Мы всегда такого мнѣнія, что если бы никто изъ поэтовъ не обезсмертилъ Семи Угловъ, то Семь Угловъ сами непремѣнно пріобрѣтутъ себѣ безсмертіе. Семь Угловъ! Это — страна музыки и поэзіи, страна первыхъ изліяній пламеннаго сердца и замѣчательныхъ предсмертныхъ изрѣченій, страна, освѣщенная именами Катнака и Питтовъ, тѣсно связанными съ яблочниками и шарманками, въ ту пору, когда дешевые литературные журналы наполнялись аршинными балладами, и когда, къ смягченію наказаній за уголовныя преступленія, не предпринималось въ Парламентѣ никакихъ рѣшительныхъ мѣръ.
Взгляните на устройство этого мѣста. Вы на каждомъ шагу встрѣчаете здѣсь гордіевъ узелъ, встрѣчаете лабиринтъ Гамптонъ-Корта, лабиринтъ Бюла-Спа;[1] встрѣчаете узлы бѣлаго шейнаго платка, трудность завязать которые можно сравнить только съ очевидною невозможностью развязать. Вообще говоря, какая путаница можетъ сравниться съ путаницей Семи Угловъ? гдѣ вы найдете другой подобный лабиринтъ улицъ, дворовъ, переулковъ и аллей? гдѣ вы найдете такое скопище англичанъ и ирландцевъ, какое встрѣчается въ этой запутанной части Лондона.
Чужеземецъ, очутившись въ первый разъ у Семи Угловъ и остановившись у семи мрачныхъ переулковъ, съ видимою нерѣшимостью, который изъ нихъ избрать для своего дальнѣйшаго шествія, невольнымъ образомъ посвятитъ значительное время для удовлетворенія своего любопытства и внименія. Отъ весьма неправильнаго сквера, на который случайно забрелъ путешественникъ, тянутся улицы и переулки по всѣмъ возможнымъ направленіямъ, до тѣхъ поръ, пока не скроются въ вредныхъ испареніяхъ, которыя нависли надъ вершинами домовъ, и отъ которыхъ мрачная и грязная перспектива дѣлается еще неопредѣленнѣе и сжатѣе. На каждомъ углу вы увидите толпы празднаго народа, которыя собрались сюда какъ будто затѣмъ, чтобъ подышать чистымъ воздухомъ, непроникающимъ въ мутныя улицы и аллеи. Наружность этихъ людей и ихъ жилищъ внушаютъ невольное удивленіе во всѣхъ, кому придется взглянуть на нихъ; быть можетъ, на одного только коренного жителя Лондона не произведутъ они никакого впечатлѣнія.
Вонъ тамъ, на томъ углу, собралась небольшая толпа вокругъ двухъ женщинъ, которыя, опорожнивъ въ теченіе утра три различные сосуда джину и горькой, поссорились изъ за какого-то домашняго распоряженія и наконецъ готовы даже покончить свою ссору кулаками, къ величайшему удовольствію и участію другихъ женщинъ, которыя жили въ томъ же домѣ и которыя весьма охотно являлись партизанками той или другой стороны.
— Почему ты, Сара, не вцѣпишься въ нее? восклицаетъ полуодѣтая баба. — Чего ты думаешь? Да еслибъ только она сдѣлала со мной подобную штуку, я не стала бы долго думать: и въ ту же минуту выцарапала бы ей глаза…. Этакая дрянь!
— О чемъ мы шумите? въ чемъ дѣло? спрашиваетъ другая женщина, только что явившаяся на мѣсто брани.
— Въ чемъ дѣло?! воскликнула первая ораторша съ бѣшенымъ негодованіемъ указывая на обвиняемую преступницу: — въ чемъ дѣло?! Бѣдная мистриссъ Сулливинъ! Пятеро дѣтей на рукахъ — да не смѣй еще выйти со двора достать для нихъ кусокъ хлѣба!.. Гдѣ это видано, чтобы стали приходить безъ нея всякія шлюхи да таскать мужа на прогулки по аллеямъ!.. Вѣдь вотъ ужь въ Ѳоминъ Понедѣльникъ двѣнадцать лѣтъ, какъ они женаты….. я своими глазами видѣла свидѣтельство, когда пила вмѣстѣ съ ними чай въ Страстную Пятницу…. Этакія шлюхи!..
— Кого ты называешь шлюхами? прерываетъ защитница другой стороны, обнаруживая сильное желаніе принять на свою долю часть предстоящей схватки.
— Ай да, Мэри! вотъ такъ! хорошенько ее, хорошенько! восклицаетъ сосѣдній лавочникъ.
— Кого ты называешь шлюхами? снова повторяетъ освирѣпѣвшая Мэри.
— Не твое дѣло, отвѣчаетъ противница, весьма выразительно: — не въ свое дѣло не суйся…. убирайся домой да проспись сначала, а потомъ принимайся штопать чулки.
Этотъ нескромный намекъ не только на нетрезвое поведеніе, но и на ветхое состояніе гардероба доводитъ раздраженіе буйной соперницы до высочайшей степени, и вслѣдствіе того она съ жаромъ убѣждаетъ окружающихъ вступиться за нее, и мужественно вступаетъ въ бой. Схватка начинается всеобщая и оканчивается прибытіемъ полицейскихъ чиновниковъ
Въ дополненіе къ многочисленнымъ группамъ, которыя или толпятся около питейныхъ лавокъ, или ссорятся посреди дороги, каждый фонарный столбъ на открытомъ мѣстѣ имѣетъ своего обладателя, который, прислонившись къ этому столбу, безмолвно проводитъ цѣлые часы. Странно довольно, но мы замѣтили, что одинъ классъ лондонскаго народонаселенія считаетъ за величайшее наслажденіе простоять нѣсколько часовъ прислонившись къ стѣнѣ или къ столбу. Мы никогда не видѣли, чтобы лондонскій каменьщикъ принималъ участіе въ какихъ нибудь другихъ удовольствіяхъ, за исключеніемъ драки, въ которую онъ готовъ вступить во всякое время. Пройдите вечеркомъ по улицѣ Ст. — Джойлзъ въ какой угодно день недѣли, и вы непремѣнно увидите ихъ у фонарныхъ столбовъ, въ ихъ бумазейныхъ костюмахъ, забрызганныхъ известью и покрытыхъ грязноватою пылью. Прогуляйтесь въ воскресенье мимо Семи Угловъ, и вы снова увидите ихъ у столбовъ въ чистыхъ полосатыхъ панталонахъ, въ свѣтлыхъ сапогахъ, въ синихъ курткахъ и огромныхъ желтыхъ камзолахъ. Они какъ будто нарочно затѣмъ и надѣваютъ свои лучшія платья, чтобъ простоять цѣлый день прислонившись къ фонарному столбу!
Особенный характеръ этихъ улицъ и необыкновенное сходство ихъ между собою нисколько не уменьшаютъ того замѣшательства, въ которое бываетъ поставленъ неопытный пѣшеходъ при посѣщеніи Семи Угловъ. Онъ проходитъ улицы грязи и разбросанныхъ зданій, встрѣчается съ обширными дворами, наполненными какъ безобразными и непропорціональныхъ размѣровъ домами, такъ и полу-нагими ребятишками, которые валяются въ собачьихъ конурахъ. Мѣстами показываются мрачныя мелочныя лавки съ разбитымъ колокольчикомъ, который привѣшенъ позади дверей и который или возвѣщаетъ о приходp3; покупателя, или измѣннически предаетъ таинственное появленіе молодого джентльмена, у котораго страсть къ чужой собственности и въ особенности къ лавочнымъ выручкамъ развита превосходно еще съ самой юности. Иногда какъ будто напоказъ встрѣчается высокое, прекрасное зданіе, которое прикрываетъ собой вязкій и грязный сосѣдній трактиръ. Въ длинныхъ рядахъ полу-разбитыхъ и мѣстами заклеенныхъ бумагой окнахъ выставлены въ горшкахъ, грязныхъ какъ и сами Семь Угловъ, цвѣты, которые существуютъ, можетъ быть, съ самого основанія Семи Угловъ. Лавка для покупки тряпокъ, костей, стараго желѣза, кухонной посуды не уступаютъ въ чистотѣ птичникамъ и клѣткамъ для кроликовъ…. Лавки подержанныхъ и заложенныхъ вещей, учрежденныя, по видимому, самыми гуманными существами (потому что онѣ служатъ прибѣжищемъ цѣлымъ легіонамъ моли) и усѣянныя безчисленнымъ множествомъ объявленій о пансіонахъ, о грошовыхъ театрахъ, о ходатаяхъ по чужимъ дѣламъ, о мебели, о музыкѣ для баловъ и раутовъ дополняютъ мѣстную картину, а грязные мужчины, оборванныя женщины, полу-нагіе ребятишки; шумные воланы, дымящіяся трубки, гнилые фрукты, болѣе чѣмъ сомнительныя устрицы, тощія кошки, печальныя собаки и сухія какъ скелеты курицы оживляютъ эту картину и придаютъ ей невыразимую прелесть.
Если наружность домовъ или взглядъ на обитателей этихъ домовъ представляютъ мало привлекательнаго, то мы не полагаемъ, чтобы болѣе близкое знакомство съ ними измѣнило первое впечатлѣніе. Каждая комната имѣетъ отдѣльнаго жильца, и каждый жилецъ обыкновенно бываетъ главою многочисленнѣйшаго семейства.
Для примѣра заглянемъ хоть въ одинъ домъ. Вотъ этотъ лавочникъ, занимающійся продажею по части печенья, или по части горючихъ матеріяловъ, или по другой какой нибудь части, которая требуетъ для ежедневнаго оборота отъ полутора до двухъ шиллинговъ, проживаетъ со всѣмъ своимъ семействомъ въ самой лавкѣ и въ задней маленькой комнаткѣ. Въ задней половинѣ кухни живетъ ирландскій поденщикъ съ семействомъ, а въ передней — какой нибудь разнощикъ, также съ семействомъ. Въ передней половинѣ перваго яруса живетъ другой мужчина съ женой и семействомъ, а въ задней подовинѣ, - "молодая женщина, которая занимается тамбурной работой и одѣвается весьма джентильно, которая часто говоритъ о своей подругѣ изъ знатной фамиліи и терпѣть не можетъ вульгарностей." Второй этажъ и его обитателей можно назвать вторымъ изданіемъ перваго, развѣ только на исключеніемъ джентльмена оборванца, занимающаго чердачекъ. Этотъ джентльменъ каждое утро получаетъ полъ-кружки кофе изъ ближайшей кофейной, которая помѣщается въ крошечной конуркѣ, и надъ каминомъ которой, въ деревянной рамочкѣ, красуется надпись, учтиво предлагающая посѣтителямъ, "для избѣжанія недоразумѣній, деньги за требуемые предметы платить предварительно". Джентльменъ-оборванецъ служитъ для здѣшняго квартала весьма загадочнымъ предметомъ. Но такъ какъ онъ ведетъ затворническую жизнь и на исключеніемъ полъ-кружки кофе и пенсовой булки покупаетъ иногда перья и чернила, то немудрено, что онъ прослылъ за сочинителя. У Семи Угловъ распространились даже слухи, что онъ пишетъ поэмы для мистера Варрена.
Если кому нибудь придется проходить мимо Семи Угловъ въ лѣтній знойный вечеръ и видѣть, какъ дружелюбно разговариваютъ женщины, то невольнымъ образомъ подумаетъ, что это согласіе между ними никогда не нарушается, и что обитатели Семи Угловъ могли бы служить прекраснымъ примѣромъ для другихъ. Но, увы! мы по опыту знаемъ навѣрное, что лавочникъ какъ нельзя хуже обходится со своимъ семействомъ, что разнощикъ — онъ же большой мастеръ выколачивать пыль изъ ковровъ — часто обращаетъ свое искусство на жену. Переднія жильцы перваго этажа находятся въ непримиримой враждѣ съ передними жильцами второго этажа, за то, что послѣдніе имѣютъ обыкновеніе заводить танцы въ то время, когда первые ложатся спать. Жильцы второго этажа ссорятся изъ за дѣтей съ обитателями кухни. Ирландскій поденьщикъ каждый вечеръ возвращается домой въ нетрезвомъ видѣ и нападаетъ рѣшительно на всѣхъ. Короче сказать, между всѣми этажами существуетъ непрерывная вражда; даже самые подвалы принимаютъ въ ней живѣйшее участіе. Мистриссъ А. колотитъ ребенка мистриссъ Б. за то, что онъ дѣлаетъ гримасы. Мистриссъ Б. обливаетъ холодной водой ребенка мистриссъ А. зато, что онъ употребляетъ неприличныя выраженія. Мужья вступаются: дѣлается общая ссора, слѣдствіемъ которой бываетъ драка, а результатомъ — полицейскій чиновникъ.