КНИГА 16.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

къ журналу "ПРИРОДА и ЛЮДИ"

1909 г.

ЛОНДОНСКІЕ ВОРЫ И ЛОНДОНСКАЯ ПОЛИЦІЯ.

Воровство въ Англіи приняло въ настоящее время такое обширное развитіе, что самыя утонченныя отрасли его безспорно изумительны; но зато и ловля воровъ для полицейскихъ агентовъ обратилась теперь въ обширную и глубокомысленную науку. Намъ кажется, что человѣкъ, посвящающій себя самой высшей отрасли этой науки, непремѣнно долженъ самъ изучить всю изобрѣтательность тончайшаго вора, долженъ имѣть глубокія познанія человѣческой натуры, долженъ обладать необыкновеннымъ присутствіемъ духа, храбростью, умѣньемъ сохранять ненарушимое спокойствіе въ выраженіи своего лица, и способностью читать сокровенныя мысли по выраженію лица другихъ людей, долженъ пріучать себя къ неутомимой дѣятельности, къ плодовитой изворотливости и быстротѣ въ поискахъ, къ особенной находчивости сохранять свое инкогнито въ различныхъ костюмахъ, къ неудачамъ, къ примѣрному терпѣнію и ко множеству другихъ второстепенныхъ качествъ.

Тотъ не воръ въ Лондонѣ, кто не сумѣетъ стащить вашихъ часовъ, не коснувшись до жилета, и такого вора нетрудно поймать каждому изъ членовъ семнадцати частей лондонской полиціи: вамъ стоитъ только крикнуть: "держи его!" и онъ въ вашихъ рукахъ. Но украсть изъ вашего кармана деньги, не дотрогиваясь до кошелька, обмануть васъ, что называется, въ глаза, очистить серебро изъ вашего буфета въ теченіе нѣсколькихъ минутъ, пока слуга подымется наверхъ доложить вамъ, что обѣдъ на столѣ, невидимо таскать изъ лучшихъ магазиновъ цѣлые куски богатыхъ тканей, красть векселя у молодыхъ сынковъ богатыхъ родителей,-- вотъ въ чемъ состоитъ высшее, мастерство артиста-вора высшаго разряда Безъ всякаго сомнѣнія, для поимки и наказанія подобныхъ мошенниковъ въ составъ полиціи должны входить талантливые люди.

Для этой цѣли, при каждой части лондонской полиціи имѣются два чиновника, которые называются "слѣдственными". Штабъ, или главная квартира, этой команды состоитъ изъ шести сержантовъ и двухъ инспекторовъ. Такимъ образомъ въ "Слѣдственной полиціи", извѣстной почти каждому по слуху, считается сорокъ два человѣка, которые не имѣютъ формы и на которыхъ возлагаются самыя трудныя обязанности. Они не только должны противодѣйствовать всѣмъ замысламъ безчисленнаго множества воровъ и всякаго рода мошенниковъ, живущихъ однимъ преступленіемъ, но и открывать семейныя тайны, изслѣдованіе которыхъ требуетъ величайшей осторожности и дальновидности.

Одинъ примѣръ покажетъ вамъ всю разницу между полиціями обыкновенной и слѣдственной. Положимъ, что супруга ваша приходитъ въ свою комнату и дѣлаетъ открытіе, что туалетъ ея ограбленъ; ея потайные ящики съ драгоцѣнными вещами пусты; изъ всѣхъ украшеній у ней остались только тѣ, которыя были надѣты; ей не оставили ни крошечной булавочки; всѣ безцѣнные подарки, полученные ею отъ васъ, когда вы были пламеннымъ женихомъ, исчезли; вашъ собственный миніатюрный портретъ, вставленный въ золотую рамку и обсыпанный алмазами, брильянты ея покойной матушки, браслеты, подаренные ей добрымъ батюшкой въ послѣдній день рожденія въ ея дѣвической жизни, золотыя верхушки съ хрустальныхъ флаконовъ изъ туалетной шкатулки, съ опасностью жизни вывезенной изъ Парижа дядей Джономъ, въ февралѣ 1848 года,-- все, все унесено. Искусный воръ, какъ видно, занимался своимъ дѣломъ съ удивительнымъ разсчетомъ: онъ не прикасался къ вещамъ обширныхъ размѣровъ: ни одинъ стулъ не тронутъ съ мѣста, дорогіе часы на каминѣ спокойно постукиваютъ; вся комната такъ чиста и такъ нарядна, какъ будто сейчасъ только убрана горничною. Вы поднимаете тревогу; испуганные люди бѣгаютъ по лѣстницѣ, и, наконецъ, комната барыни наполняется челядью. Никто не знаетъ, что и подумать; а между тѣмъ каждый подаетъ совѣтъ и высказываетъ свою мысль, "какъ бы узнать, кто это сдѣлалъ". Горничная заливается горькими слезами; кухарка объявляетъ что съ ней сейчасъ будетъ истерика; и вы кончаете тѣмъ, что рѣшаетесь послать за полиціей. Рѣшимость ваша принимается за подозрѣніе и оскорбленіе честной компаніи слугъ, и они спускаются въ нижнія владѣнія вашего дома, бросая на васъ сердитые взгляды.

Но вотъ является сорокъ девятый нумеръ обыкновенной полиціи. На лицѣ его отражается недоумѣніе, хотя онъ и старается придать ему видъ таинственный и проницательный. Его большіе глаза осматриваютъ всѣ углы, всѣ лица, не пропускаютъ даже и кошки. Онъ пробуетъ всѣ замки, задвижки, засовы, въ особенности тѣ, подъ которыми хранились похищенныя сокровища, объявляетъ вамъ, что воровство учинено "со взломомъ", и замѣчаетъ то, что вы сами давно знаете, и именно, что другія, менѣе цѣнныя вещи не тронуты. Наконецъ, онъ торжественно отводитъ васъ въ сторону, прячетъ свой фонарь, спрашиваетъ, не подозрѣваете ли вы своей прислуги, и таинственнымъ шопотомъ своимъ даетъ вамъ понять, что онъ самъ подозрѣваетъ. Еще разъ окинувъ значительнымъ взглядомъ комнату, онъ отправляется наверхъ въ спальни прислуги и между тюфяками горничной находитъ дрянное кольцо и сломаную серебряную зубочистку. Это открытіе изумляетъ васъ. До сихъ поръ вы довѣряли своимъ слугамъ: но теперь -- чего нельзя подумать на нихъ? Вы говорите о взятіи ихъ подъ стражу, но ваша жена вступается за нихъ; полицейскій чиновникъ колеблется и объявляетъ, что до рѣшительнаго приступа къ дѣлу онъ желалъ бы переговорить съ своимъ инспекторомъ.

Еслибъ все это дѣло оставалось въ рукахъ сорокъ девятаго нумера, то, весьма вѣроятно, розыски продолжались бы еще до сихъ поръ. Судебныя слѣдствія, взысканія за безчестіе и дѣлопроизводство длилось бы до безконечности и стоило бы вамъ дороже украденныхъ вещей. Но, къ счастью вашему, инспекторъ немедленно посылаетъ къ вамъ человѣка опытнаго, съ проницательнымъ взглядомъ. Этотъ человѣкъ объявляетъ себя однимъ изъ двухъ слѣдственныхъ чиновниковъ десятаго округа. Осмотръ его длится не болѣе пяти минутъ, затѣмъ еще пять минутъ, и слѣдствіе кончено. Какъ любитель и знатокъ живописи, съ одного взгляда на картину узнаетъ художника, какъ гастрономъ, отвѣдавъ вина, опредѣляетъ его достоинство, такъ точно и слѣдственный агентъ, но одному только, взгляду на работу, нападаетъ на виновниковъ мошенничества, и почти въ ту же минуту постигаетъ школу или стиль этой работы. Окончивъ осмотръ туалета, онъ бросаетъ минутный взглядъ на парапетъ вашего дома и на античныя наружныя украшенія оконъ. Этотъ осмотръ окончательно убѣждаетъ агента, и онъ обращается къ вамъ съ слѣдующими словами:

-- Теперь я понимаю, въ чемъ дѣло, сэръ. По всему видно, что тутъ работалъ кто-нибудь изъ танцовальной школы.

-- Возможно ли это!-- восклицаетъ обкраденная ваша супруга.-- Да наши дѣти учатся у господина Птито, недалеко отсюда, и я могу увѣрить васъ, что онъ человѣкъ весьма почтенный. Что касается до учениковъ его, я...

Слѣдственный агентъ улыбается и прерываетъ:

-- Сударыня, вы не поняли меня. Танцорами мы называемъ особый родъ мошенниковъ, которые васъ обокрали. Надобно замѣтить вамъ, что каждая отрасль подобнаго ремесла раздѣляется на шайки, каждая шайка называется школой. Вамъ извѣстно, что отъ дома подъ нумеромъ восемьдесятъ вторымъ и до конца улицы прочіе дома не достроены. Весьма вѣроятно, что воръ безъ всякаго препятствія прошелъ въ одинъ изъ тѣхъ домовъ, а оттуда пробрался до вашего чердака...

-- Но вѣдь ему нужно было пройти по крайней мѣрѣ домовъ сорокъ; и почему бы ему не оказать такого предпочтенія другимъ сосѣдямъ?-- вопрошаетъ супругъ.

-- Вѣроятно, потому, что вашъ домъ удобнѣе расположенъ для его мастерства, а еще вѣроятнѣе, что у вашихъ сосѣдей не оказывается такихъ драгоцѣнностей, какъ у вашей супруги.

-- Какъ же они узнали, что у моей жены есть брильянты?

-- Посредствомъ наблюденій и разспросовъ. Быть можетъ, они употребили цѣлый мѣсяцъ для этого предпріятія и строго наблюдали въ это время за вашимъ домомъ; узнали образъ вашей жизни, ваши привычки, время вашего обѣда, и долго ли вы остаетесь за нимъ; выбрали удобный день; и въ то время, какъ вы дѣятельно занимались своимъ обѣдомъ, и слуги ваши суетились около стола, артисты разомъ покончили дѣло. Вѣроятно, чтобъ найти вѣрное средство забраться въ вашъ домъ, они продѣлали множество путешествій по крышамъ, отыскали вѣрную лазейку и спустились въ нее безъ всякаго шума, точь-въ-точь, какъ танцоры.

-- Но скажите, есть ли хоть какая-нибудь надежда на возвращеніе украденныхъ вещей?-- спрашиваете вы съ безпокойствомъ, убѣдившись въ истинѣ словъ агента.

-- Я надѣюсь и уже послалъ нѣсколько товарищей присматривать за "фехтовальными учителями".

-- За фехтовальными учителями?

-- Мы называемъ фехтовальными учителями тѣхъ людей, которые принимаютъ краденыя вещи,-- отвѣчаетъ слѣдственный агентъ на невинный вопросъ вашей супруги.-- Безъ всякаго сомнѣнія, они не замедлятъ вынуть алмазы изъ вашихъ уборовъ и растопить оправу.

Супруга ваша тщетно старается подавить невольный вздохъ.

-- Теперь довольно поздно, и мы посмотримъ, не происходитъ ли особеннаго шума вблизи этихъ мѣстъ, и не дымятся ли трубы, гдѣ, обыкновенно, плавятся подобные металлы. Я подозрѣваю одного чердачника -- это извольте видѣть другое названіе танцорамъ -- а потому сейчасъ же пойду и узнаю, дѣйствительно ли это онъ. Кажется, что я не ошибаюсь,-- я увѣренъ, что "продавать" вашу прислугу, подкладывая ей въ тюфяки дрянныя кольца и ломаныя зубочистки, совершенно въ его духѣ, въ его стилѣ.

Не далѣе, какъ на другое утро, вы узнаете, что всѣ предположенія полицейскаго агента -- справедливы. Онъ заходитъ къ вамъ во время завтрака, видитъ, что вы провели безсонную ночь, подаетъ вамъ полный списокъ украденыхъ вещей и нѣкоторыя изъ нихъ приноситъ съ собой для лучшаго удостовѣренія. Спустя три мѣсяца, супругѣ вашей возвращается ея потеря, невинность горничной подтверждена; и вора отправляютъ изъ "школы" на долгія вакаціи въ какую-нибудь колонію преступниковъ.

Изъ всѣхъ трудныхъ подвиговъ, совершаемыхъ штабомъ слѣдственной команды, мы представили для примѣра самый обыкновенный случай. Слѣдственные агенты командируются иногда открывать воровства до такой степени запутанныя, что уму человѣческому, повидимому, нѣтъ возможности открыть преступника. Воръ не оставляетъ за собой ни малѣйшаго слѣда,-- всѣ концы его дѣйствій спрятаны въ воду; но опытность агента слѣдственной полиціи прямо указываетъ ему путь, невидимый для обыкновеннаго глаза. Недавно въ извѣстной гостиницѣ Лондона такъ искусно опустошили чемоданъ одого путешественника, что подозрѣвать кого-нибудь въ кражѣ не было ни малѣйшаго повода. Сержантъ слѣдственной полиціи, посланный туда произвести слѣдствіе, послѣ строгаго допроса откровенно признался, что не можетъ разъяснить таинственной загадки. Уже онъ выходилъ изъ спальни, въ которой стоялъ опустошенный чемоданъ, какъ вдругъ на коврѣ попалась ему рубашечная пуговка. Онъ поднялъ ее, сличилъ съ пуговками рубашекъ, оставленныхъ въ чемоданѣ, и оказалось, что она не подходила къ нимъ. Агентъ ни слова не сказалъ, вышелъ вонъ и остальную часть дня простоялъ на часахъ у самаго входа въ гостиницу. Еслибъ кто-нибудь вздумалъ наблюдать за нимъ, то непремѣнно принялъ бы его за эксцентрическаго человѣка, который разсматриваетъ покрой и качество мужскихъ манишекъ и потомъ дѣлаетъ на нихъ свои критическія замѣчанія. А между тѣмъ дѣло заключалось въ томъ, что онъ съ неутомимымъ терпѣніемъ высматривалъ, не выйдетъ ли кто изъ гостиницы безъ пуговки на манишкѣ или рукавахъ,-- и что же? Терпѣніе его увѣнчалось полнымъ успѣхомъ. На одномъ изъ джентльменовъ оказался именно тотъ недостатокъ въ нарядѣ, который кромѣ агента слѣдственной полиціи никто бы и не подумалъ замѣтить, и который точь-въ-точь соотвѣтствовалъ образчику, случайно поднятому имъ на полу. Медлить было нечего. Агентъ слѣдственной полиціи въ ту же минуту приступилъ къ дѣлу: напалъ на слѣды украденыхъ вещей, открылъ нѣкоторую связь между ними и подозрѣваемымъ лицомъ, поставилъ его на очную ставку съ владѣтелемъ чемодана и, наконецъ, принудилъ его признаться въ воровствѣ. Въ другой, подобной же кражѣ, агентъ слѣдственной полиціи напалъ на слѣдъ по сломанному кончику ножа, который остался въ замкѣ обокраденаго чемодана. Онъ немедленно приступилъ къ осмотру ломаныхъ ножей и послѣ неутомимыхъ поисковъ успѣлъ добраться до хозяина того ножа; это былъ одинъ изъ трактирныхъ лакеевъ и въ то же время одинъ изъ шайки мошенниковъ.

Шайка этихъ мошенниковъ -- лондонская отрасль которыхъ какъ говорятъ, простирается отъ полутораста до двухъ сотъ человѣкъ -- требуетъ за собой неусыпнаго бдѣнія слѣдственной полиція. Лондонскіе воры занимаютъ первое мѣсто въ своей "профессіи". Они употребляютъ всѣ возможныя средства, чтобъ избѣгнуть преслѣдованій закона, и надобно сказать, что самые опытные воры рѣдко попадаются. Одинъ изъ нихъ, по имени Кларкъ, подвизался на своемъ поприщѣ ровно четверть столѣтія -- и въ теченіе этого времени ни разу не попадался. Онъ удалился въ Булонь со всѣмъ своимъ пріобрѣтеніемъ, купилъ себѣ хорошій домикъ и до самой своей смерти слылъ "зажиточнымъ и честнымъ джентльменомъ". Другой ветеранъ шайки, по имени Вайтъ, достигъ безъ всякой придирки со стороны полиціи до восьмидесяти лѣтъ; къ несчастію, въ немъ не доставало благоразумія: онъ жилъ контрибуціями съ шайки до тѣхъ поръ, пока старые, сподвижники его не исчезли съ дѣятельнаго поприща. А на великодушіе молодого поколѣнія онъ не могъ разсчитывать и въ крайней нищетѣ кончилъ свою жизнь въ рабочемъ домѣ. Впрочемъ, среднее число лѣтъ безнаказанной жизни этихъ преступниковъ не превышаетъ четырехъ.

Пріобрѣтенія ихъ простираются иногда до огромныхъ суммъ. Для выполненія своихъ плановъ они во всякое время могутъ располагать обширнымъ капиталомъ. Путевыя издержки ихъ бываютъ весьма значительны, потому что, дѣйствуя въ городѣ или въ провинціи, имъ приходится являться на свою жатву въ блестящихъ и многолюдныхъ собраніяхъ. Мы представимъ для примѣра итогъ подвиговъ четырехъ изъ нихъ послѣ Ливерпульской выставки рогатаго скота, происходившей лѣтъ семь тому назадъ. Слѣдственная полиція не считала за нужное ловить ихъ на мѣстѣ преступленія; но одинъ изъ ея членовъ ждалъ этихъ джентльменовъ на станціи Юстонъ. Послѣ четырехдневнаго дежурства ожидаемые гости прибыли; они были щегольски одѣты и занимали мѣста въ вагонѣ перваго класса. Агентъ слѣдственной полиціи самымъ хладнокровнымъ образомъ остановилъ ихъ багажъ. Они попросили его обходиться съ ними по джентльменски,-- агентъ охотно исполнилъ просьбу и отвелъ ихъ въ особую комнату, гдѣ они старались убѣдить его принять пятьдесятъ фунтовъ и отпустить ихъ. Безъ всякаго сомнѣнія, агентъ отказался и приступилъ къ осмотру ихъ добычи. Она состояла изъ множества золотыхъ булавокъ, карманныхъ часовъ -- частію очень дорогихъ -- цѣпочекъ, перстней, серебряныхъ табакерокъ и стофунтовыхъ ассигнацій. Поѣздка эта грозила мошенникамъ ссылкой; но случилось такъ, что многія изъ ограбленныхъ лицъ не отыскались, другія отказались заводить процессъ, и мошенники отдѣлались легкимъ наказаніемъ.

Для успѣшнаго и вѣрнаго противодѣйствія замысламъ воровъ, слѣдственная полиція поставляетъ за правило имѣть въ своемъ составѣ по крайней мѣрѣ двухъ чиновниковъ, которымъ вмѣняетъ въ непремѣнную обязанность личное знакомство со всѣми артистами подобнаго рода. Эта мѣра до такой степени благодѣтельна, что одно появленіе такихъ чиновниковъ полагаетъ предѣлъ всякому покушенію на чужую собственность. Между прочимъ, это составляетъ другую отличительную черту слѣдственныхъ агентовъ и обращаетъ слѣдственную полицію въ предупредительную. Мы постараемся пояснить наши слова. Положимъ, что вы находитесь на оксфордскомъ публичномъ праздникѣ. Спускаясь къ обѣду по широкой лѣстницѣ гостиницы "Серны", вы встрѣчаетесь на площадкѣ съ джентльменомъ щегольски одѣтымъ и, судя по его наружности, съ иностранцемъ. Пестрый жилетъ его, лакированные сапоги, чрезвычайно бѣлыя перчатки -- изъ нихъ одна сжимается въ его нѣжной рукѣ -- вполнѣ убѣждаютъ васъ, что онъ приготовился на великолѣпный балъ, назначеный сегодня вечеромъ въ Мертонѣ. Мимоходомъ онъ бросаетъ на васъ быстрый, проницательный взглядъ, и этотъ взглядъ не столь замѣтно останавливается на вашемъ лицѣ, сколько на вашихъ золотыхъ часахъ, которые вы вынули изъ кармана, чтобы взглянуть, не пора ли садиться за столъ. Вы вѣжливо сторонитесь, джентльменъ изъявляетъ вамъ свою благодарность и говоритъ: "pa-r-r-don" чистѣйшимъ парижскимъ gros parler; улыбка его выражаетъ много ума и вѣжливости, и вы тотчасъ же рѣшаете, что онъ говоритъ по англійски, что онъ принадлежитъ къ высшему обществу, и въ душѣ рѣшаетесь познакомиться съ нимъ, если только онъ останется обѣдать въ "Сернѣ" и будетъ сидѣть недалеко отъ васъ.

Внизу лѣстницы стоитъ другой человѣкъ, простой, честной наружности, не имѣющій въ выраженіи своего лица ничего страшнаго, но дѣйствіе, которое онъ производитъ своимъ появленіемъ на вашего будущаго друга, весьма удивительно. Молодой человѣкъ внезапно останавливается, какъ будто пуля пригвоздила его къ мѣсту; лицо его блѣднѣетъ, губы дрожатъ, и онъ тщетно старается подавить слово "coquin". Онъ знаетъ, что воротиться назадъ теперь поздно, потому что взглядъ добродушнаго человѣка впился въ него. Избавиться отъ этого человѣка ему не предвидится возможности; онъ отводитъ незнакомца въ сторону и начинаетъ говорить, но такъ тихо, что едва слышны только нѣкоторыя слова; вы поняли изъ этихъ словъ, что человѣкъ простой наружности требовалъ, чтобы французъ непремѣнно выѣхалъ отсюда вмѣстѣ съ своей школой, на первомъ вечернемъ поѣздѣ. Въ порывѣ состраданія, вы воображаете, что это какой-нибудь учитель въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, котораго схватили за долги. Съ уходомъ ихъ сожалѣніе быстро развивается въ вашей душѣ, и вы готовы броситься за нимъ и предложить за арестованнаго поручительство; но голодъ увлекаетъ васъ въ другую сторону, и въ ту же минуту является лакей съ докладомъ, что обѣдъ вашъ на столѣ.

Насупротивъ васъ накрытъ столъ для четверыхъ, но сидятъ за нимъ только трое. Повидимому, они очень скромные люди,-- не джентльмены, это правда, но и не простые люди, потому что они ведутъ себя весьма благопристойно.

-- Что сдѣлалось съ нашимъ французомъ?-- спрашиваетъ одинъ изъ нихъ, и никто не можетъ отвѣтить ему.

-- Неужели мы будемъ еще ждать его?

-- О нѣтъ... Человѣкъ, подавай!

По ихъ пріемамъ вы подумаете, что они не привыкли къ хорошимъ гостиницамъ,-- а еще того болѣе, не привыкли употреблять серебряные приборы. Полновѣсность серебряныхъ вилокъ до такой степени заманчива, что одинъ изъ нихъ взвѣшиваетъ это орудіе на пальцѣ, между тѣмъ какъ вниманіе другого джентльмена обращено на чеканку столовыхъ судковъ. Третій джентльменъ бросаетъ безпечный взглядъ на крышку блюда съ рыбой, и когда лакей удалился за соусомъ, небрежно постукиваетъ по ней ногтями, бросаетъ на сосѣда своего такой выразительный взглядъ, какъ будто спрашиваетъ имъ: какъ ты думаешь, серебро это или нѣтъ? Сосѣдъ отрицательно киваетъ головой и даетъ понять, что серебро это накладное. Лакей приноситъ холодный пуншъ, и бесѣда джентльменовъ оживляется. Пьютъ они немного, но смѣсь, которую они пьютъ, удивляетъ васъ: у нихъ хересъ запивается холоднымъ пуншемъ,-- пуншъ -- шампанскимъ, шампанское -- портвейномъ или портеромъ. Всѣ они становятся веселы, но не шумятъ, не забываются. Тоъ изъ нихъ, кому понравилась серебряная крышка, разсказываетъ забавный анекдотъ, и друзья его предаются чистосердечному смѣху. Но вдругъ къ столу ихъ является незваный и нежданый гость. Вы въ жизнь свою не видѣли такой перемѣны, какую причиняетъ присутствіе этого гостя, въ то время, какъ онъ облокачивается на конецъ стола и проницательными взглядами осматриваетъ каждаго изъ пирующихъ; поклонники "спящей красавицы", изъ древней легенды, внезапно погруженные въ летаргическій сонъ, ничто въ сравненіи съ этой перемѣной. Громкій смѣхъ ихъ, какъ будто волшебной силой, превращается въ безмолвное удивленіе.

Наконецъ, таинственный незнакомецъ первый начинаетъ рѣчь:

-- Вѣрно при деньгахъ?-- опрашиваетъ онъ.

-- Какъ нельзя болѣе,-- отвѣчаютъ ему.

-- Поэтому вы честно разсчитываетесь съ хозяиномъ гостиницы?-- продолжаетъ незнакомецъ, по голосу котораго вы, къ крайнему своему изумленію, узнаете того же самаго человѣка, который такъ безпощадно пыталъ бѣднаго француза.

-- До послѣдней пенни.

-- Полно такъ ли?-- продолжаетъ незнакомецъ, впиваясь проницательнымъ взглядомъ въ любителя и знатока чужого серебра.

-- Позвольте...

-- Tс!-- прерываетъ непріятный гость, дѣлая рукой знакъ предосторожности.-- Сегодня вы еще ничего не сдѣлали?

-- Ровно ничего.

Разговоръ продолжается тихо; до вашего слуха долетаютъ прежнія слова: "школа" и "поѣздъ въ семь часовъ вечера".-- Вы находитесь въ сильномъ недоумѣніи: не можетъ быть, чтобъ эти джентльмены были ученики французскаго учителя; вѣроятно, это его помощники; но какая же причина, что ихъ преслѣдуетъ одинъ и тотъ же человѣкъ?

Между тѣмъ, торопливо приходитъ хозяинъ гостиницы и съ недовольнымъ видомъ требуетъ уплаты. За нимъ является лакей и, сбирая со стола, заботливо пересчитываетъ серебро. Счетъ выплаченъ, и трое собесѣдниковъ выходятъ изъ столовой, сопровождаемые таинственнымъ человѣкомъ, какъ бараны, ведомые на бойню.

Любопытство ваше возбужденно. Вы идете за ними до станціи желѣзной дороги и встрѣчаетесь тамъ съ вѣжливымъ французомъ, который горько жалуется, что непріятель "продалъ его ни за что". Трое товарищей подтверждаютъ слова его тяжелымъ вздохомъ. Вопреки очевидному могуществу строгаго гонителя ихъ, вы рѣшаетесь просить его разъяснить вамъ эту загадку. Вы прогуливаетесь съ нимъ по платформѣ; и нѣсколько словъ его разъясняютъ ваше недоумѣніе.

-- Надобно вамъ сказать,-- начинаетъ онъ:-- что я сержантъ слѣдственной полиціи, Витчемъ.

-- А четыре жертвы ваши?

-- Члены мошеннической школы.

-- Что же вы подразумѣваете подъ словомъ школа?

-- Шайку мошенниковъ. Этихъ шаекъ существуетъ безчисленное множество, и состоятъ онѣ изъ людей, которые "трудятся" вмѣстѣ или, лучше сказать, играютъ заодно. Джентльмены, которыхъ вы видите, принадлежатъ къ шайкѣ перваго разряда и отличаются какъ опытностью, такъ и искусствомъ. Еслибъ я не помѣшалъ имъ, то они, навѣрное, возвратились бы отсюда съ богатою добычей. Главный предводитель ихъ французъ.

-- Но скажите, пожалуйста, почему они боятся васъ и безпрекословно повинуются вамъ?

-- Потому, что имъ извѣстно, еслибъ я вздумалъ арестовать ихъ и представить мировому судьѣ,-- то ихъ всѣхъ, навѣрное, засадили бы въ тюрьму на цѣлый мѣсяцъ, какъ мошенниковъ и бродягъ.

Въ эту минуту раздался звонокъ, и пятеро вашихъ знакомцевъ садятся въ одинъ и тотъ же вагонъ и отправляются въ Лондонъ.

Это происшествіе дѣйствительное и случилось недавно. Подобное же происшествіе случилось во время путешествія королевы въ Дублинъ. Одно появленіе чиновника слѣдственной полиціи остановило цѣлую "школу" и ниспровергло всѣ ея планы. Шайка сочла за лучшее возвратиться въ Англію, на одномъ пароходѣ съ чиновникомъ, нежели оставаться въ этомъ городѣ съ полнымъ убѣжденіемъ, что ей придется просидѣть четыре недѣли въ тюрьмѣ въ качествѣ мошенниковъ и бродягъ.

Чиновники слѣдственной полиціи до такой степени ознакомились съ людьми подобнаго рода, что узнаютъ ихъ по одному взгляду въ лицо или по ихъ обращенію. Недавно два опытные агента, коротко знакомые съ лондонскими мошенниками, проходили по улицѣ Стрэндъ, какъ вдругъ увидѣли, что двое мошенниковъ, щегольски одѣтыхъ, вошли въ лавку ювелира. Агенты остановились у лавки и дождались выхода воровъ. По одному взгляду на нихъ и по особенному выраженію въ лицѣ, агенты убѣдились, что возвращались они изъ лавки не съ пустыми руками. Слѣдя за ними, они замѣтили, что одинъ изъ нихъ передалъ другому какую-то вещь. Это обстоятельство окончательно убѣдило агентовъ въ ихъ предположеніи: они немедленно остановили воровъ и открыли у нихъ два украденныхъ золотыхъ лорнета и нѣсколько дорогихъ перстней. "Глазъ -- какъ говоритъ одинъ знакомецъ нашъ изъ слѣдственной полиціи -- великій изобличитель. По одному лишь взгляду мошенника, мы легко можемъ сказать, что онъ намѣренъ сдѣлать."

Полагаютъ, что число людей въ Лондонѣ, промышляющихъ однимъ только воровствомъ, простирается до шести тысячъ. Изъ нихъ двѣсти можно причислить къ первому разряду воровъ, шестьсотъ "смѣшанныхъ воровъ", похитителей собакъ, тканей изъ лавокъ, векселей и т. п., около тысячи-четырехъ-сотъ "танцоровъ", "чердачниковъ" и другихъ промышленниковъ чужой собственности посредствомъ взломовъ и цѣлой связки слесарныхъ отмычекъ. Остальные занимаются опустошеніемъ кармановъ; они составляютъ молодую отрасль воровъ,-- обыкновенно начинаюгь свое поприще съ кармановъ, переходятъ къ денежнымъ шкатулкамъ и окончательно, смотря по способностямъ своимъ, поступаютъ въ какую-нибудь "школу".

Отыскивать и во-время нападать на членовъ шайки -- составляетъ науку "ловли воровъ". Невозможно представить себѣ, сколько искусства, смѣлости, проницательности, расторопности и терпѣнія сосредоточивается въ лицѣ каждаго чиновника слѣдственной полиціи. Они такъ удачно избираются въ эту трудную должность, такъ систематически и хладнокровно исполняютъ свою обязанность, съ такой охотой и быстротой являются туда, гдѣ требуются ихъ услуги, что мы если бы и вздумали, то не въ состояніи были бы выразить имъ справедливую похвалу; и тѣмъ болѣе мы не можемъ сдѣлать этого, что намъ едва ли извѣстна десятая доля той пользы, которую они приносятъ обществу. Убѣжденные въ этомъ и интересуясь познакомимся лично съ этими людьми, мы рѣшились пригласить ихъ провести съ нами нѣсколько часовъ и изъ собственныхъ устъ послушать объ ихъ интересныхъ подвигахъ.

Былъ знойный іюльскій день. Мостовая улицы Веллингтонъ раскалилась; воздухъ былъ удушливый; вытянутыя лица извозчиковъ и водовозовъ, расположившихся у театра, противъ нашего лома, пылали огнемъ. Кареты одна за другой подъѣзжали къ театру и высаживали цѣнителей высокаго искусства; время отъ времени въ открытыя окна гостиной долетали до нашего слуха громкіе крики.

При самомъ началѣ сумерекъ дверь гостиной отворилась, и къ намъ пожаловали два инспектора слѣдственной полиціи: мистеръ Вильдъ и мистеръ Стокеръ. Инспекторъ Вильдъ -- мужчина среднихъ лѣтъ, солидной наружности, съ большими, влажными, умными глазами, басистымъ голосомъ и привычкой придавать выразительность своему разговору посредствомъ толстаго указательнаго пальца, который постоянно находился въ соприкосновеніи съ глазомъ или носомъ. Инспекторъ Стокеръ -- человѣкъ проницательный, невысокаго роста, съ огромной головой, шотландецъ, съ серьезнымъ и задумчивымъ лицомъ. Взглянувъ на инспектора Вильда, другой, быть можетъ, догадался бы, къ какому классу общества принадлежитъ этотъ человѣкъ,-- а взглянувъ на инспектора Стокера, не узналъ бы ничего.

Когда кончился обрядъ рекомендацій, Вильдъ и Стокеръ замѣчаютъ, что они привели съ собой нѣсколько сержантовъ. Являются и сержанты: Дорнтонъ, Витчемъ, Митъ, Фендолъ и Стро. Всѣ они располагаются на полукруглую софу. Инспекторы Вильдъ и Стокеръ садятся по краямъ и быстро окидываютъ гостиную; взглядомъ, отъ котораго не скрылась, какъ мы думаемъ, и малѣйшая пылинка. Одѣты они очень просто. Сержантъ Дорнтонъ, лѣтъ пятидесяти отъ роду, съ румянымъ лицомъ и загорѣлымъ лбомъ, настоящій типъ армейскаго сержанта. Онъ удивительный мастеръ изслѣдовать дѣла по одному соображенію и отъ пустой причины постепенно доходитъ до важныхъ открытій. Сержантъ Витчемъ, поменьше ростомъ и поплотнѣе другихъ, съ слѣдами оспы на лицѣ, имѣетъ задумчивый видъ, по которому вамъ кажется, что онъ углубленъ въ трудныя ариѳметическія вычисленія. Онъ славится личнымъ знакомствомъ съ лондонскими первостатейными ворами. Сержантъ Митъ имѣетъ чистое, нѣжное лицо, которое отличается добродушіемъ и простотой: въ числѣ членовъ слѣдственной полиціи онъ главный сыщикъ "танцоровъ" и "чердачниковъ". Сержантъ Фендолъ -- бѣлокурый, умный, прекрасно говоритъ и имѣетъ манеры свѣтскаго человѣка; ему поручаютъ дѣлать справки самаго щекотливаго свойства. Стро -- маленькій, изворотливый сержантъ, чрезвычайно скромной наружности и удивительной способности принимать всевозможныя измѣненія въ лицѣ, въ голосѣ и поведеніи; прикажите ему постучаться въ двери и отвѣчать на ваши вопросы въ роли какого угодно лица, и онъ исполнитъ ваше приказаніе какъ искуснѣйшій актеръ. Всѣ они, отъ перваго и до послѣдняго, внушаютъ къ себѣ уваженіе; поведеніе ихъ скромно, благородно, обращеніе и манеры очень пріятны, въ наблюдательномъ взглядѣ выражается свѣтлый умъ; на лицѣ каждаго изъ нихъ легко можно замѣтить слѣды постоянной привычки вести дѣятельную жизнь и подвергать умственныя способности свои сильнымъ упражненіямъ. Глаза у нихъ добрые, и во время разговора они открыто глядятъ въ ваши глаза.

Мы закуриваемъ сигары, наливаемъ рюмки, и разговоръ начинается съ нашей стороны вопросомъ о лондонскихъ мошенникахъ. Инспекторъ Вильдь немедленно оставляетъ сигару, размахиваетъ правой рукой и говоритъ:

-- Что касается до лондонскихъ воровъ, то не угодно ли вамъ обратиться къ сержанту Витчему. Я потому совѣтую вамъ обратиться къ мистеру Витчему, что кромѣ его никто изъ цѣлаго Лондона не можетъ похвастаться такимъ обширнымъ знакомствомъ въ этомъ кругу общества.

Безъ всякаго сомнѣнія, мы приходимъ въ восторгъ отъ этихъ словъ, обращаемся къ сержанту Витчему, и онъ излагаетъ свой разсказъ въ краткихъ, но вполнѣ ясныхъ выраженіяхъ. Сослуживцы Витчема внимательно слушаютъ его, по временамъ выражаютъ замѣчанія, основывая на опытѣ, и такимъ образомъ разговоръ дѣлается общимъ. Они не оспариваютъ, но скорѣе помогаютъ другъ другу, и, признаюсь, любезнѣе такихъ собесѣдниковъ я никогда не встрѣчалъ. Отъ мошенниковъ перваго разряда мы переходимъ къ второстепеннымъ, къ танцорамъ, къ фехтовальнымъ учителямъ, къ молодымъ людямъ, практикующимся надъ чужими карманами, и вообще ко всѣмъ отраслямъ этого искусства, съ которыми мы немного успѣли познакомить нашихъ читателей. Инспекторъ Стокеръ, шотландецъ, постоянно соблюдаетъ точность и каждую минуту готовъ вамъ сдѣлать какіе угодно статистическіе выводы, и если въ разговорѣ дѣло доходитъ до цифръ, то каждый, какъ будто съ общаго согласія, останавливается и смотритъ на него.

Глубокое вниманіе гостей нашихъ ничѣмъ не нарушается; только изрѣдка кто-нибудь изъ нихъ, заслышавъ у театра шумъ, украдкой бросаетъ въ окно взглядъ и потомъ снова обращается къ разсказу. Вопросы съ нашей стороны повторяются безпрерывно, и мы незамѣтно переходимъ къ обзору страшныхъ преступленій въ теченіе послѣднихъ двадцати лѣтъ. Каждый изъ нихъ непремѣнно находился при подобныхъ слѣдствіяхъ, а потому вѣрнѣе всего могъ удовлетворить наше любопытство. Наконецъ, и эти предметы совершенно истощаются, и засѣданію нашему давно бы нужно было положить конецъ, но двое изъ гостей встаютъ съ дивана, подходятъ къ Витчему, шепчутъ ему что-то на ухо и снова садятся на мѣста. Сержантъ Витчемъ наклоняется впередъ, упирается ладонями въ колѣни и повѣствуетъ намъ слѣдующій случай

-- Сослуживцы мои непремѣнно хотятъ, чтобы я разсказалъ о поимкѣ Талли-хо Томпсона. Подвигъ этотъ самый пустой, притомъ же каждому изъ насъ извѣстно, какъ дурно поступаетъ тотъ кто разсказываетъ про свои дѣянія; но такъ какъ при моемъ подвигѣ не случилось никого, и кромѣ меня некому разсказать моихъ похожденій, то, для вашего удовольствія, я рѣшаюсь отступить отъ правила.

Мы увѣряемъ Витчема, что онъ чрезвычайно обяжетъ насъ, и располагаемся слушать его съ величайшимъ любопытствомъ и вниманіемъ.

-- Талли-хо Томпсонъ -- начинаетъ Витчемъ, помочивъ свои губы изъ стакана съ грогомъ,-- Талли-хо Томпсонъ былъ знаменитый, въ своемъ родѣ, конокрадъ, единственный плутъ и мошенникъ. Съ помощью сообщниковъ, такихъ же бездѣльниковъ, которые иногда помогали ему въ ремеслѣ, онъ надулъ своего земляка на порядочную сумму, подъ предлогомъ, что доставитъ ему мѣсто, и въ добавокъ укралъ лошадь гдѣ-то въ Гертфордшэйрѣ. За эти два поступка его приказано было поймать и отдать подъ суда. Мнѣ поручили отыскать его, и я, конечно, отправился туда, гдѣ онъ непремѣнно долженъ находиться. Жена Томпсона, съ малолѣтнею дочерью, проживала въ Чельси. Зная заранѣе, что Томпсонъ улетѣлъ куда-нибудь въ провинцію, я началъ сторожить его домъ, особливо по утрамъ, когда приходила почта, въ той увѣренности, что Томпсонъ непремѣнно будетъ писать въ своей женѣ. И дѣйствительно, однажды утромъ къ дому Томпсона подходитъ почтальонъ, и я увидѣлъ, какъ маленькая дѣвочка взяла изъ рукъ его письмо. Надобно вамъ замѣтить, что мы не совсѣмъ-то близки съ почтальонами, хотя почтовое вѣдомство вообще обходится съ нами весьма снисходительно. Почтальонъ совсѣмъ дѣло другое: онъ, пожалуй, и услужитъ вамъ, а иногда онъ, если ему вздумается, и за носъ проведетъ. Какъ бы то ни было, на этотъ разъ я рѣшился обратиться къ почтальону, немедленно догналъ его и говорю ему;

-- Съ добрымъ утромъ! Какъ вы поживаете?

-- А какъ вы поживаете?-- отвѣтилъ онъ.

-- Мнѣ кажется, вы сію минуту отдали письмо мистриссъ Томпсонъ?

-- Да, отдалъ.

-- Скажите, пожалуйста, вы не замѣтили штемпеля, откуда оно прислано?

-- Нѣтъ,-- сказалъ онъ:-- не замѣтилъ.

-- Ну, полноте скрываться! Я знаю, вы замѣтили. Видите ли, въ чемъ дѣло -- я съ вами буду откровененъ -- недавно я одолжилъ Томпсону небольшую сумму денегъ и мнѣ очень не хотѣлось бы потерять ее. Я знаю, что онъ теперь при деньгахъ, знаю также, что онъ гдѣ-то въ провинціи, а потому, еслибъ вы указали мнѣ, гдѣ онъ именно находится, я очень былъ бы вамъ обязанъ. Вы оказали бы большую услугу человѣку, который находится теперь въ крайней нуждѣ.

-- Увѣряю васъ,-- сказалъ почтальонъ:-- что я не замѣтилъ штемпеля; могу только сказать, что въ письмѣ были деньги, и если не ошибаюсь, то не болѣе какъ соверенъ.

Этого было для меня весьма достаточно. Я зналъ, что если Томпсонъ прислалъ своей женѣ денегъ, то она, съ слѣдующей же почтой, непремѣнно должна увѣдомить его о полученіи.

-- Весьма благодаренъ вамъ,-- сказалъ я почтальону и снова приступилъ къ своимъ наблюденіямъ.

Въ самый полдень я увидѣлъ, что изъ дому Томпсона вышла маленькая дѣвочка и, конечно, началъ слѣдить за каждымъ ея шагомъ. Дѣвочка вошла въ бумажную лавку, а я -- нужно ли и говорить -- сталъ подсматривать въ окно и вижу, что она купила нѣсколько листовъ почтовой бумаги, конвертовъ и перьевъ. "Вотъ это чудесно!" подумалъ я и снова обратился въ дому. Теперь я былъ вполнѣ увѣренъ, что мистриссъ Томпсонъ напишетъ письмо къ мужу и отошлетъ его на почту. Такъ точно и случилось. Спустя какой-нибудь часъ, дѣвочка снова вышла изъ дверей и, какъ слѣдуетъ, съ письмомъ въ рукѣ. Я къ ней; начинаю заговаривать и въ то же время поглядывать на письмо; но, къ несчастію, я не имѣлъ никакой возможности прочитать адресъ: онъ обороченъ былъ внизъ, и я видѣлъ только запечатанную сторону письма. Впрочемъ, я успѣлъ замѣтить на письмѣ слѣды "пламеннаго поцѣлуя", то есть каплю сургуча подлѣ самой печати, а этого открытія, какъ вы можете догадаться, снова для меня было довольно. Я видѣлъ, какъ дѣвочка отдала письмо, подождалъ, пока она уйдетъ, потомъ вошелъ въ контору и сказалъ, что мнѣ нужно видѣть почтмейстера.

-- Милостивый государь,-- сказалъ я ему:-- я чиновникъ слѣдственной полиціи. Сію минуту въ ящикъ опущено письмо, съ каплей сургуча подлѣ печати. Письмо это адресовано къ человѣку, котораго я отыскиваю; и потому покорнѣйше прошу Васъ показать мнѣ адресъ.

Почтмейстеръ былъ учтивый человѣкъ,-- въ ту же минуту вынулъ изъ ящика цѣлую кипу писемъ и разложилъ на конторкѣ печатями вверхъ. Я тотчасъ нашелъ знакомое письмо и прочиталъ слѣдующій адресъ: "мистеру Томасу Пиджону, въ почтовую контору въ Б... удержать на почтѣ впредь до востребованія". Въ тотъ же самый вечеръ я уже находился въ Б.... проскакавъ по крайней мѣрѣ миль сто двадцать... На другое утро я чѣмъ свѣтъ явился въ мѣстную почтовую контору, обратился къ джентльмену, который управлялъ ею, сказалъ ему, кто я таковъ, и объяснилъ, что я намѣренъ увидѣть и потомъ слѣдить за человѣкомъ, который непремѣнно долженъ явиться сюда за письмомъ на имя мистера Томаса Пиджона. Почтмейстеръ обѣщалъ мнѣ оказать всякое содѣйствіе съ своей стороны, предложилъ мнѣ остаться внутри конторы до тѣхъ поръ, пока не придутъ за письмомъ. Я остался,-- прождалъ три дня и уже началъ думать, что вѣрно никто не придетъ за этимъ роковымъ письмомъ... какъ вдругъ, на четвертый день, писецъ конторы обращается ко мнѣ съ таинственнымъ видомъ и шопотомъ говоритъ:

-- Послушайте, пришелъ!

-- Задержите его на минуту,-- сказалъ я и тотчасъ же побѣжалъ черезъ дворъ, вышелъ изъ другихъ воротъ на улицу и увидѣлъ молодого парня; судя по наружности, это былъ конюхъ. Въ ожиданіи письма онъ стоялъ на тротуарѣ и держалъ лошадь на поводу. Я подошелъ къ нему и началъ любоваться лошадью.

-- Это лошадь вѣдь мистера Джона?-- спросилъ я.

-- Нѣтъ, не его,-- отвѣчалъ молодецъ.

-- Нѣтъ?-- сказалъ я, съ видомъ изумленія.-- Удивительно какъ похожа на лошадь мистера Джона!

-- Похожа ли, нѣтъ ли, но только это не его лошадь, а мистера Н... изъ гостиницы "Варвикскій гербъ".

И вмѣстѣ съ этими словами онъ взялъ письмо, вспрыгнулъ на лошадь и ускакалъ. Я поскакалъ за нимъ на первомъ встрѣтившемся кэбѣ и такъ удачно догналъ его, что въѣхалъ одними воротами въ гостиницу въ ту же самую минуту, когда конюхъ въѣзжалъ другими. Я вошелъ въ буфетъ, гдѣ прислуживала молодая женщина, и потребовалъ себѣ стаканъ грогу. Спустя минуту вошелъ и парень и отдалъ служанкѣ письмо. Взглянувъ на адресъ, служанка молча положила письмо за зеркало надъ каминомъ.

Что мнѣ было дѣлать теперь? Попивая грогъ и пристально поглядывая на письмо, я придумывалъ тысячи различныхъ плановъ; но ни одинъ изъ нихъ не представлялъ мнѣ вѣрнаго успѣха. Я хотѣлъ было нанять комнату въ гостинцѣ, но по случаю торговаго дня гостиница была полнехонька, и потому мнѣ должно было отыскать квартиру въ другомъ мѣстѣ. Я отыскалъ ее и оттуда два дня сряду безпрестанно посѣщалъ гостиницу, и при каждомъ посѣщеніи я видѣлъ, какъ письмо спокойно выглядывало изъ-за зеркала. Наконецъ, я думаю: "дай самъ напишу письмо къ мистеру Пиджону и посмотрю, что изъ этого выйдетъ". Сказано -- сдѣлано, я дѣйствительно написалъ письмо; но только вмѣсто Томаса Пиджона я адресовалъ его къ Джону Пиджону и съ этимъ адресомъ снесъ его на почту. На другое утро погода была дождливая; изъ окна своей квартиры я наблюдалъ почтальона и едва только завидѣлъ его въ началѣ улицы, какъ тотчасъ же отправился въ "Варвикскій гербъ" и пришелъ туда гораздо ранѣе его. Наконецъ, явился и онъ.

-- Не здѣсь ли живетъ мистеръ Джонъ Пиджонъ?-- спросилъ онъ.

-- Нѣтъ!-- отвѣчала дѣвушка.-- Впрочемъ, позвольте на минутку: я сейчасъ посмотрю,-- и вмѣстѣ съ этимъ она взглянула на письмо, лежавшее за зеркаломъ.-- Нѣтъ,-- сказала она:-- этого зовутъ Томасъ; да и онъ тоже не находится здѣсь... не возьмете ли вы на себя трудъ снести и это на почту? Я сама отнесла бы, но вы видите, какой идетъ дождь.

Почтальонъ согласился. Надписавъ другой адресъ, дѣвушка завернула письмо въ другой конвертъ, отдала почтальону, и онъ ушелъ.

Теперь мнѣ нетрудно было узнать адресъ. Надпись гласила: "Мистеру Томасу Пиджону въ Р.... въ Нортемптоншэйрѣ; удержать на почтѣ впредь до востребованія". Ни минуты не медля, я отправился въ Р.... явился къ почтмейстеру, сказалъ ему то же самое, что и въ первомъ городкѣ, и мнѣ снова пришлось дожидаться въ конторѣ появленія владѣтеля любопытнаго письма.

На четвертый день снова является молодой парень верхомъ на лошади и спрашиваетъ письма на имя Томаса Пиджона.

-- Откуда ты?-- возражаютъ ему.

-- Изъ новой гостиницы, близъ Р...

Письмо выдали, и посланный уѣхалъ.

Я навелъ справки касательно новой гостиницы и узналъ, что это небольшой отдѣльный домъ, миляхъ въ двухъ отъ станціи желѣзной дороги, и что это не гостиница, но скорѣе постоялый дворъ для извозчиковъ. Отправляюсь туда и нахожу, что описаніе, которое я получилъ, довольно вѣрно. За буфетомъ стояла хозяйка. Я завязываю съ ней разговоръ, какъ идутъ у нея дѣла, намекаю на дурную погоду... какъ вдругъ отворяется боковая дверь, и я вижу родъ кухни, гдѣ три человѣка сидятъ у очага, разговариваютъ, и одинъ изъ этихъ собесѣдниковъ какъ нельзя болѣе согласовался съ сообщенными мнѣ примѣтами Талли-хо Томпсона.

Я подошелъ къ нимъ, сѣлъ съ ними рядомъ и, какъ водится, старался быть любезнымъ. Однако, они были очень осторожны, вовсе не хотѣли говорить со мной, посматривали другъ на друга, и потомъ на меня весьма недружелюбно. Осмотрѣвъ ихъ съ головы до ногъ я сдѣлалъ заключеніе, что ихъ было трое, что всѣ они гораздо сильнѣе меня, что взоры ихъ обнаруживали явное нерасположеніе; притомъ же мѣсто было пустынное -- постоялый дворъ находился въ двухъ миляхъ отъ желѣзной дороги -- на дворѣ становилась глубокая ночь,-- я рѣшился для бодрости выпить стаканъ грогу. Мнѣ подали этотъ напитокъ, и въ то время, какъ я попивалъ его придвинувшись поближе къ очагу, Томпсонъ всталъ съ мѣста и вышелъ.

Теперь мнѣ предстояло одно только затрудненіе, именно, узнать: дѣйствительно ли это былъ Томпсонъ. Я никогда не видалъ этого мошенника, и потому мнѣ должно было дѣйствовать осторожно и вмѣстѣ съ тѣмъ рѣшительно. Я вышелъ вслѣдъ за нимъ и увидѣлъ, что онъ разговаривалъ съ хозяйкой на дворѣ. Впослѣдствіи открылось, что онъ принялъ меня за одного чиновника, который подобно мнѣ былъ немного рябоватъ и подобно мнѣ же отыскивалъ его. Я не сталъ долго медлить: лишь только завидѣлъ его, какъ я уже сказалъ, то въ ту же минуту приблизился къ нему и схватилъ его за плечо.

-- Талли-хо Томпсонъ!-- сказалъ я.-- Сопротивленіе безполезно. Я знаю тебя. Я чиновникъ слѣдственной полиціи и арестую тебя за воровство. Мы вмѣстѣ съ тобой отправимся въ Лондонъ.

-- Нечего дѣлать, попался!-- сказалъ Талли-хо Томпсонъ, не оказывая мнѣ ни малѣйшаго сопротивленія.

Мы возвратились въ комнату, и друзья Томпсона встрѣтили меня весьма неласково.

-- Оставьте Томпсона,-- заговорили они: -- какое вамъ дѣло до него?

-- А вотъ какое. Я сегодня же свезу его въ Лондонъ. Вы не думайте, что я здѣсь одинъ. Совѣтую вамъ не мѣшаться въ мое дѣло, потому что я знаю, что вы за люди.

Я вовсе не зналъ этихъ людей и видѣлъ ихъ въ первый разъ; но моя выходка заставила ихъ присмирѣть. Они ушли, и Томпсонъ сталъ приготовляться въ дорогу. Однако, я все еще считалъ себя не въ безопасности: я боялся, чтобы они не напали на меня въ дорогѣ и не отбили Томпсона. Я обратился къ хозяйкѣ.

-- Нѣтъ ли у васъ въ домѣ лишняго человѣка?-- спросилъ я.

-- Рѣшительно нѣтъ,-- отвѣчала хозяйка съ неудовольствіемъ.

-- Но, вѣроятно, у васъ есть конюхъ?

-- Да, конюхъ есть.

-- Такъ пошлите же его сюда.

И конюхъ немедленно явился. Это былъ косматый, оборванный мужчина.

-- Послушай, любезный,-- сказалъ я ему:-- я чиновникъ слѣдственной лондонской полиціи. Вотъ этого человѣка зовутъ Томпсономъ. Я арестовалъ его за воровство и теперь мнѣ нужно довести его до желѣзной дороги. Именемъ правительства приказываю тебѣ помочь мнѣ и заранѣе предупреждаю, что если ты вздумаешь отказаться, то наживешь себѣ большихъ хлопотъ.

Никогда мнѣ не случалось видѣть такого испуганнаго лица, какимъ было въ эту минуту лицо косматаго конюха.

-- Ну, Томпсонъ, отправляемся!-- сказалъ я и вынулъ изъ кармана цѣпи.

-- Это къ чему?-- воскликнулъ Томпсонъ.-- Не нужно! Я и безъ нихъ спокойно послѣдую за вами.

-- Послушай, Томпсонъ!-- сказалъ я.-- Я готовъ сдѣлать тебѣ удовольствіе и не надѣну цѣпей,-- но съ условіемъ, если ты даешь мнѣ честное слово вести себя скромно.

-- Согласенъ,-- сказалъ Томпсонъ,-- но позвольте мнѣ на дорогу выпить стаканъ грогу.

-- Почему не такъ! Даже и я не прочь отъ этого.

Окончивъ грогъ, я и конюхъ безопасно привезли Талли-хо Томпсона на станцію желѣзной дороги, и въ ту же ночь я доставилъ его въ Лондонъ. По недостатку уликъ его освободили, и я знаю, что онъ всегда превозноситъ меня до небесъ и называетъ меня самымъ лучшимъ человѣкомъ въ мірѣ.

Разсказъ Витчема заключается всеобщимъ одобреніемъ, послѣ котораго инспекторъ Вильдъ выпускаетъ струю сигарнаго дыма, устремляетъ на насъ свои глаза и начинаетъ разсказывать свое приключеніе въ подобномъ же родѣ.

-- Не такъ давно и мнѣ случилось для поимки одного мошенника употребить обманъ слѣдующаго рода.

Нѣкто Файки былъ обвиненъ въ поддѣлкѣ акцій юго-западной желѣзной дороги. Мнѣ извѣстно было, что Файки и братъ его имѣли свою мастерскую -- вонъ въ той части города (онъ указалъ на противоположную сторону рѣки) -- и занимались передѣлкою старыхъ каретъ на новый ладъ. Я употреблялъ всевозможныя средства, чтобы поймать этого мошенника, и всѣ они оказывались безуспѣшны. Наконецъ, я рѣшился написать ему письмо -- конечно, подъ чужимъ именемъ -- въ которомъ объяснилъ ему, что у меня есть славная лошадка, которую хочу продать, что если Файки заблагоразсудится купить ее, то завтра же пріѣду къ нему: пусть онъ полюбуется ею и убѣдится, что получитъ славный барышъ. На другое, утро я и Стро явились къ одному нашему пріятелю, наняли у него на цѣлый день чудеснаго коня и втроемъ отправились на ту сторону рѣки. Не доѣзжая мастерской, мы остановились, отдали пріятелю нѣкоторыя приказанія и пошли къ дому Файки. Въ мастерской находилось множество рабочихъ, одинъ другого здоровѣе. Окинувъ ихъ взглядомъ, мы убѣдились, что силой тутъ ничего не возьмешь: ихъ было слишкомъ много. Нужно было какимъ-нибудь образомъ выманить Файки за ворота.

-- Дома мистеръ Файки?-- спросили мы,

-- Его нѣтъ дома.

-- Скоро онъ воротится?

-- Едва ли скоро.

-- А братъ его дома?

-- Я его брать. Что вамъ угодно?

-- Какъ жаль, что мы не застали вашего брата! Вчера я написалъ ему письмо, что хочу продать хорошенькую лошадь и сегодня нарочно пріѣхалъ сюда, чтобъ показать ее... Жаль, очень жаль!

-- Нельзя ли вамъ заѣхать сюда въ другой разъ?

-- О, нѣтъ, никакъ нельзя: я долженъ теперь же продать ее, мнѣ нужно развязаться съ ней какъ можно скорѣе. Не знаете ли вы, гдѣ бы отыскать его?

-- Не знаю... впрочемъ, кажется... позвольте я посмотрю, повремените минутку.

И младшій Файки отправился наверхъ, гдѣ находились жилые покои. Спустя нѣсколько минутъ является и старый Файки, безъ сюртука, въ одномъ жилетѣ. Мы поздоровались.

-- Вѣрно дѣло ваше не терпитъ отлагательства?-- сказалъ Файки.

-- Да, мы дѣйствуемъ по пословицѣ: куй желѣзо, пока горячо; думаемъ такаю, что и вы не прочь отъ этого. Мы предлагаемъ вамъ вѣрный барышъ.

-- Мнѣ все равно. Теперь я не хлопочу о барышахъ... Гдѣ же ваша лошадь?

-- Здѣсь за дверьми,-- говорю я.-- Не угодно ли взглянуть?

Явно было видно, что Файки вовсе не подозрѣвалъ насъ. Онъ вышелъ на улицу, и первый предметъ, который попался ему на глаза, была наша лошадь. Завидѣвъ насъ на улицѣ, пріятель нашъ тронулся съ мѣста и, чтобъ показать бѣгъ прекраснаго коня, онъ легкой рысью пустился вдоль улицы. Признаюсь вамъ откровенно, меня во всю жизнь ничто такъ не забавляло, какъ эта продѣлка.

Но вотъ кончился бѣгъ, лошадь остановилась, и Файки, съ видомъ знатока, начинаетъ ходить вокругъ нея; а я между тѣмъ слѣдую за каждымъ его шагомъ.

-- Ну, что, какова лошадка, а?-- говорю я -- не правда ли, что прелесть?

-- Недурна, очень недурна,-- отвѣчаетъ онъ.

-- Я зналъ, что она понравится вамъ. Вотъ конь, такъ конь! И всего только восемь лѣтъ ему!-- говорю я, поглаживая лошади переднія ноги.

Мнѣ кажется, что въ цѣломъ мірѣ не найдется человѣка, который бы зналъ меньше моего о достоинствѣ лошадиныхъ породъ. Я сказалъ, что лошади было восемь лѣтъ, потому что заранѣе былъ предувѣдомленъ объ этомъ.

-- Неужели ей всего восемь лѣтъ?-- спрашиваетъ Файки.

-- Ни больше, ни меньше,-- отвѣчалъ я.

-- А что вы хотите за нее?

-- Безъ всякаго торгу, самая крайняя цѣна ей двадцать пять фунтовъ.

-- Помилуй, да это очень дешево!

-- Я вамъ говорилъ, что будете въ барышахъ. Мнѣ хочется поскорѣе продать ее; потому и отдаю ее такъ дешево. Мало того: если хотите купить, то я готовъ вамъ сдѣлать другое снисхожденіе: половину денегъ я получаю теперь, а на другую половину вы дадите мнѣ росписку.

-- Дешево, очень дешево,-- повторяетъ Фанки, любуясь рысакомъ.

-- Не хотите ли вы сами прокатиться? Тогда скорѣе вы увидите всѣ ея достоинства.

Файки соглашается, садится въ кабріолетку; мы тоже помѣщаемся въ нее и несемся по улицѣ, не для того, чтобы показать достоинства рысака, но чтобъ удостовѣрить чиновника желѣзной дороги, который скрывался въ сосѣдней гостиницѣ, что мы арестуемъ требуемаго человѣка. Хотя чиновникъ этотъ не могъ узнать мошенника, потому что Файки сбрилъ себѣ бакенбарды, но мы рѣшились покончить дѣло и окончили его сразу.

-- Славная лошадь, умная лошадь! Какъ красива собой, какъ ровно бѣжитъ!-- продолжалъ Файки выхвалять достоинства лошади, не воображая, къ чему все это клонится.

-- Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія,-- отвѣчаю я.-- Теперь, мистеръ Файки, чтобы не тратить по пустому время, я покончу дѣло разомъ. Во-первыхъ, я долженъ сказать вамъ, что я инспекторъ Вильдъ, а, во-вторыхъ, вы мой арестантъ.

-- Вы шутите, милостивый государь?.

-- Нисколько.

-- Сгори мое тѣло,-- произноситъ Файки:-- если это не скверная вещь!

Я думаю, никому изъ насъ не случалось видѣть такого изумленія, какое, отражалось въ эту минуту на лицѣ несчастнаго Файки.

-- Надѣюсь, однако, вы позволите мнѣ надѣть мой сюртукъ?-- спросилъ онъ наконецъ.

-- Почему же! Извольте.

-- Въ такомъ случаѣ, не угодно ли вамъ заѣхать ко мнѣ въ мастерскую?

-- Покорно васъ благодарю; я имѣлъ уже удовольствіе быть въ ней нѣсколько минутъ тому назадъ. Мнѣ кажется, лучше всего кого-нибудь послать туда.

Файки видѣлъ, что вывернуться ему не было возможности; онъ послалъ за сюртукомъ, и черезъ полчаса мы благополучно возвратились въ Лондонъ.

Едва только кончились похвалы этому разсказу, какъ всѣ гости наши обращаются къ чиновнику Миту и предлагаютъ ему разсказать "исторію мясника", и Митъ начинаетъ разсказывать ее тихимъ и убѣдительнымъ голосомъ:

-- Лѣтъ шесть тому назадъ, дали намъ знать, что въ одномъ изъ оптовыхъ магазиновъ въ Сити украли значительное количество батиста и шелковыхъ тканей. Немедленно отдали приказаніе отыскать воровъ и поручили это дѣло мнѣ, Фендолу и Стро.

-- И конечно, получивъ приказаніе,-- сказали мы:-- вы прежде отправленія на поиски посовѣтовались между собой, какъ лучше дѣйствовать.

-- Безъ сомнѣнія,-- протяжно и съ наивной улыбкой, отвѣчалъ Митъ: -- намъ нельзя было бы приступать и къ дѣлу, не обсудивъ его внимательно со всѣхъ сторонъ. Съ перваго приступа къ нашему подвигу оказалось, что упомянутые товары продавались въ нѣкоторыхъ магазинахъ чрезвычайно дешево, такъ дешево, что по этой цѣнѣ можно было продавать однѣ только краденыя вещи. Магазины въ которыхъ понизилась цѣна, принадлежали къ лучшимъ въ Лондонѣ и пользовались особеннымъ уваженіемъ публики. Послѣ продолжительныхъ розысковъ, подозрѣнія почти начали оправдываться, и мы узнали, что въ одномъ трактирѣ, по близости Смитфильда, находилось складочное мѣсто воровскихъ вещей, что эти вещи доставлялись туда черезъ оптовыхъ артельщиковъ и уже оттуда черезъ третьи руки поступали въ лондонскіе магазины. Стало быть туда-то намъ и должно было обратиться. Мы знали, что въ этомъ трактирѣ по большой части останавливались мясники, пріѣзжавшіе изъ провинціи искать въ Лондонѣ мѣста. И какъ бы вы думали, что мы согласились сдѣлать? Ха, ха, ха! Никогда я не забуду этой продѣлки! Между нами рѣшено было, чтобы я переодѣлся мясникомъ и поселился въ этомъ трактирѣ!

Намъ кажется, что наблюдательный умъ человѣка, назначивъ этому джентльмену подобную роль, ничего не могъ сдѣлать лучше Отдайте эту роль другому человѣку, и она потеряетъ весь свой эффектъ, всю свою прелесть. Даже теперь, когда онъ просто-на-просто разсказывалъ намъ свое похожденіе, мы видѣли въ каждой чертѣ его лица, въ каждомъ движеніи, въ каждомъ словѣ засаленнаго, соннаго, неповоротливаго, застѣнчиваго, добродушнаго, честнаго, внушающаго къ себѣ довѣріе молодого мясника. Самая прическа волосъ шла къ нему какъ нельзя лучше: они какъ-то особенно гладко лежали у него и нридавали свѣжему, цвѣтущему лицу пріятное выраженіе, которое невольно располагало васъ въ его пользу. Въ теченіе этого разсказа онъ постоянно удерживалъ на лицѣ своемъ улыбку довольно безсмысленную, но приличную молодому мяснику, только что пріѣхавшему изъ провинціи.

-- Итакъ, между нами рѣшено было, чтобы я остановился въ этомъ трактирѣ. Вслѣдствіе этого, я одѣваюсь какъ слѣдуетъ дорожному человѣку, беру подъ мышку узелокъ, отправляюсь въ трактиръ и спрашиваю:

-- Нельзя ли мнѣ остановиться у васъ?

-- Почему нельзя! Можно, можно,-- отвѣчаетъ мнѣ, отводятъ комнату, я располагаюсь въ ней, и черезъ нѣсколько времени спускаюсь въ буфетъ.

Эта продѣлка чрезвычайно забавляетъ меня; безъ смѣха я не могу вспомнить о ней. Въ буфетѣ я вижу, что гости снуютъ взадъ и впередъ, и между тѣмъ всѣ посматриваютъ на меня. Спустя немного, то одинъ подойдетъ ко мнѣ, то другой.

-- Вѣрно изъ провинціи, молодой человѣкъ?-- спрашиваютъ меня.

-- Да, изъ провинціи,-- отвѣчаю я:-- я пришелъ сюда изъ Портемптоншейра и, какъ видите, одинъ-одинешенскъ. Съ вашимъ Лондономъ я вовсе незнакомъ, а должно быть онъ очень большой городъ?

-- О, да и какой еще большой-то!-- отвѣчаютъ мнѣ.-- Ты въ немъ и конца не найдешь!

-- Что и говорить! Я съ перваго раза увидѣлъ это и ужъ, право, не знаю, какъ мнѣ придется узнавать его. Я во всю жизнь мою не бывалъ въ такихъ городахъ.

Короче сказать, я болталъ различный вздоръ, который служилъ мнѣ основаніемъ перваго знакомства въ трактирѣ и первымъ приступомъ къ исполненію нашего плана.

Спустя нѣсколько времени, мясники, посѣщавшіе трактиръ, узнавъ, что я ищу занятія, охотно вызвались помочь мнѣ.

-- Не безпокойся, молодой человѣкъ, мы доставимъ тебѣ мѣсто...

И дѣйствительно, видно было, что они непремѣнно хотѣли опредѣлить меня и съ этой цѣлью водили меня по всевозможнымъ мяснымъ лавкамъ. Разумѣется, я нигдѣ не могъ опредѣлиться, потому что жалованье, которое предлагали мнѣ, казалось весьма ограниченнымъ. Нѣкоторые изъ незнакомыхъ гостей, посѣщавшихъ трактиръ, сначала стали было подозрѣвать меня, и я принужденъ былъ вести свои сношенія съ Фендоломъ и Стро какъ можно осторожнѣе. Иногда, гуляя по улицамъ Лондона и заглядывая въ окна магазиновъ, я замѣчалъ, что трактирные мои товарищи слѣдили за мной. Конечно, это преслѣдованіе чрезвычайно забавляло меня; я отворачивался отъ оконъ, шелъ дальше, увлекалъ ихъ за собой на такое разстояніе, какое считалъ необходимымъ и удобнымъ, потомъ вдругъ поворачивалъ назадъ и встрѣчался съ ними.

-- Какъ я радъ, что встрѣтился съ вами,-- говорилъ я имъ:-- а то бы, право, я снова заблудился. Ну, ужъ нечего сказать, куда какъ великъ Лондонъ! Чисто-на-чисто не найдешь въ немъ конца?

При этихъ словахъ мясники смѣялось надо мной, называли меня деревенскимъ простофилей и вмѣстѣ возвращались домой.

Послѣ нѣсколькихъ такихъ примѣровъ, мясники были очень внимательны ко мнѣ, и, признаюсь, лучшаго общества я не могъ желать. Они очень часто водили меня но городу и показывали всѣ его знаменитости. Между прочимъ, они показали мнѣ тюрьмы, и въ томъ числѣ Ньюгетъ.

-- Скажите, пожалуйста,-- спросилъ я товарищей, замѣтивъ подлѣ Ньюгета огромные вѣсы:-- неужели это висѣлица? Неужели тутъ-то и вѣшаютъ людей?

-- Простофиля! Развѣ ты не видишь, что это вѣсы? Развѣ ты не знаешь, что тутъ есть рынокъ?-- сказали они и спросили, запомню ли я это на будущее время.

Я отвѣчалъ, что стоитъ только постараться и, вѣроятно, запомню.

При подобныхъ прогулкахъ я боялся одного -- чтобы не встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь изъ членовъ городской полиціи,-- боялся, чтобы они не узнали меня въ моемъ костюмѣ и не заговорили со мной; я увѣренъ былъ, что такая встрѣча въ одну минуту испортила бы все наніе дѣло. Къ счастію моему, этого не случилось, и все шло какъ нельзя лучше; только сообщенія съ моими полицейскими товарищами были трудны.

Краденые товары, привозимые въ трактиръ изъ оптовыхъ магазиновъ, складывались въ заднюю комнату. Долгое время я никакъ не могъ пробраться въ эту комнату и узнать, что въ ней совершалось. Въ то время, какъ мошенники входили и выходили съ крадеными товарами изъ трактира, я преспокойно сидѣлъ въ буфетѣ у камина и какъ самый невинный деревенскій парень покуривалъ трубку; нѣкоторые изъ мошенниковъ подходили къ хозяину, тихонько и съ недовѣрчивымъ видомъ спрашивали его:

-- Кто это такой? Что онъ дѣлаетъ у васъ?

-- Не безпокойтесь о немъ,-- отвѣчалъ хозяинъ:-- это деревенскій простофиля -- пришелъ сюда искать себѣ мѣста.

Этотъ отвѣтъ вполнѣ удовлетворялъ любопытство мошенниковъ, и впослѣдствіи они до такой степени убѣдились въ моей деревенской простотѣ и до такой степени привыкли ко мнѣ, что позволяли мнѣ заглядывать въ таинственную комнату, присутствовать при ихъ мошенническихъ сдѣлкахъ при ночной продажѣ краденыхъ драгоцѣнныхъ тканей. Каждая изъ этихъ сдѣлокъ сопровождалась великолѣпной пирушкой и, конечно, при этомъ случаѣ не забывался и я.

-- Эй, деревенщина! Мясникъ! Ступай-ка и ты сюда. Повеселись съ нами!-- говорили они.

Разумѣется, отъ такихъ предложеніи я не смѣлъ отказываться и незамѣтнымъ образомъ собиралъ подробности, необходимыя и важныя для нашего брата, слѣдственныхъ агентовъ.

Дѣла мои шли въ этомъ порядкѣ около десяти недѣль. Во и со это время я жилъ въ трактирѣ, ни разу не снимая одежды мясника. Наконецъ, выслѣдивъ, употребляя полицейское выраженіе, семерыхъ главныхъ воровъ и узнавъ навѣрное, откуда доставались краденыя вещи, и кому онѣ передавались, я выбралъ удобный случай свидѣться съ моими товарищами -- Стро и Фендоломъ, сообщилъ имъ всѣ подробности и въ назначенное время предложилъ накрыть шайку мошенниковъ. По сказанному, какъ по писанному, агенты слѣдственной полиціи явились въ трактиръ и при общемъ арестѣ схватили и меня: мы заранѣе условились, чтобы я до послѣдней минуты разыгрывалъ роль мясника.

-- Зачѣмъ вы его-то берете!-- вскричалъ хозяинъ, едва только замѣтилъ опасное мое положеніе.-- Онъ вовсе не воръ, онъ недавно пришелъ изъ деревни, онъ и воды не замутитъ, у него и масло во рту не растаетъ.

Несмотря на это, меня арестовали, осмотрѣли мою комнату и нашли въ ней хозяйскую скрипку, которая попала туда съ умысломъ. При этомъ открытіи мнѣніе хозяина обо мнѣ совершенно измѣнилось.

-- Такъ вотъ каковъ этотъ мясникъ!-- сказалъ хозяинъ.-- Не зналъ я! Право не зналъ! Милостивые государи, прошу васъ, арестуйте его: онъ укралъ мою скрипку!

Намъ оставалось теперь поймать главнаго вора, но и въ этомъ не предвидѣлось большого затрудненія. Въ минуту откровенности онъ признался мнѣ, что дѣла его идутъ плохо, что одинъ изъ его сподвижниковъ арестованъ городской полиціей, и что поэтому онъ намѣренъ какъ можно рѣже показываться въ нашъ трактиръ.

-- Куда же вы думаете переѣхать, мистеръ Шеффердсонъ?-- спросилъ я.

-- Покуда еще самъ не. знаю, но думаю, что на Коммерческую дорогу; тамъ есть славная гостиница, "Заходящая Луна": въ ней-то я и поселюсь на нѣкоторое время. Я думаю также перемѣнить свое имя и называться Симпсономъ: знаешь, оно какъ-то попроще. Надѣюсь, что ты побываешь у меня.

-- Какже! Непремѣнно побываю,-- отвѣчалъ я и на этотъ разъ говорилъ ему сущую правду, потому что этимъ посѣщеніемъ должно было кончиться наше предпріятіе.

На другой день послѣ ареста, я и товарищъ мой Стро отправились въ "Заходящую Луну" и по прибытіи туда спросили мистера Симпсона. Намъ показали его комнату, и не успѣли еще мы добраться до нея, какъ мистеръ Симпсонъ вышелъ оттуда и поспѣшилъ къ намъ навстрѣчу.

-- Ты ли это, любезный мясникъ мой?-- воскликнулъ онъ.

-- Какъ видите -- я; ну, какъ вы поживаете? Какъ ваши дѣла?

-- Да такъ себѣ, похвастаться нечѣмъ,-- отвѣчалъ Симпсоны -- А это кто съ тобой?

-- Молодой человѣкъ, хорошій мой пріятель.

-- Ну, вотъ дѣло! Прошу покорно; очень радъ такимъ гостямъ; пріятели мясника и мои пріятели.

Вслѣдъ за этимъ я приказалъ моему пріятелю отрекомендовать себя мистеру Симпсону, и мы кончили тѣмъ, что взяли подъ арестъ и этого мошенника.

Вы не можете представить себѣ изумленія воровъ въ судѣ, когда узнали они, что я вовсе не мясникъ. Когда я представился, при вторичномъ допросѣ, въ костюмѣ чиновника слѣдственной полиціи, и когда мошенники увидѣли, до какой степени они были обмануты,-- на лицѣ каждаго изъ нихъ отразились ужасъ и злоба.

Не менѣе того забавно было смотрѣть на адвоката, которому поручено было защищать сторону воровъ. Онъ рѣшительно не могъ понять, куда дѣвался тотъ мясникъ, на котораго во всѣхъ бумагахъ ссылаются, какъ на виновника открытія и поимки преступниковъ. И когда слѣдственный судья началъ излагать передъ собраніемъ дѣло и объявилъ о полицейскомъ агентѣ, который открылъ шапку мошенниковъ, защитникъ этой шайки воскликнулъ:

-- Опять полицейскій агентъ! Мнѣ не нужно вашихъ агентовъ: мнѣ нуженъ мясникъ, а не полицейскій агентъ.

Однакожъ, дѣло кончилось тѣмъ, что адвоката убѣдили, что въ моей особѣ заключались два лица,-- деревенскій мясникъ и агентъ слѣдственной полиціи,-- что мошенники были отправлены въ ссылку, а модные магазинщики, пользовавшіеся уваженіемъ публики и скупавшіе краденыя вещи, были посажены на опредѣленный срокъ въ тюрьму.

Разсказъ Мита кончился, и деревенскій мясникъ снова обратился въ агента слѣдственной полиціи. Воспоминаніе объ этомъ порученіи до такой степени забавляло его, что даже и послѣ окончанія разсказа онъ не разъ принимался смѣяться и повторять тѣ слова, съ которыми обращались къ нему мошенники, называя его деревенскимъ простофилей.

Время летитъ быстро, становятся уже довольно поздно, и гости наши начинаютъ обнаруживать желаніе уйти домой. Но тутъ является на сцену сержантъ Дорнтонъ.

-- Позвольте и мнѣ разсказать вамъ одно происшествіе,-- говоритъ онъ: -- можетъ быть, оно покажется вамъ интереснымъ. Дѣло, какъ изволите видѣть, идетъ о дорожномъ мѣшкѣ.

Въ 1847 году меня послали въ Чатамъ -- искать одного жида, по имени Мешека, который велъ обширныя дѣла по части фальшивыхъ векселей.

По пріѣздѣ моемъ въ Чатамъ, Мешека тамъ уже не было, и по разспросамъ оказалось, что жидъ уѣхалъ въ Лондонъ, взявъ съ собою дорожный мѣшокъ.

Дѣлать было нечего. Съ послѣднимъ Блэквольскимъ поѣздомъ я снова воротился въ Лондонъ и по пути наводилъ справки, не проѣзжалъ ли еврей съ дорожнымъ мѣшкомъ. По пріѣздѣ въ Лондонъ, я обратился съ разспросами къ носильщикамъ. Надобно сказать, что въ ту пору по Блэквольской дорогѣ проѣзжало пропасть пассажировъ, а потому замѣтить между ними жида съ дорожнымъ мѣшкомъ значило то же самое, что найти иголку въ копнѣ сѣна. Но, къ моему счастію, открылось, что одинъ изъ носильщиковъ видѣлъ какого-то жида и носилъ для него какой-то дорожный мѣшокъ въ такую-то гостиницу. Безъ всякаго сомнѣнія, я отправляюсь въ ту гостиницу и узнаю, что жидъ былъ въ ней нѣсколько часовъ и потомъ уѣхалъ, но куда, неизвѣстно. Я разспрашиваю того, другого, и изъ всѣхъ разспросовъ узнаю однѣ только примѣты дорожнаго мѣшка. И вотъ въ чемъ заключались эти примѣты: на одной сторонѣ мѣшка былъ вышитъ зеленый попугай на желтой подставкѣ. Этого попугая мнѣ достаточно было, чтобы попасть на слѣды самого Мешека, и я пускаюсь по нимъ, сначала до Чектенгама, потомъ до Бирмингама, до Ливерпуля и, наконецъ, до Атлантическаго океана. Въ Ливерпулѣ погоня прекратилась. Узнавъ, что жидъ мой укатилъ въ Америку, я уже навсегда было откланялся и Мешеку. и его дорожному мѣшку съ зеленымъ попугаемъ.

Спустя много мѣсяцевъ -- почти около года -- Ирландскій банкъ былъ ограбленъ на семь тысячъ фунтовъ. Всѣ подозрѣнія падали на одного доктора Донди, съ отъѣздомъ котораго въ Америку начали появляться оттуда ассигнаціи обкраденнаго банка. Докторъ Донди уже успѣлъ купить себѣ помѣстье въ округѣ Нью-Джерзи, и потому, для удовлетворенія истцовъ, нужно было отправиться туда, арестовать его имѣніе и продать съ публичнаго торга. Для этой цѣли меня откомандировали въ Америку.

Я вышелъ на берегъ въ Бостонѣ и отправился въ Нью-Іоркъ. Здѣсь я узналъ, что Донди размѣнялъ нью-іоркскія деньги на Нью-джсрзейскія и эти деньги положилъ въ Ново-Брауншвейгскій банкъ. Чтобъ поймать этого мошенника, необходимо нужно было заманить его въ Нью-Іоркскій округъ, а это стоило большого труда и искусства, Однажды Донди обѣщался пріѣхать, но обманулъ, не знаю почему. Въ другой разъ онъ уже совсѣмъ собрался ѣхать; но у дѣтей его открылась корь, и ему по необходимости пришлось остаться дома, Наконецъ, я дождался, что онъ пріѣхалъ въ Нью-Іоркъ на пароходѣ. Я арестовалъ его и безъ всякихъ церемоній посадилъ въ "Могилы". Этимъ именемъ называется нью-іоркская уголовная тюрьма. На другое утро я отправился въ "Могилы" для допроса, Когда я проходилъ черезъ комнату общаго присутствія и посматривалъ, по обыкновенію, во всѣ углы, мнѣ вдругъ попался на глаза дорожный мѣшокъ и на этомъ мѣшкѣ... какъ бы вы думали, кого я увидѣлъ? Ни болѣе, ни менѣе, какъ зеленаго попугая на желтой подставкѣ, за которымъ я гонялся по Англіи.

-- Этотъ мѣшокъ съ зеленымъ на немъ попугаемъ,-- вскричалъ я отъ радости:-- принадлежитъ одному англійскому жиду Аарону Метеку. Головой своей ручаюсь, что я говорю вамъ правду.

Нью-Іоркскіе полицейскіе чиновники остолбенѣли отъ изумленія.

-- Почему вы знаете?-- спросили о ни.

-- Еще бы мнѣ не знать!-- отвѣчалъ я,-- Кромѣ этой птицы, я во всю жизнь свою ни за кѣмъ не гонялся такъ далеко.

-- Неужели и въ самомъ дѣлѣ мѣшокъ этотъ принадлежалъ Мешеку?-- спросили мы съ видомъ изумленія.

-- Безъ всякаго сомнѣнія! Мешекъ попался въ "Могилы" за какое-то новое преступленіе. Осмотрѣвъ дорожный мѣшокъ, я нашелъ въ немъ любопытныя записки, послужившія мнѣ превосходнымъ орудіемъ къ открытію всѣхъ мошенничествъ жида Аарона Мешека.

-----

Вотъ образцы дѣятельности агентовъ лондонской полиціи. Въ каждомъ поступкѣ ихъ проявляются смѣтливость и дальновидность, которыя изощряются и укрѣпляются ежедневной практикой. Во всякое время и вездѣ они умѣютъ приспособлять себя къ различнымъ обстоятельствамъ и поставлять преграду замысламъ мошенниковъ. При постоянномъ вниманіи, при сильномъ напряженіи умственныхъ способностей, эти чиновники, со дня на день, изъ года въ годъ, слѣдятъ за новыми изобрѣтеніями и за развитіемъ искусства мошенниковъ, чтобъ удачнѣе дѣйствовать противъ нихъ. Въ архивѣ Уголовнаго суда можно найти тысячи такихъ примѣровъ; всѣ они одинаково любопытны; нѣкоторые изъ нихъ принимаютъ романтическій видъ и даже клонятся къ чему-то чудесному, хотя и объясняются безъ всякихъ украшеній, по обыкновенной приказной формѣ: "Вслѣдствіе возложеннаго на меня порученія, я сдѣлалъ то-то и то-то".

Указать прямо на преступника, быстро отыскать его, куда бы онъ ни скрылся, во-время схватить его и представить въ судъ,-- вотъ главное поприще чиновника слѣдственной полиціи. "Я получилъ приказаніе -- говоритъ онъ -- исполнилъ его и больше ничего не знаю".

Эта шахматная игра, въ которой пѣшки замѣняются живыми людьми, разыгрывается втайнѣ, и интересъ игры поддерживаетъ игрока до послѣдней минуты. Порученія, которыя возлагаются правительствомъ на подчиненныхъ, восходятъ иногда до великихъ результатовъ. Леверье и Адамсъ извѣщаютъ насъ, что вслѣдствіе возложеннаго порученія они открыли новыя планеты; Колумбъ, вслѣдствіе возложенаго на него порученія, открылъ Новый Свѣтъ.

Такъ точно и чиновники лондонской слѣдственной полиціи просто-на-просто доносятъ, что вслѣдствіе возложеннаго на нихъ порученія они открыли новую шайку воровъ или какого-нибудь стараго мошенника; но какъ открыли -- остается тайной.

Интересная бесѣда наша кончилась за полночь и на этотъ разъ не обошлась безъ приключеній. Мошенники какъ будто нарочно вздумали подсмѣяться надъ дальновидностью своихъ гонителей. Въ то время, какъ гости наши возвращались домой по многолюднымъ улицамъ Лондона, воришки весьма искусно опустошили ихъ карманы.

-----

-- Если вамъ не скучно слушать нашу болтовню, то позвольте разсказать вамъ еще два анекдота, сказалъ инспекторъ Вильдъ, вторично навѣстивъ меня, около сумерекъ, въ одинъ прекрасный лѣтній вечеръ. Вмѣстѣ съ Вильдомъ явились также Митъ и Дорнтонъ. Разумѣется, я принялъ предложеніе съ величайшимъ удовольствіемъ.

-- Одна изъ самыхъ забавныхъ нашихъ продѣлокъ, началъ Вильдъ, дѣлая удареніе на словѣ забавныхъ, нарочно затѣмъ, чтобъ приготовить наше ожиданіе не къ глубокому интересу разсказа, но единственно къ смѣтливости и проворству ихъ распоряженій:-- одна изъ самыхъ забавныхъ продѣлокъ нашихъ заключается въ искусномъ пожатіи руки сержанта Витчема. Я всегда съ удовольствіемъ вспоминаю объ этомъ.

Однажды Витчемъ и я отправились въ Ипсомъ -- не помню, на какое-то публичное гулянье -- и расположились на станціи желѣзной дороги ожидать пріѣзда нашихъ друзей. Въ прошедшій разъ я, кажется, сказалъ вамъ, что мы занимаемъ этотъ постъ всегда и вездѣ, гдѣ только готовится гульбище или выставка, или ярмарка, или концертъ Дженни Линдъ, и вообще что-нибудь въ этомъ родѣ,-- и занимаемъ для того, чтобы встрѣтить лондонскихъ мошенниковъ и съ слѣдующимъ же поѣздомъ отправить ихъ обратно въ Лондонъ. При этомъ случаѣ мошенники вздумали обмануть нашу бдительность. Они нарочно объѣхали нѣсколько десятковъ миль кругомъ, явились въ Ипсомъ съ той стороны, откуда вовсе ихъ не ждали, и быстро приступили къ дѣлу, между тѣмъ какъ мы преспокойно стояли на часахъ... Впрочемъ, это не касается до настоящаго разсказа.

Въ то время, какъ Витчемъ и я, въ ожиданіи поѣзда, шатались взадъ и впередъ около станціи, къ намъ подошелъ старинный нашъ пріятель мистеръ Татъ, прекрасный джентльменъ, съ почтенной наружностью, и большой любитель нашего занятія.

-- Здорово, Вильдъ,-- говоритъ онъ:-- что ты тутъ подѣлываешь? Видно ждешь своихъ пріятелей?

-- Не безъ того, мистеръ Татъ,-- отвѣчаю я:-- вы отгадали.

-- Эхъ, братецъ, брось все это!-- говоритъ мистеръ Татъ.-- Пойдемте лучше выпить хорошаго винца.

-- Теперь намъ никакъ нельзя,-- отвѣчаю я:-- дѣло другое, когда придетъ поѣздъ,-- тогда съ большимъ удовольствіемъ.

Мистеръ Татъ остается съ нами; приходитъ поѣздъ, и мы отправляемся въ ближайшую гостиницу. Надобно сказать, что мистеръ Татъ, угощая насъ, не скупился: онъ безпрестанно вытаскивалъ свой бумажникъ. Въ манишкѣ его красовалась дорогая алмазная булавка. Мы уже выпили рюмки по три хересу, какъ вдругъ Витчемъ обращается ко мнѣ.

-- Мистеръ Вильдъ, не зѣвайте!-- говоритъ онъ.

Я взглянулъ въ сторону и вижу, что въ главныя двери гостиницы входятъ четверо мошенниковъ. Спустя нѣсколько минутъ булавка мистера Тата исчезла,-- но какъ и куда она исчезла, никто изъ насъ не видѣлъ. Мошенники собираются уйти; но Витчемъ заступаетъ имъ дорогу. Я и мистеръ Татъ встаемъ съ мѣстъ; начинается споръ, брань, и, наконецъ, дѣло доходитъ до драки. Благодаря соединеннымъ усиліямъ, мы одержали верхъ надъ этой шайкой, перевязали ее и отвели на станцію. На станціи уже собралось множество народа, такъ что намъ стоило большого труда посадить нашихъ пріятелей въ безопасное мѣсто. Однако, мы успѣли сдѣлать свое дѣло: обыскали карманы мошениковъ,-- къ удивленію нашему, ничего не нашли въ нихъ,-- заперли всѣхъ четырехъ въ отдѣльный вагонъ и возвратились въ гостиницу.

Мнѣ крайне досадно было на самого себя. Я не могъ простить себѣ, что допустилъ мошенниковъ украсть булавку, какъ говорится, изъ-подъ самаго моего носа.-- Жаль,-- говорю я Витчему, успокоившись немного послѣ жаркой нашей схватки:-- очень жаль, что эти плуты такъ дешево отдѣлались; да что же станешь дѣлать! Ничего не оказалось въ ихъ карманахъ. Они теперь надъ нами же смѣются. Для нихъ ничего не значитъ просидѣть нѣсколько мѣсяцевъ въ тюрьмѣ.

-- А что вы скажете, мистеръ Татъ,-- говоритъ Витчемъ:-- вотъ насчетъ этой булавочки? И онъ показалъ намъ на ладони алмазную булавку, которую мы уже считали навсегда пропавшею. При этомъ открытіи мы сильно изумились и рѣшительно не знали, что и подумать: украли ее воры съ груди мистера Тата, передъ нашими глазами, или Витчемъ вздумалъ подшутить надъ нами и, выбравъ удобную минуту, искусно выдернулъ ее изъ манишки?

-- Вы удивляетесь,-- говоритъ Витчемъ:-- какимъ образомъ очутилась булавка въ моихъ рукахъ? Очень просто. Я одинъ только видѣлъ, когда она слетѣла съ мѣста и въ чьи попала руки. Зная уловки мошенника и предвидя, что онъ непремѣнно передастъ ее кому-нибудь другому, я приблизился къ нему во время схватки, сдѣлалъ знакомое ему пожатіе руки, и булавка въ ту же секунду очутилась въ моей рукѣ. Неправда ли, что эта выдумка превосходная штука?

Этого мошенника предали суду; но судъ такъ долго тянулся надъ нимъ, что онъ убѣжалъ изъ тюрьмы и, можетъ быть, надолго скрылся бы отъ насъ, но вторичное искусное пожатіе руки Витчема открыло ему путь въ колонію преступниковъ.

ЛОНДОНСКІЙ ДЯДЮШКА.

Ни въ какомъ вѣкѣ, ни въ какой странѣ не было человѣка замѣчательнѣе дядюшки. Не семейное тщеславіе, не благодарность за уплату долговъ (услуга огромная!), не наслѣдство полученное, не наслѣдство ожидаемое заставляютъ меня говорить это,-- нѣтъ! Просто, по здравомъ размышленій, сидя у себя въ кабинетѣ, передъ "Пантеономъ" Тука, лексикономъ Лампріера и "Всеобщею Біографіею" на полкахъ, я убѣждаюсь въ своемъ мнѣніи, что дядюшка человѣкъ очень замѣчательный, истинно великій человѣкъ.

Озимандъ, египетскій завоеватель (по просту называемый Сезострисомъ), былъ великій человѣкъ; Юлій Цезарь былъ великій человѣкъ, Наполеонъ Бонапарте -- также (на зло Quarterly Rewiew). Его королевское высочество покойный герцогъ іоркскій, епископъ оснабрюкскій и главнокомандующій англійскими войсками, былъ великій человѣкъ; Вилліамъ Коббетъ, неумолимый врагъ заставныхъ приставовъ, банковыхъ билетовъ и журнала "Times", былъ тоже великій человѣкъ; Натанъ Мейеръ Ротшильдъ былъ еще одинъ великій человѣкъ. Но дядюшка сосредоточилъ въ себѣ всѣ роды величія, которыми отличался порознь каждый изъ этихъ великихъ людей. Онъ родился великимъ, онъ родился ужъ отъ природы великимъ и сдѣлался потомъ еще больше.

Дядюшка родился великимъ: это доказываетъ его родословное дерево. Его генеалогія восходитъ къ такимъ отдаленнымъ вѣкамъ, что я напрасно искалъ почтеннаго корня его рода въ древнѣйшихъ преданіяхъ западнаго міра. Я обратился къ міру восточному и узналъ, что онъ, подобно пороху, компасу, книгопечатанію и ножной мельницѣ, обязанъ своимъ происхожденіемъ Китаю. Спустя много времени послѣ того, какъ (выписываю эти строки изъ почтеннаго китайскаго исторіографа)... какъ Яанъ (Небо) былъ отдѣленъ отъ Иннъ (Земля), когда Кванкоо (царствовавшій сорокъ пять тысячъ лѣтъ) управлялъ міромъ съ высоты своего престола, находившагося въ центрѣ земли, дядюшкины предки процвѣтали. И продолжали они процвѣтать неизмѣнно до нашего времени, до царствованія просвѣщеннаго То-Кванга {См. Les Chinois de Davis, tome II, p. 438, изд. 1-oe.}.

Что касается появленія его рода въ Европѣ, то дядюшка любитъ утверждать, будто Карлъ Великій въ своей молодости былъ однимъ изъ младшихъ членовъ переселившейся изъ Китая вѣтви его предковъ; но я долженъ сказать, что ни одинъ писатель, съ которымъ я справлялся, не подтверждаетъ его, впрочемъ, простительнаго хвастовства. Въ этомъ отношеніи я не могъ сдѣлать для дядюшки ничего больше, какъ признать древнѣйшимъ изъ европейскихъ его предковъ медика, разбогатѣвшаго своею практикою въ началѣ XIII столѣтія, во Флоренціи, что въ Тосканѣ. Медикъ этотъ оставилъ послѣ себя значительное состояніе, пріобрѣтенное посредствомъ врачеванія, и благодарные наслѣдники его приняли, поэтому, названіе его профессіи; отсюда-то и произошла фамилія Медичей, блистающая на многихъ страницахъ въ исторіи и озарившая своимъ блескомъ лѣтописи искусствъ. Отпрыски этой славной вѣтви -- отъ которыхъ мой дядя происходитъ по прямой линіи -- переселились въ Миланъ въ первыхъ годахъ XV вѣка, занялись тамъ торговлею и въ разъѣздахъ своихъ назывались безразлично ломбардцами. Должно замѣтить здѣсь, что ломбардцы не сохранили своего фамильнаго имени, потому что размножились аки легіонъ,-- но заботливо хранятъ на своемъ гербѣ до сихъ поръ геральдическіе знаки Медичей, напоминающіе профессію ихъ предковъ. Ни переселенія, ни торговыя коловратности, никакіе кризисы, никакія преслѣдованія, никакіе успѣхи не могли заставить дядюшкину фамилію отказаться отъ этихъ знаковъ. Какъ въ то время, когда его предки торговали въ Ломбардіи, когда послѣ сообщили свое идія кварталу, въ которомъ они жили въ Лондонѣ (Lombard-Street), такъ и теперь, когда мы находимъ ихъ потомковъ, разсѣянными по всѣмъ улицамъ между нуждающимся населеніемъ новѣйшихъ городовъ, простой гербъ Медичей означалъ и означаетъ жилища всѣхъ принадлежащихъ къ древнему роду моего дяди. Онъ состоитъ изъ трехъ огромныхъ пилюль, расположенныхъ треугольникомъ ***{Настоящій гербъ фамиліи Медичи имѣлъ въ себѣ пять золотыхъ шаровъ. Прим. перев.}.

Доказавъ такимъ образомъ, что дядюшка родился великимъ, разскажу теперь, какъ онъ сдѣлался еще больше. Не только первые купцы итальянскіе, но также и лондонскіе обязаны больше всего своимъ богатствомъ умѣнью обдѣлывать свои дѣла. Дядюшка обладаетъ этимъ достоинствомъ въ замѣчательной степени, если взять въ разсчетъ, что ему безпрестанно представляются искушенія вмѣшиваться въ чужія дѣла. Каждый день ему ввѣряютъ множество торговыхъ и денежныхъ тайнъ -- и, несмотря на это, онъ прослылъ самымъ вѣрнымъ ихъ хранителемъ. Но будучи, повидимому, старикомъ очень таинственнымъ, мой дядя не имѣетъ другого секрета, кромѣ того, чтобы постоянно имѣть въ виду свою выгоду.

Въ одномъ Лондонѣ дядюшка управляетъ четырьмя стами заведеній, изъ которыхъ каждое пускаетъ въ ходъ отъ двухъ до четырнадцати тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Весь лондонскій капиталъ его состоитъ изъ двухъ милліоновъ пяти сотъ фунтовъ стерлинговъ одного только лишь основнаго капитала, не упоминая о ежедневно наростающихъ процентахъ, которые, среднимъ числомъ можно положить, примѣрно, отъ пятнадцати до двадцати въ годъ. Оставляя въ сторонѣ провинціальныя дядюшкины дѣла, скажу, что безчисленное множество разныхъ сдѣлокъ его собственно въ Лондонѣ въ 1849 году представило итогъ въ двадцать четыре милліона фунтовъ стерлинговъ; произведя раскладку, мы находимъ, что, слѣдовательно, на каждое заведеніе приходится среднимъ числомъ по шестидесяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Признано всѣми, что дядюшкины дѣла имѣютъ необыкновенно важное значеніе. Парламентскіе акты, какъ говорятъ, совершаются подъ его вліяніемъ и покровительствомъ. Онъ застраховалъ свою жизнь отъ смерти, а имущество -- отъ огня. Одинъ еженедѣльный журналъ посвященъ преимущественно его дѣламъ. Такая степень коммерческаго величія тѣмъ необыкновеннѣе, что дядя мой достигнулъ ея аферами, которыя всякаго другого разорили бы. Извлеченіе барышей изъ покупки и перепродажи разныхъ вещей требуетъ уже само по себѣ способности рѣдкой; но чтобы наживаться такъ выдачею въ займы денегъ, какъ дядюшка, для этого нужно обладать высшимъ талантомъ.

Хотя дядюшка можетъ назваться мелочнымъ банкиромъ, но его операціи гораздо многосложнѣе, чѣмъ у какого-либо изъ банкировъ Ломбардъ-Стрита. Разнообразные залоги, на которые онъ выдаетъ свои квитанціи, требуютъ отъ него гораздо больше проницательности, нежели отъ банкира обыкновеннаго. Ему необходимо имѣть обширныя познанія и навыкъ въ оцѣнкѣ всѣхъ возможныхъ залоговъ, которые поступаютъ въ его конторы. Вотъ росписка дядюшки:

ДЖОНЪ ТРИБАЛЬ.

Лондонъ.

1 января 1852.

Часы съ золотою ц ѣ почкою и ключикомъ.

2 фунта стерлинг.

Чарльзъ де Монтегю.

102, Saint-James-Square.

2,345     А.

Этотъ документъ -- отчасти росписка, а отчасти закладной вексель (имѣющій цѣну только въ тѣсныхъ предѣлахъ, какъ всѣ закладные векселя) -- есть результатъ превращенія чистаго пассивнаго капитала Чарльза Монтегю въ капиталъ дѣйствительный. У мистера де-Монтегю требуютъ денегъ, которыхъ онъ не можетъ заплатить вещами; поэтому онъ обращается къ дядюшкѣ, который принимаетъ его часы съ цѣпочкою и ключикомъ въ залогъ за сорокъ шиллинговъ, на условіи, чтобы мистеръ де-Монтегю, до истеченія года, возвратилъ упомянутые сорокъ шиллинговъ съ процентами по восьми пенсовъ въ мѣсяцъ до самой уплаты займа. Если мистеръ де-Монтегю не выкупитъ своего залога до истеченія двѣнадцати-мѣсячнаго срока, то дядюшка имѣетъ право (по минованіи трехъ-мѣсячной отсрочки) продать залогъ съ публичнаго торга и вычесть изъ вырученной суммы заемъ и проценты. Если за тѣмъ будетъ еще остатокъ, то онъ, мистеръ де-Монтегю, имѣетъ право требовать его у моего дяди. Если же, напротивъ, часы мистера де-Монтегю съ цѣпочкою и ключикомъ проданы будутъ за меньшую сумму, нежели заемъ и проценты, то дядюшка долженъ принять убытокъ на себя.

Вотъ образецъ всѣхъ сдѣлокъ дядюшки. Въ сущности, это -- банковая операція. Каждая суккурсалія (succursale) или контора залоговъ, принадлежащая большому торговому дому, вмѣсто уплаты денегъ по займамъ, принимаетъ отъ кліентовъ какую-нибудь мебель или вещь, соразмѣрной цѣнности съ выкупаемою; такъ же и билеты моего дяди суть только росписки въ полученіи залога, который можно выкупить не позже, какъ черезъ годъ отъ даты. Что англійскій банкъ составляетъ для правительства его королевскаго величества, что Смитъ Пайнъ и Джонъ Ллойдъ -- въ отношеніи къ знати Сити, что Дрэммондъ, Куттсъ и компанія -- въ отношеніи къ дворянству и значительнымъ горожанамъ Вестминстера,-- и самое дядюшка значитъ для господъ Монтегю, для ремесленниковъ, для поденщиковъ и вообще для бѣднаго населенія Лондона и его предмѣстій. Можно привести множество примѣровъ такихъ сдѣлокъ, какую представилъ намъ мистеръ Монтегю. Возьмемъ хоть сдѣлку съ Фелимомъ О'Шеа, поденщикомъ каменщикомъ. Недѣля дождливаго времени или остановка въ подвозѣ кирпича прервали работу Филима О'Шеа, а небольшого его имущества недостаточно для повседневныхъ его издержекъ. Но, оставшись безъ денегъ, онъ не остался безъ средствъ. У него есть фракъ -- бѣднѣйшій изъ ирландцевъ имѣетъ непремѣнно фракъ -- синій, съ длинными рукавами, съ фалдами на подобіе ласточкина хвоста, съ металлическими пуговицами, почернѣвшими посрединѣ. Онъ закладываетъ этотъ фракъ, и дядюшка ссужаетъ его такою суммою, которою онъ проживетъ до лучшаго времени или до подвоза кирпича. Точно такъ и у миссъ Лаверсъ, судомойки, нѣтъ ни шиллинга,-- но у нея есть серебряная цѣпочка; точно такъ и ея сосѣдка, прачка, совсѣмъ безъ денегъ,-- но, благодаря дядюшкѣ, за утюгъ она дѣлается капиталисткою. У сапожника Бруля въ первые дни недѣли не случилось никакой работы, и къ концу ея онъ очутился въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Онъ работаетъ изо всѣхъ силъ съ утра до вечера въ субботу, но оканчиваетъ пару сапогъ такъ поздно, что не можетъ доставить ихъ къ назначенному сроку,-- именно, до девяти часовъ вечера, потому что тотъ, кто заказалъ ихъ, запираетъ ворота въ восемь; а Брулю нужны деньги. Что же? Онъ несетъ свою пару сапоговъ къ дядюшкѣ, чтобъ выкупить ихъ другою парою, которую онъ кончитъ въ понедѣльникъ. Операціи, посредствомъ которой получаютъ деньги за фракъ, цѣпочку, утюгъ или сапоги, называется но просту pawnbroking, займомъ подъ закладъ, и дядюшка, поэтому, есть pawnbroken (заимодавецъ).

Контора дядюшки или его лавка -- ему нѣтъ надобности украшать ее болѣе, пышнымъ названіемъ -- его лавка или контора, находящаяся въ бѣдномъ кварталѣ, представляетъ сцены занимательныя... особенно въ субботу вечеромъ. Читатель, которому угодно будетъ послѣдовать за мной, въ этотъ день, въ дядюшкину лавку, увидитъ зрѣлище, самое интересное... не говоря уже о томъ интересѣ, какой долженъ возбудить въ немъ самъ дядюшка. Войдемте. Общество многочисленно. Разнаго рода кліенты наполняютъ перегородки лавки, эти запертыя снаружи задвижками перегородки, которыя, надобно думать, предназначены для кліентовъ стыдливыхъ, любящихъ уединеніе. Публичная часть заведенія также набита биткомъ. Большая часть этихъ кліентовъ дядюшки состоитъ изъ племянницъ и изъ женщинъ, матерей, какъ это можно видѣть, богатыхъ наличными дѣтьми. Спросите у дядюшки, къ какому классу онѣ вообще принадлежатъ, онъ скажетъ вамъ въ отвѣтъ:

-- Это жены работниковъ на лондонскихъ докахъ.

При словѣ доки воображеніе ваше, безъ сомнѣнія, пойдетъ бродить по берегамъ Темзы или по механическимъ заведеніямъ, дѣйствующимъ кабестанами, гдѣ поднимаются тюки хлопчатой бумаги, сѣверные деревянные брусья, кули хлѣба и боченки рому или сахару... Но внезапный шумъ обращаетъ ваше вниманіе къ дядюшкѣ. Это упалъ на прилавокъ огромный узелъ платья. Всмотритесь въ каждый небольшой узелокъ, изъ которыхъ онъ состоитъ; поглядите, какъ проворный комми разбираетъ ихъ по ярлычкамъ, которыми они различаются одинъ отъ другого.

-- Ванъ Флатерсъ!

-- Я здѣсь!

-- Сколько, мистриссъ Флатерсъ?

-- Шесть.

-- Вотъ вамъ три, а трехъ обождите.

И мистриссъ Флатерсъ ожидаетъ.

-- Вамъ, Балей, сколько?

-- Одинъ.

Приказчикъ дѣлаетъ сложеніе двумя взмахами своего быстраго пера на оборотѣ ярлычка.

-- Двадцать восемь пенсовъ и полъ-пенни!

Балей знала напередъ, что денегъ слѣдуетъ столько, она уже держитъ ихъ наготовѣ, вручаетъ ихъ приказчику и удаляется съ ребенкомъ на рукахъ, у котораго на одной ножкѣ недостаетъ краснаго башмачка. Мѣсто ея занимаетъ Деннета.

Деннета, молодая дѣвушка лѣтъ семнадцати, не слишкомъ старательно причесаная. Она показываетъ платье. Приказчикъ развернулъ его однимъ движеніемъ руки, и одного взгляда для него достаточно, чтобъ оцѣнить это платье.

-- Шиллингъ!-- сказалъ онъ.

-- Шиллингъ и шесть пенсовъ,-- отвѣчаетъ Деннета.

-- Нельзя.

-- Шиллингъ и три пенса.

-- Невозможно!

Платье сложено, снабжено ярлычкомъ; квитанція и шиллингъ вручены Деннетѣ. Далѣе слѣдуетъ очередь мистриссъ Джолли.

-- Ну, что, мистриссъ Джолли? Что вамъ угодно?

-- Наугольникъ моего мужа... Мнѣ кажется, онъ вонъ тамъ, за вами, Чарльзъ.

Еще быстрое вычисленіе.

-- Одинъ шиллингъ, два пенса и три ліарда.

Мистриссъ Джолли подаетъ два шиллинга. Ей даютъ сдачи и наугольникъ. Мистриссъ Джолли уходитъ, и кто-то входитъ въ ту болѣе облагороженную часть лавки, которая, какъ предполагаютъ опредѣлена для покупателей поступающихъ въ продажу вещей

-- Спрашиваютъ объ этой скатерти. Помните?

-- А!

Дядюшка является туда собственною особою и встрѣчаетъ даму почтенной наружности, которую провожаетъ бѣдная дѣвушка, полуслужанка, полукомпаньонка.

-- Вотъ эта,-- говоритъ дядюшка, указывая на нее пальцемъ.

И обращаясь къ дамѣ: вотъ эта молодая дѣвушка приходила сегодня утромъ заложить эту скатерть.

-- Да, сэръ,-- отвѣчаетъ дама почтенной наружности.-- Она приходила, и скатерть принадлежитъ мнѣ.

-- Она сказала,-- продолжаетъ спокойно дядюшка:-- что эта скатерть ея сестры, и что сестра послала ее сюда.

-- Да, сэръ, это такъ.

-- Хорошо,-- говоритъ дядюшка съ таинственнымъ видомъ:-- но вы ей не сестра?

-- Нѣтъ, сэръ, я не сестра ей. Но человѣкъ въ крайности не любитъ объяснять всѣ обстоятельства, какъ они есть, и она сказала то, что я поручила ей сказать. Я знаю, сэръ, что нехорошо извращать истину, и очень объ этомъ жалѣю, потому что я должна была теперь придти за этимъ издалека.

-- Мнѣ также очень жаль,-- отвѣчаетъ дядюшка: -- что я задержалъ скатерть и причинилъ вамъ такое безпокойство, но мы должны быть благоразумны, сударыня, а то, что сказала эта молодая дѣвушка, слишкомъ недостаточно... Притомъ же скатерть такая длинная; она могла принадлежать кораблю, напримѣръ, могла быть добыта не совсѣмъ честно... а мѣтка на этомъ углѣ полуистерта.

-- Дѣйствительно, вы правы, сэръ.

-- Далѣе,-- продолжаетъ дядюшка:-- скатерть эта слишкомъ длинна для обыкновеннаго дома.

-- Вы совершенно правы, сэръ; но я содержала гостиницу въ Боу -- гостиницу Лисица и Виноградъ -- и эта скатерть употреблялась для общаго стола.

Тогда, убѣдясь собственными ушами и глазами, дядюшка складываетъ скатерть и говоритъ, что онъ готовъ снабдить даму нужною суммою денегъ. Дѣло улажено такимъ образомъ къ обоюдному удовольствію.

Въ эту самую минуту, когда дама, заложившая скатерть, и молодая дѣвушка оставляютъ лавку, входитъ другая дама, въ сопровожденіи такъ называемой племянницы, потому что читатель такъ же, какъ и я самъ, сомнѣвается, чтобъ это была дѣйствительно племянница: такъ эта тринадцатилѣтняя дѣвочка похожа на свою тетку. Тетка свѣжа и румяна, съ круглыми щеками, говоритъ ласкающимъ голосомъ и очень комфортно закутана до самого подбородка въ теплую шубу. Замѣчайте, какъ она сперва показываетъ видъ, что намѣрена купить бархатный плащъ, висящій у двери, и, сохраняя такимъ образомъ свое comme il faut, приближается мало по малу къ конторкѣ, гдѣ ея племянница сунула въ руки приказчику двѣ пары серебряныхъ ложекъ.

-- Угодно вамъ получить?-- спрашиваетъ комми.

Дама соглашается на предложеніе только граціознымъ наклоненіемъ -- головы, тогда какъ племянница, болѣе искренняя, говоритъ громко: "Возьмите, мама."

Посмотрите, какъ теткѣ кажется дико въ этомъ мѣстъ; замѣчайте ея робкое удивленіе, выражающееся въ постоянной принужденности,-- таинственный видъ, съ какимъ она прячетъ въ шубу свой подбородокъ,-- легкій жестъ ея бѣлой руки, когда она снимаетъ и опять надѣваетъ свою перчатку, чтобы при этомъ маневрѣ естественнѣе наклониться къ комми и сказать ему, что она придетъ еще за одной вещицею въ понедѣльникъ послѣ обѣда, если въ это время не такъ много бываетъ глазъ. При этой уловкѣ знатной дамы комми наклоняется очень учтиво, и вы, читатель, улыбаетесь, догадываясь, что тетка и племянница также знакомы дядюшкѣ, какъ и мистриссъ Флатерсъ, которая выходитъ отъ него съ своими шестью узлами тряпокъ.

Мистриссъ Флатерсъ и другіе кліенты ея сорта дѣйствуютъ безъ церемоніи. Въ ожиданіи очереди, онѣ разговариваютъ между собою, а грудные младенцы ихъ удовлетворяютъ между тѣмъ свой аппетитъ или сосутъ пальцы, глядя на газовыя сѣточки. Старшія дѣти готовы затѣять игру или драку на кулакахъ: такъ ужъ они привыкли къ дядюшкиной лавкѣ. Дядюшку посѣщаютъ преимущественно женщины; мужчины охотнѣе посылаютъ сюда женъ или дочерей, чѣмъ являются сами. Впрочемъ, можно встрѣтить у него и мужчинъ, и особенно маленькихъ старичковъ съ плутоватою физіономіею, которые разсматриваютъ все окружающее съ особеннымъ любопытствомъ.

Если бъ мы знали всѣ побудительныя причины сдѣлокъ, заключаемыхъ съ дядюшкою, то однѣ васъ опечалили бы, а другія показались бы вамъ комическими. Эта, напримѣръ, женщина, что пришла за простынею и люлькою, заложила ихъ утромъ, чтобъ было на что приготовить своему мужу обѣдъ къ тому времени, когда онъ воротится съ своимъ поденнымъ заработкомъ. Пила, которую оставляетъ здѣсь этотъ ремесленникъ, была сто разъ выкупаема и опять закладываема дядюшкѣ. Хозяинъ этой пилы вовсе не пьяница и не лѣнтяй; онъ несчастный столяръ, который, когда получитъ заказъ, сперва распилитъ всѣ куски своей работы и закладываетъ пилу и молотокъ, чтобъ купить гвоздей. Нѣтъ, онъ не лѣнтяй и не пьяница. Дядюшка не станетъ имѣть дѣла съ пьянымъ мужчиною или пьяной женщиной.

Хотите ли посѣтить магазины моего дяди въ первомъ этажѣ? Возьмемъ сперва по фонарю, изъ предосторожности отъ пожара. Подивитесь, съ какимъ искусствомъ разсортированы и пронумерованы всѣ вещи. Ярлыки на нихъ показываютъ время залога и оцѣнку его. Сперва лежатъ фраки въ 10 шиллинговъ, потомъ фраки въ 15, потомъ фраки въ фунтъ стерлинговъ. Также точно расположены и женскія платья, шали, рубашки, панталоны и жилеты. И какъ быстро отыскиваетъ дядюшка каждую вещь, которую у него спросятъ! Туалетныхъ принадлежностей у него всего болѣе; но довольно и другихъ предметовъ, и очень замѣчательныхъ, въ этомъ всеобщемъ магазинѣ, гдѣ, не смѣшиваясь, встрѣчаются между собою кровати, лопаты и заступы, утюги, китайскія куклы, огнестрѣльное оружіе, портреты, пейзажи, математическіе и морскіе инструменты, сапоги, башмаки, зонтики, цѣпочки, отвѣсы, сѣдла, уздечки, скрипки, книги, пороховницы и ковры.

Сойдемъ теперь внизъ, чтобъ разспросить кой о чемъ у дядюшки. Онъ намъ разскажетъ, что бѣдные люди, покупая какую-нибудь вещь въ томъ отдѣленія его лавки, гдѣ выставляются вещи для продажи, обыкновенно освѣдомляются, въ какую цѣну покупаемая вещь будетъ принята въ залогъ, и часто признаются, что выборъ ихъ зависитъ оттого, въ какой мѣрѣ удобно будетъ впослѣдствіи заложить покупку самому же дядюшкѣ. Эта странная предусмотрительность всего замѣчательнѣе въ торговкахъ яблоками и въ торговкахъ рыбою, изъ которыхъ первыя часто носятъ золотыя брошки, а послѣднія -- массивныя серебряныя кольца.

Между замѣчательными вещами, закладываемыми у дядюшки, онъ вамъ покажетъ сорочку новорожденнаго. Этотъ талисманъ имѣетъ всегда своихъ цѣнителей, какъ это можетъ засвидѣтельствовать другъ нашъ Давидъ Копперфильдъ. Банковые билеты также иногда закладываются нѣкоторыми, изъ опасенія потерять ихъ,-- особенно людьми, которые занимаются собираніемъ хмѣля и не имѣютъ постоянной квартиры. У игроковъ есть предразсудокъ, что деньги, взятыя въ долгъ у ростовщика, приносятъ въ игрѣ счастье, и они закладываютъ дядюшкѣ банковые билеты, чтобы играть на полученныя отъ него деньги. Подлѣ Черингъ-Кресса есть лавка, въ которой одинъ извѣстный игрокъ постоянно закладываетъ билетъ въ 1,000 фунтовъ стерлинговъ!

Однажды къ дядюшкѣ принесли ящикъ съ пилюлями, солями, мазями, пестами, сткляночками, рецептами, вѣсками, ступками и проч. и проч. Все это оставалось у него два года и, наконецъ, было выкуплено. Дядюшка давалъ въ займы деньги и за другія не менѣе странныя вещи: за палатку, за живыхъ попугаевъ, за сто фунтовый парикъ, за дорожную коляску, за почтовую карету вмѣстѣ съ лошадью и за полковые товары цѣною въ 1,200,000 фунтовъ стерлинговъ. Недавно онъ далъ взаймы 1,200 фунтовъ стерлинговъ за бумажныя манчестерскія матеріи, которыя повѣрялъ съ своими комми четверо сутокъ. Но большая часть изъ его займовъ выходитъ изъ предѣловъ, обозначенныхъ для заведеній моего дяди парламентскимъ актомъ, и потому не могутъ назваться въ строгомъ смыслѣ заимодавческими сдѣлками.

Иногда также дядюшкѣ случается понести потери, которыя не могутъ идти въ разрядъ рисковъ его ремесла. Приведу одинъ случай. Однажды, вечеромъ въ субботу, какой-то англиканскій клирикъ, отобѣдавъ у своего пріятеля, зашелъ къ дядюшкѣ въ лавку, не имѣя въ карманѣ ни полъ-пенса. Шелъ сильный дождь, но клирикъ былъ въ такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, что долженъ былъ заложить дядюшкѣ свой плащъ. Черезъ мѣсяцъ онъ приходитъ за нимъ, но рѣшительно отказывается отъ того, который ему возвращаютъ. Человѣкъ онъ былъ почтенный, и ему безъ труда повѣрили на слово. Дядюшка подумалъ, что въ самомъ дѣлѣ могла произойти какая-нибудь ошибка, принялъ потерю на свой счетъ и удовлетворилъ клирика. Спустя нѣсколько времени приходятъ къ дядюшкѣ двое незнакомыхъ господъ, освѣдомляются о заложенномъ плащѣ, выкупаютъ его и увѣдомляютъ дядюшку, что клирикъ, по ошибкѣ, захватилъ у пріятеля чужой плащъ и умеръ, не зная о своей ошибкѣ.

Ремесло дядюшки не ограничивается сдѣлками съ бѣдными классами народа. Онъ родился великимъ человѣкомъ, сказалъ я въ началѣ своего разсказа, и, чтобы доказать справедливость моего мнѣнія, мнѣ стоитъ только разсказать о сдѣлкахъ его съ высшими сословіями,-- сдѣлкахъ, безъ сомнѣнія, не столь многочисленныхъ, но требующихъ столь же значительнаго капитала и приносящихъ сравнительно меньше выгоды; потому что всякій заемъ свыше двухъ гиней приноситъ не больше трехъ пенсовъ въ мѣсяцъ. Аристократическіе должники, притомъ же, не имѣютъ нужды, подобно прочимъ, закладывать и выкупать вещи безпрестанно, платя проценты по небольшимъ срокамъ. Между кліентами высшаго разряда были у дядюшки адвокаты, клирики, баронеты, лорды, перы Англіи, писатели, книгопродавцы, купцы en gros, живописцы и музыканты. Онъ говоритъ, что эти послѣдніе тоже принадлежатъ къ самымъ прибыльнымъ кліентамъ, равно какъ мелкіе торговцы и ирландскіе члены Нижней Палаты. Наперекоръ народному предразсудку, дѣла дядюшки всегда находятся въ лучшемъ положеніи, когда процвѣтаетъ торговля; потому что тогда мелочные торговцы, продающіе почти всегда въ долгъ, нуждаются въ наличныхъ деньгахъ.

Дядюшка очень искусный негоціантъ: онъ входитъ во всѣ подробности своихъ дѣлъ и содержитъ счетныя книги въ чудномъ порядкѣ. Противъ него нѣкоторые предубѣждены: говорятъ, что онъ иногда способствуетъ мотовству матушкиныхъ сынковъ; но не должно судить о системѣ по нѣкоторымъ ея несовершенствамъ. Дядюшка занимается профессіею, полезною множеству людей, что бы тамъ ни говорили люди, у которыхъ капиталы въ порядкѣ, и которымъ ничего не стоитъ сводить свои счеты.

Правда ли то, что дядюшка прижимаетъ бѣдняка? Тѣ, которые такъ думаютъ, не хотятъ обратить вниманіе на предѣлы его спекуляцій, на контроль и надзоръ, гарантирующій нравственность его дѣйствій. Прибыль его не превосходитъ барышей, получаемыхъ отъ прочихъ торговыхъ сдѣлокъ,-- только что его прибыль часто повторяется,-- вотъ въ чемъ разница, вотъ чѣмъ дядюшка добываетъ много денегъ на одинъ шиллингъ. Замѣтьте притомъ еще, что у него гораздо больше конкурентовъ, нежели вы думаете.

Если я ко всему этому прибавлю, что въ роду дядюшки только и есть, что одинъ квакеръ, то завершу все, что я хотѣлъ вамъ разсказать объ исторіи его и его племени.

ПУТЕШЕСТВІЕ ПО УЛИЦѢ КОДОРЪ

Для ненаблюдательнаго перипатетика улица Кодоръ покажется весьма обыкновеннымъ проходомъ или проѣздомъ, ведущимъ отъ Сохо къ улицѣ Оксфордъ, точно такъ же, какъ Венера Медичи покажется ему обыкновеннымъ мраморнымъ изображеніемъ женщины. Къ услугамъ обыкновеннаго уличнаго ротозѣя улица Кодоръ можетъ предложить только нѣсколько ветхихъ лавокъ, наполненныхъ старинной мебелью, съ полдюжины мрачныхъ книжныхъ магазиновъ, около десяти лавокъ съ подержанными вещами и десятка два, если не больше, складочныхъ мѣстъ для тусклыхъ картинъ, писанныхъ масляными красками, въ изломанныхъ, полинялыхъ рамахъ.

Можетъ быть, это самый благоразумный способъ смотрѣть не только на улицу Кодоръ, но вообще на всѣ предметы. Да и въ самомъ дѣлѣ, къ чему намъ гоняться за тѣмъ и смотрѣть на то, что не имѣетъ въ себѣ ничего привлекательнаго, тогда какъ мы можемъ любоваться предметами, которые имѣютъ для насъ особенную прелесть? Къ чему мы станемъ счищать накладное серебро съ нашей посуды и выказывать изъ подъ него хотя и свѣтлый, но неблаговидный цвѣтъ обыкновенной мѣди? Къ чему намъ приподнимать уголокъ занавѣса и дознавать, кто дергаетъ за ноги Полишинеля и заставляетъ Шалабалу дѣлать прыжки? Зачѣмъ не принимать намъ улицу Кодоръ такъ, какъ она есть, и не повѣрить на слово, что въ ней есть магазины рѣдкостей, книжныя лавки, лавки подержанныхъ вещей и складочныя мѣста рѣдкихъ картинъ?

Конечно, въ этомъ случаѣ мы должны бы поступить именно такимъ образомъ, но, къ сожалѣнію, не можемъ. По крайней мѣрѣ я не могу. Улица Кодоръ представляетъ для меня страну чудесъ, которую нужно изслѣдовать. Въ улицѣ Кодоръ находятся тайны, которыя нужно открыть, находятся рѣдкости, касающіяся обычаевъ и нарѣчій, которыя нужно разъяснить,-- причины, которыя нужно изслѣдовать, и дѣйствія, которыя нужно вывести изъ этихъ причинъ. Восьми или десяти минутъ довольно умѣреннаго движенія для ногъ, которыми надѣлила насъ природа, весьма достаточно, чтобы перенесть васъ съ одного конца улицы Кодоръ на другой; но я провожу иногда многіе часы въ ея таинственныхъ предѣлахъ. Я старый путешественникъ по этой улицѣ и считаю нелишнимъ сообщить вамъ открытія, сдѣланныя мною во время моихъ путешествій.

Я хочу пощадить васъ и, пропуская опредѣленіе географическихъ предѣловъ улицы Кодоръ, считаю достаточнымъ сказать, что юго-западная оконечность ея сливается съ улицей Принцевъ, въ кварталѣ Сохо. Климатъ вообще можно назвать сырымъ; невидимому, туманы какъ-то особенно легко забираются сюда. Скромная и безмолвная шотландская изморозь и дерзкій, шумный, какой-то колючій снѣгъ упорно остаются на ея тротуарахъ; и когда на улицѣ Кодоръ бываетъ грязно, то ужъ грязно въ строгомъ смыслѣ этого слова.

На улицѣ Кодоръ, какъ и на всякой другой улицѣ, находятся трактиры, мясныя и съѣстныя лавки. Въ ней, какъ и въ другихъ улицахъ, существуютъ оборванные ребятишки, яблочницы и домашнія животныя. Осѣдлые жители, какъ я имѣю весьма основательныя причины полагать, платятъ арендныя и городскія повинности Металлическія дощечки съ кабалистическими надписями, показывающими разстояніе пожарнаго колодезя отъ тротуара, и вывѣски Бэрклея и Перкинса, совокупно съ вывѣсками Номба и Делафильда, Трумана, Ханбира и Букстона, висятъ, какъ и въ прочихъ улицахъ, съ наружной стороны закоптѣлыхъ каменныхъ стѣнъ.

При этихъ данныхъ, дальновидный читатель, смѣю сказать, непремѣнно задастъ мнѣ вопросъ: къ чему я трудился описывать улицу Кодоръ, если она во всѣхъ отношеніяхъ имѣетъ сходство съ сотнями другихъ улицъ? Терпѣніе, милостивый государь, терпѣніе!-- отвѣчу я. Повремените немного, и я открою вамъ все, что есть удивительнаго, чудеснаго въ улицѣ Кодоръ,-- открою, почему она заслуживаетъ того, чтобы путешествовать но ней. Это, я вамъ скажу, мѣсто обширной фабрикаціи мануфактурныхъ издѣлій, мануфактурной промышленности,-- но, замѣтьте, не изъ хлопчатой бумаги, какъ, напримѣръ, въ Манчестерѣ, въ этомъ мрачномъ, вѣчно дымящемъ изъ своихъ высокихъ черныхъ трубъ городѣ,-- не изъ папье-маше, какъ въ нештукатуренномъ и съ мостовыми изъ крупнаго булыжника Бермингамѣ,-- не кружевъ, какъ въ шумномъ и славномъ кулачными боями Ноттингамѣ,-- нѣтъ! Это мѣсто фабрикаціи искусствъ всякаго рода. Тѣ благонамѣренные, но простосердечные люди, которые, года два или три тому назадъ, принявшись выдѣлывать ложки и блюда, хлѣбные лотки и сливочники по артистическимъ рисункамъ, назвавъ издѣлія свои артистическими, воображали, въ простотѣ души своей, что положили въ промышленномъ мірѣ начало совершенно новой и въ своемъ родѣ великой отрасли,-- бѣдные, бѣдные! Какъ не пожалѣть ихъ въ этомъ случаѣ! Они не знали, что артистическія издѣлія существуютъ въ улицѣ Кодоръ не годы, не десятки лѣтъ, но цѣлыя столѣтія. Она вскармливаетъ изящныя искусства, производитъ артистическія украшенія для дома, производитъ самихъ артистовъ съ тѣхъ поръ, какъ изящныя искусства проникли въ Англію.

Замѣтьте, что въ улицѣ Кодоръ обитаетъ обширное племя мануфактурщиковъ подложныхъ древностей, средневѣковой мебели, удивительнаго саксонскаго фарфора и обворожительныхъ скрипокъ Страдиварія. Въ улицѣ Кодоръ существуетъ цѣлая нація картино-продавцовъ, картино-скупателей, картино-производителей, картино-поддѣлывателей,-- словомъ сказать, картино-промышленниковъ, названіямъ которыхъ нѣтъ числа. Въ улицѣ Кодоръ находятся продавцы рѣдкихъ рембрандтовскихъ эстамповъ eau-forte, вышедшихъ въ свѣтъ изъ подъ руки гравера съ годъ тому назадъ,-- автографовъ Генриха VIII, написанныхъ за недѣлю передъ вашимъ приходомъ. Наконецъ, въ улицѣ Кодоръ, между многими почтенными и добросовѣстными промышленниками, существуетъ хищное сословіе, которое, подъ видомъ оригиналовъ, продаетъ такія вещи, какихъ нѣтъ и никогда не было на свѣтѣ,-- которые какъ идолу поклоняются невѣжеству и легковѣрію необразованныхъ богачей и извлекаютъ изъ этого поклоненія существенную пользу,-- которые хищнически рыскаютъ по опушкѣ изящныхъ искусствъ, отыскивая добычу, чтобы немедленно броситься на нее,-- которыхъ, по всей справедливости, можно назвать отверженниками изящныхъ искусствъ и пагубой художниковъ.

Я часто и съ крайнимъ удивленіемъ думаю, ну что, если бы Рафаэль Санціо дель-Урбино, Герецъ ванъ-Ринъ, обыкновенно называемый Рембрандтомъ, Микелъ-Анджело Буонаротти и другіе знаменитые творцы живописи явились изъ царства тѣней (я разумѣю здѣсь: тѣней елисейскихъ), какое увидѣли бы они безчисленное множество живописнаго маранья, съ которымъ связаны ихъ великія имена. Я часто думаю, какое множество столѣтій потребовалось бы для нихъ, чтобы написать собственными ихъ руками всѣ тѣ картины, которыя носятъ ихъ имена. Мало того: еслибъ всѣ современныя намъ знаменитости, собранныя вмѣстѣ, могли увидѣть всѣ свои "оригинальныя" произведенія, которыя торговцы улицы Кодоръ готовятъ для продажи, то, мнѣ кажется, они онѣмѣли бы отъ удивленія. Изумленнымъ взорамъ ихъ представилось бы несмѣтное собраніе холстинъ, натянутыхъ на рамки, къ которымъ они никогда не прикасались,-- композицій, которыя не представлялись имъ даже и въ сновидѣніяхъ,-- эффектовъ колорита, для нихъ совершенно невѣдомыхъ. Вмѣсто одной бѣдой лошадки Вуверманна пятьсотъ бѣлоснѣжныхъ породистыхъ коней топчутъ землю своими копытами На каждаго пьянаго мужика Теньера, Остаде или Адріена Бровера въ улицѣ Кодоръ можно набрать миріады пьяныхъ фламандцевъ. Несмотря на многочисленность произведеній Торнера, покойный академикъ ужаснулся бы, увидѣвъ неисчислимое количество произведеній, существующихъ въ улицѣ Кодоръ подъ его именемъ. О, улица Кодоръ! Ты настоящее складочное мѣсто обмана и подлога всѣхъ возможныхъ видовъ и наименованій! Ты, которая помрачаешь свѣтлыя зеркала самыми грязными испареніями,-- ты, какъ и прочія улицы, не обманчива по наружности, но въ тебѣ заключается неизсякаемый источникъ самаго тонкаго, самаго изящнаго обмана, плутовства и мошенничества!

Напримѣръ, вотъ эта коллекція древней мебели, воинскихъ доспѣховъ, стариннаго фарфора, камней и другихъ рѣдкостей и драгоцѣнныхъ предметовъ составляетъ продажный товаръ магазина подъ фирмою Мельхіора Салтабадила и Ко. Великолѣпнѣйшая и драгоцѣннѣйшая коллекція! Въ этомъ бы можете быть увѣрены. Вы не найдете здѣсь ни одного измятаго металлическаго нагрудника, который не имѣлъ бы приличной исторіи, ни одного палаша изъ закаленной стали, ни одного кубка изъ богемскаго хрусталя, которые не имѣли бы своей родословной. Вотъ это фарфоровое чудовище принадлежало императрицѣ Маріи-Луизѣ; этотъ избитый шлемъ былъ поднятъ на полѣ Иэзеби; эта желѣзная, покрытая ржавчиной шкатулка содержала въ себѣ дарственныя грамоты Гластонбирійскаго аббатства; этотъ кинжалъ, съ рукояткой изъ слоновой кости, висѣлъ нѣкогда на боку Давида Гицціо; эта длинная сабля принадлежала нѣкогда одному изъ тѣлохранителей Кромвеля, носившему, вмѣстѣ съ прочими изъ своей дружины, названіе Желѣзной Руки. Не угодно ли вамъ заглянуть въ заднія комнаты магазина, и Мельхіоръ Салтабадилъ и К° съ удовольствіемъ покажутъ вамъ рѣзной изъ дуба и покрытый бархатомъ налой, принадлежавшій молельнѣ Анны Австрійской. Вонъ эта кольчужная броня, повѣшенная между настоящей дамасской саблей и знаменемъ превосходной работы, дошла до насъ отъ времени крестовыхъ походовъ и служила защитой Робину Робинету при осадѣ Аскалона. Поднимитесь въ томъ же магазинѣ наверхъ, и Мельхіоръ Салтабадилъ и Ко представятъ вашимъ изумленнымъ взорамъ самой изящной работы шитье, современное драгоцѣннымъ тканямъ Пайо. Короче сказать, въ этомъ магазинѣ вы увидите удивительную коллекцію рѣдкостей, начиная отъ церковной утвари и роскошно выкрашеннаго хрусталя XIV столѣтія до саксонскихъ пастушковъ и пастушокъ и ослѣпительныхъ чайныхъ и десертныхъ сервизовъ настоящаго севрскаго фарфора.

Чазубль Копъ, продавецъ церковной древней утвари, имѣетъ свой магазинъ противъ магазина вышеприведенной фирмы. У мистера Копа находится большой выборъ церковныхъ шандаловъ, ковчеговъ, стихарей, налоевъ изъ рѣзного дуба или бронзы, митры среднихъ вѣковъ, иллюминованные требники и часословы и другія принадлежности католической церкви. Гидомъ съ дверьми м-ра Копа путешественникъ по улицѣ Кодоръ найдетъ богатую и любопытную коллекцію гг. Пагоды и Сына, которые занимаются исключительно сбытомъ египетскихъ, китайскихъ и персидскихъ рѣдкостей. Странно, но вмѣстѣ съ тѣмъ довольно искусно разрисованные раковины и вѣера, концентрическіе шары изъ слоновой кости, удивительные фарфоровые идолы, сткляночки для храненія слезъ, коробочки съ пшеномъ, взятыя отъ мумій, жезлы индѣйскихъ владѣтелей, парчовыя ткани изумительной древности составляютъ, быть можетъ, только десятую долю восточныхъ драгоцѣнностей, выставленныхъ на показъ. Далѣе, по той же улицѣ Кодоръ, находятся другія заведенія, изобилующія старинной мебелью, излишки которой тяготятъ даже прилегающій тротуаръ. Вы видите здѣсь рѣзные стулья, огромные, съ витыми ножками, столы, которыхъ поверхности сіяли во времена Генриха VIII, массивными флягами и высокими спиральными кубками, теперь мирно отдыхающими на пыльныхъ полкахъ; тутъ же находятся шкатулки елисаветинскихъ временъ и табуретки, на которыя трубадуры ставили свои арфы, когда тѣли "Roman du Roy" или легенду о королѣ Артурѣ. Кромѣ купцовъ, ведущихъ торговлю свою въ обширныхъ размѣрахъ, въ улицѣ Кодоръ находятся мелкіе, смиренные торговцы, которыхъ товары скорѣе похожи на разнообразную всякую-всячину, усматриваемую въ лавкахъ подержанныхъ вещей, нежели на коллекціи древностей и рѣдкостей. Здѣсь по большей части вы встрѣтитесь съ оружіемъ дикихъ племенъ -- съ томагауками индѣйцевъ и бумерангами новозеландцевъ; но что касается старинной мебели, старинныхъ броней, старинныхъ тканей, то обманъ обнаруживается при первомъ на нихъ взглядѣ.

Почему бы, кажется, и всѣмъ этимъ предметамъ не. носить названія дѣйствительныхъ, почему имъ не быть неподдѣльными воспоминаніями временъ давно минувшихъ? Для человѣка, одареннаго поэтическимъ воображеніемъ, что можетъ быть пріятнѣе, какъ бродить по этому грязному и мрачному базару, такъ живо напоминающему о суетѣ нашихъ предковъ? Канарскаго, ипократовскаго вина и мальвазіи давно уже не существуетъ, зато остались фляги и чаши, въ которыхъ эти вина нѣкогда искрились. Рыцари, покрытые кольчужной броней, обратились уже въ пятисотлѣтній прахъ; но доспѣхи и кольчуги, прикрывавшіе этихъ рыцарей, четки, которыя перебирали монахи того или другого ордена, смиренно возсылая къ небу теплыя молитвы, распятія, передъ которыми они съ благоговѣніемъ падали ницъ въ минуты скорби и страданій, священныя книги, въ которыхъ они искали утѣшенія, дошли до насъ въ совершенной цѣлости чрезъ сотни лѣтъ и дойдутъ, что весьма можетъ быть, до позднѣйшаго потомства. Имя Кромвеля громко звучитъ въ исторіи; а въ этихъ оборванныхъ канареечнаго цвѣта сапогахъ, быть можетъ, покоились ноги знаменитаго протектора. Заступъ могильщика, его лопатка и кровожадный червь давно уже окончили свою работу надъ Діаной де-Пуатье и Габріэлью д'Эстре; но передъ этимъ роскошнымъ венеціанскимъ зеркаломъ, быть можетъ, онѣ убирали свои пышные волосы и, уходя, съ полной увѣренностью, на новыя побѣды, бросали въ него окончательный, самодовольный, свѣтлый взглядъ! Въ этомъ ларчикѣ изъ слоновой кости и осыпанномъ жемчугомъ хранились драгоцѣнные брильянты Ниноны де-Ланкло. Эта одежда принадлежала, легко можетъ статься, Черному Принцу. Кто можетъ сказать, что этой дикой палицей, рѣзной, украшенной бисеромъ и пучками разноцвѣтныхъ перьевъ, не владѣлъ нѣкогда Монтецума или какой-нибудь другой предводитель дикихъ въ отдаленныхъ лѣсахъ Южной Америки, задолго до рожденія Колумба или до той поры, когда слухъ объ этихъ дикихъ достигъ Кортеса и Пизарро? Неужели нельзя повѣрить ярлычкамъ, привѣшеннымъ къ каждой рѣдкости, что эта рѣдкость была пріобрѣтена отъ душеприказчиковъ графа такого-то или на аукціонной продажѣ имѣнія горцога такого-то? Другъ мой, еслибъ вы путешествовали по улицѣ Кодеръ столько, сколько я, то повѣрьте, что порывы вашего поэтическаго увлеченія охладились бы совершенно, и ваша вѣра въ сапоги Оливера Кромвеля, въ одежду Эдуарда Чернаго Принца и въ жемчужный ларчикъ Ниноны де-Ланкло уменьшилась бы значительно. Правда, нѣкоторые предметы весьма любопытны и, можно сказать, имѣютъ весьма устарѣлую наружность, но, увы! вы никогда не слышали, никогда не видѣли (какъ я видѣлъ), что творится производителями изящныхъ искусствъ на чердакахъ улицы Кодоръ, въ мрачныхъ зданіяхъ, находящихся внутри дворовъ, и грязныхъ, полуразрушенныхъ пристройкахъ къ этимъ зданіямъ. Вы не знаете, что смышленые оружейные мастера въ эту самую минуту дѣятельно выковываютъ новые латы и шлемы, которые, будучи помяты и покрыты ржавчиной, примутъ видъ, какъ будто надъ ними уже пролетѣли цѣлыя столѣтія. Вы не знаете, что шитье шелками, только что вышедшее изъ-подъ иголки, посредствомъ искусныхъ процессовъ принимаетъ видъ самаго древняго произведенія; не знаете, что мануфактурщику искусствъ изъ улицы Кодоръ весьма достаточно одной рѣзной ножки отъ стариннаго стула, отысканной между какимъ-нибудь хламомъ, чтобъ создать совершенно одинаковаго характера съ оригиналомъ рѣзную, источенную червемъ, обвѣянную временемъ, мебель, стулья, столы, табуретки, комоды, кушетки и конторки, которыми можно омеблировать цѣлые десятки домовъ, принадлежащихъ любителямъ древности. Вы не слыхали, какъ этотъ здоровенный мужчина въ мѣховой шапкѣ и съ трубкой въ зубахъ, который такъ лукаво глядѣлъ на васъ въ то время, какъ вы любовались пистолетами среднихъ вѣковъ, съ весьма интересной насѣчкой и серебряной оправой,-- вы не слыхали, какъ говорилъ онъ смуглому артисту, стоявшему подлѣ него, что въ настоящее время большой расходъ на древніе палаши, и заказывалъ ему сдѣлать дюжины двѣ этихъ палашей по образцу, который будетъ данъ. А какъ вы думаете, много ли найдется изъ этихъ саксонскихъ пастушковъ и пастушекъ, которые хоть когда-нибудь стояли подлѣ настоящаго саксонскаго фарфора? Эти уродливые разноцвѣтные идолы -- пригрѣвало ли ихъ хоть когда-нибудь индѣйское солнышко? Магазины рѣдкостей въ Парижѣ биткомъ набиты поддѣльными древностями; продавцы антиковъ въ Римѣ собираютъ обильную жатву съ "милордовъ", создавая камеи, стоящія имъ не болѣе двухъ скуди, и продавая ихъ по десяти гиней,-- нарочно зарывая въ окрестностяхъ Вѣчнаго Города обломки мраморныхъ урнъ, статуй и барельефовъ, потомъ выкапывая ихъ и продавая за самые древніе оригиналы. Возможно ли послѣ этого удержать и улицу Кодоръ отъ стремленія къ обману легковѣрныхъ? Улица Кодоръ, по своему положенію, находится среди такого государства, среди такого многолюднаго, дѣятельнаго, разрывающагося отъ коммерческаго соревнованія города, что, при безпредѣльномъ желаніи заняться выгоднымъ дѣломъ, она не можетъ удержаться отъ продажи не только поддѣльныхъ предметовъ роскоши, но и съѣстныхъ припасовъ. Страннѣе всего для меня то, что человѣкъ, при всей увѣренности въ поддѣлкѣ драгоцѣнныхъ рѣдкостей и древностей, выставленныхъ на продажу въ этихъ лавкахъ, можетъ еще и послѣ того не быть скептикомъ и принимать все это за истину. Съ моей стороны, еслибъ я былъ любителемъ рѣдкостей и хотѣлъ бы собирать ихъ, то я скорѣе сталъ бы отыскивать ихъ въ старинныхъ загородныхъ трактирахъ (и дѣйствительно, это самое лучшее средство, потому что въ одномъ изъ подобныхъ заведеній, не помню только гдѣ именно, я встрѣтилъ настоящую и превосходную картину Вандика, закоптѣлую отъ дыма и обрызганную пивомъ!),-- сталъ бы вышаривать ихъ въ лавкахъ подержанныхъ вещей, гдѣ, между фонарями, покрытыми полувѣковой ржавчиной, между кранами отъ пивныхъ бочекъ, между листовымъ желѣзомъ, рыболовными снарядами, пороховыми жестянками и испорченными портретами, очень легко можно встрѣтиться съ несомнѣннымъ памятникомъ минувшихъ временъ,-- и тогда съ полною увѣренностью можно сказать: "вотъ это истина!"

Мануфактурщики искусствъ улицы Кодоръ изумили свѣтъ производствомъ оригинальныхъ картинъ и пріобрѣли на этомъ поприщѣ завидную славу. Картины служатъ для нихъ наслажденіемъ и составляютъ главный источникъ ихъ прибыли. Для примѣра возьмемъ льва улицы Кодоръ, знаменитаго мистера Торнса, "Продавца рѣдкихъ картинъ", какъ гласитъ его адресная карточка, "и реставратора". Онъ продаетъ, покупаетъ и вымѣниваетъ картины всякаго рода. Нобльмены и джентльмены, проживающіе въ провинціяхъ, во всякое время и безъ особеннаго затрудненія могутъ пользоваться его услугами. Съ перваго взгляда на магазинъ мистера Торнса вы не замѣтите ничего такого, что говорило бы объ обширности и цѣнности продажныхъ предметовъ. Небольшая картинка, изображающая фламандца, поглядывающаго на бочку любимаго пива, и еще другая картина, большихъ размѣровъ, на которой представлено нѣсколько "розовыхъ купидончиковъ", порхающихъ скорѣе въ тусклыхъ, но не на тусклыхъ облакахъ -- вотъ все или почти все, что можно видѣть на проволочной сѣточкѣ, прикрывающей отверстія, въ которыя проникаетъ дневной свѣтъ въ храмину мистера Торнса. Но подъѣзжайте вы только къ магазину -- само собой разумѣется, въ прекрасномъ платьѣ и сверхъ того въ щегольскомъ экипажѣ -- и услужливый и словоохотливый Торнсъ покажетъ вамъ цѣлыя груды, цѣлыя катакомбы картинъ. Замѣтьте, однако, что мистеръ Торнсъ ведетъ торговлю картинами однихъ только древнихъ мастеровъ. На новѣйшихъ онъ не обращаетъ особеннаго вниманія. У него, напримѣръ, есть оригиналъ Себастіана дель-Піомбо, хранившійся доселѣ въ галлереѣ орлеанской фамиліи; у него есть "Madonna del Bambino" Рафаэля, которую милордъ Брикабракъ предлагалъ покрыть золотыми соверенами, если бы только Торнсъ согласился продать ее. ему. У него есть "Спящій Разбойникъ" Сальватора, Розы, находившійся прежде въ палаццо фамиліи Боготротти и вывезенный изъ Рима тайно, и притомъ весьма необыкновеннымъ образомъ. Принцъ-кардиналъ Боготротти, какъ сказываетъ Торнсъ, получилъ отъ духовнаго начальства приказаніе ни подъ какимъ видомъ не продавать своихъ картинъ; но, утонувъ, какъ говорится, совершенно въ долгахъ и имѣя крайнюю нужду въ наличныхъ деньгахъ, Боготротти уступилъ убѣдительнымъ просьбамъ предпріимчиваго Торнса, который, во что бы то ни стало хотѣлъ имѣть эту картину. Но, чтобъ избѣгнуть строгаго надзора полиціи и благополучно провезти свое сокровище въ Англію, Торисъ приказалъ одному художнику нарисовать пастелью на картинѣ "Спящаго Разбойника" другую картину, которой не числилось въ описи галлереи Боготротти,-- и эта хитрость удалась вполнѣ. Но самое драгоцѣннѣйшее сокровище изъ всѣхъ сокровищъ, какія находятся въ коллекціи Торнса, это -- небольшая, старинная, истертая картина, на которой, сквозь слой накопившейся копоти, вы съ величайшимъ трудомъ усматриваете что-то имѣющее сходство съ человѣческой головой, проглядывающей сквозь густой коричневый туманъ. Это, изволите видѣть, портретъ бургомистра Сикса, написанный Рембрандтомъ, въ 1630 году. Удивительная, удивительнѣніная картина!

При всемъ моемъ искреннемъ уваженіи къ мистеру Торнсу, который имѣетъ весьма хорошенькій домикъ въ Станфордъ-Хилѣ, и который можетъ предложить вамъ, если только вы пожелаете, рюмку такого отличнаго бѣлаго хересу, какого вы, не найдете въ цѣломъ Лондонѣ,-- при всемъ уваженіи, которое я питаю къ нему, я долженъ представлять истину во всей ея наготѣ. Оригиналъ Себастіана дель-Піомбо былъ купленъ за три фунта стерлинговъ на аукціонѣ Смита, живущаго рядомъ съ его домомъ; но кто писалъ эту картину, гдѣ и когда она была написана, Торнсъ столько же знаетъ объ этомъ, сколько знаетъ о томъ ханъ татарскій. Картина Рафаэля была вымѣнена у Мо-Исаака на картину Вуверманна, или, говоря яснѣе, на дюжинный этюдъ Мортимера и на два стакана горячаго грога. А что касается знаменитой картины Рембрандта, то, по чистой совѣсти, должно сказать, что Торнсъ написалъ ее самъ на дощечкѣ изъ стараго краснаго дерева, которую онъ отнялъ отъ стариннаго комода, купленнаго на аукціонѣ за самую сходную цѣну. За окончательную отдѣлку своего произведеніи онъ заплатилъ молодому М'Джилпу (одному изъ членовъ Клуба Портретистовъ,-- члену, который при случаѣ не откажется написать и вывѣску) пятнадцать шиллинговъ,-- и, надобно отдать справедливость геніальности мистера Торнса, его Рембрандтъ, по наружности своей, нисколько не уступаетъ оригиналу: онъ такъ запыленъ и такъ закоптился, что неопытный покупатель съ перваго раза убѣдится въ его подлинности.

На вершинѣ дома мистера Торнса находятся двѣ большія, свѣтлыя комнаты, гдѣ до полдюжины наемныхъ артистовъ занимаются издѣліемъ картинъ, какъ говорится, по заказу. Смотря по тому, въ какомъ положеніи находится сбытъ художественныхъ произведеній, и въ какомъ именно изъ старинныхъ художниковъ оказывается потребность, мистеръ Торнсъ выпускаетъ изъ своей мастерской нронзведеніи Клода, Мурильо, Пуссена, Фра-Бартоломео, Гвидо Гверчина, Джуліо Романо, Теньера, Остада, Жерарда Доу и Жана Стина. Если поддѣльныя картины (выраженіе довольно грубое, но совершенно справедливое),-- если эти картины писаны на холстѣ, то, дли лучшаго достиженія цѣли, ихъ тщательно натягиваютъ на другой холстъ, чтобы придать имъ видъ старыхъ реставрированныхъ картинъ. Если же онѣ писаны на деревѣ, то это дерево пропитываютъ какимъ-нибудь темнымъ маслянистымъ составомъ, выдѣлываютъ на немъ безчисленное множество дырочекъ, ямочекъ, скважинокъ,-- словомъ сказать, придаютъ ему видъ дерева, изъѣденнаго, въ теченіе вѣковъ, червями. Маленькіе ярлычки съ нумерами, подъ которыми продажныя вещи занесены въ каталогъ, тщательно приклеиваются и еще тщательнѣе, на половину своей величины, отдѣляются отъ холста. Иногда холстъ нарочно снимаютъ съ рамы, свертываютъ его въ трубку, сначала въ одну сторону, потомъ въ другую, для того, чтобы произвести въ краскахъ трещины, и по достиженіи этого снова натягиваютъ на раму; а если картина писана на деревѣ, то его покрываютъ густымъ лакомъ, который, будучи высушенъ передъ огнемъ, покрываетъ всю доску сѣтью трещинъ, образованныхъ будто бы временемъ. Послѣ всѣхъ этихъ приступовъ живопись покрывается настоемъ лакрицы, лакомъ съ примѣсью различныхъ жидкостей, которыя придаютъ ей тусклую наружность. Чтобъ краски скорѣе вылиняли, для этого въ нихъ примѣшиваются различные химическіе составы, отъ которыхъ бѣлый цвѣтъ въ самое короткое время обращается въ желтый, а красный -- въ кирпичный или коричневый. Такимъ образомъ картина, написанная въ нѣсколько пріемовъ, выставляется на предажу и покупается за самую высокую цѣну какимъ-нибудь британскимъ джентльменомъ. Въ этомъ-то и заключается главная прибыль мистера Торнса. Цѣна этой картины окупаетъ издержки его заведенія за цѣлый годъ и сверхъ того прибавляетъ въ его кошелекъ значительную сумму. Его жертвы -- кто бы онѣ ни были, это все равно -- по большей части избираются изъ людей необразованныхъ, но весьма богатыхъ, которые покупаютъ драгоцѣнныя картины какъ предметы необходимой роскоши, точно такъ, какъ они покупаютъ дорогіе наряды, прекрасные экипажи и лошадей. Но и въ этомъ разрядѣ людей существуютъ своего рода магнаты, которые другъ передъ другомъ стараются щегольнуть картинами. Напримѣръ, Броунъ едва не сходитъ съ ума, если замѣтитъ, что Джонсъ владѣетъ произведеніями Тиціана въ большемъ противъ него числѣ. Робинзонъ употребляетъ всѣ усилія, чтобы опередить Томкинса въ произведеніяхъ Лоррена, достигаетъ этого и, въ заключеніе, пріобрѣтаетъ нѣсколько картинъ Каналетти. Само собою разумѣется, что подобное соревнованіе приноситъ пользу одному только мистеру Торнсу и доставляетъ значительный запасъ свѣжихъ матеріаловъ въ его мануфактуру. "Оригинальныя произведенія древнихъ мастеровъ", которыя отъ времени до времени продаются съ молотка, какъ въ частныхъ домахъ, такъ и въ публичныхъ аукціонныхъ камерахъ, доставляются изъ обширной коллекціи мистера Торнса. Вы часто увидите въ газетахъ объявленіе о продажѣ "имущества джентльмена, отъѣзжающаго за границу", "коллекціи картинъ покойнаго нобльмена", "галлереи знаменитаго аматера"; но все это съ избыткомъ пополняется фабрикаціею мистера Торнса, и десятки его лондонскихъ собратій готовы сдѣлать то же самое во всякое время.

Ее подумайте, однакожъ, что я хочу, показать этимъ, что въ Лондонѣ не существуетъ честныхъ продавцовъ художественныхъ произведеній, и что въ немъ не бываетъ аукціонной продажи картинъ, на которую можно притти безъ опасенія быть обманутымъ. Нѣтъ, напротивъ того, въ Лондонѣ есть тѣ и другія, да и должны непремѣнно быть, для того, чтобы хоть нѣсколько удержать быстрое развитіе подражательности въ искусствѣ и подлога въ торговлѣ.

Въ той же самой улицѣ Кодоръ и въ кругу людей, подобныхъ мистеру Торнсу, вы найдете знаменитаго мистера Глэйза, который обращаетъ свое вниманіе исключительно на произведенія новѣйшихъ художниковъ. Его художественныя издѣлія носятъ на себѣ имена Торнера, Этти, Молреди, Ландсира,-- короче сказать, всѣхъ знаменитыхъ и любимыхъ артистовъ англійской школы. Онъ содержитъ толпу художниковъ, которые за жалованье, простирающееся отъ пятнадцати шиллинговъ до фунта стерлинговъ въ недѣлю, свои собственныя произведенія поддѣлываютъ подъ работу нашихъ академиковъ, въ несмѣтномъ количествѣ. Джентльмены, подобные мистеру Глэйзу, преимущественно ведутъ свою торговлю на континентѣ, гдѣ картины англійскихъ художниковъ, и въ особенности Ландсира, считаются неоцѣненными перлами, несмотря на то, что наши континентальные сосѣди частенько таки выражаютъ сомнѣніе насчетъ нашей способности къ живописи. Случается иногда, хотя и очень рѣдко, что мистеръ Глэйзъ покупаетъ оригинальныя картины неизвѣстныхъ художниковъ, какого-нибудь Снукса съ улицы Клевландъ или Тибса съ Лиренсестерскаго сквера. За одну изъ этихъ картинъ онъ платитъ обыкновенно нѣсколько шиллинговъ; рѣдко, очень рѣдко, плата его достигаетъ полусоверена, и потомъ, смотря на то, въ какомъ родѣ написана картина, и несмотря на то, имѣетъ ли она хотя слабое сходство въ стилѣ или колоритѣ съ произведеніями кого-нибудь изъ лучшихъ живописцевъ, мистеръ Глэйзъ, безъ дальнѣйшихъ церемоній, надписываетъ на безотвѣтномъ холстѣ имя Молреди, Вебстера или Крезпина, и малярная картина является въ свѣтъ за оригинальное произведеніе.

Совершая дальнѣйшее путешествіе по улицѣ Кодоръ, мы встрѣчаемся съ торговцами болѣе низкаго разряда. Эти люди, одаренные изобрѣтательнымъ умомъ, посвящаютъ себя искусству сбыванія картинъ, которое у нихъ бываетъ въ связи съ выдачею наличныхъ денегъ подъ залоги. Они нанимаютъ артистовъ (настоящихъ артистовъ не всегда, но чаще всего маляровъ) писать картины за самую низкую плату. Эти картины они даютъ подъ залогъ и впослѣдствіи продаютъ выданные билеты на заложенную картину за цѣну, которая приноситъ имъ иногда ничтожную, а иногда весьма значительную прибыль, или сами покупаютъ билеты и переносятъ ихъ отъ одного ростовщика къ другому, которые очень часто даютъ за картины весьма выгодную плату. "Мой дядюшка" {Такъ называетъ Диккенсъ ростовщика. См. "Лондонскій дядюшка".}, надобно отдать справедливость его удивительной опытности, потерялъ въ послѣднее время всякое уваженіе къ картинамъ и къ картино-закладчикамъ. Нынче онъ не хочетъ имѣть никакого дѣла съ нобльменами, имѣющими это названіе по одной только наружности. Эти нобльмены подъѣзжаютъ къ его магазину въ блестящихъ экипажахъ и съ ливрейнымъ лакеемъ, который съ козелъ является прямо въ контору, подноситъ дядюшкѣ бережно завернутую картину и говоритъ, что "милордъ" долженъ имѣть на нынѣшній вечеръ пятьдесятъ фунтовъ. Моему дядюшкѣ до такой степени надоѣли картины новенькими, только что снятыми съ мольберта и написанными бѣдняками-артистами подъ вліяніемъ крайней нужды,-- до такой степени, говорю я, что подъ залогъ картины онъ не дастъ вамъ ни гроша; онъ охотнѣе отдастъ преимущество всякому другому, повидимому, ничего не стоящему предмету, положимъ хотъ куску листового желѣза или парѣ сапоговъ, предъ всѣми Тиціанами и Рембрандтами, которыхъ вы вздумали бы принести къ нему.

Вы можете путешествовать по улицѣ Кодоръ нѣсколько дней сряду: это нисколько не утомитъ васъ; напротивъ того, вы на каждомъ шагу будете встрѣчать новыя доказательства плутовства и обмана, съ которыми совершается торговля картинами. Признаюсь, это путешествіе наводитъ на меня уныніе. Иногда я думаю, что есть много живописцевъ, которые, по всей справедливости, заслужили титулъ королевскихъ академиковъ, которые очень часто обѣдаютъ теперь за столомъ нашихъ аристократовъ, и которые, быть можетъ, съ трепетомъ вспоминаютъ о своихъ подвигахъ на улицѣ Кодоръ. Многіе изъ нихъ, проходя по улицѣ Кодоръ, узнавали древнихъ мастеровъ или новѣйшіе оригиналы, въ произведеніи которыхъ они сами принимали участіе, и даже самое дѣятельное. Нашъ извѣстнѣйшій художникъ Вильки весьма долгое время ничѣмъ больше не занимался, какъ только поддѣлкой произведеній Теньера и Остада, и нельзя сказать, чтобы изъ числа великихъ живописцевъ онъ одинъ служилъ орудіемъ для многихъ картинныхъ фабрикантовъ, истощая свои силы и сокращая сердце въ путешествіяхъ по улицѣ Кодоръ.

А фабриканты улицы Кодоръ занимаются попрежнему своимъ ремесломъ и ведутъ самую безбѣдную, независимую жизнь

СТАРОЕ ПЛАТЬЕ.

Строго воспрещены уже давно многіе напѣвы и крики множества лондонскихъ промышленниковъ-ходебщиковъ. Уже не слышно больше унылаго звона колокольчика, которымъ широкоплечій мусорщикъ оглашалъ дремлящія улицы Лондона, сопровождая этотъ звонъ протяжнымъ и громкимъ крикомъ, вылетавшимъ изъ высокой груди: "мусору-сору-мусору!" Пронзительный крикъ молодого трубочиста, возвѣщавшій его профессію, сдѣлался противозаконнымъ,-- и самый трубочистъ, наложившій печать молчанія на свои уста, добровольно уступилъ свое мѣсто трубочисту новаго поколѣнія, принявшему на себя французское названіе "Ramoneur", и будто въ воду канулъ вмѣстѣ съ своимъ крикомъ. Изъ криковъ и напѣвовъ, которые не подверглись опалѣ, многіе сами по себѣ начинаютъ выходить изъ употребленія, и потому ихъ должно причислять къ стариннымъ обычаямъ, напоминающимъ о старинныхъ людяхъ. Уличные крики умерли, а вмѣстѣ съ ними умерли и крикуны. Куда дѣвались мелкій продавецъ каменнаго угля и разносчикъ деревянныхъ подтопокъ? Гдѣ этотъ купецъ, который въ дѣтствѣ нашемъ съ такою самоувѣренностью говаривалъ, что если бы онъ имѣлъ столько денегъ, сколько можно выразить словами, то и не подумалъ бы кричать на улицахъ о продажѣ молоденькихъ ягнятъ? Почему мы не видимъ разносчика лакомыхъ жидкостей, который такимъ чистымъ, звучнымъ баритономъ, съ такой неподражаемой силой и чувствомъ напѣвалъ одинъ неизмѣнный мотивъ: "водочка! Сткляночки съ водочкой! Сладенькая водочка!"... Гдѣ продавецъ мягкаго трепела и чистаго наждака, который такъ умѣлъ исчислять свои товары? Куда дѣвалась эта разорившаяся госпожа, которая такимъ смиреннымъ голоскомъ выкрикивала: "кошечьи шкурки! Кошечьи шкурки!"... (Она процвѣтала до моего появленія на свѣтъ, и я упоминаю о ней по одному только преданію).-- Всѣ эти крики не оглашаютъ болѣе лондонскихъ улицъ; всѣ эти лица исчезли съ лица земли!

Въ концѣ минувшаго столѣтія въ Лондонѣ появилось изданіе, наполненное безчисленнымъ множествомъ картинокъ, вырѣзанныхъ на мѣди и изображающихъ различныхъ лондонскихъ крикуновъ, съ приличными поясненіями ихъ криковъ и напѣвовъ. Просмотрите это изданіе теперь, и вы убѣдитесь, что весьма немногіе изъ крикуновъ сохранили свой типъ до настоящей поры. Мы привыкли теперь къ роскоши и кричимъ: "Ананасы! Ананасы! По одному пенни за ломтикъ!"

Мы обращаемъ вниманіе на нравственность и уличнаго пирожника замѣнили великолѣпнымъ "депо горячихъ пироговъ", съ зеркальными окнами и пышными украшеніями изъ краснаго дерева. Мы сдѣлались разборчивы до крайности и "горячій картофель" промѣняли на "магазинъ ирландскихъ плодовъ". Голосъ того, который такъ заманчиво кричалъ: "за пенни, за два пенни слоеный пирожокъ!" давнымь давно замолкъ.-- Въ какую даль мы зашли! Какихъ криковъ мы лишились и много ли ихъ намъ останется? Остается замолкнуть только булочнику и мяснику!

Но въ то время, какъ я пишу эти строки, вдоль безмятежной улицы, въ которой я живу, тихо несется по неподвижному воздуху, плавно влетаетъ въ открытое окно и нѣжно касается моего очарованнаго слуха знакомый, близкій сердцу моему, протяжный, монотонный крикъ. Я всегда слышалъ этотъ крикъ и, надѣюсь, всегда буду слышать его. Онъ оглашалъ лондонскія улицы задолго до моего рожденія и будетъ оглашать ихъ долго долго послѣ моей кончины. Онъ никогда не измѣняется, никогда не уменьшается ни въ своей звучности, ни въ своемъ объемѣ. Движеніе нашей планеты еще не превратилось, и потому всѣ обитающіе на ней, всѣ, которые являются на свѣтъ и покидаютъ его, нуждаются въ одѣяніи; по мѣрѣ того, какъ бремя существованія становится легче или тяжелѣе, и платье наше носится и измѣняется на лучшее или на худшее; поэтому старое платье всегда будетъ или продаваться, или покупаться,-- и долго-долго, по многимъ безмятежнымъ улицамъ, сквозь многія открытыя окна, будетъ пролетать знакомый крикъ: "Старое платье!"

Первыя мои воспоминанія о старомъ платьѣ тѣсно связаны съ воспоминаніями объ угрозѣ,-- страшной, ужасной для меня угрозѣ въ лѣта моего младенчества, когда за какой-нибудь проступокъ меня обѣщали посадить въ мѣшокъ тряпичника и вмѣстѣ съ мѣшкомъ спровадить изъ подъ родительскаго крова. Обыкновенно, мнѣ приводилось слышать эти угрозы отъ нянюшки, которая, сколько могу я припомнить, сама покинула нашъ домъ вслѣдствіе таинственной пропажи новаго шелковаго платья, "износившагося до послѣдней ниточки", какъ она торжественно увѣряла мою матушку. Что касается тряпичника, то это былъ страшный старикъ: его длинная, остроконечная, рыжеватая, съ просѣдью, борода, его ястребиный носъ и въ особенности его таинственный мѣшокъ наводили на меня невольный ужасъ. Не краснѣя, признаюсь теперь, что въ ту пору я вполнѣ былъ увѣренъ, что этотъ тряпичникъ (безъ всякаго сомнѣнія, какой-нибудь израильтянинъ) способенъ былъ похитить меня и унести въ своемъ мѣшкѣ при первой моей невинной шалости. Онъ, да еще "трубочистъ", другое таинственное страшилище, которымъ часто грозили мнѣ, но котораго я никогда не видалъ, черная собака, обреченная садиться на плечи негодныхъ дѣтей, и огромный арабъ, обрѣтавшійся гдѣ-то на задней кухнѣ, откуда онъ, какъ говорили мнѣ, по мѣрѣ надобности, прокрадывался въ дѣтскую и съ одного разу глоталъ упрямцевъ,-- всѣ эти страшилища въ моемъ смутномъ воображеніи, въ моей мягкой, невинной душѣ превращались, при безобразномъ смѣшеніи ихъ чудовищныхъ свойствъ, въ одно неопредѣленное существо, которому не было названія, но которое уподоблялось ревущему льву.

Странная вещь! Этотъ старый тряпичникъ (онъ былъ страшно старъ, когда я впервые познакомился съ нимъ), повидимому, нисколько съ тѣхъ поръ не состарѣлся, и его мѣшокъ и крикъ: "Старое платье!" до этой поры ни на волосъ не уменьшились. Теперь я не боюсь его; мало того: я даже вступалъ съ нимъ въ разговоръ касательно статистики и существенныхъ выгодъ его торговыхъ операцій. Но, признаюсь, часто тревожитъ онъ мои сновидѣнія, и я не иначе гляжу на его огромный мѣшокъ, какъ съ почтительнымъ и безмолвнымъ любопытствомъ. Интересно бы знать, почему наши дѣтскія впечатлѣнія бываютъ до такой степени неизгладимы? Въ нашей памяти со всѣми подробностями сохраняется изображеніе родителей и близкихъ родственниковъ, которые умерли, когда мы едва только начинали лепетать,-- а между тѣмъ мы забываемъ то, что происходило съ нами третьяго дня. Какъ свѣжо припоминаемъ мы разсказы бабушки о Ванюшѣ-Пастушкѣ или о приключеніяхъ другого Ванюши, который, посредствомъ малиновой тросточки, сдѣлалъ изумительные успѣхи въ жизни,-- а между тѣмъ какъ часто забываемъ мы, о чемъ было писано въ предыдущей статьѣ какой-нибудь газеты, не дочитавъ до половины послѣдующей!

Такой предметъ, какъ поношенное, изношенное и, пожалуй, брошенное платье, всегда былъ интересенъ для меня. Въ немъ скрывается какая-то бездомная, странствующая, безпрестанно мѣняющаяся картинность; а это качество мнѣ чрезвычайно нравится. Сколько мистерій, сколько пищи дли воображенія соединяется съ поношеннымъ платьемъ! И хотя, изучая его, я старался проникнуть всю глубину этого предмета, но никогда не могъ овладѣть имъ совершенно. Во всякомъ случаѣ, я съ особеннымъ удовольствіемъ готовъ подѣлиться съ моими читателями тѣмъ, что мнѣ извѣстно.

Статистики древнихъ одѣяній мы уже коснулись вполнѣ и превосходно въ своемъ мѣстѣ. Обзоръ тряпичнаго рынка, платяного рынка, а также переулка Петтикотъ и улицы Холивелкъ, былъ не разъ уже сдѣланъ и много разъ повторенъ, такъ что на мою долю остается только, какъ говорится, пропѣть старую пѣсню на новый ладъ. Но говорится также: ничто не ново подъ луной; а быть оригинальнымъ во всѣхъ отношеніяхъ было бы столько же несообразно съ требованіемъ времени и вкуса, сколько съ моимъ характеромъ и способностями.

Imprimis, начнемъ со старыхъ трипичниковъ. Почему, скажите, покупка и продажа ветхаго платья должны, повидимому, составлять монополію іудейскаго племени? По какому случаю, напримѣръ, ихъ голоса, и только ихъ однихъ, предназначены заниматься постояннымъ повтореніемъ чарующихъ словъ: "Старое платье"? Непонятно! Говорятъ, будто въ Глазговѣ торговля старымъ платьемъ вошла въ обыкновеніе между ирландцами, и что послѣдніе совершенно отбили ее у евреевъ. Мнѣ что-то не вѣрится, да и очень трудно повѣрить такому изумительно-невѣроятному событію. Также трудно представить себѣ израильтянина королевскимъ тѣлохранителемъ, какъ гибернянина -- старымъ тряпичникомъ... Какъ вамъ угодно, а я не могу, да можете ли и вы, можетъ ли кто-нибудь вообразить, чтобы дребезжащіе, гортанные звуки "Ogh Clo" {Испорченное произношеніе словъ: Old Cloth -- старое платье.} еврея, это mot d'ordre, этотъ пароль и лозунгъ его племени, превращены были въ сладкозвучные, плавные возгласы нашихъ сосѣдей-островитянъ?

Я утвердительно могу сказать, это всѣ мои старые тряпичники принадлежатъ къ вышеупомянутому племени. Многочисленны они, постоянны, дальновидны, проницательны, хитры, словоохотливы, но скрытны, умны, но весь умъ ихъ сосредоточенъ въ барышахъ. Они избѣгаютъ многолюдныхъ главныхъ улицъ и предпочитаютъ имъ болѣе мирные, тѣнистые переулки. Во всякое время года, несмотря ни на какую погоду, они неутомимо совершаютъ свое путешествіе по избранной тропѣ. Найдется ли такой человѣкъ, который рѣшится сказать, что онъ когда-нибудь видѣлъ стараго тряпичника съ зонтикомъ? Я подразумѣваю подъ этимъ вопросъ: носитъ ли тряпичникъ съ собой зонтикъ для извѣстнаго употребленія? Конечно, онъ можетъ имѣть, и весьма вѣроятно, что онъ имѣетъ ихъ полдюжины въ своемъ мѣшкѣ или гдѣ-нибудь около своей персоны,-- но не было еще примѣра, чтобы онъ поднималъ и распускалъ его надъ своей головой.

Мнѣ очень прискорбно издѣваться надъ общепринятымъ и прочно утвердившимся понятіемъ; но дѣлать нечего! Меня побуждаетъ къ тому моя обязанность. Художники приняли за правило изображать стараго тряпичника съ тремя, а иногда и съ четырьмя шляпами, поставленными на его головѣ одна на другой. Позвольте же мнѣ сказать, хотя я часто видѣлъ по нѣскольку шляпъ въ рукахъ тряпичника или гдѣ-нибудь при немъ, но до сихъ поръ мнѣ ни разу не случалось видѣть на головѣ его больше одной шляпы. Меня увѣрялъ одинъ почтенный членъ этой компаніи, съ которымъ я не такъ давно имѣлъ торговыя сношенія,-- онъ увѣрялъ меня, что трехъ-шляпное преданіе не имѣетъ никакого основанія. И въ самомъ дѣлѣ, это просто выдумка, злая насмѣшка со стороны завистниковъ и враговъ, язвительный пасквиль. Трехъ-шляпные тряпичники, если только они существовали когда-нибудь, теперь сдѣлались чрезвычайно рѣдки. Съ своей стороны я имѣю большое расположеніе считать такого тряпичника за миѳъ, за эстетическую до-рафаэлевскую отвлеченность, подобно Сфинксу или женщинѣ, лелѣющей свою Химеру.

Но вотъ старинный тряпичникъ -- съ чувствомъ искренняго сожалѣнія я долженъ сказать -- съ каждымъ днемъ становится чѣмъ-то вродѣ чернаго лебедя. Молодое поколѣніе, занимаетъ поле дѣйствія, и старая жидовщина {Jewry: такъ называется въ Лондонѣ улица, которая отведена была для жительства исключительно однихъ только евреевъ. Прим. перев.} -- старая, бородатая, длиннополая, согбенная жидовщина -- почти исчезла. Быть можетъ, что послѣ опредѣленнаго возраста, старый жидъ покидаетъ свой мѣшокъ и, накопивъ огромный запасъ глиняной посуды и векселей на огромную сумму, удаляется на востокъ и ожидаетъ тамъ дальнѣйшихъ благъ.

Очень, очень рѣдки становятся теперь длиннополые кафтаны -- этотъ просторный, широкій, уродливый родъ одежды,-- тотъ самый, на который плевалъ Шекспировъ Антоніо. Теперь едва ли можно встрѣтиться съ этимъ костюмомъ на лондонскихъ улицахъ. Мнѣ памятно время, когда почти всѣ старинные тряпичники носили его, и я увѣренъ, что мой тряпичникъ -- страшилище моей юности -- не нуждался въ этомъ нарядѣ. Молодое поколѣніе евреевъ носитъ коротенькіе сюртуки, украшаетъ себя золотыми цѣпочками и дорогими перстнями; оно промѣняло свою остроконечную бороду на кудреватую бородку, прибавило къ ней миніатюрную эспаньолку и окаймило все лицо роскошными бакенбардами. Оно носитъ мѣшокъ весьма благовидно, не затрудняетъ себя, не утомляетъ,-- словомъ сказать, носитъ его совершенно не такъ, какъ носила старая жидовщина. Впрочемъ, все это касается одной только наружности юнаго еврея; внутреннія же его качества остались тѣ же самыя: та же самая дальновидность, то же самое неутомимое постоянство, та же самая страсть къ спекуляціямъ,-- самая удивительная страсть къ самымъ выгоднѣйшимъ спекуляціямъ.

Итакъ, въ наше время существуетъ тряпичникъ безъ мѣшка, по крайней мѣрѣ, повидимому, безъ мѣшка, marchand sans sac. Вѣроятно, вамъ случалось ходить по улицамъ Лондона, а еще вѣроятнѣе -- случалось встрѣчаться съ джентльменомъ, который одѣтъ совершенно по послѣдней модѣ, который преспокойно идетъ по тротуару, ловко размахиваетъ тростью и, повидимому, рѣшительно ничѣмъ не озабоченъ, ни о чемъ не думаетъ. Проходя мимо такою джентльмена, вы встрѣчаете его взоръ и немедленно дѣлаете заключеніе, что онъ недаромъ одаренъ этими проницательными черными глазами и этимъ орлинымъ носомъ. Онъ какъ-то особенно ловко наклоняется къ вамъ и самымъ вкрадчивымъ "sotto voce", голосомъ среднимъ между тѣмъ, который употребляется актерами, когда они говорятъ на сцѣнѣ что-нибудь "въ сторону", и тѣмъ, которымъ аматеръ Регентовой улицы предлагаетъ, вамъ "купить галантерейную вещицу",-- этимъ голосомъ дѣлаетъ онъ вамъ мимолетный вопросъ:

-- Нѣтъ ли у васъ цего продазнаго, зиръ?

Вопросъ этотъ, можетъ статься, будетъ предложенъ у Кенсингтона, а мѣсто вашего жительства находится, положимъ, хоть въ Мэйлэндѣ; но вы не безпокойтесь: такое огромное разстояніе нисколько не затруднитъ тряпичника безъ мѣшка, и онъ съ удовольствіемъ согласится проводить васъ до самаго дома. Онъ сталъ бы провожать васъ отъ береговъ Инда до Сѣвернаго полюса, почтительно наклонившись къ вамъ и переваливаясь съ боку на бокъ, съ одной только надеждой, что путешествіе его совершится не даромъ, но увѣнчается пріобрѣтеніемъ какой-нибудь пары старыхъ панталонъ. И, въ случаѣ, если бы вы вздумали поддаться его обольстительнымъ просьбамъ и рѣшились бы впустить его въ ваше жилище, то повѣрьте, что съ волшебною быстротою изъ неизвѣстнаго, скрытнаго мѣста передъ вами явился бы огромный мѣшокъ. Когда, гдѣ, откуда и какимъ образомъ появляется этотъ мѣшокъ въ мгновеніе ока -- это, по нашему мнѣнію, выше человѣческихъ понятій.

Удивительная вещь этотъ мѣшокъ! Онъ помѣстителенъ до невѣроятности: всегда полный до нельзя, онъ готовъ во всякое время принять въ себя еще болѣе. Замѣчено было не разъ, что лишняя соломенка ломаетъ спину несчастному верблюду; но огромнѣйшія связки панталонъ, цѣлыя груды пальто, скирды жилетовъ, напичканныя въ этотъ все терпѣливо переносящій мѣшокъ, повидимому, нисколько не нарушаютъ его силы сопротивленія. А что касается до опасности переломить спину отъ излишняго груза, то скорѣе можно допустить, что неопытный человѣкъ въ самомъ дѣлѣ, поднимая его, повредитъ себѣ позвоночный хребетъ.

Одинъ мой короткій пріятель, прогуливаясь по улицѣ, ведущей за городъ, встрѣтился съ тряпичникомъ безъ мѣшка, и встрѣтился въ обыкновенномъ своемъ платьѣ. Собираясь оставить Лондонъ, онъ охотно поддался убѣжденіямъ тряпичника продать нѣкоторыя вещи изъ своего гардероба, въ которыхъ не предвидѣлось особенной необходимости, и отъ продажи которыхъ онъ надѣялся имѣть въ своемъ карманѣ нѣсколько лишнихъ шиллинговъ. И вотъ панталоны, жилеты и сюртуки вынуты изъ гардероба и выставлены на показъ. Осмотръ кончился, и пріятель мой, противъ всѣхъ правилъ благоразумія, поддался маккіавслевскому намеку тряпичника касательно старыхъ сапоговъ. Вспомнивъ о существованіи самой ветхой пары сапоговъ, скрывавшейся съ незапамятныхъ временъ гдѣ-то подъ диваномъ, онъ вышелъ въ другую комнату, оставивъ -- infelix puer!-- тряпичника одного. Черезъ нѣсколько минутъ пріятель мой возвратился съ требуемымъ предметомъ, и торгъ начался обыкновеннымъ чередомъ. Наконецъ, дѣло рѣшилось -- условная сумма была уплачена, и тряпичникъ удалился. Но можете представить себѣ, до какой степени племя тряпичниковъ обладаетъ двуличіемъ! Онъ втискалъ въ свой мѣшокъ единственный бальный костюмъ, который остался во владѣніи моего пріятеля. Между прочими принадлежностями костюма недоставало такъ же голубого атласнаго платка съ бѣлыми мушками или съ такъ называемыми птичьими глазками; и хотя я, съ своей стороны, не рѣшаюсь утвердительно сказать что-нибудь невыгодное о странствующихъ владѣтеляхъ мѣшковъ, но, во всякомъ случаѣ, эта внезапная пропажа въ квартирѣ моего пріятеля хоть кому такъ покажется странною. Впрочемъ, мистриссъ Гуммъ, въ домѣ которой картировалъ мой пріятель (которая пріютила подъ своей кровлей такое безчисленное множество медицинскихъ студентовъ, что ее, по всей справедливости, можно было бы причислить къ членамъ этой профессіи, тѣмъ болѣе, что она каждое воскресенье прочитываетъ съ особеннымъ наслажденіемъ, отъ доски до доски, нумеръ медицинской газеты "Ланцетъ"),-- Мистриссъ Гуммъ, говорю я, положительно приписываетъ этотъ поступокъ вышеприведенному тряпичнику и въ дополненіе присовокупляетъ, что въ то же самое время онъ противозаконно присвоилъ и уносъ въ своемъ мѣшкѣ пуховую перину значительной величины и миніатюрный портретъ предводителя отаитскаго племени, который, какъ полагаютъ, съѣлъ часть капитана Кука. Портретъ этотъ подаренъ былъ ей, въ знакъ памяти и дружбы, достопочтеннѣйшимъ Фугу Трумпетстонъ, человѣкомъ весьма замѣчательнымъ, сдѣлавшимся въ настоящее время важнымъ лицомъ у короля Сандничевыхъ острововъ Намегамега XXXIII. Мнѣ кажется, что еслибъ при этомъ случаѣ въ домѣ мистриссъ Гуммъ не оказалось въ наличности огромнаго комода или двухъ-спальной кровати, то въ похищеніи ихъ непремѣнно бы стали подозрѣвать несчастнаго тряпичника.

Носить мѣшокъ и кричать при этомъ: "Старое платье!" составляетъ въ своемъ родѣ искусъ или испытаніе, которому должны подвергаться всѣ евреи. Практическое воспитаніе ихъ совершается на улицахъ, и они не видятъ въ этомъ никакого униженія. Иногда я нахожу особенное удовольствіе въ умосозерцаніи, что изъ тѣхъ милліонеровъ, которые часто носятся мимо меня въ великолѣпныхъ экипажахъ, о блестящихъ балахъ и ужинахъ которыхъ я часто читаю въ газетахъ, о которыхъ слышу часто какъ о подпорахъ коммерціи и столпахъ народнаго кредита,-- что многіе изъ нихъ въ юности своей переносили тяжелое, мрачное испытаніе мѣшка. Проницательныя торговыя барышническія сдѣлки надъ оборванными пальто и до нельзя истасканными панталонами приготовили ихъ, окончили ихъ, придали имъ остроту для мелочныхъ денежныхъ сдѣлокъ, сдѣлали ихъ знатоками во всѣхъ отрасляхъ прибыльной торговли. А отъ этихъ сдѣлокъ до оборотовъ милліонами -- нѣсколько шаговъ. Во Франкфуртѣ и теперь еще существуетъ старая, грязная, мрачная, живописная, дурно вымощенная, худо освѣщенная, зловонная, наполненная несмѣтнымъ богатствомъ улица, называемая "Judenstrasse", родъ соединенія худшихъ частей: Дюксплэйсъ, Сентъ-Мэріаксъ, и лучшихъ частей переулковъ Петтикотъ, Чорчъ и Сэнтъ-Джэйлзъ -- въ Лондонѣ. Здѣсь обитаютъ франкфуртскіе евреи -- такіе же грязные, такіе, же мрачные и такіе же богатые, какъ и самыя жилища ихъ. Вы всегда можете увидѣть, что молодые евреи по утру отправляются отсюда, а вечеромъ возвращаются сюда, и всегда съ своимъ неизмѣннымъ мѣшкомъ. Престарѣлые отцы семействъ сидятъ у дверей и съ невозмутимымъ спокойствіемъ курятъ табакъ. Въ окнахъ вы увидите безпечно разговаривающихъ юныхъ израильтянокъ, въ шелковыхъ и атласныхъ платьяхъ, переливающихся цвѣтами радуги, хотя нижнее одѣяніе ихъ весьма подозрительной бѣлизны. Около дома между старыми платьями, горшками, кастрюлями, домашней мебелью и ломанной утварью играютъ маленькіе евреи. Часто любилъ я гулять по этой "Judenstrasse" (конечно, послѣ хорошаго обѣда), любилъ выкурить въ ней трубку душевнаго спокойствія и венгерскаго табаку; любилъ смотрѣть то на старое платье и на старыхъ тряпичниковъ, то на маленькихъ евреевъ, лукаво выглядывающихъ изъ за тяжелыхъ, обитыхъ желѣзомъ дверей и оконъ, защищаемыхъ ночью (и не безъ основательной причины!) желѣзными рѣшетчатыми ставнями. Я представлялъ себѣ, какое множество колоссальныхъ богатствъ произвела на свѣтъ эта грязная, старая улица! Какое множество невѣдомыхъ міру банкировъ скрывалось, въ мрачныхъ отдѣленіяхъ мрачныхъ зданій! Какое множество явится ихъ еще изъ этихъ ползающихъ между хламомъ ребятишекъ! Культъ мѣшка строго наблюдается въ этой улицѣ и процвѣтаетъ какъ и повсюду.

Все это невольнымъ образомъ заставляетъ меня снова обратиться къ моему предмету и приводитъ меня въ крайнее смущеніе. Скажите, пожалуйста, почему право заниматься покупкою и продажею стараго платья выпало на долю однихъ только евреевъ? И замѣтьте, что это право присвоено не одними только лондонскими или франкфуртскими евреями,-- нѣтъ! Кому не случалось слышать гнусливаго напѣва парижскаго Marchand d'habits,-- напѣва, состоящаго изъ одной и той же темы: vieux liabils, vieux galons? Кто не видѣлъ этого промышленника рядомъ съ хорошенькой гризеткой, которая промѣнивала ему свой маскарадный костюмъ, украшавшій ее наканунѣ? Кто не видѣлъ его, медленно идущаго по тротуару съ принадлежностями вышеприведеннаго костюма, въ видѣ черныхъ бархатныхъ панталонъ, перекинутыхъ черезъ руку, мишурныхъ эполетъ, торчащихъ изъ кармановъ, кавалерійской сабли, засунутой подъ мышку, и адвокатской тоги, смиренно выглядывающей изъ туго набитаго мѣшка? Кто не слыхаль о гибралтарскихъ тряпичникахъ или о страшной борьбѣ на левантской пароходной эскадрѣ между греками и евреями за назначеніе цѣны и за право пріобрѣтенія въ неотъемлемую собственность вышедшихъ изъ употребленія кафтановъ и бурнусовъ? Когда-то, въ Марсели, я зналъ одного молодого турка, который носилъ патентованные кожаные сапоги и парфюмировалъ себя до нельзя, а все-таки совершенно былъ чуждъ свѣтскаго образованія. Помню, однажды, подаривъ ему большую банку вестъ-индскихъ пикулей, я попросилъ его отвѣдать ихъ при мнѣ,-- и что же онъ сдѣлалъ, какъ бы вы думали? Онъ съѣлъ, начиная отъ перваго попавшагося ему перечнаго стручка до послѣдняго,-- выпилъ отъ первой капли пропитаннаго перцемъ крѣпкаго уксуса до послѣдней, сдѣлалъ это не поморщившись, безъ малѣйшаго кусочка хлѣба или мяса,-- облизалъ себѣ губы и въ заключеніе сказалъ: mi ріасе, questo bastimento!-- обыкновенное его выраженіе, когда онъ испытывалъ особенное удовольствіе. Впослѣдствіи, когда мы короче сблизились другъ съ другомъ и когда познанія его въ европейскихъ языкахъ сдѣлались гораздо обширнѣе, я попросилъ его представить мнѣ характеристику константинопольскихъ евреевъ.

-- Помилуйте,-- сказалъ онъ весьма непринужденно:-- да это настоящія собаки: покрываютъ головы желтыми платками и, вдобавокъ, ходятъ по улицамъ Стамбула и собираютъ старое платье!

Если таково израильское племя въ Турціи, то почему же не быть ему точно такому же въ Персіи, и въ Абиссиніи, и въ Великой Татаріи,-- словомъ сказать, повсюду? Во всемъ этомъ заключается больше значенія, чѣмъ снилось мнѣ въ моей философіи. Сколько мнѣ извѣстно -- да я, впрочемъ, вѣрю безъ всякихъ предварительныхъ свѣдѣній -- юнанскіе евреи въ Китаѣ и черные евреи въ Индіи тоже занимаются пріобрѣтеніемъ и сбытомъ изношеннаго платья. Каждый еврей, будь онъ впослѣдствіи хоть милліонеромъ, повидимому, начиналъ свое поприще съ мѣшкомъ. Однажды къ баснословно богатому израильтянину, о которомъ я знавалъ кой-какія подробности, явился за помощью бѣднѣйшій членъ его племени. Богачъ отказалъ въ помощи своему единоплеменнику.

-- Ага!-- сказалъ проситель, съ сильнымъ негодованіемъ (это былъ старикашка весьма дурного нрава, въ кафтанѣ табачнаго цвѣта и носовомъ платкѣ вокругъ его головы, подъ истасканной шляпой.-- Ага! Ты, вѣрно, сдѣлался теперь великимъ человѣкомъ; но мнѣ еще памятно то время, когда ты носилъ гнилые носовые платки и сбывалъ ихъ по трактирамъ.

И, безъ всякаго сомнѣнія, бѣднякъ еврей говорилъ сущую правду.

Отъ великаго до смѣшного одинъ только шагъ. Это сказалъ одинъ изъ величайшихъ полководцевъ; а мы скажемъ, въ свою очередь, что отъ стараго тряпичника до стараго платья всего только полъ-шага,

Подъ названіе стараго платья -- прошу понять меня хорошенько -- я подвожу старыя шляпы, старые сапоги, старое бѣлье, старое вообще все, чѣмъ только человѣкъ любитъ украшать свою особу. Я не имѣю намѣренія, да и не смѣю, касаться въ этой статьѣ прекраснаго пола (да благословитъ его небо!): у него есть свои платье-промышленники, свои revendeuses à la toilette, свои владѣтели магазиновъ съ покупнымъ и продажнымъ дамскимъ гардеробомъ. Съ этой отраслью платяного промысла соединены многія элевсинскія тайны, многія мрачныя исторіи о бѣлыхъ атласныхъ платьяхъ какой-нибудь дюшессы или платья изъ малиноваго бархата какой-нибудь контессы,-- исторіи, до приступа къ разсказу которыхъ я долженъ собрать многія подробнѣйшія и болѣе вѣрныя свѣдѣнія. Для непосвященнаго, "дамскій гардеробъ" съ его мерцающимъ, тусклымъ полу-свѣтомъ, проникающимъ въ маленькія лавочки въ глухихъ отдаленныхъ улицахъ, съ его розовыми шелковыми чулками, бѣлыми атласными платьями, испачканными страусовыми перьями, съ его горничными и самими госпожами, завернутыми и окутанными въ теплыя шали, и съ кэбомъ, ожидающимъ на ближайшемъ перекресткѣ, покажется, да и непремѣнно долженъ показаться, тайною. Иногда, сквозь этотъ тусклый полу-свѣтъ, виднѣются толстыя, неуклюжія женщины въ набивныхъ платьяхъ и передникахъ: эти женщины, вмѣстѣ съ рагтрепаннымъ мужчиной, совершаютъ надъ старыми платьями таинственныя метаморфозы. Современемъ я вникну въ этотъ предметъ поподробнѣе.

Теперь же обратимся къ платьямъ, составляющимъ исключительную принадлежность брадатаго поколѣнія. Если вы хотите видѣть старыя платья и старыхъ тряпичниковъ во всемъ ихъ блескѣ и великолѣпіи, то отправляйтесь на тряпичный рынокъ или на тряпичную биржу. При входѣ въ это мѣсто, вамъ предстоитъ заплатить самую пустую пошлину, но это ничего не значитъ въ сравненіи съ тѣмъ зрѣлищемъ, которое ожидаетъ васъ впереди. Не считаю особеннымъ долгомъ совѣтовать вамъ беречь свои карманы при этомъ случаѣ, но, по долгу совѣсти и чести, долженъ рѣшительно предостеречь васъ насчетъ сбереженія платья, котораго ваши карманы составляютъ часть. Ничего не можетъ быть вѣроятнѣе моего предположенія, что, при первомъ вашемъ появленіи, на васъ нападетъ съ полдюжины евреевъ, которые съ изступленіемъ будутъ тормошить вашу одежду,-- не съ какимъ-нибудь законопреступнымъ умысломъ, но единственно, чтобъ пробудить въ васъ желаніе продать то, во что вы одѣты.

Въ теченіе всего времени, отъ утренняго открытія и до вечерняго закрытія рынка, на его аренѣ продолжается безпрерывный рядъ мирныхъ сраженій. Тряпичники, странствующіе съ ранняго утра по улицамъ Лондона, являются сюда партіями по два, по три, иногда по дюжинамъ и полудюжинамъ. Въ одинъ моментъ на этихъ бывшихъ покупателей, сдѣлавшихся теперь продавцами, нападаютъ новые покупатели.

-- Сказите, а цто у васъ есть продазнаго?-- Позалуйте къ намъ.-- О! Гдѣ зе мѣсокъ? Ой! Ой! Цто вы хотите за это? Цто вамъ зе дать за это?

Вотъ крики, которые раздаются вокругъ новоприбывшихъ промышленниковъ. Гигантскій мѣшокъ насильно стаскивается съ плечъ сопротивляющагося тряпичника, и обоихъ ихъ тянутъ въ одну сторону, оттягиваютъ въ другуо, теребятъ, тискаютъ, толкаютъ. Наконецъ, тряпичникъ выбираетъ покупателя, съ которымъ желаетъ вести дѣло, и самое разнообразное, самое многочисленное содержаніе мѣшка извергается на прилавокъ новаго покупателя. Боже праведный! Неужели никогда не кончится это страшное изверженіе? Еще и еще сюртуки, еще жилеты, еще панталоны; вотъ наконецъ, посыпался шляпный градъ; посыпались старые сапоги, шелковые носовые платки, зонтики, дѣтскія шапочки, деревянныя ботинки и проч., и проч. Милостивый государь! Я нисколько не преувеличу сказавъ вамъ, что этотъ удивительный мѣшокъ очень часто содержитъ въ себѣ и вслѣдствіе того извергаетъ изъ себя самыя разнообразныя вещицы, какъ, напримѣръ, нѣсколько фунтовъ жиру, снятаго съ холодной подливки для жаркого, птичью клѣтку, живого пуделя, теодолитъ, бронзовые столовые часы и тому подобное. Все то рыба, что попадаетъ въ сѣти тряпичника,-- все то платье, что попадаетъ въ его мѣшокъ. Тряпичникъ готовъ бы купить вашу голову, еслибъ только она удобно снималась.

На прилавкахъ прочихъ торгашей высыпаются изъ подобныхъ мѣшковъ подобныя же груды различныхъ предметовъ. Затѣмъ начинается изступленная, крикливая, визгливая, раздражающая слухъ переторжка. Евреи бормочутъ, воютъ, сильно жмутъ руки другъ другу и какъ голодные волки грызутся изъ-за гроша. Взгляните вонь на этого желтолицаго барышника, съ слезоточивыми глазами, съ бородой, похожей на бороду престарѣлаго козла, и съ его видимой безпечностью къ наружности. Онъ изъ Амстердама и ни слова не знаетъ по англійски; а посмотрите, какъ онъ тараторитъ, какъ онъ быстро хватаетъ за руки своего пріятеля и какъ бойко огрызается съ самымъ бойкимъ изъ своихъ британскихъ собратовъ. Для выраженія цѣны, какую хочетъ дать за покупаемыя вещи, онъ пускаетъ въ ходъ свои пальцы и больше ничего.

-- Еще палецъ! Прикинь еще палецъ!-- говоритъ продавецъ.

-- Ты хочешь ограбить меня -- отвѣчаетъ амстердамскій еврей

-- Еще, еще палецъ!

-- Ну была не была -- бери!

И амстердамскій барышникъ превыгодно заключаетъ торгъ, потому что для лондонскаго еврея, когда онъ дѣйствуетъ въ качествѣ продавца, такъ же тягостно, почти невозможно отказаться отъ предлагаемыхъ денегъ, какъ и разстаться съ ними, когда онъ становится покупщикомъ.

Посмотрите, какъ помрачается воздухъ отъ вытянутыхъ кверху рукъ и ногъ, принадлежащихъ къ различнымъ одѣяніямъ, для надлежащаго удостовѣренія въ покупаемомъ предметѣ. Покупатель щупаетъ, всматривается, гладитъ противъ ворса, бѣгло оглядываетъ швы, нюхаетъ тѣ мѣста, гдѣ употреблялась черная и синяя подкраска, отыскиваетъ заштопанныя дырья, заглядываетъ подъ подкладку,-- между тѣмъ какъ продавецъ, съ душевнымъ безпокойствомъ, которое отражается въ его бѣгающихъ изъ стороны въ сторону глазахъ, слѣдитъ за каждымъ движеніемъ своего покупателя. Въ теченіе этого смотра спокойствіе и тишина возстановляются, но возстановляются на весьма непродолжительное время; подождите минуточку, и вы снова услышите прежній раздирающій слухъ крикъ, визгъ, вой, хлопанье рукъ и, наконецъ, звяканье монеты. Въ воздухѣ разливаются удушливая теплота и зловонный запахъ тряпья. По срединѣ рынка стоитъ нѣсколько жиденковъ съ лотками, покрытыми подкрѣпляющими влагами и горячими пирогами. Вы нигдѣ не увидите подобной сцены, не услышите этого изумительнаго смѣшенія нарѣчій -- перековерканнаго англійскаго и еврейскаго. Шумъ оглушительный, безспорно; но развѣ намъ не случается слышать легонькій шумъ и глухой говоръ дѣловыхъ людей на площадкѣ Королевской Биржи, передъ тѣмъ, какъ прозвонить звонку? Развѣ внутренніе предѣлы этой биржи не оглашаются иногда самыми высшйми нотами человѣческаго голоса? Неужели аукціонная камера сохранитъ безмолвіе, когда коснутся до продажи какого-нибудь предмета для человѣческаго комфорта? Право, очень, очень много есть предметовъ, надъ которыми мы сами и шумимъ, и торгуемся не меньше, чѣмъ надъ старымъ платьемъ!

Взгляните на эту страшную груду стараго платья, на это собраніе изветшавшихъ одѣяній. Въ этой грудѣ платяныхъ останковъ созерцательный умъ найдетъ неистощимый источникъ для поученій, сатиръ, афоризмовъ, найдетъ пищу для размышленій, которую можно брать отсюда цѣлыми тоннами. Возьмите для примѣра вотъ хоть этотъ кафтанъ милорда, забрызганный на большой дорогѣ фортуны: на немъ обнажилась ткань отъ безпрерывныхъ поклоновъ; позументы потускнѣли, блестки почернѣли; онъ обратился въ позументальный кафтанъ изъ улицы Монмаутъ {Авторъ ссылается здѣсь на сдѣланное уже имъ описаніе "Магазина съ подержаннымъ платьемъ". Прим. перев.}. Подчищенный, подглаженный, подновленный,-- короче сказать, приведенный снова въ преходящій блескъ, онъ еще, можетъ статься, будетъ украшать чью либо особу при дворѣ какого-нибудь индѣйскаго владѣтеля. Взгляните еще вотъ на этотъ малиновый мундиръ, такъ щедро обшитый золотыми снурками: въ свое время онъ, безъ всякаго сомнѣнія, ослѣпилъ не одну молоденькую миссъ. Теперь ему предстоитъ сіять на маскарадахъ, быть можетъ, украшать какого-нибудь мистера Белтона, актера королевскихъ театровъ, а потомъ эмигрировать и сдѣлаться мундиромъ главнокомандующаго войсками какого-нибудь африканскаго племени, или обратиться въ парадный костюмъ самому владѣтелю того же племени. Вотъ ливрейная одежда честнаго Джона, съ украшеніями нѣсколько грубоватыми, но въ прочихъ отношеніяхъ весьма мало отличающаяся отъ кафтана его господина. Вотъ здѣсь, какъ говорится щека объ щеку, въ странномъ сближеніи, въ странномъ равенствѣ, какъ мертвые трупы въ чумной могилѣ, подлѣ штиблетъ милорда Бишопа лежатъ штиблеты грума, вмѣстѣ съ его перештопанными, многодырявыми башмаками, его низенькой, на подобіе опрокинутаго колпака, поярковой шляпы, его безукоризненнымъ синимъ фракомъ съ мѣдными пуговицами, съ коротенькой таліей, съ длинными фалдами и съ безчисленнымъ множествомъ лохмотьевъ. Еслибъ башмаки бѣднаго грума, вмѣсто того, чтобы быть дырявыми, были цѣлы и крѣпки, они стоили бы гораздо дороже черныхъ атласныхъ ботинокъ его господина; вотъ эти простые штиблеты грума стоятъ вдвое дороже штиблетъ милорда, и эта грубая бумазейная курточка при продажѣ будетъ выгоднѣе изодраннаго фрака съ однимъ рукавомъ, сшитаго Штульцемъ и нѣкогда принадлежавшаго записному щеголю Смиту.

Хотѣлось бы знать, куда дѣвались тѣ люди, которымъ принадлежали эти платья? Кто будетъ носить ихъ? Штиблеты милорда не будутъ ли прикрывать икры мелочного лавочника? Лакейскій фракъ вѣрнаго Джона не перенесется ли на плечи какого нибудь Самбо или Мунго, поставленнаго на уродливые запятки колесницы, принадлежащей какому-нибудь милиціонному фельдмаршалу или другому вельможѣ изъ племени индѣйцевъ Верхней Канады? Кто былъ этотъ Джонъ, и чьимъ онъ былъ лакеемъ? Сколько именно тягостныхъ, томительныхъ миль проходилъ бѣдный еврей, чтобы собрать этотъ соръ цивилизаціи и сдѣлать изъ него на Тряпичномъ рынкѣ мусорную груду моды, грязную -- боюсь сказать: навозную -- кучу тщеславія, надъ которой съ изступленіемъ торгуются барышники? Всякій обманъ, всѣ хитрыя уловки, какія можетъ скрывать въ себѣ одежда: подбитые ватой фраки, натянутые на китовый усъ жилеты, панталоны, заштопанные и перештопанные въ тѣхъ мѣстахъ, которые постоянно находятся подъ прикрытіемъ фалдъ, все, все обнажается на этомъ грошевомъ рынкѣ. Длиннополый сюртукъ, прикрывавшій лохмотья фрака, застегнутый фракъ, прикрывавшій безрубашечную грудь, сапоги, которые особеннымъ блескомъ своимъ хотя и старались принять на себя видъ веллингтоновскихъ, но въ самомъ-то дѣлѣ были блюхеровскіе,-- все, все здѣсь открывается, обнаруживается, выворачивается на изнанку. Что было бы тогда, еслибъ поступили подобнымъ образомъ съ людьми, носившими эти платья: какія замѣчательно непріятныя вещи услышали бы мы тогда!

Немезида Тряпичнаго рынка безпристрастна, жестока, неумолима. Она не допускаетъ ни снисхожденія, ни особенной привязанности: бальный фракъ, будь онъ знаменитаго Нуджи или какого нибудь безъизвѣстнаго Букмастера, для нея отвратителенъ, если только нельзя изъ него сдѣлать что-нибудь путное. Она не обратитъ ни малѣйшаго вниманія на модный сюртукъ, если на полахъ его не оказывается цѣльнаго сукна настолько, чтобы можно было сдѣлать дѣтскую фуражку, и истертые военные панталоны съ широкими лампасами и штрипками не имѣютъ въ глазахъ ея никакой прелести: она не внемлетъ голосу жилета, украшеннаго самымъ затѣйливымъ шитьемъ, если онъ не находится въ состояніи прочности.

Вообще "старое платье", смотря по тому, какое можно сдѣлать изъ него употребленіе, раздѣляется на три разряда. Къ первому разряду принадлежитъ собственно платье, которое можетъ быть возобновлено, вычищено, подкрашено, вылощено, наворщено и пущено въ продажу или за весьма мало подержаное платье, или заложено за такую сумму, какую можетъ доставить оно, и какой оно вовсе не стоитъ. Второго разряда "старое платье" -- то, которое можетъ быть вывезено въ Ирландію, въ Австралію и вообще въ отдаленныя колоніи. Огромнѣйшее количество его отправляется въ южно-американскія республики. Поношенное платье въ отдаленныхъ колоніяхъ сбывается за самую выгодную цѣну, тѣмъ болѣе, что бѣдные туземные франты не всегда могутъ пріобрѣсть себѣ совершенно новые матеріалы для своихъ костюмовъ. Къ третьему разряду относится "самое старое платье", до такой жалкой степени ветхое, до такой степени истертое и оборванное, что имъ погнушался бы, я увѣренъ, самый неразборчивый человѣкъ. Но, несмотря на то, эти обноски, haillons, какъ французы называютъ ихъ, ожидаетъ весьма блестящая участь. Подобно баснословному фениксу, они снова возрождаются изъ праха. Разорванные на мелкіе кусочки посредствомъ машины, они переносятъ подъ жерновами всѣ истязанія, перетираются въ порошокъ, или такъ называемые "шодди", и потомъ, посредствомъ магическаго процесса и примѣси небольшого количества свѣжей шерсти, превращаются въ куски прекраснаго новаго сукна. Нужно ли послѣ этого говорить еще что-нибудь? Когда говорю я о кускахъ прекраснаго сукна, то многіе изъ дальновидныхъ читателей моихъ сами догадаются, что должно слѣдовать за тѣмъ. Кто рѣшится сказать, что въ пышныхъ костюмахъ лакеевъ маркиза Кембервелла, въ этихъ Титанахъ въ треугольныхъ шляпахъ и въ шелковыхъ чулкахъ, не скрывается весьма значительной части оборванныхъ пантолонъ честнаго Джона и бумазейной куртхи трудолюбиваго Джэка?

Въ общественномъ быту не встрѣтится ни одного предмета, который не имѣлъ бы преданій, съ которымъ не были бы связаны свои предразсудки. Такъ точно и "старое платье" имѣетъ свои преданія, свои предразсудки. Сказки о несмѣтныхъ суммахъ денегъ, отыскиваемыхъ въ карманахъ стараго платья, весьма обыкновенны, особливо въ низшемъ сословіи. Говорятъ, будто-бы одинъ ирландскій джентльменъ купилъ себѣ теплый жилетъ, который, вмѣсто хлопчатой бумаги, подбитъ былъ сто-фунтовыми ассигнаціями, и что на фракѣ,-- купленномъ однимъ молодымъ человѣкомъ, оказалось, что всѣ пуговицы были не что иное, какъ соверены, обтянутые сукномъ. Въ "Публичномъ листкѣ для объявленій", 14 февраля 1750 года, между прочимъ говорится слѣдующее: "Мэри Джэнкинсъ, занимавшаяся на Тряпичномъ рынкѣ торговлею старымъ платьемъ, продала какой-то бѣдной женщинѣ старые панталоны за семь пенсовъ и кружку пива. Въ то время, какъ онѣ распивали пиво въ ближайшемъ погребѣ, покупательница, вздумавъ осмотрѣть свою покупку поподробнѣе, нашла въ поясѣ одиннадцать золотыхъ гиней временъ королевы Анны и тридцати-фунтовую ассигнацію 1729 года. Не зная цѣны этой ассигнаціи, она тутъ же на мѣстѣ продала ее за два галлона полыннаго пива". Подобныхъ сказокъ такое множество можно вычитать изъ старыхъ газетъ и услышать изъ устъ старыхъ болтушекъ, что другой человѣкъ, какъ бы онъ ни былъ легковѣренъ, невольнымъ образомъ подумаетъ, что большая часть изъ нихъ подвержена сомнѣнію. Впрочемъ, надобно сказать, что въ связи денегъ съ платьемъ всегда замѣчается оттѣнокъ суевѣрія. Къ чему бы, напримѣръ, заботливые родители стали класть въ карманы своего сынка шести-пенсовую монету, когда этотъ сынокъ въ первый разъ облачится braocae bifurcatae toga virilis юныхъ британцевъ? Къ чему бы мы стали говорить, что полъ-пенни съ изображеніемъ креста будетъ изгонять изъ кармана нечистую силу? Къ чему бы мы стали бросать старые башмаки вслѣдъ за отъѣзжающей особой, милой нашему сердцу? Къ чему, какъ не для счастья? А что такое счастье, какъ не тѣ же деньги?

KОHEЦЪ.