СУМЕРКИ
Несчастная жена невинного человека, обреченного на смерть, услышав приговор, упала, как бы получив смертельный удар, но она не проронила ни звука. В ней так сильно было сознание, что в такую минуту ее прямая обязанность всячески поддержать и ободрить его, а не усиливать его отчаяние, что это помогло ей оправиться и прийти в себя.
Членам трибунала предстояло в этот день принять участие в какой-то уличной процессии, и потому заседание было отложено. Суд поднялся с мест и вместе с публикой шумно и поспешно устремился вон из зала, и в коридорах все еще не умолкли топот и возня, когда Люси уже стояла на ногах, простирая руки к своему мужу, и на лице ее выражались только любовь и утешение.
-- Если бы мне позволили побыть с ним! Если бы хоть раз обнять его! О добрые граждане, не будете ли вы хоть настолько жалостливы к нам!
С арестантом оставались только один тюремный сторож, двое понятых (из числа тех четверых, что арестовали его накануне) и Барсед. Публика тем временем успела выбраться на улицу. Барсед обратился к своим сотоварищам и сказал:
-- Пускай обнимаются, ведь это займет всего минуту времени.
Остальные молча согласились, перетащили Люси через скамейки и подняли на эстраду, а он перегнулся через перила и таким образом мог заключить ее в свои объятия.
-- Прощай, сокровище души моей. Благословляю тебя на прощание. Мы свидимся там, где для усталых есть вечный покой!
Так говорил муж, прижимая ее к своему сердцу.
-- Я и это перенесу, дорогой Чарльз; свыше даются мне силы. Обо мне не тужи. Благослови заочно нашу девочку.
-- Благословляю ее через тебя. Передай ей от меня этот поцелуй... Передай и мое последнее прощание.
-- Мой муж!.. Нет! Еще минуту! -- (Он хотел оторваться от нее.) -- Мы расстаемся ненадолго. Я чувствую, что это постепенно разобьет мое сердце. Но пока в силах, буду исполнять свой долг... А когда я ее покину, Бог дарует ей друзей, как даровал мне.
Ее отец подошел вслед за ней и хотел упасть на колени перед ними обоими, но Дарней протянул руку и, удержав его за плечо, воскликнул:
-- Нет, нет! Вы ничего такого не сделали, чтобы падать ниц перед нами. Мы теперь узнали, сколько вы настрадались в старые годы. Узнали, какие чувства испытывали вы, когда догадывались о моем происхождении, и потом, когда убедились в своей догадке. Знаем, как вы боролись с естественной антипатией, которую я вам внушал, и как мужественно вы победили ее ради любви к бесценной дочери. Мы вам благодарны от всего сердца, со всей нашей привязанностью и почтением к вам. Благослови вас Бог!
Вместо ответа, отец схватился руками за свои седые волосы и с воплем отчаяния теребил их.
-- Иначе быть не могло, -- сказал Дарней. -- Все обстоятельства вели к тому, что случилось. Виной моей роковой встречи с вами было все то же мое всегда тщетное старание исполнить последнюю волю моей бедной матери. От такого зла и нельзя было ожидать ничего доброго; каково было начало, таков должен быть и конец. Все это в натуре вещей. Утешьтесь и простите меня. Да благословит вас Бог!
Его увели. Выпустив его из своих объятий, жена стояла и смотрела ему вслед, сложив руки как на молитву и с таким ясным выражением лица, что на нем была даже утешительная улыбка. Когда он исчез за дверью, через которую выводили арестантов, она обернулась, ласково прижалась головой к груди отца, хотела что-то сказать ему и без чувств упала к его ногам.
Тогда Сидни Картон, до сих пор не трогавшийся из своего темного угла, вышел оттуда и поднял ее на руки. При ней никого больше не было, кроме ее отца и мистера Лорри. Рука его дрогнула, когда он ее поднимал, подпирая ее голову плечом. Однако лицо его в эту минуту выражало не одно сострадание, а также гордость.
-- Донести ее до кареты? Я и не почувствую ее тяжести.
Он легко вынес ее на улицу и положил в карету. Ее отец и их старый друг сели вместе с ней, а Картон влез на козлы рядом с кучером.
Подъехав к воротам, где он стоял за несколько часов перед тем и в темноте ночной старался дознаться, на который из грубых камней этой мостовой ступала ее нога, он снова взял ее на руки, вынул из кареты и отнес наверх, в их квартиру. Там он бережно положил ее на кровать, а ее дочка и мисс Просс стали ее оплакивать.
-- Не приводите ее в чувство, мисс Просс, -- сказал он тихо, -- оставьте лучше так. Зачем ей возвращаться к сознанию? Ведь это только обморок.
-- О Картон! Милый Картон! -- восклицала маленькая Люси, обвив его руками за шею в порыве страстного горя. -- Раз ты к нам пришел, я знаю, ты что-нибудь сделаешь, чтобы помочь маме и спасти папу. Взгляни на нее, милый Картон! Ты так ее любишь, как же ты можешь переносить, чтобы она была такая бедная!
Он нагнулся к девочке и прижал ее свежую щечку к своему лицу. Потом тихонько поставил ее на пол и взглянул на ее мать, лежащую без сознания.
-- На прощание... -- сказал он и запнулся, -- можно мне ее поцеловать?
Впоследствии бывшие при этом вспоминали, что, когда он наклонился и прикоснулся к ней губами, он что-то прошептал. А девочка, бывшая от него всех ближе, расслышала и рассказала потом своим, а гораздо позднее, когда она сама была уже красивой старушкой, говорила своим внукам, что он прошептал только: "Жизнь за тебя".
Выйдя в другую комнату, он вдруг обернулся к провожавшим его мистеру Лорри и доктору Манетту и сказал, обращаясь к последнему:
-- Вы еще вчера пользовались значительным влиянием, доктор Манетт; попробуйте, нельзя ли еще что-нибудь предпринять. Эти судьи и прочие власть имущие относятся к вам дружелюбно и очень высоко ставят ваши заслуги. Разве это не важно?
-- От меня не скрывали ничего, что касалось Чарльза. Меня положительнейшим образом обнадежили, что я его спасу; и ведь я уж спас его?
Он произносил свой ответ крайне медленно и с видимым усилием.
-- Попробуйте сызнова. Не много остается часов от настоящей минуты до завтрашнего полудня, но все-таки вы попытайтесь.
-- Я и хочу попытаться. Ни минуты не буду медлить.
-- И отлично. При вашей энергии мало ли каких великих дел можно наделать. Я видел такие случаи... хотя, впрочем, -- прибавил он со вздохом и улыбнулся, -- не такие уж важные случаи, как настоящий. Однако ж попробуйте! Хоть жизнь и недорого стоит, если прожить ее без толку, но для такой жизни стоит потрудиться. Иначе и жить не стоило бы.
-- Я пойду, -- сказал доктор Манетт, -- сначала прямо к обвинителю и к председателю, а потом отправлюсь к другим, которых лучше не назову... И, кроме того, напишу... Однако постойте, ведь теперь на улицах справляют какое-то торжество, стало быть, до вечера никого не застанешь и ничего не добьешься.
-- Это правда. Во всяком случае, надежды на успех довольно мало, так что едва ли вы что-нибудь потеряете, подождав до вечера. А я все-таки желал бы узнать, как идет дело, хотя я лично ничего хорошего не жду... Когда примерно будете вы иметь возможность повидаться с этими грозными властями, доктор Манетт?
-- Как только стемнеет. Надеюсь, что часа через два это случится.
-- Нынче темнеет уже в пятом часу. Растянув немного положенный вами срок, если я приду к мистеру Лорри, например, часов в девять, могу ли я надеяться узнать о вашей деятельности через нашего друга или от вас самих?
-- Можете!
-- Ну, желаю вам успеха!
Мистер Лорри пошел провожать Картона до наружной двери и, тронув его за плечо, заставил обернуться.
-- Я потерял всякую надежду, -- сказал старик тихим и скорбным голосом.
-- И я также.
-- Если бы кто-нибудь из этих власть имущих или хотя бы все они вместе были расположены пощадить его... а это так маловероятно, потому что для них его жизнь и вообще человеческая жизнь ничего не значит! И то я сомневаюсь, чтобы возможно было его спасти после того документа, который мы прослушали на суде.
-- И я того же мнения. В этом реве толпы мне послышался лязг гильотины.
Мистер Лорри оперся рукой о косяк и припал лицом на руку.
-- Не печальтесь так, -- сказал Картон очень ласково, -- не горюйте. Я подал эту мысль доктору Манетту, чтобы ободрить его, и потом, я думаю, что когда-нибудь ей от этого будет легче. Иначе она может подумать, что "о его жизни не довольно позаботились и допустили его погибнуть по нерадению", и такие мысли могут ее тревожить.
-- Да, да, да! -- отвечал мистер Лорри, осушая глаза. -- Вы правы. Но он все-таки погибнет. По-настоящему нет никакой надежды.
-- Да, он погибнет, и надежды нет никакой! -- ответил Картон и твердой поступью стал спускаться с лестницы.