Говорят, рассказывают и повествуют:
Окассен был заключен в темницу, как вы уже слышали, а Николет сидела взаперти в комнате. Это было летом, в мае месяце, когда дни стоят теплые, долгие и ясные, а ночи тихи и прозрачны.
Однажды ночью Николет лежала в своей постели, и увидела она, что луна светит в окошко, услышала, что в саду поет соловей. Вспомнила она об Окассене, своем милом друге, которого она так любила. И стала она думать о графе Гарене Бокерском, который смертельно ее ненавидел, и решила, что им за что больше здесь не останется. Ведь если бы ее кто-нибудь выдал и граф Гарен узнал, где она, он бы предал ее злой смерти.
Услыхав, что старушка, которая была, с нею, заснула, она встала, надела красивый шелковый блио, потом взяла простыни и полотенца, связала их вместе и сделала из них веревку, такую длинную, как только могла. Привязала ее к подоконнику и спустилась вниз в сад.
Она подобрала свои одежды, одной рукой спереди, а другою сзади, и пошла через сад по траве, обильно смоченной росою. Волосы у нее были светлые, в пышных кудрях, глаза ясные и веселые, продолговатое лицо, прямой и тонкий нос, а губы алее, чем вишня или роза летнею порою, зубы мелкие и белые, а упругие груди приподнимали ее одежду, как два маленьких волошских ореха. Она была стройна в бедрах, и стан ее можно было охватить пальцами.
Цветы маргариток, которые она топтала своими ножками и которые ложились под ее стопами, казались совсем черными по сравнению с ними, — так бела была эта девушка.
Она подошла к калитке, открыла ее и пошла по улицам Бокера, держась в тени, так как луна светила очень ярко, и шла она до тех пор, пока не достигла башни, где сидел ее друг. Башня эта была местами в трещинах; она прислонилась к одному из столбов, плотно завернулась в свой плащ, просунула голову в одну из расселин башни, старой и ветхой, и услышала, как скорбел и плакал Окассен, сожалея оставленную подругу свою, которую он так любил. Когда она его выслушала, она начала говорить сама.