Толпа неслась быстрымъ потокомъ въ двухъ противоположныхъ направленіяхъ. Она, казалось, никогда не остановится, никогда не утомится. Ее не смущаетъ ни стукъ повозокъ, нагруженныхъ бренчащимъ, звенящимъ товаромъ, ни шлепанье лошадиныхъ копытъ по мокрой, грязной мостовой, ни шумъ дождя, барабанящаго по окнамъ и дождевымъ зонтикамъ, ни толчки особенно торопливыхъ прохожихъ; словомъ, весь этотъ адъ людей торговой улицы, въ самый разгаръ дневныхъ занятій, не мѣшаетъ ей думать и дѣлать разныя вычисленія и нестись, нестись безъ конца.
A наши бѣдные странники стоять, оглушенные всѣмъ этимъ грохотомъ, и печально взираютъ на суету людскую, въ которой они не принимаютъ никакого участія. Они чувствуютъ себя такими одинокими, заброшенными въ этой громадной толпѣ, что ихъ положеніе можно было бы сравнить только съ положеніемъ человѣка, смытаго бурей съ корабля: могучія волны перебрасывають его съ одного гребня на другой, онъ чуть не слѣпнетъ отъ сверкающей вокругъ него воды, а между тѣмъ ему нечѣмъ смочить свой пылающій языкъ, нѣтъ ни капли, чтобы утолить мучительную жажду.
Вотъ они стали подъ ворота, чтобы укрыться отъ дождя, и смотрятъ на прохожихъ, въ надеждѣ, что хоть кто нибудь откликнется на ихъ горе, приметь въ нихъ участіе. Вглядываясь въ эти мелькающія мимо нихъ лица, они видятъ все, что дѣлается у каждаго на душѣ. Одинъ хмурится, другой улыбается, иной что-то бормочетъ про себя, иной жестикулируетъ, словно уже вступилъ въ разговоръ, который ему сейчасъ придется вести. Вотъ у этого взглядъ лукавый, живой, видно, что онъ придумываетъ какую-то комбинацію, чтобы обмануть ближняго, а у того, напротивъ, видъ тупой, движенія неповоротливыя. У одного на лицѣ написано: выигралъ, у другого: проигралъ. Въ большихъ торговыхъ центрахъ, гдѣ каждый человѣкъ занятъ своимъ собственнымъ дѣломъ, — у каждаго свое особенное выраженіе: его характеръ и намѣренія написаны крупными буквами на его лицѣ. На бульварахъ же и въ публичныхъ собраніяхъ, куда люди стекаются, чтобы себя показать и на другихъ посмотрѣть, вы встрѣтите сотни лицъ почти съ однимъ и тѣмъ же выраженіемъ. Будничныя лица не носятъ никакихъ личинъ, поэтому и выраженіе у нихъ не поддѣльное.
Дѣвочка такъ увлеклась, всматриваясь въ эти разнообразныя лица, что на-время забыла о своемъ ужасномъ положеніи. Однако, холодъ, голодъ, мокрое платье, прилипавшее къ тѣлу, и ноющая отъ боли голова, настойчиво требовавшая отдыха, котораго они такъ тщетно искали, вскорѣ же возвратили ее къ дѣйствительнымъ нуждамъ. Никто изъ проходившихъ даже и не взглянулъ на нихъ, ни къ кому она не осмѣлилась бы обратиться за помощью. Постоявъ еще нѣсколько минутъ, они вышли изъ-подъ воротъ и смѣшались съ толпой.
Смерклось. Толпа уже значительно порѣдѣла, а они все скитались отъ одного угла улицы до другого, безпріютные, несчастные. На улицахъ зажгли фонари; магазины ярко освѣтились огнями и весь этотъ сразу разлившійся вокругъ нихъ свѣтъ еще больше напомнилъ имъ о приближающейся ночи. Дѣвочка дрожала отъ холода и сырости. Больная, измученная и душой, и тѣломъ, она должна была дѣлать неимовѣрныя усилія, должна была призвать на помощь всю твердость духа, чтобы держаться на ногахъ.
И зачѣмъ они пришли въ этотъ шумный городъ, когда такъ много есть тихихъ, уединенныхъ мѣстъ? Имъ было бы несравненно легче переносить и голодъ, и жажду гдѣ нибудь въ полѣ или въ лѣсу, чѣмъ въ этомъ грязномъ скопищѣ всякой нищеты, въ которомъ они затерялись, какъ самый ничтожный атомъ, и при одномъ взглядѣ на который становится еще тяжелѣе на душѣ.
Не говоря уже о физическихъ страданіяхъ, дѣвочкѣ приходилось терпѣть и нравственную муку. Старикъ началъ упрекать ее въ томъ, что она увела его изъ хорошаго дома, и требовалъ, чтобы они вернулись назадъ. Теперь ужъ ясно было, что на улицѣ ничего не добьются; они пошли назадъ къ пристани; можетъ быть имъ позволятъ переночеватъ на той баркѣ, которая ихъ привезла. Но и въ этомъ пришлось разочароваться. Ворота были заперты и спущенныя на цѣпь собаки своимъ яростнымъ лаемъ заставили ихъ вернуться опять въ городъ.
— Сегодня, милый дѣдушка, мы ужъ какъ нибудь проведемъ ночь подъ открытымъ небомъ, а завтра постараемся выбраться изъ города и добыть себѣ какое нибудь занятіе въ деревнѣ, говорила дѣвочка слабымъ голосомъ, когда они, послѣ этой неудачи, шли назадъ по какой-то улицѣ.
— Зачѣмъ ты привела меня сюда? выговаривалъ ей старикъ. — Я не могу выносить этихъ тѣсныхъ, безконечныхь улицъ. Мы такъ хорошо и покойно тамъ жили. Зачѣмъ ты заставила меня оттуда уйти?
— Затѣмъ, чтобы не повторился тотъ сонъ, о которомъ я вамъ говорила, произнесла дѣвочка твердымъ голосомъ, но тутъ же и залилась слезами. — Мы должны жить среди бѣдныхъ людей, — не то онъ опять мнѣ приснится. Милый дѣдушка, я знаю, что вы стары и слабы, но взгляните на меня, я тоже немножко страдаю; если вы не будете жаловаться на судьбу, даю вамъ слово, что и отъ меня вы не услышите ни одной жалобы.
— Ахъ ты моя бѣдная, безпріютная сиротка! воскликнулъ старикъ, всплеснувъ руками и съ ужасомъ оглядывая внучку, словно онъ въ первый разъ видѣлъ ея измученное лицо, испачканное отъ дороги платье и исцарапанныя, распухшія ноги. — Вотъ до чего я довелъ ее своей заботливостью и попеченіями о ней! Я былъ счастливъ когда-то, и лишился и счастія, и всего, что имѣлъ для того, чтобы видѣть ее въ такомъ положеніи!
— Если бы мы были за городомъ, — молвила дѣвочка, стараясь казаться веселой и вмѣстѣ съ тѣмъ высматривая по сторонамъ, не найдется ли гдѣ уголка, чтобы укрыться отъ дождя, — какое нибудь старое развѣсистое дерево съ любовью приняло бы насъ въ свои могучія объятія, приглашая насъ отдохнуть подъ его дружескимъ кровомъ, и своимъ нѣжнымъ шопотомъ навѣвало бы на насъ пріятные сны. Если не завтра, такъ послѣзавтра мы, Богъ дастъ, выберемся на свободу, а пока, милый дѣдушка, будемъ благодарить Господа за то, что Онъ привелъ насъ сюда, потому что, если недобрымъ людямъ и вздумается разыскивать насъ, они не въ состояніи будутъ насъ найти въ этакой толпѣ и толкотнѣ. A вѣдь это большое утѣшеніе. Зайдемъ, дѣдушка, подъ ату арку; хоть тамъ и темно, но за то должно быть сухо и тепло: вѣтеръ туда не доходить. Ахъ! что это? вдругъ вскрикнула она и отскочила, когда изъ глубины темной арки, гдѣ они хотѣли расположиться, показалась человѣческая фигура.
— Скажите еще хоть слово. Какъ будто этотъ голосъ мнѣ знакомъ, проговорилъ кто-то, останавливаясь около нихъ.
— Едва ли, робко отвѣчала дѣвочка. — Мы пришлые люди. Намъ нечѣмъ заплатить за ночлегъ, поэтому мы хотѣли переночевать въ этомъ проходѣ.
Недалеко отъ того мѣста, гдѣ они разговаривали, среди небольшого, убогаго дворика, горѣлъ фонарь. Незнакомецъ подозвалъ ихъ къ этому фонарю и самъ сталъ лицомъ къ свѣту, чтобы они могли видѣть его и не подумали, что онъ прячется.
Это былъ худой, блѣдный человѣкъ, весь обмазанный сажей, благодаря чему онъ казался еще блѣднѣе. Щеки у него были впалыя, глаза ввалившіеся, взглядъ страдальческій, черты лица заостренныя, и не смотря на то, что это блѣдное, испитое лицо было обрамлено длинными черными волосами, оно вовсе не казалось страшнымъ, точно такъ же, какъ и голосъ у незнакомца былъ хотя и рѣзкій, но не грубый.
— Какъ вамъ пришло въ голову искать убѣжища въ этомъ проходѣ? и, внимательно взглянувъ на дѣвочку, — какъ могли вы очутиться въ такомъ положеніи, что вамъ негдѣ переночевать? спросилъ онъ старика.
— Насъ преслѣдуетъ одно несчастіе за другимъ, отвѣчалъ тотъ.
— Да развѣ вы не видите, что она промокла до костей, что ей вовсе не мѣсто въ этой слякоти и сырости?
— Богъ свидѣтель, что я все это вижу и знаю, но что же мнѣ дѣлать?
Незнакомецъ опять взглянулъ на Нелли, слегка притронувшись къ ея платью, съ котораго струилась вода.
— Вы можете обогрѣться и обсушиться у меня, но, кромѣ этого, я ничего не могу вамъ предложить, сказалъ онъ. — Квартира моя вонъ въ томъ домѣ, и онъ указалъ въ ту сторону, откуда такъ внезапно появился, — въ неприглядномъ мѣсти, это правда, но я думаю, что ей тамъ будетъ безопаснѣе, чѣмъ здѣсь, и вы покойно проведете ночь, если довѣритесь мнѣ. Видите ли вонъ тотъ красный свѣтъ?
Поднявъ голову, они увидѣли вдали на небѣ мрачное зарево, — отраженіе какого-то огня.
— Это не очень далеко отсюда. Если хотите, пойдемте. Вы собирались провести ночь на холодныхъ плитахъ, а я могу вамъ предложить постель изъ теплой золы.
И, не ожидая отвѣта, онъ поднялъ дѣвочку на руки и велѣлъ старику идти за нимъ.
Онъ такъ заботливо, такъ легко несъ ее на рукахъ — словно малаго ребенка. Быстро, твердой ногой шагалъ онъ по бѣднѣйшему, какъ казалось, кварталу города, не обращая вниманія ни на лужи, ни на фонтаномъ бившую воду изъ жолобовъ. Молча шли они съ четверть часа и уже потеряли изъ вида зарево, на которое указалъ ихъ спутникъ, какъ вдругъ на поворотѣ изъ одного узенькаго, темнаго переулка, они очутились лицомъ къ лицу съ огромнымъ зданіемъ и опять увидѣли то пламя, извергавшееся изъ его высокой трубы.
— Вотъ мы и пришли, сказалъ незнакомецъ, останавливаясь у какой-то двери.
Онъ спустилъ дѣвочку на землю и взялъ ее за руку.
— Не бойтесь, здѣсь никто васъ не обидитъ.
Надо было имѣть большое довѣріе къ его словамъ, чтобы рѣшиться переступить черезъ порогъ этой двери, и то, что они увидѣли за дверью, не могло разсѣять ихъ страха и безпокойства. Въ высокомъ, громадномъ строеніи, поддерживаемомъ желѣзными столбами, въ верхней части стѣнъ котораго зіяли огромныя, черныя отверстія, свободно пропускавщія внутрь зданія наружный воздухъ, — гдѣ стукъ молотовъ и ревъ горновъ, смѣшиваясь со свистомъ раскаленнаго металла, опускаемаго въ воду, и безчисленными другими звуками, которыхъ въ другомъ мѣстѣ нигдѣ не услышишь — эхомъ отдавался въ самой крышѣ, - въ этомъ мрачномъ помѣщеніи работали люди, вертясь, какъ бѣсы среди пламени и дыма, и, словно исполины, ловко справляясь съ огромыми кусками желѣза: каждый подобный кусокъ, при малѣйшей оплошности работника, могъ раздробить ему черепъ. Одни спали или просто отдыхали, лежа на кучахъ золы или угля и повернувъ лицо къ черному своду; другіе, открывъ до-бѣла накаленныя дверки горновъ, подкидывали топливо, на которое пламя набрасывалось съ яростью и воплемъ и тотчасъ же пожирало его какъ масло. Иные тащили по землѣ огромные листы раскаленной стали, немилосердно грохотавшей и испускавшей изъ себя невыносимый жаръ, и тотъ страшный, красноватый свѣтъ, что мелькаетъ въ глазахъ дикаго звѣря.
Мимо такихъ-то дикихъ сценъ и при такомъ оглушительномъ шумѣ незнакомецъ провелъ ихъ въ глубину зданія къ огромному горну, въ которомъ, по его словамъ, день и ночь поддерживался огонь. Словъ его они не могли слышать за этимъ шумомъ и лишь догадывались о томъ, что онъ говорилъ, слѣдя за движеніями его губъ. Кочегаръ, которому онъ пришелъ на смѣну, былъ очень радъ, хоть на-время избавиться отъ своей адской обязанности, и тотчасъ же удалился, оставивъ нашихъ странниковъ наединѣ съ ихъ новымъ покровителемъ. тотъ, не теряя времени, разложилъ Неллинъ плащъ на кучѣ золы и, указавъ ей мѣсто, гдѣ удобнѣе развѣсить платъе для просушки, знаками посовѣтовалъ и ей, и дѣдушкѣ лечь отдохнуть, а самъ усѣлся на старой рогожѣ у топки и, опершись подбородкомъ на руку, сталъ слѣдить за пламенемъ, пробивавшимся сквозь дверныя щели, и за бѣлой золой, падавшей въ нижнюю часть топки.
Хотя постель Неллина была не изъ мягкихъ и не изъ особенно удобныхъ, но теплота, благотворно подѣйствовавшая на ея иззябшіе члены, и страшная усталость сдѣлали свое дѣло: убаюканная шумомъ, который все слабѣе и слабѣе раздавался въ ея ушахъ, она сладко заснула, обнявъ за шею рядомъ съ ней спавшаго дѣдушку.
Много ли, мало ли она спала, — она не могла бы этого опредѣлить, — только проснулась она среди ночи, когда еще было совсѣмъ темно. Она была укрыта рабочими блузами, отлично предохранявшими ее какъ отъ нестерпимаго жара, такъ и отъ холоднаго вѣтра, врывавшагося въ зданіе. Взглянувъ по направленію къ топкѣ, она увидѣла, что ихъ покровитель сидѣлъ въ томъ же самомъ положеніи и, не шевелясь, казалось даже не дыша, съ напряженнымъ вниманіемъ смотрѣлъ на огонь. Долго лежала она такъ, въ просоньяхъ, глядя на него, пока, наконецъ, ее обуялъ страхъ: ужъ не умеръ ли онъ, подумала она. Она потихоньку встала и, подойдя къ нему, шопотомъ на ухо окликнула его.
Онъ повернулъ голову, посмотрѣлъ сперва на нее, потомъ на то мѣсто, гдѣ она спала, какъ бы желая удостовѣриться въ томъ, что это точно она его окликнула, и заглянулъ ей въ лицо.
— Я боялась, ужъ не заболѣли ли вы. Всѣ другіе работники ходятъ взадъ и впередъ, а вы такъ тихо сидите, говорила Нелли.
— Они знаютъ мой характеръ и не трогаютъ меня, хотя подчасъ и подсмѣиваются надо мной, промолвилъ кочегаръ. — Посмотрите-ка сюда, вотъ это мой другъ, прибавилъ онъ, указывая на горящіе уголья.
— Какъ, огонь.
— Да, огонь. Знаете ли, онъ однихъ лѣтъ со мной и мы съ нимъ по цѣлымъ ночамъ разсуждаемъ и бесѣдуемъ.
Дѣвочка съ изумленіемъ взглянула на него, но онъ уже повернулся и по-прежнему задумчиво смотрѣлъ на огонь.
— Для меня это все равно, что книга, продолжалъ онъ, — единственная книга, которую я научился читать; и какихъ только исторій она мнѣ не разсказываетъ! тутъ есть и музыка: я этотъ голосъ могу различить между тысячью другихъ голосовъ, хотя въ его ревѣ ихъ слышится не одинъ; есть тутъ и картины. Вы не можете себѣ представить, какія странныя физіономіи и сцены иной разъ рисуютъ мнѣ эти горящіе уголья! Огонь служитъ мнѣ также и памятью, разсказывая шагъ за шагомъ всю мою прошлую жизнь.
Наклонившись впередъ, чтобы лучше прислушиваться къ его словамъ, Нелли замѣтила, что по мѣрѣ того, какъ онъ говорилъ, глаза его разгорались, онъ воодушевлялся.
— Да, говорилъ онъ, слегка улыбаясь, — онъ все тотъ же, съ тѣхъ поръ, какъ я его помню, какъ, бывало, еще крошечнымъ ребенкомъ, я вдоволь наползаюсь вокругъ него, да тутъ же и засну. Тогда мой отецъ былъ кочегаромъ.
— A ваша мать? спросила дѣвочка.
— Она давно умерла. Здѣсь женщинамъ-работницамъ трудно живется. Съ тѣхъ поръ, какъ мнѣ сказали, что она умерла отъ слишкомъ тяжелаго труда, и огонъ мнѣ нашептываетъ то же самое. Да оно такъ и должно быть. Я всегда этому вѣрилъ.
— Стало быть, вы здѣсь и выросли?
— Здѣсь я проводилъ и лѣто, и зиму. Сначала тайкомъ, а потомъ, когда узнали, что я здѣсь, мнѣ позволили оставаться при отцѣ. Огонь меня и вскормилъ, вогъ этотъ самый огонь. И ни разу съ тѣхъ поръ онъ не потухалъ.
— Вы его очень любите? спросила Нелли.
— Разумѣется, люблю. Отецх умеръ, стоя передъ нимъ. Я видѣлъ, какъ онъ упалъ, вонъ тамъ, гдѣ горитъ зола. Помню, я еще удивлялся, какъ это онъ не помогъ ему.
— И вы съ тихъ поръ постоянно здѣсь работаете?
— Постоянно. Былъ одинъ перерывъ, очень для меня тяжелый, но огонь не переставалъ горѣть и въ мое отсутствіе. Глядя на меня, вы, конечно, догадываетесь, какое у меня было дѣтство; но все-таки я былъ ребенкомъ въ свое время, и когда я нынче ночью увидѣлъ васъ на улицѣ, вы мнѣ напомнили, какимъ я былъ тогда, когда умеръ мой отецъ, и мнѣ очень захотѣлось привести васъ сюда, къ этой топкѣ. Когда вы спали, я все думалъ о томъ старомъ времени. A вамъ бы слѣдовало еще соснуть немножко. Лягте, дитя мое, усните.
И онъ повелъ ее къ ея неприхотливому ложу и, снова прикрылъ ее рабочими блузами, возвратился къ своему мѣсту. По-прежнему сидѣлъ онъ неподвижно, какъ статуя, лишь время отъ времени подбрасывая въ печь топливо. Дѣвочка пробовала было продолжать свои наблюденія, но вскорѣ вѣки ея сомкнулись, и она заснула сладкимъ сномъ, словно она была не въ сараѣ, а во дворцѣ, и лежала не на кучѣ золы, а на пуховикѣ.
Когда она проснулась, солнце уже косыми лучами врывалось сквозь стѣнныя отверстія. Лучи доходили только до половины строенія и углубляли мракъ въ его нижней части. Все тотъ же оглушительный шумъ, все тотъ же пылающій огонъ: въ общемъ, жизнь почти не измѣнялась внутри этого зданія ни днемъ, ни ночью.
Подѣлившись съ своими гостями скромнымъ завтракомъ, состоявшимъ изъ очень небольшой порціи кофе и ржаного хлѣба, покровитель ихъ спросилъ, куда-жъ они думаютъ теперь идти. Нелли отвѣчала, что они ищутъ какой нибудь уедименной деревеньки, вдали отъ городовъ и другихъ селъ, и въ свою очередь спросила его, запинаясь, не можетъ ли онъ указать имъ дорогу къ такому мѣсту.
— Я почти незнакомъ съ деревней, отвѣчалъ тотъ, качая головой. — Вся моя жизнь, какъ видите, проходитъ передъ этой топкой, и я даже рѣдко выхожу подышать воздухомъ. Но я знаю, что есть такія мѣста.
— A далеко отсюда? спросила Нелли.
— Конечно, далеко. Да развѣ вблизи нашего города можетъ расти какая нибудь зелень? Кругомъ него, на большомъ разстояніи, вся земля выжжена такимъ точно огнемъ, какъ нашъ, а дорога такая черная, что ночью даже страшно по ней идти.
— Теперь ужъ все равно; мы должны идти и пойдемъ, энергично промолвила дѣвочка, замѣтивъ, что старикъ съ безпокойствомъ прислушивается къ ихъ разговору.
— Дорога убійственная для такихъ маленькихъ ножекъ, какъ ваши, видъ кругомъ ужасный, народъ грубый. Неужели же вамъ нѣтъ никакой возможности вернуться назадъ?
— Рѣшительно никакой! воскликнула дѣвочка, собираясь идти. — Если вы можете намъ указать дорогу, сдѣлайте милость, укажите; если же не можете, то, по крайней мѣрѣ, не старайтесь поколебать нашего намѣренія: вы не знаете, отъ какой страшной опасности мы бѣжимъ, а то бы вы не стали насъ отговаривать.
— Если такъ, Боже меня упаси, чтобъ я сталъ васъ отговаривать, произнесъ кочегаръ, переводя глаза отъ взволнованной дѣвочки къ старику.
Тоть стоялъ понуря голову и глядѣлъ въ землю.
— Пойдемте, я вамъ укажу дорогу, самую лучшую, какую я только знаю. Очень жаль, что ничѣмъ больше не могу вамъ услужить.
И, проводивъ ихъ за дверь, онъ сталъ такъ пространно объяснять имъ, какого направленія они должны держаться въ городѣ и по выходѣ изъ него, что Нелли поспѣшила поблагодарить его за участіе и увести дѣдушку.
Не успѣли они повернуть за уголъ, какъ онъ нагналъ ихъ и, пожимая дѣвочкѣ руку, оставилъ въ ней что-то: двѣ старыя, грязныя, закопченыя мѣдныя монеты, какъ оказалось. И кто знаетъ, можетъ быть эта ничтожная лепта такъ же ярко засіяла передъ Престоломъ Всевышняго, какъ и тѣ щедрыя пожертвованія, что прославляются на могильныхъ надписяхъ.
Они разстались и пошли каждый своей дорогой: дѣвочка все дальше и дальше увлекала старика отъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ его поджидали преступленіе и позоръ, а кочегаръ возвратился къ своей топкѣ, которой временное посѣщеніе нежданныхъ гостей придало новый интересъ въ его глазахъ, и съ тѣхъ поръ все новые и новые разсказы читалъ онъ въ раскаленныхъ угольяхъ.