Это было в Москве.
Где-то далеко,-- за тысячи верст от веселившейся Вальтасаровым весельем столицы,-- описывая кровавые зигзаги свои, неуклонно и изо дня в день судорожно сокращался русский фронт.
Переполненными приходили санитарные поезда, в лазаретах не хватало места для раненых.
И уже поднимался ропот в народе, обманутом и прозревавшем.
Но не менее, чем лазареты, были полны театры; в снегу синевших вечеров плясали электрические пятна кинематографов; на благотворительных базарах танцевали до упаду в пользу ослепших и безногих; гремела музыка и малиновым звоном звенели троечные колокольцы по утоптанной Стрельницкой дороге.
И все это прошло, оставив только смутные тени в человеческой памяти.
Но один образ,-- ярче других,-- запечатлелся в душе неизгладимой печатью.
Кузнецкий мост.
Отделанное по последней моде кафе Сиу.
И за зеркальным окном, опершись на мраморный столик, уставленный серебром и гвоздиками,-- белотелая крупитчатая дама в шелках, в соболях, перьях страусовых.
Меланхолический сапфир и огромный, жадный бриллиант, переливаясь, сверкают на безукоризненных пальцах.
Перед дамою -- узкий хрустальный бокал, а в нем гренадин темно-алый.
И, грациозно вытянув накрашенные губки, тянет она через соломинку блаженный напиток.
Потянет немного, кружевным платочком губки оботрет и, прищурив красивые глаза, чрез стекла прохожих разглядывает.
А мимо окон несутся сани, темнеют медвежьи полости, громыхает неуклюжий автомобиль, нагруженный ранеными.
2
Киев.
Осчастливленной страной правит его светлость, ясновельможный пан гетман.
На улицах продают портреты императора Вильгельма, императрицы Августы, кронпринцессы Луизы и короля баварского.
Военный оркестр в прусской униформе рассыпает и серебро и медь на думской площади.
Какой-то пан хорунжий и пан сотник, с желто-голубыми нашивками на новеньких казакинах, лихо заломив шапки набекрень, скачут бешеным галопом по самому тротуару.
Сентябрьское солнце ласково и благосклонно.
На Крещатике, в кафе Семадэни, за зеркальными окнами, опершись на мраморный столик, уставленный серебром и цветами, сидит белотелая красивая дама в шелках, в соболях, в страусовых перьях.
Перед ней -- гренадин в хрустальном бокале, и пьет она его через соломинку медленно и осторожно, грациозно вытянув накрашенные губки.
Отопьет немножко, поднесет к устам кружевной платочек и, прищурив глаза, через стекла прохожих разглядывает. А мимо окон маршируют ганноверские стрелки, саксонский ландвер, баварский ландштурм, проезжает в открытой коляске обожаемый народом ясновельможный гетман, проходят какие-то бесконечные молодые люди, все -- бритые и все -- веселые.
3
Это было в Одессе.
Чернели галки на обнаженных верхушках Александровского парка.
Радостный и шальной прилетал ветер с весеннего моря, срывал совсем несчастную прошлогоднюю веточку на старой акации и улетал снова.
Огромный город, многоязычный и легкомысленный, старался не вспоминать о прошлом, не желал загадывать о будущем и хотел жить только настоящим, ненадежным, неверным, но сладостным, как теплый ветер с весеннего моря.
Газеты пестрели мрачными заголовками -- на них не обращали внимания; в порту выгружали ослов, мулов и снарядные ящики -- на них только глазели с праздным любопытством; вылезали из каких-то неведомых щелей пересыпанные нафталином генералы и объявляли мобилизацию, на которую всем было -- наплевать; иностранные миссии брали взятки через опереточных певиц -- и об этом только беззаботно сплетничали и рассказывали совершенно свежие анекдоты...
Ибо город хотел жить сегодня и ему было все равно, что будет завтра.
Уже появились на лотках первые фиалки, наполнявшие воздух усталым и нежным благоуханием.
И в кафе швейцарского гражданина Фанкони, за зеркальными окнами, опершись на мраморный столик, уставленный серебром и цветами, сидела все та же незнакомая, но уже примелькавшаяся глазам дама -- в шелках, в соболях, в драгоценностях,-- и алел гренадин перед нею в хрустальном бокале, и она тянула его через соломинку, медленно и осторожно, чтобы не смыть краску со своих грациозно вытянутых губок.
А мимо окон маршировали пелопоннесские гвардейцы, в причудливых туфлях с белыми помпонами, черные, сверкавшие белками, тюркосы, гарцевали на рыжих кобылах зуавы в красных рейтузах и с полумесяцем на голубых плащах, и, звонко хохоча, целыми ватагами проходили южные девушки в легких платьях в горошинах.
4
Город проливов и контрразведок, неприбитых щитов и прибитых магометан, город Пророка и порока, зловоний и благовоний, греческих свадеб, армянских похорон, баклавы и мастики, город, куда сбегаются и откуда бегут,-- благословенный город Константинополь.
Столпотворение броненосцев, миноносцев и траллеров.
На набережных -- стон. В меняльных лавках -- стон. В паспортных бюро -- стон. В мраморных банях -- стон. И в прохладных, суровых мечетях -- заунывный, унылый и протяжный стон. И вообще, как у Некрасова сказано: "Выдь на Волгу, чей стон раздается над широкою русской рекой"?!
Единственное место, где никто не стонет, а наоборот, все неизвестно чему радуются,-- Grand rue de PerБ! По этой именно улице проезжают армянские похороны, греческие свадьбы и проходят запуганные турецкие манифестации.
И, наконец, здесь, на Большой улице Перы, сверкают зеркальные стекла кофейни Токатлиана, куда, как в гигантскую воронку, стекаются ручьи и потоки человеческой алчности и человеческой праздности.
И здесь, за огромным окном, склонив страусовые перья на мрамор, уставленный серебром и цветами, сидит она, собирательная дама с Севера,-- в шелках, в жемчугах и в мехах своих.
И как всегда, и как везде,-- перед нею бокал с гренадином, который она тянет через соломинку, грациозно вытянув свои свеженакрашенные губки.
А мимо окон проходят, словно во сне, приснившемся богине Клио, недолговечные властители судеб цареградских: начинающие опохмеляться французы, безнадежно упившиеся англичане, тупые американские сверхчеловеки, многопернатые итальянцы и счастливые тезоименинники -- греки.
5
И вот Париж.
Этап этапов, и город мира, и мозг человечества, и сердце вселенной, и еще, кажется, какая-то точка: не то прогресса, не то цивилизации!
Уже пережиты Версаль, и Сан-Ремо, и Гайт, и Булон, и Брюссель, и Спа пережито.
История не движется, а бешено галопирует.
Несется вскачь, берет барьеры, перепрыгивает рвы, перелетает через горы и ломает ноги на ровной дорожке.
Но и шаблон, и Мильеран, и армистис, и грев, и Поль Дешанель, и марон-гляссе,-- разве не одинаково чужою музыкой звучат все слова в Париже для розового уха белотелой дамы, танцующей в Мак-Магоне, одевающейся у Ланвэна, причесывающейся у Робера и за мраморным столиком у Прекатлана пьющей через соломинку свой темно-алый гренадин?!
"Я имени ее не знаю".
И не в имени суть, да и имен у ней много. Разве недостаточно того, что она бежала с севера и, вот уже два года, все время бежит, ненадолго останавливаясь то там, то тут, чтобы поднести к накрашенным губкам добрый прохладительный напиток?! Разве не достойно удивления, что в тяжком пути своем она свято сберегла и шелка, и меха, и, как слезы, крупные бриллианты, и последнее средство утопающих, свою соломинку!..
И, право, я простил бы ей социальные несправедливости, и всю беспечность, и все равнодушие, и сытость крупитчатого тела, и пресыщенность пустой души, и то, что муж ее не Иван Калита, и еще многое другое простил бы, лишь бы нам увидеть ее снова с соломинкой в гренадине, но не у Токатлиана, и не у Прекатлана, не у Фанкони, и не у Семадэни, а на Кузнецком мосту, близ проезда Неглинного.
1920
ПРИМЕЧАНИЯ
"Шарлотта Кордэ".-- ПН, 28 июля, 1920. Шарлотта Корде д'Армон (1768--1793) -- французская дворянка, убившая Марата. Валтасар -- сын последнего царя Вавилона; когда Валтасар пировал, на стене появилось пророчество, предвещавшее его гибель; погиб при взятии Вавилона персами. Императрица Августа -- Августа Виктория, принцесса Шлезвиг-Зонденбург-Августенбург (1858--1921), с 1881 императрица. Кронпринцесса Луиза -- принцесса, дочь Вильгельма II. Король баварский -- либо Людвиг III Виттельсбах (ум. в 1921), свергнут в 1918 г., либо Альфонс Баварский (1862--1933). Хорунжий -- начальный офицерский чин в казачьих войсках русской армии. Сотник -- офицерский чин в казачьих войсках, соответствующий чину поручика в регулярной армии. Кафе Семадэни -- Б. А. Семадени, хозяин ресторана и кафе. Гренадин -- сироп. Ландвер -- военнообязанные третьей очереди. Фанкони -- владелец кофейни в Одессе. Пелопоннесские гвардейцы -- т.е. греческие гвардейцы. Тюркосы -- турецкие войска. Зуавы -- вид легкой пехоты во французских колониальных войсках, которые формировались из французов и арабов. Траллер -- тральщик. "Выдь на Волгу, чей стон раздается над широкою русской рекой" -- неточная цитата из стихотворения Некрасова "Размышления у парадного подъезда". Grand rue de Pere !-- Большая улица Пера! Пера -- квартал в Стамбуле. Клио -- муза истории (греч. миф.) Сан-Ремо -- город в Италии. Армистис -- перемирие. Грев -- прививка. Марон-гляссе -- маринованные каштаны в сахаре. "Я имени ее не знаю" -- ария Германна из оперы П. И. Чайковского "Пиковая дама".