Галя остановилась у дверей. В комнату итти не хотелось. Свежий- морской ветер обвевал раскрасневшееся лицо и трепал у самой щеки выбившийся из-под шапочки локон. Сашко уже скрылся за углом. лиловые сумерки, сгущаясь, меняли свой цвет и оттенки. Лиловое постепенно заменялось синим, затем невидимый художник бросил на синее полотно новый мазок каплю черной краски. Мазок расплывался, заливал далекий горизонт моря и наконец могучей смоляной рекой хлынул на притихшие улицы Слободки.
Галина дотянулась рукой до звонка и тут только заметила, что двери были не заперты. Она вошла в переднюю. Необычайная тишина в квартире поразила ее. Дрожащей рукой она толкнула дверь в комнату матери - в комнате было пусто. Может быть, мать в кухне? Конечно, она, наверное, в кухне! Но Галина почему-то боится позвать ее. А вдруг... а вдруг она не услышит ответа!
- Галина! Галя!
Девочка вздрагивает. Она бросается вперед на голос отца, но ноги не хотят ее слушать. Она почти не двигается. Они чужие. Галя с трудом переступает порог. Отец лежит в кабинете на диване.
- Не зажигай огня, - устало говорит он. - Сядь возле меня. Вот так!
Минуту они молчат. Отец гладит шелковистые волосы дочери.
- Сегодня я делал операцию вот такой же девочке, как ты. Ее привезли из соседнего села. У нее начиналось заражение крови, и, если бы не операция, она бы умерла.
- А где же... где... - начинает Галя, но отец ее перебивает.
- Ты хочешь спросить о маме? Она уехала, Галя. Уехала мама.
Что-то горячее сжимает Галино горло. Ее пальцы начинают дрожать в отцовской руке. В комнату неслышно вползает лохматая темнота. Она выползает из всех углов, она пытается закрыть широким рукавом синий четырехугольник окна.
- Не надо, Галя, не надо. Не грусти! Мама вернется. Она обязательно вернется, доченька. Поживет у своей мамы, у твоей бабушки, и обязательно приедет. Разве она может совсем забыть свою дочку?
Галя вздрагивает.
- Галя, ты плачешь! Ты плачешь, дочка?
Девочка молчит. Отец взволнованно проводит пальцами по ее лицу и по мокрым щекам. Слеза за слезой тихо катятся на глаз Галины.
Доктор достает платок и бережно вытирает лицо дочери.
- Довольно, дочка. Зима скоро пройдет. Совсем недолго ждать. Пройдет половина января, потом февраль, потом март. А март – уже и весна! Засинеет море, дни станут теплые, ясные. И мать приедет. Обязательно приедет. Может быть, даже раньше приедет. Ведь она даже не попрощалась с тобой. Волновать тебя не хотела. Значит приедет, наверное приедет, я уж знаю.
Галина вспомнила, что сегодня утром, когда собиралась она в школу, мать быстрыми шагами подошла к ней и порывисто обняла ее. Потом посадила Галину к себе на колени, посмотрела в ее лицо, целовала щеки - и все молча,без единого звука, без единого слова. А когда девочка посмотрела на мать тревожными, пытливыми глазами, еще жарче, еще сильнее стала ласкать ее мать, будто хотела лаской ответить ей как-то на немой вопрос.
И вырвалось у нее тогда против воли:
- Галя! Галенька!
Но замолчала и быстро-быстро пошла к себе в комнату.
Только теперь поняла Галина, что это-то и было прощание!
Отец гладил ее по Голове, стараясь успокоить. Его пугало молчание дочери. Пугали ее стиснутые губы, дрожащие руки и молчаливые, суровые слезы.
- Не плачь, доченька, не плачь, отличница! - говорит отец, приподнимая ее лицо. - Все будет хорошо, вот увидишь! Лучше расскажи мне, что сегодня в школе было! Опять, небось, «отлично» принесла, умница моя ненаглядная!
Галина перестает плакать Сухими, горячими глазами она тупо смотрит в темноту. Как сказать отцу о своих отметках по географии и диктанту? Она понимает, что для него это будет новое горе.
И Галя чувствует себя по-настоящему виноватой перед отцом. Отец целый день работает. Отец спасает жизни стольких людей. А она? «Настоящая радость - дочка отличница».
Неужели нельзя было взять себя руки и не думать ни о чем, кроме своих уроков? Галя встряхивает головой и приподнимается с кресла.
Голубоватый свет заливает комнату. Галина в постели. Уроки выучены.
В спальне часы бьют десять. Еще можно почитать что-нибудь хорошее. Чтобы было и грустно и красиво.
Рука тянется к столику. Галина раскрывает маленький томик Пушкина. Заглядывает в середину. «Кавказский пленник».
И долго пленник молодой
Лежал в забвении тяжелом.
Уж полдень над его главой
Пылал в сиянии веселом.
И жизни дух проснулся в нем,
Невнятный стон в устах раздался.
Согретый солнечным лучом,
несчастный тихо приподнялся.
Незаметно бежит время. Стихи льются, как звонкий, прозрачный ручей. Встают снежные вершины гор. Утро. Над горными саклями курятся розовые туманы. Орлы кружат над бездонными ущельями. Пленник смотрит на недосягаемые горные вершины.
Прости, священная свобода!
Он раб.
За саклею лежит
Он у колючего забора.
Прочитана последняя строка. Тихо. Который час? Должно быть, уже поздно. Захваченная чтением, Галя не слышала, как били часы. Она гасит электричество. И... вдруг прислушивается. В комнате матери слышны заглушенные шаги. Уж не вернулась ли мать? Вот она ходит из угла в угол. Вот остановилась. Вот села...
Галя встает с постели. За столом в маминой комнате сидит отец. Гале видна его широкая спина и наклоненная голова. Он не слышит скрипа дверей, он не видит, как. подходит к нему дочка.
Комната кажется нежилой. Голубоватый свет электричества холоден и мертв. Одиноко светлеет в углу мамина кровать. Белеет подушка, и кажется, что вот-вот глянет оттуда родное, любимое лицо.
Каждая вещь здесь напоминает мать. Вот ее столик с зеркальцем, с небольшим письменным прибором. На спинке кровати еще висит забытый шелковый платок.
Ее, мамин, платок. И, кажется, что каждая вещь хранит в себе тонкий запах любимых маминых духов.
И все же здесь холодно и пусто. Чем-то чужим веет на каждого угла комнаты, будто пришел сюда кто-то неприветливый, чужой.
- Папа!
Отец вздрагивает и быстро оборачивается к Галине.
- Зачем ты пришла сюда? Почему не спишь? - Глаза отца в красноватых веках - это от бессонницы - горят сухим, металлическим блеском.
- Так поздно, а ты... Почему не спишь?
- Папа, а ты. Почему ты? Тебе пора спать.
- Спать?.. Да... да... спать.
Высокий и неловкий, он обнимает дочку и выходит с ней из комнаты.
- Ну, поди, дочка, не надо тосковать. Вот придет весна: март, апрель. Ну вот, ну вот... я же говорил, что пионеры не должны плакать. Пионеры - это...
Он не договаривает и закрывает лицо руками.
На следующее утро Галина проснулась поздно. Сразу поняла, что опоздала в школу. Проспала! Быстро оделась. На столе нашла записку от отца и ключ от квартиры. Отец писал, что сегодня вернется поздно вечером.
Галя посмотрела на часы. Без четверти десять. Что делать? Она опоздала уже больше чем на час. Пока добежит до школы, еще десять минут.
В зеркале увидела себя. Под глазами синяки, глаза от слез и от позднего чтения в постели красные, как у белого кролика. Представила себе, как встретят ее товарищи, как будут дразнить за опозданье. А что она им ответит? Что скажет преподавателям? Может, лучше сегодня совсем не ходить в школу? Галина осталась дома. Время тянется бесконечно долго.
Девочка бродит по комнате и сама удивляется непривычному одиночеству. Как странно! Все ее товарищи в школе, и только она одна дома, и даже не больная, не в постели.
А может быть, она и больная? Почему такая тяжесть в руках и ногах? Почему такая слабость во всем теле?
Галя берется за книжку, но читать не может.
Не хочется. Ничего не хочется. Настежь открыты двери в мамину комнату. А мамы нет. Отец прислал обед, но девочка почти ничего не ела. Она стояла возле окна и смотрела на улицу. Радостное восклицание вырвалось у нее из груди: на углу улицы маячил Сашко Чайка. В руках у него были связанные ремнем книжки, он стоял и смотрел прямо в окна докторского дома. Галя быстро отступила назад. Из-за шторы она следила за мальчиком. Ей не хотелось, чтобы он ее видел: было стыдно, что не пошла в школу.
- Сашко! Сашко! – шопотом звала она, будто школьник мог ее слышать.
Чайка медленно пошел. Что-то теплое и хорошее осталось в душе девочки. Это, верно, ее хотел видеть Сашко. Зачем бы ему стоять и смотреть сюда на окна? Наверное, хотел узнать, почему ее сегодня не было в школе.
В передней звякнул звонок. Галина бросилась открывать. Перед ней стоял Василий Васильевич. Девочка потупилась. Краска залила ее щеки. Директор застал ее на ногах.
Она не в постели, она здорова и – не в школе!..
Василий Васильевич поздоровался и сбросил пальто. Нерешительно, будто чего-то опасаясь, вошел в столовую. Узнал, что отец будет только поздно вечером. О матери не спросил ни слова.
Сегодня, не увидев Галю в классе, Василий Васильевич взволновался не на шутку. Он догадывался об истинных причинах ее отсутствия и упрекал себя за то, что не собрался раньше побывать у Кукобы.
- Вот я и пришел, Галина! - весело сказал он. - Жаль, что не увижу твоего отца. Ну, да не беда. Думаю, что и ты меня не прогонишь.
Но в глазах у Василия Васильевича не было никакой веселости. Галя видела в них тревожный вопрос и догадывалась, что именно беспокоит директора.
Посмотрев на Галю, Василий Васильевич сразу понял, что не ошибся. В семье Кукобы что-то случилось. Может быть, мать уже уехала и он опоздал? Но директор не хотел сразу спрашивать об этом. Зачем волновать девочку? Может быть, мать просто ушла куда-нибудь и скоро вернется?
Но решительная минута все же приближалась. Василий Васильевич посмотрел на девочку.
- Ты помнишь, Галина, наш вчерашний разговор? Ты больше не грустишь? Твоя мать...
- Она уже уехала... – прошептала девочка.
- Уехала! - повторил Василий Васильевич, будто он знал это и раньше. - Ну что ж, с тобой остался отец, которого мы все любим и уважаем! Отцу, я думаю, тоже тяжело. Не прибавляй ему огорченья плохими отметками, Галя.
У девочки вспыхнули щеки. Она отвернулась и низко наклонила голову.
- А кроме того, - прибавил Василий Васильевич, - ты не должна забывать своих обязанностей и перед классом. Шестиклассники тебя не поблагодарят, если из-за твоих отметок лодка достанется другому классу. Тут уже дело чести!
Директор говорил спокойно и уверенно, будто продолжалвчерашнюю беседу. И все было необыкновенно просто и ясно: надо остаться отличницей, иначе быть не может.