XV

Причину болезни императора-отрока иностранцы, находившиеся в то время в Москве, приписывали сильному морозу, который был в крещенский парад, 6 января 1730 года.

"Никогда в жизни, -- писала жена английского консула леди Рондо, -- я не помню дня более холодного. Я боялась ехать на обед во дворец, куда все были приглашены и собрались, чтобы встретить молодого государя и будущую государыню при их возвращении с крещенского парада, который происходил на Москве-реке. Они оставались четыре часа на льду, посреди войск. В тот час, когда они вошли в зал, император стал жаловаться на головную боль. Сначала думали, что это -- следствие холода, но так как он продолжал жаловаться, то послали за доктором, который посоветовал ему лечь в постель, найдя его очень нехорошим. Это обстоятельство расстроило все собрание. На другой день у императора появилась оспа".

Болезнь государя становилась все опаснее и опаснее. В первое время Долгоруковы скрывали истину и распространяли ложные слухи о болезни царя. Так, даже 12 января, когда окружающие уже знали, что у царя оспа и что его положение крайне серьезно, в народе говорили, что он простудился и что у него сделался насморк. Когда 15 января царю стало лучше, Долгоруковы сочли возможным объявить о настоящем характере болезни, но вместе с тем уверяли всех, что положение больного не внушает никаких опасений. Долгоруковы уверяли, что оспа у царя так хорошо высыпала, что, благодаря Бога, можно вполне надеяться на скорое его выздоровление.

Долгоруковы страшились за свою участь, так как хорошо знали, что, в случае смерти государя, им не миновать ссылки, а может быть, с ними произойдет тогда что-либо худшее. Они задумали упрочить свое шаткое положение и уговорить больного императора Петра обвенчаться со своей нареченной невестой, княжной Екатериной. Воспользовавшись днем 15 января, когда государю заметно стало лучше, Долгоруковы подослали к императору-отроку его любимца, князя Ивана, и вменили ему в обязанность упросить государя обвенчаться с княжной Екатериной. Все уже было приготовлено к этому. Однако против этого плана выступил Остерман, а к нему присоединился и фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков.

Однако, несмотря на это, Долгоруковы не оставили своего плана и прилагали все меры к тому, чтобы побудить больного императора к осуществлению этой затеи. Пользуясь исключительной близостью к императору князя Ивана Алексеевича Долгорукова, они все время внушали ему воздействовать на больного государя в желательном для них смысле. Князь Иван лично не одобрял этого плана и подчинился велению своих родичей лишь скрепя сердце.

Чтобы устранить всякие препятствия своим целям, Долгоруковы старались устроить так, чтобы император был окружен исключительно их попечениями, и не подпускали к нему никого из близких ему по родству лиц. Однако все же царевне Елизавете Петровне удалось навестить своего державного племянника в тот момент, когда, по случайному стечению обстоятельств, никого из Долгоруковых возле него не было.

Едва сдерживая слезы смотрела царевна на угасающую жизнь императора-отрока, стоя в нескольких шагах от его кровати, чтобы не заразиться.

-- Лиза, отойди еще дальше, дальше отойди от меня, заразишься! -- слабым голосом произнес Петр II.

-- Я не боюсь, государь! Чему быть, того не миновать!

-- Нет, Лиза, тебе надо беречься. Ведь ты молода, хороша! Помнишь, Лиза, я хотел на тебе жениться?

-- Помню, государь!

-- И женился бы, да ты, Лиза, не захотела. И как хорошо было бы нам обоим, да и всем!.. Случилась бы вот такая болезнь, как теперь, и я был бы спокоен. Ты походила бы за мною, Бог дал бы, и я поправился бы, а нет -- так меня на троне заместила бы!.. Да вот не захотела ты тогда! А только думаю, что, и не будучи венчана со мной, ты все же после меня престол получить могла бы. Ведь, ты -- самая близкая мне по дедушке. Вот возьму, да и назначу тебя моей наследницей.

-- Нет, Петруша, не надо. Зачем? Выздоровеешь ты и у тебя будет свой наследник.

-- Лиза, зачем ты смеешься надо мною?

-- Бог с тобой, Петруша, я и не думаю смеяться. Да и смею ли я?

-- Нет, Лиза, мне не поправиться, я скоро умру! А знаешь ли, что выдумали Долгоруковы? Ведь они захотели обвенчать меня с княжной Екатериной. Я едва могу говорить, едва могу приподнять голову, а они меня венчать затеяли! И обвенчали бы, да спасибо, Андрей Иванович вступился. И знаешь, для чего они думали сделать это? Для того, чтобы княжну Екатерину объявить после меня царицей. Ну, да я хоть и больной, а замысел их понял. Ах, как мне надоели Долгоруковы, а в особенности князь Алексей Григорьевич и его дочь! -- со вздохом вырвалось у государя. -- Впрочем, княжна Екатерина боится ходить ко мне. И хорошо это, я очень рад, -- по крайней мере, хоть последние часы своей жизни я проведу в покое. Одно мне тяжело, Лиза, что я с тобою больше уже едва ли увижусь на этом свете!

-- Петруша, государь, зачем так говоришь, зачем? -- не удерживая более своих слез, промолвила Елизавета Петровна.

-- Слезы, Лиза? Зачем? Тяжело мне от твоих слез становится, еще тяжелее!.. Не надо слез, Лиза, не надо!

-- Я не буду плакать, Петруша, не буду... Я уйду, а ты усни, сон подкрепит тебя.

-- Нет, нет, не уходи, Лиза, побудь еще со мною!.. С тобой мне так хорошо... Только, милая, не плачь... После моей смерти ты... ты будешь... -- хотел что-то сказать умирающий император-отрок, но не договорил, так как опять впал в забытье.

Цесаревна Елизавета Петровна, сдерживая рыдания, опустилась на колени перед образом и стала горячо молиться.

В то время, когда происходила эта беседа больного императора с теткой, князь Иван Алексеевич Долгоруков находился в доме Шереметевых. По своему легкомыслию он почти совсем забыл, что у него есть обрученная невеста, и по целым неделям не заглядывал к ней. Но теперь тоска потянула его к любящему сердцу. Он услыхал от придворного медика о безнадежном состоянии государя, своего друга и благодетеля; это страшно потрясло его, и, чтобы хотя немного порассеяться, он отправился к своей невесте.

Глубоко огорчало графиню Наталью Борисовну это безразличное отношение к ней жениха, однако она искренне, горячо любила его, и стоило ему посетить ее, как она забывала все свое горе и, наслаждаясь его присутствием, старалась возможно ласковее относиться к нему. Так и теперь она встретила князя приветливо и с видимой радостью и только позволила себе высказать ему легкий упрек:

-- Что это, мой свет, тебя давно не видно было?.. Уж ты меня, кажется, совсем забывать изволишь!

-- Прости, Наташа! Все недосуг.

-- Так ли, князь? Ведь мне про тебя иное сказали.

-- Что же именно?

-- Что будто ты какую-то цыганку-красавицу увез и насильно ее держишь в своих лесных хоромах.

-- Как! И про то тебе сказали? -- с удивлением воскликнул Долгоруков. -- И ты, слыша про меня такие слова, все-таки не гонишь меня от себя?

-- Зачем гнать? Разве женихов гоняют? Их ласково принимают, сладко угощают и в передний угол сажают, -- с милой улыбкой проговорила графиня.

-- Покаюсь, Наташа, во многом я грешен, но про цыганку мои враги наврали тебе.

-- Ну, так я и знала! -- радостно воскликнула графиня. -- Ну станешь ли ты, красавец, любимец государя, возиться с какой-то цыганкой!

-- Не скрою от тебя, правда, я день или два продержал цыганку в своих лесных хоромах, но она тайком ушла оттуда. Хочешь -- верь, хочешь -- не верь.

-- Верю, мой сердечный Иванушка, верю. Да и как же мне не верить тебе, моему будущему мужу?

-- Ну, Бог знает, буду ли я еще твоим мужем?! Моя судьба может сразу измениться! Знаешь ли, милая, я только что перед отправлением к тебе говорил с придворным лекарем, и он сказал мне, что болезнь государя смертельна и не нынче-завтра он должен умереть.

-- Бедный, бедный император! Он еще так молод и уже должен умереть!.. -- с непритворной горестью промолвила Наталья Борисовна. -- Как мне жаль его!..

-- А я так прямо места не нахожу себе из-за этого!.. Ведь не станет государя, не станет и меня; все мое счастье было и есть в государе. Я держусь лишь близостью к нему и его благоволением. Врагов у меня без конца и счета, но все молчат теперь, а умри государь -- так меня живого со света сживут. И вот, Наташа, обдумав все это, я решил сказать тебе, предупредить...

-- Что сказать? О чем предупредить?

-- А вот что: откажи мне, Наташа, выбери себе в мужья другого... Ведь умрет государь -- меня ждет опала, а может быть, и ссылка.

-- Да ты шутишь, Иванушка?

-- Уж до шуток ли?

-- А если не шутишь, то зачем говоришь мне такие слова обидные? Я люблю тебя, люблю всем сердцем, а ты говоришь, чтобы я отказала тебе. Разве можно?

-- Ох, Наташа, родная! Не стою я твоей любви, не стою. Гони меня, выбери другого.

-- Предоставь мне, князь, судить об этом!

-- Пойми, Наташа: пока жив государь, до тех пор и я жив, не станет его -- и меня тоже.

-- Ты, наверно, про то говоришь, что если умрет государь, то тебе не будет такой чести, как теперь? Ведь так?..

-- Тогда меня живым съедят.

-- И, полно, Ваня!.. Авось не съедят! А если есть начнут, то подавятся, -- с улыбкой проговорила графиня Шереметева.

-- Так ты, Наташа, не прочь выйти за меня, даже если на меня обрушится тяжелая опала?

-- Об этом и слов не может быть. Я -- твоя обрученная невеста и должна быть твоей женой.

-- Голубушка, сердечная! -- И князь Иван бросился целовать руки своей невесты, а она ласково коснулась своими устами его волос.

Если не счастливым, то успокоенным вернулся Иван Алексеевич во дворец и хотел пройти в спальню больного государя, чтобы вступить там на свое обычное дежурство, однако ему сказали, что у государя находится царевна Елизавета Петровна. Князь тихо подошел к двери и услышал за нею глухие отзвуки двух голосов. Он не рискнул помешать этой беседе и остался в соседней комнате, решив выждать, пока цесаревна удалится.

Некоторое время он оставался один, но затем к нему подошел возвратившийся во дворец отец и сурово обратился к нему:

-- Ты что же здесь торчишь и не идешь к государю?

-- Там цесаревна Елизавета Петровна, -- ответил князь Иван.

-- Как? Цесаревна Елизавета у государя, а ты торчишь здесь! Да разве не говорил я тебе, что твое место при государе, что ты обязан неотступно находиться при нем?! И дурак же ты! Недогадливый дурак!

-- Полно, батюшка, ворчать и ругаться.

-- Да как же не ворчать и не ругаться? Зачем ты допустил цесаревну к государю.

-- Меня не было. Я навестил свою невесту.

-- Нашел время ехать! Ох, Иван, сам ты погибнешь и нас на погибель тянешь.

-- Не я вас, а вы меня к погибели тянете, -- резко и сердито проговорил молодой князь. -- Уйду я от вас... Делайте что хотите без меня, а меня оставьте, не впутывайте!

-- Ну, ну, полно, полно. Сам пойми: теперь дорога всякая минута, а ты уходишь, оставляешь государя одного, -- уже совсем мягким голосом проговорил князь Алексей, сразу вспомнив, какое значение имел у государя его сын.

-- А вы где же были? -- спросил у него князь Иван.

-- У Катерины. Вот тоже девка! Сладу с нею нет... Говорю ей: "Поди хоть на одну минутку к государю, навести его!" -- а она идти и не думает! Заразиться, вишь, боится. А вот цесаревна не боязлива, приехала... Ничего бы, кажись, не пожалел, лишь узнать, о чем она с государем говорила!

-- А вы бы у стен спросили, -- хмуро заметил князь Иван, -- если вам так интересна эта беседа.

-- Ох, Иван, Иван!.. Ты да дочь Катерина -- божеское наказание для меня!

-- Погодите, божеское наказание еще впереди! -- как-то загадочно промолвил молодой князь Долгоруков.

-- Ну, ну, ладно, не каркай! -- уже более примирительно сказал ему отец. -- К государю-то пойдем скорее. Смотри, Иван, теперь в оба... всякая минута дорога.

Долгоруковы вошли к умирающему императору-отроку.

Цесаревна Елизавета Петровна окончила молитву, подошла к своему державному племяннику, который все еще находился в забытьи, перекрестила его и, бросив гордый, презрительный взгляд на Алексея и Ивана Долгоруковых, направилась к двери.

-- Ваше высочество, напрасно вы так близко подходите к государю. Оспа -- болезнь заразительная, -- предупредительно произнес князь Алексей Григорьевич.

-- А вы опоздали, князь, -- вместо ответа насмешливо промолвила ему Елизавета Петровна.

-- Как опоздал? -- меняясь в лице, чуть не воскликнул князь Алексей Григорьевич. -- Я что-то плохо разумею, ваше высочество.

-- Я долго пробыла у государя-племянника и о многом успела переговорить с ним. Вас тут не было и мешать нам было некому, -- с насмешливой улыбкой произнесла Елизавета Петровна и вышла своей величавой походкой.

-- Ты слышал?.. слышал?.. Она еще глумится. А все ты, простофиля, разиня, -- злобно воскликнул Алексей Григорьевич, обращаясь к сыну.

-- Чем же я-то виновен? Ведь над вами цесаревна глумилась, а не я.

-- А ты зачем допустил ее к государю, зачем их вдвоем оставлял, ротозей!

Но князю Алексею Григорьевичу пришлось скоро прервать свое ворчанье на сына, потому что больной государь забредил и заметался от страшного жара.

-- Лиза, ты здесь? -- пролепетал он. -- Не отходи, пожалуйста, от меня! Как я рад тебе! Что это? Я... я лечу... Господи, как высоко... высоко!.. Пить, пить, жжет... скорее пить!

Князь Иван дрожащими руками подал державному страдальцу прохладительное питье. Утолив жажду, император-отрок опять впал в забытье.

-- А дело-то плохо: государю не встать, -- с глубоким вздохом проговорил Алексей Григорьевич.

-- Уж куда тут встать! Едва ли день проживет.

-- Так надо скорее делать наше дело.

-- Ах, батюшка, страшно!.. -- тихо ответил князь Иван, опуская голову.

-- Чего страшиться? Чего?

-- Да как же! Ведь это -- большой проступок.

-- Не того страшись, что ты подделаешь подпись умирающего государя, а бойся того, что мы не успеем совершить задуманное нами. Ведь тогда наша погибель неизбежна, -- тихо, но внушительно промолвил князь Алексей.

-- Что делать? Что делать? -- простонал князь Иван, ломая руки.

-- Слушать отца и быть покорным ему.

-- Да ведь я и то слушаю и делаю все, что вы хотите... я беру тяжкое преступление на себя ради вас.

-- Ты не так говоришь, Иван: не ради меня ты делаешь, а ради всего нашего рода. Да и что теперь раздумывать, раз дело решено? Ты обязан исполнить то, что мы постановили.

Князь Иван, понурив голосу, стоял перед отцом, и ему вспомнилось в мельчайших подробностях все то, что решили его родичи. Когда выяснилось, что на выздоровление императора-отрока нет никакой надежды, Долгоруковы, мучимые предчувствием за будущее, составили семейный совет. Они, так искусно забравшие в свои руки державного отрока, ни на минуту не отходившие от него, словом и делом поощрявшие его к разным забавам, сознательно толкавшие его на разврат, лишь бы отвлечь его внимание от всего окружающего, и, наконец, сумевшие заставить его обручиться с нелюбимой невестой Екатериной Долгоруковой,- -- казалось, были совсем уже на пороге к высшей власти, и вдруг теперь смертельная болезнь императора грозила им лишением всего достигнутого положения и даже, может быть, полной гибелью. Само собой понятно, что они ревностно заботились о том, чтобы избежать всего этого.

Тускло горели свечи в высоких подсвечниках в Головином дворце, в спальне князя Алексея Григорьевича. Бледный, взволнованный полулежал он на кушетке, а около него собрались все родичи, близкие ему люди; на всех лицах было выражение непритворной тоски и горя; тяжелой скукой веяло в этом роскошном покое временщика. Наконец князь Алексей заговорил:

-- Всем вам известно, что государь болен, а, по словам лекарей, надежда на его выздоровление совсем плоха. Надо будет выбирать наследника.

-- Кого же вы в наследники выбирать думаете? -- спросил князь Василий Лукич Долгоруков.

При этом вопросе все присутствующие затаили дыхание и выжидательно глядели на князя Алексея. Он, как бы обдумывая ответ, несколько помолчал, а затем, торжественно показывая рукой наверх, тихо промолвил:

-- Да вот она!..

Над покоем Алексея Долгорукова жила его дочь Екатерина, нареченная невеста государя.

Еще тише стало в покое, все молчали; на дерзкое предложение честолюбца никто не отвечал.

-- Что же молчите-то? Говорите! -- гневно поглядывая на родичей, крикнул князь Алексей. -- Ведь мы не в молчанку собрались играть, надо решать!..

-- Хорошо бы написать духовную, будто его императорское величество лично назначил ее своей наследницей, -- чуть слышно проговорил родной брат князя Алексея, Сергей Григорьевич.

Молчавший дотоле фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков встал со своего места и резко проговорил:

-- Неслыханное вы дело затеваете! Разве обрученная царская невеста может быть наследницей русского престола?

Фельдмаршал был прямым и честным человеком и сразу увидел весь вред для России от такого выбора.

-- А почему же нет? -- не скрывая досады, спросил князь Алексей.

-- Да очень просто!.. Ну кто захочет быть ее подданным? Не только посторонние, но даже никто из нашей фамилии не пожелает этого! Ведь Екатерина с государем не венчана!

-- Не венчана, но обручена.

-- Венчание -- иное дело, а обручение -- иное... Да если бы даже Екатерина была в супружестве с государем, то и тогда сомнительно, чтобы она имела право стать наследницей русского престола, -- горячился старый князь.

Алексей и Сергей Долгоруковы стали доказывать ему всю необходимость и выгоду для их рода от этого выбора; они говорили, что стоит только приняться за это дело, и оно непременно увенчается успехом.

-- Мы уговорим графа Головкина и князя Голицына, а если они заспорят, то и пригрозить можно. Ты подполковником состоишь в Преображенском полку, а князь Иван -- там же майором; да и в Семеновском спорить не будут: слово скажешь, и по-твоему сделается. Вспомни, как Екатерину Алексеевну императрицей сделали!

-- Сравнил тоже!.. Наша Екатерина и та!.. Ведь Екатерина-то Алексеевна чья супруга была? Петра Великого! А заикнись лишь о нашей Екатерине, так за это не только бранить начнут, но и убьют, пожалуй! -- сердито проговорил фельдмаршал и, не желая более спорить, уехал из дворца.

Едва он вышел, князь Василий Лукич вынул лист бумаги и стал писать подложную духовную.

-- Эх, моей руки письмо-то худо! Не напишет ли кто-нибудь из вас получше? -- переставая писать, обратился он к окружающим.

Вызвался писать князь Сергей и скоро составил со слов брата и Василия Лукича два экземпляра подложной духовной; из нее явствовало, что император Петр II после себя назначает на всероссийский престол свою обрученную невесту Екатерину Долгорукову.

Текст завещания был одобрен всеми, а затем был возбужден вопрос о том, как поступить в случае, если умирающий государь не в силах будет подписать этот документ. В конце концов было решено, что придется подделать его подпись, и это было поручено князю Ивану

Алексеевичу, почерк которого был очень сходен с почерком императора. Князь Иван Алексеевич долго отказывался от этого, но его заставили несколько раз написать имя "Петр" согласно с одним из документов, подписанных лично государем. Подпись вышла очень схожей, и под давлением родственников князь Иван согласился на подлог.

Все это вспомнил князь Иван теперь, стоя в спальне умирающего отрока-императора. Его отец хотел еще что-то сказать ему, но в этот момент государь очнулся и открыл глаза; жар у него немного уменьшился, и он почувствовал некоторое облегчение.

-- Кто здесь? -- раздался его слабый голос.

-- Мы, государь, мы, -- подходя к постели умирающего, промолвил князь Алексей.

-- Ах, ты, князь, опять здесь? -- с неудовольствием сказал государь и спросил: -- А где же царевна? Где Лиза?

-- Цесаревна Елизавета Петровна изволила уехать, -- ответил ему князь Алексей.

-- Уехала... уехала... и опять я один остался!

-- Как, государь? Разве ты один? А нас, своих верных слуг, забывать изволишь? -- с упреком воскликнул князь Алексей.

Император-отрок бросил взгляд на князя Ивана, который молчаливо стоял у дверей, печально понурив голову.

-- Ваня, что же ты там стоишь? Подойди! Или и ты боишься меня? Боишься заразиться?..

-- Чего мне бояться?.. Я рад бы теперь умереть, -- с глубоким вздохом ответил государю и "своему другу" князь Иван.

-- Тебе надо, Ваня, жить. Вот я уже -- не жилец на белом свете...

-- Дозволь, государь, напомнить тебе, -- вкрадчивым голосом промолвил Алексей Григорьевич.

-- Про что?.. Да говори, князь, скорее.

-- Кому соизволит твое величество престол оставить? По праву его занять должна...

-- Твоя дочь, а моя нареченная невеста, ведь так? -- перебивая Долгорукова, возбужденным голосом проговорил умирающий император-отрок, причем его большие, красивые, но потухающие глаза горели гневом и насмешкой.

-- Государь...

-- Довольно!.. довольно!.. Ты, кажется, князь Алексей Григорьевич, умереть мне не дашь спокойно!.. Господи, какая мука! Как вы все мне надоели!.. Оставьте меня, уйдите, уйдите! Я не могу видеть вас!.. Где Андрей Иванович? Пошлите его ко мне!

-- Я здесь, государь, легок на помине, -- быстро входя в опочивальню императора-отрока, громко проговорил вице-канцлер Остерман.

-- Голубчик, Андрей Иванович, как я рад, что ты пришел... Пожалуйста, не оставляй меня, будь со мною!.. А ты, князь, можешь уходить, -- недружелюбно посматривая на Алексея Григорьевича, сказал умирающий император.

-- Гнать изволишь, государь? -- злобно промолвил Долгоруков. -- Видно, теперь мы не нужны стали. Пойдем, Иван! -- обратился он к сыну.

-- Нет, нет, ты, Ваня, останься.

-- Зачем ему оставаться? Пойдем, Иван.

-- Я говорю... я приказываю, чтобы князь Иван остался. Впрочем, не надо... уходите! -- с раздражением воскликнул государь, но вдруг закашлялся и застонал.

-- Государь, вам вредно сердиться и волноваться, -- с сожалением и участием посматривая на умирающего императора, произнес Остерман.

-- Не мне, а им скажи, Андрей Иванович, зачем они меня сердят, -- показывая на Долгоруковых, слабым голосом проговорил государь.

От гнева и волнения у него усилился жар; он стал метаться и бредить.

Пользуясь этим, Долгоруковы остались в спальне, и князь Алексей, придав своему лицу озабоченность и волнение, произнес:

-- Андрей Иванович, а ведь государь-то совсем плох, ему не встать!

-- Безнадежен... надо быть готовым ко всему, -- тихо ответил Остерман.

-- Кто же займет престол, когда не станет государя? -- таинственно спросил князь Алексей, пристально посматривая на Остермана.

-- Кого укажет Бог, того и выберет верховный тайный совет, -- уклончиво ответил хитрый дипломат.

-- А ты о ком думаешь, Андрей Иванович?

-- Все мои думы, князь, в Боге.

-- Однако все же кого хотелось бы тебе выбрать на престол всероссийский?

-- Того хочу я, кого выберут члены верховного совета. Об этом я, кажется, уже сказал вам, князь!

-- А мою дочь Екатерину...

-- Батюшка, оставь, пожалуйста! -- прерывая отца, с беспокойством проговорил князь Иван.

-- Молчи, молчи, Иван, тебя не спрашивают, ты и не суйся! Так что же ты скажешь, Андрей Иванович, насчет княжны Екатерины? Ведь она -- обрученная невеста государя.

-- То же, князь Алексей Григорьевич, скажу, что и другие вам о том сказали: если бы княжна Екатерина была венчана с государем, тогда, пожалуй, она могла бы занять престол всероссийский.

-- Но ведь она обручена... ее по церквам поминают великой княжной! Послушай, Андрей Иванович, тебе не плохо будет, когда Екатерину, мою дочь, выберут на царство, ведь ты чуть не первым министром будешь в государстве.

-- Спасибо, князь, я доволен и тем постом, который занимаю по милости императора Петра, моего благодетеля.

-- А тогда, говорю, ты будешь первым министром в государстве.

-- Об этом, князь Алексей Григорьевич, преждевременно говорить... Государь еще жив.

-- А если государь подписал духовную? -- дрожащим голосом проговорил князь Алексей, беря Остермана за руку.

-- Отец... я... я уйду, -- бледнея, промолвил князь Иван и направился к двери.

-- Ступай, ступай! Ты только мешаешь.

-- Отец, попридержись немного, не то будет плохо, -- уже в дверях тихо произнес молодой Долгоруков и вышел.

-- Про какую духовную, подписанную государем, вы говорите, князь? -- значительно посматривая на Алексея Долгорукова, спросил Остерман.

-- А про ту духовную, в которой император Петр Алексеевич после себя соизволил престол оставить своей обрученной невесте Екатерине.

-- Про это, князь, я ничего не знаю.

-- Еще вчера его величество соизволил приложить к духовной свою руку, -- нисколько не смущаясь, солгал князь Алексей.

-- Как? Государь даже подписал? -- притворно удивляясь, воскликнул Остерман.

Ему нетрудно было догадаться, что Алексей Григорьевич говорит про подложную духовную, он знал, что государь никакой духовной не подписывал.

-- Как же, как же!.. Государь соизволил свою руку под духовной приложить.

-- Я ничего не знаю... мне государь ничего не говорил про духовную. А она у вас, князь?

-- У меня...

-- Вы мне покажете? Мне хотелось бы взглянуть.

-- Время придет -- увидишь, Андрей Иванович.

-- Знаете ли, князь, я вам дам добрый совет, -- несколько подумав, проговорил Остерман. -- Разорвите духовную...

-- Что такое? -- меняясь в лице, воскликнул князь Алексей. -- Разорвать духовную государя? Зачем?

-- А затем, князь, что эта духовная подложна, -- спокойно ответил хитрый царедворец.

-- Как... как ты смеешь! -- багровея от злости, крикнул Алексей Григорьевич.

-- Тише, князь! Вы, кажется, забыли, что находитесь у ложа умирающего государя. Вы вольны принять мой совет или нет, это -- ваше дело. Я только говорю, князь, из жалости к вам; разорвите, сожгите подложную духовную, иначе она погубит вас! -- И, не сказав более ни слова, Остерман не спеша вышел из спальни умирающего императора-отрока.

-- А, хитрая лисица, пронюхал, про все пронюхал! Ишь, каналья!.. Теперь наше дело пропало... духовную придется уничтожить. И хитер же Остерман, хитрее дьявола, его не скоро проведешь, -- вслух проговорил князь Алексей.

Наступила роковая ночь с восемнадцатого на девятнадцатое января 1730 года. В Лефортовском дворце, в царской опочивальне три архиерея совершили обряд соборования над императором-отроком, который уже находился в предсмертной агонии. Высшее духовенство, члены верховного совета, а также сенаторы и генералитет собрались в соседней с опочивальней комнате и в грустном безмолвии ожидали роковой минуты.

Вице-канцлер Остерман, князья Алексей и Иван Долгоруковы находились около ложа умирающего государя. Умирающий державный отрок в беспамятстве стонал и бредил: он звал свою умершую сестру царевну Наталью, говорил с нею. Вельможи, окружавшие умирающего царя, делали вид, что едва сдерживают рыдания, но главным образом следили за Долгоруковыми.

Вот медленно отворились двери царского спального покоя, и в них вошла старица-инокиня, царица Евдокия Федоровна; опираясь на посох, ни на кого не глядя, она подошла к своему умирающему внуку-государю, дрожащею рукой перекрестила его и тихо промолвила:

-- И ты, государь-внучек, в дальнюю дорогу собрался? Прощай, прости!.. Не чаяла я, не гадала, что переживу тебя. Думала -- ты меня, старуху, похоронишь. Да, видно, не судил Бог. Голубчик, сердечный мой Петрушенька, милый внучек мой, на кого ты Русь святую оставляешь? -- И царица-инокиня залилась слезами.

Но державный страдалец не узнал своей бабки; он метался в предсмертной агонии и со словами, обращенными к князю Ивану Долгорукову: "Скорее запрягите сани, хочу к сестре ехать!" -- скончался.

Остерман непритворными слезами оплакал юную пресекшуюся жизнь своего державного питомца. Громко рыдал князь Алексей Григорьевич Долгоруков, но его слезы были совсем другие: он плакал о потере своей власти, своего могущества. Несчастного князя Ивана без памяти вынесли из опочивальни умершего государя.

Спустя несколько времени среди глубокой ночи на колокольне Ивана Великого гулко прозвучал удар в большой колокол. То был вестник печали. Императора-отрока Петра II не стало: он скончался на пятнадцатом году своей жизни.

Царство русское осиротело.