II

В небольшом, уютном домике, находившемся на Невской першпективе, проживал наш старый знакомый Храпунов со своей женой. Он отказался от военной службы и состоял на гражданской под непосредственным начальством кабинет-министра, вельможи Артемия Петровича Волынского.

Артемий Петрович Волынский родился в 1689 году. Он был потомком прославившегося в Куликовской битве князя Дмитрия Михайловича Волынского-Боброка, сидевшего в засаде и решившего битву в пользу русских. Пятнадцати лет он был отдан на военную службу и во время прутского похода уже пользовался расположением Петра Великого. Вместе с Шафировым он участвовал в мирных переговорах с турками, затем в заключении Адрианопольского мира и был послан в Петербург к царю Петру в качестве курьера. С этих пор он уже выступил как дипломат и обруситель присоединяемых к России инородческих земель. Много способствовало возвышению Волынского то, что он был женат на двоюродной сестре царя Александре Нарышкиной. В конце царствования Петра Великого Волынский получил известность хищного взяточника, и был случай, когда Петр отдул его своей дубинкой. Однако это не мешало ему остаться администратором и при Петре II: он был назначен губернатором в Казань. Имея сильное покровительство при дворе, Волынский продолжал взяточничествовать, но вместе с тем проявлял великую необузданность нрава и, кроме того, ничем не сдерживаемую резкость в выражениях. Когда происходило избрание на царство Анны Иоанновны и верховники ограничили самодержавие, Волынский с необузданной смелостью выступил против ограничений и резко написал из Казани, что самодержавие не может быть ограничено, так как в этом случае вместо одного царя явятся восемь. Благодаря этому он был вызван императрицей Анной в Петербург и назначен воинским инспектором. Очутившись вблизи центральной власти, Волынский заискивал, безусловно, перед всеми, и в особенности перед Бироном, который в то время уже стал всемогущим. Вместе с тем, втайне Волынский в то же самое время сошелся довольно тесно с противниками Бирона: Хрущевым и Еропкиным. Благодаря близости к Бирону он получал дипломатические поручения за границей, затем был назначен кабинет-министром, а вместе с тем получил право личного доклада императрице по делам кабинета. Он держал руку Бирона против Остермана, последний же видел в нем соперника и, будучи умнее Волынского, сумел восстановить против него Бирона, указав ему на близость Волынского с Еропкиным и Хрущевым, которые к тому времени были заподозрены в тайном заговоре против герцога. Само собою разумеется, что Бирон начал стремиться к низвержению опасного врага; однако сделать это было нелегко, так как в лице императрицы Анны Иоанновны Волынский продолжал иметь очень высокую покровительницу. Она пропускала без внимания намеки герцога на будто бы предосудительные действия Артемия Петровича, и он по-прежнему занимал пост кабинет-министра и пользовался большим значением как при дворе, так и в общественной жизни.

Волынский скоро обратил внимание на расторопного и трудолюбивого Храпунова. Вскоре же он дал Левушке несколько важных поручений, и все они самым точным и аккуратным образом были выполнены. Это понравилось Волынскому; он, наградив Храпунова, приблизил его к себе, и вследствие этого положение Левушки было упрочено.

Когда это было достигнуто и супруги пообжились в невской столице, они упросили дядю погостить у них.

Долго собирался старик Гвоздин к своему племяннику; его страшил неблизкий путь из усадьбы через Москву, да кроме того, Петр Петрович не любил Петербурга, считая его чуть не немецким городом. Но все же он превозмог в себе отвращение к Питеру и приехал в него исключительно только из любви к своему племяшу. Конечно, его приезд явился целым событием в домике Храпунова.

На другой день Левушка повел дядю смотреть город. Были они в Исаакиевском соборе, полюбовались снаружи и на Зимний дворец, который приказала для себя построить Анна Иоанновна на красивом берегу величественной реки Невы, погуляли и по Невской першпективе. В то время Невский проспект немногим отличался от прочих улиц Петербурга: направо и налево вместе с роскошными палатами вельмож ютились и небольшие домишки, чуть не мазанки или хибарки бедняков. По всему проспекту по обе стороны росли кудрявые липы и тополя.

Храпунов, вернувшись домой, спросил у дяди, нравится ли ему Петербург.

-- Чему тут нравиться? Это -- не русский город, а неметчина! -- насупясь, воскликнул Гвоздин.

-- Стало быть, по-твоему, Москва, дядя, лучше?

-- Да разве можно Питер сравнивать с Москвой! Москва -- православный, русский город, а в вашем Питере русского незаметно: здесь все чужое, все иноземное...

-- Да полно, дядя, в Питере русских несравненно более, чем иностранцев.

-- Ты лучше, племяш, скажи -- полурусских. Вы здесь все онемечились! У вас как самую-то большую улицу называют?

-- Невская першпектива.

-- Ведь ишь ты: по-нашему, просто улица, а по-вашему -- какая-то першпехтива. И на этой вашей першпехтиве всего церквей одна-другая и обчелся, а в Москве хоть и нет таких прямых и длинных улиц, как здесь, зато церкви на каждом шагу. Молись, не ленись.

-- Это точно: церквей в Москве много, -- согласился с дядей Храпунов. -- Но нельзя, дядя, забывать, что Москва -- старый город, а Питер только тридцать лет как основан.

-- Ну, оставим, племяш, говорить про это. Ты мне лучше скажи, как твой начальник, ладишь ли ты с ним?

-- Артемий Петрович Волынский -- добрейшей души человек. Он честен, правдив и, несмотря на свой важный чин, прост, доступен. Дай Бог таких министров побольше на Руси! -- с увлечением ответил Храпунов.

-- Ну, а с немцами он как? Ладит?

-- Вот это-то и плохо, дядя, что он не ладит с ними.

-- Да ты, никак, племяш, рехнулся! Плохим называешь то, что министр Волынский не ладит с немцами?

-- С герцогом Бироном не в ладах он.

-- Так что же? Так и надо.

-- Нет, дядя, так не надо. Ведь герцог Бирон -- сила, большая сила... Ведь он -- почти правитель всей Руси.

-- Вот то-то и плохо, племяш, больно плохо, что государыня дала власть немцам...

-- В этом, дядя, я, пожалуй, согласен с вами: немцы забрали большую силу.

-- То-то и есть!.. А кто Бирон? Сын придворного конюшенного... И место ему быть не здесь, в русском замке, а в своей неметчине. Пусть бы сидел там да управлял лошадьми, а то прилез сюда управлять людьми, -- резко и громко проговорил Гвоздин.

При последних его словах в горницу тихо вошел дворовый парень Петрушка с хитрым, некрасивым лицом и плутоватыми глазами. Это был крепостной Храпунова, исполнявший у него должность лакея.

-- Что тебе? -- сурово спросил Храпунов.

-- Прикажете, сударь, запрягать коней или подождать? -- с поклоном спросил Петрушка у своего барина.

-- Скажу, когда нужно будет... Пошел!

-- Слушаю-с! -- И Петрушка поспешил убраться.

-- Дядя, как ты неосторожен!.. -- обратился Храпунов к майору. -- Ну разве можно говорить про Бирона такие слова? Ведь у герцога везде есть уши и глаза...

-- Даже и здесь, в твоем доме?

-- Даже и здесь, у меня. Нам, русским, тяжело. Мы все зависим от немцев, -- с глубоким вздохом проговорил Храпунов, -- все мы в ярме.

-- Что? Я в ярме? Ну, это, племяш, ты врешь!.. Я -- русский, вольный дворянин; я -- только слуга моей государыни, ее верноподданный, а на немцев я плюю, плюю, -- с сердцем крикнул Петр Петрович, после чего более спокойным голосом добавил: -- И зачем только нелегкая сила принесла меня в ваш Питер? Сидеть бы мне в своей усадьбе... Ну кому понравится, племяш, сидеть в горнице с близким человеком и молчать? А попробуй поговорить по душе -- как раз в остроге или в крепости очутишься.

-- Говорить можно, дядя, только с осторожностью.

-- Устарел я, племяш, для вашей осторожности... привык идти прямым путем. Я, старый, весьма люблю все начистоту. Смолоду не кривил душою, под старость и подавно не буду, -- горячо проговорил секунд-майор.

-- Да я потому советую тебе, дядя, быть осторожным, что плохо верю моим дворовым холопам и в особенности! Петрушке. Мне хорошо известно, что многочисленные клевреты и сыщики Бирона подкупают слуг и через них узнают, что делается у господ или же что они говорят.

-- Ну, время!.. Как хочешь, племяш, я гостить у тебя долго не буду. Останусь здесь, может, только с неделю.

-- Нет, нет, скоро мы тебя не отпустим.

-- Не удерживай, племяш, а то я со своим языком как раз в острог попаду. Погости я подольше в этом Питере -- мне несдобровать, право, несдобровать, -- с глубоким вздохом промолвил Гвоздин, и предчувствие не обмануло его.

Левушка Храпунов говорил правду своему дяде: у герцога Бирона, занимавшего первое место в государстве, повсюду были глаза и уши. Страшная тайная канцелярия работала усердно, и начальнику ее, грозному Ушакову, было много работы. Работали и заплечные мастера -- палачи. Время было тяжелое, над Русью властвовал пришлец Бирон.

Он был из простого, низкого рода; его дед когда-то служил конюхом у курляндского герцога Иакова III; своим раболепством, а больше наушничеством он как-то попал в милость к герцогу и получил от него в награду небольшую мызу. У дяди Бирона -- придворного конюшенного -- было два сына. Одному как-то удалось выйти в люди и дослужиться до генеральского чина в польских войсках, а другой, отец Бирона, состоял в чине капитана и был придворным у герцога курляндского. Он был богат и жил на широкую ногу в своем огромном поместье. У этого придворного капитана было трое сыновей. Его среднему сыну, Эрнсту Иоганну Бирону, по счастливой случайности, суждено было стать близким к трону и сердцу императрицы.

Воспитание Бирон получил в кенигсбергском училище, но за свои шалости и нечестные дела принужден был бежать оттуда, чтобы не попасть под арест. В 1714 году он прибыл в только что основанный гением Петра Петербург и всеми силами старался получить место при дворе кронпринцессы брауншвейгской Софии Шарлотты, супруги цесаревича Алексея; но это домогательство со стороны человека низкого происхождения показалось дерзким петербургскому правительству, и Бирону посоветовали подобру-поздорову убираться восвояси. Проходимец ни с чем возвратился в Митаву.

Благодаря своей хитрости и разным проискам, он сумел обратить на себя внимание тогдашнего обер-гофмейстера курляндской герцогини Анны Иоанновны Бестужева, попал к нему в большую милость и доверие и был произведен при дворе герцогини в камер-юнкеры. Когда он твердо укрепился при дворе, то не преминул строить подкопы на своего благодетеля разными наговорами и кляузами и сумел так очернить Бестужева в глазах Анны Иоанновны, что та не довольствовалась полной отставкой своего обер-гофмейстера, но даже жаловалась своему державному дяде Петру I и требовала суда над Бестужевым. Хитрый Бирон, благодаря своей представительной и красивой физиономии и светскому обращению, вошел в большую милость к герцогине и стал ее любимым наперсником.

Курляндские дворяне недолюбливали этого новоиспеченного фаворита, но все-таки принуждены были ему покоряться.

Бирон сгорал желанием породниться с какой-нибудь древней курляндской фамилией, ко многим присватывался, но по незнатности своего рода получал отказ. Наконец, он как-то сумел завладеть сердцем девицы Трейден, фрейлины герцогини, и без согласия ее родных женился на ней. Он надеялся, что, будучи мужем Трейден, он будет без отказа принят в число дворян в Курляндии, но ошибся в своих расчетах: дворяне не приняли его в свою среду.

Если не терпели Бирона курляндские дворяне, то тем более возненавидели его русские дворяне. Вскоре после приезда Анны Иоанновны в Москву приехал и Бирон. Во время коронации он был осыпан милостями государыни, возведен в графское достоинство, награжден орденом св. Андрея Первозванного и обер-камергерским чином, а по прошествии некоторого времени, после смерти герцога курляндского Фердинанда, разными происками добился того, что его выбрали в герцоги.

Таким образом, Бирон стал владетельным государем той самой страны, дворянство которой за несколько лет перед тем отказалось принять его в свое сословие. В то время, когда он стал подвизаться на поприще счастья, Бирон присвоил себе имя и герб французских герцогов Биронов. Вот какой человек в продолжение всей жизни императрицы Анны, даже несколько недель после ее кончины, царствовал над Россией, и притом как совершенный деспот.

Герцог сидел в своем роскошном кабинете за письменным столом и со вниманием читал какую-то бумагу. Было раннее утро. Бирон был в напудренном парике, в парадном, шитом золотом и драгоценными камнями мундире, с Андреевской лентой через плечо.

В кабинет тихо вошел любимый секретарь и доверенный Бирона -- Шольц, и низко, подобострастно поклонился герцогу.

-- Здравствуй, Шольц! Что нового? -- отвечая кивком головы на низкий поклон секретаря, спросил он.

-- В городе все обстоит благополучно, ваша светлость.

-- Об этом, милейший, я узнаю от начальника полиции. Нет ли у тебя чего поновее?

-- Ваша светлость, прошлой ночью у Волынского опять было собрание.

-- Вот как? Волынский не унимается?.. Ну, пусть пеняет на себя... Теперь я знаю, что мне делать... Он или я, а двоим нам тесно жить не свете! -- И, с волнением проговорив эти слова Бирон быстро заходил по кабинету.

-- Смею доложить, ваша светлость, мои сыщики подкупили холопа, который служит у секретаря Волынского.

-- Как фамилия этого секретаря?

-- Храпунов, ваша светлость.

-- Слыхал... Ну, и что же?

-- К Храпунову приехал издалека его дядя, старик-майор, который осмеливается произносить имя вашей светлости не с должным почтением и уважением.

-- Другими словами, любезный Шольц, ты хочешь сказать, что старичишка-майор меня поносил?

-- Так точно, ваша светлость.

-- Пока старичишка нам не опасен, оставить его на свободе, но удвоить за ним, а также и за Храпуновым надзор. Впрочем, Шольц, если ты найдешь нужным арестовать старичишку-майора, то можешь сделать это всегда, когда захочешь. На тебя я полагаюсь; ты мне предан и не станешь мирволить моим врагам. Надо непременно забрать их всех в руки так, чтобы они и пикнуть не смели!.. Россия -- ужасная страна, и русские -- дикари, варвары. Их давно надо обуздать, и я сделаю это во что бы то ни стало!.. Я на всю эту нацию надену узду, возьму в одну руку вожжи, а в другую кнут, и тогда мне, может быть, удастся что-нибудь сделать здесь.

-- Мы все, душевно преданные вашей светлости, будем стараться помогать вам, -- проговорил Шольц.

-- Да, да, я на вас рассчитываю. В приемной есть кто? -- меняя разговор, спросил у своего секретаря Бирон.

-- Очень много просителей, ваша светлость.

-- Пусть подождут... Впрочем, нет: сегодня я принимать не буду, гони их вон. А из наших есть кто-либо?

-- Граф Левенвольд, ваша светлость.

-- А, пусть его войдет, просителей же вон!

-- Будет исполнено, ваша светлость.

В кабинет вошел обер-шталмейстер и полковник гвардии граф Левенвольд. Он находился почти в дружеских отношениях с Бироном и старался угождать ему, сознавая могущество и силу этого временщика. В то же время он был смертельным врагом фельдмаршала Миниха и всеми силами старался поссорить его с Бироном, а также не благоволил и к русскому вельможе Артемию Петровичу Волынскому. Последний во многом не соглашался с Левенвольдом, так что их спор часто переходил в крупную ссору.

-- А, граф, рад видеть вас... садитесь, -- ласково сказал Бирон Левенвольду, показывая ему место около себя. -- Ну, что нового?

-- Новое то, ваша светлость, что фельдмаршал Миних {Бурхард Христофор Миних (1683--1767 гг.), ольденбуржец по происхождению, был вызван в Россию Петром I в качестве генерал-инженера (1721 г.) Им было закончено проведение Ладожского канала. Когда замыслы верховников в начале царствования Анны Иоанновны не удались, Миних сблизился с Остерманом и Бироном и с того времени стал влиять на судьбы России.} все более и более входит в доверие к императрице.

-- Это, любезный граф, для меня не новость! -- спокойным голосом сказал Бирон.

-- И вы об этом говорите спокойно, ваша светлость?

-- Неужели вы думаете, что Миних опасен для меня?

-- Опасен, ваша светлость. Доверие к нему императрицы может поколебать ваше могущество, тем более что он сошелся с Артемием Волынским.

-- О... Волынский -- мой личный враг, -- воскликнул Бирон.

-- Миних тоже, и оба они опасны, ваша светлость... Я имею сведения, что Миних дурно отзывается о вашей особе и открыто смеется над вашим происхождением.

Одно слово, один намек на незнатное происхождение бесили Бирона и раздували в нем страшную месть и злобу к тому смельчаку. Миних и Бирон дотоле находились в хороших отношениях, но Бирону по его бесхарактерности и подозрительности достаточно было одного слова или одного намека, чтобы из друга стать врагом. Так и теперь, принимая слова Левенвольда за чистую правду, он не требовал подтверждения, а безусловно поверил Левенвольду и признал как Миниха, так и Волынского своими врагами.

-- Так вот как, господин фельдмаршал! -- воскликнул он. -- Вы находите свой род знатнее моего?.. Хорошо! Хорошо! Вы правы, граф. Надо принять меры и скорее отстранить от императрицы эту старую лисицу.

-- И чем скорее, ваша светлость, тем лучше. Для полного вашего могущества надо подальше отдалить от двора таких людей, как Миних, Волынский...

-- Да, да. Благодарю вас, граф. Я не забуду вашей преданности, -- пожимая руку Левенвольду, проговорил Бирон.

-- Всегда готов служить вашей светлости.

Бирон стал действовать против Миниха не открыто, потому что фельдмаршал был в большом доверии у государыни Анны Иоанновны, и Бирон опасался Миниха, сознавая его редкий ум. Однако лазутчики и сыщики стали тайно следить за Минихом и обо всем, что делалось или происходило в его доме, доносили своему патрону. Из этих донесений Бирон понял, что ему угорожает опасность, если он не примет мер против Миниха.

Миних жил близ Зимнего дворца в казенном доме. Бирон настоял, чтобы его немедля переселили на другую сторону Невы, дальше от дворца. Из-за этого произошел полный разрыв между Бироном и Минихом.

Последнему открыто бороться с этим случайным вельможей было невозможно. Он сознавал, что если открыто пойдет против всесильного фаворита государыни, то его постигнет еще худшее; поэтому он затаил в своем сердце вражду к всесильному временщику и стал выжидать удобного случая к отмщению.

Однажды императрица спросила вошедшего к ней Бирона:

-- Что, герцог, нонче такой хмурый?

-- Большие неприятности, ваше величество.

-- Какие такие?

-- У меня много врагов, ваше величество.

-- Об этом я уже не раз слышала, -- с ноткой неудовольствия проговорила государыня.

-- В числе их, ваше величество, есть два очень сильных и влиятельных человека, -- спокойно продолжал Бирон, не обращая внимания на неудовольствие государыни.

-- Кто такие?

-- Дозвольте, ваше величество, мне умолчать, потому что, боюсь, вы мне не поверите.

-- Да говори, назови мне своих врагов.

-- Сильные из них -- это Миних и Волынский.

-- Не знаю, герцог, враги ли они твои, но знаю, что оба они -- мои верные и преданные люди, и обидеть их чем-либо я никому, никому не дозволю, -- взволнованным голосом проговорила царица.

-- Ваше величество, я и не думаю обижать их, я только имею честь докладывать вам, кто мои враги, -- обиженно проговорил всесильный временщик.

-- Ну, оставим про это, герцог. Ты никак на меня осердился?

-- Смею ли я сердиться? -- холодно ответил Бирон.

-- Да, да, не сердись... Растрепа я... Сейчас до тебя был у меня с докладом Ушаков... про Долгоруковых сказывал...

-- Что такое, ваше величество? -- живо спросил герцог.

-- И в Сибири-то им не живется спокойно, и там, вишь, измышляют лихо против меня да поносят меня скверными словами. А всех больше Иван Долгоруков.

-- Это дело нельзя оставлять, ваше величество, нельзя оставлять... Надо поступить с Долгоруковыми со всей строгостью закона... Поноситель императорского имени должен быть казнен, -- горячо проговорил Бирон, не любивший Долгоруковых, как и прочих русских именитых бояр и князей.

-- Я приказала Ушакову навести справки о Долгоруковых и послать к ним фискалов, а если они окажутся виновными, то судить...

-- И казнить, -- подсказал государыне Бирон.

Дело князей Долгоруковых снова всплыло наружу.