Висбаден. 29 апреля <18>71 г. Суббота.
<В Дрезден.>
Милый друг Анечка, я уже послал тебе сегодня (в 9 часов утра) мое вчерашнее, ночное, письмо, по адресу Moritz-Strasse и т. д., это же посылаю теперь в предположении, что то не дойдет или как-нибудь замедлится, и адресую на poste restante, по всегдашнему, и таким образом буду уверен, что во всяком случае завтра, в воскресение, ты получишь от меня известия.
Я тебе описал все в том письме; я проиграл твои последние тридцать рублей и прошу тебя еще раз спасти меня, в последний раз, -- выслать мне еще тридцать рублей.
Друг мой, я проснулся сегодня в 8 часов, а заснул в 4 часа ночи, спал всего четыре часа. Надо было сбегать на почту отнести мое ночное письмо. Днем еще пуще страх за тебя: господи, что с тобой будет и что я наделал.
(Телеграмму не посмел послать, чтоб тебя не испугать и рассудил, что лучше письмо на Moritz-Strasse и т. д., чтоб вернее и, может быть, скорее дошло к тебе. Все это я тебе разъяснил в вчерашнем ночном письме).
Предстоит суток трое мучений нестерпимых, нравственных, конечно. Телом я здоров, кажется. Но ты-то, ты-то здорова ли? Вот что сокрушает меня!
К священнику не пойду. Забыл тебе приписать в том письме кое-что, может быть, важное: если получишь письмо мое дома, т. е. по адресу Moritz-Strasse и т. д., и так как ты вместо письма ждала меня, то ты бы могла сказать мамаше, которая знает, разумеется, что ты меня ждала, что со мной случился припадок и что я, в припадочном состоянии, не мог уже рискнуть выехать, чтоб пробыть в вагоне 17 часов в натянутом положении и ночь без сна, и потому дня два или три остался еще отдохнуть, чтоб не повторился припадок. Вот чем объяснить мое замедление в ее глазах. Если те она узнала или догадалась, что ты понесла закладывать вещи, чтоб выслать мне, то и тут можно кое-что сказать, [например, что по обыкновению, в припадке, я испортил тюфяк и что там потребовали с меня за это талеров 15, и так как я, стыдясь заводить дело, их тотчас же заплатил, чтоб не кричали], что у меня и денег не осталось воротиться в Дрезден, и так как денег надо ждать трое суток от тебя, то эти трое суток лишняя трата и потребовалось уже не 15 Талеров выслать, а более.
Аня, все об тебе думаю и мучаюсь. Думаю и об нашем возвращении в Россию, все рассчитал, на Каткова и на Майкова деньги98 мы обернуться можем, и Катков пришлет скорее июня" (я буду писать ему и просить), но Майкову я буду писать настоятельно.100 Я рассчитал, что все можно обделать, даже запастись платьем и бельем и доехать -- все на эти средства. Ну, а в Петербурге я достану денег. В этом я убежден. И, кроме того, убежден, что не откажет мне И<ван> Гр<игорьевич> в 4 тысячах взаймы,101 и это все в первый месяц решится. Он будет жить все лето в Царском Селе. Ты представить не можешь, Аня, как я надеюсь, что мы воскреснем и отлично поправимся, к зиме же. Бог поможет, и я верую в это.
Я пришел к убеждению, что в нашем положении, с нашими экстренными тратами, какие бы ни получались деньги -- все нам будет мало, все мы будем иметь вид разоренных, а чтоб вылечить это -- нужна разом сумма значительная, кроме наших средств, т<о> е<сть> 4 или 5 тысяч. Тогда, став на ноги, можно будет идти. Так я и сделаю. И сколько ни размышляю -- невозможно, чтоб Ив<ан> Гр<игорьевич> мне отказал. Невозможно ни под каким видом.
Но главный первый шаг теперь -- переезд в Россию!102 Вот бы что осуществить прежде всего. Сегодня же сяду писать к Каткову.
Аня, не тоскуй по деньгам. Понимаю, как тяжелы тебе заклады, но скоро, скоро все кончится навсегда, и мы обновимся. Верь.
Ах, береги себя, для будущего ребенка, для Любы, для меня. Не тоскуй и не сердись, что я так пишу: я сам понимаю, каково мне говорить тебе: береги себя, когда сам тебя не берегу.
Аня, я так страдаю теперь, что, поверь, слишком уж наказан. Надолго помнить буду! Но только бы теперь тебя бог сохранил, ах, что с тобой будет! Замирает сердце, как подумаю.
Сегодня дождь, сырость, мокрять. Так все уныло и грустно, -- но о будущем думаю с бодростию. Мысль о будущем даже обновляет меня. Если только чуть-чуть будет у меня спокойного времени и роман мой выйдет Превосходен, а стало быть, второе издание,103 в журналах кредит вперед [и примем опять поклон]; и мы на ногах.
Поскорее бы только в Россию! Конец с проклятой заграницей и с фантазиями! О, с какою ненавистью буду вспоминать об этом времени.
Прости только ты меня и не разлюби.
До свидания, друг мой, обнимаю тебя и Любу, завтра опять напишу.
Твой весь Ф. Достоевский .
P. S. Я слишком понимаю, что в воскресение тебе никак почти нельзя будет достать и выслать денег. Буду ждать до вторника, но и в понедельник на авось наведаюсь на почте. На почте я по крайней мере два раза в день бываю. В среду, может, и увижусь с вами, т<о> е<сть> наверно, если бог поможет и получу не позже, чем во вторник в три часа.
Я потребовал себе счет в отеле. 18 флоринов, но зато цены варварские. Значит, ко вторнику будет флоринов тридцать или немного больше, на остальные доеду в третьем классе.
До свидания, ангел мой, до свидания, цалую тебя
Ф. Д.