Весну, лето и осень Юджин и Анджела провели частью в Александрии, частью в Блэквуде. Болезнь и необходимость покинуть Нью-Йорк помешали Юджину пожать лучшие плоды своих успехов на поприще искусства: мосье Шарль и многие другие лица проявляли к нему большой интерес и охотно устраивали бы ему чествования и приемы. Он мог бы много бывать в обществе, но его нынешнее душевное состояние не располагало к этому. Он сделался чрезвычайно угрюм, часто заводил разговоры на самые грустные темы; жизнь представлялась ему в высшей степени печальной, а люди -- все без исключения -- дурными. Жадность, бесчестность, эгоизм, зависть, лицемерие, клевета, ненависть, воровство, прелюбодеяние, убийство, слабоумие, помешательство, душевная опустошенность -- вот что занимало его мысли, да еще смерть и наступающее за нею тление. Ни в чем, казалось, не было просвета -- повсюду он видел неистовство зла и смерти. Эти мысли, к которым присоединялись еще неприятности с Анджелой, сознание, что он не в силах работать и что его брак ошибка, страх перед смертью или сумасшествием привели к тому, что эта зима превратилась для него в сплошную пытку.
Анджела, когда первый порыв бури улегся в ее душе, снова стала относиться к нему внимательно, но в ее поведении все же сквозило какое-то недоверие. Правда, она ничего не говорила, она согласилась не поминать старое, но Юджин чувствовал, что она ничего не забыла, что в душе она продолжает упрекать его, что она ждет новых проявлений его слабости и остается настороже, чтобы вовремя предупредить их.
Весна, которая началась вскоре по их приезде в Александрию, принесла Юджину некоторое облегчение. Он решил временно оставить всякие попытки вернуться к работе, отказаться от мысли ехать в Лондон или в Чикаго и только отдыхать. Может быть, он и в самом деле просто устал? Правда, у него не было такого ощущения. Он не мог спать, не мог работать, но чувствовал себя достаточно бодрым, и только то, что к нему не возвращалась работоспособность, делало его несчастным. Все же он решил испробовать полный отдых. Может быть, это воскресит в нем его чудесный дар. А тем временем он не переставал думать о том, что дни уходят, -- с какими бы он мог познакомиться интересными людьми, в скольких новых местах побывать! Ах, Лондон, Лондон! Как он мечтал его писать!
Старики Витла были бесконечно рады, что их сын снова с ними. Люди простые и немудрящие, они никак не могли понять, почему так внезапно пошатнулось его здоровье.
-- Никогда в жизни Юджин не выглядел так скверно, -- заметил жене Витла-отец в день приезда сына. -- У него совсем ввалились глаза. Как ты думаешь, что бы это могло быть?
-- Что я могу сказать? -- ответила ему жена, страшно огорченная состоянием своего мальчика. -- Просто он переутомился. Немного отдохнет и поправится. Только смотри не проговорись, что замечаешь в нем что-то неладное. Делай вид, будто он вполне здоров. А что ты скажешь о его жене?
-- Она производит приятное впечатление, -- ответил Витла. -- И уж, конечно, любит его. Я, правду сказать, никогда не думал, что Юджин женится на женщине такого типа. Но ему, разумеется, виднее. В свое время, вероятно, никто не предполагал, что я женюсь на такой женщине, как ты, -- шутя добавил он.
-- Да, это была действительно ошибка с твоей стороны, -- в том же тоне ответила миссис Витла. -- Но, между прочим, ты приложил немало усилий, чтобы совершить ее.
-- Я был молод! Молод! Не забывай этого. Я мало что понимал в то время.
-- Я бы сказала, что ты не многим больше понимаешь и сейчас, а?
Он улыбнулся и ласково похлопал ее по плечу.
-- Ну что ж, остается покориться судьбе. Дела не поправишь, поздно.
-- Да, поздновато, -- сказала жена.
Юджину с Анджелой отвели его прежнюю комнату на втором этаже, откуда открывался красивый вид на двор и на тихую улицу, и они начали устраиваться, чтобы провести в этом доме, как надеялись старики Витла, немало мирных дней. Юджину было странно опять очутиться в Александрии, вновь увидеть этот мирный уголок, где он вырос, увидеть деревья, лужайку, гамак, уже несколько раз сменявшийся со времени его отъезда, но висевший все на том же месте. С удовольствием вспоминал он о маленьких озерах и речке, опоясывавшей город. Он мог удить рыбу, кататься на лодке, совершать приятные прогулки. Чтобы развлечься, он на первой же неделе отправился с удочкой к озеру, но было еще холодновато, и он решил пока что ограничиться прогулками.
Однообразное времяпрепровождение, как правило, скоро приедается. Для человека с таким складом ума, как у Юджина, в Александрии было мало интересного. После Лондона и Парижа, после Чикаго и Нью-Йорка, тихие улицы родного города вызывали у него улыбку. Он отправился в редакцию "Морнинг Эппил", но и Джонас Лайл и Калеб Уильямс уехали -- первый в Сент-Луис, а второй в Блюмингтон. Старый Бенджамин Берджес, свекор его сестры, был все тот же, разве только постарел. Он сообщил Юджину, что собирается на ближайших выборах выставить свою кандидатуру в конгресс -- республиканская партия достаточно ему обязана и поддержит его. Его сын Генри, муж Сильвии, занимал теперь в местном банке должность казначея, работал все так же терпеливо и усердно, по воскресеньям ходил в церковь, время от времени ездил по делам в Чикаго и давал советы по вопросам мелкого кредита фермерам и торговцам. Он внимательно прочитывал те несколько журналов, посвященных банковскому делу, которые издавались в Америке, и, по-видимому, материально преуспевал. От Сильвии нельзя было много узнать о его делах. Прожив с мужем одиннадцать лет, она заразилась его необщительностью; Юджин невольно улыбался, глядя на этого человека, который, несмотря на свою молодость, был так расчетлив и себе на уме. Он был очень тихий, очень ограниченный и очень ревностно добивался всяких мелочей, из которых составляется то, что принято называть успехом. Подобно искусному краснодеревщику, он хлопотал над отдельными мелкими деталями, из которых в конечном итоге должно получиться прекрасное целое.
Анджела с рвением взялась за хозяйство, хотя миссис Витла весьма неохотно согласилась уступить ей часть своих обязанностей. Анджела любила работать, и, пока миссис Витла мыла посуду после завтрака, она приводила в порядок дом. Она готовила для Юджина всевозможные печения и пирожки, если это удавалось сделать, не обижая миссис Витла, и вообще старалась снискать ее расположение. Хозяйство в доме велось скромное, примерно такое же, как у ее родителей в Блэквуде, кое в чем, пожалуй, даже скромнее. Но, так или иначе, это был родной дом Юджина, -- с этим нельзя было не считаться. Надо заметить, однако, что между Анджелой и свекровью существовало некоторое расхождение во взглядах на жизнь и на то, как нужно жить. Миссис Витла смотрела на вещи проще и более терпимо. Все, что случалось в жизни, она принимала как должное, без излишних волнений, тогда как Анджела по натуре была склонна волноваться по всякому поводу. У обеих женщин был один общий, присущий многим людям недостаток: обе они не любили, чтобы им помогали в работе. Каждая предпочитала делать все самостоятельно и ни с кем не делить своих обязанностей; но так как обе всячески старались ужиться ради Юджина и ради сохранения мира в семье, то опасность разногласий была невелика, тем более, что каждая не лишена была такта. Все же в воздухе носилось ощущение, что не все вполне благополучно. Миссис Витла находила Анджелу немного черствой и эгоистичной, а та, со своей стороны, считала, что миссис Витла немного скрытна, или, быть может, застенчива, или же просто избегает сближения. Но на поверхности царило безоблачное спокойствие, и обе женщины рассыпались друг перед другом в бесконечных "разрешите мне это сделать" и "пожалуйста, прошу вас". Миссис Витла, будучи много старше Анджелы, с большим тактом и достоинством продолжала занимать свое руководящее место в семейном кругу.
Для того чтобы целыми днями сидеть в кресле, валяться в гамаке, бродить по лесам и полям, предаваясь в одиночестве лени и созерцанию, и чувствовать себя при этом вполне счастливым, требуется известное предрасположение. Было время, когда Юджин воображал, что создан как раз для такого образа жизни, и того же мнения были его родители. Но теперь, заслышав зов славы, он уже не мог усидеть на месте. Именно сейчас ему нужны были не одиночество, не праздное созерцание, а разнообразие и смена впечатлений. Ему необходимо было иметь вокруг себя подходящее общество, людей жизнерадостных, восприимчивых и восторженных. Кое-что из этого было в Анджеле, когда ее не донимали никакие тревоги. Общество родителей, сестры и старых знакомых давало ему несколько больше, но они не могли проводить все свое время в беседах с ним и без конца уделять ему внимание. А кроме них, никого кругом не было. Александрия ничего не могла ему дать. Юджин бродил с Анджелой по длинным проселочным дорогам, катался на лодке, ловил рыбу, но все это не избавляло его от чувства одиночества. Он подолгу сидел на террасе или лежал в гамаке, перебирая в памяти все, что видел в Лондоне и в Париже, и мысленно представлял себя за работой. Собор св. Павла, окутанный туманной дымкой, набережная Темзы, Пикадилли, Блэкфрайерский мост, трущобы Уайтчепела и Ист-Энда -- как хотелось ему сейчас быть подальше от Александрии и рисовать все это! Только бы иметь возможность писать. Он приспособил под студию отцовский сеновал, источником света служила ему дверь, выходившая на север. Там он пытался кое-что писать по памяти, но у него получалось не то, что он хотел. В нем укрепилось убеждение, -- вернее, это была навязчивая мысль, -- что ни одна его работа ему не удается. Сколько бы ни уверяли Анджела, мать, отец, мнения которых он порою спрашивал, что картина прекрасная, превосходна, -- он не верил этому. Под влиянием все новых и новых мыслей он начинал переделывать, переделывать и снова переделывать, но в конце концов приходил в ярость от своего бессилия и предавался полному отчаянию, проникаясь жалостью к самому себе.
"Нет, -- говорил он, бросая кисть, -- придется просто сидеть и ждать, пока это пройдет. В таком состоянии я ничего не могу сделать".
И он уходил гулять, брался за книгу, катался по озеру, раскладывал пасьянс или слушал игру Анджелы на рояле, который отец его когда-то купил для Миртл. Но и тут он не переставал думать о своей болезни, о том, как много он теряет из-за нее, о том, что где-то в мире бьет ключом жизнь, а он -- неизвестно когда поправится, да и поправится ли вообще. Он заводил разговор о поездке в Чикаго, чтобы там испытать свои силы, но Анджела каждый раз уговаривала его еще немного отдохнуть. Она обещала увезти его на лето в Блэквуд с тем, чтобы осенью вернуться в Александрию, или же поехать в Нью-Йорк, или пожить в Чикаго, одним словом, как ему будет угодно. Но сейчас ему необходим отдых.
-- К осени Юджин, наверно, поправится, -- говорила Анджела его матери, -- и тогда он решит, куда ехать -- в Чикаго или в Лондон.
Она очень гордилась возможностью говорить о том, куда они поедут и что будут делать.