Дружеское предложеніе
Система занятій мистера Боффина съ его ученымъ человѣкомъ, мистеромъ Сайлесомъ Веггомъ, настолько измѣнилась съ измѣнившимся образомъ жизни мистера Боффина, что Римская имперія обыкновенно разрушалась и падала теперь уже по утрамъ въ высоко-аристократическомъ домѣ, а не по вечерамъ, какъ прежде, въ павильонѣ. Бывали однакоже случаи, когда мистеръ Боффинъ, спасаясь въ павильонѣ послѣ сумерекъ и, усѣвшись на свою старую скамью, слѣдилъ за конечными судьбами порочныхъ и изнѣженныхъ властителей міра, стоявшихъ въ эту пору на своихъ послѣднихъ ногахъ.
Если бы Веггу хуже платили за его работу или если бъ онъ былъ способнѣе ее исполнять, такіе неурочные визиты мистера Боффина были бы ему только лестны и пріятны; но въ его положеніи слишкомъ щедро вознаграждаемаго надувалы они только раздражали его. Это вполнѣ согласовалось съ правиломъ: недостойный слуга, кому бы онъ ни служилъ, всегда врагъ своего господина. Даже люди высокаго происхожденія и съ благородной душой, оказавшись почему-либо непригодными на своихъ высокихъ постахъ, всегда и неизмѣнно протестовали противъ своего принципала, грѣша или ни на чемъ не основаннымъ недовѣріемъ къ нему или бездушной требовательностью. А что справедливо относительно общественной дѣятельности, то въ равной мѣрѣ справедливо и относительно частной жизни людей.
Когда Сайлесь Веггъ получилъ наконецъ свободный доступъ въ «нашъ домъ», какъ онъ привыкъ называть то зданіе, передъ которымъ столько лѣтъ сидѣлъ съ своимъ лоткомъ, и когда онъ увидѣлъ, какъ и слѣдовало ожидать по естественному ходу вещей, что оно не сходится съ тѣмъ планомъ дома, который былъ имъ построенъ въ воображеніи, то, какъ человѣкъ дальновидный и хитрый, онъ, чтобы поддержать свои прежнія розсказни и выпутаться изъ нихъ, принималъ на себя, говоря о «нашемъ домѣ», покорно-грустный видъ и сѣтовалъ о минувшемъ, какъ будто домъ и онъ съ нимъ вмѣстѣ претерпѣли крушеніе въ жизни.
— И это, сэръ, былъ когда-то нашъ домъ! — говорилъ мистеръ Веггъ своему покровителю, печально качая головой и вздыхая. — Вѣдь это, сэръ, то самое строеніе, изъ подъѣзда котораго, какъ мнѣ часто приходилось видѣть, выходили важные господа: миссъ Элизабетъ, мистеръ Джорджъ, тетушка Дженъ и дядюшка Паркеръ. (Всѣ эти имена, какъ уже извѣстно читателю, мистеръ Веггъ придумалъ самъ.) И вотъ чѣмъ все это кончилось, какъ подумаешь!.. Охъ-хо-хо!
И такою тоской звучали эти сѣтованія, что кроткій мистеръ Боффинъ искренно жалѣлъ бѣднягу Вегга и почти готовъ былъ вѣрить, что покупкой «нашего дома» онъ нанесъ этому плуту невознаградимый ущербъ.
Два-три дипломатическихъ свиданія съ мистеромъ Винасомъ — плоды великой тонкости ума мистера Вегга, покрытые личиной беззаботной покорности случайному стеченію обстоятельствъ, направившихъ его въ ту сторону, гдѣ проживалъ мистеръ Винасъ, доставили Веггу возможность покончить его торгъ съ этимъ джентльменомъ.
— Принесите ее мнѣ въ павильонъ въ субботу вечеромъ, — сказалъ Сайлесъ, когда торгъ былъ заключенъ, — и если дружескій стаканъ старой подогрѣтой ямайки придется вамъ по вкусу, то я не такой человѣкъ, чтобъ пожалѣть его для васъ.
— Вамъ не безызвѣстно, сэръ, что я плохой собесѣдникъ, — отвѣчалъ мистеръ Винасъ, — но такъ и быть!
Такъ оно и было, какъ сказалъ мистеръ Винасъ.
Вотъ наступаетъ вечеръ субботы, и мистеръ Винасъ звонить у калитки павильона. Мистеръ Веггъ отворяетъ калитку, видитъ какой-то цилиндрическій свертокъ изъ коричневой бумаги подъ мышкой у мистера Винаса и говоритъ довольно сухо:
— Я думаю, вы могли бы и на извозчикѣ пріѣхать.
— Нѣтъ, мистеръ Веггъ. Я не важнѣе этого свертка, который пришелъ же сюда на моихъ на двоихъ.
— Не важнѣе свертка! Не важнѣе… гм! — мычитъ мистеръ Веггъ съ замѣтнымъ неудовольствіемъ и прибавляетъ (не вслухъ): «Есть свертки, которые могутъ быть и поважнѣе тебя».
— Вотъ ваша покупка, мистеръ Веггъ, — продолжаетъ Винасъ, учтиво подавая ему коричневый цилиндръ. — Я очень счастливъ возможностью возвратить ее источнику, изъ коего она проистекла.
— Спасибо, — отвѣчаетъ Веггъ. — Но теперь, когда мы покончили съ этимъ дѣломъ, я могу сказать вамъ по-дружески, что это, знаете, еще вопросъ, могли ли бы вы не возвратить мнѣ этой вещи, если бъ я потребовалъ ее судомъ. Я это, то есть, въ томъ смыслѣ, что она слѣдовала мнѣ по закону.
— Вы думаете, мистеръ Веггъ? Но вѣдь я купилъ васъ за чистыя денежки, сэръ.
— Нельзя покупать человѣческую плоть и кровь въ этой странѣ,- живую, я разумѣю, — возражаетъ Веггъ, качая головой. — Поэтому вопросъ: могли ли вы, имѣли ли право купить мои кости?
— Вы спрашиваете то есть, какъ оно по закону слѣдуетъ? — освѣдомился мистеръ Винасъ.
— Да, какъ по закону?
— Я недостаточно свѣдущъ въ законахъ, мистеръ Веггъ, — отвѣчаетъ Винасъ, краснѣя и немного возвышая голосъ, — но зато по части фактовъ я кое-что смыслю, и съ точки зрѣнія факта я вамъ скажу, что я еще посмотрѣлъ бы… Угодно вамъ, чтобы я договорилъ, что слѣдуетъ дальше? Вы разрѣшаете договорить?
— На вашемъ мѣстѣ я только то и сказалъ бы, что слѣдуетъ дальше, — говоритъ примирительно мистеръ Веггъ.
— Ну, такъ я посмотрѣлъ бы еще, какъ бы вы, получивъ отъ меня этотъ свертокъ, не отдали бы мнѣ за него, что мнѣ слѣдуетъ. Я не претендую знать, какой тутъ подходить параграфъ закона, но фактъ я достаточно знаю.
Такъ какъ мистеръ Винасъ вообще раздражителенъ (вѣроятно, отъ несчастной любви) и такъ какъ мистеръ Веггъ не имѣетъ желанія его сердить, то и говоритъ успокоительнымъ тономъ:
— Я это только такъ сказалъ — просто какъ маленькій казусъ: я излагалъ свои мысли предположительно.
— Я желалъ бы, мистеръ Веггъ, — отвѣчаетъ на это мистеръ Винасъ, — чтобы въ другой разъ вы лучше не излагали предположитеіьно, а выкладывали бы деньги на столъ. Откровенно скажу: мнѣ ваши маленькіе казусы не нравятся.
Въ это время они входятъ въ гостиную мистера Вегга, освѣщенную въ этотъ свѣжій вечеръ газомъ и каминомъ. Мистеръ Винасъ смягчается, хвалитъ помѣщеніе и, пользуясь случаемъ, напоминаетъ Веггу, что онъ, Винасъ, уже поздравлялъ его разъ съ превосходнымъ мѣстомъ, которое ему досталось.
— Мѣсто сносное, — соглашается Веггъ. — Но помните, мистеръ Винасъ: нѣтъ золота безъ примѣси… Наливайте-ка да садитесь къ камину. Не желаете ли позабавиться трубочкой, сэръ?
— Я небольшой до нихъ охотникъ, сэръ, но за компанію курну разокъ-другой съ промежуточками.
Мистеръ Винасъ наливаетъ, и Веггъ наливаетъ; мистеръ Винасъ закуриваетъ да покуриваетъ, и Веггъ закуриваетъ да покуриваетъ.
— Такъ вы говорите, мистеръ Веггъ, что примѣсь есть и въ вашемъ металлѣ?
— Есть. Таинственность какая-то, — отвѣчаетъ Веггъ. — Не нравится она мнѣ, мистеръ Винасъ. Не нравится мнѣ, что выколотили жизнь изъ прежнихъ жильцовъ этого дома, обдѣлали это гдѣ-то въ непроходимыхъ потемкахъ, и кто это сдѣлалъ — не знаютъ.
— Вы имѣете какія-нибудь подозрѣнія, мистеръ Веггъ?
— Нѣтъ, я только знаю, кому это въ прокъ пошло, а подозрѣній не имѣю, — отвѣчаетъ этотъ джентльменъ.
Договоривъ, онъ куритъ и смотритъ въ каминъ съ самымъ рѣшительнымъ выраженіемъ гуманности на лицѣ, какъ будто онъ поймалъ эту великую добродѣтель за фалду въ ту минуту, когда она сочла своею горькою обязанностью улизнуть отъ него, и удержалъ ее насильно.
— Такъ-то оно, мистеръ Винасъ, — снова начинаетъ Веггъ: — я дѣлаю кое-какія свои наблюденія по нѣкоторымъ пунктамъ надъ нѣкоторыми людьми, но я ничего не говорю, сэръ. Вотъ, напримѣръ, огромное богатство сваливается съ облаковъ на человѣка… не будемъ его называть. И вотъ, столько-то жалованья въ недѣлю да столько-то при этомъ каменнаго угля на отопленіе сваливается съ облаковъ на меня. Который же изъ насъ двоихъ лучше? — Ужъ, конечно, не тотъ, кого мы не называемъ. Вотъ мое наблюденіе, но я ничего не говорю. Я беру свое жалованье и свой уголь. Онъ беретъ свое богатство. Вотъ какъ оно ведется на свѣтѣ, сэръ.
— Какъ бы хорошо было для меня, если бъ я могъ такъ же спокойно, какъ вы, смотрѣть на вещи, мистеръ Веггъ.
— И ко всему, — продолжаетъ мистеръ Веггъ ораторскимъ жестомъ своей трубки и своей деревянной ноги, изъ коихъ послѣдняя выказываетъ недостойное желаніе опрокинуть его назадъ вмѣстѣ со стуломъ, — и ко всему примите во вниманіе, мистеръ Винасъ, еще такую вещь… А впрочемъ я ничего не говорю. Тому, кого мы не называемъ, всякій дуракъ вѣдь можетъ турусы на колесахъ подвести. Къ нему и подъѣхали. И вотъ тотъ, кого мы не называемъ, имѣя своею правой рукою меня… Я же, натурально, могу разсчитывать на дальнѣйшее повышеніе, и вы, можетъ быть, даже скажете, что я повышенія достоинъ…
Мистеръ Винасъ бормочетъ что-то въ томъ духѣ, что онъ, конечно, это скажетъ.
— Ну-съ, такъ вотъ онъ, кого мы не называемъ, при такихъ-то обстоятельствахъ обходитъ меня и ставитъ надо мною прощалыгу, который ловко подъѣхалъ къ нему. Кто же изъ насъ двоихъ настоящій-то человѣкъ? Кто знаетъ больше стиховъ? Кто изъ двоихъ больше работалъ на того, кого мы не называемъ? Кто обрабатывалъ ему римлянъ, военныхъ и штатскихъ, пока не осипъ, да такъ, какъ будто питался однѣми опилками съ тѣхъ поръ, какъ его отняли отъ груди. Кто? — Ужъ, конечно, не тотъ прощалыга съ своими розсказнями. А между тѣмъ онъ у нихъ, какъ въ своемъ собственномъ домѣ: у него своя комната, онъ въ почетѣ и получаетъ тысячу фунтовъ въ годъ. А я вотъ заточенъ въ эту тюрьму и торчу тутъ, какъ какая-нибудь мебель, на случай, если понадоблюсь. Вотъ оно какъ идете все на свѣтѣ. Я это замѣчаю, да и не могу не замѣчать, потому что я имѣю большую замѣчательность, но я ничего не говорю, ничего… Бывали вы здѣсь когда-нибудь прежде, мистеръ Винасъ?
— За порогъ калитки не переступалъ, мистеръ Веггъ.
— А до воротъ, значитъ, доходили?
— Доходилъ, мистеръ Веггъ, и даже заглядывалъ во дворъ изъ любопытства.
— Видѣли что-нибудь?
— Ничего, кромѣ мусора на дворѣ.
Мистеръ Веггъ обводилъ глазами комнату, увлекаясь поисками, а потомъ осмотрѣлъ мистера Винаса, какъ будто подозрѣвая, что и на немъ можно что-нибудь найти.
— А между тѣмъ, сэръ, — говоритъ онъ, — можно было бы предположить (такъ какъ вы были знакомы со старикомъ Гармономъ), что вы иногда наносили ему визиты изъ вѣжливости. Вамъ, слава Богу, вѣжливости-то не занимать стать.
Послѣднее изреченіе было предложено въ видѣ смягчающаго комплимента.
— Ваша правда, сэръ, — отвѣчаетъ мистеръ Винасъ, моргая слабыми глазками и запуская пальцы въ пыльные волосы, — правда, таковъ я и былъ, пока одинъ, сдѣланный мнѣ, афронтъ не повернулъ во мнѣ все вверхъ дномъ. Вы понимаете, о какомъ афронтѣ я говорю, мистеръ Веггъ. Я говорю о нѣкоемъ письменномъ заявленіи насчетъ костяковъ. Съ той поры пришелъ всему конецъ для меня; остались лишь горечь да желчь.
— Нѣтъ, не всему конецъ, мистеръ Винасъ, — говоритъ на это Веггъ сочувственнымъ шепотомъ.
— Всему, сэръ, всему! — горько настаиваетъ мистеръ Винасъ. — Пусть это будетъ грубостью съ моей стороны, но я лучше готовъ накинуться на своего ближайшаго друга, чѣмъ сказать — нѣтъ, не всему! Готовъ, увѣряю васъ!
Невольно взмахнувъ деревяшкой, чтобъ защититься отъ мистера Винаса, вскочившаго въ пылу увлеченія съ мѣста послѣ этого несоціабельнаго заявленія, мистеръ Веггъ опрокидывается назадъ вмѣстѣ со стуломъ. Безобидный мизантропъ спѣшитъ къ нему на помощь и подымаетъ его находящимся въ состояніи полнаго распада.
— Что это, никакъ вы балансь потеряли, мистеръ Веггъ? — говоритъ мистеръ Винасъ, подавая ему отлетѣвшую въ сторону трубку.
— Да какъ не потерять! — ворчитъ Сайлесъ, потрагивая ушибленное мѣсто на головѣ. — Тутъ и не балансъ потеряешь, когда гости твои начнутъ скакать по комнатѣ, словно черти въ аду! Пожалуйста не вскакивайте такимъ манеромъ со стула, мистеръ Винасъ.
— Извините меня, мистеръ Веггъ. Я такъ глубоко огорченъ!
— Да, чортъ васъ возьми, благовоспитанный человѣкъ можетъ и сидя на мѣстѣ огорчаться, — возражаетъ вразумительно мистеръ Веггъ.
— Я буду помнить это, сэръ.
— Будьте такъ любезны.
Мистеръ Веггъ мало-по-малу сдерживаетъ свое затаенное раздраженіе и свой ироническій тонъ и снова принимается за трубку.
— Гм… да, мы, кажется, говорили о томъ, что старикъ Гармонъ былъ вамъ другъ и пріятель.
— Нѣтъ, мистеръ Веггъ, не другъ и не пріятель. Такъ, бывало, иной разъ перемолвимся двумя-тремя словами. Правда, вели еще мы съ нимъ кое-какія дѣлишки. Любознательный быль онъ человѣкъ насчетъ мусора, мистеръ Веггъ, — любознательный, но ужъ и скрытный, доложу вамъ.
— Ага! Такы вы считали его скрытнымъ? — восклицаетъ Веггъ съ какой-то жадною радостью.
— Онъ всегда казался мнѣ такимъ, и съ виду, и по разговору.
— А-а!
Веггъ опять поводитъ глазами.
— А ну-те, потолкуемъ-ка о томъ, что тамъ такое отыскивалось въ этомъ самомъ мусорѣ,- говорить онъ безпечно. — Не разсказывалъ ли онъ когда-нибудь, какъ онъ тамъ все это находилъ, — скажите откровенно, другъ любезный. Коли человѣку ужъ довелось жить на такомъ, чортъ его знаетъ какомъ дворѣ, такъ любопытно по крайней мѣрѣ узнать, какъ оно тамъ было и что. Гдѣ, напримѣръ, отыскивалъ онъ эти… ну, словомъ, всякую всячину? Или, напримѣръ, какъ онъ раскапывалъ эти кучи? Сверху, что ли, начиналъ или снизу? Буравитъ (тутъ мимика мистера Вегга становится очень выразительной) или пробовалъ щупомъ? Какъ вы скажете, милѣйшій мистеръ Винасъ: щупомъ онъ ихъ пробовалъ или буравомъ, а? Скажите, почтеннѣйшій, безъ утайки.
— Я скажу — ни тѣмъ, ни другимъ, мистеръ Веггъ.
— Какъ ближній ближнему, мистеръ Винасъ, скажите… (да подлейте еще)… скажите: почему ни тѣмъ, ни другимъ?
— Потому, я полагаю, что когда мусоръ сортируютъ и просѣиваютъ, то вещи находятся сами собой. Вѣдь эти насыпи уже были просѣяны?
— Осмотрите ихъ и скажите, какъ по вашему?.. Да ну, подливайте еще!
Всякій разъ, какъ мистеръ Веггъ говорилъ: «Подливайте еще», онъ придвигался къ гостю со стуломъ все ближе и ближе, подскакивая на своей деревяшкѣ. Казалось, онъ предлагалъ самъ слиться съ мистеромъ Винасомъ, а не то что налить его стаканъ, — до того онъ старался.
— Такъ вотъ, какъ я сейчасъ сказалъ, — продолжаетъ мистеръ Веггъ, послѣ того, какъ гость принялъ къ свѣдѣнію его любезное приглашеніе, — коли ужъ довелось человѣку жить на чортъ знаетъ какомъ дворѣ, такъ по неволѣ любопытствовать будешь. Скажите мнѣ по душѣ, какъ братъ брату: какъ вы думаете: онъ вотъ находилъ въ мусорѣ разныя вещи; ну, а не пряталъ ли онъ чего въ мусоръ?
— Пожалуй, что и пряталъ, мистеръ Веггъ.
Мистеръ Веггъ проворно надѣваетъ очки и съ изумленіемъ разсматриваетъ мистера Винаса съ ногъ до головы.
— Какъ смертный, подобный мнѣ,- тотъ, чью руку я беру теперь въ свою руку впервые (чортъ меня знаетъ, какъ я позабылъ сдѣлать это прежде)… беру въ знакъ безпредѣльнаго довѣрія и дружбы, привѣтствуя его, какъ ближняго ближній, — возглашаетъ Веггъ, держа руку мистера Винаса ладонью кверху, готовою принять ударъ, и потомъ ударяя по ней, — какъ такой именно смертный, а не какой-нибудь иной, ибо я гнушаюсь всѣми другими болѣе низкими связями, — какъ человѣкъ, держащій высоко свою голову, котораго я по сему самому называю своимъ близнецомъ, уважаемымъ и уважающимъ, по силѣ нашихъ неразрывныхъ узъ, — скажите, какъ вы думаете: что могъ онъ прятать въ мусорѣ?
— Это вѣдь только догадка моя, мистеръ Веггъ.
— Какъ существо, держащее руку у себя на сердцѣ,- говоритъ мистеръ Веггъ, и это заклинаніе выходитъ тѣмъ выразительнѣе, что рука существа держить стаканъ пунша, — переложите вашу догадку на англійскій языкъ, мистеръ Винасъ.
— Вотъ видите ли, сэръ, — отвѣчаетъ не спѣша влюбленный мизантропъ, отхлебнувъ изъ стакана, — покойный былъ такого рода старый джентльменъ, что былъ, по моему, вполнѣ способенъ воспользоваться удобствами этого мѣста для укрытія денегъ, драгоцѣнностей и, можетъ быть, бумагъ.
— Какъ человѣкъ, всегда служившій украшеніемъ человѣческаго рода, — начинаетъ опять мистеръ Веггъ и опять, взявъ руку мистера Винаса, поворачиваетъ ее ладонью кверху, какъ будто намѣреваясь предсказать его судьбу по хиромантіи, а свою руку держить наготовѣ, чтобы ударить по ней, когда наступить должное время, — какъ тотъ смертный, про кого думалъ поэтъ, сочиняя слова національной пѣсни моряковъ:
На вѣтеръ руль! Впередъ, впередъ!
Цѣпляйся реями за реи!
«Еще!», вскричалъ я, мистеръ Винасъ, залпъ-другой!
На абордажъ, сэръ, не то уйдетъ.
Другими словами, какъ человѣкъ въ истинномъ значеніи этого слова (потому что вы и есть такой человѣкъ), — объясните, мистеръ Винасъ, какія бумаги?
— Всѣмъ извѣстно, что старикъ безпрестанно выгонялъ изъ дому кого-нибудь изъ своихъ близкихъ; очень вѣроятно, потому, что онъ много разъ писалъ духовныя завѣщанія и разныя добавленія къ нимъ, — говоритъ мистеръ Винасъ.
Ладонь Сайлеса Вегга быстро опускается и хлопаетъ по ладони мистера Винаса, послѣ чего мистеръ Веггъ восторженно вскрикиваетъ:
— Близнецъ и по душѣ, и по уму. Подлейте-ка еще немножко!
Придвинувъ вприпрыжку свою деревяшку и свой стулъ къ мистеру Винасу, мистеръ Веггъ проворно подливаетъ ему и себѣ, подаетъ ему полный стаканъ, дотрагивается до его стакана краемъ своего, подноситъ къ губамъ свой стаканъ, ставитъ его на столъ и, положивъ обѣ руки на колѣно гостю, говоритъ ему:
— Мистеръ Винасъ! Не то чтобъ я сердился, что мнѣ сажаютъ на голову всякаго прощалыгу, хоть оно и не очень пріятно; не то чтобы я хотѣлъ денегъ нажить, хоть деньги дѣло хорошее; не то чтобъ я ради своихъ выгодъ старался, хоть я не врагъ себѣ и не такой гордецъ, чтобы не пожелать себѣ кое-какихъ земныхъ благъ, а просто ради справедливости…
Мистеръ Винасъ, торопливо мигая обоими глазками, въ недоумѣніи вопрошаетъ:
— Да что такое, мистеръ Веггъ? Въ чемъ дѣло?
— Я хочу сдѣлать вамъ дружеское предложеніе, сэръ. Ясно ли вамъ, въ чемъ состоитъ мое предложеніе?
— Пока вы мнѣ не объясните его, мистеръ Веггъ, я не могу сказать, ясно ли оно мнѣ.
— Если можно что-нибудь найти на этомъ дворѣ,- поищемъ вмѣстѣ. Условимся по-дружески искать сообща. Условимся по-дружески раздѣлить пополамъ, что найдемъ, — раздѣлить по чистой совѣсти, по справедливости, однимъ словомъ.
Такъ говоритъ мистеръ Веггъ, принимая благородный видъ.
— Изъ этого слѣдуетъ, — отвѣчаетъ мистеръ Винасъ, поднимая глаза къ потолку и немного подумавъ, причемъ рука его опять берется за пыльные волосы, какъ будто онъ не можетъ остановить на чемъ-нибудь своего вниманія, не остановивъ предварительно своей головы, — изъ этого слѣдуетъ, какъ я понимаю, что если что-нибудь будетъ вырыто изъ-подъ мусора, то фактъ останется тайной между нами двумя. Такъ ли, мистеръ Веггъ?
— Все будетъ зависѣть отъ того, что будеть вырыто, мистеръ Винасъ. Если деньги, или какія-нибудь драгоцѣнности, или столовое серебро, то, разумѣется, они будутъ принадлежать намъ съ вами столько же, какъ к всякому другому.
Мистеръ Винасъ потираетъ бровь вопросительно.
— Они будугтъ принадлежать намъ по всей справедливости, потому что, если они не попадуть въ наши руки, то будутъ проданы вмѣстѣ съ мусоромъ, и покупщикъ получить то, что ему совсѣмъ не слѣдовало и чего онъ не покупалъ. А это что же будетъ, мистеръ Винасъ, какъ не вопіющая несправедливость?
— Ну, а если найдутся бумаги? — спрашиваетъ нерѣшительно мистеръ Винасъ.
— А это смотря по тому, что въ тѣхъ бумагахъ написано. Можетъ быть, мы предложимъ пріобрѣсти ихъ тѣмъ, кому онѣ нужны, — не сморгнувъ отвѣчаетъ мистеръ Веггъ.
— По сущей справедливости, мистеръ Веггъ?
— Совершенно такъ, мистеръ Винасъ. Если тѣ люди употребятъ бумаги на что-нибудь дурное, такъ это ихъ дѣло. Я о васъ такого высокаго мнѣнія, сэръ, что трудно даже выразить словами. Съ того самаго вечера, какъ я, помните, зашелъ къ вамъ въ лавку, когда вы, такъ сказать, плавали умомъ въ чашкѣ чая, я понялъ, что васъ нужно подбодрить какимъ-нибудь интересомъ. И въ этомъ дружескомъ предложеніи моемъ, сэръ, вы можете найти достойный васъ интересъ.
Послѣ этого мистеръ Веггъ начинаетъ распространяться о томъ, что всего больше занимаетъ его хитрую голову, а именно, — какой драгоцѣнный человѣкъ мистеръ Винасъ для предполагаемыхъ поисковъ. Онъ превозноситъ терпѣніе и тонкость работы мистера Винаса, его искусство въ подборѣ разрозненныхъ костей, его познанія по части всевозможныхъ тканей и волоконъ, и затѣмъ выражаетъ надежду, что мистеръ Винасъ по ничтожнѣйшимъ признакамъ откроетъ въ мусорѣ клады, если только они тамъ есть.
— Вонъ я, такъ не гожусь для этой работы, — прибавляетъ мистеръ Веггъ. — Дѣйствую ли я буравомъ, пробую ли щупомъ, никакъ я не умѣю сдѣлать такъ, чтобы не было замѣтно, что я копался въ насыпи. У васъ оно выйдетъ совсѣмъ по другому; у васъ будетъ, что называется, чисто, разъ ужъ вы приметесь за это дѣло. А вѣдь теперь вы навѣрно приметесь, ибо вы, по своему званію человѣка, крѣпко и свято заручились въ томъ своему собрату-человѣку.
Засимъ мистеръ Веггъ дѣлаетъ скромный намекъ на непримѣнимость деревяшки къ ходьбѣ по лѣстницамъ на прискорбную наклонность этого придаточнаго члена (въ тѣхъ случаяхъ, когда онъ бываетъ призванъ къ дѣйствію съ цѣлью прогулки по зыбкимъ мусорнымъ кучамъ) проваливаться въ рыхлый грунтъ и такимъ образомъ приковывать своего владѣльца къ мѣсту. Засимъ, оставивъ въ сторонѣ эту часть вопроса, онъ указываетъ, какъ на знаменательный феноменъ, на то обстоятельство, что еще до водворенія своего въ павильонѣ, онъ впервые услыхалъ именно отъ него, мистера Винаса, легенду о скрытомъ въ мусорныхъ кучахъ богатствѣ. «Недаромъ это было сказано тогда», прибавляетъ онъ съ туманно-благочестивымъ видомъ. Въ заключеніе онъ возвращается опять къ «справедливости»: мрачно, иносказательно намекаетъ на нѣчто, могущее подвергнуть нареканію мистера Боффина (о которомъ онъ еще разъ откровенно отзывается, какъ о весьма неразборчивомъ человѣкѣ, пользующемся плодами убійства) и провидитъ въ недалекомъ будущемъ преданіе его карающему правосудію, какъ послѣдствіе ихъ дружескихъ усилій. И это (какъ положительно утверждаетъ мистеръ Веггъ) отнюдь не въ разсчетѣ на награду, хотя не взять награды значило бы не имѣть за душой никакихъ твердыхъ принциповъ.
Все это мистеръ Винасъ, моргая своими слабыми глазками и теребя свои шершавые, пыльные волосы, торчащіе, какъ уши у террьера, выслушиваетъ очень внимательно.
Мистеръ Веггъ, закончивъ свою рѣчь, широкимъ жестомъ раздвигаетъ руки, какъ бы для того, чтобы показать мистеру Винасу, до какой степени чистосердечія открыта его грудь, и затѣмъ скрещиваетъ ихъ въ ожиданіи отвѣта. Мистеръ Винасъ нѣсколько секундъ смотритъ на него во всѣ глаза и наконецъ говоритъ:
— Я вижу, что вы уже попробовали покопаться, мистеръ Веггъ. Вы по опыту знакомы съ трудностями этой работы.
— Нѣтъ, строго говоря, нельзя сказать, что я пробовалъ, — отвѣчаетъ Веггъ, немного озадаченный такимъ замѣчаніемъ. — Я только расковыривалъ сверху. Сверху расковыривалъ слегка.
— И ничего не нашли, кромѣ затрудненій?
Веггъ грустно качаетъ головой.
— Гм… Право, не знаю, что мнѣ вамъ на это сказать, мистеръ Веггъ, — говоритъ Винасъ, подумавъ.
— Скажите да, — настаиваетъ Веггъ въ понятномъ нетерпѣніи.
— Не будь я удрученъ моимъ горемъ, отвѣтъ мой былъ бы — нѣтъ. Но, будучи удрученъ горемъ, мистеръ Веггъ, и доведенъ до безумія я скажу — да.
Веггъ въ восторгѣ наполняетъ оба стакана, повторяетъ церемонію постукиванья краемъ объ край и мысленно пьетъ съ большимъ удовольствіемъ за здоровье и благоденствіе молодой особы, которая довела мистера Винаса до настоящаго состоянія его души.
Главные пункты дружескаго предложенія еще разъ тщательно пересмотрѣны, и по нимъ постановленъ договоръ. Эти пункты: тайна, вѣрность и неутомимая настойчивость. Павильонъ будетъ всегда открыть мистеру Винасу для изслѣдованій, и будутъ приняты мѣры, чтобъ не привлечь вниманія сосѣдей.
— Постойте: я слышу шаги, — неожиданно восклицаетъ мистеръ Винасъ.
— Гдѣ? — вскрикиваетъ, вздрогнувъ, мистеръ Вегъ.
— Снаружи. Тсс…
Друзья уже были готовы скрѣпить свой договоръ пожатіемъ рукъ; но теперь они молча воздерживаются отъ этого, раскуриваютъ потухшія трубки и безпечно откидываются на спинки своихъ стульевъ. Нѣтъ сомнѣнія — шаги. Шаги приближаются къ окну, и чья-то рука стучитъ въ стекло. «Войдите!» откликается Веггъ, разумѣя: «въ дверь». Но тяжелая старинная рама окна тихонько приподымается, и изъ темнаго фона ночи тихонько выдвигается голова.
— Скажите: здѣсь мистеръ Сайлесъ Веггъ?… А! Теперь вижу.
Дружески договаривающіяся стороны, вѣроятно, почувствовали бы себя не совсѣмъ-то покойно даже въ томъ случаѣ, если бы посѣтитель вошелъ обыкновеннымъ путемъ; теперь же, видя его прислонившимся грудью къ окну и таинственно выглядывающимъ изъ мрака ночи, они очутились въ положеніи весьма незавидномъ. Особенно нехорошо чувствуетъ себя мистеръ Винасъ: онъ кладетъ на столъ свою трубку, поднимаетъ голову и смотритъ на пришельца такими глазами, точно это его собственный индійскій младенецъ изъ банки пришелъ затѣмъ, чтобъ отвести его домой.
— Добрый вечеръ, мистеръ Веггъ. Осмотрите пожалуйста щеколду у калитки: она не дѣйствуетъ.
— Кажется, это вы, мистеръ Роксмитъ? — еле выговариваетъ Веггъ.
— Я самый. Я не стану васъ безпокоить. Я не войду. Я только зашелъ по дорогѣ къ себѣ на квартиру передать вамъ порученіе. Я долго не рѣшался войти въ калитку, не позвонивъ: не держатъ ли, думаю, собаки?
— Очень жаль, что не держатъ, — бормочетъ себѣ подъ носъ Веггъ и встаетъ со стула, обернувшись спиной къ окну. — Ни слова, мистеръ Винасъ! Это тотъ самый прощалыга.
— Кто это у васъ? Кто-нибудь изъ нашихъ общихъ знакомыхъ? — спрашиваетъ, заглядывая въ окно, секретарь.
— Нѣтъ, мистеръ Роксмитъ, это мой пріятель. Пришелъ посидѣть со мной вечерокъ.
— А-а, прошу извинить. Мистеръ Боффинъ просилъ вамъ сказать, что онъ не требуетъ, чтобы вы сидѣли дома по вечерамъ въ ожиданіи его посѣщеній. Ему пришло въ голову, что вы, можетъ быть, считаете себя связаннымъ этой возможностью. Онъ не подумалъ объ этомъ раньше. Такъ, значить, теперь такъ и знайте: если онъ когда-нибудь заѣдетъ, не извѣстивъ васъ объ этомъ заранѣе, и не застанетъ васъ дома, онъ и не будетъ сѣтовать на васъ. Я взялся передать это вамъ по пути, — вотъ и все. Доброй ночи.
Съ этими словами секретарь опускаетъ окно и исчезаетъ. Настороживъ уши, они слышать, какъ шаги его удаляются за калитку и какъ калитка затворяется за нимъ.
— Вотъ для какого человѣка мной пренебрегли, мистеръ Винасъ, — говоритъ Веггъ, когда шаги совсѣмъ затихли. — Позвольте васъ спросить, что вы о немъ думаете?
Повидимому, мистеръ Винасъ еще не рѣшилъ, что ему думать «о немъ», ибо онъ дѣлаетъ нѣсколько попытокъ дать опредѣленный отвѣтъ, но можетъ только выговорить что-то въ родѣ того, что у этого человѣка «какой-то странный видъ».
— Двуличный видъ, хотите вы сказать, — подхватываетъ Веггъ. — Вотъ какой у него видъ. Мнѣ подавайте одноличныхъ людей, а двуличныхъ я не терплю. Это продувная бестія, сэръ, — мѣдный лобъ.
— Вы, значитъ, думаете, что у него рыло въ пуху? — спрашиваетъ Винасъ.
— Въ пуху? — повторяетъ Веггъ съ горькимъ сарказмомъ. — Въ пуху?! О Боже, какою отрадой было бы для моей души — говорю, какъ человѣкъ и христіанинъ, — если бъ я не былъ рабомъ истины и не долженъ былъ сказать: несомнѣнно.
Вотъ въ какія диковинныя убѣжища прячутъ иногда голову безперые страусы, какое невыразимое нравственное удовлетвореніе для разныхъ Вегговъ сознавать себя подавленными тою мыслью, что у какого-нибудь мистера Роксмита мѣдный лобъ!
— Каково подумать въ такую чудную звѣздную ночь, — говоритъ мистеръ Веггъ, провожая своего сотоварища до калитки, причемъ оба несовсѣмъ твердо стоятъ на ногахъ отъ обильныхъ возліяній, — каково подумать, мистеръ Винасъ, въ эту ночь, что всякіе прощалыги и мѣдные лбы могутъ себѣ преспокойно прогуливаться подъ твердью небесной, точно праведники.
— А мнѣ зрѣлище этихъ свѣтилъ жестоко напоминаетъ ее, — уныло стонетъ мистеръ Винасъ, задирая голову кверху такъ, что съ него сваливается шляпа, — ее и ея роковыя слова, что она не хочетъ видѣть себя, не хочетъ, чтобъ и другіе видѣли ее между…
— Знаю! Знаю! Ужъ и не говорите! — перебиваетъ его Веггъ, горячо пожимая ему руку. — А вотъ не странно ли, скажите, что эти звѣзды придаютъ мнѣ духу отстаивать правду передъ нѣкоторыми людьми, не будемъ называть — какими. Я злобы не имѣю, но вы взгляните-ка, какъ звѣздочки блестятъ и старое поминаютъ. А что такое онѣ поминаютъ — какъ вы полагаете, сэръ?
Мистеръ Винасъ безнадежно заводить:
— Ея слова, собственноручно ею написанныя, что она не хочетъ видѣть себя, не хочетъ, чтобъ и другіе видѣли ее…
Но мистеръ Вегъ съ достоинствомъ прерываетъ его:
— Нѣтъ, сэръ! Онѣ поминаютъ нашъ домъ, мистера Джорджа, тетушку Дженъ, дядюшку Паркера, — вотъ что онѣ поминаютъ… Все, сударь мой, прошло, все миновало. Все принесено въ жертву баловню фортуны, червю скоропреходящему!..