Федя Тольский был влюблен, влюблен серьезно, горячо. Он и прежде любил женщин, но не так. Красота Насти произвела на него совсем другое впечатление и заставила его полюбить другою любовью.

Вернувшись из майорского домика к себе, Тольский заперся в кабинете, велел никого не принимать и предался грезам о Насте; ее дивный, чарующий образ неудержимо влек к себе все его думы.

"Я влюблен, я! Этого только и недоставало! Мне самому смешно, а как будут смеяться другие, когда узнают о моей любви... А как хороша майорская дочь! Видал я красавиц, но такой не встречал. Скажи она мне одно ласковое слово -- и я не задумался бы жизнь свою отдать".

Размышления влюбленного Тольского были прерваны голосом его камердинера Ивана, по прозвищу Кудряш. Это был крепкий, здоровый малый лет двадцати пяти, красавец, с вьющимися волосами; он был душой и телом предан своему господину. Будучи еще мальчишкой-подростком, он был приставлен к баричу Феде для услуг; они вместе росли, вместе играли и были чуть не друзьями.

-- Не приказано, сударь, никого принимать, -- говорил камердинер Иван, кого-то не пуская к молодому барину.

-- Это запрещение ко мне не относится; я -- друг твоего барина, -- возражал чей-то голос камердинеру.

Тольский все это услышал и громко спросил:

-- Кудряш, кто это? Впусти!

Дверь в кабинет быстро отворилась; на пороге стоял Алеша Намекин.

-- Федя, голубчик, меня не допускают; скажи своему олуху, чтобы он отстал от меня! -- весело проговорил он.

-- Алеша!.. Рад видеть тебя, дружище, -- промолвил Тольский, идя приятелю навстречу.

-- Ты рад, а твой камердинер меня чуть не в шею; заладил "не приказано".

-- Он прав, Алеша, я никого не велел принимать.

-- Даже и меня?

-- Нет, нет... Я не знал, что ты придешь. Дверь моего дома для тебя всегда открыта. Хотя мы только вчера с тобой сошлись, но ты -- мой друг.

-- Слышишь, истукан, что говорит барин? А ты впускать меня не хотел! Ну, исчезни...

Кудряш вышел.

-- Знаешь, Федя, хотя мы подружились с тобой и недавно, а я к тебе с докукой, сиречь с просьбой. Помоги мне, брат! Видишь ли, я влюблен, но влюблен не кое-как, а по-настоящему, серьезно...

-- Что же, дело хорошее... И я скажу тебе, Алеша, откровенно: я тоже влюблен.

-- Как, ты тоже? -- воскликнул Намекин. -- Удивительно!.. Тольский -- и влюблен! Тольский, который играет женщинами, как пешками... ты чуть не презираешь женщин, и влюблен! Да ведь это -- такой казус, которому вся Москва станет дивиться, как узнает!

-- Надеюсь, приятель, ты никому не скажешь? Это -- большая тайна; я даже начинаю раскаиваться, зачем тебе сказал...

-- Да ты, Тольский, ведь другом меня считаешь, а где дружба, там нет секретов, между нами все должно быть начистоту... Согласен? -- с жаром спросил Намекин.

-- Согласен, -- ответил ему Тольский, и приятели крепко пожали друг другу руки. -- Ну а теперь говори, Алеша, в чем нужна тебе моя помощь?

-- Прежде я должен познакомить тебя с историей моей; любви. Видишь ли, я полюбил девушку чудной красоты " чудного характера. Она -- дочь отставного майора, живет в Москве; знакомство с нею у меня произошло совершенно случайно. Она шла по Тверской улице со своей нянькой, какой-то уличный нахал стал преследовать ее, говорил ей пошлые комплименты. Красавица не знала, куда от него деваться. К счастью, в это время я проходил мимо, видел сцену, заступился за девушку и дал нахалу пощечину. Он взбеленился, вызвал меня на дуэль, а сам в назначенный час на место не явился... Видно, струсил, негодяй. С того дня и началось мое знакомство с Настей.

-- С Настей? -- меняясь в лице, воскликнул Тольский.

-- Ну да, Настей. Чему же ты так удивлен?

-- Нет, я так!.. Продолжай, Алеша, я слушаю.

-- Я проводил майорскую дочку до ее дома, она пригласила меня зайти. Я познакомился с отцом... Ах, Тольский, какая противоположность между отцом и дочерью! Она -- это что-то прекрасное, возвышенное, отец же смотрит зверем и, как говорят, страшный деспот с дворовыми. Ну вот я и полюбил Настю... Ах, Тольский, да и нельзя не полюбить ее! Если бы ты видел, как она хороша!

-- Может, я и видел ее, и говорил с нею.

-- Ты шутишь, Тольский! -- удивляясь, воскликнул Намекин.

-- До шуток ли... Хочешь, Алеша, скажу, где живет твоя Настя? У ее отца, старого майора, есть недалеко от Никитской домик, в нем они и обитают.

-- Да... Как же ты узнал?

-- Ты говори, что дальше было, а после я скажу, как познакомился с нею.

-- Я стал часто бывать в домике Насти. Ее отец не особенно ласково встречал меня, зато она всегда была рада моему приезду. Я полюбил Настю... И она меня, кажется...

-- Что же ты намерен делать? Жениться, что ли, надумал? -- спросил Тольский.

-- О, с большой радостью, если бы... если бы отец мне дозволил.

-- А разве ты сомневаешься в его дозволении?

-- Очень сомневаюсь. Мой отец -- раб предрассудков. Свой род он почитает славным и гордится им. Моя мать из рода князей Сокольских, я -- один сын, и отец, вероятно, прочит женить меня на какой-нибудь графине или княгине.

-- Стало быть, тебе придется обойтись без согласия отца?

-- Нет, Тольский, я никогда не решусь его обидеть, ведь я -- единственный наследник...

-- И ты, чтобы не потерять наследства, хочешь потерять любимую девушку? Как же ты намерен поступить?

-- Право, не знаю еще сам... Я буду просить у отца согласия, постараюсь уговорить его...

-- Слушай, Намекин, так или иначе, но ты не должен обижать Настю. Понимаешь, не должен!.. Иначе я вступлюсь за нее, и тебе придется дорого поплатиться.

-- С чего ты взял, что я стану обижать девушку, которую так горячо люблю? Я непременно женюсь на ней, только надо выждать время... Но как ты познакомился с нею?

-- Я... не знаю... твоей Насти. Я только знаю ее отца...

-- Ты так горячо заступаешься за нее, что я невольно подумал, что ты сам влюблен в нее.

-- Вот что... А если бы так? Что бы ты сказал, если бы я полюбил майорскую дочь?

-- Я вызвал бы тебя на дуэль.

-- И сделал бы непростительную глупость: ведь я убил бы тебя. Но успокойся, приятель, дуэли между нами быть не может, потому что я тебе не соперник, и, когда будешь жениться на своей Насте, пригласи меня в шаферы. Так, что ли? -- стараясь скрыть свое волнение, весело проговорил Тольский.

-- Разумеется... на моей свадьбе ты будешь первым гостем. Хочешь, я познакомлю тебя с моей невестой?

-- Ты не боишься, что я отобью ее у тебя? Нет, лучше не знакомь! Мой совет -- скорее проси у отца дозволение; и женись на своей Насте. Да смотри не забудь меня на свадьбу пригласить.

-- Говорю, ты у меня -- первый гость.

-- Значит, отец твоей невесты жестоко обходится со своими крепостными? -- меняя тему разговора, спросил Тольский.

-- Майор -- очень злой человек, нрав у него отчаянный. Он никогда ничем не бывает доволен. Он скуп, но я его скупости есть какая-то странность. Да и во всем характере майора что-то непонятное...

Намекин уехал, а Тольский принялся шагать по кабинету, низко опустив голову.

"Вот тут и пойми, и разгадай судьбу... Не прошло и двух дней, как я познакомился с Намекиным, он пришелся мне по нраву; я смотрел на него, как на своего искреннего приятеля, а теперь он -- соперник, враг... Он отбивает меня девушку, которую я так люблю, как он любить не может... Нет, не Алеша отбивает у меня, а я у него... и не он мне враг, а я ему..."

Эти размышления были прерваны приходом Ивана Кудряша.

-- Домохозяин за деньгами пришел, -- сказал он.

-- Гони к черту!

-- Гнал, не идет... Уселся в передней и сидит как квашня. "Мне, -- говорит, -- надо повидать самого барина".

-- Вот что... Ему надо меня видеть?.. Хорошо, пусть войдет.

Мошнин робко переступил порог кабинета своего неугомонного жильца и остановился у двери. У него болели зубы, и щека была подвязана большим платком.

-- Здравствуйте, любезнейший, -- насмешливо посматривая на жалкую фигуру купца, проговорил Тольский. -- Вы за деньгами?

-- Так точно-с.

-- Так. Что это, у вас зубы болят?

-- Так точно-с... покоя нигде не дают. Просто мука.

-- Садитесь и открывайте рот.

-- Как-с? Зачем-с? -- опешил Мошнин.

-- Я вам вместо денег за квартиру вырву больные зубы; у меня для сего имеются зубные щипцы, я -- мастер на это дело.

-- Помилуйте, как можно-с.

-- Садитесь, говорят вам! Ну!.. Показывайте, какие у вас болят зубы?

-- У меня зубы не болят-с.

-- Врете, вы сейчас говорили, что зубы вам не дают покоя. Ну, показывайте больной зуб... Не хотите? Эй, Кудряш!

На зов Тольского в кабинет быстро вошел камердинер.

-- Держи его крепче! -- И Тольский показал на Мошнина.

Исполнительный Кудряш схватил купца и не выпускал, пока его господин рвал у бедняги здоровые и больные зубы. Мошнин ревел и кричал на весь дом, дергался, но Иван держал его, как железными клещами.

-- Ну довольно, пусти его... устал, -- спокойно проговорил Тольский камердинеру.

Мошнин выскочил из кабинета жильца, бросился на дрожки и приказал везти себя к начальнику полиции.

Мошнин в то время славился в Москве своим богатством, считался одним из крупных домовладельцев, вел большую торговлю мануфактурным товаром и был владельцем огромной фабрики. Он, хотя и был скрягой, жертвовал немало денег на благотворительность и водил знакомство со многими важными лицами, начиная с губернатора.

В своей семье, состоявшей из пятерых взрослых сыновей и жены-старухи, он был в полном смысле "сам": его слово было для всех домочадцев законом, и горе тому, кто вздумал бы возражать или не повиноваться ему. Жена, сыновья и другие домочадцы были слепыми исполнителями его воли, его каприза.

Поступок с Мошниным Феди Тольского, известного бедокура и кутилы, не остался секретом: в Москве много было разговоров и смеха, когда узнали, как Тольский произвел операцию с Мошниным и вырвал у него несколько зубов, не только больных, но и здоровых. Многие не любили Мошнина и рады были посмеяться над ним.

Однако это вырывание зубов у богатого и знатного купца не прошло даром для Тольского: его вызвал генерал-губернатор в свою канцелярию, сделал ему строгий выговор и приказал немедленно выехать из дома Мошнина, грозя за неисполнение высылкою из Москвы.

Тольский не боялся этой угрозы, он не раз слышал ее из уст губернатора, но все же принужден был искать себе другую квартиру.

Тольскому приходилось плохо: полиция вынуждала его выезжать из дома Мошнина, а квартира не находилась. Поэтому он волей-неволей вынужден был на время оставить свой клуб, друзей и свою любовь к красавице Насте, и рыскать по Москве в поисках пристанища.

Как-то, проезжая одним из глухих переулков от Остоженки к берегу Москвы-реки, Тольский заметил барский каменный особняк с подвальным жильем и наглухо закрытыми ставнями. На воротах дома виднелся лоскуток бумаги с надписью: "Сей дом сдается". Дом понравился Тольскому, он вылез из саней, подошел к воротам и хотел отворить калитку, но она оказалась запертой. Тольский дернул за проволоку; раздался резкий звонок, а в ответ на него громкий собачий лай, послышались тяжелые шаги по хрустящему снегу, загремел засов, и рослый старик в полушубке не совсем дружелюбно спросил у Тольского:

-- Что вам, сударь, надо?

-- Этот дом сдается? Да? Можно посмотреть? Если дом для меня подходящий, то я сниму его.

-- Неудобен он для вас, сударь, откровенно скажу.

-- Это почему? Почем ты, старик, знаешь, что для меня удобно, что неудобно?

-- Знаю, что неудобен... Который год дом-то пустует, жильцов-то немало в нем перебывало: снимут, поживут день-другой, да и вон, -- тихо и каким-то таинственным голосом проговорил старик. -- Нечисть тут завелась, нечистая сила житья никому не дает.

-- Вот что!.. Ну я никакой нечистой силы не испугаюсь. -- Тольский громко засмеялся и вошел на двор.

Двор был огромный; прямо виднелась садовая решетка, отделявшая его от сада; близ ворот стоял небольшой домик в четыре окна.

Тольский подошел к крыльцу особняка и, обратившись к старику, сказал:

-- Ну, отопри дверь и покажи мне квартиру.

-- Как, сударь? Неужели хотите снять? -- удивился тот.

-- Непременно, если понравится. Давай отпирай!..

-- Ключи у Ивана Ивановича. Он здесь вроде дворецкого барином приставлен: и за домом смотрит, и сдает, и деньги получает.

-- А кто твой барин?

-- Викентий Михайлович Смельцов, барин важный, заслуженный, в чужих краях проживает уже вот лет пять... Я пойду, сударь, скажу Ивану Ивановичу, он вам и дом покажет. -- И старик направился к крыльцу.

"Смельцов, знакомая фамилия, слыхал... Что это старик вздумал пугать меня нечистой силой? Вот чудак-то!.. Впрочем, в Москве, говорят, есть такие дома", -- подумал Тольский и вслух произнес:

-- Меня заинтересовал этот дом, и я сниму его; ни чертей, ни дьяволов я не боюсь.

К нему подошел низенький худенький старичок, с чисто выбритым лицом и добрыми, кроткими глазами.

-- Здравствуйте, сударь, здравствуйте-с! Квартирку снять желаете-с? -- каким-то певучим голосом проговорил он, снимая картуз и кланяясь. -- Что же, в добрый час... А все же, сударь, я должен предупредить вас...

-- Насчет нечистой силы, поселившейся в вашем доме? Знаю, слышал. Мне старик сейчас говорил.

-- Его, сударь, Василием звать, а я из приязни к нему зову Васенькой. С малых лет мы с ним приятели, оба дворовые, вместе росли, на одном солнышке онучи сушили. Оглядеть желаете, сударь, наш дом?.. Можно, можно... Васенька пошел ставни отворять, а то темно в дому-с... Пойдемте благословясь; ключики у меня.

Дворецкий отпер наружную дверь в просторные сени с широкой лестницей, откуда двери вели в переднюю. Тольский и сопровождавший его дворецкий вошли в комнаты; на них пахнуло затхлым, холодным воздухом нежилого помещения. Зал, гостиная и другие комнаты были совершенно без всякой меблировки, но отделаны прекрасно; стены в некоторых комнатах были расписаны, в других -- обиты цветным атласом, на потолке размещались искусной кисти картины из мифологии, полы были штучные, из дорогого дерева. Дом был с небольшим мезонином, и дверь в последний шла с заднего крыльца.

-- Мезонин принадлежит к этой квартире? -- спросил Тольский у старика.

-- Никак нет-с, отдельно; мезонин не сдается. В сем доме барин наш изволили жить до своего отъезда за границу. Мебель и кое-какое имущество приказали запереть в мезонине-с, беречь, значит, до своего возвращения из чужих краев; так мезонин и стоит запертой-с.

-- А давно уехал твой барин?

-- Давно, более пяти годов...

-- Сколько лет твоему барину? -- полюбопытствовал Тольский.

-- Да лет с полсотни, а может, и побольше... При покойном императоре Павле Петровиче наш барин занимал видное место, также и в начале царствования Александра Павловича... Да с Аракчеевым Викентий Михайлович не поладили...

-- Стало быть, твой барин -- хороший человек, если не поладил с Аракчеевым.

-- Добрейшей души человек; дай Бог ему здоровья на многие лета! -- И старичок дворецкий, сняв картуз, усердно перекрестился.

Дом понравился Тольскому, и он, несмотря на предупреждение о нечистой силе, снял его, вручив дворецкому задаток, а на другой день и совсем переехал со своей немногочисленной дворней.