Тольский очутился в тяжелом положении. Камера одиночного заключения была мала, низка, грязна. Удушливый, сырой воздух кружил голову Тольскому, а холод пронизывал до костей. Время было зимнее, стояли лютые морозы, а тюрьма почти не отапливалась.
"Чертовски холодно в этой берлоге!.. Уж не думает ли старикашка губернатор превратить меня в сосульку или уморить голодом?.. Вот уже несколько часов я здесь сижу, а мне не дают ни пить, ни есть... Фу! Я весь дрожу. Пройдет еще несколько времени, и я на самом деле замерзну... А не хотелось бы мне умирать теперь, в мои годы... Да нет, я не умру! Мой верный Кудряш на свободе... Он уже раз спас меня, вывел из тюрьмы -- спасет и теперь", -- рассуждал Тольский.
И он действительно не ошибся.
Иван Кудряш, услыхав, что его барин опять очутился в тюрьме, не знал, что ему предпринять для его освобождения. Губернатор теперь косо посматривал и на него, подыскивая случай и слугу отправить к барину. Но Кудряш был хитер, ловок и вел себя в городе, как говорится, тише воды, ниже травы.
Прошло несколько дней с того момента, как Тольского посадили в тюрьму, и во все это время к нему никого не пускали, строго выполняя приказ губернатора.
Ивану Кудряшу очень хотелось повидать своего барина, поговорить с ним, но его не пускали. Тогда Кудряш стал придумывать, как бы ему проникнуть в тюрьму, и решил подкупить тюремную стражу.
Однажды поздним вечером он, захватив с собою бутылку водки, направился к тюрьме. Вечер был холодный и сырой, и старый солдат из алеутов, стоявший на часах у башенных ворот тюрьмы, корчась от стужи, бегал взад и вперед.
Солдата звали Никитой, по прозвищу Гусак. Кудряш был немного знаком с ним -- как-то раз угощал его водкой, -- а до водки солдат бы страстный охотник и с того раза стал смотреть на Кудряша, как на своего старого приятеля.
-- Здорово, Гусак, -- смело подходя к тюремным воротам, сказал Кудряш.
-- Здорово, брат, здорово, -- радушно ответил часовой.
-- Холодно, Гусак?
-- Холодно, и-и как холодно!
-- А погреться хочешь?
-- Хочу, да нечем.
-- А у меня есть... Видишь? -- И хитрый парень вынул из-за пазухи бутылку.
-- Неужели водка? -- жадно пожирая бутылку взглядом, спросил часовой.
-- Она самая! Хочешь угощу?
-- Дай, дай, дай!.. -- И Гусак протянул к бутылке руки.
-- Постой, приятель, не торопись! -- отстраняя его, с улыбкою произнес Кудряш. -- Пусти на тюремный двор, и водка будет твоя.
-- Зачем тебе на тюремный двор?
-- Своего барина проведать.
-- Нельзя!.. Пустил бы, да боюсь губернатора.
-- Ну прощай, Гусак, мерзни здесь на здоровье! -- И Кудряш сделал вид, что уходит.
-- Не уходи, батюшка! Водки дай, водки хочу.
-- Мало ли, чего хочешь! Вот и мне охота на своего барина взглянуть, да ты не пускаешь.
-- Иди на двор, пожалуй, а в тюрьму тебя все же не пустят; там есть другой часовой.
-- Не твоя забота, Гусак; ты только меня на двор впусти.
-- А водочки, водочки дашь?
-- Целая бутылка твоя, пей не хочу.
Гусак не взял, а вырвал из рук парня бутылку и жадно прильнул к ее горлышку.
Кудряш между тем поторопился войти во двор. Там он не встретил ни души; дверь, ведущая в тюрьму, была заперта. Тогда он смело направился к смотрителю.
-- Кто ты и как сюда попал? -- с удивлением посматривая на Кудряша, спросил смотритель.
-- Я -- слуга барина Тольского, пришел проведать его.
-- А пропуск есть у тебя?
-- Есть, господин смотритель. Вот он, -- смело произнес Кудряш и показал смотрителю несколько золотых монет. -- Бери их вместо пропуска!
-- Не надо, не надо... Опасно, боюсь губернатора, -- дрожащим голосом проговорил тот, а сам протянул руку за золотом.
-- Нет, ты прежде проводи меня к моему барину, а там уже получай.
-- Ну пойдем, впущу; только ненадолго.
Смотритель поспешно накинул на плечи тулуп, надел шапку и повел Кудряша к тюрьме.
Длинный, холодный и вонючий коридор разделял здание тюрьмы на несколько отдельных помещений, или камер. Около одной двери, обитой железом, смотритель остановился, поставил фонарь, находившийся в его руках, на пол и большим ключом отпер замок.
Камера, где находился Тольский, была низкая, душная и притом холодная. Смотритель впихнул туда Кудряша и сказал ему:
-- Когда я постучу в дверь, выходи не мешкая. В камере было совершенно темно.
Тольский лежал на куче прелой соломы, заложив руки за голову; он не спал. Эти несколько дней, проведенные им в тюрьме, лишенной воздуха, притом сырой и холодной, а также скудная пища отозвались и на его здоровом организме.
-- Кто? Кто вошел? -- слабым голосом спросил он, не разглядев своего верного слуги.
-- Я... я, сударь...
-- Как... неужели Ванька? Да как ты попал в эту могилу?
-- Попасть никуда не трудно, сударь, только бы в голове была смекалка да деньги в кармане.
-- Ну, говори, Ванька, ведь ты пришел, наверное, с намерением вытащить меня отсюда? Так, что ли? Выручай, Ванька! Если не выручишь, я скоро умру... Ведь это не тюрьма, а могила... страшная могила.
-- Точно, сударь, походит на могилу. Ведь я не вижу вас, а только слышу ваш голос.
-- Есть у тебя, Ванька, хоть маленькая надежда выручить меня?
-- Есть, есть, сударь... Только потерпите немного.
Едва Кудряш проговорил эти слова, как в дверь послышался стук.
-- Что означает этот стук? -- спросил Тольский.
-- Уходить мне время -- смотритель стучит. Пока прошу прощения, сударь... Завтра в такую же пору я к вам опять приду и мы обсудим, как вам быть и как из этой тюрьмы удрать. -- Кудряш вышел в коридор к поджидавшему его смотрителю.
По прошествии двух дней в кабинет губернатора Бубнова вбежал с помертвевшим лицом смотритель тюрьмы и доложил, что арестант Федор Тольский бежал из тюрьмы; вместе с ним бежал и тюремный солдат Никита Гусак.
При таком известии Семен Ильич заволновался было, загорячился, но потом, несколько подумав, уже спокойно проговорил, махнув рукою: "Ну и черт с ним!" И, обращаясь к смотрителю, совершенно равнодушно спросил:
-- Скажи-ка по правде, сколько тебе дал Тольский за свой побег; только, чур, не ври, а говори честно.
От такого вопроса начальника смотритель опешил и пробормотал:
-- Помилуйте, господин губернатор...
-- А ты, братец, повинись, скажи правду, тогда и помилую.
Смотритель не выдержал и повинился в подкупе.
Бубнов сдержал свое слово: помиловал смотрителя и оставил его при той же должности.
Простил добряк Бубнов и свою жену: слишком уж сильно он любил ее.
За Тольским и его сообщником погони никакой не было. Бубнов обрадовался бегству "негодяя и проходимца".