Без указания переводчика.
Опубликовано: А. К. Дойль. Приключения Шерлока Холмса. - С.-Пб., 1904.
С 1894 по 1901 год включительно Шерлок Холмс был чрезвычайно занят. Можно без преувеличения сказать, что почти не было какого-нибудь более или менее трудного случая, имевшего общественный интерес, к которому он не был привлечен за эти годы. Кроме того, он играл выдающуюся роль в сотнях часто очень щекотливых и необыкновенных дел частного характера.
Целый ряд поразительных успехов и только несколько неизбежных неудач были результатом этого продолжительного периода трудной и непрерывной деятельности.
Так как у меня записаны все случаи, во многих же я лично принимал участие, то мне, конечно, не легко сделать выбор из дел, наиболее интересных для публики. Буду, во всяком случае, верен своему всегдашнему принципу -- давать предпочтение таким делам, которые интересны не столько по важности или жестокости самого преступления, сколько вследствие остроумного или трагического их разрешения.
Исходя из этой точки зрения, я хочу рассказать историю мисс Виолетты Смит, одинокой велосипедистки из Чарлингтона. В этом деле, благодаря нашим расследованиям, выяснились особые побочные обстоятельства, приведшие к совершенно неожиданному трагическому концу. Хотя мой друг, в силу условий самого дела не мог проявить в полном блеске те способности, благодаря которым он прославился, тем не менее этот случай, по сопровождающим его обстоятельствам, принадлежит к числу наиболее замечательных.
Согласно записям в моем дневнике, мисс Виолетта посетила нас впервые в субботу, 23 апреля 1895 года. Холмсу, насколько мне помнится, этот визит был крайне неприятен, потому что он в то время был всецело поглощен очень запутанным делом о странном преследовании известного табачного короля, Джона Винсента Гардена.
Мой друг, ставивший выше всего сосредоточение мыслей, терпеть не мог, когда его отвлекали чем-нибудь посторонним от предмета, который в данное время его занимал. Но, тем не менее, он должен был, не желая поступить невежливо, что было противно его натуре, выслушать рассказ молодой красивой девушки, которая явилась к нам на Бейкер-стрит поздно вечером за советом и помощью. Напрасно Холмс уверял ее, что не имеет ни одной свободной минуты; она пришла с твердым намерением рассказать свою историю, и видно было, что без этого ее можно было выпроводить лишь силой. Таким образом Холмсу оставалось предложить нашей прелестной посетительнице стул и выслушать то, что ее удручало.
-- Во всяком случае, дело, как я вижу, идет не о вашем здоровье, -- сказал он, внимательно посмотрев на девушку, -- при столь усиленной езде на велосипеде не может быть физической слабости.
Она с удивлением посмотрела на свои ноги; взглянув на ее сапоги, я заметил, что подошвы с одной стороны немного стерлись, по-видимому, от постоянного трения о педали.
-- Да, я много езжу на велосипеде и это имеет даже некоторую связь с моим сегодняшним визитом.
Мой друг взял руку молодой девушки, которая была без перчатки, и некоторое время рассматривал ее с таким вниманием и так же бесстрастно, как специалист осматривает образчик товара.
-- Извините, пожалуйста, -- сказал он, выпуская ее руку, -- но в моей профессии нельзя оставлять без внимания ни единой мелочи. Я был почти склонен думать, что вы печатаете на машинке, но, очевидно, это происходит от игры на рояле. Вы видите, Уотсон, приплюснутые кончики пальцев, характерные для обеих профессий? Но в лице мисс, -- прибавил он, нежно повернув его к свету, -- есть особое одухотворенное выражение, какого обыкновенно не бывает у машинисток. Следовательно -- она учительница музыки.
-- Да, мистер Холмс, я даю уроки игры на рояле.
-- В деревне, судя по вашему цвету лица?
-- Да, сэр; я живу вблизи Фарнгэма, на границе Сёррея.
-- Прелестная местность, о которой у меня сохранились интересные воспоминания. Уотсон, вы ведь помните, как мы там поймали кузнеца Стамфорда? Ну-с, мисс Виолетта, что же с вами случилось близ Фарнгэма?
Молодая девушка спокойно и толково рассказала следующее:
-- Моего отца уже нет в живых, мистер Холмс. Его звали Джеймс Смит; он был дирижером в Старом Королевском театре. После смерти отца мы с матерью остались совершенно одни. Единственный брат отца, Ральф Смит, переселился двадцать пять лет тому назад в Африку, и с тех пор мы не имеем никаких сведений о нем. Мы остались без всяких средств и вот как-то узнали, что в газете появилось объявление, касающееся нас. Можете себе представить наше волнение: мы думали, что кто-нибудь оставил нам наследство и тотчас же отправились к разыскивающему нас адвокату. Так мы познакомились с двумя джентльменами, Каррютсером и Вудлеем, приехавшими из Африки на родину. Они сообщили нам, что были в тесной дружбе с моим дядей, который умер несколько месяцев тому назад в Иоганнесбурге в страшной бедности. Незадолго до смерти он просил их разыскать родных и позаботиться, чтобы они не терпели нужды. Нас удивило, что дядя Ральф, никогда не заботившийся о нас при жизни и не интересовавшийся нашими делами, проявил такое участие перед смертью. Но мистер Каррютсер объяснил нам, что дядя лишь недавно узнал о смерти отца и поэтому почувствовал известные обязательства по отношению к нам.
-- Виноват, -- сказал Холмс, -- когда происходил этот разговор?
-- В декабре прошлого года, четыре месяца тому назад.
-- Продолжайте, пожалуйста.
-- Мистер Вудлей произвел на меня чрезвычайно неприятное впечатление. Этот человек с грубым одутловатым лицом, с рыжими усами и прилизанной прической все время нахально глядел на меня. Он мне казался очень противным и я положительно чувствовала, что Кирилл не одобрит этого знакомства.
-- Ага! Его зовут Кириллом! -- с улыбкой сказал Холмс.
Молодая девушка покраснела и засмеялась.
-- Да, мистер Холмс, Кирилл Мортон, инженер; мы предполагаем в конце лета обвенчаться. Ах, Боже мой, почему я заговорила о нем? Итак, я хотела сказать, что мистер Вудлей показался мне очень несимпатичным, зато мистер Каррютсер, хотя и более пожилой, мне понравился. Это бледный брюнет с гладко выбритым лицом, спокойного характера, с хорошими манерами и приятной улыбкой. Он спросил о наших средствах и когда узнал, что у нас ничего не осталось, предложил мне давать уроки музыки его единственной десятилетней дочери. Я сказала ему, что не хотела бы оставлять мать одну. На это он возразил, что я могу видаться с ней каждое воскресенье, и предложил мне отличное вознаграждение -- сто фунтов в год. В конце концов я согласилась и переехала в Чильтерн-Грэндж, приблизительно в шести милях от Фарнгэма. Мистер Каррютсер -- вдовец и у него заведует хозяйством очень почтенная дама -- миссис Диксон. Девочка сказалась очень милым ребенком, и все, казалось, шло у нас хорошо. Мистер Каррютсер очень хорошо относился ко мне, он тоже очень любит музыку, и мы проводили вместе приятные вечера. А по воскресеньям я уезжала в город, к матери.
Но вскоре моя счастливая жизнь омрачилась приездом мистера Вудлея. Он приехал погостить на неделю, но мне это время показалось тремя месяцами. Этот противный человек непрестанно хвастался перед всеми, и в особенности передо мной. Он делал мне отвратительные признания в любви, бахвалился своим богатством и говорил, что если я выйду за него замуж, то у меня будут лучшие бриллианты во всем Лондоне. Наконец, когда я ему сказала, что не желаю иметь с ним ничего общего, он обнял меня (он очень силен) и поклялся, что не выпустит, пока я его не поцелую. В это время в комнату вошел Каррютсер и вырвал меня из рук негодяя. Тогда Вудлей кинулся на него и швырнул на пол. Затем, как вы сами понимаете, уехал. На следующий день мистер Каррютсер извинился предо мной и уверял, что я никогда больше не подвергнусь такому оскорблению. С тех пор я больше не видала мистера Вудлея.
Теперь, мистер Холмс, я перехожу к тому, что послужило причиной моего приезда к вам. Каждую субботу перед обедом я уезжаю на велосипеде на станцию Фарнгэм к поезду, отходящему в город в двадцать две минуты первого. Дорога из Чильтерн-Грэнджа очень глухая, в особенности в той части, которая на протяжении мили тянется между Чарлингтонской степью с одной стороны и огромным лесом Чарлингтон-холла -- с другой. Большая редкость встретить здесь телегу или прохожего; только поднявшись до Круксбери дорога делается оживленнее.
-- Две недели тому назад я ехала по этому месту и, случайно обернувшись, заметила велосипедиста, ехавшего позади. Это был, как мне казалось, мужчина средних лет, с коротко остриженной черной бородой. Подъезжая к станции, я еще раз оглянулась, но его уже не было, и я больше не думала об этом. К моему крайнему удивлению, возвращаясь в понедельник домой, я на том же месте опять увидала этого господина; то же самое повторилось в следующие субботу и понедельник. Он оставался на порядочном от меня расстоянии и вообще ничем меня не беспокоил, но его появление казалось очень странным, я мне становилось жутко. Я рассказала обо всем мистеру Каррютсеру, которому эти встречи также показались странными. Он успокоил меня, сказав, что заказал экипаж и лошадь, так что мне не придется ездить по этой пустынной дороге одной.
Экипаж должен был прибыть на этой неделе, но его почему-то не доставили, и мне снова пришлось поехать на станцию на велосипеде. Это было сегодня утром. Понятно, доехав до Чарлингтонской степи, я оглянулась назад, и действительно велосипедист оказался на том же месте. Он никогда не приближался ко мне настолько, чтобы я могла отчетливо рассмотреть его лицо, но несомненно я его раньше никогда не видела. На нем был темный костюм и велосипедная суконная шапка. Единственно, что я хорошо запомнила, это черную бороду. Сегодня я почему-то почти не испугалась и твердо решила узнать, кто он и что ему от меня нужно. Я поехала медленнее, он сделал то же, затем я совсем остановилась, остановился и он. Тогда я решила устроить ему ловушку. Дорога в этом месте круто сворачивает, я, быстро обогнув угол, соскочила и стала ждать. Он непременно должен был проехать мимо меня, не успев остановиться. Но он не показывался. Я поехала обратно и заглянула за угол. Дорога была мне видна на целую милю, но его нигде не было. Внезапное исчезновение было тем загадочнее, что в этом месте не было другой дороги, которой он мог бы воспользоваться.
Холмс потер от удовольствия руки.
-- Это случай совсем особого рода, -- сказал он. -- Сколько времени прошло между тем, как вы завернули за угол и вернулись?
-- Две-три минуты.
-- Следовательно, за это время он не мог скрыться из виду, а другой дороги, как вы говорите, там ней?
-- Нет.
-- Значит, он поехал по какой-нибудь тропинке по той или другой стороне.
-- В сторону степи он не мог свернуть, иначе я бы его увидела.
-- Если все это невозможно, то остается только Чарлингтон-холл. Можете вы еще что-нибудь добавить?
-- Нет, мистер Холмс. Я хотела бы еще заметить, что была очень расстроена и не успокоюсь, пока не получу вашего совета и помощи.
Холмс несколько времени сидел молча.
-- Где живет ваш жених? -- наконец спросил он.
-- В Ковентри, он служит в Майдлэнском электрическом обществе.
-- Быть может, он хотел приехать неожиданно?
-- Что вы, мистер Холмс! Неужели я бы его не узнала.
-- Были у вас другие поклонники?
-- Да, за мной ухаживали до моего знакомства с Кириллом.
-- А с тех пор?
-- Если не считать ужасного Вудлея, то никто.
-- Значит вы больше ни о ком не знаете?
Наша прекрасная клиентка немного смутилась.
-- Сознайтесь мисс Смит, кто еще был к вам неравнодушен?
-- Ах быть может я ошибаюсь, но иногда мне кажется, что мои наниматель, мистер Каррютсер интересуется мною больше, чем следует. Мы часто проводим вместе время, а по вечерам играем в четыре руки. И он никогда не заговаривал об этом, но девушка всегда чувствует, когда кому-то нравится.
-- Ага! -- сказал Холмс с серьезным видом. -- Какую он ведет жизнь?
-- Он богатый человек.
-- И не держит выезда?
-- Тем не менее он живет как человек с большими средствами. Два или три раза в неделю он ездит в город. Он акционер южноафриканских рудников.
-- Сообщите мне немедленно, мисс Смит, если случится что-нибудь новое. Я теперь очень занят, тем не менее найду время для расследования вашего дела. А пока не предпринимайте ничего, не предупредив меня. До свидания, надеюсь, что мы получим от вас хорошие известия.
-- Вполне естественно, что у такой девушки есть поклонники, -- сказал после отъезда мисс Виолетты Холмс, задумчиво потягивая трубку, -- но чтобы ухаживание происходило на велосипеде на пустынной сельской дороге -- это уже странно. Без сомнения, это какой-нибудь тайный обожатель. История сама по себе кажется мне не очень интересной, но сопровождающие ее побочные обстоятельства заслуживают внимания.
-- Самое замечательное то, что этот господин появляется исключительно одном и том же месте, не правда ли?
-- Конечно. Мы прежде всего должны узнать арендаторов Чарлингтон-холла. Затем нужно расследовать, откуда происходит дружба между Каррютсером и Вудлеем; они, по видимому, люди совершенно противоположного характера. И почему они вздумали заботиться о родных Ральфа Смита? Еще один пункт. Что это за странный господин, который платит двойное жалованье учительнице и не держит лошадей, несмотря на то, что живет в шести милях от станции? Это странно, Уотсон, -- очень странно!
-- Вы хотите туда поехать?
-- Нет милый мой, это можете сделать вы. Быть может, это все-таки пустячное дело и я не могу ради него прерывать других важных расследований. В понедельник утром вы можете быть в Фарнгэме, спрячетесь поблизости от Чарлингтонской степи и посмотрите, что там происходит, а затем поступите по своему усмотрению. Но обязательно справитесь о владельцах Чарлинттона и, вернувшись домой, представите мне отчет. А теперь об этом ни слова больше, пока мы не найдем основы, на которых можно будет построить наши выводы.
Мы знали что девушка поедет с вокзала Ватерлоо в понедельник утром поездом, отбывающим в девять пятьдесят поэтому я отправился поездом, отходящим на полчаса раньше. От Фарнгэма я без труда добрался до Чарлингтонской
степи и тотчас же нашел то место, где произошло приключение с молодой девушкой. С одной стороны дороги тянулась степь, с другой -- лесок с высокими деревьями, окруженный кустарниками. В этот обширный парк вели каменные ворота. Камни поросли мхом, а на колоннах еще заметны были гербы и геральдические украшения. Кроме этого главного входа, в изгороди было несколько проходов, от которых тянулись к лесу узенькие тропинки. Самого здания с дороги не было видно, но вся окрестность говорила об упадке этого поместья.
Обширная степь была сплошь покрыта золотистыми цветами дрока, блестевшими под лучами чудного весеннего солнца. Я спрятался за одним из кустов так, что мне был виден вход в замок и большое пространство дороги с обеих сторон. Сначала на ней не было ни души, но вскоре я заметил велосипедиста. Он ехал по направлению к станции и был в темном костюме и с черной бородой. Доехав до Чарлингтона, он соскочил с велосипеда, провел его в отверстие между кустами и исчез.
Через четверть часа снова появился велосипед. Я узнал молодую девушку, ехавшую со станции. Подъезжая к степи, она оглянулась. Через минуту показался незнакомец; он вскочил на велосипед и пустился вслед за девушкой. На далеком пространстве видны были только эти две фигуры. Грациозная девушка сидела прямо, а следовавший за ней мужчина пригнулся к самому рулю и ехал весьма неуверенно. Вдруг она неожиданно повернула назад и помчалась прямо на него. Но он также быстро повернул и быстро понесся от нее. Тогда она снова вернулась, и гордо подняв голову, поехала своей дорогой, не заботясь более о своем провожатом, который снова ехал за девушкой на порядочном расстоянии. Наконец они оба исчезли за поворотом. Я еще оставался за кустами и хорошо сделал, потому что вскоре снова показался велосипедист, возвращавшийся к замку. Он повернул в ворота и сошел с велосипеда. Я его видел еще около двух минут. Он поднял руки, как бы поправляя галстук; затем снова сел на велосипед, поехал к замку и исчез среди густого кустарника, за которым совсем вдали виднелось старинное здание с почерневшими трубами.
Я решил, что успешно провел день и в хорошем расположении духа вернулся в Фарнгэм. Местный агент не смог мне дать каких-либо сведений о Чарлингтон-холле, но указал адрес известной фирмы в Палл-Мелл.
По возвращении в город я зашел туда и был очень любезно принят поверенным фирмы. Но, к сожалению, я не мог снять на это лето Чарлингтон-холла, так как он около месяца тому назад был взят одним пожилым почтенным джентльменом по фамилии Вилльямсон. Других сведений об этом господине поверенный не счел возможным мне дать, ссылаясь на то, что не имеет права говорить с посторонними о частных делах своих клиентов.
Вечером Холмс с вниманием выслушал длинный отчет, представленный мною, но ожидаемой похвалы я не получил. Напротив, его строгое лицо сделалось еще строже, когда он по пунктам разобрал, что я сделал и что упустил.
-- Вы избрали очень плохой пункт для наблюдения, мой милый Уотсон. Следовало стать за живой изгородью, тогда вы увидели бы эту интересную личность вблизи. А так, находясь в более чем ста метрах от него, вы можете мне сказать еще меньше, чем мисс Смит.
-- Она думает, что это незнакомец, я же твердо уверен, что они знают друг друга. Иначе, зачем бы он так боялся столкнуться с нею нос к носу. Вы говорите, что он сильно пригнулся к рулю, это тоже с целью, чтобы его не узнали. Да, ваше расследование совсем не годится. Вы хотите узнать, кто он и даете ему возможность спокойно вернуться домой, а сами отправляетесь в посредническую контору в Лондоне!
-- Что же мне оставалось делать? -- раздраженно воскликнул я.
-- Зайти в ближайший трактир, где легче всего узнаются такие вещи. Так вам рассказали бы о всех, живущих в Чарлингтон-холле, начиная с хозяина и кончая судомойкой. Вилльямсон! Это мне ровно ничего не говорит. Если он пожилой человек, то не может так ловко садиться и соскакивать с велосипеда и удирать от сильной здоровой девушки. Какой же, собственно говоря, толк в вашей экспедиции?
Уверенность, что девушка говорила правду? В этом я и раньше не сомневался. Что между велосипедистом и замком существует какая-то связь? И это для меня не новость. Что фамилия жильца Вилльямсон? -- Какая нам от этого польза?
Ну, ну, мой милый, не обижайтесь. До следующей субботы мы все равно не можем многого предпринять, а за это время я сам кое-что поразнюхаю.
На следующее утро мы получили от мисс Смит письмо, в котором она кратко, но толково сообщала все, что я видел. Но главная суть письма заключалась в следующей приписке:
"Будучи вполне уверена в вашей скромности, мистер Холмс, должна сообщить вам что мое положение сделалось весьма затруднительным. Мистер Каррютсер сделал мне формальное предложение. Я убеждена, что им руководит глубокое и искреннее чувство. Мой ответ вам ясен. Он послушно, хотя и с большим огорчением, принял мой отказ. Вы сами понимаете, что наши отношения стали после этого несколько натянутыми".
-- А наша молоденькая приятельница находится в незавидном положении, -- сказал Холмс, дочитав письмо до конца. -- Ее дело становится интереснее и развивается интенсивнее, чем я ожидал.
Я с удовольствием проведу спокойный денек на чистом воздухе: сегодня после обеда поеду туда и посмотрю, не подтвердится ли то или иное из моих предположений.
Приятный денек за городом закончился весьма замечательно. Холмс вернулся домой ночью с опухшей губой и синяком на лбу и вообще имел такой вид, что сам мог бы возбудить подозрение полиции. Однако он был очень доволен своим приключением и от души хохотал, рассказывая про него.
-- Маленькое телесное упражнение всегда доставляет мне большое удовольствие, -- начал он. -- Вы знаете, что я кое-что смыслю в добром старом английском боксе. Иногда, это бывает очень кстати, например сегодня. Без этого искусства моя роль была бы сегодня весьма плачевна.
Я попросил его рассказать, что с ним случилось.
-- Я разыскал кабачок, который уже рекомендовал вашему вниманию, и начал там осторожно собирать интересующие меня сведения. Хозяин сказался разговорчивым малым и охотно отвечал на все мои вопросы. Вилльямсон -- старик с седой бородой, он живет один с небольшим штатом прислуги. Говорят, что он пастор или по крайней мере был им. Однако два случая за его кратковременное пребывание в замке кажутся мне не совсем подходящими для духовного лица. Я уже справлялся в консистории и получил сведения, что господин по фамилии Вилльямсон был пастором, но карьера его закончилась какой-то темной историей. Затем трактирщик рассказал мне, что по субботам в замок приезжают гости -- "очень хорошее общество, сэр" -- а один джентльмен с рыжими усами, некто Вудлей, постоянно бывает у Вилльямсона. Во время нашей мирной беседы вошел этот самый джентльмен; он сидел в соседней комнате за кружкой пива и слышал весь наш разговор. "Кто я такой, что мне нужно? С какой целью эти расспросы?" Слова так и сыпались из его уст и сопровождались довольно сильными эпитетами, перешедшими в сплошную ругань, и в конце концов он нанес мне удар кулаком, который я не успел парировать. Но зато несколько следующих минут были великолепны. Это была настоящая схватка. Вы видите, каким я из нее вышел. Что касается мистера Вудлея, то его пришлось отправить домой в карете, так хорошо я с ним расправился. Этим закончилась моя загородная прогулка, и должен сознаться, что как ни приятно я провел этот день, он принес не больше пользы, чем ваш.
В четверг мы опять получили письмо от нашей клиентки:
"Вас, наверное, не удивит, мистер Холмс, -- писала она, -- если я зам сообщу, что оставляю место у мистера Каррютсера. Даже большое жалованье не может вознаградить меня за переживаемые неприятности. В субботу я еду в Лондон и уже больше не вернусь к нему. Мистеру Каррютсеру уже прислали выезд, и потому опасности, грозившие мне на безлюдной дороге, миновали, если вообще таковые существовали.
Главная причина моего отказа от службы -- не только натянутые отношения с мистером Каррютсером; дело в том, что снова появился этот ненавистный субъект, Вудлей. Он всегда был противен, но теперь еще безобразнее; он, по-видимому, упал и сильно расшибся. Я увидела его из окна, но, к счастью, с ним не встретилась. Он долго о чем-то говорил с мистером Каррютсером, который после этого казался очень взволнованным. Вудлей, по-видимому, живет где-нибудь по соседству, потому что он у нас не ночевал, и тем не менее сегодня утром я видела, как он пробирался по саду. Он для меня отвратительнее ядовитого гада, и я не могу даже выразить словами того чувства ненависти и страха, которое мне внушает этот человек. Не понимаю, как может мистер Каррютсер выносить его присутствие даже одну минуту? Но в субботу все мои тревоги закончатся".
-- Хочу надеяться, Уотсон! -- сказал с серьезным лицом Холмс. -- Негодяи со всех сторон подстерегают бедную девушку и мы обязаны позаботиться, чтобы с ней ничего дурного не случилось во время ее последней поездки. Полагаю, нам необходимо освободиться от всех дел в субботу утром и вместе отправиться туда, дабы эта странная история не закончилась, чего доброго, трагически. Должен сознаться, что я все еще не придавал серьезного значения этому делу, оно мне казалось скорее смешным и глупым, чем опасным. Нет ничего удивительного в том, что мужчина поджидает хорошенькую девушку и следит за ней, но если он настолько робок, что даже не смел с нею заговорить и убегал при ее приближении, то вряд ли его можно считать опасным. Правда, негодяй Вудлей человек другого сорта, однако и он за исключением одного раза не беспокоил девушку, а во время последнего визита к Каррютсеру даже не обратил на нее внимания. Велосипедист принадлежит, без сомнения, к той компании, о которой говорил трактирщик, но о его личности и отношениях к прочим лицам мы знаем так же мало, как и раньше. -- Только по серьезному лицу Холмса и по тому, что, уходя, он взял с собою револьвер, я почувствовал, что за этим странным происшествием может скрываться опасность.
После дождливой ночи наступило прекрасное утро. Степь, покрытая пестрыми цветами, ласкала наши взоры, утомленные лондонскими грязными улицами и серыми домами. Мы бодро шагали по широкой песчаной дороге, вдыхая свежий утренний воздух, и наслаждались пением птиц и ароматом весны. С одного холма мы увидели запущенный замок, возвышавшийся над старыми дубами, которые, несмотря на свой почтенный возраст, все же были моложе находящегося внутри здания. Холмс показал на дорогу, извивавшуюся между бурой степью и зеленым лесом. Совсем вдали мы заметили темное пятно. Это был экипаж, ехавший по направлению к нам. Холмс был очень недоволен.
-- Я хотел приехать получасом раньше, чем она! -- воскликнул он. -- Если это ее экипаж, то, значит, она решила выехать более ранним поездом. Боюсь, Уотсон, что она проедет мимо Чарлингтона раньше, чем там будем мы.
Спустившись с холма, мы уже не могли видеть экипажа. Мы ускорили шаги, так что мои ноги, привыкшие к сидячему образу жизни; запротестовали и я стал отставать. Холмс же продолжал идти с прежней быстротой, как вдруг, опередив меня приблизительно на сто метров, он остановился и с отчаянием поднял руки. В эту минуту из-за поворота показался пустой экипаж, быстро катившийся нам навстречу; лошадь скакала галопом, вожжи тащились по земле.
-- Поздно, Уотсон, слишком поздно! -- крикнул Холмс, когда я, задыхаясь, подбежал к нему. -- Какой я осел, что не подумал о предыдущем поезде! Это похищение, Уотсон, безусловно похищение! Или убийство! Бог знает, что!.. Загородите дорогу! Остановите лошадь! Хорошо! Садитесь скорее! Посмотрим, смогу ли я еще исправить результаты собственной глупости.
Когда мы вскочили в экипаж, Холмс повернул лошадь, ударил ее хлыстом и мы понеслись назад. Когда мы повернули за угол, я схватил Холмса за руку.
-- Вот он! -- крикнул я.
Одинокий велосипедист ехал нам навстречу. Голова его была опущена, а спина изогнута, как будто он изо всей силы нажимал на педали.
Он мчался как на гонках. Заметив нас на сравнительно близком расстоянии, он соскочил с велосипеда и остановился на месте. Черная, как смоль, борода представляла собой странный контраст с мертвенной бледностью лица, а его глаза горели лихорадочным огнем. Он пристально смотрел то на нас, то на экипаж. Вдруг на его лице появилось выражение крайнего изумления.
-- Эй, кто там?! Стой! -- воскликнул он, преграждая нам путь велосипедом. -- Откуда у вас этот экипаж? Остановитесь! -- крикнул он, выхватив револьвер. -- Остановитесь, не то, клянусь честью, я застрелю лошадь!
Холмс бросил вожжи мне на колени и соскочил.
-- Вас то мы и ищем! Где мисс Виолетта Смит? -- прямо и спокойно спросил он.
-- Это я у вас спрашиваю. Вы в ее экипаже и должны знать, где она.
-- Экипаж попался нам на дороге. В нем никого не было. Мы поехали назад, чтобы оказать помощь молодой девушке.
-- Милосердый Боже! Что же мне делать?! -- кричал в страшном отчаянии незнакомец. -- Они ее похитили, проклятый Вудлей и негодяй-пастор. Идите, идите скорее за мной, если вы действительно ее друг. Помогите мне, мы спасем ее, хотя бы мне это стоило жизни.
Он бросился, как безумный, с револьвером в руке через один из проходов в живой изгороди. Холмс побежал вслед за ним, а я за Холмсом, оставив лошадь, которая щипала траву у дороги.
-- Вот здесь они прошли, -- сказал мой друг, указывая на многочисленные следы на влажной тропинке. -- Эй! Стойте! Кто-то лежит там в кустах?
Это был парень лет семнадцати, в костюме конюха, в кожаных штанах и штиблетах. Он лежал на спине, согнув колени, с открытой раной на голове. Я осмотрел рану и нашел, что кости не повреждены.
-- Это мой конюх, Петр, -- воскликнул незнакомец. -- Он вез ее на станцию. Негодяи сбросили его с козел и ранили. Оставим его здесь, ему мы все равно сейчас не можем помочь, но, быть может, нам удастся спасти ее от самого худшего, что только может случиться с женщиной.
Мы пустились бегом вдоль лесной тропинки и достигли уже кустарников перед домом, когда Холмс резко остановился.
-- Они не вошли в дом. Вот их следы налево -- вдоль кустов! Я так и думал!
В эту минуту из-за густого зеленого кустарника напротив нас раздались пронзительные женские крики -- крики бешенства и ужаса. Вдруг крик смолк и сменился захлебывающимся храпом, как будто от удушения.
-- Сюда! Сюда! -- крикнул нам незнакомец. -- Они в кегельбане! Он бросился через кусты.
-- А, трусливые собаки! За мной, господа, за мной! Поздно! Слишком поздно! О, Господи!
Мы неожиданно очутились на красивой зеленой лужайке, окаймленной старыми деревьями. На противоположном конце ее, под мощным дубом, мы заметили странную группу из трех человек: женщину, едва державшуюся на ногах, почти без чувств; рот ее был завязан носовым платком. Против нее стоял молодой человек с жестоким лицом и рыжими усами. Широко расставив ноги и подбоченившись, он с торжествующим видом размахивал хлыстом. Между ними находился пожилой господин с седой бородой, в темном стихаре поверх светлого летнего костюма. Он, по-видимому, только что окончил обряд венчания, потому что, когда мы появились, как раз закрыл молитвенник и похлопывая новобрачного по плечу с веселым видом поздравлял его.
-- Они обвенчаны! -- вскрикнул я.
-- Идите! -- кричал наш проводник. -- Идите же скорее!
Он побежал по лужайке, а за ним Холмс и я. Когда мы приблизились, мисс Виолетта пошатнулась и оперлась о дерево, чтобы не упасть. Бывший пастор насмешливо поклонился, а Вудлей с торжествующим видом пошел нам навстречу.
-- Ты можешь снять бороду, Боб, -- обратился он к нашему союзнику. -- Я тебя хорошо знаю. Ну-с, ты пришел со своими приятелями как раз вовремя. Позвольте вам представить мисс Вудлей.
Наш проводник сорвал накладную бороду, посредством которой хотел оставаться неузнанным, и бросил ее на землю; мы увидели длинное, бледное, гладко выбритое лицо. Потом он поднял револьвер и направил его на молодого негодяя, который шел к нему, грозно размахивая хлыстом.
-- Да, -- сказал он, -- я Боб Каррютсер и спасу эту женщину, хотя бы попал за это на виселицу. Я тебя предупреждал, что я сделаю, если ты прибегнешь к насилию, и, клянусь Богом, сдержу свое слово!
-- Ты опоздал. Она моя жена!
-- Нет, твоя вдова.
Раздался выстрел и сквозь жилет Вудлея брызнула кровь. Он описал круг на месте и с громким криком упал на землю; его красное лицо внезапно покрылось страшной бледностью. Старик в стихаре разразился потоком таких ругательств и проклятий, каких я еще никогда не слыхал. Он тоже достал револьвер, но прежде чем успел поднять его на высоту прицела, увидел дуло револьвера, направленное на него Холмсом.
-- Довольно! -- совершенно хладнокровно сказал мой друг. -- Бросьте револьвер! Уотсон, поднимите оружие и приставьте ему ко лбу! Спасибо! И вы, Каррютсер, отдайте мне свое оружие. Не нужно больше насилия. Идите сюда и отдайте его!
-- Да кто же вы такой?
-- Меня зовут Шерлок Холмс.
-- О, Господи!
-- Как я вижу, вы слыхали уже обо мне. До прибытия полиции я займу ее место. Эй, вы! -- крикнул он слуге, прибежавшему в испуге на выстрел. -- Идите сюда, поезжайте, как можно скорее во Фарнгэм. -- Он написал несколько слов на листке из записной книжки. -- Передайте эту записку полицейскому инспектору. До его прибытия вы все останетесь под моим надзором.
Своим решительным, энергичным вмешательством Холмс подчинил всех присутствующих. По его распоряжению Вилльямсон и Каррютсер понесли раненного Вудлея в дом, а я подал руку перепуганной девушке. Раненого положили в постель, и Холмс попросил меня обследовать его. Когда я вернулся сообщить о результатах осмотра, Холмс уже был в старинной столовой, а оба пленника сидели перед ним.
-- Он поправится, -- сказал я.
-- Что! -- крикнул Каррютсер, вскочив со стула. -- Так я дам ему вторую порцию. Чтобы эта девушка, этот ангел была на всю жизнь связана с таким негодяем?! -- Никогда!
-- Об этом вам нечего беспокоиться, -- сказал Холмс. -- По двум основательным причинам этот брак ни в коем случае не может быть действительным: Во-первых, мы можем усомниться в законном праве мистера Вилльямсона...
-- Я был посвящен, -- крикнул старый негодяй.
-- Да, но потом лишены сана.
-- Все равно, пастор всегда остается пастором.
-- Вряд ли. А как обстоит дело со свидетельством о согласии?
-- Оно у меня в кармане.
-- Значит, вы получили его хитростью. Но во всяком случае насильственное бракосочетание недействительно, и вы совершили серьезное преступление, в чем скоро убедитесь. Если не ошибаюсь, у вас будет около десяти лет поразмыслить об этом. Что касается вас, Каррютсер, то лучше было бы, если бы вы оставили свой револьвер в кармане.
-- Теперь и я вижу, что вы правы, мистер Холмс. Но когда я подумал о всех мерах предосторожности, принятых мною для ограждения этой девушки, то мысль,
что она попала во власть такого человека, затемнила мой рассудок. Ведь я любил ее, мистер Холмс, и только теперь впервые почувствовал, что значит любовь. Да, я обезумел, потому что знаю, что Вудлей -- самый наглый хвастун во всей Южной Африке, человек, имя которого приводит в ужас всех от Иоганнесбурга до Кимберли. Поверите ли, мистер Холмс, с тех пор, как эта девушка поступила ко мне, я ни разу не допустил, чтобы она одна проезжала мимо этого дома, где ее подстерегали эти негодяи, и всегда сопровождал ее на велосипеде. Я всегда держался на некотором расстоянии и надевал бороду, чтобы она не узнала меня, потому что эта порядочная и вполне приличная девушка ни за что не осталась бы у меня на службе, если бы узнала, что я езжу вслед за ней.
-- Почему вы не предупредили ее об опасности?
-- Потому что в таком случае она отказалась бы от места, а мне казалось, что я этого не перенесу. Хотя она и не могла меня полюбить, но все-таки для меня было утешением видеть ее милый образ и слышать звонкий голос.
-- И вы называете это любовью, мистер Каррютсер, -- сказал я, -- а, по-моему, это эгоизм.
-- Быть может, но эти понятия так связаны, что не знаешь, где кончается любовь и начинается эгоизм. Как бы то ни было, я был не в силах с ней расстаться. Кроме того, при таком соседстве ей же было лучше иметь человека, который о ней заботится. Когда пришла телеграмма, я понял, что они начнут действовать энергично.
-- Какая телеграмма?
Каррютсер вынул из кармана телеграмму.
-- Вот она, -- сказал он, передавая ее Холмсу.
В телеграмме было только два слова: "старик умер".
-- Гм! Теперь я вижу, -- сказал Холмс, -- где раки зимуют, и понимаю, почему после этой телеграммы они начали энергично действовать. Но пока мы здесь ждем, расскажите мне, что вы еще знаете.
Старый плут в стихаре снова начал ужасно ругаться.
-- Клянусь Богом! -- крякнул он, -- если ты нас выдашь, Каррютсер, я поступлю с тобой так же, как ты поступил с Вудлеем. Относительно девушки можешь болтать, сколько тебе угодно, это твое личное дело, но если ты начнешь слишком откровенничать насчет твоих сообщников, то тебе придется очень плохо.
-- Вашему преподобию нечего так волноваться, -- сказал Холмс, закуривая папиросу. -- Дело вполне ясное, и я спрашиваю вас из простого любопытства, желая узнать некоторые подробности. Если же вам неприятно мне отвечать, то я вам сам все расскажу и вы тогда увидите, что еще осталось скрытым в вашей тайне. Во-первых, вы втроем, господин пастор, Каррютсер и Вудлей приехали из Африки...
-- Первая ложь! -- воскликнул старик. -- Два месяца тому назад я еще никого из них не знал, а в Африке не был никогда в жизни. Значит, введение уже неверно, сверххитрый джентльмен!
-- Он говорит правду, -- заметил Каррютсер.
-- Ну, ладно. Вы двое приехали, а его преподобие возрос на родной ниве. Вы оба были знакомы с Ральфом Смитом и знали, что он недолго проживет и что его племянница останется единственной наследницей его состояния. Не так ли, а?
Каррютсер кивнул головой, а Вилльямсон пробормотал проклятие.
-- Она была несомненно его ближайшей родственницей, и вы знали, что он не оставит завещания.
-- Он ведь не умел ни читать, ни писать, -- заметил Каррютсер.
-- Итак, вы приехали в Англию и разыскали девушку, условившись, что один из вас на ней женится, а другой получит свою часть из наследства. Не знаю, каким образом Вудлей был назначен ее мужем. Как это случилось?
-- Мы играли во время пути на нее в карты, и он выиграл.
-- Понимаю. Вы пригласили девушку в качестве учительницы к себе в дом, а Вудлей должен был за ней ухаживать. Она узнала, что он грубиян и пьяница, и не хотела с ним знаться. Тем временем вы сами влюбились в молодую девушку и этим расстроили ваше соглашение. Вы не могли более выносить мысли, что этот негодяй будет ее мужем.
-- Да, клянусь Богом, не мог!
-- Вы поссорились. Он в бешенстве оставил ваш дом и решил обойтись собственными силами.
-- Это поразительно, Вилльямсон! -- воскликнул Каррютсер с горькой усмешкой. -- Нам придется немного добавить к рассказу мистера Холмса. Да, мы поссорились, и он сбил меня с ног, но и я не остался в долгу. Затем я потерял его из вида; в это время он раскопал где-то этого выгнанного пастора. Я узнал, что они вместе поселились в этом доме подле дороги, по которой девушка ездила на станцию. Поэтому я оберегал ее, понимая, откуда ветер дует. Время от времени я их посещал, пытаясь выведать, что они замышляют. Два дня тому назад Вудлей принес мне телеграмму, извещающую о смерти Ральфа Смита. Он спросил меня, желаю ли я еще участвовать в нашем деле. Я отказался. Тогда он спросил, не согласен ли я сам жениться на мисс Виолетте и отдать ему обусловленную часть ее состояния. Я ответил, что охотно сделал бы это, но она мне отказала. "Дай нам только возможность жениться на ней -- сказал он, -- через две недели она станет смотреть на дело совсем другими глазами". Я возражал, что ни за что не допущу насилия. После этого презренный плут ушел, осыпав меня проклятиями и поклявшись, что он все-таки завладеет девушкой.
Она уехала от меня сегодня в моем экипаже, но, несмотря на это, я чувствовал такое внутреннее беспокойство, что поехал за ней на велосипеде. К сожалению, экипаж значительно опередил меня, и несчастие случилось, прежде чем я успел догнать ее. Я узнал об этом только тогда, когда увидел вас едущих в моем экипаже в обратном направлении.
Холмс встал и бросил окурок в камин.
-- Я был просто глуп, -- сказал он. -- Ты сообщил мне тогда, что видел, как велосипедист, по твоему мнению, поправлял галстук за кустами; это одно должно было мне все сказать. Во всяком случае мы можем поздравить себя с замечательным и, в известном отношении, исключительным случаем. А вот идут полицейские, очень рад, что с ними идет и раненый кучер. Значит, можно надеяться, что он как и наш жених скоро оправится от сегодняшнего приключения. Я полагаю, Уотсон, что вам, в качестве врача, следует пойти к мисс Смит. Скажите ей, что, если она оправилась, мы охотно проводим ее к матери. Если же она еще чувствует себя слишком слабой, мы будем телеграфировать молодому электротехнику в Майдлэнд, и вы увидите, как быстро она после этого выздоровеет. Что касается вас, мистер Каррютсер, то я полагаю, вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы искупить свою вину по участию в этом гнусном заговоре. Вот вам моя визитная карточка. Если мое показание на суде может быть вам полезным, я всегда охотно к вашим услугам.
* * *
В водовороте нашей кипучей жизни мне много раз бывало трудно дополнить свой рассказ необходимыми сведениями о дальнейшей судьбе действующих в нем лиц. К сожалению, из-за множества дел, лица эти быстро исчезали из моей памяти, как только миновала развязка.
Впрочем, в конце моей рукописи по данному делу, я нашел следующую приписку:
Мисс Смит действительно получила большое наследство и вышла замуж за Кирилла Мортона, главного акционера известного электрического общества "Мортон и Кеннеди" в Вестминстере. Вилльямсон и Вудлей были осуждены за нанесение увечья и похищение первый к семи, а второй -- к десяти годам тюремного заключения.
О судьбе Каррютсера у меня нет никакой заметки, но я уверен, что суд милостиво отнесся к его проступку и нашел, что несколько месяцев тюрьмы в достаточной степени искупят его вину.