Выше, на стр. 91--102, напечатанъ очеркъ жизни гр. Дмитріева-Мамонова, соч. П. Г. Кичеева. Въ дополненіе помѣщаемъ письмо графа къ И. И. Дмитріеву съ приложеніемъ копіи его же письма къ князю Д. В. Голицыну. (То и другое сохранилосъ въ бумагахъ И. И. Дмитріева и сообщено намъ профессоромъ Ѳ. М. Дмитріевымъ). Въ этихъ письмахъ уже явственно обнаруживается умственное разстройство несчастнаго графа. Позднѣйшее состояніе его и образъ жизни описаны въ приводимой ниже статьѣ врача Малиновскаго, на которую указалъ намъ П. Г. Кичеевъ.

Тяжкая участь графа Мамонова, особенно поразительная по тому обилію вещественныхъ и умственныхъ даровъ, коими былъ онъ надѣленъ, а также загадочная обстановка его жизни и все еще не разъясненныя причины его умопомѣшательства подаютъ поводъ ко многимъ разсказамъ и толкамъ словоохотливой Москвы. Почти полвѣка принадлежалъ онъ къ числу диковинокъ и пестрыхъ явленій своеобразной Московской жизни и остается доселѣ предметомъ изученія психіатрическаго. Конечно не для празднаго любопытства и издѣвательства надъ злосчастною его памятью приводятся здѣсь нижеслѣдующія показанія. П. Б.

I. Письмо графа Дмитріева-Мамонова къ И.И. Дмитріеву.

"Милостивый Государь Иванъ Иваіювичъ!

Причиняемыя мнѣ издавна безпокойства и обиды принудили меня жаловаться здѣшнему военному генералъ-губернатору.

Онъ имѣлъ дерзость написать ко мнѣ, что возьметъ меня подъ опеку. Его-письмо (1), содержащее эту глупую угрозу, и мой отвѣтъ при семъ въ спискахъ вашему высокопревосходительству посылаю.

Въ томъ и другомъ письмѣ идетъ дѣло о политическомъ правилѣ, особливо касающемся до выгодъ и до правъ Россійскихъ дворянъ, и скажу болѣе, и до личной ихъ безопасности въ домахъ ихъ и деревняхъ; правда, что эта переписка касается и до личной моей чести, которую силился оскорбить князь Дмитрій Володиміровичъ, по недовѣдомымъ мнѣ причинамъ и въ такое время, когда я требовалъ его защиты и защиты ввѣренной ему полиціи но законамъ. Отвѣтъ мой его сіятельству, въ копіи при семъ къ вашему высокопревосходительству посылаемый, можетъ служить новымъ свидѣтельствомъ любви моей къ Отечеству, готовности моей говорить правду и не менѣе большую готовность наказывать дерзость и необузданность по мѣрѣ малыхъ моихъ силъ. Съ отличнымъ почтеніемъ и совершенною преданностію имѣю честь быть, милостивый государь, вашего высокопревосходительства покорный слуга графъ Дмитріевъ-Мамоновъ.

Февраля 28 ч. 1825 года, въ Москвѣ.

(Все письмо собственноручное).

Гр. Дмитріевъ-Мамоновъ обратился съ этимъ письмомъ къ И. И. Дмитріеву, какъ къ своему давнему покровителю и благопріятелю вѣроятно по той причинѣ, что Иванъ Ивановичъ. будучи министромъ юстиціи и обративъ вниманіе на замѣчательныя способности графа Мамонова, опредѣлилъ его въ 1810 году оберъ-прокуроромъ въ Московскій Сенатъ. (См. письма Карамзина къ Дмитріеву, Спб. 1866, стр. 126).

(1) Письма этого къ сожалѣнію у насъ нѣтъ, мы слышали, что между гр. Мамоновымъ и кн. Д. В. Голицынымъ были личныя неудовольствія еще въ 1813 году, въ чужихъ краяхъ вслѣдствіе непомѣрной заносчивости графа. П. Б.

2. Письмо графа Мамонова къ князю Д. В. Голицыну.

"Милостивый Государь князь Дмитрій Владиміровичъ!

На письмо вашего сіятельства отъ 23-го, сейчасъ мною полученное, долженъ я вамъ сказать, милостивый государь, что вы надо мною опеки учредитъ не можете и не смѣете, ибо я не малолѣтній и не съумасшедшій, что крѣпостныхъ людей, которые у меня въ домѣ, я не престану наказывать тѣлесно, когда по усмотрѣнію моему окажутся они того достойными: ибо право наказывать крѣпостныхъ людей палками неразрывно сопряжено съ политическимъ и частнымъ домостроительствомъ Россійскаго государства, что это право передано намъ отъ предковъ нашихъ. Я исповѣдую и это политическое правился что правительство не можетъ насъ лишить сего права безъ общаго и нарочитаго нашего согласія; къ тому же какъ и кому мнѣ жаловаться, когда полицейскіе маіоры и поручики отказываются придти ко мнѣ въ домъ выслушивать моя жалобы? Но жаловаться мнѣ, совершеннолѣтнему, урожденному дворянину, урожденному помѣщику и проч.... полицейскому офицеру и на кого, на крѣпостнаго человѣка, на раба? Какая подлость! И какъ повѣрю я, чтобы таковая подлость входила въ составъ благонамѣреній правительства?

Ваше сіятельство до начертанія письма вашего отъ 23-го февраля, которымъ вы грозите учредить надо мною опеку, ваше сіятельство, говорю я, должны: бы были размыслить и о достоинствѣ имени лица, къ которому вы дерзнули обратить ваши угрозы, о степени уваженія, коимъ оно нѣкогда пользовалось въ отечествѣ. Ваше сіятельство, какъ гражданинъ совершеннолѣтній, должны знать, что вамъ не дано грозить совершеннолѣтнему гражданину и вельможѣ Имперіи и какъ бы вы смѣли писать это мнѣ, къ человѣку, который предшествуетъ вамъ по всему на свѣтѣ, кромѣ по табели о рангахъ (1)!

Что же касается до мѣщанина Никанора Аѳонасъева, бывшаго у меня въ должности казначея, о которомъ вы пишете, что я намѣренъ былъ бить его палками, то я скажу вамъ, милостивый государь, что я подобныхъ ему мѣщанъ, особливо тѣхъѵкоторые были нѣкогда крѣпостными людьми князей Волконскаго и Голицыныхъ (2), никогда иначе и не наказываю какъ палками и плетьми и сажаніемъ въ колодки и кандалы, въ страхъ и въ обузданіе тѣмъ уличеннымъ наглецамъ, на которыхъ я вамъ жалуюсь. Да и онъ Никаноровъ былъ не однократно наказанъ палками, и наконецъ по моему приказанію фухтелями изъ рукъ того самаго частнаго пристава Захарова, о докладной запискѣ котораго вы ко мнѣ пишете.

Домоправителя у меня теперь нѣтъ; домоправитель мой молодой, отставной канцелярскій служитель, споспѣшествовалъ тѣмъ безпорядкамъ, которые кажутся вамъ невѣроятными, и я, по совершеніи надъ нимъ тѣлеснаго наказанія, согналъ его со двора.

Я, милостивый государь, въ отставкѣ и оставилъ военную службу Императора во избѣжаніе грубостей подобныхъ тѣмъ, каковыми преисполнено письмо ваше ко мнѣ, -- письмо невѣроятное, которое я потщусь содѣлать извѣстнымъ публикѣ. Всемилостивѣйшимъ увольненіемъ меня отъ службы возвратилось мнѣ столь вожделѣнное и рожденіемъ присвоенное каждому дворянину право мстить за личныя обиды. Ваше сіятельство, по приведеніи въ забвеніе, что вы князь Голицынъ и генералъ отъ кавалеріи, при особѣ Его Величества находящійся, и приведя на память, что вы Русской дворянинъ, гражданинъ и солдатъ, должны будете признаться, что письмо ваше отъ 23 февраля грубо и дерзко. Я не хочу призывать на помощь и адресуюсь къ вамъ лично, пребывая (увѣренъ) что и правительство не одобритъ той дерзости, которою вы возымѣли грозить мнѣ.

Знайте, милостивый государь, что я писалъ не къ генералу отъ кавалеріи и къ вамъ писалъ не генералъ-маіоръ, а всегда готовый встрѣтить васъ шпагою и пистолетомъ. Милостивый государь, вашего сіятельства покорный слуга. На подлинномъ подписано графъ Дмитріевъ-Мамоновъ".

Февраля 23 ч. 1825 г.

Его сіятельству князю Дмитрію Владиміровичу Голицыну въ собственныя руки.

На копіи собственноручно написано: "Съ подлиннымъ вѣрно. Графъ Дмитріевъ-Мамоновъ".

(1) Подчеркнутыя слова приписаны графомъ Мамоновымъ собственноручно.

(2) Въ этихъ словахъ слышна родословная гордость: дѣйствительно, Дмитріевы-Мамоновы, происходя отъ Мономаха, родовитѣе князей Волконскихъ и Голицыныхъ.

3. О болѣзни графа Мамонова.

(Военно-медицинскій журналъ, издаваемый медицинскимъ департаментомъ военнаго министерства. Часть L. No 2. Спб. 1848 г. въ статьѣ: "О помѣшательствѣ", П. Малиновскаго, состоящаго при военномъ медицинскомъ департаментѣ, бывшаго старшимъ ординаторомъ отдѣленія умалишенныхъ при Обуховской больницѣ, стр. 118).

Наблюденіе 15. Случай помѣшательства отъ самолюбія и славолюбія.

Гр. М***, вмѣстѣ съ знатностію происхожденія, богатствомъ и красотою, соединялъ въ себѣ обширный, гордый умъ, таланты и безмѣрное самолюбіе. Въ самой ранней молодости, счастіе баловало его: въ 19 лѣтъ отъ роду, онъ занималъ уже одну изъ значительнѣйшихъ должностей въ Сенатѣ; но этого было не достаточно для самолюбія молодаго гр. М***, -- онъ стремился дальше. Насталъ тяжкой и славной для Россіи 1812 годъ. Гр. М***, имѣющій громадное состояніе, собралъ на свой счетъ казачій полкъ и былъ назначенъ шефомъ этого полка, на 21 году отъ роду, онъ былъ произведенъ въ генералъ-маіоры, но здѣсь счастіе измѣнило ему, -- полкъ его былъ раскассированъ. Это обстоятельство дало сильный толчекъ самолюбію гордаго гр. М***, привыкшаго къ безпрекословному повиновенію окружающихъ, привыкшаго удовлетворять всѣмъ своимъ прихотямъ и капризамъ; теперь онъ считалъ себя оскорбленнымъ, характеръ его сдѣлался угрюмымъ и строптивымъ. Спустя нѣсколько времени, онъ отправился въ чужіе краи, и, тогда уже. начали въ немъ обнаруживаться признаки помѣшательства. Въ чужихъ краяхъ, онъ велъ странный образъ жизни, сталъ вѣрить въ магію и сдѣлался мистикомъ. Возвратившись назадъ, въ Россію, гр. М*** поселился въ своемъ истинно-прекрасномъ и богатомъ имѣніи, не далеко отъ Москвы. Живя тутъ, онъ нѣсколько лѣтъ прятался отъ людей, отростилъ себѣ бороду и волосы; кушанье и платье ему приносили и оставляли въ пустой комнатѣ. Днемъ онъ занимался составленіемъ чертежей и плановъ для того, чтобы воздвигнуть каменныя укрѣпленія въ своемъ имѣніи, а ночью, когда всѣ спали, гр. М*** выходилъ и подробно осматривалъ мѣстоположеніе, и тамъ, гдѣ нужно было строить стѣны и башни, втыкалъ въ землю, заранѣе приготовленныя, короткія колья. Для поясненія, онъ каждое утро оставлялъ планъ или чертежъ въ комнатѣ сосѣдней съ тою, гдѣ жилъ самъ, каждое утро приходилъ подрядчикъ, и гр. М*** изъ другой комнаты, черезъ стѣну, разсказывалъ ему, какъ должно строить эти укрѣпленія. Ночью же опять ходилъ самъ осматривать работы. Укрѣпленія подвигались впередъ, башни и стѣны росли -- и имѣніе гр. М***, почти съ трехъ сторонъ окруженное рѣками съ остальной, свободной, было-бы обнесено довольно высокой и толстой каменной стѣною, съ башнями, если-бы гр-у М*** не помѣшали кончить его предположенія... Онъ былъ перевезенъ въ Москву и отданъ въ руки врачей... Съ тѣхъ поръ много прошло времени, помѣшательство гр. М*** застарѣло. Въ 1842 году, когда я былъ приглашенъ къ нему (спустя десятки лѣтъ, по развитіи его болѣзни), главная идея его бреда было тоже самолюбіе, которое довело его до этого плачевнаго состоянія: онъ считалъ себя Папой и Римскимъ императоромъ, и безпрестанно писалъ приказанія воображаемымъ исполнителямъ своей власти. Теперь гр. М*** около 56 лѣтъ, онъ высокъ ростомъ, плечистъ, нѣсколько тученъ, лицо выражаетъ одичалость и сознаніе собственнаго достоинства, движенія то важны, то порывисты, аппетитъ довольно хорошъ, геморой. Сонъ гр. М*** безпорядочный, очень часто онъ не спитъ цѣлыя ночи, и за то спитъ большую часть дня, почти всегда не одѣтъ (кромѣ рубашки и брюкъ, которые онъ носитъ), брѣется безъ зеркала, и на головѣ носитъ черный шелковый колнакъ. Разговоры гр. М*** сохраняютъ печать его обширнаго ума, но къ нимъ всегда примѣшивается бредъ и, кромѣ того, какъ во время разговоровъ, такъ и тогда, когда бываетъ одинъ, гр. М*** произноситъ невнятно слова, между которыми часто слышится привычное его восклицаніе: "этакіе они, Боже мой!" Дыханіе этого больнаго имѣетъ запахъ, но онъ уничтожаетъ его, куря почти безпрестанно крѣпкій канастеръ. Ему часто кажется, будто развиваются странные запахи, и онъ тотчасъ же кричитъ, чтобъ курили. Его удовольствіе состоитъ въ томъ, чтобъ быть окружену маленькими дѣтьми, которыя къ нему сбѣгаются изъ дворни: (самъ гр. М*** не былъ женатъ и не любитъ женщинъ). Около десятка разныхъ собакъ , безпріютныхъ или потерявшихъ своихъ хозяевъ, стадо голубей и безчисленное множество воробьевъ получаютъ отъ гр. М*** ежедневную пищу. Каждый день, послѣ обѣда, въ то время, когда совершается пищевареніе, больной приходитъ въ сильное раздраженіе: его тревожатъ мнимо-ощущенія, онъ бранится съ своими невидимыми врагами, и движенія его дѣлаются порывисты".

"Русскій Архивъ", No 5--6, 1868