Общепринятое мнение утверждает, что Феодора, сохранив на троне свободные воззрения своей юности, не отказывала себе, в качестве куртизанки, какой она осталась в душе, в удовольствии вернуться к своим старым грехам. Однако рассмотрение фактов говорит скорее в пользу Феодоры.
Прежде всего ни один из историков, упрекавших императрицу в жадности, деспотизме, запальчивости и дурном влиянии на Юстиниана, в скандалах, которые вызывала ее склонность к монофизитскому учению, ни один не делает ни малейшего намека на ее легкомысленное поведение после замужества. Сам Прокопий, приписавший ей столько любовных похождений в юности, с таким удовольствием останавливаясь на ее жестокости, коварстве и других пороках, не приписывает этой женщине ни одного любовника после замужества. Ясно, что если бы императрица подала малейший повод обвинить ее в какой-либо любовной интриге, памфлетист ее не удержался бы от искушения самым пространным образом рассказать об этом.
Феодос был возлюбленным Антонины, жены Велизария и любимицы Феодоры. Связь их продолжалась более десяти лет. Феодос последовал за Антониной в Африку, а затем в Сицилию и Италию: слабохарактерный и влюбленный Велизарий, несмотря на неоднократные предостережения, продолжал слепо доверять жене. В конце концов, однако, обманутый муж, чувствуя, что становится слишком смешон, прибег к решительным мерам: он запер жену и поручил своему пасынку Фотию расправиться с любовником его матери. Недолго думая, молодой человек задержал Феодоса в церкви св. Иоанна в Ефесе, где последний искал убежища и заключил его под стражу в одном из уединенных замков Сицилии. Все это было проделано так ловко, что никто не знал об участи Феодоса. Тут вмешалась Феодора. Она всегда покровительствовала роману своей фаворитки, что позволяло ей держать в своих руках Антонину, а с ее помощью и Велизария. Однажды императрице удалось уже вернуть Антонине ее возлюбленного, который удалился было из страха мести со стороны разгневанного мужа. Она поступила еще решительнее, узнав о новых замыслах Велизария. В эту минуту она считала себя очень многим обязанной Антонине, которая оказала ей немаловажные услуги в деле опалы Иоанна Каппадокийского. Беспокоясь за участь своей подруги, Феодора поторопилась убедить императора вернуть Велизария в Византию, где она могла более деятельным образом вступиться за Антонину, и принялась уговаривать полководца примириться с женой. Она сделала больше: отыскав Феодоса, укрыла его во дворце и на следующий день, призвав Антонину, сказала: "Моя милая, вчера в мои руки попала драгоценность, равной которой нет в целом мире; если хочешь, я с удовольствием покажу ее тебе". Подстегнув таким образом любопытство Антонины, она вывела к ней Феодоса из помещения для евнухов, где он был спрятан. Можно себе представить удивление, радость и благодарность фаворитки. "Моя спасительница, благодетельница, милостивая госпожа!" -- не переставала повторять она. Из осторожности, стараясь усыпить подозрение Велизария, Феодора продолжала скрывать Феодоса во дворце, следя за тем, чтобы он ни в чем не нуждался. Она уже подумывала о том, чтобы дать ему одну из высших военных должностей, когда он внезапно скончался от дизентерии. Так рассказывает об этой истории Прокопий, и отсюда никаким образом нельзя заключить, что императрица похитила возлюбленного у своей наперсницы.
Говорят, что возлюбленным Феодоры был также Петр Барцимес, сириец, положивший начало своему состоянию в рискованных денежных операциях и прославившийся той ловкостью и беззастенчивостью, с которыми он вел свои дела. Поступив впоследствии на службу в преторианскую префектуру, он был, благодаря своей ловкости, замечен Феодорой и она охотно приняла его в свое окружение. Под ее покровительством он быстро достиг высокого положения и толпа по своему объяснила это быстрое возвышение, рассказывая, что он околдовал императрицу волшебными напитками и другими чарами. Между тем, Петру не было никакой нужды прибегать к подобным средствам. Благодаря своей финансовой изобретательности, этот услужливый человек всегда умел находить деньги по первому требованию своих властелинов: вот первое, что вполне обеспечивало ему благосклонность Феодоры. Человек без предрассудков, жестокий и ловкий, он действовал крайне самовластно, прибегая к самым рискованным средствам, с такой беззастенчивой смелостью спекулировал на ржи, что под угрозой народного волнения Юстиниану пришлось дать ему отставку. Покровительство императрицы, которая напрасно пыталась спасти своего любимца, несколько утешило его. Вскоре после своего падения этот человек был распорядителем императорской казны, и на этой должности оказал немало услуг своей покровительнице. "Феодора, -- говорит Прокопий, -- была глубоко привязана к Барцимесу", разумеется, не в смысле романтической привязанности; памфлетист тут же приводит нам и причины этой симпатии императрицы к Барцимесу. Она любила его за его жестокость, за суровость, с какой он управлял ее подданными, а также за его познания и уменье распоряжаться различными магическими средствами, которые она сама охотно пускала в дело. Вот все, что говорится по этому поводу в "Тайной истории" и этого, разумеется, слишком мало, чтобы считать Барцимеса возлюбленным Феодоры. То, что он возвысился, благодаря совершенно другим причинам, доказывает его дальнейшая карьера, которой нимало не повредила смерть императрицы. Семь лет спустя после ее кончины, он опять занял прежний пост в преторианской префектуре и, несмотря на ненависть парода, Юстиниан продолжал поддерживать этого незаменимого и преданного слугу.
Что касается Ареобинда, то это был юный варвар, очень красивый мальчик, игравший роль пажа при дворе императрицы, и Прокопий говорит, что многие подозревали императрицу в любовной связи с мим. При этом необходимо заметить, что автор "Тайной истории", обыкновенно очень скорый на заключения, не ручается в этом случае за достоверность передаваемого им известия, а при ближайшем рассмотрении факта становится и совершенно ясно, насколько неправдоподобны те сведения, которые Прокопий называет "слухами". Во всяком случае из его рассказа можно заключить, что если Феодора и увлекалась несколько юным варваром, то она сделала все, чтобы жестоким обращением с ним, а впоследствии окончательным его изгнанием смыть с себя всякое обвинение в какой бы то ни было интриге.
Из этого вовсе не следует, что Феодора обладала твердыми нравственными правилами. Прежде всего она уже далеко не юной взошла на престол: в момент ее коронования ей было около тридцати лет, а этот возраст является уже началом старости для женщин Востока; еще менее юной была Феодора в эпоху своего знакомства с Феодосом и Петром Барцимесом, -- а именно ей было тогда уже сорок пять лет; а главное она была слишком умна и честолюбива, чтобы скомпрометировать себя любовными интригами, поставив на карту все свое будущее. Высокое положение обязывало ее к известной сдержанности и достоинство, с которым она себя держала, вытекало скорее из сознания практического его значения, чем из твердости ее нравственных принципов.
Но вместе с тем, если глубже рассмотреть нравственный облик императрицы, многое указывает на то, что ее тактичность и сдержанность проистекали не из одного лицемерия; в них можно скорее подметить некоторое раскаяние по поводу ее бурного прошлого, усталость и отвращение ко всевозможным легкомысленным похождениям. Она показала себя суровым стражем общественной нравственности, и немало заботилась о том, чтобы внушить своим подданным должное уважение к брачным узам и весьма немилостиво относилась ко всевозможным любовным интригам. Особенно покровительствовала она несчастным женщинам, которых скорее нищета, чем врожденная порочность, толкала на путь погибели, она употребляла все средства для их спасения, всеми силами старалась освобождать и поддерживать их. Всю свою жизнь заботилась она, по словам одного из современников, о том, чтобы приходить на помощь угнетенным и обиженным женщинам. Не потому ли, что она сожалела о собственной печальной юности, беззащитной среди соблазнов суетного света, брошенной в жертву нищете и позору? По-видимому Феодора вовсе не с таким удовольствием отдавалась ремеслу куртизанки, как это описывал Прокопий. Произошло это потому, что было обыкновенным и неизбежным уделом всякой актрисы. Очень рано религия привела ее к раскаянию; всю свою последующую жизнь сохраняла она глубокое благочестие. Честолюбие окончательно переродило ее. Взойдя на трон, эта необыкновенно умная, необыкновенно энергичная и стойкая женщина, деспотичная и страстно привязанная к власти, увлеклась совсем иными, гораздо более серьезными заботами, чем страсть к пошлым любовным интригам. В ней было много несомненных достоинств, которые могут до некоторой степени оправдать эту жажду власти и величия, а именно честолюбивая непреклонная воля, почти мужская твердость характера, холодное спокойствие, спасавшее ее в самых затруднительных обстоятельствах. Она хотела быть настоящей повелительницей, а не только императрицей по имени. На протяжении более чем двадцати лет она правила государством вместе с Юстинианом, странным образом совмещая в себе добродетели и порочность, чисто женские страсти и способности зрелого государственного деятеля.