Когда мать Малыша, Федосья, привела его в первый раз в школу, учительница с удивлением сказала:
— Какой маленький! Сколько же ему лет?
— Седьмой годок пошел, — сказала Федосья.
Учительница покачала головой.
— Нет, матушка, я не могу его принять. У нас в школе и так тесно, большим места нет, а вы еще младенцев будете приводить. Куда я с ним денусь? Нет, не могу!
— Прими, пожалуйста! — просила Федосья. — Что делать, родимая, уж очень мне с ними трудно! Муж у меня помер, осталась я сиротинкой, а детей-то семеро, мал мала меньше, да всё девочки. Просто голова кругом идет! Ну, девчонок-то я за дело посажу, а вот этот озорник останется один, да и вертится под ногами. Прими, Анна Михайловна, пусть он хоть у тебя позаймется!
Анна Михайловна молчала и глядела на Малыша. Он стоял перед ней такой крошечный, в рваном полушубке, с огромной, должно быть отцовской, шапкой в руках, и серьезно глядел на нее своими большими серыми глазами. Нос пуговкой смешно торчал кверху; белые, как лен, волосы завивались кудряшками.
— Да что же я с ним делать буду? — сказала она улыбаясь. — Ведь он, я думаю, и говорить-то еще не умеет!
— И, что ты, родимая! — воскликнула Федосья. — Ты не гляди на него, что он мал, — он шустрый такой, беда! А учиться страсть охотится, всё пристает: «Мамушка, отведи меня в школу!» Ну, Федюня, — обратилась она к Малышу, утирая ему нос пальцами, — что же ты молчишь? Поговори с тетенькой, а то, вишь, она думает, что ты у меня немой!
Малыш потянул в себя носом, махнул шапкой и сказал:
— А у меня Жучка есть!
— Это еще что за Жучка? — смеясь, сказала учительница.
— Да это он про собачку! — отвечала за него мать, ободренная тем, что учительница развеселилась. — Собака у нас, Жучка, и собачонка-то дрянная, а вот, поди ты, привязалась, так за ним и бегает! Водой не отольешь!
— И вовсе не дрянная! — обиженно возразил Малыш. — Она хорошая! И служить умеет, и… Да вон она!..
И Малыш показал на окно, в которое с улицы заглядывала косматая, вся в репьях, с взъерошенными ушами собачья морда.
— Ишь, сидит! — с удовольствием сказал Малыш. — Это она нас дожидается! Эй, Жучка!
И, к ужасу своей матери, он вдруг засвистал что было сил.
— Ах ты, озорник! Ах ты, разбойник! — засуетилась мать. — Что ты делаешь, озорник? Что о тебе тетенька-то подумает? А? И в школу не примет.
Но Анна Михайловна смеялась до слез и над Малышом и над его Жучкой, которая на свист хозяина отвечала с улицы радостным лаем.
Посмеявшись, она сказала:
— Ну, хорошо, так и быть, присылай его в школу. Вот я его вышколю!
— Хорошенько его, Анна Михайловна, чтобы не озорничал! Слышишь, Федюнька, в школу будешь ходить к тетеньке!
— Ну что ж! — согласился Малыш, опять потянув носом.
— Учись хорошенько, слышишь? Да поблагодари еще, что она тебя учить будет. Слышишь?
— Слышу, небось!
Они вышли.
Жучка с радостным визгом бросилась к ним и первым делом облизала Малышу всю рожицу.
Анна Михайловна, стоя у окна, слышала, как он говорил ей, нахлобучивая на голову шапку:
— Ну, Жучка, я в школу поступил! Ты теперь ко мне не лезь!
Жучка от восторга перекувыркнулась и с громким лаем помчалась по улице, а Малыш, заложив руки в карманы, важно выступал вслед за матерью, и его крошечную фигурку чуть видно было из-под лохматой отцовской шапки.