"Я знал одного любопытного попрошайку, -- рассказывал один раз покойный Д. -- Это покойный С. Его иные помнят. Человек был умный, скромный, знавший себе свою цену, имевший свой особый, довольно любопытный род собственного достоинства и постоянно умевший водить знакомство в кругах несколько высших его собственного общественного положения. Между прочим, я заметил, что он умел отлично выпрашивать. Чего другой ни за что бы, кажется, не добился, то для него делали. У меня был один родственник, один очень молодой человек, получивший место в Т. губернии при губернаторе. Про т. губернатора рассказывали, что человек он довольно крутой. Бедный юноша, отправляясь из Петербурга, несколько робел и чрезвычайно желал бы достать какое-нибудь частное рекомендательное письмо от влиятельного лица. Он знал, что генерал NN, один из отдаленных моих знакомых, весьма хорош с т. губернатором и что последний даже очень чем-то одолжен генералу. Но этот генерал был человек довольно чванный и неприступный, и особенно трудно было выпросить у него какое-нибудь рекомендательное письмо, даже близким знакомым его, что было уже известно по одному примеру.

-- Невозможно, -- решил со вздохом молодой человек, -- думать нечего.

В эту минуту вошел ко мне С., и у меня вдруг мелькнула идея.

-- Послушайте, ведь вы знаете генерала N?-- спросил я его.

-- Да, знаю. То есть я у него никогда в доме не бывал и не приглашен, но я почти каждую неделю встречаюсь с ним у Щ--х и много раз садился вместе в ералаш. Он охотно со мной садится.

Я изложил ему дело молодого человека. Признаюсь, я не имел особенной надежды, но у меня всё мелькала какая-то мысль. Замечу, что по некоторым причинам я мог твердо рассчитывать, что С. с удовольствием исполнил бы какую-нибудь мою просьбу, разумеется если в его силах.

-- Вот если б вы попросили генерала написать две-три строчки рекомендательных, -- а?-- спросил я его на счастье.

С. немного подумал.

-- Это можно, -- сказал он.

-- Ах, вы очень бы одолжили нас. Только как же, вы вот говорите, что не бываете у него в доме?

-- Ничего, можно, -- подтвердил С.

-- Вы знаете, что он ужасно туг на подобные просьбы. Он недавно своей сестре отказал...

-- Знаю, знаю, но... попробовать можно; завтра же дам и ответ.

-- Как, завтра же!

И вот так оно и случилось. Назавтра же было у нас в руках самое удовлетворительное рекомендательное письмо. Генерал писал губернатору:

"Любезный друг и старый товарищ Михаил Степанович, рекомендую тебе подателя сего, тебе подчиненного вновь чиновника и очень приятного молодого человека; я его не знаю и никогда не видывал, но мне так хорошо говорили о нем доверенные люди, что не усумнился написать тебе, и если обратишь на него свое особливое внимание, то тем самым весьма и весьма одолжишь тебя помнящего и прежнею душою преданного тебе твоего

Ивана NN".

Письмо принесено было нам нарочно незапечатанное, чтобы мы могли прочитать. Может быть, С. хотел передо мною похвастаться. Конверт же был надписан самим генералом, и, сверх того, в руках у С. была малая вензелевая печать генерала, которую тот ему доверил.

-- Знаете что, ведь это почти чудо! -- воскликнул я. -- Как это вы устроили?

-- С каждым свой прием, -- засмеялся С.

-- Объясните. Ужасно любопытно!

Мы сели. Молодой человек ушел, и мы остались вдвоем. С. поглядывал с самодовольствием. Во-первых, он очень был рад, что угодил мне, а во-вторых, видно было, что он сам чувствует особое удовлетворение. Это было удовольствие как бы мастера своего дела, только что победившего большую трудность.

-- Я вам между нами всё это сообщу, -- начал он рассказывать. -- Повторю опять: со всяким свой прием. Но есть один из них очень пригодный в самых многоразличных случаях жизни. Его-то я и употребил. Вхожу я давеча к генералу в двенадцать часов; дома. Я вам уже доложил, что он очень любит со мною играть в карты; любит тоже слушать, как я иногда рассказываю. Я, вы знаете, на рассказы не напрашиваюсь, но их любят слушать и люди мною несколько дорожат. Генерал четыре уже года встречает меня. Он очень знает теперь, что я вовсе не то что какой-нибудь приживальщик, или там какой-нибудь pique-assiette, {нахлебник (франц.). } как кажется полагал обо мне прежде, еще два года назад. Но все-таки я знаю наверно и то, что, может быть, разве лишь еще через два годика он решится позвать меня наконец к себе в дом... И вот я вдруг вхожу сам, совершенно неожиданно. Генерал принимает прекрасно, но в лице вопрос, и вопрос растет всё более и более с каждой секундой. Обыкновенно мы с ним, сходясь у Щ--х, сейчас смеемся и я тотчас же что-нибудь начинаю рассказывать. Сегодня же на его смех я не отвечаю и как бы немного смущен. Тяну, однако же, и не объясняюсь. Вопрос на генералвсжой физиономии становится настоятельным. Вдруг прямо объявляю, что пришел с чрезвычайною просьбой. Подчеркните словцо чрезвычайною три разика. Генерал отвечает: "Что прика-жете-с?", нервно дергает кресло и становится ужасно серьезным. В бровях неприятная складка. Начинаю издалека, как бы самому через силу, путаюсь, делаю вид, что конфужусь ужасно, с каждой фразой, и очень страдаю. "Есть, дескать, такие случаи в жизни... Иногда решительно не к кому обратиться... Очень, очень чувствую, как мне самому тяжело беспокоить ваше п-во. Но такие обстоятельства... Есть, так сказать, долги каждого человека... Если б вы знали, генерал, чего мне стоила настоящая решимость!.. Встречаясь с вами у наших милых Щ--х, мне никогда даже и в мысль не могло прийти, что я буду доведен... чтоб, как теперь вот, беспокоить, лично... и, может быть, в такой неурочный час..."

Одним словом, решительно пришел просить денег! Можете представить, что генерал давно уже начал краснеть; взгляд влажный, страдающий, не может от меня оторваться... А я-то всё напираю больше и больше, на ту же тему. По некоторому обороту фразы даю даже сообразить, что в случае, если я вправду пришел просить взаймы денег, то попрошу сумму немалую. Сообразите же теперь: я, во всяком случае, для генерала теперь уж не такой человек, которому можно резко отказать да и выпроводить. Мы на такой взаимной ноге... Мы еще долго будем вместе встречаться... Между тем мне слишком известно, что он никому и ни за что не даст денег... Кроме того, известно мне тоже, что ему очень приятно играть со мной в ералаш, -- и расстаться с этой мыслью будет очень и очень трудновато. Он на прошлой неделе, когда мы с ним разыграли одну безнадежнейшую вздачу, сказал, что ни с кем как со мной с таким удовольствием не играет... А уж после такой просьбы какой же ералаш? Одним словом, я его измучил... Я дал ему выпить всю чашу; я истощил его, он похудел у меня в эти четверть часа! И вот -- только бы начать о деньгах, "тысячки, дескать, две-три, генерал, на самое короткое время", -- а я вдруг, и совсем другим голосом: "Вот, дескать, молодой человек едет в Т., нуждается в рекомендации, а я поставлен в такое положение, что никак не могу отказать ему. Всего две-три строчки от вас, и вы представить не можете, генерал, как бы вы меня осчастливили"...

Можете представить, как он был рад! Он вскочил точно даже в каком-то восторге; гора с плеч долой! да если б я у него 4 письма спросил в эту минуту, -- он бы все четыре мне написал -- из одной только благодарности! Сам же я ему и продиктовал. Вы только посмотрите на росчерк... По одному уже росчерку судить можете о блаженстве человека. Проводил он меня до дверей, наилюбезнейшим образом пенял, как мог я так затрудняться в таком пустом обстоятельстве! К себе, правда, всё еще не пригласил, но я слишком видел, что у него уже срывалось с губ словцо: "Да, что, дескать, Павел Михайлович, никогда не зайдете, так знаете, запросто"... Условились, однако, сойтись у Щ--х. Обещал ему прелюбопытную вещицу сообщить об Александре Михайловиче... Одним словом, я вам навеки рекомендую, -- заключил С, -- если вам надо у кого-нибудь что-нибудь выпросить и если это довольно трудно, то один из самых лучших приемов -- это сделать вид, что пришли просить денег. Разумеется, судя по человеку: чем деликатнее были прежние отношения, тем лучше. Явитесь не в урочный час, удивите приходом, сочините себе такое лицо, заведите издалека, заставьте страдать, напугайте, истомите человека, -- и вдруг совсем другим голосом, прямо изложите настоящее дело. Поверьте, до того будет вам благодарен, что ни за что не откажет. Всё, что хотите, получите. Это самый вернейший прием. Впрочем, я вам всё это сообщаю секретно..."

С. был очень доволен тем, что мне всё это сообщил, и я очень хорошо понял, почему ему так всё удавалось...

ПРИМЕЧАНИЯ

Автограф неизвестен.

Впервые напечатано: Г, 1873, 24 сентября, No 39, стр. 1057--1058, без подписи.

В собрание сочинений включается впервые.

Печатается по тексту первой публикации.

По стилистическим признакам рассказ был приписан Достоевскому В. В. Виноградовым (см.: "Попрошайка". Un récit inconou de Dostoievsky.-- Revue des études slaves, t. 37. Paris, 1960, pp. 17--28; см. также: Виноградов, Проблема авторства, стр. 573--585). Стилистические наблюдения Виноградова могут быть расширены. Очевидно присутствие в рассказе ряда ярко индивидуальных выражений, характерных для стиля Достоевского, например "на взаимной ноге", {Ср. вариации выражения "на равной ноге", иногда неожиданные и производящие комическое впечатление, вроде: "Водился со всем, что было высшего в губернии, и слыл на прекрасной ноге" (наст. изд., т. IX, стр. 28). Очень показателен "лексический" разговор между Алешей Карамазовым и Хохлаковой:

"-- Его, главное, надо теперь убедить в том, что он со всеми нами на равной ноге <...> и не только на равной, но даже на высшей ноге...

-- "На высшей ноге" -- прелестно, Алексей Федорович, но говорите, говорите!

-- То есть я не так выразился... про высшую ногу... но это ничего, потому что...

-- Ах, ничего, ничего <...> Знаете, я вас до сих пор не уважала... то есть уважала, да на равной ноге, а теперь буду на высшей уважать..."

(наст. изд., т. XIV, стр. 197; курсив наш, -- Ред.). } "сочините себе такое лицо", {Ср.: наст. изд., т. II, стр. 251; т. X, стр. 300.} "я слишком видел", {Ср.: "Я слишком видел, что меня никто здесь почему-то не любит...", "Я вдруг слишком ясно увидел...", "...мне слишком было видно..." (наст. изд., т. XIII, стр. 231, 250, 261).} "вскочил точно даже в каком-то восторге". {Герои Достоевского, особенно в произведениях 1870-х годов, часто вскакивают "в испуге", "вдруг", "в ужасе", "совсем", "в страшном испуге", "в исступлении" и т. д. Весьма типичны и выражения "в каком-то неудержимом порыве" (наст. изд., т. V, стр. 175), "в каком-то восхищении", "с каким-то даже восторгом сочувствия" (т. XIII, стр. 135, 339), "в каком-то восторге", "в припадке какого-то истерического восторга" (т. XIV, стр. 221, 370).} Ощутим стилистический почерк Достоевского и в других словосочетаниях -- причем как в речи героя, так и в повествовании от автора. {Ср. в "Попрошайке": "умевший водить знакомство в кругах несколько высших его собственного положения" (стр. 176) -- и в "Маленьких картинках": "причисляет себя к существам несколько высшего типа" (стр. 173). Курсив наш, -- Ред. }

Не менее типичны для Достоевского герой-рассказчик и психологическая ситуация произведения. С. должен быть отнесен к многочисленной в творчестве Достоевского, начиная с "Ползункова", когорте приживальщиков. Так именно героя, по его собственному признанию, и оценивал генерал NN: "Он очень знает теперь, что я вовсе не то что какой-нибудь приживальщик, или там какой-нибудь pique-assiette, как, кажется, полагал обо мне прежде, еще два года назад" (стр. По). С, следовательно, приживальщик хорошего "тона", очень заботящийся о том, чтобы его не считали нахлебником и в то же время сознающий, что именно за такового его и принимают, особенно в первые годы знакомства, "в кругах несколько высших его собственного общественного положения", где он знаменит искусством "отлично выпрашивать" и заслужил репутацию хорошего партнера за карточным столиком.

"Прием", которым столь дорожит и гордится С, -- психологический. Он рассчитан на эффект внезапности, неожиданности ("вдруг") и основан на хорошем знании характера и привычек генерала и специфических светско-картежных отношениях с ним "попрошайки", знающего, что он для генерала человек нужный и что через два года станет даже необходимым ему. Разговор С. и генерала -- своего рода игра, невинная и рискованная одновременно, частично напоминающая словесные истязания в "Селе Степанчикове и его обитателях" (см.: наст. изд., т. III, стр. 81--91), "Вечном муже" (т. IX, стр. 42--49). С. -- "мастер" тянуть жилы, точно знающий, когда именно нужно такого рода мучительную игру прекратить. И он гордится своим искусством, испытывая особенное, "эстетическое" чувство: "... видно было, что он сам чувствует особое удовлетворение. Это было удовольствие как бы мастера своего дела, только что победившего большую трудность" (стр. 178). А следовательно, этот "мастер своего дела" менее всего преследует прагматические, утилитарные цели и психологически близок к таким "артистам" и "поэтам", как Фома Опискин, экзекуторы "Мертвого дома", Лебедев (разумеется, формы "артистизма", "мастерства" у всех них самые разнообразные, но все они равно "артисты").

Запись о выплате гонораров за No 39 "Гражданина" 1873 г. свидетельствует о принадлежности Достоевскому двух статей, за которые он получил 22 р. 33 коп. (ЛН, т. 83, стр. 303).

Г. Ф. Коган, комментируя запись Достоевского, предположила, что гонорар был выплачен ему sa статью "Иностранные события" (там же, стр. 345). Но "Иностранные события" -- лишь одна статья. Объем ее -- 120 строк (не считая 111 -- неоплачиваемых -- строк телеграмм). Достоевский должен был получить за нее, исходя из установленного размера гонорара по 7 копеек 8а строчку, всего 8 р. 40 к. {Размер гонорара sa "Иностранные события" был, как об этом свидетельствуют предыдущие записи, определен Достоевским после небольшого колебания. Первоначально он называет цифру в 5 копеек. Но тут же следует пересчет: статья из этой серии в No 38 составляет 487 строчек, плюс три строчки редакционного примечания, и Достоевский указывает сумму 34 р. 30 коп. (см.: ЛН, т. 83, стр. 309).} Из других же материалов No 38 "Гражданина" только рассказ "Попрошайка" может принадлежать Достоевскому. Объем рассказа -- 196 строчек, за что ему положено по той же таксе 13 р. 72 коп. Кроме того, в номере есть редакционное примечание (3 строчки). Общий объем трех публикаций равен 319 строчкам, что и дает приведенную выше цифру 22 р. 33 коп.

Однако В. В. Виноградовым было высказано предположение, что в том же номере "Гражданина" Достоевскому принадлежит, кроме "Попрошайки", статья "Привычки (из современного обозрения)" (стр. 1041--1043) (см.: В. В. Виноградов. Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972, стр. 192--198). Но, как видно из гонорарной ведомости, автором статьи "Привычки..." был А. У. Порецкий, а не Достоевский.