"Но не фер? Фер-то ке?!"
Н. Тэффи
ПУБЛИЧНАЯ ЛЕКЦИЯ
1
Милостивые Государыни и
Милостивые Государи!
Трех ответов ждет человечество с незапамятных времен.
Три сфинкса отбрасывают гнев в пустыне человеческой мысли.
Три вопроса висят в воздухе, которыми дышали предки и будут дышать потомки, если, вообще говоря, они будут дышать.
Что есть истина?
Быть или не быть?
И... Ке фер? Понтий Пилат, Вильям Шекспир и Надежда Александровна Тэффи -- вот три имени, которыми объемлется трагедия человеческой культуры.
Что есть истина?! -- Этот вопрос прозвучал во вселенной, наполнив ее тревогой и ужасом.
У человечества мурашки забегали по спине.
Ответа не было.
Прошло шестнадцать столетий.
На неверных подмостках путешествующего балагана, скрестив руки на бархатной груди, зловещим шепотом вопрошал принц Датский:
Быть или не быть?
У человечества мурашки забегали по спине.
Ответа не было.
И прошло еще 300 лет.
И пришли Мы.
Чтобы со всей прямотой и ясностью поставить третий и -- не будем скрывать -- самый страшный и самый роковой вопрос:
Ке фер?
Имея опыт 19-ти столетий, мы не будем ждать, пока и у присутствующих забегают мурашки по спине.
Мы ответим, чего бы это нам ни стоило.
Мы не сфинксы какие-нибудь, чтобы отбрасывать тень и этим отделываться!
Милостивые Государыни и
Милостивые Государи!
Чтобы ответить на вопрос: что делать?-- не следует ли вспомнить о том, что уже сделано?
Как понять будущее, не заглянув в прошлое, и как бросить вызов нашему завтра, не отдав дань нашему вчера?!
Вы помните?!
Ночь... Первая ночь на Босфоре. В небесах, как полагается, торжественно и чудно.
Издевается, гримасничает, кажет рога молодой месяц. В темной, маслянистой воде дрожат первые минареты.
И на всю палубу кричит женщина-врач: "Ах, как это красиво!"
Надо бы ее вышвырнуть за борт, но ни у кого нет времени.
Как стадо толпимся мы перед капитанским мостиком и ждем. Поставят или не поставят?!
Поставили!
"Bon pour se rendre".
Сладостно волнует неизвестное сочетание слов. И есть что-то мистическое в этих звуках:
"Bon pour se rendre".
Только много месяцев спустя поняли мы со всей очевидностью:
Что такое rendre и что такое bon!..
Что такое bon и что такое rendre!..
Но настает блаженный миг. Нас спускают на берег.
И женщина-врач -- у нее болезненная страсть к цитатам -- уже вопит не своим голосом:
"Прощай, свободная стихия,
В последний раз передо мной..."
Но нам не до стихии. Неизлечимые в своем тщеславии, мы вспоминаем и щит на вратах Цареграда, и вожделенные проливы...
И начинается первая глава книги живота нашего, одного из самых грустных животов в мире:
Константинополь!
II
Что есть Константинополь?
Город неприбитых щитов и прибитых магометан, город Пророка и порока, зловоний и благовоний, баклавы и мастики, город всех и ничей, сочиненный Клодом Фаррером для читателей "Illustration" и выдуманный Пьером Лоти для подписчиков "Matin", сумасшедшая ярмарка Версальской суеты, которую скопом производят все.
В Константинополе мы сделали все, что можно. Купили какой-то жевательной смолы на Стамбульском базаре; кипарисовые четки, которых нам страшно не хватало; и дюжину турецких носовых платков с изречениями из Корана.
Потом мы страшно стремились попасть в гарем, но не попали. Из достопримечательностей осмотрели английскую контрразведку, где нас самих, впрочем, тоже осмотрели; как ошпаренные кипятком, пометались по Пере, и, наконец, сняли сапоги и кинулись босиком в Айя-Софию, про которую палубная дура наша восхищенно говорила:
Ай! Софья!..
И снова: Bon pour se rendre!
Куда rendre? Зачем rendre! Не все ли равно?! Лишь бы не стоять на месте! Лишь бы двигаться дальше. Черное море. Мраморное море. Эгейское море. Средиземное море. И в каждом море качает. И в каждом море тошнит. И не только качает. И не только тошнит.
Но крепок был дух, и не единожды побеждал он слабеющую плоть.
И я помню, как в Марселе на вопрос полицейского инспектора: "Чем занимаетесь?" -- наш друг LolТ отвечал с презрительной твердостью: "Пыль Москвы на ленте старой шляпы я, как символ, свято берегу!"
III
Но вот, как пишут в романах, поезд плавно подошел к Лионскому вокзалу. Цвет русской буржуазии высыпал на перрон. И в таком количестве распространился по городу, что спустя несколько дней, в Passy, повесился пожилой француз, оставивший грустную записку на имя префекта: "Умираю от тоски по родине!"
Так началась глава вторая нашего изгнания, глава, именуемая: Passy!
Милостивые Государыни и Милостивые Государи! Величайшим упущением было не остановить Ваше просвещенное внимание на одной исторической параллели, которая напрашивается сама собой.
Я имею в виду два парижских квартала, сыгравших столь исключительную роль в жизни нашего отечества.
Латинский квартал и квартал Passy--вот северный и южный полюсы нашей новейшей истории.
Итак, старая эмиграция жила на левом берегу, новая эмиграция расположилась на правом.
Сена, разделяющая оба берега, ничто по сравнению с пропастью, разделившей обе эмиграции. И между тем именно Латинский квартал уготовил Passy!
Из года в год, в прокуренных кафе левобережной части, собирались те, которые знали -- что делать!
Потряхивая шевелюрами, они орали во всю ширь великолепной глотки: "Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!"
И исполнились времена, и наступили сроки. И безумец пришел и навеял!..
Так навеял, что лучше нельзя!
Все полетело верхним концом вниз -- и хозяин кафе "Ротонда" на бульваре Монпарнас с уверенностью внушает своим нынешним посетителям: пейте ваш аперитив, messieurs, и ждите! Рано или поздно все мои клиенты становятся министрами! И, как знать, может быть, и в самом деле права эта старая лиса, освежавшая своими оранжами не одно будущее правительство. Так или иначе, но и нам теории монпарнасского ресторатора кажутся более убедительными, нежели весь этот рахат-лукум о путях России и заветах революции!..
Итак, Милостивые Государыни и Милостивые Государи. Поменьше диспутов и побольше прохладительных напитков! История не любит непрошеных вмешательств. Поздно мелют мельницы богов, но все получат очередь в перемоле. Настанет время -- и все образуется, как говорил лидер нашей партии, камердинер Стивы Облонского!
А пока вернемся к тому, что составляет грубый, но реальный смысл нашего сегодняшнего дня, и подумаем о том, что же нам делать -- во всем будничном, но и огромном значении этих великих слов!
Еще только год назад русский Париж занимался тем, что дерзил Ллойд Джорджу, поголовно устраивал фабрики папирос, продавал нефть в вестибюлях Гранд-отеля, открывал банки, вывозил табаки из Сухума и табаки из Батума, питался голубыми бриллиантами и седыми соболями и заявлял при каждом удобном случае:
Мы -- народ, давший миру Толстого!
Но прошел год -- и ото всех дел уцелело только одно:
Дерзит Ллойд Джорджу!
Нефтяные фонтаны превратились в фонтаны слез; банки лопнули, как мыльные пузыри; из Батума и из Сухума вывезены не то что табаки, а и все бабушки грузинской революции; до последнего хвостика съедены соболя; до последней капли выпиты бриллианты чистой воды,-- и как объяснить мяснику, пришедшему со счетом, что:
Мы народ, давший миру "Летучую мышь"?!
Помню, как еще год назад, один почтенный джентльмен, приехавший из Одессы, прямо-таки поражал меня своим недюжинным оптимизмом и особенно деловым размахом:
-- Вот, молодой человек, учитесь, как надо работать! Первое дело -- это не вешать нос на квинту и не упускать случая! Вот я, например! Всю жизнь был ювелиром, а сделался аптекарем! Да, да! Теперь это самое выгодное дело!..
И, держа меня за пуговицу, он убежденно зашептал:
-- Понимаете... эти американские стоки... Это же клад!.. Я взял -- и на миллион франков накупил одного пирамидону -- и отправил всю партию в Салоники!.. Посмотрите, если ровно через год я не дам два миллиона франков за моей дочкой!..
И прошел год. И с разных сторон доходят до меня нехорошие слухи:
-- Мировой кризис достиг небывалых размеров! Салоникская операция с треском провалилась. И в качестве приданого папаша обещает уже не два милиона, а только пятьдесят тысяч, и то не деньгами, а порошками от головной боли!..
Таковы уроки жестокой действительности и блестящие примеры делового размаха!..
Но что же все-таки делать?!
Не могут же все тридцать тысяч русских петь в украинском хоре или делать друг другу дамские шляпки?!!
Тогда что же?
Писать мемуары -- какая лошадь станет их печатать?!
Просто писать на пишущей машинке -- где вы возьмете столько машинок и что вы будете на них писать?!
Открыть пансионы -- кто в них будет жить?!
Устроить бюро переводов -- это, конечно, совершенно гениальная идея, но что, собственно говоря, вы будете переводить: свой собственный паспорт или собственное завещание?!
Или пуститься на крайнее средство: превратить последнюю тысячу франков в последние восемь тысяч марок, уехать в Висбаден, проживать марку в день и обеспечить себя на первые восемь тысяч дней?!
Что же, пожалуй, это мысль! Но ведь исчерпывающего ответа и она не дает!..
Где ж душе искать спасенья?
В чем ей чаять воскресенья?!
Не бежать ли из Парижа
На горячий, сонный юг?!
Жить в какой-нибудь избушке,
Подле леса, на опушке,
Проводя с коровой рыжей
Незатейливый досуг?!
Стать простым, упрямым, скромным,
Стать в минуту черноземным,
Верить в Господа и в Папу
И накапливать добро,
Утверждать, что мэр развратник,
Знать свой двор и свой курятник
И носить большую шляпу,
Шляпу типа болеро?!.
Уж не это ли идеал, до которого мы докатились?!
В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов?!
Покинуть меблированные квартиры с продавленным диваном и портретом Бонапарта в молодости, разбежаться полным ходом и с разбега -- сесть на землю?!
Откармливать свиней, плодить кроликов, доить коров и... сеять разумное, доброе, вечное, пока нам такое спасибо сердечное не скажет французский народ, что мы, на глазах у почтеннейшей публики, покинем пределы французской республики, равно как и свой огород!..
Нет! Милостивые Государыни и Милостивые Государи! Не всякое растение принимается на любой почве!.. И мечтать в департаменте Сены -- устроить собственную Диканьку -- столь же бессмысленно, сколь бессмысленно, скажем, "рубаха-парень" переводить: "garГon-la-chemise"!..
Чем меньше иллюзий, тем меньше ошибок! А их и так немало на нашем тернистом пути!.. От целого ряда обманчивых надежд, безумных планов и опрометчивых поступков мы предупредили вас честно и открыто! Устраивать же ежедневные диспуты, возиться, без конца нянчиться с вами, следить за каждым вашим шагом -- этого, как хотите, мы на себя не берем! Довольно ходить на помочах и ждать, пока жареные голуби сами начнут в рот падать! Своим умом живите! Слава Богу, не маленькие!..
1921
ПРИМЕЧАНИЯ
Что же нам все-таки делать?!-- Сполохи, 1921, No 2, С. 20--22. Эпиграф -- "Но не фер? Фер-то ке?!" -- Неточная цитата из рассказа Н. А. Тэффи "Ке фер?" (Игра слов: "что делать?" в значении: что мне делать? и как жить среди красоты без работы, без денег?). Что есть истина ?-- вопрос Понтия Пилата, римского наместника Иудеи в 26--36 гг., обращенный к Христу. В небесах, как полагается, торжественно и чудно.. .-- Цитата из стихотворения Лермонтова "Выхожу один я на дорогу..." "Bon pour se rendre " -- Удачный момент, чтобы отправиться (на берег). Rendre -- отправиться. Bon -- хорошо, удачно. Айя-София -- византийский храм Св. Софии. Все образуется.. .-- Слова Матвея, слуги Стивы Облонского, из романа Л. Толстого "Анна Каренина". Висбаден -- город в Германии. "Где ж душе искать спасения? " -- Стихи Дон-Аминадо. Garcon-la-chemise -- мальчик-рубашка (бессмысленное для французского языка сочетание).