Неприятности в семье Герствуда объяснялись тем, что ревность, рожденная любовью, не умерла вместе с нею, а продолжала жить в душе миссис Герствуд и при соответствующих условиях могла в любую минуту обратиться в ненависть. По своим физическим данным Герствуд все еще был достоин той любви, которую жена когда-то питала к нему, хотя в характере его она и разочаровалась. Что касается его, то он перестал быть внимателен к ней, а это для женщины хуже, чем явное прегрешение. Любовь к себе подсказывает нам, как следует расценивать другого человека, что должно в нем считать хорошим и что дурным, и миссис Герствуд начала видеть в равнодушии мужа многое такое, чего на самом деле вовсе не было. Ей чудились какие-то козни в его поступках и словах, которые объяснялись лишь тем, что он утратил к ней интерес. В конце концов она стала злопамятной и подозрительной. Ревность побуждала ее отмечать малейшее невнимание со стороны мужа, по-прежнему блиставшего элегантностью и непринужденностью манер. По тому, с какой тщательностью и вниманием он следил за своей внешностью, легко было понять, что он отнюдь не потерял интереса к жизни. В каждом его движении, в каждом взгляде сквозили отблески той радости, что доставляла ему Керри, а борьба за эту новую радость придала его жизни приятную остроту. И миссис Герствуд почуяла перемену, подобно тому, как зверь издалека чует опасность.
Это ощущение усиливалось благодаря поведению Герствуда, натуры прямой и, конечно, более сильной. Мы уже видели, с каким раздражением он уклонялся от обычных возлагаемых на мужа мелких обязанностей, не находя в них теперь ничего приятного, и как в последнее время он начал просто огрызаться в ответ на язвительные замечания жены. Эти мелкие стычки питались тем взаимным недовольством, которым была насыщена домашняя атмосфера.
Вполне понятно, что с неба, застланного такими грозными тучами, рано или поздно должен был хлынуть ливень. Однажды утром миссис Герствуд, взбешенная явным и полным равнодушием мужа к ее планам, отправилась из столовой к Джессике, которая сидела у себя в комнате перед зеркалом и лениво расчесывала волосы. Герствуд уже успел уйти из дому.
-- Я очень просила бы тебя не запаздывать так к завтраку! -- сказала миссис Герствуд, усаживаясь в кресло с корзиночкой для шитья в руках. -- На столе уже все остыло, а ты еще не ела.
Обычно весьма сдержанная, миссис Герствуд была сильно возбуждена, и Джессике суждено было ощутить на себе последние порывы шторма.
-- Я не голодна, мама, -- спокойно ответила она.
-- В таком случае ты могла бы раньше сказать об этом! -- отрезала миссис Герствуд. -- Горничная убрала бы со стола вместо того, чтобы ждать тебя все утро!
-- Она на меня не сердится, -- сухо бросила Джессика.
-- Зато я сержусь! -- повысила голос мать. -- И вообще мне не нравится твоя манера разговаривать со мной! Ты еще слишком молода, чтобы говорить с матерью таким тоном!
-- О мама, ради бога, не кричи, -- сказала Джессика. -- Что с тобой сегодня?
-- Ничего! И я вовсе не кричу. А ты не думай, что если я иной раз потакаю тебе, то тебя все обязаны ждать! Я этого не допущу!
-- Я никого не заставляю ждать! -- резко ответила Джессика, переходя от пренебрежительного равнодушия к энергичной самозащите. -- Я же сказала -- я не голодна и не желаю завтракать.
-- Не забывай, с кем ты разговариваешь! -- в бешенстве крикнула миссис Герствуд. -- Я не потерплю такого тона, слышишь? Не потерплю!
Последние слова донеслись до Джессики уже издалека, так как она тут же вышла из комнаты, шурша юбками, гордо откинув голову и всем своим видом показывая, что она человек независимый и ей нет никакого дела до настроения матери. Спорить с ней дочь не желала.
В последнее время такие размолвки участились. Они были неизбежны при совместной жизни слишком эгоистичных и самоуверенных натур. Сын проявлял еще большую щепетильность в вопросах личной независимости и старался на каждом шагу показать, что он взрослый мужчина, а это, конечно, было в высшей степени необоснованно и глупо, так как ему шел лишь двадцатый год.
Герствуд привык к общему уважению, и его, человека довольно тонкого, очень раздражало, что он окружен людьми, для которых его авторитет перестал существовать и которых он с каждым днем понимал все меньше и меньше.
И теперь, когда стали возникать всякие мелкие недоразумения, вроде размолвки, например, которая произошла из-за желания миссис Герствуд выехать в Вокишу пораньше, он яснее осознал свое положение. Теперь уже не он руководил, а им руководили, и когда к тому же он то и дело сталкивался со вспышками раздражения, когда он видел, что на каждом шагу стараются умалить его авторитет и вдобавок награждают его моральными пинками -- пренебрежительной усмешкой или ироническим смехом, -- тогда он тоже переставал владеть собой. Его охватывал с трудом сдерживаемый гнев, и он мечтал развязаться со своим домом, который казался ему раздражающей помехой на пути его желаний и планов.
Но несмотря на все, он сохранял видимость главенства и контроля, хотя жена всячески старалась бунтовать. Впрочем, миссис Герствуд устраивала сцены и открыто восставала против мужа лишь потому, что считала это своим правом. У нее не было никаких фактов, которыми она могла бы оправдать свои поступки, никаких точных сведений, которые она могла бы использовать как козырь против мужа. Недоставало лишь явного, неопровержимого доказательства, холодного дуновения, чтобы нависшие тучи подозрений разразились ливнем безудержного гнева.
Однако вскоре миссис Герствуд случайно напала на след тайных похождений мужа. Доктор Биэл, красивый мужчина, живший по соседству с Герствудами, встретил миссис Герствуд у ее дома спустя несколько дней после того, как управляющий баром катался с Керри в экипаже по бульвару Вашингтона. Доктор Биэл, случайно проезжавший той же дорогой, узнал Герствуда, лишь когда они уже разъехались в разные стороны. Что же касается Керри, то он не разглядел ее и думал, что это жена Герствуда или его дочь.
-- Вы что же, перестали здороваться со знакомыми, когда встречаете их на прогулке? -- шутливо обратился он к миссис Герствуд.
-- Если я их замечаю, то здороваюсь, -- ответила миссис Герствуд. -- Где же вы меня видели?
-- На бульваре Вашингтона, -- произнес доктор Биэл.
Он ожидал, что в ее глазах мелькнет воспоминание. Но она лишь покачала головой.
-- Около Гойн-авеню, -- пытался напомнить ей доктор. -- Вы были с мужем.
-- Мне кажется, что вы ошиблись, -- ответила миссис Герствуд.
Но когда он упомянул о ее муже, у нее сразу зародились подозрения, которые она, впрочем, ничем не выдала.
-- Я уверен, что видел вашего мужа, -- продолжал доктор. -- Но, возможно, это были не вы, а ваша дочь. Тут я не совсем уверен.
-- Вполне возможно, что это была она, -- поспешила согласиться миссис Герствуд, отлично зная, что такого случая не было: Джессика уже несколько недель никуда не выезжала без нее.
Миссис Герствуд успела настолько овладеть собой, что тут же попыталась выведать какие-нибудь подробности.
-- Когда же это было? Днем? -- спросила она, искусно разыгрывая равнодушие и делая вид, будто кое-что знает об этом.
-- Да, часа в два или три.
-- В таком случае это была Джессика, -- сказала миссис Герствуд, не желая показывать, что придает какое-либо значение этому инциденту.
Доктор Биэл, со своей стороны, тоже сделал кое-какие выводы, но прекратил разговор, считая, что продолжать его не стоит.
А миссис Герствуд в течение нескольких часов и даже дней ломала голову над полученными сведениями. Она нисколько не сомневалась, что доктор Биэл в самом деле встретил ее мужа, который с кем-то катался в экипаже по бульвару, -- по-видимому, с посторонней женщиной. А своей жене между тем он говорил, что страшно занят.
Миссис Герствуд с нарастающим гневом принялась вспоминать, сколько раз муж отказывался сопровождать ее в гости или участвовать в тех или иных развлечениях, разнообразивших ее жизнь. Его видели в театре с какими-то людьми, которые, по его словам, были друзьями владельцев бара. Теперь его видели, когда он катался по бульвару с какой-то женщиной, и, надо полагать, у него и для этого готово какое-нибудь объяснение! Возможно даже, что были и другие женщины, о которых она не слыхала, иначе чем же объяснить, что он в последнее время все отговаривается делами и проявляет такое равнодушие к событиям семейной жизни? За последние несколько недель он стал страшно раздражителен и все время норовит куда-нибудь уйти, нисколько не интересуясь, все ли благополучно дома. В чем же дело?
Миссис Герствуд вспомнила также -- и немало была взволнована этой мыслью, -- что Герствуд больше не смотрел на нее так, как бывало раньше, и в его взгляде уже не бывало удовлетворения или одобрения. Очевидно, помимо всего прочего, он находил, что она стареет и становится неинтересной. Быть может, он стал замечать ее морщинки. Она увядает с каждым днем, между тем как он сохранил еще всю элегантность и молодость. Он по-прежнему остался душой общества во всевозможных развлечениях, а она... Миссис Герствуд больше не хотела думать об этом. Она только сознавала, что находится в весьма печальном положении, и потому еще больше ненавидела мужа.
Инцидент с доктором Биэлом не повлек за собой пока никаких последствий, так как миссис Герствуд не имела никаких доказательств, которые дали бы повод завести разговор с мужем. Но атмосфера недоверия и взаимной неприязни все сгущалась и время от времени порождала легкие шквалы раздражения и вспышки гнева. Вопрос о поездке на курорт Вокиша был лишь звеном в длинной цепи подобных столкновений.
На следующий день после выступления Керри в клубе общества Лосей миссис Герствуд и Джессика поехали на бега с молодым Тэйлором, сыном крупного поставщика мебели. Они выехали рано и случайно повстречали знакомых Герствуда, тоже "Лосей", двое из которых присутствовали накануне на спектакле. Не будь Джессика так увлечена своим молодым спутником, вопрос о спектакле, возможно, вовсе не был бы поднят. Но так как юный Тэйлор не обращал никакого внимания на миссис Герствуд, последняя вынуждена была вступить в короткий разговор с раскланивавшимися с нею знакомыми, а короткий разговор превратился в длинный, и она услышала весьма интересную новость.
-- Жаль, что вас не было вчера на нашем маленьком спектакле, -- сказал джентльмен в красивом спортивном костюме и с биноклем через плечо. -- Очень жаль!
Миссис Герствуд в недоумении уставилась на него. О чем он говорит? Она не была на каком-то спектакле? На спектакле, о котором она даже не слыхала! С ее уст чуть было не сорвалось: "А что там было?" -- но тут ее собеседник добавил:
-- Вашего мужа я там видел.
Недоумения как не бывало, -- ее охватили жгучие подозрения.
-- Да, -- осторожно сказала она. -- И что же, было интересно? Муж лишь вкратце рассказал мне об этом.
-- Очень интересно! Один из лучших любительских спектаклей, на которых я когда-либо присутствовал. Там выступала одна артистка, которая нас всех поразила.
-- Вот как! -- произнесла миссис Герствуд.
-- Да, жаль, что вы не могли прийти. Я был огорчен, когда узнал, что вы плохо себя чувствуете.
"Плохо себя чувствую!" Миссис Герствуд была так ошеломлена, что чуть не повторила эти слова вслух. Она с трудом подавила желание опровергнуть ложь и расспросить собеседника и почти проскрежетала:
-- Да, мне тоже очень жаль.
-- По-видимому, сегодня на бегах будет много народу, -- продолжал человек с биноклем, переводя разговор на другую тему.
Жена управляющего баром очень хотела бы продолжить расспросы, но ей больше не представилось удобного случая.
Миссис Герствуд совсем растерялась. Ей хотелось все как следует обдумать, она не могла понять, что заставило мужа объявить ее больной, когда она была совершенно здорова. Вот-еще одно доказательство, что ее общество нежелательно Герствуду и он придумывает всевозможные причины для объяснения ее отсутствия. Она твердо решила подробнее разузнать об этом деле.
-- Вы были вчера на спектакле? -- спросила она одного из друзей Герствуда, который подошел поздороваться с нею, когда она уже сидела в ложе.
-- Да, -- ответил тот. -- Очень жаль, что вас не было.
-- Я себя неважно чувствовала, -- пояснила миссис Герствуд.
-- Да, ваш муж говорил мне. Очень интересный спектакль. Играли гораздо лучше, чем я ожидал.
-- Было много народу?
-- Полным-полно! -- воскликнул собеседник. -- Настоящее празднество "Лосей". Я видел многих из наших общих знакомых. Миссис Гаррисон, миссис Барнс, миссис Коллинс.
-- Весь цвет общества.
-- Совершенно верно. Моя жена получила большое удовольствие.
Миссис Герствуд прикусила губу.
"Вот оно что! -- подумала она. -- Так-то он поступает. Рассказывает друзьям, что я больна и не могу прийти".
Миссис Герствуд задумалась. Что могло побудить ее мужа пойти без нее? Тут что-то неладно. Она тщетно ломала голову над этой загадкой.
Вечером, когда Герствуд вернулся домой, она была в том мрачном состоянии, когда хочется лишь одного -- допытаться и мстить. Она во что бы то ни стало решила узнать, что означает его странное поведение. Миссис Герствуд была убеждена, что за всем этим таится гораздо больше, чем она слышала. К недоверию и злости, еще не утихшей в ней после утренней ссоры, прибавилось ядовитое любопытство.
Олицетворением надвигающейся катастрофы ходила она по дому, с глазами, обведенными темными тенями, и гневной складкой у жесткого рта.
А Герствуд, что вполне понятно, пришел домой в самом радужном настроении. Под впечатлением свидания с Керри и ее согласия он готов был петь от радости. Он гордился собою, гордился своим успехом, гордился своей Керри. Он готов был обнять весь мир и в эту минуту не испытывал ни малейшей неприязни к жене. Ему хотелось быть добрым, забыть о ее присутствии и жить в атмосфере вновь возвращенной молодости и радости.
Поэтому дом показался в этот вечер Герствуду каким-то особенно светлым и приятным. В передней он нашел вечернюю газету, -- горничная положила ее на место, а жена забыла ее взять. В, столовой сверкал покрытый белоснежной скатертью стол, уставленный фарфором и хрусталем. Через открытую дверь Герствуд заглянул на кухню, где в плите трещал огонь и готовился ужин. На маленьком дворике Джордж-младший возился с щенком, которого он недавно приобрел. Джессика играла на рояле в гостиной, и звуки веселого вальса отдавались в каждом уголке комфортабельной квартиры.
Герствуду казалось, что все обитатели дома, как и он сам, в хорошем настроении, что все склонны радоваться и веселиться. Ему хотелось сказать каждому что-нибудь приятное. Он с удовольствием оглядел накрытый стол и полированную мебель, затем поднялся в гостиную, чтобы сесть в удобное кресло у открытого окна и просмотреть газету.
В гостиной он застал миссис Герствуд, которая поправляла прическу и, видимо, была всецело поглощена своими думами. Герствуд хотел загладить то неприятное впечатление, которое, возможно, осталось у его жены после утренней ссоры, и ждал лишь случая, чтобы сказать несколько ласковых слов или же дать согласие на то, что от него потребуют. Но миссис Герствуд упорно молчала. Ее муж сел в большое кресло, устроился поудобнее, развернул газету и приступил к чтению. Через несколько секунд он уже улыбался, увлекшись забавным описанием бейсбольного матча между командами Чикаго и Детройта.
А пока он читал, миссис Герствуд украдкой наблюдала за ним в висевшем напротив зеркале. Она заметила благодушное настроение мужа, его веселую улыбку, и это вызвало в ней еще большее раздражение. Как он смеет вести себя так в ее присутствии после такого циничного равнодушия и пренебрежения, с каким он относился к ней и будет относиться до тех пор, пока она станет это терпеть! Она заранее предвкушала удовольствие, думая о том, как она выложит ему все, что накопилось у нее на душе, как будет отчеканивать каждое слово своего обвинительного акта, как будет бичевать виновного, пока не получит полного удовлетворения! Сверкающий меч ее гнева висел на волоске над головой мужа.
А он тем временем наткнулся на потешную заметку об одном иностранце, который прибыл в город и попал в какую-то историю в игорном притоне. Это развеселило Герствуда, и, повернувшись в кресле, он рассмеялся. Ему очень хотелось как-то привлечь внимание жены, чтобы прочесть ей заметку.
-- Ха-ха-ха! Вот это здорово! -- воскликнул он.
Но миссис Герствуд продолжала приглаживать волосы и не обращала на мужа ни малейшего внимания.
Герствуд переменил позу и стал читать дальше. Наконец он почувствовал, что должен что-то сказать или сделать, как-то излить свое хорошее настроение. Джулия, очевидно, еще не в духе из-за утренней размолвки. Ну, это легко уладить. Конечно, она не права, но это несущественно. Пусть себе едет в Вокишу хоть сейчас, если ей так хочется, и чем скорее -- тем лучше. Он так и скажет ей при первом же удобном случае, и все пройдет.
-- Ты обратила внимание, -- начал он, пробежав другую заметку в газете, -- против железной дороги "Иллинойс-Сентрал" начат процесс: хотят заставить ее очистить набережную. Ты читала, Джулия?
Миссис Герствуд стоило большого труда ответить.
-- Нет, -- резким тоном произнесла она.
Герствуд насторожился. В голосе жены ему послышалась какая-то опасная нотка.
-- Давно пора! -- продолжал он, обращаясь больше к самому себе, нежели к жене, ибо в ее поведении ему почудилось что-то неладное.
Он снова взялся за чтение, в то же время прислушиваясь к малейшему звуку в комнате и стараясь угадать, что будет дальше.
По правде говоря, человек, столь умный, наблюдательный и чуткий, как Герствуд, не стал бы вести себя подобным образом с раздраженной женой, не будь он всецело поглощен другими мыслями. Если бы не Керри, если бы не его восторженное состояние от ее согласия, он не видел бы свой дом в таком приятном свете. Вовсе не дышал его дом в этот вечер уютом и весельем. Просто Герствуд глубоко заблуждался, и ему гораздо легче было бы бороться с надвигавшейся грозой, вернись он домой в обычном настроении.
Почитав еще несколько минут, Герствуд решил, что надо так или иначе сдвинуть дело с мертвой точки. Жена, по-видимому, не намерена так легко идти на мировую. Поэтому он сделал первый шаг.
-- Откуда у Джорджа взялся этот пес, с которым он играет во дворе? -- спросил он.
-- Не знаю, -- отрезала миссис Герствуд.
Герствуд опустил газету на колени и стал рассеянно глядеть в окно. "Не надо выходить из себя, -- мысленно решил он. -- Нужно быть настойчивым и любезным и как-нибудь подипломатичнее наладить отношения".
-- Ты все еще сердишься из-за того, что произошло утром? -- сказал он наконец. -- Не стоит из-за этого ссориться. Ты можешь поехать в Вокишу, когда тебе будет угодно.
Миссис Герствуд круто повернулась к нему.
-- Чтобы ты мог остаться здесь и кое за кем увиваться, не так ли? -- со злобой выпалила она.
Герствуд оцепенел, словно получив пощечину. Все его примирительное настроение мигом испарилось, и он занял оборонительную позицию, подыскивая слова для ответа.
-- Что ты хочешь этим сказать? -- произнес он, наконец, выпрямляясь и пристально глядя на преисполненную холодной решимости жену.
Но миссис Герствуд, как будто ничего не замечая, продолжала приводить себя в порядок перед зеркалом.
-- Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать, -- ответила она таким тоном, точно у нее был в запасе целый ворох доказательств, которые она пока еще не считала нужным приводить.
-- Представь себе, что не знаю, -- упрямо стоял на своем Герствуд, насторожившись и нервничая.
Решительный тон жены лишил его чувства превосходства в этой битве.
Миссис Герствуд ничего не ответила.
-- Гм! -- пробормотал Герствуд, склоняя голову набок.
Это беспомощное движение только показало его неуверенность в себе. Жена повернулась к нему, точно разъяренный зверь, готовясь нанести решительный удар.
-- Я требую денег на поездку в Вокишу завтра же утром! -- заявила она.
Герствуд в изумлении смотрел на нее. Никогда еще не видел он в глазах жены такой холодной, стальной решимости, такого жестокого равнодушия к нему. Она отлично владела собой и, по-видимому, твердо решила вырвать власть в доме из его рук. Герствуд почувствовал, что у него не хватит сил для обороны. Он должен немедленно перейти в атаку.
-- Что это значит? -- воскликнул он, вскакивая. -- Ты требуешь?! Что с тобой сегодня?
-- Ничего! -- вспыхнула миссис Герствуд. -- Я желаю получить деньги. Можешь потом распускать хвост перед кем хочешь.
-- Это еще что такое?! Ничего ты от меня не получишь! Изволь объяснить, что значат твои намеки?
-- Где ты был вчера вечером? -- выкрикнула миссис Герствуд, и слова ее, точно горячая лава, полились на голову Герствуда. -- С кем ты катался по бульвару Вашингтона? С кем ты был в театре, когда Джордж видел тебя в ложе? Что же, ты думаешь, я дура? Меня можно водить за нос? Уж не полагаешь ли ты, что я по целым дням буду сидеть дома и мириться с твоим "я занят" и "мне некогда", в то время как ты веселишься и рассказываешь всем, будто я нездорова и не выхожу из дому? Так позволь тебе вот что сказать: довольно с меня дипломатических разговоров! Я не позволю тебе тиранить меня и детей. У меня с тобой счеты покончены раз навсегда!
-- Все это ложь! -- крикнул Герствуд.
Он был загнан в тупик и не знал, что сказать.
-- Ложь, да? -- в бешенстве повторила миссис Герствуд, но тотчас же несколько овладела собой. -- Можешь называть это ложью, если тебе угодно, но я знаю, что это правда!
-- А я говорю -- ложь! -- глухим и хриплым голосом огрызнулся муж. -- Ты, видно, месяцами рыскала по городу в поисках гнусных сплетен и теперь воображаешь, что поймала меня. Хочешь пустить в ход подобную выдумку и таким способом забрать меня в руки? Но я тебе говорю, что этого не будет! Пока я нахожусь в этом доме, я здесь хозяин. Поняла? И я не позволю собой командовать.
Он медленно надвигался на жену; в глазах его горел зловещий огонь. В этой женщине было что-то до того бездушное, наглое и заносчивое, такая уверенность в конечной победе, что Герствуд на миг ощутил желание задушить ее.
А миссис Герствуд смотрела на него в упор холодным, саркастическим взглядом, словно удав на свою жертву.
-- Я не командую тобой, -- ответила она. -- Я говорю тебе, чего я хочу.
Эти слова были произнесены таким ледяным тоном, с такой заносчивостью, что Герствуд опешил. Он был не в силах перейти в наступление и требовать у нее доказательств. Он чутьем догадывался, что доказательства у нее есть, что закон будет на ее стороне, вдобавок враждебный взгляд жены напомнил ему о том, что все его состояние переписано на ее имя. В эту минуту Герствуд напоминал могучий и грозный корабль, лишившийся парусов и отданный во власть волн.
-- А я тебе говорю, -- сказал он, овладев собой, -- что ты этого не добьешься!
-- Ну, это мы еще посмотрим! -- произнесла миссис Герствуд. -- Я выясню свои права. Если ты не хочешь говорить со мной, то, может быть, поговоришь с моим адвокатом.
Миссис Герствуд великолепно играла свою роль, и ее слова оказали свое действие. Герствуд чувствовал, что потерпел полное поражение. Он понял, что имеет дело отнюдь не с пустой похвальбой. Ему стало ясно, что он попал в чрезвычайно сложную ситуацию. Он не знал, как продолжать разговор. Вся сегодняшняя радость исчезла. Герствуд был встревожен, озлоблен и глубоко несчастлив. Что же теперь делать?
-- Поступай, как тебе угодно, -- сказал он наконец. -- Я не желаю иметь с тобой ничего общего.
И с этими словами он вышел из комнаты.