Вследствие милостивого ходатайства Его Императорского Высочества Герцога Максимилиана Лейхтенберского мне было поручено осенью 1850 года отправиться в Камчатку для исследования ее в географическом и, преимущественно, геологическом отношениях.
С этой целью я был причислен к тогдашнему военному губернатору Камчатки, капитану флота (позже адмиралу) Завойко, в качестве чиновника особых поручений по горной части.
Особых научных инструкций для путешествия я не получил, но со стороны Восточно-Сибирской администрации мне было наистрожайше приказано обратить особенное внимание на нахождение металлов, каменного угля и других более ценных продуктов минерального царства.
В означенном положении я провел пять лет (1851--1855) отчасти в Петропавловске и, главным образом, в разъездах по Камчатке и имел при этом возможность ближе ознакомиться с этой страной как вдоль по обоим побережьям, так и внутри ее. Вследствие сложившихся неблагоприятно обстоятельств осталась, к сожалению, не посещенной мною лишь самая южная оконечность полуострова, почему и на прилагаемой карте она лишена географических подробностей. Но зато по направлению к северу мои поездки простирались вплоть до обширной моховой тундры, пересекающей Срединный камчатский хребет и соединяющей полуостров с материком и тундрами по побережью Ледовитого океана. Так, мне даже удалось посетить доселе лишь мало известный полуостров Тайгонос, расположенный в самой Северной части Охотского моря.
Лишь немногие данные из этих поездок опубликованы до настоящего времени, я разумею следующие статьи, помещенные мною в Известиях Императорской Академии Наук в С.-Петербурге (Bulletin phys.-math., T. XI, XIII, XIV, resp. Melanges phys. et chim., T. I, II et Mel. russes, T. III): "Ueber die Eismulden in ostlichen Sibirien" (1852), "Ein paar erläuternde Worte zur geognostischen Karte Kamtschatka's, mit einer Karte" (1855) и "Ueber die Korjaken und die ihnen sehr nahe verwandten Tschuktschen, mit einer ethnographischen Karte Kamtschatka" (1855).
Стесненные обстоятельства принудили меня тотчас же по моему возвращению из путешествия (1856 г.) оставить начатые научные работы и всецело посвятить себя чуждой мне до того времени практической сельскохозяйственной деятельности. Среди глубокого одиночества деревенской жизни я чувствовал недостаток и в научных коллекциях, и в литературных источниках, а также в каком-либо побуждающем общении с представителями науки, вследствие чего я не мог и думать о дальнейшей обработке моих путевых материалов и сведений. Однако тщательно мной веденные и вполне сохранившиеся дневники постоянно напоминали мне о долге, все еще не выполненном по отношению к стране, которую я объездил, изучил и успел полюбить. К этому присоединялись воспоминания о друзьях, побуждавшие меня опубликовать хотя бы эти путевые дневники и заметки. Но главной причиной этого желания было то полное затишье в исследовании Камчатки, которое наступило за последние десятилетия.
Около половины прошлого столетия (1740) Штеллер и Крашенинников объездили Камчатку и описали ее в обстоятельных трудах, которые хотя и устарели теперь, но в историческом и этнографическом отношениях имеют неоцененные достоинства. Ничего подобного никем не было сделано впоследствии. Лессепс (1787), Добелл (1812), Киттлитц (1826) совершали более или менее беглые поездки по одной какой-либо части страны. Эрман (1829), пройдя из Тигиля на другой берег, достиг долиной реки Камчатки Петропавловска и своим путешествием сделал, бесспорно, самый крупный вклад в научное познание страны. По большей же части Камчатку описывали только мореплаватели, посещавшие ее отдельные береговые пункты. Так, например, к берегам Камчатки, и в особенности к Петропавловску, приставали обыкновенно русские моряки, отправлявшиеся в кругосветное плавание или в прежние русские колонии в Северной Америке.
Но вот в 50-х и 60-х годах Россия приобрела Приамурский край, и вместо Петропавловска главной гаванью на Тихом океане сделались сначала Николаевск при устье Амура, а позднее Владивосток. В то же время американские колонии России отошли к Североамериканским Соединенным Штатам, а вместе с тем прекратились даже прежние, случайные, посещения Камчатки. С тех пор целью почти всех научных путешествий, предпринимавшихся со стороны русских, явились Амурский и Уссурийский края, включая сюда и Сахалин, а позднее страны, пограничные со среднеазиатскими владениями. Камчатка же оказалась почти в полном забвении.
Из сказанного легко понять причины, побудившие меня уже в позднем возрасте и почти тридцать лет спустя после своего путешествия приняться за составление его общего обзора на основании путевых дневников. К тому же академик Л. фон Шренк взялся представить мою работу Академии наук, приняв ее для помещения в "Beitrage zur Kenntniss des Russischen Reiches". Это случилось 1 ноября 1888 г. Подобно тому, как некогда полтора столетия тому назад командировкой Штеллера и Крашенинникова Академия положила основание изучению Камчатки, так и настоящий труд был вызван ею к жизни с тою же самою целью, причем она предоставила необходимые средства для изготовления относящихся сюда карт, таблиц и политипажей, главным же образом для напечатания всего сочинения. Г. фон Шренк был так любезен, что взял на себя редактирование и корректуру издания. Считаю приятной для себя обязанностью выразить здесь свою глубокую благодарность как ему, так и Академии наук.
В заключение мне остается прибавить, что прилагаемая карта Камчатки, относительно береговых очертаний, составлена почти сплошь по картам гидрографического департамента и генерального штаба; что же касается положения горных хребтов, вулканов, горячих ключей, рек и озер, то она снабжена многочисленными поправками и дополнениями по моим собственным наблюдениям. То же самое следует сказать и о нанесенных на карте границах распространения некоторых племен, животных и растений Камчатки.
К. ф. Дитмар
Дерпт, февраль 1890 г.