В начале января Томас Гигс, уже превратившийся в Лоренса Бёкмана, приехал вместе с отцом к Бринкерам.
Рафф сидел около огня, отдыхая после дневной работы; Гретель стояла около него с только что набитой и зажженной трубкой; Метта вязала, а Ганс, усевшись около окна, прилежно учил свои уроки. Все дышало миром и покоем в этом маленьком домике, где собралась дружная, любящая семья.
Когда доктор представил хозяевам своего сына, Метта предложила гостям напиться чаю.
-- Сегодня такой холод и ветер, -- сказала она, -- что вы, наверное, озябли.
Гретель внимательно рассматривала Лоренса и чувствовала себя несколько разочарованной. Она ожидала, что ей придется присутствовать при какой-нибудь трагической сцене вроде тех, которые ей не раз читала Анни из своих книжек. Но ничего подобного не случилось. Молодой человек, чуть не сделавшийся убийцей, скитавшийся по свету в течение десяти лет и думавший, что отец отрекся от него, -- этот молодой человек, с таким отчаянием покидавший свою родину, преспокойно сидел около камина и ничем особенным не отличался от других!
Правда, его голос дрожал, когда он благодарил ее отца, а на лице его появилась светлая улыбка -- наверное, такая же светлая, как у человека, который убил дракона и принес королю живой воды, -- но во всяком случае он был совсем не похож на героев из книжек Анни. Он даже не поднял рук к небу и не воскликнул: "С этих пор клянусь быть всегда верным моей семье, моему королю и моему отечеству!", что в данных обстоятельствах пришлось бы как нельзя более кстати.
Но если Гретель испытывала некоторое разочарование, зато Рафф чувствовал себя вполне довольным. Поручение было исполнено; доктор нашел своего сына, и этот сын оказался к тому же не виновным ни в каком преступлении. Да, все кончилось как нельзя лучше.
Ганса больше всего занимала мысль о том, как приятно будет Лоренсу Бёкману снова стать помощником своего отца, а Метта тихонько вздыхала, жалея, что мать молодого человека не сможет полюбоваться на него и что доктор Бёкман так небрежно обращается со своими серебряными часами. Вон какие тусклые они стали! Он, по всей вероятности, носил их все время с тех пор, как взял у Раффа. А что же сделал он с золотыми, которые надевал раньше?
Лицо доктора Бёкмана сияло: он был вполне счастлив. Казалось даже, что у него стало меньше морщин и он сразу потолстел.
-- Ну, не счастливый ли я человек, Бринкер! -- смеясь, сказал он. -- Мой сын продаст на днях свою мастерскую и заведет другую здесь, в Амстердаме, значит, у меня всегда будут даровые футляры для очков.
Ганс вздрогнул и поднял голову.
-- Мастерскую, мингер. Разве Томас Гигс... разве мингер Лоренс не будет вашим помощником?
На лицо доктора набежало как будто облачко, но оно тотчас же исчезло, и он снова улыбнулся.
-- Нет, Лоренс предпочитает быть купцом.
-- Купцом? -- с изумлением повторил Ганс, и на лице его появилось такое растерянное выражение, что доктор расхохотался.
-- Что с тобой, дружок? Разве, по-твоему, позорно быть купцом?
-- Не позорно, мингер, -- пробормотал Ганс, -- но...
-- Ну, что же?
-- Но ведь нельзя же сравнить торговлю с медициной, мингер! -- воскликнул Ганс. -- По-моему, -- возбужденно продолжал он, -- нет ничего лучше, ничего выше занятия доктора! Он может помогать бедным, спасать человеческую жизнь, делать то, что вы сделали для моего отца! Это такое благородное, такое святое дело!
-- Нет, мой мальчик, медицина -- скверное занятие. Она требует слишком много терпения, настойчивости и самоотверженности.
-- Конечно, так; и ума, и любви к людям. Но зачем же вы говорите, что это скверное занятие? Оно не скверное, а прекрасное и высокое... Извините меня, мингер, я позволил себе слишком много, говорил чересчур смело...
Доктор, по-видимому, рассердился. По крайней мере, он повернулся к Гансу спиной и вполголоса заговорил о чем-то с Лоренсом. А в это время Метта делала выговор сыну. Разве можно так спорить с важными господами? Они ужасно не любят этого!
-- Сколько тебе лет, Ганс? -- спросил доктор, снова обернувшись к нему.
-- Пятнадцать, мингер.
-- Хотелось бы тебе сделаться доктором?
-- Да, мингер, -- ответил Ганс, дрожа от волнения.
-- Хочешь учиться, а потом поступить в университет и, по окончании курса, заниматься под моим руководством?
-- Да, мингер.
-- И ты не передумаешь, не бросишь меня, в то время как я буду рассчитывать, что подготовлю себе преемника?
-- Нет, мингер, -- твердо ответил Ганс, и глаза его блеснули.
-- Вы можете положиться на него, мингер! -- воскликнула Метта, которой уже давно хотелось вставить свое словечко. -- Если Ганс что-нибудь решил, так оно и будет. А уж ученье он так любит, что его не оторвать от книжки. Он и теперь знает латынь не хуже любого священника.
Доктор улыбнулся и взглянул на Раффа.
-- Теперь все дело за вами, Бринкер, -- сказал он. -- Одобрите вы наш план?
-- По правде сказать, мингер, -- ответил Рафф, -- сам я предпочитаю работу на открытом воздухе. Но если мальчику хочется учиться и быть доктором, а вы обещаете взять его под свое покровительство, то я не стану противиться. Конечно, для этого понадобятся деньги, но у меня, слава Богу, здоровые руки и...
-- Нет-нет, о деньгах нечего толковать! -- воскликнул доктор. -- Я отнимаю у вас работника, вашу правую руку, и, конечно, обязан вознаградить вас за это... Значит, у меня теперь два сына -- так что ли, Лоренс? Один купец, а другой доктор!.. Приходи ко мне завтра утром, Ганс, и мы живо все уладим!
Ганс наклонил голову. Он был так взволнован, так счастлив, что не мог произнести ни слова.
-- Кстати, Бринкер, мне нужно сказать вам кое-что, -- снова начал доктор. -- Мой сын, как я уже говорил вам, открывает мастерскую в Амстердаме. Ему нужен верный, честный человек -- вот такой, как вы, -- чтобы присматривать за рабочими... Да что же ты не переговоришь с ним сам, Лоренс?
Лоренс и Рафф переговорили, и через несколько минут дело было слажено.
-- Мне жаль бросать мое теперешнее занятие, -- в заключение сказал Рафф, -- но вы предложили мне такие выгодные условия, мингер, что я не могу не согласиться на них. Не стану же я грабить свою семью!
На этом мы закончим наш рассказ и простимся с Бринкерами. Взглянем же на них в последний раз.
Лицо Ганса сияет, и он не спускает глаз с доктора. Гретель задумалась. Если Ганс решил быть доктором, то и ей нельзя оставаться невеждой. Да, она будет много учиться ради Ганса, чтобы ему не пришлось стыдиться своей необразованной сестры, когда он станет знаменитостью.
Доктор и Лоренс встают: им пора уезжать. Рафф крепко пожимает им руки, а Метта старается сделать реверанс как можно лучше и отворяет дверь, за которой расстилается покрытая снегом равнина.