— Прав или не прав г. Демчинский?
— Ей Богу не знаю. Вместо диспута, была пародия. Да и то не из остроумных!
— Верна его теория?
— Судить не могу. Я не специалист.
— Ну, по крайней мере, сбываются его предсказания?
— Не следил. Ведь нельзя же, глядя на небо, думать только о Демчинском!
И всё-таки когда меня интересует вопрос о погоде, я справляюсь:
— А что говорит Демчинский?
Если Демчинский предскажет, что 1-го ноября будет жесточайший мороз, — в ломбардах произойдёт великое волнение.
Служащие не будут поспевать выдавать выкупаемые шубы.
Если то же самое предскажут метеорологи, — шубы будут мирно покоиться нафталиновым сном и видеть процентные грёзы.
— Да ведь метеорологи говорят…
— А мало ли что метеорологи! Вот инженер…
Мне кажется, что и вера в г. Демчинского основана на том, что он инженер.
Такое и выражение существует:
— Вы верите в Демчинского?
Эта «вера в Демчинского» интересна с точки зрения психологии общества.
У меня был приятель-доктор. Кончил курс и уехал в провинцию.
Письма получались самые отчаянные.
«За 2 месяца хоть бы зуб какому-нибудь каналье вырвать! Ведь болят же, чёрт возьми, у кого-нибудь хоть зубы!»
К тому же с беднягой случилось несчастье.
Его пригласили как-то нечаянно к жене городского головы, — и несчастный нашёл у неё страдания желудка.
Страдания желудка, — когда жена городского головы не считала совместимым со своим званием страдать чем-нибудь ниже нервного расстройства.
— Весь город знает мои нервы, а он говорит, что у меня желудок!
От невежи, нахала, дерзуна и коновала отвернулся весь город.
Дамы падали в обморок при его имени:
— Он, Бог знает, что у меня найдёт!
Мужчины говорили:
— Вот лошадь заболеет, — я его приглашу!
«Мне всё чаще и чаще приходит в голову, дорогой друг, — писал несчастный, — прописать себе синильной кислоты».
Наконец, я получил от него известие:
«Продал последнее, что было. Еду в другую губернию».
И вдруг на меня посыпались жизнерадостные письма:
«Купил лошадей».
«Приторговываю домишко».
«Поздравь меня, — я помещик».
И приятель звал меня к себе:
«Приезжай весной сюда ко мне, в мой подгородный хутор. Мы отдохнём и посмеёмся. Здесь смеётся всё, — смеётся солнце, смеётся голубое небо, смеётся весёлая речка, смеётся кудрявый лес и радостно хихикает листвой».
Я соблазнился.
Приятель ждал меня на станции.
— Здравствуй, док…
Он побледнел, как полотно, кинулся ко мне, сжал руку и шепнул трагическим тоном:
— Тсс!.. Кругом меня все знают! Не называй меня доктором!
И пока мы ехали в отличной коляске, — он шептал, чтоб не слыхал кучер:
— Говори про меня всё, что хочешь. Что я беглый каторжник. Живу по подложному виду. Убил семью из десяти персон. Но не говори, что я доктор.
И когда после ужина мы остались одни, он посмотрел, не подслушивает ли кто из прислуги, запер двери кабинета и сказал вполголоса:
— Я знахарь, а не доктор. Не строй удивлённых глаз. Вот как вышло. Я приехал сюда без копейки и остановился где-то, скорей на постоялом дворе, чем в меблированных комнатах. Всю дорогу я думал: «Не броситься ли под поезд?» Усталый, разбитый, — а тут через перегородку охает хозяйка. «Что с вами?» — «Ой, милые, поясница!» Я не знаю, что меня дёрнуло пошутить, — это была минута вдохновения: «Это у вас с глаза!» Хозяйка обрадовалась, словно я ей сто рублей подарил: «Вот, вот, батюшка! Я и сама думала, что беспременно с глазу!» Пошёл в аптеку, накупил ей разной дряни. Наутро как рукой сняло! Так, пустяки были. Но к полудню в коридоре у моих дверей уж дожидалось пять пациентов из того же дома. Один испорченный, один чем-то опоённый, один, на которого напустили, человек, у которого заболел глаз оттого, что он посмотрел на собаку не в надлежащую минуту, и человек, на которого на самого посмотрела старуха-цыганка. На третий день у меня было уж 50 пациентов. Весть о приехавшем в город знахаре облетела всю улицу и переходила на соседние. А на четвёртый день у постоялого двора остановилась карета: «Здесь живёт знахарь?» Чем я их лечу? Я хожу в аптеку, покупаю нужные лекарства и лечу. Лечу как следует. Одним помогает, другим нет. Но известие о каждом «исцелении» — относительно меня говорят «исцеление» — облетает весь город и увеличивает мою славу. Меня даже хотели выслать! — похвастался он. — Но нет, брат! Трудно! У меня лечится губернатор! Ты посмотри часы моего приёма. Бедных — бесплатно. Интеллигенция окупает всё: дом, лошадей, имение, деньги в банке. И знаешь, к какому я пришёл убеждению?
— К какому?
— Что из меня вышел бы отличный доктор! У меня есть талант. Я хорошо лечу. Конечно, я не отстаю, я слежу за наукой. Но, разумеется, втайне! Ради Бога, это между нами! Выписываю книги на чужое имя, держу их под секретным замком, а читаю запершись. Он вздохнул. Мне жаль только коллег! За это время один повесился с голоду, другой впал в меланхолию, сидя один и ожидая пациентов. Остальные — кто уехал из города, кто из четырёх-пяти комнат переехал в одну. А я, — как видишь! Впрочем…
Он вскочил с места и беспокойно забегал по комнате.
— Завёлся тут за последнее время один кузнец. На какой-то воде с калёного железа, говорят, лекарства готовит. Врёт, конечно, шельма! Но сильно практика к нему пошла. Я было уж справки наводил: «Точно ли кузнец? Может, кончил академию и говорит только, что кузнец?» Хотел изобличить. Да нет! И по паспорту — кузнец. Разве живёт только по подложному документу!
Приятель вздохнул.
— Вот, брат, дела! А всё-таки… приношу пользу людям и лечу их настоящей медициной. Хоть и против их воли!
И он улыбался жалкой и виноватой улыбкой человека, которого обвиняют в краже:
— Хотел поправиться и зажить честной жизнью!
Специалисты переживают тяжёлое время.
У вас есть судебное дело. Вы хотите идти к адвокату.
— Что, батюшка, адвокат? Тут есть один знающий человек, никакой юриспруденции не учился, а так вам дело обмозгует…
Вы нездоровы.
— Зачем к доктору? К какому доктору? Тут есть один… не то из Бухары… не то из Тибета… Никакой этой самой медицины не знает…
И девять из десяти идут к «знающему человеку» и к человеку не то из Бухары, не то из Тибета.
Шут его знает, откуда он, но он никакой медицины не изучал. Вот что главное!
У него и надо лечиться.
И в «знающем человеке» самое ценное, что он никакой юриспруденции не изучал.
С ним и надо советоваться!
Насчёт метеорологии надо у инженера спросить. А вот насчёт инженерных работ, нет ли какого метеоролога спросить:
— Как бы русло Волги очистить?
Если бы г. Грибоедов занялся вопросом, как надо строить железные дороги, он имел бы у публики такой же успех, как г. Демчинский, предсказывающий погоду.
Чем объяснить всё это?
Гг. специалисты объясняют невежеством публики.
Но не виноваты ли чем-нибудь и сами гг. специалисты, если к ним почему-то потеряли веру?
Что такое г. Демчинский сейчас?
«Кузьмич метеорологии».
Из ста «верящих в предсказания Демчинского» едва ли десять внимательно их проверяли и едва ли один знает, в чём состоит его теория.
— Луна… притяжение…
Многие ли «в такую глубь» вдавались?
Для большинства просто:
— Появился, слава Богу, и в метеорологии знахарь!
И перестали верить докторам!
Гг. специалистам остаётся только развенчать его и доказать, что это только знахарь.
Если они могут это, — и в особенности если это так легко, по их словам, сделать!
Но развенчать публично, торжественно, на настоящем диспуте.
А не задушить новую идею келейно, в своём кружке.
Чтобы мы даже не могли слышать её писка.
И затем объявить:
— Она была мертворождённою.
Диспуты-пародии теперь в моде.
Но пусть не на диспуте-пародии, а на настоящем, свободном диспуте Галилей улыбнётся г. Демчинскому:
— В своей теории вы забыли об этом. Но всё-таки ж земля вертится!
А зачем же вы делаете из г. Демчинского маленького Галилея?