Тот, кто дочитал до этой страницы, пусть мысленно постоит ночью под чужим балконом в исподнем и сам решит, что могут подумать соседи, когда такое волнующее слово, как «кинто», вылетает из окна дома, где живет очень красивая девочка и, не надо забывать, ее все еще красивая мама…
Ждите слухов, подскажем вам.
Не нужно только путать слух со сплетней — это не север с его бескрайними равнинами, где сплетня медленно ползет и пускает корни…
Слух летуч. Он как горный ветерок! Не успеет один вернуться к своему источнику, как уже прилетает другой.
Тифлисец рассуждает как? Сначала поверим, потом проверим! Не оттого ли люди живут здесь весело, легко и долго…
В то время как семейство Гопадзе распивало чай с освежающим кизиловым вареньем, соседи, обливаясь потом и сгорая от любопытства, терялись в догадках; что за крики, что за смех, и самое подозрительное, что за мирная тишина потом?!
Большая группа страстных болельщиков стояла под балконом с некоторых пор загадочного дома. Были это, конечно, одни мужчины, и стояли они плотным кольцом не для того, чтобы танцевать хоруми, а для того, чтобы говорить тихо: тот, о ком речь, не должен слышать — может обидеться!
В этой группе было два главных лица: одно слышало слово «кинто», другое проснулось позже и слышало только жуткий хохот. Задача заключалась в том, чтобы по двум этим крупицам восстановить картину. И тут, естественно, необходима ясная голова. Ею был весьма уважаемый на Гунибской улице знатный пчеловод Луарсаб.
— Только не торопись, — ласково сказал Луарсаб, — и хорошенько подумай, что ты слышал?
— Зачем мне думать, когда я знаю, что я слышал.
— Ну хорошо, тогда скажи: какой кинто, откуда кинто?
— Вах!
— Не горячись, генацвале, а подумай, что может делать кинто ночью в приличном доме, а потом — рано отцу кричать про кинто, девочка еще маленькая.
— Он не кричал, он пел…
— Тем более.
— Что «тем более» — не путайте меня…
— Прекратите спор, по-моему, нам нужно одеваться — может понадобиться помощь!..
Пока они пререкались, лицо, разбуженное смехом, нетерпеливо топталось и не выдержало:
— Хо! С одной стороны, рано, с другой стороны — поздно… Там что-то другое, тем более что меня разбудил хохот!..
— Какой хохот?
— Ужасный хохот, говорю вам!
— Что это значит?
— Откуда я знаю, чего вы ко мне пристали, — хохотали все, с ахами, с вахами, даже старушка стонала от смеха.
— Ночью? Кацо, о чем ты говоришь!
— Какая разница — ночью или днем?
— Очень большая, я знаю, что говорю… меня разбудили — не вас, если помните, я всех позвал.
— Хорошо, хорошо — помним, давай ближе к делу.
— Нет, пускай сначала скажет, какая разница, как люди смеются по ночам, а как им смешно днем?
— Очень большая разница — днем люди смеются так, чтобы все слышали, а ночью… извиняюсь! И вообще плевать я хотел, не хотите — не верьте!
— Хорошо, успокойся, а мы учтем, что на нашей улице живет мудрый человек — большой специалист по ночному смеху.
Кандидат в мудрецы скрестил руки на груди и повернулся ко всем спиной.
— Генацвале, не сердись, мы больше не будем, а ты давай говори: значит, тебя разбудил особенный какой-то хохот, предположим даже, что громче всех смеялась старуха, а дальше что?
— Дальше было тихо, мой сон совсем поломался, думаю, пойду холодного мацони выпью или на дудуки поиграю…
— Так, так, так, не останавливайся, говори, что дальше было?
— Странные люди, дальше мы все, как дураки, стоим здесь.
Под вздохи разочарования тесный кружок начал расползаться, но не по домам. Участники дискуссии позволили себе разминку, не слишком удаляясь от балкона.
А в это время через улицу под уютным шатром низкорослых акаций, тоже тесным кольцом сойдясь, дальние соседи заняты были тем же благородным делом.
Оба очага сочувствия друг друга видят, но не замечают. Перебежчиков ни с одной стороны, ни с другой не будет. В случае необходимости они, конечно, сольются и в едином порыве бросятся на выручку не дающему им спать соседу.
А пока все мужское население квартала напрягает умы, у Датико Гопадзе погасили свет. Болельщики из-под балкона ушли, почувствовав себя оскорбленными, а те, что под акациями, остались. Имея обзор шире, но слышимость похуже, они, конечно, фантазировали. Ведь чем меньше человек знает, тем больше полагается на свое воображение.
Не следует, однако, пылких соседей считать плохими людьми — все дело в богатствах южан. Богата природа, богаты всевозможными талантами люди, почему же, спрашивается, не быть богатым их воображению?! Не зря же они так много зелени едят!
Уместно еще заметить, что под акациями большинство мужчин в белом убелены еще и сединами — это плюс, не минус! Молодежь, она ведь как, прибежит, сообразит: надо помочь — поможет, не надо — идет спать! Другое дело — люди возраста почтенного, умеющие заглядывать в глубины — будь то наполненный рог, будь то чья-то жизнь!..
Хотя и нам уже пора возвращаться под акации. Обратим все же внимание терпеливого читателя на некоторые особые выражения и словечки, без которых нельзя почувствовать себя в старом Тифлисе.
Запомните, пожалуйста: мужчина, желающий быть услышанным, начинает речь с обращения: «Ту дзма хар!» — «Если ты мне брат!» А свое восхищение чутким собеседником непременно выразит нежным: «Шени чири мэ!» — «Твою болезнь мне!»
Еще богаче грузинская речь восклицаниями.
Женщины, как вы, должно быть, заметили, изумляются или пугаются при помощи «вай!». Мужчина в подобных случаях роняет «вах!». А если он солиден и немолод, прозвучит весомое «пах, пах, пах!».
И уже заодно: а вдруг вам понадобится сказать грузину «да» — выдохните «хо!», хотя вежливее произнести «диах!». А нужно будет сказать «нет» — киньте коротенькое «ара!», и вас поймут.
Итак, сквозь густую листву акаций каким-то образом просочилась фраза, которая и дала пищу глубочайшим размышлениям.
— Выброшу к черту! — уловило чье-то ухо.
— Вах! — выдохнул кто-то взволнованный.
— Выброшу!.. Чтооооооооооооо! — спросил другой, не менее взволнованный.
— Не кричи! — вразумил кто-то шепотом.
— Хорошо, шени чири мэ! — тихо скажи, что собирается выбросить эта безумная женщина?
— Откуда я знаю! Я слышал — я говорю, а вы думайте!
— Не сердись, ту дзма хар! — угроза женщины серьезное дело — без причины такими словами не кидаются. Есть, значит, что выбрасывать!.. А теперь давайте спокойно подумаем, что может поднять и выбросить в окно слабая женщина?
Это была речь Тэофила, самого почтенного соседа Датико из дома напротив.
— Хо, хо! — согласно задышали со всех сторон, — женщина пустяк не выбросит.
— Если хотите знать, я тоже так думаю, — шепотом подхватил Бэсо, бывший оперный певец. Бас!
У этого Бэсо редкая способность понижать голос до такого проникновенного шепота, что у собеседника волосы на голове шевелятся.
— Я думаю, это должно быть что-то маленькое, но ценное, — задумчиво сказал Пэто, сравнительно молодой парикмахер.
— О! — подтвердил Илико.
— Пэто прав, — сказал Луарсаб, — а твое «о», кажется, в самую точку. Дело в том, что прошлой ночью чья-то жена, не будем уточнять чья, проснулась и… по какому поводу, тоже нас не касается, но когда она проходила по галерее, то, совершенно случайно видит: у Датико странные дела делаются, старуха свесилась с балкона и в руках держит лампу, а там во дворе сам Дато, его жена и дочка что-то ищут в траве.
— Пах-пах-пах!
— Что пах-пах? С ума сошли, что ли? Откуда вы взяли, что она уже выбросила? Женщина ясно сказала — выброшу! Я сам слышал. В ту ночь я поздно гулял и этими ушами слышал. Для чего мы здесь время теряем, когда вы все путаете. Еще я слышал, потом девчонка плакала…
— Золотые слова, — перебил свежего оратора Тэофил, — я очень много об этом думал, зачем, думаю, в такие дела впутывать ребенка.
— В какие дела, Тэофил?
— Этого я не знаю, и вы от меня ничего не слышали, но только какие-то такие, что днем не делаются.
— Он мудро говорит — для хорошего дела есть день!
— Хо-хо, друзья мои… без ничего ничего не бывает.
— Значит, что?
— Значит, дело не чисто!
Все замолчали.
Когда потрясенные люди долго молчат, каждый что-то себе припоминает…
И пожалуйста! Один вспомнил. И кто? Человек искусства — Бэсо, про чей зловещий шепот уже было сказано.
— …Восемь лет назад, если хотите знать, в Ортачалах[2] был точно такой случай.
— Какой?
— Зачем спрашивать, когда я уже говорю. Что я хочу сказать? Да… В Ортачалах одна старушка босиком пошла молиться… куда-то очень далеко… Нет, не так это было. Одна старушка в Ортачалах умерла загадочным образом — не дома на своей кровати, а под окном на траве…
— Ээээ! Что ты болтаешь?
— При чем я — весь город об этом говорил. Не мешай. Это было вот как: по ночам ортачальцы слышат крик, не женщины, нет, он, зять этой старушки, кричал:
— Выброшу проклятую в окно!
— Тц, тц, тц!..
— Не перебивай! Под окном ее и нашли. А у старушки драгоценности были…
— Вуааааа, на него посмотрите, какое дело было в нашем городе, а он молчит!
— Кто молчит, ты не даешь…
— Тихо! Говори Бэсо, что дальше было. Суд был?
— Не знаю.
— А что ты, ше охэро, знаешь?
Обозванный болваном, Бэсо тяжело задышал и вдруг сладким голосом произнес:
— Это, дорогой Тэофил, совсем не твое дело, если хочешь знать!
— Извини, — с достоинством произнес Тэофил и приложил правую руку к левой стороне груди, даже голову склонил, — извини и продолжай.
— Одни говорили — суда не было, другие — наоборот, но сидел он недолго… Самое интересное — потом очень скоро этот тип каменный дом построил!
— О!
— Опять ты со своим «о» — люди говорили, точно не помню, давно это было и далеко — где мы, где Ортачала?.. Но люди говорили всякие разные вещи… Как будто суда не было, но он все же сидел, почему-то недолго, и опять интересно совсем не это — оказывается, пока сидел, от нечего делать разные штучки из хлеба лепил — и таким образом открывает в себе талант! Выходит из тюрьмы не так себе человек, который, между прочим, тещу убил, а скульптор! Большие деньги, говорят, теперь зарабатывает!
— Как его зовут?
— Не помню, подожди, я еще не кончил, очень может быть, человека напрасно бандитом сделали. Такой слух тоже был. Никаких драгоценностей как будто старуха не имела, но имела зато привычку ходить далеко молиться, ну и сами соображайте — старый человек туда-сюда идет пешком, но что интересно — босиком, кацо…
— Вах!
— Так говорили — может, простудилась, может, просто устала и до своей кровати не дошла.
— Бывает-бывает, — задумчиво произнес Тэофил, положил руку рассказчику на плечо и ласково закончил:
— А теперь иди, дорогой, ты тоже устал, иди, спи.
— Вах, вы на него посмотрите?!
— Тогда, может быть, вспомнишь, как зовут этого скульптора?..
Тихо, добродушно посмеявшись и немного отдохнув от умственного напряжения, мужчины снова вернулись к загадке: что искало семейство Гопадзе той ночью в траве?
Оскорбленный Бэсо воспользовался приемом Тэофила и тоже очень ласково сказал:
— Оставим ортачальскую старуху в покое и попросим уважаемого Тэофила, пусть он вспомнит и поделится с нами: что видела та чья-то жена, когда ходила ночью… поливать цветы?!
Бодрящий хохот вернул компании прежнюю деловитость.
— Друзья, не забывайте, для чего мы здесь собрались, — явно перехватывая общее внимание, начал было Бэсо, но уязвленный Тэофил не уступил:
— Положим, не мы собрались, а нас собрали — сами знаете как! А теперь подумаем еще раз, какая такая вещь могла быть выкинута на улицу, что Датико не поленился и сам пошел искать?
— А что, если она выбросила кольцо с гишером, я у нее такое видел.
— Глупости не говори, Зураб.
— Если женщину довести, она и не то еще выкинет!
Эти слова почему-то вызвали оживление, и вдруг Бэсо шепотом сказал:
— Я знаю что!.. Ключ она выкинула!
— Молодец, Бэсо, светлая у тебя голова. Выиграл наш уважаемый Датико большие деньги, и… не такой он человек, чтобы сразу в сберкассу бежать.
Тут неожиданно воображение у всех заклинило. То ли не захотели углублять этой деликатной темы, то ли попросту устали.
Чертыхаясь и кляня — не виновников ночного переполоха, боже упаси, а свою судьбу, белые призраки начали разбредаться. Но это еще не означает, что они вообще освобождают Датико от своего горячего внимания, не всегда, увы, безобидного!
Утром их жены, подметая балконы или выбегая на крик уличных разносчиков, глядят в оба и подмечают: старуха за хлебом не идет. Девчонка в школу не бежит, и только Датико, как всегда, в отличном настроении, не спеша отправляется на работу. Теперь тихо у них, и добрые соседи совершенно теряют покой — они криков ждут!
Не нужно думать меж тем, что одними ожиданиями криков заняты женщины на Гунибской. Их дневная жизнь нисколько не беднее переживаниями, чем душные тифлисские ночи их мужей.
В те времена бытовое обслуживание населения в Тифлисе стояло на недосягаемой высоте. Все необходимое доставлялось прямо на дом. Ненужное уносилось.
Мацони в нарядных переметных сумках доставлял ишачок, зелень катил перед собой на тачке сам продавец, фрукты тоже ехали на человеке. Шел по улице стройный молодец — у тонкой талии безмен, на голове громадная плоская деревянная чаша с товаром и при всем том, разумеется, — голос!.. Типичный, кстати, кинто!
Сочные эти голоса открывали в городе утро.
Раз в неделю, где-то в середине дня, целый район на несколько часов терял спокойствие. Нечто подобное происходит только при землетрясении, когда женщина в одну руку хватает ребенка, в другую узел, предварительно сунув драгоценности за пояс — и скорее под открытое небо. А тут женщины хватают пустые бидоны и по гулким деревянным балконам, по гудящим деревянным лестницам взапуски несутся на улицу:
— Кэ-ра-син! — очень дразнящее и зажигательное слово.
— Почему?
Да потому что все, кроме шашлыков, в те времена готовили на керосинках или примусах. А кому, спрашивается, охота по жаре тащить керосин из лавки, когда он приехал сам?!
Лошадь, железная бочка, пожилой армянин с колоколом в руке еще где-то на подходе, а чье-то чуткое ухо уже уловило звон, значит, лети поскорее, пока улица в неведении дремлет. Вот женщины и бегут, стреляя бидонами и клича любимых соседок.
Гремят они и кричат и на улице, плотно обступив керосинщика, потому что керосин пенится не хуже пива, да и жаждущих влезть без очереди хватало во все времена!
Тут же происходят и красивые мошенничества — седая женщина в черном величественно движется к этому бурлящему сборищу. В ее старческой руке громадный бидон. Очередь перед старой расступается, а разгоряченные лица обращены не к ней, а во двор — ждут, когда там возникнет великовозрастный внучек, который и потащит домой бидон.
Какими словами встречают его и провожают — произносить не будем, хотя это и соблазнительно, ведь в ярких и емких эпитетах обнажается подчас вся подноготная заботливого внука.
Догадаться нетрудно, как много успевает женщина в хлопотах на благо семьи. Добавим — при таком обслуживании населения.
Не забыты были и дети. И к ним приходил поставщик. На Гунибской это был симпатичный и ласковый старичок с очень вкусной песенкой:
— Бады-буды на бутылки…
И тогда по тем же гулким балконам и лестницам сыплется детвора.
Старичок приходит с полной корзиной воздушной кукурузы. Ребята тащат ему пустые винные бутылки, старичок всыпает в бумажные кульки легкие пресные зерна — и детям и взрослым неплохо.
Не были обойдены и старики, что из дому уже не выходят. К ним раз в месяц приходили старьевщики. Немолодые, но вполне подвижные, они ходили от двора к двору и, как ашуги, были всегда желанны. Ведь старьевщик имеет дело с нуждой, а нужда — сколь относительной ни будь, сюжетами богата. Вот и расцветали на закате старушки, заслыша глуховатый и солидный голос:
— Кар адож пак-па-им, кар адож! — по-русски пели они, но перевод все же нужен: старую одежду покупаем.
И начинается у старух оживление:
— Наш Карадож пришел!
Заметьте — «наш» — на одной улице не встречалось никогда двух мацонщиков, двух зеленщиков, двух старьевщиков — большой порядок в сфере обслуживания был.
Для завершения картины — два слова о сезонных бродячих торговцах. В середине июня в городе появлялись голосистые деревенские парни. Хорошие хозяйки с нетерпением ждут, когда наконец раздастся под окнами:
— Ахали какали, ахали какали!
Воздержитесь от смеха. «Ахали» — по-грузински — свежие, новые, «какали» — всего-навсего орехи. Из молодых зеленых грецких орехов варят душистое нежное варенье.
Стоят внимания и мальчишки — продавцы песка для чистки самоваров, и мойщики ковров, и верзилы, торгующие примусными иголками, — всех не перечтешь.