К Ивану Петровичу Огурцову октябристу и члену Государственной думы, вошел согражданин.
-- Требухин, Михаил о Иванович. Не изволите помнить? Да где!
-- Напротив. Вы, кажется, речь изволили говорить при моем избрании.
-- Память-с имеете!
-- Боже мой! Не помнить единомышленников?! Очень рад. Прошу садиться.
-- В Петербург собираетесь?
-- Да, знаете. Предстоящая сессия. Предварительные совещания комиссий. Встреча с товарищами-депутатами. Обмен впечатлений, настроений на местах...
-- Известно. В столице веселей.
-- ...взаимный обмен выслушанными мнениями, подмеченными взглядами, наказы избирателей.
-- Вот и мы по этому самому делу!
Лицо Ивана Петровича приняло выражение священнодействующее.
-- Слушаю!
-- Як вам, собственно... так сказать... от группы наших граждан... Все ваши избиратели-с!.. Конечно... вы, так сказать, по собственным заслугам... Но все-таки мы избиратели... Желательно бы нам теперь...
-- Говорите!
И Иван Петрович величественно, но в волнении встал.
-- Говорите! Смотрите на меня, как на свой орган! Да! Как на свою руку, ну там ногу, язык. Как на свою голову. В том то есть смысле, что вы можете повернуть меня, куда вам угодно. Что такое я? Один? Сам по себе? Огурцов, -- каких тысячи. Но если за мной мой город, мои избиратели! Если за мной реальная сила! О, тогда! Мои желания -- их желания, мои слова -- их слова, мой язык -- их язык. Если я говорю, требую, властно приказываю их именем! Я сила-с! Я могущество-с! И только приходя в соприкосновение с моими избирателями... Я как Антей! Хотите задушить меня, поднимите меня на воздух, оторвите от почвы, -- да! И вы сделаете свое -- вы задушите меня!
-- Помилуйте!
-- Но, соприкоснувшись с моей почвой, с избирателями, я, как Антей, поднимаюсь с новыми силами, с новым могуществом на борьбу. Говорите же! Приказывайте! Если вы потребуете от меня чего-нибудь неисполнимого, противоречащего всему складу моих мыслей, всему строю моих чувств, -- я откажусь, я уйду, я сложу с себя звание вашего избранника!
-- Помилуйте! Помилуйте! Зачем же-с!
-- Но я знаю, что вы, мои единомышленники, мои дорогие избиратели, -- вы ничего не потребуете от меня, что бы противоречило нашей программе, нашему политическому мировоззрению...
-- Зачем же-с!
-- ...нашему кредо. Я слушаю. Я повинуюсь. Иван Петрович склонил голову покорно и как можно красивее.
Требухин, Михаил о Иванович, помолчал.
-- Дело... так сказать... по порядку: с себя начнем.
-- Я вас слушаю.
-- На Михаила-архангела именинники мы.
-- Заранее вас поздравляю, почтеннейший!
-- Колбасный товар сюда из Москвы идет. Москва -- колбасница известная. По колбасе город первый. Ну, икру тоже здесь найтить можно. Сардина -- она везде одинакова. А вот насчет сига -- нет-с! Нешто сиг сюда дойти может! Полено, а не сиг. Петербург вот, так сказать... столица сига! В Петербурге-с...
И Михаил о Иванович подмигнул Ивану Петровичу.
-- ...есть, говорят, рыбокоптильные заведения. В аквариумах, говорят, живая закуска плавает. На выбор! Плавает этакий па-адлец, от жабр до хвоста вершков четырнадцати. В плечах вершка полтора, до двух. Пальцем нажмешь -- ямочка. Жиров нагулял, мерзавец этакий. Этакому-то, знаете, сигу, да живому, палку в рот да насквозь, чтоб не дергался. Да живенького его прокоптить, каналью. Да горяченького еще в лубочную корзиночку! По холодку дойдет за милую душу. Просил бы уж вас парочку сижков мне к именинам из Питера. Как вы наш депутат. Уповаю. Что будет стоить, -- с благодарностью...
-- Будет сделано. Переходите, переходите к мандатам избирателей!
-- Иван Иванович Неплюев. Знать изволите? Избиратель. Дочку выдает. Лизаньку. Милая девушка. Так вот Матрена Степановна, супруга, насчет приклада просила. "Оченно, говорит, прикладом здесь бьемся". В галантерейных здесь какой приклад может быть? Смотреть больно. Прошлогодний товар. Заваль. А в Петербурге у вас Гостиный двор. И аграмант, и подкладка! Матрена Степановна прислала вам вот и образчики. К каким материям подобрать... Уж потрудитесь для избирателей. Девушка-то больно уж милая, да и жених хороший человек.
-- Дальше!
-- А дальше Безменов-с, Трофим Семенович. Тоже на вас, как на каменную гору. Избиратель. Граммофоны он любит. Только разве у нас настоящая пластинка может быть? Граммофонщики -- жулье первостатейное. Раньше агентами по страхованию жизни были, -- жульничали. Теперь по граммофонам жульничают. Продали Таманьо, десять рублей взяли, а он по-русски "Во лузях" поет. "Это, говорят, истинно русский Таманьо". Нешто возможно? А в Питере, говорят, такие пластинки! Конфетка, а не пластинки! Нельзя ли помоднее что выбрать? Плевицкую там или что? А? Для избирателя?
-- Больше никаких наказов не будет?
-- Вавилонов, Гаврила Куприяныч, просил. На журнальчик он подписался. Три рубля в год. Обещали в премию всего Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Щедрина, Шиллера. Еще кого, дай Бог памяти? Шекспира. В переплетах и с книжными шкапами. А с генваря ничего не прислали. Не жулики? Гаврила Куприяныч хотел на них в полицию, да вспомнил: депутат у нас в Петербурге есть. Есть кому заступиться. Уж вы будьте добры: в редакцию к жуликам... Гаврила Куприяныч вам и доверенность даст на взыскание.
-- Все?!
-- Оно бы, положим, так сказать, все... Да уж если вы так добры...
-- Говорите, говорите все. До конца!
-- Дельце-то того, щекотливое... Положим, я не для себя, куму подарить хочу... Он у нас любитель...
-- Говорите!
-- Фотографии есть такие... не дамского содержания... Такие бывают -- просто диву дашься: ну и вы-ыдумали!.. А оно с натуры! Оно, конечно, и здесь есть... Ассортимент не тот, фантазии нет, но имеются... Да мне, знаете... лицо известное... неловко... А вас кто в Питере знает? Отберите какие почудней! И самим удовольствие: посмотрите.
-- Много вам?
-- Дюжинки две. Да валяйте четыре. У нас разойдется!
-- Больше никаких наказов от избирателей нет?
-- Больше никаких-с.
* * *
Иван Петрович шел по Невскому мрачный и озабоченный.
И повстречался нос с носом с Охлестышевым, кадетом, депутатом.
-- Ну что, политический противник? -- улыбнулся Иван Петрович. -- Давно ли в Питере? Как впечатления на местах? Наказы от избирателей получили?
-- Д-да. Обыватель теперь стал удивительно как низок к депутату! -- сказал Охлестышев, пожевав губами.
Иван Петрович посмотрел на него с завистью.
-- Наказы получил удивительно точные. Охлестышев взял его под руку.
-- А скажите, дорогой, -- хотя вы и политический противник. Не знаете ли вы, где здесь корсеты продаются? Поручили мне из Петербурга выслать. 85 сантиметров. Куда ни сунусь -- все смеются.
Иван Петрович просиял.
-- Да, может, вам и сигов купить наказ дали?
-- Шесть. А вам?
-- Всего два. Так идем вместе.
В корсетном заведении они встретили Ошметкина, крайнего правого.
-- Бандаж, батенька, заказываю. Для нашего предводителя. И мерку со своей грыжи дал.
А выйдя из корсетной, встретили Кинжалидзе, горного эсдека.
-- В Думу?
-- На молочную выставку идем. От избирателя наказ имеем: козу купить. Хороший козу купить велел. На племя. Разводить будет. "Будь, говорит, Кинжалидзе, во всем твердый и козу покупай! Твердо торгуйся!"
Опубликовано: Дорошевич В.М. На смех. СПб.: М.Г. Корнфельда, 1912. С. 124.