Первый духъ
Когда Скруджъ проснулся, было такъ темно, что, выглянувъ изъ алькова, онъ едва могъ отличить прозрачное пятно окна отъ темныхъ оконъ своей комнаты. Онъ зорко всматривался въ темноту своими острыми, какъ у хорька, глазами, и слушалъ, какъ колокола на сосѣдней церкви отбивали часы.
Къ его великому изумленію, тяжелый колоколъ ударилъ шесть разъ, потомъ семь, восемь и такъ до двѣнадцати; затѣмъ все смолкло. Двѣнадцать! А когда онъ ложился, былъ вѣдь третій часъ. Очевидно, часы шли неправильно. Должно быть, ледяная сосулька попала въ механизмъ. Двѣнадцать! Онъ дотронулся до пружины своихъ часовъ съ репетиціей, чтобы провѣрилъ тѣ нелѣпыя часы. Маленькій быстрый пульсъ его часовъ пробилъ двѣнадцать и остановился.
-- Какъ! Этого не можетъ быть! -- сказалъ Скруджъ,-- не можетъ быть, чтобы я проспалъ весь день да еще и порядочную часть слѣдующей ночи! Нельзя же допустить, чтобы что-нибудь произошло съ солнцемъ и чтобы сейчасъ былъ полдень!
Съ этой тревожной мыслью онъ слѣзъ св кровати и ощупью добрался до окна. Чтобы увидѣть что-нибудь, онъ былъ принужденъ рукавомъ своего халата протереть обмерзшее стекло. Но и тутъ онъ увидѣлъ не много! Онъ убѣдился только въ томъ, что было очень тихо, туманно и чрезвычайно холодно. На улицахъ не было обычной суеты, бѣгущихъ пѣшеходовъ, что всегда бывало, когда день побѣждалъ ночь и овладѣвалъ міромъ.
Скруджъ снова легъ въ постель, предаваясь размышленіямъ о случившемся, но не могъ прійти ни къ какому опредѣленному рѣшенію. Чѣмъ болѣе онъ думалъ, тѣмъ болѣе запутывался и чѣмъ болѣе старался не думать, тѣмъ болѣе думалъ.
Духъ Марли окончательно сбилъ его съ толку. Какъ только, послѣ зрѣлаго размышленія, онъ рѣшалъ, что все это былъ сонъ, его мысль, подобно отпущенной упругой пружинѣ, отлетала назадъ къ первому положенію, и снова предстояло рѣшить: былъ ли это сонъ, или нѣтъ?
Въ такомъ состояніи Скруджъ лежалъ до тѣхъ: поръ, пока колокола не пробили еще три четверти и онъ вдругъ не вспомнилъ, что, согласно предсказанію Марли, первый духъ долженъ явиться, когда колоколъ пробьетъ часъ. Онъ рѣшилъ не спать и дождаться часа. Такое рѣшеніе было, конечно, самое благоразумное, такъ какъ заснуть для него было теперь такъ же невозможно, какъ подняться на небо.
Время шло такъ медленно, что Скруджъ подумалъ, что, задремавъ, онъ пропустилъ бой часовъ. Наконецъ, до его насторожившагося слуха донеслось :
-- Динь-донъ!
-- Четверть,-- сказалъ Скруджъ, начиная считать.
-- Динь-донъ!
-- Половина,-- сказалъ Скруджъ.
-- Динь-донъ!
-- Три четверти,-- сказалъ Скруджъ.
-- Динь-донъ:
-- Вотъ и часъ,-- сказалъ Скруджъ,-- и ничего нѣтъ.
Онъ произнесъ эти слова прежде, чѣмъ колоколъ пробилъ часъ,-- пробилъ какъ-то глухо, пусто и заунывно. Въ ту же минуту комната озарилась свѣтомъ, и точно чья-то рука раздвинула занавѣски его постели въ разныя стороны, и именно тѣ занавѣски, къ которымъ было обращено его лицо, а не занавѣски въ ногахъ или сзади. Какъ только онѣ распахнулись, Скруджъ приподнялся немого и въ такомъ положеніи встрѣтился съ неземнымъ гостемъ, который, открывая ихъ, находился такъ близко жъ нему, какъ я въ эту минуту мысленно нахожусь возлѣ васъ, читатель.
Это было странное существо, похожее на ребенка и вмѣстѣ съ тѣмъ на старика, ибо было видимо сквозь какую-то сверхъестественную среду, удалявшую и уменьшавшую его. Его волосы падали на плечи, были сѣды, какъ у старца, но на нѣжномъ лицѣ его не было ни единой морщины. Руки его были очень длинны, мускулисты, и въ нихъ чувствовалась гигантская сила. Ноги и ступни имѣли изящную форму и были голы, какъ руки. Онъ былъ облеченъ въ тунику ослѣпительной бѣлизны; а его станъ былъ опоясанъ перевязью, сіявшей дивнымъ блескомъ. Въ его рукѣ была вѣтвь свѣже-зеленаго остролистника,-- эмблема зимы,-- одежда-же была украшена лѣтними цвѣтами. Но всего удивительнѣе было то, что отъ вѣнца на его головѣ лились потоки свѣта, ярко озарявшіе все вокругъ, и, очевидно, для этого-то свѣта предназначался большой колпакъ-гасильникъ, который духъ держалъ подъ мышкой, чтобы употреблять его, когда хотѣлъ сдѣлаться невидимымъ. Когда же Скруджъ сталъ пристальнѣе присматриваться къ призраку, то замѣтилъ еще болѣе странныя особенности его. Поясъ призрака искрился и блестѣлъ то въ одной части, то въ другой, и то, что сейчасъ было ярко освѣщено, черезъ мгновеніе становилось темнымъ, и вся фигура призрака ежесекундно мѣнялась: то онъ имѣлъ одну руку, то одну ногу, то былъ съ двадцатью ногами, то съ двумя ногами безъ головы, то была голова, но безъ туловища: то та, то другая часть его безслѣдно исчезала въ густомъ мракѣ. Но еще удивительнѣе было то, что порою вся фигура призрака становилась ясной и отчетливой.
-- Вы тотъ духъ, появленіе котораго было мнѣ предсказано?-- спросилъ Скруджъ.
-- Да.
Голосъ у духа былъ мягкій, нѣжный и такой тихій, что, казалось, доносился издалека, хотя духъ находился возлѣ самого Скруджа.
-- Кто вы?-- спросилъ Скруджъ.
-- Я духъ минувшаго Рождества.
-- Давно минувшаго?-- спросилъ Скруджъ, разсматривая его.
-- Нѣтъ, твоего послѣдняго.
Можетъ быть, Скруджъ и самъ не зналъ, почему у него явилось странное желаніе видѣть духа въ колпакѣ-гасильникѣ, но онъ все-таки попросилъ духа надѣть колпакъ.
-- Какъ! -- воскликнулъ духъ.-- Ты уже такъ скоро пожелалъ своими бренными руками погасить тотъ свѣтъ, который я распространяю? Тебѣ мало, что ты одинъ изъ тѣхъ рабовъ страстей, ради которыхъ я принужденъ долгіе годы носить этотъ колпакъ, низко надвинувъ его на лобъ?
Скруджъ почтительно отвѣтилъ, что вовсе не хотѣлъ его обидѣть, что онъ никакъ не можетъ понять, какимъ образомъ онъ могъ служить причиной, заставившей духа носить колпакъ. Затѣмъ онъ осмѣлился спросить, что именно привело его сюда?
-- Твое благополучіе,-- сказалъ духъ. Скруджъ поблагодарилъ, но не могъ удержаться отъ мысли, что спокойно проведенная ночь болѣе способствовала бы этому благополучію. Но Духъ понялъ его мысль, ибо тотчасъ же сказалъ:
-- И твое спасеніе.
Сказавъ это, онъ протянулъ свою сильную руку и ласково коснулся Скруджа.
-- Встань и слѣдуй за мною.
Скруджъ чувствовалъ, что было бы безполезно сказать что-нибудь въ свое оправданіе, что дурная погода и поздній часъ не годятся для прогулокъ, что въ постели тепло, а термометръ стоитъ ниже нуля, что онъ слишкомъ легко одѣтъ,-- въ туфляхъ, шлафрокѣ и ночномъ колпакѣ,-- и что онъ не здоровъ. Хотя прикосновеніе духа было нѣжно, какъ прикосновеніе руки женщины, оно однако не допускало сопротивленія. И Скруджъ всталъ, но, увидѣвъ, что духъ направился къ окну, схватилъ его за одежду.
-- Я вѣдь смертный, -- сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ,-- и могу упасть.
-- Позволь только моей рукѣ прикоснуться къ тебѣ,-- сказалъ духъ, кладя свою руку на сердце Скруджа,-- и ты будешь внѣ всякой опасности.
Произнеся эти слова, духъ повелъ Скруджа сквозь стѣну, и они очутились за городомъ на дорогѣ, по обѣимъ сторонамъ которой тянулись поля. Городъ исчезъ за ними совершеній безслѣдно, а вмѣстѣ съ нимъ исчезли и туманъ и мракъ. Былъ ясный, холодный зимній денъ, и земля была одѣта снѣжнымъ покровомъ.
-- О Боже! -- воскликнулъ Скруджъ, всплеснувъ руками и осматриваясь кругомъ. -- Здѣсь, въ этомъ мѣстѣ, я родился. Здѣсь я росъ.
Духъ кротко посмотрѣлъ на него. Нѣжное прикосновеніе его, тихое и мимолетное, тронуло старое сердце. Скруджъ ощутилъ тысячу запаховъ въ воздухѣ, изъ которыхъ каждый былъ связанъ съ тысячью мыслей, радостей, заботъ и надеждъ, давно, давно забытыхъ.
-- Твои губы дрожать, -- сказалъ духъ.-- Что такое на твоей щекѣ?
Запинающимся голосомъ Скруджъ проговорилъ, что это прыщикъ, и просилъ духа, вести его туда, куда онъ захочетъ.
-- Припоминаешь ли ты эту дорогу?-- спросилъ духъ.
-- О, да,-- съ жаромъ произнесъ Скруджъ.-- Я прошелъ бы по ней съ завязанными глазами.
-- Странно. Прошло такъ много лѣтъ, а ты еще не забылъ ея,-- замѣтилъ духъ.-- Идемъ.
Они пошли. Скруджъ узнавалъ каждыя ворота, каждый столбъ, каждое дерево. Вдали показалось маленькое мѣстечко съ церковью, мостомъ и извивами рѣки. Они увидѣли нѣсколько косматыхъ пони, бѣгущихъ рысью по направленію къ нимъ; на пони сидѣли мальчики, которые перекликались съ другими мальчиками, сидѣвшими рядомъ съ фермерами въ большихъ одноколкахъ и телѣжкахъ. Всѣ были веселы и, перекликаясь, наполняли звонкими голосами и смѣхомъ широкій просторъ полей.
-- Это только тѣни прошлаго,-- сказалъ духъ.-- Они не видятъ и не слышатъ насъ.
Когда веселые путешественники приблизились, Скруджъ сталъ узнавать и каждаго изъ нихъ называть по имени. Почему онъ былъ такъ несказанно радъ, видя ихъ, почему блестѣли его холодные глаза, а сердце такъ сильно билось? Почему сердце наполнилось умиленіемъ, когда онъ слышалъ, какъ они поздравляли другъ друга съ праздникомъ, разставаясь на перекресткахъ и разъѣзжаясь въ разныя стороны? Что за дѣло было Скруджу до веселаго Рождества? Прочь эти веселые праздники! Какую пользу они принесли ему?
-- Школа еще не совсѣмъ опустѣла,-- сказалъ духъ.-- Тамъ есть заброшенный, одинокій ребенокъ.
Скруджъ сказалъ, что знаетъ это,-- и зарыдалъ.
Они ввернули съ большой дороги на хорошо памятную ему тропу и скоро приблизились къ дому изъ потемнѣвшихъ красныхъ кирпичей съ небольшимъ куполомъ и колоколомъ въ немъ, съ флюгеромъ на крышѣ. Это былъ большой, но уже начавшій приходить въ упадокъ домъ. Стѣны обширныхъ заброшенныхъ службъ были сыры и покрыты мхомъ, окна разбиты и ворота полуразрушены временемъ. Куры кудахтали и расхаживали въ конюшняхъ, каретные сараи и навѣсы заростали травой. Внутри дома также не было прежней роскоши; войдя въ мрачныя сѣни сквозь открытыя двери, они увидѣли много комнатъ, пустыхъ и холодныхъ, съ обломками мебели. Затхлый запахъ сырости и земли носился въ воздухѣ, все говорило о томъ, что обитатели дома часто не досыпаютъ, встаютъ еще при свѣчахъ и живутъ впроголодь.
Духъ и Скруджъ прошли черезъ сѣни къ дверямъ во вторую половину дома. Она открылась, и ихъ взорамъ представилась длинная печальная комната, которая, отъ стоявшихъ въ ней простыхъ еловыхъ партъ, казалась еще пустыннѣе. На одной, изъ партъ, около слабаго огонька, сидѣлъ одинокій мальчикъ и читалъ. Скруджъ опустился на скамью и, узнавъ въ этомъ бѣдномъ и забытомъ ребенкѣ самого себя, заплакалъ.
Таинственное эхо въ домѣ, пискъ и возня мыши за деревянной обшивкой стѣнъ, капанье капель изъ оттаявшаго жолба, вздохи безлистаго тополя, лѣнивый скрипъ качающейся дверіи въ пустомъ амбарѣ и потрескиваніе въ каминѣ -- все это отзывалось въ сердцѣ Скруджа и вызывало слезы.
Духъ, прикоснувшись къ нему, показалъ на его двойника,-- маленькаго мальчика, погруженнаго въ чтеніе. Внезапно за окномъ появился кто-то въ одеждѣ чужестранца, явственно, точно живой, съ топоромъ, засунутымъ за поясъ, ведущій осла, нагруженнаго дровами.
-- Это Али-баба! -- воскликнулъ Скруджъ въ восторгѣ.-- Добрый, старый, честный Али-баба, я узнаю его. Да! Да! Какъ-то на Рождествѣ, когда вотъ этотъ забытый мальчикъ оставался здѣсь одинъ, онъ, Али-баба, явился передъ нимъ впервые точно въ такомъ же видѣ, какъ теперь. Бѣдный мальчикъ! А вотъ и Валентинъ,-- сказалъ Скруджъ,-- и дикій брать его Орзонъ, вотъ они! А какъ зовутъ того, котораго, соннаго, въ одномъ бѣльѣ, перенесли къ воротамъ Дамаска? Развѣ ты не видалъ его? А слуга султана, котораго духи перевернули внизъ головой,-- вонъ и онъ стоитъ на головѣ! Подѣломъ ему! Не женись на принцессѣ!
Какъ удивились бы коллеги Скруджа, услышавъ его, увидѣвъ его оживленное лицо, всю серьезность своего характера, расточающаго на такіе пустые предметы и говорящаго совсѣмъ необычнымъ голосомъ, голосомъ, похожимъ и на смѣхъ и на крикъ.
-- А вотъ и попугай! -- воскликнулъ Скруджъ,-- зеленое туловище, желтый хвостъ и на макушкѣ хохолъ, похожій на листъ салата! Бѣдный Робинзонъ Крузо, какъ онъ назвалъ Робинзона, когда тотъ возвратился домой, послѣ плаванія вокругъ острова. "Бѣдный Робинзонъ Крузо.-- Гдѣ былъ ты, Робинзонъ Крузо?" Робинзонъ думалъ, что слышитъ это во снѣ, но, какъ извѣстно, кричалъ попугай. А вотъ и Пятница, спасая свою жизнь, бѣжитъ къ маленькой бухтѣ! Голла! Гопъ! Голла!
Затѣмъ, съ быстротой, совсѣмъ несвойственной его характеру, Скруджъ перебилъ самого себя, съ грустью о самомъ себѣ воскликнулъ: "Бѣдный мальчикъ!" -- и снова заплакалъ.
-- Мнѣ хочется,-- пробормоталъ Скруджъ, отирая обшлагомъ глаза, закладывая руки въ карманы и осматриваясь,-- мнѣ хочется... но нѣтъ, уже слишкомъ поздно...
-- Въ чемъ дѣло?-- спросилъ духъ.
-- Такъ, -- отвѣчалъ Скруджъ.-- Ничего. Прошлымъ вечеромъ къ моей двери приходилъ какой-то мальчикъ и пѣлъ, такъ вотъ мнѣ хотѣлось дать ему что-нибудь... Вотъ и все...
Духъ задумчиво улыбкулся, махнулъ рукой и сказалъ: "Идемъ, взглянемъ на другой праздникъ!"
При этихъ словахъ двойникъ. Скруджа увеличился, а комната сдѣлалась темнѣе и грязнѣе; обшивка ея потрескалась, окна покосились, съ потолка посыпалась штукатурка, обнаруживая голыя дранки. Но какъ это случилось, Скруджъ зналъ не лучше насъ съ вами. Однако онъ зналъ, что это такъ и должно быть,-- чтобы онъ снова остался одинъ, а другіе мальчики ушли домой съ радостно встрѣчать праздникъ.
Онъ ужи не читалъ, но уныло ходилъ взадъ и впередъ. Посмотрѣвъ на духа, Скруджъ печально покачалъ головой и безпокойно взглянулъ на дверь.
Дверь растворилась, и маленькая дѣвочка, гораздо меньше мальчика, вбѣжала въ комнату и, обвивъ его шею рученками, осыпая его поцѣлуями, называла его милымъ, дорогимъ братомъ.
-- Я пришла за тобою, милый брать,-- сказала она.-- Мы вмѣстѣ поѣдемъ домой,-- говорила она, хлопая маленькими ручками и присѣдая отъ смѣха.-- Я пріѣхала, чтобы взять тебя домой, домой, мой!
-- Домой, моя маленькая Фанни?-- воскликнулъ мальчикъ.
-- Да,-- сказала въ восторгѣ дѣвочка.-- Домой навсегда, навсегда! Папа сталъ гораздо добрѣе, чѣмъ прежде, и у насъ дома, какъ въ раю. Однажды вечеромъ, когда я должна была, идти спать, онъ говорилъ со мною такъ ласково, что я осмѣлилась попросить его послать меня за тобой въ повозкѣ. Онъ отвѣтилъ: Хорошо,-- и послалъ меня за тобою въ повозкѣ. Ты теперь будешь настоящій мужчина,-- сказала дѣвочка, раскрывая глаза,-- и никогда не вернешься сюда. Мы будемъ веселиться вмѣстѣ на праздникахъ.
-- Ты говоришь совсѣмъ, какъ взрослая, моя маленькая Фанни,-- воскликнулъ мальчикъ.
Она захлопала въ ладоши, засмѣялась, стараясь достать до его головы, приподнялась на цыпочки, обняла его и снова засмѣялась. Затѣмъ, съ дѣтской настойчивостью, она стала тащить его къ двери, и онъ, не сопротивляясь, послѣдовалъ за нею.
Какой-то страшный голосъ послышался въ сѣняхъ: "Снесите внизъ сундукъ Скруджа". Появился самъ школьный учитель, который, посмотрѣвъ сухо и снисходительно на Скруджа, привелъ его въ большое смущеніе пожатіемъ руки. Затѣмъ онъ повелъ его вмѣстѣ съ сестрой въ холодную комнату, напоминающую старый колодезь, гдѣ на стѣнѣ висѣли ландкарты, а земной и небесный глобусы, стоявшіе на окнахъ и обледенѣвшіе, блестѣли, точно натертые воскомъ. Поставивъ на столъ графинъ очень легкаго вина, положивъ кусокъ очень тяжелаго пирога, онъ предложилъ дѣтямъ полакомиться. А худощаваго слугу онъ послалъ предложить стаканъ этого вина извозчику, который поблагодарилъ и сказалъ, что если это вино то самое, которое онъ пилъ въ прошлый разъ, то онъ отказывается отъ него. Между тѣмъ чемоданъ Скруджа былъ привязанъ къ крышѣ экипажа, и дѣти, радостно простясь съ учителемъ, сѣли и поѣхали; быстро вертѣвшіяся колеса сбивали иней и снѣгъ съ темной зелени деревьевъ.
-- Она всегда была маленькимъ, хрупкимъ существомъ, которое могло убить дуновеніе вѣтра,-- сказалъ духъ.-- Но у нея было большое сердце!
-- Да, это правда,-- воскликнулъ Скруджъ.-- Ты правъ. Я не отрицаю этого, духъ. Нѣтъ, Боже меня сохрани!
-- Она была замужемъ,-- сказалъ духъ,-- и, кажется, у нея были дѣти.
-- Одинъ ребенокъ,-- сказалъ Скруджъ.
-- Да, твой племянникъ,-- сказалъ духъ. Скруджъ смутился; и кратко отвѣтилъ: "да".
Прошло не болѣе мгновенія съ тѣхъ поръ, какъ они оставили школу, но они уже очутились въ самыхъ бойкихъ улицахъ города, гдѣ, какъ призраки, двигались прохожіе, ѣхали телѣжки и кареты, перебивая путь другъ у друга,-- въ самой сутолокѣ большого города. По убранству лавокъ было видно, что наступило Рождество. Былъ вечеръ, и улицы были ярко освѣщены. Духъ остановился у двери какого-то магазина и спросилъ Скруджа, знаетъ ли онъ это мѣсто?
-- Еще бы,-- сказалъ Скруджъ. -- Развѣ не здѣсь я учился?
Они вошли. При видѣ стараго господина въ парикѣ, сидящаго за высокимъ бюро, который, будь онъ выше на два дюйма, стукался бы головой о потолокъ, Скруджъ, въ сильномъ волненіи, закричалъ:
-- О, да это самъ старикъ Феззивигъ! Самь Феззивигъ воскресъ изъ мертвыхъ!
Старикъ Феззивигъ положилъ перо и посмотрѣлъ на часы,-- часы показывали семь. Онъ потеръ руки, оправилъ широкій жилетъ, засмѣялся, трясясь всѣмъ тѣломъ и крикнулъ плавнымъ, звучнымъ, сдобнымъ, но пріятнымъ и веселымъ голосомъ.
-- Эй, вы, тамъ! Эбензаръ! Дикъ!
Двойникъ Скруджа, молодой человѣкъ, живо явился, въ сопровожденіи товарища, на зовъ.
-- Такъ и есть,-- Дикъ Вилкинсъ,-- сказалъ Скруджъ духу.-- Это онъ. Дикъ очень любилъ меня. Дикъ, голубчикъ! Боже мой!
-- Эй, вы, молодцы! -- сказалъ Феззивигъ. -- Шабашъ! На сегодня довольно! Вѣдь сегодня сочельникъ, Дикъ! Рождество завтра, Эбензаръ! Запирай ставни! -- вскричалъ старикъ Феззивигъ, громко хлопнувъ въ ладоши.-- Мигомъ! Живо!
Трудно себѣ представить ту стремительность, съ какою друзья бросились на улицу за ставнями. Вы не успѣли бы сказать: разъ, два, три, какъ уже ставни были на своихъ мѣстахъ, вы не дошли бы еще до шести, какъ ужь были заложены болты, вы не досчитали бы до двѣнадцати, какъ молодцы уже вернулись въ контору, дыша, точно скаковыя лошади.
-- Ну! -- закричалъ Феззивигъ, съ удивительной ловкостью соскакивая со стула возлѣ высокой конторки.-- Убирайте все прочь, чтобы было какъ можно больше простора. Гопъ! Годъ, Дикъ! Живѣй, Эбензаръ!
Все долой! Все было сдѣлано въ одно мгновеніе. Все, что возможно, было мгновенно убрано и исчезло съ глазъ долой. Полъ былъ подметенъ и политъ водой, лампы оправлены, въ каминъ подброшенъ уголь, и магазинъ сталъ уютенъ, тепелъ и сухъ, точно бальный залъ
Пришелъ скрипачъ съ нотами, устроился за конторкой и загудѣлъ, какъ полсотня разстроенныхъ желудковъ. Пришла мистриссъ Феззивигъ, сплошная добродушная улыбка. Пришли три дѣвицы Феззивигъ, цвѣтущія и хорошенькія. Пришли шесть юныхъ вздыхателей съ разбитыми сердцами. Пришли всѣ молодые люди и женщины, служившіе у Феззивига. Пришла служанка со своимъ двоюроднымъ братомъ, булочникомъ. Пришла кухарка съ молочникомъ, закадычнымъ пріятелемъ ея брата. Пришелъ мальчишка, живущій въ домѣ черезъ улицу, котораго, какъ думали; хозяинъ держалъ впроголодь. Мальчишка старался спрятаться за дѣвочку изъ сосѣдняго дома, уши которой доказывали, что хозяйка любила драть ихъ. Всѣ вошли другъ за другомъ -- одни застѣнчиво, другіе смѣло, одни -- ловко, другіе неуклюже; одни толкая, другіе таща другъ друга; но всѣ, какъ никакъ, все-таки вошли. И всѣ разомъ всѣ двадцать паръ, пустились танцовать, выступая впередъ, отступая назадъ, продѣлывая, пара за парой, самыя разнообразныя фигуры. Наконецъ, старикъ Феззивигъ захлопалъ въ ладоши и, желая остановить танецъ, воскликнулъ: "Ловко! Молодцы!" Скрипачъ погрузилъ разгоряченное лицо въ кружку портера, предназначенную для него. Потомъ, пренебрегая отдыхомъ, онъ снова появился на своемъ мѣстѣ и тотчасъ же началъ играть, хотя желающихъ танцовать еще не было,-- съ такимъ видомъ, точно прежняго истомленнаго скрипача отнесли домой на ставнѣ, а это былъ новый, рѣшившійся или превзойти того, или погибнуть.
Потомъ опять были танцы, дальше игра въ фанты и опять танцы. Напослѣдокъ подали пирожное, глинтвейнъ, большой кусокъ холоднаго ростбифа, кусокъ холодной вареной говядины, пирожки и пиво, пиво... Но главный эффектъ вечера былъ послѣ жаркаго и вареной говядины, когда скрипачъ (хитрая бестія,-- онъ зналъ дѣло гораздо лучше насъ съ вами!) ударилъ "Сэръ Роджеръ де-Коверли". Тутъ старикъ Феззивигъ съ мистриссъ Феззивигъ выступили впередъ, приготовляясь начать танецъ, и притомъ первой парой; но вѣдь это не шутка! Вѣдь приходилось танцовать съ двадцатью тремя-четырьмя парами,-- и съ народомъ, который вовсе не намѣревался шутить, съ народомъ, который хотѣлъ пуститься въ плясъ во всю, а не прохаживаться.
На если бы ихъ было вдвое болѣе, вчетверо даже; все-таки старшій Феззивигъ и мистриссъ Феззивигъ были бы на высотѣ своей задачи. Мистриссъ Феззивигъ была достойной партнершей своего мужа во всѣхъ отношеніяхъ. Если же эта похвала, не достаточна, скажите мнѣ болѣе высокую, и я охотно употреблю ее. Положительно какой-то свѣтъ брызгалъ отъ икръ Феззивига! Они сверкали во всякой фигурѣ танца. Въ какой нибудь одинъ моментъ вы ни за что не угадали бы, что будетъ въ слѣдующій! И когда старикъ Феззивигъ и мистриссъ Феззивигъ продѣлали всѣ па: "впередъ, назадъ, обѣ руки вашему партнеру, поклонъ, реверансъ, штопоръ, продѣваніе нитки въ иголку, и назадъ, на свое мѣсто",-- Феззивигъ подпрыгнулъ такъ, что, казалось, его ноги мигнули, и сталъ какъ вкопанный.
Когда часы пробили одиннадцать, семейный балъ кончился, мистеръ Феззивигъ съ супругой заняли мѣста по обѣимъ сторонамъ двери, и, пожимая руки выходившимъ гостямъ, желали имъ весело провести праздникъ. Когда всѣ, кромѣ двухъ учениковъ, ушли, хозяева точно такъ же простились и съ ними. Веселые голоса замерли, и юноши разошлись по своимъ кроватямъ въ задней комнатѣ.
Все это время Скруджъ велъ себя какъ человѣкъ, который не въ своемъ разсудкѣ. Его душа была погружена въ созерцаніе своего двойника. Онъ смотрѣлъ, вспоминалъ, радовался всему и испытывалъ странное возбужденіе. И только теперь, когда ясныя лица его двойника и Дика отвернулись отъ него, онъ вспомнилъ про духа и почувствовалъ, что духъ смотритъ прямо на него и что на головѣ его горитъ яркій свѣтъ.
-- Какъ мало надо для того, чтобы заслужить благодарность этихъ глупцовъ,-- сказалъ духъ.
-- Мало! -- повторилъ Скруджъ.
Духъ знакомъ заставилъ Скруджа прислушаться къ разговору двухъ учениковъ, которые отъ всей души расточали похвалы и благодарности Феззивигу. И, когда Скруджъ послушалъ, духъ сказалъ :
-- Ну, не такъ ли? Истратилъ онъ нѣсколько фунтовъ, ну, быть можетъ, три, четыре фунта... Неужели этого достаточно, чтобы заслужить такія похвалы?
-- Не въ этомъ дѣло,-- сказалъ Скруджъ, задѣтый за живое его словами, и невольно говоря своимъ прежнимъ юношескимъ тономъ.-- Не въ этомъ дѣло, духъ. Въ его власти сдѣлать насъ счастливыми или несчастными, нашу службу -- радостнымъ или несчастнымъ бременемъ, наслажденіемъ или тяжелымъ трудомъ. Допустимъ, что его власть заключается въ какомъ-либо словѣ или взглядѣ -- вещахъ столь ничтожныхъ, незначительныхъ и неуловимыхъ, -- но такъ что же? Счастье, которое онъ даетъ, такъ велико, что равняется стоимости цѣлаго состоянія.
Онъ почувствовалъ взглядъ духа и остановился.
-- Что такое? -- спросилъ духъ.
-- Ничего особеннаго,-- сказалъ Скруджъ.
-- Какъ будто что-то случилось съ вами,-- настаивалъ духъ.
-- Нѣтъ, -- сказалъ Скруджъ.-- Нѣтъ, мнѣ бы хотѣлось сказать теперь два-три слова моему писцу. Вотъ и все.
Когда онъ говорилъ это, его двойникъ загасилъ лампы, и Скруджъ и духъ опять очутились подъ открытымъ небомъ.
-- У меня остается мало времени,-- замѣтилъ духъ.-- Скорѣе!
Слова эти не относились ни къ Скруджу, ни къ кому-либо другому, кого могъ видѣть духъ, но дѣйствіе ихъ тотчасъ же сказалось,-- Скруджъ снова увидѣлъ своего двойника. Теперь онъ былъ старше, въ самомъ расцвѣтѣ лѣтъ. Черты его лица не были еще такъ жестки и грубы, какъ въ послѣдніе годы, но лицо уже носило признаки заботъ и скупости. Глаза его бѣгали безпокойно и жадно, что говорило о глубоко вкоренившейся страсти, которая пойдетъ далеко въ своемъ развитіи.
Онъ былъ не одинъ, онъ сидѣлъ рядомъ съ красивой молодой дѣвушкой въ траурѣ. На глазахъ ея стояли слезы, блестѣвшіе въ сіяніи, исходившемъ отъ духа минувшаго Рождества.
-- Пустяки,-- сказала она тихо и нѣжно.-- Пустяки, -- для васъ-то. Другой кумиръ вытѣснилъ меня изъ вашего сердца. И если въ будущемъ онъ дастъ вамъ утѣшеніе и радость, что постаралась бы сдѣлать и я, мнѣ нѣтъ причинъ роптать.
-- Какой же это кумиръ?-- спросилъ Скруджъ.
-- Деньги.
-- Въ вашихъ словахъ безпристрастный приговоръ свѣта! Такова людская правда! -- сказалъ онъ.-- Ничто не порицается такъ сурово, какъ бѣдность, и вмѣстѣ съ тѣмъ ничто такъ безпощадно не осуждается, какъ стремленіе къ наживѣ.
-- Вы ужъ слишкомъ боитесь свѣта,-- отвѣтила она кротко.-- Всѣ ваши другія надежды потонули въ желаніи избѣжать низкихъ упрековъ этого свѣта. Я видѣла, какъ всѣ ваши благородныя стремленія отпадали одно за другимъ, пока страсть къ наживѣ не поглотила васъ окончательно. Развѣ это не правда?
-- Что же изъ того?-- возразилъ онъ.-- Что же изъ того, что я сдѣлался гораздо умнѣе? Развѣ я перемѣнился по отношенію къ вамъ?
Она покачала головой.
-- Перемѣнился?
-- Союзъ нашъ былъ заключенъ давно. Въ тѣ дни мы оба были молоды, всѣмъ довольны и надѣялись совмѣстнымъ трудомъ улучшить со временемъ наше матеріальное положеніе. Но вы перемѣнились. Въ то время вы были другимъ.
-- Я былъ-тогда мальчишкой,-- сказалъ Скруджъ съ нетерпѣніемъ.
-- Ваше собственное чувство подсказываетъ вамъ, что вы были не такимъ, какъ теперь,-- отвѣтила она.-- Я же осталась такою же, какъ прежде. То, что сулило счастье, когда мы любили другъ друга, теперь, когда мы чужды другъ другу, предвѣщаетъ горе. Какъ часто, съ какою болью въ сердцѣ я думала объ этомъ! Скажу одно: я уже все обдумала и рѣшила освободитъ васъ отъ вашего слова.
-- Развѣ я просилъ этого?
-- Словами? Нѣтъ. Никогда.
-- Тогда чѣмъ же?
-- Тѣмъ, что вы перемѣнились, начиная съ характера, ума и всего образа жизни, тѣмъ, что теперь другое стало для васъ главной цѣлью. Моя любовь уже ничто въ вашихъ глазахъ, точно между нами ничего и не было,-- сказала дѣвушка, смотря на него кротко и твердо.-- Ну, скажите мнѣ, развѣ вы стали бы теперь искать меня и стараться пріобрѣсти мою привязанность? Конечно, нѣтъ.
Казалось, что, даже помимо своей воли, Скруджъ соглашался съ этимъ. Однако, сдѣлавъ надъ собою усиліе, онъ сказалъ:
-- Вы сами не убѣждены въ томъ, что говорите. Я была бы рада думать иначе,-- сказала она,-- но не могу,-- видитъ Богъ. Когда я узнала правду, я поняла, какъ она сильна, непоколебима. Сдѣлавшись сегодня или завтра свободнымъ, развѣ вы женитесь на мнѣ, бѣдной дѣвушкѣ, безъ всякаго приданаго? Развѣ могу я разсчитывать на это? Вы, все оцѣнивавшій при нашихъ откровенныхъ разговорахъ съ точки зрѣнія барыша! Допустимъ, вы бы женились, измѣнивъ своему главному принципу; но развѣ за этимъ поступкомъ не послѣдовало бы раскаяніе и сожалѣніе? Непремѣнно. И такъ вы свободны, я освобождаю васъ, и дѣлаю это охотно, изъ-за любви къ тому Скруджу, какимъ вы были раньше.
Онъ хотѣлъ было сказать что-то, но она, отвернувшись отъ него, продолжала:
-- Можетъ быть, воспоминаніе о прошломъ заставляетъ меня надѣяться, что вы будете сожалѣть объ этомъ. Но все же спустя короткое время вы съ радостью отбросите всякое воспоминаніе обо мнѣ, какъ пустой сонъ, отъ котораго вы, къ счастью, очнулись. Впрочемъ, желаю вамъ счастья и на томъ жизненномъ пути, по которому вы пойдете.
И они разстались.
-- Духъ,-- сказалъ Скруджъ,-- не показывай мнѣ больше ничего. Проводи меня домой. Неужели тебѣ доставляютъ наслажденіе мои муки?
-- Еще одна тѣнь,-- воскликнулъ духъ.
-- Довольно! -- вскричалъ Скруджъ.-- Не надо! Не хочу ея видѣть! Не надо!
Но духъ остался неумолимымъ и, стиснувъ обѣ его руки, заставилъ смотрѣть.
Они увидѣли иное мѣсто и иную обстановку: комната не очень большая, но красивая и уютная; около камина сидитъ молодая дѣвушка, очень похожая на ту, о которой только что шла рѣчь. Скруджъ даже не повѣрилъ, что это была другая, пока не увидѣлъ сидѣвшей напротивъ молодой дѣвушки ея матери -- пожилой женщины, въ которую превратилась любимая имъ когда-то дѣвушка. Въ сосѣдней комнатѣ стоялъ невообразимый гвалтъ: тамъ было такъ много дѣтей, что Скруджъ, въ волненіи, не могъ даже сосчитать ихъ; и вели себя дѣти совсѣмъ не такъ, какъ тѣ сорокъ дѣтей въ извѣстной поэмѣ, которые держали себя, какъ одинъ ребенокъ,-- нѣтъ, наоборотъ, каждый изъ нихъ старался вести себя, какъ сорокъ дѣтей. Потому-то тамъ и стоялъ невообразимый гамъ; но, казалось, онъ никого не безпокоилъ. Напротивъ, мать и дочь смѣялись и радовались этому отъ души. Послѣдняя скоро приняла участіе въ игрѣ, и маленькіе разбойники начали немилосердно тормошить ее. О, какъ бы я желалъ быть на мѣстѣ одного изъ нихъ! Но я никогда бы не былъ такъ грубъ! Никогда! За сокровища цѣлаго міра я не рѣшился бы помять этихъ заплетенныхъ волосъ! Даже ради спасенія своей жизни я не стащилъ бы этотъ маленькій, безцѣнный башмачокъ! Никогда я не осмѣлился бы обнять этой таліи, какъ то дѣлало въ игрѣ дерзкое молодое племя: я бы ожидалъ, что въ наказаніе за это моя рука скрючится и никогда не выпрямится снова, и однако, признаюсь, я дорого бы далъ, чтобы прикоснуться къ ея губамъ, спросить ее о чемъ-нибудь -- и только для того, чтобы она раскрыла ихъ, чтобы смотрѣть на ея опущенныя рѣсницы, распустить ея волосы, самая маленькая прядь которыхъ была бы сокровищемъ для меня. Словомъ... я желалъ бы имѣть право хотя бы на самую ничтожную дѣтскую вольность, но въ то же время хотѣлъ бы быть и мужчиной, вполнѣ знающимъ ей цѣну.
Но вотъ послышался стукъ въ дверь, -- и тотчасъ же вслѣдъ за этимъ дѣти такъ ринулись. къ двери, что дѣвушка со смѣющимся лицомъ и помятымъ платьемъ, попавъ въ самую средину раскраснѣвшейся буйной толпы, была подхвачена ими и вмѣстѣ со всей ватагой, устремилась привѣтствовать отца, возвратившагося домой въ сопровожденіи человѣка, который несъ рождественскіе подарки и игрушки.
Толпа дѣтей тотчасъ же бросилась штурмомъ на беззащитнаго носильщика. Дѣти взлѣзали, на него со стульевъ, замѣнявшихъ имъ приставныя лѣстницы, залѣзали къ нему въ карманы, тащили свертки въ оберточной коричневой бумагѣ, крѣпко вцѣплялись въ его галстукъ, колотили его по спинѣ, и брыкались въ приливѣ неудержимой радости. И съ какими криками восторга развертывался каждый свертокъ! Какой ужасъ охватилъ всѣхъ, когда одинъ изъ малютокъ былъ захваченъ на мѣстѣ преступленія, въ тотъ моментѣ, когда онъ положилъ кукольную сковородку въ ротъ, и какое отчаяніе вызывало подозрѣніе, что онъ-же проглотилъ игрушечнаго индюка, приклееннаго къ деревянному блюду, и какъ спокойно вздохнули всѣ, когда оказалось, что все это -- ложная тревога. Шумъ смолкъ, и дѣти постепенно стали удаляться наверхъ, гдѣ и улеглись спать.
Скруджъ сталъ еще внимательнѣе наблюдать:
Онъ видѣлъ, какъ хозяинъ, на котораго нѣжно облокотилась дочь, сѣлъ рядомъ съ ней и женою у камелька. Взоръ Скруджа омрачился, когда онъ представилъ, что это милое, прелестное существо могло называть его отцомъ, согрѣвать зиму его жизни.
-- Бэлла,-- сказалъ мужчина, съ улыбкой обращаясь къ женѣ.-- Сегодня я видѣлъ твоего стараго друга.
-- Кого?
-- Угадай.
-- Какъ же я могу! Ахъ, знаю,-- прибавила она, отвѣчая на его смѣхъ.-- Мистера Скруджа?
-- Да. Я проходилъ мимо окна его конторы и, такъ какъ оно не было заперто, а внутри горѣла свѣча, я видѣлъ его. Его компаньонъ, я слышалъ, умеръ и теперь онъ сидитъ одинъ совсѣмъ одинъ въ цѣломъ мірѣ.
-- Духъ,-- сказалъ Скруджъ съ дрожью въ голосѣ,-- уведи меня отсюда!
-- Я вѣдь сказалъ тебѣ, что это тѣни минувшаго,-- сказалъ духъ.
-- Уведи меня! -- воскликнулъ Скруджъ.-- Я не перенесу этого!
Онъ повернулся и встрѣтилъ взглядъ духа, въ которомъ страннымъ образомъ сочетались отрывки всѣхъ лицъ, только что имъ видѣнныхъ.
-- Оставь меня, уведи меня, не смущай меня болѣе!
Не высказывая ни малѣйшаго сопротивленія всѣмъ попыткамъ Скруджа, духъ однако остался непоколебимъ, и только свѣтъ, исходившій отъ него, разгорался все ярче и ярче.
И смутно сознавая, что сила духа находится въ зависимости отъ этого свѣта, Скруджъ внезапно схватилъ гасильникъ и съ силой надавилъ его на голову духа.
Духъ съежился подъ гасильникомъ, закрывшимъ его всего. Несмотря на то, что Скруджъ надвигалъ гасильникъ со всей присущей ему силой, онъ все-таки не могъ погасить свѣтъ, лившійся изъ-подъ него непрерывнымъ потокомъ.
И вдругъ онъ почувствовалъ себя въ своей спальнѣ соннымъ, разбитымъ Сдѣлавъ послѣднее усиліе придавить гасильникъ, при которомъ совсѣмъ ослабѣла его рука, онъ, едва успѣвъ дойти до кровати, погрузился въ глубокій сонъ.