ карманъ и потомъ, обратясь ко мнѣ, отрывисто сказалъ:

-- Теперь дѣло кончено, миссъ; желаю вамъ добраго вечера.

-- Любезный другъ, сказалъ мистеръ Скимполь, оставивъ свой рисунокъ вполовину неконченнымъ и расположившись у камина такъ, чтобы пріятное вліяніе пылающаго огня сосредоточивалось на его спинѣ: -- я хотѣлъ бы спросить васъ кое о чемъ, если только это не оскорбитъ вашего достоинства.

-- Ну, такъ катайте проворнѣй!

Мнѣ послышалось, что отвѣть незнакомца состоялъ изъ этихъ словъ.

-- Скажите, знали ли вы сегодня поутру, что вамъ придется выѣхать изъ дому съ этимъ порученіемъ? спросилъ мистеръ Скимполь.

-- Я зналъ объ этомъ вчера вечеромъ, за чаемъ, отвѣчалъ Коавинсесъ.

-- И это не испортило вашего аппетита, не причинило вамъ безпокойства?

-- Нисколько! отвѣчалъ Коавинсесъ.-- Я зналъ, что если не схвачу васъ сегодня, то непремѣнно поймаю завтра. Одинъ день не составляетъ большой разницы.

-- Но согласитесь, продолжалъ мистеръ Скимполь: -- когда вы ѣхали сюда, вѣдь день былъ чудный. Солнце ярко сіяло, вѣтеръ навѣвалъ прохладу, свѣтъ и тѣнь игриво носились по полямъ, птички распѣвали.

-- Вамъ никто и не думаетъ говорить, что этого не было, возразилъ Коавинсесъ.

-- Да, дѣйствительно никто, замѣтилъ мистеръ Скимполь.-- Но скажите, о чемъ вы думали, о чемъ вы размышляли во время дороги?

-- Что вы хотите, сэръ, сказать этимъ? грубо и съ видомъ крайняго нерасположенія продолжать бесѣду, спросилъ Коавинсесъ.-- Гм! о чемъ я думалъ, о чемъ размышлялъ? У меня слишкомъ много дѣла и очень мало выгодъ отъ него, чтобы пускаться въ размышленія. Вотъ еще вздумали -- скажи имъ, о чемъ я размышлялъ!

Послѣднія слова произнесены были съ видомъ глубокаго пренебреженія.

-- Значитъ вы вовсе не думали о слѣдующемъ обстоятельствѣ: Гарольдъ Скимполь любитъ восхищаться сіяніемъ солнца, любитъ слушать дуновеніе вѣтра, любитъ смотрѣть, какъ свѣтъ и тѣни летаютъ по полямъ, любитъ слушать пернатыхъ, этихъ пѣвчихъ въ громадномъ храмѣ природы. Зачѣмъ же мнѣ ѣхать изъ дому? неужели затѣмъ, чтобы лишить Гарольда Скимполя этихъ удовольствій, этой доли, которая составляетъ его единственное, фамильное наслѣдство? Скажите откровенно, вы не думали объ этомъ?

-- Я -- конечно.... да я не думалъ, сказалъ Коавинсесъ, для черствыхъ понятій котораго эта идея заключала въ себѣ столько глубокаго смысла, что, для равносильнаго отвѣта, онъ разсудилъ за лучшее сдѣлать между каждымъ словомъ длинный промежутокъ и заключить послѣднее такимъ быстрымъ и сильнымъ сотрясеніемъ всего тѣла, что шея его подвергалась опасному вывиху.

-- Умственный процессъ у васъ, дѣловыхъ людей, весьма странный и весьма забавный! сказалъ мистеръ Скимполь съ задумчивымъ видомъ.-- Благодарю васъ, любезный другъ! доброй ночи!

Отсутствіе наше было довольно продолжительно и могло показаться страннымъ Адѣ и мистеру Джорндису, а потому я немедленно спустилась внизъ и застала Аду подлѣ камина за рукодѣльемъ и въ разговорѣ съ кузеномъ Джономъ. Вскорѣ появился въ гостиной мистеръ Скимполь, а почти вслѣдъ за нимъ и Ричардъ. Въ теченіе вечера я была очень занята: я брала первый урокъ игры въ баггэмонъ, и брала его отъ мистера Джорндиса, который очень любилъ эту игру, и отъ котораго, разумѣется, я желала научиться какъ можно скорѣе, съ тою цѣлью, чтобы, изучивъ игру, быть хоть сколько нибудь полезной для него, когда онъ не имѣлъ лучшаго противника. Въ то время, какъ мистеръ Скимполь игралъ отрывки своихъ сочиненій, когда онъ сидѣлъ за фортепьяно или за віолончелью, или за вашимъ столомъ и сохранялъ, безъ всякаго напряженія, свое обворожительное расположеніе духа и поддерживалъ легкій разговоръ,-- въ это время я думала, что Ричардъ и я находились подъ вліяніемъ непріятнаго впечатлѣнія, производимаго на насъ сознаніемъ, что послѣ обѣда мы совершенно неожиданно и какъ-то странно очутились подъ арестомъ, и что вообще это было очень забавно.

Мы разошлись очень поздно, а это случилось оттого, что, когда пробило одиннадцать и Ада собралась уйти, мистеръ Скимполь сѣлъ за фортепьяно, шумно забрянчалъ на нихъ и потомъ старался доказать намъ, что самое лучшее средство продлить наши дни заключается въ томъ, чтобы похищать у ночи по нѣскольку часовъ. Было уже далеко за полночь, когда онъ унесъ изъ гостиной свѣчу и свое лучезарное лицо, и мнѣ кажется, что онъ продержалъ бы насъ до самого разсвѣта, еслибъ представилась къ тому малѣйшая возможность. Ада и Ричардъ промедлили у камина еще нѣсколько секундъ, стараясь угадать, кончила ли мистриссъ Джэллиби свою диктовку на этотъ день, какъ вдругъ мистеръ Джорндисъ, отлучавшійся передъ этимъ, вошелъ въ гостиную.

-- Ахъ, Боже мой, что это значитъ, на что это похоже! говорилъ онъ, потирая голову и расхаживая по комнатѣ, съ выраженіемъ досады, имѣвшей въ глазахъ нашихъ особенную прелесть.-- Что это значитъ? Рикъ, мой милый, Эсѳирь, душа моя, что вы сдѣлали? зачѣмъ вы сдѣлали это? какъ могли вы сдѣлать это? Сколько каждый изъ васъ заплатилъ за него? Ну, такъ и есть -- вѣтеръ опять повернулъ. Я чувствую, какъ онъ продуваетъ меня!

Мы всѣ рѣшительно не знали, что отвѣчать.

-- Ну, Рикъ, изволь говорить! Прежде, чѣмъ я лягу спать, мнѣ должно рѣшить это дѣло. Сколько же вы заплатили изъ вашего кармана? Вѣдь вы знаете, что эти деньги были сбережены вами! Зачѣмъ же вы отдали ихъ? какимъ образомъ рѣшились вы отдать ихъ? О, Боже мой! такъ и" есть, восточный вѣтеръ задуваетъ, непремѣнно дуетъ!

-- Извините, сэръ, сказалъ Ричардъ: -- но мнѣ кажется, что съ моей стороны было бы неблагородно сказать вамъ. Мистеръ Скимполь положился на насъ....

-- Господь съ тобой, мой милый! Да онъ полагается на всякаго! сказалъ мистеръ Джорндисъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ вдругъ остановился и сильно потеръ себѣ голову.

-- Неужели, сэръ?

-- Рѣшительно на всякаго! и, повѣрьте, черезъ недѣлю онъ будетъ точно въ такомъ же затрудненіи, сказалъ мистеръ Джорндисъ, снова начиная ходить по комнатѣ съ удвоенной скоростью и съ догоравшей свѣчой.-- Онъ постоянно бываетъ въ затруднительномъ положеніи. Онъ родился въ этомъ положеніи. Я вполнѣ увѣренъ, что газетное объявленіе, когда мать родила его, было такого содержанія: "Въ минувшій вторникъ, мистриссъ Скимполь, въ своей резиденціи "Скучныя Зданія", разрѣшилась отъ бремени сыномъ, въ затруднительномъ положеніи."

Ричардъ отъ души захохоталъ.

-- Все же, сэръ, прибавилъ онъ: -- я не хочу поколебать, не хочу употребить во зло его довѣрія, и если я еще разъ предоставляю вашему лучшему разумѣнію, что мнѣ должно сохранить его тайну, то надѣюсь, вы не станете принуждать меня открыть ее. Само собою разумѣется, если вы станете принуждать, я долженъ буду признаться, что поступилъ нехорошо, и долженъ буду сказать вамъ все.

-- Прекрасно! вскричалъ мистеръ Джорндисъ, снова остановясь и, въ совершенной разсѣянности, стараясь засунуть подсвѣчникъ въ карманъ своего пальто.-- Я -- пожалуйста, Рикъ, возьми этотъ подсвѣчникъ. Не знаю, право, что я хотѣлъ дѣлать съ нимъ -- Всему причиной этотъ вѣтеръ: подъ его вліяніемъ постоянно случаются подобныя вещи -- Я не намѣренъ, Рикъ, принуждать тебя: почемъ знать, быть можетъ, ты поступилъ совершенно справедливо. Однако, какъ вамъ угодно, уцѣпиться за тебя и за Эсѳирь и общипать васъ, какъ пару самыхъ нѣжныхъ, самыхъ свѣжихъ апельсиновъ! О, я увѣренъ, что въ теченіе ночи восточный вѣтеръ превратится въ бурю.

Послѣ этихъ словъ мистеръ Джорндисъ попеременно засовывалъ руки то въ одни карманы, то въ другіе, съ такимъ видомъ, какъ будто намѣренъ былъ продержать ихъ тамъ долгое время, и потомъ снова вынималъ и сильно потиралъ ихъ надъ своей, головой.

Я осмѣлилась воспользоваться этимъ случаемъ и намекнуть ему, что мистеръ Скимполь, въ дѣлахъ подобнаго рода, кажется настоящимъ ребенкомъ.

-- Что такое, душа моя? спросилъ мистеръ Джорндисъ, въ свою очередь пользуясь случаемъ придраться ко мнѣ.

-- Что мистеръ Скимполь кажется совершеннымъ ребенкомъ, и что онъ такъ не похожъ на другихъ людей....

-- Вы правы! сказалъ Джорндисъ, и лицо его стало проясняться.-- Женскій умъ быстрѣе нашего постигаетъ, въ чемъ дѣло. Да, дѣйствительно онъ ребенокъ, совершенный ребенокъ. Вѣдь я, кажется, сказалъ вамъ съ самого начала, что онъ ребенокъ.

-- Конечно, конечно! отвѣчали мы.

-- Такъ значитъ онъ ребенокъ. Не правда ли? спросилъ мистеръ Джорндисъ, между тѣмъ какъ лицо его становилось свѣтлѣе и свѣтлѣе.

Мы отвѣчали утвердительно.

-- Съ вашей стороны то есть, я хочу сказать: съ моей стороны.... было бы верхъ ребячества считать мистера Скимполя хотя бы на одну секунду за взрослаго мужчину. Можно ли ожидать отъ него, чтобы онъ въ состояніи былъ дать отчетъ въ своихъ поступкахъ?. Подумать только, что Гарольдъ Скимполь имѣетъ свои замыслы, свои планы и знаетъ заранѣе послѣдствія этихъ замысловъ и плановъ!... ха, ха, ха!

Видѣть, какъ нависшія тучи на свѣтломъ лицѣ мистера Джорндиса начинали разгоняться, видѣть его столь искреннее удовольствіе и знать -- да и не было возможности не знать -- что источникомъ его удовольствія было неподдѣльное добросердечіе, терзаемое иногда осужденіемъ, недовѣрчивостью или тайнымъ обвиненіемъ кого бы то ни было,-- видѣть это, говорю я, и знать было до такой степени восхитительно, что Ада, вторя смѣху мистера Джорндиса, плакала да и сама я чувствовала, какъ слезы плавали въ моихъ глазахъ.

-- И къ чему я вздумалъ говорить объ этомъ? какъ послѣ этого не назвать себя теленкомъ? сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Во всей этой продѣлкѣ, съ начала до самого конца, видѣнъ ребенокъ. Никто, кромѣ ребенка, не подумалъ бы сдѣлать васъ участниками въ этомъ дѣлѣ. Кромѣ ребенка, никто бы не подумалъ, что у васъ водятся деньги! Еслибъ дѣло шло о тысячѣ фунтовъ, то и тогда было бы то же самое! сказалъ мистеръ Джорндисъ, и лицо его вполнѣ прояснилось.

Мы подтвердили слова его и опытомъ убѣждены были въ ихъ справедливости.

-- Совершенно такъ, совершенно справедливо! сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Но во всякомъ случаѣ, Рикъ, Эсѳирь и вы, Ада, тоже, потому что я еще не знаю, находится ли вашъ кошелекъ внѣ всякой опасности отъ неопытности и дѣтскаго невѣдѣнія мистера Скимполя,-- во всякомъ случаѣ, вы всѣ должны обѣщать мнѣ, что на будущее время ничего подобнаго не можетъ случиться.... никакихъ денежныхъ выдачъ не будетъ! даже, если эти выдачи должны ограничиться монетой въ шесть пенсовъ!

Мы всѣ дали вѣрное обѣщаніе. При этомъ Ричардъ, ударивъ по карману, бросилъ на меня веселый взглядъ, какъ будто хотѣлъ напомнить мнѣ, что къ нарушенію нашего обѣщанія не предвидится возможности.

-- Что касается Скимполя, сказалъ мистеръ Джорндисъ:-- то, по моему мнѣнію, кукольный домикъ, чтобы можно было жить въ немъ, хорошій столъ, нѣсколько оловянныхъ человѣчковъ, у которыхъ можно занимать деньги и быть у нихъ въ долгу,-- и его можно назвать совершенно устроеннымъ въ жизни. Я думаю, онъ спитъ теперь невиннымъ дѣтскимъ сномъ; да пора, кажется, и мнѣ склонить свою голову, полную коварныхъ замысловъ, и заснуть сномъ положительнымъ Спокойной ночи, мои милые! Да благословитъ васъ небо!

Не успѣли мы зажечь своихъ свѣчей, когда онъ еще разъ, съ улыбающимся лицомъ, заглянулъ въ гостиную и сказалъ:

-- Знаете ли что? я сейчасъ взглянулъ на флюгеръ и убѣдился, что насчетъ перемѣны вѣтра была одна только фальшивая тревога. Флюгеръ указывалъ къ югу!

И вмѣстѣ съ этимъ онъ удалился, напѣвая что-то вполголоса.

Ада и я, поговоривъ немного въ своихъ комнатахъ, рѣшили, что безпокойство мистера Джорндиса касательно вѣтра было не что иное, какъ его капризъ, и что онъ прибѣгалъ къ этому капризу въ тѣхъ случаяхъ, когда хотѣлъ выставить на видъ какую нибудь неудачу или обманутое ожиданіе, которыхъ не могъ скрыть; для него легче было прибѣгнуть къ этому средству, нежели выставлять съ дурной стороны дѣйствительную причину обманутыхъ ожиданій или, что еще хуже, рѣшаться повредить кому нибудь во мнѣніи другихъ или унизить чье нибудь достоинство. Мы считали это за настоящую характеристику его эксцентричнаго великодушія, за настоящую характеристику различія между нимъ и тѣми несносными, брюзгливыми людьми, которые унылое и мрачное расположеніе духа приписываютъ вліянію погоды или вѣтра, особливо того несчастнаго вѣтра, который они избрали въ извиненіе своей несносности.

Въ теченіе этого перваго вечера признательность моя къ мистеру Джорндису до такой степени увеличилась искреннимъ расположеніемъ къ нему, что мнѣ казалось, будто я уже начинала понимать его, руководствуясь этими чувствами. Не могла я только объяснить себѣ нѣкоторыхъ несообразностей въ мистерѣ Скимполѣ или въ мистриссъ Джэллиби; и не удивительно: я такъ еще мало имѣла опытности и практическихъ познаній. Впрочемъ, я особенно и не вникала въ это. Когда я осталась одна, мои мысли заняты были Адой и Ричардомъ и надеждой насчетъ ихъ будущности,-- надеждой, которую я, казалось, читала въ тотъ вечеръ во взглядѣ мистера Джорндиса. Мое воображеніе, сдѣлавшееся -- быть можетъ, по прихоти вѣтра -- въ нѣкоторой степени причудливымъ, противъ моего желанія, бушевало вмѣстѣ съ моимъ самолюбіемъ. Оно уносило меня въ домъ моей крестной маменьки, влекло меня по стезѣ, прерываемой во многихъ мѣстахъ событіями моей ранней жизни, представляло мнѣ неясные, неопредѣленные образы и заставляло разгадывать причину того участія, которое мистеръ Джорндисъ принималъ во мнѣ съ самыхъ раннихъ дней моей жизни; я думала даже, ужь не отецъ ли онъ мой... Но все это было пустая мечта и какъ мечта оно совершенно разсѣялось.

Отходя отъ камина, я еще разъ подумала, что это была пустая мечта. Мнѣ предстояло теперь не увлекаться мечтаніями о минувшемъ, но дѣйствовать съ веселымъ духомъ и признательнымъ сердцемъ. Вслѣдствіе этого я сказала самой себѣ: "Эсѳирь, Эсѳирь, Эсѳирь! обязанность, душа моя, прежде всего!" и вмѣстѣ съ этимъ такъ сильно потрясла коробочку съ ключами, что они зазвенѣли какъ маленькіе колокольчики и звуками своими проводили меня, исполненную отрадныхъ надеждъ, до самой постели.

VII. Площадка замогильнаго призрака.

Находится ли Эсѳирь подъ вліяніемъ сна, бодрствуетъ ли она за своими домашними хлопотами, а погода въ Линкольншэйрской резиденціи по прежнему стоитъ дождливая. Дождевыя капли въ теченіе дня и ночи однообразно падаютъ на широкую террасу изъ гладкой плиты, на такъ называемую Площадку Замогильнаго Призрака. Погода въ Линкольншэйрѣ такъ дурна, что самое живое воображеніе съ трудомъ представляетъ себѣ возможность на лучшую ея перемѣну. Впрочемъ, въ резиденціи во время этой погоды нельзя сказать, чтобы живого воображенія было въ избыткѣ: сэръ Лэйстеръ выѣхалъ оттуда (да если бы онъ и былъ тамъ, то, право, къ исправленію погоды и къ оживленію воображенія не сдѣлалъ бы многаго) и находится въ Парижѣ вмѣстѣ съ милэди. Какое-то уныніе, какое-то отсутствіе всего живого опустило мрачныя крылья надъ пространствомъ, занимаемымъ помѣстьемъ Чесни-Воулдъ.

Между животными въ Чесни-Воулдъ, быть можетъ, еще есть кой-какая игра воображенія. Быть можетъ, лошади въ конюшняхъ,-- весьма длинныхъ конюшняхъ, на этомъ пустынномъ дворѣ, обнесенномъ кирпичной стѣной, гдѣ, между прочимъ, находится большой колоколъ въ верхнихъ предѣлахъ большой башни и часы съ огромнымъ цыферблатомъ, съ которыми голуби, проживавшіе въ ближайшемъ сосѣдствѣ, и любившіе отдыхать на его металлической окраинѣ, по видимому, находились въ постоянномъ совѣщаніи,-- быть можетъ, лошади, говорю, я, наслаждались, отъ времени до времени, созерцаніемъ картинъ прекрасной погоды и, можетъ статься, сравнительно съ своими грумами, были лучшими знатоками этихъ картинъ. Старушка рыже-чалая, столь знаменитая своими путешествіями по всему околотку, устремляя свои огромные зрачки къ рѣшетчатому окну близъ своихъ яслей, быть можетъ, вспоминаетъ о свѣжей зелени, которая въ иную пору разстилалась передъ этимъ окномъ; быть можетъ, вспоминаетъ она ароматическій запахъ, залетавшій иногда въ это окно, вспоминаетъ о стаѣ гончихъ, съ которыми носилась по окрестнымъ полямъ, между тѣмъ какъ помощникъ грума, единственное во всей конюшнѣ человѣческое созданіе, очищая ближайшее стойло, не движется далѣе того мѣста, гдѣ стоятъ вилы и метла.-- Быть можетъ, борзая собака, которой мѣсто находится противъ самыхъ дверей, и которая, нетерпѣливо побрякивая цѣпью, выпрямляетъ уши и такъ быстро поворачиваетъ голову, когда дверь отворяется, и когда ей въ то же время говорятъ: "смирно, Грэй! сегодня никто въ тебѣ не нуждается!" -- быть можетъ, эта борзая точно такъ же знаетъ о томъ, что никто въ ней не нуждается, какъ и самъ служитель. Все это скучное и несообщительное собраніе четвероногихъ проводитъ долгіе дождливые часы въ бесѣдѣ совершенно одушевленной; можетъ статься, они проводятъ время, развлекаютъ себя, стараясь общими силами улучшить (а можетъ быть, и испортить) маленькую рѣзвую лошадку, которой отведено открытое стойло въ углу конюшни.

Такъ точно огромный бульдогъ, который дремлетъ въ своей конурѣ, положивъ на лапы огромную голову,-- быть можетъ, онъ вспоминаетъ о знойномъ сіяніи солнца, когда тѣни отъ надворныхъ службъ своей перемѣной выводили его изъ терпѣнія, и оставляли ему, въ эту же самую пору дня, убѣжище, заключавшееся въ предѣлахъ тѣни, бросаемой его будкой, гдѣ онъ, томимый жаждой, сидѣлъ на заднихъ лапахъ и изрѣдка ворчалъ, испытывая непреодолимое желаніе потрепать кромѣ себя и своей тяжелой цѣпи еще кого нибудь. Такъ точно и теперь, въ полу-просоньи и безпрестанно моргая глазами, быть можетъ, онъ представляетъ себѣ домъ, полный гостей, каретный сарай, полный различныхъ экипажей, конюшни, полныя лошадей, и различныя пристройки къ дому, полныя различныхъ слугъ,-- представляетъ себѣ это все и до того углубляется въ свои созерцанія, что теряетъ сознаніе о погодѣ и рѣшается наконецъ выйти изъ своего логовища и посмотрѣть, въ какомъ она состояніи. Онъ съ гнѣвомъ отряхается и громкимъ лаемъ какъ будто произноситъ: "Дождь, дождь, дождь! нескончаемый дождь! и, въ добавокъ, въ домѣ нѣтъ ни души изъ Дэдлоковъ!" потомъ снова входитъ въ будку и протяжно зѣваетъ, снова опускается и кладетъ голову на переднія лапы.

То же самое, быть можетъ, творится и съ стаями гончихъ, помѣщенныхъ въ отдаленномъ краю парка. Быть можетъ, и у нихъ есть свои припадки безпокойства; ихъ плачевный вой, сливаясь съ пронзительнымъ завываніемъ вѣтра, раздается по всему господскому дому: вверху и внизу и даже въ собственныхъ покояхъ милэди. Быть можетъ, и онѣ представляютъ себѣ отъѣзжее поле, со всѣми подробностями и въ обширныхъ размѣрахъ, между тѣмъ какъ вокругъ ихъ раздаются однѣ только дождевыя капли. Точно такъ и кролики, съ своими игривыми хвостиками, выпрыгивая и впрыгивая въ древесныя дупла, быть можетъ, живо вспоминаютъ о бурныхъ дняхъ, когда ихъ уши развеваются по прихоти вѣтра, или о той интересной порѣ года, когда представляется возможность поглодать молодыя, сочныя растенія. Индѣйскій пѣтухъ на птичномъ дворѣ, всегда тревожимый мрачнымъ предчувствіемъ (вѣроятно, по поводу приближающихся Святокъ), быть можетъ, вспоминаетъ о лѣтнемъ утрѣ, такъ безжалостно и несправедливо похищенномъ у него, когда онъ забрелъ на прогалину между срубленными деревьями, гдѣ находились и большая житница и вкусный ячмень. Недовольный гусь, который наклоняется, чтобы пройти подъ старинными, футовъ въ двадцать вышины, воротами, быть можетъ, гоготаньемъ своимъ отдаетъ преимущество той погодѣ, когда ворота отбрасываютъ отъ себя прохладную тѣнь.

Такъ или иначе, но въ эту дождливую погоду воображеніе въ помѣстьи Чесни-Воулдъ не можетъ отличаться особенною игривостью. Если въ иныя минуты оно и оживаетъ, то, какъ малѣйшій звукъ въ этомъ опустѣломъ домѣ, улетаетъ далеко, далеко, въ область привидѣній и неразгаданныхъ тайнъ.

Ненастье въ Линкольншэйрѣ такъ сильно и такъ продолжительно, что мистриссъ Ронсвелъ, старая ключница въ Чесни-Воулдъ, уже нѣсколько разъ снимала очки и вытирала ихъ, какъ будто желая увѣриться, нѣтъ ли на нихъ капель дождя. Мистриссъ Ронсвелъ въ достаточной степени могла бы удостовѣриться въ томъ, вслушавшись въ однообразное паденіе дождя; но, къ сожалѣнію, она была немного глуховата -- недостатокъ, въ которомъ ничто на свѣтѣ не принудитъ ее сознаться. Мистриссъ Ронсвелъ -- прекрасная старушка, недурна собой, величава, удивительно опрятна и имѣетъ такой бюстъ и такую талію, что еслибъ ея корсетъ обратился послѣ ея смерти въ огромный колосникъ для огромнаго камина, то никто изъ ея знакомыхъ не имѣлъ бы ни малѣйшей причины изумляться такому превращенію. Погода очень мало, или, лучше сказать, совсѣмъ не производитъ вліянія на мистриссъ Ронсвелъ. Ей ли заботиться о погодѣ, когда на ея отвѣтственности лежитъ господскій домъ и составляетъ всѣ ея заботы! Она сидитъ въ своей комнатѣ (въ боковомъ коридорѣ нижняго этажа, съ полу-круглымъ окномъ, передъ которымъ разстилается гладкая четырехъ-угольная площадка, окруженная гладко-остриженными круглыми деревьями, въ равномъ разстояніи другъ отъ друга, и гладкими круглыми глыбами мрамора, какъ будто деревья выстроились въ рядъ нарочно затѣмъ, чтобъ начать съ мраморомъ игру въ мячъ); весь домъ находится въ покойномъ состояніи: онъ покоится, если можно такъ выразиться; на душѣ мистриссъ Ронсвелъ. Случайно она отпираетъ его и бываетъ въ высшей степени дѣятельна и хлопотлива; но теперь онъ крѣпко-на-крѣпко запертъ и почиваетъ торжественнымъ сномъ на всей ширинѣ женской груди мистриссъ Ронсвелъ.

Представить себѣ Чесни-Воулдъ безъ мистриссъ Ронсвелъ составляетъ другую несообразность съ обыкновеннымъ порядкомъ вещей, несмотря даже на то обстоятельство, что эта почтенная старушка прожила въ Чесни-Воулдъ уже полсотни лѣтъ. Спросите ее въ этотъ дождливый день, давно ли она поселилась тутъ, и вы непремѣнно получите слѣдующій отвѣтъ: "если Господь продлитъ вѣку до будущаго вторника, такъ будетъ ровно пятьдесятъ лѣтъ, три мѣсяца и двѣ недѣли." -- Мистеръ Ронсвелъ скончался за нѣсколько времени передъ тѣмъ, какъ кончилась миленькая мода носить косички, и, безъ сомнѣнія, скромно схоронилъ свою собственную косичку (если только допустить, что онъ взялъ ее съ собой) въ какомъ нибудь уголкѣ расположеннаго въ паркѣ кладбища, вблизи церкви, избитой бурями и непогодами. Онъ родился въ одномъ изъ торговыхъ городовъ Британіи,-- въ томъ же самомъ городѣ родилась и его суженая. Ея успѣхъ въ фамиліи Дэдлоковъ получилъ свое начало во время покойнаго сэра Лэйстера и въ той же самой комнатѣ, гдѣ она обретается въ минуты текущаго разсказа.

Нынѣшняго представителя Дэдлоковъ можно, по всей справедливости, назвать отличнымъ господиномъ, и быть такимъ господиномъ считаетъ онъ за часть своего величія. Къ мистриссъ Ронсвелъ онъ имѣетъ величайшее расположеніе: онъ говоритъ, что это въ высшей степени почтенная и заслуживающая довѣрія женщина. Пріѣзжая въ Чесни-Воулдъ и отъѣзжая изъ него, онъ всегда беретъ ее за руку; и если бы онъ вдругъ опасно занемогъ, еслибъ какимъ нибудь несчастнымъ случаемъ сшибли его съ ногъ, еслибы черезъ него переѣхалъ экипажъ, и вообще, если бы онъ поставленъ былъ въ положеніе весьма непріятное для всякаго Дэдлока,-- то бы непремѣнно сказалъ,-- разумѣется, въ такомъ, случаѣ, еслибъ не лишился способности говорить,-- онъ бы непремѣнно сказалъ: "оставьте меня и позовите сюда мистриссъ Ронсвелъ!" Онъ бы вполнѣ былъ убѣжденъ, что, отдавъ подобное приказаніе, его высокое достоинство было бы гораздо безопаснѣе при его ключницѣ, нежели при какой нибудь другой особѣ.

Но и мистриссъ Ронсвелъ провела свой вѣкъ не безъ горестей. У ней было два сына. Изъ нихъ младшій пошелъ въ солдаты и съ тѣхъ поръ не возвращался подъ родительскій кровъ. Даже до сего часа неподвижныя полныя руки мистриссъ Ронсвелъ теряютъ свое спокойствіе и, освободясь изъ подъ теплаго платка, начинаютъ размашисто гулять около нея, лишь только она вспомнитъ и вмѣстѣ съ тѣмъ заговоритъ о своемъ любимомъ дѣтищѣ. Какой любезный юноша, какой красавецъ, какой весельчакъ, какой добрякъ, какой умница онъ былъ! Второй сынъ мистриссъ Ронсвелъ получилъ воспитаніе, необходимое для занятія какой нибудь должности въ Чесни-Воулдъ, и, само собою разумѣется, въ надлежащее время былъ бы сдѣланъ дворецкимъ; но, къ несчастію, а можетъ быть и къ счастію, еще во время школьническихъ дней своихъ, онъ возъимѣлъ безпредѣльное расположеніе къ сооруженію паровыхъ машинъ изъ соусныхъ кострюль и къ изобрѣтенію новаго способа для пѣвчихъ птицъ поднимать безъ малѣйшаго труда воду для собственнаго своего употребленія; онъ изобрѣлъ для нихъ такую удивительную машинку, но, между прочимъ, машинку въ родѣ гидравлическаго пресса, что канарейкѣ, томимой жаждой, стоило только, въ буквальномъ смыслѣ слова, дотронуться носикомъ до колеса -- и дѣло кончено: питье готово. Эта необыкновенная способность ума юноши сильно тревожила мистриссъ Ронсвелъ. Съ чувствомъ материнскаго опасенія за любимое дѣтище, она предвидѣла въ этомъ что-то въ родѣ необузданнаго желанія выдвинуться далеко впередъ изъ сферы своего дѣйствія, и опасеніе ея тѣмъ быстрѣе развивалось въ ней, что сэръ Лэйстеръ имѣлъ отъ природы довольно сильное предубѣжденіе противъ всякаго искусства, противъ всякой науки, въ которыхъ дымъ и высокія трубы составляли существенную принадлежность. Между тѣмъ какъ, приговоренный судьбой своей совершенно къ другому поприщу, молодой возмутитель семейнаго спокойствія (хотя во всѣхъ другихъ отношеніяхъ весьма кроткій и весьма прилежный юноша) не оказывалъ вмѣстѣ съ возрастомъ ни малѣйшаго расположенія угодить своей маменькѣ, а напротивъ того, соорудилъ модель механическаго ткацкаго станка, мистриссъ Ронсвелъ увидѣла себя въ необходимости сообщить о законопреступныхъ дѣяніяхъ баронету. "Мистриссъ Ронсвелъ -- сказалъ сэръ Лэйстеръ -- вы знаете, что я всегда противъ этого. Прекрасная вещь выйдетъ, если сбудете съ рукъ этого мальчишку и превосходно сдѣлаете, если отдадите его куда нибудь на фабрику. Чугунные заводы на сѣверѣ нашего отечества, по моему мнѣнію, прямое назначеніе для мальчика съ такими наклонностями." И молодой Ронсвелъ дѣйствительно отправился на сѣверъ,-- и выросъ на сѣверѣ, и если баронету Лэйстеру случалось видѣть мальчика, вовремя пріѣздовъ его въ Чесни-Воулдъ для свиданія съ матерью, то само собою разумѣется, онъ не иначе считалъ его, какъ за одного изъ шайки возмутителей съ закаленной наружностью и съ закаленнымъ сердцемъ,-- возмутителей, сдѣлавшихъ привычку являться въ кругу мирныхъ жителей, два-три раза въ недѣлю, по ночамъ, съ зажженными факелами, и являться съ какими нибудь преступными замыслами.

Несмотря на все это, сынокъ мистриссъ Ронсвелъ, съ помощію природы и съ теченіемъ времени, выросъ, завелся своимъ хозяйствомъ, женился и подарилъ свою маменьку внукомъ. Этотъ-то внукъ, слѣдуя призванію своего отца и возвращаясь домой изъ путешествія въ чужіе краи, куда посылали его распространить кругъ познаній и усовершенствовать себя вполнѣ къ вступленію на поприще родителя, стоитъ, въ минуты нашего разсказа, облокотясь на каминъ, въ комнатѣ мистриссъ Ронсвелъ, въ Чесни-Воулдъ.

-- Еще разъ и еще-таки скажу, что я очень, очень рада видѣть тебя, Ваттъ!... Право, отъ души рада видѣть тебя! говоритъ мистриссъ Ронсвелъ.-- Ты сдѣлался прекраснымъ молодцомъ. Вотъ ни дать, ни взять, какъ твой дядюшка Джоржъ! А-ахъ! ахъ-ахъ!

И руки мистриссъ Ронсвелъ, при этомъ воспоминаніи, по обыкновенію, оставляли свое спокойное, неподвижное положеніе.

-- Говорятъ, бабушка, я очень похожъ на отца.

-- Похожъ, мой милый, похожъ, что и говорить.... Но все же ты больше имѣешь сходства съ твоимъ несчастнымъ дядюшкой Джоржемъ. Похожъ и на отца, что и говорить! сказала мистриссъ Ронсвелъ, и руки ея снова успокоились.-- А что твой отецъ, какъ онъ поживаетъ?

-- Слава Богу, бабушка, успѣваетъ во всемъ.

-- Ну, и слава Богу, слава Богу!

Мистриссъ Ронсвелъ любитъ и этого сына, но въ ея любви къ нему скрывается какое-то болѣзненное чувство, какъ будто этотъ сынъ былъ заслуженнымъ воиномъ и вдругъ, ни съ того, ни съ другого, перешелъ на сторону непріятеля.

-- И онъ совершенно счастливъ?

-- Совершенно.

-- Ну, и слава Богу!... Значитъ, онъ пустилъ тебя, мой милый, по своей дорогѣ, посылалъ тебя въ чужіе краи и тому подобное? Ну, да это его дѣло, онъ знаетъ лучше. Значитъ, есть свѣтъ и за Чесни-Воулдъ, о которомъ я ничего не вѣдала; а ужь, кажется, я не молода и видала на своемъ вѣку многое, очень многое!

-- Скажите, бабушка, говоритъ молодой человѣкъ, перемѣняя разговоръ: -- кто эта такая хорошенькая дѣвочка, которая съ минуту тому назадъ сидѣла съ вами? Еще вы называли ее Розой.

-- Да, да, дитя мое. Это дочь одной вдовы изъ здѣшней деревни. Въ нынѣшнее время такъ трудно учить молоденькихъ дѣвушекъ, поэтому-то я и приняла ее къ себѣ, пока молода она и неизбалована. Она имѣетъ способности, и современемъ изъ нея выйдетъ дѣльная женщина. Вотъ ужь и теперь она умѣетъ, и даже очень хорошо, показывать пріѣзжающимъ господскій домъ. Она живетъ у меня и пользуется моимъ столомъ.

-- Надѣюсь, что я не выгналъ ее отсюда.

-- Вѣроятно, она полагала, что мы станемъ говорить о семейныхъ дѣлахъ. Она у меня очень скромна, а это въ молодой дѣвицѣ превосходнѣйшее качество... превосходнѣйшее качество! а въ нынѣшнія времена, смѣю сказать, и очень рѣдкое, сказала мистриссъ Ронсвелъ, распахивая платокъ во всю длину своихъ рукъ.

Молодой человѣкъ, въ знакъ подтвержденія словъ своей бабушки, основанныхъ на долговременной опытности, киваетъ головой. Мистриссъ Ронсвелъ внимательно вслушивается въ отдаленные звуки.

-- Это кто нибудь ѣдетъ сюда! это стукъ колесъ, говоритъ она.

Стукъ колесъ уже давно долеталъ до слуха молодого собесѣдника мистриссъ Ронсвелъ.

-- Господи Боже мой! кто бы это могъ быть въ такую погоду?

Спустя нѣсколько минутъ въ дверь комнаты раздается стукъ.

-- Войдите! говоритъ мистриссъ Ронсвелъ.

И въ комнату входитъ черноглазая, черноволосая деревенская красавица, входитъ дѣвушка съ такимъ свѣжимъ и нѣжнымъ румянцемъ, что дождевыя капли, упавшія на ея волосы, казались каплями утренней росы на только что распустившемся цвѣткѣ.

-- Кто это пріѣхалъ, Роза? спрашиваетъ мистриссъ Ронсвелъ.

-- Двое молодыхъ людей въ кабріолетѣ, ма'мъ; они желаютъ осмотрѣть домъ.... Точно такъ, ма'мъ, я сама сказала имъ то же самое, присовокупляетъ дѣвушка, быстро отвѣчая на жестъ несогласія со стороны домоправительницы.-- Я вышла въ парадныя двери и сказала имъ, что сегодня очень дурной день, и что они пріѣхали совершенно не вовремя. Но молодой человѣкъ, который правилъ, снялъ шляпу подъ дождемъ и просилъ меня передать вамъ эту карточку.

-- Прочитай пожалуста, Ваттъ, что тутъ написано.

Роза до такой степени становится застѣнчива, что, передавая карточку молодому человѣку, роняетъ ее на полъ, и молодые люди, поднимая ее, чуть-чуть не стукаются лбами. Роза становится застѣнчивѣе прежняго.

-- "Мистеръ Гуппи." Тутъ все, что написано на карточкѣ.

-- Гуппи! повторяетъ мистриссъ Ронсвель. Вотъ еще новость! да я впервые слышу это имя.

-- Точно такъ, ма'мъ; онъ самъ сказалъ мнѣ объ этомъ! возражаетъ Роза.-- Онъ самъ сказалъ мнѣ и при этомъ замѣтилъ, что онъ и другой молодой джентльменъ только вчера пріѣхали изъ Лондона, на какое-то судебное слѣдствіе миляхъ въ десяти отсюда, и что пріѣхали на почтовыхъ, а такъ какъ слѣдствіе скоро окончилось, къ тому же они очень многое слышали о Чеспи-Воулдъ, и совершенно не знаютъ, что дѣлать въ ожиданіи обратнаго отъѣзда, то, несмотря на погоду, рѣшились пріѣхать сюда и осмотрѣть весь домъ. Они, кажется, адвокаты. Хотя молодой джентльменъ и говоритъ, что служитъ не подъ начальствомъ мистера Толкинхорна, но увѣренъ въ томъ, что можетъ воспользоваться именемъ мистера Толкинхорна, если это окажется необходимымъ.

Роза, замѣтивъ при этихъ словахъ, что сдѣлала черезчуръ длинное объясненіе, становится еще застѣнчивѣе.

Такъ какъ мистеръ Толкинхорнъ нѣкоторымъ образомъ составляетъ неразрывную связь съ господскимъ домомъ и къ тому же, какъ полагаютъ нѣкоторые, составлялъ духовное завѣщаніе для мистриссъ Ронсвелъ, поэтому почтенная старушка, въ видѣ особеннаго снисхожденія, изъявляетъ согласіе на впускъ посѣтителей и отпускаетъ Розу. Во внукѣ является внезапное и сильное желаніе съ своей стороны осмотрѣть господскій домъ, и потому онъ проситъ позволенія присоединиться къ посѣтителямъ. Бабушка, которой въ высшей степени пріятно видѣть въ своемъ внукѣ такое вниманіе къ господскому дому, провожаетъ его, хотя, надобно отдать ему справедливость, онъ не имѣетъ ни малѣйшаго расположенія утруждать ее.

-- Чрезвычайно много обязанъ вамъ, сударыня! говоритъ мистеръ Гуппи, сбрасывая съ себя въ пріемной мокрый непромокаемый плащь.-- Мы, лондонскіе адвокаты, рѣдко выѣзжаемъ изъ столицы, но ужь зато когда выѣдемъ, то всячески стараемся воспользоваться поѣздкой.

Старушка-домоправительница весьма вѣжливо, но въ то же время и довольно холодно, указываетъ на парадную лѣстницу. Мистеръ Гуппи и его пріятель слѣдуютъ за Розой. Мистриссъ Ронсвелъ и ея внукъ поднимаются за ними; молодой садовникъ идетъ впереди всѣхъ -- открывать комнатныя ставни.

Какъ обыкновенно случается съ людьми, осматривающими господскіе дома, у мистера Гуппи и его пріятеля разбѣгаются глаза еще до начала осмотра. Они бросаются, какъ угорѣлые, совсѣмъ не туда, куда слѣдуетъ, смотрятъ совсѣмъ не на то, что имъ показываютъ, не обращаютъ надлежащаго вниманія на предметы интересные, изумляются, когда открываютъ имъ другія комнаты, вскорѣ утомляются, обнаруживаютъ въ высшей степени скуку и, наконецъ, начинаютъ сожалѣть о цѣли своего посѣщенія. Въ каждой комнатѣ, въ которую входятъ посѣтители, мистриссъ Ронсвелъ, стройная какъ самый домъ, на нѣсколько секундъ садится въ углубленіи окна или въ другомъ уютномъ уголкѣ и съ видомъ величайшаго одобренія вслушивается въ объясненія Розы. Внукъ мистриссъ Ронсвелъ до такой степени внимателенъ къ этимъ объясненіямъ, что Роза становится еще застѣнчивѣе и, слѣдовательно, еще милѣе. Такимъ образомъ вся партія переходитъ изъ одной комнаты въ другую, пробуждая нарисованныхъ Дэдлоковъ на нѣсколько коротенькихъ минутъ, въ то время, какъ садовникъ открываетъ ставни, и снова обрекая ихъ могильной тишинѣ, вмѣстѣ съ закрытіемъ ставней. Опечаленному мистеру Гуппи и его унылому другу кажется, что не будетъ конца Дэдлокамъ, которыхъ фамильное величіе, по видимому, въ томъ и состояло, что въ теченіе семи столѣтій они ровно ничего не сдѣлали для своего отличія. Даже длинная гостиная въ Чесни-Воулдъ не въ состояніи разсѣять уныніе мистера Гуппи. До такой степени онъ упадаетъ духомъ, что останавливается на порогѣ этой комнаты и съ величайшимъ трудомъ рѣшается войти въ нее, какъ вдругъ портретъ надъ каминомъ, написанный фешенебльнымъ современнымъ артистомъ, дѣйствуетъ на него какъ чарующая сила. Въ одинъ моментъ къ нему является все присутствіе духа. Съ необычайнымъ вниманіемъ онъ устремляетъ взоры на портретъ; по видимому, онъ очарованъ имъ, прикованъ къ нему.

-- Скажите на милость, говоритъ мистеръ Гуппи: -- кто это?

-- Портретъ надъ каминомъ, отвѣчаетъ Роза: -- изображаетъ нынѣшнюю лэди Дэдлокъ. Всѣ находятъ въ немъ удивительное сходство и считаютъ лучшимъ произведеніемъ художника.

-- Скажите на милость, говоритъ мистеръ Гуппи, съ недоумѣніемъ взглянувъ на своего пріятеля: -- неужели я видѣлъ ее гдѣ нибудь?... А, право, я знаю ее!... Скажите, миссъ, была ли сдѣлана гравюра съ этого портрета?

-- Портретъ этотъ никогда не являлся въ гравюрѣ. Сэръ Лэйстеръ не изъявлялъ на это своего согласія.

-- Въ самомъ дѣлѣ, въ полголоса говоритъ мистеръ Гуппи: -- престранная вещь! удивительное дѣло! но будь я застрѣленъ на мѣстѣ, если это лицо не знакомо мнѣ!... Такъ это-то и есть портретъ милэди Дэдлокъ?

-- Портретъ по правую сторону изображаетъ нынѣшняго сэра Лэйстера, а портретъ налѣво -- покойнаго сэра Лэйстера, продолжаетъ Роза, не обращая вниманія на вопросъ мистера Гуппи, а мистеръ Гуппи, въ свою очередь, не обращаетъ ни малѣйшаго вниманія на этихъ магнатовъ.

-- Для меня непостижимо, говоритъ онъ, не отводя глазъ отъ портрета милэди: -- я не могу объяснить себѣ, гдѣ я видѣлъ это лицо! я рѣшительно нахожусь въ недоумѣніи, прибавляетъ мистеръ Гуппи, оглядываясь вокругъ.-- Скажите на милость, неужели я видѣлъ во снѣ этотъ портретъ?

Но, къ сожалѣнію, никто изъ предстоящихъ не принимаетъ особеннаго участія въ сновидѣніяхъ мистера Гуппи, а потому его предположеніе остается неподтвержденнымъ. Между тѣмъ вниманіе мистера Гуппи до такой степени приковано къ портрету, что онъ стоитъ передъ нимъ какъ вкопанный, до тѣхъ поръ, пока садовникъ не закрываетъ послѣдняго ставня. Мистеръ Гуппи выходитъ оттуда въ какомъ-то помраченіи и съ величайшимъ разсѣяніемъ осматриваетъ другіе покои, какъ будто онъ всюду ищетъ еще разъ встрѣтиться съ милэди Дэдлокъ.

Но онъ не видитъ ее болѣе. Онъ осматриваетъ ея собственныя комнаты, которыя, но своей изящной отдѣлкѣ, показываются послѣдними, смотритъ въ окна, изъ которыхъ милэди еще не такъ давно любовалась погодой, наскучившей ей до смерти. Но всему на свѣтѣ есть конецъ, даже барскимъ домамъ, которые люди принимаютъ на себя безконечный трудъ осматривать, и скучаютъ прежде, чѣмъ начнется осмотръ. Мистеръ Гуппи доходитъ до конца осмотра, а свѣженькая деревенская красавица -- до конца своихъ объясненій, которыя неизмѣнно заключались слѣдующими словами:

-- Террасой внизу многіе любуются. По старинному фамильному преданію, она называется "Площадкой Замогильнаго Призрака".

-- Неужели? говоритъ мистеръ Гуппи, съ жаднымъ любопытствомъ.-- Скажите, миссъ, въ чемъ же состоитъ это преданіе? не говорится ли въ немъ чего нибудь о портретѣ?

-- Сдѣлайте милость, разскажите намъ это преданіе, почти шопотомъ произноситъ Ваттъ.

-- Я не знаю его, сэръ.

И Роза становится еще застѣнчивѣе и стыдливѣе.

-- Оно не разсказывается посѣтителямъ, да оно уже почти забыто, говоритъ домоправительница, приближаясь къ гостямъ.-- Это ни больше, ни меньше, какъ фамильный анекдотъ.

-- Надѣюсь, вы извините меня, ма`мъ, если я еще разъ спрошу, не имѣетъ ли это преданіе какой нибудь связи съ портретомъ милэди? замѣчаетъ мистеръ Гуппи.-- Увѣряю васъ, чѣмъ больше я думаю объ этомъ портретѣ, тѣмъ знакомѣе онъ становится для меня, хотя я совершенно не могу понять, когда и какимъ образомъ я познакомился съ нимъ.

Но преданіе не имѣетъ никакой связи съ портретомъ,-- домоправительница ручается за это. Мистеръ Гуппи выражаетъ свою признательность за это извѣстіе и вообще считаетъ себя крайне обязаннымъ. вмѣстѣ съ пріятелемъ онъ спускается по другой лѣстницѣ, и вскорѣ раздается звукъ отъѣзжающаго экипажа. Начинаетъ смеркать. Мистриссъ Ронсвелъ вполнѣ можетъ положиться на скромность двухъ молодыхъ слушателей и полагаетъ, что можно будетъ разсказать преданіе, почему терраса получила такое странное названіе. Она садится въ покойное кресло подлѣ окна, въ которомъ свѣтъ дневной начинаетъ быстро потухать, и говоритъ имъ:

-- Въ тяжелыя времена царствованія Карла Перваго -- я называю это тяжелыми временами вслѣдствіе тогдашнихъ политическихъ событій -- сэръ Морбири Дэдлокъ былъ единственнымъ владѣльцемъ Чесни-Воулдъ. Существовало ли въ ту пору какое нибудь преданіе о Замогильномъ Призракѣ, я не умѣю сказать, но полагаю, оно существовало.

Мистриссъ Ронсвелъ придерживается этого мнѣнія, потому что такая стариннная и важная фамилія имѣла полное право на существованіе въ своемъ домѣ призрака. Она считаетъ это за одно изъ преимуществъ, предоставленныхъ высшему классу, за особенное, въ нѣкоторой степени джентильное отличіе, которымъ обыкновенный классъ народа не смѣетъ пользоваться.

-- Сэръ Морбири Дэдлокъ, говоритъ мистриссъ Ронсвелъ: -- былъ, мнѣ и не нужно, кажется, говорить объ этомъ, на сторонѣ короля. Но полагаютъ, что его супруга, не имѣвшая въ своихъ жилахъ и капли крови Дэдлоковъ, сильно содѣйствовала сторонѣ въ высшей степени неблагонамѣренной. Извѣстно было, что она имѣла родственниковъ между врагами короля, и что отъ времени до времени передавала имъ важныя извѣстія. Когда какой нибудь джентльменъ изъ графства, приверженецъ партіи короля являлся сюда за совѣтомъ, то говорятъ, что милэди всегда, находилась у дверей совѣщательной комнаты гораздо ближе, чѣмъ полагали совѣщатели.... Ваттъ! ты слышишь звуки, какъ будто кто ходитъ по площадкѣ?

Роза придвигается поближе къ домоправительницѣ.

-- Я слышу одно паденіе дождя на террасу, отвѣчаетъ молодой человѣкъ: -- впрочемъ, позвольте: я слышу еще какое-то странное эхо -- я думаю, что это эхо, которое похоже на человѣческіе неровные шаги.

Домоправительница съ серьёзнымъ видомъ киваетъ головой и продолжаетъ:

-- Частію по поводу различія въ политическихъ мнѣніяхъ, а частію по различію въ характерѣ, сэръ Морбири и его лэди вели незавидную жизнь. Они не были парой другъ другу ни по лѣтамъ, ни по наклонностямъ; къ тому же у нихъ не было дѣтей, которыя бы поддерживали между ними супружеское согласіе. Послѣ того, какъ любимый ея братъ, молодой джентльменъ, былъ убитъ въ междоусобной войнѣ (близкимъ родственникомъ сэра Морбири), ея чувство до того ожесточилось, что она возненавидѣла весь родъ своего супруга. Когда Дэдлоки, защищая сторону короля, намѣревались уѣзжать изъ Чесни-Воулдъ на ратное поле, она не разъ, подъ прикрытіемъ глубокой ночи, тайкомъ пробиралась въ конюшни и портила ноги ихъ скакунамъ. Преданіе гласитъ, что однажды, въ подобную ночь, ея мужъ, замѣтивъ, какъ она украдкой спускалась съ лѣстницы, пошелъ за ней въ конюшню, гдѣ стояла его любимая лошадь. Въ то время, какъ милэди хотѣла нанести ударъ лошади, сэръ Морбири схватилъ ее за руку, и, во время борьбы, или отъ паденія, или оттого, что испуганная лошадь сильно лягнула, милэди охромѣла и съ того часа начала тосковать и чахнуть.

Домоправительница понижаетъ голосъ почти до шопота:

-- Милэди имѣла прекрасную наружность и во всѣхъ отношеніяхъ благородную осанку. Она никогда не жаловалась на перемѣну въ своей наружности, никому не говорила, что хромаетъ и страдаетъ душой, но, изо дня въ день, отправлялась гулять на террасу и, съ помощію костыля или съ помощію каменной балюстрады, ходила взадъ и впередъ, въ хорошую погоду и въ ненастную; но прогулка для нея съ каждымъ днемъ становилась труднѣе и труднѣе. Наконецъ, однажды вечеромъ, мужъ милэди (съ которымъ она, несмотря ни на какія убѣжденія, ни разу не промолвила слова послѣ роковой для нея ночи),-- мужъ милэди, стоявшій у большого южнаго окна, увидѣлъ, что жена его упала на площадку. Онъ побѣжалъ поднять ее, но милэди оттолкнула его въ то время, какъ онъ наклонился надъ ней, и, бросивъ на него пристальный холодный взглядъ, сказала: "Я умру здѣсь, гдѣ я гуляла, и стану гулять здѣсь, хотя и буду въ могилѣ, Я стану гулять здѣсь, пока гордость этого дома не будетъ уничтожена. И когда предстоять будутъ позоръ или несчастіе этому дому, пусть Дэдлоки слушаютъ мои шаги."

Ваттъ смотритъ на Розу. Роза въ быстро наступавшихъ потемкахъ потупляетъ взоры, полу-испуганная, полу-застѣнчивая.

-- И дѣйствительно, на томъ самомъ мѣстѣ и тогда же милэди скончалась. И съ той поры, говоритъ мистриссъ Ронсвелъ: -- терраса получила названіе "Площадки Замогильнаго Призрака". Если шаги милэди можно назвать отголоскомъ, то отголосокъ этотъ бываетъ слышенъ только послѣ сумерекъ; а иногда случается, что его вовсе не слыхать въ теченіе долгаго времени. Отъ времени до времени онъ снова возвращается и непремѣнно бываетъ слышенъ, когда кому нибудь въ семействѣ Дэдлоковъ угрожаетъ тяжкая болѣзнь или смерть....

-- Или позоръ, бабушка, прибавилъ Ваттъ.

-- Позоръ -- вещь неслыханная въ Чесни-Воулдъ! возражаетъ домоправительница.

Ея внукъ старается извинить нескромность своего замѣчанія словами: "правда, бабушка, правда."

-- Вотъ вамъ и конецъ преданію. Какой бы ни былъ этотъ звукъ, но звукъ этотъ невыносимый, говоритъ мистриссъ Ронсвелъ, поднимаясь съ кресла: -- и, что всего замѣчательнѣе, онъ непремѣнно долженъ быть слышимъ. Наша нынѣшняя милэди, которая, мимоходомъ сказать, ничего не боится, соглашается, что звукъ этотъ не выдумка, что онъ раздается отъ времени до времени, и что непремѣнно долженъ быть слышимъ: его ничѣмъ не заглушить. Да вотъ что, Ваттъ: позади тебя стоятъ высокіе французскіе часы (ихъ нарочно поставили тутъ); у нихъ громкій бой, и они играютъ музыку. Вѣдь ты понимаешь, какъ нужно завести ихъ?

-- Какъ не понимать, бабушка! я очень хорошо понимаю.

-- Возьми-ка, пусти ихъ.

Ваттъ пускаетъ въ ходъ часы -- музыку и бой.

-- Теперь поди сюда, говоритъ бабушка: -- сюда, сюда, дитя мое! Наклонись къ подушкѣ милэди. Не знаю, довольно ли темно теперь -- кажется, еще раненько; впрочемъ, послушай.... Что? вѣдь слышны на террасѣ чьи-то шаги, несмотря на музыку, на бой часовъ, на все рѣшительно?

-- Да, бабушка, слышны.

-- То же самое говоритъ и милэди.

VIII. Прикрытіе множества прегрѣшеній.

Интересно было, когда я одѣлась до разсвѣта, взглянуть въ окно, на темныхъ стеклахъ котораго мои свѣчи отражались какъ два маяка,-- интересно было взглянуть въ окно и, увидѣвъ, что все еще покрывалось непроницаемымъ мракомъ минувшей ночи, наблюдать, какой представится видъ съ наступленіемъ дня. Въ то время, какъ темная даль постепенно прояснялась и открывала сцену, надъ которой вѣтеръ свободно разгуливалъ во мракѣ, подобно моимъ воспоминаніямъ надъ протекшими днями ранней моей жизни,-- я испытывала безпредѣльное удовольствіе, усматривая незнакомые предметы, окружавшіе меня во время ночи. Сначала они, облеченные утреннимъ туманомъ, тускло были видны, и подъ ними все еще сверкали запоздалыя звѣзды. Но миновалъ этотъ промежутокъ блѣдно-тусклаго начала дня, и картина стала шириться и наполняться предметами такъ быстро, что съ каждымъ минутнымъ взглядомъ мнѣ представлялось такъ много новаго, что можно было любоваться имъ въ теченіе часа. Мои свѣчи незамѣтнымъ образомъ сдѣлались вовсе не соотвѣтствующими принадлежностями наступившаго утра; темныя мѣста въ моей комнатѣ исчезали, и дневной свѣтъ ярко засіялъ надъ веселымъ ландшафтомъ, въ которомъ рельефно высилась церковь стариннаго аббатства, и своей массивной башней бросала болѣе мягкую тѣнь на всю сцену, нежели можно было ожидать, судя по ея грубой, нахмуренной наружности. Такъ точно грубыя, шероховатыя наружности (кажется, эту мысль я гдѣ-то заучила) часто производятъ на насъ мягкое, отрадное впечатлѣніе.

Каждая часть въ домѣ была въ такомъ порядкѣ и всѣ живущіе въ немъ до такой степени были внимательны ко мнѣ, что двѣ связки ключей нисколько меня не безпокоили. Стараясь запомнить содержаніе шкафовъ и ящиковъ въ каждомъ небольшомъ чуланѣ, дѣлая замѣтки на аспидной доскѣ о количествѣ различнаго варенья, соленья и сушеныхъ плодовъ, о числѣ графиновъ, рюмокъ, чайной посуды и множества другихъ подобныхъ вещей и, по обыкновенію, представляя изъ себя родъ аккуратной, устарѣлой дѣвы, а на самомъ-то дѣлѣ -- глупенькую маленькую особу, я до такой степени была занята своимъ дѣломъ, что когда прозвонилъ утренній звонокъ, то не хотѣла вѣрить, что наступило время завтрака. Какъ бы то ни было, я побѣжала въ столовую и приготовила чай: эта обязанность лежала вполнѣ на моей отвѣтственности. Сдѣлавъ надлежащія распоряженія касательно завтрака и замѣтивъ, что всѣ опоздали встать и никто еще не спустился внизъ, я подумала, что успѣю заглянуть въ садъ и составить о немъ должное понятіе. Я нашла его очаровательнымъ. Передъ лицевымъ фасадомъ дома находился подъѣздъ, по которому мы наканунѣ подъѣхали къ дому (и на которомъ, мимоходомъ сказать, колеса нашего экипажа такъ страшно врѣзались въ песокъ, что я попросила садовника заровнять наши слѣды); передъ заднимъ фасадомъ расположенъ былъ цвѣтникъ, и въ него выходило окно изъ комнаты Ады, которая отворила его, чтобъ улыбнуться мнѣ, и улыбнулась такъ мило, какъ будто хотѣла поцаловать меня, несмотря на разстояніе, насъ отдѣлявшее. За цвѣтникомъ находился огородъ, далѣе -- птичный дворъ, потомъ -- небольшая рига, и, наконецъ, премиленькая ферма. Что касается до самого дома, съ его тремя отдѣльными шпицами, съ его разнообразными окнами, или слишкомъ большими, или черезчуръ маленькими, но вообще премиленькими, съ его трельяжной рѣшеткой, на южномъ фасадѣ, для розъ и каприфолій, и, наконецъ, съ его незатѣйливой, комфортабельной, привѣтливой наружностью,-- этотъ домъ, по словамъ Ады, вышедшей встрѣтить меня подъ руку съ домовладѣтелемъ, былъ вполнѣ достоинъ ея кузена Джона. Со стороны Ады это сказано было довольно смѣло; но кузенъ Джонъ только потрепалъ за это ея миленькую щечку.

Мистеръ Скимполь былъ такъ же пріятенъ за завтракомъ, какъ и наканунѣ вечеромъ. На столѣ, между прочимъ, стоялъ медъ, и это послужило для него поводомъ къ разговору о пчелахъ. Онъ не имѣлъ ничего сказать противъ меду (и дѣйствительно не имѣлъ, потому что, какъ казалось мнѣ, онъ очень любилъ его), но сильно возставалъ противъ высокаго мнѣнія пчелъ о своихъ слишкомъ преувеличенныхъ достоинствахъ. Онъ вовсе не видѣлъ причины, почему пчелъ представляютъ ему за образецъ трудолюбія. Почемъ еще знать, любитъ ли пчела собирать медъ, или не любитъ: никто ее не спрашивалъ объ этомъ. Пчелѣ вовсе не слѣдуетъ основывать своего достоинства на своемъ расположеніи трудиться. Если каждый кандитеръ станетъ жужжать по бѣлому свѣту, станетъ сбивать съ ногъ каждаго встрѣчнаго и, побуждаемый чувствомъ эгоизма, станетъ принуждать всякаго обратить вниманіе на то, что онъ намѣренъ приняться за работу и долженъ продолжать ее безъ остановки со стороны посторонняго,-- право, тогда міръ сдѣлался бы самымъ несноснѣйшимъ мѣстомъ! Въ добавокъ къ тому, едва только узнаете вы, что пчела собрала свое богатство, какъ немедленно начнете ѣдкимъ дымомъ выкуривать ее изъ ея владѣній и сами овладѣете всѣмъ ея достояніемъ -- положеніе слишкомъ незавидное! Вы бы имѣли очень дурное понятіе о манчестерскомъ работникѣ, еслибъ стали полагать, что онъ работаетъ безъ всякой другой цѣли. Мистеръ Скимполь говорилъ, что, по его мнѣнію, трутень есть олицетвореніе болѣе пріятной и болѣе умной идеи. Всякій трутень непринужденно обращается къ своей трудолюбивой собратіи съ слѣдующими словами: "Вы извините меня, но я, право, не могу трудиться надъ вашимъ магазиномъ. Я летаю на свободѣ, по обширному міру, гдѣ такъ много есть предметовъ, которыми нужно любоваться, и такъ мало времени, чтобы вполнѣ налюбоваться ими, что я вынужденнымъ нахожусь взять смѣлость поглядѣть вокругъ себя и попросить заняться дѣломъ другихъ, которые не желаютъ любоваться тѣмъ, что окружаетъ ихъ." Это, какъ думалъ мистеръ Скимполь, была философія трутня, и онъ считалъ ее весьма умной философіей: она всегда допускала, что трутень имѣлъ расположеніе находиться въ дружескихъ отношеніяхъ съ трудолюбивой пчелой; да онъ, сколько извѣстно мистеру Скимполю, всегда бы и былъ въ тѣхъ отношеніяхъ, еслибъ только высокомѣрное созданіе позволило ему это и не воображало бы черезчуръ много о своемъ медѣ.

Мистеръ Скимполь безъ всякаго принужденія развивалъ эту идею и всячески разнообразилъ ее; онъ, какъ говорится, безъ оглядки и легко гнался за ней по весьма неровной, разнообразной поверхности, и какъ нельзя болѣе забавлялъ насъ; но и при этомъ случаѣ, по видимому, старался придать такое серьёзное значеніе словамъ своимъ, какимъ онъ могъ располагать. Отвлекаемая необходимостью исполнять свои обязанности, я оставила мистера Джорндиса, Ричарда и Аду слушать философію мистера Скимполя. Распоряженія по хозяйству отняли у меня немного времени, и уже я возвращалась по коридору въ столовую, весело побрякивая ключами, которые въ коробочкѣ висѣли на рукѣ моей, когда мистеръ Джорндисъ попросилъ меня въ небольшую комнатку, подлѣ его спальни,-- комнатку, которая, по собранію книгъ и бумагъ, показалась мнѣ маленькой библіотекой, а по собранію сапоговъ, башмаковъ и шляпныхъ картонокъ -- маленькимъ музеемъ.

-- Присядьте, душа моя, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Прежде всего нужно вамъ сказать, что эта комната называется Ворчальной. Когда я теряю пріятное расположеніе духа, то обыкновенно прихожу сюда ворчать.

-- Вамъ слѣдуетъ, сэръ, какъ можно рѣже являться сюда, сказала я.

-- О, вы еще не знаете меня! возразилъ мистеръ Джорндисъ.-- Когда я обманусь, или ожиданія мои будутъ обмануты насчетъ.... насчетъ вѣтра, и обыкновенно восточнаго вѣтра... я всегда ищу убѣжища въ этой комнаткѣ. Ворчальная для меня самая лучшая комната изъ цѣлаго дома. Вы еще и въ половину не знаете моего прихотливаго нрава.... Что съ вами, милая моя? отчего вы дрожите такъ?

Дѣйствительно, я дрожала всѣмъ тѣломъ, но дрожала противъ своего желанія. Я всѣми силами старалась успокоитъ себя,-- но тщетно. Да и могла ли я располагать спокойствіемъ, находясь передъ лицомъ моего великодушнаго благодѣтеля, встрѣчая взорами его кроткіе, ласковые, добрые взоры, испытывая въ душѣ своей такое безпредѣльное счастіе, сознавая довѣріе къ себѣ? Мое сердце было такъ переполнено....

Я поцаловала его руку. Не знаю, что я сказала, не знаю, даже говорила ли я что нибудь. Знаю только, что мистеръ Джорндисъ, разстроенный, отошелъ къ окну. Я почти была убѣждена, что онъ выпрыгнетъ въ него; но вскорѣ онъ воротился на прежнее мѣсто, и я совершенно разувѣрилась, увидѣвъ въ глазахъ его слѣды слезъ, чтобы скрыть которыя онъ нарочно отходилъ къ окну. Онъ нѣжно погладилъ меня по головѣ.

-- Ну, полно, полно! сказалъ онъ.-- Теперь все кончилось! Оставь же! надо быть умницей.

-- Въ другое время этого не будетъ, сэръ, возразила я: -- но при первомъ разѣ это такъ трудно

-- Какой вздоръ! напротивъ, очень, очень легко. Да и почему же трудно? Я услышалъ о доброй маленькой сироткѣ безъ всякаго защитника и вздумалъ сдѣлаться ея защитникомъ. Она выростаетъ и болѣе чѣмъ оправдываетъ мои ожиданія, а я остаюсь ея опекуномъ и ея другомъ. Что же слѣдуетъ изъ всего этого? Кажется, ничего!... Ну вотъ такъ, такъ! мы квитъ теперь,-- теперь я снова вижу передъ собой твое милое, внушающее къ себѣ довѣріе лицо.,

Я сказала самой себѣ: "Эсѳирь, моя милая, ты удивляешь меня! Это совсѣмъ не то, чегъ я ожидала отъ тебя!" И слова эти произвели на меня такое благодѣтельное дѣйствіе, что, сложивъ руки на коробочку съ ключами, я совершенно успокоилась. Мистеръ Джорндисъ, выразивъ на лицѣ своемъ одобреніе, началъ говорить со мной такъ откровенно, такъ довѣрчиво, какъ будто я привыкла бесѣдовать съ нимъ каждое утро, Богъ знаетъ съ какого давняго времени. Я начинала даже убѣждаться въ этомъ несбыточномъ предположеніи.

-- Безъ сомнѣнія, Эсѳирь, сказалъ онъ;-- вы не понимаете этой тяжбы въ Верховномъ Судѣ?

И, безъ сомнѣнія, я отрицательно покачала головой.

-- Да я и не знаю, кто понимаетъ ее, возразилъ мистеръ Джорндисъ.-- Сами судья и адвокаты обратили его въ такую страшную путаницу, что первоначальныя основы тяжбы давнымъ-давно исчезли съ лица земли. Оно производится, или, вѣрнѣе сказать, производилась нѣкогда объ одномъ духовномъ завѣщаніи и о лицахъ, къ которымъ оно относилось, а теперь -- ни о чемъ больше, какъ объ однихъ только судебныхъ проторяхъ и убыткахъ, о взысканіяхъ за дѣлопроизводство. По поводу этихъ взысканій, мы постоянно являемся въ судъ и исчезаемъ изъ него, даемъ клятвенныя показанія и дѣлаемъ запросы, выступаемъ впередъ и отступаемъ, приводимъ все въ порядокъ и въ безпорядокъ, дѣлаемъ различныя донесенія и объясненія, вертимся около канцлера и всѣхъ его спутниковъ и, точно какъ въ вальсѣ, уносимся въ вѣчность. Вотъ это-то и есть главный вопросъ во всемъ дѣлѣ. Все прочее, по какимъ-то страннымъ, неизъяснимымъ случаямъ, исчезло такъ, что и слѣдовъ не осталось.

-- Однако, сэръ, вѣдь вы сказали, что дѣло началось по поводу духовнаго завѣщанія? спросила я, замѣтивъ, что мистеръ Джорндисъ начиналъ потирать себѣ голову.

-- Да, конечно; когда нужно было начать дѣло по поводу чего нибудь, такъ его начали но поводу завѣщанія. Одинъ изъ Джорндисовъ, въ недобрый часъ, составилъ громадное богатство и сдѣлалъ огромное завѣщаніе. Пока производились разбирательства и совѣщанія о томъ, какимъ образомъ распредѣлить между наслѣдниками завѣщанное богатство, оказалось что наслѣдство уже все растрачено. Лица, которымъ ввѣрено было храненіе духовной, доводятся до такого жалкаго положенія, что оно уже само собой служило весьма достаточнымъ наказаніемъ, еслибъ они и дѣйствительно учинили страшное преступленіе, утаивъ и растративъ завѣщанныя деньги; наконецъ и самое завѣщаніе сдѣлалось документомъ по одному только преданію. Въ теченіе всей этой плачевной тяжбы, каждый изъ участвующихъ въ ней долженъ имѣть простыя копіи и копіи съ копій о всемъ накопившемся по дѣлопроизводству и въ сложности составлявшемъ огромныя телѣги, нагруженныя бумагой! Кто не хотѣлъ имѣть этихъ копій, тотъ долженъ былъ платить за нихъ; а это случалось чаще всего, потому что кому какая нужда была въ грязной бумагѣ! Каждый долженъ былъ выдѣлывать всѣ туры какого-то адскаго танца подъ музыку судебныхъ издержекъ, взысканій, взятокъ и тому подобнаго,-- такого танца, какого воображеніе человѣка никогда еще не представляло, рисуя дикую картину шабаша какой нибудь вѣдьмы. Верховный Судъ посылаетъ запросы въ судъ низшей инстанціи, который въ свою очередь обращается съ тѣми же запросами въ Верховный Судъ; судъ низшей инстанціи находитъ, что онъ не можетъ сдѣлать этого,-- Верховный Судъ дѣлаетъ то же самое открытіе. Ни тотъ, ни другой не смѣетъ сказать, что онъ можетъ сдѣлать что нибудь безъ увѣдомленія о томъ вотъ этого ходатая и безъ личнаго присутствія вотъ этого адвоката, защищающихъ сторону А, или безъ увѣдомленія ходатая и личнаго присутствія адвоката, защищающихъ сторону Б, и такъ далѣе, до конца всей азбуки, тотъ-въ-точь, какъ дѣтская сказка о яблочномъ пирожномъ. И такимъ образомъ, въ теченіе многихъ и долгихъ лѣтъ, съ истеченіемъ многихъ и многихъ человѣческихъ жизней,-- все, по видимому, идетъ своимъ чередомъ, все постоянно начинается снова и снова и никогда не достигаетъ желаннаго конца. Ко всему этому мы ни подъ какимъ видомъ, ни на какихъ условіяхъ не смѣемъ отказаться отъ этой тяжбы, потому что мы прикосновенны къ ней и должны участвовать въ ней, несмотря на то, нравится ли намъ она, или нѣтъ. Впрочемъ, не стоитъ и думать объ этомъ! Когда мой двоюродный дѣдъ, несчастный Томъ Джорндисъ, началъ думать о ней, такъ это начало сдѣлалось концемъ его жизни!

-- Неужели это тотъ самый мистеръ Джорндисъ, съ исторіей котораго я случайно познакомилась?

Мистеръ Джорндисъ, съ весьма серьёзнымъ видомъ, утвердительно кивнулъ головой.

-- Я былъ его наслѣдникомъ, Эсѳирь; и этотъ домъ принадлежалъ ему. Когда я пріѣхалъ сюда, это былъ дѣйствительно холодный, безпріютный домъ. Мой дѣдъ оставилъ на каждомъ предметѣ этого дома признаки своего несчастія.

-- Это названіе слѣдовало бы теперь перемѣнить, сказала я.

-- До дѣдушки Тома-домъ этотъ назывался Шпицами. Нынѣшнее названіе далъ ему дѣдушка Томъ и жилъ въ немъ настоящимъ затворникомъ: день и ночь просиживалъ онъ надъ кипами злосчастныхъ тяжебныхъ бумагъ и, вопреки всякой надеждѣ, надѣялся распутать эту страшно запутанную тяжбу и привести ее къ концу. Между тѣмъ домъ незамѣтнымъ образомъ ветшалъ и ветшалъ, вѣтеръ свисталъ въ разсѣлины стѣнъ, дождь лилъ какъ въ рѣшето въ полу-разрушенную кровлю, коридоръ покрылся мхомъ и травой до полу-согнившей двери. Когда я привезъ сюда бренные останки дѣда, мнѣ казалось, что и изъ дома его, точно такъ же, какъ изъ него самого, вылетѣли мозги: до такой степени все было ветхо и пусто.

Сказавъ эти слова какъ будто про себя, мистеръ Джорндисъ нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ, потомъ взглянулъ на меня, и лицо его прояснилось: онъ снова сѣлъ на прежнее мѣсто, не вынимая рукъ изъ кармановъ.

-- Вѣдь я сказалъ тебѣ, душа моя, что эта комната называется Ворчальной. На чемъ бишь я остановился?

Я напомнила ему, что на отрадной перемѣнѣ, произведенной имъ въ Холодномъ Домѣ.

-- Да, дѣйствительно, я остановился на Холодномъ Домѣ. Надобно сказать, что въ Лондонѣ существуетъ также наше недвижимое имущество, или, вѣрнѣе, домъ, который въ настоящее время находится точно въ такомъ же положеніи, въ какомъ Холодный Домъ находился во времена дѣдушки Тома. Я говорю объ этомъ домѣ, какъ о нашей собственности, но вѣрнѣе можно назвать его собственностью тяжбы, а еще вѣрнѣе -- собственностью тяжебныхъ издержекъ, ибо издержки по тяжбѣ, по моему мнѣнію, единственная сила на землѣ, которая можетъ еще что нибудь сдѣлать изъ этого дома, или, по крайней мѣрѣ, можетъ убѣдиться, что этотъ домъ ни для чего больше не годенъ, какъ только служить бѣльмомъ на глазу или кручиной въ сердцѣ. Собственность тяжебныхъ издержекъ!-- я не иначе представляю ее себѣ, какъ въ родѣ цѣлой улицы погибающихъ слѣпыхъ домовъ, у которыхъ глаза выбиты каменьями. Въ нихъ нѣтъ ни одного стеклышка, нѣтъ даже рамъ; остались однѣ только оконницы, съ обнаженными, полинялыми ставнями, которые уныло скрипятъ на петляхъ и чуть-чуть не падаютъ; съ желѣзныхъ рѣшетокъ слоями лупится ржавчина; дымовыя трубы осѣли; каменныя ступеньки у каждой двери (а каждую дверь смѣло можно назвать преддверіемъ смерти) покрылись плесенью, зеленѣющимъ мхомъ; самые устои, на которые опираются руины, измѣняютъ своему назначенію. Хотя Холодный Домъ и не былъ въ Верховномъ Судѣ, зато владѣтель его былъ, и та же самая печать сдѣлала свой оттискъ и на домѣ. Эти оттиски канцлерской печати, моя милая, находятся въ Англіи повсюду; они знакомы даже ребятишкамъ!

-- О, какъ удивительно перемѣнился Холодный Домъ! сказала я еще разъ.

-- Да, конечно, онъ перемѣнился, отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ въ замѣтно веселомъ расположеніи духа: -- и съ вашей стороны будетъ весьма благоразумно поддерживать меня въ свѣтлой сторонѣ картины. (Представить себѣ, что у меня есть благоразуміе!) Объ этихъ вещахъ я никогда по говорю, даже никогда не думаю, развѣ только, когда бываю здѣсь -- въ Ворчальной. Если вы находите нужнымъ разсказать объ этомъ Рику или Адѣ (при этомъ мистеръ Джорндисъ бросилъ на меня серьёзный взглядъ), вы можете. Я вполнѣ предоставляю это на вашъ произволъ.

-- Надѣюсь, сэръ....

-- Мнѣ кажется, душа моя,-- лучше будетъ, если станете говорить со мной, не употребляя этого холоднаго эпитета.

Въ то время, какъ онъ показывалъ видъ, что говоритъ это такъ, слегка, какъ будто это была съ его стороны прихоть, а не разсчитанная нѣжность, я еще разъ почувствовала справедливый упрекъ и въ свою очередь мысленно упрекнула себя: "Эсѳирь, вѣдь ты знаешь, что это очень, очень дурно!" Впрочемъ, чтобъ еще сильнѣе напомнить себѣ объ этомъ, я слегка потрясла ключами и, рѣшительнѣе прежняго сложивъ руки на коробку, спокойно взглянула на него.

-- Надѣюсь, сказала я: -- вы не станете черезчуръ много оставлять на мой произволъ. Не ошибаетесь ли вы во мнѣ? Я боюсь, что ожиданія ваши будутъ обмануты, когда вы убѣдитесь, что я не очень умна; а что я не умна, такъ это истина: вы бы сами у видѣли это въ непродолжительномъ времени, еслибъ я не имѣла столько прямодушія признаться вамъ въ своемъ недостаткѣ.

По видимому, слова мои не разочаровали его: напротивъ, онъ какъ нельзя болѣе остался ими доволенъ. Съ улыбкой, разливавшейся по всему лицу его, онъ сказалъ мнѣ, что знаетъ меня весьма хорошо, и что ума моего для него весьма достаточно.

-- Надѣюсь, быть можетъ и будетъ по вашему, сказала я:-- но все же не ручаюсь за себя.

-- Вашего ума, душа моя, весьма довольно, чтобы быть доброй хозяйкой въ нашей семьѣ, возразилъ онъ: -- быть Старушкой изъ дѣтскаго стихотворенія (я не разумѣю тутъ стихотворенія мистера Скимполя):

"Старушка, Старушка! куда ты спѣшишь?

-- Паутину смѣсти со свѣтлаго неба."

Вы, Эсѳирь, во время вашего домохозяйства, будете такъ чисто смѣтать паутину съ нашего неба, что мы забросимъ эту Ворчальную и гвоздями заколотимъ дверь въ нее.

Это было началомъ того, что меня стали называть старухой, старушкой, паутинкой, милашей-хозяюшкой, матушкой Гоббардъ, хозяюшкой Дорденъ и такимъ множествомъ другихъ подобныхъ именъ, что между ними мое собственное имя въ скоромъ времени совершенно потерялось.

-- Однако, сказалъ мистеръ Джорндисъ: -- возвратимтесь къ нашей болтовнѣ. Съ нами живетъ теперь Рикъ, прекрасный и, какъ кажется, много обѣщающій юноша. Что бы съ нимъ сдѣлать, напримѣръ?

О, Боже мой! у меня спрашиваютъ совѣта по такому щекотливому предмету! одна мысль объ этомъ удивляетъ меня!

-- Да, Эсѳирь, онъ живетъ съ нами, повторилъ мистеръ Джорндисъ, покойно укладывая руки въ карманы и протягивая ноги.-- Онъ долженъ имѣть какую нибудь профессію; онъ долженъ выбрать для себя какую нибудь дорогу. Я полагаю, что при этомъ случаѣ начнется страшная система путаницы; но дѣлать нечего!

-- Система.... чего вы сказали? спросила я.

-- Система путаницы! Другого названія я не придумаю для подобнаго обстоятельства. Вѣдь вы знаете, душа моя, что онъ находится подъ опекой Верховнаго Суда: поэтому, вѣроятно, Кэнджъ и Карбой найдутъ что нибудь сказать насчетъ его выбора; адвокатъ его тоже найдетъ что нибудь сказать; найдетъ сказать что нибудь и лордъ-канцлеръ; скажутъ что нибудь и его спутники. Они всѣ найдутъ какую нибудь основательную причину вникнуть въ этотъ выборъ; изъ нихъ каждому порознь и всѣмъ вообще придется заплатить и заплатить за это. Весь этотъ процессъ будетъ черезчуръ церемонный, многословный, безтолковый и чувствительный для кармана,-- процессъ, который я вообще называю системой приказныхъ проволочекъ, системой путаницы. Какимъ образомъ приходится людямъ испытывать тяжкія огорченія отъ этой системы или за чьи грѣхи приходится молодымъ людямъ сталкиваться съ ней, я рѣшительно не понимаю; а между тѣмъ это совершенно такъ.

Тутъ онъ началъ тереть себѣ голову и дѣлать намеки, что чувствуетъ перемѣну вѣтра. Нельзя было не принять за восхитительный примѣръ великодушія и снисхожденія къ моей маленькой особѣ того обстоятельства, что когда потиралъ онъ себѣ голову, или ходилъ по комнатѣ, или дѣлалъ то и другое вмѣстѣ, его лицо тотчасъ же принимало пріятное выраженіе при одномъ взглядѣ на мое. И обыкновенно послѣ этого онъ снова спокойно располагался на стулѣ, засовывалъ руки въ карманы и протягивалъ ноги.

-- Можетъ статься, будетъ лучше всего, сказала я: -- если я спрошу мистера Ричарда, къ чему онъ имѣетъ особенную наклонность?

-- Совершенно такъ, отвѣчалъ онъ.-- Вотъ объ этомъ-то я и думалъ! Пожалуста, постарайтесь переговорить объ этомъ съ Ричардомъ и Адой, употребите вашъ тактъ и ваше спокойствіе, которые вы съ особеннымъ умѣньемъ примѣняете ко всему, и посмотрите, что изъ этого можно сдѣлать. Черезъ ваше посредничество, милая хозяюшка, мы, безъ всякаго сомнѣнія, вникнемъ въ самую сущность дѣла.

Я не на шутку начинала бояться мысли о своемъ важномъ значеніи, которое пріобрѣтала въ глазахъ мистера Джорндиса, и о множествѣ серьезныхъ предметовъ, которые довѣрялись мнѣ. Я вовсе не ожидала этого; я думала, по настоящему, ему бы самому слѣдовало ггереговорить съ Ричардомъ. Но, само собою разумѣется, я не сказала въ отвѣтъ ничего особеннаго, кромѣ того, что постараюсь съ своей стороны сдѣлать все, что только будетъ можно, хотя и боялась (мнѣ кажется, вовсе бы не нужно и повторять этого), что его понятія касательно моего ума и дальновидности черезчуръ преувеличены.-- При этомъ покровитель мой засмѣялся такимъ чистосердечнымъ и пріятнымъ смѣхомъ, какого, мнѣ кажется, я не слыхала во всю свою жизнь.

-- Уйдемте же отсюда! сказалъ онъ, вставая, и вмѣстѣ съ тѣмъ сильно оттолкнулъ отъ себя кресло.-- На этотъ день, кажется, можно проститься съ Ворчальной! Въ заключеніе скажу еще одно слово. Эсѳирь, душа, моя, не имѣете ли вы спросить меня о чемъ нибудь?

Онъ бросилъ на меня такой проницательный взоръ, что и я въ свою очередь пристально поглядѣла на него и, какъ кажется, поняла смыслъ его вопроса.

-- Собственно о себѣ? спросила я.

-- Да.

-- Мой покровитель, ничего! сказала я, осмѣливаясь положить мою руку (которая совсѣмъ неожиданно сдѣлалась холоднѣе, чѣмъ мнѣ бы хотѣлось) въ его руку: -- рѣшительно не имѣю ничего! Я увѣрена, что еслибъ мнѣ нужно было узнать что нибудь, то и тогда бы я не должна просить васъ исправить мое невѣдѣніе. У меня было бы весьма дурное сердце, еслибъ вся моя надежда, вся моя увѣренность не были возложены на васъ.... Нѣтъ, я ничего не имѣю спросить у васъ,-- ничего въ мірѣ!

Онъ взялъ меня подъ руку, и мы вышли отъискивать Аду. Съ этого часа въ его присутствіи я не чувствовала ни малѣйшаго стѣсненія: я была откровенна съ нимъ,-- была совершенно довольна своимъ положеніемъ, не имѣла никакого расположенія узнать о себѣ что нибудь болѣе,-- словомъ сказать, была совершенно счастлива.

На первыхъ порахъ наша жизнь въ Холодномъ Домѣ отличалась необычайной дѣятельностью: намъ предстояло знакомиться со многими резидентами, жившими въ предѣлахъ и за предѣлами ближайшаго сосѣдства и коротко знавшими мистера Джорндиса. Адѣ и мнѣ казалось, что всѣ его знакомые отличались тѣмъ, что каждый изъ нихъ имѣлъ расположеніе дѣлать какіе нибудь обороты чужими капиталами. Когда мы начинали разсматривать письма на имя мистера Джорндиса и на нѣкоторыя изъ этихъ писемъ отвѣчать за него -- а это обыкновенно дѣлалось по утрамъ, въ Ворчальной -- для насъ удивительнымъ казалось, что главная цѣль существованія почти всѣхъ его корреспондентовъ, по видимому, состояла въ томъ, чтобъ учредить изъ себя комитеты для пріобрѣтенія капиталовъ и потомъ для распредѣленія ихъ по своему усмотрѣнію. Дамы такъ же усердно стремились къ этой цѣли, какъ и мужчины -- даже, мнѣ кажется, гораздо усерднѣе. Онѣ бросались въ комитеты съ самымъ необузданнымъ рвеніемъ и собирали подписки съ необыкновенной горячностью. Намъ казалось, что нѣкоторыя изъ нихъ проводили всю свою жизнь въ раздачѣ и разсылкѣ подписокъ по всему почтовому вѣдомству -- подписокъ на шиллингъ, подписокъ на полкроны, на полсоверена, на пенни. Онѣ нуждались рѣшительно во всемъ. Имъ нужно было готовое платье, нужны были полотняныя тряпки, нужны деньги, нуженъ каменный уголь и горячій супъ, нужны участіе и вліяніе, нужны были автографы, нужна байка,-- словомъ сказать, нужно было все, что только имѣлъ мистеръ Джорндисъ и чего не имѣлъ. Ихъ цѣли были такъ же многоразличны, какъ и требованія. Онѣ намѣревались соорудить новое зданіе, намѣревались очистить отъ долговъ старыя зданія, намѣревались возвести живописное зданіе (при чемъ прилагался и видъ западнаго фасада предполагаемаго зданія), намѣревались учредить въ этомъ зданіи что нибудь въ родѣ общины средневѣковыхъ сестеръ милосердія, намѣревались выдать мистриссъ Джэллиби похвальный аттестатъ, намѣревались списать портретъ съ секретаря ихъ комитета и подарить его тещѣ секретаря, которой глубокая преданность къ нему хорошо извѣстна каждому; короче сказать, по моимъ понятіямъ, онѣ намѣревались совершить все, что только можно представить себѣ,-- отъ изданія пятисотъ тысячъ какихъ нибудь назидательныхъ трактатовъ до назначенія пожизненной пенсіи,-- отъ сооруженія мраморнаго памятника до серебрянаго чайника. Онѣ принимали на себя множество звучныхъ названій; это были: Благотворительницы Англіи, Дщери Британіи, Сестры всѣхъ главныхъ добродѣтей отдѣльно, Покровительницы Америки,-- дамы сотни многоразличныхъ наименованій. По видимому, онѣ принимали живѣйшее участіе въ составленіи партій для выборовъ и въ самыхъ выборахъ. Для нашихъ неопытныхъ умовъ, и согласно съ ихъ собственными объясненіями, онѣ, казалось, выбирали людей десятками тысячь, а не выбрали и одного кандидата для чего нибудь дѣльнаго. Мы испытывали болѣзненное чувство отъ одной мысли, что онѣ должны были добровольно вести какую-то лихорадочную жизнь.

Между дамами, болѣе всего отличавшимися благотворительностью на чужой счетъ (если можно употребить такое выраженіе), была какая-то мистриссъ Пардигль, которая, по видимому, сколько могла я судить по множеству писемъ ея къ мистеру Джорндису, точно такъ же неутомимо занималась перепиской, какъ и мистриссъ Джэллиби. Мы сдѣлали открытіе, что вѣтеръ каждый разъ перемѣнялся, какъ только предметомъ разговора становилась мистриссъ Пардигль. При этихъ случаяхъ мистеръ Джорндисъ замѣчалъ, что благотворительные люди раздѣлялись на два класса: одинъ состоялъ изъ людей, которые дѣлаютъ очень мало пользы и черезчуръ много шуму, а другой -- изъ людей, которые безъ малѣйшаго шума оказывали величайшую пользу,-- и, обыкновенно, замѣчаніемъ этимъ мистеръ Джорндисъ заключалъ свою бесѣду и, при всемъ желаніи, возобновить ее не могъ. Вслѣдствіе этого любопытство наше увидѣть мистриссъ Пардигль было возбуждено въ высшей степени; мы считали ее типомъ благотворительницы, принадлежащей къ первому классу, и весьма обрадовались, когда она пожаловала къ намъ однажды, съ пятью младшими сыновьями.

Это былъ образецъ громадной женщины, въ очкахъ, съ носомъ, выдававшимся впередъ на огромное пространство, и одаренной такимъ громкимъ голосомъ, при звукахъ котораго наша гостиная оказывалась крайне тѣсною. И дѣйствительно, она была тѣсна, потому что мистриссъ Пардигль роняла стулья полами своего платья, которыя свободно и широко размахивались во время ея движеній. Такъ какъ дома находились только Ада и я, то не удивительно, что мы приняли ее довольно боязливо; она, но видимому, вошла въ нашъ домъ какъ олицетворенная стужа, что подтверждалось, между прочимъ, слѣдовавшими за ней посинѣвшими маленькими Пардиглями.

-- Рекомендую вамъ, молодыя барышни, это мои дѣтушки -- пять сынковъ, весьма бѣгло сказала мистриссъ Пардигль, послѣ первыхъ взаимныхъ привѣтствій.-- Весьма вѣроятно, вы видѣли, и видѣли, быть можетъ, не разъ, имена ихъ на печатномъ спискѣ подписчиковъ, которымъ владѣетъ нашъ много уважаемый другъ мистеръ Джорндисъ. Эгбертъ, старшій изъ нихъ, двѣнадцати лѣтъ, тотъ самый мальчикъ, который выслалъ изъ своихъ собственныхъ карманныхъ денегъ пять шиллинговъ и три пенса къ индѣйцамъ изъ племени Токкахупо. Освальдъ, второй сынокъ, десяти съ половиной лѣтъ,-- то самое дитя, которое пожертвовало два шиллинга и девять пенсовъ Великому Обществу Ковалей. Францисъ, третій изъ нихъ, девяти лѣтъ, подписалъ одинъ шиллингъ и шесть съ половиною пенсовъ, а Феликсъ, четвертый мой сынокъ, семи годковъ, пожертвовалъ восемь пенсовъ на престарѣлыхъ вдовъ; Альфредъ, мой младшій, по пятому годочку, добровольно записался въ "Общество дѣтскихъ обязательствъ наслаждаться радостью" и далъ клятву никогда въ теченіе всей своей жизни не употреблять табаку, въ какомъ бы то ни было видѣ.

Такихъ недовольныхъ дѣтей мы еще никогда не видѣли. Неудовольствіе на ихъ лицахъ не потому отражалось сильно, что они были тощія и сморщенныя, хотя они дѣйствительно были въ высшей степени тощи и сморщенны, но потому, что оно придавало ихъ лицамъ какое-то свирѣпое выраженіе. Когда мистриссъ Пардигль упомянула объ индѣйцахъ изъ племени Токкахупо, я невольнымъ образомъ подумала, что Эгбертъ принадлежалъ къ числу самыхъ несчастнѣйшихъ изъ этого племени: такъ дико, такъ свирѣпо взглянулъ онъ на меня. Лицо каждаго ребенка, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ упоминалась сумма его пожертвованія, помрачалось какою-то злобою,-- въ особенности лицо Эгберта, которое злобнымъ выраженіемъ своимъ сильнѣе отличалось отъ всѣхъ другихъ. Впрочемъ, я должна сдѣлать исключеніе для маленькаго новобранца "Общества дѣтскихъ обязательствъ наслаждаться радостью", представлявшаго собою глупое и неизмѣнно жалкое созданіе.

-- Я слышала, сказала мистриссъ Пардигль: -- вы посѣщали домъ мистриссъ Джэллиби?

Мы сказали "да" и прибавили, что ночевали въ немъ.

-- Мистриссъ Джэллиби, продолжала лэди, употребляя тотъ же самый убѣдительный, громкій, рѣзкій тонъ, такъ что голосъ ея производилъ на меня впечатлѣніе такого рода, какъ будто и на немъ надѣты были очки (при этомъ случаѣ я могу замѣтить, что очки не придавали лицу ея ни красоты, ни выразительности и теряли всю свою привлекательность потому, что глаза ея были слишкомъ на выкатѣ, или, какъ выражалась Ада, мистриссъ Пардигль была слишкомъ "пучеглаза"): -- мистриссъ Джэллиби, по всей справедливости, можно назвать общественной благотворительницей, и она вполнѣ заслуживаетъ того, чтобы подать ей руку помощи. Мои дѣти тоже принесли свою лепту на африканское дѣло: Эгбертъ пожертвовалъ полтора шиллинга, а это, замѣтьте, составляетъ весь источникъ его денежныхъ пріобрѣтеній въ теченіе цѣлыхъ девяти недѣль; Освальдъ подписалъ одинъ шиллингъ и полтора пенса изъ такого же точно источника; остальныя -- соразмѣрно съ своими маленькими средствами. Несмотря на то, я не во всемъ поступаю одинаково съ мистриссъ Джэллиби. Касательно обхожденія съ семействомъ, я поступаю совсѣмъ не такъ, какъ мистриссъ Джэллиби. Это уже замѣчено всѣми. Замѣчено, что ея молодое семейство совершенно чуждо участія въ тѣхъ предпріятіяхъ, которымъ она себя посвящаетъ. Быть можетъ, она поступаетъ справедливо, быть можетъ -- нѣтъ; справедливо или нѣтъ, но у меня не въ характерѣ поступать подобнымъ образомъ съ моимъ юнымъ семействомъ. Я беру ихъ съ собой во всѣ мѣста.

Впослѣдствіи я убѣдилась (точно также убѣждена была и Ада), что послѣднія слова мистриссъ Пардигль вынудили изъ ея несчастнаго дѣтища пронзительный прерванный возгласъ, или, лучше сказать, вопль, который въ ту же минуту превратился въ зѣвокъ; но начало этого зѣвка было, неоспоримо, начало вопля.

-- Они бываютъ со мной на заутреняхъ (а если бы вы знали, какая служба во время этихъ заутрень!). Мы отправляемся туда въ половинѣ седьмого, каждое утро, въ теченіе круглаго года, не выключая даже и глубокой зимы (эти слова произнесены были необыкновенно быстро). Они ни на шагъ не отступаютъ отъ меня въ теченіе моихъ многотрудныхъ разнообразныхъ дневныхъ обязанностей. Надобно вамъ сказать, что я исполняю обязанности покровительницы учебныхъ заведеній, посѣтительницы бѣдныхъ, распорядительницы заведеній для безграмотныхъ и наблюдательницы за раздачею пищи бѣднымъ, я присутствую въ комитетѣ снабженія бѣдныхъ одеждою и во многихъ другихъ комитетахъ. Это мои неизмѣнные спутники, и чрезъ это они пріобрѣтаютъ то вѣрное свѣдѣніе о бѣдныхъ и страждущихъ, ту способность оказывать благодѣяніе,-- короче сказать, тотъ вкусъ въ этомъ родѣ занятій, который въ послѣдующіе годы ихъ жизни доставитъ имъ возможность оказывать пользу ближнему и наслаждаться безпредѣльнымъ удовольствіемъ. Мои дѣточки, смѣю сказать, не имѣютъ въ себѣ пагубной наклонности къ мотовству: все, что получаютъ, они употребляютъ, подъ моимъ присмотромъ и руководствомъ, на благотворительныя подписки. Они присутствовали на такомъ множествѣ публичныхъ митинговъ и выслушали такое множество назидательныхъ поученій, глубокомысленныхъ рѣчей и трогательныхъ увѣщаній, какое обыкновенно выпадаетъ на долю весьма немногихъ взрослыхъ людей. Альфредъ, пятилѣтній птенецъ мой, который, какъ я уже сказала, по своему собственному убѣжденію и расположенію присоединился къ "Обществу дѣтскихъ обязательствъ наслаждаться радостью", былъ однимъ изъ немногихъ дѣтей, которыя, несмотря на позднюю пору, внимательно и съ чувствомъ самосознанія выслушали убѣдительную рѣчь президента того Общества, длившуюся цѣлыхъ два часа.

При этомъ Альфредъ такъ угрюмо и такъ косо взглянулъ на насъ, какъ будто онъ не могъ или не хотѣлъ забыть наказанія, испытаннаго имъ въ тотъ вечеръ.

-- Можетъ статься, миссъ Соммерсонъ, сказала мистриссъ Пардигль:-- можетъ статься, вы замѣтили въ одномъ изъ списковъ, о которыхъ уже я упоминала, и которыми владѣетъ нашъ многоуважаемый другъ мистеръ Джорндисъ, что имена моихъ юношей заключаются подпискою на одинъ фунтъ стерлинговъ именемъ О. А. Пардигля, члена Королевскаго Общества. Это ихъ отецъ. Мы, по обыкновенію, слѣдуемъ по одной и той же рутинѣ. Я первая кладу мою лепту; потомъ юное.мое семейство приноситъ свою дань, согласно съ ихъ возрастомъ и слабыми средствами, и, наконецъ, мистеръ Пардигль заключаетъ приношеніе. Мистеръ Пардигль вмѣняетъ себѣ въ особенное счастіе совершить, подъ моимъ руководствомъ, скудное подаяніе; такое обыкновеніе, такой порядокъ вещей не только доставляетъ намъ самимъ безпредѣльное удовольствіе, но, мы полагаемъ, оно служитъ назидательнымъ примѣромъ для другихъ.

Ну что, если бы мистеру Пардиглю привелось пообѣдать съ мистеромъ Джэллиби, и если бы мистеръ Джэллиби вздумалъ послѣ обѣда облегчить свою душу откровенной бесѣдой съ мистеромъ Пардиглемъ, неужели бы и мистеръ Пардигль, въ свою очередь, не сообщилъ нѣсколько откровенныхъ признаній мистеру Джэллиби? Я совершенно сконфузилась, когда подумала объ этомъ,-- а все-таки подумала.

-- А вѣдь здѣсь весьма пріятное мѣстоположеніе, сказала мистриссъ Пардигль.

Мы были рады перемѣнить разговоръ и, подойдя къ окну, указали на прекрасныя мѣста въ картинѣ, на которыхъ очки мистриссъ Пардигль, какъ казалось мнѣ, останавливались съ изысканнымъ равнодушіемъ.

-- А вы знаете мистера Гошера? спросила наша гостья.

Мы были обязаны сказать, что не имѣли еще удовольствія познакомиться съ этимъ джентльменомъ.

-- Это съ вашей стороны большая потеря, смѣю увѣрить васъ, сказала мистриссъ Пардигль, принимая величавую осанку.-- Надобно вамъ сказать, что мистеръ Гошеръ -- самый ревностный ораторъ: его рѣчи потрясаютъ душу, его душа самая пылкая! Поставьте его, положимъ, хоть на вагонъ, вонъ на этомъ лугу, который, по своему расположенію, какъ нельзя болѣе соотвѣтствуетъ публичнымъ митингамъ, и онъ готовъ бесѣдовать съ народомъ о какихъ угодно предметахъ! Теперь, молодыя барышни, сказала мистриссъ Пардигль, отодвигаясь къ своему стулу и опрокидывая, какъ будто невидимой силой, круглый маленькій столикъ, который, вмѣстѣ съ моей рабочей корзинкой, откатился въ сторону на значительное разстояніе: -- теперь, смѣю сказать, вы вполнѣ узнали меня?

Вопросъ этотъ былъ до такой степени щекотливъ, что Ада взглянула на меня въ крайнемъ смущеніи. Что касается до преступнаго свойства моихъ собственныхъ ощущеній, оно по необходимости должно было выразиться яркимъ румянцемъ моихъ щекъ.

-- То есть, сказала мистриссъ Пардигль: -- вы узнали, вы изобличили замѣтный пунктъ моего характера. Я сама знаю, этотъ пунктъ до такой степени замѣтенъ, что самъ собою бросается въ глаза. Я сама знаю, что, для полнаго обнаруженія, выставляю себя всю наружу. Нисколько не стѣсняясь, могу сказать вамъ, что я женщина дѣловая. Я люблю тяжелый трудъ: тяжелый трудъ доставляетъ мнѣ неизъяснимое удовольствіе. Всякое возбужденіе служитъ мнѣ въ пользу. Я такъ привыкла, такъ пріучила себя къ тяжелому труду, что слово "усталость" мнѣ совсѣмъ неизвѣстно.

Мы пробормотали, что это очень удивительно и очень пріятно, или вообще сказали что-то въ этомъ родѣ. Было ли это и въ самомъ дѣлѣ удивительно и пріятно, мы, кажется, сами не знали: мы сказали эти слова изъ одной учтивости.

-- Я не понимаю, что значитъ испытывать усталость; при всемъ вашемъ желаніи, вамъ ни за что не утомить меня, сказала мистриссъ Пардигль.-- Несмѣтное множество усилій (впрочемъ, для меня это вовсе не усилія), множество хлопотъ (впрочемъ, я вовсе не считаю ихъ за хлопоты), которыя я переношу, иногда изумляютъ меня. Я видѣла мое юное семейство, видѣла мистера Пардигля, какъ они совершенно утомлялись, свидѣтельствуя мои подвиги, а я, между тѣмъ, была свѣжа какъ жаворонокъ!

Еслибъ старшему юношѣ, съ его мрачнымъ взглядомъ, представилась возможность глядѣть еще мрачнѣе и еще злобнѣе, то это была самая лучшая пора. Я замѣтила, что онъ сжималъ правый кулакъ и опустилъ тайкомъ ударъ на донышко фуражки, торчавшей изъ подъ лѣвой мышки.

-- Во время моихъ визитацій эта способность даетъ мнѣ большое преимущество, продолжала мистриссъ Пардигль.-- Если я увижу, что кто нибудь не имѣетъ расположенія выслушать до конца то, что я намѣрена сказать, я наотрѣзъ скажу тому: "вы знаете, мой добрый другъ, я не способна къ усталости, я никогда не устаю и потому намѣрена продолжать начатое до самого конца." И, повѣрите ли, это удивительно какъ идетъ къ дѣлу! Миссъ Соммерсонъ, надѣюсь, вы не откажетесь немедленно оказать мнѣ помощь въ моихъ визитаціяхъ, надѣюсь и миссъ Клэръ присоединится къ намъ въ непродолжительномъ времени?

Сначала я хотѣла отдѣлаться обыкновеннымъ извиненіемъ, что въ настоящее время имѣю занятіе, которое невозможно оставить. Но такъ какъ этотъ предлогъ оказался недѣйствительнымъ, поэтому уже съ большею точностію сказала ей, что я не совсѣмъ еще увѣрена въ своихъ способностяхъ на дѣла подобнаго рода; что я еще такъ неопытна въ примѣненіи своего ума къ умамъ, быть можетъ, совершенно противоположнымъ, и вслѣдствіе этого не могу подѣйствовать на нихъ надлежащимъ образомъ; что я еще не пріобрѣла того тонкаго знанія человѣческаго сердца, которое, при подобныхъ подвигахъ, должно оказываться существеннымъ; что мнѣ самой нужно учиться еще весьма многому, чтобы имѣть возможность съ пользою учить другихъ, и что я не смѣю еще положиться на одни только добрыя наклонности моего сердца, чтобъ сдѣлать доброе дѣло. По этимъ причинамъ, я считаю за лучшее быть полезной по мѣрѣ возможности и по возможности оказывать всякаго рода услуги тѣмъ, которые непосредственно окружаютъ меня, и стараться постепенно и натурально расширять кругъ моихъ обязанностей въ отношеніи къ ближнему. Само собою разумѣется, что все это было высказано съ моей стороны съ замѣтнымъ смущеніемъ и робостью; ибо мистриссъ Пардигль была гораздо старше меня, имѣла не въ примѣръ больше моего опытности и была воинственна въ своихъ манерахъ.

-- Вы ошибаетесь, миссъ Соммерсонъ, сказала она.-- Впрочемъ и то можетъ быть, что вы не вполнѣ способны къ тяжкому труду и къ сильнымъ ощущеніямъ, проистекающимъ изъ этого труда; а это дѣлаетъ огромную разницу. Не угодно ли вамъ посмотрѣть, какъ я совершаю свой трудъ? Вотъ и теперь я отправляюсь, съ моимъ юнымъ семействомъ, навѣстить одного кирпичника (весьма дурного человѣка); это близехонько отсюда, и я съ величайшимъ удовольствіемъ взяла бы васъ съ собой.... И васъ, миссъ Клэръ, тоже взяла бы, еслибъ вы согласились оказать мнѣ честь вашимъ согласіемъ.

Ада и я обмѣнялись взорами. Мы и безъ того намѣревались прогуляться, поэтому приняли предложеніе. Надѣвъ шляпки и возвратясь въ гостиную со всевозможной поспѣшностью, мы увидѣли, что юное семейство столпилось въ углу въ томительномъ ожиданіи, а мистриссъ Пардигль плавно расхаживала по комнатѣ, роняя на полъ всѣ болѣе легкіе предметы, имѣвшіе счастіе прикоснуться къ ея платью. Мистриссъ Пардигль завладѣла Адой, а я пошла за ними, взявъ на свое попеченіе юное семейство.

Ада разсказала мнѣ впослѣдствіи, что мистриссъ Пардигль сообщала ей во время всей дороги къ кирпичнику, громкозвучнымъ своимъ голосомъ (который со всѣми оттѣнками долеталъ до меня), объ удивительной борьбѣ, которую привелось имѣть ей, въ теченіе двухъ-трехъ лѣтъ, съ другой лэди, по поводу назначенія какой-то пенсіи ихъ избраннымъ кандидатамъ. Во время этой борьбы столько было переписки, столько обѣщаній, столько увертокъ и крючковъ, неизбѣжныхъ съ выборами всякаго рода, что и представить себѣ невозможно; по видимому, эта борьба сообщила величайшее одушевленіе всѣмъ соприкосновеннымъ къ ней, кромѣ избираемыхъ пенсіонеровъ, оставшихся, несмотря на всѣ усилія борющихся сторонъ, безъ пенсіи.

Я всегда любила видѣть довѣрчивое ко мнѣ расположеніе маленькихъ дѣтей, и въ этомъ отношеніи могу назвать себя счастливою; но при теперешнемъ случаѣ дѣтское общество причиняло мнѣ величайшее стѣсненіе. Лишь только мы вышли изъ дверей, какъ Эгбертъ, съ пріемами разбойника, началъ требовать отъ меня нѣсколько шиллинговъ, подъ тѣмъ благовиднымъ предлогомъ, что всѣ его карманныя деньги безсовѣстнымъ образомъ "вытягиваютъ изъ его души". Когда я хотѣла поставить ему на видъ всю непристойность подобнаго выраженія, особливо, когда это выраженіе относилось до его родителей, онъ щипнулъ меня и сказалъ: "Ну, что, каково? Ага! вамъ не нравится это? Къ чему же мама обманываетъ всѣхъ и выдаетъ мнѣ деньги съ тѣмъ, чтобы снова отнять ихъ?" Эти раздражительные вопросы до такой степени воспламеняли его и его братьевъ Освальда и Франсиса, что они соединенными силами начали щипать меня, и щипать со всею ловкостью опытнѣйшихъ школьниковъ, причиняя мнѣ, въ особенности моимъ рукамъ, такую страшную боль, что я съ трудомъ удерживалась отъ слезъ. Между тѣмъ, какъ старшіе братья дѣлали это нападеніе, Феликсъ, всей своей тяжестью, наступалъ мнѣ на ноги. А маленькій членъ Общества наслажденія радостью, который, вслѣдствіе того, что всѣ его маленькіе доходы имѣли уже заранѣе свое назначеніе, по необходимости долженъ былъ дать обязательство воздерживаться не только отъ табаку, но и отъ всякаго рода лакомства,-- этотъ милый ребенокъ до такой степени предавался горести и гнѣву, когда мы проходили мимо кондитерской, что я боялась, что лицо его останется багровымъ на всю его жизнь. Во всю свою жизнь, во время прогулокъ съ молодыми людьми, я столько не вытерпѣла тѣлесно и душевно, какъ отъ этихъ ненатурально скромныхъ дѣтей, такъ натурально выражавшихъ мнѣ всю свою вѣжливость.

Я порадовалась отъ души, когда мы пришли къ дому кирпичника; впрочемъ, это не былъ домъ, а одна изъ группы жалкихъ хижинъ на пустынномъ опредѣленномъ выдѣлкѣ кирпича клочкѣ земли; это была хижина съ свинарнями подлѣ разбитыхъ оконъ и небольшими палисадниками, въ которыхъ ничего не прозябало кромѣ лужъ гнилой стоячей воды. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ стояли деревянныя кадушки для стока съ крышъ дождевой воды; такія же кадушки, наполненныя грязью по самые края, стояли, какъ квашенки съ грязью вмѣсто тѣста, при окраинѣ небольшого пруда. У дверей и оконъ стояло нѣсколько мужчинъ, говорившихъ о чемъ-то и очень мало обращавшихъ на насъ вниманіе, а если и обращавшихъ, то собственно затѣмъ, чтобъ посмѣяться другъ съ другомъ.

Мистриссъ Пардигль, шествуя впереди съ выраженіемъ моральной рѣшимости и бѣгло разсуждая о неопрятныхъ жилищахъ окружавшаго народа (хотя я очень сомнѣвалась, чтобы кто нибудь изъ насъ могъ вести опрятную жизнь въ подобныхъ жилищахъ), привела насъ въ самую отдаленную хижину, въ нижнемъ этажѣ которой мы съ величайшимъ трудомъ помѣстились. Въ этой удушливой, наполненной зловредными испареніями хижинѣ находилась какая-то женщина съ подбитымъ глазомъ, нянчившая передъ очагомъ жалкаго, едва дышавшаго, грудного ребенка,-- мужчина, съ головы до ногъ запачканный глиной и грязью и съ весьма безпечнымъ видомъ лежавшій на полу и курившій изъ глиняной трубки,-- видный и здоровый молодой человѣкъ, надѣвавшій ошейникъ на собаку, и очень бойкая дѣвушка, стиравшая что-то въ весьма грязной водѣ. При нашемъ входѣ они всѣ взглянули на насъ, а женщина немедленно отвернулась къ камину, какъ будто затѣмъ, чтобъ скрыть подбитый глазъ. Никто не сказалъ намъ привѣтливаго слова.

-- Ну, что, друзья мои, сказала мистриссъ Пардигль (но ея голосъ не звучалъ дружелюбіемъ: это скорѣе былъ голосъ повелительный и систематическій): -- какъ вы поживаете? А я опять къ вамъ. Вѣдь я сказала, что вамъ не утомить меня. Я люблю тяжелый трудъ и всегда вѣрна своему слову.

-- А что, сударыня, проворчалъ мужчина на полу, голова котораго покоилась на рукѣ, въ то время, какъ онъ, выпуча глаза, осматривалъ насъ: -- изъ вашей братьи никто больше не придетъ сюда?

-- Нѣтъ, мой другъ, отвѣчала мистриссъ Пардигль, садясь на грубый деревянный стулъ и въ то же время роняя другой.-- Мы всѣ тутъ.

-- То-то; а я думалъ, что васъ тутъ мало собралось, сказалъ мужчина, не выпуская трубки изъ зубовъ и продолжая осматривать насъ съ головы до ногъ.

Молодой человѣкъ и дѣвушка захохотали. Два друга молодого человѣка, привлеченные нашимъ приходомъ и стоявшіе у входа въ хижину, съ руками, засунутыми въ карманы, дружно и шумно подхватили хохотъ.

-- Не безпокойтесь, друзья мои, сказала мистриссъ Пардигль, обращаясь къ двумъ юношамъ.-- Этимъ вы меня не удивите; я не устану дѣлать свое дѣло. Я люблю тяжелый трудъ, тяжелую работу, и чѣмъ работа эта тяжелѣе, тѣмъ для меня пріятнѣе.

-- Въ такомъ случаѣ, нужно бы дать ей полегче работу! сказалъ мужчина.-- Въ самомъ дѣлѣ, нужно же когда нибудь положить конецъ всему этому. Надобно положить конецъ этимъ вольностямъ въ моемъ домѣ. Я не хочу, чтобъ меня дразнили здѣсь какъ злую собаку. Я знаю, зачѣмъ вы шляетесь сюда, и -- чортъ возьми!-- постараюсь избавить васъ отъ этого труда. Вы ходите сюда подслушивать, что говорятъ здѣсь, да подсматривать, что дѣлаютъ. Ну, смотрите!-- Вы видите, что дочь моя стираетъ? Ну да, она стираетъ бѣлье, а не дѣлаетъ что нибудь другое. Взгляните, въ какой водѣ она стираетъ. Понюхайте ее! Вотъ такую-то воду мы пьемъ. Ну, какъ вамъ нравится она? и что вы скажете насчетъ джину, если бы пить его вмѣсто этой водицы! Э! э! то-то и есть! Поди-ка вы скажете, что у насъ здѣсь больно грязно? Ну да, грязно -- здѣсь отъ природы грязно и нездорово; у насъ было пятеро грязныхъ и больныхъ дѣтей,-- и всѣ они умерли маленькими ребятишками -- тѣмъ лучше для нихъ, да и для насъ-то нисколько не хуже. Поди-ка спросите, читалъ ли я книжонку, оставленную вами? Нѣтъ, я не читалъ вашей книжонки. У насъ здѣсь никто не умѣетъ читать,-- а если и умѣлъ бы кто, такъ я не сталъ бы ее слушать: она мнѣ больно не по вкусу. Эта книжонка годится ребятишкамъ на игрушки, а я вѣдь не ребенокъ. Еще бы вздумали оставить мнѣ куклу да сказали бы мнѣ: няньчись съ ней! Какъ бы не такъ! Поди-ка вы спросите, хорошо ли я веду себя? Да, порядочно: три дня сряду я пилъ,-- пилъ бы и четвертый день, да денегъ нѣтъ. Поди-ка спросите, намѣренъ ли я ходить въ церковь? Нѣтъ, не намѣренъ ходить въ церковь. Тамъ и безъ меня дѣло обойдется, да къ тому же и староста церковный намъ вовсе не съ руки. Поди-ка еще спросите, почему у жены моей глаза подбиты? а потому, что мнѣ вздумалось подбить ей; а если скажетъ она, что я не подбивалъ ей глазъ, такъ она лжетъ!

Чтобъ высказать все это, онъ вынулъ трубку изъ зубовъ, и, высказавъ, повернулся на другой бокъ и снова закурилъ. Мистриссъ Пардигль, наблюдавшая его сквозь очки съ натянутымъ спокойствіемъ, съ окончаніемъ его словъ, вынула изъ кармана Библію, какъ будто она была самой строгой блюстительницей моральнаго порядка.

Ада и я были очень встревожены. Обѣ мы чувствовали какую-то тягость и желали какъ можно скорѣе выйти изъ этого мѣста. Мы обѣ думали, что мистриссъ Пардигль поступила бы несравненно лучше, еслибъ не прибѣгнула къ такому механическому средству завладѣть этимъ народомъ. Ея дѣти хмурили и пучили глаза; семейство кирпичника не обращало на насъ ни малѣйшаго вниманія, исключая только той поры, когда молодой человѣкъ заставлялъ лаять собаку,-- а это онъ дѣлалъ каждый разъ, какъ только энергія мистриссъ Пардигль достигала высшей степени. Съ болѣзненнымъ чувствомъ видѣли мы, что насъ отдѣляла отъ этихъ людей желѣзная преграда, которая ни подъ какимъ видомъ не могла быть устранена нашей новой подругой. Кѣмъ именно и какимъ образомъ можно было устранить эту преграду, мы рѣшительно не знали, хотя и знали, что ее можно устранить. Даже все то, что читала мистриссъ Пардигль или говорила, казалось намъ дурно выбраннымъ для такихъ слушателей, несмотря даже на то, еслибъ оно и передано было имъ съ приличною скромностью и надлежащимъ тактомъ. Что касается до книжонки, на которую ссылался мужчина, лежавшій на полу, мы получили о ней кой-какія свѣдѣнія уже впослѣдствіи; самъ мистеръ Джорндисъ выразилъ свое сомнѣніе въ томъ, что сталъ ли бы читать ее и Робинзонъ Крузо, хотя на его необитаемомъ островѣ совершенно не было книгъ.

При этихъ обстоятельствахъ мы почувствовали величайшее облегченіе, когда мистриссъ Пардигль кончила свое засѣданіе.

-- Ну, что, кончили ли вы свою исторію? весьма угрюмо спросилъ кирпичникъ, еще разъ повернувъ свою голову.

-- На этотъ день я кончила, мой другъ! Но я никогда не устану. Исполняя твое приказаніе, я опять побываю у тебя, возразила мистриссъ Пардигль, въ веселомъ расположеніи духа, подтверждавшемъ несомнѣнность ея словъ.

-- Прежде всего вы уберитесь отсюда, сказалъ кирпичникъ, съ грубой бранью, сложивъ на груди руки и зажмуривъ глаза: -- а потомъ дѣлайте себѣ что хотите!

Вслѣдствіе этого мистриссъ Пардигль встала и при этомъ случаѣ произвела въ комнатѣ маленькое разрушеніе, отъ котораго, между прочимъ, едва уцѣлѣла глиняная трубка. Взявъ въ каждую руку по одному изъ своей юной фамиліи, приказавъ другимъ держаться отъ нея въ ближайшемъ разстояніи, и на прощанье выразивъ надежду, что сердца кирпичника и всей его семьи къ будущему свиданію замѣтно смягчатся, она отправилась въ сосѣднюю хижину. Полагаю, никто не припишетъ этого моей нескромности, если скажу, что мистриссъ Пардигль, какъ въ этомъ, такъ и во всякомъ другомъ случаѣ, желая оказать благотворительность, какъ говорится, оптомъ и въ большихъ размѣрахъ, принимала видъ, вовсе не располагавшій къ ней сердца ближнихъ.

Мистриссъ Пардигль воображала, что и мы тоже пошли по ея слѣдамъ; но лишь только комната получила просторъ, мы приблизились къ женщинѣ, сидѣвшей подлѣ очага, и спросили о здоровьи младенца.

Безмолвный взглядъ, брошенный на младенца, былъ, съ ея стороны, единственнымъ отвѣтомъ. Мы еще до этого замѣтили, что когда она глядѣла на него, то прикрывала рукой посинѣвшій глазъ, какъ будто ей хотѣлось устранить отъ несчастнаго малюткц все, что только напоминало собою шумъ, буйство и побои.

Ада, нѣжное сердце которой было тронуто положеніемъ ребенка, хотѣла прикоснуться къ его маленькому личику. Въ то время, какъ она наклонялась исполнить свое желаніе, я увидѣла въ чемъ дѣло и въ тотъ же моментъ остановила движеніе Ады. Ребенокъ скончался.

-- О, Эсѳирь! взгляни сюда! вскричала Ада, опускаясь на колѣни подлѣ маленькаго покойника.-- О, Эсѳирь! посмотри, какая крошка. Безмолвно страдающее, милое, невинное созданіе! О, какъ мнѣ жаль его! Какъ жаль его несчастную мать! Я никогда еще не видѣла сцены печальнѣе этой! О, малютка, малютка!

Такое состраданіе, такая чувствительность, съ которыми Ада на колѣняхъ оплакивала младенца и держала руку бѣдной матери, смягчило бы, кажется, какое угодно сердце, бившееся въ груди матери. Женщина посмотрѣла сначала на Аду съ удивленіемъ и потомъ залилась слезами.

Въ эту минуту я сняла съ ея колѣнъ легкое бремя, сдѣлала все, что только можно было сдѣлать для лучшаго и спокойнаго положенія малютки, положила его на прилавокъ и накрыла моимъ бѣлымъ батистовымъ платкомъ. Мы старались утѣшить несчастную мать и передать ей слова нашего Спасителя о дѣтяхъ. Она ничего не отвѣчала, но продолжала сидѣть, и плакала, горько, горько!

Оглянувшись назадъ, я увидѣла, что молодой человѣкъ вывелъ собаку и изъ дверей смотрѣлъ на насъ глазами сухими, правда, но спокойными. Дѣвушка приняла тоже спокойное выраженіе въ лицѣ и сидѣла въ углу съ потупленными взорами. Кирпичникъ всталъ съ полу. Съ полупрезрительнымъ видомъ онъ все еще сосалъ свою трубку, но былъ безмолвенъ.

Въ то время, какъ бѣглымъ взглядомъ я осматривала ихъ, въ комнату вошла какая-то безобразная, весьма бѣдно одѣтая женщина. Она прямо подошла къ матери и сказала:

-- Дженни! Дженни!

При этомъ призывѣ несчастная мать встала и бросилась на шею безобразной гостьи.

На лицѣ и рукахъ этой женщины также обнаруживались слѣды побоевъ. Въ ней не было ничего привлекательнаго, кромѣ одной симпатичности, кромѣ неподдѣльнаго сочувствія къ горести ближняго, и когда она выражала свое соболѣзнованіе, когда слезы потокомъ лились изъ ея глазъ, безобразіе ея совершенно исчезало. Я говорю, она выражала соболѣзнованіе; но ея единственными словами для этого выраженія были слова:

-- Дженни! Дженни!

Для меня трогательно было видѣть этихъ двухъ женщинъ, грубыхъ, оборванныхъ, избитыхъ,-- видѣть, какимъ утѣшеніемъ, какой отрадой онѣ служили другъ другу, и убѣждаться, до какой степени смягчались чувства ихъ тяжкими испытаніями ихъ жизни. Мнѣ кажется, что лучшая сторона этихъ несчастныхъ созданій совершенно скрыта отъ насъ. Какъ высоко несчастные понимаютъ и цѣнятъ чувства подобныхъ себѣ, это извѣстно однимъ только имъ да Богу!

Мы разсудили за лучшее удалиться въ это время и оставить ихъ предаваться горести и утѣшать другъ друга безъ постороннихъ свидѣтелей. Мы начали отступать потихоньку и незамѣтно отъ всѣхъ другихъ, кромѣ кирпичника. Онъ стоялъ у самого выхода, прислонясь къ стѣнѣ, и, замѣтивъ, что въ тѣснотѣ намъ трудно выбраться изъ комнаты, пошелъ впереди насъ. Казалось, онъ хотѣлъ скрыть отъ насъ, что дѣлаетъ это изъ угожденія къ намъ, однако же мы замѣтили его расположеніе и при выходѣ поблагодарили его. На нашу благодарность онъ не отвѣтилъ намъ даже однимъ словомъ.

Возвращаясь домой, Ада такъ горевала, и Ричардъ, который былъ уже дома, былъ такъ опечаленъ ея слезами (хотя онъ и признавался мнѣ, во время отсутствія Ады изъ комнаты, что въ слезахъ она еще прекраснѣе), что мы условились еще разъ сходить въ хижину кирпичника съ слабыми утѣшеніями и повторить это посѣщеніе еще нѣсколько разъ. Мистеру Джорндису мы разсказали объ этомъ происшествіи въ весьма немногихъ словахъ и имѣли несчастіе быть свидѣтелями, какое пагубное вліяніе производила на него перемѣна вѣтра.

Вечеромъ Ричардъ проводилъ насъ къ сценѣ утренняго посѣщенія. Идучи туда, намъ привелось проходить мимо питейнаго дома, около дверей котораго толпились рабочіе. Между ними, въ жаркомъ спорѣ, находился отецъ умершаго младенца. Пройдя еще немного, намъ встрѣтился молодой человѣкъ, въ неразлучномъ обществѣ съ собакой. Его сестра смѣялась и тараторила съ другими молодыми женщинами на углу длиннаго ряда однообразныхъ хижинъ. Замѣтивъ насъ, она, какъ видно было, сконфузилась и отвернулась въ сторону, когда мы проходили мимо.

Оставивъ нашего провожатаго въ виду жилища кирпичника, мы отправились туда однѣ. Подходя къ двери, мы увидѣли подлѣ нея женщину, которая явилась утромъ съ утѣшеніемъ, и которая съ безпокойствомъ смотрѣла на дорогу.

-- Ахъ, это вы, барышни? сказала она шоптомъ.-- А я все смотрю, не идетъ ли мой хозяинъ. Вѣдь у меня что на сердцѣ, то и на языкѣ. Если онъ узнаетъ, что я ушла изъ дому, то приколотитъ меня до смерти.

-- Твой хозяинъ? ты вѣрно хочешь сказать -- твой мужъ? спросила я.

-- Ну, да, миссъ, то есть мой хозяинъ. Дженни спитъ теперь; бѣдняжка, она совсѣмъ истомилась. Сряду семь дней и ночей съ рукъ не спускала ребенка, развѣ только когда мнѣ удавалось взять отъ нея, и то минуточки на двѣ.

Она пропустила насъ въ комнату; мы тихо вошли и положили принесенное нами подлѣ жалкой постели, на которой спала жалкая мать. Во время нашего отсутствія ничего не было предпринято, чтобы очистить комнату: оставаться грязною было для нея, по видимому, весьма естественнымъ. Впрочемъ, маленькій покойникъ, сообщавшій всему окружавшему его такъ много торжественности, былъ уже обмытъ, переложенъ на другое мѣсто и опрятно одѣтъ въ обрывки бѣлаго полотна. На платкѣ моемъ, все еще покрывавшемъ бѣднаго малютку, находился букетъ ароматическихъ травъ, сорванный и такъ легко и съ такою нѣжностью положенный тѣми же самыми избитыми руками.

-- Да наградитъ тебя небо! сказали мы.-- По всему видно, ты добрая женщина.

-- Кто? я, барышни? возразила она, съ крайнимъ изумленіемъ.-- Тс! Дженни, Дженни!

Усталая, изнуренная мать простонала что-то сквозь сонъ и сдѣлала легкое движеніе. Звуки знакомаго голоса, по видимому, успокоили ее. Она снова заснула крѣпкимъ сномъ.

Какъ мало думала я, приподнимая платокъ, чтобы взглянуть на холодный, крошечный трупъ и сквозь распустившіеся волосы Ады; когда она съ чувствомъ безпредѣльнаго сожалѣнія склонила голову, увидѣть свѣтлый ореолъ, окружавшій младенца,-- о, какъ мало думала я, на чьей груди суждено было лежать этому платку, послѣ того, какъ онъ служилъ покровомъ охладѣвшей и бездыханной груди малютки! Я думала объ одномъ только, что, быть можетъ, ангелъ-хранитель младенца осѣнитъ крыломъ своимъ добрую женщину, которая, съ чувствомъ материнской горести, снова прикрыла младенца тѣмъ же самымъ платкомъ; быть можетъ, уже онъ осѣнялъ ее въ тѣ минуты, когда мы, простясь съ ней, оставили ее у дверей то посматривать на дорогу, то трепетать за отсутствіе изъ дому, то прризносить соболѣзнующимъ голосомъ: "Дженни, Дженни!"

IX. Признаки и предзнаменованія.

Не знаю, почему я пишу, какъ мнѣ кажется, исключительно о себѣ. Я постоянно только и думаю, чтобы писать о другихъ лицахъ, постоянно стараюсь думать о себѣ какъ можно меньше, и, конечно, когда замѣчаю, что снова ввожу свою особу въ число дѣйствующихъ лицъ, я не на шутку досадую на себя и говорю себѣ: "Ахъ! Боже мой, какое ты скучное, безотвязное созданіе! это не годится, Эсѳирь, это очень дурно", а между тѣмъ все это оказывается безполезнымъ. Надѣюсь, впрочемъ, всякій, кому приведется прочитать написанное мною, пойметъ, что если предъидущія страницы заключаютъ въ себѣ слишкомъ много обо мнѣ, то это потому, что мнѣ не было никакой возможности поступить иначе, и слѣдовательно исключить себя изъ ихъ содержанія.

Любимица моей души и я читали вмѣстѣ, занимались вмѣстѣ рукодѣльемъ, вмѣстѣ учились чему нибудь и вообще находили такое множество разнообразныхъ занятій, что зимніе дни пролетѣли мимо насъ какъ перелетныя пташки. Обыкновенно послѣ обѣда и постоянно вечеромъ къ намъ присоединялся Ричардъ. Хотя онъ былъ однимъ изъ самыхъ неусидчивыхъ созданіи въ мірѣ, но наше общество ему нравилось.

Онъ очень, очень, очень любилъ Аду. По крайней мѣрѣ, я такого мнѣнія, и считаю за лучшее высказать свое мнѣніе безъ дальнѣйшаго отлагательства.-- До этого я еще не видала, какъ влюбляются молодые люди, но въ Ричардѣ и Адѣ я вполнѣ видѣла развитіе этого нѣжнаго чувства. Разумѣется, я не могла сказать имъ своихъ замѣчаній, не могла показать имъ виду, что мнѣ извѣстны взаимныя ихъ чувства; напротивъ, я до такой степени была скромна и до такой степени любила показывать видъ, что ничего не знаю, ничего не замѣчаю, что иногда, оставаясь въ сторонѣ отъ нихъ, за какимъ нибудь рукодѣльемъ, мысленно спрашивала себя, ужь не становлюсь ли я настоящей обманщицей.

Но пользы изъ этого было очень немного. Все, что оставалось мнѣ дѣлать, это -- вести себя какъ можно скромнѣе, и я была скромна какъ мышка. Въ свою очередь, и они были скромны какъ мышки,-- если не въ поступкахъ своихъ, то въ словахъ; впрочемъ, невинность, съ которой они болѣе и болѣе полагались на меня, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ они сильнѣе и сильнѣе привязывались другъ къ другу, была такъ плѣнительна, что скрывать отъ нихъ то, что интересовало меня, становилось въ высшей степени затруднительнымъ.

-- Наша милая старушка такая славная старушка, говаривалъ Ричардъ, встрѣчаясь со мной при началѣ дня въ саду и сопровождая слова свои такимъ чистымъ, плѣнительнымъ смѣхомъ, между тѣмъ какъ лицо его покрывалось яркимъ румянцемъ: -- наша старушка такая милая, такая славная старушка, что безъ нея у меня ничего не клеится. Прежде чѣмъ начну я мой взбалмошный день, прежде чѣмъ начну долбить свои книги, а потомъ скакать сломя голову по окрестностямъ, какъ разбойникъ на большой дорогѣ, я поставляю себѣ въ особенное удовольствіе выйти въ садъ и погулять съ спокойнымъ нашимъ другомъ; вотъ и теперь являюсь къ вамъ именно съ этой цѣлью.

-- Ты знаешь, милаша хозяюшка, говаривала Ада вечеромъ,-- и обыкновенно въ это время головка ея склонялась ко мнѣ на плечо и задумчивые глазки ея загорались яркимъ огнемъ: -- ты знаешь, я не люблю говорить въ этой комнатѣ. Мнѣ пріятно посидѣть здѣсь немного, помечтать, полюбоваться твоимъ милымъ личикомъ, послушать, какъ вѣтеръ гуляетъ на просторѣ, подумать о бѣдныхъ морякахъ.

А! догадываюсь! Быть можетъ, Ричардъ намѣренъ сдѣлаться морякомъ. Мы очень часто говорили объ этомъ, часто говорили о томъ, что Ричардъ имѣлъ въ дѣтствѣ удовлетворительную склонность къ морской службѣ. Мистеръ Джорндисъ писалъ къ одному родственнику, какому-то знаменитому баронету Лэйстеру Дэдлоку, и просилъ его принять въ Ричардѣ участіе. Сэръ Лэйстеръ отвѣчалъ весьма снисходительно, что "онъ поставитъ себѣ въ особенное счастіе споспѣшествовать видамъ молодого человѣка и сдѣлать для него все, что будетъ въ предѣлахъ его власти -- на это, впрочемъ, милордъ не подавалъ большихъ надеждъ -- и что милэди свидѣтельствуетъ свое почтеніе молодому джентльмену; она совершенно помнитъ, что находится съ нимъ въ родствѣ по весьма отдаленному колѣну, и надѣется, что молодой джентльменъ исполнитъ свой долгъ на всякомъ благородномъ поприщѣ, которому посвятитъ себя".

-- Понимаю, все понимаю, сказалъ мнѣ Ричардъ: -- ясно какъ день, что мнѣ самому предстоитъ прокладывать себѣ дорогу. Ничего! Мало ли было до меня людей, которымъ предстояло совершить этотъ трудъ, и они совершили. Я хочу только одного, чтобы на первый случай сдѣлали меня командиромъ хорошенькаго клиппера: это по крайней мѣрѣ доставило бы мнѣ возможности увезти отсюда канцлера и продержать его на полъ-раціонѣ до тѣхъ поръ, пока онъ не кончитъ нашего процесса. Средство это отличное: если онъ не сдѣлается дальновиднѣе, то непремѣнно спадетъ немного съ тѣла и будетъ поприлежнѣе.

Съ легкомысліемъ, самонадѣянностью и веселостью, ни на минуту не измѣнявшимися, Ричардъ соединялъ въ своемъ характерѣ какую-то безпечность, за которую я сильно опасалась, тѣмъ болѣе, что онъ ошибочно принималъ ее за благоразуміе. Эта безпечность проглядывала во всѣхъ его денежныхъ разсчетахъ, и проглядывала замѣчательнымъ образомъ, такъ что, мнѣ кажется, я лучше всего объясню это обстоятельство, если обращусь на минуту къ денежной ссудѣ, сдѣланной нами мистеру Скимполю.

Мистеръ Джорндисъ узналъ, или отъ самого мистера Скимполя, или отъ Коавинсеса, какую сумму заплатили мы за Скимполя, и вручилъ мнѣ деньги, съ приказаніемъ удержать изъ нихъ часть, принадлежавшую мнѣ, а другую часть передать Ричарду. Число поступковъ, обнаруживавшихъ безразсудную расточительность, которую Ричардъ оправдывалъ неожиданнымъ полученіемъ своихъ десяти фунтовъ, и число разъ, которое онъ употребилъ для того, чтобы высказать мнѣ эту неожиданность, какъ будто онъ спасъ эти деньги отъ невозвратной потери, образовало бы добрую сумму для задачи изъ правила простого сложенія.

-- Почему же нѣтъ, моя умница матушка Гоббардъ? сказалъ онъ мнѣ, когда хотѣлъ, ни сколько не подумавъ, пожертвовать пять фунтовъ кирпичнику. Вѣдь эти деньги достались мнѣ по дѣлу Коавинсеса, какъ говорится, ни за что, ни про что.

-- Какъ же это такъ? спросила я.

-- Очень просто: я истратилъ, или, лучше сказать, бросилъ десять фунтовъ, которые хотѣлось мнѣ бросить, безъ всякой надежды увидѣться съ ними еще разъ. Согласны вы съ этимъ?

-- Согласна.

-- Прекрасно! И вдругъ я получаю еще десять фунтовъ....

-- Тѣ же самые десять фунтовъ, намекнула я.

-- Какое дѣло до этого! возразилъ Ричардъ: -- я получилъ десять фунтовъ, которыхъ не думалъ получить, и слѣдственно могу истратить ихъ куда мнѣ угодно.

Когда убѣдили его, что пожертвованіе его не принесетъ желаемой пользы, онъ точно также, съ тою же безпечностью относилъ эти пять фунтовъ къ себѣ на приходъ и расходовалъ ихъ по своему усмотрѣнію.

-- Позвольте! Что же я стану теперь дѣлать съ ними? говорилъ онъ.-- По дѣлу кирпичника въ моемъ карманѣ все-таки остается пять фунтовъ; поэтому, если я прокачусь на почтовыхъ въ Лондонъ и обратно, эта прогулка будетъ стоить всего четыре фунта, и за тѣмъ у меня останется еще одинъ фунтъ. Что ни говорите, а сберечь одинъ фунтъ -- дѣло великое; вѣдь вы знаете пословицу: сбережешь пенни, выиграешь шиллингъ.

Я увѣрена, что Ричардъ былъ такъ чистосердеченъ и щедръ, какъ только можно быть. Онъ имѣлъ большой запасъ усердія и отваги и, несмотря на всю свою вѣтренность и легкомысліе, одаренъ былъ такимъ нѣжнымъ сердцемъ, что въ теченіе нѣсколькихъ недѣль я полюбила его какъ брата. Его нѣжность такъ шла къ нему и весьма замѣтно бы обнаруживалась сама собою даже безъ непосредственнаго вліянія Ады; впрочемъ, при этомъ вліяніи, онъ становился самымъ очаровательнымъ собесѣдникомъ, всегда готовый быть внимательнымъ, всегда такимъ счастливымъ, самоувѣреннымъ и веселымъ. Мнѣ кажется, что я, оставаясь съ ними въ комнатѣ, гуляя съ ними, разговаривая съ ними, наблюдая за ними, замѣчая, какъ они съ каждымъ днемъ сильнѣе и сильнѣе влюблялись другъ въ друга, не говоря имъ слова о своихъ замѣчаніяхъ, и открывая, какъ каждый изъ нихъ воображалъ, что ихъ любовь есть величайшая тайна въ мірѣ,-- тайна, быть можетъ, не подмѣченная ни тѣмъ, ни другой,-- мнѣ кажется, что едва ли я сама менѣе ихъ была очарована и менѣе ихъ находила удовольствія въ упоительныхъ мечтахъ о счастіи.

-----

Дѣла наши шли такимъ чередомъ, когда, однажды утромъ, за завтракомъ, мистеръ Джорндисъ получилъ письмо и, взглянувъ на адресъ, "сказалъ: отъ Бойторна? прекрасно! чудесно!" распечаталъ его, читалъ съ очевиднымъ удовольствіемъ и на срединѣ письма объявилъ намъ, въ видѣ парентеза, что Бойторнъ "ѣдетъ къ намъ" погостить. "Кто былъ этотъ Бойторнъ?-- мы всѣ призадумались. Смѣю сказать, что мы всѣ призадумались также о томъ -- по крайней мѣрѣ про себя скажу, что я призадумалась -- не станетъ ли Бойторнъ вмѣшиваться въ наши дѣла.

-- Лѣтъ сорокъ-пять тому назадъ, сказалъ мистеръ Джорндисъ, положивъ письмо и постукивая по немъ пальцемъ: -- лѣтъ сорокъ-пять тому назадъ и даже больше я поступилъ въ школу вмѣстѣ съ этимъ молодцомъ, Лоренсомъ Бойторномъ. Въ ту пору это былъ самый буйный мальчикъ въ мірѣ, а теперь -- это самый буйный мужчина. Въ ту пору это былъ самый шумный мальчикъ въ мірѣ, а теперь -- это самый шумный мужчина. Въ ту пору это былъ самый здоровый, самый крѣпкій мальчикъ въ мірѣ, а теперь -- это здоровенный и крѣпчайшій мужчина. Это -- громадный человѣкъ.

-- Громадный по росту? спросилъ Ричардъ.

-- Да, Рикъ, пожалуй хоть и по росту, отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ.-- Въ этомъ отношеніи онъ какимъ нибудь десяткомъ лѣтъ старше и, можетъ статься, дюймами двумя выше меня; голова у него откинута назадъ, какъ у стараго солдата; могучая грудь, какъ добрая площадка; руки, какъ у самаго дюжаго кузнеца, а лёгкія у него -- ужь я и не знаю, съ чѣмъ сравнить его лёгкія. Заговоритъ ли онъ, захохочетъ ли, захрапитъ ли, ну, право, во всемъ домѣ потолки дрожатъ.

Въ то время, какъ мистеръ Джорндисъ наслаждался описаніемъ своего друга Бойторна, мы видѣли въ этомъ благопріятный и самый вѣрный признакъ, что къ перемѣнѣ вѣтра не было ни малѣйшаго предзнаменованія.

-- Но не то совсѣмъ хотѣлъ я сказать тебѣ, Рикъ, и вамъ, Ада, и тебѣ, маленькая Паутинка -- я знаю, вы всѣ интересуетесь этимъ дорогимъ гостемъ -- я хотѣлъ сказать о внутреннихъ достоинствахъ этого человѣка, о тепломъ сердцѣ этого человѣка, о горячей любви и свѣжести чувствъ этого человѣка. Его языкъ звученъ какъ его голосъ. Онъ всегда доходитъ до крайностей, и очень часто даже въ высшей степени крайностей. Въ своихъ приговорахъ, онъ -- олицетворенная свирѣпость. По его словамъ, вы непремѣнно примете его за Огра, этого чудовища въ "Арабскихъ Сказкахъ"; и мнѣ кажется, что въ понятіяхъ нѣкоторыхъ людей онъ давно уже пользуется этой репутаціей.-- Впрочемъ, довольно! раньше времени я не стану говорить о немъ. Вы не должны удивляться, если увидите, что онъ приметъ меня подъ свое покровительство: онъ до сихъ поръ не забылъ, что я былъ тщедушный мальчишка въ школѣ, и что дружба наша началась съ того времени, какъ онъ однажды натощакъ вышибъ два зуба (а по его словамъ, полдюжины зубовъ) изъ челюсти моего обидчика.-- Бойторнъ, прибавилъ мистеръ Джорндисъ, обращаясь ко мнѣ: -- и его человѣкъ будутъ сюда сегодня къ обѣду.

Сдѣлавъ необходимыя распоряженія къ пріему мистера Бойторна, мы начали ожидать его прибытія съ нѣкоторымъ любопытствомъ. Наступилъ полдень, наступило и время обѣда, а мистеръ Бойторнъ не являлся. Обѣдъ былъ отложенъ на нѣкоторое время, и мы сидѣли у камина, въ которомъ свѣтилъ потухавшій огонекъ, какъ вдругъ дверь въ пріемную залу распахнулась и зала огласилась слѣдующими словами, произнесенными запальчиво и громко:

-- Представь, Джорндисъ, какой-то отъявленный разбойникъ указалъ намъ совсѣмъ не ту дорогу: вмѣсто того, чтобъ повернуть налѣво, онъ велѣлъ намъ ѣхать направо. Да это просто самый закоснѣлый бездѣльникъ, какого не найдешь на бѣломъ свѣтѣ! Да и отецъ-то его, имѣя этакаго сына, должно быть, отчаянный плутъ. Ну вѣришь ли ты, у меня бы не дрогнула рука застрѣлить этого мошенника!

-- Да неужели онъ сдѣлалъ это съ умысломъ? спросилъ мистеръ Джорндисъ.

-- Я не имѣю ни малѣйшаго сомнѣнія, что эта бестія во всю свою жизнь больше ничего не дѣлалъ, какъ только сбивалъ проѣзжихъ съ прямого пути. Клянусь жизнью, когда онъ сказалъ мнѣ, что нужно повернуть направо, я принялъ его за бѣшеную собаку. Подумать только, что я стоялъ лицомъ къ лицу съ этимъ канальей -- и не разможжилъ ему головы!

-- Ты хочешь сказать, что не вышибъ ему зубовъ? сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- Ха, ха, ха! захохоталъ мистеръ Лоренсъ Бойторнъ, и такъ громко, что намъ казалось, будто домъ дѣйствительно дрожалъ.-- Ты, я вижу, не забылъ еще этой исторіи!... Ха, ха, ха!... А это былъ другой въ своемъ родѣ отъявленный бездѣльникъ! Клянусь жизнью, лицо этого негодяя, когда онъ былъ еще мальчишкой, служило грязнѣйшимъ изображеніемъ низости, трусости и жестокосердія,-- лицо, которое когда либо выставлялось вмѣсто вороньяго пугала въ полѣ негодяевъ. Привелись мнѣ встрѣтить эту дрянь на улицѣ,-- право, я бы свалилъ его какъ гнилое дерево.

-- Въ этомъ я не сомнѣваюсь, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Однако, не хочешь ли ты заглянуть наверхъ, въ свою комнату?

-- Клянусь честью, Джорндисъ, возразилъ гость, взглянувшій въ эту минуту, какъ намъ казалось, на часы: -- еслибъ ты былъ женатъ, я скорѣе шмыгнулъ бы въ садовую калитку и убѣжалъ бы на вершины Гималайскихъ горъ, чѣмъ рѣшился бы явиться сюда въ такое неумѣстное время.

-- Зачѣмъ такъ далеко? сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- Клянусь жизнью и честью, убѣжалъ бы! вскричалъ посѣтитель.-- Я ни за что на свѣтѣ не захотѣлъ бы поставить въ вину себѣ дерзкое нахальство, заставивъ хозяйку дома ждать себя до этой поры. Я бы скорѣе согласился уничтожить себя.-- Клянусь, это для меня было бы въ тысячу разъ легче.

Разговаривая такимъ образомъ, они поднялись наверхъ; и вслѣдъ за тѣмъ мы услышали, какъ комната мистера Бойторна оглашалась снова и снова громкимъ: "ха, ха, ха!". Звукамъ этимъ вторило спавшее окрестное эхо и съ такимъ же удовольствіемъ смѣялось, какъ смѣялся мистеръ Бойторнъ, или какъ смѣялись мы, когда смѣхъ его долеталъ до нашего слуха.

Мы уже были всею душою расположены къ гостю мистера Джорндиса. Въ этомъ чистосердечномъ хохотѣ, въ этомъ мужественнозвучномъ голосѣ, въ этой круглотѣ и полновѣсности, съ которыми произносимо было каждое слово, и даже въ его изступленной побранкѣ, которая, по видимому, вылетала изъ него какъ холостые заряды изъ пушки и никому не вредила,-- во всемъ этомъ мы открывали прекрасныя качества. Но мы еще не успѣли вполнѣ приготовить себя къ подтвержденію нашихъ догадокъ появленіемъ самой особы мистера Бойторна, какъ мистеръ Джорндисъ представилъ его намъ. Это былъ не только очень не дурной собой, пожилыхъ лѣтъ джентльменъ, съ прекрасной осанкой и крѣпкимъ сложеніемъ, съ объемистой головой, покрытой волосами съ просѣдью, и удивительнымъ спокойствіемъ въ лицѣ, когда онъ молчалъ, съ такимъ бюстомъ, который, быть можетъ, показался бы нѣсколько дороднымъ, еслибъ привычка поддерживать разговоръ съ особенной горячностью оставляла его въ неподвижномъ положеніи, и подбородкомъ, который легко бы могъ обвиснуть и раздѣлиться надвое, еслибъ не требовалась постоянная его помощь въ привычкѣ дѣлать сильныя ударенія на нѣкоторыхъ словахъ,-- это былъ, говорю я, не только джентльменъ по внѣшнимъ своимъ признакамъ, но и истый джентльменъ въ своихъ манерахъ: до такой степени онъ былъ рыцарски внимателенъ, его лицо озарялось такой пріятной и нѣжной улыбкой и, по видимому, такъ ясно говорило, что мистеру Бойторну нечего было скрывать отъ другихъ, и выказывало его точно такимъ, какимъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ (выказывало его, какъ выражался Ричардъ, человѣкомъ, который вовсе не способенъ былъ на малыя дѣла, и который стрѣлялъ холостыми зарядами изъ огромныхъ пушекъ потому, что не носилъ при себѣ орудій меньшаго калибра),-- до такой степени все это обнаруживалось въ немъ, что во время обѣда, говорилъ ли онъ непрерывно улыбаясь съ Адой и мной, или разряжалъ страшный залпъ побранокъ, вызванный на это мистеромъ Джорндисомъ, или, закинувъ голову назадъ, оглушалъ насъ своимъ потрясающимъ хохотомъ,-- я любовалась имъ съ одинаковымъ удовольствіемъ.

-- А привезъ ли ты съ собой свою пташку? спросилъ мистеръ Джорндисъ.

-- Клянусь небомъ, это удивительнѣйшая птица въ цѣлой Европѣ! отвѣчалъ нашъ гость.-- Преудивительное созданіе! За эту птичку я бы не взялъ десяти тысячь гиней. Я уже назначилъ ей пенсію, въ случаѣ, если умру раньше ея. По уму и привязанности, это -- настоящій феноменъ. Отецъ ея былъ точно такой же умница!

Предметомъ этихъ похвалъ была крошечная канарейка, до такой степени ручная, что человѣкъ мистера Бойторна принесъ ее въ комнату на пальцѣ, и она, покружившись по комнатѣ, спустилась на голову своего господина. Мнѣ кажется, что нѣсколько самыхъ неукротимыхъ и вспыльчивыхъ выраженій со стороны мистера Бойторна, въ то время, какъ это слабое созданіе сидѣло на его головѣ, послужатъ превосходнымъ поясненіемъ его характера.

-- Клянусь жизнью, Джорндисъ! сказалъ онъ, весьма нѣжно поднося къ носику канарейки кусочекъ булки: -- будь я на твоемъ мѣстѣ, то не далѣе, какъ завтра утромъ схватилъ бы канцлера за горло и началъ бы трясти его до тѣхъ поръ, пока изъ кармановъ его не посыпались бы деньги, пока бы его кости не забрянчали въ его кожѣ. Позволительными или непозволительными средствами, но я непремѣнно бы покончилъ дѣло. Вздумай ты уполномочить меня на этотъ подвигъ, и повѣрь, что я бы совершилъ его къ полному твоему удовольствію!

Во все это время канарейка преспокойно клевала изъ его руки кусочекъ булки.

-- Благодарю тебя, Лоренсъ, сказалъ мистеръ Джорндисъ, въ свою очередь захохотавъ:-- но въ настоящее время тяжба находится въ такомъ положеніи, что едва ли можно разсчитывать на ея дальнѣйшій ходъ, даже и въ такомъ случаѣ, если весь составъ юриспруденціи будетъ законнымъ образомъ поколебленъ въ самомъ основаніи.

-- На всемъ земномъ шарѣ не было еще такого Суда! сказалъ мистеръ Бойторнъ.-- Мнѣ кажется, подвести хорошую мину вовремя дѣятельнаго засѣданія и съ помощью десяти тысячь пудовъ пороху взорвать на воздухъ это судилище, со всѣми его дѣлами и продѣлками, со всѣми новыми и старыми постановленіями, со всѣми служащими, отъ мала до велика, отъ креселъ до скамеекъ,-- послужило бы для него чудеснѣйшей реформой!

Невозможно было удержаться отъ смѣха при видѣ этой, такъ сказать, энергической серьёзности, съ которой онъ предлагалъ такую усиленную мѣру реформы. Лишь только начинали мы смѣяться, какъ онъ, откинувъ голову назадъ, потрясалъ хохотомъ свою широкую, могучую грудь, и снова окрестности, казалось, вторили его громогласному, оглушительному "ха, ха, ха!" Его смѣхъ нисколько не пугалъ канарейки, которая вполнѣ была увѣрена въ свою безопасность и прыгала по скатерти, повертывая головкой съ одной стороны на другую и отъ времени до времени бросая моментальный свѣтлый взглядъ на своего господина, какъ будто передъ ней сидѣла другая канарейка.

-- А какъ идутъ у тебя дѣла съ твоимъ сосѣдомъ насчетъ спорной тропинки? спросилъ мистеръ Джорндисъ.-- Вѣдь и ты не можешь похвастать, что тяжебные труды незнакомы тебѣ?

-- Чего, братецъ! подалъ на меня прошеніе за нарушеніе чужихъ предѣловъ; а я подалъ на него прошеніе за то же самое, возразилъ мистеръ Бойторнъ.-- Клянусь небомъ, это такое надменное созданіе, какое когда либо дышало на бѣломъ свѣтѣ. По моему мнѣнію, морально не возможно допустить, что его зовутъ сэръ Лэйстеръ: его имя должно быть не Лэйстеръ, а Люциферъ.

-- Каковъ комплиментъ нашему дальнему родственнику! сказалъ мистеръ Джорндисъ, обращаясь къ Адѣ и Ричарду.

-- Я поставилъ бы себѣ въ непремѣнную обязанность попросить извиненія миссъ Клэръ и мистера Карстона, отвѣчалъ нашъ гость: -- еслибъ, судя по прекрасному личику лэди и улыбкѣ джентльмена, я не былъ увѣренъ, что это совершенно не нужно, и что они сами держатся отъ дальняго своего родственника на благородной дистанціи.

-- Или онъ отъ насъ держится, возразилъ Ричардъ.

-- Клянусь жизнью, воскликнулъ мистеръ Бойторнъ, дѣлая новый залпъ изъ своей баттареи: -- вся эта фамилія по своей надменности невыносима для меня! Впрочемъ, дѣло не въ томъ: ему не запереть мнѣ дороги, даже еслибъ онъ состоялъ изъ пяти десятковъ баронетовъ, слитыхъ воедино, живущихъ въ десяти десяткахъ такихъ помѣстій, какъ Чесни-Воулдъ, и заключающихся другъ въ другѣ какъ китайскіе рѣзные шарики изъ слоновой кости. Этотъ человѣкъ, черезъ агента своего, черезъ секретаря, или черезъ кого вамъ угодно, пишетъ мнѣ слѣдующее: "Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, свидѣтельствуетъ свое почтеніе мистеру Лоренсу Бойторну и предлагаетъ ему обратить особенное вниманіе на то обстоятельство, что тропинка близъ стараго пасторскаго дома, поступившаго нынѣ въ собственность мистера Бойторна, принадлежитъ, по всѣмъ правамъ, баронету Лэйстеру, какъ часть парка Чесни-Воулдъ, и что сэръ Лэйстеръ считаетъ удобнѣйшимъ немедленно загородить эту тропинку." -- Въ отвѣтъ на это посланіе я посылаю такой отзывъ: "Мистеръ Лоренсъ Бойторнъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе баронету Лэйстеру Дэдлоку и покорнѣйше проситъ обратить свое вниманіе на обстоятельство слѣдующаго рода: что онъ вполнѣ отвергаетъ всѣ претензіи сэра Лэйстера Дэдлока касательно закрытія тропинки, и къ тому имѣетъ честь присовокупить, что онъ отъ души будетъ радъ увидѣть того человѣка, который рѣшится принять на себя подобный подвигъ." Несмотря на такое, кажется, убѣдительное посланіе, сосѣдъ мой посылаетъ какого-то безглазаго бездѣльника поставить загородку. Я навожу на этого отъявленнаго плута пожарную трубу и задаю ему такую острастку, что у нею еле-еле душа въ тѣлѣ. Сосѣдъ мой ставитъ загородку ночью, а поутру я срубаю ее и сожигаю до основанія. Онъ нарочно посылаетъ своихъ тунеядцевъ шататься по моей тропинкѣ взадъ и впередъ. Я ловлю ихъ въ капканы, стрѣляю имъ въ ноги моченымъ горохомъ, заливаю ихъ пожарной трубой,-- словомъ сказать, рѣшаюсь освободить человѣчество отъ невыносимаго бремени, сообщаемаго существованіемъ этихъ полу-ночныхъ разбойниковъ. Онъ подаетъ жалобу на нарушеніе чужихъ предѣловъ, я тоже подаю точно такую же жалобу. Онъ подаетъ жалобы на мои нападенія и побои,-- я оправдываюсь и продолжаю нападать и колотить.... Ха, ха, ха!

Слушая, какъ онъ выражалъ все это съ необыкновенной энергіей, другой бы принялъ его за самаго свирѣпаго изъ всего человѣчества. Глядя на него и въ то же время на его канарейку, сидѣвшую у него на пальцѣ, и перышки которой онъ слегка поглаживалъ, другой бы подумалъ, что это самый нѣжный, самый кроткій, добродушный человѣкъ. Слушая его чистосердечный хохотъ и усматривая, какъ на лицѣ его отражалась вся его добрая душа, другой непремѣнно бы подумалъ, что это самый беззаботный человѣкъ, что всякаго рода споры и неудовольствія невѣдомы ему, и что всѣ событія его жизни составляли безпрерывную цѣпь свѣтлой радости.

-- Нѣтъ, ужь извините, говорилъ онъ: -- Дэдлокамъ не удастся заслонить мнѣ дорогу, хотя надобно признаться (при этомъ тонъ его нѣсколько смягчился), и я охотно признаюсь, что лэди Дэдлокъ образованнѣйшая женщина въ мірѣ, и готовъ оказывать ей почтеніе, какимъ только можетъ располагать обыкновенный джентльменъ, и какого не въ состояніи оказать ни одинъ баронетъ съ головой въ семь столѣтій не дюймовъ и не футовъ, а въ семь столѣтій толщиной.... ха, ха, ха! Человѣкъ, поступившій въ военную службу на двадцатомъ году и спустя недѣлю вызвавшій на дуэль самаго заносчиваго и надменнаго фата и отставленный за это отъ службы -- ужь извините!-- не позволитъ ступить себѣ на ногу, клянусь всѣми Люциферами, живыми и мертвыми, замкнутыми и отпертыми -- {Авторъ играетъ здѣсь словами "Лэйстеръ Дэдлокъ" (Leicester Deadlock): Лэйстеръ онъ превращаетъ въ Lucifer, которое произносится Люсиферъ; дедъ dead) въ переводѣ значитъ мертвый, а локъ (lock) -- замокъ. Прим. перев.} Ха, ха, ха!

-- Однако, я думаю, не всякій и тебѣ позволитъ сдѣлать это, сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- Ну, разумѣется! что и говорить объ этомъ! отвѣчалъ мистеръ Бойторнъ, съ видомъ покровительства ударивъ мистера Джорндиса по плечу; въ этомъ поступкѣ проглядывало что-то серьёзное, хотя и сопровождался онъ непринужденнымъ смѣхомъ.-- Разумѣется, не всякій позволитъ. Однако, заговоривъ о нарушеніи чужихъ предѣловъ и извинясь прежде всего передъ вами, миссъ Клэръ и миссъ Соммерсомъ, за развитіе такой сухой матеріи, я долженъ спросить тебя, Джорндисъ, нѣтъ ли ко мнѣ писемъ отъ твоихъ пріятелей Кэнджа и Карбоя?

-- Кажется, что нѣтъ ничего, Эсѳирь? спросилъ мистеръ Джорндисъ.

-- Ничего, сказала я.

-- Премного обязанъ вамъ, миссъ, сказалъ мистеръ Бойторнъ.-- Мнѣ не слѣдовало бы и спрашивать объ этомъ послѣ моего непродолжительнаго знакомства съ предусмотрительностію миссъ Соммерсонъ. (Странно, право! всѣ находили во мнѣ прекрасныя качества, которыхъ я сама не замѣчала; всѣ ободряли меня, всѣ какъ будто рѣшились, какъ будто сговорились дѣлать это!) -- Я спросилъ потому, что, выѣхавъ изъ Линкольншэйра, разумѣется, не заѣзжалъ въ столицу, и полагалъ, что, можетъ статься, нѣкоторыя письма присланы сюда. Надѣюсь, что завтра утромъ они отрапортуютъ мнѣ о ходѣ дѣла.

Въ теченіе вечера, проведеннаго пріятнѣйшимъ образомъ, я замѣчала очень часто, что онъ съ особеннымъ участіемъ и удовольствіемъ любовался Ричардомъ и Адой, слушая музыку въ недальномъ отъ нихъ разстояніи. Ему не нужно было признаваться, что онъ страстно любилъ музыку: эта любовь ясно выражалась на его лицѣ. Мои наблюденія, въ то время, какъ я и мистеръ Джорндисъ играли въ бэггемонъ, невольнымъ образомъ возбудили во мнѣ желаніе узнать, не былъ ли женатъ мистеръ Бойторнъ, и я спросила объ этомъ моего партнёра.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ: -- нѣтъ, не былъ.

-- А какъ будто онъ былъ женатъ? сказала я.

-- Почему ты это заключаешь? съ улыбкой спросилъ мистеръ Джорндисъ.

-- Потому, отвѣчала я, покраснѣвъ немного отъ одной мысли, что такъ смѣло рѣшилась высказать свое предположеніе: -- потому, что въ его манерѣ есть что-то особенно нѣжное, что, къ тому же, онъ такъ учтивъ, ласковъ и внимателенъ къ намъ, и что....

Только что я высказала это, какъ мистеръ Джорндисъ устремилъ свои взоры туда, гдѣ сидѣлъ мистеръ Бойторнъ.

Я больше не сказала и слова.

-- Ты правду говоришь, милая хозяюшка, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Разъ какъ-то онъ задумалъ жениться и совсѣмъ было женился. Но это было давнымъ-давно и только разъ.

-- Неужели жь умерла его невѣста?

-- Нѣтъ.... впрочемъ, пожалуй, для него она умерла. Это событіе, или, лучше сказать, та минувшая пора имѣла вліяніе на всю его послѣдующую жизнь. Неужели ты думаешь, что голова его и сердце и теперь еще полны романтичности?

-- Да; почему же и не думать? Впрочемъ, теперь мнѣ нетрудно отвѣчать вамъ, когда вы разъяснили мнѣ такъ много.

-- Послѣ той поры онъ никогда не былъ тѣмъ, чѣмъ бы могъ быть, отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ: -- теперь онъ въ лѣтахъ и совершенно одинокій: при немъ нѣтъ ни души, кромѣ слуги и этой капарейки.... Тебѣ бросать кости, душа моя.

Соображаясь съ манерами мистера Джорндиса, я понимала, что нельзя было продолжать этого разговора, не подвергаясь опасности произвесть перемѣну вѣтра. Вслѣдствіе этого я удержалась отъ дальнѣйшихъ вопросовъ. Я принимала участіе въ мистерѣ Бойторнѣ, но не любопытствовала узнать о немъ особенныхъ подробностей. Впрочемъ, я принималась мечтать объ этой старинной любовной исторіи; но громкое храпѣнье мистера Бойторна прогоняло отъ меня всѣ мои мечты. Я старалась совершить весьма трудное дѣло -- представить себѣ старыхъ людей молодыми и облачить ихъ красотою юности. Но прежде, чѣмъ успѣла въ этомъ, я уже спала крѣпкимъ сномъ, и мнѣ снились дни, проведенные мною въ домѣ моей крестной маменьки. Не знаю, заслуживаетъ ли вниманія обстоятельство, по которому я почти всегда мечтала объ этомъ періодѣ моей жизни: я еще такъ мало знакома съ дѣлами подобнаго рода.

Поутру пришло къ мистеру Бойторну письмо отъ Кэнджа и Карбоя, которымъ увѣдомляли, что въ полдень явится къ нему одинъ изъ конторскихъ писцовъ. Такъ какъ наступившій день былъ днемъ, въ который я обыкновенно очищала недѣльные счеты, заключала расходныя книги и вообще приводила въ порядокъ всѣ дѣла по хозяйственной части, и потому я осталась дома въ то время, какъ мистеръ Джорндисъ, Ада и Ричардъ, пользуясь прекрасной погодой, поѣхали прогуляться. Мистеръ Бойторнъ остался подождать писца изъ конторы Кэнджа и Карбоя и потомъ обѣщался выйти на встрѣчу гулявшимъ.

Я была очень занята, разсматривая долговыя книги, подводя итоги, выплачивая деньги, принимая квитанціи и, вообще, дѣлая необыкновенно много суеты и шуму, когда пришли сказать мнѣ о пріѣздѣ мистера Гуппи, который вслѣдъ за тѣмъ и явился въ комнату. Я уже нѣсколько догадывалась, что писецъ, командированный Кэнджемъ и Карбоемъ къ мистеру Бойторну, долженъ быть тотъ самый молодой джентльменъ, который встрѣтилъ меня при первомъ моемъ появленіи въ Лондонѣ, и, разумѣется, мнѣ пріятно было увидѣть его, потому что и онъ имѣлъ нѣкоторую связь съ моимъ благополучіемъ, которымъ наслаждалась я въ настоящее время.

Я едва узнала его: такимъ удивительнымъ щеголемъ показался онъ мнѣ. На немъ была новая глянцовитая пара платья, лиловаго цвѣта перчатки, шейный платокъ, отличавшійся пестротою колеровъ, лоснистая шляпа, огромный оранжерейный цвѣтокъ и толстый золотой перстень на мизинцѣ. Ко всему этому, отъ него по всей комнатѣ разливался запахъ медвѣжьяго жиру и другихъ благовоній. Въ то время, какъ я попросила его присѣсть, пока воротится лакей, онъ взглянулъ на меня такъ пристально, что я совершенно сконфузилась, и когда онъ сѣлъ и началъ прибирать болѣе эффектное положеніе своимъ ногамъ, и когда я въ свою очередь начала распрашивать его, доставила ли ему поѣздка въ нашъ край удовольствіе, и выразила надежду на доброе здоровье мистера Кэнджа, я ни разу не взглянула на него, но замѣчала, какъ онъ продолжалъ осматривать меня тѣмъ же испытующимъ и любопытнымъ взоромъ.

Когда лакей возвратился и попросилъ мистера Гуппи наверхъ, въ комнату мистера Бойторна, я намекнула, что внизу будетъ его ждать завтракъ, отъ котораго, какъ надѣялся мистеръ Джорндисъ, онъ, вѣроятно, не откажется.

-- Буду ли я имѣть честь видѣть васъ за этимъ завтракомъ? спросилъ онъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, держась за ручку дверей.

Я отвѣчала утвердительно, и онъ вышелъ, сдѣлавъ передъ уходомъ вѣжливый поклонъ и еще разъ бросивъ на меня прежній испытующій взглядъ.

Мистеръ Гуппи очевидно находился въ крайнемъ замѣшательствѣ; но я приписывала это единственно его неловкости и застѣнчивости и разсудила за лучшее подождать его возвращенія, посмотрѣть, исправно ли будетъ поданъ завтракъ, всего ли будетъ довольно, и потомъ удалиться. Завтракъ былъ поданъ и долго стоялъ на столѣ. Свиданіе съ мистеромъ Бойторномъ было довольно продолжительно и, какъ казалось мнѣ, довольно шумно, потому что хотя комната мистера Бойторна и находилась отъ столовой въ значительномъ разстояніи, но я слышала, отъ времени до времени, какъ голосъ его бушевалъ наверху подобно отдаленному урагану, порывы котораго разряжались залпами страшныхъ угрозъ и побранокъ.

Наконецъ мистеръ Гуппи воротился и казался вовсе неспособнымъ для пріятной бесѣды.

-- Клянусь честью, миссъ, сказалъ онъ въ полголоса: -- это настоящій вандалъ.

-- Пожалуста, покушайте чего нибудь, сказала я.

Мистеръ Гуппи подсѣлъ къ столу и началъ натачивать разрѣзной ножъ о разрѣзную вилку, продолжая осматривать меня (мнѣ казалось такъ, хотя сама я вовсе не глядѣла на него) тѣмъ же страннымъ, необыкновеннымъ взглядомъ. Натачиванье ножа длилось такъ долго, что наконецъ я вынужденной нашлась приподнять свои взоры, полагая этимъ разсѣять чарующую силу, подъ вліяніемъ которой находился мистеръ Гуппи, и отъ которой онъ не могъ освободиться.

И въ самомъ дѣлѣ, взглядъ мой произвелъ желаемое дѣйствіе: мистеръ Гуппи взглянулъ на блюдо и началъ рѣзать.

-- А что же вы, миссъ? не прикажете ли чего нибудь?

-- Нѣтъ, благодарю, отвѣчала я.

-- Не прикажете ли, миссъ, маленькій кусочекъ чего нибудь? сказалъ онъ, однимъ глоткомъ выпивая рюмку вина.

-- Рѣшительно нѣтъ, отвѣчала я: -- я осталась здѣсь удостовѣриться, что вы ни въ чемъ не нуждаетесь. Не прикажете ли подать еще чего нибудь?

-- О, нѣтъ, миссъ, я крайне обязанъ вамъ. Здѣсь есть все, что нужно для моего аппетита, для моего спокойствія и счастія.... по крайней мѣрѣ.... то есть, не то, чтобы совершеннаго спокойствія и счастія.... мнѣ еще незнакомо это блаженство.

И мистеръ Гуппи выпилъ еще двѣ рюмки вина, одну за другою.

Я разсудила за лучшее уйти.

-- Ахъ, миссъ, помилуйте, сказалъ онъ, увидѣвъ, что я встала, и въ свою очередь всталъ.-- Неужели вы не удостоите меня позволеніемъ объясниться съ вами наединѣ?

Не зная, что отвѣчать, я снова сѣла.

-- Надѣюсь, миссъ, разговоръ этотъ не будетъ имѣть для меня дурныхъ послѣдствій? сказалъ мистеръ Гуппи, съ лихорадочнымъ безпокойствомъ придвигая стулъ къ моему столу.

-- Я не понимаю, что вы хотите сказать, сказала я, болѣе и болѣе удивляясь.

-- Я хочу сказать, миссъ, что вы не воспользуетесь этимъ объясненіемъ повредить мнѣ въ конторѣ Кэнджа и Карбоя или вообще гдѣ бы то ни было. Если разговоръ нашъ не приведетъ насъ къ желаемой цѣли, надѣюсь, я по прежнему останусь мистеромъ Гуппи, мое положеніе въ конторѣ или вообще всѣ мои виды на будущее не пострадаютъ отъ него. Короче сказать, я долженъ объясниться съ вами по секрету.

-- Я теряюсь, сэръ, въ догадкахъ, сказала я:-- не могу представить себѣ, что бы такое могли вы сказать мнѣ по секрету,-- мнѣ, которую вы видѣли всего только разъ; во всякомъ случаѣ, мнѣ самой было бы очень прискорбно повредить вамъ.

-- Благодарю васъ, миссъ. Я увѣренъ въ этомъ.... для меня этого совершенно достаточно.

Во все это время мистеръ Гуппи то приглаживалъ носовымъ платкомъ переднюю часть головы, то сильно потиралъ ладонь лѣвой руки ладонью правой.

-- Съ вашего позволенія, миссъ, я выпью еще рюмку; это доставитъ мнѣ возможность приступить къ объясненію безъ дальнѣйшаго отлагательства и продолжать его безъ всякаго замѣшательства, для насъ взаимно непріятнаго.

Онъ выпилъ рюмку вина и снова подошелъ ко мнѣ. Я воспользовалась этимъ случаемъ -- отодвинуться за столъ.

-- Не прикажете ли, миссъ, и вамъ налить рюмку? спросилъ мистеръ Гуппи, по видимому, совершенно ободренный.

-- Нѣтъ, отвѣчала я.

-- Хоть полъ-рюмочки? сказалъ мистеръ Гуппи: -- ну хоть четверть рюмочки? Не угодно? Въ такомъ случаѣ можно начать. Въ настоящее время, миссъ Соммерсонъ, я получаю жалованья въ конторѣ Кэйджа и Карбоя два фунта въ недѣлю. Когда я имѣлъ счастіе впервые увидѣть васъ, это жалованье ограничивалось только однимъ фунтомъ и пятнадцатью шиллингами и оставалось на этой цыфрѣ довольно продолжительное время. Прибавка къ жалованью сдѣлана недавно, и надѣюсь, что точно такая же прибавка будетъ сдѣлана не далѣе, какъ по истеченіи годичнаго срока, считая отъ сегодня. Моя матушка имѣетъ маленькое состояніе, въ видѣ небольшой пожизненной пенсіи; на этой пенсіи она живетъ независимо, хотя и черезчуръ неприхотливо, въ Старой Стритъ-Роадъ. Она въ высшей степени имѣетъ качества доброй свекрови. Она ни во что не вмѣшивается; это олицетворенная тишина съ самымъ нѣжнымъ характеромъ. Правда, и она имѣетъ свои недостатки -- дай кто ихъ не имѣетъ?-- но я еще не знаю, чтобы она когда нибудь обнаруживала ихъ при собраніи гостей: въ подобномъ случаѣ вы смѣло можете довѣрить ей распоряженіе всѣми винами, всѣми спиртуозными и другими напитками. Самъ я проживаю въ Пентонвилѣ. Это, конечно, простенькое, но веселое и, какъ находятъ другіе, самое здоровое мѣстечко.... Миссъ Соммерсонъ! позвольте мнѣ съ самымъ нѣжнымъ и самымъ пламеннымъ чувствомъ выразить вамъ, что я обожаю васъ! Будьте такъ великодушпы и позвольте мнѣ, такъ сказать, заключить мое объясненіе, позвольте предложить вамъ вмѣстѣ съ сердцемъ мою руку!

Мистеръ Гуппи упалъ на колѣни. Насъ раздѣлялъ мой столъ, и потому движеніе мистера Гуппи нисколько меня не испугало.

-- Оставьте сію минуту это смѣшное положеніе, сказала я: -- въ противномъ случаѣ, я принуждена буду нарушить свое обѣщаніе и позвонить въ колокольчикъ.

-- Выслушайте меня, миссъ! сказалъ мистеръ Гуппи, скрестивъ руки на груди.

-- Я не хочу и не могу слушать васъ, возразила я: -- пока вы не встанете немедленно съ ковра и не сядете за столъ, гдѣ бы и слѣдовало вамъ сидѣть, если только вы имѣете хоть сколько ни будь благоразумія.

Мистеръ Гуппи плачевно взглянулъ на меня, медленно всталъ съ колѣней и подошелъ къ столу.

-- Не смѣшно ли, миссъ, сказалъ онъ, приложивъ руку къ сердцу и печально кивая головой надъ подносомъ съ завтракомъ: -- не смѣшно ли, миссъ, думать о пищѣ и смотрѣть на нее въ то время, когда душа полна любви!

-- Вы просили меня выслушать, сказала я: -- неугодно ли говорить? я слушаю васъ.

-- Извольте, миссъ, сказалъ мистеръ Гуппи.-- Сколько люблю и васъ и почитаю, столько же и повинуюсь вамъ. О, если бы ты, прекрасное созданіе, была предметомъ священнаго обѣта, въ которомъ предъ брачнымъ алтаремъ произносятся эти слова!

-- Это невозможно, сказала я: -- объ этомъ не стоитъ говорить.

-- Я знаю, сказалъ мистеръ Гуппи, высунувъ впередъ лицо свое и всматриваясь въ меня (какъ я еще разъ ощущала, хотя глаза мои вовсе не смотрѣли на него) своимъ внимательнымъ, испытующимъ взоромъ: -- я знаю, что въ отношеніи къ моему положенію въ свѣтѣ, и принимая въ соображеніе всѣ обстоятельства, я знаю, что мое предложеніе самое жалкое. Но, миссъ Соммерсонъ, душа моя! мой ангелъ! не звоните! я воспитывался въ дѣльной школѣ и пріобрѣлъ уже значительный запасъ опытности. При всей молодости, я уже на многое наглядѣлся, многое узналъ, многое испыталъ. Осчастливленный вашей рукой, о! накихъ бы средствъ не отъискалъ я къ увеличенію вашего благополучія! чего бы только не узналъ я, что такъ близко касается собственно васъ! Разумѣется, теперь я ничего не знаю; но чего бы только не могъ узнать я, пользуясь вашимъ довѣріемъ и поощреніемъ на подвиги!

Я сказала, что онъ разсчитывалъ на мои интересы, или на то, что, по его мнѣнію, составляло мои интересы, такъ же неудачно, какъ и на мое къ нему расположеніе, и что я прошу его немедленно уѣхать отсюда.

-- Жестокая миссъ Соммерсонъ! продолжалъ мистеръ Гуппи: -- выслушайте отъ меня еще одно слово. Я полагаю, вы замѣтили, до какой степени поразили меня ваши прелести въ тотъ незабвенный день, когда я встрѣтилъ васъ въ Лондонѣ. Я думаю, вы должны замѣтить, что я не могъ не отдать должной справедливости тѣмъ прелестямъ, когда захлопывалъ дверцы наемной кареты. Это была слабая дань тебѣ, о несравненная, но дань отъ чистаго сердца, отъ души, сгараемой чувствомъ безпредѣльной любви. Твой образъ впечатлѣлся въ этой душѣ навсегда. Сколько вечеровъ проведено было мною въ прогулкѣ мимо оконъ Джэллиби, собственно затѣмъ, чтобъ посмотрѣть на стѣны, которыя нѣкогда служили для тебя пріютомъ! Сегодняшняя поѣздка, въ сущности не нужная, была придумана мною однимъ и для тебя одной! Если я говорю объ интересахъ, то для того, чтобъ выказать всю мою готовность быть полезнымъ и все мое злополучіе. Любовь,-- одна любовь, управляла и управляетъ моими словами и поступками.

-- Мнѣ было бы очень прискорбно, мистеръ Гуппи, сказала я, вставъ съ мѣста и взявъ въ руку снурокъ колокольчика: -- мнѣ было бы очень прискорбно оказать вамъ или кому бы то ни было несправедливость пренебреженіемъ такого благороднаго чувства, хотя бы оно было высказано еще непріятнѣе. Если вы намѣрены были только представить доказательство вашего прекраснаго мнѣнія обо мнѣ, хотя это было сдѣлано и не вовремя и неумѣстно, то, конечно, мнѣ слѣдуетъ поблагодарить васъ. Я очень мало имѣю причины гордиться своими достоинствами, и я не горжусь. Надѣюсь, сэръ, (кажется я прибавила эти слова, сама не зная, что говорила), надѣюсь, сэръ, вы уѣдете отсюда съ полнымъ убѣжденіемъ, что никогда еще не были до такой степени малодушны, и займетесь дѣлами Кэнджа и Карбоя.

-- Позвольте, миссъ, еще полъ-минуточки! вскричалъ мистеръ Гуппи, останавливая мое намѣреніе позвонить въ колокольчикъ.-- Все, что было сказано, останется между нами? это не повредитъ мнѣ?

-- Я буду молчать объ этомъ до тѣхъ поръ, пока вы сами не подадите повода къ нарушенію моей скромности.

-- Миссъ Соммерсонъ, еще четверть минуточки! Въ случаѣ, если вы подумаете -- когда бы то ни было, спустя сколько вамъ угодно времени -- это рѣшительно все равно, ибо чувства мои никогда не измѣнятся -- если вы обдумаете все, что я сказалъ вамъ, дайте знать мистеру Вильяму Гуппи, въ Пентонвилѣ, No 87; а если я переѣду, или умру, или скроюсь куда нибудь съ своими поблекшими надеждами, или вообще случится со мной что нибудь въ этомъ родѣ, достаточно будетъ вѣсточки къ мистриссъ Гуппи, въ Старую Стритъ -- Роадъ, 302.

Я позвонила; на звонокъ явилась служанка. Мистеръ Гуппи, положивъ на столъ визитную карточку, съ собственноручной надписью, и сдѣлавъ унылый поклонъ, удалился. Я смѣлѣе взглянула теперь и еще разъ увидѣла, какъ онъ; затворяя двери за собой, остановилъ на мнѣ свой прежній пристальный взглядъ.

Я просидѣла въ столовой еще съ часъ или болѣе, заключила книги и разсчеты и вообще сдѣлала очень много,-- послѣ того привела въ порядокъ всѣ свои бумаги, спрятала ихъ и была такъ спокойна и весела, какъ будто вовсе не происходило этого неожиданнаго случая. Но когда я очутилась въ моей комнатѣ, мнѣ стало удивительно, почему я начала смѣяться надъ этимъ, а еще удивительнѣе -- почему я расплакалась. Короче сказать, на нѣкоторое время я находилась въ какомъ-то нервическомъ состояніи; я чувствовала, какъ будто до струны моего сердца, остававшейся такъ долго безмолвною, дотронулись грубѣе, чѣмъ дотрогивались до нея съ тѣхъ поръ, какъ единственной моей подругой въ жизни была моя ненаглядная куколка, давнымъ-давно зарытая подъ деревомъ въ саду крестной маменьки.

X. Адвокатскій писецъ.

На восточномъ углу переулка Чансри, или, вѣрнѣе сказать, на Подворьи Кука, близъ улицы Курситоръ, мистеръ Снагзби, присяжный коммиссіонеръ канцелярскихъ принадлежностей, торгуетъ принадлежностями, нераздѣльными отъ его профессіи. Осѣняемый тѣнью присутственныхъ мѣстъ, образующихъ, такъ называемое, "Подворье Кука", почти во всякую пору года самое тѣнистое и даже мрачное мѣсто, мистеръ Снагзби занимается продажею всякаго рода бланкетныхъ бумагъ; онъ продаетъ пергаменъ, въ его различныхъ размѣрахъ и видоизмѣненіяхъ; продаетъ всякаго рода бумагу, какъ-то: картонную, оберточную, рисовальную, писчую сѣрую, писчую бѣлую, полубѣлую и пропускную; продаетъ эстампы; продаетъ перья чиненыя и нечиненыя, рѣзину, сандараковый порошокъ, иголки, нитки, карандаши, сургучъ и облатки; продаетъ красный шолкъ и зеленую тесьму, бумажники, календари, памятныя книжки, судейскіе списки, линейки, чернилицы -- стеклянныя и оловянныя, перочинные ножи, ножницы и другія канцелярскія орудія,-- короче сказать, продаетъ неисчислимое множество предметовъ, и продастъ ихъ съ тѣхъ поръ, какъ кончился срокъ его ученическаго состоянія, съ тѣхъ поръ, какъ сдѣлался самъ хозяиномъ и вступилъ въ товарищество съ мистеромъ Пефферомъ. При этомъ случаѣ на Подворьѣ Кука совершился нѣкотораго рода переворотъ. Надъ магазиномъ канцелярскихъ принадлежностей появилась новая и свѣжими красками надпись: Пефферъ и Снагзби, замѣнивъ освященную временемъ и нелегко позволявшую изгладить себя надпись изъ единственнаго слова Пефферъ. Дымъ, который въ этомъ случай можно назвать лондонскимъ плющомъ, до такой степени обвивался вокругъ имени Пеффера и ластился къ мѣсту его жительства, что преданное чужеядное растеніе, увиваясь около плодороднаго дерева, довело его до совершеннаго изнеможенія.

Самого Пеффера уже давно не видно въ этихъ предѣлахъ. Вотъ уже четверть столѣтія, какъ онъ покоится на кладбищѣ церкви Сентъ-Андрю, на улицѣ Голборнъ гдѣ цѣлый день и половину ночи съ шумомъ и трескомъ рыщутъ мимо его загруженные вагоны и легкіе экипажи, какъ какой нибудь громадный, баснословный драконъ. Если Пефферу и вздумается когда нибудь прокатиться изъ своего заточенія и прогуляться по знакомому подворью -- эта прогулка обыкновенно начинается съ той минуты, какъ громадный драконъ усталый уляжется спать, и длится до тѣхъ поръ, пока бойкій пѣтухъ (понятіе котораго о наступленіи дня интересно было бы узнать, тѣмъ болѣе, что, судя по его личнымъ наблюденіямъ, онъ, кажется, ровно ничего не знаетъ объ этомъ), принадлежавшій къ курятнику на улицѣ Курситоръ, не пропоетъ своей утренней пѣсенки, не подастъ сигнала къ ретирадѣ -- если Пефферъ и вздумаетъ иногда посѣтить предѣлы Подворья Кука, покрытые неопредѣлимымъ свѣтомъ ночи, и взглянуть на тусклые очерки зданій этого мѣста (а этого факта ни одинъ еще присяжный коммиссіонеръ канцелярскихъ принадлежностей не рѣшался опровергнуть), онъ являлся невидимкой, и отъ этого никому не было ни хуже, ни лучше.

Въ бытность свою, а равнымъ образомъ въ періодъ ученичества мистера Снагзби,-- ученичества, длившагося семь скучныхъ, тяжелыхъ лѣтъ, вмѣстѣ съ Пефферомъ, и въ предѣлахъ, опредѣленныхъ для помѣщенія присяжнаго коммиссіонсрства, проживала племянница, невысокаго роста,-- лукавая племянница, которой станъ какъ-то особенно былъ сплюснутъ въ таліи, и острый носъ которой удивительно напоминалъ собою о рѣзкомъ, остромъ, пронзительномъ осеннемъ вечерѣ, предвѣщавшемъ къ ночи сильную стужу. Между обитателями Подворья Кука носилась молва, будто бы мать этой племянницы, въ дѣтскомъ возрастѣ своей дочери, побуждаемая слишкомъ ревностнымъ чувствомъ материнской заботливости о томъ, что наружныя формы ея дѣтища должны быть доведены до совершенства, шнуровала ее каждое утро, упираясь материнской ногой въ ножку кровати, для пущей ловкости и болѣе твердой точки опоры, и что въ душѣ этой маменьки, судя по выраженію ея лица, заключался значительный запасть уксусу и лимоннаго соку -- жидкости, освѣжавшія но временамъ обоняніе дочери и окислявшія ея характеръ. Но какимъ бы множествомъ языковъ ни обладала эта молва, она не долетала до слуха молодого Снагзби, а если и долетала, то не производила на него никакого вліянія. Вступивъ въ права зрѣлаго возраста, Снагзби сначала ухаживалъ за предметомъ своего обожанія, потомъ пріобрѣлъ ея расположеніе и наконецъ сразу вступилъ въ два товарищества: въ одно -- по части коммиссіонерской, а въ другое -- по части супружеской; такъ что въ настоящее время мистеръ Снагзби и племянница представляютъ собою одно и то же лицо; племянница по прежнему продолжаетъ заниматься своей таліей, которая, хотя о вкусахъ спорить нельзя, безспорно, такъ тонка, такъ тонка, какъ шпилька.

Мистеръ и мистриссъ Снагзби не только представляютъ собою едино тѣло и единъ духъ, но, по мнѣнію сосѣдей, и единъ гласъ. Этотъ гласъ, или голосъ, вылетающій, по видимому, исключительно изъ устъ мистриссъ Снагзби, частенько раздается по всему Подворью Кука. Мистера Снагзби рѣдко слышно, а если и бываетъ онъ Слышенъ, то чрезъ посредство сладкозвучныхъ тоновъ своей супруги. Это больше ничего, какъ тихій, плѣшивый, боязливый человѣкъ, съ лоснящейся головой и взъерошеннымъ клочкомъ темныхъ волосъ, торчавшихъ на затылкѣ какъ щетина. Онъ имѣетъ наклонность къ смиренію и тучности. Когда онъ стоитъ у дверей своего дома, въ своемъ сѣренькомъ рабочемъ сюртукѣ съ нарукавниками изъ чернаго каленкора и смотритъ на облака, или когда стоитъ за прилавкомъ своего грязнаго магазина, съ тяжелой линейкой въ рукѣ, размѣривая, разрѣзывая и раскладывая куски пергамена, съ пособіемъ двухъ своихъ прикащиковъ,-- въ это время онъ смѣло можетъ назваться самымъ одинокимъ и незатѣйливымъ человѣкомъ. Въ подобныя минуты, изъ подъ самыхъ ногъ его, какъ будто изъ могилы какого нибудь безпокойнаго покойника, зачастую раздаются плачъ и рыданіе вышепомянутаго голоса, и случается иногда, что тоны этихъ рыданій достигаютъ самыхъ высокихъ нотъ,-- и тогда мистеръ Снагзби дѣлаетъ своимъ прикащикамъ слѣдующій намекъ: "это вѣрно моя хозяюшка задаетъ трезвону Густеръ!" {Густеръ (отъ слова gust -- порывъ вѣтра); авторъ употребляетъ это названіе сокрашенно вмѣсто Августы -- Augusta. Прим. пер. }

Это прозвище, употребляемое мистеромъ Снагзби, долгое время служило поводомъ къ изощренію ума молодыхъ людей на Подворьѣ Кука, и по замѣчанію которыхъ должно бы составлять неотъемлемую принадлежность мистриссъ Снагзби, потому что, въ знакъ особеннаго предпочтенія бурливому характеру, мистриссъ Снагзби съ большею силою и выразительностію могла бы носить имя Густеръ. Но, какъ бы то ни было, это прозвище составляло собственность, и притомъ единственную (кромѣ пятидесяти шиллинговъ годового жалованья и очень небольшого, плохо наполненнаго сундучка съ разными пожитками), худощавой, молодой женщины изъ призрительнаго дома, получившей, по предположеніямъ нѣкоторыхъ людей, при святомъ крещеніи имя Августы. Эта женщина, несмотря, что во время своего дѣтскаго возраста находилась подъ особеннымъ покровительствомъ какого-то благотворителя и пользовалась, или всѣхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, всѣми средствами и способами къ развитію своихъ тѣлесныхъ качествъ и душевныхъ способностей, имѣла припадки, о которыхъ приходъ, содержавшій помянутый призрительный домъ, ничего не вѣдалъ.

Густеръ, имѣвшая отъ роду двадцать-три-двадцать-четыре года, но на лицо цѣлыми десятью годами старше, по милости этихъ неизвѣданныхъ припадковъ, получаетъ самую незавидную плату и до такой степени боится поступить обратно подъ покровительство своего патрона, что работаетъ неусыпно, безостановочно, исключая только тѣхъ случаевъ, когда уткнется головой въ ведро, въ котелъ, въ кострюлю или въ какой нибудь тому подобный предметъ, который случится поблизости въ моментъ ея припадка. Она служитъ источникомъ удовольствія для родителей и содержателей прикащиковъ, которые вполнѣ убѣждены, что къ пробужденію нѣжныхъ ощущеній въ сердцахъ молодыхъ людей не предвидится съ этой стороны ни малѣйшей опасности; она служитъ источникомъ удовольствія для мистриссъ Снагзби, которая во всякое время находитъ въ ней недостатки и замѣчаетъ ошибки въ исполненіи ея обязанностей; она служитъ источникомъ удовольствія для мистера Снагзби, который содержаніе ее въ своемъ домѣ считаетъ за величайшій подвигъ благотворительности. Магазинъ присяжнаго коммиссіонера, въ глазахъ Густеръ, есть не что другое, какъ храмъ изобилія и роскоши. По ея мнѣнію, маленькая гостиная вверху, постоянно содержимая, какъ другой бы выразился, въ папильоткахъ и передничкѣ, есть самая элегантная комната изъ цѣлаго міра. Видъ, который открывается изъ оконъ ея, и именно Подворье Кука съ одной стороны (не принимая въ разсчетъ частички улицы Курситоръ, видимой по косвенному направленію), и съ другой -- видъ задняго двора долгового отдѣленія Коавинсеса,-- Густеръ считаетъ за картину неподражаемой красоты. Портреты масляными красками, и въ большомъ количествѣ,-- портреты мистера Снагзби, любующагося своей мистриссъ Снагзби, и обратно,-- въ глазахъ Густеръ -- верхъ совершенства мастерскихъ произведеній Рафаэля и Тиціана. Изъ всего этого можно заключить, что Густеръ, подвергаясь множеству лишеній, имѣетъ нѣкоторыя въ своемъ родѣ вознагражденія.

Все, что не относится до тайнъ практическаго дѣлопроизводства по части присяжнаго коммиссіонерства, мистеръ Снагзби препоручаетъ мистриссъ Снагзби. Она распоряжается деньгами, бранится съ сборщиками городскихъ повинностей, назначаетъ мѣсто и время для воскресныхъ митинговъ, дозволяетъ мистеру Снагзби задавать себѣ пирушки и никому не отдаетъ отчета въ своихъ хозяйственныхъ распоряженіяхъ; короче сказать, мистриссъ Снагзби, вдоль всего переулка Чансри, на той и на другой сторонѣ, и даже частію на улицѣ Голборнъ, служитъ образцомъ сравненія для сосѣднихъ женъ, которыя, въ случаѣ домашнихъ несогласій, обыкновенно предлагаютъ своимъ мужьямъ обратить вниманіе на различіе между ихъ (то есть женъ) положеніемъ и положеніемъ мистриссъ Снагзби и ихъ (то есть мужей) поведеніемъ и поведеніемъ мистера Снагзби. Правда, молва, безпрестанно и невидимо порхающая по Подворью Кука, какъ летучая мышь влетая въ окна каждаго дома и вылетая, жужжитъ, будто бы мистриссъ Снагзби ревнива и любознательна, и что мистеру Снагзби до такой степени надоѣдаетъ домъ и все домашнее, что еслибъ онъ имѣлъ хоть сколько нибудь твердости духа, то не вынесъ бы этого положенія. Замѣчено даже, что жоны, представлявшія мистера Снагзби блестящимъ примѣромъ для своихъ заносчивыхъ мужей, на самомъ-то дѣлѣ смотрѣли на него съ нѣкотораго рода презрѣніемъ, и что ни одна изъ нихъ не смотрѣла на него съ такою надменностью, какъ въ своемъ родѣ замѣчательная лэди, которой мужа сильно подозрѣваютъ въ томъ, что онъ не разъ употреблялъ на ея спинѣ свой дождевой зонтикъ, въ видѣ исправительной мѣры. Впрочемъ, эти неосновательные слухи, быть можетъ, проистекали изъ того, что мистеръ Снагзби былъ въ нѣкоторомъ родѣ человѣкъ съ созерцательными и поэтическими наклонностями: въ лѣтнюю пору онъ любилъ прогуляться въ Стапль-Иннъ и наблюдать, какое близкое имѣли сходство тамошніе воробьи и листья съ сельскими воробьями и листьями; любилъ въ воскресные дни бродить по Архивному Двору и замѣчать (если только былъ въ хорошемъ расположеніи духа), что и на этомъ мѣстѣ старина оставила слѣды свои, и что здѣсь можно бы отъискать подъ самой церковью нѣсколько каменныхъ гробницъ, въ чемъ онъ совершенно ручался, и для удостовѣренія стоило бы только порыться въ землѣ. Онъ лелѣетъ свое воображеніе воспоминаніемъ о множествѣ усопшихъ канцлеровъ, вице-канцлеровъ и прокуроровъ; разсказывая двумъ своимъ прикащикамъ о томъ, что въ старину, какъ говорили дѣды, на самой серединѣ улицы Голборнъ гfpoтeкaлъ ручеекъ, "прозрачный какъ кристаллъ", когда Торнстэйль { Turnstile (рогатка) -- такъ называется восточный конецъ улицы Голборнъ, гдѣ она раздѣляется на три другія улицы. Прим. перевод.} была на самомъ дѣлѣ рогаткой для тропинокъ, идущихъ по полямъ,-- разсказывая это, мистеръ Снагзби испытывалъ такое наслажденіе отъ созерцанія картинъ сельской природы, что желаніе прогуляться за городъ совершенно исчезало въ немъ.

День склоняется къ вечеру. Во многихъ мѣстахъ появляется зажженный газъ; но дѣйствіе его очень слабо, потому что не совсѣмъ еще стемнѣло. Мистеръ Снагзби стоитъ у дверей своего магазина, поглядываетъ на темныя облака и видитъ запоздалую ворону, летящую къ западу подъ свинцовымъ клочкомъ неба, прикрывающаго Подворье Кука. Ворона летитъ прямехонько черезъ переулокъ Чансри и Линкольнинскій Садъ въ Линкольнинскія Поля. {Такъ называется огромнѣйшая площадь близъ Линкольнинскаго Суда. Прим. перевод. }

Здѣсь, въ огромномъ домѣ, принадлежащемъ нѣкогда какому-то вельможѣ, проживаетъ мистеръ Толкинхорнъ. Въ настоящее время домъ этотъ раздѣляется на множество отдѣльныхъ комнатъ, и въ этихъ тѣсныхъ обломкахъ отъ величавыхъ барскихъ хоромъ живутъ присяжные адвокаты и стряпчіе, какъ червяки въ гнилыхъ орѣхахъ. Впрочемъ, отъ прежняго величія хоромъ уцѣлѣли и по сіе время широкія лѣстницы, обширные коридоры и прихожія; уцѣлѣли также росписные плафоны, гдѣ Аллегорія, въ римскомъ шлемѣ и въ одѣяніи небожителей, барахтается между балюстрадами, колоннами, цвѣтами, облаками и пухленькими купидонами, глядя на которыхъ, дѣлается головная боль, какъ это, кажется, бываетъ со всѣми аллегоріями болѣе или менѣе. Вотъ здѣсь-то, между множествомъ сундуковъ, съ надписанными на нихъ и переходчивыми именами, проживаетъ мистеръ Толкинхорнъ,-- само собою разумѣется, проживаетъ въ то время, когда не находится въ загородныхъ домахъ, гдѣ британскіе вельможи проводятъ дни въ неисходной скукѣ. Вотъ здѣсь-то и находится сегодня мистеръ Толкинхорнъ; безмолвно и спокойно сидитъ онъ за столомъ, какъ какая нибудь устрица старинной школы, которую никто не въ состояніи открыть.

Какимъ кажется онъ, такимъ кажется и его кабинетъ при сумракѣ сегодняшняго вечера: ржавымъ, устарѣлымъ, закрытымъ для. взора любопытныхъ. Массивные, тяжеловѣсные, съ высокими спинками, краснаго дерева и обитые волосяной матеріей стулья, старинные ветхіе столы на тоненькихъ точеныхъ ножкахъ, покрытые шерстяными салфетками и слоями пыли; гравюры, изображающія портреты лордовъ послѣдняго или предпослѣдняго поколѣнія, окружаютъ его. Мягкій и грязный турецкій коверъ окутываетъ полъ на томъ мѣстѣ, гдѣ сидитъ мистеръ Толкинхорнъ; двѣ свѣчки въ старинныхъ серебряныхъ подсвѣчникахъ разливаютъ весьма слабый свѣтъ сравнительно съ огромной комнатой. Заглавія книгъ отъ времени истерлись и какъ будто спрятались въ сафьянные корешки. Все, что можно было замереть, находилось подъ замкомъ; но ключей отъ этихъ замковъ никогда не видать. Кое-гдѣ лежитъ на свободѣ нѣсколько бумагъ. Передъ мистеромъ Толкинхорномъ лежитъ какая-то рукопись; но онъ не смотритъ на нее. Круглой крышечкой отъ чернилицы и двумя кусочками сургуча онъ молча и медленно гадаетъ ими и довѣряетъ случаю разсѣять свою нерѣшительность. Онъ бросаетъ на столъ этихъ оракуловъ, и въ середину выпадаетъ крышечка; бросаетъ еще разъ, и выпадаетъ кусочекъ краснаго сургуча, еще разъ -- и въ серединѣ является черный сургучъ. Нѣтъ, не выходитъ! Мистеръ Толкинхорнъ снова и снова собираетъ гадательныя кости и бросаетъ.

Здѣсь, подъ росписнымъ плафономъ, откуда укороченная, по правиламъ перспективы, Аллегорія съ изумленіемъ смотритъ на вторженіе мистера Толкинхорна и какъ будто хочетъ слетѣть на него, между тѣмъ какъ мистеръ Толкинхорнъ и не думаетъ о ней,-- здѣсь, говорю я, мистеръ Толкинхорнъ имѣетъ свой домъ и свою контору. Онъ не держитъ у себя канцелярскихъ служителей; одинъ только пожилыхъ лѣтъ мужчина, обыкновенно съ истертыми локтями, составляетъ всю его прислугу: онъ сидитъ въ это время въ пріемной на высокомъ стулѣ и не можетъ сказать, что обязанность его обременительна. Мистеръ Толкинхорнъ ведетъ свои дѣла не какъ другіе. Онъ не нуждается въ письмахъ. Онъ представляетъ собою громадный резервуаръ семейныхъ тайнъ и довѣрій и потому живетъ въ счастливомъ одиночествѣ. Онъ не нуждается въ своихъ кліентахъ, но они нуждаются въ немъ; онъ весь и все для всѣхъ. Нужно ли составить документъ для кого нибудь изъ кліентовъ, онъ составляется адвокатами, спеціально занимающимися этимъ предметомъ, и составляется подъ руководствомъ таинственныхъ наставленій; нужно ли снять чистенькую копію съ какой нибудь бумаги, она снимается по заказу въ магазинѣ присяжнаго коммиссіонера, нещадя при этомъ случаѣ издержекъ. Пожилой лакей на высокомъ стулѣ знаетъ о дѣлахъ аристократіи едва ли болѣе подметальщика на улицѣ Голборнъ.

Но вотъ мистеръ Толкинхорнъ снова беретъ кусочекъ краснаго сургуча, кусочекъ чернаго сургуча, крышечку съ одной чернилицы, крышечку съ другой и маленькую песочницу. Готово! Это должно упасть на середину, это направо, это налѣво. Надобно же когда и и будь отдѣлаться отъ этой нерѣшимости,-- когда нибудь или никогда. Кончено! вышло! Мистеръ Толкинхорнъ встаетъ, поправляетъ очки, надѣваетъ шляпу, кладетъ въ карманъ рукопись, выходитъ изъ комнаты, говоритъ пожилому мужчинѣ съ оборванными локтями: "я скоро ворочусь." Очень рѣдко случается, когда онъ говоритъ ему что нибудь больше.

Мистеръ Толкинхорнъ идетъ туда, откуда летѣла ворона... не совсѣмъ, можетъ быть, туда, по почти туда, къ Подворью Кука, близъ улицы Курситоръ. Онъ идетъ въ долину, украшенную вывѣской мистера Снагзби, присяжнаго коммиссіонера канцелярскихъ принадлежностей, у котораго принимаютъ заказы на переписку бумагъ, на снимку копій, на чистое письмо канцелярскихъ бумагъ по всѣмъ ихъ отраслямъ и проч., и проч., и проч.

Время приближается къ шести часамъ вечера и по всему Подворью Кука разносится ароматическое благоуханіе чаю. Благоуханіе это дѣйствуетъ на обоняніе и у дверей магазина мистера Снагзби. День въ этомъ домѣ имѣетъ раннее распредѣленіе: обѣдаютъ въ немъ въ половинѣ второго, ужинаютъ въ половинѣ десятаго. Мистеръ Снагзби только что намѣревается спуститься въ подземные регіоны напиться чаю, но передъ этимъ выглядываетъ за двери своего магазина и видитъ запоздалую ворону.

-- Дома ли хозяинъ?

Присмотръ за магазиномъ поручается служанкѣ Густеръ, потому что оба прикащика отправляются пить чай на кухню вмѣстѣ съ мистеромъ и мистриссъ Снагзби; вслѣдствіе этого двѣ дочери дамскаго портного, расчесывая свои кудри передъ двумя зеркалами въ двухъ окнахъ второго этажа сосѣдняго дома, не сведутъ съ ума своими прелестями двухъ прикащиковъ мистера Снагзби: онѣ пробуждаютъ только безкорыстное удивленіе въ душѣ Густеръ, у которой волоса не ростутъ, никогда не росли и, утвердительно можно сказать, никогда не будутъ рости.

-- Дома ли хозяинъ? спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ.

Хозяинъ дома, и Густеръ сію минуту позоветъ его. Густеръ исчезаетъ, весьма довольная случаемъ отдѣлаться отъ магазина, на который она смотритъ съ чувствомъ страха и уваженія, смотритъ какъ на складочное мѣсто страшныхъ орудій страшной пытки законнаго дѣлопроизводства, считаетъ его за мѣсто, въ которое нельзя входить послѣ того, какъ потушатъ газъ.

Мистеръ Снагзби является, засаленный, разгоряченный, пропитанный запахомъ душистой травы, жующій. Съ трудомъ проглатываетъ онъ кусокъ хлѣба съ масломъ и говоритъ:

-- Боже мой! кого я вижу? Мистеръ Толкинхорнъ!

-- Пару словъ, Снагзби!

-- Помилуйте, сэръ! зачѣмъ вы не послали за мной? Сдѣлайте одолженіе, сэръ, войдите въ заднее отдѣленіе нашего магазина.

Лицо мистера Снагзби въ одну секунду просвѣтлѣло.

Тѣсная комнатка, сильно пропитанная запахомъ пергаментнаго жира, въ одно время служитъ и кладовой, и конторой, и комнатой для переписки бумагъ. Мистеръ Толкинхорнъ озирается кругомъ и садится на стулъ подлѣ конторки.

-- Я пришелъ къ вамъ, Снагзби, по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ.

-- Слушаю, сэръ.

Мистеръ Снагзби повертываетъ кранъ въ газовомъ рожкѣ и кашляетъ въ горсточку, скромно предусматривая выгодный заказъ. Мистеръ Снагзби, какъ робкій человѣкъ, сдѣлалъ привычку кашлять различнымъ образомъ для различныхъ выраженій своихъ понятій и ощущеній и такимъ образомъ сохранять слова.

-- У васъ недавно переписывали для меня нѣсколько объясненій по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ.

-- Точно такъ, сэръ, у насъ переписывали.

-- Вотъ одно изъ нихъ, говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, безпечно обшаривая совсѣмъ не тотъ карманъ, который бы слѣдовало.-- О тонкая, непроницаемая, нераскрываемая устрица старинной школы!-- Почеркъ этого письма отличается отъ другихъ почерковъ и очень нравится мнѣ. Проходя случайно мимо васъ, я вспомнилъ, что эта рукопись при мнѣ, и зашелъ сюда спросить васъ.... впрочемъ, нѣтъ, я ошибся: ея нѣтъ при мнѣ. Но ничего: можно и въ другой разъ.... Ахъ, позвольте, вотъ она здѣсь!... я зашелъ сюда спросить васъ, кто переписывалъ эту бумагу?

-- Кто переписывалъ эту бумагу, сэръ? повторяетъ мистеръ Снагзби, беретъ рукопись въ руки, раскладываетъ ее на конторку и начинаетъ перелистывать ее лѣвой рукой съ такой быстротой, которой обладаютъ только одни присяжные коммиссіонеры.-- Это мы отдавали переписывать. Я помню, вмѣстѣ съ этой бумагой мы отдавали очень много другихъ работъ. Сію минуту, сэръ, я справлюсь по книгѣ и скажу, кто переписывалъ.

Мистеръ Снагзби снимаетъ книгу съ полки, еще разъ старается проглотить кусокъ хлѣба съ масломъ, который, по видимому, остановился въ горлѣ, поглядываетъ искоса на бумагу и указательнымъ пальцемъ правой руки проводитъ по оглавленію книги и читаетъ: "Джюби, Паккеръ, Джорндисъ."

-- А вотъ и Джорндисъ! Сію минуту, сэръ, говорятъ мистеръ Снагзби.-- Ну, такъ и есть! Странно, что я не запомнилъ. Мы отдавали это, сэръ, переписчику, который квартируетъ какъ разъ на другой сторонѣ переулка.

Мистеръ Толкинхорнъ заглянулъ тоже въ книгу, отъискалъ запись коммиссіонера, и, пока тотъ водилъ пальцемъ по страницѣ, онъ уже прочиталъ имя переписчика.

-- Какъ вы называете его? Немо? спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- Точно такъ, сэръ, Немо. Вотъ онъ здѣсь.-- Сорокъ-два листа большого формата. Отдано въ среду вечеромъ, въ восемь часовъ; возращено въ четвергъ утромъ, въ половинѣ десятаго.

-- Немо! повторяетъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Немо по латыни значитъ никто.

-- А по англійски, сэръ, это, вѣроятно, означаетъ кого нибудь, почтительно замѣчаетъ мистеръ Снагзби, употребляя при этомъ случаѣ приличный кашель.-- Этого господина именно такъ зовутъ. Не угодно ли, сэръ, взглянуть сюда? Извольте видѣть: сорокъ-два листа большого формата. Отдано въ среду вечеромъ, въ восемь часовъ, возвращено въ четвергъ, въ девять съ половиной часовъ утра.

Мистеръ Снагзби маленькой частичкой своего зрачка усматриваетъ голову мистриссъ Снагзби, вполовину просунутую въ дверь магазина, съ цѣлію узнать, что за причины принудили его покинуть чайный столъ. Мистеръ Снагзби посылаетъ къ мистриссъ Снагзби объяснительный кашель, какъ будто говоря ей: "душа моя, явился покупатель! "

-- Въ половинѣ десятаго, сэръ, повторяетъ мистеръ Снагзби.

-- Наши переписчики, сэръ, которые живутъ только заказной работой, народъ весьма странный; можетъ статься, что это не настоящее его имя, но что онъ только выдаетъ себя подъ этимъ именемъ. Теперь я вспомнилъ, сэръ, что онъ подписывается этимъ именемъ на письменныхъ объявленіяхъ, которыя онъ выставляетъ во всѣхъ почти присутственныхъ мѣстахъ, вѣроятно, вамъ извѣстно это объявленіе о предложеніи услугъ на переписку бумагъ?

Мистеръ Толкинхорнъ бросаетъ взглядъ въ небольшое окно на задній фасадъ дома Коавинсеса, въ окнахъ котораго свѣтятся огни. Кофейная комната у Коавинсеса находится въ задней половинѣ, и тѣни нѣсколькихъ джентльменовъ, окруженныхъ облаками табачнаго дыма, тускло и въ увеличенномъ видѣ отражаются на сторахъ. Мистеръ Снагзби пользуется случаемъ слегка обернуться назадъ и взглянуть черезъ плечо на свою хозяюшку и сдѣлать, въ видѣ извиненія, движеніе губами, мысленно произнося слова: "Тол-кинхорнъ, бо-гачъ съ боль-шимъ влі-я-ні-емъ!"

-- А что, давали вы работу этому человѣку и прежде? спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- О, какже, сэръ! мы отдавали ему ваши бумаги.

-- Думая о болѣе важныхъ дѣлахъ, я совсѣмъ забылъ, гдѣ онъ живетъ.

-- Перейдя переулокъ, сэръ. Онъ живетъ.... мистеръ Снагзби дѣлаетъ еще усиленный глотокъ, какъ будто кусокъ хлѣба съ масломъ превратился въ горлѣ въ кусокъ камня.... онъ живетъ въ магазинѣ стараго тряпья и разнаго хламу.

-- Я иду теперь домой: не можете ли вы указать мнѣ этотъ домъ?

Мистеръ Снагзби скидаетъ съ себя сѣренькій сюртукъ, надѣваетъ черный, снимаетъ шляпу съ гвоздика.

-- А вотъ и моя хозяюшка! говоритъ онъ вслухъ.-- Душа моя, будь такъ добра, пошли кого нибудь изъ молодцовъ поглядѣть за магазиномъ, а я провожу мистера Толкинхорна черезъ переулокъ.... Рекомендую вамъ, сэръ, это мистриссъ Снагзби... я отлучусь минутки на двѣ, душа моя.

Мистриссъ Снагзби дѣлаетъ поклонъ адвокату, уходитъ за конторку, наблюдаетъ за ними изъ подъ сторы, потихоньку уходитъ въ заднюю половину магазина и смотритъ въ книгу, которая осталась открытою. По всему видно, что любопытство сильно овладѣло ею.

-- Вамъ это мѣсто покажется, сэръ, весьма угрюмымъ, говоритъ мистеръ Снагзби, почтительно шествуя по мостовой и предоставляя узенькій тротуаръ въ полное распоряженіе адвоката: -- ну да ужъ и люди-то тамъ крайне угрюмые. Вообще это какой-то дикій народъ, сэръ. Преимущество господина, къ которому идемъ, состоитъ въ томъ, что онъ никогда не спитъ. Дайте ему работу, и онъ не сомкнетъ глазъ, пока не кончитъ.

На дворѣ уже совершенно стемнѣло и газовые фонари производятъ полный эффектъ. Сталкиваясь съ писцами, торопившимися на почту съ заготовленными въ теченіе дня письмами, встрѣчаясь съ стряпчими и прокурорами, идущими домой къ обѣду, со всякаго рода челобитчиками, истцами и отвѣтчиками, и вообще съ толпами народа, на пути котораго вѣковая мудрость юриспруденціи поставила милліоны преградъ къ совершенію самыхъ обыкновеннѣйшихъ занятій въ жизни, пробираясь по уличной грязи (изъ чего составляется эта грязь, никло не знаетъ, откуда и зачѣмъ она собирается вокругъ насъ, также никто не знаетъ,-- знаемъ только, что когда ея соберется слишкомъ много, мы находимся въ необходимости счистить ее),-- пробираясь по такому пути, адвокатъ и присяжный коммиссіонеръ подходятъ къ магазину тряпья и всякаго хламу, къ складочному мѣсту никуда негоднаго товара, расположенному подъ тѣнію стѣны Линкольнинскаго Суда и содержимому, какъ возвѣщаетъ вывѣска всѣмъ, до кого это можетъ касаться, нѣкіимъ мистеромъ Крукомъ.

-- Вотъ тутъ живетъ вашъ переписчикъ, говоритъ присяжный коммиссіонеръ.

-- А! такъ вотъ онъ гдѣ живетъ! безпечнымъ тономъ произноситъ адвокатъ.-- Благодарю васъ, Снагзби.

-- Вамъ не угодно ли зайти къ нему?

-- Нѣтъ, благодарю васъ; теперь я не имѣю надобности въ немъ.... я тороплюсь теперь домой. Добрый вечеръ, Снагзби! благодарю васъ.

Мистеръ Снагзби приподнимаетъ шляпу и возвращается къ своей хозяюшкѣ и къ чаю.

Но мистеръ Толкинхорнъ вовсе не торопится домой. Онъ отходитъ на небольшое разстояніе, ворочается назадъ, снова подходитъ къ магазину мистера Крука и прямо входитъ къ нему. Въ магазинѣ темно; въ окнѣ стоитъ свѣча или что-то въ родѣ свѣчи съ нагорѣвшей свѣтильней; въ самой отдаленной части магазина передъ каминомъ сидитъ старикъ и подлѣ него кошка. Старикъ встаетъ и съ другой нагорѣвшей свѣчой идетъ навстрѣчу адвокату.

-- Скажи пожалуста, дома твой постоялецъ?

-- Который изъ нихъ, сэръ? мужчина или женщина? спрашиваетъ мистеръ Крукъ.

-- Мужчина,-- тотъ самый, который занимается перепиской бумагъ.

Мистеръ Крукъ внимательно осматриваетъ незнакомца, узнаетъ его съ перваго взгляда, получаетъ инстинктивное убѣжденіе въ его аристократической извѣстности.

-- Угодно вамъ видѣть его?

-- Да.

-- Это мнѣ самому рѣдко удается, говоритъ мистеръ Крукъ, оскаливъ зубы.-- Не прикажете ли позвать его сюда? Впрочемъ, сэръ, едва ли можно надѣяться, что онъ спустится сюда.

-- Въ такомъ случаѣ я самъ поднимусь къ нему, говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- Такъ не угодно ли подняться во второй этажъ? Возьмите свѣчку. Пожалуйте сюда.

Мистеръ Крукъ и рядомъ съ нимъ кошка останавливаются у лѣстницы и взорами провожаютъ мистера Толкинхорна.

-- Хи, хи! произноситъ мистеръ Крукъ, когда мистеръ Толкинхорнъ почти совсѣмъ скрылся изъ виду.

Адвокатъ смотритъ внизъ черезъ перилы. Кошка раскрываетъ пасть и начинаетъ шипѣть.

-- Смирно, лзди Джэнъ! Будь скромна передъ гостями! Вѣдь ты знаешь, что поговариваютъ о моемъ постояльцѣ, шопотомъ произноситъ Крукъ, поднимаясь по лѣстницѣ на двѣ ступеньки.

-- Что же о немъ поговариваютъ?

-- Да говорятъ, что продался нечистой силѣ; но вѣдь мы съ вами лучше знаемъ объ этомъ... нечистый не купитъ его. Но смѣю доложить вамъ, что мой постоялецъ такой нелюдимъ, такой угрюмый, что не отказался бы отъ сдѣлки съ нечистымъ. Пожалуста, сэръ, не разсердите его: вотъ мой совѣтъ.

Мистеръ Толкинхорнъ киваетъ головой и продолжаетъ итти дальше. Онъ подходитъ къ мрачной двери во второмъ этажѣ, стучитъ въ эту дверь, не получаетъ отвѣта, отворяетъ ее и въ это время нечаянно загашаетъ свѣчку.

Воздухъ въ комнатѣ до такой степени спертъ, что свѣча потухла бы сама собой, даже если бы мистеръ Толкинхорнъ не затушилъ ея. Комната эта очень небольшая, почти черная отъ копоти, сала и грязи. На ржавой, перегорѣлой рѣшоткѣ камина, согнутой на серединѣ, какъ будто нищета сжимала ее въ своихъ желѣзныхъ когтяхъ, краснѣетъ потухающій огонь обожженнаго каменнаго угля. Въ углу, подлѣ камина, стоятъ простой досчатый столъ и ломаная конторка, которыхъ поверхность окроплена чернильнымъ дождемъ. Въ другомъ углу, на одномъ изъ пары стульевъ, лежитъ оборванный старый чемоданъ, замѣняющій платяной шкафъ; болѣе обширнаго помѣщенія для гардероба и не требовалось, потому что бока чемодана ввалились во внутрь, какъ щоки голоднаго человѣка. Полъ ничѣмъ не прикрытъ,-- только подлѣ камина тлѣетъ веревочный матъ, истертый до самой основы. Ни одна занавѣсь не прикрываетъ ночной темноты; вмѣсто ихъ окна задвинуты ставнями неопредѣленнаго цвѣта, и сквозь два узкія отверстія въ этихъ ставняхъ голодъ могъ бы увидѣть свою жертву на одрѣ.

Противъ камина, на низенькой кровати, адвокатъ, нерѣшавшійся сдѣлать шагу отъ дверей, видитъ лежащаго человѣка. Цвѣтъ лица его жолтый. Его длинные, взъерошенные волосы сливаются съ его бакенбардами и бородой, точно также взъерошенными и длинными.

-- Ало, мой другъ! восклицаетъ мистеръ Толкинхорнъ и въ то же время стучитъ въ дверь желѣзнымъ подсвѣчникомъ.

Ему кажется, что онъ разбудилъ своего друга. Но другъ между тѣмъ, отвернувшись немного въ сторону, лежитъ неподвижно, хотя глаза его совершенно открыты.

-- Ало, мой другъ! еще разъ кричитъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Ало, ало!

Свѣча, которой свѣтильня такъ долго тлѣла, окончательно потухаетъ въ подсвѣчникѣ, которымъ вмѣстѣ съ возгласами повторялись удары въ дверь, и мистеръ Толкинхорнъ остается въ непроницаемомъ мракѣ, и только два узенькихъ глаза въ ставняхъ пристально смотрятъ на грязную кровать.

XI. Нашъ любезный собратъ.

Легкое прикосновеніе къ морщинистой рукѣ адвоката, въ то время, какъ онъ въ крайней нерѣшимости стоитъ въ мрачной комнатѣ, заставляетъ его вздрогнуть и вскрикнуть:

-- Это кто?

-- Это я, возражаетъ старикъ, хозяинъ дома, котораго тяжелое дыханіе отзывается въ ушахъ адвоката.-- Неужели вы не можете разбудить его?

-- Не могу.

-- Что сдѣлали вы съ вашей свѣчей?

-- Она погасла. Вотъ она; возьми ее.

Крукъ беретъ свѣчку, подходитъ къ камину, наклоняется надъ потухающей золой и старается выдуть изъ нея огонь. Но въ потухающей золѣ не оказывается и искры огня, и старанія Крука остаются тщетными. Сдѣлавъ нѣсколько безотвѣтныхъ возгласовъ къ своему постояльцу и проворчавъ, что спустится внизъ и принесетъ огня изъ магазина, старикъ уходитъ. Мистеръ Толкинхорнъ, по причинамъ, ему одному извѣстнымъ, не рѣшается ждать возвращенія Крука внутри комнаты, но выходитъ на площадку лѣстницы.

Желанный свѣтъ вскорѣ разливается по закоптѣлымъ стѣнамъ лѣстницы, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ Крукъ медленно поднимается наверхъ, въ сопровожденіи зеленоглазой кошки, слѣдующей за нимъ по слѣдамъ.

-- Скажи, неужели твой постоялецъ спитъ всегда такъ крѣпко? въ полголоса спрашиваетъ адвокатъ.

-- Хи, хи! не знаю, сэръ! отвѣчаетъ Крукъ, тряся головой и вздергивая кверху свои махнатыя брови.-- Я почти ровно ничего не знаю о его привычкахъ; знаю только, что онъ держитъ себя назаперти.

Перешептывяясь такимъ образомъ, они вмѣстѣ входятъ въ комнату, и когда огонь озаряетъ ее, два огромные глаза въ ставняхъ, по видимому, плотно смыкаются. Но не смыкаются глаза спящаго на жалкой постели.

-- Господи помилуй насъ! восклицаетъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Онъ умеръ!

Крукъ опускаетъ оледенѣвшую руку, которую приподнялъ было, и опускаетъ ее такъ внезапно, что она какъ камень свѣшивается съ кровати.

Крукъ и Толкинхорнъ бросаютъ другъ на друга моментальный взглядъ.

-- Пошлите за докторомъ! Кликните сверху миссъ Фляйтъ! Я вижу ядъ подлѣ кровати! Кликните скорѣе миссъ Фляйтъ! произноситъ Крукъ, раскидывая, какъ крылья вампира, свои костлявыя руки надъ трупомъ постояльца.

Мистеръ Толкинхорнъ выбѣгаетъ на лѣстницу.

-- Миссъ Фляйтъ! кричитъ онъ.-- Кто бы вы ни были, миссъ Фляйтъ! Фляйтъ! скорѣе сюда! Торопитесь, миссъ Фляйтъ!

Крукъ глазами провожаетъ Толкинхорна, и въ то время, какъ послѣдній кличетъ миссъ Фляйтъ, онъ находитъ случай подкрасться къ старому чемодану и крадучи удалиться отъ него на прежнее мѣсто.

-- Бѣгите, Фляйтъ, бѣгите! къ ближайшему доктору! бѣгомъ бѣгите, Фляйтъ!

Этими словами Крукъ обращается къ дряхлой, полоумной старушонкѣ, своей квартиранткѣ. Миссъ Фляйтъ вбѣгаетъ, въ мгновеніе ока исчезаетъ и вскорѣ приводитъ угрюмаго, по видимому, весьма недовольнаго, оторваннаго отъ обѣда врача, съ толстой верхней губой, покрытой слоемъ табаку, и съ грубымъ шотландскимъ произношеніемъ.

-- Эге, друзья мои! утѣшьтесь! говоритъ угрюмый докторъ, окинувъ, послѣ минутнаго молчанія, окружающихъ внимательнымъ взоромъ.-- Утѣшьтесь, друзья мои! онъ мертвъ, какъ мертвый человѣкъ!

Мистеръ Толкинхорнъ, стоя подлѣ стараго чемодана, спрашиваетъ, давно ли онъ умеръ.

-- Давно ли онъ умеръ? повторяетъ медикъ.-- Разумѣется, недавно! Да такъ себѣ часа три тому назадъ!

-- Да-съ, смѣю сказать-съ, не дальше этого времени, замѣчаетъ темнолицый молодой человѣкъ.

Какъ и когда явился онъ по другую сторону кровати, никто не знаетъ.

-- А вы, должно быть, тоже по нашей части, сэръ? спрашиваетъ первый докторъ.

Темнолицый молодой человѣкъ отвѣчаетъ утвердительно.

-- Въ такомъ случаѣ я могу уйти отсюда, замѣчаетъ первый докторъ: -- мнѣ нечего здѣсь дѣлать.

Вмѣстѣ съ этимъ кратковременный визитъ кончается, и докторъ спѣшитъ окончить начатый обѣдъ.

Темнолицый молодой человѣкъ нѣсколько разъ подноситъ свѣчку къ лицу покойника, тщательно осматриваетъ адвокатскаго писца, который, сдѣлавшись рѣшительно никѣмъ, окончательно подтверждаетъ права свои на принятую имъ на себя, но никѣмъ не признанную фамилію.

-- Я очень хорошо припоминаю этого человѣка, говоритъ молодой врачъ.-- Года полтора тому назадъ онъ купилъ у меня опію. Скажите, есть кто побудь изъ васъ сродни ему? заключаетъ медикъ, окинувъ взглядомъ предстоящихъ.

-- Я здѣшній домохозяинъ, угрюмо отвѣчаетъ Крукъ, принимая свѣчку изъ протянутой руки молодого доктора.-- Впрочемъ, когда-то онъ сказывалъ мнѣ, что я ближайшій ему родственникъ.

-- Нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ умеръ отъ излишней дозы опія, продолжаетъ медикъ.-- Вы замѣчаете, какой сильный запахъ разливается по всей комнатѣ. Да вотъ и тутъ (принимая чайникъ изъ костлявой руки Крука) положено этого яду такое количество, какого весьма довольно для отравы цѣлой полъ-дюжины людей.

-- Неужели вы думаете, что онъ сдѣлалъ это съ умысломъ?

-- То есть что вы хотите сказать? съ умысломъ ли онъ принялъ лишнюю дозу?

-- Ну да! отвѣчаетъ Крукъ, облизывая губы подъ вліяніемъ любопытства, сообщающаго невыразимый ужасъ.

-- Не умѣю сказать вамъ, но долженъ считать такое предположеніе невѣроятнымъ, потому что онъ привыкъ принимать большія дозы. Впрочемъ, никто не можетъ сказать вамъ утвердительно. Я полагаю, онъ былъ очень бѣденъ?

-- Полагаю, что былъ. По крайней мѣрѣ его комната не показываетъ, что онъ былъ богатъ, говоритъ Крукъ, окидывая комнату своими зелеными, сверкающими глазами.-- Надобно вамъ сказать между прочимъ, что съ тѣхъ поръ, какъ онъ поселился здѣсь, я ни разу не заглядывалъ къ нему; а онъ былъ слишкомъ молчаливъ, чтобъ открывать передо мной свои обстоятельства.

-- А чт о, онъ остался вамъ долженъ за квартиру?

-- За шесть недѣль только.

-- Ну такъ можно смѣло сказать, что онъ вамъ не заплатитъ, говоритъ молодой человѣкъ, снова приступая къ разсмотрѣнію трупа.-- Нечего и сомнѣваться, онъ мертвъ какъ фараонъ. Судя по его наружности я положенію, смерть послужила ему отрадой. А должно быть въ молодости онъ былъ красавецъ, былъ мужчиной благовиднымъ.

И докторъ, помѣстясь на концѣ постели, съ лицомъ, обращеннымъ къ лицу покойника, и рукой, положенной на охладѣвшее сердце, произноситъ эти, слова не безъ чувства.

-- Я припоминаю, что въ его манерѣ, несмотря на всю его небрежность къ своей наружности, было что-то особенное, обличающее его паденіе въ жизни. Скажите, правда ли это? продолжаетъ онъ, еще разъ окидывая взоромъ предстоящихъ.

-- Пожалуй вы захотите, чтобы я разсказалъ вамъ біографію тѣхъ барынь, волосами которыхъ у меня внизу биткомъ набиты мѣшки? говоритъ Крукъ.-- Кромѣ того, что онъ былъ моимъ постояльцемъ въ теченіе осьмнадцати мѣсяцевъ и жилъ, или, пожалуй, не жилъ, одной только перепиской бумагъ, я больше ничего не знаю о немъ.

Во время этого разговора, мистеръ Толкирхорнъ, закинувъ руки назадъ, стоялъ въ сторонѣ отъ прочихъ, подлѣ стараго чемодана, совершенно чуждый всякаго рода чувствъ, обнаруживаемыхъ у кровати,-- чуждый профессивнаго вниманія молодого доктора къ покойнику,-- вниманія, тѣмъ болѣе замѣчательнаго, что оно, по видимому, вовсе не имѣло никакой связи съ его замѣчаніями касательно личности покойника,-- чуждый какого-то неизъяснимаго удовольствія, которое, противъ всякаго желанія, обнаруживалось на лицѣ Крука,-- чуждый благоговѣйнаго страха, подъ вліяніемъ котораго находилась полоумная старушка. Его невозмутимое лицо было такъ же невыразительно, какъ и его платье, не имѣющее на себѣ нисколько лоску. Взглянувъ на него, другой бы сказалъ, что въ эти минуты онъ вовсе ни о чемъ не думалъ. Онъ не обнаруживалъ ни терпѣнія, ни нетерпѣнія, ни вниманія, ни разсѣянія. Онъ ровно ничего не обнаруживалъ, кромѣ своей холодной скорлупы. Легче бы, кажется, можно было извлечь музыкальный тонъ изъ футляра какого нибудь нѣжнаго инструмента, чѣмъ самый слабый тонъ души мистера Толкинхорна -- изъ его оболочки.

Но вотъ наконецъ и онъ вступаетъ въ разговоръ: онъ обращается къ молодому медику съ своей холодной манерой, какъ нельзя болѣе соотвѣтствующей его профессіи.

-- Я только что передъ вами заглянулъ сюда, замѣчаетъ онъ: -- и заглянулъ съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы дать этому уже умершему человѣку, котораго, мимоходомъ сказать, я никогда не видѣлъ въ живыхъ, нѣсколько бумагъ для переписки. Я узналъ о немъ отъ нашего коммиссіонера -- Снагзби, живущаго на Подворьѣ Кука. Здѣсь, какъ кажется, никто ничего не знаетъ объ этомъ человѣкѣ: такъ недурно, я думаю, послать за Снагзби. Да вотъ кстати: не сходите ли вы?

Послѣднія слова относились къ полоумной старушкѣ, которая часто видала его въ Верховномъ Судѣ, которую онъ тоже часто видалъ, и которая охотно вызывается сходить за коммиссіонеромъ.

Между тѣмъ какъ миссъ Фляйтъ исполняетъ порученія, медикъ прекращаетъ дальнѣйшія, безплодныя изслѣдованія и накидываетъ на предметъ ихъ стеганое одѣяло, покрытое безчисленнымъ множествомъ заплатъ. Послѣ этого докторъ мѣняется съ мистеромъ Крукомъ парой словъ. Мистеръ Толкинхорнъ соблюдаетъ безмолвіе и, по прежнему, остается подлѣ стараго чемодана.

Въ комнату торопливо вбѣгаетъ мистеръ Снагзби, въ сѣренькомъ сюртучкѣ и въ черныхъ нарукавникахъ.

-- О, Боже мой, Боже мой! говоритъ онъ.-- Неужли это правда? Господи помилуй! какъ это удивительно!

-- Снагзби, не можете ли вы сообщить хозяину здѣшняго дома какія нибудь свѣдѣнія объ этомъ несчастномъ созданіи? спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Кажется, на немъ остался долгъ за квартиру; да къ тому же, вы знаете, его нужно похоронить.

-- Я, право, ничего не знаю, сэръ, отвѣчаетъ мистеръ Снагзби и въ знакъ оправданія кашляетъ въ кулакъ: -- я рѣшительно не знаю, что посовѣтовать вамъ,-- развѣ только одно -- послать за приходскимъ старостой.

-- Я не прошу вашего совѣта, возражаетъ мистеръ Толкинхоръ.-- Я бы и самъ могъ посовѣтовать....

(Я увѣренъ, сэръ, лучше вашего никто не посовѣтуетъ, говоритъ мистеръ Снагзби, не словами, но своимъ почтительнымъ кашлемъ.)

-- Я спрашиваю васъ о томъ, не можете ли вы указать на кого нибудь изъ его родственниковъ, не можете ли сказать, откуда онъ прибылъ сюда, или вообще что касается его.

-- Увѣряю васъ, сэръ, отвѣчаетъ мистеръ Снагзби, предваривъ отвѣтъ свой кашлемъ, выражающимъ глубокое смиреніе: -- увѣряю васъ, сэръ, что мнѣ столько же извѣстно, откуда онъ прибылъ сюда, сколько извѣстно....

-- Сколько извѣстно вамъ, куда онъ отправился отсюда, дополняетъ докторъ, чтобъ вывести мистера Снагзби изъ затруднительнаго положенія.

Наступаетъ молчаніе.

Мистеръ Толкинхорнъ устремляетъ взоры на присяжнаго коммиссіонера.

Мистеръ Крукъ, съ разинутымъ ртомъ, ожидаетъ, кто первый нарушитъ молчаніе.

-- Что касается до родственниковъ покойнаго, говоритъ мистеръ Снагзби: -- то скажи мнѣ теперь кто нибудь: "Снагзби, вотъ тебѣ двадцать тысячь фунтовъ билетами англійскаго банка,-- только скажи, кто родственники этого человѣка", и клянусь вамъ, сэръ, я и тогда не умѣлъ бы сказать! Года полтора тому назадъ, если только память не измѣняетъ мнѣ,-- года полтора тому назадъ, онъ впервые явился жильцомъ въ домѣ владѣльца нынѣшняго магазина тряпья и всякаго хламу....

-- Именно такъ: это было въ ту самую пору, замѣчаетъ Крукъ, утвердительно кивая косматой головой.

-- Такъ года полтора тому назадъ, продолжаетъ мистеръ Снагзби, замѣтно ободренный словами Крука: -- однажды утромъ, сейчасъ послѣ завтрака, этотъ человѣкъ явился ко мнѣ въ лавку и, встрѣтивъ мою хозяюшку (употребляя это названіе, я подразумѣваю мистриссъ Снагзби), представилъ образецъ своего почерка и далъ ей понять, что желаетъ заняться перепиской бумагъ, и находился -- не придавая этому слишкомъ важнаго значенія (любимая поговорка мистера Снагзби во время чистосердечныхъ объясненій, къ которой онъ постоянно прибѣгалъ, для большей выразительности своего чистосердечія) -- этотъ человѣкъ находился въ затруднительномъ положеніи. Моя хозяюшка, надо вамъ замѣтить, не имѣетъ обыкновенія оказывать излишней благосклонности къ незнакомымъ людямъ, особливо къ такимъ -- не придавая этому слишкомъ важнаго значенія -- которые въ чемъ нибудь нуждаются. Впрочемъ, этотъ человѣкъ понравился моей женѣ,-- не знаю, потому ли, что борода его была не брита, потому ли, что волоса его требовалй нѣкотораго попеченія, или просто по одной только женской прихоти -- и предоставляю вамъ самимъ рѣшить это обстоятельство; знаю только, что она взяла образчикъ почерка и спросила его адресъ. Нужно вамъ сказать, что моя хозяюшка немного туговата на ухо насчетъ собственныхъ именъ, продолжаетъ мистеръ Снагзби, посовѣтуясь сначала съ многозначительнымъ кашлемъ въ кулакъ: -- и потому имя Немо она безъ всякаго различія смѣшивала съ именемъ Нимрода. Вслѣдствіе этого она взяла себѣ въ привычку дѣлать мнѣ за нашей трапезой такого рода вопросы: мистеръ Снагзби, неужли вы не достали работы для Нимрода?-- или мистеръ Снагзби, почему вы не дадите Нимроду громадныхъ тетрадей по дѣлу Джорндиса? или что нибудь въ этомъ родѣ. Такимъ-то образомъ онъ и началъ получать отъ насъ заказы; и въ этомъ заключается все, что я знаю о немъ; могу еще одно только прибавить, что онъ писалъ бойко и не гнался за отдыхомъ, до того не гнался, что если бы вы, напримѣръ, отдали ему въ среду вечеромъ тридцать-пять канцлерскихъ листовъ, онъ возвратилъ бы въ совершенной исправности на другое утро въ четвергъ. Все это, заключаетъ мистеръ Снагзби, дѣлая весьма джентильное движеніе шляпой къ постели: -- я нисколько не сомнѣваюсь, подтвердилъ бы мой почтенный другъ, еслибъ находился въ состояніи исполнить это.

-- Не лучше ли разсмотрѣть бумаги покойника? говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, обращаясь къ Круку.-- Можетъ статься, онѣ наведутъ на слѣдъ. По случаю скоропостижной смерти твоего постояльца, тебя, безъ всякаго сомнѣнія, призовутъ къ слѣдствію. Умѣешь ты читать?

-- Нѣтъ, не умѣю, возражаетъ старикъ, оскаливъ зубы.

-- Снагзби! говоритъ мистеръ Толкинхорнъ: -- осмотрите съ нимъ комнату. Иначе онъ наживетъ себѣ хлопотъ. Поторопитесь, Снагзби; я подожду здѣсь; если окажется нужнымъ, я пожалуй засвидѣтельствую, что всѣ ваши показанія справедливы. Если ты подержишь, мой другъ, свѣчу для мистера Снагзби, онъ увидитъ, чѣмъ можетъ быть полезенъ для тебя.

-- Во первыхъ, здѣсь есть старый чемоданъ, говоритъ мистеръ Снагзби.

Ахъ, да! и въ самомъ дѣлѣ тутъ старый чемоданъ! А мистеръ Толкинхорнъ, по видимому, и не замѣчалъ его, хотя и стоялъ подлѣ него и хотя въ комнатѣ кромѣ чемодана ничего больше не было!

Продавецъ морскихъ принадлежностей держитъ свѣчу, а присяжный коммиссіонеръ канцелярскихъ принадлежностей производитъ обыскъ. Медикъ облокачивается на уголъ камина; миссъ Фляйтъ дрожитъ отъ страха и отъ времени до времени выглядываетъ изъ за дверей. Даровитый послѣдователь старинной школы, въ тусклыхъ, черныхъ панталонахъ, перевязанныхъ на колѣняхъ черными лентами, въ своемъ огромномъ черномъ жилетѣ и длиннополомъ черномъ пальто, съ своимъ бантомъ шейнаго платка, такъ коротко знакомымъ англійской аристократіи, стоитъ аккуратно на прежнемъ мѣстѣ и въ прежнемъ положеніи.

Въ старомъ чемоданѣ оказываются нѣсколько старыхъ, ни куда негодныхъ, ничего не стоющихъ платьевъ; въ немъ отъискивается пачка билетовъ на заложенныя вещи -- пачка этихъ паспортовъ чрезъ шоссейныя заставы по дорогѣ нищеты; тамъ же находится измятая, истертая бумага, издающая сильный запахъ опія; на ней нацарапано нѣсколько словъ, какъ видно для памяти: принялъ тогда-то, столько-то грановъ; принялъ вторично тогда-то; число грановъ увеличилъ на столько-то; видно было, что эти пріемы длились довольно долго, какъ будто съ намѣреніемъ регулярно продолжать ихъ, и потомъ вдругъ прекратились. Тутъ же находилось нѣсколько грязныхъ обрывковъ отъ газетъ, съ описаніемъ судебныхъ слѣдствій надъ мертвыми тѣлами, и больше ничего. Снагзби и Крукъ осматриваютъ маленькій буфетъ и ящикъ окропленнаго чернилами стола. Но и тамъ не отъискивается ни клочка отъ писемъ, ни отъ какой нибудь рукописи. Молодой медикъ осматриваетъ платье адвокатскаго писца. Перочинный ножикъ и нѣсколько мѣдныхъ монетъ -- вотъ все, что онъ находитъ. Наконецъ всѣ убѣждаются, что совѣтъ мистера Снагзби принадлежалъ къ числу практическихъ совѣтовъ, и приглашеніе приходскаго старосты оказывается необходимымъ.

Вслѣдствіе этого маленькая полоумная квартирантка отправляется за старостой, а прочіе выходятъ изъ комнаты.

-- Пожалуйста, не оставляйте кошку здѣсь, замѣчаетъ докторъ: -- это не годится.

Мистеръ Крукъ выгоняетъ кошку, и она крадучи спускается по лѣстницѣ, размахивая гибкимъ, пушистымъ хвостомъ и облизывая морду.

-- Доброй ночи! говоритъ мистеръ Толкинхорнъ и уходитъ домой бесѣдовать съ Аллегоріей и углубляться въ созерцанія.

Между тѣмъ новость о скоропостижной смерти распространилась по всему кварталу. Группы сосѣдей толпами разсуждаютъ о происшествіи. Передовые посты обсерваціоннаго корпуса (преимущественно ребятишки) выдвигаются впередъ къ самымъ окнамъ мистера Крука, въ которыхъ они совершаютъ тщательную рекогносцировку. Полицейскій стражъ уже поднялся въ комнату покойника и снова спустился къ уличной двери, гдѣ онъ стоитъ, какъ неприступная крѣпость, случайно удостоивая своимъ взглядомъ ребятишекъ, собравшихся у его подножія; но при этихъ взглядахъ атакующіе окна мистера Крука колеблются и отступаютъ. Мистриссъ Перкинсъ, которая вотъ уже нѣсколько недѣль находится въ разрывѣ съ мистриссъ Пайперъ, вслѣдствіе неудовольствія, возникшаго по поводу сильной потасовки, претерпѣнной молодымъ Пайперомъ отъ молодого Перкинса, возобновляетъ при этой благопріятной оказіи дружескія отношенія. Прикащикъ изъ ближайшаго углового погребка, обладая оффиціальными свѣдѣніями о жизни человѣческой вообще и въ частности близкими сношеніями съ пьяными людьми, обмѣнивается съ полицейскимъ нѣсколькими сентенціями, обличающими взаимную другъ къ другу довѣрчивость; онъ имѣетъ видъ неприступнаго юноши, недосягаемаго для руки констебля, незаточаемаго въ съѣзжихъ домахъ. Разговоръ ведется изъ оконъ одной стороны Подворья въ окна противоположной стороны. Изъ переулка Чансри являются курьеры съ открытыми головами; они спѣшатъ узнать въ чемъ дѣло. Общее чувство, кажется, выражаетъ радость, что смерть похитила не мистера Крука, но его постояльца, хотя къ этой радости и примѣшивалось чувство обманутыхъ ожиданій насчетъ своихъ предположеній. Среди этихъ ощущеній является приходскій староста.

Приходскій староста хотя въ обыкновенное время и не пользовался особеннымъ расположеніемъ сосѣдей, но въ настоящую минуту становится популярнымъ, какъ единственный человѣкъ, которому предоставлено право осматривать мертвыя тѣла. Полицейскій стражъ хотя и считаетъ его за существо безсильное, бездѣйственное, слабоумное, за останки отъ варварскихъ временъ, когда существовали сторожевыя будки въ Лондонѣ, но въ настоящую минуту пропускаетъ его въ двери, какъ особенное нѣчто, терпимое въ народѣ до тѣхъ поръ, пока правительству угодно будетъ стереть его съ лица земли. Любопытство усиливается, когда изъ устъ въ уста переходитъ молва, что староста уже явился и дѣлаетъ осмотръ.

Но вотъ староста выходитъ и еще болѣе усиливаетъ любопытство, находившееся въ теченіе осмотра въ невыносимо-томительномъ состояніи. Оказывается, что для завтрашняго слѣдствія староста не имѣетъ въ виду свидѣтеля, которой могъ бы сказать что нибудь судьѣ и слѣдственному приставу объ умершемъ. Вслѣдствіе этого онъ немедленно обращается къ безчисленному собранію людей, которые ровно ничего не знаютъ. Со всѣхъ сторонъ раздаются восклицанія, что сынъ мистриссъ Гринъ былъ тоже адвокатскимъ писцомъ и, вѣроятно, зналъ покойника лучше другихъ. Это обстоятельство ставитъ старосту втупикъ, тѣмъ болѣе, что по наведеннымъ справкамъ оказалось, что сынъ мистриссъ Гринъ въ настоящее время находится на кораблѣ, мѣсяца три тому назадъ отплывшемъ въ Китай, и что, конечно, можно получить отъ него необходимыя свѣдѣнія посредствомъ телеграфа: стоитъ только получить на это позволеніе лордовъ Адмиралтейства. Послѣ этого староста заходитъ въ нѣкоторые магазины, собираетъ тамъ различныя свѣдѣнія и при этомъ случаѣ, затворяя за собою дверь, мѣшкая и вообще обнаруживая въ дѣйствіяхъ своихъ недостаточность соображеній, выводитъ изъ терпѣнія любознательную публику. Полицейскій стражъ мѣняется улыбками съ прикащикомъ изъ погребка. Любопытство и вниманіе народа ослабѣваютъ и уступаютъ мѣсто реакціи. Пронзительный голосъ ребятишекъ осыпаетъ старосту такимъ сильнымъ градомъ насмѣшекъ, что полицейскій стражъ считаетъ необходимымъ привести въ дѣйствіе свою неограниченную власть: онъ схватываетъ перваго дерзкаго и, разумѣется, освобождаетъ его при побѣгѣ прочихъ, но освобождаетъ съ условіемъ -- сію минуту замолчать и убраться прочь въ одну минуту! условіе это выполняется буквально. Такимъ образомъ общее ощущеніе и любопытство замираютъ на нѣкоторое время, и неподвижный полицейскій стражъ (на котораго пріемъ опіума, въ большемъ или меньшемъ количествѣ, не произведетъ особеннаго дѣйствія), съ его лакированной шляпой, съ его жесткимъ, накрахмаленнымъ воротникомъ, съ его несгибающимся сюртукомъ, крѣпкой перевязью и вообще всей аммуниціей, медленно подвигается по тротуару, постукиваетъ ладонями своихъ бѣлыхъ перчатокъ одной о другую и останавливается отъ времени до времени на перекресткѣ улицы, чтобъ убѣдиться, нѣтъ ли чего нибудь въ родѣ затерявшагося ребенка или убійцы.

Подъ прикрытіемъ ночи, слабодушный староста какъ призракъ летаетъ по переулку Чансри съ своими повѣстками, въ которыхъ имя каждаго судьи жалкимъ образомъ искажено; даже самыя повѣстки написаны совершенно непонятно. Одно только имя старшины написано вѣрно и ясно; но его никто не читаетъ и никто не хочетъ его знать. Повѣстки наконецъ разнесены, свидѣтели приглашены, и старшина отправляется въ магазинъ мистера Крука, гдѣ онъ назначилъ свиданіе нѣсколькимъ бѣднякамъ. Бѣдняки эти сбираются, и ихъ проводятъ во второй этажъ, въ комнату покойника, гдѣ они предоставляютъ огромнымъ глазамъ въ ставняхъ случай посмотрѣть на что-то новенькое, что составляетъ послѣднее жилище для никого и для каждаго.

И вотъ, въ теченіе всей той ночи, готовый гробъ стоитъ подлѣ стараго чемодана. На постели лежитъ одинокій трупъ, котораго стезя въ жизни прокладывалась въ теченіе сорока-пяти лѣтъ, но на этой стезѣ столько же осталось замѣтныхъ слѣдовъ, сколько остается ихъ отъ младенца, заброшеннаго и заблудившагося въ лабиринтѣ улицъ многолюднаго города.

На другой день дворъ Крука оживился; такъ по крайней мѣрѣ мистриссъ Перкинсъ, болѣе, чѣмъ примирившаяся съ мистриссъ Пайперъ, замѣчаетъ въ дружеской бесѣдѣ съ этой превосходной женщиной. Слѣдственный судья долженъ держать засѣданіе въ гостинницѣ Солнца, гдѣ гармоническіе митинги собираются два раза въ недѣлю, и гдѣ стулъ президента бываетъ занятъ джентльменомъ, ознаменовавшимъ себя своей профессіей, а противоположный стулъ -- маленькимъ мистеромъ Свильзомъ, комическимъ пѣвцомъ, который питаетъ необъятныя надежды (согласно съ билетомъ, выставленнымъ въ окнѣ), что друзья соберутся вокругъ него и поддержатъ его первоклассный талантъ. Въ теченіе наступившаго утра гостинница Солнца ведетъ бойкую торговлю. Даже ребятишки, подъ вліяніемъ общаго волненія, до такой степени нуждаются въ подкрѣпленіи силъ, что пирожникъ, расположившійся на этотъ случай въ одномъ изъ угловъ Подворья, замѣчаетъ, что его пышки исчезаютъ какъ дымъ,-- между тѣмъ какъ приходскій староста, переваливаясь съ боку на бокъ во время прогулки своей между заведеніемъ мистера Крука и гостинницей Солнца, показываетъ нѣкоторымъ скромнымъ особамъ предметъ, ввѣренный его храненію, и въ замѣнъ того получаетъ приглашеніе выпить стаканчикъ элю или чего нибудь въ этомъ родѣ.

Въ назначенный часъ пріѣзжаетъ слѣдственный судья, котораго присяжные ждутъ съ минуты на минуту, и пріѣздъ котораго привѣтствуетъ стукъ кеглей, принадлежащихъ гостинницѣ Солнца. Слѣдственный судья чаще всѣхъ другихъ смертныхъ посѣщаетъ общественныя заведенія. Запахъ опилокъ, пива, табачнаго дыма и спиртуозныхъ напитковъ составляетъ неразрывную связь его призванія съ смертію, во всѣхъ ея самыхъ страшныхъ видоизмѣненіяхъ. Приходскій староста и содержатель гостинницы провожаютъ его въ комнату гармоническихъ митинговъ, гдѣ онъ кладетъ свою шляпу на фортепьяно, и занимаетъ виндзорское кресло въ главѣ длиннаго стола, составленнаго изъ нѣсколькихъ различнаго рода столовъ, поверхность которыхъ украшена безконечно разнообразнымъ сцѣпленіемъ липкихъ колецъ, отпечатанныхъ донышками кружекъ и стакановъ. За столомъ размѣщается такое множество присяжныхъ, какое могутъ только допустить его размѣры. Всѣ прочіе располагаются между плевальницами и трубками или прислоняются къ фортепьяно. Надъ головой судьи виситъ шнуръ съ рукояткой для звонка и напоминаетъ собою висѣлицу.

Начинается перекличка присяжныхъ и произносится клятвенное обѣщаніе. Въ то время, какъ происходитъ эта церемонія, между присутствующими производится нѣкоторое волненіе маленькимъ человѣкомъ съ влажными глазами и воспламененнымъ носомъ, пухлыя щеки котораго прикрываются огромными воротничками, и который смиренно занимаетъ мѣсто у самаго входа, какъ одинъ изъ прочихъ зрителей, но, по видимому, коротко знакомый съ гармонической комнатой. Быстро пролетѣвшій шопотъ говоритъ намъ, что эта особа -- маленькій Свильзъ. Полагаютъ, не безъ нѣкотораго основанія, что вечеромъ, во время гармоническаго митинга, этотъ мистеръ Свильзъ представитъ слѣдственнаго судью въ каррикатурномъ видѣ и доставитъ безпредѣльное удовольствіе всему собранію.

-- Итакъ, джентльмены.... начинаетъ слѣдственный судья.

-- Молчать! восклицаетъ приходскій староста.

Разумѣется, это восклицаніе не относится къ судьѣ, хотя другіе и могли бы допустить подобное предположеніе.

-- Итакъ, джентльмены, снова начинаетъ судья: -- вы приглашены сюда на слѣдствіе, по поводу скоропостижной смерти нѣкоторой особы. Что онъ дѣйствительно умеръ, это будетъ вамъ показано; касательно же обстоятельствъ, предшествовавшихъ кончинѣ, и рѣшенія, какое вамъ угодно будетъ положить, смотря на.... (кегли, опять кегли! господинъ староста! это нужно прекратить!) ...смотря на эти обстоятельства, а не на что нибудь другое. Первымъ дѣломъ намъ слѣдуетъ осмотрѣть мертвое тѣло...

-- Эй, вы! разступитесь! восклицаетъ старшина.

И сонмъ присяжныхъ выходитъ изъ гармонической комнаты, въ весьма неправильномъ порядкѣ, какъ разстроенное погребальное шествіе, и дѣлаетъ судебный осмотръ во второмъ этажѣ дома мистера Крука, откуда нѣкоторые изъ присяжныхъ выходятъ блѣдные и черезчуръ торопливо. Приходскій староста весьма заботится о томъ, чтобъ два джентльмена, съ замѣтно обтертыми обшлагами и съ замѣтнымъ недостаткомъ въ числѣ пуговицъ, видѣли все, что нужно было видѣть. Для вящшаго удобства, онъ нарочно приставляетъ маленькій столикъ въ комнатѣ гармоническихъ митинговъ, не вдалекѣ отъ почетнаго мѣста слѣдственнаго судьи. Эти джентльмены, по образу жизни и по призванію -- лѣтописцы городскихъ происшествій; а приходскій старшина не нуждъ человѣческихъ слабостей и питаетъ надежды прочитать въ печати о томъ, что говорилъ и дѣлалъ "Муни, этотъ дѣятельный, умный староста такого-то прихода"; онъ даже желаетъ увидѣть имя Муни упомянутымъ такъ же свободно и въ такомъ же покровительственномъ тонѣ, какъ упоминались въ предшествовавшихъ примѣрахъ имена великихъ людей!

Маленькій Свильзъ ожидаетъ возвращенія судьи и присяжнаго суда. Ждетъ того же самаго и мистеръ Толкинхорнъ. Мистера Толкинхорна принимаютъ съ особеннымъ отличіемъ и сажаютъ подлѣ судьи; его сажаютъ между этимъ высокимъ блюстителемъ закона, между миніатюрнымъ столикомъ, поставленнымъ для лѣтописцевъ, и ящикомъ для каменнаго угля. Слѣдствіе ведется своимъ чередомъ. Судъ присяжныхъ узнаетъ, какимъ образомъ умеръ предметъ судебнаго слѣдствія, и больше ничего не узнаютъ!

-- Джентльмены! говоритъ судья: -- съ нами присутствуетъ знаменитый адвокатъ, который, какъ мнѣ извѣстно, случайно находился въ домѣ Крука, когда сдѣлали открытіе смертнаго случая; но такъ какъ онъ, къ пополненію нашего слѣдствія, можетъ повторить только показанія медика, домовладѣльца и его квартирантки, поэтому я не считаю за нужное безпокоить его. Не знаетъ ли кто нибудь изъ сосѣдей что нибудь о покойникѣ?

Мистриссъ Перкинсъ выталкиваетъ впередъ мистриссъ Пайперъ. Мистриссъ Пайперъ, для соблюденія дѣлопроизводства, произноситъ клятву въ справедливости своихъ показаній.

-- Джентльмены! да будетъ вамъ извѣстно, это Анастасія Пайперъ, замужняя женщина.... Ну, что же мистриссъ Пайперъ, что вы нахмѣрены сказать намъ по этому предмету?

Мистриссъ Пайперъ намѣрена и можетъ сказать очень многое, сказать большею частію въ скобкахъ и безъ соблюденія знаковъ препинанія, но высказать очень мало дѣльнаго. Мистриссъ Пайперъ живетъ на Подворьѣ (мужъ ея занимается столярнымъ ремесломъ), и уже между сосѣдями сдѣлалось давнымъ-давно извѣстно (и мменно дни за два передъ тѣмъ, какъ Александръ-Джемсъ Пайперъ, умеръ на восемьнадцати мѣсяцахъ и четырехъ дняхъ отъ роду; впрочемъ, никто и не ждалъ, что онъ будетъ долговѣченъ: во время прорѣзанія зубовъ этотъ младенецъ, джентльмены, перенесъ страшныя страданія!)... такъ вотъ, изволите видѣть, между сосѣдями давнымъ-давно распространились слухи, что подсудимый (мистриссъ Пайперъ непремѣнно хотѣла называть покойника подсудимымъ) продалъ себя дьяволу. Вѣроятно, угрюмая наружность подсудимаго послужила главнымъ поводомъ къ распространенію подобной молвы. Мистриссъ Пайперъ часто видала подсудимаго и находила, что видъ его былъ дѣйствительно свирѣпый, и, чтобъ не пугать дѣтей, ему бы не слѣдовало позволять показываться между ними (а если сомнѣваются въ ея показаніяхъ, то не угодно ли спросить у мистриссъ Перкинсъ: она тоже здѣсь и во всякое время готова доказать, что дѣлаетъ честь ея супругу, самой себѣ и своему семейству). Она видѣла, какъ дѣти сердили подсудимаго и выводили его изъ терпѣнія (вѣдь дѣти всегда останутся дѣтьми -- нельзя же требовать, чтобъ при ихъ живомъ, рѣзвомъ характерѣ они были такими-же солидными людьми, какими и вы, джентльмены, никогда не бывали). Но поводу всего этого и по поводу его мрачнаго вида, ей часто снилось во снѣ, будто бы онъ вынималъ мотыгу изъ кармана и разсѣкалъ голову маленькому Джонни (а этотъ ребенокъ не зналъ что такое страхъ и безпрестанно бѣгалъ за нимъ такъ близко, что чуть-чуть не наступалъ на пятки). Впрочемъ, она никогда не видѣла, чтобы подсудимый и въ самомъ дѣлѣ употреблялъ мотыгу или какое нибудь другое орудіе. Она видѣла, какъ онъ бѣгалъ отъ дѣтей, какъ будто не имѣлъ къ нимъ ни малѣйшаго расположенія; она не замѣчала, чтобы покойникъ когда нибудь разговаривалъ не только съ ребятами, но и взрослыми людьми (исключая, впрочемъ, мальчишки, который подметаетъ весь переулокъ до самого угла; и еслибъ этотъ мальчишка былъ здѣсь, онъ непремѣнно бы сказалъ вамъ, что подсудимый часто съ нимъ разговаривалъ).

"Здѣсь ли этотъ мальчикъ?" вопрошаетъ судья. "Его здѣсь нѣтъ", отвѣчаетъ староста. "Привести его сюда!" говоритъ судья. Во время отсутствія дѣятельнаго и умнаго старосты судья разговариваетъ съ мистеромъ Толкинхорномъ.

-- Ага! вотъ, джентльмены, и мальчикъ на лицо.

Дѣйствительно, мальчикъ на лицо, весьма грязный, весьма оборванный и съ весьма хриплымъ голосомъ. Ну, мой милый! Впрочемъ, остановитесь на минуту. Предосторожность всегда не лишнее. Мальчику надо сдѣлать нѣсколько предварительныхъ вопросовъ.

Зовутъ этого мальчика Джо. О своемъ имени онъ ничего больше не знаетъ. Ему вовсе неизвѣстно, что каждый человѣкъ имѣетъ по крайней мѣрѣ два имени. Онъ ничего подобнаго не слышалъ. Для него имя Джо лучше всякаго длиннаго названія. Джо полагаетъ, что и это имя слишкомъ длинно для него. Онъ не считаетъ себя виновнымъ въ этомъ. Можетъ ли онъ написать его? Нѣтъ. Онъ не умѣетъ писать. У него нѣтъ ни отца, ни матери, ни друзей. Въ школѣ не бывалъ. Родительскаго крова не знавалъ. Знаетъ, что метла есть метла, и знаетъ, что лгать -- грѣшно. Не помнитъ, кто ему сообщилъ понятіе о метлѣ и о лжи, но знаетъ то и другое. Не можетъ съ точностію сказать, что будетъ ему послѣ смерти, если скажетъ ложь джентльменамъ, но увѣренъ, что ему сдѣлаютъ что нибудь не хорошее, что его накажутъ за это, и накажутъ по-дѣломъ, а поэтому онъ будемъ говорить истину.

-- Все это ни къ чему не ведетъ, джентльмены; это не идетъ къ нашему дѣлу! замѣчаетъ судья, печально покачавъ головой.

-- Какъ вы думаете, сэръ, можно ли принять это за показаніе? спрашиваетъ одинъ изъ внимательныхъ присяжныхъ.

-- Помилуйте, зачѣмъ? это, я вамъ говорю, не идетъ къ дѣлу! замѣчаетъ судья. Вѣдь вы слышали мальчика? слышали, какъ онъ сказалъ: "я не могу съ точностью сказать вамъ", а, согласитесь сами, это ни къ чему не ведетъ. Намъ нельзя слушать вздоръ передъ лицомъ правосудія. Это было бы ужасное злоупотребленіе. Отведите мальчика прочь.

Мальчика отводятъ прочь, къ величайшему назиданію постороннихъ лицъ, особливо маленькаго Свильза, комическаго пѣвца.

Ну, что же теперь дѣлать. Нѣтъ ли еще свидѣтелей? Но другихъ свидѣтелей не является.

Очень хорошо, джентльмены! По произведенному слѣдствію оказывается, что неизвѣстный человѣкъ, сдѣлавшій, въ теченіе полутора года, привычку принимать опіумъ большими дозами, найденъ мертвымъ отъ излишняго пріема. Если вы имѣете причины думать, что онъ учинилъ самоубійство, вы можете сдѣлать это заключеніе. Если же вы приписываете смерть этого человѣка несчастному случаю, то согласно съ этимъ мнѣніемъ будетъ сдѣланъ приговоръ.

Приговоръ дѣлается согласно съ этимъ мнѣніемъ. Смерть неизвѣстнаго человѣка приписывается несчастному случаю. Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Джентльмены, засѣданіе кончилось. Прощайте!

Слѣдственный судья застегиваетъ свой длиннополый сюртукъ и съ мистеромъ Толкинхорномъ даетъ въ углу частную аудіенцію непринятому свидѣтелю.

Это несчастное, отталкивающее отъ себя созданіе только и знаетъ, что сосѣдніе ребятишки часто съ крикомъ и бранью гонялись за покойнымъ, котораго онъ узналъ по желтому лицу и чернымъ волосамъ; что однажды, въ холодную зимнюю ночь, когда онъ, то есть мальчикъ, дрожалъ отъ стужи на своемъ перекресткѣ, покойный, пройдя мимо, оглянулся назадъ, потомъ вернулся къ нему, сдѣлалъ мальчику нѣсколько вопросовъ и, узнавъ, что у него въ цѣломъ мірѣ не было друга, сказалъ: "у меня тоже нѣтъ друзей,-- нѣтъ ни души!" и подалъ ему денегъ на ужинъ и ночлегъ. Съ тѣхъ поръ этотъ человѣкъ часто разговаривалъ съ нимъ, часто спрашивалъ, каково онъ спалъ въ прошедшую ночь, какъ онъ переноситъ холодъ и голодъ, не желаетъ ли онъ скорѣе умереть, и тому подобные странные вопросы; что когда у этого человѣка не было денегъ, то, проходя мимо мальчика, онъ обыкновенно говорилъ: "сегодня., Джо, я такъ же бѣденъ, какъ и ты!"; при деньгахъ же онъ всегда былъ радъ подѣлиться съ нимъ (чему несчастный мальчикъ вѣрилъ отъ чистаго сердца).

-- Онъ былъ очень добръ до меня, говоритъ мальчикъ, отирая глаза лохмотьями своего рукава.-- Я бы желалъ, чтобъ въ эту минуту онъ услышалъ меня. Онъ былъ очень добръ до меня, очень, очень добръ.

Въ то время, какъ мальчикъ боязливо спускался съ лѣстницы, мистеръ Снагзби, дожидавшійся внизу, всовываетъ ему въ руку полкроны. "Если увидишь меня, когда я, съ своей хозяюшкой, то есть съ женой моей, буду проходить мимо твоего перекрестка, говоритъ мистеръ Снагзби, приложивъ указательный палецъ къ кончику носа, то, смотри, объ этомъ ни гу-гу!"

Присяжные на нѣсколько минутъ остаются въ гостинницѣ Солнца въ дружеской бесѣдѣ. Спустя немного, шестеро изъ нихъ окружаются облаками табачнаго дыму, который неисходно господствуетъ въ помянутой гостинницѣ; двое отправляются въ Гамстетъ, а остальные четверо соглашаются итти вечеромъ за полцѣны въ театръ и заключить дневныя занятія устрицами. Маленькаго Свильза подчуютъ со всѣхъ сторонъ,-- спрашиваютъ его мнѣнія насчетъ утренняго засѣданія, и онъ выражаетъ его двусмысленными словами (его любимый способъ объясняться). Содержатель гостинницы, сдѣлавъ открытіе, что маленькій Свильзъ пользуется необыкновенной популярностью, въ изысканныхъ выраженіяхъ рекомендуетъ его присяжнымъ и всему собранію, и при этомъ замѣчаетъ, что въ характеристическихъ аріяхъ онъ неподражаемъ, и что гардероба его для драматическихъ лицъ не свезти на двухъ телѣгахъ.

Такимъ образомъ гостинница Солнца постепенно покрывается темнотою ночи и наконецъ ярко освѣщается газовыми лучами. Часъ гармоническаго митинга наступаетъ. Джентльменъ, знаменитый по своей профессіи, занимаетъ почетное кресло; обращается лицомъ (краснолицымъ) къ крошечному Свильзу; друзья окружаютъ ихъ и поддерживаютъ первоклассный талантъ. Въ самомъ разгарѣ вечера, крошечный Свильзъ обращается къ собранію цѣнителей таланта съ слѣдующею рѣчью: "Джентльмены, если позволите, я попробую представить вамъ сцену изъ дѣйствительной жизни,-- сцену, которой я былъ свидѣтелемъ не далѣе, какъ сегодня." Громкія рукоплесканія сопровождаютъ рѣчь и весьма ободряютъ крошечнаго Свильза. Онъ выходитъ изъ комнаты Свильзомъ, а возвращается слѣдственнымъ судьей (не имѣющимъ ни малѣйшаго сходства съ дѣйствительнымъ судьей), описываетъ слѣдствіе, съ аккомпаниментомъ фортепьяно, для разнообразія и съ припѣвомъ (слѣдственнаго судьи) типпи-дол-ли-долъ, типпи-дол-ло-долъ, типпи-ли!

Дребезжащее фортепьяно замолкаетъ наконецъ и гармоническіе друзья собираются вокругъ своихъ подушекъ. Одинокаго покойника, помѣщеннаго теперь въ его послѣднее земное обиталище, окружаютъ торжественный покой и безмолвіе. Въ теченіе немногихъ часовъ безмятежной ночи на него взираютъ только два огромные глаза, прорѣзанные въ ставняхъ. Еслибъ мать этого одинокаго, заброшеннаго человѣка, къ груди которой онъ, будучи младенцемъ, ластился, поднималъ глаза на ея лицо, озаренное чувствомъ материнской любви, и не зная какимъ образомъ нѣжной рученкой обнять шею, къ которой карабкался, если бы мать этого отшедшаго человѣка могла прозрѣть въ будущее,-- о, до какой степени это зрѣлище показалось бы ей невѣроятнымъ! О, если въ болѣе свѣтлые дни отлетѣвшей жизни въ душѣ этого человѣка пылалъ огонь къ любимой женщинѣ, навсегда потухшій теперь, то гдѣ же она въ эти минуты, когда бренные останки любимаго ею существа не преданы еще землѣ!

Хотя ночь и наступила, но въ домѣ мистера Снагзби нѣтъ покоя; тамъ Густеръ убиваетъ сонъ, переходя, какъ выражается самъ мистеръ Снагзби -- не придавая этому слишкомъ важнаго значенія -- отъ одного припадка къ двадцати. Причина этихъ припадковъ состоитъ въ томъ, что Густеръ имѣетъ отъ природы нѣжное сердце, и что-то пылкое, весьма вѣроятно, пылкое воображеніе, которое, быть можетъ, развилось бы въ ней, еслибъ постоянный страхъ возвратиться въ благотворительное заведеніе не служилъ препятствіемъ къ этому развитію. Какъ бы то ни было, но только разсказъ мистера Снагзби, за чаемъ, о судебномъ слѣдствіи, при которомъ онъ лично присутствовалъ, до такой степени подѣйствовалъ на чувствительную Густеръ, что за ужиномъ она спустилась въ кухню, предшествуемая кускомъ голландскаго сыра, и упала въ обморокъ необыкновенно продолжительный; отъ этого припадка она оправилась только затѣмъ, чтобы упасть въ другой, въ третій и такъ далѣе, въ цѣлый рядъ припадковъ, отдѣляемыхъ одинъ отъ другого небольшими промежутками, которые она употребляла на убѣдительныя просьбы къ мистриссъ Снагзби не прогонять ее, "когда она очнется", и упрашивала всѣхъ вообще въ домѣ мистера Снагзби положить ее на каменный полъ и отправляться спать. Не смыкая глазъ въ теченіе ночи и услышавъ наконецъ, что пѣтухъ на ближайшемъ птичномъ дворѣ начинаетъ приходить въ искренній восторгъ по случаю наступавшаго разсвѣта, мистеръ Снагзби, этотъ тери еливѣйшій изъ людей, вдохнувъ въ себя длинный глотокъ воздуха, говоритъ: "наконецъ-то, любезный мой! а я ужь думалъ, не умеръ ли ты."

Какой вопросъ разрѣшаетъ эта восторженная птица, распѣвая во все горло, или зачѣмъ она должна пѣть такимъ образомъ при наступленіи утренняго свѣта,-- обстоятельство, которое ни подъ какимъ видомъ не можетъ быть важнымъ для нея, мы не беремся объяснить: это ея дѣло (люди -- дѣло другое: они кричатъ громогласно, при различныхъ торжественныхъ оказіяхъ). Достаточно сказать, что вмѣстѣ съ крикомъ пѣтуха, наступаетъ разсвѣтъ, за разсвѣтомъ -- утро, за утромъ -- полдень.

Дѣятельный и умный приходскій староста, имя котораго появилось въ утренней газетѣ, приходитъ съ отрядомъ бѣдняковъ въ домъ мистера Крука и уноситъ тѣло нашего отшедшаго любезнаго собрата на тѣсное, чумное грязное кладбище, откуда заразительныя болѣзни часто сообщаются тѣламъ нашихъ собратій и сестеръ, еще не отшедшихъ изъ этого міра. Они разрываютъ клочокъ смердящей земли, отъ которой турокъ отвернулся бы съ презрѣніемъ и затрепеталъ бы кафръ, и опускаютъ туда нашего любезнаго собрата, исполняя обрядъ христіанскаго погребенія.

Тамъ, гдѣ дома окружили небольшое пространство земли плотной стѣной, прерываемой въ одномъ только мѣстѣ отверстіемъ, служащимъ входомъ,-- тамъ, гдѣ всѣ пороки жизни дѣйствуютъ прямо на смерть, и Гдѣ всякое заразительное дыханіе смерти, всѣ элементы тлѣнія дѣйствуютъ прямо на жизнь,-- тамъ предаютъ землѣ нашего любезнаго собрата, тамъ обрекаютъ его тлѣнію.

Наступи скорѣе, ночь, наступи, непроницаемая темнота! впрочемъ, вы не можете явиться слишкомъ скоро или оставаться слишкомъ долго подлѣ такого мѣста! Явитесь скорѣе, блуждающіе огоньки, въ окнахъ этихъ безобразныхъ домовъ, и вы, которые совершаете пороки внутри этихъ домовъ, совершайте ихъ по крайней мѣрѣ опустивъ занавѣсъ на эту страшную сцену! Покажись скорѣе, газовое пламя, такъ угрюмо пылающее надъ желѣзными воротами, на которыхъ ядовитый воздухъ ложится какими-то скользкими слоями! О, какъ бы хорошо было, еслибъ эти слои говорили каждому прохожему: "Взгляни сюда!"

Съ наступленіемъ ночи, сквозь арку воротъ проходитъ изогнутая фигура и приближается къ желѣзной оградѣ. Руками она придерживается за ворота, посматриваетъ сквозь рѣшетку и въ этомъ положеніи остается на нѣкоторое время.

Послѣ этого фигура слегка обметаетъ ступеньки, ведущія на кладбище, очищаетъ проѣздъ подъ воротами. Она исполняетъ все это дѣятельно и аккуратно, потомъ снова смотритъ за рѣшетку и уходитъ.

-- Джо! ты ли это? Да, ты!

Хотя и отверженный свидѣтель, который "не умѣетъ сказать", что будетъ сдѣлано предмету его попеченій руками болѣе сильными, чѣмъ людскія руки, ты еще не совсѣмъ обрѣтаешься во тьмѣ. Въ твоихъ несвязныхъ словахъ: "онъ былъ добръ до меня, очень добръ!", является отдаленный и радостный лучъ свѣта!

XII. На стражѣ.

Ненастье въ Линкольншэйрѣ прекратилось наконецъ и Чесни-Воулдъ какъ будто нѣсколько ожилъ. Мистриссъ Ронсвелъ обременена гостепріимными заботами: сэръ Лэйстеръ и миледи должны на дняхъ возвратиться изъ Парижа. Фешенебельная газета уже узнала объ этомъ и сообщаетъ радостныя вѣсти омраченной Англіи. Она узнала также, что сэръ Лэйстеръ и миледи соберутъ въ своей древней, гостепріимной фамильной линкольншэйрской резиденціи блистательный и отличный кругъ élite изъ beau monde (фешенебельная газета, какъ всѣмъ извѣстно, весьма слаба въ англійскомъ діалектѣ, но зато гигантски сильна во французскомъ).

Для оказанія большей чести блистательному и отличнѣйшему кругу, а равнымъ образомъ и самому помѣстью Чесни-Воулдъ, разрушенный мостъ въ паркѣ исправленъ, и вода, вступившая теперь въ надлежащіе предѣлы, картинно въ нихъ колышется и придаетъ особенную прелесть всему ландшафту, видимому изъ оконъ господскаго дома. Свѣтлые, но холодные лучи солнца проглядываютъ сквозь чащу хрупкаго лѣса и награждаютъ улыбкой одобренія рѣзкій вѣтерокъ, развѣвающій поблекшія листья и осыпающій мохъ. Они скользятъ по всему парку, гоняясь за тѣнью облаковъ, какъ будто ловятъ ихъ и никогда не настигаютъ. Они заглядываютъ въ окна господскаго дома, бросая на дѣдовскіе портреты темныя полосы и пятна яркаго свѣта, о которыхъ живописцы и не помышляли. На портретъ миледи они бросаютъ ломанную полосу свѣта, которая какъ молнія спускается въ каминъ и, повидимому, хочетъ раздробить его въ дребезги.

Подъ тѣми же свѣтлыми, но негрѣющими лучами солнца и при томъ же рѣзкомъ вѣтеркѣ миледи и сэръ Лэйстеръ возвращаются въ отечество въ своей дорожной возницѣ (позади которой въ пріятной бесѣдѣ сидятъ горничная миледи и камердинеръ милорда). Съ весьма значительнымъ запасомъ брянчанья, хлопанья бичемъ и множества другихъ побудительныхъ мѣръ и увѣщаній со стороны двухъ безсѣдельныхъ коней съ развѣвающимися гривами и хвостами, и двухъ центавровъ въ лакированныхъ шляпахъ и въ ботфортахъ, путешественники выѣзжаютъ изъ Отеля Бристоля на Вандомской площади, мчатся между колоннами улицы де-Риволи, испещренной полосами свѣта и тѣни, къ площади Конкордъ, въ Елисейскія Поля, къ воротамъ Звѣзды и наконецъ за шлагбаумъ Парижа.

Правду надобно сказать, путешественники наши не могутъ ѣхать слишкомъ быстро, потому что миледи Дэдлокъ даже и здѣсь соскучилась до смерти. Концерты, собранія, опера, театры, поѣздки -- ничто не ново для миледи подъ этимъ устарѣлымъ небомъ. Не далѣе, какъ въ прошлое воскресенье, когда бѣдняки въ Парижѣ веселились, играя съ дѣтьми между подстриженными деревьями и мраморными статуями Дворцоваго Сада, или гуляли въ Елисейскихъ Поляхъ и извлекали элизіумъ изъ фокусовъ ученыхъ собакъ и качелей на деревянныхъ лошадкахъ, или за городомъ, окружа Парижъ танцами, влюблялись, пили вино, курили табакъ, бродили по кладбищамъ, играли на бильярдѣ, въ карты, въ домино, поддавались обману шарлатановъ и другимъ соблазнительнымъ приманкамъ. одушевленнымъ и неодушевленнымъ,-- не далѣе, какъ въ прошедшее воскресенье, миледи, подъ вліяніемъ неисходной скуки и въ когтяхъ гиганта отчаянія, почти возненавидѣла свою горничную, за то, что она находилась въ веселомъ расположеніи духа.

Миледи, слѣдовательно, невозможно слишкомъ быстро удалиться отъ Парижа. Неисходная скука ожидаетъ ее впереди, точно такъ же, какъ остается позади. Одно только, и то невѣрное, средство избавиться отъ скуки: это -- бѣжать отъ того мѣста, гдѣ привелось испыталъ ее. Такъ исчезай же Парижъ въ туманной дали и пусть новыя сцены, новыя и безконечныя аллеи, пересѣкаемыя другими аллеями обнаженныхъ деревьевъ, заступятъ твое мѣсто! И когда придется еще разъ взглянуть на тебя, то откройся за нѣсколько миль, пусть ворота Звѣзды покажутся бѣленькимъ пятнышкомъ, озареннымъ яркими лучами солнца, пусть самый городъ представится безконечной стѣной на безпредѣльной равнинѣ и двѣ темныя четырехугольныя башни пусть высятся надъ нимъ какъ нѣкіе гиганты.

Сэръ Лэйстеръ почти постоянно находится въ пріятномъ расположеніи духа; онъ не знаетъ, что такое скука. Когда нѣтъ у него другого занятія, онъ занимается созерцаніемъ своего собственнаго величія. Имѣть такой неизсякаемый источникъ для своего развлеченія -- это весьма важная выгода для человѣка. Прочитавъ полученныя письма, онъ разваливается въ уголъ кареты и, по обыкновенію, начинаетъ соображать, какую важную роль суждено ему разыгрывать въ обществѣ.

-- У васъ сегодня необыкновенно много писемъ,-- говоритъ миледи послѣ продолжительнаго молчанія.

Чтеніе утомило ее. На пространствѣ двадцати миль она съ трудомъ прочитала страницу.

-- Да, очень много, но ни одного интереснаго.

-- Въ числѣ ихъ, кажется, есть одно изъ предлинныхъ посланій мистера Толкинхорна?

-- Отъ васъ ничто не можетъ скрыться,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ съ нѣкоторымъ восхищеніемъ.

Миледи вздыхаетъ.

-- Это несноснѣйшій изъ людей,-- замѣчаетъ она

-- Онъ посылаетъ... извините, миледи, я совсѣмъ было забылъ... онъ посылаетъ и вамъ нѣсколько словъ,-- говорить сэръ Лэйстеръ, выбирая письмо и раскрывая его.-- Съ этими смѣнами лошадей я совсѣмъ было забылъ о его припискѣ. Извините, миледи. Онъ пишетъ (сэръ Лэйстеръ такъ медленно вынимаетъ очки, такъ медленно надѣваетъ ихъ, что миледи начинаетъ обнаруживать раздражительность) ...онъ пишетъ... "касательно спорнаго дѣла о тропинкѣ"'... Ахъ, извините, миледи, я совсѣмъ не то читаю. Онъ пишетъ... да! вотъ оно! Онъ пишетъ: "свидѣтельствую глубочайшее почтеніе миледи; надѣюсь, что перемѣна мѣста благодѣтельно подѣйствовала на ихъ здоровье. Сдѣлайте одолженіе, сэръ, передайте миледи (быть можетъ, это ихъ интересуетъ), что, по возвращеніи вашемъ, я имѣю нѣчто сообщить имъ касательно лица, переписывавшаго объясненія по извѣстному вамъ процессу, почеркъ котораго такъ сильно возбудилъ любопытство миледи. На дняхъ я видѣлъ его".

Миледи, нагнувшись нѣсколько впередъ, смотритъ въ окно.

-- Приписка мистера Толкинхорна этимъ и кончается,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ.

-- Я бы хотѣла пройтись немного,-- говоритъ миледи, продолжая смотрѣть въ окно.

-- Пройтись?-- повторяетъ сэръ Лэйстеръ съ удивленіемъ.

-- Я бы хотѣла пройтись немного,-- говоритъ миледи съ большею опредѣленностью:-- велите остановиться.

Карета останавливается; услужливый камердинеръ соскакиваетъ съ запятокъ, отворяетъ дверцы и откидываетъ ступеньки, повинуясь нетерпѣливому движенію руки миледи. Миледи такъ быстро выпрыгиваетъ изъ кареты и такъ бистро идетъ но дорогѣ, что сэръ Лэйстеръ, при всей своей вѣжливости, не успѣваетъ предложитъ ей услуги и остается позади. Однакожъ, спустя минуты двѣ, онъ ее нагоняетъ. Миледи улыбается, кажется такой хорошенькой, беретъ руку милорда, идетъ съ нимъ вмѣстѣ съ четверть мили, скучаетъ и, наконецъ, снова садится въ карету.

Стукъ и трескъ продолжаются большую часть трехъ дней, съ большимъ или меньшимъ брянчаньемъ звонковъ, хлопаньемъ бичей и съ большими или меньшими увѣщаніями и проявленіями бодрости со стороны центавровъ и безсѣдельныхъ лошадей. Любезная вѣжливость со стороны супруговъ, въ гостиницахъ, гдѣ они останавливаются, служитъ предметомъ всеобщаго восхищенія. "Хотя милордъ немножко и старенекъ для миледи -- говорить содержательница гостиницы "Золотая Обезьяна" -- и хотя на видъ онъ годится ей въ отцы, ью нельзя не замѣтить съ перваго взгляда, что они нѣжно любятъ другъ друга. Посмотрите, какъ милордъ, съ сѣдой какъ лунь и непокрытой головой, помогаетъ миледи выйти изъ кареты и войти въ нее. Посмотрите, какъ миледи признаетъ всю вѣжливость милорда, отвѣчая ему легкимъ наклоненіемъ своей премиленькой головки и пожатіемъ своими нѣжными пальчиками. Ну, право, это восхитительно!"

Одно только море не умѣетъ цѣнить вполнѣ великихъ людей и безъ зазрѣнія совѣсти распоряжается ими по своему. Сэръ Лэйстеръ не привыкъ бороться съ капризами этой стихіи, а вслѣдствіе этого она покрываетъ лицо его, на манеръ шалфейскаго сыра, зелеными пятнами и во всей его аристократической системѣ производить удивительно жалкій переворотъ. Но, несмотря на то, со вступленіемъ на берегъ достоинство милорда одерживаетъ совершенную надъ моремъ побѣду, и онъ, торжествующій, спѣшитъ съ миледи въ Чесни-Воулдъ отдохнувъ одну только ночь въ Лондонѣ, и то потому, что это случилось по дорогѣ въ Линкольншэйръ.

Подъ тѣми же свѣтлыми, но холодными лучами солнца, тѣмъ болѣе холодными, что день уже вечерѣетъ, при томъ же рѣзкомъ вѣтеркѣ, и тѣмъ болѣе рѣзкомъ, что отдѣльныя тѣни обнаженныхъ деревьевъ сливаются въ одну длинную тѣнь, и когда Площадка Замогильнаго Призрака, озаренная съ западнаго угла огненнымъ заревомъ отъ заходящаго солнца, прикрывается ночной темнотой, миледи и сэръ Лэйстеръ въѣзжаютъ въ паркъ. Грачи, качаясь въ своихъ висячихъ домахъ, свитыхъ на верхушкахъ вязовой аллеи, повидимому, рѣшаютъ вопросъ о томъ, кто сидитъ въ каретѣ, проѣзжающей подъ ними. Нѣкоторые утверждаютъ, что сэръ Лэйстеръ и миледи возвращаются изъ заграничнаго путешествія, другіе отрицаютъ это; то вдругъ всѣ они замолчатъ, какъ будто несогласіе между ними устранилось и вопросъ окончательно рѣшенъ, то вдругъ всѣ закаркаютъ, какъ будто снова вступая въ жаркій споръ, возбужденный однимъ упорнымъ и соннымъ грачемъ, который ни на шагъ не хочетъ отступить отъ своего мнѣнія. Предоставляя имъ качаться и каркать, карета между тѣмъ катится впередъ къ подъѣзду господскаго дома, изъ немногихъ оконъ котораго вырывается свѣтъ зажженныхъ огоньковъ,-- не такой, однако же, яркій, чтобы придать обитаемый видъ мрачной массѣ лицевого фасада. Впрочемъ, блистательный и отличный крутъ избранныхъ гостей въ скоромъ времени пріѣздомъ своимъ совершенно оживитъ это унылое мѣсто.

Мистриссъ Ронсвелъ встрѣчаетъ пріѣзжихъ и съ чувствомъ глубокаго уваженія и весьма низкимъ книксеномъ принимаетъ обычное пожатіе руки сэра Лэйстера.

-- Ну, что, какъ вы поживаете, мистриссъ Ронсвелъ? Я очень радъ, что вижу васъ.

-- Надѣюсь, сэръ Лэйстеръ, что я имѣю счастіе встрѣчать васъ въ добромъ здорокьи?

-- Въ отличномъ здоровьѣ, мистриссъ Ронсвелъ.

-- Миледи кажется очаровательно прекрасною,-- говоритъ мистриссъ Ронсвелъ, дѣлая другой реверансъ.

Миледи безъ значительной растраты словъ замѣчаетъ, что здоровье ея въ такомъ томительномъ состояніи, какое, по ея мнѣнію, останется навсегда.

Между тѣмъ Роза въ отдаленіи стоитъ позади ключницы; и миледи, не подчинившая еще быстроту своей наблюдательности, вмѣстѣ съ другими способностями души холодному равнодушію, спрашиваетъ:

-- Что это за дѣвочка?

-- Это моя ученица, миледи. Зовутъ ее Роза.

-- Поди сюда, Роза!-- говоритъ леди Дэдлокъ, съ видомъ нѣкотораго участія.-- Знаешь ли, дитя мое, какъ ты хороша?-- говоритъ она, слегка касаясь ея плеча двумя пальчиками.

-- Нѣтъ, миледи, не знаю,-- отвѣчаетъ Роза и, въ крайней застѣнчивости, смотритъ внизъ, смотритъ вверхъ, наконецъ совершенно не знаетъ, куда ей смотрѣть, и болѣе прежняго кажется хорошенькой.

-- Сколько тебѣ лѣтъ?

-- Девятнадцать, миледи.

-- Девятнадцать?-- повторяетъ леди Дэдлокъ съ задумчивымъ сидомъ.-- Берегись, дитя мое, чтобы лесть не испортила тебя.

-- Слушаю, миледи.

Миледи слегка прикасается своими нѣжными, затянутыми въ перчатку, пальчиками къ пухленькой, съ ямочкою, щечкѣ Розы и идетъ на площадку широкой дубовой лѣстницы, гдѣ сэръ Лэйстеръ съ рыцарскою вѣжливостью ожидаетъ ее. Старый Дэдлокъ, нарисованный во весь ростъ, смотритъ на нихъ, выпуча глаза, какъ будто онъ не знаетъ, что ему дѣлать. Надобно полагать, что это состояніе было для него весьма обыкновеннымъ во времена королевы Елисаветы.

Въ этотъ вечеръ, въ комнатѣ ключницы, Роза ничего больше не дѣлаетъ, какъ только твердитъ похвалы миледи. Миледи такъ ласкова, такъ прекрасна, такъ добра, такъ деликатна; у нея такой нѣжный голосъ, и такъ горячо ея прикосновеніе, что Роза до сихъ поръ чествуетъ его! Мистриссъ Ронсвелъ подтверждаетъ все это, не безъ нѣкотораго сознанія собственнаго своего достоинства, не соглашаясь съ Розой только въ одномъ, что миледи ласкова. Въ этомъ мистриссъ Ронсвелъ не совсѣмъ убѣждена. Впрочемъ, избави ее Боже сказать хоть слово въ порицаніе кого-нибудь изъ членовъ такой превосходной фамиліи, особливо въ порицаніе миледи, прекрасными качествами которой восхищается весь свѣтъ; но если-бъ миледи была немножко посвободнѣе, не такъ холодна и недоступна, то мистриссъ Ронсвелъ готова допустить, что миледи была бы еще прекраснѣе.

-- Почти жалко,-- прибавляетъ мистриссъ Ронсвелъ (только почти, потому что сказать утвердительно насчетъ желанія видѣть лучшую перемѣну въ поступкахъ и дѣяніяхъ Дэдлоковъ было бы въ высшей степени предосудительно):-- почти жалко, что миледи не имѣетъ дѣтей. Если-бъ у нея была дочь, взрослая барышня, которая бы интересовала ее, мнѣ кажется, что недостатокъ, замѣчаемый въ миледи, совершенно бы исчезъ.

-- Почемъ вы знаете, бабушка, можетъ статься, тогда миледи стала бы болѣе надменна?-- замѣчаетъ Ватъ, который побывалъ уже дома и снова пріѣхалъ къ бабушкѣ -- вѣдь онъ такой добрый, почтительный внучекъ!

-- Болѣе и наиболѣе, мой милый,-- возражаетъ бабушка, съ чувствомъ оскорбленнаго достоинства:-- это такія слова, употреблять которыя и слушать не въ моемъ обыкновеніи, если они служатъ къ порицанію достоинства миледи.

-- Извините, бабушка. Но развѣ она не надменна?

-- Если надменна, стало быть имѣетъ на это свои причины. Фамилія Дэдлоковъ на все имѣетъ свои уважительныя причины.

-- Конечно, конечно, бабушка,-- говоритъ Ватъ:-- вѣроятно, и они знаютъ изъ св. писанія, что гордость и тщеславіе -- смертный грѣхъ. Простите меня, бабушка. Вѣдь я сказалъ это въ шутку.

-- Ну, ужъ извини, мой другъ, а надо сказать тебѣ, что сэръ Лэйстеръ и миледи не такіе люди, чтобы шутить надъ ними.

-- Сэръ Лэйстеръ, конечно, такой человѣкъ, что шутить надъ нимъ было бы смѣшно,-- говоритъ Ватъ:-- и я со всею покорностію прошу его прощенія. Однако, знаете ли, бабушка, я полагаю, что пріѣздъ его сюда и съѣздъ его гостей не помѣшаютъ мнѣ пробыть денька два въ здѣшней гостиницѣ? Вѣдь это дозволяется всякому путешественнику.

-- Безъ сомнѣнія, не помѣшаютъ, мой другъ.

-- Я очень радъ,-- говоритъ Ватъ:-- потому что... потому что я имѣю невыразимое желаніе короче ознакомиться съ здѣшними прекрасными окрестностями.

Взоры Вата случайно встрѣчаются съ Розой; Роза потупляетъ свои глазки и при этомъ очень раскраснѣлась. Но, по старинному повѣрью, должны бы, кажется, разгорѣться ея ушки, а не свѣженькія пухленькія щечки, потому что въ эту минуту горничная миледи говорить о ней съ величайшей энергіей.

Горничная миледи француженка, тридцати-двухъ лѣтъ, родомъ изъ южныхъ провинцій, лежащихъ между Авиньономъ и Марселемъ, большеглазая, смуглолицая женщина, съ чорными волосами. Она была бы хороша собой, если-бъ не этотъ кошачій ротикъ и всегдашняя непріятная натянутость лица, отъ которой челюсти очерчивались слишкомъ рѣзко и лобъ казался слишкомъ выступающимъ. Во всемъ ея анатомическомъ составѣ было что-то неопредѣленно острое и болѣзненное; она имѣла замѣчательную способность смотрѣть во всѣ стороны, не поворачивая головы, а это придавало ея наружности еще болѣе непріятный видъ, особливо когда была она не въ духѣ и поблизости ножей. Несмотря на вкусъ въ ея одеждѣ и во всѣхъ ея скромныхъ украшеніяхъ, эти особенности придавали ея наружности такое выраженіе, что ее можно бы назвать очень чистенькой, но не совсѣмъ еще ручной волчицей. Кромѣ совершенства во всѣхъ свѣдѣніяхъ, приличныхъ ея званію, она, обладая совершеннымъ знаніемъ англійскаго языка, была настоящая англичанка и вслѣдствіе этого нисколько не затруднялась въ выборѣ словъ для описанія Розы, обратившей на себя вниманіе миледи. Она произноситъ эти слова, сидя за обѣдомъ, съ такой быстротой и съ такой язвительностью, что ея собесѣдникъ, преданный камердинеръ милорда, чувствуетъ нѣкоторое облегченіе, когда она подноситъ ложку ко рту.

Ха, ха, ха! Ее, Гортензію, которая служитъ миледи болѣе пяти лѣтъ, всегда держали въ отдаленіи, а эту куклу, эту дрянь ласкаютъ... рѣшительно ласкаютъ! и когда еще? едва только миледи воротилась домой!.. Ха, ха, ха! Ей говорятъ: "Знаешь ли, дитя мое, что ты очень хороша собою?" "Нѣтъ, миледи".-- Ну, конечно, гдѣ ей знать!-- "Сколько тебѣ лѣтъ, дитя мое? Берегись, чтобъ лесть не испортила тебя!" О, какъ это забавно, это отлично хорошо.

Короче сказать, это такъ отлично хорошо, что мадемуазель Гортензія не можетъ позабыть. Это до такой степени забавно, что нѣсколько дней сряду, за обѣдомъ, даже въ присутствіи своихъ соотечественницъ и прочихъ лицъ, занимающихъ одинаковую съ ней должность у собравшихся гостей, она безмолвно предастся удовольствію насмѣшки,-- удовольствію, которое выражается еще большею натянутостью лица, растянутостью тонкихъ сжатыхъ губъ и косвенными взглядами. Это неподражаемое расположеніе духа часто отражается въ зеркалахъ миледи,-- разумѣется, когда сама миледи не смотрится въ нихъ.

Всѣ зеркала въ домѣ приведены въ дѣйствіе,-- многія изъ нихъ даже послѣ продолжительнаго отдыха. Они отражаютъ хорошенькія лица, улыбающіяся лица, молоденькія лица и лица старческія, которыя ни подъ какимъ видомъ не хотятъ покориться старости. Словомъ, во всѣхъ зеркалахъ отражается полная коллекція различныхъ лицъ, прибывшихъ провести недѣлю или двѣ января въ Чесни-Воулдѣ, и за которыми фешенебельная газета слѣдитъ, какъ гончая собака съ хорошимъ чутьемъ; она слѣдитъ за ними отъ представленія ихъ къ Сентъ-Джемскому Двору до перехода въ вѣчность. Линкольншэйрское помѣстье ожило. Днемъ раздаются въ лѣсахъ ружейные выстрѣлы и громкіе голоса; наѣздники и экипажи оживляютъ аллеи парка; лакеи и всякаго рода челядь наполняютъ деревню и деревенскую гостиницу. Ночью, сквозь длинныя просѣки, виднѣется рядъ оконъ длинной гостиной (гдѣ надъ каминомъ виситъ портретъ миледи); онъ кажется рядомъ алмазовъ въ черной оправѣ.

Блистательный и избранный кругъ заключаетъ въ себѣ неограниченный запасъ образованія, ума, храбрости, благородства, красоты и добродѣтели. Но, несмотря на всѣ эти преимущества, въ немъ есть и маленькій недостатокъ. Какой же этотъ недостатокъ?

Неужели дэндизмъ? Теперь уже нѣтъ болѣе (и о, какая жалость!) знаменитаго Джоржа, этого колонновожатаго всѣхъ дэнди; нѣтъ уже болѣе бѣлыхъ, какъ снѣгъ, и накрахмаленныхъ, какъ камень, галстуховъ, нѣтъ фраковъ съ коротенькими таліями, нѣтъ фальшивыхъ икръ, нѣтъ шнуровокъ. Теперь уже нѣтъ тѣхъ изнѣженныхъ дэнди, того или другого вида, которые въ театральныхъ ложахъ падали въ обморокъ отъ избытка восторга, и которыхъ другія, точно такія же нѣжныя созданія приводили въ чувство, подсовывая подъ носъ длинногорлые флаконы со спиртомъ. Нѣтъ тѣхъ щеголей, которые употребляютъ четверыхъ лакеевъ, для того, чтобъ натянуть лосину,-- которые съ удовольствіемъ смотрятъ на казнь, но переносятъ угрызеніе совѣсти за то, что проглотили горошину. Неужели въ этомъ блистательномъ и избранномъ кругу существуетъ дэндизмъ,-- дэндизмъ, имѣющій болѣе зловредное направленіе,-- дэндизмъ, который опустился ниже своего уровня, который занимается болѣе невинными предметами, чѣмъ крахмаленье галстуховъ и перетяжка талій, препятствующая свободному пищеваренію,-- дэндизмъ, который въ большей или меньшей степени прививается къ людямъ здравомыслящимъ?

Да, существуетъ. Его невозможно скрыть. Въ теченіе этой январьской недѣли въ Чесни-Воулдъ нѣкоторые леди и джентльмены новѣйшаго фешенебельнаго тона обнаружили рѣшительный дэндизмъ, въ различныхъ случаяхъ. Эти джентльмены и леди, по свойственной имъ неспособности находить пріятныя развлеченія, рѣшились открыть маленькую бесѣду о томъ, что простой классъ народа не имѣетъ своего собственнаго убѣжденія, не имѣетъ вѣры въ обширномъ значеніи этого слова, какъ будто на убѣжденіе простолюдина непремѣнно должны дѣйствовать одни только внѣшнія чувства, какъ будто простолюдинъ тогда только убѣдится въ фальшивой монетѣ, когда изъ подъ верхней ея оболочки будетъ проглядывать грубый металлъ!

Въ Чесни-Воулдъ находятся леди и джентльмены другого фешенебельнаго тона, не столь новаго, но очень элегантнаго, которые рѣшились придавать блескъ всему міру и держать подъ спудомъ всѣ его грубыя существенности, для которыхъ каждый предметъ долженъ имѣть одну только прекрасную сторону, которые открыли не вѣчное движеніе, но вѣчную остановку къ развитію всего прекраснаго, которые сами не знаютъ, чему нужно радоваться и о чемъ сокрушаться, которые не утруждаютъ себя размышленіями, для которыхъ все изящное должно прикрываться костюмами прошедшихъ поколѣній, должно поставить себѣ въ непремѣнную обязанность оставаться неподвижно на одномъ мѣстѣ и отнюдь не принимать впечатлѣній текущаго столѣтія.

Тамъ, напримѣръ, находится милордъ Будль, человѣкъ съ значительнымъ вѣсомъ въ своей партіи, человѣкъ, которому извѣстно, что значитъ оффиціальная должность, и который съ большою важностію сообщаетъ сэру Лэйстеру Дэдлоку, послѣ обѣда, что онъ рѣшительно не можетъ постичь, къ чему стремится нынѣшній вѣкъ. Парламентскія пренія въ нынѣшнія времена не то, что бывало встарину; Нижній Парламентъ со всѣмъ не то, что прежде, и даже самый Кабинетъ совсѣмъ не то, чѣмъ бы ему слѣдовало быть. Съ крайнимъ изумленіемъ онъ замѣчаетъ, что, допустивъ паденіе нывѣшняго министерства, выборъ правительства падетъ непремѣнно или на лорда Кудля, или на сэра Томаса Дудля, но падетъ, конечно, въ такомъ случаѣ, если герцогъ Фудль не будетъ дѣйствовать за одно съ Гудлемъ; а такое предположеніе можно допустить вслѣдствіе разрыва между этими джентльменами по поводу несчастнаго происшествія съ Джудлемъ. Съ другой стороны, поручивъ Министерство Внутреннихъ Дѣлъ и Управленіе Нижнимъ Парламентомъ Джудлю, Министерство Финансовъ Нудлю, управленіе колоніями Лудлю, а иностранными Мудлю, что вы станете дѣлать тогда съ Нудлемъ? Нельзя же вамъ будетъ предложить ему мѣсто предсѣдателя въ Совѣтѣ: это мѣсто приготовлено уже для Нудля. Нельзя его назначить управляющимъ государственными лѣсами: эта обязанность болѣе всего прилична Будлю. Что же изъ этого слѣдуетъ? Изъ этого слѣдуетъ, что отечество наше претерпѣваетъ крушеніе, гибнетъ, распадается на части (что совершенно очевидно для патріотизма сэра Лэйстера Дэдлока), потому что никто не можетъ предоставить значительнаго мѣста Нудлю!

.Между тѣмъ высокопочтеннѣйшій членъ Парламента Вильямъ Буффи держитъ черезъ столъ горячее преніе съ другимъ высокопочтеннѣйшимъ джентльменомъ, что совершенное паденіе отечества -- въ чемъ уже нѣтъ никакого сомнѣнія, хотя еще объ этомъ только говорятъ -- должно приписать распоряженіямъ Куффи. Еслибъ поступили съ Куффи, какъ бы слѣдовало поступить съ нимъ при самомъ его вступленіи въ Парламентъ, еслибъ не позволили ему перейти на сторону Дуффи, тогда бы невольнымъ образомъ принудили его соединиться съ Фуффи, имѣли бы въ всмъ сильнаго оратора въ защиту Гуффи, пріобрѣли бы при выборахъ вліяніе богатства Джуффи и завлекли бы въ эти выборы представителей трехъ графствъ -- Куффи, Луффи и Муффи; въ добавокъ къ этому вы бы упрочили административную часть государства оффиціальными свѣдѣніями и дѣятельностію Пуффи. И все это зависитъ, какъ намъ извѣстно, отъ одного только каприза Пуффи!

Различіе мнѣній обнаруживается не только въ этомъ, но и въ другихъ, менѣе важныхъ предметахъ; а между тѣмъ для блистательнаго и образованнаго круга совершенно ясно, что это различіе мнѣній проистекаетъ единственно изъ защиты Будля и его партіи, изъ нападенія на Буффи и его партію. Эти два лица представлютъ собою двухъ великихъ актеровъ, которымъ предоставлена обширная сцена. Безъ сомнѣнія, кромѣ нихъ были и другія особы, но о нихъ упоминалось случайно, какъ о лицахъ замѣчательныхъ, но сверхъ-комплектныхъ, которымъ суждено было разыгрывать роли второстепенныя, закулисныя; на сценѣ же кромѣ Будля и Буффи съ ихъ послѣдователями, семействами, наслѣдниками, душеприкащиками, распорядителями и учредителями, кромѣ этихъ первоклассныхъ актеровъ, этихъ колонновожатыхъ своихъ партій, отнюдь никто не смѣлъ появляться.

Вотъ въ этомъ-то, быть можетъ, находится столько дэндизма въ Чесни-Воулдъ, сколько блистательный и просвѣщенный кругъ не отыщетъ на всемъ своемъ протяженіи. За предѣлами самыхъ тихихъ и самыхъ деликатныхъ кружковъ, точь-въ-точь, какъ за кругомъ некроманта, которымъ онъ очерчиваетъ себя, являются въ быстрой послѣдовательности фантастическія видѣнія,-- съ тою только разницею, что здѣсь являются не призраки, но дѣйствительность, и потому можно опасаться за нарушеніе предѣловъ круга.

Какъ бы то ни было, Чесни-Воулдъ биткомъ набитъ, такъ набитъ, что въ груди каждой изъ пріѣхавшихъ горничныхъ вспыхиваетъ пламя оскорбленнаго самолюбія, потушить которое нѣтъ никакой возможности. Одна только комната пуста. Эта комната, изъ третьеклассныхъ впрочемъ, устроена на башнѣ, просто, не комфортабельно меблирована и имѣетъ какой-то старинный дѣловой видъ. Эта комната принадлежитъ мистеру Толкинхорну; никто другой не смѣетъ занять ее, потому что мистеръ Толкинхорнъ можетъ пріѣхать совершенно неожиданно и имѣетъ право пріѣзжать во всякое время. Однако, онъ еще не пріѣхалъ. У него скромная привычка пройти, разумѣется, въ хорошую погоду пѣшкомъ отъ самой деревни по всему парку, и такъ тихо пробраться въ эту комнату, какъ будто онъ никогда не выходилъ изъ нея, попросить человѣка, чтобы онъ доложилъ сэру Лэйстеру о его пріѣздѣ, на тотъ конецъ, что, быть можетъ, его желаютъ уже видѣть, и наконецъ явиться за десять минутъ до обѣда въ тѣни дверей библіотеки. Мистеръ Толкинхорнъ спитъ въ своей башенкѣ, съ скрипучимъ флюгеромъ надъ головой; вокругъ башни разстилается свинцовая крыша, на которой, въ ясное утро, можно видѣть его гуляющимъ передъ завтракомъ, какъ какого нибудь ворона крупной породы.

Каждый день передъ обѣдомъ миледи поглядываетъ въ дверь библіотеки, покрытую вечернимъ сумракомъ, и не видитъ тамъ мистера Толкинхорна. Каждый день за обѣдомъ миледи поглядываетъ, нѣтъ ли пустого мѣста за столомъ, которое мистеръ Толкинхорнъ могъ бы занять немедленно по своемъ пріѣздѣ; но пустого мѣста не видать. Каждый вечеръ миледи какъ будто случайно спрашиваетъ горничную:

-- Не пріѣхалъ ли мистеръ Толкинхорнъ?

И каждый вечеръ миледи получаетъ неизмѣнный отвѣтъ:

-- Нѣтъ еще, миледи, не пріѣхалъ.

Однажды вечеромъ, распустивъ свои волосы, миледи, послѣ обычнаго отвѣта своей горничной, углубляется въ размышленія,-- какъ вдругъ, въ противоположномъ зеркалѣ, видитъ свое задумчивое личико и подлѣ него пару черныхъ глазъ, наблюдающихъ за ней со вниманіемъ и любопытствомъ.

-- Будь такъ добра,-- говоритъ миледи, обращаясь къ отраженію лица Гортензіи:-- займись своимъ дѣломъ. Ты можешь любоваться своей красотой въ другое время.

-- Простите, миледи! Я любовалась вашей красотой.

-- Напрасно,-- говоритъ миледи:-- это вовсе не твое дѣло.

Наконецъ, однажды вечеромъ, не задолго до захожденія солнца, когда яркія группы фигуръ, часа два оживлявшія Площадку Замогильнаго Призрака, разсѣялись и на террасѣ остались только сэръ Лэйстеръ и миледи, мистеръ Толкинхорнъ является. Онъ подходитъ къ нимъ своимъ обычнымъ методическимъ шагомъ, который не бываетъ у него ни скорѣе, ни медленнѣе. На немъ надѣта его обыкновенная, ничего не выражающая маска -- если только это маска -- и въ каждомъ членѣ его тѣла, въ каждой складкѣ его платья онъ носитъ фамильныя тайны. Преданъ ли онъ всей душой своимъ великимъ кліентамъ, или только считаетъ ихъ за людей, которымъ продаетъ свои услуги, это его собственная тайна. Онъ хранитъ ее, какъ хранитъ тайны своихъ кліентовъ; въ этомъ отношеніи онъ считаетъ и себя своимъ кліентомъ и ужъ, разъѣстся, ни подъ какимь видомъ не измѣнитъ себѣ.

-- Какъ ваше здоровье, мистеръ Толкинхорнъ?-- говоритъ сэръ Лэйстеръ, протягивая ему руку.

Мистеръ Толкинхорнъ совершенно здоровъ. Сэръ Лэйстеръ тоже совершенно здоровъ и миледи также совершенно здорова. Всѣ остаются какъ нельзя болѣе довольны. Адвокатъ, закинувъ руки назадъ, прогуливается по террасѣ подлѣ сэра Лэйстера съ одной стороны; миледи идетъ съ другой.

-- Мы ждали васъ раньше,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ.

Замѣчаніе въ высшей степени милостивое. Другими словами, это значитъ: "Мы помнимъ, мистеръ Толкинхорнъ, о вашемъ существованіи даже и въ то время, когда вы не напоминаете о немъ своимъ присутствіемъ. Замѣтьте, сэръ, мы и на это удѣляемъ частичку нашихъ мыслей".

Мистеръ Толкинхорнъ, вполнѣ понимая это, дѣлаетъ низкій поклонъ и говоритъ, что онъ премного обязанъ.

-- Я бы раньше пріѣхалъ,-- объясняетъ онъ:-- еслибъ меня не задержали разныя дѣла по вашей тяжбѣ съ Бойторномъ.

-- Это человѣкъ съ весьма дурно направленнымъ умомъ, съ съ нѣкоторою суровостію замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ:-- въ высшей степени опасный человѣкъ для всякаго общества... человѣкъ съ весьма низкимъ характеромъ.

-- Онъ ученъ упрямъ,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- Въ такомъ человѣкѣ эта черта весьма натуральна,-- возражаетъ сэръ Дэдлокъ,-- а между тѣмъ самъ оказывается упрямѣйшимъ человѣкомъ.-- Слышать такой отзывъ о немъ для меня вовсе не удивительно.

-- Дѣло остановилось на томъ теперь,-- продолжаетъ адвокатъ:-- согласны ли вы сдѣлать какую нибудь уступку?

-- Нѣтъ, сэръ,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ:-- ни на волосъ. Чтобы я сдѣлалъ уступку?

-- Я не говорю какую нибудь важную уступку... этого, безъ сомнѣнія, вы не позволите себѣ. Я подразумѣваю подъ этимъ совершенную бездѣлицу.

-- Позвольте вамъ сказать, мистеръ Толкинхорнъ,-- возражаетъ сэръ Лэистеръ:-- между мной и мистеромъ Бойторномъ не можетъ быть бездѣлицъ. Мало этого: я долженъ замѣтить вамъ, что мнѣ трудно представить себѣ, какимъ образомъ какое нибудь изъ моихъ правь можно считать за бездѣлицу. Я говорю это не столько относительно моей личности, сколько относительно той фамиліи, поддерживать и охранять достоинство которой лежитъ исключительно на мнѣ.

Мистеръ Толкинхорнъ вторично дѣлаетъ низкій поклонъ.

-- Теперь я имѣю по крайней мѣрѣ руководство къ дальнѣйшему дѣйствію,-- говоритъ онъ.-- Боюсь, однако, что мистеръ Бойторнъ надѣлаетъ намъ много хлопотъ...

-- Дѣлать хлопоты, мистеръ Толкинхорнъ, въ характерѣ такихъ людей,-- прерываетъ сэръ Лэйстеръ.-- Я уже сказалъ вамъ, что это въ высшей стенени безнравственный, низкій человѣкъ,-- человѣкъ, котораго, лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ, непремѣнно бы посадили въ тюрьму уголовныхъ преступниковъ за какое нибудь разбойничье дѣло и показали бы жестокимъ образомъ... еслибъ,-- прибавляетъ сэръ Лэйстеръ послѣ минутнаго молчанія:-- еслибъ только не повѣсили, не колесовали, не четвертовали его.

Сэръ Лэйстеръ, высказавъ такой жестокій приговоръ, повидимому, сбросилъ съ груди своей тяжелый камень; казалось, ему было бы еще легче и пріятнѣе, еслибъ приговоръ этотъ можно было привести въ исполненіе.

-- Однако, начинаетъ темнѣть,-- говоритъ онъ:-- и миледи, пожалуй, простудится. Душа моя, войдемъ въ комнаты.

Въ то время, какъ они подходятъ къ двери пріемной залы, леди Дэдлокъ въ первый разъ обращается къ своему адвокату.

-- Вы писали мнѣ нѣсколько строчекъ касательно лица, о почеркѣ котораго я когда-то спрашивала васъ. Только вы одни могли припомнить это обстоятельство; сама я совершенно забыла объ этомъ. Ваше письмо напомнило мнѣ снова. Не могу представить сбоѣ причины, по которой обратила вниманіе на этотъ почеркъ, но увѣрена, что тутъ должна скрываться какая нибудь причина.

-- Вы увѣрены, миледи?-- повторяетъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- О, да!-- разсѣянно повторяетъ миледи.-- Я думаю, что это случились не безъ причины. И вы приняли на себя трудъ отыскать человѣка, который переписывалъ эту бумагу... позвольте, какъ она называется по вашему... клятвенное показаніе?

-- Точно такъ, миледи.

-- Какъ это странно!

Они входятъ въ мрачную столовую въ нижнемъ этажѣ, освѣщаемую днемъ двумя глубокими окнами. Наступили сумерки. Каминный огонь ярко играетъ на дубовой стѣнѣ и блѣдно отражается въ окнахъ, за которыми, сквозь холодное отраженіе пламени, видно, какъ вся окрестность будто дрожитъ, объятая холоднымъ вѣтромъ, и сѣрый туманъ, какъ одинокій путникъ, за исключеніемъ несущихся по небу облаковъ, ползетъ по полямъ и прогалинамъ парка.

Миледи опускается въ кресло, стоящее въ сторонѣ отъ камина; сэръ Лэйстеръ занимаетъ другое кресло, противъ миледи. Адвокатъ становится противъ камина, прикрывая лицо рукой, протянутой во всю длину. Изъ за руки онъ наблюдаетъ за миледи.

-- Да,-- говоритъ онъ:-- я спрашивалъ объ этомъ человѣкѣ и наконецъ нашелъ его. И какъ странно я нашелъ его...

-- Неужели человѣкомъ, съ которымъ бы непріятно было встрѣтиться?-- разсѣянно и лѣниво замѣчаетъ миледи.

-- Я нашелъ его мертвымъ.

-- О, Боже мой!-- воскликнулъ сэръ Лэйстеръ.

Его не столько изумило открытіе мистера Толкинхорна, сколько обстоятельство, что объ этомъ открытіи говорятъ въ его присутствіи.

-- Мнѣ указали его квартиру -- жалкое мѣсто, гдѣ каждый предметъ носилъ отпечатокъ нищеты; въ этой квартирѣ я нашелъ его мертвымъ.

-- Вы извините меня, мистеръ Толкинхорнъ,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ:-- но чѣмъ меньше будетъ сказано объ этомъ...

-- Ахъ, нѣтъ, сэръ Лэйстеръ, дайте мнѣ до конца выслушать эту исторію,-- говоритъ миледи:-- она какъ нельзя лучше соотвѣтствуетъ сумеркамъ. О, какъ ужасно! И вы нашли его мертвымъ?

Мистеръ Толкинхорнъ подтверждаетъ слова миледи низкимъ поклономъ и говоритъ:

-- Умеръ ли онъ отъ своей собственной руки...

-- Клянусь честью!-- восклицаетъ сэръ Лэйстеръ.-- Въ самомъ дѣлѣ, но...

-- Позвольте мнѣ выслушать исторію,-- возражаетъ миледи.

-- Если ты желаешь, душа моя. Но все же я долженъ сказать...

-- Вамъ ничего не должно говорить!.. Продолжайте, мистеръ Толкинхорнъ.

Сэръ Лэйстеръ, какъ учтивый кавалеръ, долженъ уступить, хотя онъ все еще чувствуетъ, что говорить такую нелѣпость въ кругу людей высокаго сословія, какъ вамъ угодно...

-- Я хотѣлъ сказать,-- продолжаетъ адвокатъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ:-- умеръ ли онъ отъ своей руки, или нѣтъ, этого я не въ силахъ объяснить,-- но, во всякомъ случаѣ, могу утвердительно сказать, что причиной смерти былъ собственный его поступокъ; умышленный ли былъ его поступокъ, или нѣтъ, это не только мнѣ, но и никому неизвѣстно. Слѣдственный судья рѣшилъ, однако, что ядъ былъ принятъ случайно.

-- Какого же рода человѣкъ былъ это несчастное созданіе?-- спрашиваетъ миледи.

-- Весьма трудно сказать,-- отвѣчаетъ адвокатъ, мотая головой:-- онъ жилъ въ такой бѣдности, въ такой небрежности, цвѣтъ лица его былъ до такой степени цыганскій, волосы и борода его были такъ всклокочены, что, право, я долженъ считать его изъ самыхъ послѣднихъ простолюдиновъ за самаго послѣдняго. Докторъ говорилъ, однако, что нѣкогда онъ похожъ былъ на порядочнаго человѣка, какъ по манерамъ, такъ и по платью.

-- Какъ звали этого несчастнаго?

-- Его звали такъ, какъ онъ прозвалъ себя; но никто не зналъ его настоящаго имени.

-- Неужели не знали и тѣ, кто находился при немъ во время болѣзни?

-- При немъ никого не находилось. Онъ найденъ былъ мертвымъ. Вѣрнѣе сказать, я нашелъ его мертвымъ...

-- Безъ всякаго слѣда узнать что нибудь больше?

-- Безъ всякаго. Былъ тамъ старый чемоданъ,-- говоритъ адвокатъ задумчиво:-- но... нѣтъ, въ немъ не было никакихъ бумагъ.

Произнося каждое слово этого короткаго разговора, леди Дэдлокъ и мистеръ Толкинхорнъ, безъ малѣйшаго измѣненія въ своей наружности, пристально смотрѣли другъ на друга. Быть можетъ это было весьма натурально при разсказѣ о такомъ необыкновенномъ происшествіи. Сэръ Лэйстеръ смотрѣлъ на огонь съ выраженіемъ одного изъ Дэдлоковъ, котораго портретъ стоялъ на лѣстницѣ. Съ окончаніемъ разсказа, онъ возобновляетъ свой протестъ говоря, что для него совершенно ясно, что миледи не имѣетъ никакой причины знать этого несчастнаго (развѣ потому только, что онъ писалъ просительныя письма), и надѣется не слышать болѣе о предметѣ, ни подъ какимъ видомъ не соотвѣтствующемъ положенію миледи.

-- Конечно, это можно назвать стеченіемъ ужасовъ,-- говоритъ миледи, подбирая полы своего платья:-- но они могутъ заинтересовать на минуту. Сдѣлайте одолженіе, мистеръ Толкинхорнъ, отворите мнѣ дверь.

Мистерь Толкинхорнъ исполняетъ это съ почтительностью и держитъ дисрь открытою, пока проходитъ миледи. Она проходить мимо него съ обычной усталостью во всѣхъ ея движеніяхъ и съ выраженіемъ холодной благодарности. Они снова встрѣчаются за обѣдомъ, встрѣчаются снова на дрлгой день, встрѣчаются снова въ теченіе многихъ послѣдовательныхъ дней. Леди Дэдлокъ попрежнему все та же истомленная богиня, окруженная поклонниками, ужасно склонная умереть отъ скуки, несмотря на блескъ, который окружаетъ ее. Мистеръ Толкинхорнъ попрежному все тотъ же безмолвный хранитель благородныхъ тайнъ. Очень замѣтно, что онъ не на своемъ мѣстѣ, но въ то же время совершенно какъ у себя дома. Они, повидимому, такъ мало обращаютъ вниманія другъ на друга, какъ всякія другія два лица, встрѣтившіяся изъ разныхъ мѣстъ въ одномъ и томъ же домѣ. Но наблюдаютъ ли они другъ за другомъ, подозрѣваютъ ли они другъ въ другѣ какую нибудь тайну, приготовились ли они сдѣлать нападеніе другъ на друга и никогда не допустить нападенія врасплохъ, и сколько бы далъ каждый изъ нихъ, чтобы узнать сокровенныя тайны своего противника,-- все это скрыто на нѣкоторое время въ глубинѣ ихъ сердецъ.

XIII. Разсказъ Эсѳири.

Мы уже держали множество совѣщаній насчетъ будущей карьеры Ричарда, сначала одни, безъ мистера Джорндиса, какъ Ричардъ желалъ, а впослѣдствіи съ нимъ вмѣстѣ; но всѣ наши совѣщанія долгое время не подвигались впередъ. Ричардъ говорилъ, что онъ готовъ на все. Когда мистеръ Джорндисъ выражалъ свои сомнѣнія насчетъ того, не прошли ли лѣта Ричарда для поступленія его въ морскую службу, Ричардъ говорилъ, что онъ самъ думалъ объ этомъ и полагалъ, что было уже поздно пуститься на это поприще. Когда мистеръ Джорндисъ спрашивалъ его мнѣнія насчетъ военной службы, Ричардъ говорилъ, что онъ думалъ также и объ этомъ, и что эта идея очень недурна. Когда мистеръ Джорндисъ совѣтовалъ ему подумать и рѣшить безъ постороннихъ, было, ли въ немъ пристрастіе къ морю одною только обыкновенною ребяческою склонностію, или сильнымъ влеченіемъ, Ричардъ отвѣчалъ, что онъ уже не разъ серьезно раздумывалъ объ этомъ, но рѣшительно ничего же придумалъ.

-- Не умѣю сказать,-- говорилъ мнѣ мистеръ Джорндисъ:-- до какой степени эта нерѣшительность въ характерѣ обязана какой-то неизвѣстности и отлагательству, которымъ обреченъ онъ былъ съ самаго рожденія. Я могу утвердительно сказать, что Верховный Судъ, при множествѣ своихъ грѣховъ, долженъ отвѣчать и за этотъ. Онъ развилъ въ немъ привычку откладывать всякое дѣло и надѣяться на рѣшеніе его при болѣе удобномъ случаѣ, вовсе не зная, когда и какой представится случай, и такимъ образомъ оставлять все начатое неконченнымъ, неопредѣленнымъ, затемненнымъ. Характеры болѣе взрослыхъ и степенныхъ людей часто мѣняются окружающими обстоятельствами. Невозможно же было ожидать, чтобы характеръ мальчика, подвергаясь въ развитіи своемъ такому сильному вліянію, не измѣнился къ худшему.

Я чувствовала всю справедливость этихъ словъ, хотя, если позволено мнѣ будетъ выразить свое мнѣніе, мнѣ казалось, что надо было много сожалѣть о томъ, что воспитаніе Ричарда нисколько не противодѣйствовало вліянію обстоятельствъ и не служило къ правильному развитію характера. Ричардъ восемь лѣтъ провелъ въ школѣ и учился, сколько я понимаю, писать латинскіе стихи всѣхъ родовъ и размѣровъ и старался достичь въ этомъ искусствѣ совершенства. Но я никогда не слышала, чтобы кому либо изъ его наставниковъ вздумалось узнать, въ чемъ заключается его врожденныя наклонности, въ чемъ состоятъ его недостатки и какого рода лучше всего сообщить ему познанія. Онъ съ такимъ прилежаніемъ занимался стихосложеніемъ и достигъ этого искусства до такого совершенства, что если бы остался въ школѣ до совершеннолѣтія, то, мнѣ кажется, только бы и занимался стихами и въ заключеніе кончилъ бы свое воспитаніе забвеніемъ всѣхъ правилъ стихотворства. Хотя я не сомнѣваюсь, что его стихи были прекрасные, поучительные, очень полезные для множества жизненныхъ цѣлей и легко сохраняемые въ памяти въ теченіе всей жизни; но все же, мнѣ кажется, было бы гораздо полезнѣе для Ричарда заняться немного чѣмъ нибудь дѣльнымъ, нежели слишкомъ много одними латинскими стихами.

Впрочемъ, я очень мало понимала въ этомъ предметѣ и даже теперь не знаю, занимались ли молодые люди классическаго Рима или Греціи стихосложеніемъ въ такихъ огромныхъ размѣрахъ, въ какихъ занимаются этимъ молодые люди нынѣшняго вѣка.

-- Рѣшительно не могу придумать, за что мнѣ приняться,-- говорилъ Ричардъ, задумчиво.-- Въ одномъ только я увѣренъ, что къ духовному званію я совершенно не способенъ.

-- Не имѣешь ли ты склонности къ занятіямъ мистера Кэнджа?-- намекнулъ мистеръ Джорндисъ.

-- Не знаю, сэръ,-- отвѣчалъ Ричардъ.-- Впрочемъ, катаніе на лодкахъ мнѣ очень нравится, а присяжные писцы очень часто проводятъ время на водѣ. Это славная профессія!

-- А насчетъ докторскаго поприща?-- намекнулъ мистеръ Джорндисъ.

-- Вотъ это такъ дѣло !-- вскричалъ Ричардъ.

Мнѣ кажется, что Ричардъ еще ни разу не подумалъ объ этомъ.

-- Вотъ это дѣло!-- повторилъ Ричардъ, съ величашимъ энтузіазмомъ,-- Наконецъ-то мы добились дѣла! Какъ это чудесно! Я стану называться членомъ Королевскаго Медицинскаго Общества!

Надъ его восклицаніями никто не смѣялся, хотя онъ самъ хохоталъ надъ ними отъ всего сердца. Онъ говорилъ, что выбралъ наконецъ профессію, и чѣмъ болѣе думалъ о ней, тѣмъ болѣе убѣждалея, что судьба еро рѣшена: наука врачеванія была въ его понятіи наукой всѣхъ другихъ наукъ. Я полагала, что онъ пришелъ къ такому заключенію потому только, что никогда не имѣлъ случая подумать хорошенько, къ чему именно способенъ онъ, и что, ухватясь за эту самую новенькую для него идею, онъ радовался, что навсегда отдѣлается отъ необходимости думать и раздумывать о выборѣ карьеры. Я старалась угадать, послужили ли такому выбору латинскіе стихи, или это уже само собой должно было случиться.

Мистеръ Джорндисъ употребилъ много труда, чтобы серьезно переговорить съ Ричардомъ объ этомъ и убѣдиться, не обманывается ли Ричардъ въ такомъ важномъ предпріятіи. Обыкновенно послѣ этихъ совѣщаній Ричардъ становился нѣсколько серьезнѣе, но, сказавъ Адѣ и мнѣ, что "дѣло устроено чудесно", начиналъ говорить о чемъ нибудь другомъ.

-- Клянусь небомъ!-- вскричалъ мистеръ Бойторнъ, сильно заинтересованный этимъ предметомъ. (Впрочемъ, мнѣ бы не слѣдовало и говорить объ этомъ, потому что мистеръ Бойторнъ ни въ какія дѣла не вмѣшивался слабо):-- клянусь небомъ, я въ восторгѣ, что молодой человѣкъ съ такимъ рвеніемъ посвящаетъ себя этому благородному призванію! А что касается до корпорацій, приходскихъ и другихъ общинъ, этихъ сходбищъ пустоголовыхъ олуховъ, которые собираются нарочно затѣмъ, чтобъ размѣняться такими спичами, за которые -- клянусь небомъ!-- ихъ всѣхъ поголовно слѣдовало бы присудить къ ссылкѣ на весь остатокъ ихъ ничтожной жизни въ ртутные рудники, и тѣмъ отвратить заразу, которую прививаютъ они къ нашему родному нарѣчію; въ вознагражденіе же тѣхъ неоцѣненныхъ услугъ, которыя молодые люди оказываютъ намъ, употребляя лучшую часть своей жизни на близкое изученіе предмета, на продолжительныя занятія, подвергая себя всевозможнымъ лишеніямъ, получая скудное содержаніе, котораго бы недостаточно было къ существованію какого нибудь адвокатскаго писца, я бы поставилъ за правило приготовлять изъ каждаго члена корпораціи анатомическіе препараты, собственно для того, чтобы молодые люди изучали на практикѣ, до какой степени можетъ растолстѣть пустая голова.

Въ заключеніе такого пылкаго объясненія, мистеръ Бойторнъ окинулъ насъ взглядомъ съ пріятной улыбкой и потомъ вдругъ загремѣлъ своимъ оглушительнымъ "ха, ха, ха!" раскаты котораго продолжалось, конечно, съ умысломъ, до тѣхъ поръ, пока мы сами не присоединились къ этому чистосердечному смѣху.

Такъ какъ Ричардъ послѣ неоднократныхъ отсрочекъ, даваемыхъ ему мистеромъ Джорндисомъ на размышленіе, все еще продолжалъ говорить, что онъ рѣшительно выбралъ для себя карьеру, и такъ какъ онъ все еще продолжалъ увѣрять Аду и меня, что "дѣло устроено чудесно", то рѣшено было пригласить на общее и окончательное совѣщаніе мистера Кэнджа. Вслѣдствіе этого, мистеръ Кэнджъ прибылъ въ одинъ прекрасный день къ обѣду, усѣлся въ покойное кресло, вертѣлъ футляръ изъ подъ очковъ между пальцами, говорилъ звучнымъ голосомъ и вообще дѣйствовалъ совершенно такъ, какъ дѣйствовалъ, сколько мнѣ помнится, въ то время, когда я впервые увидѣла его, будучи еще маленькой дѣвочкой.

-- Конечно, конечно!-- говорилъ мистеръ Кэнджъ.-- Да, прекрасно! Весьма хорошая профессія, мистеръ Джорндисъ, отличная профессія!

-- Курсъ наукъ и практическія приготовленія требуютъ прилежныхъ занятій,-- замѣчалъ мой опекунъ, бросая взглядъ на Ричарда.

-- Безъ сомнѣнія,-- говорилъ мистеръ Кэнджъ: -- это требуетъ большого прилежанія.

-- Впрочемъ, это болѣе или менѣе составляетъ главное условіе при избраніи всякаго рода профессіи,-- говорилъ мистеръ Джорндисъ.-- Я не знаю до какой степени можно уклониться отъ этого условія при всякомъ другомъ выборѣ.

-- Совершенно справедливо,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ:-- и мистеръ Ричардъ Карстонъ, который такъ достохвально выказалъ себя на поприщѣ, если можно такъ выразиться, классическихъ наукъ, подъ сѣнію которыхъ протекла его счастливая юность, безъ сомнѣнія, примѣнитъ привычки, если не самыя правила и практическія упражненія стихосложенія того языка, на которомъ, гдѣ было сказано, если я не ошибаюсь, поэты не образуютсяя, но родятся,-- безъ сомнѣнія, онъ примѣнитъ все это къ воздѣлыванію въ высшей степени практическаго поля дѣйствія, на которое вступаетъ.

-- Вы вполнѣ можете положиться, сэръ,-- сказалъ Ричардъ, съ всегдашнею безпечностью:-- что я охотно вступаю въ это поприще и готовъ употребить на немъ всѣ свои старанія и усилія.

-- Очень хорошо, мистеръ Джорндисъ!-- сказалъ мистеръ Кэнджъ, плавно кивая головой.-- Если мистеръ Ричардъ Карстонъ увѣряетъ насъ, что вступаетъ на это поприще охотно и съ готовностью употребить на немъ всѣ свои старанія и усилія (еще плавнѣе кивая головой и сопровождая каждое слово плавными размахами руки), я долженъ представить вамъ на видъ, что намъ остается только разсмотрѣть, какимъ образомъ лучше всего достичь желаемой цѣли. И, во первыхъ, намъ слѣдуетъ принятъ въ соображеніе порученіе мистера Ричарда руководству свѣдующаго и опытнаго врача. Есть ли у васъ въ настоящее время кто нибудь въ виду?

-- Кажется, никого нѣтъ, Рикъ?-- сказалъ опекунъ.

-- Никого, сэръ,-- отвѣчалъ Ричардъ.

-- Совершенно такъ!-- замѣтилъ мистеръ Кэнджъ.-- Во вторыхъ, касательно содержанія молодого человѣка -- не встрѣчается ли съ этой стороны ощутительнаго препятствія?

-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!-- отвѣчалъ Ричардъ.

-- Совершенно такъ!-- повторилъ мистеръ Кэнджъ.

-- Я бы желалъ имѣть нѣкоторое разнообразіе,-- сказалъ Ричардъ:-- желалъ бы пріобрѣсть нѣкоторую опытность и въ другихъ отношеніяхъ...

-- Безъ сомнѣнія, это весьма, необходимо,-- возразилъ мистеръ Кэнджъ.-- Я думаю, мистеръ Джорндисъ, все это намъ нетрудно устроить? Намъ остается только, во первыхъ, отыскать въ достаточной степени искуснаго врача, и какъ скоро мы успѣемъ въ этомъ, смѣю прибавить, какъ скоро будемъ мы въ состояніи заплатитъ извѣстное вознагражденіе, единственное затрудненіе будетъ заключаться въ выборѣ именно одного врача изъ множества. Во вторыхъ, намъ слѣдуетъ соблюсти тѣ небольшія формальности, которыя окажутся необходимыми какъ въ отношеніи къ нашему возрасту, такъ и въ отношеніи къ опекѣ Верховнаго Суда; и тогда мы въ непродолжительномъ времени -- позвольте здѣсь употребить чистосердечное выраженіе мистера Ричарда -- "вступимъ на поприще" къ общему нашему удовольствію. Должно приписать стеченію обстоятельствъ,-- сказалъ мистеръ Кэнджъ съ оттѣнкомъ меланхоліи въ улыбкѣ,-- одному изъ тѣхъ стеченій обстоятельствъ, которыя пожалуй и не требуютъ особенныхъ объясненій, принимая въ разсчстъ ограниченность умственныхъ дарованій человѣка,-- должно приписать стеченію особенныхъ обстоятельствъ, что у меня есть кузенъ, который занимается искусствомъ врачеванія. Можетъ статься, вы примете его за искуснаго и опытнаго врача; можетъ и то статься, что онъ какъ нельзя лучше будетъ соотвѣтствовать этому предположенію. Я также мало могу ручаться за него, какъ и за васъ, но все же скажу -- можетъ статься!

Такъ какъ это совѣщаніе было первымъ приступомъ къ открытію карьеры, то рѣшено было, что мистеръ Кэнджъ повидается и поговоритъ съ своимъ кузеномъ. А такъ какъ мистеръ Джорндисъ давно уже обѣщалъ свезти насъ въ Лондонъ на нѣсколько недѣль, то на другой же день положено было предпринять эту поѣздку и вмѣстѣ съ тѣмъ рѣшить дѣло Ричарда.

Мистеръ Бойторнъ уѣхалъ отъ насъ черезъ недѣлю. Мы совершили путь и расположились въ хорошенькой квартиркѣ близъ Оксфордской улицы надъ лавкой обойщика. Лондонъ былъ для насъ великимъ чудомъ, и мы проводили цѣлые часы, любуясь его диковинками, которыхъ было такъ много, что онѣ казались намъ неистощимыми. Мы посѣщали главные театры и съ наслажденіемъ смотрѣли всѣ тѣ пьесы, которыя стоило смотрѣть. Я упоминаю объ этомъ потому, что въ театрѣ мистеръ Гуппи снова началъ безпокоить меня.

Однажды вечеромъ я и Ада сидѣли впереди ложи, а Ричардъ занималъ любимое свое мѣсто -- за стуломъ Ады. Взглянувъ случайно въ партеръ, я увидѣла, что мистеръ Гуппи, съ растрепанными волосами и съ выраженіемъ глубокой горести на лицѣ, смотрѣлъ на меня. Въ продолженіе всего представленія, я чувствовала., что онъ смотрѣлъ не на сцену и актеровъ, а на нашу ложу и меня, и смотрѣлъ съ разсчитаннымъ выраженіемъ глубокой грусти и глубочайшаго отчаянія.

Эта обстоятельство совершенно испортило мое удовольствіе въ тотъ вечеръ; оно приводило меня въ замѣшательство и было очень, очень забавно. Съ этого раза мы никогда не пріѣзжали въ театръ безъ того, чтобы не увидѣть въ партерѣ мистера Гуппи, съ растрепанными волосами, съ отложенными воротничками и съ уныніемъ въ лицѣ. Во время нашего прихода въ ложу, если его не оказывалось въ партерѣ, я начинала уже надѣяться, что онъ не придетъ, и заранѣе восхищалась на нѣкоторое время представленіемъ, но, взглянувъ въ сторону, совершенно неожиданно встрѣчалась съ его унылыми до глупости взорами, и съ той минуты была увѣрена, что эти взоры слѣдили за мной въ продолженіе всего вечера.

Я не могу выразить, до какой степени меня это безпокоило. Еслибъ онъ причесалъ волосы и поднялъ бы кверху свои воротнички, это было бы только смѣшно; но полная увѣренность, что это глупое созданіе не спускаетъ съ меня глазъ, ни на минуту не измѣняетъ своего безсмысленнаго выраженія въ лицѣ, производила на меня такое непріятное впечатлѣніе, что я не могла смѣяться при самыхъ комическихъ сценахъ, не могла плакать при самыхъ трогательныхъ, не могла пошевелиться, не могла говорить; словомъ сказать, я была морально связана. Избѣгнуть наблюденій мистера Гуппи, перемѣнивъ мѣсто и удалясь въ глубину ложи -- я не могла этого сдѣлать: я знала, что Ричардъ и Ада были увѣрены, что я стану сидѣть подлѣ нихъ, и что они не могли бы такъ свободно бесѣдовать другъ съ другомъ, еслибь подлѣ нихъ сидѣла не я, а кто нибудь другой. Поэтому я оставалась на своемъ мѣстѣ, рѣшительно не зная, куда мнѣ смотрѣть, потому что куда бы я ни взглянула, я знала, что взоръ мистера Гуппи слѣдитъ за мной; да къ тому же мнѣ больно было подумать, что этотъ молодой человѣкъ собственно для меня, а не для удовольствія, обрекалъ себя страшнымъ издержкамъ.

Иногда я думала сказать объ этомъ мистеру Джорндису и въ то же время боялась, что молодой человѣкъ потеряетъ мѣсто, и что я буду причиной его несчастія; иногда думала довѣрить это Ричарду, но боялась, что онъ раздерется и подобьетъ глаза мистеру Гуппи; иногда думала сердито посмотрѣть на него или строго покачать головой, но чувствовала, что этого мнѣ не сдѣлать; иногда я намѣревалась написать его матери, но это обыкновенно кончалось убѣжденіемъ, что начать переписку было бы гораздо хуже: такъ что я всегда приходила къ заключенію, что ничего не могу сдѣлать. Настойчивость мистера Гуппи заставляла его не только слѣдить за нами когда мы отправлялись въ театръ, но встрѣчать насъ въ толпѣ народа, при нашемъ выходѣ, и даже становиться на запятки нашей кареты; и я дѣйствительно видѣла его раза два или три, какъ онъ претерпѣвалъ тамъ мученія отъ ужасныхъ гвоздей. Когда мы пріѣзжали домой, онъ прислонялся къ фонарному столбу противъ нашего дома. Домъ обойщика, гдѣ мы квартировали, расположенъ былъ на углу, и окно моей спальни приходилось какъ разъ противъ фонарнаго столба. Вечеромъ я не рѣшалась подходить къ этому окну, опасаясь увидѣть мистера Гуппи (какъ это и случилось въ одну лунную ночь), прислонившагося къ столбу и подвергавшаго себя опасности схватить сильную простуду. Еслибъ мистеръ Гуппи, къ моему несчастію, не имѣлъ въ теченіе дня занятій, я бы рѣшительно не имѣла отъ него покоя.

Пока мы предавались удовольствіямъ, въ которыхъ мистеръ Гуппи такъ странно участвовалъ, дѣло, которое привлекло насъ въ Лондонъ, подвигалось впередъ своимъ чередомъ. Кузенъ мистера Кэнджа былъ нѣкто мистеръ Бэйхамъ Баджеръ, имѣвшій хорошую практику въ Чельзи и, кромѣ того, въ одномъ изъ большихъ городскихъ лазаретовъ. Онъ изъявилъ совершенную готовность принять Ричарда въ свой домъ и слѣдить за его занятіями; а такъ какъ казалось, что занятія эти подъ руководствомъ мистера Баджера пойдутъ не безъ успѣха, что мистеръ Баджеръ полюбилъ Ричарда, а Ричардъ полюбилъ мистера Баджера, то заключено было условіе, получено согласіе лорда-канцлера, и дѣло совершенно кончилось.

Въ тотъ день, когда Ричарду слѣдовало явиться къ мистеру Баджеру, мы всѣ приглашены были къ послѣднему на обѣдъ. Въ пригласительной запискѣ мистриссъ Баджеръ было сказано, что обѣдъ будетъ въ строгомъ смыслѣ семейный,-- и дѣйствительно: мы не встрѣтили ни одной леди, кромѣ самой мистриссъ Баджеръ. Она окружена была въ своей гостиной различными предметами, изобличающими, что мистриссъ Баджеръ немножко рисуетъ, немножко играетъ на фортепьяно, немножко играетъ на гитарѣ, немножко играетъ на арфѣ, немножко поетъ, немножко занимается рукодѣльемъ, немножко пишетъ стихи и немножко занимается ботаникой. Я должна думать, что ей было лѣтъ пятьдесятъ, но одѣта она была какъ молоденькая дѣвочка и имѣла нѣжный цвѣтъ лица. Если къ маленькому списку всѣхъ ея достоинствъ я прибавлю, что она румянилась немножко, то, мнѣ кажется, это нисколько не повредитъ дѣлу.

Самъ мистеръ Бэйхамъ Баджеръ былъ краснощекій, свѣжелицый, хрупкій на взглядъ джентльменъ, съ слабымъ голосомъ, бѣлыми зубами, бѣлокурыми волосами, удивляющимися взорами и, въ заключеніе, нѣсколькими годами моложе мистриссъ Бэйхамъ Баджеръ. Онъ чрезвычайно восхищался ею, и по весьма забавному поводу (такъ по крайней мѣрѣ намъ казалось) -- что она имѣла уже третьяго мужа. Когда мы заняли мѣста, какъ мистеръ Баджеръ торжественно сказалъ мистеру Джорндису:

-- Быть можетъ, вы не повѣрите, что я уже третій супругъ мистриссъ Бэйхамъ Баджеръ.

-- Неужели?-- сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- Да, третій! А вѣдь по наружности мистриссъ Баджеръ нельзя повѣрить, миссъ Соммерсонъ, чтобы эта леди имѣла уже двухъ супруговъ.

Я отвѣчала, что дѣйствительно нельзя повѣрить.

-- И еслибъ вы знали, какіе это были замѣчательные люди!-- сказалъ мистеръ Баджеръ сообщительнымъ тономъ.-- Капитанъ королевскаго флота, смѣю сказать, знаменитый офицеръ. Имя профессора Динго, моего непосредственнаго предмѣстника, стяжало европейскую извѣстность.

Мистриссъ Баджеръ услышала это и улыбнулась.

-- Да, душа моя!-- сказалъ мистеръ Баджеръ, въ отвѣтъ на эту улыбку:-- я сообщилъ мистеру Джорндису и миссъ Соммерсонъ, что ты уже была за двумя мужьями, и что оба мужа были люди знаменитые. Они находятъ, какъ и вообще всѣ, кому я говорю объ этомъ, что трудно повѣритъ мнѣ.

-- Мнѣ едва было двадцать лѣтъ,-- сказала мистриссъ Баджеръ:-- когда я вышла за Своссера, капитана королевскаго флота. Я ходила съ нимъ въ Средиземное море, и теперь вы видите во мнѣ настоящаго моряка. Спустя двѣнадцать лѣтъ послѣ дня нашего бракосочетанія, я сдѣлалась женой профессора Динго.

(...стяжавшаго европейскую извѣстность!-- прибавилъ мистеръ Баджерь въ полголоса.)

-- День, въ который вѣнчали меня съ мистеромъ Баджеромъ,-- продолжала мистриссь Баджеръ:-- былъ днемъ моихъ предыдущихъ вступленій въ замужество. Къ этому дню я питаю особенную привязанность...

-- Такъ что мистриссъ Баджеръ вѣнчалась съ тремя супругами -- двое изъ нихъ люди знаменитые,-- сказалъ мистеръ Баджеръ, подтверждая факты:-- аккуратно двадцать перваго марта, въ одиннадцать часовъ по полудни.

Мы всѣ выразили удивленіе.

-- Хотя я вполнѣ уважаю скромность мистера Баджера,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ:-- я рѣшаюсь, однако же, поправить его выраженіе и сказать, что мистриссъ Баджеръ выходила замужъ не за двухъ, но за трехъ знаменитыхъ людей.

-- Благодарю васъ, мистеръ Джорндисъ! Я сама всегда говорю ему объ этомъ,-- замѣтила мистриссъ Баджеръ.

-- Что же я говорю тебѣ на это, душа моя?-- сказалъ мистеръ Баджеръ.-- Нисколько не унижая этой извѣстности, которую пріобрѣлъ на медицинскомъ поприщѣ, и которую нашъ другъ мистеръ Карстонъ будетъ имѣть множество случаевъ оцѣнить, я еще не до такой степени слабоуменъ (эти слова относились ко всѣмъ намъ вообще), я еще не до такой степени безразсуденъ, чтобы ставить свою извѣстность на одну параллель съ извѣстностью такихъ знаменитыхъ людей, какъ капитанъ Своссеръ и профессоръ Динго. Быть можетъ, вамъ интересно будетъ, мистеръ Джорндисъ,-- продолжалъ мистеръ Бенхамъ Баджеръ, провожая насъ въ гостиную:-- взглянуть на портретъ капитана Своссера. Портретъ этотъ былъ написанъ, когда капитанъ возвратился въ отечество послѣ крейсерства у африканскихъ береговъ, гдѣ онъ страдалъ отъ туземной лихорадки. Мистриссъ Баджеръ находитъ, что онъ очень желтъ. Но, несмотря на то, черты лица его очень правильныя,-- очень правильныя.

Мы всѣ въ одинъ голосъ отвѣчали: "да, очень правильныя!"

-- Когда я смотрю на этотъ портретъ,-- сказалъ мистеръ Баджеръ:-- то всегда говорю про себя: "вотъ человѣкъ, на котораго бы я желалъ постоянно смотрѣть." Это желаніе ясно показываетъ, какой знаменитый человѣкъ былъ этотъ капитанъ. Но другую сторону,-- портретъ профессора Динго. Я зналъ его очень хорошо, я находился при немъ въ послѣднія минуты его жизни: похожъ, какъ двѣ капли воды, совершенно живой,-- только что по говорить! Надъ фортепьяно вы видите портретъ мистриссъ Бэйхамъ Баджеръ, когда была она мистриссъ Своссеръ. Надъ софою -- мистриссъ Бэйхамъ Баджеръ, когда называлась она мистриссъ Динго. Обладая оригиналомъ мистриссъ Баджеръ in esse, я не считаю за нужное имѣть съ нея копію.

Когда провозгласили, что обѣдъ на столѣ, мы спустились внизъ. Это былъ въ своемъ родѣ маленькій, но во всѣхъ отношеніяхъ прекрасный банкетъ, въ теченіе котораго капитанъ и профессоръ упорно оставались въ головѣ мистера Баджера; а такъ какъ Ада и я находились подъ особеннымъ его покровительствомъ, то неизбѣжно должны были выслушивать всѣ похвалы, щедро расточаемыя на этихъ знаменитѣйшихъ людей.

-- Вамъ угодно воды, миссъ Соммерсонъ? Позвольте, позвольте! Пожалуйста, не пейте изъ этого стакана. Джемсъ, принеси мнѣ кубокъ профессора.

Ада очень восхищалась искусственными цвѣтами подъ стекляннымъ колпакомъ.

-- Удивительно, какъ долго они сохраняются!-- сказалъ мистеръ Баджерь.-- Они подарены были мистриссъ Бэйхамъ Баджеръ еще въ ту пору, когда она плавала въ Средиземномъ морѣ.

Мистеръ Баджеръ предложилъ мистеру Джорндису выпить стаканъ кларета.

-- Но только не этого кларета!-- говорилъ онъ.-- Нѣть, ужъ извините! Сегодня день особенный, а на всякій особенный случай я имѣю обыкновеніе подчинять гостей особеннымъ винцомъ. (Джемсъ, подай кларетъ Своссера.) Вотъ это вино, мистеръ Джорндисъ, привезено изъ за границы капитаномъ Своссеромъ,-- ужъ и не умѣю вамъ сказать, какъ давно! Вы увидите, это чудо -- не вино. Душа моя, мнѣ пріятно отвѣдать этого винца съ тобой вмѣстѣ... (Джемсъ, подай кларетъ Своссера мистриссъ Баджеръ.) За твое здоровье, душа моя!

Послѣ обѣда, когда мы, дамы, удалились въ гостиную, то взяли съ собой и первыхъ двухъ мужей мистриссъ Баджеръ. Мистриссъ Баджеръ представила намъ біографическій очеркъ жизни и службы капитана Своссера до его женитьбы и болѣе подробную его исторію съ того дня, какъ онъ влюбился въ нее во время бала на кораблѣ "Криплеръ", даннаго офицерамъ того корабля на Плимутскомъ рейдѣ.

-- Неоцѣненный мой старикъ "Криплеръ"!-- говорила мистриссъ Баджеръ, качая головой.-- Это былъ благородный корабль. Чистенькій, боевой, весь рангоутъ, какъ говаривалъ капитанъ Своссеръ, вытянутъ въ струночку. Вы извините меня, если я употреблю морскія выраженія: вѣдь я была когда-то настоящимъ морякомъ. Капитанъ Своссерь любилъ этотъ корабль собственно изъ-за меня. Когда его сдали къ порту, покойникъ мой часто говаривалъ, что еслибъ былъ богатъ, то непремѣнно бы купилъ дряхлый его остовъ и велѣлъ бы сдѣлать надпись на тѣхъ шканечныхъ планкахъ, гдѣ мы стояли съ нимъ въ парѣ контрданса, и гдѣ онъ чувствовалъ, какъ пролетали сквозь него продольные выстрѣлы изъ обоихъ бортовъ моей артиллеріи: такъ онъ называлъ, по своему, мои глаза.

Мистриссъ Баджеръ покачала головой, вздохнула и взглянула въ зеркало.

-- Большая перемѣна была при переходѣ отъ капитана Своссера къ профессору Динго,-- продолжала мистриссъ Баджеръ съ плачевной улыбкой.-- При самомъ началѣ я сильно ощущала эту перемѣну. Въ образѣ моей жизни это была настоящая революція. Но привычка въ связи съ наукой -- въ особенности съ наукою,-- принудила меня забыть эту перемѣну. Будучи единственнымъ товарищемъ профессора въ его ботаническихъ изслѣдованіяхъ, я почти совсѣмъ забыла, что плавала когда-то по морямъ, и сдѣлалась сама настоящая ученая. Замѣчательно, что профессоръ во всѣхъ отношеніяхъ точно такъ же не имѣлъ ни малѣйшаго сходства съ капитаномъ, какъ и мистеръ Баджеръ не имѣетъ его съ обоими ими.

Потомъ намъ слѣдовало выслушать печальное описаніе кончины капитана Своссера и кончины профессора Динго: оба они, какъ оказалось, одержимы были неизлечимыми недугами. Во время этого описанія мистриссъ Баджеръ замѣтила намъ, что въ жизни своей она была влюблена до безумія одинъ только разъ и что предметъ этой бѣшеной страсти, которой никогда не возвратиться къ ней со всей ея силой и пылкостью, былъ капитанъ Своссеръ. Въ то время, какъ профессоръ медленно умиралъ у насъ подъ вліяніемъ самыхъ ужасныхъ мученій, и когда мистриссъ Баджеръ, подражая умирающему, съ большимъ усиліемъ произнесла: "Гдѣ же Лаура? Пусть Лаура подастъ мнѣ тостъ и воды", изъ столовой вошли джентльмены, и -- профессоръ скончался.

Я замѣтила въ этотъ вечеръ -- впрочемъ, я замѣтила это въ теченіе многихъ предшествовавшихъ дней -- что Ада и Ричардъ болѣе, чѣмъ когда-либо находились другъ подлѣ друга; конечно, это было весьма естественно, если взять въ разсчетъ близкую разлуку. И потому, когда мы пріѣхали домой и когда Ада и я удалились въ свою спальню, мнѣ нисколько не удивительно было увидѣть Аду молчаливѣе обыкновеннаго, и хотя я вовсе не была подготовлена, но меня нисколько не удивило, когда Ада бросилась въ мои объятія и, спрятавъ на груди моей свое печальное, личико, сказала:

-- Моя милая Эсѳирь! Я хочу открыть тебѣ большую тайну,-- безъ сомнѣнія, моя милочка, самую большую завѣтную тайну!

-- Какую тайну, ангелъ мой?

-- О, Эсѳирь, тебѣ не отгадать ея!

-- А если я попробую отгадать?

-- О, нѣтъ! Нѣтъ! Ради Бога, не отгадывай!-- воскликнула Ада, крайне испуганная одной мыслью, что я и въ самомъ дѣлѣ отгадаю.

-- По крайней мѣрѣ, до кого же касается эта тайна?-- спросила я, притворяясь задумчивою.

-- Это касается,-- сказала Ада шепотомъ:-- это касается... до кузена Ричарда.

-- Въ чемъ же дѣло, моя душечка?-- спросила я, цѣлуя ея золотистые волосы.-- Сквозь слезы я ничего не видѣла, кромѣ этихъ волосъ.-- Скажи же, что такое?

-- О, Эсѳирь, тебѣ никогда не отгадать!

До такой степени было для меня пріятно ощущеніе, когда Ада льнула ко мнѣ и скрывала на груди моей свое личико,-- до такой степени отрадно было для меня убѣжденіе, что она плакала не отъ горести, но отъ избытка радости, счастья и надежды, что мнѣ не хотѣлось помочь ей выйти такъ скоро изъ итого положенія.

-- Онъ говоритъ... впрочемъ, я знаю, это покажется тебѣ смѣшнымъ: мы еще оба такъ молоды... но онъ говоритъ,-- и Ада залилась слезами... онъ говоритъ, что пламенно любитъ меня.

-- Неужели?-- сказала я.-- Я ничего подобнаго не слышала, но, моя душечка, я бы могла сказать тебѣ объ этомъ недѣли четыре тому назадъ.

Какъ плѣнительно было смотрѣть на Аду, когда лицо ея въ пріятномъ изумленіи покрывалось яркимъ румянцемъ, когда она крѣпко сжимала меня въ своихъ объятіяхъ и смѣялась, и плакала, и блѣднѣла, и вспыхивала, и снова смѣялась, и снова плакала!

-- Я не знаю, право, за кого ты, моя милочка, считала меня,-- сказала я:-- вѣрно, за какую нибудь глупенькую. А эта глупенькая знала, что Ричардъ любитъ тебя такъ пламенно, какъ только можно, ужъ я и не знаю, съ которыхъ поръ.

-- И ты ни слова не сказала мнѣ!-- вскричала Ада, цѣлуя меня.

-- Я ждала, когда мнѣ самой скажутъ объ этомъ.

-- Но теперь я сказала тебѣ, и какъ ты думаешь: дурно это съ моей стороны или нѣтъ?-- возразила Ада.

Еслибъ я была самая жестокая женщина изъ цѣлаго міра, то, быть можетъ, нѣжными ласками своими она бы принудила меня сказать нѣтъ. Но, слава Богу, я не была жестокой, и потому безъ всякаго принужденія сказала нѣтъ.

-- Теперь, значить, я все знаю,-- сказала я.

-- О, нѣтъ, милая моя Эсѳирь, это еще не все!-- сказала Ада, обнимая меня крѣпче и снова скрывая свое личико у меня на груди.

-- Еще не все?-- сказала я.-- Даже и это еще не все?

-- Нѣтъ, нѣтъ, не все!-- отвѣчала Ада, качая головкой.

-- И ты не хотѣла открыть...-- начала я въ шутку.-- Но Ада взглянула на меня и, улыбаясь сквозь слезы, сказала:

-- Ахъ, нѣтъ, Эсѳирь, я хотѣла открыть тебѣ все! Ты вѣдь знаешь, что я хотѣла! Я хотѣла открыть передъ тобой всю мою душу!

Я, смѣясь, сказала ей, что знала это точно такъ же, какъ знала и все другое. Потомъ мы сѣли къ камину, и я предоставила себѣ право говорить одной; хотя съ моей стороны сказано было очень немного, но я вскорѣ успокоила Аду и нѣсколько развеселила.

-- А какъ ты думаешь, хозяюшка Дорденъ, знаетъ объ этомъ кузенъ Джонъ или нѣтъ?-- спросила Ада.

-- Если кузенъ Джонъ не слѣпъ,-- сказала я:-- то должно полагать, что онъ знаетъ объ этомъ не меньше нашего.

-- Намъ надо переговорить съ нимъ до разлуки съ Ричардомъ,-- сказала Ада робкимъ голосомъ.-- Посовѣтуй намъ, душечка, какъ лучше сдѣлать это. Ты не разсердишься, если Ричардъ войдетъ сюда?

-- Неужели Ричардъ здѣсь... за дверями?-- спросила я.

-- Право, не знаю,-- возразила Ада съ наивнымъ простодушіемъ, которое одно бы плѣнило мое сердце, еслибъ оно уже давнымъ-давно не было плѣнено.-- А можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ, онъ не за дверями ли.

И, въ самомъ дѣлѣ, онъ былъ за дверями. Ада и Ричардъ сѣли по обѣ стороны отъ меня и, повидимому, были влюблены не другъ въ друга, но въ меня: такъ были они довѣрчивы, внимательны и нѣжны ко мнѣ. Сначала они вели себя по принятому между ними обыкновенію. Я, впрочемъ, не останавливала ихъ: я отъ чистаго сердца любовалась ими и приходила въ восторгъ; но мало по малу мы углубились въ размышленіе и разсужденіе, о томъ, какъ молоды были они, сколько лѣтъ должно пройти, прежде чѣмъ осуществится ихъ любовь, какими путями приведетъ она ихъ къ счастію, и станетъ ли она одушевлять ихъ непоколебимою рѣшимостью исполнять обязанности другъ къ другу, станетъ ли она одушевлять ихъ постоянствомъ, твердостью и терпѣніемъ. Ричардъ говорилъ, что онъ готовъ для Ады избить пальцы до костей, Ада обѣщала сдѣлать то же самое для Ричарда. Они ласкали меня, называли меня самыми нѣжными именами, и, разсуждая и совѣтуясь, мы просидѣли такимъ образомъ почти до самаго разсвѣта. Наконецъ я обѣщала имъ въ то же утро сообщить обо всемъ кузену Джону.

Съ наступившимъ утромъ я отправилась послѣ завтрака къ моему опекуну, въ комнату, которая въ Лондонѣ замѣняла для насъ Ворчальную Холоднаго Дома, и сказала ему, что хочу поговорить съ нимъ по секрету.

-- Я увѣренъ, наша хозяюшка,-- сказалъ онъ, закрывъ книгу:-- я увѣренъ, если ты намѣрена говорить со мной по секрету, то въ этомъ нѣтъ ничего опаснаго?

-- Я полагаю, что нѣтъ,-- отвѣчала я:-- и могу поручиться даже, что въ моемъ секретѣ ничего нѣтъ секретнаго. Это случилось не дальше, какъ вчера.

-- Вчера? Говори же скорѣе, Эсѳирь, что это такое?

-- Вы помните,-- сказала я:-- счастливый вечеръ, когда мы впервые явились въ Холодный Домъ? Помните, когда Ада пѣла въ темной комнатѣ?

Мнѣ хотѣлось напомнить ему взглядъ, который онъ тогда бросилъ на меня; и если не ошибаюсь, то желаніе мое исполнилось.

-- Помните, еще когда...-- сказала я, съ небольшимъ замѣшательствомъ.

-- Да, да, помню, душа моя,-- сказалъ онъ.-- Пожалуйста, но торопись; говори спокойнѣе.

-- Ну такъ я вамъ скажу, что Ада и Ричардъ влюблены другъ въ друга. Мало того: они уже признались въ этомъ другъ другу.

-- Уже?-- воскликнулъ опекунъ мой, сильно изумленный.

-- Да, признались,-- сказала я.-- И -- сказать ли вамъ правду, мой добрый опекунъ?-- я этого давно ждала.

-- Какая же польза изъ твоихъ ожиданій?-- сказалъ онъ.

Минуты двѣ онъ просидѣлъ задумавшись. На лицѣ его безпрестанно играла его всегдашняя добрая и пріятная улыбка. Потомъ онъ сказалъ, что желаетъ видѣть Ричарда и Аду. Когда они пришли, онъ одной рукой обнялъ Аду съ отеческой нѣжностью и обратился къ Ричарду серьезнымъ и въ то же время ласковымъ тономъ.

-- Рикъ,-- сказалъ онъ:-- я радъ, что пріобрѣлъ твое довѣріе. Я надѣюсь сохранить его. Представляя себѣ наши отношенія, которыя такъ прояснили мою жизнь и надѣлили ее новыми интересами и радостями, я въ то же время представлялъ себѣ, заглядывая въ будущее, возможность, что ты и твоя милая кузина (не пугайся, Ада, не конфузься, душа моя!) пойдете вмѣстѣ по одной дорогѣ въ жизни. Я видѣлъ и вижу многія причины, по которымъ должно желать вашего союза. Но не забудь, Рикъ, я представлялъ себѣ это, заглядывая въ будущее.

-- Мы тоже, сэръ, основываемъ наше счастье на будущемъ,-- возразилъ Рикъ.

-- Прекрасно!-- сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Это весьма благоразумно! Теперь, друзья мои, выслушайте меня. Я бы могъ вамъ сказать, что вы еще не умѣете вполнѣ цѣнить своихъ душевныхъ наклонностей; что, быть можетъ, встрѣтится множество обстоятельствъ, которыя разлучатъ васъ на вѣки; что цѣпь, сплетенная вами изъ цвѣтовъ, можетъ разорваться или обратиться въ цѣпь свинцовую. Но я этого не сдѣлаю. Если суждено этому случиться, то оно само собой случится очень скоро. Я хочу оставаться въ томъ убѣжденіи, что, спустя нѣсколько лѣтъ, любовь ваша другъ къ другу не измѣнится. Все, что я, руководимый этимъ убѣжденіемъ, хочу сказать вамъ, заключается въ томъ, что если чувства ваши перемѣнятся, если вы откроете, что и въ зрѣломъ возрастѣ вы другъ для друга точно такіе же кузены (особенно въ твоей возмужалости, Рикъ! ужъ ты извини меня!), какими были въ ребячествѣ, не стыдитесь быть откровенными со мной: въ этомъ ничего не будетъ необычайнаго или чудовищнаго. Помните, что я для васъ не больше, какъ добрый другъ и дальній родственникъ. Помните, что я не имѣю надъ вами ни малѣйшей власти. Если я не извлекаю изъ нашихъ отношеній никакой пользы, то по крайней мѣрѣ имѣю право желать и надѣяться удержать за собой ваше расположеніе.

-- Я убѣжденъ, сэръ, за себя,-- сказалъ Ричардъ:-- убѣжденъ и за Аду, что вы имѣете надъ нами обоими весьма сильную власть, укрѣпившую наше уваженіе, признательность и преданность къ вамъ, и что эта власть усиливается съ каждымъ днемъ.

-- Неоцѣненный кузенъ!-- сказала Ада, склонясь къ нему на плечо:-- я чувствую, что вы замѣнили мнѣ мѣсто отца. Вся любовь, все послушаніе, которыя бы я должна питать къ отцу, вполнѣ передаются вамъ.

-- Ну, хорошо, хорошо!-- сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Займемтесь теперь нашими предположеніями. Откроемъ глаза и съ надеждою заглянемъ въ даль. Рикъ, свѣтъ передъ тобою. Какъ ты вступишь въ него, такъ онъ и приметъ тебя это вѣрно, какъ дважды-два -- четыре. Надѣйся на одно только Провидѣніе и на свои усилія. Никогда не раздѣляй ихъ другъ отъ друга. Постоянство въ любви -- вещь превосходная; но она ровно ничего не значитъ безъ постоянства во всякаго рода трудахъ. Еслибъ ты имѣлъ дарованіе всѣхъ великихъ людей прошедшаго и нынѣшняго вѣка, ты ничего не сдѣлаешь путнаго безъ надлежащаго размышленія о предпринятомъ дѣлѣ и безъ особеннаго прилежанія. Если ты увлечешься убѣжденіемъ, что совершенный успѣхъ, въ большихъ дѣлахъ или малыхъ, зависѣлъ или могъ зависѣть, будетъ или можетъ зависѣть отъ фортуны, то разстанься съ этой ложной идеей, или разстанься съ кузиной своей Адой.

-- Нѣтъ, ужъ я лучше разстанусь съ этой идеей, сэръ,-- сказалъ Ричардъ, съ улыбкой:-- я разстаюсь съ нею, если только принесъ ее сюда (надѣюсь, впрочемъ, что со мной этого не могло и не можетъ быть), и буду пробивать себѣ дорогу къ Адѣ съ надеждою на Провидѣніе и на свои усилія.

-- Справедливо!-- сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Если тебѣ не суждено сдѣлать ее счастливой, то зачѣмъ бы ты сталъ преслѣдовать ее?

-- Я не хотѣлъ бы сдѣлать ее несчастною, даже еслибъ она и не любила меня,-- гордо возразилъ Ричардъ.

-- Славно сказано!-- воскликнулъ мистеръ Джорндисъ:-- славпо сказано! Итакъ, Ада останется здѣсь, въ своемъ домѣ, со мною. Люби ее, Рикъ, въ своей дѣятельной жизни, столько же, сколько и въ ея домѣ, когда ты посѣтишь его, и все пойдетъ хорошо. Въ противномъ случаѣ все пойдетъ дурно. Вотъ и конецъ моей проповѣди. Я думаю, недурно будетъ, если ты прогуляешься съ Адой.

Ада съ нѣжностью обняла его. Ричардъ отъ души пожалъ ему руку и вмѣстѣ съ Адой вышелъ изъ комнаты, предварительно бросивъ взглядъ на меня, какъ будто давая этимъ знать, что они будутъ ждать меня. Дверь оставалась отворенною, и мы взорами слѣдили за ними въ то время, какъ они проходили по смежной комнатѣ, ярко освѣщенной лучами полуденнаго солнца, и скрылись въ двери въ отдаленной стѣнѣ ея. Ричардъ, склонивъ голову къ Адѣ, склонившейся къ нему на руку, что-то говорилъ ей съ большимъ жаромъ. Ада смотрѣла ему въ лицо, слушала и кромѣ Ричарда ничего не видѣла. Такъ молоды, такъ прекрасны, такъ полны надежды и блестящихъ ожиданій, они безпечно шли, озаряемые яркими лучами солнца; быть можетъ, въ это же самое времи въ ихь мысляхъ пролетали грядущіе годы, озаренные лучами безпредѣльнаго счастья. Яркій свѣтъ солнца, озарявшій ихъ, былъ случайный. Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ скрылись они въ тѣни отдаленныхъ дверей, помрачилась и комната, и солнце скрылось за облака.

-- Правъ ли я, Эсѳирь?-- спросилъ мой опекунъ, когда Ада и Ричардъ совершенно скрылись.

Тотъ, который былъ такъ добръ, такъ мудръ, спрашиваетъ меня, правъ ли онъ!

-- Быть можетъ, это обстоятельство доставитъ Рику качество, котораго не достаетъ въ немъ,-- не достаетъ въ сердцѣ, въ которомъ такъ много прекраснаго!-- сказалъ мистеръ Джорндисъ, кивая головой. Я ничего не сказалъ Адѣ, Эсѳирь,-- не сказалъ потому, что она во всякое время имѣетъ при себѣ добраго друга и прекраснаго совѣтника.

И онъ положилъ руку мнѣ на голову, смотря на меня съ любовью.

Я не могла скрыть маленькаго волненія, хотя употребила все съ своей стороны, чтобы скрыть его.

-- Успокойся, мой другъ!-- сказалъ онъ.-- Намъ надо тоже позаботиться, чтобы жизнь нашей маленькой хозяюшки не протекла въ заботахъ за другихъ.

-- Въ заботахъ? Неоцѣненный опекунъ мой, я считаю себя счастливѣйшимъ созданіемъ въ мірѣ!

-- Вѣрю этому,-- сказалъ онъ.-- Но, быть можетъ, кто нибудь найдетъ -- о чемъ Эсѳирь никогда и не подумала -- что о маленькой хозяюшкѣ должно помнить болѣе всего на свѣтѣ.

Я забыла сказать въ своемъ мѣстѣ, что за семейнымъ обѣдомъ въ домѣ мистера Бэджера сидѣлъ джентльменъ. Джентльменъ этотъ былъ врачъ, съ смуглымъ лицомъ. Онъ былъ очень скроменъ, но я находила его очень умнымъ и любезнымъ. По крайней мѣрѣ такъ отозвалась о немъ я Адѣ.

XIV. Гордая осанка и изящныя манеры.

На другой день вечеромъ, Ричардъ разстался съ нами, чтобъ начать новое свое поприще, и, съ чувствомъ безпредѣльной любви къ Адѣ и безпредѣльнаго довѣрія ко мнѣ, поручилъ Аду моему попеченію. Мнѣ трогательно было подумать тогда, а еще трогательнее вспоминать теперь (особливо зная всѣ послѣдующія обстоятельства, которыя мнѣ нужно описать), до какой степени ихъ мысли были заняты мною, даже въ грустныя минуты разлуки. Я входила во всѣ планы ихъ въ настоящемъ и будущемъ. Я должна была писать къ Ричарду разъ въ недѣлю и сообщать ему вѣрныя извѣстія объ Адѣ, которая въ свою очередь должна была писать черезъ день. Я должна получать собственноручныя донесенія Ричарда о его занятіяхъ и успѣхахъ; я должна наблюдать, до какой степени будутъ сохраняться въ немъ рѣшительность и постоянство; мнѣ слѣдовало быть ближайшей подругой Ады въ день ея свадьбы, жить вмѣстѣ съ ними послѣ свадьбы, принять на себя ихъ домохозяйство,-- словомъ, мнѣ предстояло быть счастливой отъ этого дня и навсегда.

-- А если, выигравъ процессъ, мы разбогатѣемъ, Эсѳирь... Вѣдь мы выиграемъ непремѣнно!-- сказалъ Ричардъ въ заключеніе.

При этихъ словахъ по лицу Ады пробѣжала легкая тѣнь.

-- Неоцѣненная Ада,-- сказалъ Ричардъ, послѣ минутнаго молчанія:-- почему же намъ не выиграть?

-- Было бы лучше, еслибъ тяжба кончилась сейчасъ же, хотя бы мы остались бѣдными,-- сказала Ада.

-- Ужъ не знаю, право,-- возразилъ Ричардъ:-- можетъ ли она рѣшиться такъ скоро. Она еще ничѣмъ не рѣшилась въ теченіе Богъ знаетъ какого множества лѣтъ.

-- Къ несчастью, это слишкомъ справедливо,-- сказала Ада.

-- Во всякомъ случаѣ,-- продолжалъ Ричардъ, отвѣчая скорѣе на взоры Ады, чѣмъ на ея слова:-- во всякомъ случаѣ, милая моя кузина, чѣмъ дольше она тянется, тѣмъ скорѣе должно ждать рѣшенія, какого бы рода оно ни было. Не правду ли я говорю?

-- Ты знаешь лучше, Ричардъ. Но если мы станемъ надѣяться, я боюсь, что эта надежда сдѣлаетъ насъ несчастными.

-- Но, моя Ада, вѣдь мы и не надѣемся на это!-- вскричалъ Ричардъ, весело.-- Мы вовсе не знаемъ, въ какой мѣрѣ можно полагаться на нее. Мы только говоримъ, что если тяжба обогатитъ насъ, то намъ не будетъ предстоять законнаго препятствія сдѣлаться богатыми. Верховный Судъ, по торжественному опредѣленію закона, нашъ угрюмый старикъ-опекунъ, и мы вправѣ полагать, что все, чѣмъ онъ награждаетъ насъ, составляетъ наше неотъемлемое достояніе. А согласись, что нѣтъ никакой необходимости находиться въ разладѣ съ нашими нравами.

-- Конечно, нѣтъ,-- сказала Ада:-- но, мнѣ кажется, лучше было бы забыть все это.

-- И прекрасно!-- вскричалъ Ричардъ.-- Дѣйствительно, лучше забыть все это. Мы предаемъ все это дѣло совершенному забвенію. Хозяюшка Дорденъ принимаетъ на себя одобряющее личико -- и дѣлу конецъ!

-- Одобряющее личико хозяюшки Дорденъ,-- сказала я, выглянувъ изъ за сундука, въ который укладывала его книги:-- не было видно, когда вы дали ему это названіе... Впрочемъ, оно дѣйствительно одобряетъ это, и хозяюшка Дорденъ полагаетъ, что лучше этого нельзя поступить.

Вслѣдствіе этого, Ричардъ еще разъ сказалъ, что дѣлу конецъ, и немедленно началъ, на точно такихъ же шаткихъ основаніяхъ, строить такое множество воздушныхъ замковъ, какого весьма было бы достаточно, чтобы вооружить великую китайскую стѣну. Онъ разстался съ нами въ самомъ пріятномъ расположеніи духа Ада и мы, приготовленныя въ сильной степени ощущать его отсутствіе, повели самую тихую жизнь.

По пріѣздѣ въ Лондонъ, мы заходили съ мистеромъ Джорндисомъ къ мистриссъ Джеллиби, но, къ нашему несчастью, не застали ея дома. Оказалось, что она уѣзжала куда-то пить чай и брала съ собой миссъ Джеллиби. Кромѣ чаю ихъ ожидалъ значительный запасъ краснорѣчивыхъ спичей и убѣдительныхъ писемъ по предмету воздѣлыванія кофейныхъ плантацій и просвѣщенія туземцевъ колоніи Борріобула-Ха. Само собою разумѣется, все это требовало усиленной дѣятельности съ перомъ и чернилами, и, слѣдственно роль, которую миссъ Джеллиби разыгрывала въ этихъ совѣщаніяхъ, была весьма незавидная.

Спустя нѣсколько времени, и именно, когда мистриссъ Джеллиби слѣдовало возвратиться въ городъ, мы еще разъ посѣтили ее. Она была въ городѣ, но только не дома. Немедленно послѣ завтрака она отправилась въ отдаленную часть Лондона по африканскому вопросу, возникшему изъ Общества подъ названіемъ Восточно-Лондонской Отрасли Развѣтвленія Пособій. Такъ какъ я не видѣла Пипи въ послѣднее наше посѣщеніе (въ тотъ разъ, когда нигдѣ не могли отыскать его, и когда, по мнѣнію кухарки, онъ, должно быть, бѣгалъ за телѣгой мусорщика),-- я освѣдомилась о немъ и теперь. Устричныя раковины, изъ которыхъ Пипи строилъ домики, находились въ корридорѣ; но его нигдѣ не усматривалось, и, вѣроятно, какъ полагала та же самая кухарка, "онъ убѣжалъ за баранами".

-- За баранами?-- повторили мы съ нѣкоторымъ изумленіемъ

-- О, да!-- отвѣчала кухарка.-- Въ торговые дни онъ часто провожаетъ ихъ за городъ и возвращается оттуда въ такомъ положеніи, что и представить невозможно!

На слѣдующее утро, я сидѣла съ моимъ опекуномъ у окна, а Ада усердно занималась письмомъ,-- безъ сомнѣнія, къ Ричарду,-- когда намъ доложили о приходѣ миссъ Джеллиби. Вслѣдъ за тѣмъ она вошла къ намъ, ведя съ собой Пипи, сдѣлать котораго презентабельнымъ, она употребила большія съ своей стороны усилія. Онъ уже не былъ такимъ замарашкой, хотя грязь слоями лежала въ углахъ его лица и рукъ; его волосы были сильно намочены и не вычесаны щеткой, но приглажены ладонью. Все платье на этомъ миломъ ребенкѣ было или черезчуръ велико для него, или слишкомъ мало. Между прочими изъ его несоотвѣтствующихъ другъ другу украшеній, на немъ была надѣта шляпа съ широкими полями и крошечныя перчатки. Его сапоги пригодились бы, безъ всякаго преувеличенія, пахарю, между тѣмъ какъ ноги его, до такой степени испещренныя царапинами, что представляли собою географическія карты, были обнажены ниже того мѣста, гдѣ очень коротенькіе, толстые панталоны оканчивались двумя наставками совершенно изъ другой матеріи. Недостающее число пуговицъ на его неуклюжей курточкѣ очевидно было заимствовано отъ фракъ мистера Джеллиби. Самые разнообразные образчики швейнаго искусства выглядывали въ тѣхъ мѣстахъ его одежды, гдѣ требовалась необходимая и частая починка. Искусство штопанья я замѣчала и въ костюмѣ миссъ Джеллиби; но, несмотря на то, она удивительно какъ улучшилась въ своей наружности и казалась очень хорошенькою. Она убѣждена была, что маленькій Пипи былъ весьма неудачнымъ предметомъ всѣхъ ея трудовъ, и обнаружила свое убѣжденіе, взглянувъ сначала на него, потомъ на насъ.

-- О, Боже мой!-- сказалъ мой опекунъ.-- Вѣтеръ дуетъ прямехонько съ востока.

Ада и я радушно приняли миссъ Джеллиби и представили ее мистеру Джорндису. Сѣвъ на стулъ, она сказала:

-- Ma свидѣтельствуетъ вамъ почтеніе и надѣется, что вы извините ее: она занимается теперь корректурою плана. На дняхъ она намѣрена выпустить въ свѣтъ пять тысячъ новыхъ циркуляровъ и знаетъ заранѣе, что для васъ интересно слышать это. Одинъ экземпляръ я принесла съ собой. Не угодно ли?

И вмѣстѣ съ этимъ она довольно угрюмо вручила циркуляръ.

-- Благодарю васъ,-- сказалъ мой опекунъ:-- премного обязанъ мистриссъ Джеллиби. Ахъ, Боже мой, какой это несноснѣйшій, мучительнѣйшій вѣтеръ!

Мы занялись маленькимъ Пипи, сняли съ него шляпу, спрашивали его, помнитъ ли онъ насъ, и тому подобное. Сначала Пипи смотрѣлъ исподлобья, но при видѣ пирожнаго сдѣлался развязнѣе и позволилъ себѣ сѣсть ко мнѣ на колѣни, гдѣ онъ спокойно занимался лакомствомъ. Когда мистеръ Джорндисъ удалился во временную Ворчальную, миссъ Джеллиби открыла обычный свой отрывистый разговоръ.

-- Мы живемъ попрежнему гадко,-- говорила она:-- я не имѣю покоя въ жизни. Разговоръ объ Африкѣ безконеченъ. Мнѣ бы нисколько не было хуже, еслибъ я была чѣмъ нибудь другимъ... пожалуй, хоть, какъ они называютъ человѣкомъ и собратомъ!

Я хотѣла было сказать ей что-то въ утѣшеніе

-- О, миссъ Соммерсонъ, это безполезно!-- воскликнула миссъ Джеллиби:-- хотя за ваше доброе вниманіе я отъ души благодарю васъ. Я знаю, какъ со мной обходятся, и потому ваши слова меня не разувѣрятъ. Васъ бы тоже никто не разувѣрилъ, еслибъ съ вами обходились такимъ образомъ. Пипи, поди прочь, поди подъ фортепьяно, играй тамъ въ кошку и мышку.

-- Не пойду!-- сказалъ Пнпп.

-- Хорошо же ты, неблагодарный, негодный, жестокій мальчишка!-- возразила миссъ Джеллиби, съ слезами на глазахъ.-- Больше я тебя никогда не стану одѣвать.

-- Пойду, Кадди, сейчасъ пойду!-- вскричалъ Пипи.

Дѣйствительно, это былъ такой милый и добрый ребенокъ и до такой степени былъ тронутъ огорченіемъ сестры своей, что тотчасъ же отправился по назначенію.

-- Кажется, и словъ не стоитъ все это пустое дѣло,-- сказала бѣдная миссъ Джеллиби, въ видѣ извиненія:-- а оно между тѣмъ совсѣмъ утомило меня. Я занималась циркулярами до двухъ часовъ утра. Я до такой степени ненавижу это занятіе, что только отъ одного этого у меня болитъ голова, болитъ такъ сильно, что я рѣшительно ничего не вижу. Взгляните на этого жалкаго, несчастнаго ребенка. Видали ли когда нибудь такое пугало?

Пипи, къ счастью, не сознававшій недостатковъ въ своей наружности, сидѣлъ на коврѣ позади ножки фортепьяно и спокойно выглядывалъ изъ своей конурки, продолжая ѣсть пирожное.

-- Я затѣмъ послала его въ другой конецъ комнаты, чтобы онъ не слушалъ нашего разговора. Я этого не хочу,-- замѣтила миссъ Джеллиби, придвигая свой стулъ ближе къ нашимъ.-- Эти шалуны очень понятливы! Я хотѣла сказать вамъ, что дѣла наши идутъ хуже прежняго. Па скоро дѣлается банкротомъ, и тогда ма, я надѣюсь, будетъ совершенно довольна. За это никого больше не слѣдуетъ благодарить, какъ одну только ма.

Мы выразили надежду, что дѣла мистера Джеллиби не въ такомъ дурномъ положеніи, какъ она полагаетъ.

-- Безполезная надежда, хотя съ вашей стороны это весьма великодушно,-- возразила миссъ Джеллиби, качая головой.-- Па сказалъ мнѣ, не дальше, какъ вчера поутру (ахъ, онъ ужасно несчастливъ!), что ему не выдержать этого шторма. Да и въ самомъ дѣлѣ удивительно будетъ, если онъ выдержитъ. Когда всѣ наши лавочники присылаютъ къ намъ такую дрянь, какую вздумается имъ, когда прислуга наша дѣлаетъ съ этой дрянью, что хочетъ, когда у меня нѣтъ времени привести все это въ надлежащій порядокъ, когда ма рѣшительно ни о чемъ не заботится, такъ ужъ, право, я не знаю, удастся ли моему на выдержать ужасный штормъ... Признаюсь, будь я на его мѣстѣ, я бы давно убѣжала изъ дому!

-- Душа моя!-- сказала я, улыбаясь,-- Вашъ папа безъ сомнѣнья, заботится о своемъ семействѣ?

-- О, да, миссъ Соммерсонъ, у него славное семейство; но доставляетъ ли ему оно утѣшеніе? Его семейство! Это все равно, что векселя, грязь, опустошеніе, шумъ, полеты съ лѣстницы внизъ головой, суматоха и злополучіе! Его безалаберный домъ отъ конца одной недѣли до конца другой представляетъ собою какую-то прачешную, хотя въ ней ничего не стирается.

Миссъ Джеллиби топнула ногой и утерла глаза.

-- Консчпо, я сожалѣю на только въ этой мѣрѣ -- сказала она:-- но на ма я такъ сердита, такъ сердита, что не нахожу словъ выразить свой гнѣвъ! Нѣтъ, ужъ я не намѣрена переносить это,-- я рѣшилась. Я не хочу быть рабой во всю мою жизнь, но хочу дождаться поры, когда какой нибудь мистеръ Квэйль предложитъ мнѣ руку. Чудесная вещь, право, быть женой филантропа! Нѣтъ, ужъ извините: я и безъ того вдоволь насмотрѣлась на нихъ!

Надобно признаться, что и я съ своей стороны не могла удержаться отъ гнѣва на мистриссъ Джеллиби, видя и слыша эту заброшенную дѣвочку и убѣждаясь, какъ много горькой и насмѣшливой истины заключалось въ ея словахъ.

-- Еслибъ мы не полюбили другъ друга, когда вы останавливались въ нашемъ домѣ,-- продолжала миссъ Джеллиби:-- мнѣ бы стыдно было придти сюда сегодня: я знаю, какой бы смѣшной фигурой показалась я вамъ. Но, пользуясь вашимъ расположеніемъ, я рѣшилась навѣстить васъ, особливо, когда я не надѣюсь увидѣться съ вами при будущемъ пріѣздѣ вашемъ въ Лондонъ.

Она сказала это такимъ многозначительнымъ тономъ, что Ада и я взглянули другъ на друга, ожидая отъ нея чего-то болѣе.

-- О, нѣтъ, совсѣмъ не то, что вы думаете!-- сказала миссъ Джеллиби, кивая головкой.-- Впрочемъ, мнѣ кажется, я могу положиться на васъ. Я увѣрена, вы не измѣните мнѣ. Я сговорена.

-- И неужели въ домѣ никто объ этомъ не знаетъ?-- спросила я.

-- Ахъ, Боже мой!-- возразила она, скорѣе съ упрекомъ, нежели съ гнѣвомъ.-- Миссъ Соммерсонъ, можетъ ли и быть это иначе? Вы знаете, что такое моя ма; а что касается па, я не хотѣла сказать ему, боясь еще болѣе разсердить его.

-- Но, душа моя, выйти замужъ безъ его вѣдома и согласія -- развѣ это не можетъ увеличить его несчастіе?-- спросила я.

-- Нѣтъ,-- сказала миссъ Джеллиби, смягчаясь.-- Надѣюсь, надѣюсь, что нѣтъ. Замужемъ я бы всячески старалась успокоить его и развлечь, когда онъ вздумаетъ навѣстить меня. Ко мнѣ приходилъ бы намъ погостить, приходили бы и другіе,-- словомъ сказать, о нихъ кто нибудь сталъ бы заботиться!

Въ Кадди было много нѣжнаго чувства. Говоря эти слова она смягчалась болѣе и болѣе и такъ много плакала надъ этой невѣдомой для нея картиной семейнаго счастія, что Пипи въ своемъ уголкѣ подъ фортепьяно былъ сильно растроганъ и опрокинулся на спинку съ горькими слезами. Только тогда могли мы совершенно успокоить его, когда я привела его поцѣловать свою сестру и показала ему, что Кадди смѣется (и дѣйствительно, чтобъ подтвердить мои слова, она смѣялась отъ чистаго сердца). Мы принуждены были позволить ему поочереди ласкать наши подбородки и гладить грязной рученкой наши лица. Наконецъ, когда онъ затихь, мы посадили его на стулъ смотрѣть въ окно, и миссъ Джеллиби, придерживая его за ногу, продолжала свою исповѣдь.

-- Это началось съ перваго пріѣзда вашего къ намъ въ домъ -- сказала она.

Весьма натурально, мы спросили ее: какимъ образомъ началось это?

-- Я чувствовала, что была слишкомъ необразована,-- отвѣчала она:-- и потому рѣшилась, во что бы то ни стало, образовать себя и начала учиться танцовать. Я сказала ма, что мнѣ стыдно за себя, и что я должна учиться танцамъ. Ма взглянула на меня страннымъ своимъ взглядомъ, какъ будто я была внѣ предѣловъ ея зрѣнія; но я уже рѣшилась выучиться танцамъ, и потому отправилась въ танцевальную школу мистера Торвидропъ, на улицѣ Ньюманъ.

-- И случилось тамъ, душа моя, что...-- начала я.

-- Да, это случилось тамъ,-- прервала Кадди:-- я сговорена за мистера Торвидропъ. Впрочемъ, надо вамъ сказать, тамъ два мистера Торвидропа: отецъ и сынъ, и сынъ, безъ сомнѣнія, мой Торвидропъ. Я бы ничего не желала больше, какъ только быть получше воспитанной и сдѣлаться для него лучшею женой... я очень, очень люблю его.

-- Надобно признаться,-- сказала я:-- мнѣ жаль слышать объ этомъ.

-- Я не знаю, право, почему вамъ должно сожалѣть,-- возразила она съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.-- Впрочемъ, какъ хотите, сожалѣйте или нѣтъ, но только я сговорена за мистера Торвидропъ, и онъ меня очень любитъ. Это еще тайна даже съ его стороны, потому что старикъ мистеръ Торвидропъ очень привязанъ къ своему сыну, и впезапное объявленіе о нашей помолвкѣ крайне огорчило бы его и даже причинило бы ему ударъ. Старикъ мистеръ Торвидропъ очень учтивый, очень благородный человѣкъ.

-- Знаетъ ли объ этомъ его жена?-- спросила Ад

-- Жена стараго Торвидропа?-- сказала миссъ Джеллиби, выпучивъ глаза.-- У него нѣтъ жены. Онъ вдовецъ.

Мы были прерваны на этомъ мѣстѣ маленькимъ Пипи. Миссъ Джеллиби, увлеченная предметомъ своего разговора, безпрестанно дергала его за ногу, какъ за снурокъ отъ колокольчика, и притомъ такъ сильно, что страданія бѣднаго ребенка обличились, наконецъ глухимъ, но выразительнымъ стономъ. Пипи обратился ко мнѣ съ умоляющимъ взглядомъ; а такъ какъ я была только слушательницей въ разговорѣ, то взяла на себя трудъ подержать его. Миссъ Джеллиби, поцѣловавъ Пипи и увѣривъ его, что сдѣлала это безъ всякаго умысла, продолжала свое чистосердечное признаніе.

-- Такъ вотъ въ какомъ положеніи находится дѣло!-- говорила Кадди.-- Если я должна краснѣть за это, то все же думаю, что виновата въ этомъ моя ма. Мы обвѣнчаемся при первой возможности, и тогда я пойду къ отцу въ контору и оттуда напишу объ этомъ къ ма. Это не слишкомъ огорчитъ ее: я вѣдь для нея не больше, какъ перо и чернила. Величайшее утѣшеніе мое заключается въ томъ, что послѣ свадьбы я не услышу больше объ Африкѣ,-- сказала Кадди, со слезами.-- Молодой мистеръ Торвидропъ ненавидитъ ее изъ любви ко мнѣ; а если старый мистерь Торвидропь и знаетъ, что существуетъ такая страна, то этимъ и ограничивается все его знаніе.

-- Это тотъ самый человѣкъ, который такъ учтивъ и благороденъ?-- сказала я.

-- Очень благороденъ,-- отвѣчала Кадди.-- Въ этомъ отношеніи онъ настоящій джентльменъ. Онъ извѣстенъ почти всюду за свою прекрасную осанку и изящныя манеры!

-- Онъ тоже чему нибудь учитъ?-- спросила Ада.

-- Нѣтъ, особенному онъ ничему не учитъ,-- отвѣчала Кадди.-- Но его осанка -- это просто прелесть!

Кадди говорила потомъ, съ замѣтной нерѣшимостью, что осталась еще одна вещь, которую бы она хотѣла сообщить намъ, которую мы бы должны знать, и которая, она надѣялась, не могла показаться намъ непріятною. Дѣло въ томъ, что она упрочила знакомство съ миссъ Фляйтъ, съ маленькой, полоумной старушкой; что она часто ходитъ къ ней рано по утрамъ и встрѣчается тамъ съ своимъ возлюбленнымъ, но встрѣчается только на нѣсколько секундъ.

-- Я хожу туда и въ другое время дня,-- говорила Кадди:-- но Принца тамъ не бываетъ. Молодого мистера Торвидропь зовутъ Принцемъ; мнѣ очень не нравится это имя, но что дѣлать! вѣроятно, онъ не самъ себя назвалъ этимъ именемъ. Старый мистеръ Торвидропъ назвалъ его Принцемъ, въ честь припца-рогента. за осанку и изящныя манеры. Надѣюсь, вы не станете думать обо мнѣ дурно за наши невинныя свиданія въ домѣ миссъ Фляйтъ. Я отъ души люблю бѣдную старушку, да, кажется, и она меня любитъ. Еслибъ вы увидѣли молодого мистера Торвидропа, то, я увѣрена, вы бы стали имѣть о немъ хорошее понятіе; по крайней мѣрѣ, я увѣрена, вы бы не подумали о немъ чего нибудь дурного. Я иду теперь на урокъ. Я не смѣю просить васъ прогуляться со мной, миссъ Соммерсонъ; но если хотите,-- говорила Кадди, дрожащими голосомъ:-- я была бы очень рада, очень рада.

Случилось такъ, что мы условились съ опекуномъ сходить въ тотъ день къ миссъ Фляйтъ. Мы разсказали ему о нашемъ первомъ визитѣ, и нашъ разсказъ очень заинтересовалъ его; но всегда встрѣчалось какое нибудь обстоятельство, которое мѣшало намъ отправиться туда въ другой разъ. Если я вполнѣ принимала довѣріе, которое, миссъ Джеллиби такъ охотно возлагала на меня, то въ то же время я надѣялась на свое вліяніе, посредствомъ котораго разсчитывала отклонить ее отъ опрометчиваго шага, и потому рѣшила, что Пипи, я и она отправимся въ танцъ-классъ, и послѣ класса встрѣтимъ мистера Джорндиса и Аду въ домѣ миссъ Фляйтъ, имя которой я только теперь впервые узнала. Распоряженіе это сдѣлано было на томъ условіи, что миссъ Джеллиби и Пипи воротятся къ намъ обѣдать. Это условіе, было принято охотно какъ братомъ, такъ и сестрой. Съ помощью булавокъ, мыла, воды и головной щетки, мы принарядили Пипи, и вышли изъ дома, направивъ шаги къ улицѣ Ньюманъ, находившейся въ весьма недальнемъ разстояніи.

Я нашла, что танцовальная школа была учреждена въ довольно мрачномъ домѣ, въ которомъ окна, освѣщающія лѣстницу, украшены были различными бюстами. Въ томъ же домѣ помѣщались, какъ я узнала по дощечкамъ на дверяхъ, рисовальный учитель, продавецъ каменнаго угля (хотя для помѣщенія его угля во всемъ домѣ не было свободнаго угла) и литографъ. На дощечкѣ, величиной и положеніемъ отличавшейся отъ всѣхъ прочихъ, я прочитала имя: "мистеръ Торвидропъ". Дверь была отворена и зала заставлена большимъ роялемъ, арфой и множествомъ другихъ музыкальныхъ инструментовъ въ футлярахъ; все это передвигаясь съ мѣста на мѣсто и при дневномъ свѣтѣ казалось какимъ-то хламомъ. Миссъ Джеллиби сообщила мнѣ, что школа отдавалась наканунѣ для концерта.

Мы пошли выше. Это былъ домъ красивый нѣкогда, и именно въ то время, когда на комъ нибудь лежала обязанность поддерживать въ немъ чистоту и свѣжесть, и когда ни на комъ не лежало обязанности курить въ немъ въ теченіе цѣлаго дня. Наконецъ мы вошли въ большую комнату мистера Торвидропа, которая въ отдаленномъ концѣ раздѣлялась на нѣсколько клѣтушекъ и освѣщалась сверху. Это была пустая комната, съ большимъ резонансомъ и съ запахомъ конюшни; вдоль стѣны стояло нѣсколько камышовыхъ стульевъ; самыя стѣны украшались въ симметрическомъ порядкѣ изображеніемъ лиръ, съ небольшими вѣтвями для свѣчей, отъ которыхъ, повидимому, точно такъ же сыпались сальныя капли, какъ сыплются съ другихъ вѣтвей осеннія листья. Нѣсколько дѣвочекъ и дѣвицъ, отъ тринадцати и четырнадцати-лѣтняго до двадцати-двухъ и трехъ-лѣтняго возраста, составляли посреди комнаты неправильную группу. И въ то время, какъ я старалась отыскать между ними ихъ наставника, Кадди сжала мнѣ руку и сказала, съ соблюденіемъ всѣхъ правилъ свѣтскаго этикета:

-- Миссъ Соммерсонъ, рекомендую вамъ мистера Принца Торвидропъ.

Я сдѣлала реверансъ маленькому человѣчку ребяческой наружности, съ голубыми глазами, бѣлокурыми, шелковистыми волосами, которые раздѣлялись посрединѣ головы правильнымъ проборомъ и оканчивались кудрями. Подъ лѣвой мышкой онъ держалъ маленькую скрипку, какую я, бывало, видала въ школѣ, гдѣ мы называли ее карманнымъ инструментомъ; въ лѣвой же рукѣ его находился миніатюрный смычокъ. Бальные башмаки его отличались особенно малыми размѣрами. Его манеры до такой степени были невинны, даже, можно сказать, женоподобны, что онѣ не только понравились мнѣ, но произвели на меня въ своемь родѣ замѣчательное впечатлѣніе,-- до такой степени замѣчательное, что я невольнымъ образомъ подумала, что онъ имѣлъ большое сходство съ его матерью, и что его мать или оставалась въ небреженіи, или съ ней обходились очень дурно.

-- Я считаю за счастье видѣть подругу миссъ Джеллиби,-- сказалъ онъ, дѣлая мнѣ низкій поклонъ.-- Теперь уже прошло назначенное время для начала класса,-- продолжала, онъ съ робкой нѣжностью;-- и я началъ бояться, что миссъ Джеллиби не пожалуетъ сегодня.

-- Будьте такъ добры, прошу васъ, сэръ,-- сказала я;-- припишите мнѣ эту вину: я задержала мою подругу и за то извиняюсь передъ вами.

-- О, помилуйте!-- сказалъ мистеръ Торвидропъ.

-- Пожалуйста,-- продолжала я;-- не позволяйте мнѣ быть виновницей дальнѣйшей остановки.

Вмѣстѣ съ этимъ извиненіемъ я отошла и сѣла на стулъ между Пипи и старушкой леди, съ угрюмымъ лицомъ, которая присутствовала въ классѣ съ двумя племянницами и крайне была недовольна сапогами Пипи. Принцъ Торвидропъ пробѣжалъ пальцами по струнамъ карманнаго инструмента, и ученицы его заняли свои мѣста. Въ это самое время изъ боковыхъ дверей появился старый мистеръ Торвидропъ въ полномъ блескѣ своего величія.

Это былъ довольно тучный, пожилыхъ лѣтъ джентльменъ, съ искусственнымъ румянцемъ, искусственными зубами, искусственными бакенбардами и въ парикѣ. Онъ былъ перетянутъ, подбитъ ватой, натянутъ на штрипки, приглаженъ, примазанъ. Шейный платокъ его былъ такъ густо затянутъ (отчего и самые глаза его теряли свой натуральный видъ), его подбородокъ и даже уши до такой степени углублялись въ него, что, казалось, если бы не тугая повязка шеи, то голова его непремѣнно бы упала на грудь или на спину, какъ увядшій цвѣтокъ. Подъ мышкой у него находилась шляпа огромныхъ размѣровъ, которая отъ верхушки къ полямъ замѣтно суживалась; въ рукѣ онъ держалъ пару бѣлыхъ перчатокъ, которыми похлопывалъ по шляпѣ. Онъ остановился въ классѣ и, сосредоточивъ всю свою тяжесть на одной ногѣ и приподнявъ одно плечо, принялъ неподражаемо величавую позу. При немъ находилась трость, находилась лорнетка, находилась табакерка, находились кольца,-- словомъ, при немъ находилось все искусственное, но ничего натуральнаго; онъ не былъ похожъ на юношу, не имѣлъ сходства и съ почтеннымъ старцемъ; онъ не имѣлъ сходства ни съ чѣмъ въ мірѣ, какъ только съ образцомъ прекрасной осанки и изящныхъ манеръ.

-- Батюшка, у насъ гости -- миссъ Джеллиби и ея подруга миссъ Соммерсонъ.

-- Миссъ Сомерсонъ,-- сказалъ мистеръ Торвидропъ:-- сдѣлала мнѣ честь своимъ посѣщеніемъ.

И въ то время, какъ онъ кланялся, сохраняя свое натянутое положеніе, мнѣ показалось, что на бѣлкахъ его глазъ образовались складки.

-- Мой батюшка,-- сказалъ сынъ, обращаясь ко мнѣ, съ сыновнимъ убѣжденіемъ въ достоинствахъ своего родителя;-- мой батюшка -- человѣкъ весьма замѣчательный. Всѣ восхищаются моимъ родителемъ.

-- Продолжай, Принцъ, продолжай свои занятія!-- сказалъ мистеръ Торвидропъ, стоя спиной къ камину и съ видомъ нѣжнаго покровительства махая перчаткой.-- Продолжай, дитя мое!

При этомъ повелѣніи, или, вѣрнѣе, при этомъ милостивомъ разрѣшеніи, урокъ пошелъ своимъ чередомъ. Принцъ Торвидропъ, выплясывая различныя па, отъ времени до времени наигрывалъ на своемъ карманномъ инструментѣ; иногда, стоя, игралъ на фортепьяно; иногда, поправляя учениковъ, напѣвалъ вполголоса мотивы танца; безпрестанно и добросовѣстно выдѣлывалъ съ неповоротливыми каждый прыжокъ и каждую часть фигуры,-- словомъ, онъ минуты не оставался въ покоѣ. Блистательный родитель его во все это время ничего больше не дѣлалъ, какъ только грѣлся у камина, и представлялъ собою образецъ прекрасной осанки и изящныхъ манеръ.

-- Да онъ ничего больше и не дѣлаетъ,-- сказала старушка леди съ угрюмымъ лицомъ.-- И послѣ этого неужли вы повѣрите, что на дверяхъ выставлено его имя, а не кого нибудь другого?

-- Но вѣдь и сынъ его носитъ то же самое имя,-- сказала я.

-- Помилуйте, да еслибъ только можно было, онъ бы вовсе не позволилъ сыну носить какое нибудь имя!-- возразила старушка.-- Взгляните на платье сына. (И дѣйствительно, оно было очень незатѣйливо -- мѣстами изношено, мѣстами даже оборвано) и взгляните вы на отца: вѣдь на немъ совершенно все съ иголочки; а почему? потому, что у него, видите, прекрасная осанка! Я бы ему показала осанку! Я бы его сослала съ этой осанкой въ Ботани-Бей.

Любопытство подстрекало меня узнать что нибудь болѣе объ этой особѣ.

Я спросила:

-- Не даетъ ли онъ теперь уроковъ прекрасной осанки?

-- Куда ему!-- рѣзко отвѣчала старушка.

Послѣ минутнаго размышленія, я намекнула, что, быть можетъ, онъ даетъ уроки фехтовальнаго искусства?

-- Да онъ самъ ровно ничего не смыслитъ въ этомъ,-- отвѣчала старушка.

Я посмотрѣла съ удивленіемъ и любопытствомъ узнать еще болѣе. Старушка, болѣе и болѣе воспламеняясь гнѣвомъ противъ образца прекрасной осанки, распространилась по поводу этого предмета и сообщила мнѣ нѣсколько подробностей о карьерѣ мистера Торвидропа-старшаго, съ горячими увѣреніями, что съ ея стороны все это высказано было въ самой умѣренной степени, безъ всякаго преувеличенія.

Не занимаясь въ жизни рѣвштельно ничѣмъ, кромѣ усовершенствованія своей прекрасной осанки и изящныхъ манеръ, онъ женился на кроткой учительницѣ танцованья съ посредственнымъ образованіемъ и, для поддержанія тѣхъ расходовъ, которые неизбѣжны были при его положони въ обществѣ, замучилъ несчастную жену свою до смерти, или, вѣрнѣе сказать, принуждалъ ее заниматься своей профессіей до такой степени, что, изнуренная, она сошла въ могилу. Чтобы обнаружить свою осанку передъ лучшими образцами и постоянно имѣть передъ собой лучшіе образцы, онъ считалъ необходимымъ посѣщать всѣ публичныя мѣста, куда собирается фешенебельный и праздный кругъ; считалъ за нужное въ фешенебельные сезоны показываться въ Брайтонѣ и другихъ мѣстахъ и вообще вести самую безпечную жизнь, въ платьѣ, сшитомъ по послѣднему фасону. Чтобъ доставить ему средства исполнять всѣ свои прихоти, преданная жена-танцмейстерша трудилась и работала и, быть можетъ, трудилось бы и работала теперь, еслибъ только достало силъ ея на столь долгое время.

Сущность этого разсказа состояла въ томъ, что, несмотря на самолюбіе мужа, поглощавшее всѣ другія чувства, его жена, находясь подъ обаяніемъ его прекрасной осанки, до послѣдней минуты своей жизни вѣрила въ его прекрасныя качества и на смертномъ одрѣ, въ самыхъ трогательныхъ выраженіяхъ, поручила его сыну, какъ существу, имѣвшему полное право на родительскую любовь, и на котораго родитель, въ свою очередь, никогда не могъ бы смотрѣть съ излишней гордостію и равнодушіемъ. Сынъ, наслѣдовалъ убѣжденіе и довѣріе своей матери и имѣя всегда передъ собой образецъ прекрасной осанки, дожилъ до тридцатилѣтняго возраста, работалъ за отца по двѣнадцати часовъ въ день и съ особеннымъ подобострастіемъ смотрѣлъ на него, какъ на существо, выходившее изъ разряда обыкновенныхъ смертныхъ.

-- И посмотрите, какъ онъ важничаетъ!-- говорила моя сосѣдка, съ безмолвнымъ негодованіемъ кивая головой на стараго мистера Торвидропа, который въ эту минуту натягивалъ узкія перчатки и, разумѣется, вовсе не подозрѣвалъ, какія чувства онъ внушалъ почтенной леди.-- Воображаетъ себѣ, что онъ рѣшительно аристократъ! Онъ такъ снисходительно ласковъ къ своему сыну, котораго такъ отлично надуваетъ, что, право, другой сочтетъ его за отличнаго отца! Гм! я бы сейчасъ укусила его!-- сказала старушка, осматривая его съ ногъ до головы, съ видомъ безпредѣльнаго негодованія.

Въ душѣ я не могла удержаться отъ смѣха, хотя и слушала разсказъ старой леди съ чувствомъ искренняго участія. Имѣя передъ глазами отца и сына, трудно было сомнѣваться въ справедливости ея словъ. Какое бы могла я сдѣлать заключеніе о нихъ безъ разсказа сосѣдки, или какое бы могла я сдѣлать заключеніе о разсказѣ сосѣдки безъ нихъ,-- право, я не умѣю сказать. Во всемъ, что заставляло меня убѣждаться, не проглядывало ни малѣйшей несообразности.

Мои глаза все еще перебѣгали отъ молодого мистера Торвидропа, такъ усердно работавшаго, на стараго мистера Торвидропа, такъ прекрасно державшаго себя, когда послѣдній величаво подошелъ ко мнѣ и вступилъ въ разговоръ.

Онъ прежде всего спросилъ меня, сообщаю ли я очарованіе и блескъ столицѣ Британіи, проживая въ ней? Разумѣется, я не сочла нужнымъ высказать ему совершенное свое убѣжденіе въ противномъ, но просто отвѣчала ему, гдѣ находилась наша квартира.

-- Такая прекрасная и образованная леди,-- сказалъ онъ, цѣлуя свою правую перчатку и потомъ указавъ на собраніе учащихся:-- вѣроятно будетъ смотрѣть снисходительнымъ окомъ на здѣшніе недостатки. Съ своей стороны, мы дѣлаемъ все, чтобы полировать молодыхъ людей,-- полировать и полировать!

Онъ сѣлъ подлѣ меня, употребивъ нѣкоторыя усилія для сохраненія позы величаваго образца, изображеніе котораго висѣло надъ диваномъ. И дѣйствительно, онъ какъ нельзя болѣе былъ похожъ на него.

-- Полировать молодыхъ людей,-- полировать и полировать!-- повторилъ онъ, взявъ щепотку табаку и нѣжно отряхая пальцы. Но въ настоящее время мы... если позволено мнѣ будетъ выразиться такъ передъ особой, которая одарена всѣми совершенствами отъ природы и искусства,-- и при этомъ мистеръ Торвидропъ, приподнявъ плечо, поклонился, чего, повидимому, не могъ исполнить безъ того, чтобъ не вздернуть бровей кверху и не прищуритъ глазъ... въ настоящее время мы совсѣмъ не то, чѣмъ бы слѣдовало быть намъ въ отношеніи къ прекрасной осанкѣ и изящнымъ манерамъ.

-- Неужели, сэръ?-- сказала я.

-- Мы совсѣмъ переродились,-- возразилъ онъ, кивая головой, но это киванье въ его галсухѣ не могло быть слишкомъ размашисто.-- Прозаическій вѣкъ неблагопріятенъ для прекрасной осанки. Онъ развиваетъ вульгарность. Можетъ статься, я говорю это съ маленькимъ пристрастіемъ. Мнѣ бы, можетъ быть, но слѣдовало говорить, что вотъ уже нѣсколько лѣтъ меня называли джентльменомъ Торвидропъ, не слѣдовало бы говорить, что Его Высочество Принцъ-Регентъ, возвращаясь изъ Брайтонскаго павильона (о какое чудное зданіе!) и замѣтивъ, съ какой граціей приподнималъ я шляпу, удостоилъ меня величайшей почести, спросивъ обо мнѣ: "Кто это такой? Почему я не знаю его? Почему не имѣетъ онъ доходу въ тридцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ?" Впрочемъ, это маленькое событіе, обратившееся въ анекдотъ -- обыкновенная участь, сударыня, всѣхъ подобныхъ событій -- и теперь еще повторяется, при нѣкоторыхъ случаяхъ, между людьми высокаго сословія.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказала я.-- И мистеръ Торвидропъ подтвердилъ слова свои величавымъ поклономъ съ приподыманіемъ плеча.

-- Вотъ только между этими людьми и сохранилось въ нѣкоторой степени то, что называемъ мы прекрасной осанкой и изящными манерами,-- прибавилъ онъ.-- Англія -- увы! бѣдное мое отечество! весьма замѣтно переродилась; она перерождается съ каждымъ днемъ. Въ ней уже очень, очень немного осталось джентльменовъ. Да, насъ очень немного. Я предвижу, что насъ смѣнитъ поколѣніе... ткачей!

-- Надобно полагать, однако, что здѣсь, въ вашемъ домѣ, поколѣніе джентльменовъ останется непрерываемымъ,-- сказала я.

-- Вы слишкомъ добры, сударыня,-- отвѣчалъ образецъ джентльменовъ, съ поклономъ, сопровождаемымъ улыбкой и приподнятіемъ плеча.-- Вы льстите мнѣ, сударыня. Но нѣтъ... нѣтъ! Я еще до сихъ поръ не могъ внушить моему сыну этой прекрасной частицы его искусства. Избави небо, чтобы я рѣшился унизить достоинства моего любезнаго сына, но все же скажу вамъ по правдѣ, у него нѣтъ прекрасной осанки, въ немъ нѣтъ изящныхъ манеръ!

-- Однако, онъ, кажется, превосходный учитель,-- замѣтила я.

-- Такъ точно, сударыня: онъ учитель превосходный. Все, что можно пріобрѣсть, онъ пріобрѣлъ. Все, что можно передать, онъ можетъ передать. Но есть вещи... при этомъ онъ взялъ другую щепотку табаку и сдѣлалъ поклонъ, какъ будто желая сказать, напримѣръ: вотъ какъ эта вещь!

Я устремила свой взоръ къ срединѣ комнаты, гдѣ обожатель миссъ Джеллиби, занимаясь въ это время отдѣльно съ каждой ученицей, трудился сильнѣе прежняго.

-- Мой милый сынъ,-- произнесъ мистеръ Торвидропъ, поправляя галстухъ.

-- Вашъ сынъ неутомимъ,-- сказала я.

-- Такой отзывъ для меня награда,-- сказалъ мистеръ Торвидропъ.-- Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, онъ, дѣйствительно, пошелъ по стопамъ покойной матери. Это было преданное созданіе. Но женщины,-- дивныя женщины!-- прибавилъ мистеръ Торвидропъ, съ такой вычурностью, которая мнѣ крайне не понравилась: -- вы созданія непостижимыя!

Я встала и подошла къ миссъ Джеллиби, которая въ то время падѣвала шляпку. Время, опредѣленное для урока, миновало, и миновало давно, а потому началось общее надѣваніе шляпокъ. Когда, миссъ Джеллиби и ея нареченный находили случай объясняться другъ съ другомъ и влюбляться другъ въ друга, я не знаю. Знаю только, что при этомъ случаѣ имъ не удалось обмѣняться словомъ.

-- Милый мой, знаешь ли, который часъ?-- благосклоннымъ тономъ спросилъ мистеръ Торвидропъ своего сына.

-- Нѣтъ, батюшка, не знаю.-- У сына не было часовъ, а у отца были хорошенькіе золотые. Онъ вынулъ ихъ изъ кармана съ такимъ видомъ, который бы послужилъ примѣромъ человѣческому роду -- Два часа, мой сынъ; не забудь, что въ три тебѣ предстоитъ урокъ въ Кенсингтонѣ.

-- Не безпокойтесь, батюшка, я еще успѣю,-- сказалъ Принцъ.-- Я пообѣдаю на скорую руку и отправлюсь.

-- Все же, мой сынъ, не мѣшаетъ поторопиться. На столѣ стоитъ холодная баранина -- покушай на здоровье.

-- Благодарю васъ, батюшка..-- Вы уже уходите?

-- Да, мой другъ. Я полагаю, что мнѣ, по обыкновенію, должно показаться въ городѣ,-- сказалъ мистеръ Торвидропъ, прищуривъ глаза и приподнявъ плечи, въ знакъ скромнаго сознанія своего достоинства.

-- Я бы совѣтовалъ вамъ съ комфортомъ пообѣдать гдѣ нибудь.

-- Я и самъ думаю объ этомъ. Я полагаю, что отобѣдаю во французскомъ ресторанѣ -- Оперной Колоннадѣ...

-- Вотъ это прекрасно! До свиданія, батюшка!

-- До свиданія, мой сынъ, Господь надъ тобой!

Мистеръ Торвидропъ сказалъ это съ отеческою нѣжностью и благочестіемъ, повидимому, какъ нельзя сильнѣе подѣйствовавшими на сына, который, разлучаясь съ отцомъ, до такой степени былъ доволенъ имъ, до такой степени почтителенъ къ нему, до такой степени гордился имъ, что въ эту минуту я была почти убѣждена, что безусловная преданность и почтительность къ старшимъ должны стоять въ главѣ всѣхъ обязанностей молодого человѣка. Нѣсколько минутъ, употребленныхъ Принцемъ на прощанье съ нами (и въ особенности съ одной изъ насъ), еще сильнѣе увеличило во мнѣ пріятное впечатлѣніе въ пользу его, можно сказать, дѣтскаго характера. Въ то время, какъ онъ укладывалъ въ карманъ свою миніатюрную скрипку, а вмѣстѣ съ ней и громадное желаніе остаться съ Кадди еще на нѣсколько секундъ, я чувствовала къ нему искреннее расположеніе и состраданіе. Въ пріятномъ настроеніи духа онъ отправился сначала къ холодной баранинѣ, а потомъ на урокъ въ Кенсингтонъ, тогда какъ все это едва ли не болѣе заставляло меня сердиться на отца, чѣмъ на угрюмую леди.

Отецъ отворилъ намъ дверь и поклонился такъ величаво, что, признаюсь, онъ вполнѣ оправдывалъ собственное свое мнѣніе о своемъ высокомъ достоинствѣ и значеніи въ свѣтѣ, и въ то же время доказалъ, что онъ вполнѣ заимствовалъ и усвоилъ всѣ изящныя манеры отъ своего блестящаго патрона. Точно съ тою же ловкостью и вѣжливостью онъ проводилъ насъ черезъ улицу, отправляясь въ аристократическую часть города, гдѣ намѣренъ былъ показаться между весьма ограниченнымъ числомъ оставшихся джентльменовъ. Съ теченіе нѣсколькихъ минутъ я до такой степени углубилась въ размышленія о видѣнномъ мною въ улицѣ Ньюманъ, что совершенно не могла разговаривать съ Кадди, не могла даже сосредоточить своего вниманія надъ тѣмъ, о чемъ она говорила со мной. А думала и передумывала о томъ, неужли есть и въ самомъ дѣлѣ или бывали когда нибудь джентльмены, которые, не имѣя даже танцовальной профессіи, жили чужими трудами и пріобрѣли нѣкоторую извѣстность собственно за свою прекрасную осанку и изящныя манеры? Это размышленіе сдѣлалось, наконецъ, такъ запутанно и допускало возможность существованія такого множества джентльменовъ, подобныхъ мистеру Торвидропъ, что я сказала самой себѣ: "Эсѳирь, выкинь это изъ головы и будь внимательна къ Кадди". Я такъ и сдѣлала, и мы до самаго Линкольнъ-Ина безъ умолку говорили другъ съ другомъ.

Кадди между прочимъ сообщила мнѣ, что воспитаніе ея возлюбленнаго оставлено было въ такомъ небреженіи, что не всегда легко можно прочитывать его записки. Она говорила, что было бы гораздо лучше, еслибъ онъ заботился больше о правописаніи и меньше употреблялъ старанія на наружную отдѣлку своихъ писемъ, что онъ вставлялъ въ слова такое множество буквъ, что иногда онѣ совершенно теряли свою національную наружность. "Конечно, я увѣрена, онъ дѣлаетъ это съ добрымъ намѣреніемъ -- замѣчала Кадди -- но бѣдняжка совсѣмъ не замѣчаетъ, какъ мало пользы отъ того!" Кадди послѣ того старалась доказать мнѣ, что нельзя ожидать отъ него образованія, когда онъ всю свою жизнь провелъ въ танцклассѣ и ничего больше не дѣлалъ, какъ только учился и трудился, трудился и училъ, и утромъ, и въ полдень, и вечеромъ! Да, впрочемъ, бѣда не велика! Она ручается, что сумѣетъ писать письма и за себя и за него, и что для него гораздо лучше быть любезнымъ, нежели ученымъ. "Да къ тому же и сама я не такъ образована, чтобы быть черезчуръ взыскательной,-- говорила Кадди.-- Я увѣрена, что сама ровно ничего не знаю, и за это, конечно, должна благодарить мою мама!"

-- Есть еще одна вещь, которую мнѣ бы хотѣлось сообщить вамъ, пока мы однѣ,-- продолжала Кадди.-- Я не хотѣла сказать вамъ объ этомъ, миссъ Соммерсонъ, прежде, чѣмъ вы сами не увидите Принца. Вы вѣдь знаете, что такое нашъ домъ и наше хозяйство. Въ нашемъ домѣ безполезно было бы заняться пріобрѣтеніемъ свѣдѣній, которыя очень не мѣшаетъ имѣть женѣ Принца. Мы живемъ въ такой суматохѣ, что подобное предпріятіе совершенно невозможно, и я, принимаясь за него, каждый разъ упадала духомъ болѣе и болѣе. Поэтому я пріобрѣтаю маленькій навыкъ къ хозяйству -- какъ вы думаете отъ кого?-- отъ бѣдной миссъ Фляйтъ. Рано по утрамъ, я помогаю ей прибирать ее комнату, чистить клѣтки для ея птичекъ, приготовлять ей чашку кофе (до этого я, право, не умѣла и взяться за это), и я научилась приготовлять его такъ отлично, что Принцъ говоритъ, будто бы лучше этого кофе онъ никогда не пивалъ, и что такимъ кофе остался бы доволенъ даже и отецъ его, который въ этомъ отношеніи весьма разборчивъ. Я умѣю теперь приготовлять незатѣйливые пуддинги, умѣю купить кусокъ баранины, чаю, сахару, масла, и сдѣлать нѣкоторыя другія хозяйственныя распоряженія. Я не умѣю иголки взять въ руки, сказала Кадди, бросивъ взглядъ на заплатки курточки Пипи:-- но со временемъ надѣюсь усовершенствовать себя въ этомъ. Замѣчательно, что съ тѣхъ поръ, какъ сдѣлалась я нареченной Принца, съ тѣхъ поръ, какъ стала заниматься всѣмъ этимъ, я чувствую себя въ лучшемъ расположеніи духа и какъ-то охотнѣе прощаю моей ма. Сегодня утромъ мнѣ стало немного досадно и обидно, когда увидѣла васъ и миссъ Клэръ такими нарядными и такими хорошенькими,-- мнѣ стало стыдно и за Пипи и за себя; но при всемъ томъ, мнѣ кажется, что нравъ мой сдѣлался лучше прежняго, и что я болѣе прежняго готова прощать моей ма.

Бѣдная дѣвочка, такъ много употреблявшая усилій для своего образованія, говорила это отъ чистаго сердца и трогала мое сердце.

-- Милая Кадди,-- сказала я:-- я начинаю любить тебя, и, надѣюсь, современемъ мы будемъ друзьями.

-- О, неужели?-- воскликнула Кадди:-- это было бы для меня величайшимъ счастіемъ!

-- Кадди, душа моя,-- сказала я:-- будемъ друзьями съ этой минуты, станемъ говорить какъ можно чаще объ этихъ вещахъ и прокладывать прямую дорогу къ твоему благополучію.

Кадди была въ восторгѣ. Чтобъ утѣшить и ободрить ее, я высказала ей по своему все, что могла,-- и въ тотъ день, мнѣ кажется, я не сдѣлала бы ни одного возраженія мистеру Торвидропу, изъ одного только искренняго желанія счастія его будущей невѣсткѣ.

Между тѣмъ мы подошли къ дому мистера Крука, котораго парадная дверь была отворена. Надъ дверью приклеснь былъ билеть, объявлявшій объ отдачѣ въ наемъ комнаты во второмъ этажѣ. Это обстоятельство побудило Кадди сообщить мнѣ о скоропостижной смерти въ домѣ Крука и о слѣдствіи по поводу такого происшествія, и что миссъ Фляйтъ была больна при этомъ случаѣ отъ сильнаго испуга. Дверь и окно опустѣлой комнаты были открыты, и мы заглянули въ нее. Это была комната съ тѣмъ мрачнымъ входомъ, на который миссъ Фляйтъ обратила мое вниманіе при первомъ нашемъ посѣщеніи. Уныло и пустынно было это мѣсто! Мрачное, печальное мѣсто, производившее, во мнѣ какое-то странное ощущеніе унынія и даже ужаса.

-- Вы поблѣднѣли,-- сказала Кадди, когда мы вышли изъ нея:-- вы озябли!

И дѣйствительно, я чувствовала, что въ этой комнатѣ меня овѣвало могильнымъ холодомъ.

Разговаривая по дорогѣ, мы шли медленно, и потому опекунъ мой и Ада пришли сюда ранѣе насъ и уже давно сидѣли въ комнаткѣ миссъ Фляйтъ. Они любовались птичками, между тѣмъ какъ медикъ, который взялъ трудъ на себя со вссю заботливостью и состраданіемъ лечить миссъ Фляйтъ, весело разговаривалъ съ ней подлѣ камина.

-- Я кончилъ свой визитъ,-- сказалъ онъ, отходя отъ камина.-- Миссъ Фляйтъ гораздо лучше, и завтра ей можно будетъ отправиться въ присутствіе, если ей непремѣнно того хочется.-- Я понимаю, черезъ болѣзнь свою она многое теряетъ тамъ.

Миссъ Фляйтъ приняла этотъ комплиментъ съ удовольствіемъ и сдѣлала намъ общій книксенъ.

-- Второе посѣщеніе отъ всей опеки мистера Джорндиса приноситъ мнѣ болтшую честь,-- сказала она.-- За особенное счастіе вмѣняю себѣ принять Джорндиса изъ Холоднаго Дома въ моемъ смиренномъ пріютѣ (при этомъ особенный книксенъ мистеру Джорндису). Фицъ-Джорндисъ, душа моя, еще разъ здравствуйте!

Это имя относилось къ Кадди, и миссъ Фляйтъ, кажется, иначе не звала ее.

-- А что, она была очень нездорова?-- спросилъ мистеръ Джорндись джентльмена, котораго мы застали въ совѣщаніи съ миссъ Фляйтъ.

-- Рѣшительно больна, очень, очень нездорова!-- сказала она, серьезнымъ тономъ и съ нѣкоторою таинственностію.-- Особенной боли не чувствовала, но, знаете, этакое безпокойство! Я страдала не столько тѣломъ, сколько нервами... да, нервами! Знаете ли,-- продолжала она, понизивъ голосъ и дрожа всѣмъ тѣломъ:-- вѣдь здѣсь была смерть. Въ этомъ домѣ былъ ядъ. А такія ужасныя вещи сильно дѣйствуютъ на весь мой организмъ. Это испугало меня. Одинъ только мистеръ Вудкортъ знаетъ, какъ сильно была я перепугана. Рекомендую вамъ, это мой врачъ, мистеръ Вудкортъ (съ особенной важностью)! Это опека Джорндиса, это самъ Джорндисъ изъ Холоднаго Дома, а это Фицъ-Джорндисъ!

-- Миссъ Фляйтъ,-- сказалъ мистеръ Вудкортъ, такимъ серьезнымъ тономъ, какъ будто онъ говорилъ прямо ей, хотя слова его и относились къ намъ, и въ тоже время нѣжно взялъ ее за руку:-- миссъ Фляйтъ описываетъ свой недугъ съ свойственною ей аккуратностію. Она была разстроена происшествіемъ въ здѣшнемъ домѣ,-- происшествіемъ, которое бы встревожило и болѣе твердую особу; разстройство ея перешло въ довольно опасную болѣзнь. Она привела меня сюда при первой тревогѣ въ домѣ; но уже было слишкомъ поздно, чтобъ оказать съ моей стороны какую-нибудь пользу несчастному. За эту неудачу я вознаградилъ себя тѣмъ, что былъ хоть немного, но полезенъ ей.

-- Это великодушнѣйшій медикъ изъ всѣхъ медиковъ,-- прошептала мнѣ миссъ Фллйтъ.-- Я ожидаю рѣшенія суда, то есть я жду дня страшнаго суда, и тогда передамъ ему все мое достояніе.

-- Дня черезъ два,-- сказалъ мистеръ Вудкортъ, посматривая на старушку съ наблюдательной улыбкой:-- дня черезъ два, безъ сомнѣнія, она будетъ по прежнему здорова. Слышали вы объ ея особенномъ счастіи?

-- О моемъ самомъ необыкновенномъ счастіи!-- подхватила, миссъ Фляйть, и лицо ея озарилось самодовольной улыбкой.-- Я увѣрена, душа моя, вы никогда и ничего подобнаго не слышали. Каждую субботу, сладкорѣчивый Кэнджъ, или Гуппи, писецъ сладкорѣчиваго Кэнджа, кладетъ мнѣ въ руку сверточекъ шиллинговъ. Да, шиллинговъ, увѣряю васъ! И каждый разъ въ этомъ сверточкѣ оказывается одно и то же число шиллинговъ. Всякій разъ приходится по шиллингу на каждый день въ недѣлѣ. Теперь вы знаете! И какъ кстати, не правда ли? очень кстати! А что вы скажете, откуда являются эти сверточки? Это весьма важный вопросъ. Очень естественно. Сказать ли вамъ, что я думаю объ этомъ? Я думаю,-- говорила миссъ Фляйтъ, отступивъ назадъ, съ весьма проницательнымъ взглядомъ и грозя пальцемъ весьма выразительно: -- я думаю, что ихъ посылаетъ великій канцлеръ, который убѣдился наконецъ въ медленномъ вскрытіи великой печати (а она давно-давно уже вскрывается). Это будетъ продолжаться, пока не кончится мое дѣло. Вѣдь, не правда ли, что это весьма правдоподобно? Однако, какъ хотите, но онъ черезчуръ ужъ тянетъ человѣческую жизнь -- это верхъ деликатности! Присутствуя въ Верховномъ Судѣ... а я присутствую тамъ, съ моими документами, очень аккуратно... я обвиняла его въ томъ, и онъ почти признался. Я это заключаю потому, что когда улыбнусь ему съ своей скамейки, онъ мнѣ тоже улыбнется. Однако, какъ вамъ угодно, а это ужъ мое особенное счастье, не правда ли? Фицъ-Джорндисъ откладываетъ эти денежки съ величайшей для меня выгодой. О, увѣряю васъ, съ величайшей выгодой!

Я поздравляла ее съ этимъ счастливымъ приращеніемъ ея доходовъ и пожелала, чтобъ оно надолго продолжалось. Я не старалась отгадать, откуда проистекалъ этотъ источникъ, не удивлялась такому замѣчательному великодушію. Опекунъ мой стоялъ передо мной, разсматривая птичекъ, и я знала, о чемъ онъ думалъ въ это время.

-- Скажите, ма'мъ, какъ вы называете своихъ птичекъ?-- спросилъ онъ своимъ пріятнымъ голосомъ.-- Не имѣютъ ли онѣ какихъ-нибудь особенныхъ названій?

-- Въ этомъ случаѣ я могу отвѣчать за миссъ Фляйтъ, что у каждой изъ нихъ есть свое имя,-- сказала я.-- Миссъ Фляйтъ обѣщала намъ сказать эти имена. Ада, вѣроятно, помнить это обѣщаніе?

Ада помнила очень хорошо.

-- Неужели я и въ самомъ дѣлѣ обѣщала?-- сказала миссъ Фляйтъ.-- Однако, кто это стоитъ у моихъ дверей? Крукъ, зачѣмъ вы подслушиваете у дверей?

Старикъ Крукъ, хозяинъ дома, распахнувъ дверь, очутился въ комнатѣ съ мѣховой своей шапкой въ рукѣ и своей кошкой позади, у самыхъ ногъ.

-- Я вовсе не подслушивалъ, миссъ Фляйтъ,-- сказалъ Крукъ.-- Я только что хотѣлъ стукнуть въ вашу дверь, вотъ этимя косточками, а вы и крикнули.

-- Прогоните вашу кошку. Вонъ ее отсюда!-- сердито воскликнула старушка.

-- Ба! ба! Тутъ нѣтъ никакой опасности, господа,-- сказалъ мистеръ Крукъ, медленно и проницательно останавливая взглядъ свой на каждомъ изъ насъ поодиночкѣ:-- моя кошка не тронетъ птичекъ, если я не прикажу.

-- Пожалуйста, извините вы моего домовладѣльца,-- сказала старушка, обнаруживая свое достоинство.-- Онъ, вѣдь, того... сумасшедшій.-- Чего же вы хотите, Крукъ, когда у меня гости?

-- Ха, ха! Вѣдь вы знаете, что я лордъ-канцлеръ.

-- Знаю,-- возразила миссъ Фляйтъ.-- Что же изъ этого слѣдуетъ?

-- Какъ что?-- сказалъ старикъ, съ какимъ-то клокотаньемъ въ горлѣ.-- Для лорда-канцлера не быть знакомымъ съ Джорндисомъ было бы очень странно и смѣшно... не правда ли, миссъ Фляйтъ? Неужели я не смѣлъ позволить себѣ маленькую вольность? Вашъ покорнѣйшій слуга, сэръ. Я не хуже вашего, сэръ, знаю тяжбу Джорндисъ и Джорндисъ. Я знавалъ, сэръ, стараго сквайра Тома, но васъ ни разу не видалъ, не встрѣчалъ даже и въ судѣ, хотя, въ теченіе года, я таки частенько тамъ бываю.

-- Я никогда не бываю тамъ,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ (и дѣйствительно, онъ ни подъ какимъ видомъ не заглядывалъ туда):-- я скорѣе соглашусь ходить куда-нибудь въ другое мѣсто.

-- Неужели?-- возразилъ Крукъ, оскаливъ зубы.-- Вы, кажется, черезчуръ ужъ строги къ моему благородному и ученому собрату; впрочемъ, и то надобно и сказать, въ каждомъ Джорндисѣ это чувство весьма натурально. Пуганая ворона куста боится, сэръ! Вы любуетесь, мистеръ Джорндисъ, птичками моей постоялицы?

Старикъ мало-по-малу входилъ въ комнату, пока не прикоснулся къ локтю моего опекуна, и пристально взглянулъ въ глаза его въ свои очки.

-- Странная вещь, сэръ: она никому не говоритъ, какъ зовутъ этихъ птичекъ, а между тѣмъ каждая изъ нихъ имѣетъ свое имя.

Эти слова были сказапы шопотомъ.

-- Фляйтъ, можно сдѣлать перекличку имъ?-- спросилъ онъ вслухъ, подмигивая намъ и указывая на нее, въ то время, какъ она отвернулась отъ насъ, какъ будто затѣмъ, чтобъ поправить огонь въ каминѣ.

-- Какъ хочешь,-- отвѣчала она сердито.

Старикъ, бросивъ на насъ другой проницательный взглядъ, взглянулъ на клѣтки и прочиталъ слѣдующій списокъ:

"Надежда, Радость, Юность, Тишина, Покой, Жизнь, Пыль, Прахъ, Расточительность, Нужда, Раззореніе, Отчаяніе, Сумасшествіе, Смерть, Хитрость, Глупость, Слова, Парики, Лохмотья, Пергаментъ, Грабежъ, Первенство, Жаргонъ, Окорокъ, и Шпинатъ".

-- Вотъ вамъ и вся коллекція,-- сказалъ старикъ.-- Всѣ онѣ заперты по клѣткамъ моимъ благороднымъ и ученымъ собратомъ.

-- Какой рѣзкій вѣтеръ!-- произнесъ мой опекунъ.

-- Когда мой благородный и ученый собратъ рѣшитъ дѣло миссъ Фляйтъ, ихъ всѣхъ выпустятъ на волю,-- сказалъ Крукъ, снова подмигивая намъ.-- И тогда,-- прибавилъ онъ шопотомъ:-- и тогда, если только это случится когда-нибудь -- чего ожидать невозможно -- тогда птички, которыя не бывали взаперти, заклюютъ ихъ.

-- Неужели и въ самомъ дѣлѣ восточный вѣтеръ?-- сказалъ мой опекунъ, показывая видъ, что смотритъ въ окно на флюгарку.-- Я думаю, что восточный!

Мы увидѣли, какъ трудно было намъ выбраться изъ дому. Насъ задерживала не миссъ Фляйтъ: она вела себя весьма благоразумно, нисколько не стѣсняя другихъ,-- но мистеръ Крукь. Повидимому, онъ не могъ оторваться отъ мистера Джорндиса. Если-бъ онъ былъ прикованъ къ нему, то и тогда, кажется, не могъ бы держаться подлѣ него такъ безотвязно. Онъ вызвался показать намъ свой Верховный Судъ и странный хламъ, заключавшійся въ немъ. Во время обзора нашего (который умышленно былъ растянутъ), онъ держался подлѣ мистера Джорндиса и отъ времени до времени останавливалъ его подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ, Какъ будто его мучило желаніе начать какое-то таинственное объясненіе, приступить къ которому, однако, онъ никакъ не рѣшался. Я не могу представить выраженіе лица и манеры мистера Крука, такъ сильно выражавшія и осторожность, и нерѣшительность, и безпрестанное побужденіе высказать или сдѣлать что-то особенное. Его наблюденія за моимъ опекуномъ были безпрерывны. Онъ не сводилъ глазъ съ его лица. Идучи подлѣ него, онъ наблюдалъ за нимъ съ хитростью старой лисицы. Если онъ шелъ впереди, то безпрестанно оборачивался. Когда мы останавливались, онъ обращался къ нему лицомъ и, потирая рукой открытый ротъ свой, съ какимъ-то страннымъ сознаніемъ своей власти надъ нами, выворачивая глаза кверху и хмуря сѣдыя брови свои до такой степени, что онѣ почти закрывали его глаза, казалось, слѣдилъ за каждою чертою лица мистера Джорндиса.

Наконецъ, осмотрѣвъ весь домъ (кошка не отставала ни на шагъ отъ Крука) и весь запасъ разнообразнаго хламу, который, дѣйствительно, былъ очень интересенъ, мы вошли въ заднюю часть лавки. Здѣсь, на днѣ пустой бочки, находились стклянка съ чернилами, нѣсколько обгрызковъ перьевъ и нѣсколько грязныхъ театральныхъ афишъ; а противъ бочки, на стѣнѣ, наклеено было нѣсколько различныхъ прописей, съ различнымъ шрифтомъ.

-- Что вы дѣлаете здѣсь?-- спросилъ мой опекунъ.

-- Учусь читать и писать,-- отвѣчалъ Крукъ.

-- И успѣшно?

-- Медленно, дурно,-- возразилъ старикъ, съ недовольнымъ видомъ.-- Въ мои лѣта это дается не легко.

-- Легче было бы, если-бъ васъ училъ кто-нибудь,-- сказалъ мой опекунъ.

-- Конечно; но пожалуй еще выучатъ не такъ, какъ слѣдуетъ!-- возразилъ старикъ, и въ глазахъ его блеснуло подозрѣніе.-- Не знаю, право, сколько я потерялъ, не выучившись грамотѣ прежде, и потому не хочу потерять еще что-нибудь, если выучатъ меня навыворотъ.

-- Навыворотъ?-- сказалъ мой опекунъ, съ своей добродушной улыбкой.-- Кто же, но вашему мнѣнію, станетъ учитъ васъ навыворотъ?

-- Не знаю, мистеръ Джорндисъ изъ Холоднаго Дома!-- отвѣчалъ старикъ, приподнимая очки на лобъ и потирая руки.-- Не думаю, что сталъ бы кто-нибудь... Но все-таки я лучше довѣряю себя самому себѣ, нежели кому другому.

Эти отвѣты и поведеніе мистера Крука заставили моего опекуна, въ то время, какъ мы проходили мимо Линкольнинскаго Суда, спроситъ мистера Вудкорта, дѣйствительно ли Крукъ помѣшанъ, какъ представляла его миссъ Фляйтъ. Молодой врачъ отвѣчалъ отрицательно и прибавилъ, что онъ не видѣлъ причины, на которой бы можно было основать подобное предположеніе. По своему невѣжеству, Крукъ былъ крайне недовѣрчивъ и къ тому же постоянно находился подъ вліяніемъ джина, котораго онъ употреблялъ огромное количество, которымъ не только онъ, но и вся его лавка, какъ мы и сами замѣтили, были пропитаны; во всякомъ случаѣ, мистеръ Вудкортъ не считалъ его за сумасшедшаго.

Возвращаясь домой, я такъ примирилась съ маленькимъ Пипи, купивъ ему вѣтряную мельницу и два мѣшечка для муки, что онъ кромѣ меня никому не позволялъ снять шляпы съ себя и ни съ кѣмъ не соглашался сѣсть за столъ, какъ только со мной. Кадди сидѣла подлѣ меня, съ другой стороны, и подлѣ Ады, которой мы тотчасъ сообщили всю повѣсть любви, какъ только что пришли домой. За обѣдомъ мы больше всего занимались маленькимъ Пипи. и его сестрицей Кадди. Мой опекунъ былъ веселъ, какъ и всѣ мы. Вообще мы всѣ были веселы и счастливы. Наконецъ, Кадди, уже поздно вечеромъ, отправилась домой, въ наемной каретѣ, вмѣстѣ съ Пипи, который спалъ крѣпкимъ сномъ и въ то же время крѣпко держался за вѣтряную мельницу.

Я забыла сказать -- по крайней мѣрѣ я не говорила до сихъ поръ что мистеръ Вудкортъ былъ тотъ самый смуглый врачъ, съ которымъ мы встрѣтились въ домѣ мистера Баджера; забыла сказать, что мистеръ Джорндисъ пригласилъ его обѣдать, и что онъ обѣдалъ съ нами; забыла сказать, что когда мы разошлись и когда я сказала Адѣ: "Ну, моя милочка, поговоримъ теперь о Ричардѣ!" Ада засмѣялась и сказала... Впрочемъ, не знаю, нужно ли говорить, что именно сказала Ада. Она всегда любила и любитъ шутить!

XV. Белъ-ярдъ.

Во время пребыванія нашего въ Лонтонѣ, мистера Джорндиса безпрестанно осаждали толпы человѣколюбивыхъ леди и джентльменовъ, дѣйствія которыхъ такъ сильно изумляли насъ. Мистеръ Квэйлъ, который явился къ намъ вскорѣ послѣ нашего пріѣзда, былъ человѣколюбивѣе всѣхъ другихъ. Повидимому, его лоснящіяся выпуклости на вискахъ сдѣлались еще лоснистѣе, и онъ зачесывалъ свои волосы назадъ такъ сильно, что корни ихъ готовы были выскочить изъ головы и основаться въ благотворной почвѣ филантропіи. Главнѣйшая его способность состояла, кажется, къ способности восхищаться всѣмъ вообще, безъ всякаго различія. Онъ готовъ сидѣть сколько угодно часовъ сряду и, съ безпредѣльнымъ наслажденіемъ, освѣщать и согрѣвать свои виски лучами свѣта, истекающими отъ какого бы то ни было свѣтила. Увидавъ его въ первый разъ совершенно погруженнымъ въ созерцаніе достоинствъ мистриссъ Джеллиби, я считала ее всепоглощающимъ предметомъ его обожанія. Вскорѣ, однакожъ, я замѣтила свою ошибку и убѣдилась, что это былъ не болѣе, какъ прихвостень въ великой процессіи человѣческаго рода.

Однажды явилась къ намъ мистриссъ Пардигль съ какой-то благотворительной подпиской, а вмѣстѣ съ ней и мистеръ Квэйлъ. Все, что говорила мистриссъ Пардигль, мистеръ Квэйлъ повторялъ намъ, и точно такъ же выхвалялъ достоинства мистриссъ Пардигль, какъ выхвалялъ до этого достоинства мистриссъ Джеллиби. Мистриссъ Пардигль написала рекомендательное письмо къ моему опекуну, въ которомъ превозносила до небесъ своего краснорѣчиваго друга мистера Гушерь. Съ мистеромъ Гушеръ явился также и мистеръ Квэйлъ. Мистеръ Гушеръ, будучи тщедушнымъ джентльменомъ, съ лоснящейся наружностью и глазами до такой степени маленькими для его огромнаго, луноподобнаго лица, что они, повидимому, сдѣланы были первоначально для чего-нибудь другого,-- съ перваго взгляда не располагалъ къ себѣ. Но едва только усѣлся онъ, какъ мистеръ Квэйлъ спросилъ Аду и меня: не правда ли, что это великое созданіе (дѣйствительно, правда, говоря относительно вялости; но мистеръ Квэйлъ подразумѣвалъ въ вопросѣ своемъ качества душевныя), и не поразила ли насъ массивная величина его лица? Короче сказать, намъ пришлось выслушать отъ этихъ людей о безчисленномъ множествѣ миссій различныхъ родовъ; но для насъ всего яснѣе было то обстоятельство, что миссіи мистера Квэйла суждено быть въ восторгѣ отъ миссіи каждаго другого человѣка, и что это была самая популярная изъ всѣхъ миссій.

Мистеръ Джорндисъ попалъ въ это общество, побуждаемый своимъ мягкосердечіемъ и ревностнымъ желаніемъ оказывать съ своей стороны добро ближнему на сколько было въ его власти; но, несмотря на то, онъ откровенно признавался намъ, что это общество должно очень часто оказываться неудовлетворительнымъ, и именно тамъ, гдѣ благотворительность принимала судорожные формы, гдѣ милосердіе служило только блестящимъ прикрытіемъ для громогласныхъ самолюбцевъ и спекулянтовъ, имѣющихъ весьма слабую репутацію, ничтожныхъ въ своей профессіи, шумныхъ и тщеславныхъ въ своихъ поступкахъ, раболѣпныхъ и даже до нельзя унижающихъ себя въ глазахъ людей сильныхъ, льстецовъ другъ передъ другомъ и несносныхъ для тѣхъ, кто стремится спокойно и молча поддержать безсильнаго отъ паденія, но не ищетъ случая приподнять кого-нибудь на волосъ съ оглушительнымъ шумомъ и самохвальствомъ. Когда мистеръ Гушеръ предложилъ поднести подарокъ мистеру Квэйлу (мистеръ Гушеръ уже получилъ для себя подарокъ, по ходатайству мистера Квэйла), и когда онъ часа полтора проговорилъ объ этомъ предметѣ на митингѣ, въ которомъ участвовали двѣ школы для бѣдныхъ сиротъ мужескаго и женскаго пола, и убѣждалъ ихъ жертвовать на это предпріятіе своими пенсами и полу пенсами,-- вѣтеръ, я думаю, задувалъ тогда съ востока цѣлыхъ три недѣли.

Я упоминаю объ этомъ потому, что перехожу къ мистеру Скимполю. Мнѣ казалось, что, въ противоположность подобнаго рода вещамъ, его безъискусственность, совершенно дѣтскій характеръ и безпечность служили для моего опекуна величайшимъ утѣшеніемъ; я увѣрена, что человѣкъ въ строгомъ значеніи слова прямодушный и честный, между множествомъ людей, совершенно противоположныхъ ему во всѣхъ отношеніяхъ, долженъ неизбѣжно служить для мистера Джорндиса источникомъ удовольствія. Мнѣ было бы прискорбно сказать, что мистеръ Скимполь угадывалъ это и вслѣдствіе того старался угождать моему опекуну; впрочемъ, и то сказать, я никогда не понимала его въ такой степени, чтобы сдѣлать о немъ вѣрное заключеніе. Мнѣ кажется, чѣмъ онъ былъ для моего опекуна, тѣмъ же самымъ былъ и для цѣлаго міра.

Онъ былъ нездоровъ, и потому, хотя и жилъ въ Лондонѣ, но мы не видали его до настоящей поры. Онъ явился однажды утромъ, былъ очень любезенъ и попрежнему находился въ весьма пріятномъ расположеніи духа.

"Вотъ и я -- говорилъ онъ -- къ вашимъ услугамъ!" Онъ страдалъ разлитіемъ желчи. Впрочемъ, всѣ богатые люди не изъяты отъ этого недуга, и, на этомъ основаніи, мистеръ Скимполь старался убѣдить себя, что онъ человѣкъ съ весьма значительнымъ достаткомъ. И дѣйствительно, онъ былъ богатъ желаніями и намѣреніями, не имѣвшими предѣлогъ. Самой щедрой рукой надѣлялъ онъ своего врача. Онъ постоянно удвоивалъ, а иногда учетверялъ плату за визиты. Онъ говорилъ доктору: "Послушайте, любезный докторъ, вы очень ослѣплены, если полагаете, что лечите меня безъ всякаго возмездія. Если-бъ вы знали, такъ я готовъ осыпать васъ золотомъ,-- конечно, въ моихъ желаніяхъ, не имѣющихъ предѣловъ".-- И въ самомъ дѣлѣ (говорилъ онъ), желаніе въ немъ было такъ безпредѣльно, что, по его понятіямъ, оно имѣло равносильное значеніе съ существеннымъ исполненіемъ. Если-бъ онъ имѣлъ кругленькіе кусочки этого металла или клочки этой тоненькой бумажки, которымъ родъ человѣческій приписываетъ такъ много важности, и если-бъ онъ имѣлъ возможность вручать ихъ доктору, то, конечно, вручилъ бы ихъ съ особеннымъ удовольствіемъ. Но, не имѣя ихъ, онъ, вмѣсто исполненія, предлагалъ свое желаніе. И превосходно! Если желаніе его было чистосердечно, если онъ дѣйствительно хотѣлъ отплатитъ за визиты доктора щедрой рукой, то чего же больше? Въ его понятіяхъ это замѣняло монету и вполнѣ выражало его благодарность.

-- Это, можетъ статься, частію происходитъ оттого, что я не имѣю ни малѣйшаго понятія о цѣнности денегъ. Это такъ основательно, такъ благоразумно! Напримѣръ: мясникъ мой говоритъ, что у него есть на меня маленькій счетецъ, и что онъ хочетъ очистить его. Замѣчаете ли, какъ милая поэтическая наклонность души этого человѣка обнаруживается въ его собственныхъ словахъ? Желая, чтобы расплата не показалась затруднительной для обѣихъ сторонъ, онъ длинный счетъ свой постоянно называетъ маленькимъ счетцемъ. Я отвѣчаю мяснику: любезный другъ, если ты зналъ, что счетецъ нашъ маленькій, такъ я квитъ съ тобой. Право, тебѣ не стоило трудиться приходить съ своимъ маленькимъ счетцемъ. Мы съ тобой квитъ. По крайней мѣрѣ я такого мнѣнія, что мы квитъ съ тобой.

-- Но что бы вы сказали, если-бъ мясникъ вмѣсто мяса ставилъ бы на счетъ вамъ однѣ только цифры?-- сказалъ мой опекунъ съ искреннимъ смѣхомъ.

-- Любезный Джорндисъ, вы удивляете меня,-- сказалъ мистеръ Скимполь.-- Въ этомъ случаѣ вы занимаете мѣсто мясника. Мясникъ, съ которымъ однажды имѣлъ я дѣло, разсуждалъ совершенно по вашему.-- "Сэръ,-- говоритъ онъ,-- зачѣмъ вы кушаете весеннюю баранину, которой фунтъ стоитъ восемьнадцать пенсовъ?" -- "Зачѣмъ я ѣмъ весеннюю баранину?" -- повторилъ я, и, разумѣется, подобный вопросъ показался мнѣ крайне забавнымъ. "Затѣмъ, что я люблю ее!" -- Кажется, этотъ отвѣтъ весьма убѣдителенъ. "Прекрасно, сэръ,-- говоритъ мясникъ,-- но если-бъ я такъ же точно разсуждалъ о своей баранинѣ, какъ вы разсуждаете о своихъ деньгахъ!" -- "Любезный мой,-- сказалъ и,-- пожалуйста, будемъ разсуждать объ этомъ предметѣ, какъ подобаетъ разумнымъ существамъ. Какимъ же образомъ могло это быть? Это совершенно невозможно. У тебя была баранина, а у меня не было денегъ. Ты бы никакъ не могъ прислать ко мнѣ баранины, если-бъ у тебя ея не было: вѣдь это невозможно; между тѣмъ какъ со мной дѣло совсѣмъ другое: у меня нѣтъ денегъ, но я могу думать и думаю о нихъ, не имѣя возможности уплатить ихъ". Онъ не сказалъ на это слова, и тѣмъ дѣло кончилось.

-- И онъ не принялъ законныхъ мѣръ ко взысканію?-- спросилъ мой опекунъ.

-- Да, онъ принялъ,-- отвѣчалъ мистеръ Скимполь.-- Но уже въ этомъ случаѣ онъ дѣйствовалъ но внушенію не разсудка, но гнѣва. Гнѣвъ напомнилъ о Бойторнѣ, который пишетъ мнѣ, что вы и ваши барышни обѣщали пріѣхать на короткое время въ его холостой домъ въ Линкольншэйрѣ.

-- Онъ большой фаворитъ моихъ питомицъ,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ:-- и я дѣйствительно обѣщалъ за себя и за нихъ.

-- Да, жалко: природа какъ будто забыла защитить-его,-- замѣтилъ мистеръ Скимполь, обращаясь къ Адѣ и мнѣ.-- Не правда ли, что онъ немножко бурливъ, какъ море? Онъ немножко горячъ, какъ бѣшеный быкъ, который забралъ себѣ въ голову, что всякій цвѣтъ -- малиновый цвѣтъ! Впрочемъ, я съ своей стороны отдаю справедливость нѣкоторымъ его достоинствамъ.

Мнѣ удивительно было, что эти два созданія такъ высоко цѣнили другъ друга: мистеръ Бойторнь придавалъ особенную важность весьма многимъ предметамъ, между тѣмъ какъ мистеръ Скимполь рѣшительно ни о чемъ но заботился. Кромѣ того, я замѣтила, что мистеръ Бойторнъ не разъ готовъ былъ выразить довольно сильно свое мнѣніе насчетъ мистера Скимполя, когда, но какому-нибудь случаю, въ разговорѣ, ссылались на послѣдняго изъ нихъ. Безъ сомнѣнія, я подтвердила слова Ады, когда она сказала, что мы какъ нельзя болѣе остались довольны посѣщеніемъ мистера Бойторна.

-- Вѣдь онъ приглашалъ и меня,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- и если ребенокъ можетъ довѣрить себя подобнымъ рукамъ... Впрочемъ, предстоящаго ребенка, вѣроятно, будутъ охранять попеченія такихъ нѣжныхъ созданій, какъ вы, напримѣръ... Въ такомь только случаѣ я поѣду къ нему. Онъ предлагаетъ заплатить за меня все, что будетъ стоить дорога туда и обратно. Я полагаю, что это будетъ стоить денегъ,-- быть можетъ, шиллинговъ, даже фунтовъ или чего-нибудь въ этомъ родѣ? Ахъ, кстати: я вспомнилъ Коавинсеса. Миссъ Соммерсонъ, помните вы Коавинссса?

Онъ спросилъ меня объ этомъ самымъ простосердечнымъ, веселымъ тономъ и безъ всякаго замѣшательства.

-- О, какъ не помнить!-- сказала я.

-- Представьте, Коавинсеса арестовала смерть. Теперь смѣло можно сказать, что онъ не отниметъ отъ другихъ свободы любоваться Божьимъ свѣтомъ.

Эта новость непріятно изумила меня, тѣмъ болѣе, что, при началѣ разговора, я успѣла вспомнить этого человѣка и представляла себѣ его смѣшную фигуру, на софѣ въ Холодномъ Домѣ, безпрестанно утиравшагося платкомъ.

-- Мнѣ только что вчера сообщилъ объ этомъ его преемникъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь: -- его преемникъ теперь у меня въ домѣ; онъ овладѣлъ моимъ домомъ, судя по его выраженію. Онъ пришелъ вчера, въ день рожденія моей дочери съ голубыми глазами. Я доказывалъ ему, что это весьма безразсудно и неприлично. "Если-бъ, говорю я, у васъ была дочь съ голубыми глазами, вамъ бы непріятно было, если-бъ я пришелъ къ вамъ безъ всякаго приглашенія, въ день ея рожденія". Однако, онъ все-таки остался.

Мистеръ Скимполь разсмѣялся этой пріятной нелѣпости и слегка пробѣжалъ по клавишамъ рояля, за которымъ сидѣлъ.

-- Въ добавокъ онъ сказалъ мнѣ,-- говорилъ мистеръ Скимполь,-- продолжая брать аккорды, которые мѣнялись послѣ каждыхъ двухъ-трехъ словъ:-- въ добавокъ онъ сказалъ, что Коавинсесъ оставилъ... трехъ дѣтей... безъ матери... что профессія Коавинсеса... была непопулярна... и молодое поколѣніе Коавинсеса... находится въ пренепріятномъ положеніи.

Мистеръ Джорндисъ всталъ и, потирая голову, началъ ходить по комнатѣ. Мистеръ Скимполь игралъ мелодическіе аккорды одной изъ любимыхъ пѣсенъ Ады. Ада и я глядѣли на мистера Джорндиса, угадывая, что происходило въ эти минуты въ его душѣ.

Прохаживаясь по комнатѣ, останавливаясь, оставляя потирать себѣ голову и снова начиная, опекунъ мой положилъ руку на клавиши и тѣмъ остановилъ игру мистера Скимполя.

-- Мнѣ не нравится это, Скимполь!-- сказалъ онъ съ задумчивымъ видомъ.

Мистеръ Скимполь, совсѣмъ забывшій о чемъ говорилъ, взглянулъ на него съ изумленіемъ.

-- Этотъ человѣкъ былъ необходимъ,-- продолжалъ мой опекунъ, прохаживаясь взадъ и впередъ по весьма ограниченному пространству между роялемъ и концемъ комнаты и въ то же время взъерошивая кверху волосы на затылкѣ, какъ будто раздувалъ ихъ сильный восточный вѣтеръ.-- Если мы чрезъ наши ошибки и заблужденія, чрезъ нашу недостаточность въ знаніи свѣта или чрезъ наши несчастія дѣлаемъ такихъ людей необходимыми, мы не должны изливать на нихъ свое мщеніе. Въ его ремеслѣ ничего не было зловреднаго. Онъ поддерживалъ свое семейство. Не мѣшало бы, право, разузнать объ этомъ побольше.

-- О, о комъ? о Коавинсесѣ?-- вскричалъ мистеръ Скимполь, уразумѣвъ наконецъ значеніе словъ мистера Джорндиса.-- Ничего не можетъ быть легче. Прогуляйтесь въ главную квартиру Коавинсеса, и вы узнаете все, что угодно.

Мистеръ Джорндисъ кивнулъ намъ головой; мы только и ждали этого сигнала.

-- Пойдемте! Пойдемте по этой дорогѣ, друзья мои; да и почему же не идти по этой? Развѣ она хуже другихъ?

Мы приготовились въ нѣсколько секундъ и вышли изъ дому. Мистеръ Скимполь шелъ съ нами и былъ въ восторгѣ отъ этой экспедиціи. Искать Коавинсеса,-- говорилъ онъ,-- вмѣсто того, чтобъ Коавинсесъ искалъ Скимполя, такъ ново для него и такъ отрадно для души.

Прежде всего онъ провелъ насъ въ улицу Курситоръ, гдѣ находился домъ съ желтыми рѣшетками въ окнахъ, который онъ называлъ замкомъ Коавинсесь. На нашъ звонокъ у входа въ этотъ домъ, изъ рѣшетчатаго окна, сдѣланнаго въ воротахъ, показался мальчикъ отвратительной наружности.

-- Кого вамъ тутъ нужно?-- спросилъ мальчикъ, опершись подбородкомъ на двѣ желѣзныя рѣшитины.

-- Здѣсь служилъ одинъ человѣкъ,-- сказалъ мистеръ Джоридисъ:-- онъ недавно умеръ.

-- Ну, такъ чтожъ?-- сказалъ мальчикъ.

-- Мнѣ хочется знать, какъ его звали.

-- Его звали Пеккетъ.

-- А его адресъ?

-- Въ кварталѣ Пеллъ-Ярдъ,-- сказалъ мальчикъ:-- на лѣвой рукѣ надь свѣчной лавкой, которую содержитъ Бляйндеръ.

-- Скажи пожалуйста... не знаю, право, какъ бы спросить это получше,-- ворчалъ мой опекунъ:-- былъ этотъ человѣкъ трудолюбивъ?

-- Былъ ли Пеккетъ трудолюбивъ?-- повторилъ мальчикъ.-- Да, онъ былъ весьма трудолюбивъ. Онъ никогда не уставалъ слѣдить за должниками. Бывало, ужь если возьмется за дѣло, такъ простоитъ на мѣстѣ битыхъ часовъ десять.

-- Онъ могъ поступить и хуже,-- говорилъ про себя мой опекунъ,-- Онъ могъ бы взяться за дѣло и не сдѣлать его. Благодарю тебя, мой милый. Мнѣ ничего больше не нужно.

Мы оставили мальчика, который, склонивъ голову на бокъ и облокотись рукой на ворота, ласкалъ и сосалъ концы желѣзныхъ рѣшетокъ, и пошли обратно къ Линкольнъ-Ину, гдѣ ждалъ насъ мистеръ Скимполь: онъ не имѣлъ расположенія подходить близко къ дому Коавинсеса. Соединясь вмѣстѣ, мы отправились въ Беллъ-Ярдъ, очень узкую улицу въ недалекомъ разстояніи. Мы скоро отыскали свѣчную лавку. Въ ней находилась добрая на взглядъ старушка, страдавшая водяною или удушьемъ, а можетъ быть и тѣмъ и другимъ вмѣстѣ.

-- Гдѣ дѣти Пеккета?

-- Пеккета?-- отвѣчала старушка на мой вопросъ.-- Да, конечно, миссъ. Вѣдь трое осталось. Первая дверь, миссъ, на самомъ верху лѣстницы.

И вмѣстѣ съ этимъ черезъ прилавокъ она подала мнѣ ключъ.

Я взглянула на ключъ и потомъ взглянула на нее; она слова не сказала мнѣ, какъ будто увѣренная, что я знала, что должно дѣлать съ нимъ. Полагая, что этотъ ключъ былъ отъ дверей, за которыми сидѣли дѣти, я вышла изъ лавки безъ дальнихъ разспросовъ и повела всѣхъ на лѣстницу. Мы шли такъ тихо, какъ только можно; но, несмотря на то, невольнымъ образомъ произвели шумъ, поднимаясь всѣ четверо по старой лѣстницѣ, такъ что поднявшись во второй этажъ, мы увидѣли, что шумомъ своимъ обезпокоили мужчину, который стоялъ тамъ, выглядывая изъ комнаты.

-- Кого вамъ нужно, не Гридли ли?-- сказалъ онъ, устремивъ на меня пристальный, сердитый взглядъ.

-- Нѣтъ, сэръ,-- сказала я -- я иду выше.

Онъ осмотрѣлъ Аду, мистера Джорндиса и мистера Скимполя тѣмъ же сердитымъ взглядомъ, въ то время, какъ они шли за мной по лѣстницѣ. Мистеръ Джорндисъ пожелалъ ему добраго дня.

-- Добрый день!-- отвѣчалъ онъ сердито и отрывисто.

Это былъ мужчина высокаго роста, съ желто-блѣднымъ лицомъ, съ головой, на которой заботы оставили слѣды свои и на которой оставалось очень немного волосъ, съ глубокими морщинами на лицѣ и глазами на выкатѣ. Онъ имѣлъ воинственную наружность; его гнѣвная и раздражительная манера, въ соединеніи съ его фигурой, все еще громадной и могучей, хотя очевидно клонившейся къ упадку, наводила ужасъ на меня. Въ рукѣ держалъ онъ перо, и, сквозь растворенную дверь, я увидѣла, что вся комната была завалена кипами бумагъ.

Оставивъ его у дверей, мы поднялись на самый верхъ. Я постучалась въ дверь, и въ комнатѣ раздался тоненькій, звонкій голосокъ.

-- Мы заперты! Ключъ у мистриссъ Бляйндеръ!

Услышавъ это, я приложила ключъ и отворила дверь. Въ бѣдной комнаткѣ, съ косымъ потолкомъ и съ весьма замѣтнымъ недостаткомъ въ мебели, находился крошечный мальчикъ -- лѣтъ пяти-шести; онъ нянчилъ и убаюкивалъ довольно тяжелаго ребенка мѣсяцевъ восемнадцати. Въ каминѣ не искрилось огня, хотя погода была холодная; оба ребенка были укутаны въ какіе-то лохмотья платковъ. Однакожъ эта одежда не грѣла ихъ, потому что носики ихъ покраснѣли и маленькія фигуры ихъ скорчились. Чтобы согрѣться, мальчикъ ходилъ по комнатѣ, убаюкивая ребенка, головка котораго лежала у него на плечѣ.

-- Кто васъ заперъ здѣсь?-- это былъ нашъ первый и весьма натуральный вопросъ.

-- Чарли,-- сказалъ мальчикъ,-- остававшійся на мѣстѣ съ самаго нашего прихода и съ любопытствомъ смотрѣвшій на насъ.

-- Кто же это Чарли? Твой братъ?

-- Нѣтъ. Это моя сестра Шарлотта. Батюшка всегда звалъ ее Чарли.

-- Сколько же васъ всѣхъ, кромѣ Чарли?

-- Только я,-- сказалъ мальчикъ:-- и Эмма (при этомъ онъ поправилъ чепчикъ на головѣ ребенка, котораго няньчилъ), да еще Чарли.

-- Гдѣ же теперь Чарли?

-- Ушла стирать,-- сказалъ мальчикъ и началъ ходить по комнатѣ.-- Стараясь въ то же время глядѣть на насъ, онъ чуть-чуть не задѣлъ головой ребенка объ уголъ кровати.

Мы посматривали другъ на друга и на этихъ дѣтей, когда въ комнату вошла дѣвочка, дитя по наружнымъ формамъ, но взрослая и умная по выраженію въ личикѣ,-- очень маленькомъ личикѣ. На ней надѣта была шляпка, слишкомъ большая для нея, и передникъ, о который она вытирала руки. Ея пальцы были бѣлые, и кожа на нихъ сморщилась отъ стирки; на нихъ оставалась еще мыльная пѣна, которую она вытирала передникомъ. Безъ этихъ признаковъ, ее бы можно было принять за ребенка, который забавлялся стиркой бѣлья, подражая, съ бѣглою наблюдательностію и отчетливостью, всѣмъ дѣйствіямъ при этомъ занятіи опытной прачкѣ.

Она прибѣжала откуда-то по сосѣдству и, какъ видно, торопилась, потому что, несмотря на свою легкость, она запыхалась, нѣсколько минутъ не могла говорить съ нами, и вмѣсто того переводила духъ, вытирала руки и спокойно глядѣла на насъ.

-- А вотъ и Чарли!-- сказалъ мальчикъ.

Ребенокъ, котораго онъ няньчилъ, протянулъ рученки и слезами просилъ Чарли взять его къ себѣ. Маленькая дѣвочка взяла ее и съ манерой взрослой женщины стала смотрѣть на насъ черезъ ношу, крѣпко прильнувшую къ ней.

-- Возможно ли подумать, что этотъ ребенокъ трудится для цѣлаго семейства?-- прошепталъ мой опекунъ, когда мы придвинули стулъ для Чарли и усадили ее вмѣстѣ съ ребенкомъ, между тѣмъ какъ мальчикъ прижался къ ней и держался за передникъ.-- Посмотрите на нихъ, ради Бога, взгляните на нихъ!

Дѣйствительно, было на что посмотрѣть: передъ нами находились три ребенка другъ подлѣ друга, и двое изъ нихъ съ надеждой смотрятъ на третьяго, который самъ такъ еще молодъ, а уже на дѣтскомъ лицѣ его и во всей фигурѣ отражалось такъ много и молодости, и взрослаго возраста, и степенности!

-- Чарли, Чарли!-- сказалъ мой опекунъ:-- сколько тебѣ лѣтъ?

-- Да ужъ побольше тринадцати, сэръ,-- отвѣчала Чарли.

-- Неужели? О, какая ты большая!-- сказалъ мой опекунъ:-- Какая ты большая, Чарли.

Не могу описать той нѣжности, съ которой опекунъ мой произносилъ эти слова: въ нихъ отзывались и ласка, и грусть, и состраданіе.

-- И ты живешь здѣсь одна, съ этими малютками?

-- Да, одна, съ тѣхъ поръ, какъ умеръ мой отецъ,-- отвѣчала Чарли, взглянувъ съ совершеннымъ довѣріемъ въ лицо моего опекуна.

-- Какъ же ты живешь, Чарли?-- спросилъ онъ, отвернувшись отъ нея на нѣсколько секундъ.-- Скажи мнѣ, Чарли, какъ же ты живешь съ ними?

-- Съ тѣхъ поръ, какъ умеръ мой отецъ, я хожу работать. Вотъ и сегодня я уходила на стирку.

-- Помоги тебѣ Господи, Чарли!-- сказалъ мой опекунъ.-- Но, кажется, ты такъ еще мала, что едва ли достаешь до лоханки.

-- Въ деревянныхъ башмакахъ я достаю, сэръ,-- быстро сказала она. Послѣ маменьки остались мнѣ очень высокіе башмаки.

-- А давно ли умерла твоя маменька? Бѣдная мать!

-- Маменька моя скончалась тотчасъ послѣ рожденія Эммы,-- сказала Чарли, взглянувъ на личико, прильнувшее къ ея груди.-- Батюшка сказалъ мнѣ тогда, чтобъ я была такой доброй матерью для Эммы, какъ только можно. И я старалась быть такою: я работала дома, я няньчила ее, мыла и холила, пока не. пришла пора работать на сторонѣ. Вотъ видите, сэръ, почему я могу и умѣю стирать.

-- И часто ты выходишь на работу?

-- Такъ часто, какъ только могу,-- сказала Чарли, смотря во всѣ глаза и улыбаясь:-- вѣдь надо же заработывать полу-шиллинги и шиллинги.

-- И когда уходишь, такъ всегда запираешь ихъ?

-- Да, чтобъ были цѣлы, сэръ,-- сказала Чарли.-- Иногда заглянетъ къ нимъ мистриссъ Бляйндеръ, иногда подымется сюда и мистеръ Гридли, иногда и я забѣгу,-- вѣдь они могутъ играть безъ меня. И Томъ совсѣмъ не боится, когда его запрутъ... Ты не боишься, Томъ?

-- Нѣ-тъ!-- сказалъ Томъ протяжно, но рѣшительно.

-- Когда стемнѣетъ и когда на дворѣ зажгутъ фонари, такъ здѣсь бываетъ свѣтло, почти совсѣмъ свѣтло. Не правда ли, Томъ?

-- Да, Чарли,-- сказалъ Томъ:-- почти совсѣмъ свѣтло.

-- Онъ у меня такой славный, настоящее золото!-- сказала Чарли,-- и о сколько материнской нѣжности, сколько зрѣлаго возраста отзывалось въ ея словахъ!-- Устанетъ Эмма, онъ уложитъ ее спать, устанетъ онъ -- и самъ ляжетъ отдохнуть; а когда я приду домой, зажгу свѣчку и накрою ужинъ, онъ встанетъ, сядетъ подлѣ меня, и мы вмѣстѣ поужинаемъ. Не правда ли, Томъ?

-- О, да, Чарли!-- сказалъ Томъ:-- мы вмѣстѣ ужинаемъ.

И, при этомъ ли отблескѣ величайшаго наслажденія въ жизни, или изъ признательности и любви къ Чарли, которая была для него всѣмъ на свѣтѣ, онъ спряталъ лицо свое въ складкахъ ея изношеннаго платья и перешелъ отъ искренняго смѣха къ горькимъ слезамъ.

Съ минуты нашего прихода это были первыя слезы, пролитыя между этими дѣтьми. Маленькая осиротѣвшая дѣвочка говорила объ отцѣ своемъ и матери, какъ будто вся скорбь въ ея душѣ была подавлена необходимостью вооружиться бодростью, ея ребяческимъ сознаніемъ собственныхъ своихъ силъ и ея дѣятельностію для пріобрѣтенія насущнаго хлѣба. Но теперь, когда заплакалъ Томъ, хотя она смирнехонько сидѣла, спокойно глядѣла на насъ и ни малѣйшимъ движеніемъ не дотронулась до волоска на головѣ каждаго изъ двухъ маленькихъ своихъ питомцевъ, но я видѣла, какъ двѣ безмолвныя слезы катились по ея лицу.

Я стояла вмѣстѣ съ Адой у окна, показывая видъ, будто любуюсь вершинами зданій, закоптѣлыми трубами, жалкими цвѣтами и птичками въ маленькихъ клѣткахъ, принадлежавшими ближайшимъ сосѣдямъ, когда въ комнату вошла мистриссъ Бляйндеръ (быть можетъ, она все это время взбиралась на лѣстницу) и заговорила съ моимъ опекуномъ.

-- Ну что значитъ, сэръ, простить имъ деньги за квартиру!-- говорила она.-- Много ли это? Да и кто бы рѣшился взять отъ нихъ деньги?

-- Прекрасно, прскрасно!-- сказалъ мой опекунъ, обращаясь къ намъ.-- Наступитъ время, когда эта добрая женщина увидитъ, что она сдѣлала очень много, и что, сдѣлавъ единому изъ малыхъ сихъ... Но этотъ ребенокъ,-- прибавилъ онъ, послѣ минутнаго молчанія:-- долго ли онъ можетъ поддерживать такимъ образомъ цѣлое семейство?

-- Конечно, сэръ; я думаю, Чарли долго можетъ,-- сказала мистриссъ Бляйндеръ, съ трудомъ переводя дыханіе.-- Она такъ трудолюбива и проворна, какъ только можно быть въ ея лѣта.-- Да знаете ли, сэръ, послѣ смерти матери она такъ нѣжно берегла дѣтей, что сдѣлалась предметомъ разговора въ цѣломъ кварталѣ. Посмотрѣли бы вы, какъ она распоряжалась, когда захворалъ ея отецъ: это было просто чудо, да и только! "Мистриссъ Бляйндеръ,-- сказалъ онъ мнѣ, и эти слова были для мсня послѣдними его словами -- мистриссъ Бляйндеръ, каково бы ни было мое призваніе въ этой жизни, но вчера, въ этой самой комнатѣ, я видѣлъ, какъ ангелъ сидѣлъ подлѣ моей малютки, и я поручаю ее нашему Отцу Небесному!"

-- У него не было другого занятія?-- спросилъ опекунъ.

-- Нѣтъ, сэръ, не было,-- возразила мистриссъ Бляйндеръ.-- Когда онъ явился сюда и нанялъ квартиру, я не знала, кто и что онъ такой, и, признаюсь, когда узнала, чѣмъ онъ занимается, то въ ту же минуту назначила срокъ очистить квартиру. Знаете, это ремесло не слишкомъ уважается въ нашемъ кварталѣ, его не жаловали мои другіе постояльцы, вообще это призваніе нельзя назвать благороднымъ, и порядочные люди гнушаются имъ. Мистеръ Гридли сильнѣе всѣхъ другихъ гнушался имъ; а онъ, надо вамъ сказать, постоялецъ славный, хотя характеръ его куда какъ суровъ.

-- Итакъ, вы назначили срокъ очистить квартиру?-- сказалъ мой опекунъ.

-- Да, что дѣлать, назначила! Но когда наступилъ этотъ срокъ, и когда дурного за нимъ ничего не замѣтила, я, знаете, поусомнилась. Онъ былъ очень аккуратенъ и прилеженъ; онъ дѣлалъ то, что обязанъ былъ дѣлать,-- сказала мистриссъ Бляйндеръ, безъ всякаго умысла пристально устремивъ свои взоры на мистера Скимполя:-- а согласитесь, дѣлать что нибудь ужъ и то въ здѣшнемъ мірѣ много значитъ.

-- Значитъ вы-таки оставили его въ покоѣ?

-- Я сказала ему, что если онъ поладитъ съ мистеромъ Гридли, такъ я уладила бы съ прочими жильцами, и не стала бы обращать вниманія на то, что нравится здѣшнему кварталу и что ему не нравится. Мистеръ Гридли поворчалъ на это, однако согласился. Онъ всегда ворчалъ на покойника, зато къ дѣтямъ всегда былъ очень ласковъ. Вѣдь, право, не узнаешь человѣка, пока самъ не скажется.

-- Ну, а другіе сосѣди были ласковы къ дѣтямъ?-- спросилъ мистеръ Джорндисъ.

-- Вообще, нельзя сказать, сэръ, чтобы не всѣ были ласковы Конечно, не такъ многіе, какъ можно ожидать, еслибъ ремесло отца было другое. Нѣкоторые сосѣди, бывало, трунили и постукивали другъ друга по плечамъ, когда старикъ проходилъ мимо ихъ, но когда онъ умеръ, то сейчасъ же сдѣлали подписку... Вообще, нельзя сказать, чтобы было дурно. Точно также и съ Шарлоттой. Нѣкоторые не хотѣли нанимать ее потому, что была дочь полицейскаго сыщика; другіе нанимали ее, и упрекали бѣдненькую ремесломъ отца; другіе давали ей груду работы, а плотили бездѣлицу, впрочемъ, она терпѣливѣе, чѣмъ были бы другія въ ея положеніи; къ тому же она очень умна, всегда охотно берется за работу и работаетъ безъ устали. Вообще, я должна сказать, не совсѣмъ дурно, сэръ... конечно, оно бы могло быть и лучше.

Мистриссъ Бляйндеръ сѣла на стулъ съ тѣмъ, чтобъ предоставить себѣ благопріятный случай перевести дыханіе, крайне стѣненное такой длинной рѣчью. Въ то время, какъ мистеръ Джорндисъ повернулся къ намъ, съ намѣреніемъ сказать что-то, его вниманіе было отвлечено отъ насъ совершенно неожиданнымъ появленіемъ мистера Гридли, о которомъ только что говорили и котораго мы видѣли во время нашего подъема по лѣстницѣ.

-- Я рѣшительно не знаю, леди и джентльмены, что вы дѣлаете здѣсь,-- сказалъ онъ, какъ будто недовольный нашимъ присутствіемъ:-- но во всякомъ случаѣ вы извините за мой приходъ. Я не затѣмъ хожу сюда, чтобъ на меня таращили глаза. Ну что Чарли? Что мой Томъ? Каково у васъ дѣла идутъ сегодня?

Онъ нагнулся надъ группой весьма ласково и нѣжно: ясно было, что дѣти считали его за друга, хотя лицо его сохраняло суровое выраженіе, и хотя обращеніе его было такъ грубо, какъ только можно.

-- Разумѣется, никто не осмѣлится сдѣлать это,-- кротко замѣтилъ мой опекунъ.

-- Положимъ, что такъ, сэръ, положимъ,-- возразилъ постоялецъ, посадивъ Тома на колѣни и качая его съ какимъ-то раздраженіемъ.-- Я не хочу спорить съ леди и джентльменами. Я столько проспорилъ на своемъ вѣку, что, право, другому бы не достало на это человѣческаго вѣка.

-- Весьма быть можетъ, что ваша вспыльчивость и раздражительность оправдываются основательными причинами,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- Все вздоръ!-- воскликнулъ незнакомецъ, становясь съ каждой минутой буйно раздражительнымъ.-- Я человѣкъ вздорнаго характера. Я вспыльчивъ. Я невѣжа.

-- Ну не совсѣмъ, я думаю.

-- Послушайте!-- воскликнулъ мистеръ Гридли, спуская съ колѣнъ мальчика и подходя къ моему опекуну, повидимому, съ намѣреніемъ ударить его.-- Знаете ли вы что нибудь о Верховномъ Судѣ?

-- Можетъ статься, и знаю, къ моему крайнему сожалѣнію.

-- Къ вашему сожалѣнію?-- сказалъ мистеръ Гридли, останавливая порывъ своего гнѣва.-- Если такъ, то я прошу у васъ прощенія. Я знаю, что я невѣжа. Простите меня, сэръ! (съ возрастающимъ изступленіемъ) Меня тянули по раскаленному желѣзу почти четверть столѣтія, и потому не удивительно что я отвыкъ отъ бархата. Сходите въ Верховный Судъ и спросите, что въ настоящее время больше всего ихъ забавляетъ, и они непремѣнно скажутъ вамъ, что никто не доставляетъ имъ такого удовольствія, какъ шропшэйрскій челобитчикъ! Я-то и есть,-- сказалъ онъ, гнѣвно ударяя одной рукой о другую:-- тотъ самый шропшейрскій челобитчикъ, который служитъ имъ предметомъ самыхъ язвительныхъ насмѣшекъ.

-- Я вѣрю, вѣрю. Я и семейство мое имѣли честь доставлять удовольствіе этому серьезному мѣсту,-- сказалъ мой опекунъ спокойно.-- Можетъ статься, вы слышали обо мнѣ. Мое имя Джорндлсъ.

-- Мистеръ Джорндисъ!-- сказалъ Гридли, дѣлая неловкій поклонъ:-- вы, мистеръ Джорндисъ, переносите свои притѣсненія и обиды спокойнѣе, чѣмъ я переношу. Я вамъ говорю: гораздо спокойнѣе, чѣмъ я. Пусть будутъ свидѣтелями вотъ этотъ джентльменъ и эти леди, что еслибъ я переносилъ свои обиды какъ нибудь иначе, то даннымъ бы давно сошелъ съ ума. Презирать и въ душѣ своей отмщать имъ и настойчиво требовать отъ нихъ правосудія -- вотъ единственное средство, которое доставляетъ мнѣ возможность сохранять разсудокъ свой съ здравомъ состояніи. Это только и есть единственное средство!-- сказалъ онъ грубо, невѣжливо и съ нѣкоторой запальчивостію.-- Пожалуй вы скажете, что я теряю терпѣніе, выхожу изъ себя; но я вамъ скажу, что это въ моей натурѣ, что я, какъ человѣкъ оскорбленный, долженъ выйти изъ себя. Лучше или сохранять это положеніе, или сидѣть и улыбаться, какъ полоумная женщина, которая является въ каждомъ засѣданіи Суда. Прими я на себя другую роль, и меня непремѣнно свели бы съ ума.

Непріятно, даже больно было видѣть и этотъ гнѣвъ, и это изступленіе, въ которомъ находился онъ, и перемѣны въ выраженіи его лица, и буйные жесты, которыми сопровождалъ онъ каждое слово.

-- Мистеръ Джорндисъ,-- говорилъ онъ:-- вы только разберите мое дѣло. Оно такъ ясно, какъ ясно небо, покрывающее насъ. Насъ было два брата. Отецъ мой, фермеръ, сдѣлалъ духовное завѣщаніе, которымъ отказалъ и ферму и все хозяйство въ пожизненное владѣніе, нашей матери. По смерти матери, все это достояніе законнымъ образомъ должно остаться мнѣ,-- рѣшительно все, кромѣ трехсотъ фунтовъ стерлинговъ, которые я, по волѣ покойнаго, обязанъ былъ выдать моему родному брату. Мать умерла. Спустя нѣсколько времени братъ потребовалъ свою долю. Я и нѣкоторые изъ моихъ родственниковъ говорили ему, что онъ, получая квартиру и кушанье и многое другое, получалъ уже съ избыткомъ то, что завѣщалъ отецъ. Теперь посмотрите, какой оборотъ приняло дѣло. Никто не опровергалъ духовнаго завѣщанія, ни о чемъ не было спору, кромѣ того только, выплачена ли была часть завѣщанныхъ трехсотъ фунтовъ, или нѣтъ. Чтобы рѣшить этотъ споръ, я принужденъ былъ обратиться въ Верховный Судъ. И, представьте себѣ, семнадцать человѣкъ сдѣлались отвѣтчиками въ этой пустой тяжбѣ! Въ первый разъ приступили къ ней спустя два года послѣ поданія просьбы. Послѣ того остановили еще на два года, въ теченіе которыхъ наводили справки о томъ (чтобы у нихъ руки отсохли!), дѣйствительно ли я сынъ моего отца? Да въ этомъ никто и не думалъ сомнѣваться. Потомъ оказались, что число отвѣтчиковъ недостаточно, что мы должны были принятть еще кого нибудь и потомъ снова начать всю исторію. Судебныя издержки, прежде чѣмъ приступлено было къ дѣлу надлежащимъ образомъ, превышали уже духовное завѣщаніе втрое! Мой братъ съ радостію отказался бы отъ наслѣдства, лишь бы избавиться только отъ дальнѣйшихъ издержекъ. Все мое достояніе, оставленное мнѣ духовнымъ завѣщаніемъ отца, превратилось въ издержки. Самая тяжба, до сихъ поръ еще не конченная, сдѣлалась для меня пыткой, гибелью; она довела меня до совершеннаго отчаянія, и вотъ видите, въ какомъ положеніи я нахожусь теперь! Въ вашей тяжбѣ, мистеръ Джорндисъ, дѣло идетъ о тысячахъ и тысячахъ, а въ моей только о сотняхъ. Но легче мнѣ выносить ее или тяжелѣе -- рѣшить нетрудно: стоитъ только представить, что въ этихъ сотняхъ заключались всѣ средства къ моему существованію, и всѣ они высосаны изъ меня самымъ низкимъ образомъ!

Мистеръ Джорндисъ сказалъ, что онъ отъ души сожалѣетъ его, и что самъ вполнѣ испыталъ на себѣ всю несправедливость отъ этой чудовищной системы.

-- Ну вотъ опять!-- возразилъ мистеръ Гридли, нисколько не смягчая своего гнѣвнаго тона.-- Система! Со всѣхъ сторонъ говорятъ мнѣ, что это система! Говорятъ, что я не долженъ никуда обращаться, потому что это такая ужъ система! Да, хороша система! Я не долженъ являться въ Судъ, не смѣй сказать тамъ: "милордъ, объясните мнѣ, справедливо это или нѣтъ? Есть ли у васъ на столько совѣсти, чтобы сказать мнѣ, что я получилъ правосудіе и потому долженъ удалиться?" Милордъ ровно ничего не знаетъ объ этомъ. Онъ засѣдаетъ тамъ, чтобъ поддерживать эту систему! Я не долженъ обращаться къ мистеру Толкинхорну, когда онъ приводитъ меня въ бѣшенство своимъ хладнокровіемъ и самодовольствіемъ; они всѣ бѣсятъ меня, ибо, я знаю, они пріобрѣтаютъ чрезъ это, между тѣмъ, какъ я теряю. Я не смѣй сказать ему, что хочу тѣми или другими средствами вытянуть что нибудь изъ одного изъ нихъ за мое раззореніе! На немъ, извольте видѣть, не лежитъ отвѣтственности. Это система виновата! Я не прибѣгаю къ насильственнымъ мѣрамъ въ отношеніи къ нимъ, но не знаю, что могло бы случиться со мной, еслибъ меня окончательно вывели изъ терпѣнія! Я стану судиться съ учредителями и представителями этой системы, лицомъ къ лицу, передъ Великимъ Всевѣчнымъ Судомъ!

Гнѣвъ мистера Гридли былъ ужасенъ. Я бы не повѣрила, что бѣшенство можетъ доходить до такой степени, еслибъ не видѣла этого своими глазами.

-- Я кончилъ!-- сказалъ онъ, опускаясь на стулъ и утирая лицо.-- Мистеръ Джорндисъ, я кончилъ! Я знаю, у меня буйный характеръ. Я долженъ знать это: я сидѣлъ въ тюрьмѣ за нарушеніе порядка въ Верховномъ Судѣ. Я сидѣлъ въ тюрьмѣ за угрозы адвакату. Я находился въ различныхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ и снова буду находиться. Я, извольте видѣть, шропшэйрскій челобитчикъ и отъ времени до времени являюсь въ судъ, не для того, чтобы забавлять ихъ, хотя они и находили забавнымъ, когда меня вводили въ судъ и выводили подъ стражей. Было бы лучше, говорятъ они, еслибъ я удерживалъ себя; а я имъ говорю, что еслибъ я удерживалъ себя, то по милости ихъ, давнымъ бы давно сошелъ съ ума. Вѣдь я когда-то былъ очень кроткій человѣкъ. Земляки мои говорятъ, что они помнятъ, до какой степени я быль кротокь и спокоенъ; но теперь, подъ вліяніемъ оскорбленія, нанесеннаго мнѣ, я по необходимости долженъ дать полную свободу такому направленію духа: иначе ничто не могло бы сохранить разсудокъ мой въ цѣлости. "Было бы гораздо лучше для васъ, мистеръ Гридли,-- сказалъ мнѣ лордъ-канцлеръ на прошлой недѣлѣ -- еслибъ вы не тратили здѣсь вашего времени, а оставались бы при полезныхъ занятіяхъ въ Шропшэйрѣ".-- "Милордъ, милордъ, я знаю, что это такъ -- отвѣчалъ я ему -- но было бы еще лучше для меня, еслибъ я никогда не слышалъ о вашемъ Верховномъ Судѣ; но, къ несчастію, я не могу передѣлать прошедшаго, а прошедшее тянетъ меня сюда!" Къ тому же,-- прибавилъ Гридли, снова приходя въ бѣшенство:-- я непремѣнно хочу пристыдить ихъ. До послѣдней минуты моей жизни я буду показываться въ Судѣ къ стыду его. Еслибъ я зналъ заранѣе минуту моей смерти, еслибъ въ эту минуту я могъ находиться тамъ, могъ владѣть языкомъ, я бы умеръ тамъ, сказавъ: "вы тянули меня сюда и выгоняли отсюда многое множество разъ. Теперь выгоните меня отсюда, вынесите меня отсюда ногами впередъ".

Его лицо, быть можетъ, вслѣдствіе тяжелыхъ испытаній въ теченіе многихъ лѣтъ, до такой степени усвоило суровое выраженіе, но даже и теперь, когда, повидимому, ничто не возмущало души его, оно нисколько не смягчалось.

-- Я пришелъ сюда, чтобы взять къ себѣ этихъ малютокъ,-- сказалъ онъ, снова подходя къ нимъ:-- пусть они поиграютъ у меня. Вѣдь я вовсе не намѣренъ былъ высказать вамъ это; впрочемъ, бѣда не велика, если и высказалъ... Томъ, ты не боишься меня? Да, не боишься?

-- Нѣтъ!-- сказалъ Томъ.-- Зачѣмъ я стану бояться? Вѣдь вы не сердиты на меня?

-- Правда, правда, дитя мое... Ты идешь назадъ, Чарли? Да?... Пойдемте же ко мнѣ, малютки!

И Гридли взялъ на руки младенца, который охотно перешелъ къ нему съ рукъ Чарли.

-- Не найдется ли у насъ внизу пряничнаго солдатика? Пойдемте-ка, поищемъ!

Онъ сдѣлалъ мистеру Джорндису прежній холодный и даже грубый поклонъ, не лишенный, впрочемъ, нѣкотораго достоинства, слегка поклонился намъ и ушелъ въ свою комнату.

Послѣ этого мистеръ Скимполь, въ первый разъ по нашемъ приходѣ сюда, заговорилъ съ прежнимъ веселымъ и безпечнымъ настроеніемъ духа.

-- Въ самомъ дѣлѣ,-- говорилъ онъ:-- очень пріятно и назидательно видѣть, какъ все въ мірѣ, иногда даже противъ нашего желанія, устраивается къ лучшему. Вотъ, напримѣръ, хоть этотъ мистеръ Гридли, человѣкъ съ необьятной силою воли и удивительной энергіей,-- говоря яснѣе, человѣкъ въ родѣ необтесаннаго кузнеца, нѣсколько лѣтъ, быть можетъ, скитался въ жизни, отъискивая предметъ, надъ которымъ бы можно было развернуть свою избыточную наклонность къ упорной борьбѣ, какъ вдругь на дорогѣ встрѣтился ему Верховный Судъ и представилъ собою тотъ самый предметъ, который онъ отыскивалъ. Съ этой минуты они неразрывно соединились другъ съ другомъ. Въ противномь случаѣ онъ могъ бы сдѣлаться великимъ полководцемъ, взрывающимъ на воздухъ укрѣпленные и неукрѣпленные города, могъ бы сдѣлаться великимъ человѣкомъ въ политическомъ мірѣ, трактующимъ о судьбѣ народовъ съ соблюденіемъ всѣхъ правилъ парламентской риторики, но, какъ уже было сказано, онъ и Верховный Судъ столкнулись другъ съ другомъ пріятнѣйшимъ образомъ; никому отъ этого столкновенія не сдѣлалось хуже, и Гридли съ той минуты пристроился къ жизни. Обратимся теперь къ Коавинсесу! Бѣдный Коавинсесъ! (отецъ этихъ очаровательныхъ дѣтей!) какъ восхитительно поясняетъ онъ тотъ же самый принципъ! Мистеръ Скимполь самъ очень часто сѣтовалъ на существованіе Коавинсеса. Онъ встрѣтилъ Коавинсеса на своей дорогѣ. Онъ могъ бы обойтись и безъ него. Бывали времена, когда онъ, еслибъ былъ султаномъ и еслибъ великій визирь сказалъ ему въ одно прекрасное утро: чего желаетъ повелитель правовѣрныхъ отъ рукъ своего раба? онъ рѣшился бы отвѣтить ему: головы Коавинсеса!.. Но какой же оборотъ приняло все дѣло? Въ теченіе всего этого времени онъ доставлялъ занятіе достойнѣйшему человѣку; онъ былъ благодѣтель Коавинсеса, онъ непосредственно доставлялъ Коавинсесу возможность поднять на ноги этихъ плѣнительныхъ дѣтей и развить въ нихъ общественныя добродѣтели! И дѣйствительно, въ эту минуту сердце мистера Скимполя такъ было полно и слезы такъ замѣтно выступали на глаза его, что, окидывая взоромъ комнату, онъ какъ будто думалъ: "Я одинъ былъ сильнымъ покровителемъ Коавинсеса, и небольшой комфортъ, которымъ наслаждался онъ въ семейномъ быту -- это твореніе моихъ рукъ!"

Въ его легкомъ прикосновеніи къ этимъ фантастическимъ струнамъ было столько очаровательнаго, это былъ такой милый, веселый, безпечный ребенокъ, сравнительно съ другимъ ребенкомъ, возмужалымъ не по лѣтамъ, который стоялъ подлѣ него, что онъ невольнымъ образомъ заставилъ моего опекуна улыбнуться, прервать разговора съ мистриссъ Бляйндеръ и взглянуть на насъ. Мы поцѣловали Чарли, спустились вмѣстѣ съ ней съ лѣстницы и остановились передъ домомъ посмотрѣть, какъ побѣжитъ она къ своей работѣ. Не знаю, гдѣ она работала, но мы видѣли, какъ это маленькое милое созданіе, въ женской шляпкѣ и передникѣ, побѣжало чрезъ крытую галлерею въ концѣ двора и вскорѣ слилось съ борьбой и шумомъ многолюднаго города, какъ капли росы съ волнами океана.

XVI. Улица одинокаго Тома.

Миледи Дэдлокъ безпокойна, очень безпокойна; она не можетъ долго оставаться на одномъ и томъ же мѣстѣ. Изумленная такимъ событіемъ, фешенебельная газета не успѣваетъ слѣдить за ней, не знаетъ иногда, гдѣ ее найти. Сегодня она въ своемъ помѣстьи Чесни-Воулдъ, вчера была въ своемъ столичномъ домѣ, завтра, быть можетъ, умчится за границу: фешенебельная газета не можетъ сказать ничего положительнаго. Даже сэръ Лэйстеръ, при всей своей любезности и при всемъ желаніи, не можетъ безотлучно находиться при миледи. Его вѣрная и неразрывная подруга -- подагра, насильственнымъ образомъ пробирается въ старинную дубовую спальню въ Чесни-Воулдъ и сжимаетъ въ своихъ объятіяхъ его обѣ ноги.

Сэръ Лэйстеръ принимаетъ подагру, какъ непріятную гостью, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ гостью въ нѣкоторомъ родѣ изъ высшаго аристократическаго круга. Всѣ Дэдлоки, по прямой мужской линіи, со временъ незапамятныхъ, имѣли подагру. Это не требуетъ даже доказательства. Отцы другихъ людей могли умирать отъ ревматизма или отъ сообщенія въ ихъ организацію зараженной какимъ нибудь другимъ недугомъ крови простолюдина, но фамилія Дэдлоковъ представляла собою что-то исключительное даже въ общемъ для всѣхъ смертныхъ процессѣ умиранія. Причиной смерти всѣхъ Дэдлоковъ была ихъ собственная, фамильная подагра! Она составляла фамильное наслѣдство блистательной линіи Дэдлоковъ и переходила изъ рода въ родъ, какъ серебро, какъ помѣстье въ Линкольншэйрѣ. Она принадлежала къ числу главнѣйшихъ достоинствъ и почестей этой линіи. Быть можетъ, сэръ Лэйстеръ имѣетъ нѣкоторое убѣжденіе, хотя и никогда не рѣшался высказать его, что ангелъ смерти, исполняя свои обязанности, явится въ извѣстный день въ царство аристократическихъ тѣней со слѣдующимъ донесеніемъ: "милорды и джентльмены, имѣю честь представить вамъ еще Дэдлока: онъ присоединяется къ вашему обществу чрезъ фамильную подагру".

Вслѣдствіе этого, сэръ Лэйстеръ спокойно предоставляетъ свои фамильныя ноги фамильному недугу, какъ-будто имя его и богатство много поддерживаются этимъ феодальнымъ правомъ. Онъ считаетъ, что лежать въ постели и испытывать судорожпое сжатіе и язвительную боль въ ногахъ -- принадлежитъ исключительно однимъ Дэдлокамъ; объ этомъ онъ такого мнѣнія:

"Мы всѣ обрекали себя этому недугу; онъ принадлежитъ намъ, какъ наша неотъемлимая собственность; въ теченіе многихъ столѣтій мы нисходили въ фамильные склепы не иначе, какъ пострадавъ сначала отъ этого недуга, и поэтому я съ готовностью покоряюсь тому, чему покорялись мои предки".

И какое величественное зрѣлище представляетъ онъ собою, окруженный малиновымъ бархатомъ, съ золотыми бахромами, по срединѣ великолѣпной гостиной, передъ любимымъ портретомъ миледи! Широкія полосы яркаго солнечнаго свѣта врываются сквозь длинный рядъ оконъ, пересѣкаясь нѣжными отливами тѣней. Снаружи, величавые дубы, пускавшіе въ теченіе вѣковъ корни свои въ почву, покрытую бархатистой зеленью,-- почву, которая никогда не знала плуга, которая служила сборнымъ пунктомъ для героевъ, когда они съ мечомъ и щитомъ отправлялись на бранное поле, или когда съ лукомъ и стрѣлой спѣшили на шумную звѣриную охоту,-- все это безмолвно свидѣтельствуетъ о величіи Дэдлока. Внутри -- его предки, глядя на него съ высокихъ стѣнъ, какъ будто говорятъ: "Каждый изъ насъ провелъ здѣсь свой вѣкъ и оставилъ по себѣ намалеванную тѣнь, уносясь изъ воспоминанія точно такъ, какъ уносится отдаленное карканье грачей, которые теперь убаюкиваютъ тебя!" Эти предки безмолвно свидѣтельствуютъ о его величіи. И дѣйствительно, въ этотъ день Дэдлокъ очень величественъ! И горе Бойторну или всякой дерзновенной твари, которая, въ безумствѣ своемъ, рѣшится оспаривать его величіе.

Въ настоящую минуту присутствіе миледи подлѣ сэра Лэйстера Дэдлока замѣняется ея портретомъ. Она умчалась въ столицу, безъ намѣренія, впрочемъ, остаться тамъ, и скоро примчится сюда снова, къ крайнему недоумѣнію фешенебельныхъ листковъ. Столичный домъ не приготовленъ надлежащимъ образомъ къ ея пріему. Онъ весь подъ чехломъ и полонъ мрачнаго унынія. Одинъ только Меркурій въ пудрѣ безутѣшно зѣваетъ у окна пріемной залы; не дальше, какъ вчера онъ сообщалъ другому Меркурію, своему знакомцу, привыкшему къ порядочному обществу, что если продолжится эта скука еще дольше (невыносимая скука, потому что человѣкъ съ его душой не могъ бы вынести ея),-- если продолжится эта скука, для него, по чести говоря, останется одно только средство -- перерѣзать себѣ горло!

Какая можетъ быть связь между помѣстьемъ въ Линкольншейрѣ, столичнымъ домомъ, Меркуріемъ въ пудрѣ и какимъ-то Джо, отверженнымъ свидѣтелемъ, на которомъ отражался отдаленный лучъ отраднаго свѣта, въ то время какъ онъ подметалъ ступеньки кладбища? Какая можетъ быть связь между многими людьми, которые съ противоположныхъ береговъ огромной бездны, ихъ раздѣляющей, какъ-то странно сталкиваются другъ съ другомъ?

Джо въ теченіе цѣлаго дня подметаетъ свой перекрестокъ, совсѣмъ не помышляя объ этомъ звенѣ, если только есть тутъ какое нибудь звено. Умственное его состояніе всего вѣрнѣе опредѣляется собственными его словами: "я ничего не знаю". Онъ знаетъ, впрочемъ, что въ ненастную погоду тяжело счищать грязь съ перекрестка, и что еще тяжелѣе, жить такой работой. Никто не училъ его даже и этому: онъ самъ доискался того. Джо живетъ, или, вѣрнѣе сказать, Джо до сихъ поръ еще не умеръ, въ грязномъ мѣстѣ, извѣстномъ подобнымъ ему бѣднякамъ, подъ названіемъ Улицы Одинокаго Тома. Это самая грязная улица въ Лондонѣ, которую обѣгаютъ порядочные люди,-- улица, гдѣ ветхія зданія, весьма близкія къ своему паденію, заселены отважными бродягами, которые, вступивъ во владѣніе руинами, отдаютъ ихъ въ наемъ отдѣльными квартирами. Ночью, эти жалкія, падающія обиталища заключаютъ въ себѣ цѣлый рой нищеты. Какъ на тлѣющемъ трупѣ человѣческомъ появляются плотоядные черви, такъ и эти изгнившіе пріюты питаютъ толпу отверженныхъ созданій, которыя вползаютъ сюда и выползаютъ, свертываются въ груду и спятъ въ мѣстахъ, гдѣ дождевая вода обливаетъ ихъ, куда они приходятъ и уходятъ, принося и унося съ собой заразительныя болѣзни и разсѣвая на каждомъ шагу столько зла и разврата, что искоренить то и другое мало было бы пятисотъ лѣтъ для лорда Кудля и сэра Томаса Дудля и герцога Зудля, хотя они и рождены на свѣтъ исключительно для этой цѣли.

Еще не такъ давно въ этой улицѣ два раза произошелъ ужасный трескъ и въ то же время поднялось облако пыли, какъ будто отъ взрыва мины, и каждый разъ разрушался какой нибудь домъ. Эти происшествія доставляли матеріалъ для газетной статейки и наполняли больными ближайшіе госпитали. Несмотря на то, щели остаются незаткнутыми, и въ этомъ хламѣ нѣтъ одной квартиры, которая не была бы биткомъ набита жалкимъ народомъ. Такъ какъ нѣкоторые дома уже готовы къ паденію, то ожидаютъ, что слѣдующій взрывъ будетъ весьма замѣчательный.

Безъ всякаго сомнѣнія, эта пріятная недвижимость составляетъ собственность или опеку Верховнаго Суда. Каждый слѣпецъ знаетъ это очень хорошо. Почему эта улица носитъ такое странное названіе -- никто не знаетъ. Потому ли, что "Томъ" считается народнымъ представителемъ челобитчика или отвѣтчика въ тяжбѣ Джорндисъ и Джорндисъ; потому ли, что Томъ жилъ здѣсь одинъ въ то время, когда тяжба опустошила всю улицу, и жилъ до тѣхъ поръ, пока не поселились другіе сосѣди,-- или потому, что титулъ этотъ, основанный на преданіи, служитъ общимъ названіемъ убѣжища совершенно отрѣзаннаго отъ общества честныхъ людей и лишеннаго всякой надежды? Никому не извѣстно. Разумѣется, и Джо ничего не знаетъ объ этомъ.

-- Я,-- говоритъ Джо:-- ничего не знаю.

Должно быть, весьма странно находиться въ такомъ положеніи, въ какомъ находится Джо! Шататься по улицамъ и оставаться въ совершенномъ мракѣ касательно значенія таинственныхъ символовъ, въ такомъ изобиліи вывѣшенныхъ надъ лавками, по угламъ улицъ, надъ дверьми и въ окнахъ! Видѣть, какъ люди читаютъ, видѣть, какъ люди пишутъ, видѣть, какъ почтальоны вручаютъ письма -- и не имѣть ни малѣйшаго понятія о томъ, какимъ образомъ это дѣлается,-- оставаться глухимъ и нѣмымъ, оставаться камнемъ для всякой каракульки, которую видѣлъ въ письменахъ родного языка! Должно быть, очень, очень странно видѣть, какъ добрые люди, съ книжками въ рукахъ, отправляются по воскреснымъ днямъ въ храмъ Божій -- и подумать (быть можетъ, Джо и думаетъ иногда), что все это значитъ, и если это что-нибудь да значитъ, то почему же для меня оно не имѣетъ никакого значенія? Подвергаться давкѣ, толкотнѣ, уноситься вмѣстѣ съ толпами народа и, нѣкоторымъ образомъ, убѣждаться въ истинѣ, что я не имѣю никакого дѣльнаго занятія ни здѣсь, ни тамъ, нигдѣ, и между тѣмъ приходить въ замѣшательство при одной мысли, что вѣдь я попалъ же сюда какъ-нибудь и зачѣмъ нибудь, и невольнымъ образомъ спросить себя: что же такое я! Должно быть, странное положеніе не только слушать отъ другихъ, что я почти не имѣю сходства съ другими людьми (какъ, напримѣръ, при случаѣ, когда я предлагалъ себя въ свидѣтели), но и чувствовать это по убѣжденію въ теченіе всей своей жизни! Видѣть, какъ проходятъ мимо меня лошади, собаки и всякій скотъ -- и сознаваться, что, по невѣжеству, я принадлежу къ нимъ, а отнюдь не къ превосходнымъ созданіямъ, благородное и высокое назначеніе которыхъ я оскорбляю! До какой степени должны быть странны понятія Джо (если только онъ имѣетъ ихъ) о всѣхъ государственныхъ учрежденіяхъ. Вся его матеріальная и нематеріальная жизнь удивительно странна; а еще страннѣе его смерть.

Джо выходитъ изъ Улицы Одинокаго Тома, встрѣчая запоздалое утро, которое въ этой части Лондона занимается еще позже, и, пробираясь по ней, жуетъ грязный кусокъ хлѣба. Его путь пролегаетъ по множеству улицъ, гдѣ дома еще не отперты.

Онъ идетъ на свой перекрестокъ и начинаетъ очищать его на предстоящій день. Городъ пробуждается; громадная машина заводится на цѣлый день; непостижимое чтеніе и писаніе, прекращавшіяся на нѣсколько часовъ, снова начинаются. Джо и другіе вступаютъ въ общій хаосъ, кто какъ умѣетъ. Сегодня торговый день. Быки съ завязанными глазами, не вмѣру загнанные, не вмѣру покупаемые, никѣмъ не руководимые, забѣгаютъ въ мѣста, куда имъ не слѣдуетъ вбѣгать и откуда выгоняютъ ихъ сильными побоями. Съ глазами, налитыми кровью и съ пѣной у рта, они бросаются на каменныя стѣны и часто наносятъ сильный вредъ невиннымъ, часто наносятъ сильный вредъ себѣ. Точь-въ-точь, какъ Джо и ему подобные,-- точь-въ-точь!

Вотъ подходитъ труппа странствующихъ музыкантовъ и начинаетъ играть. Джо слушаетъ музыку. Ту же музыку слушаетъ и собака,-- собака гуртовщика, которая ждетъ своего хозяина у дверей мясника и, очевидно, думаетъ о трехъ баранахъ, которые въ теченіе нѣсколькихъ часовъ составляли предметъ ея заботъ, и отъ которыхъ, къ счастью, она отдѣлалась. Повидимому, она находится въ недоумѣніи касательно трехъ-четырехъ другихъ барановъ, не можетъ припомнить, гдѣ оставила ихъ, посматриваеть вдоль улицы то въ одну, то въ другую сторону, какъ-будто думаетъ, не заблудились-ли они, и все еще надѣется ихъ увидѣть,-- но вдругъ приподнимаетъ уши, виляетъ хвостомъ и вспоминаетъ все, что сдѣлалось съ ними. Совершенно бездомная собака, привыкшая къ низкимъ обществамъ и питейнымъ домамъ,-- страшная собака для барановъ, готовая по первому свистку вскочить на спину каждаго изъ нихъ и вырвать клокъ шерсти; но, при всемъ томъ, это воспитанная, ученая, съ развитыми способностями собака, которую научили исполнять свою обязанность, и она умѣетъ ее исполнять. Она и Джо слушаютъ музыку, вѣроятно, съ тою же степенью животнаго удовольствія: вѣроятно, они стоятъ на одной параллели въ отношеніи къ тѣмъ душевнымъ ощущеніямъ, которыя производятъ на нихъ окружающіе, предметы, одушевленные и неодушевленные.

Обратите потомковъ этой собаки въ дикое состояніе,-- состояніе, въ которомъ находится Джо, и черезъ нѣсколько лѣтъ они такъ переродятся, что потеряютъ способность лаять,-- но не потеряютъ способности кусаться.

День, вмѣстѣ съ исходомъ своимъ, измѣняется и, отъ мелкаго дождя, становится мрачнымъ. Джо, послѣ тяжелой борьбы на своемъ перекресткѣ съ грязью, колесами, лошадьми, бичами и зонтиками, заключаетъ его и собираетъ сумму, едва достаточную для того, чтобъ заплатить за отвратительный уголокъ въ улицѣ Одинокаго Тома. Наступаютъ сумерки; газъ яркими полосами свѣта начинаетъ вырываться изъ окопъ магазиновъ; фонарщикъ, съ своей лѣсенкой, перебѣгаетъ по окраинѣ тротуара отъ одного столба къ другому. Несносные сумерки замѣняются несноснѣйшимъ вечеромъ.

Мистеръ Толкинхорнъ сидитъ въ своей комнатѣ и замышляетъ о полученіи, на другое утро, отъ ближайшаго судьи приказанія на чей-то арестъ. Гридли, этотъ несчастный, обманутый въ своихъ ожиданіяхъ челобитчикъ, являлся сюда сегодня и былъ ужасенъ. Согласитесь, намъ не слѣдуетъ подвергать себя страху, и этого полоумнаго человѣка, ожесточеннаго противъ цѣлаго міра, непремѣнно нужно снова посадить въ тюрьму. Съ плафона, приплюснутая Аллегорія, въ лицѣ небывалаго римлянина, неизмѣнно указываетъ рукой Самсона (вывихнутой и нѣсколько странной) за окно. Неужели мистеръ Толкинхорнъ станетъ для такихъ пустяковъ смотрѣть за окно? Развѣ рука не указываетъ туда постоянно? Вслѣдствіе этого онъ и не смотритъ за окно.

А еслибъ онъ и взглянулъ, то что вышло бы изъ того, еслибъ увидѣлъ женщину, проходящую мимо его оконъ? По мнѣнію мистера Толкинхорна, въ мірѣ есть много женщинъ,-- даже очень много; онѣ болѣе всего встрѣчаются тамъ, гдѣ въ обыкновенномъ порядкѣ вещей происходятъ безпорядки, хотя, чрезъ это самое, онѣ доставляютъ занятія адвокатамъ. Что бы вышло изъ того, еслибъ увидѣлъ онъ проходящую женщину,-- проходящую даже скрытнымъ, таинственнымъ образомъ? Всѣ женщины скрытны: это извѣстно всякому, а мистеру Толкинхорну больше всѣхъ другихъ.

Впрочемъ, не всѣ женщины имѣютъ сходство съ той, которая въ эту минуту оставляетъ за собой и мистера Толкинхорна и его домъ. Между ея простой одеждой и ея изящными манерами есть что-то чрезвычайно несообразное. По платью она должна быть служанка высшаго разряда, а по осанкѣ и походкѣ -- это настоящая леди. Ея лицо закрыто вуалью, а все же изъ-подъ вуали хорошо видно прекрасное лицо, которое невольно заставляетъ многихъ проходящихъ останавливаться и бросать на нее быстрые и проницательные взгляды.

Она не смотритъ ни въ ту, ни въ другую сторону. Леди это или служанка, но, вѣроятно, она имѣетъ свою цѣль, и стремится къ ней. Она не смотритъ ни въ которую сторону, до самаго перекрестка, гдѣ Джо занимается своей метлой. Джо переходитъ съ ней на другую сторону и проситъ за труды. Она по прежнему не повертываетъ своей головы ни въ ту, ни въ другую сторону. Наконецъ, она останавливается и слегка киваетъ Джо и говоритъ ему: "поди сюда!"

Джо идетъ за ней; они дѣлаютъ нѣсколько шаговъ и входятъ въ безлюдный дворъ.

-- Ты-ли тотъ мальчикъ, о которомъ я читала въ газетахъ?-- спрашиваетъ она изъ-подъ вуали.

-- Не знаю,-- отвѣчаетъ Джо, угрюмо и пристально вглядываясь въ вуаль:-- я ничего не знаю о газетахъ. Я вовсе ничего и ни о чемъ не знаю.

-- Но вѣдь тебя приводили къ какому-нибудь слѣдствію и допрашивали тамъ?

-- Я ничего не знаю... Ахъ, да! Не то ли вы хотите спросить, куда приводилъ меня староста?-- говорилъ Джо.-- Въ газетахъ-то какъ зовутъ мальчика? Джо?

-- Да.

-- Ну, такъ это я!-- говоритъ Джо.

-- Пойдемъ со мной дальше.

-- Мы, вѣрно, насчетъ того... насчетъ человѣка, который умеръ?-- говоритъ Джо, слѣдуя за женщиной.-- Хотите знать, какъ онъ умеръ?

-- Тс! Говори шепотомъ! Слышишь! Скажи, какимъ онъ казался при жизни? Очень больнымъ и бѣднымъ?

-- Онъ былъ похожъ...

-- На кого похожъ... не на тебя -ли?-- спрашиваетъ женщина съ отвращеніемъ.

-- Не то, чтобъ на меня,-- говоритъ Джо:-- онъ былъ лучше меня! Вы, вѣрно, знали его?

-- Какъ ты смѣешь объ этомъ спрашивать меня?

-- Не сердитесь, миледи,-- говоритъ Джо, съ величайшимх уничиженіемъ: даже онъ подозрѣваетъ, что передъ нимъ стоитъ леди.

-- Я не леди, я служанка.

-- Значитъ, вы такая славная служанка!-- говоритъ Джо. безъ малѣйшаго умысла сказать что-нибудь оскорбительное: онъ выражаетъ только свой восторгъ.

-- Слушай и молчи. Не говори со мной и держись отъ меня поодаль. Можешь-ли ты указать мнѣ всѣ тѣ мѣста, о которыхъ я читала въ газетахъ, указать мнѣ мѣсто, гдѣ онъ писалъ, гдѣ онъ умеръ, гдѣ происходили слѣдствія и гдѣ его похоронили? Знаешь-ли ты мѣсто, гдѣ его похоронили?

Джо утвердительно киваетъ головой. Онъ кивалъ точно такъ же послѣ каждаго ея вопроса.

-- Иди впередъ и укажи мнѣ всѣ эти ужасныя мѣста. Останавливайся противъ каждаго изъ нихъ и не говори со мной, пока не спрошу тебя. Не оглядывайся. Дѣлай, что я хочу, и я заплачу тебѣ хорошо.

Джо внимательно выслушиваетъ каждое слово, повторяетъ ихъ надъ палкой своей метлы, находитъ, что трудно ихъ запомнить, старается угадать ихъ значеніе, угадываетъ и еще разъ утвердительно киваетъ своей всклокоченной головой.

-- Я готовъ,-- говоритъ Джо:-- но, знаете, тутъ есть того... чтобъ насъ не поймали на крючокъ.

-- Что хочетъ сказать это странное созданіе!-- восклицаетъ служанка, отвернувшись отъ него.

-- Чтобъ намъ не подрѣзали крыльевъ,-- говоритъ Джо.

-- Я не понимаю тебя. Иди впередъ! Я дамъ тебѣ столько денегъ, сколько ты не видывалъ въ жизни!

Джо складываетъ губы, чтобы свистнуть, почесываетъ свою всклокоченную голову, беретъ подъ мышку метлу и отправляется указывать дорогу, ловко пробираясь босыми ногами по камнямъ черезъ лужи и грязь.

Вотъ подворье Кука. Джо останавливается. Минутное молчаніе.

-- Кто здѣсь живетъ?

-- Тотъ, кто давалъ ему работу и подарилъ мнѣ полъ-кроны,-- шепотомъ говоритъ Джо, не оглядываясь даже черезъ плечо.

-- Ступай дальше.

Вотъ домъ Крука. Джо опять останавливается. Молчаніе продолжительнѣе прежняго.

-- Кто здѣсь живетъ?

-- Онъ здѣсь жилъ,-- отвѣчаетъ Джо, какъ и прежде.

Послѣ минутнаго молчанія его спрашиваютъ: "въ которой комнатѣ?"

-- Въ задней комнатѣ... вонъ тамъ. Съ этого угла вы можете увидѣть ее. Вонъ тамъ... Тамъ я видѣлъ его мертваго. А вотъ это гостиница, въ которую приводили меня.

Слѣдующій переходъ длиннѣе первыхъ; но Джо, откинувъ свои опасенія, строго соблюдаетъ условія, возложенныя на него, и не оглядывается назадъ. Разными улицами и переулками, встрѣчая множество непріятностей, они приходятъ къ небольшому проѣзду подъ зданіемъ, ведущему во дворъ, подходятъ къ газовому фонарю (зажженному теперь) и къ желѣзнымъ воротамъ.

-- Вонъ его тамъ положили,-- говоритъ Джо, держась за рѣшетки и вглядываясь въ даль.

-- Гдѣ?.. О, какая ужасная сцена!

-- Да вонъ тамъ,-- говоритъ Джо, указывая пальцемъ:-- вонъ, вонъ тамъ,-- между грудами костей и какъ разъ подъ окномъ вонъ этой кухни. Они зарыли его неглубоко, такъ неглубоко, что нужно было притоптать ногами. Я, пожалуй, своей метлой открылъ бы его вамъ, еслибъ ворота были отворены. Вотъ почему, я думаю, и запираютъ ихъ (при этомъ Джо сильно потрясъ ворота). Они всегда на-заперти. Взгляните-ка! Крыса, крыса!-- восклицаетъ Джо съ нѣкоторымъ восхищеніемъ.-- Ха, ха!.. Взгляните, вонъ она идетъ! Вонъ, вонъ! Ушла! О, вѣрно, въ чью-нибудь могилу.

Служанка прижимается въ уголъ, и влажныя испаренія отъ мертвецовъ заражаютъ ея платье.. Она протягиваетъ руки и упрашиваетъ провожатаго уйти отъ нея. Онъ становится для нея невыносимо-тяжелымъ. Джо стоитъ, выпуча глаза. Служанка оправилась, наконецъ, отъ страшнаго впечатлѣнія.

-- Неужели это страшное, отвратительное мѣсто отведено для кладбища?

-- Я ничего не знаю,-- говоритъ Джо, выпуча глаза.

-- Освящено-ли оно?

-- Что-о?-- говоритъ Джо, въ высшей степени изумленный.

-- Освящено-ли оно?

-- Не знаю ничего,-- говоритъ Джо, выпуча глаза сильнѣе прежняго:-- ничего не знаю.

Служанка не обращетъ вниманія на слова Джо и, по видимому, не обращаетъ вниманія на свои слова. Она снимаетъ перчатку, чтобы достать изъ кошелька нѣсколько денегъ. Джо, молча замѣчаетъ бѣленькую маленькую ручку и представляетъ себѣ, какая должна быть она славная служанка, если носитъ такія блестящія кольца.

Она опускаетъ монету ему въ руку, не касаясь къ ней и содрогаясь отъ одного сближенія ихъ рукъ.

-- Теперь,-- прибавляетъ она:-- покажи мнѣ еще разъ могилу.

Джо просовываетъ сквозь рѣшетку палку отъ метлы и съ аккуратностью, какою только могъ располагать, указываетъ на могилу. Наконецъ, взглянувъ въ сторону, чтобъ удостовѣриться, понимаютъ-ли его, онъ видитъ, что подлѣ него нѣтъ ни души.

Первымъ дѣломъ онъ считаетъ поднести монету къ газовому фонарю, и испугаться при видѣ ея желтаго цвѣта, при видѣ золота. Потомъ для удостовѣренія въ достоинствѣ монеты, онъ кусаетъ ея ребро; потомъ, для безопасности, кладетъ ее въ ротъ, подметаетъ съ особеннымъ тщаніемъ ступеньки кладбища и проѣздъ. Дѣло его кончено, и онъ отправляется въ улицу Одинокаго Тома, останавливаясь у безчисленнаго множества фонарей, чтобъ вынуть изо рта золотую монету, попробовать ее на зубахъ и убѣдиться, что она не фальшивая.

Меркурій въ пудрѣ не жалуется въ этотъ вечеръ на недостатокъ въ обществѣ. Миледи отправляется на великолѣпный обѣдъ и на три или четыре бала. Сэръ Лэйстеръ скучаетъ въ Чесни-Воулдъ. Онъ бесѣдуетъ съ своей подагрой. Онъ жалуется мистриссъ Ронсвелъ, что дождь такъ монотонно стучитъ на террасѣ, что невозможно читать газеты даже подлѣ камина въ его спальнѣ.

-- Сэръ Лэйстеръ лучше бы сдѣлалъ, еслибъ перебрался въ другую половину дома,-- говоритъ мистриссъ Ронсвелъ, обращаясь къ Розѣ.-- Его спальня подлѣ спальни миледи; а въ теченіе этихъ лѣтъ я еще ни разу не слышала шаговъ на Площадкѣ Замогильнаго Призрака такъ ясно, какъ сегодня вечеромъ.

XVII. Разсказъ Эсѳири.

Ричардъ очень часто навѣщалъ насъ, пока мы оставались въ Лондонѣ, зато условленная переписка между нами совершенно прекратилась. Съ своимъ умомъ, своимъ одушевленіемъ, добрымъ характеромъ, веселостью и свѣжестью чувствъ, онъ былъ для насъ всегда очарователенъ. Узнавая его лучше съ каждымъ днемъ, я болѣе и болѣе привязывалась къ нему и вмѣстѣ съ тѣмъ очень сожалѣла, что воспитаніе не сообщило ему привычекъ примѣнять къ дѣлу или сосредоточивать на чемъ-нибудь свои способности. Система, но которой онъ воспитывался точно такъ же, какъ воспитывались и сотни другихъ мальчиковъ, отличающихся другъ отъ друга и характеромъ и способностями, доставляла ему возможность исполнять свои обязанности съ честью, часто съ отличіемъ, но всегда такъ быстро и ослѣпительно, что это еще болѣе укрѣпляло въ немъ увѣренность въ собственныхъ своихъ способностяхъ, которыя требовали правильнаго направленія. Способности Ричарда были, безспорно, обширныя; какъ огонь и вода, онѣ были прекрасными слугами, но весьма дурными господами. Если-бъ управленіе ими зависѣло отъ Ричарда, то онѣ были бы его друзьями; но когда Ричардъ находился въ зависимости отъ нихъ, онѣ дѣлались его врагами.

Я высказываю эти мнѣнія не потому, что они и въ самомъ дѣлѣ справедливы, но потому, что они казались мнѣ справедливыми, и потому, что я хочу быть откровенна во всѣхъ своихъ мнѣніяхъ и поступкахъ. Ко всему этому, по моимъ наблюденіямъ, я убѣждалась, до какой степени опекунъ мой справедливъ былъ въ своихъ предположеніяхъ. Онъ говорилъ истину, что неопредѣлительность и медленность дѣйствій Верховнаго Суда сообщили природѣ Ричарда какую-то безпечность игрока,-- Ричардъ чувствовалъ, что онъ принадлежалъ къ какой-то обширной игорной системѣ.

Однажды вечеромъ, когда опекуна моего не было дома, къ намъ пріѣхали мистеръ и мистриссъ Баджеръ. Въ разговорѣ съ ними я, безъ сомнѣнія, спросила о Ричардѣ.

-- Мистеръ Ричардъ Карстонъ,-- сказала мистриссъ Баджеръ:-- слава Богу, здоровъ и, увѣряю васъ, составляетъ большое, пріобрѣтеніе для нашего общества. Капитанъ Своссеръ часто бывало отзывался обо мнѣ, что появленіе мое въ мичманской каютъ-компаніи лучше всякаго постнаго вѣтра, который песетъ къ роднымъ берегамъ. Къ этимъ словамъ онъ обыкновенно прибавлялъ свое замѣчаніе, что я служила пріобрѣтеніемъ для каждаго общества. Я увѣрена, что съ своей стороны могу оказать ту же самую честь и мистеру Карстону. Но я... вы не сочтете меня слишкомъ опрометчивой, если упоминаю объ этомъ?

Я отвѣчала отрицательно, тѣмъ болѣе, что вкрадчивый тонъ мистриссъ Баджеръ, повидимому, требовалъ такого отвѣта.

-- И миссъ Клэръ тоже не сочтетъ?-- сказала мистриссъ Баджеръ нѣжнымъ голосомъ.

Ада тоже отвѣчала нѣтъ и казалась очень безпокойною.

-- Такъ вотъ что, мои милыя,-- сказала мистриссъ Баджеръ... вѣдь вы извините меня, если я называю васъ милыми?

Мы просили мистриссъ Баджеръ не безпокоиться объ этомъ.

-- Потому что вы и въ самомъ дѣлѣ такія милыя,-- продолжала мистриссъ Баджеръ:-- вы такія очаровательныя. Такъ вотъ что, мои милыя, хотя я еще и молода... по крайней мѣрѣ такъ говоритъ мистеръ Баджеръ, вѣроятно изъ вѣжливости...

-- О, нѣтъ,-- воскликнулъ мистеръ Баджеръ такимъ голосомъ, какъ будто онъ дѣлалъ возраженіе въ публичномъ митингѣ.-- Совсѣмъ нѣтъ!

-- Очень хорошо,-- сказала мистриссъ Баджеръ, улыбаясь:-- положимъ, что я все еще молода.

(-- Безъ сомнѣнія!-- произнесъ мистеръ Баджеръ).

-- Итакъ, мои милыя, хотя я еще и молода, но, несмотря на то, уже имѣла множество случаевъ наблюдать за молодыми людьми. Такихъ людей много перебывало на палубѣ дорогого старичка Крипіера, увѣряю васъ. Будучи спутницей капитана Своссера въ Средиземномъ морѣ, я не упускала ни одного случая узнать и обласкать молодыхъ мичмановъ, находившихся подъ командою капитана Своссера. Вы, вѣроятно, никогда не слышали объ этихъ молодыхъ джентльменахъ и, вѣроятно, не поймете тѣхъ выраженій, которыми бы я вздумала описать ихъ; для меня это дѣло другое: я, можно сказать, сроднилась съ моремъ; я была нѣкогда настоящимъ матросомъ. То же самое скажу и о профессорѣ Динго.

(-- Человѣкъ европейской извѣстности!-- проворчалъ мистеръ Баджеръ).

-- Когда я лишилась моего дорогого перваго и сдѣлалась женою дорогого второго,-- продолжала мистриссъ Баджеръ, отзываясь о первыхъ своихъ супругахъ, какъ о частяхъ какой нибудь шарады:-- я продолжала пользоваться случаями наблюдать за юношами. Число слушателей лекцій профессора Динго было весьма обширно, и, какъ жена замѣчательно-ученаго человѣка, сама ищущая въ наукѣ то высокое наслажденіе, которое наука можетъ сообщить я поставлила себѣ въ особенную честь открывать домъ молодымъ студентамъ, какъ складочное мѣсто, какъ коммерческій банкъ, въ которомъ вмѣсто капиталловъ хранились полезныя свѣдѣнія. Каждый вторникъ вечеромъ у насъ готовъ былъ лимонадъ и бисквиты для тѣхъ, кто хотѣлъ освѣжиться. Но что касается до науки, то запасъ ея былъ необъятный.

(-- Да, миссъ Соммерсонъ; это были въ своемъ родѣ замѣчательныя собранія,-- сказалъ мистеръ Баджеръ съ почтительностью.-- На этихъ собраніяхъ, подъ непосредственнымъ присмотромъ такого ученаго чслонѣка, происходило величайшее развитіе у мовъ).

-- И теперь,-- продолжала мистриссъ Баджеръ:-- сдѣлавшись женою моего дорогого, третьяго, мистера Баджера, я все еще слѣдую привычкамъ, образовавшимся при жизни капитана Своссера и примѣненнымъ къ новымъ и неожиданнымъ цѣлямъ въ теченіе жизни профессора Динго. Поэтому я рѣшаюсь дѣлать заключеніе о мистерѣ Карстонѣ не опрометчиво, не какъ новичокъ въ этомъ дѣлѣ, и съ увѣренностью могу сказать, мои милыя, что онъ выбралъ профессію, не подумавъ о ней основательно.

Ада взглянула теперь съ такимъ безпокойствомъ, что и поспѣшила спросить мистриссъ Баджеръ: на чемъ она основывала свое предположеніе?

-- Милая моя миссъ Соммерсонъ,-- отвѣчала она:-- ни на чемъ больше, какъ на характерѣ мистера Карстона и его поведеніи. У него такой вѣтреный характеръ, что, вѣроятно, онъ никогда не считалъ за нужное выразить свои чувствованія; а я знаю, что эта профессія ему не понутру. Онъ не имѣетъ того положительнаго интереса, который служитъ основой его призванію. Если у него есть какое нибудь опредѣленное мнѣніе касательно этого призванія, такъ только одно, что медицина есть самая скучная наука. А это, позвольте вамъ сказать, многаго не обѣщаетъ. Молодые люди, какъ напримѣръ, мистеръ Алланъ Вудкортъ, занимаясь этой наукой изъ сильнаго интереса, обрекая себя величайшему прилежанію за самую маленькую плату, и терпѣнію, въ теченіе многихъ лѣтъ, словомъ сказать, преодолѣвая всѣ трудности, получитъ современемъ надлежащее вознагражденіе. Но я совершенно увѣрена, что съ мистеромъ Карстономъ этого никогда не будетъ.

-- Раздѣляетъ ли и мистеръ Баджеръ это мнѣніе?-- робко спросила Ада.

-- Да,-- сказалъ мистеръ Баджеръ:-- сказать правду, миссъ Клэръ, до сихъ поръ я еще не обращалъ на этотъ предметъ должнаго вниманія. Но когда мистриссъ Баджеръ изложила его въ такомъ свѣтѣ, я, весьма естественно, придаю ему весьма важное значеніе, особливо, когда я знаю, что мистриссъ Баджеръ въ придачу ко всѣмъ ея врожденнымъ дарованіямъ имѣетъ то неоцѣненное преимущество, что дарованія ея сформировались такими замѣчательными, смѣю сказать, знаменитыми людьми, какъ капитанъ Своссеръ королевскаго флота и профессоръ Динго. Заключеніе, къ которому я прихожу, есть... есть... короче сказать, я совершенно одного мнѣнія съ мистриссъ Баджеръ.

-- У капитана Своссера было непреложное правило,-- сказала мистриссъ Баджеръ:-- что если, говоря его фигуральнымъ морскимъ языкомъ, если дано тебѣ кипятить смолу, то кипяти ее до нельзя, если заставятъ тереть палубу, то три ее такъ, какъ будто сзади тебя стоятъ десять линьковъ. Мнѣ кажется, что это правило такъ же примѣнимо къ медицинской, какъ и къ морской профессіи.

-- Рѣшительно ко всѣмъ профессіямъ,-- замѣтилъ мистеръ Баджеръ:-- это превосходно было сказано капитаномъ Своссеромъ.

-- Когда мы, послѣ свадьбы, жили съ профессоромъ Динго на сѣверѣ Девоншэйра,-- продолжала мистриссъ Баджеръ -- тамошніе жители выражали профессору свое неудовольствіе за то, что онъ портилъ ихъ дома и публичныя зданія, откалывая отъ нихъ кусочки своимъ маленькимъ геологическимъ молоткомъ. На это профессоръ обыкновенно отвѣчалъ имъ, что ему извѣстно только одно зданіе -- храмъ науки. Мнѣ кажется, что въ этихъ словахъ заключается одинъ и тотъ же принципъ.

-- Рѣшительно одинъ и тотъ же!-- сказалъ мистеръ Баджеръ.-- Отлично выражено! Во время своей послѣдней болѣзни, профессоръ сдѣлалъ тоже самое замѣчаніе. Когда разсудокъ начиналъ уже измѣнять ему, онъ непремѣнно хотѣлъ, чтобы достали изъ подъ подушки его миніатюрный молотокъ, и чтобы съ помощію его онъ могъ сколотить угловатости физіономій его окружающихъ. Это ясно обнаруживаетъ господствующую страсть.

Хотя мы могли бы обойтись безъ подробностей разговора мистера и мистриссъ Баджеръ, однакожъ, я и Ада чувствовали, что, безъ помощи этихъ подробностей, мнѣніе нашихъ гостей лишено было бы въ глазахъ ихъ существеннаго интереса, и что, во всякомъ случаѣ, въ словахъ ихъ заключалось много истины. Мы, однакожъ, условились ничего не говорить мистеру Джорндису, пока не переговоримъ съ Ричардомъ; а такъ какъ ему слѣдовало явиться къ намъ на другой день вечеромъ, то мы рѣшились имѣть съ нимъ весьма серьезный разговоръ.

Такимъ образомъ, послѣ небольшого промежутка, проведеннаго Ричардомъ съ Адой, я вошла въ комнату и застала мою милочку (впрочемъ, этого мнѣ нужно было ждать заранѣе) готовою считать слова Ричарда совершенно справедливыми.

-- Ну, Ричардъ, какъ идутъ ваши дѣла?-- спросила я.

Я всегда садилась подлѣ него. Я привязалась къ исму какъ къ родному брату

-- Ничего, довольно хорошо!-- сказалъ Ричардъ.

-- Что же можетъ сказать онъ лучше этого, Эсѳирь?-- воскликнула моя милочка торжественно.

Я попробовала бросить на нее серьезный взглядъ, но, безъ сомнѣнія, не могла.

-- Довольно хорошо?-- повторила я.

-- Да.-- сказалъ Ричардъ:-- довольно хорошо, хотя немного медленно и скучно. Однимъ словомъ, мои дѣла идутъ такъ, какъ и все другое!

-- О, милый Ричардъ!-- возразила я съ нѣкоторымъ упрекомъ.

-- А что же такое?-- сказалъ Ричардъ.

-- Ваши занятія идутъ, какъ и все другое!

-- Что же ты находишь дурного въ этомъ, хозяюшка Дордонъ,-- сказала Ада, бросая на меня черезъ плечо Ричарда взглядъ, полный увѣренности.-- Если его занятія идутъ такъ, какъ и все другое, то я полагаю, что они идутъ превосходно.

-- О, да, я самъ полагаю, что прекрасно,-- возразилъ Ричардъ, безпечно поправляя своя волосы.-- Вѣдь все это, мнѣ кажется, одно только испытаніе, пока наша тяжба... ахъ! я совсѣмъ было забылъ, что мнѣ запрещено упоминать объ ней. Да, да, все идетъ прекрасно. Поговоримъ-те лучше о чемъ нибудь другомъ.

Ада охотно соглашалась на это и была вполнѣ убѣждена, что цѣль нашего разговора была достигнута весьма удовлетворительно. Съ своей стороны я считала безполезнымъ останавливаться на этомъ и потому снова начала.

-- Нѣтъ, Ричардъ,-- сказала я:-- нѣтъ, милая Ада, по моему не такъ. Подумайте вы сами, какъ важно для васъ обоихъ, какъ справедливо въ отношеніи къ нашему кузену, поговорить объ этомъ серьезно, безъ всякаго отлагательства. Я думаю, намъ теперь же слѣдуетъ посовѣтоваться объ этомъ; спустя немного будетъ, пожалуй, слишкомъ поздно.

-- Конечно, конечно, намъ надо поговорить объ этомъ!-- сказала Ада.-- Но все же, я думаю, что Ричардъ совершенно правъ.

Какая была польза изъ моего желанія казаться умницей, когда Ада была такъ мила, такъ плѣнительна и смотрѣла на Ричарда съ такою любовію!

-- Вчера были у насъ мистеръ я мистриссь Баджеръ,-- сказала я:-- и они, кажется, думаютъ, что вы не имѣете большого расположенія къ медицинѣ.

-- Неужели они такъ думаютъ?-- сказалъ Ричардъ.-- Это обстоятельство совершенно измѣняетъ дѣло. Мнѣ и въ голову не приходило, что они такъ думаютъ, и мнѣ бы не хотѣлось обманывать ихъ ожиданія или поставить ихъ въ непріятное положеніе. Въ самомъ дѣлѣ, я не слишкомъ забочусь объ этомъ, да и что за бѣда! Дѣла мои идутъ такъ хорошо, какъ и все другое!

-- Слышишь, Ада, что онъ говоритъ!-- сказала я.

-- Дѣло въ томъ,-- продолжалъ Ричардъ полузадумчиво, полушутя:-- что эта профессія мнѣ совсѣмъ не по душѣ, поэтому я и не привязываюсь къ ней; да къ тому же мнѣ крайне надоѣли первый и второй супруги мистриссъ Бэйсамъ Баджеръ.

-- Я увѣрена, что это весьма натурально!-- съ восторгомъ воскликнула Ада.-- Вѣдь мы то же самое говорили съ тобою, Эсѳирь, вчера вечеромъ.

-- И потомъ,-- продолжалъ Ричардъ:-- все такъ монотонно, сегодня какъ вчера, и завтра какъ сегодня.

-- Но мнѣ кажется,-- сказала я: это есть главное затрудненіе во всякаго рода занятіямъ, даже въ самой жизни, исключая только изъ нея какія нибудь весьма необыкновенныя обстоятельства.

-- Вы такъ думаете?-- возразилъ Ричардъ, все еще задумчиво.-- Весьма быть можетъ! Ха, ха! Значитъ,-- прибавилъ онъ, внезапно принимая свой веселый, беззаботный видь:-- вы тоже нѣкоторымъ образомъ убѣждены въ справедливости моихъ словъ. Мнѣ нравится это занятіе, какъ и всякое другое. Однимъ словомъ, все идетъ превосходно! Поговоримъ-те же о чемъ нибудь другомъ.

При этомъ даже Ада, съ своимь личикомъ, на которомъ отражалась ея любящая душа,-- и если это личико казалось мнѣ невиннымъ и довѣрчивымъ, когда я впервые увидѣла его во время памятнаго для меня ноябрьскаго тумана, то тѣмъ болѣе оно должно показаться мнѣ точно такимъ же теперь, когда я вполнѣ узнала ея невинное и довѣрчивое сердце,-- даже Ада. говорю я, покачала при этомъ своей маленькой головкой и приняла серьезный видъ. Я находила это прекраснымъ случаемъ намекнуть Ричарду, что если онъ и оказывался иногда немного безпечнымъ къ самому себѣ, то нельзя допустить мысли, что онъ будетъ точно также безпеченъ въ отношеніи къ Адѣ, и что приписывать высокое значеніе той карьерѣ, которая будетъ имѣть вліяніе какъ на его жизнь, такъ и на жизнь Ады, должно составлять часть его нѣжныхъ попеченій о его подругѣ. Это замѣчаніе сдѣлало его серьезнымъ.

-- Это совершенно справедливо, моя милая матушка Гоббардъ,-- сказалъ онъ.-- Я самъ думалъ объ этомъ нѣсколько разъ и очень часто сердился на себя, что во мнѣ недостаетъ постоянства. И право, не знаю почему это мнѣ кажется, что всѣми моими поступками долженъ управлять кто нибудь другой. Вы не можете представить себѣ какъ я люблю Аду (милая кузина, я обожаю тебя!), а между тѣмъ не знаю, какимъ образомъ усвоить постоянство для другихъ вещей. Мое занятіе такое трудное и такъ много отнимаетъ времени!

Послѣднія слова Ричардъ произнесъ съ видимой досадой.

-- Это, можетъ быть, потому,-- намекнула я:-- что вамъ не нравится избранная вами карьера!

-- Бѣдняжка!-- сказала Ада.-- Я увѣрена въ томъ, и не удивляюсь!

Нѣтъ, совершенно было невозможно съ моей стороны казаться умницей! Я еще разъ дѣлала эту попытку; но могла ли я успѣть въ этомъ, а еслибъ и успѣла, то могло ли это имѣть благопріятное дѣйствіе, когда Ада скрестила свои руки на плечѣ Ричарда, и когда Ричардъ смотрѣлъ въ ея нѣжные, голубые глазки, устремленные на него.

-- Дѣло въ томъ, моя ненаглядная Ада,-- сказалъ Ричардъ, пропуская сквозь пальцы ея золотистые локоны:-- я, быть можетъ, немного поторопился, или, быть можетъ, я не понялъ моихъ наклонностей. Мнѣ кажется, онѣ имѣютъ совсѣмъ другое направленіе, но я не могъ сказать, какое именно, не попробовавъ. Вопросъ теперь въ томъ стоитъ ли снова передѣлать все то, что было сдѣлано? Это очень похоже на поговорку: дѣлать много шуму изъ ничего.

-- Ахъ, Ричардъ,-- сказала я:-- возможно ли говорить подобнымъ образомъ?

-- А не думаю, чтобы совсѣмъ изъ ничего,-- возразилъ онъ.-- Я хочу сказать этимъ, что эта карьера мнѣ не нравится.

Въ отвѣтъ на это, Ада и я старались увѣрить его, что не только стоитъ передѣлать то, что было сдѣлано, но и должно передѣлать это немедленно. Послѣ того я спросила Ричарда: подумалъ ли онъ и другой карьерѣ, болѣе сообразной съ его наклонностями?

-- Вотъ это дѣло, моя милая мистриссъ Шинтонъ,-- сказала Ричардъ:-- вы какъ разъ отгадали мои мысли. Да, я думалъ. Я думалъ, что быть адвокатомъ лучше всего соотвѣтствуетъ мнѣ.

-- Быть адвокатомъ!-- повторила Ада, съ такимъ изумленіеы какъ будто одно названіе страшило ее.

-- Еслибъ я поступилъ въ контору Кэнджа,-- сказалъ Ричардъ:-- и еслибъ я находился подъ руководствомъ этого джентльмена, я бы сталъ слѣдить за... гм!.. за нашей запрещенной тяжбой, имѣлъ бы возможность изучать ее, приводить въ порядокъ и находить удовольствіе въ увѣренности, что она не остается въ небрежности, но ведется правильно. Я бы имѣлъ возможность наблюдать за интересами Ады и за своими собственными интересами -- вѣдь это одно и то же!

Я, разумѣется, ни подъ какимъ видомъ не была увѣрена въ справедливости его словъ и видѣла, какъ его стремленіе за неясными, неопредѣленными призраками, возникавшими изъ безконечно длившихся надеждъ и ожиданій, набросило тѣнь на личико Ады. Но во всякомъ случаѣ, я считала за лучшее ободрять его въ какомъ бы то ни было предпріятіи и при этотъ только посовѣтовала ему убѣдиться въ томъ, что намѣреніе его вступить на новое поприще есть рѣшительное и окончательное.

-- Милая моя Минерва,-- сказалъ Ричардъ:-- я такъ же рѣшителенъ, какъ и вы. Я сдѣлалъ ошибку, но мы всѣ подвержены ошибкамъ; впередъ этого со мной не будетъ, и я сдѣлаюсь такомъ адвокатомъ, какого, быть можетъ, никогда не видали. Такъ правду ли я говорилъ,-- сказалъ Ричардъ, впадая вновь въ сомнѣніе:-- что не стоило дѣлать столько шуму изъ ничего!

Это замѣчаніе принудило насъ съ большею важностію повторить все сказанное и сдѣлать то же самое заключеніе. Мы такъ убѣдительно совѣтовали Ричарду откровенно и нисколько немедля признаться во всемъ мистеру Джорндису, да къ тому же въ его характерѣ такъ мало было скрытности, что онъ немедленно отыскалъ своего кузена (взявъ насъ съ собою) и сдѣлалъ ему полное признаніе.

-- Рикъ,-- сказалъ мой опекунъ, выслушавъ его внимательно:-- мы еще можемъ отступить съ честью -- и отступимъ. Но надобно стараться -- ради насъ, Рикъ, и ради нашей кузины -- не дѣлать въ другой разъ подобныхъ ошибокъ. Поэтому, прежде, чѣмъ сдѣлать прыжокъ на другую карьеру, мы подумаемъ о ней серьезнѣе и не торопясь.

Энергія Ричарда была такого нетерпѣливаго и пылкаго рода, что онъ въ ту же минуту готовь быль отправиться къ мистеру Кэнджу и поступить къ нему въ контору. Покоряясь, однакожъ, со всею готовностію предосторожностямъ, необходимость которыхъ такъ ясно была выказана нами, онъ ограничился тѣмъ, что сѣлъ между нами въ самомъ пріятномъ расположеніи духа и сталъ говорить, какъ будто его неизмѣнная цѣль въ жизни отъ самаго дѣтства была та самая, которая такъ сильно занимала его въ эту минуту. Мой опеку въ былъ очень ласковъ и любезенъ съ нимъ, но нѣсколько серьезенъ, впрочемъ, до такой степени серьезенъ, что это заставило Аду, когда мы отправились спать, спросить его:

-- Кузенъ Джонъ, я надѣюсь, вы не думаете хуже о Ричардѣ?

-- Нѣтъ, душа моя,-- сказалъ онъ.

-- Мнѣ кажется весьма естественнымъ, что Ричардъ долженъ былъ ошибиться въ такомъ трудному дѣлѣ. Я не вижу въ этомъ ничего необыкновеннаго.

-- Да и нѣтъ ничего,-- сказалъ мой опекунъ.-- Ты не печалься, моя милая.

-- Я не печалюсь, кузенъ Джонъ,-- сказала Ада, съ безпечной улыбкой положивъ руку на плечо кузена.-- Но мнѣ было бы прискорбно, еслибъ вы стали хуже думать о Ричардѣ.

-- Милая моя,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ,-- я сталъ бы думать о немъ хуже только тогда, когда замѣтилъ бы, что чрезъ него ты несчастлива. Но и тогда бы я былъ расположенъ бранить скорѣе самого себя, нежели бѣднаго Рика, потому что я доставилъ намъ случай сблизиться другъ съ другомъ. Но оставимъ объ этомъ, все это, по моему, вздоръ! Ричарду дано время подумать, и ему открыта новая дорога. Чтобы я сталъ дурно думать о немъ? Нѣтъ, моя влюбленная кузина! Я увѣренъ, и отъ тебя этого не можетъ статься!

-- О, нѣтъ, мой добрый кузенъ,-- сказала Ада:-- я убѣждена, что не могла бы... убѣждена, что не сумѣла бы думать о Ричардѣ дурно, даже и тогда, еслибъ весь міръ былъ другого мнѣнія о немъ. Тогда бы я стала еще лучше думать о немъ, нежели во всякое другое время.

Ада говорила это такъ спокойно и такъ откровенно, что сложивъ руки на плечо мистера Джорндиса и глядя ему въ лицо, она представляла собою олицетворенную истину.

-- Помнится,-- сказалъ мой опекунъ, задумчиво глядя на нее:-- помнится мнѣ, гдѣ-то было написано, что добродѣтели матерей часто переходятъ къ ихъ дѣтямъ, точно такъ же, какъ и пороки имъ отцовъ... Спокойной ночи, мой цвѣточекъ! Спокойной ночи, милая хозяюшка! Пріятныхъ сновъ вамъ желаю! Счастливыхъ сновъ!

Въ первый разъ я увидѣла, что онъ провожалъ Аду взорами, въ кроткомъ выраженіи которыхъ замѣтна была легкая тѣнь. Я очень хорошо помнила тотъ взглядъ, которымъ онъ наблюдалъ за Адой и Ричардомъ, когда Ада пѣла въ комнатѣ, освѣщенной потухавшимъ пламенемъ камина; я не забыла и тотъ взоръ, которымъ онъ провожалъ ихъ, когда они шли по комнатѣ, озаренной яркими лучами солнца, и скрылись въ тѣни; но теперешній взглядъ -- о, какъ онъ перемѣнился! Даже безмолвное довѣріе ко мнѣ, сопровождавшее этотъ взглядъ, не имѣло уже той надежды и спокойствія, которыя такъ вѣрно и такъ ясно обличались въ немъ въ первые разы.

Въ этотъ вечеръ Ада выхваляла мнѣ Ричарда болѣе, чѣмъ когда нибудь. Она легла спать съ браслетомъ на рукѣ, который Ричардъ ей подарилъ. Мнѣ казалось, что она видѣла его во снѣ, когда я поцѣловала ее спящую, и сколько спокойствія, сколько счастія отражалось на ея лицѣ!

Сама я въ тотъ вечеръ такъ мало имѣла расположенія ко сну, что для развлеченіи сѣла за работу. Собственно объ этомъ не стоило бы и говорить; но безсонница какъ-то странно овладѣла мною, и я находилась въ крайне-непріятномъ расположеніи духа. Почему это было со мной -- не знаю. По крайней мѣрѣ мнѣ кажется, что я не знаю. А если и знаю, то не считаю за нужное разъяснять это обстоятельство.

Во всякомъ случаѣ, я рѣшилась сѣсть за рукодѣлье и такимъ образомъ не позволять себѣ ни минуты оставаться въ дурномъ расположеніи духа. Я не разъ говорила самой себѣ: "Эсѳирь! Ну, идетъ ли тебѣ быть въ дурномъ расположеніи духа!" И дѣйствительно нужно было напомнить себѣ объ этомъ: зеркало показывало мнѣ, что я чуть не плакала. "Какая ты неблагодарная, Эсѳирь,-- сказала я.-- Вмѣсто того, чтобъ радоваться всему и радовать все, что окружаетъ тебя, ты кажешься такой сердитой!"

Еслибъ я могла принудить себя заснуть, я бы тотчасъ легла въ постель; но не имѣя возможности сдѣлать это, я вынула изъ рабочаго ящика вышиванье, предназначенное къ украшенію Холоднаго Дома, и сѣла за него съ величайшей рѣшимостью. При этой работѣ необходимо было считать по канвѣ всѣ крестики, и я увѣрена была, что это утомить меня, и тогда сонъ сомкнетъ мои глаза.

Работа моя быстро подвигалась впередъ, и подвигалась бы долго, но, къ сожалѣнію, я оставила въ нашей временной Ворчальной мотокъ шелку. Мнѣ слѣдовало, по необходимости, оставить свое занятіе, но сонъ все еще далекъ былъ отъ меня, и потому я взяла свѣчку и спустилась внизъ. При входѣ въ Ворчальную, я, къ величайшему моему удивленію, застала тамъ моего опекуна, сидѣвшаго передъ каминомъ. Онъ углубленъ быль въ размышленія, подлѣ него лежала книга, въ которую, казалось, онъ не заглянулъ ни разу; его серебристые волосы въ безпорядкѣ лежали на головѣ, какъ будто въ глубокомъ раздумьи онъ безпрестанно сбивалъ ихъ рукой; его лицо казалось сильно озабоченнымъ. Испуганная своимъ внезапнымъ приходомъ, я съ минуту стояла неподвижно, и, быть можетъ, не сказавъ ни слова, ушла бы назадъ; но онъ, еще разъ сбивая рукой свои волосы, увидѣлъ меня и съ изумленіемъ взглянулъ на меня.

-- Эсѳирь!-- сказалъ онъ.

Я сказала ему зачѣмъ я пришла.

-- Сидѣть за работой такъ поздно, моя милая?

-- А нарочно сѣла за нее, сказала я.-- Я не могла заснуть и хотѣла утомить себя. Но, дорогой опекунъ мой, вы тоже не спите и кажетесь такимъ грустнымъ. Надѣюсь, у насъ нѣтъ безпокойства, которое бы отнимало у васъ сонъ?

-- Да, моя милая хозяюшка, нѣтъ такого безпокойства, которое бы ты легко могла понять.

Онъ сказалъ это такимъ грустнымъ и такимъ новымъ для меня тономъ, что я мысленно повторила слова его, какъ будто этимь хотѣла постичь ихъ значеніе.

-- Останься на минуту здѣсь, Эсѳирь,-- сказалъ онъ.-- Я думалъ о тебѣ.

-- Надѣюсь, однако, что не я причиной вашего безпокойства?

Онъ тихо махнулъ рукой и принялъ на себя свой обычный видъ.

Перемѣна эта была такъ замѣтна и, повидимому, совершилась посредствомъ такого усилія воли, что я еще разъ повторила про себя:

-- Нѣтъ такого безпокойства, которое бы я легко могла понять!

-- Милая хозяюшка,-- сказалъ мой опекунъ:-- оставаясь здѣсь одинъ, я думалъ о томъ, что ты должна узнать о своей исторіи все, что я знаю. Впрочемъ, это очень немного. Такъ немного, что почти ничего!

-- Дорогой опекунъ мой,-- сказала я:-- помните, когда вы заговорили со мной объ этомъ...

-- Но съ тѣхъ поръ,-- прервалъ онъ серьезно, догадываясь, что хотѣла я сказать... съ тѣхъ поръ, я всегда былъ такого мнѣнія, Эсѳирь, что вопросы съ твоей стороны и отвѣты по этому предмету съ моей вещи совершенно разныя. Быть можетъ, это мой долгъ сообщить тебѣ все, что я знаю.

-- Если вы такъ думаете, то я не смѣю сказать слова противъ этого.

-- Да, я такъ думаю,-- сказалъ онъ очень нѣжно, очень ласково и очень опредѣлительно.-- Да, моя милая, теперь я такъ думаю. Если твое положеніе въ глазахъ какого бы то ни было мужчины или женщины, заслуживающихъ вниманія, можетъ показаться существенно невыгоднымъ, то по крайней мѣрѣ ты одна изъ цѣлаго міра не должна увеличивать его въ собственныхъ своихъ глазахъ, имѣя о немъ неопредѣленное понятіе.

Я сѣла и, съ нѣкоторымъ усиліемъ успокоивъ себя, сказала:

-- Одно изъ самыхъ раннихъ моихъ воспоминаніи заключается въ слѣдующихъ слонахъ: "Твоя мать, Эсѳирь, позоръ для тебя, а ты позоръ для нея. Настанетъ время и настанетъ скоро, когда ты лучше это поймешь и оцѣнишь такъ, какъ можетъ оцѣнить только женщина".

Я закрыла лицо мое обѣими руками и еще разъ повторила эти слова. Подъ вліяніемъ непонятнаго для меня стыда, я открыла лицо и сказала, что ему одному я обязана тѣмъ счастіемъ, которымъ наслаждалась съ дѣтскаго возраста до настоящей минуты. Опекунъ мой приподнялъ руку, какъ будто за тѣмъ, чтобъ я остановилась. Я очень хорошо знала, что онъ вообще не любилъ благодарностей, и потому замолчала.

-- Прошло девять лѣтъ, моя милая,-- сказалъ онъ послѣ минутнаго размышленія:-- прошло девять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ я получилъ письмо отъ одной леди, жившей въ уединеніи, письмо, написанное съ такимъ гнѣвомъ и силой, что оно не имѣло никакого сходства со всѣми письмами, которыя мнѣ когда либо случалось читать. Оно было написано ко мнѣ, быть можетъ, потому, что со стороны леди было безуміе довѣряться мнѣ, быть можетъ потому, что съ моей стороны было безуміе оправдать это довѣріе. Въ письмѣ говорилось о ребенкѣ, сиротѣ-дѣвочкѣ, двѣнадцати лѣтъ отъ роду и говорилось въ тѣхъ жестокихъ словахъ, которыя сохранились въ твоей памяти. Въ немъ говорилось, что пишущая ко мнѣ не только скрыла отъ ребенка ея происхожденіе, но даже изгладила всякіе слѣды къ открытію его, такъ что съ ея смертію ребенокъ останется совершенно безъ друзей, безъ имени. Леди спрашивала меня: согласенъ ли я, въ случаѣ ея смерти, окончить то, что она начала?

Я слушала молча и внимательно смотрѣла на него.

-- Твои раннія воспоминанія, моя милая, объяснятъ тебѣ то мрачное расположеніе духа, подъ вліяніемъ котораго леди выражалась такъ жестоко и приняла такія мѣры къ твоему воспитанію; они объяснятъ тебѣ то ложное понятіе о приличіи, которое омрачало ея умъ и утверждало ее въ мысли, что ребенокъ долженъ загладить преступленіе, въ которомъ былъ совершенно невиненъ. Я принялъ живое участіе въ малюткѣ и отвѣчалъ на письмо.

Я взяла его руку и поцѣловала.

-- Письмо налагало на меня запрещеніе видѣться съ пишущей, которая уже давно отстранила себя отъ всѣхъ сношеній съ міромъ, но, несмотря на то, она соглашалась принять отъ меня довѣренное лицо, если я назначу его. Я довѣрилъ мистеру Кэнджу. Леди, собственно по своему желанію, но не по убѣжденію его, призналась ему, что она носитъ не настоящую свою фамилію, что, если должны существовать родственныя узы въ отношеніи къ бѣдному ребенку, то она называла себя его теткой, что больше этого, несмотря ни на какія убѣжденія, она ни чего не согласится открыть. Я сказалъ тебѣ все, моя милая.

Я нѣсколько времени держала его руку въ моей рукѣ.

-- Я видалъ мою питомицу чаще, нежели она меня,-- прибавилъ онъ, принимая на себя веселый видъ:-- и всегда зналъ, что она любима, полезна для другихъ и счастлива сама въ себѣ. Она отплатила мнѣ въ двадцать тысячъ разъ и продолжаетъ отплачивать въ двадцать разъ болѣе того на каждомъ часу въ теченіе каждаго дня.

-- И еще чаще,-- сказала я: -- продолжаетъ благословлять своего опекуна, который замѣнилъ ей отца.

При словѣ отецъ, я замѣтила прежнее безпокойство на его лицѣ. Однако, онъ тотчасъ превозмогъ себя, но все же я видѣла его безпокойство и была увѣрена, что причиной его были мои слова. Изумленная, я опять повторила про себя:

-- Нѣтъ такого безпокойства, которое бы я легко могла понятъ.

Да, дѣйствительно я не могла понять. Не могла понять этого въ теченіе многихъ и многихъ дней.

-- Такъ успокойся же, моя милая,-- сказалъ онъ, поцѣловавъ меня въ лобъ:-- и иди отдохнуть. Теперь поздно и работать и думать. Ты, маленькая хозяюшка, и безъ того хлопочешь за всѣхъ насъ съ утра и до вечера.

Въ эту ночь я не только не работала, но и не думала. Я открыла мое сердце передъ Богомъ и въ теплой молитвѣ принесла всю благодарность за Его милости и попеченія о мнѣ, и спокойно заснула.

На другой день у насъ былъ гость. Мистеръ Алланъ Вудкортъ пріѣхалъ къ намъ проститься. Въ качествѣ врача, онъ отправлялся на какомъ-то кораблѣ въ Китая и Индію. Ему предстояла долгая, долгая отлучка.

Я думаю, я знаю почти навѣрное, что онъ не богатъ. Все, что имѣла его мать, было издержано на его воспитаніе. Занятія молодого врача, не имѣющаго еще никакого вѣса въ Лондонѣ, не доставляютъ существенныхъ выгодъ. Хотя мистеръ Вудкортъ готовъ былъ, во всякое время дня и ночи, къ услугамъ безчисленнаго множества бѣдныхъ людей, и хотя онъ оказывалъ чудеса своего искусства и своего великодушія, но денегъ чрезъ это не пріобрѣталъ. Онъ быль семью годами старше меня. Мнѣ не слѣдовало бы говорить объ этомъ, потому что оно ни къ чему не ведетъ.

Онъ говорилъ намъ, что онъ занимался практикой три, или четыре года, и если бы надѣялся, что останется довольнымъ своей практикой еще года на три, на четыре, то не предпринялъ бы такого дальняго вояжа. Счастіе не хотѣло улыбнуться ему въ отечествѣ, и потому онъ рѣшился отправиться въ другую часть свѣта. Въ послѣднее время онъ бывалъ у насъ довольно часто, и мы всѣ сожалѣли о его отъѣздѣ,-- тѣмъ болѣе, что онъ быль искусный врачъ, и нѣкоторые изъ замѣчательныхъ людей его сословія всегда отзывались объ немъ съ отличной стороны.

Пріѣхавъ къ намъ проститься, онъ въ первый разъ привезъ съ собой свою матушку. Это была хорошенькая старушка, съ черными глазами, полными еще жизни и огня; но она казалась немного надменною. Она была родомъ изъ Валлиса. Въ числѣ весьма отдаленныхъ предковъ она имѣла знаменитаго человѣка, по имени Морганъ ан-Керригъ, изъ какого-то мѣстечка, названіе котораго звучало что-то въ родѣ Джимлетъ. Слава этого предка гремѣла нѣкогда повсюду, и всѣ родственники его были въ родственныхъ связяхъ съ королями Британіи. Повидимому, онъ провелъ всю свою жизнь въ битвахъ съ горными шотландцами; и какой-то бардъ, по имени что-то въ родѣ Крумлинволлинваръ, воспѣлъ его доблѣсти въ пѣсни подъ названіемъ, сколько было оно уловимо для меня, Мьюлинвиллинводъ.

Мистриссъ Вудкортъ, сообщивъ намъ прежде всего о славѣ своего знаменитаго предка, сказала, что сынъ ея, Алланъ, куда бы ни быль заброшенъ судьбой никогда не забудетъ своего происхожденія и ни подъ какимъ видомъ не вступитъ въ бракъ, не соотвѣтствующій его положенію въ обществѣ. Она говорила ему, что въ Индіи онъ встрѣтитъ много хорошенькихъ леди, которыя съ богатствомъ своимъ отправляются туда для брачныхъ спекуляцій; но никакія прелести, никакое богатство, безъ знаменитаго происхожденія, не могутъ обольстить потомка такой достославной линіи. Она такъ много говорила о знаменитомъ пронсхожденіи, что мнѣ невольно пришла въ голову мысль -- впрочемъ, какая глупая мысль!..-- будто бы она вела свой разговоръ къ тому, чтобы узнать о моемъ происхожденіи!

Мистеръ Вудкортъ, повидимому, былъ крайне недоволенъ ея многословіемъ, но считалъ за лучшее не показывать ей виду и старался деликатнымъ образомъ свести разговоръ на признательность свою къ моему опекуну за его гостепріимство и за самые счастливые часы, проведенные въ нашемъ кругу. Воспоминаніе объ этихъ часахъ -- самыхъ счастливыхъ, по его словамъ, онъ обѣщался носить въ душѣ своей повсюду, какъ величайшее сокровище. И такимъ образомъ, въ минуту прощанья мы пожали ему руку другъ подлѣ друга; онъ поцѣловалъ руку Ады, потомъ мою,-- и потомъ отправился въ дальній, очень дальній вояжъ!

Во весь этотъ день я была необыкновенно дѣятельна: писала въ Холодный домъ нѣкоторыя приказанія, писала записки для моего опекуна, сметала пыль съ его книгъ и почти безъ умолку гремѣла ключами. Даже и въ сумерки я не хотѣла оставаться безъ дѣла; я пѣла у окна за своимъ рукодѣльемъ, какъ вдругъ отворилась дверь, и совершенно неожиданно вошла Кадди.

-- Ахъ, милая Кадди,-- сказала я:-- какіе прелестные цвѣты!

Въ рукахъ у нея былъ премиленькій букетъ.

-- Да, Эсѳирь, прелестные цвѣты,-- сказала Кадди:-- прелестнѣе ихъ я никогда не видѣла.

-- Вѣрно отъ Принца -- да?-- сказала я шепотомъ.

-- Нѣтъ,-- отвѣчала Кадди, кивая головой и давая мнѣ понюхать пхь.-- Нѣтъ, не отъ Принца.

-- Какъ же это, Кадди!-- сказала я.-- Значитъ, у тебя два обожателя?

-- Какъ? что? Развѣ эти цвѣты говорятъ, что у меня два обожателя? сказала Кадди.

-- Развѣ они говорятъ, что у меня два обожателя!-- повторила я, ущипнувъ ее за щечку.

Въ отвѣтъ на это Кадди только разсмѣялась и, объявивъ мнѣ, что она зашла всего на полчаса, потому что Принцъ будетъ ждать ее на ближайшемъ углу, сѣла къ окну, подлѣ меня и Ады, и безпрестанно то обращала вниманіе мое на букетъ, то прикладывала его къ моимъ волосамъ и любовалась имъ. Наконецъ, съ приближеніемъ срока, она увела меня въ мою спальню и прикрѣпила букетъ на моей груди.

-- Развѣ это для меня?-- спросила я съ удивленіемъ.

-- Для васъ, сказала Кадди и въ добавокъ поцѣловала меня.-- Ихъ забылъ взять съ собой одинъ джентльменъ.

-- Забылъ взять?

-- Да, одинъ джентльменъ въ домѣ миссъ Фляйтъ,-- сказала Кадди.-- Джентльмень, который былъ очень, очень добръ къ этой старушкѣ. Съ часъ тому назадъ, онъ торопился на корабль и забылъ эти цвѣты. Нѣтъ, Эсѳирь, не бросай ихъ! Такіе прелестные цвѣты пускай тутъ будутъ!-- сказала Кадди, бережно поправляя ихъ.-- Пускай они побудутъ тутъ, на твоей груди, потому что я не думаю, чтобъ джентльменъ забылъ ихъ безъ умысла!

-- Вотъ теперь ужъ они не скажутъ Эсѳири, что у тебя два обожателя!-- сказала Ада, смѣясь позади меня и обнимая меня.-- Я ручаюсь, милая Эсѳирь, что они не скажутъ!

XVIII. Леди Дэдлокъ.

Не такъ легко было для Ричарда, какъ казалось съ самаго начала, поступить на испытаніе въ контору мистера Кэнджа. Главной помѣхой въ этомъ дѣлѣ былъ самъ Ричардъ. Какъ только онъ узналъ, что имѣетъ полную свободу оставить мистера Баджера, онъ началъ сомнѣваться въ томъ, дѣйствительно ли нужно было оставить его. Ричардъ говорилъ, что онъ не имѣлъ повода къ тому; вѣдь медицинская профессія -- хорошая профессія; онъ не могъ утвердительно сказать, что она ему не нравится; можетъ статься, она нравилась ему какъ и всякая другая; нѣтъ, надобно еще попробовать! При этомъ онъ запирался на нѣсколько недѣль съ своими книгами и костями и, казалось, пріобрѣталъ съ величайшею быстротой значительный запасъ свѣдѣній. По прошествіи мѣсяца, это прилежаніе начинало охлаждаться; а охладившись совершенно, начинало снова возгораться. Колебаніе Ричарда между юриспруденціею и медициною продолжалось такъ долго, что наступила середина лѣта прежде, чѣмъ онъ окончательно отсталъ отъ мистера Баджера и поступилъ на испытаніе въ контору Кэнджа и Карбоя. Во всемъ этомъ Ричардъ винилъ себя одного и, чтобъ загладить свой проступокъ, онъ рѣшился на "этотъ разъ" заняться дѣломъ серьезно и основательно. Онъ былъ такъ веселъ, такъ одушевленъ, такъ нѣжно и страстно любилъ Аду, что сердиться на него было весьма трудно.

Что касается до мистера Джорндиса, который, мимоходомъ сказать, въ теченіе этого промежутка находилъ, что вѣтеръ часто задувалъ съ востока,-- что касается до мистера Джорндиса, говорилъ мнѣ Ричардъ:-- такъ это, Эсѳирь, прекраснѣйшій въ мірѣ человѣкъ. Даже для того только, чтобы доставить ему удовольствіе, я долженъ прилежно заняться сбоямъ дѣломъ и извлечь изъ занятій существенную выгоду!

Мысль Ричарда прилежно заняться своимъ дѣломъ, высказанная съ его беззаботно смѣющимся лицомъ, съ его мечтой, которая могла бы, кажется, поймать все на свѣтѣ и ничего не удержать, эта мысль была забавно невѣроятна. Какъ бы то ни было, отъ времени до времени онъ говаривалъ намъ, что онъ такъ прилежно занимается, и занятія его приняли такіе огромные размѣры, что онъ удивляется, какъ еще до сихъ поръ не посѣдѣла его голова.

Все это время въ денежныхъ отношеніяхъ, онъ былъ тѣмъ же самымъ Ричардомъ, какимъ я описывала его прежде: онъ оставался все тѣмъ же великодушнымъ, расточительнымъ, безумно безпечнымъ и совершенно убѣжденнымъ, что онъ былъ разсчетливъ и благоразуменъ. Однажды, около того времени, какъ онъ поступилъ въ контору Кэнджа, я полу-шутя, полу-серьезно сказала Адѣ, въ его присутствіи, что ему необходимо имѣть богатства Креза: до такой степени онъ безпеченъ къ своимъ деньгамъ.

-- Слышишь, моя милая, неоцѣненная кузина,-- отвѣчалъ на это Ричардъ: -- слышишь, что говоритъ наша старушка! Знаешь ли, почему она говоритъ это? Потому, что нѣсколько дней тому назадъ я заплатилъ какихъ нибудь восемь фунтовъ стерлинговъ за бѣлый атласный жилетъ и за пуговки! Я не вижу въ этомъ ничего дурного. Оставайся я въ домѣ Баджера, я тогда по необходимости бы долженъ былъ истратить сразу двѣнадцать фунтовъ за какія нибудь сердце раздирающія лекціи. Изъ этого слѣдуетъ, что, купивъ жилетъ и пуговки, я остался въ барышахъ на четыре фунта!

Мой опекунъ нѣсколько разъ совѣщался съ Ричардомъ о томъ, какимъ образомъ устроить его въ Лондонѣ на время его испытанія въ юриспруденціи. Намъ давно уже слѣдовало воротиться въ Холодный Докъ, отдаленность котораго не позволяла Ричарду являться къ намъ болѣе раза въ недѣлю. Мой опекунъ говорилъ мнѣ, что если-бь Ричардъ поступилъ совсѣмъ въ контору мистера Кэнджа, то нанялъ бы нѣсколько комнатъ, гдѣ мы, по пріѣздѣ въ Лондонъ, могли бы останавливаться на нѣсколько дней; "но, моя хозяюшка, прибавилъ онъ, потирая себѣ голову значительно -- онъ еще не поступалъ туда, и Богъ знаетъ поступитъ ли!" Совѣщанія эти кончились тѣмъ, что для Ричарда наняли помѣсячно маленькую, чистенькую, меблированную квартиру въ спокойномъ старомъ домѣ, близъ Квинъ-Сквера. Ричардъ немедленно приступилъ къ растратѣ своихъ денегъ на покупку разныхъ украшеній и бездѣлушекъ для своей квартиры. Несмотря, что Ада и я отговаривали его отъ задуманныхъ покупокъ, совершенно лишнихъ и слишкомъ цѣнныхъ, онъ соглашался съ нами, что это будетъ стоить денегъ, и доказывалъ, что покупки эти необходимы, но, что купить ихъ подешевле значитъ остаться непремѣнно въ барышѣ.

Пока устраивались эти дѣла, поѣздка наша къ мистеру Бойторну откладывалась отъ одного дня до другого. Наконецъ Ричардъ вступилъ во владѣніе своей квартирой, и нашему отъѣзду ничто болѣе не мѣшало. Ричардъ въ это время года, охотно бы поѣхалъ съ нами, но его удерживали въ Лондонѣ и новизна его положенія и энергическія старанія разъяснить всѣ мистеріи роковой тяжбы. Поэтому мы поѣхали одни, и моя милочка была въ восторгѣ, выхваливая Ричарда за его безпримѣрную дѣятельность и трудолюбіе.

Мы совершили пріятную поѣздку въ Линкольншэйръ въ дилижансѣ и въ очаровательномъ обществѣ мистера Скимпиля. Человѣкъ, завладѣвшій домомъ мистера Скимполя въ день рожденія его дочери съ голубыми глазками, очистилъ весь домъ отъ мебели,-- но мистеръ Скимполь, повидимому, былъ весьма доволенъ этимъ происшествіемъ.

-- Столы и стулья,-- говорилъ онъ:-- весьма тягостныя вещи: они не сообщаютъ вамъ новыхъ идей, не имѣютъ способности измѣнять наружный свой видъ, надоѣдаютъ своимъ однообразіемъ, и вамъ становится скучно отъ нихъ. Какъ пріятно по этому не имѣть въ домѣ постоянно одни и тѣ же столы и стулья! Брать мебель на прокатъ гораздо лучше: перелетаешь, какъ бабочка, изъ одной лавки въ другую, отъ розоваго дерева къ красному, отъ краснаго къ орѣховому, отъ одного фасона къ другому, смотря къ чему имѣешь болѣе расположенія!

-- Странно, право,-- продолжалъ мистеръ Скимполь: -- я ни гроша не заплатилъ за свои стулья и столы, а между тѣмъ хозяинъ дома уноситъ ихъ отъ меня съ невозмутимымъ спокойствіемъ. Это презабавно, пресмѣшно! Вѣдь мебельный мастеръ не обязался платить за меня квартирныя деньги. Къ чему же хозяинъ мой затѣваетъ съ нимъ ссору? Это все равно, мнѣ кажется, еслибъ росла у меня бородавка на носу, которая, по понятіямъ о красотѣ моего домовладѣльца, была бы непріятна для него, и онъ, ни съ того ни съ другого, бросился бы царапать носъ мебельному мастеру, на которомъ нѣтъ вовсе бородавки! Какъ хотите, а это ясно доказываетъ недостатокъ здраваго смысла!

-- Тутъ очень ясно,-- сказалъ мой опекунъ, въ веселомъ расположеніи духа: -- что кто обязался заплатить за тѣ столы и стулья, тотъ и долженъ заплатить за нихъ.

-- Разумѣется!-- возразилъ мистеръ Скимполь.-- Это обстоятельство рѣшаетъ все дѣло. Я сказалъ моему хозяину: "любезный мой, если ты уносишь такъ неделикатно всю мою мебель, то вѣрно не знаешь, что за нее заплатитъ мой превосходный другъ, Джорндисъ. Неужели ты не хочешь принять во вниманіе права его собственности?" А онъ и подумать не хотѣлъ о нихъ.

-- И отказался отъ всякихъ предложеніи?-- сказалъ мой опекунъ.

-- Совсѣмъ отказался,-- возразилъ мистеръ Скимполь.-- Я дѣлалъ ему весьма дѣльныя предложенія. Я привелъ его къ себѣ въ кабинетъ и сказалъ: "надѣюсь, любезный мой, ты человѣкъ дѣловой?" -- Да, отвѣчалъ онъ.-- "И прекрасно -- сказалъ я -- будемъ же говорить, какъ дѣловые люди. Вотъ тутъ чернильница, перья, бумага и облатки. Что ты хочешь отъ меня? Я жилъ въ твоемъ домѣ весьма значительное время, и жилъ къ общему нашему спокойствію и удовольствію, пока не возникло между нами это непріятное недоразумѣніе. Будемъ же по прежнему въ одно и то же время и друзьями и дѣловыми людьми. Скажи, чего ты хочешь отъ меня?" Въ отвѣтъ на это онъ употребилъ фигуральное выраженіе -- одно изъ тѣхъ, которыя такъ употребительны у восточныхъ народовъ, что будто бы онъ ни разу еще не видѣлъ, какой цвѣтъ имѣютъ мои деньги. "Это потому, любезный мой другъ,-- сказалъ я -- что у меня никогда не бываетъ денегъ. Я о нихъ не имѣю никакого понятія".-- Очень хорошо,-- сказалъ онъ,-- что же вы мнѣ предложите, если я отсрочу вашъ долгъ на нѣкоторое время?-- "Любезный мой,-- отвѣчалъ я -- да я точно также не имѣю никакого понятія о времени. Ты сказалъ мнѣ, что ты человѣкъ дѣловой, въ такомъ случаѣ все, что ты предложишь мнѣ дѣловое, вотъ съ помощью пера, чернилъ, бумаги и, пожалуй, облатокъ -- я готовъ исполнять безъ всякихъ разговоровъ. Пожалуйста, брось правило (довольно глупое) получать долгъ не съ должника своего, но совсѣмъ съ другого человѣка; будь, пожалуйста, дѣловымъ человѣкомъ!" Однако, онъ не послушался меня, и дѣло тѣмъ кончилось.

Если это можно назвать нѣкоторыми несообразностями въ ребячествѣ мистера Скимполя, то нѣтъ никакого сомнѣнія, что оно не лишено было своихъ особенныхъ выгодъ. Во время дороги, онъ имѣлъ весьма хорошій аппетитъ къ тѣмъ кушаньямъ и лакомствамъ, какія встрѣчались намъ по дорогѣ (въ томъ числѣ къ корзиночкѣ отборныхъ персиковъ), но никогда не помышлялъ платить за нихъ. Точно также, когда извозчикъ, обходя всѣхъ пассажировъ, просилъ себѣ на водку, мистеръ Скимполь ласково спросилъ его: какую плату для себя считаетъ онъ самой щедрой?-- и на отвѣтъ его: не больше полу-кроны,-- сказать, что это весьма немного, и предоставилъ мистеру Джорндису заплатить ему.

Погода была очаровательная. Поля, засѣянныя хлѣбомъ, роскошно волновались, жаворонки плавали въ воздухѣ и весело пѣли, живыя изгороди были покрыты дикими цвѣтами, а деревья густой зеленью; легкій вѣтерокъ разносилъ по воздуху сладкое благоуханіе съ полей, покрытыхъ бобами и горохомъ! Уже было далеко за полдень, когда дилижансъ нашъ остановился въ небольшомъ городкѣ, очень скучномъ городкѣ, съ церковнымъ шпицемъ, съ рынкомъ, съ площадью, съ улицей, совершенно открытой для солнечныхъ лучей, и съ прудомъ, въ которомъ старая лошадь освѣжала свои ноги. Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ узкія полосы тѣни доставляли небольшое прохладу, стояли нѣсколько человѣкъ, или лежали въ полу-дремотѣ. Послѣ шелеста древесныхъ листьевъ и волненія полей, окаймлявшихъ дорогу, этотъ городокъ казался такимъ тихимъ, знойнымъ и бездѣятельнымъ, какой въ состояніи произвести одна только Англія.

У самой гостиницы мы увидѣли мистера Бойторна. Онъ сидѣлъ верхомъ на лошади и поджидалъ насъ съ открытой коляской, въ которой предстояло намъ отправиться въ его домъ, за нѣсколько миль отъ города. Увидавъ насъ, онъ очень обрадовался и быстро соскочилъ съ лошади.

-- Клянусь честью!-- сказалъ онъ, послѣ радушныхъ привѣтствій:-- это самый безславный дилижансъ! Онъ можетъ служить отличнымъ примѣромъ отвратительныхъ публичныхъ возницъ, которыя когда-либо отягощали землю! Представьте себѣ, онъ опоздалъ сегодня двадцать-пять минутъ! Извозчика слѣдовало бы повѣсить за это!

-- Неужели онъ опоздалъ?-- сказалъ мистеръ Скимполь, къ которому относились слова мистера Бойторна.-- Вы вѣдь знаете мои слабость: я никакого понятія не имѣю о времени.

-- Да, да, двадцать-пять... нѣтъ, позвольте, двадцать-шесть минутъ!-- отвѣчалъ Бойторнъ, справляясь съ часами.-- Опоздать съ двумя барышнями въ дилижансѣ; да этотъ бездѣльникъ съ умысломъ опоздалъ двадцать-шесть минутъ! Рѣшительно съ умысломъ! Это нельзя приписать случаю! Да и отецъ его и дядя были самыми отъявленными плутами, которыхъ когда-либо видали на козлахъ!

Говоря это съ чувствомъ глубокаго негодованія, онъ сажалъ насъ нѣжно въ коляску и быль весь улыбка и удовольствіе.

-- Мнѣ очень жаль,-- сказалъ онъ, стоя съ непокрытой головой подлѣ коляски:-- мнѣ очень жаль, что я долженъ сдѣлать мили двѣ крюку. Дѣло въ томъ, что прямая дорога ко мнѣ пролегаетъ черезъ паркъ сэра Дэдлока, а я далъ клятву, пока живу на бѣломъ свѣтѣ и пока будутъ продолжаться нынѣшнія наши отношенія другъ къ другу, ни моя нога, ни лошадиная не вступятъ во владѣнія этого надменнаго человѣка!

И при этомъ, подмѣтивъ выразительный взглядъ моего опекуна, онъ разразился своимъ страшно громкимъ смѣхомъ, который, казалось, пробудилъ даже сонный городокъ.

-- А что, Лоренсъ, Дэдлоки здѣсь?-- сказалъ мой опекунъ, когда мы тронулись съ мѣста, и мистеръ Бойторнъ поскакалъ подлѣ кареты по зеленому лугу.

-- Да, сэръ Гордецъ здѣсь,-- отвѣчалъ мистеръ Бойторнъ.-- Ха, ха, ха! Сэръ Дэдлокъ здѣсь, и я съ удовольствіемъ могу сказать, что подагра прижала ему хвостъ. Миледи,-- при этомъ имени онъ всегда перемѣнялъ тонъ и манеры, какъ будто она была совсѣмъ неприкосновенна къ его ссорѣ съ милордомъ: -- миледи ожидаютъ сюда ежедневно. Я нисколько не удивляюсь, что она откладываетъ свое прибытіе сюда по возможности на дальнѣйшее время. Что могло принудить эту превосходную женщину выйти замужъ за такое чучело; право, по моему, это одна изъ тѣхъ тайнъ, которыя остаются и останутся неразрѣшимыми для человѣческаго разума. Ха, ха, ха, ха!

-- Я полагаю, однако,-- сказалъ мой опекунъ, смѣясь: -- иногда мы можемъ погулять въ паркѣ? Запрещеніе твое, вѣроятно, не распространяется на насъ?

-- Я не смѣю налагать никакихъ запрещеній на моихъ гостей,-- сказалъ онъ, кланяясь Адѣ и мнѣ, съ той милой вѣжливостью, которая такъ шла къ нему:-- кромѣ только одного, и именно, на счетъ ихъ отъѣзда. Мнѣ очень жаль, что лишаюсь удовольствія быть вашимъ провожатымъ по Чесни-Воулда; это, я вамъ скажу, прекраснѣйшее мѣсто! Но, Джорндисъ, если ты вздумаешь зайти къ владѣтелю помѣстья, во время своего пребыванія въ моемъ домѣ, то, клянусь свѣтомъ лѣтняго дня, ты встрѣтишь тамъ весьма холодный пріемъ. Онъ держитъ себя какъ недѣльные часы, то есть такіе часы, которые вставлены въ великолѣпный футляръ, но никогда не ходятъ и никогда не ходили. Ха, ха, ха! Для друзей же его друга и сосѣда, Бойторна, у него всегда бываетъ лишній запасъ невыносимаго высокомѣрія, въ этомъ я могу ручаться.

-- Не безпокойся, я не предоставлю ему случай подтвердить справедливость твоихъ словъ,-- сказалъ мой опекунъ.-- Смѣю сказать, что ни онъ, ни я не имѣемъ расположенія познакомиться другъ съ другомъ. Погулять въ паркѣ, полюбоваться пріятнымъ мѣстоположеніемъ, осмотрѣть господскій домъ, я думаю, позволено каждому, а для меня этого совершенно довольно.

-- И прекрасно!-- сказалъ мистеръ Бойторнъ,-- Я очень радъ такому скромному желанію! На меня смотрятъ здѣсь какъ на Аякса, вызывающаго на бой громъ и молнію! Ха, ха, ха! Когда, въ воскресенье, я прихожу въ нашу маленькую церковь, значительная часть нашего незначительнаго общества такъ и ожидаетъ, что я повалюсь опаленный и обезображенный подъ молніями негодованія Дэдлока. Ха, ха, ха, ха! Я не сомнѣваюсь, что онъ одинаковаго мнѣнія съ нашимъ обществомъ, потому что такого надменнаго человѣка я никогда еще не видывалъ!

При въѣздѣ на вершину холма нашему другу представился случай показать намъ самый Чесни-Воулдъ и отвлечь свое вниманіе отъ его владѣтеля.

Это было живописное старинное зданіе, внутри роскошнаго парка. Между деревьями и не въ дальнемъ разстояніи отъ господскаго дома возвышался шпицъ небольшой церкви, о которой говорилъ мистеръ Бойторнъ. Какими восхитительными казались и торжественное безмолвіе парка, надъ которымъ свѣтъ и тѣни перелетали, какъ будто крылья, разносившія по лѣтнему воздуху, полному упоительнаго аромата, небесную благодать, и бархатная зелень косогоровъ, и искристыя воды, и садъ, гдѣ въ симметрическихъ клумбахъ красовались яркіе цвѣты. Домъ, съ его величавымъ фронтономъ, башней, павильонами, широкой террасой и балюстрадой, около которой вились пышныя розы, казался чѣмъ-то сверхъестественнымъ, среди глубокаго безмолвія, окружавшаго его со всѣхъ сторонъ. И домъ, и садъ, и терраса, и зеленые косогоры, и пруды, и вѣковые дубы, и желтый папоротникъ, и мохъ, и паркъ, съ его длинными аллеями, въ концѣ которыхъ виднѣлся пурпуръ горизонта,-- все, все носило на себѣ отпечатокъ невозмутимаго спокойствія!

Когда мы въѣхали въ небольшое селеніе и поравнялись съ маленькой гостиницей, подъ вывѣской "Гербъ Дэдлоковъ", мистеръ Бойторнъ раскланялся съ молодымъ, сидѣвшимъ на скамейкѣ, подлѣ дверей, джентльменомъ, подлѣ котораго лежалъ рыболовный снарядъ.

-- Это внукъ управительницы дома Дэдлоковъ, молодой мистеръ Ронсвелъ,-- сказалъ мистеръ Бойторнъ:-- онъ страстно влюбленъ въ одну миленькую дѣвушку. Леди Дэдлокъ полюбила эту дѣвушку и намѣрена взять ее къ себѣ въ услуженіе -- честь, которую молодой мой другъ не умѣетъ вовсе оцѣнивать. Какъ бы то ни было, но онъ не можетъ теперь жениться на ней, хотя бы розанчикъ и былъ согласенъ на это; потому-то онъ и ищетъ теперь развлеченій и частенько пріѣзжаетъ сюда денька на два, на три, чтобъ... чтобъ удить рыбу. Ха, ха, ха, ха!

-- А вы не знаете, мистеръ Бойторнъ, они уже обручены! -- спросила Ада.

-- Я знаю только одно, моя милая миссъ Клэръ,-- возразилъ онъ: что они совершенно понимаютъ чувства другъ друга; впрочемъ, вы сами скоро увидите ихъ, и увидите въ какомъ отношеніи они находятся другъ къ другу; такимъ вещамъ надо учиться мнѣ у васъ, а не вамъ у меня.

Ада закраснѣлась; а мистеръ Бойторнъ далъ шпоры своему старому коню, соскочилъ съ него у дверей своего дома и стоялъ, готовый встрѣтить насъ, съ распростертыми объятіями и непокрытой головой.

Онъ жилъ въ хорошенькомъ домикѣ, впереди котораго разстилался зеленый лужокъ, съ боку премиленькій цвѣтникъ и позади прекрасный фруктовый садъ и обильный огородъ. Все это обнесено было плотной стѣной, красноватый цвѣтъ которой напоминалъ собою цвѣтъ зрѣлаго плода. Впрочемъ, все въ этомъ мѣстѣ носило отпечатокъ зрѣлости и обилія. Старая липовая аллея представляла зеленую стѣну; густыя вишни и яблони была обременены плодами, вѣтви крыжовника гнулись подъ тяжестью ягодъ и верхушками своими лежали на землѣ; земляника и клубника росли въ изобиліи, и персики сотнями спѣли на солнцѣ. Подъ растянутыми сѣтками и стеклянными рамами блистали и дрожали подъ лучами солнца зеленый горохъ, бобы и огурцы въ такомъ изобиліи, что каждый футъ земли казался прозябаемымъ сокровищемъ. Между тѣмъ пріятный запахъ душистыхъ травъ и другихъ лекарственныхъ растеній, не говоря уже о сосѣднихъ лугахъ, гдѣ сушилось свѣжее сѣно, обращали весь воздухъ въ огромный букетъ. Въ предѣлахъ старинной красной стѣны царствовали такая тишина и такое спокойствіе, что даже гирлянды перьевъ, развѣшенныя для пуганья птицъ, едва колебались въ воздухѣ.

Домъ, хотя и не въ такомъ порядкѣ, въ какомъ находился садъ, былъ настоящій старинный домъ, съ простымъ очагомъ на кухнѣ, выстланной кирпичомъ, и съ большими балками подъ потолками. Въ одной стороны его находился страшный пунктъ спорной земли, гдѣ мистеръ Бойторнъ держалъ день и ночь часового въ синей блузѣ, котораго обязанность состояла въ томъ, чтобъ, въ случаѣ нападенія, немедленно ударить набатъ въ огромный колоколъ, повѣшенный для этой цѣли, спустить съ цѣпи огромнаго бульдога и съ помощью его разить непріятеля. Недовольный этими предостереженіями, мистеръ Бойторнъ выставилъ тамъ своего собственнаго сочиненія столбы съ черными досками, на которыхъ крупными буквами: написаны были слѣдующія угрозы; "Берегись бульдога. Онъ страшно золъ. Лоренсъ Бойторнъ". "Ружье заряжено картечью. Лоренсъ Бойторнъ". "Капканы и ловушки стоятъ здѣсь во всякое время дня и ночи. Лоренсъ Бойторнь". "Предостереженіе: всякій, кто осмѣлится войти на эту собственность безъ дозволенія владѣльца, будетъ жестоко наказанъ частнымъ образомъ и, кромѣ того, подвергнется всей строгости законовъ. Лоренсъ Бойторнъ".

Показывая намъ эти надписи изъ окна гостиной, мистеръ Бойторнъ заливался громкимъ смѣхомъ, между тѣмъ какъ его канарейка спокойно распѣвала у него на головѣ.

-- Но вѣдь вся эта продѣлка требуетъ страшныхъ хлопотъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь, съ обыкновенной своею безпечностью;-- а вы, какъ кажется, принимаете ее за шутку!

-- За шутку!-- возразилъ мистеръ Бойторнъ, съ невыразимымъ жаромъ.-- За шутку! Нѣтъ, извините, сэръ! Я готовъ купить льва вмѣсто собаки, если-бъ только могъ сдѣлать его ручнымъ, и спустилъ бы его съ цѣпи на перваго безумца, который бы осмѣлился посягнуть на нарушеніе предѣловъ моей собственности. Пусть сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ согласится рѣшить этотъ споръ дуэлью, и я готовъ встрѣтиться съ нимъ съ оружіемъ какихъ угодно временъ и какихъ угодно народовъ. Вотъ до какой степени я принимаю это за шутку! Ни больше, ни меньше!

Мы пріѣхали къ мистеру Бойторну въ субботу. Въ воскресенье утромъ мы всѣ отправились пѣшкомъ въ маленькую церковь, въ паркѣ. При входѣ въ паркъ, почти тотчасъ за чертой спорнаго участка земли, мы вступили на веселую тропинку, которая, извиваясь между деревьями и по роскошнымъ лугамъ, оканчивалась у самой церкви.

Собраніе въ церкви было весьма небольшое: оно состояло почти изъ однихъ крестьянъ, за исключеніемъ только барской прислуги. Въ числѣ послѣдней находились статные лакеи и настоящій образецъ стариннаго кучера, до такой степени надменнаго, что онъ казался мнѣ оффиціальнымъ представителемъ всей пышности и тщеславія, которыя возилъ на своемъ вѣку въ каретахъ. Очень миленькія молодыя женщины сидѣли на своихъ мѣстахъ, и между ними прекрасное лицо и статная почтенная фигура домоправительницы обращали на себя вниманіе больше всѣхъ другихъ. Хорошенькая дѣвочка, о которой говорилъ мистеръ Бойторнъ, сидѣла рядомъ съ ней. Она была такъ мила, такъ хороша, что, мнѣ кажется, я бы узнала ее по ея красотѣ, даже и тогда, если-бъ не видѣла ея стыдливаго румянца, выступавшаго на ея пухленькія щечки подъ вліяніемъ глазъ молодого рыбака, который сидѣлъ не подалеку отъ нея. Одно лицо и довольно непріятное, хотя и красивое, повидимому, злобно слѣдило за каждымъ движеніемъ хорошенькой дѣвочки, слѣдило за всѣми и за всѣмъ. Это было лицо француженки.

Пока колоколъ еще гудѣлъ въ ожиданіи Дэдлоковъ, я осматривала церковь, которая имѣла довольно мрачный, старинный, торжественный видъ. Окна, густо отѣненныя деревьями, пропускали весьма слабый свѣтъ, отъ котораго лица, окружавшія меня, казались необыкновенно блѣдными, монументы и мѣдныя доски надъ могилами потемнѣвшими болѣе обыкновеннаго, между тѣмъ какъ паперть освѣщалась ослѣпительно ярко. Но вскорѣ движеніе въ народѣ, почтительное благоговѣніе на лицахъ крестьянъ, свирѣпая надменность на лицѣ мистера Бойторна отвлекли мое вниманіе отъ дальнѣйшихъ наблюденій: я догадалась, что Дэдлоки пріѣхали, и что служба скоро начнется.

Забуду ли я когда-нибудь, какъ затрепетало мое сердце подъ вліяніемъ брошеннаго на меня взгляда! Забуду ли я когда-нибудь выраженіе тѣхъ прекрасныхъ, томныхъ глазъ, которыя какъ будто приковали къ себѣ мои глаза! Былъ одинъ только моментъ, въ теченіе котораго я успѣла приподнять свои взоры и снова опустить ихъ на молитвенникъ, но и въ такой краткій промежутокъ времени я совершенно запомнила черты этого прекраснаго лица.

И странно, послѣ этой встрѣчи нашихъ взглядовъ, въ душѣ моей пробудилось какое-то новое чувство, непонятное для меня, но вмѣстѣ съ тѣмъ имѣвшее тѣсную связь съ воспоминаніями о раннихъ дняхъ моей жизни,-- дняхъ, проведенныхъ въ домѣ моей крестной матери, съ воспоминаніями даже о тѣхъ дняхъ, когда я бывало, одѣвъ свою куклу, становилась на цыпочки, чтобъ посмотрѣться въ зеркало и поправить свой нарядъ. Я никогда до сихъ поръ не видала лица этой леди, никогда! А между тѣмъ я была убѣждена, что она мнѣ знакома давно-давно!

Не трудно было догадаться, что церемонный подагрикъ, сѣдой джентльменъ, былъ не кто другой, какъ сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, и что леди была леди Дэдлокъ. Но почему лицо ея служило для меня, подъ вліяніемъ какого-то непонятнаго чувства, въ нѣкоторомъ родѣ разбитымъ зеркаломъ, въ которомъ отражались отрывки моихъ воспоминаній, почему лицо мое загоралось яркимъ румянцемъ, и я трепетала всѣмъ тѣломъ, когда взоры наши случайно встрѣчались? Этого я не могла въ ту пору объяснять себѣ.

Я считала это за ничего не значущую слабость свою и старалась превозмочь ее, внимательно слушая церковное богослуженіе. И какъ странно! Мнѣ казалось, что въ звукахъ его голоса я слышу голосъ моей покойной крестной матери. Это обстоятельство заставило меня подумать, не имѣетъ ли лицо леди Дэдлокъ сходства съ лицомъ моей крестной? Быть можетъ оно и имѣло небольшое сходство, но выраженія этихъ лицъ были такъ различны, и суровая рѣшимость въ чертахъ лица моей крестной была такъ рѣзка, какъ буря въ ущельяхъ скалъ, и такъ не согласовалась съ чертами лица, стоявшаго передо мною, что это, ни подъ какимъ видомъ, не могло быть тѣмъ сходствомъ, которое поразило меня. Я не видала ни въ одномъ лицѣ такого величія и гордости, какія замѣчала въ лицѣ леди Дэдлокъ. А между тѣмъ я... я, маленькая Эсѳирь Соммерсонъ, дитя, живущее отдѣльною жизнію, не знавшее радостей въ день моего рожденія, повидимому, являлась передъ моими собственными глазами, вызванная изъ давно-прошедшаго какою-то сверхъестественною силою въ этой фешенебельной леди, которую я никогда не видѣла, которую никогда не думала увидѣть!

Все это до такой степени волновало меня, что я не чувствовала ни малѣйшаго стѣсненія отъ наблюденій француженки, которая, какъ я уже сказала, слѣдила за всѣми и за всѣмъ, съ самаго прихода въ церковь. Наконецъ, постепенно я превозмогла это странное волненіе. Послѣ долгаго промежутка, я еще разъ взглянула на леди Дэдлокъ и именно въ ту минуту, когда приготовлялась пѣть передъ началомъ проповѣди. Миледи не замѣтила моего взгляда; біеніе сердца моего прекратилось, но возобновлялось еще раза два, когда миледи бросала сквозь лорнетку взоръ на Аду, или на меня.

По окончаніи службы, сэръ Лэйстеръ величаво и любезно подалъ руку леди Дэдлокъ (хотя онъ и принужденъ быль идти съ помощію толстой палки) и проводилъ ее къ каретѣ, въ которой они пріѣхали.-- Церковь опустѣла.

-- Сэръ Лэйстеръ,-- сказалъ мистеръ Скимполь, къ безпредѣльному восторгу мистера Бойторна:-- сэръ Лэйстеръ взиралъ на всю конгрегацію высокомѣрнымъ окомъ.

-- Таковъ быль и отецъ его, и дѣдъ его и прадѣдъ!-- сказалъ мистеръ Бойторнь.

-- А знаете ли,-- продолжалъ мистеръ Скимполь, совершенно неожиданно для мистера Бойторна:-- знаете ли, мнѣ очень пріятно видѣть человѣка подобнаго рода.

-- Неужели?-- сказалъ мистеръ Бойторнъ.

-- Мнѣ сдается, что онъ хочетъ покровительствовать мнѣ,-- продолжалъ мистеръ Скимполь.-- И прекрасно! Я не стану противиться его желанію!

-- А я такъ стану!-- сказалъ мистеръ Бойторнъ, съ сильнымъ негодованіемъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- возразилъ Скимполь, съ своимъ обычнымъ легкомысліемъ.-- Но вѣдь это значить безпокоить себя по пустому. А зачѣмъ же вы гонитесь за этимъ? Я такъ совсѣмъ иначе думаю объ этомъ; я, какъ ребенокъ, готовъ принимать вещи такъ, какъ они кажутся, и черезъ это избѣгаю всякихъ хлопотъ! Вотъ, напримѣръ: я пріѣзжаю сюда и встрѣчаю могучаго вельможу, требующаго безусловной покорности. Прекрасно! Я отвѣчаю такъ: "Могучій лордъ, примите всю мою покорность! Легче отдать ее, чѣмъ удержать за собой. Примите ее, лордъ, примите. Если вы можете оказать мнѣ что-нибудь пріятное, я буду счастливъ; если вы хотите дать мнѣ что-нибудь пріятное, я тоже буду счастливъ и возьму". Могущественный лордь отвѣчаетъ слѣдующимъ образомъ: "Это очень умный малый. Онъ не волнуетъ моей желчи и не портитъ моего пищеваренія. Онъ не налагаетъ на меня необходимости казаться ежомъ". А что же можетъ быть лучше этого для насъ обоихъ? Вотъ мой взглядъ на подобныя вещи, то есть мой дѣтскій взглядъ!

-- Но положимъ, что завтра вы переѣхали въ другое мѣсто,-- сказалъ мистеръ Бойторнъ:-- и встрѣтили бы тамъ человѣка, который не хочетъ и не думаетъ покориться этому человѣку. Что тогда вы скажете?

-- Что я скажу тогда?-- отвѣчалъ мистеръ Скимполь, съ величайшей простотой и откровенностью:-- я скажу то же самое, что говорю теперь! Я бы сказалъ: "Мой достопочтеннѣйшій Бойторнъ", положимъ, что вы представляете собою нашего воображаемаго друга; "мой достопочтеннѣйшій Бойторнъ, вы не хотите покориться этому могущественному лорду? Очень хорошо. Я тоже не хочу ему покориться. Моя обязанность въ образованномъ обществѣ состоитъ въ томъ, чтобы угождать; я думаю, что это обязанность каждаго человѣка. Словомъ сказать, на этой обязанности основывается связь общества и его гармонія! Слѣдовательно, если вы не покоряетесь, то и я не покоряюсь. Итакъ, любезнѣйшій Бойторнъ, пойдемте обѣдать!"

-- Но если на это любезнѣйшій Бойторнъ скажетъ намъ,-- возразилъ нашъ другъ, вспыхнувъ отъ гнѣва:-- если онъ скажетъ...

-- Понимаю, понимаю!-- сказалъ мистеръ Скимполь.-- Весьма вѣроятно, онъ скажетъ...

-- ...что я не хочу съ вами обѣдать!-- вскричалъ мистеръ Бойторнъ, разражая гнѣвъ свой сильнымъ ударомъ тростью о землю.-- И если къ этому прибавитъ онъ: "Мистеръ Гарольдъ Скимполь, скажите, существуетъ ли въ порядочномъ обществѣ приличіе?"

-- На это Гарольдъ Скимполь отвѣтилъ бы вамъ извѣстно что,-- сказалъ онъ самымъ веселымъ тономъ и съ самой наивной улыбкой.-- Клянусь жизнью, я не имѣю о приличіи ни малѣйшаго понятія? Я не знаю, что вы разумѣете подъ этимъ названіемъ, гдѣ это находится и кто этимъ владѣетъ. Если вы сами владѣете этимъ приличіемъ и находите его пріятнымъ, я въ восторгѣ отъ этого и отъ души васъ поздравляю. Увѣряю васъ я рѣшительно ничего не знаю объ этомъ; вѣдь вы знаете, я настоящее дитя; я не имѣю претензій на ваше приличіе и не нуждаюсь въ немъ.

Это былъ одинъ изъ числа многихъ между ними маленькихъ разговоровъ. Я всегда ожидала, что они кончатся и, весьма вѣроятно, кончились бы при другихъ обстоятельствахъ самымъ жестокимъ взрывомъ гнѣва со стороны мистера Бойторна. Впрочемъ, онъ имѣлъ такое высокое понятіе о своей гостепріимной и отвѣтственной обязанности въ качествѣ хозяина дома и мой опекунъ смѣялся такъ чистосердечно надъ мистеромъ Скимполемъ, надъ этимъ ребенкомъ, который, по его словамъ, цѣлый день забавляется мыльными пузырями, что споръ ихъ никогда не принималъ серьезнаго характера. Съ своей стороны мистеръ Скимполь, вовсе не подозрѣвая, въ какое положеніе ставилъ онъ себя при подобныхъ разговорахъ, принимался набрасывать ландшафты въ паркѣ, разыгрывалъ на фортепьяно отрывки изъ какой-нибудь пьесы, цѣль отрывки романсовъ, или ложился на спину подъ тѣнь дерева и любовался небомъ и вообще былъ какъ нельзя болѣе доволенъ.

-- Предпріятія и усилія,-- говаривалъ онъ намъ (лежа на спинѣ),-- составляютъ для меня истинное наслажденіе. Я думаю, что я истинный космополитъ. Я питаю къ нимъ глубочайшее сочувствіе. Я лежу подъ тѣнью этого дерева и съ восторгомъ представляю себѣ тѣхъ предпріимчивыхъ людей, которые пробираются къ сѣверному полюсу или проникаютъ въ самое сердце тропическихъ странъ. Корыстолюбцы спрашиваютъ: "Къ чему человѣкъ бросается къ сѣверному полюсу? Какая польза изъ этого?" Какая польза, я не знаю: я могу сказать только одно, что они отправляются туда съ тою цѣлію, хотя они сами вовсе не подозрѣваютъ ея, чтобы доставить пищу моимъ мыслямъ, когда я ложусь подъ тѣнь какого-нибудь дерева.

При этихъ случаяхъ мнѣ всегда приходило въ голову: думалъ ли онъ когда-нибудь о мистриссъ Скимполь и своихъ дѣтяхъ и съ какой точки зрѣнія представлялись они его космополитическому уму? Сколько я могла понимать, они не представлялись ему вовсе.

Прошла недѣля послѣ нашего пріѣзда къ мистеру Бойторну и наступила суббота. Каждый день этой недѣли былъ такой ясный, что гулять въ паркѣ и любоваться, какъ лучи солнца пробивались между прозрачными листьями и играли на свѣтлыхъ пятнахъ между тѣнями, падающими отъ деревьевъ, слышать пѣніе птицъ и тихое усыпляющее жужжанье насѣкомыхъ, служило для насъ наслажденіемъ. У насъ было одно любимое мѣсто, покрытое густымъ мохомъ и прошлогодними листьями, гдѣ лежало нѣсколько срубленныхъ деревьевъ, съ которыхъ кора была очищена. Расположившись на этихъ деревьяхъ, мы, сквозь зеленую арку, поддерживаемую тысячью натуральныхъ бѣлыхъ древесныхъ колоннъ, смотрѣли на отдаленный ярко освѣщенный ландшафтъ, столь роскошный черезъ контрастъ свой съ тѣнію, въ которой мы сидѣли, и становившійся еще роскошнѣе черезъ длинную перспективу, по которой мы смотрѣли на него, до такой степени роскошный, что онъ представлялся намъ какой-то волшебной панорамой. Въ эту субботу мистеръ Джорндисъ, Ада и я сидѣли здѣсь и любовались этой картиной, какъ вдругъ послышались отдаленные раскаты грома, и вскорѣ крупныя капли дождя зашелестили по листьямъ деревьевъ.

Правда, погода въ теченіе всей недѣли была чрезвычайно знойная; но гроза разразилась такъ внезапно, по крайней мѣрѣ надъ нами въ этомъ укромномъ уголку, что мы не успѣли еще дойти до окраины парка, какъ громъ и молнія сдѣлались безпрерывными и дождь такъ сильно пробивался сквозь листья, какъ будто каждая капля была свинцовая. Оставаться подъ деревьями въ такую грозу было опасно, а потому мы выбѣжали изъ парка и около мшистаго вала старались добраться до ближайшаго домика лѣсничаго. Мы часто любовались мрачной красотой этого домика, стоящаго въ глубокой зелени деревьевъ, любовались плющомъ, вившимся вокругъ него, и глубокой ямой, служившей конурой для собаки лѣсничаго, куда она однажды на нашихъ глазахъ нырнула какъ будто въ воду.

Въ домикѣ лѣсничаго было такъ темно, особливо теперь, когда небо все покрылось черными тучами, что мы только и могли увидѣть въ немъ человѣка, который при нашемъ входѣ подошелъ къ дверямъ и подалъ два стула: для меня и Ады. Рѣшетчатыя ставни были всѣ открыты, и мы сидѣли почти въ самыхъ дверяхъ и наблюдали за грозой. Картина была величественна: вѣтеръ ревѣлъ, гнулъ деревья и гналъ передъ собою дождь, какъ облако дыму; громъ гремѣлъ и молнія сверкала безпрерывно. О, съ какимъ благоговѣніемъ мы думали объ ужасныхъ силахъ, окружавшихъ насъ, до какой степени мы сознавали благотворное вліяніе ихъ на природу! Казалось, что каждый ударъ этой грозы сообщалъ свѣжія силы всякому маленькому цвѣточку и листику; вся природа какъ будто обновлялась.

-- Не опасно ли сидѣть на такомъ открытомъ мѣстѣ?

-- О, нѣтъ, милая моя Эсѳирь,-- отвѣчала Ада спокойно.

Ада отвѣчала мнѣ, но не на мой вопросъ.

Сердце забилось во мнѣ снова. Я никогда не слышала этого голоса, какъ никогда не видѣла этого лица, но онъ производилъ на меня странное впечатлѣніе. Снова, въ одинъ моментъ, мнѣ представлялось, одна за другой, безчисленное множество картинъ моей минувшей жизни.

За нѣсколько минутъ до нашего пріюта леди Дэдлокъ избрала этотъ домикъ убѣжищемъ отъ страшной грозы. Она стояла позади моего стула. Обернувшись, я увидѣла, что ея рука была почти у самаго моего плеча.

-- Я испугала васъ?-- сказала она.

-- Нѣтъ. Я не испугалась. Да и чего мнѣ было бояться?

-- Мнѣ кажется,-- сказала леди Дэдлокъ, обращаясь къ моему опекуну: -- я имѣю удовольствіе говорить съ мистеромъ Джорндисомъ?

-- Ваше вниманіе, леди Дэдлокъ, дѣлаетъ мнѣ больше чести, чѣмъ я ожидалъ.

-- Я узнала васъ въ церкви въ прошлое воскресенье. Мнѣ очень жаль, что какіе-то поземельные споры, которыхъ мой мужъ вовсе не желалъ, послужатъ непріятнымъ затрудненіемъ оказать вамъ вниманіе въ нашемъ домѣ.

-- Я знаю эти обстоятельства,-- сказалъ мой опекунъ, улыбаясь:-- и считаю себя совершенно обязаннымъ.

Она протянула къ нему руку съ какимъ-то равнодушіемъ, повидимому, весьма обычнымъ для нея; говорила съ нимъ съ такимъ же точно равнодушіемъ, хотя и весьма пріятнымъ голосомъ. Она была сколько прекрасна, столько же и граціозна, умѣла въ совершенствѣ владѣть своими чувствами, и вообще казалось, что она одарена была способностью привлечь къ себѣ всякаго, еслибъ только захотѣла. Лѣсничій принесъ стулъ для нея, и она сѣла въ дверяхъ между нами.

-- Скажите пожалуйста, пристроенъ ли молодой джентльменъ, о которомъ вы писали къ сэру Лэйстеру, и котораго желаніе, къ сожалѣнію своему, онъ не имѣлъ возможности исполнить?-- сказала она, обернувшись черезъ плечо къ моему опекуну.

-- Полагаю, что пристроенъ,-- сказалъ онъ.

Казалось она уважала мистера Джорндиса и хотѣла пріобрѣсть его расположеніе. Въ ея гордой манерѣ было что-то очень привлекательное; она даже становилась фамильярною въ то время, какъ она разговаривала съ мистеромъ Джорндисомъ черезъ плечо.

-- Я полагаю это ваша воспитанница, миссъ Клэръ?

Опекунъ мой по всѣмъ правиламъ отрекомендовалъ ей Аду.

-- Вы утратите часть безкорыстія вашего характера,-- сказала леди Дэдлокъ мистеру Джорндису, опять черезъ плечо:-- если только станете защищать отъ обидъ и оскорбленій такихъ хорошенькихъ питомицъ. Но отрекомендуйте меня также (и леди Дэдлокъ повернулась прямо ко мнѣ) и этой молодой леди.

-- Миссъ Соммерсонь также моя воспитанница,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Я ее опекунъ, но въ ея опекѣ я не отвѣчаю за нее ни предъ какимъ лордомъ канцлеромъ.

-- Развѣ миссъ Соммерсонъ лишилась своихъ родителей?-- сказала она.

-- Да.

-- Она очень счастлива въ своемъ опекунѣ.

Леди Дэдлокъ взглянула на меня, въ тоже время и я взглянула на нее и отвѣтила ей утвердительно. Но вдругъ она поспѣшно и даже съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ отвернулась отъ меня и снова начала говорить съ опекуномъ моимъ черезъ плечо.

-- Прошли, кажется, вѣка съ тѣхъ поръ, какъ мы встрѣчались съ вами, мистеръ Джорндисъ.

-- Да, много прошло времени. Такъ по крайней мѣрѣ мнѣ казалось, пока я не увидѣлъ васъ въ прошедшее воскресенье,-- сказалъ онъ.

-- Что, неужели и вы сдѣлались льстецомъ, или, быть можетъ, считаете необходимымъ казаться льстецомъ передо мной?-- сказала леди Дэдлокъ, съ нѣкоторымъ пренебреженіемъ.-- Вы правы, впрочемъ; я пріобрѣла на это право.

-- Вы пріобрѣли, леди Дэдлокъ, такъ много,-- сказалъ мой опекунъ:-- что должны поплатиться за это. Впрочемъ, поплатиться не мнѣ.

-- Такъ много!-- сказала она съ легкимъ смѣхомъ.

-- Да!

При сознаніи своего превосходства, своей силы очаровывать другихъ, она, казалось, считала насъ не болѣе, какъ за дѣтей. Сказавъ это, она еще разъ слегка засмѣялась, взглянула на дождь, успокоилась и такъ свободно и спокойно углубилась въ свои мысли, какъ будто она была одна.

-- Я думаю, вы знали мою сестру, когда мы были за границей, лучше, чѣмъ меня?-- сказала она, снова взглянувъ на моего опекуна.

-- Да, мы встрѣчались чаще,-- отвѣчалъ онъ

-- Мы пошли съ ней по разнымъ дорогамъ,-- сказала леди Дэдлокъ:-- впрочемъ, мы имѣли очень мало общаго другъ съ другомъ. Хотя и жаль, что такъ случилось, но помочь этому нельзя.

Леди Дэдлокъ еще, разь посмотрѣла на дождь. Гроза начала утихать. Дождь замѣтно уменьшился, молнія перестала сверкать, раскаты грома слышались за отдаленными горами; наконецъ выглянуло солнышко и заблистало на мокрыхъ листьяхъ и въ капляхъ падавшаго еще дождя. Наблюдая молча за постепеннымъ прекращеніемъ грозы, мы увидѣли, что къ намъ быстро подъѣзжалъ маленькій фаэтонъ.

-- Наконецъ посланный мой возвращается,-- сказала миледи, обращаясь къ лѣсничему:-- и вмѣстѣ съ фаэтономъ.

Между тѣмъ фаэтонъ подъѣхалъ, и мы увидѣли въ немъ двухъ женщинъ. Они вышли съ бурнусами и платками, сначала француженка, которую я видѣла въ церкви, а потомъ хорошенькая дѣвочка съ смущеніемъ и нерѣшительностію.

-- Это что значитъ?-- сказала леди Дэдлокъ.-- Зачѣмъ васъ двѣ?

-- Я ваша горничная, миледи,-- сказала француженка.-- Вы изволили послать за служанкой.

-- Я думала, что вы требовали меня, миледи,-- сказала хорошенькая дѣвочка.

-- Да, моя милая, я требовала именно тебя,-- спокойно отвѣчала миледи.-- Надѣнь на меня эту шаль.

Она слегка нагнулась, и хорошенькая дѣвочка слегка набросила шаль на ея плечи. Француженка стояла незамѣченною; она смотрѣла на это, крѣпко сжавъ свои блѣдныя губы.

-- Мнѣ очень жаль,-- сказала леди Дэдлокъ, обращаясь къ мистеру Джорндису:-- мнѣ очень жаль, что мы не можемъ возобновить нашего прежняго знакомства. Надѣюсь, вы позволите прислать этотъ экипажъ для вашихъ воспитанницъ. Онъ будетъ сюда черезъ минуту.

Но опекунъ мой рѣшительно отказался отъ этого предложенія. Леди Дэдлокъ весьма ласково простилась съ Адой, мнѣ не сказала ни слова и, опираясь на руку мистера Джорндиса, сѣла въ фаэтонъ; это былъ маленькій, низенькій, садовый экипажъ съ верхомъ.

-- Садись и ты, дитя мое,-- сказала миледи хорошенькой дѣвочкѣ:-- ты мнѣ будешь нужна. Пошелъ!

Фаэтонъ покатился, и француженка съ привезенными бурнусами и шалями стояла неподвижно на томъ мѣстѣ, гдѣ вышла изъ фаэтона.

Я думаю, что для гордости ничего нѣтъ несноснѣе, какъ самая гордость. Француженка въ эту минуту испытывала жестокое наказаніе за свое высокомѣріе. Она оставалась совершенно неподвижно, пока фаэтонъ не повернулъ въ ближайшую аллею, и потомъ, безъ малѣйшихъ признаковъ душевнаго волненія, сбросила башмаки, оставила ихъ на землѣ и пошла весьма свободно по самой мокрой травѣ.

-- Да эта женщина должно быть сумасшедшая?-- сказалъ мой опекунъ.

-- О, нѣтъ, сэръ!-- отвѣчалъ лѣсничій, который, вмѣстѣ съ женой своей, смотрѣлъ за удалившейся француженкой.-- Гортензія не изъ того разряда. У нея такая голова, какой лучше требовать нельзя. Одно только худо: она очень горда и сердита, то есть черезчуръ горда и сердита. И ужъ если оставятъ ее безъ вниманія и вздумаютъ оказать предпочтеніе другимъ, такъ и Боже упаси!

-- Но зачѣмъ же она пошла безъ башмаковъ по мокрой травѣ?

-- Быть можетъ, сэръ, затѣмъ, чтобъ поостынуть!-- сказалъ лѣсничій.

Спустя нѣсколько минутъ мы проходили уже мимо господскаго дома. Прекрасный и безмолвный, какимъ онъ показался съ перваго раза, такимъ казался и теперь. Капли дождя сверкали вокругъ его какъ брильянты, легкій вѣтерокъ чуть-чуть шелестилъ листья деревьевъ, птицы громко пѣли, каждый листокъ, каждая травка и цвѣточекъ получили отъ дождя свѣжій, привлекательный видъ, и маленькій фаэтонъ стоялъ у нодьѣзда и казался серебряной волшебной колесницей. Въ этой отрадной картинѣ все гармонировало одно другому, только одна мамзель Гортензія ровнымъ шагомъ и спокойно приближалась къ дому, безъ башмаковъ, по мокрой травѣ.

XIX. Изгнаніе.

Въ предѣлахъ переулка Чансри настали вакаціи. Добрые корабли "Юстиція" и "Юриспруденція", выстроенные, изъ дуба, обшитые мѣдью, скрѣпленные желѣзными болтами, украшенные бронзовыми статуйками, и ни подъ какимъ видомъ не скороходы, втянулись въ гавань и наслаждаются отдыхомъ. Летучій Голландецъ, съ своей командой изъ призраковъ-кліентовъ, умоляющихь всякаго встрѣчнаго разсмотрѣть ихъ документы, отнесло на это время Богъ вѣсть куда. Суды всѣ заперты, публичныя конторы предаются сладкой дремотѣ. Даже сама Вестминстерская Палата представляетъ собою тѣнистый безлюдный уголокъ, гдѣ могли бы, кажется, пѣть соловьи и гулять челобитчики болѣе нѣжнаго класса въ сравненіи съ тѣми челобитчиками, которые обыкновенно встрѣчаются тамъ.

Темпль, переулокъ Чансри, Линкольнинскій Судъ и даже самыя Лникольнинскія Поля какъ будто обратились въ гавани, куда корабли входятъ только во время отливовъ, гдѣ обмелѣвшее судопроизводство, конторы на якоряхъ, лѣнивые писцы на стульяхъ, согнувшихся на бокъ и имѣющихъ придти въ вертикальное положеніе съ наступленіемъ прилива, стоять обнаженные отъ киля до верхней окраины бортовъ и сушатся во время длинныхъ вакацій. Наружныя комнаты судейскихъ приказовъ заперты, и всѣ письма и посылки собираются въ одну груду, въ комнатѣ привратника. Между щелями мостовой вокругъ Линкольнинскаго Суда выросъ бы цѣлый сѣнокосъ травы, еслибъ разсыльные не сидѣли тутъ въ прохладной тѣни и, отъ нечего дѣлать, прикрывъ голову передникомъ, не гоняли бы мухъ, не рвали бы этой травы и не жевали бы ее съ задумчивымъ видомъ.

Во всемъ городѣ одинъ только судья, но и онъ является въ судъ по два раза въ недѣлю. Если бы провинціалы ассизныхъ городовъ, подлежащихъ его вѣдомству, могли только взглянуть на него теперь! Нѣтъ напудреннаго парика, нѣтъ стражи въ красныхъ курткахъ, съ длинными копьями, нѣтъ бѣлыхъ палочекъ. Сидитъ одинъ только чисто выбритый джентльменъ въ бѣлыхъ панталонахъ и въ бѣлой шляпѣ, судейское лицо его приняло бронзовый цвѣтъ, солнечные лучи слупили съ судейскаго носа его кусочки бѣлой кожицы; отправляясь въ судъ, онъ заходитъ въ лавки съ устрицами и пьетъ инбирное пиво со льдомъ.

Адвокаты Англіи разсѣялись по всему лицу земному. Какимъ образомъ можетъ Англія обойтись безъ адвокатовъ въ теченіе четырехъ длинныхъ лѣтнихъ мѣсяцевъ, безъ своего убѣжища въ несчастіи и единственнаго законнаго тріумфа въ счастіи? Это до насъ не касается; вѣроятно, Британія въ теченіе этого времени не очень нуждается въ своемъ вѣрномъ оплотѣ. Одинъ ученый джентльменъ, страдавшій страшнымъ негодованіемъ отъ неслыханныхъ, ожесточенныхъ нападеній на чувства своего кліента со стороны противной партіи, теперь значительно понравился въ Швейцаріи. Другой ученый джентльменъ, на отвѣтственности котораго лежитъ самая тяжкая обязанность, и который поражаетъ своихъ противниковъ самыми грозными сарказмами, проводитъ самую безпечную и веселую жизнь въ приморскихъ мѣстахъ Франціи. Еще одинъ ученый мужъ, который заливался слезами при малѣйшемъ къ тому поводѣ, въ теченіе шести недѣль не пролилъ еще ни одной слезинки. Еще одинъ ученый джентльменъ, который охлаждалъ натуральный жаръ своего инбирнаго темперамента въ потокахъ и фонтанахъ юриспруденціи, пока накопить не сдѣлался великимъ въ судейскомъ крючкотворствѣ, непостижимомъ для умовъ непосвященныхъ въ эту тайну и для большей части посвященныхъ, бродить, съ характеристическимъ наслажденіемъ, по засухѣ и пыли въ окрестностяхъ Стамбула. Другіе разбросанные обломки отъ этого великаго палладіума находятся на каналахъ Венеціи, у вторыхъ пороговъ рѣки Нила, въ купальняхъ Германіи, и разсыпались по всему протяженно песчаныхъ береговъ Англіи. Едва-едва можно встрѣтиться съ однимъ изъ нихъ въ опустѣлыхъ предѣлахъ переулка Чансри. И если этотъ одинокій членъ общества британскихъ адвокатовъ встрѣтитъ здѣсь случайно докучливаго просителя, который не. въ силахъ разстаться съ мѣстами, служившими, быть можетъ, въ теченіе лучшихъ лѣтъ его жизни, свидѣтелями его душевныхъ истязаній, они испугаются другъ друга и спрячутся по разнымъ угламъ.

Такихъ жаркихъ, длинныхъ вакаціи не запомнятъ въ теченіе многихъ лѣтъ. Всѣ молодые писцы, сообразно съ различными степенями своего положенія въ конторахъ, влюблены до безумія и томятся по обожаемымъ предметамъ въ Маргэтѣ, Гамсгэтѣ или І'рэвзендѣ. Всѣ пожилые писцы находятъ, что ихъ семейства слишкомъ велики. Всѣ бездомныя собаки, которыя привыкли бродить по подворьямъ Линкольнинскаго Суда, томятся жаждою на лѣстницахъ и другихъ безводныхъ мѣстахъ и отъ времени до времени издаютъ жалобные стоны. Всѣ собаки слѣпыхъ приводятъ своихъ хозяевъ къ помпамъ и заставляютъ ихъ спотыкаться объ ушаты съ водой. Магазинъ, надъ окнами котораго спущены маркизы, тротуаръ котораго полить водою и въ окнахъ котораго стоятъ вазы съ серебряными и золотыми рыбками, считается эдемомъ. Темпль-Баръ такъ раскаленъ, что для прилегающихъ къ нему улицъ, Страндъ и Флитъ, служитъ какъ бы трубой въ самоварѣ и заставляетъ ихъ кипѣть въ теченіе всей ночи.

Въ подворьяхъ Линкольнинскаго Суда есть еще конторы, въ которыхъ можно прохладиться, если только стоить покупать прохладу цѣной такой невыносимой скуки; впрочемъ, въ маленькихъ переулкахъ, тотчасъ за этими уединенными мѣстами, жарко какъ въ раскаленномъ котлѣ. Во дворѣ мистера Крука такъ знойно, что жители выворотили свои дома наизнанку и сидятъ на тротуарахъ, включая въ число жителей и мистера Крука; рядомъ съ своей кошкой (которой никогда не жарко) онъ на улицѣ продолжаетъ свои ученыя занятія. Гостинница Солнца прекратила гармоническіе митинги, и маленькій Свильзъ ангажированъ въ Пасторальные Сады, лежащіе на Темзѣ близко ея устья, гдѣ онъ поетъ комическія пѣсенки самаго невиннаго содержанія, съ тою цѣлью (какъ говорится въ афишѣ), чтобы не оскорбить чувства самыхъ разнообразныхъ людей.

Надъ всѣмъ приказнымъ околоткомъ виситъ, подобно облаку ржавчины или гигантской паутины, бездѣйствіе и сонливость длинныхъ вакацій. Мистеръ Снагзби испытываетъ на себѣ это вліяніе, не только въ душѣ своей, какъ симпатичный и созерцательный человѣкъ, но также и въ своемъ занятіи, какъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей. Въ эти длинныя вакаціи онъ имѣетъ болѣе свободнаго времени предаваться созерцаніямъ на архивномъ дворѣ и въ любимой своей загородной гостиницѣ, нежели во всякое другое время года. Онъ часто говоритъ своимъ двумъ прикащикамъ:-- "Какая славная вещь воображать въ такіе знойные дни, что живешь на какомъ нибудь островѣ, гдѣ со всѣхъ сторонъ море катитъ свои волны и вѣтерокъ приносить отрадную прохладу!"

Въ одинъ изъ такихъ знойныхъ дней, мистеръ и мистриссъ Снагзби имѣютъ въ виду принять къ себѣ гостей, и по этому поводу Густеръ хлопочетъ около маленькой гостиной. Ожидаемые гости скорѣе избранные, нежели многочисленные: они состоять только изъ мистера и мистриссъ Чадбандъ. Мистеръ Чадбандъ неоднократно въ описаніяхъ своей особы, какъ изустныхъ такъ и письменныхъ, сравниваетъ себя съ кораблемъ, а потому люди, незнакомые съ нимъ лично, иногда ошибочно считали его за джентльмена, посвятившаго себя мореплаванію; между тѣмъ на самомъ дѣлѣ онъ, употребляя его собственное выраженіе: "человѣкъ духовный". Вообще же мистеръ Чадбандъ не имѣетъ особаго наименованія, а враги его утверждаютъ, будто бы онъ, при всемъ своемъ желаніи выказать себя краснорѣчивымъ ораторомъ, не сказалъ еще ничего замѣчательнаго при самыхъ важныхъ случаяхъ и что нерѣдко погрѣшалъ противъ своей совѣсти; но несмотря на то, онъ имѣетъ своихъ послѣдователей, и къ числу ихъ принадлежитъ мистриссъ Снагзби. Ей до такой степени нравились правила мистера Чадбанда, что она во что бы то ни стало рѣшилась усвоить ихъ и для этого считала необходимымъ свести съ нимъ болѣе короткое знакомство.

Итакъ, Густеръ, убѣжденная въ томъ, что хотя на время будетъ прислуживать Чадбанду, одаренному способностію проговорить безъ отдыха часа четыре сряду, дѣятельно занимается приготовленіемъ маленькой гостиной къ чаю. Пыль съ мебели обметена, портреты мистера мистриссъ Снагзби обтерты мокрымъ полотенцемъ; на столѣ выставленъ лучшій чайный сервизъ, и около него расположена чайная провизія, какъ-то: мягкій хлѣбъ и сдобные сухари, свѣжее сливочное масло, тоненькіе ломтики ветчины, копченаго языка и колбасы и нѣжный рядъ анчоусовъ на петрушкѣ, не говоря уже о свѣжихъ яицахъ, которыя имѣли быть принесены прямо изъ кастрюли въ салфеткѣ, и вмѣстѣ съ поджаренными на маслѣ тостами. Мистеръ Чадбандъ, надобно замѣтить, корабль, уничтожающій провизію -- враги говорятъ, что это даже обжорливый корабль -- и замѣчательно искусно умѣетъ управлять такими абордажными орудіями, какъ напримѣръ вилы и ножикъ.

Мистеръ Снагзби, въ лучшемъ сюртукѣ своемъ, смотритъ на всѣ эти приготовленія и, прокашлянувь въ кулакъ свой значительный кашель, спрашиваетъ мистриссь Снагзби:

-- Въ которомъ часу, душа моя, ты ожидаешь мистера и мистриссъ Чадбандъ?

-- Въ шестъ,-- отвѣчаетъ мистриссъ Снагзби.

Мистеръ Снагзби кротко и какъ будто мимоходомъ замѣчаетъ, что шесть часовъ давно уже пробило.

-- Такъ не думаешь ли ты начать безъ нихъ?-- говоритъ мистрисъ Снагзби съ гнѣвнымъ упрекомъ.

Повидимому, мистеръ Снагзби не прочь отъ этого; но, прокашлявшись кротко и почтительно, онъ говоритъ:

-- О, нѣтъ, душа моя, какъ это можно! Я только хотѣлъ спросить: въ которомъ часу обѣщались они бытъ?

-- Что значитъ часъ въ сравненіи съ вѣчностью?-- замѣчаетъ мистриссъ Снагзби.

-- Совершенно справедливо,-- отвѣчаетъ мистеръ Снагзби.-- Но я хочу только сказать, что если кто приготовляетъ для кого нибудь закуску къ чаю, тотъ долженъ назначить время. И если часъ для чаю назначенъ, то слѣдовало бы явиться аккуратно въ этотъ часъ и приступить къ чаю.

-- Приступить!-- восклицаетъ мистриссъ Снагзби, съ замѣтнымъ неудовольствіемъ.-- Приступить! Какъ будто мистеръ Чадбандъ какой нибудь кулачный боецъ!

-- Совсѣмъ нѣтъ, душа моя; я этого во говорю,-- отвѣчаетъ мистеръ Снагзби.

Въ это время, Густеръ, смотрѣвшая въ спальнѣ изъ окна, съ шумомъ и трескомъ сбѣгаетъ съ маленькой лѣстницы и восклицаетъ, что мистеръ и мистриссъ Чадбандъ показались на дворѣ. Пслѣдь за тѣмъ раздался звонокъ въ парадную дверь. Густеръ получаетъ приказаніе от отъ мистриссъ Снагзби принять гостей въ корридорѣ и доложить о нихъ съ надлежащимъ приличіемъ,-- въ противномъ же, случаѣ мистриссъ Снагзби немедленно отправитъ ее въ благотворительное заведеніе. Сильно встревоженная этой угрозой, Густеръ, при докладѣ, совершенно сбивается съ толку и страшно искажаетъ фамилію гостей:

-- Мистеръ и мистриссъ Чизмингъ... мистеръ... мистеръ... какъ бишь его зовутъ?-- говоритъ она и съ отягченною совѣстью удаляется.

Мистеръ Чадбандъ огромный жолтаго цвѣта человѣкъ, съ жирной улыбкой, и вообще, судя по наружности, имѣющій въ своей системѣ большое количество масла. Мистриссъ Чадбандъ угрюмая, грозновзирающая, молчаливая женщина. Мистеръ Чадбандъ двигается тихо и неповоротливо, совершенно какъ медвѣдь, выученный ходить на заднихъ лапахъ. Онъ очень затрудняется насчетъ своихъ рукъ, какъ будто онѣ мѣшаютъ ему, или какъ будто хотѣлъ онъ стать на четвереньки; голова его безпрестанно потѣетъ, и когда онъ начинаетъ говорить, то прежде всего поднимаетъ свою огромную руку въ знакъ того, что намѣренъ наставлять своихъ слушателей.

-- Друзья мои!-- говоритъ мистеръ Чадбандъ.-- Миръ дому сему! Миръ и согласіе хозяину сего дома и его хозяйкѣ и молодымъ служанкамъ и молодымъ приказчикамъ! На чѣмъ я желаю мира друзья мои? Что такое миръ? Война ли это? Нѣтъ не война. Вражда ли это? Нѣтъ не вражда. Что же это такое? Это нѣжное, сладостное, прекрасное, умилительное, свѣтлое, отрадное чувство! По этому-то, друзья мои, я и желаю вамъ мира.

Вслѣдствіе этого мистриссъ Снагзби кажется глубоко тронутою; мистеръ Снагзби считаетъ приличнымъ произнести аминь! и очень кстати произноситъ.

-- Теперь, друзья мои,-- продолжаетъ мистеръ Чадбандъ:-- избравъ эту тему...

Въ эту минуту является Густеръ. Мистриссъ Снагзби, не сводя глазъ съ Чадбанда, вполголоса, но совершенно внятно говоритъ:-- поди вонъ!

Густеръ не уходитъ, но что-то ворчитъ себѣ подъ носъ.

-- Поди вонъ!-- повторяетъ мистриссъ Снагзби еще внятнѣе.

-- Теперь, друзья мои,-- говорить мистеръ Чадбандъ:-- одушевляемые чувствомъ любви къ ближнему, мы спросимъ...

Густеръ собирается съ духомъ и плачевнымъ голосомъ прерываетъ:

-- Тысяча семьсотъ восемьдесятъ второй нумеръ...

Мистеръ Чадбандъ останавливается съ рѣшимостію человѣка, привыкшаго страдать отъ преслѣдователей, и, задумчиво сложивъ свои губы для выраженія жирной улыбки, говоритъ:

-- Позвольте намъ выслушать дѣвственницу! Говори, дѣвственница, что тебѣ нужно?

-- Тысяча семьсотъ восемьдесятъ второй нумеръ желаетъ знать, сэръ, за что вы дали ему шиллингъ?-- говоритъ Густеръ, едва переводя духъ.

-- За что?-- возражаетъ мистриссъ Чадбандъ.-- Разумѣется за ѣзду!

Густеръ отвѣчаетъ, что "тысяча семьсотъ восемьдесятъ второй нумеръ требуетъ за ѣзду шиллингъ и восемь пенсовъ, въ противномъ случаѣ грозитъ полиціей".

Мистриссъ Снагзби и мистриссъ Чадбандъ готовы разразиться негодованіемъ, но мистеръ Чадбандъ поднятіемъ своей руки усмиряетъ бурю.

-- Друзья мои, говоритъ онъ; -- я помню, что вчера не исполнилъ свой долгъ и потому, по всей справедливости, долженъ сегодня поплатиться. Мнѣ не слѣдуетъ роптать на это. Рахиль, заплати восемь пенсовъ!

Пока мистриссъ Снагзби, переводя духъ, бросаетъ суровый взглядъ на мистера Снагзби, какъ будто говоритъ: -- вотъ какъ нужно поступать! и пока мистеръ Чадбандъ сіяетъ смиреніемъ и масломъ,-- мистриссъ Чадбандъ отсчитываетъ восемь пенсовъ. Мистеръ Чадбандъ имѣетъ привычку,-- хотя немного странную привычку, оставаться въ долгу и потомъ расчитываться при свидѣтеляхъ,-- вѣроятно, это дѣлалъ онъ въ назиданіе своимъ слушателямъ,

-- Друзья мои, говоритъ мистеръ Чадбандъ:-- восемь пенсовъ еще немного, могло быть шиллингъ и четыре пенса, могло быть даже полкроны. О, будемъ же радоваться! будемъ веселиться!

Вмѣстѣ съ этимъ замѣчаніемъ, заимствованнымъ, безъ сомнѣнія, изъ какой нибудь пѣсенки, мистеръ Чадбандъ тихо подходитъ къ столу, и прежде, чѣмъ взялся за стулъ, поднялъ свою увѣщательную руку.

-- Друзья мои, говоритъ онъ: -- что мы видимъ распростертымъ передъ нами? Мы видимъ закуску. Нуждаемся ли мы въ закускѣ, друзья мои? Да, мы нуждаемся. А почему мы нуждаемся въ ней, друзья мои? Потому, что мы смертны, потому что мы грѣховны, потому что мы созданы изъ земли, потому что мы не изъ воздуха. Можемъ ли мы летать, друзья мои? мы не можемъ летать. Почему мы не можемъ летать, друзья мои?

Мистеръ Снагзби, ободренный успѣхомъ своего прежняго замѣчанія, рѣшается вторично замѣтить и на этотъ разъ веселымъ и утвердительнымъ тономъ говоритъ:

-- Потому что не имѣемъ крыльевъ.

Мистриссъ Снагзби хмуритъ лицо и бросаетъ на мистера Свагзби суровый взглядъ.

-- Я спрашиваю васъ, друзья мои, продолжаетъ мистеръ Чадбандъ, совершенно отвергая и уничтожая замѣчаніе мистера Снагэби: -- почему мы не можемъ летать? Не потому ли, что намъ назначено ходить? Да, именно потому. Могли ли бы мы, друзья мои, ходить безъ силъ? Конечно не могли бы. Чтобы мы стали, друзья мои, дѣлать, не имѣя силъ? Наши ноги отказались бы влачить насъ, колѣни бы подгибались, ступни бы вывернулись, и мы какъ снопъ повалились бы за землю. И такъ друзья мои, откуда же мы должны почерпать силы, необходимыя для нашихъ членовъ? Откуда? При этомъ мистеръ Чадбандъ окинулъ взглядомъ накрытый чайный столъ: -- откуда, какъ не изъ хлѣба въ различныхъ его формахъ, изъ масла, сбиваемаго изъ сливокъ, доставляемыхъ намъ коровами, изъ яицъ, снесенныхъ птицами, изъ ветчины, изъ колбасы, изъ языка и тому подобнаго? Такъ раздѣлимте же трапезу, которая накрыта передъ нами!

Преслѣдователи мистера Чадбанда утверждали, что онъ обладаетъ даромъ дѣлать-наборъ словъ, по представленному нами образцу; но это утвержденіе можно принять за доказательство ихъ настойчивости, съ которой они преслѣдуютъ его. Всякому извѣстно, что ораторскій слогъ мистера Чадбанда пріобрѣлъ уже обширную извѣстность, и всѣ имъ восхищаются.

Какъ бы то ни было, мистеръ Чадбандъ, заключивъ свою спичь, садится за столъ и начинаетъ дѣйствовать за нимъ съ неподражаемымъ усердіемъ. Превращеніе пищи всякаго рода въ масло, составляетъ, по видимому, процессъ до того не раздѣльный съ устройствомъ этого примѣрнаго корабля, что, начиная пить и ѣсть, онъ становится похожъ на огромную маслобойню или на обширный заводъ, устроенный въ обширныхъ размѣрахъ для производства этого продукта.

Въ этотъ періодъ угощенія, Густеръ, несовсѣмъ еще оправившаяся отъ перваго промаха, не упустила изъ виду ни одного позволительнаго и непозволительнаго средства, чтобъ навлечь на себя негодованіе. Изъ числа всѣхъ ея неловкихъ подвиговъ, мы, для сокращенія, упомянемъ только о двухъ: военный маршъ, который она тарелками проиграла на головѣ мистера Чадбанда, и сдобные пирожки, которые она просыпала на мистера Чадбанда. Въ этотъ періодъ угощенія, Густеръ шепчетъ мистеру Снагзби, что его требуютъ въ лавку.

-- Меня требуютъ, не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, меня требуютъ въ лавку! говоритъ мистеръ Снагзби, вставая.-- Надѣюсь, что почтенная компанія извинитъ меня, если я отлучусь на полминуты.

Мистеръ Снагзби спускается въ лавку и видитъ, что его прикащики внимательно осматриваютъ полицейскаго констэбля, который держитъ за руку оборваннаго мальчишку.

-- Ахъ, Боже мой! говорить мистеръ Снагзби: -- что это значитъ!

-- Вотъ этотъ мальчишка, говоритъ констэбль: -- несмотря на многократныя повторенія, не хочетъ идти....

-- Я всегда хожу, сэръ, возглашаетъ мальчикъ, утирая рукавомъ свои жалкія слезы. Съ тѣхъ поръ какъ родился, я постоянно только и знаю, что хожу. Куда же мнѣ еще идти, сэръ, и какъ еще идти мнѣ?

-- Не хочетъ идти да и только, спокойно говорить констэбль и слегка подергиваетъ шеей, чтобъ доставить ей болѣе покойное положеніе въ туго затянутомъ галстухѣ: -- я говорилъ ему не разъ, предостерегалъ его и теперь долженъ взять его подъ стражу. Это самый упрямый мальчишка: не хочетъ идти да и только.

-- О, Боже мой! Куда же я еще пойду! восклицаетъ мальчикъ, страшно взъерошивая волосы и топнувъ босой ногой по досчатому полу.

-- Если ты не пойдешь, такъ я раздѣлаюсь съ тобой по своему! говоритъ констэбль, заключая слова свои выразительнымъ толчкомъ.-- Я получилъ приказаніе, чтобы ты шелъ. Кажется, я говорилъ тебѣ объ этомъ пять-сотъ разъ.

-- Но куда же? спрашиваетъ мальчикъ.

-- И въ самомъ дѣлѣ, констэбль; говоритъ мистеръ Снагзби задумчиво и съ кашлемъ въ кулакъ, выражавшимъ величайшее недоумѣніе: -- согласитесь, кажется, что нужно сказать ему куда идти.

-- Въ мои приказанія этого не входитъ; отвѣчаетъ констэбль.-- Мои приказанія заключаются въ томъ, что этотъ мальчикъ долженъ идти да и только!

Мистеръ Снагзби не дѣлаетъ на это никакого возраженія; онъ не говоритъ на это ни слова; но совершаетъ самый отчаянный кашель, не подающій ни той ни другой сторонѣ повода сдѣлать какое нибудь заключеніе. Между тѣмъ, мистеръ и мистриссъ Чадбандъ и мистриссъ Снагзби, услышавъ споръ внизу и не постигая причины его, явилось на лѣстницѣ. Густеръ постоянно оставалась въ концѣ корридора, и такимъ образомъ весь домъ собрался въ одно мѣсто.

-- Простой вопросъ состоитъ въ томъ, говоритъ констэбль: -- знаете ли мы этого мальчишку? Онъ говоритъ, что вы знаете.

-- Не знаетъ, не знаетъ! съ возвышенія восклицаетъ мистриссъ Снагзби.

-- Душа моя! говоритъ мистеръ Свагзби, бросая взглядъ на лѣстницу.-- Душа моя, позволь мнѣ самому отвѣчать. Пожалуйста, имѣй на минуту терпѣніе. Я кое-что знаю объ этомъ мальчикѣ, и въ томъ, что я знаю о немъ, ничего нѣтъ дурного. Быть можетъ напротивъ, констэбль: въ этомъ заключается много хорошаго!

И при этомъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей сообщаетъ констэблю пріятныя и непріятныя свѣдѣнія о Джо, умалчивая, впрочемъ, о полкронѣ.

-- Хорошо! говоритъ констэбль: -- теперь я вижу, что въ словахъ его есть нѣсколько правды. Когда я бралъ его подъ стражу на улицѣ Голборнъ, онъ сказалъ мнѣ, что знаетъ васъ. При этомъ изъ толпы вышелъ молодой человѣкъ и сказалъ, что онъ знакомъ съ вами, что вы почтенный человѣкъ, и что если я зайду къ вамъ и вздумаю навести справки объ этомъ мальчикѣ, такъ и онъ тоже явится къ вамъ. А между тѣмъ молодой человѣкъ, какъ видно, не имѣетъ расположенія сдержать свое слово.. А! да вотъ и онъ къ вашимъ услугамъ!

Входитъ мистеръ Гуппи, слегка киваетъ головой мистеру Снагзби и съ вѣжливостью, свойственною адвокатскимъ писцамъ, обращается къ дамамъ, стоящимъ на лѣстницѣ, и прикасается пальцами къ полямъ шляпы.

-- Идучи изъ конторы домой, я замѣтилъ на улицѣ шумъ, говоритъ мистеръ Гуппи, обращаясь къ поставщику канцелярскихъ принадлежностей: -- въ шумѣ этомъ упомянули ваше имя, сэръ, и я счелъ за обязанность вмѣшаться.

-- Это очень хорошо съ вашей стороны, сэръ, говоритъ мистеръ Снагзби: -- и я вамъ очень обязанъ.

При этомъ мистеръ Снагзби еще разъ повторяетъ все, что ему извѣстно по этому предмету, и еще разъ забываетъ сказать о полкровѣ.

-- Теперь я знаю гдѣ ты живешь, говоритъ констэбль, обращаясь къ Джо.-- Ты живешь въ улицѣ Одинокаго Тома. Не правда ли, что это славное мѣстечко?

-- Я не смѣю жить въ другомъ мѣстѣ, сэръ; говоритъ Джо.-- Въ другое мѣсто меня не пустятъ. Кто пуститъ жить въ хорошемъ мѣстѣ такого бѣдняка, какъ я!

-- Поди-ко ты очень бѣденъ? говоритъ констэбль.

-- Да, отвѣчаетъ Джо: -- я очень, очень бѣденъ.

-- Теперь посудите же вы сами! Я собственными моими руками нашелъ у него вотъ эти двѣ полкроны, говоритъ констэбль, показывая всей компаніи двѣ монеты.

-- Они остались у меня отъ соверена, мистеръ Снагзби, говоритъ Джо: -- отъ соверена, который подарила мнѣ леди, подъ вуалью; пришла однажды вечеромъ ко мнѣ на перекрестокъ и попросила показать ей, гдѣ вотъ этотъ домъ, гдѣ домъ, въ которомъ умеръ человѣкъ, которому давали вы работу, и гдѣ кладбище, на которомъ его похоронили. Ты ли, говоритъ, тотъ мальчикъ, о которомъ писали, говоритъ, въ газетахъ. Я говорю -- да, тотъ самый. Можешь ли ты, говорить, показать мнѣ всѣ эти мѣста, говоритъ. Я говорю: да, я могу. Такъ покажи же, говоритъ; ну я и показалъ, и она дала мнѣ за это соверенъ. Изъ этого соверена мнѣ немного досталось, говоритъ Джо, обливаясь грязными слезами: -- пять шиллинговъ нужно было отдать за квартиру, пять шиллинговъ укралъ мальчишка, другой мальчишка стянулъ еще шиллингъ, да хозяинъ два, такъ что у меня всего на все осталось только двѣ полкроны.

-- И ты думаешь, что кто нибудь повѣритъ этой сказкѣ? говоритъ констэбль, бросая на Джо взглядъ, полный невыразимаго отвращенія.

-- Не знаю, сэръ, повѣритъ ли кто, отвѣчаетъ Джо.-- Я ничего, не думаю; только это не сказка, а быль.

-- Каковъ негодяй? а! замѣчаетъ констэбль, обращаясь къ слушателямъ.-- Послушайте, мистеръ Снагзби, если я не запру его сегодня на замокъ, ручаетесь ли вы, что онъ пойдетъ куда слѣдуетъ?

-- Нѣтъ, нѣтъ! восклицаетъ съ лѣстницы мистриссъ Снагзби.

-- Душа моя! говоритъ мистеръ Снагзби убѣждающимъ тономъ.-- Я не сомнѣваюсь, господинъ констэбль, что онъ пойдетъ. Ты знаешь Джо, что тебѣ, во всякомъ случаѣ, должно идти, говоритъ мистеръ Снагзби.

-- Я сдѣлалъ все для васъ угодное, сэръ; отвѣчаетъ несчастный Джо.

-- Ну такъ и дѣлай! замѣчаетъ консіэбль.-- Ты вѣдь знаешь, что должно тебѣ дѣлать. Дѣлай же! Да помни, что въ другой разъ такъ легко не отдѣлаешься. Возьми свои деньги, и чѣмъ скорѣе уберешься отсюда миль на пять, тѣмъ лучше будетъ для тебя и для другихъ.

Сказавъ этотъ совѣтъ на прощанье и указавъ на заходящее солнце какъ будто за тѣмъ, чтобы Джо зналъ по крайней мѣрѣ въ какую сторону должно идти ему, констэбль желаетъ честной компаніи добраго вечера, выходитъ на улицу, идетъ по отѣненной сторонѣ ея, неся въ рукахъ кожанную свою шляпу для лучшаго освѣженія головы, и эхо подворья Кука вторитъ его одинокимъ и медленнымъ шагамъ.

Неправдоподобная исторія Джо пробудила въ большей или меньшей степени любопытство во всемъ обществѣ. Мистеръ Гуппи, который отъ природы одаренъ проницательнымъ умомъ, особливо въ дѣлахъ, требующихъ доказательства, и которому длинныя вакаціи становятся невыносимыми, принимаетъ участіе въ этомъ обстоятельствѣ и обнаруживаетъ свое участіе приступомъ къ настоящему допросу, который до такой степени становится интереснымъ для дамъ, что мистриссъ Снагзби очень ласково приглашаетъ мистера Гуппи на верхъ выпить чашку чаю и заранѣе проситъ извиненія за безпорядокъ на чайномъ столѣ, произведенный до его прихода. Мистеръ Гуппи, изъявивъ согласіе на это предложеніе, приказываетъ несчастному Джо идти за нимъ; ставитъ его у дверей, снова беретъ его въ свои слѣдственныя руки, жметъ его какъ масленики жмутъ куски масла, чтобы придать имъ требуемыя формы. Допросъ идетъ надлежащимъ образомъ и сохраняетъ всѣ условія судопроизводства какъ въ отношеніи продолжительности, такъ и въ отношеніи окончанія. Несмотря на то мистеръ Гуппи сознаетъ свой талантъ, мистеръ Снагзби чувствуетъ, что подобное обстоятельство не только удовлетворяетъ ея любознательнымъ наклонностямъ, но нѣкоторымъ образомъ возвышаетъ заведеніе ея мужа въ глазахъ молодого, но опытнаго юрислрудента. Въ теченіе этого тонкаго допроса, корабль Чадбандъ, предназначенный исключительно для перевоза масла, садится на мель и ждетъ, когда приливъ приподниметъ его и дастъ ему возможность пуститься въ дальнѣйшее плаваніе.

-- Кончено! говорятъ мистеръ Гуппи: -- или этотъ мальчикъ рѣшительно хочетъ поставить на своемъ, или это такой необыкновенный случай, какой не встрѣчался мнѣ во всю мою бытность въ конторѣ Кэнджа и Карбоя.

Мистрисъ Чадбандъ шепчетъ что-то на ухо мистриссъ Снагзби.

-- Можетъ ли это быть! восклицаетъ мистриссъ Снагзби.

-- Да, да, и еслибъ вы знали какъ давно! отвѣчаетъ мистриссъ Чадбандъ.

-- Представьте! эта леди знаетъ контору Кэнджа и Карбоя дивнымъ давно! съ торжествующимъ вяломъ мистриссъ Снагзби объясняетъ мистеру Гуппи.-- Эта леди, мистриссъ Чадбандъ, супруга вотъ этого джентльмена, мистера Чадбандъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ! говоритъ мистеръ Гуппи.

-- Да, я знала эту контору еще до моего послѣдняго замужества.

-- Не имѣли ли вы какого нибудъ дѣла въ нашей конторѣ? спрашиваетъ мистеръ Гуппи.

-- Нѣтъ.

-- Рѣшительно никакого дѣла?

Мистриссъ Чадбандъ мотаетъ головой.

-- Быть можетъ, вы были знакомы съ кѣмъ нибудь изъ нашихъ кліентовъ? говоритъ мистеръ Гуппи, которому въ высшей степени нравилось вести разговоръ по правиламъ судопроизводства.

-- Немножко не угадали, отвѣчаетъ мистриссъ Чадбандъ съ принужденной улыбкой.,

-- Немножко не угадалъ, повторяетъ мистеръ Гуппи.-- Очень хорошо. Позвольте васъ спросить, сударыня, была ли эта леди изъ вашихъ знакомыхъ, имѣвшихъ дѣло въ конторѣ Кэнджа и Карбоя (въ настоящее время мы не станемъ говорить какого рода дѣло), или джентльменъ? Не торопитесь вашимъ отвѣтомъ, сударыня. Мы сейчасъ рѣшимъ дѣло. Скажите только, мужчина это или женщина?

-- Ни мужчина и ни женщина! отвѣчаетъ мистриссъ Чадбандъ, съ прежней улыбкой.

-- А! теперь понимаю! ни мужчина и ни женщина -- значитъ дитя! говоритъ мистеръ Гуппи, бросая на восхищенную мистриссъ Снагзби самый проницательный и выразительный взглядъ, какимъ обладаютъ одни только британскіе адвокаты.-- Теперь, сударыня, быть можетъ вамъ угодно сказать намъ, какое это было дитя?

-- Наконецъ-то вы отгадали! говоритъ мистриссъ Чадбандъ, повторивъ принужденную кислую свою улыбку.-- Судя по вашей наружности, сэръ, надо полагать, что это случилось до поступленія вашего въ контору. Мнѣ порученъ былъ присмотръ за ребенкомъ, по имени Эсѳирь Соммерсонъ, которую впослѣдствіи Кэнджъ и Карбой пристроили куда-то на мѣсто.

-- Миссъ Соммерсонъ! восклицаетъ мистеръ Гуппи, въ сильномъ волненіи.

-- Я называла ее просто Эсѳирь Соммерсонъ; говоритъ мистриссъ Чадбандъ, съ суровымъ видомъ.-- Въ ту пору, никто не думалъ прибавлять къ ея имени миссъ. Ее звали просто Эсѳирь. Бывало скажешь: Эсѳирь, сдѣлай это! Эсѳирь, сдѣлай то! и Эсѳирь дѣлала безпрекословно.

-- Милостивая государыня, возражаетъ мистеръ Гуппи, дѣлая нѣсколько шаговъ по маленькой гостиной: -- покорнѣйшій слуга, который въ настоящую минуту говоритъ съ вами, встрѣтилъ эту молодую леди въ Лондонѣ, когда она впервые пріѣхала сюда съ тѣмъ, чтобы пожаловать въ контору, о которой за минуту передъ этимъ говорили. Позвольте мнѣ, сударыня, имѣть удовольствіе пожать вамъ руку.

Мистеръ Чадбандъ, воспользовавшись, наконецъ, благопріятнымъ случаемъ, дѣлаетъ обычный сигналъ, поднимается съ мѣста съ дымящейся головой, отирая ее носовымъ платкомъ. Мистриссъ Снагзби шепчетъ: тс!

-- Друзья мои! говоритъ мистеръ Чадбандъ: -- мы насладились съ умѣренностію (хотя это выраженіе никакимъ образомъ нельзя примѣнить къ его особѣ) дарами природы, предоставленными въ наше распоряженіе. Да процвѣтаетъ сей домъ на плодотворной почвѣ вашей планеты, да будетъ изобиліе въ хлѣбахъ и винѣ подъ крышею его; да возрастаетъ онъ, множится и успѣваетъ во всемъ отнынѣ и до вѣка! Но, друзья мои, вкусили ли мы кромѣ этой пищи еще чего нибудь? Да, мы вкусили. Чего же мы вкусили? Мы вкусили пищи духовной. Кто же снабдилъ этою пищею? Другъ мой, поди сюда!

Послѣднія слова относятся къ несчастному Джо. Онъ дѣлаетъ нѣсколько шаговъ впередъ, отступаетъ шагъ назадъ, выпрямляется и становится лицомъ къ лицу съ краснорѣчивымъ Чадбандомъ, очевидно, сомнѣваясь въ его намѣреніяхъ.

-- Юный мой другъ, говоритъ Чадбандъ: -- ты для насъ неоцѣненный перлъ, ты для насъ блестящій брильянтъ, ты для насъ дивное сокровище! Но почему? скажи намъ, юный другъ.

-- Я не знаю, говоритъ Джо.-- Я ничего не знаю.

-- Юный мой другъ, говоритъ Чадбандъ: -- ты ничего не знаешь, поэтому-то ты и служишь для насъ неоцѣненнымъ сокровищемъ. Скажи, кто ты и что такое? Звѣрь ли ты, рыскающій по степямъ? Нѣтъ, ты не звѣрь. Птица ли ты, летающая по воздуху? Нѣтъ, ты не птица. Рыба ли ты, плавающая въ моряхъ, рѣкахъ и источникахъ? Нѣтъ, ты не рыба. Ты, мой юный другъ,-- человѣкъ. О! великое дѣло быть человѣкомъ! А почему великое дѣло, мой юный другъ? Потому, что ты способенъ получать совѣты мудрости, потому что ты способенъ извлекать пользу изъ словъ, которыми въ настоящую минуту я обращаюсь къ тебѣ, потому что ты не камень, не дерево, не столбъ фонарный, не тумба, не пробка! О, сколько радости, сколько неисчерпаемаго наслажденія скрывается для человѣка въ рѣкѣ мудрости! Купаешься ли ты въ настоящую минуту въ этой рѣкѣ? Нѣтъ, ты не купаешься. Почему ты не купаешься? Потому, что ты блуждаешь въ мракѣ, потому что обрѣтаешься въ тьмѣ, потому что ты скованъ цѣпями грѣховности. Почему ты скованъ? Объ этомъ спрашиваю тебя я, проникнутый чувствомъ любви къ ближнему.

При этихъ словахъ, принимавшихъ грозную форму, Джо, который постепенно терялъ всякое сознаніе о томъ, что творится съ нимъ, проводитъ грязной рукой по грязному лицу и страшно зѣваетъ.

-- Друзья мои; говоритъ мистеръ Чадбандъ, окидывая взоромъ все собраніе и складывая подбородокъ свой въ улыбку: -- я по дѣламъ своимъ долженъ испытывать смиреніе; я созданъ для того, чтобъ переносить тяжкія испытанія, я долженъ самъ себя наказывать, я долженъ исправлять себя. Я слишкомъ возмечталъ о себѣ; недавно я съ гордостію помыслилъ о своей трехъ-часовой назидательной бесѣдѣ, былъ тогда же наказанъ за это и наказуюсь теперь. О, друзья мои! возрадуемтесь, возвеселимтесь!

Со стороны мистриссъ Снагзби обнаруживается чувство умиленія.

-- Друзья мои, говоритъ Чадбаядъ, окончательно окидывая взорами все собраніе: -- я не стану больше бесѣдовать съ этамъ юношей. Приходи, мой юный другъ, ко мнѣ завтра, спроси у этой леди, гдѣ меня найти для назидательной бесѣды; какъ ласточка среди безводныхъ степей, приходи ко мнѣ утолить свою жажду послѣ завтра, приходи на третій, на четвертый день и поучайся слову мудрости.

Джо, котораго главное желаніе, по видимому, состоитъ въ томъ, чтобы уйти, но отнюдь не приходить, безтолково киваетъ головой. Мистеръ Гуппи бросаетъ ему мѣдную монету. Мистриссъ Снагзби приказываетъ Густеръ проводить его до дверей. Но пока Джо спускается съ лѣстницы, мистеръ Снагзби нагружаетъ его остатками съ чайнаго стола, и Джо уноситъ ихъ, крѣпко прижавъ обѣими руками кгь груди своей.

Мистеръ Чадбандъ, о которомъ говорятъ враги, что это еще не диво, если онъ сколько угодно часовъ сряду будетъ городить вамъ всякій вздоръ, но диво въ томъ, что онъ оканчиваетъ иногда свои безтолковыя спичи, при самомъ ихъ началѣ,-- удаляется также. Джо идетъ къ Блякфрайрскому мосту, гдѣ онъ находитъ согрѣтый камнемъ уголокъ и садится закусывать.

И сидитъ онъ тамъ, ждетъ и грызетъ и смотритъ на большой крестъ, на вершинѣ собора св. Павла, блистающій надъ красаовато-фіолетовымъ облакомъ городскаго дыму. По лицу несчастнаго мальчика можно догадаться, что онъ не постигаетъ этой священной эмблемы. Онъ видитъ только, что она горитъ въ лучахъ солнца, высятся надъ шумнымъ городомъ, и что для него она недосягаема. Солнце садится, рѣка катитъ свои волны, народъ стремится мимо его двумя потоками, стремится къ своей опредѣленной цѣли, стремится впередъ, впередъ! Вотъ и его вытѣсняютъ изъ тепленькаго уголка и ему то же говорятъ впередъ, впередъ!

XX. Новый постоялецъ.

Длинныя вакаціи такъ медленно приближаются къ концу, какъ медленно тихая рѣка катится къ морю по низменнымъ равнинамъ.

Мистеръ Гуппи ждетъ этого конца съ нетерпѣніемъ и проводитъ время въ неисходной скукѣ. Онъ наточилъ уже перочинный ножикъ свой и сломалъ кончикъ у него, втыкая этотъ инструментъ въ конторку по всѣмъ направленіямъ не потому, что онъ питалъ какое нибудь зло къ конторкѣ, но потому что ему надо было дѣлать что нибудь, съ тѣмъ однако, чтобы занятіе не волновало его, чтобы оно не налагало слишкомъ тяжелой контрибуціи на его физическія и интеллектуальныя силы. Онъ находитъ, что съ его расположеніемъ духа ничто не можетъ такъ согласоваться, какъ вертѣться и балансировать на ножкѣ своей табуретки, колоть ножикомъ конторку и зѣвать.

Кэнджъ и Карбой уѣхали за городъ; отданный въ ученье писецъ отправился въ провинцію къ отцу; два товарища мистера Гуппи, два писца на жалованьѣ, гуляютъ въ отпуску. Мистеръ Гуппи и мистеръ Ричардъ Карстонъ раздѣляютъ честь находиться въ конторѣ. Мистеръ Карстонъ на время расположился въ комнатѣ мистера Кэнджа, а это обстоятельство до такой степени возбуждаетъ гнѣвъ мистера Гуппи, что онъ, ужиная съ своей матерью морскаго рака съ салатомъ, съ ѣдкимъ сарказмомъ, описываетъ ей новичковъ, поступающихъ въ контору Кэнджа и Карбоя.

Мистеръ Гуппи подозрѣваетъ этихъ новичковъ въ злобныхъ замыслахъ противъ его особы. Онъ убѣжденъ, что каждый изъ нихъ намѣренъ столкнуть его съ мѣста. Спросите его, какъ это можетъ случиться, когда и для чего? онъ прищуритъ одинъ глазъ, покачаетъ головой и ни слова не скажетъ. Въ силу таковой предусмотрительности, онъ принимаетъ величайшій трудъ прибѣгать къ самымъ тонкимъ хитростямъ, для отвращенія коварныхъ замысловъ противъ него, существующихъ только въ его воображеніи,-- словомъ, онъ безъ противника разъигрываетъ самыя замысловатыя партіи въ шахматъ.

Поэтому, мистеръ Гупни испытываетъ безпредѣльное удовольствіе, когда кто нибудь изъ новичковъ начнетъ рыться въ бумагахъ по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ: онъ очень хорошо знаетъ, что изъ нихъ, кромѣ досады и страшной путаницы, ничего не почерпнешь. Его удовольствіе обыкновенно сообщается третьему писцу, точно такъ же, какъ и онъ, утомленному продолжительностію вакацій въ конторѣ Кэнджа и Карбоя, и именно, молодому Смолвиду.

Былъ ли молодой Смолвидъ (котораго въ шутку называютъ просто Смолъ и Чигъ-Видъ, тожь, что означаетъ цыпленка въ куриныхъ перьяхъ), былъ ли онъ когда нибудь ребенкомъ, въ этомъ сомнѣвается Линкольнинскій кварталъ. Ему теперь немного больше пятнадцати, а уже онъ, какъ говорится, старая нога въ юриспруденціи. Насмѣшники утверждаютъ, что онъ страстно влюбленъ въ одну леди, содержательницу табачной лавочки, по сосѣдству съ переулкомъ Чансри, а что ради этой леди измѣнилъ другой, къ которой питалъ нѣжную страсть въ теченіе многихъ лѣтъ. Онъ уроженецъ Лондона и потому имѣетъ маленькій ростъ и блѣдное, худощавое, продолговатое лицо; впрочемъ, его можно завидѣть весьма далеко, по его высокой шляп. Сдѣлаться мистеромъ Гуппи составляетъ цѣль его честолюбивыхъ замысловъ. Онъ одѣвается по вкусу того джентльмена, подражаетъ ему въ разговорѣ и походкѣ,-- словомъ, копируетъ съ него все до тонкости. Онъ пользуется особеннымъ довѣріемъ мистера Гуппи, отъ времени до времени предлагаетъ ему совѣты, почерпаемые изъ глубочайшей опытности, и разрѣшаетъ трудные вопросы изъ домашней его жизни.

Мистеръ Гуппи цѣлое утро продремалъ у открытаго окна; впрочемъ, онъ тогда только предался этому наслажденію, когда перепробовавъ всѣ табуретки, онъ убѣдился, что ни одна изъ нихъ не въ состояніи разогнать его тоску, и когда нѣсколько разъ прикладывалъ голову къ желѣзнымъ сундукамъ, чтобъ прохладить ее. Мистеръ Смолвидъ два раза бѣгалъ за шипучими напитками, два раза наливалъ ихъ въ два конторскіе стакана и два раза размѣшивалъ ихъ конторской линейкой. Мистеръ Гуппи, въ назиданіе мистера Смолвида, излагаетъ парадоксъ, что чѣмъ больше пьешь, тѣмъ больше пить хочется, и, снѣдаемый тоской, склоняетъ голову на подоконникъ.

Любуясь тѣнью Стараго Сквера и разсматривая несносные кирпичи и известь, мистеръ Гуппи видитъ наконецъ, что изъ подъ сводовъ выходятъ огромные бакенбарды и берутъ направленіе къ открытому окну конторы Кэнджа и Карбоя. Черезъ нѣсколько секундъ раздается по двору свистокъ и вслѣдъ за нимъ сдержанное восклицаніе:

-- Гей! Гуппи!

-- Вотъ неожиданно, такъ неожиданно! говоритъ мистеръ Гуппи, пробужденный -- Смолъ! Посмотри: здѣсь Джоблингъ!

Смолъ высовываетъ голову въ окно и киваетъ Джоблингу.

-- Откуда это принесло тебя? спрашиваетъ мистеръ Гуппи.

-- Съ Торговыхъ садовъ изъ подъ Дептфорда. Я больше не въ силахъ выносить это. Я пойду въ солдаты. Послушай, одолжи мнѣ, пожалуйста, полкроны. Клянусь честно, и умираю съ голоду.

Дѣйствительно, Джоблингъ кажетеся голоднымъ и вообще имѣетъ наружность цвѣтка, который дозрѣлъ въ Торговыхъ Садахъ и обратился въ сѣмечко.

-- Пожалуйста, брось мнѣ полкроны, если есть у тебя лишняя. Я смерть хочу пообѣдать.

-- Подожди немного, мы будемъ вмѣстѣ обѣдать;-- говоритъ мистеръ Гуппи, бросая монету, которую мистеръ Джоблингъ весьма ловко подхватываетъ налету.

-- А долго ли ты продержишь меня? спрашиваетъ Джоблинтъ.

-- Не больше полчаса. Я выжидаю здѣсь, когда удалится непріятель, отвѣчаетъ мистеръ Гуппи, кивая головой на сосѣднюю комнату.

-- Какой непріятель?

-- Новичокъ. Поступаетъ къ намъ въ контору. Такъ ты подождешь?

-- Не можешь ли выслать мнѣ что-нибудь почитать? говоритъ мистеръ Джоблингъ.

Смолвидъ предлагаетъ адвокатскій списокъ. Но мистеръ Джоблингъ съ особенной живостью отвѣчаетъ, что этого списка онъ терпѣть не можетъ.

-- Я вышлю газету, говоритъ мистеръ Тупой.-- Смолъ вынесетъ тебѣ. Однако; лучше будетъ, если тебя никто не увидитъ здѣсь. Садись на нашу лѣстницу и читай. Тамъ очень спокойно.

Въ знакъ совершеннаго согласія, Джоблингъ киваетъ головой. Предупредительный Смолвидъ выноситъ газету и бросаетъ съ лѣстницы проницательный взглядъ на гостя, вѣроятно для предостереженія, чтобы гость не соскучился ожиданіемъ и не ушелъ бы преждевременно. Наконецъ непріятель отступаетъ, и Смолвидъ проводитъ Джоблинга на верхъ.

-- Здравствуй, Джоблингъ, какъ ты поживаешь? говоритъ мистеръ Гуппи, сжимая Джоблингу руку.

-- Такъ себѣ. А какъ ты?

Получивъ отвѣтъ отъ мистера Гуппи, что ему не чѣмъ похвастаться, мистеръ Джоблингъ предлагаетъ дальнѣйшій вопросъ:

-- А что она?

Мистеръ Гуппи считаетъ этотъ вопросъ за непозволительную дерзость и вслѣдствіе того замѣчаетъ:

-- Джоблингъ, есть струны въ человѣческомъ сердцѣ....

Джоблингъ проситъ прощенія.

-- Спрашивай меня о чемъ тебѣ угодно, только не объ этомъ! говоритъ мистеръ Гуппи, съ мрачнымъ выраженіемъ своего неудовольствія.-- Есть струны, Джоблингъ....

Мистеръ Джоблингъ вторично проситъ прощенія.

Въ теченіе этого краткаго разговора, дѣятельный Смолвидъ, который также принадлежалъ къ обѣденной партіи, написалъ на лоскуткѣ бумаги, четкимъ почеркомъ: Сейчасъ будемъ дома! Это объявленіе для всѣхъ, до кого будетъ касаться, онъ выставляетъ на крыльцѣ надъ письменнымъ ящикомъ и потомъ, надѣвъ свою высокую шляпу, подъ тѣмъ же угломъ наклоненія, подъ которымъ надѣта шляпа мистера Гуппи, докладываетъ своему патрону, что теперь имъ можно отправиться.

И они отправляются въ ближайшую гостинницу, извѣстную для ея посѣтителей подъ именемъ "Слапъ-Гангъ", гдѣ, по мнѣнію нѣкоторыхъ, служанка, большая трещотка, лѣтъ подъ сорокъ, произвела довольно сильное впечатлѣніе на воспріимчивое сердце молодого Смолвида, который, мимоходомъ сказать, не знаетъ постоянства въ любви и никакого вниманія не обращаетъ на лѣта. Мистеръ Смолвидъ съ какимъ-то страннымъ упорствомъ хочетъ доказать, что онъ, несмотря на свои юношескіе годы, обладалъ уже столѣтіями совиной премудрости. Если онъ когда нибудь лежалъ въ колыбели, то лежалъ отнюдь не въ пеленкахъ, но во фракѣ. Смолвидъ имѣетъ старый, очень старый видъ; онъ пьетъ и куритъ, какъ самая старая обезьяна; его шея не гнется; его ни въ чемъ не подловишь; онъ знаетъ все, что вамъ угодно. Короче сказать, воспитанный юриспруденціей, онъ сдѣлался чѣмъ-то въ родѣ ископаемаго чертёнка; но чтобъ объяснить его земное существованіе распустили, гдѣ слѣдуетъ, слухи такого рода, что отецъ его былъ Джонъ До, а его мать единственный потомокъ въ женскомъ колѣнѣ изъ фамиліи Ро, и что первыя пеленки его сшиты были изъ синихъ адвокатскихъ мѣшковъ.

Итакъ, мистеръ Смолвидъ, въ главѣ своихъ товарищей, входитъ въ гостинницу, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на обольстительную выставку въ окнѣ, состоящую изъ выбѣленной искусственнымъ образомъ цвѣтной капусты, изъ красивенькихъ корзинъ съ зеленымъ горохомъ, изъ свѣжихъ, только что съ грядки, огурцовъ, изъ кусковъ сочной говядины, сію минуту готовыхъ на вертѣлъ. Его всѣ знаютъ здѣсь и оказываютъ ему достодолжное вниманіе. Здѣсь есть у него любимая перегородка; онъ требуетъ себѣ газеты и весьма неделикатно нападаетъ на почтеннаго лысаго старца, который продержалъ ихъ дольше десяти минутъ. Избави Богъ подать ему неполновѣсный хлѣбъ, или не зажаренный какъ слѣдуетъ кусокъ говядины. Касательно бульона -- онъ настоящій алмазъ.

Сознавая его могущество и покоряясь его безпредѣльной опытности, мистеръ Гуппи совѣтуется съ нимъ о выборѣ блюдъ на предстоящій банкетъ. Бросивъ на него умильный взглядъ, когда служанка кончила рэестръ готовыхъ блюдъ, онъ спрашиваетъ:

-- Какъ ты думаешь, Чикъ, чего намъ взять?

Чикъ, изъ глубокаго убѣжденія въ свое искусство, предпочитаетъ лучше всего: телятину и ветчину съ французскими бобами.

-- Да не забудь, Полли, соусу, прибавляетъ Чикъ, заключая слова свои убійственнымъ взглядомъ.

Мистеръ Гуппи и мистеръ Джоблингъ отдаютъ такое же приказаніе и прибавляютъ къ нему три стакана грогу. Служанка живо возвращается, неся на рукахъ, по видимому, модель вавилонской башни, но на самомъ-то дѣлѣ, груду тарелокъ и плоскихъ жестяныхъ покрышекъ. Мистеръ Смолвидъ, одобряя все, что передъ нимъ поставлено, сообщаетъ своему древнему взгляду ласковое выраженіе и, вмѣстѣ съ тѣмъ, подмигиваетъ служанкѣ. Послѣ этого, среди постояннаго прибытія и отбытія гостей, среди бѣготни служанокъ и стукотни фаянсовыхъ тарелокъ, среди подъема и спуска машины, доставляющей изъ кухни различныя яства, среди громкихъ приказаній внизъ на кухню о присылкѣ новыхъ блюдъ, среди звона монетъ, отсчитываемыхъ за уничтоженныя блюда, среди румяности и пара, окружающихъ жареное мясо въ разрѣзанномъ и неразрѣзанномъ видѣ, среди значительно разгоряченной атмосферы, въ которой запачканныя ножи и скатерти, по видимому, самопроизвольно превращаются въ безконечное накопленіе жиру и пивныхъ пятенъ, среди всего этого -- присяжный тріумвиратѣ приступаетъ къ удовлетворенію вопіющаго аппетита.

Мистеръ Джоблингъ застегнутъ на пуговицы плотнѣе, чѣмъ требуетъ того обыкновенное украшеніе своей особы. Поля его шляпы представляютъ глянцовитую поверхность, какъ будто они служили змѣямъ любимымъ мѣстомъ для прогулки. Этотъ же самый феноменъ проявляется на нѣкоторыхъ частяхъ его сюртука, особливо по швамъ. Вообще онъ имѣетъ полинялую, изношенную наружность джентльмена въ затруднительныхъ обстоятельствахъ; даже его бѣлокурые бакенбарды не ластятся къ его щекамъ, но повисли, всклокочены и довольно безобразны.

Его аппетитъ до такой степени силенъ, что невольнымъ образомъ заставляетъ думать, что владѣтель его за нѣсколько минутъ передъ этимъ вырвался изъ объятій голодной смерти. Онъ такъ проворно дѣйствуетъ надъ блюдомъ телятины съ французскими бобами и начисто опоражниваетъ его, когда его товарищи едва-едва добрались до половины, что мистеръ Гуппи предлагаетъ ему сдѣлать репетицію.

-- Спасибо, Гуппи, говоритъ мистеръ Джоблингъ:-- впрочемъ... почему же... я не вижу, почему бы мнѣ и въ самомъ дѣлѣ не сдѣлать повторенія.

Подано другое блюдо и мистеръ Джоблингъ нападаетъ на него съ прежнимъ аппетитомъ.

Мистеръ Гуппи мало наблюдаетъ за нимъ до тѣхъ поръ, пока мистеръ Джоблингъ, достигнувъ половны второго блюда и сдѣлавъ нѣсколько глотковъ изъ стакана, протягиваетъ ноги подъ столомъ и потираетъ ладони.

-- Тони, говоритъ мистеръ Гуппи, замѣчая этотъ неподдѣльный восторгъ:-- ты снова можешь назвать себя человѣкомъ!

-- Не совсѣмъ еще, говоритъ мистеръ Джоблингъ.-- Пожалуй, если хочешь, новорожденнымъ человѣкомъ!

-- Не хочешь ли еще какой нибудь зелени? Салату? горошку? капусты?

-- Спасибо, Гуппи, говорить мистеръ Джоблингъ.-- И въ самомъ дѣлѣ, развѣ попробовать капусты?

Приказаніе отдано, съ саркатическимъ присовокупленіемъ со стороны мистера Смолвида:-- Только пожалуйста, Полли, безъ букашекъ! И капуста подана.

-- Знаешь ли, Гуппи, я начинаю подростать! говоритъ мастеръ Джоблингъ, тряся съ самодовольнымъ видомъ вилкой и ножомъ.

-- Я радъ это слышать.

-- Въ самомъ дѣлѣ, мнѣ какъ будто сейчасъ только пошелъ второй десятокъ, говоритъ мистеръ Джоблингъ.

Послѣ этого онъ не говоритъ ни слова до окончанія своей усиленной работы, которое, впрочемъ, аккуратно совпадаетъ съ окончаніемъ работы мистера Гуппи и Смолвида. Такимъ образомъ, одержавъ рѣшительную побѣду надъ бобами и телятиной, онъ беретъ верхъ надъ этими двумя джентльменами.

-- Ну, Смолъ, говоритъ мистеръ Гуппи: а что ты посовѣтуешь насчетъ пирожнаго?

-- Мозговые пуддинги, отвѣчаетъ мистеръ Смолвидъ, нисколько не задумываясь.

-- Славно, чудесно! восклицаетъ мистеръ Джоблингъ, съ лукавымъ взглядомъ.-- Вотъ кстати, такъ кстати! Спасибо тебѣ Гуппи! И въ самомъ дѣлѣ, почему бы не попробовать мозгового пуддинга?

Пуддинги поданы, и мистеръ Джоблингъ съ совершеннымъ удовольствіемъ прибавляетъ, что онъ быстро приближается къ третьему десятку. За пуддингами, по приказанію мистера Смолвида, являются "три порціи честерскаго сыру", а затѣмъ "три рюмки ликера". При этомъ пышномъ заключеніи всего банкета, мистеръ Джоблингъ протягиваетъ ноги на диванъ, обтянутый ковромъ, и говоритъ:

-- Я совершенно выросъ теперь, Гуппи. Я достигъ совершенно зрѣлыхъ лѣтъ.

-- И прекрасно. А что думаешь теперь насчетъ того.... говоритъ мистеръ Гуппи: -- надѣюсь, ты не стѣсняешься присутствіемъ Смолвида?

-- Ни на волосъ. Я съ удовольствіемъ готовъ выпить за его здоровье.

-- Ваше здоровье, сэръ! отвѣчаетъ мистеръ Смолвидъ.

-- Я спрашиваю тебя, что ты думаешь насчетъ того?... повторяетъ мистеръ Гуппи: -- насчетъ поступленія въ солдаты?

-- До обѣда, Гуппи, я думалъ одно, отвѣчаетъ мистеръ Джоблингъ:-- а послѣ обѣда другое. Но даже и послѣ обѣда я все-таки предлагаю себѣ одинъ и тотъ же вопросъ: "что я стану дѣлать? чѣмъ я стану жить?"

-- Еслибъ кто нибудь осмѣлился сказать мнѣ даже въ ту пору, когда мы ѣздили съ тобой баклуши бить въ Линкольншейръ и осматривать барскіе хоромы въ Кастль-Воулдъ.

Мистеръ Смолвидъ поправляетъ его.

-- Вы хотите сказать въ Чесни-Воулдъ....

-- Да, да; въ Чесни-Воулдъ. Благодарю васъ, благородный другъ, за это исправленіе. Еслибъ кто нибудь осмѣлился сказать мнѣ, что я въ настоящее время затвердѣю такимъ образомъ, я бы рѣшительно пустилъ въ него... и при этомъ мистеръ Джоблингъ, въ подтвержденіе словъ своихъ, беретъ въ руки стаканъ съ холоднымъ грогомъ: -- я бы пустилъ ему въ голову вотъ этимъ!

-- Какъ хочешь Тонни, а мнѣ кажется, что ты и тогда находился въ весьма незавидномъ положеніи, говоритъ мистеръ Гуппи довольно серьёзно.-- Ты только объ этомъ и толковалъ мнѣ тогда.

-- Не спорю Гуппи, не спорю. Дѣйствительно мое положеніе было незавидное. Въ этомъ отношеніи я держусь золотого правила: все идетъ своимъ чередомъ и все творится къ лучшему. На этомъ правилѣ я основывалъ всѣ мои надежды. Перемелется -- мука будетъ, говоритъ мистеръ Джоблингъ съ какою-то неопредѣлительностію въ выраженіи лица и въ значеніи словъ своихъ.-- Но я обманулся въ ожиданіяхъ. Они никогда не выполнялись. Мнѣ надоѣлъ этотъ шумъ кредиторовъ, эти безпрестанныя жалобы изъ за самой ничтожной суммы денегъ, и я поневолѣ долженъ былъ оставить мѣсто. Поступи я куда нибудь въ другое мѣсто, опять началась бы таже самая исторія, и чего добраго, пожалуй еще посадятъ въ мѣшокъ. Скажи же на милость, что станетъ дѣлать человѣкъ въ подобныхъ обстоятельствахъ? Я удалился отсюда, жилъ дешево, проводилъ время въ Торговыхъ Садахъ; но какая польза изъ того, если въ карманѣ у тебя нѣтъ пенни? Это все равно, что жить дорого.

-- Послѣднее, по моему, еще лучше, замѣчаетъ мистеръ Смолвидъ.

-- Разумѣется. Это въ модномъ вкусѣ; а мода и бакенбарды были моею исключительною слабостію, чортъ возьми, самою величайшею! Итакъ, продолжаетъ мистеръ Джоблингъ, прибѣгнувъ для большаго одушевленія къ стакану грога: -- итакъ, скажите, что долженъ дѣлать человѣкъ въ подобныхъ обстоятельствахъ? Больше ничего, какъ идти въ солдаты?

Мистеръ Гуппи вступаетъ въ болѣе серьёзный разговоръ и хочетъ доказать, что, по его мнѣнію, долженъ дѣлать человѣкъ въ трудныхъ обстоятельствахъ. Его манера и слова прямо обнаруживаютъ въ немъ человѣка, который не падалъ еще въ жизни, хотя и сдѣлался жертвою нѣжной страсти по милости своего влюбчиваго сердца.

-- Джоблингъ, говоритъ мистеръ Гуппи: -- я и общій нашъ другъ, Смолвидъ....

(Мистеръ Смолвидъ скромно произноситъ: "Ваше здоровье, джентльмены!" и пьетъ.)

-- Мы не разъ говорили объ этомъ предметѣ, съ тѣхъ поръ....

-- Съ тѣхъ поръ, какъ я попалъ въ мѣшокъ! прерываетъ мастеръ Джоблингъ, съ горькой улыбкой.-- Ты вѣдь это хочешь сказать, не правда ли?

-- Нѣ-ѣ-ѣтъ! Съ тѣхъ поръ, какъ вы оставили контору, весьма деликатно замѣчаетъ мистеръ Смолвидъ.

-- Съ тѣхъ поръ, какъ ты оставилъ контору, говоритъ мистеръ Гуппи: -- и я не разъ сообщалъ нашему общему другу, Смолвилу, планъ, который мнѣ бы очень хотѣлось привесть въ исполненіе. Ты знаешь коммиссіонера Снагзби?

-- Я знаю, что гдѣ-то существуетъ такой коммиссіонеръ, возражаетъ мистеръ Джоблингъ.-- Онъ не былъ изъ нашихъ, и потому я не знакомъ съ нимъ.

-- Ну такъ я тебѣ скажу, Джоблингъ, что онъ изъ нашихъ: -- и что я знакомъ съ нимъ, замѣчаетъ мистеръ Гуппи положительнымъ тономъ.-- Такъ дѣло вотъ въ чемъ! Недавно я съ нимъ познакомился короче, по однимъ случайнымъ обстоятельствамъ, и получилъ доступъ въ кругъ его домашней жизни. Я не считаю за нужное объяснять тебѣ эти обстоятельства. Они могутъ, а можетъ быть и нѣтъ, имѣть нѣкоторую связь къ предмету, который можетъ быть набросилъ, а можетъ быть еще и не набросилъ, тѣнь на мое существованіе.

Такъ какъ мистеръ Гуппи имѣлъ довольно странное обыкновеніе -- съ притворнымъ и обдуманнымъ уныніемъ завлекать истинныхъ друзей своихъ этимъ таинственнымъ предметомъ, и какъ только они сами коснутся его, гнѣвно нападать на нихъ и напоминать о струнахъ человѣческаго сердца, поэтому мистеръ Джоблингъ и мистеръ Смолвидъ, соблюдая безмолвіе, избѣгаютъ ловушки.

-- Все это можетъ случиться, повторяетъ мистеръ Гуппи: -- или не можетъ. Это не касается до настоящаго дѣла. Довольно сказать, что какъ мистеръ такъ и мистриссъ Снагзби охотно готовы сдѣлать мнѣ одолженіе, и что Снагзби, въ дѣловую пору, даетъ на сторону много переписки. Въ его рукахъ вся переписка Толкинхорна, и кромѣ того принимаетъ множество другихъ заказовъ. Я увѣренъ, что общій нашъ другъ Смолвидъ подтвердилъ бы слова мои, еслибъ былъ знакомъ съ этимъ обстоятельствомъ.

Мистеръ Смолвидъ киваетъ головой и, по видимому, готовъ подтвердить это клятвой.

-- Итакъ, джентльмены юриспруденты, говоритъ мистеръ Гуппи: -- то есть я хочу сказать, итакъ, Джоблингъ, ты можешь сказать, что это слишкомъ скудный источникъ къ существованію. Согласенъ. Но согласись и ты, что это лучше, чѣмъ ничего. Тебѣ нужно время, чтобъ забыть прошедшія огорченія, и ты будешь имѣть его вдоволь. Тебѣ придется проводить его гораздо хуже во всякомъ другомъ положеніи, нежели въ перепискѣ для Снагзби.

Мистеръ Джоблингъ хотѣлъ было прервать слова мистера Гуппи, но проницательный Смодвидъ предупредилъ его сухимъ кашлемъ и словами: "Гм! настоящій Шекспиръ!"

-- Этотъ предметъ раздѣляется, Джоблингъ, на двѣ части говоритъ мистеръ Гуппи.-- Я сообщилъ тебѣ первую часть; теперь приступимъ ко второй. Ты знаешь Крука, Канцлера, который живетъ сейчасъ черезъ улицу? Ну, какже, Джоблингъ, продолжаетъ мистеръ Гуппи, употребляя допросный и вмѣстѣ съ тѣмъ ободряющій тонъ: -- я думаю, ты знаешь Крука, Канцлера, который живетъ недалеко отсюда?

-- Да, я знаю его на видъ, отвѣчаетъ мистеръ Джоблингъ.

-- Ты знаешь его на видъ. Прекрасно. А знаешь ли ты старушку Фляйтъ?

-- Какъ не знать, всѣ ее знаютъ, говоритъ мистеръ Джоблингъ.

-- Ее всѣ знаютъ. Прекрасно. Надобно тебѣ сказать, что въ въ послѣднее время на мнѣ лежала обязанность выдавать Фляйтъ еженедѣльно небольшую сумму денегъ, удерживая изъ нея нѣсколько шиллинговъ за квартиру. Удержанныя деньги, вслѣдствіе данныхъ мнѣ наставленій, я уплачивалъ самому Круку въ присутствіи Фляйтъ. Это обстоятельство сблизило меня съ Крукомъ и дало мнѣ возможность узнать его домъ и его привычки. Я знаю, что у него есть комната, которую онъ отдаетъ въ наемъ. Ты можешь нанять ее за самую пустую плату, жить въ ней подъ какимъ угодно именемъ, и такъ спокойно; какъ будто ты находишься отсюда за сотню миль. Онъ не будетъ распрашивать тебя, кто ты такой; по одному слову моему онъ приметъ тебя на квартиру, и если хочешь, такъ будешь принятъ сію минуту. Да вотъ что еще скажу тебѣ, Джоблингъ, говоритъ мистеръ Гуппи, внезапно понизивъ свой голосъ и снова принявъ пріятельскій тонъ: -- этотъ Крукъ чрезвычайно странный старикашка: вѣчно роется въ грудѣ какихъ-то бумагъ и добивается того, чтобъ научиться читать и писать, ни на волосъ, какъ кажется, не подвигаясь впередъ въ этомъ занятіи. Чрезвычайно странный старикашка! Не знаю право, не мѣшало бы.... знаешь того.... не много присмотрѣть за нимъ.

-- Не думаешь ли ты?... говоритъ мистеръ Джоблингъ.

-- Я думаю, прерываетъ мистеръ Гуппи, съ приличной скромностію подернувъ плечами: -- то есть я хочу сказать, что я не могу разгадать этого человѣка. Обращаюсь къ общему нашему другу, Смолвиду, замѣчалъ ли я ему или нѣтъ, что я не могу разгадать этого человѣка?

Мистеръ Смолвидъ подтверждаетъ справедливость этого замѣчанія.

-- Я видѣлъ на своемъ вѣку многое, Тони, и какое нибудь да могу сдѣлать заключеніе о человѣкѣ, говоритъ Гуппи, съ самоувѣренностію.-- Но это такой старый хрычъ, до такой степени скрытенъ, до такой степени хитеръ и такъ мало говоритъ, что я рѣшительно не могу постичь его. А согласись, что онъ долженъ быть очень интересный старикъ, если принять въ расчетъ, что онъ одинокій и, какъ носятся слухи, владѣетъ несмѣтнымъ богатствомъ. Кто онъ такой: контрабандистъ ли, ростовщикъ ли, не принимаетъ ли онъ краденыхъ вещей, объ этомъ я часто думалъ, и объ этомъ ты можешь разузнать, какъ нельзя легче, живя съ нимъ въ одномъ домѣ. Право не знаю, почему бы тебѣ не принять этого предложенія, когда все благопріятствуетъ къ тому.

Мистеръ Джоблингъ, мистеръ Гуппи и мистеръ Смолвидъ кладутъ локти на столъ, упираютъ подбородки въ руки и устремляютъ взоры въ котелокъ. Спустя нѣсколько времени, всѣ они пьютъ, плавно откидываются назадъ, засовываютъ руки въ карманы и смотрятъ другъ на друга.

-- Еслибъ я имѣлъ энергію, которая нѣкогда была во мнѣ, Тони, говоритъ мистеръ Гуппи съ тяжелымъ вздохомъ.-- Но есть струны человѣческаго сердца...

Выразивъ остатокъ этой печальной сентенціи длиннымъ глоткомъ грогу, мистеръ Гуппи еще разъ совѣтуетъ Тони Джоблингу согласиться на это предложеніе и говоритъ ему, что въ теченіе вакаціи и пока дѣла его не округлятся онъ можетъ брать изъ кошелька его и тратить на что ему угодно три, четыре и даже пять фунтовъ стерлинговъ.

-- Я не хочу, прибавляетъ мистеръ Гуппи, съ особеннымъ удареніемъ: -- я не хочу, чтобы кто нибудь сказалъ, что Вильямъ Гуппи повернулъ спину къ своему нуждающемуся другу.

Послѣдняя часть предложенія такъ прямо идетъ къ дѣлу, что мистеръ Джоблингъ говоритъ съ душевнымъ волненіемъ:

-- Гуппи, другъ мой, дай руку!

Мистеръ Гуппи протягиваетъ руку и говоритъ:

-- Джоблингъ, другъ мой, вотъ она!

Мистеръ Джоблингъ возражаетъ:

-- Гуппи, мы были друзьями, Богъ знаетъ, съ какихъ поръ!

Мистеръ Гуппи отвѣчаетъ:

-- Да, Джоблингъ, мы съ тобой давнишніе друзья.

И они крѣпко пожимаютъ руки другъ другу. Разстроганный Джоблингъ прибавляетъ:

-- Спасибо, Гуппи, спасибо; не знаю, право, почему бы мнѣ, въ честь нашего стараго знакомства, не выпить еще стаканчикъ.

-- Послѣдній жилецъ Крука умеръ тамъ, замѣчаетъ мистеръ Гуппи какъ-то случайно.

-- Въ самомъ дѣлѣ! говоритъ мистеръ Джоблингъ.

-- Тамъ было слѣдствіе. Скоропостижная смерть. Но тебѣ вѣдь это все равно?

-- Конечно, все равно, говоритъ мистеръ Джоблингъ: -- впрочемъ, было бы лучше, еслибъ онъ умеръ гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ. Чертовски странно, однако, что ему понадобилось умереть въ моей квартирѣ.

Эта вольность со стороны покойнаго писца крайне не нравится мистеру Джоблингу, онъ нѣсколько разъ обращается къ ней съ слѣдующими замѣчаніями:

-- Мнѣ кажется, и безъ того есть много мѣстъ, гдѣ бы онъ могъ умереть!... Вѣроятно и ему бы не понравилось, еслибъ я вздумалъ умереть на его мѣстѣ!

Какъ бы то ни было, условіе между друзьями заключено надлежащимъ образомъ. Мистеръ Гуппи предлагаетъ командировать расторопливаго Смолвида для узнанія: дома ли мистеръ Крукъ, и если дома, то покончить дѣло безъ дальнѣйшаго отлагательства. Мистеръ Джоблингъ одобряетъ это предложеніе. Смолвидъ прячется подъ свою высокую шляпу, выноситъ ее изъ гостинницы по образцу мистера Гуппи и вскорѣ возвращается съ извѣстіемъ, что мистеръ Крукъ дома, что онъ, какъ видно было въ двери, сидитъ въ заднемъ концѣ лавки и спитъ какъ мертвый.

-- Ну, такъ я расплачусь, говоритъ мистеръ Гуппи: -- и мы пойдемъ къ нему. Смолъ, сколько съ насъ слѣдуетъ?

Мистеръ Смолвидъ однимъ поднятіемъ бровей требуетъ къ себѣ служанку и отвѣчаетъ:

-- Четыре порціи телятины и ветчины -- три шиллинга, четыре порціи картофелю -- три шиллинга и четыре пенса, одна порція цвѣтной капусты -- три и шесть, три пуддинга съ мозгами -- четыре и шесть, три порціи честерскаго сыру -- пять и три, шесть хлѣбовъ -- пять, четыре кружки портеру -- шесть и три, четыре рюмки рому -- восемь и три, да три пенса Полли, будетъ восемь и шесть. Восемь шиллинговъ и шесть пенсовъ составляютъ полъ-соверена, возьми Полли и принеси сдачи восемнадцать пенсовъ.

Не истощивъ силъ своихъ такимъ громаднымъ вычисленіемъ, Смолвидъ отпускаетъ друзей съ холоднымъ поклономъ и остается въ гостинницѣ полюбезничать съ Полли, если представится къ тому удобный случай, и почитать газетныя новости. Газетные листы такъ велики сравнительно съ нимъ, конечно, когда онъ безъ шляпы, что когда онъ беретъ въ руки газету "Times" и перебѣгаетъ глазами столбцы, то кажется, какъ будто онъ лежитъ въ постели и спрятался подъ одѣяло.

Между тѣмъ мистеръ Гуппи и мистеръ Джоблингъ отправляются въ магазинъ всякаго хлама и застаютъ тамъ Крука все еще спящимъ какъ мертвый, то есть совершенно безчувственнымъ къ окружающимъ его звукамъ и даже къ легкимъ толчкамъ. На столѣ подлѣ него, между обычнымъ хламомъ, стоитъ опорожненная бутылка джину и стаканъ. Тяжелая атмосфера лавки до того пропитана запахомъ этого напитка, что даже зеленые глаза кошки, сидящей на полкѣ, открываясь и закрываясь и бросая искры на посѣтителей, кажутся пьяными.

-- Эй! вставайте! восклицаетъ мистеръ Гуппи.-- Мистеръ Крукъ! вставайте, сэръ!

Но, кажется, легче было бы разбудить связку стараго платья, пропитаннаго виннымъ запахомъ.

-- Случалось ли тебѣ видѣть такое безчувственное состояніе между опьяненіемъ и сномъ? говоритъ мистеръ Гуппи.

-- Если это случается съ нимъ часто, замѣчаетъ Джоблингъ, нѣсколько встревоженный: -- то, мнѣ кажется, что въ скоромъ времени онъ заснетъ вѣчнымъ сномъ.

-- Это скорѣе похоже на обморокъ, чѣмъ на сонъ, говоритъ мистеръ Гуппи, сновд толкая полумертваго Крука.-- Эй, вставайте, милордъ! Право, его можно пятьдесятъ разъ обокрасть! Откройте глаза!

Послѣ усиленныхъ толчковъ Крукъ открываетъ глаза, но онъ не видитъ посѣтителя, не видитъ ничего. Хотя онъ и расправляетъ свои ноги, складываетъ руки на грудь и нѣсколько разъ сряду открываетъ и закрываетъ свои обсохшія губы, но, по видимому, по прежнему остается безчувственнымъ ко всему, что окружаетъ его.

-- Во всякомъ случаѣ, онъ живъ, говоритъ мистеръ Гунни.-- Какъ ваше здоровье, милордъ-канцлеръ? Я привелъ къ вамъ моего пріятеля, сэръ. У насъ есть маленькое дѣльцо!

Старикъ продолжаетъ сидѣть и облизывать свои сухія губы безъ всякаго сознанія. Спустя нѣсколько времени, онъ силится привстать. Гуппи и Джоблингъ помогаютъ ему. Крукъ прислоняется къ стѣнѣ и смотритъ на нихъ, выпуча глаза.

-- Какъ ваше здоровье, мистеръ Крукъ? говоритъ мистеръ Гуппи съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.-- Какъ ваше здоровье, сэръ? Надѣюсь, что вы въ добромъ здоровьѣ?

Старикъ, нацѣливъ безполезный ударъ въ мистера Гуппи, а можетъ быть и самъ не зная въ кого или во что, поворачивается отъ размаху и упирается лицомъ въ стѣну. Въ этомъ положеніи онъ остается нѣсколько минутъ и потомъ, шатаясь изъ стороны въ сторону, бредетъ къ выходу изъ лавки. Свѣжій воздухъ, движеніе по двору, время или соединеніе всѣхъ этихъ силъ приводятъ его въ чувство. Онъ возвращается въ лавку довольно твердымъ шагомъ, поправляетъ на головѣ мѣховую шапку и осматриваетъ съ головы до ногъ своихъ посѣтителей.

-- Къ вашимъ услугамъ, джентльмены; я вздремнулъ. Хи, хи! меня иногда трудненько разбудить!

-- Правда, правда, сэръ! замѣчаетъ мистеръ Гуппи.

-- Почему правда? Развѣ вы будили меня? говоритъ подозрительно Крукъ.

-- Такъ, немножко, отвѣчаетъ мистеръ Гуппи.

Глаза старика останавливаются на пустой бутылкѣ; онъ беретъ ее въ руки, осматриваетъ и медленно поворачиваетъ кверху дномъ.

-- Вотъ тебѣ разъ! говоритъ онъ хриплымъ голосомъ. Кто-то опорожнилъ ее безъ меня!

-- Увѣряю васъ, говоритъ мистеръ Гуппи: -- мы нашли ее пустою. Не угодно ли я прикажу наполнить ее?

-- Да, разумѣется угодно! восклицаетъ Крукъ съ величайшимъ восторгомъ.-- Разумѣется угодно! Нечего и толковать объ этомъ! Далеко не нужно ходятъ.... тутъ рядомъ со мной.... въ гостинницѣ Солнца.... Скажите.... лорду-канцлеру, молъ, за четырнадцать пенсовъ. Ужь тамъ знаютъ меня всѣ!

Онъ такъ быстро и съ такимъ повелительнымъ взглядомъ передаетъ пустую бутылку мистеру Гуппи, что этотъ джентльменъ, кивнувъ головой своему пріятелю, принимаетъ на себя порученіе, спѣшитъ изъ лавки и поспѣшно возвращается съ полной бутылкой. Старикъ хватаетъ ее въ руки, какъ любимую внучку, и нѣжно гладитъ ее.

-- Однако, послушайте! шепчетъ онъ, прищуря глаза и хлѣбнувъ изъ бутылки: -- это не канцлерскій въ четырнадцать пенсовъ. Это въ восьмнадцать пенсовъ!

-- Я полагалъ, что это вамъ лучше нравится, говоритъ мистеръ Гуппи.

-- Вы настоящій нобльменъ, сэръ, отвѣчаетъ Крукъ, и горячее дыханіе его обдаетъ посѣтителей какъ пламя.-- Вы настоящій владѣтельный баронъ.

Пользуясь такой благопріятной минутой, мистеръ Гуппи представляетъ своего друга подъ вымышленнымъ именемъ мистера Вивля и объясняетъ цѣль ихъ посѣщенія. Крукъ, съ бутылкой подъ мышкой (надобно замѣтить, что онъ никогда не переводитъ извѣстнаго предѣла опыненія или трезвости), употребляетъ нѣсколько времени, чтобъ осмотрѣть съ ногъ до головы предлагаемаго постояльца и, по видимому, остается доволенъ имъ.-- Угодно вамъ посмотрѣть квартирку, молодой человѣкъ? говоритъ онъ.-- Я вамъ напередъ скажу, это славная комната. Недавно ее выбѣлилъ. Недавно вымылъ ее мыломъ съ поташемъ. Хи, хи! Теперь можно пустить ее за двойную цѣну, тѣмъ болѣе, что къ вашимъ услугамъ всегда будетъ готовъ такой прекрасный собесѣдникъ какъ я, и пугать мышей у васъ такая удивительная кошка, какъ моя Миледи.

Расхваливая такимъ образомъ комнату, старикъ ведетъ ихъ наверхъ и, дѣйствительно, они находятъ комнату чище прежняго и кромѣ того замѣчаютъ въ ней нѣсколько старыхъ стульевъ, выкопанныхъ Крукомъ изъ его неистощимыхъ запасовъ. Условія заключены безъ всякаго затрудненія, да и нельзя иначе, потому что лордъ-канцлеръ не смѣетъ стѣснять особу мистера Гуппи, которому болѣе или менѣе извѣстны дѣла, производимыя Кэнджемъ и Карбоемъ, извѣстна тяжба Джорндисъ и Джорндисъ и другія, подлежащія рѣшенію Верховнаго Суда. Рѣшено было, что мистеръ Вивль на другой же день займетъ свою квартиру. Послѣ этой сдѣлки, мистеръ Вивль и мистеръ Гуппи отправляются на Подворье Кука, въ улицу Курситоръ, гдѣ первый лично представляется мистеру Снагзби, а главнѣе всего пріобрѣтаетъ въ свою пользу содѣйствіе мистриссъ Снагзби. Оттуда они спѣшатъ съ донесеніемъ о своемъ успѣхѣ къ знаменитому Смолвиду, который, въ своей высокой шляпѣ, ожидаетъ ихъ въ конторѣ, и наконецъ разстаются. При прощаніи мистеръ Гуппи объявляетъ, что къ довершенію такого праздника, онъ намѣренъ отправиться въ театръ; но есть струны въ человѣческомъ сердцѣкоторыя заставляютъ его смотрѣть на это удовольстіе, какъ на злобную насмѣшку.

На другой день, въ глубокія сумерки, мистеръ Вивль скромно является въ домѣ Крука, разумѣется, не стѣсняемый своимъ багажемъ, помѣщается въ новой квартирѣ, и два глаза въ ставняхъ смотрятъ на него во время его сна съ полнымъ удивленіемъ. Ни слѣдующій день мистеръ Виллъ, ловкій, но безтолковый молодой человѣкъ, занимаетъ иголку и нитку у миссъ Фляйтъ и молотокъ у хозяина и начинаетъ шить оконныя занавѣски, вколачивая гвозди для полокъ, развѣшивая на ржавые крючки двѣ чайныя чашки, молочникъ, различную глиняную, полу-разбитую утварь,-- словомъ сказать, распоряжается какъ добрый матросъ послѣ кораблекрушенія.

Но что всего болѣе цѣнитъ мистеръ Вивль (исключая своихъ бѣлокурыхъ бакенбардовъ, къ которымъ онъ питаетъ такую привязанность, какую одни только бакенбарды могутъ пробудить въ душѣ человѣка) -- это отборная коллекція гравюръ, въ истинно національномъ вкусѣ, изображающихъ богинь Албіона, или Блистательную Галлерею Британскихъ красавицъ, иначе сказать, изображающихъ дамъ изъ высшаго британскаго круга, въ полномъ блескѣ и величіи, какихъ только могло произвести искусство въ товариществѣ съ капиталомъ. Этими великолѣпными портретами, непочтительно хранившимися въ простой картонкѣ во время затворничества Джоблинга въ цвѣточныхъ садахъ, онъ украшаетъ свою комнату. И такъ-какъ Галлерея Британскихъ красавицъ представляетъ вмѣстѣ съ тѣмъ разнообразіе пышныхъ нарядовъ, играетъ на различныхъ музыкальныхъ инструментахъ, ласкаетъ различныхъ собачекъ, любуется очаровательными ландшафтами и окружается цвѣтами и гирляндами, то эффектъ выходитъ восхитительный.

Фешенебельный свѣтъ такая же слабость мистера Вивля, какъ и Тони Джоблинга. Занять на вечеръ изъ гостинницы Солнца вчерашній нумеръ газеты и прочитать о блестящихъ и замѣчательныхъ метеорахъ, перерѣзающихъ яркими полосами фешенебельное небо по различнымъ направленіямъ, составляетъ для мистера Джоблинга верхъ наслажденія. Знать какой членъ какого блестящаго круга совершилъ блестящій подвигъ вчера, или замышляетъ совершить не менѣе блестящій подвигъ завтра, производитъ въ душѣ его трепетное ощущеніе радости. Имѣть свѣдѣнія, что намѣрена дѣлать Блистательная Галлерея Британскихъ красавицъ, какіе блистательные браки имѣютъ совершиться, какая блистательная молва ходитъ по городу, значитъ знакомиться съ славнѣйшими судьбами человѣчества. Мистеръ Вивль отрывается отъ газеты и устремляетъ взоръ на блистательные портреты, и ему кажется, что онъ знаетъ оригиналы этихъ портретовъ, и что въ свою очередь они знаютъ его.

Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ онъ спокойный жилецъ, полный множества разнообразныхъ замысловъ, услужливый, способный и стряпать и стирать не только для себя, но и для кого угодно, и обнаруживаетъ наклонности къ общежитію, когда вечернія тѣни ложатся на дворъ. Въ это время, если его не посѣтитъ мистеръ Гуппи или подобіе мистера Гуппи въ огромной черной шляпѣ, онъ выходитъ изъ своей мрачной комнаты, гдѣ онъ наслѣдовалъ отъ его предшественника деревянную конторку, окропленную чернилами, бесѣдуетъ съ Крукомъ, или "весьма непринужденно", какъ говорятъ на дворѣ, вступаетъ въ разговоръ со всѣми, кто имѣетъ къ тому расположеніе. Вслѣдствіе этого, мистриссъ Пайперъ, колоновожатая всего квартала, сообщаетъ мистриссъ Перкинсъ два слѣдующія замѣчанія: первое, что если бы ея Джонни имѣлъ бакенбарды, то она желала бы, чтобъ они были точь-въ-точь такія, какъ у этого молодого человѣка, и второе: "запомните слова мои, мистриссъ Перкинсъ, и пожалуйста не удивляйтесь, если я скажу, что этотъ молодой человѣкъ явился здѣсь собственно за тѣмъ, чтобы овладѣть деньгами стараго Крука!"

XXI. Семейство Смолвидовъ.

Въ грязной, тѣсной, душной части города (хотя одно изъ ея возвышеній и слыветъ подъ именемъ Пріятной Горки), чертенокъ Смолвидъ, названный именемъ Бартоломея и извѣстный у домашняго очага подъ именемъ Барта, проводитъ ту весьма ограниченную часть своего времени, на которую контора и ея дѣла не имѣютъ права. Онъ живетъ въ маленькой, узенькой улицѣ, постоянно одинокой, мрачной, унылой и тѣсно обнесенной съ обѣихъ сторонъ, какъ могила, кирпичными домами, но гдѣ еще до сихъ поръ ростетъ старообразное дерево, которое распространяетъ вокругъ себя такой свѣжій и натуральный запахъ, какой вполнѣ согласуется съ молодостью Смолвида.

Въ семействѣ Смолвидъ въ теченіе многихъ поколѣній былъ одинъ только ребенокъ. Бывали въ немъ старикашки и старушонки, но дѣтей никогда, до тѣхъ поръ, пока бабушка Смолвида, живущая еще и нынѣ, не ослабла разсудкомъ и впала (въ первый разъ въ жизни) въ ребячество. Съ такими младенческими прелестями, какъ напримѣръ: совершенный недостатокъ наблюденія, памяти, понятій и соображеній и съ вѣчнымъ расположеніемъ спать у камина и почти въ самомъ каминѣ, бабушка мистера Смолвида, безъ всякаго сомнѣнія, служила отрадой и утѣшеніемъ всего семейства.

Дѣдушка мистера Смолвида также не лишенъ былъ этого преимущества. Онъ совершенно потерялъ вліяніе какъ надъ верхними, такъ и нижними членами всей своей организаціи; но зато его разсудокъ неизмѣнно сохранилъ свое состояніе. Онъ удерживаетъ теперь, точно такъ же, какъ и удерживалъ прежде первыя четыре правила ариѳметики и небольшой запасъ важнѣйшихъ отечественныхъ событій. Что касается до идеализма, восторга, восхищенія, удивленія и другихъ подобныхъ френологическихъ принадлежностей, они не сдѣлались въ немъ хуже того, чѣмъ были прежде. Все, что дѣдушка мистера Смолвида собралъ умомъ своимъ, было куколка и куколкой это оставалось навсегда. Во всю свою жизнь отгь не произвелъ ни одной бабочки.

Отецъ этого милаго дѣдушки былъ что-то въ родѣ толстокожаго, двуногаго, собирающаго деньги паука; который растягивалъ паутины для неосторожныхъ мухъ и удалялся въ гнѣздо, пока онѣ не попадутъ въ его паутины. Божество, которому покланялся этотъ человѣкъ слыветъ и теперь подъ названіемъ "сложные проценты". Онъ жилъ для нихъ, женился на нихъ и умеръ отъ нихъ. Потерпѣвъ довольно значительную потерю въ какомъ-то маленькомъ честномъ предпріятіи, въ которомъ, по его расчету, всѣ предполагаемые убытки должны были сдѣлаться принадлежностію противной стороны, онъ сокрушилъ что-то.... что-то необходимое для его существованія -- но, разумѣется, не сердце -- и тѣмъ положилъ конецъ своему земному поприщу. Такъ какъ онъ не пользовался особенно хорошей репутаціей и такъ какъ онъ получилъ образованіе въ человѣколюбивой школѣ и зналъ наизусть всѣ отвѣты на вопросы о древнихъ народахъ аморитовъ и хиттитовъ, то его часто выставляли на видъ, какъ образецъ человѣка, которому образованіе не послужило впрокъ.

Его душа отразилась въ его сынѣ, которому онъ постоянно твердилъ о необходимости выйти въ люди на раннихъ порахъ своего существованія и на тринадцати-лѣтнемъ возрастѣ опредѣлилъ его въ контору очень тонкаго, во всѣхъ отношеніяхъ, денежнаго маклера. Подъ руководствомъ этого маклера молодой человѣкъ образовалъ свой умъ, который, мимоходомъ сказать, былъ тощаго и даже болѣзненнаго свойства; но, развивая фамильныя дарованія, онъ постепенно достигъ совершенства въ учетѣ векселей. Вступивъ, по примѣру своего родителя, на дѣятельное поприще жизни въ раннюю пору и женившись въ позднюю, онъ также произвелъ на свѣтъ сына и точно съ такими же тощими и болѣзненными свойствами ума. Этотъ сынъ, въ свою очередь, вступилъ въ свѣтъ рано, женился поздно и сдѣлался отцомъ близнецовъ Бартоломея и Юдиѳи Смолвидъ. Въ продолженіе всего времени, поглощеннаго медленнымъ развитіемъ этого фамильнаго древа, этой родословной Смолвидовъ, всегда рано вступающихъ въ свѣтъ и поздно въ бракъ, оно укрѣплялось въ своемъ практическомъ характерѣ, избѣгая всякихъ игръ, запрещая чтеніе сказокъ, повѣстей, романовъ, басней и вообще изгоняя всякаго рода удовольствія. Изъ этого то и проистекаетъ фактъ, что въ семействѣ Смолвидовъ не было ни одного ребенка, и что взрослые человѣчки и женщины, которые появлялись въ немъ, по наблюденіямъ нѣкоторыхъ, носили на себѣ отпечатокъ весьма близкаго сходства съ старыми обезьянами.

Въ настоящую минуту, въ мрачной маленькой комнатѣ, нѣсколькими футами ниже уровня улицы, въ угрюмой, грязной, непріятной комнатѣ, единственнымъ украшеніемъ которой служили грубыя байковыя скатерти и еще грубѣе желѣзные подносы, представляющіе въ своихъ рисункахъ довольно близкое аллегорическое изображеніе души дѣдушки Смолвида, въ этой комнатѣ въ двухъ креслахъ, обитыхъ черной волосяной матеріей и поставленныхъ по обѣимъ сторонамъ камина, престарѣлые, дряхлые мистеръ и мистриссъ Смолвилъ проводятъ счастливые часы. На очагѣ стоятъ два тагана для горшковъ и кастрюль, наблюдать за которыми бабушка Смолвидъ считаетъ пріятнѣйшимъ занятіемъ. Между таганами и каминной трубой устроено что-то въ родѣ мѣдной висѣлицы, замѣнявшей, впрочемъ, обыкновенный вертелъ, за которымъ она также наблюдаетъ во время его дѣйствія. Подъ кресломъ почтеннаго мистера Смолвида, охраняемымъ его тоненькими, какъ спички, ногами, находится сундукъ, въ которомъ, если вѣрить слухамъ, заключается баснословное богатство. Подлѣ него находится лишняя подушка, которую постоянно подкладываютъ ему для того, чтобы бросать что нибудь въ почтенную спутницу своихъ преклонныхъ лѣтъ, лишь только она промолвитъ слово насчетъ денегъ, одинъ намекъ на которыя дѣлаетъ дѣдушку какъ-то особенно чувствительнымъ.

-- А гдѣ же Бартъ? спрашиваетъ дѣдушка Смолвидъ у Юдиѳи, сестры Бартоломея.

-- Онъ еще не приходилъ, отвѣчаетъ Юдиѳь.

-- Да вѣдь пора ужь, кажется, и чай пить?

-- Нѣтъ, не пора.

-- А сколько же по твоему остается до этой поры?

-- Десять минутъ.

-- Э! сколько?

-- Десять минутъ! повторяетъ Юдиѳь, повысивъ голосъ.

-- Гм! произноситъ дѣдушка Смолвидъ.-- Десять минутъ.

Бабушка Смолвидъ, которая чавкала все время, поглядывая на таганы, услышавъ слово десять, воображаетъ, что рѣчь идетъ о деньгахъ, и вслѣдствіе того вскрикиваетъ какъ страшный, общипанный старый попугай:

-- Десять десяти-фунтовыхъ ассигнацій!

Дѣдушка Смолвидъ, нисколько не медля, бросаетъ въ нее подушкой.

-- Вотъ тебѣ, старая! молчи! говоритъ дѣдушка.

Подушка оказываетъ двойное дѣйствіе. Она не только что даетъ толчекъ головѣ мистриссъ Смолвидъ о спинку креселъ и приводитъ чепчикъ ея въ самый безобразный видъ; но производитъ реакцію и за самого мистера Смолвида, котораго отбрасываетъ назадъ какъ разбитую куклу. Въ эти минуты превосходный джентльменъ бываетъ похожъ на мѣшокъ стараго платья, съ чернымъ колпакомъ на его верхушкѣ; всѣ признаки его жизни теряются въ немъ до тѣхъ поръ, пока его внучка не сдѣлаетъ надъ нимъ двухъ операцій: именно, пока не взболтаетъ его какъ большую бутыль и пока не выколотитъ и не обомнетъ его какъ большую подушку. Послѣ этихъ средствъ онъ опять становится нѣсколько похожимъ за человѣка, и снова сидитъ въ креслѣ противъ спутницы своихъ послѣднихъ дней, и смотрятъ они другъ на друга какъ два часовые, давно забытые на ихъ мѣстамъ Чернымъ Сержантомъ -- Смертью. Въ комнатѣ присутствуетъ Юдиѳь, достойная собесѣдница этого общества. Такъ несомнѣнно, что она сестра мистера Смолвида младшаго, что если бы обоихъ ихъ поставить рядомъ, то изъ средняго между ихъ наружными качествами едва ли бы можно было сдѣлать какое, нибудь заключеніе о молодости. Она такъ счастливо представляетъ въ себѣ фамильное сходство съ породой обезьянъ, что еслибъ одѣть ее въ мишурное платье и шапочку, то она смѣло могла бы обойти весь материкъ и плясать на крышкѣ шарманки, не обративъ на себя вниманія, какъ на что нибудь особенное. Впрочемъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, она одѣта въ простое старое платье кофейнаго цвѣта.

Юдиѳь никогда не имѣла куклы, никогда не слышала сказокъ, никогда не играла ни въ какую игру. Раза два въ жизни, на десятилѣтнемъ своемъ возрастѣ, она попадала въ общество дѣтей, но Юдиѳь не понравилась дѣтямъ, а дѣти не понравились ей. Казалось, что она принадлежала къ какой-то особенной породѣ животныхъ, и потому обѣ стороны инстинктивно отталкивались одна отъ другой. Весьма сомнительно, умѣетъ ли Юдиѳь смѣяться. Она такъ рѣдко видѣла смѣхъ, что достовѣрность остается на сторонѣ противнаго мнѣнія. О чемъ нибудь въ родѣ невиннаго смѣха, она, безъ сомнѣнія, не имѣетъ ни малѣйшаго понятія. Еслибъ она и вздумала посмѣяться, то не знала бы что ей дѣлать съ своими губами. Стараясь доставить лицу своему улыбающееся выраженіе, она непремѣнно бы стала подражать, какъ она подражаетъ во всѣхъ другихъ выраженіяхъ, своему престарѣлому дѣдушкѣ. Вотѣ портретъ Юдиѳи.

Точно также и братецъ ея не съумѣль бы спустить волчка ни за, что въ мірѣ. Онъ столько же знаетъ о Джакѣ-Гигантѣ и Морякѣ Синбадѣ, сколько онъ знаетъ о жителяхъ звѣздъ. Онъ скорѣе готовъ обратиться въ лягушку и криккетъ, чѣмъ станетъ играть въ лягушечьи прыжки и въ криккетъ. Впрочемъ, онъ лучше сестрицы своей въ томъ отношеніи, что стѣсненный кругъ его дѣятельности озарился такимъ яркимъ свѣтомъ и принялъ такіе обширные размѣры, какіе допускала конура мистера Гуппи. Отсюда проистекаетъ восторгъ и подражаніе мастера Смолвида этому блестящему очарователю.

Съ шумомъ и брянчаньемъ чашками, ложками и блюдечками Юдиѳь ставитъ на столъ желѣзный подносъ съ чайнымъ приборомъ, приводитъ въ порядокъ чайную посуду, кладетъ въ желѣзный лотокъ нѣсколько кусочковъ черстваго хлѣба и на оловянное блюдечко очень маленькій кусочекъ масла. Дѣдушка Смолвидъ внимательно смотритъ на эти приготовленія и спрашиваетъ Юдиѳь: гдѣ дѣвка?

-- То есть гдѣ Чарли? говоритъ Юдиѳь.

-- Э? произноситъ дѣдушка.

-- Гдѣ Чарли? вы спрашиваете.

Это имя долетаетъ до слуха бабушки Смолвидъ, и она, чавкая по обыкновенію и глядя на таганъ, восклицаетъ:

-- Вода убѣжала! вода.... Чарли убѣжала... убѣжала вода Чарли.... вода Чарли.... вода убѣжала Чарли! и продолжаетъ кричать съ возрастающей энергіей.

Дѣдушка посматриваетъ на подушку, но онъ еще недостаточно собрался съ силами послѣ бывшаго напряженія.

-- Ха! говоритъ онъ, когда бабушка замолкла: -- такъ вотъ какъ ее зовутъ, а я до сихъ поръ не зналъ. Она ѣстъ очень много. Ей лучше давать деньгами на пищу.

Юдиѳь, употребивъ при этомъ случаѣ выразительный взглядъ своего братца, отрицательно киваетъ головой и складываетъ роть свой, чтобъ сказать: нѣтъ, но не говоритъ.

-- Ты говоришь нѣтъ? возражаетъ старикъ.-- Почему же нѣтъ?

-- Ей надо шесть пенсовъ на день, а мы можемъ накормить ее дешевле, говоритъ Юдиѳь.

-- Въ самомъ дѣлѣ?

Юдиѳь отвѣчаетъ глубоко значущомъ киваньемъ головы, намазываетъ хлѣбъ масломъ со всѣми правилами бережливости и разрѣзаетъ его на маленькіе кусочки.

-- Эй, Чарли! поди сюда, куда ты дѣвалась?

Робко повинуясь требованіямъ, является въ комнату и присѣдаетъ небольшого роста дѣвочка, въ грубомъ передникѣ и огромной шляпѣ, съ руками, покрытыми мыломъ и водой, и съ щеткой въ одной изъ нихъ...

-- Что ты работаешь теперь? говоритъ Юдиѳь, бросая на нее старческій взглядъ, какъ старая сердитая вѣдьма.

-- Я мою заднюю комнату наверху, миссъ; отвѣчаетъ Чарли.

-- Такъ мой же у меня проворнѣе. Я терпѣть не могу вашей копотни. Пошла кончай скорѣй! восклицаетъ Юдиѳь, топнувъ ногой.-- Знаю я васъ. Вы всѣ на одинъ покрой.... и вполовину не стоите хлопотъ, которыя дѣлаютъ для васъ.

На эту строгую хозяйку, въ то время, какъ она принимается снова намазывать хлѣбъ и разрѣзать его на тоненькіе ломотки, падаетъ тѣнь отъ ея брата, который смотритъ съ улицы въ окно, и она, съ ножемъ и кускомъ хлѣба, бѣжитъ отпереть ему уличную дверь.

-- А, Бартъ! говоритъ дѣдушка Смолвидъ.-- Пришелъ и ты?

-- Да, пришелъ; отвѣчаетъ Бартъ.

-- Вѣрно долго засидѣлся у пріятеля, Бартъ?

Смолъ киваетъ головой.

-- Вѣрно обѣдалъ на его счетъ, Бартъ?

Смолъ еще разъ киваетъ головой.

-- Вотъ это дѣло. Живи на его счетъ сколько можно, Бартъ, и его глупый примѣръ пусть тебѣ служитъ урокомъ. Въ этомъ заключается вся польза отъ такого пріятеля. Это единственная польза, которую ты можешь извлечь изъ его дружбы, говоритъ почтенный мудрецъ.

Его внукъ, принявъ такой совѣтъ къ свѣдѣнію не съ тѣмъ почтеніемъ, съ какимъ бы слѣдовало, старается, однако же, выразить это почтеніе, прищуривъ, по обыкновенію, свои глаза и еще разъ кивнувъ головой, садится за столъ. Четыре старческія лица наклоняются надъ своими чашками съ чаемъ и молча пьютъ его, какъ четыре призрака. Мистриссъ Смолвидъ безпрестанно отрывается отъ своей чашки и чавкая поглядываетъ на таганы. Мистеръ Смолвидъ безпрестанно проситъ, чтобъ его взболтали, какъ огромную склянку съ гадкой микстурой.

-- Да, да, говоритъ почтенный джентльменъ, обращаясь опять къ своему уроку мудрости: -- точно такой же совѣтъ далъ бы тебѣ и твой отецъ. Ты, Бартъ, никогда не видѣлъ своего отца -- тѣмъ хуже. Это былъ мой истинный сынъ.

Хотѣлъ ли онъ выставить эти похвалы въ назиданіе Барту, или сказалъ это просто изъ удовольствія, проистекавшаго изъ воспоминанія о сынѣ -- не извѣстно.

-- Это былъ мой истинный сынъ, повторяетъ старецъ, положивъ кусокъ хлѣба съ масломъ на колѣяи: -- онъ былъ славный счетчикъ и умеръ вотъ уже пятнадцать лѣтъ тому назадъ.

Мистриссъ Смолвидъ, слѣдуя своему обычному инстинкту, прерываетъ его.

-- Пятнадцать сотенъ фунтовъ стерлинговъ. Пятнадцать сотенъ фунтовъ въ черномъ ящикѣ, пятнадцать сотенъ заперты.... пятнадцать сотенъ отложены и спрятаны!

Достойный супругъ ея, отложивъ въ сторону кусокъ хлѣба съ масломъ, немедленно бросаетъ подушку въ нее, прижимаетъ ее къ креслу и, обезсилѣвъ, опрокидывается къ спинкѣ своего кресла. Его наружность, послѣ столь сильнаго увѣщанія въ пользу мистриссъ Смолвидъ, весьма выразительна и не лишена нѣкотораго интереса; во первыхъ, потому что при этомъ подвигѣ, черная шапочка его надвигается на одинъ его глазъ и придаетъ ему демонски свирѣпый видъ, во вторыхъ, потому что онъ произноситъ при этомъ страшныя ругательства противъ мистриссъ Смолвидъ, и въ третьихъ, потому что контрастъ между этими сильными выраженіями и его безсильной фигурой, сообщаетъ идею о самомъ несчастномъ старомъ злодѣѣ, который готовъ сдѣлать много зла, если бы могъ. Все это, впрочемъ, такъ обыкновенно въ семействѣ Смолвидовъ, что не производитъ никакого впечатлѣнія. Старика взбалтываютъ, взбиваютъ въ немъ перья; подушка снова кладется на ея обыкновенное мѣсто; у старушки поправляютъ чепчикъ, а иногда и не поправляютъ, выпрямляютъ ее въ креслѣ, и она, какъ кегля, готова снова опрокинуться при первомъ нападеніи своего супруга.

Проходитъ нѣсколько времени, прежде чѣмъ старикъ достаточно остываетъ, чтобъ продолжать свой разговоръ; но даже и тогда онъ примѣшиваетъ къ своему разговору назидательныя слова, относящіяся прямо къ его дражайшей половинѣ, которая ни съ кѣмъ больше не бесѣдуетъ, какъ только съ таганами.

-- Еслибъ твой отецъ Бартъ, говоритъ старикъ: -- прожилъ дольше, то у него была бы славная деньжонка.... ахъ, ты адская фурія!... но только что онъ началъ сооружать зданіе, для котораго основаніе приготовлялось въ теченіе многихъ и многихъ лѣтъ.... ахъ, ты старая вѣдьма, проклятая сорока, чортовъ попугай, чего ты смотришь за меня?... какъ заболѣлъ онъ и умеръ отъ изнурительной лихорадки; онъ всегда былъ бережливый, заботливый и весьма дѣльный человѣкъ.... я готовъ швырнуть въ тебя кошкой, вмѣсто подушки и швырну если ты ставешь корчитъ такую отвратительную рожу!... И мать твоя была женщина умная, хотя и сухая какъ щепка; она потухла, какъ кусочекъ трута, сейчасъ послѣ твоего и Юдиѳи рожденія.... Ахъ, ты старая сорока, свиная голова!

Юдиѳь, вовсе не интересуясь тѣмъ, что уже слышала часто, начинаетъ собирать въ полоскательную чашку, какъ въ какой нибудь бассейнъ, различье побочные потоки чаю, со дна чашекъ и блюдечекъ и со дна чайника, для ужина маленькой поденьщицы. Точно также собираетъ она въ желѣзный лотокъ такое множество черствыхъ корокъ и крошекъ хлѣба, какое можетъ оставаться отъ самой строгой домашней экономіи.

-- Твой отецъ, Бартъ, и я были товарищами, говоритъ старый джентльменъ: -- и когда я умру, все, что здѣсь находится, останется тебѣ съ Юдиѳью. Это ужь ваше особенное счастье, что оба вы занялись дѣломъ въ ранніе годы своей жизни: Юдиѳь цвѣточнымъ мастерствомъ, а ты изученіемъ законовъ. Вамъ не встрѣтится необходимости тратить свое наслѣдство. Вы проживете своими трудами и будете увеличивать капиталъ. Когда я умру, Юдиѳь опять займется цвѣтами, а ты еще прилежнѣе займешься законами.

Судя по наружности Юдиѳи, можно подумать, что она имѣетъ наклонность заниматься скорѣе терніемъ, нежели цвѣтами; но она въ свое время дѣйствительно была посвящена въ тайны приготовленія искусственныхъ цвѣтовъ. Опытный наблюдатель можетъ быть обнаружилъ бы во взорахъ братца и сестрицы въ то время, когда ихъ достопочтенный дѣдушка намекалъ о своей кончинѣ, нѣкотораго рода нетерпѣніе узнать, когда именно наступитъ минута его кончины и, кромѣ того, нѣкотораго рода безчеловѣчное мнѣніе, что ему пора уже скончаться.

-- Если всѣ отпили, говоритъ Юдиѳь, оканчивая свои распоряряженія: -- я позову сюда дѣвчонку: пусть она здѣсь напьется чаю. Она никогда.не кончитъ, если дамъ ей пить на кухнѣ.

Вслѣдствіе этого Чарли входитъ въ комнату и подъ сильнымъ огнемъ батареи глазъ, садится за полоскательную чашку и за обгрызки хлѣба съ масломъ. При усиленномъ наблюденіи за маленькой служанкой, Юдиѳь Смолвидъ, по видимому, достигаетъ геологическаго возраста, начало котораго смѣло можно отнести къ временамъ незапамятнымъ. Ея систематическая манера нападать на бѣдную Чарли, бранить ее за дѣло, или безъ всякаго къ тому повода, удивительна: она обнаруживаетъ такое полное усовершенствованіе въ искусствѣ угнетать слабаго, какое рѣдко пріобрѣтаютъ самые взрослые опытные практики.

-- У меня, смотри, нечего таращить глаза-то свои цѣлое послѣобѣда; восклицаетъ Юдиѳь, мотая головой и топая ногой въ то время, какъ она замѣчаетъ, что взоръ поденьщицы преждевременно останавливается на полоскательной чашкѣ: -- ѣшь проворнѣй и отправляйся за работу.

-- Слушаю, миссъ; отвѣчаетъ Чарли.

-- Не говори мнѣ "слушаю", возражаетъ миссъ Смолвидъ, -- знаю я ваши слушаю. Дѣлай, что велятъ, безъ всякихъ возраженій, тогда я, можетъ быть, повѣрю тебѣ.

Въ знакъ покорности Чарли дѣлаетъ огромный глотокъ чаю и такъ быстро уничтожаетъ остатки хлѣба, что миссъ Смолвидъ совѣтуетъ ей не жадничать, что въ "вашемъ братѣ, дѣвчоникахъ -- замѣчаетъ она -- весьма отвратительно." Быть можетъ Чарли пришлось бы выслушать еще нѣсколько замѣчаній по поводу того, что отвратительно въ "ихъ братѣ, дѣвчонкахъ", еслибъ въ уличную дверь не раздался стукъ.

-- Посмотря, кто тамъ; да смотри не чавкать, когда отворишь дверь! восклицаетъ Юдиѳъ.

Миссъ Смолвидъ, лишь только предметъ ея наблюденій выбѣжалъ за дверь, пользуется, этимъ случаемъ, убираетъ остатки хлѣба, и масла и опускаетъ двѣ три грязныя чашки въ полоскательную чашку съ ополосками, какъ будто давая этимъ знать, что потребленіе хлѣба и чаю должно считать конченнымъ.,

-- Ну! Кто тамъ, и что ему нужно? говоритъ сварливая Юдиѳь.

Оказывается, что это нѣкто "мистеръ Джорджъ". Безъ всякихъ докладовъ и церемоній мистеръ Джорджъ входитъ въ комнату.

-- О-го! говоритъ мистеръ Джоржъ; -- у васъ здѣсь тепленько. Постоянно огонекъ... Э? И прекрасно! Быть можетъ, вы поступаете умно, пріучивъ себя къ теплу?

Послѣднее замѣчаніе мистеръ Джорджъ произноситъ про себя и въ то же время киваетъ головой дѣдушкѣ Смолвиду.

-- А! это вы! восклицаетъ старый джентльменъ.-- Какъ поживаете? Здоровы ли?

-- Такъ себѣ на хорошо, ни худо, отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ и беретъ стулъ.-- Вашу внучку я уже имѣлъ удовольствіе видѣть; мое почтеніе, миссъ.

-- А вотъ это мой внукъ, говоритъ дѣдушка Смолвидъ: -- вы еще не видѣли его. Онъ служитъ въ конторѣ адвокатовъ и потому рѣдко бываетъ дома.

-- Мое почтеніе, сэръ! Онъ очень похожъ на сестру. Удивительное сходство. Чертовски похожъ на сестру, говоритъ мистеръ Джорджъ, дѣлая сильное, хотя и не совсѣмъ пріятное для близнецовъ, удареніе на послѣднее прилагательное.

-- Ну, какъ ваши дѣла идутъ, мистеръ Джорджъ? спрашиваетъ дѣдушка Смолвидъ, слегка потирая себѣ ноги.

-- Ничего, идутъ себѣ по прежнему. Катятся какъ снѣжный комъ.

Это смуглый загорѣлый мужчина лѣтъ пятидесяти, хорошо сложенный и пріятной наружности, съ кудрявыми черными волосами, съ свѣтлыми глазами и съ широкой грудью. Его мускулистыя и сильныя руки, такія же загорѣлыя, какъ и его лицо, привыкли, очевидно, къ довольно грубой жизни. Всего любопытнѣе въ немъ то, что онъ всегда садится на кончикъ стула какъ будто, отъ продолжительной привычки, онъ оставлялъ позади себя мѣсто для какой-то одежды или снаряда, которыя онъ уже давно пересталъ носить. Его походка мѣрная и тяжелая и очень шла бы къ сильному брянчанью и звону шпоръ. Теперь онъ гладко выбритъ, но сложеніе его рта показываетъ, что верхняя губа его была въ теченіе многихъ лѣтъ знакома съ огромными усами; это подтверждается и тѣмъ еще, что ладонь его широкой и загорѣлой руки отъ времени до времени приглаживаетъ верхнюю губу. Вообще, всякій можетъ догадаться, что мистеръ Джорджъ былъ нѣкогда кавалеристомъ.

Между мистеромъ Джорджемъ и семействомъ Смолвидовъ поразительный контрастъ. Кавалеристу никогда еще не случалось стоять на постоѣ, до такой степени для него несообразномъ. Это все равно, что палашъ и тоненькій ножъ для вскрытія устрицъ. Развитый станъ мистера Джорджа и захирѣвшія формы Смолвидовъ, его свободная размашистая манера, для которой, по видимому, не было въ комнатѣ простора, и ихъ сжатое, сплюснутое положеніе, его звучный голосъ и ихъ рѣзкіе пискливые тоны составляютъ самую сильную и самую странную противоположность. Въ то время, какъ онъ сидитъ посреди мрачной комнаты, согнувшись нѣсколько впередъ и опершись руками на колѣни, казалось, что онъ поглотилъ бы и все семейство Смолвидовъ и домъ съ четырьмя комнатами и съ маленькой кухней на придачу.

-- А что, вы трете ноги вѣрно затѣмъ, чтобъ втереть въ нихъ жизнь? спрашиваетъ онъ дѣдушку Смолвида, окидывая взоромъ комнату.

-- Нѣтъ, мистеръ Джорджъ: -- это отчасти я дѣлаю по привычкѣ, а отчасти потому, что треніе помогаетъ циркуляціи крови, отвѣчаетъ дѣдушка.

-- Цир-ку-ля-ціи кро-ви! повторяетъ мистеръ Джорджъ, сложивъ руки на грудь и, по видимому, сдѣлавшись вдвое больше.-- Я думаю крови-то у васъ не слишкомъ много.

-- Правда, я старъ, мистеръ Джорджъ, говоритъ дѣдушка Смолвидъ.-- Впрочемъ я не жалуюсь на старость. Я старше ея, говоритъ онъ, кивая на жену: -- а посмотрите на что она похожа! Ахъ, ты трещетка! прибавляетъ онъ, съ внезапнымъ вдохновеніемъ своего недавняго враждебнаго расположенія духа.

-- Несчастное созданіе! говоритъ мистеръ Джорджъ, поворачивая свою голову въ ту сторону, гдѣ сидитъ бабушка Смолвидъ.-- Не браните старушку. Посмотрите какая она жалкая: чепецъ на сторону, кресло въ безпорядкѣ. Ободритесь, сударыня. Вотъ такъ лучше. Вспомните о вашей матери, мистеръ Смолвидъ, говоритъ мистеръ Джорджъ, возвращаясь на мѣсто отъ бабушки, которую поправлялъ: -- если не хотите оказывать почтеніе своей женѣ.

-- Я полагаю, что вы были весьма почтительнымъ сыномъ, мистеръ Джорджъ? замѣчаетъ старикъ съ лукавой улыбкой.

-- Какъ бы то ни было, продолжаетъ мистеръ Джорджъ: -- чѣмъ меньше говорить объ этомъ, тѣмъ лучше.... Вы знаете условіе! Изъ двухъ-мѣсячныхъ процентовъ вы должны удѣлить мнѣ трубку табаку! (Не бойтесь! Тутъ все вѣрно. Вотъ вамъ новый вексель, и вотъ проценты за два мѣсяца).

Мистеръ Джорджъ садится и, скрестивъ руки, поглощаетъ взорами и семейство Смолвидовъ и всю комнату, между тѣмъ какъ дѣдушка Смолвидъ, съ помощію Юдиѳи, обращается къ двумъ кожанымъ шкатулкамъ, вынутымъ изъ запертаго бюро; въ одну изъ нихъ онъ прячетъ только что полученный документъ, а изъ другой достаетъ другой, точно такой же документъ и отдаетъ его мистеру Джорджу, который складываетъ его для закурки трубки. Старикъ, не выпуская еще документовъ изъ ихъ кожаной темницы, разсматриваетъ сквозь очки каждую строчку въ нихъ и каждую букву, раза три пересчитываетъ деньги, заставляетъ Юдиѳь по крайней мѣрѣ дважды повторять каждое слово, которое она провзноситъ, прочитывая вексель. Онъ дрожитъ какъ осиновый листъ; и дѣло черезъ это тянется довольно долго. Наконецъ, когда кончилась повѣрка, онъ отрываетъ отъ стараго векселя свои хищные пальцы и взоры и отвѣчаетъ на послѣднее замѣчаніе мастера Джорджа.

-- Вы говорите, я боюсь приказать подать вамъ трубку? Извините, сэръ; мы не такъ жадны, какъ вы думаете. Юдиѳь, подай проворнѣе трубку и стаканъ холоднаго грогу мистеру Джорджу.

Милые близнецы, не взглянувшіе въ это время ни разу въ сторону, исключая только тѣхъ минутъ, когда вниманіе ихъ было поглощено черными кожаными шкатулками, удаляются вмѣстѣ въ другую комнату, весьма недовольные посѣтителемъ; они оставляютъ его своему дѣдушкѣ, какъ молодые медвѣжата оставляютъ путешественника въ распоряженіе стараго медвѣдя.

-- И вы, я думаю, сидите тутъ цѣлый день? говоритъ мистеръ Джорджъ, скрестивъ руки.

-- Да, что дѣлать, сидимъ, сидимъ, отвѣчаетъ старикъ, кивая головой.

-- И вы ни чѣмъ не занимаетесь?

-- Я любуюсь огнемъ, смотрю, какъ варится что-нибудь или жарится...

-- Разумѣется, когда есть чему вариться или жариться, говоритъ мистеръ Джорджъ, особенно выразительно.

-- Разумѣется, только тогда и смотрю.

-- Вы никогда не читаете?

Старикъ мотаетъ головой съ торжествомъ, выражающимъ и радость и презрѣніе.

-- Нѣтъ, не читаю. Въ нашемъ семействѣ не было чтецовъ. Чтеніе денегъ не даетъ. Это, по нашему, вздоръ, лѣность, глупость. Нѣтъ, нѣтъ! мы никогда не читаемъ.

-- Въ вашемъ и въ положеніи вашей жены нѣтъ никакой разницы, и нѣтъ ничего завиднаго, говоритъ посѣтитель голосомъ слишкомъ тихимъ для притупленнаго слуха старика, и въ то же время взоръ его перебѣгаетъ отъ старика къ старухѣ и обратно кх старику. -- Послушайте! говоритъ онъ, повысивъ голосъ.

-- Я слушаю васъ.

-- Я думаю, вы продадите меня, если я просрочу хотя день.

-- Любезный другъ мой! восклицаетъ дядюшка Смолвидъ, простирая обѣ руки для объятій: -- никогда! никогда, мой другъ! Но что касается до моего пріятеля въ Сити, черезъ котораго я даю вамъ деньги въ долгъ.... за него я не ручаюсь.

-- Вотъ какъ! за него вы не ручаетесь? говоритъ мистеръ Джорджъ, заключая свой вопросъ въ полголоса: -- ахъ, ты подлый старый бездѣльникъ!

-- Любезный мой, на него нельзя положиться. Я не вѣрю ему. На счетъ обязательствъ, ужь нечего сказать, онъ строгъ.

-- Чортъ его возьми! говоритъ мистеръ Джорджъ.

Въ эту минуту въ комнату является Чарли съ подносомъ, на которомъ лежитъ трубка, небольшой сверточекъ табаку, ромъ и вода.

-- Какъ ты попала сюда? говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Ты не имѣешь фамильнаго сходства.

-- Я прихожу сюда работать, сэръ, отвѣчаетъ Чарли.

Кавалеристъ (если и въ самомъ дѣлѣ онъ кавалеристъ, или былъ кавалеристомъ) снимаетъ съ нея шляпку и слегка, то есть слегка для его тяжелой руки, гладитъ ее по головѣ.

-- Ты придаешь всему дому пріятную улыбку. Онъ столько же нуждается въ юности, сколько и въ чистомъ воздухѣ.

Сказавъ это, онъ отпускаетъ Чарли, закуриваетъ трубку а пьетъ за здоровье пріятеля мистера Смолвида, за единственную искру воображенія, уцелѣвшую въ душѣ почтеннаго старца.

-- Такъ вы думаете, что онъ не помилуетъ меня?

-- Я думаю... я не ручаюсь за него. Я даже увѣренъ, что онъ не помилуетъ. Я уже испыталъ это разъ двадцать на дѣлѣ, говоритъ дѣдушка Смолвидъ несовсѣмъ осторожно.

Дѣйствительно, дѣдушка Смолвидъ говоритъ это несовсѣмъ осторожно, потому что его дражайшая половина, которая дремала передъ огонькомъ, вдругъ просыпается и начинаетъ бормотать:-- Двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, двадцать двадцатифунтовыхъ ассигнацій въ шкатулкѣ, двадцать гиней, двадцать милліоновъ по двадцати процентовъ, двадцать....

Но при этомъ летучая подушка прерываетъ дальнѣйшія исчисленія.

Для мистера Джорджа эта замѣчательная операція кажется новинкою, онъ отнимаетъ подушку и поправляетъ старуху.

-- Ахъ, ты адская фурія; ахъ, ты скорпіонъ! Ахъ, ты жаба! Старая вѣдьма, которую давно надо сжечь! задыхаясь произноситъ старикъ, распростертый въ своемъ креслѣ.

-- Другъ мой, потрясите меня.

Мистеръ Джорджъ, посмотрѣвъ сначала на одного, потомъ на другого такими глазами, какъ будто онъ вдругъ сдѣлался безумнымъ, беретъ своего почтеннаго знакомца за грудь, выпрямляетъ его въ креслѣ такъ легко, какъ будто выпрямлялъ большую куклу и, по видимому, впадаетъ въ раздумье на счетъ того, вытрясти ли изъ него навсегда способность и силу швырять подушку, или нѣтъ? Удерживаясь однако отъ покушенія на жизнь, онъ ограничивается тѣмъ, что потрясаетъ его такъ сильно, что голова старика вертится какъ у арлекина, выпрямляетъ его въ креслѣ и такъ крѣпко нахлобучиваетъ на него ермолку, что старикъ минуты двѣ мигаетъ глазами.

-- О, Боже мой! восклицаетъ мистеръ Смолвидъ, задыхаясь.-- Теперь мнѣ хорошо, очень хорошо. Благодарю васъ, добрый другъ мой; мнѣ очень хорошо. О, Боже мой! я не могу духъ перевести!

И мистеръ Смолвидъ говоритъ это не безъ очевиднаго страха къ своему доброму другу, который продолжаетъ стоять передъ вамъ какъ чудовище, котораго размѣры сдѣлались еще огромнѣе.

Ужасающее привидѣніе удаляется наконецъ къ своему стулу, садится и окружаетъ себя облакомъ табачнаго дыму. Оно утѣшаетъ себя философскимъ размышленіемъ.

-- Имя твоего пріятеля въ Сити начинается съ буквы Д; а ты правъ, что онъ не пощадитъ меня въ случаѣ просрочки.

-- Вы, кажется, говорите что-то мистеръ Джорджъ? спрашиваетъ старикъ.

Кавалеристъ отрицательно качаетъ головой; онъ наклоняется впередъ, упирается въ правое колѣно локтемъ правой руки, въ которой держитъ трубку, воинственно подбоченивается лѣвой рукой и продолжаетъ курить. Между тѣмъ онъ весьма серьезно и внимательно посматриваетъ на мистера Смолвида и отъ времени до времени разгоняетъ рукой дымъ, чтобы яснѣе его видѣть.

-- Я думаю, говоритъ онъ, измѣняя свое положеніе на столько, чтобъ прикоснуться губами къ стакану съ грогомъ: -- я думаю, что я единственный человѣкъ изъ всѣхъ живыхъ, а можетъ быть и изъ мертвыхъ, который получаетъ отъ васъ трубку табаку?

-- Конечно! возражаетъ старикъ: -- это правда, мистеръ Джорджъ, я рѣдко принимаю гостей, и еще рѣже угощаю ихъ. Я не имѣю средствъ для этого. Но такъ какъ вы поставили въ условіе трубку табаку...

-- Я поставилъ ее потому, что она ничего не стоитъ вамъ. Мнѣ только хотѣлось вытянуть ее отъ васъ, имѣть отъ васъ что нибудь за свои деньги.

-- Ха! Вы очень, очень благоразумны, сэръ! восклицаетъ дѣдушка Смолвидъ, потирая себѣ ноги.

-- Конечно, я всегда былъ благоразуменъ. Пфу. Ужь одно, что я съумѣлъ пробраться сюда, есть вѣрный признакъ моего благоразумія. Пфу. Что я благоразуменъ, это доказываетъ мое положеніе. Пфу. Меня всегда считали за человѣка благоразумнаго, говорить мистеръ Джорджъ, начиная курить спокойнѣе.-- Благоразуміе открыло мнѣ блестящую дорогу въ жизни....

-- Полноте, сэръ, не унывайте. Вы еще подниметесь.

Мистеръ Джорджъ смѣется и пьетъ.

-- Нѣтъ ли у васъ родственниковъ, спрашиваетъ дѣдушка Смолвидъ, и глаза его засверкали: -- нѣтъ ли у васъ родственниковъ, которые согласились бы очистить это маленькое обязательство, или которые отрекомендовали бы надежныхъ поручителей и тогда я могъ бы убѣдить моего пріятеля въ Сити дать вамъ еще въ долгъ? Двухъ надежныхъ поручителей для него будетъ весьма достаточно. Такъ нѣтъ ли у васъ такихъ родственниковъ, мистеръ Джорджъ?

Мистеръ Джорджъ продолжаетъ спокойно курить и отвѣчаетъ:

-- Еслибъ у меня и были такіе родственники, я бы не рѣшился безпокоить ихъ. На своемъ вѣку я и то уже много безпокоилъ своихъ. Быть можетъ, для другого бродяги, который всю свою лучшую пору жизни провелъ самымъ взбалмошнымъ образомъ, можетъ быть, для него явиться къ порядочнымъ людямъ, которымъ никогда не дѣлалъ чести своимъ поведеніемъ, значитъ все равно, что выказать свое разкаяніе; но я не принадлежу къ разряду такихъ бродягъ. По моему мнѣнію, ужь если рѣшился шататься по бѣлому свѣту, такъ и шатайся.

-- Но врожденное чувство любви, мистеръ Джорджъ; намекаетъ дѣдушка Смолвидъ.

-- Къ кому? Ужь не къ двумъ ли поручителямъ? говоритъ мистеръ Джорджъ, качая головою и продолжая спокойно курить.-- Нѣтъ, я не такого рода бродяга.

Дѣдушка Смолвидъ, съ того времени, какъ мистеръ Джорджъ выпрямилъ его, постепенно съеживаясь и скользя въ своемъ креслѣ, обращается наконецъ въ связку стараго платья съ голосомъ внутри ея, призывающимъ Юдиѳь. Эта гурія является, потрясаетъ дѣдушку надлежащимъ образомъ и получаетъ отъ него приказаніе остаться при его особѣ. По видимому, онъ боится безпокоить своего посѣтителя насчетъ повторенія его пріятельскихъ услугъ.

-- Ха! замѣчаетъ онъ, выправленный по прежнему.-- Еслибъ вы, мистеръ Джорджъ, могли выслѣдить капитана, тогда бы ваши дѣла поправились. Еслибъ тогда, когда вы въ первый разъ пришли сюда, вслѣдствіе нашихъ объявленій въ газетахъ... я говорю нашихъ, но этимъ я намекаю на объявленіе моего пріятеля въ Сити и еще другихъ двухъ пріятелей, которые одинаковымъ образомъ пускаютъ въ ходъ свои капиталы и даютъ мнѣ возможность извлекать изъ этого маленькія выгоды.... еслибъ въ то время, мистеръ Джорджъ, вы помогли намъ, то дѣлишки ваши округлились бы замѣтно.

-- Я бы очень хотѣлъ, чтобъ дѣлишки мои округлились, какъ вы говорите; отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ, начиная курить уже не такъ спокойно, какъ прежде, потому что приходъ Юдиѳи нарушилъ это спокойствіе какимъ-то очарованіемъ вовсе не плѣнительнымъ, очарованіемъ, присуждавшимъ его не сводить глазъ съ нея, въ то время, какъ она стоитъ у кресла своего дѣдушки: -- впрочемъ, вообще говоря, я очень радъ, что дѣлишки мои не округлились.

-- Это почему, мистеръ Джорджъ? Во имя.... во имя старой вѣдьмы скажите, почему? говоритъ дѣдушка Смолвидъ съ очевиднымъ раздраженіемъ.

(Ему показалось, что въ эту минуту старая вѣдьма, сквозь сонъ, бросила на него сверкающій взглядъ.)

-- По двумъ причинамъ, товарищъ.

-- А какіе де эти двѣ причины, мистеръ Джорджъ? Во имя.... во имя....

-- Нашего пріятеля въ Сити, подсказываетъ мистеръ Джорджъ, спокойно прихлебывая изъ стакана.

-- Пожалуй хоть и его, если хотите. Какія же эти причины?

-- Во первыхъ, отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ, продолжая смотрѣть на Юдиѳь, какъ будто для него было все равно обратиться ли съ словами къ ней, или къ дѣдушкѣ, такое разительное сходство замѣчаетъ онъ между ними:-- во первыхъ потому, что вы, джентльмены, поймали меня въ западню. Вы объявляли, что мистеръ Гаудонъ... или, вѣрнѣе, капитанъ Гаудонъ, если вы держитесь пословицы: "сдѣланъ капитаномъ, такъ и будь капитанъ"... такъ вы объявили, что мистеръ Гаудонъ услышитъ нѣчто въ свою пользу.

-- Ну, такъ что же? возражаетъ старикъ и рѣзко и колко,

-- А то, говорить мистеръ Джорджъ, продолжая курить: -- что ему мало было бы пользы, еслибъ засадили его въ тюрьму, по милости всѣхъ лондонскихъ ростовщиковъ.

-- А почемъ вы знаете это? Можетъ статься, нѣкоторые изъ его родственниковъ уплатили бы за него долги, или поручились бы за него. Да къ тому же и онъ порядочно поддѣлъ насъ. Онъ долженъ вамъ всѣмъ вообще огромныя суммы. Я бы лучше согласился задушить его, чѣмъ потерять свои деньги. Когда я сижу здѣсь и думаю о немъ, говоритъ старикъ сквозь зубы и сжавъ.свои безсильные пальцы въ кулаки: -- мнѣ такъ и хочется его задушить.,

И въ внезапномъ порывѣ бѣшенства, онъ бросаетъ подушку въ безотвѣтную мистриссъ Смолвидъ; но, къ счастію, подушка пролетаетъ мимо и падаетъ у стула.

-- Мнѣ не нужно говорить, замѣчаетъ кавалеристъ, вынувъ на минуту чубукъ изо рта и снова обращая свой взоръ отъ полета подушки къ трубкѣ, начинавшей гаснуть: -- мнѣ не нужно говорить, что онъ велъ свои дѣла неакуратно и шелъ по прямой дорогѣ къ разоренію. Я много дней былъ рядомъ съ нимъ, когда онъ мчался во весь духъ къ своей гибели. Я находился при немъ, когда онъ былъ боленъ и здоровъ, бѣденъ и богатъ. Я удержалъ его вотъ этой рукой, когда онъ, проскакавъ всю свою жизнь и разрушивъ передъ собой все, что встрѣчалось ему на пути, приложилъ пистолетъ къ головѣ.

-- Жаль, что не спустилъ онъ курокъ! говоритъ доброжелательный старикъ: -- жаль, что онъ не раздробилъ себѣ черепъ на столько кусочковъ, сколько онъ долженъ фунтовъ стерлинговъ!

-- Да, это въ самомъ дѣлѣ было бы большое раздробленіе; хладнокровно возражаетъ кавалеристъ: -- во всякомъ случаѣ въ свое время онъ былъ молодъ, сх большими надеждами, и очень недуренъ собой, и я радъ, что мнѣ не удалось найти его, когда всѣ эти качества уже исчезли въ, радъ, что мнѣ не удалось убѣдить его воспользоваться предлагаемыми выгодами. Вотъ это первая причина.

-- Я полагаю, что и вторая причина въ томъ же родѣ? говоритъ старить, оскаливъ кубы.

-- О нѣтъ! совсѣмъ другая. Еслибъ я вызвался сыскать его, мнѣ бы пришлась отравиться за нимъ на другой свѣтъ. Отъ былъ тамъ.

-- Почемъ же вы знаете, что онъ былъ тамъ?

-- Потому, что его не было здѣсь.

-- А почемъ вы знаете, что его не было здѣсь?

-- Пожалуйста не теряйте свое хладнокровіе; берегите его, какъ бережете свои деньги; говоритъ мистеръ Джорджъ, спокойно выколачивая пепелъ изъ трубки.-- Онъ уже давно утонулъ. Я увѣренъ въ этомъ. Онъ упалъ съ корабля: умышленно, или нечаянно, этого я не знаю. Быть можетъ это лучше извѣстно вашему пріятелю въ Сити. Знаете ли вы эту пѣсенку, мистеръ Смолвидъ? прибавляетъ мистеръ Джорджъ, начиная насвистывать и выбивать тактъ по столу пустой трубкой.

-- Пѣсенку? отвѣчаетъ старикъ.-- Нѣтъ, не знаю. У насъ здѣсь не поются пѣсни.

-- Это погребальный маршъ. Подъ эту пѣсенку хоронятъ солдатъ; вотъ вамъ и конецъ этому дѣлу. Теперь, если ваша прекрасная внучка... извините миссъ.... удостоитъ спрятать эту трубку мѣсяца на дня, то на слѣдующій разъ не придется покупать новой. Прощайте, мистеръ Смолвидъ!

-- Прощайте, мой неоцѣненный другъ!

И старикъ протягиваетъ обѣ руки.

-- Такъ вы думаете, что вашъ пріятель не пощадитъ меня, если я просрочу? говоритъ кавалеристъ, взглянувъ внизъ на старика, какъ великанъ.

-- Да, я думаю, мой неоцѣненный другъ; отвѣчаетъ старикъ, взглянувъ вверхъ, какъ пигмей.

Мистеръ Джорджъ смѣется. Бросивъ еще взглядъ на мистера Подвида и поклонившись на прощанье Юдиѳи, выходитъ изъ кометы, побрякивая воображаемымъ палашемъ и другими металлическая доспѣхами.

-- Бездѣльникъ! говоритъ старый джентльменъ, дѣлая отвратительную гримасу на дверь въ то время, какъ она затворяется: -- я тебя скручу, любезный. Подожди, ты узнаешь меня!

Послѣ этого любезнаго замѣчанія, его думы стремятся въ тѣ очаровательныя области размышленія, которыя воспитаніе и образъ жизни открыли ему; и снова онъ и мистриссъ Смолвидъ проводятъ свои счастливые часы, какъ два безсмѣнныхъ часовыхъ, забытые на своихъ постахъ Чернымъ Сержантомъ -- Смертью.

Между тѣмъ какъ эта милая парочка остается на своихъ мѣстахъ, мистеръ Джорджъ медленно идетъ по улицамъ, принявъ величавую осанку и весьма серьёзный видъ. Уже восемь часовъ, и день быстро клонится къ концу. Онъ останавливается у Ватерлосскаго моста, читаетъ афишу и рѣшается идти въ театръ Астли, Приходить туда и восхищается лошадьми и подвигами наѣздниковъ; критическимъ взоромъ осматриваетъ оружіе; недоволенъ сраженіями, въ которыхъ очевидно обнаруживается незнаніе фехтовальнаго искусства, но глубоко тронутъ содержаніемъ пьесы. Въ послѣдней сценѣ, когда индѣйскій владѣтель садится въ колесницу и благословляетъ союзъ молодыхъ влюбленныхъ, распростирая надъ ними Британскій флагъ, въ глазахъ мистера Джорджа плаваютъ слезы умиленія.

По окончаніи театра, мистеръ Джорджъ переходитъ черезъ мостъ и направляетъ свой путь къ той замѣчательной части города, около Гэймаркета и Лэйстерскаго сквера, которая служитъ центромъ притяженія посредственныхъ иностранныхъ отелей и иностранцевъ, кулачныхъ бойцовъ и рапирныхъ бойцовъ пѣхотинцевъ, стараго фарфора, игорныхъ домовъ, выставокъ и огромнаго собранія оборванныхъ и невидимыхъ днемъ созданій. Проникнувъ въ самое сердце этой части города, онъ подходитъ черезъ дворъ и по длинному выбѣленному корридору, къ огромному кирпичному зданію, составленному изъ голыхъ стѣнъ, пола, потолка и потолочныхъ оконъ. На лицевомъ фасадѣ, если можно только допустить, что это зданіе имѣетъ лицевой фасадъ, крупными буквами написано: Джорджа Галлерея для стрѣльбы въ цѣль и проч.

Мистеръ Джорджъ входитъ въ галлерею для стрѣльбы въ цѣль и проч., въ которой горитъ газъ (теперь уже весьма слабо), стоятъ два выбѣленные щита для стрѣльбы изъ ружей, принадлежности для стрѣльбы изъ лука, рапиры и все необходимое для британскаго боксерства. Въ этотъ вечеръ, однакоже, никто не занимался въ галлереѣ Джорджа мы однимъ изъ означенныхъ упражненій; въ ней такъ мало посѣтителей, что вся она находится въ распоряженіи маленькаго уродливаго человѣчка, съ огромной головой, который спитъ на полу.

Маленькій человѣчекъ одѣтъ какъ оружейный мастеръ, въ фартукѣ и фуражкѣ изъ зеленой байки; его руки запачканы порохомъ, и на лицѣ видны слѣды пальцевъ, усердно заряжавшихъ ружья. Въ то время какъ онъ лежитъ передъ бѣлымъ щитомъ, озаренный газовымъ свѣтомъ, черныя пятна на лицѣ въ свою очередь ярко блестятъ. Не подалеку отъ него стоитъ крѣпкій, грубый сосновый столъ съ тисками и другими слесарными инструментами, которыми онъ работалъ. Онъ очень невысокъ ростомъ, съ скомканнымъ лицомъ, и, судя по синей и покрытой шрамами щекѣ его, можно полагать, что онъ во время исполненія своей обязанности, нѣсколько разъ испытывалъ на себѣ дѣйствіе пороха.

-- Филь! говоритъ кавалеристъ спокойнымъ голосомъ.

-- Что прикажете, отвѣчаетъ Филь, съ трудомъ поднимаясь на ноги.

-- Было ли сдѣлано здѣсь что нибудь?

-- Было, да не совсѣмъ-то бойко, говоритъ Филь.-- Пять дюжинъ выстрѣловъ изъ ружей и дюжина изъ пистолетовъ. А ужь какъ попадали въ цѣль-то, если бы вы знали!

И Филь, при этомъ воспоминаніи, протяжно просвисталъ.

-- Запирай двери, Филь!

Въ то время, какъ Филь отправляется исполнить приказаніе, оказывается, что онъ хромаетъ, хотя и не лишенъ способности холить довольно быстро. На испещренной сторонѣ его лица нѣтъ брови, а на другой сторонѣ видна густая черная бровь. Это разнообразіе придаетъ ему весьма замѣчательный и злобный видъ. Съ его руками приключались, по видимому, всевозможныя несчастій: всѣ пальцы на нихъ изрублены, покрыты шрамами, исковерканы. Онъ кажется очень силенъ, потому что поднимаетъ тяжелыя скамейки, какъ будто не имѣя ни малѣйшаго понятія о томъ, что значитъ тяжесть. Онъ имѣетъ странную привычку ходить по галлереѣ къ какимъ бы то ни было предметамъ, и съ какою бы то на было цѣлью, не по прамому направленію, но около стѣнъ и притомъ безпрерывно упираясь плечомъ въ стѣну; отъ этого всѣ стѣны за извѣстной высотѣ были засалены.

Этотъ стражъ Галлереи Джорджа, стражъ во время отсутствія самого Джорджа, заключаетъ свои обязанности тѣмъ, что, заперевъ дверь, гаситъ всѣ газовые рожки, кромѣ одного, и вытаскиваетъ изъ досчатаго чулана два матраца и всѣ принадлежности для двухъ постелей. Матрацы кладутся въ двухъ противоположныхъ концахъ галлереи; кавалеристъ стелетъ себѣ постель, Филь себѣ.

-- Филь говорятъ хозяинъ, подходя къ нему безъ сюртука и жилета и имѣя въ этомъ костюмѣ самый воинственный видъ.-- Правда ли, что тебя нашли подъ воротами?

-- Въ канавѣ!-- отвѣчаетъ Филь.-- Полицейскій стражъ споткнулся на меня!

-- Значитъ, тебѣ не даромъ обходилось твое бродяжничество?

-- Ужь истинно, что не даромъ,-- говоритъ Филь.

-- Спокойной ночи!

-- Спокойной ночи, хозяинъ!

Филь даже и до постели не можетъ дойти прямо, онъ считаетъ необходимымъ потереться плечомъ около двухъ стѣнъ галлереи, и потомъ спуститься на матрацъ. Кавалеристъ, пройдясь раза два вдоль всей галлереи, бросаетъ взглядъ на луну, которая уже ярко свѣтитъ въ потолочныя окна, и кратчайшимъ путемъ отправляется къ матрацу и въ свою очередь ложится спать.

XXII. Мистеръ Боккетъ.

Аллегорія въ Линкольнъ-Инѣ смотритъ довольно свѣжо, несмотря что вечеръ очень зноенъ.-- Оба окна въ комнатѣ мистера Толкинхорна открыты, и самая комната кажется обширною, освѣжаемою вѣтромъ и мрачною. Такихъ прекрасныхъ характеристикъ нельзя пожелать для какой бы то ни было комнаты, когда наступаетъ ноябрь съ туманами и слякотью, или январь съ морозами и снѣгами, но они имѣютъ свои особенныя достоинства во время длинныхъ и знойныхъ лѣтнихъ вакацій. Они доставляютъ возможность аллегоріи казаться еще свѣжѣе, несмотря что у нея и безъ того уже щечки румяны какъ спѣлые персики, колѣни какъ букеты цвѣтовъ, а икры на ногахъ и мускулы на рукахъ представляютъ ярко розовыя выпуклости.

Много пыли влетаетъ въ окна мистера Толкинхорна, а еще болѣе гнѣздятся ее въ мебели и бумагахъ. Она лежитъ повсюду густымъ слоемъ. Когда заблудившійся сельскій вѣтерокъ, залетѣвъ въ комнату мистера Толкинхорна, испугается и начнетъ вырываться изъ нея на улицу, онъ бросаетъ тогда столько пыли въ глаза аллегоріи, сколько адвокатство, или самъ мистеръ Толкинхорнъ, одинъ изъ его благонадежнѣйшихъ представителей, бросаетъ пыли, при удобномъ случаѣ, въ глаза кліентовъ

Мистеръ Толкинхорнъ сидитъ у открытаго окна, въ своемъ мрачномъ магазинѣ пыли, въ которую превратится со временемъ и онъ самъ, и всѣ его бумаги, и кліенты, и всѣ земные предметы, одушевлевные и неодушевленные,-- сидитъ мистеръ Толкинхорнъ у открытаго окна и съ наслажденіемъ проводитъ время за бутылкой стараго портвейна. Хотя мистеръ Толкинхорнѣ, человѣкъ въ высшей степени шероховатый, скрытный, холодный и молчаливый, но онъ не хуже другихъ умѣетъ наслаждаться хорошимъ портвейномъ. У него есть драгоцѣнный запасъ стараго портвейна въ одномъ изъ потаенныхъ погребовъ въ зданіи, который принадлежитъ къ числу многихъ его тайнъ. Когда онъ обѣдаетъ одинъ въ своихъ комнатахъ, какъ обѣдалъ онъ сегодня, и когда къ обѣду его принесутъ изъ ближайшаго ресторана любимый кусокъ рыбы, кусокъ биф-стексу или цыплятъ, онъ спускается со свѣчкой въ нижнія области опустѣлаго дома, и, сопровождаемый отдаленнымъ гуломъ гремящихъ дверей, медленно возвращается назадъ, и окруженный подземной атмосферой, приноситъ бутылку, изъ которой онъ выливаетъ лучезарный пятидесяти-лѣтній нектаръ, который краснѣетъ въ стаканѣ, сознавая свою знаменитость, и наполняетъ всю комнату ароматомъ южнаго винограда.

Мистеръ Толкинхорнъ, окруженный сумерками, сидитъ у открытаго окна и наслаждается старымъ портвейномъ. Портвейнъ какъ будто нашептываетъ о своемъ пятидесяти-лѣтнемъ безмолвіи и заточеніи, и заставляетъ мистера Толкинхорна казаться еще скрытнѣе и молчаливѣе. Болѣе непроницаемый, чѣмъ когда нибудь, онъ сидитъ, пьетъ и становится пріятнымъ только для себя. Онъ углубляется въ созерцаніе тайнъ, извѣстныхъ ему одному и имѣющихъ связь съ темными парками въ провинціяхъ и огромными, пустыми, запертыми домами въ столицѣ. Быть можетъ, въ минуты созерцаніи, онъ удѣляетъ мысли двѣ себѣ, своей семейной исторіи, своимъ деньгамъ и своему духовному завѣщанію, что, между прочимъ, составляетъ непроницаемую тайну для всякаго. Онъ вспоминаетъ о своемъ другѣ, человѣкѣ одного съ нимъ призванія, холостякѣ, который жилъ точно такою же жизнью до семидесяти пяти-лѣтняго возраста, и потомъ вдругъ, замѣтивъ (какъ полагаютъ другіе), что эта жизнь страшно однообразна, подарилъ въ одинъ прекрасный лѣтній вечеръ золотые часы своему парикмахеру, спокойно возвратился домой въ Темпль и повѣсился.

Но, мистеръ Толкинхорнъ не можетъ, по принятому имъ обыкновенію, предаваться безконечно долго своимъ размышленіямъ, потому что сегодня вечеромъ онъ не одинъ въ своей комнатѣ. За тѣмъ же столомъ, на стулѣ, почтительно и довольно неловко отодвинутомъ отъ стола, сидитъ плѣшивый, кроткій, лоснящійся человѣка, который почтительно кашляетъ себѣ въ кулакъ, когда адвокатъ предлагаетъ ему налить себѣ еще стаканчикъ.

-- Теперь Снагзби,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ:-- поговоримте объ этой странной исторіи.

-- Если вамъ угодно, сэръ.

-- Вы говорили, что вчера вечеромъ, когда были такъ добры и вошли сюда....

-- Я долженъ просить у васъ извиненія, сэръ, если это была смѣлость съ моей стороны: но я вспомнилъ, что вы принимали нѣкоторое участіе въ этой особѣ, и подумалъ, что, быть можетъ, вы.... то есть.... вы пожелаете....

Мистеръ Толкинхорнъ не такой человѣкъ, чтобы помогъ мистеру Снагзби сдѣлать какое нибудь заключеніе, или допустить какую нибудь возможность касательно своей особы.

Мистеръ Снагзби дѣлаетъ въ кулакъ боязливый кашель и вмѣсто заключенія рѣшается сказать:

-- Я долженъ, сэръ, просить прощенія у васъ за эту вольность: я увѣренъ въ этомъ.

-- Вовсе нѣтъ, говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Вы говорили мнѣ, Снагзби, что вы надѣли шляпу и пошли сюда, не сказавъ женѣ, что вы намѣрены дѣлать. Это съ вашей стороны было сдѣлано весьма благоразумно, потому что дѣло это не такъ важно, чтобы нужно было говорить о немъ.

-- Вы знаете, сэръ, возражаетъ мистеръ Снагзби: -- моя хозяюшка, не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, очень любознательна. Она очень любознательна. Бѣдняжка! она подвержена спазмамъ, и потому для нея необходимо находиться въ постоянномъ возбужденіи. Вслѣдствіе этого, она интересуется каждымъ предметомъ, касается ли онъ ея или нѣтъ, это все равно; въ особенности она интересуется тѣми предметами, которые ея не касаются. Вообще говоря, у моей хозяюшки очень дѣятельное настроеніе духа.

Мистеръ Снагзби пьетъ и съ нѣкоторымъ восхищеніемъ кашляетъ въ кулакъ:

-- Какое у васъ прекрасное винцо, говоритъ онъ.

-- Поэтому-то вы и вздумали побывать у меня вчера? говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, не обращая вниманія на замѣчаніе Снагзби.-- Поэтому-то вы вздумали прійти ко мнѣ и сегодня?

-- Точно такъ, сэръ, и сегодня. Моя хозяюшка, непридавая этому слишкомъ важнаго значенія, въ настоящее время находится въ поэтическомъ настроеніи, по крайней мѣрѣ такъ она думаетъ, и занимается теперь Вечерними Упражненіями (такъ по крайней мѣрѣ это называется у нихъ) подъ руководствомъ почтеннѣйшей особы, по имени Чадбандъ. Нѣтъ спора, что онъ владѣетъ огромнымъ запасомъ краснорѣчія, но мнѣ оно какъ-то не нравятся. Впрочемъ, это не касается настоящаго дѣла. Моя хозяюшка отправилась туда, а я воспользовался этимъ обстоятельствомъ и отправился сюда.

Мистеръ Толкинхорнъ соглашается, что это сдѣлано весьма благоразумно.

-- Налейте свой стаканъ, Снагзби, говоритъ онъ.

-- Благодарю васъ, сэръ, отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, производя въ кулакъ почтительный кашель.-- А винцо, я вамъ доложу, сэръ: ужасно прекрасное!

-- Да, теперь такое вино въ диковину, говорить мистеръ Тодкинхорнъ. Ему пятьдесятъ лѣтъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? Впрочемъ, тутъ нѣтъ ничего удивительнаго. Ему можно сказать столько лѣтъ, сколько вамъ угодно.

Отдавъ эту дань хвалы портвейну, мистеръ Снагзби въ знакъ того, что онъ еще не пивалъ такого драгоцѣннаго винца, смиренію, почтительно и съ нѣкоторымъ извиненіемъ кашляетъ въ кулакъ.

-- Не можете ли вы повторить мнѣ еще разъ то, что разсказывалъ вамъ мальчикъ? спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ, опуская руки въ карманы своихъ ржавыхъ панталонъ и откидываясь на спинку своего стула.

-- Извольте, сэръ, съ удовольствіемъ.

И поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей съ точностію, хотя съ излишнею подробностію, повторяетъ признаніе Джо, сдѣланное имъ въ присутствіи гостей, въ домѣ Снагзби. Достигая конца своего повѣствованія, Снагзби вдругъ останавливается и произноситъ:

-- Ахъ, Боже мой! я вовсе и не зналъ, что здѣсь находится еще джентльменъ!

Мистеръ Снагзби съ изумленіемъ видитъ, что между нимъ и адвокатомъ, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ стола, стоитъ человѣкъ съ шляпой я палкой въ рукѣ, и съ весьма внимательнымъ лицомъ. Его не было тамъ, когда вошелъ Снагзби, и не входилъ онъ туда послѣ его прихода ни въ дверь, ни въ одно изъ двухъ оконъ. Въ комнатѣ есть шкафъ, но его петли не скрипѣли, и не было слышно на полу человѣческихъ шаговъ. А между тѣмъ передъ ними стоялъ третій человѣкъ, съ лицомъ, выражающимъ вниманіе, съ шляпой и палкой въ рукѣ; онъ стоялъ передъ ними, закинувъ руки назадъ, какъ безмолвный и спокойный слушатель. Это человѣкъ крѣпкаго тѣлосложенія, проницательный, съ необыкновеннымъ спокойствіемъ къ лицѣ и въ манерахъ, одѣтый въ черное платье и среднихъ лѣтъ. Кромѣ того, что онъ такъ пристально всматривается въ мистера Снагзби, какъ будто хочетъ сдѣлать портретъ съ него, въ немъ, съ перваго взгляда, нѣтъ нечего замѣчательнаго; одно только поразительно въ немъ -- это его призрачное появленіе.

-- Не обращайте вниманія на этого джентльмена, говоритъ мистеръ Толкинхорнъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ.-- Это ни больше ни меньше какъ мистеръ Боккетъ.

-- О! въ самомъ дѣлѣ, сэръ, отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, выражая своимъ особеннымъ кашлемъ, что онъ находится въ совершенномъ невѣдѣніи касательно того, кто и что такое Боккетъ.

-- Я нарочно пригласилъ его выслушать эту исторію, говоритъ адвокатъ: -- потому что, по нѣкоторымъ причинамъ, у меня есть намѣреніе разузнать объ этомъ поболѣе, а этотъ человѣкъ весьма опытенъ въ подобныхъ дѣлахъ. Что вы скажете на этотъ счетъ, мистеръ Боккетъ?

-- Это очень просто, сэръ. Съ тѣхъ поръ, какъ наши люди выгнали этого мальчишку, то объ немъ нѣтъ ни духу, ни слуху; но если мистеру Снагзби не будетъ въ трудъ сходить со мной въ улицу Одинокаго Тома и указать мнѣ на него, то часа черезъ два мы представимъ его сюда. Конечно, я могу сдѣлать это и безъ мистера Снагзби, но съ нимъ вмѣстѣ дѣло будетъ вѣрнѣе.

-- Мистеръ Боккетъ полицейскій офицеръ, говоритъ адвокатъ, обращаясь къ Снагзби для поясненія.

-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? говоритъ мистеръ Снагзби съ явными признаками, что волоса его намѣрены стать дыбомъ.

-- И если вы не имѣете основательнаго препятствія проводить мистера Боккета къ означенному мѣсту, продолжаетъ адвокатъ: -- я буду очень обязанъ вамъ.

Въ минуту нерѣшительности со стороны мистера Снагзби, Боккетъ погружается въ самую глубь его души.

-- Вы, пожалуйста, не бойтесь за мальчика, говоритъ онъ. Вамъ нечего бояться за него. Мы ничего дурного ему не сдѣлаемъ. Мы только приведемъ его сюда и предложимъ ему нѣсколько вопросовъ. Это для него же послужитъ въ пользу. Какъ честный человѣкъ, обѣщаю вамъ, что мальчикъ будетъ отправленъ отсюда въ совершенной безопасности. Пожалуйста, не бойтесь за него: все будетъ сдѣлано прекрасно.

-- Очень хорошо, мистеръ Толкинхорнъ! восклицаетъ мистеръ Снагзби. увѣренный въ словахъ мистера Боккета: -- ужь если такъ...

-- Ну да, конечно такъ, мистеръ Снагзби, возражаетъ Боккетъ, отводя его въ сторону, похлопывая его фамильярно по плечу и говоря съ нимъ дружелюбнымъ, внушающемъ довѣріе тономъ;-- вѣдь вы человѣкъ свѣтскій, человѣкъ дѣловой, человѣкъ съ здравымъ разсудкомъ, слѣдовательно понимаете въ чемъ дѣло.

-- Премного обязанъ вамъ за ваше хорошее мнѣніе о мнѣ, отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, употребляя при этомъ скромный и почтительный кашель въ кулакъ: -- но....

-- Но, вѣдь вы понимаете въ чемъ дѣло, говоритъ Боккетъ.-- Нѣтъ никакой надобности говорить такому человѣку какъ вы, занятому такими дѣлами какъ ваши, которыя требуютъ особаго довѣрія къ своей особѣ, особой дальновидности,-- словомъ, особаго ума и характера (вѣдь у меня дядюшка занимался нѣкогда вашимъ ремесломъ), нѣтъ никакой необходимости говорить такому человѣку, что чѣмъ скромнѣе и спокойнѣе повести дѣла подобнаго рода, тѣмъ лучше и благоразумнѣе.

-- Конечно, конечно, отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей.

-- Я не хочу скрывать отъ васъ одного обстоятельства, говоритъ Боккетъ, принимая тонъ чистосердечія: -- что, сколько я понимаю, въ этой исторіи скрывается нѣкоторое сомнѣніе насчетъ небольшаго наслѣдства, которое принадлежало покойному, и что эта женщина вѣроятно имѣла какіе нибудь виды на это наслѣдство, понимаете меня?

-- О! совершенно понимаю, говоритъ мистеръ Снагзби; но, по видимому, онъ понимаетъ весьма несовершенно.

-- Значитъ дѣло теперь въ томъ, продолжаетъ мистеръ Боккетъ, снова похлопывая по плечу Снагзби одобрительнымъ и дружескимъ образомъ: -- дѣло въ томъ, что каждый человѣкъ долженъ пользоваться правосудіемъ. Не такъ ли?

-- Совершенно такъ, отвѣчаетъ мистеръ Снагзби, кивая головой.

-- Такъ вотъ поэтому и въ то же время чтобы обязать вашего.... какъ бишь вы называете ихъ, кліентами или покупателями? Я не помню, какъ называлъ ихъ мой дядя.

-- Я обыкновенно называю ихъ моими покупателями, отвѣчаетъ мистеръ Снагзби.

-- Вы правы, возражаетъ мистеръ Боккетъ, дружески пожимая ему руку: такъ вотъ поэтому-то, и потому еще, чтобъ обязать вашего прекраснаго покупателя, вы, съ полной увѣренностію въ мое чистосердечіе, пойдете со мной въ улицу Одинокаго Тома и послѣ того будете хранить все это въ тайнѣ отъ другихъ. Если я понимаю васъ, такъ вы совершенно согласны съ этимъ.

-- Вы правы, сэръ. Вы понимаете меня, говоритъ мистеръ Снагзби.

-- Такъ вотъ ваша шляпа, отвѣчаетъ его новый другъ, подавая шляпу такъ безцеремонно, какъ будто онъ самъ дѣлалъ ее: -- и если вы готовы, то я съ своей стороны также готовъ.

Они оставляютъ мистера Толкинхорна, который продолжаетъ пить старый портвейнъ безъ всякаго измѣненія на поверхности неизмѣримой глубины его души.

-- Не случалось ли вамъ встрѣчаться съ человѣкомъ весьма хорошаго сорта? его зовутъ Гридли, говорить Боккетъ въ дружескомъ разговорѣ съ мистеромъ Снагзби въ то время, какъ они спускаются съ лѣстницы.

-- Нѣтъ, отвѣчаетъ мистеръ Снагзби, послѣ нѣкотораго размышленія; -- не знаю никого подъ этимъ именемъ. А что же?

-- Такъ, ничего, говоритъ Боккетъ: -- я хотѣлъ только сказать, что онъ, позволивъ нѣкоторую свободу своему черезчуръ буйному нраву и надѣлавъ множество грубостей нѣкоторымъ почтеннѣйшимъ людямъ, скрывается теперь отъ предписанія, по которому я долженъ арестовать его; жаль, право, что такой благоразумный человѣкъ рѣшился поступить подобнымъ образомъ.

По дорогѣ мистеръ Снагзби сообщаетъ въ видѣ новости, что хотя они и идутъ чрезвычайно быстро, во его спутникъ, по видимому, имѣетъ какую-то странную манеру осматривать прохожихъ и зѣвать по сторонамъ; что каждый разъ, когда имъ приходится повернуть направо или налѣво, онъ продолжаетъ идти впередъ, какъ будто твердо рѣшился на это и потомъ вдругъ повернетъ въ ту или другую сторону. Когда имъ случалось встрѣчаться съ полицейскимъ констеблемъ на стражѣ, мистеръ Снагзби замѣчаетъ, что какъ констебль, такъ и его вожатый, подходя другъ къ другу, впадаютъ въ глубокое самосозерцаніе, по видимому, совсѣмъ просматриваютъ другъ друга и смотрятъ въ пространство. Случалось, что мистеръ Боккетъ, подходя сзади къ какому нибудь малорослому молодому человѣку въ лоснящейся шляпѣ и съ волосами, опускавшимися изъ подъ шляпы однимъ густымъ локономъ, дотрогивается до него своей палочкой, и при этомъ молодой человѣкъ оборачивается назадъ и въ одинъ моментъ исчезаетъ. По большей чести мистеръ Боккетъ смотритъ на вещи вообще съ такимъ малымъ измѣненіемъ въ лицѣ, какъ мало было измѣненія въ траурномъ перстнѣ на его мизинцѣ, или въ булавкѣ, украшенной весьма малымъ числомъ брильянтовъ и весьма большимъ числомъ стразъ -- булавкѣ, которою зашпилена его манишка.

Когда они приходятъ наконецъ въ улицу Одинокаго Тома, мистеръ Боккетъ останавливается на минуту на углу, беретъ зажженный фонарь отъ сторожеваго констебля, который также провожаетъ его съ другимъ фонаремъ, прикрѣпленнымъ къ поясу. Между этими двумя вожатыми, мистеръ Снагзби идетъ посрединѣ отвратительной улицы, не имѣющей водосточныхъ канавъ, безъ всякой вентиляціи, покрытой толстымъ слоемъ грязи и вонючей воды (хотя всѣ другія улицы сухи и чисты), издающей такой смрадъ и представляющей такія грязныя сцены на каждомъ шагу, что даже тотъ, кто провелъ въ Лондонѣ всю свою жизнь, едва ли бы рѣшился повѣрить своимъ ощущеніямъ. Изъ этой улицы и ея развалинъ тянутся другіе улицы и дворы, до такой степени отвратительные, что мистеръ Снагзби упадаетъ тѣломъ и духомъ и чувствуетъ, какъ будто онъ съ каждой минутой погружается глубже и глубже въ адскую пропасть.

-- Посторонитесь немножко сюда, мистеръ Снагзби; говоритъ Боккетъ, увидѣвъ, что къ нимъ приближается что-то въ родѣ оборваннаго паланкина, окруженнаго шумною толпою.-- Это, извольте видѣть, прогуливается по улицѣ лихорадка.

Въ то время какъ невидимый страдалецъ равняется съ тремя нашими знакомцами, толпа народа, бросивъ этотъ привлекательный предметъ, окружаетъ ихъ, какъ страшные призраки, и потомъ вдругъ разбѣгается по улицѣ и скрывается въ развалинахъ и за стѣнами, откуда вылетаютъ бранные крики и пронзительный свистъ и продолжаются до тѣхъ поръ, пока они не уходятъ отъ этого мѣста.

-- Неужели это все лихорадочные домы, Дэрби? хладнокровно спрашиваетъ мистеръ Боккетъ, обращая свой фонарь на рядъ вонючихъ развалинъ.

-- Всѣ, отвѣчаетъ Дэрби: -- вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ въ нихъ заболѣваютъ дюжинами и выносятъ изъ нихъ мертвыхъ и умирающихъ, какъ изъ стада паршивыхъ овецъ.

Проіолжая идти далѣе, Боккетъ замѣчаетъ мистеру Снагзби, что онъ кажется унылымъ и не совсѣмъ здоровымъ. Мистеръ Снагзби отвѣчаетъ, что онъ не можетъ дышать этимъ ужаснымъ воздухомъ.

Наконецъ Боккетъ дѣлаетъ въ разныхъ домахъ освѣдомленія, гдѣ живетъ мальчикъ по имени Джо. Но такъ какъ въ улицѣ Одинокаго Тома весьма немногіе изъ жителей извѣстны по имени, то мистера Снагзби осаждаютъ со всѣхъ сторонъ вопросами, не имѣетъ ли этотъ мальчикъ какого прозвища, какъ-то: Моркови, Висѣлицы, Молодого долота, Брустбарда, Тощаго или Кирпича. Мистеръ Cнагзби снова и снова принимается описывать примѣты Джо. Въ мнѣніяхъ касательно оригинала его описаніи являются неблагопріятныя столкновенія. Одни полагаютъ, что это долженъ быть Морковь; другіе думаютъ, что Кирпичъ. Приводятъ Молодое Долото, но оказывается, что онъ не имѣетъ даже и близкаго сходства съ Джо. Каждый разъ, когда мистеръ Снагзби и его провожатые останавливаются, вокругъ нихъ стекается толпа и изъ грязной глубины ея подаются мистеру Боккету подслужливые совѣты. Каждый когда они трогаются съ мѣста, толпа разбѣгается, попрежнему прячется въ переулкахъ, развалинахъ и за стѣнами и попрежнему осыпаетъ ихъ бранью и свистомъ.

Наконецъ отыскивается лачужка, куда какой-то Тугоумый приходитъ ночевать; полагаютъ, что этотъ Тугоумый и есть тотъ самый Джо, котораго ищутъ. Къ такому заключенію окончательно приводятъ переговоры между мистеромъ Снагзби и хозяйкою дома, пьяное лицо которой завязано грязной тряпкой и заглядываетъ изъ подъ груды лохмотьевъ на полу собачьей конуры, которая служитъ ей спальней. Тугоумый ушелъ къ доктору принесть отъ него скляночку лекарства для какой-то больной женщины и скоро вернется назадъ.

-- Дайте-ка взглянуть, кто здѣсь ночуетъ сегодня? говоритъ мистеръ Боккетъ, отворяя дверь и освѣщая комнату фонаремъ.-- Двое пьяныхъ мужчинъ, кажется? И двѣ женщины? Мужчины-то спятъ черезчуръ что-то крѣпко; и вмѣстѣ съ этимъ онъ, чтобъ осмотрѣть ихъ подробнѣе, отвелъ руки ихъ отъ лица.-- А что, мои милыя, это ваши мужья?

-- Точно такъ, сэръ, отвѣчаетъ одна женщина.-- Она наши мужья.

-- Кирпичники, вѣрно?

-- Точно такъ, сэръ.

-- Чѣмъ же они промышляютъ здѣсь? Вѣдь вы не здѣшнія?

-- Нѣтъ, сэръ, не здѣшніе. Мы изъ Гертфоршайра.

-- А изъ какого мѣстечка?

-- Изъ Сентъ-Албанса.

-- Пришли пѣшкомъ сюда?

-- Мы пришли вчера. Въ нашемъ краю совсѣмъ нѣтъ работы, да не знаемъ, достанемъ ли мы здѣсь что нибудь; я думаю, что нѣтъ.

-- Разумѣется, если они всегда станутъ работать такъ, какъ сегодня,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, взглянувъ на мужчинъ, безъ чувствъ лежащихъ на полу.

-- Правда ваша, сэръ,-- отвѣчаетъ женщина съ глубокимъ вздохомъ.-- Дженни и я знаемъ это хорошо.

Комната, хотя и была футами тремя выше двери, однако же, она такъ низка, что голова самаго высокаго изъ посѣтителей коснулась бы закоптѣлаго потолка, еслибъ онъ выпрямился во весь ростъ, она грязна и отвратительна и даже сальный огарокъ горитъ въ зловредномъ воздухѣ блѣднымъ, тусклымъ, болѣзненнымъ огнемъ. Въ ней находятся двѣ скамейки для сидѣнья и одна высокая вмѣсто стола. Мужчины заснули тамъ, гдѣ повалились на полъ; а женщины сидѣли за свѣчкой. На рукахъ женщины, которая говорила, лежитъ ребенокъ.

-- Сколько лѣтъ твоему малюткѣ?-- говоритъ Боккетъ ласковымъ тономъ и обращая на него свѣтъ фонаря.-- Какой крошка! Какъ будто вчера родился!

-- Ему еще нѣтъ и трехъ недѣль,-- говоритъ женщина.

-- Это твое дитя?

-- Мое.

Другая женщина, сидѣвшая, когда они вошли, склонясь надъ ребенкомъ, нагибается еще разъ и цѣлуетъ его, соннаго.

-- Ты, кажется, любишь его? Вѣрно ты сама была матерью?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ.

-- Я была матерью точно такого же малютки; но онъ не выжилъ у меня.

-- Ахъ, Дженни, Дженни! говоритъ другая женщина: -- вѣдь это къ лучшему. Гораздо лучше вспоминать о мертвомъ, чѣмъ хлопотать о живомъ. Гораздо лучше!

-- Однако, я не думаю, что ты такая жестокая женщина, говоритъ мистеръ Боккетъ суровымъ тономъ:-- чтобъ пожелать смерти своему ребенку?

-- Вы, правду говорите, сэръ, я не жестокая. Я готова, если нужно, удалить отъ него смерть своею жизнію; я также нѣжно умѣю любить свое дѣтище, какъ и всякая леди.

-- Такъ зачѣмъ же ты говорятъ такія вещи? говоритъ мастеръ Боккетъ, снова смягчившись: -- зачѣмъ ты говоришь такія вещи?

-- А затѣмъ, что мнѣ всегда приходятъ такія мысли въ голову, когда я смотрю на ребенка,-- отвѣчаетъ женщина съ глазами, полными слезъ.-- А засни онъ и въ самомъ дѣлѣ навсегда и, право, я бы сошла тогда съ ума. Я знаю это очень хорошо. Я была у Дженни, когда умеръ ея маленькій, вѣдь я была, Дженни? И я знаю, какъ она, бѣдняжка сокрушалась. А оглянитесь-ка назадъ. Взгляните на нихъ,-- продолжаетъ женщина, указывая на спящихъ машинъ.-- Взгляните на мальчика, котораго вы ждете, который пошелъ за лекарствомъ для меня. Вспомните о дѣтяхъ, съ которыми вамъ часто приходится имѣть дѣло, и которыя выростаютъ на вашихъ глазахъ.

-- Къ чему это говоришь, замѣчаетъ мистеръ Боккетъ; -- ты воспитай его честно, и онъ будетъ утѣшеніемъ для тебя, онъ будетъ беречь тебя въ твоихъ преклонныхъ лѣтахъ.

-- Я ужь постараюсь, отвѣчаетъ она, утирая глаза:-- но сегодня вечеромъ я очень устала, нездоровится что-то, такъ я и задумалась, и Богъ знаетъ чего не передумала о томъ, что ожидаетъ его впереди! Можетъ статься отецъ не полюбитъ его, будетъ бить его; ребенокъ будетъ видѣть мои побои, станетъ бѣгать изъ родительскаго дома и, быть можетъ, совсѣмъ отстанетъ отъ него. Мнѣ никто не поможетъ. Вѣдь я работаю для него одна, употребляю для него всѣ силы свои; и что, если за всѣ мои хлопоты, за всѣ попеченія о немъ, онъ окажется послѣ негодяемъ? Право, невольно подумаешь, что лучше, еслибъ онъ умеръ, какъ умеръ ребенокъ Дженни!

-- Полно, перестань! говоритъ Дженни.-- Ты устала, Лиза, да и больна. Дай-ка я возьму его.

Принимая ребенка, она приводитъ въ безпорядокъ одежду матери, но тотчасъ же поправляетъ ее и прикрываетъ грудь, у которой лежалъ ребенокъ.

-- Вѣдь это мое покойное дитя, говоритъ Дженни, няньча ребенка: -- это оно заставляетъ меня любить такъ сильно этого малютку, и онъ же, мой ангелочекъ, заставляетъ и Лизу любить своего ребенка такъ сильно, что она даже желаетъ, чтобы Богъ прибралъ его теперь же. Она думаетъ такъ, а я думаю иначе. Чего бы не дала я, чтобъ только имѣть при себѣ моего свѣтика, Впрочемъ, мы думаемъ одно и то же, только высказать-то не умѣемъ того, что у насъ кроется вотъ здѣсь.... въ бѣдныхъ нашихъ сердцахъ!

Въ то время, какъ мистеръ Снагзби сморкаетъ носъ и производитъ симпатичный кашель въ кулакъ, за дверями послышались чьи-то шаги. Мистеръ Боккетъ бросаетъ свѣтъ фонаря въ другую комнату и говоритъ мистеру Снагзби:

-- Ну, что вы скажете теперь на счетъ Тугоумаго. Не онъ ли это?

-- Это Джо, говоритъ мистеръ Снагзби.

Джо стоитъ изумленный подъ лучемъ яркаго свѣта, какъ оборванная фигура волшебнаго фонаря. Онъ дрожитъ при мысли, что сдѣлалъ преступленіе, не удалившись изъ города, какъ ему приказано. Мистеръ Снагзби успокаиваетъ его.

-- Не бойся, Джо,-- говоритъ онъ: -- ты пойдешь съ нами и тебѣ за это заплатятъ.

Джо приходитъ въ себя. Мистеръ Боккетъ отводитъ его въ сторону и дѣлаетъ нѣсколько частныхъ вопросовъ. Джо отвѣчаетъ на нихъ весьма удовлетворительно, хотя все еще съ трудомъ переводя духъ, подъ вліяніемъ испуга.

-- Я кончилъ съ этимъ молодцомъ, говоритъ мистеръ Боккетъ, возвращаясь: -- все исправно. Теперь мистеръ Снагзби, мы къ вашимъ услугамъ.

Во первыхъ, Джо исполняетъ порученіе, передавъ женщинѣ принесенное лекарство, и заключаетъ лаконическимъ наставленіемъ: "принять все за-разъ". Во вторыхъ, мистеръ Снагзби кладетъ на столъ подъ-кроны, какъ универсальное средство противъ безчисленныхъ и разнообразныхъ человѣческихъ страданій. Въ третьихъ, мистеръ Боккетъ беретъ Джо за руку, немного повыше локтя, и открываетъ шествіе: безъ этой предосторожности нельзя было бы поручиться за точное доставленіе въ Линкольнинскій кварталъ не только Тугоумаго Джо, но и всякаго другого. Кончивъ всѣ эти распоряженія, они прощаются съ женщинами и еще разъ выходятъ на грязную улицу Одинокаго Тома.

Они постепенно выходятъ изъ этой шумной ямы тѣмъ же смраднымъ путемъ, которымъ вошли въ нее. Толпа провожаетъ ихъ съ бранью и свистомъ до того мѣста, гдѣ возвращается фонарь въ руки Дэрби. Здѣсь толпа, какъ собраніе демоновъ, съ визгомъ повертываетъ назадъ и исчезаетъ. Сквозь болѣе чистыя и свѣжія улицы, которыя кажутся мистеру Снагзби еще свѣжѣе и чище, они приходятъ наконецъ къ воротамъ дома, гдѣ живетъ мистеръ Толкинхорнъ.

Въ то время какъ они поднимаются по лѣстницѣ (комнаты мистера Толкинхорна расположены въ первомъ этажѣ), мистеръ Боккетъ говоритъ, что у него въ карманѣ есть ключъ отъ дверей, и что нѣтъ надобности звонить въ колокольчикъ. Мистеръ Боккетъ, столь опытный въ дѣлахъ подобнаго рода, отпираетъ дверь не слишкомъ скоро и при этомъ производитъ нѣкоторый шумъ. Быть можетъ, онъ дѣлаетъ это за тѣмъ, чтобъ приготовить хозяина къ своему посѣщенію.

Какъ бы то ни было, они входятъ наконецъ въ пріемную, гдѣ горятъ лампа; такая же лампа горитъ и въ кабинетѣ мистера Толкинхорна, гдѣ онъ сегодня пилъ старый портвейнъ. Самого его нѣтъ въ кабинетѣ; во на столѣ стоятъ двѣ свѣчки въ старинныхъ подсвѣчникахъ, и комната освѣщена довольно ярко.

Мистеръ Боккетъ все еще продолжая держать Джо за руку и, какъ кажется Снагзби, обладая безчисленнымъ множествомъ глазъ, дѣлаетъ нѣсколько шаговъ впередъ; какъ вдругъ Джо вскрикиваетъ и останавливается.

-- Въ чемъ дѣло?-- говоритъ Боккетъ шепотомъ.

-- Это она!-- кричитъ Джо.

-- Кто она!

-- Леди!

Въ срединѣ комнаты стоитъ женская фигура, плотно закрытая вуалью и ярко освѣщенная. Она неподвижна и безмолвна. Лицомъ она обращена къ нимъ, но, несмотря на то, она какъ будто не замѣчаетъ ихъ прихода и стоитъ какъ статуя.

-- Скажи же мнѣ, говорятъ Боккетъ вслухъ: -- почему ты знаешь, что это та самая леди.

-- Я узнаю ее по вуали, отвѣчаетъ Джо, выпуча глаза: -- по шляпкѣ и по платью.

-- Смотри, увѣренъ ли ты въ томъ, что говоришь? спрашиваетъ Боккетъ, внимательно наблюдая за нимъ.-- Посмотри хорошенько!

-- Я и то смотрю хорошо! говорятъ Джо, еще больше выпучивъ глаза: -- тотъ же самый вуаль, та же шляпка, и то же платье.

-- А что ты скажешь на счетъ колецъ? спрашиваетъ Боккетъ.

-- Блестятъ вотъ тутъ, да и только; говоритъ Джо, потирая пальцы лѣвой руки суставами пальцевъ правой: -- но не спуская глазъ съ женской фигуры.

Женская фигура снимаетъ перчатку и показываетъ правую руку.

-- Ну, что ты теперь скажешь? спрашиваетъ Боккетъ.

Джо мотаетъ головой.

-- Нѣтъ, это не тѣ кольца, и рука совсѣмъ не та.

-- Что ты говоришь? возражаетъ Боккетъ: -- очевидно весьма довольный,

-- Та рука была гораздо бѣлѣе, нѣжнѣе и меньше, отвѣчаетъ Джо.

-- Пожалуй ты этакъ скажешь еще какой нибудь вздоръ, говоритъ мастеръ Боккетъ.-- А помнишь ли ты голосъ той леди?

-- Кажется, что помню; отвѣчаетъ Джо.

Женская фигура говоритъ: "Похожъ ли тотъ голосъ на мой? Я буду говорить сколько угодно, если ты не узнаёшь его. Тотъ ли это голосъ, имѣетъ ли онъ хоть маленькое сходство?"

Джо со страхомъ смотритъ на мистера Боккета.

-- Не похожъ, ни на волосъ!-- говоритъ онъ.

-- Такъ почему же же ты сказалъ давича, что эта та самая леди?-- произносить мистеръ Боккетъ, указывая на женскую фигуру.

-- Потому, говоритъ испуганный Джо, не отказываясь отъ своей увѣренности.-- Потому что на ней тотъ же вуаль, та же шляпка и тоже платье. Одно ея, а другое не ея. Рука не ея, кольцы не ея и голосъ не ея. А платье ея, и вуаль, и шляпка точь-въ-точь какія были на леди, и ростомъ похожа.... дала мнѣ соверенъ, и была такова.

-- Я вижу, говорить мистеръ Боккетъ;-- отъ тебя не добьешься толку. Но все же, вотъ тебѣ пять шиллинговъ. Смотри, умѣй распорядиться ими, а то какъ разъ попадешься.

И Боккетъ воровски отсчитываетъ деньги изъ одной руки въ другую, потомъ кладетъ ихъ небольшой кучкой въ руку мальчика и выводитъ его изъ комнаты, оставляя мистера Снагзби, весьма обезпокоеннаго при такихъ таинственныхъ обстоятельствахъ, одного съ женской фигурой, закрытой вуалью. Впрочемъ, по приходѣ мистера Толкинхорна, вуаль приподнимается и взорамъ открылась француженка, довольно недурная собой, хотя выраженіе ея лица не совсѣмъ пріятное.

-- Благодарю васъ, mademoiselle Гортензія, говоритъ мистеръ Толкинхорнъ съ своимъ обычнымъ равнодушіемъ: -- я больше не хочу безпокоить васъ насчетъ этого маленькаго пари.

-- Я надѣюсь, сэръ, вы будете такъ добры и не забудете, что я до сихъ поръ безъ мѣста, говоритъ m-lle Гортензія.

-- Конечно, конечно.

-- Я надѣюсь, сэръ, вы не оставите меня вашей блистательной рекомендаціей.

-- Ни подъ какимъ видомъ, m-lle Гортензія.

-- Одно слово мистера Толкинхорна такъ могущественно!

-- Я съ своей стороны сдѣлаю для васъ все, что можно.

-- Примите увѣреніе, милостивый государь, въ моей преданности и благодарности.

-- Спокойной ночи!

M-lle Гортензія выходитъ съ врожденною непринужденностію.

Мистеръ Боккетъ, который, при непредвидѣнныхъ случаяхъ умѣетъ выполнить какую угодно роль, провожаетъ ее съ лѣстницы съ ловкостію и любезностію церемоніймейстера.

-- Ну что, Боккетъ? спрашиваетъ мистеръ Толкихорнъ по его возвращеніи.

-- Ничего; кажется, я сдѣлалъ свое дѣло удовлетворительно. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что это была другая въ ея одеждѣ. Мальчикъ былъ опредѣлителенъ касательно каждаго предмета. Мистеръ Снагзби, я обѣщалъ вамъ, какъ честный человѣкъ, что онъ будетъ отпущенъ отсюда безъ обиды. Скажите, сдержалъ ли я слово?

-- Вы сдержали свое слово, сэръ,-- отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей:-- и если я больше не могу быть полезенъ, мистеръ Толкинхорнъ, то, я думаю, такъ какъ моя хозяюшка станетъ безпокоиться...

-- Благодарю васъ, Снагзби: вы больше не нужны,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Я премного обязанъ вамъ за хлопоты, которыя вы приняли на себя.

-- Помилуйте, сэръ, я всегда готовъ служить вамъ. Желаю вамъ спокойной ночи.

-- Послушайте, мистеръ Снагзби,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, провожая его до дверей и нѣсколько разъ принимаясь пожимать ему руку:-- что мнѣ нравится въ васъ, такъ это то, что вы человѣкъ, изъ котораго не скоро выпытаешь тайну: вотъ вы какой человѣкъ. Сдѣлавъ правое дѣло, вы откладываете его въ сторону, уходите и кончено. Вотъ вы какой человѣкъ.

-- Да, я стараюсь поступать такимъ образомъ, сэръ,-- говоритъ мистеръ Снагзби.

-- О, нѣтъ, вы не отдаете себѣ надлежащей справедливости. Не потому, чтобы вы старались поступать такимъ образомъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, пожимая ему руку и напутствуя его самыми нѣжными желаніями:-- но потому, что вы ужъ такой человѣкъ. Вотъ это-то я и уважаю въ человѣкѣ вашей профессіи.

Мистеръ Снагзби дѣлаетъ приличный отвѣтъ и отправляется домой, до такой степени смущенный событіями вечера, что начинаетъ сомнѣваться, происходило ли это все на яву или во снѣ; сомнѣвается въ дѣйствительности улицъ, по которымъ проходитъ, сомнѣвается въ дѣйствительности мѣсяца, который свѣтитъ надъ нимъ. Однако сомнѣнія его вскорѣ разсѣваются неизмѣнною дѣйствительностью особы мистриссъ Снагзби, которой голова, убранная папильотками и чепцомъ, представляетъ собою пчелиный улей, которая отправила Густеръ въ полицію съ оффиціальнымъ донесеніемъ о пропажѣ своего супруга, и которая, въ теченіе двухъ послѣднихъ часовъ прошла всѣ степени обмороковъ, во всѣхъ ихъ видоизмѣненіяхъ и съ соблюденіемъ всякаго приличія. Но за все это, какъ выражается сама чувствительная хозяюшка, она получаетъ самую слабую благодарность!

XXIII. Разсказъ Эсѳири.

Мы возвратились домой отъ мистера Бойторна послѣ шести недѣль, проведенныхъ пріятнѣйшимъ образомъ. Мы часто бывали въ паркѣ, въ лѣсахъ и рѣдко проходили домикъ, въ которомъ скрывались отъ грозы, чтобъ не зайти въ него и не поговорить съ лѣсничимъ. Леди Дэдлокъ мы встрѣчали только въ церкви по воскресеньямъ. Въ Чесни-Воулдъ было много гостей, и хотя миледи была окружена многими хорошенькими личиками, но ея лицо всегда производило на меня такое же впечатлѣніе, какъ и въ первый разъ. Я до сихъ поръ не могу дать отчета, было ли это впечатлѣніе тягостное или пріятное; влекло ли оно меня къ ней или отталкивало. Мнѣ кажется, что я восхищаюсь ею съ нѣкоторою боязнью; я знаю, что въ ея присутствіи мысли мои уносились назадъ къ старому времени моей жизни.

Не одинъ разъ, въ ряду этихъ воскресныхъ дней, мнѣ приходило въ голову, что, чѣмъ была эта леди для меня, тѣмъ была и я для нея, то есть, что и я точно также производила на нее впечатлѣніе, хотя совершенно въ другомъ родѣ. Но когда я украдкой бросала взглядъ на нее и видѣла ее такою спокойною, отдаленною и даже недоступною, я считала это за особенную слабость моего ума. И въ самомъ дѣлѣ, все мое нравственное бытіе, сравнительно съ нею, было слабо; я чувствовала это и, сколько могла, упрекала себя въ томъ.

Я намѣрена разсказать одно обстоятельство, которое случилось передъ нашимъ отъѣздомъ отъ мистера Бойторна.

Я прогуливалась съ Адой въ саду, когда мнѣ доложили, что кто-то хочетъ видѣться со мной. По приходѣ въ столовую, гдѣ ждала меня неизвѣстная особа, я увидѣла француженку, ту самую, которая сбросила башмаки и пошла по мокрой травѣ, въ то время, когда гремѣлъ страшный громъ и сверкала молнія.

-- Mademoiselle,-- начала она, смотря на меня пристально и говоря безъ особенной смѣлости и униженія:-- я осмѣлилась придти сюда; но вы съумѣете извинить мою смѣлость, потому что вы такъ добры, mademoiselle.

-- Если вы хотите говорить со мной, такъ тутъ не требуется никакихъ извиненій,-- сказала я.

-- Въ этомъ заключается мое желаніе. Приношу вамъ тысячу благодарностей за такое снисхожденіе. Я имѣю теперь позволеніе говорить съ вами. Не правда ли?--сказала она безъ всякаго принужденія.

-- Совершенно правда.

-- M-lle, вы такъ добры! Сдѣлайте милость, выслушайте меня. Я оставила миледи. Мы не сошлись съ ней. Миледи ужасно надменна. Простите! Вы имѣете право сердиться на меня, M-lle.

Она предугадывала то, что я хотѣла сказать, хотя я только подумала сказать.

-- Я не затѣмъ пришла сюда, чтобы жаловаться на миледи. Но во всякомъ случаѣ, я могу сказать, что она ужасно надменна; это извѣстно всему свѣту. Больше я не скажу ни слова.

-- Пожалуйста, продолжайте,-- сказала я.

-- Сію минуту. M-lle, я очень благодарна за вашу вѣжливость. Я имѣю невыразимое желаніе служить молодой леди, которая добра, образованна и прекрасна. Вы, М-lle, добры, образованны и прекрасны какъ ангелъ. Ахъ, еслибъ я могла имѣть честь быть вашей горничной!

-- Мнѣ очень жаль...-- начала я.

-- Не отказывайте мнѣ такъ скоро, M-lle,-- сказала она, противъ желанія нахмуривъ свои прекрасныя черныя брови.-- Позвольте мнѣ надѣяться хотя одну минуту. М-lle, я знаю, что служба при васъ будетъ уединеннѣе той, которую я оставила. Но ничего! я сама хочу того. Я знаю, что здѣсь, кромѣ жалованья, я больше ничего не получу. И прекрасно. Я довольна и тѣмъ.

-- Увѣряю васъ,-- сказала я, приведенная въ крайнее замѣшательство при одной мысли имѣть при себѣ такую служанку:-- увѣряю васъ, я не держу для себя горничной...

-- Ахъ, M-lle, но почему же? Почему, когда вы можете имѣть такую преданную, какъ я? Я бы была счастлива, если бы могла служить вамъ; я была бы преданна вамъ, ревностна и вѣрна! М-lle, я желаю служить вамъ отъ чистаго сердца. Не говорите мнѣ въ настоящую минуту о деньгахъ. Возьмите меня такъ... просто... безъ жалованья!

Она такъ усердно упрашивала меня, что я, почти испуганная, отступила назадъ. Не замѣчая этого въ пылу своемъ, она продолжала настоятельно упрашивать меня; она говорила быстро и съ покорностію, хотя въ голосѣ ея слышались и пріятность, и благородство.

-- М-lle, я родомъ изъ южныхъ провинцій Франціи, гдѣ мы всѣ пылки, и гдѣ любовь и ненависть всегда бываютъ очень глубоки. Миледи была слишкомъ горда для меня; а я была слишкомъ горда для нея. Это было, прошло, кончено! Возьмите меня къ себѣ въ служанки, и я буду служить вамъ прекрасно. Я сдѣлаю для васъ больше, чѣмъ вы можете представить себѣ. Позвольте! Да, M-lle; я сдѣлаю. Если вы примете мои услуги, вы не станете сожалѣть о томъ. Увѣряю васъ, не станете, и я вамъ отслужу превосходно. О, вы не знаете еще, какъ отслужу я вамъ.

Въ ея лицѣ замѣтна была какая-то грозная энергія въ то время, какъ она смотрѣла на меня, когда я объясняла о невозможности принять ее къ себѣ въ услуженіе (не считая, впрочемъ, за нужное говорить, какъ мало желала я имѣть ее при себѣ); въ эту минуту она казалась мнѣ женщиной съ улицы Парижа, во времена терроризма. Она слушала, не прерывая словъ моихъ, и потомъ сказала своимъ очень звучнымъ языкомъ и нѣжнымъ голосомъ:

-- Значитъ, М-lle, я получила вашъ отвѣтъ! Очень жаль, очень жаль! Но, что дѣлать! Я пойду въ другое мѣсто и найду-то, чего не могла найти здѣсь. Будьте такъ добры, позвольте мнѣ поцѣловать вашу ручку.

Она посмотрѣла на меня еще пристальнѣе, когда взяла мою руку и, казалось, несмотря на моментальное прикосновеніе къ рукѣ, она успѣла разглядѣть на ней всѣ жилы.

-- Я боюсь, M-lle, что я испугала васъ во время грозы?-- сказала она, дѣлая прощальный реверансъ.

Я откровенно призналась, что она изумила насъ всѣхъ.

Этимъ кончились наши переговоры, и я была рада, что они не возобновлялись. Я полагала, что она удалилась изъ деревни, потому что больше я не видала ее. Послѣ того не случалось ничего такого, что бы могло нарушить тихое лѣтнее удовольствіе. Шесть недѣль прошли, и мы, какъ я уже сказала, возвратились домой.

Въ это время, и спустя еще много недѣль послѣ того, Ричардъ постоянно посѣщалъ насъ. Кромѣ каждой субботы, воскресенья и утра понедѣльника, онъ иногда неожиданно пріѣзжалъ верхомъ, проводилъ вечеръ съ нами, и на другое утро рано уѣзжалъ. Онъ попрежнему былъ веселъ и безпеченъ, и говорилъ намъ, что занимался прилежно; но мнѣ что-то не вѣрилось. Мнѣ казалось, что его прилежаніе было ложно направлено; я не предвидѣла, чтобы оно повело его къ чему-нибудь дѣльному: оно, по моему мнѣнію, служило основой къ развитію обманчивыхъ надеждъ, проистекающихъ изъ тяжбы -- этого пагубнаго источника скорби и несчастій. Онъ говорилъ намъ, что онъ уже проникъ въ самую глубь этой тайны, и что духовное завѣщаніе, по которому Ада и онъ должны получить, ужъ я и не знаю, какое безчисленное множество фунтовъ стерлинговъ, было бы давнымъ давно утверждено, если-бъ только Верховный Судъ имѣлъ хоть сколько-нибудь здраваго смысла и правосудія. О, какъ тяжело это если бы звучало въ моихъ ушахъ! И что счастливаго рѣшенія этого дѣла должно ожидать въ непродолжительномъ времени. Онъ доказывалъ это самому себѣ всѣми скучными доводами, вычитанными изъ дѣла, и каждый изъ этихъ доводовъ погружалъ его глубже и глубже въ эту путаницу. Онъ даже началъ посѣщать Верховный Судъ. Онъ говорилъ намъ, какъ онъ встрѣчалъ тамъ миссъ Фляйтъ ежедневно; какъ онъ разговаривалъ съ ней, и оказывалъ ей разныя маленькія услуги, и наконецъ, какъ онъ подсмѣивался надъ ней, хотя и сожалѣлъ ее отъ чистаго сердца. Но онъ никогда не думалъ о томѣ, никогда не думалъ, мой бѣдный, милый, пылкій Ричардъ, столь счастливый въ ту пору и съ такими свѣтлыми надеждами передъ собой,-- онъ никогда не думалъ о томъ роковомъ звенѣ между его цвѣтущей юностью и ея преклонными лѣтами, между его надеждами и ея запертыми въ клѣткахъ птицами, ея бѣднымъ чердакомъ и полоумнымъ состояніемъ.

Ада любила его слишкомъ сильно, чтобы не вѣрить ему въ томъ, что онъ говорилъ или дѣлалъ между тѣмъ какъ опекунъ мой, хотя и часто жаловался на восточный вѣтеръ и чаще обыкновеннаго читалъ въ своей Ворчальной, сохранялъ относительно этого предмета глубокое молчаніе. Поэтому, собравшись однажды въ Лондонъ повидаться съ Кадди Джеллиби, по ея настоятельной просьбѣ, я просила Ричарда встрѣтить меня въ конторѣ дилижансовъ, съ тѣмъ, чтобы поговорить съ нимъ откровенно. Я застала его тамъ, и мы пошли съ нимъ рука объ руку.

-- Ну, Ричардъ,-- сказала я, какъ только могла говорить съ нимъ серьезно,-- начинаете ли вы чувствовать себя основательнѣе?

-- О, да, моя милая,-- отвѣчалъ Ричардъ:-- теперь все идетъ своей дорогой.

-- Но твердо ли вы идете по своей дорогѣ?-- спросила я.

-- Что вы подразумѣваете подъ этимъ?-- въ свою очередь спросилъ Ричардъ съ веселымъ смѣхомъ.

-- Твердо ли вы идете по дорогѣ къ адвокатству?-- сказала я.

-- О, безъ сомнѣнія,-- отвѣчалъ Ричардъ:-- у меня все идетъ превосходно.

-- Вы говорили это и прежде, милый мой Ричардъ.

-- И вы не довольствуетесь этимъ отвѣтомъ? Хорошо. Положимъ, что нѣтъ. Твердо ли я иду по своей дорогѣ? Вы хотите сказать, опредѣлился ли я вполнѣ въ контору Кэнджа?

-- Да.

-- Ну, не знаю, какъ вамъ сказать объ этомъ,-- сказалъ Ричардъ, дѣлая сильно удареніе на слово вполнѣ, какъ будто оно выражало величавшее затрудненіе.-- Потому не знаю, что никакимъ образомъ нельзя опредѣлиться, пока это дѣло находится въ такомъ неопредѣленномъ видѣ. Подъ словомъ дѣло я подразумѣваю запрещенный предметъ.

-- А вы полагаете, что оно когда-нибудь можетъ быть и опредѣленнымъ?-- сказала я.

-- Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія,-- отвѣчалъ Ричардъ.

Мы прошли нѣсколько шаговъ молча. Вдругъ Ричардъ обратился ко мнѣ съ своимъ обычнымъ чистосердечіемъ и съ полнымъ чувствомъ.

-- Милая Эсѳирь, я понимаю васъ, и я желаю -- видитъ небо,-- какъ я желаю!-- быть болѣе постояннымъ человѣкомъ. Я не говорю, быть постояннымъ къ Адѣ, потому что я страстно люблю ее, и съ каждымъ днемъ люблю болѣе и болѣе, но постояннымъ къ самому себѣ. Я не могу вполнѣ выразить своего желанія. Если-бъ я былъ, болѣе постояннымъ человѣкомъ, я бы ужился съ Баджеромъ или Кэнджемъ и Карбоемъ; я бы сталъ заниматься своимъ дѣдомъ прилежно и систематически, и не имѣлъ бы долгу.

-- А развѣ вы имѣете долгъ, Ричардъ?

-- Да, небольшой,-- отвѣчалъ Ричардъ.-- Къ тому же, надобно признаться, я слишкомъ пристрастился къ билліарду и къ подобнымъ тому развлеченіямъ. Я признался вамъ во всемъ. Скажите, Эсѳирь, не станете ли вы презирать меня за это?

-- Вы знаете, что я не стану,-- отвѣчала я.

-- Вы снисходительнѣе ко мнѣ, чѣмъ я самъ къ себѣ,-- отвѣчалъ онъ.-- Милая Эсѳирь, я чувствую себя несчастнымъ, что до сихъ поръ не пристроился; но, скажите, какимъ образомъ могу я пристроиться? Если-бъ вы жили въ недостроенномъ домѣ, могли ли бы вы расположиться въ немъ спокойно? Если-бъ вамъ суждено было бросать всякое предпріятіе неконченнымъ, вамъ бы тяжело было взяться за что-нибудь -- вотъ таково и мое несчастное положеніе. Я съ рожденія былъ обреченъ въ жертву какой-то борьбѣ со всѣми ея случайностями и перемѣнами, и эта борьба начала разстраивать меня прежде, чѣмъ я вполнѣ понималъ различіе между перемѣнами закона и перемѣнами платья. Съ тѣхъ поръ она лишила меня всякой возможности пристроиться въ жизни, такъ что я сознаю иногда, что я недостоинъ любить свою милую, преданную мнѣ, кузину Аду.

Мы находились въ уединенномъ мѣстѣ, и Ричардъ, закрывъ лицо руками, плакалъ, произнося эти слова.

-- О, Ричардъ,-- сказала я:-- зачѣмъ такъ печалиться! У васъ благородное сердце, а любовь Ады будетъ съ каждымъ днемъ дѣлать васъ достойнѣе.

-- Я знаю, моя милая,-- отвѣчалъ онъ, пожимая мнѣ руку:-- я знаю все это. Не думайте, что въ настоящую минуту я черезчуръ слабъ и откровененъ; все, что я высказалъ вамъ, долго лежало у меня на сердцѣ, я не разъ собирался высказать вамъ это, но или не имѣлъ случая, или недоставало во мнѣ духа. Я знаю, какую перемѣну должна производить во мнѣ одна мысль объ Адѣ, но до сихъ поръ она не произвела ее. Я еще до сихъ поръ не могъ сдѣлаться человѣкомъ основательнымъ. Я люблю Аду страстно, а между тѣмъ дѣлаю ей вредъ, дѣлая вредъ себѣ каждый день и каждый часъ. Впрочемъ, это не можетъ долго продолжаться, мы услышимъ наконецъ, что дѣло наше кончилось въ нашу пользу и тогда вы и Ада увидите, что изъ меня еще можетъ быть!

Мнѣ грустно было слышать его рыданія и видѣть, какъ слезы струились между пальцами; но еще грустнѣе были для меня его самоувѣренность и одушевленіе, съ которыми онъ говорилъ эти слова.

-- Я разсматривалъ всѣ бумаги, Эсѳирь, я углублялся въ нихъ по цѣлымъ мѣсяцамъ,-- продолжалъ онъ, снова принимая веселое расположеніе духа: -- и повѣрьте, что въ скоромъ времени мы выйдемъ побѣдителями. Медленность дѣлопроизводства, поглотившая Богъ знаетъ какое множество лѣтъ, служитъ нѣкоторымъ ручательствомъ, что дѣло наше кончится скоро: оно уже готовится къ докладу. Bee кончится прекрасно, и тогда вы увидите, къ чему я способенъ!

Вспомнивъ, какъ онъ за нѣсколько минутъ передъ этимъ подводилъ Кэнджа и Карбоя подъ одну категорію съ Баджеромъ, я спросила его, когда онъ намѣренъ записаться въ Линкольнинскій Судъ?

-- Когда! Я думаю, что никогда, Эсѳирь,-- отвѣчалъ онъ съ усиліемъ.-- Мнѣ кажется, съ меня довольно и этого. Поработавъ по дѣлу Джорндись и Джорндисъ, какъ невольникъ, я вполнѣ утолилъ свою жажду къ познанію законовъ и увѣренъ теперь совершенно, что эта жажда не возобновится. Кромѣ того, я вижу, что она сильнѣе и сильнѣе удерживаетъ меня отъ постояннаго стремленія на сцену дѣйствія. На чемъ же долженъ я сосредоточивать все свое вниманіе?-- сказалъ Ричардъ съ полнымъ убѣжденіемъ.

-- Не знаю,-- сказала я.

-- Не смотрите такъ серьезно,-- отвѣчаетъ Ричардъ:-- лучше этого я ничего не могу сдѣлать. Я не вижу необходимости посвятить себя какой нибудь профессіи. Кончится наша тяжба, и я обезпеченъ на всю жизнь. Нѣтъ, нѣтъ. Я смотрю на это, какъ на занятіе, которое въ сущности болѣе или менѣе неосновательно, и потому соотвѣтствуетъ моему временному положенію; да, оно какъ нельзя болѣе соотвѣтствуетъ. Скажите, моя милая Эсѳирь, на чемъ же я долженъ сосредоточивать все свое вниманіе?

Я посмотрѣла на него и покачала головою.

-- На чемъ,-- сказалъ Ричардъ тономъ полнаго убѣжденія:-- на чемъ болѣе, какъ не на военной службѣ?

-- На военной службѣ?-- повторила я.

-- Непремѣнно. Мнѣ остается только поступить въ нее... и тогда вы увидите!

И вмѣстѣ съ этимъ онъ показалъ мнѣ памятную книжку, въ которой сдѣланы были слѣдующія подробныя исчисленія: положимъ, что въ теченіе шести мѣсяцемъ, не бывъ въ военной службѣ, онъ задолжалъ двѣсти фунтовъ стерлинговъ; но что, будучи въ военной службѣ, въ теченіе такого же времени онъ не сдѣлалъ бы и гроша долгу, на что онъ уже далъ себѣ слово -- эта мѣра должна сохранить четыреста фунтовъ въ годъ или двѣ тысячи фунтовъ въ пять лѣтъ, что составило бы весьма значительную сумму. Потомъ онъ такъ краснорѣчиво и такъ чистосердечно говорилъ, какую бы онъ сдѣлалъ жертву, удаливъ себя на время отъ Ады; говорилъ о ревностномъ желаніи, которое питалъ въ душѣ своей, чтобъ отплатить ей за ея любовь, обезпечить ея счастіе, исправить въ себѣ всѣ недостатки, пріобрѣсти для характера своего рѣшительность; онъ говорилъ это такъ чистосердечно, что мнѣ становилось и больно, и грустно слушать его. Я воображала, чѣмъ все это кончится, чѣмъ могло оно кончиться, когда всѣ его прекрасныя качества такъ скоро и такъ вѣрно покрывались какой-то гибельной ржавчиной, разрушавшей все, на чемъ она оставалась!

Я говорила съ полною откровенностью, какою могла располагать, и съ полной надеждой, въ какую не совсѣмъ вѣрила, и умоляла его, изъ любви къ Адѣ, не полагаться слишкомъ на рѣшеніе Верховнаго Суда. Ричардъ во всемъ соглашался со мной; онъ говорилъ о Верховномъ Судѣ, и о всемъ вообще, съ своимъ всегдашнимъ легкомысліемъ и рисовалъ свѣтлыя картины своей счастливой будущности, которая, увы! должна наступить для него съ окончаніемъ тяжбы. Мы говорили много; но, заговоривъ о какомъ нибудь предметѣ, всегда переходили на несчастную тяжбу.

Наконецъ мы подошли къ скверу Сого, гдѣ Кадди Джеллиби назначила мнѣ свиданіе, какъ въ самомъ спокойномъ мѣстѣ въ окрестностяхъ улицы Ньюманъ. Кадди была въ серединѣ сада и поспѣшила выйти оттуда, какъ только я показалась. Послѣ обыкновенныхъ привѣтствій, Ричардъ оставилъ насъ.

-- Принцъ на урокѣ, вонъ въ этомъ домѣ,-- сказала Кадди:-- и онъ досталъ для насъ ключи отъ сквера. Поэтому, если вы согласны погулять со мной, мы запремся здѣсь, и я спокойно выскажу вамъ все, для чего я хотѣла видѣть ваше доброе личико.

-- Я совершенно согласна, моя милая,-- сказала я.-- Ничего не можетъ быть лучше этой прогулки.

Вслѣдствіе этого Кадди, нѣжно поцѣловавъ мое доброе личико, какъ она выражалась, заперла двери, взяла меня подъ руку и мы спокойно приступили къ прогулкѣ.

-- Дѣло вотъ въ чемъ, Эсѳирь,-- сказала Кадди, вполнѣ пользуясь и наслаждаясь моимъ искреннимъ расположеніемъ:-- послѣ того, какъ вы сказали мнѣ, что очень дурно вступать въ бракъ безъ согласія матери, или даже держать ее въ совершенномъ невѣдѣніи касательно нашего обрученія (хотя я увѣрена, что она вовсе обо мнѣ не заботится), я считала долгомъ передать ваши мнѣнія Принцу. Во-первыхъ, потому, что я хочу извлекать полезное изъ всѣхъ вашихъ совѣтовъ, а, во-вторыхъ, потому, что у меня нѣтъ никакихъ секретовъ отъ Принца.

-- Я думаю, Кадди, онъ одобрилъ мой совѣтъ?

-- О, моя милая, увѣряю васъ, онъ готовъ одобрять все, сказанное вами. Вы не можете себѣ представить, какъ онъ уважаетъ васъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?

-- Въ другой дѣвушкѣ, Эсѳирь, это уваженіе возбудило бы ревность,-- сказала Кадди, смѣясь и качая головой:-- но оно меня только радуетъ, потому что вы первая и лучшая моя подруга, и никто не сумѣетъ любить васъ такъ, какъ мнѣ хочется.

-- Клянусь, Кадди,-- сказала я:-- вы всѣ сговорились поддерживать во мнѣ хорошее расположеніе духа. Итакъ, моя милая!

-- Да, да; я сейчасъ разскажу вамъ все,-- отвѣчала Кадди, скрестивъ свои руки на моей рукѣ. Мы долго говорили объ этомъ предметѣ съ Принцемъ, и я сказала ему: Принцъ, такъ какъ миссъ Соммерсонъ...

-- А надѣюсь, Кадди, ты не назвала меня миссъ Соммерсонъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ!-- вскричала Кадди, какъ нельзя болѣе довольная и съ лицомъ, сіяющимъ удовольствіемъ.-- Я назвала тебя просто, Эсѳирь. Вотъ я и сказала Принцу: "Такъ какъ Эсѳирь рѣшительно этого мнѣнія, она сама выразила его, и всегда намекаетъ на него, когда присылаетъ мнѣ тѣ миленькія письма, которыя ты, Принцъ, слушаешь съ такимъ удовольствіемъ, то я приготовилась открыть всю истину моей мама, когда найдешь ты удобнымъ. А думаю, Принцъ,-- сказала я,-- что, не мнѣнію Эсѳири, мое положеніе будетъ болѣе выгодное, если ты такъ же, какъ и я признаешься во всемъ своему папа".

-- Да, моя милая,-- сказала я:-- Эсѳирь, дѣйствительно такого мнѣнія.

-- Значитъ, я поступила умно!-- воскликнула Кадди.-- Это очень безпокоило Принца не потому, чтобы онъ сомнѣвался въ справедливости словъ моихъ, но потому, что онъ боялся за нѣжныя чувства своего родителя; онъ боялся, что признаніемъ своимъ убьетъ его; онъ боялся, что мистеръ Торвидропъ сочтетъ такой поступокъ непочтительнымъ. А вѣдь ты знаешь, Эсѳирь, какія у него изящныя манеры,-- прибавила Кадди:-- и его чувства чрезвычайно нѣжны!

-- Въ самомъ дѣлѣ, моя милая

-- О, чрезвычайно нѣжныя! Принцъ говоритъ то же самое Такъ вотъ это-то и заставило мое милое дитя... это названіе я отношу не къ тебѣ, Эсѳирь,-- сказала Кадди въ видѣ извиненіи, и лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ:-- я обыкновенно называю Принца милымъ дитятею.

Я засмѣялась; Кадди тоже засмѣялась, раскраснѣлась еще болѣе и продолжала:

-- Это заставило его, Эсѳирь.

-- Кого же заставило, моя милая?

-- О, какая ты скучная!-- сказала Кадди, смѣясь:-- кого больше, какъ не мое милое дитя! Это причинило ему безпокойство на цѣлыя недѣли и заставило его откладывать свое признаніе со дня на день. Наконецъ онъ сказалъ мнѣ:-- Кадди, если миссъ Соммерсонъ, которая пользуется такимъ расположеніемъ моего отца, согласится присутствовать при моемъ объясненіи, мнѣ кажется, я бы тогда рѣшился. Поэтому я и обѣщала ему просить тебя пріѣхать сюда. Кромѣ того, я рѣшилась,-- сказала Кадди, смотря на меня съ надеждою, хотя и боязливо:-- въ случаѣ если ты согласишься, попросить тебя послѣ того сходить со мной къ моей мама. Вотъ что хотѣла я выразить, когда въ письмѣ моемъ говорила, что намѣрена просить отъ тебя величайшей милости и помощи. И если, Эсѳирь, ты думаешь, что можно согласиться на это, мы оба были бы крайне обязаны тебѣ.

-- Послушай, Кадди,-- сказала я, принимая задумчивый видъ.-- Мнѣ кажется, что, въ случаѣ необходимости, я могла бы сдѣлать и болѣе этого. Во всякомъ случаѣ ты можешь располагать мною какъ и когда тебѣ угодно.

Кадди была въ восторгѣ отъ моего отвѣта. Она такъ была воспріимчива ко всему, что только заключало въ себѣ ласку и ободреніе, какъ никакое другое нѣжное сердце, которое когда либо билось въ этомъ мірѣ. Пройдя еще раза два по саду, Кадди надѣла совершенно новыя перчатки, оправила себя какъ можно лучше, чтобъ не уронить себя въ глазахъ представителя прекрасной осанки и изящныхъ манеръ, и послѣ того мы отправились прямо въ улицу Ньюманъ.

Само собою разумѣется, Принцъ занятъ былъ уроками. Мы застали его съ ученицей, отъ которой нельзя было ожидать большихъ успѣховъ; это была упрямая, безтолковая, маленькая дѣвочка, съ сердитымъ лицомъ, грубымъ голосомъ, и съ неодушевленной мама; успѣхи этой дѣвочки еще менѣе подавали надежды чрезъ замѣшательство, въ которое мы, приходомъ своимъ, поставили ея наставника. Урокъ наконецъ кончился, и когда маленькая дѣвочка перемѣнила башмаки и закутала свое бѣлое кисейное платье въ большую шаль, ее увели домой. Послѣ небольшого приготовленія мы отправились отыскивать мистера Торвидропа. Мы застали его въ перчаткахъ и съ шляпою въ рукѣ. Какъ образецъ прекрасной осанки и изящныхъ манеръ, онъ сидѣлъ на софѣ въ своей отдѣльной комнатѣ, единственномъ спокойномъ уголкѣ во всемъ домѣ. Повидимому, онъ одѣвался совершенно на досугѣ, отрываясь отъ времени до времени отъ легкой закуски. Туалетный ящикъ, щетки и другіе подобные предметы, изящно отдѣланные, лежали около него въ пріятномъ безпорядкѣ.

-- Батюшка, къ вамъ пожаловали миссъ Соммерсонь и миссъ Джеллиби.

-- Очаровательно, восхитительно!-- сказалъ мистеръ Торвидропъ, величаво приподнявъ правое плечо и кланяясь.-- Позвольте мнѣ! (подавая намъ стулья). Прошу покорно садится! (цѣлуя кончики пальцевъ лѣвой руки). Я въ восторгѣ! (прищуривая глаза свои и обращая ихъ кверху). Мое маленькое убѣжище вы превратили въ рай.

И онъ снова опустился на софу какъ единственный джентльменъ въ Европѣ.

-- Вы опять находите насъ, миссъ Соммерсонъ, за тѣмъ же занятіемъ: мы полируемъ, полируемъ и полируемъ! Опять прекрасный полъ поощряетъ и награждаетъ насъ, доставляя намъ честь и удовольствіе своимъ очаровательнымъ присутствіемъ. Это слишкомъ много въ нынѣшнія времена; мы очень, очень переродились со времени Его Королевскаго Высочества Принца-Регента, моего благодѣтеля, если позволено мнѣ будетъ такъ выразиться. Прекрасная осанка и изящныя манеры только что не втаптываются въ грязь ногами механиковъ. Рѣдко, рѣдко достается прекрасной осанкѣ и изящнымъ манерамъ насладиться улыбкой красоты.

Я не сказала ни слова и считала это за лучшій отвѣтъ. Мистеръ Торвидропъ взялъ щепотку табаку.

-- Любезный сынъ мой,-- сказалъ онъ:-- у тебя сегодня четыре урока. Я бы совѣтовалъ тебѣ покушать на скорую руку сандвичей.

-- Благодарю васъ, батюшка,-- отвѣчалъ Принцъ:-- не безпокойтесь, я буду аккуратенъ. Батюшка, смѣю ли я просить васъ приготовиться къ тому, что я намѣренъ сказать вамъ!

-- Праведное небо!-- воскликнуль образецъ манеръ, блѣдный и испуганный въ то время, какъ Принцъ и Кадди, рука въ руку, склонились передъ нимъ на колѣни.-- Что это значитъ? Не съ ума ли вы сошли! О, ради Бога, говорите, что это значитъ?

-- Батюшка,-- отвѣчалъ Принцъ съ величайшей покорностью:-- я люблю эту молодую леди и далъ слово жениться на ней!

-- Далъ слово жениться!-- вскричалъ мистеръ Торвидропъ, склоняясь на софу и закрывая лицо обѣими руками.-- О, небо! до чего я дожилъ! Въ мое сердце пущена стрѣла моимъ роднымъ сыномъ!

-- Мы уже давно дали слово другъ другу,-- дрожащимъ голосомъ сказалъ Принцъ:-- и миссъ Срммерсонъ, узнавъ объ этомъ, посовѣтовала намъ признаться вамъ, батюшка, и была такъ добра, что согласилась присутствовать при нашемъ признаніи. Миссъ Джеллиби молодая леди, которая питаетъ къ вамъ, батюшка, глубокое уваженіе.

Изъ груди мистера Торвидропа вырвался стонъ.

-- Не огорчайтесь, батюшка, умоляю васъ, не огорчайтесь!-- произнесъ его сынъ.-- Миссъ Джеллиби молодая леди, она питаетъ къ вамъ глубокое уваженіе. Соглашаясь вступить въ бракъ, мы поставляемъ себѣ въ священную обязанность заботиться о вашемъ спокойствіи.

Мистеръ Торвидропъ заплакалъ.

-- Ради Бога, не огорчайтесь, батюшка!-- воскликнулъ сынъ.

-- Сынъ, сынъ!-- сказалъ мистеръ Торвидропъ:-- слава Богу, что твоя покойная мать избавилась отъ такого удара. Поражай меня и не щади. Поражайте меня, сэръ; поражайте въ самое сердце!

-- Не говорите такъ, батюшка,-- умолялъ Принцъ со слезами:-- ваши слова убиваютъ меня. Увѣряю васъ, мы поставляемь себѣ въ священную обязанность заботиться о вашемъ спокойствіи. Каролина и я не забудемъ нашего долга; мой долгъ въ отношеніи къ вамъ будетъ и ея долгомъ, мы дали и въ этомъ слово другъ другу; такъ что, съ вашего одобренія и согласія, мы посвятимъ всю свою жизнь только тому, чтобъ доставлять вамъ спокойствіе и удовольствіе.

-- Поражайте, сэръ,-- говорилъ мистеръ Торвидропъ:-- поражайте въ самое сердце!

Я замѣтила, впрочемъ, что онъ внимательно слушалъ Принца.

-- Неоцѣненный батюшка,-- говорилъ Принцъ:-- мы очень хорошо знаемъ, что вы привыкли къ маленькому комфорту, на который вы имѣете полное право; мы поставимъ себѣ долгомъ и будемъ считать счастіемъ прежде всего доставлять вамъ это удовольствіе. Если нашъ союзь покажется пріятнымъ вамъ, то благословите его вашимъ одобреніемъ и согласіемъ; и когда мы женимся, то первою мыслію нашею будетъ ваше спокойствіе. Въ нашей жизни вы постоянно будете главою и хозяиномъ; мы чувствуемъ, какъ неестественно было бы съ нашей стороны, еслибъ мы не старались предупреждать ваши желанія, еслибь не употребили бы всѣ возможныя съ нашей стороны средства, чтобъ доставить вамъ спокойствіе.

Мистеръ Торвидропъ тяжело боролся съ своими чувствами, и снова выпрямился на софѣ. Его щеки раздувались надъ его тутозатянутымъ галстухомъ; въ эту минуту онъ представлялъ собою совершенный образецъ отеческой прекрасной осанки и изящныхъ манеръ.

-- Сынъ мой!-- сказалъ мистеръ Торвидропъ.-- Дѣти мои! Я не могу противостоять вашимъ мольбамъ. Будьте счастливы!

Его благосклонность, въ то время, какъ онъ поднималъ свою будущую невѣстку и протягивалъ руку своему сыну (который цѣловалъ ее съ сыновнимъ почтеніемъ и благодарностію), были для меня самымъ невиданнымъ до того зрѣлищемъ.

-- Дѣти мои,-- сказалъ мистеръ Торвидропъ, съ родитель скимъ чувствомъ обнимая лѣвой рукой Кадди и граціозно положивъ правую руку на бедро.-- Сынъ мой и дочь моя, ваше счастіе будетъ отнынѣ моимъ попеченіемъ. Я буду слѣдить за вами Вы будете всегда жить со мной (подразумѣвая, вѣроятно, подъ этимъ, что я всегда буду жить съ вами), этотъ домъ отнынѣ будетъ вашимъ домомъ; словомъ сказать, вы имѣете теперь полное право считать и считайте его своимъ домомъ. Живите счастливо и долго и раздѣляйте свою судьбу съ моею!

Могущество его прекрасной осанки и изящныхъ манеръ было таково, что они дѣйствительно были преисполнены благодарностью, какъ будто вмѣсто того, что онъ, навязываясь жить вмѣстѣ съ ними на всѣ остальные дни своей жизни, приносилъ въ ихъ пользу огромною жертву.

-- Что касается до меня, мои дѣти, сказалъ мистеръ Торвидропъ:-- то я замѣтно начинаю вянуть и желтѣть и не вижу возможности сказать, долго ли будутъ еще оставаться слабые слѣды прекрасной осанки и изящныхъ манеръ въ этотъ прядильный и ткацкій вѣкъ. Во всякомъ случаѣ, сколько будутъ позволить обстоятельства, я стану исполнять свой долгъ въ отношеніи къ обществу, и, по обыкновенію, буду показываться въ городѣ. Мои желанія и нужды весьма ограниченны и удобоисполнимы. Дайте, мнѣ вотъ эту маленькую комнатку, нѣсколько необходимыхъ вещей для туалета, скромный завтракъ поутру и умѣренный обѣдъ -- и мнѣ больше ничего ненужно. Исполненіе этихъ нуждъ я предоставляю вашей любви ко мнѣ и уваженію,-- все остальное я беру на себя.

Влюбленные вновь были тронуты его необыкновеннымъ великодушіемъ.

-- Сыпь мой, сказалъ мистеръ Торвидропъ:-- относительно тѣхъ недостатковъ въ тебѣ -- недостатковъ прекрасной осанки и изящныхъ манеръ, которыя родятся съ человѣкомъ, которыя можно усовершенствовать изученіемъ, но никогда нельзя производить по прихоти,-- въ этомъ ты попрежнему можешь положиться на меня. Я былъ вѣренъ моему дѣлу со времени Его Королевскаго Высочества Принца-Регента, и не сойду съ своего поста теперь. Нѣтъ, мой сынъ, не сойду. Если ты съ гордостію смотрѣлъ на положеніе своего отца, то будь увѣренъ, что его положеніе останется навсегда незапятнаннымъ. Что же касается до тебя, Принцъ, у котораго совсѣмъ другой характеръ (да мы и не можемъ и не должны быть одинаковы во всемъ), ты долженъ работать, трудиться, пріобрѣтать деньги и по возможности распространять кругъ своихъ занятій.

-- Въ этомъ вы можете положиться на меня, неоцѣненный батюшка: я говорю отъ чистаго сердца,-- отвѣчалъ Принцъ.

-- Я не сомнѣваюсь въ этомъ,-- сказалъ мистеръ Торвидропъ.-- Твои качества, мой сынъ, не блестящи, но они прочны и полезны. Дѣти мои, словами моей покойной жены, на жизненный путь которой я имѣлъ счастіе проливать нѣкоторый лучъ свѣта, я долженъ сказать вамъ обоимъ: заботьтесь о нашемъ заведеніи, заботьтесь о моихъ скромныхъ нуждахъ -- и да благословитъ васъ Богъ!

Послѣ этого старикъ Торвидропъ сдѣлался очень любезенъ, вѣроятно, въ ознаменованіе счастливаго событія. Я же сказала Кадди, если она намѣрена идти домой сегодня, то не слѣдовало медлить. Поэтому мы отправились послѣ нѣжнаго прощанія между Кадди и ея женихомъ. Во всю дорогу Кадди была такъ счастлива и такъ чистосердечно выхваляла мистера Торвидропа -- старика, что я ни подъ какимъ видомъ не рѣшилась бы произнесть и слова въ его порицаніе.

Въ окнахъ дома, гдѣ проживало семейство Джеллиби были приклеены билеты, извѣщающіе, что домъ отдается въ наемъ. Онъ казался мрачнѣе, грязнѣе и пустыннѣе, чѣмъ когда нибудь. Дня два тому назадъ, имя несчастнаго мистера Джеллиби появилось въ спискѣ банкротовъ, и онъ сидѣлъ, запершись, въ столовой съ двумя джентльменами, посреди кучи синихъ мѣшковъ, счетныхъ книгъ и бумагъ, и дѣлалъ отчаянныя усилія разъяснить свои дѣла. Они, казалось мнѣ, были недоступны для его понятія, потому что когда Кадди, по ошибкѣ, завела меня въ столовую, я увидѣла, что мистеръ Джеллиби, въ очкахъ, сидѣлъ въ углу между обѣденнымъ столомъ и двумя джентльменами и казался безчувственнымъ ко всему, что вокругъ его дѣлалось.

Поднимаясь наверхъ въ комнату мистриссъ Джедлиби, мы не встрѣчали дѣтей: всѣ они визжали на кухнѣ; не встрѣтили даже ни одной служанки. Мы застали мистриссъ Джеллиби среди громадной корреспонденціи: она распечатывала, читала и сортировала письма; на полу лежала груда рваныхъ конвертовъ. Она была такъ углублена въ свои занятія, что сначала не узнала меня, хотя и смотрѣла на меня своимъ страннымъ, свѣтлымъ, устремленнымъ вдаль взглядомъ.

-- Ахъ, миссъ Соммерсонъ!-- сказала она наконецъ.-- Извините меня! Я никакъ не думала видѣть васъ у себя. Надѣюсь, что вы здоровы, и что мистеръ Джорндисъ и миссъ Клэръ также здоровы.

Въ свою очередь я выразила свою надежду, на здоровье мистера Джеллиби.

-- Не совсѣмъ здоровъ, моя милая,-- сказала мистриссъ Джеллиби спокойнѣйшимъ образомъ.-- Онъ былъ несчастливъ въ своихъ дѣлахъ и теперь въ дурномъ расположеніи духа. Къ счастію моему, что при своихъ занятіяхъ, я не имѣю времени думать объ этомъ. Въ настоящее время у насъ собиралось, миссъ Соммерсонъ, пятьсотъ семействъ, круглымъ числомъ по пяти человѣкъ въ каждомъ, и всѣ они или отправились уже, или отправляются, на лѣвый берегъ рѣки Нигера.

Я подумала объ одномъ семействѣ, такъ коротко знакомомъ намъ, которое не отправилось еще и не отправлялось на лѣвый берегъ Нигера и не удивлялась, почему это обстоятельство ее не безпокоило.

-- Я вижу, вы привели съ собой Кадди,-- замѣтила мистриссъ Джеллиби, взглянувъ на свою дочь.-- Видѣть ее здѣсь сдѣлалось совершенной рѣдкостью. Она совсѣмъ почти бросила свое прежнее занятіе, и черезъ это заставляетъ меня нанимать мальчика.

-- Я увѣрена, ма...-- начала было Кадди

-- Я тебѣ говорю, Кадди,-- перебила ее мать мягкимъ тономъ:-- я тебѣ говорю, Кадди, что я нанимаю мальчика, который въ эту минуту обѣдаетъ. Какая же польза изъ твоихъ возраженій?

-- Я и не дѣлаю вамъ возраженій, отвѣчала Кадди.-- Я только думала сказать, что вы вѣрно не захотѣли бы, чтобъ я всю свою жизнь сидѣла за письменнымъ столомъ.

-- Однако, я думаю, моя милая, что касательно трудолюбія, ты должна брать примѣръ съ своей родной матери,-- сказала мистриссъ Джеллиби, продолжая распечатывать письма и бросая бѣглый взглядъ на каждое изъ нихъ, сортировала ихъ и говорила.-- Вотъ еще новости. Сидѣть всю жизнь за письменнымъ столомъ! Если бы ты имѣла хоть сколько нибудь сочувствія къ судьбамъ человѣческаго рода, ты бы не рѣшилась сдѣлать мнѣ подобный отвѣтъ; твои идеи были всегда выше той, которую ты высказала. Но ты не имѣешь сочувствіи. Я часто говорила тебѣ, Кадди, что ты вовсе не имѣешь сочувствія.

-- Дѣйствительно, ма, къ Африкѣ я вовсе не имѣю его.

-- Конечно не имѣешь. Не имѣй я такихъ многотрудныхъ занятій, миссъ Соммерсонъ, это совершенно бы убило меня,-- сказала мистриссъ Джеллиби, нѣжно останавливая на мнѣ взоръ свой и раздумывая, куда ей положить только что распечатанное письмо,-- Но я такъ много должна думать и сосредоточивать свои мысли на дѣлахъ, касающихся до племени Борріобула-Ха и вообще до Африки, что въ этомъ заключается мое лекарство.

Когда Кадди бросила на меня умоляющій взглядъ и когда миссъ Джеллиби устремила взоръ свой въ Африку прямехонько сквозь мою шляпку и голову, я считала эту минуту за удобнѣйшую, чтобы приблизиться къ цѣли моего посѣщенія и овладѣть вниманіемъ мистриссъ Джеллиби.

-- Быть можетъ,-- начала я:-- вы удивитесь, если я скажу вамъ, что привело меня сюда прервать ваши занитія.

-- Я всегда очень рада видѣть васъ, миссъ Соммерсонъ, въ моемъ домѣ,-- сказала мистриссъ Джеллиби, продолжая свое занятіе съ спокойной улыбкой.-- Хотя я и желала бы...-- при этомъ она покачала головой,-- хотя я и желала бы. чтобъ миссъ Соммерсонъ принимала болѣе участія въ Борріобульскихъ дѣлахъ.

-- Я пришла сюда съ Кадди,-- сказала я:-- потому что Кадди считаетъ долгомъ ничего не скрывать отъ своей матери и полагаетъ, что я помогу ей (хотя, съ своей стороны, я совершенно не знаю, какъ и чѣмъ могу я помочь) при открытіи вамъ одной изъ ея тайнъ.

-- Кадди,-- сказала мистриссъ Джеллиби, отрываясь на минуту отъ своего занятія и потомъ покачавъ головой, съ прежнимъ спокойствіемъ принялась за него:-- ты, вѣрно, хочешь сообщить мнѣ какой нибудь вздоръ?

Кадди развязала свою шляпку, сняла ее, и, взявъ за концы лентъ, залилась слезами и сказала:-- мама, я дала слово выйти замужъ!

-- О, какая ты смѣшная!-- замѣтила мистриссъ Джеллиби, разсѣянно разсматривая распечатанную депешу:-- какая ты глупая, Кадди!

-- Я дала слово выйти замужъ, ма,-- говорила, рыдая Кадди:-- за молодого мистера Торвидропъ, учителя въ танцевальной школѣ и старый мистеръ Торвидропъ, настоящій джентльменъ, согласился на нашъ бракъ; я прошу теперь и умоляю васъ, дайте вы свое согласіе, безъ котораго, ма, я никогда не буду счастлива; никогда, никогда!

И Кадди продолжала рыдать, забывая все, что переносила она. Въ эту минуту она помнила только свою привязанность къ матери.

-- Видите, миссъ Соммерсонъ,-- замѣтила мистриссъ Джеллиби довольно сурово:-- видите, какое счастіе имѣть столько занятіи и сосредоточивать на нихъ всѣ свои мысли. Вотъ Кадди дала слово выйти замужъ за сына танцмейстера, связалась съ людьми, которые не имѣютъ ни малѣйшаго сочувствія къ судьбамь человѣческаго рода! Между тѣмъ какъ мистеръ Гушерь, одинъ изъ первѣйшихъ филантроповъ нашего времени, говорилъ мнѣ по секрету, что онъ интересуется моей дочерью!

-- Ма, я всегда ненавидѣла и презирала мистера Гушера! сказала Кадди, не прекращая рыданій.

-- Кадди, Кадди!-- возразила мистриссъ Джеллиби, распечатывая новое письмо съ неподражаемымъ спокойствіемъ.-- Я нисколько не сомнѣваюсь въ этомъ. Да и могла ли ты поступать иначе, будучи совершенно лишена тѣхъ симпатій, которыя въ немъ преобладаютъ! Еслибь мои общественныя занятія не были для меня любимымъ дѣтищемъ, еслибъ я не занималась планами въ громадныхъ размѣрахъ, эти мелочи могли бы сильно огорчать меня, миссъ Соммерсонъ. Но могу ли я позволить, чтобъ глупый поступокъ со стороны Кадди (отъ которой я лучшаго никогда и не ждала) поставилъ бы преграду между мной и Африкой? Нѣтъ, нѣтъ,-- повторяла мистриссъ Джеллиби тихимъ, но звучнымъ голосомъ и съ пріятной улыбкой распечатывала письма и сортировала ихъ:-- нѣтъ, нѣтъ, миссъ Соммерсонъ!

Я до такой степени не была подготовлена къ столь холодному пріему, хотя и могла разсчитывать на него, что не находила словъ въ отвѣтъ ей. Кадди, точно также какъ и я, совершенно растерялась. Мистриссъ Джеллиби продолжала распечатывать письма и безпрестанно повторяла весьма пріятнымъ голосомъ и съ самой пріятной улыбкой:-- нѣтъ, миссъ Соммерсонъ, со мной этого не можетъ случиться.

-- Надѣюсь, ма,-- сказала наконецъ Кадди, рыдая,-- вы не сердитесь на меня?

-- О, Кадди, какая ты въ самомъ дѣлѣ несносная!-- отвѣчала мистриссъ Джеллиби.-- Ну идетъ ли дѣлать подобные вопросы послѣ того, какъ я тебѣ сказала о моемъ исключительномъ занятіи?

-- И я надѣюсь, ма, вы дадите свое согласіе и пожелаете намъ счастія?-- сказала Кадди.

-- Ты безсмысленный ребенокъ, ужъ потому, что сдѣлала подобный поступокъ, сказала мистриссъ Джеллиби:-- ты никуда негодный ребенокъ, если не хотѣла посвятить себя общественной пользѣ. Но шагъ сдѣланъ, я наняла уже мальчика для переписки, больше мнѣ ничего не остается сказать. Пожалуйста, Кадди, сказала мистриссъ Джеллиби, потому что Кадди наклонилась къ ней и начала ее цѣловать:-- не мѣшай мнѣ заниматься моимъ дѣломъ, дай мнѣ разобрать эту кипу бумагъ до прихода вечерней почты.

Въ это время я считала за лучшее уйти, но была удержала еще на минуту словами Кадди.

-- Вы не разсердитесь, ма, если я представлю вамъ его?

-- О, Боже мой, Кадди,-- вскричала мистриссъ Джеллиби, снова погруженная въ африканскія размышленія:-- ты опять свое начала? Кого ты хочешь представить?

-- Его, мама.

-- Кадди, Кадди,-- сказала мистриссъ Джеллиби, совершенно утомленная такими мелочами:-- ужъ если ты хочешь, такъ пожалуйста не приводи его въ дни, назначенные для нашихъ комитетскихъ собраній. Ты должна устроить этотъ визитъ, когда я буду совершенно свободна. Моя милая миссъ Соммерсонъ, вы очень, очень добры, если рѣшились прійти сюда и помочь этой глупенькой дѣвочкѣ. Прощайте! Когда я скажу вамъ, что передо мной лежитъ пятьдесятъ восемь новыхъ писемъ отъ различныхъ фабрикантовъ, которые нетерпѣливо желаютъ узпать всѣ подробности касательно африканскихъ туземцевъ и воздѣлыванія кофе то, кажется мнѣ не нужно представлять вамъ извиненій въ томъ, что я очень занята.

Спускаясь съ лѣстницы, я нисколько не удивлялась, что Кадди была въ грустномъ расположеніи духа; не удивлялась тому, что она рыдала, склонивъ свою голову ко мнѣ на плечо; не удивлялась словамъ ея, что ей легче было бы выслушать жестокую брань, нежели видѣть такое равнодушіе; не удивлялась и признанію ея, что гардеробъ ея былъ такъ скуденъ, что она не знала, какъ ей выходить замужъ. Мало по малу я старалась утѣшить ее, доказывая ей, сколько хорошаго могла она сдѣлать для своего несчастнаго отца и для бѣднаго Пипи, когда будетъ имѣть свой уголокъ. Наконецъ мы спустились въ сырую темную кухню, гдѣ Пипи и его маленькіе братцы и сестрицы ползали на каменномъ полу, и гдѣ мы такъ разыгрались съ ними, что если бы я не прибѣгнула къ сказкамъ, то платье мое было бы изорвано въ клочки. Отъ времени до времени долетали до насъ сверху громкіе крики и слышался сильный стукъ мебели. Я боялась, что причиной этихъ голосовъ и этого стука, былъ мистеръ Джеллиби, когда онъ, при каждой новой попыткѣ уразумѣть свои дѣла, вырывался изъ-за стола и подходилъ къ окну съ тѣмъ, чтобы броситься въ него на мостовую.

Возвращаясь ночью домой послѣ такого шума и хлопотъ, испытанныхъ мною въ теченіе дня, я все время думала о предстоящемъ замужествѣ бѣдненькой Кадди, и почти была увѣрена, что она будетъ счастлива, несмотря что въ мои размышленія часто вмѣшивался мистеръ Торвидропъ старшій. И если мнѣ приходила иногда въ голову мысль о томъ, дѣйствительно ли они понимали, что значитъ прекрасная осанка и изящныя манеры, я была увѣрена, что отъ этого не было бы имъ ни хуже, ни лучше. Я желала одного, чтобы они были счастливы, и съ этой мыслью я смотрѣла на звѣзды и вспоминала о путешественникахъ въ отдаленныхъ странахъ; я представляла себѣ звѣзды, которыми въ одно время со мной любовались они и въ то же время полагала, что, можетъ быть, и я, совершая свой земной путь, буду полезна кому нибудь изъ нихъ.

Въ Холодномъ Домѣ такъ всѣ были рады моему возвращенію (впрочемъ это и прежде такъ бывало), что я готова была плакать отъ радости, если бы только я была увѣрена, что мои слезы произведутъ на другихъ пріятное впечатлѣніе. Всѣ въ домѣ, отъ мала до велика, съ такимъ радушіемъ, съ такими свѣтлыми лицами встрѣтили меня, съ такимъ искреннимъ удовольствіемъ говорили со мной, считали за такое счастіе угодить мнѣ въ чемъ нибудь, что, мнѣ кажется, въ мірѣ не было такого счастливаго созданія, какимъ была я въ эти минуты.

Весь вечеръ былъ проведенъ въ пріятной болтовнѣ; я съ такими подробностями разсказывала Адѣ и моему опекуну о моей поѣздкѣ и о Кадди, что по приходѣ въ свою комнату увидѣла, что лицо мое горѣло, и я не могла понять, откуда взялось во мнѣ столько способностей говорить такъ долго.

Спустя нѣсколько секундъ кто-то тихо постучался въ мою дверь.

-- Войдите!-- сказала я.

И ко мнѣ вошла маленькая дѣвочка, чистенько одѣтая въ траурное платьице.

-- Извините, миссъ,-- сказала она нѣжнымъ голосомъ и присѣдая:-- я Чарли!

-- Неужели!-- сказала я, наклонившись къ ней съ удивленіемъ и поцѣловавъ ее.-- Какъ я рада видѣть тебя, Чарли!

-- Извините, миссъ,-- продолжала Чарли тѣмъ же голосомъ:-- я ваша горничная.

-- Въ самомъ дѣлѣ, Чарли?

-- Точно такъ, миссъ. Честь имѣю представиться вамъ, по приказанію мистера Джорндиса, который посылаетъ вамъ свою любовь.

Я сѣла, обняла Чарли и стала смотрѣть ей въ лицо.

-- О, миссъ, какъ могу я выразить вамъ свою благодарность!-- сказала Чарли, скрестивъ руки на грудь, между тѣмъ какъ по ея щечкамъ, на которыхъ рисовались ямочки, текли потокомъ слезы. Томъ теперь въ школѣ и учится хорошо; маленькая Эмми осталась у мистриссъ Бляйндерь, и какъ ее берегутъ, если бы вы знали! Только мистеръ Джорндисъ, не знаю за чѣмъ, говоритъ, что намъ всѣмъ должно разлучиться... то есть мнѣ съ Томомъ и Эмми... вѣдь мы такія маленькія! О, миссъ, о чемъ вы плачете?

-- Я не могу, Чарли, удержаться отъ слезъ.

-- Я тоже не могу удержаться отъ слезъ,-- говоритъ Чарли.-- Мистеръ Джорндисъ такъ любитъ васъ: онъ говоритъ и надѣется, что вы иногда поучите меня чему нибудь, что Томъ, Эмми и я будемъ видѣться разъ въ мѣсяцъ. О, миссъ, какъ я счастлива и благодарна вамъ! Я постараюсь за это быть доброй и послушной дѣвочкой.

-- Чарли, ты только не забудь, кто осчастливилъ тебя!

-- Нѣтъ, миссъ; никогда, никогда не забуду. И Томъ и Эмми не забудутъ. Вы, миссъ, вы осчастливили насъ.

-- Нѣтъ, Чарли, я ничего не знаю объ этомъ,-- это все сдѣлалъ для васъ мистеръ Джорндисъ.

-- Я знаю, миссъ; но онъ сдѣлалъ это изъ любви къ вамъ. Я и Томъ, и Эмми никогда не забудемъ этого.

Чарли отерла глаза и приступила къ исполненію своихъ обязанностей: она начала бѣгать по комнатѣ и приводить въ порядокъ все, что попадало ей подъ руки. Вдругъ она тихонько подкралась ко мнѣ и сказала:

-- Не плачьте, миссъ; пожалуйста не плачьте.

И я опять ей сказала, что не могу удержаться отъ слезъ.

-- Я тоже не могу удержаться отъ слезъ.

Я плакала отъ радости, и плакала не одна, но вмѣстѣ съ Чарли.

XXIV. Аппеляція.

Вскорѣ послѣ нашего разговора съ Ричардомъ, о которомъ я уже сказала выше, Ричардъ откровенно признался во всемъ мистеру Джорндису. Я не думала, чтобъ эта откровенность изумила моего опекуна, хотя она и послужила причиной его безпокойства и обманутыхъ ожиданій. Онъ и Ричардъ просиживали по цѣлымъ часамъ въ запертомъ кабинетѣ, проводили по нѣсколько дней сряду въ Лондонѣ, имѣли безчисленныя свиданія съ мистеромъ Кэнджемъ и вообще переносили множество самыхъ непріятныхъ хлопотъ. Между тѣмъ во время этихъ хлопотъ, мой опекунъ, хотя и испытывалъ на себѣ всѣ неудобства отъ вліянія восточнаго вѣтра, и такъ часто потиралъ себѣ голову, что, кажется, ни одинъ волосокъ на его головѣ не остался въ покоѣ, но при всей своей любезности къ Адѣ и мнѣ, онъ соблюдалъ строгое молчаніе касательно того, что происходило между нимъ и Ричардомъ. Мы всячески старались узнать что-нибудь отъ Ричарда, но всѣ его отвѣты постоянно ограничивались прежними увѣреніями, что "все идетъ превосходно", а потому безпокойство наше нисколько не уменьшалось. Однако, мы вскорѣ узнали сами, въ какомъ положеніи находились его дѣла.

Мы узнали, что къ лорду-канцлеру поступила новая просьба на счетъ поступленія Ричарда въ военную службу, что эта просьба передана въ Верховный Судь, какъ отъ юноши несовершеннолѣтняго и находившагося подъ опекой суда, и послужила предметомъ многихъ разговоровъ. Мы узнали, что лордъ-канцлеръ назвалъ Ричарда, во время засѣданія, несноснымъ и своенравнымъ юношей, что разсмотрѣніе просьбы откладывалось отъ одного засѣданія до другого, наводили справки и дѣлали сношенія, но такъ медленно, что Ричардъ началъ опасаться, (такъ по крайней мѣрѣ, онъ говорилъ намъ), не придется ли ему поступить на службу ветераномъ лѣтъ восьмидесяти. Наконець, назначенъ былъ день Ричарду для свиданія съ лордомь-канцлеромъ въ отдѣльномъ кабинетѣ, гдѣ милордъ весьма строго выговаривалъ Ричарду за его безпечность къ своему времени, за его неосновательность, и въ заключеніе изъявилъ свое согласіе на его поступленіе въ военную службу. Ричардъ былъ записанъ въ гвардейскую кавалерію; деньги на его патентъ вручены были агенту; и Ричардъ, съ своимъ обычнымъ и въ своемъ родѣ замѣчательнымъ рвеніемъ принялся за изученіе военной науки; вставалъ по утрамъ въ пять часовъ и упражнялся въ фехтовальномъ искусствѣ.

Такимъ образомъ, лѣтнія вакаціи смѣнили весеннія засѣданія, и вакаціи въ свою очередь смѣнились засѣданіями осенними. До насъ доходили иногда вѣсти о томъ, въ какомъ положенія находилась тяжба Джорндисъ и Джорндисъ; и мы слышали, что она была въ докладѣ или не была, что о ней упоминали въ засѣданіи, или ссылались на нее, что принимались за ее окончательное рѣшеніе и отступали отъ него. Ричардъ, проживая въ домѣ учителя фхтованья, имѣлъ теперь еще меньше свободнаго времени пріѣзжать къ намъ; опекунъ мой попрежнему соблюдалъ строгое молчаніе. Время шло такимъ образомъ до тѣхъ поръ, пока по военному вѣдомству не открылось вакантнаго мѣста, и тотчасъ Ричардъ получилъ приказаніе отправиться въ полкъ, расположенный въ Ирландіи.

Онъ пріѣхалъ къ намъ съ этимъ извѣстіемъ вечеромъ на почтовыхъ и имѣлъ долгое совѣщаніе съ моимъ опекуномъ. Прошло съ часъ времени, прежде чѣмъ голова опекуна моего показалась въ дверяхъ комнаты, въ которой сидѣла Ада и я.

-- Войдите къ намъ, мои милыя!-- сказалъ онъ.

Мы вошли. Ричардъ, котораго мы видѣли въ послѣдній разь въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, стоялъ, облокотясь на каменную доску, грустный, разстроенный и даже сердитый.

-- Вотъ, Ада,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ:-- я и Рикъ не можемъ согласиться другъ съ другомъ. Перестань, пожалуйста, Рикъ, будь повеселѣе!

-- Вы очень строги ко мнѣ, сэръ,-- сказалъ Ричардъ.-- Строги тѣмъ болѣе, что всегда были снисходительны во всѣхъ прочихъ отношеніяхъ и оказали мнѣ столько милостей, за которыя, правда, я не былъ признателенъ. Безъ васъ, сэръ, мнѣ бы никакъ не выпутаться изъ моихъ затруднительныхъ обстоятельствъ.

-- Полноте сэръ; къ чему напоминать о прошломъ,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ:-- я еще разъ хочу выпутать васъ изъ затруднительныхъ обстоятельствъ. Впрочемъ, нѣтъ; я хочу на этотъ разъ, чтобъ вы выпутались изъ нихъ сами.

-- Надѣюсь, сэръ,-- возразилъ Ричардъ, вспыльчиво, хотя и почтительнымъ тономъ:-- вы извините меня, если я скажу, что по моему мнѣнію, никто, кромѣ меня самого, не можетъ судить о моихъ поступкахъ.

-- Надѣюсь, любезный мой Рикъ,-- замѣтилъ мистеръ Джорндисъ, въ самомъ пріятномъ расположеніи духа и съ плѣнительнымъ краснорѣчіемъ:-- ты извинишь меня, если я скажу, что ничего не можетъ быть естественнѣе съ твоей стороны, какъ думать по твоему; но я насчетъ этого не такого мнѣнія. Я долженъ исполнять свой долгъ, Рикъ; иначе ты не могъ бы судить обо мнѣ хорошо даже и въ хладнокровномъ размышленіи; а я надѣюсь, что ты въ холодномъ или въ жаркомъ расположеніи духа, но всегда судишь обо мнѣ съ хорошей стороны.

Ада такъ поблѣднѣла, что мистеръ Джорндисъ предложилъ ей свое кресло, и самъ сѣлъ подлѣ нея.

-- Милая моя,-- сказалъ мой опекунъ:-- ты напрасно тревожишь себя. Рикъ и я немного поспорили другъ съ другомъ въ дружескомъ разговорѣ, котораго намъ нельзя отъ тебя скрыть, и предметомъ котораго была ты, Ада. Ты, кажется, начинаешь бояться этого происшествія?

-- О, нѣтъ, кузенъ Джонъ,-- отвѣчала Ада съ нѣжной улыбкой:-- я не боюсь, если причиной вашего несогласія были вы сами.

-- Благодарю тебя, моя милая. Удѣли мнѣ, пожалуйста, на минуту свое вниманіе и не смотри на Рика. И тебя прошу о томъ же, моя маленькая хозяюшка. Моя милая Ада,-- сказалъ онъ, положивъ руку на руки Ады, которыя покоились на ручкѣ креселъ:-- ты помнишь, о чемъ мы говорили въ четверомъ, когда еще хозяюшка разсказала намъ объ одномъ любовномъ приключеніи?

-- Разумѣется, ни я, ни Ричардъ не могли забыть о вашемъ великодушіи въ тотъ день, кузенъ Джонъ.

-- А никогда не забуду этого дня,-- сказалъ Ричардъ.

-- И я никогда не забуду,-- сказала Ада.

-- Тѣмъ легче я могу высказать то, что намѣренъ былъ сказать, и тѣмъ удобнѣе согласиться вамъ съ моими словами,-- отвѣчалъ мой опекунъ, и на лицѣ его отразилась вся нѣжность, все благородство его души.-- Ада, моя птичка, тебѣ должно узнать, что Рикъ избралъ себѣ новую карьеру въ послѣдній разъ. Деньги, которыя онъ имѣлъ будутъ истрачены на его экипировку. Онъ истощилъ всѣ свои источники, и теперь принужденъ собирать плоды съ дерева, которое самъ посадилъ.

-- Ваша правда, сэръ, что въ настоящее время я истощилъ всѣ мои источники, и я благодаренъ вамъ, что вы сообщили мнѣ объ этомъ. Впрочемъ,-- сказалъ Ричардъ,-- позвольте вамъ замѣтить, сэръ, что я основываю виды свои не на томъ, что я имѣю, но на томъ, что ожидаетъ меня впереди.

-- Рикъ, Рикъ!-- вскричалъ мой опекунъ, обнаруживая внезапный ужасъ и въ то же время поднимая руки, чтобъ не слышать словъ его:-- умоляю тебя, не основывай своихъ надеждъ и ожиданій на фамильномъ несчастіи! Все, что ты можешь сдѣлать для себя лучшаго по сю сторону могилы, это никогда не останавливать взора на страшномъ призракѣ, который безотвязно преслѣдуетъ насъ въ теченіе столь многихъ лѣтъ! По моему, лучше быть въ долгу, лучше просить милостыню, лучше умереть!

Мы всѣ въ высшей степени были изумлены этимъ неожиданнымъ предостереженіемъ. Ричардъ кусалъ себѣ губы, удерживалъ свое дыханіе и глядѣлъ на меня, какъ будто онъ чувствовалъ и въ то же время предугадывалъ мою увѣренность въ томъ, какъ много онъ нуждался въ такомъ предостереженіи.

-- Моя милая Ада,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ, принимая снова прежнее веселое расположеніе духа:-- совѣтъ мой покажется тебѣ жестокимъ, но я живу въ Холодномъ Домѣ и, придаюсь, видѣлъ въ немъ много, много непріятнаго. Но довольно объ этомъ. Все, что Ричардъ предпринималъ для своего вступленія въ свѣтъ, было одинъ только рискъ: онъ дѣлалъ все на авось. Теперь я предлагаю ему и тебѣ, для его собственнаго счастія и для твоего, слѣдующее: если онъ долженъ удалиться отъ насъ, то не иначе, какъ съ тѣмъ убѣжденіемъ, что между вами нѣтъ никакого обязательства. Я долженъ сказать вамъ болѣе. Я буду откровененъ съ вами обоими. Вы основываете всѣ свои надежды на мнѣ, а я основываю свои надежды на васъ, и вслѣдствіе этого, прошу васъ не думать о томъ, что, кромѣ родства, васъ соединяютъ еще другіе узы.

-- По моему, лучше сказать сразу, сэръ,-- сказалъ Ричардъ:-- что вы ни въ чемъ не довѣряете мнѣ и совѣтуете Адѣ поступить такимъ же образомъ.

-- Лучше не говорить объ этомъ ни слова, Рикъ, потому что я не понимаю хорошо, что ты хочешь сказать.

-- Вы полагаете, сэръ, что начало моего поприща въ жизни было дурно,-- возразилъ Рикъ:-- дѣйствительно не хорошо, я знаю это.

-- Какъ я полагалъ о началѣ твоего поприща и о послѣдствіяхъ его, я высказалъ тебѣ за нѣсколько минутъ передъ этимъ,-- сказалъ мой опекунъ чистосердечнымъ и ободряющимъ тономъ:-- ты, Рикъ, не сдѣлалъ еще никакого начала; но всему есть время, и отъ тебя еще время это не ушло, напротивъ того, оно только что наступило для тебя. Вы, мои милые, очень еще молоды и въ настоящее время ни больше, ни меньше, какъ кузены. Что изъ васъ будетъ впослѣдствіи, этого я не знаю; это зависитъ отъ твоихъ трудовъ, любезный мой Рикъ; раньше этого я не могу и не смѣю назвать васъ какъ нибудь иначе.

-- Вы очень строги и жестоки ко мнѣ, сэръ,-- сказалъ Рнадрдъ:.-- болѣе жестоки, чѣмъ я ожидалъ.

-- Милый мой,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ:-- я еще болѣе жестокъ къ самому себѣ, когда обстоятельства принуждаютъ меня огорчать тебя. Въ твоихъ рукахъ всѣ средства избавить тебя отъ подобнаго огорченія. Ада, я полагаю, что для него ничего не можетъ быть лучше, кромѣ того, чтобы онъ былъ совершенно свободенъ, чтобы между вами не было никакого обязательства, основаннаго на вашихъ юношескихъ неопытныхъ отношеніяхъ. Рикъ, согласись со мной, это необходимо для нея; ты долженъ сдѣлать это для нея. Словомъ сказать, вы должны дѣлать другъ для друга ее лучшее, вы должны упрочить счастіе другъ друга.

-- Въ чемъ же состоитъ эта прочность, сэръ?-- спросилъ Ричардъ торопливо:-- вы не говорили намъ объ этомъ, когда мы открыли передъ вами наши сердца.

-- Съ тѣхъ поръ опытъ открылъ мнѣ многое. Я не виню тебя, Рикъ; но все-таки скажу, что съ тѣхъ поръ опытъ открылъ мнѣ многое.

-- Надѣюсь, сэръ, ваши слова не относятся прямо ко мнѣ?-- спросилъ Рикъ.

-- О, нѣтъ!-- они относятся къ обоимъ вамъ,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ ласково.-- Я говорю, что время не успѣло еще вполнѣ обязать васъ другъ другу. Ваши обѣщанія другъ другу не успѣли еще обратиться въ законныя права, и я не признаю ихъ. Не печальтесь, мои милые кузены! Прошедшее не возвратимо! Для васъ открыта новая и чистая страница, на которой вы можете писать съ самаго начала событія вашей только что начинающейся жизни!

Ричардъ бросилъ безпокойный взглядъ на Аду, но не сказалъ ни слова.

-- Я со дня на день откладывалъ высказаться вамъ обоимъ и тебѣ, Эсѳирь,-- продолжалъ мистеръ Джорндисъ:-- я удерживался высказаться вамъ до настоящей минуты, съ тѣмъ, чтобъ сердца ваши были чисты какъ день, и чтобъ отношенія наши другъ къ другу были одинаковы. Теперь я совѣтую вамъ отъ искренняго сердца, я умоляю васъ отъ всей души тебя, Рикъ, и Аду, проститесь другъ съ другомъ съ тѣми чувствами, съ какими вы вошли впервые въ этотъ домъ. Предоставьте все прочее времени, истинѣ и постоянству. Если вы поступите иначе, то сдѣлаете вредъ себѣ и окажете величайшую несправедливость мнѣ, который сблизилъ васъ.

Наступило продолжительное молчаніе.

-- Кузенъ Ричардъ,-- сказала Ада, прерывая молчаніе и нѣжно устремляя на его лицо свои голубые глазки:-- мнѣ кажется, мы не должны возражать на слова нашего кузена Джона. Ты можешь быть спокоенъ на мой счетъ. Я остаюсь здѣсь, подъ его попеченіемъ и будь увѣренъ, что лучшаго я не могу желать; будь увѣренъ, что я всегда буду руководствоваться его совѣтами. Я не сомнѣваюсь, кузенъ Ричардъ,-- говорила Ада съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ:-- я не сомнѣваюсь, что ты любишь меня, и я... я не думаю, что ты полюбишь другую. На меня ты смѣло можешь положиться, кузенъ Ричардъ. Я буду любить тебя по прежнему; я не заставлю тебя краснѣть за свои поступки. Даже какъ кузенамъ намъ грустно разставаться другъ съ другомъ; грустно, Ричардъ, но я знаю, что эта разлука необходима для твоего благополучія. Я всегда съ любовію буду вспоминать и часто, часто буду говорить о тебѣ съ Эсѳирью... быть можетъ, Ричардъ... и ты вспомнишь обо мнѣ. А теперь,-- сказала Ада, подходя къ Ричарду и подавая ему свою дрожащую руку:-- теперь, Ричардъ, мы разстаемся кузенами, быть можетъ, надолго... и я молю небо, да ниспошлетъ оно благословеніе на моего милаго брата, гдѣ бы онъ ни находился!

Для меня было странно, что Ричардъ не могъ простить моему опекуну мнѣній насчетъ его поступковъ, мнѣній, которыя онъ самъ высказывалъ мнѣ въ болѣе рѣзкихъ выраженіяхъ. Къ крайнему сожалѣнію моему я замѣтила, что съ этой минуты Ричардъ никогда не былъ такъ свободенъ и откровененъ передъ мистеромъ Джорндисомъ, какъ прежде. Ему предоставлена была всякая возможность быть такимъ, но онъ не былъ; и вслѣдствіе этого, между ними стала возникать какая-то холодность, отчужденіе.

Въ приготовленіяхъ къ отъѣзду и поступленію въ полкъ Ричардъ скоро разсѣялся и даже позабылъ свою печаль о разлукѣ съ Адой, которая оставалась въ Гертфордшэйрѣ, между тѣмъ какъ онъ, мистеръ Джорндисъ и я отправились въ Лондонъ на цѣлую недѣлю. Онъ вспоминалъ объ Адѣ, такъ сказать, отрывками и съ горькими слезами и въ подобныя минуты, чистосердечно осыпалъ себя жестокими упреками. Но спустя нѣсколько минутъ, онъ беззаботно начиналъ мечтать о томъ пути, которымъ надѣялся стать вмѣстѣ съ Адой богатымъ, счастливымъ, и по прежнему становился безпечнымъ и веселымъ.

Хлопотъ было много -- и я съ утра и до вечера ходила съ нимъ по магазинамъ, покупая необходимыя для него вещи. О тѣхъ вещахъ, которыя онъ хотѣлъ накупить, еслибъ дана ему была полная свобода, я не говорю ни слова. Онъ какъ нельзя болѣе быль откровененъ со мной и часто говорилъ съ такимъ чувствомъ и съ такимъ чистосердечіемъ о своихъ проступкахъ и своей рѣшимости исправиться, такъ искренно сознавалъ пользу, которую извлекалъ изъ этихъ разговоровъ, что мнѣ всегда было пріятно бесѣдовать съ нимъ.

Въ теченіе этой педѣли къ намъ на квартиру очень часто являлся мужчина: онъ училъ Ричарда фехтованью. Это былъ, какъ кажется, отставной кавалеристъ, грубый на взглядъ, но видный мужчина, съ простыми, но непринужденными манерами. Я такъ много слышала о немъ отъ Ричарда, что однажды утромъ, сейчасъ послѣ завтрака, я нарочно вышла взглянуть на него съ моимъ рукодѣльемъ.

-- Здравствуйте, мистеръ Джорджъ,-- сказалъ мой опекунъ, который въ одно время вошелъ со мной въ комнату.-- Мистеръ Карстонъ сію минуту придетъ. Между тѣмъ я знаю, что миссъ Соммерсонъ пріятно будетъ познакомиться съ вами. Прошу садиться.

Онъ сѣлъ, нѣсколько обезпокоенный моимъ присутствіемъ, какъ я думала, и, не глядя на меня, началъ водить широкой загорѣлой рукой по верхней губѣ своей.

-- Вы аккуратны, какъ солнце,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- По военному, сэръ,-- отвѣчалъ онъ.-- Сила привычки. Это ни больше, ни меньше, какъ одна привычка, сэръ. Вообще, я не смѣю назвать себя аккуратнымъ человѣкомъ.

-- Однако, мнѣ сказывали, что у васъ большое заведеніе?-- сказалъ мистеръ Джорндисъ.

-- Нѣтъ, сэръ, не очень большое. Я содержу галлерею для стрѣльбы въ цѣль, но не очень большую.

-- Ну, а какъ вы думаете, хорошо ли мистеръ Карстонъ стрѣляетъ и хорошо ли онъ бьется на рапирахъ?-- спросилъ мой опекунъ.

-- Довольно хорошо, сэръ,-- отвѣчалъ мистеръ Джорджъ, скрестивъ руки на широкой груди и принимая видъ великана.-- Еслибъ онъ занялся этимъ прилежнѣе, то изъ него вышелъ бы славный стрѣлокъ и славный боецъ.

-- Развѣ онъ не прилежно занимается?-- спросилъ мой опекунъ!

-- Сначала, сэръ, онъ принялся весьма усердно, а потомъ и оставилъ. Не совсѣмъ, правда, оставилъ, а такъ себѣ, учился не отъ всей души. Можетъ статься, у него на душѣ есть что нибудь, можетъ статься, какая нибудь молоденькая леди.

И его свѣтлые черные глаза въ первый разъ взглянули на меня.

--Только ужъ не я на душѣ у него, увѣряю васъ, мистеръ Джорджъ,-- сказала я, смѣясь:-- хотя въ этомъ вы, кажется, подозрѣваете меня.

Загорѣлое лицо его слегка покраснѣло, и онъ отвѣсилъ мнѣ кавалерійскій поклонъ.

-- Надѣюсь, миссъ, я не оскорбилъ васъ. Вѣдь я человѣкъ, необразованный.

-- Вы меня вовсе не оскорбили,-- сказала я.-- Напротивъ, я принимаю это за комплиментъ.

Если онъ избѣгалъ смотрѣть на меня прежде, зато теперь онъ раза четыре сряду внимательно посмотрѣлъ мнѣ прямо въ лицо.

-- Прошу извиненія, сэръ,-- сказалъ онъ, обращаясь къ моему опекуну съ какою-то недовѣрчивостію:-- вы, кажется, изволили сказать, что барышню зовутъ...

-- Миссъ Соммерсонъ.

-- Миссъ Соммерсонъ,-- повторилъ онъ и еще разъ посмотрѣлъ на меня.

-- Вамъ знакомо это имя?-- спросила я.

-- Нѣтъ, миссъ. Сколько извѣстно мнѣ, такъ я слышу его въ первый разъ. Мнѣ кажется, какъ будто я васъ гдѣ-то видѣлъ.

-- Не думаю,-- отвѣчала я, приподнимая голову отъ работы, чтобы взглянуть на него; въ его словахъ и манерѣ столько было искренности, что я рада была этому случаю.-- Я очень хорошо запоминаю лица, съ которыми случалось встрѣчаться,-- сказала я.

-- И я тоже, миссъ!-- возразилъ онъ, обращая ко мнѣ свое полное лицо и черные глаза.-- Гм! Не знаю, право, почему мнѣ знакомо ваше лицо.

На загорѣломъ лицѣ его еще разъ выступилъ яркій румяпецъ. Онъ замѣтно находился въ замѣшательствѣ, стараясь припомнить обстоятельство, при которомъ онъ видѣлъ меня; наконецъ опекунъ мой вывель его изъ затруднительнаго положенія.

-- Много у васъ учениковъ, мистеръ Джорджъ?

-- Число ихъ безпрестанно мѣняется, сэръ. Вообще можно сказать, что ремесло мое весьма неприбыльное, сэръ.

-- Скажите пожалуйста, какого сословія люди приходятъ практиковаться въ вашей галлереѣ?

-- Всякаго рода, сэръ. Приходятъ наши соотечественники и иностранцы, джентльмены и приказчики. Недавно являлись ко мнѣ француженки и показали славную удаль въ стрѣльбѣ изъ пистолетовъ. Разумѣется, приходитъ также множество людей сумасбродныхъ; но вѣдь эти люди идутъ всюду, гдѣ стоятъ двери настежъ.

-- Надо полагать, однако, что они не приходятъ къ вамъ учиться съ жестокими намѣреніями и замыслами окончить свою практику надъ живыми мишенями?-- сказалъ мой опекунъ, смѣясь.

-- Не думаю, сэръ; впрочемъ, чего не случается. По большей части они приходятъ изъ желанія учиться, или отъ нечего дѣлать. Половина однихъ приходится на половину другихъ. Извините меня, сэръ,-- сказалъ мистеръ Джорджъ, принимая на стулѣ воинственную осанку и упираясь руками въ колѣни:-- но, если я не ошибаюсь, такъ вы имѣете тяжбу въ Верховномъ Судѣ.

-- Къ сожалѣнію, я долженъ сказать, что имѣю.

-- А познакомился въ моей галлереѣ съ однимъ изъ вашихъ сподвижниковъ, сэръ.

-- Вы хотите сказать съ челобитчикомъ Верховнаго Суда?-- спросилъ мой опекунъ.-- Какъ же это случилось?

-- Очень просто. Человѣкъ этотъ до такой степени былъ измученъ, истерзанъ, раздраженъ разными судейскими проволочками, что сдѣлался почти сумасшедшимъ,-- сказалъ мистеръ Джорджъ.-- Я не думаю, чтобы онъ имѣлъ намѣреніе пустить въ кого нибудь пулю; но все же онъ находился въ такомъ ожесточеніи, что бывало придетъ и начнетъ стрѣлять, сдѣлаетъ выстрѣловъ полсотни одинъ за другимъ да и раскалится, какъ ружейный стволъ. Однажды, когда въ галлереѣ моей никого не было, кромѣ его, и когда онъ сердито разсказывалъ мнѣ о своихъ несчастіяхъ, я принужденъ былъ сказать ему: "Еслибъ это занятіе служило для тебя, товарищъ, предохранительнымъ клапаномъ, тогда дѣла хорошее, продолжай себѣ и только; но мнѣ не нравится такое пристрастіе къ тиру, при твоемъ расположеніи духа: я бы лучше посовѣтовалъ тебѣ заняться чѣмъ нибудь другимъ". Признаюсь, онъ такъ былъ взбѣшенъ, что вмѣсто отвѣта я ждалъ удара и приготовился отразить его; однако онъ спокойно выслушалъ меня и тотчасъ же пересталъ стрѣлять. Мы пожали руки другъ другу и съ тѣхъ поръ стали друзьями.

-- Кто же былъ этотъ человѣкъ?-- спросилъ мой опекунъ, замѣтно заинтересованный словами мистера Джорджа.

-- Прежде чѣмъ обратили его въ бѣшенаго быка, онъ только что начиналъ свои дѣла въ качествѣ небогатаго Шропшэйрскаго фермера,-- сказалъ мистеръ Джорджъ.

-- А какъ его зовутъ? Вѣрно Гридли?

-- Точно такъ, сэръ.

И мистеръ Джорджъ еще разъ бросилъ на меня нѣсколько послѣдовательныхъ бѣглыхъ взглядовъ, въ то время, какъ я и опекунъ мой обмѣнивались словами, выражавшими наше изумленіе по поводу такого страннаго столкновенія обстоятельствъ. Я сочла необходимымъ объяснять ему, какимъ образомъ ими это стало намъ знакомо. Мистеръ Джорджъ отвѣсилъ мнѣ еще воинственный поклонъ въ знакъ моей, какъ онъ выражался, особенной снисходительности.

-- Не знаю, право,-- сказалъ онъ, взглянувъ на меня:-- не могу припомнить... а гдѣ-то я видѣлъ васъ, миссъ... впрочемъ я и самъ не знаю, что хочетъ припомнить моя голова.

Вмѣстѣ съ этимъ онъ провелъ тяжелой рукой своей по кудрявому виску, какъ будто съ тѣмъ, чтобы разсѣять какія-то смутныя воспоминанія. Подбоченясь одной рукой и упираясь другой въ колѣно, онъ нагнулся немного впередъ и задумчиво началъ смотрѣть въ полъ.

-- Мнѣ непріятно было узнать, что это же самое настроеніе духа вовлекло несчастнаго Гридли въ новыя хлопоты, и что въ настоящее время онъ гдѣ-то скрывается,-- сказалъ мой опекунъ.

-- И я слышалъ то же самое, сэръ,-- сказалъ мистеръ Джорджъ, продолжая смотрѣть въ полъ съ задумчивымъ видомъ.-- Я то же самое слышалъ.

-- Вы не знаете, гдѣ онъ скрывается?

-- Нѣтъ, сэръ, не знаю,-- отвѣчалъ кавалеристъ, приподнимая взоры и выходя изъ задумчивости.-- Ничего не могу сказать о немъ. Полагаю, что его скоро совсѣмъ доканаютъ. Можно терзать человѣческое сердце много и много лѣтъ сряду, оно все будетъ терпѣть, да потомъ и разорвется.

Приходъ Ричарда положилъ конецъ дальнѣйшему разговору. Мистеръ Джорджъ всталъ, отвѣсилъ мнѣ еще одинъ изъ своихъ воинственныхъ поклоновъ, пожелалъ моему опекуну добраго дня и пошелъ изъ комнаты мѣрной и тяжелой поступью.

Это было утро дня, назначеннаго для отъѣзда Ричарда. Покупки всѣ были сдѣланы; я уложила всѣ его вещи въ чемоданы, такъ что время оставалось совершенно свободное до поздняго вечера, когда Ричарду должно было отправиться въ Ливерпуль и оттуда въ Голихедъ. Въ этотъ вечеръ назначенъ былъ докладъ по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ, и Ричардъ предложилъ мнѣ отправиться съ нимъ вмѣстѣ въ Верховный Судъ и послушать, о чемъ тамъ станутъ говорить. Такъ какъ это былъ послѣдній день пребыванія Ричарда въ Лондонѣ, такъ какъ Ричардъ непремѣнно хотѣлъ идти туда, и такъ какъ я сама никогда еще не бывала тамъ, поэтому я охотно согласилась -- и мы отправились въ Вестминстеръ, гдѣ происходили въ ту пору засѣданія Верховнаго Суда. Мы провели всю дорогу въ совѣщаніяхъ касательно писемъ, которыя Ричардъ будетъ писать ко мнѣ, и на которыя я обѣщалась отвѣчать ему; мы составили множество плановъ, въ которыхъ проглядывали и мои и Ричарда свѣтлыя надежды. Мистеръ Джорндисъ зналъ, куда мы отправлялись и потому не хотѣлъ идти съ нами.

По приходѣ нашемъ въ Судъ, лордъ-канцлеръ -- тотъ самый, котораго я видѣла въ его отдѣльномъ кабинетѣ въ Линкольнинскомъ Судѣ -- сидѣлъ уже на своемъ мѣстѣ въ полномъ величіи и со всею важностію своей особы. Передъ нимъ на столѣ, покрытомъ краснымъ сукномъ, лежали булава, печати и огромный букетъ цвѣтовъ, отъ котораго по всему залу разливалось пріятное благоуханіе. Нѣсколькими ступенями ниже его стола тянулся длинный рядъ стряпчихъ, у ногъ которыхъ лежали громадныя кипы бумагъ; далѣе и еще ниже сидѣли джентльмены-адвокаты въ парикахъ и мантіяхъ, изъ нихъ нѣкоторые бодрствовали, другіе находились въ сладкомъ усыпленіи; одинъ изъ нихъ говорилъ о чемъ-то, но никто не обращалъ вниманія на его слова. лордъ-канцлеръ величаво сидѣлъ въ своемъ креслѣ, его локоть упирался въ мягкую ручку кресла, между тѣмъ какъ лицо его покоилось на ладони. Нѣкоторые изъ присутствовавшихъ дремали; нѣкоторые прогуливались по залу, или, собравшись въ группы, разсуждали шопотомъ; всѣ, повидимому, нисколько не стѣснялись, никто не суетился, все носило на себѣ отпечатокъ безпечности и невозмутимаго спокойствія.

Видѣть, что все это дѣлалось такъ непринужденно и въ то же время представлять себѣ въ какихъ несчастіяхъ проводили и кончали дни свои многіе изъ челобитчиковъ, видѣть во всемъ пышность и церемонію, и въ то же время вспоминать о нуждахъ, раззореніи и нищетѣ, которыхъ эта пышность и эта церемонія были вѣрными представителями, воображать, что въ то время, какъ скорбь и тщетныя ожиданіи производили свое пагубное дѣйствіе въ сердцахъ такого множества людей, между тѣмъ какъ этотъ блистательный парадъ собирался въ своемъ мѣстѣ изо дня бъ день и изъ года въ годъ, бъ такомъ прекрасномъ порядкѣ и съ такимъ удивительнымъ спокойствіемъ, видѣть лорда-канцлера и цѣлый строй адвокатовъ, окружающихъ его, посматривающихъ другъ на друга такъ безпечно, какъ будто во всей Британіи никто еще не зналъ, что цѣль ихъ собранія въ такомъ священномъ мѣстѣ была ни болѣе, ни менѣе, какъ горькая насмѣшка, какъ будто никто еще не зналъ, что они собирались для внушенія всеобщаго ужаса, презрѣнія и негодованія, какъ будто никто еще не зналъ, что мѣсто собранія ихъ считается мѣстомъ зла, изъ котораго никто еще не извлекалъ ничего добраго, все это казалось мнѣ, не имѣвшей еще никакого понятія о Верховномъ Судѣ, до такой степени страннымъ, до такой степени здѣсь одно противорѣчило другому, что я не хотѣла вѣрить глазамъ своимъ, я не могла понять, что вокругъ меня происходило. Я сѣла, гдѣ указалъ мнѣ Ричардъ, старалась вслушаться, вглядѣться кругомъ; но во всей это сценѣ ничего, повидимому, не было дѣйствительнаго, ничего кромѣ бѣдной маленькой миссъ Фляйтъ, полоумной старушки, которая стояла на скамейкѣ и кивала головой.

Миссъ Фляйтъ скоро замѣтила насъ и подошла къ тому мѣсту, гдѣ мы сидѣли. Она граціозно поздравляла меня съ прибытіемъ въ ея владѣнія и указала, съ особеннымъ удовольствіемъ и гордостію, на самые главные и привлекательные предметы. Точно также подошелъ поговорить съ нами и мистеръ Кэнджъ и точно также отрекомендовалъ намъ это мѣсто, но ласково и скромно, какъ и слѣдуетъ порядочному владѣльцу. Онъ говорилъ, что мы выбрали для посѣщенія несовсѣмъ хорошій день, что, по его мнѣнію, лучше было бы явиться сюда бъ день открытія засѣданій; но въ его словахъ скрывалась ложь, скрывался обманъ.

Спустя полчаса, или около того, дѣло приняло надлежащее движеніе, если только можно допустить подобное выраженіе, потому что оно никогда, кажется, не имѣло никакого движенія, никто не ожидалъ, чтобы оно подвинулось впередъ, оно какъ будто чахло отъ своего собственнаго бездѣйствія. Лордъ-канцлеръ бросилъ со стола своего тяжелую кипу бумагъ къ джентльменамъ, сидѣвшимъ ниже его, и въ это время кто-то довольно громко сказалъ: Джорндисъ и Джорндисъ, и вдругъ начался шумъ и смѣхъ, всеобщее вставанье съ мѣстъ и разборъ бумагъ, винами лежавшихъ подлѣ адвокатовъ или набитыхъ въ огромные мѣшки.

Сколько могла я понимать,-- впрочемъ, мои понятія находились въ довольно смутномъ состояніи,-- я догадывалась, что разсмотрѣніе дѣла оставлено "до дальнѣйшихъ приказаній". Я насчитала двадцать-три джентльмена въ парикахъ, которые занимались этимъ дѣломъ; но всѣ они, повидимому, столько же смыслили въ немъ, сколько и я. Они поболтали о немъ съ лордомъ-канцлеромъ; судили и рядили между собою; одни изъ нихъ утверждали, что нужно разсматривать его вотъ съ этой точки зрѣнія, другіе совѣтовали разсматривать его съ другой; наконецъ, кто-то въ шутку предложиль прочитать огромные томы клятвенныхъ показаній, и при этомъ шумъ и смѣхъ усилились; каждый, кто принималъ въ немъ участіе, извлекалъ изъ него какое-то досужее удовольствіе и никто не могъ извлечь изъ него что-нибудь дѣльное. Такимъ образомъ прошелъ еще часъ; въ теченіе его многіе приступали говорить рѣчи и были прерываемы при самомъ началѣ; разсмотрѣніе дѣла "отложено до другого засѣданія", какъ выразился мистеръ Кэнджъ, и бумаги были снова сложены въ кипы, прежде чѣмъ писцы успѣли разобрать ихъ.

Я взглянула на Ричарда по окончаніи этихъ безнадежныхъ приступовъ, и мнѣ стало грустно при видѣ блѣдности и утомленія, покрывавшихъ его прекрасное юношеское лицо.

-- Вѣдь не всегда же это будетъ продолжаться, хозяюшка Дорденъ. Другой разъ мы будемъ счастливѣе!-- вотъ все, что онъ сказалъ мнѣ.

Я видѣла мистера Гуппи: онъ приносилъ бумаги и раскладывалъ ихъ передъ мистеромъ Кэнджемъ; въ свою очередь и онъ увидѣлъ меня и сдѣлалъ мнѣ отчаянный поклонъ, внушавшій мнѣ желаніе немедленно выйти изъ Суда. Наконецъ, Ричардъ подалъ мнѣ руку и хотѣлъ уже выходить со мной, какъ вдругъ мистеръ Гуппи подошелъ къ намъ.

-- Извините, мистеръ Карстонъ,-- сказалъ онъ шопотомъ:-- извините и вы, миссъ Соммерсонъ; но здѣсь есть леди, моя хорошая пріятельница: она знаетъ васъ, миссъ Соммерсонъ, и желаетъ имѣть удовольствіе поздороваться съ вами.

Въ то время, какъ онъ говорилъ, я увидѣла передъ собой, какъ внезапное воплощеніе моихъ воспоминаній, мистриссъ Рахель, жившую нѣкогда въ домѣ моей крестной матери.

-- Здравствуйте, Эсѳирь!-- сказала она.-- Узнали ли вы меня?

Я протянула ей руку, сказала ей, что узнала, и что она очень мало измѣнилась.

-- Мнѣ удивительно, Эсѳирь, что вы еще помните тѣ времена,-- отвѣчала она съ своей прежней холодностью.-- Времена эти очень измѣнились. Во всякомъ случаѣ, я очень рада видѣть васъ, и рада, что вы не погордились узнать меня.

Въ самомъ дѣлѣ она очень удивлялась, что во мнѣ не замѣтно было и тѣни гордости.

-- Съ чего вы взяли, что я горда, мистриссъ Рахель?-- сказала я.

-- Я замужемъ, Эсѳирь,-- возразила она, еще холоднѣе поправляя меня:-- меня теперь зовутъ мистриссъ Чадбандъ. Затѣмъ прощайте, Эсѳирь; желаю вамъ быть здоровой.

Мистеръ Гуппи, внимательно слушавшій этотъ короткій разговоръ, тяжело вздохнулъ подъ самое мнѣ ухо и началъ прокладывать локтемъ и себѣ и мистриссъ Рахель дорогу сквозь смѣшанную толпу людей, которые выходили изъ Суда и входили въ него, среди которыхъ мы сами стояли и которыхъ окончаніе засѣданія сталкивало вмѣстѣ. Ричардъ и я пробирались къ выходу, и я не успѣла еще оправиться отъ холодной и неожиданной встрѣчи съ старыми знакомыми, какъ увидѣла, что къ намъ подходилъ, вовсе не замѣчая насъ, мистеръ Джорджъ. Онъ не обращалъ вниманія на людей, и, будучи выше всѣхъ ихъ ростомъ, смотрѣлъ въ середину зала.

-- Джорджъ!-- сказалъ Ричардъ, когда я указала на него.

-- Пріятная встрѣча, сэръ,-- сказалъ мистеръ Джорджъ.-- Пріятная встрѣча, миссъ. Не можете ли вы указать мнѣ особу, которую я ищу? Мнѣ совсѣмъ незнакомы здѣшнія мѣста.

Вмѣстѣ съ этимъ онъ повернулся бокомъ, далъ намъ дорогу и опять остановился, когда мы были внѣ давки, въ углу, позади большой красной занавѣси.

-- Тутъ есть какая-то старушонка,-- началъ онъ:-- которая...

Я сдѣлала знакъ, чтобы онъ замолчалъ, потому что миссъ Фляйтъ стояла рядомъ съ нами. Она во все время держалась подлѣ меня и обращала, къ крайнему моему смущенію, мое вниманіе на многихъ своихъ знакомыхъ изъ приказного сословія, нашептывая имъ: "Тс! Развѣ вы не видите, что рядомъ со мной Фицъ-Джорндисъ!"

-- Гм!-- произнесъ мистеръ Джорджъ.-- Вы помните, миссъ, сегодня утромъ мы говорили объ одномъ человѣкѣ?.. Гридли,-- сказалъ онъ шопотомъ и прикрывая верхнюю губу своей широкой рукой.

-- Помню,-- сказала я.

-- Онъ скрывается у меня. Я не смѣлъ давича сказать вамъ: не имѣлъ на это его разрѣшенія. Онъ отправляется, кажется, на тотъ свѣтъ, миссъ, и непремѣнно хочетъ увидѣть ее. Онъ говорилъ, что они понимаютъ другъ друга, и что она такъ добра была до него, какъ можетъ быть добръ самый искренній другъ. Я пришелъ сюда отыскивать ее, и нарочно спѣшилъ, потому что разговаривая съ нимъ нѣсколько часовъ тому назадъ, я какъ будто слышалъ уже отдаленные звуки погребальнаго марша.

-- Не хотите ли я скажу ей?-- сказала я.

-- Будьте такъ добры, миссъ,-- отвѣчалъ онъ, поглядывая на миссъ Фляйтъ съ какою-то боязнію.-- Славу Богу, что я встрѣтилъ васъ, миссъ; я не зналъ бы безъ васъ, какъ приступиться къ этой леди.

И онъ положилъ одну руку на грудь, и принялъ воинственную осанку въ то время, какъ я сообщала миссъ Фляйтъ на ухо, цѣль его прихода.

-- Сердитый другъ мой изъ Шропшэйра! Почти такой же знаменитый, какъ и я!-- воскликнула миссъ Фляйтъ.-- И онъ умираетъ! Любезный мой, я готова немедленно отправиться къ нему.

-- Онъ живетъ скрытно у мистера Джорджа,-- сказала я.-- Тс! Вотъ и самъ мистеръ Джорджъ.

-- Въ са-момъ дѣ-лѣ?-- возразила миссъ Флийтъ.-- Считаю за особенную честь познакомиться съ нимъ! Вѣдь онъ военный человѣкъ, моя милая! Настоящій генералъ?-- шептала она мнѣ.

Бѣдная миссъ Фляйтъ считала долгомъ выражаться учтиво, въ знакъ особеннаго уваженія къ воинственной осанкѣ мистера Джорджа, и такъ часто дѣлала книксены, что намъ стоило большихъ затрудненій вывести ее изъ Суда. Когда наконецъ мы успѣли въ этомъ, и когда она, называя мистера Джорджа генераломъ, подала ему руку, къ величайшему удовольствію зѣвакъ, окружавшихъ насъ, мистеръ Джорджъ быль такъ разстроенъ и такъ убѣдительно просилъ меня не оставлять его, что я не могла не согласиться; тѣмъ болѣе, что миссъ Фляйтъ всегда была ласкова ко мнѣ и при этомъ случаѣ сказала: "милая моя Фицъ-Джорндисъ, я увѣрена и вы пойдете съ нами". Ричардъ былъ не прочь отъ этого, и даже хотѣлъ непремѣнно проводить ихъ до самаго мѣста, поэтому мы согласились идти вмѣстѣ. Мистеръ Джорджъ сообщилъ намъ, что когда Гридли узналъ о его свиданіи съ мистеромъ Джорндисомъ, то все время говорилъ о тяжбѣ Джорндисъ и Джорндисъ. Это обстоятельство заставило меня написать карандашомъ нѣсколько словъ къ моему опекуну, увѣдомить его, куда мы пошли и за чѣмъ. Мистеръ Джорджъ изъ опасенія, чтобъ эта записка не повела къ открытію убѣжища умирающаго, запечаталъ ее въ первой кофейной и отправилъ по адресу съ разносчикомъ афишъ.

Сдѣлавъ это, мы наняли карету и поѣхали къ Лэйстерскому скверу. Миновавъ нѣсколько узкихъ дворовъ, за неопрятный видъ которыхъ мистеръ Джорджъ извинился передъ нами, мы подошли къ галлереѣ, дверь который была заперта. Когда мистеръ Джорджъ позвонилъ въ колокольчикъ, къ нему подошелъ старый джентльменъ почтенной наружности, съ сѣдыми волосами, въ очкахъ, въ черномъ платьѣ, въ шляпѣ съ широкими полями, и съ тростью бъ рукѣ, съ большимъ золотымъ набалдашникомъ.

-- Извините, мой добрый другъ,-- сказалъ онъ:-- кажется, вѣдь это и есть галлерея мистера Джорджа?

-- Эта самая, сэръ,-- отвѣчалъ мистеръ Джорджъ, взглянувъ за огромныя буквы, изъ которыхъ была составлена его вывѣска на выбѣленной стѣнѣ.

-- Да, да! Это она!-- сказалъ старичекъ, слѣдя за взглядомъ мистера Джорджа.-- Благодарю васъ. Вы ужъ позвонили?

-- Меня зовутъ Джорджъ, сэръ, и потому я позвонилъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ, ваше имя Джорджъ? И вы хозяинъ этой галлереи?-- сказалъ старикъ.-- Значитъ я пришелъ во время. Должно быть, это бы приходили за мной?

-- Нѣтъ, сэръ. Вы сами предупредили меня.

-- Не можетъ быть,-- сказалъ старый джентльменъ.-- Значитъ, вашъ мальчикъ приходилъ за мной. Я докторъ... и минутъ пять тому назадъ меня пригласили навѣстить больного въ галлереѣ Джорджа.

-- Ну такъ и есть! Я вѣдь говорилъ вамъ, что мнѣ слышался барабанный бой погребальнаго марша!-- сказалъ мистеръ Джорджъ, обращаясь ко мнѣ и Ричарду и печально покачавъ головой.-- Ваша правда, сэръ. За вами, вѣроятно, приходилъ мой мальчикъ! Не угодно ли войти!

Дверь въ этотъ моментъ отворилась усиліемъ весьма страннаго на видъ маленькаго человѣчка въ зеленой байковой фуражкѣ и такомъ же передникѣ; его лицо, руки и платье были запачканы. Мы прошли по пустому коридору въ огромное зданіе, котораго стѣны не были отштукатурены. Щиты, ружья, пистолеты, рапиры, и другіе подобные предметы служили въ немъ исключительнымъ украшеніемъ.

Когда мы всѣ вошли въ галлерею, докторъ остановился и, снявъ свою шляпу, повидимому, исчезъ передъ нами, дѣйствіемъ какой-то магической силы, и вмѣсто себя оставилъ совсѣмъ другого человѣка.

-- Ну, Джорджъ, взгляни-ка сюда,-- сказалъ мнимый докторъ, быстро повернувшись къ мистеру Джорджу и постукивая по его груди своимъ большимъ указательнымъ пальцемъ.-- Ты вѣдь знаешь меня, и я знаю тебя. Ты свѣтскій человѣкъ, и я тоже свѣтскій человѣкъ. Меня зовутъ Боккетъ, какъ тебѣ извѣстно, и я имѣю приказаніе взять Гридли подъ стражу. Ты таки ловко и довольно долго пряталъ его у себя; это дѣлаетъ тебѣ честь.

Мистеръ Джорджъ сурово взглянулъ на него, закусилъ губу и покачалъ головой.

-- Послушай, Джорджъ,-- сказалъ Боккетъ, держась пальцемъ за петлю сюртука его:-- ты человѣкъ неглупый, и вообще можно сказать, человѣкъ добропорядочный: вотъ ты какой человѣкъ, я тебѣ скажу, и въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Не думай, любезный мой, что я говорю съ тобой какъ съ какимъ-нибудь простофилей, потому что я знаю, ты служилъ отечеству; и въ свою очередь знаешь, что когда долгъ повелѣваетъ, мы должны повиноваться; слѣдовательно, ты не захочешь затруднять должностного человѣка. Если я попрошу тебя помочь мнѣ, ты мнѣ поможешь, ужъ я знаю, что ты мнѣ поможешь. Эй ты! Филь Скводъ! Что ты стѣну-то трешь! И дѣйствительно, въ эту минуту маленькій человѣчекъ пробирался плечомъ около стѣны и бросалъ на пришельца взгляды, выражавшіе угрозу:-- я знаю тебя, любезный, и больно не люблю твоей походки.

-- Филь!-- вскричалъ мистеръ Джорджъ.

-- Что прикажете, хозяинъ?

-- Остановись!

И маленькій человѣкъ, сказавъ что-то сквозь зубы, остался неподвижнымъ.

-- Леди и джентльмены,-- сказалъ мистеръ Боккетъ:-- надѣюсь, вы извините, если поступки мои кажутся вамъ непріятными. Прежде всего вамъ надобно сказать, кто я такой: я агентъ слѣдственной полиціи, Боккетъ, и имѣю приказаніе исполнить здѣсь нѣкоторую обязанность. Джорджъ, теперь я знаю, гдѣ тотъ человѣкъ, котораго ищу. Я видѣлъ его вчера... вонъ сквозь тѣ окошечки, видѣлъ, какъ и ты стоялъ подлѣ него. Вонъ онъ тамъ!-- сказалъ мистеръ Боккетъ, указывая въ отдаленный конецъ галлереи.-- Вотъ онъ гдѣ... онъ тамъ на софѣ. Я долженъ видѣть этого человѣка и объявить ему, что онъ подъ арестомъ. Впрочемъ, ты знаешь меня, а потому знаешь также, что я не прибѣгну къ насильственнымъ мѣрамъ. Дай мнѣ твое слово, какъ честный человѣкъ и старый солдатъ, и повѣрь мнѣ, какъ честному человѣку, что я сдѣлаю для тебя все, что отъ меня зависитъ.

-- Я даю вамъ мое слово;-- сказалъ мистеръ Джорджъ.-- Но съ вашей стороны это нехорошо, мистеръ Боккетъ.

-- Какой вздоръ, Джорджъ! Вотъ еще выдумалъ, нехорошо!-- сказалъ мистеръ Боккетъ, постукивая его по груди и пожимая ему руку.-- Вѣдь я не говорю, что съ твоей стороны нехорошо было прятать его отъ меня. Полно, старикъ! Будь и ко мнѣ справедливъ, старый Вильгельмъ Тель! Вотъ, леди и джентльмены, это настоящій образецъ британскаго солдата. Я готовъ дать ассигнацію въ пятьдесятъ фунтовъ, чтобъ быть похожимъ на него!

Когда дѣло приведено было къ такому заключенію, мистеръ Джорджъ, послѣ нѣкотораго колебанія, попросилъ позволенія повидать прежде самому своего товарища (такъ онъ называлъ Гридли) и взялъ съ собой миссъ Фляйтъ. Мистеръ Боккетъ изъявилъ на это полное свое согласіе. Они отправились, оставивъ насъ у стола, покрытаго ружьями. Мистеръ Боккетъ, пользуясь случаемъ, вступилъ съ нами въ разговоръ; онъ спрашивалъ меня, боюсь ли я ружей, какъ ихъ боятся вообще всѣ молодыя барышни; спрашивалъ Ричарда, хорошо ли онъ умѣетъ стрѣлять; спрашивалъ Филя Сквода, которое по его мнѣнію лучшее изъ ружей, и чего оно стоитъ; выражалъ сожалѣніе свое, что иногда предается порывамъ гнѣва, хотя отъ природы онъ такъ кротокъ и милъ, какъ кроткая и милая дѣвица, и вообще былъ очень любезенъ.

Спустя нѣсколько времени онъ пошелъ вмѣстѣ съ нами въ отдаленный конецъ галлереи. Мы уже сбирались уйти, когда мистеръ Джорджъ вышелъ къ намъ и объявилъ, что если мы согласимся взглянуть на его товарища, то сдѣлаемъ большую милость. Едва онъ произнесъ эти слова, какъ раздался звонокъ, и въ слѣдъ за тѣмъ въ галлерею вошелъ мой опекунъ.

-- Я пришелъ сюда,-- сказалъ онъ вполголоса:-- за тѣмъ, чтобы оказать хотя малѣйшую услугу бѣдному человѣку, испытывавшему одинаковое со мной несчастіе.

И мы вчетверомъ пошли назадъ, и вошли въ комнату, гдѣ находился Гридли.

Это была совершенно пустая комната, отдѣленная отъ галлереи простой, некрашенной перегородкой. Она скорѣе была похожа на досчатыя ширмы и мы видѣли изъ нея потолочныя балки галлереи, и потолочныя окна, сквозь которыя мистеръ Боккетъ подсматривалъ наканунѣ, что дѣлалось внизу. Солнце уже было почти на самомъ горизонтѣ, и розовые лучи его освѣщали вершины зданій, не проникая въ ихъ глубину. На грубой, обтянутой простой парусиной, софѣ лежалъ Шропшэйрскій челобитчикъ, одѣтый точно такъ, какъ мы его видѣли въ послѣдній разъ; но онъ до такой степени измѣнился, что съ перваго раза его блѣдное безцвѣтное лицо не пробуждало ни малѣйшаго сходства съ лицами, сохранившимися въ моемъ воспоминаніи.

И здѣсь, въ мѣстѣ своего скрытнаго убѣжища онъ продолжалъ заниматься бумагами и сѣтовать на свою горькую долго. Столъ и нѣсколько полокъ были покрыты письменными документами, изрѣзанными перьями и тому подобными предметами. Полоумная маленькая женщина сидѣла рядомъ съ нимъ и говорила. Грустныя и даже страшныя одинаковыя обстоятельства въ жизни сближали ихъ другъ съ другомъ. Миссъ Фляйтъ сидѣла на стулѣ, держала его за руку, и никто изъ насъ не смѣлъ приблизиться къ инмъ

Лицо Гридли потеряло свое прежнее выраженіе, его голосъ ослабѣлъ, его сила, его гнѣвъ исчезли въ немъ, и его постоянная борьба съ несправедливостью взяла наконецъ совершенный верхъ надъ нимъ. Это была слабая тѣнь человѣка въ полномъ цвѣтѣ его жизни, это былъ живой скелетъ Шропшэйрскаго челобитчика, котораго мы не такъ давно видѣли и говорили съ нимъ.

Онъ слегка поклонился мнѣ и Ричарду и сказалъ моему опекуну:

-- Мистеръ Джорндисъ, съ нашей стороны большое великодушіе посѣтить несчастнаго. Мнѣ кажется, я уже, больше не жилецъ на этомъ свѣтѣ. Я съ удовольствіемъ беру вашу руку, сэръ. Вы благородный человѣкъ, вы умѣете твердо переносить всякую несправедливость, и Богъ видитъ, какъ я уважаю васъ!

Они крѣпко пожали руки другъ другу, и опекунъ мой сказалъ ему нѣсколько утѣшительныхъ словъ.

-- Быть можетъ, вамъ покажется страннымъ, сэръ,-- сказалъ Гридли:-- но признаюсь откровенно, я бы не хотѣлъ васъ видѣть, если-бъ это была первая наша встрѣча. Но вы знаете, какъ я боролся за себя, бы знаете, какъ я бился со всѣми ими одной рукой моей, вы знаете, что я до послѣдней минуты высказывалъ имъ истину, я высказалъ имъ, кто они такіе и что они сдѣлали со мной; поэтому, сэръ, вы имѣете теперь право смотрѣть на меня, на этотъ остовъ человѣческаго образа.

-- Вы очень часто дѣйствовали смѣло противъ нихъ,-- сказалъ мой опекунъ.

-- Ваша правда, сэръ,-- отвѣчалъ Гридли съ едва замѣтной улыбкой.-- Я вѣдь сказывалъ вамъ, что сталось бы со мной, если-бъ я дѣйствовалъ какъ-нибудь иначе. Да вотъ, напримѣръ, взгляните сюда! Взгляните на насъ, посмотрите на насъ!

И онъ притянулъ къ себѣ ближе миссъ Фляйтъ.

-- Вотъ чѣмъ все это кончается. Изъ всѣхъ моихъ старыхъ друзей, изъ всѣхъ моихъ прежнихъ желаній и надеждъ, изъ всего міра живыхъ и мертвыхъ существъ только одно это бѣдное созданіе понимало меня, и я самъ привязался къ ней душой. Насъ соединяютъ твердыя узы, скрѣпленныя страданіями многихъ лѣтъ, и Верховный Судъ только однѣ эти узы не могъ разорвать.

-- Примите мое благословеніе!-- сказала миссъ Фляйтъ со слезами:-- примите мое благословеніе!

-- Я слишкомъ самонадѣянно думалъ, что имъ не сокрушить моего сердца, мистеръ Джорндисъ. Я принялъ всѣ мѣры противъ этого.-- Я полагалъ, что поражу ихъ насмѣшкой и истиной, прежде, чѣмъ физическія силы измѣнятъ мнѣ. Но я ошибся, я сталъ ослабѣвать.-- Какъ долго длилось мое ослабленіе, я не знаю; знаю только, что окончательно изнемогъ я въ одинъ часъ. Надѣюсь однако, что они никогда не услышатъ объ этомъ. Надѣюсь, что каждый изъ присутствующихъ здѣсь постарается оставить ихъ въ томъ убѣжденіи, что я, умирая, поражалъ ихъ такъ же твердо, такъ же настойчиво, какъ и въ длинный рядъ годовъ моей жизни.

При этомъ мистеръ Боккетъ, сидѣвшій въ углу, подлѣ самой двери, весьма добродушно предложилъ такія утѣшенія, какими могъ располагать.

-- Полно, полно,-- говорилъ онъ изъ угла:-- къ чему говорить такія вещи, мистеръ Гридли. Вы не въ духѣ сегодня, вотъ и все тутъ. Мы всѣ бываемъ иногда не въ духѣ. Я самъ бываю. Успокойтесь, любезный другъ, успокойтесь! Вамъ еще не разъ, быть можетъ, придется выходить изъ себя съ каждымъ изъ нихъ; а мнѣ если посчастливится, такъ придется, можетъ быть, разъ двадцать взять васъ подъ арестъ.

Мистеръ Гридли только покачалъ головой.

-- Къ чему качать такъ головою,-- сказалъ мистеръ Боккетъ.-- Лучше кивните мнѣ въ знакъ согласія! Вотъ чего я хочу отъ васъ. Э-эхъ, чего съ нами не случалось! Помните, сколько разъ я видалъ васъ въ тюрьмѣ за то, что въ Судѣ для васъ все было ни почемъ? Помните: сколько разъ приводили меня въ Судъ, собственно за тѣмъ, чтобъ посмотрѣть, что вы бѣсились какъ бульдогъ? Помните, когда при началѣ вашихъ нападеній на адвокатовъ, на васъ было по двѣ, по три жалобы въ недѣлю? Не помните, такъ спросите вотъ эту маленькую леди: она все это знаетъ. Успокойтесь же, мистеръ Гридли, успокойтесь, сэръ!

-- Что вы намѣрены съ нимъ дѣлать?-- спросилъ мистеръ Джорджъ въ полголоса.

-- Пока еще и самъ не знаю,-- сказалъ Боккетъ тоже въ полголоса и потомъ снова приступилъ къ своимъ утѣшеніямъ, но уже громкимъ голосомъ.-- Такъ вы изнемогли, мистеръ Гридли? А зачѣмъ же вы проводили меня въ теченіе всѣхъ этихъ недѣль, зачѣмъ вы заставляли меня лазить по крышамъ, какъ какую-нибудь кошку, и придти сюда въ качествѣ доктора? Нѣтъ, мистеръ Гридли, это не похоже на изнеможеніе. По крайней мѣрѣ, я такъ думаю! Знаете ли, что вамъ нужно теперь? Намъ нужно возбужденіе... знаете, чтобъ приподнять насъ, поставить васъ на ноги. Вы привыкли къ нему, и вамъ нельзя обойтись безъ него. Я самъ не могу жить безъ него. Такъ думать долго нечего: вотъ видите ли эту бумагу? Это предписаніе взять васъ подъ арестъ! Предписаніе это получено мистеромъ Толкинхорномъ, и разослано давнымъ давно въ провинціи. Что вы скажете насчетъ того, если мы по этому предписанію отправимся вмѣстѣ въ магистратъ? Я думаю это подѣйствуетъ на насъ превосходно: это освѣжитъ васъ, придастъ вамъ силы еще разъ побраниться съ адвокатами. Согласны ли? Удивительно право, что мнѣ приходится вынуждать согласіе отъ человѣка съ такой энергіей; этого за вами не бывало прежде. Дай-ка руку, Джордажъ, м-ру Гридли, и увидишь какимъ молодцомъ пойдетъ онъ со мной.

-- Онъ очень слабъ,-- сказалъ кавалеристъ тихимъ голосомъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- спросилъ Боккетъ заботливо.-- То-то мнѣ и хочется немножко подкрѣпить его. Мнѣ непріятно видѣть стараго знакомаго въ такомъ уныніи. Прогуляться со мной не мѣшаетъ: это ободритъ его. Пусть онъ облокотится на меня справа или слѣва, какъ онъ хочетъ, для меня это все равно.

Въ этотъ моментъ вся галлерея огласилась пронзительнымъ крикомъ миссъ Фляйтъ, который до сихъ поръ звенитъ въ моихъ ушахъ.

-- О, нѣтъ, Гридли!-- вскричала она въ то время, какъ Гридли тяжело и медленно склонился на диванъ.-- Нѣтъ, Гридли! Ты не уйдешь безъ моего благословенія. Ты не уйдешь послѣ многихъ лѣтъ нашей дружбы!..

-----

Солнце сѣло, розовый свѣтъ исчезъ на крышѣ, и мѣсто его начинала заступать ночная тѣнь. Но мнѣ казалось, что двѣ тѣни, одна живая, а другая мертвая, падали на отъѣздъ Ричарда мрачнѣе самой мрачной ночи. Въ прощальныхъ словахъ его мнѣ слышался отголосокъ словъ Гридли:

"Изъ всѣхъ моихъ старыхъ друзей, изъ всѣхъ моихъ прежнихъ желаній и надеждъ, изъ всего міра живыхъ и мертвыхъ существъ только одно это бѣдное созданіе понимало меня, и я привязался къ ней душой. Насъ соединяютъ твердыя узы, скрѣпленныя страданіями многихъ лѣтъ, и Верховный Судъ только однѣ эти узы не могъ разорвать".

XXV. Мистриссъ Снагзби все видитъ.

На Подворьѣ Кука, въ улицѣ Курситоръ неспокойно. Черныя подозрѣнія скрываются въ этихъ мирныхъ предѣлахъ города. Большая часть жителей на Подворьѣ Кука находится въ обыкновенномъ настроеніи духа, ни въ лучшемъ, ни въ худшемъ. Одинъ только мистеръ Снагзби измѣнился, и его хозяюшка знаетъ объ этой перемѣнѣ.

Улица Одинокаго Тома и Линкольнинскія Поля, какъ пара неукротимыхъ скакуновъ, насильно запряглись въ колесницу воображенія мистера Снагзби; мистеръ Боккетъ правитъ этой колесницей: Джо и мистеръ Толкинхорнъ сидятъ въ ней пассажирами, и мчится она во весь опоръ по неровной дорогѣ, проложенной около обязанностей поставщика канцелярскихъ принадлежностей, мчится, не зная отдыха. Даже въ маленькой кухнѣ, гдѣ все семейство собирается за мирную трапезу, колесница эта съ трескомъ и шумомъ пролетаетъ сквозь паръ, разстилающійся надъ обѣденнымъ столомъ,-- и мистеръ Снагзби вдругъ останавливается, отрѣзая первый кусокъ баранины, зажаренной съ картофелемъ, и съ испугомъ смотритъ на кухонную стѣну.

Мистеръ Снагзби рѣшительно не знаетъ, что ему дѣлать съ этимъ. Онъ понимаетъ, что есть что-то и гдѣ-то неслишкомъ благовидное въ этомъ; но въ чемъ заключается зло, которое тревожитъ его, какія могутъ быть послѣдствія его, кому грозитъ оно, когда, откуда, чѣмъ, это составляетъ неразрѣшимую загадку его жизни. Его неясныя впечатлѣнія о мантіяхъ и коронахъ, о звѣздахъ и орденахъ, сверкающихъ изъ-подъ густыхъ слоевъ пыли, которыми покрыты комнаты мистера Толкинхорна, его почитаніе тайнъ, представителемъ которыхъ служитъ самый лучшій и избранный изъ его покупателей, на котораго всѣ присутственныя мѣста, весь переулокъ Чансри и весь кварталъ, населенный адвокатами, смотритъ съ благоговѣніемъ, его воспоминаніе о слѣдственномъ полицейскомъ агентѣ, мистерѣ Боккетѣ, съ его указательнымъ пальцемъ, съ его таинственнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ обязательнымъ обхожденіемъ, отъ котораго невозможно ни увильнуть, ни уклониться,-- все это убѣждаетъ мистера Снагзби, что онъ сдѣлался участникомъ какой-то опасной тайны, не зная совершенно какой именно. Страшная особенность этого положенія дѣла такова, что въ каждомъ часу его обыденной жизни, при каждомъ открытіи дверей въ его лавку, при каждомъ звонкѣ колокольчика, при каждомъ входѣ покупателя или при отдачѣ письма, эта тайна, какъ будто отъ прикосновенія къ воздуху или огню, можетъ воспламениться и взорвать на воздухъ... но кого? Объ этомъ знаетъ одинъ только мистеръ Боккетъ.

По этой причинѣ, при каждомъ разѣ, когда входитъ въ его лавку незнакомый человѣкъ (куда по большей части входятъ люди незнакомые) и говоритъ: дома ли мистеръ Снагзби? или спросить что-нибудь въ этомъ невинномъ годѣ, сердце мистера Снагзби такъ и забьется въ его преступной груди. Онъ переноситъ такую страшную пытку въ душѣ своей отъ подобныхъ вопросовъ, что если ихъ дѣлаютъ мальчишки, то онъ мститъ имъ, хлопая ладонями надъ ихъ ушами и браня ихъ за то, что они сразу не могутъ высказать зачѣмъ пришли. Болѣе необходительные мужчины и мальчики врываются въ лавку во время сна мистера Снагзби и устрашаютъ его самыми неизъяснимыми вопросами; такъ что часто, когда пѣтухъ, въ маленькомъ птичникѣ на улицѣ Курситоръ, затянетъ спою крикливую пѣсню по поводу наступающаго утра, мистеръ Снагзби чувствуетъ, что онъ находится въ припадкѣ кошмара, что его хозяюшка начинаетъ толкать его и говорить: "что это творится съ моимъ мужемъ?"

Хозяюшка мистера Снагзби еще болѣе увеличиваетъ его затруднительное положеніе. Сознаніе, что онъ постоянно таитъ отъ нея секретъ, что онъ скрываетъ отъ нея больной зубъ, который она готова вырвать каждую минуту, придаетъ мистеру Снагзби, въ присутствіи своей хозяюшки, видъ собаки, которая боится своего хозяина и охотно смотритъ во всѣ стороны, только не ему въ глаза.

Эти разнообразные знаки и признаки, подмѣченные хозяюшкой, не лишены для нея весьма важнаго значенія. Они заставляютъ со безпрестанно говорить, что "у Снагзби есть на умѣ что-нибудь недоброе!" И такимъ образомъ подозрѣніе водворяется на Подворьѣ Кука, въ улицѣ Курситоръ. Отъ подозрѣнія къ ревности мистриссъ Снагзби находитъ такую простую и кратчайшую дорогу, какая существуетъ для перехода съ Подворья Кука въ переулокъ Чансри. Подозрѣніе, постоянно бродившее по этой дорогѣ, весьма дѣятельно и быстро развивается въ груди мистриссъ Снагзби и побуждаетъ ее дѣлать ночныя изслѣдованія кармановъ мистера Снагзби, тайно разсматривать письма мистера Снагзби, частнымъ образомъ заглядывать въ записныя книги, въ кассу и желѣзный сундукъ, подсматривать въ окно, подслушивать за дверью и выводить изъ всего этого самыя ложныя заключенія.

Мистриссъ Снагзби находится въ такомъ странномъ настроеніи духа, что отъ скрипѣнья половъ и шелеста платьевъ домъ для нея кажется населеннымъ призраками. Приказчики начинаютъ думать, что на мѣстѣ, гдѣ выстроенъ домъ, совершено было, во времена давно минувшія, какое-нибудь страшное убійство. Густеръ питаетъ въ душѣ своей нѣкоторые слабые атомы идеи (собранные вѣроятно въ благотворительномъ заведеніи, гдѣ она выросла, и гдѣ они болѣе или менѣе прививаются къ бѣднымъ сиротамъ), что въ погребѣ дома мистера Снагзби зарытъ богатый кладъ, охраняемый старикомъ съ бѣлой бородой уже семь тысячъ лѣтъ.

-- Кто былъ этотъ Нимродъ?-- безпрестанно спрашиваетъ себя м-ссъ Снагзби.-- Что за созданіе эта леди? И кто этотъ мальчикъ?

Нимродъ давно уже въ могилѣ, какъ и тотъ могучій охотникъ, имя котораго мистриссъ Снагзби передала адвокатскому писцу, а леди никто не знаетъ, нигдѣ ея не отыщутъ, и потому мистриссъ Снагзби, за отсутствіемъ этихъ двухъ лицъ, устремляемъ свой умственный взглядъ, съ удвоенною бдительностію, на мальчика.

-- Да кто же этотъ мальчикъ?-- спрашиваетъ себя мистрисъ Снагзби въ тысячу первый разъ.-- А, а! Позвольте!..

И при этомъ въ душѣ ея пробуждается вдохновеніе.

Это тотъ самый мальчикъ, который не питаетъ уваженія къ мистеру Чадбанду. Да, не питаетъ, и нѣтъ сомнѣнія, что не будетъ питать. Тѣмъ болѣе не станетъ онъ питать его при такихъ смутныхъ обстоятельствахъ. Мистеръ Чадбандъ самъ приглашалъ его къ себѣ, назначилъ ему время; да, приглашалъ, мистриссъ Снагзби слышала это своими ушами! Мистеръ Чадбандъ говорилъ къ кому обратиться, чтобъ отыскать его; а онъ и не подумалъ придти! А почему онъ не подумалъ придти? Потому что ему было сказано не приходить. Кѣмъ было сказано не приходить? Кѣмъ? Ха. ха, ха! О, мистриссь Снагзби все видитъ!

Но къ счастью (и мистриссъ Снагзби жеманно киваетъ головой и жеманно улыбается) мистеръ Чадбандъ встрѣтилъ вчера мальчика на улицѣ, схватилъ его, какъ интересный субъектъ для поученія избраннаго общества, и грозилъ отдать его въ полицію, если онъ не покажетъ достопочтенному джентльмену своего жилища и не дастъ обѣщанія явиться въ собраніе, назначенное на Подворьѣ Кука завтра вечеромъ. Зав-тра ве-че-ромъ! повторяетъ мистриссъ Снагзби для большей выразительности, и еще разъ жеманно улыбается и жеманно киваетъ головой. Завтра вечеромъ мальчикъ будетъ здѣсь, завтра вечеромъ мистриссъ Снагзби обратитъ вниманіе на него и еще кой на кого. "О, ты можешь скрывать свои тайны, сколько тебѣ угодно!-- восклицаетъ мистриссъ Снагзби съ гордостію и презрѣніемъ -- но отъ меня ты ничего не скроешь!"

Мистриссъ Снагзби не звонитъ въ бубны подъ ушами людей постороннихъ, она спокойно обдумываетъ свой планъ и таитъ его въ душѣ. Наступаетъ завтра, начинаются вкусныя приготовленія къ варкѣ и жаренью наступаетъ вечеръ. Въ гостиную входитъ мистеръ Снагзби въ черномъ сюртукѣ, приходятъ Чадбанды, являются для поученія (когда корабль уже нагрузился) приказчики и Густеръ, является наконецъ Джо съ понуренною головою, переваливаясь со стороны на сторону. Въ грязной рукѣ своей онъ держитъ мѣховую шапку, которую щиплетъ, какъ паршивую птицу, и потрошитъ ее, какъ будто намѣренъ ѣсть ее сырую. Джо,-- тотъ самый интересный загрубѣлый субъектъ, котораго мистеръ Чадбандъ намѣренъ просвѣщать.

Мистриссъ Снагзби бросаетъ внимательный взглядъ на Джо, въ то время, какъ Густеръ вводитъ его въ гостиную. Джо смотритъ на мистера Снагзби въ моментъ своего прихода. А-а! Зачѣмъ онъ смотритъ на мистера Снагзби? Мистеръ Снагзби смотритъ на Джо. Зачѣмъ это? О, мистриссъ Снагзби все видитъ, все! Зачѣмъ они пересматриваются, зачѣмъ мистеръ Снагзби смущенъ и въ видѣ какого-то предостереженія кашляетъ въ кулакъ? Мистриссъ Снагзби все видитъ! Для нея теперь ясно, какъ кристаллъ, что мистеръ Снагзби незаконный отецъ этого мальчика!

-- Спокойствіе, мои друзья,-- говоритъ Чадбандъ, вставая и отирая маслянистый потъ съ своего почтеннаго лица.-- Миръ и спокойствіе съ нами! Почему же, друзья мои, миръ съ нами? Потому,-- сказалъ онъ:-- что онъ не можетъ быть противъ насъ, потому что онъ долженъ быть за насъ, потому что онъ не окаменяетъ нашихъ сердецъ, но смягчаетъ ихъ, потому что онъ не налетаетъ на насъ враждебно, какъ ястребъ, но опускается тихо, какъ голубица! Поэтому, друзья мои, да будетъ миръ съ нами! Любезный юноша, выступи впередъ!

Протянувъ свою руку, мистеръ Чадбандъ кладетъ ее на руку Джо и размышляетъ, куда бы его поставить. Джо, сильно сомнѣваясь въ намѣреніяхъ своего достопочтеннаго друга, неясно полагаетъ, что надъ нимъ хотятъ произвести какіе-то мучительные опыты, бормочетъ:-- "Оставьте меня. Я ничего вамъ не сдѣлалъ: оставьте меня!"

-- Нѣтъ, мой юный другъ,-- говоритъ Чадбандъ плавнымъ голосомъ.-- Я не оставлю тебя. Почему я не оставлю тебя? Потому что я усердный собиратель жатвы, потому что я труженикъ, потому что ты переданъ мнѣ въ мое распоряженіе, и ты дѣлаешься въ рукахъ моихъ драгоцѣннымъ орудіемъ. Друзья мои, могу ли я употребить это орудіе въ вашу пользу, къ вашимъ выгодамъ, къ вашему благосостоянію, къ вашему обогащенію? Юный другъ мой, садись на этотъ стулъ!

Джо, повидимому, полагаетъ, что достопочтенный джентльменъ намѣренъ выстричь ему волосы, защищаетъ свою голову обѣими руками и приводится въ требуемое положеніе съ величайшимъ трудомъ; при этомъ случаѣ на лицахъ присутствующихъ выражается къ нему величайшее отвращеніе.

Наконецъ, когда его усадили въ видѣ манекена, мистеръ Чадбандъ удаляется за столъ, поднимаетъ свою медвѣжью лапу и говоритъ: "Друзья мои!" Это служитъ сигналомъ къ приведенію въ порядокъ всей аудиторіи. Приказчики внутренно хохочутъ и подталкиваютъ другъ друга. Густеръ впадаетъ въ какое-то неопредѣленное состояніе, выражавшее высочайшее удивленіе къ мистеру Чадбанду и сожалѣніе къ несчастному Джо, положеніе котораго она вполнѣ понимаетъ. Мистриссъ Снагзби молча подводитъ мины. Мистриссъ Чадбандъ угрюмо располагается подлѣ камина и грѣетъ себѣ колѣни: она сознаетъ, что ощущеніе тепла дѣйствуетъ благотворно на способность воспріятія рѣчей ея супруга.

Случается, что мистеръ Чадбандъ употребляетъ ораторскую привычку останавливать свой взоръ на которомъ-нибудь изъ членовъ собранія и жарко сосредоточивать на немъ свои ораторскіе доводы. Въ этомъ случаѣ предполагается, что доводы будутъ приняты избраннымъ слушателемъ вздохами, рыданіями, аханьемъ и другими довольно внятными выраженіями внутренняго волненія; эти выраженія подхватываются какой-нибудь почтенной леди въ ближайшихъ рядахъ стульевъ, передаются другимъ болѣе воспріимчивымъ лицамъ, какъ молнія, и служатъ сигналомъ къ всеобщему началу рукоплесканій. Въ эту критическую минуту мистеръ Чадбандъ чувствуетъ, что ему какъ бы поддаютъ жару. Въ силу такой привычки, мистеръ Чадбандъ, сказавъ: "друзья мои!" устремляетъ свой взоръ на мистера Снагзби и обращаетъ несчастнаго поставщика канцелярскихъ принадлежностей, и безъ того уже значительно смущеннаго, въ непосредственнаго проводника своей ораторской рѣчи къ прочимъ слушателямъ.

-- Между нами, друзья мои, находится язычникъ,-- говоритъ Чадбандъ:-- язычникъ, обитатель жалкихъ лачугъ въ улицѣ Одинокаго Тома, бродяга по поверхности нашей планеты. Между нами, друзья мои...-- и мистеръ Чадбандь, вытянувъ указательный палецъ, окаймленный грязнымъ ногтемъ, направляетъ его вмѣстѣ съ жирной улыбкой на мистера Снагзби, въ знакъ того, что краснорѣчивыми доводами своими онъ намѣренъ совершенно низпровергнуть его:-- между нами, друзья мои, находится братъ по человѣчеству и мальчикъ. Брать и мальчикъ, лишенный родителей и родныхъ, безъ стадъ и пастбищъ, скиталецъ міра сего, лишенный злата и сребра и драгоцѣнныхъ камней. Теперь, друзья мои, почему онъ лишенъ этихъ обладаній? Окажите, почему? Почему онъ лишенъ?

Мистеръ Чадбандъ предлагаетъ этотъ вопросъ мистеру Снагзби, какъ какую-нибудь шараду въ совершенно новомъ родѣ, нелишенную остроумія и своихъ достоинствъ, и взглядомъ умоляетъ разрѣшить ее.

Мистеръ Снагзби, поставленный въ крайнее замѣшательство таинственнымъ взоромъ, устремленнымъ на него въ этотъ же самый моментъ со стороны своей хозяюшки, съ тѣхъ поръ какъ мистеръ Чадбандъ произнесъ слово "родители", рѣшается сдѣлать слѣдующій весьма скромный отвѣтъ.

-- Не знаю, сэръ; право, не знаю.

При такомъ прерваніи потоковъ краснорѣчія мистера Чадбанда, мистриссъ Чадбандъ строго взираетъ на него, а мистриссъ Снагзби восклицаетъ: "Стыдитесь, сэръ!"

-- Я слышу голосъ,-- говоритъ Чадбандъ: -- не правда ли, друзья мы, что это очень слабый голосъ? Я слышу, что этотъ голосъ...

(-- Ахъ, Боже мой!-- восклицаетъ мистриссъ Снагзби:-- что онъ надѣлалъ!)

-- Этотъ голосъ отвѣчаетъ на вопросъ мой отрицательно. Въ такомъ случаѣ я самъ скажу вамъ почему. Я говорю, что этотъ мальчикъ, который участвуетъ въ нашемъ собраніи, лишенный родителей и родныхъ, лишенный стадъ и пастбищъ, скиталецъ міра, лишенный злата, сребра и драгоцѣнныхъ камней, я говорю, что онъ лишенъ того свѣта, который озаряетъ нѣкоторыхъ изъ насъ. Какой же это свѣтъ? Что онъ такое? Я спрашиваю васъ, какой это свѣтъ?

Мистеръ Чадбандъ откидываетъ назадъ голову и замолкаетъ, но мистеръ Снагзби видитъ въ этой продѣлкѣ другую западню и боится еще разъ попасть въ нее. Мистеръ Чадбандъ склоняется надъ столомъ и, приступая снова къ предмету своего краснорѣчія, прямехонько устремляетъ свой палецъ на мистера Снагзби и говоритъ:

-- Это лучъ отъ лучей, солнце отъ солнцъ, луна отъ лунъ, звѣзда отъ звѣздъ.

Мистеръ Чадбандъ выпрямляется и торжественно смотритъ на мистера Снагзби, какъ будто ему пріятно было бы узнать, какъ чувствуетъ себя мистеръ Снагзби послѣ такихъ убѣдительныхъ словъ.

-- Да,-- говоритъ мистеръ Чадбандъ, снова устремляя палецъ на выбранную жертву.-- Не говорите мнѣ, что это не правда. Я говорю вамъ, что правда, я повторю вамъ милліонъ разъ, что это правда. Правда, правда! Я всегда стану утверждать, что это правда, несмотря на то, нравится ли вамъ это, или нѣтъ; и чѣмъ меньше вамъ нравится это, тѣмъ сильнѣе я буду утверждать. Я буду кричать вамъ въ рупоръ! Увѣряю васъ, если вы станете противорѣчить мнѣ, вы падете ницъ передо мной, вы треснете, вы разобьетесь, вы раздробитесь на мелкіе куски.

Дѣйствіе и сила этого потока краснорѣчія такова, что онъ не только производитъ всеобщій восторгъ въ послѣдователяхъ мистера Чадбанда, не только производитъ пріятную теплоту во всей его организаціи, но служитъ еще и къ тому, чтобы выставить провинность мистера Снагзби, какъ закоснѣлаго врага добродѣтели, съ мѣднымъ лбомъ и каменнымъ сердцемъ и привести несчастнаго поставщика канцелярскихъ принадлежностей еще въ большее замѣшательство. Мистеръ Снагзби совершенно упадаетъ духомъ, чувствуетъ себя въ ложномъ положеніи. И тутъ вдругъ мистеръ Чадбандъ окончательно поражаетъ его.

-- Друзья мои,-- снова начинаетъ онъ послѣ многократнаго отиранія своей головы, до такой степени разгоряченной, что вотъ такъ кажется и загорится носовой его платокъ, отъ котораго отдѣляются клубы пара при каждомъ отираньи: -- друзья мои, чтобъ привести къ сознанію субъекта, котораго мы по мѣрѣ силъ своихъ и способностей стараемся просвѣтить, да позволено намъ будетъ, въ духѣ любви и спокойствія, спросить, что значитъ правда, на которую я ссылался за нѣсколько минутъ передъ этимъ? Потому что, юные друзья мои (обращаясь къ приказчикамъ и Густеръ, къ крайнему ихъ изумленію), если бы докторъ сказалъ мнѣ, что каломель и касторовое масло полезны для меня, я весьма естественно спросилъ бы его, что такое каломель, и что такое касторовое масло? Кажется, мнѣ можно освѣдомиться прежде, чѣмъ я рѣшусь принять одно изъ этихъ двухъ средствъ, или то и другое вмѣстѣ. Итакъ, мои друзья, въ чемъ состоитъ настоящее дѣло? Прежде всего мы спросимъ васъ, въ духѣ любви къ ближнему, что такое обыкновенный родъ правды -- рабочее ли это платье, обыденная ли это наша одежда, мои юные друзья? Обманъ что ли это?

(-- Ахъ!-- произноситъ мистриссъ Снагзби.)

-- Утайка, что ли?

(Мистриссъ Снагзби отрицательно содрогается.)

-- Скрытность, что ли?

(Мистриссъ Снагзби продолжительно и жеманно киваетъ головой.)

-- Нѣтъ, друзья мои, это совсѣмъ не то. Ни одно изъ этихъ названій не принадлежитъ къ ней. Когда этотъ юный язычникъ -- теперь онъ спитъ, мои друзья; печать равнодушія во всякому просвѣщенію, печать погибели ясно обнаруживается на его рѣсницахь, но не будите его, ибо, по всей вѣроятности, я долженъ бороться, сражаться и побѣждать для его же пользы -- когда этотъ закоренѣлый язычникъ разсказывалъ намъ какую-то чепуху о леди и соверенѣ, была ли это истина? Нѣтъ, не была. А если это и была отчасти истина, то можно ли ее назвать полной, совершенной истиной? Нѣтъ, мои друзья, нельзя!

Если-бъ мистеръ Снагзби могъ противостоять взору своей хозяюшки, который входитъ чрезъ его глаза -- чрезъ эти открытыя окна -- въ его душу и разыскиваетъ тамъ самыя сокровенныя тайны, онъ былъ бы совсѣмъ другимъ человѣкомъ. Теперь сидитъ онъ, понуря голову и согнувшись, какъ будто подъ какой-нибудь тяжестью.

-- Или, мои юные друзья,-- говоритъ Чадбандъ, нисходя до самаго уровня ихъ пониманій и въ то же время доказывая имъ своей жирной кроткой улыбкой, что онъ долго спускался внизъ для этой цѣли:-- если-бъ хозяинъ этого дома пошелъ бы въ Сити и увидѣлъ бы тамъ угря и потомъ, возвратясь домой, позвалъ бы къ себѣ хозяйку этого дома и сказалъ бы ей: Сара, радуйся со мною, я видѣлъ слона! Была ли бы это правда?

Мистриссъ Снагзби въ слезахъ.

-- Или, положимъ мои юные друзья, что онъ увидѣлъ бы слона и, возвратясь домой, сказалъ бы: Сара, городъ совершенно опустѣлъ, я видѣлъ одного только угря! Была ли бы это правда?

Мистриссъ Снагзби громко рыдаетъ.

-- Или положимъ еще, мои юные друзья,-- говоритъ Чадбандъ, поощряемый рыданіями мистриссъ Снагзби: -- что жестокосердые родители этого спящаго язычника -- нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ имѣлъ родителей -- бросивъ его волкамъ, коршунамъ, дикимъ собакамъ, газелямъ и змѣямъ, возвратились бы въ свои жилища и стали бы наслаждаться трубками и кострюлями, музыкой и танцами, винами, говядиной и дичью, была ли бы это истина?

Мистриссъ Снагзби отвѣчаетъ на это припадкомъ истерики; не то, чтобы однимъ припадкомъ, но продолжительнымъ и раздирающимъ сердце крикомъ, такъ что все Подворье Кука оглашается ея визгами. Наконецъ, когда она сдѣлалась совершенно безъ чувствъ, ее несутъ наверхъ по узкой лѣстницѣ, какъ огромное фортепьяно. Послѣ невыразимыхъ страданій, содрогавшихъ сердца окружающихъ, она посылаетъ изъ своей спальни увѣдомленіе, что совершенно поправилась, хотя и чувствуетъ сильное разслабленіе. Въ такомъ положеніи дѣлъ, мистеръ Снагзби, измятый и скомканный при переноскѣ фортепьянъ, чрезвычайно слабый и напуганный, осмѣливается тихохонько войти въ гостиную.

Во все это время Джо стоялъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ онъ проснулся; онъ попрежнему щиплетъ свою мѣховую шапку, клочки волосъ кладетъ себѣ въ ротъ и выплевываетъ ихъ съ отвращеніемъ. Онъ чувствуетъ, что ему суждено оставаться неисправимымъ созданіемъ, и что тщетно стараются пробудить въ немъ созданіе своего достоинства, потому что онъ ничего не знаетъ. Хотя, быть можетъ, Джо, существуетъ книга столь интересная, трогательная и доступная для твоихъ понятій, которыя ничѣмъ не отличаются отъ инстинкта животныхъ, книга, такъ вѣрно описывающая дѣянія обыкновенныхъ людей, что если бы Чадбанды раскрыли ее передъ тобой, просто, не прибѣгая къ своему краснорѣчію, быть можетъ ты проснулся бы тогда, быть можетъ ты почерпнулъ бы изъ нея что-нибудь!

Джо никогда не слышалъ о такой книгѣ. Для него ея содержаніе и достопочтенный Чадбандъ одно и то же; онъ знаетъ лично достопочтеннаго Чадбанда и готовъ скорѣе бѣжать отъ него цѣлый часъ, нежели слушать его пустословіе въ теченіе пяти минутъ.

-- Мнѣ нечего здѣсь больше ждать,-- думаетъ Джо.-- Мистеръ Снагзби ничего не скажетъ мнѣ сегодня и, покачиваясь со стороны на сторону, онъ спускается внизъ.

Но внизу стоитъ сострадательная Густеръ; она держится за перила лѣстницы, ведущей въ кухню, превозмогая приближающійся обморокъ, къ которому она подготовлена воплями мистриссъ Снагзби. Она предлагаетъ Джо кусокъ хлѣба и сыру -- это ея собственный ужинъ; она рѣшается въ первый разъ въ жизни перемолвить съ нимъ слово.

-- Вотъ тебѣ, бѣдный мальчикъ, закуси немного,-- говоритъ Густеръ.

-- Спасибо,-- говоритъ Джо.

-- Ты голоденъ?

-- Порядочно.

-- Куда же ушелъ твой отецъ и гдѣ мать?

Джо останавливается при самомъ началѣ дѣйствія зубами надъ кускомъ хлѣба и кажется окаменѣлымъ. Добрая Густеръ гладила его, а это было первый разъ въ его жизни, что къ нему такъ ласково и нѣжно прикасается чужая рука.

-- Я ничего не знаю о нихъ,-- отвѣчаетъ Джо.

-- И я тоже ничего не знаю о своихъ,-- говоритъ Густеръ со слезами.-- Она снова старается подавить признаки приближающагося обморока, какъ вдругъ ее внезапно устрашаетъ что-то, и она исчезаетъ внизъ лѣстницы.

-- Джо,-- шепчетъ тихо поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей въ то время, какъ Джо стоитъ еще на лѣстницѣ.

-- Я здѣсь, мистеръ Снагзби.

-- Я думалъ, что ты ушелъ; вотъ тебѣ еще полкроны, Джо. Ты хорошо сдѣлалъ что не сказалъ ни слова насчетъ той леди, которую мы видѣли недавно. Это бы надѣлало тебѣ хлопотъ; а ты и безъ того уже, я думаю, напуганъ, Джо.

-- Я убѣгу отсюда.

-- Иди себѣ, спокойной ночи.

Таинственная тѣнь, въ ночномъ чепцѣ, слѣдитъ за поставщикомъ канцелярскихъ принадлежностей отъ комнаты, изъ которой онъ вышелъ, и провожаетъ его наверхъ. Съ этой минуты, куда бы онъ ни пошелъ, за нимъ всегда слѣдуетъ другая тѣнь, кромѣ его собственной, но она не такъ правильно падаетъ отъ него, не такъ спокойна какъ его тѣнь. И какой бы тайной ни окружила себя тѣнь мистера Снагзби въ эту тайну проникаетъ и другая тѣнь! Мистриссъ Снагзби видитъ все! Ея-то тѣнь и слѣдитъ за мистеромъ Снагзби.

XXVI. Стрѣлки.

Зимнее утро мрачно и угрюмо смотритъ на сосѣднія улицы Лэйстерскаго сквера и видитъ, что жители ихъ неохотно покидаютъ свои постели. Многіе изъ нихъ не привыкли вставать рано даже въ самыя ясныя и теплыя времена года: это ночныя птицы; они сидятъ и дремлютъ на своихъ насѣстахъ, когда солнышко высоко; бодрствуютъ и гоняются за добычей, когда на небѣ мерцаютъ звѣзды. За грязными сторами и занавѣсами, въ верхнихъ этажахъ и въ чердакахъ, скрываясь болѣе или менѣе подъ ложными именами, ложными волосами, ложными титулами, ложными брилліантами и ложными разсказами, покоится первымъ сномъ шайка негодяевъ. Джентльмены, которые могли бы, по личному опыту, разсказать всѣ подробности объ иностранныхъ галерахъ и отечественныхъ мельницахъ, приводимыхъ въ дѣйствіе человѣческими ногами; лазутчики, которые постоянно находятся въ страхѣ; мошенники, игроки, шуллеры, плуты и лжесвидѣтели; нѣкоторые не безъ клеймъ каленымъ желѣзомъ, подъ ихъ грязными лохмотьями; всѣ съ большею жестокостію въ нихъ, чѣмъ въ Неронѣ и съ большими преступленіями, чѣмъ въ Ньюгетской тюрьмѣ. Какъ бы ни былъ страшенъ демонъ въ бумазейной блузѣ или истасканномъ фракѣ, страшенъ онъ въ томъ и другомъ, но онъ еще страшнѣе, нечувствительнѣе, неумолимѣе, когда зашпилитъ шейный платокъ свой брилліантовой булавкой, когда называетъ себя джентльменомъ, сядетъ за карточный столъ, станетъ играть на бильярдѣ, знаетъ кое-что о векселяхъ и другихъ письменныхъ обязательствахъ,-- тогда онъ въ тысячу разъ страшнѣе, чѣмъ во всякой другой формѣ. Но и въ такой формѣ мистеръ Боккетъ отыщетъ его, если захочетъ, стоитъ ему только заглянуть во всѣ закоулки, окружающія Лэйстерскій скверъ.

Но зимнее утро не нуждается въ немъ и не будитъ его. Оно будитъ мистера Джорджа, въ галлереѣ для стрѣльбы въ цѣль, и преданнаго ему сподвижника. Мистеръ Джорджъ, выбривъ свою бороду передъ зеркальцомъ миніатюрныхъ размѣровъ, выходитъ, съ открытой головой и обнаженной грудью, къ помпѣ на маленькомъ дворѣ и тотчасъ возвращается съ блестящимъ лицомъ отъ желтаго мыла, усиленнаго тренія, искусственнаго дождя и чрезвычайно холодной воды. Въ то время, какъ онъ утирается огромнымъ полотенцемъ и пыхтитъ, какъ родъ военнаго водолаза, который только что вынырнулъ изъ воды, и чѣмъ больше трется, тѣмъ плотнѣе и плотнѣе становятся его кудрявые волосы на загорѣлыхъ вискахъ, такъ что, повидимому, ихъ невозможно расчесать никакимъ инструментомъ, кромѣ какъ желѣзными граблями или скребницей, въ то время, какъ онъ утирается, пыхтитъ, отдувается и полируется, поворачивая голову съ одной стороны на другую, чтобъ удобнѣе осушить кожу, и наклонясь всѣмъ тѣломъ впередъ, чтобъ капли воды не падали на его воинственныя ноги, Филь, стоя на колѣняхъ, раздуваетъ огонь, озирается кругомъ, какъ будто вмѣсто того, чтобъ идти умываться, ему стоитъ только взглянуть, что дѣлаетъ его хозяинъ и тогда онъ запасается достаточнымъ освѣженіемъ на цѣлый день отъ избыточнаго здоровья, которое сбрасываетъ съ себя мистеръ Джорджъ.

Вытершись до суха, мистеръ Джорджъ начинаетъ чесать свою голову двумя жесткими щетками и дѣйствуетъ съ такимъ немилосердіемъ, что Филь, потирая плечомъ стѣны, въ то время, какъ мететъ галлерею, смотритъ на эту операцію съ состраданіемъ. Съ окончаніемъ прически быстро оканчивается и орнаментальная часть туалета мистера Джорджа. Онъ набиваетъ себѣ трубку, закуриваетъ ее и, но принятому обыкновенію, начинаетъ ходить взадъ и впередъ по галлереѣ, между тѣмъ, какъ Филь, наполняя воздухъ запахомъ горячихъ тостовъ, приготовляетъ завтракъ. Мистеръ Джорджъ. куритъ серьезно и тихимъ шагомъ маршируетъ по своей галлереѣ. Быть можетъ утренняя трубка табаку посвящена имъ памяти покойнаго товарища Гридли.

-- Итакъ, Филь,-- говоритъ Джорджъ, хозяинъ галлереи для стрѣльбы въ цѣль и проч.:-- сегодня тебѣ снилась деревня?

Филь, дѣйствительно, вставая съ постели, разсказывалъ свой сонъ.

-- Точно такъ, хозяинъ.

-- На что же похожа эта деревня?

-- Не умѣю вамъ сказать, хозяинъ, на что она похожа,-- отвѣчаетъ Филь, съ задумчивымъ видомъ.

-- Да почему же ты знаешь, что это была деревня?

-- Я думаю, что по травѣ, да еще по лебедямъ, которые были на травѣ,-- говоритъ Филь, послѣ нѣкотораго размышленія.

-- Что же лебеди дѣлали на травѣ?

-- Да что? Я полагаю, щипали и ѣли ее,-- отвѣчаетъ Филь.

Хозяинъ принимается снова ходить по галлереѣ, а Филь продолжаетъ заниматься приготовленіемъ завтрака. Длинныхъ приготовленій для завтрака не требуется; они весьма просты: нужно только поставить на столъ два прибора и разогрѣть передъ огнемъ на ржавой рѣшеткѣ нѣсколько кусочковъ провѣсной ветчины; но такъ какъ Филь долженъ пройти и обтерѣть своимь плечомъ значительную часть галлереи, отправляясь за каждымъ предметомъ, въ которомъ нуждается, и никогда не захватывая за разъ двухъ предметовъ, то при такихъ обстоятельствахъ приготовленія занимаютъ весьма значительный промежутокъ времени. Наконецъ завтракъ готовъ. Филь докладываетъ объ этомъ; мистеръ Джорджъ выколачиваетъ трубку о заслонку, ставитъ ее въ уголокъ подлѣ камина и садится за столъ. Когда Джорджъ удовлетворилъ первыя требованія аппетита, Филь слѣдуетъ его примѣру: онъ садится у противоположнаго конца продолговатаго стола и беретъ тарелку къ себѣ на колѣни. Дѣлаетъ ли это онъ изъ покорности или изъ желанія скрыть свои грязныя руки или собственно изъ одной привычки -- мы не знаемъ.

-- Гм! деревня!-- говоритъ мистеръ Джорджъ, играя ножемъ своимъ и вилкой:-- я думаю, Филь, ты никогда не видывалъ деревни?

-- Я видѣлъ однажды болота,-- говоритъ Филь, продолжая завтракать съ самодовольнымъ видомъ.

-- Какія болота?

-- Такія, командиръ, какъ и всѣ болота,-- отвѣчаетъ Филь.

-- Гдѣ же ты ихъ видѣлъ?

-- Я и самъ не знаю,-- говоритъ Филь:-- но я видѣлъ ихъ. Плоскія такія и туманныя.

Хозяинъ и командиръ -- это два слова, которыя Филь съ одинаковымъ уваженіемъ и одинакою преданностью употребляетъ, обращаясь къ одному мистеру Джорджу.

-- Я самъ родился въ деревнѣ, Филь.

-- Въ самомъ дѣлѣ, командиръ?

-- Да; и выросъ тамъ.

Филь приподнимаетъ одну бровь, и почтительно взглянувъ на мистера Джорджа, чтобъ выразить свое участіе, и не спуская глазъ съ него, пропускаетъ въ горло огромный глотокъ кофею.

-- Тамъ нѣтъ ни одной птички, которой бы голосъ я не зналъ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Нѣтъ ни листка, ни ягодки, которыхъ бы я не умѣлъ назвать. Нѣтъ ни одного дерева, на которое бы я и теперь не могъ влѣзть, разумѣется, когда меня подсадятъ. Добрая матушка моя жила въ деревнѣ.

-- Должно быть она была у васъ славная старушка,-- замѣчаетъ Филь.

-- Лѣтъ тридцать-пять тому назадъ она не была еще старушкой, говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Но я готовъ держать пари, что и въ девяносто лѣтъ она была бы такъ же стройна и такъ же широка въ плечахъ, какъ я.

-- А развѣ она умерла въ девятомъ десяткѣ?-- спрашиваетъ Филь.

-- О, нѣтъ! Оставимъ это! Знаешь ли, что меня заставило завести рѣчь о деревенскихъ мальчикахъ, объ этихъ негодныхъ шалунахъ? Это ты, любезный мой! Я знаю, что ты никогда не видывалъ деревни; ты видѣлъ болота, видѣлъ впрочемъ и деревни, да только во снѣ. Не правда ли?

Филь мотаетъ головой.

-- А хочешь ли ты видѣть деревню?

-- Н-н-нѣтъ; особеннаго желанія не имѣю,-- говоритъ Филь.

-- Тебѣ, я думаю, хорошо и въ городѣ?

-- Дѣло въ томъ, командиръ,-- говоритъ Филь:-- я привыкъ здѣсь и полагаю, что уже слишкомъ старъ для развлеченій.

-- А сколько тебѣ лѣтъ, Филь?-- спрашиваетъ кавалеристъ, поднося къ губамъ дымящееся блюдечко.

-- Право не знаю; знаю только, что съ чѣмъ-то восемь,-- говоритъ Филь.-- Не можетъ быть, чтобъ это было восемьдесятъ, да и не восемнадцать, а такъ, что-то между этимъ.

Мистеръ Джорджъ медленно опускаетъ блюдечко, не прихлебнувъ изъ него, и начинаетъ, смѣясь:

-- Кой чортъ, Филь, какже узнать...

И вдругъ останавливается, замѣтивъ, что Филь производитъ вычисленіе по грязнымъ своимъ пальцамъ.

-- Мнѣ было ровно восемь,-- говорилъ Джорджъ:-- когда я встрѣтился съ странствующимъ мѣдникомъ. Не помню, меня зачѣмъ-то послали изъ дому, а я и увидѣлъ этого мѣдника, сидитъ себѣ преспокойно подлѣ огонька у стараго строенія. "Хочешь -- говоритъ онъ -- шататься со мной?" -- "Хочу", говорю я. Вотъ мы и отправились вмѣстѣ, онъ, я да огонь, въ Клеркенвель. Это было перваго апрѣля. Я могъ тогда считать до десяти. Вотъ наступило въ другой разъ первое, апрѣля, я и говорю себѣ: тебѣ теперь, старый негодяй, одинъ съ восемью. Послѣ того опять пришло первое апрѣля, и я опять говорю себѣ: тебѣ теперь два съ восемью. Такимъ образомъ я дошелъ до десяти съ восемью и до двухъ десятковъ съ восемью, а ужъ потомъ сбился со счету; знаю только, что мнѣ всегда было сколько-то съ восемью.

-- Вотъ оно что!-- говоритъ мистеръ Джорджъ, принимаясь за завтракъ,-- А гдѣ же странствующій мѣдникъ?

-- Пьянство посадило его въ госпиталь, хозяинъ; а госпиталь посадилъ его подъ стеклянный колпакъ; такъ мнѣ говорили,-- отвѣчаетъ Филь таинственно.

-- Значитъ черезъ это ты повысился? Взялся за его ремесло?

-- Да, командиръ, взялся. Только не слишкомъ оно прибыльно. Около Саффонъ Гилля, Хаттонскаго Сада, Клеркенвеля, Смифельда, живетъ бѣдный народъ: держатъ котлы свои до тѣхъ поръ, пока и чинить нечего. Бывало къ нему приходили другіе мѣдники, чтобы жить въ нашемъ мѣстѣ и нанимали у него квартиру: вотъ въ этомъ-то и состояли его доходы; но ко мнѣ они не приходили. Они не полюбили меня. Онъ умѣлъ бывало пѣть для нихъ и пѣсни, а я не умѣль. Онъ умѣлъ выигрывать разныя штуки на какомъ угодно горшкѣ, на мѣдномъ ли или на желѣзномъ, а я только и умѣлъ лудить ихъ да паять: не далась мнѣ эта музыка, хозяинъ. Да къ тому же я былъ слишкомъ некрасивъ собой и жены ихъ то и дѣло, что жаловались на меня своимъ мужьямъ.

-- Вѣрно они были больно разборчивы. Въ толпѣ, Филь, ты бы такъ себѣ... туда и сюда, говоритъ кавалеристъ съ пріятной улыбкой.

-- Нѣтъ, хозяинъ;-- отвѣчаетъ Филь, мотая головой:-- я бы и въ толпѣ немного выигралъ. Когда я встрѣтился съ мѣдникомъ, такъ былъ еще сносенъ, хотя и тогда не чѣмъ было похвастаться. Но послѣ того мнѣ пришлось и раздувать огонь губами, и коптить лицо передъ огнемъ, и палить свои волосы, и глотать дымъ; это все еще не бѣда: я былъ тогда молодъ. А вотъ какъ выросъ постарше, да нѣсколько разъ обварилъ себя оловомъ, да сталъ получать колотушки отъ мѣдника, когда онъ быль пьянъ, а это случалось почти каждый день, ну такъ ужъ тогда куда какъ не красивъ, больно не красивъ я сдѣлался. Потомъ я прожилъ лѣтъ двѣнадцать въ темной кузницѣ, гдѣ народъ былъ негодяй на негодяѣ, и въ добавокъ меня опалило въ газовомъ заведеніи, да спасибо еще, что при взрывѣ выбросило изъ окна на мостовую, а то бы сгорѣлъ, какъ курица. Я думаю отъ этого не похорошѣешь. Я такъ безобразенъ, такъ безобразенъ, что меня можно показывать какъ диковинку.

Обрекая себя такому положенію съ полнымъ самодовольствіемъ, Филь проситъ позволенія выпить еще чашку кофею.

-- Вотъ послѣ этого-то взрыва, хозяинъ, я и встрѣтился съ вами въ первый разъ. Помните, командиръ?-- говоритъ Филь, приступая къ другой чашкѣ кофею.

-- Помню, Филь. Ты еще шелъ по солнечной сторонѣ.

-- Я ползъ, командиръ, а не шелъ; ползъ около стѣнъ.

-- Правда, Филь, ты плечомъ прокладывалъ на нихъ свой путь.

-- Да еще какъ! въ колпакѣ!-- воскликнулъ Филь, приходя въ восторгъ.

-- Да, въ колпакѣ...

-- И на костыляхъ!-- продолжаетъ Филь съ большимъ одушевленіемъ.

-- На костыляхъ. И когда...

-- И когда вы остановились противъ меня,-- восклицаетъ Филь, поставивъ чашку и блюдечко на столъ и торопливо снявъ съ колѣнъ тарелку:-- остановились да и сказали мнѣ: "э-э, товарищъ! вѣрно ты былъ на войнѣ?" Я не сказалъ вамъ на это ни слова, хозяинъ; меня больно удивило, что такой сильный, здоровый и смѣлый мужчина вздумалъ говорить съ такимъ мѣшкомь ломаныхъ костей, какимъ я былъ тогда. Вотъ вы и сказали мнѣ, да сказали такъ ласково, какъ будто поднесли мнѣ стаканъ чего-то горячаго: "Что за несчастіе случилось съ тобой? Экъ тебя, голубчикъ, изуродило! Разскажи же, старикъ, отчего это съ тобой? Разсказывай веселѣе!" Веселѣе! Я ужъ такъ былъ веселъ, какъ нельзя больше! Я и разсказалъ вамъ, вы еще что-то сказали, и я еще что-то сказалъ, вы опять сказали что-то, вотъ я и очутился здѣсь, командиръ, у васъ! У васъ, мой командиръ, у васъ!-- восклицаетъ Филь, вскакивая со стула и начинаетъ невыразимо странно ковылять съ боку на бокъ.-- И если понадобится мишень, для лучшаго успѣха въ вашемь дѣлѣ, пусть стрѣляютъ въ меня. Моей красоты не испортятъ! Пускай ихъ стрѣляютъ. Если не съ кѣмъ будетъ боксироваться, пусть боксируютъ меня, пускай себѣ колотятъ меня въ голову, мнѣ это ни почемъ! Если нечего будетъ подбрасывать какому нибудь силачу, пусть подбрасываетъ меня. Мнѣ отъ этого не будетъ хуже! Меня подбрасывали въ теченіе всей моей жизни на разные лады!

Окончивъ эту энергическую, неожиданную рѣчь, сопровождаемую тѣлодвиженіями, въ поясненіе гимнастическихъ упражненій, о которыхъ онъ упоминалъ, Филь прокладываетъ путь плечомъ около трехъ стѣнъ галлереи, круто останавливается передъ своимъ командиромъ, тычетъ въ него головой въ знакъ своей преданности и затѣмъ начинаетъ прибирать завтракъ.

Мистеръ Джорджъ похохотавъ отъ чистаго сердца и потрепавъ Филя по плечу, помогаетъ ему и вмѣстѣ съ нимъ приводитъ въ надлежащій порядокъ галлерею. Окончивъ это, онъ беретъ гимнастическіе шары, нѣсколько разъ подбрасываетъ ихъ, потомъ садится на вѣсы и замѣтивъ, что дѣлается "слишкомъ мясистъ", начинаетъ съ величайшею важностью биться на сабляхъ съ воображаемымъ противникомъ. Между тѣмъ Филь становится къ столу съ тисками, гдѣ онъ привинчиваетъ и отвинчиваетъ, чиститъ и пилитъ, посвистываетъ въ скважины, пачкается болѣе и болѣе, придѣлываетъ и раздѣлываетъ все, что можно въ ружьѣ придѣлать и раздѣлать.

Занятіе хозяина и слуги прерваны наконецъ необыкновеннымъ шумомъ въ корридорѣ, возвѣщающимъ о прибытіи необыкновенной компаніи. Шумъ этотъ приближается ближе и ближе, и въ галлерею входитъ группа людей. Она состоитъ изъ увѣчной и отвратительной фигуры, изъ двухъ носильщиковъ, которые неели эту фигуру на стулѣ и худощавой женщины, съ лицомъ очень похожимъ на сплюснутую маску, которая, такъ и думаешь, начнетъ читать народную пѣсню, въ воспоминаніе тѣхъ дней, когда старушку Англію хотѣли взорвать на воздухъ; но ожиданія не сбываются, потому что губы у этой маски такъ крѣпко сжаты и такъ неподвижны, какъ стулъ, который носильщики становятъ на полъ. При этомъ случаѣ отвратительная фигура произноситъ: "О, Боже мой! О, какъ меня растрясли! Какъ вы поживаете, мистеръ Джорджъ? Какъ ваше здоровье?"

И мистеръ Джорджъ только теперь узнаетъ въ этой процессіи достопочтеннаго мистера Смолвида, вынесеннаго для прогулки, и его внучку Юдиѳь, которая провожаетъ своего дѣдушку, какъ самый вѣрный тѣлохранитель.

-- Мистеръ Джорджъ, любезный другъ мой,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, снимая свою правую руку съ шеи носильщика, котораго чуть-чуть не удавилъ во время дороги:-- какъ ваше здоровье? Вы, я думаю, дивитесь моему посѣщенію, любезнѣйшій другъ?

-- Я бы не столько удивился посѣщенію вашего пріятеля изъ Сити, сколько удивляюсь я вашему,-- отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ.

-- Я очень рѣдко выхожу изъ дому;-- съ трудомъ переводя духъ, произноситъ мистеръ Смолвидъ.-- Я не выходилъ въ теченіе многихъ мѣсяцевъ. Знаете, прогулки мои сопряжены съ большими неудобствами... и требуютъ большихъ издержекъ. Но, если бы вы знали, съ какимъ нетерпѣніемъ я хотѣлъ увидѣть васъ. Какъ ваше здоровье, сэръ?

-- Я здоровъ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Надѣюсь и вы тоже здоровы.

-- Ну и слава Богу, если вы здоровы, мой неоцѣненный другъ!-- и мистеръ Смолвидъ беретъ его за обѣ руки.-- Вы видите, я привелъ съ собой и мою внучку Юдиѳь. Я не могъ оставить ее дома: она такъ нетерпѣливо хотѣла васъ видѣть.

-- Гм! Что-то не вѣрится!-- бормочетъ мистеръ Джорджъ.

-- Вотъ, знаете мы и взяли карету, поставили въ нее кресло и здѣсь какъ разъ на углу они подняли меня изъ кареты, посадили въ кресло да и принесли сюда и принесли собственно затѣмъ, чтобъ увидать мнѣ моего неоцѣненнаго друга въ его собственномъ заведеніи. Это вотъ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, указывай на носильщика, который, избѣжавъ опасности быть задавленнымъ, уходитъ, расправляя дыхательное горло: -- извозчикъ. Ему платить не надо. Это по условію включено въ плату за карету. Этого человѣка...-- указывая на другого носильщика:-- мы наняли на улицѣ за кружку пива. А кружка пива стоитъ два пенса, такъ отдай ему Юдиѳь два пенса. Я право не зналъ, любезный мой другъ, что у васъ здѣсь есть работникъ, а то намъ бы и не нужно было нанимать.

Дѣдушка Смолвидъ ссылается на Филя и, смотря на него съ нѣкоторымъ ужасомъ, произноситъ едва внятнымъ голосомъ: "О, Боже мой! О, Господи!" Испугъ его имѣетъ впрочемъ, нѣкоторое основаніе, потому что Филь никогда не видавшій этого привидѣнія въ черной бархатной ермолкѣ, вдругъ остановился въ своей работѣ и съ ружьемъ въ рукѣ принялъ такую позу, какъ будто хотѣлъ въ одинъ моментъ подстрѣлить мистера Смолвида, какъ какую нибудь чудовищно безобразную птицу изъ породы воронъ.

-- Юдиѳь, дитя мое,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ:-- отдай этому человѣку два пенса; ахъ, какъ это много за его труды!

Человѣкъ этотъ одинъ изъ тѣхъ необыкновенныхъ грибовъ, мгновенно выростающихъ на западныхъ улицахъ Лондона, которые всегда одѣты въ старую красную куртку, всегда готовы подержать лошадей или сбѣгать за наемной каретой, получаетъ два пенса, безъ особеннаго удовольствія, подбрасываетъ ихъ вверхъ, ловитъ рукой и удаляется.

-- Любезный мистеръ Джорджъ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ:-- будьте такъ добры, перенесите меня къ камину. Вы знаете, я привыкъ къ огоньку... я старъ и скоро зябну... О, Боже мой!

Послѣднее восклицаніе вылетаетъ изъ груди достопочтеннаго джентльмена но поводу внезапный быстроты, съ которой мистеръ Скводъ, какъ какой нибудь силачъ, хватается за кресло, поднимаетъ его и перетаскиваетъ къ самому камину.

-- О, Господи!-- говоритъ мистеръ Смолвидъ, едва переводя духъ.-- О, Боже мой! О, звѣзды мои! Любезный другъ мой, вашъ работникъ страшно силенъ и проворенъ. О, Боже мой! какъ онъ проворенъ! Юдиѳь, отодвинь меня немного назадъ, у меня ноги начинаютъ горѣть.

И въ самомъ дѣлѣ, въ этомъ удостовѣряются носы присутствующихъ смрадомъ отъ затлѣвшихся шерстяныхъ чулковъ дѣдушки Смолвида.

Нѣжная Юдиѳь отодвинула дѣдушку немного назадъ, потрясла его по обыкновенію, и освободила его глазъ отъ нависшей ермолки.

-- О, Господи! о, Боже мой!-- повторяетъ мистеръ Смолвидъ, озирается кругомъ, встрѣчаетъ взоръ мистера Джорджа и снова протягиваетъ къ нему обѣ руки.-- Любезный другъ мой! какое счастье, что я вижу васъ! И это ваше заведеніе? Какое очаровательное мѣсто! Да это просто картинка! Однако у васъ здѣсь ничего опаснаго не случается?-- прибавилъ дѣдушка Смолвидъ съ замѣтнымъ безпокойствомъ.

-- Ничего рѣшительно. Пожалуйста не бойтесь ничего.

-- А вашъ работникъ... Онъ... о, Господи!.. онъ... этакъ... ничего... Никому не причинитъ вреда? Скажите, любезный другъ мой, никому?

-- Кромѣ себя, онъ никому на свѣтѣ не причинялъ вреда,-- говорить мистеръ Джорджъ, улыбаясь.

-- Однако онъ могъ бы. Онъ кажется черезчуръ изуродовалъ себя, такъ пожалуй, чего добраго, изуродуетъ точно также и другихъ,-- возражаетъ старый джентльменъ.-- Онъ можетъ сдѣлать это неумышленно, а можетъ сдѣлать и умышленно. Мистеръ Джорджъ, пожалуйста, прикажите ему оставить эти адскія ружья и выйти вонъ.

Повинуясь одному движенію головы со стороны кавалериста, Филь съ пустыми руками удаляется на другой конецъ галлереи. Увѣренный въ своей безопасности, мистеръ Смолвидъ начинаетъ потирать себѣ ноги.

-- Такъ ваши дѣла идутъ хорошо, мистеръ Джорджъ?-- говоритъ онъ кавалеристу, который стоитъ противъ него съ саблей въ рукѣ.-- Вы начинаете благоденствовать? И слава Богу, слава Богу!

Мистеръ Джорджъ отвѣчаетъ холоднымъ киваньемъ головы и говоритъ:

-- Приступайте къ дѣлу, мистеръ Смолвидъ. Я знаю, вы вѣдь не затѣмъ пришли сюда, чтобъ говорить мнѣ это.

-- Вы такой весельчакъ, мистеръ Джорджъ,-- отвѣчаетъ почтеннѣйшій дѣдушка.-- Вы такой славный человѣкъ!

-- Ха, ха! Приступайте же къ дѣлу, мистеръ Смолвидъ!-- говоритъ мистеръ Джорджъ.

-- Любезнѣйшій другъ мой! Но эта сабля такъ страшно смотритъ на меня -- такая свѣтлая и острая. Пожалуй, случайно, зарѣжетъ кого нибудь! Меня такъ и бросаетъ въ дрожь, мистеръ Джорджъ... Чортъ бы его побралъ!-- говоритъ этотъ превосходный джентльменъ, обращаясь къ Юдиѳи въ то время, какъ кавалеристъ отходитъ на нѣсколько шаговъ и кладетъ свою саблю.-- Онъ долженъ мнѣ и пожалуй еще вздумаетъ покончить всѣ расчеты въ этомъ разбойничьемъ мѣстѣ.

Мистеръ Джорджъ, возвратясь на прежнее мѣсто, складываетъ руки на груди и, наблюдая, какъ старикъ все ниже и ниже опускался въ своемъ креслѣ, спокойно говоритъ:

-- Ну, что же вы скажете мнѣ? Зачѣмъ вы пріѣхали сюда?

-- Гм!-- произноситъ мистеръ Смолвидъ, потирая себѣ руки съ какимъ-то особеннымъ клокотаньемъ въ груди.-- Да, правда. Зачѣмъ я пріѣхалъ сюда?

-- Вѣрно за трубкой табаку,-- говорилъ мистеръ Джорджъ и вмѣстѣ съ тѣмъ преспокойно ставитъ себѣ стулъ къ углу камина, беретъ трубку, набиваетъ ее, закуриваетъ и начинаетъ пускать клубы дыму.

Этотъ вопросъ сильно безпокоитъ мистера Смолвида, и онъ такъ затрудняется начать приступъ къ объясненію, какого бы рода оно ни было, что тайкомъ царапаетъ воздухъ съ безсильной злобою, выражая этимъ желаніе исцарапать и, если бы можно, разорвать на клочки лицо мистера Джорджа. Ногти джентльмена длинны и синеваты, его руки костлявы и жилисты, его глаза зелены и покрыты влагой. Продолжая царапать воздухъ и вмѣстѣ съ тѣмъ скользить со стула и превращаться въ какую-то неопредѣленную массу грязнаго платья, онъ принимаетъ такой страшный, даже для привычныхъ глазъ Юдиѳи, видъ, что эта дѣва бросается къ нему болѣе чѣмъ съ чувствомъ дочерней любви и такъ сильно потрясаетъ его, такъ быстро выравниваетъ и обминаетъ различныя части его тѣла, особливо тѣ, которыя болѣе всего защищаются во время кулачнаго боя, что дѣдушка, въ жалкомъ безсиліи своемъ, производитъ усиленные звуки, имѣющіе сходство со звуками колотушки, которую каменьщикъ опускаетъ на булыжникъ, приправляя его въ мостовой.

Выпрямивъ этими средствами въ стулѣ старика, лицо котораго поблѣднѣло, а носъ посинѣлъ (однако онъ все еще продолжаетъ царапать воздухъ), Юдиѳь выправляетъ сморщенный свой палецъ и тычетъ имъ въ спину мистера Джорджа. Кавалеристъ приподнимаетъ голову, а Юдиѳь между тѣмъ даетъ толчокъ своему почтенному дѣдушкѣ, и такимъ образомъ, пробудивъ ихъ, устремляетъ свой оледеняющій взоръ въ пылающій огонь.

-- Ой, ой! у-у-ухъ!-- произноситъ дѣдушка Смолвидъ, глотая свое бѣшенство.-- Что же вы скажете, любезный другъ мой,-- говоритъ онъ, продолжая царапать ногтями по воздуху.

-- Я вамъ вотъ что скажу,-- отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ:-- если вы хотите говорить со мной, такъ говорите. Я человѣкъ простой и не жалую околичностей. Я не умѣю и не привыкъ къ этому. Я не смѣю назвать себя умницей: это названіе мнѣ не къ лицу. По моему, коли хотите говорить дѣло, такъ говорите!-- Кавалеристъ снова принялся пускать клубы дыму:-- А нѣтъ, такъ, чортъ возьми, убирайтесь вонъ отсюда.

И мистеръ Джорджъ надуваетъ свою грудь до послѣднихъ предѣловъ, какъ будто хочетъ доказать этимъ, что присутствіе такихъ гостей для него несносно.

-- Если вы пришли сюда, чтобъ сдѣлать мнѣ дружескій визитъ,-- продолжаетъ мистеръ Джоржъ:-- я крайне обязанъ вамъ и готовъ освѣдомиться о вашемъ здоровьѣ. Если вы пришли сюда, съ тѣмъ, чтобы высмотрѣть есть-ли у меня какая-нибудь движимость, такъ смотрите. Если вы хотите что-нибудь мнѣ высказать, такъ говорите.

Цвѣтущая Юдиѳь, не отводя глазъ отъ камина, даетъ другой толчокъ своему дѣдушкѣ.

-- Вотъ видите! И она со мной одного мнѣнія. И что же она не хочетъ присѣсть?-- говоритъ Джорджъ, устремивъ задумчивый взоръ Юдиѳь.-- Изъ этого я, право, ничего не могу понять.

-- Она стоитъ подлѣ меня и смотритъ за мной, сэръ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ:-- Любезный мистеръ Джорджъ, вѣдь, я старикъ и имѣю нѣкоторое право на ея вниманіе. Впрочемъ, я еще не такъ старъ на самомъ дѣлѣ, какъ этотъ адскій попугай (и при этомъ мистеръ Смолвидъ оскаливаетъ зубы и безсознательно ищетъ подушки), но все же, любезный другъ мой, я имѣю нѣкоторое право на вниманіе моей дочери.

-- Хорошо,-- отвѣчаетъ кавалеристъ, придвигая свой стулъ къ старику:-- что же дальше?

-- Мой пріятель въ Сити, мистеръ Джорджъ, имѣлъ небольшую сдѣлку съ вашимъ ученикомъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ имѣлъ?-- говоритъ мистеръ Джорджъ:-- Очень жаль, очень жаль!

-- Да, онъ имѣлъ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, потирая себѣ ноги.-- Вашъ ученикъ сдѣлался славнымъ воиномъ, мистеръ Джорджъ, и его зовутъ Карстономъ. Пришли, знаете, друзья его и заплатили за него все; это, по моему, благородно.

-- Въ самомъ дѣлѣ заплатили?-- говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Что же? Не хочетъ-ли пріятель вашъ выслушать добрый совѣтъ?

-- Да, ему бы хотѣлось, мой добрый другъ, и особенно отъ васъ.

-- Ну, такъ я ему совѣтую не имѣть больше подобныхъ сдѣлокъ. Выгоды отъ нихъ ему не будетъ. Молодой джентльменъ, сколько мнѣ извѣстно, ничего не имѣетъ за душой.

-- Нѣтъ, любезный другъ мой, не правда. Нѣтъ, мистеръ Джорджъ, не правда. Не правда, сэръ, не правда,-- возражаетъ дѣдушка Смолвидъ, лукаво потирая свои тощія ноги:-- этого нельзя сказать. У него есть добрые друзья, онъ получаетъ жалованье, онъ можетъ передать свое мѣсто, у него есть въ виду счастливое окончаніе тяжбы, у него есть въ виду богатая невѣста,-- словомъ сказать, мистеръ Джорджъ, этотъ молодой человѣкъ чего-нибудь да стоитъ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, сдвинувъ на бокъ бархатную ермолку и почесывая за ухомъ, какъ обезьяна.

Мистеръ Джорджъ ставитъ трубку въ уголъ, закидываетъ руку на спинку своего стула и выбиваетъ тактъ ногой, какъ будто ему очень не нравится направленіе разговора.

-- Но перейдемте лучше отъ одного предмета къ другому,-- продолжаетъ мистеръ Смолвидъ.-- Перейдемте для того, чтобы поддержать разговоръ, какъ сказалъ бы какой-нибудь шутникъ. Перейдемте, мистеръ Джорджъ, отъ прапорщика къ капитану.

-- Что вы еще хотите сказать?-- спрашиваетъ мистеръ Джорджъ, нахмуривъ брови и, вѣроятно, въ знакъ воспоминанія о своихъ усахъ, проводитъ рукой по верхней губѣ.-- Къ какому капитану?

-- Къ нашему капитану. Къ капитану, котораго мы знаемъ. Къ капитану Гаудону.

-- О! вотъ оно что!-- говоритъ мистеръ Джорджъ, свиснувъ тихонько, между тѣмъ, какъ дѣдушка и внучка внимательно смотрятъ на него.-- Вотъ оно куда пошло! Прекрасно! Я не въ силахъ больше терпѣть вашихъ околичностей. Говорите же, говорите скорѣй!

-- Любезный другъ мой,-- отвѣчаетъ старикъ.-- Вчера... Юдиѳь, потряси меня немного... Вчера у насъ была рѣчь объ этомъ капитанѣ, вслѣдствіе которой я остаюсь при своемъ мнѣніи, что капитанъ еще не умеръ.

-- Вздоръ!-- замѣчаетъ мистеръ Джорджъ.

-- Вы что-то говорите, любезный другъ?-- спрашиваетъ дѣдушка, приложивъ руку къ уху.

-- Вздоръ!

-- Ага!-- произноситъ дѣдушка. Смолвидъ.-- Мистеръ Джорджъ, вы сами можете судить о моемъ мнѣніи, если примете въ соображеніе вопросы, которые мнѣ были предложены; можете судить я о причинахъ, возбудившихъ эти вопросы. Какъ вы думаете, чего хочетъ отъ меня адвокатъ, предлагавшій мнѣ эти вопросы?

-- Хочетъ, чтобы вы начали какой-нибудь процессъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ.

-- Ничего подобнаго не было.

-- Значитъ онъ не адвокатъ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ,-- складывая руки на груди съ твердой рѣшимостью.

-- Нѣтъ, любезный мой другъ,-- онъ адвокатъ, да еще весьма знаменитый адвокатъ. Онъ хочетъ видѣть почеркъ руки капитала Гаудона. Онъ не возьметъ его себѣ, а только хочетъ видѣть и сличить его съ почеркомъ, который находится въ его рукахъ.

-- Что же изъ этого слѣдуетъ?

-- А вотъ что, мистеръ Джорджъ. Адвокатъ случайно вспомнилъ объявленіе, касательно капитана Гаудона, и надѣясь собрать какія-нибудь другія свѣдѣнія, относительно его, пришелъ ко мнѣ, точь-въ-точь, какъ сдѣлали вы, неоцѣненный мой другъ. Позвольте пожать мнѣ ваши руки... какъ я радъ былъ въ тотъ день. Не придите вы, и я не имѣлъ бы удовольствія пользоваться вашимъ дружескимъ расположеніемъ.

-- Что же слѣдуетъ дальше, мистеръ Смолвидъ?-- говоритъ мистеръ Джорджъ, протягивая свою руку съ нѣкоторой сухостью.

-- У меня не было ничего подобнаго. У меня ничего нѣтъ, кромѣ его подписей. Чтобъ ему умереть отъ чумы и отъ голода,-- говоритъ старикъ, сжимая отъ злости бархатную ермолку костлявыми руками.-- мнѣ кажется, у меня хранится полмилліона его подписей! Но у васъ,-- говоритъ мистеръ Смолвидъ, съ трудомъ возвращая прежнее спокойствіе, между тѣмъ, какъ Юдиѳь снова поправляетъ ермолку на лысой головѣ своего дѣдушки:-- у васъ, любезный мой мистеръ Джорджъ, вѣроятно, есть письма капитана или бумаги, которыя какъ нельзя бы лучше шли къ дѣлу. Всякая рукопись капитана пошла бы къ дѣлу.

-- Рукопись капитана?-- говоритъ кавалеристъ съ грустнымъ и задумчивымъ видомъ:-- Быть можетъ, у меня и есть она.

-- Неоцѣненный другъ мой!

-- А можетъ быть и нѣтъ.

-- Ну, вотъ еще!-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ съ нѣкоторымъ испугомъ.

-- Но еслибъ у меня и были цѣлыя кипы рукописей капитана, я бы не показалъ вамъ лоскутка, не зная зачѣмъ.

-- Сэръ, вѣдь я вамъ сказалъ зачѣмъ.

-- Мнѣ мало этого,-- говоритъ кавалеристъ, мотая головой.-- Я долженъ знать болѣе, чтобъ согласиться на ваше желаніе.

-- Въ такомъ случаѣ, не угодно-ли вамъ съѣздить со мной къ адвокату? Не угодно ли вамъ, любезный другъ мой, повидаться самому съ этимъ джентльменомъ?-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, вынимая старинные серебряные часы, у которыхъ стрѣлки были похожи на кости скелета,-- Я сказалъ ему, что, вѣроятно, заѣду къ нему между десятью и одинадцатью, а теперь половина одинадцатаго. Не угодно-ли, мистеръ Джордягъ, вамъ самимъ повидаться съ этимъ джентльменомъ?

-- Гм!-- говоритъ мистеръ Джорджъ весьма серьезно:-- мнѣ очень не угодно. И, право, я не знаю, почему вы такъ хлопочете объ этомъ.

-- Я хлопочу обо всемъ, что бросаетъ хотя бы слабый свѣтъ на слѣды капитана. Развѣ онъ не поддѣлъ насъ на удочку? Развѣ онъ не долженъ намъ несмѣтныя суммы? Почему я хлопочу? Кто же станетъ больше хлопотать о немъ, какъ не я? Я не хочу, любезный другъ мой,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, понизивъ голосъ:-- я не хочу, чтобы вы измѣнили ему въ чемъ-нибудь -- у меня и на умѣ нѣтъ этого. Ну, что же, готовы ли вы, неоцѣненный другъ мой?

-- Да, я буду готовъ сію минуту! Но вы знаете, я ничего не обѣщаю вамъ.

-- Нѣтъ, любезный мистеръ Джорджъ, ничего, ничего!

-- Вы знаете также, что, отправляясь къ адвокату, гдѣ бы онъ ни жилъ, я не плачу за карету?-- спрашиваетъ мистеръ Джорджъ, надѣвая шляпу и бѣлыя толстыя замшевыя перчатки.

Этотъ вопросъ приходится такъ по сердцу мистеру Смолвиду, что онъ хохочетъ передъ каминомъ на разные лады, на разныя манеры, и между тѣмъ поглядываетъ черезъ свое немощное плечо на мистера Джорджа, внимательно наблюдаетъ, какъ мистеръ Джорджъ отпираетъ грубой работы шкафъ въ отдаленномъ концѣ галлереи, видитъ, какъ онъ осматриваетъ полки и, наконецъ, беретъ съ одной изъ нихъ какія-то бумаги, складываетъ ихъ и кладетъ къ себѣ въ карманъ. Послѣ этого Юдиѳь даетъ толчокъ дѣдушкѣ, и дѣдушка отвѣчаетъ ей тѣмъ же.

-- Я готовъ,-- говоритъ кавалеристъ, ворпувшись назадъ.-- Филь, вынеси этого джентльмена въ карету, да смотри, не просить съ него на водку.

-- О, Боже мой! О, Господи! Постойте на минутку!-- говоритъ мистеръ Смолвидъ.-- Вашъ Филь такой проворный! Не потрудитесь-ли вы, неоцѣненный мой другъ, вынести меня.

Филь, не. говоря ни слова, хватается за стулъ съ его грузомъ и, крѣпко обнятый теперь безмолвнымъ Смолвидомъ, быстро ковыляетъ со стороны на сторону по корридору, какъ-будто на немъ лежало порученіе доставить стараго джентльмена на ближайшій вулканъ. Ковылянье его прекращается у самой кареты, куда онъ сажаетъ свою ношу. Прекрасная Юдиѳь садится рядомъ съ дѣдушкой, кресло служитъ украшеніемъ верхушки кареты и мистеръ Джорджъ занимаетъ порожнее мѣста на козлахъ.

Мистера Джорджа крайне изумляетъ зрѣлище, которое представляется ему внутри кареты, куда онъ отъ времени до времени заглядываетъ черезъ окно позади его. Угрюмая Юдиѳь сидитъ неподвижно, между тѣмъ, какъ дѣдушка, съ ермолкой на боку, ниже и ниже скользитъ съ своего мѣста, и въ то же время поглядываетъ на мистера Джорджа и безмолвнымъ взглядомъ изъ незакрытаго глаза даетъ ему знать, что его сильно поколачиваетъ въ спину.

XXVII. Еще старые служивые.

Мистеру Джорджу не далеко приходится ѣхать, сложа руки на козлахъ, потому что цѣль его путешествія составляютъ Линкольнскія Поля. Когда кучеръ остановилъ лошадей, мистеръ Джорджъ спускается внизъ и, смотря въ окно кареты, говоритъ:

-- Господинъ, къ которому вы меня везете, вѣдь мистеръ Толкинхорнъ, не такъ-ли?

-- Да, любезный другъ мой. А вы знаете его, мистеръ Джорджъ?

-- Какъ же, я слышалъ о немъ, даже видѣлъ его, сколько помнится. Впрочемъ, я его не знаю, да и онъ меня не знаетъ.

Затѣмъ слѣдуетъ втаскиваніе мистера Смолвида на лѣстницу и, съ помощью кавалериста, мистеръ Смолвидъ вносится въ обширную комнату мистера Толкинхорна, и кресло его ставится на турецкомъ коврѣ передъ каминомъ. Мистера Толкинхорна въ настоящую минуту нѣтъ дома, но онъ не замедлитъ придти. Швейцаръ, объяснивъ это гостямъ въ самыхъ короткихъ словахъ, мѣшаетъ огонь въ каминѣ и оставляетъ весь тріумвиратъ грѣться передъ огнемъ, съ полнымъ комфортомъ.

Мистеръ Джорджъ крайне интересуется комнатой. Онъ осматриваетъ расписанный потолокъ, разсматриваетъ старинныя юридическія книги, разсматриваетъ портреты знаменитыхъ кліентовъ, читаетъ вслухъ надписи на полкахъ.

"Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, ага!-- произноситъ мистеръ Джорджъ глубокомысленно: -- владѣлецъ помѣстья Чесни-Воулдъ, гм!..

Мистеръ Джорджъ стоитъ и долго разсматриваетъ эти надписи, какъ-будто какія-нибудь картины; потомъ возвращается къ огню, повторяя:

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, и помѣстье Чесни-Воулдъ, гм!..

-- Пахнетъ цѣлой кучей денегъ, мистеръ Джорджъ,-- говоритъ шопотомъ дѣдушка Смолвидъ, потирая себѣ ноги.-- Онъ чрезвычайно богатъ!

-- О комъ вы говорите? Объ этомъ пожиломъ джентльменѣ или о баронетѣ?

-- Объ этомъ джентльменѣ, объ этомъ джентльменѣ.

-- Я слышалъ самъ и бьюсь объ закладъ, что онъ смыслить кое-что. Квартира недурна,-- продолжаетъ мистеръ Джорджъ, осматриваясь кругомъ.-- Посмотрите, какіе тамъ огромные ящики!

Отвѣтъ прерванъ приходомъ мистера Толкинхорна. Онъ все такой же, какимъ былъ прежде. Одѣтъ въ ржавое платье, носитъ очки и самый футляръ отъ очковъ истертъ до нельзя. Въ обхожденіи видна скрытность и сухость. Въ голосѣ сипловатость. Во взглядѣ проницательность. Въ разговорѣ злословіе и ѣдкость. Вообще, англійская аристократія имѣла бы болѣе горячаго поклонника и безотвѣтнаго ходатая, еслибъ ей все на свѣтѣ было извѣстно.

-- Съ добрымъ утромъ, мистеръ Смолвидъ, съ добрымъ утромъ,-- говоритъ онъ, входя въ комнату.-- Вы, какъ я вижу, привезли сержанта. Садитесь, сержантъ.

Пока мистеръ Толкинхорнъ снимаетъ съ себя перчатки и кладетъ ихъ на шляпу, онъ смотритъ, прищуря глаза въ глубину комнаты, гдѣ стоитъ кавалеристъ и произноситъ про себя:

-- Что-то ты намъ скажешь, голубчикъ!

-- Садитесь, служивый,-- повторяетъ онъ, подходя къ столу, который стоитъ сбоку отъ камина, и затѣмъ беретъ для себя мягкое кресло.-- Сегодня холодно и сыро, холодно и сыро!

Мистеръ Толкинхорнъ грѣетъ передъ рѣшеткою камина то ладони, то суставы своихъ костлявыхъ рукъ и смотритъ, потупивъ глаза и притворяясь совершенно разсѣяннымъ, на трехъ особъ, сидящихъ передъ нимъ полукругомъ.

-- Теперь я начинаю постепенно соображать обстоятельства, мистеръ Смолвидъ,-- говоритъ адвокатъ.

Старый джентльменъ получаетъ толчекъ отъ Юдиѳи, которая хочетъ заставить его принять участіе, въ разговорѣ.

-- Вы, какъ я вижу, привезли нашего добраго друга, сержанта.

-- Да, сэръ,-- отвѣчаетъ мистеръ Смолвидъ униженно, подчиняясь мысли о богатствѣ и вліяніи адвоката.

-- А что же сержантъ говоритъ насчетъ этого дѣла?

-- Мистеръ Джорджъ,-- произноситъ дѣдушка Смолвидъ, дѣлая робкій жестъ безсильною рукою:-- это тотъ самый джентльменъ, сэръ.

Мистеръ Джорджъ кланяется джентльмену. Но онъ продолжаетъ сидѣть попрежнему, вытянувшись и храня глубокое молчаніе, на самомъ краю стула, какъ-будто онъ чувствуетъ себя совершенно готовымъ всякую минуту вступить въ бой.

Мистеръ Толкинхорнъ продолжаетъ.

-- Итакъ, Джорджъ?.. Кажется, что ваше имя Джорджъ?

-- Точно такъ, сэръ.

-- Что же вы скажете, Джорджъ?

-- Извините меня, сэръ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ:-- но я бы желалъ знать, что вы изволите сказать?

-- То есть, вы говорите насчетъ вознагражденія?

-- Я говорю насчетъ всего, сэръ.

Этотъ отвѣтъ такъ пріятно подѣйствовалъ на мистера Смолвида, что онъ внезапно вскричалъ:

-- Ахъ, ты негодная скотина!

Вслѣдъ за тѣмъ онъ столь же поспѣшно сталъ просить прощенія у мистера Толкинхорна и оправдываться передъ Юдиѳью въ томъ, что у него сорвалось съ языка.

-- Я предполагалъ, сержантъ,-- произноситъ мистеръ Толкинхорнъ, облокачиваясь на одну сторону кресла и положивъ ногу на ногу:-- я предполагалъ, что мистеръ Смолвидъ достаточно объяснилъ вамъ сущность дѣла. Объяснить ее не составляетъ особенной трудности. Вы когда-то служили подъ начальствомь капитана Гаудона. Вы ухаживали за нимъ во время его болѣзни, оказали ему много маленькихъ услугъ и пользовались, какъ я слышалъ, полною его довѣренностью. Такъ или не. такъ?

-- Да, сэръ, это такъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ съ воинственною краткостью.

-- Слѣдовательно, могло случиться, что у насъ осталось что-нибудь, все равно что бы ни было, счеты, записки, приказы, письма, однимъ словомъ, что-нибудь написанное рукою капитана Гаудона. Я бы желалъ сличить его почеркъ съ кое-чѣмъ, у меня находящимся. Если вы мнѣ доставите къ тому возможность, вы будете вознаграждены за этотъ трудъ. Вы можете разсчитывать на три, четыре, даже до пяти гиней.

-- Благородный и милый сердцу другъ!-- восклицаетъ дѣдушка Смолвидъ, поднимая глаза къ потолку.

-- Если этого мало, то скажите, по чистой совѣсти, какъ солдатъ, сколько вамъ нужно за эту услугу; вамъ не предстоитъ необходимости совершенно разстаться съ подобнымъ документомъ, если вы не захотите этого, хотя для меня это было бы еще полезнѣе.

Мистеръ Джорджъ сидитъ, вытянувшись все въ той же самой позѣ; онъ смотритъ на полъ, смотритъ на расписанный потолокъ и не произноситъ ни слова. Раздражительный мистеръ Смолвидъ царапаетъ воздухъ.

-- Вопросъ состоитъ въ томъ,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ своимъ методическимъ, равнодушнымъ голосомъ: -- въ томъ, во первыхъ, есть-ли у васъ что-либо, написанное рукою капитана Гаудона.

-- Во первыхъ, есть-ли у меня что-либо, написанное рукою капитана Гаудона, сэръ,-- повторяетъ мистеръ Джорджъ.

-- Во вторыхъ, сколько потребуете вы за трудъ передать это въ мои руки?

-- Во вторыхъ, сколько потребую я за трудъ передать это въ ваши руки, сэръ,-- повторяетъ мистеръ Джорджъ.

-- Въ третьихъ, вы можете сами судить, похоже-ли то, что у васъ есть, на это,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, поспѣшно вынимая нѣсколько связанныхъ вмѣстѣ листовъ исписанной бумаги.

-- Похоже-ли то на это, сэръ,-- повторяетъ мистеръ Джорджъ.

-- Совершенно такъ.

Всѣ эти слова мистеръ Джорджъ произноситъ механически, смотря прямо въ лицо мистеру Толкинхорну. Онъ не обращаетъ особеннаго вниманія на клятвенное, показаніе, взятое изъ дѣла Джорндисъ и Джорндисъ, показаніе, которое теперь представляется ему на разсмотрѣніе, хотя и держитъ его въ рукѣ; онъ продолжаетъ глядѣть на адвоката съ видомъ безпокойнаго размышленіи.

-- Итакъ,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Что вы скажете на это?

-- Вотъ что, сэръ,-- отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ, поднявшись со стула и смотря въ пространство: -- я бы предпочелъ, если бы вы позволили мнѣ ничего не сказать на это.

Мистеръ Толкинхорнъ, повидимому, нисколько не удивленный, спрашиваетъ:

-- Почему же нѣтъ.

-- Да такъ, сэръ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ.-- Кромѣ военнаго дѣла, я вовсе не дѣловой человѣкъ. Посреди гражданскихъ людей я, что называется, рохля. Голова моя не ладитъ съ бумагами, сэръ. Я готовъ выдерживать скорѣй какой угодно батальный огонь, чѣмъ судебный вопросъ. Я объяснилъ мистеру Смолвиду, всего съ часъ тому назадъ, что когда доходитъ дѣло до бумагъ и переписки, я начинаю чувствовать сильное удушье. Вотъ уже и теперь меня начинаетъ душить, вотъ такъ и есть,-- произноситъ мистеръ Джорджъ, осматривая присутствующихъ.

Съ этими словами онъ дѣлаетъ три шага впередъ, чтобъ положить бумаги на столъ къ адвокату, и три шага назадъ, чтобы занять свое прежнее мѣсто: тутъ онъ стоитъ, совершенно вытянувшись, посматривая то на полъ, то на потолокъ и заложивъ руки на спину, какъ-будто изъ боязни, чтобы ему не втерли еще какого-нибудь документа..

Во все это время любимое крѣпкое выраженіе мистера Смолвида готово сорваться у него съ языка. Онъ пытается говорить, начинаетъ то фразой "мой милый другъ", то, не окончивъ ея, хочетъ произнести свое прежнее бранное слово, выговариваетъ уже первый слогъ "ско", потомъ прижимаетъ руку къ груди, сознавая, что онъ совершенно лишился голоса. Избавившись, впрочемъ, отъ этого непріятнаго припадка вспыльчивости, онъ убѣждаетъ своего друга, въ самыхъ нѣжныхъ выраженіяхъ, не быть слишкомъ упрямымъ, но исполнить то, чего требуетъ такой почтенный джентльменъ, и исполнить съ приличною вѣжливостію, тѣмъ болѣе, что это нисколько не трудно, а, между тѣмъ, соединено съ выгодою. Мистеръ Толкинхорнъ произноситъ только фразы: "Вы скорѣе всякаго другого, сержантъ, можете обсудить свои собственныя выгоды".-- "Подумайте, подумайте хорошенько". "Если вы вникнете въ сущность дѣла, этого уже довольно". Онъ повторяетъ это изрѣченіе съ видомъ совершеннаго равнодушія, смотря на бумаги, лежащія на столѣ, и приготовляясь писать письмо.

Мистеръ Джорджъ недовѣрчиво переноситъ взоры съ расписаннаго потолка на полъ, съ пола на мистера Смолвида, съ мистера Смолвида на мистера Толкинхорна, а съ мистера Толкинхорна опять на расписанный потолокъ; при этомъ въ замѣшательствѣ и волненіи онъ мѣняетъ ноги, на которыя опирается.

-- Увѣряю васъ, сэръ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ:-- не въ обиду вамъ будь сказано, что, стоя здѣсь, между вами и мистеромъ Смолвидомь, я разъ пять уже чувствовалъ сильнѣйшее удушье, въ самомъ дѣлѣ, я задыхаюсь, сэръ. Я не подъ стать вамъ, джентльменамъ. Позвольте мнѣ спросить, для чего вы желаете увидѣть почеркъ капитана? Можетъ быть, у меня, дѣйствительно, есть что-нибудь, написанное его рукою...

Мистеръ Толкинхорнъ хладнокровно покачиваетъ головою.

-- Если бы вы были человѣкомъ дѣловымъ, сержантъ, то мнѣ нечего было бы объяснять вамъ, что есть причина, составляющая тайну, саму по себѣ очень невинную, которая заставляетъ людей моего званія искать подобныхъ письменныхъ документовъ. Но если васъ останавливаетъ мысль сдѣлать какой-нибудь вредъ капитану Гаудону, то на этотъ счетъ совѣсть ваша можетъ быть спокойна.

-- Ахъ, онъ скончался, сэръ!

-- Уже?

Мистеръ Толкинхорнъ спокойно принимается писать.

-- Да, сэръ,-- продолжаетъ кавалеристъ, глядя въ свою шляпу и выдержавъ довольно продолжительную паузу:-- мнѣ очень жаль, что я не могу теперь вполнѣ удовлетворить васъ. Если дѣйствительно будетъ нѣкоторое вознагражденіе, то я лучше посовѣтуюсь съ однимъ моимъ пріятелемъ, старымъ солдатомъ, у котораго голова болѣе способна къ дѣламъ, чѣмъ моя. Я... я въ самомъ дѣлѣ чувствую сильнѣйшее удушье,-- говоритъ мистеръ Джорджъ, съ отчаяніемъ проводя себѣ по лицу рукою.

Мистеръ Смолвидъ, услыхавъ, что авторитетъ, избранный сержантомъ, есть старый солдатъ, съ такимъ настояніемъ поддерживаетъ въ кавалеристѣ мысль посовѣтоваться съ нимъ и въ особенности сообщить ему, что тутъ дѣло идетъ о пяти гинеяхъ или и болѣе, что мистеръ Джорджъ вызывается идти къ нему. Мистеръ Толкинхорнъ не говоритъ ни въ пользу, ни противъ этого намѣренія.

-- Съ вашего позволенія, сэръ, я посовѣтуюсь съ моимъ пріятелемъ,-- говоритъ кавалеристъ:-- и нынѣшнимъ же днемъ постараюсь забѣжать къ вамъ съ окончательнымъ отвѣтомъ. Мистеръ Смолвидъ, угодно вамъ, чтобы я снесъ васъ съ лѣстницы?

-- Сію минуту, любезный мой другъ, сію минуту. Вы позволите мнѣ только сказать сперва полслова этому джентльмену наединѣ?

-- Безъ сомнѣнія, сэръ. Не стѣсняйтесь, пожалуйста, для меня.

Сержантъ отходитъ въ дальній конецъ комнаты и продолжаетъ осматривать полки шкафовъ и ящики.

-- Если бы я не былъ болѣзненъ и слабъ какъ старая баба, сэръ,-- шепчетъ дѣдушка Смолвидъ, взявъ адвоката за петлю сюртука, притянувъ его къ себѣ и показывая въ это время зеленыя искры въ своихъ разгнѣванныхъ взорахъ:-- я бы вырвалъ у него эти рукописанія. Онъ только что положилъ ихъ къ себѣ за пазуху. Я видѣлъ, какъ онъ ихъ клалъ туда. Юдиѳь тоже видѣла. Да говори же, ты, балаганное чучело, цырульная вывѣска., говори, что ты видѣла, какъ онъ клалъ за пазуху.

Это сильное убѣжденіе старый джентльменъ сопровождаетъ такимь сильнымъ толчкомъ въ бокъ своей внучки, что самъ падаетъ со стула и увлекаетъ за собою мистера Толкинхорна. Юдиѳь поднимаетъ его и сильно потрясаетъ.

-- Я не люблю употреблять насилія, мой другъ,-- замѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ хладнокровно.

-- Я знаю, знаю, сэръ. Но это хоть кого взорветъ, взбѣситъ... это... это хуже чѣмъ выходки твоей упрямой, сварливой бабки,-- продолжаетъ онъ, обращаясь въ хладнокровной Юдиѳи, которая все смотритъ на огонь:-- знать, что нужная вещь при немъ и что онъ не хочетъ отдать ее. Онъ не хочетъ отдать... онъ, бродяга! Но не безпокоитесь, сэръ, не безпокойтесь. Во всякомъ случаѣ недолго ему дурачиться. Я запущу въ него свои когти. Я скручу его, сэръ, раздавлю его, выжму изъ него сокъ, сэръ. Если онъ не согласится на ваше предложеніе добровольно, я заставлю его согласиться противъ воли, сэръ. Ну, теперь, мой милый мистеръ Джорджъ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, дѣлая адвокату на прощанье отвратительную гримасу: теперь я совершенно къ вашимъ услугамъ, мой безцѣнный другъ!

Мистеръ Толкинхорнъ, съ нѣкоторымъ, едва замѣтнымъ признакомъ удовольствія, проявлявшагося, несмотря на его совершенное самообладаніе, стоитъ у рѣшетки камина, оборотившись спиною къ огню, ожидая ухода мистера Смолвида и отвѣчая на прощальный поклонъ сержанта легкимъ наклоненіемъ головы.

Мистеръ Джорджъ убѣждается, что гораздо легче снести стараго джентльмена на рукахъ съ лѣстницы, чѣмъ отвязаться отъ него; потому что лишь только Смолвидъ остался вдвоемъ съ сержантомъ, какъ сдѣлался такимъ словоохотливымъ въ отношеніи гиней и такъ крѣпко ухватился за пуговицу солдата, питая тайное желаніе разстегнуть у него сюртукъ и обобрать его, что кавалеристу приходится употребить силу, чтобы разстаться съ своимъ пріятелемъ. Наконецъ ему удается этого достигнуть, и онъ идетъ уже одинъ отыскивать своего руководителя въ дѣлѣ о рукописяхъ капитана Гаудона.

Мимо храма, обнесеннаго высокою оградою, мимо монастыря кармелитовъ, не утерпѣвъ бросить украдкою взглядъ въ переулокъ Висящаго Меча, который приходится ему почти по дорогѣ, по Бляк-Фрайрскому мосту мистеръ Джорджъ медленно шествуетъ къ улицѣ, которая наполнена маленькими лавочками, разсѣянными на этомъ перекресткѣ дорогъ изъ Кента и Соррея и лондонскихъ мостовъ, имѣющихъ центромъ знаменитую гостинницу "Слона", который хотя и лишился своихъ орнаментовъ, состоящихъ изъ тысячи четвероногихъ колесницъ, но уступилъ мѣсто еще болѣе громадному колоссу, готовому искрошить своего предшественника въ мелкіе куски {Этотъ пунктъ служилъ нѣкогда сборнымъ мѣстомъ почтовыхъ экипажей, а теперь стоитъ на немъ станція желѣзной дороги. Прим. пер.}. Къ одной изъ маленькихъ лавочекъ этой улицы, съ выставленными въ окнѣ старыми скрипками, нѣсколькими дудочками, тамбуриномъ, треугольникомъ и продолговатыми листами нотной бумаги, мистеръ Джорджъ направляетъ свои скорые шаги. Остановившись въ нѣсколькихъ шагахъ отъ этой лавки, при видѣ похожей на солдата женщины, которая подобравъ передъ у своего платья, выходитъ съ небольшимъ деревяннымъ корытомъ и начинаетъ плескать и брызгать на тротуары, мистеръ Джорджъ говоритъ самому себѣ:

-- Она, по обыкновенію, моетъ зелень. Мнѣ еще ни разу не удавалось ее видѣть, кромѣ какъ на багажномъ вагонѣ, иначе какъ моющею зелень.

Особа, служившая предметомъ этихъ размышленій, до такой степени занята въ настоящую минуту промывкою зелени, что не замѣчаетъ приближенія мистера Джорджа. Наконецъ, распрямившись и поднявъ корыто для того, чтобы слить воду въ канаву, она видитъ кавалериста, стоящаго возлѣ нея. Пріемъ, сдѣланный ею старому солдату, не очень льститъ его самолюбію.

-- Джорджъ, я почти никогда не вижу васъ; но я бы желала, чтобы и теперь вы были миляхъ во ста отъ меня.

Кавалеристъ, не обращая вниманія на это привѣтствіе, идетъ въ лавку музыкальныхъ инструментовъ, гдѣ женщина эта ставитъ корыто съ зеленью на прилавокъ и, пожавъ руку старому солдату, опирается на плечо его.

-- Я никогда не считаю Матѳея Бэгнета въ безопасности, когда онъ стоитъ возлѣ васъ, Джорджъ. Вы все тотъ же, безпокойный, вѣчно бродящій.

-- Да! Я знаю, что я таковъ, мистриссъ Бэгнетъ. Я знаю, что я таковъ.

-- Вы знаете, что вы таковы!-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ.-- А что же въ этомъ пользы? Для чего вы такой, скажите-ка лучше?

-- Ужъ такова животинка, должно полагать,-- отвѣчаетъ кавалеристъ съ добродушіемъ.

-- Вотъ славно!-- восклицаетъ мистриссъ Бэгнетъ съ нѣкоторою запальчивостію:-- да что мнѣ за дѣло до вашей животины, когда животина эта готова отвлечь моего Мата отъ музыкальныхъ занятій и угнать его въ Новую Зеландію или Австралію!

Мистриссъ Бэгнетъ нельзя вообще назвать безобразною женщиною. Она широка костью, отличается довольно грубою кожей, загорѣвшею на солнцѣ и обвѣтренною. Волосы напереди головы у нея выцвѣли отъ дѣйствія воздуха. Она здорова, весела на видъ и отличается блестящими глазами. Это сильная, дѣятельная, проворная, порядочная на видъ женщина, лѣтъ сорока-пяти или пятидесяти. Она одѣта строго, опрятно и почти бѣдно (хотя съ разсчетомъ на существенное), такъ что единственнымъ украшеніемъ ея туалета оказывается обручальное кольцо. Вокругъ этого кольца палецъ ея до того пополнѣлъ съ тѣхъ поръ какъ оно надѣто, что кольцо не снимается, пока развѣ не истлѣетъ вмѣстѣ съ прахомъ мистриссъ Бэгнетъ.

-- Мистриссъ Бэгнетъ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ:-- увѣряю васъ честію, я насколько не виноватъ въ поступкахъ Мата. Вы должны мнѣ повѣрить на этотъ разъ.

-- Хорошо, хорошо, я вѣрю. Но у васъ какіе-то блуждающіе глаза,-- продолжаетъ мистриссъ Бэгнетъ.-- Ахъ, Джорджъ, Джорджъ, если бы вы остепенились и женились на вдовѣ Джо Поуча, когда онъ умеръ въ Сѣверной Америкѣ, она стала бы чесать вамъ волосы по крайней мѣрѣ.

-- Это, конечно, было бы недурно для меня,-- отвѣчаетъ кавалеристъ полушутливымъ, полусерьезнымъ тономъ:-- но я никогда не остепенюсь и не сдѣлаюсь порядочнымъ человѣкомъ. Вдова Джо Поуча, конечно, принесла бы мнѣ пользу: въ ней и за нею было кое-что хорошаго, а я не могъ принудить себя подумать объ этомъ какъ должно. Вотъ, если бы мнѣ удалось подцѣпить такую женушку, какую нашелъ Матъ; тогда дѣло другое!

Мистриссъ Бэгнетъ, не отличаясь особенною щепетильностью въ понятіяхъ о морали, но и не желая уступить кому бы то ни было, когда дѣло доходитъ до любезностей, отвѣчаетъ на этотъ комплиментъ тѣмъ, что ударяетъ мистера Джорджа по лицу цѣлымъ пучкомъ зелени и потомъ уноситъ корыто въ маленькую комнату, бывшую сзади лавки.

-- А! Квебекъ, куколка моя!-- говоритъ Джорджъ, слѣдуя по приглашенію въ эту комнату.-- И маленькая Мальта, тоже! Подите, поцѣлуйте меня, толстяка!

Эти маленькія дѣвочки -- да не подумаетъ читатель, что онѣ въ самомъ дѣлѣ носили имена, которыми ихъ назвалъ кавалеристъ, ихъ прозвали такъ въ семействѣ по мѣстамъ ихъ рожденія, въ солдатскихъ палаткахъ -- заняты каждая своимъ дѣломъ, сидя на треногихъ стульяхъ: младшая (пяти или шести лѣтъ) учится читать по грошовому букварю, старшая (восьми или девяти лѣтъ) поправляетъ ее и между тѣмъ шьетъ съ чрезвычайнымъ прилежаніемъ. Обѣ встрѣчаютъ мистера Джорджа съ восклицаніями, какъ стараго друга и, послѣ нѣсколькихъ поцѣлуевъ и прыжковъ, придвигаютъ свои стулья вплоть къ его стулу.

-- А, что подѣлываетъ молодой Вуличъ?-- спрашиваетъ мистеръ Джорджъ.

-- Ахъ, онъ теперь тамъ!-- восклицаетъ мистриссъ Бэгнетъ, повернувь разгорѣвшееся лицо свое отъ кострюль и сковородъ (она готовитъ обѣдъ).-- Можете себѣ представить? Онъ нанялся въ театрѣ съ отцомъ играть на флейтѣ въ какой-то пьесѣ воинственнаго содержанія.

-- Молодецъ мой крестничекъ,-- одобрительно говоритъ мистеръ Джорджъ, ударивъ себя по колѣну.

-- Да, вы правду сказали,-- присовокупляетъ мистриссъ Бэтстъ.-- Онъ у насъ настоящій британецъ. Вотъ кто такой нашъ Вуличъ... настоящій британецъ!

-- А самъ Матъ дуетъ себѣ въ бассонъ и знать никого не хочетъ. Вы достойные уваженіи граждане, люди созданные для семьи. Дѣти подрастаютъ. Старушка-мать Мата живетъ въ Шотландіи, вашъ батюшка гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ. Всѣ вы переписываетесь другъ съ другомъ, помогаете другъ другу понемногу, и хорошо, хорошо! Въ самомъ дѣлѣ, отчего мнѣ и не бѣжать отъ васъ миль за сто, потому что здѣсь, кажется, мнѣ ничего не остается дѣлать.

Мистеръ Джорджъ дѣлается задумчивымъ. Сидя передъ огнемъ въ чисто-выбѣленной комнатѣ, въ которой полъ усыпанъ пескомъ, которая напоминаетъ своимъ запахомъ казарму, въ которой нѣтъ ничего лишняго и ни малѣйшихъ признаковъ грязи или пыли, начиная отъ рожицъ Квебека и Мальты до жестяныхъ блюдъ и кастрюлекъ на полкахъ, онъ погружается въ нескончаемыя размышленія. Мистриссъ Бэгнетъ попрежнему занята, когда мистеръ Бэгнетъ и молодой Вуличъ возвращаются домой. Мистеръ Бэгнетъ отставной артиллеристъ, высокій ростомъ и прямой, съ мохнатыми жесткими бровями, бакенбардами, напоминающими волокна кокоса, съ головою, лишенною малѣйшихъ признаковъ волосъ, и сухимъ тѣлосложеніемъ. Голосъ его отрывистый, густой и громкій, имѣетъ нѣкоторое сходство съ тонами инструмента, которому онъ себя посвятилъ. Вообще въ немъ можно замѣтить непреклонный, неукротимый, упругій, какъ мѣдь, духъ, какъ будто онъ самъ составляетъ баесонь въ человѣческомъ оркестрѣ. Молодой Вуличъ совершенный типъ свѣжаго, неразбитаго еще и незаглохшаго барабана.

Отецъ и сынъ радушно привѣтствуютъ кавалериста. Когда послѣдній объясняетъ, какъ прилично благовоспитанному и искусившемуся въ дѣлахъ человѣку, что онъ пришелъ къ мистеру Бэгнету за совѣтомъ, мистеръ Бэгнетъ гостепріимно объявляетъ, что онъ не намѣренъ говорить о дѣлахъ прежде обѣда, и что пріятель его не воспользуется его совѣтомъ прежде чѣмъ не откушаетъ варенаго поросенка съ салатомъ. Кавалеристъ одобряетъ подобное предложеніе, и мистеръ Бэгнетъ, чтобы не помѣшать хозяйственнымъ приготовленіямъ, уводитъ гостя прогуляться взадъ и впередъ но проулку, который они проходятъ мѣрными шагами, скрестивъ на груди руки, точно будто разгуливая по крѣпостному валу.

-- Джорджъ,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ.-- ты знаешь меня. Моя баба настоящая у меня совѣтница. У нея есть на это сметка. А же прежде нея не принимаюсь ни за какое дѣло. Должно поддерживать дисциплину. Погоди пока салатъ и коренья выйдутъ у нея изъ головы; тогда мы спросимъ у нея совѣта. Что моя баба скажетъ, такъ тому и быть!

-- Я совершенно согласенъ съ тобою, Матъ,-- отвѣчаетъ тотъ.-- Я скорѣе готовъ держаться ея мнѣнія, чѣмъ мнѣнія какойнибудь коллегіи.

-- Коллегія,-- отвѣчаетъ мистеръ Бэгнетъ отрывистыми фразами, которыя произноситъ голосомъ звучнымъ какъ бассонъ.-- Какая коллегія научить тебя переѣхать изъ другой части свѣта... когда за душой ничего, кромѣ зеленаго сюртучишка да зонтика... Какая коллегія научитъ теоя добраться домой въ Европу? А моя баба сдѣлаетъ это хоть завтра. Доказала-вѣдь ужъ?

-- Правда, правда!-- говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Пріятно слышать это, Матъ.

-- Моя баба,-- продолжаетъ мистеръ Бэгнегь съ увлеченіемъ:-- кромѣ того умѣетъ откладывать запасы. У нея гдѣ-то есть копилка. Никогда не видалъ, а знаю, что есть. Дай только зелени выйти у нея изъ головы; тогда она поставитъ тебя на ноги.

-- Она настоящее сокровище!-- восклицаетъ мистеръ Джорджъ.

-- Больше чѣмъ сокровище. Но я никуда не суюсь прежде ея. Должно соблюдать дисциплину. Моя же баба открыла во мнѣ и музыкальныя способности. Я бы и теперь былъ въ артиллеріи, если бы не она. Шесть лѣтъ я пилилъ на скрипкѣ. Десять лѣтъ дулъ во флейту. Баба моя сказала, что это не дѣло, что тонъ есть да мало бѣглости; попробуй, дескать, на бассонѣ. Вотъ она достала бассонъ у капельмейстера карабинернаго полка. Надувалъ, надувалъ, вникъ понемногу, и теперь, какъ видишь, тутъ мой хлѣбъ насущный.

Джорджъ замѣчаетъ, что она свѣжа какъ роза и сочна какъ яблоко.

-- Баба моя,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ въ отвѣтъ:-- весьма миловидная женщина. Потому она похожа на красный день: чѣмъ дальше, тѣмъ лучше. Я никогда еще не видывалъ бабы, которая была бы ей подъ стать. Но я никогда не суюсь въ дѣла прежде ея. Должно соблюдать дисциплину.

Разговаривая такимъ образомъ о разныхъ предметахъ, они ходятъ взадъ и впередъ по проулку, пока наконецъ Квебекъ и Мальта не зовутъ ихъ отдать справедливость поросенку и зелени. Надъ этими яствами мистриссъ Бэгнетъ, какъ полковой капелланъ, произноситъ короткую молитву. Въ распредѣленіи кушаньевъ, какъ и во всѣхъ другихъ дѣлахъ домашняго хозяйства, мистриссъ Бэгнетъ руководствуется строгою системой. Она ставитъ каждую тарелку передъ собою; прибавляетъ къ каждой порціи поросенка необходимую дозу сока, зелени, картофелю и даже горчицы, затѣмь подаетъ все это уже въ полномъ изящномъ составѣ. Разнеся такимъ же образомъ и пиво въ кружкѣ и снабдивъ обѣденный столъ всѣми необходимыми принадлежностями, мистриссъ Бэгнетъ принимается утолять свой собственный голодъ, который свидѣтельствуетъ о здоровомъ состояніи ея желудка. Столовый сервизъ, если только можно назвать такъ посуду, составлявшую принадлежность обѣда, главнымъ образомъ сдѣланъ изъ жести и рога и служилъ уже хозяевамъ въ разныхъ частяхъ свѣта. Въ особенности ножикъ молодого Вулича, принадлежащій по черенку къ устричному разряду и одаренный особенною наклонностью чрезвычайно скоро закрываться, наклонностію, которая нерѣдко раздражаетъ аппетитъ юнаго музыканта, замѣчателенъ тѣмъ, что прошелъ нѣсколько рукъ и совершилъ полную карьеру заграничной службы.

По окончаніи обѣда, мистриссъ Бэгнетъ, вспомоществуемая младшими членами своего семейства (которые сами моютъ и чистятъ свои кружки, тарелки, ножи и вилки), доводитъ весь столовый сервизъ до того же блестящаго положенія, въ какомъ онъ былъ прежде, и убираетъ его. При этомъ она обметаетъ очагъ, чтобы мистеръ Бэгнетъ и гость его безъ замедленія и съ полнымъ комфортомъ могли закурить свои трубки. Эти домашнія занятія сопровождаются безпрестанными переходами по заднему двору и употребленіемъ въ дѣло ведра, которое наконецъ имѣетъ удовольствіе служить къ омовенію самой мистриссъ Бэгнетъ. Когда хозяйка дома является такимъ образомъ въ освѣженномъ и украшенномъ видѣ, принимается за иголку, тогда, только тогда -- ибо ранѣе нельзя было считать голову ея освобожденною отъ мысли о зелени -- мистеръ Бэгнетъ приглашаетъ кавалериста приступить къ изложенію дѣла.

Мистеръ Джорджъ принимается за это съ чрезвычайною умѣренностію. Онъ, повидимому, обращается къ мистеру Бэгнету и только однимъ глазкомъ смотритъ все время на бабенку; точно также поступаетъ и мистеръ Бэгнетъ въ отношеніи къ мистеру Джорджу. Мистриссъ Бэгнетъ, скромная подобно имъ, внимательно занимается шитьемъ. Когда дѣло было доложено и разъяснено, мистеръ Бэгнетъ прибѣгнулъ къ своей любимой уловкѣ соблюденія дисциплины.

-- И это все, не правда ли, Джорджъ?-- вопрошаетъ онъ.

-- Это все.

-- И ты намѣренъ дѣйствовать согласно моему мнѣнію?

-- Я совершенно буду имъ руководствоваться,-- отвѣчаетъ Джорджъ.

-- Старуха,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ: -- скажи ему мое мнѣніе. Ты знаешь его. Скажи ему какъ быть дѣлу.

Не должно связываться съ людьми, которые для насъ слишкомъ глубоки; въ дѣлахъ, которыхъ мы не понимаемъ совершенно, слѣдуетъ обходиться весьма осторожно. Необходимо поставить себѣ главнымъ правиломъ ничего не дѣлать въ потемкахъ и ощупью, не принимать участія ни въ какомъ скрытномъ или таинственномъ предпріятіи и не соваться туда, гдѣ не видно броду. Вотъ въ сущности мнѣніе мистера Бэгнетъ, высказанное устами его старухи. Мнѣніе это до такой степени просвѣтляетъ умъ Джорджа, поддерживая его личный взглядъ на вещи и прогоняя его сомнѣнія, что онъ рѣшается, противъ обыкновенія, выкурить еще трубочку и принимается толковать о добромъ старомъ времени со всѣми членами семьи Бэгнетъ, на основаніи добытыхъ ими опытовъ и наблюденій.

Вслѣдствіе всѣхъ сихъ обстоятельствъ, въ совокупности взятыхъ, мистеръ Джорджъ поднимается со стула и вытягивается ко всю длину своего роста уже тогда, когда бассону и флейтѣ настаетъ время идти въ театръ, гдѣ ихъ ожидаетъ британская публика; но и теперь мистеръ Джорджъ, по свойственному ему характеру домашняго баловника и балясника, не скоро успѣваетъ распрощаться съ Квебекомъ и Мальтой. Онъ опускаетъ въ карманъ къ своему крестному шиллингъ, поздравляетъ его съ успѣхами въ жизни и возвращается въ Линкольнскія Поля уже тогда, когда на дворѣ сдѣлалось совершенно темно.

-- Семейный домъ,-- бормочетъ онъ самъ съ собою, идя вдоль по улицѣ:-- какъ бы ни былъ онъ скроменъ, заставляетъ человѣка, подобнаго мнѣ, считать себя одинокимъ. Но хорошо, что я никогда не рѣшился на брачную эволюцію. Я не годился бы для нея. А такой бродяга отъ природы, даже въ теперешніе мои годы, что я не усидѣлъ бы дома и съ мѣсяцъ, особенно если бы приходилось имѣть постоянную квартиру, а не кочевать по цыгански. Что же въ самомъ дѣлѣ! Я никого не обижаю, никому не въ тягость: это уже что-нибудь да значитъ. Такъ размышлялъ онъ, продолжая свой путь.

Придя къ дому, гдѣ проживалъ мистеръ Толкинхорнъ, и поднявшись на лѣстницу, онъ находитъ наружную дверь запертою и комнаты неосвѣщенными. Но кавалеристъ, не слишкомъ глубоко посвященный въ дѣло наружныхъ дверей, при томъ мракѣ, который облекалъ лѣстницу, начинаетъ возиться и шарить въ надеждѣ отыскать ручку отъ звонка или отворить себѣ дверь. Въ это время мистеръ Толкинхорнъ съ обычнымъ хладнокровіемъ появляется наверху лѣстницы и спрашиваетъ съ неудовольствіемъ.

-- Кто тутъ? Что вы тутъ дѣлаете?

-- Простите, сэръ. Это Джорджъ... это сержантъ.

-- А развѣ Джорджъ, сержантъ, не могъ разглядѣть, что дверь моя заперта?

-- Именно, сэръ, я не могъ. Въ всякомъ случаѣ, я не разглядѣлъ,-- говоритъ кавалеристъ, нѣсколько разгорячившись.

-- Ну, что, перемѣнили вы свое мнѣніе, или остаетесь при прежнемъ?-- спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ. Между тѣмъ онъ съ перваго взгляда угадалъ уже отвѣтъ кавалериста.

-- При томъ же мнѣніи, сэръ.

-- Я такъ и думалъ. Этого довольно. Вы можете отправляться. Вѣдь вы тотъ человѣкъ,-- продолжаетъ мистеръ Толкинхорнъ, отпирая ключемъ дверь,-- тотъ самый человѣкъ, въ квартирѣ котораго найденъ была, мистеръ Гридли?

-- Да, я тотъ человѣкъ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ, опустившись на двѣ или три ступеньки.-- А что же, сэръ?

-- Что же? Я не очень-то одобряю ваше сообщество. Вы не переступили бы за порогъ моеи комнаты сегодня утромъ, если бы я зналъ, что вы тотъ человѣкъ. Гридли? Да это страшный, опасный злодѣй, готовый на всякое убійство.

Съ этими словами, произнесенными съ необычайнымъ возвышеніемъ голоса, что съ нимъ случалось очень рѣдко, адвокатъ идетъ въ свои комнаты и захлопываетъ дверь съ оглушающимъ громомъ.

Мистеръ Джорджъ принялъ эту манеру прощаться съ весьма неблагопріятной стороны, тѣмъ болѣе, что писецъ входившій въ это время на лѣстницу, безъ сомнѣнія, слышалъ послѣднія фразы адвоката и конечно примѣнилъ ихъ къ нему, Джорджу. "Много нужно кротости, чтобы перенести это", ворчитъ кавалеристъ, пронзнеся наскоро кой-какую брань и спускаясь по лѣстницѣ. "Страшный, опасный злодѣй!" и взглянувъ въ это время вверхъ, онъ видитъ письма, который смотритъ на него и слѣдитъ за нимъ, какъ онъ пройдетъ мимо фонаря. Это такъ усиливаетъ его досаду, что онъ еще остается минутъ на пять, какъ призракъ. Но онъ прогоняетъ свое раздумье, посвистываетъ, удаляетъ отъ себя мрачныя мысли и идетъ въ свою галлерею для стрѣльбы въ цѣль и другихъ гимнастическихъ упражненій.

XXVIII. Желѣзный заводчикъ.

Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ пріобрѣлъ себѣ въ самомъ высшемъ градусѣ фамильную подагру. Онъ живетъ съ полнымъ удобствомъ въ Линкольншэйрѣ; но воды выступили изъ рѣкъ и потопили низменныя земли, холодъ и туманъ собираются въ Чесни-Воулдѣ, несмотря на его укрѣпленія, и проникаютъ въ кости сэра Лэйстера. Пылающіе огни отъ дровъ и каменнаго угля -- дэдлокскіе брусья и допотопные лѣса, которые тлѣютъ на обширныхъ очагахъ и мерцаютъ въ сумракѣ нахмуреннаго бора, съ уныніемъ взирающаго, какъ исчезаютъ деревья, не могутъ прогнать непріятеля. Трубы съ горячею водою, которыя протягиваются по всему дому, обитыя войлоками и подушками двери и оконныя рамы, ширмы и гардины не могутъ однако достаточно помочь дѣйствіямъ и удовлетворить вполнѣ требованіямъ сэра Лэйстера. Вслѣдствіе сего въ фешенебельныхъ кругахъ околотка разносится въ одно прекрасное утро слухъ, что леди Дэдлокъ вскорѣ отправляется на нѣсколько недѣль въ городъ.

Печальная, но не менѣе того неподлежащая сомнѣнію, та истина, что даже важные люди имѣютъ у себя бѣдныхъ родственниковъ. Такимъ образомъ у сэра Лэйстера есть двоюродные братья, которые до того бѣдны, что можно съ вѣроятностію допустить, что для нихъ лучше бы было не красоваться на золотомъ древѣ фамиліи Дэдлоковъ.

Между тѣмъ теперь они не могутъ (за весьма малыми исключеніями тѣхъ изъ нихъ, которые очертя голову, ищутъ почета, не гонять за выгодами служить, ибо тому препятствуетъ фамильное достоинство Дэдлоковъ. Потому они ѣздятъ къ своимъ богатымъ кузенамъ и кузинамъ, дѣлаютъ долги, когда имъ это удается, и живутъ по нищенски, когда не находятъ кредита; женская половина ихъ не находитъ себѣ мужей, мужская не находитъ женъ; они ѣздятъ въ наемныхъ каретахъ, сидятъ на пирахъ, которыхъ никогда не даютъ на свой счетъ, и такимъ образомъ кое-какъ тянутся за большимъ свѣтомъ.

Такимъ же образомъ всякій, кто являлся въ домъ къ сэру Лэйстеру Додлоку, желалъ казаться болѣе или менѣе его кузеномъ или кузиной. Отъ милорда Буддя, Герцога Фудля, и такъ далѣе, до Нудля, сэръ Лэйстеръ, подобно громадному пауку, распространяетъ нити своего родства. Но несмотря на подобное изобиліе дальнихъ родственниковъ, онъ съ ними ласковъ и даже довольно щедръ и въ настоящую минуту, несмотря на туманъ и сырость, онъ выдерживаетъ посѣщеніе нѣсколькихъ кузеновъ и кузинъ, пріѣхавшихъ въ Чесни-Воулдъ, выдерживаетъ съ самоотверженіемъ привычнаго страдальца.

Изъ числа ихъ первое мѣсто занимаетъ Волюмнія Дэдлокъ, молодая леди (шестидесяти лѣтъ), пользующаяся большимъ уваженіемъ потому что, съ материнской стороны, она имѣетъ честь быть бѣдной родственницей другой знаменитой фамиліи. Миссъ Волюмнія, показавъ въ самыхъ юныхъ лѣтахъ необыкновенный талантъ вырѣзывать фигурки изъ цвѣтной бумаги и пѣть подъ звуки гитары испанскія пѣсня, разсказывая въ промежуткахъ французскіе анекдоты, провела двадцать лѣтъ жизни, между двадцатью и сорока годами, довольно пріятно. Потомъ, забывъ счетъ пережитыхъ ею зимъ и убѣдившись, что ея испанскія пѣсни считаются вообще бичомъ для человѣчества, она удалилась въ Батъ; тамъ она перебивается кое-какъ на ежегодные денежные подарки, которые дѣлаетъ ей сэръ Лэйстеръ и оттуда является отъ времени до времени навѣшать по деревнямъ своихъ кузеновъ и кузинъ. У нея обширное знакомство въ Батѣ въ кругу разбитныхъ старыхъ джентльменовъ съ тонкими ногами, одѣтыми въ нанковые брюки, и вообще она высоко стоитъ въ общественномъ мнѣніи этого скучнаго города. Но во всѣхъ другихъ домахъ ея немного боятся при взглядѣ на огромное количество румянъ, покрывающихъ ея щеки и на старое жемчужное ожерелье, которое украшаетъ ея набѣленную шею. Во всякомъ изобильномъ имѣніи Волюмнія непремѣнно попала бы въ списокъ особъ, пользующихся пенсіей. Были люди, которые и старались включить ее въ это число, и когда пріѣхалъ Вильямъ Буффи, всѣ ожидали, что имя ея будетъ отмѣчено противъ суммы двухъ сотъ фунтовъ ежегодно. Но Вильямъ Буффи открылъ какимъ-то образомъ противъ всеобщаго ожиданія, что теперешнія времена для этого неудобны; и это было первое ясное указаніе, которымъ сэръ Лэйстеръ обязанъ ему, въ подкрѣпленіе своего убѣжденія, что общественный организмъ постепенно распадается. Тутъ же и достопочтенный Бобъ Стэбльзъ, который умѣетъ приготовлять конскую примочку съ искусствомъ ветеринарнаго врача и который стрѣляетъ лучше всякаго записного егеря. Онъ нѣкоторое время изъявлялъ довольно горячее желаніе служить своему отечеству и получать за то хорошее жалованье, но съ тѣмъ непремѣннымъ условіемъ, чтобы должность его не была сопряжена съ безпокойствомъ и отвѣтственностью. При благопріятныхъ обстоятельствахъ, это естественное желаніе со стороны умнаго молодого джентльмена, имѣющаго знатное родство, было бы тотчасъ удовлетворено; но какими-то судьбами Вильямъ Буффи нашелъ, по пріѣздѣ своемъ, что теперь не время заниматься такими мелочами; и это послужило поводомъ къ вторичному замѣчанію со стороны сэра Лэйстера Дэдлока, о томъ что общественный организмъ постепенно распадается.

Остальные изъ кузинъ и кузеновъ были леди и джентльмены различныхъ лѣтъ и разнообразныхъ талантовъ; большая часть изъ нихъ любезны и чувствительны. Они, кажется, считаютъ, что совершили слишкомъ много хорошаго для жизни, родившись на свѣтъ, на которомъ у нихъ такъ много кузеновъ и кузинъ. Но это изобиліе родни отчасти и стѣсняетъ, и затрудняетъ ихъ: бездѣйствуя, они не рѣшаются избрать для себя дорогу къ милосердію того или другого родственника и, повидимому, точно также теряются, не зная, что съ собою дѣлать, какъ другіе теряются, не зная куда съ ними дѣваться.

Въ этомъ обществѣ -- да и гдѣ бы то ни было -- миледи Дэдлокъ владычествуетъ съ неоспоримымъ правомъ. Будучи прекрасной наружности, одѣваясь изящно, достигнувъ возможнаго возвышенія и могущества въ своемъ маленькомъ мірѣ (потому что модный міръ не занимаетъ всего пространства между обоими земными полюсами) она, несмотря на нѣкоторое высокомѣріе и равнодушіе, которыя проглядываютъ въ ея обхожденіи, все-таки содѣйствуетъ просвѣщенію и утонченію своего избраннаго крута. Двоюродные братья и сестры, даже старшіе изъ числа ихъ, которые лежали уже въ параличѣ въ то время, какъ сэрь Лэйстеръ женился на ней, питали къ ней чисто феодальное уваженіе, и достопочтенный Бобъ Стэбльзъ ежедневно повторяетъ нѣкоторымъ довѣреннымъ лицамъ, между завтракомъ и обѣденною закускою, свою оригинальную замѣтку, что "въ цѣломъ заводѣ ни за одной маткой нѣтъ такого ухода, какъ за миледи Дэдлокъ".

Таково общество, собравшееся въ длинной гостиной въ Чесни-Воулдѣ. Скоро настанетъ пора ложиться спать. Камины въ спальняхъ по всему дому пылаютъ ярко, какъ будто вызывая призраковъ изъ-подъ старинныхъ комнатныхъ орнаментовъ и съ расписанныхъ потолковъ. Ночники стоятъ приготовленные на отдаленномъ столѣ и кузены и кузины позѣвываютъ, разлегшись на оттоманахъ. Кузены и кузины сидятъ за фортепьяно, кузины и кузены пьютъ содовую воду, кузины и кузены встаютъ изъ-за карточныхъ столовъ, кузины и кузены толпятся около камина. У своего привилегированнаго камина (потому что ихъ два въ комнатѣ) стоитъ сэръ Лэйстеръ. Съ противоположной стороны сидитъ миледи за столомъ. Волюмнія, какъ одна изъ приближенныхъ кузинъ, расположилась между ними на великолѣпномъ креслѣ. Сэръ Лэйстеръ съ худо скрываемымъ неудовольствіемъ смотритъ на ея нарумяненныя щеки и ея жемчужное ожерелье.

-- Я нечаянно встрѣтила здѣсь на крыльцѣ,-- говоритъ Волюмнія, которой мысли давно уже блуждаютъ около постели, послѣ длиннаго вечера, проведеннаго въ скучной, утомительной бесѣдѣ:-- одну изъ прекраснѣйшихъ дѣвушекъ, какихъ мнѣ когда либо удавалось видѣть.

-- Это protégé миледи,-- замѣчаетъ Лэйстеръ.

-- Я такъ и думала. Нужно имѣть образованный взглядъ, чтобы отыскать такую дѣвушку. Она въ самомъ дѣлѣ чудо. Можетъ быть нѣкоторые станутъ сравнивать ее съ куклой, но въ своемъ родѣ она совершенство; такого розанчика я еще не видывала!

Сэръ Лэйстеръ, бросивъ высокомѣрно недовольный взглядъ на нарумяненныя щеки Волишніи, кажется, соглашается съ ея мнѣніемъ.

-- Впрочемъ,-- замѣчаетъ миледи лѣнивымъ, изнѣженнымъ голосомъ:-- впрочемъ; если въ выборѣ дѣйствовалъ тутъ образованный глазъ, то никакъ не мой, а мистриссъ Ронсвелъ. Роза ея находка.

-- Она ваша горничная, не правда ли?

-- Нѣтъ. Такъ что-то такое, родъ секретаря-компаньонки, сама не знаю что именно.

-- Вамъ пріятно имѣть ее возлѣ себя, какъ пріятно имѣть цвѣтокъ, птичку, картинку или напримѣръ пуделя, впрочемъ, пудель нейдетъ сюда,-- однимъ словомъ, все миловидное имѣетъ съ ней сходство,-- говоритъ Волюмнія вкрадчивымъ голосомъ.-- Ахь, какъ она мила! И какою доброю смотритъ эта мистриссъ Ронсвелъ. Она должна быть уже очень и очень зрѣлыхъ лѣтъ, а между тѣмъ какъ до сихъ поръ дѣятельна и свѣжа! Она у меня рѣшительно самая дорогая и близкая изъ подругъ!

Сэръ Лэйстеръ находитъ весьма справедливымъ и приличнымъ, чтобы домоправительница Чесни-Воулда была такою замѣчательною особой. Независимо отъ сего, онъ особенно уважаетъ мистриссъ Ронсвелъ и любитъ, когда ее хвалятъ. Потому онъ говорить:

-- Вы правы, Волюмнія.

И Волюмнія слышитъ этотъ отзывъ съ чрезвычайнымъ удевольствіемъ.

-- У нея вѣдь нѣтъ своихъ дочерей, не правда ли?

-- У мистриссъ Ровсвелъ? Нѣтъ, Волюмнія. У нея есть сынъ, даже два сына.

Миледи, которой хроническая тоска была усилена въ этотъ вечеръ Волюмніей, съ нетерпѣніемъ посматриваетъ на ночники и испускаетъ едва слышный вздохъ.

-- И вотъ еще замѣчательный примѣръ того замѣшательства, въ которое впалъ нынѣшній вѣкъ, наравнѣ съ уничтоженіемъ межевыхъ признаковъ, съ открытіемъ шлюзовъ, потопленіемъ луговъ и проч.,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ съ мрачнымъ видомъ: -- мистеръ Толкинхорнъ недавно говорилъ мнѣ, что сына мистриссь Ронсвелъ приглашали въ Парламентъ. Миссъ Волюмнія издаетъ слабый, но довольно рѣзкій крикъ.

-- Да, дѣйствительно,-- повторяетъ сэръ Лэйстеръ:-- въ парламентъ.

-- Я никогда не слыхивала ничего подобнаго! Ахъ, Боже мой, да кто же этотъ человѣкъ, какъ зовутъ его?-- восклицаетъ Волюмнія.

-- Его зовутъ... онъ извѣстенъ подъ именемъ, если не ошибаюсь, подъ именемъ Желѣзнаго Заводчика.

Сэръ Лэйстеръ произноситъ эти слова протяжно, нехотя, тономъ сомнѣнія. Онъ увѣренъ только, что человѣкъ, о которомъ идетъ рѣчь, не называется Свинцовой Заводчицей, но въ то же время сознаетъ, что истинное названіе имѣетъ какую-то связь съ названіемъ одного изъ металловъ.

Волюмнія вторично издаетъ слабый визгъ.

-- Онъ отклонилъ это предложеніе, если только свѣдѣнія, сообщенныя мнѣ мистеромъ Толкинхорномъ, вѣрны, въ чемъ я не имѣю причинъ сомнѣваться, потому что мистеръ Толкинхорнъ всегда особенно правдивъ и точенъ; но,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ:-- это не ослабляетъ аномаліи, свидѣтельствующей объ особенной, непостижимой внимательности и непонятномъ для меня уваженіи къ этому человѣку.

Такъ какъ миссъ Волюмнія бросаетъ въ это время нетерпѣливый взглядъ на подсвѣчникъ, то сэръ Лэйстеръ, со всѣми пріемами учтиваго человѣка, обходитъ комнату, приносятъ свѣчку и зажигаетъ ее у угасающей лампы миледи.

-- Прошу васъ, миледи,-- говоритъ онъ въ это время: -- остаться здѣсь на нѣсколько минутъ, потому что человѣкъ, о которомъ я говорилъ, пріѣхалъ сюда сегодня вечеромъ, незадолго до обѣда, и изъявилъ желаніе, въ очень приличномъ письмѣ... (сэръ Лэйстеръ, съ свойственнымъ ему уваженіемъ къ справедливости, останавливается здѣсь и повторяетъ) да, я обязанъ это сказать... въ очень приличномъ и хорошо изложенномъ письмѣ, изъявилъ желаніе переговорить съ вами и со мною относительно этой дѣвушки. Такъ какъ онъ хотѣлъ отправиться назадъ въ ночь, то я и отвѣчалъ ему, что мы попросимъ его передъ нашимъ уходомъ въ спальню.

Миссъ Волюмнія, все съ прежнимъ визгомъ, обращается въ бѣгство, желая своимъ хозяевамъ счастливѣе отдѣлаться отъ этого -- кто его знаетъ, что онъ за человѣкъ?-- отъ этого Желѣзнаго Заводчика.

Остальные кузены и кузины также разсѣиваются всѣ до послѣдняго.

Сэръ Лэйстеръ звонитъ лъ колокольчикъ.

-- Кланяйся мистеру Ронсвелу, который теперь въ комнатѣ домоправительницы, и скажи ему, что я могу теперь принять его.

Миледи, которая слушала все это, повидимому, довольно разсѣянно, смотритъ на мистера Ронсвела, вошедшаго въ комнату. Ему, можетъ быть, немного болѣе пятидесяти лѣтъ; онъ недуренъ собою, похожъ на свою мать, у него внятный голосъ, широкое чело, на которомъ осталось мало его темныхъ волосъ, и хитрое, хотя и открытое, лицо. Онъ смотритъ человѣкомъ состоятельнымъ, одѣтъ въ черное, довольно тученъ, но крѣпокъ и дѣятеленъ на видъ. У него очень непринужденныя, естественныя манеры, и онъ, какъ кажется, нисколько не смущается при видѣ тѣхъ особъ, съ которыми ему приходится говорить.

-- Сэръ Лэйстеръ и леди Дэдлокъ, прося у васъ позволенія переговорить съ вами, я не могу предпринять ничего лучшаго какъ быть, по возможности, краткимь. Очень вамъ благодаренъ, сэръ Лэйстеръ.

Головы Дэдлоковъ наклоняются по направленію къ софѣ, стоявшей между сэромъ Лэйстеромъ и миледи. Мистеръ Ронсвель спокойно занимаетъ тамъ мѣсто.

-- Въ нынѣшнее практическое время, когда столько великихъ предпріятій въ ходу, у людей подобныхъ мнѣ такъ много рабочихъ въ разныхъ мѣстахъ, что приходится быть въ постоянныхъ разъѣздахъ.

Сэръ Лэйстеръ доволенъ, что Желѣзный Заводчикъ не увидитъ по крайней мѣрѣ здѣсь суматохи и хлопотъ -- здѣсь, въ этомъ старинномъ домѣ, стоящемъ посреди безмолвнаго парка, гдѣ плющъ и мхи развиваются на свободѣ, гдѣ сучковатые и шероховатые вязы и тѣнистые дубы густо одѣлись лопушникомъ и своей собственной столѣтней корой и гдѣ солнечные часы, поставленные на террасѣ, безмолвно въ продолженіе нѣсколькихъ столѣтій, показывали время, составлявшее неотъемлемую собственность каждаго изъ Дэдлоковъ. Сэръ Лэйстеръ сидитъ на мягкомъ креслѣ и невольно сравниваетъ собственное спокойствіе и тишину Чесни-Воулда вообще съ безпрестанными хлопотами желѣзныхъ заводчиковъ.

-- Леди Дэдлокъ была такъ милостива,-- продолжаетъ мистеръ Ронсвелъ съ почтительнымъ поклономъ по направленію къ мы леди:-- что помѣстила при себѣ молодую прекрасную собою дѣвушку, но имени Розу. Теперь сынъ мой влюбился въ эту Розу и просилъ у меня позволенія сдѣлать ей предложеніе. Я никогда не видалъ Розы до нынѣшняго дня, но я слишкомъ увѣренъ въ благоразуміи моего сына даже въ дѣлѣ любви. Я нашелъ ее именно такою, какою онъ мнѣ ее представлялъ, и матушка моя отзывается о ней съ самой выгодной стороны.

-- И она заслуживаетъ этого во всѣхъ отношеніяхъ,-- замѣчаетъ миледи.

-- Я очень счастлинъ, леди Дэдлокъ, что вы изволите этого говорить; и не считаю нужнымъ объяснить, въ какой мѣрѣ ваше снисходительное мнѣніе о ней важно для меня.

-- Я тоже,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ съ невыразимымъ величіемъ, потому что онъ считаетъ, что желѣзный заводчикъ слишкомъ уже развязенъ на языкъ:-- я тоже думаю, что это совершенно излишне.

-- Совершенно излишне, сэръ Лэйстеръ. Но видите ли, сынъ мой очень молодой человѣкъ, а Роза молодая дѣвушка. Почти такъ же, какъ я сдѣлалъ свою карьеру, сынъ мой долженъ будетъ дѣлать свою, и потому о женитьбѣ его въ настоящее время не можетъ быть я рѣчи. Но предположивъ, что я дамъ ему согласіе жениться на этой миленькой дѣвушкѣ, если она съ своей стороны будетъ на то согласна, я считаю долгомъ заранѣе высказать, и я увѣренъ, что вы, сэръ Лэйстеръ и леди Дэдлокъ, поймете и извините меня,-- что это можетъ быть съ тѣмъ лишь условіемъ, что она не останется въ Чесни-Воулдѣ. Потому, прежде нежели я войду съ сыномъ въ рѣшительные переговоры объ этомъ предметѣ, осмѣливаюсь предупредить васъ, что если вамъ будетъ непріятно или неудобно отпустить эту дѣвушку, то я постараюсь пріостановить это дѣло на нѣкоторое время и оставить его въ томъ же положеніи, въ какомъ оно теперь.

Не оставлять въ Чесни-Воулдѣ, предлагать условіе! Всѣ прежнія предубѣжденія противъ Ватта Тэйлора и всѣхъ желѣзныхъ заводчиковъ, которые неиначе и показываются на улицахъ, какъ при свѣтѣ факеловъ, цѣлымъ роемъ нисходятъ на голову сэра Лэйстера, на которой прекрасныя сѣдины, точно такъ же, какъ и волосы его бакенбардъ, поднимаются теперь дыбомъ отъ негодованія.

-- Долженъ ли я,-- говорить сэръ Лэйстеръ:-- и должна ли миледи понять -- онъ привлекаетъ жену свою къ участію, во-первыхъ, изъ вѣжливости, во-вторыхъ, въ видахъ осторожности, такъ какъ онъ чрезвычайно уважаетъ ея мнѣніе:-- долженъ ли я, мистеръ Ронсвелъ, и должна ли миледи понять, сэръ, что вы считаете эту молодую дѣвушку слишкомъ достойною для Чесни-Воулда, или вы, быть можетъ, полагаете для нея унизительнымъ оставаться здѣсь?

-- Конечно, нѣтъ, сэръ Лэйстеръ.

-- Съ удовольствіемъ слышу это.

Сэръ Лэйстеръ произноситъ эти слова, возвыся голосъ.

-- Позвольте, мистеръ Ронсвелъ,-- говоритъ миледи, отстраняя сэра Лэйстера легкимъ движеніемъ своей прекрасной руки, какъ будто бы она прогоняла муху:-- потрудитесь мнѣ объяснить, что вы хотите этимъ сказать.

-- Съ удовольствіемъ, леди Дэдликъ. Я ничего бы не желалъ лучшаго.

Обращая свое лицо, котораго умное выраженіе слишкомъ живо и дѣятельно, чтобы его можно было скрыть подъ заученнымъ, обычнымъ равнодушіемъ, къ рѣзкому саксонскому лицу гостя, котораго можно назвать типомъ рѣшительности и твердости, миледи внимательно слушаетъ его, изрѣдка наклоняя немного голову.

-- Я сынъ вашей домоправительницы, леди Дэдлокъ, и провелъ дѣтство около этого дома. Моя мать жила здѣсь полстолѣтія и, безъ сомнѣнія, здѣсь же положитъ свои кости. Она одинъ изъ тѣхъ примѣровъ любви, привязанности и вѣрности въ своемъ званіи, которыми Англія можетъ гордиться. Извините меня, что я удаляюсь такимъ образомъ отъ главнаго предмета. Я боялся, чтобы вы не подумали,-- продолжалъ онъ, обращаясь къ сэру Лэйстеру:-- что я стыжусь положенія моей матери здѣсь, или что я не чувствую должнаго уваженія къ Чесни-Воулду и всему вашему семейству. Я, конечно, могъ бы пожелать, я даже и желалъ этого, леди Дэдлокъ, чтобы матушка моя оставила васъ, прослуживъ вамъ такъ много лѣтъ, и окончила дни свои при мнѣ. Но когда я увидалъ, что расторгать эти крѣпкія узы значило бы растерзать ея сердце, я тотчасъ же отказался отъ этой мысли.

Сэръ Лэйстеръ опять принялъ очень величественную позу, услыхавъ, что мистриссъ Ронсвелъ такъ мужественно противостояла убѣжденіямъ провести остатокъ жизни съ Желѣзнымъ Заводчикомъ.

-- Я былъ,-- продолжалъ гость скромнымъ, но прямодушнымъ тономъ:-- нѣкоторое время ученикомъ, рабочимъ. Я жилъ долго и долго поденьщикомъ и долженъ былъ самъ образовать себя, по мѣрѣ возможности. Жена моя была дочерью подмастерья и прекрасно воспитана. У насъ было три дочери и сынъ, о которомъ я уже вамъ говорилъ. Къ счастію мы могли дать имъ большія средства къ образованію, чѣмъ какія сами имѣли въ молодости; мы воспитывали ихъ хорошо. Главнѣйшею заботою и первымъ удовольствіемъ нашимъ было сдѣлать ихъ достойными какого нибудь общественнаго положенія. Все это такъ обыкновенно, леди Дэдлокъ, въ той сферѣ, въ которой я живу, и въ томъ сословіи, къ которому я принадлежу, что такъ называемые неравные браки встрѣчаются у насъ точно такъ же часто, какъ и въ другихъ слояхъ общества. Иногда сынъ открываетъ отцу своему, что онъ влюбленъ, и что предметъ его любви фабричная дѣвушка. Отецъ, который прежде самъ работалъ на фабрикѣ, сначала, можетъ быть, бываетъ недоволенъ выборомъ сына. Можетъ быть, у него есть въ отношеніи сына уже другіе виды. Между тѣмъ дѣло оканчивается тѣмъ, что, разузнавши, что дѣвушка хорошаго поведенія и кроткаго характера, онъ говорить сыну: "Я увѣренъ, что ты поступаешь въ этомъ дѣлѣ съ должною обдуманностью. Для васъ обоихъ это важный шагъ. Потому я полагаю отдать дѣвушку года на два поучиться". Или, можетъ быть, скажетъ такимъ образомъ: "Я помѣщу эту дѣвушку въ одно заведеніе съ твоими сестрами на такое-то время, въ продолженіе котораго ты долженъ дать мнѣ честное слово видѣться съ нею такъ-то часто. Если предъ истеченіемъ этого срока, когда она въ той мѣрѣ воспользуется преимуществами образованія, что вы оба будете мочь стать на одинъ уровень, если предъ истеченіемъ этого срока вы не перемѣните намѣреній своихъ, то я съ своей стороны сдѣлаю все, чтобы устроить ваше счастіе". Я много знаю случаевъ, подобныхъ описаннымъ мною, миледи, и мнѣ кажется, они должны руководить мною въ теперешнихъ обстоятельствахъ.

Величіе сэра Лэйстера напрягается до того, что дѣлаетъ взрывъ. Приготовленія къ этому взрыву незамѣтны, но послѣдствія его ужасны.

-- Мистеръ Ронсвелъ,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ, заложивъ правую руку за борть своего синяго сюртука, оффиціальная поза, въ которой онъ представленъ на портретѣ, висящемъ въ его галлереѣ:-- неужели вы проводите параллель между Чесни-Воулдомъ и... (здѣсь онъ останавливается, боясь задохнуться) и фабрикой?

-- Нечего и говорить, сэръ Лэйстеръ, что два эти мѣста совершенно различны между собою; но по существу дѣла мнѣ кажется, что они могутъ быть поставлены въ параллель другъ съ другомъ.

Сэръ Лэйстеръ направляетъ свой величественный взглядъ сначала въ одну сторону длинной гостиной, потомъ въ другую, прежде нежели можетъ убѣдиться, что онъ слышитъ это на яву.

-- Да знаете ли вы, сэръ, что эта молодая дѣвушка, которую миледи... миледи взяла состоять при своей особѣ, воспитывалась въ деревенской школѣ, что по ту сторону околицы?

-- Сэръ Лэйстеръ, это мнѣ очень хорошо извѣстно. Школа дѣйствительно прекрасная и поддерживается въ отличномъ порядкѣ стараніями вашей фамиліи.

-- Затѣмъ, мистеръ Ронсвелъ,-- возражаетъ сэръ Лэйстеръ:-- затѣмъ я не понимаю примѣненія, которое вы сейчасъ сдѣлали.

-- Понятнѣе ли будетъ для васъ, сэръ Лэйстеръ, если я скажу,-- желѣзный заводчикъ, говоря это, нѣсколько покраснѣлъ:-- если я скажу, что деревенская школа не въ состояніи образовать дѣвушку такъ, какъ я бы желалъ, чтобы была образована жена моего сына?

Отъ деревенской школы Чесни-Воулда, невредимой и спокойной въ эту минуту, блестящій умъ Дэдлока стремительно переходить къ общему государственному организму, отъ общаго государственнаго оргавизма въ его цѣлостномъ, здоровомъ состояніи къ тому же самому организму, получающему разрушительные удары отъ заблужденій людей (желѣзныхъ, оловянныхъ и стальныхъ заводчиковъ и заводчицъ и т. д.) и желанія ихъ выйти изъ того состоянія, въ которомъ родились, при чемъ -- согласно быстрому логическому соображенію сэра Лэйстера -- они по необходимости хватаются за первое общественное положеніе, которое попадется имъ на пути. Съ этимъ неразлучно желаніе воспитывать и другихъ людей выше ихъ состоянія.

-- Миледи, прошу у васъ прощенія. Позвольте сказать мнѣ нѣсколько словъ.-- Она выказала намѣреніе начать говорить.-- Мистеръ Ронсвелъ, наши взгляды на долгъ гражданина, наши взгляды на общественное положеніе, наши взгляды на воспитаніе, наши взгляды на... однимъ словомъ, всѣ наши взгляды до того діаметрально противолопожны, что продолжать подобное преніе было бы вредно и для вашихъ нервовъ, вредно и для моихъ. Эта молодая дѣвушка пользуется особеннымъ сниманіемъ и милостями миледи. Если она пожелаетъ избавиться отъ этого вниманія и этихъ милостей, или если она захочетъ подчиниться вліянію человѣка, который по своимъ исключительнымъ убѣжденіямъ... вы позволите мнѣ назвать это исключительными убѣжденіями, хотя я, разумѣется, сознаю, что никто не обязанъ давать мнѣ въ нихъ отчетъ... который по своимъ исключительнымъ убѣжденіямъ вздумаетъ устранить ее отъ этого вниманія и этихъ милостей, то конечно всегда можетъ это сдѣлать. Мы очень благодарны за прямодушіе, съ которымъ вы говорите. Во всякомъ случаѣ этотъ разговоръ не долженъ имѣть вліянія на положеніе молодой особы здѣсь. Кромѣ этого мы не налагаемъ никакихъ ограниченій; но, въ заключеніе, просимъ, если вы будете такъ снисходительны, прекратить разговоръ объ этомъ предметѣ.

Гость останавливается на минуту, чтобы дать миледи случай сказать что-нибудь. Но миледи не произноситъ ни слова. Тогда онъ встаетъ и отвѣчаетъ.

-- Сэръ Лэйстеръ и леди Дэдлокъ, позвольте мнѣ благодарить васъ за ваше вниманіе и вмѣстѣ замѣтить, что я очень серьезно буду совѣтовать сыну моему преодолѣть его настоящую страсть. Доброй ночи!

-- Мистеръ Ронсвелъ,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ, выказывая всѣ признаки джентльменской натуры:-- теперь поздно, а по дорогамъ темно. Я надѣюсь, что вы какъ ни скупитесь на время, но вѣрно позволите миледи и мнѣ предложить вамъ комнату въ Чсени-Воулдѣ, по крайней мѣрѣ хоть на нынѣшнюю ночь.

-- Я надѣюсь, присовокупляетъ миледи.

-- Очень вамъ благодаренъ, но мнѣ должно провести всю ночь въ дорогѣ, чтобъ пріѣхать въ отдаленный пунктъ провинціи именно въ назначенный часъ завтра утромъ.

Желѣзный Заводчикъ прощается; сэръ Лэйстеръ звонитъ въ колокольчикъ, и миледи встаетъ, когда гость оставляетъ комнату.

Придя въ свой будуаръ, миледи садится въ раздумья передъ каминомъ и смотритъ на Розу, которая пишетъ во внутренней комнатѣ. Миледи зоветъ ее.

-- Поди сюда, дитя мое. Скажи мнѣ всю правду. Ты влюблена?

-- О, миледи!

Миледи, взглянувъ на ея потупленное и вспыхнувшее личико, говоритъ, улыбаясь:

-- Кто онъ такой? Не внукъ ли мистриссъ Ронсвелъ?

-- Точно такъ, миледи. Но я еще хорошенько не знаю, точно ли я влюблена въ него.

-- Ахъ ты, дурочка! А знаешь ли ты, что онъ тебя любитъ?

-- Я думаю, что онъ любить меня хоть немножко, миледи.

И Роза начинаетъ плакать.

Неужели это леди Дэдлокъ стоитъ возлѣ деревенской красавицы, лаская ея волосы съ материнской нѣжностью и смотря на нее глазами полными задумчиваго участія? Да это она!

-- Послушай, дитя мое. Ты молода, простодушна, и я думаю, что ты предана мнѣ.

-- Безъ сомнѣнія, миледи. Зато нѣтъ, кажется, ничего на свѣтѣ, чѣмъ бы я не пожертвовала, чтобы доказать вамъ это.

-- И я не думаю, чтобы ты захотѣла меня теперь оставить, даже для избранника своего сердца.

-- Нѣтъ, миледи; о, нѣтъ! Роза въ первый разъ поднимаетъ свой взоръ, содрагаясь при подобной мысли.

-- Будь со мною откровенна, дитя мое. Не бойся меня. Я бы желала, чтобы ты была счастлива, и постараюсь это сдѣлать, если только я могу сдѣлать кого нибудь на семъ свѣтѣ счастливымъ.

Роза, проливая слезы, падаетъ на колѣни и цѣлуетъ ея руку.

Миледи беретъ руку дѣвушки и, смотря пристально на огонь, то жметъ эту руку своими руками, то выпускаетъ ее. Видя ея задумчивость, Роза потихоньку уходитъ. Глаза миледи все еще устремлены на огонь. Чего она ищетъ! Неужели руки, которой уже нѣтъ, которой, можетъ быть, никогда и не было, но одно прикосновеніе къ которой могло бы какъ волшебствомъ преобразитъ всю ея жизнь? Слушаетъ ли она шаги Замогильнаго Призрака въ часъ полуночи, думаетъ ли она о томъ, на что эти шаги могутъ быть похожи? На шаги ли мужчины или женщины? Вотъ долетаетъ до ея слуха легкій шорохъ, точно отъ неровной поступи маленькаго ребенка -- ближе, близко. Она подчиняется грустному расположенію духа и для чего, кажется, такой высокородной леди затворять двери и сидѣть одной у потухающаго камина?

Волюмнія на слѣдующій день уѣзжаетъ и всѣ кузены и кузины разсѣиваются до обѣда. Но за завтракомъ имъ приходится еще выслушать отъ сэра Лэйстера отзывы объ уничтоженіи межевыхъ признаковъ, о потопленіи луговъ и проч. Не одинъ изъ кузеновъ чувствуетъ при этомъ довольно живое негодованіе, относя всѣ безпорядки къ слабому управленію Вильяма Буффи, и чувствуя себя, вслѣдствіе обмановъ и происковъ, поставленнымъ не на должномъ мѣстѣ въ обществѣ, или пансіонномъ спискѣ. Что касается до Волюмніи, то сэръ Лэйстеръ сводитъ ее подъ руку по парадной лѣстницѣ, разсуждая съ нею такъ горячо, какъ будто вся сѣверная Англія возстала, чтобы завладѣть ея банкою съ румянами и жемчужнымъ ожерельемъ. И такимъ образомъ, въ сопровожденіи слугъ и дѣвушекъ, потому что отличительный признакъ двоюродныхъ братьевъ и сестеръ состоитъ въ томъ, что, перебиваясь сами кое-какъ, они должны непремѣнно содержать лакеевъ и горничныхъ, кузены и кузины разсѣиваются на всѣ четыре стороны, и зимній вѣтеръ, дующій въ эту минуту, сбрасываетъ поблекшія листья съ деревьевъ, растущихъ возлѣ опустѣвшаго дома, какъ будто всѣ кузены и кузины превратились въ древесную листву.

XXIX. Молодой человѣкъ.

Чесни-Воулдъ на запорѣ; ковры, свернутые въ большіе тюки, лежатъ по угламъ непріютныхъ комнатъ; роскошная штофная мебель тоскуетъ подъ холщевыми чехлами; рѣзьба и позолота покрываются слоемъ пыли, и предки Дэдлоковъ прячутся отъ дневного свѣта. Вокругъ дома обильно падаютъ листья; но не вдругъ достигаютъ они земли, а кружатся въ воздухѣ съ какою-то мертвенною легкостью, которая наводитъ тоску и уныніе. Пусть садовникъ мететъ лужайки сколько душѣ его угодно, пусть собираетъ онъ сухія листья, наполняетъ ими до верху свою телѣжку и увозитъ ее, листья все-таки лежатъ вокругъ толстымъ слоемъ. Рѣзкій вѣтеръ обуреваетъ Чесни-Воулдъ; ненастный дождь бьетъ въ стекла оконъ, рамы скрипятъ, трубы каминовъ воютъ. Туманъ застилаетъ аллеи, закрываетъ проспекты и движется по землѣ съ какою-то могильною медленностью. Надъ всѣмъ домомъ носится сырой, бѣловатый паръ, точно надъ обширнымъ кладбищемъ; онъ напоминаетъ, повидимому, что давно умершіе и похороненные Дэдлоки странствуютъ здѣсь въ длинныя ночи и оставляютъ послѣ себя запахъ своихъ гробницъ.

За то городской домъ, который рѣдко раздѣляетъ общее настроеніе духа съ Чесни-Воулдомъ въ одно и то же время, который рѣдко веселится, когда веселится деревенскій собратъ, рѣдко печалится, когда тотъ въ уныніи, исключая случаевъ смерти кого либо изъ Дэдлоковъ, городской домъ какъ будто проснулся отъ продолжительной летаргіи. Теплый и свѣтлый на столько, сколько возможно въ настоящее время года, напитанный упоительнымъ запахомъ рѣдкихъ цвѣтовъ, какіе только въ состояніи переносить комнатную атмосферу, и заставляя такимъ образомъ забывать, что теперь зима, мирный и молчаливый, такъ-что только бой часовъ и трескъ углей въ каминахъ нарушаетъ тишину комнатъ, онъ кажется обертываетъ оледенѣлыя кости сэра Лэйстера шерстянымъ одѣяломъ радужныхъ цвѣтовъ. И сэръ Лэйстеръ, повидимому, съ полнымъ величія самодовольствіемъ отдыхаетъ передъ большимъ каминомъ своей библіотеки, снисходительно осматривая переплеты и корешки книгъ или бросая одобрительные взгляды на красующіяся передъ нимъ произведенія изящныхъ искусствъ. У него есть древнія и новыя картины. Нѣкоторыя изъ нихъ принадлежатъ къ той легкой фантастической школѣ, въ которой искусство какъ будто забывало о своемъ высокомъ значеніи, и произведенія которой можно бы пустить въ продажу подъ самыми разнообразными именами. Таковы: три стула съ высокими спинками, столъ, накрытый скатертью, бутылка съ длиннымъ горлышкомъ, наполненная виномъ, фляга, испанскій женскій костюмъ, трехъ-четвертной оригинальный портретъ миссъ Джоггъ en face, и кираса Донъ-Кихота. Или "Каменная полуразвалившаяся терраса, гондола въ отдаленіи, полное облаченіе венеціанскаго сенатора, богато вышитый золотомъ бѣлый атласный костюмъ съ портретомъ миссъ Джоггъ въ профиль, кинжалъ, великолѣпно обдѣланный въ золото, съ ручкою изъ дорогихъ каменьевъ, изящная мавританская одежда (очень рѣдкая), и Отелло".

Мистеръ Толкинхорнъ приходитъ и уходитъ довольно часто; есть много капитальныхъ дѣлъ, которыя онъ должень обдѣлать, много контрактовъ, которые долженъ возобновить. Онъ довольно часто видится и съ миледи и онъ и она постоянно казкугся натянутыми, равнодушными и не обращаютъ другъ на друга ни малѣйшаго вниманія, какъ прежде. Можетъ быть, что миледи боится этого мистера Толкинхорна, и что мистеръ Толкинхорнъ знаетъ это. Можетъ быть, что онъ преслѣдуетъ ее неутомимо, съ ужасающимъ постоянствомъ, безъ малѣйшаго признака состраданія, сожалѣнія или раскаянія. Можетъ быть, что ея красота и блестящее положеніе, занимаемое ею, только развиваютъ въ немъ стремленіе къ цѣли, которой онъ задался, и дѣлаютъ его болѣе непоколебимымъ. Дѣйствительно ли онъ холоденъ и жестокъ, дѣйствительно ли онъ безчувственъ въ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло идетъ объ исполненіи имъ своей обязанности, погруженъ ли онъ въ сильнѣйшее властолюбіе, рѣшился ли онъ изслѣдовать все даже скрывающееся подъ землею, гдѣ онъ схоронилъ многія тайны своей жизни, презираетъ ли онъ въ сущности тотъ блескъ и то величіе, которыхъ отдаленную пружину онъ самъ составляетъ нѣкоторымъ образомъ, терпитъ ли онъ обиды и оскорбленія отъ своихъ высокомѣрныхъ кліентовъ, вслѣдствіе ли нѣкоторыхъ изъ этихъ причинъ или всѣхъ ихъ вмѣстѣ взятыхъ, но только миледи предпочла бы, чтобы пять тысячъ паръ фешенебельныхъ глазъ устремлены были на нее съ недовѣрчивою бдительностью, нежели выноситъ взглядъ этого черстваго адвоката съ галстухомъ, съѣхавшимъ на сторону и съ брюками, завязанными на колѣняхъ ленточками.

Сэръ Лэйстеръ сидитъ въ комнатѣ миледи -- той самой, въ которой мистеръ Толкинхорнъ читалъ присяжный допросъ по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ -- и кажется особенно въ духѣ. Миледи, какъ и въ тотъ день, сидитъ передъ каминомъ, держа въ рукѣ вѣеръ. Сэръ Лэйстеръ въ особенно пріятномъ расположеніи духа, потому что онъ только что прочиталъ въ газетѣ нѣкоторыя замѣчанія, направленныя противъ рѣчныхъ шлюзовъ и разрушительныхъ началъ современнаго общества,-- замѣчанія совершенно согласныя съ его убѣжденіями. Это такъ приходилось кстати къ положенію его собственныхъ дѣлъ, что сэръ Лэйстеръ пришелъ изъ библіотеки въ комнату миледи именно затѣмъ, чтобы прочитать ей статью эту вслухъ.

-- Человѣкъ, который написалъ эту статью,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ въ видѣ предисловія, наклоняя голову, какъ будто бы онъ кланялся, стоя на горѣ, кому нибудь, находящемуся подъ горою:-- человѣкъ, который написалъ эту статью, долженъ имѣть свѣтлый, благоустроенный умъ.

Впрочемъ это произведеніе благоустроеннаго ума навело сильную скуку на миледи, которая послѣ неоднократныхъ попытокъ заставить себя слушать, или скорѣе послѣ подвига самоотверженія стараться казаться внимательною, дѣлается разсѣянною и въ раздумьи смотритъ на огонь, какъ будто бы это былъ ея любимый каминъ Чесни-Воулда, какъ будто бы она не разставалась съ нимъ. Сэръ Лэйстеръ, вовсе не подозрѣвая ощущеній своей супруги, продолжаетъ читать, смотря въ двойные очки, по временамъ останавливается, чтобы поправить эти очки, выражаетъ свое согласіе съ мнѣніемъ автора фразами: "Въ самомъ дѣлѣ, это очень справедливо", "Какъ мѣтко сказано!", "Я самъ не разъ дѣлалъ подобныя замѣчанія". Послѣ каждой изъ этихъ фразъ онъ теряетъ мѣсто, на которомъ остановился, и потомъ отыскиваетъ его глазами, водя ими вверхъ и внизъ но страницѣ, иногда довольно продолжительное время.

Сэръ Лэйстеръ читаетъ съ необыкновенною важностью и самосознаніемъ, когда дверь отворяется и Меркурій въ пудрѣ дѣлаетъ слѣдующій странный докладъ:

-- Молодой человѣкъ, по имени Гуппи, миледи.

Сэръ Лэйстеръ умолкаетъ, смотритъ пристально на вѣстника и повторяетъ оглушительнымъ голосомъ:

-- Молодой человѣкъ, по имени Гуппи?

Обернувшись, онъ видитъ молодого человѣка, по имени Гуппи, который стоитъ въ замѣшательствѣ и по своей наружности и манерамъ не располагаетъ много въ свою пользу.

-- Скажи, пожалуйста,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ Меркурію:-- что это значитъ, что ты такъ настоятельно возвѣстилъ о молодомъ человѣкѣ, по имени Гуппи?

-- Извините меня, сэръ Лэйстеръ:-- но миледи приказала проситъ этого молодого человѣка, когда онъ придетъ. Я не зналъ, что вы были здѣсь, сэръ Лэйстеръ.

Произнося это оправданіе, Меркурій бросаетъ презрительный и свирѣпый взглядъ на молодого человѣка, по имени Гуппи, взглядъ которымъ говоритъ:

-- Кто васъ просилъ придти сюда и подвести меня подъ брань?

-- Онъ говоритъ правду. Я отдала ему это приказаніе,-- отзывается миледи.-- Пусть молодой человѣкъ подождетъ немного.

-- Зачѣмъ же, миледи? Какъ скоро вы приказали просить его, я вовсе не хочу мѣшать вамъ.

Сэръ Лэйстеръ, какъ снисходительный мужъ и вѣжливый кавалеръ, удаляется и даже удостаиваетъ, при выходѣ изъ комнаты, отвѣтить на поклонъ молодого человѣка, котораго онъ съ высоты своего величіи принимаетъ за какого нибудь сапожника-попрошайку.

Леди Дэдлокъ бросаетъ повелительный взглядъ на гостя, когда слуга уходитъ изъ комнаты. Она осматриваетъ его съ ногъ до головы. Она заставляетъ его ждать у двери и спрашиваетъ, что ему нужно.

-- Вы были такъ милостивы, миледи, что хотѣли удостоить меня переговорить съ вами,-- отвѣчаетъ мистеръ Гуппи въ замѣшательствѣ.

-- Значитъ, вы тотъ человѣкъ, который писалъ ко мнѣ столько писемъ?

-- Нѣсколько писемъ, миледи, много писемъ, прежде нежели вы удостоили меня отвѣтомъ.

-- А развѣ вы не могли употребить то же самое средство, чтобы сдѣлать разговоръ не нужнымъ? Не можете ли вы и теперь избѣжать объясненія?

Мистеръ Гуппи сжавъ губы произноситъ едва слышное "нѣтъ!" и качаетъ головою.

-- Вы были чрезвычайно неотвязчивы. Впрочемъ, и теперь, если я увижу, что то, что вы хотите мнѣ сказать, не касается меня, да я и не знаю, какимъ образомъ это можетъ касаться меня, вы позволите мнѣ прервать васъ безъ излишнихъ церемоній. Говорите, что у васъ есть.

Миледи небрежно покачивая вѣеръ, обращается къ огню, повернувшись почти спиною къ молодому человѣку, по имени Гуппи.

-- Съ вашего позволенія, миледи,-- начинаетъ молодой человѣкъ:-- я приступлю къ своему дѣлу... Я какъ вы изволите уже знать изъ моего перваго письма, служу по адвокатской части. Занимаясь изученіемъ казуистики, я усвоилъ себѣ привычку не давать въ извѣстныхъ случаяхъ о себѣ знать письменно, потому я не могъ назвать вамъ, миледи, фирмы, въ которой я состою въ связяхъ, и въ которой положеніе мое, я могу прибавить даже, и доходы довольно удовлетворительны. Я могу теперь сказать вамъ, миледи, конфиденціально, что имя этой фирмы -- Кэнджъ и Карбой. Имя это, я думаю, несовершенно безызвѣстно вамъ, миледи, такъ какъ оно связано съ производствомъ по процессу Джорндисъ и Джорндисъ.

Лицо миледи начинаетъ выказывать нѣкоторые признаки вниманія. Она перестаетъ обмахиваться вѣеромъ, держитъ его въ спокойномъ состояніи, какъ будто прислушиваясь къ словамъ посѣтителя.

-- Теперь я долженъ прежде всего сказать вамъ, миледи,-- продолжаетъ мистеръ Гуппи, нѣсколько ободрившись:-- что не обстоятельство какое либо изъ дѣла Джорндисъ и Джорндисъ заставило меня домогаться разговора съ вами, миледи, хотя, можетъ быть, поведеніе мое показалось и кажется вамъ съ перваго взгляда несовсѣмъ понятнымъ и приличнымъ.

Подождавъ нѣсколько минутъ, какъ бы желая выслушать увѣренія въ противномъ и не получая ихъ, мистеръ Гунии продолжаетъ:

-- Если бы дѣло это было въ прямой связи съ дѣломъ Джорндисъ и Джорндисъ, то я пошелъ бы, конечно, къ вашему стряпчему, миледи, мистеру Толкинхорну. Я имѣю удовольствіе быть знакомымъ съ мистеромъ Толкинхорномъ, по крайней мѣрѣ мы кланяемся при встрѣчахъ, и если бы это былъ какой нибудь тяжебный вопросъ, я обратился бы къ нему.

Миледи нѣсколько повертывается къ говорящему и произноситъ:

-- Что вы не сядете?

-- Благодарю васъ, миледи.

Мистеръ Гуппи садится.

-- Итакъ, миледи...-- мистеръ Гуппи бросаетъ украдкою взглядъ на маленькій клочекъ бумаги, на которомъ онъ сдѣлалъ кое-какія бѣглыя замѣтки съ цѣлью услѣдить нить своей рѣчи, и который погружаетъ лицо его въ густую тѣнь всякій разъ, когда онъ принимается читать его.-- Я... ахъ, да!.. Я совершенно предаю себя въ ваши руки, миледи. Если бы вы, миледи, захотѣли принести какую либо жалобу Кэнджу и Карбою, или мистеру Толкинхорну на мое настоящее посѣщеніе, я былъ бы поставленъ въ очень непріятное положеніе. Я откровенно сознаюсь въ этомъ. Слѣдовательно, я разсчитываю на ваше благородство, миледи.

Миледи небрежнымъ движеніемъ руки, которая держитъ вѣеръ, даетъ ему понять, что онъ недостоинъ какой бы то ни было жалобы съ ея стороны.

-- Очень вамъ благодаренъ, миледи,-- отвѣчаетъ мистеръ Гуппи:-- я совершенно этимъ удовлетворяюсь. Теперь... я... экая досада!.. Дѣло въ томъ, что я наставилъ тутъ нѣсколько начальныхъ буквъ и знаковъ; все это такъ дурно и слѣпо написано, что я не вдругъ могу догадаться, что они значатъ. Если вы позволите мнѣ, миледи, отойти къ окошку на полминуты, я...

Мистеръ Гуппи, идя къ окошку, задѣваетъ за стулъ и говоритъ, растерявшись:

-- Извините, пожалуйста.

Все это не помогаетъ ему разобрать написанныя имъ каракули. Онъ бормочетъ что-то про себя, краснѣетъ, блѣднѣетъ, чувствуетъ сильнѣйшій внутренній жаръ и держитъ клочокъ бумаги то вплоть передъ глазами, то отдаляетъ его на значительное разстояніе.

-- Ч. О. Что это за Ч. С.? Э. С., да, знаю! Именно, такъ и есть!

И просвѣтлѣвъ душою, онъ возвращается къ миледи.

-- Я не знаю хорошенько,-- начинаетъ мистеръ Гуппи, остановившись между миледи и стуломъ, который онъ до того занималъ:-- я не знаю, миледи, слыхали ли вы когда нибудь, или видали ли вы когда нибудь молоденькую леди, по имени миссъ Эсѳирь Соммерсонъ?

Глаза миледи устремляются теперь на него прямо.

-- Я видѣла молоденькую леди этого имени не очень давно, прошлою осенью.

-- Не поразило ли васъ, миледи, сходство ея съ кѣмъ либо?-- спрашиваетъ мистеръ Гуппи, скрестивъ руки, наклонивъ голову на сторону и чеша себѣ уголокъ рта своею памятною запиской.

Миледи уже не спускаетъ съ него глазъ.

-- Нѣтъ.

-- Ни съ кѣмъ изъ вашей фамиліи, миледи?

-- Ни съ кѣмъ.

-- Я думаю, что вы, миледи, не можете хорошо припомнить черты лица миссъ Соммерсонъ?

-- Напротивъ, я помню молоденькую леди очень хорошо. Но какое же это имѣетъ отношеніе ко мнѣ?

-- Могу васъ увѣрить, миледи, что, запомнивъ очень хорошо черты лица миссъ Соммерсонъ и имѣя подъ рукою ея портретъ, я нашелъ... я говорю вамъ объ этомъ конфиденціально... я нашелъ, удостоившись быть въ вашемъ домѣ, миледи, въ Чесни-Воулдѣ, въ одну изъ поѣздокъ моихъ съ пріятелемъ въ Линкольншэйръ,-- нашелъ такое сходство между миссъ Эсѳирью Соммерсонъ и вашимъ собственнымъ портретомъ, что это меня совершенно изумило, точно обухомъ по лбу ударило, до того, что я даже не зналъ хорошенько въ чему отнести такое изумленіе. И теперь, когда я имѣю честь глядѣть на васъ, миледи, вблизи (съ того времени я часто позволялъ себѣ вольность смотрѣть на васъ, когда вы прогуливались въ каретѣ по парку, чего вы, конечно, не замѣчали), теперь я еще болѣе удивляюсь этому сходству,-- удивляюсь сверхъ моего ожиданія.

Молодой человѣкъ, по имени Гуппи! Было время, когда леди жили въ замкахъ и имѣли въ своемъ распоряженіи безотвѣтныхъ прислужниковъ; тогда такая ничтожная жизнь какъ ваша висѣла бы на маленькомъ волоскѣ, если бы эти прекрасные глаза смотрѣли на васъ такъ, какъ они теперь смотрятъ.

Миледи, лѣниво обмахиваясь вѣеромъ, снова спрашиваетъ его, почему онъ думаетъ, что это досадное сходство должно непремѣнно касаться ея?

-- Миледи,-- отвѣчаетъ мистеръ Гуппи, снова прибѣгая къ своему листку:-- я сейчасъ дойду до этого. Проклятыя каракули! Ахъ, мистриссъ Чадбандъ... именно!

Мистеръ Гуппи подвигаетъ свой стулъ нѣсколько впередъ и садится на него. Миледи полулежитъ въ своемъ креслѣ, въ нѣсколько разсчитанной позѣ, хотя, можетъ быть, съ меньшею противъ обыкновенія граціей и не спускаетъ глазъ съ говорящаго.

-- А!.. позвольте одну минуту.

Мистеръ Гуппи снова смотритъ на бумажку.

-- Э. С. повторенные дважды? Ахъ, да! теперь я попалъ на прямую дорогу!

Свернувъ бумажку въ видѣ инструмента, которымъ бы можно было объяснять пунктуацію въ теченіе своей рѣчи, мистеръ Гуппи продолжаетъ:

-- Въ рожденіи и воспитаніи миссъ Эсѳири Соммерсонъ есть тайна. Я знаю этотъ фактъ, потому что... я говорю это конфиденціально... занятія мои у Кэнджа и Карбоя доставили мнѣ къ тому случаи. Кромѣ того, какъ я уже имѣлъ честь замѣтить, у меня есть подъ рукою портретъ миссъ Соммерсонъ. Если бы я могъ разъяснить въ пользу ея эту тайну, доказать, что она имѣетъ завидное родство, разыскать, что, принадлежа къ отдаленной отрасли вашей фамиліи, миледи, она имѣетъ право на участіе въ дѣлѣ Джорндисъ и Джорндисъ, то почему бы, напримѣръ, не надѣяться мнѣ получить отъ нея болѣе рѣшительное согласіе на предложенія, которыя я ей дѣлалъ, и на которыя она въ противномъ случаѣ отвѣчала бы рѣшительнымъ отказомъ. Вообще, она не польстила моему самолюбію.

Что-то въ родѣ горькой улыбки пробѣгаетъ въ это время по лицу миледи.

-- Теперь, извольте видѣть какое странное обстоятельство, миледи,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- положимъ, что это одно изъ тѣхъ обстоятельствъ, которыя часто встрѣчаются должностнымъ людямъ подобно мнѣ, хотя я и не принятъ еще совершенно въ штатъ конторы -- именно, я встрѣтилъ особу, которая служила у леди, воспитывавшей миссъ Соммерсонъ, прежде чѣмъ мистеръ Джорндисъ взялъ ее на свое попеченіе. Эта леди была миссъ Барбари, миледи.

Неужели эта мертвенная блѣдность, которая подернула лицо миледи, отражается отъ вѣера, имѣющаго зеленое шелковое поле, отъ вѣера, который она держитъ, поднявъ руку, точно въ какомъ-то раздумьи, или въ самомъ дѣлѣ это -- дѣйствіе волненія, овладѣвшаго высокородною леди?

-- Случалось вамъ слыхать что-нибудь о миссъ Барбари, миледи?

-- Не знаю, право. Кажется, что слыхала. Именно.

-- Миссъ Барбари имѣла вообще какія нибудь сношенія съ вашей фамиліей?

Губы миледи движутся, но не произносятъ ничего. Она качаетъ головою.

-- Не имѣла сношеній?-- говоритъ мистеръ Гуппи.-- О, можетъ быть, только вы не изволите знать, миледи? Не правда ли? Вѣдь такъ?

Послѣ каждаго изъ этихъ вопросовъ миледи наклоняетъ голову.

-- Очень хорошо! Итакъ, эта миссъ Барбари была чрезвычайно скрытна, даже необыкновенно скрытна для женщины, потому что женщины вообще (по крайней мѣрѣ въ нашемъ быту) скорѣе созданы для разговора и болтовни, и особа, отъ которой я получилъ всѣ эти свѣдѣнія, не знала даже, есть ли у нея кто нибудь изъ родственниковъ. Только однажды, въ одномъ только случаѣ, она какъ будто довѣрилась той особѣ, и сказала ей, что настоящее имя маленькой дѣвочки не Эсѳирь Соммерсонъ, а Эсѳирь Гаудонь.

-- Боже мой!

Мистеръ Гуппи останавливается. Леди Дэдлокъ сидитъ передъ нимъ, смотритъ на него пристально, съ тою же мрачною думою на лицѣ, въ той же самой позѣ, держа въ рукѣ вѣеръ; губы ея полуоткрыты, лицо нѣсколько нахмурено и неподвижно какъ у мертвой. Онъ видитъ пробужденіе въ ней совѣсти, видитъ какъ трепетъ пробѣгаетъ по ея тѣлу, точно рябь по поверхности воды, видитъ какъ губы ея дрожатъ, какъ она усиливается побѣдить свое замѣшательство, обдумать свое настоящее положеніе и слова, произнесенныя посѣтителемъ. Все это совершается такъ быстро, что ея восклицаніе и оцѣпенѣніе ея организма исчезаютъ такъ же скоро, какъ черты лица на тѣхъ тѣлахъ усопшихъ, которыя, бывъ вынуты изъ гробницъ, при первомъ соприкосновеніи съ воздухомъ, распадаются въ прахъ.

-- Вамъ извѣстно имя Гаудона, миледи?

-- Я когда-то слышала о немъ.

-- Это, вѣроятно, дальній, по боковой линіи, родственникъ вашей фамиліи, миледи?

-- Нѣтъ.

-- Итакъ, миледи,-- говоритъ мистеръ Гнши:-- я перехожу къ послѣднему пункту дѣла въ той мѣрѣ, въ какой оно мнѣ извѣстно. Оно все еще разыгрывается и я буду обнимать его съ теченіемъ времени все яснѣе и яснѣе. Вы должны узнать, миледи, если, по какому либо случаю вы до сихъ поръ еще этого не дѣлали, вы должны узнать, что въ домѣ нѣкоего Крука, близъ переулка Чансри, нѣсколько времени тому назадъ найденъ былъ мертвымъ адвокатскій писецъ, въ самомъ жалкомъ положеніи. Объ этомъ писцѣ произведено было слѣдствіе. Имя его и равно обстоятельства жизни, впрочемъ, остались неизвѣстными. Но представьте себѣ, миледи, въ очень недавнее время я узналъ, что имя этого адвокатскаго писца было Гаудонъ.

-- Да что же мнѣ до этого за дѣло?

-- Ахъ, миледи, въ томъ-то и вопросъ! Теперь, послушайте, какая странность случилась послѣ смерти этого человѣка. Явилась какая-то леди, переодѣтая леди, которая приходила послѣ производства слѣдствія на могилу умершаго. Она нанимала мальчика, чтобы показать его могилу. Если вамъ угодно будетъ, миледи, чтобы мальчикъ этотъ явился для подтвержденія моихъ предположеній, то я могу привести его во всякое время.

Какой-нибудь мальчишка не можетъ составлять никакого авторитета для миледи, и она вовсе не желаетъ, чтобы онъ былъ ей представленъ.

-- Ахъ, повѣрьте мнѣ, миледи, что это въ самомъ дѣлѣ чрезвычайно странное обстоятельство,-- говоритъ мистеръ Гуппи.-- Если бы вы только послушали его разсказы о кольцахъ, когда она сняла перчатки, вы бы сознались, что это совершенно романтическая исторія.

На рукѣ, держащей вѣеръ, и теперь блестятъ брилліанты. Миледи играетъ вѣеромъ и заставляетъ ихъ сіять еще ярче. Лицо ея сохраняетъ все то же выраженіе, которое при другихъ обстоятельствахъ было бы весьма опасно для молодого человѣка, по имени Гуппи.

-- Сначала всѣ предполагали, что Гаудонъ но оставилъ послѣ себя никакой тряпки, никакого лоскута, но которымъ бы можно было узнать его. Между тѣмъ и послѣ него осталось наслѣдство. Онъ оставилъ цѣлый пукъ писемъ.

Вѣеръ продолжаетъ дѣйствовать попрежнему. Все это время миледи не спускаетъ глазъ съ разсказчика.

-- Письма эти взяты и спрятаны. Завтра къ ночи они будутъ у меня, миледи.

-- Я все-таки опять спрашиваю, что мнѣ до этого за дѣло?

-- Я сейчасъ окончу, миледи.

Мистеръ Гуппи встаетъ.

-- Если, но мнѣнію вашему, миледи, совокупности всѣхъ этихъ обстоятельствъ, вмѣстѣ взятыхъ, этого неопровержимаго сходства молодой дѣвушки съ вами, миледи, что составляетъ положительный фактъ для судебнаго разбирательства, воспитанія ея у миссъ Барбари, показанія миссъ Барбари, что настоящее имя миссъ Соммерсонъ есть Гаудонъ, ваши убѣжденія, миледи, что оба эти имени вамъ очень хорошо знакомы, наконецъ странной смерти Гаудона -- если всего этого достаточно, чтобы внушить вамъ, миледи, фамильное участіе въ дальнѣйшемъ разъясненіи этого дѣла, я принесу вамъ тѣ письма сюда. Я не знаю, что они въ себѣ заключаютъ; я знаю только, что это старыя письма; они еще никогда не бывали у меня въ рукахъ. Я принесу эти письма сюда, лишь только достану ихъ, потомъ мы можемъ прочесть ихъ вмѣстѣ, миледи. Я объяснилъ вамъ, миледи, сущность всего дѣла. Я уже сказалъ вамъ, миледи, что я былъ бы поставленъ въ весьма непріятное положеніе, если бы вы захотѣли принести на меня жалобу. Все между нами должно быть основано на строжайшемъ довѣріи.

Конецъ ли это объясненію молодого человѣка, по имени Гуппи, или у него есть еще что-нибудь сказать? Разоблачаютъ ли слова его, измѣряютъ ли они длину, ширину, глубину предмета, устраняютъ ли подозрѣніе, которое можетъ сюда вкрасться, или же они только гуще, сложнѣе заслоняютъ истицу?

-- Вы можете принести письма, если хотите,-- говоритъ миледи.

-- Ваши слова, миледи, не очень утѣшительны, клянусь честью,-- говоритъ мистеръ Гуппи, нѣсколько обидѣвшись.

-- Вы можете принести письма,-- повторяетъ она тѣмъ же тономъ:-- можете принести, если вамъ будетъ угодно.

-- Это будетъ сдѣлано. Желаю вамъ добраго дня, миледи.

На столѣ возлѣ нея стоитъ богатая миніатюрная шкатулка, обитая желѣзомъ и гвоздями на подобіе древняго сундука. Миледи, смотря на своего гостя, беретъ шкатулку и отпираетъ ее.

-- Ахъ, увѣряю васъ, миледи, что я не дѣйствовалъ подъ вліяніемъ подобныхъ побужденій,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- и я не могу принять ничего въ этомъ родѣ. Я желаю вамъ, миледи, добраго дня и смѣю васъ увѣрить, что я и безъ того много благодаренъ.

Съ этими словами молодой человѣкъ кланяется и сходитъ съ лѣстницы, при чемъ надменный Меркурій не считаетъ себя обязаннымъ сойти съ Олимпа, который замѣняетъ ему каминъ въ прихожей, и отворить молодому человѣку дверь.

Пока сэръ Лэйстеръ грѣется въ своей библіотекѣ и восхищается газетными новостями, неужели ничто, происходящее въ домѣ, не пугаетъ его, ничто не заставляетъ его задуматься; неужели деревья въ Чесни-Воулдѣ не будутъ размахивать своими сучковатыми вѣтвями, портреты не будетъ хмуриться, вооруженія не будутъ издавать звуковъ?

Нѣтъ. Слова, вздохи и рыданія летучи, неуловимы, какъ воздухъ, а даже воздуху столько преградъ въ городскомъ домѣ Дэдлоковъ, что въ комнатѣ миледи нужно бы было гремѣть въ трубы, чтобы произвести хотя малѣйшее впечатлѣніе на слуховые органы сэра Лэйстера; а между тѣмъ въ домѣ раздаются стенанія; кто-то рыдаетъ, стоя на колѣняхъ.

-- О, дитя мое, дитя мое! Ты не умерла въ первыя минуты твоей жизни, какъ сказала мнѣ жестокая сестра. Она воспитала тебя, отрекшись отъ меня и моего имени. О, дочь моя! Дочь моя!

XXX. Разсказъ Эсѳири.

Ричардъ былъ нѣкоторое время въ отсутствіи, когда пріѣхала къ намъ гостья, чтобы провести съ нами нѣсколько дней. Это была знакомая намъ пожилая леди по имени мистриссъ Вудкортъ и прибыла изъ Балиса, чтобы повидаться съ мистриссъ Бэнгамъ Баджеръ. Она оставалась у насъ около трехъ недѣль. Она обращалась со мною очень ласково и была чрезвычайно откровенна, до того, что иногда это было мнѣ въ тягость. Я очень хорошо понимала, что я была не права, тяготясь ея довѣрчивостью и откровенностью въ отношеніи ко мнѣ, я сознавала, что это неблагоразумно; но въ то же время, несмотря на всѣ усилія мои, я не могла преодолѣть себя.

Это была смѣтливая, проницательная леди. Сидя обыкновенно, сложивъ руки, и разговаривая, она смотрѣла на меня такими подозрительными глазами, что мнѣ становилось досадно. Надоѣдала ли мнѣ ея вѣчно одинаковая, заученная поза, ея чопорный нарядъ, хотя, впрочемъ, я этого не думаю, потому что я находила скорѣе и то и другое смѣшнымъ и забавнымъ. Вообще же о наружности ея нельзя было не сказать, что она довольно красива и привлекательна. Я не могла дать себѣ отчета въ своихъ ощущеніяхъ, и если теперь могла бы опредѣлить ихъ, то по крайней мѣрѣ тогда они были для меня непонятны. Можетъ быть... впрочемъ, что до этого за дѣло!

Ночью, когда я шла бывало по лѣстницѣ наверхъ въ свою спальню, она зазывала меня къ себѣ въ комнату, садилась тамъ передъ каминомъ въ большое кресло и пускалась въ разсказы о Морганѣ-ан-Керригѣ до тѣхъ поръ, что мною овладѣвала тоска. Иногда она читала по нѣскольку стиховъ изъ Крумлинволлинвера и Мьюлинвиллинвода (не знаю, въ какой степени искажаю я эти имена) и очень вдохновлялась тѣми чувствами, которыя эти стихи выражали. Впрочемъ, я до конца не могла понять, что собственно значили произносимыя ею строфы (такъ какъ она говорила по-валлійски), кромѣ того, что онѣ прославляли родъ Моргана-ан-Керрига.

-- Такъ-то, миссъ Соммерсонъ,-- говорила она мнѣ бывало съ торжествующимъ видомъ: -- вотъ какая судьба выпала на долю моему сыну. Куда бы сынъ мой ни попалъ, онъ вездѣ можетъ считаться роднымъ ан-Керригу. Онъ можетъ не имѣть гроша денегъ, но у него всегда есть то, что соединяетъ въ себѣ несравненно болѣе преимуществъ, происхожденіе, моя милая.

Я сомнѣвалась всегда въ ея близкихъ отношеніяхъ къ Моргану-ан-Керригу и, конечно, не высказывала вслухъ моихъ сомнѣній. Я обыкновено замѣчала при этомъ, что пріятно имѣть такую высокою родню.

-- Конечно, пріятно, конечно, это важное преимущество,-- отвѣчала мистриссъ Вудкортъ,-- но тутъ есть и свои невыгоды.-- Мой сынъ ограниченъ нѣкоторымъ образомъ въ выборѣ себѣ жены, хотя нельзя не согласиться при этомъ, что члены знатнѣйшихъ фамилій точно также ограничены въ подобномъ случаѣ.

Потомъ она трепала меня по плечу и гладила мое платье, какъ будто дли того, чтобы показать мнѣ, что она обо мнѣ хорошаго мнѣнія, несмотря на разстояніе, отдѣляющее насъ другъ отъ друга.

-- Бѣдный мистеръ Вудкортъ, моя милая,-- повторяла она про всякомъ удобномъ случаѣ съ нѣкоторымъ увлеченіемъ, потому что, несмотря на ея высокое происхожденіе, у нея было нѣжное сердце: -- бѣдный мистеръ Вудкортъ происходилъ отъ знатной шотландской фамиліи, и именно отъ Макъ-Куртовъ изъ Макъ-Курта. Онъ служилъ королю и отечеству офицеромъ въ рядахъ королевскихъ горцевъ и умеръ на полѣ сраженія. Мой сынъ одинъ изъ послѣднихъ представителей двухъ древнихъ фамилій. Съ Божіею помощью онъ возстановитъ ихъ и соединитъ ихъ еще съ какою-нибудь древнею фамиліею.

Напрасно вздумала бы я перемѣнить предметъ разговора, что я и пробовала дѣлать, лишь бы услыхать что-нибудь новенькое, или можетъ быть для того... впрочемъ, къ чему такія мелочи? Мистриссъ Вудкортъ ни за что не согласилась бы отступить отъ своего любимаго предмета.

-- Милая моя,-- сказала она мнѣ однажды ночью:-- вы такъ умны и вы смотрите на свѣтъ и людей такъ серьезно, такъ разсудительно не по лѣтамъ, что я нахожу особенное удовольствіе говорить съ вами о моихъ семейныхъ дѣлахъ. Вы не знаете коротко моего сына, моя милая; но вы знаете его довольно, смѣю сказать, довольно, чтобы иногда о немъ вспомнить.

-- Да, Ma'am, я буду вспоминать о немъ.

-- Именно, моя милая. Я думаю также, что вы въ состояніи опредѣлить характеръ его, и я бы желала знать ваше мнѣніе о немъ.

-- О мистерѣ Вудкортъ?-- отвѣчала я:-- Это такъ трудно.

-- Почему же такъ трудно, моя милая?-- возразила она.-- Я не вижу причины.

-- Сказать мнѣніе...

-- Имѣя такое поверхностное знакомство, моя милая: это правда.

Я не совсѣмъ то хотѣла сказать, потому что мистеръ Вудкортъ былъ довольно долго въ нашемъ домѣ и очень сошелся съ моимъ опекуномъ. Я объяснила это и прибавила, что онъ мнѣ казался человѣкомъ весьма свѣдущимъ и что его расположеніе и доброта къ миссъ Фляйтъ выше всякихъ похвалъ.

-- Вы отдаете ему справедливость!-- сказала мистриссъ Вудкортъ, пожимая мнѣ руку.-- Вы прекрасно его опредѣляете. Алланъ славный малый и человѣкъ безукоризненный въ исполненіи своихъ обязанностей. Я говорю это, несмотря на то, что я его мать. Впрочемъ, я должна признаться, что онъ не безъ недостатковъ, душа моя.

-- Какъ и всѣ мы,-- отвѣчала я.

-- Ахъ, да! Но главные его недостатки таковы, что онъ можетъ, даже долженъ избѣгать ихъ,-- возразила неугомонная леди, покачивая головою.-- Я такъ привязана къ вамъ, что могу вамъ признаться, моя милая, какъ особѣ, посторонней въ этомъ дѣлѣ:-- онъ олицетворенное непостоянство.

Я сказала, что этому трудно повѣрить, зная, какъ неутомимо онъ исполняетъ свою обязанность, съ какимъ рвеніемъ принимается за работу и какую завидную репутацію онъ пріобрѣлъ себѣ.

-- Вы, можетъ быть, совершенно правы,-- отвѣчала старая леди:-- но, видите ли, я не говорю о его служебной обязанности.

-- А!-- сказала я.

-- Нѣтъ,-- продолжала она.-- Я разумѣю, моя милая, его поведеніе въ обществѣ. Онъ всегда чрезвычайно учтивь и внимателенъ къ молодымъ леди; онъ такимъ же быль и въ восемнадцать лѣтъ. Между тѣмъ, моя милая, ни одною изъ этихъ леди онъ никогда не занимался исключительно, не дорожилъ особенно ихъ знакомствомъ и доказывалъ зря этомъ только вѣжливость и доброту сердечную. Не правда ли, что это такъ, а?

-- Правда,-- отвѣчала я,-- потому что она какъ будто выжидала моего отвѣта.

-- Между тѣмъ это можетъ вести къ ошибкамъ и заблужденіямъ, моя милая, не правда ли?

-- Я думаю, что можетъ.

-- Потому я часто говорила ему, что должно быть болѣе осторожнымъ изъ желанія отдать справедливость самому себѣ и другимъ. Онъ всегда отвѣчалъ мнѣ: "Маменька, буду стараться слѣдовать вашимъ совѣтамъ, но вы знаете меня лучше, чѣмъ кто-либо другой; вы знаете, что у меня нѣтъ никакихъ предосудительныхъ разсчотовъ, даже вовсе нѣтъ разсчстовъ въ головѣ". Все это совершенная правда, моя милая; но это не защищаетъ его. Впрочемъ, какъ онъ теперь далеко уѣхалъ и уѣхалъ на неопредѣленное время, какъ у него могутъ явиться теперь новыя знакомства, новыя отношенія, то мы можемъ считать это дѣло минувшимъ и рѣшеннымъ. А вы, моя милая,-- продолжала старая леди, которая въ эту минуту расплывалась въ улыбкѣ и неутомимо качала головою:-- что вы думаете о своей прелестной особѣ?

-- О себѣ, мистриссъ Вудкортъ?

-- Не должно же мнѣ быть до того самолюбивой, чтобы только и говорить, что о сынѣ, который отправился искать счастія и избрать себѣ жену. Когда вы намѣрены позаботиться о судьбѣ своей и искать себѣ суженаго, миссъ Соммерсонъ? А? Взгляните-ка на меня. Вотъ вы и покраснѣли!

Я не думаю, чтобы я покраснѣла въ эту минуту; во всякомъ случаѣ тутъ не было ничего важнаго, и я сказала, что совершенно довольна своею настоящею судьбою и не намѣрена мѣнять ее.

-- Сказать ли вамъ, что я всегда думаю о васъ и о судьбѣ, которая васъ ожидаетъ, моя милая?-- спросила мистриссъ Вудкортъ.

-- Если вы думаете, что у васъ есть даръ предвѣдѣнія,-- отвѣчала я.

-- Именно то, что вы выйдете замужъ за человѣка очень богатаго, очень достойнаго, который будетъ гораздо старѣе васъ, можетъ быть, годами двадцатью пятью, и вы будете прекрасною женою, будете очень любимы мужемъ и вообще очень счастливы.

-- Это счастливая судьба,-- сказала я.-- Но почему же вы думаете, что она выпадетъ мнѣ на долго?

-- Милая моя,-- отвѣчала она:-- это такъ должно быть; вы такъ трудолюбивы, дѣльны, вы такъ удачно, своеобразно поставлены въ обществѣ, что это непремѣнно должно послѣдовать. Зато никто, моя милая, не будетъ такъ искренно поздравлять васъ съ подобнымъ бракомъ, какъ я.

Странно, что мнѣ была тягостно слушать все это, между тѣмъ это дѣйствительно было такъ. Я убѣждена въ этомъ. Всю эту ночь я провела очень безпокойно. Я стыдилась своего безразсудства, не хотѣла признаться въ томъ Адѣ, и это еще болѣе стѣсняло меня. Я дорого бы дала въ ту минуту, чтобы не пользоваться такою безграничною довѣренностью старой леди и готова была на пожертвованія, чтобы отклонить эту довѣренность. Я составила себѣ о старой леди самое странное понятіе. То казалась она мнѣ простой лишь сказочницей, то я видѣла въ ней зеркало истины. Подозрѣвала я, что она большая плутовка и обманщица, затѣмъ черезъ минуту представлялось мнѣ, что ея валлійская душа совершенно невинна и естественна. Да, наконецъ, что мнѣ было за дѣло до всего этого, почему мнѣ нужно было отдавать себѣ въ этомъ отчетъ? Почему, отправляясь спать со связкою ключей, я не могла бы сѣсть у огня, какъ мнѣ было ловче, и не безпокоиться тѣми очень простыми вещами, о которыхъ она говорила? Чувствуя къ ней какое-то странное влеченіе, стараясь, чтобы она полюбила меня и съ удовольствіемъ замѣчая, что она дѣйствительно расположена ко мнѣ, почему я съ какимъ-то безпокойствомъ, съ какимъ-то болѣзненнымъ ощущеніемъ уцѣплялась за каждое слово, которое она произносила, и взвѣшивала его по нѣсколько разъ всевозможными манерами? Почему меня такъ мучило то, что она у насъ въ домѣ, что она всякую ночь пускается со мною въ откровенности, тогда какъ я сознавала, что это было нѣкоторымъ образомъ надежнѣе и безопаснѣе, нежели еслибъ она находилась въ другомъ мѣстѣ? Все это были такія несообразности, такія противорѣчія, въ которыхъ я не могу дать себѣ отчета. Наконецъ, если бы я и могла... но я буду разсказывать по порядку, не заходя впередъ. Такимъ образомъ, когда мистриссъ Вудкортъ уѣхала, мнѣ было грустно съ нею разстаться, но вмѣстѣ у меня какъ-то стало легче на сердцѣ. Тогда Кадди Джеллиби пріѣхала къ намъ и привезла такой коробъ семейныхъ новостей, что онѣ долго занимали насъ всѣхъ.

Во-первыхъ, Кадди призналась (и въ началѣ только въ этомъ и призналась), что я лучшая совѣтница какая когда-либо существовала. Это, впрочемъ, замѣтила моя любимица, не новость, на что я отвѣчала ей, что она говоритъ глупости. Потомъ Кадди объявила вамъ, что черезъ мѣсяцъ она выходитъ замужъ, и что если Ада и я согласимся одѣвать ее къ вѣнцу, то она будетъ считать себя счастливѣйшею дѣвушкою въ свѣтѣ. Это, конечно, была новость и мы вѣрно не разговорились бы о ней, если бы намъ не пришлось разсказывать очень многое Кадди, и Кадди не пришлось разсказывать столь же многое намъ.

Бѣдный отецъ Кадди, повидимому, окончательно обанкрутился, "прошелъ черезъ газету", какъ выразилась Кадди,-- какъ будто газета есть что-нибудь похожее на тоннель,-- къ общему сожалѣнію своихъ снисходительныхъ кредиторовъ; онъ развязался съ своими дѣлами самымъ пріятнымъ образомъ, именно, не успѣвъ еще хорошенько понять ихъ, онъ отдалъ все, что имѣлъ (чего, по всей вѣроятности, оказалось не весьма большое количество), онъ одинаково удовлетворилъ всѣхъ заимодавцевъ въ томъ смыслѣ, что почти вовсе не удовлетворилъ ихъ, бѣдный. Онъ былъ съ должнымъ почетомъ выпущенъ "на службу", чтобы опять начинать свою карьеру. Что онъ дѣлалъ на этой службѣ, я не могла узнать хорошенько. Я слыхала отъ Кадди, что онъ служилъ при таможнѣ, и одно, что я поняла изъ ея словъ, было то, что когда ему болѣе обыкновеннаго предстояла нужда въ деньгахъ, онъ шелъ къ докамъ съ цѣлью искать денегъ, но едва ли когда находилъ ихъ. Когда ея отецъ освоился совершенно съ своимъ положеніемъ общипаннаго цыпленка, и семья его переѣхала на квартиру въ Гаттонъ-Гарденъ (гдѣ я потомъ видѣла дѣтей, какъ они бываю выдергивали изъ стульевь конскіе волосы и пробовали душить ими другъ друга), Кадди присутствовала при одномъ изъ совѣщаній его съ мистеромъ Торвидропомъ. Бѣдный мистеръ Джеллиби, будучи характера скромнаго и мягкаго, до такой степени подчинился вліянію мистера Торвидропа, что они тотчасъ же сдѣлались друзьями. Мистеръ Торвидропъ, свыкшись постепенно съ мыслью о женитьбѣ своего сына, до того разработалъ въ себѣ отеческія чувства, что сталъ смотрѣть на свое предположеніе какъ на что-то окончательно опредѣленное и долженствующее случиться немедленно. Онъ далъ молодой четѣ милостивое дозволеніе заводить хозяйство въ Академіи въ Ньюманъ-Стритѣ, когда имъ заблагоразсудится.

-- А твой папа, Кадди. Что онъ говорилъ на это?

-- О, бѣдный папа только плакалъ и повторялъ, что онъ надѣется, что мы поведемъ дѣла лучше, чѣмъ онъ съ мама. Впрочемъ, онъ не говорилъ этого при Принцѣ; онъ сказалъ это только мнѣ. Онъ прибавилъ еще тогда: "Бѣдное дитя мое, ты, кажется, не успѣла пріобрѣсти опытности, какъ повести хозяйство твоего мужа; но если ты не намѣрена употребить все свое стараніе, чтобы обезпечить и успокоить мужа, то, при всей твоей любви къ нему, лучше не выходи за него".

-- Что же ты, Кадди, отвѣчала ему на это?

-- Можете себѣ представить, какъ мнѣ больно было видѣть папа такимъ униженнымъ, плачущимъ, и слушать отъ него такія вещи! Я не могла не заплакать тоже. Но я кое-какъ собралась съ силами и отвѣчала ему, что я желаю отъ всего сердца составить счастіе моего мужа, что я надѣюсь, что нашъ домъ будетъ пріютомъ и мѣстомъ отдохновенія для моего отца, когда онъ вздумаетъ зайти къ намъ вечеркомъ, что я надѣюсь и почти увѣрена, что буду лучшею дочерью для него тамъ, чѣмъ у него въ домѣ. Потомъ я упомянула, что Пипи хотѣлъ переѣхать ко мнѣ. Тутъ папа началъ опять плакать и повторять, что дѣти его индѣйцы.

-- Индѣйцы, Кадди?

-- Да, дикіе индѣйцы. И папа сказалъ (тутъ она, бѣдная, вздохнула вовсе не такъ, какъ бы должно вздохнуть счастливѣйшей дѣвушкѣ въ свѣтѣ), что считаетъ ихъ очень несчастными, потому что они дѣти мама и что самъ онъ очень несчастливъ тѣмъ, что онъ мужъ ея. Я убѣждена также, что это правда, хотя можетъ быть странно говорить такимъ образомъ.

Я спросила Кадди, знаетъ ли мистриссъ Джеллиби, что ея свадьба назначена.

-- О, вы знаете, Эсѳирь, какова мама; -- отвѣчала она.-- Нельзя даже сказать, знаетъ она или нѣтъ. Обь этомъ довольно часто ей говорили; но въ ту минуту, когда еи начинаютъ говорить, она только бросаетъ на меня какой-то равнодушный, спокойный взглядъ, какъ будто я... не знаю, что такое...-- какъ будто я какая-нибудь отдаленная колокольня,-- прибавила Кадди, напавъ на мысль:-- потомъ покачаетъ головою, скажетъ: "ахъ, Кадди, Кадди, какая еще ты неопытная!" и продолжаетъ заниматься письмами.

-- Ну, а что же о твоемъ гардеробѣ, Кадди?-- спросила я. Она была съ нами совершенно откровенна.

-- Не знаю, милая Эсѳирь,-- отвѣчала она, отирая слезы:-- не знаю, что и дѣлать. Я должна какъ-нибудь сама управляться и просить моего Принца, чтобы онъ постарался забыть, въ какихъ лохмотьяхъ я явлюсь къ нему. Если бы дѣло шло о какомъ-нибудь снарядѣ для Борріобула-Ха, мама, конечно, все бы знала о немъ и горячо бы хлопотала. Но какъ тутъ рѣчь о другомъ, то она ничего не знаетъ и не хочетъ знать.

Кадди не была лишена вовсе естественной любви къ матери, но говорила объ этомъ со слезами на глазахъ, какъ о несомнѣнной ь фактѣ; я тоже думаю, что это правда. Намъ было такъ жаль бѣдную дѣвушку, мы такъ удивлялись, что при такихъ безотрадныхъ обстоятельствахъ она умѣла сохранить добрыя душевныя качества, что мы обѣ (Ада и я) предложили ей маленькій планъ, который чрезвычайно обрадовалъ ее. Планъ этотъ состоялъ въ томь, чтобы она прогостила у насъ три недѣли, потомъ, чтобы я прогостила у нея недѣлю и чтобы мы всѣ три собрали, перечинили, перешили, передѣлали все, что можно было придумать для составленія ея приданаго. Опекунъ мой обрадовался этой мысли не менѣе самой Кадди, и мы отправились къ ней на другой же день, чтобы устроить это дѣло. Мы привели ее въ восторгъ ящиками, коробочками и другими покупками, которыя можно было выжать изъ десятифунтоваго билета, найденнаго мистеромъ Джеллиби, вѣроятно, у доковъ и подареннаго имъ дочери. Трудно сказать, что бы мой опекунъ не отдалъ ей въ эту минуту, если бы только подстрекнуть его; но мы признали необходимымъ ограничиться только нодвѣнечнымъ платьемъ и чепцомъ. Онъ принялъ наше предложеніе, и если Кадди была когда-нибудь счастлива въ своей жизни, то именно въ ту минуту, когда мы сѣли и взялись за работу. Она, бѣдняжка, вовсе не умѣла управляться съ иголкой и колола себѣ пальцы точно такъ же, какъ пачкала ихъ чернилами, когда ей приходилось писать. Она краснѣла отъ времени до времени частью отъ боли, частью по чувству стыда за свою неловкость; но она скоро преодолѣвала свое замѣшательство и начинала дѣлать успѣхи. Такимъ образомъ, день за днемъ, она, моя милая подруга, моя маленькая служанка Чарли, модистка, взятая изъ города, и я прилежно занимались работой и были все это время въ самомъ веселомъ расположеніи духа.

Но кромѣ того Кадди чрезвычайно заботила мысль, что ей нужно "научиться хозяйству", какъ она выражалась. Боже мой! Одна мысль, что она хочетъ научиться хозяйству у особы такой опытной, какъ я, показалась мнѣ до того смѣшною, что я расхохоталась, покраснѣла и пришла въ страшное замѣшательство отъ ея предложенія. Впрочемъ, я отвѣчала ей: "Кадди, ты увѣрена, конечно, что я очень рада научить тебя всему, чему только ты можешь отъ меня научиться, моя милая", и я показала ей всѣ свои книги, счеты и главные хозяйственные пріемы. Смотря на ея глубокомысліе и вниманіе, можно было подумать, что я открываю ей какія-нибудь удивительныя изобрѣтенія, которыя ей приходится изучать, и если бы вы увидали, какъ она вставала и дожидалась меня, лишь только я начинала звенѣть ключами, вы, конечно, подумали бы, что не было еще на свѣтѣ такого дерзкаго обманщика, какъ я, и такого слѣпого послѣдователя, какъ Кадди.

Такимъ образомъ, за работою, за занятіями по хозяйству, за уроками Чарли, за игрою въ триктракъ по вечерамъ съ моимъ опекуномъ и за дуэтами съ Адой, три недѣли прошли незамѣтно. Тогда я отправилась съ Кадди въ ея домъ, чтобы посмотрѣть, что тамъ нужно дѣлать. Ада же и Чарли остались услуживать моему опекуну.

Говоря, что я отправилась съ Кадди домой, я разумѣла ихъ квартиру въ Гаттонъ-Гардснѣ. Два или три раза мы ѣздили въ Ньюманъ-Стритъ, гдѣ приготовленія также шли впередъ. Многія изъ нихъ, сколько можно было замѣтить, клонились къ доставленію нѣкоторыхъ удобствъ старому мистеру Торвидропу; а нѣкоторыя предназначались къ тому, чтобы какъ можно съ меньшими издержками устроить молодую чету наверху дома. Одною изъ главныхъ нашихъ заботъ было сдѣлать квартиру отца Кадди приличною для свадебнаго завтрака и предварительно внушить мистриссъ Джеллиби хотя какія-нибудь чувства, соотвѣтствующія обстоятельству.

Послѣднее было особенно трудно, потому что мистриссъ Джеллиби и больной мальчикъ занимали переднюю изъ внутреннихъ комнатъ (задняя была похожа скорѣе на шкафъ, чѣмъ на комнату); вся эта комната была завалена черновыми бумагами и документами во дѣлу Борріобула-Ха, какъ иной неопрятный хлѣвъ бываетъ заваленъ соломой. Мистриссъ Джеллиби сидѣла тутъ по цѣлымъ днямъ, пила крѣпкій кофе, диктовала и собирала въ назначенные дни засѣданія по борріобульскому проекту. Больной мальчикъ, который, казалось, все болѣе и болѣе ослабѣвалъ, обѣдалъ обыкновенно не дома. Когда мистеръ Джеллиби возвращался, онъ постоянно ворчалъ и отправлялся въ кухню. Тамъ онъ доставалъ себѣ что-нибудь поѣсть, если только служанка не уничтожала все еще до его прихода, и потомъ, чувствуя себя совершенно свободнымъ, отправлялся бродитъ по сырымъ окрестностямъ Гаттонъ-Гардена. Бѣдныя дѣти карабкались и скакали по лѣстницамъ, какъ и прежде. Когда предпринятыя нами работы приходили уже къ концу, я предложила Кадди, чтобы гостей принимать въ день ихь свадьбы на антресоляхъ, гдѣ они всѣ спали и что главное вниманіе наше должно быть теперь обращено на ея маменьку, маменькину комнату и на приготовленіе порядочнаго завтрака. Дѣйствительно, мистриссъ Джеллиби требовала большого вниманія; прорѣха у ея платья назади съ тѣхъ поръ, какъ я ее видѣла, замѣтно увеличилась, и волосы ея похожи были на гриву у лошади мусорщика.

Полагая, что лучшимъ средствомъ приступить къ разговору было показать ей гардеробъ Кадди, вечеромъ, когда больной мальчикъ ушелъ, я позвала мистриссъ Джеллиби посмотрѣть на подвѣнечное платье, которое лежало на постели Кадди.

-- Милая миссъ Соммерсонъ,-- сказала она, отойдя отъ своего пюпитра и произнося слова эти съ свойственною ей кротостію:-- все это рѣшительно смѣшныя приготовленія, хотя ваше содѣйствіе имъ доказываетъ вашу доброту. Для меня есть что-то невыразимо нелѣпое въ самой идеѣ, что Кадди выходитъ за мужъ. Ахъ, Кадди, ахъ, глупый, глупый котенокь!

За всѣмъ тѣмъ она поднялась съ нами на лѣстницу и посмотрѣла на платья съ своимъ обычнымъ равнодушіемъ. Впрочемъ, видъ этихъ платьевъ возбудилъ въ ней одну опредѣлительную идею; потому что съ тѣмъ же кроткимъ видомъ и качая головою она произнесла:

-- Добрая миссъ Соммерсонъ, на половину суммы, которая употреблена на эти тряпки, это слабое дитя могло бы быть снаряжено въ поѣздку въ Африку!

Когда мы спускались съ лѣстницы, мистриссъ Джеллиби спросила меня, въ самомъ ли дѣлѣ это хлопотливое бракосочетаніе назначено въ слѣдующую среду? И когда я отвѣчала утвердительно, дна сказала: "не будетъ ли нужна моя комната, милая миссъ Соммерсонъ? Дѣло въ томъ, что мнѣ рѣшительно невозможно вынести оттуда мои бумаги".

Я позволила себѣ замѣтить, что комната, конечно, будетъ нужна, и что намъ безъ сомнѣнія придется переложить куда-нибудь бумаги.

-- Хорошо,-- сказала она:-- вы, милая миссъ Соммерсонъ, конечно, знаете, какъ устроить дѣло. Но заставивъ меня послѣднее время пользоваться помощью мальчика, Кадди до такой степени затруднила меня, и безъ того заваленную общественными дѣлами, что я рѣшительно не знаю, какъ ступить. Въ среду послѣ полудня у насъ назначено частное засѣданіе, и потому я рѣшительно не могу придумать, какъ согласить все это.

-- Зато въ другой разъ ничего подобнаго не случится,-- сказала я, улыбаясь:-- я думаю, что Кадди только одинъ разъ выйдетъ замужъ.

-- Это правда,-- отвѣчала мистриссъ Джеллиби:-- это правда, моя милая. Я думаю, что мы какъ-нибудь управимся.

Слѣдующій затѣмъ вопросъ состоялъ въ томъ, какъ будетъ одѣта мистриссъ Джеллиби при этомъ торжественномъ случаѣ. Любопытно было смотрѣть на нее, какъ она, сидя за письменнымъ столомъ, бросала на насъ тѣ же ясные, спокойные взгляды, пока Кадди и я разсуждали объ этомъ предметѣ; по временамъ она качала головою съ улыбкою, выражавшею почти упрекъ, подобно какому-то высшему существу, которое снисходительно взираетъ на нашу суету и заблужденія.

Состояніе, въ которомъ находились ея платья, и необыкновенный безпорядокъ, господствовавшій въ ея гардеробѣ, не мало усиливали предстоящія намъ затрудненія; но, наконецъ, мы отобрали кое-что такое, что показалось бы не совершенно страннымъ видѣть на матери въ день свадьбы дочери. Отрѣшенное отъ земли, заоблачное раздумье, съ которымъ мистриссъ Джеллиби выслушивала наши увѣщанія и смотрѣла на труды портнихи, приводившей въ порядокъ ея платье, какое-то наивное, неподдѣльное добродушіе, съ которымъ она замѣтила мнѣ при этомъ, что ей очень жаль, что я не посвятила всѣхъ своихъ способностей на пользу Африки, вполнѣ соотвѣтствовали ея поступкамъ вообще.

Я думаю, что все, принадлежавшее семейству мистриссъ Джеллиби, что только можно было разбить, во время этихъ приготовленій къ свадьбѣ Кадди было разбито, что все, что можно было исковеркать, было исковеркано, что всякій предметъ домашней жизни, способный покрыться грязью, начиная отъ колѣнъ милаго дитяти до дверного ворога, покрылся грязью настолько, сколько могъ удержать ея.

Бѣдный мистеръ Джеллиби, который говорилъ очень рѣдко и который, бывая дома, сидѣлъ обыкновенно, прислонивъ голову къ стѣнѣ, былъ нѣсколько заинтересованъ, замѣтивъ, что Кадди и я пытались возстановить нѣкоторый порядокъ посреди запустѣнія и разрушенія, и скинулъ съ себя сюртукъ, чтобы помогать намъ. Но когда мы стали отворять и отодвигать ящики, то изъ нихъ посыпались такія удивительныя вещи -- куски заплѣсневѣлаго пирога, пустыя бутылки, шляпки мистриссъ Джеллиби, письма, чай, вилки, грязные дѣтскіе сапоги и башмаки, сѣрныя спички, облатки, соусники, сигарочные окурки и искрошившіяся сигары въ пачкахъ и лоскуткахъ бумаги, скамейки, засаленныя щетки, хлѣбъ, чепцы мистриссъ Джеллиби, книги съ листами, склеенными саломъ, оплывшіе и поломанные, огарки, вмѣстѣ съ ржавыми подсвѣчниками, орѣховая скорлупа, рачьи клещи и шейки, столовые поддонники, перчатки, кофейная гуща, зонтики,-- что мистеръ Джеллиби пришелъ въ ужасъ и оставилъ насъ. Впрочемъ, онъ являлся аккуратно каждый вечеръ и, снявъ съ себя сюртукъ, садился обыкновенно, прислонивъ голову къ стѣнѣ, повидимому, съ полнымъ желаніемъ помочь намъ и вмѣстѣ съ совершеннымъ недоумѣніемъ, какъ приступить къ этому.

-- Бѣдный папа,-- сказала мнѣ Кадди въ ночь наканунѣ великаго дня, когда мы дѣйствительно успѣли привести вещи въ нѣкоторый порядокъ.-- Мнѣ кажется предосудительно покинуть его, Эсѳирь. Но что бы я стала здѣсь дѣлать, если бы осталась? Съ тѣхъ поръ какъ я узнала тебя, Эсѳирь, я полюбила занятія хозяйствомъ, я пробовала входить во все; но это совершенно безполезно. Мама и Африка, общими силами, завладѣли всѣмъ домомъ. У насъ еще не было служанки, которая бы не пила. Мама настоящая разрушительница порядка.

Мистеръ Джеллиби не слыхалъ, что она говорила, но, повидимому, догадывался и, кажется, украдкою утиралъ слезы.

-- Сердце мое разрывается, глядя на него,-- сказала Кадди со вздохомъ.-- Ночью мнѣ приходитъ иногда въ голову, что точно такъ же, какъ я теперь надѣюсь быть счастливою съ Принцемъ, и папа надѣялся быть счастливымъ съ мама. А между тѣмъ, какая безотрадная ихъ жизнь.

-- Милая Кадди,-- сказалъ мистеръ Джеллиби, уныло смотря вокругъ.

Мнѣ кажется, что я въ первый разъ еще услыхала отъ него сряду два слова.

-- Что, папа?-- вскричала Кадди, идя къ нему и обнявъ его съ нѣжностью.

-- Милая Кадди,-- сказалъ мистеръ Джеллиби.-- Не занимайся никогда...

-- Кѣмъ, Принцемъ, папа? Не заниматься Принцемъ?

-- Э, нѣтъ, моя милая,-- отвѣчалъ мистеръ Джеллиби.-- Имъ, разумѣется, можешь заниматься. Но никогда не занимайся...

Я упомянула уже при первомъ нашемъ посѣщеніи Товійскаго подворья, что Ричардъ говорилъ о мистерѣ Джеллиби, какъ о такомъ господинѣ, который часто послѣ обѣда открывалъ ротъ и между тѣмъ не произносилъ ни слова. Это обратилось у него въ привычку. Такъ и теперь онъ открывалъ ротъ по нѣскольку разъ сряду и потомъ опускалъ голову въ меланхолическомъ расположеніи духа.

-- Чѣмъ, вы хотите, чтобы я не занималась? Чѣмъ же заниматься, милый папа?-- спрашивала Кадди, ласкаясь къ отцу и обвивъ рукою его шею.

-- Никогда не занимайся миссіями, милое дитя мое.

Мистеръ Джеллиби вздохнулъ и прислонился головою къ стѣнѣ; тутъ я въ первый разъ увидала попытку съ его стороны выразить свое мнѣніе на счетъ борріобульскаго вопроса. А думаю, что нѣкогда онъ былъ живѣе и говорливѣе; но онъ, повидимому, былъ забитъ, загнанъ, запутанъ прежде, нежели я его узнала.

Я думала, что мистриссъ Джеллиби никогда не перестанетъ покоить свой ясный взоръ на бумагахъ и пить крѣпкій кофе. Было уже двѣнадцать часовъ ночи, когда мы завладѣли комнатой; для очищенія и приведенія ея въ порядокъ предстояло столько трудовъ, трудовъ ужасныхъ, безотрадныхъ, что Кадди, которая и безъ того была измучена, сѣла посреди сору и пыли и начала плакатъ отъ отчаянія. Впрочемъ, она скоро утѣшилась, и мы, прежде чѣмъ улеглись въ постели, преобразили комнату какъ будто волшебствомъ.

На другой день поутру, при помощи нѣсколькихъ горшковъ съ цвѣтами и огромнаго количества мыла и воды, комната получила болѣе опрятный, порядочный и даже отчасти веселый видь.

Завтракъ красовался изобиліемъ, и Кадди была въ совершенномъ восторгѣ. Но когда пришла моя милая Ада, мнѣ показалось, и я убѣждена въ этомъ до сихъ поръ, что я никогда еще не видывала такого привлекательнаго личика, какъ у моей любимицы.

Мы устроили для дѣтей наверху маленькую пирушку и посадили Пипи на концѣ стола; мы показали дѣтямъ Кадди въ ея подвѣнечномъ платьѣ; они захлопали рученками, закричали. Кадди стала увѣрять ихъ, что она уйдетъ если они не уймутся, и потомъ принялась ихъ цѣловать и обнимать, такъ что мы принуждены были послать туда Принца, чтобы ее выручить. При этомъ я должна, къ сожалѣнію, сказать, что Пипи укусилъ его. Внизу въ это время расхаживалъ уже съ невыразимымъ величіемъ мистеръ Торвидропъ. Онъ съ любовью благословлялъ Кадди и давалъ опекуну моему понять, что счастіе сына онъ считаетъ главною цѣлью своихъ стремленій, что для достиженія этой цѣли онъ жертвуетъ своими личными интересами.

-- Мой милый сэръ,-- сказалъ мистеръ Торвидропъ:-- эти молодые люди будутъ жить со мною; мой домъ довольно великъ для помѣщенія ихъ и они не будутъ стѣснены подъ родительскимъ кровомъ.

Тутъ же были мистеръ и мистриссъ Пардиггль. Мистеръ Пардигглъ, упрямый на видъ господинъ съ прилизанными волосами и въ широкомъ жилетѣ, постоянно разсуждающій густымъ басомъ о насѣкомыхъ, которыя безпокоятъ его самого, о насѣкомыхъ, которыя безпокоятъ мистриссъ Пардиггль, и наконецъ, о насѣкомыхъ, которыя безпокоятъ ихъ пятерыхъ дѣтокъ. Мистеръ Гунтеръ, съ волосами, по обыкновенію, зачесанными назадъ и съ висками, лоснящимися отъ помады, былъ тутъ же, и не въ качествѣ презрѣннаго любовника, а въ качествѣ признаннаго жениха молодой, или если не молодой, то незамужней леди, миссъ Пискъ, которая присутствовала вмѣстѣ съ прочими на этомъ собраніи. Призваніе миссъ Пискъ, какъ объяснилъ мнѣ мой опекунъ, состояло въ томъ, чтобы доказать свѣту, что назначеніи женщины одинаково съ назначеніемъ мужчины, что истинное назначеніе того и другой состоитъ въ постоянномъ обсужденіи общественныхъ дѣлъ и возбужденіи административныхъ вопросовъ. Гостей было мало; по многіе изъ нихъ, какъ и должно было ожидать отъ гостей мистриссъ Джеллиби, посвятили себя исключительно общественнымъ дѣламъ. Кромѣ тѣхъ, о которыхъ я уже упомянула, тутъ была еще чрезвычайно грязная леди, съ чепцомъ, надѣтымъ на бокъ, и съ ярлыкомъ, означающимъ его цѣну, который забыли съ него снять, леди, у которой домъ, по словамъ Кадди, похожъ былъ на заброшенный хлѣвъ. Очень довольный собою джентльменъ, который увѣрялъ, что его признаніе быть всякому братомъ, во который въ то же время былъ весьма холоденъ ко всѣмъ членамъ своей многочисленной семьи, завершалъ собравшееся общество.

Трудно было бы составить общество, которое такъ мало, какъ настоящее, принимало бы участія въ томъ, для чего оно было созвано. Такое мелочное призваніе, какъ домашняя жизнь, было въ глазахъ гостей мистриссъ Джеллиби самою ничтожною, едва лишь приличною вещью. Зато миссъ Пискъ, прежде чѣмъ сѣла за завтракъ, объявила съ величайшимъ негодованіемъ, что мысль о томъ, будто призваніе женщины заключено въ тѣсные предѣлы домашней жизни, есть настоящее насиліе со стороны тираннической воли мужчины. Другою особенностью всѣхъ этихъ господъ было то, что всякій изъ нихъ, избравъ для себя извѣстное призваніе, исключая мистера Гушера, котораго призваніе, какъ я уже упомянула, состояло въ томъ, чтобы восторгаться призваніемъ другихъ людей, вовсе не заботился о чьемъ бы то ни было признаніи, кромѣ своего. Мистриссъ Пардиггль доказывала, что единственная похвальная дѣятельность есть ея дѣятельность вспомоществованія бѣднымъ и расточенія благодѣяній, которыя льнутъ къ несчастнымъ подобно узко сшитому жилету; миссъ Пискъ же утверждала съ своей стороны, что единственная практическая цѣль въ жизни есть освобожденіе женщины отъ власти ея тирана, мужчины. М-съ Джеллиби все это время сидѣла, улыбаясь тому ограниченному взгляду на вещи, который могъ обращать вниманіе на что бы то ни было, кромѣ Борріобула-Ха.

Но я начинаю заходить впередъ и хочу разсказывать о томъ, что случилось послѣ свадебной церемоніи, не успѣвъ еще обвѣнчать Кадди. Мы всѣ отправились въ церковь, и мистеръ Джеллиби простился съ дочерью. У меня не достало бы словъ, чтобы достойно описать, какъ старый мистеръ Торвидропъ, взявъ шляпу подъ мышку, такъ что внутренность ея представлялась дуломъ пушки, и воздѣвъ глаза до самой опушки своего парика, стоялъ позади насъ, вытянувшись и высоко поднявъ плечи, во все продолженіе церемоніи и потомъ сталъ намъ кланяться и говорить привѣтствія. Миссъ Пискъ, которая казалась очень задумчивою и была какъ видно не въ духѣ, смотрѣла на все съ какимъ-то пренебреженіемъ.

Мистриссъ Джеллиби, съ своею спокойною улыбкою и яснымъ взоромъ, казалась наименѣе заинтересованною настоящею церемоніею изъ всѣхъ тутъ бывшихъ.

Мы, какъ водится, возвратились къ завтраку, и мистриссъ Джеллиби заняла мѣсто на переднемъ концѣ, а мистеръ Джеллиби на заднемъ концѣ стола. Кадди опять тихонько убѣжала наверхъ, чтобы обнять дѣтей и сказать имъ, что теперь имя ея -- Торвидропъ. Но эта новость, вмѣсто того, чтобы пріятно удивить Пипи, заставила его повалиться на спину въ порывѣ такого отчаяннаго рева, что я, прибѣжавъ въ дѣтскую, не могла унять его иначе, какъ предложивъ посадить его за большимъ столомъ. Онъ сошелъ внизъ и расположился у меня на колѣняхъ, и мистриссъ Джеллиби, посмотрѣвъ на его фартукъ и сказавъ:

-- Ахъ, негодный Пипи, какой ты еще. дрянной поросенокъ!-- осталась, впрочемъ, кажется, довольною.

Пипи былъ очень уменъ, только, принеся съ собою вырѣзаннаго изъ бумаги кита, онъ хотѣлъ окунуть его голову сначала въ рюмку, потомъ положить эту голову къ себѣ въ ротъ.

Мой опекунъ, по свойственной ему добротѣ и находчивости, старался развеселить эту безжизненную компанію. Никто изъ гостей не могъ, кажется, говорить ни о чемъ, кромѣ одного извѣстнаго избраннаго предмета, и даже объ этомъ предметѣ каждый изъ нихъ могъ разсуждать только въ извѣстномъ кругу и при извѣстныхъ обстоятельствахъ, считая все, что мнѣ этого предмета, этого круга и этихъ обстоятельствъ, нелѣпостью, вздоромъ, ничтожествомъ. Мой опекунъ старался ободрить и развлечь Кадди, старался поддержать ея достоинство и умѣлъ занять всѣхъ довольно приличнымъ образомъ. Что было бы съ нами безъ него, я боюсь подумать, потому что все общество чувствовало презрѣніе къ молодому и молодой, и старому мистеру Торвидропу; старый же мистеръ Торвидропъ, считая себя далеко выше всѣхъ присутствующихъ, не много помогалъ оживленію общества. Наконецъ, настало время, когда бѣдная Кадди должна была отправиться, и когда все ея имущество было уложено въ наемную карету, долженствовавшую отвезти ее вмѣстѣ съ супругомъ въ Грэвзантъ. Трогательно было видѣть, какъ Кадди уцѣпилась въ эту минуту за безотрадный родительскій домъ и съ какою горячею нѣжностью она повисла на шеѣ у своей матери.

-- Мнѣ очень жаль, что я теперь не буду писать подъ диктовку, мама,-- сказала со вздохомъ Кадди,-- Я надѣюсь, что вы меня простите за это?

-- Ахъ, Кадди, Кадди,-- сказала мистриссъ Джеллиби:-- я тебѣ говорила уже тысячу разъ, что я наняла себѣ мальчика, слѣдовательно, объ этомъ нечего и толковать.

-- Не правда ли, что вы на меня не сердитесь, мама? Скажите, что не сердитесь, прежде, чѣмъ я уѣду, мама.

-- Глупенькая Кадди,-- отвѣчала мистриссъ Джеллиби:-- развѣ я кажусь сердитою, развѣ я люблю сердиться, развѣ у меня достаетъ времени на то, чтобы сердиться? Какъ ты могла это подумать!

-- Будьте поласковѣе съ папа, когда меня здѣсь не будетъ, мама!

При этихъ словахъ мистриссъ Джеллиби замѣтила положительнымъ образомъ:

-- Ахъ ты, мечтательница,-- сказала она, слегка трепля Кадди по плечу.-- Ступай себѣ съ Богомъ. Мы съ тобой разстаемся друзьями. Прощай, Кадди, будь счастлива.

Тогда Кадди повисла на своемъ отцѣ и прикладывала его губы къ своимъ, управляя имъ какъ какимъ-нибудь больнымъ ребенкомъ. Все это происходило въ залѣ. Наконецъ, отецъ освободился отъ ея объятій, вынулъ изъ кармана платокъ и сѣлъ на ступеняхъ лѣстницы, облокотившись головою на стѣну. Должно быть, что онъ получалъ вообще отъ стѣнъ какое-нибудь утѣшеніе. Я по крайней мѣрѣ постоянно была этого мнѣніи.

Тутъ Принць взялъ жену свою подъ руку и съ волненіемъ на лицѣ и чрезвычайнымъ уваженіемъ обратился къ отцу, который въ настоящую минуту понималъ все величіе своей роли.

-- Благодарю, благодарю васъ, тысячу разъ благодарю, батюшка!-- произнесъ Принцъ, цѣлуя его руку.-- Я очень признателенъ вамъ за вашу доброту и вниманіе, которое вы обратили на мою женитьбу, и я могу васъ увѣрить, что Кадди вполнѣ раздѣляетъ мои чувства.

-- Вполнѣ,-- проговорила Кадди со вздохомъ:-- вполнѣ!

-- Мой милый сынъ,-- сказалъ мистеръ Торвидропъ:-- и милая дочь, я исполнялъ свой долгъ. Если душа одной незабвенной для меня женщины витаетъ теперь надъ нами и любуется на настоящій союзъ вашъ, то это уже, а равно постоянство вашей привязанности будутъ служить мнѣ наградою. Вы вѣрно не пренебрежете исполненіемъ своего долга, сынъ мой и дочь моя?

-- Никогда, милый батюшка!-- прокричалъ Принцъ.

-- Никогда, никогда, милый мистеръ Торвидропъ!-- проговорила Кадди.

-- Такъ и должно быть,-- отвѣчалъ мистеръ Торвидропъ.-- Дѣти мои, мой домъ вашъ, мое сердце ваше, мое все ваше. Я никогда не разстанусь съ вами; только одна смерть можетъ разлучить насъ. Милый сынъ мой, ты, кажется, хочешь отлучиться на недѣлю?

-- На недѣлю, милый батюшка. Ровно черезъ недѣлю мы воротимся.

-- Любезное дитя мое,-- произнесъ мистеръ Торвидропъ:-- позволь мнѣ, даже при настоящихъ исключительныхъ обстоятельствахъ, напомнить тебѣ о необходимости быть точнымъ и исполнительнымъ. Это чрезвычайно важно при поддержкѣ всякаго рода отношеній и школы; какъ бы онѣ не были заброшены, все-таки требуютъ исполненія обязанности.

-- Ровно черезъ недѣлю, батюшка, мы будемъ дома къ обѣду.

-- Хорошо,-- сказалъ мистеръ Торвидропъ.-- Вы найдете въ моей комнатѣ, милая Каролина, растопленный каминъ и накрытый столь въ моемъ аппартаментѣ. Да, да, Принцъ!-- продолжалъ онъ предвидя со стороны сына какое-то великодушное возраженіе и принимая снова важный видъ.-- Ты и наша Каролина будете еще въ этотъ день у себя гостями и потому отобѣдаете въ моихъ покояхъ. Ну, прощайте, Богъ да благословитъ васъ!

Они отправились. Я не могла отдать себѣ отчета, кому я больше удивлялась -- мистриссъ Джеллиби или мистеру Торвидропу. Ада и опекунъ мой испытывали то же самое недоумѣніе, когда намъ пришлось говорить объ этомъ. Но прежде, нежели мы также успѣли уѣхать, я выслушала совершенно неожиданное и чрезвычайно краснорѣчивое привѣтствіе отъ мистера Джеллиби. Онъ пришелъ ко мнѣ въ залу, взялъ меня за обѣ руки, пожалъ ихъ съ важнымъ видомъ и два раза открылъ ротъ. Я до такой степени предугадывала, что онъ намѣренъ былъ сказать, что произнесла, совершенно растерявшись:

-- Очень рада, сэръ, очень рада. Полноте говорить объ этомъ!

-- Мнѣ кажется, что эта свадьба къ лучшему?-- спросила я моего опекуна, когда мы всѣ трое были на пути къ нашему дому.

-- Я думаю, моя разумница, терпѣніе... мы увидимъ впослѣдствіи.

-- Сегодня не восточный вѣтеръ?-- рѣшилась я спросить его.

Онъ простодушно засмѣялся и отвѣчалъ:

-- Нѣтъ.

-- Но мнѣ кажется, онъ дулъ сегодня утромъ,-- продолжала я.

Онъ опять отвѣтилъ:

-- Нѣтъ.

Моя прелестная спутница тоже отвѣчала въ эту минуту съ полнымъ убѣжденіемъ: "Нѣтъ" и покачала своею маленькою головкою, на которой цвѣты были вплетены въ золотистыя кудри и представляли такимъ образомъ живое изображеніе весны.

-- Много ты знаешь, мой милый баловень,-- сказала я, цѣлуя ее въ припадкѣ восторженной нѣжности; я не могла удержаться въ ту минуту отъ подобнаго увлеченія.

Все это давно уже миновало, но я считаю долгомъ описывать подобныя сцены, потому что онѣ приводятъ мнѣ на память слова людей близкихъ моему сердцу и доставляютъ мнѣ искреннее удовольствіе.

XXXI. Больная и сидѣлка.

Меня какъ-то разъ опять не было дома нѣсколько дней. По возвращеніи, вечеромъ, я отправилась наверхъ къ себѣ въ комнату, чтобы посмотрѣть, какъ Чарли успѣваетъ въ чистописаніи. Письмо казалось мудренымъ занятіемъ для Чарли, которая, повидимому, не надѣлена была отъ природы достаточными силами, чтобы совладать съ перомъ. Въ ея рукѣ всякое перо казалось упрямымъ, скрипѣло, сгибалось, останавливалось, брызгало, прыгало и валилось на бокъ, точно вьючный лошакъ. Странно было видѣть, какія дряхлыя буквы выводитъ молодая рука Чарли. Буквы такія сгорбленныя, сморщенныя, колеблющіяся, а рука ея полная, пухлая. Зато Чарли была необыкновенно способна ко всѣмъ прочимъ дѣламъ и обладала такими проворными пальчиками, какіе мнѣ едва ли случалось видѣть.

-- Хорошо, Чарли,-- сказала я, смотря на написанные образцы буквы О, которое имѣло то четыреугольную форму, то форму треугольника, груши и расходилось концами своими въ разныя стороны:-- хорошо, мы начинаемъ успѣвать. Если мы станемъ выводить О покруглѣе, то рѣшительно отличимся, Чарли.

Тутъ я написала О, потомъ Чарли тоже написала О; но перо не послышалось ея, брызнуло и сдѣлало вмѣсто буквы большое черное пятно.

-- Ничего, Чарли. Со временемъ мы выучимся.

Чарли положила перо, докончивъ страницу; разогнула усталые пальчики, помахала рукою, посмотрѣла на страницу съ важностью, самодовольствіемъ, но и съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ, потомъ встала со стула и съ. ласковымъ видомъ подошла ко мнѣ.

-- Благодарю васъ, миссъ. Позвольте васъ спросить, миссъ, знаете ли вы одну бѣдную особу, по имени Дженни?

-- Жену кирпичника, Чарли? Знаю.

-- Она приходила сюда и говорила мнѣ, въ то время, какъ я пошла прогуляться, что вы знаете ее, миссъ. Она спросила меня, не я ли маленькая служанка молодой леди... она приняла васъ за молодую леди, миссъ... и я отвѣчала, миссъ, что точно такъ.

-- Я думала, что она уже уѣхала изъ нашего околотка, Чарли.

-- Она и уѣзжала, миссъ, но потомъ воротилась туда же, гдѣ жила и прежде... она и Лиза. Вы знаете вѣдь другую бѣдную особу, которую зовутъ Лизой, миссъ?

-- Кажется, что знаю, Чарли, хотя объ имени ея въ первый разъ слышу.

-- Она именно такъ и говорила,-- отвѣчала Чарли,-- Онѣ обѣ воротились, миссъ, и долго бродили взадъ и впередъ, миссъ.

-- Бродили взадъ и впередъ, Чарли, зачѣмъ же это?

-- Да, миссъ.

Если бы Чарли выучилась выводить въ своей тетрадкѣ такія же круглыя буквы, какъ круглы были въ эту минуту глаза ея, смотрѣвшіе на меня, то она прекрасно бы писала.

-- И эта бѣдная особа приходила три или четыре дня сряду, чтобы повидаться съ вами... ей только это и нужно было, какъ она сказала... но васъ не было дома. Она увидала меня, какъ я выходила, миссъ,-- сказала Чарли съ улыбкою, исполненною величайшаго удовольствія и нѣкоторой гордости:-- и по виду приняла меня за вашу служанку!

-- Въ самомъ дѣлѣ, Чарли, это правда?

-- Да, миссъ,-- отнѣчала Чарли:-- совершенная правда,

И Чарли, засмѣявшись въ порывѣ самой простодушной радости, снова округлила глаза свои и смотрѣла такъ серьезно, какъ слѣдовало смотрѣть моей субреткѣ. Я бы никогда не устала смотрѣть на Чарли, какъ она, съ полнымъ сознаніемъ собственнаго достоинства, стояла передо мною съ своимъ юнымъ личикомъ, своею легкою фигурою, манерами, обнаруживавшими твердость характера и дѣтскою восторженностью, которая проявлялась отъ времени до времени самымъ забавнымъ образомъ.

-- Гдѣ же ты ее видѣла, Чарли?-- спросила я.

Наружность моей маленькой субретки приняла нѣсколько печальный видъ, когда она отвѣчала: "У аптеки, миссъ". На Чарли было еще ея черное манто. Я спросила, не больна ли жена кирпичника, но Чарли отвѣчала, что нѣтъ. Тутъ была какая-то другая причина. Какой-то мальчикъ изъ ея хижины уходилъ будто бы къ Сентъ-Альбансу и потомъ отправился самъ не зная куда,

-- Бѣдный мальчикъ!-- сказала Чарли.-- Нѣтъ ни отца, ни матери, нѣтъ никого. Такой же, видно, какимъ былъ бы и Томъ, миссъ, если бы Эмма и я умерли послѣ кончины батюшки,-- сказала Чарли, и ея круглые глаза наполнились слезами.

-- И она ходила для него за лекарствомъ, Чарли?

-- Точно такъ, миссъ,-- отвѣчала Чарли:-- она говорила, что онъ прежде дѣлывалъ то же самое для нея.

Личико моей маленькой служанки было такъ печально, и ея ручки были такъ крѣпко сложены на груди, пока она стояла передо мною и смотрѣла на меня, что мнѣ не трудно было угадать ея мысли.

-- Хорошо, Чарли,-- сказала я:-- кажется, что мы съ тобой не можемъ лучше поступить, какъ идти къ Дженни и узнать, въ чемъ дѣло.

Поспѣшность, съ которою Чарли принесла мнѣ мою шляпку и вуаль и, одѣвъ меня совсѣмъ, закуталась въ теплую шаль, въ которой похожа была на маленькую старушку, достаточно показывала ея готовность. Такимъ образомъ Чарли и я, не сказавъ уже другъ другу болѣе ни слова, вышли изъ дому.

Тогда была холодная, ненастная ночь, и деревья сильно качались отъ вѣтра. Дождь падалъ крупными, тяжелыми каплями въ продолженіе предыдущаго дня и даже съ небольшими промежутками шелъ нѣсколько дней. Впрочемъ, въ то время, какъ мы отправились странствовать, дождя не было. Небо нѣсколько прояснилось, хотя все еще было покрыто облаками и только немногія звѣзды блистали на немъ. На сѣверѣ и на сѣверо-западѣ, гдѣ солнце закатилось назадъ тому часа три, виднѣлся блѣдный, исчезающій отсвѣтъ, отрадный для глаза, но вмѣстѣ и наводящій страхъ. По поверхности этого блѣднѣвшаго горизонта тянулись и колыхались длинныя полосы густого мрака, подобно поверхности моря, внезапно остывшаго въ ту минуту, когда оно только что взволновалось. По направленію къ Лондону красноватый цвѣтъ носился надъ сумрачнымъ пространствомъ, и эта противоположность двухъ отсвѣтовъ, вереницы таинственныхъ мыслей, которыя рождались при видѣ багроваго зарева, отражавшагося на отдаленныя городскія строенія и на лица многихъ тысячъ обитателей столицы, была особенно поразительна.

Въ эту ночь мнѣ рѣшительно не приходило въ голову -- я увѣрена въ томъ -- не приходило въ голову, что должно было скоро со мною случиться. Но впослѣдствіи времени я постоянно вспоминала, что когда мы остановились у садовой калитки посмотрѣть на небо, и когда мы продолжали затѣмъ дорогу, то я мгновенно испытала какое-то неопредѣленное впечатлѣніе, какъ будто я становилась чѣмъ-то отличнымъ отъ того, что я была прежде. Я знаю, что это произошло именно въ то время и въ томъ мѣстѣ. Я всегда соединяла это чувство даже въ позднѣйшую пору моей жизни съ этимъ мѣстомъ и временемъ и со всѣмъ даже постороннимъ, что напоминало объ этомъ мѣстѣ и времени, начиная съ отдаленнаго гула голосовъ городскихъ жителей до лая собаки и стука колесъ, катящихся внизъ по грязной горѣ.

Это было въ субботу ночью, и большая часть людей той деревни, въ вторую мы шли теперь, непремѣнно гдѣ-нибудь нили. Мы нашли деревню болѣе спокойною, чѣмъ мнѣ прежде случалось видѣть ее, хотя столь же жалкою на видъ. Печи топились, и удушливый дымъ несся къ намъ навстрѣчу какимъ-то блѣдно-голубымъ облакомъ.

Мы подошли къ хижинѣ, въ которой виднѣлась тусклая свѣча, стоявшая противъ разбитаго и кое-какъ залѣпленнаго окна. Мы стукнули въ дверь и вошли. Мать маленькаго ребенка, который умеръ, сидѣла на стулѣ по одну сторону небольшого очага; съ противоположной стороны какой-то оборванный мальчикъ, прислонясь къ камину, валялся на полу. Онъ держалъ подъ мышкою, въ видѣ небольшого свертка, обрывокъ какой-то мѣховой шапки и въ то время, какъ онъ старался отогрѣться, онъ вздрагивалъ всякій разъ, когда вздрагивала ветхая дверь или окончена. Помѣщеніе казалось еще тѣснѣе прежняго и отличалось какимъ-то нездоровымъ, страннымъ запахомъ.

Я сначала не подняла своего вуаля, заговоривъ съ женщиною при входѣ нашемъ въ комнату. Мальчикъ тотчасъ-же вскочилъ и сталъ смотрѣть на меня съ выраженіемъ замѣтнаго удивленія и ужаса. Движеніе его было такъ быстро и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ было очевидно, что я была причиною его замѣшательства, что я остановилась и не пошла далѣе.

-- Я не хочу больше идти на кладбище,-- бормоталъ мальчикъ:-- я не хочу туда идти, говорю я вамъ!

Я подняла свой вуаль и начала говорить съ женщиной. Она сказала мнѣ тихимъ голосомъ:

-- Не обращайте на него вниманія, ма'мъ. Онъ скоро придетъ въ свой разумъ,-- и обратясь къ нему произнесла:-- Джо, Джо, скажи хорошенько, въ чемъ дѣло?

-- Я знаю, зачѣмъ она пришла!-- кричалъ мальчикъ.

-- Кто?

-- Эта леди. Она пришла, чтобы взять меня и идти съ нею на кладбище. Я не могу слышать о немъ.

Онъ снова задрожалъ и прислонился къ стѣнѣ съ такою силою, что, казалось, вся избушка закачалась.

-- Онъ только и дѣло, что толковалъ объ этомъ цѣлый день, ма'мъ,-- сказала Дженни кротко.-- Чего ты испугался! Это миледи, Джо, наша леди.

-- Ой ли?-- возразилъ мальчикъ съ сомнѣніемъ и проводя рукою по моему платью, въ то время, какъ пылающіе глаза его были подняты вверхъ.-- Мнѣ кажется, что это другая. На ней есть и шляпка, есть на ней и барское платье, но мнѣ кажется, что это другая.

Маленькая Чарли съ свойственною ей опытностью, когда дѣло коснется человѣка больного или сумасшедшаго, сняла съ себя шляпку и шаль, тихо подошла къ мальчику со стуломъ и посадила его на этотъ стулъ, какъ старушка нянька сажаетъ своего питомца. Юное личико Чарли одно только не согласовалось съ обязанностью няни, но зато тѣмъ живѣе вызывало мальчика на откровенность.

-- Я говорю вотъ что!-- произнесъ мальчикъ,-- Скажите хоть вы мнѣ. Не правда ли, что та леди другая леди?

Чарли покачала головкой и въ то же время систематически обертывала мальчика въ его лохмотья, стараясь его согрѣть, сколько было возможно.

-- О!-- пробормоталъ мальчикъ.-- Я полагаю, что это не она.

-- Посмотрю, не успѣю ли я навести его на путь истинный,-- сказала я.-- Какъ ты себя чувствуешь?

-- Я сначала замерзалъ,-- отвѣчалъ мальчикъ хриплымъ голосомъ, поводя вокругъ себя блуждающими глазами:-- потомъ горѣлъ, потомъ опять замерзалъ и это повторялось по нѣскольку разъ каждый часъ. Меня клонитъ ко сну, я готовъ помѣшаться, я умираю отъ жажды, въ тѣлѣ моемъ каждая кость ноетъ, мучительно ноетъ.

-- Когда онъ пришелъ сюда?-- спросила я женщину.

-- Сегодня утромъ, ма'мъ, я нашла его на одномъ изъ перекрестковъ въ концѣ города. Я знавала его еще прежде въ Лондонѣ. Не такъ ли, Джо?

Если мальчикъ обращалъ на что-нибудь свое вниманіе или поворачивалъ глаза, то это продолжалось одно мгновеніе. Онъ скоро снова началъ качать головою, тяжело потряхивать ею и говорить какъ будто въ какомъ-то томительномъ снѣ.

-- Когда онъ пришелъ изъ Лондона?-- спросила я.

-- Я пришелъ изъ Лондона вчера,-- отвѣчалъ мальчикъ на этотъ разъ самъ за себя, и сильная краска выступила при этомъ у него на лицѣ.-- Я отправлюсь теперь куда попало.

-- Куда онъ идетъ?-- спросила я.

-- Куда попало,-- повторилъ мальчикъ болѣе кроткимъ голосомъ.-- Я шелъ впередъ, долго шелъ впередъ, много подвинулся съ тѣхъ поръ, какъ мнѣ дали суверенъ. Мистриссъ Снагзби, она всегда подсматриваетъ, попрекаетъ меня... Что я ей сдѣлалъ? Всѣ они подсматриваютъ, попрекаютъ. Всякій изъ нихъ только и знаетъ, что это, лишь только я покажусь на дворѣ, до той самой минуты, какъ лягу. А теперь я уже собрался кой-куда. Вотъ я куда иду. Она сказала мнѣ въ улицѣ Одинокаго Тома: ступай туда, внизъ, и какъ она сама изъ Столбенза, то я и выбралъ столбензскую дорогу. Это такая же приличная дорога, какъ и всякая другая.

Оканчивая каждую фразу, онъ обращался къ Чарли.

-- Что намъ съ нимъ дѣлать?-- сказала я, отведя женщину въ сторону.-- Онъ не можетъ пуститься въ дорогу въ такомъ положеніи, если бы у него даже и было какое-нибудь опредѣленное намѣреніе и если бы онъ зналъ, куда онъ идетъ.

-- Я не знаю, ма'мъ, немного больше знаю, чѣмъ мертвый,-- отвѣчала бѣдная женщина, смотря на мальчика съ состраданіемъ.-- Еще, можетъ быть, мертвые люди лучше нашего все знаютъ, только не хотятъ говорить. Я ухаживала здѣсь къ нимъ цѣлый день изъ жалости, давала ему хлѣба и кой-какихъ снадобій, а Лиза между тѣмъ разспрашивала, не приметъ ли кто его къ себѣ (вотъ здѣсь моя малютка въ кровати, дитя ея, но я зову ее своей); я не могу держать его долго, потому что если мужъ мой воротится и найдетъ его здѣсь, онъ, пожалуй, выгонитъ и даже прибьетъ его. Чу! Вотъ Лиза идетъ назадъ.

При этихъ словахъ другая женщина поспѣшно вошла въ комнату; мальчикъ тотчасъ приподнялся, какъ бы въ темномъ предчувствіи того, что ему должно уйти. Какъ маленькій ребенокъ между тѣмъ проснулся, какъ Чарли занялась имъ, вынула его изъ кроватки и стала убаюкивать его -- я этого не замѣтила. Все это она дѣлала съ пріемами опытной и нѣжной матери, какъ будто она снова жила въ антресоляхъ мистриссъ Бляйндеръ съ Томомъ и Эммой. Услужливая подруга хозяйки побывала и тамъ, и сямъ, переговорила много чувствительныхъ фразъ, затрогивала состраданіе и снисходительность всякаго встрѣчнаго; но, кажется, воротилась съ тѣмъ же, съ чѣмъ и пошла.

Сначала говорили ей, что слишкомъ рано еще пріютить такого мальчика на общественный счетъ, а потомъ сказали, что слишкомъ поздно. Одна изъ мѣстныхъ властей посылала ее къ другой власти, та отправляла ее къ первой, и такъ далѣе въ томъ же порядкѣ. Обѣ власти казались весьма опытными и искусными, когда приходилось избѣгать своей обязанности, а не исполнять ее.

-- Теперь,-- сказала пришедшая женщина, тяжело дыша, потому что она бѣжала, и обнаруживая сильный страхъ:-- теперь, Дженни, твой хозяинъ на дорогѣ къ дому и мой недалеко отсталъ отъ него. Господь да помогаетъ бѣдному мальчику! Мы уже ничего не можемъ сдѣлать для него.

Онѣ собрали нѣсколько полупенсовъ и сунули ихъ въ руку мальчику, и такимъ образомъ, въ какомъ-то забвеніи всего окружающаго, частью съ признаками благодарности на лицѣ, частью съ видомъ равнодушія и безчувственности, онъ выбрался изъ дому.

-- Дай-ка мнѣ ребенка-то, миленькая,-- говоритъ мать, обращаясь къ Чарли:-- большое спасибо тебѣ за твои ласки. Дженни, любезная моя подруга, доброй ночи! Молодая леди, если хозяинъ мой не очень раскричится на меня, то я завтра пораспрошу и посмотрю, нельзя ли какъ пристроить мальчика.

Она неспѣшно вышла вонъ, пока мы пѣли для ребенка и старались его убаюкать, и стала съ безпокойствомъ смотрѣть на дорогу, но которой долженъ былъ придти ея пьяный мужь.

Я боялась оставаться тутъ долѣе; притомъ, если бы я стала говорить съ которою-либо изъ женщинъ, то только привела бы ихь въ большее замѣшательство. Но я сказала въ то же время Чарли, что мы не должны оставить мальчика, которому угрожаетъ смерть. Чарли, которая знала гораздо лучше меня, что нужно дѣлать, и которой проворство равнялось быстротѣ ея воображенія, пустилась впередъ меня, и мы скоро догнали Джо близъ кирпичнаго сарая.

Я думаю, что онъ началъ свое странствованіе съ какимъ-нибудь узелкомъ или сверткомъ, и что потомъ это у него было украдено или потеряно имъ самимъ. Онъ все продолжалъ нести обрывокъ мѣховой шапки подъ мышкой, свернувъ ее въ трубку, хотя самъ шелъ съ открытой головою по дождю, который шелъ постоянно. Джо остановился, когда мы его окликнули, и опять какъ будто испугался, когда я подошла къ нему. Онъ стоялъ, устремивъ на меня блестящіе глаза свои, и дрожалъ всѣмъ тѣломъ.

Я сказала ему, чтобы онъ пошелъ съ нами, и что мы постараемся приготовить ему ночлегъ.

-- Мнѣ не нужно ночлега,-- отвѣчалъ онъ.-- Я могу лечь промежъ горячихъ кирпичей.

-- Да развѣ ты не знаешь, что тамъ люди умираютъ?-- возразила Чарли.

-- Они умираютъ вездѣ, гдѣ угодно,-- сказалъ мальчикъ.-- Они умираютъ въ своихъ квартирахъ; она знаетъ гдѣ; я ей показывалъ; они умираютъ и въ толпѣ, на глазахъ у народа. Вообще имъ, кажется, проще умереть, чѣмъ прожить долго.

Потомъ онъ съ усиліемъ прошепталъ, обращаясь къ Чарли:

"Неужели это не та самая? Развѣ ихъ есть не одна?"

Чарли взглянула на меня съ нѣкоторымъ испугомъ. Я тоже почувствовала боязнь, когда мальчикъ сталъ смотрѣть на меня такимъ образомъ.

Онъ повернулся и пошелъ впередъ, когда я сдѣлала ему утвердительный знакъ головою. Видя, что я произвожу на него сильное вліяніе, я направила путь свой прямо къ дому. Онъ былъ недалеко; нужно было только подняться на вершину небольшого холма. Однако я сомнѣваюсь, чтобы мы могли дойти безъ посторонней помощи, потому что ноги мальчика ступали невѣрно и дрожали. Впрочемъ, онъ не жаловался и, кажется, вообще чрезвычайно мало думалъ о самомъ себѣ.

Оставивъ его на минуту въ залѣ, гдѣ онъ пріютился въ углу у окна, обнаруживая совершенное равнодушіе, очень непонятное, впрочемъ, въ подобную минуту -- равнодушіе къ комфорту и блеску, которые его окружали, я вошла въ гостиную, чтобы переговорить съ моимъ опекуномъ. Тамъ я нашла мистера Скимполя, который пріѣхалъ въ наемной каретѣ совершенно неожиданно, какъ это часто случалось ему дѣлать, не взявъ съ собой никакого платья и заимствуя все необходимое у другихъ.

Они тотчасъ вышли со мною, чтобы посмотрѣть на мальчика. Слуги тоже собрались въ залѣ; а онъ между тѣмъ стоялъ у окна возлѣ Чарли и дрожалъ всѣмъ тѣломъ подобно какому-нибудь раненому животному.

-- Это печальное обстоятельство,-- сказалъ мой опекунъ, сдѣлавъ ему два-три вопроса, погладивъ его рукою и посмотрѣвъ ему въ глаза.-- Что ты скажешь, Леонардъ?

-- Вы бы лучше сдѣлали, если бы удалили его,-- сказалъ мистеръ Скимполь.

-- Что ты хочешь этимъ сказать?-- спросилъ мой опекунъ съ строгимъ видомъ.

-- Мой милый Джорндисъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- вы знаете, что я такое; я дитя. Побраните меня, если я заслуживаю этого. Но у меня есть врожденное нерасположеніе къ подобнымъ вещамъ. Оно было всегда во мнѣ, когда я еще занимался медицинскою практикою. Надо вамъ сказать, что онъ очень ненадеженъ. Съ нимъ довольно опасный припадокъ лихорадки.

Мистеръ Скимполь снова вышелъ изъ залы въ гостиную, сказалъ это какъ будто вскользь и потомъ сѣлъ на табуретъ передъ фортепьяно, возлѣ котораго мы стояли.

-- Вы бы лучше сдѣлали, если бы удалили его,-- сказалъ мистеръ Скимполь, весело глядя на насъ.-- Пожалуй, я съ вами согласенъ; но зато вѣдь я дитя, и я не имѣю претензій быть чѣмъ-либо другимъ. Если вы опять пошлете его идти на всѣ четыре, стороны, то вы только поставите его въ то же самое положеніе, въ которомъ онъ уже былъ. Онъ не будетъ выпровоженъ хуже, чѣмъ былъ выпровоженъ. Вы можете даже чѣмъ-нибудь осчастливить его. Дайте ему шесть пенсовъ, или пять шиллинговъ, или пять фунтовъ -- вы вѣдь счетчицы, а я вовсе нѣтъ... и развяжитесь съ нимъ совсѣмъ.

-- Что же онъ будетъ дѣлать тогда?-- опросилъ мой опекунъ.

-- Готовъ прозакладывать свою жизнь,-- сказалъ мистеръ Скимполь, пожимая плечами, съ своею добродушною улыбкою:-- что я не имѣю и малѣйшаго понятія о томъ, что мальчикъ будетъ дѣлать въ такомъ случаѣ. Но я не сомнѣваюсь также, что онъ хоть что-нибудь да будетъ дѣлать.

-- Не ужасна ли только эта мысль,-- сказалъ мой опекунъ, которому я наскоро объяснила, какъ безполезны были усилія двухъ женщинъ:-- не ужасна ли эта мысль,-- продолжалъ онъ, ходя взадъ и впередъ и перебирая себѣ волосы:-- что будь это несчастное созданіе какимъ-нибудь пойманнымъ преступникомъ, и ему отворились бы двери любого госпиталя, и о немъ стали бы заботиться, какъ о какомъ угодно больномъ мальчикѣ въ государствѣ.

-- Мой милый Джорндисъ,-- замѣтилъ мистеръ Скимполь:-- вы извините неосновательность вопроса, который вамъ сдѣлаетъ человѣкъ, совершенно неопытный въ практическихъ дѣлахъ: почему бы и ему не быть пойманнымъ и посаженнымъ подъ стражу?

Опекунъ мой остановился и взглянулъ на него съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ веселости и гнѣва на лицѣ.

-- Нашъ молодой другъ не лишенъ, какъ кажется, нѣкоторой нѣжности организма,-- продолжалъ мистеръ Скимполь, не смущаясь и съ совершеннымъ хладнокровіемъ.-- По моему, было бы благоразумнѣе и въ нѣкоторой степени похвальнѣе съ его стороны, если бы онъ высказалъ хотя худо направленную энергію, которая бы заставила посадить его въ тюрьму. Тогда дѣло получило бы печать предпріимчивости и, слѣдовательно, почти поэтическій характеръ.

-- Я увѣренъ,-- возразилъ мой опекунъ, продолжая ходить въ раздумьи по комнатѣ:-- я увѣренъ, что въ цѣломъ свѣтѣ не найдется еще ребенка, подобнаго тебѣ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказалъ мистеръ Скимполь.-- Очень можетъ быть, что вы и правы! Но, признаюсь вамъ, я рѣшительно не вижу причины, почему бы нашему молодому другу, въ его положеніи, не постараться усвоить себѣ тотъ поэтическій характеръ, который, кажется, самъ навязывается ему. Онъ, безъ сомнѣнія, рожденъ съ извѣстнымъ аппетитомъ; вѣроятно, что, когда онъ въ болѣе удовлетворительномъ состояніи здоровья, у него даже прекрасный аппетитъ. Все это очень хорошо. Въ обыкновенный свой обѣденный часъ, который, вѣроятно, приходится около полудня, нашъ молодой другъ говоритъ, обращаясь къ обществу: "Я голоденъ, не будете ли вы столько добры, чтобы вынуть вашу ложку и накормить меня?" Общество, которое приняло на себя главныя распоряженія по снабженію человѣчества ложками и которое увѣряетъ, что у него есть ложка и для нашего молодого друга, сверхъ чаянія, не показываетъ, не даетъ этой ложки. Тогда нашъ молодой другъ говоритъ: "Въ такомъ случаѣ вы должны извинить меня, если я самъ возьму эту ложку". Вотъ что казалось бы мнѣ подвигомъ худо направленной энергіи, въ которой есть извѣстная частица благоразумія и извѣстная частица поэзіи. Такимъ образомъ я не знаю теперь, почему бы мнѣ принять менѣе участія въ нашемъ молодомъ другѣ при подобномъ поведеніи съ его стороны, нежели когда онъ является простымъ лишь бродягою, которымъ всякій сумѣетъ быть.

-- Между тѣмъ,-- рѣшилась я замѣтить:-- ему становится все хуже и хуже.

-- Между тѣмъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь съ свойственною ему кротостью и спокойствіемъ:-- между тѣмъ, какъ замѣчаетъ миссъ Соммерсонъ, по внушенію своего практическаго благоразумія, ему становится все хуже и хуже. Потому я тѣмъ болѣе совѣтую вамъ развязаться съ нимъ, пока съ нимъ не сдѣлалось еще хуже.

Добродушное выраженіе, съ которымъ онъ произнесъ эти слова, я думаю, никогда не изгладятся изъ моей памяти.

-- Какъ же быть, моя маленькая женщина,-- замѣтилъ опекунъ мой, обращаясь ко мнѣ:-- конечно, я могу такъ сдѣлать, чтобы его помѣстили въ какое-нибудь надежное мѣсто, могу настоять на этомъ, хотя очень непріятно, что при его положеніи должно прибѣгать къ подобнымъ мѣрамъ. Но теперь уже очень поздно, ночь ненастная, а мальчикъ и безъ того чрезвычайно утомился. Въ сараѣ надъ конюшнями есть, кажется, кровать, лучше бы уложить его тамъ до утра, когда можно будетъ пріодѣть и отпустить его. Мы такъ и сдѣлаемъ.

-- О!-- сказалъ мистеръ Скимполь, держа руки на клавишахъ фортепьяно, пока мы выходили изъ комнаты:-- вы намѣрены отправиться теперь къ нашему молодому другу?

-- Да,-- сказалъ мой опекунъ.

-- Какъ я завидую вашей комплекціи, Джорндисъ!-- воскликнулъ мистеръ Скимполь съ шуточною восторженностью.-- Васъ не останавливаютъ никакія затрудненія, точно такъ же, какъ и миссъ Соммерсонъ. Вы во всякое время готовы что-нибудь дѣлать и идти куда бы то ни было. Вотъ что значитъ воля! У меня вообще нѣтъ воли, и я не желаю, впрочемъ, имѣть ее, или просто на просто не могу имѣть воли.

-- Ты, я думаю, ничего не можешь присовѣтовать въ пользу мальчика?-- спросилъ мой опекунъ, обернувшись вполовину и смотря себѣ черезъ плечо съ полунедовольнымъ выраженіемъ, только съ полунедовольнымъ выраженіемъ, потому что онъ всегда разумѣлъ мистера Скимподя человѣкомъ, которому нельзя вмѣнять въ вину его слова и поступки.

-- Мой милый Джорндисъ, я замѣтилъ у него въ карманѣ баночку успокоительнаго и прохлаждающаго лекарства, и лучше ничего нельзя для него придумать, какъ заставить его принять это лекарство. Вы можете также приказать людямъ, чтобы постель его спрыснули немного уксусомъ, воздухъ въ комнатѣ сдѣлали въ мѣру холоднымъ и самого больного одѣли потеплѣе. Впрочемъ, очень невѣжливо съ моей стороны давать какія бы то ни было наставленія. Миссъ Соммерсонъ такъ знаетъ всѣ подробности дѣла, она до такой степени способна въ самымъ мельчайшимъ распоряженіямъ, что нечего ее учить въ подобномъ случаѣ.

Мы воротились въ залу и объяснили Джо, что мы намѣрены съ нимъ сдѣлать. Чарли повторила ему наши слова; но онъ принималъ ихъ по прежнему съ какимъ-то лѣнивымъ равнодушіемъ, съ усиліемъ заставляя себя смотрѣть на то, что происходило вокругъ него, какъ будто попеченія наши касались не его, а кого-нибудь другого. Слуги наши приняли полное участіе въ страдальцѣ, старались всѣми мѣрами помочь ему, такъ-что комната была очень скоро приготовлена. Черезъ дворъ, который былъ сыръ, перенесли его тепло закутаннымъ. Чарли управляла всѣми распоряженіями, ходила взадъ и впередъ изъ сарая въ долгъ, стараясь доставить ему желаемый комфортъ. Мой опекунъ тоже сходилъ посмотрѣть на мальчика передъ тѣмъ, какъ его уложили въ постель, и отдалъ мнѣ обо всемъ отчетъ по возвращеніи въ Ворчальную, гдѣ онъ собирался писать письмо касательно участи мальчика; письмо это посланный долженъ былъ отнести на другой день рано утромъ. По словамъ моего опекуна, мальчикъ чувствовалъ себя лучше и готовъ былъ заснуть. Онъ сказалъ мнѣ, чтобъ дверь въ его комнату заперли снаружи на случай, если онъ будетъ въ безпамятствѣ; но вмѣстѣ съ тѣмъ устроили все такъ, что при малѣйшемъ шумѣ, который бы онъ произвелъ, его можно было услышать.

Ада сидѣла все это время въ нашей комнатѣ, чувствуя сильный насморкъ; потому мистеръ Скимполь оставался одинъ и развлекалъ себя тѣмъ, что игралъ отрывки патетическихъ арій и изрѣдка даже напѣвалъ ихъ, сколько можно было разслушать издали, съ большимъ чувствомъ и выраженіемъ. Когда мы пришли къ нему въ гостиную, онъ сказалъ, что намѣренъ спѣть намъ маленькую балладу, которая пришла ему въ голову "по поводу нашего молодого друга", и онъ запѣлъ слѣдующіе стихи о крестьянскомъ мальчикѣ:

Вытолкнутъ на бѣлый снѣгъ, чтобъ скитаться весь свой вѣкъ,

Не имѣть родного крова, въ жизни ласковаго слова

Отъ отца не услыхать.

Мистеръ Скммполь пѣлъ съ большимъ искусствомъ и въ заключеніе сказалъ намъ, что эта пьеса всегда производила на него сильное впечатлѣніе.

Онъ былъ очень веселъ во все продолженіе вечера; "онъ рѣшительно распѣвалъ", говоря его собственными словами, видя, какіе "даровитые и дѣльные люди его окружаютъ". Наливъ себѣ рюмку бишоффу, онъ провозгласилъ тостъ "за здоровье нашего молодого друга!", потомъ съ веселымъ видомъ сталъ дѣлать предположенія, нельзя ли ему попасть современемъ въ лордъ-мэры Лондона. Тогда онъ не преминулъ бы основать Джорндисовскій Институтъ, Соммерсоновскую Богадѣльню и маленькую корпорацію странниковъ къ Сентъ-Альбансу. Онъ нисколько не сомнѣвается, говорилъ онъ, что это прекрасный и достойный мальчикъ въ своемъ родѣ, но что путь, избранный имъ, не приходится подъ стать пути, избранному Леонардомъ Скимполемъ; то, чѣмъ сдѣлался Леопардъ Скимполь, онъ самъ достигъ этого къ своему невыразимому удивленію, когда онъ впервые далъ себѣ въ томъ отчетъ. Онъ принялъ себя въ свое знакомство со всѣми своими ощущеніини и считалъ дѣломъ здравой философіи разрабатывать данный матеріалъ, какого бы качества онъ ни былъ. Мы, по его мнѣнію, поступили бы точно также.

Послѣднее донесеніе, сдѣланное намъ Чарли, состояло въ томъ, что мальчикъ успокоился. Изъ окна моей комнаты можно было видѣть свѣтъ фонаря, который оставили у него зажженнымъ, и я легла въ постель съ пріятнымъ убѣжденіемъ, что мальчикъ не лишенъ на нынѣшнюю ночь крова.

Утромъ, на разсвѣтѣ, на дворѣ было сильное движеніе, раздавались громкіе разговоры, которые и разбудили меня. Пока я одѣвалась, я выглянула изъ окна и спросила одного изъ людей, который показался мнѣ особенно сострадательнымъ наканунѣ, не случилось ли какого-нибудь несчастія въ домѣ. Фонарь все еще горѣлъ въ слуховомъ окнѣ сарая.

-- Да, все о мальчикѣ толкуемъ, миссъ,-- отвѣчалъ онъ.

-- А развѣ ему хуже?-- спросила я.

-- Совсѣмъ пропалъ, миссъ.

-- Умеръ!

-- Что вы, миссъ, нѣтъ! Ушелъ самымъ мудренымъ образомъ.

Въ какое время ночи онъ ушелъ и какимъ способомъ, это казалось навсегда неразрѣшимымъ. Такъ какъ дверь была въ томъ же положеніи, какъ и наканунѣ, и такъ какъ фонарь по прежнему свѣтился на окнѣ, то оставалось предположить, что больной вылѣзъ чрезъ подъемную дверь въ полу, которая соединяла комнату его съ пустымъ амбаромъ, бывшимъ внизу. Но видно что онъ опять заперъ эту дверь, если дѣйствительно онъ чрезъ нее пролѣзъ, потому что даже нельзя было замѣтить, что кто-либо поднималъ ее. Догадкамъ не было конца. Наконецъ, мы рѣшили, что, вѣроятно, когда съ больнымъ сдѣлалось ночью безпамятство, то, преслѣдуя какой-нибудь воображаемый предметъ или подчиняясь какому-нибудь безотчетному страху, онъ тѣмъ или другимъ способомъ выскочилъ въ этомъ, болѣе чѣмъ безнадежномъ, положеніи. Всѣ мы раздѣляли это грустное убѣжденіе, кромѣ мистера Скимполя, который повторялъ, съ свойственною ему легкостью выраженія, что вѣроятно нашему молодому другу пришло въ голову, что онъ не очень пріятный гость, подвергаясь сильнымъ припадкамъ лихорадки, и что онъ безъ сомнѣнія, по чувству врожденной вѣжливости, избавилъ хозяевъ своихъ отъ затруднительнаго положеніи въ которое поставилъ ихъ своимъ присутствіемъ.

Всевозможныя разысканія были сдѣланы и всѣ норки и уголки обшарены. Кирпичныя печи также осмотрѣны. Люди обошли всѣ хижины, разспрашивали въ особенности двухъ женщинъ, которыя наканунѣ пріютили мальчика: но онѣ рѣшительно ничего не знали о немъ, и удивленіе, выраженное ими при этомъ, было совершенно естественно. Погода все это время была слишкомъ дождлива, а предыдущая ночь въ особенности слишкомъ сыра, чтобы можно было надѣяться на отысканіе слѣдовъ по землѣ. Заборы, ямы, стѣны, колодцы, стоги сѣна, хлѣбные скирды были осмотрѣны людьми на значительное разстояніе, въ надеждѣ отыскать гдѣ-нибудь мальчика, лишившагося чувствъ или даже умершаго; но ничто не указывало ни малѣйшихъ признаковъ того, чтобы онъ находился тутъ по близости. Съ того самаго времени, какъ онъ былъ оставленъ на чердакѣ, онъ рѣшительно исчезъ.

Поиски продолжались цѣлые пять дней. Нельзя сказать, чтобы они и впослѣдствіи прекратились, но по крайней мѣрѣ вниманіе мое было привлечено тогда совершенно другими предметами. Когда Чарли снова занималась письмомъ въ моей комнатѣ вечеромь, и я сидѣла противъ ея столика, я почувствовала, что столъ дрожитъ. Взглянувъ на дѣвочку, я увидала, что она трясется всѣмъ тѣломъ.

-- Чарли,-- сказала я:-- тебѣ вѣрно холодно?

-- Должно быть такъ, миссъ,-- отвѣчала она.-- Я сама не знаю хорошенько, что это такое. Я не могу быть совершенно спокойною. Я это же самое чувствовала и вчера и въ это же самое время, миссъ. Не безпокойтесь, пожалуйста, вѣрно я больна.

Я услыхала голосъ Ады снаружи и поспѣшила тотчасъ къ двери, которая соединяла мою комнату и нашу маленькую гостиную; я заперла эту дверь. Я едва успѣла это сдѣлать, потому что Ада стучала въ дверь въ то самое время, какъ рука моя держалась еще за ключъ.

Ада говорила мнѣ, чтобы я впустила ее; но я отвѣчала: "Не теперь, моя милая. Подожди. Поди пока къ себѣ. Нѣтъ ничего особенно интереснаго; я сейчасъ сама къ тебѣ приду". Ахъ, много, много времени прошло до тѣхъ поръ, пока моя милая подруга и я снова сдѣлались неразлучными.

Чарли сдѣлалась больна. Въ теченіе двѣнадцати часовъ ей становилось все хуже и хуже. Я перевела ее къ себѣ въ комнату, положила ее на мою постель и сѣла возлѣ нея, чтобы ухаживать за нею. Я все разсказала моему опекуну, объяснила ему причину, почему я считаю необходимымъ отдѣлиться отъ всѣхъ живущихъ въ домѣ, и почему въ особенности я избѣгаю сходиться съ моею милою подругою. Въ первое время она очень часто подходила къ двери, звала меня и даже упрекала со вздохами и слезами; но я написала къ ней длинное письмо, говоря, что она заставляетъ меня безпокоиться и дѣлаетъ меня несчастною, и умоляла ее, если она маня любитъ и желаетъ меня совершенно успокоить, не подходить ко мнѣ ближе, чѣмъ садовое окошко. Послѣ этого она приходила подъ окно, даже чаще, чѣмъ подходила къ двери; и если я любила слушать ея милый для меня голосъ прежде, нежели мы были разлучены обстоятельствами, то какъ полюбила я его, когда стояла передъ окномъ, спрятавшись за драпри, слушая и отвѣчая ей, но не смѣя взглянуть на нее! Какъ полюбила я ея голосъ впослѣдствіи, когда настали еще болѣе тяжкія времена!

Въ нашу маленькую гостиную принесли для меня кровать; а я, оставивъ дверь отворенною, соединила такимъ образомъ двѣ комнаты въ одну, тѣмъ болѣе, что Ада совершенно оставила эту часть дома. Въ домѣ нашемъ и даже по близости дома не было, можетъ быть, ни одного слуги, который бы не согласился съ полною готовностью приходить ко мнѣ во всякій часъ дня и ночи, безъ малѣйшаго опасенія или неудовольствія; но я признала за лучшее выбрать одну пожилую женщину, которая никогда не приходила къ Адѣ, и которую я просила являться ко мнѣ со всѣми возможными предосторожностями. При помощи ея я находила случай прогуливаться на воздухѣ съ моимъ опекуномъ, когда мы были увѣрены, что не встрѣтимъ Аду. Даже и въ этомъ положеніи я видѣла отовсюду самое искреннее вниманіе во всѣхъ случаяхъ.

Такимъ образомъ бѣдная Чарли разнемогалась, болѣе и болѣе подчинялась недугу и была очень близка къ смерти; въ этомъ состояніи она проводила дни и ночи на пролетъ безъ всякаго сна. Она была такъ терпѣлива, такъ далеко отъ малѣйшей жалобы, отличалась такою привлекательною твердостью духа, что часто, сидя возлѣ моей маленькой субретки и держа ея голову на рукахъ моихъ -- въ этомъ положеніи, и исключительно въ этомъ, она чувствовала себя покойною и изрѣдка забывалась -- я молча молила нашего Небеснаго Отца не допустить меня оставить втунѣ урокъ, даваемый мнѣ моею младшею сестрою.

Мнѣ было очень грустно думать, что привлекательное личико Чарли должно сильно измѣниться и быть обезображеннымъ, если бы даже она и выздоровѣла -- она была еще совершенное дитя по своимъ пухлымъ щечкамъ съ ямками -- но эта мысль по большей части оставляла меня при видѣ сильной опасности, въ которой находилась больная. Когда она была уже очень ненадежна и когда ея разстроенное воображеніе напоминало ей страданіе ея престарѣлаго отца и горькую участь его маленькихъ дѣтей, она все-таки находила единственное успокоеніе, отдыхая на рукахъ моихъ и менѣе жаловалась на мучительный бредъ, который почти не покидалъ ея. Въ подобныя минуты мнѣ постоянно приходило въ голову, какъ скажу я двумъ оставшимся малюткамъ, что юная сестра ихъ, которая умѣла, по движенію своего нѣжнаго сердца, служить имъ матерью въ годину испытанія, что эта малютка умерла!

Было время, когда Чарли, привязавшись ко мнѣ всею душою, болтала со мною, увѣряла меня въ своей любви къ Тому и Эммѣ и повторяла всегда свое убѣжденіе, что Томъ выйдетъ прекраснымъ человѣкомъ. Въ это былое время Чарли разсказывала мнѣ, какъ она для утѣшенія отца своего читала ему книги, по крайнему разумѣнію, читала про юношу, единственнаго сына бѣдной вдовы, котораго увезли изъ дому для погребенія, читала про дочь вельможи, чудеснымъ образомъ исцѣленную на смертномъ одрѣ. И Чарли говаривала мнѣ, что когда отецъ ея умеръ, она часто молилась на колѣняхъ и, въ припадкѣ сильнаго прилива горести, просила у Бога, чтобы и ея покойный родитель точно также былъ изведенъ изъ гроба и возвращенъ несчастнымъ дѣтямъ, и что если ей самой не суждено оправиться и слѣдуетъ также умереть, то можетъ быть и Тому придетъ въ голову возносить за нее тѣ же самыя молитвы къ престолу Всевышняго.

Но, при всѣхъ различныхъ переходахъ болѣзни, Чарли ни разу не теряла тѣхъ привлекательныхъ качествъ, о которыхъ я упоминала. И многія, многія изъ этихъ качествъ, какъ я болѣе и болѣе, и болѣе убѣждалась, должно было отнести къ ея надеждѣ на бдительность Ангела хранителя и къ твердой вѣрѣ въ Бога, которую всегда сохранялъ ея несчастный родитель.

Однако, Чарли не умерла. Медленно и шатко перешла она опасный кризисъ, оставаясь долго между жизнью и смертью, и, наконецъ начала поправляться. Надежда, которой, впрочемъ, я и въ началѣ не оставляла совершенно, что Чарли опять придетъ въ прежнее положеніе, скоро начала получать большую и большую поддержку. Съ удовольствіемъ замѣчала я, что она по прежнему становилась ребенкомъ, и что къ ней возвращалась ея живость и веселость.

Незабвенно было для меня то утро, когда я могла передать все это Адѣ, стоявшей въ саду; никогда не забуду я и того вечера, когда Чарли и я пили, наконецъ, чай по прежнему вмѣстѣ въ сосѣдней комнатѣ. Но въ тотъ же самый вечеръ я почувствовала сильный ознобъ. Къ счастію для насъ обѣихъ, только по совершенномъ выздоровленіи Чарли, когда она могла уже спокойно засыпать, я начала убѣждаться, что болѣзнь ея перешла ко мнѣ. Я была еще, впрочемъ, въ состояніи скрыть то, что я почувствовала за чаемъ, но въ скоромъ времени я увидала, что мнѣ придется идти по слѣдамъ Чарли.

Рано утромъ я могла еще привѣтствовать любимицу мою, стоявшую въ саду, и говорить съ нею долго по обыкновенію. Но во мнѣ оставалось какое-то странное впечатлѣніе, какъ будто я ходила ночью по комнатамъ; я чувствовала что-то въ родѣ безпамятства, хотя и сохраняла сознаніе о томъ, гдѣ я была. Мысли мои мѣшались и много овладѣвало непонятное чувство, какъ будто я полнѣю и разростаюсь до чудовищныхъ размѣровъ. Вечеромъ мнѣ сдѣлалось такъ дурно, что я рѣшилась предупредить Чарли; съ этою цѣлью я спросила:

-- Ты совершенно оправилась, Чарли, не правда ли?

-- О да, совершенно!-- сказала Чарли.

-- Довольно оправилась для того, чтобы тебѣ можно было открыть секретъ, Чарли?

-- Совершенно можно, миссъ!-- вскричала Чарли.

Но расцвѣтшее личико Чарли совершенно потеряло свое оживленное выраженіе, когда она прочитала мою тайну у меня на лицѣ; она встала съ кресла, упала ко мнѣ на грудь и сказала.

-- О, миссъ, я въ этомъ виновата, я въ этомъ виновата!-- и много говорила она въ эту минуту отъ полноты благодарнаго сердца.

-- Теперь, Чарли,-- сказала я, давъ ей нѣсколько успокоиться,-- если я сдѣлаюсь больна, моя главная надежда, говоря по-человѣчески, будетъ на тебя. И если ты не будешь такъ же спокойна и тверда, какъ была ты во время своей собственной болѣзни, то надежда эта никогда не оправдается, Чарли.

-- Если вы мнѣ позволите только, миссъ, немножко плакать, когда мнѣ будетъ слишкомъ тяжело,-- сказала Чарли:-- о! моя милая, безцѣнная!-- если вы мнѣ позволите плакать хоть изрѣдка, моя милая миссъ (съ какою нѣжностью и самоотверженіемъ произносила она эти слова, обнимая меня въ то же время, я не могу вспомнить безъ слезъ), тогда я буду вполнѣ довольна!

Я позволила Чарли плакать, когда ей вздумается, и мы были обѣ очень успокоены одна насчетъ другой.

-- Теперь вы можете на меня положиться, миссъ, сколько вамъ будетъ угодно,-- сказала Чарли спокойно.-- Я буду исполнять все, что вы мнѣ прикажете.

-- На первый разъ я распоряжусь объ очень немногомъ, Чарли. Я скажу твоему доктору, что я себя несовсѣмъ хорошо чувствую и что ты будешь ухаживать за мною.

За это бѣдный ребенокъ благодарилъ меня отъ всего сердца.

-- А утромъ, когда ты услышишь, что миссъ Ада въ саду, и я не буду въ состояніи подойти къ окну, по обыкновенію, ты скажешь ей, что я сплю, что я сама очень утомилась и заснула. Затѣмъ держи комнату, какъ я держала ее, Чарли, и не впускай сюда никого.

Чарли обѣщала все исполнить, и я тотчасъ же прилегла, потому что чувствовала уже большую тягость. Ночью я видѣлась съ докторомъ и просила у него одной милости, чтобы онъ не говорилъ пока никому въ домѣ о моей болѣзни. У меня осталось очень смутное воспоминаніе объ этой ночи, расплывавшейся въ день, объ этомъ днѣ, превращавшемся для меня въ ночь; но на слѣдующее утро я могла еще подойти къ окну и говорить съ любимицей души моей.

На другое утро я услыхала ея милый голосъ -- Боже, какъ онъ отраденъ для меня даже по воспоминанію -- услыхала изъ саду. Я попросила Чарли, не безъ труда, потому что я могла говорить только съ усиліемъ, идти и сказать, что я сплю. Я услыхала затѣмъ отвѣтъ Ады, произнесенный шопотомъ: "Ради самого Бога, не безпокой ея, Чарли".

-- Ну, что, какъ смотритъ теперь единственный предметъ моей гордости, Чарли?-- спросила я.

-- Огорчена, миссъ,-- отвѣчала Чарли, заглянувъ снова въ окно:-- она все посматриваетъ сюда.

Я представила себѣ въ эту минуту ея очаровательные голубые глаза, всегда полные искренней привязанности, когда она смотрѣла на меня.

Я подозвала Чарли къ себѣ и передала ей послѣднее приказаніе.

-- Послушай, Чарли, когда она узнаетъ, что я больна, она будетъ стараться придти въ эту комнату; не впускай ее, Чарли, если ты меня истинно любишь, не впускай ни за что въ свѣтѣ! Чарли, если только ты ее впустишь, хотя бы для того, чтобы разъ взглянуть на меня, какъ я здѣсь лежу, я тотчасъ же умру, Чарли.

-- Ни за что! ни за что!-- проговорила Чарли съ твердостью.

-- Я вѣрю этому, моя милая Чарли. Теперь поди сюда, посиди со мною и дотронься до меня своею ручкою. Я не могу видѣть тебя, Чарли, я ослѣпла.

XXXII. Назначенное время.

Въ Линкольнъ-Инѣ ночь; впрочемъ, въ этой мрачной, плачевной юдоли казуистическихъ тѣней тяжущіеся всегда ходятъ не иначе, какъ ощупью; оплывшія свѣчи загашены и дымятся въ канцеляріяхъ; писцы сбѣжали уже по обитымъ деревяннымъ лѣстницамъ и разсѣялись. Часовой колоколъ, который пробилъ девять, прекратилъ свои болѣзненные вопли, издаваемые имъ совершенно по пустому, ворота заперты, и ночной сторожъ, одаренный чрезвычайно мощною сонливостью, стережетъ домъ, сидя въ своей каморкѣ. Изъ ряда оконъ, выходящихъ на лѣстницу, и отъ тусклыхъ лампъ едва брезжетъ блѣдный, унылый свѣтъ.

На Подворьѣ Крука, гдѣ живетъ лордъ Канцлеръ въ лавкѣ грязнаго тряпья и лохмотьевъ, замѣчается общее стремленіе къ пиву и ужину. Мистриссъ Пайперъ и мистриссъ Перкинсъ, которыхъ сыновья увлекались въ это время съ нѣкоторыми изъ своихъ избранныхъ знакомыхъ игрою въ кулички, и которыя нѣсколько часовъ сидятъ уже точно въ засадѣ въ одномъ изъ закоулковъ переулка Чапсри, или принимаются мести проулокъ къ великому неудовольствію прохожихъ, мистриссъ Пайперъ и мистриссъ Перкинсъ произносятъ своимъ дѣтямъ напутствія ко сну, и теперь останавливаются только на крыльцѣ, чтобы обмѣняться нѣсколькими словами. У мистера Крука и его жильца, фактъ, что мистеръ Крукъ постоянно "не въ своемъ видѣ", дальновидные планы молодого человѣка на наслѣдство составляютъ, по обыкновенію, главный предметъ ихъ разговора. Но имъ необходимо кромѣ того сообщить другъ другу свои мысли и о гармоническомъ митингѣ въ гостинницѣ Солнца; оттуда звуки фортепьяно несутся на дворъ сквозь полуоткрытыя ставни; маленькій Свильзъ, приведя любителей гармоніи въ сильный восторгъ, выражаемый ими оглушительнымъ ревомъ, разыгрываетъ избранную имъ для себя роль въ импровизированной пьесѣ и сантиментально убѣждаетъ своихъ друзей и патроновъ слушать, слушать и слушать. Мистриссъ Перкинсъ и мистриссъ Пайперъ сравниваютъ мнѣнія, выражаемыя свѣдущими людьми насчетъ молодой леди, пользующейся заслуженною славою, леди, которая присутствуетъ на гармоническихъ митингахъ и которой имя помѣщено въ рукописномъ объявленіи, вывѣшенномъ въ окнѣ. Мистриссъ Перкинсъ очень хорошо извѣстно, что эта леди уже полтора года какъ замужемъ, несмотря на то, что всѣ зовутъ ее миссъ Мельвилсонъ. "Ну, ужъ, что касается до меня,-- говоритъ мистриссъ Перкинсъ,-- я бы лучше согласилась не знаю на что". Мистриссъ Пайперъ относительно сомнительнаго положенія этой леди держится того же мнѣнія; она убѣждена, что частная, одинокая дѣятельность лучше торжественныхъ рукоплесканій, и она не перестаетъ благодаритъ небо за свое, собственное безукоризненное поведеніе, равно какъ, само собою разумѣется, и за безукоризненное поведеніе мистриссъ Перкинсъ. Въ это время мальчикъ изъ гостиницы появляется съ кружкою пѣнящагося пива, заготовленнаго для ужина; мистриссъ Пайперъ принимаетъ эту подачку и удаляется къ дверямъ, пожелавъ, впрочемъ, доброй ночи мистриссъ Перкинсъ, у которой въ рукѣ давно уже есть подобная же кружка, стянутая въ той же гостиницѣ молодымъ Перкинсомъ передъ его отшествіемъ ко сну. Теперь начинаютъ запираться двери лавокъ на дворѣ и распространяется запахъ точно отъ табачнаго дыма; мерцающія на небѣ звѣзды, смотря въ окна домовъ, видятъ людей, предающихся успокоенію. Теперь же полисмэны начинаютъ стучать въ двери, пробовать, заперты ли онѣ; теперь они подозрительнымъ окомъ смотрятъ на каждую кучку людей и приводятъ въ движеніе свои жезлы въ томъ предположеніи, что ночью всякій или самъ воръ, или будетъ обворованъ.

Наступаетъ темная ночь, хотя холодныя испаренія все-таки еще поднимаются отъ земли; въ воздухѣ носится какой-то тягучій туманъ. Теперь самое удобное, время для дѣятельности на бойняхъ, для устраненія нечистотъ съ дворовъ, для поправленія водосточныхъ трубъ, помойныхъ ямъ и рытья могилъ. И теперь у многихъ изъ смертныхъ есть свои экстренныя, самыя бойкія дѣла. Въ воздухѣ разлито что-то непонятное, какая-то густота, удушливость; впрочемъ, можетъ быть, это происходитъ и отъ субъективныхъ причинъ, только мистеръ Вивль, иначе Джоблингъ, чувствуетъ себя не совсѣмъ хорошо. Онъ проходитъ взадъ и впередъ отъ своей комнаты до двери, отворенной на улицу до двѣнадцати разъ въ продолженіе часа. Онъ этимъ занимается съ тѣхъ поръ, какъ стемнѣло, съ тѣхъ поръ, какъ Канцлеръ заперъ свою лавку, что онъ исполнялъ всегда довольно рано. Мистеръ Вивль ходитъ взадъ и впередъ, впередъ и взадъ въ поношенной бархатной ермолкѣ на головѣ, заставляющей его бакенбарды принимать чудовищные размѣры, ходитъ чаще, скорѣе и прерывистѣе противъ обыкновеннаго.

Нѣтъ ничего удивительнаго, что и мистеръ Снагзби несовсѣмъ хорошо себя чувствуетъ; онъ почти всегда въ такомъ состояніи, почти всегда болѣе или менѣе подъ тягостнымъ вліяніемъ тайны, которая лежитъ на немъ. Побуждаемый этою тайною, въ которой онъ сдѣлался участникомъ, но отъ которой барыши еще не поступили къ нему, мистеръ Снагзби невольно увлекается къ тому, что кажется для него источникомъ всѣхъ благъ -- къ лавкѣ тряпья и лохмотьевъ, находящейся на Подворьѣ. Эта лавка представляетъ ему всевозможныя приманки. Даже и теперь, идя вокругъ гостиницы Солнца, съ намѣреніемъ перейти дворъ къ концу переулка Чансри и заключить такимъ образомъ свою неожиданную вечернюю прогулку, отъ двери своей квартиры и назадъ, мистеръ Снагзби невольно поглядываетъ на лавку.

-- Какъ, мистеръ Вивль?-- говоритъ гуляющій, остановившись.-- Вы здѣсь?

-- Ахъ!-- отвѣчаетъ Вивль.-- Здѣсь, мистеръ Снагзби, я здѣсь.

-- Вы освѣжаетесь, какъ и я, передъ тѣмъ какъ ложиться въ постель, не такъ ли?-- спрашиваетъ мистеръ Снагзби.

-- Да; но только здѣсь не много свѣжаго воздуха; а какой и есть, то не очень цѣлителенъ,-- отвѣчаетъ Вивль, измѣряя глазами всю длину двора.

-- Совершенно справедливо, сэръ. Не замѣчаете ли вы,-- говоритъ мистеръ Снагзби, остановившись съ тѣмъ, чтобы вдохнуть въ себя воздухъ и если можно, то попробовать его на языкъ:-- не замѣчаете ли вы, мистеръ Вивль, что здѣсь -- не придавая, впрочемъ, этому слову слишкомъ важнаго значенія -- что здѣсь становишься какимъ-то продушеннымъ, прокопченнымъ, сэръ?

-- Именно, я самъ замѣчалъ, что здѣсь какой-то странный чадъ по ночамъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Вивль.-- Я думаю, что это отъ котлетъ въ гостиницѣ Солнца.

-- Вы думаете, отъ котлетъ? О, отъ котлетъ, а?

Мистеръ Снагзби снова нюхаетъ и смакуетъ языкомъ.

-- Да, сэръ, я самъ думаю, что это отъ котлетъ. Надо будетъ сказать тамошней кухаркѣ, чтобы она была нѣсколько осмотрительнѣе. Она просто жжетъ ихъ, сэръ! И я не думаю, сэръ... (тутъ мистеръ Снагзби опять нюхаетъ, шевелитъ языкомъ, сплевываетъ и облизывается) и я не думаю -- не придавая, впрочемъ, этому слишкомъ большой важности -- я не думаю, чтобы котлеты были особенно свѣжи, когда она клала ихъ на сковороду.

-- Это очень можетъ бытъ. Впрочемъ, воздухъ вообще очень заразителенъ.

-- Очень заразителенъ, вы правы,-- замѣтилъ мистеръ Снагзби:-- и я нахожу даже, что въ немъ есть что-то отзывающееся привидѣніями.

-- Святой Георгій! Я рѣшительно чувствую, что онъ наводитъ на меня страхъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Вивль.

-- Вы живете, изволите видѣть, очень уединенно, въ самой уединенной комнатѣ, которая, кромѣ того, видѣла весьма мрачныя событія,-- говоритъ мистеръ Снагзби, смотря черезъ плечо своего собесѣдника на темный корридоръ и потомъ отступивъ на шагъ, чтобы оглядѣть домъ.-- Я бы не могъ жить въ этой комнатѣ одинъ, какъ вы, сэръ. Я бы измучился, изметался въ первый же вечеръ и согласился бы лучше простоять всю ночь на крыльцѣ, нежели лечь въ той комнатѣ. Впрочемъ, и то надо сказать, что вы не видали тамъ того, чему я былъ свидѣтелемъ. Это маленькая разница.

-- Я очень хорошо знаю, о чемъ вы говорите,-- отвѣчаетъ Тони.

-- Во всякомъ случаѣ, это непріятно, не правда-ли?-- продолжаетъ мистеръ Снагзби, кашлянувъ въ руку съ какою-то неотразимою убѣдительностью.-- Мистеръ Крукъ долженъ класть это въ разсчетъ. Я думаю, что онъ разсчитываетъ это.

-- Надѣюсь, что будетъ разсчитывать,-- говорить Тони.-- Впрочемъ, съ другой стороны, сомнѣваюсь въ томъ!

-- Вы находите плату высокою, не такъ-ли, сэръ?-- спрашиваетъ мистеръ Снагзби.-- Квартиры здѣсь вообще дороги. Не знаю, чему это приписать, но, кажется, правительство точно нарочно возвышаетъ всему цѣну. Впрочемъ,-- присовокупляетъ мистеръ Снагзби съ ограниченнымъ кашлемъ:-- я не смѣю сказать въ этомъ случаѣ ничего противъ промысла, которымъ самъ существую.

Мистеръ Вивль опять измѣряетъ глазами всю длину двора и потомъ останавливаетъ ихъ на своемъ собесѣдникѣ. Мистеръ Снагзби, умильно прищуривъ свой взоръ, смотритъ на что-то вверхъ, можетъ быть, на звѣзды и кашляетъ такимъ кашлемъ, который выражаетъ его недоумѣніе, какъ продолжать начатый разговоръ.

-- Странная вещь, сэръ,-- замѣчаетъ онъ, медленно потирая руку:-- странная вещь, что онъ... что...

-- Кто?-- прерываетъ мистеръ Вивль.

-- А покойникъ-то,-- говоритъ мистеръ Снагзби, указавъ головою и правою бровью на лѣстницу и взявъ своего собесѣдника за пуговицу.

-- Ахъ, полноте, пожалуйста!-- отвѣчаетъ собесѣдникъ, какъ-будто въ знакъ того, что онъ вовсе не предпочитаетъ подобный предметъ разговора другимъ.-- Что за радость говорить о немъ!

-- Я только хотѣлъ сказать, что странная вещь это, сэръ, что онъ пришелъ сюда, поселился здѣсь и былъ однимъ изъ моихъ писцовъ, и что вамъ надо было тоже придти сюда, поселиться здѣсь и быть тоже однимъ изъ моихъ писцовъ. Впрочемъ, тутъ нѣтъ ничего унизительнаго... я только такъ упомянулъ для сравненія,-- говоритъ мистеръ Снагзби, боясь, что онъ поступилъ невѣжливо, выразивъ нѣкоторое право собственности надъ мистеромъ Вивлемъ.-- Я зналъ многихъ писцовъ, которые составляли себѣ капиталы и заводили цѣлыя пивоварни, ведя дѣла самымъ честнымъ образомъ -- самымъ честнымъ образомъ, сэръ,-- прибавилъ мистеръ Снагзби, стараясь какъ-нибудь загладить сдѣланную имъ неловкость.

-- Это странное совпаденіе обстоятельствъ, о которомъ вы изволите говорить,-- отвѣчаетъ мистеръ Вивль, еще разъ взглянувъ во всю длину двора.

-- Не правда-ли, что тутъ замѣтно вліяніе судьбы, а?-- продолжаетъ мистеръ Снагзби.

-- Замѣтно.

-- Именно,-- заключаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей съ утвердительнымъ кашлемъ.-- Вліяніе судьбы. Какъ есть -- судьба! Ну, впрочемъ, мистеръ Вивль, я долженъ вамъ сказать, что намъ пора распрощаться.-- Мистеръ Снагзби говоритъ такимъ тономъ, какъ-будто ему чрезвычайно непріятно уйти, тогда какъ онъ еще нѣсколько разъ пытался убраться подъ благовиднымъ предлогомъ съ тѣхъ поръ, какъ остановился разговаривать.-- Моя хозяюшка ужо разыщется меня. Доброй ночи, сэръ!

Если мистеръ Снагзби спѣшитъ домой, чтобы не доставить своей хозяюшкѣ труда искать его, то онъ безпокоится совершенно напрасно. Его жена все это время не спускала съ него глазъ и теперь идетъ за нимъ, съ повязаннымъ на головѣ носовымъ платкомъ; она удостаиваетъ мистера Вивля и дверь его квартиры самымъ испытующимъ взглядомъ и прокрадывается мимо.

-- Погоди, узнаешь ты меня, сударыня,-- говоритъ мистеръ Вивль съ самимъ собою.-- Не могу поздравить тебя, кто бы ты ни была, съ твоею выдумкою повязать голову платкомъ. Однако, неужели этотъ негодяй никогда не придетъ.

Въ то время, какъ онъ произноситъ эти слова въ глубинѣ души своей, названный имъ негодяй подходитъ. Мистеръ Вивль осторожно поднимаетъ палецъ, увлекаетъ пришедшаго въ корридоръ и запираетъ уличную дверь. Потомъ они поднимаются на лѣстницу; мистеръ Вивль очень тяжело, Гуппи -- ибо это онъ -- напротивъ, очень легко. Когда они затворились во внутренней комнатѣ, они начинаютъ говорить шопотомъ.

-- Я ужъ думалъ, что ты отправился въ Іерихонъ, вмѣсто того, чтобы придти сюда,-- говоритъ Тони.

-- Что такъ? Я вѣдь сказалъ, что въ десять.

-- Ты сказалъ, что въ десять,-- повторяетъ Тони.-- Да, ты сказалъ въ десять. Но, по моему счету, теперь уже десятью десять -- какъ разъ сотый часъ. Въ жизнь мою не проводилъ такой канальской ночи!

-- Въ чемъ же дѣло?

-- Въ чемъ же дѣло!-- говоритъ Тони.-- Дѣла, собственно, ни въ чемъ нѣтъ. Сѣлъ было покурить въ этой проклятой лачугѣ, но меня обуялъ такой страхъ, что не могу и выразить. Посмотри, какая благодатная свѣчка!-- говоритъ Тони, указывая на едва теплящійся свѣточъ, поставленный на столѣ и одаренный большимъ абажуромъ и какимъ-то замысловатымъ механизмомъ для щипцовъ.

-- Это очень хорошо придумано,-- замѣчаетъ мистеръ Гуппи, взявъ щипцы въ руку.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- возражаетъ пріятель.-- Не такъ хорошо, какъ ты полагаешь. Когда я сталъ зажигать, то пошелъ такой чадъ, что хоть брось.

-- Что это, что съ тобой, Тони?-- спрашиваетъ мистеръ Гуппи, смотря, съ щипцами въ рукѣ, на своего пріятеля, который опускается на стулъ и подпираетъ себѣ голову, положивъ на столъ руку.

-- Вильямъ Гуппи,-- отвѣчаетъ тотъ:-- я просто сижу на мели. Это невыносимая, убійственная комната, это какой-то разбойничій вертепъ, преддверіе ада.

Мистеръ Вивль угрюмо толкаетъ отъ себя локтемъ лотокъ изъ-подъ щипцовъ, опираетъ голову на руку еще съ болѣе отчаяннымъ видомъ, кладетъ ноги на каминную рѣшетку и смотритъ на огонь. Мистеръ Гуппи, наблюдая за нимъ, тихонько качаетъ головою и непринужденно садится по другую сторону стола.

-- Съ тобой говорилъ Снагзби, Тони, не такъ-ли?

-- Да, а хоть бы... да, это былъ Снагзби,-- отвѣчалъ мистеръ Вивль, измѣняя оборотъ своей фразы.

-- О дѣлахъ?

-- Нѣтъ. Дѣлъ нѣтъ никакихъ. Онъ шлялся тутъ мимо и остановился, чтобы побалясничать.

-- Я такъ и думалъ, что это Снагзби,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- и мнѣ не хотѣлось, чтобы онъ меня увидалъ, потому я и выжидалъ, когда онъ уйдетъ.

-- Опять туда же, Вильямъ Гуппи!-- восклицаетъ Тони, приподнявъ на минуту голову.-- Къ чему такая таинственность. Клянусь св. Георгіемъ, если бы мы сбирались совершить убійство, то не приходилось бы дѣлать изъ того такую тайну.

Мистеръ Гуппи старается улыбнуться съ цѣлью перемѣнить оборотъ разговора; онъ съ истиннымъ или мнимымъ удивленіемъ смотритъ по стѣнамъ на галлерею британскихъ красавицъ и оканчиваетъ свой обзоръ портретомъ леди Дэдлокъ. Леди Дэдлокъ изображена стоящею на террасѣ, съ пьедесталомъ на этой террасѣ, съ вазой на пьедесталѣ, съ шалью на вазѣ, съ великолѣпнымъ мѣховымъ палатиномъ на шали, съ рукою, положенною на великолѣпный мѣховой палатинъ и съ браслетомъ на этой рукѣ.

-- Это, въ самомъ дѣлѣ, настоящая леди Дэдлокъ,-- произноситъ мистеръ Гуппи:-- поразительное сходство, только что не говоритъ.

-- Мало чего нѣтъ,-- замѣчаетъ Тони съ угрюмымъ видомъ, не измѣняя своей позы.-- Говори она, такъ мы могли бы вступить въ какую-нибудь фешенебельную бесѣду.

Убѣждаясь при этомъ, что пріятеля трудно навести на общительность, мистеръ Гуппи принимается за щекотливое средство упрековъ.

-- Тони,-- говоритъ онъ:-- я допускаю, что можно быть унылымъ, можно грустить, потому что я лучше всякаго другого знаю, что тоска неожиданно приходитъ къ человѣку и овладѣваетъ имъ; я лучше знаю потому, что одинъ очаровательный образъ постоянно напечатлѣнъ въ душѣ моей. Но все-таки есть условія, которыя должны быть соблюдаемы во всѣхъ обстоятельствахъ жизни, особенно, когда нѣтъ достаточной причины нарушить ихъ, а я не могу не признаться тебѣ, Тони, что твое поведеніе въ настоящую минуту не показываетъ въ тебѣ ни радушнаго хозяина, ни благовоспитаннаго джентльмена.

-- Это, кажется, выговоръ, Вильямъ Гуппи,-- замѣчаетъ мистеръ Вивль.

-- Можетъ быть, сэръ,-- отвѣчаетъ Вильямъ Гуппи:-- но это доказываетъ только, что я сильно чувствую, рѣшаясь на подобную мѣру.

Мистеръ Вивль допускаетъ мысль, что онъ не правъ и проситъ мистера Вильяма Гуппи не думать болѣе объ этомъ. Мистеръ Вильямъ Гуппи, получивъ нѣкоторый перевѣсъ въ преніи, не можетъ отказать себѣ, впрочемъ, въ удовольствіи произнести маленькое поученіе.

-- Эхъ, стыдись, Тони,-- говоритъ этотъ джентльменъ:-- тебѣ надо бы подумать, что ты оскорбляешь чувствительность человѣка, въ душѣ котораго напечатлѣнъ образъ любимой женщины, и который не можетъ быть счастливъ, потому что сердечныя струны, созданныя для самыхъ нѣжныхъ ощущеній, потрясены у него болѣзненно. Ты, Тони, обладаешь всѣмъ, что можетъ очаровать глазъ, все, чего можетъ требовать утонченный вкусъ. Не въ твоемь характерѣ -- къ твоему счастью, можетъ быть, чего, впрочемъ, я не могу сказать о себѣ -- не въ твоемъ характерѣ порхать около одного цвѣтка. Весь садъ стоитъ передъ тобою открытымъ и твои легкія крылья переносятъ тебя по всему его пространству. Однако, Тони, не дай Богъ, чтобы я осмѣлился оскорбить и твои чувства безъ причины.

Тони опять замѣчаетъ, что пора бы прекратить разговоръ объ этомъ, сказавъ съ нѣкоторымъ паѳосомъ:

-- Вильямъ Гуппи, плюнь на это!

Мистеръ Гуппи успокаивается, присовокупивъ:

-- Я бы никогда самъ не началъ, Тони.

-- А теперь,-- говоритъ Тони, мѣшая угли въ каминѣ:-- хоть бы касательно этой связки писемъ. Не странная-ли вещь, что Крукъ избралъ время въ двѣнадцать часовъ ночи для того, чтобы передать мнѣ эти письма?

-- Въ самомъ дѣлѣ. Для чего же онъ это сдѣлалъ?

-- Да для чего онъ дѣлаетъ все, что случается ему дѣлать? Я думаю, онъ самъ не знаетъ. Сказалъ, что сегодня его рожденіе, и что потому онъ передастъ мнѣ письма въ двѣнадцать часовъ. Самъ между тѣмъ сталъ пьянствовать и былъ пьянъ весь день.

-- Не забылъ, впрочемъ, назначеннаго времени?

-- Забылъ! Нѣтъ, въ этомъ отношеніи ему можно вѣрить. Онъ никогда ничего не забываетъ. Я видѣлъ его вечеромъ часовъ въ восемь, помогъ ему запереть лавку, тутъ онъ взялъ письма и положилъ ихъ въ свою мохнатую шапку. Потомъ онъ снялъ шапку и показывалъ мнѣ письма. Когда лавка была заперта, онъ вынулъ письма изъ шапки, повѣсилъ шапку на спинку стула и стоялъ, повернувшись къ окну, какъ-будто стараясь разобрать написанное. Черезъ нѣсколько времени я слышалъ уже отсюда, какъ онъ завывалъ точно осенній вѣтеръ, напѣвая единственную пѣсню, которую онъ знаетъ -- о Бибонѣ и старомъ Харонѣ, о томъ, какъ Бибонъ умеръ пьяный, или что-то въ этомъ родѣ. Онъ былъ покоенъ все время, какъ старая крыса, уснувшая въ своей норѣ.

-- И ты долженъ идти къ нему въ двѣнадцать часовъ?

-- Въ двѣнадцать. Я уже сказалъ тебѣ, что когда ты пришелъ, то мнѣ казалось, что наступилъ сотый часъ.

-- Тони,-- произнесъ Гуппи, послѣ нѣкотораго размышленія и сложивъ ногу на ногу:-- онъ уже можетъ читать или нѣтъ еще?

-- Читать! Онъ никогда не будетъ читать. Онъ умѣетъ выводить всѣ буквы отдѣльно, онъ знаетъ каждую изъ нихъ порознь, когда глядитъ на нихъ; настолько-то онъ успѣлъ со мною; но онъ не умѣетъ соединять, складывать буквъ. Онъ уже слишкомъ старъ, чтобы усвоить себѣ этотъ фортель, къ тому же слишкомъ много пьянствуетъ.

-- Тони,-- говоритъ мистеръ Гуппи, складывая и опять раскладывая ноги:-- какъ полагаешь ты, онъ разобралъ имя этого Гаудона?

-- Онъ, собственно, не разобралъ его. Ты знаешь, какое у него утонченное зрѣніе и какъ часто онъ усваиваетъ себѣ понятіе о формѣ предмета на глазомѣръ. Онъ повторилъ передо мной начертаніе этого имени, запомнивъ порядокъ и направленіе буквъ, и спросилъ меня, что это значитъ.

-- Тони,-- говоритъ мистеръ Гуппи, опять сложивъ и расправивъ ноги:-- какъ скажешь ты... подлинникъ написанъ мужскою или женскою рукой?

-- Женскою. Пятьдесятъ противъ одного, что женскою: чрезвычайно наклонный почеркъ и длинный, невѣрный конецъ буквы П.

Въ продолженіе этого разговора мистеръ Гуппи кусалъ ноготь большого пальца то на той, то на другой рукѣ, перемѣняя руки сообразно тому, какъ онъ перемѣнялъ ноги, кладя ихъ одну на другую. Когда онъ сбирается сдѣлать еще подобную перемѣну, ему случайно приходится взглянуть на рукавъ своего сюртука. Рукавъ этотъ привлекаетъ его вниманіе. Онъ смотритъ на него съ изумленіемъ и ужасомъ.

-- Что это, Тони, что это дѣлается у васъ дома по ночамъ? Выкинуло изъ трубы, что-ли?

-- Выкинуло изъ трубы?

-- Да, посмотри,-- продолжалъ мистеръ Гуппи: -- посмотри, какъ сажа летитъ сверху! Посмотри сюда ко мнѣ на руку! Проклятая, ее и не сдунешь, пристаетъ точно сало какое-нибудь.

Они смотрятъ другъ на друга, и Тони идетъ къ двери, чтобы прислушаться, выступаетъ на лѣстницу и спускается съ нѣсколькихъ ступенекъ. Наконецъ, онъ возвращается и объявляетъ, что все благополучно и въ порядкѣ; онъ повторяетъ при этомъ замѣчаніе, сдѣланное имъ недавно мистеру Снагзби, относительно жареныхъ котлетъ въ гостиницѣ Солнца.

-- И тогда-то именно,-- повторяетъ мистеръ Гуппи, продолжая смотрѣть съ замѣтнымъ отвращеніемъ на рукавъ своего сюртука (они ведутъ разговоръ передъ каминомъ, опершись на противоположныя стороны стола и придвинувъ головы очень близко одна къ другой):-- и тогда-то именно онъ сказалъ тебѣ, что вынулъ связку писемъ изъ чемодана своего жильца?

-- Именно въ то время, сэръ,-- отвѣчаетъ Топи, небрежно приглаживая свои бакенбарды.-- Вслѣдствіе чего я и написалъ цидулку моему искреннему пріятелю, достопочтенному Вильяму Гуппи, извѣщая его объ условномъ времени для прихода.

Легкій, оживленный тонъ фешенебельной жизни, который обыкновенно мистеръ Вивль принималъ на себя, что-то такъ худо ладитъ съ нимъ въ эту ночь, что онъ оставляетъ его, а равно предаетъ забвенію и свои бакенбарды и, посматривая себѣ то чрезъ одно, то чрезъ другое плечо, опять подчиняется какому-то суевѣрному страху.

-- Ты долженъ принести письма въ свою комнату, съ тѣмъ, чтобы прочесть, сличить ихъ и быть въ состояніи отдать полный отчетъ объ ихъ содержаніи. Распоряженіе состоитъ въ этомъ, не такъ-ли, Тони?-- спрашиваетъ мистеръ Гуппи, съ безпокойствомъ кусая ноготь большого пальца.

-- Ты можешь говорить и потише. Да. Онъ и я, мы условились уже въ этомъ.

-- Я только вотъ что скажу тебѣ, Тони...

-- Ты можешь говорить и потише,-- повторяетъ еще разъ Тони.

Мистеръ Гуппи киваетъ своею догадливою головою, придвигаетъ ее еще ближе къ своему собесѣднику и переходитъ въ едва внятный шопотъ.

-- Я вотъ что скажу тебѣ, Тони. Первое, что должно сдѣлать, это приготовить другой пакетъ, точь-въ-точь какъ подлинный, такъ что, если онъ спроситъ его, пока пакетъ будетъ въ моихъ рукахъ, ты можешь показать ему подложный.

-- Однако, предположимъ, что онъ тотчасъ замѣтитъ подлогъ, лишь только взглянетъ на пакетъ, что при его дьявольски проницательныхъ глазахъ гораздо вѣроятнѣе, держу пятьсотъ противъ одного,-- замѣтилъ Тони.

-- Тогда мы отнимемъ у него письма. Они не принадлежать ему и никогда не принадлежали. Ты разузнавалъ это и помѣстилъ письма, для вящшей безопасности, въ мои руки, въ руки своего искренняго пріятеля. Если онъ насъ принудитъ, мы поведемъ дѣло формальнымъ порядкомъ, не такъ-ли?

-- Да-а,-- нерѣшительно отвѣчаетъ мистеръ Вивль.

-- Что это, Тони,-- произноситъ съ упрекомъ его другъ:-- что это ты такъ смотришь! Ужъ не сомнѣваешься-ли ты въ Вильямѣ Гуппи, не боишься-ли какой-нибудь бѣды отъ этого?

-- Я не сомнѣваюсь и не боюсь ничего, кромѣ того, въ чемъ твердо увѣренъ, что это предосудительно,-- отвѣчаетъ тотъ съ серьезнымъ видомъ.

-- А въ чемъ же ты увѣренъ?-- пристаетъ Гуппи, возвыся нѣсколько голосъ, но, при замѣчаніи со стороны пріятеля: "Я сказалъ тебѣ, что не мѣшаетъ говорить потише", онъ повторяетъ тотъ же вопросъ уже вовсе беззвучно; онъ только шевелитъ губами какъ бы слѣдовало, произнося слова: "Въ чемъ же ты увѣренъ?"

-- Я увѣренъ въ трехъ вещахъ. Во-первыхъ, я знаю, что мы здѣсь шепчемся, замышляемъ заговоръ, что мы настоящіе заговорщики.

-- Хорошо!-- говоритъ мистеръ Гуппи;-- но лучше быть заговорщиками, чѣмъ олухами, какими бы мы были, если бы поступили иначе, потому что единственный путь благоразумно дѣйствовать есть путь, избранный нами. Что же дальше?

-- Во-вторыхъ, я все-таки рѣшительно не понимаю, къ чему поведетъ насъ это предпріятіе, какихъ выгодъ надѣемся мы отъ него?

Мистеръ Гуппи бросаетъ взглядъ за портретъ лэди Дэдлокъ и отвѣчаетъ:

-- Тони, прошу тебя положиться въ этомъ отношеніи на честь твоего друга. Если уже ты рѣшился оказать услугу этому другу, то не задѣвай тѣхъ струнъ человѣческой души, которыхъ... которыхъ не должно приводить въ болѣзненное колебаніе въ настоящемъ случаѣ; помни, что другъ твой вѣдь не сумасшедшій, не дуракъ. Что это?

-- Колоколъ Св. Павла бьетъ одиннадцать часовъ. Прислушайся, какъ зазвенятъ всѣ колокола и колокольчики Сити.

Оба сидятъ молча, внимая металлическимъ голосамъ, близкимъ и отдаленнымъ, раздающимся съ башенъ различной высоты и производящимъ тоны еще болѣе разнообразные, чѣмъ точки ихъ исхода. Когда бой, наконецъ, умолкаетъ, все кажется еще болѣе молчаливымъ и таинственнымъ, чѣмъ прежде. Однимъ изъ непріятныхъ послѣдствій шептанья бываетъ то, что шопотъ вызываетъ будто бы какую-то безмолвствующую атмосферу, наполненную призраками звука,-- какой-то странный трескъ, топотъ, шорохъ платья, ненадѣтаго ни на что живое, шумъ гигантскихъ шаговъ, которые не оставили бы ни малѣйшаго слѣда на морскомъ пескѣ или зимою на поверхности снѣга. Оба друга становятся столь воспріимчивыми, что для нихъ воздухъ наполняется привидѣніями; они оба, какъ будто по взаимному соглашенію, оглядываются назадъ, чтобы убѣдиться, заперта-ли дверь.

-- Итакъ, Тони?-- говоритъ мистеръ Гуппи, подвигаясь ближе къ огню и кусая свои несчастный ноготь большого пальца.-- Что же въ-третьихъ?

-- Въ-третьихъ, то, что вовсе не забавно составлять заговоръ противъ покойника и притомъ въ комнатѣ, въ которой онъ умеръ, особенно, когда приходится жить въ этой комнатѣ.

-- Но мы вовсе не составляемъ противъ него заговора, Тони.

-- Можетъ быть, но все-таки это мнѣ не по-нутру. Попробуй, поживи здѣсь самъ, да и посмотри, полюбятся-ли тебѣ такія продѣлки.

-- Что касается покойниковъ, Тони,-- замѣчаетъ мистеръ Гуппи, избѣгая прямого отвѣта:-- то въ большей части комнатъ безъ сомнѣнія бывали когда-нибудь покойники.

-- Я самъ это знаю, но зато въ большей части комнатъ ихъ не трогаютъ, зато и они никогда не трогаютъ,-- отвѣчаетъ Тони.

Оба опять посматриваютъ другъ на друга. Мистеръ Гуппи замѣчаетъ вскользь, что они, можетъ быть, окажутъ чрезъ то услугу покойнику, что онъ почти увѣренъ въ томъ. Настаетъ тягостное молчаніе; наконецъ, мистеръ Вивль, мѣшая въ каминѣ угли, заставляетъ мистера Гуппи очнуться и вздрогнуть, точно будто что-нибудь кольнуло его въ сердце.

-- Фу! Да здѣсь пропасть этой проклятой сажи -- вездѣ, куда ни оглянись,-- говоритъ онъ.-- Отворимъ окно хоть немного и впустимъ сюда воздуха. Что-то слишкомъ ужъ душно.

Онъ поднимаетъ раму, и оба пріятеля ложатся на подоконникъ, такъ что одна половина ихъ тѣла выходитъ на дворъ, а другая остается въ комнатѣ. Сосѣдніе дома стоятъ слишкомъ близко для того, чтобы показать имъ хотя клочекъ неба; чтобы насладиться этимъ зрѣлищемъ, пріятелямъ нашимъ пришлось бы загибать вверхъ головы съ опасностью переломить себѣ шеи; но свѣтъ, который мелькаетъ въ тусклыхъ окнахъ, отдаленный стукъ каретъ и другія доказательства пристуствія людей, кажется, вполнѣ успокаиваютъ ихъ. Мистеръ Гуппи, тихонько ударяя рукою по подоконнику, продолжаетъ говорить шопотомъ, но уже въ болѣе веселомъ тонѣ.

-- Да, кстати, Тони, не забудь про стараго Смолвида,-- замѣчаетъ мистеръ Гуппи, разумѣя подъ этимъ названіемъ молодого человѣка изъ фамиліи Смолвидовъ.-- Ты знаешь, что я ему ни гу-гу объ этомъ. Дѣдушка его и такъ слишкомъ назойливъ. Это, кажется, у нихъ, впрочемъ, фамильное свойство.

-- Я помню,-- говоритъ Тони.-- Я все это вполнѣ обдумалъ.

-- Что касается до Крука,-- продолжаетъ мистеръ Гуппи:-- какъ ты полагаешь, дѣйствительно-ли у него есть еще важныя бумаги, какъ онъ хвалился тебѣ послѣ того, какъ вы сошлись съ нимъ?

Тони качаетъ головою.

-- Я не знаю,-- говоритъ онъ:-- не могу даже представить себѣ. Если мы окончимъ это дѣло, не возбудивъ его подозрѣнія, то я, конечно, освѣдомлюсь объ этомъ основательнѣе. Могу-ли я знать что-нибудь объ этихъ бумагахъ, не видавъ ихъ, когда онъ самъ не имѣетъ о нихъ никакого понятія? Онъ постоянно беретъ изъ нихъ нѣкоторыя слова, пишетъ ихъ то на столѣ, то на стѣнѣ лавки и потомъ спрашиваетъ, что то значитъ, что это значитъ; но весь его запасъ, отъ начала до конца, можетъ быть, ничто иное, какъ макулатура, которую онъ Богъ вѣсть для чего пріобрѣлъ. У него обратилось въ мономанію думать, что онъ обладаетъ драгоцѣнными документами. И сколько можно было понять изъ его словъ, онъ все старался разобрать ихъ, стараясь выучиться читать, хотя бы это стоило ему вѣковыхъ усилій.

-- Однако, какъ подобная мысль въ первый разъ попала ему въ голову, вотъ вопросъ? говоритъ мистеръ Гуппи, моргнувъ однимъ глазомъ, послѣ нѣкотораго пріуготовительнаго размышленія.

-- Можетъ быть, онъ нашелъ эти бумаги въ чемъ-нибудь, что случилось ему купить и гдѣ онъ вовсе, не предполагалъ, чтобы были бумаги; а, можетъ быть, и то, что въ его подозрительную голову забралась идея объ ихъ важности, судя по тому, какъ и гдѣ онѣ были спрятаны.

-- Или, можетъ быть, онъ былъ кѣмъ-нибудь обманутъ насчетъ цѣнности этихъ бумагъ. Можетъ быть, онъ одурѣлъ отъ постояннаго напряженія вниманія къ своей находкѣ и отъ пьянства, или сбился съ толку, возясь постоянно съ писчимъ хламомъ подчиненныхъ лорда канцлера и слушая вѣкъ свой непрерывныя пренія о документахъ,-- замѣчаетъ мистеръ Вивль.

Мистеръ Гуппи, сидя на подоконникѣ, покачивая годовою и взвѣшивая всѣ эти убѣжденія въ умѣ своемъ, продолжаетъ въ раздумѣ бить, барабанить по окну пальцами и измѣрять его рукою, но вотъ онъ поспѣшно отнимаетъ руку.

-- Что это, что за чортъ?-- говоритъ онъ.-- Посмотри, пожалуйста, на мои пальцы!

Тягучая, бурая жидкость покрываетъ его пальцы и липнетъ къ нимъ, жидкость, оскорбляющая чувства осязанія, зрѣнія и еще болѣе чувство обонянія. Это сгустившееся, испортившееся масло, до того отвратительное, что оба пріятеля содрогаются.

-- Что это ты здѣсь дѣлалъ? Что это ты выливалъ тутъ за окно?

-- Я выливалъ за окно! Ничего! Клянусь тебѣ, что ничего. Ничего не выливалъ съ тѣхъ поръ, какъ живу здѣсь,-- кричитъ встревоженный постоялецъ.

-- Да посмотри, сдѣлай милость, взгляни сюда, взгляни сюда!

Когда онъ подноситъ свѣчку къ углу подоконника, онъ видитъ, какъ жидкость, эта тянется и каплетъ съ кирпича на кирпичъ.

-- Это ужасный домъ,-- говоритъ мистеръ Гушш, захлопывая окно.-- Дай мнѣ, пожалуйста, воды, иначе я обрублю себѣ руку.

Онъ начинаетъ мыть, тереть, скоблить себѣ руку; моется и нюхаетъ, нюхаетъ и опять принимается мыть. Когда онъ поуспокоился, подкрѣпился рюмкою водки и стоялъ потомъ въ молчаніи передъ каминомъ, колоколъ св. Павла пробилъ двѣнадцать, и всѣ другіе колокола пробили двѣнадцать на вершинахъ башенъ различной высоты, подернутыхъ ночнымъ сумракомъ, пробили на множество разнообразныхъ тоновъ. Когда все стихло, жилецъ квартиры говоритъ:

-- Вотъ и назначенное время, наконецъ. Что же, идти?

Мистеръ Гуппи киваетъ головой въ знакъ согласія и даетъ ему "руку на счастье"; впрочемъ, невымытую руку подаетъ онъ ему при семь случаѣ, хотя это и была правая рука.

Онъ сходитъ внизъ по лѣстницѣ, а мистеръ Гуппи старается прибодряться, сидя у огня, и приготовиться для продолжительнаго ожиданія. Но не болѣе, какъ черезъ минуту или двѣ, лѣстница скрипитъ, и Тони быстро возвращается.

-- Что, досталъ бумаги?

-- Какой досталъ -- нѣтъ! Старика нѣтъ тамъ.

Въ этотъ короткій промежутокъ времени Тони успѣлъ испытать страхъ въ такой сильной степени, что при видѣ его испугъ овладѣлъ и его пріятелемъ. который бросается къ нему и громко спрашиваетъ:

-- Въ чемъ дѣло?

-- Я не могъ достучаться; потому тихонько отворилъ дверь и посмотрѣлъ къ нему. Но тамъ чадъ, запахъ гарью, тамъ сажа, масло, а старика нѣтъ!

Тони оканчиваетъ эти слова стенаніемъ.

Мистеръ Гуппи беретъ свѣчку. Они сходятъ внизъ ни живы, ни мертвы и, придерживаясь другъ друга, толкаютъ дверь въ заднюю комнату лавки. Кошка пріютилась у самой двери и стоитъ съ отчаяннымъ шипѣніемъ; она шипитъ, впрочемъ, не на нихъ, а на что-то лежащее на полу, передъ огнемъ. За рѣшеткой камина огонь едва теплится, но по комнатѣ ходить знойный, удушливый чадъ, а стѣны и потолокъ покрыты темною сальною жидкостью. Стулья и столъ, и бутылка, рѣдко покидающая столъ, стоятъ на прежнихъ мѣстахъ. На спинкѣ стула висятъ мохнатая шапка старика и сюртукъ его.

-- Посмотри!-- шепчетъ жилецъ, привлекая вниманіе своего друга на эти предметы и указывая на нихъ дрожащимъ пальцемъ.-- Не правду ли я говорилъ тебѣ? Когда я видѣлъ его въ послѣдній разъ, онъ снялъ съ себя шапку, вынулъ маленькую связку старыхъ писемъ, повѣсилъ шапку на спинку стула; сюртукъ его уже висѣлъ тамъ, потому что онъ снялъ его прежде, чѣмъ пошелъ запирать ставни, и я оставилъ его въ ту минуту, какъ онъ поворачивалъ письма въ рукѣ, стоя именно на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь лежитъ на полу эта черная груда золы или пеплу. Ужъ не повѣсился ли онъ?

Они смотрятъ наверхъ.

-- Нѣтъ.

-- Посмотри!-- шепчетъ Тони.-- У стула на полу лежитъ обрывокъ красной веревочки, которою обыкновенно связываютъ пучки перьевъ. Этою веревочкою былъ перевязанъ пукъ писемъ. Старикъ медленно развернулъ эти письма, какъ теперь помню, покосился на меня, захохоталъ, сталъ поворачивать письма, а веревку вотъ сюда именно и бросилъ. Я видѣлъ, какъ она падала.

-- Что сдѣлалось съ кошкой?-- говоритъ мистеръ Гуппи.-- Посмотри на нее!

-- Я думаю взбѣсилась. Впрочемъ и не мудрено въ такомъ проклятомъ домѣ.

Они тихонько подвигаются, разсматривая всѣ окружающіе предметы. Кошка остается на прежнемъ мѣстѣ, продолжая шипѣть на что-то лежащее на полу передъ огнемъ и между двумя стульями.

-- Что же это такое?-- продолжалъ Гуппи.-- Подними-ка свѣчи. Здѣсь черное выжженное пятно на полу; здѣсь небольшой фитиль изъ свертка обожженной бумаги, но бумаги не простой, а какъ будто обмоченной въ какой-то составъ; а здѣсь?.. Что это? Остатки ли обуглившагося и разбитаго на части полѣна, посыпаннаго сверху бѣловатымъ пепломъ, груда ли это угля? О ужасъ, это онъ! И вотъ все, что представляетъ намъ человѣка, отъ котораго мы бѣгали, задувая свѣчи и пряча другъ друга на улицѣ,-- вотъ все, что отъ него осталось!

-- Помогите, помогите, помогите! Войдите въ этотъ домъ, ради самого Бога!

Многіе сбѣгаются туда, но никто не можетъ пособить. Лордъ Канцлеръ этого Суда, вѣрный своему званію и своимъ поступкамъ, умеръ смертію лордовъ канцлеровъ всевозможныхъ судовъ, смертію всевозможныхъ властей подъ самыми разнообразными именами, въ самыхъ отдаленныхъ одно отъ другого мѣстахъ, гдѣ только обнаруживаются безумныя притязанія, и гдѣ владычествуетъ несправедливость. Назовите эту смерть, какъ хотите; припишите ее, чему вамъ угодно; найдите какое угодно средство, которымъ бы можно было отвратить ее -- это всегда одна и та же смерть, врожденная, пріуроченная, всосанная въ испорченные соки зараженнаго тѣла -- это все одно и то же самовозгораніе, и нѣтъ другой смерти, какъ вы ни называйте ее по внушеніямъ празднаго самолюбія.

XXXIII. Незваные гости.

Два джентльмена съ весьма обтертыми обшлагами и пуговицами, джентльмены, которые присутствовали при послѣднемъ слѣдствіи въ гостиницѣ Солнца, снова появляются въ этой части города съ изумительной быстротой (впрочемъ, быстротѣ этой много способствуетъ дѣятельный и умный приходскій староста) и по всѣмъ правиламъ снимаютъ допросы, снуютъ взадъ и впередъ изъ отдаленной комнаты гостиницы Солнца и пишутъ ненасытными своими маленькими перьями на глянцевитой бумагѣ. Они заносятъ въ свои протоколы волненіе и возбужденіе, въ которомъ находился весь кварталъ переулка Чансри въ прошедшую полночь, и въ которое онъ поставленъ былъ самымъ тревожнымъ и ужаснымъ событіемъ. Они выставляютъ на видъ то обстоятельство, неподверженное никакому сомнѣнію, стоитъ только вспомнить о немъ, какимъ образомъ нѣсколько времени тому назадъ въ народѣ произведено было грустное впечатлѣніе загадочнымъ смертнымъ случаемъ отъ излишняго пріема опіума въ первомъ этажѣ магазина морскихъ принадлежностей, тряпья, бутылокъ и прочаго хламу, принадлежащаго весьма эксцентричному, невоздержному и престарѣлому человѣку, по имени Круку; какимъ образомъ, по весьма замѣчательному стеченію обстоятельствъ, этого Крука приводили къ допросу, производимому, стоитъ только припомнить, въ той же самой гостиницѣ Солнца, весьма добропорядочной гостиницѣ, непосредственно прилегающей къ тому дому, по которому производится настоящее слѣдствіе и принадлежащей высокопочитаемому мистеру Джемсу Джорджу Богзби. Они описываютъ съ величайшими подробностями, какимъ образомъ въ теченіе нѣсколькихъ часовъ вчерашняго вечера жителями Подворья замѣченъ былъ весьма необыкновенный запахъ,-- Подворья, въ которомъ случилось трагическое происшествіе, составляющее предметъ ихъ описанія,-- и что этотъ запахъ одно время былъ такъ силенъ, что мистеръ Свильзъ, комическій пѣвецъ, ангажированный мистеромъ Д. Д. Богзби, лично доложилъ нашему лѣтописцу, что онъ сообщилъ миссъ Мелвильсонъ, дѣвицѣ съ нѣкоторыми претензіями на музыкальные таланты, также ангажированной мистеромъ Богзби на квартеты гармоническихъ собраній или митинговъ въ гостиницѣ Солнца, подъ управленіемъ самого мистера Богзби, онъ (мистеръ Свильзъ) лично докладывалъ, что смрадное состояніе атмосферы произвело весьма неблагопріятное вліяніе на его голосъ; при этомъ онъ употреблялъ шуточное выраженіе, "что онъ похожъ былъ на восковую куклу съ разинутымъ ртомъ, изъ котораго не вылетало ни одной музыкальной ноты". Такимъ образомъ разсказъ мистера Свильза вполнѣ былъ подтвержденъ двумя почтенными замужними дамами, живущими на томъ же Подворьѣ и извѣстными съ прекрасной стороны подъ именами мистриссъ Пайперъ и мистриссъ Перкинсъ; обѣ онѣ замѣтили смрадныя испаренія и полагали, что эти испаренія выходили изъ дома, занимаемаго Крукомъ, несчастнымъ покойникомъ. Все это и многое другое два джентльмена, связанные въ этой печальной катастрофѣ необыкновеннымъ согласіемъ и дружелюбіемъ, записываютъ на мѣстѣ; между тѣмъ какъ ребятишки со всего Подворья (въ эту минуту только что выскочившіе изъ своихъ постелей) цѣлымъ роемъ собрались подъ окномъ отдѣльной комнаты въ гостиницѣ Солнца и любуются маковками джентльменовъ, занимающихся производствомъ слѣдствія.

Все населеніе Подворья, отъ стараго до малаго, не спитъ въ эту ночь и ничего не дѣлаетъ, какъ только кутаетъ головы себѣ, говоритъ о домѣ, котораго вторично постигло такое страшное несчастье, и поглядываетъ на него съ суевѣрнымъ страхомъ. Миссъ Фляйтъ была вынесена изъ ея комнаты съ большимъ рискомъ, какъ будто домъ объятъ былъ пламенемъ, и получила на ночь помѣщеніе въ гостиницѣ Солнца. Въ гостиницѣ Солнца не гасятъ огней, не запираютъ дверей въ теченіе всей ночи, потому что всякаго рода общественное возбужденіе служитъ источникомъ выгодъ для нея и заставляетъ всѣхъ жителей Подворья ежеминутно искать въ ней мирнаго убѣжища. Ближайшій погребъ потерялъ свое значеніе, лишь только началось судебное слѣдствіе. Едва только разносчикъ пива и другихъ подобныхъ жидкостей услыхалъ о происшествіи, какъ засучилъ рукава по самыя плечи и сказалъ: "нашему брату будетъ славная работа!" Въ первыя минуты всеобщей суеты, молодой Пайперъ бросился къ пожарнымъ инструментамъ и съ тріумфомъ возвратился во весь галопъ на вершинѣ Феникса, удерживая это баснословное животное изъ всѣхъ силъ, среди шлемовъ и пылающихъ факеловъ. Одинъ шлемъ остается назади для предупрежденія всякаго рода безпорядковъ; онъ медленно прохаживается взадъ и впередъ около дома, вмѣстѣ съ однимъ изъ двухъ полисменовъ, назначенныхъ для той же цѣли. Этому тріо каждый житель Подворья, имѣющій въ карманѣ лишнихъ шесть пенсовъ, выказываетъ гостепріимство въ видѣ какой-нибудь согрѣвающей жидкости.

Мистеръ Вивль и его другъ мистеръ Гуппи находятся въ гостиницѣ Солнца и имѣютъ полное право распоряжаться всѣмъ, что заключаетъ въ себѣ гостиница, если только они будутъ оставаться въ ней.

-- Теперь не время разсуждать о деньгахъ,-- говоритъ мистеръ Богзби, хотя онъ и поглядываетъ на нихъ довольно алчно за своей конторкой.-- Сдѣлайте одолженіе, приказывайте, джентльмены, подписывайте ваши имена на что вамъ угодно, все будетъ подано.

Послѣ такого предложенія два джентльмена, въ особенности мистеръ Вивль, подписываютъ имена свои на такое множество предметовъ, что въ теченіе времени они находятся въ затрудненіи подписать свое имя съ достаточною ясностью, хотя все еще продолжаютъ разсказывать новымъ посѣтителямъ отрывки изъ страшной катастрофы, которой были очевидцами, продолжаютъ сообщать о томъ, что они говорили, что они думали, и что они видѣли. Между тѣмъ тотъ или другой изъ полисменовъ частенько подходитъ къ двери и, распахнувъ ее во всю длину руки, смотритъ изъ глубины ночного мрака. Не потому, что онъ имѣетъ какія-нибудь подозрѣнія, но затѣмъ, чтобы узнать, что подѣлывается внутри гостиницы.

Ночь продолжаетъ совершать свое тяжелое теченіе; она видитъ, что все Подворье бодрствуетъ въ необыкновенные часы, видитъ, какъ оно угощается или угощаетъ и вообще ведетъ себя подобно подворью, неожиданно получившему богатое наслѣдство. Ночь, наконецъ, отступаетъ медленными шагами, и фонарщикъ ходитъ съ своей лѣсенкой по окраинѣ тротуара и, какъ какой-нибудь палачъ, срубаетъ маленькія головки газоваго свѣта, употреблявшія усилія уменьшить мракъ ночи. Наконецъ, такъ или иначе, наступаетъ и день.

И наступившій день усматриваетъ, даже своимъ тусклымъ лондонскимъ окомъ, что Подворье не смыкало глазъ во всю ночь. Онъ усматриваетъ это обстоятельство по соннымъ лицамъ, повисшимъ надъ столами, по ногамъ, растянутымъ по полу вмѣсто постелей; даже кирпичная и известковая физіономія самаго подворья кажется блѣдною и утомленною. И вотъ просыпаются сосѣднія улицы, слухъ о происшествіи долетаетъ до нихъ, полуодѣтые жители толпами спѣшатъ навести надлежащія справки; двумъ полисменамъ и помощнику ихъ въ шлемѣ (на наружности которыхъ ночь не оставила, впрочемъ, такого впечатлѣнія, какое замѣтно на наружности Подворья) предстоитъ употребить много усилій, чтобы удержать дверь на заперти.

-- Боже мой, джентльмены!-- говоритъ мистеръ Снагзби, подходя къ дому Крука.-- Правду ли я слышу?

-- Конечно правду,-- отвѣчаетъ полисменъ.-- Правду, вотъ и все тутъ. Проходите дальше, отправляйтесь.

-- Да помилуйте, джентльмены,-- говоритъ мистеръ Снагзби, довольно рѣшительно оттѣсняемый назадъ:-- не дальше какъ вчера вечеромъ, около одиннадцати, я стоялъ у этихъ дверей и разговаривалъ съ молодымъ человѣкомъ, который квартируетъ здѣсь.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- возражаетъ полисменъ:-- Ну, такъ этого молодого человѣка вы можете найти вонъ за тѣми дверями. Я вамъ говорю, разойдитесь, чего вы тутъ не видали.

-- Надѣюсь, съ нимъ ничего не сдѣлалось худого?-- спрашиваетъ мистеръ Снагзби.

-- Худого? Нѣтъ. Что ему сдѣлается худого.

Мистеръ Снагзби, не имѣя никакой возможности отвѣчать на это, и вообще на что бы то ни было, въ сильномъ волненіи отправляется въ гостиницу Солнца и находитъ тамъ мистера Вивля за чаемъ и тостомъ, съ выраженіемъ на лицѣ потухавшаго возбужденія и съ потухавшей трубкой.

-- И мистеръ Гуппи здѣсь!-- замѣчаетъ мистеръ Снагзби.-- О, Боже мой, Боже мой! Какое во всемъ этомъ проглядываетъ страшное стеченіе обстоятельствъ! И моя, моя...

Сила рѣчи мистера Снагзби покидаетъ его при составѣ словъ "моя маленькая хозяюшка", потому что въ этотъ моментъ онъ видитъ, что эта оскорбленная женщина входитъ въ гостиницу Солнца и становится передъ пивнымъ боченкомъ, устремивъ на мужа своего пытливые взоры, какъ призракъ-обвинитель; мистеръ Снагзби видитъ это и становится нѣмъ.

-- Милая моя,-- говоритъ мистеръ Снагзби, когда языкъ его нѣсколько поразвязался:-- не хочешь ли ты чего-нибудь? Немножко... не придавая этому слишкомъ важнаго значенія... немножко рому съ апельсиннымъ сокомъ?

-- Нѣтъ,-- отвѣчаетъ мистриссъ Снагзби.

-- Душа моя, ты знаешь этихъ двухъ джентльменовъ?

-- Знаю!-- отвѣчаетъ мистриссъ Снагзби и, суровымъ взглядомъ признавая присутствіе ихъ, продолжаетъ пристально смотрѣть на мистера Снагзби.

Преданный мистеръ Снагзби не въ силахъ вынести ея взора и холоднаго обхожденія. Онъ беретъ мистриссъ Снагзби за руку и отводитъ ге къ ближайшему боченку.

-- Душа моя, зачѣмъ ты такъ сурово смотришь на меня! Ради Бога не смотри.

-- Я не могу располагать моими взорами,-- говоритъ мистриссъ Снагзби:-- да если бы и могла, то не хочу.

Мистеръ Снагзби, прокашлянувъ въ руку въ знакъ покорности, присоединяетъ:

-- Въ самомъ дѣлѣ вы не хотите, душа моя?-- и углубляется въ раздумье.

Послѣ того, онъ еще разъ кашляетъ, въ знакъ того, что онъ находится въ затруднительномъ положеніи.

-- Это ужасная тайна, душа моя!-- говоритъ онъ, все еще обнаруживая душевное безпокойство подъ вліяніемъ пристальнаго взора мистриссъ Снагзби.

-- Вотъ какъ,-- возражаетъ мистриссъ Снагзби, качая головой:-- это ужасная тайна!

-- Милый другъ мой,-- говоритъ мистеръ Снагзби плачевнымъ тономъ:-- ради Бога, не говори со мной съ такимъ жестокимъ выраженіемъ, не гляди на меня такъ пристально! Я прошу, я умоляю тебя не дѣлать этого! Боже мой! Ты какъ будто полагаешь, другъ мой, что я намѣренъ произвесть въ комъ-нибудь самовозгораніе?

-- Не знаю, что тебѣ сказать на это,-- отвѣчаетъ мистриссъ Снагзби.

И въ самомъ дѣлѣ, при бѣгломъ взглядѣ на несчастное положеніе своего супруга, мистриссъ Снагзби совершенно "не знаетъ, что ему сказать на это".

Онъ не приготовился положительно отвергать, что вовсе не участвовалъ въ ночномъ происшествіи. А между тѣмъ ему извѣстно, что онъ запутанъ въ какую-то тайну, и что его, весьма вѣроятно, запутаютъ, совершенно безъ его вѣдома, въ это происшествіе. Дрожащей рукой онъ отираетъ лицо носовымъ платкомъ и едва переводитъ духъ.

-- Жизнь моя,-- говоритъ несчастный поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей:-- еслибъ ты имѣла какія-нибудь положительныя причины не говорить со мной, зачѣмъ же, принимая въ соображеніе всю предусмотрительность во всѣхъ твоихъ поступкахъ, зачѣмъ же ты пришла въ эти винные погреба до завтрака?

-- А зачѣмъ ты пришелъ сюда?-- спрашиваетъ мистриссъ Снагзби.

-- Душа моя, собственно затѣмъ, чтобы узнать всю истину несчастнаго случая, жертвою котораго сдѣлался почтенный человѣкъ... Онъ погибъ отъ самовозгоранія.

Мистеръ Снагзби дѣлаетъ паузу, чтобъ заглушитъ тяжелый стонъ.

-- Узнавъ это, я разсказалъ бы тебѣ все, душа моя, за нашимъ скромнымъ завтракомъ.

-- Ужъ я думаю, разсказалъ бы! Скажите, мистеръ Снагзби, вы отъ меня ничего не скрываете?

-- Ни-че-то, моя мил..

-- Мнѣ было бы пріятно,-- говоритъ мистриссъ Снагзби, продолжая наблюдать возраставшее, въ немъ смущеніе, съ жестокой и злобной улыбкой:-- мнѣ было бы пріятно, еслибъ вы проводили меня домой. А полагаю, мистеръ Снагзби, вы будете тамъ безопаснѣе, чѣмъ во всякомъ другомъ мѣстѣ.

-- Душа моя, я не знаю, право, почему это такъ; но во всякомъ случаѣ я готовъ идти.

Мистеръ Снагзби, окинувъ буфетъ отчаяннымъ взоромъ, желаетъ мистеру Вивлю и мистеру Гуппи добраго утра, проситъ принять привѣтъ, что видитъ ихъ въ добромъ здоровьѣ, и провожаетъ мистриссъ Снагзби изъ гостиницы Солнца.

Передъ вечеромъ его сомнѣніе на счетъ того, не будетъ ли онъ подлежать отвѣтственности за воображаемое участіе въ катастрофѣ, о которой говоритъ весь кварталъ, обратилось въ увѣренность, благодаря упорству мистриссъ Снагзби въ сохраненіи пристальнаго взгляда. Душевныя страданія его такъ велики, что онъ начинаетъ предаваться неяснымъ, неопредѣленнымъ идеямъ, касательно преданія себя въ руки правосудія: пусть оно оправдаетъ и успокоитъ его, если онъ невиненъ, пусть покажетъ со всею строгостью закона, если онъ виновенъ.

Мистеръ Вивль и мистеръ Гуппи, окончивъ свой завтракъ, идутъ прогуляться въ лиикольнинскомъ скверѣ и выпустить столько черной паутины изъ своихъ головъ, сколько позволить непродолжительная прогулка.

-- Послушай, Тони, лучше теперешняго случая не можетъ представиться,-- говоритъ мистеръ Гупни, обошедъ въ мрачномь расположеніи духа четыре стороны сквера:-- лучше этого случая не можетъ представиться, чтобъ обмѣняться парой словъ насчетъ того обстоятельства, которое мы должны, нисколько не медля, окончательно уразумѣть.

-- Я тебѣ вотъ что скажу, Вильямъ Гуппи!-- отвѣчаетъ мистеръ Вивль, осматривая своего пріятеля съ ногъ до головы глазами, залитыми кровью:-- если это обстоятельство касается заговора, то, пожалуйста, не трудись упоминать о немъ. С'ъ меня ужъ и того довольно, что было; больше этого я не желаю. Пожалуй, чего добраго, этакъ ты и самъ загоришься, или взлетишь на воздухъ съ трескомъ.

Этотъ гадательный феноменъ до такой степени не нравится мистеру Гуипи, что онъ отвѣчаетъ на него убѣждающимъ тономъ и дрожащимъ голосомъ:

-- Тони, я полагаю, что происшествія вчерашней ночи послужатъ для тебя урокомъ, чтобъ ты на всю свою жизнь не быль пристрастнымъ къ самому себѣ.

На это мистеръ Вивль возражаетъ:

-- Вильямъ, я полагаю, что они послужатъ для тебя урокомъ не дѣлать заговоровъ во всю свою жизнь.

-- Кто дѣлаетъ заговоры?-- спрашиваетъ мистеръ Гуппи.

-- Кто? ты!

-- Нѣтъ, не я!

-- Нѣтъ, ты!

-- Кто тебѣ сказалъ?

-- Я тебѣ говорю.

-- О, въ самомъ дѣлѣ?

-- Да, въ самомъ дѣлѣ.

И оба пріятеля, приведенные въ разгоряченное состояніе, снова начинаютъ молча прогуливаться по скверу, чтобъ поостынуть.

-- Тони,-- говоритъ, наконецъ, мистеръ Гуппи:-- еслибъ ты выслушивалъ своего пріятеля, вмѣсто того, чтобъ нападать на него, ты бы никогда не дѣлалъ промаховъ. Но характеръ у тебя черезчуръ вспыльчивый, и ты весьма не разсудителенъ. Владѣй собою, Тони, все, что только можетъ очаровать взоръ...

-- О, къ чорту твои очарованія!-- восклицаетъ мистеръ Вивль, весьма рѣдко прерывая своего пріятеля.-- Говори мнѣ дѣло, вотъ и все тутъ!

Замѣчая, что его пріятель находится въ такомъ угрюмомъ и прозаическомъ настроеніи духа, мистеръ Гуппи хотѣлъ только выразить болѣе прекрасныя чувства души своей тономъ оскорбленнаго человѣка, и въ этомъ тонѣ онъ продолжаетъ:

-- Тони, когда я говорю, что есть одно обстоятельство, по которому мы должны согласиться другъ съ другомъ, то я говорю, не имѣя ни малѣйшаго помышленія на заговоръ, какъ бы онъ ни былъ невиненъ. Ты знакомъ нѣсколько съ законами, слѣдовательно, знаешь, что для всякаго слѣдствія предварительно назначаются вопросные пункты, на которые должны отвѣчать свидѣтели. Скажи теперь, желательно или нѣтъ, чтобъ мы условились другъ съ другомъ, касательно отвѣтовъ на вопросные пункты, по поводу смерти этого несчастнаго стараго Mo... стараго джентльмена.

Мистеръ Гуппи намѣренъ былъ сказать стараго Могола, по полагаетъ, что слово джентльменъ лучше идетъ къ дѣлу.

-- Какіе тутъ отвѣты? Вотъ еще вздоръ.

-- Отвѣты, которые мы должны будемъ представить слѣдственной коммиссіи. Вотъ они,-- и мистеръ Гуппи начинаетъ откладывать ихъ на пальцы:-- что мы знаемъ о его привычкахъ, когда мы его видѣли въ послѣдній разъ, въ какомъ онъ положеніи находился тогда, открытіе, которое мы сдѣлали, и какъ мы его сдѣлали.

-- Да,-- говоритъ мистеръ Вивлъ.-- Какіе же отвѣты-то будутъ?

-- Мы сдѣлали открытіе, вслѣдствіе его, этого въ своемъ родѣ эксцентричнаго человѣка, вслѣдствіе его приглашенія придти къ нему въ полночь, чтобы поучить его чтенію и письму, что дѣлалъ ты неоднократно, потому что старикъ не умѣлъ ни читать, ни писать. Я проводилъ вечеръ у тебя, былъ позванъ внизъ... и такъ далѣе. Вѣроятно, судьи будутъ вникать только въ обстоятельства, касающіяся смерти покойнаго, поэтому нѣтъ никакой необходимости распространиться въ отвѣтахъ; я полагаю, ты согласенъ со мной?

-- Нѣтъ никакой необходимости,-- отвѣчаетъ мистеръ Вивль -- полагаю, что нѣтъ.

-- Теперь ты согласенъ, что въ этомъ нѣтъ и тѣни заговора!-- говоритъ мистеръ Гуппи.

-- Нѣтъ,-- отвѣчаетъ его другъ:-- если есть что-нибудь въ родѣ того, я беру назадъ свое замѣчаніе.

-- Теперь вотъ что, Тони,-- говоритъ мистеръ Гуппи, снова взявъ его за руку и продолжая гулять по скверу медленнымъ шагомъ:-- мнѣ бы хотѣлось знать, по пріятельски, подумалъ ли ты о тѣхъ выгодахъ, которыя представляются тебѣ, если ты останешься жить въ этомъ мѣстѣ?

-- Что ты хочешь сказать этимъ?-- говоритъ Тони, остановясь.

-- Подумалъ ли ты о множествѣ выгодъ, которыя представляются тебѣ, если ты останешься жить въ этомъ мѣстѣ?-- повторяетъ мистеръ Гуппи, продолжая прогулку.

-- Въ какомъ мѣстѣ? Въ этомъ,-- указывая по направленію къ магазину стараго тряпья и всякаго хламу.

Мистеръ Гуппи киваетъ головой.

-- Да я не соглашусь и ночи провести тамъ, какія бы ты ни сдѣлалъ мнѣ предложенія,-- говоритъ мистеръ Вивль, дико озираясь крутомъ.

-- Ты такъ думаешь, Тони?

-- Чего тутъ думать? Я тебѣ говорю это утвердительно,-- отвѣчаетъ мистеръ Вивль.

-- Значитъ возможность, или вѣроятность, я не иначе считаю это, какъ вѣроятность, не имѣть ни малѣйшаго препятствія къ овладѣнію имуществомъ, не такъ давно принадлежавшимъ одинокому старику, который, повидимому, въ цѣломъ мірѣ не имѣетъ ни одного родственника, и увѣренность разузнать, какія сокровища накопилъ этотъ старикъ, значитъ они вовсе не прельщаютъ тебя?-- говоритъ мистеръ Гуппи, кусая себѣ ногти съ аппетитомъ, возбуждаемымъ чувствомъ досады.

-- Разумѣется, нѣтъ. Ну, возможно ли говорить съ такимъ хладнокровіемъ о томъ, чтобы я жилъ тамъ?-- восклицаетъ мистеръ Вивль съ негодованіемъ.-- Отравляйся самъ и живи въ томъ домѣ, если хочешь!

-- О! Я, Тони!-- говоритъ мистеръ Гуппи ласковымъ тономъ.-- Я никогда, не жилъ тамъ, да мнѣ и не достать квартиры въ томъ домѣ, между тѣмъ какъ ты уже имѣешь ее.

-- Не угодно ли, я съ удовольствіемъ уступлю тесѣ ее,-- возражаетъ его другъ.-- Пожалуйста, можешь расположиться въ ней совершенно какъ дома.

-- Значитъ, если я понимаю тебя, Тони,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- ты рѣшительно отказываешься отъ всего?

-- Ты во всю свою жизнь не сказалъ справедливѣе этихъ словъ,-- говоритъ мистеръ Вивль:-- рѣшительно отказываюсь отъ всего.

Въ то время, какъ они разговариваютъ, къ скверу приближается наемная карета, на козлахъ которой высокая шляпа становится видимой для всего народа. Внутри кареты и, слѣдовательно, совершенно закрыто отъ толпы, хотя весьма видно для двухъ пріятелей, потому что карета останавливается почти у самыхъ ногъ ихъ, сидятъ достопочтеннѣйшіе мистеръ и мистриссь Смолвидъ и прелестная внучка ихъ Юдиѳь. Въ пріѣхавшей партіи замѣтна какая-то поспѣшность и волненіе; и въ то время, какъ высокая шляпа, украшающая голову мистера Смолвида-младшаго, спуская съ козелъ, мистеръ Смолвидъ-старшій высовываетъ голову изъ окна и кричитъ мистеру Гуппи:

-- Здравствуйте, сэръ! Какъ вы поживаете!

-- Удивительно, что могло привлечь сюда Чика и его фамилію въ такую раннюю пору!-- говоритъ мистеръ Гуппи, кивая головой своему знакомцу.

-- Милостивый государь,-- кричитъ дѣдушка Смолвидъ:-- сдѣлайте мнѣ одолженіе! Будьте такъ добры съ вашимъ пріятелемъ, перенесите, меня въ здѣшнюю гостиницу, между тѣмъ какъ Бартъ съ сестрой перетащатъ свою бабушку! Пожалуйста, не откажите старику!

Мистеръ Гуппи смотрятъ на своего пріятеля и повторяетъ въ видѣ вопроса: "въ ближайшую гостиницу?" И они приготовляются нести почтенный грузъ въ гостиницу Солнца.

-- Вотъ тебѣ плата!-- говоритъ дряхлый старикъ, обращаясь къ извозчику съ отвратительной гримасой и грозя ему своимъ костлявымъ, безсильнымъ кулакомъ.-- Да смотри! если ты попросишь у меня хоть одну пенни на водку, я отправлю тебя въ полицію. Любезные молодые люди, ради Бога, несите меня полегче. Позвольте мнѣ обнять васъ: я не сдавлю ваши шеи болѣе того, сколько позволяютъ мои силы. О, Боже мой!.. о Господи!... о мои кости!

Слава Богу, что гостиница Солнца недалеко, потому что мистеръ Вивль представляетъ изъ себя олицетворенную апоплексію, не совершивъ еще и половины дороги. Какъ бы то ни было, безъ дальнѣйшаго преувеличенія признаковъ апоплексіи, кромѣ развѣ звуковъ, выражаемыхъ при поднятіи несоразмѣрной съ силами тяжести и необыкновенной испарины, онъ исполняетъ обязанность носильщика, и благосклонный престарѣлый джентльменъ благополучно доставляется, по его собственному желанію, въ отдѣльную комнату гостиницы Солнца.

-- О Господи! произноситъ мистеръ Смолвидъ, съ трудомъ переводя духъ и озираясь кругомъ изъ своего кресла:-- о кости мои, о моя спина! Уфъ, какъ тяжело и больно! Садись ты, старая вѣдьма, отвратительный негодный попугай. Садись!

Этотъ легонькій привѣтъ, назначенный для мистриссъ Смолвидъ, былъ высказанъ вслѣдствіе какой-то странной способности со стороны той несчастной старой леди -- способности, но которой каждый разъ, когда она становится на ноги, то начинаетъ перебирать ими и сообщать движеніе неодушевленнымъ предметамъ, такъ что подобное положеніе старушки всегда сопровождается такимъ стукомъ, бряичаньомъ и звяканьемъ, какое только и можно услышать на шабашѣ старыхъ вѣдьмъ. Вѣроятно, ослабленіе нервовъ столько же способствуетъ къ такимъ продѣлкамъ, какъ и всякое другое безсильное намѣреніе въ бѣдной старухѣ. Въ настоящемъ же случаѣ эти двѣ причины находятся въ такой близкой связи съ виндзорскимъ кресломъ, вѣрнымъ товарищемъ кресла, въ которое посаженъ мистеръ Смолвидъ, что она только тогда и избавляется отъ нихъ, когда внукъ и внучка усаживаютъ ее на мѣсто, между тѣмъ какъ дражайшій супругъ расточаетъ на нее, съ необычайной бѣглостью, любимый эпитетъ "вороны съ свиною головою" и повторяетъ его безчисленное множество разъ.

-- Милостивый государь,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, обращаясь къ мистеру Гуппи:-- говорятъ, здѣсь случилось несчастіе. Слышали ли вы, или вашъ пріятель о немъ?

-- Слышали ли мы о немъ! Да мы сами открыли его!

-- Вы открыли его! Вы вдвоемъ открыли его! Слышишь, Бартъ, они открыли его!

Два открытеля, выпуча глаза, смотрятъ на Смолвидовъ, которые отвѣчаютъ имъ тѣмъ же.

-- Друзья мои,-- визжитъ мистеръ Смолвидъ, вытягивая впередъ обѣ руки:-- я обязанъ вамъ тысячами благодарностей за то, что вы приняли на себя грустную обязанность открытія пепла отъ брата мистриссъ Смолвидъ.

-- Кого, кого?-- говоритъ мистеръ Гуппи.

-- Родного брата мистриссъ Смолвидъ, ея единственнаго родственника. Мы не были съ нимъ въ такихъ отношеніяхъ, чтобы стоило оплакивать его потерю; да, впрочемъ, съ нимъ и не было возможности быть въ хорошихъ отношеніяхъ. Онъ, правду сказать, не жаловалъ насъ. Это былъ человѣкъ эксцентричный, весьма эксцентричный. Если онъ оставилъ духовное завѣщаніе (въ чемъ я крайне сомнѣваюсь), такъ дѣлать нечего, по необходимости надо сблизиться съ нимъ. Я пріѣхалъ сюда взглянуть на его пожитки: ихъ нужно опечатать, нужно передать въ руки правосудія. Я пріѣхалъ сюда,-- повторяетъ дѣдушка Смолвидъ, загребая къ себѣ воздухъ всѣми десятью пальцами:-- взглянуть на его имущество.

-- Я думаю, Смолъ,-- говоритъ безутѣшный мистеръ Гуппи:-- ты бы могъ сказать мнѣ, что покойный старикъ былъ тебѣ дядя.

-- Вы вели себя такъ скрытно около него, что, я думаю, вамъ нравилось, если я велъ себя точно такъ же,-- отвѣчаетъ эта старая птица съ скрытно засверкавшими глазами.-- Кромѣ того, я не очень гордился такимъ дядей.

-- Кромѣ того вамъ нѣтъ никакого дѣла, гордился ли онъ или нѣтъ,-- говоритъ Юдиѳь также съ скрытно засверкавшими глазами.

-- Онъ въ жизни своей ни разу не видѣлъ меня и потому не зналъ меня,-- замѣчаетъ Смолъ:-- и, право, я не знаю, къ чему бы я сталъ рекомендовать его вамъ.

-- Онъ не имѣлъ съ нами никакихъ сношеній, что очень, очень прискорбно,-- говоритъ старикъ:-- но, во всякомъ случаѣ, я пріѣхалъ сюда посмотрѣть на его имущество. Мы будемъ имѣть полное право на него. Право это въ рукахъ моего стряпчаго. Мистеръ Толкинхорнъ изъ Линкольнинскихъ Полей... отсюда сейчасъ черезъ дорогу... такъ добръ, что согласился быть моимъ ходатаемъ; я вамъ скажу это такой человѣкъ, что и трава-то не растетъ у него подъ ногами. Крукъ былъ единственнымъ братомъ мистриссъ Смолвидъ: у нея не было родственниковъ, кромѣ Крука и у Крука не было родственниковъ, кромѣ мистриссъ Смолвидъ. Я говорю о твоемъ братѣ... адская ты этакая трещотка!.. которому было семьдесятъ шесть лѣтъ.

Мистриссъ Смолвидъ немедленно начинаетъ трясти головой и пищать:

-- Семьдесятъ шесть фунтовъ стерлинговъ, семь шиллинговъ и шесть пенсовъ! Семьдесятъ шесть тысячъ мѣшковъ съ деньгами! Семьдесятъ шесть тысячъ милліоновъ пачекъ ассигнацій.

-- Дайте мнѣ, пожалуйста, оловянную кружку!-- восклицаетъ изступленный супругъ, озираясь крутомъ и не находя вблизи себя ничего метательнаго.-- Ради Бога, подайте, кто нибудь плевальницу, дайте мнѣ что-нибудь твердое и разрушительное, швырнуть въ эту вѣдьму! Ахъ ты яга-баба, адская фурія, кошка, собака, вѣдьма!

При этомъ мистеръ Смолвидъ, доведенный до крайнихъ предѣловъ собственнаго своего краснорѣчія, бросаетъ, за неимѣніемъ другого орудія, Юдиѳью въ ея бабушку, толкнувъ эту юную дѣву въ престарѣлую леди съ такой силой, какою могъ вооружиться, и потомъ безсильный падаетъ въ кресло и превращается въ груду платья.

-- Потрясите меня кто-нибудь, будьте такъ добры, потрясите меня,-- говоритъ пискливый голосъ изъ едва замѣтно шевелившагося узла платья, въ который превратился мистеръ Смолвидъ.-- Я пріѣхалъ сюда посмотрѣть имущество. Потрясите меня и позовите полисменовъ, которые стоятъ у дверей сосѣдняго дома, пусть они дадутъ мнѣ объясненіе объ имуществѣ. Мой стряпчій будетъ здѣсь сію минуту, чтобъ взять это имущество подъ свое покровительство. Ссылка или галеры ожидаютъ того, кто осмѣлится прикоснуться къ имуществу!

Въ то время какъ его почтительные внучата выпрямляютъ его и совершаютъ надъ нимъ обыкновенный подкрѣпляющій процессъ, посредствомъ взбалтыванья и обминанья, онъ продолжаетъ повторять послѣднее слово, какъ отдаленное эхо: "къ имуществу! имущество! къ имуществу!"

Мистеръ Вивль и мистеръ Гуппи смотрятъ другъ на друга, первый какъ человѣкъ, совершенно отказавшійся отъ какого-то важнаго предпріятія, послѣдній съ унылымъ лицомъ, какъ человѣкъ, въ душѣ котораго все еще кроются какія-то неопредѣленныя ожиданія. Но видно по всему, что интересамъ мистера Смолвида нѣтъ возможности сопротивляться. Приходитъ писецъ мистера Толкинхорна изъ его оффиціальной конторы и объявляетъ полиціи, что мистеръ Толкинхорнъ отвѣчаетъ за законныя притязанія ближайшихъ родственниковъ покойнаго и что въ свое время будутъ составлены и представлены формальные акты и документы на право наслѣдства. Мистеръ Смолвидъ, въ подтвержденіе своего первенства, немедленно получаетъ позволеніе совершить сантиментальное путешествіе въ выморочный домъ и въ опустѣлую комнату миссъ Фляйтъ, гдѣ онъ кажется отвратительной хищной птицей, вновь прибавленной къ собранію птицъ миссъ Фляйтъ.

Вѣсть о прибытіи нежданнаго наслѣдника быстро разносится по всему Подворью, приноситъ существенную пользу гостиницѣ Солнца и поддерживаетъ въ жителяхъ бодрость духа. Мистриссъ Пайперъ и мистриссъ Перкинсъ считаютъ несчастіемъ для молодого человѣка, если Крукъ и въ самомъ дѣлѣ не оставилъ духовнаго завѣщанія, и полагаютъ, что ему непремѣнно слѣдуетъ сдѣлать хорошенькій подарокъ изъ имущества покойнаго. Молодой Пайперъ и молодой Перкинсъ, какъ члены того юношескаго кружка, который служитъ ужасомъ для проходящихъ по переулку Чансри, лазаютъ на помпу, заглядываютъ въ окна, и дикій визгъ и крикъ не прерывается въ теченіе цѣлаго дня надъ бренными останками покойника. Маленькій Свильзъ и миссъ Мелвильсонъ вступаютъ въ пріятный разговоръ съ своими патронами, вполнѣ сознавая, что эти необыкновенныя происшествія уничтожаютъ всякую преграду между людьми, посвященными въ таинства пѣнія и непосвященными. Мистеръ Богзби выставляетъ объявленіе, что "по случаю печальнаго событія на Подворьѣ Кука, въ Гармоническомъ Обществѣ буду пѣть въ теченіе недѣли національную арію "Царь Смерти" съ полнымъ хоромъ, и присовокупляетъ, что "Джемсъ Джорджъ Богзби принужденъ сдѣлать это удовольствіе публикѣ, несмотря, что оно сопряжено будетъ съ излишними издержками, по поводу желанія, единодушно выраженнаго въ гостиницѣ значительнымъ числомъ почтенныхъ особъ и въ воспоминаніе грустнаго событія, возбудившаго всеобщее сожалѣніе". Объ одномъ только обстоятельствѣ, имѣющемъ связь съ покойникомъ, сильно безпокоится Подворье Кука, и именно, что неужели выдумка насчетъ гроба въ полный ростъ человѣка должна обратиться въ дѣйствительность, хотя въ гробь придется положить весьма немного. Но когда гробовщикъ объявилъ въ гостиницѣ Солнца, что ему приказано сооружать гробъ ровно въ шесть футовъ, всеобщее безпокойство совершенно прекращается и жители Подворья единогласно объявляютъ, что поведеніе мистера Смолвида дѣлаетъ ему величайшую честь.

Событіе, возбуждающее такое сильное любопытство, проникло даже, за предѣлы Подворья и очень далеко. Ученые люди и философы пріѣзжаютъ взглянуть на сгорѣвшій трупъ, доктора выходятъ изъ каретъ на ближайшемъ перекресткѣ съ тою же цѣлью, и между ними завязывается такой удивительный диспутъ касательно воспламеняющихся газовъ и фосфористаго водорода, какого Подворье Кука никогда не воображало услышать. Нѣкоторые изъ этихъ авторитетовъ (безъ сомнѣнія заслуживающихъ полнаго довѣрія) утверждаютъ съ негодоваінемъ, что покойному не слѣдовало бы умирать такъ, какъ имъ объяснено; они ссылаются на другихъ авторитетовъ и на изслѣдованія смертныхъ случаевъ, перечисленныхъ въ шестомъ томѣ "Философическихъ трудовъ", а также на довольно извѣстную всѣмъ книгу о судебной медицинѣ въ Англіи, и кромѣ того на случай въ Италіи съ синьорой Корнеліей Бауди, описанный со всѣми подробностями нѣкіимъ Біянчини, Веронскимъ врачемъ, который написалъ нѣсколько ученыхъ сочиненій, и о которомъ упоминается въ современныхъ ему сочиненіяхъ, какъ о человѣкѣ, имѣющемъ проблески здраваго смысла; ссылаются на показанія гг. Фодере и Море, двухъ несноснѣйшихъ французовъ, которые хотѣли изслѣдовать этотъ предметъ, и, наконецъ, на неоспоримое показаніе monsieur Леката, знаменитаго въ свое время хирурга, который имѣлъ неделикатность жить въ домѣ, гдѣ произошелъ подобный случай, и даже представить описаніе объ этомъ: но все же они считаютъ поступокъ мистера Крука, при его переселеніи изъ этого міра такой неслыханной дорогой, не допускающимъ никакого оправданія и лично оскорбительнымъ. Чѣмъ менѣе Подворье понимаетъ эти рѣчи, тѣмъ болѣе, онѣ нравятся ему; самое же высшее удовольствіе оно извлекаетъ изъ запасовъ гостиницы Солнца. Но вотъ является художникъ по порученію какой нибудь политипажной газеты съ подготовленнымъ первымъ планомъ и фигурами, годными для какой угодно картины, начиная отъ кораблекрушенія у Корнвалисскихъ береговъ до военнаго смотра въ Гэйдъ Паркѣ и до манчестерскаго митинга; онъ входитъ въ собственную комнату мистриссъ Перкинсъ, вѣчно незабвенную комнату, набрасываетъ на подмалевокъ домъ мистера Крука, въ размѣрахъ, чуть-чуть не подходящихъ къ натуральной величинѣ; и въ самомъ дѣлѣ, величина его такъ громадна, какъ будто онъ хотѣлъ представить на своей картинѣ "Храмъ смерти". Точно также, когда ему позволили взглянуть въ дверь заповѣдной комнаты, онъ изображаетъ этотъ аппартаментъ, соразмѣрно съ картиной, въ три-четверти мили въ длину и пятьдесятъ ярдовъ въ вышину. Подворье очаровано такимъ произведеніемъ. Во все это время два вышепомянутые джентльмена заглядываютъ въ двери каждаго дома, участвуютъ въ философскихъ диспутахъ, являются всюду, прислушиваются къ каждому и кончаютъ обыкновенно тѣмъ, что собираются въ отдѣльную комнату гостиницы Солнца, принимаются за свои ненасытныя перья и пишутъ на лощеной бумагѣ.

Наконецъ, приходитъ слѣдственный судья съ своими приказными, совершенно какъ и въ предшествовавшемъ случаѣ, съ тою только разницею, что судья считаетъ это дѣло выходящимъ изъ обыкновеннаго порядка вещей и частнымъ образомъ говорить своей собратіи, что "Сосѣдній домь должно быть обреченъ несчастіямъ, должно быть ужъ ему судьбою такъ назначено; впрочемъ, мало ли бываетъ тайнъ на свѣтѣ, которыхъ мы не въ состояніи объяснить". Послѣ этого на сцену дѣйствія является гробъ ровно въ шесть футовъ и приводитъ всѣхъ въ восхищеніе.

Во всѣхъ этихъ происшествіяхъ мистеръ Гуппи принимаетъ такое слабое участіе, что онъ движется какъ и всякое другое частное лицо. Онъ можетъ поглядывать на таинственный домъ только снаружи, и онъ видитъ, къ крайнему своему прискорбію, какъ мистеръ Смолвидъ запираеть двери на тяжелые замки, и вмѣстѣ въ тѣмъ окончательно убѣждается, что въ этомъ домѣ для него теперь все заперто. Но прежде чѣмъ всѣ эти дѣйствія приходятъ къ концу, и именно, не раньше слѣдующаго вечера послѣ катастрофы, мистеръ Гуппи считаетъ необходимымъ сообщить кое-что миледи Дэдлокъ.

Вслѣдствіе этого, съ унылымъ духомъ и съ тѣмъ сознаніемъ своей вины, которое страхъ и безсонница породили въ немъ, а гостиница Солнца увеличила, молодой человѣкъ, по имени Гуппи, является въ столичный домъ миледи около семи часовъ вечера и проситъ аудіенціи. Меркурій отвѣчаетъ, что она отъѣзжаетъ на обѣдъ. Развѣ мистеръ Гуппи не видитъ, что ее ждетъ карета? Да, онъ видитъ это, но все. же непремѣнно хочетъ видѣть миледи.

Меркурій имѣетъ сильное желаніе, какъ онъ объяснилъ въ то же время своему товарищу джентльмену, "дать пинка молодому человѣку", но касательно его пріема онъ получилъ положительныя наставленія. Поэтому онъ угрюмо сообщаетъ молодому человѣку, что ему должно войти въ библіотеку, и отправляясь доложить о немъ, оставляетъ его въ обширной комнатѣ, не слишкомъ ярко освѣщенной.

Мистеръ Гуппи посматриваетъ вглубь по всѣмъ направленіямъ и вездѣ видитъ что-то въ родѣ обугленнаго и покрытаго пепломь полѣна. Но вотъ онъ слышитъ шелестъ платья. Неужели это...? Нѣтъ, это не призракъ, но прекраснѣйшая женщина въ великолѣпномъ нарядѣ.

-- Простите меня великодушно, миледи,-- говоритъ мистеръ Гуппи, запинаясь и въ величайшемъ уныніи:-- я выбралъ весьма неудобное время...

-- Я вамъ сказала, что вы можете приходить сюда во всякое время.

Миледи беретъ стулъ и такъ же пристально смотритъ на мистера Гуппи, какъ и въ первый разъ.

-- Благодарю васъ, миледи, вы очень снисходительны.

-- Садитесь.

Въ ея голосѣ, однако же, не замѣтно особенной снисходительности.

-- Я не знаю, миледи... цѣль моего прихода такъ незначительна, что я не смѣю садиться и удерживать васъ; я... я не досталъ тѣхъ писемъ, о которыхъ имѣлъ честь недавно говоритъ вамъ.

-- Неужели вы за тѣмъ только и пришли, чтобь сказать мнѣ это.

-- Собственно за тѣмъ, миледи.

Мистеръ Гуппи, кромѣ унынія, неудачи въ ожиданіяхъ и безпокойства, поставленъ еще въ болѣе затруднительное положеніе роскошью и красотой ея наружности. Миледи вполнѣ знаетъ, какое вліяніе производитъ ея наружность; она слишкомъ долго изучала ее, чтобъ не умѣть воспользоваться всѣми ея выгодами. Въ то время, какъ она спокойно и холодно смотритъ на мистера Гуппи, онъ не только сознается внутренно, что ему нѣтъ никакой возможности проникнуть въ ея мысли, но что онъ съ каждой минутой болѣе и болѣе отдаляется отъ нея.

Она не станетъ говорить, это ясно; поэтому онъ долженъ говорить.

-- Короче сказать, миледи,-- говоритъ мистеръ Гуппи, какъ воръ, медленно сознающійся въ своемъ преступленіи:-- человѣкъ, отъ котораго я надѣялся получить эти письма, внезапно кончилъ свою жизнь, и... и...

Онъ останавливается. Леди Дэдлокъ спокойно досказываетъ его мысль:

-- И письма уничтожились вмѣстѣ съ этимъ человѣкомъ, не такъ ли?

Мистеръ Гуппи не сказалъ бы на это -- нѣтъ, хотя бы и могъ, точно такъ, какъ онъ не можетъ скрыть дѣйствительности.

-- Я думаю такъ, миледи.

Неужели онъ не замѣчаетъ въ ея лицѣ и искры душевнаго облегченія? Нѣтъ, ему бы не замѣтить этого даже и тогда если бы наружное спокойствіе миледи не смущало его.

Онъ произноситъ нѣсколько несвязныхъ словъ въ знакъ извиненія за свою неудачу.

-- Больше вы ничего не имѣете сказать?-- спрашиваетъ леди Дэдлокъ, выслушавъ его, или почти выслушавъ, потому что онъ говорилъ весьма несвязно.

Мистеръ Гуппи думаетъ, что ему больше нечего сказать.

-- Увѣрены ли вы, что вамъ больше, нечего сказать? Я васъ предупреждаю, это послѣдній случай говорить со мной.

Мистеръ Гуппи совершенно увѣренъ. И дѣйствительно въ настоящее время онъ ничего не имѣетъ и не желаетъ сказать ни подъ какимъ видомъ.

-- Довольно. Я не требую вашихъ извиненій. Добраго вечера желаю вамъ!

И миледи звонитъ за Меркуріемъ проводить молодого человѣка, по имени Гуппи.

Но въ этомъ же домѣ и въ то же самое время случайно присутствуетъ старый человѣкъ, по имени Толкинхорнъ. Этотъ старый человѣкъ спокойнымъ шагомъ подходитъ къ библіотекѣ, кладетъ руку на дверную ручку, входитъ и останавливается лицомъ къ лицу съ молодымъ человѣкомъ, который только что выходилъ изъ комнаты.

Одинъ взглядъ между старымъ человѣкомъ и миледи, и опущенный до этого вѣеръ поднимается. Въ одинъ моментъ проявляется подозрѣніе сильное и рѣзкое. Еще моментъ, и все закрыто.

-- Извините, леди Дэдлокъ, тысячу разъ извините меня. Меня удивляетъ, что я застаю васъ здѣсь въ такое время. Я думалъ, что здѣсь нѣтъ ни души. Извините, извините!

-- Позвольте!-- говоритъ миледи, небрежно ворочая его назадъ.-- Останьтесь здѣсь, прошу васъ. Я ѣду на обѣдъ. мнѣ больше нечего говорить съ этимъ молодымъ человѣкомъ.

Совершенно разстроенный молодой человѣкъ кланяется у самыхъ дверей и раболѣпно выражаетъ надежды свои на благополучное здоровье мистера Толкинхорна.

-- Ничего, я здоровъ,-- говорить адвокатъ, смотря на него изъ-подъ нахмуренныхъ бровей, и онъ смотритъ такъ, чтобы не дѣлать повторенія, это не такой человѣкъ.-- Вы вѣрно изъ конторы Кэнджа и Карбоя?

-- Изъ конторы Кэнджа и Карбоя, мистеръ Толкинхорнъ, меня зовутъ Гуппи, сэръ.

-- Да, да. Благодарю васъ, мистеръ Гуппи, я, слава Богу, здоровъ, благодарю васъ.

-- Пріятно это слышать, сэръ. Но нельзя допустить, чтобы вы были совершенно здоровы, вслѣдствіе вашихъ многотрудныхъ занятій.

-- Благодарю васъ, мистеръ Гуппи.

Мистеръ Гуппи съ тѣмъ же раболѣпіемъ выходитъ изъ дверей. Мистеръ Толкинхорнъ, такая мишура въ своей старинной, ржавой, черной одеждѣ въ сравненіи съ пышнымъ нарядомъ леди Дэдлокъ, провожаетъ ее съ лѣстницы въ карету. Онъ возвращается, потирая себѣ подбородокъ, и потираетъ его часто и сильно въ теченіе вечера.

XXXIV. Тиски.

-- Что бы это значило?-- говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Холостой ли это зарядъ, или пуля? Вспышка на полкѣ или выстрѣлъ?

Открытое письмо составляетъ предметъ размышленій кавалериста и сильно безпокоитъ его. То отодвинетъ онъ его отъ себя на длину руки и потомъ снова приблизитъ почти къ самымъ глазамъ, то возьметъ его въ правую руку, то въ лѣвую, то начнетъ читать его, согнувъ голову на одинъ бокъ, то на другой, то нахмуритъ свои брови, то подниметъ ихъ, и все не можетъ угодить себѣ; то онъ разгладитъ его на столѣ своей тяжелой рукой, и задумчиво сдѣлавъ по галлереѣ нѣсколько оборотовъ, остановится передъ нимъ и начнетъ пробѣгать его свѣжимъ взоромъ; но даже и это не помогаетъ.

-- Холостой зарядъ это,-- повторяетъ мистеръ Джорджъ задумчиво:-- или пуля?

Филь Скводъ, съ помощью кисти и горшка бѣлой краски, малюстъ въ отдаленіи щиты, слегка насвистываетъ скорый маршъ, поддѣлываясь подъ флейту и воображая, что онъ и въ самомъ дѣлѣ, какъ поется въ этомъ маршѣ, долженъ воротиться и воротится къ любимой дѣвѣ, которую оставилъ за собой...

-- Филь!-- говоритъ кавалеристъ.

Филь подходитъ къ нему обычнымъ путемъ, ковыляетъ съ боку на бокъ около стѣны, какъ будто онъ шелъ куда-нибудь въ сторону, и потомъ бросается на своего командира, какъ будто хочетъ принять его на штыкъ. На грязномъ лицѣ его рельефно красуются брызги бѣлой краски, и рукояткой кисти онъ потираетъ себѣ бровь.

-- Вниманіе, Филь! Слушай меня.

-- Слушаю, комаидиръ.

-- "Милостивый государь! Позвольте мнѣ напомнить вамъ (хотя и не имѣю уважительной причины дѣлать подобное напоминаніе), что двухъ-мѣсячному векселю, подписанному на ваше имя мистеромъ Матью Бэгнетомъ и вами акцептованному, на сумму девяносто семь фунтовъ четыре шиллинга и девять пенсовъ, завтрашняго числа срокъ, а потому не угодно ли вамъ приготовиться очистить его по предъявленіи. Вашъ Джошуа Смолвидъ".

-- Что ты скажешь на это?

-- Не хорошо, командиръ.

-- Почему?

-- Я думаю,-- отвѣчаетъ Филь, разгладивъ сначала нѣсколько морщинъ на лбу рукояткой кисти:-- я думаю, что когда начнутъ требовать деньги, то непремѣнно надо ждать худыхъ послѣдствій.

-- Послушай, Филь,-- говоритъ кавалеристъ, сѣвъ на столъ:-- однихъ процентовъ да различныхъ разностей я переплатилъ уже, по крайней мѣрѣ, половину того, что здѣсь написано.

Филь соглашается съ этимъ и намекаетъ, сдѣлавъ шага два назадъ съ невыразимо кислой физіономіей, что, по его мнѣнію, дѣлу все-таки не будетъ легче черезъ это обстоятельство.

-- И вотъ еще что, Филь,-- говоритъ кавалеристъ, останавливая преждевременныя заключенія размахомъ руки.-- Между нами было условіе, что вексель этотъ по истеченіи срока будетъ, какъ они выражаются, переписываться. И онъ возобновлялся безчисленное множество разъ. Что ты скажешь на это?

-- Я скажу, что вѣрно возобновленія-то эти кончились.

-- Ты такъ думаешь? Гм! Я самъ то же думаю.

-- Это тотъ и есть Джошуа Смолвидъ, котораго приносили сюда въ креслѣ?

-- Тотъ самый.

-- Командиръ,-- говоритъ Филь необыкновенно серьезно:-- по праву этотъ человѣкъ настоящая піявка, по поступкамъ это тиски, по ужимкамъ и кривляньямъ это змѣя и по когтямъ это ракъ съ огромными клешнями.

Высказавъ такъ выразительно свое мнѣніе и постоявъ немного, чтобы удостовѣриться, не ожидаютъ ли отъ него какихъ-нибудь дальнѣйшихъ замѣчаній, мистеръ Скводъ отправляется назадъ по своей дорогѣ, переваливаясь съ боку на бокъ, и музыкальными нотами снова начинаетъ увѣрять, что онъ долженъ воротиться и непремѣнно воротится къ своей идеальной дѣвѣ. Джорджъ, сложивъ письмо, идетъ по тому же направленію.

-- А вѣдь есть средство, командиръ, уладить это дѣло,-- говоритъ Филь, бросивъ на него лукавый взглядъ.

-- Заплатить деньги, я думаю? Я бы желалъ.

Филь мотаетъ головой.

-- Нѣтъ, командиръ, совсѣмъ нѣтъ, средство это гораздо проще. Стоитъ только сдѣлать то, что я дѣлаю теперь,-- говоритъ Филь, въ высшей степени артистически мазнувъ своей кистью.

-- Забѣлить черныя пятна? Отказаться отъ долгу?

Филь киваетъ головой.

-- Славное средство, нечего сказать! Знаешь ли ты, что тогда будетъ съ Бэгнетами? Знаешь-ли ты, что они въ конецъ разорятся, если имъ придется выплачивать мои долги? Куда какой ты нравственный человѣкъ, Филь,-- говоритъ кавалеристь, осматривая его съ ногъ до головы съ замѣтныя ь негодованіемъ:-- удивительно нравственный!

Филь, стоя на колѣняхъ у щита, дѣлая аллегорическіе размахи своей кистью и выравнивая пальцемъ круги тира, горячо начинаетъ приводить въ свое оправданіе, что онъ совсѣмъ забылъ объ отвѣтственности Бэгнета, что онъ не хотѣлъ бы повредить и волоска на головѣ каждаго изъ членовъ этого семейства, какъ вдругъ въ корридорѣ слышатся чьи-то шаги и вслѣдъ затѣмъ раздается веселый голосъ:

-- Неужели нѣтъ дома мистера Джорджа

Филь бросаетъ взглядъ на своего господина, вскакиваетъ на ноги и говоритъ:

-- Дома, мистриссъ Бэгнетъ! Дома!

И вслѣдъ за тѣмъ въ галлерею является мистриссъ Бэгнетъ съ своимъ супругомъ.

Старая бабенка, какъ называетъ ее мистеръ Бэгнетъ, ни въ какое время года и никуда не является иначе, какъ въ сѣромъ шерстяномъ салонѣ, грубомъ и довольно поношенномъ, но очень чистомъ, который неоспоримо составляетъ безсмѣнный ея нарядъ, сдѣлавшійся весьма интереснымъ въ глазахъ мистера Бэгнета, потому что онъ прибылъ въ Европу изъ другой части свѣта вмѣстѣ съ мистриссъ Бэгнетъ и ея зонтикомъ, который точно такъ же появляется въ дверяхъ галлереи, какъ и прочіе наряды мистриссъ Бэгнетъ. Въ настоящее время нѣтъ никакой возможности узнать его первоначальный цвѣтъ; на концѣ палки онъ имѣетъ сучковатый крючокъ съ металлическимъ наконечникомъ, представляющимъ модель овальнаго окна, или просто стекла изъ очковъ:-- этотъ орнаментъ не имѣетъ, впрочемъ, той замѣчательной способности быть вѣрнымъ своему назначенію, какое можно было бы требовать отъ предметовъ, долго находившихся въ короткихъ отношеніяхъ съ британской арміей. Зонтикъ мистриссъ Бэгнетъ замѣчателенъ по своей гибкости, мягкости и недостатку китоваго уса -- обстоятельство, которое только тѣмъ и объясняется, что въ теченіе многихъ лѣтъ онъ служилъ на постоянныхъ квартирахъ посуднымъ шкапомъ, а на походахъ платьевымъ мѣшкомъ. Она никогда его не распускаетъ, надѣясь, что отъ всякой непогоды защититъ ее салопъ съ весьма объемистымъ воротникомъ; но по обыкновенію употребляетъ его вмѣсто трости, которою при покупкѣ мяса или зелени указываетъ на куски или связки этихъ продуктовъ, или толкаетъ по-дружески торговцевъ, чтобъ обратить вниманіе ихъ на свою особу. Безъ рыночной корзины, съ двумя откидными крышками, она не дѣлаетъ шагу изъ дому. Сопровождаемая этими вѣрными спутниками, мистриссъ Бэгнетъ съ загорѣлымъ лицомъ, весело выглядывающимъ изъ-подъ грубой соломенной шляпки, является въ эту минуту румяная и свѣжая въ галлерею Джорджа для стрѣльбы въ цѣль и пр.

-- Ну, здравствуй, Джорджъ, старый товарищъ,-- говоритъ она:-- какъ ты поживаешь въ такое чудное утро?

Они сердечно здороваются, какъ старые пріятели; мистриссъ Бэгнетъ втягиваетъ въ себя длинный глотокъ воздуха послѣ прогулки и садится отдохнуть. Обладая способностью, усвоенною на вершинахъ походныхъ телѣгъ и въ другихъ подобныхъ положеніяхъ, способностью удобно и спокойно помѣщаться гдѣ бы то ни было, она садится на простую деревянную скамейку, развязываетъ шляпку, откидываетъ ее назадъ, складываетъ руки на грудь и чувствуетъ себя совершенно довольной.

Мистеръ Бэгнетъ, между тѣмъ, пожимаетъ руки своему старому сослуживцу и Филю, котораго мистриссъ Бэгнетъ въ свою очередь привѣтствуетъ ласковымъ поклономъ и улыбкой.

-- Ну, Джорджъ,-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ торопливо: вотъ и мы къ тебѣ въ гости, я и мой Бакаутъ (она часто отзывается о мужѣ своемъ подъ этимъ названіемъ по тому случаю, какъ полагаютъ нѣкоторые, что Бакаутъ было его стариннымъ полковымъ прозваніемъ, когда они впервые познакомились, и что прозваніе это дано ему было по причинѣ его твердыхъ качествъ и шероховатой наружности) пришли нарочно затѣмъ, чтобъ привести въ порядокъ... знаешь вотъ то-то обстоятельство. Давай-ка ему новый вексель, Джорджъ, и онъ подпишетъ его духомъ.

-- А я собирался къ вамъ сегодня утромъ,-- замѣчаетъ кавалеристъ, уклоняясь отъ предложенія.

-- Мы такъ и думали, что ты придешь къ намъ сегодня поутру, но вышли изъ дому рано и оставили Вулича, отличнаго мальчишку, смотрѣть за сестрами, и вмѣсто того, чтобы ждать тебя къ себѣ, пришли сюда, какъ видишь, сами. Бакаутъ мой сдѣлался теперь такимъ домосѣдомъ, что прогуляться ему очень не мѣшаетъ. Но что съ тобой, Джорджъ?-- спрашиваетъ мистриссъ Бэгнетъ, прекращая свой бойкій и веселый разговоръ.-- Сегодня ты самъ не свой.

-- Да, я не совсѣмъ спокоенъ сегодня,-- отвѣчаетъ кавалеристъ:-- меня немного разсердили, мистриссъ Бэгнетъ.

Ея бѣглые, блестящіе глаза немедленно открываютъ истину.

-- Джорджъ!-- восклицаетъ она, грозя ему пальцемъ.-- Радъ Бога, неужели сдѣлалось что-нибудь недоброе для Бакаута! Не говори мнѣ этого, Джорджъ, ради дѣтей моихъ.

Кавалеристъ бросаетъ на нее тревожный взглядъ.

-- Джорджъ,-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ, то поднимая для большей выразительности обѣ руки кверху, то опуская ихъ на колѣни:-- если ты допустилъ сдѣлаться чему-нибудь дурному въ поручительствѣ моего Бакаута, если ты запуталъ его въ этомъ дѣлѣ, если ты продалъ насъ и поставилъ черезъ это въ опасное положеніе, а я вижу это по твоему лицу, Джорджъ, я читаю на немъ, какъ по печатному, то ты поступилъ съ нами безсовѣстно, ты обманулъ насъ жестокимъ образомъ. Я тебѣ говорю, Джорджъ, что ты обманулъ насъ жестокимъ образомъ. Вотъ и все тутъ.

Мистеръ Бэгнетъ, неподвижный до этого, какъ помпа или какъ фонарный столбъ, кладетъ на макушку своей лысой головы правую руку, какъ будто съ тѣмъ, чтобы защитить ее отъ сильнаго паденія искусственнаго дождя, и съ величайшимъ безпокойствомъ смотритъ на мистриссъ Бэгнетъ.

-- Джорджъ,-- продолжаетъ старуха:-- я удивляюсь тебѣ! Джорджъ, мнѣ стыдно за тебя! Джорджъ, я не хочу вѣрить, чтобы ты рѣшился на такой поступокъ! Я всегда считала тебя за катающійся камень, который никогда не обростаетъ мхомъ; но не думала, чтобъ ты когда-нибудь отнялъ ту маленькую частичку мха, которая принадлежала Бэгнету и его ребятишкамъ. Ты знаешь, какой онъ трудолюбивый и заботливый отецъ. Ты знаешь, кто такіе у меня Квебекъ и Мальта и Вуличъ, ты все это знаешь, и я, право, никогда бы не подумала, что ты рѣшишься отплатить намъ подобнымъ образомъ! О, Джорджъ! (и мистриссъ Бэгнетъ подбираетъ полы своего салопа и безъ всякаго притворства отираетъ ими глаща свои) неужели ты могъ такъ поступить съ нами?

Съ окончаніемъ этихъ словъ, мистеръ Бэгнетъ снимаетъ руку съ головы, какъ-будто дождь совершенно прекратился и съ уныніемъ смотритъ на мистера Джорджа, который ноблѣднѣлъ, какъ полотно и въ свою очередь плачевно посматриваетъ на сѣрый салонъ и соломенную шляпку.

-- Матъ,-- говоритъ кавалеристъ голосомъ, выражающимъ покорность, и хотя назначаетъ слова свои мистеру Бэгнету, но не спускаетъ глазъ съ его жены:-- мнѣ очень жаль, что ты такъ близко принимаешь это къ сердцу; мнѣ кажется, что дѣло еще не въ такомъ дурномъ положеніи, какъ ты думаешь. Дѣйствительно, сегодня утромъ я получилъ письмо (и онъ читаетъ это письмо вслухъ), но, я думаю, все это еще можно поправить. Что касается до катающагося камня, пожалуй, я согласенъ, что ты говоришь правду. Я въ самомъ дѣлѣ, катающійся камень, но хотя я до сихъ поръ еще ничего не пакатилъ себѣ путнаго, да зато, я вполнѣ увѣренъ, до сихъ поръ никому не заслонялъ собой дороги. Ни одинъ еще старый бродяга и товарищъ не любилъ такъ твою жену, Матъ, и твое семейство, какъ я ихъ люблю, а потому, надѣюсь, вы перестанете смотрѣть на меня такъ сердито. Не думайте, чтобы я таилъ отъ васъ что-нибудь. Я получилъ это письмо съ четверть часа тому назадъ.

-- Старуха,-- произноситъ мистеръ Бэгнетъ послѣ минутнаго молчанія:-- скажи ему мое мнѣніе!

-- А зачѣмъ онъ не женился?-- отвѣчаетъ мистриссъ Бэгнетъ полушутливо, полусерьезно:-- зачѣмъ онъ не женился въ сѣверной Америкѣ на вдовѣ Джо Поуча? Тогда бы онъ не попадалъ въ такія хлопоты.

-- Старуха говоритъ правду,-- замѣчаетъ мистеръ Бэгнетъ:-- и въ самомъ дѣлѣ, зачѣмъ ты не женился?

-- Чтожъ за бѣда? Я надѣюсь, что въ настоящее время она имѣетъ лучшаго мужа,-- отвѣчаетъ кавалеристъ.-- Какъ бы то ни было, я не женился на вдовѣ Поуча -- и дѣлу конецъ, прошедшаго не передѣлаешь. Но что я стану дѣлать теперь? Вы видите все мое достояніе: оно не мое, но ваше. Скажите слово, и я продамъ все до послѣдней нитки. Еслибъ только знать, что можно выручить черезъ продажу требуемую сумму, я бы давнымъ давно все продалъ. Не думай, Матъ, что я рѣшусь когда нибудь пустить тебя и твоихъ дѣтей въ трубу. Прежде всего я продамъ самого себя, лишь бы только гдѣ нибудь сыскать человѣка, который бы согласился купить такой изношенный, никуда негодный хламъ.

-- Старуха,-- бормочетъ мистеръ Бэгнетъ:-- передай ему еще одинъ клочекъ моего мнѣнія.

-- Джорджъ,-- говорить старуха, поразмысливъ хорошенько,-- вѣдь тебя винить-то не за что, развѣ за то только, что ты занялся этимъ ремесломъ безъ всякихъ средствъ.

-- Вотъ это по моему!-- замѣчаетъ кающійся кавалеристъ, качая головой.-- Вотъ ужъ такъ но моему!

-- Смирно! Старуха моя весьма вѣрно передаетъ мои мнѣнія,-- говоритъ мисгсръ Бэгнетъ.-- Слушай же меня! Говори, старуха!

-- Тогда бы тебѣ не привелось просить ручательства, Джорджъ, да и не къ чему было бы просить его. Но что разъ сдѣлано, токъ того не передѣлаешь. Ты всегда былъ честнымъ и прямодушнымъ товарищемъ, по крайней мѣрѣ на сколько это отъ тебя зависѣло, хотя немного и безразсуднымъ. Съ другой стороны, ты согласишься съ нами, что мы весьма естественно должны безпокоиться, когда надъ головами нашими виситъ бѣда. Поэтому, прости намъ, Джорджъ, и забудь, что было сказано сгоряча. Полно, перестань! Прости и позабудь, что было сказано!

Вмѣстѣ съ этимъ мистриссъ Бэгнетъ протягиваетъ одну руку ему, а другую мужу; мистеръ Джорджъ беретъ руки обоихъ и, крѣпко ежимая ихъ, говоритъ:

-- Увѣряю васъ, нѣтъ на свѣтѣ, чего бы я не дѣлалъ, чтобъ только избавить васъ отъ этого обязательства. Но все, что я успѣвалъ прикопить въ теченіе двухъ мѣсяцевъ, уходило на одни проценты. Филь и я живемъ очень скромно; но, не смотря на то, галлерея не приноситъ тѣхъ выгодъ, какихъ мы ожидали, короче сказать, она вѣдь не золотой рудникъ. Я сдѣлалъ большую ошибку, что снялъ ее на себя, большую ошибку. Впрочемъ, я нѣкоторымъ образомъ вовлеченъ былъ въ это предпріятіе, я думалъ, что авось либо я остепенюсь, сдѣлаюсь человѣкомъ самостоятельнымъ, а вы старались поддержать во мнѣ такія ожиданія и, клянусь честью, я весьма много обязанъ вамъ за это и всю вину принимаю на себя.

Окончивъ эти слова, мистеръ Джорджъ еще разъ крѣпко сжимаетъ руки, которыя держитъ въ своихъ рукахъ, и, опустивъ ихъ, отступаетъ на нѣсколько шаговъ назадъ, съ прямой воинственной осанкой, какъ будто онъ окончательно высказалъ свое признаніе и готовъ немедленно принять въ свою грудь цѣлый залпъ ружейныхъ выстрѣловъ со всѣми воинскими почестями.

-- Джорджъ, выслушай меня!-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ, взглянувъ на жену.-- Старуха, говори!

Мистеръ Бэгнетъ, котораго приходится выслушивать такимъ страннымъ образомъ, замѣчаетъ, что на письмо должно отвѣчать безъ малѣйшаго отлагательства; что было бы весьма недурно, еслибъ онъ и Джорджъ лично объявились къ мистеру Смолвиду, и что первымъ дѣломъ слѣдуетъ спасти и отстранить отъ участія въ этомъ дѣлѣ невиннаго мистера Бэгнета, у котораго нѣтъ пенни за душой. Мистеръ Джорджъ вполнѣ соглашается съ этимъ мнѣніемъ, надѣваетъ шляпу и приготовляется выступить съ мистеромъ Бэгнетомъ церемоніальнымъ маршемъ въ непріятельскій лагерь.

-- Пожалуйста, Джорджъ, ты не сердись на пустыя слова женщины,-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ, похлопывая его по плечу:-- я поручаю тебѣ моего Бакаута и увѣрена, что ты его вызволишь изъ бѣды.

Кавалеристъ отвѣчаетъ, что подобныя слова ему по сердцу, и что онъ такъ или иначе, но непремѣнно вызволитъ Бакаута изъ бѣды. Послѣ этого мистриссь Бэгнетъ, сѣрый плащъ, ивовая корзинка и зонтикъ отправляются домой; а два товарища, старые служивые выступаютъ въ походъ съ надеждами на миролюбивую сдѣлку съ мистеромъ Смолвидомъ.

Найдется ли во всей Британіи два такихъ человѣка, какъ мистеръ Джорджъ и мистеръ Матью Бэгнетъ, которые могли бы удовлетворительно кончить свои переговоры съ такимъ человѣкомъ, какъ мистеръ Смолвидъ?-- можно спросить объ этомъ не безъ нѣкотораго основанія. Несмотря на ихъ воинственную осанку, на ихъ широкія, сильныя плечи, на ихъ тяжелую поступь, найдутся ли гдѣ нибудь два такихъ простодушныхъ и неопытныхъ въ смолвидовскихъ дѣлахъ ребенка? Въ то время, какъ они медленно и въ серьезномъ расположеніи духа приближаются къ кварталу, гдѣ обрѣтается Пріятная Горка, мистеръ Бэгнетъ, замѣчая уныніе въ своемъ товарищѣ, считаетъ пріятельскимъ долгомъ завести разговоръ о мистриссъ Бэгнетъ.

-- Джорджъ, ты вѣдь знаешь мою старуху: нѣжна и мягка, какъ молоко. Но попробуй-ка коснуться до дѣтей ея... или до меня... ну такъ ужъ она тутъ... что твой порохъ.

-- Это дѣлаетъ ей честь, Мать.

-- Джорджъ,-- говорить мистеръ Бэгнетъ, смотря прямо впередъ:-- согласись, вѣдь моя старуха что-нибудь да смыслитъ; по моему, одно это дѣлаетъ ей честь. Болѣе или менѣе, въ этомъ я не спорю. Знаешь мое правило: должно соблюдать дисциплину.

-- Ее можно цѣнить на вѣсъ золота,-- замѣчаетъ кавалеристъ.

-- На вѣсъ золота?-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ.-- Я тебѣ вотъ что скажу: въ моей старухѣ сто двадцать фунтовъ вѣсу. Но какъ ты думаешь, согласился ли бы я взять этотъ вѣсъ какого бы то ни было металла за мою старуху? Нѣтъ. Почему нѣтъ? Потому что металлъ, изъ котораго вылита моя старуха драгоцѣннѣе самаго драгоцѣннѣйшаго металла. А она вся вылита изъ металла!

-- Ты говоришь правду, Матъ.

-- Когда она врѣзалась въ меня и надѣла обручальное кольцо, такъ съ тѣхъ поръ на всю мою жизнь завербовала себя на службу мнѣ и дѣтямъ,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ;-- и она такъ вѣрно защищаетъ свое знамя, что дотронись до насъ пальцемъ, и она въ одинъ моментъ ударитъ тревогу и тотчасъ вступитъ въ бой. Если старуха моя и откроетъ батальный огонь, такъ знаешь, при случаѣ, по долгу присяги, сердиться на это не слѣдуетъ, Джорджъ. Она дѣлаетъ это потому, что она наша вѣрно подданная!

-- Дай Богъ ей здоровья, Матъ, за это я ее еще больше увадаю; въ моихъ глазахъ она становится выше за это!

-- Правда, правда!-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ съ пылкимь восторгомъ, хотя на суровомъ лицѣ его не показывается и тѣни улыбки.-- Какъ бы высока она ни казалась тебѣ, хотя бы во всю вышину Гибралтарской скалы, и все еще это будетъ низко, судя по ея достоинствамъ. Впрочемъ, я никогда не говорю ей объ этомъ. Должно соблюдать дисциплину.

Съ этими похвалами они приближаются къ Пріятной Горкѣ, и вслѣдъ за тѣмъ къ дому дѣдушки Смолвида. Многолѣтняя Юдиѳь отворяетъ имъ дверь, и осмотрѣвъ ихъ съ головы до ногъ весьма негостепріимнымъ окомъ, съ злобной улыбкой оставляетъ ихъ у дверей и убѣгаетъ на совѣщаніе съ оракуломъ касательно того, впустить ихъ или нѣтъ. Надобно полагать, что оракулъ изъявилъ свое согласіе, потому что она вскорѣ вернулась назадъ съ словами на медовыхъ устахъ: "можно войти, если хотите". Мистеръ Джорджъ и мистеръ Бэгнетъ спѣшатъ воспользоваться такимъ позволеніемъ, входятъ въ комнату, кланяются мистеру Смолвиду и видятъ, что ноги его поставлены въ желѣзный сундукъ изъ подъ кресла, какъ будто онъ принималъ ножную ванну изъ векселей и ассигнацій. Между тѣмъ какъ мистриссъ Смолвидъ заслонена подушкой какъ птица особенной породы, которой запрещаютъ пѣть.

-- Любезный другъ мой!-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, ласково вытянувъ впередъ свои костлявыя руки:-- какъ вы поживаете, здоровы ли? А это кто съ вами, любезный другъ мой?

-- Это,-- отвѣчаетъ Джорджъ, стараясь преодолѣть враждебное чувство:-- это Матью Бэгнетъ, который обязалъ меня добрымъ совѣтомъ по одному нашему дѣлу, вы знаете по какому.

-- О! мистеръ Бэгнетъ? Вотъ это кто! (и старикъ смотритъ на него изъ-подъ руки). Надѣюсь, что вы здоровы, мистеръ Бэгнетъ? Какой онъ славный мужчина, мистеръ Джорджъ! Сразу видно, что изъ военныхъ!

Стульевъ никто не предлагаетъ имъ, поэтому мистеръ Джорджъ беретъ одинъ стулъ для себя, а другой подаетъ мистеру Бэгнету. Они садятся; мистеръ Бэгнетъ такъ принужденно и вытянуто, какъ будто онъ не имѣетъ возможности и силы согнуться, какъ будто у него только и гнутся одни колѣни да бедра.

-- Юдиѳь,-- говоритъ мистеръ Смолвидъ:-- подай трубку.

-- Я не знаю,-- возражаетъ мистеръ Джорджъ:-- зачѣмъ молодая миссъ будетъ безпокоиться; надо правду вамъ сказать, сегодня я не имѣю расположенія курить.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- отвѣчаетъ старикъ.-- Все равно, Юдиѳь, подай трубку.

-- Дѣло въ томъ, мистеръ Смолвидъ,-- продолжаетъ Джорджъ:-- я чувствую себя въ самомъ дурномь расположеніи духа. Мнѣ кажется, сэръ, что вашъ пріятель въ Сити начинаетъ разыгрывать штуки.

-- О, нѣтъ, мой дорогой,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ:-- онъ и въ помышленіи не имѣетъ этого.

-- Не имѣетъ? Ну, такъ я очень радъ; а я полагалъ, что это его продѣлки. Я говорю вотъ объ этомъ... вотъ объ этомъ письмѣ.

Дѣдушка Смолвидъ отвратительно улыбается въ знакъ того, что онъ узнаетъ это письмо.

-- Что это значитъ?-- спрашиваетъ мистеръ Джорджъ.

-- Юдиѳь,-- говоритъ старикъ:-- что же ты трубку? Подай ее мнѣ. Такъ вы спрашиваете, любезный мой другъ, что это значитъ?

-- Да полноте, мистеръ Смолвидъ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ, стараясь по возможности говорить просто и откровенно, и въ то же время въ одной рукѣ держитъ письмо, а широкіе суставы другой руки на колѣнѣ старика:-- между нашими руками прошла порядочная сумма денегъ; теперь мы говоримъ съ вами глазъ на глазъ; и оба знаемъ какого рода было между нами условіе. Я приготовился выполнять обычный долгъ аккуратно и вести это дѣло попрежнему, но прежде я никогда не получалъ отъ васъ подобнаго письма, и признаюсь, оно меня сегодня крайне огорчило; вотъ поэтому-то здѣсь и мой другъ, Матью Бэгнетъ, который, какъ вы знаете, не имѣлъ денегъ и...

-- Я не знаю этого,-- говоритъ старикъ спокойно.

-- О, чортъ тебя возьми... то есть... то есть, вѣдь я вамъ говорю, что у него не было и нѣтъ денегъ, развѣ я не говорю вамъ это?

-- О, да, вы мнѣ говорите это,-- отвѣчаетъ дѣдушка Смолвидъ:-- но я ничего не знаю.

-- Прекрасно!-- говоритъ кавалеристъ, глотая дымъ:-- такъ я же знаю это!

Мистеръ Смолвидъ отвѣчаетъ на это съ неподражаемымъ спокойствіемъ:

-- А, это совсѣмъ другое дѣло! Но только оно не касается нашего дѣла. Имѣетъ ли мистеръ Бэгнетъ деньги или нѣтъ, положеніе его отъ этого не измѣнится.

Несчастный Джорджъ употребляетъ всевозможныя усилія устроить дѣло безъ всякихъ хлопотъ и, чтобы смягчить мистера Смолвида, рѣшается во всемъ соглашаться съ нимъ.

-- Я самъ то же думаю. Я совершенно согласенъ, мистеръ Смолвидъ, что Матью Бэгнетъ во всякомъ случаѣ подлежитъ отвѣтственности, имѣетъ ли онъ деньги или нѣтъ. Но я вотъ что скажу вамъ, что это обстоятельство крайне тревожитъ и его добрую жену, и меня. Скажите сами, на кого это должно сильнѣе дѣйствовать, на меня ли, никуда негоднаго человѣка, или на него, степеннаго отца семейства? Такъ вотъ что,-- говоритъ кавалеристъ, достигая наконецъ той степени расположенія въ свою пользу, на какую онъ разсчитывалъ, дѣйствуя во своей воинственной манерѣ:-- такъ вотъ что, мистеръ Смолвидъ, хотя мы съ вами въ нѣкоторомъ родѣ и въ хорошихъ отношеніяхъ, но все же я не смѣю просить васъ освободить навсегда моего пріятеля Бэгнега отъ обязательства.

-- О, Боже мой, вы слишкомъ скромны. Вы можете, мистеръ Джоржъ, просить у меня, что вамъ угодно.

Дѣдушка Смолвидъ сегодня въ такомъ пріятномъ расположеніи духа, въ какомъ бываетъ иногда самый кровожадный людоѣдь.

-- То есть, я могу, съ тѣмъ, чтобъ предоставить вамъ случай отказать въ моей просьбѣ, не такъ ли? То есть, можетъ быть, и не, вамъ предоставить этотъ случай, но вашему пріятелю въ Сити? Ха, ха, ха!

-- Ха, ха, ха!-- вторитъ дѣдушка Смолвидъ; но вторитъ съ такимъ ожесточеннымъ видомъ и такими зелеными глазами, что врожденная серьезность мистера Бэгнета увеличивается отъ созерцанія этого достопочтеннаго человѣка.

-- Итакъ, къ дѣлу!-- говоритъ вспыльчивый Джорджъ.-- Я очень радъ, что мы находился въ такомъ хорошемъ расположеніи духа; мнѣ хочется покончить это дѣло пріятнымъ образомъ. Передъ вами теперь пріятель мой Бэгнетъ и я. Мы рѣшимъ дѣло на мѣстѣ, если вамъ угодно, мистеръ Смолвидъ, рѣшимъ его по принятому обыкновенію. Вы премного облегчите душу моего пріятеля Бэгнета и его семейства, если только объявите ему наши условія.

При этомъ раздается пискливое восклицаніе, какъ будто въ насмѣшку на слова мистера Джорджа. Нельзя полагать, чтобы это было сдѣлано со стороны шутливой Юдиѳи, которая оказывается безмолвною, когда испуганные гости озираются кругомъ, хотя ея подбородокъ и сохраняетъ еще нѣкоторое движеніе, выражающее и насмѣшку, и презрѣніе. Угрюмость мистера Бэгнета увеличивается все больше и больше.

-- Но мнѣ кажется, вы спрашивали меня, мистеръ Джорджъ,-- говоритъ старый Смолвидъ, во все это время державшій въ рукахъ трубку:-- мнѣ кажется, вы спрашивали меня, что означало это письмо?

-- Да, да, я спрашивалъ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ простосердечно;-- но теперь, когда мы понимаемъ другъ друга, я не вижу необходимости входить во всѣ подробности но этому письму.

Мистеръ Смолвидъ, показывая видъ, что онъ хотѣлъ попасть прямо въ голову кавалеристу, бросаетъ трубку на полъ и разбиваетъ ее на мелкіе куски.

-- Вотъ что это значитъ, любезный мой другъ! Я хочу раздробить тебя, я хочу искрошить тебя въ куски, я хочу растереть тебя въ порошокъ! Убирайся къ чорту отъ меня!

Пріятели встаютъ и смотрятъ другъ на друга. Угрюмость мистера Бэгнета достигаетъ высигей степени.

-- Убирайся къ чорту отъ меня!-- повторяетъ старика.-- Я не хочу больше видѣть твоихъ трубокъ и слышать твоего бахвальства Что? Поди-ка скажешь:-- я независимый драгунъ! Отправляйся, любезный, къ моему адвокату (ты помнишь, гдѣ онъ живетъ; ты ужь былъ у него) и покажи-ка ему свою независимость! Ступай, ступай, любезный, тебѣ еще предстоитъ случай выпутаться изъ бѣды. Отвори двери, Юдиѳь, и выпусти этихъ самохваловъ! Кликни полисмена, если не пойдутъ. Вытолкай ихъ вонъ отсюда!

Онъ такъ громко реветъ, что мистеръ Бэгнетъ, положивъ свои руки на плечи товарища, прежде, чѣмъ тотъ успѣлъ оправиться отъ изумленія, выводить его въ уличную дверь, которая въ тотъ же моментъ захлопывается за ними торжествующей Юдиѳью. Крайне смущенный, мистеръ Джорджъ стоитъ нѣсколько секундъ, не спуская глазъ съ дверной скобы. Мистеръ Бэгнетъ, утопающій въ пропасти упынія, ходить взадъ и впередъ передъ маленькимъ окномъ, какъ часовой, и заглядываетъ въ него каждый разъ, когда проходитъ; по всему видно, что онъ замышляетъ что-то недоброе.

-- Пойдемъ, Мать!-- говоритъ мистеръ Джорджъ, нѣсколько успокоенный:-- надобно попытаться у адвоката. Ну, что ты думаешь объ этомъ бездѣльникѣ?

Мистеръ Бэгнетъ, бросивъ прощальный взглядъ на окно, отвѣчаетъ, и въ то же время киваетъ головой, какъ будто его слово назначается во внутренность покоя мистера Смолвида:

-- Еслибъ моя старуха была здѣсь, я бы сказалъ ему, что я думаю о немъ.

Разрядивъ себя такимъ образомъ отъ предмета своимъ размышленій, онъ выступаетъ въ походъ и маршируетъ съ кавалеристомъ плечо къ плечу.

По прибытіи въ Линкольнинскія Поля, они узнаютъ, что мистеръ Толкинхорнъ занятъ и что его нельзя видѣть. Да, впрочемъ, онъ и не имѣетъ расположенія ихъ видѣть, потому что когда они прождали цѣлый часъ, писецъ, котораго позвали въ кабинетъ, пользуется случаемъ напомнить о нихъ и возвращается съ весьма неутѣшительнымъ извѣстіемъ, что мистеръ Толкинхорнъ ничего не имѣетъ сказать имъ и что лучше, если они перестанутъ ждать. Однако, они ждутъ по всѣмъ правиламъ военной тактики. Наконецъ раздастся звонокъ и изъ комнатъ мистера Толкинхорна выходить кліентъ, съ которымъ онъ занимался.

Кліентъ этотъ недурная собою статная пожилая леди, никто другая, какъ мистриссъ Ронсвелъ, домоправительница Чесни-Боулда. Она выходитъ изъ святилища съ прекраснымъ стариннымъ книксеномъ и тихо затворяетъ за собою дверь. Ей оказываютъ здѣсь особенное уваженіе, потому что писецъ выступаетъ изъ-за своей конторки, чтобъ проводить ее до уличныхъ дверей и отворяетъ эта двери. Пожилая леди благодаритъ писца за его вниманіе и въ то же время замѣчаетъ двухъ пріятелей.

-- Извините, сэръ; но мнѣ кажется эти два джентльмена изъ военныхъ?

Писецъ взглядомъ передаетъ этотъ вопросъ двумъ джентльменамъ, о которыхъ идетъ рѣчь, и такъ какъ мистеръ Джорджъ не хочетъ отвернуться отъ стѣнного календаря надъ каминомъ, поэтому мистеръ Бэгнетъ принимаетъ на себя трудъ отвѣчать:

-- Точно такъ, ма'амъ. Мы были въ военной службѣ.

-- И такъ и думала. Я была увѣрена въ этомъ. Сердцу моему становится отрадно, джентльмены, когда я вижу военныхъ. Да благословить васъ Богъ, джентльмены! Вы извините старуху; она говорить это потому, что у ней сынъ былъ солдатомъ. Славный молодецъ былъ онъ, и такой добрый при вссй своей пылкости, хотя злые люди и старались всячески унизить его передъ его бѣдной матерью. Изшшите, сэръ, что я безпокою васъ. Да благословитъ васъ небо, джентльмены.

-- И васъ равнымъ образомъ, ма'амъ!-- отвѣчаетъ мистеръ Бэгнетъ добродушно.

Въ манерѣ, въ словахъ, въ голосѣ и въ трепетѣ, пробѣгавшемъ по всему ея тѣлу, было что-то трогательное. По мистеръ Джорджъ такъ занятъ стѣннымъ календаремъ надъ каминомъ (быть можсть онъ разсчитывалъ дни, въ которые придутся годовые праздники), что не оглядывается назадъ прежде ея ухода и прежде, чѣмъ не затворилась за ней дверь.

-- Джорджъ,-- сердито шепчетъ мистеръ Бэгнетъ, когда Джорджъ оставилъ разсматривать календарь: -- перестань печалиться! Вспомни солдатскую пѣсенку:

"Не печальтеся, солдатики,

Не кручиньтеся, друзья мои".

Не печалься, мой сердечный!

Писецъ снова вошелъ въ кабинетъ съ докладомъ, что они все еще ждутъ, и въ кабинетѣ слышно, какъ мистеръ Толкинхорнъ отвѣчаетъ съ нѣкоторою раздражительностью:

-- Пусть ихъ войдутъ!

И они входитъ въ большую комнату съ расписнымъ потолкомъ и застаютъ ею передъ каминомъ.

-- Послушайте вы, чего вы отъ меня хотите? Сержантъ, вѣдь я уже сказалъ тебѣ, что твое присутствіе здѣсь мнѣ непріятно.

Сержантъ, потерявшій въ теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ минуть и способность правильно владѣть языкомъ, и свою обычную воинственную осанку, отвѣчаетъ, что онъ получилъ вотъ это письмо и что былъ по этому письму у мистера Смолвада, который приказалъ сыу явиться сюда.

-- Я ничего не имѣю сказать тебѣ,-- говоритъ мистеръ Толкинихорнъ.-- Если ты задолжалъ, такъ ты долженъ расплатиться, или принять на себя всѣ послѣдствія. Я полагаю, что тебѣ не зачѣмъ было приходить сюда.

Сержантъ, къ сожалѣнію, долженъ сказать, что онъ не приготовилъ денегъ.

-- Очень хорошо! Въ такомъ случаѣ другой человѣкъ, то есть вотъ этотъ человѣкъ, если это тотъ самый, долженъ заплатить за тебя.

Сержантъ, къ сожалѣнію, долженъ присовокупить, что и другой человѣкъ не имѣетъ вовсе денегъ.

-- Очень хорошо! Въ такомъ случаѣ вы должны раздѣлить этотъ долгъ между собою, иначе съ васъ станутъ взыскивать законнымъ порядкомъ и тогда вы оба пострадаете. Вы взяли деньги и должны возвратить ихъ. Нельзя же безнаказанно брать изъ чужого кармана фунты стерлинговъ, шиллинги и пенсы.

Адвокатъ садится въ кресло и мѣшаетъ огонь въ каминѣ. Мистеръ Джорджъ выражаетъ надежду, что онъ "будетъ такъ добръ"...

-- Я тебѣ говорю, сержантъ, что мнѣ нечего сказать тебѣ, мнѣ не нравится твое общество, и я не хочу, чтобы ты былъ здѣсь. Это дѣло до меня не касается и вовсе не подлежитъ моему разбирательству. Мистеру Смолвиду угодно было поручить мнѣ дѣла свои, но это вовсе не подлежитъ моему вѣдѣнію. Вамъ нужно идти къ Мельхиседеку въ Клиффордкинъ; это по его части.

-- Я долженъ просить у васъ извиненія, сэръ,-- говорятъ мистеръ Джорджъ:-- зато, что я утруждалъ васъ безъ всякой пользы, а это также непріятно для меня, какъ, можетъ быть, и для васъ; но позволено ли мнѣ будетъ сказать вамъ нѣсколько словъ наединѣ?

Мистеръ Толкинхорнъ встаетъ, засунувъ руки въ карманы, и отходитъ въ углубленіе окна.

-- Говори же, что ты хочешь сказать; я не имѣю времени.

Несмотря на совершенное свое хладнокровіе, онъ устремляетъ проницательный взглядъ на Джорджа и при этомъ принимаетъ такое положеніе, чтобы свѣтъ всѣмъ лучомъ падалъ на лицо кавалериста и оставлялъ его собственное лицо въ совершенной тѣни.

-- Я вамъ долженъ сказать, сэръ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ:-- что человѣкъ, который пришелъ со мной, другое лицо, замѣшанное въ это несчастное дѣло... его имя замѣшано, только одно имя, и главная цѣль моя состоитъ въ томъ, чтобъ устранить его отъ всякихъ хлопотъ на мой счетъ. Это очень честный и почтенный человѣкъ, имѣетъ жену и дѣтей; онъ служилъ прежде въ артиллеріи...

-- Любезный мой, я не забочусь, да и слышать не хочу ни о твоей артиллеріи, ни объ артиллеристахъ, ни о вашихъ фурахъ, ни о лафетахъ, ни о пушкахъ, ни о боевыхъ снарядахъ.

-- Эти весьма быть можетъ, сэръ. Но я-то сильно забочусь на счетъ того, что Бэгнетъ и его жена и его семейство должны страдать изъ-за меня. И чтобъ вывести ихъ изъ этого затруднительнаго положенія, мнѣ остается одно только средство: очертя голову, передать вамъ то, что вы требовали отъ меня нѣсколько дней тому назадъ.

-- А это у тебя съ собой?

-- Съ собой, сэръ.

-- Сержантъ,-- продолжаетъ адвокатъ сухимъ, безжалостнымъ тономъ и еще болѣе недоступнымъ для всякой выгодной сдѣлки:-- рѣшайся, пока я говорю съ тобой, потому что это послѣдній разъ. Послѣ того, какъ я кончилъ говорить, я совершенно забылъ объ этомъ предметѣ и больше не хочу вспоминать о немъ. Ты пойми это. Пожалуй, если хочешь, такъ оставь здѣсь на нѣсколько дней то, что ты принесъ сюда, пожалуй, можешь и взять это съ собой, если хочешь. Въ случаѣ если ты можешь оставить это здѣсь, я сдѣлаю для тебя, чего просишь, я могу поставить это дѣло на старую ногу, мало того, я могу выдать форменное предписаніе, чтобы этого человѣка... какъ бишь его? Бэгнета, что ли?.. чтобы его не безпокоили до послѣдней крайности, то есть до тѣхъ поръ, пока твои средства не будутъ истощены, или кредиторъ не подумаетъ о своихъ средствахъ. Вотъ и все. Согласенъ ли ты?

Кавалеристъ запускаетъ руку въ боковой карманъ своего сюртука и отвѣчаетъ съ тяжелымъ вздохомъ:

-- Я долженъ согласиться, сэръ.

Вслѣдствіе этого мистеръ Толкинхорнъ надѣваетъ очки, садится за столъ, пишетъ предписаніе, и вмѣстѣ съ тѣмъ читаетъ его и объясняетъ Бэгнету, который во все это время, вынуча глаза, смотрѣлъ въ потолокъ, положивъ обѣ руки на лысину, защищая ее отъ этого новаго словеснаго потока, и, повидимому, сильно желаетъ, чтобы въ это время его старуха была съ нимъ и высказала его мнѣніе. Послѣ того кавалеристъ вынимаетъ изъ кармана сложенную бумагу и весьма принужденно кладетъ ее къ локтю адвоката.

-- Вотъ это его приказаніе. Самое послѣднее, которое я имѣлъ отъ него.

Взгляните въ эту минуту, мистеръ Джорджъ, на поверстный столбъ, поищите въ немъ какого нибудь выраженія, и вы увидите, что наружность его столько же измѣняется отъ вашего взгляда, сколько измѣняется выраженіе въ лицѣ мистера Толкинхорна, когда онъ раскрываетъ и читаетъ рукопись! Онъ снова складываетъ ее, кладетъ на конторку, и въ лицѣ его, какъ у смерти, не замѣтно ни малѣйшей перемѣны.

Нечего ему больше и говорить и дѣлать, какъ только кивнуть головой съ той же холодной, нисколько не ободряющей манерой и сказать отрывисто:

-- Вы можете идти. Эй, выведи ихъ отсюда!

Выведенные отсюда, они отправляются въ резиденцію мистера Бэгнета обѣдать.

Вареная говядина и зелень служатъ разнообразіемъ въ обѣдѣ и замѣняютъ сегодня варенаго поросенка и зелень. Мистриссъ Бэгнетъ съ прежнимъ радушіемъ угощаетъ всѣхъ и распоряжается столомъ въ самомъ пріятномъ расположеніи духа. Это такая женщина, которая считаетъ всякое даяніе за благо, не думая о томъ, что оно могло бы быть и лучше, и бросаетъ свѣтъ на всякое темное пятно вблизи ея. При этомъ случаѣ темнымъ пятномъ служатъ нахмуренныя брови мистера Джорджа: онъ необыкновенно задумчивъ и печаленъ. Сначала мистриссъ Бэгнетъ надѣется разсѣять его уныніе соединенными ласками Квебеки и Мальты; но, замѣтивъ, что эти молодыя барышни не узнаютъ въ мистерѣ Джорджѣ стараго знакомаго веселаго толстяка, она отзываетъ прочь свою легкую инфантерію и предоставляетъ ему полную свободу развѣять мрачныя мысли на открытомъ полѣ у домашняго очага.

Однако онъ не можетъ развѣять ихъ. Онъ попрежнему остается въ сомкнутой колоннѣ мрачнымъ и унылымъ. Въ теченіе продолжительнаго промежутка времени, посвящаемаго по принятому обыкновенію на мытье посуды и приведеніе въ порядокъ маленькой квартиры, и когда мистеру Джорджу и хозяину поданы трубки, онъ остается совершенно тѣмъ же, какимъ былъ во время обѣда. Онъ забываетъ курить, смотритъ въ каминъ и задумывается, роняетъ трубку изъ рукъ, наводитъ тоску и безпокойство на мистера Бэгнета, и наводитъ болѣе тѣмъ, что не показываетъ ни малѣйшаго расположенія къ трубкѣ табаку.

Вслѣдствіе этого, когда мистриссъ Бэгнетъ является въ комнату, пылая яркимъ румянцемъ, заимствованнымъ изъ ведра съ холодной водой, и садится за работу, мистеръ Бэгнетъ сердито говоритъ: "Старуха!" и убѣдительно подмигиваетъ ей, чтобъ она разузнала, въ чемъ тутъ дѣло.

-- Что это значитъ, Джорджъ,-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ, спокойно вдѣвая нитку въ иголку:-- что ты печальный сегодня?

-- Въ самомъ дѣлѣ? Вы замѣчаете, что я дурной товарищъ въ кругу людей веселыхъ? Да, я самъ то же думаю, что я дурной товарищъ.

-- Онъ вовсе не похожъ на нашего толстяка, мама!-- восклицаетъ маленькая Мальта.

-- Потому, что онъ нездоровъ, мама!-- прибавляетъ Квебекъ!

-- Правда, мои милыя, это очень дурной знакъ не имѣть сходства съ толстякомъ!-- отвѣчаетъ кавалеристъ, цѣлуя маленькихъ рѣзвушекъ. Правда,-- прибавляетъ онъ съ тяжелымъ вздохомъ:-- совершенная правда! Эти малютки всегда высказываютъ истину!

-- Джорджъ,-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ, дѣятельно занимаясь шитьемъ:-- еслибъ я была увѣрена, что ты сердишься на то, что сказала тебѣ сегодня поутру сварливая солдатская жена, которая прикусила языкъ себѣ послѣ и по настоящему должна бы совсѣмъ откусить его, такъ я не знаю, чего бы я тебѣ не наговорила теперь.

-- Добрая, душа моя,-- отвѣчаетъ кавалеристъ:-- я не думаю сердиться.

-- По дѣлу говоря, Джорджъ, и по истинѣ, то, что я сказала тебѣ, или думала сказать, это потому, что я ввѣрила тебѣ моего Бакаута и была сама увѣрена, что ты выпутаешь его изъ этого дѣла. И ты выпуталъ его благородно!

-- Благодарю васъ,-- отвѣчаетъ Джорджъ:-- пріятно слышать о себѣ такое доброе мнѣніе.

Послѣ дружескаго пожатія руки мистриссъ Бэгнетъ -- она сидѣла рядомъ съ нимъ -- вниманіе кавалериста останавливается на ея лицѣ. Посмотрѣвъ на нее нѣсколько секундъ, на ея пальцы, которые, бѣгло работали иголкой, онъ обращается къ Вуличу, сидѣвшему на своей табуреткѣ въ углу, и манитъ къ себѣ этого молодого музыканта.

-- Смотри сюда, мой другъ,-- говоритъ Джорджъ, очень нѣжно гладя рукой ея волосы: -- вотъ это чадолюбивая голова! Полна любви къ тебѣ, мой другъ. Немного полиняла отъ солнца и непогодъ, слѣдуя повсюду за отцомъ твоимъ и заботясь о тебѣ, но несмотря на то она такъ свѣжа и сочна какъ зрѣлое яблоко на яблони.

Лицо мистера Бэгнета выражаетъ, сколько позволяютъ тому жесткіе матеріалы, изъ которыхъ оно составлено, въ высшей степени удовольствіе и совершенное согласіе.

-- Настанетъ время, мой другъ,-- продолжаетъ кавалеристъ:-- когда волоса твоей матери посѣдѣютъ, и это лицо покроется и перекроется морщинами, и тогда она все-таки останется прекрасной матерью. Старайся, пока еще молодъ, чтобы тебѣ въ тѣ дни не пришлось сказать самому себѣ: "Я никогда не увеличивалъ сѣдины ея волосъ, никогда не прибавлялъ морщины на ея лицо!" Изъ множества вещей, о которыхъ ты будешь вспоминать въ взрослыхъ лѣтахъ, вспоминай чаще всего объ этомъ, Вуличъ!

Мистеръ Джорджъ заключаетъ эти слова тѣмъ, что встаетъ со стула, сажаетъ на него мальчика и говоритъ какъ-то особенно торопливо, что онъ пойдетъ покурить на улицѣ.

XXXV. Разсказъ Эсѳири.

Вотъ уже нѣсколько недѣль, какъ я больная лежу въ постели, и обыкновенное теченіе моей жизни сдѣлалось очень похожимъ на образъ жизни, сохранившійся въ моемъ воспоминанія. Впрочемъ, не столько вліяло на меня, обреченную слабости и бездѣйствію, время, сколько перемѣны во всѣхъ моихъ привычкахъ. Прошло нѣсколько дней отъ начала болѣзни моей, какъ каждый предметъ, повидимому, все болѣе и болѣе начиналъ отдалиться отъ меня туда, гдѣ жизнь моя имѣла мало, или лучше сказать, вовсе не имѣла никакихъ видоизмѣненій, гдѣ перемѣны въ ней состояли только въ томъ, что отдѣлялись одна отъ другой годами. Захворавъ, я, казалось, вдругъ перешла черезъ какое-то мрачное озеро и оставила всѣ мои страданія перемѣшанныя въ хаосъ длиннымъ разстояніемъ, на свѣтломъ, цвѣтущемъ берегу.

Мои обязанности по хозяйству хотя сначала и сильно безпокоили меня, при одной мысли, что остаются неисполненными, но вскорѣ и онѣ утонули въ прошедшемъ также глубоко, какъ самыя старинныя изъ моихъ обязанностей въ Зеленолиственномъ, или обязанности, которыя лежали на мнѣ, когда я въ лѣтнія вечера, любуясь своей тѣнью, возвращалась изъ школы, съ портфелемъ подъ мышкой, въ домъ моей крестной матери. Я никогда не знала прежде, какъ коротка человѣческая жизнь, и въ какіе тѣсные предѣлы могъ заключать ее нашъ умъ.

Когда болѣзнь моя достигла высшей степени, эти раздѣленія времени, смѣшиваясь одно съ другимъ, были для меня невыносимо тягостны. Въ одно и то же время я была дитя, взрослая дѣвица и маленькая женщина; меня не только безпокоили и заботы, и трудности, принадлежащія къ каждому изъ этихъ возрастовъ, но и сильное замѣшательство и безконечное усиліе согласовать ихъ вмѣстѣ. Я полагаю, что тѣ, которые не находились въ подобномъ положеніи, съ трудомъ поймутъ, что я именно хочу сказать; они не помянутъ того болѣзненнаго волненія души моей и безпокойства, которое проистекало изъ этого источника.

По той же самой причинѣ я почти страшусь упоминать о томъ періодѣ моего недуга -- періодѣ, который казался мнѣ одной нескончаемой ночью, хотя я и вѣрю, что въ немъ были и свои дни, и свои ночи -- я страшусь упоминать о томъ періодѣ, когда я всѣми силами старалась подняться на какую-то колоссальную лѣстницу, карабкалась на все и падала: точно такъ букашки, которыхъ я видала въ саду, встрѣчая на своемъ пути непроходимую преграду, падали и снова начинали подниматься. Отъ времени до времени, я была убѣждена иногда вполнѣ, а иногда неясно, неопредѣленно, что я лежала въ постели, разговаривала съ Чарли, чувствовала ея прикосновенія и совершенно узнавала ее, но и тогда я знала, что находилась въ бреду и безпрестанно твердила: "О, Чарли! опять эти нескончаемыя лѣстницы -- еще, и еще, посмотри Чарли, онѣ доходятъ кажется до самаго неба!" и я снова начинала карабкаться на нихъ.

Мнѣ страшно упоминать о томъ ужасномъ періодѣ, когда мнѣ представлялись, въ какомъ-то мрачномъ, оледеняющемъ пространствѣ, или пламенное ожерелье, или кольцо, или цѣпь ослѣпительгаго блеска, въ которой я была однимъ изъ звеньевъ! Когда моя единственная молитва заключалась только въ томь, чтобъ меня оторвали отъ этой цѣпи, и когда мысль, что я составляю часть этой ужасной вещи, служила для меня источникамъ невыразимыхъ страданій!

Но, я думаю, что чѣмъ меньше будетъ сказано объ этихъ болѣзненныхъ пыткахъ, тѣмъ буду я менѣе скучною, и болѣе понятною. Я привожу ихъ на память не для того, чтобъ огорчить другихъ, и не потому, чтобъ я сама сокрушалась, вспоминая ихъ быть можетъ, если, бы мы болѣе были знакомы съ страданіями подобнаго рода, мы болѣе имѣли бы возможности переносить всю силу ихъ.

Наступившее потомъ спокойствіе, продолжительный и сладкій сонъ, какое-то неземное отрадное чувство, овладѣвшее мною, когда меня, въ минуту моего послѣдняго изнеможенія, окружала такая тишина, что, мнѣ кажется, я могла бы слышать приближеніе самой смерти, и слышать, благословляя съ грустью и любовью тѣхъ, кого оставляла за собой,-- вотъ это положеніе, быть можетъ, легче понять. Я находилась въ такомъ положеніи, когда дневной свѣтъ еще разъ мелькнулъ передо мной, и когда я узнала съ безпредѣльнымъ восторгомъ, котораго не выразить никакими словами что я не лишилась еще зрѣнія.

Я слышала, какъ. Ада плакала у моихъ дверей день и ночь, слышала, какъ она называла меня жестокой и говорила, что я ее разлюбила; слышала, какъ она упрашивала и умоляла, чтобы ее впустили ко мнѣ и позволили ей ухаживать за мной, утѣшать меня и не отходить отъ моей постели; но на все это я отвѣчала ей, и то не раньше, какъ способность говорить возвратилась ко мнѣ: "нѣтъ, душа моя, Ада, моя милочка, нельзя, нельзя!" и безпрестанно напоминала Чарли, чтобъ она не впускала Аду въ мою комнату, буду ли я жить или умру. Чарли во время моего недуга была предана мнѣ и держала дверь на затворѣ.

И вотъ теперь, когда зрѣніе мое все болѣе и болѣе укрѣплялось, и лучезарный свѣтъ съ каждымъ днемъ ярче и ярче озарялъ передо мною всѣ предметы, я могла читать письма, которыя моя милочка писала ко мнѣ каждое утро и каждый вечеръ, я могла цѣловать ихъ и класть на нихъ мои щеки. Я могла видѣть, какъ моя маленькая горничная, такая нѣжная и такая заботливая, ходила изъ одной комнаты въ другую, прибирала и приводила все въ порядокъ, и снова говорила съ Адой изъ открытаго окна. Я могла представлять себѣ тишину во всемъ домѣ и уныніе на лицахъ тѣхъ людей, которые постоянно любили меня. Я могла плакать отъ избытка радости, и быть точно также счастливой при моемъ изнеможеніи, какъ я была счастлива въ цвѣтущемъ здоровьѣ.

Между тѣмъ силы мои постепенно возстановлялись. Вмѣсто того, чтобы лежать среди такой странной тишины и смотрѣть, что дѣлали для меня, какъ будто это дѣлалось для другого, о которомъ я очень сожалѣла, вмѣсто этого я стала помогать сначала немного, потомъ больше, и больше, и наконецъ сдѣлалась полезною самой себѣ, и снова жизнь интересовала меня, и снова я была привязана къ ней.

Какъ хорошо я помню пріятный вечеръ, когда меня въ первый разъ подняли въ постели, обложивъ подушками, чтобъ насладиться банкетомъ, который давала мнѣ Чарли за чайнымъ столомъ! Маленькое созданіе, посланное въ этотъ міръ на помощь и утѣшеніе немощнымъ и слабымъ, было такъ счастливо, такъ дѣятельно, такъ часто останавливалось въ своихъ приготовленіяхъ, чтибь поло, жить ко мнѣ на грудь свою голову, ласкать меня и плакать слезами радости, что я принуждена была сказать: "Чарли, если ты станешь такъ вести себя, то я снова должна лечь въ постель, я чувствую себя гораздо слабѣе, чѣмъ думала!" И Чарли становилась тиха, какъ мышка, переносила свое личико съ одного мѣста на другое, изъ одной комнаты въ другую, изъ тѣни на яркія полосы солнечнаго свѣта, изъ свѣта въ тѣнь, между тѣмъ, какъ я спокойно слѣдила за ней. Когда всѣ приготовленія кончились, и чайный столикъ со всѣми его принадлежностями, съ бѣлой скатертью, съ цвѣтами и вообще со всѣмъ, такъ мило и съ такою любовью приготовленнымъ для меня Адой внизу,-- когда онъ былъ поставленъ къ постели, я чувствовала себя достаточно твердою, чтобъ поговорить немного съ Чарли о томъ, что было ново для меня.

Во-первыхъ, я похвалила Чарли за комнату; и въ самомъ дѣлѣ она была такъ свѣжа и вывѣтрена, такъ опрятна и чиста, что мнѣ даже не вѣрилось, что я такъ долго лежала въ постели. Это восхищало Чарли, и лицо ея сдѣлалось свѣтлѣе прежняго.

-- Но вотъ что,-- сказала я, оглядываясь кругомъ:-- какъ будто здѣсь недостаетъ чего-то, къ чему я привыкла.

Бѣдная маленькая Чарли тоже оглянулась кругомъ и притворно покачала головой, какъ будто въ комнатѣ все оставалось попрежнему.

-- Всѣ ли картины на прежнихъ мѣстахъ?-- спросила я.

-- Всѣ до одной, миссъ,-- отвѣчала Чарли.

-- И вся мебель здѣсь, Чарли?

-- Все; я только переставила ее для большаго простора.

-- Но все же, чего-то недостаетъ,-- сказала я.-- А, теперь я знаю, Чарли, чего здѣсь нѣтъ! Это -- зеркала!

Чарли встала изъ-за стола и, показывая видъ, какъ будто она забыла что-то, вышла въ другую комнату, и я слышала потомъ, какъ горько она плакала.

Я думала объ этомъ очень часто. Теперь я была увѣрена въ этомъ. Я благодарила Бога, что въ настоящую минуту это не сдѣлалось для меня ударомъ. Я позвала Чарли назадъ, и когда она пошла,-- сначала съ принужденной улыбкой, но, но мѣрѣ приближенія ко мнѣ, лицо ея принимало самое печальное выраженіе,-- я обняла ее и сказала:

-- Ничего, Чарли, не печалься! Я надѣюсь быть счастливой безъ моего прежняго хорошенькаго личика.

Выздоровленіе мое такъ быстро подвигалось впередъ, что я уже могла сидѣть въ креслѣ и даже ходить, хотя и очень слабо и съ помощью Чарли, въ другую комнату. Зеркало исчезло съ своего прежняго мѣста и въ той комнатѣ, но испытаніе, которое предстояло мнѣ перенести, не становилось тяжелѣе безъ этого предмета.

Во все это время опекунъ мой съ нетерпѣніемъ хотѣлъ навѣстить меня, и въ настоящее время у меня не было основательной причины лишить себя этого удовольствія. Онъ пришелъ ко мнѣ однажды утромъ, обнялъ меня и только могъ сказать: "милая моя Эсѳирь!" Я давно, его знала, да и кто другой могъ знать лучше! Какимъ неисчерпаемымъ источникомъ любви и благородства было его сердце, и неужели мнѣ слѣдовало обращать вниманіе на мои ничтожныя страданія и перемѣну въ лицѣ, занимая мѣсто въ такомъ сердцѣ? Конечно нѣтъ. Онъ увидѣлъ меня и продолжаетъ любить попрежнему, даже сильнѣе прежняго; на что же стану я сѣтовать!

Онъ сѣлъ подлѣ меня на диванъ, поддерживая меня одной рукой, а другой нѣсколько времени закрывалъ лицо свое, потомъ отнялъ ее, и принялъ свою прежнюю манеру. Мнѣ кажется, нѣтъ, не было и не можетъ быть болѣе пріятной манеры.

-- Моя хозяюшка,-- сказалъ онъ:-- какое скучное время наступило для насъ. Такая твердая, непоколебимая хозяюшка во всемъ!

-- Все къ лучшему, мой добрый опекунъ,-- сказала я.

-- Къ лучшему?-- повторилъ онъ нѣжно.-- Безъ сомнѣній къ лучшему. Однако Ада и я въ теченіе этого времени не знали, куда дѣваться отъ тоски и одиночества; въ теченіе этого времени подруга твоя Кадди не разъ пріѣзжала сюда утромь рано и уѣзжала вечеромъ поздно; во всемъ домѣ было какое-то уныніе; даже бѣдный Рикъ писалъ ко мнѣ подъ вліяніемъ сильнаго безпокойства за тебя!

Я читала о Кадди въ письмахъ Ады, но ничего не читала о Ричардѣ, и я сказала объ этомъ.

-- Я знаю, милая моя,-- отвѣчалъ онъ.-- Я считалъ за лучшее не говорить Адѣ объ этомъ письмѣ.

-- Вы говорите, что онъ писалъ къ вамъ,-- сказала я, нарочно сдѣлавъ удареніе на словѣ "къ вамъ".-- Развѣ вы находите въ этомъ что-нибудь необыкновенное; развѣ онъ имѣетъ, кромѣ васъ, лучшаго друга, къ которому бы могъ писать?

-- Вѣроятно онъ такъ полагаетъ,-- отвѣчалъ мой опекунъ:-- вѣроятно у него есть много лучшихъ друзей. Дѣло въ томъ, что письмо его похоже на что-то въ родѣ протеста; не имѣя возможности писать къ тебѣ и безъ всякой надежды получить отъ тебя отвѣтъ, онъ написалъ холодно, надменно, принужденно, злобно. Но ничего, моя милая хозяюшка, мы можемъ говорить объ этомъ хладнокровно, мы можемъ простить его. Его нельзя винить въ этамъ. Тяжба Джорндисъ и Джорндисъ совершенно измѣнила его и показываетъ меня въ его глазахъ совершенно въ превратномъ видѣ. Я зналъ и знаю, что эта тяжба была для многихъ источникомъ неисправимаго зла. Замѣшайте въ нее двухъ ангеловъ, и я увѣренъ, что она измѣнитъ ихъ натуры.

-- Однако она не перемѣнила вашей натуры.

-- О, нѣтъ, перемѣнила,-- сказалъ онъ, смѣясь:-- я ужъ и не знаю сколько разъ изъ-за нея южный вѣтеръ перемѣнялся на восточный. Рикъ не довѣряетъ мнѣ, подозрѣваетъ меня, совѣтуется съ адвокатами и учится отъ нихъ не довѣрять, подозрѣвать. Вѣритъ имъ, что я оспариваю его интересы, что я имѣю претензіи, несогласныя съ его претензіями и Богъ знаетъ что такое. Между тѣмъ какъ,-- Богъ мнѣ свидѣтель!-- еслибъ я могъ выпутаться изъ лѣсу этой путаницы, которая такъ безсовѣстно пользуется моимъ несчастнымъ именемъ (но я не могу), еслибъ я могъ уничтожить этотъ лѣсъ, отказавшись отъ своего первоначальнаго права (но я не могу да и не знаю, какая человѣческая сила могла бы уничтожить его), я сдѣлалъ бы это сейчасъ. Скорѣе я хотѣлъ бы возстановить въ Ричардѣ его надлежащій характеръ, нежели воспользоваться всѣми капиталами, которые покойные истцы, растерзанные сердцемъ и душой на колесѣ Верховнаго Суда, оставили въ спорное наслѣдство, а этихъ капиталовъ, моя милая, весьма достаточно, чтобъ соорудить на нихъ пирамиду въ память несказаннаго зла, совершаемаго этимъ Судомъ.

-- Возможно ли,-- сказала я съ удивленіемъ:-- возможно ли, чтобъ Ричардъ подозрѣвалъ васъ?

-- Ахъ, милая Эсѳирь, ты ничего еще не знаешь,-- сказалъ онъ:-- только одинъ самый утонченный ядъ, извлекаемый изъ злоупотребленій и безпорядокъ Верховнаго Суда, въ состояніи воспроизвести подобныя болѣзни. Его кровь заражена этимъ ядомъ, и потому, въ глазахъ его, всѣ предметы теряютъ натуральный свой видъ. Я не виню его въ этомъ; это не его ошибка.

-- Но вѣдь это ужасное несчастіе.

-- Ужасное несчастіе, моя хозяюшка, постоянно находиться подъ вліяніемъ тяжбы Джорндисъ и Джорндисъ. Больше этого несчастія я и не знавалъ. Мало по малу онъ пріучилъ себя опираться на эту гнилую тростинку, которая сообщаетъ часть своей гнилости всему, что окружаетъ Ричарда. Но я еще разъ говорю, и говорю отъ чистаго сердца, что мы должны быть терпѣливы съ бѣднымъ Рикомъ и не винить его. О, какое множество прекрасныхъ свѣжихъ сердецъ, подобныхъ сердцу Рика, я видѣлъ на своемъ вѣку измѣнившимися отъ этихъ же самыхъ причинъ.

Я не могла не выразить моего удивленія и сожалѣнія, что его великодушныя и безкорыстныя намѣренія такъ трудно исполнялись.

-- Нѣтъ, моя бабушка Джорденъ, этого нельзя сказать,-- отвѣчалъ онъ въ веселомъ расположеніи духа.-- Ада счастлива, а этого уже довольно, даже много. Я думалъ, что я и оба эти молодыя созданія останемся друзьями, вмѣсто недовѣрчивыхъ враговъ, что мы будемъ бороться со всѣми неудачами этой тяжбы и окажемся довольно сильными для этой борьбы. Но ожиданія мои были слишкомъ велики. Тяжба Джорндисъ и Джорндисъ служила занавѣской колыбели Рика.

-- Но скажите, дорогой мой, можно ли надѣяться, что небольшой опытъ научитъ его, какой обманчивый и несчастный предметъ эта тяжба?

-- Мы будемъ надѣяться, душа моя,-- сказалъ мистеръ Джорндисъ:-- будемъ надѣяться, что опытъ научитъ его; только будетъ слишкомъ поздно. Во всякомъ случаѣ мы должны быть снисходительны къ нему. Мало найдется въ настоящую минуту взрослыхъ и зрѣлыхъ молодыхъ людей, добрыхъ молодыхъ людей, которые бы, будучи заброшены судьбою въ этотъ же самый Судъ, въ качествѣ истцовъ, не перемѣнились бы въ физическомъ и моральномъ организмѣ въ теченіе трехъ-двухъ лѣтъ, въ теченіе одного года. Можно ли послѣ этого удивляться поступкамъ бѣднаго Рика? Молодой человѣкъ и притомъ же столь несчастный (при этомъ опекунъ мой понизилъ голосъ, какъ будто онъ вслухъ о чемъ-то размышлялъ) не повѣритъ съ перваго раза... да и кто бы могъ повѣрить?.. Что такое въ сущности Верховный Судъ? Онъ смотритъ на него съ какимъ-то подобострастіемъ, съ надеждою сдѣлать что-нибудь съ своими интересами и привести ихъ къ какому нибудь концу. Судъ между тѣмъ медлитъ, обманываетъ его ожиданія, пытаетъ его, мучитъ, изнашиваетъ, нитка по ниткѣ, его пылкія надежды и терпѣніе; но онъ продолжаетъ смотрѣть на него съ тѣмъ же подобострастіемъ, онъ привязывается къ нему всѣмъ своимъ бытіемъ, и весь міръ становится въ его глазахъ вѣроломнымъ и фальшивымъ. Но, довольно объ этомъ, душа моя!

Во все это время онъ поддерживалъ меня одной рукой, и его нѣжность была такъ драгоцѣнна для меня, что я склонила голову къ нему на плечо, съ такою любовью, какъ будто онъ былъ мой отецъ. Въ этой маленькой паузѣ, я въ душѣ моей рѣшила какими бы то ни было средствами повидаться съ Ричардомъ когда силы мои совершенно возстановятся, и обратить его на путь истинный.

-- Для такого радостнаго случаи, какъ день выздоровленія нашей дорогой хозяюшки.-- сказалъ мой опекунъ:-- есть предметы лучше этого, о которыхъ можно поговорить съ удовольствіемъ. И мнѣ поручено спросить объ одномъ изъ нихъ. Когда Адѣ можно будетъ увидѣться съ тобой, душа моя?

Я и сама думала объ этомъ и въ то же время вспомнила объ отсутствующемъ зеркалѣ; я знала, что это свиданіе непріятно бы подѣйствовало на мою милочку, даже и въ такомъ случаѣ, если бы наружность моя нисколько не измѣнилась.

-- Дорогой опекунъ мой,-- сказала я:-- такъ какъ я долго удалялась отъ нея, хотя она для меня то же самое, что свѣтъ солнца...

-- Я знаю это очень хорошо, бабушка Дорденъ.

Онъ быль такъ добръ, его прикосновеніе выражало столько трогательнаго состраданія и любги, и тонъ его голоса сообщалъ моему сердцу столько отраднаго утѣшенія, что я остановилась на нѣсколько секундъ, не имѣя возможности продолжать.

-- Я вижу, душа моя, ты утомилась,-- сказалъ онъ.-- Отдохни немного.

-- Такъ какъ я долго удаляла Аду отъ себя,-- снова начала я, послѣ непродолжительнаго молчанія: -- то, мнѣ кажется, я имѣю право отстранить наше свиданіе еще на нѣсколько времени. Я думаю, было бы превосходно, еслибь до этого свиданія я уѣхала куда-нибудь. Еслибъ Чарли и я могли уѣхать куда-нибудь въ провинцію, еслибъ я могла провести тамъ недѣлю, укрѣпить на чистомъ воздухѣ свои силы и имѣть въ виду счастье снова находиться неразлучно съ Адой; мнѣ кажется, это было бы лучше для всѣхъ насъ.

Я думаю, ничего не было дурного въ моемъ желаніи привыкнуть немного къ своей измѣнившейся наружности прежде, чѣмъ я встрѣчу взоры моей неоцѣненной подруги, которую я такъ нетерпѣливо хотѣла увидать; но это была правда, я желала этого. Я увѣрена, что опекунъ мой понялъ меня, и это меня не страшило. Если бы мое желаніе было смѣшное, онъ не обратилъ бы на него ни малѣйшаго вниманія.

-- Наша избалованная хозяюшка,-- сказалъ онъ:-- хочетъ поставить на своемъ даже при своей непоколебимости, хотя я знаю, это будетъ стоить многихъ и многихъ слезъ внизу. И вотъ, взгляни сюда, душа моя! Это письмо отъ Бойторна, отъ этой рыцарской души,-- онъ произноситъ такія страшныя клятвы, какія никогда еще не изливались на бумагу. Если ты не пріѣдешь и не займешь его весь домъ, который онъ уже перевернулъ вверхъ дномъ собственно для этой цѣли, то онъ клянется небомъ и землей срыть его до основанія и не оставить камня на камнѣ!

И мой опекунъ передалъ мнѣ письмо. Мистеръ Бойторнъ начиналъ обыкновенными словами: "любезный Джорндисъ", и потомъ вдругъ переходилъ въ слова: "клянусь, если миссъ Соммерсонъ не пріѣдетъ сюда и не займетъ мой домъ, который я очищаю для нея сегодня въ часъ по полудни", потомъ весьма серьезно и въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ продолжалъ изливать самыя необыкновенння клятвы въ случаѣ несогласія на его предложеніе. Мы нисколько не оскорбили пишущаго, если отъ чистаго сердца посмѣялись надъ его посланіемъ и рѣшили тѣмъ, что на другое же утро я пошлю къ нечу благодарственное письмо съ полнымъ согласіемъ на его предложеніе. Это было самое пріятное для меня предложеніе, потому что изъ всѣхъ мѣстъ, о которыхъ я думала, ни одно мнѣ такъ не нравилось, какъ Чесни-Воулдъ.

-- Теперь, моя маленькая хозяюшка,-- сказалъ мой опекунъ, взглянувъ на часы:-- Мнѣ назначенъ внизу самый опредѣлительный срокъ для нашего свиданія, чтобъ не утомить тебя на первый разъ, и срокъ этотъ вышелъ до послѣдней минуты. Но у меня есть еще одна маленькая просьба. Миссъ Фляйтъ, услышавъ о твоей болѣзни, рѣшилась придти сюда пѣшкомъ, рѣшилась пройти двадцать миль въ бальныхъ башмачкахъ, чтобъ только узнать о твоемъ положеніи. Слава Богу, что она застала насъ дома, а то бы пришлось бѣдняжкѣ уйти обратно тоже пѣшкомъ.

Опять старый заговоръ, чтобъ осчастливить меня! Повидимому, всѣ и все участвовало въ этомъ заговорѣ.

-- Итакъ, моя милая баловница,-- сказалъ мой опекунъ:-- если тебѣ не скучно удѣлить нѣсколько часовъ этому безвредному созданію, прежде чѣмъ ты спасешь домъ Бойторна отъ разрушеніи, я увѣренъ, это возвысило бы ее въ ея собственныхъ глазахъ, и она осталась бы какъ нельзя болѣе довольна собою. Короче, ты бы сдѣлала для нея то, чего я, несмотря на громкій свой титулъ Джорндиса, не могъ сдѣлать въ теченіе всей моей жизни.

Я нисколько не сомнѣвалась, что онъ зналъ, что въ этомъ простомъ изображеніи бѣднаго, несчастнаго созданія было что-то особенное, что могло тогда послужить мнѣ легкимъ урокомъ. Я чувствовала это, когда онъ говорила мнѣ. Я не могла вполнѣ высказать ему, какъ пріятно мнѣ принять ее во всякое время. Я всегда жалѣла ее и никогда такъ сильно, какъ теперь. Я всегда была рада тому, что имѣла нѣкоторую возможность утѣшать ее въ ея несчастіи; но никогда я и вполовину не радовалась, какъ въ этотъ день.

Мы условились во времени, когда миссъ Фляйтъ должна пріѣхать къ намъ въ дилижансѣ и раздѣлить со мной мой ранній обѣдъ. Когда опекунъ мой ушелъ отъ меня, я склонилась лицомъ на подушку и молила о прощеніи, если я, окруженная такими благодѣяніями, увеличивала въ глазахъ своихъ то маленькое испытаніе, которое предстояло мнѣ перенести. Дѣтская молитва, сохранившаяся въ памяти моей съ того дня, въ который я впервые праздновала свое рожденіе. Когда я давала обѣщаніе быть трудолюбивой, довольной, чистосердечной, дѣлать добро ближнему и, по возможности, пріобрѣтать любовь окружающихъ меня, пришла мнѣ на умъ съ нѣкоторымъ упрекомъ за все счастье, которымъ я наслаждалась, за всю любовь, которую оказывали мнѣ. Если я была еще и теперь такъ малодушна, то какую же пользу извлекла я изъ этихъ благодѣяніи? Я повторила прежнюю дѣтскую молитву, повторила ее дѣтскими словами и убѣдилась, что спокойствіе, пробуждавшееся послѣ нея въ душѣ моей, не покинуло еще ее.

Мои опекунъ приходилъ теперь ко мнѣ каждый день. Спустя еще недѣлю, я уже могла ходить по комнатамъ и держать длинные разговоры съ Адой въ окно, изъ-за занавѣсей. Но я никогда не видѣла ее, я не имѣла еще столько твердости, чтобы взглянуть на ея прелестное личико, хотя я и могла сдѣлать это, не бывъ увидѣна.

Въ назначенный день пріѣхала миссъ Фляйтъ. Бѣдное созданіе! Она вбѣжала въ мою комнату, совершенно забывъ о соблюденіи своего достоинства и важности, и восклицая отъ самаго чистаго сердца: "Моя милая, неоцѣненная Фицъ-Джорндисъ!" упала мнѣ на шею и цѣловала меня разъ двадцать.

-- Ахъ, Боже мой,-- сказала она, засунувъ руку въ свой ридикюль: милая Фицъ-Джорндисъ, у меня здѣсь нѣтъ ничего, кромѣ документовъ, мнѣ придется занять у васъ носовой платокъ.

Чарли подала ей платокъ, и доброе созданіе не оставило его безъ употребленія, потому что она прикладывала его къ глазамъ обѣими руками и сидѣла, проливая слезы по крайней мѣрѣ въ теченіе десяти минутъ.

-- Это отъ удовольствія, моя милая Фицъ-Джорндисъ,-- говорила она, стараясь быть какъ можно болѣе опредѣлительною:-- это вовсе не отъ огорченія. Отъ удовольствія, что я вижу васъ. Отъ удовольствія, что я получила позволеніе повидаться съ вами. Я такъ люблю васъ, моя милая, такъ люблю, ну, право, больше, чѣмъ самого лорда канцлера, хотя я аккуратно каждый день присутствую съ нимъ вмѣстѣ. Да, кстати, моя милая, упомянувъ о носовомъ платкѣ...

Миссъ Фляйтъ взглянула при этомъ на Чарли, которая встрѣчала ее изъ дилижанса. Чарли взглянула на меня и показала видъ, что ей не хотѣлось, чтобы миссъ Фляйтъ объяснила этотъ взглядъ.

-- Весьма спра-ве-дливо!-- сказала миссъ Фляйтъ:-- весь-ма пра-виль-но. Правда! Въ высшей степени неблагоразумно съ моей стороны упоминать объ этомъ; но, моя милая Фицъ-Джорндисъ, я боюсь, по временамъ (между нами будь сказано, вы бы и не подумали объ этомъ), бываю немного того... то есть удаляюсь иногда отъ предмета,-- сказала миссъ Фляйтъ, дотрагиваясь до лба.-- Заговариваюсь. Никакъ ни больше!

-- Что же вы хотѣли сказать мнѣ?-- улыбаясь, сказала я: мнѣ казалось, что она намѣревалась продолжать свой разговоръ.

Миссъ Фляйтъ взглянула на Чарли, какъ будто спрашивая совѣта, что ей дѣлать въ такомъ важномъ случаѣ

-- Сдѣлайте одолженіе, Ма'мъ,-- сказала Чарли:-- не затрудняйтесь, скажите.

И миссъ Фляйтъ осталась довольна въ высшей степени.

-- Наша молодая подруга такая смышленая,-- сказала она мнѣ своимъ таинственнымъ образомъ: -- маленькая, но очень смышленая! Итакъ, душа моя, это премиленькій анекдотъ. Никакъ не больше; но все же я думаю что это очаровательный анекдотъ. Какъ бы вы думали, моя милая, кто провожалъ насъ по дорогѣ отъ дилижанса? Кто, какъ не очень бѣдная особа въ весьма неблаговидной шляпкѣ...

-- Это была Дженни, миссъ,-- сказала Чарли.

-- Точно такъ!-- необыкновенно пріятно выразила свое согласіе миссъ Фляйтъ.-- Дженни. Да-а! И что она говорила нашей юной подругѣ? Говорила, что въ хижинѣ ея была какая-то леди подъ вуалью, спрашивала о здоровьѣ моей неоцѣненной Фицъ-Джорндисъ и взяла себѣ на память носовой платокъ, собственно потому, что это былъ платокъ моей милой Фицъ-Джорндисъ! Какъ вы хотите, а въ этомъ поступкѣ леди подъ вуалью есть что-то привлекательное!

-- Извините, миссъ,-- говоритъ Чарли, на которую я посмотрѣла съ нѣкоторымъ удивленіемъ:-- Дженни говоритъ, что когда умеръ ея ребенокъ, такъ вы оставили этотъ платокъ у нея и что она отложила его и берегла вмѣстѣ съ другими вещами ребенка. Я полагаю, миссъ, это было сдѣлано частью потому, что онъ вашъ, а частью потому, что онъ покрывалъ ребенка.

-- Маленькая,-- прошептала миссъ Фллйтъ, проводя пальцемъ по своему лбу множество кривыхъ линій, чтобъ выразить свое понятіе о состояніи умственныхъ способностей Чарли:-- маленькая, но чрез-вы-чай-но смышленая! И такъ опредѣлительна! Душа моя, она говоритъ опредѣлительнѣе всякаго совѣтника, которыхъ мнѣ приводилось слушать!

-- Да, Чарли,-- отвѣчала я:-- я помню это. Что же дальше?

-- Этотъ самый платокъ и взяла леди,-- сказала Чарли.-- Дженни просила сказать вамъ, что она не разсталась бы съ этимъ платкомъ ни за какія сокровища, но что леди просто отняла его и взамѣнъ оставила ей немного денегъ. Дженни вовсе не знаетъ этой леди, миссъ.

-- Кто же она?-- сказала я.

-- Душа моя,-- отвѣчала миссъ Фляйтъ съ таинственнымъ взглядомъ и приложивъ губы къ моему уху:-- по моему мнѣнію, не говорите только нашей маленькой подругѣ, это жена лорда канцлера. И я знаю, что она заставляетъ его вести ужасную жизнь, такъ вотъ и швыряетъ въ каминъ всѣ бумаги милорда, если онъ не захочетъ заплатить деньги ея ювелиру!

Я не слишкомъ любопытствовала тогда узнать, кто такая была эта леди, потому что съ перваго раза начала подозрѣвать въ ней Кадди. Кромѣ того почти все мое вниманіе сосредоточивалось на моей гостьѣ, которая озябла въ дорогѣ и казалась голодною. Когда поданъ быль обѣдъ, она потребовала моей помощи къ приведенію въ порядокъ своего туалета. Съ величайшимъ самодовольствіемъ она надѣла самый жалкій старый шарфъ и до нельзя изношенныя и часто штопанныя перчатки, которыя привезла съ собой въ бумажномъ сверткѣ. Мнѣ предстояло распоряжаться обѣдомъ, состоявшимъ изъ холодной рыбы, жареной дичи, сочнаго мяса, зелени, пуддинга и мадеры. Видѣть, какъ миссъ Флянтъ наслаждалась этимъ обѣдомъ, съ какимъ величіемъ и церемоніей она ему сказывала честь, составляло для меня такое удовольствіе, что въ скоромъ времени я больше ни о чемъ и не думала.

Обѣдъ кончился, и когда принесли намъ дессертъ, прикрашенный руками моей милочки, которая, кромѣ себя, никому не довѣряла присмотрѣть за всѣмъ, что приготовлялось для меня, миссъ Флинтъ была такъ словоохотлива и счастлива, что мнѣ вздумалось навести разговоръ на ея исторію, тѣмъ болѣе, что она всегда съ особеннымъ удовольствіемъ говорила о своей особѣ. Я начала тѣмъ, что сказала:

-- Вы, я думаю, миссъ Фляйтъ, ужъ много лѣтъ присутствуете въ засѣданіяхъ лорда канцлера?

-- О, много, много, много лѣтъ, моя милая. Но я ожидаю рѣшенія Суда въ непродолжительномъ времени.

Въ ея надеждѣ обнаруживалось какое-то душевное безпокойство, такъ что я усумнилась, справедливо ли я поступила, коснувшись этого предмета. Я дала себѣ слово не возобновлять его.

-- Мой отецъ ждалъ,-- указала миссъ Флянтъ:-- мой братъ... моя сестра... всѣ они ждали рѣшенія Суда. Теперь моя очередь ждать того же самаго.

-- И всѣ они...

-- Да-а. Умерли, безъ сомнѣнія, душа моя,-- сказала она.

Такъ какъ я замѣтила, что она хотѣла продолжать этотъ разговоръ, то я старалась скорѣе развить его, нежели прекратить.

-- Не благоразумнѣе ли было бы,-- сказала я:-- не ждать болѣе этого рѣшенія?

-- А какъ-же, моя милая,-- отвѣчала она проворно:-- разумѣется, было бы благоразумнѣе!

-- И не присутствовать больше въ Судѣ?

-- Разумѣется,-- сказала она.-- Весьма утомительно постоянно находиться въ ожиданіи того, что никогда не сбудется, моя милая Фицъ-Джорндисъ! Увѣряю васъ, это утомляетъ, изнашиваетъ человѣка до костей.

Она потихоньку показала мнѣ свою руку, и, дѣйствительно, эта рука была страшно тонка.

-- Но, моя милая,-- продолжала она, устремивъ на меня свой таинственный взглядъ.-- Это мѣсто одарено какой-то ужасной притягательной силой. Тс! Пожалуйста не говорите нашей маленькой подругѣ, когда она войдетъ. Это можетъ испугать ее, несмотря на ея прекрасный умъ. Въ этомъ мѣстѣ есть какая-то жестокая притягательная сила. Вы не можете оставить его, и поэтому должны ждать.

Я пробовала увѣрить ее, что это неправда. Она слушала меня терпѣливо и улыбаясь, но уже заранѣе была готова съ отвѣтомъ.

-- Да, да, да! Вы думаете такъ, потому что я начинаю немного заговариваться. Очень глупо немного заговариваться, не правда ли? Въ головѣ дѣлается какое-то разстройство. Я это чувствую. Но, моя милая, я была тамъ въ теченіе многихъ лѣтъ и все замѣтила. Я полагаю, что всему причиной булава и печать на красномъ столѣ.

-- Что же они могутъ дѣлать по вашему мнѣнію?-- спросила я кротко и ласково.

-- Притягивать,-- отвѣчала миссъ Фляйтъ.-- Притягивать къ себѣ людей, моя милая. Вытягивать изъ нихъ душевное спокойствіе, разсудокъ, пріятную наружность, прекрасныя качества. Я узнала, что они вытягиваютъ отъ меня ночной отдыхъ. Это какіе-то холодные и блестящіе демоны!

Она нѣсколько разъ похлопала по моей рукѣ, ласково кивая головой, какъ будто хотѣла убѣдить меня, что нѣтъ никакой причины бояться ее, хотя она, довѣряя мнѣ страшныя тайны свои, говорила съ такимъ мрачнымъ и угрюмымъ видомъ.

-- Позвольте,-- сказала она:-- я вамъ разскажу мое положеніе. Прежде чѣмъ они вытянули изъ меня все, прежде чѣмъ я увидѣла ихъ, какъ вы думаете, чѣмъ я занималась? Играла на тамбуринѣ? Нѣтъ. Я занималась тамбурнымъ рукодѣльемъ. Я и моя сестра занимались тамбурнымъ рукодѣльемъ. Нашъ отецъ и братъ занимались строительнымъ искусствомъ. Мы всѣ жили вмѣстѣ и жили, моя милая, весьма порядочно. Прежде всего начали тянуть моего отца -- медленно. Вмѣстѣ съ нимъ оттянули отъ насъ домъ. Черезъ нѣсколько лѣтъ -- это былъ бѣшеный, угрюмый, сердитый банкрутъ; никто не слыхалъ отъ него ласковаго слова, никто не видѣлъ ласковаго взгляда. Онъ былъ ко всему равнодушенъ, Фиць-Джорндисъ. Его втянули, наконецъ, въ долговую тюрьму. Тамъ онъ умеръ. Потомъ потянули нашего брата, очень быстро, и втянули въ пьянство... въ лохмотья... въ могилу. Потомъ потянули сестру мою! Тс! Не спрашивайте, куда! Я была тогда больна и въ самомъ жалкомъ положеніи однако, я услышала, какъ и часто слышала до этого, что всѣ эти несчастій были твореніемъ Верховнаго Суда. Съ выздоровленіемъ, я отправилась взглянуть на это чудовище. И тогда я узнала, отчего это все происходило; я сама была притянута, должна была остаться въ немъ.

Окончивъ свою коротенькую исторію, которую передавала она тихимъ, прерывающимся голосомъ, какъ будто несчастія ея жизни только теперь совершались передъ ней, она постепенно принимала на себя свой обычный важный и въ то же время пріятный видъ.

-- Я вижу, моя милая, вы не вѣрите мнѣ! Хорошо, хорошо! Когда-нибудь повѣрите. Я немного заговариваюсь. Но я все замѣтила. Въ теченіе многихъ лѣтъ я видѣла множество лицъ, вовсе не подозрѣвавшихъ, какое вліяніе производитъ Верховный Судъ. Они входили туда, какъ входилъ мой отецъ, какъ входилъ мой братъ, какъ входила сестра моя, какъ входила сама я. Я слышала, какъ сладкорѣчивый Кэнджъ и другіе изъ его собратій говорили новымъ лицамъ: "Вотъ эта маленькая миссъ Фляйтъ! О, вы еще новичекъ здѣсь: васъ непремѣнно нужно отрекомендовать маленькой миссъ Фляйтъ!" Прекрасно. Я гордилась тѣмъ, что мнѣ оказывали такую честь! И мы всѣ смѣялись. Но, Фицъ-Джорндисъ, я знала, какія будутъ послѣдствія. Я знала это лучше всѣхъ ихъ, когда сила притяженія только что начинала дѣйствовать. Мнѣ извѣстны нѣкоторые признаки, моя милая. Я видѣла начало ихъ на Гридли, видѣла и конецъ. Фицъ-Джорндисъ, душа моя,-- говорила миссъ Фляйтъ, снова понизивъ голосъ:-- я видѣла начало ихъ на нашемъ другѣ, воспитанникѣ Джорндиса. О, если бы кто могъ удержать его! Иначе онъ неминуемо погибнетъ.

Она молча смотрѣла на меня нѣсколько секундъ, и лицо ея постепенно оживлялось улыбкой. Полагая, быть можетъ, что наводитъ страхъ своимъ угрюмымъ расположеніемъ духа и, повидимому, потерявъ связь этого разговора, она ласково сказала, хлебнувъ вина изъ рюмки:

-- Да, моя милая, я жду рѣшенія Суда... въ непродолжительномъ времени. Тогда я выпущу на волю всѣхъ моихъ птичекъ и сдѣлаю распредѣленіе моего имѣнія.

Глубокое произвели на меня впечатлѣніе намекъ миссъ Фляйтъ на Ричарда и грустное значеніе его, до такой степени печально поясняемое ея жалкой, общипанной наружностью, что оно проглядывало даже во всемъ ея разговорѣ. Но, къ ея счастію, она снова развеселилась, безпрестанно улыбалась и кивала головой.

-- Однако, моя милая,-- сказала она весело, наклоняясь ко мнѣ, чтобы взять меня за руку:-- вы еще не поздравили меня съ успѣхами моего доктора; право, вы еще ни разу не поздравили меня!

Я принуждена была отвѣтить, что совсѣмъ не понимаю, что она хочетъ сказать

-- Моего доктора, мистера Вудкорта, моя милая, который былъ такъ чрезвычайно внимателенъ ко мнѣ и оказывалъ мнѣ помощь безъ всякаго возмездія... впрочемъ, только до дня рѣшенія Суда -- то есть, до того рѣшенія, которое освободитъ меня отъ магической силы булавы и печати.

-- Мистерь Вудкортъ теперь такъ далеко отсюда,-- сказала я:-- что, мнѣ кажется, миссъ Фляйтъ, время для такого поздравленія давно миновало.

-- Но, дитя мое,-- отвѣчала она:-- неужели вы не знаете, что случилось?

-- Нѣтъ,-- сказала я.

-- И никто не говорилъ вамъ, неоцѣненная моя Фицъ-Джорндисъ?

-- Нѣтъ,-- отвѣчала я.-- Вы забыли, какъ давно я никого не видѣла.

-- Правда! Дайте мнѣ минутку подумать... правда. Я сама виновата. Но вы знаете, вѣдь изъ меня вытянули всю память, какъ и все другое. Весьма сильное вліяніе, не правда ли? Такъ вотъ что, моя милая, гдѣ-то въ остъ-индскихъ моряхъ произошло страшное, кораблекрушеніе.

-- Мистеръ Вудкортъ утонулъ?

-- Не пугайтесь, моя милая. Онъ не утонулъ. Ужасная сцена. Смерть во всѣхъ ея видахъ. Сотни мертвыхъ и умирающихъ. Громъ, молнія, буря и мракъ. Множество утонувшихъ выброшено на скалу. Вотъ тамъ-то, и среди этой сцены, дорогой мой докторъ показалъ себя истиннымъ героемъ. Спокойный и непоколебимый рѣшительно вездѣ и во всемъ, спасъ многимъ жизнь, не зналъ ни голоду, ни жажды, одѣвалъ нагихъ въ свое лишнее платье, взялъ на себя начальство надъ ними, училъ ихъ, что нужно дѣлать, управлялъ ими, лечилъ больныхъ, хоронилъ мертвыхъ и, наконецъ, благополучно привезъ ихъ въ безопасное мѣсто. Душа моя Фицъ-Джорндисъ, несчастные страдальцы только что не боготворили его. Когда онъ высадилъ ихъ на берегъ, они пали передъ нимъ на колѣни и благословляли его. Вся Британія говоритъ объ этомъ. Позвольте, позвольте! Гдѣ мой ридикюль съ документами? Вотъ у меня здѣсь описаніе, вы должны прочитать его, непремѣнно должны!

И я прочитала до послѣдняго слова описаніе этого благороднаго подвига, хотя очень медленно и несвязно, потому что глаза мои были еще такъ слабы, что я съ трудомъ разбирала слова, и я такъ много плакала, что нѣсколько разъ принуждена была отрываться отъ длиннаго описанія, которое миссъ Фляйтъ нарочно вырѣзала изъ газеты. Я до такой степени радовалась, что лично знала человѣка, совершившаго такой великодушный и доблестный подвигъ; я была въ такомъ восторгѣ отъ его славы; я такъ восхищалась и такъ плѣнялась всѣмъ, что онъ сдѣлалъ, что я завидовала избитымъ бурею страдальцамъ, которые падали передъ нимъ на колѣни и благословляли его, какъ своего спасителя. Восхищаясь его мужествомъ и благородствомъ, я мысленно переносилась въ тѣ отдаленныя страны, падала ницъ передъ нимъ и благословляла его. Я чувствовала, что никто -- ни мать, ни сестра, ни жена не могли бы уважать его болѣе, чѣмъ я. Да, дѣйствительно, я уважала его, я восхищалась имъ!

Моя бѣдная маленькая гостья подарила мнѣ это описаніе, и когда, съ наступленіемъ вечера, она встала проститься со мною, опасаясь опоздать къ дилижансу, на которомъ предстояло ей совершить обратный путь, мысли ея все еще были заняты кораблекрушеніемъ; но я была такъ взволнована, что, при всемъ желаніи, не могла вникнуть во всѣ его подробности.

-- Душа моя,-- сказала она, тщательно завертывая въ бумажку шарфъ и перчатки:-- мой храбрый докторъ непремѣнно долженъ получить дворянскій титулъ. И, безъ сомнѣнія, онъ получитъ. Вѣдь вы того же мнѣнія?

-- Что онъ вполнѣ заслуживалъ титулъ -- это правда. Но, что бы онъ получилъ его -- это нѣтъ.

-- Почему же нѣтъ, Фицъ-Джорндисъ?-- спросила она довольно рѣзко.

Я отвѣчала, что въ Англіи не принято награждать титулами людей, отличившихъ себя мирными заслугами, какъ бы ни были велики и полезны эти заслуги, развѣ только, когда онѣ заключаются въ накопленіи огромныхъ капиталовъ.

-- Ахъ, Боже мой,-- сказала миссъ Фляйтъ:-- возможно ли такъ говорить? Вѣроятно, вамъ извѣстно, моя милая, что всѣ замѣчательные люди, украшающіе Англію по части наукъ, искусствъ, человѣколюбія и всякаго рода усовершенствованій, причисляются къ ея дворянству! Оглянитесь кругомъ, моя милая, и подумайте! Вы должно быть того, моя милая... немножко заговариваетесь, если не знаете, что это есть самая главная причина, почему дворянское достоинство всегда поддерживается въ государствѣ!

Я боялась, что она не была увѣрена въ своихъ словахъ; потому что выпадали минуты, когда она казалась вполнѣ сумасшедшей.

Наконецъ, я должна разстаться съ маленькой тайной, которую такъ долго старалась сохранить. Иногда я думала, что мистеръ Вудкортъ любилъ меня; и что если бы онъ былъ богаче, то, быть можетъ, признался бы мнѣ въ любви до своего отъѣзда. Иногда я думала, что если бы онъ сдѣлалъ это, я была бы рада. Но какъ безпредѣльно радовалась я теперь, что этого не случилось! Какія бы страданія перенесла я, если-бъ мнѣ пришлось писать къ нему, и объявить, что бѣдное личико, которое нравилось ему, навсегда покинули меня, и что я вполнѣ освобождала его отъ священнаго обѣта той, которую онъ никогда не видывалъ!

О, какъ хорошо, что отношенія наши другъ къ другу не измѣнились нисколько! Безъ угрызенія совѣсти, безъ душевныхъ страданій я смѣло могла хранить въ сердцѣ своемъ мою дѣтскую молитву, чтобъ онъ всегда оставался тѣмъ, чѣмъ оказалъ себя такимъ блестящимъ образомъ; мнѣ ничего не предстояло передѣлывать; мнѣ никакой цѣпи не предстояло разрывать, а ему влачить; я, благодаря Бога, могла идти по своей скромной тронѣ, а онъ по своей болѣе благородной и большой дорогѣ; и хотя мы пошли бы совершенно разными путями, но я могла надѣяться встрѣтиться съ нимъ невинно, безъ самолюбія, словомъ сказать, лучшею, чѣмъ онъ полагалъ бы встрѣтить меня при концѣ нашей дороги.

XXXVI. Чесни-Воулдъ.

Чарли и я не однѣ предприняли экспедицію въ Линкольншэйръ. Опекунъ мой рѣшился не терять меня изъ виду до самаго прибытія въ домъ Бойторна и потому провожалъ меня, и мы вмѣстѣ провели два дня въ дорогѣ. Каждое дуновеніе вѣтерка, приносившее съ собой новое благоуханіе, каждый цвѣтокъ, листокъ и травка, каждое мимолетное облачко, и вообще каждый предметъ въ природѣ приводили меня въ восторгъ и удивленіе болѣе прежняго. Это была первая польза и выигрышъ отъ моей болѣзни. Какъ ничтожна была моя потеря, когда обширный свѣтъ былъ полонъ для меня восхитительныхъ красотъ!

Такъ какъ мой опекунъ намѣренъ былъ воротиться домой немедленно, то, по дорогѣ въ Линкольншэйръ, мы назначили день, когда моя милочка должна пріѣхать ко мнѣ. Я написала къ ней письмо, которое мой опекунъ взялся доставить; и вечеромъ, очаровательнымъ вечеромъ, какими даритъ насъ иногда только что наступившее лѣто, онъ простился съ нами, не доѣзжая на полчаса пути до мѣста нашего назначенія.

Если-бъ добрая волшебница, мановеніемъ жезла своего, выстроила для меня домъ, и если-бъ я была принцесса и любимая ея питомица, то, право, и тогда я не смѣла бы разсчитывать на такой пріемъ въ этомъ домѣ. Столько приготовленій сдѣлано было для меня, столько милыхъ напоминаній о моихъ маленькихъ прихотяхъ и вкусѣ встрѣчалось на каждомъ шагу, что, тяготимая чувствомъ признательности, я принуждена была садиться нѣсколько разъ прежде, чѣмъ успѣла осмотрѣть половину комнатъ. Впрочемъ, это было къ лучшему: вмѣсто того, чтобы осматривать самой, я показывала имъ Чарли. Радость Чарли успокоила меня; такъ что послѣ прогулки но саду, когда Чарли истощила весь запасъ словъ, выражающихъ восторгъ, я была такъ спокойна и счастлива, какъ только можно быть. Для меня отрадно было имѣть возможность сказать самой себѣ послѣ чаю:

-- Эсѳирь, моя милая, я думаю, ты благоразумна настолько, чтобъ сѣсть теперь и выразить въ письмѣ къ хозяину этого дома всю свою признательность.

Онъ оставилъ мнѣ письмо, такое свѣтлое, такое радостное, какъ его лицо, въ которомъ поздравилъ меня съ пріѣздомъ и поручалъ моему попеченію свою канарейку; а я знала, что это порученіе выражало въ высшей степени его довѣріе. Вслѣдствіе этого я написала къ нему въ Лондонъ маленькое письмецо, увѣдомляя его, въ какомъ положеніи нашла я всѣ его любимыя растенія и деревья, какъ весело удивительнѣйшая изъ птичекъ встрѣтила меня, чиликая по всему дому самымъ гостепріимнымъ тономъ; и какъ она, пропѣвъ на моемъ плечѣ нѣсколько руладъ, къ невыразимому восторгу моей маленькой служанки, улетѣла въ клѣтку, сѣла въ свой любимый уголокъ, и спитъ ли она теперь или нѣтъ, этого я не могла сказать. Окончивъ письмо и отправивъ его на почту, я дѣятельно принялась распаковывать чемоданы, вынимать изъ нихъ и приводить въ порядокъ свой гардеробъ. Я послала Чарли спать довольно рано и сказала, что до утра она мнѣ не понадобится.

Послѣ болѣзни моей я еще ни разу не заглянула въ зеркало и никогда не сожалѣла о своей потерѣ. Я знала, что это была съ моей стороны слабость, которую слѣдовало преодолѣть; я постоянно тиррдила себѣ, что какъ только пріѣду сюда, то жизнь моя должна идти прежней чередой. Поэтому я хотѣла остаться одна и поэтому, оставшись одна, я сказала себѣ, въ моей комнатѣ:

-- Эсѳирь, если ты хочешь быть счастлива, если ты хочешь имѣть право на молитву, быть праводушной, ты должна, моя милая, сдержать свое слово.

Я твердо рѣшилась сдержать его, но сначала я сѣла на нѣсколько минутъ, чтобы подумать о всѣхъ, кто дѣлалъ мнѣ добро. Потомъ прочитала мои молитвы и еще немного подумала.

Волосы мои не были острижены, хотя и не разъ находились въ опасности. Они были длинны и густы. Я распустила ихъ, потрясла головой и подошла къ туалетному зеркалу. Оно было задернуто кисейной занавѣской. Я подняла ее и съ минуту глядѣла въ зеркало сквозь такое плотное покрывало изъ моихъ волосъ, что кромѣ ихъ ничего больше не видѣла. Послѣ того я подобрала волосы и посмотрѣла на отраженіе въ зеркалѣ, ободряемая тѣмъ, что отраженіе это такъ спокойно смотрѣло на меня. Я очень много измѣнилась, очень, очень много! Сначала лицо мое было такъ странно для меня, что если бы не спокойный, ободряющій взглядъ моего отраженія, я бы закрыла его обѣими руками и съ испугомъ отбѣжала бы прочь. Но вскорѣ и совершенно ознакомилась съ нимъ и тогда вполнѣ узнала, какъ далеко простиралась моя перемѣна. Оно вовсе не имѣло сходства съ тѣмъ, что я ожидала; впрочемъ, я ничего не ожидала опредѣлительнаго, и смѣю сказать, что что-нибудь опредѣлительное крайне бы меня изумило.

Я не была красавицей, никогда не считала себя за красавицу; но все-таки далеко была отъ того, чѣмъ стала. И куда это все дѣвалось? Провидѣніе было такъ добро до меня, что эта потеря обошлась безъ горькихъ слезъ. И я убирала свои волосы на ночь съ покойнымъ духомъ.

Одно обстоятельство меня очень безпокоило; я долго думала о немъ прежде, нежели заснула. И до сихъ поръ берегла цвѣты мистера Вудкорта.

Когда они завяли, я высушила ихъ и положила въ мою любимую книгу. Никто не зналъ объ этомъ, даже и Ада не знала. Я сомнѣвалась насчетъ того, имѣла ли я право хранить еще вещь, которую онъ прислалъ ко мнѣ, когда я была совсѣмъ не тѣмъ, что теперь, было ли бы это съ моей стороны благородно? Я желала быть къ нему великодушной, даже въ самыхъ сокровенныхъ тайникахъ моего сердца, которыхъ бы онъ никогда не узналъ, потому что я могла бы полюбить его, могла быть предана ему всей душой. Наконецъ, я пришла къ такому заключенію, что можно держать эти цвѣты, можно хранить ихъ какъ сокровище въ воспоминаніе того, что навсегда миновало, что прошло съ тѣмъ, чтобы никогда не возвращаться, въ какомъ бы то ни было видѣ. Надѣюсь, что это не можетъ показаться легкомысліемъ. Я принимала это слишкомъ близко къ своему сердцу.

Я позаботилась встать рано на другое утро и быть передъ зеркаломъ прежде, чѣмъ Чарли войдетъ въ комнату на цыпочкахъ.

-- Ахъ, Боже мой!-- вскричала Чарли съ удивленіемъ:-- вы ли это, миссъ?

-- Да, Чарли; это я,-- отвѣчала я, спокойно расчесывая волосы.-- Это я, и, какъ видишь, слава Богу, здорова и счастлива.

Я замѣтила, что тяжелый камень отпалъ отъ сердца Чарли и еще тяжелѣе отъ моего. Я узнала теперь худшее и примирилась съ нимъ. Я не стану скрывать своихъ слабостей, которыхъ не могла преодолѣть; впрочемъ, онѣ всегда какъ-то скоро проходили, и болѣе спокойное, даже, можно сказать, счастливое состояніе души неизмѣнно оставалось при мнѣ.

Желая вполнѣ укрѣпить свои силы и пріятное расположеніе духа до пріѣзда Ады, я составила вмѣстѣ съ Чарли множество плановъ, чтобъ находиться на свѣжемъ воздухѣ въ теченіе цѣлаго дня. Намъ предстояло гулять до завтрака и рано обѣдать, гулять до и послѣ обѣда, пить чай и потому, опять гулять въ саду; во время прогулки мы должны были влѣзать на каждый пригорокъ, изслѣдовать въ окрестностяхъ каждую дорогу, каждое поле, каждую долину. Что касается до подкрѣпляющихъ и освѣжающихъ средствъ, то добрая ключница мистера Бойторна слѣдила за нами повсюду, имѣя для насъ что-нибудь скушать или выпить, такъ что, когда я садилась отдохнуть, то не случалось ни разу безъ того, чтобы она не явилась передо мной съ корзинкой, съ радостнымъ лицомъ и длинной диссертаціей о необходимости частаго употребленія пищи. Собственно для моей ѣзды тамъ была маленькая шотландская лошадка, съ большой головой, съ коротенькой шеей и спускавшейся на глаза гривой, лошадка, которая умѣла скакать въ галопъ, разумѣется, когда ей хотѣлось, такъ легко и такъ спокойно, что для меня это было настоящее сокровище. Черезъ нѣсколько дней она уже подходила ко мнѣ на мой призывъ, ѣла изъ моихъ рукъ и ходила вслѣдъ за мной. Мы скоро такъ съ нею подружились, что когда она скакала со мной лѣниво или упрямо, по какому-нибудь тѣнистому проселку, и если я бывало поглажу ей шею и скажу: "Стобсъ, я удивляюсь, право, почему ты пойдешь въ галопъ, знавши, что я люблю его; я полагаю, что ты сдѣлаешь мнѣ это удовольствіе и премного обяжешь меня: другой, пожалуй, скажетъ, что ты или упрямъ, или хочешь спать", онъ комически потрясалъ своей головой и тотчасъ поднимался въ галопъ; между тѣмъ какъ Чарли останавливалась и смѣялась съ такимъ наслажденіемъ, что ея смѣхъ замѣнялъ для меня всякую музыку. Я не знаю, кто далъ Стобсу {Stub (стобъ) по англійски пень. Прим. перев.} это имя, но оно такъ натурально шло къ нему, какъ и его грубая мохнатая шерсть. Однажды мы запрягли его въ маленькую коляску и торжественно проѣхали по проселочной дорогѣ миль пять, и въ то время, какъ мы превозносили его до небесъ, онъ, повидимому, оставался очень недоволенъ, что его провожало такъ далеко и такое множество несносныхъ комаровъ, которые во всю дорогу кружились около его ушей, не отлетая отъ него ни на дюймъ; Стобсъ остановился подумать объ этомъ. Я полагаю, что онъ пришелъ къ такому заключенію, что это невыносимо, потому что рѣшительно отказался идти дальше, пока я не передала возжи Чарли, вышла изъ коляски и пошла пѣшкомъ; тогда только онъ поплелся за мной нога за ногу, хотя и выказывалъ нѣкоторое расположеніе, подсовывалъ голову ко мнѣ подъ руку и чесалъ себѣ ухо о мой рукавъ. Тщетно говорила я ему: "послушай, Стобсъ, изъ того, что мнѣ извѣстно о тебѣ, такъ я увѣрена, что ты пойдешь хорошо, если я сяду", и лишь только я отходила отъ него, какъ онъ снова оставался неподвижнымъ. Вслѣдствіе этого я принуждена была попрежнему указывать ему дорогу, и въ этомъ порядкѣ мы возвратились домой, къ величайшему удовольствію деревенскихъ жителей.

Чарли и я имѣли весьма основательную причину называть нашу деревню самой дружелюбной, потому что въ недѣлю времени жители ея съ такимъ удовольствіемъ смотрѣли на насъ, когда мы проходили мимо, хотя въ теченіе дня мы проходили очень часто, что у каждой хижины насъ встрѣчали радостныя лица. Я еще прежде знала многихъ взрослыхъ людей и почти всѣхъ дѣтей; но теперь даже церковный шпицъ принималъ на себя знакомый и привлекательный видъ. Въ числѣ моихъ новыхъ друзей была престарѣлая женщина, жившая въ такомъ маленькомъ покрытомъ соломой и выбѣленномъ домикѣ, что когда ставни единственнаго окна его открывались на своихъ петляхъ, такъ они закрывали собою весь его лицевой фасадъ. Эта старушка имѣла внука, который служилъ морякомъ. Однажды я написала по ея просьбѣ письмо къ нему, въ началѣ котораго нарисовала уголъ камина, гдѣ она обыкновенно убаюкивала своего внука и гдѣ попрежнему стоялъ его любимый стулъ. Этотъ рисунокъ былъ признанъ всей деревней за удивительнѣйшее произведеніе въ свѣтѣ; но когда пришелъ отвѣтъ изъ Плимута, въ которомъ внукъ упоминалъ, между прочимъ, что онъ возьметъ картинку съ собой въ Америку, и изъ Америки будетъ снова писать, то всю славу, всю честь и аккуратность, которыя по всей справедливости принадлежали почтовому вѣдомству, приписывали исключительно мнѣ за мой рисунокъ.

Такимъ образомъ, проводя большую часть дня на открытомъ воздухѣ, играя съ дѣтьми, разговаривая съ добрыми сосѣдями, заглядывая, по приглашенію, въ хижины ихъ и оставаясь тамъ на нѣсколько минутъ, занимаясь воспитаніемъ Чарли и отправляя къ Адѣ ежедневно длинныя письма, мнѣ едва доставало времени подумать о своей маленькой потерѣ, и я почти постоянно была весела. Если иногда эта потеря и приходила мнѣ на мысль, то это для того только, чтобъ я была еще дѣятельнѣе и скорѣе забыла о ней. Однажды она отозвалась въ моемъ сердцѣ сильнѣе, чѣмъ я ожидала, и именно, когда одно изъ моихъ любимыхъ дѣтей сказало своей матери:

-- Мать, почему эта леди не такъ хороша теперь, какъ прежде?

Впрочемъ, когда я убѣдилась, что ребенокъ этотъ любилъ меня нисколько не меньше противъ прежняго, и проводилъ по лицу моему своей пухленькой ручкой съ какимъ-то состраданіемъ и ласкою, я снова успокаивалась и снова ее забывала. Мнѣ встрѣчалось множество случаевъ, которые убѣждали меня, къ моему величайшему утѣшенію, какъ натурально для добрыхъ и чувствительныхъ сердецъ быть внимательными и нѣжными къ людямъ, стоящимъ отъ насъ ступенью ниже во всѣхъ отношеніяхъ. Одинъ изъ такихъ случаевъ въ особенности тронулъ меня. Возвращаясь изъ парка, я зашла въ нашу маленькую церковь, гдѣ только что кончился обрядъ бракосочетанія, и молодой четѣ предстояло росписаться въ метрической книгѣ. Женихъ, которому въ первый разъ въ жизни пришлось держать перо въ рукѣ, сдѣлалъ грубый крестъ вмѣсто подписи; невѣста сдѣлала то же самое. Въ послѣднее пребываніе мое у мистера Бойторна, я знала, что эта невѣста не только была самая хорошенькая дѣвочка во всей деревнѣ, но считалась также отличной ученицей въ школѣ, и, разумѣется, теперь я посмотрѣла на нее съ удивленіемъ. Она. подошла ко мнѣ съ боку о прошептала, между тѣмъ какъ въ свѣтлыхъ глазахъ ея плавали слезы нѣжной любви и восхищенія:

-- Онъ очень добрый человѣкъ, миссъ; но не умѣетъ писать... онъ станетъ учиться у меня... и я ни за что на свѣтѣ не хотѣла бы пристыдитъ его!

"Чего же мнѣ-то бояться,-- подумала я,-- когда я вижу столько благородства въ душѣ дочери простого работника!"

Вѣтеръ дулъ на меня такъ свѣжо и съ такой оживляющей силой, какъ и прежде, и румянецъ здоровья точно также появлялся на моемъ новомъ лицѣ, какъ и на старомъ. На Чарли нельзя было смотрѣть безъ удовольствія, такъ она была счастлива и такъ румяна; мы обѣ проводили день съ наслажденіемъ и всю ночь спали спокойно.

Въ паркѣ Чесни-Воулда было одно мое любимое мѣсто, гдѣ стояла скамейка, и откуда представлялся очаровательный видь. Лѣсъ какъ будто нарочно былъ очищенъ и открытъ, чтобъ придать ландшафту болѣе прелести; за этимъ лѣсомъ свѣтлая, озаренная лучами солнца картина была такъ восхитительна, что я каждый день отдыхала здѣсь по крайней мѣрѣ разъ. Живописная часть господскаго дома, называемая площадкой Замогильнаго Призрака, рельефно выступала впередъ и отдѣлялась отъ всего зданія; названіе, пробуждающее въ душѣ невольный страхъ, старинная легенда, передаваемая изъ рода въ родь въ фамиліи Дэдлоковъ, легенда, которую я слышала отъ мистера Бойторна, и которая имѣла неразрывную связь съ этой площадкой, смѣшивались съ этой картиной, придавали си какую-то таинственную занимательность, въ дополненіе къ ея дѣйствительнымъ прелестямъ. Тутъ же находился отлогій берегъ, усыпанный роскошными фіалками, и такъ какъ единственнымъ удовольствіемъ Чарли во время прогулки было собирать полевые цвѣты, то это мѣсто такъ же нравилось ей, какъ и мнѣ.

Напрасно стали бы спрашивать меня, почему я никогда не подходила близко къ дому, никогда не входила въ него. По прибытіи моемъ, я узнала, что изъ Дэдлоковъ никого не было здѣсь, и никого не ждали. Нельзя сказать, что я не любопытствовала, не интересовалась осмотрѣть этотъ домъ; напротивъ, я часто сидѣла на своемъ любимомъ мѣстѣ, представляя себѣ расположеніе комнатъ, удивляясь тому, неужели и въ самомъ дѣлѣ эхо шаговъ замогильнаго призрака отзывалось по временамъ, какъ говоритъ преданіе, на одинокой террасѣ. Неопредѣленное чувство, которое пробудила во мнѣ леди Дэдлокъ, быть можетъ, имѣло нѣкоторое вліяніе на то, что я не приближалась къ дому, даже и во время ея отсутствія. А не могу утвердительно сказать, знаю только, что ея лицо и вообще вся ея фигура имѣли съ этимъ какую-то связь. Не смѣю сказать, что они отталкивали меня, хотя меня дѣйствительно что-то отталкивало. Но по этой или по какой либо другой причинѣ, только я ни разу не подходила къ нему до самаго того дня, къ которому приближается мой разсказъ.

Я отдыхала на моемъ любимомъ мѣстѣ, послѣ длинной прогулки, а Чарли собирала фіалки, не въ дальнемъ отъ меня разстояніи. Я смотрѣла на площадку Замогильнаго Призрака, лежавшую въ глубокой тѣни всего зданія замка, подернутаго прозрачной синевой, и рисовала въ своемъ воображеніи образъ того призрака, который посѣщалъ ее, какъ вдругъ я замѣтила, что черезъ паркъ приближается ко мнѣ человѣческая фигура. Перспектива была такая длинная, такъ затемнена густыми листьями, и падающія на землю тѣни отъ вѣтвей до такой степени дѣлали фигуру эту неопредѣленною, что съ перваго раза я никакъ не могла догадаться, мужская она была или женская. Маю по малу она начала обозначаться; это была женская фигура... фигура леди... фигура леди Дэдлокъ. Она была одна и подходила, какъ я замѣтила, къ моему удивленію, къ тому мѣсту, гдѣ я сидѣла, ускореннымъ, противъ обыкновенія, шагомъ.

Я была испугана ея неожиданнымъ появленіемъ. Она была такъ близко, когда я узнала ее, что мы могли бы разговаривать. Я хотѣла было встать и продолжать прогулку. Но я не могла. Я оставалась неподвижною. Я осталась на мѣстѣ не столько по умоляющему жесту съ ея стороны, не столько по ея быстрой походкѣ и распростертымъ впередъ рукамъ, не столько по сильной перемѣнѣ въ си манерѣ и по отсутствію надменной холодности и самопринужденія, сколько по чему-то особенному въ ея лицѣ, о которомъ я такъ часто тосковала, которое видѣла во мнѣ, будучи ребенкомъ; по какому-то особенному выраженію, котораго я не видала ни въ какомъ лицѣ, котораго я никогда не замѣчала въ ея лицѣ.

Страхъ и робость овладѣли мною, и я кликнула Чарли. Леди Дэдлокъ остановилась и въ одинъ моментъ сдѣлалась той, какою я знавала ее.

-- Миссъ Соммерсонъ, извините, я, кажется, испугала васъ,-- сказала она, медленно приближаясь ко мнѣ.-- Вы еще несовсѣмъ поправились. Я знаю, вы были очень нездоровы. Мнѣ очень больно было слышать это.

Какъ не могла я пошевелиться на скамейкѣ, на которой сидѣла, такъ точно не имѣла я возможности отвести глазъ своихъ отъ ея блѣднаго лица. Она подала мнѣ руку, и ея мертвенный холодъ, такъ несогласовавшійся съ принужденнымъ спокойствіемъ въ чертахъ ея лица, еще болѣе усиливалъ очарованіе, подъ вліяніемъ котораго я находилась. Я не умѣю сказать, что въ эту минуту происходило въ моихъ блуждающихъ мысляхъ.

-- Вы теперь поправляетесь?-- спросила она ласково.

-- За минуту передъ этимъ я была совершенно здорова, леди Дэдлокъ.

-- Это, кажется, ваша служанка?

-- Да.

-- Нельзя ли послать ее впередъ и идти со мной къ вашему дому?

-- Чарли,-- сказала я:-- иди домой съ твоими цвѣтами, я буду вслѣдъ за тобой.

Чарли сдѣлала книксенъ, раскраснѣлась, завязала шляпку и пошла своей дорогой. Когда она удалилась, леди Дэдлокъ сѣла подлѣ меня.

Никакими словами не могу высказать состоянія души моей, когда я увидѣла въ ея рукѣ мой платокъ, которымъ покрыла я мертваго ребенка.

Я смотрѣла на нее, но не видѣла ее, не слышала, не могла перевести дыханіе. Біеніе сердца моего было такъ сильно и такъ неправильно, что я чувствовала, какъ будто жизнь покидала меня. Но когда она прижала меня къ груди своей, цѣловала меня, плакала надо мной, нѣжно жалѣла меня и приводила меня въ чувство, когда она упала передо мной на колѣни и со слезами сказала мнѣ: "О, дитя мое, дитя мое! Я твоя порочная и несчастная мать! О, прости, прости меня!" Когда я увидѣла ее у ногъ моихъ на голой землѣ и съ ужаснымъ мученіемъ въ душѣ, я чувствовала, несмотря на всю силу моего душевнаго волненія, глубокую признательность къ Провидѣнію за перемѣну моей наружности,-- перемѣну, чрезъ которую, потерявъ всѣ слѣды сходства съ ней, я никогда бы не могла навлечь позора на нее; никто бы не могъ, взглянувъ на меня и на нее, никто бы не рѣшился подумать, что мы связаны близкими родственными узами.

Я подняла мою мать, упрашивая и умоляя ее не предаваться передо мной такой горести и уничиженію. Я умоляла ее несвязными, невнятными словами, потому что, кромѣ затруднительнаго положенія, въ которое была поставлена, мнѣ было больно видѣть ее у моихъ ногъ. Я сказала ей, или, вѣрнѣе, я старалась высказать ей, что еслибъ мнѣ, ея дочери, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, суждено было прощать ее, то я простила ее и прощала въ теченіе многихъ и многихъ лѣтъ. Я сказала ей, что мое сердце было переполнено любовью къ ней, что эта любовь была искренняя любовь дочери, которую ничто въ прошедшемъ не измѣнило и не могло измѣнить, что не мнѣ, въ первый разъ въ жизни отдыхающей на груди своей матери, не мнѣ должно обвинятъ ее за то, что она даровала мнѣ жизнь, но что мой долгъ состоялъ въ томъ, что бы благословлять ее и не чуждаться, хотя бы весь міръ пренебрегъ ею, и что я только прошу на это ея позволенія. Я заключила мою мать въ мои объятія, она заключила меня въ свои, и среди тишины окрестныхъ лѣсовъ, среди безмолвія лѣтняго дня, все, повидимому, наслаждалось спокойствіемъ, кромѣ нашихъ двухъ взволнованныхъ сердецъ.

-- Благословлять меня и не чуждаться,-- простонала моя мать:-- теперь это уже слишкомъ поздно. Я одна должна идти по моей мрачной дорогѣ, которая приведетъ меня, куда назначено судьбой. Изо дня въ день, а иногда изъ часу въ часъ, я не вижу пути передъ моими преступными стопами. Вотъ это и есть земное наказаніе, которое я сама навлекла на себя. Я переношу его и съ тѣмъ вмѣстѣ скрываю его.

Даже въ сознаніи своихъ страданій она облекала себя своимъ привычнымъ холоднымъ равнодушіемъ, какъ покрываломъ, хотя вскорѣ она снова его сбрасывала.

-- Я должна хранить эту тайну, если только можно какими либо средствами сохранить ее, и хранить не для себя. Я имѣю мужа. О, я несчастное, позорное созданіе!

Эти слова она произнесла съ подавленнымъ воплемъ отчаянія, болѣе ужаснымъ въ своемъ звукѣ, чѣмъ всякій другой вопль. Закрывъ лицо руками, она вырвалась изъ моихъ объятій, какъ будто хотѣла, чтобъ я не прикасалась къ ней, и при всѣхъ моихъ убѣжденіяхъ, при всѣхъ нѣжныхъ ласкахъ, я не могла упросить ее встать. "Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!" говорила она; она только и могла говорить со мной, стоя на колѣняхъ; во всякомъ другомъ мѣстѣ она должна быть надменна, должна всѣми пренебрегать; но въ эти единственныя минуты въ ея жизни, въ минуты, когда пробуждалось въ ней чувство материнской любви, она хотѣла смирять свою гордость, подчинять себя стыду.

Моя несчастная мать разсказала мнѣ, что во время моей болѣзни она была близка къ сумасшествію. Она только тогда и узнала, что дочь ея еще жива. До этой поры она не подозрѣвала во мнѣ своей дочери. Она пріѣхала сюда собственно за тѣмъ, чтобъ одинъ только разъ во всю жизнь поговорить со мной. Съ этихъ минутъ намъ не предстояло больше сблизиться другъ съ другомъ, писать другъ другу и, весьма вѣроятно, намъ не предстояло больше въ этомъ мірѣ отмѣняться словомъ. Она вложила мнѣ въ руку письмо, написанное ею собственноручно для меня и сказала, что когда я прочитаю его и уничтожу, то стану считать ее мертвою, не столько для ея безопасности, для себя она ничего не просила, сколько для спокойствія и счастія моего и мужа ея. Если я вѣрила, что она любила меня, даже въ этой агоніи, въ которой я видѣла ее, любила меня материнской любовью, то она умоляла меня вѣрить этому; потому что тогда, представляя себѣ всѣ ея страданія, я могла бы вспомнить о ней съ большимъ сожалѣніемъ. Она ставила себя внѣ всякой надежды и внѣ всякой помощи. Сохранитъ ли она тайну свою до могилы, или этой тайнѣ суждено будетъ открыться и нанести позоръ и безчестіе на принятое ею имя -- это была ея единственная и постоянная борьба; ни любовь, ни ласки не могли приблизиться къ ней, и ни одно человѣческоо созданіе не могло оказать ей помощи.

-- Но въ какой степени безопасна эта тайна?-- спросила я.-- Безопасна ли она теперь, моя неоцѣненная мать?

-- Нѣтъ,-- отвѣчала она.-- Она была весьма, весьма близка къ открытію. Случай спасъ ее. Другой случай можетъ открыть ее... завтра и во всякій день.

-- Не опасаетесь ли вы въ этомъ какого-нибудь человѣка?

-- Перестань, дитя мое! Не дрожи такъ и не плачь за меня. Я не стою этихъ слезъ,-- сказала моя мать, цѣлуя мнѣ руки.-- Дѣйствительно, я очень опасаюсь одного человѣка.

-- Вашего врага?

-- Нѣтъ; но и не друга. Человѣка, который ни къ кому из имѣетъ состраданія. Это адвокатъ сэра Лэйстера Дэдлока, механически преданный безъ душевнаго расположенія, алчный до выгодъ, до предпочтенія и славы быть хранителемъ тайнъ, принадлежащихъ аристократическимъ домамъ.

-- Развѣ онъ имѣетъ подозрѣнія?

-- Многія.

-- Но они не касаются до васъ?-- спросила я, испуганная.

-- Да! Онъ постоянно бдителенъ и постоянно около меня. Я могу поддерживать въ немъ скромность, но не могу отвязаться отъ него.

-- Неужели въ немъ такъ мало совѣсти и сожалѣнія?

-- Въ немъ нѣтъ ни того, ни другого; въ немъ нѣтъ и гнѣва. Онъ равнодушенъ ко всему, кромѣ своего призванія. Его призваніе заключается въ накопленіи тайнъ и въ пріобрѣтеніи такой власти, какую тайны эти могутъ доставить ему безъ всякаго участника въ ytq и безъ соперника.

-- Можете ли вы положиться на него?

-- Я никогда не думала объ этомъ. Мрачная дорога, по которой я бреду въ теченіе многихъ лѣтъ, кончится тамъ, гдѣ ей суждено. Я пойду по ней до самаго конца, каковъ бы ни былъ этотъ конецъ. Быть можетъ онъ уже близокъ, быть можетъ еще далекъ; но пока тянется эта дорога, ничто не принудитъ меня вернуться назадъ.

-- Дорогая маменька, неужели вы такъ рѣшились?

-- Да, я такъ рѣшилась. Я долго прибавляла къ заблужденіямъ -- заблужденія, къ гордости -- гордость, къ презрѣнію -- презрѣніе и перенесла множество тщеславія съ другимъ множествомъ. Я перенесу и эту опасность и, если можно, унесу ее съ собой въ могилу. Она тѣсно окружила меня со всѣмъ сторонъ, какъ эти лѣса Чесни-Воулда окружаютъ домъ; но мои путь чрезъ нее будетъ одинаковъ. У меня одна дорога; одна только дорога и можетъ быть для меня.

-- Мистеръ Джорндисъ...-- начала было я, но моя мать торопливо прервала меня.

-- Развѣ и онъ имѣетъ подозрѣнія?

-- Нѣтъ,-- сказала я.-- Увѣряю васъ, нѣтъ!-- и я разсказала ей все, что онъ сообщилъ мнѣ касательно моей исторіи.-- Впрочемъ онъ такъ добръ и благороденъ,-- сказала я:-- что если бы онъ и зналъ что-нибудь, то быть можетъ...

Моя мать, не измѣнившая до этой минуты своего положенія, подняла руку къ моимъ губамъ и заставила меня молчать.

-- Ввѣрься ему вполнѣ,-- сказала она послѣ непродолжительнаго молчанія.-- Ты имѣешь на это мое полное согласіе -- ничтожный подарокъ отъ матери ея оскорбленной дочери! Но не говори мнѣ объ этомъ. Во мнѣ еще и теперь есть нѣсколько гордости.

Я объяснила такъ близко, какъ могла, или какъ могла припомнить теперь,-- ибо мое волненіе и горесть были такъ велики, что я едва понимала себя и тѣмъ болѣе, что каждое слово, произносимое голосомъ моей матери, такъ незнакомо и такъ грустно отзывалось для меня; я не пріучилась въ дѣтствѣ любить и узнавать этотъ голосъ, никогда не слышала его колыбельной пѣсенки, никогда не слышала благословенія, ни одной отрадной надеждой онъ не вдохновлялъ меня; этотъ голосъ производилъ на меня какое-то тягостное медленное впечатлѣніе, подъ вліяніемъ котораго я тщетно старалась вызвать что-нибудь изъ моихъ воспомнинаній,-- я объяснила или старалась объяснить, что, заговоривъ о мистерѣ Джорндисѣ, который для меня былъ лучшимъ отцомъ, я только хотѣла выразить надежду, не могъ ли онъ доставить моей матери какую-нибудь помощь или совѣтъ. Во моя мать отвѣчала на это рѣшительно, что это невозможно, что никто въ мірѣ не могъ бы помочь ей. Она одна должна идти по мрачной дорогѣ, по непроходной пустынѣ, лежавшей передъ ней.

-- Дитя мое! Моя дочь!-- сказала она.-- Въ послѣдній разъ! Эти поцѣлуи въ послѣдній разъ! Эти руки обнимаютъ меня въ послѣдній разъ! Мы больше не встрѣтимся. Съ надеждой исполнить то, что я намѣрена исполнить, я непремѣнно должна быть тѣмъ, чѣмъ я была такъ долго. Вотъ моя награда и моя судьба. Если ты услышишь, о леди Дэдлокъ, блистательной, счастливой, окруженной блескомъ и льстецами, вспомни, что подъ этой маской скрывается твоя несчастная, убитая совѣстью мать! Помни, что для нея дѣйствительность заключается въ ея страданіяхъ, въ ея безполезномъ раскаяніи, въ заушеніи въ душѣ своей той любви и истины, къ принятію которой она была способна! И тогда прости ей, если можешь; проси со слезами небо простить ее, что, я знаю, невозможно!

Мы удержали другъ друга еще на нѣсколько минутъ, но она была такъ рѣшительна, что отняла отъ себя мои руки, положила ихъ ко мнѣ на грудь, и, опустивъ ихъ съ послѣднимъ поцѣлуемъ, удалилась въ паркъ. Я была одна, и раскинутый внизу спокойный, обрисованный полосами солнечнаго свѣта и тѣни старинный домъ, съ его террасами и павильонами, на которыхъ тяготѣло такое невозмутимое спокойствіе, когда я впервые увидѣла его, казался тетерь безсмѣннымъ, неумолимымъ и безжалостнымъ стражемъ надъ несчастіемъ моей матери.

Я была измучена, я чувствовала такое разслабленіе, какъ чувствовала въ комнатѣ во время болѣзни; но необходимость предотвратить опасность открытія или даже малѣйшее подозрѣніе подкрѣпляла меня. Я взяла всевозможныя предосторожности, чтобъ скрыть отъ Чарли, что я плакала; я принудила себя вспомнить о священной обязанности, возложенной на меня, обязанности быть осторожной, спокойной и постоянно готовой къ внезапнымъ вопросамъ. Не скоро, однако же, могла я успѣть въ этомъ; я не могла даже удержать порывовъ своей горести; но спустя часъ мнѣ стало легче, и я чувствовала, что можно воротиться домой. Я шла медленно и сказала Чарли, которая ждала меня у воротъ, что послѣ того, какъ леди Дэдлокъ оставила меня, я рѣшилась продлить мою прогулку, что я очень устала и хочу лечь въ постель. Оставшись одна въ моей комнатѣ, я прочитала письмо. Я ясно поняла изъ него, а для меня этого было весьма достаточно тогда, что моя мать никогда не покидала меня. Ея старшая и единственная сестра, крестная мать моего дѣтскаго возраста, замѣтивъ во мнѣ признаки жизни, когда меня положили уже въ сторону, какъ мертвую, взяла меня безъ всякаго сожалѣнія или расположенія, чтобъ я жила, воспитала въ строгой тайнѣ и, послѣ нѣсколькихъ часовъ отъ моего рожденія. никогда болѣе не видѣла лица моей матери. Такое странное занимала я мѣсто въ этомъ мірѣ, что въ понятіяхъ моей матери я никогда не дышала -- была похоронена, никогда не жила и не имѣла никакого имени. Когда она впервые увидѣла меня въ церкви, она была изумлена; она подумала о томъ, на кого бы я была похожа, еслибъ осталась живой и жила; но это было все, о чемъ она тогда подумала.

Что еще говорилось въ письмѣ, я не считаю за нужное повторять здѣсь. Все это имѣетъ свое время и свое мѣсто въ моемъ разсказѣ.

Первой заботой моей было сжечь, что написала моя мать, и разсѣять даже самый пепелъ. Я полагаю, что никому не покажется ненатуральнымъ или дурнымъ съ моей стороны, что я тогда же стала съ грустью и съ сожалѣніемъ думать о томъ, зачѣмъ меня воспитали; я чувствовала, будто бы гораздо лучше было и счастливѣе, для многихъ, еслибъ я никогда не дышала въ этомъ мірѣ; я страшилась самой себя, какъ неизбѣжной опасности и возможнаго позора моей родной матери и имени надменной фамиліи, которое она носила; я находилась въ такомъ смущеніи, я была такъ потрясена, что мною начинало овладѣвать убѣжденіе въ томъ, что мнѣ было предназначено умереть при самомъ рожденіи, что мнѣ не слѣдовало жить.

Вотъ мои настоящія чувства, которыя волновали меня. Утомленная, я заснула и съ пробужденіемъ я снова заплакала при мысли, что меня оставили въ этомъ мірѣ съ бременемъ безпокойства для другихъ. Я еще болѣе устрашилась себя, снова вспомнивъ о той, которой я должна служить уликой, о владѣтельницѣ Чесни-Воулда, о новомъ и ужасномъ значеніи словъ моей крестной матери отдающихся теперь въ ушахъ моихъ какъ прибой волнъ о каменистый берегъ: "Твоя мать, Эсѳирь, была твоимъ позоромъ, а ты будешь ея позоромъ. Наступитъ время и наступитъ скоро, когда ты уразумѣешь это лучше и почувствуешь, какъ никто кромѣ женщины не въ состояніи почувствовать". Вмѣстѣ съ этими словами мнѣ пришли на память и другія: "Молись ежедневно, да не падутъ на голову твою прегрѣшенія другихъ людей".

Я не могла вполнѣ проникнуть во все, что окружало меня: я чувствовала, какъ будто позоръ и стыдъ уже скрывались во мнѣ, и что кара за преступленія другихъ началась для меня.

День уступалъ уже мѣсто мрачному вечеру, печальному, задернутому густыми облаками, а я все еще боролась съ своимъ отчаяніемъ. Я вышла изъ дому одна и, походивъ немного въ паркѣ, наблюдая, какъ мрачныя тѣни опускались на деревья, наблюдая быстрый полетъ нетопырей, которые иногда чуть-чуть не задѣвали меня, я незамѣтно приблизилась къ господскому дому въ первый разъ. Быть можетъ я бы не подошла къ нему такъ близко, еслибъ находилась въ болѣе спокойномъ расположеніи духа. Какъ бы то ни было, я избрала дорогу, проходившую подлѣ самаго дома.

Я не смѣла остановиться, не смѣла посмотрѣть на него, но прошла передъ садовой террасой и ея бальзамическимъ благоуханіемъ, съ ея широкими дорожками, прекрасными клумбами и гладкой зеленью; я видѣла, какъ прекрасенъ былъ этотъ домъ, какую серьезную наружность онъ имѣлъ, видѣла, какъ время и непогоды оставили свои слѣды на старинныхъ каменныхъ балюстрадахъ, парапетахъ и широкихъ плитахъ отлогихъ лѣстницъ; видѣла, какъ привлекательный мохъ и плющъ льнулъ и вился около ихъ и вокругъ каменнаго пьедестала солнечныхъ часовъ; я слышала шумъ водопада. Потомъ дорога шла мимо длиннаго ряда темныхъ оконъ, пересѣкаемаго башнями и портиками самыхъ затѣйливыхъ формъ, гдѣ каменные львы и уродливыя чудовища сердито выглядывали изъ темныхъ углубленій и, повидимому, скалили зубы на вечерній мракъ, разстилавшійся надъ гербами, которые сжимали они въ своихъ когтяхъ. Отсюда дорожка вилась подъ арку, черезъ дворъ, гдѣ находился главный входъ (я ускорила шагъ), мимо конюшенъ, гдѣ, кажется, постоянно раздавались громкіе голоса, при легкомъ ли порывѣ вѣтра, прорывающагося сквозь густыя массы плюща, пустившаго свои вѣтви по высокой красной стѣнѣ, или при тихихъ жалобахъ флюгера, при лаѣ собакъ и протяжномъ боѣ часовъ. Такимъ образомъ, встрѣтивъ неожиданно пріятный запахъ цвѣтущей липы, шелестъ листьевъ которой долеталъ до моего слуха, я повернула вмѣстѣ съ поворотомъ тропинки къ южному фасаду, и тамъ передо мною открылась площадка Замогильнаго Призрака и одно освѣщенное окно, которое, должно быть, было въ комнатѣ моей матери.

Дорожка въ этомъ мѣстѣ была вымощена, какъ и самая терраса, и мои осторожные и тихіе шаги глухо отдавались на широкихъ плитахъ. Не останавливаясь, чтобы полюбоваться чѣмъ-нибудь, но въ то же время разсматривая все, что представлялось моимъ взорамъ, я быстро шла впередъ и черезъ нѣсколько минутъ прошла бы мимо освѣщеннаго окна, какъ вдругъ эхо моимъ шаговъ напомнило мнѣ о страшной легендѣ насчетъ площадки Замогильнаго Призрака: я представила себѣ, что и мнѣ суждено было навлечь несчастіе на этотъ величавый домъ, и что на этотъ разъ эхо шаговъ моихъ служило предвѣстникомъ несчастія. Объятая преувеличеннымъ страхомъ, который оледенялъ меня, я повернулась назадъ и бѣжала отъ себя и отъ всего, что окружало меня, не останавливаясь до тѣхъ поръ, пока не миновала караульнаго домика, пока безмолвный и угрюмый паркъ не остался далеко за мною.

Отпустивъ Чарли, я осталась одна, унылая и несчастная, и только тогда начала понимать, до какой степени было жалко мое положеніе, до какой степени я была неблагодарна. Но отрадное письмо отъ моей милочки, которая на завтра обѣщала пріѣхать ко мнѣ, все исполнено было такой нѣжности, что я была бы мраморною, еслибъ оно не тронуло меня. Отъ моего опекуна я нашла другое письмо, въ которомъ онъ просилъ сказать хозяюшкѣ Дарденъ, если я гдѣ-нибудь встрѣчусь съ ней, что всѣ они умираютъ безъ нея отъ скуки, что ихъ хозяйство идетъ вверхъ ногами, что никто не умѣетъ распоряжаться ключами, и что всѣ въ домѣ и около дома не узнаютъ прежняго Холоднаго Дома, и всѣ начинаютъ бунтоваться отъ нетерпѣнія, когда она воротится. Два такихъ письма невольнымъ образомъ заставили меня подумать о томъ какъ далеко не по заслугамъ я была любима, и какъ должна я считать себя счастливою. Они заставили меня вспомнить о моей прошедшей жизни; они привели меня, какъ этого и должно было ожидать, въ лучшее состояніе.

Я видѣла очень хорошо, что никто не имѣлъ намѣренія отнять отъ меня жизнь при самомъ рожденіи, иначе я бы не жила, и дни мои не продлились бы для такой счастливой жизни. Я видѣла очень хорошо, что все окружавшее меня какъ будто нарочно дѣйствовало для моего благополучія, и что если грѣхи родителей переходятъ иногда на дѣтей, то эта фраза не имѣла того значенія, которое я приписывала ей поутру. Я знала, что я была такъ невинна въ моемъ рожденіи, какъ и всякое другое счастливое созданіе, и что предъ моимъ Отцомъ Небеснымъ я не была бы наказана за это, какъ не было бы награждено и то созданіе. Я убѣдилась, или, вѣрнѣе, ударъ, который испытала я въ тотъ день, убѣдилъ меня, что я могла даже такъ скоро и такъ спокойно примириться съ перемѣной, которая выпала на мою долю. Я возобновила мою рѣшимость съ покорностью переносить свою судьбу и молилась о подкрѣпленіи меня въ этой рѣшимости; я молилась отъ чистаго сердца за себя и за мою несчастную мать и чувствовала, что мракъ, которымъ я окружена была съ самаго утра, совершенно разсѣялся. Онъ не распространялся на мой сонъ, такъ что, когда свѣтъ наступившаго утра разбудилъ меню, со мной какъ будто ничего не бывало.

Моя милочка должна была пріѣхать въ пять часовъ пополудни. Какъ провести этотъ промежутокъ времени, я ничего не могла придумать лучше, какъ только предпринять дальнюю прогулку по дорогѣ, по которой должна пріѣхать Ада; поэтому Чарли, я и Стобъ -- Стобъ, осѣдланный, что дѣлалось обыкновенно при важныхъ оказіяхъ -- отправились въ дальнюю экспедицію но той дорогѣ и обратно. По возвращеніи мы сдѣлали большой смотръ всему дому и саду, увидѣли, что все было въ прекраснѣйшемъ порядкѣ, и приготовили къ встрѣчѣ гостей канарейку какъ самую важную статью во всемъ домѣ.

До пріѣзда Ады оставалось еще цѣлыхъ два часа, и въ этотъ промежутокъ времени, который казался мнѣ безконечно длиннымъ, надобно признаться, я нервически безпокоилась насчетъ моей измѣнившейся наружности. Я такъ любила мою милочку, что дѣйствіе, которое могла бы произвесть моя наружность на другихъ, не столько тревожило меня, сколько незнаніе, какое произведетъ она на Аду. Впрочемъ, меня это нисколько не огорчало, потому что я вовсе не сѣтовала на свою потерю, особливо въ тотъ день, я была совершенно увѣрена, что не сѣтовала; но я думала, вполнѣ ли Ада была приготовлена увидѣть во мнѣ перемѣну? Когда она встрѣтится со мной, то не поразитъ ли ее это, не будетъ ли она обманута въ своихъ ожиданіяхъ? Не окажется ли эта перемѣна хуже, чѣмъ она предполагала? Не станетъ ли она искать своей прежней Эсѳири и не находить ее? Не придется ли ей снова привыкать ко мнѣ, узнавать меня?

Я такъ хорошо знала различныя выраженія лица моей плѣнительной подруги, и это лицо было такъ прекрасно, такъ чисто отражало на себѣ всю ея душу, что я заранѣе была увѣрена, что она не сумѣетъ скрыть отъ меня перваго впечатлѣнія. И я подумала, если въ этомъ впечатлѣніи будетъ отражаться одно изъ моихъ предположеній, что, впрочемъ, было весьма невѣроятно, то сумѣю ли я сама выдержать себя?

Да, мнѣ кажется, что я сумѣла бы. Послѣ вчерашняго вечера, я бы рѣшительно сумѣла. Но ждать и безконечно ждать, думать и думать, это было такое дурное приготовленіе, что я рѣшилась снова идти по той же дорогѣ и встрѣтить ее.

-- Чарли,-- сказала я:-- я пойду одна и погуляю по дорогѣ, пока она не пріѣдетъ.

Чарли всегда одобряла все, что мнѣ нравилось; поэтому я пошла, оставивъ ее дома.

Но не прошла я еще и второго мильнаго столба, когда, завидѣвъ пылъ въ отдаленіи (хотя я знала, что это еще не была, да и не могла быть коляска Ады), сердце мое такъ сильно забилось, что я рѣшилась вернуться назадъ и идти домой. И когда я вернулась, мной овладѣлъ такой страхъ, что коляска нагонитъ меня (хотя и была увѣрена, что этого не могло и не должно случиться), что я бѣжала большую часть дороги, чтобъ только меня не догнали.

И когда я благополучно добѣжала до дому, я начала думать, что поступила въ этомъ случаѣ прекрасно. А между тѣмъ я такъ взволновалась, что вмѣсто лучшаго я сдѣлала худшее.

Наконецъ, когда по моимъ соображеніямъ оставалось еще по крайней мѣрѣ четверть часа, Чарли вдругъ закричала мнѣ, въ то время какъ я въ трепетномъ ожиданіи сидѣла въ саду:

-- Пріѣхали, миссъ, пріѣхали! Сюда, сюда! здѣсь!

Я не хотѣла сдѣлать этого, а между тѣмъ побѣжала наверхъ въ свою комнату и спряталась за дверь. Тамъ стояла я, дрожа всѣмъ тѣломъ, стояла даже и тогда, когда услышала, какъ моя милочка, поднимаясь по лѣстницѣ, кликала меня:

-- Эсѳирь, моя милая, душа моя, гдѣ ты? Гдѣ ты, моя маленькая хозяюшка, дорогая бабушка Дорденъ!

Она вбѣжала въ комнату и хотѣла выбѣжать, какъ вдругъ увидѣла меня. Ахъ, ангелъ мой, Ада! Все тотъ же плѣнительный взглядъ, все та же любовь, все та же нѣжность, та же привязанность. Ничего другого не примѣшивалось къ нимъ, ничего, ничего!

О, какъ была я счастлива въ эту минуту! Нѣжное очаровательное личико Ады прикасалось къ моему обезображенному лицу; она осыпала меня слезами и поцѣлуями; она ласкала меня, качая въ объятіяхъ своихъ, какъ ребенка, и крѣпко прижимала меня къ своему любящему, вѣрному сердцу.

XXXVII. Джорндисъ и Джорндисъ.

Еслибъ тайна, которую хранила я, была моею, я тотчасъ бы повѣрила ее Адѣ; но тайна эта была не моя, и я не считала себя вправѣ сообщить ее даже моему опекуну, пока не представлялось къ тому особенной необходимости. Одной мнѣ тяжело было хранить ее; но все же моя прямая обязанность, повидимому, состояла въ томъ, чтобъ быть откровенной, и, счастливая до безпредѣльности привязанностью Ады, я не нуждалась ни въ побужденіи, ни въ ободреніи исполнять ее. Хотя часто, когда она спала и все было споконно, воспоминаніе о моей матери прогоняло сонъ отъ меня и дѣлало ночь невыносимо скучною; во всякое же другое время я боролась съ моими чувствами, и Ада всегда меня находила той, какой я была прежде, кромѣ того только, о чемъ я уже говорила довольно и о чемъ я не имѣю намѣренія болѣе упоминать, если мнѣ удастся.

Затрудненіе, которое я испытывала, стараясь быть совершенно спокойною въ первый вечерь, когда за рукодѣліемъ Ада спросила меня, живетъ ли кто изъ Дэдлоковъ въ своемъ помѣстьѣ, и когда я принуждена была отвѣтить утвердительно, потому что леди Дэдлокъ разговаривала со мной въ паркѣ не далѣе какъ третьяго дня, затрудненіе мое, говорю я, было очень велико. И еще больше, когда Ада спросила, о чемъ именно она говорила со мной, когда я отвѣчала, что она была очень ласкова и принимала въ моемъ положеніи живое участіе, и когда Ада, отдавая полную справедливость ея красотѣ и изящному вкусу, замѣтила о ея надменной манерѣ, о ея повелительномъ и холодномъ видѣ. Однако, Чарли безсознательно помогла мнѣ, сказавъ, что леди Дэдлокъ оставалась въ своемъ помѣстьѣ только двѣ ночи, отправляясь изъ Лондона съ визитомъ въ какой-то другой большой домъ, въ ближайшемъ округѣ, и что она уѣхала туда рано поутру на другой день, послѣ того, какъ мы ее видѣли у нашего ландшафта; такъ называла Чарли мое любимое мѣсто въ паркѣ. Чарли при этомъ случаѣ подтверждала поговорку о маленькихъ кувшинахъ; въ одинъ день она собирала столько новостей, сколько не доходило до моего слуха въ теченіе мѣсяца.

Намъ предстояло прогостить въ домѣ мистера Бойторна около мѣсяца. Не прошло и недѣли, сколько мнѣ помнится, съ тѣхъ поръ, какъ моя милочка пріѣхала къ намъ, когда однажды вечеромъ, послѣ того, какъ мы кончили помогать садовнику поливать цвѣты, и когда только что подали свѣчи, Чарли, показавшись, съ весьма серьезнымъ и озабоченнымъ видомъ, за стуломъ Ады, таинственно сдѣлала мнѣ знакъ, чтобы я вышла изъ комнаты.

-- Сдѣлайте одолженіе, миссъ,-- сказала Чарли шопотомъ; и при этомъ глаза ея сдѣлались еще круглѣе и больше:-- васъ просятъ въ Гербъ Дэдлоковъ.

-- Помилуй, Чарли,-- сказала я:-- кто можетъ просить меня въ трактиръ?

-- Не знаю, миссъ,-- отвѣчала Чарли, выдвинувъ впередъ свою голову и крѣпко сложивъ руки на лентѣ своего маленькаго передника; а это она постоянно дѣлала, когда предметъ разговора былъ таинственный или когда самый разговоръ требовалъ особаго довѣрія:-- знаю только, миссъ, что это джентльменъ; онъ свидѣтельствуетъ вамъ почтеніе, проситъ васъ пожаловать туда и не говорить объ этомъ никому ни слова

-- Какое почтеніе, Чарли? Отъ кого?

-- Отъ него, миссъ,-- отвѣчала Чарли.

-- Какимъ же образомъ ты получила отъ него такое порученіе?

-- Извините, миссъ, я не отъ него получила,-- отвѣчала моя маленькая горничная:-- мнѣ передалъ ее Вилльямъ Гроббль!

-- А кто же этотъ Вильямъ Гроббль?

-- Это мистеръ Гроббль, миссъ,-- сказала Чарли.-- Неужели вы не знаете, миссъ? Содержатель Герба Дэдлоковъ.

Послѣднія слова Чарли произнесла такъ медленно, какъ будто она читала ихъ на вывѣскѣ трактира.

-- Содержатель трактира?

-- Точно такъ, миссъ. Еще его жена, миссъ, прехорошенькая женщина, сломала себѣ ногу, которая до сихъ поръ не срослась. А братъ у него пильщикъ, который сидѣлъ въ тюрьмѣ, миссъ; всѣ такъ и думаютъ, что онъ до смерти упьется пивомъ,-- сказала Чарли.

Не зная, въ чемъ дѣло, я сочла за лучшее отправиться туда. Я приказала Чарли подать скорѣе шляпку, вуаль и платокъ и, надѣвъ ихъ, пошла по небольшой холмистой улицѣ, гдѣ я такъ же свободно ходила, какъ и въ саду.

Мистеръ Гроббль стоялъ у дверей своей чистенькой небольшой таверны и, повидимому, ждалъ моего прихода. Завидѣвъ меня, онъ снялъ шляпу обѣими руками и, держа ее такимъ образомъ, какъ будто это была желѣзная чаша (такой тяжелой казалась она), проводилъ меня, по усыпанному пескомъ корридору, въ лучшую комнату, въ чистенькую, покрытую коврами комнатку, убранную цвѣтами болѣе, чѣмъ позволили то ея размѣры и удобство, съ иллюминованнымъ портретомъ королевы Каролины, нѣсколькими раковинами, множествомъ подносовъ, двумя набитыми и высушенными рыбами подъ стеклянными колпаками и какимъ-то курьезнымъ яйцомъ или курьезной тыквой (не знаю, какимъ именно изъ этихъ двухъ предметовъ, и сомнѣваюсь, угадалъ ли бы кто-нибудь, что это такое), спущенными съ потолка. Я знала мистера Гроббля очень хорошо на видъ, потому что часто видала его у дверей. Это былъ пріятной наружности, толстенькій, среднихъ лѣтъ мужчина, который, повидимому, не иначе считалъ себя прилично и удобно одѣтымъ для своего очага, какъ въ шляпѣ и сапогахъ съ отворотами, и который никогда не надѣвалъ сюртука, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда отправлялся въ церковь.

Онъ снялъ со свѣчки и, отступивъ немного назадъ, посмотрѣть, хорошо ли горитъ она, вышелъ изъ комнаты совершенно для меня неожиданно, потому что я только что хотѣла спросить его, кто посылалъ его за мной. Дверь въ противоположную комнату была открыта, и я услышала нѣсколько голосовъ, знакомыхъ мнѣ, какъ мнѣ послышалось, но которые при моемъ появленіи немедленно замолкли. Вскорѣ послышались чьи-то быстрые шаги въ комнатѣ, гдѣ я находилась, и кто же предсталъ передо мной? Кто, какъ не Ричардъ?

-- Милая моя Эсѳирь!-- сказалъ онъ:-- мой лучшій другъ! (И въ самомъ дѣлѣ онъ говорилъ эти слова съ такимъ чистосердечіемъ, съ такою нѣжностью, что подъ вліяніемъ изумленія и удовольствія отъ его братскаго привѣта, у меня едва доставало духу сказать ему, что Ада здорова).-- Отвѣчаетъ прямо на мои мысли, всегда та же самая, дорогая Эсѳирь!-- сказалъ Ричардъ, подводя меня къ стулу и самъ садясь подлѣ меня.

Я приподняла мой вуаль, но несовсѣмъ.

-- Всегда та же самая неоцѣненная Эсѳирь!-- сказалъ Ричардъ съ прежнимъ радушіемъ.

Я совсѣмъ откинула вуаль и, положивъ руку на обшлагъ Ричарда, сказала ему, смотря прямо въ лицо, какъ много благодарна я ему за его ласковый привѣтъ, и какъ я рада видѣть его; тѣмъ болѣе, что во время болѣзни я дала себѣ обѣщаніе увидѣться съ нимъ, и уже сообщила ему объ этомъ обѣщаніи.

-- Душа моя,-- сказалъ Ричардъ:-- нѣтъ въ мірѣ созданія, съ которымъ бы я такъ нетерпѣливо желалъ поговорить, какъ съ вами: я хочу, чтобъ вы меня поняли.

-- А я хочу, Ричардъ,-- сказала я, покачавъ головой:-- чтобъ вы тоже поняли одного человѣка.

-- Вы вѣрно намекаете на Джона Джорндиса,-- сказалъ Ричардъ:-- вѣдь вы на него намекаете?

-- Безъ сомнѣнія.

-- Въ такомъ случаѣ, я могу сказать вамъ сразу, что я очень радъ этому; но этому-то предмету я и хочу, чтобъ мени поняли -- и попали бы вы, моя милая Эсѳирь! Я не хочу давать отчета въ своихъ поступкахъ ни мистеру Джорндису, ни мистеру кому угодно.

Мнѣ было больно слушать его, и онъ замѣтилъ это.

-- Ну, хорошо, хорошо, душа моя,-- сказалъ Ричардъ:-- мы оставимъ объ этомъ. Я хочу явиться спокойно въ сельскій вашъ домъ, явиться съ вами подъ ручку и сдѣлать сюрпризъ моей очаровательной кузинѣ. Надѣюсь, что ваша преданность Джону Джорндису дозволитъ мнѣ это?

-- Милый Ричардъ,-- отвѣчала я:-- вы знаете, съ какимъ бы радушіемъ вы были приняты въ его домѣ, или все то же, что въ вашемъ домѣ, еслибъ вы захотѣли считать его своимъ; точно съ такимъ же радушіемъ вы будете приняты и здѣсь.

-- Прекрасно сказано... сказано такъ, какъ сказала бы лучшая изъ маленькихъ женщинъ!-- воскликнулъ Ричардъ безпечно.

Я спросила его, какъ ему нравится его профессія?

-- Да, она мнѣ правится!-- сказалъ Ричардъ.-- Все идетъ хорошо. Пока еще она мнѣ нравится такъ же, какъ и всякая другая профессія. Не знаю, право, стоитъ ли много заботиться о ней, когда въ скоромъ времени мнѣ предстоитъ окончательно устроиться; впрочемъ, я могу тогда продать свой патентъ; какъ бы то ни было, оставимте теперь эту скучную матерію.

Такъ молодъ и хорошъ собою и во всѣхъ отношеніяхъ такъ не похожъ на миссъ Фляйтъ! А между тѣмъ по пасмурному и блуждающему взору такъ страшно похожъ на нее!

-- Я взялъ отпускъ,-- сказалъ Ричардъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?

-- Да; я пріѣхалъ, чтобы наблюсти за моими... за моими интересами въ Верховномъ Судѣ, прежде чѣмъ начнутся длинныя вакаціи,-- сказалъ Ричардъ, принуждая себя къ безпечному смѣху.-- Наконецъ-то мы рѣшимъ эту старую тяжбу, увѣряю васъ.

Нѣтъ ничего удивительнаго, если я покачала головой.

-- Въ самомъ дѣлѣ, это не слишкомъ пріятный предметъ (И по лицу Ричарда снова пробѣжала та же самая тѣнь, какую замѣтила я съ самаго начала нашего свиданія). Пусть онъ сегодня разлетится на всѣ четыре стороны! Прочь отъ насъ, прочь! Какъ бы думаете, кто со мной здѣсь?

-- Если не ошибаюсь, такъ я слышала голосъ мистера Скимполя.

-- Онъ и есть! Онъ мнѣ такъ полезенъ, какъ никто больше. Если бы вы знали, какой онъ очаровательный ребенокъ!

Я спросила Ричарда, зналъ ли кто-нибудь объ ихъ отъѣздѣ сюда? Онъ отвѣчалъ: "нѣтъ, никто". Онъ зашелъ къ этому милому старому младенцу -- такъ называлъ онъ мистера Скимполя, и милый старый младенецъ сообщалъ ему, гдѣ мы находились.

Ричардъ сказалъ ему, что онъ немедленно намѣренъ отправиться къ намъ, а милый старый младенецъ немедленно пожелалъ сопутствовать ему, и такимъ образомъ онъ привезъ его сюда.

-- И, право, онъ стоитъ не однѣхъ его ничтожныхъ издержекъ,-- нѣтъ!-- его нужно цѣнить на вѣсъ золота, и притомъ втрое болѣе противъ его собственной тяжести,-- сказалъ Ричардъ.-- Онъ такой милый, любезный и постоянно довольный своей судьбой. Нѣтъ въ немъ этого утонченнаго благоразумія, этой хитрости и лести свѣтскихъ людей. Вѣчно свѣжій и цвѣтущій въ душѣ.

Разумѣется, я не видѣла доказательствъ утонченнаго благоразумія мистера Скимполя, принимая въ соображеніе однѣ только его дорожныя издержки, заплаченныя Ричардомъ; впрочемъ, я не сдѣлала на это никакого замѣчанія. Въ это время вошелъ самъ мистеръ Скимполь, и разговоръ нашъ принялъ другое поправленіе. Онъ былъ въ восторгѣ отъ встрѣчи со мной, говорилъ, что онъ отъ времени до времени проливалъ изъ-за меня усладительныя слезы радости и сочувствія въ теченіе шести недѣль; никогда не былъ такъ счастливъ, какъ когда услышалъ о моемъ выздоровленіи; начиналъ понимать теперь смѣсь добра и зла въ этомъ мірѣ, чувствовалъ, что онъ цѣнилъ здоровье тѣмъ болѣе, когда кто-нибудь хворалъ; не могъ понять для чего, хотя быть можетъ это было уже такъ предназначено самой судьбой, что одинъ долженъ коситься, для того, чтобъ другой къ своему особенному удовольствію выставлялъ на показъ и любовался своими шелковыми чулками.

-- Милая моя миссъ Соммерсонъ, вотъ, напримѣръ, нашъ другъ Ричардъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- полный свѣтлыхъ видѣній будущаго, которыя онъ вызываетъ изъ мрака Верховнаго Суда. Не правда ли, что это очаровательно, что это одушевляетъ, что это полно поэзіи! Въ старину лѣса и пустыни становились привлекательны пастухамъ и пастушкамъ чрезь воображаемые звуки свирелей и танцы, выполняемые Паномъ, богомъ лѣсовъ, и нимфами. Вотъ и этотъ пастушокъ, нашъ пасторальный Ричардъ, озаряетъ свѣтомъ радости мрачные Суды, заставляя фортуну и всю ея свиту веселиться въ нихъ подъ мелодическіе звуки нескончаемыхъ рѣшеній. Не правда ли, что это должно быть въ высшей степени пріятно! Пожалуй, другой безпорядочный, вѣчно недовольный человѣкъ скажетъ мнѣ: "Какая польза изъ этихъ законныхъ злоупотребленій? Къ чему вы защищаете ихъ?" Я отвѣчаю на это: "Недовольный мой другъ, я вовсе не защищаю ихъ, но все-таки они очень пріятны для меня. У меня есть юноша-пастушокъ, мой задушевный другъ, который превращаетъ ихъ во что-то въ высшей степени очаровательное для моихъ дѣтскихъ ограниченныхъ понятій. Я не говорю, чтобъ они существовали собственно для этого, потому что я настоящее дитя между вами свѣтскими брюзгами, и не призванъ въ этотъ міръ, чтобъ давать отчетъ вамъ или самому себѣ о чемъ бы то ни было, но легко можетъ быть, что это и такъ".

Я начинала серьезно думать, что Ричардъ едва ли могъ найти себѣ друга хуже этого. Меня безпокоило, что въ такое время, когда онъ болѣе всего нуждался въ строгихъ правилахъ и прямомъ направленіи, онъ долженъ имѣть передъ собой этотъ плѣнительный, но шаткій образецъ, это безпечное созданіе безъ всякихъ правилъ и безъ всякаго направленія. Мнѣ казалось, что я понимала, почему такая натура, какъ моего опекуна, испытанная въ этомъ мірѣ и принужденная изучать смѣшныя и жалкія увертки и состязанія въ фамильной тяжбѣ, находила безпредѣльное удовольствіе въ томъ, что мистеръ Скимполь признавался въ своей слабости и обнаруживалъ свое наивное чистосердечіе; но я не могла убѣдить себя, что это чистосердечіе не было такимъ безыскусственнымъ, какимъ оно казалось, или что оно не шло къ безпечному характеру мистера Скимполя такъ хорошо, какъ всякая другая роль, которую бы онъ могъ принять на себя съ меньшимъ трудомъ.

Они оба пошли за мной; и когда мистеръ Скимполь проводилъ насъ до воротъ, я тихо вошла съ Ричардомъ въ комнату и сказала:

-- Ада, душа моя, я привела къ тебѣ гостя -- джентльмена.

Не трудно было читать по вспыхнувшему яркимъ и стыдливымъ румянцемъ и изумленному лицу Ады. Она любила его пламенно и нѣжно; Ричардъ зналъ это, и я знала. При неожиданной встрѣчѣ ихъ это было такъ очевидно.

Я почти не. довѣряла самой себѣ, потому что становилась сильнѣе и сильнѣе въ своихъ подозрѣніяхъ; но я не увѣрена была въ пламенной и нѣжной любви Ричарда. Онъ восхищался ею какъ нельзя болѣе и, смѣю сказать, возобновилъ бы свои юношескія искательства съ особеннымъ рвеніемъ, еслибъ онъ не зналъ, до какой степени она уважала свое обѣщаніе моему опекуну. Несмотря на то, меня мучила одна идея, что вліяніе Верховнаго Суда проникло даже и сюда, что онъ отдалялъ отъ себя истину, какъ въ этомъ, такъ и вообще во всемъ, пока тяжба Джорндисъ и Джорндисъ не отпадетъ отъ сердца его какъ тяжелый камень. О, Боже мой, что было бы изъ Ричарда безъ этого заблужденія, я, право, не умѣю сказать!

Онъ сказалъ Адѣ самымъ простосердечнымъ образомъ, что пріѣхалъ сюда не за тѣмъ, чтобъ дѣлать тайныя нападенія на условія, которыя она приняла (хотя, по его мнѣнію, черезчуръ простосердечно и довѣрчиво) отъ мистера Джорндиса, что онъ открыто пріѣхалъ повидаться съ ней и со мной и оправдать себя касательно тѣхъ отношеній, въ которыхъ находился въ настоящее время съ мистеромъ Джорндисомъ. Такъ какъ милый старый младенецъ хотѣлъ немедленно явиться къ намъ, то онъ просилъ меня назначитъ ему время на другое утро, когда бы онъ могъ оправдать себя не иначе, какъ въ откровенномъ разговорѣ со мной. Я предложила ему прогуляться со мной въ паркъ въ семь часовъ утра, и дѣло такимъ образомъ было устроено. Вскорѣ послѣ того явился и мистеръ Скимполь и занималъ насъ болѣе часа. Онъ особенно желалъ увидѣть маленькую Коавинсесъ (такъ называлъ онъ мою Чарли) и при этомъ случаѣ, съ видомъ покровительства, говорилъ ей, что онъ доставлялъ ея покойному отцу всевозможныя средства къ занятіямъ, и что если бы одинъ изъ ея маленькихъ братьевъ вздумалъ поторопиться принять на себя ту же самую профессію, то онъ надѣялся, что онъ и для него будетъ по прежнему полезенъ.

-- Потому, что я постоянно попадаюсь въ это сѣти,-- сказалъ мистеръ Скимполь, взглянувъ на насъ лучезарно изъ-за рюмки вина:-- и меня постоянно берутъ на буксиръ, какъ какую-нибудь шлюпку, или выплачиваютъ долгъ, какъ жалованье корабельной командѣ. И всегда кто-нибудь другой дѣлаетъ это для меня. Я не могу сдѣлать этого, вы знаете, потому что у меня никогда не бываетъ денегъ, и всегда за меня дѣлаетъ это кто-нибудь другой. Я выпутываюсь всегда чужими средствами. Еслибъ вы спросили меня, кто такой этотъ кто-нибудь другой, то, клянусь честью, я не умѣлъ бы сказать вамъ. Такъ выпьемте же за здоровье кого-нибудь другого. Богъ да благословить его!

Ричардъ немного опоздалъ на другое утро, но не заставилъ однако же, и долго ждать себя, и мы повернули въ паркъ. Воздухъ былъ чистъ и пропитанъ утренней росой; небо безоблачно. Птицы пѣли восхитительно; капли росы на густомъ желтоватомъ папоротникѣ, трава и деревья, все, плѣняло взоръ; роскошь лѣсовъ, повидимому, увеличилась въ двадцать разъ въ теченіе ночи, какъ будто въ тишинѣ ея, когда они, объятые глубокимъ сномъ, казались такими массивными, природа для каждаго удивительнаго листика, во всѣхъ его малѣйшихъ подробностяхъ, была бдительнѣе и дѣятельнѣе обыкновеннаго, чтобы обезпечить прелесть наступившаго дня.

-- Это восхитительное мѣсто,-- сказалъ Ричардъ, оглядываясь крутомъ:-- здѣсь нѣтъ ни спора, ни разладицы запутанныхъ тяжбъ!

Но зато здѣсь были другого рода безпокойства!..

-- Я вамъ вотъ что скажу, милая моя Эсѳирь,-- сказалъ Ричардъ:-- когда дѣла мои окончательно устроятся, я непремѣнно пріѣду сюда отдохнуть.

-- Не лучше ли было бы отдохнуть теперь?-- спросила я.

-- О, что касается до отдыха теперь,-- сказалъ Ричардъ:-- или до того, чтобъ сдѣлать теперь что-нибудь рѣшительное, это не такъ легко. Короче, этого нельзя сдѣлать; по крайней мѣрѣ я не могу.

-- Почему же нѣтъ?-- спросила я.

-- Вы знаете, Эсѳирь, почему. Еслибъ вы жили въ недостроенномъ домѣ, который бы нужно было подводить подъ крышку и снимать ее, который бы нужно было срыть до основанія и снова вывести -- завтра, на другой день, на другой недѣлѣ, въ слѣдующемъ мѣсяцѣ, въ слѣдующемъ году, вы бы убѣдились, какъ трудно отдыхать въ немъ или устраиваться. Точно такъ и со мной. Теперь?! Для насъ челобитчиковъ не существуетъ этого теперь.

Я начинала вѣрить въ притягательную силу, о которой моя маленькая полоумная подруга такъ недавно распространялась, я начинала вѣрить въ нее, когда замѣтила въ немъ вчерашній омраченный взглядъ. Ужасно подумать, что во взглядѣ Ричарда проявлялись оттѣнки того несчастнаго человѣка, который умеръ передъ нашими глазами.

-- Любезный Ричардъ,-- сказала я:-- такое начало нашего разговора ничего не обѣщаетъ хорошаго.

-- Я зналъ заранѣе, что бабушка Дорденъ скажетъ мнѣ это.

-- И я говорю это не одна, милый Ричардъ. Не я одна предупреждала васъ не основывать своихъ надеждъ и ожиданій на фамильномъ проклятіи.

-- Значитъ, вы снова намекаете на Джона Джорндиса!-- сказалъ Ричардъ нетерпѣливо.-- Прекрасно! Рано или поздно, но мы должны приблизиться къ нему, потому что онъ служитъ главнымъ предметомъ моихъ объясненій; и прекрасно, если мы немедленно приступимъ къ нему. Милая моя Эсѳирь, я не понимаю, какимъ образомъ можете вы быть до такой степени ослѣплены? Развѣ вы не видите, что онъ тоже участвуетъ въ этомъ дѣлѣ, развѣ вы не замѣчаете, что для него очень выгодно желать, чтобъ я ничего не зналъ объ этой тяжбѣ, чтобъ я ни о чемъ въ ней не заботился, ни о чемъ, кромѣ того, что окажется для меня совершенно безполезнымъ.

-- О Ричардъ,-- возразила я:-- возможно ли, чтобъ вы, который видѣлъ и слышалъ его, который жилъ подъ его кровлею и имѣлъ возможность узнать его близко, возможно ли, чтобъ вы могли высказать даже мнѣ, въ этомъ уединенномъ мѣстѣ, гдѣ никто не услышитъ насъ, такія низкія подозрѣнія.

Ричардъ покраснѣлъ, какъ будто его врожденное благородство было уязвлено сильнымъ упрекомъ. Онъ оставался безмолвнымъ на нѣсколько секундъ и потомъ отвѣчалъ, понизивъ голосъ:

-- Эсѳирь я увѣренъ, что вы не считаете меня за низкаго человѣка, и вы знаете, что я имѣю нѣкоторое понятіе о томъ, что подозрѣніе и недовѣрчивость весьма дурныя качества въ человѣкѣ моихъ лѣтъ.

-- Я знаю это очень хорошо,-- сказала я:-- я ни въ чемъ такъ не увѣрена, какъ въ этомъ.

-- Вотъ за это спасибо, милая Эсѳирь!-- возразилъ Ричардъ:-- этого нужно было ждать отъ васъ, потому что это доставляетъ мнѣ утѣшеніе. Я старался извлечь хоть сколько-нибудь утѣшенія изъ всего этого дѣла,-- такъ дурно оно, хотя я не имѣлъ случая сказать вамъ объ этомъ.

-- Я знаю, Ричардъ,-- сказала я:-- знаю такъ же хорошо -- какъ бы мнѣ сказать вамъ?... такъ же хорошо, какъ и вы, что такія ложныя понятія чужды вашей натурѣ. И я знаю, какъ и вы, что именно такъ сильно измѣняетъ ее.

-- Хорошо, сестрица, хорошо,-- сказалъ Ричардъ немного веселѣе:-- вы будете справедливы ко мнѣ во всякомъ случаѣ. Если я имѣю несчастіе находиться подъ тѣмъ пагубнымъ вліяніемъ, то и Джорндись вѣдь тоже. Если оно немного измѣнило меня, то и его тоже немного измѣнило. Я не говорю, что онъ человѣкъ неблагородный изъ всѣхъ людей, замѣшанныхь въ этой запутанной и неизвѣстной тяжбѣ; напротивъ, я увѣренъ, что онъ человѣкъ благородной души. Но вѣдь это вліяніе заражаетъ, портить каждаго. Вы знаете, что оно портитъ каждаго. Вы слышали, какъ онъ повторялъ это сотни и сотни разъ. Почему же онъ-то избѣгнулъ этой порчи?

-- Потому что,-- сказала я:-- этотъ человѣкъ одаренъ необыкновеннымъ характеромъ, и потому, Ричардъ, что онъ рѣшительно удерживалъ себя за предѣлами круга, ограничивающаго это вліяніе.

-- О, потому что и потому что!-- отвѣчалъ Ричардъ, прибѣгая къ своей безпечной манерѣ.-- Я не увѣренъ, моя милая Эсѳирь, до какой степени благоразумно и благовидно сохранять это внѣшнее безпристрастіе. Оно можетъ ослабить энергію въ другихъ участвующихъ въ тяжбѣ, можетъ пробудить въ нихъ безпечность къ своимъ собственнымъ интересамъ; съ теченіемъ времени многіе тяжущіеся могутъ переселиться въ вѣчность, многія статьи могли бы забыться, а другія вспомниться, могли бы встрѣтиться многія вещи, которыя послужили бы къ скорѣйшему рѣшенію дѣла.

Я была такъ тронута сожалѣніемъ къ Ричарду, что не могла упрекать его болѣе, даже взглядомъ. Я вспомнила нѣжную снисходительность моего опекуна къ его заблужденіямъ, и съ какимъ незлобивымъ чувствомъ говорилъ онъ о нихъ.

-- Эсѳирь,-- снова началъ Ричардъ:-- вы не думаете, что я пріѣхалъ сюда приводить скрытныя обвиненія противъ Джона Джорндиса. Я пріѣхалъ сюда собственно за тѣмъ, чтобъ оправдать себя. Пока я былъ ребенкомъ, пока не было и помину объ этой тяжбѣ, для меня все было прекрасно, мы были въ прекрасныхъ отношеніяхъ; но какъ скоро началъ я принимать участіе въ ней, внимательно смотрѣть на нее, тогда совсѣмъ другое дѣло. Потомъ Джонъ Джорндисъ открываетъ, что Ада и я должны отказаться другъ отъ друга, и что, если я не измѣню стремленія къ такой неопредѣленной цѣли, я не могу быть ея мужемъ. Нѣтъ, Эсѳирь; я не хочу измѣнить своего стремленія; я не хочу пользоваться милостью Джона Джорндиса на такихъ невыгодныхъ условіяхъ, которыхъ онъ не имѣетъ права предписывать мнѣ. Пріятно ли ему или непріятно, но я долженъ удержать за собой мой собственныя нрава и права Ады. Я много думалъ объ этомъ, и вотъ заключеніе, къ которому я пришелъ.

Бѣдный, милый Ричардъ! Онъ дѣйствительно много думалъ объ этомъ; его лицо, его голосъ, его манера -- все, все показывало это слишкомъ ясно.

-- Поэтому я откровенно объявилъ ему (вы знаете, что я писалъ къ нему обо всемъ этомъ), что мы должны быть въ раздорѣ, и что лучше быть въ раздорѣ открыто, нежели скрытно. Я благодарю его за его расположеніе ко мнѣ и защиту; онъ идетъ своей дорогой, а я своей. Дѣло въ томъ, что наши дороги различны. По одному изъ спорныхъ духовныхъ завѣщаній я должень получить гораздо больше, чѣмъ онъ. Я не говорю, что одно только и есть завѣщаніе, которое нужно подтвердить закономъ: ихъ нѣсколько, но одно изъ нихъ имѣетъ свою вѣроятность.

-- Я не отъ васъ узнаю, милый мой Ричардъ, о вашемъ письмѣ,-- сказала я.-- Я уже слышала о немъ безъ оскорбленія и гнѣва со стороны мистера Джорндиса.

-- Въ самомъ дѣлѣ,-- отвѣчалъ Ричардъ, смягчаясь.-- Я радуюсь, сказавъ, что онъ благородный человѣкъ изъ всего этого несчастнаго дѣла. Я всегда говорилъ и говорю это и никогда въ этомъ не сомнѣвался. Я знаю, милая моя Эсѳирь, я знаю, что мой взглядъ на предметы покажется вамъ страннымъ и даже суровымъ, такимъ же покажется онъ и Адѣ, когда вы ей скажете, что происходило между нами. Впрочемъ, еслибъ вы вникнули въ это дѣло такъ, какъ я въ него вникнулъ, еслибъ вы только занялись бумагами, какъ я ими занимался въ конторѣ Кэнджа, еслибь вы знали, какое накопленіе обвиненій, навѣтовъ, подозрѣній и объясненій заключаютъ онѣ въ себѣ, право, вы бы сказали, что я очень скроменъ въ своихъ выраженіяхъ.

-- Быть можетъ,-- сказала я.-- Но неужели вы думаете, Ричардъ, что въ тѣхъ бумагахъ находится много истины и справедливости?

-- Я знаю одно, Эсѳирь, что во всемъ дѣлѣ есть же гдѣ-нибудь истина и справедливость...

-- Или была когда-то очень давно,-- сказала я.

-- Нѣтъ, есть... есть... должна быть гдѣ-нибудь,-- продолжалъ Ричардъ съ горячностью:-- и должна быть открыта. Позволить, чтобъ Ада служила взяткой или подкупомъ, нисколько не послужитъ къ открытію истины. Вы говорите, что эта тяжба измѣняетъ меня; Джонъ Джорндисъ говоритъ, что она измѣняетъ, измѣняла и будетъ измѣнять каждаго, кто въ ней участвуетъ. Поэтому я имѣю на своей сторонѣ большее право, рѣшаясь сдѣлать все, что я могу, чтобъ только привести ее къ концу.

-- Все, что вы можете, Ричардъ! Неужели вы думаете, что въ теченіе такого множества лѣтъ никто, кромѣ васъ, не дѣлалъ всего, что только можно! Неужели трудность стала легче, вслѣдствіе множества неудачъ?

-- Но это не можетъ продолжаться навсегда,-- отвѣчалъ Ричардъ; въ душѣ его кипѣло бѣшенство, которое снова напомнило мнѣ несчастную миссъ Фляйтъ.-- Я молодъ и предпріимчивъ, а энергія и рѣшительность оказывали очень часто чудеса. Другіе, быть можетъ, въ половину вникали въ это дѣло. Я посвящаю себя этой тяжбѣ, я обращаю ее въ цѣль моей жизни.

-- О, Ричардъ, мой милый, тѣмъ хуже, тѣмъ хуже!

-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Ради Бога, вы не бойтесь за меня,-- отвѣчалъ онъ ласково.-- Не бойтесь за меня, моя милая, добрая, умная, спокойная Эсѳирь; но и вы имѣете свои предубѣжденія. Итакъ, я снова возвращаюсь къ Джону Джорндису. Я говорю вамъ, добрая моя Эсѳирь, когда онъ и я находились въ тѣхъ отношеніяхъ, которыя онъ считалъ до такой степени удобными, мы были тогда въ ненатуральныхъ отношеніяхъ.

-- Неужели, Ричардъ, злоба и вражда должны быть вашими натуральными отношеніями?

-- Нѣтъ, я не говорю этого. Я хочу этимъ сказать, что во всемъ этомъ дѣлѣ мы не можемъ быть откровенны другъ съ другомъ, мы находимся въ такомъ положеніи, что даже родственныя отношенія наши стали для насъ тягостны. Вотъ еще другой доводъ къ моему оправданію! Положимъ, что я, можетъ быть, открою, съ окончаніемъ дѣла, что я ошибался въ Длсонѣ Джорндисѣ, что моя голова можетъ быть чище, когда я буду совершенно свободенъ отъ этой тяжбы, что, можетъ быть, тогда я соглашусь съ тѣмъ, что вы говорили сегодня. Прекрасно! Тогда я вполнѣ готовъ признаться въ своихъ заблужденіяхъ и готовь просить у него извиненіе!

Все, все рѣшительно отлагалось до этого воображаемаго времени! Все оставлялось въ какомъ-то мракѣ и неразгаданности до той поры!

-- Теперь, моя лучшая изъ совѣтницъ,-- сказалъ Ричардъ:-- я хочу, чтобъ моя кузина Ада поняла, что въ отношеніи къ Джону Джорндису я не питаю ни коварства, ни невѣрности, ни своенравія, но я рѣшился дѣйствовать, какъ говоритъ мнѣ здравый разсудокъ и цѣль, къ которой стремлюсь, и я буду такъ дѣйствовать. Черезъ васъ я хочу оправдаться передъ ней, потому что она вполнѣ предана своему кузену Джону и уважаетъ его, и я знаю, вы сгладите путь, избранный мною, даже не одобряя его, и... короче...-- сказалъ Ричардъ, медленно и съ разстановкой произнося эти слова:-- я... я не хочу выставить себя передъ такимъ довѣрчивымъ созданіемъ, какъ Ада, сварливымъ, завистливымъ, подозрительнымъ человѣкомъ.

Я сказала ему, что въ послѣднихъ словахъ онъ болѣе, чѣмъ въ чемъ-нибудь другомъ, похожъ на самого себя.

-- Да,-- отвѣчалъ Ричардъ, сознавая справедливость моего замѣчанія:-- это можетъ быть и правда. Я чувствую, что это въ нѣкоторомъ отношеніи правда. Но я хочу быть справедливымъ къ самому себѣ. Я опять буду прежнимъ Ричардомъ. Прошу васъ, не бойтесь, все будетъ прекрасно.

Я спросила его, все-ли онъ сказалъ, что желалъ передать черезъ меня Адѣ?

-- Нѣтъ еще,-- отвѣчалъ Ричардъ.-- Я не долженъ скрыть отъ нея, что Джонъ Джорндисъ отвѣчалъ на мое письмо, по обыкновенію называя меня "любезнымъ Рикомъ"; онъ старался доказать мнѣ неосновательность моихъ мнѣній, присовокупивъ, что они вовсе не пробуждаютъ въ немъ враждебныхъ чувствъ (Все это, безъ сомнѣнія, превосходно, но обстоятельства дѣла отъ того не измѣняются). Я хочу также дать знать Адѣ, что если въ настоящее время я рѣдко вижусь съ ней, то потому, что я столько же наблюдаю за ея интересами, сколько и за своими; вѣдь мы двое плывемъ въ одной и той же ладьѣ. И я надѣюсь, что она не сочтетъ меня, по слухамъ, которые легко могутъ долетѣть до нея, за легкомысленнаго и безразсуднаго молодого человѣка, напротивъ, я постоянно смотрю впередъ, къ окончанію тяжбы, и постоянно строю планы нашей будущности. Совершеннолѣтній и сдѣлавъ рѣшительный шагъ въ жизни, я считаю себя совершенно свободнымъ отъ всякой отвѣтственности передъ Джономъ Джорндисомъ; но Ада все еще находится подъ опекой Верховнаго Суда, а потому я не смѣю просить ее о возобновленіи нашихъ болѣе близкихъ отношеній. Когда она получитъ право поступать по собственной своей волѣ, тогда я буду прежнимъ Ричардомъ, и я увѣренъ, что тогда наши обстоятельства жизни будутъ совсѣмъ другія. Если вы передадите ей все это съ свойственнымъ вамъ благоразуміемъ, вы окажете мнѣ большую и очень милую услугу, и я приступлю къ рѣшенію тяжбы Джорндисъ и Джорндисъ съ большимъ рвеніемъ. Разумѣется, я не прошу, чтобъ это все оставалось тайной для Холоднаго Дома.

-- Ричардъ,-- сказала я:-- вы довѣряете мнѣ все, но я боюсь, что отъ меня вы не примете ни одного совѣта?

-- Мнѣ невозможно принять, моя милая, если онъ касается этого предмета. Но все другое я охотно принимаю.

Какъ будто у него было что-нибудь другое въ его жизни! Какъ будто вся его карьера и характеръ не были окрашены въ одинъ и тотъ же цвѣтъ!

-- Однако, я могу предложить вамъ вопросъ, Ричардъ?

-- Я думаю,-- сказалъ онъ, смѣясь:-- ужъ если вамъ нельзя, такъ я не знаю, кто другой можетъ.

-- Вы сами говорите, что ведете весьма неосновательную жизнь?

-- Какимъ же образомъ могу я, милая Эсѳирь, вести другую жизнь, не имѣя ничего основательнаго!

-- И вы опять въ долгу?

-- Да, безъ сомнѣнія,-- сказалъ Ричардъ, удивленный моимъ простосердечнымъ вопросомъ.

-- Безъ сомнѣнія?

-- Конечно, дитя мое. И не могу все вполнѣ предаться своему дѣлу, безъ всякихъ издержекъ. Вы забыли, или, можетъ статься, вы не знаете, что по какому-либо изъ духовныхъ завѣщаній Ада и я должны получить что-нибудь. Дѣло только въ вопросѣ, большую или меньшую сумму мы должны получить. Во всякомъ случаѣ, я ничего не проигрываю. Будьте спокойны, душа моя,-- сказалъ Ричардъ; ему забавно было смотрѣть на меня:-- все будетъ прекрасно! Я выйду изъ этого дѣла побѣдителемъ!

Я такъ глубоко была убѣждена въ опасности, въ которой Ричардъ находился, что старалась именемъ Ады, именемъ моего опекуна, моимъ собственнымъ именемъ, всѣмъ, что было для него священнаго, всѣмъ, побудить и расположить его къ осторожности, къ обнаруженію его ошибокъ. Онъ слушалъ съ терпѣніемъ и нѣжностью, но всѣ слова мои пролетали мимо ушей его безъ малѣйшаго дѣйствія. Я не удивлялась этому послѣ того пріема, который оказалъ онъ письму моего опекуна; но рѣшилась пустить еще въ дѣйствіе вліяніе Ады.

Такимъ образомъ, когда мы снова воротились въ деревню, и и пришла домой къ завтраку, я приготовила Аду къ извѣстіямъ, которыя предстояло мнѣ сообщить ей, и сказала ей опредѣлительно, почему именно мы должны страшиться, что Ричардъ совершенно теряется и разсѣваетъ всю свою жизнь на вѣтеръ. Безъ сомнѣнія, это сильно огорчило ее; впрочемъ, она питала гораздо больше надежды на его исправленіе, нежели я, что было весьма натурально въ мой милочкѣ! И она тотчасъ же написала къ нему слѣдующее небольшое письмо:

"Мой милый, неоцѣненный кузенъ!

"Эсѳирь сообщила мнѣ все, что ты говорилъ ей сегодня поутру. Я пишу это съ тѣмъ, чтобъ повторить за себя все, что она говорила тебѣ, и дать тебѣ знать, до какой степени я увѣрена, что ты раньше или позже, но найдешь въ нашемь кузенѣ Джонѣ образецъ истины, чистосердечія и благородства, и тогда ты глубоко, глубоко будешь сожалѣть о томъ, что оказалъ ему, конечно, безь всякаго умысла, столько несправедливости".

"Я рѣшительно не знаю, какъ мнѣ написать то, что я хочу высказать, но, я надѣюсь, ты поймешь мои слова, такъ, какъ понимаю ихъ я сама. Я имѣю нѣкоторыя опасенія, милый кузенъ мой, что ты частью изъ-за меня навлекаешь на себя столько несчастья, а если навлекаешь на себя, слѣдовательно и на меня. Въ случаѣ, если это правда, или въ случаѣ, если ты слишкомъ много станешь заботиться и думать обо мнѣ въ своихъ дѣйствіяхъ, то я прошу и умоляю тебя оставить все. Чтобъ осчастливить меня, ты ничего не можешь сдѣлать лучше, какъ только навсегда отвернуться отъ этого призрака, отъ этой непроницаемой тѣни, въ которой мы оба родились. Не сердись на меня за эти слова. Прошу тебя, милый Ричардъ, ради меня, ради себя, и къ весьма естественному отвращенію отъ того источника хлопотъ, который былъ въ нѣкоторомъ родѣ поводомъ къ нашему сиротству въ ранніе годы нашей жизни, умоляю тебя, оставь это все навсегда. По настоящее время мы уже достаточно убѣждены, что въ этомъ нѣтъ ни пользы, ни надежды, что изъ этого ничего нельзя извлечь, кромѣ печали".

"Неоцѣненный кузенъ мой, нѣтъ никакой необходимости говорить мнѣ, что ты совершенно свободенъ, и что ты, вѣроятно, найдешь другую, которая полюбитъ тебя лучше, нежели твоя первая подруга. Я совершенно увѣрена, если ты позволишь мнѣ такъ говорить, что предметъ твоего выбора охотнѣе согласится слѣдовать за твоимъ счастьемъ куда бы то ни было далеко, какъ бы ни были ограничены или бѣдны твои средства, видѣть тебя счастливымъ, исполнять свой долгъ и итти по дорогѣ, избранной тобою,-- охотнѣе, нежели питать надежду быть со временемъ, или даже въ самомъ дѣлѣ быть богатой съ тобою (если только подобная вещь возможна), питать надежду цѣною лѣтъ, проведенныхъ въ томительномъ ожиданіи и душевномъ безпокойствѣ, цѣною твоего равнодушія ко всѣмъ другимъ цѣлямъ въ жизни. Тебя, быть можетъ, удивитъ, что я говорю съ такой увѣренностью при такомъ маломъ знаніи свѣта, при такой малой опытности, но я знаю, что эта увѣренность проистекаетъ изъ моего сердца.

"Остаюсь, неоцѣненный кузенъ мой,

преданная тебѣ всей душой.

Ада".

Эта записка привела къ намъ Ричарда весьма скоро, но не произвела въ немъ никакой почти перемѣны. Онъ говорилъ намъ, что надобно подождать, и тогда окажется, кто правъ и кто виноватъ! Онъ былъ одушевленъ и въ восторгѣ, какъ будто нѣжность Ады какъ нельзя болѣе нравилась ему; но, вздыхая, я могла только надѣяться, что письмо по вторичномъ прочтеніи подѣйствуетъ на него сильнѣе, чѣмъ оно дѣйствовало на него теперь.

Такъ какъ имъ предстояло провести съ нами цѣлый день, и такъ какъ они взяли мѣста въ дилижансѣ, чтобъ воротиться въ Лондонъ на другое утро, поэтому я искала случая поговорить съ мистеромъ Скимполемъ. Наша отнюдь не комнатная жизнь весьма легко представила мнѣ этотъ случай во время прогулки, и я довольно деликатно сказала ему, что на немъ въ нѣкоторой степени лежитъ отвѣтственность за то, что онъ поощряетъ Ричарда дѣлать долги.

-- Отвѣтственность, моя милая миссъ Соммерсонъ?-- повторилъ онъ, прицѣпляясь къ этому слову съ плѣнительной улыбкой:-- я самый послѣдній человѣкъ въ мірѣ для такой вещи. Я въ жизни моей не принималъ на себя никакой отвѣтственности и но умѣю принимать ее.

-- Мнѣ кажется, всякій изъ насъ обязанъ отвѣчать за себя,-- сказала я довольно робко; онъ такъ былъ старше и умнѣе меня.

-- Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ?-- сказалъ мнегеръ Скимполь, принимая это новое для него мнѣніе съ самымъ пріятнымъ шутливымъ изумленіемъ.-- Но мнѣ кажется, не всякій человѣкъ обязанъ быть состоятельнымъ къ уплатѣ долговъ. Напримѣръ, я: я человѣкъ несостоятельный, никогда не былъ бы состоятельнымъ. Посмотрите, милая моя миссъ Соммерсонъ, (и онъ вынулъ изъ кармана горсть мелкихъ серебряныхъ и мѣдныхъ денегъ), видите, сколько тутъ денегъ. Но я не имѣю ни малѣйшаго понятія о томъ, сколько ихъ именно. Я не имѣю никакой возможности сосчитать ихъ. Скажете, что тутъ четыре шиллинга и девять пенсовъ, скажете, что четыре фунта стерлинговъ и девять пенсовъ, для меня это все равно, не дѣлаетъ никакой разницы. Мнѣ скажутъ, что я долженъ больше этого. Да, я дѣйствительно долженъ. Смѣю сказать, я столько былъ бы долженъ, сколько бы добрые люди позволили мнѣ задолжать. Если они не останавливаютъ меня, такъ зачѣмъ же я самъ остановлюсь? Если это называется отвѣтственностью, то я безъ сомнѣнія подлежу ей.

Совершенное спокойствіе, съ которымъ онъ положилъ деньги въ карманъ и взглянулъ на меня съ улыбкой, какъ будто онъ представлялъ этимъ любопытный фактъ, касающійся совсѣмъ до посторонняго человѣка, почти убѣждало меня, что онъ рѣшительно не знаетъ употребленія денегъ.

-- Теперь, когда вы упомянули объ отвѣтственности,-- продолжалъ онъ:-- я долженъ сказать вамъ, что не имѣлъ еще счастія знать человѣка, котораго бы я считалъ такъ отрадно отвѣтственнымъ, какъ вы. Вы кажетесь мнѣ настоящимъ пробнымъ камнемъ отвѣтственности. Когда я вижу васъ, милая миссъ Соммерсонъ, съ такимъ прилежаніемъ занимающеюся приведеніемъ въ порядокъ всей маленькой системы, которой вы составляете центръ, мнѣ такъ и хочется сказать самому себѣ -- впрочемъ, я очень часто и говорю -- вотъ олицетворенная отвѣтственность!

Трудно послѣ этого объяснить, что я тогда думала и что намѣрена была сказать; впрочемъ, я рѣшилась сказать ему, что мы всѣ надѣемся, что онъ станетъ останавливать Ричарда въ его безразсудныхъ поступкахъ и не будетъ одобрять его самыхъ неосновательныхъ видовъ.

-- Съ величайшимъ удовольствіемъ, еслибъ я только могъ,-- отвѣчалъ мистеръ Скимполь.-- Но, моя милая миссъ Соммерсонъ, я не имѣю хитрости, не умѣю притворяться. Если онъ возьметъ меня за руку и поведетъ по всему вестминстерскому залу въ воздушной процессіи за фортуной, я долженъ идти. Если онъ скажетъ: "Скимполь, танцуй съ другими!", я долженъ танцевать. Человѣкъ съ здравымъ разсудкомъ не сдѣлалъ бы этого, я знаю; но у меня нѣтъ здраваго разсудка.

-- Это величайшее несчастье для Ричарда,-- сказала я.

-- Вы такъ думаете?-- возразилъ мистеръ Скимполь.-- Но говорите этого, не говорите. Положимте, что онъ ведетъ знакомство съ человѣкомъ здраваго разсудка, съ превосходнымъ человѣкомъ, испещреннымъ морщинами, страшно практическимъ, у котораго въ карманѣ всегда найдется сдачи на ассигнацію въ десять фунтовъ, у котораго постоянно въ рукахъ разграфленая счетная книга, который имѣетъ удивительное сходство съ сборщикомъ податей. Любезный нашъ Ричардъ, пылкій, самоувѣренный, пренебрегающій всякаго рода препятствіями, полный поэзіи, какъ молодой бутонъ, говоритъ этому въ высшей степени почтенному товарищу: "я вижу передъ собой блестящую перспективу;она очень свѣтла, очень плѣнительна, очень радостна; я стремлюсь туда, перескакивая прекрасный видъ, который до этого восхищалъ меня!" Почтеннѣйшій товарищъ немедленно сбиваетъ его съ ногъ своей разлиневанной счетной книгой, говоритъ ему своимъ буквальнымъ прозаическимъ языкомъ, что онъ ничего подобнаго не видитъ, и доказываетъ ему, что это больше ничего, какъ наслѣдственное имѣніе, обманъ, парики изъ конскаго волоса и черныя мантіи. Согласитесь, что это очень прискорбная перемѣна; благоразумная въ высшей степени, это правда, но весьма непріятная. Я не могу сдѣлать этого. Я не владѣю разграфленой счетной книгой, въ моей натурѣ нѣтъ таксаціонныхъ элементовъ, я вовсе не имѣю почтенной наружности, да и не хочу имѣть ее. Странно, быть можетъ, но это такъ!

Напрасно было бы продолжать этотъ разговоръ, поэтому я предложила ему догнать Аду и Ричарда, которые ушли отъ насъ далеко впередъ, и съ уныніемъ въ душѣ отказалась отъ всякихъ надеждъ на мистера Скимполя. Поутру онъ былъ въ домѣ сэра Лэйстера Дэдлока и во время прогулки съ большимъ юморомъ описывалъ фамильные портреты. Тамъ были такія ужасныя пастушки между отшедшими изъ міра сего леди Дэдлоками, что мирные посошки становились въ рукахъ ихъ осадными орудіями. Они пасли стада свои въ фижмахъ и пудрѣ и налѣпляли мушки на лицо, чтобъ устрашать своихъ поселянъ, какъ предводители дикихъ племенъ раскрашиваютъ себя, выступая на войну. Тамъ былъ какой-то сэръ Дэдлокъ верхомъ на лошади, между задними ногами которой изображена была битва, взрывъ мины, клубы дыма, блескъ выстрѣловъ, пылающій городъ, приступъ къ батареѣ; все это, по мнѣнію мистера Скимполя, показывало, какъ мало цѣнилъ этотъ Дэдлокъ такіе пустячки. Всю расу Дэдлоковъ мистеръ Скимполь представлялъ себѣ не иначе, какъ "набитыми человѣческими чучелами", огромной коллекціей съ стеклянными глазами, вставленными превосходнѣйшимъ образомъ въ ихъ парики,-- весьма правильной коллекціи, совершенно лишенной одушевленія и вѣчно хранимой подъ стеклянными колпаками.

Теперь я уже не такъ была равнодушна ко всякимъ напоминаніямъ на имя Дэдлоковъ и чувствовала большое облегченіе, когда Ричардъ, съ восклицаніемъ крайняго изумленія, поспѣшилъ навстрѣчу какому-то незнакомцу, котораго онъ увидѣлъ первымъ и который медленно приближался къ намъ.

-- Ахъ, Боже мой!-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- Вользъ!

Мы спросили, это не пріятель ли Ричарда?

-- Другъ его и законный совѣтникъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь.-- Теперь, милая миссъ Соммерсонъ, если вы нуждаетесь въ здравомъ разсудкѣ, въ отвѣтственности и респектабельности, если вы нуждаетесь въ примѣрномъ человѣкѣ, такъ вотъ рекомендую вамъ Вольза.

Мы сказали, что намъ вовсе не было извѣстно, что Ричарду помогаетъ человѣкъ подъ этимъ именемъ.

-- Когда онъ вышелъ изъ законнаго младенчества,-- отвѣчалъ мистеръ Скимполь:-- то отдѣлился отъ своего друга сладкорѣчиваго Кэнджа и подружился, я такъ думаю, съ Вользомъ. И я знаю, что онъ сошелся съ этимъ человѣкомъ, потому что и познакомилъ его съ нимъ.

-- А вы давно знакомы съ нимъ?-- спросила Ада.

-- Съ Вользомъ?.. Милая миссъ Клэръ, я свелъ съ нимъ знакомство точно такъ же, какъ я сводилъ знакомство съ многими джентльменами его профессіи. Онъ сдѣлалъ что-то для меня весьма пріятнымъ и учтивымъ образомъ: онъ взялъ на себя кончить мое дѣло -- такъ, кажется, онъ выражался -- и кончилъ тѣмъ, что взяли меня. Кто-то вмѣшался въ это дѣло и заплатилъ деньги за меня... не знаю сколько именно, знаю только, что сколько-то съ четырьмя пенсами; я забылъ сколько фунтовь и шилинговъ, но знаю, что вся сумма оканчивалась четырьмя пенсами... Послѣ этого-то я и сблизилъ ихъ. Вользъ спросилъ у меня рекомендаціи, и я далъ ее. Ахъ, вотъ что! Теперь я начинаю думать... (И при этомъ онъ вопросительно взглянулъ на насъ съ самой откровенной улыбкой, какъ будто онъ только что теперь сдѣлалъ открытіе). Вользъ не подкупилъ-ли меня? Онъ далъ мнѣ что-то и сказалъ, что это за комиссію. Не знаю, не была ли это ассигнація въ пять фунтовъ стерлинговъ?.. Вы вѣдь знаете, мнѣ кажется, что это было пяти-фунтовая ассигнація!

Его дальнѣйшія соображенія то этому предмету были прерваны возвращеніемъ Ричарда. Онъ подошелъ къ намъ сильно взволнованный и на скорую руку отрекомендовало мистера Вольза -- желто-блѣднаго мужчину съ стиснутыми губами, которыя, казалось, находились подъ вліяніемъ холода, съ красными пятнами на лицѣ, высокаго роста, тощаго, лѣтъ пятидесяти, съ вздернутыми кверху плечами, сутуловатаго. Онъ былъ въ черномъ, въ черныхъ перчаткахъ, и застегнутый до самаго подбородка; въ немъ ничего особенно не бросалось въ глаза, кромѣ его безжизненной манеры и медленнаго неподвижнаго взгляда, который онъ останавливалъ на Ричардѣ.

-- Надѣюсь, миледи, я не безпокою васъ,-- сказалъ мистеръ Вользъ (и теперь я замѣтила въ немъ другую особенность: его слова имѣли какой-то глухой звукъ, вылетающій скорѣе изъ желудка, чѣмъ изъ гортани).-- Мы условились съ Карстономъ въ томъ, чтобъ ему постоянно знать, когда его тяжба будетъ представляться на разсмотрѣніе канцлера. Вчера вечеромъ, послѣ отхода почты, одинъ изъ моихъ писцовъ сообщилъ мнѣ совершенно неожиданно, что эта тяжба будетъ завтра въ докладѣ; я сѣлъ въ первый утренній дилижансъ и пріѣхалъ сюда переговорить съ нимъ объ этомъ обстоятельствѣ.

-- Да!-- сказалъ раскраснѣвшійся Ричардъ, бросивъ на меня и Аду торжествующій взглядъ:-- мы не такъ медленно ведемъ свои дѣла, какъ въ старину. Нѣтъ, мы быстро подвигаемся впередъ!.. Мистеръ Вользъ, намъ и нужно нанять что-нибудь, чтобъ добраться до перваго города, застать тамъ почтовый дилижансъ и мчаться въ немъ въ Лондонъ.

-- Нанимайте, сэръ, что вамъ угодно,-- отвѣчаетъ мистеръ Вользъ.-- Я весь къ вашимъ услугамъ.

-- Позвольте, позвольте!-- сказалъ Ричардъ, взглянувъ на часы.-- Если я сбѣгаю въ деревню, уложу свой чемоданъ, найму кабріолетъ, или коляску, или что только можно найти въ этомъ родѣ, такъ у насъ еще останется цѣлый часъ въ запасѣ. Я ворочусь сюда къ чаю. Кузина Ада и Эсѳирь, надѣюсь, вы будете такъ добры, займете мистера Вольза до моего возвращенія.

Онъ тотчасъ же ушелъ отъ насъ и вскорѣ скрылся въ сумракѣ наступившаго вечера.

-- Скажите, неужели присутствіе мистера Карстона такъ необходимо завтра?-- спросила я.-- Принесетъ-ли это ему какую-нибудь пользу?

-- Нѣтъ, миссъ,-- отвѣчалъ мистеръ Вользъ.-- Я думаю, никакой.

Какъ Ада, такъ и я выразили наше сожалѣніе, что онъ долженъ ѣхать за тѣмъ, чтобъ обмануться въ своихъ ожиданіяхъ.

-- Мистеръ Карстонъ положилъ за правило наблюдать за своими интересами,-- сказалъ мистеръ Вользъ:-- а когда кліентъ полагаетъ такое правило, и если въ этомъ правилѣ нѣтъ ничего предосудительнаго, то я считаю долгомъ поддерживать его. Во всякаго рода дѣлахъ я непремѣнно хочу быть точнымъ и откровеннымъ. Я вдовецъ, имѣю трехъ дочерей -- Эмму, Джэйнъ и Каролину -- и поставляю себѣ въ священную обязанность исполнять возложенный на меня долгъ, чтобъ оставить имъ доброе имя... Это, кажется, весьма пріятное мѣсто, миссъ.

Замѣчаніе его относилось ко мнѣ, вслѣдствіе того, что я шла съ нимъ рядомъ. Я согласилась съ нимъ и при этомъ исчислила главныя красоты всей мѣстности.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказалъ мистеръ Вользъ.-- Я имѣю исключительное право поддерживать моего престарѣлаго отца, который живетъ въ долинѣ Тонтонъ -- это его родина; и, право, я всегда былъ въ восторгѣ отъ тамошней природы. Тамъ я не имѣлъ идеи, чтобъ здѣшнія мѣста были такъ привлекательны.

Чтобъ поддержать разговоръ, я спросила мистера Вольза, не имѣетъ-ли онъ желанія навсегда поселиться гдѣ-нибудь въ провинціи.

-- Вы затронули, миссъ, самую нѣжную струну моего сердца,-- отвѣчалъ онъ.-- Здоровье мое слабо (я сильно страдаю разстройствомъ пищеваренія), и еслибъ только отъ меня зависѣло, я, нисколько не медля, промѣнялъ бы настоящій мой образъ жизни на сельскій, особливо, еслибъ заботы по моимъ занятіямъ доставили бы мнѣ возможность имѣть близкое столкновеніе съ обществомъ, тѣмъ болѣе съ обществомъ дамъ, находиться въ которомъ -- это мое исключительное удовольствіе. Но съ тремя дочерями -- Эммой, Джэйнъ и Каролиной, и моимъ престарѣлымъ отцомъ я не имѣю возможности доставить себѣ такое удобство. Правда, на мнѣ не лежитъ уже обязанности поддерживать мою дорогую бабушку, которая скончалась на сто второмъ году отъ роду, но все же я поставленъ въ такое положеніе, что мельница должна находиться безостановочно въ ходу.

Вслѣдствіе желудочнаго звука словъ его и его безжизненной манеры требовалось нѣкоторое вниманіе, чтобъ слушать его.

-- Вы извините меня, что я упоминаю о моихъ дочеряхъ,-- сказалъ онъ.-- Это моя слабость. Я хочу оставить этимъ бѣдненькимъ созданіямъ маленькую независимость и вмѣстѣ съ тѣмъ доброе имя.

Мы подошли къ дому мистера Бойторна, гдѣ ждалъ насъ чайный столъ. Вскорѣ послѣ пришелъ и Ричардъ, безпокойный и замѣтно торопившійся. Облокотясь на стуль мистера Вольза, онъ что-то прошепталъ ему. Мистеръ Вользъ отвѣчалъ громко, или, по крайней мѣрѣ, почти такъ громко, какъ онъ отвѣчалъ вообще на все:

-- Вы отвезете меня, сэръ? Вы хотите отвезти меня? Для меня это совершенно все равно. Дѣлайте, какъ вамъ угодно. Я весь къ вашимъ услугамъ.

Изъ послѣдовавшаго разговора мы узнали, что мистеръ Скимполь долженъ остаться до утра и занять въ дилижансѣ два мѣста, за которыя уже было заплачено. Такъ какъ Ада и я находились изъ-за Ричарда въ уныломъ расположеніи духа и были очень опечалены его отъѣздомъ, поэтому мы такъ чистосердечно объявили, какъ только позволяла тому вѣжливость, что проводимъ мистера Скимполя до гостиницы Гербъ Дэдлоковъ и воротимся, когда уѣдутъ ночные путешественники.

Ричардъ, находившійся въ высшей степени одушевленія, не сдѣлалъ на это никакого возраженія и мы всѣ вмѣстѣ отправились на вершину небольшой горы, вблизи деревни, гдѣ онъ приказалъ кабріолету ждать и гдѣ стоялъ человѣкъ съ фонаремъ въ рукѣ около огромной бѣлой лошади.

Я никогда не забуду этихъ двухъ путниковъ, сидящихъ другъ подлѣ друга и озаряемыхъ фонарнымъ свѣтомъ. Ричардъ, внѣ себя отъ восторга, держалъ возжи. Мистеръ Вользъ, безмолвный, въ черныхъ перчаткахъ, застегнутый до подбородка, смотрѣлъ на него такъ пристально какъ будто онъ смотрѣлъ на обреченную жертву и своими глазами очаровывалъ его. Я какъ теперь вижу всю эту картину, картину лѣтней темной ночи, блескъ зарницы на темномъ горизонтѣ, пыльную дорогу, окаймленную съ обоихъ сторонъ живой изгородью и высокими деревьями, огромную лошадь и полетъ кабріолетки къ станціи Джорндисъ и Джорндисъ.

Моя милочка сказала мнѣ въ тотъ вечеръ, что будетъ-ли Ричардъ наслаждаться благополучіемъ или погибнетъ, будетъ-ли онъ окруженъ друзьями или оставленъ всѣми, но въ ея глазахъ участь его будетъ имѣть одно только различіе, что чѣмъ болѣе онъ будетъ нуждаться въ любви неизмѣннаго сердца, тѣмъ болѣе неизмѣнное сердце будетъ доставлять ему этой любви; какъ онъ думалъ о ней при всѣхъ своихъ настоящихъ заблужденіяхъ, такъ и она будетъ думать о немъ во всякое время, никогда не заботиться о себѣ, еслибъ только могла она посвятить себя ему, никогда не думать о своихъ удовольствіяхъ, еслибъ могла доставлять ихъ ему.

Сдержала-ли она свое слово?

Я смотрю на дорогу, открытую передо мной, гдѣ разстояніе замѣтно сокращается и конецъ пути становится видимымъ; и во всемъ истинномъ и благородномъ, плавающемъ по мертвому морю нескончаемой тяжбы, во всѣхъ испепеленныхъ плодахъ, которые оно выбрасываетъ на берегъ, мнѣ кажется, я вижу любимицу моей души.

XXXVIII. Борьба.

Когда наступило время воротиться намъ въ Холодный Домъ, мы не опоздали ни однимъ днемъ противъ назначеннаго срока и были приняты съ чрезвычайнымъ радушіемъ. Я совершенно укрѣпилась въ здоровьѣ и силахъ; и увидя всѣ хозяйственные ключи, которые были положены въ ожиданіи меня въ моей комнатѣ я съ наслажденіемъ гремѣла ими, какъ маленькій ребенокъ.

-- Еще разъ, еще разъ принимайся за исполненіе своей обязанности, Эсѳирь,-- сказала я самой себѣ -- И ты должна это дѣлать во всякомъ случаѣ, если не съ совершеннымъ восторгомъ, то съ терпѣніемъ и благодушіемъ. Вотъ все, что я нахожу тебѣ сказать теперь, моя милая!

Первыя утра были такими хлопотливыми утрами, проводимыми въ суетѣ, бѣготнѣ, повѣркѣ счетовъ, безпрестанныхъ переходахъ между Ворчальною и другими частями дома, приведеніи въ порядокъ ящиковъ и шкафовъ и устройствѣ всего заново, что я не имѣла минуты свободной. Но когда всѣ эти распоряженія были окончены, и все приведено въ должный порядокъ, я сдѣлала поѣздку на нѣсколько часовъ въ Лондонъ, къ чему побудило меня, между прочимъ, письмо, которое я изорвала въ Чесни-Воулдѣ.

Предлогомъ къ той поѣздкѣ я избрала Кадди Джеллиби. Я такъ привыкла къ ея прежнему имени, что постоянно называла ее такимъ образомъ, и написала къ ней предварительно записку, прося ее сдѣлать мнѣ компанію въ маленькомъ дѣловомъ путешествіи. Оставивъ домъ очень рано утромъ, я пріѣхала въ Лондонъ въ почтовой каретѣ въ такую пору, что отправившись въ Ньюманъ-Стритъ, имѣла еще въ своемъ распоряженіи цѣлый день.

Кадди, которая не видѣла меня съ самаго дня своей свадьбы, была такъ любезна и предупредительна въ отношеніи ко мнѣ, что я почти боялась возбудить зависть въ ея мужѣ. По, впрочемъ, и онъ немного уступалъ ей въ этомъ случаѣ, такъ что оба они поставляли меня въ затрудненіе, какъ отплатить за подобное радушіе.

Старый мистеръ Торвидропъ былъ въ постели, когда я пріѣхала, и Кадди варила ему при мнѣ шоколадъ, который меланхолическій на видъ маленькій мальчикъ, ученикъ ея мужа,-- немножко странно было мнѣ видѣть подобнаго питомца танцовальнаго ремесла,-- готовился отнести наверхъ. По словамъ Кадди, тесть ея былъ очень добръ и внимателенъ къ ней, и они жили другъ съ другомъ очень счастливо.

(Когда она говорила мнѣ про свое настоящее житье-бытье, она упомянула, что старый джентльменъ выбралъ себѣ лучшія комнаты въ квартирѣ и окружилъ себя всевозможными удобствами, тогда какъ она съ мужемъ должны были довольствоваться чѣмъ, что оставалось, и тѣсниться въ двухъ угольныхъ комнаткахъ, надъ кладовыми.)

-- А какъ поживаетъ твоя мама, Кадди?-- спросила я.

-- Я получаю о ней извѣстія черезъ папа, но вижу ее рѣдко, Эсѳирь,-- отвѣчала Кадди.-- Мы остаемся друзьями, съ удовольствіемъ могу признаться въ томъ; но мама все думаетъ, что есть что-то нелѣпое въ моемъ замужествѣ съ учителемъ танцованья, и она какъ-будто боится, чтобъ мое неблагоразуміе не бросало и на нее нѣкоторой тѣни.

Меня удивляло, что если мистриссъ Джиллиби исполняетъ свои главныя и естественныя обязанности, не раньше чѣмъ наведетъ телескопъ на отдаленный горизонтъ и не отыщетъ тамъ другихъ предметовъ для своихъ попеченій, то, вѣроятно, она принимала много предосторожностей, чтобы не впасть въ нелѣпость; но нечего и говорить, что я не высказывала своихъ мыслей громко.

-- А твой папа, Кадди?

-- Онъ приходитъ сюда каждый вечеръ,-- отвѣчала Кадди:-- и такъ любитъ сидѣть тамъ, въ углу, что пріятно смотрѣть на него.

Взглянувъ въ уголъ, о которомъ говорила Кадди, я тотчасъ же замѣтила на стѣнѣ пятно, оставленное головою мистера Джеллиби. Утѣшительно было подумать, что онъ нашелъ, наконецъ, здѣсь такой пріютъ для головы своей.

-- А ты, Кадди,-- сказала я:-- ты, я думаю, очень хлопочешь?

-- Да, моя милая,-- отвѣчала Кадди:-- я въ самомъ дѣлѣ очень занята.; потому что, скажу вамъ по секрету, я тоже даю уроки. Здоровье Принца не изъ крѣпкихъ, и мнѣ необходимо помогать ему. Съ уроками въ школахъ, съ классами здѣсь, съ частными воспитанниками и, наконецъ, съ питомцами въ родѣ этого мальчика, ему, бѣдному, слишкомъ много работы. Замѣчаніе ея объ этихъ подмастерьяхъ танцовальнаго искусствъ такъ показалось страннымъ для меня, что я спросила Кадди, много-ли теперь у нихъ этихъ будущихъ преподавателей того же полезнаго искусства.

-- Четверо,-- сказала Кадди.-- Одинъ у насъ на дому, другіе только приходятъ. Они всѣ очень добрые мальчики; но когда сойдутся вмѣстѣ, то начинаютъ играть,-- настоящія дѣти,-- вмѣсто того, чтобы заниматься дѣломъ. Такъ и тотъ маленькій мальчикъ, котораго вы сейчасъ видѣли, вальсируетъ безпрестанно одинъ въ пустой кухнѣ; другихъ мы стараемся распредѣлить по домамъ по мѣрѣ возможности.

-- И все это дѣлается въ разсчетѣ на ихъ ноги?-- спросила я.

-- Разумѣется,-- отвѣчала Кадди.-- Такимъ образомъ, они упражняются въ танцованіи столько времени, сколько приходится, смотря по занятіямъ другихъ учениковъ. Они танцуютъ въ академіи и въ нынѣшнее время года мы устраиваемъ кадрили всякое утро, часовъ въ пять.

-- Вотъ дѣятельная-то жизнь, признаюсь!-- воскричала я.

-- Увѣряю васъ, моя милая,-- отвѣчала Кадди съ улыбкой:-- когда приходящіе ученики звонятъ поутру въ колокольчикъ у нашей двери (звонокъ устроенъ въ нашей комнатѣ, чтобы не безпокоить стараго мистера Торвидропа) и когда я, поднявъ окно, гляжу, какъ они стоятъ на крыльцѣ со своими башмаками подъ мышками, они мнѣ напоминаютъ всегда трубочистовъ.

Все это представляло мнѣ ремесло молодыхъ супруговъ въ чрезвычайно оригинальномъ свѣтѣ. Кадди съ удовольствіемъ видѣла, что разговоръ ея меня занялъ, и потому со всею свойственной ей словоохотливостью сообщила мнѣ подробности собственныхъ занятій.

-- Видите-ли, моя милая, для сбереженія денегъ, мнѣ пришлось выучиться немножко играть на фортепьяно и даже на скрипкѣ и, безъ сомнѣнія, я должна заниматься этими двумя инструментами точно такъ же, какъ и другими отраслями нашего ремесла. Если бы мама была не такова, какова на самомъ дѣлѣ, то я могла давно бы пріобрѣсти нѣкоторыя музыкальныя познанія. Но между тѣмъ я никогда не училась музыкѣ, и занятія ею, признаться, на первый разъ нѣсколько приводятъ меня въ отчаяніе. Но у меня хорошій слухъ, и я привыкла къ усидчивой работѣ; этимъ я обязана рѣшительно мама, должно сознаться; а вы знаете, Эсѳирь, что гдѣ есть твердая воля, тамъ есть и дорога.

Произнося эти слова, Кадди сѣла, смѣясь, за маленькое дребезжащее фортепьяно и дѣйствительно пробряцала какой-то кадриль, съ большимъ одушевленіемъ. Потомъ, съ видомъ простосердечнаго удовольствія и нѣсколько покраснѣвъ, она встала со стула и, смѣясь сама надъ собою, сказала:

-- Не смѣйся, Кадди, ты добрая дѣвушка!

Я сначала готова была заплакать при звукахъ ея музыки, но удержалась. Я ободряла ее и хвалила отъ всего сердца; потому что я дѣйствительно была убѣждена, что, хотя Кадди жена танцовальнаго учителя, и хотя предѣломъ ея честолюбивыхъ видовъ было самой сдѣлаться учительницею танцеванья, во всякомъ случаѣ она показала много естественной, здравой, привлекательной охоты къ занятіямъ и терпѣнія, что все, взятое вмѣстѣ, стоило какой нибудь филантропической миссіи.

-- Милая моя,-- сказала Кадди отъ полноты сердца:-- вы не можете себѣ представить, какъ вы меня обрадовали. Вы не повѣрите, какъ многимъ я вамъ обязана. Какія перемѣны въ моемъ хозяйствѣ и во мнѣ самой! Помните, какъ, садясь за роботу надъ моимъ приданымъ, я была неловка и неповоротлива? Кто бы подумалъ тогда, что со временемъ я буду учить добрыхъ людей танцованію; кто бы вообразилъ себѣ все возможное и невозможное, случившееся со мною!

Мужъ Кадди, который уходилъ, пока мы болтали такимъ образомъ, теперь воротился, приготовляясь упражнять своихъ учениковъ въ танцевальной залѣ, и Кадди объявила мнѣ, что онъ теперь можетъ поступить въ мое полное распоряженіе. Но мнѣ еще рано было ѣхать, и я съ удовольствіемъ сказала ей это, потому что мнѣ жаль было бы увезти ее тогда. Поэтому мы всѣ трое отправились къ ученикамъ и я въ числѣ другихъ также приняла участіе въ танцахъ.

Всѣ эти ученики были самыя оригинальныя личности. Кромѣ мальчика-мелаихолика, который, вѣроятно, усвоитъ себѣ этотъ темпераментъ не оттого, что вальсировалъ въ одиночку по кухнѣ, тутъ были еще два другіе мальчика и маленькая, сухая, неопрятная дѣвочка въ газовомъ платьѣ. Дѣвочка эта кажется созрѣвшею, несмотря на свой низменный ростъ; на ней уродливый чепецъ также изъ газа, и башмаки свои, въ видѣ сандалій, она носить въ затасканномъ бархатномъ ридикюлѣ. Мальчики казались такими дрянными, вялыми, когда переставали прыгать, съ обрывками нитокъ, мячами и костяными дудками въ карманахъ, и тогда ихъ грязныя ноги, въ особенности пятки, какъ будто дѣлались еще грязнѣе. Я спросила Кадди, съ какою цѣлью родители выбрали для нихъ это ремесло? Кадди отвѣчала, что не знаетъ, что, можетъ быть, ихъ предназначали быть впослѣдствіи учителями, а можетъ быть, готовили на театральную сцену. Всѣ они были самаго посредственнаго состоянія, и мать мальчика-меланхолика содержала лавку имбирнаго пива.

Мы танцовали цѣлый часъ съ большою важностью; мальчикъ-меланхоликъ дѣлалъ чудеса нижними оконечностями своего тѣла, въ которыхъ обнаруживалась достаточная степень игривости; но игривости этой не замѣтно было на его лицѣ. Кадди, которая не спускала глазъ съ своего мужа и которая, повидимому, на немъ основывала свои надежды и имъ только и гордилась, Кадди усвоила себѣ нѣкоторое изящество манеръ и необходимую степень увѣренности, что въ соединеніи съ ея привлекательнымъ личикомъ и вообще привлекательною наружностью дѣлало ее чрезвычайно пріятною. Она уже многимъ облегчила для своего мужа преподаваніе уроковъ этимъ дѣтямъ, и онъ рѣдко вмѣшивался въ танцы, развѣ становясь иногда въ кадриль за недостаткомъ кого нибудь другого. Онъ постоянно или билъ тактъ, или игралъ на скрипкѣ. Принужденность движеній газовой дѣвочки и ограниченность ея дарованій возбуждали сожалѣніе. Такимъ образомъ мы провели цѣлый часъ.

Когда урокъ кончился, мужъ Кадди собрался идти за городъ, въ школу, а Кадди убѣжала, чтобы приготовиться мнѣ сопутствовать. Я осталась на время этого антракта въ танцовальной комнатѣ и стала разсматривать учениковъ. Двое изъ приходящихъ мальчиковъ поднялись на лѣстницу, чтобы надѣть свои полусапожки и пощипать волосы мальчику, живущему въ домѣ, сколько можно было судить по возгласамъ и обвиненіямъ, произносимымъ послѣднимъ. Возвратясь съ застегнутыми жакетками и заткнутыми запазуху башмаками, они вынули свои походные запасы хлѣба и холоднаго мяса и расположились подъ лирою, намалеванною на стѣнѣ. Маленькая газовая дѣвочка, всунувъ свои сандаліи въ ридикюль и надѣвъ пару заштопанныхъ башмаковъ, сразу спрятала голову въ старообразный чепчикъ, и на вопросъ мой, любитъ ли она танцовать, отвѣтивъ лаконически: "Только не съ мальчишками", подвязала у чепчика ленточки и отправилась домой съ недовольнымъ, презрительнымъ видомъ.

-- Старый мистеръ Торвидропъ очень сожалѣетъ,-- сказала Кадди:-- что онъ не окончилъ еще своего туалета и потому не можетъ имѣть удовольствія видѣть тебя до ухода. Онъ чрезвычайно любить тебя, Эсѳирь.

Я отвѣчала, что очень благодарна ему, но не сочла нужнымъ присовокуплять, что вполнѣ могу обойтись безъ этихъ доказательствъ его вниманія.

-- У него чрезвычайно много времени отнимаетъ туалетъ,-- сказала Кадди:-- потому что онъ обращаетъ на него особенное вниманіе, да и нельзя иначе: вы знаете, что ему необходимо поддерживать пріобрѣтенную репутацію. Ты не можешь себѣ представить, какъ онъ любезенъ съ папа. Вечеромъ онъ толкуетъ съ папа о Принцѣ-Регентѣ, и я никогда не видывала папа такъ заинтересованнымъ, какъ во время этихъ разсказовъ.

Въ этомъ описаніи сношеніи граціознаго Торвидропа съ мистеромъ Джеллиби было мною такого, что заинтересовало меня. Я спросила Кадди, очень ли онъ расшевелилъ ея папа?

-- Нѣтъ,-- отвѣчала Кадди:-- этого я не могу сказать; но онъ говоритъ съ папа, и папа очень удивляется ему, слушаетъ его -- и слушаетъ съ большимъ удовольствіемъ. Я увѣрена, что папа рѣшительно не имѣетъ никакихъ притязаній на прекрасную осанку и изящныя манеры, между тѣмъ они находятъ удовольствіе быть вмѣстѣ. Ты не можешь себѣ представить, какъ они хороши другъ съ другомъ. Прежде я не видывала, чтобы папа нюхалъ табакъ; между тѣмъ теперь онъ аккуратно беретъ щепотку табаку изъ табакерки мистера Торвидропа и цѣлый вечеръ то подноситъ ее къ носу, то отнимаетъ.

Что старому мистеру Торвидропу пришлось со временемъ, послѣ многихъ превратностей житейскихъ, освободить мистера Джеллиби отъ Борріобула-Ха, показалось мнѣ одною изъ замѣчательныхъ странностей.

-- Что касается Пипи,-- сказала Кадди, послѣ нѣкотораго молчанія:-- Пнпи, который, я ожидала, могъ быть въ тягость мистеру Торвидропу, потому что у меня самой скоро заведется своя семья, то и въ отношеніи къ этому мальчику любезность стараго джентльмена удивительна. Онъ всегда проситъ его къ себѣ, моя милая! Онъ заставляетъ его подавать ему газету, когда еще лежитъ въ постели, онъ отдаетъ ему кушать корочки своихъ тостовъ; онъ посылаетъ его за маленькими порученіями по дому; и даже поручаетъ иногда мнѣ дарить ему шестипенсовыя монеты. Короче сказать;-- произнесла Кадди, въ заключеніе, съ сіяющимъ лицомъ:-- я чрезвычайно счастлива и должна безпрестанно благодарить Бога. Куда же мы пойдемъ, Эсѳирь?

-- Въ Олдь-Стритъ-Родь,-- отвѣчала я.-- Тамъ мнѣ нужно сказать нѣсколько словъ адвокатскому писцу, который присланъ былъ встрѣтить меня на станцію почтовыхъ каретъ, къ тот самый день, какъ я пріѣхала въ Лондонъ и въ первый разъ увидала тебя, моя милая. Теперь я припоминаю, что этотъ же самый джентльменъ привезъ насъ въ вашъ домъ.

-- Слѣдовательно, мнѣ совершенно будетъ кстати сопровождать тебя,-- замѣтила Кадди.

Мы прибыли въ Олдъ-Стритъ-Родъ и тамъ, найдя жилище мистриссъ Гуппи, спросили, дома ли она. Мистриссъ Гуппи, сидѣвшая до того въ гостиной, подвергаясь опасности быть расколотой дверью подобно орѣху, потому что сна выскочила прежде, чѣмъ спросили ее, немедленно предстала предъ нами и позвала насъ войти къ ней. Это была старая леди въ большомъ чепцѣ, съ чрезвычайно краснымъ носомъ, чрезвычайно подвижными глазами и смѣющаяся постоянно. Ея маленькая пріемная комната была, повидимому, приготовлена для пріѣзда гостей; въ ней былъ портретъ ея сына, до того похожій, что его можно было принять за живой. Замѣтно, что старушка не хотѣла ни на минуту разставаться съ своимъ сыномъ и потому держала его передъ собою въ оригиналѣ или въ копіи.

Впрочемъ, въ настоящую минуту мы нашли тамъ не только портрета, но и самый оригиналъ. Онъ былъ облеченъ въ платье самыхъ разнообразныхъ цвѣтовъ, сидѣлъ у стола, читая дѣловыя бумаги и уперевъ указательный палецъ себѣ въ лобъ.

-- Миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи, вставая:-- это для меня настоящій оазисъ. Маменька, будьте такъ добры, подайте стулъ другой леди и посторонитесь съ дороги.

Мистриссъ Гуппи, которой постоянная улыбка придавала насмѣшливый видъ, исполнила то, чего требовалъ ея сынъ, и сѣла въ уголъ комнаты, держа носовой платокъ у груди обѣими руками точно какую нибудь припарку.

Я представила Кадди, и Гуппи сказалъ, что особа, съ которою я дружна, всегда будетъ для него самою пріятною гостьей. Тогда я приступила къ объясненію цѣли своего посѣщенія.

-- Я позволила себѣ послать вамъ записку,-- сказала я.

Мистеръ Гуппи подтвердилъ слова мои тѣмъ, что вынулъ записку изъ бокового кармана, поднесъ ее къ губамъ и положилъ обратно въ карманъ съ поклономъ. Мать мистера Гуппи была такъ восхищена этимъ поступкомъ, что, улыбаясь, завертѣла головою и молча толкнула Кадди локтемъ.

-- Могу ли я переговорить съ вами наединѣ всего одну минуту?-- сказала я.

Я ничего не видала въ жизни подобнаго веселости матери мистера Гуппи. Она никогда не издавала ни малѣйшаго звука, смѣха; но только вертѣла и качала головой, подносила платокъ ко рту, толкала Кадди то локтемъ, то рукою, то плечомъ и вообще поддерживала такое выразительное молчаніе, что и теперь съ трудомъ рѣшилась пригласить Кадди пройти къ ней чрезъ маленькую дверь въ спальню.

-- Миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи:-- вы, конечно, извините маленькія странности матери, которая такъ нѣжно любитъ своего сына. Маменька моя какъ ни бываетъ иногда несносна, но все-таки дѣйствуетъ подъ вліяніемъ материнской любви.

Едва ли кому нибуь удавалось когда либо такъ покраспѣть и измѣниться въ лицѣ, какъ покраснѣлъ и измѣнился въ лицѣ мистеръ Гуппи, лишь только я подняла вуаль своей шляпки.

-- Я просила у васъ позволенія видѣть васъ здѣсь на нѣсколько минутъ,-- сказала я:-- вмѣсто того, чтобы обращаться къ мистеру Кэнджу, потому что, вспомнивъ, что вы мнѣ говорили однажды по секрету, я боялась, поступивъ иначе, навлечь на васъ непріятность, мистеръ Гуппи.

Я увѣрена, что и въ ту минуту я привела его въ довольно затруднительное положеніе.

Мнѣ еще никогда не случалось видѣть такого замѣшательства, отсутствія способности говорить, удивленія и боязни.

-- Миссъ Соммерсонъ,-- пробормоталъ мистеръ Гуппи: -- я... я... простите, пожалуйста, но наша обязанность, требуетъ отъ насъ... требуетъ, чтобы мы были откровенны и точны въ словахъ. Вы упомянули о томъ случаѣ, миссъ, когда я... когда я доставилъ себѣ честь сдѣлать вамъ объясненіе, которое...

Въ его груди, казалось, засѣло въ эту минуту что-то такое, чего онъ не въ состояніи былъ проглотить. Онъ приложилъ руку къ желудку, кашлялъ, гримасничалъ, усиливался глотать, снова кашлялъ, снова гримасничалъ, глядѣлъ кругомъ комнаты и перелистывалъ бумаги.

-- Я чувствую что-то въ родѣ головокруженія,-- произнесъ онъ наконецъ: головокруженія, миссъ, которое совершенно лишаетъ меня силъ. Я... да... маленькій припадокъ этого рода... ой, клянусь св. Георгіемъ!

Я дала ему время нѣсколько оправиться. Онъ подносилъ то и дѣло руку ко лбу и отнималъ ее опять, потомъ принимался подвигать стулъ, на которомъ сидѣлъ, въ уголъ комнатм.

-- Мое намѣреніе состояло въ томъ, чтобы замѣтить, миссъ,-- сказалъ мистеръ Гуипи.-- Ахъ, Боже мой! Это непремѣнно что-нибудь въ горло попало... г-мъ!.. чтобы замѣтить, что вы были такъ добры тогда, что отклонили мое объясненіе. Вы, вѣроятно, согласитесь съ этимъ. Хотя здѣсь и нѣтъ свидѣтелей, для васъ было бы, можетъ быть, нѣкоторымъ удивленіемъ... по крайней мѣрѣ для разсудка... если бы вы допустили это предположеніе.

-- Безъ сомнѣнія,-- отвѣчала я:-- я отклонила ваше предложеніе безъ всякаго разсужденія и разсчета, мистеръ Гуппи.

-- Благодарю васъ, миссъ,-- отвѣчалъ онъ, измѣряя столъ своими трепетными руками,-- Это очень удовлетворительно и внушаетъ мнѣ большое довѣріе къ вамъ. Г-мъ... это что-нибудь першитъ въ горлѣ! вѣрно попало въ дыхательное горло... г-мъ... вы не разсердитесь, если я упомяну... не потому, чтобы это было необходимо, такъ какъ ваше благоразуміе и благоразуміе всякаго здравомыслящаго человѣка въ состояніи само доказать это... если я упомяну, что подобное объясненіе съ моей стороны было окончательнымъ и должно было имѣть тамъ своей предѣлъ?

-- Я совершенно понимаю это,-- отвѣчала я.

-- Можетъ быть... г-мъ... можетъ быть объ этомъ не стоитъ говорить, но это послужило бы удовлетвореніемъ для вашего разсудка, можетъ быть вы не откажетесь принять это въ соображеніе, миссъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи.

-- Я принимаю это вполнѣ и по собственному влеченію,-- отвѣчала я.

-- Благодарю васъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи:-- вы, право, очень, очень обязали меня. Я очень жалѣю, что жизненныя обстоятельства мои, которыми я рѣшительно не въ состояніи управлять, лишаютъ меня всякой возможности повторить это предложеніе или возобновить его въ какой либо другой формѣ или при другихъ условіяхъ; но взоръ мой всегда будетъ обращаться назадъ къ этой счастливой порѣ, и воображеніе мое всегда будетъ украшать ее цвѣтами нѣжности и дружбы.

Тутъ сильная перхота снова овладѣла мистеромъ Гуппи и прервала на нѣкоторое время производимыя имъ дотолѣ измѣренія стола.

-- Теперь я могу, вѣроятно, сказать вамъ то, зачѣмъ я собственно пріѣхала сюда?-- сказала я.

-- Съ особеннымъ удовольствіемъ буду слушать васъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи.-- Я такъ увѣренъ, что ваша разсудительность и правота, миссъ, опредѣляютъ должнымъ образомъ всѣ ваши поступки, что я обѣщаю себѣ только пріятное отъ тѣхъ замѣчаній, которыя вы изволите мнѣ сдѣлать.

-- Вы были такъ добры, что упомянули при своихъ объясненіяхъ...

-- Извините меня, миссъ, но, по моему мнѣнію, лучше бы не говорить о томъ, что можетъ вести насъ къ запутанности, недоралумѣніимъ. Я даже не помню, что именно я говорилъ тогда и на что намекалъ.

-- Вы сказали при этомъ случаѣ,-- начала я снова:-- что у васъ можетъ быть найдутся средства содѣйствовать моимъ интересамъ и обезпечить мое состояніе такого рода изслѣдованіями, которыхъ главнымъ предметомъ была бы я же. Я думаю, что вы основывали это убѣжденіе на томя, что я сирота и обязана всѣмъ состраданію и щедрости мистера Джорндиса. Теперь начало и конецъ просьбы, съ которою я пришла къ вамъ, мистеръ Гуппи, состоятъ въ томъ, чтобы вы были столько добры, чтобы оставить всякую мысль служить мнѣ. Я часто думала объ этомъ и прежде, особенно же въ послѣднее время послѣ моей болѣзни. Наконецъ я рѣшилась, въ случаѣ если бы вы когда либо задумали возобновить это намѣреніе и исполнить его тѣмъ или другимъ путемъ, я рѣшилась придти къ вамъ и увѣрить васъ, что вы совершенно ошибаетесь. Вы не можете сдѣлать относительно меня никакихъ изслѣдованій или открытій, которыя бы принесли мнѣ какую нибудь пользу или доставили малѣйшее удовольствіе. Я знаю хорошо свою собственную исторію и я съ убѣжденіемъ скажу вамъ, что этими средствами вы никакъ не подвинете моего благосостоянія. Впрочемь вы, можетъ быть, сами давно уже оставили эти планы. Если это такъ, то извините меня, что и безпокою васъ напрасно. Если же нѣтъ, то, прошу насъ, повѣрьте моимъ убѣжденіямъ и оставьте свои намѣренія. Я прошу у васъ этого какъ милости, прошу во имя моего собственнаго спокойствія.

-- Я долженъ признаться,-- сказалъ мистеръ Гуппи:-- что вы выражаетесь съ тою разсудительностью и правотою, который я всегда предполагалъ въ васъ. Ничто не въ состояніи такъ удовлетворять и убѣждать человѣка какъ подобная правота., и если я имѣлъ какія нибудь превратныя мнѣнія относительно васъ, то я готовъ повиниться въ томъ и принести должныя оправданія. Я бы желалъ, чтобы вы совершенно поняли меня, миссъ, и удостоили выслушать мои объясненія, которыя, по указаніямъ вашего разсудительнаго ума и вашего прямодушія, должны въ весьма ограниченныхъ предѣлахъ касаться настоящихъ обстоятельствъ.

Я должна замѣтить, что уклончивыя манеры и витіеватыя выраженія мистера Гуппи принимали все болѣе и болѣе опредѣленную форму и теряли свой уродливый, загадочный характеръ. Онъ казался очень довольнымъ, что можетъ исполнить то, о чемъ я его просила, и вмѣстѣ съ тѣмъ смотрѣлъ какимъ-то пристыженнымъ, сконфуженнымъ.

-- Позвольте уже мнѣ окончить за одинъ разъ то, что мнѣ нужно передать вамъ, чтобы потомъ не возвращаться назадъ къ началу,-- проговорила я, замѣтивъ, что онъ намѣренъ распространяться:-- вы окажете мнѣ, сэръ, чрезъ это большую милость. Я пріѣхала къ вамъ, сколько можно было, въ тихомолку, потому что вы сами въ довѣренномъ разговорѣ со мною выразили желаніе, чтобы дѣло это не получило гласности; я умѣла оцѣнить вашу довѣрчивость ко мнѣ и уважить ваши требованія. Я упомянула уже о моей болѣзни. Теперь въ самомъ дѣлѣ нѣтъ причины, то которой бы я стала медлить признаться вамъ, что совершенно было бы неумѣстно, по чувству ложной деликатности, избѣгать обратиться къ вамъ съ просьбою. Поэтому я избрала путь, по которому начала уже дѣйствовать, и я увѣрена, что вы довольно понимаете и уважаете меня, чтобы согласиться съ моимъ мнѣніемъ на этотъ счетъ.

Отдавая мистеру Гуппи полную справедливость, я должна признаться, что онъ казался все болѣе и болѣе смущеннымъ и сконфуженнымъ, и что онъ уже чрезвычайно былъ смущенъ и сконфуженъ, когда, съ пылающимъ лицомъ, онъ произнесъ слѣдующія слога:

-- Клянусь честью, клянусь жизнью, клянусь душою своего, миссъ Соммерсонъ, что пока я еще буду живъ, я буду дѣйствовать согласно вашему желанію. Я никогда не сдѣлаю и шага противно вашимъ намѣреніямъ. Я готовъ поклясться въ томъ, какъ вамъ угодно, если вы этого потребуете. И все, что я обѣщаю вамъ теперь относительно настоящаго дѣла,-- продолжалъ мистеръ Гуппи скороговоркою, какъ будто онъ повторялъ какую-то заученую, часто произносимую фразу:-- все это правда, истинная правда, сущая правда, ничего кромѣ несомнѣнной правды, такъ...

-- Я совершенно удовлетворена,-- сказала я, вставая при этихъ словахъ:-- и я должна искренно благодарить васъ. Кадди, моя милая, я готова.

Мать мистера Гуппи, предаваясь съ новымъ одушевленіемъ беззвучному хохоту и попрежнему вертя головою, возвратилась вмѣстѣ съ Кадди, и мы распрощались. Мистеръ Гуппи смотрѣлъ на насъ, пока мы подходили къ двери, съ такимъ видомъ, какъ будто онъ несовершенно очнулся отъ сна и ходитъ въ просонкахъ, и мы оставили его стоящимъ на томъ же мѣстѣ.

Но минуту спустя онъ сошелъ къ намъ на улицу безъ шляпы съ длинными волосами, развѣвающимися по волѣ вѣтра, остановилъ насъ и сказалъ съ горячностью:

-- Миссъ Соммерсонъ, клянусь честью и жизнью, что вы можете на меня положиться.

-- Я и полагаюсь совершенно,-- сказала я съ увѣренностью.

-- Извините меня, миссъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи, идя поперемѣнно одною ногою, а другую волоча позади:-- но въ присутствіи этой леди... избраннаго вами свидѣтеля... быть можетъ для собственнаго успокоенія (чего я отъ души вамъ желаю) вамъ бы слѣдовало повторить сказанное вами.

-- Послушай, Кадди,-- отвѣчала я, обращаясь къ ней:-- можетъ быть ты нисколько не удивишься, если я скажу тебѣ, моя милая, что никогда никакихъ обязательствъ не было...

-- Никакихъ предложеній или обѣщаній сочетаться бракомъ,-- присовокупилъ съ своей стороны мистеръ Гуппи.

-- Никакихъ предложеніи или обѣщаній сочетаться бракомъ -- повторила я:-- между этимъ джентльменомъ...

-- Вильямомъ Гуппи, на Пентонской площади, изъ Пентонвилля, въ графствѣ Миддльсексъ,-- проговорилъ онъ.

-- Между этимъ джентльменомъ, мистеромъ Вильямомъ Гулли, на Пентонской площади, изъ Пентонвидля, въ графствѣ Миддльсексъ, и мною.

-- Благодарю васъ, миссъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи.-- Очень удовлетворительно... Миссъ... извините меня... но имя этой леди, имя и фамилія?

Я сказала ему.

-- И вѣроятно, замужемъ?-- сказалъ мистеръ Гуппи.-- Очень вамъ благодаренъ. Прежде дѣвица Каролина Джеллиби, изъ Тавіезъ-Инна, въ лондонскомъ Сити, но внѣ прихода; нынѣ изъ Ньюманъ-Стрита въ Оксфордъ-Стритѣ. Очень вамъ обязанъ!

Онъ побѣжалъ было домой, но потомъ снова воротился.

-- Обращаясь опять къ этому предмету, вы, конечно, убѣждены, что мнѣ очень и очень жаль, что мое положеніе въ обществѣ, въ соединеніи съ такими обстоятельствами, которыми я не могу управлять по своей волѣ, мѣшаютъ возобновить то, что нѣкогда было совершенно окончено,-- сказалъ мистеръ Гуппи съ убитымъ и отчаяннымъ видомъ:-- это не можетъ повториться. Какъ вы думаете? Впрочемъ, я, кажется, только затрудняю васъ.

Я отвѣчала, что, разумѣется, это не можетъ и не должно повторяться, что настоящій вопросъ не допускаетъ никакого сомнѣнія. Онъ поблагодарилъ меня, бросился въ своей матери, но опять прибѣжалъ назадъ.

-- Это дѣлаетъ вамъ честь, миссъ, повѣрьте,-- сказалъ мистеръ Гуппи.-- Если бы можно было воздвигнуть намъ мирный алтарь дружбы... Но, клянусь вамъ жизнью, вы можете во всякомъ случаѣ положиться на меня, положиться во всѣхъ отношеніяхъ, исключая лишь нѣжной страсти.

Сердечная борьба мистера Гуппи и безпрестанныя колебанія, которымъ онъ предавался, стоя между дверью комнаты своей матери и нами, были слишкомъ замѣтны на улицѣ, особенно при его растрепанныхъ, развѣвающихся волосахъ, чтобы заставить насъ поспѣшить убраться. Я уѣхала оттуда, совершенно успокоенная, точно будто у меня спало что-нибудь съ сердца; но когда мы оборачивались потомъ, чтобы посмотрѣть назадъ, мы видѣли, что мистеръ Гуппи все еще стоялъ на прежнемъ мѣстѣ, переминался съ ноги на ногу и находился подъ вліяніемъ нерѣшимости и какого-то смутнаго расположенія духа.

XXXIX. Повѣренный и кліентъ.

Имя мистера Вольза, съ предшествующею ему надписью: "нижній этажъ", выставлено на наружной двери въ Сеймондъ-Иннѣ, въ переулкѣ Чансри; это приземистое, тѣсноватое, подслѣповатое, дряхлое строеніе, похожее на огромный ларь, раздѣленный перегородками и усѣянный разнообразными отверстіями. Замѣтно, что Сеймондъ былъ въ свое время очень бережливъ и устроилъ домъ изъ какихъ-то старыхъ матеріаловъ, которые давно уже сроднились съ гнилостью, грязью и со всѣми признаками разрушенія и упадка, увѣковѣчивая память Сеймонда самыми характеристическими лохмотьями и обломками. Въ этомъ-то мрачномъ убѣжищѣ, носящемъ на себѣ слѣды трудовъ Сеймонда, нашла себѣ пріютъ законная дѣятельность мистера Вольза.

Канцелярія мистера Вольза, по природной наклонности своей и самому расположенію квартиры, избѣгая дневного свѣта и взоровъ порядочнаго человѣка, прижата въ уголъ и смотритъ тусклыми окнами на глухую стѣну. Три фута грязнаго темнаго корридора, приводятъ кліента къ черной, забрызганной чернилами двери мистера Вольза, сдѣланной въ углу, гдѣ царствуетъ густой мракъ даже въ самое ясное лѣтнее утро и гнѣздится сырая перегородка, отдѣляющая лѣстницу, ведущую въ погребъ,-- перегородка, о которую запоздавшіе законники и сутяги расшибаютъ себѣ лбы. Комнаты мистера Вольза до того необширны, что писецъ можетъ отворить дверь, не вставая со стула, на которомъ сидитъ, и что другой писецъ, занимаюшійся рядомъ съ нимъ за столомъ, съ полнымъ удобствомъ мѣшаетъ и раздуваетъ огонь въ каминѣ, также не оставляя своего сѣдалища. Запахъ, похожій на запахъ отъ козлиной шкуры, въ соединеніи съ запахомъ сырости и тлѣнія должно приписать главнѣйше ночному, а иногда и дневному употребленію свѣчъ изъ бараньяго сала и постоянному шевырянью пергаментныхъ документовъ и полуистлѣвшихъ дѣлъ, заплѣсневѣвшихъ въ грязныхъ ящикахъ. Воздухъ вообще затхлъ и удушливъ. Помѣщеніе это было выкрашено и выбѣлено еще въ незапамятныя времена, но съ тѣхъ поръ дымъ изъ камина, густой слой ничѣмъ небезпокоимой сажи и копоти налегли на всѣ предметы и, вмѣстѣ съ толстыми, перегнившими и перекосившимися рамами, сохраняютъ одинъ и тотъ же отличительный, рѣзко очерченный характеръ,-- характеръ неизмѣннаго неряшества, возмутительнаго зловонія и какой-то неумолимой замкнутости.

Мистеръ Вользъ очень почтенный человѣкъ; у него неслишкомъ много дѣла, но онъ очень почтенный человѣкъ. Даже болѣе, чѣмъ онъ, извѣстные стряпчіе -- стряпчіе, нажившіе или наживающіе себѣ состояніе, и тѣ признаютъ его весьма почтеннымъ человѣкомъ. Онъ никогда не упускаетъ удобнаго случая въ дѣлахъ своей практики, что уже одно можетъ сдѣлать его почтеннымъ. Онъ никогда не пользуется никакимъ удовольствіемъ -- новое право на названіе почтеннаго человѣка. Онъ уклончивъ, умѣренъ въ выраженіяхъ и серьезенъ -- еще признакъ человѣка почтеннаго. Пищевареніе у него въ сильномъ разстройствѣ, что также чрезвычайно возвышаетъ уваженіе къ человѣку.

Одно изъ великихъ началъ англійскаго законодательства состоитъ въ томъ, чтобы дѣлать дѣло для самого дѣла. Въ его мудренымъ, запутанныхъ изворотахъ нѣтъ другого основного начала, ясно, истинно и постоянно поддерживаемаго, кромѣ этого начала. Разсматриваемое съ этой точки зрѣнія, оно представляется непрерывной системой, чѣмъ-то связнымъ, цѣлымъ, органическимъ и перестаетъ быть тѣмъ чудовищнымъ лабиринтомъ, какимъ считаетъ его большинство профановъ. Докажите имъ хоть разъ, что великое начало этого законодательства состоитъ въ томъ, чтобы дѣлать дѣло для самого дѣла и насчетъ участниковъ въ этомъ дѣлѣ, и повѣрьте они перестанутъ ворчать на формы судопроизводства.

Но не постигая этого вполнѣ, взирая на этотъ предметъ не довольно прямымъ взглядомъ и съ какой-то мрачной стороны, большинство профановъ платится иногда насчетъ своихъ кармановъ и своего спокойствія и, по увлеченію близорукаго неразумія, продолжаетъ сильно ворчать и сѣтовать. Тогда и достопочтенныя качества мистера Вольза подвергаются съ ихъ стороны жаркимъ нападеніямъ. "Отмѣнить это постановленіе, мои добрый сэръ?" говоритъ мистеръ Кэнджъ какому нибудь изнывающему кліенту.-- "Отмѣнить это постановленіе, мой милый сэръ? Никогда, никогда не соглашусь я на это. Отмѣните этотъ законъ, сэръ, и какими послѣдствіями будетъ сопровождаться вашъ необдуманный поступокъ для многочисленнаго класса стряпчихъ, такъ достойно представляемыхъ, позвольте мнѣ сказать это, такъ достойно представляемыхъ, хотя и на противной намъ сторонѣ, въ лицѣ мистера Вольза? Тогда этотъ полезный классъ стряпчихъ былъ бы стертъ съ лица земли. А вы не можете, сэръ, съ достаточнымъ основаніемъ, я скажу даже, не можетъ цѣлое общество, если оно благоустроено, желать потери такого сословія, къ которому принадлежитъ мистеръ Вользъ. Прилеженъ, постояненъ, проворенъ, неутомимъ, опытенъ въ дѣлахъ. Мой милый сэръ, я понимаю ваши настоящія чувства противъ существующаго порядка вещей, который, согласенъ, можетъ быть, нѣсколько крутъ для васъ; но я никогда не осмѣлюсь возвысить мой голосъ на погибель такого класса людей, къ которому принадлежитъ мистеръ Вользъ". Достоинства мистера Вольза были высказываемы съ разрушительнымъ эффектомъ даже предъ собраніемъ парламента, какъ, напримѣръ, въ слѣдующемъ мнѣніи одного изъ знаменитыхъ адвокатовъ. "Вопросъ (пятьсотъ-семнадцать-тысячъ-восемьсотъ-шестьдесятъ девятый по порядку): сколько я могу понять васъ, эти формы судопроизводства влекутъ за собою нѣкоторую медленность? Отвѣтъ: да, нѣкоторую медленность. Вопросъ: и большіе расходы? Отвѣтъ: безъ всякаго сомнѣнія, тутъ не обойдется безъ расходовъ. Вопросъ: и невыразимыя мученія и безпокойства? Отвѣтъ: признаюсь, я не приготовился отвѣчать на это. Что касается до меня, то всѣ эти формальности нисколько не безпокоили меня, а напротивъ производили во мнѣ какое-то сладкое, отрадное ощущеніе. Вопросъ: но вы думаете, что сокращеніе дѣлопроизводства нанесетъ вредъ сословію стряпчихъ? Отвѣтъ: я увѣренъ въ томъ. Вопросъ: можете ли вы назвать кого нибудь образцомъ изъ этого класса? Отвѣтъ: да; я съ полнымъ убѣжденіемъ упомяну о мистерѣ Вользѣ. Онъ раззорится тогда. Вопросъ: мистера Вольза, по его профессіи, считаютъ почтеннымъ человѣкомъ? Отвѣтъ... который отодвинулъ назадъ иное дѣло лѣтъ на десять:-- мистеръ Вользъ, въ своей спеціальности, считается весьма почтеннымъ человѣкомъ".

Точно также въ откровенныхъ бесѣдахъ частныхъ людей, въ домашнихъ разговорахъ должностныхъ лицъ не менѣе справедливыхъ и безкорыстныхъ, часто вы услыхали бы мысль, что нынѣшній вѣкъ стремится Богъ вѣсть къ чему, что мы сами роемъ себѣ подъ ногами пропасть, что и безъ того перемѣны происходятъ безпрестанно, что эти перемѣны могутъ совершенно убить людей, подобныхъ Вользу,-- Вользу, который извѣстенъ за человѣка почтеннаго и уважаемаго, Вользу, у котораго есть отецъ въ долинѣ Тоунтонской и три дочери дома. Сдѣлайте только нѣсколько шаговъ по этому ложному, обманчивому пути, говорятъ они, и что будетъ съ отцомъ Вольза? Неужели въ самомъ дѣлѣ погибать ему? А что станется съ дочерьми Вольза? Неужели имъ сдѣлаться швеями или идти въ гувернантки?

Однимъ словомъ, мистеръ Вользъ съ своими тремя дочерьми и отцомъ, проживающимъ въ Тоунтонской долинѣ, постоянно отправляетъ, на подобіе какого нибудь здороваго бревна, обязанность подпирать позагнившее зданіе, грозящее паденіемъ и заразою всему окружающему.

Канцлеръ, въ теченіе этихъ десяти минутъ, только что "порушилъ" свои занятія для продолжительнаго отдохновенія. Мистеръ Вользъ, его молодой кліентъ и нѣсколько синихъ мѣшковъ, набитыхъ наскоро и потерявшихъ совершенно свою настоящую форму, возвратились въ адвокатскую берлогу. Мистеръ Вользъ спокойный и невозмутимый, какъ подобаетъ столь почтенному человѣку, снимаетъ съ рукъ туго натянутыя черныя перчатки, точно облупливаетъ съ нихъ самую кожу, стаскиваетъ съ себя глубоко и прочно надѣтую шляпу, унося, кажется, вмѣстѣ съ нею и часть волосатой покрышки черепа, и садится за свое бюро. Кліентъ бросаетъ шляпу и перчатки на полъ, толкаетъ ихъ куда ни попало, несмотря на нихъ и не заботясь, куда онѣ упадутъ; онъ опускается на стулъ со вздохомъ и стенаніями, поникаетъ головою на руку и походитъ въ эту минуту на изображеніе "Отчаянія".

-- Опять ничего не сдѣлано!-- говоритъ Ричардъ.-- Ничего, ровно ничего не сдѣлано!

-- Не говорите, что ничего не сдѣлано,-- отвѣчаетъ невозмутимый Вользъ.-- Это нехорошо, сэръ, право нехорошо.

-- А что же, что же сдѣлано?-- вопрошаетъ Ричардъ, обратившись къ нему съ унылымъ видомъ.

-- Вопросъ не весь въ этомъ заключается,-- отвѣчаетъ Вользъ.-- Вопросъ развѣтвляется здѣсь на двѣ части: что дѣлается и что будетъ сдѣлано.

-- А что же дѣлается?-- спрашиваетъ унылый кліентъ.

Вользъ, сидя за бюро, положивъ на него ладони и хладнокровно поднося кончики пальцевъ правой руки къ кончикамъ пальцевъ лѣвой руки, потомъ столь же хладнокровно отдѣляя ихъ другъ эти друга, пристально, но кротко, незаносчиво смотритъ на своего кліента и отвѣчаетъ:

-- Многое дѣлается, сэръ, наберется таки кое-что. Мы налегли плечомъ на колесо, мистеръ Карстонъ, и колесо пошло вертѣться.

-- Да; но когда же будетъ этому конецъ? Какъ я переживу эти проклятые четыре-пять мѣсяцевъ?-- восклицаетъ молодой человѣкъ, поднимаясь со стула и начиная ходить по комнатѣ.

-- Мистеръ Карстонъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Вользъ, слѣдуя за нимъ глазами, пока онъ ходитъ взадъ и впередъ:-- вы слишкомъ нетерпѣливы, неразсудительны, и мнѣ очень жаль, что я долженъ признать въ васъ этотъ недостатокъ. Извините меня, если я посовѣтую вамъ не горячиться такимъ образомъ, не увлекаться и не выходить изъ себя. Вамъ необходимо нужно терпѣніе. Вы должны осмотрительнѣе держать себя.

-- Что же, не подражать ли мнѣ вамъ, мистеръ Вользъ?-- говоритъ Ричардъ, снова сѣвъ на стулъ съ нетерпѣливымъ смѣхомъ и выводя сапогомъ по безцвѣтному ковру какіе-то дьявольскіе узоры.

-- Сэръ,-- отвѣчаетъ Вользъ, все продолжая смотрѣть на кліента, какъ будто онъ медленно хотѣлъ пожирать его глазами и удовлетворять такимъ образомъ свой казуистическій аппетитъ.-- Сэръ, повторяетъ Вользъ какимъ-то затаеннымъ, едва слышнымъ голосомъ и съ чрезвычайнымъ, безкровнымъ спокойствіемъ:-- я не такъ притягателенъ и высокомѣренъ, чтобы сталъ предлагать вамъ или кому бы то ни было себя за образецъ для подражанія. Позвольте мнѣ оставить доброе имя моимъ тремъ дочерямъ, и этого съ меня довольно; я не слишкомъ большой эгоистъ. Но если уже вы такъ рѣзко сдѣлали указаніе прямо на меня, то, признаюсь вамъ, я желалъ бы сообщить вамъ нѣсколько моей -- я знаю, сэръ, что вы готовы подсказать мнѣ слово: безчувственность, и я не стану вамъ противорѣчить,-- итакъ я бы желалъ удѣлить вамъ нѣсколько моей безчувственности.

-- Мистеръ Вользъ,-- говоритъ кліентъ, оправдываясь,-- меня вовсе не было намѣренія обвинять васъ въ безчувственности.

-- По всей вѣроятности, было, сэръ, хотя вы, можетъ быть, сами не отдаете себѣ въ томъ отчета,-- отвѣчаетъ правдивый Вользъ.-- Очень естественно. Мои долгъ соблюдать наши выгоды благоразумно, хладнокровно, безъ увлеченія, и я вполнѣ понимаю, что для вашихъ возбужденныхъ чувствъ я кажусь -- въ минуты, подобныя настоящимъ -- кажусь равнодушнымъ, безчувственнымъ. Мои дочери, можетъ быть, знаютъ меня лучше; мой престарѣлый отецъ, можетъ быть, знаетъ меня лучше. Но они узнали меня гораздо прежде чѣмъ вы, и довѣрчивый глазъ привязанности не такъ склоненъ къ сомнѣнію какъ глазъ посторонняго человѣка, состоящаго съ нами въ дѣловыхъ отношеніяхъ. Я не жалуюсь, впрочемъ, сэръ, что дѣловыя отношенія не развиваютъ довѣрія, напротивъ. Ограждая ваши интересы, я подвергаю себя всевозможнымъ толчкамъ и неудачамъ, и желаю ихъ потому, что они неизбѣжны и все-таки ведутъ къ разъясненію и опредѣленію существа дѣла. Но собственныя ваши выгоды требуютъ въ то же время, чтобы я былъ хладнокровенъ, методически послѣдователенъ, мистеръ Карстонъ; я не могу держать себя иначе -- нѣтъ, сэръ, я не могу, какъ вамъ угодно.

Мистеръ Вользъ опять устремляетъ свой испытующій взоръ на молодого кліента и потомъ опять продолжаетъ своимъ застегнутымъ, едва слышнымъ голосомъ, какъ будто въ немъ поселился нечистый духъ, который не хочетъ ни выйти наружу, ни говорить во всеуслышаніе.

-- Вы спрашиваете, сэръ, что вамъ дѣлать въ продолженіе вакацій. Надѣюсь, что вы, господа офицеры, находите много развлеченій, если только хотите искать ихъ. Если бы вы меня спросили, что я буду дѣлать во время вакацій, я бы тотчасъ нашелъ, что отвѣчать вамъ. Я долженъ заботиться о вашихъ интересахъ. Меня вы постоянно найдете здѣсь, день за день, соблюдающимъ вашу пользу. Это мой долгъ, мистеръ Карстонъ, и присутственное время или вакаціи не составляютъ для меня никакой разницы. Если вамъ угодно будетъ посовѣтоваться со мною касательно вашихъ дѣлъ, вы найдете меня здѣсь во всякое время. Другіе дѣловые люди выѣзжаютъ за городъ. Я не выѣзжаю, не потому, чтобы я осуждалъ ихъ за то, что они выѣзжаютъ; я говорю только, что я самъ не отлучаюсь. Эта конторка, сэръ, можетъ служить для васъ камнемъ, на который вы съ увѣренностью опираетесь.

Мистеръ Вользъ даетъ толчокъ своей конторкѣ, и она звучитъ какъ пустой гробъ. Впрочемъ, не для Ричарда она имѣетъ такой мрачный характеръ; въ этомъ звукѣ Ричардъ находитъ что-то ободряющее, успокоительное. Можетъ быть это извѣстно и мистеру Вользу.

-- Я совершенно убѣжденъ, мистеръ Вользъ,-- говоритъ Ричардъ болѣе довѣрчивымъ и непринужденнымъ голосомъ:-- я убѣжденъ, что вы самый добросовѣстный человѣкъ въ свѣтѣ, и что имѣть съ вами дѣло значитъ имѣть дѣло съ человѣкомъ опытнымъ, который одаренъ прямымъ взглядомъ на вещи и не дастъ промаховъ. Но представьте себя на моемъ мѣстѣ: я влачу самую нелѣпою жизнь, съ каждымъ днемъ запутываюсь все болѣе и болѣе, постоянно надѣюсь и постоянно теряю надежду, знаю, что всѣ перемѣны, которыя такъ быстро постигаютъ наше дѣло, клонятся только къ урону и убыткамъ, и что ни одна изъ этихъ перемѣнъ не послужитъ къ улучшенію моего состоянія. Войдите хорошенько въ мое положеніе, и вы сознаетесь, что я еще не слишкомъ мрачно смотрю на судьбу свою.

-- Вы знаете,-- говоритъ мистеръ Вользъ:-- что я никогда не обнадеживаю, сэръ. Я сказалъ вамъ съ перваго раза, мистеръ Карстонъ, что я никогда не обнадеживаю. Особенно въ дѣлѣ, подобномъ настоящему, гдѣ судебныя издержки чуть не превышаютъ цѣнности всего иска, было бы несовмѣстно съ моимъ достоинствомъ обнадеживать понапрасну. Тогда могло бы показаться даже, что главный предметъ моихъ попеченій составляютъ протори и убытки. Но если уже вы высказали убѣжденіе, что вы не видите перемѣны къ лучшему, то я, какъ человѣкъ правдивый, считаю долгомъ возразить противъ этого.

-- Что же вы можете сказать?-- спрашиваетъ Ричардъ съ нѣсколько просіявшимъ лицомъ.-- Что же вы скажете мнѣ въ утѣшеніе?

-- Мистеръ Карстонъ, вашъ ходатай...

-- Вы сейчасъ сказали, надеженъ какъ гора.

-- Да, сэръ,-- говоритъ мистеръ Вользъ, тихонько кивая головою и ударяя по верхней доскѣ конторки, которая издаетъ такой звукъ, какъ будто пепелъ падаетъ на пепелъ и прахъ на прахъ,-- вы угадали, надеженъ какъ гора -- это уже что-нибудь да значитъ. Вы имѣете отдѣльнаго представителя, и ваши интересы не скрываются и не поглощаются интересами другихъ лицъ -- это что-нибудь да значитъ. Тяжба наша не спитъ же, мы будимъ ее, провѣтриваемъ ее, сообщаемъ ей необходимое движеніе -- это что-нибудь да значитъ. Теперь уже не все и не вездѣ одинъ только Джорндисъ -- это что-нибудь да значитъ. Не всякому удастся проложить себѣ такую независимую дорогу, сэръ. А это развѣ ничего не значитъ?

Ричардъ, вспыхнувъ отъ довольно живого увлеченія, бьетъ по конторкѣ кулакомъ.

-- Мистеръ Вользъ! Если бы какой нибудь человѣкъ сказаль мнѣ въ то время, когда я въ первый разъ пріѣхалъ въ домъ Джона Джорндиса, если бы онъ осмѣлился сказать, что Джонъ Джорндисъ не благороднѣйшій и не безкорыстнѣйшій изъ всѣхъ друзей, какимъ онъ казался, если бы онъ сталъ доказывать, что Джорндись таковъ, какимъ я сталъ разумѣть его впослѣдствіи, я затруднился бы найти довольно сильныхъ словъ, чтобы опровергнуть эту клевету; я не сумѣлъ бы по моимъ понятіямъ, защитить его довольно пылко. Такъ мало я зналъ въ то время свѣтъ! За то теперь я говорю вамъ съ полнымъ убѣжденіемъ, что онъ становится для меня олицетвореніемъ тяжбы, что тяжба эта, вмѣсто того, чтобы бытъ чѣмъ-то отвлеченнымъ, превращается въ Джона Джорндиса, что чѣмъ болѣе я страдаю, тѣмъ болѣе имѣю причинъ негодовать на него, что всякая новая проволочка, всякая новая неудача представляютъ для меня лишь новую обиду со стороны Джона Джорндиса.

-- Нѣтъ, нѣтъ,-- говоритъ Вользъ.-- Не думайте такимъ образомъ. Мы всѣ, всѣ должны вооружиться одинаковымъ терпѣніемъ. Притомъ же я не имѣю обыкновенія унижать чье либо достоинство, рѣшительно не имѣю этого обыкновенія, сэръ.

-- Мистеръ Вользъ,-- отвѣчаетъ раздражительный кліентъ.-- Но вы, конечно, столь же хорошо знаете, сколько и я, что онъ бы готовъ былъ задушить эту тяжбу, если бы могъ.

-- Однако, онъ не дѣйствовалъ въ этомъ смыслѣ,-- позволяетъ себѣ замѣтить мистеръ Вользъ съ недовольнымъ видомъ.-- Онъ рѣшительно не дѣйствовалъ въ этомъ смыслѣ. Можетъ быть, очень можетъ быть, что у него весьма добрыя намѣренія. Кто въ состояніи читать въ человѣческомъ сердцѣ, мистеръ Карстонъ?

-- Вы въ состояніи,-- отвѣчаетъ Ричардъ

-- Я, мистеръ Карстонъ?

-- Да, вы въ состояніи понятъ, какого рода были его намѣренія. Не находятся ли наши интересы, по самому существу своему, въ борьбѣ другъ съ другомъ? Скажите только мнѣ одно это!-- говоритъ Ричардъ, сопровождая послѣднія слова новыми, неистовыми ударами по конторкѣ.

-- Мистеръ Карстонъ,-- отвѣчаетъ Вользъ, оставаясь все въ той же спокойной позѣ и не спуская своихъ пытливыхъ глазъ съ своего кліента:-- я бы погрѣшилъ противъ моего долга быть вашимъ исключительнымъ руководителемъ, я отступилъ бы отъ принятыхъ мною правилъ соблюденія вашихъ интересовъ, если бы я сталъ представлять вамъ ваши интересы тождественными съ интересами мистера Джорндиса. Они совершенно разнородны, сэръ. Я никому не вмѣняю въ вину какихъ бы то ни было намѣреній; у меня есть отецъ, я самъ отецъ моихъ дочерей, и я никогда не вмѣняю въ вину какихъ либо намѣреній. Но въ то же время я не отступлю отъ исполненія моего долга, хотя бы поселилъ этимъ раздоръ въ семействѣ. Я полагаю, что вы теперь спрашиваете меня какъ должностного человѣка, который обязанъ блюсти ваши выгоды. Не такъ ли? Въ такомъ случаѣ, я повторяю вамъ, что ваши интересы не тождественны съ интересами мистера Джорндиса.

-- Безъ сомнѣнія, нѣтъ!-- восклицаетъ Ричардъ.-- Вы давно еще угадали это.

-- Мистеръ Карстонъ,-- отвѣчаетъ Вользъ,-- Я бы не желалъ говорить ни о которой изъ партій болѣе того, сколько необходимо. Я бы желалъ оставить свое имя незапятнаннымъ, вмѣстѣ съ маленькимъ состояніемъ, которое мнѣ удастся скопить прилежаніемъ и терпѣніемъ, я бы желалъ оставить свое имя незапятнаннымъ, сэръ, моимъ дочерямъ -- Эммѣ, Джэнъ и Каролинѣ. Потому я стараюсь жить въ мирѣ съ моими собратіями по дѣламъ. Когда мистеръ Скимполь сдѣлалъ мнѣ честь, сэръ, я не скажу особенно высокую честь, потому что я не люблю льстить, свести меня въ этой комнатѣ съ вами, я объяснилъ вамъ, что не могу сказать вамъ ни моего мнѣнія, ни дать совѣта относительно вашихъ интересовъ, пока эти интересы будутъ ввѣрены попеченію кого нибудь другого изъ нашего сословія. И я говорилъ это такимъ тономъ, какимъ обязанъ былъ говорить о конторѣ Кэнджа и Карбоя, которая пользуется заслуженною знаменитостью. Вы, впрочемъ, сэръ, признали удобнѣйшимъ ходатайство по вашему дѣлу взять у нихъ и передать мнѣ. Вы передали его открытыми руками, и я принялъ его открытыми руками. Соблюденіе вашихъ выгодъ составляетъ теперь краеугольный камень дѣятельности этой конторы. Пищевареніе у меня, какъ я уже имѣлъ случай замѣтить вамъ, находится въ весьма неудовлетворительномъ состояніи, отдохновеніе и покой только и могли бы помочь моему недугу; но я не буду предаваться покою и отдохновенію, пока не перестану быть вашимъ ходатаемъ. Когда вы будете имѣть во мнѣ нужду, вы найдете меня здѣсь. Позовите меня куда угодно, и я явлюсь къ вамъ. Въ продолженіе длинныхъ вакацій я посвящу свои досуги ближайшему и болѣе глубокому соображенію вашихъ интересовъ и необходимымъ распоряженіямъ, чтобы поднять небо и землю (включая, разумѣется, сюда и канцлера) къ Михайлову дню, и когда я окончательно поздравлю васъ, сэръ, говоритъ мистеръ Вользъ съ строгостью рѣшительнаго человѣка:-- отъ всего сердца поздравлю со вступленіемъ во владѣніе вашимъ имѣніемъ (я не имѣю, впрочемъ, обыкновенія обнадеживать, какъ уже не разъ замѣчалъ вамъ), то вы не будете мнѣ должны нисколько, кромѣ того, что мы выведемъ тогда маленькій балансъ расходамъ нашимъ съ вами какъ ходатая и кліента, независимо отъ тѣхъ судебныхъ пошлинъ, которыя взимаются по закону въ пользу государства. Я не простираю къ вамъ никакихъ требованій, мистеръ Карстонъ, кромѣ посильнаго вознагражденія за ревностное и дѣятельное окончаніе тяжбы, за труды, далекіе отъ равнодушія и избитой рутины, сэръ. Я вправѣ требовать въ этомъ случаѣ довѣрія къ себѣ и даже долженъ его требовать по своей обязанности. Когда же моя обязанность въ отношеніи къ вамъ разрѣшится окончательно, то все между нами будетъ кончено.

Вользъ присовокупляетъ въ заключеніе, въ видѣ необходимаго разъясненія высказанныхъ имъ основаній, что какъ мистеръ Карстонъ сбирается ѣхать въ свой полкъ, то, вѣроятно, не откажетъ выдать двадцать фунтовъ впредь до разсчета.

-- Ибо,-- продолжаетъ мистеръ Вользъ въ поясненіе, перелистывая свою приходо-расходную книгу:-- ибо въ послѣднее время оказывалось необходимымъ входить въ нѣкоторыя совѣщанія и дѣвать маленькія угожденія нужнымъ людямъ, и все это требуетъ издержекъ; а вы знаете, что я вовсе не капиталистъ. Когда мы вошли впервые въ наши настоящія отношенія, я сказалъ вамъ откровенно: я держусь того правила, что между адвокатомъ и кліентомъ чѣмъ болѣе откровенности тѣмъ лучше; я сказалъ вамъ начисто, что я не капиталистъ, и что если вы желаете избрать человѣка денежнаго, то вамъ лучше передать свои бумаги въ контору Кэнджа. Нѣтъ, мистеръ Карстонъ, вы не найдете здѣсь ни выгодъ, ни невыгодъ сношеніи съ людьми капитальными, сэръ. Вотъ (Вользъ при этомъ снова наноситъ ударъ своей конторкѣ), вотъ ваша надежда, вотъ гора, на которую вы можете положиться, далѣе же ничего не требуйте.

Кліентъ, оправившись отъ своего унынія и поддерживаемый неопредѣленными, туманными надеждами, которыя получали въ его глазахъ болѣе и болѣе вѣроятія, беретъ перо и чернильницу и пишетъ предписаніе своему агенту, не безъ смущенія разсчитывая число, которое онъ долженъ выставить, и сумму, которую долженъ означить, предвидя медленность и затрудненія со стороны агента. Въ продолженіе этого времени, Вользъ, застегнутый попрежнему и тѣломъ и душою, смотритъ на него внимательно. Все это время кошка мистера Вольза стережетъ мышь у отверстія обрѣтенной ею норы. Наконецъ кліентъ, съ пожатіемъ рукъ, умоляетъ мистера Вольза, во имя неба и земли, сдѣлать все отъ него зависящее, чтобы избавить его отъ крючкотворства Верховнаго Суда. Мистеръ Вользъ, который никогда не обнадеживаетъ, кладетъ ладонь на плечо кліента и отвѣчаетъ съ улыбкою:

-- Я всегда здѣсь, сэръ. Лично или письмомъ вы всегда застанете меня здѣсь, сэръ, ретиво налегающимъ на ваше дѣло.

Такимъ образомъ они разстаются, и Вользъ, оставшись одинъ, занимается тѣмъ, что отмѣчаетъ въ записной книгѣ полученные имъ барыши и извлекаетъ изъ нея извѣстныя приходныя статейки въ особую шнуровую книгу, заведенную для исчисленія приданаго ею трехъ дочерей. Такъ можетъ быть иная хитрая лисица или медвѣдица считаютъ похищенныхъ ими цыплятъ и растерзанныхъ путниковъ, случайно забредшихъ въ лѣсъ, посматривая однимъ глазомъ на своихъ дѣтенышей, если только позволительно будетъ разумѣть подъ этимъ словомъ трехъ недозрѣвшихъ, сухощавыхъ, не менѣе отца застегнутыхъ дѣвъ, которыя живутъ съ отцомъ Вольза въ коттэджѣ, расположенномъ въ мрачномъ саду Теннингтона.

Ричардъ, выбравшись изъ густой тѣни Сеймондъ-Инна на солнечный свѣтъ Ченсри-Лэна, потому что въ это время солнце свѣтило -- идетъ погруженный въ раздумье, поворачиваетъ къ Линкольнъ-Инну и вступаетъ подъ прохладную сѣнь деревьевъ Линкольнъ-Инна. На многихъ уже странниковъ, подобныхъ Ричарду, пестрая тѣнь этихъ деревьевъ падала въ продолженіе длиннаго ряда годовъ; всѣ они точно также приходили, поникнувъ головами, кусая ногти съ досады, уныло смотря въ землю, медленно передвигая ноги, и безъ всякаго опредѣленнаго направленія какъ будто въ просонкахъ; точно также и у нихъ исчезало или исчезло уже все имѣніе, и жизнь становилась имъ ненавистною. Этотъ странникъ не покрытъ еще лохмотьями, но нищета придетъ сама собою. Всрховный Судъ, не вѣдая другой мудрости, кромѣ мудрости своего президента, чрезвычайно богатъ подобными президентами; а почему же каждому изъ нихъ не быть похожимъ на десять-тысячъ другихъ.

Но съ тѣхъ поръ, какъ началось разрушеніе его денежныхъ дѣлъ, прошло такъ немного времени, что странствуя теперь подъ тѣнью деревьевъ Линкольнъ-Инна, принужденный оставить это мѣсто на столь продолжительное время, Ричардъ какъ будто боится своего намѣренія. Пока сердце его томится заботами, медленностью, недовѣрчивостью, сомнѣніемъ, оно не можетъ не подчиниться какому-то непріятному удивленію при мысли о томъ, какъ многое перемѣнилось со времени посѣщенія имъ этого мѣста въ первый разъ, какъ перемѣнился онъ самъ, какіе отличные отъ прежнихъ оттѣнки приняла душа его. Но всякая несправедливость порождаетъ другую несправедливость; борьба съ призраками фантазіи и уронъ, понесенный въ этой борьбѣ, заставляютъ отыскивать болѣе существенные предметы для раздражительной дѣятельности, отъ неуловимой, неподчиняющсйся осязанію тяжбы, которой ни одинъ живой человѣкъ не въ состояніи понять, такъ какъ время для удовлетворительнаго разъясненія ея давно уже миновало, онъ переходитъ, находя въ томъ какое-то грустное облегченіе, къ осязаемой личности друга, который могъ бы избавить его отъ совершенной погибели, но который сдѣлался врагомъ его. Ричардъ сказалъ правду Вользу. Приходитъ ли онъ въ болѣе тяжкое или болѣе спокойное расположеніе духа, онъ все-таки относитъ свои неудачи къ одной и той же причинѣ. Въ намѣреніяхъ своихъ онъ терпѣлъ неудачу, а эти намѣренія стремились къ одному предмету, проистекали изъ одного предмета, который опредѣлялъ, обусловливалъ все его существованіе. Притомъ же онъ находитъ для себя оправданіе въ своихъ глазахъ, имѣя передъ собою противника и утѣснителя, одареннаго плотью и кровью.

Но виноватъ ли во всемъ этомъ самъ Ричардъ, или у Верховнаго Суда найдется много такихъ президентовъ, которыхъ ангелъ мести назоветъ въ послѣднюю минуту виновниками бѣдствій многихъ, весьма многихъ людей?

Двѣ пары глазъ смотрятъ на него въ это время, пока онъ, кусая себѣ ногти и произнося что-то въ полголоса, переходитъ скверъ, и погружается въ тѣнь, отбрасываемую южными воротами. Эти пары глазъ принадлежатъ мистеру Гуппи и мистеру Вивлю, которые ведутъ между собою разговоръ, облокотясь на низенькій каменный парапетъ подъ деревьями. Ричардъ проходить мимо нихъ, не видя ничего, кромѣ земли подъ ногами.

-- Вильямъ,-- говоритъ мистеръ Вивль, приглаживая свои бакебарды:-- кажется тутъ дѣло идетъ не на шутку, малый-то подожженъ со всѣхъ концовъ, и радъ бы да не можетъ совладѣть съ своими благопріятелями.

-- Да,-- замѣчаетъ мистеръ Гуппи:-- теперь ему не отвязаться отъ Джорндиса, а между тѣмъ онъ, я думаю, по уши въ долгахъ. Я, впрочемъ, никогда не знавалъ его коротко. Когда онъ былъ у насъ на испытаніи, онъ держалъ себя такъ высоко какъ какой нибудь монументъ. Большое удовольствіе, если бы онъ у насъ былъ клеркомъ или кліентомъ! Да, Тони, то, о чемъ я говорилъ, еще все растетъ да надбавляется.

Мистеръ Гуппи, разведя руками, опирается на парапетъ, какъ человѣкъ, ведущій интересный разговоръ.

-- Растетъ, сэръ, и надбавляется,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- сводятъ счеты, разсматриваютъ бумаги и накопляютъ груда на груду сору и дрязгъ. Въ такомъ родѣ дѣло ихъ протянется на семь лѣтъ.

-- А Смолъ помогаетъ?

-- Смолъ оставилъ насъ при недѣльномъ расчетѣ. Онъ сказалъ Кэнджу, что дѣла его дѣда слишкомъ широки для стараго джентльмена, и что потому ему лучше самому взяться за нихъ. Мы съ Смолемъ сдѣлались было очень холодны другъ къ другу за его скрытность ко мнѣ. Но онъ сказалъ по крайней мѣрѣ тебѣ, въ чемъ дѣло, и поэтому я сдѣлалъ первый шагъ; затѣмъ, взвѣшивая его отношенія ко мнѣ, я возобновилъ знакомство съ нимъ попрежнему. Вотъ какимъ образомъ я узналъ о настоящемъ положеніи дѣла.

-- Впрочемъ ты не принималъ въ немъ участія.

-- Тони,-- говоритъ мистеръ Гуппи съ недовольнымъ видомъ: -- сказать тебѣ правду, я вообще не очень доволенъ домомъ, исключая твоего сообщества, потому я и не принималъ участія въ дѣлѣ, потому же я предложилъ эту маленькую уловку, чтобы выручить свои вещи. Скоро пробьютъ часы, Тони! (Мистеръ Гуппи становится таинственно и трогательно краснорѣчивымъ). Необходимо, чтобы я еще разъ напечатлѣлъ въ умѣ твоемъ то, что обстоятельства, управлять которыми я не въ состояніи, сдѣлали печальный переворотъ въ моихъ самыхъ близкихъ къ сердцу планахъ, и даже въ томъ недоступномъ для меня существѣ, о которомъ я упоминалъ тебѣ и прежде. Образъ этой женщины поблекъ для меня, мой идолъ упалъ съ пьедестала. Теперь единственное мое желаніе, относительно свѣдѣній, которыя я надѣялся извлечь изъ судебнаго разбирательства, при твоей дружеской помощи, состоитъ въ томъ, чтобы запутать эти свѣдѣнія и предать ихъ забвенію. Какъ ты думаешь, возможно ли, вѣроятно ли это -- я предлагаю тебѣ этотъ вопросъ какъ другу -- вѣроятно ли, при твоемъ ближайшемъ знакомствѣ съ этою желѣзною, неразгадочною личностью, которая сама покусилась на жизнь свою, вѣроятно ли, чтобы въ припадкѣ своемъ старикъ, послѣ того, какъ ты видѣлъ его въ послѣдній разъ живымъ, запряталъ куда нибудь эти письма и чтобы они не были уничтожены въ ту ночь?

Мистеръ Вивль предался на нѣкоторое время размышленію. Онъ качаетъ головою. Онъ думаетъ, что этого не можетъ быть.

-- Тони,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- пока они идутъ по направленію къ суду, выслушай меня еще разъ, какъ подобаетъ другу. Не входя въ дальнѣйшія объясненія, я повторю тебѣ только, что идолъ мой разбитъ. Теперь у меня нѣтъ никакихъ стремленій кромѣ желанія мои прежніе интересы предать забвенію. Я посвятилъ себя этому. Я обязанъ это исполнить по отношенію къ самому себѣ, по отношенію къ моей исчезнувшей мечтѣ, по отношенію къ обстоятельствамъ, съ которыми я не имѣю силъ совладать. Если бы ты далъ мнѣ замѣтить хотя малѣйшимъ движеніемъ, малѣйшимъ знакомъ, что ты видѣлъ гдѣ нибудь въ своей послѣдней квартирѣ бумаги, подобныя бумагамъ, о которыхъ идетъ рѣчь, я бросилъ бы ихъ въ огонь, подъ собственною своею отвѣтственностью.

Мистеръ Вивль киваетъ головой въ знакъ согласія. Мистерь Гуппи, возвысясь въ своемъ мнѣніи отъ сдѣланныхъ имъ замѣчаній, которыя носили частью дѣловой, частью романтическій колоритъ -- такъ какъ этотъ джентльменъ имѣлъ страсть вести какое бы то ни было дѣло въ формѣ судебнаго изслѣдованія и говорить все но возможности въ формѣ воззванія или ораторскаго спича, мистеръ Гуппи съ достоинствомъ сопровождаетъ своего друга на пути къ суду.

Никогда еще, съ тѣхъ поръ какъ прекратилось присутствіе въ Верховномъ Судѣ, не было такой суматохи и болтовни, какъ теперь, въ лавкѣ тряпья и бутылокъ. Постоянно, каждое утро, въ восемь часовъ старый мистеръ Смолвидъ выносится изъ своего жилища на улицу и переносится въ лавку, въ сопровожденіи мистриссъ Смолвидъ, Юдиѳи и Барта; постоянно, каждый день, они остаются тамъ до девяти часовъ вечера, пользуясь весьма необильнымъ, часто цыганскимъ, обѣдомъ изъ мелочной лавки, шарятъ, роются, копаются, возятся, суетятся посреди сокровищъ, оставленныхъ покойникомъ.

Въ чемъ состоятъ эти сокровища они держатъ это въ такой тайнѣ, что канцелярія Верховнаго Сула чуть не бѣсится отъ попытокъ любопытства. Въ припадкахъ изступленія представители ея воображаютъ себѣ гинеи, падающія изъ чайниковъ, кроны, насыпанныя верхомъ въ пуншевые стаканы, старые стулья и матрасы, набитые билетами англійскаго банка. У этихъ господъ есть шестипенсовая исторія -- съ богато-размалеваннымъ фронтисписомъ -- мистера Даніэля Дэнсера и его сестры, также мистера Эльвза изъ Суффолька, и потому имъ очень удобно всѣ несомнѣнные факты, разсказанные въ этой исторіи, отнести къ мистеру Круку. Всякій разъ, когда мусорщикъ приходилъ въ квартиру покойника и выносилъ оттуда охабки старыхъ бумагъ, разнаго хламу, битыхъ бутылокъ, все собраніе судейской канцеляріи бросается къ корзинамъ сору и съ любопытствомъ заглядываетъ въ нихъ. Много разъ два джентльмена, которые пишутъ неутомимыми перьями на лощеной бумагѣ, много разъ появляются они въ сосѣдствѣ встревоженные и смущенные смертью ихъ прежняго покровителя. Гостинница Солнца входитъ въ новую фразу успѣховъ и значительности отъ своихъ ночныхъ гармоническихъ собраній. Маленькій Свильзъ, за свои "кучи" меткихъ намековъ на настоящія обстоятельства, принимается съ громкимъ одобреніемъ, а привиллегированный пѣвецъ "наяриваетъ" приличныя случаю импровизаціи какъ вдохновенный. Даже миссъ Мельвильсонъ, выводя возобновленную ею каледонскую мелодію, выказываетъ столько неумолимой жолчи, и такъ часто повертываетъ голову къ двери, что всякій немедленно понимаетъ ея намекъ, что мистеръ Смолвидъ не прочь отъ даровыхъ деньжонокъ, за что пѣвица и получаетъ должныя похвалы. Несмотря на все это, или лучше сказать благодаря всему этому, канцелярія не открываетъ ничего, и по отзывамъ мистриссъ Пайперъ и мистриссъ Перкинсъ, сообщаемымъ жильцу, котораго появленіе всегда бываетъ знакомъ, что пора убираться домой, канцелярія находится въ лихорадочномъ нетерпѣніи узнать что-нибудь новенькое.

Мистеръ Вивль и мистеръ Гуппи, на которыхъ обращено вниманіе всего судейскаго племени, стучатся въ запертую дверь жилища покойника и въ эту минуту пользуются величайшею популярностью. Но когда, противъ ожиданія Суда, ихъ впускаютъ чрезъ эту дверь, они тотчасъ же теряютъ эту популярность и пріобрѣтаютъ репутацію людей сомнительной нравственности. Ставни въ большей или меньшей мѣрѣ заперты во всемъ домѣ и въ нижнемъ этажѣ такъ темно, что хоть принести свѣчки. Введенные въ заднюю комнату лавки молодымъ мистеромъ Смолвидомъ, наши пріятели прямо со двора не видятъ ничего, кромѣ мрака и тѣни, но они постепенно различаютъ стараго мистера Смолвида, сидящаго на своемъ креслѣ, на краю пропасти или могилы, образованной грудами негодныхъ, изорванныхъ бумагъ; добродѣтельная Юдиѳь роется въ этомъ хламѣ, какъ подобаетъ могильщику, а мистриссъ Смолвидъ лежитъ на полу, осыпанная обрывками печатныхъ и рукописныхъ бумагъ, точно будто конфектными билетиками, которыхъ ей надарили въ теченіе дня. Все это общество, включая сюда и Смола, чернѣетъ отъ пыли и нечистосты, и представляетъ какую-то адскую группу, характеръ которой нисколько не смягчается общимъ видомъ комнаты. Въ этой комнатѣ кажется еще больше сору и грязи, чѣмъ было прежде, она теперь еще неопрятнѣе, если только это возможно; вмѣстѣ съ тѣмъ въ ней остались зловѣщіе слѣды покойника, обитавшаго здѣсь, и между прочимъ нѣсколько знаковъ, начерченныхъ имъ на стѣнѣ мѣломъ.

При входѣ посѣтителей, мистеръ Смолвидъ и Юдиѳь въ одну минуту складываютъ руки и прекращаютъ свои изысканія.

-- Ага!-- произноситъ старый джентльменъ хриплымъ голосомъ.-- Какъ вы поживаете, джентльмены, какъ вы живете, можете? Вы вѣрно пришли взять свои вещи, мистеръ Вивль? Хорошо, хорошо. Ха, ха! А мы рѣшительно принуждены бы были продать все ваше имущество, чтобы заплатить за вашу комнату, если бы вы долѣе оставались здѣсь. Вы теперь, я думаю, опять здѣсь какъ дома, не правда ли? Очень радъ васъ видѣть, очень радъ васъ видѣть!

Мистеръ Вивль, благодаря его, поводитъ однимъ глазомъ кругомъ комнаты; глазъ мистера Гуппи слѣдуетъ за глазомъ мистера Вивля. Глазъ мистера Вивля возвращается изъ путешествія, безъ всякаго замѣтнаго измѣненія въ ощущеніяхъ. Глазъ мистера Гуппи возвращается немедленно жe и встрѣчается съ глазомъ мистера Смолвида. Этотъ гостепріимный джентльменъ продолжаетъ бормотать подобно какому нибудь разбитому инструменту, который падаетъ на полъ: "какъ вы поживаете, сэръ, какъ вы... какъ..." и потомъ сползя со стула и какъ будто улегшись на полу, онъ впадаетъ въ упорное молчаніе; въ то же самое время мистеръ Гуппи вздрагиваетъ, замѣтивъ мистера Толкинхорна, который стоитъ въ темнотѣ въ противоположномъ углу комнаты, съ заложенными назадъ руками.

-- Такой любезный и снисходительный джентльменъ, что согласился быть моимъ ходатаемъ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ.-- По настоящему, мнѣ не чета быть кліентомъ такого знаменитаго джентльмена, но онъ такъ добръ, такъ милостивъ!

Мистеръ Гуппи, дѣлая легкій знакъ своему пріятелю, чтобы обратить его вниманіе на вновь пришедшаго, отвѣшиваетъ мистеру Толинихорну довольно неловкій поклонъ, на который мистеръ Толкинхорнъ отвѣчаетъ очень непринужденно. Мистеръ Толкинхорнъ продолжаетъ посматривать, какъ будто ему нечего больше и дѣлать, какъ будто только новизна предметовъ забавляетъ его.

-- Изрядное количество движимости, сэръ, смѣю сказать,-- замѣчаетъ мистеръ Гуппи, обращаясь къ мистеру Смолвиду.

-- Преимущественно соръ и тряпки, мой милый другъ, соръ и тряпки! Я, Бартъ и моя внучка Юдиѳь пытаемся общими силами привести въ извѣстность, что бы могло быть продано хотя за бездѣлицу. Но мы еще не дошли до подобныхъ вещей, мы... не дошли... до... ой!

Мистеръ Смолвидъ опять сползъ съ кресла; между тѣмъ глазъ мистера Вивля, въ сопровожденіи глаза мистера Гуппи, снова обошелъ кругомъ комнату и возвратился назадъ.

-- Очень хорошо, сэръ,-- говоритъ мистеръ Вивль.-- Но мы не желали бы безпокоить васъ долѣе, если бы вы только позволили намъ подняться по лѣстницѣ.

-- Куда вамъ угодно, мой милый сэръ, куда вамъ угодно! Вы здѣсь у себя дома. Дѣлайте, что вамъ заблагоразсудится, прошу васъ!

Когда они идутъ по лѣстницѣ, мистеръ Гуппи вопросительно поднимаетъ одну изъ бровей и смотритъ на Тони. Тони киваетъ головою. Они находятъ ветхую комнату чрезвычайно мрачной и въ большомъ безпорядкѣ, съ остатками пепла за рѣшеткою камина отъ огня, который горѣлъ въ достопамятную ночь. Имъ чрезвычайно не хочется дотрогиваться до какого бы то ни было предмета, и подходя къ каждому изъ нихъ, они прежде всего сдуваютъ пыль. Они вовсе не желаютъ продолжать свое посѣщеніе: они подбираютъ и складываютъ на скорую руку все, что удобно взять съ собою, и говорятъ не иначе какъ шопотомъ.

-- Посмотри,-- говоритъ Топи, отступая назадъ:-- эта ужасная кошка идетъ сюда! (Мистеръ Гуппи становится на стулъ). Смолъ говорилъ мнѣ о ней. Она все это время бродила, прыгала, скакала, какъ какой нибудь драконъ, взбиралась на верхушку дома, мяукала по ночамъ цѣлыя двѣ недѣли безъ умолку и потомъ спускалась по каминной трубѣ. Видалъ ли ты когда нибудь такое чудовище? Она смотритъ такъ, какъ будто понимаетъ все, что случилось; не правда ли? Ни дать, ни взять второй Крукъ. Брысь! Убирайся отсюда, проклятая!

Леди Джэнъ, стоя на порогѣ съ неумолкаемымъ шипѣніемъ и вытянувъ хвостъ точно палку, не выказываетъ ни малѣйшаго намѣренія послушаться; но когда мистеръ Тодкнихорнъ при входѣ задѣваетъ за нее, она бросается на его уродливыя ноги, шипитъ и фыркаетъ съ остервенѣніемъ, и бросается, изогнувъ спину на чердакъ, съ тѣмъ, можетъ быть, чтобы бродить по крышѣ и спуститься потомъ по трубѣ камина.

-- Мистеръ Гуппи,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ:-- могу ли я сказать вамъ одно слово?

Мистеръ Гуппи занятъ въ это время тѣмъ, что снимаетъ со стѣны галлерею британскихъ красавицъ и складываетъ эти произведенія искусства въ дрянной картонъ, въ которомъ они были принесены сюда.

-- Сэръ,-- отвѣчаетъ онъ, покраснѣвъ:-- я бы желалъ обходиться по всѣмъ правиламъ вѣжливости, съ кѣмъ бы то ни было изъ нашего сословія, тѣмъ болѣе съ особою столь извѣстною какъ вы, сэръ, я обязываюсь даже прибавить -- столь знаменитою какъ вы. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, мистеръ Толкинхорнъ, я долженъ предупредить васъ, сэръ, что если вамъ нужно сказать мнѣ слово, то говорите его въ присутствіи моего друга.

-- Какъ, въ самомъ дѣлѣ?-- вопрошаетъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- Точно такъ, сэръ. Причины, заставляющія меня требовать этого, не зависятъ исключительно отъ меня самого; но за то онѣ имѣютъ для меня полную обязательную силу.

-- Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія. (Мистеръ Толкинхорнъ также невозмутимъ, какъ внутренность потухшаго камина, къ которому онъ теперь подошелъ). Дѣло, впрочемъ, не такого рода, чтобы вамъ нужно было безпокоиться предлагать какія либо условія, мистеръ Гуппи. (Тутъ онъ остановился, чтобы улыбнуться; и улыбка его также мрачна и истерта, какъ его панталоны). Васъ надо поздравить, мистеръ Гуппи, вы счастливый молодой человѣкъ, сэръ.

-- Можетъ быть, мистеръ Толкинхорнъ, вообще я не жалуюсь.

-- Жаловаться? Высокородные друзья, свободный доступъ въ знатные дома, свободный доступъ къ моднымъ леди! Да, мистеръ Гуппи, въ Лондонѣ найдется много людей, которые позволяли бы обрѣзать себѣ уши, только бы быть на вашемъ мѣстѣ.

Мистеръ Гуппи смотритъ въ эту минуту такъ, какъ будто бы свой яркій румянецъ и даже свои покраснѣвшія уши онъ отдалъ бы этимъ завистливымъ людямъ лишь бы помѣняться съ ними положеніями.

-- Сэръ,-- говоритъ онъ,-- если я исполняю свою обязанность и дѣлаю то, что мнѣ приказываютъ Кэнджъ и Карбой, то надѣюсь, что это не должно имѣть связи съ отношеніями моими къ моимъ друзьямъ и знакомымъ, и не можетъ вредить никому изъ членовъ нашего сословія, не исключая и мистера Толкинхорна изъ Полей. Я не считаю себя обязаннымъ входить въ дальнѣйшія объясненія, и при всемъ уваженіи къ вамъ, сэръ, не допуская и мысли объ оскорбленіи, еще разъ повторю -- не допуская и мысли объ оскорбленіи.

-- О, разумѣется!

-- Я не намѣренъ дѣлать этого.

-- И прекрасно,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ съ спокойнымъ наклоненіемъ головы.-- Я замѣчаю, къ своему удовольствію, что вы принимаете живое участіе въ особахъ высшаго полета, сэръ; не такъ ли? Онъ обращаетъ эти слова къ изумленному Тони, который оставляетъ его замѣчаніе безъ возраженія.

-- Добродѣтель, которою рѣдкій изъ англичанъ не можетъ похвалиться,-- продолжаетъ мистеръ Толкинхорнъ. (Онъ стоялъ въ это время у камина, повернувшись спиною къ закоптѣлой рѣшеткѣ, теперь же оборачивается и поправляетъ очки).-- Кто это? Леди Дэдлокъ? Ахъ! Очень удовлетворительное сходство въ своемъ родѣ, хотя портрету и не достаетъ силы характера. Добрый день вамъ, джентльмены, добрый день!

Когда онъ вышелъ, мистеръ Гуппи, покрывшійся между тѣмъ сильною испариной и задыхающійся, старается поскорѣе уносить Галаксову галлерею, заключая коллекцію портретомъ леди Дэдлокъ.

-- Тони,-- говоритъ онъ впопыхахъ своему удивленному пріятелю:-- поспѣшимъ уложить поскорѣе всѣ эти вещи вмѣстѣ и убраться отсюда. Безполезно бы было скрывать отъ тебя, Тони, что между мною и однимъ изъ членовъ высокомѣрной аристократіи существовали таинственныя сношенія, о которыхъ я, разумѣется, никому не говорилъ. Можетъ быть въ прежнее время я и рѣшился бы разсказать тебѣ все, что касается этого предмета: но теперь не желаю этого болѣе. Я связанъ въ этомъ случаѣ данною мною клятвою, требованіемъ моего разбитаго въ прахъ идола и обстоятельствами, надъ которыми я не имѣю ни малѣйшей власти. Все это заставляетъ меня желать, чтобы дѣло предано было забвенію. Потому я прошу и тебя какъ друга, во имя участія, которое ты выказывалъ, къ вопросамъ, касающимся фешенебельнаго круга, во имя той поддержки, которую я заранѣе могу обѣщать тебѣ, если ты будешь дѣйствовать въ моихъ видахъ, похоронить всѣ эти обстоятельства въ твоей памяти, не произнося ни одного слова любопытства.

Всю эту рѣчь мистеръ Гуппи произноситъ какъ будто въ припадкѣ казуистическаго бреда; между тѣмъ какъ другъ его выражаетъ изумленіе всѣми мускулами своей волосатой головы и даже своими обработанными бакенбардами.

XL. Отечественные и домашніе интересы.

Англія въ продолженіе, нѣсколькихъ недѣль находилась въ самомъ ужасномъ положеніи. Лордъ Кудль сбирался ѣхать, сэръ Томасъ Дудль не хотѣлъ вступать въ должность, а какъ въ Великобританіи не было никого (изъ людей, о которыхъ стоитъ упоминать) кромѣ Кудля и Дуддя, то, въ строгомъ смыслѣ слова, безъ нихъ не было никакого правленія. Счастье еще, что непріязненная встрѣча этихъ двухъ великихъ людей, встрѣча, казавшаяся нѣкоторое время неизбѣжною, не состоялась; потому что если бы пистолеты выстрѣлили и если бы Кудлъ и Дудль убили другъ друга, то должно предполагать, что Англіи пришлось бы обойтись безъ правленія, пока молодой Кудль и молодой Дудль, одѣтые теперь въ курточки и обутые въ длинные чулки, не успѣли бы достаточно подрости. Впрочемъ, это страшное народное бѣдствіе было отвращено заблаговременнымъ заявленіемъ лорда Нудля, что если въ жару спора онъ и позволилъ себѣ сказать, что осуждаетъ и презираетъ неблагородную карьеру сэра Томаса Дудля, но тѣмъ не менѣе онъ сознаетъ, что антагонизмъ партій никогда не заставитъ его отказать дарованіямъ великаго человѣка въ должной дани удивленія; точно также съ другой стороны, къ общему благополучію, сэръ Томасъ Дудль сознался въ душѣ своей и рѣшилъ окончательно, что лордъ Кудль долженъ сдѣлаться для потомства зеркаломъ добродѣтели и заслугъ. Такимъ образомъ, Англія, какъ мы уже сказали, нѣсколько недѣль находилась въ непріятномъ положеніи, не имѣя кормчаго (согласно удачному замѣчанію сэра Лэйстера Дэдлока), чтобы бороться съ бурею; но что всего удивительнѣе въ этомъ обстоятельствѣ, это то, что Англія, повидимому, вовсе не заботилась о своихъ бѣдствіяхъ и продолжала ѣсть, пить, жениться, выдавать замужъ, ни дать, ни взять, какъ древній міръ во дни, предшествовавшіе потопу. Но Кудль понималъ опасность, и Дудль понималъ опасность, и всѣ ихъ послѣдователи и прихвостники имѣли самое ясное понятіе объ опасности. Наконецъ сэръ Томасъ Дудль не только согласился воротиться, но совершилъ это съ особенно любезными пріемами, привезъ съ собою всѣхъ своихъ племянниковъ, всѣхъ двоюродныхъ братьевъ и всѣхъ шурьевъ. Вслѣдствіе сего обуреваемому кораблю еще остается надежда на спасеніе.

Дудль нашелъ, что ему необходимо налечь на государство преимущественно подъ видомъ совереновъ и пива. Въ этомъ превращенномъ состояніи онъ радушно принимается во многихъ весьма разнородныхъ мѣстахъ и имѣетъ всѣ средства ораторствовать въ большой части концовъ государства въ одно и то же время. Британія, пристально занявшись обшариваніемъ кармановъ Дудля, съ цѣлью добыванія совереновъ, а также поглощеніемъ Дудля подъ видомъ пива, не переставая между тѣмъ увѣрять себя въ глаза, что она не дѣлаетъ ни того, ни другого, безъ сомнѣнія, къ важному упроченію своей славы и нравственности, не замѣчаетъ какъ лондонскій сезонъ приходитъ между тѣмъ къ концу, не замѣчаетъ, потому что дудлисты и кудлисты разсѣялись по всей Британіи, съ цѣлью распространить въ ней помянутую благочестивую дѣятельность.

Изъ всего этого мистриссъ Ронсвелъ, домоправительница въ Чесни-Воулдѣ заключаетъ, хотя она не получила еще никикихъ особыхъ приказаній, что должно ожидать господь въ скоромъ времени, вмѣстѣ съ многочисленною свитою двоюродныхъ братьевъ и другихъ домочадцевъ, которые, въ случаѣ нужды, всегда могутъ служить опорой государственнымъ интересамъ. Потому эта статная и почтенная старушка, ухвативши Время за вихоръ, водить его взадъ и впередъ по лѣстницамъ, вдоль по галлереямъ и корридорамъ, по комнатамъ изъ угла въ уголъ, съ тѣмъ, чтобы оно могло служить свидѣтелемъ, прежде чѣмъ еще состарѣется на нѣсколько недѣль, что все совершенно готово къ пріему, что полы выметены и вычищены, такъ что блестятъ, что ковры растянуты, гардины вытрясены, постели оправлены и перебиты, кладовыя и кухни поставлены на ноги для начала своей дѣятельности, что наконецъ все приготовлено въ томъ видѣ, какъ того требуетъ достоинство Дэдлоковъ.

Въ нынѣшній лѣтній вечеръ, пока солнце, садится, приготовленія совершенно окончены. Торжественно и мрачно смотритъ этотъ древній домъ, съ неисчислимыми удобствами и принадлежностями жизни, но вовсе безъ обитателей, кромѣ старинныхъ картинъ, висящихъ по стѣнамъ.

"Такъ всѣ они являлись на свѣтъ и уходили" -- думаетъ, можетъ быть, настоящій представитель Дэдлоковъ, прохаживаясь по галлереѣ -- точно также и они смотрѣли на эту опустѣлую, молчаливую галлерею, какъ я смотрю теперь на нее; точно также и они мечтали, какъ мечтаю я, о томъ уныніи, которое нападетъ на ихъ владѣнія, когда ихъ не станетъ, точно также и они, какъ я, полагали, что трудно себѣ вообразить, чтобы что-нибудь могло существовать безъ нихъ, точно также они сошли съ этого свѣта, какъ я оставляю ихъ убѣжище, затворяя теперь эту зеркальную дверь; я не ощущаю особенной пустоты, не встрѣчаясь съ ними, и это участь всего, что живетъ и умираетъ!"

Чрезъ нѣкоторыя изъ блестящихъ рамъ, столь изящныхъ снаружи, и вдѣланныхъ, какъ кажется, при солнечномъ закатѣ, не въ темные зеленоватые камни, но въ какія-то эѳирныя, точно позолоченныя стѣны, свѣтъ, котораго не знаютъ другія боковыя окна, проникаетъ свободно, обильно, цѣлымъ роскошнымъ потокомъ, точно среди лѣта съ какого нибудь великолѣпнаго сельскаго ландшафта. Тутъ окоченѣвшіе Дэдлоки начинаютъ постепенно оживать. Странныя движенія замѣчаются на ихъ лицахъ, когда играетъ на нихъ тѣнь, отбрасываемая листьями деревьевъ. Дородное изображеніе Справедливости, стоящее въ углу, начинаетъ щурить глазки. Пучеглазый баронетъ, съ жезломъ, образуетъ у себя на подбородкѣ ямочку; на груди у какой-то черствой пастушки пріютился клочокъ огня и теплоты, которые сдѣлали бы эту грудь, лѣтъ сто тому назадъ, вполнѣ привлекательною. Одна изъ прабабушекъ Волюмніи, въ башмакахъ, съ высокими каблуками, очень похожая на свою правнуку, окружается цѣлымъ ореоломъ свѣта, который какъ будто отдаляетъ ее отъ насъ еще на цѣлыя два столѣтія. Фрейлина двора Карла Втораго, съ большими круглыми глазами (и съ другими соотвѣтствующими прелестями), какъ будто купается въ какой-то огненной рѣкѣ и плещетъ во всѣ стороны радужными брызгами.

Но солнечный свѣтъ постепенно блѣднѣетъ. Даже и теперь полъ уже въ тѣни; сумракъ начинаетъ подниматься по стѣнамъ, низводя Дэдлоковъ съ высоты ихъ величія и погружая ихъ въ дряхлость и ничтожество. И теперь, надъ портретомъ миледи, украшающимъ большой каминъ, какая-то роковая тѣнь ложится отъ стараго дерева; она заставляетъ блѣднѣть образъ миледи, приводитъ его въ трепетъ, и на подобіе, колоссальной руки, держащей опахало или покрывало, калъ будто готовится, при удобномъ случаѣ, совершенно скрыть его отъ постороннихъ взоровъ. Выше и гуще становятся тѣни, поднимаясь по стѣнѣ; вотъ багровое зарево сосредоточилось на потолкѣ, вотъ свѣтъ угасъ совершенно. Вся эта картина, которая съ террасы казалась столь приближенною къ зрителю, стала торжественно удаляться и измѣняться въ колоритѣ и очертаніяхъ; всѣ предметы отъ перваго до послѣдняго, лежавшіе чуть не подлѣ насъ, теперь принимаютъ новыя формы и превращаются въ призраки. Легкій туманъ поднимается съ земли, падаетъ роса и испаренія отъ садовыхъ цвѣтовъ носятся въ сгущенномъ воздухѣ. Теперь лѣса сливаются въ сплошныя массы, изъ которыхъ каждая походитъ на огромное дерево.

Вотъ и мѣсяцъ выплываетъ на небо и снова обозначаетъ предметы; свѣтъ его мерцаетъ тамъ и сямъ и ложится горизонтальными линіями между стволами деревьевъ; онъ вытягивается длинною лучезарною полосою, посреди высокихъ арокъ собора, рисующихъ на землѣ фантастическіе узоры.

Теперь мѣсяцъ уже высоко; обширный домъ, нуждающійся въ обитателяхъ въ настоящую минуту болѣе, чѣмъ когда либо, подобенъ тѣлу, изъ котораго вылетѣла душа. Теперь было бы даже страшно, прокрадываясь по дому, подумать о живыхъ людяхъ, отдыхавшихъ въ уединенныхъ спальняхъ, не говоря уже о покойникахъ. Теперь пора тѣней, когда каждый уголъ представляется пещерою, каждая ступенька лѣстницы кажется пропастью, когда отуманенное стекло отражается блѣдными тусклыми цвѣтами на полу, когда тяжелыя перила лѣстницы представляются кѣмъ и чѣмъ вамъ угодно, исключая ихъ истинной формы, когда вооруженіе блещетъ какимъ-то зловѣщимъ, едва замѣтнымъ свѣтомъ, который обличаетъ таинственное движеніе въ этихъ древнихъ доспѣхахъ, когда желѣзные шлемы какъ будто заставляютъ предполагать, что внутри ихъ есть мертвыя головы. Но изъ всѣхъ тѣней Чесни-Воулда, тѣнь въ гостиной надъ портретомъ миледи ложится первая и долѣе всѣхъ держится, безъ малѣйшей помѣхи. Въ этотъ вечерній часъ, при этомъ полусумракѣ, тѣнь эта имѣетъ видъ поднятыхъ вверхъ, дрожащихъ рукъ, которыя какъ будто угрожаютъ прелестному облику миледи, всякій разъ когда грудь ея поднимается; повидимому, отъ тяжелаго вздоха.

-- Она не здорова, ма'мъ,-- говоритъ грумъ, пришедшій въ пріемную комнату мистриссъ Ронсвелъ.

-- Миледи не здорова? Что съ нею?

-- Какже, миледи все дурно себя чувствовала, ма'мъ, съ тѣхъ поръ, какъ въ послѣдній разъ была здѣсь, то есть не въ то время, какъ была съ семействомъ, а какъ пріѣзжала сюда освѣжиться, точно прелестная птичка. Миледи все это время почти не выѣзжала и не оставляла своей комнаты.

-- Чесни-Воулдъ, Томасъ,-- отвѣчаетъ домоправительница съ гордою снисходительностью:-- поставитъ миледи на ноги! Въ цѣломъ свѣтѣ не найдешь такого прекраснаго воздуха, такой благодатной почвы!

У Томаса, можетъ быть, есть свои собственныя убѣжденія на этотъ счетъ; можетъ быть, что онъ выражаетъ ихъ отчасти, проводя рукою по своей лоснящейся головѣ, отъ затылка ко лбу и обратно; но онъ не рѣшается высказать ихъ обстоятельнѣе и отправляется въ людскую застольную закусывать мяснымъ пирогомъ и запивать его пивомъ.

Этотъ грумъ ничто иное какъ передовая рыба передъ цѣлой стаей болѣе благородныхъ акулъ.

Въ слѣдующій вечеръ пріѣзжаютъ сэръ Лэйстеръ и миледи съ многочисленною свитою, пріѣзжаютъ кузины и другія приживалки, со всевозможныхъ точекъ компаса. Съ этой поры въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль снуютъ взадъ и впередъ какіе-то таинственнаго вида, не имѣющіе опредѣленныхъ именъ люди, которые обѣгаютъ всѣ края государства, облагодѣтельствованные золотоноснымъ и пивнымъ дождемъ Дудля, но которые на самомъ дѣлѣ суть люди безпокойные характеромъ и неспособные когда-либо что-либо дѣлать.

При такихъ обстоятельствахъ отечества, сэръ Лэйстеръ находитъ свою родню весьма полезною. Чтобы разсуждать за обѣдомъ объ охотѣ, невозможно найти болѣе свѣдущаго собесѣдника, какъ достопочтенный Бобль Стэбльзъ. Трудно было бы отыскать джентльменовъ, которые бы такъ неутомимо ѣздили на баллотировку и избирательныя собранія и показывали такую стойкость, держа сторону Англіи, какъ остальные двоюродные братья. Волюмнія сама по себѣ маленькая штучка, но происхожденіе ея не подлежитъ никакому сомнѣнію, и многіе умѣютъ цѣнить ея остроумный разговоръ, ея французскіе каламбуры до того старые, что съ теченіемъ времени, они снова сдѣлались новизною, умѣютъ цѣнить честь вести эту прекрасную представительницу Дэдлоковъ къ обѣду или удовольствіе получить ея руку въ танцалъ. При подобныхъ отечественныхъ обстоятельствахъ, танцы могли бы назваться услугою, оказанною отечеству; потому, вѣроятно, Волюмнію почти постоянно можно видѣть прыгающею ко благу равнодушнаго и не назначившаго ей пенсіи отечества.

Миледи не слишкомъ затрудняетъ себя пріемомъ многочисленныхъ гостей и, будучи все еще нездоровою, показывается только поздно вечеромъ. Но на всѣхъ сочныхъ обѣдахъ, утомительныхъ завтракахъ, вялыхъ балахъ, одно ея упоминаніе служитъ уже отрадою. Что касается до сэра Лэйстера, то онъ считаетъ совершенно невѣроятнымъ, чтобы можно было чувствовать въ чемъ либо недостатокъ тому, кому выпала на долю завидная судьба быть принятымъ въ этомъ домѣ; и въ припадкѣ восторженнаго самодовольствія онъ расхаживаетъ посреди своихъ гостей, наслаждаясь тѣмъ блаженствомъ, которое всякій несомнѣнно ощущаетъ отъ его благосклоннаго пріема.

Между тѣмъ кузены ежедневно рыщутъ, задыхаясь отъ пыли, шагаютъ по большимъ дорогамъ, странствуютъ на баллотировку и избирательныя собранія (надѣвая лайковыя перчатки и помахивая охотничьимъ бичомъ, если предстоитъ отправиться въ одно изъ графствъ, и употребляя замшевыя перчатки и дорожныя трости, когда нужно побывать въ мѣстѣчкѣ) и являются назадъ съ донесеніями, о которыхъ сэръ Лэйстеръ долго разсуждаетъ по окончаніи обѣда. Всякій день эти неугомонные люди, у которыхъ рѣшительно нѣтъ цѣли и занятій въ жизни, представляются самыми дѣятельными и суетливыми. Волюмнія ежедневно ведетъ откровенный родственный разговоръ съ сэромъ Лэйстеромъ о положеніи государства -- разговоръ, изъ котораго сэръ Лэйстеръ готовъ заключить, что Волюмнія женщина гораздо болѣе разсудительная, чѣмъ онъ предполагалъ.

-- Какъ-то мы успѣемъ ужо?-- говоритъ миссъ Волюмнія, сложивъ ручки.-- Да находимся ли мы въ самомъ дѣлѣ въ безопасности?

Важное дѣло, занимающее умы большинства людей, должно скоро разрѣшиться, и Дудль черезъ нѣсколько дней окончательно развяжетъ руки государству. Сэръ Лэйстеръ только что вышелъ въ гостиную по окончаніи обѣда; онъ похожъ на звѣзду первой величины, окруженную туманными пятнами въ видѣ кузеновъ и кузинъ.

-- Волюмнія,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ, держа въ рукѣ списокъ:-- мы дѣйствуемъ порядочно!

-- Только порядочно!

Хотя теперь еще лѣтняя погода, но сэръ Лэйстеръ возжигаетъ у себя каждый вечеръ неугасимый огонь. Онъ садится передъ каминомъ на привиллегированное кресло, снабженное экраномъ, и повторяетъ съ чрезвычайною твердостью и нѣкоторымъ нсудовольствіемъ, какъ человѣкъ, желающій показать, что онъ субъектъ, выходящій изъ ряда обыкновенныхъ, и что если онъ говоритъ: "порядочно", то не должно понимать этихъ словъ въ прямомъ, обыденномъ смыслѣ: "Воломнія, мы дѣйствуемъ порядочно".

-- Наконецъ, у васъ нѣтъ оппозиціи,-- замѣчаетъ Волюмнія съ увѣренностью и простодушно.

-- Нѣтъ, Волюмнія. Этотъ безразсудный край надѣлалъ много глупостей, я долженъ признать это съ прискорбіемъ, но...

-- Но не совершенно еще обезумѣлъ. Очень рада слышать это!

Волюмнія, угадавъ мысль сэра Лэйстера и окончивъ начатую имъ фразу, выигрываетъ его расположеніе. Сэръ Лэйстеръ съ милостивымъ наклоненіемъ головы какъ будто говоритъ самому себѣ: "эта женщина вообще способна чувствовать, хотя иногда она бываетъ слишкомъ тороплива и опрометчива".

Въ самомъ дѣлѣ, что касается вопроса объ оппозиціи, замѣчаніе прекрасной родственницы Дэдлока совершенно излишне: сэръ Лэйстеръ въ этихъ случаяхъ смотритъ на свою кандидатуру, какъ на выгодную оптовую сдѣлку, которую необходимо окончить поскорѣе. Два другіе менѣе значительные голоса, которые принадлежатъ ему, кажутся ему мелочною, неважною перепродажею; посылая своихъ приказчиковъ, онъ говоритъ начисто торговому народу: "Вы будете такъ добры, что сдѣлаете изъ этихъ матеріаловъ двухъ членовъ парламента; когда же они будутъ готовы, вы имѣете доставить ихъ обратно по принадлежности".

-- Я долженъ съ прискорбіемъ замѣтить, Волимнія, что во многихъ мѣстахъ народъ выказалъ дурное направленіе умовъ, и что это противодѣйствіе правительству имѣло характеръ самый рѣшительный и въ высшей степени непреклонный.

-- Нег-год-дя-и!-- произноситъ Волюмнія.

-- Да,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ, поглядывая на кузеновъ, лежащихъ по софамъ и оттоманкамъ: -- даже въ большей части мѣстъ, дѣйствительно въ большей части мѣстъ, гдѣ правительство старалось искоренить духъ и партіи... (Замѣтимъ мимоходомъ, что дудлисты занимаютъ ту же самую позицію въ отношеніи кудлистовъ). Даже въ этихъ мѣстахъ.. я долженъ признаться въ томъ, скрѣпя сердце и съ опасностью за общественный кредитъ... партія одержала верхъ, поплатившись значительными суммами. Сотни, присовокупляетъ сэръ Лэйстеръ, обозрѣвая съ возрастающимъ достоинствомъ и съ неудержимымъ негодованіемъ своихъ кузеновъ:-- сотни тысячъ фунтовъ!

Если у Волюмніи есть недостатокъ, то онъ заключается въ томъ, что она слишкомъ простосердечна, тѣмъ болѣе, что подобное простосердечіе весьма приличное особѣ, носящей коленкоровые панталончики и кружевную шемизетку, худо вяжется съ набѣленною шеей и жемчужнымъ ожерельемъ. Такимъ образомъ и теперь, побуждаемая чистосердечіемъ, она спрашиваетъ:

-- На что это?

-- Волюмнія,-- упрекаетъ сэръ Лэйстеръ чрезвычайно строгимъ тономъ.-- Волюмнія!

-- Нѣтъ, нѣтъ, я не хотѣла вовсе сказать "на что это!" -- кричитъ Волюмнія съ свойственнымъ ей въ подобныхъ случаяхъ визгомъ.-- Какъ же я глупа! Я хотѣла сказать: какая жалость!

-- Пріятно слышать,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ:-- пріятно слышать, что вы хотѣли сказать: "какая жалость!"

Волюмнія спѣшитъ сдѣлать замѣчаніе, что съ безпокойными людьми слѣдовало бы поступать какъ съ измѣнниками, и что должно заставлять ихъ поддерживать партію.

-- Я очень доволенъ, Волюмнія,-- повторяетъ сэръ Лэйетсръ, не обращая вниманія на эти медоточивыя выраженія чувствъ:-- я очень доволенъ, что вы сказали: "какая жалость!" Это непріятно для избирателей. Но хотя вы нечаянно и не обдумавъ, можетъ быть вполнѣ сдѣлали опрометчивый вопросъ: "на что это?" позвольте мнѣ отвѣтить на него: на необходимые расходы. За тѣмъ я разсчитаю на ваше благоразуміе, Волюмнія, что не вы будете ни здѣсь, ни гдѣ либо въ другомъ мѣстѣ развивать этого вопроса.

Сэръ Лэйстеръ считаетъ обязанностью метать на Волюмнію самые разрушительные взгляды, потому что кое гдѣ легкомысленные люди начинаютъ уже поговаривать, что эти необходимые расходы, при сборѣ, можетъ быть, двухъ сотъ претендентовъ на мѣста, могутъ быть названы неблагозвучнымъ словомъ подкупа, а нѣкоторые необразованные остряки предложили даже, чтобы исключить изъ церковной службы молитву за высокостепенный парламентъ, и чтобы вмѣсто ея духовныя конгрегаціи составили молитву за шестьсотъ пятьдесятъ восемь джентльменовъ, которыхъ карманы пострадали при выборахъ.

-- Я думаю,-- замѣчаетъ Волюмнія, послѣ нѣкоторой паузы, давшей ей средство оправиться отъ сдѣланнаго промаха:-- я думаю, что мистеръ Толкинхорнъ работалъ не на животъ, а на смерть.

-- Я не понимаю,-- возражаетъ сэръ Лэйстеръ, открывая глаза:-- зачѣмъ мистеръ Толкинхорнъ сталъ бы работать не на животъ, а на смерть? Я даже не знаю, какого рода участіе могъ принимать мистеръ Толкинхорнъ въ этомъ дѣлѣ. Онъ не былъ кандидатомъ.

Волюмнія думала, что онъ могъ быть избраннымъ въ кандидаты. Сэръ Лэйстеръ желалъ бы знать: "кѣмъ и съ какою цѣлью?" Волюмнія, снова приведенная въ замѣшательство, говоритъ: "кѣмъ нибудь съ цѣлью давать совѣты и дѣлать необходимыя распоряженія". Сэръ Лэйстеръ выражаетъ сомнѣніе, чтобы кто либо изъ кліентовъ мистера Толкинхорна нуждался въ его помощи.

Леди Дэдлокъ, сидя у открытаго окна и положивъ руку на одну изъ подушекъ, которыми обложено ея кресло, смотритъ, какъ вечернія тѣни опускаются на аллеи парка; только при послѣднихъ словахъ сэра Лэйстера, упомянувшаго имя адвоката, она какъ будто показала вниманіе къ его разговору.

Изнѣженный кузенъ, въ усахъ, находившійся въ состояніи крайней дряхлости, замѣчаетъ, лежа на диванѣ, что кто-то сказывалъ ему вчера, что Толкинхорнъ ходилъ къ избирателямъ, намѣреваясь предложить юридическое мнѣніе о чемъ-то; и что за окончаніемъ пренія, того и гляди, Толкинхорнъ явится съ извѣстіемъ, что кудлисты вылетѣли въ трубу.

Меркурій, разносящій кофе, докладываетъ вслѣдъ за этимъ сэру Лэйстеру, что мистеръ Толкинхорнъ пріѣхалъ и теперь обѣдаетъ. Миледи на минуту поворачиваетъ голову внутрь комнаты, потомъ опять продолжаетъ смотрѣть въ окно.

Волюмнія очень рада слышать, что любимецъ ея пріѣхалъ.

Въ самомъ дѣлѣ онъ такой оригиналъ, знаетъ такое множество самыхъ разнообразныхъ вещей и никогда не говоритъ о нихъ! Волюмнія увѣрена, что онъ долженъ быть изъ числа франкъ-масоновъ. Она увѣрена, что онъ стоитъ въ главѣ какой нибудь ложи, что онъ носитъ коротенькій фартукъ и отправляетъ таинственное богослуженіе при помощи подсвѣчниковъ и лампадокъ. Эти остроумныя замѣчанія прекрасная родственница Дэдлоковъ произносить самымъ простодушнымъ тономъ, не переставая заниматься между тѣмъ вязаніемъ кошелька.

-- Онъ ни разу еще не былъ здѣсь,-- продолжаетъ она:-- съ тѣхъ поръ, какъ я пріѣхала. Мое сердце готовилось совсѣмъ изныть отъ непостоянства вѣроломнаго. Я старалась уже увѣрять себя, что онъ умеръ.

Можетъ быть это сгущающійся вечерній сумракъ, а можетъ быть это слѣдствіе сумрачнаго расположенія духа, только тѣнь покрываетъ въ это время лицо миледи, какъ будто она думаетъ про себя: "Какъ бы я была этимъ довольна".

-- Мистеръ Толкинхорнъ,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ:-- здѣсь будетъ всегда почетнымъ гостемъ; онъ вездѣ одинаково скроменъ и остороженъ. Онъ исполненъ отличныхъ качествъ и пользуется заслуженнымъ уваженіемъ.

Изнѣженный кузенъ предполагаетъ, что онъ богатъ какъ Крезъ.

-- У него вѣрно есть капиталецъ въ оборотѣ, безъ всякаго сомнѣнія есть,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ.-- Впрочемъ, ему щедро платятъ, и онъ стоитъ почти на одной ногѣ съ нѣкоторыми изъ членовъ высшаго общества.

Всѣ вздрагиваютъ, потому что вблизи раздается выстрѣлъ.

-- Боже мой, что это такое!-- восклицаетъ Волюмнія съ свойственнымъ ей глухимъ визгомъ.

-- Это крыса,-- говоритъ миледи.-- Ее застрѣлили.

Входитъ мистеръ Толкинхорнъ, за которымъ слѣдуютъ Меркуріи съ лампами и свѣчами.

-- Нѣтъ, нѣтъ,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ:-- я не думаю, чтобы нужно было огня. Вы кажется любите полу-свѣтъ, миледи?

Миледи предпочитаетъ его.

-- А Волюмнія?

О, для Валюмніи нѣтъ болѣе высокаго наслажденія, какъ сидѣть и говорить въ полу-мракѣ.

-- Такъ отнеси же свѣчи и лампу,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ.-- Толкинхорнъ, извините! Какъ ваше здоровье?

Мистеръ Толкинхорнъ приближается съ обычною непринужденностью, отвѣшиваетъ мимоходомъ поклонъ и произноситъ привѣтствіе миледи, жметъ руку сэра Лэйстера и садится въ то кресло, которое онъ всегда занимаетъ, когда собирается что-нибудь сообщить -- въ кресло, на противоположной сторонѣ маленькаго столика, заваленнаго газетами. Сэръ Лэйстеръ опасается, что миледи, будучи несовершенно здорова, можетъ простудиться у окна. Миледи очень благодарна ему за вниманіе, но желаетъ остаться на своемъ мѣстѣ, чтобы дышать чистымъ воздухомъ. Сэръ Лэйстеръ встаетъ, поправляетъ на ней шарфъ и возвращается къ своему креслу. Между тѣмъ мистеръ Толкинхорнъ беретъ изъ своей табакерки щепотку табаку.

-- Ну, что же,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ.-- Каково шли эти пренія?

-- О, очень безтолково съ самаго начала. ни малѣйшаго шанса. Вздумали привлечь участниковъ обѣихъ партій. Вы совершенно поражены. Пропорція:-- три къ одному.

Одна изъ отличительныхъ чертъ характера мистера Толклихорна состоитъ въ томъ, чтобы не высказывать никакого политическаго мнѣнія, даже вовсе не имѣть никакого мнѣнія. Потому онъ говоритъ: "вы совершенно поражены", а не "мы".

Сэръ Лэйстеръ величестненно разгнѣванъ. Волюмнія никогда не слыхала о подобныхъ вещахъ. Дряхлый кузенъ утверждаетъ, что "это"... что подобныя вещи -- чистый подкупъ, взятки".

-- Это, какъ вамъ извѣстно,-- продолжаетъ мистеръ Толкинхорнъ, при возрастающемъ сумракѣ, который кажется еще гуще подъ вліяніемъ наступившаго молчанія:-- это мѣсто, на которое имъ хотѣлось посадить сына мистриссъ Ронсвель.

-- Предложеніе, которое, какъ вы нѣкогда увѣряли меня, онъ имѣлъ разсудительность и твердость характера отклонить. Я не могу сказать, чтобы я одобрялъ мнѣнія мистера Ронсвела, высказанныя имъ, когда онъ сидѣлъ съ нами въ этой комнатѣ; но въ его намѣреніи было много прямодушія, котораго я не могу не одобрить.

-- А!-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Однако я не могъ убѣдить его, чтобы онъ не очень былъ дѣятеленъ на этихъ выборахъ.

Въ это время сэръ Лэйстеръ открываетъ ротъ съ несомнѣннымъ желаніемъ говорить.

-- Такъ ли я понялъ васъ? Вы хотѣли сказать, что мистеръ Ронсвелъ былъ очень дѣятеленъ на этихъ выборахъ?

-- Необыкновенно дѣятеленъ.

-- Противъ...

-- О, да, именно, противъ васъ. Онъ хорошій говорунъ; отчетливо выражается и ораторствуетъ съ увлеченіемъ. Онъ произвелъ разрушительное дѣйствіе и пріобрѣлъ значительное вліяніе. Въ дѣловой, юридической части выборовъ онъ удержалъ рѣшительный перевѣсъ.

Все общество убѣждено, хотя и не видитъ, что сэръ Лэйстеръ въ эту минуту величественно таращитъ глаза.

-- И ему много помогалъ при этомъ,-- произноситъ мистеръ Толкинхорнъ безстрастнымъ голосомъ:-- его сынъ.

-- Его сынъ, сэръ?-- повторяетъ сэръ Лэйстеръ съ зловѣщею вѣжливостью.

-- Его сынъ.

-- Сынъ, который изъявилъ желаніе жениться на молоденькой горничной миледи?

-- Этотъ самый. У него только одинъ сынъ.

-- Въ такомъ случаѣ,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ, послѣ томительной паузы, въ продолженіе которой слышно было, какъ онъ пыхтѣлъ, и понятно каждому, какъ онъ таращилъ глаза:-- въ такомъ случаѣ клянусь честью, жизнью, моимъ именемъ, моими убѣжденіями, что бурнымъ потокамъ общественныхъ страстей открытъ свободный выходъ, что воды... воды... гм... размыли пружины государственнаго организма и сокрушили посредствующую связь, которою вещи еще держались кое-какъ!

Общій взрывъ негодованія кузеновъ. Волюмнія думаетъ, что теперь настоящее время, чтобы предпринять коренной переворотъ и употребить самыя крутыя мѣры. Дряхлый кузенъ убѣжденъ, "что государству не сдобровать, что оно обломаетъ себѣ ноги, какъ запаленый жеребецъ на скачкѣ".

-- Прошу васъ, впрочемъ,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ задыхающимся голосомъ:-- прошу васъ не говорить болѣе объ этомъ обстоятельствѣ. Всякіе дальнѣйшіе пересуды не поведутъ ни къ чему. Миледи, позвольте мнѣ попросить у васъ позволенія, въ отношеніи этой молодой субретки...

-- Но я вовсе не намѣрена,-- замѣчаетъ миледи тихимъ, но рѣшительнымъ голосомъ и продолжая сидѣть у окна:-- вовсе не намѣрена разставаться съ этою дѣвушкою.

-- Я этого и не хотѣлъ сказать,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ.-- Мнѣ очень пріятно, напротивъ того, что вы такого мнѣнія. Я даже думаю, что какъ вы считаете ее достойною вашего покровительства, то употребите свое вліяніе, чтобы избавить ее отъ этого опаснаго союза. Вы можете объяснить ей, какое насиліе дѣлаемо бы было, при подобномъ бракѣ, ея обязанностямъ и убѣжденіямъ, и мы можете. сохранитъ ее для лучшей доли. Вы можете представить ей, что современемъ она, вѣроятно, найдетъ себѣ мужа въ Чесни-Воулдѣ,-- мужа, чрезъ котораго она не будетъ,-- присовокупляетъ сэръ Лэйстеръ, подумавъ съ минуту:-- не будетъ разлучена съ гробницами своихъ предковъ.

Эти замѣчанія онъ дѣлаетъ съ обычною учтивостью и вѣжливостью, которыя неизмѣнно соблюдаются имъ въ отношеніи къ своей супругѣ. Она вмѣсто отвѣта дѣлаетъ движеніе рукою. Мѣсяцъ поднимается на небѣ; и въ томъ мѣстѣ, гдѣ она сидитъ, вливается въ комнату потокъ блѣднаго свѣта, въ которомъ виднѣется голова ея.

-- Надобно, впрочемъ, замѣтить,-- говоритъ мистеръ Толинихорнъ:-- что этотъ народъ очень гордъ, по моему.

-- Гордъ?

Сэръ Лэйстеръ думаетъ, что онъ ослышался.

-- Я не буду удивляться, если всѣ они добровольно оставятъ дѣвушку... всѣ, да и самъ влюбленный... по крайней мѣрѣ менѣе чѣмъ если она оставитъ ихъ, предположивъ, что она не покинетъ Чесни-Воулда при такихъ обстоятельствахъ.

-- Хорошо!-- говоритъ сэръ Лэйстеръ дрожащимъ голосомъ.-- Хорошо! Вы увидите, мистеръ Толкинхорнъ. Вамъ, впрочемъ, они ближе извѣстны; вы бывали между ними.

-- Дѣйствительно, сэръ Лэйстеръ, я подтверждаю ваши слова. Я бы могъ даже разсказать вамъ исторію... съ позволенія леди Дэдлокъ.

Голова миледи выражаетъ позволеніе. Волюмнія въ восторгѣ.

-- Исторію! Наконецъ-то и онъ что-нибудь разскажетъ! Тутъ вѣрно не обойдется безъ призрака, надѣется Волюмнія.

-- Нѣтъ. Сущія тѣло и кровь.-- Мистеръ Толкинхорнъ останавливается на минуту и повторяетъ съ нѣкоторымъ увлеченіемъ довольно рѣзкимъ при его обычной монотоніи:-- сущія тѣло и кровь, миссъ Дэдлокъ. Сэръ Лэйстеръ, подробности этого разсказа сдѣлались мнѣ извѣстными въ самое недавнее время. Онѣ очень немногосложны. Онѣ могутъ служить нагляднымъ доказательствомъ того, что я сказалъ. Я не буду пока называть дѣйствующихъ лицъ по именамъ. Я надѣюсь, что леди Дэдлокъ не сочтетъ это невѣжливымъ?

При свѣтѣ камина, уже очень тускломъ, можно разглядѣть, что онъ смотритъ въ эту минуту въ окно. Леди Дэдлокъ озаряется блѣднымъ мерцаніемъ луны и кажется, попрежнему, покойною.

"Землякъ этого мистера Ронсвела, человѣкъ въ такихъ же обстоятельствахъ, въ какихъ считаютъ поставленнымъ меня, былъ такъ счастливъ, что имѣлъ дочь, которая заслужила особенное вниманіе важной леди. Я разумѣю истинно важную леди -- леди не только превосходившую сословіе, къ которому принадлежалъ отецъ этой дѣвушки, но такую, которая была замужемъ за джентльменомъ, подобнымъ вамъ, сэръ Лэйстеръ.

Сэръ Лэйстеръ присовокупляетъ снисходительно: "Такъ, мистеръ Толкинхорнъ!", давая этимъ понять, что, конечно, эта леди должна была принять слишкомъ обширные моральные размѣры въ глазахъ какого нибудь желѣзнаго заводчика.

"Леди эта была богата и прекрасна собою, чувствовала особенную привязанность къ дѣвушкѣ, бывшей при ней, обращалась съ нею особенно нѣжно и не отпускала ея отъ себя ни на минуту. Впрочемъ эта леди хранила подъ всѣмъ своимъ величіемъ какую-то тайну. Дѣйствительно, еще въ ранней молодости она хотѣла выйти замужъ за молодого повѣсу... онъ служилъ капитаномъ въ арміи... повѣсу, отъ котораго нельзя было ожидать ничего порядочнаго. Впрочемъ она не вышла замужъ, а только произвела на свѣтъ дитя котораго отцомъ былъ этотъ сорванецъ".

При свѣтѣ камина видно, какъ разсказчикъ смотритъ на обликъ луны. При свѣтѣ мѣсяца леди Дэдлокъ видна въ профиль и кажется совершенно покойною.

"Когда этотъ армейскій капитанъ умеръ, она подумала, что она теперь внѣ всякой опасности; но цѣпь обстоятельствъ, разсказомъ о которыхъ я не буду утруждать васъ, повела къ открытію этой тайны. Какъ мнѣ передавали исторію, обстоятельства эти имѣли началомъ собственную неосторожность леди, которая въ одинъ прекрасный день попалась; это доказываетъ только, какъ трудно людямъ съ самымъ твердымъ характеромъ (а она отличалась особенною твердостью характера) быть всегда на готовѣ къ нападенію. Въ домѣ, какъ вы можете себѣ представить, все пришло въ безпокойство и изумленіе. Я предоставляю также вамъ вообразить отчаяніе мужа. Но все это, впрочемъ, не имѣетъ прямой связи съ настоящимъ дѣломъ. Когда землякъ мистера Ронсвела узналъ объ этой развязкѣ, онъ рѣшительно не хотѣлъ, чтобы дочь его пользовалась долѣе вниманіемъ и благосклонностью леди, точно такъ же, какъ не позволилъ бы, чтобъ дочь его растоптали въ его глазахъ. Онъ былъ такъ самолюбивъ, что рѣшительно не признавалъ чести, сдѣланной ему и его дочери благосклонной леди, рѣшительно не признавалъ. Онъ озлобился на судьбу молодой дѣвушки, какъ будто леди была обыкновеннѣйшимъ изъ обыкновенныхъ существъ. Вотъ вамъ и исторія. Я надѣюсь, что леди Дэдлокъ проститъ меня за печальный характеръ моего разсказа".

Выражаются разнообразныя мнѣнія, болѣе или менѣе несогласныя съ мнѣніемъ Волюмніи. Это молодое прелестное созданіе не можетъ допустить мысли, чтобы подобная леди когда нибудь существовала и вообще разрушаетъ всю исторію въ пухъ и прахъ. Большинство придерживается убѣжденій дряхлаго кузена, которыя выражаются въ слѣдующихъ немногихъ словахъ: "таковскій и былъ проклятый землякъ Ронсвела". Сэръ Лэйстеръ приводитъ себѣ на память Ватта-Тэйлора, и располагаетъ происшествія по собственному своему плану. Разговоръ тянется вяло.

Когда уже было болѣе десяти часовъ, сэръ Лэйстеръ попросилъ мистера Толкинхорна позвонить въ колокольчикъ затѣмъ, чтобы принесли огня. Тогда потокъ луннаго свѣта опустился въ близь лежащее озеро, и тогда леди Дэдлокъ впервые зашевелилась, встала и подошла къ столу, чтобы выпить стаканъ воды. Мигающіе кузены, на подобіе летучихъ мышей, слетаются на свѣтъ, чтобы услужить миледи; Волюмнія (всегда готовая на что-нибудь болѣе утонченное, если только это возможно) беретъ другой стаканъ воды и удовлетворяется однимъ самымъ умѣреннымъ глоткомъ; леди Дэдлокъ, преисполненная граціи, владѣя совершенно собою, привлекая къ себѣ удивленные взоры, тихо проходитъ опять по длинной перспективѣ, мимо этой нимфы, отражая на нее не слишкомъ выгодный свѣтъ въ силу контраста.

XLI. Въ комнатѣ мистера Толкинхорна.

Мистеръ Толкинхорнъ пробирается въ свою комнату въ башнѣ, нѣсколько утомившись и запыхавшись отъ сдѣланнаго путешествія, хотя путешествіе это совершено имъ благополучно. На его лицѣ остались слѣды такого впечатлѣнія, какъ будто онъ освободилъ душу отъ какой-то важной заботы, и какъ будто онъ, по своему, доволенъ. Сказать о человѣкѣ до такой степени скрытномь и невозмутимомъ, какъ Толкинхорнъ, что онъ торжествуетъ, значило бы оказать ему точно такую же несправедливость, какъ предположивъ, что онъ взволнованъ любовью, нѣжностью или другою романтическою слабостью. Онъ доволенъ потихоньку, безъ увлеченія. Можетъ быть уже и то выражаетъ въ немъ чрезвычайно порывистое чувство, что онъ хватаетъ одну изъ своихъ костлявыхъ рукъ другою рукою и, держа такимъ образомъ за спиною, тихонько прохаживается взадъ и впередъ по комнатѣ.

Въ комнатѣ стоитъ обширный письменный столъ, на которомъ навалено значительное количество бумагъ. Зеленоватая лампа зажжена, абажуръ опущенъ на нее, покойное кресло подвинуто къ столу, и сначала кажется, что адвокатъ готовъ посвятить себя на нѣсколько минутъ бумагамъ прежде, нежели онъ отойдетъ ко сну. Но на самомъ дѣлѣ оказывается, что онъ теперь не въ дѣловомъ расположеніи духа. Бросивъ взглядъ на документы, которые ожидаютъ только его вниманія, наклонивъ голову низко надъ столомъ, ибо зрѣніе, этого почтеннаго джентльмена оказывается по вечерамъ очень слабымъ для чтенія и письма, онъ открываетъ вслѣдъ за тѣмъ дверь и выходитъ на платформу башни. Тамъ онъ опять прохаживается взадъ и впередъ, въ той же самой позѣ, простывая, если только такому холодному человѣку нужно простывать, послѣ исторіи, разсказанной имъ внизу.

Было нѣкоторое время, когда такіе свѣдущіе люди, какъ мистеръ Толкинхорнъ, стали бы расхаживать по крышѣ башни при звѣздномъ сіяніи съ цѣлью наблюдать небо и читать тамъ про свою будущую судьбу. Группы звѣздъ видны ночью, хотя блескъ ихъ помрачается сіяніемъ мѣсяца. Если онъ отыскиваетъ свою собственную звѣзду, методически шагая по крышѣ, то эта звѣзда, имѣя такого ржаваго представителя на землѣ, должна быть очень блѣдна и едва замѣтна. Если бы онъ вздумалъ прочитать свою собственную судьбу, то она вѣрно оказалась бы начертанною другого рода знаками, болѣе сродными его обыденной сферѣ.

Когда онъ проходитъ по крышѣ, поднявъ глаза выше своихъ идей на столько, на сколько эти идеи возвышаются надъ землею, онъ внезапно останавливается передъ окномъ, повстрѣчавшись съ глазами, которые устремлены на него. Потолокъ въ его комнатѣ низокъ, и верхняя часть двери, на противоположной сторонѣ отъ окна, сдѣлана изъ стеклянныхъ рамъ. Тутъ есть правда и внутренняя сплошная дверь; но какъ ночь была теплая, то онъ и не заперъ эту дверь, придя къ себѣ въ комнату. Глаза, повстрѣчавшіеся съ его глазами, смотрятъ сквозь стекло изъ наружнаго корридора. Онъ видитъ ихъ очень хорошо. Ужъ много лѣтъ кровь не приливала такъ обильно и такъ внезапно къ его головѣ, какъ въ ту минуту, когда онъ узнаетъ леди Дэдлокъ.

Онъ вступаетъ къ себѣ въ комнату, она входитъ туда тоже, затворяетъ за собою обѣ двери. Въ глазахъ ея -- отъ страха или негодованія?-- кипитъ волненіе; но въ станѣ ея и манерахъ замѣтно тоже спокойствіе, которое она сохранила два часа тому назадъ, сидя въ своей комнатѣ.

Теперь страхъ ли это или негодованіе, онъ не умѣетъ рѣшить.

И тотъ и другое могли бы заставить ее поблѣднѣть, могли бы привести ее въ такое волненіе.

-- Леди Дэдлокъ?

Она сначала не произноситъ ни слова, даже тогда, когда она опустилась уже тихонько въ кресло, поставленное у стола, они смотрятъ другъ на друга какъ два изваянія.

-- Для чего вы разсказали мою исторію такому большому обществу?

-- Леди Дэдлокъ, мнѣ было необходимо предупредить васъ, что ваша исторія мнѣ извѣстна.

-- Давно ли вы узнали ее.

-- Я угадывалъ ее давно уже. Вполнѣ же узналъ ее очень недавно.

-- Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ?

-- Нѣсколько дней.

Онъ стоитъ передъ нею, опершись одною рукою на спинку стула и заложивъ другую руку за свой старомодный жилетъ и кружевное жабо точь-въ-точь какъ онъ всегда стоялъ передъ миледи послѣ ея замужества. Та же исполненная формальностей вѣжливость, то же притворное уваженіе, которое точно также могло показаться простою лишь недовѣрчивостью. Весь этотъ человѣкъ быль въ настоящую минуту тѣмъ же мрачнымъ, холоднымъ субъектомъ, поставленнымъ на то же самое разстояніе, какъ и при другихъ обстоятельствахъ жизни.

-- Правда ли то, что вы говорили о бѣдной дѣвушкѣ?

Онъ слегка наклоняется я подвигаетъ впередъ голову, какъ будто несовершенно понявъ вопросъ.

-- Вы знаете, о чемъ вы говорили. Правда ли это? Знаютъ ли и ея друзья мою исторію? Обратились ли уже она въ городскую сплетню? Чертятъ ли уже изъ нея пасквили по стѣнамъ и кричать ли о ней на улицахъ?

Такъ и есть! Гнѣвъ, страхъ и стыдъ. Всѣ три ощущенія въ совокупности. Какимъ могуществомъ одарена эта женщина, чтобы подавлять такія бурныя страсти! Мысли мистера Толкинхорна принимаютъ подобное направленіе, тогда онъ смотритъ на нее, нахмуривъ болѣе обыкновеннаго клочки своихъ сѣдыхъ бровей.

-- Нѣтъ, леди Дэдлокъ. Пока дѣло это ограничивается догадками, возникшими изъ того, что сэръ Лэйстеръ, можетъ быть безъ намѣренія, повелъ переговоры слишкомъ свысока. Но дѣло можетъ принять офиціальный характеръ, если они узнаютъ то... то, что мы знаемъ.

-- Такъ значитъ, они еще не знаютъ всего?

-- Нѣтъ.

-- Могу ли я спасти бѣдную дѣвушку отъ оскорбленій прежде, нежели они узнаютъ это?

-- Скажу вамъ по правдѣ, леди Дэдлокъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ:-- что я не могу дать на этотъ счетъ удовлетворительнаго мнѣнія.

И между тѣмъ онъ думаетъ про себя, слѣдя съ усиленнымъ вниманіемъ за борьбою, которая происходитъ въ ея сердцѣ: "твердость и присутствіе духа этой женщины удивительны!"

-- Сэръ,-- говоритъ она, употребивъ необыкновенное усиліе, чтобы заставить свои губы перестать дрожать и произносить слова отчетливѣе:-- я намѣрена объясниться подробнѣе. А не оспариваю вашего вывода, основаннаго на предположеніяхъ. Я предвидѣла его, и признала его справедливость, точно также какъ и вы, когда увидѣла здѣсь мистера Ронсвела. Я поняла очень хорошо, что если бы онъ имѣлъ случай узнать мое прошлое, то сталъ бы считать бѣдную дѣвушку опозоренною моимъ непродолжительнымъ и явнымъ покровительствомъ ей, хотя это покровительство собственно не навлекло на нее никакого нареканія. Но я принимаю въ ней, или, лучше сказать, такъ какъ она не принадлежитъ уже къ нашему дому, я принимала въ ней живое участіе. Если вы будете такъ внимательны къ женщинѣ, которая живетъ подъ вашею комнатой, что захотите вспомнить объ этомъ, то она будетъ очень благодарна вамъ за ваше снисхожденіе.

Мистрръ Толкинхорнъ, слушавшій это съ глубокимъ вниманіемъ, уклоняется отъ убѣжденій леди съ пожатіемь плечъ, выражающимъ его смиреніе, и еще болѣе хмуритъ брови.

-- Вы приготовили меня къ признанію, я очень благодарна намъ за то. Не требуете ли вы чего отъ меня? Нѣтъ ли у васъ какой претензіи, которую я могла бы удовлетворить, нѣтъ ли какого нибудь порученія, по которому предстоятъ хлопоты и затрудненія, но въ которомъ я могла бы употребить свое вліяніе на мужа, подтверждая достовѣрность и непоколебимость вашихъ доводовъ? Я буду писать, что вамъ угодно, здѣсь же, теперь все, что вы вздумаете мнѣ продиктовать. Я готова на это.

"И она способна это дѣлать!" -- думаетъ адвокатъ, слѣдя за твердою рукою, которою она беретъ въ это время перо.

-- Я не намѣренъ затруднять васъ, леди Дэдлокъ. Прошу васъ, успокойтесь.

-- Я долго дожидалась этого, какъ вамъ извѣстно. Я не желаю беречь себя, не желаю, чтобы и другіе меня щадили. Вы не можете сдѣлать для меня ничего худшаго въ сравненіи съ тѣмъ, что вы уже сдѣлали. Что же еще остается теперь?

-- Леди Дэдлокъ теперь совершенно нечего дѣлать. Если вы все передали мнѣ, что было нужно, я попрошу у васъ позволенія также сказать нѣсколько словъ.

Казалось бы, что имъ нечего уже наблюдать теперь другъ за другомъ, но они не могутъ отстать отъ этой привычки, подобно звѣздамъ, которыя наблюдаютъ въ настоящую минуту за ними обоими, мерцая сквозь открытое окно. Тамъ далеко посеребренныя луннымъ свѣтомъ тянутся поля, перемежающіяся лѣсами, и обширный домъ спитъ также спокойно, какъ скромная хижина. Но гдѣ же теперь, въ эту мирную ночь, тотъ могильщикъ и тотъ заступъ, которымъ суждено прибавить послѣднюю важную тайну къ многимъ тайнамъ, облекающимъ существованіе мистера Толкинхорна? Родился ли уже этотъ могильщикъ и выкованъ ли уже этотъ заступъ? Любопытные вопросы для разрѣшенія,-- еще болѣе любопытные, можетъ быть, если не входить въ ихъ разрѣшеніе при бдительныхъ взорахъ звѣздъ, разсѣянныхъ по лѣтнему небу.

-- О раскаяніи, угрызеніяхъ совѣсти, вообще о какихъ бы то ни было чувствахъ моихъ,-- продолжаетъ леди Дэдлокъ:-- я не скажу ни слова. Если бы я не была нѣма въ этомъ отношеніи, вы все-таки остались бы глухи. Не будемъ затрогивать этотъ предметъ; онъ не созданъ для вашихъ ушей.

Онъ выказываетъ намѣреніе возражать ей, но она останавливаетъ его рѣзкимъ движеніемъ руки.

-- Я пришла переговоритъ съ вами о другихъ, совершенно несродныхъ этимъ, вещахъ. Брилліанты мои лежатъ въ моемъ туалетѣ на обыкновенныхъ мѣстахъ. Ихъ можно легко найти тамъ. Точно также и мои платья. Однимъ словомъ все, что у меня есть цѣннаго, остается въ прежнемъ порядкѣ. Небольшая сумма чистыхъ денегъ, которая теперь при мнѣ, не составитъ большого разсчета. Я не могла надѣть своего платья, чтобы не навлечь на себя подозрѣнія. Я отправилась сюда съ тѣмъ, чтобы потомъ исчезнуть на вѣки. Постарайтесь разгласить это. Другого порученіи я не возлагаю на васъ.

-- Извините меня, леди Дэдлокъ,-- говоритъ мистеръ Телкинхорнъ, сохраняя прежнее спокойствіе.-- Я не увѣренъ, что вполнѣ понялъ васъ. Вы ушли?

-- Чтобы быть потерянною для здѣшнихъ мѣстъ. Я оставляю Чесни-Воулдъ нынѣшнею ночью. Я отправляюсь теперь же.

Мистеръ Толкинхорнъ качаетъ головою. Она встаетъ; но не снимая руки со спинки стула и не освобождая другой руки изъ-за старомоднаго жилета и жабо, онъ качаетъ только головою

-- Какъ? Вы думаете, что я не пойду?

-- Нѣтъ, леди Дэдлокъ,-- отвѣчаетъ онъ очень хладнокровно.

-- Знаете ли вы, какую пользу можетъ принести мой побѣгъ? Развѣ вы забыли безчестіе и позоръ, который лежитъ на этомъ домѣ? Развѣ вы не знаете, гдѣ жертва этого позора, и кто эта жертва?

-- Нѣтъ, леди Дэдлокъ, не забылъ и знаю, очень хорошо знаю.

Не удостоивая своего собесѣдника дальнѣйшихъ объясненій, она идетъ къ двери и берется уже за ручку замка, когда адвокатъ говоритъ ей, не пошевеливъ ни рукою, ни ногою и даже вовсе не возвысивъ голоса:

-- Леди Дэдлокъ, будьте такъ добры, остановитесь и выслушайте меня, или прежде, чѣмъ вы успѣете выйти на лѣстницу, я велю ударить въ набатъ и подниму весь домъ на ноги. Тогда я долженъ буду уже говорить все, при гостяхъ, слугахъ и всѣхъ, кто только есть въ домѣ.

Онъ убѣждаетъ ее. Она смущается, трепещетъ и подноситъ дрожащую руку къ головѣ. Все это сами по себѣ не очень важныя обстоятельства; но когда такой изощренный глазъ, какъ у мистера Толинихорна, видитъ хотя минутную нерѣшительность въ подобномъ дѣлѣ, онъ вполнѣ постигаетъ значеніе этой нерѣшительности.

Онъ снова повторяетъ наскоро: "Будьте такъ добры, выслушайте мени, леди Дэдлокъ", и указываетъ на кресло, съ котораго она встала. Она медлитъ; но онъ опять приглашаетъ ее, и она садится.

-- Отношенія, существующія между нами, не могутъ назваться привлекательными; но такъ какъ эти отношенія созданы не мною, то я и не буду оправдываться въ томъ. Положеніе, которое я занимаю при сэрѣ Лэйстерѣ, такъ хорошо извѣстно вамъ, что я не могу себѣ представить, чтобы вы не видѣли во мнѣ лицо, которому всего естественнѣе можно было сдѣлать это открытіе.

-- Сэръ,-- отвѣчаетъ она, не поднимая глазъ, которые постоянно устремлены ею въ землю:-- лучше бы было, если бы я ушла. Вы бы лучше сдѣлали, если бы не стали удерживать меня. Кромѣ этого мнѣ нечего сказать вамъ.

-- Извините меня, леди Дэдлокъ, если я еще присовокуплю нѣсколько словъ.

-- Я бы желала выслушать ихъ тамъ, у окна, Я не могу дышать здѣсь.

Его испытующій взглядъ, слѣдя за нею, пока она идетъ, выражаетъ минутное опасеніе, чтобы она не вздумала выпрыгнуть въ окно и броситься черезъ перила на нижнюю террасу съ цѣлью лишить себя жизни; но послѣ мгновеннаго наблюденія надъ ея лицомъ, пока она стоитъ передъ окномъ, смотря на звѣзды -- не на тѣ звѣзды, которыя мерцаютъ вверху, а на тѣ, которыя блещутъ на самомъ горизонтѣ -- онъ тотчасъ успокаивается. Оглядѣвъ ее со всѣхъ сторонъ онъ становится нѣсколько позади ея.

-- Леди Дэдлокъ, я еще не успѣлъ до сихъ поръ прійти къ удовлетворительному результату въ дѣлѣ, которое теперь занимаетъ меня. Я еще не сознаю вполнѣ, что должно дѣлать и какъ именно поступать теперь. Между тѣмъ я считаю долгомъ просить васъ сохранять вашу тайну, какъ вы сохраняли ее прежде, и не удивляться, что я тоже буду молчать о ней,

Онъ останавливается, но она ничего не отвѣчаетъ.

-- Извините меня, леди Дэдлокъ. Это очень важное обстоятельство. Вы удостаиваете еще меня вашимъ вниманіемъ?

-- Безъ сомнѣнія.

-- Благодарю васъ. Я долженъ былъ увѣриться въ этомъ, видѣвъ доказательство твердости вашего характера. Я могъ бы и не дѣлать подобнаго вопроса, но у меня въ обычаѣ извѣдывать ту позицію, на которой я стою, и слѣдить за каждымъ шагомъ, который я дѣлаю. Единственное лицо, котораго интересъ требуетъ особеннаго соображенія въ этомъ несчастномъ дѣлѣ, есть сэръ Лэйстеръ.

-- Въ такомъ случаѣ для чего же,-- спрашиваетъ она тихимъ голосомъ и не отрывая грустнаго взора отъ отдаленныхъ, едва видимыхъ звѣздъ:-- для чего вы удерживаете меня въ этомъ домѣ?

-- Потому что интересы вашего мужа требуютъ особаго соображенія. Леди Дэдлокъ, ни разу еще не приходилось мнѣ говорить вамъ, что сэръ Лэйстеръ очень гордый человѣкъ, что его довѣренность къ вамъ безпредѣльна, что паденіе этого мѣсяца съ высоты неба не удивило бы его такъ, какъ ваше паденіе съ высоты того положенія, которое вы занимаете, будучи его женою.

Она дышетъ тяжело и прерывисто, но стоитъ съ тѣмъ же уклончивымъ видомъ, который она всегда сохраняла посреди большого общества.

-- Я объявляю вамъ, леди Дэдлокъ, что со всѣми тѣми немногими данными, которыя есть у меня объ этомъ дѣлѣ, я также скоро могъ бы надѣяться вытащить съ корнемъ собственной моей силой, собственными моими руками самое старое дерево въ этомъ имѣньи, какъ и поколебать ваше вліяніе на сэра Лэйстера и безграничную увѣренность въ васъ и довѣріе къ вамъ самого сэра Лэйстера. Но даже и при теперешнихъ обстоятельствахъ я еще колеблюсь -- не потому, чтобы онъ могъ сомнѣваться (что даже и для него невозможно), но потому, что его ничто не въ состояніи приготовить къ удару.

-- Ни даже мой побѣгъ?-- спросила она.-- Подумайте объ этомъ еще разъ.

-- Вашъ побѣгъ, леди Дэдлокъ, распространилъ бы всю истину, увеличенную во сто разъ, далеко и далеко. Тогда бы невозможно было сохранить честь фамиліи даже на одинъ день. Нѣтъ, о побѣгѣ не должно и думать.

Въ этомъ отвѣтѣ замѣтна спокойная рѣшимость, не допускающая возраженій.

-- Когда я говорю о сэрѣ Лэйстерѣ исключительно, я подразумѣваю тутъ его честь и честь его фамиліи, что одно и то же. Сэръ Лэйстеръ и баронетство, сэръ Лэйстеръ и Чесни-Воулдъ, сэръ Лэйстеръ и его предки и его родословная... (мистеръ Толкинхорнъ становится при этомъ необыкновенно сухъ) мнѣ ненужно говорить вамъ, леди Дэдлокъ, между собою они нераздѣльны, они составляютъ одно.

-- Продолжайте!

-- Поэтому,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, систематически излагая свое дѣло:-- мнѣ предстоитъ о многомъ подумать. Это непремѣнно должно скрыть, если только можно. Но не знаю, до какой степени это возможно, принимая въ соображеніе то обстоятельство, что если сэръ Лэйстеръ сойдетъ съ ума или сляжетъ въ постель. Еслибъ я нанесъ ему этотъ ударъ завтра поутру, какимъ бы образомъ стали объяснять столь внезапную въ немъ перемѣну? Что могло быть ея причиной? Что могло разъединить васъ? Леди Дэдлокъ, пасквили на стѣнахъ и нелѣпые слухи распространятся немедленно, и припомните, что подобное распространеніе не столько огорчитъ васъ (которую я ни подъ какимъ видомъ не присоединяю къ этому дѣлу), сколько вашего мужа... вашего мужа, леди Дэдлокъ!

Вмѣстѣ съ тѣмъ какъ рѣчь его подвигается впередъ, она становится яснѣе и яснѣе, но ни на этомъ выразительнѣе или одушевленнѣе.

-- Есть еще другая точка зрѣнія,-- продолжаетъ онъ:-- съ которой это обстоятельство представляется въ другомъ видѣ. Сэръ Лэйстеръ преданъ вамъ почти до ослѣпленія. Онъ бы не въ состояніи былъ преодолѣть это ослѣпленіе даже и въ такомъ случаѣ, если бы узналъ то, что мы знаемъ. Я привожу крайность, но это можетъ случиться. Если такъ, то лучше, если бы онъ ничего не зналъ. Лучше по здравому смыслу, лучше для него, лучше для меня. Я все это долженъ принять въ соображеніе, и все это вмѣстѣ крайне затрудняетъ меня принять какое нибудь опредѣленное рѣшеніе.

Леди Дэдлокъ стоитъ, устремивъ свои взоры на тѣ же самыя звѣзды, и не говоритъ ни слова. Звѣзды начинаютъ блѣднѣть, и, повидимому, холодный свѣтъ ихъ оледеняетъ ее.

-- Опытъ научаетъ меня,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, который въ это время заложилъ руки въ карманы, и продолжаетъ дѣлать свои соображенія, какъ машина.-- Опытъ научаетъ меня, леди Дэдлокъ, что большая часть людей, которыхъ я знаю, сдѣлали бы гораздо лучше, если-бъ не вступали въ бракъ. Это избавило бы ихъ, по крайней мѣрѣ, на три четверти отъ хлопотъ. Такъ я думалъ, когда сэръ Лэйстеръ женился, такъ всегда я думалъ и послѣ. Но довольно объ этомъ. Теперь я долженъ руководиться обстоятельствами. Между тѣмъ прошу васъ хранить все это въ тайнѣ, какъ и я самъ буду хранить.

-- И я должна влачить настоящій образъ моей жизни и переносить всѣ ея муки, къ вашему удовольствію, изо дня въ день?-- спрашиваетъ она, продолжая смотрѣть на отдаленный небосклонъ.

-- Да; я боюсь, что такъ, леди Дэдлокъ.

-- И вы думаете, что мнѣ необходимо оставаться на привязи у этого столба?

-- Я увѣренъ въ необходимости того, что предлагаю вамъ.

-- И я должна оставаться на этихъ блестящихъ подмосткахъ, на которыхъ такъ долго разыгрывалась роль моего жалкаго обмана, и которые должны подломиться подо мной по вашему сигналу?

-- Но не безъ предварительнаго извѣщенія, леди Дэдлокъ. Я не предприниму ничего, не предувѣдомивъ васъ.

Она предлагаетъ всѣ эти вопросы, какъ будто повторяя ихъ на память, или перебирая ихъ во снѣ.

-- Мы будемъ встрѣчаться попрежнему?

-- Совершенно такъ, если вамъ угодно.

-- И я должна скрывать свое преступленіе, какъ я скрывала его въ теченіе многихъ лѣтъ?

-- Какъ вы скрывали его въ теченіе многихъ лѣтъ. Я бы не сдѣлалъ этого намека самъ, леди Дэдлокъ, но теперь я могу напомнить вамъ, что ваша тайна черезъ это не станетъ тяжелѣе того, чѣмъ она была,-- словомъ, ни хуже, ни лучше прежняго. Я знаю это, хотя кажется, мы никогда вполнѣ не довѣряли другъ другу.

Миледи молча стоитъ нѣсколько времени, погруженная въ то же самое оледенѣлое состояніе, и потомъ спрашиваетъ:

-- Не имѣете ли еще чего сказать сегодня?

-- Мнѣ бы хотѣлось,-- методически отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ, слегка потирая себѣ руки: -- мнѣ бы хотѣлось увѣриться, леди Дэдлокъ, въ вашемъ согласіи съ моими распоряженіями.

-- Вы можете быть увѣрены въ этомъ.

-- Прекрасно. Въ заключеніе всего я хотѣлъ бы напомнить вамъ, въ видѣ дѣловаго предостереженія, и то если представится необходимость сообщить этотъ фактъ сэру Лэйстеру, что во время нашего свиданія я весьма опредѣлительно выразилъ мое единственное вниманіе къ чувствамъ и чести сэра Лэйстера и къ фамильной репутаціи. Я быль бы счастливъ оказать и вамъ, леди Дэдлокъ, высокое уваженіе, если-бъ обстоятельства дѣла допускали это; но къ несчастію они не допускаютъ.

-- Я засвидѣтельствую вашу вѣрность, сэръ.

Какъ до, такъ и послѣ этого разговора она остается неподвижною и погруженною въ свои думы; но, наконецъ, дѣлаетъ движеніе, и, съ сохраненіемъ натуральнаго и пріобрѣтеннаго навыкомъ присутствія духа, оборачивается къ двери. Мистеръ Толкинхорнъ отворяетъ обѣ двери точно такъ, какъ онъ отворялъ ихъ вчера, или какъ отворялъ ихъ за десять лѣтъ тому назадъ; дѣлаетъ старинный свой поклонъ, и леди выходить. Взглядъ, въ знакъ прощальнаго привѣта, который онъ получаетъ отъ хорошенькаго личика, въ то время какъ оно удаляется въ темную глубь, нельзя назвать обыкновеннымъ взглядомъ, и движеніе миледи, хотя и весьма легкое, нельзя назвать обыкновеннымъ движеніемъ. Впрочемъ, какъ размышляетъ онъ, оставшись наединѣ, это женщина пріучала себя къ необыкновенному принужденію.

Онъ узналъ бы о всемъ этомъ гораздо лучше, если-бъ увидѣлъ, что эта женщина какъ безумная ходитъ по своей комнатѣ, съ распущенными волосами, съ руками, закинутыми за голову, и самая фигура ея сгорблена, какъ будто подъ вліяніемъ тяжкихъ страданій. Онъ бы еще болѣе узналъ, если-бъ увидѣлъ, какъ эта женщина но цѣлымъ часамъ безпрерывно ходитъ скорыми шагами по комнатѣ, не зная усталости, преслѣдуемая неизмѣнными шагами на площадкѣ Замогильнаго Призрака. Но онъ запираетъ окно и вмѣстѣ съ нимъ закрываетъ себя отъ вліянія холоднаго ночного воздуха, задергиваетъ оконную занавѣсь, ложится спать и засыпаетъ. И когда звѣзды совершенно потухли, и блѣдный день заглядываетъ въ башенную комнату, онъ застаетъ его такимъ страшнымъ, какъ будто могильщику уже сдѣлано отъ него приказаніе, и приказаніе это будетъ скоро исполнено.

Тотъ же самый блѣдный день украдкой бросаетъ взглядъ на сэра Лэйстера, величественно прощающаго во снѣ заблужденія цѣлаго государства, и на кузеновъ, вступающихъ въ различныя публичныя должности, во главѣ которыхъ стоитъ должность получать жалованье, и на цѣломудренную Волюмнію, назначающую пятьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ приданаго отвратительному старому генералу, съ полнымъ комплектомъ вставныхъ зубовъ во рту, какъ полный приборъ фортепьянныхъ клавишей, генералу, который долгое время былъ предметомъ восторга въ Батѣ, и предметомъ ужаса во всякомъ другомъ обществѣ; заглядываетъ также въ комнаты на высокихъ чердакахъ, въ людскія на заднихъ дворахъ, гдѣ болѣе скромное честолюбіе мечтаетъ во снѣ о блаженствѣ жить въ квартирѣ домоправителя, или въ брачномъ союзѣ съ Виллемъ или Салли. Но вотъ поднимается свѣтлое солнце, и вмѣстѣ съ собой поднимаетъ все на землѣ -- и Биллей, и Салли, и скрывающіеся въ землѣ испаренія, и опустившіеся листья и цвѣты, и птичекъ, и животныхъ, и пресмыкающихся, и садовниковъ, чтобъ выметать луга, покрытые утренней росой, и открывать изумрудный бархатъ, гдѣ пробѣгаетъ катокъ, подымаетъ и дымъ изъ трубы огромной кухни, который извивается прямо и высоко и незамѣтно сливается съ свѣтлымъ воздухомъ. Наконецъ, поднимается флагъ надъ безсознательной головой мистера Толкинхорна, весело провозглашая, что сэръ Лэйстеръ и леди Дэдлокъ находятся въ своемъ счастливомъ домѣ, и что гостепріимство и радушіе въ Линкольншэйрскомъ помѣстьѣ доступно для всѣхъ безъ изъятія.

XLII. Въ квартирѣ мистера Толкинхорна.

Съ роскошныхъ луговъ и отъ развѣсистыхъ дубовъ въ имѣніи Дэдлоковъ, мистеръ Толкинхорнъ переноситъ себя въ обветшалый лондонскій зной и въ лондонскую пыль. Способъ его сообщенія между этими двумя мѣстами составляетъ одну изъ его непроницаемыхъ тайнъ. Онъ прогуливается въ Чесни-Воулдѣ, какъ будто оно находилось за ближайшими дверями отъ его квартиры и возвращается въ свою квартиру, какъ будто онъ не удалялся за предѣлы Линкольнинскихъ Полей. Онъ не имѣетъ обыкновенія ни перемѣнять одежды передъ путешествіемъ, ни говорить о немъ по возвращеніи. Онъ вышелъ изъ своей башенной комнаты сегодня утромъ такъ тихо, какъ тихо входитъ онъ въ позднія сумерки на свои сквэръ.

Какъ одна изъ черныхъ птицъ, сидящихъ на насѣстахъ въ этихъ отрадныхъ поляхъ, гдѣ всѣ овцы превращаются въ пергаментъ, козы въ шарики, и вся пажить въ мятую солому, прокопченный и вывѣтренный адвокатъ, обитающій въ кругу людей, но не имѣющій съ ними ничего общаго, состарѣвшійся, не испытавъ веселой юности, и такъ давно усвоившій привычку свивать свое неуклюжее гнѣздо въ щеляхъ и углахъ человѣческой природы, что онъ совершенно позабылъ о возможности свивать его въ болѣе обширныхъ размѣрахъ и лучшемъ видѣ, медленно пробирается къ дому. Въ огромной печи, сдѣланной изъ раскаленной мостовой и раскаленныхъ зданій, онъ запекъ себя суше обыкновеннаго и утоляетъ свою жажду воображеніемъ, которое рисуетъ передъ нимъ его усладительный пятидесяти-лѣтній портвейнъ.

Фонарщикъ поднимается и спускается по своей лѣсенкѣ по той сторонѣ Линкольнинскихъ Полей, гдѣ находится квартира мистера Толкинхорна, когда этотъ хранитель аристократическихъ тайнъ является на своемъ скучномъ дворѣ. Онъ поднимается на лѣстницу и, при входѣ въ мрачную пріемную, встрѣчается на самой верхней ступенькѣ съ униженно кланяющимся маленькимъ человѣчкомъ.

-- Это Снагзби?

-- Точно такъ, сэръ. Надѣюсь, вы здоровы, сэръ. Я сію минуту поднялся наверхъ, и хотѣлъ идти домой.

-- Въ чемъ дѣло? Чего вы хотите отъ меня?

-- Дѣло въ томъ,-- отвѣчаетъ Снагзби, приподнявъ шляпу и держа ее съ боку головы, въ знакъ уваженія къ своему лучшему покупателю:-- что я имѣлъ желаніе сказать вамъ слово, сэръ.

-- Можете сказать его здѣсь?

-- Совершенно могу, сэръ.

-- Такъ говорите.

Адвокатъ поворачивается, облокачивается на желѣзныя перила на вершинѣ лѣстницы и смотритъ на фонарщика, освѣщающаго дворъ.

-- Оно касается,-- говоритъ мистеръ Снагзби съ таинственнымъ видомъ и тихимъ голосомъ:-- оно касается, не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, до иностранки, сэръ.

Мистеръ Толкинхорнъ смотритъ на него съ нѣкоторымъ удивленіемъ.

-- Какой иностранки?

-- Женщины, сэръ. Француженки, если я не ошибаюсь. Я самъ-то незнакомъ съ тѣмъ языкомъ, но, судя по ея манерамъ и наружности, она должно быть француженка; во всякомъ случаѣ вѣрно то, что она иностранка. Та самая, которая была у васъ наверху, когда мистеръ Боккетъ и я имѣли честь служить вамъ вмѣстѣ съ уличнымъ мальчикомъ.

-- Ахъ, да, да. М-lle Гортензія.

-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? (Мистеръ Снагзби кашляетъ за шляпу особеннымъ своимъ кашлемъ, выражающимъ на этотъ разъ его покорность). Я не знакомъ съ именами иностранцевъ вообще, но въ этомъ имени я нисколько не сомнѣваюсь.

Мистеръ Снагзби, повидимому, рѣшился на этотъ отвѣтъ съ отчаяннымъ намѣреніемъ повторить имя француженки; но по нѣкоторомъ размышленіи снова кашляетъ своимъ особеннымъ кашлемъ, въ знакъ извиненія.

-- Что же вы можете сказать насчетъ ея?-- спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- Извольте видѣть, сэръ,-- отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, прикрывая шляпой свое объясненіе:-- это обстоятельство ставитъ меня въ нѣкоторое затрудненіе. Мое домашнее счастіе велико, по крайней мѣрѣ такъ велико, какъ можно ожидать, но моя хозяюшка подвержена ревности. Не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, она въ сильномъ градусѣ подвержена ревности. Такъ вотъ извольте видѣть, иностранка съ такой прекрасной наружностью приходитъ однажды въ лавку, и съ тѣхъ поръ шляется... Я никогда почти не употребляю сильныхъ выраженій, никогда, если только можно обойтись безъ нихъ, но она рѣшительно шляется, сэръ, по Подворью. Какъ вамъ это кажется, сэръ? Я только предоставляю вамъ посудить объ этомъ.

Мистеръ Снагзби, сказавъ это весьма плачевнымъ тономъ, заключаетъ слова свои кашлемъ, предназначеннымъ къ замѣнѣ словъ, недостающихъ для полноты и ясности его объясненія.

-- Что вы хотите сказать?-- спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- Такъ точно, сэръ,-- отвѣчаетъ мистеръ Снагзби:-- я былъ увѣренъ, что вы почувствуете это сами и извините справедливость моихъ чувствъ, особливо если сочетать ихъ вмѣстѣ съ извѣстною раздражительностью чувствъ моей хозяюшки. Извольте видѣть, иностранка, имя которой вы сію минуту упомянули, я увѣренъ, съ совершенно національнымъ акцентомъ, подхватила слово Снагзби въ извѣстный вамъ вечеръ, навела справки, получила адресъ и пришла къ намъ въ обѣденное время. Густеръ, наша молодая служанка, очень боязлива и въ добавокъ подвержена припадкамъ; испугавшись взглядовъ иностранки, которые, правду сказать, нѣсколько свирѣпы, и насточивой манеры, съ которой она говорила, а это вѣрно было сдѣлано съ тѣмъ, чтобъ застращать слабое созданіе, не выдержала этого, полетѣла съ лѣстницы на кухню, и съ ней дѣлались одинъ за другимъ такіе страшные припадки, какихъ, я думаю, по временамъ, не входило въ чей-либо домъ и не выходило, кромѣ нашего. Вслѣдствіе этого для моей хозяюшки открылась бездна занятій по хозяйству, и только мнѣ одному пришлось выйти въ лавку съ отвѣтомъ. Сказавъ мнѣ, что мистеръ Толкинхорнъ, по словамъ его писца, никогда не бываетъ для нея дома, она предоставила себѣ удовольствіе заходить ко мнѣ, пока ее впускали. Но когда перестали впускать, она начала, какъ я уже сказалъ, шляться... шляться, сэръ, (мистеръ Снагзби повторяетъ это слово, дѣлая на него сильное удареніе) по Подворью. Дѣйствіе этого движенія съ ея стороны невозможно исчислить. Я не долженъ удивляться, если оно послужило поводомъ къ самымъ грустнымъ заблужденіямъ въ умахъ сосѣдей, не упоминая уже о моей хозяюшкѣ (если только подобная вещь возможна). Между тѣмъ, какъ Богу извѣстно,-- говоритъ мистеръ Снагзби, качая головой:-- я никогда не имѣлъ опредѣлительной идеи о чужеземкѣ, кромѣ только того, что въ старину я не иначе представлялъ себѣ ее, какъ со связкой метелокъ и съ груднымъ ребенкомъ, а въ настоящее время не иначе, какъ съ тамбуриномъ и съ большими серьгами. Увѣряю васъ, сэръ, я никогда не имѣлъ никакого понятія о нихъ!

Мистеръ Толкинхорнъ выслушиваетъ эту жалобу весьма серьезно и спрашиваетъ, когда поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей кончилъ:

-- И это все, что вы хотѣли сказать, Снагзби?

-- Точно такъ, сэръ, это все,-- говоритъ мистеръ Снагзби, заключая кашлемъ, который ясно добавляетъ: "но и этого слишкомъ довольно... для меня".

-- Если m-lle Гортензія не сумасшедшая, то я, право, не знаю чего она хочетъ и что она думаетъ,-- говоритъ адвокатъ.

-- Даже, если-бъ она и была сумасшедшая, вы знаете, сэръ,-- замѣчаетъ мистеръ Снагзби:-- плохое утѣшеніе имѣть постоянно передъ глазами подозрительное лицо. Кто знаетъ, что у нея на умѣ...

-- Ничего не можетъ быть,-- говоритъ адвокатъ.-- Ну, да, хорошо! Это надобно прекратить. Мнѣ очень жаль, что вы поставлены въ такое непріятное положеніе. Если она придетъ еще разъ, пришлите ее ко мнѣ.

Мистеръ Снагзби, съ множествомъ поклоновъ и коротенькимъ кашлемъ, въ видѣ извиненія, оставляетъ адвоката и отправляется домой съ спокойнымъ сердцемъ.

Мистеръ Толкинхорнъ отправляется наверхъ и говоритъ про себя: "Эти женщины, кажется, для того только и созданы, чтобъ безпокоить другихъ. Мало того, что имѣешь дѣло съ госпожей, хлопочи еще и за ея служанку! Но съ этой-то дрянью я не стану долго церемониться".

Сказавъ это, онъ отпираетъ свою дверь, ощупью пробирается въ свои мрачныя комнаты, зажигаетъ свѣчи и осматривается. Слишкомъ темно теперь, чтобы видѣть аллегорію на плафонѣ: впрочемъ, безотвязный римлянинъ, который падаетъ изъ облаковъ и указываетъ въ пространство, рельефно бросается въ глаза во всякое время и при всякомъ освѣщеніи. Не удостоивая его особеннымъ вниманіемъ, мистеръ Толкинхорнъ вынимаетъ изъ кармана небольшой ключъ, которымъ отпираетъ комодъ; тамъ находится другой ключъ, этимъ ключемъ отпирается сундукъ, въ которомъ находится еще ключъ; и такимъ образомъ доходитъ до ключа отъ погреба, съ которымъ онъ приготовляется спуститься въ хранилища стараго вина. Онъ подходитъ къ дверямъ со свѣчей въ рукѣ, какъ вдругъ раздастся стукъ.

-- Кто это? А-га, мистриссъ, это вы, не правда ли? Вы пожаловали очень кстати. Я сію минуту слышалъ о васъ. Скажите, чего вы хотите?

Обращаясь съ этимъ привѣтствіемъ къ m-lle Гортензіи, онъ ставитъ свѣчку на каминную полку въ залѣ писца и постукиваетъ по сухой щекѣ своимъ желѣзнымъ ключемъ. M-lle Гортензія, эта кошачья особа съ крѣпко сжатыми губами и косвенными взглядами на мистера Толкинхорна, прежде, чѣмъ отвѣчать, тихо запираетъ дверь.

-- Мнѣ стоило большого труда застать васъ дома, сэръ.

-- Неужели?

-- Я была здѣсь очень часто, сэръ. Мнѣ всегда говорили, что "его нѣтъ дома, онъ занятъ, онъ тамъ и сямъ, онъ вовсе не для васъ".

-- Совершенно справедливо.

-- Неправда. Ложь.

По временамъ, въ пріемахъ, въ движеніяхъ и въ манерѣ m-lle Гортензіи проявляется какая-то внезапная быстрота, что-то въ родѣ прыжковъ всѣмъ тѣломъ, такъ что лицо, передъ которымъ проявляется эта быстрота, невольнымъ образомъ пугается и откидывается назадъ. Такъ точно случилось и теперь съ мистеромъ Толкинхорномъ, хотя m-lle Гортензія, съ глазами почти совсѣмъ закрытыми, ничего не дѣлаетъ, какъ только презрительно улыбается и качаетъ головой.

-- Послушайте, мистриссъ,-- говоритъ адвокатъ, постукивая ключомъ по каминной полкѣ.-- Если вы имѣете что-нибудь сказать, такъ говорите, говорите.

-- Сэръ, вы поступили со мной нехорошо. Вы поступили низко, подло.

-- Что такое? Низко, подло?-- отвѣчаетъ адвокатъ, потирая себѣ носъ кліочемъ.

-- Да. Что же изъ этого? Вы сами знаете, что поступили низко, подло. Вы поставили мнѣ ловушку, поймали меня собственно затѣмъ, чтобъ доставить вамъ необходимыя свѣдѣнія; вы просили меня показать вамъ платье, въ которое миледи была одѣта къ извѣстный вамъ вечеръ, вы умолили меня придти въ этомъ платьѣ сюда, встрѣтиться здѣсь съ какимъ-то мальчишкой. Что? Это неправда?

И m-lle Гортензія дѣлаетъ еще прыжокъ.

-- Ухъ! Какая ты злая,-- думаетъ про себя мистеръ Толкинхорнъ, недовѣрчиво поглядывая на нее и потомъ отвѣчаетъ:-- чего ты хочешь? Я вѣдь платилъ тебѣ!

-- Вы заплатили мнѣ!-- повторяетъ она съ бѣшенымъ отвращеніемъ.-- Два соверена! Я еще не дотронулась до нихъ, я отказываюсь отъ нихъ я презираю ихъ, я швыряю ихъ отъ себя!

И она буквально исполняетъ это, вынувъ ихъ изъ-за лифа и швырнувъ съ такою силой, что они отскочили отъ полу, прежде, чѣмъ покатились по угламъ, сильно повертѣлись на своихъ мѣстахъ и плавно легли.

-- Ну, что?-- говоритъ m-lle Гортензія, снова помрачая свои большіе глаза.-- Вы заплатили мнѣ? Да, да, заплатили!

Мистеръ Толкинхорнъ потираетъ голову ключомъ, между тѣмъ, какъ она заливается саркастическимъ смѣхомъ.

-- Ты должно быть очень богата, моя милая,-- спокойно замѣчаетъ онъ:-- если бросаешь такими деньгами!

-- Да, я богата,-- отвѣчаетъ она:-- я очень богата ненавистью. Я ненавижу миледи отъ всей души. Вы это знаете.

-- Я знаю это? Почему же я долженъ знать это?

-- Потому что вы знали это совершенно, прежде чѣмъ умоляли меня сообщить вамъ необходимыя свѣдѣнія. Потому что вы знали совершенно, что я была внѣ себя отъ бѣшенства.

И въ подтвержденіе словъ своихъ m-lle Гортензія сжимаетъ, оба кулака и стискиваетъ зубы.

-- О! Неужели я зналъ это?-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, разсматривая затѣйливые прорѣзи въ ключѣ.

-- Да, безъ сомнѣнія. Я вѣдь не слѣпая. Вы были увѣрены во мнѣ, потому что знали это. Вы были тогда въ здравомъ разсудкѣ! Я ненавижу ее.

М-lle Гортензія складываетъ на груди руки и бросаетъ на него замѣчаніе черезъ одно изъ своихъ плечъ.

-- Сказавъ это, не имѣете ли вы еще чего-нибудь сказать?

-- Я еще до сихъ поръ не пристроена. Пристройте меня, найдите для меня хорошее мѣсто! Если вы не можете или не хотите сдѣлать этого, наймите меня преслѣдовать ее, опозорить ее, обезчестить ее. Я помогу вамъ прекрасно и притомъ съ прекраснымъ расположеніемъ. Вѣдь вы сами дѣлаете то же самое. Развѣ я не знаю этого?

-- Ты, кажется, знаешь очень многое,-- замѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ.

-- Развѣ я не знаю? Неужели вы думаете, что я до такой степени легковѣрна, что повѣрила вамъ, какъ ребенокъ, будто я приходила сюда въ платьѣ миледи и встрѣтилась съ оборваннымъ мальчишкой собственно затѣмъ, чтобъ рѣшить маленькій споръ, какое-то пари? Такъ и есть! отгадали!

Въ этомъ отвѣтѣ, даже до послѣдняго слова "пари" включительно, m-lle была иронически вѣжлива и мила, но потомъ вдругъ разразилась самымъ сильнымъ и самымъ колкимъ презрѣніемъ, такъ-что въ одно и то же время ея черные, глаза были совсѣмъ закрыты и страшно вытаращены.

-- Теперь, посмотримъ,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, постукивая ключомъ въ подбородокъ и смотря на нее съ невозмутимымъ спокойствіемъ:-- въ какомъ положеніи находится это дѣло.

-- Да, да! Посмотримте,-- отвѣчаетъ m-lle, сердито и принужденно кивая головой.

-- Ты приходишь сюда съ тѣмъ, чтобы представить замѣчательно скромное требованіе, о которомъ ты сейчасъ упомянула, и не получивъ на него удовлетворенія, ты снова приходишь.

-- Я снова приду,-- говоритъ m-lle, еще сердитѣе и еще принужденнѣе кивая головой:-- и еще снова, и еще, и еще. Буду вѣчно ходить!

-- И не только сюда, но можетъ быть ты станешь ходить и къ мистеру Снагзби? Не удастся первый визитъ, ты, можетъ статься повторишь его?

-- И повторю,-- говорятъ m-lle, ни на волосъ не отступай отъ сноси рѣшимости:-- и еще разъ приду, и еще, и еще! Буду вѣчно ходить!

-- Очень хорошо. Такъ вотъ что, m-lle Гортензія, позвольте мнѣ посовѣтовать вамъ взять эту свѣчку, и подобрать ваши деньги. Я думаю вы найдете ихъ за перегородкой моего писца, вонъ въ томъ углу.

M-lle Гортензія снова заливается саркастическимъ смѣхомъ и не трогается съ мѣста.

-- Вы не хотите?

-- Не хочу!

-- Чѣмъ бѣднѣе станете вы, тѣмъ богаче буду я! Посмотрите, сюда, мистриссъ, вотъ этотъ ключъ отъ моего виннаго погреба. Ключъ этотъ великъ, но тюремные ключи гораздо больше. Въ этомъ городѣ есть исправительныя заведенія (гдѣ, между прочимъ, для женскихъ ногъ устроены особаго рода мельницы); ворота у этихъ заведеній очень крѣпки и тяжелы, и нѣтъ сомнѣнія, что и ключи имѣютъ тѣ же качества. Я боюсь, что леди съ вашимъ духомъ и вашей дѣятельностью почувствуетъ величайшее неудобство, если одинъ изъ такихъ ключей повернется для нея въ замкѣ на весьма неопредѣленный срокъ. Какого вы мнѣнія объ этомъ?

-- Я думаю,-- отвѣчаетъ m-lle безъ всякаго гнѣва и чистымъ, хотя и принужденнымъ голосомъ -- я думаю, что вы самая презрѣнная тварь!

-- Весьма быть можетъ,-- возражаетъ мистеръ Толкинхорнъ, спокойно сморкаясь.-- Но я не спрашиваю, что ты думаешь обо мнѣ; я спрашиваю, что ты думаешь о тюрьмѣ.

-- Ничего. Какое мнѣ дѣло до нея?

-- А вотъ какое,-- говоритъ адвокатъ, безъ всякаго принуждевія убирая платокъ и поправляя манжеты:-- законъ въ нашемъ государствѣ имѣетъ такую деспотическую власть, что не позволяетъ нарушать домашнее спокойствіе каждаго изъ нашихъ добрыхъ гражданъ, даже еслибъ это нарушеніе происходило отъ посѣщенія молодой леди, но противъ его желанія. И при первой жалобѣ за нарушеніе спокойствія, онъ арестуетъ безпокойную леди и запираетъ ее въ тюрьмѣ подъ строгимъ надзоромъ. Поворачиваетъ за ней ключъ въ замкѣ.

И мистеръ Толкнихорнъ поясняетъ слова свои поворотомъ ключа отъ виннаго погреба.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- спрашиваетъ m-lle тѣмъ же пріятнымъ голосомъ:-- какъ это глупо! Но все же какое мнѣ до этого дѣло?

-- Прекрасный другъ мой,-- говорить мистеръ Толкинхорнъ:-- сдѣлайте еще визитъ сюда или къ мистеру Снагзби, и тогда вы узнаете.

-- Въ такомъ случаѣ вы отправите меня въ тюрьму, быть можетъ?

-- Быть можетъ. Словомъ сказать,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ:-- мнѣ очень непріятно быть невѣжливымъ, но если ты покажешься здѣсь или тамъ незваная, я отдамъ тебя полиціи. Любезность констэблей велика безспорна, но они водятъ безпокойныхъ людей по улицамъ самымъ позорнѣйшимъ образомъ, привязываютъ ихъ ремнемъ къ доскѣ.

-- Я вамъ докажу,-- шепчетъ m-lle, вытягивая руку:-- я постараюсь, если вы осмѣлитесь сдѣлать это!

-- И если,-- продолжаетъ адвокатъ, не обращая на нее вниманія:-- и если я доставлю тебѣ мѣсто въ тюрьмѣ подъ замкомъ, то не ручаюсь за кратковременный срокъ, послѣ котораго ты снова будешь на свободѣ.

-- Я докажу вамъ,-- повторяетъ m-lle змѣинымъ шипѣньемъ.

-- А теперь,-- продолжаетъ адвокатъ, попрежнему не обращая на нее вниманія:-- совѣтую тебѣ уйти отсюда. Подумай два раза, прежде чѣмъ рѣшишься придти сюда!

-- Подумай ты,-- отвѣчаетъ она:-- двѣсти двадцать-два раза!

-- Вѣдь твоя леди отпустила тебя,-- замѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ, провожая ее до лѣстницы:-- какъ самую дерзкую и необходительную женщину. Такъ совѣтую тебѣ перемѣниться и воспользоваться предостереженіемъ. Я что говорю, то вѣрно; и если я дѣлаю угрозы, то непремѣнно и исполню ихъ.

Она спускается съ лѣстницы, не отвѣчая и не оглядываясь назадъ. Когда она ушла, онъ тоже спускается съ лѣстницы и, возвратившись съ бутылкой, покрытой паутиной, предается на свободѣ наслажденію ея содержимымъ и отъ времени до времени, откидывая голову къ стѣнкѣ своего кресла, усматриваетъ римлянина, упорно сохраняющаго свое положеніе на потолкѣ и указывающаго внизъ.

XLIII. Разсказъ Эсѳири.

Нѣтъ нужды говорить, какъ много я думала о моей живой матери, которая сказала мнѣ считать ее навсегда умершею. Я не смѣла приблизиться къ ней, или вести съ ней переписку, потому что мое понятіе объ опасности, въ которой проходила ея жизнь, можно только сравнить съ моимъ страхомъ касательно того, что я увеличиваю эту опасность. Сознавая, что мое существованіе служило непредаидѣннымъ несчастіемъ на пути ея жизни, я не всегда могла преодолѣть ужасъ къ самой себѣ, овладѣвшій мною, когда я впервые узнала тайну. Никогда и ни за что я не смѣла произнести ея имя. Мало того, я чувствовала даже, какъ будто не смѣла даже слышать это имя, когда произносили его другіе. Если разговоръ гдѣ нибудь въ моемъ присутствіи, принималъ такое направленіе, что весьма натурально и случалось, я старалась ничего не слышать, я мысленно представляла себѣ портретъ моей матери, повторяла про себя ея нѣкоторыя слова, или выходила изъ комнаты. Я знаю теперь, что часто дѣлала подобныя вещи, когда не видно было никакой опасности въ томъ, что говорили о ней; но я дѣлала ихъ подъ вліяніемъ страха и въ томъ убѣжденіи, что всякій разговоръ могъ измѣнить ея тайнѣ, и измѣнить черезъ меня.

Нѣтъ нужды до того, какъ часто вспоминала я звуки голоса моей матери, удивлялась тому, неужели при всемъ моемъ желаніи я никогда не услышу его, и думала, какъ странно для меня то обстоятельство, что эта звуки были соверпіенно новы для меня. Нѣтъ нужды до того, что я слѣдила за каждымъ газетнымъ извѣстіемъ о моей матери; проходила по нѣскольку разъ мимо дверей ея дома; меня влекла къ нимъ какая-то магическая сила, но я не смѣла посмотрѣть на нихъ; сидѣла однажды въ театрѣ, когда моя мать была тамъ и видѣла меня, и когда мы до такой степени были чужды другъ другу, передъ собраніемъ народа всѣхъ возможныхъ сословій, что всякая связь и близкія отношенія между нами казались мечтой. Все, все это миновало. Я такъ счастлива своей судьбой, что право, я очень мало могу разсказать о себѣ, не упомянувъ о благородствѣ и великодушіи другихъ, и потому прохожу молчаніемъ объ этомъ мало и продолжаю свой разсказъ.

Когда мы снова устроились въ нашемъ домѣ, Ада и я часто разговаривали съ моимъ опекуномъ и предметомъ нашихъ разговоровъ почти постоянно былъ Ричардъ. Моя милочка сильно огорчалась тѣмъ, что Ричардъ былъ такъ несправедливъ къ ихъ доброму кузену, и вмѣстѣ съ тѣмъ была такъ предана Ричарду, что не могла слышать когда обвиняли его даже за это. Мой опекунъ зналъ объ этомъ, и никогда не сочеталъ съ его именемъ слово упрека. "Рикъ находится въ заблужденіи, душа моя -- говаривалъ онъ ей -- но что же дѣлать! Мы сами часто заблуждались и заблуждаемся. Исправленіе его нужно предоставить тебѣ, моя милая, и времени".

Мы уже впослѣдствіи узнали о томъ, что именно возбуждало въ насъ подозрѣніе; мы узнали, что онъ не ранѣе началъ предоставлять времени исправленіе Ричарда, какъ послѣ неоднократныхъ попытокъ открыть ему глаза. Мы узнали, что онъ писалъ къ нему, ѣздилъ къ нему, говорилъ съ нимъ и употреблялъ всѣ благородныя и убѣдительныя средства, какія только могло придумать его великодушіе. Нашъ бѣдный, преданный своей неопредѣленной цѣли, Ричардъ былъ глухъ и слѣпъ ко всему. Если онъ поступалъ несправедливо, то обѣщалъ принести извиненіе съ окончаніемъ тяжбы. Если онъ шелъ по дорогѣ своей ощупью, то ничего не могъ сдѣлать лучше, какъ только употребить всѣ усилія, чтобъ разсѣять облака, которыя помрачали для него каждый предметъ. Вѣдь подозрѣніе и недоразумѣніе были причиной запутанности этой тяжбы? Такъ дайте же ему возможность разъяснить ее и придти къ окончанію съ свѣтлымъ умомъ и спокойнымъ духомъ. Таковъ былъ его неизмѣнный отвѣтъ. Тяжба Джорндисъ и Джорндисъ до такой степени овладѣла всей его натурой, что невозможно было представить ему какой либо благоразумный доводъ, на которой бы онъ не сдѣлалъ, безъ всякой логики, новаго доказательства въ защиту своихъ поступковъ. "Такъ-что, по моему мнѣнію -- однажды сказалъ мнѣ мой опекунъ,-- лучше оставить бѣднаго Рика на его произволъ, нежели прибѣгать къ непріятнымъ для него убѣжденіямъ".

Я воспользовалась однимъ изъ такихъ случаевъ, чтобъ сообщить свои сомнѣнія касательно того, что могъ ли мистеръ Скимполь посовѣтовать Ричарду что-нибудь доброе.

-- Посовѣтовать?-- отвѣчалъ мой опекунъ со смѣхомъ -- Милая моя, да кто бы сталъ совѣтоваться съ Скимполемъ?

-- Ну такъ поощрять Ричарда въ его поступкахъ; быть можетъ, это выраженіе будетъ вѣрнѣе,-- сказала я.

-- Поощрять!-- снова возразилъ мой опекунъ.-- Да кому понадобятся поощренія Скимполя?

-- Ричарду,-- сказала я.

-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ мой опекунъ.-- Такое несвѣтское, безразсчетное, легкомысленное созданіе служитъ для Ричарда отрадой, и даже какой-то забавой. Но что касается до того, чтобы совѣтовать или поощрять, или вообще занимать серьезное положеніе въ отношеніи къ кому нибудь или къ чему-нибудь -- этого не слѣдуетъ и помышлять о такомъ ребенкѣ, какъ Скимполь.

-- Скажите, кузенъ Джонъ,-- спросила Ада, которая въ это время подошла къ намъ, и теперь смотрѣла черезъ мое плечо:-- что сдѣлало его такимъ ребенкомъ?

-- Что сдѣлало его такимъ ребенкомъ?-- спросилъ мой опекунъ, потирая себѣ голову и, повидимому, теряясь въ отвѣтѣ.

-- Да, кузенъ Джонъ.

-- Вотъ что,-- медленно отвѣчалъ онъ, сильнѣе и сильнѣе потирая себѣ голову:-- онъ очень мечтателенъ, очень, очень воспріимчивъ... чувствителенъ и... и одаренъ пылкимъ воображеніемъ. Этимъ качествамъ не было дано правильнаго направленія. Я думаю, что люди, которые восхищались имъ въ его молодости, приписывали этимъ качествамъ слишкомъ много важности, и слишкомъ мало обращали вниманія на средства, которыя могли бы уравнять ихъ, привесть въ порядокъ и примѣнить къ чему-нибудь полезному; вотъ поэтому-то онъ и сдѣлался такимъ ребенкомъ. Ну что,-- сказалъ мой опекунъ, бросивъ на насъ ободряющій взглядъ:-- что вы скажете на это?

Ада, посмотрѣвъ сначала на меня, сказала, что ей очень жаль, что Ричардъ дѣлаетъ для него лишнія издержки.

-- Правда, правда.,-- отвѣчалъ мой опекунъ, поспѣшно.-- Этого не должно быть. Намъ нужно устроить это. Я долженъ прекратить это. Это никуда не годится.

Въ свою очередь и я высказала сожалѣніе, что онъ за пять фунтовъ стерлинговъ отрекомендовалъ Ричарду Вольза.

-- А развѣ это такъ было?-- сказалъ мой опекунъ; и по лицу его пробѣжала тѣнь досады.-- Теперь вы сами можете судятъ объ этомъ человѣкѣ! Для него въ такомъ поступкѣ нѣтъ ничего неблагороднаго, онъ не сидитъ въ этомъ барышнической сдѣлки. Онъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о цѣнности денегъ. Онъ рекомендуетъ Рика, становится хорошимъ пріятелемъ съ мистеромъ Вользомъ, и занимаетъ отъ него пять фунтовъ. Онъ въ этомъ ничего не видитъ дурного, онъ ровно ничего не думаетъ объ этомъ. Я готовъ держать пари, что это онъ самъ сказалъ тебѣ, моя милая.

-- О, да!-- отвѣчала я.

-- Такъ и есть!-- воскликнулъ опекунъ мой съ торжествующимъ видомъ,-- Теперь вы сами можете судить объ этомъ человѣкѣ! Еслибъ онъ видѣлъ въ этомъ что-нибудь дурное, еслибъ зналъ, что отъ этого могутъ произойти дурныя послѣдствія, онъ бы не сказалъ вамъ ни слова. Онъ какъ говоритъ, такъ и поступаетъ, то есть, съ совершеннымъ простодушіемъ. Вамъ нужно увидѣть его въ его домѣ, и тогда вы поймете его лучше. Мы должны сдѣлать визитъ Гарольду Скимполю и предостеречь его въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ. О, милая моя, это ребенокъ, настоящій ребенокъ!

Въ исполненіе этого плана, мы отправились въ Лондонъ при первой возможности и явились у дверей дома мистера Скимполя.

Онъ жилъ въ части города, называемой Полигономъ, гдѣ въ ту пору обрѣталось множество испанскихъ выходцевъ, которые разгуливали тамъ въ своихъ плащахъ и курили папиросы. Считался ли онъ прекраснымъ постояльцемъ (вслѣдствіе того, что кто нибудь изъ его друзей постоянно выплачивалъ за него квартирныя деньги), или, быть можетъ, его неспособность къ какому бы то ни было занятію представляла величайшее затрудненіе выжить его изъ квартиры, я право не знаю, но только онъ занималъ одинъ и тотъ же домъ въ теченіе многихъ лѣтъ. Въ желѣзныхъ перилахъ у крыльца недоставало многихъ рѣшетокъ, водосточныя трубы были сломаны, уличная скоба отбита, рукоятка отъ звонка оторвана давнымъ давно, судя по тому, что проволока была покрыта толстымъ слоемъ ржавчины, и грязныя отпечатки слѣдовъ были единственными признаками обитаемости дома.

Какая-то оборванная, полновѣсная женщина, которая, повидимому, вылѣзала изъ швовъ своего платья и изъ трещинъ башмаковъ, точь-въ-точь какъ перезрѣлая ягода, отвѣтила на нашъ стукъ тѣмъ, что открыла немного дверь и своей фигурой закрыла отверстіе. Такъ какъ она знала мистера Джорндиса (и въ самомъ дѣлѣ, Адѣ и мнѣ показалось, что она знала его потому собственно, что получала отъ него жалованье), то она немедленно распахнула дверь и позволила намъ войти. Замокъ у дверей находился въ весьма разстроенномъ состояніи, и потому она употребила въ дѣло цѣпь, которая, какъ и замокъ, съ трудомъ повиновалась ея усиліямъ. Она спросила насъ, не угодно ли намъ пожаловать наверхъ.

Мы поднялись въ первый этажъ, по прежнему не встрѣчая признаковъ домашней утвари, кромѣ грязныхъ слѣдовъ. Мистеръ Джорндисъ безъ всякой церемоніи вошелъ въ комнату, и мы послѣдовали за нимъ. Комната была довольно грязная, но меблированная съ какой-то странной оборванной роскошью. Въ ней находилась большая скамейка, софа, нѣсколько кушетокъ, кресло, нѣсколько подушекъ, фортепьяно, книги, рисовальные матеріалы, ноты, газеты и нѣсколько набросковъ и картинъ. Разбитое стекло въ одномъ изъ грязныхъ оконъ было залѣплено бумагой, между тѣмъ какъ на одномъ столѣ стояла маленькая тарелка съ прекрасными персиками, другая тарелка съ виноградомъ, третья съ бисквитами и подлѣ нихъ бутылка столоваго вина. Мистеръ Скимполь полулежалъ на софѣ, въ халатѣ, пилъ ароматическій кофей изъ старинной чашки китайскаго фарфора,-- тогда было около полудня,-- и любовался коллекціей левкоевъ, поставленныхъ на балконѣ.

Нанге прибытіе нисколько не встревожило его; онъ всталъ и принялъ насъ съ своей обычной безпечной манерой.

-- Вотъ и я къ вашимъ услугамъ!-- сказалъ онъ, когда мы заняли мѣста, заняли не безъ нѣкотораго затрудненія, потому что большая часть стульевъ была переломана.-- И я къ вашимъ услугамъ! Это мой скромный завтракъ. Нѣкоторые люди непремѣнно хотятъ, чтобы къ завтраку у нихъ была часть говядины или баранины; я не имѣю этой привычки. Дайте мнѣ плоды, чашку кофею, рюмку лафита, и я совершенно доволенъ. Конечно, я не имѣю къ нимъ пристрастія, я люблю ихъ потому, что они напоминаютъ мнѣ о солнцѣ; а согласитесь, что въ мясѣ и баранинѣ нѣтъ ничего солнечнаго. Это, по моему мнѣнію, одно только животное наслажденіе!

-- Вотъ это пріемная комната нашего друга, комната для консультацій (или, вѣрнѣе сказать, была бы такой комнатой, еслибъ онъ прописывалъ рецепты), это его мастерская, и его кабинетъ,-- сказалъ намъ мой опекунъ.

-- Да,-- сказалъ мистеръ Скимполь, окидывая взоромъ комнату съ улыбающимся лицомъ:-- это птичья клѣтка. Это комната, гдѣ птичка живетъ и поетъ. Отъ времени до времени ей общипываютъ перья и подвязываютъ крылья, а она все-таки поетъ и поетъ.

Онъ предложилъ намъ винограду, повторяя съ свѣтлымъ лицомъ:

-- Она поетъ! Поетъ безъ всякаго притязанія на похвалы, поетъ и поетъ!

-- Чудесный виноградъ,-- сказалъ мой опекунъ.-- Вѣрно, подарокъ?

-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Нѣтъ, какой-то любезный садовникъ продаетъ его! Вчера человѣкъ его, когда принесъ ко мнѣ эти плоды, хотѣлъ знать, нужно-ли ждать деньги: "Напрасно, мои другъ,-- отвѣчалъ я:-- совершенно напрасно, если только ты дорожишь своимъ временемъ." Полагаю, что онъ дорожилъ, потому что немедленно ушелъ.

Мой опекунъ взглянулъ на насъ съ улыбкой, какъ-будто онъ спрашивалъ насъ: "Ну, можно-ли послѣ этого быть взыскательнымъ къ такому человѣку?"

-- Этотъ день,-- сказалъ мистеръ Скимполь, весело наливая въ стаканъ лафиту:-- останется для меня незабвеннымъ. Мы назовемъ его днемъ Клэръ и Соммерсонъ. Вы должны увидѣть моихъ дочерей. У меня есть голубоглазая дочь, я называю ее красавицей; другую дочь я называю мечтательницей, а третью -- насмѣшницей. Вы всѣхъ ихъ должны увидѣть. Онѣ будутъ очарованы вашимъ присутствіемъ.

Онъ хотѣлъ было позвать ихъ, но мой опекунъ остановилъ его и попросилъ подождать минуту, такъ какъ ему хотѣлось предварительно поговорить съ нимъ.

-- Любезный Джорндисъ, отвѣчалъ онъ, безпечно возвращаясь къ софѣ:-- столько минутъ, сколько вамъ угодно. Время здѣсь ничего не значитъ, мы никогда не знаемъ здѣсь, который часъ, и никогда не заботимся о номъ. Вы, пожалуй скажете, что это весьма дурно, что этакъ недалеко уйдешь въ жизни? Конечно, но мы и не торопимся жить. Мы не имѣемъ на это никакихъ претензій.

Мой опекунъ снова взглянулъ на насъ, ясно говоря своимъ взглядомъ: "Слышите, слышите?"

-- Нѣтъ, Гарольдъ,-- сказалъ онъ:-- разговоръ, который я хочу начать, относится до Рика.

-- До моего неоцѣненнаго друга!-- воскликнулъ мистеръ Скимполь отъ чистаго сердца.-- Я полагаю, ему бы не слѣдовало быть моимъ неоцѣненнымъ другомъ, когда онъ находится съ вами не совсѣмъ-то въ дружескихъ отношеніяхъ. Но, какъ бы то ни было, онъ мой другъ, и я не могу удержаться отъ этого; онъ полонъ юношеской поэзіи, и я люблю его. Я не виноватъ, если вамъ это не нравится, я не могу передѣлать этого. Я люблю его и только

Плѣнительное простодушіе, съ которымъ онъ сдѣлалъ это признаніе, въ самомъ дѣлѣ, имѣло безкорыстный видъ и восхищало моего опекуна; если я не. ошибаюсь, то на минуту восхитило оно и Аду.

-- Ты имѣешь полное право любить, какъ и сколько тебѣ угодно,-- отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ:-- но намъ нужно, Гарольдъ, поберечь его карманъ.

-- О!-- сказалъ мистеръ Скимполь.-- Его карманъ? Вы приходите къ тому, чего я совсѣмъ не понимаю.

Наливъ еще немного лафиту и обмакнувъ въ него бисквитъ, онъ покачалъ головой и улыбнулся Адѣ и мнѣ, показывая видъ, что ему этого никогда и не понять.

-- Если ты отправляешься съ нимъ куда-нибудь,-- сказалъ мой опекунъ откровенно:-- то не долженъ заставлять его платить издержки за двоихъ.

-- Любезный мой Джорндисъ,-- отвѣчалъ мистеръ Скимполь; и лицо его озарилось улыбкой, въ которой выражалось его ребяческое отношеніе къ дѣлу:-- что же мнѣ дѣлать? Если онъ беретъ меня куда-нибудь, я долженъ ѣхать. А какимъ же образомъ я стану расплачиваться? Вѣдь у меня никогда не бываетъ денегъ. Еслибъ у меня и были деньги, такъ я рѣшительно ничего въ нихъ не смыслю. Положимъ, мнѣ скажутъ, что я долженъ заплатитъ столько-то, положимъ, хоть семь шиллинговъ и шесть пенсовъ; но я ровно ничего не знаю о семи шиллингахъ и шести пенсахъ, и поэтому для меня не предстоитъ никакой возможности удовлетворить подобное требованіе. Не идти же мнѣ къ дѣловымъ людямъ и не просить ихъ объясненія, что значитъ семь шиллинговъ и шесть пенсовъ, да къ тому же, все равно, я бы ихъ не понялъ.

-- Прекрасно,-- сказалъ мой опекунъ, совершенно довольный этимъ безыскусственнымъ отвѣтомъ:-- если ты вздумаешь предпринять какую-нибудь поѣздку съ Рикомъ, то долженъ занять денегъ у меня (но отнюдь не намекая ему на это обстоятельство), а расчеты предоставить ему.

-- Любезный Джорндисъ,-- отвѣчалъ мистерь Скимполь:-- я готовъ на все, чтобъ сдѣлать для васъ удовольствіе, но мнѣ кажется, это пустая форма, какое-то предубѣжденіе. Кромѣ того, клянусь честью, миссъ Клэръ и милая моя миссъ Соммерсонъ, я полагалъ, что мистеръ Карстонъ имѣетъ несмѣтныя богатства. Я полагалъ, что ему стоило совершить какую-нибудь продѣлку, напримѣръ, подписать обязательство, вексель, прибавить что-нибудь къ кипѣ бумагъ и деньги посыплются на него градомъ.

-- О, нѣтъ, это не такъ,-- сказала Ада:-- онъ очень бѣденъ.

-- Нѣтъ! Въ самомъ дѣлѣ?-- возразилъ мистеръ Скимполъ съ свѣтлой улыбкой.-- Вы удивляете меня.

-- И, опираясь на гнилую пластинку, онъ нисколько не будетъ богаче,-- сказалъ мой опекунъ, твердо положивъ свою руку на рукавъ халата мистера Скимполя;-- и потому, Гарольдъ, остерегайся поддерживать его въ этой надеждѣ, остерегайся поощрять его.

-- Мой дорогой и добрый другъ,-- отвѣчалъ мистеръ Скимполь:-- моя милая миссъ Соммерсонъ и моя милая миссъ Клэръ, какимъ образомъ могу я это сдѣлать? Это въ своемъ родѣ дѣловая часть, а въ ней я ровно ничего не смыслю. Напротивъ того, онъ меня поощряетъ. Онъ вырывается съ великихъ пиршествъ дѣловыхъ занятій, рисуетъ передо мной свѣтлыя перспективы, какъ результатъ этихъ занятій, и заставляетъ меня восхищаться ими. И я восхищаюсь ими, какъ свѣтлой перспективой. Больше я ничего не знаю о нихъ, и говорю ему это.

Ребяческое чистосердечіе, съ которымъ онъ представлялъ это передъ нами безпечность и радость, съ которыми онъ забавлялся своей невинностью, фантастическая манера, съ которой онъ бралъ самого себя подъ свою собственную защиту и оправдывалъ себя, все это вмѣстѣ съ восхитительной непринужденностью въ его словахъ, вполнѣ оправдывало предположеніе моего опекуна. Чѣмъ болѣе я смотрѣла на него, тѣмъ болѣе казалось мнѣ невѣроятнымъ, что онъ способенъ хитрить, скрывать или имѣть на кого-нибудь вліяніе; и тѣмъ менѣе казалось это вѣроятнымъ, когда я не видѣла его, и мнѣ не такъ пріятно было предполагать, что онъ въ состояніи сдѣлать что-нибудь съ человѣкомъ, о которомъ я заботилась.

Услышавъ, что его испытанія (такъ называлъ онъ нашъ разговоръ) кончились, мистеръ Скимполь съ лучезарнымъ лицомъ вышелъ изъ комнаты, чтобъ привести своихъ дочерей (сыновья его всѣ разбѣжались), оставивъ моего опекуна въ полномъ восторгѣ отъ его манеры, съ которой онъ оправдывалъ свой дѣтскій характеръ. Онъ скоро вернулся назадъ, ведя съ собой трехъ дѣвицъ и мистриссъ Скимполь, которая когда-то была красавицей, но теперь была слабая, больная женщина, съ длиннымъ носомъ, страдавшая сцѣпленіемъ различныхъ недуговъ.

-- Вотъ это,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- моя красавица-дочь -- Аретуза, играетъ и поетъ разныя разности, какъ и ея отецъ. Это моя мечтательница-дочь -- Лаура, играетъ немного, но не поетъ. Это моя насмѣшница-дочь -- Китти, поетъ немного, но не играетъ. Мы всѣ рисуемъ немного, сочиняемъ музыкальныя пьесы, и никто изъ насъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о времени или о деньгахъ.

Мистриссъ Скимполь, какъ мнѣ казалось, вздохнула, какъ-будто она отъ души была бы рада вычеркнуть эту статью изъ списка фамильныхъ дарованій. Мнѣ показалось также, что этотъ вздохъ произвелъ не совсѣмъ пріятное впечатлѣніе на моего опекуна, и что она пользовалась каждымъ случаемъ повторить его.

-- Пріятно,-- сказалъ мистеръ Скимполь, переводя свои бѣглый взглядъ съ одной изъ насъ на другую:-- пріятно и въ высшей степени интересно подмѣчать въ семействахъ различные оттѣнки характера и наклонности. Въ этомъ семействѣ мы всѣ дѣти, и я самый младшій.

Дочери, которыя, повидимому, очень любили его, остались какъ нельзя болѣе, довольны этимъ забавнымъ фактомъ; особливо дочь-насмѣшница.

-- Мои милыя, вѣдь это правда,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- не такъ-ли? Это такъ, и должно быть такъ. Вотъ, напримѣръ, здѣсь между нами присутствуетъ миссъ Симмерсонъ, съ превосходнѣйшими способностями къ распорядительности и съ изумительными свѣдѣніями о всемъ вообще. Для слуха миссъ Соммерсонъ странно отзовется, если я скажу, что въ этомъ домѣ никто изъ насъ ничего не знаетъ о котлетахъ. Но это правда, мы ровно ничего не знаемъ. Мы вовсе не умѣемъ стряпать. Мы не знаемъ употребленія иголки и нитки. Мы восхищаемся людьми, обладающими практической мудростью, которой въ насъ недостаетъ; но мы на нихъ не сердимся за это. Да и къ чему мы станемъ сердиться? "Живите себѣ съ Богомъ,-- говоримъ мы имъ:-- и дайте намъ возможность жить. Живите на счетъ своей практической мудрости, и дозвольте намъ жить на вашъ счетъ."

Онъ засмѣялся, но, по обыкновенію, казался чистосердечнымъ, и былъ вполнѣ убѣжденъ въ своихъ словахъ.

-- Мы имѣемъ сочувствіе, мои розочки,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- сочувствіе ко всему рѣшительно. Не правда-ли?

-- О, да, папа!-- воскликнули три дочери.

-- Въ самомъ дѣлѣ, въ суматохѣ жизни это нашъ фамильный уголокъ, нашъ департаментъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь. Мы имѣемъ возможность смотрѣть отсюда на жизнь, интересоваться сю, и мы смотримъ на нее и интересуемся. Что же больше можемъ мы сдѣлать? Вотъ, напримѣръ, моя дочь-красавица вышла замужъ года три тому назадъ. Смѣю сказать, что ея женитьба съ другимъ, точно такимъ же ребенкомъ, какъ я, и еще два ребенка отъ брака ихъ -- все это имѣло весьма вредное вліяніе на политическую экономію, но было для насъ очень пріятно. При этихъ случаяхъ мы имѣли свои маленькіе праздники и мѣнялись идеями общежитія. Въ одинъ прекрасный день она привела сюда своего молодого мужа, и они вмѣстѣ съ птенцами своими, свили себѣ гнѣздышко наверху. Смѣю сказать, что мечтательница и насмѣшница со временемъ также приведутъ своихъ мужей, и также наверху совьютъ себѣ гнѣздышко. Тикамъ образомъ мы поживаемъ; какъ именно, мы этого не знаемъ, но живемъ но немножку.

Красавица-дочь казалась очень молодой, чтобъ быть матерью трехъ дѣтей; и я не могла не пожалѣть какъ ее, такъ и ихъ. Очевидно было, что три дочери выросли, какъ умѣли, и настолько получили образованіе, сколько было достаточно для того, чтобъ быть игрушками своего родителя въ его самые досужные часы. Я замѣтила, что онѣ даже въ прическѣ своей соображались съ его вкусомъ и познаніями въ живописи. Красавица имѣла классическую прическу, мечтательница -- роскошную и волнистую, а насмѣшница -- имѣла открытый лобъ и мелкіе, игривые кудри. Одѣты онѣ были соотвѣтственно прическамъ, хотя въ высшей степени неопрятно и небрежно.

Ада и я поговорили съ этими дѣвицами и узнали, что онѣ очень любили моего отца. Между тѣмъ мистеръ Джорндисъ (который все это время сильно потиралъ себѣ голову, и уже не разъ намекалъ на перемѣну вѣтра), разговаривалъ съ мистриссъ Скимполь въ отдаленномъ углу, откуда, однакожъ, долетало до нашего слуха брянчанье монетъ. Мистеръ Скимполь еще заранѣе вызвался проводить насъ до дому, и для этой цѣли вышелъ изъ комнаты переодѣться.

-- Мои розанчики,-- сказалъ онъ, вернувшись назадъ:-- поберегите свою мама. Она сегодня что-то очень не въ духѣ. Отправляясь къ мистеру Джорндису денька на два, я услышу жаворонковъ и поддержу свою любезность, которая пострадала, вы знаете, и стала бы страдать, еслибъ я остался дома.

-- Изъ-за какого-то негоднаго человѣка!-- сказала насмѣшница.

-- И въ то самое время, когда онъ зналъ, что папа лежалъ подъ левкоями и любовался голубымъ небомъ, сказала Лаура.

-- И когда запахъ свѣжаго сѣна разливался по воздуху!-- прибавила Аретуза.

-- Это ясно показывало недостатокъ поэтическихъ чувствъ въ этомъ человѣкѣ,-- подтвердилъ мистеръ Скимполь съ полнымъ удовольствіемъ.-- Это было весьма грубо съ его стороны. Въ этомъ проглядываетъ совершенное отсутствіе нѣжныхъ чувствъ человѣчества! Мои дочери сильно оскорблены,-- объяснилъ мистеръ Скимполь:-- однимъ честнымъ человѣкомъ.

-- Нѣтъ, папа, вовсе не честнымъ. Невозможно, чтобы онъ былъ честный!-- возразили всѣ три дочери въ одинъ голосъ.

-- Ну, такъ довольно грубымъ человѣкомъ, чѣмъ-то въ родѣ свернувшагося ежа,-- сказалъ мистеръ Скимполь: -- человѣкомъ, который въ этомъ околоткѣ считается пекаремъ, и отъ котораго мы взяли на прокатъ два кресла. Намъ нужно было два кресла, мы не могли достать ихъ и, безъ сомнѣнія, обратились къ человѣку, который имѣлъ ихъ и попросили его одолжить намъ. Прекрасно! Этотъ грубый человѣкъ одолжилъ, и мы ихъ вынесли. Но когда вынесли, такъ онъ захотѣлъ внести ихъ назадъ, и внесъ. Вы скажете что онъ остался доволенъ этимъ. Ни чуть не бывало. Онъ возражалъ, что ихъ износили. Я вразумлялъ его въ противномъ и доказывалъ ему его ошибку. Я говорилъ ему: "Неужели вы, въ ваши лѣта такъ безтолковы, милостивый государь, и не можете понять, что кресло не такая вещь, чтобъ ставить его на полку и любоваться имъ? Неужели вы не знаете, что кресла были взяты отъ васъ для того, чтобы сидѣть на нихъ?" Но не было никакой возможности ни убѣдить его, ни вразумить; онъ былъ упрямъ, какъ оселъ, и употреблялъ при этомъ самыя грубыя выраженія. Терпѣливый во всякое время, я предложилъ ему другое убѣжденіе. А сказалъ: "Послушайте, любезный мой, несмотря на различіе нашихъ способностей вести житейскія дѣла, мы всѣ дѣти одной великой матери -- природы. Вы видите меня въ это роскошное лѣтнѣе утро (я лежалъ тогда на софѣ); цвѣты окружаютъ меня, передо мной лежатъ плоды на столѣ, надо мной разстилается безоблачное голубое небо, воздухъ полонъ упоительнаго благоуханія, я созерцаю природу. Я умоляю васъ именемъ нашего общаго братства не становиться между мной и этимъ возвышеннымъ предметомъ, я умоляю тебя, нелѣпая фигура гнѣвнаго пекаря!" Однако, онъ не послушалъ меня,-- сказалъ мнетръ Скимполь, поднимая свои смѣющіяся брови съ игривымъ изумленіемъ:-- онъ таки поставилъ эту забавную фигуру, ставитъ ее. и будетъ ставить. И потому я очень радъ, что могу отдѣлаться отъ него и уѣхать съ моимъ другомъ Джорндисомъ.

Казалось, что онъ совершенно упускалъ изъ виду то обстоятельство, что мистриссъ Скимполь, съ тремя дочерьми, должна оставаться дома, чтобъ имѣть непріятныя встрѣчи съ булочникомъ; но для всѣхъ ихъ это было такъ не ново, что обратилось въ дѣло весьма обыкновенное. Онъ простился съ своимъ семействомъ съ нѣжностью такою легкою и такою милою, какъ и всякой другой, видъ которой онъ принималъ на себя, и поѣхалъ съ нами совершенно спокойный и довольный. Спускаясь съ лѣстницы, мы успѣли замѣтить чрезъ отворенныя двери, что покои мистера Скимполя были настоящимъ дворцомъ въ сравненіи съ другими въ этомъ домѣ.

Я не имѣла предчувствія о томъ событіи, которое должно было случиться до истеченія этого дня, весьма изумительномъ для меня въ этотъ моментъ и навсегда памятномъ по послѣдствіямъ. Нашъ гость находился въ такомъ одушевленіи во всю дорогу, что я ничего больше не могла дѣлать, какъ только слушать его и удивляться ему, и не одна я находилась въ этомъ положеніи, но и Ада подчинялась тому же очарованію. Что касается моего опекуна, то вѣтеръ, который грозилъ дуть неизмѣнно съ востока, когда мы оставили Соммерсъ-Тоунъ, сдѣлался совсѣмъ противоположнымъ, прежде чѣмъ мы отъѣхали отъ него какихъ-нибудь двѣ мили.

Сомнительно было или нѣтъ ребячество мистера Скимполя во всѣхъ другихъ дѣлахъ, но онъ имѣлъ чисто дѣтскій восторгъ отъ перемѣны мѣста и отъ ясной погоды. Не чувствуя никакой усталости отъ свой болтовни во время дороги, онъ уже былъ въ гостиной прежде всѣхъ насъ, и не успѣла я посмотрѣть за моимъ хозяйствомъ, какъ онъ уже сидѣлъ за фортепіано, пѣлъ отрывки баркароллъ и вакхическія пѣсни, италіанскія и нѣмецкія одну за другой.

Не задолго передъ обѣдомъ мы всѣ собрались въ гостиной, а онъ продолжалъ сидѣть за фортепьяно, безпечно разыгрывать небольшія пьесы и говорить въ промежутки, что завтра намѣренъ кончить нѣсколько набросковъ разрушенной старинной Веруламской стѣны, которые онъ началъ года два тому назадъ и которые страшно наскучили ему, какъ вдругъ внесли визитную карточку, и опекунъ мой прочиталъ вслухъ голосомъ, выражавшимъ его изумленіе:

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ!

Посѣтитель былъ уже въ комнатѣ прежде, нежели я успѣла очнуться отъ удивленія и собраться съ силами уйти. Еслибъ я имѣла ихъ, я бы поспѣшила выйти. Въ припадкѣ головокруженія у меня не хватало духа подойти къ Адѣ, къ окну, я не видѣла этого окна, забыла, гдѣ оно находилось. Прежде чѣмъ я успѣла придвинуться къ стулу, я слышала, что меня называютъ по имени, и едва-едва догадалась, что опекунъ мой представлялъ меня.

-- Прошу покорно садиться, сэръ Лэйстеръ.

-- Мистеръ Джорндисъ,-- сказалъ сэръ Лэйстеръ, кланяясь и садясь на мѣсто:-- я поставляю себѣ за удовольствіе и честь, заѣхавъ къ намъ...

-- Вы мнѣ дѣлаете, честь, сэръ Лэйстеръ.

-- Благодарю васъ... заѣхавъ по дорогѣ изъ Линкольншэйра, выразить мое сожалѣніе, что моя вражда, и притомъ весьма сильная, съ джентльменомъ, который... который извѣстенъ вамъ, и у котораго вы гостили, воспрепятствовали вамъ, а тѣмъ болѣе дамамъ находившимся подъ вашимъ покровительствомъ, осмотрѣть мой домъ въ Чесни-Воулдѣ, въ которомъ, хоть мало, но есть вещи, которыя могутъ удовлетворить образованному и изящному вкусу.

-- Вы чрезвычайно обязательны, сэръ Лэйстеръ, и я, какъ за тѣхъ дамъ (которыхъ въ настоящую минуту вы изволите видѣть), такъ и за себя приношу вамъ искреннюю благодарность.

-- Весьма быть можетъ, мистеръ Джорндисъ, что джентльменъ, о которомъ, по причинамъ, мною уже высказаннымъ, я удерживаюсь отъ дальнѣйшихъ замѣчаній, весьма быть можетъ, мистеръ Джорндисъ, что тотъ джентльменъ очень дурно понялъ мой характеръ и принудилъ васъ убѣдиться, что васъ бы не приняли въ моемъ Линкольншэйрскомъ помѣстьѣ съ тою вѣжливостью, съ тою любезностью, какую члены нашой фамиліи научены отзывать всѣмъ леди и джентльменамъ, которые являются въ ихъ домъ. Прошу васъ замѣтить, сэръ, что вамъ представили этотъ фактъ въ превратномъ видѣ.

Опекунъ мой выслушалъ это замѣчаніе, не сдѣлавъ на него отвѣта.

-- Мнѣ прискорбно было, мистеръ Джорндисъ, продолжалъ сэръ Лэйстеръ съ особенной важностью,-- увѣряю васъ, сэръ, мнѣ прискорбно было узнать отъ домоправительницы въ Чесни-Воулдѣ, что джентльменъ, которыя находился въ вашей компаніи въ той части графства, и который, повидныому, обладаетъ образованнымъ вкусомъ въ изящныхъ искусствахъ, точно такъ же и по такой же точно причинѣ, былъ удержанъ отъ посѣщенія фамильныхъ портретовъ съ той свободой, съ тѣмъ вниманіемъ и тщаніемъ, которыя онъ желалъ бы удѣлить для нихъ, и которыхъ многіе изъ нихъ вполнѣ заслуживали.-- При этомъ онъ вынулъ изъ кармана карточку и прочиталъ сквозь очки съ величайшей важностью и безъ всякаго затрудненія: мистеръ Гиррольдъ... Герральдъ... Гарольдъ... Скамплингъ... Скомплингъ... Извините, пожалуйста.... Скимполь.

-- Вотъ это и есть мистеръ Гарольдъ Скимполь,-- сказалъ мой опекунъ, очевидно, изумленный.

-- О!-- воскликнулъ сэръ Лэйстеръ.-- Я считаю за особенное удовольствіе, что встрѣчаю мистрра Скимполя и имѣю случай лично выразить ему свое сожалѣніе. Надѣюсь, сэръ, что когда вы будете опять въ тѣхъ мѣстахъ, то васъ уже ничто не станетъ стѣснять.

-- Вы весьма обязательны, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ. Пользуясь такимъ лестнымъ дозволеніемъ, я, конечно, постараюсь доставить себѣ удовольствіе и пользу чрезъ вторичное посѣщеніе вашего прекраснаго дома. Владѣтелей такихъ мѣстъ, какъ Чесни-Воулдь,-- сказалъ мистеръ Скимполь, сохраняя свой обычный счастливый и непринужденный видъ:-- можно по справедливости назвать народными благодѣтелями. Они такъ добры, что собираютъ и хранятъ множество очаровательныхъ предметовъ собственно затѣмъ, чтобъ мы, бѣдняки, восхищались ими. Не выражать своего восхищенія и удовольствія, которое они доставляютъ, значитъ, быть неблагодарными къ нашимъ благодѣтелямъ.

Сэръ Лэйстеръ, повидимому, въ высшей степени одобрялъ это мнѣніе.

-- Вы артистъ, сэръ?

-- Нѣтъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Скимполь -- Я совершенно праздный человѣкъ. Я любитель всего прекраснаго.

Этотъ отзывъ еще болѣе понравился Дэдлоку. Онъ объявилъ, что былъ бы счастливъ находиться въ Чесии-Воулдѣ, когда мистеръ Скимполь пріѣдетъ вторично въ Линкольншэйръ. Мистеръ Скимполь выразилъ, что ему чрезвычайно это лестно, что ему оказываютъ слишкомъ много чести.

-- Мистеръ Скимполь объявилъ,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ, снова обращаясь къ моему опекуну объявилъ домоправительницѣ, которая, какъ онъ, вѣроятно, замѣтилъ, старинная и преданная слуга нашей фамиліи...

(-- Я осматривалъ его домъ по случаю нежданнаго пріѣзда моего къ миссъ Соммерсонъ и къ миссъ Клэръ,-- объяснилъ намъ по воздуху мистеръ Скимполь).

-- Такъ, мистеръ Скимполь объявилъ моей домоправительницѣ, что другъ, съ которымъ онъ пріѣзжалъ передъ этимъ, былъ мистеръ Джорндисъ. (И сэръ Лэйстеръ поклонился владѣтелю этого имени.) Поэтому-то я и познакомился съ обстоятельствомъ, по которому выразилъ мое сожалѣніе. Увѣряю васъ, мнѣ очень прискорбно, еслибъ это случилось, мистеръ Джорндисъ, со всякимъ джентльменомъ, особливо съ джентльменомъ, нѣкогда извѣстнымъ леди Дэдлокъ, который находится съ ней въ родствѣ въ отдаленномъ колѣнѣ, и которому она (я узналъ это отъ самой миледи) питаетъ высокое уваженіе.

-- Прошу васъ, сэръ Лэйстеръ, не говорите больше объ этомъ,-- отвѣчалъ мой опекунъ.-- Я очень чувствую и понимаю, увѣренъ, что и другіе одинаково чувствуютъ со мной ваше благосклонное нниманіе. Ошибка была моя, и я долженъ просить за нее извиненія.

Я ни разу не взглянула вверхъ. Я не видѣла посѣтителя и даже мнѣ казалось, что я не слышала его разговора. Меня удивляетъ открытіе, что я могу припомнить этотъ разговоръ, потому что онъ не сдѣлалъ на меня никакого впечатлѣнія. Я слышала, что они говорили, но умъ мой былъ въ такомъ смутномъ, состояніи, и мое инстинктивное желаніе избѣгать этого джентльмена дѣлало его присутствіе до такой степени невыносимымъ для меня, что, мнѣ кажется, при сильномъ біеніи моего сердца и приливѣ крова въ голову, я ничего не поняла изъ разговора.

-- Я сообщилъ объ этомъ предметѣ миледи Дэдлокъ,-- сказалъ сэръ Лэйстеръ, вставая:-- и миледи увѣдомила меня, что она имѣла удовольствіе обмѣняться нѣсколькими словами съ мистеромь Джорндисомъ и его питомицами, при случайной встрѣчѣ, во время ихъ прогулки въ паркѣ. Позвольте мнѣ, мистеръ Джорндисъ, повторить вамъ и этимъ леди увѣренія, которыя я уже высказалъ мистеру Скимполю. Обстоятельства, безъ сомнѣнія, не позволяютъ высказать, что мнѣ не слишкомъ бы пріятно было услышать, что мистеръ Бойторнъ удостоилъ мой домъ своимъ посѣщеніемъ; но эти обстоятельства относятся только до того джентльмена и ни подъ какимъ видомъ не распространяются на другихъ.

-- Вамъ извѣстно мое старинное мнѣніе о немъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь, слегка ссылаясь на насъ.-- Это любезный быкъ, который рѣшился принимать всякій цвѣтъ за малиновый!

Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ закашлялъ, какъ будто другого отзыва онъ, весьма вѣроятно, не могъ бы и выслушать о такомъ индивидуумѣ, и распрощался съ величайшей церемоніей и вѣжливостью. Я ушла въ мою комнату и оставалась въ ней, пока не возвратилось ко мнѣ самообладаніе. Оно было сильно встревожено во мнѣ; и когда я спустилась внизъ, мнѣ пріятію было видѣть, какъ надо мной начали подтрунивать за то, что я была застѣнчива и безмолвна передъ великимъ Линкольншэйрскимъ баронетомъ.

Теперь я окончательно убѣдилась, что наступило время, когда я должна сообщить моему опекуну все, что знала. Возможность быть приведенной въ ближайшее столкновеніе съ моей матерью, быть взятой въ ея домъ, даже принятіе выраженія благоволенія отъ ея мужа мистеромъ Скимполемъ, все это имѣвшее ко мнѣ самыя отдаленныя отношенія, было для меня такъ мучительно, что я чувствовала, что не могла далѣе руководить себя безъ его помощи.

Когда мы отправились спать, когда Ада и я кончили обычный разговоръ нашъ, въ нашей маленькой гостиной, я вышла за двери и искала моего опекуна между его книгами. Я знала, что онъ всегда читалъ въ эти часы, и когда стала приближаться, я увидѣла въ корридорѣ полосу яркаго свѣта отъ его кабинетной лампы.

-- Могу-ли я войти, сэръ?

-- Конечно, маленькая женщина. Что случилось?

-- Ничего особеннаго. Я полагала, что мнѣ можно будетъ воспользоваться этимъ спокойнымъ временемъ и сказать вамъ нѣсколько словъ о себѣ.

Онъ поставилъ стулъ для меня, закрылъ свою книгу, положилъ ее подлѣ себя и повернулъ ко мнѣ свое внимательное лицо. Я не могла не замѣтить, что оно носило на себѣ то странное выраженіе, которое я, однакожъ, замѣтила въ немъ, и именно въ тотъ вечеръ, когда онъ сказалъ мнѣ, что для него нѣтъ такого безпокойства. которое бы я могла легко понять.

-- Что касается до тебя, милая моя Эсѳирь,-- сказалъ онъ:-- касается и до всѣхъ насъ. Какъ охотно ты хочешь говорить со мной, такъ и я охотно готовъ тебя слушать.

-- Я знаю это, дорогой мой. Но я такъ нуждаюсь въ вашемъ совѣтѣ и помощи. О, вы не знаете, какъ я нуждаюсь въ нихъ сегодня.

Онъ казался совсѣмъ неприготовленнымъ къ такому серьезному началу и даже немного встревоженнымъ.

-- Вы не знаете, съ какимъ нетерпѣніемь ждала я минуты поговорить съ вами послѣ того, какъ побывалъ сегодня этотъ посѣтитель.

-- Посѣтитель, моя милая! Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ?

-- Да.

Онъ сложилъ руки на грудь и смотрѣлъ на меня съ видомъ глубочайшаго удивленія, ожидая, что я стану говорить дальше. Я не знала, какъ приготовить его.

-- Послушай, Эсѳирь,-- сказалъ онъ, замѣняя удинленіе улыбкой:-- нашъ посѣтитель и ты, это два лица, которыя, я долженъ думать, менѣе всего на свѣтѣ имѣютъ другъ къ другу какія-либо отношенья?

-- О, да, разумѣется, я знаю это. Я точно также думала, но только не теперь, а раньше.

Улыбка исчезла на лицѣ его, и онъ сдѣлался серьезнѣе прежняго. Онъ всталъ и подошелъ къ дверямъ посмотрѣть, заперты ли онѣ (но я сама озаботилась объ этомъ), и потомъ снова сѣлъ передо мной.

-- М-ръ Джорндисъ,-- сказала я:-- помните ли вы, когда насъ застала гроза, что говорила вамъ леди Дэдлокъ о своей сестрѣ?

-- Безъ сомнѣнія... помню.

-- Помните, какъ она говорила, что онѣ не сошлись, что онѣ пошли разными путями?

-- Помню и это.

-- Почему онѣ разошлись? Скажите мнѣ!

Его лицо совершенно измѣнилось въ то время, какъ онъ взглянулъ на меня.

-- Дитя мое, какіе странные вопросы! Я никогда не знать причины тому и полагаю, что кромѣ ихъ никто не зналъ ее. Кто можетъ сказать, какого рода тайны были у этихъ двухъ прекрасныхъ и надменныхъ женщинъ! Ты видѣла леди Дэдлокъ. Если-бь ты увидѣла сестру ея, ты бы узнала, что она также была рѣшительна, скрытна и надменна, какъ и сама миледи.

-- О, мой дорогой, я видѣла ее многое множество разъ!

-- Ты видѣла ее?

Онъ замолчалъ на минуту, кусая себѣ губы.

-- Поэтому, Эсѳирь, когда ты говорила мнѣ за долго передъ этимъ о Бойторнѣ, и когда я сказалъ тебѣ, что онъ былъ почти женатъ, и что невѣста его не умерла обыкновенной смертью, но умерла для него, и что то время имѣло свое вліяніе на его послѣдующую жизнь, знала ли ты тогда все, и знала ли, кто была эта леди?

-- Нѣтъ, сэръ,-- отвѣчала я, устрашенная свѣтомъ, тускло мелькнувшимъ въ умѣ моемь:-- я еще и теперь не знаю.

-- Сестра леди Дэдлокъ.

-- Зачѣмъ-же,-- я едва-едва могла спросить его: -- скажите мнѣ ради Бога, зачѣмъ они разлучились?

-- Это было ея дѣло, причины котораго она хранила въ своемъ непоколебимомъ сердцѣ. Бойторнъ впослѣдствіи догадывался (но это была одна только догадка), что въ какой-нибудь ссорѣ съ сестрой своей ея надменная душа была уязвлена, была оскорблена; впрочемъ, она написала къ нему, что съ минуты, когда она окончила свое письмо, она умерла для него, умерла въ буквальномъ смыслѣ этого слова, что эта рѣшимость была вынуждена отъ нея ея увѣренностью въ его благородную гордость и его строгія понятія о чести, которыя точно также составляли отличительную черту и ея характера. Въ уваженіе этихъ преобладающихъ качествъ въ немъ, и въ уваженіе ихъ въ ней самой, она принесла эту жертву, будетъ жить съ этимъ чувствомъ и умретъ съ нимъ. Она, мнѣ кажется, исполнила то и другое; съ тѣхъ поръ онъ ни разу не видѣлъ ее, ничего не слышалъ о ней. Да и никто не видѣлъ ее и не слышалъ о ней.

-- О, Боже мой, что я сдѣлала!-- вскричала я, предаваясь совершенно моей горести.-- Какой печали была причиной я невиннымъ образомъ!

-- Ты была причиной, Эсѳирь?

-- Да, мой дорогой. Я была причиной, невинно, но это вѣрно: Эта удалившаяся отъ свѣта сестра -- первое лицо, сохранившееся въ моихъ дѣтскихъ воспоминаніяхъ.

-- Нѣтъ, не можетъ быть!-- вскричалъ онъ, испуганный.

-- Да, мой опекунъ, да! А ея сестра -- моя мать!

Я начала было разсказывать ему все письмо моей матери, но онъ не хотѣлъ тогда и слушать. Онъ говорилъ со мной такъ нѣжно и такъ умно, и такъ ясно изложилъ передо мной все, о чемъ я сама думала и на что надѣялась въ болѣе спокойномъ состояніи моей души, что, проникнутая безпредѣльною благодарностью къ нему въ теченіе столь многихъ лѣтъ, я вѣрила, что никогда такъ нѣжно не любила его, никогда сердце, мое не было такъ полно благодарности къ нему, какъ въ этотъ вечеръ. И когда онъ проводилъ меня къ моей комнатѣ и поцѣловалъ меня у дверей, и когда, наконецъ, я легла въ постель, моя мысль была о томъ, какимъ бы образомъ мнѣ сдѣлаться еще дѣятельнѣе, еще добрѣе, какимъ бы образомъ на моемъ тѣсномъ пути могла я надѣяться забывать о самой себѣ, посвятить ему все свое существованіе и быть полезной для другихъ, и все это только для того, чтобъ показать ему, какъ благословляла я его и какъ почитала.

XLIV. Письмо и отвѣтъ.

На другое утро опекунъ мой позвалъ меня къ себѣ въ комнату, и тогда я разсказала ему все, что было не досказано наканунѣ. "Ничего не остается дѣлать,-- говорилъ онъ,-- какъ только хранить тайну и избѣгать встрѣчи, подобной вчерашней". Онъ понялъ мои чувства и вполнѣ раздѣлялъ ихъ. Онъ даже обвинялъ себя, что не воспрепятствовалъ мистеру Скимполю воспользоваться случаемъ посѣтить вторично Чесни-Воулдъ. Теперь невозможно было для него посовѣтовать или помочь одной особѣ, имя которой онъ не считалъ за нужное называть мнѣ. Онъ желалъ бы отъ души сдѣлать что-нибудь для нея, но теперь это рѣшительно невозможно. Если ея недовѣріе къ своему адвокату имѣло свое основаніе, въ чемъ онъ мало сомнѣвался, то нужно опасаться открытія. Онъ нѣсколько зналъ его какъ по имени, такъ и репутаціи, и извѣстно, что это опасный человѣкъ. Но что бы ни случилось, онъ неоднократно старался, съ чувствомъ встревоженной любви и добродушія, доказать мнѣ, что я была такъ невинна въ этомъ, какъ и онъ самъ, и точно такъ же не имѣла никакой возможности вліять на это.

-- Мало того, я не понимаю,-- сказалъ онъ:-- какія сомнѣнія могутъ тревожить тебя, моя милая? Я полагаю большое подозрѣніе можетъ существовать и безъ того.

-- Для адвоката,-- отвѣчала я.-- Но съ тѣхъ поръ, какъ я стала безпокоиться, мнѣ пришли на умъ еще двѣ особы.

И я сообщила ему все о мистерѣ Гуппи, котораго боялась, что онъ имѣлъ уже и тогда свои неопредѣленныя догадки, когда я о томъ совершенно ничего не вѣдала, но на молчаніе котораго, послѣ нашего послѣдняго свиданія, я могла вполнѣ положиться.

-- Прекрасно,-- сказалъ мой опекунъ:-- въ такомъ случаѣ мы перестанемъ и заботиться о немъ. Кто же другой?

Я привела ему на память француженку и ея настойчивое предложеніе своихъ услугъ.

-- А!-- отвѣчалъ онъ съ задумчивымъ видомъ:-- это болѣе опасное лицо, чѣмъ писецъ. Впрочемъ, и то сказать, моя милая, можно считать это за обыкновенное пріискиваніе новаго мѣста. Она видѣла тебя и Аду не задолго передъ тѣмъ, и весьма естественно, что ты первая пришла ей на память. Вѣдь она просто предложила себя въ горничныя, больше она ничего не дѣлала.

-- Но ея манера была такая странная,-- сказала я.

-- Да, и тогда тоже манера ея была странная, когда она сняла башмаки и показала такое хладнокровное расположеніе къ прогулкѣ, которое могло бы кончиться смертью,-- сказалъ мой опекунъ.-- Безполезно было бы тревожить себя и мучить, основываясь на такихъ предположеніяхъ и вѣроятіяхъ. Если такъ разсуждать, то найдется весьма немного невинныхъ обстоятельствъ, которыя не показались бы полными гибельнаго значенія. Будь спокойна, моя милая хозяюшка, и надѣйся на лучшее. Лучше самой себя ты не можешь быть; при этихъ свѣдѣніяхъ будь тѣмъ, чѣмъ ты была до этого. Это самое лучшее, что ты можешь сдѣлать для всѣхъ... Раздѣляя съ тобой эту тайну...

-- И такъ много разъясняя ее, мой опекунъ,-- сказала я.

-- Я буду внимательно слѣдить за всѣмъ, что происходитъ въ той фамиліи, на столько, насколько можно наблюдать, находясь отъ нея въ отдаленіи. И если наступитъ время, когда мнѣ можно будетъ протянуть руку, чтобъ оказать хотя малѣйшую услугу той, которой имя я считаю за лучшее не упоминать въ этомъ мѣстѣ, я не замедлю сдѣлать это, ради ея неоцѣненной дочери.

Я поблагодарила его отъ искренняго сердца. Что же могла я сдѣлать болѣе, какъ только благодарить его! Я уже выходила изъ дверей, когда онъ попросилъ меня остаться на минуту. Быстро обернувшись назадъ, я еще разъ увидѣла на лицѣ его знакомое выраженіе, и въ одинъ моментъ, не знаю только какимъ это образомъ, но въ головѣ моей мелькнула новая и отдаленная мысль, съ помощью которой, мнѣ кажется, я поняла это выраженіе.

-- Милая моя Эсѳирь,-- сказалъ мнѣ опекунъ:-- у меня давно лежитъ на душѣ своя тайна, которую хотѣлъ высказать тебѣ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?

-- Я всегда затруднялся приступить къ этому, затрудняюсь и теперь. Я бы желалъ, чтобъ это сообщеніе было обдуманно и обдуманно было бы принято. Будетъ ли тебѣ пріятно, если я напишу къ тебѣ объ этомъ?

-- Дорогой опекунъ мои, можетъ ли быть мнѣ непріятно все что бы вы ни написали?

-- Такъ вотъ что, душа моя,-- сказалъ онъ съ радостной улыбкой:-- скажи мнѣ откровенно, такъ же ли я въ эту минуту простъ и добръ, такимъ ли я кажусь откровеннымъ, честнымъ и безъ всякихъ вычуръ, какимъ я казался во всякое другое время?

Я отвѣчала со всею готовностью, что онъ совершенно кажется тѣмъ, какимъ всегда казался. Я отвѣчала ему съ самой строгой истиной, потому что его минутная нерѣшимость совершенно исчезла (впрочемъ, она и не оставалась при немъ болѣе минуты), и его прекрасная, умная, чистосердечная, его настоящая манера вполнѣ возстановилась въ немъ.

-- Кажусь ли я такимъ, какъ будто я скрываю что-то, какъ будто думаю совсѣмъ не то, что говорю, словомъ, таю отъ тебя что-то -- нѣтъ нужды, что именно?-- спросилъ онъ, устремивъ на меня свои свѣтлые взоры.

Я отвѣчала отрицательно.

-- Можешь ли ты вполнѣ довѣриться мнѣ, можешь ли положиться на человѣка, котораго видишь передъ собой, милая моя Эсѳирь?

-- Во всемъ, во всемъ,-- отвѣчала я отъ чистаго сердца.

-- Милая моя,-- сказалъ мой опекунъ:-- дай мнѣ руку.

Онъ взялъ мою руку и, слегка удерживая меня, смотрѣлъ мнѣ въ лицо съ тѣмъ неподдѣльнымъ, неиспорченнымъ чувствомъ любви и преданности, съ той покровительствующей манерой, которая нѣкогда въ одинъ моментъ обратила его домъ въ родной для меня кровъ.

-- Съ того зимняго дня,-- сказалъ онъ:-- когда мы встрѣтились въ почтовой каретѣ, ты, маленькая женщина, произвела во мнѣ большія перемѣны. Съ тѣхъ моръ ты сдѣлала для меня цѣлый міръ добра.

-- Ахъ, опекунъ мой; но что вы сдѣлали для меня съ тѣхъ поръ?

-- Объ этомъ не должно вспоминать теперь,-- сказалъ онъ.

-- Но это никогда не можетъ быть забыто.

-- Нѣтъ, Эсѳирь,-- сказалъ онъ съ нѣжной серьезностью:-- теперь это должно быть забыто, должно быть забыто по крайней мѣрѣ на нѣкоторое время. Ты только помни теперь, что меня ничто не можетъ измѣнить. Совершенно ли ты увѣрена въ этомъ, душа моя?

-- Совершенно увѣрена.

-- Этого довольно,-- сказалъ онъ.-- Но я не долженъ принимать это увѣреніе на слово. Я не напишу моей тайны, пока ты не убѣдишься рѣшительно, что меня ничто не можетъ измѣнить. Если ты хоть сколько-нибудь сомнѣваешься въ этомъ, я никогда не напишу. Если же, послѣ нѣкотораго размышленія, твоя увѣренность во мнѣ нисколько не измѣнится, тогда, въ этотъ самый день, черезъ недѣлю, вечеромъ, пришли ко мнѣ Чарли "за письмомъ". Но если будешь не совсѣмъ увѣрена, то не присылай. Не забудь, что я надѣюсь на твою справедливость, какъ въ этомъ, такъ и вообще во всемъ. Если только ты не совсѣмъ увѣрена исключительно въ этомъ отношеніи, то, прошу тебя: не присылай!

-- Опекунъ,-- сказала я:-- я уже увѣрена теперь совершенно. Въ этомъ убѣжденіи я столько же могу измѣниться, сколько можете измѣниться вы въ отношеніи ко мнѣ. Я пришлю Чарли за письмомъ.

Онъ пожалъ мнѣ руку и не сказалъ ни слова. Ни слова не было сказано касательно этого предмета, ни съ его стороны, ни съ моей, въ теченіе всей недѣли. Когда наступилъ назначенный вечеръ, я сказала Чарли, какъ только осталась одна: "Чарли, сходи и постучись въ дверь мистера Джорндиса и скажи, что ты пришла отъ меня за письмомъ". Чарли начала подниматься и спускаться-но лѣстницамъ и коридорамъ... извилистый путь по старинному дому казался мнѣ, при моемъ напряженіи слуха, чрезвычайно длиннымъ... и точно также спускалась и поднималась по лѣстницамъ, совершая обратное по коридорамъ шествіе, и принесла письмо. "Положи его на столъ, Чарли", сказала я. Чарли положила его и ушла спать. Я долго смотрѣла на него, не прикасаясь къ нему, и въ это время передумала многое, многое!

Я начала думать о моемъ дѣтскомъ возрастѣ, задернутомъ для меня какой-то туманной завѣсой, перешла отъ этихъ дней, когда я вся была робость, къ тяжкому времени, когда тетка моя лежала мертвая, съ своимъ строгимъ, неподвижнымъ лицомъ, и когда была я болѣе одинока съ мистриссъ Рахелью, чѣмъ даже тогда, если-бъ въ мірѣ мнѣ не было кому сказать слова, или взглянуть на кого. Я перешла потомъ къ измѣнившимся днямъ моимъ, когда была такъ счастлива, что со всѣхъ сторонъ меня окружали подруги и всѣ любили меня. Я пришла къ тому времени, когда впервые увидѣла мою милочку и была принята ею съ той сестринской любовью, которая служила для меня прелестью и украшеніемъ моей жизни. Я припомнила первый лучъ яркаго свѣта, который такъ гостепріимно вырвался изъ этихъ самыхъ оконъ на наши обезпокоенныя ожиданіями лица, въ холодную звѣздную ночь, и лучъ этотъ никогда съ тѣхъ поръ не померцалъ. Я вспомнила, какъ проводила счастливую жизнь въ этомъ домѣ, вспомнила мою болѣзнь и выздоровленіе, я представляла себя до такой степени измѣнившеюся и никакой перемѣны въ окружавшихъ меня, и все это счастіе, это блаженство проистекало, какъ какой-нибудь благотворный свѣтъ, отъ одной центральной фигуры, представителемъ которой въ настоящую минуту было письмо, лежавшее передо мной на столѣ.

Я распечатала и прочитала его. Оно было исполнено такой трогательной и нѣжной любви ко мнѣ, столько безкорыстныхъ предостереженій, столько обдуманной внимательности ко мнѣ въ каждомъ словѣ, что глаза мои невольно наполнялись слезами, и я не могла прочитывать всего за разъ. Но прежде, чѣмъ я положила его опять на столь, я прочитала его трижды. Мнѣ казалось, что я заранѣе знала его содержаніе, и не ошиблась въ томъ. Письмо это спрашивало меня, не хочу ли я быть полной хозяйкой Холоднаго Дома?

Это не было любовное письмо, хотя оно и выражало всю любовь пишущаго; оно было написано въ такомъ тонѣ, въ какомъ опекунъ мой говорилъ со мной. Въ каждой строчкѣ этого письма я видѣла его лицо, слышала его голосъ и чувствовала вліяніе его великодушія и защиты. Онъ обращался ко мнѣ такъ, какъ будто мы перемѣнились другъ съ другомъ мѣстами, какъ будто всѣ добрыя дѣла принадлежали мнѣ, а всѣ чувства, которыя проистекали изъ этихъ дѣлъ, ему. Онъ говорилъ мнѣ о моей цвѣтущей молодости и о зрѣлыхъ лѣтахъ своихъ, о томъ, что онъ уже клонится къ старости, между тѣмъ какъ я все еще ребенокъ, о томъ, что онъ писалъ мнѣ съ убѣленной сѣдинами головой, и зналъ все это такъ хорошо, что счелъ за нужное выставить передо мной для зрѣлаго размышленія. Онъ говорилъ мнѣ, что съ согласіемъ на это замужество я ничего не выиграю: но и съ отказомъ ничего не потеряю, потому что никакое новое отношеніе не въ состояніи увеличить нѣжности, которую онъ оказывалъ мнѣ; и какое бы ни было мое рѣшеніе, онт былъ увѣренъ, что это рѣшеніе будетъ совершенно справедливо. Со времени нашего послѣдняго, откровеннаго разговора, онъ снова передумалъ все и рѣшился сдѣлать этотъ шагъ, если-бъ шагъ этотъ служилъ только для того, чтобъ показать мнѣ, хотя бы однимъ слабымъ примѣромъ, что весь міръ охотно бы соединился, чтобъ обличить всю неосновательность суроваго предсказанія, сдѣлавшагося моею принадлежностью съ самаго дѣтства. Мнѣ предстояло послѣдней узнать, какимъ счастіемъ могла я надѣлить его, но объ этомъ болѣе онъ не говорилъ, потому что и всегда должна была помнить, что я ничѣмъ ему не обязана, что онъ былъ мой должникъ и въ весьма многомъ. Часто думая о нашемъ будущемъ, предвидя, что наступитъ время, и опасаясь, что оно наступитъ очень скоро, когда Ада (теперь уже почти совершеннолѣтняя) оставитъ насъ и когда настоящій образъ нашей жизни совершенно перемѣнится, онъ уже нѣкоторымъ образомъ привыкъ размышлять объ этомъ предложеніи. Такимъ образомъ онъ и сдѣлалъ его. Если я чувствовала, что могла дать ему лучшее право быть моимъ защитникомъ, и если я чувствовала, что могла непринужденно сдѣлаться неоцѣненной спутницей въ его остальной жизни, даже и тогда онъ не требовалъ моего согласія безвозвратно, потому что это письмо было такъ ново для меня, даже и тогда я должна взять сколько мнѣ угодно времени на размышленіе. Въ такомъ случаѣ, или въ случаѣ совершеннаго отказа, ему позволено будетъ сохранить его прежнее отношеніе ко мнѣ, его прежнія привычки и его прежнее имя, которымъ я называла его. А что касается до славной бабушки Дорденъ и до маленькой хозяюшки, то она будетъ та же самая, онъ зналъ это заранѣе.

Вотъ содержаніе письма, написаннаго безъ всякой лести и съ сохраненіемъ достоинства, какъ будто онъ дѣйствительно былъ моимъ отвѣтственнымъ опекуномъ, безпристрастно представляющимъ мнѣ предложеніе друга, за котораго онъ со всѣмъ праводушіемъ изъяснилъ всѣ обстоятельства дѣла.

Впрочемъ, онъ даже не намекнулъ мнѣ, что, когда наружность моя была лучше, онъ имѣлъ тотъ же самый планъ въ своихъ мысляхъ, но удерживался привесть его въ исполненіе, что хотя мое прежнее лицо покинуло меня, и я не имѣла въ себѣ ничего привлекательнаго, но все же онъ могъ любить меня также хорошо, какъ и въ дни моей красоты. Что открытіе моего рожденія не поразило его, что мое безобразіе и мое наслѣдство материнскаго позора нисколько не вліяли на его благородство и великодушіе, что чѣмъ болѣе я нуждалась въ вѣрности, тѣмъ тверже я могла положиться на него во всемъ.

Но я знала это; я узнала это хорошо, теперь. Все это объяснилось мнѣ, какъ заключеніе пріятной исторіи, которую я прочитала, и я чувствовала, что мнѣ оставалось сдѣлать одну только вещь. Посвятить всю мою жизнь его счастью значило благодарить его слабо, и потому всѣ мои желанія ограничивались теперь только тѣмъ, чтобъ придумать новыя средства благодарить его.

А все же я плакала горько; не только отъ избытка чувствъ, наполнявшихъ мое сердце послѣ прочтенія письма, не только отъ странности открывавшейся мнѣ перспективы, (въ самомъ дѣлѣ для меня это было странно, хотя я и угадывала содержаніе письма), но какъ будто для меня было что-то навсегда потеряно, чему я не находила названія, не могла составить въ умѣ своемъ опредѣленной идеи. Я была счастлива, была благодарна, была полна радостныхъ надеждъ; а между тѣмъ плакала горько, горько.

Но вотъ я подошла къ зеркалу. Глаза мои раскраснѣлись и распухли, и я сказала: "О, Эсѳирь, Эсѳирь, неужели это ты!" Мнѣ показалось, что лицо въ зеркалѣ снова было заплакало при этомъ упрекѣ, но я погрозила ему пальцемъ, и оно остановилось.

-- Вотъ это болѣе похоже на тотъ спокойный взглядъ, которымъ ты утѣшала меня, моя милая, когда показала мнѣ такую перемѣну въ лицѣ!-- сказала я, начиная распускать себѣ волосы.-- Когда ты будешь хозяйкой Холоднаго Дома, ты должна быть весела какъ птичка. Въ самомъ дѣлѣ тебѣ слѣдуетъ постоянно быть веселой, и такъ начнемъ же разъ и навсегда.

Я продолжала убирать себѣ волосы совершенно спокойно. Я вздыхала уже легче, и то потому, что я много плакала до этого.

-- Итакъ, Эсѳирь, душа моя, ты счастлива на всю свою жизнь. Счастлива твоими лучшими друзьями, счастлива въ твоемъ старинномъ домѣ, счастлива въ возможности дѣлать множество добра, счастлива въ любви превосходнѣйшаго изъ людей!

Мнѣ сейчасъ же пришло въ голову, еслибъ опекунъ мой женился на другой, какъ бы я почувствовала это, и что бы стала я дѣлать! Вотъ тогда бы была дѣйствительно перемѣна. Она представляла мнѣ жизнь въ такомъ новомъ и пустынномъ видѣ, что я рробрянчала ключами и поцѣловала ихъ, прежде чѣмъ снова опустила ихъ въ коробочку.

Убирая передъ зеркаломъ волосы, я продолжала думать о томъ, какъ часто размышляла я, что глубокіе слѣды моей болѣзни и обстоятельства моего рожденія служили только новымъ поводомъ, почему я должна дѣятельно заниматься своимъ дѣломъ, должна быть полезна, любезна и услужлива. Теперь, конечно, можно было сѣсть, и поплакать! Что касается до того, что мнѣ съ перваго раза показалось страннымъ (если только это можно привести въ оправданіе слезъ), что мнѣ предстояло сдѣлаться хозяйкой Холоднаго Дома, то я не знаю, почему должно это казаться страннымъ? Если я сама никогда не думала о подобныхъ вещахъ, то другіе за меня подумали.

-- Развѣ ты не помнишь, моя простенькая,-- спросила я себя, глядя въ зеркало:-- что говорила мистриссъ Вудкортъ, когда не было еще этихъ шрамовъ на твоемъ лицѣ, о твоемъ замужествѣ?..

Быть можетъ, имя мистриссъ Вудкортъ напомнило мнѣ объ увядшихъ и засохшихъ цвѣтахъ. Теперь лучше было бы перестать хранить ихъ. Ихъ берегла я на память чего-то давно минувшаго, но теперь лучше было бы перестать беречь ихъ.

Они лежали въ книгѣ, въ сосѣдней комнатѣ, нашей маленькой гостиной, отдѣлявшей спальню Ады отъ моей. Я взяла свѣчку и тихо пошла туда, чтобъ снять ее съ полки. Уже она была въ моихъ рукахъ, когда сквозь отворенную дверь я увидѣла мою милочку и подкралась къ ней на цыпочкахъ поцѣловать ее.

Я знаю, что это была слабость съ моей стороны; я знаю, что я не имѣла никакой причины плакать; но на миленькое личико упала изъ глазъ моихъ одна слеза, потомъ другая и третья. Мало того, я взяла засохшіе цвѣты и приложила ихъ къ ея губамъ. Я вспомнила о ея любви къ Ричарду, хотя цвѣты мои ничего не имѣли общаго съ ея любовью. Послѣ того я вынесла ихъ въ свою спальню, сожгла на свѣчѣ, и черезъ минуту отъ нихъ оставался одинъ пепелъ.

На другое утро, по приходѣ въ столовую, я застала моего опекуна совершенно такимъ какъ прежде, такимъ же чистосердечнымъ, откровеннымъ и любезнымъ. Въ его манерѣ не замѣтно было ни малѣйшаго принужденія, не замѣтно было его и въ моей, или такъ по крайней мѣрѣ мнѣ казалось. Въ теченіе утра мнѣ неразъ случалось оставаться съ нимъ наединѣ, и я думала, что, весьма вѣроятно, онъ заговорить со мной о письмѣ; но ничуть не бывало, онъ не сказалъ о немъ ни слова.

То же самое было и на другое утро, и на третье, и наконецъ прошла цѣлая недѣля, въ теченіе которой мистеръ Скимполъ продолжалъ гостить у насъ. Я ждала каждый день, что опекунъ мой заговорить со мной о письмѣ, но онъ, кажется, не думалъ.

Мною начинало уже овладѣвать сильное безпокойство, да тогда я подумала, что мнѣ должно написать отвѣтъ. Я нѣсколько разъ принималась за него въ моей комнатѣ, но не могла написать даже начала для порядочнаго отвѣта, и такимъ образомъ откладывала отъ одного дня до другого. Я прождала еще семь дней, и онъ все-таки не сказалъ мнѣ ни слова.

Наконецъ, когда мистеръ Скимполъ уѣхалъ, мы собирались однажды послѣ обѣда прогуляться верхами. Одѣвшись прежде Ады и спустившись внизъ, я застала моего опекуна, смотрѣвшаго въ окно.

При моемъ приходѣ онъ обернулся ко мнѣ и сказалъ, улыбаясь: "А, это ты, моя маленькая женщина!" и опять сталъ смотрѣть въ окно.

Я рѣшилась теперь поговорить съ нимъ: Короче, я спустилась внизъ именно съ этой цѣлью.

-- Опекунъ,-- сказала я, замѣтно колеблясь и съ невольнымъ трепетомъ:-- когда вамъ угодно имѣть отвѣтъ на письмо, за которымъ приходила Чарли?

-- Когда онъ будетъ готовъ, моя милая.

-- Мнѣ кажется, онъ уже готовъ,-- сказала я.

-- Значитъ, Чарли принесетъ его?-- спросилъ онъ съ самодовольной улыбкой.

-- Нѣтъ, я принесла его сама, мой неоцѣненный опекунъ,-- отвѣчала я,

Я обвила руками его шею и поцѣловала его. Онъ спросилъ, цѣлуетъ ли его будущая хозяйка Холоднаго дома? Я отвѣчала утвердительно. Въ отношеніяхъ нашихъ не сдѣлалось никакой перемѣны, мы всѣ отправились гулять, и объ этомъ я ни слова не сказала моей милочкѣ.

XLV. Довѣріе.

Однажды утромъ, когда, весело брянча ключами, во время прогулки съ красавицей моей въ саду, я случайно взглянула на домъ и увидѣла входящую въ него длинную худощавую тѣнь, которая была похожа на мистера Вольза. Ада только что передъ этимъ говорила мнѣ о своихъ надеждахъ, что жаръ Ричарда къ разрѣшенію запутанной тяжбы авось либо остынетъ, собственно потому, что онъ такъ ревностно занимался этой тяжбой, и потому, чтобъ не навѣять уныніе на мою подругу, которая находилась въ пріятномъ расположеніи духа, я ничего не сказала о тѣни мистера Вольза.

Вслѣдъ затѣмъ показалась въ саду Чарли. Она бойко бѣжала къ намъ между кустами, по извилистымъ дорожкамъ, и была такъ румяна, хороша и мила, что ее скорѣе можно было принять за одну изъ нимфъ Флоры, чѣмъ за мою горничную.

-- Сдѣлайте одолженіе, миссъ,-- сказала она:-- пожалуйте домой поговорить съ мистеромъ Джорндисомъ.

Замѣчательна была въ Чарли одна особенность, что когда ее посылали передать что-нибудь словесно, она всегда начинала передавать лишь только завидитъ, на какомъ бы то ни было разстояніи то лицо, къ которому относилось порученіе. Поэтому я увидѣла, что Чарли просила меня "пожаловать домой и поговорить съ мистеромъ Джорндисомъ" за долго прежде, чѣмъ я могла слышать ее. Я когда слова ея достигали моего слуха, она произносила ихъ такъ бѣгло, что у нея захватывало духъ.

Я сказала Адѣ, что сейчасъ вернусь назадъ, и по дорогѣ спросила Чарли: "не было ли съ мистеромъ Джорндисомъ какого нибудь джентльмена?" На это Чарли, которой способъ выражаться правильно, признаюсь къ стыду моему, не дѣлалъ чести моимъ воспитательнымъ способностямъ, отвѣчала: "Да, миссъ, онъ пріѣзжалъ сюда съ мистеромъ Ричардомъ".

Мнѣ кажется не могло быть такого полнаго контраста, какъ между моимъ опекуномъ и мистеромъ Вользомъ. Я застала ихъ смотрѣвшими другъ на друга черезъ столъ; одинъ изъ нихъ такой открытый, другой такой скрытный; одинъ такой плечистый и статный, другой такой тоненькій и согбенный; одинъ высказывалъ то, что хотѣлось ему высказать, такимъ звучнымъ голосомъ; другой, такъ сказать, выцѣживалъ изъ себя слова, холодно, принужденно, по рыбьему, такъ что, право, я отъ роду не видывала двухъ людей, которые были такъ противоположны другъ другу во всѣхъ отношеніяхъ.

-- Ты знаешь мистера Вольза, душа моя,-- сказалъ мой опекунъ не слишкомъ ласково.

Мистеръ Вользъ, по обыкновенію, въ перчаткахъ и застегнутый до самаго подбородка, привсталъ и потомъ снова сѣлъ, точь въ точь какъ сидѣлъ онъ подлѣ Ричарда въ кабріолетѣ. Не имѣя Ричарда подлѣ себя, чтобъ смотрѣть на него, онъ смотрѣлъ прямо передъ собой въ пространство.

-- Мистеръ Вользъ,-- сказалъ мой опекунъ, посматривая на его черную фигуру, какъ на какую-нибудь зловѣщую птицу:-- привезъ къ намъ весьма непріятное извѣстіе о нашемъ несчастнѣйшемъ Рикѣ.

И онъ сдѣлалъ довольно сильное удареніе на словѣ "несчастнѣйшемъ", какъ будто несчастье Рика проистекало изъ его связи съ мистеромъ Вользомъ.

Я сѣла между ними; мистеръ Вользъ оставался неподвижнымъ, исключая только, когда онъ тайкомъ дотрогивался черной перчаткой до одного изъ красныхъ прыщей, разсѣянныхъ но его желтому лицу.

-- И такъ какъ ты, душа моя, и Рикъ, къ особенному счастью вашему, находитесь въ дружескихъ отношеніяхъ, я бы желалъ,-- сказалъ мой опекунъ:-- знать твое мнѣніе. Будьте такъ добры, мистеръ Вользъ, разскажите еще разъ!

-- Я говорю, миссъ Соммерсонъ, какъ законный совѣтникъ мистера Карстона; я говорилъ, что по моимъ соображеніямъ мистеръ Карстонъ находится въ весьма затруднительномъ положеніи... не столько въ отношеніи суммы денегъ, сколько отъ тѣхъ особенныхъ и нетерпящихъ отлагательства обязательствъ, которыя мистеръ Карстонъ принялъ на себя, и не имѣетъ средствъ очистить ихъ. Я отстранялъ отъ мистера Карстона много маленькихъ непріятностей, но и отстраненію бываютъ свои границы, и мы ихъ достигли. Я уже нѣсколько разъ прибѣгалъ къ своему собственному кошельку, чтобь избавить его отъ этихъ непріятностей, но вмѣстѣ съ тѣмъ необходимость принуждаетъ меня справиться, получу ли я за это надлежащее возмездіе, потому что я не выдаю себя за капиталиста, имѣю на своемъ попеченіи отца въ долинѣ Тонтонъ, и ко всему этому стараюсь оставить маленькую независимость моимъ тремъ дочерямъ. Я опасаюсь, что эти обстоятельства будутъ продолжаться для мистера Карстона до тѣхъ поръ, пока онъ не выйдетъ въ отставку, тѣмъ болѣе въ настоящее время, когда ему предстоитъ отправиться съ полкомъ за границу; и вотъ объ этомъ я счелъ за нужное довести до свѣдѣнія его ближайшихъ родственниковъ.

Мистеръ Вользъ пристально смотрѣвшій на меня въ продолженіе этой сѣчи, снова, предался молчанію, котораго можно сказать, онъ вовсе не прерывалъ, до такой степени былъ незвученъ его голосъ, и снова устремилъ свои взоры въ пространство.

-- Представь себѣ бѣдняка, безъ всякихъ средствъ выпутаться изъ затруднительнаго положенія,-- сказалъ мнѣ мой опекунъ.-- Но что же я могу сдѣлать для него? Ты вѣдь знаешь его, Эсѳирь. Теперь онъ не приметъ отъ меня помощи. Предположить ее, намекнуть на нее, это значитъ довести его до послѣдней крайности.

При этомъ мистеръ Вользъ опять обратился ко мнѣ.

-- Замѣчаніе мистера Джорндиса, миссъ, весьма справедливо.-- Нѣтъ сомнѣнія, что предложеніе помощи только увеличитъ затрудненіе. Я не вижу, чтобы можно было сдѣлать что-нибудь. Я не говорю, что должно сдѣлать что-нибудь. Рѣшительно нѣтъ. Съ увѣренностью, что мой пріѣздъ останется въ тайнѣ, я пріѣхалъ сюда собственно затѣмъ, чтобъ вести дѣла свои открыто, чтобы впослѣдствіи не сказали, что я велъ ихъ скрытно. Мое единственное желаніе заключается въ томъ, чтобы всегда такимъ образомъ вести свои дѣла. Я хочу оставить по себѣ доброе имя. Еслибъ я искалъ какихъ нибудь выгодъ отъ мистера Карстона, меня бы не было здѣсь. Вамъ должно быть извѣстно, какія непреодолимыя препятствія поставилъ бы онъ къ моему пріѣзду сюда. Этотъ пріѣздъ не имѣетъ ничего общаго съ моей профессіей. Это никому не вмѣняется въ обязанность. Я принимаю въ положеніи мистера Карстона участіе, какъ членъ общества, какъ отецъ... и какъ сынъ,-- прибавилъ мистеръ Вользъ, повидимому, совсѣмъ забывшій объ этомъ обстоятельствѣ.

Намъ казалось, что мистеръ Вользъ, стараясь отклонить отъ себя всякую отвѣтственность за положеніе Ричарда, говорилъ намъ, ни болѣе, ни менѣе, какъ истину. Я только и могла придумать, что мнѣ нужно съѣздить въ Диль, гдѣ находился тогда Ричардъ, и попробовать, нельзя ли будетъ устранить худшее. Не совѣтуясь съ мистеромъ Вользомъ по этому предмету, я отозвала моего опекуна въ сторону, чтобъ сдѣлать ему это предложеніе, между тѣмъ, какъ мистеръ Вользъ величаво подошелъ къ камину и началъ грѣть свои погребальныя перчатки.

Трудность путешествія представляла непосредственное препятствіе къ этому со стороны моего опекуна, но такъ какъ другого препятствія къ тому не предвидѣлось, и такъ какъ я вызывалась на это съ особеннымъ удовольствіемъ, то получила согласіе безъ дальнѣйшихъ возраженій. Намъ оставалось только отдѣлаться отъ мистера Вольза.

-- Рѣшено, сэръ,-- сказалъ мой опекунъ.-- Миссъ Соммерсонъ переговоритъ съ мистеромъ Карстономъ, и надобно надѣяться, что его положеніе еще поправится. Позвольте приказать подать вамъ завтракъ; я полагаю, сэръ, это совсѣмъ нелишнее послѣ поѣздка,

-- Благодарю васъ, мистеръ Джорндисъ.-- сказалъ мистеръ.

Вользъ, протягивая свой длинный рукавъ, что бы удержать руку моего опекуна, которая взялась за звонокъ:-- мнѣ ничего не нужно Благодарю васъ, сэръ... ни кусочка. Пищевареніе мое страшно разстроено. Если я съѣмъ что-нибудь тяжелое въ это время дня, то не знаю, какія будутъ послѣдствія. Разъяснивъ все дѣло, сэръ, я могу теперь съ вашего позволенія разстаться съ вами.

-- Я бы желалъ, чтобъ разставшись съ вами, мы навсегда развязались съ извѣстной вамъ тяжбой,-- сказалъ мой опекунъ съ замѣтною горечью.

Мистеръ Вользъ, котораго все платье было такъ густо окрашено въ черную краску, что передъ каминомъ отъ него отдѣлялись испаренія, разливая по комнатѣ весьма непріятный запахъ, мистеръ Вользъ слегка наклонилъ голову сначала на бокъ, потомъ впереди и медленно покачалъ ею.

-- Мы, которыхъ все честолюбіе заключается въ томъ, чтобы на насъ смотрѣли какъ на людей респектабельныхъ, можемъ только приложить свои усилія. Мы и прилагаемъ ихъ, сэръ. По крайней мѣрѣ я съ своей стороны прилагаю, и желаю, чтобы о нашей братьи думали какъ объ одномъ, такъ и о всѣхъ. Вы не забудете, миссъ, сдѣлать мнѣ одолженіе, не упоминать, при свиданіи съ мистеромъ Марстономъ, о моемъ посѣщеніи.

Я сказала, что постараюсь исполнить это.

-- Точно такъ, миссъ. Желаю вамъ добраго дня, миссъ, и вамъ, мистеръ Джорндисъ.

Мистеръ Вользъ прикоснулся своей мертвой перчаткой, дѣйствительно мертвой, потомъ что въ ней, казалось, совсѣмъ не было пальцевъ, сначала къ моимъ пальцамъ, потомъ къ пальцамъ моего опекуна, и вынесъ изъ комнаты свою длинную тощую тѣнь. Я представляла себѣ эту тѣнь снаружи дилижанса, проѣзжавшую мимо прелестныхъ сельскихъ видовъ до самаго Лондона и оледенившую посѣянныя сѣмена въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ она скользила.

Безъ сомнѣнія необходимо было сказать Адѣ, куда я отъѣзжала и зачѣмъ, и безъ сомнѣнія, это обезпокоило ее и огорчило. Впрочемъ, она была слишкомъ вѣрна Ричарду, чтобы сказать на это что-нибудь; она могла только сожалѣть о Ричардѣ и извинять его. Любя его пламенно, моя милая, преданная милочка написала длинное письмо, которое я должна была доставить ему.

Чарли предстояло быть моей спутницей, хотя, право, я ни въ комъ не нуждалась и охотно бы оставила ее дома. Въ тотъ же вечеръ мы всѣ отправились въ Лондонъ, взяли мѣсто въ почтовой каретѣ, и въ то время, какъ мы, по обыкновенію, ложились спать, Чарли и я катились ко взморью, вмѣстѣ съ письмами въ кентское графство.

Для нашей дороги предстояло, въ ту пору, употребить цѣлую ночь, но въ каретѣ насъ было только двое, и потому ночь не показалась намъ слишкомъ скучною. Я провела ее точно также, какъ проводятъ и другіе въ подобныхъ обстоятельствахъ. Въ одно время путешествіе мое подавало мнѣ много надеждъ, въ другое оно казалось совершенно безнадежнымъ. То я думала, что сдѣлаю что-нибудь хорошее, то удивлялась, какимъ образомъ могла я допустить подобное предположеніе. То поѣздка казалась мнѣ самою благоразумнѣйшею вещью въ мірѣ, то казалась мнѣ самою безразсуднѣйшею. Въ какомъ положеніи застану я Ричарда, что стану говорить ему и что онъ мнѣ станетъ говорить, занимало мои мысли по очереди съ этими двумя противоположными чувствами; колеса напѣвали въ теченіе всей ночи самую однообразную пѣсню.

Наконецъ мы въѣхали въ узкія улицы Диля, которыя при сыромъ туманномъ утрѣ казались весьма мрачными. Длинный плоскій мысъ, съ его маленькими, неправильными домиками, кирпичными и деревянными, съ его разставленными по берегамъ шпилями, съ большими лодками, съ навѣсами, съ высокими травами и пространными песчаными пустырями, поросшими травой и камышемъ, представлялъ собой такой скучный и унылый видъ, какого я нигдѣ еще не видѣла. Море волновалось подъ густымъ бѣлымъ туманомъ; и ни въ чемъ больше не замѣтно было движенія, за исключеніемъ только нѣсколькихъ канатныхъ работниковъ, съ пеньковой пряжей, обвитой вокругъ ихъ, какъ будто имъ наскучилъ настоящій образъ жизни, и они рѣшились обратить себя въ морской такелажъ.

Но когда мы вошли въ теплую комнату въ прекрасной гостиницѣ и сѣли за ранній завтракъ (теперь уже слишкомъ поздно было думать о снѣ), Диль началъ принимать болѣе веселый видъ. Наша комнатка была похожа на корабельную каютку, и это восхищало мою Чарли. Мало по малу туманъ началъ подниматься, какъ какое нибудь покрывало, и намъ открылось множество кораблей, о близости которыхъ мы не подозрѣвали. Право, я ужь и не знаю, какое множество стояло ихъ на рейдѣ. Нѣкоторые изъ этихъ кораблей были большой величины, и одинъ изъ нихъ огромный остъ-индскій, только что прибывшій изъ плаванія; и когда солнце засіяло сквозь разорванныя облака, покрывая темную синеву моря серебристыми пятнами, перемежающійся свѣтъ и тѣнь на корабляхъ, шумъ на шлюпкахъ, которыя сновали какъ птицы отъ кораблей къ берегу и отъ берега къ кораблямъ, общая жизнь и движеніе на нихъ и повсюду вокругъ нихъ, представляли восхитительную картину.

Огромный остъ-индскій корабль болѣе всего привлекалъ къ себѣ наше вниманіе, потому что онъ въ эту ночь пришелъ съ моря. Онъ окруженъ былъ шлюпками; и намъ говорили, какъ радовалась на немъ вся команда, что ей скоро должно перебраться на берегъ. Чарли любопытствовала узнать всѣ подробности о плаваніи, о жарахъ въ Индіи, о змѣяхъ и тиграхъ; и такъ какъ она пріобрѣтала подобныя свѣдѣнія быстрѣе, чѣмъ свѣдѣнія изъ грамматики, то я разсказала ей все, что знала объ этихъ предметахъ. Между прочимъ, я разсказала ей, какъ люди въ подобныхъ вояжахъ иногда терпѣли кораблекрушенія и ихъ выбрасывало на скалы, откуда спасались они чрезъ мужество и человѣколюбіе одного изъ своихъ спутниковъ. И когда Чарли спросила меня, какъ это бываетъ, я разсказала ей все, что мы узнали о подобномъ случаѣ дома.

Я думала послать Ричарду записку, увѣдомить его, гдѣ я находилась, но потомъ сочла за лучшее отправиться къ нему безъ приготовленія. Онъ жилъ въ казармахъ, и я немного усумнилась, возможно ли будетъ отыскать его; однако, мы отправились на рекогносцировку. Заглянувъ въ ворота казарменнаго двора, мы увидѣли, что тамъ, въ такую раннюю пору дня все было спокойно; и я спросила у сержанта, стоявшаго на ступенькахъ гауптвахты, квартиру Ричарда. Онъ отрядилъ солдата показать мнѣ, и тотъ повелъ насъ по какой-то пустой лѣстницѣ, постучался суставами пальцевъ въ дверь и оставилъ насъ.

-- Ну, что тамъ!-- вскричалъ Ричардъ внутри комнаты.

Я оставила Чарли въ маленькомъ корридорѣ и, отворивъ дверь въ половину, сказала:

-- Могу ли я войти, Ричардъ? Вѣдь это только бабушка Дорденъ.

Онъ что-то писалъ. По всему полу разбросаны были въ страшномъ безпорядкѣ платья, жестяныя коробки, сапоги, книги, щетки и чемоданы. Онъ былъ полуодѣтъ въ обыкновенномъ платьѣ, но не въ формѣ, его волосы были не причесаны, и самъ онъ казался такимъ же, страннымъ, какъ и его комната. Все это я увидѣла уже не ранѣе, какъ послѣ его радушнаго привѣта, и послѣ того, какъ сѣла подлѣ него, потому что онъ былъ удивленъ, услышавъ мой голосъ, и въ одинъ моментъ схватилъ меня въ свои объятія. Милый Ричардъ! Со мною онъ всегда быль одинаковъ, всегда, даже... бѣдный, бѣдный Ричардъ! Даже до послѣдней минуты своей жизни онъ не иначе встрѣчалъ меня, какъ съ своей дѣтской, веселой, безпечной манерой!

-- Праведное небо, наша милая хозяюшка,-- сказалъ онъ:-- да какъ она сюда попала! Кто бы могъ думать увидѣть ее здѣсь! Не случилось ли чего? Здорова ли Ада?

-- Слава Богу! Она милѣе, чѣмъ когда нибудь, Ричардъ!

-- Вотъ что!-- (сказалъ онъ, откидываясь къ спинкѣ своего стула.-- Бѣдная моя кузина! Я сейчасъ писалъ къ вамъ письмо, Эсѳирь!

Какимъ истомленнымъ, какимъ угрюмымъ казался онъ, даже въ цвѣтѣ своей юношеской красоты, откинувшись къ спинкѣ стула, и сжимая въ рукѣ плотно исписанный листъ бумаги!

-- Вы употребили, Ричардъ, столько труда написать все это, и неужели мнѣ нельзя прочитать, что вы написали?-- спросила я.

-- О, душа моя,-- отвѣчалъ онъ съ отчаяннымъ жестомъ: -- вы можете читать его во всей этой комнатѣ. Здѣсь для меня все кончено.

Я кротко упрашивала его не предаваться унынію. Я сказала ему, что случайно услышала о его затруднительномъ положеніи и нарочно пріѣхала посовѣтоваться съ нимъ, что можно сдѣлать лучшаго.

-- Вотъ это по вашему, Эсѳирь, но безполезно, и потому не по вашему!-- сказалъ онъ съ грустной улыбкой.-- Сегодня я отправляюсь въ отпускъ, черезъ часъ меня бы не было здѣсь; я ѣду въ отпускъ для того, чтобъ порѣшить съ этой службой. Что дѣлать, прошедшаго не воротишь! И эта карьера идетъ по стопамъ предыдущихъ. Не доставало мнѣ побывать въ духовномъ званіи, чтобъ перепробовать всѣ профессіи.

-- Ричардъ,-- возразила я:-- неужели это такъ безнадежно?

-- Совершенно безнадежно. Въ настоящее время я такъ близокъ къ позору, что даже тѣ, которые имѣютъ власть надо мною, охотнѣе согласились бы жить безъ меня, нежели со мною. И они правы. Не принимая въ разсчетъ долги, должниковъ и тому подобныя непріятныя задержки, я не способенъ даже и къ этому занятію. Всѣ заботы, весь умъ, все сердце, вся душа посвящены одному предмету. Пока еще не лопнулъ этотъ пузырь,-- сказалъ онъ, разрывая письмо на мелкія клочки и угрюмо бросая ихъ на полъ:-- какимъ образомъ мнѣ можно уѣхать заграницу? Меня слѣдовало послать за границу, но какимъ образомъ могъ бы я уѣхать? Могу ли я, при всемъ моемъ знаніи этого дѣла, довѣрять даже Вользу, не оставаясь свидѣтелемъ его поступковъ?

Мнѣ кажется, онъ угадывалъ по лицу моему, что я намѣрена была сказать, но онъ схватилъ мою руку, которую я опустила на его руку, и слегка приложилъ ее къ моимъ губамъ, не давая мнѣ возможности продолжать.

-- Нѣтъ, бабушка Дорденъ! Я запрещаю говорить вамъ о двухъ предметахъ, я долженъ запретить ихъ. Первый -- это Джонъ Джорндись. Второй -- вы сами знаете. Назовите это сумасшествіемъ, а я все-таки скажу вамъ, что не могу преодолѣть себя и не могу быть здравомыслящимъ. Но это не такая вещь: это для меня единственный предметъ, единственная цѣль, къ которой я стремлюсь. Я очень жалѣю, что меня принуждали сворачивать съ моей дороги на многія другія. Умно было бы покинуть ее теперь, послѣ всего времени, послѣ всѣхъ безпокойствъ и огорченій, которыми я пожертвовалъ для нея! О, конечно, очень, очень умно. Это было бы даже весьма пріятно для нѣкоторыхъ; но отъ меня этого не будетъ.

Онъ былъ въ такомъ расположеніи духа, въ которомъ я считала за лучшее не увеличивать его рѣшимости (еслибъ только что-нибудь могло увеличить ее) моими возраженіями. Я вынула письмо Ады и вручила ему.

-- Вы позволите мнѣ прочитать его теперь?-- спросилъ онъ.

Когда я сказала ему "да", онъ положилъ письмо на столъ, и склонивъ голову къ рукѣ, началъ читать. Прочитавъ нѣсколько строкъ, онъ облокотился на столъ обѣими руками и положилъ на нихъ голову, чтобы скрыть отъ меня свое лицо. Спустя еще немного, онъ всталъ, какъ будто свѣтъ былъ нехорошъ для него, и подошелъ къ окну. Онъ кончалъ тамъ чтеніе, обернувшись ко мнѣ спиной: и наконецъ кончивъ и сложивъ его, онъ простоялъ еще нѣсколько минутъ съ письмомъ въ рукахъ. Когда онъ вернулся къ своему стулу, я видѣла въ глазахъ его слезы.

-- Вѣроятно, Эсѳирь, вы знаете, о чемъ она пишетъ здѣсь?

Онъ произнесъ это нѣжнымъ голосомъ и въ заключеніе вопроса поцѣловалъ письмо.

-- Знаю, Ричардъ.

-- Предлагаетъ мнѣ,-- продолжалъ онъ, топнувъ погой въ полъ:-- маленькое наслѣдство, которое на-дняхъ получитъ, аккуратно на такую сумму, какую я промоталъ, и проситъ, и умоляетъ меня принять его, расплатиться съ долгами и остаться на службѣ.

-- Я знаю, что ваше благополучіе, Ричардъ, составляетъ самое искреннее ея желаніе,-- сказала я.-- Но, мой милый Ричардъ, вы знаете, какое благородное сердце у Ады!

-- Я увѣренъ въ этомъ. Я... я... лучше, если бы я не жилъ.

Онъ снова подошелъ къ окну и, приложивъ къ нему руку, склонилъ на нее свою голову. Мнѣ больно было видѣть его; я думала, что онъ сдѣлается еще печальнѣе, и потому оставалась безмолвною. Моя опытность была еще весьма ограничена. Я вовсе не думала, что послѣ этого душевнаго волненія, въ немъ пробудится новое чувство оскорбленія.

-- Это-то и есть сердце, которое тотъ же самый Джонъ Джорндисъ,-- иначе онъ и не долженъ упоминаться между нами, какъ подъ этимъ названіемъ, рѣшился отчудить отъ меня,-- сказалъ онъ съ негодованіемъ.-- И эта прелестная дѣвочка дѣлаетъ мнѣ предложеніе изъ-подъ крыши того же самаго Джона Джорндиса, съ согласія и одобренія того же самаго Джорндиса; она дѣлаетъ это предложеніе, какъ новое средство подкупить меня.

-- Ричардъ,-- вскричала я, поспѣшно вставая со стула:-- я не хочу слышать такихъ позорныхъ словъ!

И дѣйствительно, я въ первый разь въ жизни разсердилась на него; впрочемъ, гнѣвъ мой былъ минутный. Когда я увидѣла, что его молодое, но истомленное лицо смотрѣло на меня, какъ будто онъ сожалѣетъ, что быль такъ опрометчивъ, я положила руку къ нему на плечо и сказала:

-- Пожалуйста, милый Ричардъ, не говорите со мной такимъ тономъ. Подумайте!

Онъ началъ обвинять себя; признавался мнѣ съ самимъ искреннимъ чистосердечіемъ въ своей несправедливости и просилъ у меня тысячу извиненій. Я смѣялась надъ этимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ дрожала всѣмъ тѣломъ, потому что гнѣвъ мой сильно меня взволновалъ.

-- Принять это предложеніе, милая моя Эсѳирь,-- сказалъ онъ, садясь подлѣ меня и снова обращаясь къ нашему разговору:-- еще разъ прошу, прошу простить меня; я сильно огорченъ -- принять этотъ подарокъ, нѣтъ нужды говорить вамъ, я не могу, эти невозможно. Кромѣ того, еслибъ я показалъ вамъ нѣкоторыя письма и бумаги, они бы убѣдили васъ, что здѣсь для меня все кончилось. Повѣрьте мнѣ, я навсегда разстаюсь съ краснымъ мундиромъ. Среди всѣхъ моихъ затрудненій и замѣшательствъ меня утѣшаетъ убѣжденіе, что, гоняясь за своими интересами, я вмѣстѣ съ тѣмъ гоняюсь и за интересами Ады. Вользъ прикладываетъ свое плечо къ рычагу, и не можетъ, слава Богу, подвинуть его для меня, не подвинувъ для Ады.

Пылкія надежды его пробуждались въ немъ, одушевляли черты лица его, но, несмотря на то, самое лицо его казалось для меня печальнѣе прежняго.

-- Нѣтъ, нѣтъ!-- вскричалъ Ричардъ, приведенный въ восторгъ.-- Еслибъ все маленькое достояніе Ады, все до послѣдняго гроша принадлежало мнѣ, я бы не истратилъ изъ него ни малѣйшей частички, съ тою цѣлью, чтобъ удерживать себя въ положеніи, къ которому я но способенъ, которое не интересуетъ меня, которое утомляетъ меня! Нѣтъ! Оно должно быть посвящено тому, что обѣщаетъ лучшее возмездіе, его должно употребить тамъ, гдѣ открывается для нея болѣе вѣрный планъ на выигрышъ. Ради Бога, за меня не безпокойтесь! А меня на умѣ теперь одинъ только предметъ; я и Вользъ постараемся его разработать. Я не буду безъ средствъ. Свободный отъ служебныхъ занятій, я буду имѣть возможность помириться съ нѣкоторыми ничтожными ростовщиками, которые ни о чемъ больше не услышатъ теперь, какъ о возобновленіи обязательствъ, такъ говоритъ Вользъ. Во всякомъ случаѣ, балансъ будетъ на моей сторонѣ. Ну, довольно объ этомъ. Вы, Эсѳирь, свезете отъ меня письмо къ Адѣ; и какъ вы, такъ и она должны болѣе другихъ надѣяться на перемѣну моего счастія и не думать, моя милая, что я совершенно пропавшій человѣкъ.

Я не стану повторять того, что говорила Ричарду. Я знаю, что это было скучно, и никто не подумаетъ, чтобы это было умно, одно только скажу, что я говорила съ нимъ отъ чистаго сердца. Онъ слушалъ меня терпѣливо и внимательно; но я видѣла, что въ настоящее время было бы безполезно убѣждать его. Я видѣла также и испытала при этомъ самомъ свиданіи всю справедливость замѣчанія моего опекуна, что еще опаснѣе и даже пагубнѣе прибѣгать къ убѣжденіямъ, нежели оставить его въ томъ положеніи, въ какомъ онъ находился.

Поэтому я принуждена была наконецъ спросить Ричарда, можетъ ли онъ убѣдить меня, что съ его военнымъ поприщемъ все кончилось, какъ онъ выражался, и что это не было съ его стороны обыкновеннымъ желаніемъ перемѣны? Нисколько не колеблясь, онъ показалъ мнѣ переписку, по которой очевидно было, что его отставка была устроена. Изъ его словъ я узнала, что мистеръ Вользъ имѣлъ копіи съ этихъ бумагъ, и что онъ рѣшительно во всемъ съ нимъ совѣтовался. Узнавъ все это, получивъ письмо къ Адѣ и сдѣлавшись нечаянно спутницей Ричарда въ Лондонъ, я ничего не сдѣлала хорошаго, съѣздивъ въ Диль. Сознаваясь въ этомъ самой себѣ съ стѣсненнымъ сердцемъ, я сказала, что пойду теперь въ гостиницу и буду ждать его прихода. Накинувъ шинель, онъ проводилъ меня до воротъ, и я съ Чарли пошла по набережной.

Тамъ въ одномъ мѣстѣ было большое стеченіе народа, который окружалъ морскихъ офицеровъ, только что выступившихъ на берегъ изъ шлюпки, и который съ особеннымъ участіемъ разспрашивалъ моряковъ. Я сказала Чарли, что эта шлюпка должна быть съ остъ-индскаго корабля, и мы остановились посмотрѣть.

Моряки тихо отходили отъ набережной. Они весело разговаривали другъ съ другомъ и съ народомъ, толпившимся вокругъ ихъ, и посматривали во всѣ стороны, какъ будто каждый предметъ радовалъ и привѣтствовалъ ихъ съ возвращеніемъ на родину.

-- Чарли, Чарли,-- сказала я:-- пойдемъ прочь!

И я побѣжала такъ скоро, что маленькая моя горничная была крайне изумлена.

Я только тогда подумала, къ чему я такъ тороплюсь, когда мы очутились въ нашей каюткѣ, и когда успѣли перевести духъ. Въ одномъ изъ загорѣлыхъ лицъ я узнала мистера Вудкорта, и боялась, что въ свою очередь и онъ узналъ меня. Мнѣ очень не хотѣлось, чтобы онъ увидѣлъ мою измѣнившуюся наружность. Встрѣча наша была неожиданная, и твердость духа совершенно покинула меня.

Но я знала, что это нехорошо, и потому сказала себѣ: "Милая моя, нѣтъ никакой причины, да и не можетъ быть никакой, почему наружность твоя должна быть для тебя теперь хуже, чѣмъ она была во всякое другое время. Чѣмъ ты была въ теченіе послѣдняго мѣсяца, то же ты и сегодня, нисколько ни хуже, ни лучше. Это не похоже на твою рѣшимость: пробуди ее въ себѣ, Эсѳирь, пробуди!"

Отъ скорой ходьбы я вся дрожала и сначала не имѣла возможности успокоить себя; однако, мнѣ сдѣлалось лучше, и я была очень рада этому.

Моряки пришли въ гостиницу. Я слышала, какъ они говорили на лѣстницѣ; я была увѣрена, что это тѣ самые джентльмены, потому что узнала ихъ голоса; я хочу сказать, что узнала голосъ мистера Вудкорта. Правда, для меня гораздо было бы легче, еслибъ я уѣхала неузнанною, но я рѣшилась не дѣлать этого. "Нѣтъ, душа моя, нехорошо. Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ!"

Я развязала ленты моей шляпки и вполовину открыла вуаль, то есть, вѣрнѣе сказать, я вполовину опустила его, но это все равно, и написавъ на карточкѣ, случайно находившейся при мнѣ, что нахожусь вмѣстѣ съ Ричардомъ Карстономъ здѣсь, послала ее къ мистеру Вудкорту. Онъ пришелъ немедленно. Я выразила ему свою радость, что мнѣ представился случай поздравить его въ числѣ первыхъ съ благополучнымъ возвращеніемъ въ Англію, и при этомъ я замѣтила, что онъ сожалѣлъ обо мнѣ.

-- Вы потерпѣли крушеніе, мистеръ Вудкортъ, и едва не погибли,-- сказала я:-- но мы не смѣемъ назвать несчастіемъ обстоятельство, доставившее вамъ возможность оказать столько пользы и столько неустрашимости. Мы прочитали о вашемъ подвигѣ съ искреннимъ участіемъ. Первыя свѣдѣнія о немъ я получила отъ вашей старинной паціентки, бѣдной миссъ Фляйтъ, вскорѣ послѣ того, какъ я оправилась отъ тяжкой болѣзни.

-- Ахъ, отъ маленькой миссъ Фляйтъ!-- сказалъ онъ.-- Ну что, она живетъ попрежнему?

-- Во всѣхъ отношеніяхъ.

Теперь я уже такъ была спокойна, что вовсе забыла о вуали и могла совершенно поднять ее.

-- Ея признательность къ вамъ, мистеръ Вудкортъ, очаровательна. Это самое доброе, благородное, преданное созданіе, сколько я имѣю причины думать.

-- Вы... вы нашли ее такою?-- отвѣчалъ онъ.-- Я... мнѣ это весьма пріятна.

Онъ такъ сожалѣлъ обо мнѣ, что съ трудомъ могъ говорить.

-- Увѣряю васъ,-- сказала я:-- я была такъ глубоко тронута ея сочувствіемъ ко мнѣ и непритворнымъ удовольствіемъ, которое она обнаружила мнѣ при нашемъ свиданіи.

-- Мнѣ больно слышать, миссъ, что вы были нездоровы.

-- Я была очень нездорова.

-- Однако, вы совсѣмъ поправились?

-- Я совсѣмъ поправилась какъ въ здоровьѣ, такъ въ веселомъ расположеніи духа,-- сказала я.-- Вы знаете, какъ добръ мой опекунъ и какую счастливую жизнь мы ведемъ, такъ что я за все должна быть благодарна и ничего больше не желать въ мірѣ.

Я чувствовала, какъ будто онъ имѣлъ гораздо большее состраданіе ко мнѣ, нежели я сама имѣла къ себѣ. Это состраданіе одушевляло меня новой бодростью и новымъ спокойствіемъ, необходимыми, чтобъ успокоить его. Я говорила съ нимъ о его вояжѣ и возвращеніи въ отечество, о его будущихъ планахъ и его вѣроятномъ вторичномъ отплытіи въ Индію. Онъ отвѣчалъ, что въ послѣднемъ предположеніи онъ сомнѣвается. Счастіе и тамъ неблагопріятствовало ему. Онъ выѣхалъ изъ отечества въ качествѣ корабельнаго врача и воротился съ тѣмъ же. Въ то время, какъ мы такимъ образомъ разговаривали, и когда я радовалась своему убѣжденію, что облегчила (если только можно употребить подобное выраженіе) ударъ, который предстоялъ ему отъ встрѣчи со мной, вошелъ Ричардъ. Онъ узналъ внизу, кто былъ со мной, и они встрѣтились другъ съ другомъ съ искреннимъ удовольствіемъ.

Я замѣтила, что послѣ того, какъ кончились ихъ первыя привѣтствія, и когда они поговорили о карьерѣ Ричарда, мистеръ Вудкортъ получилъ неопредѣленное понятіе, что дѣла Ричарда не были въ хорошемъ положеніи. Онъ часто посматривалъ ему въ лицо, какъ будто замѣчалъ въ немъ оттѣнки, которые производили на него непріятное впечатлѣніе, и не разъ обращалъ взоръ свои на меня, какъ будто спрашивая меня, знала ли я истинное положеніе его дѣлъ. Между тѣмъ Ричардъ сохранялъ свое пылкое и пріятное настроеніе духа и вполнѣ выказывалъ удовольствіе, что видитъ еще разъ мистера Вудкорта, котораго всегда любилъ.

Ричардъ предложилъ ѣхать въ Лондонъ всѣмъ вмѣстѣ, но такъ какъ мистеръ Вудкортъ долженъ былъ остаться на кораблѣ на нѣкоторое время, то и не могъ составить намъ компаніи. Онъ, однакоже, отобѣдалъ съ нами очень рано и сдѣлался вполнѣ похожъ на того мистера Вудкорта, какимъ я привыкла его видѣть. такъ что я еще спокойнѣе начала думать о томъ, что умѣла смягчитъ его сожалѣніе. Но на Ричарда онъ не могъ смотрѣть спокойно. Когда карета наша была почти готова, и Ричардъ пошелъ уложить въ нее свой багажъ, мистеръ Вудкортъ заговорилъ со мной о немъ.

Я несовсѣмъ считала себя вправѣ разсказать ему всю его исторію; но все же я сослалась въ нѣсколькихъ словахъ на его отчужденіе отъ мистера Джорндиса и на то обстоятельство, что онъ совершенно запуталъ себя въ злополучную тяжбу. Мистиръ Вудкортъ слушалъ меня съ вниманіемъ и выражалъ сожалѣніе.

-- Я замѣтила, что вы очень пристально слѣдите за нимъ,-- сказала я.-- Какъ вы думаете, очень онъ перемѣнился?

-- Очень,-- отвѣчалъ онъ, покачавъ головой.

Я чувствовала, какъ кровь бросилась мнѣ въ лицо; но это душевное волненіе было только минутное. Я повернулась въ сторону, и все прошло.

-- Перемѣну эту,-- сказалъ мистеръ Вудкортъ:-- я замѣчаю не съ томъ, чтобы онъ помолодѣлъ или постарѣлъ, сдѣлался тоньше или толще, блѣднѣе или румянѣе -- нѣтъ!-- я замѣчаю ее въ его какомъ-то странномъ пыраженіи лица. Я никогда не видывалъ такого замѣчательнаго выраженія въ молодомъ человѣкѣ. Нельзя сказать, чтобь это было душевное безпокойство или истома; скорѣе это вмѣстѣ то и другое, и кромѣ того какое-то несозрѣлое отчаяніе.

-- Однако, вы не думаете, что онъ боленъ?

-- Нѣтъ. Онъ, какъ видно, имѣетъ крѣпкое тѣлосложеніе.

-- Что онъ не можетъ быть спокоенъ духомъ, мы имѣемъ слишкомъ много причинъ знать это основательно,-- продолжала я.-- Мистеръ Вудкортъ, вы поѣдете въ Лондонъ?

-- Завтра или послѣ завтра.

-- Ни въ чемъ Ричардъ такъ не нуждается, какъ въ другѣ. Онъ всегда любилъ васъ, сдѣлайте милость, навѣстите его по пріѣздѣ въ Лондонъ. Сдѣлайте милость, помогите ему, по возможности, нашими добрыми совѣтами. Вы не знаете, какая бы это была величайшая услуга. Вы представить себѣ не можете, какъ Ада, мистерь Джорндисъ и даже я, какъ мы бы стали благодарить васъ, мистерь Вудкортъ!

-- Миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ онъ, еще болѣе растроганный, чѣмъ съ самаго начала:-- клянусь небомъ, я буду для него истиннымъ другомъ. Я приму это какъ особое довѣріе ко мнѣ, и это довѣріе будетъ для меня священное!

-- Да благословитъ васъ небо!-- сказала я, и глаза мои быстро наливались слезами, но я не безпокоилась объ этомъ, потому что слезы эти были не за меня.-- Ада любитъ его... мы всѣ любимъ его; но Ада любитъ такъ, какъ никто изъ насъ не можетъ. Я передамъ ей ваши слова. Благодарю и благословляю васъ за нее!

Съ окончаніемъ нашего бѣглаго разговора вошелъ Ричардъ и подалъ мнѣ руку проводить меня до кареты.

-- Вудкортъ,-- сказалъ онъ, вовсе не воображая какъ кстати:-- пожалуйста постарайся встрѣтиться съ нами въ Лондонѣ.

-- Встрѣтиться?-- отвѣчалъ Вудкортъ:-- Помилуй, да у меня теперь, кромѣ тебя, нѣтъ друзей въ Лондонѣ! Гдѣ я отыщу тебя?

-- Я еще долженъ нанять гдѣ нибудь квартиру,-- сказалъ онъ, задумавшись:-- ну, да положимъ хоть въ квартирѣ Вольза, на подворьѣ Сэймонда!

-- Хорошо! Я увижусь съ тобой при первой возможности.

Они дружески пожали руки другъ другу. Когда я сѣла въ карету, когда Ричардъ все еще стоялъ на улицѣ, мистеръ Вудкортъ положилъ свою руку на плечо Ричарду и взглянулъ на меня. Я поняла его и въ знакъ признательности махнула ему рукой.

Но и въ послѣднемъ его взглядѣ, когда экипажъ тронулся съ мѣста, я замѣтила, что онъ жалѣлъ о мнѣ. Я радовалась этому. Я чувствовала за прежнюю, прошлую себя, какъ могли бы чувствовать покойники, еслибъ имъ представилась возможность посѣтить сцены, гдѣ протекала ихъ жизнь. Мнѣ пріятно было, что меня нѣжно вспоминали, слегка сожалѣли о мнѣ и несовсѣмъ еще забыли.

XLVI. Держи его!

Мракъ господствуетъ въ улицѣ Одинокаго Тома. Разстилаясь и разстилаясь съ тѣхъ поръ, какъ солнце закатилось за горизонтъ, онъ постепенно распространяется и наконецъ наполняетъ каждую пустоту въ этомъ мѣстѣ. На нѣкоторое время тамъ горѣли тусклые оговьки, какъ горитъ свѣточъ жизни въ улицѣ Одинокаго Тома, тяжело, тяжело, въ заразительномъ воздухѣ и мерцали, какъ мерцаетъ тотъ же свѣточъ, бросая слабый свѣтъ на множество отвратительныхъ предметовъ. Но и они потушены. Луна посматривала на Тома угрюмымъ, холоднымъ взглядомъ, какъ будто отдѣляла частичку самой себя въ его опустѣлое владѣніе, негодное для жизни и опаленное вулканическимъ огнемъ; но и она прошла мимо и закатилась за горизонтъ. Кошмаръ самой черной масти разгуливаетъ по грязнымъ жилищамъ улицы Одинокаго Тома; но Томъ, несмотря на то, спитъ крѣпкимъ сномъ.

Много сильныхъ спичей произнесено было въ стѣнахъ и за стѣнами парламента касательно Тома и много было изступленныхъ диспутовъ, какимъ бы образомъ исправить его. Нельзя ли его вывести на большую дорогу съ помощью констаблей и приходскихъ старостъ и съ колокольнымъ звономъ, или расколоть его въ пуки полемической соломы, или вмѣсто того обратить въ щебенку. Среди этой пыли и этого шуму одно только было совершенно ясно, что Томъ могъ бы и можетъ, долженъ и будетъ исправленъ сообразно съ указаніями чьей-то теоріи, но ни чьей практики. И въ ожиданіи лучшей перемѣны, Томъ продолжаетъ опрометью идти къ своему разрушенію съ прежнею непоколебимою рѣшимостью.

Но и онъ умѣетъ отмщать за себя. Самый вѣтеръ повинуется ему и вѣрно служитъ ему въ эти часы непроницаемаго мрака. Нѣтъ ни одной капли зараженной крови Тома, которая бы не распространила гдѣ нибудь заразы. Она заразитъ, въ эту самую ночь, чистѣйшую струю (въ которой химики и аналитики отыскали бы неподдѣльное благородство) одного норманскаго дома, и владѣтель этого дома не въ состояніи выразить отказа такому безславному союзу. Въ ней нѣтъ и атома грязи Тома, нѣтъ на кубическій дюймъ отвратительнаго заразительнаго газа, въ которомъ живетъ Томъ, нѣтъ униженія, нѣтъ невѣжества, нѣтъ гнусныхъ пороковъ, нѣтъ закоснѣлой грубости; но кровь Тома возьметъ свое, она проникнетъ во всѣ слои общества, до надменнѣйшаго изъ надменныхъ, до высшаго изъ высокихъ. И дѣйствительно то заразою, то грабежомъ, то развратомъ, а Томъ не остается неотмщеннымъ.

Когда улица Одинокаго Тома бываетъ отвратительнѣе, днемъ или ночью? Вопросъ нерѣшенный; одно только можно сказать въ разрѣшеніе этого вопроса, что чѣмъ больше смотрѣть на нее, тѣмъ отвратительнѣе она станетъ казаться, и что никакое воображеніе не можетъ представить такъ вѣрно всю ея отвратительность, какъ дѣйствительный видъ ея. Но вотъ день начинаетъ заниматься, и по истинѣ, гораздо было бы лучше для національной славы, еслибъ солнце, изрѣдка показывалось надъ британскими владѣніями, нежели всегда надъ такимъ гадкимъ чудовищемъ, какъ Томъ.

Смуглый, загорѣлый отъ солнца джентльменъ, мучимый безсонницей, предпочитавшій лучше бродить по улицамъ, нежели считать часы на безпокойной подушкѣ, тихо подходитъ сюда въ это спокойное время. Подстрекаемый любопытствомъ, онъ часто останавливается и смотритъ вокругъ себя, смотритъ вверхъ и внизъ по этимъ жалкимъ закоулкамъ. Но не одно любопытство управляетъ имъ; въ его блестящихъ, черныхъ глазахъ отражается состраданіе и участіе. Внимательно разсматривая каждый предметъ, онъ, повидимому, понимаетъ всю отвратительность ихъ; повидимому, онъ изучалъ ихъ прежде.

По краямъ канавы, наполненной застоемъ зловонной грязи,-- канавы, которая и есть улица Одинокаго Тома, ничего на видно, кромѣ дряхлыхъ домовъ, замкнутыхъ и безмолвныхъ. Ни одного безсоннаго созданія, кромѣ его самого, не показывается здѣсь, никого, кромѣ его и еще одной женской фигуры, которая сидитъ въ отдаленіи на порогѣ одного изъ домовъ. Онъ идетъ въ этой фигурѣ. Приближаясь, онъ замѣчаетъ, что она совершила дальній путь, потому что ноги ея избиты и вся она запылена. Она сидитъ на порогѣ, какъ будто кого-то ожидая; однимъ локтемъ она упирается въ колѣно, и голова ея покоится на рукѣ. Подлѣ нея парусинный мѣшокъ или узелъ, который она тащила на себѣ. Вѣроятно она дремлетъ, потому что не обращаетъ ни малѣйшаго вниманія на его шаги въ то время, какъ онъ приближается къ ней.

Изломанный тротуаръ такъ узокъ, что когда Алланъ Вудкортъ подходитъ къ тому мѣсту, гдѣ сидитъ женщина, онъ принужденъ спуститься на дорогу, чтобъ пройти мимо ея. Взглянувъ на ея лицо, его взоры встрѣчаются съ ея взорами, и онъ останавливается.

-- Что ты тутъ дѣлаешь?

-- Ничего, сэръ.

-- Ты не можешь достучаться? Ты хочешь, чтобъ тебя впустили?

-- Я жду, когда встанутъ въ другомъ домѣ... на постояломъ дворѣ... не здѣсь,-- терпѣливо отвѣчаетъ женщина.-- Я жду здѣсь, потому что сюда скоро заглянетъ солнышко и отогрѣетъ меня.

-- Мнѣ кажется, ты очень устала. Мнѣ жалко видѣть, что ты сидишь на улицѣ.

-- Благодарю васъ, сэръ. Это ничего не значитъ.

Привычка его говорить съ бѣдными и не прибѣгать къ тону покровительства или снисхожденія весьма легко приводить его въ хорошія отношенія съ женщиной.

-- Дай мнѣ посмотрѣть твою голову,-- говоритъ онъ, наклоняясь.-- Я докторъ. Не бойся. Я ни за что въ свѣтѣ не сдѣлаю тебѣ вреда.

Онъ знаетъ, что однимъ прикосновеніемъ своей искусной и привычной руки, онъ уже можетъ доставить ей нѣкоторое облегченіе. Она слегка противится ему, говоря: "это ничего, пройдетъ"; но едва только наложилъ онъ пальцы на раненое мѣсто, какъ она поворачиваетъ его къ свѣту.

-- Гм! Весьма дурной ушибъ, кожа сильно ссажена. Тебѣ, должно быть очень больно.

-- Да, немного больно, сэръ,-- отвѣчаетъ женщина, и по щекѣ ея катится слеза.

-- Дай я попробую, нельзя ли это облегчить для тебя. Вѣдь мой платокъ не повредитъ тебѣ.

-- О, нѣтъ, сэръ; я увѣрена въ этомъ!

Онъ очищаетъ рану и осушаетъ ее, и, тщательно осмотрѣвъ и слегка прижавъ ее ладойью руки, вынимаетъ изъ кармана небольшой футляръ и приступаетъ къ перевязкѣ раны. Занимаясь такимъ образомъ, онъ въ душѣ смѣется надъ тѣмъ, что ему привелось дѣлать перевязки на улицѣ, и говоритъ:

-- Итакъ твой мужъ кирпичникъ?

-- Почемъ вы это знаете, сэръ?-- спрашиваетъ удивленная женщина.

-- Я такъ заключаю по цвѣту глины на твоемъ мѣшкѣ и на одеждѣ. Къ тому же я знаю, что многіе кирпичники ходятъ по разнымъ мѣстамъ искать себѣ работы. Мнѣ жаль, но я знаю, что они очень жестоки къ своимъ женамъ.

Женщина торопливо приподнимаетъ глаза кверху, какъ будто она хотѣла опровергнуть, что ея рана есть слѣдствіе жестокости мужа; но, почувствовавъ руку на своей головѣ и увидѣвъ умное и спокойное лицо, она спокойно опускаетъ ихъ.

-- Гдѣ онъ теперь?-- спрашиваетъ докторъ.

-- Вчера онъ нажилъ себѣ хлопоты, сэръ; однако, онъ хотѣлъ повидаться со мной на постояломъ дворѣ.

-- Онъ наживетъ себѣ еще больше и хуже хлопотъ, если будетъ употреблять во зло свою огромную и тяжелую руку, такъ какъ онъ употребилъ ее при этомъ случаѣ. Но ты прощаешь его, несмотря на его жестокость, и я больше ничего не говорю о немъ, какъ только то, что я желаю, чтобы онъ заслуживалъ твое прощеніе. У тебя нѣтъ дѣтей?

Женщина качаетъ головой.

-- Одного малютку я зову своимъ, сэръ, но только онъ но мой, а Лизы.

-- А твой вѣрно умеръ. Бѣдняжка!

Въ это время онъ кончилъ перевязку и закрываетъ свой футляръ.

-- Я полагаю у тебя есть гдѣ нибудь свой домъ. Далеко ли онъ отсюда?-- спрашиваетъ онъ, простодушно принимая за шутку то, что онъ сдѣлалъ, между тѣмъ какъ она поднимается и дѣлаетъ книксенъ.

-- Отсюда будетъ добрыхъ двадцать три мили, сэръ. Въ Сентъ-Албансѣ. Вы знаете, сэръ, гдѣ Сентъ-Албансъ? Вы глядите такъ, какъ будто знаете, гдѣ?

-- Да, я его немного знаю. Теперь и я въ свою очередь спрошу тебя: есть ли у тебя деньги на квартиру?

-- Есть, сэръ,-- говоритъ она:-- по истинѣ и чести есть.

И вмѣстѣ съ этимъ она показываетъ ихъ. Онъ говорить ей въ отвѣтъ на ея множество благодарностей, что рана ея внѣ всякой опасности, желаетъ ей добраго дня и уходитъ. Улица Одинокаго Тома все еще объята сномъ, и никто въ ней не шевелится.

Но нѣтъ, шевелится кто-то! Въ то время, какъ Алланъ Вудкортъ, возвращаясь, подходитъ къ тому мѣсту, откуда увидѣлъ женщину, сидѣвшую на порогѣ, онъ видитъ оборванную фигуру, которая очень осторожно и какъ бы крадучись пробирается вдоль улицы, прижимаясь къ грязнымъ стѣнамъ, къ которымъ бы не прикоснулась даже самая отвратительная фигура. Это фигура юноши, щеки котораго впали и котораго глаза имѣютъ изнуренный блескъ. Онъ такъ старается пройти незамѣченнымъ, что даже появленіе незнакомца въ полномъ одѣянія, не соблазняетъ его оглянуться назадъ. Своимъ оборваннымъ локтемъ онъ прикрываетъ лицо себѣ, пробираясь по другой сторонѣ улицы, ощупывая костлявой рукой стѣну, и его платье, не имѣющее никакого виду, виситъ съ него лохмотьями. Для какого употребленія сдѣлано было это платье и изъ какого матеріала невозможно было бы сказать. Оно выглядитъ, по цвѣту и по свойству, похожимъ на связку болотистыхъ и давно перегнившихъ листьевъ.

Алланъ Вудкортъ останавливается посмотрѣть на него и замѣчаетъ все это съ неяснымъ убѣжденіемъ, что онъ гдѣ-то видѣлъ мальчика прежде. Онъ не можетъ припомнить, какъ онъ видѣлъ его и когда, но въ душѣ его сохранилось воспоминаніе о подобной фигурѣ. Онъ воображаетъ, что видѣлъ его въ какомъ нибудь госпиталѣ или пріютѣ бѣдныхъ и все-таки не можетъ дать себѣ отчета, почему это съ такой необыкновенной силой приходитъ на память.

Онъ постепенно придвигается къ выходу изъ улицы Одинокаго Тома при утреннемъ свѣтѣ, размышляя объ этой фигурѣ, какъ вдругъ позади его раздаются шаги бѣгущаго человѣка, и, оглянувшись, онъ видитъ мальчика опрометью бѣгущаго къ нему и преслѣдуемаго женщиной

-- Держи его, держи его!-- кричитъ женщина, едва не задыхаясь.-- Держи его, держите его, сэръ!

Алданъ Вудкортъ перебѣгаетъ черезъ улицу, чтобъ пересѣчь дорогу мальчику, но мальчикъ проворнѣе его увертывается въ сторону, ныряетъ ему подъ руки, убѣгаетъ на нѣсколько шаговъ впередъ и снова летитъ около стѣны. Между тѣмъ женщина гонится за нимъ, крича что есть духу: "держи, держи его!`` Алланъ полагая, что мальчикъ утащилъ у нея деньги, продолжаетъ погоню и настигаетъ его разъ двѣнадцать, но мальчикъ каждый разъ бросается въ сторону, увертывается, ныряетъ подъ руки и убѣгаетъ впередъ. Чтобъ прекратить погоню, при одномъ изъ подобныхъ случаевъ, стоило только упасть на него и такимъ образомъ отнять всякую возможность къ дальнѣйшему побѣгу; но Алланъ не рѣшается на эту мѣру; и такимъ образомъ, въ высшей степени забавная погоня продолжается. Наконецъ бѣглецъ, преслѣдуемый по пятамъ, бросается въ узкій закоулокъ, на какой-то дворъ, въ которомъ нѣтъ другого выхода. Здѣсь, у груды гнилыхъ дровъ, онъ падаетъ и, задыхаясь, смотритъ на своего преслѣдователя, который тоже стоитъ, смотритъ, запыхавшись, на мальчика и поджидаетъ женщину.

-- Охъ, ты мнѣ, Джо!-- кричитъ женщина.-- Что небось попался мнѣ наконецъ.

-- Джо,-- повторяетъ Алланъ, внимательно посмотрѣвъ на него.-- Джо! Постой. Да, это такъ! Я помню, какъ этого мальчика, нѣсколько времени назадъ, приводили къ слѣдственному судьѣ.

-- Да, я видѣлъ васъ когда-то у Инквича,-- бормочетъ Джо.-- Ну, чтожъ изъ этого? Неужели вамъ нельзя оставить такого несчастнаго какъ я? Неужели я, но-вашему, еще не довольно несчастливъ? Какого же еще несчастнаго хотите вы сдѣлать изъ меня? Меня водили, водили, таскали, таскали отъ одного изъ вашей братьи къ другому, пока не утомили меня до самыхъ костей. Въ дѣлѣ Инквича я ничѣмъ не виноватъ. Я ничего не сдѣлалъ. Онъ былъ очень добръ до меня, особливо когда проходилъ мимо моего перекрестка. Мнѣ вовсе не хотѣлось, чтобы онъ умеръ. Вотъ я только того и хочу, чтобъ умереть. Право, не знаю, почему я до сихъ поръ не вздумаю пробить собой дыру въ глубокой водѣ, право, не знаю.

Онъ говоритъ это съ такимъ плачевнымъ видомъ, и его грязныя слезы кажутся до такой степени неподдѣльными, и онъ лежитъ, прижавшись къ грудѣ дровъ, представляя собою такое близкое подобіе какому-то огромному сморчку или зловредному наросту, произведенному на томъ мѣстѣ нечистотой и небрежностью, что гнѣвъ Аллана Вудкорта смягчается. Онъ обращается къ женщинѣ и говоритъ:

-- Жалкое созданіе! Что онъ сдѣлалъ тебѣ?

Женщина отвѣчаетъ на это, качая головой распростертой фигурѣ, болѣе съ изумленіемъ, нежели съ гнѣвомъ:

-- Охъ ты мнѣ, Джо! Попался мнѣ наконецъ!

-- Что онъ сдѣлалъ?-- спрашиваетъ Алланъ,--Что, онъ обокралъ тебя?

-- Нѣтъ, сэръ, нѣтъ! Обокралъ меня? Онъ ничего мнѣ не сдѣлалъ, какъ только что былъ очень добръ до меня; вотъ это-то удивительно,

Алланъ переводитъ взглядъ отъ Джо на женщину, отъ женщины на Джо въ ожиданіи, кто изъ нихъ разъяснитъ ему эту загадку.

-- Видите ли, онъ пришелъ со мной,-- говоритъ женщина:-- охъ только ты мнѣ, Джо!.. онъ пришелъ со мной, сэръ, въ Сентъ-Альбансъ, больной, и молоденькая леди,-- Господь да благословитъ ее!-- достала мнѣ добраго друга, который сжалился надъ нимъ и взялъ его къ себѣ...

Алланъ съ внезапнымъ ужасомъ отступаетъ отъ него.

-- Точно такъ, сэръ; это правда. Взялъ его къ себѣ, далъ ему покой, и это неблагодарное чудовище убѣжало отъ него въ ту же ночь, и съ тѣхъ поръ я не видѣла его и ничего не слышала о немъ; вотъ только, что сейчасъ и увидѣла его. А та-то, молоденькая леди, такая хорошенькая, слегла его недугомъ и потеряла совсѣмъ свое прекрасное личико, такъ-что теперь никто бы и не сказалъ, что это та же самая леди, еслибъ у нея не было ангельскаго нрава, прекрасной осанки и сладенькаго голоса. Знаешь ли ты это? Ты, неблагодарный злодѣй! Это все изъ-за тебя и изъ-за ея доброты къ тебѣ?-- вопрошаетъ женщина, начиная, вмѣстѣ съ пробужденіемъ воспоминаній, выходить изъ себя и заливаться горючими слезами.

Мальчикъ, пораженный словами женщины, начинаетъ мазать себѣ грязный лобъ своей грязной ладонью, потуплять взоры въ землю и трястись съ головы до ногъ такъ сильно, что потрясаетъ груду гнилыхъ дровъ, къ которой прислонился.

Алланъ удерживаетъ женщину однимъ только спокойнымъ жестомъ; но жестъ этотъ оказывается дѣйствительнымъ.

-- Ричардъ говорилъ мнѣ...-- произноситъ онъ слабымъ голосомъ:-- дайте мнѣ припомнить, что я слышалъ объ этомъ... не обращайте вниманія на мои слова...

Онъ отходитъ въ сторону и нѣсколько минутъ стоитъ подъ крытымъ коридоромъ. Вернувшись назадъ, онъ уже былъ совершенно спокоенъ; только побѣгъ мальчика смущаетъ его; онъ, кажется, до того замѣчательнымъ, что поглощаетъ даже и вниманіе женщины.

-- Ты слышишь, что она говоритъ. Однако вставай, поднимайся на ноги!

Джо, трясясь всѣмъ тѣломъ, медленно поднимается и становится на ноги, по примѣру своей собратіи, когда она попадаетъ въ затруднительное положеніе, прислоняется однимъ бокомъ къ грудѣ дровъ, упирается въ нихъ однимъ плечомъ и украдкою потираетъ правой рукой лѣвую, и лѣвой ногой правую.

-- Ты слышишь, что она говоритъ, и я знаю, что это правда. Былъ ли ты здѣсь послѣ того раза?

-- Умри я на мѣстѣ, если я видѣлъ улицу Одинокаго Тома до сегодняшняго утра,-- отвѣчаетъ Джо хриплымъ голосомъ

-- Зачѣмъ же ты пришелъ сюда теперь?

Джо озирается крутомъ тѣснаго двора, смотритъ на вопрошающаго не выше колѣна и наконецъ отвѣчаетъ:

-- Я не умѣю ничего дѣлать, и ничего не могу достать, ни чего не дѣлая. Я очень бѣденъ и очень боленъ. Думаю: дай приду сюда, когда въ улицѣ нѣтъ ни души, лягу и спрячусь въ извѣстномъ мнѣ углу и пролежу тамъ до сумерекъ, а потомъ схожу къ мистеру Снагзби и попрошу у него бездѣлицу. Онъ всегда охотно давалъ мнѣ что-нибудь, хотя мистриссъ Снагзби всегда косилась на меня, какъ она бываетъ со всѣми и вездѣ.

-- Откуда же ты пришелъ?

Джо еще разъ озирается кругомъ, снова смотритъ на колѣни допрашивающаго и заключаетъ тѣмъ, что прикладываетъ профиль свой къ грудѣ дровъ въ знакъ совершенной покорности.

-- Слышишь ли, я тебя спрашиваю, откуда ты пришелъ?

-- Прибрелъ оттуда,-- отвѣчаетъ Джо.

-- Теперь скажи мнѣ,-- продолжаетъ Алланъ, дѣлая усиліе преодолѣть отвращеніе, подходя весьма близко къ Джо и облокачиваясь на него съ довѣрчивымъ видомъ:-- скажи мнѣ, какимъ это образомъ случилось, что ты убѣжалъ, когда добрая молодая леди была такъ несчастна, что пожалѣла тебя и взяла къ себѣ въ домъ?

Джо внезапно выходитъ изъ своей покорности и довольно рѣзко объявляетъ, обращаясь къ женщинѣ, что онъ никогда не зналъ этой молодой леди, что онъ ничего не слышалъ о ней, что онъ никогда не приходилъ, чтобъ причинять ей вредъ, что онъ скорѣе бы нанесъ вредъ самому себѣ, что онъ скорѣе бы согласился отдать свою несчастную голову на отсѣченіе, нежели рѣшился бы подойти къ ней близко, что она была очень добра до него, всегда была добра. Разсказывая это, онъ держить себя такъ, какъ будто видитъ это все вередъ собой, и въ заключеніе весьма жалко всхлипываетъ.

Алланъ Вудкортъ видитъ, что это вовсе не выдумка. Онъ принуждаетъ себя дотронуться до него

-- Ну, полно же, Джо. Разскажи мнѣ.

-- Нѣтъ. Я не смѣю,-- говоритъ Джо, снова отворачиваясь къ грудѣ дровъ.-- Я не смѣю, а то бы разсказалъ.

-- Но я долженъ узнать все,-- отвѣчаетъ другой.-- Начинай же, Джо, разсказывай!

Послѣ двухъ или трехъ такихъ убѣжденій, Джо снова приподнимаетъ свою голову, снова озирается кругомъ и говоритъ тихимъ голосомъ:

-- Хорошо, я скажу вамъ немного. Меня прогнали оттуда!

-- Прогнали? Ночью?

-- А-ахъ, да!

Опасаясь, чтобъ его не подслушали, Джо еще разъ озирается кругомъ, даже взглядываетъ футовъ на десять выше груды дровъ, и сквозь разсѣлины этой груды въ томъ предположеніи, не увидитъ ли онъ предмета своихъ опасеній, не скрывается ли онъ по другую сторону дровъ.

-- Кто же прогналъ тебя?

-- Я не смѣю назвать его,-- отвѣчаетъ Джо.-- Я этого не смѣю сдѣлать, сэръ.

-- Но я хочу знать, именемъ молодой леди. Ты можешь довѣриться мнѣ. Тебя никто больше не услышитъ.

-- Я не знаю, отвѣчаетъ Джо, мотая головой, съ замѣтнымъ страхомъ:-- я думаю, что онъ услышитъ

-- Да вѣдь его нѣтъ въ этомъ мѣстѣ.

-- Будто нѣтъ?-- говоритъ Джо. Онъ бываетъ вездѣ въ одно и то же время.

Алланъ смотритъ на него съ недоумѣніемъ, но въ то же время открываетъ въ нѣкоторой степени дѣйствительное значеніе и основательность въ несвязныхъ словахъ Джо. Онъ терпѣливо ждетъ опредѣлительнаго отвѣта, и Джо, болѣе смущенный его терпѣніемъ, нежели чѣмъ-нибудь другимъ, дѣлаетъ надъ собой отчаянное усиліе и шепчетъ ему на ухо чье-то имя.

-- Вотъ что!-- говоритъ Алланъ.-- Но что же ты сдѣлалъ?

-- Ничего, сэръ. Я ни въ чемъ не попадался, сэръ, исключая только, когда мнѣ велѣно идти впередъ, да еще по дѣлу Инквича. Но я и теперь иду впередъ. Я иду впередъ на кладбище, вотъ куда я иду теперь.

-- Нѣтъ, нѣтъ, мы постараемся не допустить тебя до этого. Но что же онъ дѣлалъ съ тобой?

-- Посадилъ меня въ карету,-- отвѣчаетъ Джо шепотомъ: потомъ выпустилъ, потомъ далъ мнѣ денегъ, четыре полу-штуки, ну вотъ, что вы называете полукронами, и сказалъ: "На, возьми! Ты больше никому не нуженъ здѣсь -- говоритъ.-- Убирайся вонъ,-- говоритъ.-- Чтобы я тебя не видѣлъ нигдѣ миль на сорокъ отъ Лондона -- говоритъ,-- а то смотри будешь каяться". Пожалуй я и буду каяться, если онъ увидитъ меня, и онъ непремѣнно увидитъ меня, если я останусь въ этихъ мѣстахъ,-- заключаетъ Джо, нервически повторяя всѣ свои прежнія предосторожности и изслѣдованія.

Алланъ задумывается на нѣкоторое время; потомъ замѣчаетъ, обращаясь къ женщинѣ и въ то же время не спуская съ Джо ободряющаго взгляда:

-- Онъ не такъ неблагодаренъ, какъ ты полагала. Онъ имѣлъ причину убѣжать, хотя и несовсѣмъ основательную.

-- Спасибо вамъ, сэръ, благодарю васъ!-- восклицаетъ Джо.-- Такъ вотъ что! Видишь, какъ ты была жестока ко мнѣ. Скажи только молоденькой леди, что говоритъ этотъ джентльменъ, и все дѣло поправится. Ты вѣдь тоже была добра ко мнѣ, я знаю.

-- Теперь, Джо,-- говоритъ Алланъ, не спуская съ него глазъ: -- пойдемъ со мной, и я найду тебѣ лучше мѣсто, чѣмъ валяться здѣсь и прятаться. Я пойду по одной сторонѣ, а ты по другой, чтобы не обратить на себя вниманіе; ты не убѣжишь отъ меня, я знаю очень хорошо, если дашь мнѣ обѣщаніе.

-- Нѣтъ, не убѣгу, если не увижу, что онъ идетъ, сэръ.

-- Прекрасно. Я беру твое слово. Полгорода встаетъ уже въ это время, а еще черезъ часъ и весь городъ будетъ на ногахъ. Пойдемъ же. Еще разъ прощай, добрая женщина.

-- Прощайте, сэръ; премного, много благодарна вамъ.

Она сидѣла все это время на мѣшкѣ и съ глубокимъ вниманіемъ слѣдила за всѣмъ. Теперь она встаетъ и поднимаетъ мѣшокъ; "Ты только скажи молоденькой леди, что я никогда не думалъ сдѣлать ей недоброе; скажи ей только, что говорилъ этотъ джентльменъ",-- повторяетъ Джо, киваетъ головой и переминается съ ноги на ногу; пачкаетъ лицо свое и щуритъ глаза, полусмѣется и полуплачетъ, наконецъ прощается съ ней и отправляется ползти за Алланомъ Вудкортомъ, подлѣ самыхъ стѣнъ и по другой сторонѣ. Въ этомъ порядкѣ они выходятъ изъ улицы Одинокаго Тома, и ихъ встрѣчаетъ яркій свѣтъ солнца и болѣе чистый утренній воздухъ.

XLVII. Завѣщаніе Джо.

Въ то время, какъ Алланъ Вудкортъ и Джо идутъ по улицамъ, гдѣ высокіе церковные птицы и отдаленные предметы, при утреннемъ свѣтѣ, такими кажутся чистыми и близкими, что самый городъ какъ будто возобновился послѣ ночного покоя, Алланъ перебираетъ въ умѣ своемъ планы, какъ и гдѣ ему пріютить своего спутника.

"Какой странный фактъ -- думаетъ онъ -- что въ самомъ сердцѣ просвѣщеннаго міра этимъ созданіемъ, имѣющимъ человѣческій образъ труднѣе располагать, чѣмъ бездомной собакой".

Но, несмотря на странность, все-таки это фактъ, и затрудненіе Аллана нисколько оттого не уменьшается.

Сначала онъ часто оглядывается назадъ удостовѣриться, слѣдуетъ ли за нимъ Джо, и при каждомъ разѣ видитъ, что Джо пробирается подлѣ самыхъ зданій на противоположной сторонѣ улицы, видитъ, какъ онъ совершаетъ свой путъ, перебѣгая рукой отъ одного кирпича къ другому, отъ однихъ дверей къ другимъ, и, подвигаясь такимъ образомъ впередъ, осторожно озирается кругомъ. Убѣдившись окончательно, что Джо и въ помышленіи не имѣетъ ускользнуть отъ него, Алланъ продолжаетъ идти и размышлять, уже съ перазвлекаемымъ вниманіемъ, о томъ, что онъ станетъ дѣлать.

Уличный прилавокъ съ завтракомъ наводитъ его на мысль, что прежде всего онъ долженъ сдѣлать. Онъ останавливается у этого прилавка, оглядывается во всѣ стороны и манитъ къ себѣ Джо. Джо переходитъ черезъ улицу, прихрамывая и переваливаясь съ боку на бокъ, и медленно поворачиваясь суставами пальцевъ правой руки въ согнутой ладони лѣвой, какъ-будто растирая грязь натуральнымъ пестикомъ въ натуральной ступкѣ. Какой роскошный завтракъ поставленъ передъ изнуреннымъ Джо; онъ съ жадностью начинаетъ глотать кофе, ѣсть хлѣбъ съ масломъ, и боязливо поглядываетъ по всѣмъ направленіямъ, какъ запуганное животное.

Но онъ такъ боленъ и такъ изнуренъ, что даже и голодъ покинулъ его.

-- Сначала я думалъ, что умираю съ голоду, сэръ,-- говоритъ Джо, оставляя свой завтракъ послѣ первыхъ глотковъ:-- но... я ничего не знаю... не знаю даже и этого. Мнѣ не хочется ни ѣсть, ни пить.

И Джо стоитъ, трясясь всѣмъ тѣломъ и посматривая на завтракъ какъ на диковинку.

Алланъ Вудкортъ беретъ его за пульсъ и кладетъ руку на грудь.

-- Дохни, Джо!

-- Мнѣ тяжело дышать,-- отвѣчаетъ Джо:-- мое дыханіе такъ тяжело вылетаетъ изъ груди, какъ тяжелая телѣга.

Онъ могъ бы прибавить "и скрипитъ какъ телѣга!" но вмѣсто того онъ только произноситъ едва внятнымъ голосомъ:

-- Я очень скоро подвигаюсь впередъ, сэръ.

Алланъ ищетъ взглядомъ аптеки. Вблизи ее не оказывается; но все равно, и трактиръ можетъ замѣнить ее точно также, если не лучше. Онъ достаетъ немного вина и весьма осторожно даетъ Джо небольшой пріемъ. Джо начинаетъ оживать, почти съ той же скоростью, съ какой вино проходитъ черезъ губы.

-- Не мѣшаетъ повторить эту дозу, Джо,-- замѣчаетъ Алланъ,-- внмательно посмотрѣвъ на него.-- Прекрасно! Вотъ такъі Теперь мы и-ь минутъ пять и потомъ снова пойдемъ.

Оставивъ мальчика сидѣть у прилавка, прислонясь спиной къ желѣзной рѣшеткѣ, Алланъ Вудкортъ ходитъ взадъ и впередъ по тротуару, освѣщенному лучами утренняго свѣта, изрѣдка бросаетъ взглядъ на Джо, не подавая, впрочемъ, виду, что онъ наблюдаетъ за нимъ. Чтобы замѣтить, что Джо согрѣлся и подкрѣпилъ себя, не требуется особенной проницательности. Если лицо до такой степени омраченное, можетъ просвѣтлѣть, то оно уже въ нѣкоторой степени просвѣтлѣло; и Джо понемногу начинаетъ кусать и наконецъ совсѣмъ съѣдаетъ кусокъ хлѣба, который съ такимъ уныніемъ отложилъ отъ себя въ сторону. Замѣчая эти признаки возстановленія бодрости духа и силъ, Алланъ вступаетъ съ нимъ въ разговоръ и, къ не малому своему удивленію, вывѣдываетъ отъ него приключеніе съ леди подъ вуалью и всѣ послѣдствія этого приключенія. Джо какъ медленно жуетъ, такъ медленно и разсказываетъ. Когда кончилъ онъ кусокъ хлѣба и разсказъ, они встаютъ и опять идутъ.

Намѣреваясь передать затрудненіе въ пріисканіи временнаго убѣжища для мальчика своей старинной паціенткѣ, услужливой миссъ Фляйтъ, Алланъ направляетъ путь свой къ тому подворью, гдѣ онъ и Джо впервые встрѣтились. Но со времени его отъѣзда все перемѣнилось въ магазинѣ тряпья, бутылокъ и разнаго хламу; уже миссъ Фляйтъ не живетъ больше въ немъ; онъ запертъ наглухо; и какая-то женщина, съ суровымъ лицомъ, покрытая слоями пыли, которые придаютъ лицу ея еще болѣе мрачности, но которая никто другая, какъ интересная Юдиѳь, весьма кисло и слишкомъ экономно отвѣчаетъ на всѣ разспросы. Впрочемъ, отвѣтовъ ея было весьма достаточно, чтобы узнать, что миссъ Фляйтъ со всѣми птичками переселилась въ домъ мистриссъ Бляйндеръ. Алланъ отправляется въ кварталъ Белль-Ярдъ, гдѣ миссъ Фляйтъ (которая встаетъ рано по утрамъ, чтобъ пунктуально являться въ диванъ правосудія, подъ предсѣдательствомъ ея превосходнаго друга великаго канцлера) выбѣгаетъ къ нему навстрѣчу, со слезами привѣта и съ распростертыми объятіями.

-- Неоцѣненный мой докторъ?-- восклицаетъ миссъ Фляйтъ.-- Мой заслуженный, знаменитый великодушный офицеръ!

Она употребляетъ странныя выраженія, но въ нихъ столько отзывается искренности, столько неподдѣльнаго чувства, сколько можно ожидать не только отъ нея, но даже отъ женщины, одаренной здравымъ разсудкомъ. Алланъ, всегда терпѣливо слушавшій ее, ожидаетъ окончанія выраженій восторга, потомъ указываетъ на Джо, дрожавшаго у самаго входа, и разсказываетъ, какимъ образомъ онъ зашелъ къ ней.

-- Гдѣ могу я помѣстить его на первый случай? Посовѣтуйте мнѣ, миссъ Фляйтъ; вы такъ опытны и обладаете такимъ запасомъ здраваго разсудка.

Миссъ Фляйтъ, какъ нельзя болѣе довольна комплиментомъ, начинаетъ дѣлать свои собственные, но проходитъ много времени прежде чѣмъ въ головѣ ея мелькнула свѣтлая мысль. Домъ мистриссъ Бляйндеръ набитъ биткомъ, и она сама занимаетъ комнату несчастнаго Гридли.

-- Ахъ, да! Гридли!-- восклицаетъ миссъ Фляйтъ, всплеснувъ руками, повторивъ въ двадцать первый разъ послѣднее замѣчаніе:-- Гридли! Конечно! Безъ сомнѣнія, генералъ Джорджъ поможетъ намъ.

Безполезно было бы спрашивать теперь о генералѣ Джорджѣ, хотя миссъ Фляйтъ не убѣжала еще наверхъ надѣть свою общипаннаго шляпку и изношенную шаль и вооружиться ридикюлемъ съ документами. Но когда, по возвращеніи внизъ, въ полномъ нарядѣ, она увѣдомляетъ доктора отрывистыми фразами, что генералъ Джорджъ, у котораго она часто бываетъ, очень хорошо знаетъ ея милую Фицъ-Джорндисъ и принимаетъ участіе во всемъ, что только касается ея, Алланъ начинаетъ думать, что, наконецъ-то, они, кажется, попали на прямую дорогу. Поэтому онъ говоритъ Джо, желая ободрить его, что эта прогулка скоро кончится, и они втроемъ отправляются въ квартиру генерала. Къ счастью, она въ весьма не дальнемъ разстояніи.

Наружный видъ галлереи Джорджа, длинный входъ и пустая перспектива позади обѣщаютъ Аллану Вудкорту много хорошаго. Онъ замѣчаетъ такое же обѣщаніе и въ самой фигурѣ мистера Джорджа, который подходитъ къ нимъ съ своимъ утреннимъ занятіемъ -- съ трубкой въ зубахъ; на немъ нѣтъ ни сюртука, ни жилета, ни галстуха, и его мускулистыя руки, развитыя упражненіями надъ палашомъ и гимнастическими ядрами, увѣсисто говорятъ за себя изъ-за просторныхъ обшлаговъ ея сорочки.

-- Къ вашимъ услугамъ, сэръ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ и дѣлаетъ воинскій салютъ.

Съ добродушной улыбкой, не только на его полномъ и широкомъ лицѣ, но, повидимому, и въ его курчавыхъ волосахъ, онъ обращается къ миссъ Фляйтъ, которая съ особеннымъ величіемъ и послѣ небольшого промежутка выполняетъ церемоніальный обрядъ представленія генералу Джорджу новаго лица. Мистеръ Джорджъ заключаетъ это все другимъ: "къ вашимъ услугамъ, сэръ!" и другимъ военнымъ салютомъ.

-- Извините, сэръ. Мнѣ, кажется, вы изъ моряковъ?-- спрашиваетъ мистеръ Джорджъ.

-- Мнѣ весьма пріятно слышать, что я хоть имѣю видъ моряка,-- отвѣчаетъ Алланъ:-- но я ни больше, ни меньше, какъ корабельный врачъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ! А я почти убѣжденъ былъ, что вижу передъ собой настоящаго моряка.

Алланъ надѣется, что мистеръ Джорджъ проститъ за безпокойство, которое, онъ причинилъ ему, и тѣмъ охотнѣе проститъ, какъ по тому обстоятельству, что онъ принялъ его за моряка, такъ и потому въ особенности, что онъ можетъ продолжать курить свою трубку, которую мистеръ Джорджъ, изъ вѣжливости, намѣревался оставить.

-- Вы очень добры, сэръ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ.-- Я знаю по опыту, что табачный дымъ не противенъ миссъ Фляйтъ и такъ какъ онъ въ равной степени нравится вамъ...

И онъ кончаетъ эту мысль тѣмъ, что снова беретъ трубку въ зубы. Алланъ начинаетъ разсказывать ему о Джо все, что знаетъ; кавалеристъ слушаетъ его съ серьезнымъ лицомъ.

-- Это и есть тотъ молодецъ?-- спрашиваетъ онъ, взглянувъ за двери, гдѣ стоитъ Джо, выпуча глаза на огромныя буквы на выбѣленномъ фасадѣ -- на буквы, которыя не имѣютъ въ глазахъ его никакого значенія.

-- Это онъ,-- говоритъ Аллапъ.-- И я, право, не знаю, мистеръ Джорджъ, что я стану дѣлать съ нимъ. Мнѣ хочется помѣстить его въ госпиталь, хотя я и легко могъ бы получить для него позволеніе на немедленный пріемъ; мнѣ не хочется потому, что онъ бы не пробылъ тамъ и нѣсколькихъ часовъ. То же самое препятствіе встрѣчаю я въ помѣщеніи его въ домь призрѣнія убогихъ, допустивъ даже, что у меня достанетъ терпѣнія на столько, чтобъ перенесть всѣ увертки и плутни, неизбѣжныя при этомъ случаѣ; мнѣ не хочется подчиниться въ своемъ родѣ системѣ, которую я не очень жалую.

-- Я думаю, сэръ, никто ее не жалуетъ,-- замѣчаетъ мистеръ Джорджъ.

-- Я убѣжденъ, что онъ бы не остался ни въ томъ, ни въ другомъ мѣстѣ, потому что онъ необыкновенно страшится человѣка, который приказалъ ему не показываться здѣсь; въ своемъ невѣжествѣ, онъ полагаетъ, что этотъ человѣкъ долженъ быть вездѣ и знать рѣшительно все.

-- Извините, сэръ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ,-- Но вы мнѣ не сказали имя этого человѣка. Это тайна, сэръ?

-- Мальчикъ считаетъ это за тайну. Но я вамъ скажу, что этого человѣка зовутъ Боккетъ.

-- Боккетъ, полицейскій агентъ?

-- Онъ самый.

-- Этотъ человѣкъ извѣстенъ мнѣ,-- говоритъ кавалеристъ, пустивъ облако дыму и скрестивъ руки на грудь:-- это такой человѣкъ, что опасенія мальчика можно считать основательными.

Послѣ этого мистеръ Джорджъ начинаетъ курить весьма выразительно и молча смотрѣть на миссъ Фляйтъ.

-- Я хочу, чтобъ мистеръ Джорндисъ и миссъ Соммерсонъ узнали, что этотъ Джо, который разсказываетъ такую странную исторію, отыскался, и предоставить въ ихъ распоряженіе возможность переговорить съ нимъ, если только они пожелаютъ. Поэтому, мнѣ бы хотѣлось въ настоящее время помѣстить его въ какую нибудь бѣдную квартиру добропорядочныхъ людей. Но добропорядочные люди, мистеръ Джорджъ,-- говоритъ Алланъ, слѣдя за взоромъ кавалериста по направленію ко входу въ галлерею:-- никогда, какъ вы сами видите, не сходились съ этимъ Джо. Вотъ въ этомъ-то и состоитъ затрудненіе. Не знаете ли вы кого-нибудь въ сосѣдствѣ, кто бы принялъ его на нѣкоторое время, съ условіемъ, что я заплачу за него впередъ?

Предлагая этотъ вопросъ, онъ замѣчаетъ маленькаго искривленнаго человѣчка съ испачканнымъ и крайне безобразнымъ лицомъ, который стоитъ подъ рукой кавалериста и смотритъ ему прямо въ глаза. Пустивъ нѣсколько клубовъ дыму, кавалеристъ вопросительно смотритъ на маленькаго человѣчка, и маленькій человѣчекъ мигаетъ ему утвердительно.

-- Послушайте, сэръ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ -- могу увѣрить васъ, что я охотно позволилъ бы пробить себѣ голову, еслибъ только это было пріятно для миссъ Соммерсонъ, и вслѣдствіе этого я считаю въ нѣкоторомъ родѣ за привиллегію оказать этой молодой леди хотя небольшую услугу. Правда, мы сами, то есть я и Филь, ведемъ самую бездомную жизнь; вы видите сами, какое это мѣсто; но вы можете располагать здѣсь спокойнымъ уголкомъ для мальчика, если только предложеніе мое сообразно съ вашими видами. Я не требую никакой платы за квартиру, исключая только на одни раціоны. Мы не можемъ похвастаться, что обстоятельства наши въ цвѣтущемъ состояніи. Стоитъ только подать ко взысканію и насъ оберутъ какъ липку и вытолкаютъ въ шею. Но какъ бы то ни было, сэръ, если это мѣсто нравится вамъ, и пока еще оно принадлежитъ мнѣ въ этомъ видѣ, я предлагаю его къ вашимъ услугамъ.

И мистеръ Джорджъ вразумительнымъ размахомъ трубки передаетъ все зданіе въ распоряженіе своего посѣтителя.

-- Вы должны завѣритъ меня, сэръ,-- прибавляетъ онъ:-- какъ медикъ, что въ болѣзни этого несчастнаго субъэкта нѣтъ ничего заразительнаго.

Алланъ совершенно увѣренъ въ этомъ.

-- Потому я объ этомъ спрашиваю васъ,-- говоритъ онъ, печально качая головой:-- что мы и безъ того уже испытали это несчастіе.

Тонъ голоса мистера Джорджа еще печальнѣе отзывается въ сердцѣ его новаго знакомца.

-- Во всякомъ случаѣ, я обязанъ сказать вамъ,-- замѣчаетъ Алланъ, повторивъ саое прежнее увѣреніе:-- что мальчикъ чрезвычайно слабъ, и что болѣзнь его, быть можетъ, я не говорю утвердительно, развилась такъ сильно, что едва ли можно надѣяться на его выздоровленіе.

-- Значитъ, по вашему мнѣнію, онъ находится въ опасности?-- спрашиваетъ кавалеристъ.

-- Да, я боюсь, что это правда.

-- Въ такомъ случаѣ, сэръ,-- возражаетъ кавалеристъ рѣшительнымъ тономъ:-- мнѣ кажется... впрочемъ, я сужу по своей бездомной жизни... что чѣмъ скорѣе онъ войдетъ сюда, тѣмъ лучше. Филь! Приведи его!

Мистеръ Скводъ, въ исполненіе такого приказанія, поворачиваетъ на другой галсъ и, нагнувшись на бокъ, ковыляетъ къ дверямъ; кавалеристъ, докуривъ трубку, ставитъ ее въ сторону. Джо вводится. Онъ не похожъ на одного изъ токкагунскихъ индѣйцевъ, которыхъ мистриссъ Пардигль взяла подъ свое покровительство; не похожъ онъ и на одного изъ невинныхъ ягнятъ мистриссъ Джеллиби, какъ не имѣющій никакой связи съ племенемъ Борріобула-ха; грубыя привычки его не смягчались ни чужбиной, ни далью; онъ не похожъ на настоящаго дикаря, выросшаго въ отдаленной землѣ; онъ ни болѣе, ни менѣе, какъ весьма обыкновенный предметъ отечественнаго произведенія. Грязный, безобразный, непріятный для всѣхъ чувствъ вообще, онъ тѣломъ похожъ на обыкновенное созданіе, которыхъ встрѣчаемъ мы на улицахъ,-- душой онъ язычникъ. Онъ обрызганъ отечественною грязью; отечественные паразиты пожираютъ его; на немъ отечественныя язвы; на немъ отечественныя лохмотья; врожденное невѣжество, произрастсніе англійской почвы и климата, ставитъ его безсмертную натуру ниже всякаго животнаго. Выступи впередъ, Джо, сбрось съ себя это отвратительное иго, вооружись и стань въ ряды подъ знамя, развѣвающсеся надъ просвѣщеніемъ! Отъ самой подошвы твоихъ ногъ и до вершины головы въ тебѣ нѣтъ ничего интереснаго.

Медленно и переваливаясь съ боку на бокъ, онъ входитъ въ галлерею мистера Джорджа и останавливается, какъ будто скомканный въ какой-то узелъ и устремляетъ глаза свои въ полъ. Повидимому, онъ сознаетъ, что при встрѣчѣ съ нимъ всѣ должны бѣжать отъ него, частью потому, что онъ такъ отвратителенъ, а частью потому, что онъ былъ причиной несчастія. И онъ, въ свою очередь, бѣжитъ отъ всѣхъ. Онъ выходитъ изъ обыкновеннаго порядка вещей, онъ выходитъ изъ обыкновеннаго мѣста въ дѣлѣ творенія. Онъ не подходитъ ни подъ какой разрядъ, не имѣетъ никакого мѣста, его нельзя причислить ни къ разряду звѣрей, ни ввести въ кругъ человѣческаго семейства.

-- Посмотри сюда, Джо!-- говоритъ Алланъ.-- Вотъ это мистеръ Джорджъ.

Джо продолжаетъ смотрѣть въ полъ, потомъ приподнимаетъ свои взоры на одинъ моментъ и снова опускаетъ ихъ.

-- Онъ очень добрый другъ для тебя, потому что намѣренъ пріютить тебя здѣсь.

Джо какъ будто что-то черпаетъ изъ воздуха рукой, что въ его понятіяхъ замѣняетъ поклонъ. Послѣ нѣкотораго размышленія, онъ переминается съ ноги на ногу, отступаетъ назадъ и бормочетъ, что онъ "очень благодаренъ".

-- Здѣсь ты совершенно безопасенъ. Все, что ты можешь сдѣлать въ настоящее время, такъ это -- быть послушнымъ и скорѣе поправляться. Да не забудь, Джо, что здѣсь ты долженъ говорить правду.

-- Пусть смерть приберетъ меня, если я не стану говорить ее,-- отвѣчаетъ Джо, употребляя свою любимую поговорку.-- Кромѣ того, что вамъ извѣстно, я еще ничего не сдѣлалъ, чтобъ попасть въ бѣду. Другой бѣды я не знавалъ, сэръ, кромѣ одной бѣды, что я ничего не знаю и умираю съ голоду.

-- Я вѣрю этому. Слушай мистера Джорджа. Я вижу, онъ хочетъ что-то говорить тебѣ.

-- Я намѣренъ только, сэръ,-- замѣчаетъ мистеръ Джорджъ, изумительно плечистый и статный:-- показать ему мѣсто, гдѣ онъ можетъ лечь и выспаться. Пойдемъ сюда, ты посмотришь это мѣсто.

Говоря это, кавалеристъ ведетъ ихъ въ другой конецъ галлереи и отворяетъ одну изъ маленькихъ каютокъ.

-- Ты будешь здѣсь, вотъ видишь! Тутъ есть и матрасъ, спи на доброе здоровье, сколько угодно мистеру... извините, сэръ! (и съ этимъ извиненіемъ онъ совѣтуется съ карточкой, которую Алланъ вручилъ ему)... сколько угодно мистеру Вудкорту. Не пугайся, когда услышишь выстрѣлы; они будутъ направлены въ щитъ, а не въ тебя. Да вотъ еще, что я хотѣлъ бы порекомендовать вамъ, сэръ,-- говоритъ кавалеристъ своему посѣтителю.-- Филь, поди сюда!

Филь спускается на нихъ, согласно своей обыкновенной тактикѣ.

-- Здѣсь есть, человѣкь, сэръ, который, будучи груднымъ ребенкомъ, найденъ былъ въ канавѣ. Слѣдовательно, надобно надѣяться, что онъ приметъ естественное участіе въ этомъ бѣдномъ созданіи. Ты примешь, Филь, не правда ли?

-- Разумѣется, приму, командиръ; въ этомъ вы можете быть увѣрены,-- отвѣчаетъ Филь.

-- Такъ я вотъ что думалъ, сэръ,-- говорятъ мистеръ Джорджъ въ нѣкоторомъ родѣ съ воинственной самоувѣренностью, какъ будто онъ подавалъ свое мнѣніе въ военномъ совѣтѣ:-- что еслибъ этотъ человѣкъ сводилъ его въ баню и употребилъ бы нѣсколько шиллинговъ на покупку ему простого платья...

-- Мистеръ Джорджъ,-- отвѣчаетъ Аллапъ, вынимая кошелекъ:-- этой самой милости я хотѣлъ просить отъ васъ.

Филь Скводъ и Джо немедленно отсылаются на это дѣло улучшенія. Миссъ Фляйтъ въ полномъ восторгѣ отъ своего успѣха, отправляется прямехонько въ Верховный Судъ, сильно опасаясь, что въ противномъ случаѣ ея другъ, великій канцлеръ, будетъ безпокоиться о ней, или, что еще хуже, быть можетъ, постановитъ въ си отсутствіе рѣшеніе, котораго она такъ долго ожидала: "а это, вы знаете, любезный мой докторъ -- замѣтила она -- и вы, мой генералъ, было бы, послѣ столь многихъ лѣтъ ожиданія, въ высшей степени несчастіе!" Алланъ пользуется случаемъ, чтобъ тоже выйти и достать необходимыя лекарства; онъ достаетъ ихъ очень близко, скоро возвращается, застаетъ кавалериста гуляющимъ взадъ и впередъ по галлереѣ, подходитъ къ нему и вмѣстѣ съ нимъ продолжаетъ прогулку.

-- Я полагаю, сэръ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ:-- вы знаете миссъ Соммерсонъ очень хорошо.

Оказывается, что онъ знаетъ.

-- Вы приходитесь ей сродни, сэръ?

Оказывается, что нѣтъ.

-- Извините, сэръ, это любопытство,-- говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Мнѣ показалось, что, вѣроятно, вы потому принимаете такое сильное участіе въ этомъ жалкомъ созданіи, что миссъ Соммерсонъ, къ несчастію, сама принимала въ немъ участіе. Мнѣ это извѣстно, сэръ; увѣряю васъ.

-- И мнѣ тоже, мистеръ Джорджъ.

Кавалеристъ бросаетъ сбоку взглядъ на загорѣлое, лицо Аллана и на его блестящій черный глазъ, быстро измѣряетъ его высоту и конструкцію, и повидимому, остается очень доволенъ.

-- Пока вы ходили въ аптеку, сэръ, я думалъ, что мнѣ безошибочно извѣстны комнаты въ Линкольнинскихъ Поляхъ, куда Пикнетъ проводилъ мальчика. Хотя онъ и не знаетъ имени владѣльца этихъ комнатъ, но я могу помочь вамъ въ этомъ. Это Толкинхорнъ. Вотъ это кто.

Алланъ смотритъ на него вопросительно и въ то же время повторяетъ это имя.

-- Да, Толкинхорнъ. Это и есть его имя, сэръ. Я знаю этого человѣка; знаю, что онъ еще имѣлъ прежде сношенія съ Боккетомъ касательно одной покойной особы, которая оскорбила его. Я знаю этого человѣка, сэръ, къ моему несчастію.

Весьма естественно, Алланъ, спрашиваетъ, какого рода этотъ человѣкъ?

-- Какого рода этотъ человѣкъ? Вы хотите сказать, какимъ онъ кажется на видъ?

-- Мнѣ кажется, объ этомъ я самъ могу догадаться. Я хочу сказать, каковъ онъ въ обхожденіи. Вообще, какой это человѣкъ?

-- Ну, такъ я вамъ скажу, сэръ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ, вдругъ останавливаясь и складывая руки на свою широкую грудь, съ такимъ гнѣвомъ, что все лицо его запылало:-- Это отвратительно скверный человѣкъ. Человѣкъ, который любитъ пытать каждаго медленной пыткой. Человѣкъ, который вовсе не похожъ на обыкновенныхъ людей, это какое-то старое ржавое ружье. Это такой человѣкъ... клянусь небомъ!.. который причинилъ мнѣ болѣе хлопотъ, болѣе безпокойства, болѣе неудовольствія къ самому себѣ, нежели могли бы причинить всѣ люди, взятые вмѣстѣ. Вотъ каковъ этотъ мистеръ Толкинхорнъ!

-- Мнѣ очень жаль,-- говоритъ Алланъ:-- что я затронулъ у васъ самое больное мѣсто.

-- Самое больное, мѣсто? (Кавалеристъ раздвигаетъ ноги, смачиваетъ свою широкую правую ладонь и кладетъ ее на воображаемые усы). Вы не виноваты въ этомъ, сэръ; вы должны узнать вег объ этомъ человѣкѣ, чтобы вѣрнѣе судить о немъ. Онъ взялъ власть надо мной. Онъ-то и есть тотъ самый человѣкъ, отъ котораго, какъ я недавно говорилъ, зависитъ вытолкать меня отсюда въ шею. Если мнѣ приходится принести ему уплату, или просить отсрочки, или вообще идти къ нему за чѣмъ бы то ни было, онъ не хочетъ ни видѣть меня, ни слышать, посылаетъ меня къ Мелхиседеку, въ Клиффордъ-Иннъ, а тотъ посылаетъ меня обратно къ нему; онъ заставляетъ меня таскаться къ нему, какъ будто я сдѣланъ изъ того же камня, изъ котораго сдѣланъ онъ самъ. Я трачу половину моей жизни, болтаясь и шатаясь около его дверей. Какое ему дѣло до этого? Ровно никакого. Онъ заботится о нашемъ братѣ на столько, на сколько можетъ заботиться старое ржавое ружье, съ которымъ я сравнилъ его. Онъ калитъ меня на медленномъ огнѣ и калитъ до тѣхъ поръ... но!.. какой вздоръ!.. я начинаю забываться, мистеръ Вудкортъ, (и кавалеристъ снова начинаетъ ходить по галлереѣ). Все, что я хочу сказать, такъ это одно, что онъ старый человѣкъ. И я радъ, что мнѣ не предстоитъ больше случая задать шпоры моей лошади и встрѣтиться съ нимъ въ открытомъ полѣ. Имѣй я этотъ случай и будь я въ томъ расположеніи духа, до котораго онъ доводитъ меня, онъ бы у меня живо свернулся!

Мистеръ Джорджъ до такой степени взволнованъ, что находитъ необходимымъ отереть себѣ лицо рукавомъ рубашки. Даже, когда онъ высвистываетъ свое наступленіе, невольное покачиваніе головы и тяжелые вздохи все еще не прекращаются, не упоминая уже того обстоятельства, что онъ отъ времени до времени торопливо поправляетъ обѣими руками обшлага своей рубашки, какъ будто они недостаточно просторны, чтобъ отклонить давящее его непріятное ощущеніе. Короче, Алланъ Вудкортъ нисколько не сомнѣвается, что мистеръ Толкинхорнъ на открытомъ полѣ живо бы свернулся.

Джо и его проводникъ скоро возвращаются, и заботливый Филь, которому Алланъ, послѣ перваго пріема лекарства изъ его собственныхъ рукъ, передаетъ всѣ нужныя медицинскія средства и наставленія, укладываетъ Джо на матрасъ. Утро начинаетъ наступать весьма быстро. Алланъ отправляется на свою квартиру переодѣться и завтракать и потомъ, не отдыхая, спѣшитъ къ мистеру Джорндису сообщить свое открытіе.

Мистеръ Джорндисъ идетъ съ нимъ въ галлерею Джорджа и по дорогѣ говоритъ ему по-секрету, что есть причины, по которымъ это обстоятельство должно хранить въ тайнѣ. Онъ принимаетъ во всемъ этомъ серьезное участіе. Мистеру Джорндису Джо повторяетъ въ сущности все, что говорилъ поутру, безъ всякаго существеннаго измѣненія, кромѣ того только, что тащить телѣгу становится тяжелѣе, и что скрипъ ея становится беззвучнѣе.

-- Дайте мнѣ спокойно полежать здѣсь и отдохнуть немного,-- говоритъ Джо слабымъ голосомъ:-- и будьте такъ добры, не станетъ ли кто изъ васъ проходить мимо перекрестка, который я подметалъ и не зайдетъ ли къ мистеру Снагзби сказать ему, что Джо, котораго онъ нѣкогда знавалъ, шибко идетъ впередъ, повинуясь приказанію; я былъ бы очень благодаренъ за это. Я бы былъ еще больше благодаренъ, чѣмъ теперь, если только возможно сдѣлать это для такого несчастнаго, какъ я.

Въ теченіе первыхъ двухъ дней онъ такъ часто вспоминаетъ о поставщикѣ канцелярскихъ принадлежностей, что Алланъ, посовѣтовавшись съ мистеромъ Джорндисомъ, охотно рѣшается сходить на Подворье Кука и тѣмъ охотнѣе, что телѣга быстро разрушается.

И онъ отправляется на Подворье Кука. Мистеръ Снагзби, въ сѣренькомъ сюртукѣ съ коленкоровыми нарукавниками, разсматриваетъ за прилавкомъ контрактъ на поставку кожъ, которыя только что поступили къ нему отъ оптоваго продавца. Его взоръ перебѣгаетъ по этому контракту, какъ по какой нибудь безпредѣльной пустынѣ изъ приказнаго почерка и пергамента, гдѣ мѣстами встрѣчаются большія буквы, какъ плодородные оазисы, чтобъ нарушить страшное однообразіе и избавить путешественника отъ отчаянія. Мистеръ Снагзби останавливается у одного изъ этихъ чернильныхъ оазисовъ и привѣтствуетъ незнакомца кашлемъ, выражающимъ общее приготовленіе къ дѣлу.

-- Вы не помните меня, мистеръ Снагзби?

Сердце поставщика канцелярскихъ принадлежностей начинаетъ стучать сильно, потому что старинныя опасенія несовсѣмъ еще покинули его. Онъ только и можетъ отвѣчать на это:

-- Нѣтъ, сэръ; я не могу сказать, что помню. Я даже готовь думать, не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, что я въ первый разъ васъ вижу.

-- Вы встрѣчались со мной два раза,-- говоритъ Алланъ Вудкортъ.-- Разъ у постели одного бѣдняка, а другой...

"Наконецъ-то я припоминаю -- думаетъ несчастный поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, въ то время, какъ воспоминаніе мелькнуло передъ нимъ,-- Наконецъ-то мнѣ пришло въ голову вспомнить, и отъ этого воспоминанія голова моя готова треснуть".

Но онъ на столько имѣетъ присутствія духа, что выводитъ посѣтителя въ маленькую контору и затворяетъ дверь.

-- Вы женаты, сэръ?

-- Нѣтъ, не женатъ.

-- Постарайтесь, пожалуйста, хотя вы и холосты,-- говорить мистеръ Снагзби печальнымъ шопотомъ:-- говорить какъ можно тише, потому что моя хозяюшка подслушиваетъ повсюду; иначе мнѣ придется бросить все свое дѣло и потерять пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ.

Въ глубокомъ уныніи мистеръ Снагзби садится на свой табуретъ, прислонясь спиной къ конторкѣ, и продолжаетъ:

-- Я никогда не имѣлъ своей тайны, сэръ. Я не могу упрекнуть мою память тѣмъ, что когда нибудь покушался обмануть мою хозяюшку съ тѣхъ поръ, какъ она назначила день нашего бракосочетанія. Я не хотѣлъ этого сдѣлать, сэръ. Не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, я бы не могъ сдѣлать этого, я бы не смѣлъ. Между тѣмъ и несмотря на то, я вижу, что до такой степени окруженъ со всѣхъ сторонъ тайнами, что самая жизнь становится для меня тяжелымъ бременемъ.

Посѣтитель его объясняетъ, что ему больно слышать это и спрашиваетъ, не помнитъ ли онъ Джо? Мистеръ Снагзби съ подавленнымъ вздохомъ отвѣчаетъ. О, какъ ему не помнить!

-- Но назовите вы какое угодно человѣческое созданіе, разумѣется, кромѣ меня, противъ котораго моя хозяюшка не была бы такъ ожесточена, какъ противъ Джо,-- замѣчаетъ мистеръ Снагзби.

Алланъ спрашиваетъ, почему?

-- Почему?-- повторяетъ мистеръ Снагзби и въ отчаяньи хватается за клочокъ волосъ на затылкѣ своей лысой головы:-- какимъ же образомъ я могу знать, почему? Вѣдь вы холостой человѣкъ, сэръ, и я желалъ бы, чтобъ вы не предлагали подобныхъ вопросовъ женатому!

Вмѣстѣ съ этимъ скромнымъ желаніемъ, мистеръ Снагзби кашляетъ своимъ особеннымъ кашлемъ, выражая тѣмъ печальную покорность и подчиняя себя необходимости выслушать, что имѣсть сообщить ему посѣтитель.

-- Опять та же исторія!-- говоритъ мистеръ Снагзби, который, стараясь преодолѣть душевное волненіе и ослабить тоны своего голоса, совершенно мѣняется въ лицѣ:-- опять то же самое только съ другой стороны! Одинъ человѣкъ приказываетъ мнѣ самымъ торжественнымъ образомъ не говорить о Джо никому, даже моей хозяюшкѣ. Потомъ является другой человѣкъ, является лично своей особой и упрашиваетъ меня въ равной степени торжественно не упоминать о Джо первому человѣку, болѣе чѣмъ кому нибудь другому; да это просто надобно съ ума сойти! Право, не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, такъ и кажется, что живешь не у себя въ домѣ, а просто въ сумасшедшемъ домѣ... просто въ Бедламѣ, сэръ!-- говоритъ мистеръ Снагзби.

Но какъ бы то ни было, положеніе дѣла оказывается лучше, чѣмъ онъ ожидалъ; подъ нимъ не подкапываютъ мины, чтобы взорвать его на воздухъ, не роютъ для него ямы, въ которую онъ долженъ ввалиться. Имѣя нѣжное сердце и тронутый разсказомъ о положеніи Джо, онъ со всею готовностью вызывается "осмотрѣться", такъ рано вечеромъ, какъ только можно будетъ устроить это безъ всякаго шуму. Съ наступленіемъ вечера онъ очень спокойно осматривается и устраиваетъ свои дѣла, какъ и онъ самъ.

Джо очень радъ видѣть своего стараго друга, и говоритъ, оставшись съ нимъ наединѣ, что онъ принимаетъ за особенную милость со стороны мистера Снагзби, то, что онъ согласился сдѣлать длинный путь для такого ничтожнаго созданія какъ онъ. Мистеръ Снагзби, тронутый картиной, немедленно кладетъ на столъ, полкроны; это магическій бальзамъ его собственнаго изобрѣтенія, противъ всѣхъ недуговъ и язвъ

-- Какъ ты находишь себя, мой бѣдненькій!-- спрашиваетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, кашляя въ руку въ знакъ выраженіи сочувствія.

-- Я счастливъ, мистеръ Снагзби,-- отвѣчаетъ Джо:-- я счастливь и больше ничего не хочу. Я такъ спокоенъ теперь, что вы не можете и представить себѣ. Мистеръ Снагзби, я очень сожалѣю, что я сдѣлалъ это; но я не хотѣлъ идти туда, чтобъ сдѣлать это.

Поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей тихо опускаетъ на столь другую полкрону, и спрашиваетъ его, о чемъ онъ сожалѣетъ, и что онъ сдѣлалъ?

-- Мистеръ Снагзби,-- говоритъ Джо:-- я пришелъ и передалъ болѣзнь одной леди, которая была тутъ, и другой леди, которой не было, но ни та, ни другая не сказала мнѣ ни слова, зачѣмъ и сдѣлалъ это; они не сказала, потому что очень добры и потому что видятъ, что я такой несчастный. Леди сама приходила сюда и видѣла меня вчера и говорила: "Ахъ, Джо!-- говоритъ.-- Мы думали говоритъ,-- что ты совсѣмъ пропалъ, Джо!" И сидитъ она и улыбается такъ спокойно, и ни словомъ, ни взглядомъ не упрекнула меня за то, что я сдѣлалъ, и я отвернулся отъ нея къ стѣнѣ, мистеръ Снагзби. И мистеръ Джорндисъ тоже былъ, и я видѣлъ, какъ онъ принуждалъ себя отвернуться въ сторону. И мистеръ Вудкорть приходитъ сюда давать мнѣ что-то такое, отъ чего мнѣ становится легче; онъ дѣлаетъ это днемъ и ночью, и когда придетъ ко мнѣ, и наклонится, и начнетъ говорить такъ утѣшительно, я вижу, какъ падаютъ изъ глазъ его слезы, мистеръ Снагзби.

Растроганный поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей выкладываетъ на столъ еще полкроны, въ полномъ убѣжденіи, что повтореніе этого несомнѣннаго средства облегчитъ его чувства.

-- Я вотъ о чемъ думалъ, мистеръ Снагзби,-- продолжаетъ Джо:-- можете ли вы писать самыми крупными буквами?

-- Да, Джо; слава Богу, я могу,-- отвѣчаетъ поставщикъ.

-- Самыми красивыми и большими буквами?

-- Могу, мой бѣдный мальчикъ.

Джо смѣется отъ удовольствія.

-- Такь вотъ что я думалъ, мистеръ Снагзби: когда меня загонять такъ далеко, что уже не въ силахъ буду идти дальше, и когда уже дальше некуда будетъ гнать меня, будете ли вы такъ добры, чтобъ написать такими крупными буквами, чтобы всякій могъ видѣть откуда угодно,-- написать, что я каялся отъ искренняго сердца въ своемъ поступкѣ, котораго совсѣмъ не думалъ сдѣлать, и что хотя я вовсе ничего не зналъ, однако я видѣлъ, какъ мистеръ Вудкортъ плакалъ изъ-за моего поступка, всегда печалился изъ-за него; напишите, что я надѣялся, что онъ въ душѣ своей проститъ меня. Если вы напишите самыми крупными буквами, такъ еще можетъ быть, онъ и проститъ меня.

-- Напишу, Джо, напишу самыми большими буквами.

Джо снова смѣется.

-- Благодарю васъ, мистеръ Снагзби. Вы очень, очень добры, сэръ; теперь я буду спокойнѣе прежняго.

Смиренный поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, съ прерывистымъ и неоконченнымъ кашлемъ, опускаетъ на столь четвертую полкрону -- ему никогда еще не случалось прибѣгать къ такимъ частымъ повтореніямъ этого средства -- и намѣревается уйти. Джо и онъ въ этомъ мірѣ уже не встрѣтятся болѣе... не встрѣтятся!

Телѣга съ большимъ затрудненіемъ подвигается впередъ; конецъ пути ея близокъ, она тянется по каменистой дорогѣ. Она поднимается, управляемая временемъ, по сломаннымъ ступенькамъ, разбитыми и разсыпаннымъ. Немного разъ остается солнышку подняться надъ ней, освѣтить ее и посмотрѣть, какъ она тянется по скучной дорогѣ.

Филь Скводъ, съ лицомъ закопченнымъ отъ пороха, въ одно и то же время дѣйствуетъ какъ нянька и работаетъ какъ оружейный слесарь за своимъ маленькимъ столомъ въ углу. Онъ часто оглядывается назадъ и говоритъ, кивая своей зеленой байковой шапкой и, для ободреніи, приподнимая свою одинокую бровь:-- "Крѣпись, любезный! Крѣпись!" Мистеръ Джорндисъ бываетъ чисто, Алланъ Вудкортъ почти безвыходно; оба они думаютъ о томъ, какъ странно судьба вплела этого несчастнаго отверженца въ паутину весьма различныхъ жизней. Кавалеристъ тоже часто навѣщаетъ Джо; закрывая дверь своей атлетической фигурой, и обладая съ избыткомъ жизнью и силами, по видимому, проливаетъ на Джо временную бодрость, такъ что Джо на его веселыя слова, постоянно отвѣчаетъ какъ-то тверже и сильнѣе.

Джо сегодня все время почти спитъ или, вѣрнѣе, находится въ какомъ-то безчувствіи. Алланъ Вудкортъ только что пришелъ, стоитъ подлѣ него и смотритъ на его исхудалый образъ. Спустя нѣсколько минутъ, онъ тихо садится къ нему на постель и не сводитъ глазъ съ него, точь-въ-точь, какъ онъ сидѣлъ въ комнатѣ писца, и прикасается рукой къ его груди и къ сердцу. Телѣга почти останавливается, но употребляетъ послѣднія усилія, чтобы подвинуться еще немного впередъ.

Кавалеристъ стоитъ въ дверяхъ безмолвный и неподвижный. Филь, съ маленькимъ молоткомъ въ рукѣ, прекратилъ сильный стукъ и перешелъ въ легкое брянчанье. Мистеръ Вудкортъ, съ серьезнымъ выраженіемъ въ лицѣ, оборачивается назадъ, бросаетъ многозначительный взглядъ на кавалериста и подаетъ знакъ Филю вынести свой столъ. Когда маленькій молотокъ будетъ послѣ этого взятъ для употребленія, тогда головка его покроется тонкимъ слоемъ ржавчины.

-- Ну что, Джо! Въ чемъ дѣло? Не пугайся.

-- Я думалъ,-- говоритъ Джо, который сильно испугался чего-то, и смотритъ во всѣ стороны:-- я думалъ, что я опять въ улицѣ Одинокаго Тома. Здѣсь нѣтъ никого, кромѣ васъ, мистеръ Вудкортъ?

-- Никого.

-- И меня не взяли въ улицу Одинокаго Тома. Не брали, сэръ?

-- Нѣтъ.

Джо закрываетъ глаза и бормочетъ: "я очень, очень благодаренъ".

Посмотрѣвъ на него съ особеннымъ вниманіемъ, Алланъ прикладываетъ ротъ свой почти къ самому уху Джо и говоритъ ему тихимъ, но внятнымъ голосомъ.

-- Джо! Знаешь ли ты какую нибудь молитву?

-- Никогда и не зналъ, сэръ.

-- Ни одной коротенькой молитвы?

-- Нѣтъ, сэръ. Вовсе ничего не зналъ. Мистеръ Чадбандъ однажды молился у мистера Снагзби, и я слышалъ его, но мнѣ слышалось, какъ будто онъ говорилъ для себя, а не для меня. Онъ молился долго, только я ничего не понялъ изъ его молитвы. Но временамъ въ улицу Одинокаго Тома пріѣзжали другіе джентльмены и тоже молились, но всѣ они, должно быть, на одинъ покрой съ мистеромъ Чадбандомъ; всѣ они то и знали, что хвалили себя, порицали другихъ, а намъ ничего не говорили. Мы ничего не знали. Я ничего не понималъ.

Онъ употребляетъ много времени, чтобы высказать это; и весьма немногіе, кромѣ привыкшихъ къ его разсказу и внимательныхъ, не могли бы разслушать и, разслушавъ, не могли бы понять его. Послѣ непродолжительнаго сна, или вѣрнѣе, безчувственнаго состоянія, Джо внезапно дѣлаетъ напряженное усиліе встать съ постели.

-- Постой, Джо! Что съ тобой?

-- Мнѣ время идти на то кладбище, сэръ,-- отвѣчаетъ онъ съ безумнымъ взглядомъ.

-- Лягъ и говори мнѣ. На какое кладбище?

-- На которомъ положили того, который былъ такъ добръ до меня, очень добръ, очень. Время и мнѣ идти на то кладбище, сэръ, и попросить, чтобы и меня положили рядомъ съ нимъ. Я хочу идти туда, хочу, чтобъ меня тамъ похоронили. Онъ часто говаривалъ мнѣ: "я такъ же бѣденъ сегодня, Джо, какъ и ты". Теперь я самъ хочу сказать ему, что я такъ же бѣденъ, какъ и онъ, и что пришелъ туда для того, чтобы лечь рядомъ съ нимъ.

-- Хорошо, Джо; успокойся.

-- Ахъ, вотъ что! Быть можетъ, они не пустить меня, если я приду туда самъ. Обѣщаете ли вы мнѣ взять меня туда и положить меня рядомъ съ нимъ?

-- Обѣщаю, Джо, непремѣнно.

-- Благодарю васъ, сэръ! Благодарю васъ! Нужно сначала достать ключъ отъ воротъ, чтобы впустить меня, потому что они всегда заперты... Тамъ есть ступенька, которую я любилъ очищать и обметать моей метлой... Что-то становится очень темно, сэръ. Скоро ли придетъ разсвѣтъ?

-- Скоро, Джо. Онъ быстро приближается.

Дѣйствительно онъ быстро приближается. Телѣга разсыпается на части; и избитый, и неровный путь весьма близокъ къ концу.

-- Джо, мой бѣдный другъ!

-- Я слышу васъ, сэръ... въ темнотѣ... я иду ощупью.. дайте мнѣ вашу руку, сэръ.

-- Джо, можешь ли ты сказать то, что я буду говорить?

-- И буду говорить все, что вы скажете, сэръ: я знаю, что это будетъ хорошо.

-- Отче нашъ!

-- Отче нашъ!.. да, это очень хорошо, сэръ

-- Иже еси на небесахъ.

-- На небесѣхъ... свѣтъ начинаетъ проглядывать сэръ.

-- Сейчасъ все просвѣтлѣетъ. Да святится имя твое!

-- Да святится... имя... твое.

И свѣтъ яркимъ потокомъ разлился на мрачный и тяжелый путь. Джо умеръ!

Умерь! Умеръ, милорды и джентльмены! Умеръ, высокопочтенннѣйшіе и низкопочтеннѣйшіе всякаго разряда! Умеръ, мужчины и женщины, созданные съ небеснымъ состраданіемъ въ вашихъ сердцахъ! Такъ точно умираютъ вокругъ насъ съ каждымъ днемъ!

XLVIII. Рѣшеніе участи.

Господскій домъ въ Линкольншэйрѣ снова закрылъ безчисленное множество глазъ своихъ, а столичный домъ проснулся. Въ Линкольншэйрѣ отшедшіе Дэдлоки дремлютъ въ золоченыхъ рамахъ, и при тихомъ вѣтеркѣ, вѣющемъ по длинной гостиной, они будто дышутъ какъ живые. Въ столицѣ Дэдлоки текущаго времени разъѣзжаютъ во мракѣ ночи въ своихъ экипажахъ, съ огненными глазами, и Меркуріи Дэдлоковъ съ головами, посыпанными пепломъ (или, пожалуй, пудрой), какъ вѣрный признакъ ихь величайшаго уничиженія, убиваютъ скучныя утра въ маленькихъ окнахъ пріемной. Модный міръ (имѣющій громадныя границы, почти на пять миль въ окружности) въ полномъ разгарѣ, а солнечная система движется почтительно въ извѣстномъ разстояніи.

Гдѣ собранія бываютъ многочисленнѣйшія, гдѣ огни ярче, гдѣ всѣ чувства подчиняются изысканной деликатности и утонченному вкусу, тамъ и леди Дэдлокъ. Съ блестящихъ высотъ, взятыхь ею приступомъ, она никогда не сходитъ. Хотя самонадѣянность, которую она въ былыя времена налагала на себя, какъ женщина, способная скрывать все что угодно подъ мантіею гордости, уже побѣждена; хотя она не имѣетъ увѣренности въ томъ, что чѣмъ она кажется теперь окружающимъ ее, тѣмъ она будетъ казаться и навсегда; не въ ея натурѣ, когда завистливые глаза смотрятъ на нее, покоряться вліянію ихъ и потуплять свои взоры.

Поговариваютъ, что въ послѣднее время она сдѣлалась прекраснѣе и надменнѣе. Изнѣженный кузенъ отзывается о ней, что она "порядочно хороша -- женщина'ть куда, но н'много тр'вожная, напом'нающая нож'ства фактовъ, н'удобная женщина, к'торая чуть станетъ съ п'стели и п'детъ хлоп'тать -- Ш'кспиръ".

Мистеръ Толкинхорнъ ничего не говоритъ, ни на что не смотритъ. Теперь, какъ и всегда, его можно увидѣть у дверей гостиныхъ, гдѣ онъ, въ безукоризненно бѣломъ галстухѣ, завязанномъ старомоднымъ узломъ, принимаетъ покровительство отъ всей аристократіи и не подаетъ никакого виду. Изъ всѣхъ людей онъ самый послѣдній, о которомъ можно было бы подумать, что имѣетъ какое нибудь вліяніе на миледи. Изъ всѣхъ женщинъ, она самая послѣдняя, о которой можно бы подумать, что она страшится его.

Одно только обстоятельство сильно тревожило ее со времени ихъ послѣдняго свиданія въ башенной комнатѣ въ Чесни-Воулдъ. Теперь она окончательно рѣшилась и приготовилась сбросить съ себя это тяжелое бремя.

Въ большомъ мірѣ утро;-- полдень, согласно съ теченіемъ маленькаго солнца. Меркуріи, соскучившись смотрѣть изъ окна, отдыхаютъ въ пріемной, повѣсивъ свои отягченныя головы:-- роскошныя созданія, какъ перезрѣлые подсолнечники! Въ ливреяхъ ихъ и позументахъ начинаетъ проглядывать основа, точь-въ-точь какъ начинаютъ проглядывать сѣмена въ тѣхь же самыхъ подсолнечникахъ. Сэръ Лэйстеръ въ библіотекѣ; онъ заснулъ, для блага отечества, надъ описаніемъ парламентскаго засѣданія. Миледи сидитъ въ комнатѣ, гдѣ она давала аудіенцію молодому человѣку по имени І'уппи. При ней Роза: она писала что-то для нея и читала. Теперь Роза занимается вышиваньемъ или какимъ-то легкимъ рукодѣліемъ, и наклоняя надъ нимъ свою головку, молча наблюдаетъ за миледи, и сегодня наблюдаетъ за ней не въ первый разъ.

-- Роза!

Хорошенькое деревенское личико весело смотритъ на все, но замѣтивъ, до какой степени серьезна миледи, она смущается и выражаетъ нѣкоторое изумленіе.

-- Посмотри, заперта ли дверь?

Дверь заперта. Роза подходитъ къ двери, возвращается на мѣсто и кажется еще болѣе изумленною.

-- Я хочу, дитя мое, поговорить съ тобой откровенно, потому что знаю, что мнѣ можно положиться на твою привязанность, если не на твое благоразуміе. Я довѣряю тебѣ. Никому не говори ни слова о томъ, что происходить между нами.

Робкая маленькая красавица обѣщаетъ со всею горячностью быть достойной ея довѣрія.

-- Знаешь ли ты,-- спрашиваетъ леди Дэдлокъ, давая знакъ Розѣ, чтобъ она придвинула свой стулъ:-- знаешь ли ты, Роза, что я совершенно иначе держу себя въ отношеніи къ тебѣ, нежели къ другимъ?

-- Да, миледи. Гораздо ласковѣе и снисходительнѣе. И тогда мнѣ кажется, что вы всегда бываете такою доброю.

-- Тебѣ это кажется? Бѣдное, бѣдное дитя мое!

Она говоритъ это съ видомъ нѣкотораго пренебреженія, хотя и не къ Розѣ, сидитъ задумавшись, и какъ будто сквозь сонъ смотритъ на все.

-- Неужели ты думаешь, Роза, что служишь для меня утѣшеніемъ? Неужели ты думаешь, что твоя молодость, твое чистосердечіе, твоя любовь ко мнѣ и признательность доставляютъ мнѣ удовольствіе держать тебя вблизи себя?

-- Не знаю, миледи; я не смѣю такъ думать. Но я отъ чистаго сердца желала бы, чтобъ это было такъ.

-- Это такъ и есть, моя малютка.

Яркій румянецъ удовольствія на хорошенькомъ личикѣ вдругъ исчезаетъ при видѣ мрачнаго выраженія на прекрасномъ лицѣ миледи. Роза робко ждетъ объясненія.

-- И еслибъ я вздумала сказать сегодня: -- уйди отъ меня, оставь меня! Еслибъ я сказала тебѣ такую вещь, которая бы причинила мнѣ много огорченія и безпокойства, дитя мое, и отъ которой одиночество мое сдѣлалось бы еще невыносимѣе...

-- Миледи! Развѣ я оскорбила васъ чѣмъ-нибудь?

-- Ни чѣмъ. Поди сюда.

Роза склоняется надъ подножіемъ миледи. Миледи, съ тою материнскою нѣжностью, которую она обнаружила при первомъ посѣщеніи желѣзнаго заводчика, кладетъ руку на ея черные волосы и нѣжно оставляетъ ее тамъ.

-- Я сказала тебѣ, Роза, что мнѣ бы хотѣлось осчастливить тебя, и что я отъ души бы готова была сдѣлать это, еслибъ только могла осчастливить кого нибудь въ этомъ мірѣ. Я не могу. Есть причины, теперь совершенно извѣстныя мнѣ -- причины, которыя вовсе до тебя не касаются, но по которымъ гораздо бы лучше было для тебя оставить это мѣсто. Тебѣ не должно оставаться здѣсь. Я рѣшила это. Я написала къ отцу твоего обожателя, и сегодня онъ будетъ здѣсь. Вотъ все, что я для тебя сдѣлала.

Плачущая дѣвочка осыпаетъ руку миледи поцѣлуями, и говоритъ, что станетъ она дѣлать, когда онѣ разлучатся! Миледи цѣлуетъ ее въ щеку и ничего не отвѣчаетъ.

-- Будь счастлива, дитя мое, при другихъ болѣе лучшихъ обстоятельствахъ. Будь любима и счастлива!

-- Ахъ, миледи, иногда мнѣ приходило въ голову... простите, если я позволяю себѣ быть слишкомъ вольной... мнѣ иногда приходило въ голову, миледи, что вы сами несчастливы.

-- Я!

-- Неужели вы будете еще несчастнѣе, когда удалите меня? Ради Бога, подумайте объ этомъ. Позвольте мнѣ остаться здѣсь еще на нѣкоторое время!

-- Я сказала тебѣ, дитя мое, что если я что дѣлаю, то дѣлаю это для тебя, а не для себя. Это уже рѣшено. Чѣмъ я кажусь тебѣ въ настоящее время, Роза, тѣмъ уже я не буду черезъ весьма короткое время. Помни это, и сохрани мое довѣріе. Помни, что ты должна это сдѣлать для моего благополучія, и такимъ образомъ все между нами кончится.

Она отрывается отъ своей простосердечной компаньонки и выходитъ изъ комнаты. Поздно вечеромъ, когда она снова появляется на лѣстницѣ, она уже вполнѣ приняла на себя самый надменный и самый холодный видъ. Она кажется такой равнодушной ко всему, какъ будто всѣ страсти человѣческой души, всѣ чувства, всякое участіе къ житейскому изсякли въ ранніе вѣка этого міра и исчезли съ лица земли вмѣстѣ съ допотопными чудовищами.

Меркурій доложилъ о пріѣздѣ мистера Ронсвела, и этотъ пріѣздъ служитъ причиной ея появленія. Мистера Ронсвела нѣтъ въ библіотекѣ, но она отправляется въ библіотеку. Тамъ сэръ Лэйстеръ, и она желаетъ переговорить съ нимъ.

-- Сэръ Лэйстеръ, я желала бы... но я вижу, вы заняты.

О, совсѣмъ нѣтъ! Здѣсь только мистеръ Толкинхорнъ.

Вѣчно тутъ подъ рукой. Вѣчно встрѣчается на всякомъ мѣстѣ. Ни на минуту нельзя отъ него отвязаться.

-- Извините, леди Дэдлокъ. Не позволите ли мнѣ удалиться?

Однимъ взглядомъ, которымъ ясно сообщается идея: "вы знаете, что вы имѣете полную власть оставаться здѣсь, если хотите" она говоритъ ему, что въ этомъ нѣтъ никакой необходимости и приближается къ стулу. Мистеръ Толкинхорнъ съ неуклюжимъ поклономъ переноситъ его нѣсколько впередъ и удаляется къ противоположному окну. Онъ становится между ею и потухающимъ въ успокоившейся улицѣ дневнымъ свѣтомъ; его тѣнь падаетъ на миледи и помрачаетъ передъ ней всѣ предметы. Почти также онъ помрачаетъ и самую жизнь ея.

Эта улица самая скучная, самая угрюмая, даже при самыхъ благопріятныхъ для нея обстоятельствахъ,-- улица, гдѣ два ряда домовъ смотрятъ другъ на друга, выпуча глаза, съ такимъ суровымъ напряженіемъ, что половина изъ громаднѣйшихъ зданій скорѣе сама собою, отъ одного только этого медленнаго напряженія, обратилась въ камень, нежели первоначально была выстроена изъ того матеріала. Эта улица, имѣющая такое унылое величіе, такъ упорно сохраняющая рѣшимость не выказывать въ себѣ хотя искры оживленія, что даже самыя двери и окна для поддержанія своей мрачности облеклись въ черную краску и покрылись черною пылью, и дворовыя службы позади строенія имѣютъ такой холодный, сухой видъ, какъ будто онѣ затѣмъ и сбережены, чтобъ поставить въ нихъ каменныхъ скакуновъ для благородныхъ статуй. Сложный чугунный уборъ тяготѣетъ надъ побѣгами ступенекъ въ этой безмолвной и унылой улицѣ; и изъ этихъ окаменѣлыхъ зданій гасильники для выведенныхъ изъ употребленія факеловъ печально смотрятъ на быстро вылетающій изъ рожковъ горящій газъ. Мѣстами виднѣются тоненькіе, желѣзные обручи, сквозь которые мальчишки любятъ бросать шапки своихъ уличныхъ пріятелей (единственное употребленіе ихъ въ настоящее время), сохраняютъ свое мѣсто между ржавыми украшеніями, посвященными памяти отшедшаго изъ лондонскаго міра, фонарнаго масла. Мало того, даже самое масло все еще чахнетъ въ небольшихъ, неуклюжихъ сосудахъ, разставленныхъ въ длинныхъ промежуткахъ, щуритъ глаза и хмурится каждую ночь на огоньки новаго изобрѣтенія, какъ щуритъ глаза и хмурится высокій и сухой фонарь въ потолкѣ Верхняго Парламента.

Поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что леди Дэдлокъ сидя въ своемъ креслѣ, хочетъ посмотрѣть въ окно, у котораго стоитъ мистеръ Толкинхорнъ. И она еще разъ, и еще бросаетъ взглядъ по тому направленію, какъ будто главное желаніе, ея заключается въ томъ, чтобъ эту фигуру удалили отъ окна.

Сэръ Лэйстеръ проситъ извиненія миледи. Кажется, ей угодно что-то сказать?

-- Мнѣ хочется сказать, что мистеръ Ронсвелъ здѣсь (онъ призванъ сюда по моему приказанію), и что не дурно было бы положить конецъ вопросу объ этой дѣвочкѣ. Мнѣ до смерти наскучило это обстоятельство.

-- Что же могу я сдѣлать... чтобъ... чтобъ помочь вамъ?-- спрашиваетъ сэръ Лэйстеръ въ весьма значительномъ недоумѣніи.

-- Намъ нужно увидѣться съ нимъ и кончить это дѣло. Не угодно ли вамъ послать за нимъ?

-- Мистеръ Толкинхорнъ, будьте такъ добры, позвоните. Благодарю васъ. Предложи,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ вошедшему Меркурію, не вдругъ припомнивъ дѣловой терминъ:-- предложи желѣзному джентльмену войти сюда.

Меркурій отправляется отыскивать желѣзнаго заводчика, находитъ его и приводитъ. Сэръ Лэйстеръ принимаетъ эту желѣзистую особу граціозно.

-- Надѣюсь, вы здоровы, мистеръ Ронсвелъ. Садитесь. (Это мой стряпчій, мистеръ Толкинхорнъ). Миледи желала, мистеръ Ронсвелъ... (и сэръ Лэйстеръ весьма ловко обращаетъ его къ миледи торжественнымъ мановеніемъ своей руки) миледи желала переговорить съ вами.

-- Я сочту за особенную честь,-- отвѣчаетъ желѣзный джентльменъ:-- оказать мое вниманіе всему, что угодно будетъ леди Дэдлокъ сказать мнѣ.

Обратившись къ ней, онъ замѣчаетъ, что впечатлѣніе, которое она производитъ на него, лишено той пріятности, какую испытывалъ онъ при прежнемъ свиданіи. Черезчуръ скромный и надменный видъ разливаетъ холодъ въ окружавшей ея атмосферѣ; въ ней незамѣтно прежней любезности, которая вызывала его на откровенность.

-- Скажите, сэръ,-- говоритъ леди Дэдлокъ небрежно:-- происходило ли что-нибудь между вами и вашимъ сыномъ касательно предмета любви послѣдняго?

Въ то время, какъ она предлагаетъ этотъ вопросъ, для ея томныхъ глазъ, повидимому, трудно даже бросить взглядъ на мистера Ронсвеля.

-- Если память не измѣняетъ мнѣ, леди Дэдлокъ, то я уже сказалъ, когда имѣлъ удовольствіе видѣть васъ передъ этимъ, что я долженъ посовѣтовать моему сыну побѣдить страсть къ предмету своей любви.

Желѣзный заводчикъ нарочно повторяетъ выраженіе, миледи съ нѣкоторымъ удареніемъ.

-- И вы посовѣтовали?

-- О, да, разумѣется, я посовѣтовалъ.

Въ знакъ одобренія и подтвержденія словъ желѣзнаго заводчика, сэръ Лэйстеръ киваетъ головой. Поступлено весьма благоразумно. Желѣзный джентльменъ сказалъ, что онъ непремѣнно это сдѣлаетъ, и долженъ былъ сдѣлать. Въ этомъ отношеніи нѣтъ никакого различія между низкими металлами и драгоцѣнными. Въ высшей степени благоразумно и прилично.

-- И что же, онъ поступилъ по вашему совѣту?

-- Извините, леди Дэдлокъ, я не могу дать вамъ опредѣлительнаго отвѣта. Я боюсь, что онъ не поступилъ. Вѣроятно, еще нѣтъ. Въ нашемъ положеніи, мы иногда согласуемъ наши намѣренія съ намѣреніями предметовъ нашей любви, а черезъ это происходитъ величайшее затрудненіе измѣнить или совершенно устранить ихъ. Мнѣ кажется, что ужъ это въ нашемъ духѣ, стремится къ избранной цѣли серьезно.

Сэръ Лэйстеръ предчувствуетъ, что въ этомъ выраженіи скрывается Ватъ-тэйлоровское значеніе, и что оно прокопчено фабричнымъ дымомъ. Мистеръ Ронсвелъ совершенно въ хорошемъ расположеніи духа и весьма учтивъ; однако, при такомъ ограниченіи, онъ очевидно примѣняетъ тонъ своего разговора къ пріему.

-- Я долго думала объ этомъ предметѣ,-- продолжаетъ миледи:-- и онъ становится мнѣ тягостнымъ.

-- Мнѣ очень жаль, миледи.

-- Я думала также о томъ, что говорилъ по этому предмету сэръ Лэйстеръ, и съ чѣмъ я совершенно согласна (Сэру Лэйстеру чрезвычайно лестно слышатъ это), и если вы не можете увѣрить насъ, что эта любовь не кончится бракомъ, то я должна придти къ такому заключенію, что лучше было бы, если-бъ дѣвочка оставила меня.

-- Леди Дэдлокъ, я вамъ не могу датъ подобнаго увѣренія. Ничего не могу сказать въ этомъ родѣ.

-- Во всякомъ случаѣ, я считаю за лучшее отпустить ее

-- Извините меня, миледи,-- возражаетъ сэръ Лэйстеръ съ особенной важностью:-- по вѣдь этимъ, можетъ быть, мы оскорбимъ молодую дѣвицу, чего она не заслужила. Въ самомъ дѣлѣ, представьте себѣ молодую дѣвочку,-- говоритъ сэръ Лэйстерь, величаво излагая дѣло правой рукой, какъ будто онъ разставлялъ на столь серебряный сервизъ:-- дѣвочку, которая имѣла счастіе обратить на себя вниманіе и милость знаменитой леди и жить подъ особеннымъ покровительствомъ той леди -- дѣвочку, окруженную различными выгодами, какія могло доставить подобное положеніе и которыя, безъ сомнѣнія, весьма велики, я полагаю, сэръ, что они безспорно велики для молодой дѣвицы въ такомъ положеніи въ жизни. Теперь представляется вопросъ, должно ли эту дѣвочку лишить того множества выгодъ и того счастія, потому только...-- и сэръ Лэйстеръ наклоненіемъ головы, исполненнымъ достоинства и выражающимъ увѣренность въ справедливости словъ своихъ, заключаетъ свою сентенцію:-- потому только, что она обратила вниманіе сына мистера Ронсвела? Заслужила ли она это наказаніе? Есть ли въ этомъ хоть сколько-нибудь справедливости? Такъ ли мы прежде понимали этотъ предметъ?

-- Прошу извинить меня,-- замѣчаетъ отецъ молодого Ронсвела.-- Сэръ Лэйстеръ, позвольте мнѣ сказать нѣсколько словъ. Мнѣ кажется, я могу сократить объясненія по этому предмету. Сдѣлайте милость, не приписывайте этому обстоятельству слишкомъ большой важности. Если вамъ угодно припоминать подобнаго рода не заслуживающія никакого вниманія вещи, чего, впрочемъ, нельзя ожидать, вы вѣроятно не изволили забыть, что моя первая мысль въ этомъ дѣлѣ была противъ ея пребыванія здѣсь.

Не приписывать покровительству Дэдлоковъ слишкомъ большой важности? О! Сэръ Лэйстеръ обязанъ по необходимости вѣрить парѣ ушей, полученный имъ при самомъ рожденіи отъ такой фамиліи, иначе онъ ни за что въ свѣтѣ не повѣрилъ бы имъ въ точной передачѣ замѣчаній желѣзнаго джентльмена.

-- Я не вижу необходимости,-- замѣчаетъ миледи самымъ холодпымъ тономъ прежде, чѣмъ сэръ Лэйстеръ могъ сдѣлать что-нибудь, кромѣ только съ изумленіемъ перевести духъ:-- входить въ подробности этого дѣла съ той или другой стороны. Дѣвочка очень добра; я ничего не имѣю сказать противъ нея; но она такъ невнимательна къ преимуществамъ въ ея положеніи и къ своему особенному счастью, что она, какъ влюбленная,-- или, вѣрнѣе сказать, воображая, что влюблена, бѣдняжка!-- не въ состояніи оцѣнить ни тѣхъ, ни другого.

Сэръ Лэйстеръ проситъ позволенія замѣтить, что это обстоятельство совершенно измѣняетъ дѣло. Онъ увѣренъ, что миледи имѣла лучшія основанія и причины въ поддержаніи своихъ видовъ. Онъ вполнѣ соглашается съ миледи. Молодую дѣвочку лучше отпустить.

-- Такъ какъ сэръ Лэйстеръ уже замѣтилъ, мистеръ Ронсвелъ, при послѣднемъ случаѣ, когда насъ крайне утомило это дѣло,-- томно продолжаетъ миледи:-- мы не можемъ заключать съ вами никакихъ условій. Безъ всякихъ условій, и при теперешнихъ обстоятельствахъ, эта дѣвочка совершенно не на мѣстѣ здѣсь, и ее лучше отпустить. Я уже сказала ей объ этомъ. Хотите вы, чтобъ мы отослали ее въ деревню, хотите вы взять ее съ собой, или скажите сами, что вы предпочитаете за лучшее съ ней сдѣлать?

-- Леди Дэдлокъ, если я могу говорить откровенно...

-- Безъ всякаго сомнѣнія.

-- ...я предпочелъ бы такую мѣру, которая скорѣе всего освободитъ васъ отъ затрудненія и выведетъ ее изъ ея настоящаго положенія.

-- Въ свою очередь и я буду говорить съ вами откровенно,-- отвѣчаетъ миледи съ той же самой изученной безпечностью:-- должна ли я понять васъ, что вы возьмете ее съ собой?

Желѣзный джентльменъ дѣлаетъ желѣзный поклонъ.

-- Сэръ Лэйстеръ, позвоните пожалуйста.

Мистеръ Толкинхорнъ отходитъ отъ окна и звонитъ.

-- Я совсѣмъ забыла, что вы здѣсь. Благодарю васъ.

Мистеръ Толкинхорнъ дѣлаетъ обычный поклонъ и уходитъ на прежнее мѣсто. Меркурій, быстро отвѣчающій на призывы, является, получаетъ приказаніе кого привести, уходитъ, приводитъ и скрывается.

Роза плакала и теперь еще она въ глубокой горести. При ея появленіи, желѣзный заводчикъ встаетъ со стула, беретъ ее за руку и остается почти у самыхъ дверей, совершенно готовый удалиться.

-- Вѣдь тебя будутъ беречь, моя милая,-- говоритъ миледи голосомъ, въ которомъ проглядывастъ утомленіе: -- ты уѣзжаешь отсюда подъ хорошей защитой. Я сказала, что ты очень добрая дѣвочка; тебѣ, право, не о чемъ плакать.

-- Однако, кажется,-- замѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ, выступивъ немного впередъ, съ закинутыми назадъ руками:-- какъ будто она плачетъ о томъ, что уѣзжаетъ отсюда.

-- Она, какъ видите, несовсѣмъ сше благовоспитанная,-- отвѣчаетъ мистеръ Ронсвелъ съ нѣкоторою быстротою въ своихъ выраженіяхъ, какъ будто онъ радъ былъ, что адвокатъ вмѣшался въ разговоръ:-- притомъ же она еще неопытна и ничего лучшаго не знаетъ. Если-бъ она осталась здѣсь, сэръ, такъ, безъ сомнѣнія, она научилась бы многому.

-- Безъ сомнѣнія.-- спокойно отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ.

Роза сквозь горькія слезы высказываетъ, что ей очень жаль оставить миледи, что она была счастлива въ Чесни-Воулдѣ. была счастлива съ миледи, и благодаритъ ее снова и снова.

-- Перестань, глупенькая!-- говоритъ желѣзный заводчикъ, останавливая ее тихимъ голосомъ, но не сердито:-- будь потверже, если ты любишь Вата!

Миледи равнодушно дѣлаетъ ей знакъ удалиться и говоритъ:

-- Перестань, дитя мое! Ты добрая дѣвочка! Поѣзжай, съ Богомъ!

Сэръ Лэйстеръ величественно отстраняетъ себя отъ этого предмета и скрывается въ свой синій сюртукъ. Мистеръ Толкинхорнъ, неопредѣленная человѣческая фигура въ окнѣ, на фонѣ темной улицы, испещренной въ это время фонарями, становится въ глазахъ миледи громаднѣе и чернѣе прежняго.

-- Сэръ Лэйстеръ и леди Дэдлокъ,-- говоритъ мистеръ Ронсвелъ послѣ непродолжительной паузы: -- позвольте мнѣ удалиться и вмѣстѣ съ тѣмъ принести извиненіе, что я, хотя и противъ моего желанія, обезпокоилъ васъ по поводу этого скучнаго предмета. Смѣю увѣрить васъ, что я очень хорошо понимаю, какъ скучно должно быть для миледи такое пустое дѣло. Если я не дѣйствовалъ рѣшительно съ самаго начала, такъ это собственно потому, что я опасался употребить мое вліяніе, чтобъ увезти отсюда Розу, не обезпокоивъ васъ. Впрочемъ, мнѣ казалось, смѣю сказать, вслѣдствіе преувеличенной важности этого обстоятельства, что почтительность съ моей стороны принуждала меня изложить это дѣло въ настоящемъ его видѣ; а чистосердечіе требовало посовѣтоваться съ вашими желаніями и удобствомъ. Надѣюсь, вы извините во мнѣ недостатокъ свѣтскаго воспитанія.

Сэръ Лейстеръ считаетъ необходимымъ отвѣтить на это слѣдующимъ замѣчаніемъ:

-- Напрасно вы упоминаете объ этомъ, мистеръ Ронсвелъ. Я полагаю, что ни съ которой стороны не требуется оправданій.

-- Мнѣ пріятно слышать это, сэръ Лэйстеръ; и еслибъ мнѣ нужно было въ заключеніе всего, и въ подтвержденіе моего уваженія къ вамъ обратить ваше вниманіе на прежнія слова мои, касательно долговременнаго пребыванія моей матери въ вашемъ домѣ, и благородства, вслѣдствіе этого пребыванія съ той и другой стороны, я могъ бы доказать это вотъ этимъ ребенкомъ, который оказываетъ столько горести и преданности при разлукѣ, и въ которомъ моя мать, смѣю сказать, старалась по возможности пробудить подобныя чувства, хотя, безъ сомнѣнія, леди Дэдлокъ, при ея искреннемъ участіи и врожденномъ великодушіи, сдѣлала въ этомъ отношеніи гораздо больше.

Если онъ и говоритъ это иронически, то, несмотря на то, въ словахъ его заключается болѣе истины, чѣмъ онъ предполагаетъ. Онъ изъясняетъ это, впрочемъ, нисколько не уклоняясь отъ своей прямодушной манеры, хотя и обращается съ словами своими въ ту часть темной комнаты, гдѣ сидитъ миледи. Сэръ Лэйстеръ встаетъ отвѣтить на охотъ прощальный привѣтъ. Мистеръ Толкинхорнъ еще разъ звонитъ въ колокольчикъ. Меркурій снова появляется. Мистеръ Ронсвелъ и Роза оставляютъ домъ.

Вслѣдъ за тѣмъ въ комнату приносятъ свѣчи, при свѣтѣ которыхъ оказывается, что мистеръ Толкинхорнъ все еще стоитъ у окна, закинувъ руки назадъ, и что миледи все еще сидитъ, имѣя передъ собою фигуру адвоката, которая скрываетъ отъ нея видъ не только дня, но и ночи. Она очень блѣдна. Мистеръ Толкинхорнъ замѣчаетъ эту блѣдность въ то время, какъ она встаетъ, чтобъ удалиться, и думаетъ: "Да, есть отчего и поблѣднѣть! Власть этой женщины надъ собой удивительна. Она чудесно разыграла свою роль". Но и онъ тоже умѣетъ разыгрывать свою собственную, свою неизмѣнную роль и, когда отворяетъ дверь для этой женщины, пятьдесятъ паръ глазъ, каждая въ пятьдесятъ разъ проницательнѣе глазъ сэра Лэйстера, не замѣтили бы въ немъ недостатка.

Леди Дэдлокъ обѣдаетъ сегодня одна въ своей комнатѣ. Сэръ Лэйстеръ спѣшитъ на поддержаніе партіи Дудлистовъ и на пораженіе партіи Кудлистовъ. Леди Дэдлокъ, садясь на стулъ, все еще мертвенно блѣдная, спрашиваетъ, уѣхалъ ли сэръ Лэйстеръ? Уѣхалъ. Уѣхалъ ли мистеръ Толкинхорнъ? Нѣтъ. Спустя нѣсколько, она опять спрашиваетъ, неужели онъ еще не уѣхалъ? Нѣтъ еще. Что онъ дѣлаетъ? Меркурій полагаетъ, что онъ пишетъ письмо въ библіотекѣ. Не желаетъ ли миледи видѣть его? Нѣтъ, нѣтъ.

Но мистеръ Толкинхорнъ самъ желаетъ видѣть миледи. Спустя еще нѣсколько минутъ докладываютъ, что онъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе и проситъ миледи принять его на пару словъ, по окончаніи ея обѣда. Миледи готова принятъ его теперь. Онъ входитъ, извиняясь за безпокойство, даже и съ ея позволенія, въ то время, какъ миледи сидитъ за столомъ. Когда они остаются одни, миледи даетъ знакъ рукой, чтобъ онъ оставилъ смѣшные комплименты.

-- Чего вы хотите, сэръ?

-- Леди Дэдлокъ,-- говоритъ адвокатъ, занимая стулъ въ близкомъ отъ нея разстояніи и начиная потирать свои ржавыя ноги вверхъ и внизъ, вверхъ и внизъ:-- меня крайне удивилъ вашъ поступокъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?

-- Да, рѣшительно. Я не былъ приготовленъ къ этому. Я считаю это за отступленіе отъ нашего условія и вашего обѣщанія. Это ставитъ насъ въ новое положеніе, леди Дэдлокъ. Я чувствую себя въ необходимости сказать, что я не одобряю этого.

Онъ прекращаетъ треніе ногъ и смотритъ на нее, оставивъ руки на колѣняхъ, невозмутимый и безъ всякаго измѣненія въ лицѣ, какъ и всегда; въ его манерѣ есть какая-то неопредѣленная свобода, которая нова въ своемъ родѣ и которая не избѣгаетъ наблюденія этой женщины.

-- Я не совсѣмъ понимаю васъ.

-- О, нѣтъ, мнѣ кажется, что вы понимаете меня. Вы понимаете меня очень хорошо. Полноте, леди Дэдлокъ, теперь не время хитрить другъ передъ другомъ. Вѣдь вы знаете, что вы любили эту дѣвочку.

-- Что же изъ этого слѣдуетъ?

-- Вы знаете, и я знаю, что вы бы не удалили ее отъ себя по причинамъ, которыя вамъ угодно было представить; вы отпустили ее съ цѣлью отстранить отъ нея, по возможности... извините, что я упоминаю объ этомъ: это предметъ дѣловой... отстранить отъ нея позоръ и поношеніе, которыя угрожаютъ вамъ самимъ.

-- Что же потомъ, сэръ?

-- Вотъ что, леди Дэдлокъ,-- отвѣчаетъ адвокатъ, скрестивъ нога на ногу и качая на одной изъ нихъ колѣно:-- я совершенно противъ этого. И считаю этотъ поступокъ опаснымъ. Я знаю, что въ немъ не предвидѣлось особенной необходимости; вы сдѣлали его какъ будто съ тѣмъ, чтобъ пробудить во всемъ домѣ толки, сомнѣнія, подозрѣнія. Кромѣ того, это уже, само по себѣ, есть нарушеніе нашего условія. Вамъ бы слѣдовало быть тѣмъ, чѣмъ вы были до этого. Между тѣмъ, какъ очевидно было и для васъ самихъ и для меня, что сегодня вечеромъ вы были совсѣмъ не тѣмъ, чѣмъ были прежде. Да, леди Дэдлокъ; это такъ было очевидно, какъ нельзя болѣе!

-- Если сэръ,-- начинаетъ миледи:-- я, зная мою тайну...

Но мистеръ Толкинхорнъ прерываетъ ее:

-- Позвольте, леди Дэдлокъ, это дѣловой предметъ, а въ дѣлахъ всякаго рода нельзя ручаться, чтобъ не приплелись къ нимъ какія-нибудь другія постороннія обстоятельства. Это уже болѣе не ваша тайна. Извините меня. Это съ вашей стороны большая ошибка. Это моя тайна, какъ довѣреннаго лица сэра Лэйстера и его фамиліи. Еслибъ это была ваша тайна, мы бы не встрѣтились здѣсь и не имѣли бы этого разговора.

-- Совершенно справедливо. Если я, зная эту тайну, прибѣгаю къ всевозможнымъ средствамъ, чтобъ избавитъ невинную дѣвочку... (особливо припоминая собственную вашу ссылку на нее, когда вы разсказали мою исторію передъ собраніемъ гостей въ Чесни-Воулдѣ), чтобъ избавить ее отъ стыда и позора, угрожающаго мнѣ, я дѣйствую съ тою рѣшимостью, которую сама предназначила себѣ; ничто въ мірѣ не могло бы поколебать моей рѣшимости, никто въ мірѣ не могъ бы удалить меня отъ избранной цѣли.

Она говоритъ это съ большой обдуманностью и опредѣлительностью, и вмѣстѣ съ тѣмъ обнаруживаетъ на лицѣ своемъ столько одушевленія, сколько и мистеръ Толкинхорнъ. Что касается до него, то онъ такъ методически трактуетъ о сіяемъ дѣловомъ предметѣ, какъ будто въ рукахъ его миледи была какимъ-то безчувственнымъ орудіемъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ? Въ такомъ случаѣ, леди Дэдлокъ,-- отвѣчаетъ онъ:-- на васъ нельзя полагаться. Вы представили дѣло въ совершенно простомъ видѣ, вы представили его въ буквальномъ смыслѣ, а потому на васъ нельзя полагаться.

-- Быть можетъ, вы припомните, что я выразила точно такое же безпокойство по этому самому предмету, когда мы говорили вечеромъ въ Чесни-Воулдѣ.

-- Да,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, хладнокровно вставая со стула и становясь у камина,-- Да. Я помню, леди Дэдлокъ, вы дѣйствительно ссылались тогда на эту дѣвочку; но эта ссылка была сдѣлана прежде, чѣмъ состоялось наше условіе, а надобно сказать, что какъ буквальный смыслъ, такъ и самое свойство вашего условія, воспрещавшаго всякое дѣйствіе съ вашей стороны, основаны на открытіи вашей тайны. Въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія. Что касается до того, чтобъ пощадить дѣвочку, скажите пожалуйста, заслуживаетъ ли она того? Пощадить! Леди Дэдлокъ, здѣсь идетъ дѣло о томъ, чтобъ спасти отъ позора имя цѣлой фамиліи. въ нашемъ условіи это обстоятельство слѣдовало такъ понимать, что если назначено идти по прямому направленію, то не должно было обращать вниманія ни на какія препятствія, не сдаваться ни вправо, ни влѣво, ничего не щадить, все попирать ногами!

Миледи до этого смотрѣла въ столъ. Теперь она приподнимаетъ свои взоры и смотритъ на мистера Толкинхорна. Ея лицо имѣетъ суровое выраженіе и часть ея визквей губы прижата зубами.

"Эта женщина понимаетъ меня,-- думаетъ мистеръ Толкинхорнъ въ то время, какъ она снова потупляетъ свои взоры.-- Она сама не можетъ надѣяться на пощаду. Зачѣмъ же должна щадить она другихъ?"

На нѣкоторое время они оба остаются безмолвными. Леди Дэдлокъ ничего не кушаетъ, но раза два или три наливала воду твердой рукой и выливала ее. Она встаетъ изъ-за стола, беретъ кресло, опускается на него, прикрывая свое лицо. Въ ея манерѣ нѣтъ ничего, что бы выражало слабости или пробуждало состраданіе. Она задумчива, серьезна; всѣ ея мысли сосредоточены на одномъ предметѣ.

"Эта женщина -- думаетъ мистеръ Толкинхорнъ, стоя у камина и снова становясь чернымъ предметомъ, закрывающимъ видъ передъ ея глазами -- эта женщина достойна изученія".

И онъ изучаетъ ее на досугѣ во время продолжительнаго молчанія. Миледи тоже на досугѣ изучаетъ что-то. Не ей слѣдуетъ продолжать разговоръ. Онъ простоялъ бы такимъ образомъ до полночи, показывая съ своей стороны видъ, что и не ему тоже слѣдуетъ приступить къ дальнѣйшему разговору, но, наконецъ, принужденъ нарушить молчаніе.

-- Леди Дэдлокъ, теперь остается самая непріятная часть дѣлового свиданія; замѣтьте, что я называю это свиданіе дѣловымъ. Условіе наше нарушено. Леди съ вашимъ умомъ и силою характера должна быть приготовлена къ извѣстію, что условія этого болѣе не существуетъ, и что я принимаю свои мѣры.

-- Я совершенно приготовлена.

Мистеръ Толкинхорнъ наклоняетъ голову.

-- Вотъ все, чѣмъ долженъ былъ я обезпокоить васъ, леди Дэдлокъ.

Въ то время, какъ онъ дѣлаетъ движеніе выйти изъ комнаты, миледи останавливаетъ его вопросомъ:

-- Значитъ, я получаю ваше предувѣдомленіе? Въ этомъ отношеніи мнѣ бы не хотѣлось оставаться въ недоразумѣніи.

-- Это еще нельзя назвать предувѣдомленіемъ, которое бы слѣдовало вамъ получить, леди Дэдлокъ; надлежащее предувѣдомленіе было бы дано вамъ въ такомъ случаѣ, еслибъ условіе не было нарушено. Но въ сущности оно то же самое, почти то же самое. Правда, тутъ есть разница, но она имѣетъ важность для одного только адвоката.

-- Такъ вы не намѣрены дать мнѣ другого предувѣдомленія?

-- Вы правы. Нѣтъ.

-- И вы думаете открыть истину сэру Дэдлоку сегодня вечеромъ?

-- Дѣльный вопросъ!-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ съ легкой улыбкой и слегка кивая головой на отѣненное лицо:-- нѣтъ, не сегодня.

-- Завтра?

-- Принимая въ соображеніе всѣ обстоятельства дѣла, мнѣ кажется, леди Дэдлокъ, лучше будетъ, если я уклонюсь отъ прямого отвѣта. Скажи я, что не знаю когда, вы бы не повѣрили мнѣ, и это не соотвѣтствовало бы надлежащей цѣли. Быть можетъ, и завтра. Но лучше, если я на это ничего не скажу. Вы приготовлены, и я не подаю никакихъ надеждъ; все будетъ зависѣть отъ обстоятельствъ. Желаю вамъ добраго вечера.

Миледи отнимаетъ руку, поворачиваетъ свое блѣдное лицо къ адвокату, когда идетъ онъ къ дверямъ, и въ ту минуту, когда хочетъ отворить ихъ, она еще разъ останавливаетъ его.

-- Вы намѣрены еще остаться въ этомъ домѣ? Я слышала, что вы занимались въ библіотекѣ. Вы идете опять туда же?

-- Только за шляпой. Я иду домой.

Она кланяется скорѣе глазами, чѣмъ головой, такъ легко ея движеніе и такъ изысканно. Мистеръ Толкинхорнъ выходитъ. По выходѣ изъ комнаты онъ смотритъ на часы и сомнѣвается въ вѣрности ихъ на минуту, или около того. На лѣстницѣ стоятъ великолѣпные часы, замѣчательные, что не всегда случается съ великолѣпными часами, по своей точности. "Что вы скажете?-- спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ, обращаясь къ нимъ.-- посмотримъ, что вы скажете?"

О, если бы они сказали: "не ходи домой!" Какими бы знаменитыми часами были они съ этой минуты, еслибъ сказали въ ту ночь изъ всѣхъ ночей, пересчитанныхъ ими, этому старому человѣку изъ всѣхъ молодыхъ и старыхъ людей, которые когда-либо останавливались передъ ними: "не ходи домой!" Своимъ рѣзкимъ чистымъ звономь они бьютъ три-четверти восьмого и снова, продолжаютъ тикать. "Эге! Да вы хуже, чѣмъ я думалъ о васъ -- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, упрекая свои часы.-- Двѣ минуты разницы! При такомъ ходѣ вы не годитесь для меня!" Какимъ бы добромъ отплатили эти часы за зло, еслибъ въ отвѣтъ ему протикали: "не ходи домой!"

Онъ выходитъ на улицы, идетъ по нимъ, закинувъ руки навалъ, подъ тѣнью высокихъ домовъ, у большой части которыхъ всѣ тайны, затруднительныя обстоятельства, заложенныя имѣніи, щекотливыя дѣла всякаго рода схоронены подъ его старымъ чернымъ атласнымъ жилетомъ. Онъ въ особенномъ довѣріи даже у самыхъ кирпичей и извести. Высокія дымовыя трубы сообщаютъ ему по секрету фамильныя тайны. Но, несмотря на то, никто изъ нихъ не подастъ ему голоса, не прошепчетъ ему: "не ходи домой!"

Среди суматохи и движенія многолюднѣйшихъ улицъ, среди треска, звяканья и шума множества экипажей, множества ногъ множества голосовъ, при яркомъ потокѣ лучей свѣта, льющихся на него изъ магазиновъ, при западномъ вѣтрѣ, дующемъ на него, при толпѣ народа, тѣснящей его, обстоятельства безъ всякаго сожалѣнія принуждаютъ его идти впередъ по своей дорогѣ, и ничто не встрѣчаетъ его предостерегающимъ шопотомъ: "не ходи домой!"

Онъ приходитъ, наконецъ, въ свою мрачную комнату, зажигаетъ свѣчи, осматривается кругомъ, бросаетъ взгляда наверхъ и видитъ римлянина, указывающаго съ потолка, но и въ рукѣ римлянина нѣтъ сегодня никакого новаго значенія, нѣтъ никакого значенія и въ группѣ купидоновъ, порхающихъ вокругъ него, никто изъ нихъ не подаетъ ему послѣдняго предостереженія: "не входи сюда!"

Ночь лунная; но луна, перейдя за полный фазисъ свой, только что теперь поднимается надъ горизонтомъ Лондона. Звѣзды сіяютъ точно такъ же, какъ онѣ сіяли надъ свинцовыми кровлями Чесни-Воулда. Эта женщина, какъ онъ въ послѣднее время привыкъ называть ее, смотритъ на нихъ изъ окна. Ея душа взволнована; она больна душой и нигдѣ не находить покоя. Огромныя комнаты слишкомъ тѣсны для нея и душны. Тягость ихъ невыносима; она хочетъ прогуляться одна въ ближайшемъ саду.

Слишкомъ своевольная и повелительная во всѣхъ своимъ поступкахъ, чтобъ быть причиной изумленія для тѣхъ, кто окружаетъ ее, эта женщина легко одѣвается и выходитъ на лунный свѣть. Меркурій провожаетъ ее съ ключомъ. Отворивъ калитку, онъ вручаетъ ключи миледи но ея желанію и идетъ назадъ по ея приказанію. Она погуляетъ тутъ недолго, она только хочетъ освѣжить свою больную голову. Быть можетъ, она пробудетъ здѣсь часъ, быть можетъ, больше. Она не нуждается въ провожатомъ. Калитка захлопывается, пружина щелкаетъ, и Меркурій оставляетъ миледи, скрывшуюся подъ густую тѣнь группы деревьевъ.

Чудная ночь,-- ночь, освѣщенная огромнымъ дискомъ луны и миріадами звѣздъ. Мистеръ Толкинхорнъ, отправляясь въ свой погребъ и отпирая и запирая гремящія двери, долженъ перейти маленькій дворикъ. Онъ случайно смотритъ наверхъ и думаетъ, какая чудная ночь, какая свѣтлая луна, какое множество звѣздъ! И, въ самомъ дѣлѣ, какая тихая, спокойная ночь!

Весьма тихая ночь. Когда луна свѣтитъ очень ярко, тишина и безмолвіе какъ будто истекаютъ изъ нея вмѣстѣ съ ея свѣтомъ, и это вліяетъ даже на мѣста, полныя народа, полныя жизни. Но только это тихая ночь на пыльныхъ высокихъ дорогахъ и на горныхъ возвышеніяхъ, откуда видно на далекое пространство, какъ все погружено въ покой, какъ всѣ предметы становятся спокойнѣе и тише вмѣстѣ съ отдаленіемъ ихъ къ горизонту, гдѣ сливаются они съ закраиной лѣса, подпирающаго небо, и сѣрый волнистый туманъ, какъ призрачный цвѣтъ, разстилается надъ нимъ; не только это тихая ночь въ садахъ и варкахъ и на прибрежьѣ Темзы, гдѣ поемныя луга свѣжѣе и зелень на нихъ ярче, гдѣ потокъ воды игриво искрится и блещетъ между плѣнительными островами, журчитъ между каменьями и производитъ шелестъ въ кустахъ камыша; тишина, эта не только провожаетъ стремленіе воды до того мѣста, гдѣ ряды домовъ становятся гуще, гдѣ въ водѣ отражается множество мостовъ, гдѣ набережныя и группы кораблей дѣлаютъ ее мрачною и страшною, гдѣ она убѣгаетъ отъ этихъ предметовъ, искажающихъ ее, извивается между болотами, на которыхъ угрюмыя вѣхи стоятъ, какъ скелеты, выброшенные на берегъ, потомъ вступаетъ въ болѣе крутые берега, гдѣ повсюду встрѣчаются поля, засѣянныя хлѣбомъ, вѣтрянныя мельницы и церковные шпицы, и, наконецъ, сливается съ вѣчно волнующимся моремъ; не, только это тихая ночь на морѣ и на прибрежьи, гдѣ стоитъ часовой и любуется какъ корабль съ распущенными крыльями перебѣгаетъ яркую полосу свѣта, которая какъ будто видна только ему одному; но даже и въ Лондонѣ замѣтна тишина въ этой пустынѣ для чужого человѣка. Шпицы церквей его и башень и сто одинъ громадный куполъ становятся болѣе прозрачными; закопченыя вершины зданій теряютъ свою массивность въ блѣдной лучезарности, шумъ поднимающійся съ улицъ слабѣетъ и смягчается, и звукъ шаговъ но тротуарамъ спокойно уносится вдаль. Въ поляхъ, гдѣ обитаетъ мистеръ Толкинхорнъ, гдѣ пастухи нескончаемо играютъ на своихъ свиреляхъ аріи Верховнаго Суда и держатъ стада свои въ загонахъ, пока не остригутъ донельзя каждую овечку, въ этихъ поляхъ въ такую лунную ночь каждый двухъ сливается въ отдаленный, глухой гулъ, какъ будто городъ представлялъ собою громадное стекло, дрожащее отъ всякаго прикосновенія.

Но что это значитъ! Кто выстрѣлилъ изъ ружья или пистолета? Откуда этотъ выстрѣлъ?

Нѣсколько пѣшеходовъ объятыхъ внезапнымъ страхомъ останавливаются и съ изумленіемъ озираются вокругъ. Въ нѣкоторыхъ домахъ открыты окна и двери, и жители выходятъ посмотрѣть, что случилось. Это былъ громкій выстрѣлъ, и отголосокъ его разнесся далеко и тяжело. Онъ потрясъ одинъ домъ; такъ по крайней мѣрѣ показалось одному изъ пѣшеходовъ. Онъ разбудилъ всѣхъ собакъ въ кварталѣ, и онѣ съ изступленіемъ воютъ и лаютъ. Испуганныя кошки перебѣгаютъ черезъ дорогу. Въ то время какъ собаки продолжаютъ лаять и выть, а одна собака завываетъ какъ демонъ, церковные часы, какъ будто тоже испуганные, начинаютъ бить. Глухой гулъ на улицахъ мало по малу превращается въ крикъ. Но вскорѣ и это проходитъ, едва пробили запоздалые часы десять, какъ уже снова все затихло, и чудная ночь, и свѣтлая большая луна, и множество звѣздъ снова разливаютъ свѣтъ и тишину.

Встревоженъ ли былъ мистеръ Толкинхорнъ этимъ выстрѣломъ? Въ его окнахъ мракъ и тишина, и двери его заперты. Чтобъ вытянуть его изъ его раковины, дѣйствительно должно случиться что-нибудь необыкновенное. Не слыхать его и не видать. Какая сила пушечнаго выстрѣла въ состоянія поколебать невозмутимое спокойствіе этого ржаваго стараго человѣка?

Въ теченіе многихъ лѣтъ непоколебимый римлянинъ указываетъ съ потолка безъ особеннаго значенія. Нельзя допустить, что въ эту ночь онъ имѣетъ новое значеніе. Какъ началъ указывать, такъ и всегда указываетъ, подобно всякому римлянину, или даже британцу съ одинокой и неизмѣнной идеей. Вѣроятно, и въ теченіе всей этой ночи онъ сохраняетъ невозможную для всякаго живого существа позу и неизмѣнно указываетъ внизъ. Лунный свѣтъ замѣняется темнотою ночи, начинается заря, восходитъ солнце, наступаетъ день. Римлянинъ попрежнему указываетъ внизъ, и никто не обращаетъ на него вниманія.

Но спустя немного послѣ наступленія дня приходятъ люди привести въ порядокъ комнаты. И потому ли, что въ римлянинѣ пробудилась новая мысль, невыраженная прежде, или потому, что одинъ изъ передовыхъ людей неожиданно сходить съ ума, но только, взглянувъ на его протянутую руку и взглянувъ на что онъ указываетъ внизъ, этотъ человѣкъ вскрикиваетъ и выбѣгаетъ. Другіе, взглянувъ точно такъ же вскрикиваютъ и убѣгаютъ.

Что же это значитъ? Въ мрачную комнату не впускаютъ свѣту, и люди незнакомые съ ней входятъ, тихо, но тяжело переступаютъ, приносятъ какую-то тяжесть въ спальню и кладутъ ее. Въ теченіе цѣлаго дня только и слышенъ одинъ шепотъ, только и замѣно на лицахъ одно удивленіе; строго обыскивается каждый уголъ, тщательно разсматриваются слѣды на полу, тщательно замѣчается расположеніе каждаго предмета мебели. Всѣ глаза обращаются къ римлянину и всѣ голоса произносятъ: "о если бы онъ могъ сказать, что онъ видѣлъ здѣсь!"

Онъ указываетъ на столъ съ бутылкой на немъ (почти полной вина) и рюмкой, и двумя свѣчками, которыя были внезапно потушены вскорѣ послѣ того, какъ были зажжены. Онъ указываетъ на пустой стулъ и на пятно на полу передъ стуломъ, которое можно бы, кажется, покрыть рукой. Вотъ предметы, которые лежатъ прямо по направленію его пальца. Пылкое воображеніе могло бы допустить, что въ этихъ предметахъ было столько ужаснаго, что достаточно было всю картину, не только однихъ купидоновъ съ пухленькими ножками, но облака и цвѣты, и столби -- короче, самое тѣло и душу аллегоріи, весь смыслъ, который она содержитъ въ себѣ, свести совершенно съ ума. И въ самомъ дѣлѣ всякій, кто входитъ въ комнату, лишенную свѣта, и смотритъ на эти предметы, непремѣнно взглядываетъ на римлянина, и усматриваетъ, что онъ скрываетъ какую-то тайну, какъ будто онъ, пораженный ужасомъ, быль нѣмымъ свидѣтелемъ страшнаго событія.

Такъ точно, въ теченіе многихъ послѣдующихъ лѣтъ, много будетъ пересказано страшныхъ исторіи о пятнѣ на полу, которое такъ легко можно закрыть рукой и такъ трудно вынести, и римлянинъ, указывающій съ потолка, будетъ указывать такъ долго, пока пыль, сырость и пауки станутъ щадить его, и будетъ указывать съ гораздо большею выразительностью, чѣмъ но времена мистера Толкинхорна, будетъ указывать съ значеніемъ, сообщающимъ идею о смерти. Времена мистера Толкинхорна прекратились навсегда; а между тѣмъ римлянинъ указывалъ на руку убійцы, поднятую противъ его жизни, и указывалъ тщетно на него, прострѣленнаго въ сердце.

XLIX. Дружба по службѣ.

Въ домашнемъ быту мистера Джозефа Бэгнета, иначе Бакаута, отставного артиллериста и нынѣшняго музыканта на бассонѣ, наступило великое годичное событіе. Событіе пиршества и торжества. Ознаменованіе дня рожденія въ семействѣ

Это не день рожденія мистера Бэгнета. Мистеръ Бэгнетъ отличаетъ эту эпоху въ музыкальномъ своемъ положеніи очень просто; передъ завтракомъ онъ цѣлуетъ дѣтей съ особеннымъ наслажденіемъ и усиленнымъ чмоканьемъ, выкуриваетъ лишнюю трубку табаку послѣ обѣда, и вечеромъ углубляется въ созерцаніе о томъ, что думаетъ объ этомъ днѣ его старушка-мать; это представляетъ предметъ безконечныхъ размышленій, созданный его матерью, которая перешла изъ этой жизни лѣтъ двадцать тому назадъ. Нѣкоторые люди не всегда съ такою нѣжностью вспоминаютъ о своемь отцѣ, чаще всего случается, что въ запасѣ своихъ воспоминаній всю сыновнюю любовь свою они соединяютъ съ именемъ матери. Мистеръ Бэгнетъ быль изъ числа такихъ людей.

Не есть это и день рожденія одного изъ трехъ дѣтей его. Такія случаи обыкновенно имѣютъ свои особенныя отличія, которыя не выходятъ, впрочемъ, изъ границъ скромныхъ поздравленій и приготовленія къ обѣду пуддинга. Въ минувшій день рожденія молодого Вулича, мистеръ Бэгнетъ, послѣ замѣчаній о его ростѣ и вообще о физическомъ развитіи, приступилъ въ минуту глубокаго размышленія о перемѣнахъ производимыхъ временемъ, къ испытанію его въ катихизисѣ. Послѣ первыхъ двухъ вопросовъ: какъ тебя зовутъ? и кто далъ тебѣ это имя?-- вопросовъ, сдѣланныхъ съ чрезвычайной точностью, память измѣнила ему въ аккуратномъ предложеніи третьяго, и онъ замѣнилъ его допросомъ своего собственинаго сочиненія: какъ тебѣ нравится это имя? сопровождая его такимъ многозначительнымъ взглядомъ, выражавшимъ и назидательность и пользу подобнаго вопроса, что дѣйствительно придавалъ ему совершенно религіозное значеніе. Это однако же было отступленіемъ отъ принятыхъ правилъ для подобнаго торжественнаго случая, отступленіе, которое онъ дозволилъ себѣ именно только въ день рожденія молодого Вулича.

Этотъ день есть день рожденія хозяйки дома, матери семейства, старой бабенки мистера Бэгнета; это величайшій праздникъ въ домѣ, день отмѣченный въ календарѣ мистера Бэгнета красными чернилами. Такое торжественное событіе всегда ознаменовывалось по извѣстнымъ формамъ, установленнымъ и предписаннымъ самимъ мистеромъ Бэгнетомъ много лѣтъ тому назадъ. Мистеръ Бэгнетъ вполнѣ убѣжденъ, что имѣть къ обѣду пару куръ есть верхъ величайшей роскоши. Въ этотъ день рано поутру, онъ неизмѣнно отправляется лично покупать такую пару, и, неизмѣнно обманутый продавцомъ, дѣлается владѣтелемъ пары самыхъ престарѣлыхъ обитателей изъ всѣхъ европейскихъ курятниковъ. Возвратясь домой съ этой въ высшей степени черствой покупкой, завязанной въ чистый синій съ бѣлыми клѣтками носовой платокъ (что также непосредственно входитъ въ составь его распоряженій), онъ случайнымъ образомъ за завтракомъ предлагаетъ мистриссъ Бэгнетъ объявить откровенно, чего бы она желала сегодня къ обѣду. Мистриссъ Бэгнетъ по какому-то странному стеченію обстоятельствъ, постоянно повторявшемуся въ этотъ день безъ всякой перемѣны, отвѣчала, что она желала бы имѣть къ обѣду пару куръ, и мистеръ Бэгнетъ немедленно доставалъ изъ скрытнаго мѣстечка и предлагалъ ей это лакомство среди всеобщаго восторга и радости. Послѣ этого онъ требовалъ, чтобы старушка весь этотъ день ничего не дѣлала, сидѣла бы только на мѣстѣ въ лучшемъ нарядѣ своемъ, между тѣмъ какъ онъ съ молодежью будетъ прислуживать ей. Такъ какъ онъ не имѣлъ блестящихъ познаній въ поварскомъ искусствѣ, то можно представить, что такая честь доставляла старой бабенкѣ скорѣе досаду, чѣмъ удовольствіе; она впрочемъ подчинялась своему парадному положенію со всевозможной радостью и наслажденіемъ.

Въ настоящій день рожденія, мистеръ Бэгнетъ окончилъ свои обычныя предварительныя распоряженія. Онъ купилъ два образца дичи, которая, если можно допустить истину въ пословицѣ: "стараго воробья на мякинѣ не проведешь", ужъ конечно не была поймана на мякинѣ, чтобы жариться на вертелѣ; онъ изумилъ и привелъ въ неизъяснимый восторгъ все семейство такимъ невиданнымъ произведеніемъ; онъ самъ распоряжается жареньемъ птицы; между тѣмъ какъ мистриссъ Бэгнетъ, безпрестанно подергивая своими крѣпкими загорѣвшими пальцами при каждомъ разѣ, когда замѣчаетъ ошибки въ приготовленіи обѣда, сидитъ себѣ въ парадномъ платьѣ, какъ почетная гостья.

Квебекъ и Мальта накрываютъ столъ, а Вуличъ, какъ и слѣдуетъ, помогаетъ своему отцу и весьма усердно приводитъ въ движеніе вертелъ. Для поправленія ошибокъ ихъ, мистриссъ Бэгнетъ отъ времени до времени подмигиваетъ имъ, киваетъ головой, или морщитъ лицо.

-- Въ половинѣ второго,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ:-- изъ минуты въ минуту... будетъ все готово.

Мистриссъ Бэгнетъ, подъ вліяніемъ томительнаго безпокойства, усматриваетъ, что одинъ изъ нихъ совершенно прекращаетъ свое дѣйствіе передъ очагомъ, и птица начинаетъ горѣть.

-- Для тебя будетъ обѣдъ,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ:-- настоящій царскій.

Мистриссъ Бэгнетъ радуется, выказываетъ рядъ бѣлыхъ зубовъ, и на взглядъ своего сына обличаетъ столько безпокойства, что онъ, движимый чувствомъ сыновней любви, спрашиваетъ ее глазами, въ чемъ дѣло? и въ ожиданіи отвѣта, стоитъ выпуча глаза, болѣе прежняго забывая о птицахъ, не подавая ни малѣйшей надежды на возвращеніе къ самосознанію. Къ счастію старшая сестрица его угадываетъ причину волненія въ груди мистриссъ Бэгнетъ, и самымъ убѣдительнымъ толчкомъ приводитъ его въ чувство. Неподвижный вертелъ снова начинаетъ вертѣться, и мистриссъ Бэгнетъ въ избыткѣ радости и душевнаго облегченія закрываетъ глаза.

-- Чай и Джорджъ заглянетъ къ намъ,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ:-- такъ знаешь, въ половинѣ пятаго... изъ минуты въ минуту. А сколько будетъ лѣтъ, моя бабенка, что Джорджъ заглядываетъ къ намъ въ этотъ денекъ?

-- Ахъ, Бакаутъ, Бакаутъ, я начинаю думать, столько лѣтъ, сколько достаточно, чтобъ молодой бабенкѣ сдѣлаться старою, ни больше ни меньше,-- отвѣчаетъ мистриссъ Бэгнетъ, смѣясь и качая головой.

-- Ничего, бабенка,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ:-- ничего... ты, на мой взглядъ, нисколько не состарилась... все та же молодая, да пожалуй еще и моложе... право моложе... всякій скажетъ, что моложе.

При этомъ Квебека и Мальта хлопаютъ въ ладоши и восклицаютъ, что старый толстякъ вѣрно принесетъ каюй нибудь гостинецъ матери, и начинаютъ придумывать, что именно онъ принесетъ.

-- Знаешь ли что, Бакаутъ,-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ, бросая взглядъ на скатерть и мигая правымъ глазомъ Мальтѣ, давая этимъ знать, что на столѣ нѣтъ соли, и въ то же время кивнувъ Квебекѣ головой намекаетъ ей на перецъ:-- я начинаю думать, что Джорджъ снова обѣгаетъ насъ.

-- Джорджъ обѣгаетъ, да только онъ не убѣжитъ.-- отвѣчаетъ мистеръ Бэгнетъ.-- Своего кармана онъ не поставитъ въ тупикъ. Небось не таковскій.

-- Нѣтъ, Бакаутъ. Нѣтъ. И не говорю, что онъ убѣжитъ.. Я не думаю, что онъ это сдѣлаетъ. Но, мнѣ кажется, еслибъ онъ развязался съ этимъ долгомъ, такъ не станетъ долго думать, уберется отсюда подальше.

Мистеръ Бэгнетъ спрашиваетъ -- почему?

-- А потому,-- отвѣчаетъ жена его:-- что Джорджъ, какъ мнѣ кажется, начинаетъ становиться черезчуръ нетерпѣливымъ и безпокойнымъ. Я не говорю, что онъ какъ будто связанъ по рукамъ и по ногамъ -- нѣтъ! Не имѣй онъ свободы, онъ бы не былъ и Джорджемъ; но все же онъ видимо страдаетъ чѣмъ-то и постоянно; какъ-то не въ духѣ.

-- Адвокатъ-то, его видишь, сосетъ не на животъ, а на смерть,-- замѣчаетъ мистеръ Бэгнетъ:-- вѣдь онъ самого чорта выведетъ изъ терпѣнія.

-- Пожалуй, что такъ, Бакаутъ; пожалуй, что и правда.

Дальнѣйшій разговоръ прекращается на время, потому что мистеръ Бэгнетъ находитъ себя въ необходимости сосредоточить всю силу умственныхъ своихъ способностей на приготовленіи обѣда. который находился въ маленькой опасности: дичь принимала крайне сухой видъ по тому обстоятельству, что при ней не было подливки, и потому еще, что въ приготовленную подливку не прибавлено муки для надлежащаго устраненія отъ нея водянисто-желтаго цвѣта. По поводу тѣхъ же самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ картофель ни подъ какимъ видомъ не слушается вилокъ, когда нужно снимать съ него шкурку, и распадается изъ середины по всѣмъ направленіямъ, какъ будто онъ подверженъ вулканическимъ изверженіямъ. Ноги зажаренной птицы сдѣлались длиннѣе, чѣмъ бы слѣдовало, и чрезвычайно шероховаты. Устранивъ всѣ эти недочеты по мѣрѣ силъ своихъ и способностей, мистеръ Бэгнетъ наконецъ раскладываетъ все по блюдамъ, и вмѣстѣ съ семьей садится за столъ. Мистриссъ Бэгнетъ занимаетъ мѣсто почетнѣйшей гостьи по правую отъ него сторону.

Слава Богу, что день рожденія старой бабенки не бываетъ дважды въ году, иначе два подобныхъ угощенія домашней птицею имѣли бы пагубныя послѣдствія. Всякаго рода самыя нѣжныя жилочки и лигаменты, какими только птица одарена отъ природы, превратились въ этихъ двухъ образцахъ въ самыя крѣпкія гитарныя струны. Ихъ вѣтви, повидимому, пустили корни въ мясистыя части, точь-въ-точь, какъ престарѣлыя деревья пускаютъ корни въ почву. Ихъ ножки до того тверды и крѣпки, что невольнымъ образомъ сообщаютъ идею, какъ будто нея долгая и многотрудная жизнь ихъ проведена была на ногахъ и притомъ въ бѣганьѣ въ запуски. Несмотря на то, мистеръ Бэгнетъ, не сознавая этихъ маленькихъ недостатковъ, настойчиво упрашиваетъ мистриссъ Бэгнетъ скушать самое страшное количество такого лакомаго блюда, а такъ какъ эта добрая душа никогда въ жизни, и ни подъ какимъ видомъ не рѣшалась огорчить своего благовѣрнаго, тѣмъ болѣе въ такой замѣчательный день, то изъ угожденія ему подвергаетъ желудокъ свой страшной опасности. Какимъ образомъ молодой Вуличъ очищаетъ перегорѣлыя ножки, не имѣя желудка страуса, переваривающаго, какъ она слышала, даже самое желѣзо, совершенно выходитъ изъ круга ея пониманія!

По окончаніи трапезы старой бабенкѣ предстоитъ перенести другое испытаніе: она должна попрежнему сидѣть на мѣстѣ въ парадномъ платьѣ и видѣть, какъ приводится въ порядокъ комната, обметается очагъ, перемывается и чистится посуда на маленькомъ дворикѣ. Величайшій восторгъ и энергія, съ которыми двѣ дѣвочки исполняютъ обязанности хозяйки, засучивъ рукава въ подражаніе своей матери и постукивая при входѣ въ комнату и выходѣ изъ нея своими маленькими деревянными башмаками, подаютъ необъятныя надежды на будущее и производятъ сильное душевное безпокойство въ настоящія минуты. По тѣмъ же самымъ причинамъ происходитъ смѣшеніе языковъ, стукъ глиняной посуды, брянчанье жестяныхъ кружекъ и кувшиновъ, треніе щетокъ, потребленіе воды, и все въ высшей степени и въ большомъ количествѣ: между тѣмъ, какъ самое пресыщеніе водою маленькихъ хозяекъ становится до такой степени трогательнымъ зрѣлищемъ для мистриссъ Бэгнетъ, что въ ея положеніи принужденное спокойствіе оказывается необходимымъ. Наконецъ процессъ чищенія торжественнымъ образомъ прекращается; Квебека и Мальта являются на сцену въ чистенькомъ нарядѣ, улыбающіяся и сухія; на столъ кладутся трубки, табакъ и другія принадлежности для утоленія жажды, и старая бабенка только теперь начинаетъ испытывать душевное спокойствіе въ этотъ восхитительный праздникъ.

Когда мистеръ Бэгнетъ занимаетъ свое обычное мѣсто, часовыя стрѣлки находятся въ весьма близкомъ разстояніи отъ половины пятаго; спустя нѣсколько минутъ онѣ указываютъ аккуратно на это время, и мистеръ Бэгнетъ восклицаетъ.

-- Джорджъ! Аккуратенъ по военному!

Да это дѣйствительно Джорджъ, и онъ выражаетъ искреннія поздравленія старой бабенкѣ (которую цѣлуетъ при этомъ торжественномъ случаѣ), всѣмъ дѣтямъ и мистеру Бэгнету.

-- Дай Богъ, чтобъ этотъ счастливый день возвращался для всѣхъ на многія и многія лѣта!-- говоритъ мистеръ Джорджъ.

-- Но, Джорджъ, старикъ,-- спрашиваетъ мистриссъ Бэгнетъ, смотря на него съ величайшимъ вниманіемъ:-- что съ тобой сдѣлалось?

-- Что со мной сдѣлалось?

-- Да, ты такъ блѣденъ, Джорджъ... ты не похожъ на себя и кажешься такимъ разстроеннымъ. Не правда ли Бэгнетъ?

-- Джорджъ,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ:-- отвѣчай моей бабенкѣ, что съ тобой!

-- Право я не знаю,-- отвѣчаетъ кавалеристъ, проводя рукой по лицу:-- не знаю, что я блѣденъ; не знаю, что я разстроенъ, и мнѣ крайне жаль, если это правда. Впрочемъ, вотъ въ чемъ дѣло: мальчикъ, котораго я принялъ къ себѣ, умеръ вчера вечеромъ, и это сильно огорчило меня.

-- Бѣдненькій!-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ съ чувствомъ материнскаго сожалѣнія.-- Такъ онъ умеръ? Какая жалость!

-- Я не хотѣлъ говорить объ этомъ, потому что въ день рождегія о подобныхъ вещахъ не говорятъ; я не успѣлъ присѣсть, а ужь вы и выпытали изъ меня. Я бы въ минуту поправился,-- продолжаетъ кавалеристъ, принуждая себя говорить веселѣе: -- но вы такъ скоры, мистриссъ Бэгнеть.

-- Правда твоя! Моя бабенка,-- говорятъ мистеръ Бэгнетъ:-- скора... какъ порохъ.

-- И что еще больше, сегодня ея день рожденія, такъ мы ужъ и подсядемъ къ ней,-- замѣчаетъ мистеръ Джорджъ.-- Вотъ видите ли, я принесъ вамъ маленькую брошку. Вещица пустая, да знаете, я дарю ее отъ сердца. Только и есть въ ней хорошаго, мистриссъ Бэгнетъ, одно мое усердіе.

Мистеръ Джорджъ представляетъ свой подарокъ, который вызываетъ рукоплесканія, восторгъ и прыганье со стороны молодежи и особенный родъ почтительнаго восхищенія со стороны мистера Бэгнета.

-- Старуха,-- говоритъ онъ.-- Скажи мое мнѣніе объ этомъ!

-- Да это просто чудо, Джорджъ,-- восклицаетъ мистриссъ Бэгнетъ.-- Это прекраснѣйшая вещь, какой я никогда не видывала!

-- Хорошо!-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ: -- это мое мнѣніе.

-- Какъ это мило, Джорджъ,-- продолжаетъ мистриссъ Бэгнетъ, поворачивая брошку на всѣ стороны и отдаляя ее отъ себя на длину руки:-- мнѣ кажется, ужъ это слишкомъ хорошо для меня.

-- Худо!-- замѣчаетъ мистеръ Бэгнетъ:-- это не мое мнѣніе.

-- Какъ бы то ни было, сотня тысячъ благодарностей тебѣ, старый товарищъ, говоритъ мистриссъ Бэгнетъ, протягивая руку мистеру Джорджу, и глаза ея искрятся отъ удовольствія:-- и хотя въ отношеніи къ тебѣ, Джорджъ, я бываю иногда сварливой женой солдата, но на самомъ-то дѣлѣ мы такіе задушевные друзья, какихъ мало найдется на свѣтѣ. Теперь пожалуйста, Джорджъ, для счастья пришпиль ее къ себѣ.

Дѣти обступаютъ Джорджа посмотрѣть, какъ это выглянетъ, мистеръ Бэгнетъ тоже смотритъ черезъ голову молодого Вулича съ такимъ чисто деревяннымъ любопытствомъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, съ такимъ дѣтскимъ удовольствіемъ, что мистриссъ Бэгнетъ не можетъ удержаться, чтобъ не захохотать отъ чистаго сердца и не сказать:

-- О, Бакаутъ, Бакаутъ, какой ты славный малый!

Между тѣмъ кавалеристъ никакъ не можетъ пришпилить брошки. Его рука трясется, онъ становится нервнымъ и брошка выпадаетъ изъ руки.

-- Кто бы повѣрилъ этому?-- говорятъ онъ, подхватя ее налету и оглянувшись во всѣ стороны,-- Какой я, право, неловкій! Не могу даже справиться съ этой бездѣлушкой!

Мистриссъ Бэгнетъ заключаетъ, что въ подобныхъ случаяхъ кромѣ трубки табаку нѣтъ лучшаго средства, и въ мгновеніе ока пришпиливаетъ брошку къ себѣ на грудь, заставляетъ кавалериста занять его обычное мѣсто, и трубки приводятся въ дѣйствіе.

-- Если и это тебѣ не поможетъ,-- говоритъ она:-- такъ стоитъ только припомнить былое и настоящее, и тогда эти два средства непремѣнно должны помочь.

-- Самъ хорошо такъ говоритъ,-- отвѣчаетъ Джорджъ:-- я знаю, это очень хорошо. Такъ ли, нѣтъ ли, а я вамъ вотъ что скажу:-- черныя думы начинаютъ преодолѣвать меня. Ну хоть бы взять вотъ этого бѣдняка. Вѣдь, право, мнѣ грустно было видѣть, какъ онъ умиралъ, и еще грустнѣе было не имѣть возможности помочь ему.

-- Полно, полно, Джорджъ! Что ты хочешь сказать этимъ? Вѣдь ты помогъ ему? Ты пріютилъ его?

-- Пріютить-то пріютилъ, да этого мало. Я хочу сказать, мистриссъ Бэгнетъ, онъ былъ у меня и умиралъ въ такомъ невѣжествѣ, что не умѣлъ отличить правой руки отъ лѣвой. А ужъ онъ слишкомъ далеко зашелъ, чтобы помочь ему въ этомъ

-- Ахъ, бѣдный, бѣдный!-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ.

-- Потомъ,-- говоритъ кавалеристъ, все еще не закуривая трубки и проводя тяжелой рукой по своимъ волосамъ:-- это обстоятельство привело мнѣ на умъ, Гридли. Куда какъ худо было и его положеніе, да только совсѣмъ въ другомъ родѣ. Эти два лица смѣшались у меня въ умѣ съ безчувственнымъ старымъ бездѣльникомъ, который имѣлъ дѣло и съ тѣмъ, и съ другимъ. Только подумаешь объ этомъ ржавомъ карабинѣ -- ржавомъ, начиная съ ложи до ствола, неподвижно стоящемъ въ углу, тяжеломъ, холодномъ, принимающемъ все такъ равнодушно, только подумаешь объ этомъ, я, увѣряю васъ, сердце такъ и обольется кровью.

-- Мой совѣтъ такой,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ:-- закурить трубку и не думать объ этомъ. Оно и здорово, и утѣшительно, и вообще полезно.

-- Вы правду говорите,-- отвѣчаетъ кавалеристъ:-- дѣйствительно, я закурю.

И онъ закуриваетъ, хотя все еще удерживаетъ на лицѣ своемъ угрюмость, которая производить непріятное впечатлѣніе на молодыхъ Бэгнетовъ и даже, заставляетъ мистера Бэгнета отложить церемонію тоста за здоровье мистриссь Бэгнетъ, при подобныхъ случаяхъ провозглашаемаго имъ самимъ съ особенною краснорѣчивостью. Но когда дѣвочки кончили составлять такъ называемую мистеромъ Бэгнетомъ "микстуру", и когда въ трубкѣ Джорджа загорѣлся яркій огонекъ, мистеръ Бэгнетъ считаетъ долгомъ приступить къ этому тосту. Онъ обращается ко всей компаніи съ слѣдующими выраженіями:

-- Джорджъ, Вуличъ, Квебека, Мальта! Сегодня день ея рожденія. Повеселимтесь. Такой радости не скоро дождешься. Итакъ, за здоровье!

Тостъ выпить съ энтузіазмомъ и мистриссъ Бэгнетъ выражаетъ свою благодарность рѣчью, которая по краткости своей вполнѣ соотвѣтствуетъ рѣчи мистера Бэгнета. Этотъ образецъ извѣстнаго краснорѣчія ограничивается тремя словами: "И вамъ всякаго счастья!", причемъ старая бабенка киваетъ каждому головой и принимаетъ умѣренный глотокъ микстуры, и это, въ настоящемъ случаѣ, сопровождаетъ совершенно неожиданнымъ восклицаніемъ: "Что это за человѣкъ!"

Въ эту самую минуту, къ величайшему удивленію маленькаго общества, въ двери комнаты заглядываетъ какой-то человѣкъ. Это человѣкъ съ проницательнымъ взглядомъ, живой, развязный человѣкъ; онъ понимаетъ выраженіе взглядовъ, устремленныхъ на него, понимаетъ ихъ всѣ вмѣстѣ и каждый порознь, и черезъ это онъ становится замѣчательнымъ человѣкомъ.

-- Джорджъ,-- говоритъ человѣкъ, кивая головой: -- какъ ты поживаешь?

-- А, да это Боккетъ!-- восклицаетъ мистеръ Джорджъ.

-- Да,-- отвѣчаетъ человѣкъ, входя въ дверь и затворяя ее.-- Проходилъ по здѣшней улицѣ и остановился у окна этой лавки посмотрѣть на музыкальные инструменты: пріятель мой нуждается въ подержаной віолончели хорошаго тона,-- остановился и увидѣлъ здѣсь пирушку; мнѣ показалось, какъ будто и ты сидишь здѣсь въ углу; дай загляну, я думаю, и не ошибся. Ну, что, Джорджъ, какъ идутъ дѣла твои въ настоящую минуту? Хорошо, да? И ваши, ма'мъ? И ваши, хозяинъ? Ахъ, Боже мой!-- восклицаетъ мистеръ Боккетъ, раскрывая свои объятія:-- да здѣсь и дѣти есть! Вотъ ужъ ничѣмъ такъ не одолжите меня, какъ только дѣтьми! Поцѣлуйте меня, мои милочки. Нѣтъ нужды спрашивать, кто вашъ отецъ и мать. Въ жизнь мою не видывалъ такого сходства!

Мистеръ Боккетъ, радушно принятый, садится подлѣ Джорджа и беретъ Квебеку и Мальту къ себѣ на колѣни.

-- Какія маленькія, хорошенькія,-- говоритъ мистеръ Боккетъ:-- ну, поцѣлуйте меня еще разочекъ; это мое единственное наслажденіе, на которое я нападаю съ жадностью. Ахъ, Боже мой, да какими вы кажетесь здоровенькими! А сколько лѣтъ, ма'мъ, этимъ двумъ малюткамъ? Съ своей стороны я бы положилъ имъ около восьми и десяти.

-- Вы почти отгадали,-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ.

-- Любя такъ дѣтей, я почти всегда отгадываю,-- отвѣчаетъ мистерь Боккетъ.-- У моего пріятеля ихъ девятнадцать, ма'мъ, всѣ отъ одной матери, и она такъ свѣжа и такъ румяна, какъ ясное утро. Не такъ, впрочемъ, здорова, какъ вы, но, клянусь честью, близко того! А какъ это называется, моя шалунья?-- продолжаетъ мистеръ Боккетъ, трепля Мальту за щечки:-- это называется персиками. Ахъ, ты моя милочка. Ну, а какъ ты думаешь о своемъ отцѣ? Какъ ты думаешь, отрекомендуетъ-ли онъ мнѣ подержанную віолончель хорошаго тона для пріятеля мистера Боккета? Меня зовутъ Боккетъ. Не правда-ли. какое смѣшное имя? {Bucket -- боккетъ по англ. ведро.}

Эти ласки совершенно выиграли расположеніе родителей въ пользу гостя. Мистриссъ Бэгнетъ забываетъ торжественность дня до того, что сама набиваетъ трубку, наливаетъ стаканъ для мистера Боккета и сама подноситъ ему. Она бы рада была принять такого пріятнаго человѣка, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ; но такъ какъ онъ другъ Джорджа, то она въ особенности рада видѣть его у себя въ этотъ вечеръ, потому что Джорджъ сегодня что-то очень не въ духѣ.

-- Не въ духѣ?-- восклицаетъ мистеръ Боккетъ.-- Я никогда ничего подобнаго не слышалъ! Что съ тобой, Джорджъ? Не думаешь-ли и мнѣ сказать, что ты не въ духѣ? Да и почему ты долженъ быть не въ духѣ? Вѣрно у тебя нѣтъ ничего такого на душѣ, что бы могло безпокоить тебя?

-- Особеннаго нѣтъ ничего,-- отвѣчаетъ кавалеристъ.

-- Я долженъ такъ думать,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ.-- Что бы такое могло быть у тебя на душѣ! Неужели и эти малютки тоже имѣютъ что-нибудь на душѣ? Нѣтъ; теперь они ничего не имѣютъ, а современемъ, конечно, каждая будетъ имѣть на душѣ своей какого-нибудь молодца и будетъ приводить его въ уныніе. Я не отгадчикъ, ма'мъ; но смѣю сказать вамъ, что это непремѣнно такъ будетъ.

Мистриссъ Бэгнетъ, совершенно очарованная, полагаетъ, что и мистеръ Боккетъ имѣетъ семейство.

-- Повѣрите-ли, ма'мъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ: -- вѣдь у меня нѣтъ его. Моя жена и постоялецъ составляютъ все мое семейство. Мистриссъ Боккетъ такъ же любитъ дѣтей, какъ и я, и также желаетъ имѣть ихъ; но нѣтъ, какъ нѣтъ. Ужъ, вѣрно, такъ и быть тому. Земныя блага распредѣляются неравномѣрно, и человѣкъ не долженъ сѣтовать на это... Какой чудесный у васъ дворикъ, ма'мъ. Есть выходъ изъ него?

Выхода изъ дворика нѣтъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ нѣтъ?-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- А мнѣ показалось, какъ-будто здѣсь долженъ быть выходъ. Не знаю, право, видывалъ-ли я когда-нибудь дворикъ, который бы такъ нравился мнѣ. Позвольте мнѣ взглянуть на него? Благодарю васъ. Да, теперь я вижу, что выхода тутъ нѣтъ. Какой славный, какой пропорціональный дворикъ.

Окинувъ проницательнымъ взглядомъ весь дворикъ, мистеръ Боккетъ возвращается къ стулу подлѣ своего пріятеля и очень ласково хлопаетъ мистера Джорджа по плечу.

-- Ну, что, Джорджъ, какъ ты теперь чувствуешь себя?

-- Какъ нельзя лучше,-- отвѣчаетъ кавалеристъ.

-- Вотъ это по твоему,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- А къ чему тебѣ быть иначе? Мужчина съ твоей прекрасной наружностью и твоимъ здоровьемъ не имѣетъ права быть не въ духѣ. Это не такая грудь, ма'мъ, чтобы ей быть не въ духѣ. Вѣдь у тебя, Джорджъ, нѣтъ ничего такого на душѣ, да и что бы могло быть у тебя на душѣ!

Какъ-то особенно распространяясь насчетъ этой фразы, употребляя всю силу и разнообразіе своихъ разговорныхъ способностей, мистеръ Боккетъ раза два или три заговариваетъ о трубкѣ, которую закуриваетъ, и притомъ съ такимъ внимательнымъ лицомъ, которое принадлежитъ только ему одному. Впрочемъ, солнце его любезности скоро освобождается отъ этого кратковременнаго затменія, и снова сіяетъ попрежнему.

-- А это, вѣрно, вашъ братецъ, мои милыя?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ, обращаясь съ этимъ вопросомъ къ Квебекѣ и Мальтѣ по адресу молодого Вулича.-- И какой славный братецъ... пасынокъ! Я говорю такъ, потому что онъ слишкомъ старъ, чтобы быть вашимъ сыномъ, ма'мъ.

-- Извините, сэръ; я могу представить вамъ доказательство, что это мой кровный сынъ,-- отвѣчаетъ мистриссъ Бэгнетъ, смѣясь.

-- Вы удивляете меня! Впрочемъ, онъ очень похожъ на васъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Ахъ, Боже мой! Да онъ удивительно похожъ на васъ! А вотъ здѣсь, надъ бровями, то есть весь лобъ до волосъ, чисто какъ у батюшки!

Мистриссъ Боккетъ сравниваетъ лица, прищуривъ одинъ глазъ, между тѣмъ, какъ мистеръ Бэгнетъ куритъ свою трубку съ безпредѣльнымъ удовольствіемъ.

Это самый удобнѣйшій случай для мистриссъ Бэгнетъ увѣдомить его, что мальчикъ крестникъ Джорджа.

-- Крестникъ Джорджа?-- повторяетъ мистеръ Боккетъ съ чрезвычайнымъ чистосердечіемъ.-- Такъ я еще разъ долженъ пожать руку крестнику Джорджа. Крестный отецъ и крестникъ дѣлаютъ честь другъ другу. А что вы намѣрены сдѣлать изъ него? Не оказываетъ-ли онъ наклонностей къ какому-нибудь музыкальному инструменту?

Мистеръ Бэгнетъ вдругъ вмѣшивается въ разговоръ.

-- Играетъ на флейтѣ... отлично.

-- Повѣрите-ли вы мнѣ,-- говоритъ Боккетъ, какъ будто пораженный случайнымъ стеченіемъ обстоятельствъ:-- вѣдь будучи мальчикомъ, я самъ игралъ на флейтѣ? Не то, что, знаете, я разыгрывалъ по нотамъ, какъ, я полагаю, играетъ онъ, а такъ -- на слухъ. Ахъ, Боже ной! "Британскіе гренадеры", вотъ пѣсенка, которая разогрѣетъ хоть какое угодно холодное англійское сердце! Нельзя-ли сыграть намъ "Британскіе гренадеры", любезный мой?

Ничего не могло быть пріятнѣе для маленькаго кружка, какъ это предложеніе молодому Вуличу, который немедленно приноситъ свою флейту и начинаетъ играть эту мелодію, во время исполненія которой мистеръ Боккетъ до-нельзя одушевленный, бьетъ тактъ и ни разу не пропускаетъ случая повторить громогласный припѣвъ: "Бри-тан-скі-е гренадеры!" Короче, онъ выказываетъ столько музыкальнаго вкуса, что мистеръ Бэгнетъ отнимаетъ трубку отъ губъ и рѣшается выразить свое убѣжденіе, что мистеръ Боккетъ долженъ быть пѣвецъ. Мистеръ Боккетъ принимаетъ этотъ гармоническій упрекъ очень скромно, признаваясь при этомъ, что когда-то онъ дѣйствительно пѣлъ немного, но собственно для выраженія своихъ душевныхъ ощущеній, вовсе не имѣя тщеславной, идеи пѣть для удовольствія друзей; и его просятъ пропѣть что-нибудь. Не желая разстроить удовольствія общества, онъ соглашается и поетъ: "Повѣрьте мнѣ, если всѣ плѣнительныя прелести". Эта баллада,-- говоритъ онъ, обращаясь къ мистриссъ Бэгнетъ, по его мнѣнію, была самая могущественная его союзница въ завоеваніи дѣвственнаго сердца мистриссъ Боккетъ и заставила ее выдти за него.

Блистательный незнакомецъ составляетъ такую новую и пріятную черту въ вечернемъ собраніи, что мистеръ Джорджъ, который не выказалъ особеннаго удовольствія при его появленіи, начинаетъ, вопреки самому себѣ, гордиться имъ. Онъ такъ любезенъ, такъ находчивъ къ поддержанію пріятной бесѣды, что одного уже этого достаточно было, чтобы свести съ нимъ знакомство. Мистеръ Бэгнетъ, послѣ второй трубки, до такой степени постигаетъ всю важность такого знакомства, что убѣдительно проситъ его пожаловать и на слѣдующій день рожденія старой бабенки. Если что-нибудь могло еще сильнѣе упрочить уваженіе мистера Боккета къ семейству Бэгнета, такъ это открытіе причины такого празднества. Онъ пьетъ за здоровье мистриссъ Бэгнетъ съ удовольствіемъ, доходящимъ до восторга, принимаетъ болѣе чѣмъ съ благодарностью предложеніе пировать въ такой день, имѣющій придти черезъ двѣнадцать мѣсяцевъ, записываетъ на память число этого дня въ свой черный бумажникъ, съ длиннымъ ремнемъ для застежки, и выражаетъ надежду, что мистриссъ Боккетъ и мистриссъ Бэгнетъ сдѣлаются къ тому времени настоящими сестрами. Онъ часто говаривалъ самому себѣ, что значитъ общественная жизнь безъ частныхъ дружескихъ отношеній? На своемъ скромномъ пути онъ, конечно, человѣкъ общественный, но совсѣмъ уже не тотъ онъ человѣкъ въ той сферѣ, гдѣ окружаетъ его счастье. А это счастье, должно отыскивать въ предѣлахъ домашняго благополучія.

При этихъ обстоятельствахъ весьма естественно онъ долженъ въ свою очередь вспомнить о пріятелѣ, которому онъ обязанъ за столь лестное знакомство. И онъ вспоминаетъ о немъ. Онъ ни на шагъ не отходитъ отъ него. Какой бы ни быль предметъ разговора, онъ не спускаетъ съ него нѣжнаго взора. Онъ вызывается проводить его до дому. Онъ интересуется даже его сапогами, и очень внимательно разсматриваетъ ихъ въ то время, какъ мистеръ Джорджъ сидитъ, скрестивъ ноги, и курить въ углу камина.

Наконецъ, мистеръ Джорджъ встаетъ, чтобы уйти. Въ тотъ же моментъ мистеръ Боккетъ, съ тайнымъ сочувствіемъ дружбы, также встаетъ. Онъ еще разъ восхищается дѣтьми, цѣлуетъ всѣхъ до послѣдняго и вспоминаетъ порученіе, которое онъ взялся исполнить для отсутствующаго друга.

-- Ну, а что же вы скажете насчетъ віолончели? Можете-ли вы порекомендовать мнѣ подобную вещь?

-- Хоть нѣсколько дюжинъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Бэгнетъ.

-- Премного обязанъ вамъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, сжимая руку хозяину дома.-- Вы, какъ говорится, истинно другъ въ нуждѣ. Не забудьте только хорошаго тона. Мой другъ чертовски разборчивъ въ этомъ отношеніи. Отлично играетъ. Какъ начнетъ выпиливать Моцарта и Генделя и другихъ великановъ въ этомъ родѣ, такъ что вашъ добрый работникъ! И пожалуйста,-- говоритъ мистеръ Боккетъ разсудительнымъ и въ своемъ родѣ особеннымъ тономъ:-- вы, пожалуйста, не затрудняйтесь въ назначеніи цѣны. Для моего пріятеля я не хочу платить слишкомъ дорого; но вмѣстѣ съ тѣмъ хочу, чтобы вы назначили приличные проценты и вознаградили себя за потерю времени. Вѣдь это въ своемъ родѣ торговая сдѣлка. Каждый долженъ жить и, слѣдовательно, не долженъ упускать изъ виду своихъ выгодъ.

Мистеръ Бэгнетъ качаетъ головой старой бабенкѣ, какъ будто говоря ей: "что за сокровище этотъ человѣкъ!"

-- Можетъ статься, я скоро загляну къ вамъ, положимъ, хоть завтра, такъ... часу въ одиннадцатомъ. Быть можетъ, вы скажете мнѣ цѣны нѣсколькихъ віолончелей хорошаго тона?-- говоритъ мистеръ Боккетъ.

Ничего не можетъ быть легче. Мистеръ и мистриссъ Бэтетъ оба вызываются доставить требуемое свѣдѣніе и даже намекаютъ другъ другу о возможности представить на выборъ цѣлую коллекцію віолончелей.

-- Благодарю васъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ:-- благодарю насъ. Спокойной ночи, ма'мъ. Спокойной ночи, мистеръ Бэгнегъ. Спокойной ночи, малютки. Премного обязанъ вамъ за одинъ изъ пріятнѣйшихъ вечеровъ, которые когда-либо проводилъ я въ своей жизни.

Напротивъ того, они сами премного обязаны ему за удовольствіе, которое онъ доставилъ имъ своимъ присутствіемъ, и такимъ образомъ они разстаются съ искреннимъ желаніемъ счастія той и другой сторонѣ.

-- Теперь, Джорджъ, старый пріятель мой,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, взявъ его за руку при выходѣ изъ лавки:-- пойдемъ!

Въ то время, какъ они идутъ по маленькой улицѣ, и Бэгнетъ останавливается на минуту у дверей, чтобъ проводить ихъ взорами, мистриссъ Бэгнетъ замѣчаетъ достойному Бакауту, что мистеръ Боккетъ, какъ кажется, души не чаетъ въ Джорджѣ.

Сосѣднія улицы очень узки и очень дурно вымощены, такъ что совершенно неудобно идти вдвоемъ рука въ руку. Поэтому мистеръ Джорджъ вскорѣ предлагаетъ идти поодиночкѣ. Но мистеръ Боккетъ никакъ не можетъ рѣшиться покинуть руку пріятеля.

-- Пройдемъ еще съ полминуты,-- говоритъ Боккетъ:-- мнѣ нужно поговорить съ тобой.

И вслѣдъ за этимъ онъ круто поворачиваетъ его въ гостиницу, вводитъ въ отдѣльную комнату, поворачивается къ нему лицомъ и спиной своей упирается въ дверь.

-- Ну, Джорджъ,-- говоритъ онъ:-- дружба дружбой, а служба службой. Я не люблю мѣшать дѣла съ бездѣльемъ. Сегодня вечеромъ я по возможности старался, чтобы семейныя дѣла шли пріятнѣйшимъ образомъ; ты можешь судить, правду ли я говорю, или нѣтъ. Теперь, Джорджъ, ты долженъ считать себя подъ арестомъ.

-- Подъ арестомъ? За что?-- отвѣчаетъ кавалеристъ, пораженный какъ громомъ.

-- Ты самъ очень хорошо знаешь, Джорджъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ и, чтобы придать болѣе серьезное значеніе своему объясненію, направляетъ на Джорджа свой жирный указательный палецъ:-- ты самъ очень хорошо знаешь, Джорджъ, что обязанность -- это одна вещь, а дружба -- другая. Моя обязанность состоитъ въ томъ, чтобы предупредить тебя, что всякое замѣчаніе съ твоей стороны будетъ принято къ свѣдѣнію и можетъ послужитъ оружіемъ противъ тебя. Поэтому, Джорджъ, будь остороженъ въ словахъ. Ты вѣдь вѣрно ничего не слышалъ объ убійствѣ?

-- Обь убійствѣ!

-- Послушай, Джорджъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, дѣйствуя своимъ пальцемъ самымъ вразумительнымъ образомъ:-- держи въ умѣ своемъ, что я сказалъ тебѣ. Я тебя ни о чемъ не спрашиваю. Ты сегодня былъ въ уныломъ расположеніи духа. Все же я говорю, ты вѣдь вѣрно ничего не слышалъ объ убійствѣ.

-- Нѣтъ. Гдѣ совершилось это убійство?

-- Смотри, Джорджъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ:-- не вздумай убѣжать, не посрами себя. Я хочу сказать, для чего ты мнѣ нуженъ. Убійство совершилось въ Линкольнинскихъ Поляхъ, убили джентльмена, по имени Толкинхорнъ. Его застрѣлили вчера вечеромъ. Вотъ для чего ты мнѣ нуженъ.

-- Боккетъ! Возможно ли это, что мистера Толкинхорна убили, и вы подозрѣваете меня?

-- Джорджъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ, дѣйствуя попрежнему указательнымъ пальцемъ:-- это очень возможно, потому что это истина. Преступленіе совершено вчера въ десять часовъ вечера. Теперь, ты знаешь, гдѣ ты былъ вчера вечеромъ въ десять часовъ и, безъ сомнѣнія, будешь въ состояніи доказать это.

-- Вчера вечеромъ?.. Вчера вечеромъ?-- повторяетъ кавалеристъ задумчиво, и воспоминаніе какъ молнія блеснуло въ его головѣ.-- Праведное небо, вчера вечеромъ я былъ тамъ!

-- Мнѣ такъ и говорили, Джорджъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ весьма протяжно.-- Я такъ и думалъ. Мнѣ говорили тоже, что ты очень часто бывалъ тамъ. Тебя видѣли частенько въ тѣхъ мѣстахъ, тебя часто слышали, какъ ты ссорился съ нимъ, и это все можетъ быть -- замѣть я не говорю, что это совершенно такъ, но что это весьма можетъ быть -- можетъ быть также и то, что онъ называлъ тебя угрожающимъ, готовымъ на всякое преступленіе, опаснымъ человѣкомъ.

Кавалеристъ испускаетъ тяжелый вздохъ, какъ будто онъ готовъ быль согласиться съ этимъ, еслибъ только могъ говорить.

-- Такъ вотъ что, Джорджъ,-- продолжаетъ мистеръ Боккетъ, опуская на столъ свою шляпу съ такимъ видомъ, какъ будто онъ вовсе не зналъ другого занятія, кромѣ занятія обойщика:-- мое желаніе заключается въ томъ, какъ оно и заключалось въ теченіе всего вечера, чтобы вести дѣла пріятнымъ образомъ. Я скажу тебѣ откровенно: сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, назначилъ награду во сто гиней тому, кто отыщетъ убійцу. Ты и я всегда были въ хорошихъ отношеніяхъ; но я долженъ исполнить свой долгъ, и если придется получить тѣ сто гиней, то зачѣмъ же получитъ ихъ кто нибудь другой, а не я? Послѣ всего этого, мнѣ кажется, ты понимаешь, что я долженъ взять тебя... и чортъ возьми, если этого не сдѣлаю! Нужно ли позвать кого нибудь на помощь, или ты считаешь дѣло это рѣшеннымъ?

Мистеръ Джорджъ оправился и выпрямляется какъ солдатъ.

-- Пойдемте,-- говоритъ онъ:-- я готовъ!

-- Джорджъ,-- продолжалъ мистеръ Боккетъ: -- постой на минуту!

И съ пріемами обойщика, какъ будто кавалеристъ служилъ для него окномъ, на которое нужно навѣсить занавѣси, онъ вынимаетъ ручныя оковы.

-- Согласись, Джорджъ, вѣдь дѣло серьезное, и такова моя обязанность.

Кавалеристъ вспыхнулъ отъ сильнаго негодованія, и на минуту остается въ нерѣшимости; но потомъ протягиваетъ руки, складываетъ ладонь съ ладонью и говоритъ:

-- На, надѣвай!

Мистеръ Боккетъ надѣваетъ ихъ въ моментъ.

-- Какъ ты находишь ихъ? Не жмутъ ли? Если жмутъ, такъ скажи, потому что я хочу, сколько позволяетъ мой долгъ, вести дѣла свои пріятнѣйшимъ образомъ и на тотъ конецъ взялъ другую пару.

Замѣчаніе это онъ выражаетъ, какъ самый почтительный продавецъ, желающій выполнить заказъ аккуратно и къ совершенному удовольствію своего покупателя.

-- Значитъ, годятся и эти? И прекрасно! Видишь ли, Джорджъ (и онъ беретъ плащъ изъ утла и начинаетъ надѣвать его на плечи кавалериста), когда я уходилъ изъ дому, такъ позаботился пощадить твои чувства и нарочно принесъ эту вещь. Ну вотъ такъ! Никто и не увидитъ!

-- Никто, кромѣ меня,-- отвѣчаетъ кавалеристъ:-- сдѣлайте еще одолженіе, надвиньте мнѣ шляпу на глаза.

-- Въ самомъ дѣлѣ! Зачѣмъ? Вѣдь это будетъ жалко. Ты кажешься такимъ молодцомъ.

-- Но съ оковами на рукахъ я не смѣю взглянуть въ лицо добрыхъ людей,-- торопливо отвѣчалъ мистеръ Джорджъ.-- Ради Бога, надвиньте мнѣ шляпу.

Уступая такой убѣдительной просьбѣ, мистеръ Боккетъ, надѣваетъ свою шляпу и выводитъ свой призъ на улицы; кавалеристъ по обыкновенію идетъ твердо, хотя немного повѣсилъ голову, и мистеръ Боккетъ локтемъ своимъ указываетъ ему путь по улицамъ и переулкамъ.

L. Разсказъ Эсѳири.

Случилось такъ, что, по прибытіи моемъ домой изъ Дили, меня ожидало письмо отъ Кадди Джеллиби (такъ обыкновенно мы продолжали называть ее), которымъ она увѣдомляла меня, что ея здоровье, и безъ того уже слабое, сдѣлалось еще хуже. Она звала меня. Это была просто записка изъ нѣсколькихъ строкъ, написанная въ постели, въ которой лежала Кадди, и заключавшая въ себѣ другую записку отъ ея мужа, въ которой онъ повторялъ ея просьбу съ особенной заботливостью. Кадди была теперь матерью, а я воспріемницей такого бѣдненькаго ребенка, такого крошки съ старообразнымъ личикомъ, которое утопало въ кружевахъ маленькаго чепчика, и съ такими крошечными, худенькими ручками и длинными пальчиками, постоянно сжатыми въ кулачекъ подъ подбородкомъ. Онъ готовъ былъ лежать въ этомъ положеніи цѣлый день, съ своими блестящими пятнышками вмѣсто глазъ, и удивляться (какъ я обыкновенно воображала), какимъ это образомъ случилось, что онъ такой маленькій и слабенькій. При каждомъ движеніи онъ плакалъ, но во всякое другое время былъ такъ терпѣливъ, что, по видимому, его единственнымъ желаніемъ было лежать спокойно и думать. На его личикѣ обозначались маленькія черныя жилки, а подъ глазками синеватыя пятна, какъ слабыя напоминанія о чернильныхъ дняхъ бѣдной Кадди; все это вмѣстѣ для тѣхъ, кто не привыкъ видѣть такого крошки, служило весьма жалкимъ зрѣлищемъ.

Для Кадди было и того довольно, что она привыкла къ этой малюткѣ. Планы, которыми она облегчала свой недугъ, планы для воспитанія маленькой Эсѳири, для замужества маленькой Эееири и даже для своихъ собственныхъ преклонныхъ лѣтъ, когда она сдѣлается бабушкой маленькихъ Эсѳирей маленькой Эсѳири, выражали столько материнской нѣжности и преданности къ этому крошечному существу, составлявшему всю прелесть ея жизни, что я бы готова была передать нѣкоторые изъ нихъ сію минуту, еслибъ не вспомнила, что этимъ уклонилась бы отъ своего предмета.

Обращаюсь къ письму. Кадди имѣла о мнѣ какое-то суевѣрное понятіе, которое укрѣпилось въ душѣ ея съ той давнишней ночи, когда она спала, склонивъ голову ко мнѣ на колѣни. Она почти... мнѣ кажется, я должна сказать -- она совершенно была убѣждена, что я, находясь вблизи ея, сообщала ей особенное счастіе. Хотя это была ни болѣе ни менѣе какъ мечта признательной дѣвички, и мнѣ даже совѣстно упоминать о ней, но все же во время ея болѣзни эта мечта, казалось мнѣ, могла имѣть всю силу дѣйствительности. Поэтому, съ согласія моего опекуна, я отправилась къ Кадди на почтовыхъ; и она, и Принцъ приняли меня съ такимъ восторгомъ, что право я ничего подобнаго по видѣла.

На другой день я опять отправилась посидѣть къ ней, на другой день опять, и опять мнѣ не трудно было совершать эти поѣздки, стоило только встать пораньше, свести счеты и сдѣлать до отъѣзда распоряженія по хозяйству. Но, послѣ первыхъ трехъ визитовъ, мой опекунъ сказалъ сейчасъ послѣ моего пріѣзда:

-- Моя милая маленькая хозяюшка, вѣдь это никуда не годится. Безпрестанная капля воды камень долбитъ, а безпрестанная ѣзда совсѣмъ утомитъ нашу бабушку Дорденъ. Мы поѣдемъ въ Лондонъ на нѣкоторое время и займемъ тамъ нашу старую квартиру.

-- Но только не для меня, неоцѣненный опекунъ мой,-- сказала я:-- потому что я никогда не чувствую усталости.

А это дѣйствительно была строгая истина. Я была очень счастлива тѣмъ, что могла оказать пользу подругѣ.

-- Ну, такъ для меня,-- отвѣчалъ мой опекунъ:-- или для Ады, или наконецъ для насъ обоихъ. Вѣдь завтра, мнѣ кажется, чей-то день рожденія.

-- И мнѣ то же кажется,-- сказала я, цѣлуя мою милочку, которой завтра должно было исполниться двадцать одинъ годъ.

-- Прекрасно,-- замѣтилъ мой опекунъ полупріятно, полусерьезно:-- это чудесный случай къ тому; онъ доставитъ моей прекрасной кузинѣ маленькія хлопоты, по поводу утвержденія своей независимости, и сдѣлаетъ Лондонъ болѣе удобнымъ мѣстомъ для всѣхъ насъ. Итакъ мы ѣдемъ въ Лондонъ. Это дѣло рѣшенное; теперь вотъ еще что, въ какомъ положеніи оставила ты Кадди?

-- Въ весьма нехорошемъ. Я боюсь, что много пройдетъ времени, прежде чѣмъ она поправитъ свое здоровье и силы.

-- А какъ по твоему, велико это много?-- спросилъ мой опекунъ задумчиво.

-- Полагаю, нѣсколько недѣль.

-- Гм!

И онъ началъ ходить по комнатѣ, заложивъ руки въ карманы, показывая видъ, что это обстоятельство его безпокоитъ.

-- А какого ты мнѣнія объ ея докторѣ?.. Хорошій онъ докторъ?

Я считала долгомъ признаться, что ничего дурного въ немъ не замѣтила; но что Принцъ и я совѣтовались только вчера насчетъ того, нельзя ли пригласить другого доктора, чтобъ подтвердить его мнѣніе.

-- Такъ зачѣмъ же дѣло стало!-- возразилъ мой опекунъ поспѣшно:-- у насъ есть Вудкортъ.

Я не думала объ этомъ, и потому неожиданный намекъ моего опекуна изумилъ меня. Въ одинъ моментъ все, что имѣло связь съ именемъ мистера Вудкорта, пришло мнѣ на память и поставило меня въ затруднительное положеніе.

-- Надѣюсь, моя маленькая хозяюшка, ты не противъ него?

-- Противъ него, мой опекунъ! О, нѣтъ!

-- Ты думаешь, что и паціентка не будетъ также противъ этого?

Конечно, нѣтъ; я даже не сомнѣвалась, что она бы вполнѣ довѣрилась ему и полюбила бы его. Я сказала, что лично онъ не былъ чужимъ человѣкомъ для нея, потому что она видала его у миссъ Фляйтъ, которую пользовалъ онъ такъ великодушно.

-- Очень хорошо,-- сказалъ мой опекунъ -- Онъ былъ здѣсь сегодня, моя милая, и около этого же времени я увижусь съ нимъ завтра.

Я понимала изъ его разговора -- хотя я не знала какимъ образомъ, потому что она была спокойна, и потому еще, что мы вовсе не думали обмѣняться взглядами -- что моя милая, неоцѣненная подруга очень хорошо помнила, какъ крѣпко обняла мой станъ, когда Кадди принесла мнѣ простой, но милый прощальный сувениръ. Это принуждало меня почувствовать, что я должна сказать ей и сказать также Кадди, что мнѣ предстоитъ сдѣлаться полной и законной хозяйкой Холоднаго Дома, и что если я избѣгала этого признанія, то боялась въ моихъ собственныхъ глазахъ сдѣлаться менѣе достойною любви моего опекуна. Поэтому, когда мы пришли наверхъ и прождали, когда часы пробьютъ двѣнадцать, собственно съ тѣмъ, чтобъ я первая поздравила мою милочку съ днемъ ея рожденія. Пожелавъ исполненія всѣхъ ея желаній и прижавъ ее. къ сердцу, я представила ей, точно такъ какъ представляла себѣ, все благородство и великодушіе кузена Джона и весь запасъ счастія, который готовился собственно для меня. Еслибъ моя милочка любила меня въ одинъ разъ болѣе чѣмъ въ другой, то, конечно, въ этотъ вечеръ она любила меня больше, чѣмъ когда нибудь. Сознавая это, я приходила въ такой восторгъ, мнѣ такъ спокойно становилось на душѣ отъ одной мысли, что поступаю справедливо, отбросивъ эту неумѣстную скромность, такъ спокойно, что я чувствовала себя въ десять разъ счастливѣе прежняго. Конечно, нѣсколькими часами ранѣе я едва-ли считала это за скромность; но теперь, когда я уже сдѣлала этотъ поступокъ, мнѣ казалось, что я понимала свойство этой скромности гораздо лучше.

На другой день мы отправились въ Лондонъ. Старая квартира наша была не занята, я черезъ полчаса мы расположились въ ней такъ удобно, какъ будто никогда не выѣзжали изъ нея. Мистеръ Вудкортъ, для дня рожденія моей милочки, обѣдалъ съ нами, и мы были такъ веселы, какъ только можно быть при той пустотѣ между нами, которую мы всѣ замѣчали въ этотъ день чрезъ отсутствіе Ричарда. Послѣ этого въ теченіе нѣсколькихъ недѣль -- восьми или девяти, сколько мнѣ помнится -- я проводила большую часть времени съ Кадди, и слѣдствіемъ того было, что я меньше видѣла Аду, чѣмъ во всякое другое время, кромѣ того, когда я сама была нездорова. Она часто приходила къ Кадди; но тамъ главная обязанность наша состояла въ томъ, чтобъ развлекать и забавлять больную, такъ что намъ ни разу не приходилось откровенно поговорить другъ съ другомъ. Мы тогда только и встрѣчались всѣ вмѣстѣ, когда я вечеромъ приходила домой; а такъ какъ страданія Кадди не давали ей покою, поэтому я часто оставалась ухаживать за ней и по ночамъ.

При той любви, какую питала Кадди къ своему мужу и къ крошечной малюткѣ, и при томъ желаніи благополучія въ домѣ,-- о, какимъ добрымъ созданіемъ казалась она! Такъ непричудлива, такъ терпѣлива, такъ заботлива о своемъ маленькомъ семействѣ, такъ боязлива касательно того, что безпокоитъ другихъ, такъ сострадательна къ трудамъ своего мужа, которому никто не помогалъ, такъ внимательна къ комфорту стараго мистера Торвидропа, что, право, такихъ прекрасныхъ качествъ въ ней до этой поры я не замѣчала. И мнѣ такъ странно было видѣть, что ея блѣдное лицо и слабая фигура должны лежать день за днемъ тамъ, гдѣ танцы, можно сказать, были ежедневнымъ занятіемъ, гдѣ скрипка и ученицы начинали пищать и стучать съ самаго ранняго утра, и гдѣ неуклюжій мальчишка вальсироваль на кухнѣ цѣлые послѣобѣда.

По просьбѣ Кадди я приняла на себя главный присмотръ за ея комнатой, убрала ее, передвинула Кадди вмѣстѣ съ ея кроватью въ болѣе свѣтлый, прохладный и веселый уголъ, чѣмъ она до этого занимала, и послѣ того каждый день, когда все приведено было въ надлежащій порядокъ, я обыкновенно клала мою маленькую тезку къ ней на руки и садилась на кровать или говорить, или работать, или читать. Вотъ въ одинъ-то изъ этихъ спокойныхъ часовъ я и разсказала Кадди о Холодномъ Домѣ.

Кромѣ Ады больную посѣщали и другіе. Въ главѣ первыхъ посѣтителей былъ Принцъ, который отрывался отъ своихъ класныхъ занятій, тихо входилъ, тихо садился, и на лицѣ его выражалось нѣжное безпокойство за Кадди и за малютку. Каково бы ни было состояніе здоровья Кадди, она постоянно увѣряла Принца, что ей лучше, а я, да проститъ мнѣ небо! постоянно подтверждала ея увѣренія. Это приводило Принца въ такое пріятное расположеніе духа, что иногда онъ вынималъ изъ кармана маленькую скрипку и бралъ на ней нѣсколько аккордовъ, чтобъ позабавить крошку, но я не думаю, чтобъ это забавляло ее хоть сколько нибудь; мнѣ кажется, что моя крошечная тезка вовсе не замѣчала этого.

Вторымъ лицомъ изъ посѣтителей была мистриссъ Джеллиби. Она случайно заходила въ своемъ растрепанномъ видѣ, садилась и спокойно смотрѣла въ даль, разстилавшуюся, повидимому, на безконечное множество миль за ея внучкой, какъ будто все ея вниманіе поглощалось борріобулкой, недавно родившейся на ея родныхъ берегахъ. Съ такими же свѣтлыми глазами, такая же спокойная, такая же неопрятная, она скажетъ бывало: "ну что, Кадди, какъ тебѣ сегодня?" и потомъ начнетъ нѣжно улыбаться, не обращая ни малѣйшаго вниманія на отвѣтъ, или начнетъ плѣнительно заниматься вычисленіемъ числа писемъ, которыя она получила въ тотъ день, и на которыя отвѣчала, или предаваться созерцаніямъ по поводу кофе -- производительной силы борріобульской почвы. И это она постоянно дѣлала съ такимъ спокойнымъ презрѣніемъ къ нашей ограниченной сферѣ дѣйствія, что выразить его нѣтъ никакой возможности.

Третьимъ посѣтителемъ былъ старикъ мистеръ Торвидропъ, который съ утра и до вечера, съ вечера и до утра былъ предметомъ безчисленныхъ предосторожностей. Если ребенокъ начиналъ плакать, то бѣдненькаго едва не задушали изъ опасенія, что шумъ потревожитъ его. Если ночью требовалось поправить огонь въ каминѣ, то это дѣлалось почти крадучи, чтобъ не потревожить его сна. Если Кадди хотѣла позволить себѣ маленькій комфортъ, какой дозволяло ихъ ограниченное помѣщеніе, она прежде всего справлялась, не нуждался ли и онъ въ этомъ комфортѣ. Взамѣнъ за такое вниманіе, онъ заходилъ къ Кадди разъ въ день, благословляя ее, оказывая снисхожденіе и покровительство и разливая на всю комнату свѣтъ своего присутствія, такъ что изъ всего этого я бы могла заключить, что онъ былъ истиннымъ покровителемъ и благодѣтелемъ Кадди.

-- Моя Каролина,-- говорилъ онъ, приближаясь къ ней на столько, сколько требовалось, чтобъ наклониться надъ ней.-- Скажи мнѣ, лучше ли тебѣ сегодня?

-- О, гораздо лучше; благодарю васъ, мистеръ Торвидропъ,-- отвѣчала Кадди.

-- Восхищенъ этимъ! Очарованъ! Наша неоцѣненная миссъ Соммерсонъ! Неужели усталость не производитъ на нее своего пагубнаго вліянія?

И при этомъ онъ приподнималъ брови и посылалъ мнѣ съ пальцевъ летучій поцѣлуй; впрочемъ я съ удовольствіемъ могу сказать, что онъ почти совсѣмъ прекратилъ оказывать мнѣ свое особенное вниманіе, съ тѣхъ поръ, какъ лицо мое потеряло прежній свой видъ.

-- Нисколько,-- увѣряла его я.

-- Очаровательно! Мы должны поберечь нашу милую Каролину, миссъ Соммерсонъ. Мы ничего не должны щадить для ея выздоровленія. Мы должны лелѣять ее. Милая моя Каролина (и онъ обратился къ своей невѣсткѣ съ видомъ безпредѣльнаго великодушія и покровительства), не отказывай себѣ ни въ чемъ, душа моя. Придумывай себѣ желанія и удовлетворяй ихъ, моя дочь. Все, что заключаетъ этотъ домъ, все, что заключаетъ моя комната,-- все, все къ твоимъ услугамъ, моя милая. Пожалуйста, прибавлялъ онъ иногда въ порывѣ желанія высказать свою прекрасную осанкт и изящныя манеры:-- пожалуйста, я прошу тебя Каролина, не обращай вниманія на мои скромныя требованія, если они въ то же время мѣшаютъ удовлетворенію твоихъ собственныхъ потребностей. Твои нужды важнѣе моихъ.

Онъ присвоилъ прекрасной осанкѣ и изящнымъ манерамъ такое важное значеніе, что мнѣ нѣсколько разъ случалось видѣть, какъ Кадди и ея мужъ заливались слезами при этихъ отеческихъ самопожертвованіяхъ.

-- Нѣтъ, мои милые,-- возражалъ онъ (и когда я видѣла, какъ тоненькая ручка Кадди обнимала его жирную шею, я готова была тоже залиться слезами, хотя совершенно отъ другихъ причинъ):-- нѣтъ, нѣтъ! я далъ обѣщаніе никогда не оставлять васъ. Будьте добры и почтительны ко мнѣ, больше я ничего не требую. А теперь да благословить васъ небо, а я иду въ паркъ.

Вслѣдъ затѣмъ ему предстояло подышать чистымъ воздухомъ и возбудить аппетитъ къ обѣду въ его любимомъ отелѣ, мнѣ кажется, что я вовсе не осуждаю мистера Торвидропа; впрочемъ, я не видѣла съ его стороны поступковъ лучше тѣхъ, которые такъ вѣрно изобразила, кромѣ только того развѣ, что онъ очень привязался къ Пипи и бралъ съ собой на прогулки этого ребенка, одѣтаго пышно до нельзя. При подобныхъ случаяхъ онъ отсылалъ его домой до ухода своего въ отель, и рѣдко отсылалъ его безъ полупенни въ карманѣ. Впрочемъ, это пристрастіе къ ребенку не обходилось, сколько мнѣ извѣстно, безъ значительныхъ издержекъ, потому что прежде, чѣмъ Пипи можно было отправиться въ паркъ съ профессоромъ прекрасной осанки и изящныхъ манеръ, его нужно было прилично одѣть съ головы до ногъ, насчетъ Кадди и ея мужа.

Послѣднимъ изъ нашихъ посѣтителей былъ мистеръ Джелдиби. Въ самомъ дѣлѣ, когда онъ приходилъ къ намъ, обыкновенно вечеромъ, и спрашивалъ Кадди своимъ мягкимъ кроткимъ голосомъ, какъ ея здоровье, и потомъ садился, прислонясь, по обыкновенію, головой къ стѣнѣ, и безъ всякаго намѣренія сказать что-нибудь болѣе, мнѣ онъ очень, очень нравился. Если онъ заставалъ меня въ хлопотахъ около больной или около ребенка, то скидывалъ до половины сюртукъ свой, какъ будто съ желаніемъ помочь мнѣ однимъ только этимъ поступкомъ; дальше этой попытки онъ никогда не заходилъ. Единственное его занятіе состояло въ томъ, чтобъ сидѣть, прислонясь къ стѣнѣ головой и пристально смотрѣть на мечтающаго о чемъ-то ребенка; я никакъ не могла отстранить отъ себя идею, что они понимали другъ друга.

Я не считала мистера Вудкорта въ числѣ нашихъ посѣтителей, потому что теперь онъ былъ постояннымъ врачемъ Кадди. Подъ его присмотромъ она скоро начала поправляться; впрочемъ, онъ былъ такъ внимателенъ, такъ прекрасно зналъ свое дѣло, такъ неутомимъ былъ въ трудахъ своихъ, что, мнѣ кажется, въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Въ теченіе этого времени я часто встрѣчалась съ мистеромъ Вудкортомъ, хотя, впрочемъ, и не такъ часто, какъ можно бы предполагать. Зная, что Кадди на его рукахъ была уже внѣ всякой опасности, я частенько убѣгала домой и непремѣнно въ тѣ часы, когда его ждали къ больной. Несмотря на то, мы все-таки встрѣчались нерѣдко. Теперь я совершенно примирилась съ собою; но все же мнѣ пріятно было убѣжденіе, что онъ сожалѣлъ меня, и тѣмъ болѣе теперь. Онъ очень часто помогалъ мистеру Баджеру; но еще до сихъ поръ не предпринялъ ничего рѣшительнаго касательно своей будущности.

Когда Кадди начата поправляться, я начала замѣчать перемѣну въ моей милой подругѣ. Не умѣю сказать, какимъ образомъ перемѣна эта представилась мнѣ съ перваго раза; потому что я замѣчала ее во множествѣ самыхъ незамѣтныхъ обстоятельствъ, которыя сами по себѣ были ничтожны, и только всѣ вмѣстѣ составляли что-то цѣлое. Принявъ, однако же, въ соображеніе всѣ эти обстоятельства, я открыла, что Ада не была такъ чистосердечна весела со мной, какъ прежде. Ея нѣжность ко мнѣ была такъ мила и такъ искренни, какъ и всегда, я не сомнѣвалась въ этомъ ни на минуту; но я замѣчала въ ней тихую грусть, которую она не довѣряла мнѣ, и въ которой я открыла слѣды скрытаго раскаянія.

Конечно, я не могла понять причины всему этому; я до такой степени опасалась за ея счастіе, что меня начинало тревожить какое-то недоброе предчувствіе, и я часто задумывалась. Наконецъ, вполнѣ убѣжденная, что Ада скрываетъ что-то отъ меня, вѣроятно, изъ опасенія, что я сама буду несчастлива черезъ это, мнѣ пришло въ голову, что она печалится изъ-за меня, именно изъ-за того, что я сказала ей насчетъ Холоднаго Дома.

Какимъ образомъ я пришла къ заключенію, что это предположеніе имѣетъ свою основательность, я сама не знаю. Я не имѣла и въ помышленіи, что въ поступкѣ моемъ скрывалось самолюбіе. Сама я не печалилась; я была вполнѣ довольна и вполнѣ счастлива. Но все же предположенію, что Ада быть можетъ думаетъ, думаетъ за меня, хотя съ своей стороны я совершенно покинула подобныя мысли, о томъ, что было прежде, и какъ это все перемѣнилось теперь, повидимому, такъ легко можно было повѣрить, что я дѣйствительно повѣрила.

Чѣмъ могу я разувѣрить мою милочку, думала я, и доказать ей, что мной вовсе не управляло подобное чувство? Чѣмъ больше, какъ однимъ только, быть по возчожнети веселой и дѣятельной, и я всячески старалась быть такой. Но такъ какъ болѣзнь Кадди болѣе или менѣе останавливала ходъ моихъ домашнихъ обязанностей, несмотря, что по утрамъ я всегда сама распоряжалась приготовленіемъ завтрака для моего опекуна, несмотря, что онъ сотни разъ принимался смѣяться и говорить, что въ домѣ у него должно быть двѣ хозяюшки, потому что хозяйственная часть ни на минуту не останавливалась, я рѣшилась быть вдвойнѣ прилежной и веселой. Поэтому, во время присмотра за хозяйствомъ и перехода изъ комнаты въ комнату, я напѣвала всѣ пѣсенки, какія только знала; я не знала усталости за рукодѣльемъ, готова была говорить безъ умолку и говорила и утромъ, и въ полдень, и вечеромъ.

А все-таки та же самая тѣнь лежала между мной и моей милочкой.

-- Итакъ, тетушка Тротъ,-- замѣтилъ мой опекунъ, закрывая свою книгу однажды вечеромъ, когда мы всѣ сидѣли вмѣстѣ:-- итакъ, Вудкортъ излечилъ Кадди Джеллиби, и она снова можетъ вполнѣ наслаждаться жизнью?

-- Да,-- сказала я:-- и такая благодарность, какую получилъ онъ отъ Кадди, стоитъ несмѣтнаго богатства.

-- Я бы желалъ отъ всего сердца, чтобъ это было дѣйствительно такъ,-- отвѣчалъ онъ.

Я тоже желала и сказала это.

-- Гм! Мы бы сдѣлали его банкиромъ, еслибъ только знали средства къ тому. Не правда ли, моя хозяюшка?

Я засмѣялась за своимъ рукодѣльемъ и сказала, что не совсѣмъ бы желала этого, потому что богатство могло бы избаловать его, что уже онъ не былъ бы такъ полезенъ, и что многіе совсѣмъ лишились бы его помощи, какъ, напримѣръ, миссъ Фляйтъ, Кадди и многіе другіе.

-- Правда,-- сказалъ мой опекунъ.-- Я совсѣмъ забылъ объ этомъ. Однако, мы бы охотно сдѣлали его богатымъ на столько, сколько достаточно, чтобы жить безбѣдно, на столько, чтобы могъ онъ заниматься своимъ дѣломъ съ совершенно спокойнымъ духомъ, на столько, чтобы онъ имѣлъ свой счастливый домъ и милую подругу -- это совсѣмъ другое дѣло,-- сказала я.-- Мы бы всѣ охотно сдѣлали это.

-- Конечно всѣ, конечно,-- сказалъ мой опекунъ.-- Я очень уважаю Вудкорта, я почитаю его, и весьма деликатно старался выпытать отъ него его планы. Очень трудно предложить помощь независимому человѣку и съ такой благородной гордостью, какою онъ обладаетъ. И все же я бы радъ былъ оказать ее, если бы могъ или по крайней мѣрѣ если бы я зналъ, какимъ образомъ это можно сдѣлать. Онъ, повидимому, имѣетъ нѣкоторое расположеніе пуститься во вторичный вояжъ; это похоже на то, какъ будто нарочно удаляютъ такого человѣка.

-- Новый вояжъ, быть можетъ, откроетъ ему новый свѣтъ,-- сказала я.

-- Быть можетъ, моя милая. Тѣмъ болѣе, что онъ, какъ кажется, ничего не ожидаетъ отъ стараго свѣта. Знаешь ли, мнѣ иногда думается, что онъ испыталъ въ этомъ свѣтѣ какую-то горькую неудачу или несчастіе. Ты ничего подобнаго не слышала?

Я покачала головой.

-- Гм!-- сказалъ мой опекунъ,-- Значитъ, я ошибаюсь.

Такъ какъ послѣ этого наступило молчаніе, которое, какъ я полагала, было непріятно для моей подруги, я вполголоса стала напѣвать за своимъ рукодѣльемъ любимый романсъ моего опекуна.

-- Такъ вы полагаете, что мистеръ Вудкортъ предприметъ вторичный вояжъ?-- спросила я, спокойно пропѣвъ романсъ до конца.

-- Право я не знаю, какъ думать объ этомъ, моя милая, но полагаю, что на этотъ разъ онъ надолго уѣдетъ въ чужія земли.

-- Я увѣрена, что куда бы онъ ни поѣхалъ, онъ возьметъ съ собой лучшія желанія нашихъ сердецъ,-- сказала я:-- и хотя эти желанія не составляютъ богатства, но по крайней мѣрѣ отъ нихъ онъ не будетъ бѣднѣе.

-- Никогда не будетъ, моя милая хозяюшка,-- отвѣчалъ мой опекунъ.

Я сидѣла на моемъ обыкновенномъ мѣстѣ, которое находилось теперь подлѣ стула моего опекуна. До извѣстнаго письма, оно не было обыкновеннымъ моимъ мѣстомъ, но теперь я иначе и не называю его. Я взглянула на Аду, сидѣвшую напротивъ и увидѣла въ то время, какъ она въ свою очередь взглянула на меня, что глаза ея были наполнены слезами, и что слезы катились по ея миленькимъ щечкамъ. Я чувствовала, что мнѣ непремѣнно нужно было со всею твердостью поддержать свое веселое расположеніе духа и успокоить ея любящее сердце. И въ самомъ дѣлѣ я была спокойна и весела; мнѣ ничего не оставалось дѣлать; какъ только владѣть собой.

Такимъ образомъ я заставила мою милую подругу склониться на мое плечо. О, я вовсе не думала о томъ, какой тяжелый камень лежалъ на ея душѣ! Я сказала, что она не совсѣмъ здорова, обняла ее и увела наверхъ. По приходѣ въ нашу комнату, и когда она, быть можетъ, высказала бы мнѣ то, что я не приготовлена была выслушать, я не подавала виду, но вызывала ее на откровенность, я никакъ не думала, что она нуждалась въ томъ.

-- О, моя милая, добрая Эсѳирь,-- сказала Ада,-- еслибъ только я могла рѣшиться поговорить съ тобой и съ кузеномъ Джономъ, когда вы были вмѣстѣ...

-- Зачѣмъ же стадо дѣло, душа моя?-- отвѣчала я:-- Ада, почему же не поговорила ты?

Вмѣсто отвѣта Ада только потупила голову и еще крѣпче прижала меня къ сердцу.

-- Ты, конечно, помнишь, моя милочка,-- сказала я, улыбаясь:-- какія мы скромные, простые люди, и какимъ образомъ я распорядилась, чтобы быть самой разсудительной женщиной? Ты, вѣрно, не забывать, какимъ счастіемъ и спокойствіемъ отмѣчена вся моя жизнь, и кѣмъ? Я увѣрена, что ты не забываешь, какой благородный человѣкъ осчастливилъ меня. Нѣтъ, нѣтъ, это не можетъ быть.

-- Нѣтъ, Эсѳирь, нѣтъ,

-- Такъ что же тебѣ мѣшало, моя душечка?-- сказала я:-- почему же ты но поговорила съ нами?

-- Что мнѣ мѣшало, Эсѳирь?-- отвѣчала Ада:-- когда я подумаю о всѣхъ этихъ годахъ, о его отеческихъ попеченіяхъ и ласкахъ, о старинномъ родствѣ между нами, и о тебѣ... о, что я стану дѣлать, что я стану дѣлать!

Я посмотрѣла на мою милочку съ нѣкоторымъ удивленіемъ, но сочла за лучшее, вмѣсто того, чтобъ утѣшать ее, не отвѣчать ей на это; я обратилась къ множеству маленькихъ воспоминаній о нашей жизни, проведенной вмѣстѣ, и такимъ образомъ отняла отъ нея всякую возможность говорить что-нибудь болѣе. Не ранѣе того, какъ она совсѣмъ легла въ постель, я вернулась къ моему опекуну пожелать ему спокойной ночи; послѣ того опять пришла къ Адѣ и нѣсколько времени просидѣла у ея постели.

Она спала, и посмотрѣвъ на нее, я замѣтила въ лицѣ ея небольшую перемѣну. Въ послѣднее время я не разъ замѣчала это. Я не могла опредѣлить, даже въ минуту ея безсознательности, въ чемъ именно заключалась эта перемѣна, но въ знакомой для меня красотѣ ея лица я видѣла какую-то особенность. Старинныя надежды моего опекуна на ея союзъ съ Ричардомъ грустно отозвались въ душѣ моей, и я сказала про себя: "вѣрно она груститъ о немъ", и задумалась о томъ, чѣмъ кончится эта любовь.

Возвращаясь домой отъ больной Кадди, я часто заставала Аду за рукодѣльемъ, и она всегда прятала свою работу, такъ-что мнѣ рѣшительно не удавалось узнать, чѣмъ она занималась. Часть этого рукодѣлья лежала теперь подлѣ нея въ комодѣ, который неплотно быль закрытъ. Я не открывала комода; но все же догадывалась, какого рода было ея рукодѣлье: очевидно было, что она занималась имъ не для себя. Я замѣтила еще, цѣлуя мою милочку, что одна рука ея лежала подъ подушкой и совершенно была спрятана.

Какъ непріятна должна была казаться я другимъ, какъ непріятна должна казаться я самой себѣ, будучи до такой степени занята моей собственной веселостью и самодовольствіемъ и въ то же время думая о томъ, что только мнѣ одной слѣдовало успокоить мою милую подругу!

Обманутая, я легла въ этомъ убѣжденіи. Я проснулась съ этимъ убѣжденіемъ на другой день, проснулась и увидѣла, что та же самая тѣнь отдѣляла меня отъ моей милочки.

LI. Открытіе.

Мистеръ Вудкортъ по пріѣздѣ въ Лондонъ, въ тотъ же день отправился къ мистеру Вользу, на подворье Сэймонда. Съ той минуты, какъ я умоляла его быть другомъ Ричарду, онъ еще ни разу не пренебрегъ своимъ обѣщаніемъ, не забывалъ его. Сказавъ, что принимаетъ это порученіе за священный долгъ, онъ былъ вѣренъ своему слову.

Онъ засталъ мистера Вольза въ конторѣ, сообщилъ мистеру Вользу о своемъ условіи съ Ричардомъ, и потому зашелъ въ контору справиться объ его адресѣ.

-- Точно такъ, сэръ,-- сказалъ мистеръ Вользъ.-- Мѣсто жительства мистера Карстона не за горами, сэръ; нѣтъ, нѣтъ, не за горами; онъ живетъ отсюда не за сотни миль. Прошу покорно садиться, сэръ.

Мистеръ Вудкортъ поблагодарилъ мистера Вольза, но кромѣ сказаннаго онъ не имѣлъ до него никакого больше дѣла.

-- Точно такъ, сэръ,-- сказалъ мистеръ Вользъ, спокойно принуждая гостя занять мѣсто, не давая ему адреса: -- я полагаю, сэръ, что вы имѣете вліяніе на мистера Карстона. Я увѣренъ, что вы имѣете.

-- Я этого не замѣчалъ за собой,-- отвѣчалъ мистеръ Вудкортъ:-- но, вѣроятно, вы знаете лучше.

-- Сэръ,-- сказалъ мистеръ Вользъ, по обыкновенію принуждая себя какъ въ головѣ, такъ и вообще во всемъ: -- знать лучше -- это составляетъ часть моихъ служебныхъ обязанностей. Изучать и понимать джентльмена, который повѣряетъ мнѣ всѣ свои интересы, составляетъ также часть моихъ служебныхъ обязанностей. Мои служебныя обязанности, сэръ, будутъ легче для меня, если я буду имѣть достаточныя свѣдѣнія о моихъ кліентахъ. Не имѣя ихъ, я могу, даже при самыхъ лучшихъ намѣреніяхъ, дѣлать промахи. Но я не сдѣлаю ихъ, если буду имѣть помянутыя свѣдѣнія, сэръ.

Мистеръ Вудкортъ опять напомнилъ объ адресѣ.

-- Позвольте, сэръ,-- сказалъ мистеръ Вользъ.-- Потерпите минутку... Сэръ, мистеръ Карстонъ, играя въ большую игру, не можетъ играть безъ... нужно ли вамъ говорить безъ чего?

-- Безъ денегъ, я полагаю.

-- Сэръ,-- сказалъ мистеръ Вользъ:-- если говорить съ вами откровенно... замѣтьте, откровенность мое золотое правило; все равно, выигрываю ли я черезъ это, или проигрываю, но кажется, что я постоянно проигрываю... если говорить съ вами откровенно, такъ деньги есть надлежащее слово. Теперь, сэръ, касательно шансовъ игры мистера Карстона, я не выражаю вамъ никакого мнѣнія, рѣшительно никакого. Со стороны мистера Карстона было бы въ высшей степени неблагоразумно послѣ такой продолжительной и высокой игры отстать отъ нея; это было бы несчастьемъ. Я ничего не говорю объ этомъ, сэръ. Нѣтъ, сэръ,-- сказалъ мистеръ Вользъ, опуская ладонь свою на крышку конторки самымъ положительныхъ образомъ:-- я ничего не говорю.

-- Вы, кажется, забываете, сэръ,-- отвѣчалъ мистеръ Вудкортъ:-- что я вовсе не требую отъ васъ никакихъ объясненій и не принимаю никакого участія въ вашихъ словахъ.

-- Извините меня, сэръ!-- возразилъ мистеръ Вользъ:-- вы несправедливы къ самому себѣ. Несправедливы, сэръ! Извините меня! Вы не должны въ моей конторѣ, сколько я понимаю вещи, оказывать себѣ несправедливость. Вы интересуетесь всѣмъ рѣшительно, что касается вашего друга. А настолько знаю человѣческую натуру, сэръ, что не рѣшусь допустить возможности, чтобъ джентльменъ вашей наружности не интересовался тѣмъ, что касается его друга.

-- Прекрасно,-- отвѣчалъ мистеръ Вудкорть: -- это все можетъ быть. Но въ настоящее время я въ особенности интересуюсь его адресомъ.

-- Нумеръ его квартиры, сэръ,-- сказалъ мистеръ Вользъ въ видѣ вводнаго предложенія, поставленнаго въ скобки:-- (мнѣ кажется, я уже сказалъ вамъ). Если мистеръ Карстенъ станетъ продолжать такую высокую игру, сэръ, онъ непремѣнно долженъ имѣть фонды. Понимаете меня? Въ настоящее время фонды подъ рукою. Я ничего не прошу; фонды подъ рукою. Но для дальнѣйшей игры, должно приготовить болѣе фондовъ, если только мистеръ Карстонъ не броситъ того, чему посвятилъ себя однажды, и что вполнѣ и нераздѣльно составляетъ весьма важное обстоятельство. Я считаю долгомъ откровенно высказать вамъ это, какъ другу мистера Карстона. Но и безъ фондовъ, я всегда съ удовольствіемъ буду дѣйствовать и хлопотать за мистера Карстона, ограничиваясь только такими издержками, которыя можно будетъ удѣлить изъ моего состоянія, отнюдь не болѣе. Я не могу выйти изъ этихъ границъ, сэръ, не повредивъ кому нибудь. Я долженъ повредить или тремъ моимъ милымъ дочерямъ, или моему почтенному родителю, который совершенно живетъ на моемъ иждивеніи, въ долинѣ Тонтонъ, или кому нибудь другому. Между тѣмъ какъ я рѣшился дѣйствовать, сэръ, не причиняя никому вреда, назовите это пожалуй слабостью или глупостью... какъ угодно, такъ и назовите.

Мистеръ Вудкортъ довольно угрюмо замѣтилъ, что ему пріятно слышать это.

-- Я хочу, сэръ, оставить за собой доброе имя,-- сказалъ мистеръ Вользъ.-- Поэтому я пользуюсь всякимъ случаемъ откровенно сообщить другу мистера Карстона въ какомъ положеніи находится мистеръ Карстонъ. Что касается меня, сэръ, такъ повѣрьте, что такой работникъ, какъ я, всегда стоить своей платы. Если я берусь приложить плечо къ рычагу, такъ я его и прикладываю, и соразмѣрно съ своими усиліями дѣлаю пріобрѣтенія. Я живу здѣсь именно для этой цѣли. Мое имя выставлено на уличной двери собственно для этой цѣли.

-- Что же адресъ-то мистера Карстона, мистеръ Вользъ?

-- Сэръ,-- отвѣчаетъ мистеръ Вользъ: -- сколько мнѣ помнится, я уже сказалъ вамъ, что онъ живетъ рядомъ со мной. Во второмъ этажѣ вы найдете комнаты мистера Карстона. Мистеръ Карстонъ желаетъ постоянно находиться вблизи своего дѣловаго совѣтника, и я нисколько не противъ этого, потому что занимаюсь слѣдствіемъ по его процессу.

При этомъ мистеръ Вудкортъ пожелалъ мистеру Вользу добраго дни и отправился отыскивать Ричарда, перемѣну въ наружности котораго онъ начиналъ понимать теперь слишкомъ хорошо.

Онъ нашелъ его въ скучной, мрачной, весьма скудно меблированной комнатѣ почти также, какъ я застала его не задолго передъ этимъ, въ его казарменной квартирѣ, съ тою только разницею, что теперь онъ не писалъ, но сидѣлъ за открытой книгой, въ которую онъ не смотрѣлъ, и отъ которой мысли его блуждали гдѣ-то далеко. Дверь была открыта, и мистеръ Вудкортъ нѣсколько минутъ стоялъ передъ Ричардомъ, не будучи замѣченнымъ. Онъ сказалъ мнѣ, что ему никогда не забыть той угрюмости въ его лицѣ и унынія, которыя такъ рѣзко обозначались на немъ до того, какъ онъ пробудился отъ своихъ мечтаній.

-- Вудкортъ, мой добрый другъ!-- вскричалъ Ричардъ, вскакивая съ мѣста съ протянутыми руками:-- ты явился ко мнѣ какъ привидѣніе.

-- Только самое дружеское,-- отвѣчали Вудкортъ:-- и ожидавшее, какъ это дѣлаютъ всѣ привидѣнія, когда заговорятъ съ нимъ. Ну, что, какъ идутъ дѣла въ мірѣ смертныхъ?

Они сѣли другъ отъ друга въ близкомъ разстояніи.

-- Весьма дурно и весьма медленно; такъ по крайней мѣрѣ я могу отвѣчать за свои дѣла.

-- Да какія дѣла?

-- Въ Верховномъ Судѣ.

-- Я отъ роду не слышалъ,-- сказали мистеръ Вудкортъ, качая головой: -- чтобы дѣла въ этомъ судѣ шли хорошо.

-- И я тоже,-- сказалъ Ричардъ печально: -- да и не знаю, кто бы слышалъ иначе?

На минуту онъ снова просвѣтлѣлъ и сказалъ съ своей прирожденной откровенностью:

-- Вудкортъ, мнѣ было бы жаль оставлять тебя въ недоразумѣніи касательно моихъ дѣлъ, даже еслибъ я и выигрывалъ чрезъ это въ твоемъ уваженіи. Ты долженъ узнать, что я ничего не сдѣлалъ хорошаго въ теченіе такого долгаго времени. Я не думалъ сдѣлать дурного, но, мнѣ кажется, что я не былъ способенъ ни на что другое. Быть можетъ, я поступилъ бы лучше, еслибъ удалялся отъ сѣтей, которыми опутывала меня моя судьба; быть можетъ, дѣйствуя по своему, я поступилъ благоразумно, хотя ты скоро услышишь, если уже только не услышалъ, совсѣмъ другое мнѣніе по этому предмету. Короче сказать, я искалъ цѣли; теперь я нашелъ ее, или пожалуй она нашла меня, и теперь уже слишкомъ поздно трактовать объ этомъ. Принимай меня какъ я есмь и пожалуйста не суди меня.

-- Будь по твоему,-- сказалъ мистеръ Вудкортъ:-- въ свою очередь и ты не суди меня.

-- О, ты,-- отвѣчалъ Ричардъ:-- ты можешь заниматься своимъ искусствомь изъ любви къ нему, ты можешь положить руку на плугъ и не бросать его, ты можешь извлекать цѣль для себя изъ всего и стремиться къ ней. Ты и я совершенно различныя созданія.

Онъ говорилъ съ сожалѣніемъ, и на минуту углубился въ свое усталое, утомленное состояніе.

-- Но ничего,-- воскликнулъ онъ, снова сбрасывая съ себя непріятное ощущеніе:-- всему бываетъ конецъ! Мы подождемъ! Итакъ, ты принимаешь меня, какъ я есмь, и не станешь судить меня?

-- Да, Ричардъ, повѣрь мнѣ.

И смѣясь, они пожали руки другъ другу отъ искренняго сердца. По крайней мѣрѣ за одного изъ нихъ я смѣло ручаюсь въ этомъ.

-- Ты явился здѣсь какъ кладъ,-- сказалъ Ричардъ;-- кромѣ Вольза, я никого не вижу здѣсь. Есть еще одинъ предметъ, который я долженъ сообщить тебѣ, разъ и навсегда, при самомъ началѣ нашихъ переговоровъ. Если я не сдѣлаю этого, тебѣ трудно будетъ понять мое положеніе. Ты знаешь, что я люблю мою кузину, Аду?

Мистеръ Вудкортъ отвѣчалъ, что я сообщила ему объ этомъ.

-- Такъ сдѣлай милость,-- продолжалъ Ричардъ:-- не считай меня чудовищемъ самолюбія. Не думай, что я разбиваю себѣ голову и сокрушаю свое сердце надъ этой несчастнѣйшей тяжбой въ Верховномъ Вудѣ, защищая только собственныя моя нрава и интересы. Нѣтъ, нѣтъ! Права и интересы Ады тѣсно связаны съ моими; ихъ нельзя разъединить, Вользъ работаеть для насъ обоихъ. Пожалуйста подумай объ этомъ!

Онъ такъ сильно безпокоился по этому предмету, что мистеръ Вудкортъ передалъ ему самыя искреннія увѣренія, что онъ всегда былъ справедливъ къ нему.

-- Дѣло въ томъ,-- сказали, Ричардъ съ нѣкоторымъ паѳосомъ въ его желаніи распространиться по поводу этого предмета, хотя распространеніе вовсе не имѣло подготовки или предварительваго изученія:-- передъ такимъ прямодушнымъ человѣкомъ какъ ты, показавшимъ сюда свое дружеское лицо, я не могу переносить мысли, что кажусь ему самолюбивымъ или низкимъ. Я хочу видѣть Аду оправданною, Вудкортъ, также какъ и себя; я хочу употребить всевозможныя усилія, чтобъ оправдать ее, точно такъ, какъ и себя; я употреблю всевозможныя средства вывести ее изъ ея настоящаго положенія. Умоляю тебя, Вудкортъ, подумай объ этомъ!

Впослѣдствіи, когда мистеръ Вудкортъ начиналъ припоминать былое, сильное безпокойство Ричарда по этому предмету какое произвело на него впечатлѣніе, что, разсказывая мнѣ вообще о его первомъ посѣщенія подворья Сэймонда, онъ особенно распространялся объ этомъ объясненіи. Оно пробудило во мнѣ прежнія мои опасенія касательно того, что все достояніе моей милой подруги поглотитсы мистеромъ Вользомъ, и что оправданіе Ричарда передъ самимъ собою непремѣнно должно имѣть такое основаніе. Это свиданіе съ Ричардомъ случилось именно въ то самое время, какъ я начала ходить за Кадди. Теперь я обращаюсь къ тому времени, когда Кадди совершенно поправилась, а тѣнь между мной и моей милочкой все еще оставалась.

Въ то утро я предложила Адѣ навѣстить Ричарда. Меня немного изумила ея нерѣшительность и то обстоятельство, что она не такъ охотно принимала мое предложеніе, какъ я ожидала.

-- Душа моя,-- сказала я:-- ты вѣрно не поссорилась съ Ричардомь во время моихъ частыхъ и продолжительныхъ отсутствій?

-- Нѣтъ, Эсѳирь.

-- Быть можетъ, ты ничего не слышала о немъ?-- сказала я.

-- Нѣтъ, я слышала о немъ,-- отвѣчала Ада.

И какія слезы навернулись на ея глазкахъ и сколько любви выражалось въ ея личикѣ! Я не могла понять моей милочки. Не пойти ли мнѣ одной къ Ричарду?-- сказала я. Нѣтъ! Ада полагала, что лучше будетъ, если я не пойду одна. Такъ, не пойдетъ ли она со мной? Да, Ада полагала, что лучше бы она пошла со мной. Не идти ли намъ теперь? Да, пойдемъ теперь. Но все же я не могла понять моей милочки, и со слезами на глазкахъ, и съ любовью въ ея личикѣ.

Мы скоро одѣлись и пошли. День былъ пасмурный и отъ времени до времени падали капли холоднаго дождя. Это быль одинъ изъ тѣхъ безцвѣтныхъ дней, когда всѣ предметы кажутся тяжелыми и угрюмыми. Дома хмурились на насъ, пыль поднималась на насъ, дымъ разстилался надъ нами, ни одинъ предметъ не гармонировалъ съ другимъ, не носилъ на себѣ пріятнаго отпечатка. Мнѣ казалось, что любимицѣ души моей вовсе бы не слѣдовало выходить на такія угрюмыя улицы, мнѣ казалось, что по мрачнымъ мостовымъ проходило мимо насъ гораздо болѣе погребальныхъ процессій, чѣмъ мнѣ когда нибудь случалось видѣть.

Прежде всего намъ нужно было отыскать подворье Сэймонда. Мы хотѣли зайти въ лавку и спроситъ; но Ада сказала, что, кажется, оно находится вблизи переулка Чансри.

-- Значитъ, мы скоро придемъ туда, если пойдемъ вотъ по этому направленію,-- сказала я.

Итакъ, мы отправились въ переулокъ Чансри, и тамъ, разумѣется, очень скоро отыскали надпись: "Подворье Сэймонда".

Теперь намъ предстояло отыскать нумеръ квартиры "или все равно отыскать контору мистера Вольза, потому что его контора радомъ съ квартирой Ричарда".

При этомъ Ада сказала, что контора мистера Вольза должна быть вонъ тамъ, на углу. И дѣйствительно, она была тамъ.

Потомъ предстоялъ вопросъ, въ которую изъ двухъ дверей войти? Я пошли въ одну дверь, а моя милочка въ другую; и она опять отгадала. Поднявшись во второй этажъ, мы увидѣли имя Ричарда, написанное большими буквами на такой дощечкѣ, какую прибиваютъ къ гробамъ.

Я хотѣла было постучаться, но Ада сказала, что можетъ статься лучше будетъ, если повернуть ручку и войти. И мы вошли къ Ричарду, сидѣвшему за столомъ, покрытымъ пыльными кипами бумагъ, которыя казались мнѣ пыльными зеркалами, отражавшими въ себѣ всю его душу. На какой бы предметъ я не посмотрѣла, на каждомъ я видѣла, что зловѣщія слова Джорндисъ и Джорндись врѣзались въ него и повторялись по нѣскольку разъ.

Онъ принялъ насъ весьма ласково, и мы заняли стулья.

-- Приди вы немножко пораньше,--сказали онъ:-- и вы бы застали здѣсь Вудкорта. Право, я не видывалъ еще такого добраго товарища, какъ Вудкортъ. Онъ находитъ время иногда заглатывать сюда, между тѣмъ какъ другіе, и вполовину не имѣя его занятій, непремѣнно бы сказали, что не имѣютъ никакой возможности зайти ко мнѣ. Къ тому же онъ такъ веселъ, съ такими свѣжими чувствами, такъ уменъ, такъ внимателенъ, такъ... словомъ сказать, такъ не похожъ на меня, что это мѣсто свѣтлѣетъ, когда онъ приходитъ, и помрдчастся, когда онъ уходитъ.

-- Да благословитъ его небо за его преданность мнѣ, подумала я.

-- Онъ не имѣетъ того сангвиническаго темперамента, Ада,-- сказалъ Ричардъ, бросая унылый взглядъ на кипы бумагъ:-- какой имѣетъ Вользъ и я; онъ смотритъ на предметы съ внѣшней стороны, и не пускается въ эти мистеріи. Мы зашли въ нихъ слишкомъ далеко, а онъ и шагу не сдѣлалъ. Нельзя и думать, чтобы онъ имѣлъ какое нибудь понятіе о подобномъ лабиринтѣ.

Въ то время, какъ блуждающіе взоры его еще разъ остановились надъ пыльными бумагами, и когда онъ провелъ обѣими руками по головѣ, я замѣтила, какими впалыми и какими большими казались глаза его, какъ сухи были его губы, и какъ искусаны были его ногти.

-- Какъ вы думаете, Ричардъ, не вредно ли для здоровья жить въ этомъ мѣстѣ?-- спросила я.

-- Что дѣлать моя милая Минерва,-- отвѣчалъ онъ съ своимъ прежнимъ веселымъ смѣхомъ:-- это мѣсто не сельское и нельзя сказать чтобъ было веселое; когда солнце свѣтитъ въ здѣшней улицѣ, то можете подержать какое угодно пари, что оно не заглянетъ сюда. Впрочемъ, на время эта квартира очень хороша: не далеко отъ присутственныхъ мѣстъ и близко отъ Вольза.

-- Быть можетъ,-- намекнула я:-- удаленіе отъ тѣхъ и отъ другого...

-- Принесло бы мнѣ больше пользы?-- сказалъ Ричардъ, досказывая мою мысль съ принужденнымъ смѣхомъ,-- Можетъ быть. Я не долженъ удивляться этому. Но она хороша для меня въ одномъ только случаѣ, или, вѣрнѣе сказать, въ двухъ случаяхъ. Здѣсь, Эсѳирь, или должна тяжба кончиться, или истецъ должень кончить свою жизнь. Но, душа моя, вѣрнѣе всего, что кончится тяжба.

Послѣднія слова относились къ Адѣ, которая сидѣла рядомъ съ нимъ. Ея лицо было обращено къ Ричарду, такъ-что я не могла видѣть его.

-- Дѣла наши идутъ отлично,-- продолжалъ Ричардъ,-- Вользъ вамъ скажетъ это. Мы шибко подвигаемся впередъ. Спросите Вольза. Мы не даемъ имъ покоя. Вользъ знаеть всѣ ихъ увертки и крючки, поэтому мы нападаемъ на нихъ со всѣхъ сторонъ. Мы уже успѣли поставить ихъ въ тупикъ. Мы разбудимъ это гнѣздо сонныхъ людей, запомните мои слова!

Его надежда была для меня прискорбнѣе его унынія. Это чувство такъ далеко было отъ сходства съ надеждой; оно имѣло что-то насильственное въ своей рѣшимости и сдѣлаться надеждою, было до такой степени принужденно и несносно, что постоянно и давно трогало меня до глубины души. Поясненіе этого чувства неизгладимо написанное на его прекрасномъ лицѣ, представлялось мнѣ плачевнѣе прежняго. Я говорю: "неизгладимо" потому, что была убѣждена, что если эта роковая тяжба могла бы кончиться когда нибудь, согласно съ его блестящими предположеніями, то въ минуту ея скончанія слѣды преждевременнаго душевнаго безпокойства, упрековъ самому себѣ и обманутыхъ ожиданій, причиной которыхъ была та же самая тяжба, остались бы на лицѣ его до послѣдней минуты его жизни.

-- Взглядъ на предметы нашей милой хозяюшки,-- сказалъ Ричардъ, между тѣмъ какъ Ада все еще оставалась спокойною и безмолвною:-- такъ понятенъ мнѣ, и ея сострадающее личико такъ живо напоминаетъ мнѣ ея личико минувшей поры...

-- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ.

Я улыбнулась и покачала головой.

-- ...такъ живо напоминаетъ мнѣ ея личико минувшей поры,-- говорилъ Ричардъ своимъ задушевнымъ голосомъ и взявъ мою руку съ тѣмъ истинно братскимъ уваженіемъ, которое ничто не измѣняло:-- что я не могу сердиться на нее. Я колеблюсь немного, это правда. Иногда я надѣюсь, моя милая, а иногда я не совсѣмъ прихожу въ отчаяніе, но близко къ тому. Я,-- сказалъ Ричардъ, тихо освобождая мою руку и проходя по комнатѣ:-- я такъ усталъ!

Онъ нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ и потомъ опустился на софу.

-- Я,-- повторилъ онъ мрачно:-- я усталъ, усталъ! Это такая тяжелая, утомляющая работа!

Слова эти говорилъ онъ, облокотясь на руку и потупивъ взоры. Вдругъ моя милочка встала, сняла свою шляпу, стала на колѣни передъ нимъ, и ея золотистыя кудри упали, какъ солнечный свѣтъ на его голову; она обняла его и повернула свое личико ко мнѣ. О сколько любви и сколько преданности я увидѣла въ немъ!

-- Эсѳирь, душа моя,-- сказала она очень спокойно:-- я не пойду домой!

Въ одинъ моментъ все объяснилось мнѣ.

-- Ни за что не пойду. Я остаюсь здѣсь съ моимъ неоцѣненнымъ мужемъ. Мы обвѣнчались мѣсяца два тому назадъ. Иди домой безъ меня, моя милая Эсѳирь, я никогда, никогда не пойду туда!

Вмѣстѣ съ этимъ моя милочка склонила голову Ричарда къ себѣ на грудь. И если втеченіе всей моей жизни, я видѣла олицетворенную любовь, которую кромѣ смерти ничто не могло измѣнить, такъ я видѣла ее въ эту минуту передъ собой.

-- Говори съ Эсѳирью, моя милая, моя неоцѣненная,-- сказалъ Ричардъ, прерывая молчаніе:-- разскажи ей, какъ это было.

Я встрѣтила ее прежде, чѣмъ она подошла ко мнѣ, и сжала ее въ моихъ объятіяхъ. Мы не сказали ни слова; впрочемъ, когда щека ея лежала на моей щекѣ, я ничего не могла и не хотѣла слышать.

-- Мои милочка,-- сказала я:-- душа моя, моя бѣдная, бѣдная Ада!

Я очень, очень жалѣла ее. Я очень любила Ричарда, но, несмотря на то, я жалѣла ее по какому-то невольному чувству.

-- Эсѳирь! Я знаю, ты простишь меня; но проститъ ли меня кузенъ мой Джонъ?

-- Душа моя,-- сказала я:-- сомнѣваться къ этимъ хотя на минуту, значитъ оказывать ему величайшую несправедливость. А что касается меня!..

И въ самомъ дѣлѣ, что касается меня, то въ чемъ-же я-то должна простить ее?

Я отерла слезы на глазахъ моей милочки, сѣла подлѣ нея на софу, а Ричардъ сѣлъ на другую отъ меня сторону. Я сейчасъ-же напомнила имъ о томъ замѣчательномъ вечерѣ, когда они впервые рѣшились довѣрить мнѣ свои сердечныя тайны, и когда они, безумно счастливые, рѣшились дѣйствовать по своему; а они разсказали мнѣ, какъ это было.

-- Все, что я имѣла, принадлежало Ричарду,-- сказала Ада:-- Ричардъ не захотѣлъ бы отнять этого, Эсѳирь. Что же могла я сдѣлать для него, при моей страстной любви къ нему? Что, какъ только быть его женой!

-- А вы были такъ сильно и такъ великодушно заняты, превосходнѣйшая бабушка Дорденъ,-- сказалъ Ричардъ:-- что, право, мы не имѣли возможности переговорить съ вами. И къ тому же это не былъ давно задуманный шагъ. Мы вышли изъ дому однажды утромъ и обвѣнчались.

-- И когда это сдѣлалось,-- сказала моя милочка: -- я постоянно думала о томъ, какимъ бы образомъ сказать тебѣ объ этомъ, и какія лучше принять мѣры. Иногда я думала, что ты должна немедленно узнать; а иногда мнѣ казалось, что ты ничего не должна знать объ этомъ, и что мнѣ должно скрывать все отъ кузена Джона; короче, я не знала, что мнѣ дѣлать, и сильно тосковала.

Какъ самолюбива я была, не подумавъ объ этомъ прежде! Не помню, право, что я говорила теперь. Я такъ печалилась и при всемъ томъ я такъ любила ихъ, и такъ радовалась, что и они любили меня; я очень, очень сожалѣла ихъ, а между тѣмъ чувствовала нѣкоторую гордость, что они такъ вѣрно любили другъ друга. Я никогда въ одно и то же время не испытывала такого грустнаго и пріятнаго ощущенія; и я не могла рѣшить, которое изъ нихъ во мнѣ преобладало. Но не мнѣ омрачать ихъ путь; да я бы я не подумала объ этомъ.

Когда я была менѣе безразсудна и болѣе спокойна, моя милочка сняла съ груди свое обручальное кольцо, поцѣловала его и надѣла на палецъ. Потомъ я вспомнила послѣдній вечеръ и сказала Ричарду, что Ада со дня своей свадьбы носила это кольцо по ночамъ, когда никто ее не видѣлъ. Ада, краснѣя, спросила, какимъ образомъ узнала я это? Я отвѣчала ей, что видѣла, какъ она прятала свою руку подъ подушку, и какъ мало я думала, къ чему это дѣлалось. Послѣ того они еще разъ разсказали мнѣ дѣйствія свои съ начала и до конца; и я снова сожалѣла и радовалась, снова становилась безразсудною и отворачивала отъ нихъ свое лицо, сколько могла, опасаясь, что оно произведетъ на нихъ непріятное впечатлѣніе.

Время между тѣмъ проходило, и, наконецъ, наступила пора, когда необходимость заставила меня подумать о возвращеніи домой. Наступившая минута разлуки была самая тяжелая, потому что милочка моя совершенно упала духомъ. Она крѣпко обняла меня, называла меня всѣми ласковыми именами, какія могла припомнить, и говорила, что станетъ она дѣлать безъ меня! Положеніе Ричарда было нисколько не лучше; а что касается моего положенія, то оно было бы хуже всѣхъ, еслибъ я не сказала самой себѣ довольно строго: "Послушай, Эсѳирь, если только ты не будешь тверда, такъ я никогда больше не стану говорить съ тобой!"

-- Помилуйте,-- сказала я:-- я никогда не видѣла такой жены. Мнѣ кажется, что она вовсе не любитъ своего мужа. Ради Бога, Ричардъ, отнимите ее отъ меня.

А между тѣмъ я продолжала крѣпко держать ее въ своихъ объятіяхъ и готова была проплакать надъ ней Богь знаетъ какъ долго!

-- Я должна замѣтить, наконецъ, этой молодой четѣ,-- сказала я: -- что я ухожу отсюда теперь съ тѣмъ, чтобы завтра опять придти, и что я буду ходить сюда и отсюда такъ часто, пока не надоѣмъ всему подворью Сэймонда. Поэтому, Ричардъ, я не хочу прощаться съ вами; къ чему это послужитъ, если я вернусь сюда такъ скоро!

Я передала мою милочку съ рукъ на руки, и уже хотѣла уйти, но осталась еще на нѣсколько минутъ, чтобъ еще разъ взглянуть на ненаглядное личико; и сердце мое, повидимому, разрывалось на части.

Я сказала имъ самымъ веселымъ и громкимъ голосомъ, что если они ничѣмъ не ободрятъ меня на приходъ къ нимъ, то не знаю, можно ли мнѣ будетъ отважиться на такую смѣлость; при этомъ моя милочка взглянула на меня, слегка улыбнулась сквозь слезы, и я, сложивъ ея плѣнительное личико между своими руками, въ послѣдній разъ поцѣловала ее, засмѣялась и убѣжала.

И, спустившись съ лѣстницы, о какъ я горько заплакала! Мнѣ казалось, что я навсегда лишилась моей Ады. Я была такъ одинока безъ нея, мнѣ такъ грустно было идти домой безъ всякой надежды увидѣть ее тамъ, что на нѣкоторое время, въ теченіе котораго ходила взадъ и впередъ по мрачному подворью, я только и утѣшала себя горькими слезами.

Однако же, съ помощью маленькихъ упрековъ самой себѣ, я скоро поправилась отъ душевнаго волненія и наняла до дому коляску. Несчастный мальчикъ, съ которымъ я встрѣтилась въ Сентъ-Албансѣ, снова появился въ Лондонѣ, не за долго передъ этимъ, и лежалъ теперь на смертномъ одрѣ; онъ тогда уже умеръ, хоть я не знала объ этомъ. Мой опекунъ уѣхалъ навѣстить его и не возвращался до обѣда. Оставаясь дома одна, я еще поплакала немного; но при всемъ томъ, мнѣ кажется, въ этомъ отношеніи я вела себя добропорядочно.

Весьма натурально, что я не вдругъ могла привыкнуть къ потерѣ моей милочки. Какихъ-нибудь три-четыре часа ничего не значили послѣ многихъ лѣтъ, проведенныхъ вмѣстѣ. Но эта неожиданная сцена, въ которой я оставила ее, такъ рѣзко впечатлѣлась на моей душѣ, я рисовала ее въ своемъ воображеніи такою мрачною, я такъ желала быть вблизи ея, и поберечь ее, что рѣшилась сходить на подворье въ тотъ же вечеръ, только взглянуть на ея окна.

Я знаю это было безразсудно съ моей стороны; но тогда не казалось мнѣ безразсуднымъ, не кажется даже и теперь. Я сообщила свой планъ моей Чарли, и въ сумерки мы отправились. Было темно, когда мы подошли къ новому странному жилищу моей милой подруги, въ которомъ изъ-за желтыхъ шторъ проглядывалъ свѣтъ. Не спуская глазъ съ оконъ, мы осторожно прошли мимо ихъ раза четыре и чуть-чуть не встрѣтились съ мистеромъ Вользомъ, который въ это время вышелъ изъ твоей конторы, и до ухода домой, тоже посмотрѣлъ на окна Ричарда. Его тощая черная фигура и безмолвіе этого уголка во мракѣ какъ нельзя болѣе гармонировіни съ настроеніемъ моей души. Я думала о юности, любви и красотѣ моей плѣнительной Ады, заточенной въ такое угрюмое мѣсто, казавшееся мнѣ мѣстомъ пытки.

Оно было очень уединенно и очень скучно, и я нисколько не сомнѣвалась, что могу безопасно прокрасться наверхъ. Я оставила Чарли внизу, тихо поднялась по лѣстницѣ, нисколько не тревожная тусклымъ свѣтомъ масляныхъ фонарей. Я остановилась на нѣсколько секундъ, и въ затхломъ, гниломъ безмолвіи всего дома, мнѣ кажется, я слышала говоръ ихъ свѣжихъ голосовъ. Я приложилась губами къ дощечкѣ на дверяхъ, воображая себѣ, что цѣлую мою милочку, и спокойно спустилась внизъ, думая, что когда-нибудь я признаюсь имъ въ этомъ визитѣ.

И, дѣйствительно, это меня облегчило. Хотя кромѣ Чарли и меня никто больше не зналъ объ этомъ, но я чувствовала, какъ будто мой поступокъ уменьшилъ разлуку между Адой и мною и еще разъ сближалъ насъ на эти минуты. Я пошла назадъ, не совсѣмъ сще привыкшая къ перемѣнѣ, но все же послѣ этой прогулки мнѣ стало какъ-то легче на душѣ.

Опекунъ мой воротился домой, и задумчиво стоялъ у темнаго окна. Когда я вошла, лицо его стало веселѣе, и онъ подошелъ къ своему стулу. Но въ то время, какъ я взяла свѣчку, свѣтъ ея ярко озарилъ мое лицо.

-- Что съ тобой, миленькая хозяюшка?-- сказалъ онъ:-- ты плакала!

-- Да, мой другъ,-- отвѣчала я:-- я боюсь, что плакала немного. Ада была въ такой горести, а это такъ грустно, грустно!

Я опустила руку на спинку его стула и по выраженію въ его лицѣ замѣтила, что мои слова я мой взглядъ на опустѣлое мѣсто Ады приготовили его.

-- Она вѣрно обвѣнчалась, душа моя?

Я разсказала ему все объ этомъ, разсказала, что первыя мольбу ея были о его прощеніи.

-- Напрасно она безпокоится объ этомъ,-- сказалъ онъ.-- Да благословитъ небо ее и ея мужа!

Но какъ при этомъ извѣстіи первымъ побужденіемъ души моей было искреннее сожалѣніе, такъ точно было и съ нимъ.

-- Бѣдная, бѣдная дѣвочка!-- прибавилъ онъ:-- бѣдный Рикъ! Бѣдная Ада!

Послѣ этого наступило молчаніе; наконецъ, опекунъ мой, тяжело вздохнувъ, сказалъ:

-- Что дѣлать, моя милая! Холодный Домъ замѣтно пустѣетъ.

-- Но въ немъ остается его хозяйка, мой опекунъ.

Хотя я боялась сказать это, однако, рѣшилась, вслѣдствіе печальнаго тона, которымъ онъ говорилъ.

-- Она употребитъ всѣ усилія, чтобъ сдѣлать его счастливымъ,-- сказала я.

-- И она успѣетъ въ этомъ, душа моя!

Письмо не произвело между нами никакой перемѣны, кромѣ того, что мѣсто подлѣ него сдѣлалось моимъ; оно не дѣлало никакой перемѣны и теперь. Онъ обратилъ на меня свой свѣтлый отеческій взоръ, попрежнему положилъ свою руку на мою, и еще разъ сказалъ:

-- Она успѣетъ въ этомъ, душа моя. А все-таки, моя милая хозяюшка, Холодный Домъ замѣтно пустѣетъ.

Мнѣ было грустно, что разговоръ нашъ этимъ и кончился. Я была обманута въ своихъ ожиданіяхъ. Мнѣ казалось, что я совсѣмъ не была тѣмъ, чѣмъ бы мнѣ слѣдовало быть съ тѣхъ поръ, какъ получила письмо и послала на него отвѣтъ.

LII. Упорство.

Но однажды рано утромъ, когда мы шли къ завтраку, мистеръ Вудкортъ явился къ намъ въ попыхахъ и съ поразительнымъ извѣстіемъ, что совершилось страшное убійство, за которое мистеръ Джорджъ схваченъ и посаженъ подъ стражу. Когда онъ разсказалъ намъ, что сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ предложилъ щедрую награду тому, кто предастъ ему въ руки убійцу, я въ первомь припадкѣ изумленія и отчаянія не поняла, что могло побудить его къ тому; но нѣсколькихъ словъ было достаточно, чтобы объяснить мнѣ, что жертвою убійства былъ адвокатъ сэра Лэйстера; и тутъ страхъ, который ощущала къ нему моя мать, немедленно пришелъ мнѣ на намять.

Это непредвидѣнное и насильственное устраненіе человѣка, за которымъ она такъ долго наблюдала и которому такъ сильно не довѣряла,-- человѣку, которому она лишь изрѣдка выказывала малую долю снисходительности, всегда видя въ немъ опаснаго и тайнаго врага, явилось мнѣ въ такой ужасной формѣ, что первымъ моимъ душевнымъ движеніемъ была мысль о моей матери. Какъ страшно было слышать о подобной смерти, чувствуя способность не питать ни малѣйшаго сожалѣнія! Какъ страшно было припомнить, что очень вѣроятно, леди Дэдлокъ не разъ желала избавиться отъ старика, который такъ внезапно былъ выброшенъ изъ ряда живыхъ людей!

Всѣ эти думы, накопляясь въ душѣ моей и усиливая волненіе и страхъ, которые я всегда ощущала при имени покойника, привели меня въ такое тревожное состояніе, что я едва могла сидѣть за столомъ. Я совершенно не могла въ продолженіе нѣкотораго времени поддерживать разговоръ, пока не успѣла придти мало-по-малу въ себя. Но когда я ободрилась и увидала, какъ пораженъ былъ мой опекунъ, когда я замѣтила съ какою важностью говоритъ онъ о подозрѣваемомъ человѣкѣ, приведя себѣ на память всѣ выгодныя впечатлѣнія, произведенныя имъ на насъ собственною личностью, кромѣ тѣхъ благопріятныхъ слуховъ, которые доходили о немъ до нашего семейства, мое участіе къ нему и мои опасенія до такой степени развились, что я рѣшительно очувствовалась и пришла совершенно въ себи.

-- Какъ вы думаете, опекунъ, можетъ ли быть, чтобы его справедливо обвиняли?

-- Я не могу этого думать, моя милая. Человѣкъ, котораго мы видѣли такимъ простосердечнымъ и впечатлительнымъ, который съ силами великана соединяетъ смиреніе и кротость ребенка, который смотритъ храбрѣйшимъ изъ людей и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ натураленъ и спокоенъ,-- можетъ ли подобный человѣкъ быть справедливо обвиненъ въ такомъ преступленіи? Я не могу этому повѣрить. Не то, чтобы я не хотѣлъ, не желалъ этому вѣрить; я просто не могу повѣрить!

-- И я тоже не могу,-- сказалъ мистеръ Вудкортъ.-- Впрочемъ, чтобы мы не слыхали или знали о немъ, все-таки не должно забывать, что нѣкоторыя обстоятельства говорятъ противъ него. Онъ питалъ негодованіе къ убитому джентльмену. Онъ нѣсколько разъ самъ признавался въ этомъ. Говорятъ, что онъ очень рѣзко выражался въ своихъ сужденіяхъ о покойномъ, и сколько могу понять вещи, это очень правдоподобно. Онъ самъ признается, что онъ находился одинъ на мѣстѣ преступленія спустя лишь нѣсколько минутъ послѣ того, какъ оно совершилось. Я охотно вѣрю, что онъ столь же безвиненъ въ какомъ бы то ни было участіи, сколько напримѣръ я; но нельзя не сознаться, что есть много уликъ, которыя въ этомъ случаѣ развиваютъ сильное подозрѣніе къ нему.

-- Справедливо,-- сказалъ мой опекунъ; потомъ онъ прибавилъ, обратившись ко мнѣ:-- мы бы оказали ему слишкомъ незавидную услугу, моя милая, если бы закрыли глаза и не хотѣли открыть истину въ этомъ дѣлѣ.

Я, конечно, чувствовала, что мы должны признать не только въ отношеніи къ себѣ, но и къ другимъ всю важность обстоятельствъ, обращенныхъ къ его обвиненію. Но въ то же время я сознавала (мнѣ нечего было высказывать это громко), что вся тяжесть подобныхъ обвиненій не заставила бы насъ оставить несчастнаго въ нуждѣ.

-- Избави Богъ!-- продолжалъ мои опекунъ.-- Мы будемъ стоять за него, какъ онъ стоялъ за двухъ несчастныхъ созданій, которыя сошли уже съ земного поприща.

Онъ разумѣлъ подъ этими словами мистера Гридли и мальчика, которымъ мистеръ Джорджъ далъ у себя пріютъ.

Затѣмъ мистеръ Вудкортъ сказалъ намъ, что слуга кавалеристъ встрѣтился съ нимъ вчера, прошатавшись по улицамъ цѣлую ночь, какъ будто въ припадкѣ помѣшательства, что одною изъ первыхъ заботъ кавалериста было то, чтобы мы не сочли его виновнымъ, что онъ послалъ своего слугу съ цѣлью свидѣтельствовать о его совершенной невинности со всѣми торжественными увѣреніями, какія онъ только могъ представить намъ, и что мистеръ Вудкортъ тѣмъ только и успокоилъ его, что обѣщалъ придти къ намъ рано утромъ съ намѣреніемъ изложить эти обстоятельства. Онъ прибавилъ, что онъ теперь намѣренъ отправиться, чтобы повидаться съ самимь заключеннымъ.

Мой опекунъ сказалъ прямо, что онъ также намѣренъ идти. Теперь, кромѣ того, что я очень любила отставного солдата, и что онъ любилъ меня, я принимала то тайное участіе въ случившихся происшествіяхъ, которое было извѣстно лишь моему опекуну. Я чувствовала, что интересъ этого дѣла все ближе и ближе подходилъ ко мнѣ, все тѣснѣе и тѣснѣе соединялся со мною. Мнѣ казалось дѣломъ чрезвычайно важнымъ, чтобы истина была открыта и чтобы подозрѣніе не падало на невинныхъ, тѣмъ болѣе, что подозрѣніе, разъ возведенное на кого бы то ни было, получаетъ всегда со временемъ силу полнаго убѣжденія.

Однимъ словомъ, мнѣ пришло къ голову, что мой долгъ заставляетъ меня отправиться съ ними. Мой опекунъ не хотѣлъ мнѣ возражать, и я пустилась въ путь.

Темница была обширна, съ множествомъ дворовъ и переходовъ, столь похожихъ другъ на друга и столь однообразно вычищенныхъ, что я только тутъ впервые поняла, проходя мимо, почему несчастные узники, заключенные цѣлые годы въ однѣхъ и тѣхъ же кирпичныхъ стѣнахъ, всегда питали, какъ мнѣ случалось читать, особенную привязанность къ какой-нибудь ничтожной травкѣ или небольшому куску тощаго дерна. Въ комнатѣ со сводомъ, напоминавшимъ изнанку какой-нибудь подвальной лѣстницы, со стѣнами до того бѣлыми, что онѣ выказывали отъ того желѣзныя рѣшетки оконъ и желѣзную обивку двери вдвое рѣзче и мрачнѣе, мы нашли кавалериста стоящимъ въ углу. Онъ все сидѣлъ предъ тѣмъ на лавкѣ, но всталъ, услыхавъ звукъ замка и стукъ поднимаемыхъ запоровъ.

Увидавъ насъ, онъ сдѣлалъ шагъ впередъ своею обычною тяжелою поступью, потомъ остановился и отвѣсилъ намъ легкій поклонъ. Но такъ какъ я все шла впередъ и, приблизясь къ нему, положила ему на плечо руку, то онъ немедленно узналъ насъ.

-- Теперь у меня -- какъ гора съ плечъ, миссъ и джентльмены, увѣряю васъ,-- сказалъ онъ, привѣтствуя насъ съ полнымъ чистосердечіемъ и втянувъ въ себя обильный глотокъ воздуха.-- Теперь я уже не буду болѣе заботиться, какой оборотъ приметъ дѣло.

Онъ очень мало былъ похожъ на арестанта. Напротивъ, по спокойствію, которое сохранялъ онъ, и по воинственнымъ пріемамъ его скорѣе можно было счесть тюремнымъ стражемъ.

-- Это еще менѣе приличное мѣсто для пріема молодой леди, чѣмъ моя галлерея, -- сказалъ мистеръ Джорджъ:-- но я увѣренъ, что миссъ Соммерсонъ не взыщетъ съ меня.

Такъ какъ онъ подвелъ меня въ эту минуту къ скамьѣ, на которой прежде сидѣлъ, то я и заняла на ней мѣсто; это доставило ему, повидимому, большое удовольствіе.

-- Благодарю васъ, миссъ,-- сказалъ онъ.

-- Итакъ, Джорджъ,-- замѣтилъ мой опекунъ:-- какъ мы не требуемъ отъ васъ никакихъ увѣреній относительно вашего дѣла, такъ, смѣю надѣяться, и вы не будете требовать отъ насъ никакихъ объясненій.

-- Совершенно справедливо, сэръ. Благодарю васъ отъ всего сердца. Если бы я не быль чистъ отъ преступленія, я бы не могъ смотрѣть теперь на васъ прямо и хранить тайну подъ вліяніемъ нашего настоящаго посѣщенія. Я вполнѣ понимаю ваше одолженіе. Я не изъ краснобаевъ, но я вполнѣ глубоко чувствую ваше участіе, миссъ Соммерсонъ и джентльмены.

Онъ положилъ руку на свою широкую грудь и наклонилъ къ намъ голову. Хотя затѣмъ онъ снова выпрямился въ струнку, тѣмъ не менѣе много глубокаго, естественнаго чувства выразилъ онъ этими простыми средствами.

-- Во-первыхъ,-- сказалъ мой опекунъ:-- можемъ ли мы что-нибудь сдѣлать для доставленія вамъ желаемаго комфорта, Джорджъ?

-- Для чего это, сэръ?-- спросилъ онъ, прочистивъ себѣ горло продолжительнымъ вздохомъ.

-- Для комфорта. Нѣтъ ли чего такого, въ чемъ вы имѣете нужду и что могло бы облегчить для васъ тягость заключенія?

-- Такъ, сэръ,-- отвѣчалъ мистеръ Джорджъ послѣ нѣкотораго раздумья.-- Я во всякомъ случаѣ очень обязанъ вамъ; но какъ табакъ не допускается правилами, то я не могу назвать ничего, что было бы мнѣ нужно.

-- Можетъ быть, мало-по-малу, вы надумаетесь. Когда пожелаете чего-нибудь Джорджъ, дайте намъ знать, сдѣлайте милость.

-- Благодарю васъ, сэръ. Впрочемъ,-- замѣтилъ мистеръ Джорджъ съ одною изъ своихъ улыбокъ, какъ будто выжженныхъ солнцемъ:-- впрочемъ, человѣкъ, который шатался по свѣту какъ бродяга, такъ долго какъ я, сумѣетъ привыкнуть къ помѣщенію подобному настоящему, что бы ни ожидало его впереди.

-- Значитъ, вы освоились съ своимъ положеніемъ?-- спросилъ мой опекунъ.

-- Совершенно, сэръ,-- отвѣчалъ мистеръ Джорджъ, сложивъ руки на груди съ полнымъ самосознаніемъ и нѣкоторою пытливостью.

-- Ну какъ теперь идетъ дѣло?

-- Да что, сэръ, теперь оно дополняется справками. Боккетъ даетъ мнѣ понять, что онъ будетъ требовать подобныхъ дополненій отъ времени до времени, пока не приведетъ дѣла въ положительную ясность. Какъ можно привести его въ положительную ясность, я рѣшительно не понимаю; но смѣю сказать, что Боккетъ какъ нибудь смастеритъ это.

-- Что вы, избави Богъ!-- воскликнулъ мой опекунъ, пораженный словами кавалериста:-- Вы говорите о себѣ какъ о человѣкѣ, которому для оправданія нужно прибѣгать къ уловкамъ.

-- Не удивляйтесь, сэръ,-- сказалъ мистеръ Джорджъ.-- Я очень цѣню ваше вниманіе. Но я рѣшительно не понимаю, какъ правый человѣкъ можетъ помириться съ подобнымъ порядкомъ вещей, не разбивъ предварительно себѣ головы о стѣну, если только онъ не смотритъ на дѣло съ моей точки зрѣнія?

-- Это въ нѣкоторомъ смыслѣ справедливо,-- отвѣчалъ мой опекунъ, смягчаясь.-- Но, добрый другъ мой, даже правый человѣкъ долженъ принимать обыкновенныя предосторожности въ собственную защиту.

-- Безъ сомнѣнія, сэръ. Я такъ и поступилъ. Я объяснилъ судьямъ: "джентльмены, я столь же непричастенъ этому обвиненію, сколько вы сами; что было представлено противъ меня въ отношеніи фактовъ, то совершенно справедливо: болѣе я ничего не знаю объ этомъ дѣлѣ". Я думаю и впередъ говорить то же самое, сэръ. Что могу я дѣлать кромѣ этого? Это сущая правда.

-- Но на одной правдѣ далеко не уѣдете,-- продолжалъ мой опекунъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? Я рѣшительно не догадывался объ этомъ,-- замѣтилъ мистеръ Джорджъ съ добродушнымъ видомъ.

-- Вамъ должно выбрать адвоката,-- продолжалъ мой опекунъ.-- Мы укажемъ вамъ вполнѣ знающаго человѣка.

-- Извините меня, сэръ,-- сказалъ мистеръ Джорджъ, отступивъ назадъ.-- Я вамъ и безъ того очень обязанъ. Но я буду просить васъ позволить мнѣ не принимать на себя этой обузы.

-- Вы не хотите имѣть адвоката?

-- Нѣтъ, сэръ.

Мистеръ Джорджъ закачалъ головою самымъ убѣдительнымъ сбразомь.

-- Я очень благодаренъ вамъ сэръ но... пожалуйста безъ адвоката!

-- Почему же такъ?

-- Я не люблю кляузъ и ябеды,-- сказалъ мистеръ Джорджъ:-- Гридли тоже не жаловалъ ихъ. И -- извините меня, сэръ, если я позволю себѣ выразить подобное мнѣніе -- едва ли и мы когда нибудь прибѣгали къ нимъ, сэръ.

-- Въ васъ говоритъ сама справедливость,-- замѣтилъ мой опекунъ, понизивъ голосъ:-- сама справедливость, Джорджъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ?-- спросилъ кавалеристъ съ свойственнымъ ему чистосердечіемъ. Я не слишкомъ хорошо знакомъ съ этими мудреными названіями; но говоря вообще, я противъ кляузъ и искательства.

Снявъ съ груди руки и перемѣнивъ позу, онъ стоялъ, положивъ одну изъ колоссальныхъ ладоней на столъ, а другую прислонилъ къ своему бедру, представляя живое изображеніе человѣка, котораго невозможно выбить изъ занятой имъ позиціи. Напрасно мы всѣ трое говорили ему и старались убѣдить его; онъ слушалъ насъ съ тою кротостью, которая очень шла къ его воинственной осанкѣ. За всѣмъ тѣмъ онъ, повидимому, столь же колебался подъ вліяніемъ нашихъ убѣжденій, сколько колебались стѣны его тюрьмы.

-- Подумайте хорошенько еще, мистерь Джорджъ,-- сказала я.-- Пѣть ли у васъ какого-нибудь желанія относительно вашего дѣла?

-- Я, конечно, желалъ бы, миссъ,-- отвѣчалъ онъ:-- чтобы меня судили военнымъ судомъ; но я вполнѣ увѣренъ, что объ этомъ не можетъ быть и вопроса. Если вы будете столь добры, что удостоите удѣлить мнѣ двѣ минуты, не болѣе, то я постараюсь объясниться съ вами сколь возможно опредѣлительнѣе.

Онъ посмотрѣлъ на всѣхъ насъ поочереди, потрясъ головою, какъ будто приспособляя ее къ высокому мундирному воротнику и тугому галстуху, и послѣ минутнаго размышленія началъ такимъ образомъ:

-- Вы видите, миссъ, что я былъ схваченъ, взятъ подъ стражу я посаженъ сюда. Я человѣкъ, заслужившій дурное о себѣ мнѣніе, лишенный возможности оправдываться, и я сижу здѣсь. Между тѣмъ Боккетъ обшариваетъ мою галлерею для стрѣльбы въ цѣль, обшариваетъ вдоль и поперекъ. Единственное имущество, которое у меня оставалось, весьма ничтожное, совершенно исчезнетъ при описи и оцѣнкѣ, такъ что я не найду и слѣдовъ его, а между тѣмъ, какъ я уже объяснилъ вамъ, я сижу здѣсь. Я не имѣю даже права на это жаловаться. Хотя занимаю мою настоящую квартиру, не по собственной волѣ своей, я все-таки очень хорошо понимаю, что не сдѣлайся я съ молоду такимъ бродягой, какимъ былъ до сихъ поръ, со мной не случилось бы этого. Впрочемъ, это случилось. Потому вопросъ состоитъ въ томъ, какъ выпутаться изъ дѣла.

Онъ потеръ свой смуглый лобъ съ веселымъ видомъ а сказалъ тономъ оправданія:

-- Я такъ подверженъ одышкѣ, когда долго говорю, что мнѣ необходимо подумать съ минуту.

Подумавъ, онъ снова взглянулъ на своихъ собесѣдниковъ и продолжалъ такимъ образомъ:

-- Какъ выпутаться изъ дѣла? Несчастный покойникъ былъ самъ адвокатомъ и держалъ меня въ ежовыхъ рукавицахъ. Я вовсе не желаю тревожить его прахъ, но будь онъ живъ, я непремѣнно выразился бы, что онъ дьявольски держалъ меня въ ежовыхъ рукавицахъ. За то я и не любилъ всегда его ремесла. Если бы я вполнѣ постигалъ его ремесло и предохранилъ себя отъ его вліянія, я не сидѣлъ бы теперь въ этой тюрьмѣ. Но я не къ тому веду рѣчь. Теперь, предположимъ, что я убилъ его. Предположимъ, что я дѣйствительно выстрѣлилъ въ его тѣло изъ одного изъ пистолетовъ, который Боккетъ нашелъ у меня только что разряженнымъ, и который, милые мои, онъ могъ найти во всякое время съ тѣхъ поръ, какъ я поселился тамъ. Но что же остается мнѣ дѣлать, когда мнѣ покажется очень жутко здѣсь? Искать адвоката?

Онъ остановился, услышавъ шумъ замковъ и запоровъ и не успѣлъ собраться съ мыслями, пока дверь не была отворена и потомъ снова заперта. Для какой цѣли она отворилась я сейчасъ скажу.

-- Я досталъ бы себѣ адвоката, и адвокатъ этотъ сталъ бы говорить (какъ мнѣ часто случалось читать въ газетахъ): "мой кліентъ не произноситъ ни слова, мой кліентъ заслуживаетъ защиты, мои кліентъ то, мой кліентъ се!"` То-то и есть! У этихъ казуистовъ не въ обычаѣ идти прямою дорогою, какъ слѣдовало бы но моему мнѣнію, и соображаться, что дѣлаютъ другіе. Скажи онъ, что я невиненъ, и я возьму подобнаго адвоката. Онъ точно такъ же готовъ будетъ признать меня виновнымъ, какъ и правымъ; можетъ быть еще болѣе будетъ убѣжденъ въ первомъ. И что же онъ станетъ дѣлать? Будетъ дѣйствовать такъ, какъ будто я въ самомъ дѣлѣ преступникъ, станетъ зажимать мнѣ ротъ, уговаривать меня не принимать участія въ спорѣ, извращать настоящій смыслъ обстоятельствъ, вяло, робко, нехотя подводить доказательства въ мою пользу и въ заключеніе, можетъ быть, меня выпутаетъ. Но, миссъ Соммерсонъ, неужели я желаю выпутаться такимъ образомъ? Скорѣе я соглашусь быть повѣшеннымъ, лишь бы это сдѣлано было какъ слѣдуетъ. Извините меня, что я говорю молодой леди о такихъ непріятныхъ вещахъ.

Теперь онъ вполнѣ увлекся своимъ предметомъ и потому не имѣлъ нужды отдыхать и обдумывать.

-- Скорѣе соглашусь быть повѣшеннымъ, но только настоящимъ образомъ. И я вѣрно буду повѣшенъ. Я не хочу этимъ сказать,-- продолжалъ онъ, посматривая на насъ съ подпертыми въ бока руками и поднявъ свои густыя брови:-- я не хочу этимъ сказать, что я болѣе другихъ людей заслуживаю висѣлицы. Я хочу этимъ сказать, что я долженъ или совершенно быть оправданнымъ или обвиненнымъ. Потому-то, когда говорятъ противъ меня правду, я подтверждаю, что это правда. Когда мнѣ говорятъ: "вашъ отзывъ будетъ соображенъ съ сущностью вопроса", я отвѣчаю, что это не мое дѣло, что, вѣроятно, отзывъ мой долженъ же вести къ чему-нибудь. Если они не сумѣютъ совершенно оправдать меня на основаніи справедливыхъ доводовъ, то, конечно, не захотятъ толковать сомнительные вопросы въ мою пользу. А если и вздумаютъ это сдѣлать, то это для меня ничего не значитъ.

Пройдя по каменному полу шагъ или два, онъ снова воротился къ столу и сказалъ то, что предполагалъ сказать.

-- Я еще разъ благодарю васъ, миссъ и джентльмены, за ваше вниманіе и тѣмъ болѣе за участіе, которое вы мнѣ оказываете. Вотъ сущность дѣла въ томъ видѣ, какъ оно представляется простому кавалеристу, у котораго умъ прямъ и ясенъ какъ клинокъ палаша. Я не дѣлалъ въ жизни ничего путнаго, кромѣ того, чего требовала обязанность солдата, и если я попался въ бѣду, то долженъ собирать то, что посѣялъ. Когда я опомнился отъ удивленія, что схваченъ какъ убійца -- бродягѣ подобному мнѣ немного нужно было времени, чтобы оправиться -- я совершенно хладнокровно сталъ смотрѣть на свое положеніе, какъ вы теперь можете въ томъ убѣдиться. Я и останусь въ этомъ положеніи. Никто изъ родныхъ не подвергнется черезъ меня отвѣтственности, никто не сдѣлается черезъ меня несчастнымъ, и... и это все, о чемъ я хотѣль переговорить съ вами.

Дверь отворилась для того, чтобы впустить другого человѣка воинственной наружности, хотя съ перваго взгляда съ менѣе увѣренными и открытыми манерами, и загорѣвшую съ блестящими глазами здоровую женщину съ корзинкою. Оба они, войдя въ тюрьму, чрезвычайно внимательно выслушали все, что говорилъ мистеръ Джорджъ.

Мистеръ Джорджъ привѣтствовалъ ихъ дружескимъ наклоненіемъ головы и радушнымъ взглядомъ, но не дѣлалъ никакихъ особыхъ изъявленій радости въ продолженіе своей рѣчи. Теперь онъ ласково ножалъ имъ руки и сказалъ:

-- Миссъ Соммерсонъ и джентльмены, это мой старый товарищъ Джозефъ Бэгнетъ. А это его жена, мистриссъ Бэгнетъ.

Мистеръ Бэгнетъ молча отвѣсилъ намъ воинственный поклонъ, а мистриссъ Бэгнетъ проговорила намъ привѣтствіе.

-- Это мои истинные друзья,-- сказалъ мистеръ Джорджъ.-- Въ ихъ-то именно домѣ я и былъ взятъ.

-- Съ подержаннымъ віолончелемъ,-- вклеилъ свою рѣчь мистеръ Бэгнетъ, уныло потряхивая головою.-- Съ хорошимъ тономъ... для пріятеля... За деньгами не будетъ остановки...

-- Матъ,-- сказалъ мистеръ Джорджъ:-- ты, конечно, слышалъ хорошо все, что я говорилъ этой леди и этимъ двумъ джентльменамъ. Не правда ли, что ты одобряешь мое мнѣніе?

Мистеръ Бэгнетъ, подумавъ, предоставляетъ женѣ дать отвѣтъ.

-- Старая бабенка,-- говоритъ онъ:-- скажи ему: да или нѣтъ, одобряю я или не одобряю его мнѣніе?

-- Ахъ, Джорджъ,-- воскликнула мистриссъ Бэгнетъ, которая разбиралась въ это время въ своей корзинѣ, гдѣ лежали кусокъ заливного поросенка, щепотка чаю, небольшой запасъ сахару и пеклеванный хлѣбъ:-- ты очень хорошо знаешь, что я не могу съ тобой согласиться. Ты очень хорошо знаешь, что можно было сойти съ ума, слушая тебя. Ты не хочешь оправдываться, не хочешь дѣйствовать такъ, не хочешь дѣйствовать сякъ; что значатъ эти причуды и привередничанья? Все это вздоръ и безсмыслица, Джорджъ.

-- Не будьте строги ко мнѣ въ моемъ несчастіи, мистриссъ Бэгнеть,-- сказалъ кавалеристъ простосердечно.

-- Убирайся ты съ своими несчастіями!-- возопила мистриссъ Бэгнетъ.-- По всему видно, что они не сдѣлали тебя ни на волосъ благоразумнѣе. Я еще въ жизнь свою не краснѣла такъ, какъ слушая теперь, какія нелѣпости говорилъ ты этому обществу. Адвокаты! Да кой же чортъ, съ позволенія сказать, мѣшаетъ тебѣ взять ихъ дюжину, если джентльменъ рекомендуетъ тебѣ ихъ?

-- Эта женщина съ душой,-- сказалъ мой опекунъ.-- Я надѣюсь, что вы убѣдите его, мистриссъ Бэгнетъ.

-- Убѣдить его, сэръ?-- отвѣчала она.-- Богъ съ вами, ни за что на свѣтѣ! Вы не знаете Джорджа. Вишь, уставился! (Мистриссъ Бэгнетъ оставила на минуту корзинку и указала на кавалериста загорѣлыми и обнаженными руками). Вишь ломается! Такого упрямаго и нелѣпаго человѣка, когда онъ забьетъ себѣ что-нибудь въ голову, я думаю нѣтъ въ цѣломъ свѣтѣ. Хоть кого выведетъ изъ терпѣнья! Скорѣе своротишь съ мѣста какую нибудь гирю пудовъ въ десять, чѣмъ уговоришь этого человѣка, когда у него засядетъ что-нибудь въ башку. Да что, развѣ я не знаю его!-- восклицалъ мистриссъ Бэгнетъ.-- Развѣ я не знаю тебя, Джорджъ? Я думаю, что ты не хочешь прикинуться для меня другимъ человѣкомъ послѣ нашего долголѣтняго знакомства?

Ея дружеское негодованіе оказывало сильное дѣйствіе на ея супруга, который нѣсколько разъ качалъ головою, глядя на кавалериста и побуждая его такимъ образомъ уступить. Между тѣмъ мистриссъ Бэгнетъ посматривала на меня; и по выраженію ея глазъ я догадывалась, что она желаетъ, чтобы я что-то сдѣлала, но что именно, я не могла понять.

-- Но я вѣдь ужъ давнымъ давно рукой махнула на тебя, старый повѣса,-- сказала мистриссъ Бэгнетъ, сдувая пыль, насѣвшую на заливного поросенка и снова посмотрѣвъ на меня:-- и если бы леди и джентльмены знали тебя такъ же хорошо, какъ я знаю, то они точно также не стали бы тратить съ тобой слова понапрасну... Если ты не слишкомъ упрямъ для того, чтобы закусить что-нибудь, то вотъ это къ твоимъ услугамъ.

-- Я принимаю съ величайшею благодарностью.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- продолжала мистриссъ Бэгнетъ, ворча съ свойственнымъ ей добродушіемъ.-- Я чрезвычайно удивлена этимъ. Я не могу надивиться, что ты не имѣешь расположенія умереть съ голоду по своему способу. Это было бы очень похоже, на тебя. Можетъ быть, ты успокоишься и образумишься, занявшись обѣдомъ.

Тутъ она снова взглянула на меня, и я теперь догадалась изъ ея взоровъ, обращаемыхъ то на дверь, то на меня, что она желаетъ, чтобы вы вышли и дождались ея по ту сторону темничной двери. Сообщивъ мои догадки моему опекуну и мистеру Вудкорту, я встала.

-- Мы надѣемся, что вы поймете пользу тѣхъ дѣйствій, которыя вамъ предлагаютъ; мы снова повидаемся съ вами будучи увѣрены, что найдемъ васъ болѣе разсудительнымъ.

-- Но болѣе благодарнымъ вы никогда не увидите меня, миссъ Соммерсонъ,-- отвѣчалъ онъ.

-- По крайней мѣрѣ я надѣюсь, что мы найдемъ васъ болѣе доступнымъ и менѣе упорнымъ,-- сказала я.-- Позвольте мнѣ еще присовокупить къ этому, что разъясненіе этой тайны и открытіе истиннаго виновника преступленія можетъ сопровождаться чрезвычайно важными послѣдствіями для другихъ лицъ кромѣ васъ.

Онъ слушалъ меня очень почтительно, не обративъ впрочемъ, кажется, большого вниманія на послѣднія слова мои, которыя я произнесла, уже отвернувшись отъ него нѣсколько и идя по направленію къ двери: онъ, повидимому, разсматривалъ (это передали мнѣ послѣ) мой ростъ и мою наружность, которые, кажется, совершенно приковали его вниманіе.

-- Странно,-- сказалъ онъ.-- Впрочемъ, я самъ то же думалъ когда-то.

Опекунъ мой спросилъ его, что онъ хотѣлъ этимъ сказать.

-- Изволите видѣть, сэръ,-- отвѣчалъ кавалеристъ:-- когда моя несчастная звѣзда привела меня на лѣстницу къ квартирѣ покойника въ ту самую ночь, когда онъ былъ убитъ, я видѣлъ чей-то призракъ, проходившій въ темнотѣ мимо меня,-- призракъ, до такой степени похожій на миссъ Соммерсонъ, что я чуть-чуть не рѣшился заговорить съ нимъ.

Въ ту же минуту я почувствовала въ себѣ такой трепетъ, какого никогда еще не испытывала ни прежде, ни послѣ и какого, я думаю, мнѣ не придется испытывать.

-- Призракъ этотъ спускался съ лѣстницы въ то самое время, когда я поднимался по ней; и, проходя мимо окна, въ которое проникалъ лунный свѣтъ, онъ далъ возможность разглядѣть, что на немъ былъ широкій черный плащъ. Я замѣтилъ у этого плаща длинную бахрому. Впрочемъ, все это нейдетъ къ настоящему дѣлу, и я заговорилъ объ этомъ потому лишь, что миссъ Соммерсонъ сію минуту была ни дать ни взять тотъ призракъ, о которомъ я теперь невольно вспомнилъ.

Я не могу разобрать и опредѣлить чувства, которыя пробудились во мнѣ послѣ этого разсказа; довольно того, что темное сознаніе долга, который я сначала же налагала на себя, долга продолжать изслѣдованія, усилилось во мнѣ, несмотря на то, что я боялась сдѣлать самой себѣ вопросъ по этому предмету. Между тѣмъ я съ негодованіемъ сознавалась, что у меня рѣшительно не было ни малѣйшаго повода къ опасеніямъ. Мы всѣ трое вышли изъ тюрьмы и направили шаги къ воротамъ, которыя находились въ уединенномъ мѣстѣ. Мы не долго дожидались; мистеръ и мистриссъ Бэгнетъ тоже скоро вышли и поспѣшно присоединились къ намъ.

Въ каждомъ глазѣ мистриссъ Бэгнетъ было по слезинкѣ; лицо ея раскраснѣлось и пылало.

-- Я еще не вполнѣ высказала Джорджу, что я думала о немъ, миссъ, какъ вы, я полагаю, и изволили замѣтить,-- была первая фраза, сказанная ею, когда она подошла къ намъ. Онъ на очень худой дорогѣ, бѣдняжка!

-- Не совсѣмъ, если только онъ будетъ остороженъ, разсудителенъ и не станетъ отказываться отъ помощи друзей,-- отвѣчалъ мой опекунъ.

-- Конечно, такой джентльменъ, какъ вы, долженъ лучше знать это, сэръ,-- отвѣчала мистриссъ Бэгнетъ, торопливо вытирая глаза полою своего сѣраго салопа:-- но я очень боюсь за него. Онъ всегда былъ такъ безпеченъ и говорилъ не подумавши. Джентльмены, засѣдающіе въ судѣ, и не поймутъ его. Притомъ же столько неблагопріятныхъ обстоятельствъ склонилось противъ него; противъ него возстанетъ цѣлая толпа говоруновъ, а Боккетъ же такой придирчивый.

-- Съ подержаннымъ віолончелемъ... Еще говорилъ, что когда то игралъ на флейтѣ... то есть, когда былъ мальчикомъ,-- прибавилъ мистеръ Бэгнетъ съ большею торжественностью.

-- Теперь я вамъ вотъ что скажу, миссъ,-- произнесла мистриссъ Бэгнетъ:-- когда я говорю миссъ, то разумѣю и остальныхъ присутствующихъ. Пойдемте въ уголокъ; мнѣ нужно переговорить съ вами.

Мистриссъ Бэгнетъ увела насъ въ самое уединенное мѣсто и первое время не могла произнести ни слова отъ овладѣвшей ею одышки.

Мистеръ Бэгнетъ счелъ нужнымъ воспользоваться этимъ случаемъ и произнесъ:

-- Старуха, скажи-ка имъ мое мнѣніе!

-- Да, миссъ,-- начала наконецъ старуха, развязывая ленты у своего чепца, чтобы дать воздуху болѣе свободнаго къ себѣ, доступа:-- вы скорѣе успѣли бы сдвинуть Доверскій замокъ, чѣмъ выбить у Джорджа изъ головы то, что разъ засѣло въ нее, если бы вы не пріобрѣли надъ нимъ покой, неожиданной власти. Я убѣждена, что власть эта въ вашихъ рукахъ.

-- Ты золото, а не женщина,-- сказалъ мой опекунъ.-- Продолжай, продолжай!

-- Изволите ли видѣть, миссъ,-- продолжала мистриссъ Бзгнетъ, всплескивая руками въ припадкѣ волненія и безпокойства по десяти разъ послѣ каждой фразы:-- все, что онъ говорилъ о томъ, что у него нѣтъ родственниковъ, все это сущій вздоръ. Они его не знаютъ, но онъ знаетъ ихъ. Въ старые годы онъ говорилъ со мною откровеннѣе, чѣмъ съ кѣмъ бы то ни было, и не даромъ онъ признался разъ Вуличу насчетъ сѣдины волосъ его матери и морщинъ на ея лицѣ. Держу пари на пятьдесятъ фунтовъ, что онъ видѣлъ тогда свою мать. Она еще жива, и ее непремѣнно должно, непремѣнно, привезти сюда?

Вслѣдъ за тѣмъ мистриссъ Бэгнетъ взяла въ ротъ нѣсколько булавокъ и начала пришпиливать подолъ своего платья нѣсколько выше, чѣмъ опускался ея сѣрый салопъ; все это она сдѣлала съ удивительнымъ проворствомъ и ловкостью.

-- Бакаутъ,-- сказала мистриссъ Бэгнетъ:-- посмотри хорошенько за дѣтьми, старый хрычъ, и дай мнѣ зонтикъ! Я сейчасъ махну въ Линкольншэйръ и привезу старую леди сюда.

-- Ну, что за женщина!-- вскричалъ мой опекунъ, опустивъ руку въ карманъ:-- какъ она распоряжается? Есть ли еще деньги у нея для этого?

Мистриссъ Бэгнетъ снова прикоснулась къ подолу своего платья и вынула кожаный кошелекъ, въ которомъ проворно отсчитала пять шиллинговъ. Потомъ она обратно положила ихъ въ кошелекъ съ полнымъ самодовольствомъ.

-- Не заботьтесь обо мнѣ, миссъ. Я жена солдата и привыкла странствовать но своему. Бакаутъ, старина,-- продолжала она, цѣлуя его:-- одинъ шиллинъ тебѣ, а три дѣтямъ. Теперь я пущусь въ Линкольншэйръ за матерью Джорджа!

И она дѣйствительно пустилась въ путь, пока мы всѣ трое стояли и смотрѣли другъ на друга съ удивленіемъ. Она удалялась между тѣмъ скорыми шагами, закутавшись въ свой сѣрый салопъ, завернула за уголъ и пропала изъ виду.

-- Мистеръ Бэгнетъ,-- сказалъ мой опекунъ:-- вы согласитесь пустить ее такимъ образомъ?

-- Какъ могу я запретить. Она уже разъ дѣлала не такую дорогу. Пріѣхала изъ другой части свѣта... въ этомъ же сѣромъ салопѣ... съ этимъ же зонтикомъ. Что сказала моя старуха, то и сдѣлаетъ. Непремѣнно сдѣлаетъ! Когда старуха скажетъ: я сдѣлаю это, то непремѣнно сдѣлаетъ.

-- Значитъ, она въ самомъ дѣлѣ столь же правдива и добра, какъ кажется съ виду,-- замѣтилъ мой опекунъ.-- Лучшей похвалы нельзя ей сдѣлать.

-- Она лихой ефрейторъ... несравненнаго батальона.-- отвѣчалъ мистеръ Бэгнетъ, посматривая себѣ черезъ плечо, по мѣрѣ своего удивленія.-- Другой такой бабенки нѣтъ, да и быть не должно. Зато я и не суюсь никуда прежде ея. Надо все-таки соблюдать дисциплину.

LIII. Слѣдъ.

Мистеръ Боккетъ и его жирный указательный палецъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, входятъ между собою въ частыя совѣщанія. Когда мистеру Боккету приходится обсудить предметъ особенной важности и экстренности, жирный указательный палецъ вступаетъ во всѣ обязанности добраго генія. Мистеръ Боккетъ приложитъ палецъ къ уху, и палецъ нашептываетъ ему наставленія; онъ приложитъ его къ губамъ, и палецъ навѣваетъ на нихъ скрытность и таинственность; дотронется имъ до носа, и палецъ изощряетъ его обоняніе: потрясетъ имъ передъ преступнымъ человѣкомъ, и тотъ цѣпенѣетъ, теряется къ собственной погибели. Авгуры храма Сыщиковъ постоянно предсказывали, что когда мистеръ Боккетъ и этотъ палецъ вступаютъ въ откровенныя объясненія, то въ скоромъ времени за тѣмъ приходится слышать о какомъ нибудь страшномъ возмездіи.

Впрочемъ, кротко наблюдая и изучая человѣческую природу, будучи снисходительнымъ философомъ, нерасположеннымъ къ осужденію человѣческихъ слабостей, мистеръ Боккетъ обходитъ огромное количество домовъ, измѣряетъ ногами безконечное множество улицъ: взглянувъ на него, можно подумать, что онъ изнываетъ, не находя себѣ пищи для дѣятельности. Онъ въ самыхъ дружественныхъ отношеніяхъ съ людьми своего званія и готовъ пьянствовать съ любымъ изъ нихъ. Онъ не трясется надъ деньгами, онъ развязенъ въ пріемахъ, словоохотливъ и наивенъ въ разговорѣ; но, хотя потокъ его жизни тихъ и свѣтелъ, онъ возмущается снизу встрѣчнымъ движеніемъ указательнаго пальца.

Бремя и мѣсто не стѣсняютъ существа мистера Боккета. Какъ человѣкъ въ отвлеченномъ смыслѣ, онъ сегодня здѣсь, завтра исчезаетъ, но это нисколько не мѣшаетъ ему еще черезъ день быть опять между нами. Сегодня вечеромъ онъ будетъ можетъ быть смотрѣть въ замочную скважину двери у городского дома сэра Лэйстера Дэдлока, а завтра утромъ онъ будетъ расхаживать но площадкѣ Замогильнаго Призрака въ Чесни-Воулдѣ, гдѣ странствовала нѣкогда тѣнь, которая умилостивляется теперь сотнею гиней. Панталоны, принадлежавшіе этой тѣни, карманы этихъ панталонъ, его дѣловыя бумаги и ящики, его бюро, все это мистеръ Боккетъ осмотритъ самымъ тщательнымъ образомъ.

Вѣроятно, что всѣ эти занятія худо вяжутся съ домашними, семейными наслажденіями мистера Боккета; во всякомъ случаѣ несомнѣнно то, что въ настоящую минуту мистеръ Боккетъ нейдетъ домой. Хотя вообще онъ высоко цѣнитъ сообщество мистриссъ Боккетъ -- леди съ врожденнымъ геніемъ сыщика, геніемъ, который если бы былъ изощряемъ служебною практикою, привелъ бы къ великимъ результатамъ, но, который, въ силу обстоятельствъ, остановилъ эту даровитую женщину лишь на уровнѣ просвѣщеннаго диллеттантизма, но держится большею частью вдалекѣ отъ пользованія симъ наслажденіемъ. Потому мистриссъ Боккетъ принуждена обращаться къ своей постоялкѣ (къ счастію, очень любезной леди, которая чрезвычайно интересуетъ ее), чтобы проводить съ нею время и вести дружескую бесѣду.

Густая толпа собирается на Линкольнинскихъ Поляхъ въ день похоронъ. Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ лично присутствуетъ на этой церемоніи; говоря строго, тутъ только еще три субъекта, а именно лордъ Дудль, Вильямъ Буффи и истертый кузенъ (приведенный сюда въ видѣ дополненія); за то масса траурныхъ каретъ необозрима. Сословіе перовъ выражаетъ при этомъ болѣе четверо-колесныхъ доказательствъ соболѣзнованія, чѣмъ когда либо видано было во всемъ околодкѣ. На кучерскихъ козлахъ такое собраніе великолѣпныхъ гербовъ, что можно подумать, будто вся герольдейская коллегія разомъ лишилась отца и матери. Герцогъ Фудль присылаетъ блестящую урну для пепла и праха, урну съ серебряными колесами, на патентованныхъ осяхъ, самой лучшей работы, съ тремя громадными червями, которые расположились позади, и кажется пухнутъ отъ горести. Всѣ лучшіе извозчики въ Лондонѣ кажутся удрученными скорбью; и если бы престарѣлый покойникъ, заржавѣвшій за живо, питалъ бы особенную склонность ко вкусу и запаху конины (что едва ли вѣроятно), то подобный день былъ бы для него настоящимъ праздникомъ.

Спокойный посреди хлопотуновъ и экипажей, посреди этого множества топчущихся ногъ, окоченѣвшихъ отъ горести, мистеръ Боккетъ сидитъ, спрятавшись въ одной изъ траурныхъ каретъ и совершенно на свободѣ разсматриваетъ толпу черезъ щелки сторы. У него презоркій глазъ въ отношеніи къ толпѣ; да и во всемъ другомъ развѣ онъ не зорокъ? И когда мистеръ Боккетъ посмотритъ туда и сюда то съ той, то съ другой стороны кареты, то вверхъ на окна противоположнаго дома, то на головы собравшейся толпы, ничто не ускользаетъ отъ его вниманія.

-- А, и ты явилась сюда въ наше общество?-- говорить мистеръ Боккетъ самъ съ собою, замѣтивъ мистриссъ Боккетъ, которая, пользуясь всесильнымъ званіемъ мужа, стоитъ на самомъ крыльцѣ дома покойника.-- Такъ вотъ какъ. И ты сюда пожаловала! Да какая ты сегодня авантажная, мистриссъ Боккетъ!

Процессія еще не трогалась съ мѣста; она ждетъ, чтобы виновникъ торжества былъ вынесенъ изъ дверей дома. Мистеръ Боккетъ, пріютившись въ карстѣ облѣпленной гербами, употребляетъ въ дѣло оба указательные пальца, чтобы приподнять стору на ширину волоска и выглядывать чрезъ эту скважинку.

И это много говоритъ въ пользу его супружеской привязанности, потому что онъ все продолжаетъ заниматься мистриссъ Боккетъ.

-- Такъ вотъ и ты сюда пожаловала, а?-- повторяетъ онъ вполголоса.-- И наша жилица съ тобою вмѣстѣ. Я не выпущу тебя изъ виду, мистриссъ Боккетъ; я надѣюсь, впрочемъ, что ты совершенно здорова, моя милая!

Мистеръ Боккетъ не произноситъ болѣе ни слова; онъ сидитъ, посматривая очень внимательно, пока усопшій футляръ аристократическихъ секретовъ не сносится сверху. Гдѣ теперь всѣ эти секреты? Взялъ ли онъ ихъ, держитъ ли онъ ихъ при себѣ? Пойдутъ ли они за нимъ въ это внезапное путешествіе? И пока процессія подвигается, и лицо мистера Боккета принимаетъ то то, то другое выраженіе. Послѣ этого онъ приготовляется ѣхать съ большимъ удобствомъ и осматриваетъ устройство каретъ, полагая, что и такого рода наблюденія могутъ быть полезны въ извѣстномъ случаѣ. Замѣчается довольно рѣзкій контрастъ между мистеромъ Толкинхорномъ, запертымъ въ своей мрачной колесницѣ, и мистеромъ Боккетомъ, запертымъ въ раззолоченной каретѣ. Рѣзкій контрастъ существуетъ между неизмѣримымъ пустымъ пространствомъ, оставленнымъ маленькою раною, которая повергла одного изъ нихъ въ глубокій сонъ, не прерываемый даже тяжкими толчками по каменной мостовой и едва замѣтнымъ кровавымъ слѣдомъ, который приводитъ другого въ состояніе бдительности, выражающейся въ каждомъ волосѣ на головѣ! Но тотъ и другой кажутся равнодушными къ положенію дѣла, ни тотъ, ни другой не безпокоятся о немъ много.

Мистеръ Боккетъ высиживаетъ всю процессію въ томъ же самомъ непринужденномъ положеніи и выходитъ изъ кареты при первомъ удобномъ случаѣ, который затѣмъ ему представляется. Теперь онъ направляетъ шаги къ дому сэра Лэйстера Дэдлока, котораго жилище сдѣлалось для него какъ бы собственнымъ домомъ, куда онъ является и откуда выходитъ во всякій часъ сутокъ, гдѣ онъ всегда принятъ радушно и съ уваженіемъ, гдѣ ему знакомы всѣ подробности хозяйства и гдѣ онъ шествуетъ обыкновенно, окруженный атмосферою таинственнаго величія.

Для мистера Боккета не существуетъ необходимости стучаться въ дверь или звонить въ колокольчикъ. Онъ выпросилъ для себя особый ключъ и отпираетъ двери по своему усмотрѣнію. Когда онъ проходитъ черезъ переднюю, Меркурій возвѣщаетъ ему: "Къ вамъ есть письмо съ почты, мистеръ Боккетъ", и отдаетъ ему это письмо.

-- Только одно, а?-- говоритъ мистеръ Боккетъ.

Если бы Меркурій и былъ одаренъ особенною пытливостью и любопытствомъ въ отношеніи писемъ, адресуемыхъ мистеру Боккету, то этотъ послѣдній все-таки слишкомъ остороженъ, чтобы не обуздывать подобной страсти въ своемъ ближнемъ. Мистеръ Боккетъ смотритъ на него такъ, какъ будто лицо его представляетъ аллею длиною въ нѣсколько миль, и обозрѣваетъ его съ тѣмъ же самоуслажденіемъ, которое бы онъ испытывалъ при обозрѣніи аллеи.

-- Есть съ вами табакерка?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ.

Къ несчастію, Меркурій не употребляетъ табаку.

-- Не можете ли вы мнѣ спроворить гдѣ нибудь щепотку?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ.-- Очень благодаренъ. Мнѣ все равно, какой бы ни былъ; я не придерживаюсь никакого сорта. Спасибо!

Запустивъ съ возможною граціею, руку въ ящикъ, открытый гдѣ-то въ людской и замѣняющій по общему отзыву табакерку, посмаковавъ надлежащимъ образомъ табакъ сначала одною, потомъ другого стороною носа, мистеръ Боккетъ послѣ продолжительнаго и просвѣщеннаго обсужденія предмета, отзывается, что табакъ настоящаго достоинства, и идетъ далѣе, взявъ съ собою письмо.

Теперь, хотя мистеръ Боккетъ и идетъ вверхъ по лѣстницѣ въ маленькую библіотеку, которая расположена внутри большей, съ видомъ человѣка, получающаго ежедневно письма десятками, но на самомъ дѣлѣ многочисленная корреспонденція не составляетъ отличительнаго признака его дѣятельности. Онъ не бойкій писака; онъ обращается съ перомъ какъ съ своею тростью, которой почти никогда не выпускаетъ изъ руки и которая совершенно сроднилась съ его ладонью. Онъ не располагаетъ и другихъ часто переписываться съ собою, потому что кажется человѣкомъ слишкомъ простымъ и прямымъ для веденія учтивой и утонченной корреспонденціи. Кромѣ того онъ самъ имѣлъ случай видать, какъ слишкомъ откровенныя письма выводились на свѣжую воду и какъ писавшимъ ихъ приходилось тогда жутко и накладно. По всѣмъ этимъ причинамъ онъ старается какъ можно менѣе имѣть дѣло съ письмами какъ въ отношеніи посылки, такъ и полученія ихъ. Но все же въ послѣдніе двадцать четыре часа онъ получилъ ихъ ровно полдюжины.

-- И это,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, положивъ принесенное имъ письмо на столъ:-- и это тотъ же самый почеркъ, тѣ же самыя два слова.

Какія же эти два слова?

Онъ повертываетъ ключъ въ двери, развертываетъ свой черный бумажникъ (составляющій для многихъ книгу судебъ), кладетъ возлѣ другое письмо и читаетъ на обоихъ бойко написанныя слова: "Леди Дэдлокъ".

-- Да, да,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- Но я могъ бы получить денежки и безъ этого безыменнаго извѣщенія.

Положивъ письма въ свою книгу судебъ и застегнувъ ее опять, онъ отпираетъ дверь именно въ ту минуту, когда ему приносится обѣдъ, изобильный и изящно поданный, съ графиномъ хересу. Мистеръ Боккетъ часто повторяетъ въ дружескихъ кругахъ, гдѣ онъ не стѣсняется, что онъ предпочитаетъ добрую флягу стараго темнаго остъ-индскаго хереса чему бы то ни было. Вслѣдствіе сего и теперь онъ наливаетъ и осушаетъ рюмку съ гастрономическимъ чмоканьемъ губами, и все продолжаетъ еще освѣжаться своимъ любимымъ напиткомъ, когда какая-то идея приходитъ ему въ голову.

Мистеръ Боккетъ тихонько отворяетъ дверь, соединяющую рту комнату съ сосѣднею, и смотритъ туда. Библіотека пуста и огонь въ каминѣ потухаетъ. Глазъ мистера Бокаста, обнявъ комнату соколинымъ полетомъ, останавливается на стѣнѣ, куда кладутся всѣ получаемыя письма. Тутъ лежитъ теперь нѣсколько писемъ на имя сэра Лэйстера. Мистеръ Боккетъ подноситъ ихъ вплоть къ глазамъ и опредѣляетъ характеръ и наклоненіе почерка.

-- Нѣтъ,-- говоритъ онъ:-- это совсѣмъ другая рука. Только мнѣ письма надписаны тѣмъ почеркомъ. Я вскрою всю эту корреспонденцію сэру Лэйстеру Дэдлоку, баронету, завтрашній день.

Съ этими мыслями онъ возвращается окончить свой обѣдъ и потребляетъ его съ отличнымъ аппетитомъ. Послѣ недолгаго отдохновенія, онъ получаетъ приглашеніе пожаловать въ гостиную. Сэръ Лэйстеръ принималъ его уже тамъ нѣсколько вечеровъ, съ цѣлью узнать, не имѣетъ ли тотъ сообщить ему что-нибудь. Истертый кузенъ (чрезвычайно утомившійся на похоронахъ) и Волюмнія присутствуютъ тутъ же.

Мистеръ Боккетъ дѣлаетъ членамъ общества три различные поклона: сэру Лэйстеру поклонъ, выражающій высокое уваженіе, Волюмніи поклонъ, выражающій желаніе показаться любезнымъ, изношенному кузену поклонъ, доказывающій лишь, что особа, которой поклонъ этотъ назначается, ему небезызвѣстна. Боккетъ говоритъ ему, повидимому: "вы безполезный наростъ на человѣческомъ обществѣ; вы меня знаете, и я знаю васъ". Выказавъ эти легкіе признаки житейскаго такта, мистеръ Боккетъ потираетъ руки.

-- Нѣтъ ли у васъ чего-нибудь сообщить мнѣ, офицеръ?-- спрашиваетъ сэръ Лэйстеръ.-- Не хотите ли вы имѣть со мною разговоръ наединѣ?

-- Нѣтъ, не сегодня, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ.

-- Ибо время мое,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ:-- совершенно въ вашемъ распоряженіи въ видахъ возмездія за оскорбленное величіе закона.

Мистеръ Боккетъ кашляетъ и посматриваетъ на Волюмнію, нарумяненную и украшенную ожерельемъ, посматриваетъ такъ, какъ будто бы онъ хотѣлъ выразить слѣдующую мысль: "Увѣряю васъ, вы премиленькое созданіе. Я видалъ сотнями дѣвицъ, которыя въ ваши лѣта были хуже, дѣйствительно хуже".

Прекрасная Волюмнія, которой небезызвѣстно благотворное вліяніе ея прелестей, перестаетъ писать ноты, похожія на людей въ треугольныхъ шляпахъ, и въ радушьи поправляетъ свое ожерелье. Мистеръ Боккетъ оцѣниваетъ въ умѣ своемъ это украшеніе и одобряетъ его столько же, сколько осуждаетъ занятіе Волюмніи ни къ чему не ведущими нотами.

-- Если я,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ съ чрезвычайнымъ паѳосомъ: если я не просилъ васъ, офицеръ, употребить всѣ способности въ дѣло для разъясненія этого страшнаго обстоятельства, то я въ особенности желаю воспользоваться настоящимъ случаемъ, чтобы восполнить промахъ, который я сдѣлалъ. Не останавливайтесь ни передъ какими издержками. Я приготовился къ тому, чтобы платить за всѣ хлопоты. Вы можете предпринять какіе угодно шаги и расходы и я не задумаюсь ни на минуту, чтобы вознаградить васъ за нихъ надлежащимъ образомъ.

Мистеръ Боккетъ снова дѣлаетъ сэру Лэйстеру поклонъ въ видѣ отвѣта на его щедрость.

-- Умъ мой,-- присовокупляетъ сэръ Лэйстеръ съ великодушнымъ жаромъ:-- не пришелъ еще, какъ легко можно себѣ представить, въ совершенное успокоеніе, послѣ этого дьявольскаго случая. Я не знаю даже, когда я совершенно оправлюсь отъ этого потрясенія. Нынѣ по крайней мѣрѣ я преисполняюсь негодованіемъ, подвергшись грустной необходимости опустить въ могилу бренные останки вѣрнаго, усерднаго, преданнаго друга.

Голосъ сэра Лэйстера дрожитъ, и сѣдые волосы поднимаются у него на головѣ. На глазахъ у него слезы; лучшія свойства его природы пробуждаются.

-- Я объявляю,-- говоритъ онъ:-- я торжественно объявляю, что пока это преступленіе не будетъ открыто и наказано установленнымъ порядкомъ, я все буду считать, что на имени моемъ тяготѣетъ пятно позора. Джентльменъ, который посвятилъ мнѣ большую часть своей жизни, джентльменъ, который постоянно сиживалъ за моимъ столомъ и находилъ себѣ ночлегъ въ моемъ домѣ, идетъ изъ моего дома къ себѣ и вдругъ умерщвляется, спустя менѣе часа послѣ того, какъ мы разстались съ нимъ. Я не могу не придти при этомъ къ мысли, что за нимъ слѣдили при выходѣ изъ моего дома, караулили его въ моемъ домѣ, даже обратили на него въ первый разъ вниманіе, потому что онъ былъ въ близкихъ отношеніяхъ къ моему дому, что могло внушить идею, что онъ гораздо богаче и значительнѣе, чѣмъ можно было предполагать, зная его уединенный и скромный образъ жизни. Если я не успѣю при помощи всѣхъ средствъ, которыя отъ меня зависятъ, при помощи моего вліянія, моего общественнаго положенія, вывести наружу виновниковъ этого преступленія, то я совершенно потеряю право доказывать, что я уважалъ этого человѣка, и что я былъ вѣренъ тому, кто отличался въ отношеніи ко мнѣ постоянною вѣрностью.

Пока сэръ Лэйстеръ распространяется такимъ образомъ съ большимъ увлеченіемъ и чрезвычайнымъ величіемъ, оглядывая крутомъ комнату, какъ будто бы въ ней было большое общество, мистеръ Боккетъ смотритъ на него съ наблюдательною важностью, въ которой, хотя, впрочемъ, это довольно смѣлое толкованіе, есть частица состраданія.

-- Нынѣшняя церемонія,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ:-- чрезвычайно наглядно доказала, какимъ уваженіемъ мой покойный другъ (онъ выдаетъ это слово довольно рельефно, потому вѣроятно, что смерть уравниваетъ всѣ состоянія) пользовался у здѣшней аристократіи; но это только усилило для меня ударъ, полученный отъ этого ужаснаго и дерзкаго преступленія. Если бы его совершилъ братъ мой, я не пощадилъ бы его.

Мистеръ Боккетъ смотритъ очень важно. Волюмнія замѣчаетъ о покойномъ, что онъ былъ чрезвычайно вѣрный и любезный человѣкъ!

-- Безъ сомнѣнія, потеря его для васъ очень чувствительно, миссъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ примиряющимъ тономъ:-- я увѣренъ, что онъ самъ сознавалъ себѣ цѣну въ этомъ отношеніи.

Волюмнія даетъ понять мистеру Боккету изъ своего отвѣта, что ея чувствительная душа до того взволнована, что едва ли оправится до конца жизни, что нервы ея замерли совершенно, что она рѣшительно потеряла всякую надежду улыбнуться когда нибудь. Между тѣмъ она выводитъ еще треугольную шляпу для страшнаго престарѣлаго генерала въ Батѣ, шляпу, выражающую меланхолическое настроеніе духа.

-- Конечно, это поражаетъ, пугаетъ впечатлительную женщину,-- говоритъ мистеръ Боккетъ симпатичнымъ голосомъ:-- но потомъ это изгладится.

Волюмнія вообще желала бы знать, что дѣлается по этому дѣлу? Можно ли надѣяться на признаніе со стороны этого ужаснаго солдата, и какъ намѣрены поступить въ томъ или другомъ случаѣ? Есть ли у него сообщники или... какъ ихъ называютъ по закону? Волюмнія желаетъ знать еще нѣкоторыя другія столь же истинныя обстоятельства.

-- Изволите видѣть, миссъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ, заставляя свой палецъ производить убѣждающее вліяніе (онъ въ эту минуту былъ въ такомъ любезномъ и наивномъ настроеніи духа, что чуть не назвалъ ее милою миссъ Волюмніей):-- на эти вопросы не очень легко отвѣчать въ настоящую минуту. Въ настоящую минуту ничего не могу сказать. Я постоянно занимаюсь этимъ дѣломъ, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ (мистеръ Боккетъ привлекаетъ его особу къ участію въ разговорѣ по праву его значительности) занимаюсь утромъ, въ полдень, ночью. Отъ рюмки или двухъ хересу, выпитыхъ мною, я не думаю, чтобы умъ мой лишился быстроты и силы соображенія. Я могъ бы отвѣчать вамъ на ваши вопросы, миссъ; но долгъ мой запрещаетъ мнѣ это сдѣлать. Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, скоро узнаетъ все, что сдѣлано уже до сихъ поръ. И я надѣюсь, что онъ выслушаетъ меня (мистеръ Боккетъ опять принимаетъ важный видъ), выслушаетъ меня съ удовольствіемъ.

Дряхлый кузенъ надѣется, что дѣло не обойдется "безъ 'азни для п'мѣра". Онъ полагаетъ, что гораздо полезнѣе "п'вѣсить виновнаго теперь, неж'ли д'ржать его годъ въ т'рмѣ". Онъ не сомнѣвается, что гораздо лучше повѣсить "для п'мѣра, нежели и' вѣшать".

-- Вы знаете жизнь, вы понимаете, сэръ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ съ одобрительнымъ морганіемъ глазъ и согнувъ свой палецъ крючкомъ:-- и вы можете подтвердить то, что я объяснялъ этой леди. Нечего говорить вамъ, что на основаніи свѣдѣній, собранныхъ мною, я немедленно приступилъ къ дѣлу. Вы угадываете и соображаете, все, чего, казалось, нельзя бы было ожидать отъ леди. Боже мой, особенно при вашемъ высокомъ положеніи въ обществѣ, миссъ,-- заключаетъ мистеръ Боккетъ, совершенно раскраснѣвшись отъ мысли, что онъ снова чуть не назвалъ ее милою.

-- Офицеръ, Волюмнія,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ:-- совершенно вѣренъ, своей обязанности и вполнѣ правъ.

Мистеръ Боккетъ бормочетъ:

-- Очень радъ, что имѣю честь слышать отъ васъ одобрительный отзывъ, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ, Волюмнія,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ:-- не совсѣмъ-то прилично молодой леди задавать офицеру такіе вопросы, какіе вы вздумали ему дѣлать. Онъ лучше всякаго можетъ опредѣлить отвѣтственность, которая лежитъ на немъ; онъ дѣйствуетъ, зная напередъ эту отвѣтственность. И намъ, которые присутствуютъ при составленіи и изданіи законовъ, нейдетъ мѣшать или привязываться къ тому, кто приводитъ эти законы въ исполненіе, или...-- заключаетъ сэръ Лэйстеръ довольно строго, потому что Волюмнія хотѣла прервать его прежде, чѣмъ онъ достаточно скруглилъ свою фразу:-- или кто полагаетъ возмездіе за оскорбленное величіе законовъ.

Волюмнія смиренно объясняетъ, что у нея не было ни малѣйшаго любопытства въ этомъ случаѣ, не такъ какъ у большей части вѣтряныхъ особъ ея возраста и пола, но что она рѣшительно пропадаетъ отъ сожалѣнія и участія къ милому человѣку, котораго потерю они всѣ оплакиваютъ.

-- Очень хорошо, Волюмнія,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ.-- Но все-таки и въ такомъ случаѣ не мѣшаетъ быть скромною.

Мистеръ Боккетъ пользуется наступившимъ молчаніемъ и продолжаетъ разсуждать.

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, я не встрѣчаю съ иней стороны препятствія, съ вашего позволенія и въ такомъ обществѣ, объяснить этой леди, что я смотрю на наше дѣло, какъ на получившее довольно удовлетворительную полноту. Это хорошенькое дѣльцо, славненькое дѣльцо, и все то, чѣмъ нужно еще дополнить его, я надѣюсь собрать въ продолженіе немногихъ часовъ.

-- Очень радъ слышать это,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ.-- Вполнѣ полагаюсь на васъ.

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ очень серьезнымъ тономъ:-- я надѣюсь, что дѣло это въ одно и то же время поселитъ въ насъ довѣріе ко мнѣ и поведетъ къ общему удовлетворенію. Когда я называю его хорошенькимъ дѣльцемъ, изволите видѣть, миссъ,-- продолжаетъ мистеръ Боккетъ, смотря съ важностью на сэра Лэйстера:-- то я дѣлаю это съ моей точки зрѣнія. Разсматривая же этотъ предметъ съ другихъ сторонъ, всегда найдешь въ немъ болѣе или менѣе причинъ къ неудовольствію. Очень странныя вещи доходятъ иногда до нашего свѣдѣнія относительно семейной жизни, миссъ; если бы вамъ разсказать ихъ, вы не могли бы довольно надивиться!

Волюмнія, испустивъ слабый, невинный визгъ, соглашается съ этимъ мнѣніемъ.

-- Да, даже въ благо... благородныхъ фамиліяхъ, въ знатныхъ фамиліяхъ, въ извѣстныхъ фамиліяхъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, снова посмотрѣвъ съ важностью на сэра Лэйстера.-- Я имѣлъ честь хлопотать прежде по дѣламъ знатныхъ фамилій, и вы не можете себѣ представить... что я говорю?.. я увѣренъ, что даже вы не можете себѣ представить, сэръ (это относилось къ истертому кузену), какія штучки тамъ дѣлаются.

Кузенъ, который отъ скуки покрывалъ себѣ голову подушками съ дивана и вытягивался во всю длину своего дряхлаго тѣла, произноситъ: "м'быть", что значило на обыкновенномъ языкѣ: можетъ быть.

Сэръ Лэйстеръ, полагая, что наступило время отпустить офицера, произноситъ съ подобающимъ величіемъ: "очень хорошо!" и дѣлаетъ мановеніе рукою, выражающее не только конецъ заведеннаго разговора, но и ту мысль, что если знатныя фамиліи впадаютъ въ предосудительные поступки, то должны принимать на себя всѣ послѣдствія ихъ.

-- Вы, конечно, не забудете, офицеръ,-- присовокупляетъ онъ снисходительнымъ тономъ:-- что я въ вашемъ распоряженіи во всякое время.

Мистеръ Боккетъ все съ прежней важностью спрашиваетъ, можетъ ли онъ придти завтра утромъ, въ случаѣ, если онъ подвинется впередъ въ своихъ изысканіяхъ на столько, на сколько разсчитываетъ? Сэръ Лэйстеръ отвѣчаетъ: "мнѣ все равно, во всякое время". Мистеръ Боккетъ дѣлаетъ три поклона и выходитъ изъ комнаты, когда забытое имъ обстоятельство приходитъ ему въ голову.

-- Позвольте спросить, между прочимъ,-- говоритъ онъ тихимъ голосомъ, осторожно отходя назадъ:-- кто выставилъ на лѣстницѣ объявленіе о наградѣ.

-- Я приказалъ его тамъ повѣсить,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ.

-- Вы не сочтете слишкомъ смѣлымъ поступкомъ съ моей стороны, сэръ Лэйстеръ, баронетъ, если я спрошу, для чего вы изволили это сдѣлать?

-- Нисколько. Я выбралъ лѣстницу, какъ самое видное мѣсто въ домѣ. Я полагаю, что не мѣшаетъ, чтобы это объявленіе бросалось всякому въ глаза. Я желаю, чтобы люди мои поняли всю громадность этого преступленія, всю рѣшимость, съ которою я намѣренъ наказать за него и всю невозможность избѣжать этого наказанія. Впрочемъ, если вы, офицеръ, при вашемъ познаніи общаго хода обстоятельствъ, видите какое либо неудобство...

Мистеръ Боккетъ не видитъ пока никакого неудобства; если уже объявленіе выставлено, то лучше не снимать его. Повторяя свои три поклона, онъ выходитъ; отъ затворяетъ дверь при слабомъ визгѣ Волюмніи -- при визгѣ, который предшествуетъ ея замѣчанію, что это плѣнительная ужасная личность напоминаетъ исторію о Синей Комнатѣ. По свойственной ему привычкѣ къ обществу и умѣнью прилаживаться къ людямъ всѣхъ сословій, мистеръ Боккетъ стоитъ теперь передъ каминомъ, свѣтлымъ и теплымъ, посмотри на свѣжую зимнюю ночь, стоитъ и восхищается Меркуріемъ.

-- А вѣдь, я думаю, въ васъ будетъ шесть футовъ и два дюйма?-- говоритъ мистеръ Боккетъ.

-- И три дюйма,-- отвѣчаетъ Меркурій.

-- Неужели столько? Да, но видите ли, вы широки въ мѣру, потому это не замѣтно. Вы не принадлежите къ числу длинноногихъ и жидконогихъ созданій, вовсе не принадлежите. Снимали съ васъ когда-нибудь слѣпки?

Мистеръ Боккетъ спрашиваетъ объ этомъ, сообщая артистическое выраженіе, своимъ глазамъ и головѣ.

Меркурій никогда не служилъ оригиналомъ для статуи.

-- Такъ вамъ надо непремѣнно попробовать,-- замѣчаетъ мистеръ Боккетъ.-- Одинъ изъ моихъ пріятелей, о которомъ вы со временемъ услышите какъ о скульпторѣ Королевской Академіи, сочтетъ особеннымъ удовольствіемъ передать ваши формы мрамору. Миледи нѣтъ дома, не такъ-ли?

-- Уѣхали кушать.

-- Выѣзжаютъ всякій день, не правда ли?

-- Да.

-- И неудивительно!-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- Такая прелестная женщина, какъ она, такая привлекательная, любящая и элегантная женщина по истинѣ служитъ украшеніемъ общества, въ которомъ появляется. А что, вашъ батюшка сдѣлалъ такую же карьеру какъ и вы?

Отвѣтъ оказывается отрицательнымъ.

-- Мой такъ послужилъ на своемъ вѣку,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- Мой отецъ сначала былъ жокеемъ, потомъ лакеемъ, потомъ буфетчикомъ, тамъ дворецкимъ и наконецъ содержателемъ гостиницы. Онъ пользовался всеобщимъ уваженіемъ и умеръ оплакиваемый всѣми, кто зналь его. При послѣднемъ издыханіи онъ все-таки повторилъ, что считаетъ службу самою лучшею и благородною частію своей карьеры; и это совершенная правда. У меня есть братъ въ услуженіи, шуринъ также служить. А что, миледи добры нравомъ?

Меркурій отвѣчаетъ: такъ добры, какъ вы только можете, себѣ представить.

-- А,-- дополняетъ мистеръ Боккетъ:-- немножко безтолковы, немножко капризны? Да Боже мой! Можно ли сердиться на нихъ за это когда онѣ такъ хороши изъ себя? Да мы даже вдвое больше любимъ ихъ за это, не правда ли?

Меркурій, заложивъ руки въ карманы своихъ свѣтлыхъ, абрикосовыхъ панталонъ, симметрически протягиваетъ обутыя въ шолкъ ноги съ видомъ человѣка, сочувствующаго изящному, и не отрицаетъ сказаннаго. Раздается стукъ колесъ и сильный звонъ въ колокольчикъ подъѣзда.

-- Легки на поминѣ!-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- Вотъ и онѣ!

Двери настежь отворяются, и миледи проходитъ по передней. Будучи еще очень блѣдною, она одѣта по утреннему и носитъ на рукѣ два прекрасные браслета. Красота ли этихъ браслетовъ или красота рукъ имѣютъ особенную привлекательность для мистера Боккета, не берусь рѣшить. Онъ смотритъ на все это жаднымъ взоромъ и что-то шевыряетъ у себя въ карманѣ, можетъ быть, полупенсовую монету.

Замѣтивъ его издалека, миледи обращаетъ вопросительный взглядъ на другого Меркурія, который привезъ ее домой.

-- Мистеръ Боккетъ, миледи.

Мистеръ Боккетъ дѣлаетъ ножкой и подвигается впередъ, проводя пальцемъ поверхъ своего рта.

-- Вы вѣрно дожидаетесь сэра Лэйстера?

-- Нѣтъ, миледи; я уже видѣлся съ нимъ.

-- Нѣтъ ли у васъ чего-нибудь передать мнѣ?

-- Теперь ничего, миледи.

-- Не сдѣлали ли вы новыхъ открытій?

-- Очень немногія, миледи.

Все это говорится мимоходомъ. Миледи едва останавливается и потомъ поднимается на лѣстницу. Мистеръ Боккетъ, подойдя къ основанію лѣстницы, смотритъ, какъ миледи входитъ на ступени, по которымъ несчастный старикъ недавно низошелъ въ могилу, смотритъ какъ проходитъ она мимо статуй воинственнаго вида, которыхъ вооруженіе ложится длинными тѣнями на стѣнѣ, какъ проходитъ она мимо вывѣшеннаго печатнаго объявленія, на, которое она бросаетъ бѣглый взглядъ, и потомъ скрывается изъ виду.

-- Онѣ очень любезны, право,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, возвращаясь къ Меркурію.-- Однако не смотрятъ совершенно здоровыми.

Но словамъ Меркурія, миледи въ самомъ дѣлѣ несовсѣмъ здорова. Она часто страдаетъ головною болью.

-- Можетъ ли быть? Это очень жаль!

Мистеръ Бокжетъ совѣтовалъ бы противъ этого моціонъ, прогулку.

-- Да. но она и такъ прогуливается,-- замѣчаетъ Меркурій.-- Иногда гуляетъ часа два, если чувствуетъ себя худо. Выходитъ даже ночью...

-- Неужели вы въ самомъ дѣлѣ увѣрены, что въ васъ будетъ шесть футовъ три дюйма?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ, присовокупляя извиненіе, что онъ прервалъ своего собесѣдника.

Въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія.

-- Вы такъ хорошо сложены, что я съ трудомъ повѣрилъ бы этому. Вотъ, напримѣръ, гвардейскіе солдаты слывутъ молодцами, а что за уроды по сложенію!... Такъ ходитъ прогуливаться даже по ночамъ? Даже когда лунная ночь, все равно!

О, да. Даже когда лунная ночь! Безъ всякаго сомнѣнія. Да и что же тутъ страннаго! Пріятный разговоръ и желаніе согласиться съ обѣихъ сторонъ.

-- Я думаю, что вы, напримѣръ, такъ то имѣете привычки прогуливаться?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ.-- Я думаю нѣтъ лишняго времени на это?

Кромѣ сего, Меркурій еще и не любитъ вообще пѣшую прогулку. Онъ предпочитаетъ упражненіе въ ѣздѣ за каретою,

-- Безъ всякаго сомнѣнія,-- замѣчаетъ мистеръ Боккетъ.-- Какая же разница! Теперь, сколько я припоминаю,-- продолжаетъ мистеръ Боккетъ, нагрѣвая себѣ руки и съ умиленіемъ смотря на пламя камина:-- она выходила прогуливаться въ ту самую ночь, когда приключилось это дѣло.

-- Конечно, выходила! Я еще провелъ ее въ садовую калитку.

-- И потомъ вы оставили ее тамъ. Конечно, оставили. Я видѣлъ это собственными глазами.

-- Однако васъ я не видалъ, говоритъ Меркурій.

-- Я тогда очень торопился,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ:-- шелъ навѣстить свою тетку, которая живетъ въ Чельси; ей уже девяносто лѣтъ, бѣдняжкѣ, совершенно одинока -- и есть кое-какія деньжонки. Да, мнѣ привелось проходить мимо. Позвольте. Въ которомъ часу это могло быть? Это было не въ десять часовъ.

-- Въ половинѣ десятаго.

-- Именно, Такъ и есть. И если я не ошибаюсь, миледи была закутана въ широкій черный бурнусъ съ длинною бахромою.

-- Именно съ длинною бахромою и широкій бурнусъ.

Вопросъ этотъ рѣшенъ окончательно. Мистеръ Боккетъ долженъ удалиться за какимъ-то дѣльцемъ, которое ему необходимо обдѣлать; но онъ предварительно считаетъ долгомъ пожать руку Меркурію за пріятный разговоръ; онъ, безъ сомнѣнія, единственная просьба съ его стороны, постарается, если только у Меркурія есть свободные полчаса, доставить ему случай быть воспроизведеннымъ въ мраморной статуѣ рѣзцомъ королевскаго академическаго скульптора, къ несомнѣнной выгодѣ обѣихъ стороны.

LIV. Взрывъ мины.

Освѣжившись сномъ, мистеръ Боккетъ встаетъ рано утромъ и приготовляется къ дневной дѣятельности. Принарядившись при помощи чистой рубашки и мокрой щетки, которою онъ въ торжественныхъ случаяхъ приглаживаетъ свои жидкія кудри, оставленныя на головѣ его хлопотливою и преисполненною заботъ жизнью, мистеръ Боккетъ налегаетъ на завтракъ, въ основаніе коего положены двѣ бараньи котлеты и который заключаетъ въ себѣ кромѣ того чай, яйца, хлѣбъ съ масломъ и мясомъ и мармеладъ, въ соотвѣтствующихъ количествахъ. Потребивши довольно этихъ укрѣпляющихъ веществъ и посовѣтовавшись съ своимъ домашнимъ геніемъ, онъ передаетъ Меркурію конфиденціальнымъ тономъ, чтобы тотъ "немедленно доложилъ сэру Лэйстеру, баронету, что если дескать онъ готовъ принять меня, то и я готовъ идти къ нему". Когда пришелъ милостивый отвѣтъ, что сэръ Лэйстеръ поспѣшитъ окончаніемъ своего туалета и выйдетъ къ мистеру Боккету въ библіотеку чрезъ десять минутъ, мистеръ Боккетъ вступаетъ въ этотъ покой и стоитъ передъ каминомъ, уткнувъ палецъ въ подбородокъ и смотря на пылающіе угля.

Мистеръ Боккетъ задумчивъ, какъ надо быть человѣку, которому предстоитъ совершить трудную работу; но онъ не теряется, онъ самоувѣренъ, еамонадѣянъ на видъ. По выраженію его лица, онъ могъ бы быть отличнымъ карточнымъ игрокомъ -- игрокомъ на большія суммы, могъ бы рисковать сотнями гиней, лихо держать колоду и пользоваться завидною славою, что не сробѣетъ, даже спустивши все свое достояніе вмѣстѣ съ послѣднею картою. Немного волнуется и тревожится мистеръ Боккетъ, когда появляется сэръ Лэйстеръ; но онъ смотритъ на баронета искоса, пока тотъ тихими шагами подходитъ къ своему покойному креслу, смотритъ съ такою же какъ вчера наблюдательною важностью, въ которой, такъ же какъ вчера, только особенно смѣлому человѣку удалось бы найти тѣнь состраданія.

-- Мнѣ очень досадно, что я заставилъ васъ дожидаться, офицеръ, но я, какъ нарочно, сегодня всталъ позднѣе, обыкновеннаго. Я не совсѣмъ здоровъ. Безпокойство и негодованіе, отъ которыхъ я недавно такъ страдалъ, слишкомъ сильно подѣйствовали на меня. Я подверженъ подагрѣ. Сэръ Лэйстеръ хотѣлъ выразиться общимъ словомъ -- "недугамъ", и вѣрно сказалъ бы такимъ образомъ всякому другому; но мистеръ Боккетъ знаетъ ощупью все до него касающееся, и послѣднія обстоятельства вполнѣ доказали это!

Пока онъ усаживается на своемъ креслѣ, не безъ усилія и съ видомъ, выражающемъ страданіе, мистеръ Боккетъ подходитъ нѣсколько ближе, положивъ одну изъ своихъ широкихъ рукъ на столъ, стоящій въ библіотекѣ.

-- Мнѣ неизвѣстно, офицеръ,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ, поднимая глаза и обозрѣвая лицо мистера Боккета:-- мнѣ неизвѣстно, желаете ли вы говорить со мною наединѣ; впрочемъ, это совершенно въ вашей волѣ. Все, что вы ни скажете, я найду дѣльнымъ и пріятнымъ. Если же вы не встрѣтите особаго неудобства, миссъ Дэдлокъ очень желала бы...

-- Что вы, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ!-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ, убѣдительно наклонивъ голову на сторону и повѣсивъ указательный палецъ на одно изъ ушей въ видѣ серьги:-- намъ нужно говорить съ глазу на глазъ, особенно теперь. Вы сейчасъ увѣритесь, что намъ надо быть съ глазу на глазъ. Всякая леди, при другихъ обстоятельствахъ, въ особенности леди съ такимъ высокимъ положеніемъ въ обществѣ, какъ миссъ Дэдлокъ, не могла бы не быть для меня чрезвычайно пріятною; но забывая о собственныхъ, личныхъ видахъ, я позволяю себѣ смѣлость повторить, что намъ должно быть непремѣнно наединѣ.

-- Я совершенно убѣждаюсь этимъ.

-- И это въ такой мѣрѣ необходимо, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ,-- повторяетъ мистеръ Боккетъ:-- что я готовъ попросить у насъ позволенія повернуть ключъ въ замкѣ двери.

-- Очень возможное дѣло.

Мистеръ Боккетъ съ особенною ловкостью и необходимою осторожностью принимаетъ эту полезную мѣру; онъ становится даже на колѣни на нѣсколько минутъ, сколько въ силу усвоенной имъ привычки, столько и съ цѣлью такъ приладить ключъ въ замкѣ, чтобы никто не могъ смотрѣть внутрь комнаты сквозь замочную скважину.

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, я упоминалъ еще вчера, что мнѣ оставалось дополнить наше дѣло весьма немногими обстоятельствами. Я теперь дополнилъ его и собралъ всѣ доводы противъ лица, совершившаго это преступленіе

-- Противъ солдата?

-- Нѣтъ, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, не противъ солдата.

Сэръ Лэйстеръ смотритъ съ изумленіемъ и спрашиваетъ.

-- Вѣдь этотъ самый человѣкъ взятъ подъ стражу не такъ ли?

Мистеръ Боккетъ отвѣчаетъ ему послѣ нѣкотораго молчанія:

-- Дѣло идетъ о женщинѣ.

Сэръ Лэйстеръ опрокидывается на спинку своего кресла и восклицаетъ тяжело вздыхая:

-- Праведное небо!

-- Теперь, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ,-- начинаетъ мистеръ Боккетъ, стоя надъ нимъ съ рукою растянутою по столу библіотеки, въ то время, когда указательный палецъ другой руки старается сообщить его словамъ должное выраженіе:-- теперь я считаю своею обязанностью приготовить васъ къ такому ряду обстоятельствъ, которыя могли бы сообщить -- смѣю сказать даже -- которыя сообщатъ вамъ сильное потрясеніе. Но сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, вы джентльменъ; а я очень хорошо знаю, что такое истинный джентльменъ и къ чему онъ способенъ. Джентльменъ перенесетъ ударъ, когда этотъ ударъ неминуемъ, перенесетъ его мужественно, безъ ропота. Джентльменъ можетъ приготовить свой умъ, чтобы выдержать какое бы то ни было потрясеніе. Ну что же, успокойтесь, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ! Если вамъ суждено перенести ударъ, то вы, очень естественно, начинаете думать о своемъ семействѣ. Вы спрашиваете сами себя, какъ всѣ ваши предки, идя до самого Юлія Цезаря,-- далѣе пока нечего забираться,-- перенесли бы это несчастіе? Вы припоминаете цѣлыя дюжины ихъ, которые приняли бы эту долю съ должнымъ мужествомъ, и вы по примѣру ихъ перенесете грозящее вамъ бѣдствіе, перенесете хотя для того, чтобы поддержать фамильный кредитъ. Вотъ путь, по которому вы мыслите -- путь, по которому вы дѣйствуете, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ.

Сэръ Лэйстеръ, растянувшись на снипкѣ стула и схватившись за ручки креселъ, сидитъ и смотритъ на оратора съ окаменѣвшимъ лицомъ.

-- Итакъ, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ,-- продолжаетъ мистеръ Боккетъ:-- приготовляя васъ къ выслушанію дѣла, я осмѣливаюсь покорнѣйше проситъ васъ не безпокоиться до времени изъ-за того, что нѣкоторые факты дошли до моего свѣдѣнія. Я знаю столько разныхъ вещей о людяхъ высшаго и низшаго сословій, что извѣстіемъ больше или меньше ничего не значитъ. Я не предполагаю, чтобы какой бы то ни было ходъ въ этой игрѣ могъ удивить меня; но если тотъ или другой ходъ состоится, то свѣдѣнія мои въ этомъ отношеніи получаютъ нѣкоторую важность; за то всякій возможный ходъ (хотя бы сдѣланный вкривь и вкось) являетсы для моего опытнаго глаза совершенно обыкновеннымъ и понятнымъ. Потому все, что я говорю вамъ, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ,-- не сбивайтесь съ этой дороги убѣжденія -- основано на совершенномъ незнаніи вашихъ семейныхъ дѣлъ.

-- Благодарю васъ за ваши приготовительныя свѣдѣнія,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ, послѣ нѣкотораго молчанія, не пошевельнувъ ни рукою, ни ногою, ни малѣйшею фиброю лица:-- я думаю, что подобное вступленіе, едва ли необходимо, хотя я вполнѣ увѣренъ, что намѣреніе ваше въ этомъ случаѣ весьма хорошо направлено. Будьте такъ добры, продолжайте. Итакъ (сэръ Лэйстеръ, повидимому, совершенно исчезаетъ въ тѣни, отбрасываемой фигурой оратора), итакъ, я попросилъ бы васъ присѣсть, если вы не встрѣтите къ тому препятствія.

-- Совершенно никакого.

Мистеръ Боккетъ приноситъ стулъ и сокращаетъ размѣръ своей тѣни.

-- Теперь, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, послѣ такого короткаго предисловія, я перехожу къ существу дѣла. Леди Дэдлокъ...

Бэръ Лэйстеръ приподнимается и смотритъ на него съ нѣмымъ ужасомъ. Мистеръ Боккетъ употребляетъ въ дѣло указательный палецъ какъ средство успокоительное.

-- Леди Дэдлокъ, какъ изволите знать, составляетъ предметъ всеобщаго восторга. Именно, вотъ настоящее значеніе миледи; ею всѣ восхищаются,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.

-- Я бы попросилъ васъ, офицеръ,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ глухимъ голосомъ:-- вовсе не упоминать имени миледи при этомъ случаѣ.

-- Я бы самъ не желалъ этого, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ; но... но это невозможно.

-- Невозможно?

Мистеръ Боккетъ наклоняетъ свою неумолимую голову.

-- Соръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, это рѣшительно невозможно. То, что я намѣренъ сказать, касается прямо миледи. Она составляетъ ось, около которой все кружится.

-- Офицеръ,-- возражаетъ сэръ Лэйстеръ съ разъяреннымъ взглядомъ и дрожащими губами:-- вы должны знать свою обязанность. Исполняйте свой долгъ, но не переступайте границъ, опредѣленныхъ вамъ. Я не снесу этого. Я не намѣренъ терпѣть это. Вы приводите имя миледи въ столкновеніе съ этими обстоятельствами подъ вашею личною отвѣтственностью, подъ вашею прямою отвѣтственностью. Имя миледи не такое имя, которымъ всякій встрѣчный могъ бы играть по произволу.

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, я говорю только то, что обязанъ говорить и ничего болѣе.

-- Я надѣюсь по крайней мѣрѣ, что вы докажете это. Очень хорошо. Продолжайте. Продолжайте же, сэръ!

Посматривая на разгнѣванные глаза сэра Лэйстера, которые теперь избѣгаютъ его взгляда и на разгнѣванную фигуру его, трепещущую съ головы до ногъ, но усиливающуюся казаться спокойною, мистеръ Боккетъ придаетъ себѣ бодрости при помощи указательнаго пальца и продолжаетъ говорить тихимъ голосомъ:

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, я обязанъ открыть вамъ, что покойный мистеръ Толкинхорнъ давно уже навлекъ на себя недовѣрчивость и подозрѣнія леди Дэдлокъ.

-- Если бы онъ только осмѣлился заикнуться мнѣ объ этомъ, сэръ, чего онъ и не думалъ дѣлать, то я собственными руками убилъ бы его!-- восклицаетъ сэръ Лэйстеръ, ударяя рукою по столу.

Но въ самомъ пылу и увлеченіи этого поступка, онъ останавливается, встрѣтившись съ проницательнымъ взоромъ мистера Боккета, котораго указательный палецъ медленно, но дѣятельно работаетъ и который съ увѣренностью и терпѣніемъ наклоняетъ голову то на ту, то на другую сторону.

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, покойный мистеръ Толкинхорнъ былъ человѣкъ глубокомысленный и скрытный, и какія идеи переполнили его голову въ началѣ его поприща, я не берусь объяснить вамъ это. Но я знаю съ его собственныхъ словъ, что онъ давно еще подозрѣвалъ, что леди Дэдлокъ узнала, при помощи какихъ-то рукописаній, въ этомъ самомъ домѣ и даже въ вашемъ присутствіи, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, о существованіи въ величайшей нищетѣ человѣка, который былъ ея любовникомъ прежде, нежели вы возымѣли на нее виды, и который необходимо долженъ былъ сдѣлаться ея мужемъ... мистеръ Боккетъ останавливается и въ раздумьи повторяетъ:-- который обязанъ былъ сдѣлаться ея мужемъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Я знаю съ его собственныхъ слонъ, со словъ мистера Толкинхорна, что когда этотъ человѣкъ вскорѣ затѣмъ умеръ, то мистеръ Толкинхорнъ подозрѣвалъ, что леди Дэдлокъ посѣщала его убогую квартиру и еще болѣе убогую могилу, посѣщала одна, втайнѣ. Я знаю на основаніи моихъ собственныхъ изслѣдованій, я видѣлъ и слышалъ собственными глазами и ушами, что леди Дэдлокъ дѣлала эти посѣщенія въ платьѣ своей служанки, потому что покойный мистеръ Толкинхорнъ поручалъ мнѣ накрыть миледи, извините, что я употребляю слово, которымъ мы называемъ обыкновенно подобное занятіе... и я накрылъ миледи, накрылъ искусно, съ полною удачею. Я свелъ служанку, въ комнатахъ Линкольнинскаго суда, на очную ставку съ свидѣтелемъ, который былъ проводникомъ леди Дэдлокъ; и тутъ не можетъ быть и тѣни сомнѣнія, что она надѣла платье молодой женщины безъ ея вѣдома. Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, я старался вчера, по возможности, уравнять дорогу, которая вела къ этимъ непріятнымъ результатамъ, и въ этомъ смыслѣ говорилъ, что иногда странныя вещи случаются и въ знатныхъ фамиліяхъ. Все это въ самой высшей мѣрѣ случилось въ вашемъ семействѣ, съ вашею женою и черезъ нее же. Я убѣжденъ, что покойный мистеръ Толкинхорнъ продолжалъ свои изслѣдованія до самой минуты своей смерти, и что между нимъ и леди Дэдлокъ происходили въ ту незабвенную ночь весьма непріятныя объясненія. Теперь изложите только все это леди Дэдлокъ, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, и спросите у миледи, не послѣдовала-ли она за мистеромъ Толкинхорномъ къ нему въ комнату, когда онъ вышелъ отъ васъ, не отправилась-ли она къ нему съ намѣреніемъ разсказать ему еще что-то по этому поводу и не была-ли она одѣта при этомъ въ широкій черный бурнусъ съ длинной бахрамою.

Сэръ Лэйстеръ сидитъ, какъ статуя, смотря на жестокій палецъ, который ощупываетъ, чувствительно-ли его сердце.

-- Вы объясните это миледи, сэръ Лэйсторъ Дэдлокъ, баронетъ, съ моихъ словъ, со словъ инспектора слѣдственной экспедиціи Боккета. И если миледи будетъ затрудняться допустить вѣроятность этихъ обстоятельствъ, то потрудитесь ей сказать, что это совершенно безполезно, что инспекторъ Боккетъ знаетъ все; знаетъ, какъ проходила она мимо солдата, какъ вы обыкновенно называете его, хотя онъ теперь и не въ арміи; знаетъ, что, проходя мимо его по лѣстницѣ, она не могла его не замѣтить. Итакъ, сэръ, долженъ ли я былъ открыть вамъ все это?

Сэръ Лэйстеръ, который закрылъ себѣ лицо руками, испустивъ глухой стонъ, проситъ его остановиться на минуту. Мало-по-малу онъ успѣваетъ отнять руки отъ лица, стараясь сохранить собственное достоинство и наружное спокойствіе, хотя на лицѣ его не болѣе румянца, чѣмъ въ сѣдыхъ волосахъ, такъ что мистеръ Боккетъ немного начинаетъ тревожиться. Въ пріемахъ сэра Лсйстера замѣтно что-то леденящее, сосредоточенное, что выходитъ наружу поверхъ обычной коры гордости и высокомѣрія. И мистеръ Боккетъ скоро открываетъ въ его разговорѣ необыкновенную медленность, замѣшательство, которое съ трудомъ позволяетъ ему произносить безсвязные звуки. Такими-то безсвязными звуками онъ возобновляетъ теперь разговоръ, замѣчая, что онъ не понимаетъ, отчего такой преданный и усердный джентльменъ, какъ покойный мистеръ Толкинхорнъ вовсе даже не намекалъ ему на эти грустныя, несчастныя, необычайныя отношенія

-- Въ томъ-то и дѣло, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Воккстъ:-- что вамъ необходимо сообщить объ этомъ миледи, для разъмсненія дѣла. Сообщите объ этомъ миледи, если вамъ будетъ угодно, со словъ слѣдственнаго надзирателя Боккега. Вы убѣдитесь, что я совершенно ошибаюсь, что покойный мистеръ Толкинхорнъ намѣренъ былъ открыть вамъ все это, когда дѣло, по его мнѣнію, окончательно бы созрѣло, и что онъ даже далъ объ этомъ понять самой миледи. Какъ знать, можетъ быть, онъ собирался сдѣлать вамъ это открытіе въ то самое утро, когда я осматривалъ его тѣло! Вы не можете знать, что я намѣренъ сказать или сдѣлать черезъ пять минутъ, сэрь Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, и если мы предположимъ, что мнѣ предстоитъ быть облупленнымъ, какъ липка, то неужели вы станете удивляться, что я не принялъ противъ этого никакихъ предупредительныхъ мѣръ?

Справедливо. Сэръ Лэйстеръ, въ сильномъ замѣшательствѣ, избѣгая прямого и рѣшительнаго отвѣта, говоритъ: "Справедливо".

При этихъ словахъ, сильный говоръ раздается въ залѣ. Мистеръ Боккетъ, прислушавшись, идетъ къ двери библіотеки, тихонько отпираетъ и отворяетъ ее, и опять начинаетъ прислушиваться. Потомъ онъ поднимаетъ голову и шепчетъ наскоро, но съ увѣренностью:

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, это несчастное семейное дѣло, какъ я и предвидѣлъ, получило огласку; покойный мистеръ Толкинхорнъ убрался вѣдь на тотъ свѣтъ совершенно неожиданно, единственное средство заставить молчать толпу состоитъ въ томъ, чтобы напустить на незваныхъ гостей вашихъ слугъ. Будете-ли вы довольно терпѣливы, чтобы, для пользы вашей фамиліи, сидѣть здѣсь покойно, пока я стану справляться съ ними? И готовы ли вы соглашаться со мною, когда я стану спрашивать у васъ наставленій?

Сэръ Лэйстеръ отвѣчаетъ невнятно:

-- Офицеръ, все, что найдете нужнымъ, все, что найдете приличнымъ!

И мистеръ Боккетъ, кивнувъ головой и изогнувъ палецъ крючкомъ, прокрадывается къ залу, гдѣ голоса вслѣдъ затѣмъ умолкаютъ.

Немного спустя онъ возвращается, предшествуя нѣсколькими шагами Меркурію и другому однородному съ нимъ божеству, также напудренному и обутому въ стиблеты абрикосоваго цвѣта; оба они несутъ стулъ, на которомъ распростертъ дряхлый старикъ. Другой мужчина и двѣ женщины идутъ сзади. Управляя движеніями кресла самимъ развязнымъ и привлекательнымъ образомъ, мистеръ Боккетъ отпускаетъ Меркуріевъ и запираетъ свою дверь. Сэръ Лэйстеръ смотритъ на это нарушеніе священныхъ предѣловъ съ нѣмымъ, ледянымъ удивленіемъ.

-- Теперь, я думаю, мнѣ можно отрекомендовать себя вамъ, леди и джентльмены,-- говоритъ мистеръ Боккетъ конфиденціальнымъ тономъ.-- Я слѣдственный надзиратель Боккетъ, вотъ кто я; а это,-- продолжаетъ онъ, показавъ изъ-за пазухи конецъ оффиціальнаго жезла своего:-- доказательство моей власти. Итакъ, вы желали видѣть сэра Лэйстера Дэдлока, баронета? Хорошо! Вы видите его теперь; но помните, что не всякому удается имѣть эту честь. Ваше имя, старый джентльменъ, Смолвидъ; вотъ какое ваше имя; я его хорошо знаю.

-- Вы не ошиблись, и смѣю замѣтить, что вамъ, вѣрно, не случалось слыхать ничего худого объ этомъ имени!-- кричитъ мистеръ Смолвидъ оглушительнымъ и рѣзкимъ до невозможности голосомъ.

-- А вамъ не случалось слышать, за что недавно зарѣзали поросенка, не случалось?-- возражаетъ мистеръ Боккетъ, устремивъ на старика пытливый взглядъ, по нисколько не теряя своего хладнокровія.

-- Нѣтъ!

-- Какъ же, его зарѣзали,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ:-- за то, что у него очень широка была глотка. Не поставьте себя въ подобное же положеніе, потому что оно было бы недостойно васъ. Вамъ не приходится-ли, можетъ быть, говорить съ глухими, а?

-- Да,-- бормочетъ мистеръ Смолвидъ:-- моя жена туга наухо.

-- Это объясняетъ вашу замашку такъ ужасно голосить. Но какъ вашей супруги здѣсь нѣтъ, то если вы спустите свой голосокъ на октаву или на двѣ, я не только буду вамъ чрезвычайно обязанъ, но даже получу къ вамъ болѣе глубокое довѣріе,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- Этотъ другой джентльменъ, кажется, изъ проповѣдниковъ, если не ошибаюсь?

-- По имени Чадбандъ,-- дополняетъ мистеръ Смолвидъ, начиная говорить нѣсколькими тонами ниже.

-- Когда-то я имѣлъ друга и сослуживца-сержапта этого имени,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, протягивая руку: -- и потому ощущаю нѣкоторое удовольствіе отъ подобнаго знакомства. Безъ сомнѣнія, мистриссъ Чадбандъ?

-- И мистриссъ Снагзби,-- присовокупляетъ мистеръ Смолвидъ.

-- Супругъ ея поставщикъ канцелярскихъ припасовъ, а мой искренній другъ,-- говорятъ мистеръ Боккетъ:-- люблю его, какъ брата! Ну, въ чемъ же дѣло?

-- Вы не знаете развѣ, за, какимъ собственно дѣломъ мы явились сюда?-- спрашиваетъ мистеръ Смолвидъ, нѣсколько ошеломленный неожиданнымъ оборотомъ фразы.

-- Ага! Вы знаете, что отъ меня плохая утайка. Выслушаемъ же все сначала до конца въ присутствіи сэра Лэйстера Дэдлока, баронета. Приступайте къ изложенію.

Мистеръ Смолвидъ, кивнувъ головою мистеру Чадбанду, что-то говоритъ ему шепотомъ. Мистеръ Чадбандъ, источая обильный запасъ елея изъ паровъ своего чела и ладоней, произноситъ звучнымъ голосомъ: "Да, вамъ первому!" и отступаетъ на прежнее мѣсто.

-- Я былъ кліентомъ и другомъ мистера Толкинхорна,-- произноситъ тогда дѣдушка Смолвидъ:-- я имѣлъ съ нимъ дѣла. Я былъ ему полезенъ и онъ былъ полезенъ мнѣ. Крукъ, умершій и сошедшій съ доски, былъ моимъ шуриномъ. Онъ приходился роднымъ братомъ бримстонской сорокѣ... я хотѣлъ сказать -- мистриссъ Смолвидь. Я вступаю во владѣніе имѣніемъ Крука. Я разбиралъ всѣ его бумаги и весь его домашній скарбъ. Вся рухлядь его была взрыта передъ моими глазами. Тутъ была связка писемъ, принадлежавшихъ умершему жильцу; она была засунута въ шкапъ возлѣ кровати леди Джэнъ, возлѣ кровати его кошки. Онъ всегда припрятывалъ вещи Богъ знаетъ куда. Мистеръ Толкинхорнъ очень интересовался этими письмами и искалъ ихъ, но я открылъ ихъ первый. Я человѣкъ дѣловой и я просмотрѣлъ ихъ таки. Это были письма отъ любовницы жильца, и она подписывалась Гонорія. Милый мой, это имя не изъ простыхъ, Гонорія, не правда-ли? Въ этомъ домѣ нѣтъ леди, которая бы подписывалась "Гонорія", не такъ-ли? Я навѣрно думаю, что нѣтъ! А рѣшительно увѣренъ въ томъ, что нѣтъ. И вѣрно не встрѣтишь здѣсь такого почерка, не такъ ли? О, нѣтъ, я не хочу и думать объ этомъ!

Здѣсь мистеръ Смолвидъ, на котораго нападаетъ сильный кашель посреди его тріумфа, восклицаетъ:

-- О, моя милая! О, Боже! Я распадаюсь на части.

-- Теперь, если вы готовы,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, выждавъ, чтобы тотъ оправился:-- готовы сообщить то, что касается сэра Лэйстера Дэдлока, баронета, то этотъ джентльменъ, какъ видите, здѣсь.

-- Не сообщилъ-ли уже я, что нужно, мистеръ Боккетъ?-- кричитъ дѣдушка Смолвидъ.-- Не объяснилъ-ли я уже то, что касается джентльмена? Не состоитъ-ли все дѣло въ капитанѣ Гаудонѣ, его возлюбленной Гоноріи и ихъ дитяти, посланномъ имъ судьбою въ придачу? Мнѣ самому прежде нужно узнать, гдѣ эти письма. Это касается вполнѣ меня, если уже не касается сэра Лэйстера Дэдлока. Я желаю знать, гдѣ эти письма. Я не хочу, чтобы они исчезли такъ безнаказанно. Я берегъ ихъ для моего друга и ходатая, мистера Толкинхорна, и ни для кого другого.

-- Да вѣдь онъ заплатилъ вамъ за нихъ, и еще хорошо заплатилъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.

-- Не въ томъ дѣло. Мнѣ необходимо знать, кто ихъ стибрилъ. Я объясняю вамъ, что намъ нужно, что намъ всѣмъ нужно здѣсь, мистеръ Боккетъ. Намъ нужно болѣе дѣятельности и изысканій по открытію этого убійства. Мы знаемъ цѣль и побудительную причину этого преступленія, и вы недовольно для насъ сдѣлали. Если Джорджъ драгунъ-бродяга принималъ въ немъ участіе, то онъ былъ только сообщникомъ и дѣйствовалъ по чьему-нибудь наученію. Вы знаете лучше всякаго другого, чего я добиваюсь.

-- И вамъ вотъ что скажу,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, вдругъ перемѣнивъ тонъ, подойдя къ нему вплоть и сообщая необыкновенное одуряющее вліяніе своему указательному пальцу:-- чортъ меня возьми, если я позволю, чтобы кто-нибудь осмѣлился портить мои дѣла, вмѣшиваться въ нихъ, судить и рядить о нихъ, чтобы кто-нибудь на свѣтѣ отважился на это хотя на секунду. Вамъ нужно болѣе старанія съ моей стороны и изысканій? Вамъ нужно? Видите-ли вы эту руку? И неужели вы думаете, что я не знаю приличнаго времени, когда нужно будетъ протянуть эту руку и положить ее на оружіе, съ тѣмъ, чтобы сдѣлать выстрѣлъ.

Могущество этого человѣка такъ страшно и до такой степени очевидно, что онъ въ эту минуту не хвастаетъ и не пустословитъ, что мистеръ Смолвидъ начинаетъ оправдываться. Мистеръ Боккетъ, укротивъ свой гнѣвъ, даетъ Смолвиду наставленіе.

-- Я посовѣтую вамъ вотъ что: не ломайте себѣ много голову надъ этила убійствомъ. Это уже мое дѣло. Вы вѣдь вѣрно хотя мелькомъ читаете же газету; въ такомъ случаѣ, если только вы смотрите въ оба, вы вѣрно давно узнали уже оттуда что-нибудь о положеніи дѣла. Я знаю свою обязанность, и вотъ все, что я намѣренъ сказать ваігъ по этому предмету. Теперь о письмахъ. Вамъ нужно знать, кто ихъ взялъ. Я не намѣренъ открыть вамъ это. Я ихъ досталъ. Не этого-ли пакета вы ищете?

Мистеръ Смолвидъ смотритъ жадными взорами на маленькій свертокъ, который мистеръ Боккетъ вынимаетъ изъ потаенной части своего сюртука, и признаетъ подлинность этого свертка.

-- Что же вы еще намѣрены сказать теперь?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ.-- Не открывайте только, пожалуйста, свой ротъ слишкомъ широко, потому что это вовсе нейдетъ къ вамъ.

-- Мнѣ нужно пятьсотъ фунтовъ.

-- Не правда, вы хотите сказать пятьдесятъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ насмѣшливымъ тономъ.

Оказывается, впрочемъ, что мистеръ Смолвидъ разсчитываетъ на пятьсотъ фунтовъ.

-- Дѣло въ томъ, что мнѣ поручено сэромъ Лэйстеромъ Дэдлокомъ, баронетомъ, разсмотрѣть, разобрать, безъ всякаго права на обѣщанія или заключеніе условій, это дѣльцо, говоритъ мистеръ Боккетъ (сэръ Лэйстеръ механически киваетъ головою) и вы просите меня обсудить предложеніе суммы пятьсотъ фунтовъ. Но видите-ли, это безразсудное предложеніе! И дважды пятидесяти фунтовъ было бы многонько, но все-таки лучше, чѣмъ пятьсотъ. Не. согласитель-ли вы лучше на сто фунтовъ?

Мистеръ Смолвидъ объясняетъ очень отчетливо, что онъ не желалъ бы на это согласиться.

-- Въ такомъ случаѣ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ:-- послушаемъ лучше мистера Чадбанда. Боже! Сколько разъ слыхалъ я отъ моего стараго товарища-сержанта объ этомъ имени! Это былъ умѣренный человѣкъ, вполнѣ понимавшій необходимость ограниченій нашихъ желаній.

Получивъ такой вызовъ, мистеръ Чадбандъ выступаетъ впередъ и послѣ небольшой лоснящейся улыбки, послѣ легкаго извлеченія масла изъ своихъ ладоней, выражается слѣдующимъ образомъ.

-- Друзья мои, мы, Рахиль жена моя и я, находимся теперь въ жилищѣ богатаго и сильнаго человѣка. Почему мы обрѣтаемся теперь въ жилищѣ богатаго и сильнаго человѣка, друзья мои? Потому-ли, что мы приглашены? Потому-ли, что насъ просили пировать съ хозяевами этого жилища, потому-ли, что насъ звали веселиться съ ними, потому-ли, что намъ предлагали играть съ ними на лютнѣ, танцевать съ ними? Нѣтъ. Но въ такомъ случаѣ, зачѣмъ же мы здѣсь, друзья мои? Владѣемъ-ли мы какой-нибудь преступною тайною и требуемъ-ли мы хлѣба, вина, масла или, что тоже, денегъ за сохраненіе этой тайны? Должно быть, такъ, друзья мои.

-- Вы человѣкъ дѣловой, вотъ что,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ, слушавшій съ большимъ вниманіемъ:-- и, слѣдовательно, вы не замедлите объяснить, какого рода тайна, которою вы владѣете. Вы правы. Вы не могли бы лучше поступить.

-- Итакъ, братіе, именемъ христіанской любви,-- говоритъ мистеръ Чадбандъ, лукаво щуря глазъ:-- приступимъ къ дѣлу. Рахиль, жена моя, приближься.

Мистриссъ Чадбандъ, совершенно готовая на это, выступаетъ такъ бойко, что приходитъ въ соприкосновеніе съ заднимъ планомъ своего супруга; она обращается къ мистеру Боккету съ сумрачной улыбкою.

-- Если вамъ необходимо знать то, что намъ извѣстно, я скажу вамъ это. Я принимала участіе въ воспитаніи миссъ Гаудонъ, дочери миледи. Я находилась въ услуженіи у сестры миледи, которая очень живо чувствовала немилость, навлеченную ею на себя со стороны миледи; она распространила слухъ и сказала объ этомъ даже миледи, что ребенокъ умеръ -- онъ въ самомъ дѣлѣ быль близокъ къ тому -- умеръ вскорѣ послѣ рожденія. На этотъ ребенокъ, эта дочь, жива, и я знаю ее.

Съ этими словами, сопровождаемыми смѣхомъ, причемъ мистриссъ Чадбандъ съ особенною горечью налегала на слово миледи, мистриссъ Чадбандъ складываетъ руки и неумолимо смотритъ на мистера Боккета.

-- Сколько могу понять вещи,-- отвѣчаетъ офицеръ: -- вы ожидаете билета фунтовъ въ двадцать или подарка въ эту сумму?

Мистриссъ Чадбандъ только смѣется и презрительно выражаетъ свое удивленіе, какъ ему не вздумалось "предложить" двадцать пенсовъ.

-- Ну, а супруга моего друга, поставщика канцелярскихъ принадлежностей?-- говоритъ мистеръ Боккетъ, дѣлая мистриссъ Снагзби предостерегательный знакъ пальцемъ.-- Какія могутъ быть ваши требованія, ма'мъ?

Сначала слезы и воздыханія мѣшаютъ мистриссъ Снагзби опредѣлить свойства и предѣлы ея требованій; но постепенно выходитъ на свѣтъ и обнаруживается яснѣе и яснѣе, что мистриссъ женщина, потерпѣвшая отъ обидъ и лишеній, что мистеръ Снагзби обманывалъ ее, пренебрегалъ ею и старался оставить ея достоинства въ тѣни; что главная отрада ея, при этихъ горестяхъ и несчастіяхъ, состояла въ дружеской симпатіи покойнаго мистера Толкинхорна, который выказалъ ей столько состраданія, когда онъ являлся на Подворье Кука въ отсутствіе ея вѣроломнаго супруга, что она въ послѣднее время совершенно привыкла повѣрять ему и всѣ свои горести. Повидимому, всѣ и каждый, исключая лишь настоящаго общества, составили заговоръ противъ душевнаго спокойствія мистриссъ Снагзби. Есть, между прочимъ, мистеръ Гуппи, клеркъ въ конторѣ Кэнджа и Карбоя; этотъ мистеръ Гуппи былъ прежде открытъ, какъ солнце въ полдень, но вдругъ потомъ онъ сдѣлался скрытнымъ и таинственнымъ, какъ полночь, подъ вліяніемъ, въ томъ нѣтъ никакого сомнѣнія, навѣтовъ и убѣжденій мистера Снагзби. Есть еще мистеръ Вивль, другъ мистера Гуппи, который жилъ очень скромно на томъ же дворѣ; но и онъ вдался въ тѣ же замыслы. Былъ Крукъ, теперь уже умершій, былъ Нимродъ, также скончавшійся, и былъ, наконецъ, Джо, котораго также поминай, какъ звали; всѣ они участвовали "въ этомъ". Въ чемъ именно участвовали они, мистриссъ Снагзби не можетъ объяснить со всѣми подробностями; она знаетъ только, что Джо былъ сынъ мистера Снагзби, знаетъ также хорошо "какъ бы объ этомъ провозглашали въ трубы". Она слѣдила за мистеромъ Снагзби, когда онъ въ послѣдній разъ посѣщалъ мальчика; а если бы мальчикъ не былъ ему сыномъ, то къ чему онъ вздумалъ бы тащиться къ нему? Единственнымъ ея занятіемъ въ жизни съ нѣкотораго времени сдѣлалось слѣдить за мистеромъ Снагзби взадъ и впередъ, вверхъ и внизъ, шагъ за шагомъ, собирать и совокуплять въ одно цѣлое подозрительныя обстоятельства -- а каждое изъ обстоятельствъ, касающихся его, было въ высшей степени подозрительно -- и стремиться этимъ путемъ къ предположенной цѣли -- изобличать и выводить на свѣжую воду ея вѣроломнаго супруга денно и нощно. Этимъ способомъ ей удалось свести вмѣстѣ Чадбандовъ и мистера Толкинхорна, переговорить съ мистеромъ Толкинхорномъ о перемѣнѣ, произшедшей въ характерѣ мистера Гуппи, содѣйствовать нѣкоторымъ образомъ разъясненію обстоятельствъ, которыя интересуютъ теперь настоящее общество, не. оставляя въ то же время главнаго пути къ важнѣйшей цѣли, полному раскрытію беззаконій мистера Снагзби и расторженію брачнаго союза. Все это мистриссъ Снагзби, какъ женщина обиженная, какъ подруга мистриссъ Чадбандъ, какъ послѣдовательница мистера Чадбанда, какъ неутѣшная плакальщица по покойномъ мистерѣ Толкинхорнѣ, готова подтвердить здѣсь, подъ печатью довѣрія со всевозможнымъ замѣшательствомъ и запинаніемъ въ словахъ, съ возможными и невозможными видами на соотвѣтствующее денежное вознагражденіе: у нея нѣтъ, такимъ образомъ, никакой корыстной цѣли, нѣтъ плана или предположенія, кромѣ тѣхъ, о которыхъ она упомянула. Она принесла съ собою сюда, какъ приноситъ всюду, свою собственную сгущенную атмосферу -- атмосферу, исполненную пыли, которая летитъ отъ постояннаго дѣйствія мельницы ревности.

Пока произносится эта вступительная рѣчь, что занимаетъ довольно много времени, мистеръ Боккетъ совѣщается съ своимъ добрымъ геніемъ и обращаетъ свое просвѣщенное вниманіе на Чадбандовъ и мистера Смолвида. Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ остается неподвижнымъ, съ тѣмъ же ледянымъ выраженіемъ на лицѣ; онъ только разъ или два взглядываетъ на мистера Боккета, какъ-будто усматривая въ этомъ офицерѣ единственнаго во вселенной человѣка, на котораго онъ можетъ положиться.

-- Очень хорошо,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- Теперь, изволите видѣть, я понимаю васъ и, получивъ отъ сэра Лэйстера Дздлока, баронета, порученіе заняться этимъ дѣльцемъ, (сэръ Лэйстеръ снова механически киваетъ головою въ подтвержденіи этихъ словъ), я могу теперь обратить на него свое полное и исключительное вліяніе. Теперь я не намѣренъ, впрочемъ, намекать на общую стачку съ цѣлью вытеребить деньги, не хочу упоминать ни о чемъ подобномъ, потому что мы люди нынѣшняго свѣта и наша цѣлъ обдѣлывать дѣла по возможности приличнымъ и пріятнымъ образомъ, и я, во всякомъ случаѣ, скажу вамъ, чему я особенно удивился; я удивился, что вы вздумали шумѣть внизу въ передней. Это было такъ несовмѣстно съ вашими интересами. Вотъ что меня теперь занимаетъ.

-- Мы хотѣли непремѣнно войти,-- говоритъ въ оправданіе мистеръ Смолвидъ.

-- Конечно, вамъ нужно было войти,-- подтверждаетъ мистеръ Боккетъ снисходительнымъ тономъ:-- но меня удивляетъ то, что старый джентльменъ, вашихъ лѣтъ,-- я называю эти годы почтенными, изволите видѣть!-- съ умомъ изощреннымъ, сколько могу понять, вслѣдствіе невозможности владѣть членами, что заставляетъ всю жизненность, все одушевленіе сосредоточиваться въ головѣ, не сообразилъ, что если онъ поведетъ дѣло, подобное настоящему не съ должною скрытностью, то оно не будетъ стоить и выѣденнаго яйца. Видите, какъ характеръ вашъ увлекаетъ васъ; вы рѣшительно теряетесь и всякую минуту готовы сдѣлать промахъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ поучительнымъ и вмѣстѣ дружескимъ тономъ.

-- Я говорилъ только, что не уйду безъ того, чтобы одинъ изъ слугъ не доложилъ обо мнѣ сэру Лэнстеру Дэдлоку,-- отвѣчаетъ мистеръ Смолвидъ.

-- Такъ и есть! Въ этомъ-то и состоятъ порывы вашего характера. Знаете, что если бы вы примѣнили этотъ характеръ къ другого рода, дѣятельности, вы нажили бы деньги. Не позвонить ли, чтобы пришли люди снести васъ?

-- Гдѣ же мы будемъ толковать еще о дѣлѣ какъ слѣдуетъ?-- спрашиваетъ мистриссъ Чадбандъ строгимъ голосомъ.

-- Ахъ, Богъ съ вами, вотъ настоящая-то женщина! Вашъ прекрасный полъ вообще любопытенъ!-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ съ пріемами любезнаго кавалера.-- Я буду имѣть удовольствіе дать вамъ повѣстку завтра или послѣ завтра, не забуду и мистера Смолвида и его предложенія о ста фунтахъ.

-- Пятистахъ фунтахъ!-- восклицаетъ мистеръ Смолвидъ.

-- Все равно! Дѣло не въ названіи (Мистеръ Боккетъ берется за шнурокъ звонка). Могу ли я пожелать вамъ пока добраго дня отъ моего лица и отъ лица джентльмена этого дома?-- спрашиваетъ онъ вкрадчивымъ голосомъ.

Никто не находитъ въ себѣ столько жестокости, чтобы воспротивиться его намѣреніямъ, и вся компанія расходится тѣмъ же путемъ, какимъ и собралась. Мистеръ Боккетъ провожаетъ гостей до двери и, возвращаясь, говоритъ съ видомъ человѣка, занятаго серьезнымъ дѣломъ:

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ! Теперь ваше дѣло разсмотрѣть, нужно или не нужно откупиться отъ этихъ непріятностей. Что касается меня, я бы посовѣтовалъ вамъ откупиться, и я имѣю причины думать, что можно отдѣлаться въ этомъ случаѣ очень дешево. Вы видите, что этотъ мозглый соленый огурецъ, мистриссъ Снагзби, перепробовала всѣ стороны спекулятивныхъ происковъ и надѣлала несравненно болѣе намъ вреда, подмѣчая всякій вздоръ и нелѣпость, чѣмъ можетъ быть разсчитывала. Покойный мистеръ Толкинхорнъ прибралъ къ себѣ въ руки всѣхъ этихъ олуховъ, этихъ лошадей и вѣрно пустилъ бы ихъ по своей дорогѣ, если бы вздумалъ; но онъ первый вылетѣлъ вонъ изъ экипажа, а они, собравъ кое-какъ свои ноги, бросаются и мечутся куда попало. Вотъ каково дѣло, и жизнь всегда такова. Не стало кошки, и мыши начинаютъ бѣситься и проказить; растаетъ ледъ, и вода будетъ течь и журчать.

Сэръ Лвистеръ, повидимому, дремлетъ, хотя глаза его совершенно открыты; онъ пристально смотритъ на мистера Боккета, пока мистеръ Боккетъ соображается съ своими часами.

-- Должно схватить всю эту ватагу здѣсь же въ домѣ, теперь же,-- продолжаетъ мистеръ Боккетъ, держа трепетною рукою часы и постепенно воодушевляясь:-- и я намѣренъ произвести арестъ въ вашемъ присутствіи. Сэръ Лэйстеръ Двдлокъ, баронетъ, не произносите ни слова, не дѣлайте ни малѣйшаго движенія. У меня обойдется дѣло безъ шума, безъ хлопотъ. Я возвращусь вечеромъ, если не помѣшаю вамъ, постараюсь выполнить всѣ ваши желанія относительно этого несчастнаго семейнаго дѣла и выберу удобнѣйшій путь погасить его. Теперь, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, не безпокойтесь только объ арестѣ, которому я намѣренъ подвергнуть честную компанію. Вы увидите, что все пойдетъ какъ но маслу съ начала до конца.

Мистеръ Боккетъ звонитъ, идетъ къ двери, шепчетъ что-то Меркурію, затворяетъ дверь и становится назади ея со сложенными на груди руками. По прошествіи минуты или двухъ дверь тихонько отворяется, и входитъ француженка, мамзель Гортензія.

Въ то самое мгновеніе, какъ она вступаетъ въ комнату, мистеръ Боккетъ притворяетъ дверь и налегаетъ на нее спиною. Неожиданность этого шума заставляетъ Гортензію обернуться, и тогда въ первый разъ она замѣчаетъ сэра Лэйстера Дэдлока, сидящаго въ креслѣ.

-- Извините меня, сдѣлайте милость,-- говоритъ она торопливо.-- Мнѣ сказали, что здѣсь никого нѣтъ.

Когда она идетъ къ двери, то становится лицомъ къ лицу съ минеромъ Боккетомъ. Вдругъ судорожное движеніе пробѣгаетъ по лицу ея, и она дѣлается блѣдною какъ смерть.

-- Это моя жилица, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ,-- говоритъ минеръ Боккетъ, указывая на нее.-- Эта молоденькая иностранка была моею жилицею нѣсколько недѣль тому назадъ.

-- Да что же сэру Лэйстеру за дѣло до этого, мой ангелъ?-- спрашиваетъ мамзель шутливымъ тономъ.

-- Погоди, мой ангелъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ: -- мы увидимъ.

Мамзель Гортензія смотритъ на него, нахмуривъ свое безжизненное лицо, на которомъ скоро появляется презрительная улыбка.

-- Вы очень скрытны. Ужъ не пьяны ли вы, чего добраго?

-- Довольно трезвъ, мой ангелъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккітъ.

-- Я только что пришла въ вашъ негодный домъ съ вашею женою. Ваша жена оставила меня нѣсколько минутъ тому назадъ. Мнѣ сказали тамъ внизу, что ваша жена здѣсь. Я иду сюда, между тѣмъ не нахожу ея здѣсь. Скажите же, наконецъ, къ чему всѣ эти глупыя продѣлки?-- спрашиваетъ мамзель, сложивъ отважно руки; при чемъ что-то похожее на часовую пружину бьется въ ея темной щекѣ.

Мистеръ Боккетъ только потрясаетъ передъ нею пальцемъ.

-- Ахъ, Боже мой, да вы несчастный идіотъ!-- кричитъ мамзель, мотая головою и громко смѣясь.-- Пустите-ка меня лучше сойти внизъ, старый поросенокъ.

Слова эти произносятся ею съ дрыганіемъ ногою и съ угрожающимъ видомъ.

-- Теперь, мамзель,-- говоритъ мистеръ Боккетъ холоднымъ и рѣшительнымъ тономъ:-- вы пойдете и сядете на эту софу.

-- Я не сяду ни на что,-- отвѣчаетъ она съ цѣлымъ рядомъ, ужимокъ.

-- Теперь, мамзель,-- повторяетъ мистеръ Боккетъ, не дѣлая никакихъ особыхъ увѣщаній, а наводя только пальцемъ:-- теперь вы сядите на эту софу.

-- Зачѣмъ?

-- За тѣмъ, что я беру васъ подъ стражу за участіе въ совершеніи убійства, о чемъ, конечно, нечего и разсказывать вамъ подробнѣе. Теперь я постараюсь, по мѣрѣ возможности, быть учтивымъ съ особою вашего пола и съ иностранкой. Если я не сумѣю такъ держать себя, я долженъ буду обходиться съ вами грубо. Какъ поступать мнѣ въ этомъ случаѣ, будетъ зависѣть отъ васъ. Потому я вамъ совѣтую, какъ другъ, прежде нежели пройдетъ еще полминуты надъ вашею головою, идти и сѣсть на эту софу.

Мамзель повинуется, произнося принужденнымъ голосомъ, между тѣмъ какъ фибры на щекѣ ея начинаютъ биться чаще и сильнѣе:

-- Вы дьяволъ!

-- Ну, вотъ видите ли,-- продолжаетъ мистеръ Боккетъ одобрительнымъ тономъ:-- вы теперь очень благоразумны и ведете себя, какъ должно вести себя молодой иностранкѣ вашего воспитанія. За то я дамъ вамъ полезный совѣтъ, который состоитъ въ слѣдующемъ: не болтайте слишкомъ много. Здѣсь васъ не будутъ ни о чемъ разспрашивать, и вы можете преспокойно держать языкъ за зубами. Однимъ словомъ, чѣмъ меньше будете разглагольствовать, тѣмъ лучше -- вотъ что!

Мистеръ Боккетъ произноситъ эти слова самымъ учтивымъ тономъ.

Мамзель, растянувъ ротъ какъ тигрица и сыпля изъ черныхъ глазъ своихъ искры на Боккета, сидитъ на софѣ, вытянувшись въ струнку въ состояніи окоченѣнія и крѣпко сплетя руки, и сколько можно угадать, и ноги. Она бормочетъ невнятнымъ голосомъ: "Ахъ, ты Боккетъ -- ты послѣ этого дьяволъ!"

-- Теперь, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ (и съ этого времени палецъ его не приходитъ уже въ успокоеніе):-- эта молодая женщина, моя жилица, была горничной миледи въ то время, о которомъ я говорилъ вамъ; эта молодая женщина, возымѣвъ сильное негодованіе и злобу къ миледи за то, что была удалена...

-- Ложь!-- кричитъ мамзель.-- Я сама отошла отъ нея.

-- Отчего же вы не пользуетесь моимъ совѣтомъ?-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ впечатлительнымъ, почти умоляющимъ голосомъ,-- Я удивляюсь допущенной вами нескромности. Я могу вамъ на это сказать именно, что послужитъ къ вашей же невыгодѣ. Можете быть въ томъ увѣрены. Я говорю только то, въ чемъ убѣжденъ совершенно и окончательно. Это уже до васъ не касается.

-- Удалена, какъ же!-- кричитъ мамзель яростнымъ голосомъ:-- удалена миледи! Ужъ, признаюсь, славная леди! Да я, да я опозорила бы и себя, если бы осталась еще жить у такой безстыдной леди!

-- Клянусь, что я удивляюсь вамъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ.-- Я думалъ, что французы вообще учтивый и образованный народъ, я въ этомъ былъ увѣренъ. Теперь же вдругъ вижу, что женщина и француженка ведетъ себя такимъ неделикатнымъ образомъ въ присутствіи сэра Лэйстера Дэдлока, баронета!

-- Да онъ несчастный колпакъ!-- кричитъ мамзель.-- Да я плевать хотѣла на его домъ, на его фамилію, на всю его глупость (Она все это приводитъ въ исполненіе надъ ковромъ). О, вотъ ужъ именно великій человѣкъ! О, знатный, гордый человѣкъ! Ахъ Боже! Срамъ!

-- Видите ли, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ:-- эта необузданная иностранка забрала себѣ въ голову, что она имѣетъ претензію на мистера Толкинхорна, покойника, потому что ее призывали въ его комнаты въ свидѣтели по дѣлу, о которомъ я вамъ говорилъ; между тѣмъ ей было щедро заплачено за потерянное время и за хлопоты.

-- Ложь,-- кричитъ мамзель.-- Я отказалась тогда отъ его денегъ!

-- (Если вы будете разсуждать),-- говоритъ мистеръ Боккетъ въ формѣ вводнаго предложенія:-- (то вы должны принять на себя всѣ послѣдствія вашего ослушанія). Не знаю, переѣхала ли она ко мнѣ жить съ обдуманнымъ намѣреніемъ обдѣлать это дѣло и умаслить меня. Я не могу сказать вамъ на это рѣшительнаго мнѣнія; но она жила все-таки въ моемъ домѣ въ то время, когда швыряла деньги по комнатамъ покойнаго мистера Толкинхорна съ цѣлью завести съ кѣмъ бы то ни было ссору или споръ и преслѣдуя, и запутывая такимъ образомъ несчастнаго жильца.

-- Ложь!-- кричитъ мамзель.-- Все ложь!

-- Убійство было совершено, сэръ Лэйстеръ Дэдлокх, баронетъ, и вы изволите знать, при какихъ обстоятельствахъ. Теперь я попрошу васъ почтить меня вашимъ вниманіемъ на минуту или на двѣ. Я былъ посланъ на мѣсто происшествія, и дѣло было поручено мнѣ. Я осмотрѣлъ мѣстность, тѣло, бумаги, однимъ словомъ -- все. На основаніи свѣдѣнія, сообщеннаго мнѣ клеркомъ того же дома, я взялъ Джорджа подъ стражу, такъ какъ его видѣли, что онъ шатался крутомъ въ ту самую ночь и именно около того времени, когда совершилось убійство; вмѣстѣ съ тѣмъ по показанію свидѣтеля, онъ какъ-то еще прежде очень крупно поговорилъ съ покойникомъ, даже угрожалъ ему. Если вы спросите меня, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, принялъ ли я съ перваго раза Джорджа за убійцу, я преспокойно отвѣчу вамъ, что нѣтъ. Но онъ, впрочемъ, можетъ быть и виноватымъ; и противъ него было довольно обвиненій для того, чтобы я счелъ своею обязанностью взять его и отправить подъ присмотръ. Теперь замѣтьте!

Пока мистеръ Боккетъ наклоняется впередъ съ нѣкоторымъ увлеченіемъ и предупреждаетъ, что онъ намѣренъ сказать таинственнымъ колебаньемъ указательнаго пальца въ воздухѣ, мамзель Гортензія останавливаетъ на немъ свои черные глаза съ мрачнымъ видомъ и крѣпко, судорожно сжимаетъ свои сухія губы.

-- Я воротился домой, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, ночью и нашелъ эту молодую женщину за ужиномъ съ моею женою, мистриссъ Боккетъ. Съ самаго ея появленія въ вашемъ домѣ въ качествѣ жилицы, она выказывала особенное расположеніе къ мистриссъ Боккетъ; но въ эту ночь она сдѣлала болѣе, чѣмъ когда либо -- рѣшительно превзошла себя. Точно также она распространялась въ похвалахъ и въ доказательствахъ уваженія къ незабвенной памяти покойнаго мистера Толкинхорна. Не знаю, какое-то непонятное вдохновеніе подсказало мнѣ въ ту минуту, какъ я сидѣлъ противъ нея за столомъ и смотрѣлъ на все, какъ она держала въ рукѣ ножикъ... что-то подсказало мнѣ, что это ея дѣло.

Мамзель, сквозь крѣпко стиснутые зубы и судорожно закрытыя губы, произноситъ едва слышнымъ голосомъ:

-- Вы дьяволъ.

-- Теперь, вопросъ: гдѣ она была въ ту ночь, какъ совершилось убійство? Она была въ театрѣ. (Она въ самомъ дѣлѣ была тамъ, какъ я послѣ убѣдился, была и передъ этимъ подвигомъ, и послѣ онаго). Я зналъ, что мнѣ приходится имѣть дѣло съ искусъной плутовкой, и что найти достаточную улику будетъ очень трудно; потому я поставилъ ей ловушку, такую ловушку, какой не ставилъ еще никогда, и я рисковалъ при этомъ случаѣ, какъ не рисковалъ ни прежде, ни послѣ. Я все это обдумывалъ въ умѣ, разговаривая въ то же время съ нею за ужиномъ. Когда я поднялся наверхъ къ себѣ въ спальню, то, зная, что домъ нашъ не великъ, и что слухъ у этой молодой женщины очень остеръ, я вотнулъ конецъ простыни въ ротъ мистривсъ Боккетъ, съ тѣмъ, чтобы она не могла разсуждать и вскрикнуть отъ удивленія, и затѣмъ разсказалъ ей все но порядку... Перестаньте, мои милая, замышлять еще какія-нибудь проказы, или я свяжу вамъ ноги.

Мистеръ Боккетъ, разгорячившись, подходитъ къ мамзели и кладетъ свою тяжелую руку къ ней на плечо.

-- Что съ вами дѣлается?-- спрашиваетъ она его.

-- Не вздумайте опять,-- отвѣчаетъ Боккетъ, убѣдительно грозя пальцемъ:-- не вздумайте опять выпрыгнуть изъ окна. Вотъ что со мною дѣлается. Пойдемте! Дайте мнѣ вашу руку. Не трудитесь приподыматься; я сяду возлѣ васъ. Дайте же мнѣ вашу руку. Я, какъ вамъ извѣстно, женатый человѣкъ; вы знакомы съ моею женою. Дайте сейчасъ вашу руку.

Тщетно стараясь увлажить свои засохшія губы и произнести хотя малѣйшій звукъ, она борется сама съ собою и, наконецъ, уступаетъ требованію.

-- Теперь мы опять можемъ успокоиться. Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, это дѣло ни за что не приняло бы такого оборота, какой приняло впослѣдствіи времени, если бы не мистриссъ Боккетъ, если бы не эта мистриссъ Боккетъ, за которую не грѣхъ бы дать пятьдесятъ тысячъ... что я? сто пятьдесятъ тысячъ фунтовъ! Чтобы отдать эту молодую женщину исключительно подъ ея присмотръ, я не показывалъ уже носа домой, хотя я и совѣщался, по мѣрѣ надобности, съ мистриссъ Боккетъ въ булочной или сливочной лавкѣ. Слова, произнесенныя мною шепотомъ мистриссъ Боккетъ въ то время, какъ уголъ простыни былъ воткнутъ ей въ ротъ, были слѣдующаго рода: "Милая моя, можешь ли ты постоянно слѣдить за нею, съ цѣлью разъяснить мои подозрѣнія на Джорджа, мои догадки о томъ, другомъ, пятомъ, десятомъ? Можешь ли ты исполнять это неутомимо, караулить ее день и ночь? Можешь ли ты принять на себя такого рода отвѣтственность, чтобы имѣть право сказать потомъ: "Она не сдѣлаетъ шагу оезъ моего вѣдома, она будетъ моею плѣнницею, не подозрѣвая того, она не убѣжитъ отъ меня точно такъ же, какъ не убѣжитъ отъ смерти; жизнь ея будетъ моею жизнью, ея душа моею душою, пока я не дознаюсь, дѣйствительно ли она совершила убійство?" Мистриссъ Боккетъ отвѣчала, мнѣ, въ какой мѣрѣ позволялъ ей заткнутый ротъ: "Боккетъ, могу!" И она выполнила это порученіе съ достоинствомъ и славою.

-- Ложь!-- возражаетъ мамзель:-- все это ложь, другъ мой!

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, къ чему могли привести мои разсчеты при подобныхъ обстоятельствахъ? Когда я разсчитывалъ, что эта необузданная женщина непремѣнно перейдетъ границу разсудительности и благоразумія, былъ ли я правъ или нѣтъ? Я былъ правъ. Что же она вздумала сдѣлать? Не позволяйте ей разувѣрять васъ въ этомъ случаѣ. Она рѣшилась обвинить въ этомъ убійствѣ миледи.

Сэръ Лэйстеръ встаетъ со стула и опять спускается въ совершенномъ безсиліи.

-- И къ этому подвигало ее между прочимъ убѣжденіе, что я почти постоянно здѣсь, о чемъ ей твердили съ намѣреніемъ. Теперь, откройте мой бумажникъ, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, если мнѣ позволено будетъ поднести его къ вамъ, и посмотрите на письма, присланныя ко мнѣ,-- письма, изъ которыхъ въ каждомъ встрѣчается два слова "леди Дэдлокъ". Вскройте одно изъ нихъ, адресованное на ваше имя, но которое я перехватилъ сегодня утромъ, и прочтите въ немъ три слова: "Леди Дэдлокъ убійца". Эти письма летѣли на меня точно цѣлый рой божьихъ коровокъ. Что вы скажете теперь о мистриссъ Боккетъ, которая изъ своей засады видѣла, что всѣ эти письма были написаны этою молодою женщиною? Что вы скажете теперь о мистриссъ Боккетъ, которая въ эти полчаса успѣла припрятать тѣ самыя чернила, ту самую бумагу, даже тѣ именно листы бумаги, которые употреблялись при этой корреспонденціи, и отъ которыхъ отрѣзки теперь можно бы было пригнать? Что скажете вы о мистриссъ Боккегь, которая подмѣтила, какъ эта молодая женщина относила каждое письмо на почту, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ въ восторженномъ удивленіи предъ геніальностью своей супруги.

Два обстоятельства представляются особенно замѣчательными, пока мистеръ Боккетъ приходитъ къ заключенію. Во-первыхъ, что онъ, повидимому, незамѣтно получаетъ страшное право собственности надъ мамзелью. Во-вторыхъ, что самая атмосфера, которою она дышетъ, какъ будто становится все гуще и сжатѣе вокругъ нея, точно какая-то тѣсная сѣть или покрывало опутываютъ все болѣе и болѣе ея неподвижную фигуру.

-- Нѣтъ никакого сомнѣнія, что миледи была на мѣстѣ страшнаго происшествія,-- говоритъ мистеръ Боккетъ:-- и моя чужеземная подруга видѣла ее тамъ, кажется, сверху лѣстницы. Миледи, Джорджъ и моя милая иностранка какъ будто слѣдовали другъ за другомъ по пятамъ. Но это ровно ничего не значитъ, и потому я не намѣренъ объ этомъ распространяться. Я нашелъ пыжъ отъ пистолета, изъ котораго мистеръ Толкинхорнъ былъ убитъ. Пыжъ этотъ состоялъ изъ клочка бумаги, оторваннаго отъ печатнаго описанія вашего дома въ Чесни-Воулдѣ. Это еще ничего не значитъ, скажете вы, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ. Но когда моя милая иностранка, по свойственной ей осторожности, улучаетъ свободную минутку, чтобы изорвать остатокъ этого листа, и когда мистриссъ Боккетъ складываетъ вмѣстѣ клочки бумаги и находитъ, что именно недостаетъ обрывка, который служилъ пыжомъ, то дѣло принимаетъ видъ какой-то глухой, безвыходной улицы.

-- Все это очень утомительныя нелѣпости,-- замѣчаетъ мамзель.-- Вы ужъ очень довольно наговорили. Кончили ли вы по крайней мѣрѣ, или вы еще намѣрены плести вздоръ?

-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ,-- продолжаетъ мистеръ Боккетъ, который съ наслажденіемъ произноситъ полный титулъ и дѣлаетъ надъ собою особое усиліе, чтобы употребить только часть этого титула: -- послѣдній пунктъ того обстоятельства, о которомъ я намѣренъ упомянуть, доказываетъ необходимость терпѣнія въ нашемъ дѣлѣ и предостерегаетъ насъ отъ неумѣстной поспѣшности и торопливости. Я слѣдилъ вчера за этою молодою женщиною, безъ ея вѣдома, въ то время, какъ она смотрѣла на похороны въ сообществѣ съ моею женою, которая съ намѣреніемъ взяла ее туда съ собою, и я подмѣтилъ столько обстоятельствъ, которыя бы могли служить къ ея обвиненію, я замѣтилъ такое выраженіе на лицѣ ея, и сердце мое до такой степени возмущалось при видѣ ея злобы къ миледи, притомъ время было такъ удобно для того, чтобы оказать ей то, что вы назвали бы воздаяніемъ, что будь я помоложе и понеопытнѣе, я непремѣнно схватилъ бы ее. Зато въ послѣднюю ночь, когда миледи, которою по справедливости всѣ восхищаются, возвратилась домой, походя въ эту минуту... Боже! иной сравнилъ бы ее съ Венерой, выходящей изъ океана... такъ непріятно, такъ грустно было подумать, что она оклеветана въ преступленіи, которому непричастна, что я едва-едва не прекратилъ процессіи. Но что я тогда потерялъ бы? Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, я потерялъ бы тогда оружіе. Плѣнница моя предложила мистриссъ Боккетъ, по окончаніи похоронъ, отправиться въ омнибусѣ куда-нибудь за городъ, съ тѣмъ, чтобы пить чай въ одномъ изъ вокзаловъ. Теперь, близъ этого вокзала, есть какой-то прудъ или озеро. Изъ-за чайнаго стола плѣнница моя отправилась за платкомъ, который лежалъ въ комнатѣ, гдѣ были чепцы; она оставалась тамъ довольно долго и воротилась какъ будто успокоенною. Когда онѣ возвратились домой, все это было передано мнѣ мистриссъ Боккетъ вмѣстѣ съ ея замѣчаніями и подозрѣніями. Я приказалъ пройти въ этомъ прудѣ бреднемъ при лунномъ свѣтѣ въ присутствіи двоихъ изъ моихъ людей, и карманный пистолетъ былъ вытащенъ оттуда, не пробывъ тамъ и шести часовъ. Теперь, моя милая, возьмите меня крѣпче за руку и жмите ее безъ церемоніи; я не разсержусь на это.

Въ одно мгновеніе мистеръ Боккетъ надѣваетъ на руки цѣпи.

-- Это одна,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- Теперь другая, моя милая. Вотъ обѣ, и дѣлу конецъ.

Онъ встаетъ, она встаетъ также.

-- Гдѣ,-- спрашиваетъ она, вращая своими черными глазами, при чемъ рѣсницы почти закрываютъ ихъ, не лишая ихъ, впрочемъ, способности смотрѣть пристально:-- гдѣ ваша вѣроломная, ужасная, презрѣнная жена?

-- Она отправилась впередъ въ полицейскую управу,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ.-- Вы увидите ее тамъ, моя милая.

-- Я бы желала поцѣловать ее!-- восклицаетъ мамзель Гортензія, дрожа всѣмъ тѣломъ, какъ тигрица.

-- Вы ее укусите, того и гляди,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.

-- О, и съ какимъ удовольствіемъ! (И Гортензія открываетъ глаза во всю величину ихъ). Я бы желала разорвать ее, изгрызть по частямъ.

-- Именно, моя милая,-- говорить мистеръ Боккетъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ:-- я совершенно былъ готовъ услышать отъ васъ это. Особы вашего пола обыкновенно чувствуютъ сильнѣйшую ненависть къ тѣмъ женщинамъ, на которыхъ не походятъ. Я думаю, вы и въ половину не сердитесь такъ на меня?

-- Нѣтъ, хотя вы настоящій дьяволъ.

-- Ангелъ и дьяволъ по очереди, а?-- кричитъ мистеръ Боккетъ.-- Но я исполню свою обязанность, вы должны это помнить. Позвольте мнѣ надѣть пока на васъ шаль. Мнѣ случалось часто исправлять должность горничной. У васъ чего-то недостаетъ къ чепчику? Кэбъ стоитъ у подъѣзда.

Мамзель Гортензія, бросая взоръ негодованія на зеркало, манерится очень миловидно и смотритъ, надо ей отдать справедливость, чрезвычайно авантажно.

-- Послушайте, мой ангелъ,-- говоритъ она, послѣ нѣсколькихъ саркастическихъ ужимокъ.-- Вы очень умны. Но можете ли вы воз... возвратить его къ жизни?

-- Конечно, нѣтъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ.

-- Это очень забавно. Послушайте меня еще. Вы очень умны. Можете вы сдѣлать изъ нея добродѣтельную леди?

-- Не будьте такъ злы,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.

-- Или изъ него гордаго и высокомѣрнаго джентльмена?-- восклицаетъ мамзель, обращаясь къ сэру Лэйстеру съ невыразимымъ презрѣніемъ.-- Да посмотрите же на него! Бѣдный малютка! Ха, ха, ха!

-- Пойдемте, пойдемте, нечего говорить по пустому,-- отвѣчаетъ мистеръ Боккетъ.-- Ступайте за мною.

-- Вы не можете сдѣлать ни того, ни другого, о чемъ я вамъ говорила? Въ такомъ случаѣ я отдаю себя въ ваше полное распоряженіе. Если мнѣ суждена смерть, то это для меня рѣшительно все равно. Пойдемте, мой ангелъ. Прощайте, сѣдой старичокъ! Мнѣ жаль васъ, и я васъ пре... зираю!

Произнеся эти слова, она сжимаетъ зубы, какъ будто ротъ ея затворялся при помощи пружины. Невозможно описать, какъ мистеръ Боккетъ выводитъ ее, но онъ совершаетъ этотъ подвигъ какимъ-то особеннымъ образомъ; онъ окружаетъ и застилаетъ ее будто облакомъ и уносится съ нею точно Юпитеръ, при чемъ она представляется предметомъ его страсти.

Сэръ Лэйстеръ, оставшись одинъ, пребываетъ въ томъ же положеніи, какъ будто онъ слушаетъ, какъ будто вниманіе его занято. Наконецъ, онъ осматриваетъ кругомъ обширную комнату и, находя ее пустою, медленно приподнимается на ноги, толкаетъ назадъ кресло и дѣлаетъ нѣсколько шаговъ, придерживаясь рукою за столъ. Потомъ онъ останавливается и, произнося безсвязнью звуки, поднимаетъ глаза кверху и смотритъ на что-то очень пристально.

Богъ знаетъ, что онъ видитъ въ это время. Зеленые ли, густые ли лѣса Чесни-Воулда, высокородный ли домъ, портреты ли своихъ предковъ, везнакомыхъ ли людей, которые искажаютъ будто бы эти портреты, полицейскихъ ли комиссаровъ, которые съ наглымъ видомъ роются и возятся въ его драгоцѣнномъ домашнемъ скарбѣ, тысячи ли пальцевъ, которые указываютъ на него, тысячи ли физіономій, которыя смѣются надъ нимъ?.. Но если подобныя видѣнія проносятся предъ нимъ и возмущаютъ его, то есть другое видѣніе, которое онъ можетъ назвать болѣе опредѣлительно, и къ которому онъ обращается, схватывая себя за сѣдые волосы и потомъ протягивая впередъ руки.

Это она, въ союзѣ съ которою онъ не зналъ эгоистической мысли, сознавая, что въ продолженіе длиннаго ряда годовъ она была главнымъ звеномъ его общественнаго положенія и гордости. Это она, котирую онъ любилъ, которою восхищался, которую уважалъ безпредѣльно, и выставлялъ свѣту, чтобы тотъ расточалъ передь нею дань удивленія. Это она, которая, среди принужденныхъ формъ и условій его жизни, служила предметомъ нелицемѣрной нѣжности и любви, предметомъ, способнымъ поразить его тѣмъ невыносимымъ страданіемъ, которое онъ теперь ощущаетъ. Онъ смотритъ на нее, забывая вовсе о самомъ себѣ: онъ не въ состояніи повѣрить, какъ глубоко упала она съ того высокаго мѣста, которое украшала съ такимъ достоинствомъ.

И даже въ то время, когда, забывая свои собственныя страданія, онъ въ какомъ-то чаду упадаетъ на полъ, онъ еще произноситъ ея имя довольно внятно и скорѣе тономъ грусти и состраданія, нежели тономъ упрека.

LV. Побѣгъ.

Полицейскій агентъ Боккетъ не предпринималъ еще рѣшительныхъ мѣръ къ полному окончанію дѣла. Онъ подкрѣпляетъ себя сномъ для предстоящаго подвига и подкрѣпляетъ именно въ то время, когда во мракѣ ночи и на окованныя зимнимъ холодомъ дороги выѣзжаетъ коляска изъ Линкольншэйра по направленію въ Лондонъ.

Сѣть желѣзныхъ дорогъ скоро покроетъ всю эту страну; съ шумомъ, визгомъ и звяканьемъ паровозы и поѣзда будутъ летать, какъ метеоры, по широкому пространству сельскихъ ландшафтовъ и затмятъ собою всю поэтическую прелесть луны. Въ ту пору и въ тѣхъ мѣстахъ желѣзныхъ дорогъ еще не существовало, хотя существованіе ихъ ожидалось съ каждымъ днемъ. Приготовленія дѣлаются быстро; вездѣ производятся измѣренія, вся мѣстность покрыта множествомъ разныхъ геодезическихъ знаковъ. Во многихъ мѣстахъ положено начало мостамъ, недоконченные своды которыхъ уныло посматриваютъ другъ на друга черезъ дороги и ручьи, нетерпѣливо ожидая своего соединенія; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ возведены частицы насыпи, и между ними въ глубокихъ оврагахъ снуютъ взадъ и впередъ грязныя телѣги и тачки; на вершинахъ горъ виднѣются треножники изъ высокихъ кольевъ, это тамъ, гдѣ, по слухамъ, будутъ проводиться тоннели. Вездѣ усматривается хаосъ, къ приведенію котораго въ порядокъ не предвидится конца. По окованнымъ зимнимъ холодомъ дорогамъ, и во мракѣ ночи, коляска совершаетъ свой путь, вовсе не помышляя о желѣзныхъ дорогахъ.

Въ этой коляскѣ находятся мистриссъ Ронсвелъ, давнишная домоправительница Чесни-Воулда; подлѣ нея сидитъ мистриссъ Бэгнетъ въ своемъ сѣренькомъ салопѣ и съ зонтикомъ. Старая бабенка скорѣе бы отдала преимущество мѣсту на передней скамейкѣ, какъ болѣе всего подверженному вліянію погоды и какъ доставляющему, сообразно съ ея привычками ко всякаго рода путешествіямъ, болѣе удобства., но мистриссъ Ронсвелъ слишкомъ много заботится о комфортѣ своей спутницы, чтобы дать ей воспользоваться такимъ пріятнымъ помѣщеніемъ. Старушка-домоправительница не можетъ вдоволь насмотрѣться на старую бабенку. Она сидитъ, сохраняя свою величавую позу, держитъ руку мистриссъ Бэгнетъ въ своей рукѣ и, не обращая вниманія на ея шероховатость, часто подноситъ ее къ своимъ губамъ.

-- Вы мать семейства, добрая душа моя,-- повторяетъ она безпрестанно:-- и вы отыскали мать моего бѣднаго Джорджа.

-- Вы не знаете, ма'амъ,-- отвѣчаетъ мистриссъ Бэгнегь:-- а вѣдь Джорджъ всегда былъ откровененъ со мной, и когда онъ сказалъ въ нашемъ домѣ моему Вуличу, что Вуличъ главнѣе всего долженъ заботиться о томъ, чтобъ не увеличивать своими поступками число морщинъ на лицѣ матери, не прибавлять сѣдины въ ея волосы, тогда я сразу догадалась, что вѣрно что-нибудь свѣженькое привело ему на намять его родную мать. Онъ часто говаривалъ мнѣ, хотя уже и давненько, что очень, очень дурно поступилъ съ ней.

-- О нѣтъ, душа моя!-- отвѣчаетъ мистриссъ Ронсведъ, заливаясь слезами.-- Господь съ нимъ! Онъ ничего не сдѣлалъ дурного. Джорджъ постоянно любилъ меня и былъ любимымъ моимъ сыномъ! Одно только нехорошо, что онъ былъ слишкомъ пылкой души, а черезъ это сдѣлался своенравнымъ и ушелъ въ солдаты. Я знаю, онъ вѣрно потому и не рѣшался писать къ намъ до тѣхъ поръ, пока не получитъ офицерскаго чина, а такъ какъ онъ не получилъ этого чина, то вѣрно считалъ себя ниже насъ и не хотѣлъ быть позоромъ для насъ. Я вамъ скажу, у моего Джорджа было львиное сердце съ самаго младенчества.

И старушка леди по старинной привычкѣ начинаетъ разводить руками, съ лихорадочнымъ трепетомъ припоминая, какимъ милымъ, какимъ прекраснымъ былъ этотъ юноша, какимъ смышленымъ и веселымъ былъ онъ мальчикомъ, какъ любили его въ Чесни-Воулдѣ всѣ до послѣдняго, какъ полюбилъ его сэръ Лэйстеръ, будучи молодымъ джентльменомъ, какъ привязаны были къ нему всѣ собаки, какъ тѣ, которые сердились на него, простили его и сожалѣли о немъ съ той минуты, какъ онъ пропалъ безъ вѣсти, бѣдняжка! И послѣ всего этого предстоитъ увидѣться съ нимъ, и гдѣ же еще? Въ тюрьмѣ! Широкій платокъ начинаетъ подниматься и опускаться на широкой груди, и прекрасная, статная, старомодная фигура склоняется подъ бременемъ материнской горести.

Мистриссъ Бэгнетъ, инстинктивно угадывая въ своей спутницѣ доброе и теплое сердце, предоставляетъ ей на нѣкоторое время предаваться своей скорби, хотя это снисхожденіе заставляетъ ее отереть рукой слезы съ своихъ собственныхъ глазъ; но потомъ она начинаетъ ее утѣшать своимъ бойкимъ веселымъ разговоромъ.

-- Вотъ, знаете, я вышла позвать Джорджа къ чаю (онъ былъ на дворикѣ подъ тѣмъ будто бы предлогомъ, что ему хочется покурить на чистомъ воздухѣ) и говорю ему:

"-- Ради Бога, Джорджъ, что съ тобой сегодня? Я вижу тебя не въ первый разъ, я видала тебя часто и въ духѣ, и не въ духѣ, и здѣсь, и за границей, но никогда не видывала тебя такимъ нечаяннымъ.

"-- Я потому и печаленъ сегодня,-- говоритъ Джорджъ:-- что кажусь вамъ печальнымъ.

"-- Что же ты сдѣлалъ такое, старина, о чемъ бы тебѣ слѣдовало печалиться?-- говорю я.

"-- Особеннаго ничего, мистриссъ Бэгнетъ,-- отвѣчаетъ Джорджъ, качая головой:-- что я сдѣлалъ и дѣлалъ въ теченіе столь многихъ лѣтъ, того ужъ теперь не передѣлаешь. Если мнѣ приведется быть въ раю, такъ вѣрно не за то, что я былъ добрымъ сыномъ къ вдовой матери; больше я ничего не скажу".

-- Такъ вотъ извольте видѣть, ма'мъ, когда Джорджъ сказалъ мнѣ, что лучше ужъ не передѣлывать того, что сдѣлано, я себѣ и подумала, какъ это дѣлывала я и прежде, что тутъ что-нибудь не такъ, да и давай выпытывать отъ Джорджа, почему къ нему пришли на мысль подобныя вещи. Тутъ-то Джорджъ и сказалъ мнѣ, что случайно, въ конторѣ адвоката, онъ увидѣлъ прекрасную пожилую леди, которая такъ живо напомнила ему о его матери, и потомъ столько наговорилъ мнѣ о той прекрасной пожилой леди, что совсѣмъ забылся, и вдобавокъ описалъ мнѣ портретъ ея, какой она была много и много лѣтъ тому назадъ. Я, знаете, и спрашиваю Джорджа, когда онъ кончилъ: "Кто же эта пожилая леди, которую онъ видѣлъ?" Джорджъ и говоритъ мнѣ, что "это мистриссъ Ронсвелъ, домоправительница больше чѣмъ полстолѣтія въ помѣстьѣ Дэдлоковъ, въ Чесни-Воулдѣ, въ Линкольншэйрѣ". Джорджъ частенько и прежде говаривалъ мнѣ, что онъ самъ изъ Линкольншэйра; такъ я въ тотъ же вечеръ и говорю моему старому Бакауту: "Послушай, Бакаутъ, а вѣдь это его мать, я готова пари держатъ на сорокъ пять фунтовъ!"

Все это мистриссъ Бэгнетъ повторяетъ въ двадцатый разъ въ теченіе послѣднихъ четырехъ часовъ. Она трещитъ, какъ особенной породы птица; голосъ ея достигаетъ весьма высокой ноты для того, чтобы мистриссъ Ронсвелъ могла слышать ее даже и подъ шумъ и трескотню колесъ.

-- Благословляю и благодарю васъ,-- говоритъ мистриссъ Ронсвелъ.-- Благословляю и благодарю васъ, моя добрая душа!

-- Благороднѣйшее сердце!-- восклицаетъ мистриссъ Бэгнетъ самымь натуральнымъ образомъ.-- Меня не за что благодарить, право не за что. Благодарю васъ, ма'мъ, самихъ за то, что вы такъ охотно выражаете свою благодарность! Не забудьте же, ма'мъ, что какъ только вы узнаете, что Джорджъ вашъ родной сынъ, такъ первымъ дѣломъ постарайтесь, ради самихъ себя, доставить ему всевозможныя средства оправдаться и очистить себя отъ обвиненія, въ которомъ онъ такъ же невиненъ, какъ вы или я. Мало того, что истина и справедливость на его сторонѣ, ему нуженъ законъ и адвокаты!-- восклицаетъ старая бабенка, повидимому, убѣжденная, что законъ и адвокаты составляютъ совершенно отдѣльное учрежденіе и что они навсегда разъединились въ товариществѣ съ истиной и правосудіемъ.

-- Онъ будетъ имѣть,-- говоритъ мистриссъ Ронсвелъ:-- всѣ средства, какія только можно достать въ этомъ мірѣ. Я истрачу все, что имѣю, и истрачу съ радостью, лишь бы только достать эти средства. Сэръ Лэйстеръ съ своей стороны сдѣлаетъ все лучшее, вся фамилія поможетъ ему. Я... я знаю, какъ распорядиться, моя милая; я разскажу имъ, какъ его мать не слышала о сынѣ своемъ въ теченіе всѣхъ этихъ лѣтъ и, наконецъ, нашла его въ тюрьмѣ.

Чрезвычайное безпокойство старой домоправительницы, когда говоритъ она, ея прерывистыя слова и судорожное движеніе рукъ производятъ на мистриссъ Бэгнетъ сильное впечатлѣніе и, вѣроятно, крайне удивили бы ее, еслибъ она не приписывала ихъ собственно печали матери, сокрушающейся о положеніи сына. Но все же мистриссъ Бэгнетъ удивляется, почему мистриссъ Ронсвелъ произноситъ вполголоса и разсѣянно: "Миледи, миледи, миледи!" и повторяетъ это слово безпрестанно.

Морозная ночь проходитъ, начинается разсвѣтъ, и почтовая коляска мчится въ утреннемъ туманѣ какъ призракъ коляски, отшедшей изъ этого міра. Она мчится, окруженная призраками деревьевъ и живыхъ изгородей, медленно исчезающихъ и уступающихъ мѣсто дѣйствительностямъ дня. Но вотъ коляска въ Лондонѣ, путешественницы выходятъ изъ нея -- старая домоправительница печальная и смущенная, мистриссъ Бэгнетъ совершенно свѣжая и спокойная, какой она была бы, еслибъ слѣдующій пунктъ ея поѣздки, безъ всякихъ перемѣнъ и остановокъ, былъ мысъ Доброй Надежды, островъ Вознесенія, Гонгъ-Конгъ, или всякая другая военная станція.

Но когда онѣ отправились въ тюрьму, гдѣ заключенъ кавалеристъ, старушка-леди, поправляя свое сиреневое платье, принимаетъ на себя невозмутимое спокойствіе, что составляетъ между прочимъ необходимую принадлежность того платья. Она кажется въ эту минуту удивительно серьезной, аккуратной и прекрасной статуей изъ китайскаго фарфора, несмотря, что сердце ея сильно бьется и ея платокъ приходитъ въ болѣе сильное движеніе, чѣмъ случалось ему приходить въ теченіе многихъ лѣтъ при воспоминаніи матери о ея своенравномъ сынѣ.

Приближаясь къ комнатѣ Джорджа, онѣ видятъ, что дверь въ нее отворена и изъ нея выходитъ тюремщикъ. Мистриссъ Бэгнетъ проворно дѣлаетъ знакъ, упрашивая его не говорить ни слова. Кивнувъ головой въ знакъ согласія, онъ пропускаетъ ихъ и запираетъ дверь.

Такимъ образомъ Джорджъ, писавши что-то за столомъ, воображаетъ, что сидитъ одинъ одинешенекъ и, углубясь въ размышленія, не отрываетъ глазъ отъ письма. Старая домоправительница смотритъ на него, и усиленное движеніе рукъ ея подтверждаетъ всѣ догадки мистриссъ Бэгнетъ. Увидѣвъ мать и сына вмѣстѣ и имѣя о нихъ предварительныя свѣдѣнія, она нисколько теперь не сомнѣвается въ ихъ родственныхъ отношеніяхъ.

Ни шорохъ платья домоправительницы, ни ея жесты, ни слова не измѣняютъ ей. Она стоитъ и смотритъ на него, пишущаго и не сознающаго столь близкаго присутствія своей матери, и только движеніемъ рукъ выражаетъ свое душевное волненіе. Это движеніе весьма краснорѣчиво, весьма, весьма краснорѣчиво. Мистриссъ Бэгнетъ совершенно понимаетъ его. Оно говоритъ о благодарности, о радости, о печали, о надеждѣ, о неизмѣнной материнской любви, лелѣемой безъ всякой взаимности съ тѣхъ поръ, какъ этотъ вполнѣ возмужалый человѣкъ былъ еще отрокомъ; оно говоритъ о лучшемъ сынѣ, но менѣе любимомъ, и объ этомъ сынѣ, любимомъ нѣжно и съ гордостью; оно говоритъ такъ трогательно, что глаза мистриссъ Бэгнетъ наполняются слезами, и чистыя, и блестящія онѣ катятся по ея загорѣлому лицу.

-- Джорджъ Ронсвелъ! О, мой милый сынъ, взгляни на меня!

Испуганный кавалеристъ вскакиваетъ съ мѣста, обнимаеть мать и падаетъ передъ ней на колѣни. Подъ вліяніемъ ли поздняго раскаянія, или подъ вліяніемъ воспоминанія о раннихъ годахъ своей жизни, проведенныхъ подъ кровомъ матери, которая такъ неожиданно явилась передъ нимъ, онъ складываетъ свои руки, какъ складываетъ ихъ дитя, читая молитвы, и, поднявъ ихъ къ груди матери, склоняетъ голову и плачетъ.

-- Мой Джорджъ, мой неоцѣненный сынъ! Всегдашній мой любимый сынъ, любимый сынъ и теперь, гдѣ ты былъ въ теченіе этихъ долгихъ и тяжкихъ лѣтъ? Сдѣлался такимъ мужчиной, сдѣлался такимъ прекраснымъ, сильнымъ человѣкомъ! Сдѣлался совершенно такимъ человѣкомъ, какимъ бы долженъ быть онъ, еслибъ Богу угодно было продлить его вѣкъ!

Вопросы съ одной стороны и отвѣты съ другой -- какъ-то не вяжутся. Во все это время старая бабенка, отойдя въ сторону, облокачивается одной рукой на выбѣленную стѣну, кладетъ на нее свое честное лицо, утираетъ глаза своимъ заслуженнымъ сѣренькимь салопомъ и находится въ полномъ удовольствіи, какъ самая добрая душа.

-- Матушка,-- говоритъ кавалеристъ, когда оба они успокоились:-- прежде всего простите меня! О, какъ я нуждаюсь въ вашемъ прощеніи.

Простить его! Она прощаетъ его отъ всего сердца и отъ всей души. Она всегда прощала его. Она говоритъ ему, что въ своемъ духовномъ завѣщаніи, написанномъ уже много лѣтъ тому назадъ, она называла его своимъ любимымъ сыномъ Джорджемъ. Она никогда и ничего не думала о немъ дурного -- никогда! Еслибъ она умерла безъ этого счастія -- безъ счастія увидѣться съ нимъ, о, она теперь ужъ женщина старая и, слѣдовательно, нельзя разсчитывать на долголѣтіе... она, еслибъ была въ памяти, благословила бы его съ послѣднимъ вздохомъ, благословила бы какъ своего возлюбленнаго сына Джорджа.

-- Матушка, я былъ непочтителенъ къ вамъ, я причинилъ вамъ столько горестей, и за это я получилъ мою награду. Впрочемъ, въ послѣдніе годы я имѣлъ какую-то неопредѣленную цѣль. Когда я оставилъ домъ, такъ я не заботился... мнѣ казалось, я не слишкомъ заботился о томь, что оставляю его; я ушелъ отъ васъ и, очертя голову, записался въ солдаты, стараясь убѣдить себя, что рѣшительно ни о комъ не забочусь, рѣшительно ни о комъ, и что никто не заботился и обо мнѣ.

Кавалеристъ отеръ себѣ глаза и положилъ въ сторону платокъ; но въ его обыкновенной манерѣ выражаться и держать себя, въ его смягченномъ тонѣ голоса, прерываемомъ отъ времени до времени полу подавленнымъ вздохомъ, замѣтна необыкновенная перемѣна.

-- Вотъ я и написалъ домой строчку, какъ вамъ это извѣстно; написалъ съ тѣмъ, чтобы сказать, что я поступилъ въ солдаты подъ другимъ именемъ и что ушелъ съ полкомъ за границу. За границей я хотѣлъ было написать еще годъ спустя, когда хорошенько поодумаюсь. Прошелъ годъ, и я отложилъ до другого; прошелъ другой, и я отложилъ еще на годъ; да, кажется, и пересталъ, наконецъ, много думать объ этомъ. Такимъ образомъ, откладывая съ году на годъ, въ теченіе десятилѣтней службы, я началъ старѣть и спрашивать себя: да зачѣмъ же я стану писать?

-- Я ни въ чемъ не виню тебя, мой сынъ; но не облегчить мою душу, Джорджъ, не написать словечка твоей любящей матери, которая тоже старѣла съ каждымъ днемъ!..

Эти слова снова разстраиваютъ кавалериста; но онъ подкрѣпляетъ себя, сильно и звучно откашливаясь.

-- Да проститъ мнѣ небо, если я думалъ, что, написавъ о себѣ, я доставлю вамъ хотя маленькое утѣшеніе. Вы были такъ уважаемы всѣми. Мой братъ, какъ мнѣ случалось отъ времени до времени видѣть изъ газетъ, успѣвалъ въ жизни и становился извѣстнымъ. Наконецъ, я драгунъ, бездомный, неосновательный, не устроившій себя, какъ брата, но разстроившій, пренебрегшій всѣми ожидавшими меня выгодами, забывшій всѣ пріобрѣтенныя познанія, ничего не собиравшій, ничего кромѣ того только, что дѣлало меня совершенно никуда и ни на что негоднымъ. Стоило ли послѣ этого извѣщать о себѣ? Пропустивъ столько времени, что вышло бы хорошаго изъ этого? Худшее для васъ миновало, матушка. Я узналъ тогда (будучи уже мужчиной), какъ вы оплакивали меня, сокрушались о мнѣ, молились о мнѣ; скорбь ваша прошла, или по крайней мѣрѣ она утихла, и я остался въ вашихъ воспоминаніяхъ въ лучшемъ видѣ, чѣмъ я былъ.

Старушка печально качаетъ головой и, взявъ одну его могучую руку, нѣжно кладетъ ее къ себѣ на плечо.

-- Я не говорю, что это было дѣйствительно такъ; но я старался убѣдить себя, что это такъ. Я сію минуту сказалъ, что бы могло выйти хорошаго изъ этого? Правда, могло бы выйти и хорошее, но только для меня -- вотъ это-то меня и удерживало. Вы бы отыскали меня; вы бы выхлопотали мнѣ отставку; взяли бы меня въ Чесни-Воулдъ, свели бы меня съ моимъ братомъ и со всѣмъ семействомъ брата; вы бы старались дѣлать для меня все лучшее, сдѣлать изъ меня почтеннаго гражданина. Но какими бы глазами стали смотрѣть на меня вы и всѣ родные, когда я самъ на себя смотрѣлъ съ пренебреженіемъ? Какимъ бы образомъ стали вы обращать вниманіе на празднаго драгуна, который былъ для васъ бременемъ и позоромъ, который былъ въ тягость самому себѣ, былъ позоромъ въ своихъ собственныхъ глазахъ, кромѣ только тѣхъ случаевъ, когда онъ находился въ рукахъ дисциплины? Какимъ бы образомъ я сталъ смотрѣть въ лицо дѣтей моего брата и имѣть притязаніе на право служить имъ примѣромъ -- я, бродяга, который мальчишкой убѣжалъ изъ-подъ родительскаго крова и отравилъ жизнь своей матери скорбью и несчастіемъ? "Нѣтъ, Джорджъ!" Вотъ мои слова, матушка, когда я представлялъ себѣ все это: "Ты самъ постлалъ себѣ постель, такъ самъ и спи на ней".

Мистриссъ Ронсвелъ выпрямляетъ свой величавый станъ и, преодолѣваемая чувствомъ материнской гордости, киваетъ головой старой бабенкѣ, какъ будто говоря ей: "Я вѣдь говорила вамъ!" Старая бабенка облегчаетъ свои чувства и доказываетъ свое участіе въ разговорѣ, сдѣлавъ своимъ зонтикомъ довольно сильный толчокъ въ плечо кавалериста; она повторяетъ это отъ времени до времени въ видѣ нѣжнаго напоминанія и, послѣ каждаго изъ убѣдительныхъ толчковъ, прибѣгаетъ къ выбѣленной стѣнѣ и сѣренькому салопу.

-- Вотъ такимъ-то образомъ я и пришелъ къ заключенію, что лучшее возмездіе для меня состояло въ томъ, чтобъ спать на той постели и умереть на ней. Разумѣется, я бы это и сдѣлалъ (хотя я не разъ пріѣзжалъ въ Чесни-Воулдъ посмотрѣть на васъ, когда вы мало думали о мнѣ), я бы непремѣнно это сдѣлалъ, еслибъ не жена моего стараго сослуживца, которая, какъ я вижу, сдѣлала для меня слишкомъ много. Но я благодарю ее за это. Я благодарю васъ, мистриссъ Бэгнетъ, отъ всего сердца.

На это мистриссъ Бэгнетъ отвѣчаетъ двумя толчками. Послѣ того старушка-леди убѣждаетъ своего сына Джорджа, своего ненагляднаго, найденнаго сына, свою радость и счастіе, свѣтъ очей своихъ, счастливый закатъ своей жизни, убѣждаетъ его въ томъ, что онъ долженъ руководствоваться лучшими совѣтами, какіе только можно пріобрѣсть за деньги и вліяніе, что онъ долженъ поручить свое дѣло извѣстнѣйшимъ адвокатамъ, какихъ только можно достать, что онъ долженъ дѣйствовать въ этомъ серьезномъ обвиненіи такъ, какъ будутъ совѣтовать, не долженъ, при всей своей правотѣ, быть самонадѣяннымъ, долженъ дать обѣщаніе, что будетъ думать о безпокойствѣ и страданіяхъ своей бѣдной старухи-матери, пока не оправдается; въ противномъ случаѣ, онъ сокрушитъ ея сердце.

-- Матушка, вы имѣете на это полное мое согласіе,-- отвѣчаетъ кавалеристъ, останавливая дальнѣйшія слова ея поцѣлуемъ:-- только скажите мнѣ, что я долженъ дѣлать, и я приступлю къ позднему началу, и сдѣлаю все для васъ. Мистриссъ Бэгнетъ, я знаю, вы побережете мою мать!

Старая бабенка отвѣчаетъ самымъ сильнымъ толчкомъ.

-- Если вы познакомите ее съ мистеромъ Джорндисомъ и съ миссъ Соммерсонъ, она узнаетъ, что они одинаковаго съ ней мнѣнія, и они подадутъ еи лучшій совѣтъ и помощь.

-- Да вотъ что, Джорджъ,-- сказала старушка-леди:-- намъ какъ можно скорѣе нужно послать за твоимъ братомъ. Говорятъ, онъ очень умный человѣкъ; живетъ онъ гдѣ-то далеко за Чесни-Воулдомъ, не знаю только, гдѣ именно. Онъ будетъ очень полезенъ для насъ.

-- Матушка,-- отвѣчаетъ кавалеристъ: -- не рано ли будетъ просить отъ васъ милости?

-- Конечно, нѣтъ, мой милый.

-- Такъ сдѣлайте мнѣ одну милость: не давайте знать моему брату.

-- О чемъ не давать ему знать, мой другъ?

-- Не давайте ему знать обо мнѣ. Въ самомъ дѣлѣ, матушка, для меня это будетъ тяжело; я не могу примириться съ мыслью объ этомъ. Онъ оказалъ себя совершенно другимъ человѣкомъ противъ меня и сдѣлалъ такъ много, чтобы возвысить себя, между тѣмъ какъ я во все это время проводилъ солдатскую жизнь, такъ что въ моемъ составѣ недостаетъ достаточнаго количества мѣди, чтобы видѣть его въ этомъ мѣстѣ и при подобномъ обвиненіи. Возможно ли думать, что такое открытіе доставитъ ему удовольствіе? Разумѣется, невозможно. Нѣтъ; пожалуйста, храните отъ него мою тайну; окажите мнѣ милость больше, чѣмъ я заслуживаю, не открывайте моей тайны ни брату моему, никому въ мірѣ.

-- Но вѣдь это не навсегда, любезный Джорджъ?

-- Можетъ быть, не навсегда, хотя я и желалъ бы этого; но не открывайте ее въ настоящее время, я умоляю васъ. Ужъ пусть лучше я умру, чѣмъ онъ узнаетъ о возвращеніи своего брата-бродяги,-- говоритъ кавалеристъ, задумчиво кивая головой:-- и, пожалуйста, въ случаѣ наступленія или отступленія, руководствуйтесь тѣмь видомъ, который онъ приметъ на себя.

Такъ какъ очевидно было, что это обстоятельство производило на него весьма непріятное впечатлѣніе, и такъ какъ глубина его чувствъ отражалась даже на лицѣ мистриссъ Бэгнетъ, поэтому мать безусловно соглашается съ его просьбой, и онъ отъ искренняго сердца благодаритъ ее.

-- Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, дорогая моя матушка, я буду такъ сговорчивъ, какъ только вы можете пожелать; въ одномъ только этомъ я не соглашаюсь съ вами. Итакъ, теперь я готовъ даже имѣть дѣло съ адвокатами. Я написалъ (и при этомъ онъ взглянулъ на свое писаніе на столѣ) все, что зналъ о покойномъ, и какимъ образомъ меня впутали въ это несчастное дѣло. Сюда внесено все, ясно и вѣрно, какъ въ счетную книгу; ни слова не пропущено для пополненія и поясненія фактовъ. Я намѣренъ былъ прочитать это съ начала до конца, лишь бы только предложили мнѣ сказать что-нибудь въ свою защиту. Я еще надѣюсь, что мнѣ это будетъ позволено; впрочемъ, я уже не имѣю своей воли въ этомъ дѣлѣ, и что бы ни было сказано или сдѣлано, я даю обѣщаніе не имѣть ее.

Когда дѣла приведены были въ такое удовлетворительное положеніе, и когда времени прошло уже значительное количество, мистриссъ Бэгнетъ предлагаетъ удалиться. Старушка-леди снова и снова обнимаетъ своего сына, и кавалеристъ снова и снова прижимаетъ ее къ своей широкой груди.

-- Мистриссъ Бэгнетъ, куда же вы намѣрены свезти мою мать?

-- Я иду теперь, мой милый, въ столичный домъ, въ фамильный домъ Дэдлоковъ. У меня есть тамъ одно дѣло, о которомъ я должна переговорить немедленно,-- отвѣчаетъ мистриссъ Ронсвелъ.

-- Мистриссъ Бэгнетъ, вы доставите туда въ коляскѣ мою матушку? Разумѣется, доставите, я это знаю. И къ чему мнѣ было спрашивать объ этомъ!

И въ самомъ дѣлѣ къ чему, выразительно подтверждаетъ мистриссъ Бэгнетъ своимъ зонтикомъ.

-- Возьмите же ее, мой старинный другъ, и возьмите съ собой мою признательность. Поцѣлуйте Квебеку и Мальту, свезите любовь моему крестнику, крѣпче пожмите за меня руку Бакауту; а вотъ это вамъ, и я бы желалъ, моя милая, чтобъ это было десять тысячъ фунтовъ золотомъ!

Сказавъ это, кавалеристъ прикладываетъ губы къ смуглому лбу старой бабенки, и вслѣдъ затѣмъ дверь въ его отдѣленіе запирается.

Никакія упрашиванья со стороны доброй старой домоправительницы не могутъ принудить мистриссъ Бэгнетъ не взять кареты, чтобы свезти ее домой. Легко и весело выскочивъ изъ кареты у дверей дома Дэдлока, старая бабенка проводитъ старую домоправительницу на лѣстницу, отъ чистаго сердца жметъ ей руку и пѣшкомъ отправляется домой. Прибывъ вскорѣ послѣ того въ сердце своего семейства она приступаетъ къ промыванію зелени, какъ будто ни въ чемъ не бывало.

Миледи въ той комнатѣ, гдѣ она держала послѣднее совѣщаніе съ убитымъ человѣкомъ, сидитъ тамъ, гдѣ она сидѣла въ ночь совершенія убійства, и смотритъ на то мѣсто, гдѣ онъ стоялъ у камина, изучая ее на досугѣ, какъ вдругъ въ двери раздается легкій стукъ. Кто тамъ? Мистриссъ Ронсвелъ. Что привело мистриссъ Ронсвелъ въ столицу такъ неожиданно?

-- Серьезное дѣло, миледи. Печальное дѣло. О, миледи, могу ли я просить у васъ нѣсколько минутъ вашего времени.

Какое еще новое происшествіе заставляетъ такъ трепетать эту спокойную женщину? Далеко счастливѣе своей миледи, такъ по крайней мѣрѣ думала о ней миледи, почему она такъ колеблется и смотритъ на нее съ такимъ страннымъ недовѣріемъ?

-- Въ чемъ же дѣло? Садитесь и успокойтесь.

-- О, миледи, миледи! Я отыскала моего сына, моего младшаго сына, который такъ давно записался въ солдаты... и онъ въ тюрьмѣ!

-- За долги?

-- О, нѣтъ, миледи: я заплатила бы всякій долгъ и заплатила бы съ радостью.

-- Такъ за что же онъ въ тюрьмѣ?

-- Его обвиняютъ въ убійствѣ, миледи, въ которомъ онъ такъ же невиненъ, какъ... какъ и я. Его обвиняютъ въ убійствѣ мистера Толкинхорна.

Что хочетъ сказать она этимъ взглядомъ и этимъ умоляющимъ жестомъ? Зачѣмъ она подходятъ такъ близко? Какое письмо она держитъ въ рукахъ?

-- Леди Дэдлокъ, милая леди, добрая леди, великодушная леди! У васъ есть сердце, чтобы понять меня, у васъ есть сердце простить меня. Я служила этой фамиліи, когда еще васъ не было на свѣтѣ. Я предана ей. Но ради Бога подумайте о моемъ несчастномъ сынѣ, такъ жестоко и несправедливо обвиняемомъ.

-- Но вѣдь не я обвиняю его.

-- Нѣтъ, миледи, нѣтъ. Но другіе обвиняютъ его, и онъ въ тюрьмѣ теперь, онъ въ опасности. О, леди Дэдлокъ, если вы можете сказать только слово, чтобы помочь ему и оправдать его, то, умоляю васъ, скажите!

Что за заблужденіе этой женщины? Какую власть имѣетъ она надъ человѣкомъ, за котораго проситъ эта женщина, власть освободить его отъ несправедливаго подозрѣнія, если только оно дѣйствительно несправедливо? Прекрасные глаза миледи устремлены на нее съ удивленіемъ, даже съ боязнью.

-- Миледи, я выѣхала вчера изъ Чесни-Воулда отыскать, въ старости, моего сына, и шаги на площадкѣ Замогильнаго Призрака такъ постоянны и такъ страшны, что въ теченіе всѣхь этихъ лѣтъ я ничего подобнаго не слышала. Ночь за ночью, съ наступленіемъ сумерекъ, звукъ этихъ шаговъ раздается въ нашихъ комнатахъ, и вчера вечеромъ онъ раздавался страшнѣе всего. И вчера, когда наступили сумерки, миледи, я получила это письмо.

-- Какое же это письмо?

-- Тс! тише!

Домоправительница оглядывается кругомъ и отвѣчаетъ шопотомъ, обличающимъ сильную боязнь:

-- Миледи, я никому ни слова не сказала объ этомъ письмѣ; я не вѣрю тому, что тутъ написано; я знаю, что это не можетъ быть правдой; я совершенно увѣрена, что эта неправда. Но мой сынъ въ опасности, и вы, вѣроятно, имѣете столько сердца, чтобъ пожалѣть его. Если вамъ извѣстно что-нибудь, о чемъ никто еще не знаетъ, если вы имѣете какія-нибудь подозрѣнія, если вы имѣете путь къ открытію преступленія и причину хранить это въ тайнѣ, о, миледи, миледи, подумайте обо мнѣ, преодолѣйте эту причину и откройте тайну! Я полагаю, что вамъ не. трудно сдѣлать это. Я знаю, вы не жестокая леди: но вы живете и поступаете по своему, не сообразуясь съ условіями свѣта; вы не сближаетесь съ своими друзьями, и всякъ, кто восхищается вами... а восхищаются вами всѣ безъ изъятія, какъ прекрасной и элегантной леди... знаетъ, что вы держите себя далеко отъ нихъ, какъ отъ людей, которыхъ нельзя допускать къ себѣ близко. Миледи, можетъ быть, вы, управляемые благородной гордостью или гнѣвомъ, пренебрегаете, объявить то, что вамъ извѣстно. Если это правда, ради Бога, умоляю васъ, вспомните о вѣрной слугѣ, которой вся жизнь проведена была въ этой фамиліи, фамиліи, которую она искренно любитъ, смягчитесь и помогите моему сыну оправдаться! Миледи, добрая миледи! (старая домоправительница убѣждаетъ съ непритворнымъ чистосердечіемъ):-- я занимаю въ обществѣ такое низкое мѣсто, а вы отъ природы поставлены такъ высоко и такъ далеко отъ насъ, что, конечно, вы не можете понять, какъ я безпокоюсь за мое дѣтище; но я такъ безпокоюсь за него, что нарочно пріѣхала сюда и рѣшилась просить васъ и умолять: не презирайте насъ ничтожныхъ и, если можно, окажите намъ справедливость въ такое страшное время!

Леди Дэдлокъ, не сказавъ не слова, поднимаетъ ее и беретъ письмо изъ ея руки.

-- Могу ли я прочитать его?

-- Я нарочно затѣмъ пріѣхала, сюда, миледи; я полагала, что вы откроете путь къ оправданію моего сына.

-- Право не знаю, что могу я сдѣлать для него. Кажется, ничего такого не скрываю, что могло бы повредить вашему сыну. Я не думала обвинить его.

-- Миледи, быть можетъ, вы еще болѣе пожалѣете его, прочитавъ это письмо и принявъ въ соображеніе, что его невинно обвиняютъ.

Старая домоправительница оставляетъ ее съ письмомъ въ рукѣ. Въ самомъ дѣлѣ, она отъ природы не жестокая леди, и было время, когда видъ такой почтенной женщины, умоляющей ее съ такой сильной горячностью, пробудилъ бы въ ней величайшее состраданіе. Но такъ давно пріучившая себя подавлять всякіе порывы души своей, съ такимъ пренебреженіемъ смотрѣть на житейскія дѣйствительности, такъ долго сбиравшая свѣдѣнія для собственныхъ своихъ цѣлей, въ той губительной школѣ, которая заглушаетъ всѣ врожденныя чувства, которая подводить подъ одну форму и покрываетъ какимъ-то мертвеннымъ блескомъ хорошее и худое, чувствующее и не чувствующее, одушевленное и неодушевленное, она до сихъ поръ подавляла даже удивленіе.

Она вскрываетъ письмо. На листѣ чистой бумаги разложена печатное описаніе объ открытіи убитаго, въ то время, какъ онъ лежалъ на полу, прострѣленный въ сердце, и видъ этимъ подписано имя миледи съ прибавленіемъ слова "убійца".

Письмо выпадаетъ изъ ея руки. Долго ли бы пролежало оно на полу, ей неизвѣстно; но оно лежитъ на томъ мѣстѣ, куда упало, даже и въ то время, когда передъ ней стоить лакей и докладываетъ о молодомъ человѣкѣ, но имени Гуппи. Слова этого доклада, вѣроятно, повторены были нѣсколько разъ, потому что они звучатъ еще въ ея ушахъ прежде, чѣмъ она начинаетъ понимать ихъ значеніе.

-- Пусть онъ войдетъ!

Онъ входитъ. Держа письмо въ рукѣ, поднятое съ полу, она старается собрать свои мысли. Въ глазахъ мистера Гуппи она та же самая леди Дэдлокъ, сохраняющая то же самсе заученное, надменное, холодное положеніе.

-- Миледи, быть можеть, не угодно было извинить посѣщеніе человѣка, который показался непріятнымъ съ самаго перваго раза, но онъ не жалуется на это, потому что, обязанъ признаться, не было уважительной причины, по которой бы посѣщеніе его должно казаться пріятнымъ; но надѣюсь, что при настоящемъ случаѣ, упомянувъ побудительныя причины моего посѣщенія, въ не станете винить меня,-- говоритъ мистеръ Гуппи.

-- Говорите, я васъ слушаю.

-- Благодарю васъ, миледи. Во-первыхъ, я долженъ объяснить вамъ (мистеръ Гуппи садится на конецъ стула и кладетъ на коверъ шляпу у самыхъ ногъ), что миссъ Соммерсонъ, какъ я уже имѣлъ честь докладывать вамъ, въ одинъ періодь моей жизни, оставалась впечатлѣнною на моемъ сердцѣ, пока не изгладилась на немъ обстоятельствами, устранитъ которыя я не имѣлъ возможности,-- миссъ Соммерсонъ сообщила мнѣ послѣ того, какъ я имѣлъ удовольствіе въ послѣдній разъ видѣться съ вами, что она желала бы, чтобы касательно ея не предпринималось никакихъ мѣръ, въ дѣлахъ какого бы то ни было рода. Желанія миссъ Соммерсонъ были для меня закономъ (кромѣ тѣхъ, конечно, которыя имѣли нѣкоторую связь съ обстоятельствами, устранить которыя я не имѣлъ никакой возможности), вслѣдствіе этого я потерялъ всякую надежду имѣть отличную честь увидѣться съ вами, миледи, еще разъ.

-- А между тѣмъ онъ видится съ ней,-- утрюмо замѣчаетъ миледи.

-- Точно такъ,-- допускаетъ мистеръ Гуппи.-- Главная цѣль моя состоитъ въ томъ, миледи, что я долженъ сообщить вамъ, подъ строгой тайной, почему я очутился здѣсь.

-- Нельзя ли,-- говорить она.-- объясняться яснѣе и короче.

-- Нельзя ли и мнѣ въ свою очередь,-- отвѣчаетъ мистеръ Гуппи съ чувствомъ оскорбленнаго самолюбія:-- попросить васъ, миледи, обратить особенное вниманіе на то обстоятельство, что меня привели сюда не личныя мои дѣла. Мой приходъ сюда не имѣетъ никакой связи съ корыстолюбивыми видами. Еслибъ я не далъ обѣщаніи миссъ Соммерсонъ и еслибъ не считалъ священнымъ долгомъ исполнить это обѣщаніе, я не рѣшился бы еще разъ заслонить эти двери своей фигурой, я бы старался держаться отъ нихъ на благородную дистанцію.

Мистеръ Гуппи находитъ эту минуту удобнѣйшею, чтобы взъерошить себѣ волосы обѣими руками.

-- Вѣроятно, миледи, вы изволите припомнить, что въ бытность мою здѣсь въ послѣдній разъ, я совершенно неожиданно столкнулся съ человѣкомъ, весьма знаменитымъ въ нашей профессіи, и котораго потерю мы всѣ оплакиваемъ. Съ того времени этотъ человѣкъ всячески старался повредить мнѣ на томъ пути, который я называю тонкой практикой, и сдѣлалъ то, что на каждомъ поворотѣ и на каждомъ пунктѣ я видѣлъ себя въ такомь затруднительномъ положеніи, что невольнымъ образомъ и неумышленно могъ бы поступитъ въ своихъ дѣйствіяхъ противъ желаній миссъ Соммерсонъ. Самохвальство не можетъ служить хорошей рекомендаціей; но во всякомъ случаѣ я могу сказать за себя, что въ отношеніи своего дѣла я еще не какой-нибудь простофиля.

Леди Дэдлокъ смотритъ на него сурово и вопросительно. Мистеръ Гуппи немедленно отводитъ взоры свои отъ ея лица и смотритъ въ сторону.

-- Въ самомъ дѣлѣ, до такой степени было трудно,-- продолжаетъ онъ:-- составить идею о томъ, въ какихъ отношеніяхъ этотъ человѣкъ съ другими людьми, что до самой потери его, которую мы всѣ оплакиваемъ, у меня умъ заходилъ за разумъ -- выраженіе, которые вы, миледи, обращающаяся въ высшихъ кругахъ общества, будете такъ добры и сочтете его равносильнымъ выраженію: не зналъ, что подумать. Смолъ тоже -- имя, которымъ я ссылаюсь на другого человѣка, моего пріятеля, котораго вы, миледи, не изволите знать -- вдѣлался такимъ скрытнымъ, такимъ двуличнымъ, что иной разъ не легко было добиться отъ него какого-нибудь толку. Какъ бы то ни было, то употребляя въ дѣла свои слабыя способности, то пользуясь помощью моего искреняго друга по имени мистера Тони Викля (который имѣетъ всѣ пріемы высшей аристократіи, и въ его комнатѣ постоянно виситъ вашъ портретъ, миледи), я имѣлъ теперь основательныя причины рѣшиться придти сюда и посовѣтовать вамъ, миледи, быть осторожной. Во-первыхъ, миледи, позвольте спросить васъ, не имѣли ли вы сегодня утромъ совершенно незнакомыхъ и странныхъ посѣтителей? Я не говорю фешенебельныхъ посѣтителей, но такихъ напримѣръ, какъ бывшая служанка миссъ Барбари, или какъ одна особа, лишившаяся употребленія ногъ, которую несли то лѣстницѣ точь-въ-точь какъ носятъ по улицамъ чучелу Гай-Фокса?

-- Нѣтъ!

-- Такъ позвольте увѣрить васъ, миледи, что такіе посѣтители были здѣсь и были приняты. Я самъ видѣлъ, какъ они выходили въ двери вашего дома, ждалъ на углу сквера, когда они выйдутъ, и послѣ того нарочно потерялъ полчаса времени на обходъ, чтобъ только не встрѣтиться съ ними.

-- Какое же мнѣ, или какое же вамъ дѣло до этого? Я не понимаю васъ. Что вы этимъ хотите сказать?

-- Миледи, я только предостерегаю васъ, совѣтую вамъ быть насторожѣ. Можетъ статься, что мои совѣты и предостереженія совершенно напрасны. Чтожъ за бѣда? Въ этомъ случаѣ я только выполняю обѣщаніе, данное миссъ Соммерсонъ. Я сильно подозрѣвалъ (изъ того, въ чемъ проговорился Смолъ, и изъ того, что мы успѣли выпытать отъ нею), что письма, которыя мнѣ слѣдовало доставить вамъ, миледи, не уничтожены, какъ и полагалъ, что если изъ нихъ можно было что-нибудь извлечь и разгласить, такъ то уже извлечено и разглашено и, наконецъ, что посѣтители, о которыхъ я упомянулъ, были здѣсь сегодня поутру собственно за тѣмъ, чтобъ получить денежки, и навѣрное они получили ихъ или получатъ.

Мистеръ Гуппи беретъ шляпу съ полу и встаетъ.

-- Миледи, вамъ лучше извѣстно, есть ли что-нибудь серьезное въ моихъ словахъ или нѣтъ. Есть ли или нѣтъ, но во всякомъ случаѣ я поступилъ сообразно съ желаніемъ миссъ Соммерсонъ, именно не вмѣшиваться ни во что и совсѣмъ оставить то, что я началъ дѣлать; а этого для меня достаточно. Если окажется, что я совершенно по пустому предостерегаю васъ, надѣюсь, вы постараетесь перенести мое высокомѣріе, а я постараюсь перенести ваше порицаніе. Теперь позвольте мнѣ, миледи, засвидѣтельствовать вамъ мое почтеніе и при этомъ случаѣ выразить, что за повтореніе моихъ визитовъ вы можете не опасаться.

Она едва-едва принимаетъ взглядомъ эти прощальныя слова; но спустя немного послѣ его ухода она звонитъ въ колокольчикъ.

-- Гдѣ сэръ Лэйстеръ?

Меркурій докладываетъ, что въ настоящую минуту онъ заперся въ библіотекѣ одинъ.

-- Были ли у него поутру какіе-нибудь посѣтители?

Много, по разнымъ дѣламъ.

И Меркурій начинаетъ описывать ихъ и въ числѣ прочихъ упоминаетъ о посѣтителяхъ мистера Гуппи. Довольно; онъ можетъ идти.

Прекрасно! Топерь все кончено, все обнаружено. Ея имя на устахъ безчисленнаго множества людей, ея мужъ уже знаетъ свое оскорбленіе, ея позоръ будетъ извѣстенъ всему городу; быть можетъ онъ уже распространяется въ ту минуту, какъ она думаетъ о немъ и въ добавокъ къ громовому удару, такъ давно предвидѣнному ею, такъ неожиданному для ея мужа, невидимый обвинитель называетъ ее убійцей своего врага.

Дѣйствительно, онъ былъ ея врагомъ, и она часто, часто желала его смерти. Дѣйствительно онъ врагъ ея, даже и въ его могилѣ. Это страшное обвиненіе взводится на нее, какъ новая пытка отъ его безжизненной руки. И представляя себѣ, какъ она тайкомъ подходила въ роковую ночь къ его дверямъ, какъ стянуть объяснять ея отказъ отъ дому своей любимой дѣвочкѣ -- отказъ такъ не задолго передъ этимъ событіемъ, какъ будто она отказала ей собственно для того, чтобы избѣжать присмотра; представляя себѣ это, она дрожитъ, какъ будто руки палача уже наложены на ея шею.

Она падаетъ на полъ, ея волосы распущены въ безпорядкѣ, ея лицо прячется въ подушкахъ съ кушетки. Она встаетъ, безумно бросается изъ стороны въ сторону, снова бросается на полъ, мечется и стонетъ. Ужасъ, который испытываетъ она, невыносимъ. Еслибъ она дѣйствительно была убійцей, то и тогда едва ли бы ощущеніе этого ужаса было сильнѣе.

Его смерть была ни что иное, какъ разбитый ключъ въ мрачномъ сводѣ, въ сводѣ, который начинаетъ рушиться на тысячи частей, а изъ нихъ каждая въ свою очередь разрушалась и ломалась на мельчайшія части!

Такимъ образомъ, ужасное убѣжденіе мало по малу развивается и преодолѣваетъ ее, убѣжденіе, что отъ этого преслѣдователя живого или мертваго, непреклоннаго и неумолимаго въ его могилѣ, кромѣ смерти ничто ее не избавитъ. Съ этимъ убѣждніемъ она убѣгаетъ. Позоръ, ужасъ, угрызеніе совѣсти и бѣдствіе ложатся на нее всею своею тяжестью, и даже сила ея самонадѣянности оторвана и унесена, какъ отрывается древесный листъ и уносится по прихоти сильнаго вѣтра.

Она на скорую руку набрасываетъ на бумагу слѣдующія строки къ мужу, запечатываетъ ихъ и оставляетъ на столѣ:

"Если меня станутъ искать и обвинять въ убійствѣ, то вѣрьте, что я совершенно невинна. Въ другомъ я не оправдываю себя: я виновна во всемъ, что вамъ уже извѣстно, или будетъ извѣстно. Въ ту роковую ночь онъ приготовилъ меня къ открытію вамъ моего преступленія. Послѣ того, какъ онъ оставилъ меня, я вышла изъ дому, подъ предлогомъ прогуляться въ саду, гдѣ я гуляла иногда, но въ самомъ дѣлѣ, затѣмъ, чтобъ идти за нимъ и въ послѣдній разъ просить его не оставлять меня въ томъ недоумѣніи, которымъ онъ мучилъ меня -- вы не знаете какъ долго -- но чтобы кончилъ все на другое же, утро.

"Я нашла его домъ мрачнымъ и безмолвнымъ. Я два раза позвонила у его дверей; но отвѣта не было, и я ушла домой.

"Мнѣ нечего оставлять за собою. Я не буду болѣе обременять васъ. Дай Богъ, чтобъ вы, въ справедливомъ своемъ гнѣвѣ, имѣли возможность забыть недостойную женщину, для которой вы расточали самую великодушную преданность, которая убѣгаетъ отъ васъ съ болѣе, глубокимъ стыдомъ противъ того стыда, съ какимъ она убѣгаетъ отъ самой себя, и которая пишетъ вамъ послѣднее -- прости!"

Она закрывается вуалью, быстро одѣвается, оставляетъ всѣ свои брилліанты и деньги, прислушивается, спускается съ лѣстницы въ ту минуту, когда въ пріемной нѣтъ ни души, открываетъ и затворяетъ за собою парадную дверь и убѣгаетъ.

LVI. Преслѣдованіе.

Безчувственный, какъ и слѣдуетъ по своему высокому происхожденію, столичный домъ Дэдлоковъ смотритъ выпуча глаза въ сосѣдніе дома, отличающіеся отъ другихъ зданій какимъ-то особенно угрюмымъ великолѣпіемъ, и не подаетъ никакого виду, что внутри его дѣла, идутъ не своимъ чередомъ. Кареты стучатъ по мостовой, уличныя двери ни на минуту не остаются въ покоѣ, модный міръ мѣняется визитами; устарѣлыя прелестницы, съ шеями скелетовъ и персиковыми щечками, въ которыхъ дневной свѣтъ обличаетъ искусственный румянецъ, именно въ то время, когда эти очаровательныя созданія представляютъ изъ себя соединеніе смерти и леди, помрачаютъ глаза мужчинъ. Изъ холодныхъ конюшенъ выводится легкіе экипажи коротконогими кучерами въ пеньковыхъ парикахъ, кучерами, утопающими въ мягкихъ козлахъ; позади экипажей торчатъ прелестные Меркуріи, вооруженные булавами и накрытые треугольными шляпами -- умилительное зрѣлище!

Столичный домъ Дэдлоковъ не измѣняетъ своей наружности, и часы, которые проходятъ мимо его величавой мрачности, теряютъ свое однообразіе только внутри. Прекрасная Волюмнія, подчиняясь болѣе другимъ преобладающей скукѣ и чувствуя, что она нападаетъ на расположеніе ея духа съ нѣкоторымъ ожесточеніемъ, рѣшается наконецъ уйти въ библіотеку для перемѣны сцены. Она нѣжно стучитъ въ дверь, и не получая отвѣта, открываетъ ее, заглядываетъ и, никого не видя тамъ, вступаетъ въ комнату.

Веселая миссъ Дэдлокъ въ древнемъ, покрытомъ бархатистой муравой, городѣ Батѣ слыветъ за одержимую недугомъ крайняго любопытства -- недугомъ, принуждающимъ ее при всѣхъ удобныхъ и неудобныхъ случаяхъ ходить подбоченясь съ золотой лорнеткой въ глазу и устремлять взоръ свой на предметы всякаго рода Разумѣется, она и теперь не упускаетъ случая птичкой попорхать надъ письмами и бумагами своего родственника: то клюнетъ она коротенькимъ носикомъ этотъ документъ; то, склонивъ головку на бокъ и прищуривъ глазки, клюнетъ другой, и такимъ образомъ перескакиваетъ отъ одного стола къ другому, съ лорнеткой въ глазу, съ выраженіемъ любознательности и какого-то безпокойствъ въ лицѣ. Во время этихъ розысканіи она вдругъ спотыкается на что-то, и направивъ лорнетку по тому направленію, видитъ, что родственникъ ея лежитъ на полу, какъ колода.

Обыкновенно легкій, нѣжный, едва слышный визгъ Волюмніи пріобрѣтаетъ при этомъ изумительномъ открытіи необычайную силу, и весь домъ быстро приходитъ въ страшное волненіе. Слуги опрометью бѣгаютъ вверхъ и внизъ по лѣстницамъ; колокольчики сильно звонятъ, послали за докторомъ, вездѣ ищутъ леди Дэдлокъ и нигдѣ не находятъ. Никто не видѣлъ и не слышалъ ее, съ тѣхъ поръ, какъ она въ послѣдній разъ звонила въ колокольчикъ. На столѣ находятъ ея письмо къ сэру Лэйстеру; но не получить ли онъ уже другого письма изъ другого свѣта на которое отвѣчать онъ долженъ лично; быть можетъ, для него теперь всѣ живые и всѣ мертвые языки -- одно и то же.

Его кладутъ на постель, отогрѣваютъ, трутъ, освѣжаютъ, прикладываютъ ледъ къ головѣ и вообще употребляютъ всѣ средства къ приведенію въ чувство. Между тѣмъ сонъ проходитъ, и въ его спальнѣ уже ночь прежде, чѣмъ тяжелое дыханіе его начинаетъ успокаиваться, и его неподвижные глаза начинаютъ оказывать сознаніе свѣчи, нарочно передъ нимъ поставленной. Какъ началась эта перемѣна, такъ она и продолжается, и отъ времени до времени онъ киваетъ головой, поводитъ глазами или машетъ рукой въ знакъ того, что онъ слышитъ все и понимаетъ.

Онъ упалъ сегодня по утру, прекрасный видный джентльменъ, правда, подверженный въ нѣкоторой степени недугамъ, но все же мужчина прекрасной наружности и съ довольно полнымъ окладомъ лица. Теперь лежитъ онъ въ постели, какъ престарѣлый человѣкъ со впалыми щеками, такъ изнуренная, дряхлая тѣнь его самого. Его голосъ былъ звучный и пріятный, и онъ такъ долго убѣжденъ былъ въ силѣ и важности, которыя имѣли всѣ его слова для всего человѣчества, что они дѣйствительно звучали наконецъ такъ, что какъ будто въ самомъ звукѣ ихъ скрывалось какое-то значеніе. Теперь же онъ только шепчетъ, и въ его шопотѣ слышны какіе-то нѣмые звуки -- звуки непонятнаго языка.

Его любимая и преданная домоправительница стоитъ у его постели. Это первый фактъ, который онъ замѣчаетъ, и изъ котораго онъ, очевидно, извлекаетъ удовольствіе. Послѣ тщетныхъ попытокъ передать свои мысли изустно, онъ дѣлаетъ знаки, чтобы ему подали карандашъ. Знаки эти такъ невыразительны, что съ перваго раза невозможно понять ихъ; одна только домоправительница постигаетъ наконецъ, чего онъ хочетъ, и приноситъ ему аспидную доску.

Послѣ непродолжительной паузы, онъ медленно царапаетъ по ней, совершенно не своимъ почеркомъ: "Чесни-Воулдъ?"

-- Нѣтъ,-- говоритъ ему домоправительница, онъ въ Лондонѣ. Сегодня утромъ онъ захворалъ въ библіотекѣ. Слава Богу, что ей привелось быть въ это время въ Лондонѣ, и что она имѣетъ теперь возможность находиться при немъ.

-- Это не такая болѣзнь, чтобы ждать дурныхъ послѣдствій, сэръ Лэйстеръ. Вамъ завтра же будетъ лучше, сэръ Лэйстеръ. Такъ говорятъ всѣ джентльмены.

При этихъ словахъ по старому, но прекрасному лицу домоправительницы катятся обильныя слезы.

Окинувъ взглядомъ комнату, и обративъ особенное вниманіе на пространство вокругъ кровати, гдѣ стоятъ доктора, онъ пишетъ: "миледи".

-- Миледи уѣхала, сэръ Лэйстеръ, до вашего припадка и, вѣроятно, еще не знаетъ о вашей болѣзни.

Онъ снова и съ величайшимъ безпокойствомъ указываетъ на слово миледи. Всѣ стараются успокоить его, но онъ снова указываетъ съ возрастающимъ безпокойствомъ. Когда окружающіе, взглянули другъ на друга, не зная, что сказать, онъ еще разъ беретъ доску и пишетъ: "Миледи. Ради Бога, гдѣ?" И при этомъ изъ груди его вылетаетъ умоляющій стонъ.

Рѣшено за лучшее, что его старая домоправительница передастъ ему письмо леди Дэдлокъ, содержаніе котораго никто ни знаетъ и никто не можетъ отгадать. Она распечатываетъ его и кладетъ передъ нимъ для прочтенія. Прочитавъ дважды съ величайшимъ усиліемъ, онъ оборачиваетъ письмо такъ, чтобъ никто его не видѣлъ и лежитъ, стоная. Онъ впадаетъ въ обморокъ, и проходитъ часъ времени, прежде чѣмъ онъ снова открываетъ глаза и склоняется на руку своей вѣрной и преданной домоправительницы. Доктора знаютъ, что при ней ему дѣлается лучше и, съ окончаніемъ своихъ усиленныхъ хлопотъ около него, становятся въ отдаленіи.

Въ аспидной доскѣ снова оказывается надобность; но онъ не можетъ вспомнить слово, которое хочетъ написать. Его безпокойство, его желаніе, его горесть въ этомъ состояніи вполнѣ достойны сожалѣнія. Казалось, что онъ долженъ сойти съ ума отъ необходимости, которую онъ чувствуетъ въ скорѣйшемъ исполненіи его желанія, и въ совершенной невозможности выразить то, что нужно сдѣлать и кого привезти. Онъ написалъ букву Б и на этомъ остановился. Но вдругъ, достигнувъ самой высшей степени своего несчастнаго положенія, онъ прибавляетъ передъ написанной буквой слово "мистеръ". Старая домоправительница подсказываетъ: "мистеръ Боккетъ". Ну слава Богу! Именно это и хотѣлъ онъ написать.

Мистеръ Боккетъ находится внизу по приглашенію. Не позвать ли его наверхъ?

Никакимъ образомъ нельзя теперь перетолковать иначе пламенное желаніе сэра Лэйстера увидѣть этого человѣка, нельзя перетолковать иначе и другого желанія, чтобы изъ комнаты удалились всѣ, кромѣ домоправительницы. Это сдѣлано весьма поспѣшно и мистеръ Боккетъ является. Сэръ Лэйстеръ, повидимому, упалъ съ высоты своего величія, чтобъ возложить все свое довѣріе и всю свою надежду на этого человѣка.

-- Сэръ Лэйстеръ, баронетъ, мнѣ очень жаль видѣть васъ въ такомъ положеніи. Надѣюсь, вы поправитесь. Я увѣренъ, что вы понравитесь для блага фамиліи.

Сэръ Лэйстеръ вручаетъ ему письмо миледи и внимательно смотритъ ему въ лицо. Въ то время, какъ мистеръ Боккетъ читаетъ письмо, по одному его глазу можно заключить, что въ головѣ его блеснула свѣжая мысль. Согнувъ свой жирный указательной палецъ и продолжая читать, онъ какъ будто говоритъ: "сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, я васъ понимаю".

Сэръ Лэйстеръ пишетъ на доскѣ: "Полное прощеніе. Найдите..." Мистеръ Боккетъ останавливаетъ его руку.

-- Сэръ Лэйстеръ Дсдлокъ, баронетъ, я найду ее. Но мои поиски должны начаться немедленно. Не должно терять ни минуты.

Съ быстротою мысли онъ слѣдуетъ за взглядомь баронета, указывающимъ на шкатулку на столѣ.

-- Принести ее сюда, сэрь Лэйстеръ? Извольте. Отпереть однимъ изъ этихъ ключиковъ? Извольте. Самымъ маленькимъ ключикомъ? Такъ и есть. Вынуть оттуда ассигнаціи? Я выну. Сосчитать ихъ? Сію минуту. Двадцать и тридцать -- пятьдесятъ, еще двадцать -- семьдесятъ, да пятьдесятъ -- сто двадцать и еще сорокъ -- сто шестьдесятъ. Взять ихъ на издержки? Очень хорошо, и, разумеется, представить счетъ. Не жалѣть денегъ? Нѣтъ, нѣтъ, я не стану жалѣть.

Быстрота и точность, съ которыми мистеръ Боккетъ угадывалъ всѣ мысли и желанія баронета, изумительны. Мистриссь Ронсвелъ. державшая во все это времи свѣчку, замѣчаетъ, что у нея кружится голова отъ быстроты движенія глазъ и рукъ мистера Боккета, и замѣчаетъ это въ то время, какъ онъ, совсѣмъ ютовый въ путь, быстро выходитъ изъ комнаты.

-- Вы, кажется, матушка Джорджа?-- навѣрное я не ошибаюсь, что вы его матушка?-- говоритъ мистеръ Боккегъ въ сторону, съ надѣтой шляпой и застегивая свой сюртукъ.

-- Точно такъ, (Яръ; я его мать, которая очень сокрушается о немь.

-- Такъ я и думалъ, судя потому, что онъ сказалъ мнѣ за нѣсколько минутъ. Ничего, ничего, я намъ вотъ что скажу, вамъ больше не нужно сокрушаться. Вашъ сынъ совершенно правъ. Ужъ не хотите ли вы плакать? Напрасно; не забудьте, что вы должны беречь сэра Лэйстера Дэдлока, баронета, а какъ же вы будете беречь его, если станете плакать? Что касается вашего сына, такъ онъ правъ, онъ посылаетъ вамъ увѣреніе въ своемъ сыновнемъ долгѣ къ вамъ и надѣется, что и вы исполните свой долгъ къ другимъ. Онъ оправдался благородно, какъ и слѣдовало ему оправдаться, даже и тѣни не оставилъ подозрѣнія, словомъ сказать -- вышелъ изъ суда человѣкомъ безукоризненнаго поведенія. Вы можете повѣрить мнѣ, потому что я взялъ его подъ стражу. При этомъ случаѣ онъ велъ себя отлично; онъ прекрасный мужчина, какъ прекрасны и вы, сударыня; рѣдкая матушка и рѣдкій сынокъ. Ну просто отличная парочка, можно было бы показывать за образецъ въ какомъ угодно собраніи... Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, что вы возложили на меня, я непремѣнно исполни". Не бойтесь, я не стану свертывать съ дороги ни вправо, ни влѣво, не стану спать, ни мыться, ни бриться, пока не найду того, что взялся отыскать. Сказать отъ васъ, что вы совершенно прощаете? Непремѣнно скажу, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ. Желаю вамъ всего лучшаго, и чтобы ваши семейный дѣла сгладились, какъ сглаживается... ахъ, Боже мой! множество дѣлъ и будетъ сглаживаться до скончанія вѣка.

Съ этимъ заключеніемъ своей рѣчи, мистеръ Боккетъ, застегнутый на всѣ пуговицы, быстро выходитъ изъ комнаты, внимательно смотря впередъ, какъ будто приступая къ отысканію миледи, онъ уже проникалъ своимъ взглядомъ мракъ ночи.

Первымъ приступомъ его къ дѣлу было отправиться въ комнаты леди Дэдлокъ и поискать въ нихъ какихъ-нибудь пустыхъ указаній, которыя бы могли помочь ему. Комнаты миледи во мракѣ. И когда мистеръ Боккетъ идетъ по нимъ съ восковой свѣчкой, которую держитъ надъ головой, и въ умѣ составляетъ опись множества изящныхъ предметовъ, такъ странно не согласующихся съ нимъ,-- эта картина послужила бы занимательнымъ зрѣлищемъ; но ее, впрочемъ, никто не видитъ, потому что онъ заперъ за собою двери.

-- Чудесный будуаръ!-- говоритъ мистеръ Боккетъ, который благодаря утреннему толчку, чувствуетъ въ нѣкоторой степени способность употреблять французскія слова:-- должно быть стоилъ денегъ, да и денегъ. Жалко оторваться отъ такихъ вещей; я думаю она была крѣпко привязана къ нимъ.

Открывая и закрывая столовые ящики, заглядывая въ шкатулки и ларчики гъ брильянтами, онъ видитъ собственное его отраженіе во множествѣ зеркалъ, и по поводу этого обстоятельства приступаетъ къ поучительному разсужденію:

-- Другой бы подумалъ, что я вѣкъ свой обращаюсь въ фэшенэбельномь сословіи и готовлюсь теперь на блестящій аристократическій балъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ. А почемъ знать: быть можетъ, изъ меня бы вышелъ отличнѣйшій щеголь.

Продолжая осматривать вещи, онъ открываетъ внутри комода изысканной работы ларчикъ. Его огромная рука, перебирая перчатки, которыя едва ощутительны для него, такъ легки онѣ и такъ мягки въ его рукѣ, встрѣчается съ бѣлымъ носовымъ платкомъ.

-- Гм! Дай-ка мнѣ взглянуть на тебя,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, опуская свѣчку.-- По какому это случаю положили тебя отдѣльно отъ другихъ вещей? Что за причина такому отличію? Принадлежишь ли ты миледи или кому нибудь другому? На тебѣ есть мѣтка, если и не ошибаюсь.

Онъ находитъ дѣйствительно мѣтку и говорить: "Эсѳирь Соммерсонъ".

-- О!-- говоритъ мистеръ Боккетъ, останавливаясь и прикладывая къ уху свой жирный указательный палецъ.-- Прекрасно, я возьму тебя съ собой!

Онъ заключаетъ свои наблюденія такъ спокойно и тщательно, какъ онъ началъ имъ и продолжалъ, оставляетъ каждую вещь въ томъ самомъ положеніи, въ какомъ находилъ ее, и послѣ пяти минутъ времени, проведенныхъ въ этомъ занятіи, выходитъ на улицу. Бросивъ взглядъ на тускло освѣщенныя окна въ комнатѣ сэра Лэйстера Дэдлока, онъ отправляется со всевозможной быстротою къ ближайшей извощичьей биржѣ, выбираетъ лошадь и приказываетъ вести себя въ галлерею для стрѣльбы въ цѣль. Мистеръ Боккетъ не выдаетъ себя за опытнаго знатока лошадей; но все же онъ истрачиваетъ небольшую сумму денегъ на пари во время замѣчательнѣйшихъ конскихъ скачекъ и обыкновенно выражаетъ свое сужденіе по этому предмету замѣчаніемъ такого рода, что тогда только и можетъ узнать достоинство лошади, когда увидитъ ее бѣгъ.

Въ настоящемъ случаѣ, онъ дѣлаетъ безошибочный выборъ. Онъ мчится по каменной мостовой во весь опоръ, и между тѣмъ направляетъ свои проницательные взоры на каждое болѣе или менѣе подозрительное созданіе, мимо котораго несется онъ по улицамъ, покрытымъ полуночнымъ мракомъ, на огоньки въ окнахъ верхнихъ этажей, гдѣ жители легли или ложатся спать, на всѣ перекрестки, на небо, покрытое тяжелыми облаками, и на землю, гдѣ лежитъ тонкій слой снѣга -- ночамъ знать, быть можетъ, изъ того или другого неожиданно представится случай, который послужитъ ему въ пользу? Онъ мчится къ мѣсту назначенія съ такой быстротой, что когда останавливается, то клубы пара отъ лошади едва его не задушаютъ.

-- Проведи ее немного; пусть она освѣжится. Черезъ полминуты я опять поѣду.

Онъ пробѣгаетъ по длинному деревянному корридору и застаетъ кавалериста за трубкой.

-- Я такъ и думалъ, Джорджъ, что застану тебя за трубкой, послѣ того, что ты перенесъ, любезный мой. Но мнѣ некогда съ тобой болтать. Дѣло идетъ о спасеніи женщины. Вѣдь это миссъ Соммерсонъ была здѣсь, когда умеръ Гридли? Кажется, я не ошибаюсь въ ея имени... нѣтъ?... Такъ и прекрасно! Гдѣ она живетъ?

Кавалеристъ только что оттуда и сообщаетъ адресъ: близь Оксфордской улицы.

-- Ты не будешь сожалѣть объ этомъ, Джорджъ. Спокойной ночи!

Онъ снова выходитъ съ полнымъ убѣжденіемъ, что видѣлъ Филя, который сидѣлъ подлѣ скуднаго огня и смотрѣлъ на него, разинувъ ротъ и выпуча глаза; снова мчится по улицамъ и снова выходить изъ кареты въ клубы лошадинаго пара.

Мистеръ Джорндисъ, во всемъ домѣ единственный человѣкъ, который не спитъ, но и онъ собирается лечь въ постель; услышавъ усиленный звонъ въ колокольчикъ, онъ встаетъ отъ книги и въ халатѣ спускается къ уличной двери.

-- Ради Бога не тревожьтесь, сэръ.

Въ одинъ моментъ, посѣтитель безъ всякихъ церемоній входитъ въ пріемную, затворяетъ дверь и оставляетъ руку на замкѣ.

-- Я имѣлъ уже удовольствіе видѣться съ вами. А полицейскій агентъ Боккетъ. Взгляните, сэръ, на этотъ платокъ. Онъ принадлежитъ миссъ Соммерсонъ. Четверть часа тому, я самъ нашелъ его отдѣльно между вещами леди Дэдлокъ. Ни минуты нельзя терять. Дѣло идетъ о жизни или смерти. Вы знаете леди Дэдлокъ?

-- Знаю.

-- Сегодня сдѣлано тамъ открытіе какой-то тайны... семейной тайны. Съ баронетомъ Лэйстеромъ Дэдлокомъ сдѣлался припадокъ апоплексіи или паралича, его долго не могли привесть въ чувство, и драгоцѣнное время потеряно. Леди Дэдлокъ исчезла сегодня послѣ обѣда и оставила мужу весьма неблаговидное письмо. Пробѣгите его. Вотъ оно.

Мистеръ Джорндисъ, прочитавъ письмо, спрашиваетъ, что это значитъ?

-- Не знаю. Это похоже на самоубійство. Во всякомъ случаѣ опасность подобнаго предположеніи увеличивается съ каждой минутой. Я бы далъ за часъ сто фунтовъ стерлинговъ, чтобъ только не дойти до этой поры безъ всякаго дѣла. Мистеръ Джорндисъ, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, поручилъ мнѣ преслѣдовать ее и отыскать -- спасти ее и передать ей его прощеніе. У меня есть деньги и власть; но мнѣ не достаетъ еще одного: мнѣ не достаетъ миссъ Соммерсонъ.

Мистеръ Джорндисъ съ озабоченнымъ видомъ и боязливымъ голосомъ повторяетъ:

-- Миссъ Соммерсонъ?

-- Послушайте, мистеръ Джорндисъ! (Мистеръ Боккетъ во все это время слѣдитъ за измѣненіемъ лица его съ величайшимъ вниманіемъ) я говорю съ вами какъ съ джентльменомъ, имѣющимъ человѣческое сердце, и говорю при такихъ важныхъ обстоятельствахъ, которыя не часто случаются. Если медленность бывала когда нибудь опасна, такъ она опасна теперь. И если вы впослѣдствіи не. захотите считать себя виновникомъ ея, такъ теперь самое лучшее время позаботиться объ этомъ. Восемь или десять часовъ съ тѣхъ поръ, какъ исчезла леди Дэдлокъ, стоятъ какъ я уже сказала, вамъ, ста фунтовъ стерлинговъ каждый. Мнѣ поручено отыскать ее. Я полицейскій агентъ Боккетъ. Къ тому же, что всего болѣе тяготитъ ее, такъ это ложное обвиненіе ея въ убійствѣ. Если я стану преслѣдовать ее одинъ, она, въ невѣденіи своемъ о томъ, что сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, сообщалъ мнѣ, быть можетъ дойдетъ до отчаянія. Но если я отыщу ее въ обществѣ съ барышней, къ которой она питаетъ нѣжную любовь -- замѣтьте, я ничего не спрашиваю и больше этого ничего не стану говорить -- она убѣдится въ моихъ дружелюбныхъ намѣреніяхъ. Позвольте же мнѣ отправиться съ ней и дайте мнѣ возможность овладѣть миледи съ помощью любимаго ею созданія, спасти ее и убѣдить въ чистосердечіи словъ ея мужа, если только она жива. Позвольте мнѣ отправиться съ одной только ей, и я сдѣлаю съ своей стороны все лучшее; но я не отвѣчаю, въ чемъ будетъ заключаться все лучшее. Время летитъ; скоро ударитъ часъ. Когда пробьетъ часъ, значитъ прошелъ еще одинъ часъ,-- а этотъ стоитъ уже тысячи фунтовъ, а не сотни.

Все это весьма справедливо, и такое важное обстоятельство дѣла не должно допускать медленности. Мистеръ Джорндисъ просить мистера Боккета подождать, пока онъ поговоритъ съ миссъ Соммерсонъ. Мистеръ Боккетъ говоритъ, то онъ подождетъ, и дѣлаетъ совсѣмъ другое -- вмѣсто того онъ слѣдуетъ за мистеромъ Джорндисомъ на верхъ и не выпускаетъ того изъ виду. Во время переговоровъ онъ остается на лѣстницѣ въ глубокомъ мракѣ. Черезъ нѣсколько минутъ мистеръ Джорндисъ спускается и говоритъ ему, что миссъ Соммерсонъ сию минуту будетъ готова и, поручивъ себя его защитѣ, будетъ сопровождать его куда угодно. Мистеръ Боккетъ, какъ нельзя болѣе довольный, выражаетъ высокое одобреніе и у самыхъ дверей ждетъ ея прихода.

Послѣ этого онъ сооружаетъ въ головѣ высочайшую башню смотритъ съ нея во всѣ стороны на далекое пространство. Отъ его взгляда не ускользаетъ множество одинокихъ, прокрадывающихся по улицамъ фигуръ, множество фигуръ подъ заборами на дорогахъ и подъ стогами сѣна. Но между ними не оказывается фигуры, которую онъ ищетъ. Онъ примѣчаетъ ихъ въ углубленіяхъ мостовъ, видитъ, что они глядятъ черезъ перила: примѣчаетъ многихъ въ болѣе мрачныхъ мѣстахъ надъ уровнемъ Темзы; и мрачный, не. имѣющій никакого опредѣленнаго вида предметъ, несомый по прихоти теченія, болѣе одинокій, чѣмъ всѣ другіе, болѣе другихъ приковываетъ къ себѣ его вниманіе.

Гдѣ же она? Живая или мертвая, гдѣ она? Если бы, въ то время какъ онъ развертываетъ носовой платокъ и бережно складываетъ его, если бы этотъ платокъ волшебною силою перенесъ бы его на то мѣсто, гдѣ она нашла его, и открылъ бы передъ нимъ мѣстность, объятую мракомъ ночи, и хижину, прикрывавшую умершаго младенца, нашелъ ли бы онъ ее тамъ? На томъ пустынномъ пространствѣ, гдѣ въ кирпичеобжигательнымъ печахъ горитъ блѣдно-синеватый огонекъ, гдѣ соломенныя кровли жалкихъ навѣсовъ, подъ которыми приготовляется кирпичъ, развѣваются по вѣтру, гдѣ глина и вода проникнуты насквозь жестокимъ морозомъ и гдѣ мельница, въ которой огромная лошадь съ завязанными глазами ходитъ цѣлый день по колесу, кажутся орудіями человѣческой пытки, тамъ онъ видитъ одинокую облѣпленную снѣгомъ и гонимую вѣтромъ фигуру, видитъ, что она проходитъ по этому пустынному, безлюдному мѣсту, повидимому, отчужденная отъ всякаго сообщества, съ людьми. Это фигура женщины; но она очень, очень бѣдно одѣта; така и одежда никогда не появлялась въ пріемной и никогда не выходила изъ парадныхъ дгерей столичнаго дома Дэдлоковъ.

LVII. Разсказъ Эсѳири.

Я легла въ постель и заснула, когда мой опекунъ постучался въ дверь моей комнаты и испросилъ меня немедленно встать. Понимая мое нетерпѣніе поговорить съ нимъ и узнать, что случилось, онъ разсказалъ, послѣ двухъ-трехъ приготовительныхъ словъ, что въ домѣ сэра Лэлстера Дэдлока открыта тайна, что моя мать скрылась неизвѣстно куда, что въ нашемъ домѣ находится человѣка, которому поручено передать ей полныя увѣренія въ искренней защитѣ и прощеніи, если только онъ найдетъ ее, и что этотъ человѣкъ умоляетъ меня быть его спутницей, въ той надеждѣ, что мои просьбы убѣдятъ если она не повѣритъ его словамъ. Я только и узнала что-то въ этомъ родѣ; но, несмотря на то, я была такъ встревожена и опечалена, я такъ торопилась, что на перекоръ всѣмъ моимъ усиліямъ преодолѣть душевное волнеые, я успѣла въ этомъ лишь спустя нѣсколько часовъ.

Впрочемъ, я со всевозможною поспѣшностью одѣлась и укуталась, не разбудивъ ни Чарли, никого, я спустилась къ мистеру Боккету, которому ввѣрена была тайна. Мой опекунъ, спускаясь со мной съ лѣстницы, сказалъ мнѣ объ этомъ и объяснилъ, какимъ образомъ случилось, что этотъ человѣкъ, никогда не знавшій меня, вспомнилъ о мнѣ. Мистерь Боккетъ, вполголоса, при свѣчкѣ, которую держалъ мой опекунъ, прочиталъ письмо, оставленное на столѣ моею матерью; и мнѣ кажется, не прошло и десяти минутъ послѣ того, какъ я встала съ постели, я уже сидѣла подлѣ него въ каретѣ, и быстро мчалась по улицамъ. Когда онъ объяснялъ мнѣ, что многое будетъ зависѣть отъ ясности отвѣтовъ на вопросы, которые онъ хотѣлъ предложить мнѣ, его обращеніе было весьма шероховато, но осторожно и почтительно. Вопросы эти преимущественно заключались въ томъ, часто ли я видѣлась и говорила съ моею матерью (которую, впрочемъ, онъ не иначе называлъ, какъ леди Дэдлокъ); когда и гдѣ я говорила съ ней въ послѣдній разъ, и какимъ образомъ попалъ къ ней мой носовой платокъ. Когда я отвѣтила по этимъ пунктамъ, онъ попросилъ меня подумать хорошенько и, не торопясь, сказать ему, не было ли, сколько мнѣ извѣстно, человѣка, нѣтъ нужды гдѣ именно, на котораго бы, при самыхъ крайнихъ обстоятельствахъ, она могла положиться? Мнѣ казалось, что кромѣ моего опекуна никого больше не было. Между причинъ, я упомянула о мистерѣ Бойторнѣ. Онъ пришелъ мнѣ на память, по воспоминанію о его рыцарской манерѣ, съ которой онъ произносилъ имя моей матери, и о томъ еще, что говорилъ мнѣ мой опекунъ о сватовствѣ мистера Бойторна на сестрѣ моей матери и его безсознательномъ участіи въ ея несчастной исторіи.

Спутникъ мой, на время этого разговора, останавливаетъ извозчика, собственно для того, чтобы мы лучше могли слышать другъ друга. Послѣ того, онъ слова приказалъ ему ѣхать дальше, и спустя нѣсколько минутъ, употребленныхъ на размышленіе, сказалъ мнѣ, что онъ составилъ планъ своимъ дѣйствіямъ. Онъ готовъ былъ разсказать мнѣ этотъ планъ; но я не чувствовала довольно ясности въ умѣ своемъ, чтобы понять его.

Отъѣхавъ недалеко отъ нашего дома, мы остановились въ какомъ-то переулкѣ у большого дома, освѣщеннаго газомъ. Мистеръ Боккетъ ввелъ меня въ этотъ домъ и посадилъ въ кресло подлѣ яркаго огня. Было уже болѣе часу за полночь, какъ я замѣтила это по стѣннымъ часамъ. Два полицейскихъ офицера, вовсе не казавшіеся въ своихъ опрятныхъ мундирахъ людьми, не спавшими цѣлую ночь, прилежно писали за конторкой; и вообще, все мѣсто казалось очень спокойнымъ, за исключеніемъ отдаленныхъ криковъ и стука гдѣ-то подъ поломъ, на который, впрочемъ, никто не обращалъ вниманія.

Третій человѣкъ тоже въ мундирѣ, которому мистеръ Боккетъ шопотомъ отдавалъ приказанія, удалился; другіе два о чемъ-то совѣщались другъ съ другомъ, между тѣмъ какъ еще одинъ писалъ подъ тихую диктовку мистера Боккета. Они занимались описаніемъ примѣтъ моей матери; потому что мистеръ Боккетъ принесъ мнѣ это описаніе, когда оно было кончено, и шопотомъ прочиталъ его. Нельзя не сознаться, что оно составлено было весьма аккуратно.

Второй офицеръ, внимательно слушавшій описаніе, снялъ съ него копію и позвалъ другого человѣка въ мундирѣ (ихъ было нѣсколько въ сосѣдней компасѣ), который взялъ копію и удалился. Все это дѣлалось съ величайшей поспѣшностью, такъ-что не терялось, кажется, ни секунды времени, а между тѣмъ никто не торопился. Какъ скоро бумага была отправлена по назначенію, два офицера приступили къ своему прежнему занятію за конторкой; они писали спокойно, чисто и тщательно. Мистеръ Боккетъ съ задумчивымъ видомъ подошелъ къ камину и началъ грѣть подошвы своихъ сапоговъ, сначала одного, потомъ другого.

-- Тепло ли вы одѣты, миссъ Соммерсонъ?-- спросилъ онъ меня въ то время, какъ его глаза встрѣтились съ моими.-- Я вамъ доложу, ночь сегодня страшно холодная для молоденькой леди за порогомъ своего дома.

Я отвѣчала, что нисколько не забочусь о морозѣ, и что я одѣта тепло.

-- Можетъ статься, миссъ, поѣздка будетъ длинная,-- замѣтилъ онъ:-- но это ровно ничего не значитъ, если она кончится благополучно.

-- Я молю небо, чтобъ она кончилась благополучно,-- сказала я.

Вмѣсто утѣшенія онъ кивнулъ головой.

-- Только, пожалуйста, вы не печальтесь. Будьте хладнокровны и равнодушны ко всему, что можетъ случиться, и это будетъ лучше какъ для васъ, такъ и для меня, какъ для леди Дэдлокъ, такъ и для сэра Лэйстера Дэдлока, баронета.

Онъ былъ очень добръ и нѣженъ, и въ то время, какъ онъ грѣлъ свои подошвы и потиралъ указательнымъ пальцемъ свое лицо, я чувствовала увѣренность въ его дальновидности, увѣренность, которая въ нѣкоторой степени отгоняла отъ меня мои опасенія. Не было еще и четверти третьяго, когда я услышала стукъ лошадиныхъ копытъ и экипажа.

-- Теперь, миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ онъ:-- не угодно ли вамъ снова пуститься въ путь.

Онъ подалъ мнѣ руку, два офицера весьма вѣжливо поклонились мнѣ, и мы нашли у дверей коляску съ ямщикомъ и почтовыми лошадьми. Мистеръ Боккетъ посадилъ меня въ коляску, а самъ занялъ мѣсто на козлахъ. Человѣкъ въ мундирѣ, котораго онъ послалъ привезть этотъ экипажъ, подалъ ему, по его требованію, потайной фонарь. Мистеръ Боккетъ отдалъ нѣсколько приказаній ямщику, и мы помчались.

Я почти была увѣрена, что все это видѣла во снѣ. Мы неслись съ величайшей быстротой но такому лабиринту улицъ, что въ скоромъ времени я потеряла всякую идею о томъ, гдѣ мы находились; я только и помнила, что мы нѣсколько разъ переѣзжали Темзу, и все еще, повидимому ѣхали по низменной набережной, по какому-то тѣсному кварталу, съ весьма узкими переулками, испещренными доками и бассейнами, массивными кладовыми, висячими мостами и корабельными мачтами. Наконецъ мы остановились на углу небольшого топкаго поворота, который омывался приливомъ рѣки, но никогда не очищался, и я увидѣла, что спутникъ мой, при свѣтѣ его фонаря вступилъ въ совѣщаніе съ кучкой людей, которые, повидимому, состояли изъ полицейскихъ и матросовъ. На ветхой полу-разрушенной стѣнѣ, подлѣ которой они стояли, налѣплено было объявленіе, и на немъ я могла весьма ясно различить слѣдующія слова; "Найденъ утонувшимъ"; эта надпись, вмѣстѣ съ надписью о древахъ, якоряхъ и т. п., пробудила во мнѣ страшное подозрѣніе, увеличивавшееся еще болѣе прибытіемъ нашимь къ этому мѣсту.

Мнѣ не должно было предаваться моимъ ощущеніямъ, не нужно было напоминать самой себя, что я не затѣмъ пріѣхала сюда, чтобы увеличивать затрудненія поисковъ, уменьшать надежду на благополучное окончаніе ихъ, или останавливать дальнѣйшій ихъ ходъ. Я сохраняла спокойствіе; но что выстрадала я на этомъ ужасномъ мѣстѣ, мнѣ кажется, я не забуду во всю свою жизнь. А все же ужасъ, подъ вліяніемъ котораго я находилась, казался мнѣ ужасомъ, испытываемымъ при страшныхъ сновидѣніяхъ. Какой-то мужчина еще мрачнѣе и грязнѣе прочихъ, мужчина въ длинныхъ, раздутыхъ, покрытыхъ тиной сапогахъ и въ такой же шляпѣ, былъ вызванъ изъ лодки для переговоровъ. Мистеръ Боккетъ, поговоривъ съ нимъ шопотомъ, началъ спускаться съ нимъ по скользкимъ ступенькамъ, какъ будто за тѣмъ, чтобъ взглянуть на что-то таинственное, которое грязный человѣкъ хотѣлъ показать ему. Они вернулись назадъ, вытирая руки о полы своихъ сюртуковъ; вѣроятно, они разсматривали что-нибудь мокрое; но, слава Богу, это было совсѣмъ не то, за что я такъ боялась!

Послѣ дальнѣйшихъ переговоровъ, мистеръ Биккетъ (котораго, повидимому, всѣ знали и къ которому всѣ обращались съ почтеніемъ) вошелъ въ домъ, оставивъ меня въ каретѣ, между тѣмъ какъ ямщикъ ходилъ взадъ и впередъ подлѣ лошадей, чтобъ согрѣться. Приливъ наступалъ, какъ я заключала по звуку, который онъ производилъ; мнѣ казалось, что я слышала, какъ онъ разливался въ концѣ переулка и быстро приближался ко мнѣ. Ничего этого не бывало, мнѣ таи. казалось только; въ теченіе четверти часа и, вѣроятно, менѣе, мнѣ представлялось это вслѣдствіе содрагавшей меня мысли, что приливъ выброситъ тѣло моей матери къ ногамъ лошадей.

Мистеръ Боккетъ снова вышелъ, упрашивая прочихъ быть какъ можно бдительнѣе, и закрывъ свой фонарь, снова занялъ свое мѣсто.

-- Сдѣлайте одолженіе, миссъ Соммерсонъ, не безпокойтесь, что мы пріѣзжали сюда,-- сказалъ онъ, повернувшись ко мнѣ:-- я хотѣлъ, чтобъ все было въ ходу, и долженъ былъ лично убѣдиться все ли въ ходу... Пошелъ!

Повидимому, мы ѣхали обратно по той же самой дорогѣ. Я заключаю такъ не потому, чтобы, при моемъ взволнованномъ состояніи духа, замѣчала какіе-нибудь особенные предметы, но судя но общему характеру улицъ. Мы заѣхали на минуту на другую такую же станцію и снова переѣхали черезъ Темзу. Въ теченіе всего этого времени, и въ теченіе всѣхъ поисковъ, мой укутанный спутникъ ни на минуту не ослаблялъ своей бдительности; напротивъ того, когда переѣзжали мы мостъ, онъ, повидимому, сдѣлался внимательнѣе прежняго. Онъ приподнимался на козлахъ, чтобъ взглянуть на каждый парапетъ; онъ спускался съ нихъ и слѣдилъ за какой-то подозрительной женской фигурой, которая мелькнула мимо насъ; онъ останавливался у перилъ и смотрѣль въ глубокую темную водяную пропастъ съ такимъ выраженіемъ въ лицѣ, отъ котораго я чувствовала, какъ замирало мое сердце. Рѣка имѣла страшный видъ, такъ мрачно и такъ быстро извивалась она между низменными и плоскими берегами; такою тяжелою казалась она, загроможденная неясными и страшными формами какъ дѣйствительныхъ предметовъ, такъ и ихъ темныхъ отраженіи, такъ мертвенна была она и такъ таинственна. Я видѣла ее множество разъ послѣ того при дневномъ свѣтѣ и при лунномъ, но никогда безъ впечатлѣній, оставленныхъ во мнѣ этимъ путешествіемъ. Въ моемъ воспоминаніи, огни на мосту постоянно должны горѣть тускло; рѣзкій вѣтеръ долженъ виться вокругъ безпріютной женщины, мимо которой мы проѣзжали; колеса экипажей должны стучать монотонно; огонь отъ экипажныхъ фонарей долженъ бросать блѣдный свѣтъ на меня, и изъ страшной воды должно выглядывать чье-то лицо.

Со стукомъ и бряканьемъ мы миновали множество пустыхъ улицъ, и наконецъ, перешли съ мостовыхъ на темное гладкое шоссе, и начали оставлять за собою городскія зданія. Спустя немного, я узнала знакомую дорогу въ Сентъ-Албансъ. Въ Барнетѣ насъ ожидали свѣжія лошади: мы перемѣнили своихъ и отправились дальше. Холодъ былъ сильный, и вся открытая мѣстность была покрыта снѣгомъ.

-- Эта дорога вамъ старая знакомая, миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мистеръ Боккетъ весело.

-- Да,-- отвѣчала я,-- Узнали ли вы что-нибудь?

-- Покуда еще ничего основательнаго,-- сказалъ онъ:-- да и то сказать, еще раненько.

Онъ заходилъ въ каждый запоздалый или ранній трактиръ или постоялый дворъ (въ ту пору ихъ было очень много) и сходилъ съ козелъ поговорить съ сторожами шоссейныхъ заставъ. Я слышала, какъ онъ приказывалъ подать ему вина, какъ онъ отсчитывалъ деньги, и вообще старался быть любезнымъ и веселымъ повсюду; но лишь только садился онъ на козлы, какъ снова принималъ на себя внимательный видъ и постоянно говорилъ ямщику "Пошелъ!`` тѣмъ же самымъ спокойнымъ и твердымъ голосомъ.

Со всѣми этими остановками было около шести часовъ, и мы находились уже въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Сентъ-Албанса, когда онъ вышелъ изъ одного трактира и подалъ мнѣ чашку чаю.

-- Выкушайте, миссъ Соммерсонъ, это очень не дурно. Вы начинаете, кажется, приходить въ себя, не правда-ли?

Я поблагодарила его и сказала, что, кажется, правда.

-- Васъ, какъ говорится, ошеломило съ самаго начала,-- сказалъ онъ:-- гм! Боже мой! Нѣтъ ничего удивительнаго. Не говорите громко, моя милая. Все идетъ хорошо, мы ее догоняемъ.

Не знаю, какое радостное восклицаніе сдѣлала я, или готова была сдѣлать, но онъ поднялъ свои палецъ, и я остановилась.

-- Прошла здѣсь пѣшкомъ вчера вечеромъ, около восьми или девяти часовъ. Я услышалъ о ней на первой шоссейной заставѣ, но мнѣ что-то не вѣрилось, я и давай справляться о ней и тамь, и здѣсь, и вездѣ. Въ одномъ мѣстѣ нападалъ на слѣдъ, въ другомъ совершенно терялъ его, но теперь я увѣренъ, что они впереди насъ... Эй, молодецъ! Возьми эту чашку и блюдечко, да если ты приготовился не къ тому только, чтобъ масло бить, такъ лови въ другую руку полкроны. Разъ, два, три -- вотъ такъ! Теперь пошелъ... въ галопъ!

Мы скоро прибыли въ Сентъ-Албансъ, немного раньше разсвѣта, когда я только что начинала приводить въ порядокъ свои мысли, постигать событія ночи и вполнѣ убѣждаться, что все это не было сномъ. Оставивъ коляску на почтовомъ дворѣ и приказавъ приготовить свѣжихъ лошадей, мой спутникъ подалъ мнѣ руку, и мы пошли къ Холодному Дому.

-- Такъ какъ это ваше обыкновенное мѣстопребываніе, миссъ Соммерсонъ: то я желалъ бы знать, не спрашивалъ-ли кто въ родѣ лица, соотвѣтствующаго извѣстному вамъ описанію, васъ или мистера Джорндиса. Я не очень надѣюсь на это, но все можетъ быть.

День уже начинался, когда мы поднялись на холмъ. Мистеръ Боккетъ оглянулся вокругъ проницательнымъ взглядомъ и напомнилъ мнѣ, что я спускалась съ этого холма однажды вечеромъ, съ моей маленькой служанкой и несчастнымъ Джо, котораго онъ называлъ Тугоумымъ.

Я выразила удивленіе, какимъ образомъ онъ зналъ объ этомъ.

-- Помните, вы прошли мимо человѣка, вонъ тамъ, на дорогѣ,-- сказалъ мистеръ Боккетъ.

Да, я очень хорошо это помнила.

-- Это былъ я,-- сказалъ мистеръ Боккетъ.

Замѣтивъ мое удивленіе, онъ продолжаль:

-- Я пріѣхалъ въ тотъ вечеръ нарочно за тѣмъ, чтобы присмотрѣть за мальчишкой. Быть можетъ, вы слышали колеса моей кабріолетки, когда вы сами вышли отыскать его; я увидѣлъ васъ и вашу служанку и пустилъ мою лошадь впередъ. Сдѣлавъ нѣкоторыя освѣдомленія о немъ въ городѣ, я скоро узналъ, въ какомъ онъ находился обществѣ и началъ пробираться по кирпичнымъ полямъ, чтобъ отыскать его, какъ увидѣлъ, что вы уже ведете его домой.

-- Развѣ онъ сдѣлалъ какое-нибудь преступленіе?-- спросила я.

-- Особенно важнаго онъ ничего не сдѣлалъ,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, хладнокровно приподнимая свою шляпу:-- одно только, что онъ не умѣлъ держать себя скромно, совсѣмъ не умѣлъ. Если онъ мнѣ нуженъ былъ, такъ потому собственно, чтобъ поддержать въ тайнѣ это же самое дѣло леди Дэдлокъ. Онъ слишкомъ большую давалъ свободу языку своему, по поводу маловажной услуги, за которую мистеръ Толкинхорнъ заплатилъ ему; а разыгрывать ему такія шутки невозможно было допустить ни за какую плату. Поэтому я приказалъ ему удалиться изъ Лондона; но, узнавъ, что онъ отправился сюда, я приказалъ ему удалиться и отсюда и держать ухо востро, чтобъ я не поймалъ его въ томъ или другомъ изъ этихъ мѣстъ.

-- Бѣдное созданіе!-- сказала я.

-- Бѣдное созданіе,-- соглашался мистеръ Боккетъ:-- и преносносное созданіе, которому одинаково хорошо бытъ въ Лондонѣ, какъ и во всякомъ другомъ мѣстѣ. Я рѣшительно не зналъ, что дѣлать, когда увидѣлъ, что вы взяли его къ себѣ въ домъ.

Я спросила его, почему?

-- Почему, моя милая?-- сказалъ мистеръ Боккетъ.-- Весьма естественно, потому что его длинному языку не было бы и конца. Вѣрно языкъ его имѣлъ при самомъ рожденіи полтора ярда длины, даже слишкомъ.

Хотя теперь я припоминаю этотъ разговоръ, но въ то время въ головѣ моей былъ страшный хаосъ, и вниманія моего едва только доставало на то, чтобы понять, что онъ входилъ въ эти подробности собственно для моего развлеченія. Съ тою же самою великодушною предусмотрительностью, онъ часто говорилъ со мною о предметахъ весьма обыкновенныхъ, между тѣмъ какъ лицо его постоянно выражало твердую мысль и предметѣ, которыя мы имѣли въ виду. Онъ сохранилъ это выраженіе даже и въ то время, когда мы вошли въ садовую калитку.

-- Вотъ мы и здѣсь,-- сказалъ мистеръ Боккетъ.-- Да какое это прелестное уединенное мѣстечко. Какъ живо напоминаетъ оно собою сказочный деревенскій домикъ, узнаваемыйпо дыму, который такъ легко и граціозно вьется къ небу. Однако, у васъ рано разводится огонь на кухнѣ; это означаетъ, что въ домѣ добрые слуги. Но что всего главнѣе вы должны наблюдать за своими слугами, такъ это кто приходитъ навѣщать ихь. А другое вотъ еще что, моя милая:-- когда вы застанете молодого человѣка за кухонной дверью, такъ непремѣнно отдайте того молодого человѣка подъ стражу, какъ человѣка подозрительнаго, который скрывается въ обитаемомъ домѣ съ преступными замыслами.

Мы были уже передъ самымъ домомъ. Мистеръ Боккетъ внимательно осмотрѣлъ слѣды на пескѣ, прежде чѣмъ поднялъ глаза снои къ окнамъ.

-- Скажите пожалуйста, миссъ Соммерсонъ, вы всегда помѣщаете въ одну и ту же комнату этого пожилыхъ лѣтъ молодого человѣка, когда онъ пріѣзжаетъ сюда?-- спросилъ онъ, взглянувъ на комнату, которая но обыкновенію отводилась мистеру Скимполю.

-- Вы знаете мистера Скимполя!- сказала я.

-- Позвольте, позвольте... какъ вы его назвали?-- спросилъ мистеръ Боккетъ, приклонивъ ко мнѣ ухо.-- Скимполь, кажется? А я таки частенько старался отгадать, какъ его зовутъ. Скимполь. Не Джонъ ли еще, не Джакобъ ли?

-- Гарольдъ,-- отвѣчала я.

-- Гарольдъ! Гм! Должно быть удивительная птица этотъ Гарольдъ,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, смотря на меня съ особеннымъ выраженіемъ.

-- У него весьма странный характеръ,-- сказала я.

-- Не имѣетъ никакого понятія о деньгахъ,-- замѣтилъ мистеръ Боккетъ:-- а между тѣмъ не отказывается брать ихъ.

Я невольнымъ образомъ сдѣлала возраженіе на это, что по моему мнѣнію мистеръ Боккетъ зналъ его.

-- Я вамъ вотъ что скажу, миссъ Соммерсонъ. Вы привыкли смотрѣть на предметы съ одной стороны, позвольте мнѣ сдѣлать для васъ нѣкоторую перемѣну. Мнѣ то же самое казалось, когда Тугоумный попалъ въ вашъ домъ. Ужъ если на то пошло, я думалъ, такъ я просто подойду къ дверямъ и потребую выдачи Тугоумнаго. Однако, не имѣя расположенія приступить къ рѣшительнымъ мѣрамъ, особливо если предстояла возможность добраться до него околицей, я ьзялъ горсть песку и швырнулъ ее въ окно, гдѣ увидѣлъ тѣнь замѣчательной птицы. Лишь только Гарольдъ открылъ окно, и я взглянулъ на него, ну, думаю, этотъ человѣкъ будетъ по мнѣ. Поэтому я давай умасливать его, годъ тѣмъ предлогомъ, чтобы не тревожить семейства, которое уже почивало, и чтобъ оно не сожалѣло впослѣдствіи о томъ, что дастъ пріютъ бродягамъ; послѣ того, довольно порядочно понявъ его, я подумаль, что ассигнація въ пять фунтовъ стерлинговъ отворитъ мнѣ двери и выпуститъ Тугоумаго безъ всякаго шума и безъ всякихъ хлопотъ. Приподнявъ брови свои презабавнѣйшимъ образомъ, онъ и говоритъ мнѣ: "со мною не стоитъ и говорить о пяти фунтовыхъ ассигнаціяхъ, въ дѣлахъ подобнаго рода я настоящій ребенокъ, потому что не имѣю ни малѣйшаго понятія о деньгахъ". Разумѣется, я сразу понялъ, что означало такое легкомысліе, и будучи вполнѣ увѣренъ, что такой человѣкъ со мной сойдется, я обвернулъ ассигнаціей маленькій камышекъ и бросилъ его ему въ комнату. Прекрасно! Онъ смѣется и ухмыляется, и кажется такимъ невиннымъ, какимъ только вы можете вообразить себѣ, и говорить: "Но вѣдь я не знаю цѣны этимъ вещамъ. Что я стану дѣлать съ этимъ?" -- "Истратьте ее, сэръ", говорю я. "Но меня обманутъ -- говоритъ онъ -- мнѣ на вѣрно дадутъ сдачи, я потеряю ее, и она для меня будетъ безполезна". О, Боже мой, Боже мой! Вы никогда не видѣли такой рожи, какую онъ скорчилъ тогда. Разумѣется, онъ сказалъ мнѣ, гдѣ найти Тугоумаго, и я нашелъ его.

Я считала это предательскимъ поступкомъ со стороны мистера Скимполя къ моему опекуну -- поступкомъ, выходящимъ изъ обыкновенныхъ границъ его ребяческой невинности.

-- Выходящимъ изъ границъ?-- сказалъ мистеръ Боккетъ.-- Изъ границъ? Послушайте, миссъ Соммерсонъ, я вамъ дамъ совѣтъ, который окажется полезнымъ. Когда будете находиться въ счастливомъ супружествѣ и будете окружены своимъ семействомъ, какъ только замѣтите человѣка, который станетъ говорить вамъ, что во всемъ, что касается денегъ, онъ такъ невиненъ, какъ только можно быть, то смотрите хорошенько за своими деньгами, потому что можно навѣрное сказать, что такого рода люди не упустятъ случая прибрать ихъ къ рукамъ. Когда вамъ станутъ говорить, что "въ дѣлахъ свѣта я настоящій ребенокъ", повѣрьте, что такой человѣкъ хочетъ отстранить отъ себя всякую отвѣтственность. Я человѣкъ не поэтическій, развѣ только въ музыкальномъ отношеніи, но за то я практическій человѣкъ, и совѣтъ, который я вамъ даю, основанъ на опытѣ. Этотъ совѣтъ можно считать за правило. Обманывать въ одномъ, значитъ обманывать во всемъ. Въ этомъ я не ошибался. Не ошибетесь и вы, никто не ошибется. Сдѣлавъ это предостереженіе, миссъ Соммерсонъ, я съ вашего позволенія звоню въ колокольчикъ, и такимъ образомъ снова приступаю къ нашему дѣлу.

Я увѣрена, что наше дѣло ни на минуту не выходило изъ его головы, точно такъ, какъ оно не выходило изъ моей. Вся прислуга крайне удивилась, увидѣвъ меня такъ неожиданно въ такую раннюю пору и съ такимъ провожатымъ; мои разспросы еще болѣе увеличили ихъ удивленіе. Никого, однако же, не было тамъ. Сомнѣваться было невозможно, что намъ говорили истину.

-- Въ такомъ случаѣ, миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мой спутникъ:-- намъ нужно поспѣшить въ хижину, гдѣ живутъ кирпичники. Собраніе свѣдѣній отъ нихъ я предоставляю вамъ, если вы будете такъ добры принять на себя этотъ трудъ. Я увѣренъ вьвась.

Мы немедленно отправились туда. По приходѣ къ хижинѣ мы увидѣли, что она была со всѣхъ сторонъ закрыта, и, очевидно, въ ней никто не жилъ; но одна изъ сосѣдокъ, которая знала меня и которая вышла на мой призывъ, сказала мнѣ, что двѣ женщины съ своими мужьями живутъ въ другомъ домикѣ, или, вѣрнѣе, въ мазанкѣ, на самомъ краю пространства, занимаемаго сушильными печами и сырымъ кирпичомъ. Не теряя ни минуты времени, мы отправились на указанное мѣсто, отдаленное на нѣсколько сотъ ярдовъ. Дверь мазанки была полурастворена, но я отворила ее настежь.

Двое мужчинъ и женщина сидѣли за завтракомъ; въ углу на постели лежалъ спящій ребенокъ. Дженни, матери умершаго ребенка, не было дома. Другая женщина, увидѣвъ меня, встала; мужчины же, по обыкновенію, угрюмые и молчаливые, весьма неохотно кивнули головами. Они обмѣнялись выразительными взглядами, когда вслѣдъ за мной показался мистеръ Боккетъ, и я удивилась, замѣтивъ по всему, что женщина видитъ его не въ первый разъ.

Разумѣется, я попросила позволенія войти. Лиза (единственное имя, подъ которымъ я знала ее) встала, чтобъ подать мнѣ свой стулъ, но я сѣла на стулъ, ближайшій къ очагу, а мистеръ Боккетъ занялъ уголъ постели. Не знаю, почему я почувствовала сильное замѣшательство, потому ли, что мнѣ предстояло открыть разговоръ, или потому, что я находилась въ кругу людей мнѣ незнакомыхъ. Мнѣ весьма трудно было приступить къ разспросамъ, и я съ трудомъ могла удержаться отъ слезъ.

-- Лиза,-- сказала я:-- несмотря на ночь и холодъ я пріѣхала издалека, чтобъ узнать о леди...

-- Которая была здѣсь; вы знаете,-- прервалъ мистеръ Боккетъ, обращаясь ко всей группѣ и принимая спокойный и упрашивающій видъ:-- это-то и есть та самая леди, о которой говоритъ барышня. Словомъ сказать, леди, которая была здѣсь вчера.

-- А кто вамъ сказалъ, что здѣсь былъ кто нибудь?-- спросилъ мужъ Дженни, который сердито остановился завтракать и взглядомъ измѣрялъ мистера Боккета?

-- Мнѣ сказалъ человѣкъ, котораго зовутъ Майколь Джексонъ, въ синемъ плисовомъ жилетѣ съ двойнымъ рядомъ перламутровыхъ пуговицъ,-- отвѣчалъ мистеръ Боккетъ, нисколько не медля.

-- Лучше бы онъ зналъ свое дѣло, да не совался въ чужое, кто бы онъ ни былъ,-- проворчалъ мужчина.

-- Да мнѣ кажется, онъ теперь безъ всякаго дѣла,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, оправдывая Майкеля Дзкаксона:-- и потому отъ нечего дѣлать сообщаетъ новости.

Женщина не садилась на стулъ, но стояла, держась дрожащей рукой за его спинку и смотрѣла на меня. Мнѣ казалось, что она охотно бы переговорила со мной безъ свидѣтелей, еслибъ только имѣла къ тому возможность. Она все еще находилась въ какой-то нерѣшимости, когда мужъ ея, державшій въ одной рукѣ ломоть хлѣба съ саломъ, а въ другой складной ножикъ, сильно ударилъ черенкомъ по столу и гнѣвно сказалъ, чтобы она знала свое дѣло и садилась на мѣсто.

-- Я бы очень хотѣла повидаться съ Дженни,-- сказала я:-- я увѣрена, она бы разсказала мнѣ объ этой леди все, что могла; а вы не знаете, вы не можете и представить себѣ, какъ я безпокоилась о не и, съ какимъ нетерпѣніемъ хочу сыскать ее. Скоро ли Дженни будетъ сюда? Гдѣ она?

Женщина хотѣла отвѣтить, но ея мужъ съ бранью толкнулъ ее въ ногу своимъ тяжелымъ сапогомъ. Онъ предоставилъ мужу Дженни отвѣчать, что ему вздумается. Послѣ упорнаго молчанія мужъ Дженни повернулъ ко мнѣ свою косматую голову.

-- Я не слишкомъ-то жалую, когда господа приходятъ ко мнѣ въ домъ; кажется, миссъ, я и прежде говорилъ вамъ это. Я не суюсь въ ихъ дома и не могу понять, къ чему они суются ко мнѣ. Забавно было бы, еслибъ я вздумалъ дѣлать имъ визиты. Впрочемъ, я не столько обижаюсь на васъ, сколько на другихъ; если хотите, такъ я съ удовольствіемъ сдѣлаю вамъ учтивый отвѣтъ, хотя заранѣе говорю вамъ, что я не люблю, чтобъ меня поддразнивали какъ барсука. Скоро ли будетъ Дженни здѣсь? Нѣтъ, не скоро. Гдѣ она? Она ушла къ Лондонъ.

-- Она ушла вчера вечеромъ?-- спросила я.

-- Ушла ли она вчера вечеромъ? Да, она ушла вчера,-- отвѣчалъ онъ, угрюмо кивнувъ головой.

-- Ушла ли она до прихода леди сюда, или послѣ того? Что говорила ей леди? И куда она пошла? Умоляю васъ, будьте такъ добры, скажите мнѣ; я въ отчаяніи за все.

-- Еслибъ хозяинъ мой позволилъ мнѣ говорить...-- боязливо начала женщина.

-- Твой хозяинъ,-- сказалъ ей мужъ, протяжно присовокупляя проклятіе:-- раздробитъ тебѣ всю шею, если ты станешь соваться туда, гдѣ тебя не спрашиваютъ.

Послѣ другой непродолжительной паузы, мужъ отсутствующей женщины, снова, повернувшись ко мнѣ, отвѣчалъ съ своимъ обычнымъ ворчаньемъ и видимымъ нерасположеніемъ.

-- Была ли Дженни здѣсь до прихода леди? Была. Что леди съ ней говорила? Хорошо, я вамъ скажу, что она говорила. Она говорила: "ты помнишь, какъ я пришла поговорить съ тобой о молоденькой леди, которая навѣщала тебя?" Разумѣется, я помнилъ. Мы всѣ тоже помнили. "Не у себя ли въ домѣ теперь та молоденькая леди?" спрашиваетъ она. Нѣтъ, не у себя, отвѣчали мы. Ну, такъ вотъ видите ли, эта леди и говоритъ, что пришла сюда одна одинешенька. намъ такъ показалось это странно... и спрашиваетъ, можно ли ей отдохнуть здѣсь, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ вы сидите, такъ съ часочекъ или около того. Конечно, можно, сказали мы; и она отдохнула. Послѣ того она ушла... такъ, въ двадцать минутъ двѣнадцатаго, или въ двадцать минутъ перваго -- у насъ вѣдь нѣтъ ни карманныхъ часовъ, ни стѣнныхъ, чтобъ узнавать по нимъ время. Куда она пошла? Я не знаю, куда. Она пошла одной дорогой, Дженни другой; одна пошла прямо въ Лондонъ, а другая прямо отъ Лондона. Вотъ и все тутъ. Спросите этого человѣка. Онъ тоже все слышалъ и все видѣлъ. Онъ то же знаетъ, что и я.

Другой мужчина подтвердилъ, и сказалъ:-- Тутъ все, прибавлять больше нечего.

-- А что, плакала она? - спросила я.

-- Нисколичко,-- отвѣчалъ первый мужчина.-- Башмаки на ней были дрянные, а платье еще того хуже; только она не плакала, я не видѣлъ.

Женщина сидѣла, скрестивъ руки на грудь и потупивъ взоры. Ея мужъ повернулся къ ней на столько, чтобы можно было смотрѣть ей въ лицо, и положилъ свою желѣзную руку на столъ, какъ будто былъ готовъ выполнить свою угрозу при первой съ ея стороны попыткѣ къ ослушанію.

-- Надѣюсь, что ты позволишь мнѣ спросить твою жену какою казалась леди?-- сказала я.

-- Слышишь ли ты!-- вскричалъ онъ грубо.-- Слышишь, что говорятъ. Думай проворнѣе и отвѣчай!

-- Не хорошею,-- отвѣчала женщина.-- Блѣдною и усталою. Очень не хорошею.

-- Много она говорила?

-- Немного; да и голосъ-то ея быль какой-то хриплый.

Отвѣчая на мои вопросы, на все время смотрѣла на мужа, какъ будто спрашивая у него позволенія на свои отвѣты.

-- Я думаю, сна была очень слаба,-- сказала я.-- Кушала ли сна и пила ли здѣсь что-нибудь?

-- Продолжай!-- сказалъ мужъ въ отвѣтъ на ея взглядъ.-- Отвѣчай, да смотри у меня -- короче!

-- Немного выпила воды, миссъ. Дженни принесла ей хлѣба и чаю, но она не хотѣла и попробовать.

-- И когда она ушла отсюда, такъ... я хотѣла было предложить еще вопросъ, но мужъ Дженни быстро перебилъ меня.

-- Когда она ушла отсюда, такъ пошла прямо къ сѣверу по большой дорогѣ. Спросите на дорогѣ, если не вѣрите, и посмотрите такъ ли это было. Ну, теперь конецъ. Больше нечего говорить съ нами.

Я взглянула на моего провожатаго и, увидѣвъ, что онъ уже всталъ и готовъ былъ удалиться, поблагодарила ихъ и простилась. При выходѣ мистера Боккета, женщина пристально посмотрѣла на него, въ свою очередь и онъ сдѣлалъ то же самое.

-- Знаете что, миссъ Соммерсонъ -- сказалъ онъ мнѣ:-- когда мы быстро удалялись отъ мазанки:-- вѣдь часы-то миледи у нихъ. Это положительный фактъ.

-- Вы ихъ видѣли?-- воскликнула я.

-- Почти то же самое, что видѣлъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Иначе, къ чему бы они стали толковать о "двадцати минутахъ" и о томъ, что въ домѣ у нихъ нѣтъ часовъ? Двадцать минутъ! Они не имѣютъ привычки опредѣлить время съ такою точностью. Если они станутъ дѣлить его на полчасы, такъ ужь и этого для нихъ весьма достаточно. Дѣло въ томъ теперь, подарила ли она имъ часы, или они сами распорядились отнять отъ нея. Я думаю, что она подарила ихъ. Однако, за что бы она подарила ихъ? За что бы она подарила?

Онъ задавалъ этотъ вопросъ самому себѣ нѣсколько разъ, какъ будто въ умѣ его возникали различные отвѣты, которые онъ взвѣшивалъ и соображал].

-- Еслибъ можно было удѣлить нѣсколько времени,-- сказалъ мистеръ Боккетъ:-- а это-то и есть невозможная вещь въ настоящемъ случаѣ, я бы узналъ отъ этой женщины, за что подарены часы; но при теперешнихъ обстоятельствахъ это слишкомъ сомнительный шансъ, чтобъ положиться на него. Они всѣ не спускали глазъ съ нея, и, разумѣется, такое бѣдное созданіе, какъ она, избитое съ головы до ногъ, поневолѣ будетъ плясать по дудкѣ своего жестокаго мужа. А я увѣренъ, они скрываютъ что-то. Жаль право, что мы не видѣли другой женщины.

Я тоже чрезвычайно сожалѣла объ этомъ. Дженни имѣла весьма признательное сердце, и я чувствовала, что она бы уступила моимъ просьбамъ.

-- Весьма быть можетъ, миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мистеръ Боккетъ съ задумчивымъ видомъ: -- что миледи послала ее въ Лондонъ передать вамъ нѣсколько словъ, и что мужъ ея получилъ часы за то, чтобы позволилъ ей идти туда. Оно, правда, по картамъ моимъ выходитъ не такъ, какъ бы хотѣлось мнѣ; впрочемъ, онѣ меня рѣдко обманываютъ. Мнѣ не хочется тратить денегъ сэра Лэйстера Дэдлока, баронета, на этихъ грубіяновъ, да я не предвижу пользы изъ этого. Нѣтъ, миссъ Соммерсонъ, мы должны ѣхать впередъ и впередъ, намъ нужно торопиться и быть терпѣливыми!

Мы еще разъ зашли домой, чтобъ я могла написать на скорую руку нѣсколько строчекъ къ моему опекуну, и потомъ поспѣшили къ тому мѣсту, гдѣ оставили нашу карету. Лошадей вывели на дорогу, лишь только увидѣли насъ, и черезъ нѣсколько минутъ Холодный Домъ скрылся изъ виду.

Съ разсвѣтомъ дня пошелъ мелкій снѣгъ и теперь усилился. Ненастный день и густота падающихъ хлопьевъ до такой степени омрачили воздухъ, что мы могли видѣть вокругъ себя на весьма ограниченное пространство. Хотя холодъ былъ сильный, но снѣгъ падалъ мягкій и подъ копытами лошадей превращался въ грязь и воду, какъ будто мы катились по окраинѣ моря, покрытой мелкими раковинами. Лошади спотыкались и барахтались иногда на пространствѣ цѣлой мили, и мы принуждены были останавливаться, чтобъ дать имъ отдыхъ. Одна изъ лошадей падала три раза и такъ дрожала, такъ разбила себя, что ямщикъ долженъ былъ слѣзть съ козелъ и вести ее подъ устцы.

Я не могла ни ѣсть, ни спать, и при этихъ остановкахъ, при этой медленности нашего путешествія сдѣлалась такая нервная, что мною овладѣло безразсудное желаніе выйти изъ коляски и идти пѣшкомъ. Уступая однако же здравому смыслу моего спутника, я осталась на мѣстѣ. Во все это время, мистеръ Боккетъ, подерживая свою бодрость какимъ-то особеннымъ наслажденіемъ, истекающими вѣроятно, изъ его предпріятія, заходилъ въ каждый домъ, мимо котораго мы проѣзжали; обращался съ людьми, которыхъ никогда не видѣлъ, какъ съ старыми знакомыми; забѣгалъ грѣться, гдѣ видѣлъ пылающій очагъ; разговаривалъ, пилъ, дружески жалъ руки у каждаго буфета и въ каждомъ погребкѣ; пріятельски встрѣчался съ каждымъ извощикомъ, колесникомъ, кузнецомъ и сборщикомъ шоссейныхъ пошлинъ; а между тѣмъ онъ ни минуты не терялъ времени и всегда поднимался на козлы съ своимъ наблюдательнымъ, спокойнымъ лицомъ, и всегда при этомъ случаѣ твердо повторялъ извозчику: "пошелъ!"

На слѣдующей станціи, во время перемѣны лошадей, онъ вышелъ со двора, покрытый ледяной корой отъ мокраго снѣга, и очищаясь, сбивая и отскабливая эту кору (что дѣлалъ онъ не однократно съ тѣхъ поръ, какъ мы выѣхали изъ Сентъ-Албанса), заговорилъ со мной, остановись съ боку экипажа.

-- Ободритесь, миссъ Соммерсонъ. Ясно, какъ день, что она проходила здѣсь. На этотъ разъ въ одеждѣ ея нельзя сомнѣваться, а эту одежду видѣли здѣсь.

-- И все пѣшкомъ?-- спросила я.

-- Все пѣшкомъ. Мнѣ кажется, домъ джентльмена, о которомъ вы упомянули, составляетъ цѣль ея путешествія; а все же мнѣ не нравится, что онъ живетъ вблизи ея помѣстья; это такъ далеко еще!

-- Право я ничего не знаю,-- сказала я:-- быть можетъ, кто нибудь живетъ близко, о комъ я ничего не слышала.

-- Это правда. Одно только прошу васъ, душа моя, не плачьте; крѣпитесь духомъ по возможности... Пошелъ!

Слякоть въ теченіе дня продолжалась безпрерывно; непроницаемая мгла наступила съ утра и ни на минуту не прочищалась. Такихъ дорогъ я никогда не видѣла. Иногда я опасалась, что мы сбились съ дороги, и попадали на пашни, или болото. Если мнѣ случалось представить себѣ, сколько прошло времени въ нашей дорогѣ, оно представлялось мнѣ безпредѣльно продолжительнымъ періодомъ и мнѣ казалось, что я никогда не избавлюсь отъ того томительнаго безпокойства и невыносимой тоски, подъ вліяніемъ которыхъ я находилась.

По мѣрѣ удаленія отъ станціи, мною начинало овладѣвать предчувствіе, что спутникъ мой потерялъ прежнюю увѣренность. Онъ былъ тѣмъ же самымъ, со всѣми встрѣчными, прохожими и проѣзжими, но, садясь на козлы, казался гораздо серьезнѣе. Въ теченіе этой длинной и скучной станціи, я видѣла какъ его палецъ безпрестанно прикладывался то къ губамъ, то къ носу, то къ уху. Я слышала, какъ онъ начиналъ опрашивать встрѣчныхъ извозчиковъ, не встрѣчали ли они каретъ или другихъ экипажей, и какіе были пассажиры въ нихъ? Отвѣты ихъ были дли него весьма не утѣшительны. Поднимаясь на козлы, онъ дѣлалъ мнѣ одобрительный жестъ своимъ пальцемъ, или бросалъ на меня такой же взглядъ, но все же когда онъ говорилъ извозчику: "пошелъ!" то замѣтно было, что онъ находился въ сильномъ замѣшательствѣ.

Наконецъ, во время новой перемѣны лошадей, онъ сказалъ мнѣ, что потерялъ слѣдъ такъ давно, что это обстоятельство начинаетъ его удивлять. Оно бы ничего не значило въ одномъ мѣстѣ потерять, въ другомъ напасть и такъ далѣе, но онъ исчезъ вдругъ непостижимымъ образомъ и до сихъ поръ не открывался. Это еще болѣе подтверждало мои опасенія; онъ началъ оставлять коляску на перекрестныхъ дорогахъ и уходилъ осматривать ихъ иногда на четверть часа.

-- Впрочемъ, вы пожалуйста не унывайте,-- говорилъ онъ мнѣ:-- вѣроятно, слѣдующая станція снова наведетъ насъ на слѣдъ.

Слѣдующая станціи кончилась также, какъ кончилась и прежняя, а слѣда мы все-таки не открывали. Мы остановились у большого постоялаго двора -- одинокаго, но спокойнаго, солиднаго и уютнаго зданія, и въ то время, какъ коляска подъѣхала подъ широкій сводъ воротъ, къ ней подошла хозяйка дома и ей миленькія дочери, которыя такъ убѣдительно стали упрашивать меня войти въ комнаты и отдохнуть, пока приготовляютъ лошадей, что съ моей стороны было бы безчеловѣчно отказать имъ. Они проводили меня наверхъ въ теплую комнату и оставили тамъ.

Комната эта, я помню очень хорошо, была угловая и окнами выходила на двѣ стороны. Съ одной стороны находился дворъ съ конюшнями, прилегавшій къ дорогѣ, и гдѣ конюхи отпрягали усталыхъ лошадей отъ грязной коляски, а за дворомъ пролегала самая дорога, надъ которой тяжело качалась и скрипѣла вывѣска; съ другой стороны виднѣлся темный сосновый лѣсъ. Вѣтви деревьевъ были покрыты густыми слоями выпавшаго снѣга, и я видѣла, какъ онъ таялъ и падалъ съ нихъ въ мокрыя груды. Наступала ночь, и ея холодъ еще больше увеличивался контрастомъ игриво отражавшагося каминнаго огня на стеклахъ оконъ. Въ то время, какъ я старалась проникнуть взоромъ къ самую глубину лѣса и останавливалась на безцвѣтныхъ мѣстахъ въ снѣгѣ, гдѣ капли воды тонули въ немъ и присасывались подъ него, я подумала о материнскомъ лицѣ, такъ мило и такъ радостно окруженномъ дочерьми, который только что вошли ко мнѣ, и о моей матери, лежавшей, быть можетъ, въ подобномъ лѣсу и умиравшей.

Я испугалась, увидѣвъ, что всѣ они окружили меня; однако вспомнивъ, что мнѣ должно сохранять присутствіе духа и бодрость, я успѣла преодолѣть свой испугъ. Они обложили меня подушками на большой софѣ передъ каминомъ, и потомъ добрая и миловидная хозяйка дома сказала, что мнѣ до утра нельзя ѣхать дальше и должно лечь въ постель. Но страхъ, что меня задержатъ до утра, произвелъ во мнѣ такой трепетъ, что она немедленно отказалась отъ своихъ словъ и осталась довольною мсимъ согласіемъ на получасовой отдыхъ.

Доброе, милое созданіе была она. Она и ея прехорошенькія дочери такъ усердно хлопотали около меня. Онѣ упрашивали меня скушать горячаго супу и кусокъ курицы, пока мистеръ Боккетъ сушилъ свое платье и обѣдалъ въ другой комнатѣ. И когда поставили передо мной и накрыли столикъ, я не могла сдѣлать этого, хотя мнѣ очень не хотѣлось обидѣть ихъ своимъ отказомъ. Однакожъ, уступая ихъ просьбамъ, я съѣла немного горячаго тоста и прихлебнула глинтвейну, и это очень подкрѣпило мои силы.

Спустя аккуратно полчаса коляска наша подъѣхала подъ ворота, и онѣ проводили меня внизъ, согрѣтую, со свѣжими силами и съ спокойнымъ духомъ, который онѣ умѣли возстановить во мнѣ своимь радушіемъ и ласками. Когда я сѣла въ коляску и простилась съ ними, младшая дочь, нремиденькая дѣвочка лѣтъ девятнадцати, которой первой предстояло выйти замужъ, какъ они сказали мнѣ, поднялась на ступеньку, вошла въ коляску и поцѣловала меня. Съ тѣхъ поръ я никогда не видала ее; но я вспоминаю о ней и буду всегда вспоминать, какъ о моей подругѣ.

Окна, сквозь которыя проглядывалъ огонь камина -- окна, казавшіяся изъ холоднаго мрака ночи такими свѣтлыми и теплыми, вскорѣ скрылись отъ насъ, и мы снова тянулась по дорогѣ и мѣсили мокрый снѣгъ. Трудно было ѣхать и теперь; впрочемъ, скучная дорога не была хуже проѣханной нами, и станція тянулась только на девять миль. Мистеръ Боккетъ курилъ на козлахъ. На послѣдней станціи, увидѣвъ съ какимъ удовольствіемъ стоялъ онъ у яркаго камина, окруженный облаками табачнаго дыму, я упросила его не стѣснять себя въ этомъ отношеніи и въ дорогѣ. Онъ куриль и попрежнему бодрствовалъ: спускался съ козелъ и вынимался на нихъ при каждомъ встрѣчномъ человѣческомъ обиталищѣ или человѣческомъ созданія. Несмотря, что фонари нашей кареты были зажжены, онъ засвѣтилъ свой маленькій потайной фонарь, который, повидимому, пользовался его особеннымъ расположеніемъ и отъ времени до времени наводилъ его на меня и смотрѣлъ, не скучаю ли я. Впереди коляски находилось подъемное окно; но я не закрывала его; мнѣ казалось, что, сдѣлавъ это, я вмѣстѣ съ тѣмъ закрыла бы отъ себя всякую надежду.

Мы доѣхали до конца станціи, а все-таки потерянный слѣдъ из находился. Я съ безпокойствомъ взглянула на него, и но его серьезному лицу, въ то время, какъ онъ торопилъ конюховъ, я угадывала, что ничего утѣшительнаго онъ не услышалъ. Почти вслѣдъ за этимъ, съ зажженнымъ фонаремъ въ рукѣ, онъ заглянулъ ко мнѣ и показался совершенно другимъ человѣкомъ.

-- Что это значить?-- спросила я съ крайнимъ изумленіемъ. Неужели она здѣсь?

-- Нѣтъ, нѣтъ. Не обманывайтесь, моя милая. Здѣсь нѣтъ никого. Но я напалъ на слѣдъ.

Иней покрывалъ его рѣсницы, его волосы и лежалъ полосами на его одеждѣ. Прежде чѣмъ онъ началъ говорить со мной, онъ счистилъ иней съ лица и вдохнулъ длинный глотокъ воздуха.

-- Пожалуйста, миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ онъ, постукивая пальцемъ по кожѣ коляски:-- вы не теряйте надежды и не тревожьтесь чрезъ мои распоряженія. Вы знаете меня. Я инспекторъ Боккетъ, слѣдовательно вамъ можно положиться на меня. Мы проѣхали много; но не бѣда... Эй, четверку лошадей назадъ!.. Проворнѣй!

Люди на дворѣ пришли въ нѣкоторое замѣшательство, и одинъ изъ нихъ подбѣжалъ къ мистеру Боккету удостовѣриться: "дѣйствительно ли онъ намѣренъ ѣхать назадъ?"

-- Назадъ, я тебѣ говорю! Назадъ! Понимаешь меня? Назадъ?

-- Назадъ?-- спросила я, съ удивленіемъ,-- въ Лондонъ?

-- Точно такъ, миссъ Соммерсонъ,-- отвѣчалъ онъ:-- назадъ. Прямехонько въ Лондонъ. Вы знаете меня. Не бойтесь. Я стану, чортъ возьми, отыскивать другую!

-- Другую?-- повторила я.-- Кого же?

-- Ну вотъ, что вы еще называли, Дженни. Сначала я отыщу ее... Выводите проворнѣе другую пару, эй, вы! сони!

-- Но неужели вы оставите поиски за этой леди? Неужели вы дадите ей погибнуть въ такую ночь и въ такомъ страшномъ состояніи души, въ какомъ, я знаю, сна находится теперь?-- сказала я, схвативъ его за руку.

-- Конечно, нѣтъ, моя милая, я этого не сдѣлаю. Но я отыщу сначала другую... Шевелитесь вы проворнѣй съ лошадьми. Пошлите верховаго на слѣдующую станцію заказать лошадей, оттуда пусть пошлютъ другого и такъ дальше... Душа моя, ради Бora, вы не бойтесь.

Эти приказанія и быстрота его движеній, съ которыми онъ торопилъ конюховъ, производили общее возбужденіе, которое столько же было непонятно для меня, сколько и внезапная перемѣна. Но среди суматохи, достигшей высшей степени, мимо меня проскакалъ верховой съ приказаніемъ приготовлять подводы, и наши лошади закладывались съ величайшею поспѣшностью.

-- Милая миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, вскочивъ на козлы и заглянувъ ко мнѣ:-- извините мою фамиліарность и, пожалуйста, будьте спокойнѣе. Въ настоящую минуту больше я вамъ ничего не скажу. Вы вѣдь знаете меня, душа моя; не правда ли?

Я старалась выразить ему, что вѣроятно, онъ лучше знаетъ, что намъ должно предпринять; только быль ли онъ увѣренъ въ своей освѣдомленности?

-- Нельзя ли мнѣ одной отправиться впередъ,-- сказала я, снова схвативъ его руку подъ вліяніемъ моей горести, и прибавила шепотомъ:-- отыскивать мою родную мать?

-- Душа моя,-- отвѣчалъ онъ:-- знаю, знаю, неужели вы думаете, что я дѣйствую безъ всякаго разсчета? Вѣдь я инспекторъ Боккетъ, развѣ вы не знаете?

Что больше могла я сказать ему, какъ только "да!"

-- Въ такомъ случаѣ пожалуйста будьте покойны и положитесь на меня; повѣрьте, что я принимаю участіе въ этомъ дѣлѣ и въ васъ не менѣе самого Лэйстера Дэдлока, баронета. Теперь вы вѣрите, что я поступаю хорошо?

-- Превосходно, сэръ!

-- Пошелъ же! Да смотри не зѣвать!

И мы снова очутились на скучной дорогѣ, по которой мы такъ долго ѣхали, и снова разбивали грязную слякоть и тающій снѣгъ, какъ разбивается потокъ воды колесами водяной мельницы.

LVIII. Зимній день и зимняя ночь.

По-прежнему невозмутимый, какъ и подобаетъ ему, городской домь Дэдлоковъ обычнымъ образомъ выступаетъ на улицу громаднаго размѣра. Пудреныя головы отъ времени до времена виднѣются тамъ въ окнахъ передней, посматривая на праздный свѣтъ, который какъ новая пудра цѣлый день падаетъ съ неба; въ тѣхъ же самыхъ покояхъ абрикосовый цвѣтъ, чувствуя свое экзотическое происхожденіе и наскучивъ суровою погодой, которая бушуетъ за дверьми, льнетъ поближе къ камину. Распространяется слухъ, что миледи отправилась въ Линкольншэйръ, но что теперь ожидаютъ ея возвращенія.

Впрочемъ, молва, слишкомъ обремененная своими обязанностями, не хочетъ вмѣстѣ съ нею удалиться въ Линкольншэйръ. Она все продолжаетъ странствовать и болтать по городу. Она знаетъ, что несчастный, злополучный человѣкъ, сэръ Лэйстеръ, переноситъ тяжкую долю. Она выслушиваетъ, эта милая молва, всевозможныя возмутительныя вещи. Всему окрестному околодку на пять миль кругомъ она представляетъ поводъ быть въ веселомъ расположеніи духа. Не знать, что съ Дэдлоками случилось несчастіе, значитъ показать себя совершеннымъ невѣждою. Одинъ изъ заклинателей административнаго міра съ щеками абрикосоваго цвѣта и съ горломъ скелета уже заранѣе представляетъ себѣ всѣ главныя обстоятельства, которыя послѣдуютъ при разсмотрѣніи въ палатѣ перовъ просьбы сэра Лэйстера о разводѣ.

У ювелировъ Блэйза и Спаркля и продавцовъ шелковыхъ матеріи Шайна и Глосса это событіе есть и будетъ реторическимъ общимъ мѣстомъ, характеристикою современности и отличительною чертою нынѣшняго столѣтія. Покровительницы этихъ учрежденіи, хотя въ высшей степени скромныя и непроницаемыя для толпы, будучи здѣсь такъ же тщательно взвѣшены и вымѣрены, какъ и всякій другой предметъ въ торговомъ фондѣ, совершенно разгадываются со стороны господствующаго вкуса сидящимъ за конторкою господиномъ съ костлявыми руками. "Наша публика, мистеръ Джонсъ -- сказали Плэйзъ и Спаркль съ костлявыми руками -- наша публика, сэръ, ни что иное, какъ овцы, настоящія овцы. Куда тронутся двѣ или три посмѣлѣе, всѣ остальныя за ними же. Присмотрите хорошенько за тѣми двумя или тремя, мистеръ Джонсъ, и все стадо будетъ въ вашихъ рукахъ". Точно такимъ же образомъ Шайвъ и Глоссъ даютъ наставленіе своему Джонсу, гдѣ отыскивать фешенебельный народъ и какъ вводить то, что они, Шайвъ и Глоссъ, выбираютъ въ свои магазины, какъ вводить его въ моду. На тѣхъ же самыхъ незыблемыхъ началахъ, мистеръ Сладдери, кингопродавецъ, положительно утверждаетъ въ этотъ самый день: "Какъ же, сэръ, есть очень много вѣстей, касающихся леди Дэдлокъ, вѣстей, которыя въ большомъ ходу между моими высокостепенными знакомыми, сэръ. Мои знатные знакомые должны же вѣдь, какъ изволите убѣдиться, должны же говорить о чемъ-нибудь, сэръ; а стоитъ только избрать предметъ для одной или двухъ леди, которыхъ я могъ бы назвать, чтобы заставить толковать объ этомъ всевозможныхъ леди. То, что я долженъ бы былъ сдѣлать съ этими леди, въ случаѣ какой либо новости, которую бы вы предоставили мнѣ распространить между ними, онѣ приняли на себя сами, хорошо зная леди Дэдлокъ и завидуя ей, хотя можетъ быть, весьма умѣреннымъ и невиннымъ образомъ, сэръ. Вы убѣдитесь, сэръ, что эта матерія пріобрѣтаетъ большую популярность у нашихъ благородныхъ знакомыхъ. Если бы можно было обратить эту молву въ спекуляцію, она доставила бы большія деньги. И когда я говорю вамъ такимъ образомъ, вы, безъ сомнѣнія, вѣрите мнѣ, сэръ; потому что я сдѣлалъ своимъ постояннымъ занятіемъ изученіе своихъ благородныхъ знакомыхъ съ тѣмъ, чтобы мочь заводить ихъ какъ часы, сэръ".

Молва достигаетъ полнаго развитія въ столицѣ и ей не хочется отправиться въ Линкольншэйръ. Въ половинѣ шестого послѣ полудня, любимый часъ конногвардейцевъ, достопочтенный мистеръ Стэбльзъ дѣлаетъ новую замѣтку, которая уничтожаетъ всѣ прежнія остроты, служившія основаніемъ его знаменитости. Эта блестящая острота касается какихъ-то подробностей ухода за заводскими лошадьми и получаетъ чрезвычайный извѣстность въ обществѣ конскихъ охотниковъ.

На обѣдахъ и балахъ то же самое: на горизонтѣ, который миледи часто украшала своимъ присутствіемъ, посреди созвѣздій, которыя не далѣе какъ вчера она помрачала, своими достоинствами, она остается главнымъ предметомъ для разговоровъ. Что это? Кто это? Когда это? Гдѣ это? Какъ это? Объ ней разсуждаютъ и спорятъ самые близкіе изъ ея друзей и знакомыхъ, разсуждаютъ самымъ остроумнымъ образомъ, употребляя самыя новыя выраженія, самые новые пріемы, самую новую интонацію и сохраняя самое совершенное, великосвѣтское равнодушіе. Замѣчательная черта этой матерія состоитъ въ томъ, что ее находятъ до того заманчивою и неистощимою, что многія особы начинаютъ выѣзжать въ свѣтъ, тогда какъ прежде никуда не показывались. Это положительно извѣстно! Вильямъ Буффи приноситъ одну изъ подобныхъ новостей изъ дома, гдѣ онъ обѣдаетъ, въ палату, въ которой засѣдаетъ; тамъ вождь его партіи сообщаетъ ее любопытнымъ вмѣстѣ съ своею неистощимою табакеркою и собираетъ вокругъ себя такія густыя толпы жадныхъ слушателей, что предсѣдатель, который предварительно пропустилъ себѣ въ ухо эту новость подъ букли парика, кричитъ по три раза: "Прошу на мѣста!", кричитъ и не производятъ ни малѣйшаго дѣйствія.

Одною изъ странныхъ и замѣчательныхъ особенностей этой молвы, сдѣлавшейся общимъ занятіемъ для городского населенія, было то, что люди, только подходившіе къ окраинѣ круга благородныхъ знакомыхъ мистера Сладдери -- люди, которые ничего не знаютъ и ничего не знали о леди Дэдлокъ, считаютъ необходимымъ для поддержанія своей репутаціи утверждать, что этотъ слухъ также господствующій предметъ ихъ разговора, что его необходимо передавать во вторыя руки съ самыми модными замѣтками, самыми модными пріемами, съ самою модною интонаціею голоса, самымъ моднымъ изящнымъ и великосвѣтскимъ равнодушіемъ, передавать изъ вторыхъ рукъ, впрочемъ, со всѣми признаками новизны и оригинальности, въ болѣе скромные слои общества и менѣе лучезарнымъ звѣздамъ. Если между этими маленькими сплетниками случится литераторъ, художникъ или ученый, то какъ благородно съ его стороны просвѣщать меньшихъ братій своихъ помощью своей образцовой, даровитой и разнообразной дѣятельности и поддерживать ихъ колеблющіяся убѣжденія какъ будто на какихъ-то великолѣпныхъ костыляхъ!

Такъ протекаетъ зимній день. Сэръ Лэйстеръ, лежа въ постели, немного можетъ говорить, хотя съ трудомъ и невнятно. Ему предписано безмолвіе и отдохновеніе и данъ небольшой пріемъ усыпительнаго лекарства, чтобы заглушить его страданія, потому что его старинный врагъ поступаетъ съ нимъ очень жестоко. Сэръ Лэйстеръ вовсе не засыпаетъ, хотя иногда впадаетъ въ какое-то странное. чуткое забытье. Онъ приказалъ поднести свою кровать ближе къ окну, услыхавъ, что на дворѣ ненастье, и велѣлъ положить свою голову такимъ образомъ, чтобы видѣть падающій снѣгъ и изморозь. Онъ смотритъ, какъ они опускаются съ неба въ продолженіе всего зимняго дня. При малѣйшемъ звукѣ въ домѣ -- звукѣ, который тотчасъ же прекращается, рука его берется за карандашъ. Старая домоправительница, сидя возлѣ него и зная, что онъ намѣренъ написать. говоритъ шопотомъ:

-- Нѣтъ, онъ не возвратился еще, сэръ Лэйстеръ. Онъ отправился поздно ночью. Онъ еще очень недавно уѣхалъ.

Сэръ Лэйстеръ опускаетъ руку и слова принимается смотрѣть на снѣгъ и изморозь, пока они не начинаютъ падать въ глазахъ его, отъ слишкомъ сосредоточеннаго вниманія, такъ густо и часто, что онъ принужденъ на минуту закрыть глаза, утомившись наблюдать за постояннымъ круженіемъ снѣжныхъ хлопьевъ и ледяныхъ частицъ.

Онъ началъ смотрѣть на нихъ съ тѣхъ поръ, какъ только лишь разсвѣтало. День еще не истекъ, когда ему приходятъ въ голову, что пора приготовлять комнаты для миледи. Теперь очень холодно и сыро. Нужно хорошенько растопить камины. Нужно передать людямъ, чтобы ожидали ее. Не угодно ли вамъ самой наблюсти за всѣмъ этимъ?

Онъ пишетъ эти приказанія на аспидной доскѣ, и мистриссъ Ронсвелъ исполняетъ ихъ, скрѣпя сердце.

-- Я боюсь, Джорджъ,-- говоритъ старушка своему сыну, который ожидаетъ ее внизу, стараясь пользоваться ея сообществомъ, когда у нея бываютъ свободныя минуты:-- я боюсь, мой милый, что миледи никогда не заглянетъ въ этотъ домъ.

-- Это очень грустное предчувствіе, маменька!

-- Даже вовсе не покажется въ Чесни-Воулдъ, мой милый.

-- Это еще хуже. Но почему же, маменька?

-- Когда я видѣла миледи вчера, Джорджъ, то мнѣ казалось, что я слышу позади ея таинственные шаги, какіе раздаются обыкновенно на площадкѣ Замогильнаго Призрака.

-- Э, подите, подите! Вы пугаете себя старыми, пустыми розсказнями, маменька.

-- Вовсе нѣтъ, мой милый. Вовсе нѣтъ. Вотъ уже скоро шестьдесятъ лѣтъ, какъ я живу въ этомъ семействѣ, а между тѣмъ я прежде никогда не боялась ничего подобнаго. Но теперь все разрушается, мой милый; знаменитая старая фамилія Дэдлоковъ разрушается.

-- Надѣюсь, что нѣтъ, маменька.

-- Я очень благодарна судьбѣ, что я довольно долго жила здѣсь, чтобы раздѣлять съ сэромъ Лэйстеромъ его страданія и безпокойства; я знаю, что я не такъ еще стара и не такъ безполезна, чтобь онъ предпочелъ мнѣ кого нибудь въ настоящемъ случаѣ и въ теперешней моей должности. Но шаги на площадкѣ Замогильнаго Призрака доканаютъ совершенно миледи, Джорджъ; нѣсколько дней тому назадъ шаги эти слышались позади ея, теперь же они равняются съ нею и даже опережаютъ ее.

-- Все это такъ, милая маменька; но я скажу вамъ опять, что я противнаго мнѣнія.

-- Ахъ, я сама желала бы этого,-- отвѣчаетъ старика, качая головою и разводя руки:-- но если мои опасенія справедливы, и ему необходимо будетъ узнать объ этомъ кто скажетъ ему тогда всю правду!

-- Это ея комнаты?

-- Это комнаты миледи въ томъ самомъ видѣ, какъ она оставила ихъ.

-- Именно, теперь,-- говоритъ кавалеристъ, посматривая вокругъ себя и понижая голосъ:-- я начинаю понимать, какимъ образомъ вы усвоили себѣ вашъ взглядъ на вещи. Комнаты представляютъ всегда что-то страшное, когда онѣ, подобно этимъ, приготовлены для особы, которую вы привыкли видѣть здѣсь, но которая между тѣмъ въ отсутствіи по какой-то странной причинѣ; это хоть на кого навѣетъ непріятныя мысли.

И онъ почти правъ. Какъ обыкновенная разлука предзнаменуетъ намъ великую послѣднюю разлуку, такъ огромныя комнаты, лишенныя обычнаго присутствія извѣстной особы, грустно нашептываютъ намъ, что должно нѣкогда сдѣлаться съ вашею и моею комнатами. Покои миледи, оставленные ею, кажутся пустыми, мрачными и заброшенными; и во внутренней комнатѣ, гдѣ мистеръ Боккетъ въ минувшую ночь производилъ секретное изслѣдованіе, слѣды ей платьевъ и драгоцѣнныхъ вещей, даже зеркала, пріученные отражать эти платья и вещи, когда они составляли часть ея особы, являются теперь опустѣлыми, одинокими. Какъ ни мраченъ, какъ ни холоденъ зимній день, но въ этихъ опустѣлыхъ комнатахъ кажется еще мрачнѣе и холоднѣе, холоднѣе, чѣмъ въ иной лачугѣ, которая вовсе не умѣетъ спорить съ погодой; и хотя слуги растопляютъ огни за рѣшетками каминовъ и ставятъ стулья и кушетки позади стеклянныхъ экрановъ, которые пропускаютъ потоки красноватаго свѣта въ самые отдаленные углы, въ комнатѣ все-таки царствуетъ густой сумракъ, который никакой свѣтъ не въ состояніи разогнать.

Старая домоправительница и сынъ ея остаются тутъ, пока всѣ приготовленія оканчиваются, потомъ она возвращается наверхъ. Все это время Волюмнія заступаетъ мѣсто мистриссъ Ронсвелъ, хотя жемчужныя ожерелья и банки съ румянами, предназначенныя восхищать Батъ, не имѣютъ для страдальца почти никакихъ прелестей при настоящихъ обстоятельствахъ. Волюмнія, о которой не предполагали, чтобы она знала въ чемъ дѣло (и которая дѣйствительно не была посвящена въ его тайны), считала своимъ непремѣннымъ долгомъ предлагать приличныя обстоятельствамъ замѣчанія; затѣмъ она замѣняла ихъ попечительнымъ выглаживаніемъ бѣлья, осторожнымъ и хлопотливымъ хожденіемъ взадъ и впередъ на ципочкахъ, бдительнымъ взираніемъ на глаза своего родственника и тихимъ, грустнымъ шопотомъ къ самой себѣ: "онъ уснулъ". Въ опроверженіе этого излишняго замѣчанія сэръ Лэйстеръ не безъ досады, впрочемъ, писалъ на доскѣ: "Я не сплю".

Пододвинувъ затѣмъ стулъ къ кровати и занявъ мѣсто возлѣ почтенной и чопорной домоправительницы, Волюмнія сидитъ въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ стола и чувствительно вздыхаетъ. Сэръ Лэйстеръ наблюдаетъ за снѣгомъ и изморозью и слушаетъ, не раздаются ли шаги человѣка, возвращенія котораго онъ дожидается. Въ ушахъ его престарѣлой прислужницы, которая похожа въ эту минуту на фигуру, выступившую изъ рамы старинной картины съ тѣмъ, чтобы звать послѣдняго изъ Дэдлоковъ на тотъ свѣтъ, молчаніе прерывается эхомъ ея же собственныхъ словъ: "Кто же скажетъ ему правду!" Онъ прошелъ въ это утро черезъ руки слути, чтобы сдѣлаться по возможности благовиднѣе, и попеченія эти оправдались успѣхомъ, въ той мѣрѣ въ какой дозволяли оостоятельства. Онъ поддерживается подпорками, его сѣдые волосы причесаны обычнымъ манеромъ, бѣлье его приведено въ безукоризненную снѣжную бѣлизну, и онъ завернутъ теперь въ такой же бѣлый халать. Лорнетъ и часы лежатъ у него подъ рукою. Необходимо, не столько можетъ быть для его собственнаго достоинства, сколько для ея спокойствія, чтобы онъ казался какъ можно менѣо взволнованнымъ и походилъ на самого себя. Женщины не преминутъ болтать, и Волюмнія, хотя и принадлежитъ къ фамиліи Дэдлоковъ, не сдѣлаетъ въ этомъ случаѣ исключенія. Онъ держитъ ее при себѣ, безъ всякаго сомнѣнія, для того, чтобы предупредить ея разговоры въ другомъ мѣстѣ. Онъ чувствуетъ себя очень худо; но онъ противостоитъ теперь страданіямъ душевнымъ и тѣлеснымъ съ замѣчательнымъ мужествомъ.

Прекрасная Волюмнія, будучи одною изъ тѣхъ вѣтреницъ, которыя не могутъ долго сохранятъ молчаніе, не подвергаясь неминуемой опасности испытать вліяніе скуки, скоро возвѣщаетъ о приближеніи этого чудовища продолжительнымъ и непрерывнымъ зѣваньемъ. Находя невозможнымъ преодолѣть это желаніе зѣвать другимъ какимъ нибудь способомъ, кромѣ разговора, она говорить мистриссъ Ронсвелъ много комплиментовъ насчетъ еи сына; она объявляетъ, что онъ рѣшительно одинъ изъ привлекательнѣйшихъ юношей, какихъ ей когда либо случалось видать, такой же воинственный по наружности, какъ незабвенный для нея лейбъ-гвардеецъ, избранникъ ея сердца, который былъ убитъ при Ватерлоо.

Сэръ Лэйстеръ выслушиваетъ этотъ отзывъ съ такимъ удивленіемъ и приходить отъ него въ такое замѣшательство, что мистриссь Ронсвелъ находитъ нужнымъ объясниться.

-- Миссъ Дэдлокъ говоритъ не о старшемъ моемъ сынѣ, сэръ Лэйстеръ, а о младшемъ. Я снова отыскала его. Онъ воротился домой.

Сэръ Лэйстеръ прерываетъ молчаніе пронзительнымъ крикомъ.

-- Джорджъ? Вашъ сынъ Джорджъ воротился домой, мистриссъ Ронсвелъ?!

Старая домоправительница отираетъ себѣ глаза.

-- Благодареніе Богу. Да, сэръ Лэйстеръ.

Неужели это обрѣтеніе человѣка потеряннаго, это возвращеніе человѣка, давнымъ давно погибшаго для родительскаго дома, представляется ему, какъ сильное подтвержденіе его надеждъ? Неужели онъ думаетъ: "Не успѣю ли и я, при помощи, которую имѣю, возвратить ее? Она скрылась неизвѣстно куда нѣсколько часовъ тому назадъ, между тѣмъ какъ онъ пропадалъ многіе и многіе годы?"

Напрасно стали, бы убѣждать его теперь; онъ рѣшился говорить и говорить. Онъ произноситъ густую массу звуковъ, довольно ясныхъ, впрочемъ, чтобы можно было понять его.

-- Почему вы не сказали мнѣ объ этомъ, мистриссъ Ронсвелъ?

-- Это случилось только вчера, сэръ Лэйстеръ, и я думала, что вы не довольно еще оправились для того, чтобы говорить вамъ о подобныхъ вещахъ.

При этомъ легкомысленная Волюмнія вспоминаетъ съ легкимъ визгомъ, что никто еще не зналъ, сынъ ли онъ мистриссъ Ронсвелъ, и что мистриссъ Ронсвелъ вовсе не намѣрена была говорить кому либо объ этомъ. Но мистриссъ Ронсвелъ возражаетъ противъ этого съ такимъ жаромъ, который заставляетъ лифъ ея значительно подниматься, что она, конечно, объявила бы объ этомъ сэру Лэйстеру, лишь только ему сдѣлалось бы легче.

-- Гдѣ вашъ сынъ Джорджъ, мистриссъ Ронсвелъ?-- спрашиваетъ сэръ Лэйстеръ.

Мистриссъ Ронсвелъ, немного встревоженная подобнымъ невниманіемъ къ совѣтамъ доктора, отвѣчаетъ, что въ Лондонѣ.

-- Въ Лондонѣ?

Мистриссъ Гонсвелъ принуждена признаться, что онъ въ этомъ же домѣ.

-- Позовите его ко мнѣ въ комнату. Позовите его теперь же.

Старушкѣ не остается ничего дѣлать кромѣ какъ идти за сыномъ. Сэръ Лэйстеръ съ свойственнымъ ему самообладаніемъ, нѣсколько поправляется на своемъ креслѣ, чтобы принять молодого человѣка. Когда онъ совершаетъ это, онъ снова смотритъ въ окно на падающій снѣгъ и изморозь, и снова прислушивается къ отдаленному шуму шаговъ. Большіе вороха соломы набросаны по улицѣ, чтобъ заглушить неосторожный стукъ; они стелются до самой двери, поворачивающейся на тяжелыхъ петляхъ.

Онъ возлежитъ такимъ образомъ, повидимому, забывъ о новомъ предметѣ своего удивленія, когда домоправительница возвращается въ сопровожденіи сына-кавалериста.

Мистеръ Джорджъ тихонько подходитъ къ кровати, кланяется, выставляетъ впередъ грудь и стоитъ съ раскраснѣвшимся лицомъ, стыдясь самого себя отъ всего сердца.

-- Праведное небо! это дѣйствительно Джорджъ Ронсвелъ!-- восклицаетъ сэръ Лэйстеръ.-- Помните ли вы меня, Джорджъ?

Кавалеристъ долженъ былъ прежде взглянуть на него и отдѣлять постепенно одинъ звукъ его рѣчи отъ другого, прежде чѣмъ онъ понялъ, что говорятъ ему; но исполнивъ это и поддерживаемый своею матерью, онъ отвѣчаетъ:

-- У меня была бы слишкомъ дурная память, сэръ Лэйстеръ, если бы я не помнилъ васъ.

-- Когда я смотрю на васъ, Джорджъ Ронсвелъ,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ съ принужденіемъ:-- мнѣ приходитъ въ голову мальчикъ, жившій въ Чесни-Воулдѣ... я хорошо помню... очень хорошо.

Онъ смотритъ на кавалериста, пока слезы не начинаютъ падать у него изъ глазъ; потомъ онъ снова обращаетъ вниманіе на снѣгъ и изморозь.

-- Извините меня, сэръ Лэйстеръ,-- говоритъ кавалеристъ:-- но не позволите ли вы мнѣ употребить въ дѣло свои руки, чтобы приподнять васъ. Вамъ будетъ ловче, сэръ Лэйстеръ, если вы допустите меня поправить вамъ изголовье.

-- Если вамъ угодно, Джорджъ Ронсвелъ... если вы будете талъ добры...

Кавалеристъ беретъ его на руки, какъ ребенка, легонько поднимаетъ его и поворачиваетъ лицомъ прямѣе къ окну.

-- Благодарю васъ. У васъ услужливость и любезность вашей матушки,-- отвѣчаетъ сэръ Лэйстеръ:-- и при этомъ ваша собственная сила. Благодарю васъ.

Онъ дѣлаетъ ему рукою знакъ, чтобы онъ не уходилъ. Джорджъ спокойно стоитъ у изголовья, дожидаясь, что его что-нибудь спросятъ.

-- Для чего вы хотѣли скрываться?

Сэру Лэйстеру нужно нѣкоторое время, чтобы произнести эту фразу.

-- Мнѣ, право, нечѣмъ похвалиться и гордиться, сэръ Лэйстеръ, и я надѣялся... то есть я надѣялся бы, сэръ Лэйстеръ, если бы вы не были нездоровы, что, вѣроятно, недолго продолжится, получить соизволеніе ваше, чтобы мнѣ вообще оставаться въ неизвѣстности. Это потребуетъ объясненій, которыя не очень трудно угадать заранѣе; но теперь они кажутся не. вполнѣ умѣстными и не представляются мнѣ самому довольно уважительными. Хотя мнѣнія измѣняются смотря по различію предметовъ, но, я думаю, всѣ согласятся въ томъ, сэръ Лэйстеръ, что мнѣ нечѣмъ похвастаться.

-- Вы были солдатомъ,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ:-- и честнымъ солдатомъ.

Джорджъ дѣлаетъ воинственный поклонъ.

-- Сколько нужно, сэръ Лэйстеръ, я исполнялъ свой долгъ по правиламъ дисциплины -- вотъ все, что могу я сказать въ свою пользу.

-- Вы находите меня,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ, котораго глаза значительно увлекаются къ кавалеристу:-- вы находите меня въ весьма нехорошемъ положеніи, Джорджъ Ронсвелъ?

-- Мнѣ очень больно слышать это и убѣждаться въ томъ, сэръ Лэйстеръ.

-- Я увѣренъ, что вы говорите правду. Но нѣтъ. Въ придачу къ моему прежнему недугу, я испыталъ внезапный и жестокій ударъ. Это было что-то умерщвляющее (онъ старается опустить одну руку съ кресла), что-то такое, что уничтожало всѣ способности, мѣшало разсудокъ (онъ дотрогивается себѣ до губъ).

Джорджъ, со взоромъ, исполненнымъ довѣрія и сочувствія, дѣлаетъ еще поклонъ. Давно минувшія времена, когда оба они были молодыми людьми (кавалеристъ, конечно, значительно юнѣйшимъ) и смотрѣли, бывало, другъ на друга въ Чесни-Воулдѣ, приходятъ теперь обоимъ на память и утѣшаютъ ихъ.

Сэръ Лэйстеръ, съ видимымъ намѣреніемъ сказать что-то прежде, чѣмъ онъ снова впадетъ въ упорное молчаніе, старается подняться на своемъ изголовьи и придерживаться за столбы кровати. Джорджъ, наблюдающій за всѣми движеніями его, снова беретъ его на руки и укладываетъ его по его желанію.

-- Благодарю васъ, Джорджъ. Вы моя правая рука. Вы часто носились, бывало, съ моими ружьями въ Чесни-Воулдѣ, Джорджъ. Теперь вы мнѣ, въ этихъ странныхъ обстоятельствахъ, какъ-будто свой, совершенно свой.

Джорджъ положилъ было болѣе здоровую руку сэра Лэйстера къ себѣ на плечо въ то время, какъ поднималъ его; теперь сэръ Лэйстеръ медленно снимаетъ эту руку, произнося послѣднія слова.

-- Я готовъ былъ прибавить,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ:-- я готовъ былъ прибавить, относительно перенесеннаго мною удара, что онъ, къ несчастью, постигъ меня въ одно время съ маленькимъ недоразумѣніемъ, возникшимъ между миледи и мною. Я не хочу этимъ сказать, чтобы у насъ была размолвка, потому что подобной размолвки не было, но возникло недоразумѣніе касательно нѣкоторыхъ обстоятельствъ, важныхъ исключительно лишь для насъ, что и лишаетъ меня на нѣкоторое время сообщества миледи. Она нашла необходимымъ предпринять путешествіе; вѣрно, скоро возвратится. Волюмнія, что, внятно я говорю? Слова не совсѣмъ-то слушаются меня, когда приходится произносить ихъ.

Волюмнія понимаетъ его совершенно; и въ самомъ дѣлѣ, онъ объясняется съ несравненно большею полнотою и отчетливостью, чѣмъ можно было бы подумать минуту тому назадъ. Усиліе, которое онъ употребляетъ для этого, отражается въ безпокойномъ и болѣзненномъ выраженіи его лица. Только сила воля и твердая рѣшимость позволяютъ ему преодолѣть недугъ.

-- Такимъ образомъ, Волюмнія, я хочу сказать въ вашемъ присутствіи и въ присутствіи моей старинной домоправительницы и подруги, мистриссъ Роневелъ, которой преданность и вѣрность не подвержены никакому сомнѣнію, въ присутствіи ея сына, Джорджа, который возвращается въ домъ моихъ предковъ въ Чесни-Воулдѣ, какъ фамильное воспоминаніе моей юности, что въ случаѣ, если я уже не оправлюсь, въ случаѣ, если я потеряю способность говорить и писать, хотя я надѣюсь все-таки на лучшую участь...

Старая домоправительница тихонько рыдаетъ; Волюмнія находится въ сильномъ волненіи съ яркимъ румянцемъ на щекахъ; кавалеристъ, сложивъ руки и склонивъ голову, слушаетъ съ большимъ вниманіемъ.

-- Такимъ образомъ, я желаю объяснить намъ и призвать при этомъ всѣхъ васъ въ свидѣтели, начиная вами, Волюмнія, объявить вамъ торжественно, что остаюсь въ прежнихъ неизмѣнныхъ отношеніяхъ съ леди Дэдлокъ, что я не нахожу никакой причины пожаловаться на нее. Что я всегда сохранялъ къ ней самую горячую привязанность и теперь сохраняю ее въ той же степени. Скажите это ей и всякому другому. Если вы передадите это кому бы то ни было въ болѣе слабыхъ выраженіяхъ, то вы будете виноваты передо мною въ преднамѣренномъ предательствѣ.

Волюмнія, трепеща, произноситъ увѣренія, что она будетъ повторять слова эти съ буквальною точностью.

-- Миледи занимаетъ слишкомъ завидное положеніе, она слишкомъ прекрасна собою, слишкомъ преисполнена отличными качествами; она слишкомъ возвышается во многихъ отношеніяхъ передъ людьми, которыми окружена, для того, чтобы не имѣть враговъ и порицателей; я говорю это съ полнымъ убѣжденіемъ. Да будетъ же извѣстно всѣмъ и каждому, какъ извѣстно теперь вамъ, что будучи въ здравомъ умѣ и совершенной памяти, я не отвергаю ни одного изъ распоряженій, сдѣланныхъ въ ея пользу. Я не сокращаю ничего отъ того, что прежде предназначилъ ей. Я остаюсь въ прежнихъ отношеніяхъ съ нею, и я не отмѣняю, имѣя, впрочемъ, полную къ тому возможность, какъ видите, если бы хотѣлъ того, не отмѣняю ни одного дѣйствія, направленнаго къ ея пользѣ и благополучію.

Подобный офиціальный потокъ словъ, во всякое другое время, какъ это часто случалось, показался бы напыщеннымъ и театральнымъ: но теперь онъ отличается серьезнымъ характеромъ и проникнутъ неподдѣльнымъ чувствомъ. Благородная важность сэра Лэйстера, его вѣрность, его рыцарская готовность защитить жену отъ нареканій, его великодушное забвеніе собственнаго горя и собственнаго достоинства для ея блага заслуживаютъ похвалы и носятъ на себѣ печать мужества и правоты.

Измученный отъ напряженныхъ усилій говорить, онъ лежитъ, прислонивъ голову къ спинкѣ кровати, и закрываетъ глаза; это продолжается не болѣе минуты; тутъ онъ снова начинаетъ наблюдать за погодою и прислушиваться къ замирающимъ звукамъ. Оказывая сэру Лэйстеру много маленькихъ услугъ, которыя тотъ принимаетъ съ особенною благосклонностью, кавалеристъ скоро дѣлается ему необходимымъ. На этотъ счетъ ничего не было сказано, но дѣло объяснилось само собою. Кавалеристъ отступаетъ на шагъ или на два назадъ, чтобы не стоять передъ глазами у сэра Лэйстера, и занимаетъ позицію нѣсколько позади стула своей матери.

День начинаетъ теперь склоняться къ вечеру. Туманъ и изморозь, въ которые снѣгъ разрѣшился окончательно, становятся гуще и мрачнѣе, и пламя камина живѣе и живѣе разыгрывается по стѣнамъ и мебели комнаты. Мракъ увеличивается, яркій газъ зажигается на улицахъ; но за то и упрямые масляные фонари, которые еще удерживаютъ мѣстами свое господство, нося въ себѣ замершіе или растаявшіе начатки жизни, кажется, задыхаются, какъ будто въ послѣднія минуты существованія, точно рыбы, случайно выпрыгнувшія изъ воды. Люди, которые, катались по соломѣ и хватались за замокъ, съ цѣлью "освѣдомиться о здоровьѣ", начинаютъ возвращаться домой, начинаютъ одѣваться, обѣдать, разсуждать о своемъ дорогомъ пріятелѣ на всевозможные новые манеры, о которыхъ мы уже упомянули.

Теперь cэpy Лэйстеру становится хуже, онъ не находитъ себѣ покоя, чувствуетъ вездѣ неловкость и сильно страдаетъ. Волюмнія зажигаетъ свѣчку (по свойственной ей способности дѣлать все некстати), но ее просятъ снова загасить ее, потому что еще недовольно темно. Между тѣмъ, въ самомъ дѣлѣ, уже темно, такъ темно, какъ будетъ темно въ продолженіе всей ночи. Отъ времени до времени Волюмнія дѣлаетъ попытки снова зажечь свѣчу. Нѣтъ. Гасите ее поскорѣе. Теперь еще недовольно темно. Старая домоправительница первая понимаетъ, что онъ старается поддержать въ себѣ убѣжденіе, что сще не очень поздно.

-- Милый сэръ Лэйстеръ, мой почтенный господинъ, говоритъ она едва слышнымъ шопотомъ:-- я должна, для вашего же блага и исполняя свою обязанность, позволить себѣ смѣлость замѣтить вамъ и просить васъ, чтобы вы не лежали здѣсь въ темнотѣ одни, въ постоянномъ ожиданіи и волоча такимъ образомъ и безъ того длинное время. Позвольте мнѣ опустить занавѣски, зажечь свѣчи и все привести около васъ въ порядокъ. Часы на церковной башнѣ будутъ тогда бить точно также, сэръ Лэйстеръ, и ночь пройдетъ точно также скоро. Миледи возвратится, возвратится въ свое время, ни раньше, ни позднѣе.

-- Я знаю это, мистриссь Ронсвелъ, но я слабъ, а онъ уѣхалъ такъ давно.

-- Не очень еще давно, сэръ Лэйстеръ. Нѣтъ еще и сутокъ.

-- Но это очень долгій срокъ. О, очень долгій срокъ!

Онъ произноситъ это со стономъ, который терзаетъ ея сердце

Она знаетъ, что теперь не время принести къ нему огня: она думаетъ, что слезы его слишкомъ священны, чтобы ихъ видѣть постороннимъ, даже ей. Потому она сидитъ все въ темнотѣ, не произнося ни слова, потомъ начинаетъ потихоньку прохаживаться, мѣшаетъ огонь въ каминѣ или подходитъ къ тусклому окну и смотритъ чрезъ его стекла. Наконецъ, онъ говоритъ ей снова, преодолѣвая свою немощь:

-- Вы, въ самомъ дѣлѣ, правы, мистриссъ Ронсвелъ: нельзя не сознаться въ томъ, теперь уже поздно, а они не возвращаются. Хуже не будетъ. Освѣтите комнату!

Когда комната освѣщается и видъ въ окно становится для него закрытымъ, ему остается только слушать и прислушиваться.

Но они убѣждаются, что какъ ни унылъ, какъ ни болѣзненъ сэръ Лэйстеръ, но онъ свѣтлѣетъ душою, когда слышитъ предложеніе посмотрѣть на камины въ ея комнатахъ и увѣриться, что все приготовлено къ ея пріему. Какъ ни ничтожны, какъ ни мало состоятельны подобныя утѣшенія, все-таки намеки на пріѣздъ миледи пробуждаютъ въ немъ заснувшую надежду. Наступаетъ полночь и вмѣстѣ съ нею какой-то грустный промежутокъ пустоты и мертвенности. Мало каретъ проѣзжаетъ по улицамъ, и нѣтъ другихъ запоздавшихъ звуковъ по сосѣдству; только какой-нибудь смертный, напившійся до такого настроенія, что начинаетъ кочевать по холодному поясу столицы, тащится, ворча и ревя вдоль мостовой. Въ эту зимнюю ночь все такъ тихо, что прислушиваться къ этому упорному молчанію точно то же, что смотрѣть въ густую непроницаемую темноту. Если какой-нибудь отдаленный звукъ раздается въ эту минуту, то онъ проходитъ по мрачному пространству, какъ блѣдный потокъ свѣта, и потомъ все становится еще молчаливѣе, еще мрачнѣе, еще мертвеннѣе.

Вся корпорація слугъ отсылается спать (они идутъ не безъ удовольствія, потому что минувшую ночь провели на ногахъ) и только мистриссъ Ронсвелъ и Джорджъ, остаются на стражѣ въ комнатѣ сэра Лэйстера. Пока ночь медленно подвигается, или, скорѣе, пока она останавливается, какъ-будто между двумя и тремя часами, они видятъ, въ какой мѣрѣ нетерпѣливо желаетъ сэръ Лэйстеръ освѣдомиться о погодѣ, теперь, когда онъ не можетъ непосредственно наблюдать за нею. Потому Джорджъ, регулярно обходя комнаты дозоромъ каждые полчаса, распространяетъ свои марши до парадной двери, заглядываетъ за эту дверь и, возвращаясь, приноситъ, по возможности благопріятное извѣстіе о самой ужасной изъ ночей: изморозь все еще опускается съ неба, и каменные тротуары покрыты снѣжною грязью, достигающею до лодыжки пѣшехода. Волюмнія въ своей комнатѣ, находящейся въ уровнѣ съ одною изъ отдаленныхъ площадокъ лѣстницы, на второмъ поворотѣ ея, гдѣ исчезаетъ уже всякая рѣзьба и позолота, въ комнатѣ, какую, обыкновенно, гостепріимные родственники предоставляютъ своимъ кузинамъ, съ страшнымъ и уродливымъ, точно недоношенное дитя, портретомъ сэра Лэйстера, портретомъ, изгнаннымъ изъ парадныхъ аппартаментовъ за свои уродства и преступную неблаговидность, хотя во время оно онъ украшалъ при какомъ-то торжественномъ случаѣ цѣлый дворъ, будучи поставленъ на возвышеніи и обвитъ вѣтвями, которыя теперь, высохнувъ, кажутся образчиками допотопнаго чая,-- Волюмнія въ этой комнатѣ испытываетъ всѣ степени страха и тревоги. Не послѣднее и не самое незначительное, можетъ быть, мѣсто занимаетъ въ этомъ дѣлѣ вопросъ о томъ, что постигнетъ ея маленькій доходъ, въ случаѣ, если, какъ она выражается, "что-нибудь приключится" сэру Лэйстеру. Вообще что-то такого въ этомъ родѣ, что-то касающееся обстоятельства, которое ожидаетъ всякаго самаго совершеннаго, добросовѣстнаго и безукоризненнаго баронета въ цѣломъ бѣломъ свѣтѣ. Слѣдствіемъ этихъ тревогъ и волненіи оказывается то, что Волюмнія не можетъ лечь спать въ своей комнатѣ или сѣсть тамъ у камина; но должна идти, повязавъ свою прекрасную голову великолѣпною шалью и драпировавъ свои изящныя формы въ широкій пеньюаръ, идти странствовать по дому, подобно привидѣнію. Преимущественно она стремится въ тѣ комнаты, роскошныя и натопленныя, которыя приготовлены для особы, медлящей своимъ возвращеніемъ. Такъ какъ уединеніе при подобной обстановкѣ не можетъ показаться особенно заманчивымъ, то Волюмнія имѣетъ при себѣ служанку, которая, бывъ нарочно стащена для того съ постели и отличаясь при этомъ холодностью чувствъ, сонливостью и вообще недостатками обиженной дѣвушки, которую обстоятельства заставляютъ служить кузинѣ, тогда какъ она дала себѣ прежде честное слово не расточать своихъ попеченій особѣ, получающей менѣе десяти тысячъ фунтовъ дохода, не носитъ на лицѣ своемь особенно отраднаго выраженія. Періодическіе визиты кавалериста въ эти комнаты, когда онъ обходитъ ихъ дозоромъ, могутъ служить залогомъ защиты и покровительства въ случаѣ нужды для госпожи и ея служанки, и потому дѣлаетъ ихъ въ эти томительные часы ночи очень привѣтливыми въ отношеніи къ воину.

Когда послышатся шаги его, онѣ обѣ дѣлаютъ въ своемъ туалетѣ нѣкоторыя маленькія приготовленія для пріема его; все же остальное время дли прогулокь своихъ посвящаютъ легкой дремотѣ и отчасти не лишеннымъ горечи и досады разговорамъ, напримѣръ, по вопросу о томъ, упала-ли бы или не упала миссъ Дэдлокъ, положившая ноги на рѣшетку камина, упала-ли бы она въ огонь или нѣтъ, если бы ея добрый геній -- служанка не спасла ея (къ крайнему, впрочемъ, своему удовольствію)?

-- Какъ теперь чувствуетъ себя сэръ Лэйстеръ, мистеръ Джорджъ?-- спрашиваетъ Волюмнія, поправляя свою чалму.

-- Да что, сэръ Лэйстеръ все въ томъ же положеніи, миссъ. Онъ очень тихъ и слабъ, и иногда немножко заговаривается

-- Онъ спрашивалъ про меня? произноситъ Волюмнія нѣжнымъ тономъ.

-- Нѣтъ, кажется, не могу сказать, чтобы спрашивалъ, миссъ, по крайней мѣрѣ, я не слыхалъ, миссъ.

-- Это въ самомъ дѣлѣ очень грустное время, мистеръ Джорджъ.

-- Дѣйствительно, миссъ. Не лучше ли бы было лечь вамъ въ постель?

-- Вамъ гораздо бы лучше лечь въ постель, миссъ Дэдлокъ,-- подтверждаетъ служанка рѣзкимъ и рѣшительнымъ тономъ.

-- Нѣтъ! Нѣтъ!

Очень можетъ случиться, что ее спросятъ, очень можетъ случиться, что она понадобится именно подъ впечатлѣніемъ мгновенія. Она никогда не простила бы себѣ, "если бы что-нибудь случилось" въ то время, какъ ея не будетъ на избранномъ постѣ. Она соглашается вступить въ разсмотрѣніе вопроса, возбужденнаго ея служанкой, вопроса о томъ, почему избранный постъ именно приходится въ этомъ мѣстѣ, а не въ ея комнатѣ (которая, надобно замѣтить, ближе къ покою сэра Лэйстера); но потомъ неожиданно и довольно непослѣдовательно объявляетъ, что она останется на этой позиціи. Волюмнія вслѣдъ за тѣмъ поставляетъ въ числѣ своихъ заслугъ, что она "не сомкнула ни единаго глаза", словно у нея было тридцать глазъ, хотя и это заключеніе ея трудно согласить съ тѣмъ обстоятельствомъ, что она не могла держать свои глаза открытыми сряду болѣе пяти минутъ.

Но когда наступаютъ четыре часа, а темнота и безмолвіе между тѣмъ продолжаются, постоянство Волюмніи начинаетъ колебаться, или, лучше сказать, оно еще болѣе усиливается; она убѣждается теперь, что долгъ ея быть готовою къ завтрашнему дню, когда, можетъ быть, отъ нея потребуютъ самой разнообразной дѣятельности, что въ самомъ дѣлѣ, несмотря на бдительность, съ ксторою она старается сохранить свой настоящій постъ, отъ нея, можетъ быть, ожидаютъ, какъ подвига самоотверженія, что она оставитъ этотъ постъ. Потому, когда кавалеристъ снова появляется и произноситъ: "Не лучше ли бы вамъ лечь въ постель, миссъ?" и когда горничная протестуетъ болѣе убѣдительнымъ противъ прежняго голосомъ: "Вамъ гораздо-бы лучше лечь въ постель, миссъ Дэдлокъ!" она тихонько привстаетъ и говоритъ слабымъ и покорнымъ голосомъ:

-- Дѣлайте со мною все, что считаете за лучшее!

Мистеръ Джорджъ, безъ сомнѣнія, считаетъ за лучшее, взявъ ее подъ руку, проводитъ до двери ея апнартамента, а горничная безъ сомнѣнія, думаетъ, что лучше всего броситься теперь въ постель, безъ дальнѣйшихъ церемоній. Какъ бы то ни было, намѣренія эти приводятся въ исполненіе; и теперь кавалеристъ, обходя дозоромъ, остается единственнымъ охранителемъ и соглядатаемъ дома.

Не замѣтно, чтобы погода улучшалась. Съ крыльца, съ карнизовъ, съ парапетовъ, съ каждой колонны, подоконниковъ и выступовъ каплетъ растаявшій снѣгъ. Онъ прячется, какъ будто ища себѣ защиты, въ пазы большой двери, подъ дверь, въ углы рамъ, во всякую щель и трещинку и тамъ изнываетъ и уничтожается. Онъ все еще падаетъ, падаетъ на крыши, падаетъ на полъ галлереи и проникаетъ даже сквозь помостъ ея:-- капъ, капъ, капъ -- падаетъ съ регулярностью шаговъ привидѣнія, на каменный полъ дома.

Кавалеристъ, въ которомъ воспоминаніе былого пробуждаются подъ вліяніемъ уединеннаго величія громаднаго дома, такъ какъ Чесни-Воулдъ никогда не былъ для него чужимъ, входитъ вверхъ по лѣстницамъ и отправляется по главнымъ комнатамъ, держа свѣчку отъ себя на разстояніи руки. Размышляя о своей прекрасной судьбѣ въ теченіе послѣднихъ, недѣль, о своемъ дѣтствѣ, проведенномъ въ деревнѣ, и о другихъ періодахъ жизни, такъ странно сведенныхъ вмѣстѣ чрезъ обширный промежутокъ, размышляя объ убитомъ человѣкѣ, котораго образъ живо напечатлѣлся въ душѣ его, размышляя о леди, которая оставила эти комнаты, но признаки недавняго присутствія которой виднѣются на каждомъ шагу, размышляя о хозяинѣ дома, который теперь на верху, онъ смотритъ то туда, то сюда и воображаетъ, какъ бы онъ увидалъ теперь что-то такое, къ чему подойти, на что положить руку, съ тѣмъ, чтобы доказать, что это игра воображенія, въ состояніи только человѣкъ особенно отважный. Но все пусто; пустота какъ и мракъ царствуютъ вверху и внизу, пока кавалеристъ снова поднимается по большой лѣстницѣ; пустота томительная, какъ безмолвіе.

-- Все уже приготовлено, Джорджъ Ронсвелъ?

-- Все готово и въ порядкѣ, сэръ Лэйстеръ.

-- Ни малѣйшей вѣсточки?

Кавалеристъ качаетъ головою.

-- Нѣтъ ли письма, о которомъ, можетъ быть, забыли доложитъ?

Но онъ самъ увѣренъ, что подобная надежда не можетъ осуществиться, потому опускаетъ голову, не ожидая отвѣта.

Принаровившись къ нему, какъ онъ самъ признавался въ томъ за нѣсколько часовъ, Джорджъ Ронсвелъ приводитъ его къ болѣе удобныя положенія, въ теченіе длиннаго промежутка безмолвной зимней ночи; понявъ совершенно самыя завѣтныя изъ его желаній, онъ гаситъ свѣчку и поднимаетъ шторы при первомъ проблескѣ дня. День приходитъ, какъ призракъ. Онъ холоденъ, безцвѣтенъ, не обозначается опредѣлительно; онъ предпосылаетъ себѣ потокъ зловѣщаго свѣта, какъ будто взывая безпрестанно:

"Посмотрите, что я несу вамъ, вамъ, которые дожидаетесь съ такимъ нетерпѣніемъ и забываете о снѣ!"

LIX. Разсказъ Эсѳири.

Было часа три утра, когда дома, выстроенные по предмѣстью Лондона начали наконецъ представлять намъ замѣтную разницу съ деревенскими дачами, которыя мы проѣхали, и введи насъ скоро въ тѣсные ряды улицъ. Мы совершили наше путешествіе по дорогамъ несравненно съ большими неудобствами, чѣмъ въ случаѣ если бы намъ пришлось ѣхать при дневномъ свѣтѣ, потому что снѣгъ продолжалъ падать на землю и вслѣдъ за тѣмъ таялъ; однако, терпѣніе и мужество моего спутника не ослабѣвали. Конечно, этихъ драгоцѣнныхъ качествъ было бы недостаточно, чтобъ много подвинуть насъ впередъ; но во всякомъ случаѣ они служили нѣкоторымъ поощреніемъ для самыхъ лошадей. Конямъ нашимъ случалось останавливаться въ совершенномъ изнеможеніи на половинѣ подъема въ гору, случалось перетаскивать насъ чрезъ потоки мутной воды, приходилось сползать сплошь и рядомъ по грязи и путаться въ сбруѣ; но спутникъ мой и маленькій фонарь его были всегда наготовѣ, и когда случившаяся бѣда была исправлена, онъ безъ всякихъ измѣненій повторялъ одну и ту же проникнутую невозмутимымъ спокойствіемъ фразу: "Пошелъ! пошелъ!"

Твердость и самоувѣренность, съ которыми онъ руководилъ нашимъ обратнымъ путешествіемъ, было бы трудно описать. Никогда не показывая ни малѣйшей нерѣшительности, онъ ни разу не останавливался, чтобы сдѣлать хотя малѣйшій вопросъ, пока мы не въѣхали на нѣсколько миль во внутренность Лондона. Немногихъ словъ, сказанныхъ вскользь, невзначай, было для него довольно; и такимъ образомъ между тремя и четырьмя часами мы пріѣхали въ Ислингтонъ.

Не буду распространяться о волненіи и безпокойствѣ, которыя я испытывала все это время при мысли, что всякая минута все болѣе и болѣе отдаляетъ насъ отъ моей матери. Мнѣ кажется, я твердо была увѣрена, что спутникъ мой нравъ и что онъ имѣетъ достаточныя причины преслѣдовать эту женщину; но во всю дорогу я мучила себя вопросами и возникавшими передо мною противорѣчіями. Что должно произойти, когда мы найдемъ ее, и что вознаградитъ насъ за эту потерю времени?-- были вопросы, отъ которыхъ я не могла отдѣлаться. Умъ мой былъ совершенію измученъ продолжительнымъ размышленіемъ объ одномъ и томъ же предметѣ, когда мы остановились.

Мы очутились въ концѣ улицы, гдѣ находилась станція дилижансовъ. Спутникъ мой заплатилъ нашимъ двумъ извозчикамъ, которые такъ были забрызганы грязью, какъ будто катились вмѣстѣ съ колесами вдоль по дорогѣ; отдалъ имъ нѣкоторыя приказанія, вынулъ меня изъ коляски и пересадилъ въ наемную карету, которую тутъ же выбралъ.

-- Ахъ, милая моя,-- сказалъ онъ, хлопоча вокругъ меня.-- Какъ вы промокли!

Я прежде не замѣчала этого. Но растаявшій снѣгъ нашелъ себѣ дорогу во внутренность коляски, къ тому же я выходила два или три раза, когда которая нибудь изъ лошадей падала, вязла въ грязи и когда ее нужно было поднимать людьми; сырость проникла все мое платье. Я увѣряла моего спутника, что это ничего не значитъ; но извозчикъ, который, повидимому, хорошо зналъ и понималъ это, не слушался моихъ убѣжденій и бросился бѣжать вдоль по улицѣ къ конюшнѣ, откуда принесъ охапку чистой сухой соломы. Ее растрепали и укутали меня ею, такъ, что я нашла свое помѣщеніе теплымъ и вполнѣ удобнымъ.

-- Теперь, милая моя,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, всунувъ голову въ окно, когда дворцы были заперты.-- Мы отправляемся, чтобы подстеречь извѣстную намъ особу. Это потребуетъ нѣкотораго времени, но вы безъ сомнѣнія не потяготитесь тѣмъ. Вы конечно, увѣрены, что у меня есть достаточныя на то причины. Не правда ли?

Я очень мало думала о томъ, чѣмъ это кончится; мало думала, въ продолженіе какого времени я узнаю всѣ обстоятельства ближе и лучше; но я увѣряла его, что совершенно на него полагаюсь.

-- Такъ и должно, моя милая,-- отвѣчалъ онъ.-- И я вамъ вотъ что скажу! Если вы будете, имѣть ко мнѣ хотя вполовину столько довѣрія, сколько у меня его къ вамъ, послѣ того какъ я видѣлъ опыты вашего благоразумія, то дѣло пойдетъ на ладъ. О, да, вы вовсе не боитесь, не безпокоитесь. Я никогда еще не видывалъ молодой женщины изъ какого бы то ни было слоя общества, а я видалъ много дамъ и изъ аристократіи, которая бы держали себя такъ, какъ вы съ тѣхъ поръ, какъ васъ подняли съ постели. Вы просто образецъ для всѣхъ, да вы, впрочемъ, и сами это знаете,-- произнесъ мистеръ Боккетъ съ жаромъ:-- вы настоящій образецъ.

Я сказала ему, что я очень довольна, что была совершенная правда, если я ему не въ тягость, и что я надѣюсь, что и впередъ по буду служить ему помѣхою.

-- Милая моя,-- отвѣчалъ онъ:-- когда молодая леди столь же кротка, сколько смышлена, и столь же смышлена, сколько и кротка, это все, чего я желаю, и болѣе, нежели я могу ожидать. Тогда она дѣлается въ моихъ глазахъ настоящей королевой, а вы въ эту минуту не далеки отъ подобнаго повышенія.

Съ этими ободрительными словами, а они въ самомъ дѣлѣ ободряли меня при такой уединенной и загадочной обстановкѣ, онъ сѣлъ на козлы и мы снова тронулись. Куда мы ѣхали, я не знала ни въ то время, не узнала и впослѣдствіи; казалось только, что мы искали самыхъ узкихъ и грязныхъ улицъ въ Лондонѣ. Когда я замѣчала, что онъ отдаетъ какія-то приказанія извозчику, то готовилась, что мы болѣе и болѣе будемъ углубляться въ этотъ лабининтъ улицъ, и ожиданія мои всегда оправдывались.

Иногда мы выѣзжали на болѣе просторные перекрестки или приближались къ обширнѣйшимъ противу другихъ строеніямъ, которыя были хорошо освѣщены. Тогда мы останавливались передъ конторами, подобными той, которую посѣтили при началѣ нашего путешествія, и тогда я видѣла, что спутникъ мой входитъ въ совѣщаніе съ другими людьми. Иногда онъ сходилъ и скрывался подъ какую-нибудь арку или за уголъ улицы и таинственно выказывалъ свѣтъ своего маленькаго фонаря. Это заставляло блестѣть подобные же огоньки въ разныхъ сторонахъ темныхъ кварталовъ, подобно свѣтящимся насѣкомымъ, и новыя совѣщанія опять начинались. Иногда казалось, что изысканія наши ограничиваются болѣе тѣсными и точными предѣлами. Полицейскіе служители, стоявшіе на часахъ, повидимому, объясняли мистеру Боккету то, что онъ желалъ знать, и указывали ему куда слѣдовало ѣхать. Наконецъ мы остановились для болѣе продолжительнаго разговора между имъ и однимъ изъ этихъ людей, разговора, который, кажется, удовлетворилъ моего спутника, судя по одобрительнымъ киваніямъ головою, которыя онъ дѣлалъ отъ времени до времени. Когда все это совершилось, онъ подошелъ ко мнѣ, смотря очень озабоченнымъ и внимательнымъ.

-- Теперь, миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ онъ мнѣ:-- вы вѣрно не будете безпокоиться, что бы ни случилось. Мнѣ не для чего давать вамъ наставленія, остается только предупредить васъ, что мы подстерегли ту женщину и что вы можете оказать мнѣ большую пользу прежде, чѣмъ я ознакомлюсь съ положеніемъ дѣла. Я не сталъ бы просить васъ при другихъ обстоятельствахъ, моя милая, но теперь не будете ли столько добры, чтобы пройтись недалеко?

Я тотчасъ же вышла изъ кареты и взяла его подъ руку.

-- Ногамъ вашимъ не очень удобно будетъ ступать по этой мостовой,-- сказалъ мистеръ Боккетъ:-- но что дѣлать, нельзя терять времени.

Хотя я оглядывалась кругомъ очень поспѣшно и не безъ смущенія, пока мы переходили улицу, мнѣ казалось это мѣсто знакомымъ.

-- Кажется, мы въ Голборнѣ?-- спросила я.

-- Да,-- отвѣчалъ мистеръ Боккетъ,-- А вы развѣ знаете этотъ поворотъ?

-- Онъ похожъ очень на переулокъ Чансри.

-- Его такъ и зовутъ, моя милая,-- сказала, мистеръ Боккетъ.

Мы повернули вдоль по улицѣ и пока мы шли, шлепая по грязи, я слышала, какъ часы пробили половину пятаго. Мы подвигались, сохраняя молчаніе, и старались шагать такъ скоро, какъ только позволяла дорога. Въ это время кто-то, идя намъ навстрѣчу по узкому тротуару, завернутый въ плащъ, остановился и посторонился, чтобы датъ мнѣ дорогу. Въ ту же минуту и услыхала восклицаніе удивленія и имя мое, произнесенное мистеромъ Вудкортомъ. Я знала его голосъ очень хорошо.

Это было до того неожиданно, и такъ... я не знаю назвать ли это пріятнымъ или тяжелымъ ощущеніемъ, и такъ странно, особенно послѣ моего безпокойнаго, загадочнаго путешествія, среди темной ночи, что я не могла удержаться отъ слезъ. Мнѣ казалось, что я слышала этотъ голосъ въ какой-то невѣдомой, чудной странѣ.

-- Милая миссъ Соммерсонъ, въ такое время, въ такую погоду, и вы на улицѣ!

Онъ узналъ отъ моего опекуна, что я отправилась изъ дома по какому-то необычайному дѣлу, и это было сказано ему именно съ цѣлію не входить въ дальнѣйшія объясненія. Я отвѣчала ему, что мы только что вышли изъ кареты и отправляемся... но въ это время я взглянула на моего спутника.

-- Изволите видѣть, мистеръ Вудкортъ (онъ запомнилъ имя, сказанное мною), мы идемъ теперь въ ближнюю улицу. Я инспекторъ Боккетъ.

Мистеръ Вудкортъ, не обращая вниманія на мои возраженія, поспѣшно распахнулъ свой плащъ и готовъ былъ обернуть меня имъ.

-- Это очень хорошая выдумка,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, помогая ему,-- очень хорошая выдумка.

-- Могу ли я идти съ вами?-- спросилъ мистеръ Вудкортъ, обращаясь ко мнѣ или къ моему спутнику,-- не берусь рѣшить.

-- Ахъ, Боже мой,-- воскликнулъ мистеръ Боккетъ, принявъ отвѣтъ на себя:-- конечно, можете.

Вотъ все, что сказано было въ эту минуту, и они повели меня по серединѣ, завернувъ въ плащъ.

-- Я только что оставилъ Ричарда,-- сказалъ мистеръ Вудкортъ.-- Я сидѣлъ съ нимъ всю ночь, начиная съ десяти чаѳонъ вечера.

-- Ахъ, бѣдный; онъ такъ боленъ!

-- Нѣтъ, нѣтъ, повѣрьте мнѣ; вовсе не боленъ, а только не совсѣмъ здоровъ. Онъ казался утомленнымъ и грустнымъ, вы знаете, что по временамъ онъ бываетъ очень унылъ и печаленъ,-- и Ада тотчасъ послала за мною. Когда я пришелъ домой и нашелъ ея записку, то тотчасъ же отправился туда. Ричардъ постепенно развеселился, и Ада была такъ счастлива и такъ увѣрена, что обязана этимъ мнѣ, хотя, Богъ знаетъ, принадлежитъ ли мнѣ даже малѣйшая часть этого благодѣтельнаго вліянія, что я не могъ не остаться съ нимъ, пока онъ не заснулъ довольно спокойно. Я думаю также спокойно, какъ спокойно почиваетъ теперь ваша подруга.

Его дружеская и откровенная рѣчь о людяхъ, близкихъ моему сердцу, его неизмѣнная къ нимъ преданность, довѣріе и благодарность, которыя онъ внушалъ, сколько мнѣ извѣстно, моей милочкѣ, угожденія, которыя онъ ей дѣлалъ при всякомъ удобномъ случаѣ -- могла ли я отрѣшить все это отъ его обѣщанія, даннаго мнѣ? Какъ неблагодарна была бы я, если бы я не помнила словъ, сказанныхъ имъ мнѣ, когда онъ былъ такъ тронутъ перемѣною въ моей наружности. "Я приму это какъ залогъ вѣрности, и этотъ залогъ будетъ для меня священнымъ!"

Мы теперь повернули въ другую, столь же узкую улицу.

-- Мистеръ Вудкортъ.-- сказалъ мистеръ Боккетъ, который смотрѣлъ на него очень близко, пока мы шли: наше, дѣло заставляетъ насъ идти сюда, къ поставщику канцелярскихъ принадлежностей: это нѣкій мистеръ Снагзби... Какъ! вы знаете его, съ самомъ дѣлѣ?

Онъ произнесъ эти слова съ необыкновенною быстротою.

-- Да, я знаю его немножко и даже приходилъ къ нему сюда.

-- Можетъ ли быть, сэръ?-- сказалъ мистеръ Боккетъ. Въ такомъ случаѣ, будьте столь добры, позвольте мнѣ оставить на минуту миссъ Соммерсонъ съ вами, пока я схожу и переговорю съ нимъ два слова.

Послѣдній полицейскій служитель, съ которымъ онъ говорилъ передъ этимъ, стоялъ молча позади насъ. Я не замѣчала вовсе его присутствія, пока онъ не вмѣшался въ разговоръ, вслѣдствіе замѣчанія моего, что я слышу чей-то крикъ.

-- Не безпокойтесь, миссъ,-- отвѣчалъ онъ:-- это служанка Снагзби.

-- Изволите видѣть,-- присовокупилъ мистеръ Боккетъ:-- дѣвчонка подвержена припадкамъ, и по ночамъ ей приходится отъ нихъ очень плохо. Это обстоятельство весьма непріятно, потому что мнѣ нужно получить отъ нея нѣкоторыя свѣдѣнія; надо будетъ во что бы ни стало привести ее въ полный разумъ.

-- Во всякомъ случаѣ, они еще не встали бы теперь, если бы не служанка, мистеръ Боккетъ,-- сказалъ другой человѣкъ. Она всю ночь не угомонилась ни на минуту, сэръ.

-- Хорошо, справедливо,-- отвѣчалъ онъ,-- Мой фонарь совсѣмъ догорѣлъ. Возьми-ка свой, да посвѣти мнѣ.

Все это произнесено было шопотомъ вороть за двое до дома, въ которомъ я слышала крики и стенанія. Окруженный небольшою полосою свѣта, изливаемаго фонаремъ, мистеръ Боккетъ подошелъ къ двери и постучался. Дверь отворилась послѣ двухъ ударовъ, и онъ вошелъ внутрь дома, оставивъ насъ на улицѣ.

-- Миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мистеръ Вудкортъ:-- если, не употребляя во зло вашей снисходительности, я попрошу у васъ позволенія остаться возлѣ васъ, будете ли вы столько добры, чтобы разрѣшить мнѣ это?

-- Вы очень любезны,-- отвѣчала я.-- Я не желала бы вовсе имѣть отъ васъ тайнъ; если я храню какіе-либо секреты, то не свои, а чужіе.

-- Совершенно понимаю. Повѣрьте, что я останусь возлѣ васъ до тѣхъ лишь поръ, пока позволитъ свойство дѣла.

-- Я вполнѣ вѣрю вамъ,-- отвѣчала я.-- Я знаю и глубоко чувствую, какъ непоколебимо исполняете вы ваше обѣщаніе.

Черезъ нѣсколько времени кружокъ свѣта снова показался на двери, и внутри этого кружка мистеръ Боккетъ приближался къ намъ съ важнымъ выраженіемъ на лицѣ.

-- Не угодно ли будетъ вамъ войти, миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ онъ,-- и расположиться тамъ у окна. Мистеръ Вудкортъ, по свѣдѣніямъ, собраннымъ мною, я узналъ, что вы медикъ. Не изволите ли посмотрѣть дѣвушку и подумать, что можно сдѣлать, чтобы привести ее въ здравый разсудокъ? У нея есть гдѣ-то письмо, которое мнѣ особенно нужно. Оно не въ ея сундукѣ, и я полагаю, что она держитъ его при себѣ, но она такъ скорчилась и съежилась, что невозможно обыскать ее, не употребивъ самыхъ грубыхъ пріемовъ.

Мы всѣ трое вошли въ домъ. Хотя тамъ было холодно и сыро, но замѣтно было также, что обитатели его едва ли ложились спать. Въ коридорѣ, позади двери, стоялъ испуганный, грустный на видъ, человѣчекъ въ сѣромъ сюртукѣ, человѣчекъ, который обладалъ отъ природы довольно благородными манерами и говорилъ съ желаемою мягкостью.

-- Спуститесь внизъ, если вамъ угодно, мистеръ Боккетъ,-- сказалъ онъ.-- Леди вѣроятно извинитъ, что ей придется пройти черезъ кухню; въ будни мы употребляемъ ее какъ пріемную. Сзади находится спальня Густеръ, и тамъ-то она мечется, бѣдняжка, мечется и катается самымъ ужаснымъ образомъ.

Мы сошли внизъ по лѣстницѣ, въ сопровожденіи мистера Снагзби; маленькій человѣчекъ, какъ я узнала, былъ онъ. Въ передней части кухни, сидя у очага, находилась мистриссъ Снагзби, отличаясь очень красными глазами и довольно строгимъ выраженіемъ на лицѣ.

-- Хозяюшка,-- сказалъ мистеръ Снагзби, входя позади насъ:-- съ цѣлью отвратить,-- не придавая, впрочемъ этому слову слишкомъ ваяшаго значенія, моя милая,-- отвратить мгновенно непріятности, испытанныя нами въ эту долгую ночь, здѣсь стоятъ инспекторъ Боккетъ, мистеръ Вудкортъ и леди.

Мистриссъ Снагзби казалась очень удивленною, что совершенно понятно, и смотрѣла особенно на меня чрезвычайно сурово.

-- Хозяюшка,-- продолжалъ мистеръ Снагзби, садясь на стулъ у двери въ самомъ отдаленномъ углу комнаты съ такимъ видомъ, какъ будто это была особенная вольность, которую онъ позволилъ себѣ:-- хозяюшка, было бы не совсѣмъ удобно и прилично, если бы ты вздумала разспрашивать меня, для чего, собственно, инспекторъ Боккетъ, мистеръ Вудкортъ и леди пришли къ намъ на подворье, Кука, въ улицу Курситоръ, пришли въ такой часъ. И самъ не знаю этого. Я не имѣю объ этомъ ни малѣйшаго понятія. Если бы даже мнѣ вздумали объяснить причину, я пришелъ бы въ отчаяніе и теперь предпочитаю, чтобы мнѣ вовсе не говорили объ этомъ.

Онъ казался такимъ несчастнымъ, сидя съ подпертою руками головою, а я являлась до такой степени непрошенною гостьей, что готова была представить необходимыя извиненія. Впрочемъ, мистеръ Боккетъ взялъ это на себя.

-- Изволите видѣть, мистеръ Снагзби,-- сказалъ онъ:-- лучшее, что вы можете теперь сдѣлать, это идти вмѣстѣ съ мистеромъ Вудкортомь посмотрѣть на вашу Густеръ.

-- На мою Густеръ, мистеръ Боккетъ!-- вскричалъ мистеръ Снагзби -- Ступайте, сэръ; ступайте. Я сейчасъ самъ буду готовъ.

-- И держать свѣчку,-- продолжалъ мистеръ Боккетъ, не обращая большого вниманія на слова его:-- или держать дѣвочку, однимъ словомъ, оказывать возможную помощь, исполняя то, о чемъ васъ будутъ просить. Я полагаю, что ни одно живое созданіе не изъявитъ такой готовности на это, какъ вы; потому что вы человѣкъ учтивый, благодушный и обладаете такимъ сердцемъ, которое способно чувствовать даже за другого. Мистеръ Вудкортъ, не угодно ли будетъ вамъ посмотрѣть на больную, и если можно достать отъ нея письмо, то потрудитесь принести его мнѣ, по возможности, въ непродолжительномъ времени.

Когда они вышли, мистеръ Боккетъ усадилъ меня въ углу возлѣ очага, снялъ съ меня мокрые башмаки и сталь поворачивать ихъ передъ огнемъ; все это время онъ не переставалъ говорить.

-- Не стѣсняйтесь, пожалуйста, миссъ, тѣмъ негостепріимнымъ взглядомъ, который бросаетъ на насъ мистриссъ Снагзби; это происходитъ отъ недоразумѣнія. Она узнаетъ, въ чемъ дѣло, скорѣе узнаетъ, чѣмъ бы желала, потому что леди, подобныя ей, не любятъ отступать отъ принятаго способа выводить по догадкамъ заключенія. Я намѣренъ объяснить ей все немедленно.

Теперь, стоя на порогѣ съ мокрою шляпою и платками въ рукѣ, и самъ, представляя собою какъ-бы что-то гидравлическое, онъ обращается къ мистриссъ Снагзби.

-- Первое, что я скажу вамъ, какъ замужней женщинѣ, обладающей тѣмъ, что вы можете назвать прелестями, повѣрьте мнѣ, что если всѣ эти прелести... ну да что тутъ! вы слишкомъ хорошо знаете эту пѣсню, потому напрасно вы стали бы увѣрять меня, что вы и хорошее общество чужды другъ другу, если вы сообразите ваши прекрасныя и обворожительныя качества, которыя должны внушить вамъ увѣренность къ самой себѣ,-- такъ первое, что я скажу вамъ:-- это вы все надѣлали.

Мистриссъ Снагзби казалась встревоженною, помедлила нѣкоторое время и потомъ вопросительно пролепетала, что мистеръ Боккетъ хочетъ этимъ сказать?

-- Что хочетъ сказать мистеръ Боккетъ?-- повторяетъ онъ (и я замѣтила по лицу его, что все время, пока онъ говорилъ, онъ прислушивался, не найдено ли уже письмо, къ моему крайнему безпокойству, потому что я знала, какъ важно должно быть это письмо). Я сейчасъ объясню вамъ, что онъ хочетъ сказать вамъ. Ступайте въ театръ и посмотрите Отелло. Эта трагедія точно нарочно для васъ написана.

Мистриссъ Снагзби не безъ лукавства спросила, почему?

-- Почему?-- повторилъ мистеръ Боккетъ.-- Вы узнаете это, если будете внимательны. Потому уже, что въ ту самую минуту, какъ я говорю, я знаю, что душа ваша не можетъ остаться покойною и что причиною сему эта молодая леди. Но нужно ли говорить вамъ, кто эта молодая леди? Полноте, вы вѣдь, сколько я понимаю, умная женщина: душа ваша слишкомъ обширна для вашего тѣла, особенно когда вы подогрѣете ее; вы же знаете меня, помните, гдѣ видѣли меня въ послѣдній разъ, помните, о чемъ разсуждали въ нашемъ обществѣ? Не такъ ли? Именно! Очень хорошо! Эта молодая леди -- та молодая леди.

Мистриссъ Снагзби, повидимому, лучше поняла этотъ намекъ, чѣмъ я сама въ то время.

-- И Тугоумый, или, какъ вы называете его, Джо былъ замѣшанъ въ это дѣло, а не въ какое либо другое; и адвокатскій писецъ былъ замѣшанъ въ это же дѣло, а не другое какое; и вашъ супругъ, зная о немъ столько же, сколько вашъ прапрадѣдушка, замѣшанъ (чрезъ посредство покойнаго мистера Толкинхорна, его лучшаго покровителя) въ томъ же, а не въ другомъ дѣлѣ, и вся орава людей, которые были тамъ, замѣшана въ этомъ же самомъ дѣлѣ. И вотъ замужняя женщина, обладающая подобно вамъ всѣми прелестями своего пола, закрываетъ глаза (не меча болѣе искръ изъ этихъ глазъ) и идетъ биться своею изящною головою о каменныя стѣны дома. Эхъ! мнѣ стыдно за васъ! (Я подумала, что мистеръ Вудкортъ досталъ въ эту минуту письмо).

Мистриссъ Снагзби поникла головою и поднесла платокъ къ глазамъ.

-- Но все ли это?-- говоритъ мистеръ Бокастъ, воспламеняясь.-- Нѣтъ. Посмотрите, что происходитъ. Другая особа, замѣшанная въ то же самое, а не другое какое либо дѣло, особа въ самомъ жалкомъ положеніи, приходитъ сюда ночью и ведетъ переговоры съ вашею служанкою; отъ нея къ вашей служанкѣ переходитъ бумажка, за которую я не пожалѣлъ бы теперь дать сто фунтовъ. Что же вы дѣлаете? Вы прячетесь, подстерегаете, ихъ и потомъ нападаете на эту бѣдную служанку такимъ ужаснымъ образомъ, зная какимъ припадкамъ она подвержена и какъ мало нужно, чтобы запугать ее, нападаете съ такою жестокостью, что, клянусь Богомъ, она теряется и готова умереть отъ страха, когда жизнь одной особы совершенно зависитъ отъ ея словъ.

Онъ такъ ясно намекнулъ при этомъ на извѣстное мнѣ обстоятельство, что я невольно сложила руки въ нѣмомъ ужасѣ и почувствовала, какъ комната вертится въ глазахъ моихъ. Но вдругъ все пришло въ прежній порядокъ. Мистеръ Вудкортъ явился, положилъ въ руку мистера Боккета бумажку и потомъ снова удалился.

-- Теперь, мистриссъ Снагзби, единственное воздаяніе, которое вы можете сдѣлать,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, поспѣшно взглянувъ на бумажку:-- это позволитъ мнѣ сказать слово наединѣ сей молодой леди. И если вы придумаете помочь въ чемъ-нибудь тому джентльмену, который теперь въ кухнѣ, если успѣете найти какое либо средство привести дѣвушку скорѣе въ полный разсудокъ, то дѣйствуйте живѣе и проворнѣй!

Въ одну минуту мистриссъ Снагзби ушла, и онъ затворилъ дверь.

-- Теперь, моя милая, вы готовы и совершенно увѣрены въ себѣ, не такъ ли?

-- Совершенно,-- отвѣчала я

-- Чей это почеркь?

Это была рука моей матери. Письмо было написано карандашомъ на маленькомъ, оторванномъ клочкѣ бумаги, закапанномъ и измоченномъ дождемъ. Оно было сложено небрежно и адресовано ко мнѣ, въ домъ моего опекуна.

-- Рука вамъ знакома,-- сказалъ онъ:-- и если вы чувствуете въ себѣ довольно твердости, чтобъ прочитать мнѣ это письмо, то читайте. Но главное не пропускайте ни одного слова.

Письмо было написано частями, въ разное время. Я прочитала слѣдующее:

"Я пришла въ хижину съ двумя цѣлями. Во-первыхъ, чтобы видѣть мою милую, если это возможно, еще разъ, только видѣть ее, а не говорить съ нею или дать ей знать, что я такъ близка къ ней. Другая цѣль -- избѣжать преслѣдованія и пропасть для свѣта и людей. Не упрекай свою мать за ея несчастную долю. Услуга, которую эта женщина оказала мнѣ, она оказала вслѣдствіе моего увѣренія, что это клонятся ко благу милой для меня особы. Ты вѣрно помнишь ея умершее дитя. Согласіе людей я купила, но услуга, оказанная ею, была добровольна".

-- Такъ и есть. Это было написано,-- сказалъ мой спутникъ:-- пока она была тамъ. Это объясняетъ мои изысканія. Я былъ правь.

Слѣдующія строки были написаны въ другое время:

"Я много странствовала, прошла большое разстояніе, употребила на это много часовъ, и теперь увѣрена, что должна скоро умереть. Эти улицы! У меня нѣтъ другой цѣли, кромѣ какъ умереть. Когда я только что оставила домъ, мнѣ было еще тяжелѣе; но, слава Богу, я избавилась отъ того, чтобы присоединить новое преступленіе къ прежнимъ. Холодъ, сырость и утомленіе -- достаточныя причины, чтобы меня нашли уже мертвою; но какъ ни страдаю я отъ всякихъ лишеній, я умру по другимъ причинамъ. Я была права, ожидая, что все, что прежде поддерживало меня, разомъ покинетъ меня и что я умру отъ ужаса и угрызеній совѣсти".

-- Не падайте духомъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ.-- Еще остается только нѣсколько словъ.

Слѣдующія слова были также написаны въ другое время. Повидимому, это происходило ночью.

"Я сдѣлала все, что могла, къ своей гибели. Я скоро буду забыта и не стану больше позорить его. Со мной нѣтъ ничего, почему бы я могла быть узнанной. Я разстаюсь теперь съ этимъ клочкомъ бумаги. Мѣсто, на которомъ я лягу въ могилу, если я только успѣю добраться туда, часто приходило мнѣ на мысль. Прости меня".

Мистеръ Боккетъ, поддерживая меня подъ руки, тихонько опустилъ меня на кресло.

-- Успокойтесь, ободритесь! Не думайте, чтобы я поступалъ съ вами жестоко, моя милая, но лишь только вы почувствуете себя въ силахъ, надѣньте ваши башмаки и будьте готовы.

Я исполнила то, чего онъ требовалъ, но я оставалась тамъ еще довольно долго, молясь за мою несчастную мать. Всѣ прочіе занялись теперь бѣдною дѣвушкою, и я слышала, какъ мистеръ Вудкортъ распоряжался въ этомъ случаѣ и говорилъ съ нею. Наконецъ, онъ вошелъ въ комнату вмѣстѣ съ мистеромъ Боккетомъ и сказалъ, что такъ какъ необходимо было обращаться съ больною особенно кротко и осторожно, то онъ полагаетъ полезнымъ поручить мнѣ разспросить ее о предметахъ, которые мы желали узнать. Теперь не оставалось никакого сомнѣнія, что она будетъ отвѣчать на вопросы, если только поступать съ ней ласково и не пугать ея. Вопросы какъ сказалъ мистеръ Боккетъ, должны были состоять въ томъ, какимъ образомъ досталось ей письмо, что произошло между нею и особою, которая отдала ей письмо, и куда эта особа дѣвалась. Стараясь занять свой умъ, какъ можно дѣятельнѣе этими предметами, я отправилась въ сосѣднюю комнату. Мистеръ Вудкортъ хотѣлъ остаться, но, но моему приглашенію, послѣдовалъ за нами.

Бѣдная дѣвушка сидѣла на полу, на который ее положили передъ тѣмъ. Всѣ стояли вокругъ нея, впрочемъ, на нѣкоторомъ отдаленіи, чтобы дать къ ней доступъ свѣжему воздуху. Она не была привлекательна собою и казалась слабою и несчастною; но у нея было умное и доброе лицо, хотя на немъ и оставались слѣды дикости и душевнаго разстройства. Я стала возлѣ нея на колѣни и положила ея горемычную голову къ себѣ на плечо; затѣмъ она обняла рукою мою шею и залилась слезами.

-- Бѣдное дитя мое,-- сказала я, приложивъ лицо свое къ ея горячему лбу (я не могла удержаться отъ вздоховъ и трепета),-- теперь, казалось бы, жестоко было безпокоить тебя; но видишь ли очень многое зависитъ отъ того, если мы узнаемъ нѣкоторыя подробности объ этомъ письмѣ; все пересказать тебѣ не достало бы у меня времени.

Она начала увѣрять плачевнымъ голосомъ: "я не хотѣла дѣлать ничего дурного, не желала никого обидѣть, мистриссъ Снагзби!"

-- Мы всѣ къ этомъ увѣрены,-- сказала я.-- Но, пожалуйста, объясни же мнѣ, какъ ты достала письмо?

-- Хорошо, милая леди, согласна, скажу вамъ всю правду. Скажу въ самомъ дѣлѣ сущую правду, мистриссъ Снагзби.

-- Совершенно полагаюсь на тебя,-- отвѣчала я.-- Ну какъ же это случилось?

-- Я выходила изъ дому по приказанію, милая леди, когда уже давно стемнѣло, очень поздно: когда я воротилась домой, я увидала какую-то простого званія особу, мокрую отъ дождя и грязи; она смотрѣла на нашъ домъ. Когда она увидала, что я подхожу къ двери, то подозвала меня и спросила, живу ли я здѣсь. Я отвѣчала: "да", и тогда она сказала, что знаетъ въ этомъ околодкѣ только одно или два мѣста, но теперь сбилась съ дороги и не можетъ отыскать ихъ. О, что я буду дѣлать, что я буду дѣлать! Мнѣ не повѣрятъ! Она не сказала мнѣ ничего обиднаго, и я не хотѣла вовсе обижать ее, повѣрьте, мистриссъ Снагзби!

Госпожа несчастной дѣвушки должна была ободрять ее, что она и исполняла, хотя, какъ видно, скрѣпя сердце. Чрезъ нѣсколько минутъ больная снова могла говорить.

-- Она не могла отыскать эти мѣста,-- сказала я.

-- Нѣтъ!-- вскричала дѣвушка, поникнувъ головою.-- Нѣтъ! не могла отыскать. И она была такая истомленная, измученная и жалкая, о, такая жалкая, что если бы вы увидали ее, мистеръ Снагзби, то вѣрно бы дали ей полкроны.

-- Именно, Густеръ, дитя мое!-- сказалъ онъ, не зная вдругъ, что отвѣчать.-- Я думаю самъ, что я бы далъ.

-- И она такъ хорошо говорила,-- сказала дѣвушка, смотря ка меня своими широко открытыми глазами:-- такъ хорошо говорила, что только послушать ее, такъ сердце обливалось кровью. Она спросила меня, знаю ли я дорогу къ кладбищу? Я спросила, т ъ какому кладбищу? Она отвѣчала, къ кладбищу бѣдняковъ. Я сказала, что я сама нищая и что кладбища отводятся при приходахъ. Она отвѣчала на это, что она говоритъ про кладбище бѣдныхъ, которое не далеко отсюда, гдѣ еще есть ворота сводомъ и лѣстница, и желѣзная рѣшетка.

Пока я пристально разсматривала лицо ея и убѣждала ее продолжать говорить, я замѣтила также, что мистеръ Боккетъ выслушалъ разсказъ ея съ такимъ взглядомъ, который невольно встревожилъ меня.

-- О, Боже мой, Боже мой,-- кричала дѣвушка, крѣпко сжимая руками свои распущенные волосы:-- что я буду дѣлать, что я буду дѣлать! Она толковала о кладбищѣ, гдѣ похороненъ тотъ человѣкъ, что принялъ еще соннаго зелья, о которомъ вы говорили, придя домой, мистеръ Снагзби, котораго я еще такъ боялась, мистриссъ Снагзби. О, я и теперь еще боюсь его. Держите меня.

-- Тебѣ теперь гораздо лучше,-- замѣтила я.-- Пожалуйста, продолжай.

-- Да, я буду говорить, я буду говорить. Но не сердитесь на меня, милая леди, что я такъ больна и не могу справиться съ мыслями.

Сердиться на все, бѣдняжку!

-- Да, сейчасъ, сейчасъ скажу! Она спросила, могу ли я показать ей, куда идти, я отвѣчала: "да", и разсказала ей; она посмотрѣла на меня такими глазами, какъ будто была совсѣмъ слѣпа и готовилась упасть навзничь. Тутъ она вынула письмо, показала мнѣ его и сказала, что если бы она подала его на почту, то его удержали бы, забыли бы про него и не отправили бы, потому просила меня, не возьмусь ли я отослать его, съ тѣмъ, что посланному будетъ заплачено по доставленіи? А сказала: "хорошо, если отъ этого не будетъ бѣды"; она увѣрила, бѣды нѣтъ никакой. Я и взяла у нея письмо, а она сказала мнѣ, что у нея нечего мнѣ дать; я отвѣчала, что я сама бѣдна, потому мнѣ ничего не нужно. Тутъ она сказала: "Богъ благословитъ тебя!" и ушла.

-- И она пошла?...

-- Да,-- вскричала дѣвушка, предупреждая вопросъ.-- Да! она пошла по той дорогѣ, которую я указала ей. Потомъ я воротилась домой, и мистриссъ Снагзби пришла за мной откуда-то, бросилась на меня, и я очень испугалась.

Мистеръ Вудкортъ осторожно взялъ ее отъ меня. Мистеръ Боккетъ обернулъ меня въ мой бурнусъ, и вслѣдъ за тѣмъ мы были на улицѣ. Мистеръ Вудкортъ оставался въ нерѣшимости, но я сказала: "Не оставляйте меня теперь!" и мистеръ Боккетъ прибавилъ: "Будьте лучше съ нами, вы можете намъ понадобиться; не теряйте времени".

Я сохранила самыя смутныя воспоминанія объ этой дорогѣ. Я помню, что это происходило ни днемъ, ни ночью, что утро уже занималось, но что фонари по улицамъ еще не были погашены, что мокрый снѣгъ все еще падалъ и что всѣ тротуары были имъ покрыты на значительную глубину. Я помню, какъ люди, дрожащіе отъ холода, проходили по улицамъ. Я помню мокрыя крыши домовъ, засорившіяся и переполнившіяся водосточныя трубы и канавы, груды почернѣвшаго льда и снѣга, по которымъ мы проходили, и, чрезвычайно узкіе дворы, по которымъ намъ случалось странствовать. Въ то же самое время казалось мнѣ, я помню, что бѣдная дѣвушка все еще разсказываетъ свою исторію довольно внятнымъ голосомъ и со всѣми подробностями, что я еще чувствую, какъ она опирается на мою руку, что покрытые пятнами фасады домовъ принимаютъ человѣческій образъ и смотрятъ на меня, что большіе водяные шлюзы открываются и закрываются, то будто въ моей головѣ, то точно въ воздухѣ, что вообще невещественные предметы болѣе близки къ дѣйствительности, чѣмъ вещественные.

Наконецъ мы остановились у темнаго, грязнаго коридора, гдѣ одна лишь лампа горѣла надъ желѣзными воротами и гдѣ утренній свѣтъ еще слабо боролся съ сумракомъ. Ворота были заперты. Позади ихъ находилось кладбище -- ужасное мѣсто, на которомъ ночь исчезала очень медленно, но гдѣ я могла разсмотрѣть груды забытыхъ могилъ и надгробныхъ памятниковъ, окруженныхъ грязными домами, въ окнахъ которыхъ свѣтились тусклые огни и на стѣнахъ которыхъ толстые слои сырости выбивались наружу, какъ заразительные наросты. На порогѣ воротъ, въ страшной грязи, покрывавшей все это мѣсто, откуда во всѣ стороны струились потоки перегнившей воды, я увидала, испустивъ крикъ сожалѣнія и ужаса, лежащую женщину -- Дженни, мать умершаго ребенка.

Я побѣжала впередъ, но меня остановили, и мистеръ Вудкортъ сталъ убѣждать меня съ весьма важнымъ видомъ, даже со слезами на глазахъ, прежде, чѣмъ я пойду къ этой женщинѣ, выслушать то, что скажетъ мистеръ Боккетъ. Я, кажется, послушалась. Я исполнила то, чего отъ меня требовали, сколько могу припомнить.

-- Миссъ Соммерсонъ, вы поймете меня, если подумаете съ минуту. Онѣ перемѣнили платья въ хижинѣ.

Онѣ перемѣнили платья въ хижинѣ. Я могла бы повторить эти слова въ умѣ, и я вполнѣ понимала, что они значатъ сами по себѣ; но въ ту минуту я не придавала этимъ словамъ значенія.

-- Одна изъ нихъ воротилась,-- сказалъ мистеръ Боккетъ:-- а одна отправилась далѣе. И та, которая отправилась, прошла только извѣстное, условное разстояніе, чтобы отклонить отъ себя подозрѣніе, потомъ воротилась и пошла домой. Подумайте хорошенько!

Я могла бы повторить и эти слова, но я не сознавала вовсе, какой смыслъ должно было придавать имъ. Я видѣла передъ собою на ступенькѣ мать извѣстнаго мнѣ умершаго ребенка. Она лежала тутъ, обогнувъ рукою одну изъ стоекъ желѣзной рѣшетки и какъ будто старалась обнять ее. Тутъ лежала женщина, которая такъ недавно говорила съ моею матерью. Тутъ лежало несчастное, беззащитное, лишенное чувствъ, существо. Женщина, которая принесла письмо моей матери, которая одна могла указать, гдѣ теперь мать моя,-- женщина, которая должна была служитъ намъ руководительницей къ отысканію и спасенію моей матери и которую мы такъ долго преслѣдовали,-- женщина, приведенная въ это положеніе какими-то обстоятельствами, соединенными съ участью моей матери, а между тѣмъ я не могла подойти къ ней, я того и ожидала, что мы не успѣемъ воспользоваться указаніями и что наши труды будутъ безполезны. Она лежитъ тамъ, а меня останавливаютъ. Я видѣла, но не понимала торжественнаго, соединеннаго съ состраданіемъ, выраженія лица мистера Вудкорта. Я видѣла, но не поняла, для чего онъ взялъ своего спутника за плечо и отодвинулъ его назадъ. Я видѣла, какъ онъ стоялъ безъ шляпы, несмотря на суровость погоды, стоялъ въ почтительномъ ожиданіи чего-то.

Я услыхала затѣмъ, что они говорили между собою:

-- Нужно ей подойти?

-- Пусть она подойдетъ. Пусть ея руки прежде дотронутся до нея. Она имѣетъ на это болѣе правъ, чѣмъ мы.

Я подошла къ воротамъ и наклонилась. Я приподняла тяжелую голову, отбросила въ сторону длинные влажные волосы и повернула къ себѣ лицо. И, о Боже! Это была моя мать, охладѣвшая и бездыханная.

LX. Перспектива.

Я приступаю къ другимъ отдѣламъ моего повѣствованія. Отъ доброты и искренности, которыя я видѣла во всѣхъ окружающихъ, меня, я чувствовала такое утѣшеніе, о которомъ не могу подумать безъ сердечной отрады. Я уже столько говорила о себѣ, и мнѣ остается передать еще столь многое, что я не буду останавливаться на описаніи моей горести. Я была больна, но болѣзнь эта недолго продолжалась; я не упомянула бы вовсе объ этой болѣзни, если бы могла совершенно забыть участіе, которое мнѣ оказывали при этомъ случаѣ въ домѣ моего опекуна.

Я приступаю, такимъ образомъ, къ другимъ отдѣламъ моего повѣствованія.

Во все продолженіе моей болѣзни мы были въ Лондонѣ, куда, по приглашенію моего опекуна, пріѣхала и мистриссъ Вудкортъ, чтобы погостить у насъ. Когда опекунъ мой нашелъ, что я довольно укрѣпилась и оправилась для того, чтобы по-прежнему нести съ нимъ бесѣду, хотя я могла бы приступить къ этому скорѣе, если бы онъ захотѣлъ повѣрить мнѣ, я принялась за свою работу и придвинула свой стулъ къ его креслу. Онъ самъ назначилъ время моему выходу и на первый разъ мы были одни.

-- Тетенька Тротъ,-- сказалъ онъ, привѣтствуя меня поцѣлуемъ:-- Ворчальная опятъ повеселѣетъ съ твоимъ приходомъ, моя милая. У меня есть маленькое предположеніе, которое я намѣренъ развить, маленькая хозяюшка. Я намѣренъ остаться здѣсь, можетъ быть, мѣсяцевъ на шесть, можетъ быть, на болѣе продолжительное время, какъ случится. Однимъ словомъ, я хочу переселиться сюда на нѣкоторый срокъ.

-- И слѣдовально оставить Холодный Домъ?-- спросила я.

-- Э, моя милая! Холодный Домъ долженъ же привыкать самъ о себѣ заботиться,-- отвѣчалъ онъ.

Мнѣ показалось, что выраженіе, съ которымъ онъ произнесъ эти слова, отзывалось грустью; но взглянувъ на него, я увидѣла, что лицо его озаряется самою чистосердечною улыбкою.

-- Холодный Домъ,-- повторилъ онъ, и голосъ его, какъ показалось мнѣ, не отзывался уже уныніемъ,-- долженъ пріучаться думать своею головою. Отъ Ады до насъ теперь довольно большое разстояніе, моя милая, а между тѣмъ твое присутствіе дли Ады необходимо.

-- Это совершенно похоже на васъ, опекунъ,-- сказала я,-- вы составляете этотъ планъ съ тѣмъ, чтобы сдѣлать намъ обѣимъ пріятную неожиданность.

-- Я не такъ безкорыстенъ, моя милая, какъ ты стараешься меня представить, потому что если бы ты была въ постоянныхъ разъѣздахъ, ты рѣдко могла бы проводить со мною время. А между тѣмъ я желаю какъ можно чаще видаться съ Адою, какъ можно больше слышать о ней при этой печальной разладицѣ съ Рикомъ. Я желалъ бы имѣть извѣстіе не о ней лишь, но и о немъ, бѣдняжкѣ!

-- Видѣли вы сегодня мистера Вудкорта, опекунъ?

-- Я вижу мистера Вудкорта всякое утро, бабушка Дорденъ.

-- Онъ продолжаетъ говорить о Ричардѣ то же самое?

-- Все одно и то же. Онъ не признаетъ въ немъ прямого тѣлеснаго недуга, онъ думаетъ даже, что въ немъ нѣтъ никакой болѣзни. За всѣмъ тѣмъ онъ недоволенъ имъ; да и кто могъ бы быть довольнымъ?

Моя милочка пріѣзжала къ намъ послѣднее время всякій день, иногда даже по два раза въ день. Но мы предвидѣли, что это продолжится только до тѣхъ поръ, пока я совершенно оправлюсь. Мы очень хорошо знали, что ея нѣжное сердце было также полно любви и привязанности къ ея кузену Джону, какъ и прежде; мы никакъ не думали, чтобы и Ричардъ отклонялъ ее отъ посѣщеній нашего дома; но мы понимали въ то же время, что она считала въ отношеніи къ нему своимъ долгомъ быть умѣреннѣе на визиты къ намъ. Проницательность моего опекуна скоро замѣтила это, и онъ всегда старался высказать ей, что, по его мнѣнію, она была права.

-- Милый, несчастный, обманутый Ричардъ,-- сказала я.-- Когда онъ опомнится отъ своего заблужденія?

-- Онъ вовсе не на той дорогѣ, моя милая, чтобы одуматься,-- отвѣчалъ мой опекунъ.-- Чѣмъ болѣе онъ страдаетъ, тѣмъ болѣе вооружается противъ меня, потому что онъ сдѣлалъ меня главнымъ олицетвореніемъ своего несчастнаго дѣла и главнымъ виновникомъ своихъ страданій.

Я не могла удержаться, чтобы не прибавить: "какъ это безразсудно!"

-- Ахъ, тетенька Тротъ,-- отвѣчалъ мои опекунъ.-- Да что же, наконецъ, можно найти разумнаго во всемъ-то дѣлѣ Джорндись и Джорндисъ! Безразсудство и несправедливость на верхушкѣ, безразсудство и несправедливость въ сердцѣ и груди его, безразсудство и несправедливость съ начала до конца, если только у него будетъ когда-нибудь конецъ. Какъ же ты хочешь, чтобы бѣдный Рикъ, который возится съ этимъ дѣломъ, почерпнулъ изъ него правила благоразумія? Это также невозможно, какъ собирать виноградъ съ терновника или фиги съ репейника, какъ говаривали въ старину.

Про кротость и участіе къ Ричарду, которыя выразились всегда такъ ясно, когда онъ говоритъ о немъ, до того тронули меня, что послѣ этого я почти не заговаривала съ нимъ объ этомъ предметѣ.

-- Я воображаю себѣ, какъ лордъ-канцлеръ, вице-канцлеры и весь Верховный Судъ -- эта батарея съ пушками большого калибра -- удивятся безразсудству и несправедливости въ одномъ изъ своихъ опекаемыхъ,-- продолжалъ мой опекунъ.-- Когда эти ученые мужи начнутъ разводить махровыя розы въ пудренныхъ кудряхъ своихъ париковъ, я тоже начну удивляться.

Онъ прервалъ себя тѣмъ, что сталъ смотрѣть въ окно, наблюдая, откуда дуетъ вѣтеръ, и оперся въ это время на свинку моего стула.

-- Хорошо, хорошо, маленькая хозяюшка! Надо идти тою же дорогою, моя милая. Мы должны предоставить эту подводную скалу времени, случаю и благопріятнѣйшимъ обстоятельствамъ. Мы не должны допускать Аду разбиться объ этотъ камень. Ни онъ, ни она не пріобрѣтутъ ни малѣйшаго преимущества отъ разлуки и разлада съ другомъ. Потому я въ особенности просилъ Вудкорта и теперь также прошу тебя, моя милая, не возбуждать этихъ вопросовъ съ Ричардомъ. Оставь его въ покоѣ. Черезъ недѣлю, черезъ мѣсяцъ, черезъ годъ, рано или поздно, а онъ увидитъ меня болѣе ясными глазами. Я могу вѣдь подождать

Я призналась, что разсуждала уже съ нимъ объ этомъ предметѣ и что мистеръ Вудкортъ также говорилъ уже съ нимъ.

-- Онъ упоминалъ мнѣ объ этомъ,-- отвѣчалъ мой опекунъ.-- Онъ очень добръ. Онъ представлялъ свои возраженія и доводы, бабушка Дордень, свои, и слѣдовательно теперь уже нечего распространяться о томъ же самомъ. Теперь обратимся къ мистриссъ Вудкортъ. Какъ она нравится тебѣ, моя милая?

Я отвѣчала на этотъ вопросъ, который показался мнѣ чрезвычайно неожиданнымъ, что я полюбила ее и нахожу, что теперь она пріятнѣе, чѣмъ была прежде.

-- Я то же думаю,-- замѣтилъ мои опекунъ. Поменьше фразъ о родословныхъ? Не такъ много о Морганъ-апѣ? Такъ что ли его имя?

Я именно была того же мнѣнія, хотя Морганъ-апъ былъ очень безвреднымъ и спокойнымъ лицомъ даже и тогда, когда о немъ разсуждалось гораздо больше.

-- Впрочемъ, говоря вообще, онъ кажется гораздо привлекательное и болѣе въ своей тарелкѣ, пока не покидаетъ своихъ родныхъ горъ, сказалъ мой опекунъ.-- Я согласенъ съ тобой. Итакъ, маленькая хозяюшка, хорошо я сдѣлаю, если удержу здѣсь на время мистриссъ Вудкортъ?

Да. Впрочемъ...

Опекунъ мой посмотрѣлъ на меня, выжидая, что я намѣрена еще сказать.

Мнѣ нечего было сказать. По крайней мѣрѣ въ эту минуту мнѣ ничего не приходило въ голову. Во мнѣ оставалось какое-то неопредѣленное впечатлѣніе, что лучше бы было, если бы у насъ была какая-нибудь другая гостья, но я не могла объяснить это даже самой себѣ. А если не могла объяснить себѣ, то тѣмъ менѣе кому-нибудь другому.

-- Видишь-ли,-- сказалъ мой опекунъ.-- Нашъ околодокъ лежитъ какъ разъ на пути Вудкорту, и онъ можетъ пріѣзжать сюда для свиданія съ нею такъ часто, какъ ему вздумается, что, конечно, пріятно имъ обоимъ. Она же очень коротка съ нами и искренно любитъ тебя. Да. Это несомнѣнно.

Мнѣ нечего было сказать противъ этого. Я не могла бы придумать лучшаго распоряженія; но въ то же время я не могла быть покойною. Эсѳирь, Эсѳирь, почему же нѣтъ? Эсѳирь, подумай хорошенько!

-- Это очень хорошій планъ, въ самомъ дѣлѣ, милый опекунъ, и лучше нельзя ничего придумать.

-- Рѣшительно, маленькая хозяюшка.

-- Рѣшительно. Я подумала съ минуту, считая долгомъ убѣдиться въ своихъ ощущеніяхъ, и осталась въ полной увѣренности что это такъ.

-- Хорошо,-- сказалъ мой опекунъ.-- Быть по сему. Рѣшено единогласно.

-- Рѣшено единогласно,-- повторила я, принимаясь за работу.

Это было покрывало для его книжнаго столика, которое я теперь приготовлялась оканчивать. Оно было впялено еще до моего печальнаго ночного путешествія и съ тѣхъ поръ я не принималась за него. Теперь я показала опекуну мое рукодѣліе, онъ очень хвалилъ его. Когда я объяснила ему узоръ и расположеніе рисунка, также эффектъ, котораго надо было ожидать отъ соединенія тѣхъ и другихъ цвѣтовъ, мнѣ казалось, что я желаю возвратиться къ прежнему предмету разговора.

-- Вы говорили, милый опекунъ, когда мы разсуждали о мистерѣ Вудкортѣ, прежде, чѣмъ Ада оставила насъ,-- вы говорили, что онъ намѣренъ взять въ видѣ испытанія какое-то порученіе за границей, которое потребуетъ продолжительнаго пребыванія его тамъ. Случалось вамъ наводитъ его на этотъ разговоръ?

-- Да, моя хозяюшка, даже очень часто.

-- Онъ рѣшился на это предпріятіе?

-- Кажется, что нѣтъ.

-- Можетъ быть, у него теперь въ виду какіе-нибудь другіе планы?-- спросила я.

-- Да, можетъ быть, вѣроятно,-- отвѣчалъ мой опекунъ довольно рѣшительнымъ тономъ,-- Уже съ полгода тому назадъ или около этого открылось мѣсто врача при госпиталѣ для бѣднаго сословія гдѣ-то въ Йоркшейрѣ. Мѣстность привлекательная, край вполнѣ пріятный: горные потоки и улицы, городъ и деревня, мельницы и трясины. Мѣсто это какъ будто создано для человѣка его свойствъ. Я считаю его человѣкомъ, котораго надежды и стремленія выходятъ изъ обыкновеннаго уровня -- это, впрочемъ, замѣтно у большей части людей -- но котораго этотъ обыкновенный уровень въ состояніи удовлетворить, если съ нимъ соединена дорога къ полезной дѣятельности и добросовѣстной службѣ -- дорога, не ведущая ни къ какой другой дорогѣ. Я полагаю, что всѣ возвышенныя души честолюбивы; но честолюбіе, которое спокойно довѣряетъ себѣ и обрекаетъ себя идти по такой дорогѣ, не усиливаясь судорожно перепрыгнуть ее, всегда заслуживаетъ съ моей стороны особеннаго одобренія. Таково честолюбіе Вудкорта сколько могу понять.

-- И онъ получитъ это мѣсто?-- спросила я.

-- Не знаю,-- отвѣчалъ мой опекунъ, улыбаясь:-- я не оракулъ и потому не могу сказать утвердительно; но я думаю, что могъ бы получить. Репутація его очень завидная. Во время кораблекрушенія тамъ было много людей изъ этого края. Бываетъ, что и хорошему человѣку все-таки достается когда нибудь лучшая доля. Не думай, чтобы я разумѣлъ значительное содержаніе. Что касается до денегъ, то тутъ должно разсчитывать на бездѣлицу, моя милая; тутъ надо ожидать большой работы и скудной платы. Впрочемъ, не надо покидать надежду, что при благопріятныхъ обстоятельствахъ дѣла его поправятся.

-- Бѣдные люди этого края будутъ имѣть причину благословлять выборъ, если онъ падаетъ на мистера Вудкорта, опекунъ.

-- Ты права, маленькая хозяюшка; я увѣренъ, что они будутъ считать себя счастливыми.

Мы не сказали уже болѣе объ этомъ ни слова, и онъ также ничего не говорилъ о будущей участи Холоднаго Дома.

Я теперь начала навѣщать мою милочку всякій день, въ томъ мрачномъ углу, въ которомъ она жила. Я обыкновенно выбирала для этого утро; но если въ другое время мнѣ выходилъ свободный часъ, я надѣвала чепчикъ и спѣшила къ ней. Они оба такъ радушно принимали меня во всякій часъ дня и такъ становились веселы, когда слышали, что я отворяю дверь и вхожу къ нимъ (будучи у нихъ совершенно какъ дома, я никогда не стучала предварительно), что я вовсе не боялась наскучить или помѣшать имъ своими визитами.

При этихъ посѣщеніяхъ, я часто не заставала Ричарда съ Адой. Его или не было дома, или онъ писалъ, или читалъ бумаги по своему дѣлу, сидя за столомъ, совершенно заваленнымъ дѣловыми документами. Иногда я ходила за нимъ и вызывала его изъ конторы мистера Вольза. Иногда я встрѣчала его гдѣ нибудь по сосѣдству, встрѣчала глядящимъ по сторонамъ и кусающимъ себѣ ногти. Я часто видѣла его блуждающимъ у Линкольнина, близь того мѣста, гдѣ я впервые встрѣтилась съ нимъ. Но какъ онъ теперь перемѣнился, Боже, какъ перемѣнился!

Я очень хорошо знала, что деньги, принесенныя Адою, таяли вмѣстѣ со свѣчами, которыя горѣли по вечерамъ въ конторѣ мистера Вольза. Сумма эта не была значительна и въ началѣ. Онъ, женясь, вошелъ въ долги, и я скopo поняла истинное значеніе любимой фразы мистера Вольза, что онъ налегъ на колесо и заставилъ его вертѣться -- фразы, которую я такъ часто слышала отъ Ричарда. Милочка моя старалась хозяйничать изо всѣхъ силъ и пробовала всячески соблюдать экономію; но я знала, что они съ каждымъ днемъ становятся бѣднѣе и бѣднѣе.

Она сіяла въ этомъ бѣдномъ углу какъ прекрасная звѣзда. Она такъ украшала его, такъ отражала на него свои прелести, что онъ совершенно измѣнился. Будучи блѣднѣе, чѣмъ была она дома, и спокойнѣе, чѣмъ можно бы ожидать отъ ея воспріимчивой натуры, поддающейся надеждамъ, она сохраняла такое ясное личико, что я почти убѣдилась, что изъ любви къ Ричарду она ослѣплялась даже насчетъ его обманчивой карьеры.

Однажды, подъ вліяніемъ этой мысли, я пришла къ нимъ обѣдать. Когда я поворотила къ Сэймондъ-инну, я встрѣтила маленькую миссъ Фляйтъ. Она только что возвращалась отъ питомцевъ Джорндиса, какъ она обыкновенно называла Ричарда и Аду, и находилась еще подъ пріятнымъ впечатлѣніемъ сдѣланнаго визита. Ада уже говорила мнѣ, что она всякій понедѣльникъ являлась къ нимъ въ пять часовъ съ особымъ бѣлымъ бантикомъ на чепцѣ -- бантикомъ, котораго не было видно въ другое время, и съ огромнымъ ридикюлемъ въ рукѣ, наполненнымъ документами.

-- Милая моя!-- начала она.-- Какая счастливая встрѣча! Какъ ваше здоровье? Очень рада васъ видѣть! И вы тоже идете присутствовать при докладѣ къ питомцамъ Джорндиса? Навѣрное! Наша красавица дома, моя милая, и въ восторгѣ будетъ повидаться съ вами.

-- Такъ значитъ Ричардъ еще не возвратился?-- спросила я.-- Я очень рада этому, потому что я боялась, что опоздаю.

-- Нѣтъ, онъ еще не воротился,-- отвѣчала миссъ Фдяйтъ.-- Онъ долго пробылъ въ судѣ. Я оставила его тамъ съ Вользомъ. Вы вѣрно не любите Вольза? Не любите его пожалуйста. Опасный человѣкъ!

-- Я думаю, что вы видитесь теперь съ Ричардомъ чаще, чѣмъ когда нибудь?-- спросила я.

-- Милая моя,-- отвѣчала миссъ Фляйтъ:-- ежедневно и ежечасно. Вы помните, что я вамъ говорила о притягательной силѣ, которою одаренъ канцлерскій столъ? Теперь, представьте себѣ, Ричардъ дѣлается послѣ меня самымъ неутомимымъ истцомъ въ цѣломъ судѣ. Онъ начинаетъ рѣшительно забавлять наше маленькое общество, очень пріятное, хотя и маленькое общество; не такъ ли?

Грустно было слышать это изъ устъ бѣдной сумасшедшей старушки, хотя тутъ не было ничего удивительнаго.

-- Однимъ словомъ, моя дорогая подруга,-- продолжала миссъ Фляйтъ, придвигая свои губы къ моему уху, съ видомъ покровительства и таинственности:-- однимъ словомъ, я должна открыть намъ секретъ. Я сдѣлала его своимъ душеприказчикомъ. Выбрала, назначила и утвердила. Это все есть въ моемъ завѣщаніи. Да-а.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- спросила я.

-- Да-а,-- повторила миссъ Фляйтъ самымъ сладкимъ и вкрадчивымъ тономъ:-- онъ мой душеприказчикъ, администраторъ и претендатель за мои права (это наше канцелярское слово, моя милая). Я разсудила, что если мнѣ придется покончить съ жизнію, то онъ будетъ совершенно способенъ наблюдать за дѣломъ. Онъ и теперь такъ аккуратенъ въ своемъ ходатайствѣ.

Это заставило меня вздохнуть при мысли о Ричардѣ.

-- Я когда-то назначала было,-- сказала миссъ Фляйтъ, отозвавшись на мой вздохъ:-- назначила и совершенно опредѣлила, и уполномочила бѣднаго Гридли. Онъ также былъ очень аккуратенъ, моя милочка. Увѣряю васъ, что онъ былъ образцовый человѣкъ. Но онъ приказалъ долго жить, потому я избрала ему преемника. Только не говорите объ этомъ никому. Все это сказано было вамъ по секрету.

Она осторожно полуоткрыла свой ридикюль и показала мнѣ внутри его сложенный свертокъ бумаги, говоря, что это и есть документы, относящіеся къ назначенію администратора и душеприказчика.

-- Еще секретъ, моя милая. Я сдѣлала новое пріобрѣтеніе для своей коллекціи птичекъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ, миссъ Фляйтъ?-- спросилъ я, зная, съ какимъ удовольствіемъ она принимала всякое выраженіе участія къ ея интересамъ.

Она нѣсколько разъ кивнула головою, и лицо ея сдѣлалось унылымъ и мрачнымъ.

-- Еще двѣ птички. Я называю ихъ питомицами Джорндиса. Онѣ посажены въ клѣтки но примѣру другихъ. Онѣ сидятъ вмѣстѣ съ Надеждою, Радостью, Юностью, Миромъ, Спокойствіемъ, Жизнью, Прахомъ, Пепломъ, Пустотою, Нуждою, Раззореніемъ, Безумствомъ, Смертью, Коварствомъ, Глупостью, Болтовнею. Париками, Лохмотьями, Овчиной, Грабежомъ, Предыдущимъ, Нарѣчіемъ, Окорокомъ и Шпинатомъ!

Бѣдняжка поцѣловала меня съ такимъ тревожнымъ видомъ, какого я никогда не замѣчала въ ней, и пошла прочь. Ея манера торопливо произносить имена своихъ птицъ, какъ будто она боялась слышать ихъ даже изъ своихъ собственныхъ усть, непріятно удивила меня.

Для меня не было особенно отрадною неожиданностью, и я могла бы обойтись безъ этого сюрприза, что Ричардъ (который пришелъ минуту или двѣ спустя послѣ меня) привелъ мистера Вольза къ себѣ обѣдать; хотя обѣдъ былъ очень полный, Ада и Ричардъ выходили изъ комнаты на нѣсколько минуть, распоряжаясь приготовленіемъ нѣкоторыхъ блюдъ, которыя должны были появиться на столѣ. Мистеръ Вользъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы вступить со мною въ разговоръ, который онъ велъ вполголоса. Онъ подошелъ къ окну, у котораго я сидѣла, и началъ говорить о Сеймондъ-Иннѣ.

-- Скучное мѣсто, миссъ Соммерсонъ, для человѣка, который не ведетъ оффиціальной жизни,-- сказалъ мистеръ Вользъ, протирая стекла очковъ черною перчаткою, чтобы яснѣе видѣть меня.

-- Да, здѣсь не на что и посмотрѣть,-- сказала я.

-- И нечего послушать, миссъ,-- отвѣчалъ мистеръ Вользъ.-- Кое-когда приходитъ музыка, но мы, законники, не музыкальный народъ и отклоняемъ ее большею частью. Я надѣюсь, что мистеръ Джорндисъ въ такомъ вожделѣнномъ здоровьѣ, какого только могутъ желать ему его друзья?

Я поблагодарила мастера Вольза и сказала, что онъ здоровъ.

-- Я самъ не имѣю удовольствія быть принятымъ въ число его друзей,-- сказалъ мистеръ Вользъ:-- и я очень хорошо понимаю, что джентльмены нашего сословія иногда пользуются не совсѣмъ благопріятною репутаціею въ обществѣ, къ которому принадлежитъ онъ. Впрочемъ, у насъ постоянная привычка, пріятно то или непріятно другимъ, нашъ господствующій предразсудокъ (а мы всѣ жертвы предразсудка) вести дѣла откровенно, начисто, на распашку. Какъ вы нашли мистера Карстона, миссъ Соммерсонъ?

-- Онъ смотритъ очень хорошо. Онъ чрезвычайно озабоченъ и встревоженъ.

-- Именно,-- сказалъ мистеръ Воль;

Онъ стоялъ позади меня, при чемъ его черная фигура едва не доставала до потолка этихъ низкихъ комнатъ; онъ ощупывалъ неровности своего лица какъ какіе нибудь орнаменты и говорилъ такъ скрытно, такъ замкнуто, какъ будто въ немъ вовсе не было человѣческой страсти, человѣческаго чувства.

-- Мистеръ Вудкортъ кажется очень попечителенъ въ отношеніи къ мистеру Карстону?-- спросилъ онъ.

-- Мистеръ Вудкортъ самый безкорыстный изъ его друзей,-- отвѣчала я.

-- Но я разумѣю попечительность по долгу, попечительность врачебную.

-- Это не приноситъ много пользы такому несчастному характеру,-- сказала я.

-- Именно,-- замѣтилъ мистеръ Вользъ.

Онъ казался въ эту минуту такимъ мѣшковатымъ, неподвижнымъ, мрачнымъ, такимъ безкровнымъ, бездушнымъ существомъ, что я живо представила себѣ, какъ Ричардъ таялъ, уничтожался подъ вліяніемъ взоровъ такого руководителя, и я находила въ немъ всѣ свойства вампира.

-- Миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мистеръ Вользъ, медленно потирая руки, обтянутыя перчатками, какъ будто для его огрубѣвшаго чувства осязанія было все равно, покрыты ли руки лайкою или нѣтъ:-- женитьба мистера Карстона была вовсе неблагоразумна.

Я просила, чтобы онъ избавилъ меня отъ необходимости разсуждать объ этомъ.

-- Они дали другъ другу слово, когда оба были еще очень молоды,-- сказала я ему, нѣсколько разгорячившись:-- и когда будущность представлялась имъ болѣе привлекательною и ясною, когда Рячардъ не поддался еще тому несчастному вліянію, которое совершенно омрачило его жизнь.

-- Именно,-- снова замѣтилъ мистеръ Вользъ.-- Итакъ, привыкнувъ вести дѣла на-чисто, я, съ вашего позволенія, миссъ Соммерсомъ, скажу вамъ, что я разумѣю этотъ бракъ неоснованнымъ ни на какомъ разсчетѣ. Я обязанъ имѣть по этому предмету самостоятельное мнѣніе, не только въ отношеніи къ родственникамъ мистера Карстона, въ глазахъ которыхъ я, конечно, не желалъ бы казаться виноватымъ, но и въ интересахъ собственной репутаціи, слишкомъ дорогой для меня, какъ для должностного человѣка, старающагося снискать общее уваженіе, дорогой для моихъ трехъ дочерей-дѣвушекъ, которымъ я пытаюсь, по мѣрѣ силъ, доставить хотя малую независимость, дорогой, прибавлю въ заключеніе, для моего престарѣлаго отца, котораго я считаю долгомъ поддерживать.

-- Этотъ бракъ получилъ бы совершенно другой характеръ, онъ казалси бы гораздо болѣе счастливымъ и удачнымъ бракомъ,-- замѣтила я:-- если бы Ричардъ рѣшился развязаться съ тѣмъ опаснымъ направленіемъ, по которому вы идете вмѣстѣ съ нимъ.

Мистеръ Вользъ, съ беззвучнымъ кашлемъ, или, скорѣе, вздохомъ, направленнымъ внутрь одной изъ черныхъ перчатокъ, наклонилъ голову, какъ будто онъ не хотѣлъ спорить даже и съ эти.мь замѣчаніемъ.

-- Миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ онъ:-- это очень можетъ быть; я съ охотою допускаю, что молодая леди, которая приняла имя мистера Карстопа такимъ неблагоразумнымъ образомъ... вы вѣрно не посѣтуете на меня, что я снова выражаюсь такимъ образомъ, сознавая свою обязанность въ отношеніи родственниковъ мистера Карстова... что эта молодая леди очень миленькая леди. Дѣла постоянно мѣшали мнѣ вступать въ общество иначе какъ по оффиціальнымъ отношеніямъ; но во всякомъ случаѣ я считаю себя вправѣ замѣтить, что она крайне миленькая леди. Что касается собственно красоты, я не берусь судить объ этомъ, ибо я никогда не обращалъ на сей предметъ большого вниманія съ самаго дѣтства; но смѣю замѣтить, что и съ этой точки зрѣнія молодая леди представляется равномѣрно привлекательною. Она пользуется подобною репутаціею, какъ мнѣ случалось слышать, между клерками Суда, а ихъ мнѣнію я вѣрю въ этомъ случаѣ болѣе, нежели своему собственному. Въ отношеніи же интересовъ, которые преслѣдуетъ мистеръ Карстонъ...

-- О, вы хотите говорить о его интересахъ, мистеръ Вользъ!

-- Извините меня,-- отвѣчаетъ мистеръ Вользъ, продолжая все тѣмъ же замкнутымъ и безстрастнымъ тономъ.-- Мистеръ Карстонъ ожидаетъ нѣкоторыхъ выгодъ отъ завѣщанія, оспариваемаго исковымъ порядкомъ. Это выраженіе, которое мы обыкновенно употребляемъ. Въ отношеніи преслѣдованія мистеромъ Карстономъ своихъ интересовъ, я упомянулъ вамъ, миссъ Соммерсонъ, въ первый разъ, когда имѣлъ удовольствіе васъ видѣть, упомянулъ по свойственной мнѣ наклонности вести дѣла открыто; я именно употребилъ эти самыя слова, потому что впослѣдствіи я даже отмѣтилъ ихъ въ своемъ дневникѣ, съ которымъ можно справиться во всякое время... я упомянулъ вамъ, что мистеръ Карстонъ принялъ за правило наблюдать за своими интересами, и что когда кто либо изъ моихъ кліентовъ руководствуется какимъ нибудь правиломъ, котораго по существу нельзя назвать безнравственнымъ (то есть незаконнымъ), то я считаю своею связанностью приводить это правило въ исполненіе. И я приводилъ его въ исполненіе, я и теперь привожу его въ исполненіе. Но я не намѣренъ ни въ какомъ случаѣ смягчать обстоятельства дѣла даже предъ родственниками мистера Карстона. Точно такъ же, какъ я былъ откровененъ съ мистеромъ Джорндисомь, я буду открытъ съ вами. Я смотрю на это, какъ на свою оффиціальную обязанность, хотя бы никто не возлагалъ на меня подобной обязанности. Я скажу начисто, какъ это ни будетъ непріятно, что дѣламъ мистера Карстона дано очень дурное направленіе, что, по мнѣнію моему, самъ мистеръ Карстонъ идетъ по совершенно ложному пути, и что бракъ ихъ я считаю очень неблагоразумнымъ и неудачнымъ... Здѣсь ли я, сэръ? Да, очень вамъ благодаренъ; я здѣсь, мистеръ Карстонъ, я веду очень пріятный разговоръ съ миссъ Соммерсонъ, за что также долженъ особенно благодарить васъ, сэръ.

Онъ произнесъ это въ отвѣтъ Ричарду, который заговорилъ съ нимъ, входя въ комнату. Въ это время я слишкомъ хорошо поняла затѣйливыя уловки мистера Вольза, съ цѣлью защитить себя и свою репутацію, слишкомъ хорошо поняла, чтобы не убѣдиться, что наши опасенія насчетъ судьбы его кліента были совершенно основательны.

Мы сѣли за столъ, и я съ полнымъ удобствомъ могла наблюдать за Ричардомъ. Мнѣ не мѣшаль въ этомъ случаѣ и мистеръ Вользъ (который снялъ передъ тѣмъ свои перчатки), хотя онъ сидѣлъ противъ меня за маленькимъ столомъ; потому что едва ли во все продолженіе обѣда, смотря, повидимому, во всѣ стороны, онъ хоть разъ спустилъ глаза съ хозяина дома. Я нашла Ричарда исхудалымъ и болѣзненнымъ на видъ; онъ одѣтъ былъ очень небрежно, казался разсѣяннымъ, принужденнымъ и отъ времени до времени погружался въ мрачное раздумье. Глаза его, столь ясные и оживленные прежде, потускли и приняли тревожный характеръ, который ихъ совершенно измѣнилъ. Я боюсь употребить это выраженіе, но онъ показался мнѣ значительно постарѣвшимъ. Молодость испытываетъ разрушеніе, которое отличается отъ естественной старости, и такого-то рода разрушенію подверглась молодость Ричарда и его юношеская красота.

Онъ ѣлъ мало и былъ совершенно равнодушенъ къ тому, что ему подавали, казался несравненно болѣе нетерпѣливымъ, чѣмъ бывалъ прежде, и обходился довольно рѣзко даже съ Адою. Я думала сначала, что его прежнее легкомысліе и безпечность совершенно исчезли; но между тѣмъ они проглядывали и теперь, сколько я могла замѣтить, принявъ наблюдательное положеніе. Онъ не пересталъ еще смѣяться; но смѣхъ его походилъ на отголосокъ какого-то радостнаго звука и отзывался грустью и уныніемъ.

Впрочемъ, по свойственному ему радушію, онъ выказывалъ полное удовольствіе, что видитъ меня у себя, и мы словоохотливо говорили о быломъ времени. Все это, повидимому, не занимало мистера Вольза, хотя онъ по временамъ издавалъ какой-то вздохъ, замѣнявшій въ немъ, кажется, улыбку. Онъ всталъ вскорѣ послѣ обѣда и сказалъ, что съ позволенія леди онъ намѣренъ отправиться въ свою контору.

-- Всегда занятъ дѣлами, Вользъ!-- вскричалъ Ричардъ.

-- Да, мистеръ Карстонъ,-- отвѣчалъ тотъ:-- не должно никогда пренебрегать интересомъ кліентовъ, сэръ. Они стоятъ во главѣ всѣхъ помысловъ должностнаго человѣка подобнаго мнѣ, который желаетъ сохранить доброе имя посреди своихъ собратій по сословію и посреди общества въ его обширномъ смыслѣ. Добровольное отреченіе съ моей стороны отъ удовольствія пользоваться такимъ пріятнымъ сообществомъ имѣетъ тѣсную связь съ вашими интересами, мистеръ Карстонъ.

Ричардъ выразилъ совершенную увѣренность въ этомъ и посвѣтилъ Вользу выйти изъ комнаты. По возвращеніи онъ сказалъ намъ, повторивъ нѣсколько разъ, что Вользъ славный человѣкъ, надежный человѣкъ -- человѣкъ, который дѣлаетъ то, что обѣщаетъ, однимъ словомъ, вполнѣ хорошій человѣкъ! Онъ говорилъ это съ такимъ убѣжденіемъ, что мнѣ показалось бы чрезвычайно страннымъ, если бы онъ когда нибудь сталъ сомнѣваться въ Вользѣ.

Затѣмъ Ричардъ легъ на диванъ въ совершенномъ утомленіи, а мы съ Адой стали приводить все въ порядокъ, потому что у нихъ не было людей кромѣ женщины, которая должна была присмотрѣть за всѣмъ. У моей милочки было здѣсь фортепьяно, за которое она теперь сѣла, чтобы пропѣть любимые романсы Ричарда; лампу вынесли въ сосѣднюю комнату, потому что Ричардъ жаловался, что ему трудно смотрѣть на свѣтъ.

Я сидѣла между ними возлѣ моей милой подруги и съ грустнымъ смущеніемъ прислушивалась къ ея пріятному голосу. Я думаю, что Ричардъ испытывалъ то же самое, и что потому онъ велѣлъ вынести изъ комнаты огонь. Она продолжала пѣть, вставая по временамъ, чтобы наклониться къ нему и сказать съ нимъ нѣсколько словъ, когда мистеръ Вудкоргъ вошелъ въ комнату. Онъ сѣлъ возлѣ Ричарда и полушутливо, полусерьезно, съ совершенною непринужденностью и откровенностью сталъ говорить о себѣ и о томъ, какъ онъ провелъ день. Теперь онъ предложилъ сдѣлать съ нимъ маленькую прогулку на одинъ изъ мостовъ, такъ какъ въ то время была ясная л5иная ночь; и они отправились.

Они оставили мою милочку за форгспьяно, а меня возлѣ нея. Когда они вышли изъ комнаты, я обняла рукою ея талію. Она положила свою лѣвую руку въ мою руку (я сидѣла съ этой стороны), но правую оставила на клавишахъ, проходя по нимъ отъ времени до времени, но не издавая, впрочемъ, никакой ноты.

-- Милая Эсѳирь,-- сказала она, прерывая молчаніе:-- Ричардъ никогда не бываетъ такъ въ духѣ и мнѣ никогда не бываетъ съ нимъ такъ пріятно, какъ въ обществѣ Аллана Вудкорта. Мы должны благодарить тебя за это.

Я возразила моей подругѣ, что едва ли справедливо приписывать это исключительно мнѣ, потому что мистеръ Вудкорть появился сначала въ домѣ ея двоюроднаго брата Джона и познакомился тамъ со всѣми нами въ одно время, что онъ всегда любилъ Ричарда, а Ричардъ всегда былъ расположенъ къ нему, и такъ далѣе.

-- Все это такъ,-- сказала Ада:-- однако мы обязаны тебѣ чѣмъ, что онъ сдѣлался для насъ такимъ искреннимъ другомъ.

Я сочла за лучшее не прерывать мою милочку и не начинать еще говорить объ этомъ предметѣ. Я выразила ей свою мысль. Я высказала ее слегка, потому что почувствовала, что Ада трепещетъ.

-- Эсѳирь, моя душа, мнѣ нужно учиться быть хорошею женою, нужно стараться быть очень, очень хорошею женою. Ты будешь учить меня.

-- Я учить!

Я не сказала ничего болѣе; я замѣтила, что рука ея тревожно пробѣгаетъ по клавишамъ, и я поняла, что не мнѣ нужно было говорить въ эту минуту; я поняла, что подруга моя намѣрена что-то передать мнѣ.

-- Когда я вышла замужъ за Ричарда, я не была равнодушна къ тому, что ожидало его въ будущемъ. Я долгое время была совершенно счастлива съ тобою, я не знала тогда тревогъ и безпокойства, пользуясь твоимъ вниманіемъ и привязанностью; но я понимала опасность, къ которой онъ стремился, милая Эсѳирь.

-- Знаю, знаю, моя милая.

-- Когда мы были обвѣнчаны, я возымѣла маленькую надежду, что мнѣ удастся разувѣрить его въ его заблужденіи, что онъ будетъ смотрѣть на свои поступки съ другой точки зрѣнія, сдѣлавшись мужемъ, и не станетъ безразсудно стремиться къ недостижимой цѣли, какъ онъ дѣлаетъ теперь, желая упрочить мое благосостояніе. Но если бы даже у меня и не было этой надежды, я все равно вышла бы за него, непремѣино бы вышла, милая Эсѳирь.

Въ минутной твердости рука ея, которая не оставалась совершенно покойною,-- твердости, навѣянной послѣдними словами ея и исчезнувшей вмѣстѣ съ ними, я видѣла достаточное убѣжденіе въ выраженныхъ ею мысляхъ.

-- Не думай, моя милая Эсѳирь, чтобы я не замѣчала того, что ты замѣчаешь, чтобы я не боялась того, чего ты опасаешься. Никто не въ состояніи понять его лучше меня. Глубочайшая мудрость, когда либо жившая на этомъ свѣтѣ, едва ли могла бы знать Ричарда лучше, чѣмъ знаетъ его любовь моя.

Она говорила скромно и тихо, и ея дрожащая рука выражала много тревоги и волненія, переходя взадъ и впередъ по беззвучнымъ клавишамъ. Моя милая, милая подруга!

-- Я вижу его въ самыя тяжкія для него минуты ежедневно. Я слѣжу за нимъ во время его сна. Я знаю всякую перемѣну, которая происходитъ у него на лицѣ. Но когда я вышла за него, я твердо рѣшилась, Эсѳирь, если небо поможетъ мнѣ, никогда не показывать, что я огорчаюсь его поступками, чтобы не сдѣлать его такимъ образомъ вдвое болѣе несчастливымъ. Я стараюсь, когда онъ возвращается домой, чтобы на лицѣ моемъ не было слѣдовъ безпокойства. Я стараюсь, когда онъ смотрятъ на меня, казаться ему такою, какою онъ желалъ бы меня видѣть. Я вышла за него, чтобы поступать такимъ образомъ, и это меня поддерживаетъ.

Я чувствовала, что она дрожитъ болѣе прежняго. Я ожидала, что она намѣрена сказать далѣе, и теперь я начинала предугадывать это.

-- Меня поддерживаетъ еще одно обстоятельство, Эсѳирь.

Она остановилась на минуту. Она умолкла, но рука ея не переставала трепетать.

-- Я смотрю часто впередъ и не понимаю хорошенько, откуда приходитъ ко мнѣ душевная твердость. Когда Ричардъ обращаетъ на меня въ подобную минуту свой взоръ, въ груди моей, можетъ быть, бьется что-то такое, что говоритъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ, и что было бы въ состояніи лучше, чѣмъ я сама, показать Ричарду его истинное положеніе и привязать его къ жизни.

Рука ея теперь остановилась. Она прижала меня къ груди своей, и я также крѣпко ее обняла въ эту минуту.

-- Итакъ, я смотрю впередъ, милая Эсѳирь, смотрю на свое будущее; смотрю подолгу, далеко забѣгаю тревожною мыслью и вижу, какъ послѣ длиннаго ряда годовъ, когда уже я состарѣюсь или, можетъ быть, умру, прелестная собою женщина, дочь его, въ счастливомъ супружествѣ, будетъ составлять его гордость и благословлять его. Или что статный, отважный мужчина, столь же красивый собою, какъ онъ самъ былъ прежде, столь же какъ онъ полный надеждъ, но болѣе его счастливый, станетъ прохаживаться съ нимъ на вешнемъ солнцѣ, съ уваженіемъ глядя на его сѣдины и говоря самому себѣ: "Благодарю тебя, Боже, что это мой отецъ! Благодарю тебя, что, потерпѣвъ отъ гибельнаго для него наслѣдства, онъ снова возстановленъ мнѣ!"

О, моя душечка, чье сердце такъ крѣпко билось, прижавшись къ груди моей!

-- Эти надежды поддерживаютъ меня, милая Эсѳирь, и я знаю, что онѣ не перестанутъ меня поддерживать. Иногда, впрочемъ, и онѣ оставляютъ меня передъ тревогою, которая овладѣваетъ мною, когда я смотрю на Ричарда.

Я старалась успокоить мою милочку и спросила ее, что это значитъ? Рыдая и съ трудомъ заглушая вздохи, она произнесла тогда:

-- Я боюсь, что онъ не доживетъ, пока у него родится ребенокъ!

LXI. Открытіе.

Дни, въ которые я посѣщала этотъ ничтожный уголокъ, украшенный присутствіемъ моей милочки, никогда не изгладятся изъ моей памяти. Я никогда не вижу его, никогда не желала бы увидать его снова; я была съ тѣхъ поръ тамъ только разъ; но въ воображеніи моемъ носился надъ этимъ мѣстомъ какой-то грустный ореолъ, который никогда не перестанетъ сіять тамъ.

До сихъ поръ не проходило дня, чтобы я не побывала у нихъ. Я находила тамъ раза два или три мистера Скимполя, игравшаго на фортепьяно и говорившаго по обыкновенію очень безпечно. Теперь, кромѣ моего убѣжденія, что, ходя къ Ричарду, онъ изыскиваетъ способы безъ всякаго, впрочемъ, намѣренія, дѣлать его бѣднѣе и бѣднѣе, я увѣрялась, что въ его беззаботной веселости было что-то слишкомъ несовмѣстное съ глубокимъ характеромъ Ады и ея образомъ жизни. Я ясно видѣла также, что Ада раздѣляетъ мои ощущенія. Вслѣдствіе этого, послѣ довольно долгихъ размышленій, я рѣшилась сдѣлать мистеру Скимполю нарочно визитъ съ тѣмъ, чтобы попробовать объясниться съ нимъ на этотъ счетъ. Моя милочка въ такой мѣрѣ заслуживала полнаго моего участія, что дѣлала меня смѣлою.

Я отправилась однажды утромъ въ Сомерсъ-Тоунъ, въ сопровожденіи Чарли. Когда я приближалась къ цѣли своего путешествія, мнѣ чрезвычайно захотѣлось воротиться назадъ; потому что я понимала, какъ тщетны были бы мои попытки произвести какое-либо впечатлѣніе на мистера Скимполя и какъ несравненно вѣроятнѣе было, что я потерплю совершенное фіаско. Впрочемъ, я подумала, что, пріѣхавъ, нужно было кончить начатое. Я дрожащею рукою постучалась въ дверь мистера Скимполя, постучалась буквально рукою, потому что звонка не было, и послѣ долгихъ переговоровъ была допущена во внутренность дома ирландкою, которая стояла въ то время на лѣстницѣ, разламывая кочергою крышку кадки съ тѣмъ, чтобы затопить ею печку.

Мистеръ Скимполь, лежа на диванѣ въ своей комнатѣ и слегка наигрывая на флейтѣ, былъ очень радъ видѣть меня.

-- Какъ хотите, кому поручить принять васъ?-- спросилъ онъ.-- Кого предпочтете вы избрать въ церемоніимейстерши? Или желаете всѣхъ трехъ дочерей, которыя встрѣтятъ васъ радостнымъ крикомъ?

Я отвѣчала, уже нѣсколько потерявшись, что я желала бы переговорить исключительно съ нимъ, если онъ позволитъ мнѣ это.

-- Милая моя миссъ Соммерсонъ, съ величайшимъ восторгомъ! Безъ сомнѣнія,-- сказалъ онъ, придвинувъ кресло къ мягкому стулу и показывая на лицѣ своемъ самую обворожительную улыбку:-- безъ сомнѣнія, это не по дѣлу. Въ такомъ случаѣ, бесѣда ваша не можетъ не доставить мнѣ много удовольствія!

Я отвѣчала, что онъ можетъ быть увѣренъ, что я пришла не за дѣломъ, хотя цѣль моего посѣщенія и не совсѣмъ отрадная.

-- Въ такомъ случаѣ, моя милая миссъ Соммерсонь,-- произнесъ онъ тономъ искренней веселости:-- въ такомъ случаѣ, лучто не упоминайте объ этомъ. Для чего говорить о томъ, что не можетъ доставить удовольствія? Я никогда не дѣлаю этого. А вы еще болѣе веселое существо, во всѣхъ отношеніяхъ, нежели я. У васъ совершенно веселый характеръ, у меня же не вполнѣ; слѣдовательно, если я не упоминаю о непріятныхъ предметахъ, еще менѣе прилично это дѣлать вамъ! Основываясь на такихъ соображеніяхъ, мы поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ.

Хотя я и была приведена въ нѣкоторое замѣшательство, однако собралась съ духомъ и отвѣчала, что я все-таки намѣрена переговорить о томъ, зачѣмъ пришла.

-- Я почелъ бы заблужденіемъ съ своей стороны,-- сказалъ мистеръ Скимполь съ легкимъ смѣхомъ:-- если бы повѣрилъ, что миссъ Соммерсонъ способна на это. Но я слава Богу, не вѣрю, не вѣрю!

-- Мистеръ Скимполь,-- сказала я, поднявъ глаза и взглянувъ на него пристально:-- я такъ часто слыхала отъ васъ, что вы рѣшительно не освоились съ обыденными житейскими дѣлами...

-- Можетъ быть вы разумѣете дѣла нашихъ банкирскихъ домовъ, подъ фирмою: "фунты стерлинговъ и шиллинговъ, или ихъ... какъ его зовутъ... ихъ младшаго товарища? Да, пенсы!-- гооворилъ мистеръ Скимполь съ веселымъ видомъ.-- Не имѣю нихъ ни малѣйшаго понятія.

-- Я такъ часто слышала это,-- продолжала я:-- что вы вѣрно извините мою смѣлость въ настоящемъ случаѣ. Я думаю, что вы вполнѣ убѣдились, что Ричардъ сдѣлался бѣднѣе, чѣмъ былъ прежде.

-- Милая моя!-- сказалъ мистеръ Скиы ноль:-- ни дать, ни взять, какъ я самъ, по словамъ другихъ.

-- Что онъ въ самыхъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ.

-- Совершенно подстатъ мнѣ,-- произнесъ мистеръ Скимполь съ выраженіемъ искренняго восторга.

-- Это, разумѣется, чрезвычайно тревожитъ Аду, хотя она и неохотно признается въ томъ; и такъ какъ я полагаю, что она имѣетъ менѣе причинъ безпокоиться, когда посѣщенія постороннихъ людей не связываютъ ея, и такъ какъ Ричардъ почти постоянно въ самомъ тяжеломъ, мрачномъ настроеніи духа, то я рѣшилась позволить себѣ сказать, что если бы вы... не...

Я готова была придти къ концу моей фразы, не безъ сильнаго, впрочемъ, затрудненія, когда онъ взялъ меня за обѣ руки и съ сіяющимъ отъ радости лицомъ и искреннимъ восторгомъ предупредилъ меня.

-- Если бы я не ходилъ къ нимъ? Безъ сомнѣнія, не пойду, моя милая миссъ Соммерсонъ, безъ сомнѣнія, не пойду. Да и для чего я сталъ бы туда ходить? Если я куда нибудь хожу, то хожу для удовольствія. Я никуда не являюсь съ тѣмъ, чтобы испытывать неудовольствіе, потому что я созданъ для наслажденія. Грусть и уныніе сами придутъ ко мнѣ, когда захотятъ. Теперь я нашелъ бы очень мало отрады въ домѣ Ричарда, и въ послѣднее время я вообще скучалъ у него; въ настоящую минуту ваша житейская проницательность объясняетъ мнѣ причину этого. Наши молодые друзья, потерявъ юношескую поэтичность, которая некогда была такъ очаровательна въ нихъ, начинаютъ думать: "вотъ человѣкъ, у котораго нѣтъ ни фунта". Я дѣйствительно таковъ, у меня нѣтъ ни фунта, я постоянно нуждаюсь въ фунтѣ, то есть нуждаюсь не столько я самъ, сколько коммерческіе люди, которые хлопочутъ въ этомъ случаѣ вмѣсто меня. Зачѣмъ наши молодые друзья, сдѣлавшись сребролюбцами, начинаютъ думать: "вотъ человѣкъ, у котораго есть фунты, который занимаетъ ихъ", что я въ самомъ дѣлѣ и дѣлаю. Я постоянно занимаю фунты. Наконецъ наши молодые друзья, низойдя до житейской прозы (что чрезвычайно жаль), лишаются возможности доставлять мнѣ удовольствіе. Зачѣмъ же послѣ этого я пойду къ нимъ? Это было бы нелѣпостью!

Сквозь радостную улыбку, съ которою онъ смотрѣлъ на меня, разсуждая такимъ образомъ, проглядывалъ проблескъ такой безкорыстной доброты, которая совершенно изумила меня.

-- Кромѣ того,-- говорилъ онъ, продолжая свои разсужденія тономъ искренняго и чистосердечнаго убѣжденія:-- если я никуда не хожу за тѣмъ, чтобы испытывать неудовольствіе, что было бы совершеннымъ извращеніемъ моихъ стремленій и варварскимъ обычаемъ, то зачѣмъ я пойду куда бы то ни было съ надеждою причинить неудовольствіе? Если бы я пришелъ къ нашимъ молодимъ друзьямъ и засталъ бы ихъ въ ихъ обычномъ грустномъ расположеніи духа, я причинилъ бы имъ неудовольствіе. Сообщество мое было бы непріятно. Они могли бы сказать тогда: "вотъ человѣкъ, у котораго были фунты, но который не можетъ заплатить теперь ни фунта"; и я дѣйствительно не могу заплатить, какъ само собою разумѣется, объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Такимъ образомъ, состраданіе требуетъ, чтобы я по возможности не подходилъ къ нимъ близко, и я не подойду.

Онъ окончилъ весело, поцѣловалъ мою руку и поблагодаривъ меня.

-- Ничто,-- сказалъ онъ,-- ничто, кромѣ необыкновеннаго такта миссъ Соммерсонъ, не объяснило бы ему такъ хорошо его обязанностей.

Мнѣ было очень грустно; но я разсудила, что если бы главная цѣль была достигнута, то нечего и заботиться о томъ, какъ странно и какъ превратно судилъ онъ о всемъ, что приводило къ ней. Я рѣшилась напомнить ему еще другое обстоятельство и не хотѣла, чтобы онъ отвернулся отъ этого.

-- Мистеръ Скимполь,-- сказала я:-- прежде, чѣмъ кончится мое посѣщеніе, я осмѣливаюсь сказать, что мнѣ крайне удивительно было услышать отъ вѣрнаго человѣка и не такъ давно, будто бы вы знали, съ кѣмъ ушелъ извѣстный вамъ бѣдный мальчикъ изъ Холоднаго Дома, и что вы при этомъ случаѣ получили подарокъ. Я не говорила объ этомъ моему опекуну; я боялась, что это безъ нужды огорчитъ его; но вамъ я говорю, что это меня крайне удивило.

-- Нѣтъ? Въ самомъ дѣлѣ это удивило васъ?-- отвѣчалъ онъ вопросительно и приподнявъ свои прекрасныя брови.

-- Весьма удивило.

Онъ задумался не надолго, и лицо его приняло выраженіе въ высшей степени пріятное и умное; потомъ снова развеселился и сказалъ самымъ плѣнительнымъ образомъ:

-- Вѣдь вы знаете, какой я ребенокъ. Чему же тутъ удивляться?

Я не имѣла расположенія входить въ подробности этого обстоятельства; но такъ какъ онъ любопытствовалъ узнать ихъ, поэтому я дала понять ему въ весьма мягкихъ выраженіяхъ, что его поступки обнаруживаютъ неуваженіе ко множеству моральныхъ обязательствъ.

Это еще болѣе забавляло его и занимало, и онъ еще разъ сказалъ: "Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ?" съ неподражаемымъ простосердечіемъ.

-- Вѣдь вы знаете, я никогда не умѣлъ и не умѣю отдавать отчета въ своихъ поступкахъ. Всякаго рода отвѣтственность постоянно была выше моихъ понятій, или ниже ихъ, не знаю, что именно изъ двухъ вѣрнѣе,-- сказалъ"истеръ Скимполь:-- но, понимая манеру, съ которой моя милая миссъ Соммерсонъ (всегда замѣчательная по ея практическому уму и ясности), излагаетъ это дѣло, я долженъ думать, что она считаетъ его за денежную сдѣлку, такъ или нѣтъ?

Я неосторожно выразила на это совершенное согласіе.

-- А! значитъ вы видите сами,-- сказалъ онъ, тряся головой:-- что это совершенно выходитъ изъ круга моихъ понятій.

Собираясь уйти, я замѣтила, что съ его стороны нехорошо измѣнять довѣрію моего опекуна за взятку.

-- Милая миссъ Соммерсонъ,-- отвѣчалъ онъ съ чистосердечной веселостью, принадлежавшей только ему одному:-- я не умѣю брать взятокъ.

-- И даже отъ мистера Боккета?-- сказала я.

-- И даже отъ него. Словомъ, ни отъ кого. Я не знаю цѣны деньгамъ. Я не забочусь о нихъ, я не понимаю ихъ, я не нуждаюсь въ нихъ, я не держу ихъ, они сами какъ-то чуждаются меня Къ чему же я стану брать взятки?

Я показала ему видъ, что не согласна съ его мнѣніемъ, но своего мнѣнія не въ состояніи была высказать ему.

-- Напротивъ, миссъ Соммерсонъ, въ этомъ отношеніи, смѣю сказать, я занимаю болѣе высокое мѣсто передъ другими. Въ этомъ отношеніи я стою ныше всего человѣчества. Въ этомъ отношеніи я могу руководствоваться моей философіей. Я ребенокъ, правда, но ребенокъ не въ пеленкахъ. Я чуждъ всякаго предубѣжденія. Я свободенъ, какъ воздухъ. Я такъ далекъ отъ подозрѣнія, какъ жена Цезаря.

Ничто нельзя сравнить съ его безпечной манерой, съ его игривымъ безпристрастіемъ, съ которымъ онъ старался убѣдилъ себя. Онъ игралъ этимъ дѣломъ какъ пуховымъ мячикомъ; такого легкомыслія, мнѣ кажется, ни въ комъ нельзя увидѣть!

-- Позвольте, моя милая миссъ Соммерсонъ, изложить всѣ обстоятельства дѣла. Представьте себѣ мальчика, принятаго въ домъ и положеннаго въ постель, въ такомъ состояніи, противъ котораго я сильно возставалъ. Мальчикъ лежитъ въ постели, въ это время неожиданно является человѣкъ. Представьте себѣ человѣка, который требуетъ выдачи мальчика, принятаго въ домъ и положеннаго въ постель въ такомъ состояніи, противъ котораго я сильно возставалъ. Представьте себѣ ассигнацію, вынутую человѣкомъ, который требовалъ мальчика. Представьте себѣ Скимполя, который принялъ эту ассигнацію отъ человѣка, требующаго мальчика; представьте себѣ все это, и вы будете имѣть передъ собой всѣ факты. Прекрасно. Долженъ ли Скимполь отказаться отъ этой ассигнаціи? Почему онъ долженъ отказаться отъ нея? Скимполь возражаетъ Боккету: "къ чсму это? А ничего не смыслю въ ней... она для меня безполезна... возьмите ее назадъ". А Боккетъ продолжаетъ-таки упрашивать Скимполя принять ее. Теперь скажите, были причины со стороны Скимполя, этого ребенка безъ всякихъ предубѣжденій, принять ее? Разумѣется были. Скимполь сразу замѣтилъ ихъ. Въ чемъ же онѣ состояли? Скимполь и разсуждаетъ про себя: смотри, братецъ, вѣдь это ручная рысь, дѣятельный полицейскій офицеръ, умный человѣкъ, человѣкъ, который одаренъ особенною энергіею и необыкновенною пронырливостью, какъ въ соображеніяхъ, такъ и въ дѣйствіяхъ, который отыскиваетъ для насъ нашихъ друзей и нашихъ враговъ, когда они убѣгаютъ отъ насъ, отмщаетъ за насъ, если насъ убьютъ. Этотъ дѣятельный полицейскій офицеръ и весьма умный человѣкъ, подвизаясь на своемъ поприщѣ, усвоилъ сильное вѣрованіе съ деньги; онъ находитъ, что деньги весьма полезны для него, и дѣлаетъ ихъ весьма полезными для общества. Скажите, неужели я долженъ поколебать это вѣрованіе въ Боккетѣ, потому только, что его не достаетъ во мнѣ; неужели я ни съ того, ни съ другого долженъ притупить одно изъ орудій Боккета; неужели я долженъ лишить Боккета возможности продолжать свои полезныя подвиги? И вотъ еще. Если не простительно въ Скимполѣ принять ассигнацію, то еще не простительнѣе въ Боккетѣ предлагать ее, тѣмъ болѣе не простительно, что онъ человѣкъ свѣдущій. Между тѣмъ Скимполь хочетъ остаться о Боккетѣ при хорошемъ мнѣніи; Скимполь полагаетъ, что въ обыкновенномъ порядкѣ вещей онъ непремѣнно долженъ остаться о Боккетѣ при хорошемъ мнѣніи. Самыя общественныя постановленія убѣдительно просятъ его положиться на Боккета. И онъ полагается. Вотъ все, что онъ сдѣлалъ!

Я ничего не имѣла предложить въ отвѣтъ на это объясненіе, и потому простилась. Мистеръ Скимполь, находясь въ превосходномъ расположеніи духа, не хотѣлъ и слышать о томъ, чтобъ я ушла домой съ одной только маленькой Коавинсесъ, и вызвался проводить меня. По дорогѣ онъ занималъ меня пріятнымъ и разнообразнымъ разговоромъ, и на прощаньѣ увѣрялъ, что никогда не забудетъ отличнаго такта, съ которымъ я такъ хорошо объяснила ему его обязанности.

Случилось такъ, что послѣ этого я больше не видѣла мистера Скимполя, а потому считаю за лучшее кончить все, что я знаю изъ его исторіи. Между нимъ и моимъ опекуномъ возникла холодность, основаніемъ которой преимущественно служили его поступки, и его ничѣмъ не оправдываемое неуваженіе къ просьбамъ моего опекуна (какъ мы впослѣдствіи узнали отъ Ады) касательно Ричарда. Будучи въ долгу у моего опекуна, онъ нисколько не сожалѣлъ объ этой размолвкѣ. Лѣтъ пять спустя онъ умеръ, оставивь по себѣ дневникъ, письма и другіе матеріалы, необходимые для его біографіи; содержаніе ихъ показывало, что все человѣчество было вооружено противъ такого милаго ребенка. Многіе находили это пріятнымъ чтеніемъ, но я не прочитывала изъ нея болѣе одной мысли, которая случайно попала на глаза, когда я въ первый разъ открыла книгу. Вотъ эта мысль:

"Джорндисъ, сообща со всѣми другими, кого я зналъ, есть олицетворенное самолюбіе".

Теперь я приступаю къ той части моего разсказа, который очень, очень близко касается меня, и къ которой я вовсе не была приготовлена. Воспоминанія, пробуждавшіяся отъ времени до времени въ моей душѣ, и имѣвшія связь съ моимъ бѣднымъ прежнимъ лицомъ, пробуждались собственно потому, что они принадлежали къ тому періоду моей жизни, который миновалъ навсегда, какъ миновало мое дѣтство. Я не скрывала моихъ слабостей по этому предмету, напротивъ, я описывала ихъ такъ вѣрно, какъ только могла ихъ представить мнѣ моя память. Я надѣюсь и стану поступать такимъ образомъ до послѣднихъ словъ этихъ страницъ, которыя, я вижу, теперь весьма, весьма недалеки.

Мѣсяцы проходили незамѣтно; а моя милая подруга, подкрѣпляемая надеждами, которыя она довѣрила мнѣ, была попрежнему прекрасной звѣздочкой, освѣщавшей мрачный и печальный уголъ. Ричардъ, еще болѣе утомленный и унылый изо дня въ день являлся въ Верховный Судъ; безмолвно просиживалъ тамъ цѣлый день и, словомъ, превратился въ одну изъ тѣней, которыя бродятъ въ томъ мѣстѣ. Не знаю, право, узнавали ли въ немъ судьи того Ричарда, который явился передъ ними въ первый разъ.

Онъ до такой степени углубился въ свою тяжбу, что въ минуты болѣе пріятнаго расположенія духа признавался намъ, что если бы не Вудкортъ, онъ бы лишенъ былъ даже удовольствія подышать чистымъ воздухомъ. Одинъ только мистеръ Вудкортъ и умѣлъ развлечь его вниманіе, и иногда на нѣсколько часовъ; онъ пробуждалъ его изъ той летаргіи души и тѣла, въ которую Ричардъ погружался по временамъ, которая сильно тревожила насъ, и повторенія которой становились чаще и чаще. Моя милочка справедливо замѣчала, что онъ предается своему заблужденію еще болѣе изъ-за нея. Я нисколько не сомнѣваюсь, что его желаніе возвратить потерянное усиливалось печалью за свою молодую жену и принимало характеръ отчаянія игрока.

Я бывала тамъ, какъ я уже сказала, во всякое время дня. Вечеромъ я обыкновенно возвращалась домой съ Чарли въ наемной каретѣ; иногда мой опекунъ встрѣчалъ меня, и мы вмѣстѣ шли домой пѣшкомъ. Однажды вечеромъ онъ условился встрѣтить меня въ восемь часовъ. Я не могла уйти, какъ это всегда почти случалось, аккуратно въ назначенное время; я шила для моей подруги и оставалась сдѣлать еще нѣсколько стежекъ, чтобы кончить работу. Прошло нѣсколько минуть девятаго, когда я уложила свою маленькую рабочую корзинку, поцѣловала мою милочку и поспѣшила домой. Мистеръ Вудкортъ пошелъ со мной, потому что уже начало смеркаться.

Когда мы подошли къ обыкновенному мѣсту встрѣчи,-- это было близехонько, куда мистеръ Вудкортъ часто провожалъ меня и прежде, моего опекуна тамъ не было. Мы подождали съ полчаса, прогуливаясь взадь и впередъ, а опекунъ мои не являлся. Мы рѣшили, что ему или помѣшало что-нибудь придти, или онъ былъ уже и ушелъ; и мистеръ Вудкортъ предложилъ проводить меня до самаго дому.

Это была первая наша прогулка, кромѣ весьма коротенькой къ обыкновенному мѣсту встрѣчи съ моимъ опекуномь. Во всю дорогу мы говорили о Ричардѣ и Адѣ. Я не благодарила его словами за его вниманіе, къ нимъ, моя оцѣнка его услугъ не могла быть выражена словами; но я надѣялась, что, вѣрятно, онъ пойметъ меня въ томъ, что я такъ близко принимала къ сердцу.

Придя домой и поднимаясь по лѣстницѣ, мы увидали, что мой опекунъ и мистриссъ Вудкортъ выходили изъ дому. Мы находились въ той самой комнатѣ, въ которую я привела мою милочку, когда молодой ея обожатель, теперь такой измѣнившійся мужъ, былъ выборомъ ея неопытнаго сердца, въ ту самую комнату, иль которой мой опекунъ и я смотрѣли, какъ они выходили, озаренные лучами солнца, полные свѣтлыхъ надеждъ и такъ много обѣщавшіе.

Мы стояли у открытаго окна и смотрѣли на улицу, когда мистерь Вудкортъ заговорилъ со мной. Въ одинъ моментъ я догадалась, что онъ меня любитъ. Въ одинъ моментъ я убѣдилась, что мое лицо въ глазахъ его не потеряло прежней своей прелести. Въ одинъ моментъ я узнала, что то, что я считала сожалѣніемъ и состраданіемъ, была преданная, великодушная, вѣрная любовь. О, теперь уже слишкомъ, слишкомъ поздно было узнавать объ этомъ. Это была первая съ моей стороны безсознательная мысль. Слишкомъ поздно.

-- Когда я воротился изъ плаванія,-- говорилъ онъ:-- когда я прибылъ домой, нисколько не богаче того, какимъ ушелъ, когда я нашелъ васъ только-что вставшею послѣ тяжкой болѣзни, но до такой степени одушевленною плѣнительнымъ вниманіемъ къ другимъ, до такой степени чуждою всякаго самолюбія...

-- О, мистеръ Вудкортъ, оставьте, оставьте!-- умоляла я его.-- Я не заслуживаю вашей высокой похвалы.

Въ то время я имѣла множество самолюбивыхъ чувствъ, множество!

-- Видятъ небо, душа души моей,-- сказалъ онъ:-- что моя похвала не есть похвала любовника, но истина. Вы не знаете, что именно окружающіе васъ видятъ въ Эсѳири Соммерсонъ, какое множество сердецъ она трогаетъ и пробуждаетъ, какой высокій восторгъ и какую любовь она завоевываетъ.

-- О, мистеръ Вудкортъ,-- вскричала я:-- ужъ это слишкомъ, слишкомъ много! Я горжусь этимъ, я поставляю себѣ это въ особенную честь! Слушая васъ, я невольно проливаю слезы радости и печали -- радости, что я заслужила такую любовь, печали, что я не умѣла заслужить ее лучше; впрочемъ, я не имѣю даже права думать о вашемъ восторгѣ и вашей любви.

Я сказала это скрѣпя сердце; когда онъ хвалилъ меня такимъ образомъ, и когда я слышала, какъ голосъ его дрожалъ отъ увѣренности въ справедливости своихъ словъ, я желала быть болѣе достойною его похвалы. Но время еще не ушло для этого. Только сегодня вечеромъ я прочитала эту непредвидѣнную страницу въ моей жизни, но я въ то же время дала себѣ обѣщаніе быть достойнѣе въ теченіе всей моей жизни. Это было для меня утѣшеніемъ, эту служило мнѣ поводомъ къ моему исправленію, и я всегда чувствовала, какъ, при одной мысли объ этомъ, во мнѣ пробуждалось сознаніе своего достоинства, которымъ я была обязана ему.

Онъ нарушилъ молчаніе.

-- Я бы очень слабо доказалъ свою увѣренность въ ту особу, которая навсегда сохранится въ глубинѣ моего сердца (и серьезный видъ, съ которымъ онъ говорилъ это, въ одно и то же время подкрѣплялъ меня и заставлялъ меня плакать), я бы очень слабо доказалъ, еслибъ послѣ словъ ея, что она не имѣетъ даже права на мою любовь, я бы сталъ вынуждать отъ нея это чувство. Неоцѣненная Эсѳирь, позвольте сказать вамъ, что самое нѣжное чувство, которое я унесъ съ собой за границу и лелѣялъ въ своемъ сердцѣ, возвышалось до безпредѣльнаго пространства, когда я воротился домой. Съ той минуты, когда я считалъ себя озареннымъ лучами доброй фортуны, я постоянно надѣялся высказать вамъ это. Я постоянно боялся, что мнѣ придется высказать вамъ это напрасно. Мои надежды и мои опасенія оправдались сегодня. Я огорчаю васъ. Простите! Я сказалъ все, что лежало на душѣ!

Мнѣ казалось, что онъ считалъ меня за ангела, и грустно было при мысли, что ему предстояло перенести потерю! Я хотѣла помочь ему какъ тогда, при первой нашей встрѣчѣ.

-- Неоцѣненный мистеръ Вудкортъ,-- сказала я:-- прежде чѣмъ мы разлучимся сегодня, мнѣ остается сказать вамъ нѣсколько словъ. Я бы не могла вамъ высказать ихъ такъ, какъ бы хотѣла, я бы не должна говорить... но...

И прежде чѣмъ могла продолжать, я еще разъ подумала, что не заслуживаю ни его любви, ни огорченія.

-- ...я глубоко чувствую ваше великодушіе, и какъ сокровище буду хранить воспоминаніе о немъ до послѣдней минуты моей жизни. Я очень хорошо знаю, до какой степени я перемѣнилась, я знаю, что вы совсѣмъ незнакомы съ моей исторіей, и наконецъ я знаю, что вѣрная любовь есть любовь благородная. Ваши слова не произвели бы на меня такого впечатлѣнія, если бы они. высказаны были не вами; въ устахъ другого человѣка они бы не имѣли для меня такой цѣны. Повѣрьте, они не будутъ потеряны; они послужатъ мнѣ въ пользу.

Онъ закрылъ рукой лицо и отвернулся. О, могу ли я когда-нибудь сдѣлаться достойной этихъ слезъ?

-- Если, въ промежутокъ времени, когда мы будемъ встрѣчаться, навѣщая Ричарда и Аду, а можетъ быть и при другихъ болѣе пріятныхъ сценахъ жизни, если тогда вы замѣтите во мнѣ что-нибудь особенное и отъ чистаго сердца скажите, что оно лучше во мнѣ, чѣмъ бывало прежде; вѣрьте, что такой перемѣнѣ я буду обязана нынѣшнему вечеру и вамъ. Не думайте, милый мистеръ Вудкортъ, что я когда нибудь забуду его; повѣрьте, что пока бьется во мнѣ сердце, оно не останется нечувствительнымъ къ той гордости и радости, которую вы пробудили въ немъ своей любовью.

Онъ взялъ мою руку и поцѣловалъ ее. Онъ совершенно успокоился, и я чувствовала въ себѣ болѣе бодрости.

-- Изъ вашихъ словъ,-- сказала я:-- я должна полагать, что вы успѣли въ своемъ предпріятіи?

-- Успѣлъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Съ такою помощью отъ мистера Джорндиса, какую онъ оказалъ мнѣ, я успѣлъ.

-- Да благословитъ его небо!-- сказала я, подавая руку мистеру Вудкорту:-- да благословитъ небо и васъ во всѣхъ вашихъ дѣлахъ!

-- При такомъ пожеланіи я буду усерднѣе работать: оно принудитъ меня приступить къ новымъ обязанностямъ... какъ къ исполненію другого священнаго порученія отъ васъ.

-- Ахъ, Ричардъ, Ричардъ!-- воскликнула я невольно:-- Что онъ станетъ дѣлать, когда вы уѣдете?

-- Срокь моему отъѣзду еще не назначенъ; да если бы онъ былъ и назначенъ, я бы не оставилъ его, милая миссъ Соммерсонъ.

Мнѣ еще оставалось сообщить ему одну вещь до его ухода. Я знала, что была бы недостойна любви его, еслибъ вздумала ее утаить.

-- Мистеръ Вудкортъ,-- сказала я:-- будетъ-ли пріятно вамъ услышать изъ моихъ устъ, прежде чѣмъ я пожелаю вамъ спокойной ночи, что въ будущемъ, которое такъ ясно и свѣтло передо мною, я самое счастливое созданіе, которому ничего не остается желать и не о чемъ жалѣть.

Ничего пріятнѣе не могъ онъ услышатъ,-- отвѣчалъ онъ.

-- Съ дѣтскаго возраста я была предметомъ неутомимыхъ попеченій самаго лучшаго изъ человѣческихъ созданій, къ которому я прикована всѣми узами привязанности, благодарности и любви; я думаю, что въ теченіе всей мой жизни мнѣ не выразить тѣхъ чувствъ, которыми бываетъ полна душа моя въ теченіе одного дня.

-- Я вполнѣ раздѣляю эти чувства,-- отвѣчалъ онъ:-- вы говорите о мистерѣ Джорндисѣ.

-- Вамъ хорошо извѣстны его добродѣтели,-- сказала я:-- но мало кто знаетъ величіе его характера такъ, какъ я знаю. Всѣ его высокія и лучшія качества ни въ чемъ не могли обнаруживаться передо мной такъ ясно, какъ въ устройствѣ той будущности, въ которой я уже предвкушаю счастье. И если бы вы не питали къ нему до этого преданности и уваженія, въ чемъ я сомнѣваюсь, вы бы стали питать ихъ, послѣ этого увѣренія; они бы пробудились въ васъ ради меня.

Мистеръ Вудкортъ чистосердечно отвѣчалъ, что онъ постоянно питалъ эти чувства, и я еще разь подала ему руку.

-- Спокойной ночи,-- сказала я:-- прощайте.

-- Первое пожеланіе до завтрашней встрѣчи, а второе, какъ знакъ прекращенія разговоровъ на эту тему между нами навсегда?

-- Да.

-- Спокойной ночи, прощайте.

Онъ оставилъ меня, а я все еще стояла у темнаго окна и смотрѣла на улцну. Его любовь со всѣмъ ея постоянствомъ и великодушіемъ, такъ неожиданно открылась мнѣ, что не прошло минуты послѣ его ухода, какъ вся моя бодрость покинула мсня, и въ горячемъ потокѣ слезъ я вовсе не видала улицы.

Впрочемъ, это не были слезы сожалѣнія или печали. Нѣтъ. Онъ называлъ меня душой души своей и говорилъ, что я ему буду такъ же дорога, какъ и всегда; и мнѣ казалось, будто сердце мое не выдержитъ восторга отъ этихъ словъ. Моя первая безразсудная мысль была заглушена во мнѣ. Теперь не поздно было слышать эти слова, не поздно потому, что они воодушевляли меня быть доброй, преданной, признательной и довольной. О, какъ легокъ былъ мой путь, какъ далеко былъ легче онъ противъ его пути!

LXII. Еще открытіе.

Я не имѣла духа видѣть кого-нибудь въ тотъ вечеръ. Я даже не имѣла духа видѣть себя; я боялась, что мои слезы станутъ упрекать меня. Я въ темнотѣ поднялась въ свою комнату, въ темнотѣ молилась и въ темнотѣ легла спать. Мнѣ не нужно было свѣчки прочитать письмо моего опекуна, я знала его наизусть. Я вынула его оттуда, гдѣ оно хранилось у меня, повторила его содержаніе при этомъ свѣтѣ, истекающемъ изъ чистосердечія и любви, съ которымъ оно было написано, и вмѣстѣ съ нимъ легла въ постель.

На другое утро я встала очень рано и позвала Чарли идти продляться. Мы купили цвѣты для украшенія стола за завтракомъ, воротились домой, разставили цвѣты и были дѣятельны, какъ только можно. Мы встали такъ рано, что я успѣла до завтрака дать Чарли урокъ. Чарли заслужила за него полное одобреніе, и вообще, сегодня мы обѣ были весьма старательны.

-- Моя маленькая хозяюшка,-- сказалъ мой опекунъ, войдя въ столовую:-- а ты кажешься сегодня свѣжѣе твоихъ цвѣтовъ.

При этомъ мистриссъ Вудкортъ прочитала и перевела цѣлый періодъ изъ поэмы Мьюлинвиллинволдъ, въ которомъ она сравнивала меня съ горой, озаренной лучами утренняго солнца.

Все это до такой степени нравилось мнѣ, что, кажется, въ своихъ глазахъ я дѣйствительно сдѣлалась выше той горы, о которой говорила мистриссъ Вудкортъ. Послѣ завтрака я выжидала удобнаго случая поговорить съ опекуномъ, присматривала за хозяйствомъ и, наконецъ, увидѣла, что опекунъ мой сидѣлъ въ той комнатѣ, гдѣ наканунѣ я говорила съ мистеромъ Вудкортомъ. Извинясь, я попросила позволенія войти съ моими ключами и затворила за собою дверь.

-- Ну что, бабушка Дорденъ?-- сказалъ, мой опекунъ; почта привезла ему нѣсколько писемъ, и онъ отвѣчалъ на нихъ.-- Тебѣ вѣрно нужно денегъ?

-- Нѣтъ, у меня ихъ еще очень довольно.

-- Прекрасно! Право, я еще не видалъ такой бережливой хозяюшки.

Онъ положилъ перо и, откинувшись на спинку креселъ, началъ смотрѣть на меня. Я часто говорила о его свѣтломъ лицѣ, но, мнѣ кажется, я никогда не видѣла его такимъ свѣтлымъ и добрымъ. На немъ отражалось какое-то особенное счастье, такъ что я невольнымъ образомъ подумала: "вѣрно, онъ сдѣлалъ сегодня какое-нибудь великое благодѣяніе".

-- Право, право,-- сказалъ мой опекунъ, смотря на меня съ улыбкой:-- я еще не видалъ такой бережливой хозяюшки.

Онъ до сихъ поръ не измѣнилъ своей манеры. Я любила его и его манеру такъ сильно, что, когда я подошла къ нему и заняла свои стулъ, который постоянно находился подлѣ его кресла, потому что иногда я читала для него, иногда говорила съ нимъ, а иногда молча занималась своимъ рукодѣліемъ, я такъ любила выраженіе его лица, что мнѣ не хотѣлось разстроить его, положивъ мою руку къ нему на грудь. Однако, я увидала, что это нисколько не разстроило его.

-- Дорогой опекунъ,-- сказала я:-- я хочу поговорить съ вами. Скажите по правдѣ, вы замѣтили во мнѣ какую-нибудь перемѣну?

-- Перемѣну, моя милая!

-- Была-ли я тѣмъ, чѣмъ я обѣщалась быть съ тѣхъ поръ... съ тѣхъ поръ, какъ я принесла отвѣтъ на ваше письмо?

-- Ты была тѣмъ, чѣмъ я бы всегда желалъ видѣть тебя, моя милая.

-- Я очень рада слышать это,-- отвѣчала я,-- Помните, вы сказали: "принесла-ли мнѣ отвѣтъ хозяйка Холоднаго Дима?" и я отвѣтила: "да".

-- Помню,-- сказалъ мой опекунъ, кивая головой.

И онъ обнялъ меня рукой, какъ-будто отчего-то хотѣлъ защитить меня, и съ улыбкой посмотрѣлъ мнѣ въ лицо.

-- Съ тѣхъ поръ,-- сказала я:-- мы только разъ говорили объ этомъ предметѣ.

-- И я сказалъ тогда, что Холодный Домъ замѣтно пустѣетъ; да, это была правда, душа моя.

-- А я сказала тогда, что въ немъ остается хозяйка дома.

Онъ продолжалъ держать меня съ тѣмъ же самымъ видомъ защиты и съ тѣмъ же самымъ выраженіемъ добродушія въ лицѣ.

-- Дорогой мой опекунъ,-- сказала я:-- я знаю, какъ тяжело вамъ было перенести всѣ эти домашнія событія, и какъ снисходительны вы были. Но такъ какъ уже много прошло времени съ тѣхъ торъ, и такъ какъ вы только сегодня замѣтили, что я опять становлюсь хороша, то, быть можетъ, вы желаете возобновить этотъ разговоръ. Быть можетъ, я должна возобновить его. Я готова сдѣлаться хозяйкой Холоднаго Дома, когда вамъ угодно.

-- Замѣть, душа моя, сколько сочувствія существуетъ между нами!-- сказалъ мой опекунъ съ веселымъ видомъ.-- Теперь я самъ только думалъ объ этомъ, исключая, впрочемъ, бѣднаго Рика, а это большое исключеніе. Когда ты вошла, я углубленъ былъ въ эти мысли. Когда же мы сдадимъ Холодный Домъ въ руки его хозяйки?

-- Когда вамъ угодно.

-- Въ будущемъ мѣсяцѣ?

-- Она готова будетъ принять его, дорогой мой опекунъ.

-- День, въ который я сдѣлаю счастливѣйшій и лучшій шагъ въ моей жизни, день, въ который я буду восторженнѣе и завиднѣе всякаго человѣка въ мірѣ, день, въ который я передамъ Холодный Домъ моей маленькой хозяюшкѣ, будетъ въ слѣдующемъ мѣсяцѣ,-- сказалъ мой опекунъ.

Я точно такъ обняла его и поцѣловала, какъ въ тотъ день, когда принесла ему отвѣтъ.

Въ эту минуту къ дверямъ подошла служанка доложить о мистерѣ Боккетѣ, подошла совсѣмъ не кстати, и тѣмъ болѣе, что мистеръ Боккетъ смотрѣлъ уже черезъ ея плечо.

-- Мистеръ Джорндисъ и миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ онъ, запыхавшись:-- во-первыхъ, извините, что я безпокою васъ; а во-вторыхъ, позвольте мнѣ поднять сюда гостя, который остался на лѣстницѣ, и котораго нельзя оставлять тамъ, потому что онъ сдѣлается предметомъ наблюденій? Можно? Благодарю васъ... Пожалуйста, поднимите это кресло сюда,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, перегнувшись черезъ перила лѣстницы.

-- Дѣло вотъ въ чемъ, мистеръ Джорндисъ,-- началъ онъ, положивъ на полъ свою шляпу и приступая къ дѣлу съ хорошо знакомымъ мнѣ движеніемъ указательнаго пальца:-- вы знаете меня, и миссъ Соммерсонъ знаетъ меня. Этотъ джентльменъ тоже знаетъ меня; его зовутъ Смолвидъ. Учетъ векселей его прямая профессія; вѣрнѣе, это честный ростовщикъ... Вотъ что вы такое! Вы знаете, не правда-ли?-- сказалъ мистеръ Боккетъ, обращаясь къ джентльмену, котораго онъ рекомендовалъ, и который смотрѣлъ на него подозрительно.

Казалось, гость намѣревался опровергнуть такое опредѣленіе своей особы, но припадокъ сильнаго кашля помѣшалъ ему.

-- Вотъ видите, это вамъ по дѣломъ!-- сказалъ мистеръ Боккетъ, пользуясь случаемъ:-- безъ причины не должно противорѣчить, и съ нами никогда не случится никакого казуса. Теперь мистеръ Джорндисъ, я обращаюсь къ вамъ. Я велъ переговоры съ этимъ джентльменомъ по дѣламъ сэра Лэйстера Дэдлока, баронета; и по этому случаю частенько бывалъ въ его обиталищѣ. Его же обиталище находится тамъ, гдѣ нѣкогда обиталь мистеръ Крукъ, продавецъ морскихъ принадлежностей и всякаго хлама, родственникъ этого джентльмена; вы его помните, мистеръ Джорндисъ, если я не ошибаюсь.

Мой опекунъ отвѣчалъ утвердительно.

-- Прекрасно! Надобно вамъ сказать,-- продолжалъ мистеръ Боккетъ:-- этотъ джентльменъ вступилъ во владѣніе имущества покойнаго. Ужъ какой только рухляди не было въ этомъ имуществѣ! И, между прочимъ, громадное количество грязной, никуда не годной бумаги! О, Боже мой, рѣшительно никуда и никому негодной!

Лукавый взглядъ мистера Боккета и его мастерская манера, когда онъ, не подавая вида и не роняя лишняго слова, противъ которыхъ его бдительный слушатель могъ бы сдѣлать возраженіе, старался дать намъ знать, что излагаетъ дѣло по предварительному условію, и могъ бы сказать болѣе о мистерѣ Смолвидѣ, еслибъ считалъ за нужное, этотъ взглядъ и эта манера лишали насъ всякой возможности опредѣлительно понять его. Его затрудненіе въ этомъ еще болѣе увеличивалось тѣмъ, что мистеръ Смолвидъ былъ глухъ и подозрителенъ и наблюдалъ за выраженіемъ его лица съ глубочайшимъ вниманіемъ.

-- Между грудами-то старыхъ и негодныхъ бумагъ этотъ джентльменъ, вступивъ во владѣніе, начинаетъ рыться, не такъ-ли?-- сказалъ мистеръ Боккетъ.

-- Начинаетъ... начинаетъ... что вы сказали? повторите еще разъ,-- вскричалъ мистеръ Смолвядь рѣзкимъ, пронзительнымъ голосомъ.

-- Рыться, я сказалъ,-- отвѣчалъ мистеръ Боккетъ.-- Будучи дальновиднымъ человѣкомъ и сдѣлавъ привычку наблюдать собственные свои интересы, вы начинаете рыться между бумагами; не правда-ли?

-- Разумѣется, правда,-- провизжалъ мистеръ Смолвидъ.

-- Разумѣется, такъ; и это въ обыкновенномъ порядкѣ вещей; было бы стыдно поступать иначе. И такимъ образомъ, вы случайно нашли, вѣдь, вы знаете,-- говорилъ мистеръ Боккетъ, наклонившись надъ нимъ съ насмѣшливымъ видомъ, на который мистеръ Смолвидъ не замедлилъ отвѣтить тѣмъ же:-- и, такимъ образомъ, вы случайно нашли бумагу, подписанную Джорндисомъ. Вѣдь вы нашли?

Мистеръ Смолвидъ окинулъ насъ тревожнымъ взглядомъ и въ знакъ согласія нехотя кивнулъ головой.

-- Заглянувъ въ эту бумагу такъ себѣ, на досугѣ и не стѣсняя себя, въ свое время, знаете... вѣдь, вы не любопытствовали прочитать ее, да и къ чему!.. вы узнаете, что эта бумага ни болѣе, ни менѣе, какъ духовное завѣщаніе. Въ томъ-то и есть вся штука, сказалъ мистеръ Боккетъ, сохраняя шуточный видъ для развлеченія мистера Смолвида, которому этотъ видъ, какъ по всему было замѣтно, приходился совсѣмъ не понутру:-- въ томъ-то и вся штука, что вы открыли въ этой бумагѣ духовное завѣщаніе; такъ или нѣтъ?

-- Да чтожъ въ томъ толку-то, духовное-ли это завѣщаніе или что-нибудь другое,-- оскаливъ зубы, прошипелъ мистеръ Смолвидъ.

Мистеръ Боккетъ посмотрѣлъ на старика, который скорчился и съежился въ своемъ креслѣ и превратился въ узелъ платья, посмотрѣлъ такъ, какъ-будто хотѣлъ накинуться на него, какъ хищная птица; однако, онъ продолжаетъ стоять, нагнувшись надъ нимъ, съ тѣмъ же пріятнымъ видомъ и подмигивая намъ однимъ глазомъ.

-- Несмотря на то,-- сказаль мистеръ Боккетъ:-- при всей тонкости вашего ума, вы призадумались надъ этой бумагой и встревожились.

-- Э? Что вы сказали? при всей... при всей?..-- спроситъ мистеръ Смолвидъ, приложивъ руку къ уху.

-- При всей тонкости вашего ума.

-- Гм! Хорошо, продолжайте!-- сказалъ мистеръ Смолвидъ.

-- А такъ какъ вы слышали многое о знаменитомъ процессѣ въ Верховномь Судѣ по поводу духовнаго завѣщанія подъ тѣмъ же именемъ и такъ какъ вамъ извѣстно было, съ какою жадностью вашъ родственникъ Крукъ скупалъ всякаго рода старую мебель, старыя книги, старыя бумаги и Богъ знаетъ что еще, до какой степени онъ не хотѣлъ разстаться съ своимъ хламомъ и старался самоучкой научиться читать, поэтому-то вы и начали думать, и, право, въ жизнь свою ничего лучшаго не могли придумать: "Да, надо быть поосторожнѣе, а то, пожалуй, того и смотри, что наживу хлопотъ съ этимъ завѣщаніемъ."

-- Смотри, Боккетъ, не проговариваться!-- вскричалъ старикъ съ озабоченнымъ видомъ и приложивъ руку къ уху:-- оставь свои крючки. Сдѣлай милость, поправь меня; я хочу яснѣе, слышать тебя. О, Господи, ты растресъ меня на мелкіе кусочки!

Мистеръ Боккетъ дѣйствительно поправилъ его съ быстротою молніи. Несмотря на кашель мистера Смолвида и на его злобныя восклицанія: "О, мои кости!... О, Боже мой!.. У меня захватываетъ духъ!.. Я теперь хуже моей адской трещетки!" мистеръ Боккетъ продолжалъ съ прежней непринужденной манерой:

-- Я имѣлъ привычку отъ времени до времени навѣщать васъ, и вы рѣшились довѣрить мнѣ свою тайну, не такъ-ли?

Мнѣ кажется, не возможно было бы выразить согласіе на этотъ вопросъ съ такимъ нерасположеніемъ, съ такой досадой, съ какими выразилъ его мистеръ Смолвидъ. Но всему было видно, что мистеръ Боккетъ былъ самый послѣдній человѣкъ, которому старикъ рѣшился бы довѣрить свою тайну, еслибъ только имѣлъ малѣйшую возможность обойтись безъ него.

-- Вотъ я и занялся съ вами этимъ дѣломъ, и мы кончили его наипріятнѣйшимъ образомъ. Я подтвердилъ ваши весьма основательныя опасенія, объяснилъ вамъ, что, утаивъ это завѣщаніе, вы бы накликали на себя страшную бѣду,-- сказалъ мистеръ Боккетъ выразительно:-- и вслѣдствіе этого, вы мнѣ обѣщаете передать этотъ документъ, безъ всякихъ условій, нынѣшнему мистеру Джорндису. Если документъ окажется имѣющимъ какую-нибудь важность, то предоставите самому мистеру Джорндису назначить вамъ вознагражденіе; такъ-ли было рѣшено между нами, или нѣтъ?

Мистеръ Смолвидъ соглашается съ прежнимъ нерасположеніемъ.

-- Вслѣдствіе этого,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, оставляя свою непринужденность и вдругъ принимая на себя видъ дѣлового человѣка:-- духовное завѣщаніе въ настоящую минуту вы имѣете при себѣ, и единственная вещь, которую вамъ остается сдѣлать, это немедленно вручить его по принадлежности!

Бросивъ на насъ еще одинъ косвенный взглядъ, мистеръ Боккетъ торжественно потеръ себѣ носъ указательнымъ пальцемъ, устремивъ взоры на своего довѣрчиваго друга, и протянулъ свою руку, готовую принять документъ для передачи его моему опекуну. Не безъ большого, однако же, нерасположенія дѣлалось это и не безъ увѣреній со стороны мистера Смолвида, что онъ бѣдный человѣкъ, что онъ живетъ трудами и что онъ полагается на великодушіе мистера Джорндиса, который не допуститъ его понести потерю черезъ свою честность. Онъ медленно вынулъ изъ бокового кармана пожелтѣвшую, покрытую пятнами, опаленную и съ обожженными углами бумагу, какъ-будто она много лѣтъ тому назадъ была брошена въ огонь и тотчасъ же изъ него вытащена. Мистеръ Боккетъ не терялъ времени перенесть эту бумагу отъ мистера Смолвида къ мистеру Джорндису. Вручая ее моему опекуну, онъ прошепталъ, прикрывъ рукой ротъ:

-- Не зналъ, какъ сторговаться съ ними. Шумъ такой подняли, что и Боже упаси! Я назначилъ двадцать фунтовъ за нее. Сначала жадные внучата накинулись на него, вѣроятно, потому, что имъ больно не нравится его безразсудно долгая жизнь, а потомъ, какъ бѣшеныя собаки, напустились другъ на друга! Клянусь честью, въ этомъ семействѣ каждый готовъ продать другъ друга за какой-нибудь фунтъ или за два, исключая, впрочемъ, старухи, да и то потому только, что она черезчуръ слаба: барыши ей не идутъ ужъ и на умъ.

-- Мистеръ Боккетъ,-- сказалъ мой опекунъ:-- какую бы пользу ни оказала эта бумага, все-же я крайне обязанъ вамъ; по мѣрѣ ея важности, я поставляю себѣ въ непремѣнную обязанность вознаградить мистера Смолвида.

-- Слышите! Не по мѣрѣ вашихъ желаній,-- сказалъ мистеръ Боккетъ, дружелюбно обращаясь къ мистеру Смолвиду:-- вы, пожалуйста. не надѣйтесь на это, но по мѣрѣ важности духовнаго завѣщанія.

-- Да, да; я именно это и хочу сказать,-- сказалъ мой опекунъ.-- Можете замѣтить, мистеръ Боккетъ, что самъ я не стану разсматривать эту бумагу. По правдѣ вамъ сказать, вотъ уже много лѣтъ, какъ я отрекся и отступился отъ всего этого процесса; у меня вся душа выболѣла отъ него. Но миссъ Соммерсонъ и я тотчасъ передадимъ ее въ руки нашего адвоката, и о ея находкѣ будетъ, белъ всякаго замедленія, объявлено всѣмъ, до кого она можетъ касаться.

-- Теперь понимаете, что мистеръ Джорндисъ лучше этого распоряженія не могъ сдѣлать,-- замѣтилъ мистеръ Боккетъ дряхлому посѣтителю.-- А такъ какъ вы ясно теперь видите, что по этому дѣлу никто не будетъ обиженъ, что, между прочимъ, должно послужить для васъ величайшимъ облегченіемъ, поэтому мы можемъ преступить къ вашему креслу и съ должной церемоніей отнести васъ домой.

Онъ отдернулъ задвижку, кликнулъ носильщиковъ, пожелалъ намъ добраго утра, и удалился, съ взглядомъ, полнымъ значенія и съ согнутымъ въ крючокъ указательнымъ пальцемъ.

Мы тоже вышли изъ дому и съ всевозможной поспѣшностью отправились въ Линкольнинъ. Мистеръ Кенджъ никѣмъ не былъ занятъ; мы застали его въ его пыльномъ кабинетѣ, за столомъ, заваленнымъ книгами неопредѣленнаго вида и кипами бумагъ. Когда мистеръ Гуппи подалъ, намъ стулья, мистеръ Кенджъ выразилъ удивленіе и удовольствіе, которыя онъ чувствовалъ при видѣ мистера Джорндиса у себя въ конторѣ. Говоря это, онъ повертывалъ очки въ двухъ пальцахъ и болѣе прежняго казался сладкорѣчивымъ Кенджемъ.

-- Надѣюсь,-- сказалъ мистеръ Кенджъ:-- что благодѣтельное, вліяніе миссъ Соммерсонъ (и онъ поклонился мнѣ) принудило мистера Джорндиса (и онъ поклонился ему) нѣсколько преодолѣть свое равнодушіе къ знаменитой тяжбѣ и къ Верховному Суду -- къ тяжбѣ, такъ сказать, представляющей собою массивную колонну, на которую опирается наша профессія.

-- Съ своей стороны я полагаю,-- отвѣчалъ мой опекунъ:-- что миссъ Соммерсонъ довольно близко ознакомилась и съ знаменитой тяжбой и съ Верховнымъ Судомъ, чтобы употреблять какое-нибудь вліяніе въ ихъ пользу. Несмотря на то, они въ нѣкоторой степени составляютъ цѣль моего посѣщенія. Мистеръ Кенджъ, прежде чѣмъ я положу эту бумагу на столъ и оставлю ее въ полное ваше распоряженіе, позвольте мнѣ объяснить, какимъ образомъ она попала въ мои руки.

И онъ объяснилъ коротко и ясно.

Сначала мистеръ Кенджъ не обращалъ почти вниманія на бумагу, но когда увидѣлъ ее, она сдѣлалась въ глазахъ его интереснѣе, и, наконецъ, когда онъ развернулъ ее и сквозь очки прочиталъ нѣсколько строкъ, на его лицѣ отразилось удивленіе.

-- Мистеръ Джорндисъ,-- сказалъ онъ:-- мы читали ее?

-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ мой опекунъ.

-- Но, любезный мой сэръ,-- сказалъ мистеръ Кенджъ:-- вѣдь это духовное завѣщаніе, написанное гораздо позже всѣхъ завѣщаній, которыя имѣются въ тяжбѣ. Кажется, оно написано собственноручно самимъ завѣщателемъ. Оно составлено и засвидѣтельствовано надлежащимъ образомъ. Судя по этимъ пятнамъ и копоти, его хотѣли уничтожить, но не уничтожили... Помилуйте, да это-то и есть настоящій ключъ къ рѣшенію дѣла.

-- Прекрасно!-- сказалъ мой опекунъ.-- Какое же мнѣ до этого дѣло?

-- Мистеръ Гуппи!-- вскричалъ мистеръ Кенджъ, возвысивъ голосъ.-- Извините, мистеръ Джорндисъ.

-- Что прикажете, сэръ?

-- Идите къ мистеру Вользу. Засвидѣтельствуйте ему мое почтеніе и скажите, что мнѣ пріятно будетъ поговорить съ нимъ по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ.

Мистеръ Гуппи исчезъ.

-- Вы спрашиваете, мистеръ Джорндисъ, какое вамъ дѣло до этого? Прочитавъ этотъ документъ, вы бы увидѣли, что ваша наслѣдственная часть значительно уменьшается, хотя все еще остается весьма порядочная, весьма порядочная,-- сказалъ мистеръ Кенджъ, съ убѣжденіемъ и плавно размахивая рукой.-- Далѣе вы бы увидѣли, что интересы мистера Ричарда Карстона и миссъ Ады Клэръ весьма существенно увеличиваются.

-- Кенджъ,-- сказалъ мой опекунъ:-- еслибъ все огромное богатство, вовлеченное тяжбой въ Верховный Судъ, выпало на долю моихъ молодыхъ кузеновъ, я бы остался какъ нельзя болѣе доволенъ. Неужели вы думаете, что я ожидаю изъ тяжбы Джорндисъ и Джорндисъ чего-нибудь хорошаго?

-- Непремѣнно думаю, мистеръ Джорндисъ! Предубѣжденіе, предубѣжденіе! Любезный мой сэръ, наше отечество -- государство великое, весьма великое государство. Его система правосудія весьма великая система, весьма великая. Увѣряю васъ, увѣряю!

Опекунъ мой ничего на это не сказалъ. Между тѣмъ, явился мистеръ Вользъ. Знаменитость мистера Кенджа, пріобрѣтенная на служебномъ поприщѣ, вызывала со стороны его товарища особенное уваженіе.

-- Какъ вы поживаете, мистеръ Вользъ? Не угодно-ли вамъ сѣсть подлѣ меня и просмотрѣть эту бумагу?

Мистеръ Вользъ сѣлъ, какъ его просили, и, повидимому, читалъ каждое слово. Документъ нисколько не интересовалъ его; впрочемъ, его ничего не интересовало. Просмотрѣвъ его совершенно, онъ удалился съ мистеромъ Кенджемъ къ окну и довольно долго говорилъ съ нимъ, прикрывая сбоку ротъ своей черной перчаткой. Мнѣ не удивительно было замѣтить, что мистеръ Кенджъ готовъ былъ оспаривать каждое слово своего товарища, я знала, что два адвоката никогда, почти не соглашались во мнѣніяхъ касательно тяжбы Джорндисъ и Джорндисъ. Впрочемъ, мистеръ Вользъ рѣшился, повидимому, уступать мистеру Кенджу въ разговорѣ, который, сколько можно было разслушать, почти весь состоялъ изъ словъ: "Главный кассиръ, главный счетчикъ, донесеніе, капиталъ, мнѣніе и издержки по дѣлопроизводству". Окончивъ совѣщаніе, они снова подошли къ столу и заговорили вслухъ.

-- Прекрасно! Но это весьма замѣчательный документъ, мистеръ Вользъ?-- сказалъ мистеръ Кенджъ.

-- Конечно, конечно,-- отвѣчалъ мистеръ Вользъ.

-- Это весьма важный документъ, мистеръ Вользъ.

-- Конечно, конечно.

-- И, какъ вы говорите, мистеръ Вользъ, когда тяжба явится въ докладѣ во время наступающаго засѣданія, этотъ документъ будетъ неожиданнымъ и занимательнымъ явленіемъ,-- сказалъ мистеръ Кенджъ, свысока взглянувъ на моего опекуна.

Мистеръ Вользъ, какъ незамѣтный членъ общины, который только старается сохранитъ свою респектабельность, былъ въ высшей степени доволенъ, что его мнѣніе подтверждается такимъ авторитетомъ.

-- А когда,-- спросилъ мой опекунъ, послѣ непродолжительной паузы, въ теченіе которой мистеръ Кенджъ побрякивалъ въ карманѣ деньгами, а мистеръ Вользъ приглаживалъ перчаткой шероховатости своего лица:-- когда будетъ засѣданіе?

-- Въ будущемъ мѣсяцѣ, мистеръ Джорндисъ,-- сказалъ мистеръ Кенджъ.-- Разумѣется, мы теперь же приступимъ къ приведенію дѣла въ должный порядокъ и къ собранію необходимыхъ свидѣтелей; вы получите отъ насъ надлежащее увѣдомленіе, когда тяжба будетъ въ разсмотрѣніи.

-- И на это увѣдомленіе я обращу мое обыкновенное вниманіе.

-- А вы все-таки, любезный мой сэръ,-- говорилъ мистеръ Кенджъ, провожая насъ изъ конторы:-- вы все-таки, при вашемъ обширномъ умѣ, имѣете сильное расположеніе къ принятію отголоска народнаго предубѣжденія? Согласитесь, мистеръ Джорндисъ, что община наша благоденствуетъ, она дѣлаетъ быстрые шаги впередъ. Мы живемъ въ великомъ государствѣ, мистеръ Джорндисъ, въ великомъ государствѣ. Въ немъ система правосудія обширна, мистеръ Джорндисъ, да я какъ же вы хотите, чтобъ великое государство имѣло маленькую систему? Нѣтъ, нѣтъ, какъ вамъ угодно, это невозможно!

Онъ говорилъ это на площадкѣ лѣстницы, плавно размахивая правой рукой, какъ-будто она была серебряная лопатка, которою онъ клалъ цементъ своихъ словъ на зданіе системы, чтобъ связать и укрѣпить ее на тысячи вѣковъ.

LXIII. Сталь и желѣзо.

Галлерея Джорджа для стрѣльбы въ цѣль отдастся въ наемъ, вся утварь изъ нея распродана и самъ Джорджъ находится теперь въ Чесни-Воулдѣ; онъ провожаетъ сэра Лэйстера Дэдлока въ его верховыхъ поѣздкахъ и почти водитъ подъ устцы лошадь баронета, который не можетъ управлять ею, потому что силы совершенно покинули его. Но не этимъ занимается сегодня Джорджъ. Сегодня онъ ѣдетъ въ страну желѣзныхъ заводовъ въ сѣверныхъ предѣлахъ государства, ѣдетъ для того, чтобъ осмотрѣться и посмотрѣть на Божій свѣтъ.

Удаляясь къ сѣверу въ страну желѣзныхъ заводовъ, свѣжіе зеленые луга, какіе встрѣчалъ онъ въ Чесни-Воулдѣ, остаются назади; угольныя копи и пережженный чугунъ, высокія трубы и зданія изъ кирпича, изсохшая трава, яркіе огни и тяжелое, никогда не облегчающееся облако дыму становится отличительными чертами мѣстности. Вотъ между подобными-то предметами и ѣдетъ кавалеристъ, осматривается кругомъ и ищетъ предмета, который онъ поѣхалъ отыскивать.

На старомъ, закоптѣломъ мосту, перекинутомъ черезъ каналъ дѣятельнаго города, гдѣ стукъ тяжелыхъ молотовъ, огни и дымъ встрѣчаются чаще, кавалеристъ, покрытый густымъ слоемъ угольной пыли, останавливаетъ лошадь и спрашиваетъ рабочаго, знаетъ-ли онъ имя Ронсвела?

-- Помилуйте, сударь,-- отвѣчаетъ рабочій:-- это все равно, что знаю-ли я свое имя?

-- А развѣ оно такъ извѣстно здѣсь?-- спрашиваетъ кавалеристъ.

-- Ронсвела? А какъ же! Очень извѣстно.

-- А гдѣ бы мнѣ найти его теперь?-- спрашиваетъ кавалеристъ, смотря впередъ.

-- То есть, что именно, контору заводовъ или домъ?-- спрашиваетъ рабочій.

-- Гм! Должно быть, онъ въ самомъ дѣлѣ очень извѣстенъ,-- произноситъ кавалеристъ, потирая свой подбородокъ:-- ужъ такъ, кажется, извѣстенъ, что меня беретъ охота вернуться назадъ. Право, не знаю, которое изъ этихъ мѣстъ мнѣ нужно. Какъ ты думаешь, найду-ли я мистера Ронсвела на заводѣ?

-- Ну, ужь не знаю, не легко сказать, гдѣ вы найдете его въ эту пору дня; пожалуй, что вы найдете тамъ его самого или его сына, если только самъ онъ въ городѣ; по контрактамъ своимъ онъ часто уѣзжаетъ отсюда.

Гдѣ же его заводъ? А вонъ тамъ, видите-ли, вонъ тѣ трубы, самыя высокія? Да, онъ видитъ ихъ. Прекрасно! Такъ не спускайте глазъ съ нихъ и поѣзжайте прямымъ прямехонько, и потомъ вы увидите ихъ при поворотѣ направо, за большой каменной стѣной, которая образуетъ одну сторону всей улицы -- это-то и есть заводъ Ронсвела.

Кавалеристъ благодаритъ рабочаго и тихо ѣдетъ впередъ, поглядывая на стороны. Онъ останавливаетъ свою лошадь у гостиницы (съ сильнымъ расположеніемъ остаться при ней), гдѣ обѣдаютъ нѣкоторые изъ мастеровыхъ мистера Ронсвела, какъ говоритъ ему конюхъ. Мастеровые мистера Ронсвела только что распущены обѣдать и, повидимому, наводняютъ весь городъ. Они очень мускулисты и сильны, но довольно таки сильно запачканы сажей.

Онъ подходитъ къ воротамъ въ каменной стѣнѣ, заглядываетъ въ нихъ и видитъ цѣлый хаосъ желѣза, во всѣхъ возможныхъ видахъ и формахъ: въ полосахъ, слиткахъ и листахъ, въ котлахъ, осяхъ, колесахъ, шестерняхъ, кранахъ и рельсахъ, въ самыхъ странныхъ и уродливыхъ формахъ, составляющихъ отдѣльныя части машинъ; цѣлыя горы переломаннаго чугуна, ржаваго отъ старости; отдаленныя горнила пылаютъ яркимъ огнемъ и клокочутъ, полныя молодого чугуна; подъ ударами громаднаго молота сыплется дождь ослѣпительныхъ искръ; онъ видитъ желѣзо, накаленное до бѣла, желѣзо закаленное; вкусъ желѣза, запахъ желѣза и звукъ желѣза, какъ въ Вавилонскомъ столпотвореніи.

-- Да отъ этого голова кругомъ пойдетъ!-- говоритъ кавалеристъ, отыскивая взглядомъ контору.-- Кто это идетъ сюда? Что-то больно похожъ на меня... точь въ точь, какъ я передъ моимъ побѣгомъ изъ дому. Это, должно быть, мой племянникъ, если только можно вѣрить фамильному сходству. Мое почтеніе, сэръ.

-- Мое почтеніе. Вы кого-нибудь ищете здѣсь?

-- Извините, пожалуйста. Мнѣ кажется, вы молодой мистеръ Ронсвелъ?

-- Да.

-- Я ищу вашего отца.

Молодой человѣкъ, сказавъ ему, что онъ очень счастливъ въ выборѣ времени, потому что отецъ его на фабрикѣ, провожаетъ его въ контору.

"Какъ онъ похожъ на меня, когда я былъ въ его лѣтахъ, чертовски похожъ!" -- думаетъ кавалеристъ, слѣдуя за своимъ племянникомъ.

Они подходятъ къ зданію, въ верхнемъ этажѣ котораго находится контора. При видѣ джентльмена въ конторѣ, мистеръ Джорджъ сильно краснѣетъ.

-- Какъ прикажете доложить о васъ батюшкѣ?-- спрашиваетъ молодой человѣкъ.

Джорджъ, совершенно углубленный въ идею о желѣзѣ, въ отчаяніи отвѣчаетъ: "Сталь", и подъ этимъ именемъ его представляютъ. Его оставляютъ въ конторѣ одного съ джентльменомъ, который сидитъ за столомъ, покрытымъ счетными книгами, большими листами бумаги, испещренной цифрами и чертежами. Контора совершенно пустая, безъ всякой мебели, безъ занавѣсей на окнахъ, выходящихъ на дворъ, покрытый желѣзомъ. На столѣ въ безпорядкѣ лежатъ куски желѣза, нарочно разломанные для пробы, въ различные періоды ихъ службы и при выполненіи различныхъ назначеній. Желѣзная пыль вездѣ и на всемъ; изъ оконъ видно, какъ густой дымъ клубами вырывается изъ высокихъ трубъ и сливается съ дымомъ, извергаемымъ изъ безчисленнаго множества другихъ трубъ, высящихся надъ городомъ.

-- А къ вашимъ услугамъ, мистеръ Сталь,-- говорить джентльменъ, когда посѣтитель его занялъ заржавленный стулъ.

-- Мистеръ Ронсвелъ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ, наклонившись впередъ, опершись лѣвой рукой въ колѣно, а въ правой оставляя шляпу и всячески стараясь не встрѣчаться со взорами брата:-- я въ нѣкоторой степени полагало, что мое посѣщеніе можетъ. послужить вамъ въ тягость. Я служилъ въ драгунахъ, и одинъ изъ моихъ сослуживцевъ, котораго я очень любилъ, былъ, если я не ошибаюсь, вашимъ братомъ. Я полагаю, вы имѣли брата, который надѣлалъ много хлопотъ своимъ роднымъ, убѣжалъ изъ дому и ничего хорошаго не сдѣлалъ, какъ только обѣгалъ васъ?

-- Правда ли, что ваше имя Сталь?-- отвѣчаетъ желѣзный заводчикъ измѣнившимся голосомъ.

Кавалеристъ не знаетъ что сказать и смотритъ на брата. Братъ бросается съ мѣста, называетъ его Джорджемъ и обнимаетъ его.

-- Ты очень скоро догадался?-- восклицаетъ кавалеристъ; и изъ глазъ его льются слезы.-- Какъ ты поживаешь, мой добрый старый другъ? Я не думалъ, что ты и вполовину противъ этого будешь радъ увидѣть меня. Какъ ты поживаешь, мой добрый братъ, какъ ты поживаешь?

Они снова и снова жмутъ руки и обнимаютъ другъ друга. Кавалеристъ снова и снова повторяетъ: "Какъ ты поживаешь, мой добрый старый другъ? Я не думалъ, что ты и вполовину противъ этого будешь радъ увидѣть меня!"

-- Признаюсь тебѣ,-- говоритъ онъ въ заключеніе подробнаго объясненія причинъ; предшествовавшихъ его пріѣзду:-- я никакъ не хотѣлъ, чтобы меня узнали. Я думалъ, если ты услышишь мое имя безъ гнѣва, безъ обиды, такъ я бы постепенно приготовился написать къ тебѣ письмо. И право, меня бы нисколько не удивило, еслибъ ты услышалъ обо мнѣ совершенно равнодушно.

-- Мы покажемъ тебѣ дома, до какой степени намъ пріятна эта новость, Джорджъ,-- отвѣчаетъ его братъ.-- У насъ въ домѣ большой праздникъ, и лучше этого времени пріѣхать сюда ты не могъ бы выбрать, мой старый загорѣлый воинъ. Сегодня я заключаю съ моимъ сыномъ Ваттомъ условіе, что ровно черезъ годъ онъ долженъ жениться на такой хорошенькой и такой добренькой дѣвочкѣ, какой ты не видывалъ во всѣхъ твоихъ путешествіяхъ Завтра она ѣдетъ въ Германію съ одной изъ твоихъ племянницъ, чтобъ немножко выполировать свое воспитаніе. По этому случаю у насъ пиръ сегодня, и ты будешь героемъ этого пира.

Мистера Джорджа до такой степени поражала съ перваго раза перспектива предстоящаго празднества, что онъ съ величайшей горячностью начинаетъ отказываться отъ предложенной чести. Побѣжденный, однако же, просьбами брата и племянника, передъ которымъ онъ возобновляетъ свои увѣренія, что онъ не думалъ, что они и вполовину противъ этого будутъ рады его посѣщенію. Его уводятъ въ великолѣпный домъ, во всемъ устройствѣ котораго замѣчается пріятная смѣсь первоначальныхъ простыхъ привычекъ отца и матери съ привычками, которыя соотвѣтствовали ихъ измѣнившемуся положенію въ обществѣ, и съ счастливой будущностію ихъ дѣтей. Мистеръ Джорджъ приводится здѣсь въ крайнее замѣшательство красотою и образованіемъ своихъ кровныхъ племянницъ, красотою Розы, своей будущей племянницы, и чистосердечнымъ родственнымъ радушіемъ этихъ молодыхъ дѣвицъ, которое кажется ему, какъ будто онъ видитъ во снѣ. Его сильно трогаетъ почтительное обхожденіе племянника и пробуждаетъ въ немъ мучительное сознаніе, что въ его лѣта онъ былъ ничто иное, какъ негодяй. Но въ домѣ большой праздникъ, доброе, милое общество, и безпредѣльная радость, и потому мистеръ Джорджъ предается всему этому по своему, въ военномъ духѣ, и его обѣщаніе присутствовать на свадьбѣ принято съ всеобщимъ одобреніемъ. Сильно кружится голова мистера Джорджа въ этотъ вечеръ, когда онъ ложится на пышную постель въ домѣ своего брата, когда онъ старается припомнить всѣ событія прошедшаго дня и видитъ своихъ племянницъ, страшныхъ для него въ теченіе вечера въ ихъ развѣвающихся кисейныхъ платьяхъ и теперь, какъ кажется ему, все. еще вальсирующихъ по его одѣялу.

На другое утро братья заперлись въ кабинетѣ желѣзнаго заводчика, гдѣ старшій изъ нихъ яснымъ и вразумительнымъ образомъ начинаетъ объяснять свои намѣренія, какъ лучше устроить Джорджа, но Джорджъ хватаетъ его за руку и останавливаетъ.

-- Братъ, милліонъ разъ благодарю тебя за твое болѣе чѣмъ братское радушіе, и милліонъ разъ за твои болѣе чѣмъ братскія намѣренія. Но мои планы уже составлены. Прежде чѣмъ скажу я хоть слово о нихъ, я хотѣлъ бы посовѣтоваться съ тобой насчетъ одного семейнаго дѣльца. Какимъ бы образомъ,-- говоритъ кавалеристъ, сложивъ руки на грудь и смотря на брата съ непоколебимой твердостью:-- какимъ бы образомъ устроить, чтобы моя мать вычеркнула меня?

-- Я не совсѣмъ понимаю тебя, Джорджъ,-- отвѣчаетъ желѣзный заводчикъ.

-- Я говорю, братъ, какимъ бы образомъ устроить, чтобъ она вычеркнула меня? Надобно убѣдить ее сдѣлать это.

-- Вычеркнула бы тебя изъ духовнаго завѣщанія, вѣрно ты это хочешь сказать?

-- Разумѣется это. Короче,-- говоритъ кавалеристъ, сложивъ свои руки крѣпче, но еще рѣшительнѣе: и хочу сказать... чтобъ... чтобъ меня вычеркнули.

-- Любезный Джорджъ, отвѣчаетъ его братъ:-- неужели это дли тебя такъ необходимо?

-- Совершенно такъ! Рѣшительно необходимо. Безъ этого я ни минуты не могу быть спокойнымъ, меня измучитъ совѣсть, что я воротился домой. Безъ этого я не могу поручиться за себя въ томъ, что снова не уйду отсюда. Я не за тѣмъ приползъ домой, чтобъ ограбить права твоихъ дѣтей, если только не твои собственныя. Я, который отказался отъ своихъ правъ давнымъ давно! Если мнѣ суждено остаться здѣсь и смотрѣть прямо въ глаза честныхъ людей, то непремѣнно меня должно вычеркнуть. Полно, братъ! Ты человѣкъ, который прославился своимъ умомъ и дальновидностью, ты можешь сказать мнѣ, какимъ образомъ устроить это.

-- Я могу сказать тебѣ, Джорджъ,-- отвѣчаетъ желѣзный заводчикъ спокойнымъ тономъ: -- какимъ образомъ не устраивать этого, что, право, нисколько не хуже будетъ соотвѣтствовать дѣлу. Взгляни на нашу мать, подумай объ ней и вспомни ея радость и душевное волненіе при нашей встрѣчѣ. Неужели ты думаешь, что въ мірѣ найдется причина, которая бы принудила ее принять подобную мѣру противъ ея любимаго сына! Неужели ты думаешь, что есть возможность получить ея согласіе на это и что одно предложеніе такой мѣры она не приметъ за оскорбленіе? Если ты такъ думаешь, то ты весьма несправедливъ къ ней. Нѣтъ, Джорджъ! Тебѣ нужно примириться съ мыслью, что ты долженъ оставаться невычеркнутымъ. Я полагаю (и на лицѣ желѣзнаго заводчика отражается пріятная улыбка въ то время, какъ онъ смотритъ на брата., который задумался и кажется обманутымъ въ этихъ ожиданіяхъ) я полагаю, что ты такъ спокойно можешь жить въ нашемъ кругу, какъ будто дѣло сдѣлано по твоему желанію.

-- Какимъ же это образомъ?

-- При этомъ убѣжденіи, ты можешь располагать, какъ тебѣ заблагоразсудится всѣмъ, что только по несчастію тебѣ достанется въ наслѣдство, понимаешь?

-- И то правда!-- говоритъ кавалеристъ, снова задумавшись.

Потомъ, положивъ свою руку на руку брата, онъ спрашиваетъ его и пристально смотритъ въ глаза:

-- Однако, братъ, ты не имѣешь намѣренія сказать объ этомъ твоей женѣ и твоему семейству?

-- Вовсе не имѣю.

-- Спасибо тебѣ. Конечно ты можешь сказать имъ, что хотя я отъявленный бродяга, но меня не слѣдуетъ опасаться.

Желѣзный заводчикь, подавляя улыбку, соглашается.

-- Спасибо, спасибо. Тяжелый камень отвалился отъ сердца,-- говоритъ кавалеристъ, и изъ широкой груди его вылетаетъ тяжелый вздохъ въ то гремя, какъ онъ снимаетъ съ нее руки и опускаетъ ихъ на колѣни:-- а все же хотѣлось бы, чтобъ меня вычеркнули!

Братья, сидя лицомъ къ лицу, имѣютъ удивительное сходство другъ съ другомъ; только на сторонѣ кавалериста обличается какая-то массивная простота и отсутствіе свѣтскаго образованія.

-- Теперь поговоримъ о моихъ планахъ,-- продолжаетъ онъ, забывая свою неудачу.-- Ты былъ такъ добръ, что предложилъ мнѣ остаться здѣсь и занять мѣсто между произведеніями твоего постояннаго труда и ума. Благодарю тебя отъ чистаго сердца. Это больше чѣмъ по братски, какъ я уже сказалъ тебѣ; благодарю, благодарю тебя (и кавалеристъ долго жметъ руку брата). Но дѣло въ томъ, братъ, я... я ни больше ни меньше какъ кустарникъ, и теперь ужъ слишкомъ поздно сажать меня въ хорошемъ саду.

-- Любезный Джорджъ,-- отвѣчаетъ желѣзный заводчикъ, сосредоточивая на немъ спокойный свой взглядъ и ласково улыбаясь:-- предоставь это мнѣ и дай мнѣ попробовать.

Джорджъ качаетъ головой.

-- И не сомнѣваюсь, ты это можешь сдѣлать; но, по моему мнѣнію, теперь уже поздно. Теперь этого нельзя сдѣлать, сэръ! Надобно такъ случиться, что я еще имѣю возможность оказывать пустую пользу сэру Лэйстеру Дэдлоку, со времени его недуга, причиной котораго было семейное несчастіе; такъ ужъ лучше пусть помогаетъ ему сынъ нашей матери, чѣмъ кто нибудь другой.

-- Хорошо, любезный мой Джорджъ,-- отвѣчаетъ братъ, и на открытомъ лицѣ его показалась легкая тѣнь неудовольствія:-- если ты предпочитаешь служить въ домашней бригадѣ сэра Лэйстера Дэдлока...

-- Именно такъ, братъ!-- восклицаетъ кавалеристъ, прервавъ брата и положивъ руку къ нему на колѣно:-- именно такъ! Тебѣ не слишкомъ правится эта идея; но я не забочусь о томъ. Ты не привыкъ находиться подъ командой, а я привыкъ. Вокругъ тебя это находится въ совершенномъ порядкѣ и дисциплинѣ; вокругъ меня, напротивъ, все требуетъ порядка и дисциплины. Мы не привыкли браться за предметы одной и той же рукой, не привыкли мы и смотрѣть на нихъ съ одной и той же точки зрѣнія. Я не хочу говорить о моихъ гарнизонныхъ манерахъ, потому что вчера вечеромъ я рѣшительно не стѣснялъ себя, а этого здѣсь не должно быть; это я говорю разъ и на всегда. Въ Чесни-Воулдѣ дѣло другое тамъ для кустарника просторнѣе чѣмъ здѣсь; да къ тому же это будетъ радовать нашу добрую старушку-мать. Поэтому я принимаю предложеніе сэра Лэйстера Дэдлока. Когда я пріѣду сюда въ будущемъ году сдавать невѣсту, и вообще когда вздумаю пріѣхать сюда, я стану оставлять мою бригаду въ засадѣ и не позволю ей вторгнуться въ предѣлы твоихъ владѣній. Еще разъ благодарю тебя отъ всей души и горжусь при мысли о Ронсвелахъ, которымъ ты положишь прочное основаніе.

-- Ты знаешь себя, Джорджъ,-- говоритъ старшій братъ, отвѣчая на крѣпкое пожатіе руки тѣмъ же:-- и можетъ статься знаешь меня лучше, чѣмъ я себя знаю. Быть по твоему, но только съ условіемъ:-- болѣе не разлучаться съ нами!

-- Не бойся этого!-- отвѣчаетъ кавалеристъ.-- Теперь, братъ, прежде чѣмъ конь мой повернется къ дому, я хочу попросить тебя, если ты будешь такъ добръ, просмотрѣть это письмо. Я привезъ его съ собой нарочно, чтобы послать отсюда, потому что имя Чесни-Воулдъ въ настоящее время, быть можетъ, печально отзовется въ сердцѣ той особы, къ которой написано письмо. Я, признаться, не привыкъ къ корреспонденціи; а тѣмъ болѣе это письмо имѣетъ для меня нѣкоторую особенность; я хочу, чтобъ оно было написано просто и деликатно.

При этомъ онъ подаетъ красивымъ почеркомъ написанное письмо желѣзному заводчику, который читаетъ слѣдующее: "Миссъ Эсѳирь Соммерсонъ!

"Инспекторъ Боккетъ сообщилъ мнѣ, что между бумагами одной особы найдено письмо, адресованное на мое имя. Вслѣдствіе этого осмѣливаюсь извѣстить васъ, что въ этомъ письмѣ заключалось нѣсколько наставленій изъ-за границы, когда, гдѣ и какимъ образомъ передать вложенное письмо къ молодой и прекрасной леди, жившей тогда не замужемъ въ Англіи. Я исполнилъ это пунктуально.

"Далѣе осмѣливаюсь сообщить вамъ, что это письмо было взято отъ меня только для сличенія почерка; оно казалось мнѣ самымъ невиннымъ въ моемъ обладаніи, въ противномъ случаѣ я бы тогда только разстался съ нимъ, когда бы мнѣ прострѣлили сердце.

"Еще осмѣливаюсь донести вамъ, что еслибъ я имѣлъ нѣкоторыя причины полагать, что извѣстный вамъ несчастный джентльменъ сушествуетъ на свѣтѣ, я бы ни на минуту не остался въ покоѣ, не отыскавъ его убѣжища и раздѣлилъ бы съ нимъ послѣдній фарсингъ, къ чему понуждали бы меня въ равной степени и долгъ, и привязанность. Но онъ, какъ (оффиціально) было донесено, утонулъ и, какъ достовѣрно извѣстно, упалъ за бортъ военнаго транспорта ночью, въ Ирландской гавани, спустя нѣсколько часовъ по прибытіи изъ Вестъ-Индіи. Я это слышалъ самъ отъ офицеровъ и команды транспорта, и знаю, что это было (оффиціально) подтверждено.

"Въ заключеніе осмѣливаюсь доложить вамъ, что въ моемъ смиренномъ положеніи въ обществѣ, въ качествѣ простого солдата, я былъ и навсегда пробуду преданнымъ вамъ и почитающимъ васъ слугой, и что я выше всего уважаю качества, которыми вы обладаете.

"Съ чѣмъ и имѣю честь быть

"Джорджъ".

-- Немного формально,-- замѣчаетъ старшій братъ, складывая письмо съ выраженіемъ на лицѣ нѣкотораго замѣшательства.

-- Но ничего такого, почему бы нельзя послать его прекраснѣйшей молоденькой леди?-- спрашиваетъ младшій братъ.

-- Рѣшительно ничего.

Поэтому письмо запечатывается и отправляется на почту съ текущей корреспонденціей желѣзнаго завода. Окончивъ это, мистеръ Джорджъ прощается съ семействомъ брата и приготовляется сѣдлать лошадь и ѣхать. Его братъ вовсе не имѣетъ расположенія разстаться съ нимъ такъ скоро; онъ предлагаетъ прокатиться съ нимъ въ открытой коляскѣ до мѣста, гдѣ онъ, отправляясь по дѣламъ, хочетъ переночевать и тамъ остаться съ нимъ до утра, между тѣмъ какъ слуга проводитъ до этого мѣста кровнаго сѣраго скакуна изъ конюшень Чесни-Воулда. Предложеніе принято съ радостію и затѣмъ слѣдуетъ пріятная поѣздка, пріятный обѣдъ и пріятный завтракъ. Послѣ того они еще разъ жмутъ руки другъ другу долго и отъ чистаго сердца, и наконецъ разстаются: желѣзный заводчикъ обращаетъ лицо свое къ клубамъ дыма и огню плавильныхъ печей; кавалеристъ -- къ зеленѣющей и цвѣтущей мѣстности. Рано вечеромъ, на главной аллеѣ Чесни-Воулда послышался сдержанный звукъ его тяжелой воинской рыси, и онъ подъѣзжаетъ къ дому подъ старыми вязами съ воображаемымъ стукомъ и бряканьемъ воинскихъ принадлежностей.

LXIV. Разсказъ Эсѳири,

Вскорѣ послѣ разговора моего съ опекуномъ, однажды утромъ онъ вручилъ мнѣ запечатанный конвертъ и сказалъ: "Это на слѣдующій мѣсяцъ, душа моя". Въ конвертѣ заключалось двѣсти фунтовъ стерлинговъ.

Теперь я весьма поспѣшно приступила къ такимъ приготовленіямъ, которыя считала необходимыми. Соображаясь въ покупкахъ со вкусомъ моего опекуна, который, безъ сомнѣнія, я знала очень хорошо, я приводила въ порядокъ мой гардеробъ такъ, чтобъ угодить ему, и надѣялась, что вполнѣ успѣю въ этомъ.

Изъ словъ моего опекуна, когда мы разъ говорили объ этомъ, я заключила, что свадьба не состоится ранѣе открытія засѣданій въ Верховномъ Судѣ, наступленія которыхъ мы ожидали, и я отъ души радовалась, что событіе это совершится въ то время, когда положеніе Ричарда и Ады нѣсколько улучшится.

Время засѣданій приближалось весьма быстро, когда опекунъ мой былъ отозванъ за городъ и отправился въ Йоркшэръ по дѣламъ мистера Вудкорта. Онъ еще раньше говорилъ мнѣ, что его присутствіе тамъ будетъ необходимо. Однажды вечеромъ, я только что пришла домой отъ моей подруги и, задумавшись, сидѣла среди всѣхъ моихъ обновокъ, когда мнѣ подали письмо отъ моего опекуна. Онъ просилъ меня пріѣхать въ провинцію, наказывая, въ какомъ дилижансѣ взято для меня мѣсто и въ какое время поутру я должна выѣхать изъ города. Въ припискѣ говорилось, что я оставлю Аду только на нѣсколько часовъ.

Я никакъ не разсчитывала на путешествіе въ такое время, впрочемъ приготовилась къ нему въ полчаса и на другое утро рано отправилась въ путь. Я ѣхала цѣлый день и цѣлый день старалась отгадать, къ чему я нужна была въ такой дали: то я думала для этой цѣли, то для другой, и всегда была далеко, далеко отъ истины.

Была уже ночь, когда путешествіе мое кончилось, и я увидѣла, что на станціи ждалъ меня мой опекунъ. Это было для меня величайшей отрадой, ибо къ вечеру я начала бояться (тѣмъ болѣе, что письмо было весьма коротенькое) за его здоровье. Однакожъ, онъ былъ здоровъ, какъ только можно быть, и когда увидѣла его свѣтлое лицо, я тотчасъ же подумала, что онъ вѣрно предполагалъ сдѣлать еще какое нибудь доброе дѣло. Чтобъ сказать это, не требовалось особенной проницательности; я знала, что ужъ одно его присутствіе въ томъ мѣстѣ непремѣнно должно ознаменоваться какимъ нибудь благодѣтельнымъ поступкомъ.

Насъ ожидалъ ужинъ въ гостиницѣ, и когда мы остались одни за столомъ, онъ сказалъ:

-- Моя маленькая хозяюшка вѣрно любопытствуетъ узнать, зачѣмъ я ее выписалъ сюда?

-- Да, опекунъ,-- отвѣчала я:-- не считая себя за Фатиму, а васъ за Синюю Бороду, любопытно было бы знать зачѣмъ?

-- Чтобы упрочить спокойствіе твоего сна, душа моя,-- отвѣчалъ онъ весело:-- я не хочу откладывать до завтра. Я очень желалъ выразить Вудкорту, такъ или иначе, мою признательность за его человѣколюбивыя чувства къ бѣдному несчастному Джо, за его неоцѣненныя услуги моимъ молодымъ кузинамъ и за его привязанность ко всѣмъ вамъ. Когда было рѣшено, что онъ долженъ устроиться здѣсь, мнѣ пришло въ голову попросить его принять отъ насъ скромный, но удобный уголокъ, гдѣ бы могъ онъ отдыхать при своихъ занятіяхъ. Поэтому я приказалъ отыскать такое мѣстечко; его нашли на весьма выгодныхъ условіяхъ и по пріѣздѣ сюда я приводилъ его въ порядокъ и старался сдѣлать его обитаемымъ. Когда мнѣ донесли, что все готово, и когда третьяго дня я прошелъ по дому, я увидѣлъ, что не имѣю опытности и предусмотрительности хорошей домоправительницы, чтобъ убѣдиться, все. ли устроено такъ, какъ должно быть, я послалъ, къ самой лучшей маленькой домоправительницѣ какую только можно достать, чтобъ она пріѣхала сюда и подала мнѣ свой совѣтъ и мнѣніе. И вотъ она здѣсь,-- сказалъ мой опекунъ:-- и смѣется вмѣстѣ и плачетъ!

Дѣйствительно я смѣялась и плакала, потому что онъ былъ такъ милъ, такъ добръ, такъ великодушенъ. Я старалась высказать ему, что я думала о немъ; но не могла выговорить ни слова.

-- Тс! тс!-- сказалъ мой опекунъ.-- Ты придаешь этому, моя маленькая хозяюшка, слишкомъ большое значеніе. Зачѣмъ ты плачешь, бабушка Дорденъ, зачѣмъ ты плачешь?

-- Это отъ избытка удовольствія, мой дорогой; сердце мое переполнено благодарностью.

-- Ну, хорошо, хорояю,-- сказалъ онъ.-- Я въ восторгѣ, что ты одобряешь мое распоряженіе. Я полагалъ, что ты одобришь его. Я хотѣлъ этимъ сдѣлать пріятный сюрпризъ для маленькой владѣтельницы Холоднаго Дома.

Я поцѣловала его и отерла слезы.

-- Теперь я знаю все!-- сказала я.-- Я давно уже видѣла это на вашемъ лицѣ.

-- Нѣтъ; въ самомъ дѣлѣ, моя милая?-- сказалъ онъ.-- А я и не зналъ, что бабушка Дорденъ умѣетъ читать по лицу!

Онъ былъ такъ очаровательно радъ, что я не могла не подражать ему; мнѣ даже сдѣлалось стыдно, что я не подражала ему въ этомъ съ самаго начала. Ложась спать, я плакала. Я должна признаться, что я плакала; но полагаю, что плакала отъ удовольствія, хотя въ этомъ не совсѣмъ была увѣрена. Каждое слово въ письмѣ я повторила два раза.

Наступило чудное лѣтнее утро. Послѣ завтрака мы отправились осмотрѣть домъ, объ устройствѣ котораго я должна была выразить свое мнѣніе. Мы вошли въ цвѣточный садикъ черезъ калитку, отъ которой ключъ находился въ рукахъ моего опекуна, и первый предметъ, пріятно поразившій меня, были куртники и цвѣты, разбитыя и посаженныя совершенно такъ, какъ это было дома.

-- Замѣть, моя милая,-- сказалъ мой опекунъ, остановясь и съ плѣнительнымъ выраженіемъ въ лицѣ наблюдая мои взгляды:-- зная, что кромѣ твоего плана ни подъ какимъ видомъ не можетъ быть лучше, я занялъ его для этого садика.

Въ полномъ восхищеніи я не могла высказать, до какой степени все было прекрасно, а между тѣмъ, когда и увидѣла все это, въ душѣ моей пробудилось одно тайное сомнѣніе. Я думала, будетъ ли Вудкортъ счастливѣе отъ этого? Не лучше ли было бы для его спокойствія, еслибъ всѣ предметы, окружающіе его, не напоминали ему обо мнѣ? Я знала, что онъ все еще нѣжно любилъ меня и потому постоянно бы и съ грустію думалъ о своей потерѣ. Я не хотѣла, чтобы онъ совсѣмъ забылъ меня; быть можетъ, онъ бы не въ состояніи быль забыть меня и безъ этихъ пособій для его памяти; но мой путь былъ легче его, и я могла бы примириться даже съ мыслью, что онъ забудетъ меня, лишь бы только былъ отъ этого счастливѣе.

-- Теперь, маленькая хозяюшка,-- сказалъ мой опекунъ, въ которомъ я никогда еще не замѣчала такой гордости и радости какъ теперь, когда онъ показывалъ мнѣ всѣ эти вещи и замѣчалъ мое восхищеніе и похвалы:-- теперь остается только показать названіе этого дома.

-- А какъ вы его назвали?

-- Дитя мое,-- сказалъ онъ:-- пойдемъ, и ты увидишь.

Онъ повелъ меня къ портику, котораго до этой поры избѣгалъ, и передъ выходомъ остановился.

-- Милое дитя мое, неужели ты не можешь отгадать это названіе?

-- Нѣтъ!-- сказала я.

Мы вышли изъ дому; онъ указалъ мнѣ на портикъ, и я прочитала на немъ надпись: "Холодный Домъ".

Онъ отвела, меня подъ тѣнь на скамейку, сѣлъ подлѣ меня и, взявъ мою руку, сказалъ:

-- Милая, добрая моя Эсѳирь, въ томъ, что было между нами, я, мнѣ кажется, только заботился о твоемъ счастіи. Когда я написалъ письмо, отвѣтъ на которое ты лично принесла ко мнѣ (при этомъ онъ улыбнулся), я имѣлъ тогда въ виду мое собственное счастіе, но въ то же время и твое. Могъ ли я, совершенно при другихъ обстоятельствахъ, возобновить старинную мечту, которой предавался, когда ты была еще очень молода,-- сдѣлать тебя женой своей,-- мнѣ не нужно спрашивать самого себя. Я, однако же, возобновилъ ее, написалъ письмо, и ты принесла мнѣ свой отвѣтъ. Слѣдишь ли ты за моими словами, дитя мое?

Я сильно трепетала, но не проронила ни одного его слова. Въ то время, какъ я пристально смотрѣла на него, и когда яркіе лучи солнца, смягчаемые тѣнью листьевъ, падали на его открытую голову, мнѣ казалось, что я видѣла передъ собой существо неземное.

-- Слушай меня, дитя моя. Теперь моя очередь говорить. Когда именно я началъ сомнѣваться въ томъ, что дѣйствительно ли мое предложеніе можетъ осчастливить тебя, до этого нѣтъ нужды. Но когда Вудкортъ вернулся домой, тогда всѣ мои сомнѣнія разсѣялись.

Я обняла его и, склонивъ голову къ нему на грудь, заплакала.

-- Такъ, такъ, дитя мое! Лежи здѣсь спокойно и довѣрчиво,-- сказалъ онъ, нѣжно прижимая меня къ себѣ.-- Я твой опекунъ и теперь твой отецъ. Покойся на груди моей довѣрчиво!

Спокойно какъ тихій шелестъ листьевъ, отрадно какъ свѣтлый лѣтній день, лучезарно и благотворно какъ солнечный свѣтъ, онъ продолжалъ:

-- Пойми меня, мой добрый другъ. Я не сомнѣвался, что, при твоей почтительности и преданности, ты была бы довольна и счастлива со мной; но я увидѣлъ, съ кѣмъ бы ты была счастливѣе. Нисколько не удивительно, что я проникъ его тайну въ то время, какъ бабушка Дорденъ оставалась въ совершенномъ невѣдѣніи карательно ея. Я долго пользовался откровенностью Аллана Вудкорта, между тѣмъ какъ онъ до вчерашняго дня, и то за нѣсколько часовъ до твоего пріѣзда, не зналъ моихъ намѣреній и плановъ. Впрочемъ, я не хотѣлъ, чтобы прекраснѣйшій образъ моей Эсѳири былъ навсегда утраченъ; я не хотѣлъ, чтобы хотя одна крошка добродѣтелей моей милой питомицы осталась незамѣченною и лишена была должнаго возмездія; я не допустилъ бы ее страдать въ фамиліи Морганъ-ап-Керригъ, нѣтъ, ни за вѣсъ золота изъ всѣхъ горъ Валлиса!

Онъ остановился, чтобъ поцѣловать меня въ голову, и я снова заплакала. Я чувствовала, какъ будто восторгъ, пробуждаемый въ душѣ моей похвалами, былъ тяжелъ для меня.

-- Перестань, маленькая хозяюшка! Не плачь, этотъ день долженъ бытъ днемъ радости. Я ждалъ этого дня мѣсяцы и мѣсяцы. Мнѣ остается сказать тетенькѣ Тротъ еще нѣсколько словъ. Рѣшившись не бросать ни одного атома изъ достоинства моей Эсѳири, я пригласилъ мистриссъ Вудкортъ на тайное совѣщаніе. "Послушайте, сударыня -- сказалъ я,-- я ясно замѣчаю и вдобавокъ знаю навѣрное, что вашъ сынъ любитъ мою питомицу. Я увѣренъ также, что моя питомица любитъ вашего сына; но она готова пожертвовать своей любовью чувству долга и признательности, и пожертвуетъ ею такъ вполнѣ, такъ совершенно, такъ религіозно, что вы бы никогда не замѣтили этого, хотя и слѣдите за ней день и ночь". И потомъ я разсказалъ ей всю нашу исторію, нашу общую, твою и мою. "Послѣ этого, сударыня -- сказалъ я -- не угодно ли вамъ пріѣхать къ намъ и пожить съ нами. Пріѣзжайте и смотрите за моимъ дитятей съ часу на часъ; замѣчайте все, что можно замѣтить противъ ея родословной, а эти замѣчанія по вашему мнѣнію будутъ состоять въ томъ-то и томъ-то (я вѣдь не люблю много церемониться); и когда вы хорошенько обдумаете этотъ предметъ, тогда скажите мнѣ, что значитъ въ дѣлѣ любви старинное происхожденіе". Но надобно отдать честь ея старой валлійской крови, моя милая!-- вскричалъ мой опекунъ съ энтузіазмомъ:-- я полагаю, что сердце, которое, она одушевляетъ, бьется такъ же горячо и съ такою же любовью къ бабушкѣ Дорденъ, какъ и мое!

Онъ тихо поднялъ мою голову и въ то время, какъ я прильнула къ нему, поцѣловалъ меня разъ съ своей прежнею отеческой нѣжностью, еще разъ и еще. О, какъ ясно понимала я теперь его манеру, съ которой онъ какъ будто защищалъ меня, и которой-я такъ долго не могла понять!

-- Еще одно и послѣднее слово. Когда Алланъ Вудкортъ говорилъ съ тобой, моя милая, онъ говорилъ съ моего вѣдома и согласія; но я отнюдь не ободрялъ его, потому что эти сюрпризы должны были служить для меня величайшей наградой, и мнѣ было бы жаль разстаться хотя съ малѣйшей ея частичкой. Онъ долженъ былъ придти ко мнѣ и сказать все, что происходило, и онъ сдѣлалъ это. Милая моя, добрая Эсѳирь, Алланъ Вудкортъ стоилъ подлѣ твоего отца, когда онъ лежалъ мертвый, стоялъ подлѣ твоей матери... Вотъ и Холодный Домъ передъ тобой. Сегодня я передаю этотъ домъ его маленькой владѣтельницѣ, и, передъ Богомъ! сегодня самый свѣтлый день во всей моей жизни!

Онъ всталъ и приподнялъ меня. Мы уже были не однѣ. Мой мужъ, я называю его этимъ именемъ вотъ уже ровно семь счастливыхъ лѣтъ, стоялъ подлѣ меня.

-- Алданъ, -- сказалъ мой опекунъ:-- прими отъ меня добровольный даръ, лучшую жену, какую когда либо имѣлъ человѣкъ. Что еще больше могу я сказать какъ только то, что ты ее заслуживаешь! Прими вмѣстѣ съ ней и этотъ маленькій домъ, который она тебѣ приноситъ. Ты знаешь, Алланъ, что она сдѣлаетъ изъ него; ты знаешь, что она сдѣлала изъ его тезки. Позвольте мнѣ иногда полюбоваться въ немъ вашимъ счастіемъ. И чѣмъ же я жертвую? Ничѣмъ, ничѣмъ.

Онъ еще разъ поцѣловалъ меня, и когда снова заговорилъ со мной, въ глазахъ его, стояли слезы:

-- Эсѳирь, мое неоцѣненное дитя, послѣ столь многихъ лѣтъ, вѣдь и это нѣкоторымъ образомъ похоже на разлуку. Я знаю, что моя ошибка не обошлась тебѣ безъ слезъ. Прости твоему старому опекуну, позволь ему занимать въ твоемъ сердцѣ прежнее мѣсто и вычеркни его поступокъ изъ твоей памяти. Алланъ, прими это милое созданіе!

Онъ выдвинулся впередъ изъ-подъ зелени древесныхъ листьевъ, остановился озаренный солнечнымъ свѣтомъ, и обернулся къ намъ съ веселымъ лицомъ.

-- Я буду,-- сказалъ онъ:-- отъ времени до времени навѣшать васъ. Западный вѣтеръ, маленькая хозяюшка, чисто западный! Пожалуйста больше меня не благодарить. Я прибѣгну опять къ моимъ холостымъ привычкамъ, и если кто нибудь не уважитъ этого предостереженія, я убѣгу и никогда не ворочусь!

Сколько счастія мы испытывали въ тотъ день, сколько радости, сколько спокойствія, сколько надежды, сколько признательности, сколько блаженства! Намъ предстояло обвѣнчаться до истеченія мѣсяца; но когда намъ предстояло вступить во владѣніе нашимъ домомъ, это зависѣло отъ Ричарда и Ады.

На другой день мы втроемъ возвращались домой. По пріѣздѣ въ городъ, Алланъ прямо отправился повидаться съ Ричардомъ и сообщить нашу радость ему и моей милочкѣ. Несмотря на позднюю пору, я тоже хотѣла идти къ ней на нѣсколько минутъ, но я разсудила за лучшее сходить прежде домой съ моимъ опекуномъ, приготовить чай для него и занять подлѣ него мое мѣсто; мнѣ не хотѣлось и думать о томъ, чтобъ оно такъ скоро опустѣло.

Дома мы узнали, что какой-то молодой человѣкъ въ теченіе того дня три раза заходилъ къ намъ и хотѣлъ видѣться со мной, и когда при третьемъ разѣ ему сказали, что моего возвращенія ожидаютъ не раньше десяти часовъ, онъ далъ слово побывать около этого времени. При каждомъ разѣ онъ оставлялъ свою карточку съ налинсью: "мистеръ Гуппи".

Такъ какъ весьма натурально я начала угадывать цѣль этихъ посѣщеній, и такъ какъ воспоминанія о посѣтителѣ всегда соединяли съ собою что-нибудь смѣшное, то я и теперь засмѣялась насчетъ мистера Гуппи и разсказала моему опекуну о его прежнемъ предложеніи и послѣдующемъ затѣмъ отказѣ.

-- Ну, такъ,-- сказалъ мой опекунъ:-- намъ непремѣнно нужно принять этого героя.

Отданы были приказанія принять мистера Гуппи, а вслѣдъ затѣмъ онъ и пожаловалъ.

Онъ сконфузился, увидѣвъ моего опекуна, но скоро поправился и сказалъ:

-- Какъ ваше здоровье, сэръ?

-- Какъ вы поживаете, сэръ?-- возразилъ мой опекунъ.

-- Благодарю васъ, сэръ; я совершенно здоровъ,-- отвѣчалъ мистеръ Гуппи.-- Позвольте мнѣ отрекомендовать вамъ мою матушку, изъ Олдъ-Стритъ-Роада, и моего короткаго пріятеля мистера Вивля. Вѣрнѣе сказать, мой пріятель только слыветъ подъ именемъ Вивля, но настоящее его имя Джоблингъ.

Мой опекунъ попросилъ ихъ садиться, и они разсѣлись.

-- Тони,-- сказалъ мистеръ Гуппи, обращаясь къ пріятелю, послѣ неловкаго молчанія.-- Не угодно ли начать объясненіе?

-- Начинай самъ,-- отвѣчаль пріятель довольно рѣзко.

-- Извольте видѣть, мистеръ Джорндисъ,-- началъ мистеръ Гуппи, къ величайшему удовольствію его матери, которое она обнаруживала, сильно толкая локтемъ мистера Джоблнгга и подмигивая мнѣ самымъ настойчивымъ образомъ: -- я полагалъ, что увижу миссъ Соммерсонъ одну и совсѣмъ не приготовился къ вашему потаенному присутствію. Впрочемъ, я полагаю, миссъ Соммерсонъ сообщила вамъ, что между нами происходили уже нѣкоторыя объясненія.

-- Да,-- отвѣчалъ мой опекунъ, улыбаясь:-- миссъ Соммерсонъ объяснялась со мной по этому предмету.

-- Чрезъ это обстоятельство,-- сказалъ мистеръ Гуппи:-- изложеніе дѣла становится легче. Сэръ, я кончилъ свой терминъ въ конторѣ Кенджа и Карбоя и, мнѣ кажется, кончилъ совершенно удовлетворительно. Я включенъ теперь, разумѣется, послѣ надлежащаго испытанія, отъ котораго другой, право, сбѣсится или сойдетъ съ ума, въ списокъ присяжныхъ стряпчихъ и получилъ на это званіе форменный аттестатъ; не угодно ли вамъ взглянуть на него?

-- Благодарю васъ, мистеръ Гуппи,-- отвѣчалъ мой опекунъ:-- я совершенно увѣренъ, что аттестатъ вашъ написанъ по формѣ.

Вслѣдствіе этого мистеръ Гуппи останавливается вынимать что-то изъ кармана и продолжаетъ:

-- Я не имѣю своего капитала, но моя матушка пользуется небольшимъ состояніемъ, въ видѣ пенсіи. (При этомъ матушка мистера Гуппи закинула голову свою назадъ, какъ будто никогда подобное замѣчаніе сынка не доставляло ей такого удовольствія, поднесла къ губамъ носовой платокъ и еще разъ какъ-то странно мигнула мнѣ). Кромѣ этого капитала найдется еще нѣсколько фунтовъ стерлинговъ на непредвидимые расходы по хозяйственной части.

-- Да, это весьма недурно,-- замѣтилъ мой опекунъ.

-- У меня есть кой-какіе родственники,-- продолжалъ мистеръ Гуппи:-- они проживаютъ въ окрестностяхъ Валкотъ-сквера. Поэтому я нанялъ въ тѣхъ мѣстахъ домикъ, который, по мнѣнію моихъ друзей, неслыханно дешевъ (поземельная такса ничтожная, да къ этому еще выговорено пользованіе нѣкоторыми удобствами); я и намѣренъ устроиться въ этомъ домикѣ.

Матушка мистера Гуппи начала чрезвычайно странно раскачивать головой во всѣ стороны и еще страннѣе улыбаться всякому, кто только имѣлъ удовольствіе обратить на нее свое вниманіе.

-- Въ этомъ домикѣ шесть комнатъ, исключая кухни,-- говорилъ мистеръ Гуппи:-- и, по мнѣнію моихъ друзей, это весьма удобный и помѣстительный домикъ. Упоминая о моихъ друзьяхъ, я преимущественно ссылаюсь на моего пріятеля Джоблннга, который, я полагаю, знаетъ меня съ дѣтскаго возраста.

И мистеръ Гуппи бросилъ на него умильный взглядъ.

Мистеръ Джоблингъ подтвердилъ это шарканьемъ ногъ.

-- Мистеръ Джоблингъ будетъ помогать мнѣ въ качествѣ писца и будетъ житъ у меня въ домѣ,-- сказалъ мистеръ Гуппи.-- Моя матушка такъ же будетъ жить съ нами въ одномъ домѣ, какъ только кончится срокъ найма ея дома въ Олдъ-Стритъ-Роадѣ; а вслѣдствіе этого недостатка въ обществѣ мы не будемъ ощущать. Мой пріятель Джоблингъ имѣетъ аристократическій вкусъ и наклонности, и кромѣ того, будучи знакомъ со всѣми дѣйствіями и происшествіями въ высшихъ слояхъ общества, чрезмѣрно поощряетъ меня къ предпріятію, которое я имѣю удовольствіе излагать предъ вами.

Мистеръ Джоблингъ сказалъ: "справедливо", и отодвинулся немного отъ локтя матушки мистера Гуппи.

-- Итакъ, къ дѣлу! Нѣтъ никакой необходимости упоминать вамъ, сэръ, какъ человѣку, который пользуется довѣріемъ и откровенностью миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ мистеръ Гуппи:-- (матушка, я бы желалъ, чтобъ вы сидѣли поспокойнѣе) нѣтъ никакой необходимости упоминать, сэръ, что плѣнительный образъ миссъ Соммерсонъ былъ нѣкогда глубоко впечатлѣнъ въ моемъ сердцѣ, и что я имѣлъ счастье предлагать ей мою руку.

-- Слышалъ и объ этомъ, слышалъ,-- сказалъ мой опекунъ.

-- Обстоятельства,-- продолжалъ мистеръ Гуппи:-- устранять которыя я не имѣлъ возможности, ослабили на нѣкоторое время впечатлѣнія того плѣнительнаго образа. При этомъ случаѣ поведеніе миссъ Соммерсонъ было въ высшей степени благородно, и могу даже, прибавить, въ высшей степени великодушно.

Мой опекунъ погладилъ меня по плечу и, повидимому, все это его очень забавляло.

-- Теперь, сэръ,-- сказалъ мистеръ Гуппи морально я приведенъ въ такое состояніе, что имѣю непреодолимое желаніе отвѣтить взаимностью на это великодушное поведеніе. Я желаю доказать миссъ Соммерсонъ, что могу достичь такой высоты, какой, быть можетъ, она не въ состояніи себѣ представить. Я нахожу, что плѣнительный образъ, который, какъ я воображалъ, уже изгладился изъ моего сердца, сохранился въ немъ неизмѣнно. Его вліяніе надо мною по сіе время еще непреодолимо, и, покоряясь ему, я хочу забыть обстоятельства, устранить которыя я не имѣлъ возможности, и повторить миссъ Соммерсонъ тѣ предложенія, которыя имѣлъ честь дѣлать при первомъ случаѣ. Я предлагаю миссъ Соммерсонъ принять домъ въ Валькотъ-скверѣ, мое адвокатское занятіе, и меня самого.

-- Да, дѣйствительно, это весьма великодушно, сэръ,-- замѣтилъ мой опекунъ.

-- Точно такъ, сэръ,-- отвѣчалъ мистеръ Гуппи чистосердечно:-- мое желаніе заключается въ томъ, чтобы быть великодушнымъ. Не думаю, что, дѣлая миссъ Соммерсонъ такое предложеніе, я сколько нибудь унижаю себя. Но все же тутъ есть обстоятельства, которыя можно бы, кажется, принять взамѣнъ за всѣ мои маленькія уступки и такими образомъ подвести итогъ вѣрно и безобидно съ той и другой стороны.

-- Сэръ, я принимаю на себя отвѣчать за миссъ Соммерсонъ на ваши предложенія,-- сказалъ мой опекунъ, смѣясь и звоня въ колокольчикъ.-- Она вполнѣ оцѣниваетъ ваши прекрасные планы и желаетъ вамъ добраго вечера и всякаго благополучія.

-- О!-- сказалъ мистеръ Гуппи, поблѣднѣвъ.-- Какъ же я долженъ понимать это, сэръ:-- за согласіе, за отказъ, или за отсрочку?

-- За рѣшительный отказъ, если вамъ угодно,-- отвѣчалъ мой опекунъ.

Мистеръ Гуппи недовѣрчиво взглянулъ на своего пріятеля, потомъ на мать, которая вся превратилась въ гнѣвъ, потомъ на полъ и наконецъ на потолокъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказалъ онъ,-- Послушай, Джоблингъ, если ты дѣйствительно другъ, какимъ ты выставляешь себя, то мнѣ кажется, ты бы могъ вывести мою мать изъ комнаты и не позволить ей оставаться ни минуты тамъ, гдѣ ей не нужно быть.

Но мистриссъ Гуппи положительно отказывалась выйти изъ комнаты. Она не хотѣла и слышать объ этомъ.

-- Убирайтесь вы сами вонъ,-- вскричала она моему опекуну:-- что вы думаете о себѣ? Развѣ мой сынъ не стоитъ васъ? Вы бы постыдились самихъ себя. Убирайтесь вонъ отсюда!

-- Послушайте, прекрасная леди,-- отвѣчалъ мой опекунъ:-- совсѣмъ несообразно съ здравымъ разсудкомъ просить меня убираться вонъ изъ моей квартиры.

-- А мнѣ какое дѣло!-- кричала мистриссъ Гуппи.-- Убирайтесь вонъ отсюда! Если мы не хороши для васъ, такъ ищите себѣ другихъ лучше насъ. Убирайтесь вонъ, я говорю, и ищите другихъ!

Быстрая перемѣна въ обращеніи мистриссъ Гуппи и переходъ изъ смѣшного тона въ тонъ оскорбительный были для меня совершенно неожиданны.

-- Убирайтесь вонъ отсюда и ищите другихъ,-- повторяла мистриссъ Гуппи:-- убирайтесь вонъ!

Повидимому ничто такъ сильно не удивляло матушку мистера Гуппи и не увеличивало ея негодованія, какъ наше невниманіе къ ея словамъ.

-- Что же вы думаете?-- кричала она:-- чего же вы ждете здѣсь?

-- Матушка,-- прервалъ ея сынъ, постоянно держась впереди ея и отталкивая ее плечомъ своимъ, въ то время, какъ она съ угрожающимъ видомъ покушалась броситься на моего опекуна:-- матушка, замолчите ли вы?

-- Нѣтъ, Вильямъ,-- отвѣчала она:-- не хочу молчать! Не замолчу, пока они не уберутся отсюда!

Какъ бы то ни было, мистеръ Гуппи и мистеръ Джоблингъ соединенными силами повели мистриссъ Гуппи, совершенно противъ ея желанія, съ лѣстницы, и вмѣстѣ съ тѣмъ какъ она спускалась ступенькою ниже, голосъ ея поднимался нотою выше; она непремѣнно требовала, чтобы мы убирались вонъ и искали другихъ лучше ихъ, а главнѣе всего, чтобъ мы убирались вонъ.

LXV. Вступленіе въ свѣтъ.

Засѣданія начались, и мой опекунъ получилъ отъ мистера Кенджа увѣдомленіе, что тяжба будетъ въ докладѣ черезъ два дня. Имѣя хотя и слабую надежду на вновь открытое духовное завѣщаніе, я безпокоилась насчетъ окончанія тяжбы и въ назначенный день условилась съ Алланомъ идти въ судъ. Ричардъ быль чрезвычайно взволнованъ и до такой степени слабъ, хотя болѣзнь его все еще была только душевная, что подруга моя въ особенности теперь нуждалась въ утѣшеніи. Впрочемъ она не совсѣмъ еще покидала надежды на помощь, которая должна была явиться къ ней съ окончаніемъ тяжбы и не падала духомъ.

Засѣданія происходили въ Вестминстерѣ. Тяжба разсматривалась въ этомъ мѣстѣ, быть можетъ, уже сотни разъ, но я никакъ не могла, усвоить идею, что и на этотъ разъ разсмотрѣніе ея приведетъ къ какому нибудь результату. Мы вышли изъ дому тотчасъ послѣ завтрака, чтобы во время поспѣть въ Вестминстеръ Голлъ, и шли по многолюднымъ улицамъ (такъ пріятно и такъ странно это казалось мнѣ!) одни.

Въ то время, какъ мы подвигались впередъ, составляя планы, что бы намъ сдѣлать для Ричарда и Ады, я услышала., что меня кто-то кликалъ: "Эсѳирь! Моя милая Эсѳирь! Эсѳирь!" Я оглянулась и увидѣла, что это была Кадди Джеллиби. Высунувъ свою голову изъ маленькой кареты, которую она нанимала, чтобъ ѣздить къ своимъ ученицамъ (такъ много ихъ было у нея теперь), какъ будто она хотѣла обнять меня за сто шаговъ. Я написала ей обо всемъ, что опекунъ мой сдѣлалъ, но не имѣла ни минуты времени съѣздить и повидаться съ ней. Разумѣется, мы вернулись назадъ. Признательная Кадди была въ такомъ восторгѣ, съ такимъ удовольствіемъ вспоминала о вечерѣ, когда принесла мнѣ букетъ цвѣтовъ, такое сильное имѣла расположеніе сжимать мое лицо (шляпку и все другое) между своими руками, и вообще поступала съ такой изступленной радостью, называя меня такимъ множествомъ милыхъ именъ и увѣряя Аллана, что я и Богъ знаетъ какое сдѣлала для нея благодѣяніе, что я принуждена была сѣсть къ ней въ карету и успокоить ее, позволивъ ей говорить и дѣлать, что ей угодно. Алланъ оставался у окна кареты, былъ доволенъ не менѣе Кадди; а я была довольнѣе ихъ обоихъ. Наконецъ къ крайнему своему удивленію я вышла изъ кареты, смѣясь, раскраснѣвшись, въ измятомъ платьѣ и смотрѣла на Кадди, которая въ свою очередь смотрѣла на насъ, пока карета не скрылась изъ виду.

Черезъ это мы опоздали на четвергъ часа, и когда подошли къ Вестминстеръ-Голлу, мы узнали, что засѣданіе уже началось. Хуже того, мы увидѣли такое необыкновенное стеченіе народа въ Верховномъ Судѣ, что весь залъ набитъ былъ биткомъ, и мы не могли ни видѣть, ни слышать, что происходило въ немъ. Казалось, что тамъ говорилось что-то смѣшное, потому что отъ времени то времени раздавался громкій хохотъ и крикъ: "молчаніе!" Казалось, что тамъ происходило что то интересное, потому что каждый старался протискаться ближе къ членамъ присутствія. Казалось, что тамъ происходило что-то очень забавное для адвокатовъ, потому что, когда нѣсколько молодыхъ присяжныхъ, въ парикахъ и въ мантіяхъ, вышли изъ зала, и когда одинъ изъ нихъ началъ разсказывать своимъ товарищамъ о томъ, что дѣлалось внутри, всѣ они засунули руки въ карманы и, какъ говорится, помирали со смѣху.

Мы спросили стоявшаго подлѣ насъ джентльмена, какое дѣло разсматривается въ засѣданіи? Онъ отвѣчалъ, что тяжба Джорндисъ и Джорндисъ. Мы спросили его, не знаетъ ли онъ, что тамъ дѣлается по этой тяжбѣ? Онъ отвѣчалъ, что не знаетъ; да и никто не знаетъ; однако сколько онъ могъ разслушать, такъ тяжба кончилась.

-- Кончилась только на сегодня?-- спросили мы

-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ онъ:-- кончилась совсѣмъ.

-- Кончилась совсѣмъ!

Услышанъ этотъ ничѣмъ необъяснимый отвѣтъ, мы взглянули другъ на друга, теряясь въ недоумѣніи. Возможно ли, что духовное завѣщаніе такъ скоро разъяснило все дѣло, и что Ричардъ и Ада такъ скоро разбогатѣютъ? О, еслибъ это была правда! Но увы, какъ далеко было наше предположеніе отъ истины!

Недоумѣніе наше было непродолжительно. Засѣданіе вскорѣ кончилось, и народъ потокомъ хлынулъ изъ зала. Слѣды недавняго смѣха оставались еще на лицѣ каждаго и, казалось, что всѣ выходили не изъ храма правосудія, но изъ театра, гдѣ только что кончили смѣшной водевиль или представленіе фокусника. Мы стояли въ сторонѣ, надѣясь встрѣтить въ толпѣ знакомое лицо; между тѣмъ изъ зала начали выносить огромныя кипы бумагъ, кипы въ мѣшкахъ, кипы, слишкомъ громадныя, чтобъ помѣстить ихъ въ какой нибудь мѣшокъ, массы бумаги всѣхъ возможныхъ видовъ и неимѣющихъ никакого вида -- массы, подъ тяжестью которыхъ гнулись носильщики, бросали ихъ на время на тротуаръ и уходили за другими кипами. Даже и носильщики смѣялись. Мы взглянули на бумаги и, замѣтивъ на нихъ вездѣ слова Джорндисъ и Джорндисъ, спросили человѣка, который находился среди нихъ и, повидимому, принадлежалъ къ числу присяжныхъ, неужели правда, что тяжба рѣшена окончательно?

-- Да,-- отвѣчалъ онъ:-- кончилась таки совсѣмъ! и разразился хохотомъ.

При этомъ отвѣтѣ, мы увидѣли мистера Кенджа. Онъ выходилъ изъ зала и съ видомъ самодовольствія слушалъ мистера Вольза, который былъ весьма равнодушенъ и несъ свой мѣшокъ. Мистеръ Вользъ первый замѣтилъ насъ.

-- Вотъ и миссъ Соммерсонъ здѣсь,-- сказалъ онъ:-- и мистеръ Вудкортъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ, да, дѣйствительно,-- сказалъ мистеръ Кенджъ, приподнимая шляпу вѣжливо до утонченности.-- Какъ ваше здоровье? Очень радъ васъ видѣть. Мистера Джорндиса нѣтъ здѣсь?

-- Нѣтъ. Онъ никогда не бываетъ здѣсь, напомнила я ему.

-- Да, да,-- отвѣчаетъ мистеръ Кенджъ.-- И прекрасно сдѣлалъ, что не былъ здѣсь сегодня, въ противномъ случаѣ, его, смѣю ли я сказать въ отсутствіе моего добраго друга?-- его неподражаемо странное мнѣніе, быть можетъ, еще бы сильнѣе укоренилось въ немъ; правда, безъ всякаго сомнѣнія, могло бы укорениться.

-- Скажите, пожалуйста, что было сдѣлано сегодня?-- спросилъ Алланъ.

-- Что вы изволите сказать?-- спросилъ мистеръ Кенджъ съ необычайной вѣжливостью.

-- Что было сдѣлано сегодня?

-- Что было сдѣлано,-- повторилъ мистеръ Кенджъ.-- Совершенно такъ. Да. Немного было сдѣлано, весьма немного. Намъ сдѣлали шахъ и матъ, мы получили внезапный толчокъ.

-- Значитъ, духовное завѣщаніе оказалось дѣльнымъ документомъ?-- спросилъ Алланъ:-- Пожалуйста, объясните намъ это.

-- Я бы сдѣлалъ для васъ это удовольствіе, еслибъ могъ,-- сказалъ мистеръ Кенджъ:-- но это невозможно, рѣшительно невозможно.

-- Рѣшительно невозможно,-- рѣшилъ мистеръ Вользъ, какъ будто его глухой беззвучный голосъ служилъ отголоскомъ словъ мистера Кенджа.

-- Вы только подумайте, мистеръ Вудкортъ,-- замѣтилъ мистеръ Кенджъ, употребляя въ дѣло свою серебряную лопатку, для вящшей вразумительности своихъ словъ и уничтоженія въ нихъ шероховатости.-- Вы только подумайте, что это была знаменитая тяжба, это была затянутая тяжба, это была запутанная тяжба. Тяжба Джорндисъ и Джорндисъ весьма прилично названа была монументомъ адвокатской практики.

-- И, разумѣется, она стоила величайшаго терпѣнія,-- сказалъ Алланъ.

-- Вотъ это кстати; очень кстати, сэръ,-- отвѣчалъ мистеръ Кенджъ, подавляя смѣтъ,-- Очень кстати! Извольте еще замѣтить, мистеръ Вудкортъ, (принимая на себя серьезный видъ), что при многочисленныхъ затрудненіяхъ, случайныхъ издержкахъ, мастерскихъ уверткахъ и формахъ дѣлопроизводства въ этой знаменитой тяжбѣ, на нее истрачены были труды, способности, краснорѣчіе, познаніе и умъ, мистеръ Вудкортъ, высокій умъ. Въ теченіе многихъ и многихъ лѣтъ тяжбѣ Джорндисъ и Джорндисъ приносились въ жертву, такъ сказать, первѣйшіе цвѣты нашего сословія и, смѣю прибавить, лучшіе, спѣлые осенніе плоды. Если публика имѣетъ пользу отъ этого великаго сословія, и если это сословіе служитъ украшеніемъ государства, то за тяжбу Джорндись и Джорндисъ должно заплатить, сэръ, или наличными деньгами или недвижимымъ имуществомъ.

-- Мистеръ Кенджъ,-- сказалъ Алланъ; повидимому, онъ понялъ все въ одинъ моментъ.-- Извините меня, мы не имѣемъ свободнаго времени. Неужели я такъ понимаю, что все спорное наслѣдство должно употребиться на издержки за дѣлопроизводство?

-- Гм! Мнѣ кажется, что такъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Кенджъ.-- Мистеръ Вользъ, какъ вы скажете?

-- Мнѣ кажется, что такъ,-- повторилъ мистеръ Вользъ.

-- И что такимъ образомъ тяжба сама собой уничтожится?

-- Вѣроятно,-- отвѣчалъ мистеръ Кенджъ.-- Мистеръ Вользъ?

-- Вѣроятно,-- повторилъ Вользъ.

-- Милый другъ мой,-- прошепталъ Алланъ:-- это окончательно убьетъ Ричарда!

На лицѣ его выражалось столько опасеній, онъ зналъ Ричарда такъ хорошо, и я такъ давно замѣчала постепенное разрушеніе бѣднаго брата моего, что слова моей милочки, высказанныя мнѣ въ полнотѣ ея любви, и тревожимой мрачнымъ предчувствіемъ, звучали въ ушахъ моихъ, какъ погребальный звонъ.

-- Быть можетъ, вы хотите видѣть мистера Карстона,-- сказалъ мистеръ Вользъ, идя за нами:-- такъ вы найдете его въ залѣ. Я оставилъ его такъ отдохнуть немного. Добрый день, сэръ! Добрый день, миссъ Соммерсонъ!

Въ то время, какъ онъ, завязывая свой мѣшокъ, чтобы съ нимъ вмѣстѣ догнать мистера Кенджа, сладкорѣчиваго присутствія котораго онъ боялся, повидимому, лишиться, онъ бросилъ на меня медленно пожирающій взглядъ, втянулъ въ себя глотокъ воздуха, какъ будто вмѣстѣ съ этимъ онъ проглотилъ послѣдній кусокъ своего кліента, и его черная застегнутая, отталкивающая отъ себя фигура скрылась въ небольшую дверь въ отдаленномъ концѣ зала.

-- Душа моя,-- сказалъ Алланъ:-- оставь мнѣ Ричарда. Иди домой съ этимъ извѣстіемъ и потомъ возвращайся къ Адѣ.

Я не позволила ему нанять карету для меня, но умоляла его немедленно идти къ Ричарду и предоставить мнѣ одной исполнитъ его приказанія. Поспѣшивъ домой, я застала моего опекуна и разсказала ему постепенно, съ какими новостями я воротилась.

-- Маленькая хозяюшка,-- сказалъ онъ совершенно спокойно:-- окончанія тяжбы, на какихъ бы то ни было условіяхъ, я постепенно ждалъ, какъ величайшаго благословенія. Но мои бѣдные молодые кузены!

Мы говорили о нихъ все утро и разсуждали о томъ, что можно для нихъ сдѣлать. Послѣ обѣда мой опекунъ пошелъ со мною на подворье Сэймонда и остался у дверей. Я поднялась наверхъ. Милочка моя, услыхавъ мои шаги, вышла въ маленькій корридоръ и бросилась ко мнѣ на шею; впрочемъ, она скоро успокоилась и сказала, что Ричардъ спрашивалъ меня нѣсколько разъ. По ея словамъ Алланъ отыскалъ его въ углу сада, сидящаго какъ мраморная статуя. Выведенный изъ этого оцѣпененія, онъ начала, говорить съ большимъ изступленіемъ, какъ будто передъ нимъ былъ судья. Хлынувшая изъ гортани кровь остановила его, и Алланъ привезъ его домой.

Когда я вошла, Ричардъ лежалъ на софѣ въ закрытыми глазами. На столѣ находились лекарства; комната была вывѣтрена, сторы спущены и вообще приняты были всѣ мѣры для его спокойствія. Алланъ стоялъ у него въ изголовьи и наблюдалъ за нимъ съ серьезнымъ лицомъ. Лицо Ричарда, казалось мнѣ, лишено было всякаго цвѣта, и только теперь, въ первый еще разъ, я увидѣла, до какой степени онъ былъ изнуренъ. Впрочемъ, онъ казался прекраснѣе, чѣмъ я видѣла его въ теченіе многихъ дней.

Я молча сѣла подлѣ него. Онъ открылъ глаза и слабымъ голосомъ, но съ прежней улыбкой, сказалъ мнѣ:

-- Бабушка Дорденъ, поцѣлуй меня, моя милая!

Для меня было пріятно и въ нѣкоторой степени удивительно, что Ричардъ при слабомъ своемъ положеніи былъ веселъ и говорилъ о будущемъ. Предназначенный бракъ вашъ,-- говорилъ онъ,-- такъ радовалъ его, что онъ не находилъ словъ выразитъ своей радости. Мой мужъ для него и для Ады былъ геніемъ хранителемъ, и онъ благословлялъ обоихъ насъ и желала намъ счастія, какое только жизнь могла намъ доставить. Я чувствовала, какъ будто сердце мое разрывалось на части, когда онъ взялъ руку моего мужа и положилъ къ себѣ на грудь.

Мы говорили о будущемъ такъ много, какъ только можно, и онъ нѣсколько разъ повторялъ, что долженъ присутствовать на моей свадьбѣ, если только позволятъ ему силы. Но во всякомъ случаѣ Ада поможетъ ему,-- говорилъ онъ. "Поможетъ, поможетъ, неоцѣненный Ричардъ!" И когда моя милочка говорила эти слова, лицо ея озарилось надеждой, она была чудно прекрасна! О, я предвидѣла, что ожидало ее и чего она ожидала!

Ему не позволялось говорить слишкомъ много, и потому, когда онъ молчалъ, мы тоже молчали. Сидя подлѣ него, я показывала видъ, что работала для Ады; я это дѣлала потому, что онъ любилъ шутить надъ моею дѣятельностью. Ада облокотилась на его подушку и поддерживала его голову въ своей рукѣ. Онъ часто находился въ забытьи и при каждомъ пробужденіи первыми словами его было: "Гдѣ Вудкортъ?"

Наступилъ вечеръ. Приподнявъ глаза, я увидѣла, что въ маленькой гостиной стоялъ мой опекунъ.

-- Кто тамъ, бабушка Дорденъ?-- спросилъ меня Ричардъ.

Дверь была позади его, но онъ замѣтилъ по моему лицу, что въ гостиной кто-то былъ.

Я взглядомъ попросила совѣта Аллана, и онъ кивнулъ мнѣ головой, наклонился къ Ричарду и сказалъ ему. Мой опекунъ, увидѣвъ, что происходило, въ одинъ моментъ подошель ко мнѣ, и положилъ свою руку на руку Ричарда.

-- О, сэръ,-- сказалъ Ричардъ:-- вы добрый человѣкъ, вы человѣкъ великодушный!

И въ первый разъ залился слезами. Опекунъ мой, живая картина великодушнаго человѣка, сѣлъ на мое мѣсто, продолжая держать Ричарда за руку.

-- Любезный Рикъ,-- сказалъ онъ:-- тучи разсѣялись, и теперь для насъ все ясно. Мы теперь можемъ видѣть. До этого Рикъ, мы болѣе или менѣе блуждали въ потемкахъ. Но, что дѣлать, прошедшаго не передѣлаешь! Какъ ты себя чувствуешь?

-- Я очень слабъ, сэръ; но надѣюсь, что я окрѣпну. Я начинаю вступать въ свѣтъ.

-- Да, истинно такъ; вотъ это вѣрно сказано!-- воскликнулъ мой опекунъ.

-- Теперь я не такъ начну вступать въ него, какъ вступалъ прежде,-- сказалъ Ричардъ съ грустной улыбкой.-- Теперь я выучилъ хорошій урокъ. Онъ былъ труденъ, это правда: но будьте увѣрены, что я его выучилъ.

-- Хорошо, хорошо,-- сказалъ мой опекунъ утѣшающимъ тономъ:-- я вѣрю, мой милый, вѣрю, вѣрю!

-- Только передъ вами,-- продолжалъ Ричардъ:-- я думалъ о томъ, что ничего въ мірѣ такъ не желалъ бы я видѣть, какъ ихъ домъ, то есть домъ бабушки Дорденъ и Вудкорта. Еслибъ для меня была возможность переѣхать туда, когда силы мои начнутъ во мнѣ возстановляться, я чувствую, что тамъ бы я поправился скорѣе, чѣмъ во всякомъ другомъ мѣстѣ.

-- Да, и я то же думалъ объ этомъ, Рикъ,-- сказалъ мой опекунъ:-- и наша маленькая хозяйка то же думала: она и я говорили объ этомъ не дальше, какъ сегодня. Смѣю сказать, что нарѣченный ея не воспротивится этому. Какъ ты думаешь?

Ричардъ улыбнулся и поднялъ руку, чтобъ дотронуться до Аллана, который стоялъ у него въ головахъ.

-- Я ничего не говорю объ Адѣ,-- говорилъ Ричардъ:-- нo я думаю и думалъ о ней очень много. Взгляните на нее! Душа моя, моя бѣдная Ада! Она склоняется надъ этой подушкой въ то время, когда сама нуждается въ покоѣ!

Онъ сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ, и никто изъ насъ не смѣлъ нарушить торжественнаго молчанія. Наконецъ, онъ отпустилъ ее. Ада взглянула на насъ, взглянула на небо и, судя по движеніямъ губъ ея, она читала молитву.

-- Когда я пріѣду въ Холодный Домъ,-- сказалъ Ричардъ:-- мнѣ придется разсказать вамъ многое, сэръ, а вамъ многое мнѣ показать. Вѣдь вы не откажете мнѣ въ этомъ?

-- Разумѣется, нѣтъ, любезный Рикъ.

-- Благодарю васъ; я узнаю васъ во всемъ, во всемъ. Мнѣ говорили, какъ вы устроили его, ни на волосъ не отступая отъ вкуса и привычекъ нашей милой Эсѳири. Я побываю также и въ старомъ Холодномъ Домѣ.

-- Да, я надѣюсь, Рикъ, что ты и туда заглянешь. Теперь я одинокій человѣкъ, и посѣщеніе близкихъ моему сердцу я приму за милость. Приму за милость, душа моя!-- повторилъ онъ Адѣ, нѣжно перебирая ея золотистыя кудри и приложивъ одинъ локонъ къ губамъ. (Мнѣ кажется, онъ въ душѣ давалъ себѣ клятву лелѣять ее, если она останется одна).

-- Все это было ни болѣе, ни менѣе, какъ тревожный сонъ,-- сказалъ Ричардъ, крѣпко сжавъ обѣ руки моего опекуна.

-- Ни больше, ни меньше, Рикъ, ни больше, ни меньше.

-- И вы, какъ человѣкъ великодушный, вѣроятно, простите и пожалѣете этого мечтателя, будете снисходительны при его пробужденіи?

-- Разумѣется, Рикъ. Вѣдь я тоже ни больше, ни меньше, какъ другой мечтатель.

-- Да, я начинаю вступать въ свѣтъ!-- сказалъ Ричардъ, и глаза его сдѣлались чисты и свѣтлы.

Мой мужъ придвинулся къ Адѣ, и я увидѣла, какъ онъ торжественно приподнялъ руку для предостереженія моего опекуна.

-- Когда я удалюсь изъ этого мѣста, когда я снова буду находиться въ той отрадной странѣ, гдѣ протекла моя юность, гдѣ я буду имѣть достаточно силъ, чтобъ разсказать, чѣмъ Ада была для меня, гдѣ я буду въ состояніи вспоминать о моихъ заблужденіяхъ и моей слѣпотѣ, гдѣ я стану приготовлять себя быть руководителемъ моего будущаго младенца? О, когда я удалюсь отсюда?-- сказалъ Ричардъ.

-- Когда ты будешь въ силахъ, милый Рикъ,-- отвѣчалъ мой опекунъ.

-- Ада, другъ мой, душа моя!

Онъ хотѣлъ приподняться. Алланъ поднялъ его настолько, чтобъ она могла держать его на своей груди: только этого и хотѣлъ Ричардъ.

-- Я не правъ передъ тобой, мой ангелъ; я погубилъ тебя. Я упалъ, какъ тяжелая тѣнь, на твой свѣтлый путь, я вовлекъ тебя въ нищету и бѣдствія, я разсѣялъ на вѣтеръ всѣ твои средства къ существованію. Простишь ли ты мнѣ все это, моя Ада, прежде, чѣмъ я вступлю въ свѣтъ?

Улыбка озаряла лицо его въ то время, какъ Ада наклонилась поцѣловать его. Онъ тихо опустилъ свое лицо на грудь Ады, крѣпко сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ и, съ однимъ прощальнымъ вздохомъ, вступилъ въ свѣтъ... но, не въ этотъ свѣтъ. О, нѣтъ! Онъ переселился въ другой лучшій міръ, гдѣ нѣтъ ни скорби, ни разлуки!

Поздно вечеромъ, когда все стихло, бѣдная полоумная миссъ Фляйтъ пришла ко мнѣ и съ горькими слезами сказала, что выпустила на волю всѣхъ своихъ птичекъ.

LXVI. Въ Линкольншэйрѣ.

Въ эти дни, исполненные множества перемѣнъ, мрачное безмолвіе тяготѣетъ надъ всѣмъ Чесни-Воулдомъ, какъ тяготѣетъ оно и надъ нѣкоторой частью фамильной исторіи. Пронеслась молва, будто сэръ Лэйстеръ платилъ любителямъ поговорить большія деньги за то, чтобы они молчали; впрочемъ, это одна только молва, слабая и ничѣмъ не подтверждаемая, молва, которая, при первомъ порывѣ своемъ принять огромные размѣры, совершенно замолкала. Извѣстно за достоверное, что прахъ прекрасной леди Дэдлокъ покоится въ великолѣпномъ мавзолеѣ, сооруженномъ въ паркѣ, вершина котораго прикрывается густыми вѣтвями вѣковыхъ деревьевъ, и гдѣ въ теченіе ночи голоса совъ оглашаютъ весь паркъ; но откуда прекрасная леди принесена была домой и положена между отголосками этого одинокаго мѣста, и какою смертью умерла она -- это непроницаемая тайна. Нѣкоторыя изъ ея старинныхъ подругъ, большею частью находящихся среди разрумяненныхъ прелестницъ съ костлявыми шеями, прелестницъ, утратившихъ свою красоту и начинающихъ кокетничать съ угрюмой смертью, иногда поговаривали, играя своими огромными вѣерами, что для нихъ весьма удивительно, почему Дэдлоки, покоившіеся въ томъ же мавзолеѣ, не возстанутъ противъ такого непріятнаго сообщества. Впрочемъ, отшедшіе Дэдлоки принимаютъ это весьма спокойно и вовсе не думаютъ возставать противъ этого.

Между кустами папоротника въ глубокомъ оврагѣ и по извилистой дорожкѣ, обсаженной группами деревьевъ, часто раздается звукъ лошадиныхъ подковъ, направляющійся къ этому одинокому мѣсту. И тамъ можно видѣть, какъ сэръ Лэйстеръ, больной, согбенный и почти слѣпой, ѣдетъ верхомъ съ высокимъ статнымъ мужчиной, который постоянно держитъ его лошадь подъ уздцы. Когда онъ подъѣзжаетъ къ этому мѣсту, лошадь сэра Лэйстера останавливается безъ всякаго принужденія передъ дверями мавзолея, и сэръ Лэйстеръ, скинувъ шляпу, остается на нѣсколько минутъ безмолвнымъ и потомъ возвращается домой той же дорогой.

Въ одномъ изъ сторожевыхъ домиковъ въ паркѣ, въ томъ самомъ домикѣ, который виденъ изъ оконъ господскаго домика, и въ которомъ когда-то во время осенняго разлива водъ въ Линкольншэйрѣ, миледи любовалась ребенкомъ сторожа, въ этомъ домикѣ помѣщается высокій и статный мужчина, отставной кавалеристъ. По стѣнамъ развѣшены нѣкоторыя изъ его прежнихъ оружій, содержать которыя въ ослѣпительномъ блескѣ составляетъ источникъ особеннаго удовольствія для маленькаго хромоногаго человѣчка, постоянно обрѣтающагося на конюшняхъ. Дѣятеленъ этотъ маленькій человѣчекъ; онъ безпрестанно полируетъ мѣдныя бляхи на дверяхъ шорнаго сарая, полируетъ стремена, мундштуки, гайки и пряжки на сбруѣ, и вообще все, что требуетъ полировки; словомъ, онъ ведетъ свою жизнь въ постоянномъ треніи. Косматый и уродливый человѣчекъ, имѣющій большое сходство съ старой собакой неопредѣленной породы, собакой, которая на своемъ вѣку перепробовала безчисленное множество различныхъ толчковъ. Кличка ей -- Филь!

Какое плѣнительное представляется зрѣлище, когда величавая старая домоправительница (немножко крѣпкая на ухо) отправляется въ церковь, склонясь на руку сына, и какъ пріятно наблюдаетъ (что, между прочимъ, дѣлаютъ весьма немногіе, потому что въ настоящее время въ господскомъ домѣ замѣтенъ сильный недостатокъ въ обществѣ) отношеніе обоихъ ихъ къ сэру Лэйстеру и отношеніе сэра Лэйстера къ нимъ. Среди лѣта, въ хорошую погоду къ нимъ являются гости, и тогда между деревьями парка частенько показывается сѣренькій плащъ и старый зонтикъ; тогда можно видѣть, какъ двѣ молоденькія дѣвочки играютъ и рѣзвятся въ различныхъ частяхъ парка, и какъ изъ дверей домика кавалериста вылетаетъ табачный дымъ изъ двухъ трубокъ и сливается съ благоуханіемъ вечерняго воздуха; тогда внутри сторожевого домика раздаются мелодическіе звуки флейты и громкій одушевленный разговоръ о британскихъ гренадерахъ; и въ то время, какъ сумерки вечерніе начнутъ переходить въ ночныя тѣни, можно видѣть двѣ фигуры, расхаживающія взадъ и впередъ, и слышать, какъ одна изъ нихъ грубымъ и неизмѣняемымъ голосомъ произноситъ отъ времени до времени: "Я никогда не сознавался въ этомъ передъ старой бабенкой. Надобно соблюдать дисциплину".

Волюмнія, становясь вмѣстѣ съ полетомъ времени пунцовѣе въ лицѣ, вмѣсто румянца, и желтѣе, вмѣсто бѣлизны, читаетъ для сэра Лэйстера въ длинные вечера и прибѣгаетъ къ различнымъ ухищреніямъ, чтобы скрыть свое зѣванье; изъ числа этихъ ухищреній самое дѣйствительное заключается въ томъ, что она сжимаетъ въ своихъ розовыхъ губахъ жемчужное ожерелье.

Кузены какъ-то обѣгаютъ Чесни-Воулдъ въ его уныніи, но впрочемъ, являются въ него на нѣсколько дней во время сезона псовой охоты, и тогда на поляхъ раздаются ружейные выстрѣлы, и нѣсколько разсѣянныхъ загонщиковъ и егерей ждутъ въ назначенныхъ мѣстахъ двухъ-трехъ кузеновъ съ повѣшенными носами. Изнуренный кузенъ, еще болѣе изнуренный уныніемъ мѣста, впадаетъ отъ скуки въ ужасное настроеніе духа, стонетъ, въ часы бездѣйствія, подъ подушками софы и утверждаетъ, что это "'дская т'рьма, р'клятая ссылка".

Единственнымъ въ своемъ родѣ и величайшимъ развлеченіемъ для Волюмніи въ этомъ совершенно измѣнившемся уголкѣ Британіи служатъ событія, рѣдкія и отдѣленныя другъ отъ друга громадными промежутками, событія, когда потребуется сдѣлать что-нибудь для округа или для помѣстья, и когда это дѣлается въ видѣ публичнаго бала. Тогда эта накрахмаленная сильфида отправляется, съ восторгомъ и полъ прикрытіемъ свиты своего кузена, въ старинное, полуистлѣвшее зало публичныхъ собраній, отстоящее отъ Чесни-Воулда милъ на пятнадцать, въ зало, которое въ теченіе трехсотъ шестидесяти четырехъ дней и ночей каждаго простого года представляетъ собою что-то въ родѣ антиподной кладовой, заваленной опрокинутыми вверхъ ногами столами и стульями. Тогда-то она начинаетъ плѣнять сердца своимъ снисходительнымъ обхожденіемъ, своею дѣвственной развязностью, своими милыми прыжками. Тогда-то она, эта идиллическая пастушка, вертится, кружится и носится въ лабиринтѣ танцевъ, пастушки являются передъ ней съ чаемъ, съ лимонадомъ, съ сандвичами и съ подобострастіемъ. Тогда-то она становится по очереди, то мила, то жестока, то величава и недоступна, то снисходительна и ласкова и вообще плѣнительно-кокетлива и своенравна. Тогда открывается замѣчательный родъ параллели между ею и небольшими хрустальными канделябрами минувшаго вѣка, украшающими зало собранія; всѣ они, съ своими тоненькими стойками, съ тоненькими серьгами, съ своими обнаженными выпуклостями безъ всякаго украшенія и съ своимъ призменнымъ блескомъ, всѣ они кажутся Волюмніями.

Въ прочихъ отношеніяхъ линкольншэйрская жизнь для Волюмніи все равно, что жизнь въ пустомъ громадномъ домѣ среди деревьевъ, которыя вздыхаютъ, ломаютъ себѣ руки, склоняютъ головы и льютъ слезы на окна съ монотоннымъ уныніемъ. Все равно, что жизнь въ великолѣпномъ лабиринтѣ, который скорѣе можно назвать собственностью старинной фамиліи, населенною отголосками, которые при каждомъ звукѣ вылетаютъ изъ могилъ, скрывающихъ въ себѣ отшедшихъ владѣтелей, и разносятся по всему зданію, скорѣе такъ, нежели собственностью старинной фамиліи, населенною живыми созданіями и фамильными портретами. Все равно, что жизнь среди безчисленнаго множества никѣмъ не посѣщаемыхъ корридоровъ и лѣстницъ, гдѣ рѣдко кто рѣшится сдѣлать нѣсколько шаговъ безъ провожатаго, гдѣ старая дѣва испускаетъ произвольный визгъ, когда обсыпается въ каминѣ нагорѣвшая зола, повторяетъ этотъ визгъ во всякое время дня и во всѣ времена года, дѣлается жертвою тоски и унынія, отказывается отъ своихъ обязанностей и уѣзжаетъ.

LXVII. Окончаніе разсказа Эсѳири.

Аккуратно семь счастливыхъ лѣтъ я пробыла владѣтельницей Холоднаго Дома. Нѣсколько словъ, которыя остается, прибавить къ моему разсказу, будутъ скоро написаны; и тогда я и неизвѣстный другъ, для котораго пишу, разлучимся навсегда. Разлучимся не безъ пріятнаго воспоминанія съ моей стороны и, надѣюсь, безъ сожалѣнія съ его или съ ея стороны.

Мою милочку передали мнѣ на руки, и въ теченіе многихъ недѣль я отъ нея не отходила. Младенецъ, надѣлавшій такихъ хлопотъ, родился прежде, чѣмъ обложили дерномъ могилу его отца. Онъ быль мальчикъ, и я, мой мужъ и мой опекунъ дали ему имя отца.

Помощь, которую ожидала моя милочка, явилась къ ней, хотя, по премудрому промыслу, совершенно съ другой стороны. Этотъ младенецъ былъ посланъ на утѣшеніе и возстановленіе здоровья своей матери. Когда я увидѣла силу слабой маленькой рученки, когда я замѣтила, до какой степени одно ея прикосновеніе заживляло раны въ сердцѣ моей милочки и пробуждало въ ней уснувшія надежды, я получила новое понятіе и благости и милосердіи Отца Небеснаго.

Они поправлялись; и я начала замѣчать, что милая моя подруга приходила въ мой деревенскій садикъ и гуляла въ немъ, держа малютку на рукахъ. Я была тогда замужемъ. Я была счастливѣйшею изъ счастливыхъ.

Около этого времени къ намъ пріѣхалъ мой опекунъ и спросилъ Аду, когда она воротится домой?

-- Оба Холодные Дома твои, душа моя,-- сказалъ онъ:-- но старшему изъ нихъ въ этомъ отношеніи должно отдать преимущество. Когда ты и твой милый ребенокъ достаточно поправитесь, то, пожалуйста, пріѣзжайте и занимайте свой домъ.

Ада назвала его своимъ неоцѣненнымъ кузеномъ Джономъ.

-- Нѣтъ,-- сказалъ онъ:-- теперь я болѣе, чѣмъ прежде, долженъ называться твоимъ опекуномъ.

И, дѣйствительно, теперь онъ вполнѣ былъ опекуномъ ея и ея ребенка и имѣлъ полное право удержать за собой прежнее имя. Поэтому она назвала его и по сіе время называетъ своимъ опекуномъ. Дѣти не иначе знали его, какъ подъ этимъ именемъ. Я говорю: дѣти... вѣдь и у меня двѣ маленькія дочери.

Трудно повѣрить, что Чарли (попрежнему круглоглазая и безъ всякихъ способностей усвоить грамматическія правила) вышла замужъ за мельника въ ближайшемъ сосѣдствѣ; а между тѣмъ, это правда, и даже теперь, взглянувъ изъ-за моей конторки, за которой я пишу рано по утру у открытаго окна, я вижу самую мельницу, вижу, какъ она начинаетъ вертѣться, Надѣюсь, что мельникъ не избалуетъ Чарли; впрочемъ, онъ очень любитъ ее, а Чарли гордится такой партіей, потому что онъ человѣкъ довольно зажиточный и его мельница въ сильномъ ходу. При мысли о моей маленькой горничной, мнѣ кажется, что время оставалось такъ же неподвижно въ теченіе семи лѣтъ, какъ и эта мельница съ полчаса тому назадъ; въ теченіе этого времени маленькая Умма, сестра Чарли, служитъ для меня тѣмъ же, чѣмъ служила для нея Чарли. Что касается Тома, брата Чарли, я, право, не знаю, далеко-ли онъ зашелъ въ школѣ по математикѣ, кажется, что до десятичныхъ. Онъ поступилъ въ ученье къ мельнику; очень добрый, застѣнчивый юноша, постоянно влюбляется въ кого-нибудь и постоянно краснѣетъ передъ предметомъ своей любви.

Кадди провела съ нами самые послѣдніе дни своихъ праздниковъ; она казалась для меня милѣе, прежняго; безпрестанно вбѣгаетъ въ домъ и выбѣгаетъ изъ него, какъ-будто въ жизнь свою она не давала уроковъ танцованія. Теперь Кадди вмѣсто наемнаго держитъ свой экипажъ и живетъ отъ прежняго мѣста двумя милями ближе къ центру города. Она трудится неутомимо; ея мужъ (одинъ изъ превосходнѣйшихъ мужей) охромѣлъ и не можетъ дѣлать многаго. Но несмотря на то, она какъ нельзя болѣе довольна своей судьбой и дѣлаетъ все, что только можетъ сдѣлать, отъ чистаго сердца. Мистеръ Джеллиби проводитъ вечера въ ея новомъ домѣ и точно такъ же прислоняется головой къ стѣнѣ, какъ и въ старомъ. Я слышала, что мистриссъ Джеллиби испытываетъ величайшее огорченіе, вслѣдствіе семейныхъ неурядицъ; но я полагаю, что это случилось съ ней на время. Она потерпѣла сильную неудачу въ Борріобульскомъ проектѣ; неудача эта произошла вслѣдствіе того, что владѣтель племени Борріобула-Ха хотѣлъ продать за ромъ всѣхъ переселенцевъ -- разумѣется, тѣхъ, которые перенесли губительное влшніе климата; впрочемъ, она довольствуется теперь тѣмъ, что получила право засѣдать въ парламентѣ, и Кадди говорила мнѣ, что эта обязанность сопряжена еще съ большею корреспонденціею, чѣмъ прежняя. Я почти совсѣмъ забыла о маленькой дочери Кадди. Она уже теперь не такая маленькая крошка; но она глуха и нѣма. Мнѣ кажется что такой матери, какъ Кадди, не можетъ и быть; въ досужные промежутки времени она учитъ ее тому, что доступно для изученія глухонѣмой и что можетъ облегчить въ нѣкоторой степени несчастіе ребенка.

Мнѣ кажется, я никогда не перестану говорить о Кадди, потому что вмѣстѣ съ ея именемъ я вспомнила о Пипи и старомъ мистерѣ Торвидропѣ. Пипи служитъ въ таможнѣ, и дѣла его идутъ отличнѣйшимъ образомъ. Мистеръ Торвидропъ, въ сильной степени апоплектикъ, все еще продолжаетъ показывать всему городу прекрасную осанку и изящныя манеры, попрежнему онъ не отказываетъ себѣ въ удовольствіяхъ, и попрежнему Кадди и Принцъ работаютъ на него. Онъ постоянно покровительствуетъ Пипи и, какъ полагаютъ, завѣщалъ ему свои любимые французскіе часы, украшавшіе его уборную и не составлявшіе его собственности.

При первыхъ сбереженныхъ нами деньгахъ мы прибавили къ нашему миленькому домику маленькую Ворчальную, собственно для моего опекуна; и каждый разъ послѣ его посѣщенія мы все болѣе и болѣе старались украшать ее. Я стараюсь описывать все это какъ можно короче, поточу что съ приближеніемъ къ концу моего разсказа чувство признательности сильнѣе, и сильнѣе, наполняетъ мое сердце, и когда я пишу о немъ, постоянно изъ глазъ моихъ льются слезы.

Теперь я не вижу его, но въ ушахъ моихъ раздаются слова нашего бѣднаго милаго Ричарда, когда онъ называлъ его великодушнымъ человѣкомъ. Въ отношеніи къ Адѣ и ея ребенку онъ самый нѣжный отецъ; въ отношеніи ко мнѣ онъ тотъ же, чѣмъ былъ прежде, и какое имя я могу прибавить для этого! Онъ лучшій и вѣрнѣйшій другъ моего мужа; онъ любимецъ нашихъ дѣтей, словомъ -- онъ предметъ глубочайшей любви нашей и уваженія. А при всемъ томъ, когда я смотрю на него, какъ на человѣка, поставленнаго выше всѣхъ другихъ смертныхъ, я такъ фамильярна съ нимъ, такъ непринужденна, что, право, иногда удивляюсь самой себѣ. Я до сихъ поръ удержала за собой прежнія свои названія, а онъ удержалъ за собой свое; они не забываются даже и тогда, когда во время его посѣщеній я не сажусь на стулъ подлѣ него. Тетенька Тротъ, бабушка Дорденъ, маленькая хозяюшка,-- все это такъ же служитъ для моего призыва, какъ и прежде; и я точно такъ же отвѣчаю: "что угодно, мой опекунъ"? какъ и прежде.

Я не знала, чтобы вѣтеръ задувалъ съ востока съ тѣхъ поръ, какъ опекунъ мой привелъ меня къ портному и указалъ на надпись дома, теперь принадлежащаго намъ. Однажды я замѣтила ему, что вѣтеръ теперь никогда не дуетъ съ востока; "да, дѣйствительно, никогда,-- отвѣчалъ онъ:-- съ того дня онъ, кажется, болѣе не существуетъ въ той сторонѣ горизонта".

Мнѣ кажется, что моя милочка сдѣлалась еще прекраснѣе. Печаль, оттѣнявшая ея личико, теперь уже совсѣмъ исчезла, повидимому, уничтожила въ немъ его дѣвическое невинное, выраженіе и придала ему какую-то особенную, неземную прелесть. Иногда, взглянувъ на все, въ ея черномъ платьѣ, которое она все еще носитъ, взглянувъ на нее въ то время, когда она учитъ моего Ричарда, я чувствую тогда... О, какъ трудно выразить, это чувство! И какъ оно отрадно! Мнѣ кажется тогда, что она вспоминаетъ меня въ своихъ молитвахъ.

Я называю его моимъ Ричардомъ! Это потому, что, по его словамъ, у него двѣ мама, и я одна изъ нихъ.

Мы не богаты деньгами, но, благодаря Бога, живемъ безбѣдно, и домъ нашъ, какъ полная чаша. Я никогда не выхожу изъ дому съ мужемъ, но слышу, какъ всѣ его благословляютъ. Я не вхожу ни въ чей чужой домъ, но вездѣ слышу, какъ его хвалятъ, или вижу эти похвалы въ признательныхъ взорахъ. Я никогда не ложусь спать безъ увѣренности, что въ минувшій день онъ облегчилъ чьи-нибудь страданія или оказалъ помощь ближнему въ часъ нужды. Я знаю, что тѣ больные, страданія которыхъ могла облегчить одна только смерть, часто и часто, въ послѣднія минуты ихъ жизни благословляютъ его за его терпѣніе и состраданіе къ ближнему. Развѣ это не богатство?

Всѣ жители хвалятъ меня за то, что я жена доктора. Всѣ жители до такой степени любятъ меня и такъ стараются угодить мнѣ, что мнѣ даже совѣстно. Всѣмъ этимъ я обязана ему, моей любви, моей гордости! Они любятъ меня ради его, точно такъ, какъ и я дѣлаю все въ жизни ради его.

Дня два тому назадъ, окончивъ всѣ приготовленія къ пріему моей милочки, моего опекуна и маленькаго Ричарда, которые должны были пріѣхать завтра, я сидѣла на открытомъ воздухѣ подлѣ портика, этого незабвеннаго портика, когда Алланъ воротился домой.

-- Моя милая, маленькая хозяюшка, что ты дѣлаешь здѣсь?-- спросилъ онъ.

-- Луна сіяетъ такъ ярко, Алланъ, ночь такъ восхитительна, что я съ удовольствіемъ сидѣла здѣсь и думала.

-- О чемъ же ты думала, душа моя?-- спросилъ Алланъ.

-- Какой ты любопытный!-- сказала я.-- Мнѣ, право, стыдно сказать тебѣ, но все же я скажу. Я думала о моемъ прежнемъ личикѣ.

-- Ну, и что же ты думала о немъ, моя трудолюбивая пчелка?-- сказалъ Алланъ.

-- Я думала, что если бы и сохранилось то личико, ты бы не могъ любить меня больше, чѣмъ теперь.

-- ...Даже и тогда, еслибъ оно сохранилось?-- повторилъ Алланъ, смѣясь.

-- Конечно... даже и тогда.

-- Моя милая бабушка Дорденъ,-- сказалъ Алланъ, взявъ меня подъ руку:-- смотришься-ли ты когда-нибудь въ зеркало?

-- Ты знаешь, что смотрюсь, ты не разъ заставалъ меня передъ зеркаломъ.

-- И неужели ты не замѣчаешь, что теперь ты въ тысячу разъ милѣе прежняго?

Я не замѣчала этого и не могу утвердительно сказать, что замѣчаю это теперь. Я знаю только, что мои малютки имѣютъ премиленькія личики, что моя милочка красавица, что мой мужъ очень недуренъ собой, что мой опекунъ имѣетъ самое свѣтлое и доброе лицо и, наконецъ, что всѣ они, какъ нельзя лучше, могутъ обойтись и безъ моей красоты...

КОНЕЦЪ.