Опасно замѣтитъ что нибудь въ сферѣ тщеславнаго хвастуна, прежде чѣмъ онъ самъ замѣтитъ это. Мистеръ Баундерби чувствовалъ, что миссисъ Спарситъ смѣло забѣгала впередъ въ его дѣлахъ и хотѣла быть умнѣе его. Онъ не могъ простить ей торжествующаго открытія миссисъ Пеглеръ; онъ такъ много размышлялъ объ этомъ самомнѣніи человѣка, вполнѣ зависимаго отъ него, что вина ея все разрооталась въ его глазахъ, какъ комъ снѣга, который увеличивается по мѣрѣ того, какъ его катаютъ. Наконецъ, онъ пришелъ къ заключенію, что разсчитать эту высокородную леди значило имѣть право трубить о томъ, что "она" дескать "была аристократка и старалась примазаться ко мнѣ, да я не захотѣлъ ея терпѣть и спровадилъ вонъ!" Этотъ рѣшительный шагъ давалъ ему возможность увѣнчать себя несравненной славой и во то же время подвергнуть миссисъ Спарситъ заслуженной карѣ.
Занятый болѣе чѣмъ когда либо своей геніальной идеей, мистеръ Баундерби вышелъ къ завтраку и сѣлъ къ столу въ своей прежней столовой, гдѣ красовался его портретъ. Миссисъ Спарситъ сидѣла у камина, продѣвъ ногу въ стремя изъ вязальной бумаги, ни мало не догадываясь о томъ, куда приведетъ ее сегодняшняя скачка.
Послѣ скандала съ миссисъ Пеглеръ эта благородная леди таила подъ покровомъ меланхоліи и сокрушенія свое соболѣзнованіе къ мистеру Баундерби. Поэтому у ней явилась новая привычка принимать скорбный видъ въ присутствіи хозяина, и съ этимъ видомъ глубокой печали устремила она взоръ на вошедшаго мистера Баундерби.
-- Ну что тамъ еще, сударыня?-- грубо и рѣзко спросилъ онъ.
-- Пожалуйста, сэръ,-- подхватила экономка, не вздумайте откусить мнѣ носъ!
-- Откусить вамъ носъ, сударыня?-- переспросилъ мистеръ Баундерби. Вашъ носъ!-- произнесъ онъ такимъ тономъ, который ясно далъ понять миссисъ Спарситъ, что онъ считаетъ ея органъ обонянія слишкомъ объемистымъ для этой цѣли.
Послѣ такого обиднаго намека онъ отрѣзалъ себѣ корку хлѣба и швырнулъ ножъ на столъ.
Миссисъ Спарситъ вынула ногу изъ стремени и сказала:
-- Мистеръ Баундерби, сэръ!
-- Что вамъ опять понадобилось, сударыня?-- огрызнулся хозяинъ. Чего вы пучите на меня глаза?
-- Смѣю спросить, сэръ,-- промолвила экономка, должно быть, васъ разстроили сегодня утромъ?
-- Ну да, разстроили, сударыня.
-- Можно полюбопытствовать, сэръ,-- продолжала оскорбленная леди,-- не я ли послужила несчастной причиной того, что вы выходите изъ себя?
-- Вотъ, что я скажу вамъ, сударыня,-- отвѣчалъ мистеръ Баундерби.-- Я пришелъ сюда не для того, чтобъ подвергаться придиркамъ. Какое угодно знатное родство не даетъ еще женщинѣ нрава мучить и язвить мужчину, занимающаго такое общественное положеніе, какъ мое, и я не намѣренъ потакать этому.
Мистеръ Баундерби почувствовалъ необходимость идти на проломъ, сознавая, что если онъ вздумаетъ останавливаться на частностяхъ, то потерпитъ пораженіе.
Миссисъ Спарситъ сначала подняла, потомъ сдвинула свои коріолановскія брови; затѣмъ уложила въ корзиночку рукодѣлье и встала съ мѣста.
-- Сэръ,-- произнесла она съ величественнымъ видомъ, мнѣ ясно, что я вамъ мѣшаю въ данную минуту. Лучше я уйду къ себѣ въ комнату.
-- Позвольте отворить вамъ, сударыня, дверь.
-- Благодарю васъ, сэръ. Я могу сдѣлать это и сама.
-- Нѣтъ, ужъ позвольте, сударыня,-- настаивалъ Баундерби, опередивъ экономку и взявшись за дверную ручку; это доставитъ мнѣ случай сказать вамъ кое-что, прежде чѣмъ вы удалитесь. Миссисъ Спарситъ, сударыня, пожалуй, вамъ здѣсь тѣсновато, знаете... Мнѣ сдается, что подъ моей убогой кровлей нѣтъ достаточнаго простора для леди съ вашимъ геніальнымъ умѣньемъ соваться въ чіжія дѣла.
Миссисъ Спарситъ кинула на него взоръ полный глубочайшаго презрѣнія, и произнесла съ утонченной вѣжливостью:
-- Неужели, сэръ?
-- Видите ли, я много думалъ о томъ послѣ недавнихъ событій, сударыня,-- отвѣчалъ мистеръ Баундерби,-- и по моему убогому разумѣнію...
-- Полноте, сэръ,-- подхватила миссисъ Спарситъ съ игривой веселостью, къ чему такое самоуничиженіе? Всякому извѣстно, какъ непогрѣшимы сужденія мистера Баундерби. Доказательства тому у всѣхъ налицо. Это, вѣроятно, даже служитъ темой общихъ разговоровъ. Унижайте въ себѣ, что вамъ угодно, только не ваше здравомысліе, сэръ!-- со смѣхомъ заключила миссисъ Спарситъ.
Багровый отъ бѣшенства и смущенный, мистеръ Баундерби продолжалъ:
-- Я хотѣлъ только сказать вамъ, сударыня, что особѣ съ вашими способностями нужна иная арена дѣятельности. Вотъ хотя бы домъ вашей родственницы миссисъ Скаджерсъ. Не думаете ли вы, что тамъ найдутся дѣла, въ которыя можно было бы вамъ вмѣшиваться?
-- Это никогда не приходило мнѣ въ голову раньше,-- отвѣчала миссисъ Спарситъ,-- но разъ вы подали мнѣ подобную мысль, сэръ, я не нахожу въ томъ ничего невѣроятнаго.
-- Тогда, можетъ быть, вы рискнете попытаться,-- сказалъ мистеръ Баундерби, опуская въ ея рабочую корзиночку конвертъ съ чекомъ. Вамъ нечего торопиться отъѣздомъ, сударыня,-- дѣло не къ спѣху; но до тѣхъ поръ для леди, одаренной такимъ рѣдкимъ умомъ, пожалуй, будетъ пріятнѣе кушать одной, безъ всякой помѣхи? Теперь же мнѣ, право, не мѣшаетъ извиниться передъ вами въ томъ, что, будучи только Джозіей Баундерби изъ Коктоуна, я такъ долго пользовался вашимъ просвѣщеннымъ обществомъ.
-- Не безпокойтесь пожалуйста, сэръ,-- возразила почтенная леди. Еслибъ вотъ этотъ портретъ могъ заговорить, сэръ,-- но онъ имѣетъ то преимущество передъ оригиналомъ, что лишенъ дара слова, благодаря чему не можетъ компрометировать себя и внушать отвращеніе другимъ -- то онъ засвидѣтельствовалъ бы вамъ, какъ много времени тому назадъ обратилась я къ нему впервые, назвавъ его портретомъ болвана. А болванъ, какъ извѣстно, ничѣмъ не можетъ ни удивить, ни оскорбить, чтобы онъ ни сдѣлалъ; онъ можетъ только внушить къ себѣ презрѣніе.
Послѣ такого язвительнаго финала своей рѣчи миссисъ Спарситъ съ ея классическими чертами, словно выбитыми на медали ради увѣковѣченія ея насмѣшливаго пренебреженія къ мистеру Баундерби, окинула его съ ногъ до головы надменнымъ взглядомъ, съ презрительной миной проплыла мимо и поднялась къ себѣ въ комнату. Хозяинъ дома затворилъ за нею дверь, подошелъ къ топившемуся камину и съ своимъ прежнимъ запальчивымъ видомъ устремилъ глаза на свой портретъ,-- а также въ будущее.
Далеко ли заглянулъ онъ туда?
Мистеръ Баундерби видѣлъ передъ собою миссисъ Спарситъ, выдерживавшую ежедневныя баталіи на всевозможномъ оружіи изъ женскаго арсенала съ завистливой, несносной, сварливой, неуживчивой леди Скаджерсъ, которая (попрежнему прикованная къ постели таинственной болью въ ногѣ) проматывала въ полтора мѣсяца свой скудный доходъ за четверть года, чтобъ остальное время перебиваться съ грѣхомъ пополамъ въ своей тѣсной, душной квартирѣ, гдѣ и одному человѣку негдѣ было повернуться, а не то, что двоимъ. Но видѣлъ ли коктоунскій банкиръ еще что нибудь кромѣ этого? Видѣлъ ли онъ себя, выставлявшимъ на показъ каждому свѣжему человѣку Битцера, въ качествѣ юноши, подающаго большія надежды, который такъ умѣлъ цѣнить достоинства своего патрона, который занялъ мѣсто мистера Тома и чуть не изловилъ его самого, не подвернись тутъ всякіе негодяи, способствовавшіе бѣгству виновнаго? Видѣлъ ли Баундерби слабое отраженіе собственнаго облика въ тотъ моментъ, когда онъ составлялъ тщеславно-хвастливое завѣщаніе, по которому двадцать пять шарлатановъ, перевалившихъ за пятьдесятъ пять лѣтъ, должны были, въ качествѣ стипендіатовъ имени Джозіи Баундерби изъ Коктоуна, обѣдать до конца своихъ дней въ столовой Баундерби, жить въ благотворительномъ учрежденіи Баундерби, молиться въ капеллѣ Баундерби, дремать за проповѣдью капеллана Баундерби, получать пенсію изъ доходовъ съ имущества Баундерби и доводить до тошноты всѣ здоровые человѣческіе желудки избыткомъ вздора и самохвальства все того же Баундерби? Мелькало ли у коктоунскаго богача какое нибудь предвидѣніе того рокового дня, пять, лѣтъ спустя, когда Джозіи Баундерби изъ Коктоуна было суждено внезапно скончаться отъ апоплексическаго удара на коктоунской улицѣ, а его великолѣпному завѣщанію предстояло начать безконечныя мытарства по пути судебной волокиты, грабительства, неправильныхъ исковъ, поборовъ и всяческой канители, отъ которой никому не было проку, а только нажива адвокатамъ и стряпчимъ? Нѣтъ, едвали Баундерби видѣлъ все это... За то его портрету предназначалось увидать всякіе виды.
Въ тотъ же день и часъ мистеръ Гредграйндъ задумчиво сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ. Далеко ли заглядывалъ въ грядущее онъ? Видѣлъ ли себя дряхлымъ сѣдоволосымъ старцемъ, приспособлявшимъ свои до сихъ лоръ прямолинейныя теоріи къ извѣстнымъ обстоятельствамъ, подчинявшимъ свои факты и цифры Вѣрѣ, Надеждѣ, Любви и не пытавшимся болѣе перемалывать это небесное тріо на своихъ пыльныхъ маленькихъ мельницахъ? Видѣлъ ли онъ себя жестоко презираемымъ за такую перемѣну взглядовъ своими недавними единомышленниками? Видѣлъ ли онъ ихъ въ ту эпоху, когда ими было безповоротно рѣшено, что самодовлѣющая партія отечественныхъ мусорщиковъ существуетъ сама по себѣ и не имѣетъ никакого обязательства относительно отвлеченной идеи, именуемой народомъ? Видѣлъ ли онъ ихъ мысленно, какъ на парламентскихъ засѣданіяхъ они травили въ своихъ нелѣпыхъ рѣчахъ "достопочтеннаго джентльмена" то тѣмъ, то другимъ, то пятымъ, то десятымъ, по пяти вечеровъ въ недѣлю далеко за полночь? Весьма вѣроятно, что мистеръ Гредграйндъ и прозѣвалъ это въ грядущемъ, хорошо зная свою братію.
Вечеромъ того же дня Луиза въ глубокомъ раздумьѣ смотрѣла на пылавшій въ каминѣ огонь, какъ въ былое время, но съ болѣе кроткимъ и терпѣливымъ лицомъ. Какое будущее могло вставать передъ ея умственнымъ взоромъ? Раскленныя по всему городу объявленія за подписью ея отца, въ которыхъ мистеръ Гредграйндъ возстановлялъ честь умершаго Стефена Блэкпуля, ткача, снимая съ него несправедливое подозрѣніе, и предавалъ огласкѣ виновность своего родного сына, ссылаясь на такія смягчающія обстоятельства, какъ молодость и легкомысліе (у него не хватало духу прибавить: неудачное воспитаніе), принадлежали уже настоящему. Точно также и надгробный памятникъ Стефену Блэкпулю съ описаніемъ его смерти, составленнымъ ея отцомъ, относился скорѣе къ области настоящаго, такъ какъ Луизѣ было извѣстно, что онъ непремѣнно будетъ поставленъ. Эти предметы она могла видѣть такъ-же ясно, какъ въ дѣйствительности. Но насколько открывалось передъ нею грядущее?
Фабричная работница, по имени Рэчель, послѣ долгой болѣзни, появилась однажды опять на призывъ колокола между коктоунскими рабочими и стала приходить на фабрику ежедневно въ положенные часы. То была женщина задумчивой красоты, неизмѣнно одѣтая въ черномъ, но кроткая и спокойная, даже веселая. Во всемъ городѣ она одна питала состраданіе къ опустившемуся донельзя, вѣчно пьяному существу женскаго пола, которое показывалось порою въ Коктоунѣ и выпрашивало у нея деньги, и приставало къ ней. Рэчель работала безпрерывно, но не роптала, видя въ трудѣ назначенный ей удѣлъ и предпочитая трудиться, пока ей не измѣнятъ силы въ преклонномъ возрастѣ. Видѣла ли это Луиза въ будущемъ? Если видѣла, то эта картина не обманывала ее.
Не представлялся ли ея воображенію одинокій образъ, заброшенный на чужбину за тысячи миль, который пишетъ ей на бумагѣ, закапанной слезами, что ея прощальныя слова оправдались слишкомъ скоро и что онъ готовъ отдать всѣ сокровища міра за то, чтобъ взглянуть на ея милое лицо? Много времени спустя этотъ изгнанникъ уже на обратномъ пути къ дому. Сердце его трепещетъ надеждой видѣть любимую сестру; но скитальца задерживаетъ дорогой болѣзнь. Потомъ приходитъ письмо, написанное незнакомымъ почеркомъ, съ роковою вѣстью: "онъ скончался въ больницѣ отъ лихорадки, такого то числа, и умеръ съ раскаяніемъ и съ любовью къ вамъ; ваше имя было на его устахъ до самой послѣдней минуты". Если это мерещилось Луизѣ, то скорбное предчувствіе не обманывало ее.
Сама она вновь замужемъ,-- мать семейства, съ любовью наблюдающая за своими дѣтьми. Ея постоянная забота,-- чтобъ у нихъ было дѣтство души, не менѣе тѣлеснаго дѣтства, потому что первое еще прекраснѣе второго, какъ драгоцѣнное достояніе, одна уцѣлѣвшая крупинка котораго служитъ впослѣдствіи источникомъ благополучія и счастья для самого мудрѣйшаго изъ мудрецовъ. Представлялись ли Луизѣ подобныя картины? Если да, то мечты обманывали ее: этому никогда не бывать.
Но видѣла ли она себя окруженной счастливыми дѣтьми счастливой Сэсси? Всеобщей любимицей среди дѣтей, научившейся понимать дѣтскую натуру, особый складъ дѣтской души? Грезилось ли Луизѣ, какъ она забавляетъ ихъ волшебными сказками, сознавая все высокое значеніе этихъ невинныхъ вымысловъ? Видитъ ли Луиза, какъ она усердно старается узнать короче своихъ смиренныхъ ближнихъ и скрасить ихъ жизнь механическаго труда и прозаической дѣйствительности духовными наслажденіями, безъ которыхъ вянетъ дѣтское сердце, безъ которыхъ самая бодрая тѣлесная мощь становится нравственной смертью, безъ которыхъ самое очевидное народное благосостояніе, безошибочно доказанное цифрами, будетъ ничѣмъ инымъ, какъ роковыми письменами на стѣнѣ во время нечестиваго пиршества Валтасара? Видитъ ли себя Луиза идущей по этому пути не въ силу какого нибудь романическаго обѣта, или принадлежности къ какому либо союзу, братству, общинѣ самоотверженныхъ сестеръ, не изъ тщеславныхъ разсчетовъ, не ради минутной прихоти, увлеченія показной внѣшностью, а просто ради того, чтобъ исполнить свой долгъ? Если она видитъ себя въ разгарѣ такой дѣятельности, то не ошибается: этому суждено бытъ.
Дорогой читатель! Отъ насъ съ тобой зависитъ, чтобъ и наша собственная дѣятельность была направлена къ благой цѣли. Пускай же такъ оно и будетъ. Тогда мы съ болѣе легкимъ сердцемъ станемъ сидѣть у своего догорающаго очага и слѣдить за тѣмъ, какъ уголья въ немъ гаснутъ и подергиваются сѣдымъ пепломъ.
КОНЕЦѢ.