Психаториум

7 марта 1853 г., 1-й час пополудни

Ныне сподобился я причащения пречистых тайн Христовых и принял намерение с этого времени строже наблюдать за собою. Не знаю, будет ли-у меня сил давать себе каждый день подробный отчет в своих прегрешениях, но по крайней мере прошу бога моего, чтобы он дал мне помощь, хотя начало благое. Боже мой! Как мало еще прошло времени, и как уже много лежит на моей совести!.. Вчера, во время самой исповеди, я осудил духовника своего и потом скрыл это на покаянье; кроме того, я сказал не все грехи, и это не потому, что позабыл их или не хотел, но потому, что не решился сказать духовнику, что еще рано разрешать меня, что я еще не все сказал... Потом -- я сетовал на отца духовного, что он не о многом спрашивал меня; но разве я должен ожидать вопросов, а не сам говорить о своих прегрешениях!.. Только вышел я из алтаря, и сделался виновен, в страха человеческом, затем человекоугодие и, хотя легкий, смех с товарищами присоединились к этому. Потом суетные помышления самолюбия и гордости, рассеянность во время молитвы, леность к богослужению, осуждение других -- увеличивали число грехов моих, с которыми приступал я к великому таинству. В эти великие часы даже возникло1 во мне несколько раз сомнение о важнейших истинах спасения, и при всем этом похоть плоти также не оставляла меня. Это все было во храме божием, и вот новый грех -- презрение святыни... Потом суетные помыслы и житейские заботы заняли меня по приходе домой, осуждение начальства также было... И при всех этих прегрешениях все-таки было во мне какое-то самомнение, гордая мысль, что я еще лучше других в нравственном отношении. И доселе не оставляет меня эта мысль. Господи! Прости меня и избавь от этого наваждения лукавого. Спал я в эту ночь много, и неблагочестивые сновидения тревожили меня... Проснувшись, долго я не вставал с постели, нежил плоть свою. Вставши, молился не с достаточным благоговением, осудил отца своего, досадовал и беспокоился по мирским расчетам; пошедши к обедне, не прошел прямо в церковь, потому что еще рано было, и показал суетность, легкомыслие, человекоугодие. Как будто забыл я даже, к чему готовился! До половины литургии редко посещала меня мысль о великом таинстве причащения, к которому приступал я, и мысль моя блуждала по распутьям мира. Похоть очес даже проникла в душу мою, и как я ни старался воздержаться, но так глубоко развращение плоти овладело духом моим, что нечистые мысли и здесь не оставили меня. Гордость и мирские расчеты и помыслы до самой последней минуты не оставляли меня: мне не хотелось причаститься последним, после людей, которые хуже меня, и с этой мыслью я пробирался вперед, более, впрочем, для того, чтобы после избежать упрека родных в том, будто я не смел пройти вперед. Такие-то мысли овладели мной. Но благоутробие господа и спаса моего пощадило меня, и я сподобился причаститься... Только -- да не в суд и не во осуждение будет мне причащение -- об этом молю господа!

12-й час пополудни

После принятия св. тайн еще с большим неразумием поступал я. Не подумал я тогда о том, чего я сподобился, не представил всей великости человеколюбия божия, не предался радости о духе ев яте, но начал греховным помыслом мирским и потом согрешил самим словом: начал уверять другого в том, в чем сам не был уверен. Затем без благоговения ждал я окончания литургии, рассеянно слушал благодарные молитвы, а по выходе из церкви согрешил осуждением ближнего, насмешкою, легкомысленными замечаниями... Много пил я чаю, более ел, чем нужно, и таким образом нарушил пост, столько необходимый, особенно мне, для укрощения плотских пожеланий и страстей. При самом обеде согрешил я смехом неподобным, а потом шуточной ложью. Много нечистых мыслей во все это время возникало в душе моей... Презрел я при этом и позабыл одно приказание, данное мне отцом моим: это тоже грехом было, потому что свидетельствует о моей небрежности и недостатке уважения к родителям... Заблаговестили к вечерне; мне представился случай нейти в церковь, и я рад был этому -- не пошел. Я хотел идти, сознавал, что нужно идти, но меня одолела греховная привычка, я согрешил сознательно, потому что мне скучно в храме божием!.. Вот так сильно во мне отчуждение от жизни божией! Вот уже сколько развращено мое сердце! После того опять досадовал я и осуждал мысленно, давая заметить это и наружно, духовника своего; досадовал на благочестие других людей и хотел сомневаться в самых даже добрых действиях ближних моих: так мало во мне братской любви!.. Отправившись к всенощной, я предавался дорогой славолюбивым мечтаниям, а за божественной службой всенощного бдения скучился, рассеялся мыслью, глядел по сторонам, и снова похоть очес и скверные помыслы одолели меня. Кроме того, несколько раз хотелось мне смеяться, и я улыбался, и всегда насчет моих ближних, присутствовавших и отсутствовавших. Обнаружил также преступную легкомысленность, давая благие обещания и тут же признавая, что я не могу или не захочу их исполнить. Имел уже я случай обнаружить и гордость свою, говоря без должной готовности и простосердечия с моими родителями. Наконец, к грехам моим должен еще отнести я и недостаток самонаблюдения. Первый день, и я уже ослабел, и я уже ослабил много свой надзор за собою; что же будет после?.. Сотой доли грехов моих нет в этом длинном перечне; их знает все только всеведущий... Но при всем том я доволен нынешним днем в нравственном отношении. Наваждение ли это духа гордости или действительно сравнительно этот день лучше других дней моей жизни? -- прости мне, господи, мою гордость, мои сомнения, мои грехи... Каюсь перед тобою и смиряюсь; не остави меня твоею благодатию! господи, помилуй меня!..

8 марта

12-й час пополудни

Нынче я вошел в ближайшее соприкосновение с миром и еще более ослабел в добрых намерениях и предался миру. Поутру еще, вставши довольно поздно и без внимания помолившись, чтоб только черед отвести, показал я рассеянность, неуместную плотскую веселость и предавался смеху и гневу. Позабыл я кротость, которая вчера так мне нравилась и так казалась легкою. Потом за литургией опять стоял я рассеянно, и опять соблазнились очи мои, и опять осуждал я ближних моих. Пришед от обедни, я сделался виновен в чревоугодии и тщеславии, обнаружившемся во внешних действиях. Потом имел я продолжительный разговор с моей матерью и в нем выказал свое неуважение к родителям, свою надменность, самомнение, чрезмерную требовательность, досаду и внутреннее недовольство своим состоянием. При этом хитрость и ложь также были частию, и в продолжение дня они несколько раз повторялись. Пошел я в собор слушать анафему и при самом вступлении в храм стал смеяться и разговаривать и старался пройти с особенной гордостью и важностью. Мечты и надежды житейские, планы славолюбия занимали меня в то время, как говорилась проповедь, а потом я всячески старался пробраться на клирос, чтобы слышать чтение протодиакона, -- без всякого благоговения к месту, где был, и не внимая божественной службе. Затем до конца службы чувства мои нисколько не соответствовали святости места и торжественности обряда. После обеда еще более грешил я человекоугодливости насмешливыми замечаниями над другими и даже над священнослужителями. Грех еще более увеличился тем, что я делал это без всякой видимой даже нужды, только по привычке и по влечению к глупой страсти. Осуждение и ропот на начальство, недоверчивость к ближним, двоязычие и двоедушие присоединялись к числу прегрешений моих. Вчера грешил я более мыслию, ныне более грешил уже словом. Обман и ложь, и в шутку и вправду, повторялись несколько раз. За вечерней снова скучился и устал я во храме, а после опять позволил себе смеяться над священными лицами и предметами для того только, чтобы меня считали вертопрахом, а вернее -- вовсе без цели. Господи! Удержи язык мой от зла!.. Затем честолюбие и славолюбие занимали меня весь вечер на место плотских помышлений, одолевавших с утра. И при всем этом забыт был всегда пекущийся о нас божий промысл, и я располагал свои действия, как будто бы его не было!.. Недостаток самонаблюдения ныне еще более. Многого не помню я из нынешних грехов моих... Боже! Помилуй и пощади меня!..

12 марта

...Допустил в себе сомнение о святой церкви и ее постановлениях...

4 апреля,

12-й час пополудни

Опять те же грехи в эти два дня: леность к молитве, рассеянность и легкомыслие, осуждение и насмешка, неприязнь к ближнему, вольные суждения, ложь, хитрость, притворство, призывание лукавого, честолюбие и славолюбие, предание чувственности, чревоугодие и лакомство... Господи, спаси мя, не остави мене погибающа!

7 апреля,

12-й час пополудни

Вот месяц прошел, как я предпринял доброе дело -- давать себе каждый вечер отчет в том, как я провел день, -- а уже как я изленился, как я извратил свое дело! Вместо сокрушения и сознательного раскаяния ограничиваюсь только холодным перечислением моих грехов; я забочусь, чтобы только исписать страницу, и, оставляя добрую цель в стороне, отягощаюсь и чувствую уже, что я не могу еще долго продолжать свою исповедь перед собою.

ПРИМЕЧАНИЯ

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.

"Совр." -- "Современник".

ПСИХАТОРИУМ

Впервые -- "Совр.", 1862, No 1, стр. 262--264. Печатается по автографу ИРЛИ. Отрывки записей от 12 марта, 4 и 7 апреля в рукописи неизвестны и публикуются по тексту, приведенному Чернышевским в "Современнике".

Психаториум -- углубление в душу -- самокритические и самоаналитические записи Добролюбова, исповеди самому себе о своих "грехах". По описанию Чернышевского, психаториум велся с 7 марта по 9 апреля 1853 года почти ежедневно. Всего за 34 дня было исписано 32 страницы. Сохранившаяся рукопись содержит лишь 6 страниц: остальная часть уничтожена Чернышевским, сделавшим на рукописи следующую надпись: "Остальные листы этого вздора я бросил, как ненужные. Довольно этого образца. Н. Чернышевский".