Отъезд был назначен на 15 января. Еще 14-го наши большие крытые дорожные сани (повозки) со всем багажом были отправлены в Старый Острог. До Острога предполагалось ехать в небольших санях, которыми мы правили сами. Поездка эта должна была состояться в довольно большом обществе, потому что многие чиновники желали проводить губернатора. Итак, около 7 часов утра тронулся обоз из 14 саней, прибывший уже около 11 часов в Старый Острог по известному пути через деревню Авачу. Пока нагружались повозки, мы в доме старика Машигина обильно закусили на прощание. Повозка представляет большие низкие сани с верхом и впереди с фартуком, так что ее можно вполне замкнуть. Повозка длинна, узка и рассчитана всего на одного ездока, который притом помещается лежа. Она состоит, собственно говоря, из прочной нарты, на которой установлен длинный закрытый ящик. В описываемые сани, смотря по состоянию пути, запрягается от 15 до 21 собаки, которыми управляет один или, при более трудных горных поездках, два человека (по-камчатски -- каюры). Последние сидят по обеим сторонам на козлах или стоят на полозьях.
После веселого завтрака, приправленного многими тостами и добрыми пожеланиями, мы, наконец, выехали около 4 часов и прибыли в 9 часов вечера в Коряку. Дорога шла большею частью прекрасным березовым лесом (В. Ermani), по крутому подъему, в не особенно большом расстоянии от р. Коряки, впадающей в Авачу с правой стороны. Дом тойона, т. е. старосты по-камчадальски, был чист и содержался в порядке. К чаю, который мы здесь пили, нам подали самовар и богатый, красивый сервиз. Камчадалы -- большие любители чая, а так как эта драгоценная трава не всегда у них бывает, то они более чем охотно присосеживаются к проезжающим, заваривающим свой собственный чай. По прочно установившемуся обычаю, все обитатели острога {Русское название "острог" означает собственно укрепление и происходит со времени первого завоевания страны. Теперь же в Камчатке так называют всякое поселение камчадалов, хотя здесь нет ни одного действительно укрепленного места.} допускаются в таком случае к угощению. А потому для путешествующего здесь чрезвычайно важно запасаться в дорогу большим количеством чая. Угощение этим напитком или даже оставление небольших количеств чаю, табаку и водки, по очень распространенному здесь обычаю, заменяет давание денег "на чай". То же угощение или подарки заменяют также вознаграждение за полученную еду или оказанные услуги. Деньги принимаются гораздо менее охотно. Только за собак расплачиваются наличными, причем по закону за пять собак платится как за одну лошадь. Как на спутника губернатора, на меня возложена была обязанность производить все платежи и выдавать вознаграждения, поэтому у меня на руках находились все, очень крупные, дорожные запасы и суммы. Завойко дал мне инструкцию не скупиться, а напротив, раздавать щедрые подарки. Для этой надобности имелась особая богато нагруженная нарта, а чтобы и того не оказалось мало, заранее были отправлены далеко вперед еще некоторые запасы.
В Коряке я в первый раз увидал приспособление, которое впоследствии встречал часто, и тем чаще, чем более продвигался к северу. Дело в том, что оконные стекла, благодаря дальней перевозке, здесь очень дороги, а, следовательно, и очень редки. Народ заменяет поэтому стекло медвежьими кишками, особенным образом приготовленными и сшитыми. Такие кишки, конечно, не прозрачны, а только просвечивают, так что комнаты довольно светлы, но наружу ничего не видно. Чтобы устранить этот недостаток, в окна вставляются еще небольшие (дюйма в два-три) прозрачные пластинки слюды.
Мы выехали из Коряки в 11 часов вечера и около 3 часов утра 16 января прибыли в Начику. На этой части пути мы также совершили порядочный подъем. Опять пришлось ехать длинным березовым лесом (B. Ermani), пока, наконец, мы не прибыли в высоко лежащую горную долину, окруженную довольно высокими, несколько отдаленными вершинами. В этой долине находится весьма жалкое поселение Начика, один из наиболее высоко лежащих острогов всей Камчатки.
После непродолжительной остановки мы опять немного спустились вниз по долине, всюду ограниченной горами, и направились далее к Малке, куда и прибыли около 10 часов утра. Как близ Малки, так и близ Начики имеются горячие ключи, которых я, однако, к сожалению, не мог видеть, потому что нужно было торопиться далее. Этот острог больше Начики и очень живописно расположен в обширной котловине, окруженной горами. Тойон сообщил нам об очень удачном урожае овощей: уродились капуста, репа и хрен, а с посаженных 5 пудов картофеля наш рассказчик собрал 60. До Малки мы следовали преимущественно в западном направлении. Отсюда же наш путь шел к северу, и опять стало заметно ясное повышение поверхности. Сперва мы ехали очень широкой долиной, все понемногу в гору. Вскоре с восточной стороны горы подошли к нам ближе. То были Ганальские Востряки, отделяющие только что упомянутую долину от долины верховья р. Авачи и составляющие настоящее эльдорадо для охотников. В эти дикие горы, пересеченные множеством потоков и ущелий, отваживаются проникать только наилучшие ходоки, к тому же хорошо знающие местность. С запада горы еще оставались в отдалении. Так, дорога довела нас до Ганала, куда мы прибыли в 4 часа пополудни. Ганал -- бедное поселение, находившееся в самом плачевном состоянии, благодаря массе больных во всех домах. Страшнейший бич страны -- болезнь, распространенная среди жителей, род наследственной венерии, являющейся во всевозможных ужасных формах, и часто даже имеющая последствием проказу. Эта болезнь существовала еще до завоевания Камчатки и так косит население, что в недалеком будущем, если только не примут скорых и энергичных мер против нее, вся страна опустеет. Но во время нашего посещения ровно ничего не делалось для борьбы со злом.
Хотя нам предстоял очень длинный и трудный переезд, мы все же как можно скорее тронулись в дальнейший путь, чтобы уйти из зараженной атмосферы. До ближайшего острога считается около 60 верст. На этом длинном пути поставлены две юрты, чтобы во время частых и опасных вьюг предоставить пристанище путешественникам, проезжающим по этой очень высокой местности. Между Ганалом и Пущиной находится водораздел: с одной стороны -- Камчатки, текущей отсюда к северу, и с другой -- р. Быстрой, идущей на юг и составляющей главный приток р. Большой, по широкой долине которой мы и подвигались теперь к северу. На пути от Ганала сперва проезжают порядочное расстояние по местности, носящей характер тундры и лишь немного поросшей кустарником. Так достигают первой из только что упомянутых юрт -- Ганальской. Отсюда долина, поросшая березовым лесом (В. Ermani), заметно начинает повышаться. Горы с обеих сторон подходят ближе, и р. Быстрая прорезывает себе на дне долины несколько более глубокое русло. Так, дорога, идущая редким лесом, ведет все выше и выше, между тем как горы, находящиеся по обеим сторонам ее, быстро понижаются. Лес состоит большею частью из В. Ermani -- главного дерева лесов южной Камчатки, но местами начинает уже показываться В. alba, которая вскоре затем становится все более и более частой и в системе р. Камчатки встречается уже в большом количестве. Так мы доехали до низкого, закругленного гребня, представляющего, собственно, простое возвышение поверхности, тянущееся поперек долины и как бы соединяющее между собой низкие горы правой и левой стороны. С этим возвышением достигают собственно водораздела, Камчатской Вершины и сейчас же за нею к северу -- второй юрты, Пущиной. Отсюда долина открывается к северу, причем быстро расширяется и опять заметно понижается. Здесь по бокам долины в горах лежат истоки р. Камчатки. Горы по обеим сторонам опять быстро повышаются, и вместе с тем разделяющее их расстояние быстро возрастает, так что заключенная между ними долина все более и более расширяется. Только западные горы, Срединный хребет с его зубчатыми вершинами, остаются еще некоторое время вблизи.
Холод стал здесь довольно чувствителен, спиртовой термометр при небольшом ветре показывал --29°. Сверх того, к северу от водораздела массы снега оказались гораздо более значительными, а дорога, к сожалению, много труднее.
От Пущиной юрты считается 25 верст до острога Пущиной, причем дорога непрерывно шла здесь редким березовым лесом, состоящим из обоих видов -- В. alba и В. Ermani. Наконец, утомленные долгой ездой, мы в 5 часов утра 17 января прибыли в Пущину и с большим удовольствием принялись за вкусное жаркое из мяса дикого барана и за горячий чай, поданные нам тойоном. Но уже в 7 часов мы двинулись дальше, а около 12 прибыли в Шарому. Снег здесь всюду был очень глубок, а долина настолько расширилась, что горы едва были видны издалека. Исключительно лиственный лес, главным образом состоявший из В. alba, совершенно заполнял также и эту часть широкой плоской долины. Шарома имеет часовню и больше Пущиной, но принадлежит к числу не самых больших, хотя и более благоустроенных острогов. Тойон Мерлин принадлежал к старому камчадальскому роду, ведущему свое происхождение еще с древнейшего героического периода Камчатки. Далее дорога шла такою же местностью, как и до Шаромы, в Верхнекамчатск, куда мы прибыли в 6 часов, незадолго до того переехав в лодках через Камчатку, которая здесь уже представляет очень порядочную реку, и, несмотря на 22° мороза, еще не замерзла. Множество лебедей и других водяных птиц оживляли открытую воду. По рассказам, они нередко остаются здесь всю зиму. Верхнекамчатск, некогда главный город страны, теперь опустился до роли ничтожного маленького острога и не представляет ничего замечательного. Завойко торопился дальше, в очень близкую отсюда большую русскую деревню Милкову, куда мы и прибыли в 8 часов вечера. Радушно и с почетом, подобающим начальнику края, были мы приняты в опрятном и просторном доме старосты. Нас угостили обильной трапезой, причем, конечно, не обошлось без жаркого из дикого барана.
Обитатели Милковой называют свое поселение русской деревней, а не камчадальским острогом. Нисколько не отличаясь от камчадалов ни по одежде, ни по языку, ни в каком другом отношении, они, тем не менее, очень напирают на свое чисто русское происхождение. Сообразно с тем в Милковой жил не тойон, а деревенский староста. Русский язык был здесь только очень немногим более чист, чем у камчадалов. Благодаря самому тесному общению в течение десятка лет со своими соседями и частым смешанным бракам, русские успели столько же заимствовать от камчадалов, сколько передать им свои особенности и привычки. Таким образом здесь возникла своеобразная помесь, занимающая как бы середину между обоими племенами. Склад лица лишь в редких случаях представляется здесь европейским. В этом именно отношении одерживает верх камчатский элемент. С другой стороны, камчадалы, особенно с того времени, как они сменили свои землянки на дома, построенные по русскому образцу, переняли множество русских обычаев и приемов, сохранив лишь кое-что из старокамчадальского быта, главным образом содержание собак и рыболовство, а также все находящееся в связи с этим, благодаря чему развились некоторые весьма заметные контрасты между обеими народностями. Русские крестьяне, -- и в этом, быть может, главное отличие обоих племен, -- более искренне и несколько более разумно следуют правилам церкви, между тем как камчадалы, несмотря на поголовное крещение, усвоили себе только внешность православия и считают его особым, ныне прочно установленным родом шаманства. В результате у них возникает невообразимая путаница из смеси древнего языческого суеверия и внешних обрядов православной церкви. Милкова была основана в начале нынешнего или конце прошлого века, для чего сюда были переселены крестьяне из Сибири. Составляющие ее теперь 27 домов, прочно и аккуратно выстроенные, стояли двумя длинными рядами, окруженные хлевами, сараями и обширными огородами. Среди деревни возвышается красивая деревянная церковь, где служит священник, живущий здесь же. Население, несколько более 200 душ обоего пола, непрестанно поощряемое правительством, более или менее удачно пыталось заниматься земледелием. В их стойлах имеется несколько лошадей и немного рогатого скота, так что Милкова по крайней мере по внешности похожа на русскую деревню. Чтобы усилить еще этот национальный характер, Завойко распорядился об устройстве в так называемых русских деревнях Камчатки ткацких школ. Одна из таких школ была устроена и в Милковой. Так как лен и конопля здесь не родились, то жители собирали местную, очень высокую крапиву, обрабатывали ее для получения волокна, как лен, и затем пряли и ткали из обработанного таким образом материала очень хорошее полотно, которое с выгодой можно было употреблять на белье. Один старый матрос, знавший ткацкое дело еще из России, объезжал по распоряжению губернатора деревни и обучал женщин и девушек нужным для этого дела приемам. Все предприятие увенчалось большим успехом и принесло немало выгоды населению: при нашем посещении мы видели немало очень удачных образчиков крапивного полотна, а двум девушкам даже вручили премии, присланные С.-Петербургским Экономическим Обществом. Для одной из них назначена была брошка, для другой -- серьги; и брошка, и серьги -- золотые с гранатами. К нашему удивлению, обе отказались от подарков, мотивируя свой отказ тем, что весь их костюм не вяжется с такими богатыми украшениями.
18 января, в 10 часов утра, мы отправились в дальнейший путь, а в 3 часа прибыли в Кырганик, настоящее камчадальское поселение. В доме тойона, где нас, как и в других местах, приняли чрезвычайно радушно, царили чистота и порядок. От Петропавловска почти до Кырганика, за исключением ползучего кедра и отдельных кустов можжевельника, не встречались хвойные породы, тем более бросилась мне в глаза при приближении к этому острогу лиственница, рассеянная среди лиственного леса. Первые встреченные мною лиственничные деревья были низкорослы и чахлы, но вскоре показались и очень крупные экземпляры. На дальнейшем пути к Машуре, куда мы прибыли в 8 часов вечера, хвойный лес был уже чаще, а лиственный стал отступать на второй план. Кроме того, у названного острога я встретил еще одну хвойную породу -- пихту, которая близ Машуры и за нею уже образовала более или менее обширные рощи. Начиная от Кырганика, все виденные мною дома в острогах были уже построены из хвойного леса. Машура -- довольно большое поселение с часовней, живописно расположенное на реке и выгодно отличающееся от других острогов здоровым видом жителей и большим порядком. Долина р. Камчатки здесь очень широка, так что горы с запада и востока виднеются в большом удалении.
19 января мы в 2 часа утра и при 30° мороза прибыли в Чапину, где согрелись чаем и неизбежным жарким из дикого барана. В конце прошлой осени и зимою камчадалы очень удачно охотились за горным бараном и напасли большое количество его мяса, которым щедро угощали своих гостей, и, нужно отдать справедливость, это мясо действительно очень вкусно. В 9 часов утра мы достигли Толбачи, острога, находящегося верстах в 30 от реки Камчатки и расположенного на р. Толбаче -- правом притоке Камчатки. На пути к Толбаче мы опять приблизились к восточным горам, так что очень ясно видели Толбачинскую сопку. Гора эта, представляющая громадный кратер обвала, высоко поднималась в своем снежном покрове над соседними вершинами. Всего более возвышался северный край кратера. С южной же стороны, менее высокой, поднимался мощный столб дыма и пара. По словам толбачинского тойона, на вершине нередко наблюдался и огонь, а также выпадали и дожди пепла. В Толбаче постоянное однообразие нашей пищи было несколько нарушено одной новинкой. На небольшом поле созрел ячмень, уцелевший от ночных морозов. Тойон приготовил из него кашу и угостил губернатора этим продуктом своего хозяйства. Картофель тоже хорошо уродился, так что посаженные 90 пудов дали 900 пудов сбору. Вкусная каша доставила хорошие результаты для обывателей острога, так как Завойко щедро наградил их.
В 8 часов мы достигли Козыревска, расположенного на самой р. Камчатке. К сожалению, острог этот стоит на таком низком месте, что часто терпит от наводнений. Уже три раза жители острога переносили свои дома, но всякий раз так неосмотрительно, что улучшения от того не последовало. В прошлом году, не говоря о других опустошениях, здесь утонули три лошади, что составляет в Камчатке почти невознаградимую потерю. Из Козыревска также открывался величественный вид на восток. Самый высокий и самый красивый из вулканов Камчатки, Ключевская сопка, достигающая высоты около 16000', ясно обрисовывался на чистом небе, окруженный несколькими конусами различной высоты. Сверху донизу, окутанные белым снегом и освещенные сиянием луны, эти великолепные горные исполины явственно выделялись на темно-голубом ночном небе. Обильные облака дыма и пара выделялись из самой верхней оконечности сопки, которая в виде белого конуса, вся от подошвы до наивысшей своей точки, выступала перед зрителем. К сожалению, быстро набежавшее облако очень скоро скрыло от наших глаз эту чудную картину и принесло снег, сильно затруднивший дальнейшее путешествие. Мы медленно подвигались по глубокому рыхлому снегу, так что в Ушки прибыли лишь в 5 часов утра 20 января, а в Кресты -- в час дня того же числа. Снег прошел, и опять открылся перед нами, при ясном небе, обширный вид. Опять выступила великолепная Ключевская сопка во всей своей красе, но теперь она виднелась к юго-востоку, на севере же мы в первый раз увидели Шивелюч. Последний представлялся в виде колоссальной изолированной горной массы, вытянутой и на вершине сильно разорванной. От Ключевской сопки он отделялся лишь широкою долиной р. Камчатки. Гора казалась мне недеятельной, но, по словам жителей, из кратера изредка выделяются пары. Далее к востоку от этого вулкана, ближе к морскому берегу, на горизонте еще выступала изолированная вытянутая группа -- Тимаска, состоящая из низких, закругленных на вершине гор.
Жители Ушков пророчили, что в эту весну очень долго пролежит снег. Основанием для такого пророчества служило отсутствие дождей пепла. Понятно, что снег, посыпанный пеплом, гораздо скорее поддается действию солнечных лучей, а потому и стаивает ранее. Это простое наблюдение имеет немалое значение по отношению к экономическому развитию Камчатки, потому что с более или менее скорым исчезновением снега, которое обусловливается выпадением дождей пепла, очень тесно связан вопрос о возможности хлебопашества в Камчатке. Но разрешение этого вопроса не трудно. Если посыпанный пеплом снег исчезает очень рано, то запашка и посев также могут быть закончены соответственно рано, и зерно поспеет еще до ночных морозов, наступающих весьма скоро. В противном случае работа может начаться лишь очень поздно и весь растительный период задерживается настолько, что морозы наступают до созревания зерна и, конечно, все всходы погибают. Почва здесь необыкновенно плодородна, и если только колоссальная масса снега скоро стает и место хоть немного защищено от ночных морозов, то всякий раз, без сомнения, можно рассчитывать на богатую жатву. Но дожди пепла совсем не поддаются расчету и, вообще говоря, скорее составляют исключение, чем правило. Для появления их требуется, во-первых, деятельность вулкана и, во-вторых, одновременно с нею благоприятное направление ветра, который перенес бы пепел на должное место. Ясно, что земледелие, основанное на таких неблагоприятных и ненадежных факторах, никогда не прокормит страну.
Мы продолжали свой путь все еще по льду р. Камчатки, и в 8 часов вечера прибыли в большую русскую деревню Ключи, где остановились в просторной и чистой избе деревенского старосты Ушакова. Сейчас же стол покрылся блюдами, и мы за чаем, в теплой комнате, уютно провели вечер в обществе деревенского священника, явившегося засвидетельствовать почтение губернатору. Нам сообщили, между прочим, что Ключевская сопка всего лишь пять дней тому назад, т. е. приблизительно с 15 января, стала выделять довольно большие столбы пара, но огня при этом еще не замечалось. Далее мы узнали, что извержение сопки случилось в 1840 г. Точно так же очень сильное извержение произошло в 1848 г., причем лава доходила до р. Камчатки. Но, начиная с 1848 г., гора не проявляла более усиленной деятельности. Шивелюч лишь изредка выделяет немного пара и дыма, большею же частью остается совершенно недеятельным.
Деревня Ключи основана одновременно с Милковой и заселена русскими или сибирскими крестьянами. В ней довольно большая деревянная церковь и 45 хорошо выстроенных домов со службами. Дома расположены в 2 ряда вдоль длинной улицы, параллельной реке. Ряды домов стоят очень близко к воде, так что большие огороды все располагаются со стороны горы. Отсюда поверхность быстро поднимается, образуя как бы громадный цоколь для высоко поднимающегося к небу белого вулкана. Он представляется здесь зрителю во всей своей колоссальной величине, от подошвы до вершины, -- зрелище поистине подавляющего величия! К тому же, облако дыма, гонимое ветром в сторону, растянулось в длину, раз в шесть большую высоты вулкана.
И здесь практиковалось тканье из крапивы, но достигнутые результаты были менее удовлетворительны, чем в Милковой, так что ключевские ткачи навлекли на себя замечания со стороны губернатора. Староста был не без некоторого образования: в комнате его видны были разные книги сельскохозяйственного содержания и несколько им самим набитых птиц, внешность которых, однако, очень заметно обнаруживала малую опытность художника.
Утром 21 января Завойко произвел ревизию хлебного магазина деревни, в котором оказался еще довольно большой запас ячменя с прежних лет. В прошлом году урожай был весьма неудовлетворительным: сам-3 для хлеба и сам-2 для картофеля. Крестьяне добросовестно делали свое дело, полевые работы были тщательно ведены, но вулканы не дали пепла, и ячмень отчасти пропал.
В 9 часов утра Завойко тронулся уже в дальнейший путь. Сильный снег так затруднял движение, что лишь в 3 часа мы прибыли в жалкий острог Комаку. По такому же глубокому снегу поехали мы далее, пока, наконец, в 10 часов вечера, совершенно выбившись из сил, не прибыли в Нижнекамчатск. У последней станции мы прошли Жоковские щеки, утесистую, очень романтичную теснину р. Камчатки. Горы с обеих сторон близко подходят здесь к реке и большею частью крутыми утесами падают к воде, часто едва оставляя узкий проход на берегу. Лишь близ Нижнекамчатска долина снова расширяется, но все еще остается ограниченной близко подступающими довольно высокими горами.
Нижнекамчатск, некогда главный город Камчатки, очень живописно расположен на берегу реки Камчатки, вплотную у воды. Здесь сохранилась еще старая церковь со старинными образами, оставшимися от давно прошедшего лучшего времени. Теперь Нижнекамчатск совершенно утратил прежнее свое значение и уступает даже Ключам и Милковой, а еще более, конечно, Петропавловску. 20 домов, составляющих поселение и окруженных огородами, разбросаны довольно неправильно. Старые укрепления и ворота давно исчезли, торговли более нет, нет более прежнего достатка. Мы остановились всего лишь на несколько часов у старика-городничего Кузнецова, человека, с большим равнодушием переносящего довольно жестокую судьбу. Много лет тому назад он был богатым купцом, но затем потерял свое состояние -- около 200 тысяч рублей -- и теперь стал простым крестьянином.
В 12 часов ночи мы, в снег и ветер, тронулись в дальнейший путь и после очень утомительного переезда при 22° мороза прибыли, наконец, в 5 часов утра 22 января к устью р. Камчатки.
Небольшое поселение состоит из 12 -- 13 домов, большею частью принадлежащих казне и занимаемых расквартированными здесь казаками и матросами. Корабельный инженер заведовал постройкой небольших береговых судов, а именно шхуны и небольшой палубной лодки. Завойко желал ознакомиться также с ходом этой работы. Все дома расположены очень близко к устью, а следовательно, и к морю. Тем не менее, нам не пришлось увидеть моря, хотя шум волн, чуть что не заглушавший бурю, совершенно явственно доносился до нас. Вьюга была ужасная, так что за десять шагов ничего не было видно. Высоты начали быстро понижаться уже вскоре за Нижнекамчатском, и мы выехали на совершенно открытую местность, тянущуюся до моря. Здесь, ничем не защищенное, лежит маленькое поселение, терпя от беспрерывных, со всех сторон налетающих бурь. Но если это обстоятельство представлялось неблагоприятным для жителей его, то, с другой стороны, они имели и немало важных выгод. Вся область устья р. Камчатки представляет чрезвычайно богатый охотничий участок. Всякая охота дает здесь богатую добычу и обильное вознаграждение за труд. Немного выше устья в реку Камчатку открывается с севера большое Нерпичье озеро. По величине оно приблизительно равно Авачинской губе. На нем расположено несколько островов, и в него же впадают небольшие речки и ручьи. Берега озера частью горные и каменистые. При истоке его, посредством широкой и очень короткой реки Озерной, остается много открытой воды, которая постоянно, зимою и летом, оживлена массой водяных птиц, в том числе множеством гусей, уток и лебедей. Так как эти обширные скопления воды сверх того еще богаты рыбой, то сюда входит с моря множество тюленей и сивучей, которые значительно увеличивают собою число промысловых животных. Доказательства богатой охоты видны были в домах здешних обывателей: здесь не только накоплены были многочисленные тюленьи шкуры, но и еще, в качестве съестных припасов, имелось большое количество мороженых гусей и лебедей.
В ночь на 23 января погода несколько улучшилась. В 9 часов утра мы уже тронулись в путь и поехали обратно в Нижнекамчатск, куда и добрались по глубокому снегу и при 30° мороза в два часа дня.
Еще в Ключах до сведения Завойко дошло, что ограбление коряков в Ижигинске {Об этом ограблении речь была выше (стр. 126); для расследования дела губернатор еще течение Рождества командировал чиновника в Ижигинск.} происходило в гораздо более крупных размерах, чем сообщалось вначале; далее -- что коряки очень возбуждены и настойчиво требуют возмещения своих потерь. Требование это было вполне справедливо, и губернатор охотно соглашался удовлетворить его, потому что бедные номады были просто ограблены и в некоторой степени лишились единственного средства к существованию -- своих оленей. Но однако при самом тщательном просмотре товаров, захваченных нами в дорогу, как то: табаку, чая, бус, мелких железных изделий, хлопчатобумажных тканей, пороха, водки и пр., оказалось, что все вместе взятое далеко не составило бы вознаграждения, равного их потерям. Сверх того, Завойко, посетив коряков в качестве губернатора, т. е. официально, должен был бы за всякие услуги расплачиваться очень щедро и делать еще подарки. Явиться с пустыми руками и утешить пострадавших обещанием позднейшей высылки вещей также не годилось, а потому Завойко решил вернуться в Петропавловск и на этот раз совсем отказаться от дальнейшей поездки к укинцам и олюторцам {В дальнейшем описании путешествий неоднократно придется говорить об этих народах. Теперь довольно будет упомянуть, что коряки разделяются на 5 групп:
1) Бродячие коряки.
2) Каменцы, на западном берегу Камчатки
3) Палланцы, на западном берегу Камчатки
4) Укинцы, на восточном берегу Камчатки
5) Олюторцы, на восточном берегу Камчатки
Последние 4 группы -- коряки, перешедшие к оседлой жизни.}, а особенно в Ижигинск к кочевым корякам, потерпевшим от притеснений. Еще в Нижнекамчатске шла речь о поездке к названным инородцам, потому что оттуда уже возможно направиться на север -- к укинцам. Но частые и очень сильные вьюги намели такие колоссальные массы снега, что такая поездка представлялась рискованным предприятием, тем более что первая часть пути шла бы по совершенно безлюдной местности. Поэтому было решено вернуться пока в Ключи, чтобы там выработать окончательное решение. Дело в том, что от Ключей идет к северу уже настоящая, проторенная дорога, вдоль которой гораздо чаще встречаются поселения.
Пробиваясь по глубокому снегу, без всякого следа дороги, при постоянно возраставшей стуже (уже вечером мороз дошел до 32°), мы 24 января, в 2 часа утра, прибыли в Камаку и затем в ужасный холод, почти при 41° мороза, ехали в течение всей ночи в Ключи. К счастью, ветер совершенно стих и небо прояснилось. Когда мы смотрели на луну, вся атмосфера представлялась нам наполненною тонкими, длинными кристаллами льда, весьма медленно опускавшимися и производившими при прикосновении к коже ощущение легкого щекотания. Но этим и ограничивалось все впечатление холода, потому что благодаря здешней превосходной зимней одежде, именно подбитому лебяжьими шкурками полукафтанью и куклянке сверх него, путешественник вполне защищен от стужи. Немного не доезжая Ключей, мы проехали через небольшой, почти совершенно вымерший острог Каменки, которого не посетили при первом нашем проезде, а затем, в 10 часов утра, были уже в теплой комнате старосты Ушакова в Ключах.
И здесь, выслушав все подробности дела, Завойко не мог принять другого решения, как вернуться домой. Но все, что мы могли сберечь из перечисленных выше товаров, было заново упаковано и передано укинскому тойону с приказанием тотчас же отправиться в Ижигинск и раздать это корякам в виде подарка от губернатора. Собственно уплату за понесенные убытки предстояло отправить туда летом на судне. Укинский тойон был вызван сюда в качестве человека, знающего весь север и хорошо говорящего по-коряцки. Теперь же он уехал один с подарками. Пути в Ижигинск, предложенные им на выбор Завойко, были следующие: 1) от Ключей через Харчину и Еловку, пересекая Срединный хребет, к Седанке и Тигилю на западном берегу Камчатки; оттуда, вдоль этого берега, через остроги палланцев (Воямполка, Кахтана, Паллан, Кинкил, Лесная, Подкагерная, Пусторецк) к северу; затем вокруг Пенжинской губы через поселения каменцев на реках Таловке, Каменной, Паренской в Ижигинск; или 2) путь, при котором не пришлось бы пересечь Срединный хребет, следовательно, более целесообразный при такой массе снега. Он идет сперва вдоль восточного берега по направлению к северу до места, где Срединный хребет становится очень низким, даже прямо переходит в небольшой кряж, и где Камчатка, по крайней мере, вдвое менее широка. Здесь нужно переехать на западный берег к Лесной, Подкагерной или Пусторецку и затем, по вышеописанному пути, доехать до Ижигинска. При этом пути не ездят от Еловки через горы к Седанке, а направляются либо на северо-восток к Укинскому берегу, проезжают все укинские остроги (Озерная, Ука, Холюла, Ивашка, Дранка, Карага) и затем переезжают от одного из двух последних, т. е. Дранки или Караги, к Лесной, Подкагерной или Пусторецку; либо по восточному берегу доезжают еще до первого острога олюторцев -- Кичиги, и только от него до Пусторецка. Горы здесь уже едва встречаются, средина страны занята только высокой моховой тундрой, тянущейся почти до системы Анадыра, -- это так называемый Парапольский дол -- бесконечная, бездревесная, покрытая мхом равнина.
Покончив наконец с этим неприятным делом, мы 25 января, в 6 часов утра отправились в дорогу, в 12 часов дня были опять в Крестах, а в 6 часов вечера -- в Ушках. Горы Срединного хребта, при рассматривании их от Ушков к западу, представляют широкую столообразную форму, которая, быть может, позволяет заключить об образовании их из осадочных пород. Особенно интересно небольшое озеро недалеко от Ушков, которое, по словам местных жителей, никогда не замерзает. Так, между прочим, и охотники, вернувшиеся сегодня оттуда, нашли озеро свободным ото льда, несмотря на то что мороз, по нашим наблюдениям, доходил до --26°. Вероятно, в озеро открываются горячие ключи. Ближе его исследовать мне, к сожалению, не пришлось, потому что Завойко очень торопился продолжать наше путешествие.
26 января, благодаря несколько лучшей дороге и хорошим собакам мы проехали довольно большой участок пути, так что в 2 часа пополуночи прибыли в Козыревск, в 10 часов утра -- в Толбачу, а затем прекрасным хвойным лесом поехали в Чапину, куда и прибыли в 4 часа пополудни. К сожалению, горы были окутаны сильным туманом, так что контуры их представлялись неясно. Вечером мы опять тронулись в путь и 27-го, в 3 часа пополуночи, были в Машуре, а в 8 часов утра уже в Кырганике. Стужа опять дошла до --36°, так что коньяк, находившийся в дорожной фляге, превратился в очень густую жидкость. В час дня мы во второй раз въехали в Милкову, где нам приготовили обед. В течение всей осени, а также и теперь в Кырганике, Милковой и Верхнекамчатске нередко выпадал вулканический пепел. В сентябре 1851 г. дошло даже до того, что скотина отказывалась есть траву, совершенно покрытую пеплом. Вместе с тем, нам сообщили, что к югу от Милковой, т. е. на пути к Петропавловску, после нашего первого проезда сюда были очень сильные вьюги. Завойко решился поэтому оставить тяжелые повозки в Милковой, а взамен их взял легкие сани, на которых и предполагалось проехать оставшиеся до Петропавловска 312 верст, причем править собаками предполагали мы сами. Решение это было очень практично в смысле более легкого переезда, но никак нельзя было бы назвать такой способ передвижения более удобным. Во всяком случае, мы тронулись так в дорогу. В 4 часа мы прибыли в Верхнекамчатск, опять переправились через незамерзшую р. Камчатку и в 8 часов вечера были в Шароме, где и переночевали, потому что опять поднялась сильная вьюга. На следующий день мы проехали только одну станцию и лишь с величайшим трудом прибыли в Пущину, где опять должны были ночевать. Снег выпал такою огромною массою, что при величайшем напряжении собаки едва подвигались вперед. К тому же жители Пущиной самым настойчивым образом отсоветовали нам совершать при такой погоде переезд через водораздел к Ганалу: они отказывались от всякой ответственности за возможные случайности и утверждали, что результат поездки, во всяком случае, был бы очень плох. Водораздел лежит высоко, погода там теперь ужасная, путь длинен; ни люди, ни собаки не смогут найти дороги -- вот доводы, приведенные против немедленного продолжения путешествия. Как ни мало привлекательным представлялось оставаться в Пущиной -- среди населения, сплошь зараженного отвратительнейшею болезнью, но выбора не было: мы были как бы в плену. У здешнего тойона я видел превосходную одежду -- шубу для очень сильных холодов, так называемую гагаглю. Это, собственно говоря, та же куклянка, но сделанная не из летней шкуры оленя, а из зимней дикого барана; кроме того, шуба эта еще опушена длинной медвежьей шерстью.
29 января, уже в 2 часа утра, мы тронулись в путь и лишь в 4 часа пополудни прибыли в Ганал. Дороги не было и следа. Всюду лежали массы глубокого, мягкого снега, постоянно увеличивавшиеся еще выпадением свежего; термометр показывал --27°. Несмотря на то, что впереди шли на лыжах два человека, утаптывавшие дорогу, собаки едва пробивались, постоянно останавливались и начинали выть. Почти каждые полчаса приходилось останавливаться, чтобы дать роздых людям и животным, хотя караван шел только шагом. Наконец мы достигли цели, но несмотря на нашу сильную усталость Завойко стремился далее вперед -- в Малку, чтобы избежать страшных, зараженных болезнями домов Ганала. Таким образом, в 5 часов мы опять тронулись в путь. Это был, вероятно, самый рискованный, самый утомительный переезд, какой мне приходилось когда-либо делать. В темень, в метель, по глубокому снегу, местами навеянному в целые горы, -- вот как пришлось нам ехать. Люди на лыжах так же мало подавались вперед, как и собаки. Бесчисленное множество раз мы опрокидывались. Завойко то и дело вываливался из саней в снег. К тому же мы потеряли дорогу и попали таким образом в еще большие снежные кучи и сугробы, в которых наши проводники вязли до того, что пропадали из виду. И такие сугробы наполняли долину во всех направлениях! Только справимся с одним -- опять застреваем на другом. Собаки запутывались в своей длинной ременной упряжи, -- приходилось распутывать их и шагать по глубокому снегу, проваливаясь почти до пояса. Коротко сказать, наше положение было весьма неприятно. Наконец, смертельно измученные, мы в час ночи прибыли в Малку, где очень обрадовались, найдя, наконец, кров, и остались уже на ночлег в уютной, теплой избе тойона. Обширная, широкая долина р. Камчатки образует, собственно, ядро всего полуострова и тянется с севера на юг. К области истоков самых больших рек страны эта долина быстро суживается и повышается. Затем, перейдя через водораздел, она опять открывается к югу, образуя долину р. Быстрой, и лишь в 15 верстах к югу от Малки делится на юго-западную и юго-восточную долины. По юго-западной долине р. Быстрая течет в Охотское море, между тем как более высокая и узкая юго-восточная долина открывается к Начике. Здесь-то, в очень близком расстоянии от р. Быстрой, в котловинообразном расширении долины расположена Малка, а в нескольких верстах к востоку от этого острога находятся горячие ключи, у которых в прежнее время стояли купальня и госпиталь. 30 января, в хорошую погоду, мы отправились в Начику, куда и прибыли в 12 часов дня. По дороге от Ганала через Малку к Начике со всех сторон открываются горные пейзажи; особенно живописные долины, окруженные горами и скалами, приходится проезжать на пути от Малки до Начики. Только немного не доезжая Начики, долина несколько расширяется, а в версте расстояния отсюда, немного в сторону -- к востоку, находятся горячие ключи. Само поселение расположено на реке того же наименования, которая, протекая к западу, у Большерецка соединяется с р. Быстрою и, начиная отсюда, носит название Большой. Истоки этой реки находятся далеко к югу, близ истоков Паратунки. В той же области лежат еще истоки двух больших притоков р. Начики, именно Банной и Карымчиной, которые, направляясь с юга, впадают в Начику близ острога Апачи.
От Начики путешественник поднимается по небольшой боковой долине к северу и через небольшой перевал, окруженный высокими горами, проникает в длинную долину, поросшую частым березовым лесом (В. Ermani) и ведущую все под гору до Коряки. В долине протекает ручей Коряка, принадлежащий к системе Авачи. Окружающий пейзаж опять очень живописен, очертания гор круты и зубчаты. В одном месте, по правую сторону долины, я заметил ясную слоистость. Слои были нарушены и падали к северу. Недалеко отсюда, а также близ Малки, встречается прекрасная, совершенно белая глина (каолин), которою местные жители белят свои комнаты. Такая же глина, как говорят, встречается и в других местах страны и служит для той же цели.
На свежем снегу виднелось множество следов соболей, лисиц и зайцев. Мы проехали мимо двух юрт, выстроенных с целью дать путешественникам и охотникам возможность укрыться от вьюги, и рано вечером прибыли в Коряку. Утомление от вчерашнего дня еще давало себя так сильно чувствовать, что мы решили расположиться здесь на ночлег. По местному обычаю дома, где останавливаются почетные лица, окуриваются в честь высоких гостей можжевельником. Здесь эта почесть воздана была Завойко в такой мере, что несмотря на продолжительное проветривание комнат мы утром 31 января все-таки встали с головной болью, а потому пораньше отправились в дальнейший путь. Дорога шла длинным, невысоким проходом с двумя крутыми спусками и все время не выходила из прекрасного березового леса. Таким образом, в 9 часов утра мы приехали в Старый Острог, к старику Машигину, а оттуда в 12 часов -- в Авачу и в 2 часа -- в Петропавловск, где наш приезд был совершенной неожиданностью.
После благополучного возвращения воспоминание обращается к пережитому во время путешествия, а потому я еще раз вкратце резюмирую свои впечатления. Сообщить я могу лишь немногое, потому что путешествие совершено было зимою и очень спешно, а к тому еще большею частью при крайне неблагоприятной погоде. В 17 дней мы проехали в оба конца 1500 верст, причем многие из этих дней пропали в борьбе со снегами и бурями. К северу от истоков р. Камчатки (Камчатская Вершина) мы почти непрерывно встречали очень низкую температуру: мороз был не менее --22°, но нередко стужа доходила до --30° и даже гораздо более. Мне казалось также, что снежные массы к северу от Вершины были более обильны, чем к югу от нее.
О растительном царстве приходится сказать немного, потому что все живое погребено было под глубоким снегом. Скажу только о древесных породах, что, начиная с Петропавловска и почти до Пущиной, Betula Ermani составляет преобладающую древесную породу среди сухих лесов. Низменности же, а особенно берега рек, порастают высокими тополями и высокоствольными ивами (ветловником). В. alba встречается уже на Вершине, но здесь играет второстепенную роль, а к северу становится чаще. Между Милковой и Кыргаником путешественник, направляющийся к северу, впервые встречает хвойные породы, а именно лиственницу. Сперва попадаются только одиночные деревья, мелкие и разбросанные среди лиственного леса, но вскоре они увеличиваются в числе и приобретают больший рост, так что между Кыргаником и Машурой видны уже очень хорошие стволы. У Машуры впервые появляется и пихта, образующая у Чапиной и Толбачи целые леса. Так эти обе породы к северу доходят до Еловки, где и проходит северная граница хвойного леса. На юге и западе Камчатки его совсем нет. Он исчезает точно также к северу от Еловки и опять встречается лишь на дальнем севере, на Анадыре, следовательно, далеко вне пределов Камчатки. Хвойного леса нет и на востоке, если не считать маленького, совершенно изолированного пихтового леска на р. Семячик. Таким образом, в долине Камчатки наблюдается как бы большой остров хвойного леса, заключенный среди лиственного. Остров этот ограничен с юга Кыргаником, с севера -- Еловкой, с запада -- Срединным хребтом, с востока -- большим рядом вулканов.
Относительно животного населения также могу сообщить немного. В Верхнекамчатске нам говорили, что здесь перезимовывают лебеди. В самом деле, на незамерзшей реке мы видели множество этих птиц вместе с разными видами уток. О том же нам сообщили и при устье р. Камчатки, где сверх того показываются тюлени и сивучи, а иногда даже моржи. Судя по тому, как часто нас угощали почти во всех острогах превосходным жарким, нужно думать, что горы Камчатки еще изобилуют дикими баранами и дикими северными оленями. Далее вообще довольно значительная охотничья добыча местных жителей в этом году была особенно богата соболями и лисицами, следы которых, вместе с заячьими, мы часто замечали в большом количестве на свежем снегу. Сверх того, нередко, особенно в березовых лесах, встречался особый вид глухаря, и всюду во множестве попадались белые куропатки. Горы представляют вообще закругленные или изорванные формы, так что нептунические формации играют здесь, должно быть, очень второстепенную роль или разрушены и дислоцированы.
Из вулканов большая Толбача и Ключевская сопка проявляли свою деятельность выбрасыванием столбов пара. Явление это было особенно величественно на Ключевской сопке. Крестовская и Ушкинская сопки, которые обе поднимаются очень близко от Ключевской, казались совершенно безжизненными. Таким же безжизненным казался мне и Шивелюч, хотя местные жители уверяли, будто видели пары, выходившие из его кратера. О Кроноцкой и Жупановской сопках я не получил никаких сведений. Зато Семячик с осени 1851 г. проявлял очень оживленную деятельность, судя по тому, что пепел, обильно выпадавший у Кырганика, Милковой и Верхнекамчатска, происходил, по словам жителей, из этого вулкана.
Горячие ключи были мне указаны у Начики и у Малки. Кроме того, я узнал еще об одном таком же ключе на Банной и одном на Сику (и Банная, и Сику впадают в Начику с юга). Наконец, к тому же роду явлений принадлежат, вероятно, и те озера и участки рек, которые не замерзают даже при 30° мороза, как, например, озеро у Ушков, река у Верхнекамчатска и рукав реки близ Ключей, изобилующий ключами и потому давший имя этой деревне.
Из 22 небольших поселений, которые мы проехали на своем пути, 8 имеют русское или, по крайней мере, не исключительно камчадальское население. Перечень этих 8 поселений, по их величине, следующий: Ключи с 50 дворами, Милкова с 27 и Нижнекамчатск с 20, поселение у устья Камчатки с 15, Авача с 6, Верхнекамчатск с 10, Старый Острог с 8 и Кресты с 5. Остальные 14 острогов все более или менее камчадальского происхождения. Некоторые из них, как Начика, Ганал, Пущина и Каменный, находятся в самом плачевном состоянии и, по-видимому, вымирают, причиной чему страшная болезнь (сифилис), часто заканчивающаяся ужаснейшими накожными страданиями. В этих несчастных местах нередко работа на все население возложена на одного-двух еще сколько-нибудь пощаженных болезнью лиц: они рыбачат и охотятся, чтобы достать средства прокормления для острога, возят дрова и т. д. В нищете и беспомощности эти несчастные ждут своего печального конца.
Прочие остроги производят впечатление большего порядка и зажиточности. Особенно это заметно там, где национальный элемент является еще вполне преобладающим и слышна камчадальская речь, Кырганике, Машуре, Чапиной, Толбаче и Козыревске. Весьма важное приобретение для страны и ее населения -- это повсеместная замена старинных земляных юрт русскими домами. Во всех перечисленных поселениях я встречал только хорошо выстроенные теплые избы, очень ценимые местными жителями.
Все камчадалы -- православные. В Милковой, Нижнекамчатске и Ключах есть церкви. Сверх того, во многих острогах имеются часовни, в которых от времени до времени совершают службу приезжающие сюда священники.
Огородничество и скотоводство в небольшой мере распространены здесь повсюду. Всего же более они развиты в двух больших деревнях -- Милковой и Ключах. Луга тут великолепные, с роскошнейшей травой и допускают весьма значительное развитие скотоводства. К сожалению, именно на скотоводство обращено слишком мало внимания: развитию его не содействуют ни поощрением, ни примером. Немалой помехой скотоводству является также бесчисленное множество хищников, производящих большие опустошения. Из них, прежде всего, должно упомянуть о медведях, с весны до осени и в невероятном множестве бродящих по стране во всех направлениях. Затем очень опасны ездовые собаки, особенно для молодых домашних животных и в свободное от езды время, т. е. все лето. Наконец, в некоторых местах, например, на западном берегу полуострова, нужно опасаться волков. Лошадей держат немного, куры редки, овец и свиней совсем нет. Из овощей, пожалуй, всюду родится картофель, капуста и разные сорта репы. Возделывание же хлебных растений встречает очень серьезное препятствие в ранних ночных морозах. Поэтому, несмотря на превосходную, плодородную почву, земледелие никогда не даст здесь хороших результатов и никогда не прокормит всей страны, особенно если население станет гуще. Наряду с огородничеством и скотоводством, -- двумя факторами, имеющими серьезное значение для края, -- Камчатку кормят охота и рыболовство. Рыбная ловля (в реках -- лососи, в море -- сельди) доставляет главные пищевые средства. Продукты же охоты (на баранов, северных оленей, медведей, тюленей и различных птиц) не только доставляют очень здоровую перемену в пище, но и еще массу предметов, необходимых в домашнем хозяйстве и во всем быту камчадалов: шкуры, кожу, ремни, постель (медвежьи шкуры). Добыча более ценного пушного зверя (соболя, лисицы, выдры) доставляет в дом предметы роскоши.
Белка, столь важный для всей Сибири зверек, доставляющий наилучшие доходы как охотнику, так и торговцу пушным товаром, -- белка совершенно отсутствует в Камчатке. Это -- чисто лесное животное. Но так как север Камчатки вполне безлесен и отделен от лесов Сибири беспредельной моховой тундрой, а юг страны как бы образует остров леса, совершенно отделенный от лесов остального материка, то белка не могла достигнуть лесов Камчатки и распространиться в них. Я неоднократно, но, к сожалению, всегда безуспешно предлагал наловить в Аяне или Охотске большую партию этих зверьков, перевезти их живьем в Камчатку и акклиматизировать там. Весь полуостров, от берега моря до значительной высоты в горах, порос кедровником, в шишках которого созревает очень питательный орешек. Он-то и доставил бы белке достаточную пищу, а камчадалы, таким образом, получили бы дар, который составил бы здесь источник нового, весьма прибыльного промысла.
Но первый и самый священный долг правительства, как мне кажется, заключается в оказании помощи бедным, несчастным камчадалам в смысле улучшения их санитарного состояния. Вышеупомянутая болезнь занесена в страну русским завоеванием, а потому делом совести является теперь искоренение этого страшного бича. Второе обстоятельство неоспоримой важности заключается в том, чтобы Камчаткой правили знающие и благожелательные начальники, притом правили бы на неизменных, незыблемых началах, выведенных исключительно путем серьезного и добросовестного изучения нужд страны и ее жителей.
Но таким началам никогда не следовали. Губернаторы оставались здесь обыкновенно не более пяти лет, и каждый из них вводил свою собственную, самим составленную систему. Все сделанное предшественником, хорошее и дурное, -- безразлично, упразднялось. Одна только новая система могла принести счастье краю. Конечно, народ сбивался с толку, потому что никакие порядки не могли при таких условиях упрочиться, а еще менее -- дать плодотворные результаты. Камчадалы очень послушны, можно даже сказать беспредельно покорны. Всякое приказание, даже самое нелепое, безусловно выполняется ими. При этом они очень хорошо знают, что уже ближайший по очереди начальник все повернет вверх дном. Они очень толково оценивают различные мероприятия и заранее знают, что для улучшения их положения не последует никаких практических результатов. Камчадалы действительно не в состоянии постичь, чего же, наконец, от них требуют, и что с ними будет. Последний пункт, впрочем, стал для них уже совершенно безразличным. Все они достоверно знают только одно: начальник имеет неограниченную власть над бедными камчадалами, его приказания должны безусловно исполняться, а через пять лет, с приездом нового начальника, последуют другие распоряжения, долженствующие, вероятно, снова перевернуть все, до той поры сделанное. Местные старожилы, пережившие уже многих начальников, с юмором отчаяния рассказывали мне, что здесь делалось в этом роде.
Чиновники, большинство которых приезжают сюда из-за тридевяти земель, никогда не стараются изучить по существу страну и ее население. Они приступают к делу с совершенно чуждыми стране взглядами и затевают соответственные этим взглядам преобразования. Нисколько не подготовленные к административной деятельности, без всякого политико-экономического образования, они хотят привить чуждые ростки на совершенно не подходящей для того почве. Естественно, что такой режим не может не терпеть постоянных неудач. Это же, отчасти, составляет причину того, почему такие страны, как Сибирь и Камчатка, не идут по пути правильного развития.
Истинная задача благомыслящих, дельных чиновников, желающих содействовать улучшению народной жизни, заключается в том, чтобы помогать и способствовать самобытному развитию вверенного им населения, а не управлять по шаблонам, взятым издалека, выработанным при совершенно других условиях жизни. Они не должны также считать все существующее подлежащим упразднению единственно потому, что оно им незнакомо и непонятно, и находить подходящим для всякой страны только то, что они знали у себя на родине. Когда власть в руках таких людей, они все гнут в дугу. Для них главное -- доклад высшим властям о произведенных реформах. Доклад должен выставить в розовом свете все великие нововведения и иметь в результате повышение в чине, получение ордена и денежные награды. Такой человек поступает на службу не для блага страны или народа, а исключительно только ради собственных интересов. Служба в отдаленных окраинах связана с большими выгодами. Чиновник быстро выслуживается и затем преследует свои личные, честолюбивые и своекорыстные цели, нисколько не заботясь о пользе края, а, следовательно, и государства.