Оставим на время Петербург с его придворными интригами и вернемся в Звенигород, где тихо и мирно жили супруги Храпуновы. У Маруси было небольшое хозяйство, которое помогала ей вести ее бабушка Марина.

Жизни наших героев ничто не тревожило, о них как бы забыли. Только печальная весть, дошедшая до Храпунова, заставила его содрогнуться, а также и его жену. Они услыхали, что по проискам Бирона казнен Артемий Петрович Волынский, много помогавший Храпу новым и укрывавший их от злобы честолюбца-временщика.

-- Господи, что же это? Казнить такого благородного, честного вельможу... От одной этой мысли волосы становятся дыбом и сердце обливается кровью, -- со слезами проговорил Храпунов, обращаясь к своему старому дяде, который часто и подолгу гостил у него в уютном домике в Звенигороде.

-- И поверить, племяш, трудно. Может, ложен этот слух... Неужели немец-проходимец дерзнет публично казнить на площади русского вельможу? -- задумчиво промолвил Петр Петрович.

-- Но если это -- правда, если это злодеяние совершилось, то неужели никто из русских не отмстит за смерть Волынского злодею-пришлецу? -- горячо проговорила Ма-руся.

-- Я отмщу Бирону, я, -- твердым голосом проговорил Левушка, ударяя себя в грудь. -- Я или отмщу ему за казнь моего благодетеля, или сам погибну.

-- Как? Ты, ты хочешь отмстить Бирону? Но подумал ли ты, племяш, о том, что сейчас молвил?.. Тебе ли, бессильному, бороться с сильным, с могучим?

-- Мне Бог поможет, дядя.

-- Как, Левушка, ты хочешь оставить меня? -- печально спросила Маруся.

-- Да не ты ли сама сейчас сожалела о том, что не найдется человека, который отмстил бы злодею-временщику за Волынского? Такой человек нашелся, это -- я.

-- Но ведь ты идешь, Левушка, на явную смерть. Как только ты появишься в Питере, тебя схватят и посадят в крепость, а может быть, тебя ждет еще худшее.

-- Маруся, я верю в свою судьбу. Что будет, то и будет, а в Питер я поеду. Не останавливай меня, Маруся, не останавливай... Я уверен, что мне придется отмстить Бирону за Волынского и за твоих несчастных родителей, князей Долгоруковых. Ведь они казнены тоже по его проискам.

-- А ведь племяш-то дело говорит! Не останавливай его!

-- Ну что же, ступай, пожалуй!.. Храни тебя Бог!.. Я молиться за тебя стану, Левушка, буду ждать твоего возвращения, считая все дни, часы и минуты, когда вернешься ты, мой милый, -- после некоторого размышления проговорила Маруся.

-- Знал я, голубка, что ты так скажешь, -- крепко обнимая жену, весело промолвил Храпунов.

-- Племяш, возьми меня с собою! Не думай, что я устарел и не сумею посчитаться с Бироном и устроить ему ловушку.

-- Дядя, а кто же со мною останется? -- воскликнула Маруся.

-- Слышишь, дядя?.. Нет, ты оставайся здесь, гости у нас, охраняй мою милую женушку...

-- Я не нянька и не мамка для твоей жены, -- сердито проговорил Петр Петрович.

-- Дядя, никак ты рассердился? Но пойми: ты -- человек старый, тебе, родной мой, не перенести того, что я перенесу. Тебе надо отдохнуть... Если ты останешься здесь, у нас, то я поеду в Питер со спокойным сердцем... Я буду знать, что ты не бросишь моей Маруси, не оставишь ее.

-- Знамо, не брошу, не оставлю, -- произнес майор и решил исполнить просьбу племянника.

Старуха Марина тоже не стала удерживать Храпунова, и он начал поспешно собираться в дорогу, чтобы ехать в Петербург. Он решил, что должен сделать это, причем туда его влекла не одна месть: ему также хотелось "оправить" себя, свое честное имя, выяснить, если удастся, свою невиновность. Скрываться, жить под чужим именем ему страшно надоело, это тяготило, убивало его, и он решился вернуть свое положение. Ни Бирон, ни клевреты не страшили его.

"Я иду за правое дело и не боюсь злого временщика, -- за меня Бог", -- часто думал он.

Под именем посадского Григория Гришина Левушка прибыл благополучно в Петербург, прибыл в самый день смерти императрицы Анны Иоанновны. У Храпунова было немало приятелей, между которыми были лица довольно влиятельные, но ни к одному из них он не пошел, а отправился к своему старому и искреннему приятелю Степану Васильевичу Лопухину, который когда-то состоял при покойном императоре-отроке камер-юнкером, а теперь был офицером Семеновского полка, пользовался особым расположением и доверием фельдмаршала Миниха и состоял при нем адъютантом.

-- Левушка, ты ли? Друг сердечный, откуда? -- крепко обнимая Храпунова, радостно воскликнул Лопухин.

-- Здравствуй, Степа! Я думал, ты меня забыл.

-- Тебя забыть? Что ты!

-- И немудрено забыть, Степа. Знаешь ли, кто я теперь? Ведь перед тобой не дворянин, офицер гвардейского полка Левонтий Храпунов, а простой посадский Григорий Гришин, -- с тяжелым вздохом проговорил Храпунов. -- Под этим именем я должен укрываться, чтобы снова не попасть в крепость, а может быть, и в Сибирь.

-- Ну, теперь мы не дадим тебя на жертву твоим врагам, сумеем отстоять тебя. Ты не поверишь, Левушка, как я сокрушался, когда узнал, что ты посажен в крепость. Я много хлопотал за тебя, просил, но все мои хлопоты и просьбы ни к чему не привели. Дошел до меня слух, что ты бежал из крепости. Я этому порадовался, но очень опасался, чтобы ты опять не угодил в руки сыщиков. Ну, а теперь скажи, зачем ты в Питер-то пожаловал?

-- Прежде ты, Степа, скажи мне: предан ты герцогу Бирону или нет?

-- Я? Я предан Бирону, этому злодею? Да ты с ума сошел, Левушка! Я презираю его, ненавижу. Да и не я один, а все мы ненавидим и презираем этого временщика. А знаешь ли, ведь он объявлен регентом в государстве.

-- Ну, едва ли долго ему дадут властвовать. Ведь за казнь Волынского его возненавидели еще более. И прорвется же наконец эта народная ненависть наружу и затопит собою этого угнетателя. Вот ты спросил меня, Степа, зачем я прибыл сюда. Да именно затем, чтобы отмстить за казнь Волынского, моего покровителя. Я постараюсь освободить родину от этого зверя Бирона.

-- Но ведь ты сам погибнешь.

-- Зато спасу от бироновщины родную землю.

-- Ну что же, дай тебе Бог исполнить это геройское дело! За это всякий русский человек скажет тебе спасибо!.. Только с этим делом ты не спеши, помощников к тому у тебя найдется много, очень много, только повремени немного приводить в исполнение тобою задуманное дело.

-- Мне помощников не надо...

-- Ну, брат, врешь... А ты забыл, что "один в поле не воин"? Неужели хоть меня себе на помощь не возьмешь?

-- А ты пойдешь?

-- Да с радостью! И не двое, не трое нас соберется, а целые сотни. Все мы давно ненавидим Бирона и рады будем его падению...

-- Да, да, Бирон должен пасть... и он падет!

-- Аминь! Руку, товарищ...

Приятели обнялись и крепко пожали друг другу руки.

Лопухин был искренним приятелем Левушки, всегда готовым прийти ему на помощь. Однако в то время, когда беды одна за другой обрушивались на бедного Храпунова, его не было в Петербурге: он, состоя при фельдмаршале Минихе, находился с ним в походе, а потому и не мог ничего сделать в пользу своего приятеля. Теперь же он выказал свое не только приятельское, но родственное внимание к Храпунову, оставив его у себя жить. Кроме того, Лопухин, объяснив фельдмаршалу графу Миниху историю невеселой судьбы Храпунова, упросил его зачислить Левушку в Семеновский полк сержантом.

Миних исполнил это; он давно ненавидел злого временщика и выжидал случая подставить ему ногу. Он был рад всякому сообщнику для такого дела и недругу Бирона, и потому очень милостиво принял у себя Храпунова и в беседе с ним постарался выяснить его планы. В заключение беседы он произнес:

-- Так, значит, ты, главным образом, хочешь отмстить Бирону за казнь твоего начальника, несчастного Волынского?.. Это похвально, господин сержант! Только надо действовать осторожно, как можно осторожнее. Бирон хитер, даже слишком хитер... и догадлив... Непременно надо выждать удобное время и действовать умело, так, чтобы удар был направлен наверняка.

-- Я буду дожидаться распоряжений и приказаний вашего сиятельства, -- промолвил Храпунов.

-- Я отдам тебя под начальство Манштейна. Он -- подполковник и мой адъютант, но несмотря на то, что иностранец, он так же ненавидит Бирона, как ты, а, может, даже и более твоего. Ты будешь находиться у него в подчинении и делать все, что он прикажет. Но, главное, повторяю: будь осторожен. Твой порыв мести за своего начальника похвален, однако осторожность прежде всего! -- отпуская Левушку Храпунова, сказал Миних.