В СНЕГАХ ФИНЛЯНДИИ
Выстрелы у Майнилы
На северо-западе с Советским Союзом граничит небольшое капиталистическое государство Финляндия, с населением менее четырех миллионов человек. Вместо того чтобы сохранять с нами добрососедские отношения и пользоваться благами мира, Финляндия усиленно готовилась к войне, желая… отторгнуть у Советского Союза Ленинградскую область и даже весь север до Урала.
Подготовка Финляндии к войне совершалась под руководством фельдмаршала Маннергейма. Сын крупного помещика, Карл Маннергейм тридцать лучших лет своей жизни верой и правдой служил русскому царю. Он принимал участие в русско-японской и в первой мировой империалистической войне. После Великой Октябрьской революции генерал Маннергейм кровью тушил революционный пожар в Финляндии.
Маннергейм отлично понимал, что война Финляндии с Советским Союзом будет для Финляндии рискованным делом. Хорошо, если финские войска, преодолев сопротивление Красной армии, быстро захватят Ленинград и всю «Ленинградскую губернию». А что будет, если случится, помилуй бог, обратное — Красная армия сама вступит на территорию Финляндии!
Предусматривая и эту неприятную возможность, Маннергейм считал необходимым так укрепить пограничную полосу, чтобы она стала непроходимой. Тогда Финляндия в ожидании помощи извне смогла бы отсиживаться сколь угодно долго.
Работы по укреплению пограничной полосы велись десять лет, начиная с 1929 года. Наступление Красной армии можно было ожидать с юга на Карельском перешейке — между Финским заливом и Ладожским озером, поэтому особое внимание Маннергейм обратил именно сюда. Многочисленные озера, болота, леса, холмы и скалы уже сами по себе как нельзя лучше благоприятствовали обороне. Но на помощь природе пришла еще техника. С помощью иностранных консультантов финны сооружали из земли, дерева, гранита, бетона и стали многочисленные огневые точки для пулеметов и орудий. Точки эти — доты и дзоты[5] — располагались в лесах, на холмах, на берегах озер и болот. И все тщательно маскировалось под окружающую местность.
Между огневыми точками и впереди них прорывались траншеи для пехоты, с частыми пулеметными гнездами. Перед траншеями устраивались заграждения из колючей проволоки. Чтобы помешать движению танков, расставлялись длинными рядами надолбы — гранитные столбы, врытые в землю.
Особенно сильной была линия укреплений, проведенная поперек Карельского перешейка километрах в сорока от границы. Финны назвали ее «линией Маннергейма». На линии Маннергейма пулеметы, орудия и минометы были расположены в таком большом числе, что в любой точке перед укреплением можно было образовать пяти-шести- слойный пулеметный огонь и трехслойный огонь артиллерии.
Кто сможет пройти через такой огневой шквал?
— Никто! — отвечали в один голос иностранные военные специалисты и генералы, знакомившиеся с линией Маннергейма.
Так постепенно над Ленинградом сгущалась смертельная опасность. Великий город Ленина, колыбель революции, финны со своей территории могли бы обстреливать из дальнобойных орудий.
Наступил 1939 год. Война, вспыхнувшая в Европе 1 сентября, с падением Польши не прекратилась. Началась война Германии с Францией и Англией. Из черной тучи, нависшей над Ленинградом, в любую минуту могла сверкнуть молния.
В такой грозовой обстановке советское правительство сочло своим правом и обязанностью принять меры, чтобы отвести опасность от Ленинграда.
В октябре Финляндии было предложено заключить договор о взаимной помощи в случае нападения на нее или на СССР. Такой договор был бы полезен не только для нас, но в еще большей мере для финского народа. Однако финское правительство отказалось.
Тогда был поднят вопрос о том, чтобы передвинуть советско-финскую границу на Карельском перешейке на несколько десятков километров к северу. Взамен небольшого участка финской земли, которая здесь перешла бы к нам, мы готовы были отдать Финляндии двойную территорию в Советской Карелии.
И это наше предложение было отвергнуто.
Тем временем в Финляндии объявили мобилизацию. На Карельском перешейке к стоявшей там одной дивизии присоединилось еще шесть. Финская делегация была отозвана из Москвы, и переговоры прекратились. Финские банкиры, помещики и фабриканты, видимо, твердо решились на войну с СССР.
Советское правительство не хотело войны. Частям Красной армии, стоявшим у границы с Финляндией, был отдан строгий приказ — не поддаваться ни на какие провокации.
И вот 26 ноября 1939 года происходит событие, от которого высоко поднялась в советском народе волна гнева и скорби. Мягкое утро этого дня началось у границы обычными красноармейскими занятиями. Ночью выпал пушистый снег. Воздух был чистый и прозрачный. Дышалось так хорошо, полной грудью.
Вдруг на финской стороне против нашей деревни Май- нила раздается орудийный залп, потом другой, третий… седьмой… Снаряды с воем понеслись на советскую землю. И белый снег обагрился кровью наших бойцов. Четыре человека было убито, девять ранено.
Что означали эти выстрелы?
Это был вызов, провокация войны.
Советское правительство в тот же день послало финляндскому правительству решительный протест и предложило отвести финские войска от границы на двадцать — двадцать пять километров, чтобы предотвратить подобные провокации в будущем. Финляндское правительство ответило грубым отказом.
Потом последовали новые провокации.
Мирные средства к разрешению всех вопросов, вставших между СССР и Финляндией, были исчерпаны. Оставалось одно — война.
Вот почему нашим танкам пришлось третий раз в том же 1939 году ринуться на врага.
Начало
29 ноября поздно вечером в части Красной армии поступил приказ: перейти границу, разгромить финские войска и обеспечить безопасность города Ленина, колыбели пролетарской революции, а вместе с тем и безопасность северо-западных границ нашей родины.
Наступление было назначено на следующий день после короткой артиллерийской подготовки, которая начнется в восемь часов утра. Ночь наполнилась движением. Связисты тянули телефонные линии. Напряженно работала разведка. По фронту у самой границы рассыпалась пехота. Сюда же подтягивалась тяжелая артиллерия. В штабах командиры, склонившись над картами, изучали места предстоящих действий.
Валил снег пушистыми хлопьями.
Майор Владимир Нестерович Кашубо, командир одной из танковых бригад, придвинутых к границе, озабоченно обходил свои взводы и роты. Это был старый «танковый волк», хотя ему не хватало еще несколько лет до сорока. Вся жизнь Кашубы прошла в рядах армии. Сын краснодарского рабочего-грузчика, он еще семнадцатилетним мальчиком принимал участие в боях против многочисленных врагов революции. Тогда он впервые встретился с танками. То были огромные неуклюжие «рикардо» и длинные юркие «тейлоры». Машины очень заинтересовали Владимира, и ему захотелось познакомиться с ними поближе.
Желание юноши исполнилось. Через два года он был зачислен на первые автобронетанковые курсы в Москве. Тут он уж возился с «рикардо» и «тейлорами», сколько хотел.
С этого времени Владимир Нестерович Кашубо с танками не расставался. Он видел зарождение и быстрое развитие советских машин, принимал близкое участие в обучении первых наших танкистов. Много учился и сам, овладевая сложными знаниями инженера-танкиста. В 1936 году В. Н. Кашубо окончил с отличием Академию- моторизации и механизации имени Сталина.
Так сын грузчика, полуграмотный подросток, крепко любивший свою социалистическую родину и всем своим существом ненавидевший ее врагов, к 1938 году превратился в высокообразованного человека, командира танковой бригады.
Успех в бою зависит от искусства и мужества экипажей и от безукоризненного состояния машины, поэтому сейчас, перед боем командир бригады хочет еще раз сам проверить все. Он ходит от одного танка к другому, разговаривает с людьми, прислушивается к голосу, каким ему отвечают, стараясь проникнуть в самую душу бойцов, беседует с командирами взводов и рот. Все рвутся в бой, все горят желанием скорее наказать врага. Стальные чудовища также полны здоровья и сил. Бригада к бою готова.
Кашубо отправляет людей спать. Ложится и сам на жесткую постель. Но сон бежит от глаз. Не спят танкисты. Не спит и их командир. У каждого мысли текут по- своему. Но думают все об одном — о завтрашнем дне, о предстоящих боях.
Утром 30 ноября еще в темноте резко прозвучал сигнал тревоги. Танкисты давно его ждали. Мгновенно вскочили и кинулись к машинам. Вскоре проснулись и моторы. Снег давно перестал. Северный ветер гнул вершины елей и сосен. По небу неслись клочковатые тучи. В них путались и терялись бледные звезды.
Кашубо взглянул на часы — семь тридцать. Покачал головой, вздохнул: «Долго еще ждать!»
Командира бригады самого разбирало нетерпение. В его душе с тех пор, как он еще мальчиком батрачил у кулаков и терпел от них горькие невзгоды, жила ненависть к угнетателям. А когда его отца, которого он так любил, белые изрубили в куски, ненависть к врагам трудящихся стала жгучей. Глядя на север, где за черным зубчатым лесом простиралась капиталистическая Финляндия, Кашубо думал об ее батраках и помещиках, об ее рабочих и фабрикантах, об ее бедняках и банкирах. И ему хотелось поскорее ринуться в бой, чтобы всю землю избавить от угнетателей, чтобы всех бедняков сделать счастливыми.
На востоке занималась заря. Появилась бледная полоска света. Потом она покраснела. Танкисты в напряженном ожидании стояли у машин. Командир одной из рот, старший лейтенант Кулабухов, откуда-то достал кусок мела и красивыми буквами вывел на броне своего танка: «За родину! За Сталина!»
Его примеру последовали другие. Но мела на всех не- хватило…
Семь часов пятьдесят минут. Заря разгорается. А вместе с нею, только еще в большей мере, разгорается и нетерпение бойцов. Десятки тысяч глаз впиваются в ту сторону. В слабом утреннем свете смутно проступают леса, холмы, лощины. Там, как и здесь, нет никаких признаков движения.
Семь пятьдесят пять…
По цепям пехоты, по батареям артиллерии команда:
— К бою готовьсь!
Люди встрепенулись. Каждый мускул тела напрягся.
— По машинам! — звучит в танковых частях.
Экипажи быстро занимают места в многочисленных сухопутных крейсерах. Полез в свой танк и майор Кашубо. Ему — богатырю — тесновато в броневой коробке. Люки у всех машин открыты. Из них, высунувшись по пояс, смотрят командиры.
Семь пятьдесят девять…
Кашубо не отрывает глаз от часов. Секундная стрелка торопливо отмеривает последние мгновения, отделяющие мир от войны.
Вот и начало. Ровно в восемь грохнул, как удар грома, и прокатился под облаками первый залп многих сотен орудий. Потом залпы слились в сплошной непрерывный гул. Земля задрожала, как в лихорадке. Кругом заполыхали зарницы выстрелов и взрывов. Воздух наполнился воем и ревом тысяч снарядов. На финской стороне вспыхнули огни пожаров. Финны пытались отвечать своей артиллерией, но скоро она смолкла, раздавленная потоками советской стали. Танки с выжидательных позиций двинулись на исходные.
Схема белофинских укреплений на Карельском перешейке: 1 —линия Маннергейма, 2 — передовая и промежуточная укрепленные полосы, 8 — отдельные укрепленные опорные пункты перед линией Маннергейма, 4 — позиции прикрытия, 5 — береговые батареи, 6 — финский командный пункт, 7 — места, затопленные водами Саймаанского канала, 8 — новая граница между СССР и Финляндией, 9 — старая граница.
Первые двенадцать часов
В восемь тридцать канонада стихла. Артиллерийская подготовка закончилась. Но тишина продолжалась только минуту и сменилась мощным гулом танковых моторов. Через границу хлынула стальная волна сухопутных крейсеров. За нею шла пехота, за пехотой артиллерия.
Все ожидали, что противник встретит наступающих огнем пулеметов и орудий. Но врага не было. Везде попадались признаки поспешного бегства. В помещениях финских застав беспорядок. На столах недоеденная пища. В одной офицерской комнате стояла только что открытая бутылка вина, из нее не успели выпить ни капли. Когда заглянули в шкаф, то под висевшей одеждой нашли спрятавшегося белофинна. Его взяли в плен.
Скоро дала себя почувствовать финская природа. Одна из наступающих частей в полукилометре от границы встретила обширное болото. Поросшее мхом и прикрытое снегом, оно казалось твердой землей. Но люди стали вязнуть в нем до колен, а лошади и пушки — по самое брюхо. Мучились, мучились и увидели, что болото непроходимое. Пришлось взяться за постройку бревенчатого настила. Перебрались через болото только к вечеру.
Таких болот в дальнейшем попадалось немало.
Танки, двигаясь по дорогам, наталкивались на завалы из огромных сосен. Тогда машины сползали с дороги и обходили завалы лесом, ломая деревья. В некоторых местах по сторонам дороги лежали болота. Тогда завалы приходилось разбирать. Дело это оказалось не простым. Только потянешь дерево, и вдруг сильнейший взрыв: в завалах скрывались мины. От их взрывов появились первые раненые и убитые.
Попадались мины в большом числе и на дорогах и в лесу на тропах. Прикрытые соломой, землей, снегом, они были почти незаметны, но нажмет танк гусеницей или человек ногой и… бах! — взрыв.
Чтобы погубить побольше красноармейцев, финны пускались на всякие уловки. Вот лежит на снегу револьвер или стоит у столба велосипед. Кажется, что револьвер потерян, а велосипед оставлен в спешке. Ничуть не бывало! Тут хитрость: каждая вещь тонкой проволокой соединена с укрытой в земле миной, стоит только на полсантиметра сдвинуть «находку», и неминуемо следует взрыв.
Или вот еще. Идут бойцы. Сжимают винтовки в руках. Глазами прощупывают все впереди. Нигде никого. И вдруг одиночный сухой выстрел. Кто-то из своих упал. Снег оросился кровью.
Откуда выстрел?
Осматривают бойцы каждый кустик, каждую кочку. Если бы где притаилась мышь, и ту бы нашли, а врага нет.
Такие загадочные выстрелы повторялись часто. Тогда обратили внимание, с какой стороны пули проникают в тело. И выяснилось, что выстрелы делаются с тыла и как будто сверху. Стали осторожно присматриваться к вершинам елей и сосен. И на одном дереве у ствола высоко над землей обнаружили финского снайпера. Пустили в него меткую пулю. Белофинн свалился вместе со своим автоматом.
Тайна загадочных выстрелов была раскрыта. О ней сообщили по всему фронту.
Таких стрелков, сидевших на деревьях, противник оставлял немало. Красноармейцы прозвали их «кукушками».
Белофинны отошли от границы недалеко, на один-два километра, и скоро начали оказывать сопротивление наступающим частям. То здесь, то там из замаскированных точек открывали сильнейший пулеметный, а иногда и орудийный огонь. Начались первые стычки. С утра светило солнце, синело небо, потом наползли с запада тяжелые тучи, усилился ветер, повалил мокрый снег.
Давление на врага с нашей стороны было сильным, и он нехотя медленно отступал. К вечеру в наши руки перешло несколько деревень. Впрочем, это были уже не деревни, а только догорающие остатки домов. На улицах и во дворах валялись полусгоревшие коровы и свиньи.
Белофинны сжигали деревни, чтобы в зимнюю стужу лишить наших бойцов крова над головой, уничтожали скот, чтобы не досталось нам и куска пищи, а если и оставляли что съедобное умышленно, то обязательно все отравляли.
Танки везде и всюду оказывали пехоте огромную помощь.
Был в первый день такой случай. Один из наших стрелковых батальонов так увлекся преследованием противника, что не заметил, как оторвался от своего полка километра на два или на три. Белофинны этого только и хотели. Возле деревни Карвала они окружили батальон и яростно застрочили по нему из пулеметов и автоматов. Батальон неожиданно для себя попал в огневой мешок. Белофинны надеялись уничтожить его до последнего человека. Батальон залег на небольшой высоте и организовал круговую оборону. С каждым часом положение становилось все тяжелее. Боеприпасы быстро истощались. И бойцы, мужественно отбиваясь от наседавшего врага, с печалью думали, что этот день будет последним в их жизни. Однако на помощь к ним уже спешила танковая рота.
Командир роты лейтенант Хохлов успел за полдня познакомиться с хитростями белофиннов. Он знал, что все дороги минированы, преграждены завалами, и потому повел танки напрямик через лес. Застонали деревья, заохали под тяжелыми стопами механических чудовищ. Лес наполнился шумом и треском. Позади танков оставался настоящий бурелом. Такое раньше бывало только в сказках про великанов.
Попадались танкам на пути болота. Их своевременно замечали и обходили. Короткий зимний день угасал. Из лесной чащи выползали сумерки. Лейтенант Хохлов расстроился: как в темноте отыскать свою пехоту? Можно ошибиться и обстрелять своих же.
Тут разведка донесла, что впереди слышится частая пулеметная стрельба. Пошли на шум боя и скоро очутились на опушке леса. Сквозь триплекс видно, как на расстоянии метров пятисот горит деревня. Направились к ней. Но здесь произошла крупная неприятность: головной взвод попал в болото. Машины так увязли, что сами выбраться не могли, пришлось их вытаскивать на буксире.
Вдруг по стенкам забарабанили пули. Откуда стреляют? Справа на высотке заметили пехоту, но никаких вспышек выстрелов там не было. Решили этой пехоты пока не трогать. Повели наблюдение влево. Увидели на краю леса три отдельных домика. В их темных окнах дрожали огненные язычки. Танки обстреляли домики из орудий. От метких снарядов полетели вверх бревна.
Двинулись к высотке. Нужно было выяснить, чья там пехота. Огонь по танкам усилился. Но пехота с высоты не стреляет, по-видимому, там были наши люди. Чтобы убедиться в этом окончательно, на разведку отправился бригадный комиссар Кулик. Выбравшись из своего танка, он осторожно пополз к высотке. Кругом свистели пули. Стало почти совсем темно. На высотке действительно оказались свои. Выяснив расположение батальона и белофиннов, Кулик вернулся и сообщил обо всем Хохлову. Командир роты быстро составил план действий, и все машины ринулись в атаку на белофиннов. Часть танков обходила высоту с востока, другая часть — с запада. Башенные стрелки действовали во всю огневую мощь своих машин, пуская в противника то осколочные гранаты, то пулеметные очереди. Изо всех сил старались и механики-водители, норовя давить врага гусеницами. За танками кинулась пехота. Уж и хотелось же красноармейцам дорваться до врага и познакомить его со штыком и прикладом, да не пришлось!
Появление танков для белофиннов было полной неожиданностью. Они глазам своим не хотели верить. Но когда танки устремились в атаку, то удивляться было уже некогда: пришлось спасаться бегством, бросая оружие.
Деревня Карвала была занята.
Пехотинцы горячо благодарили танкистов за помощь, крепко пожимали им руки, обнимали. Радовались и танкисты общей победе.
Было восемь часов вечера. С начала войны прошло только двенадцать часов. Но они отчетливо показали, что Красная армия имеет дело с хитрым и коварным врагом.
«Фронтовая академия»
На другой день, а также и в следующие наше наступление продолжалось. Частям Красной армии приходилось драться чуть ли не за каждый метр территории.
Белофинны оказывали упорное сопротивление: часто предпринимали контратаки, по ночам просачивались в наше расположение и нападали с тыла, перерезали линии связи, совали повсюду свои мины, рассаживали на деревьях «кукушек». Часто шумели снежные вьюги. Усиливались морозы. Короче становились дни. Небо почти всегда было закрыто мрачными тучами.
Батальоны танковой бригады майора Кашубо были приданы нескольким соседним полкам. На долю стальных чудовищ выпала тяжелая боевая работа. Они всегда были первыми среди наступающих. На них финны обрушивали потоки пуль и снарядов, охотились за ними с помощью мин и фугасов, преграждали пути колючей проволокой, многими рядами гранитных надолб, глубокими и широкими рвами, земляными стенами — эскарпами.
Но танки вместе с пехотой и артиллерией пробивали дорогу через все препятствия. Давалось это нелегко: иногда машины вязли в болотах, иногда подрывались на минах и фугасах, иногда стальную кожу пронизывали снаряды противотанковых пушек. Танкисты извлекали машины из болот, чинили пострадавшие, накладывали заплаты на пробоины и снова шли в бой.
Майор Кашубо поочередно бывал в каждом батальоне своей бригады, проводя с ним по два-три дня и поддерживая тесную связь с другими. На своем командирском танке он принимал участие в боях каждый день, а иногда и по нескольку раз в день. В самой тяжелой боевой обстановке В. Н. Кашубо проявлял необыкновенное хладнокровие. Случалось, что под градом пуль он вылезал из своего танка, чтобы лучше разобраться в происходящем, и так руководил боем.
За первые две недели войны фронт передвинулся в глубь Карельского перешейка на пятьдесят километров. Однако к середине декабря сопротивление финнов чрезвычайно возросло. Лесные завалы, проволочные заграждения, рвы, эскарпы, мины попадались почти на каждом шагу. Безобидные по виду заснеженные холмы оказывались долговременными огневыми точками — дотами. Белофинны подпускали к дотам на близкое расстояние, а потом открывали сильнейший перекрестный многослойный огонь.
Снегу насыпало столько, что люди проваливались по пояс. Ходить по такому снегу очень трудно. Бойцы быстро уставали. Затрещали лютые морозы — в сорок, сорок пять градусов.
Середина декабря. Морозный ветреный день. Изредка в разрывах между хмурыми тучами проглядывает низкое солнце. Его лучи не греют. Поминутно бухают пушки. В батальон, действующий вместе со стрелковым полком майора Рослого, только что прибыл В. Н. Кашубо. Танкисты, увидев своего командира, обрадовались. Присутствие этого бесстрашного человека всегда поднимало настроение людей.
Комиссар поздравил майора Кашубо с присвоением ему звания полковника. Об этом в штабе бригады только что получен приказ.
Батальон готовился к новому броску вместе с пехотой. Атака назначена на четыре часа утра следующего дня.
Вечером полковнику Кашубо подали письмо, доставленное полевой почтой. Адрес на конверте написан детскими раскосыми буквами. Командир бригады сразу узнал руку своего восьмилетнего сына Вовки. Вскрыл конверт. Письмо короткое.
«Дорогой папка!
Мы с ребятами играем в войну. Это очень весело. Здорово бьем белофиннов. Бабушка подарила мне новый танк. Он влезает на кубики, как живой. Без тебя скучно. Поскорее разбей белофиннов и приезжай домой. Мы будем вместе с тобой играть в войну. Мама говорит: не выходи из танка в бою, могут пули поцарапать. Целую тебя. Мама и бабушка тоже целуют.
Вовка».
Кашубо перечитал письмо еще раз, положил его в карман, где был партийный билет, и, грустно улыбнувшись, тихо сказал:
— Да, малыш, играть в войну весело. Мы еще поиграем с тобой!
С наступлением темноты Кашубо, по своему обыкновению, отправился в разведку. Он считал необходимым собственными глазами ознакомиться с местностью, присмотреться к противотанковым препятствиям, выбрать наиболее удобные пути для машин. В тот вечер Кашубу сопровождал старший лейтенант В. Ф. Кулабухов, командир одной из танковых рот. Шли молча, бесшумно, напряженно прислушиваясь ко всяким звукам. Потом, когда засвистели пули, легли в снег и поползли. Переговаривались шепотом.
Белофинны нервно пускали в небо одну осветительную ракету за другой. При их зеленоватом свете было видно почти как днем. Разведчики заметили только ряды гранитных надолб, за ними колючую проволоку и больше ничего.
Кулабухов недовольно качал головой:
— Здесь где-то должны быть доты. И не один, а, наверно, десяток. Подозрительная местность, товарищ полковник!
Кашубо и сам так думал.
— Но где они, проклятые?
Оба командира целый час пролежали в снегу, стараясь обнаружить признаки хотя бы одного дота. Но все их старания ни к чему не привели. Сильный мороз уже забрался под полушубки. Поползли обратно.
Атака началась ровно в четыре, без артиллерийской подготовки. Было еще темно. Первыми, как всегда, пошли танки, вздымая фонтаны снега. За танками пехота. Белофинны осветительными ракетами превратили ночь в день. С обеих сторон заговорили пулеметы и пушки. Танки орудийным огнем прокладывали себе дорогу через надолбы. От бронебойных снарядов гранитные столбы разлетались на мелкие куски. Потом машины устремились на проволоку. Танк Кашубы двигался последним. Командир бригады сквозь триплекс следил за действиями стальных чудовищ. Все шло, как полагается. Потом посмотрел назад. Пехоты за танками не было. Кашубо покачал головой:
— Опять залегли…
Отдал по радио приказ всем танкам повернуть назад и подойти к пехоте. Сблизились. Кашубо приоткрыл люк. В уши рванулся шум боя — свист пуль, треск пулеметов, автоматов, буханье орудий, взрывы мин.
— Теперь медленно вперед!
Танки развернулись. Тихо двигаются. Но пехота все лежит, притиснутая к снегу огневым шквалом.
«Нужно ее поднять», подумал Кашубо и приготовился к выходу из танка. На мгновение мысль обернулась к сыну. Ясно представилось — в эту минуту он спит в теплой постели, видит смешной сон и улыбается. Вспомнил слова в письме: «Не вылезай из танка, могут пули поцарапать». Но образ сына сразу же растворился в зеленом свете ракет. Выскочив из машины, Кашубо подбежал к лежащим в снегу красноармейцам и, пересиливая шум огневого урагана, крикнул:
— За родину, за Сталина, вперед как один!
Выхватил пистолет и сам кинулся вперед.
Красноармейцы хорошо знали этого богатыря-командира, любили его, как и танкисты. Пример Кашубы увлек бойцов. Они вскочили и с винтовками наперевес бросились на врага. По рядам прокатилось громовое «ура».
Кашубо тоже кричал «ура». И от этого крика он уже не слышал посвиста пуль, треска пулеметов и воя мин. Оглянулся. В глаза сверкнули штыки. На душе сразу стало спокойно. В этот момент Кашубо вдруг почувствовал, что поднимается на воздух. На одно мгновение увидел свой танк сверху. Потом с размаху шлепнулся на пушистый снег, как на подушку. Мелькнула мысль, что споткнулся. Попробовал вскочить. Правая нога не держит. Опрокинулся на спину. Увидел снизу, как бегут вперед красноармейцы. Бегут и кричат:
— За родину, за Сталина, ура-а!
Потрогал ногу. Вся в крови. Значит, ранен. Застонал от досады. Обидно было выходить из строя, когда война еще только начинается. Закрыл глаза. Показалось, на минуту, но когда открыл, то лежал уже не на снегу, а на столе в палатке медицинского пункта. Возле ноги хлопотал доктор. Пинцетом вытаскивал из ран кусочки металла. Было мучительно больно. Но Кашубо, сжав зубы, молчал. Потом спросил, чем его ранило. Доктор сказал, что миной. Он извлек уже восемнадцать осколков, и еще торчат. Ранение серьезное, но есть надежда, что нога будет работать.
— Когда же я смогу вернуться в свою часть? — с тревогой спросил командир бригады.
— Не раньше чем через месяц, — отвечал доктор.
Кашубо нахмурился.
Утром на медпункт зашел старший лейтенант Кулабухов. Увидев его, Кашубо заволновался:
— Ну что? Как прошла атака?
Кулабухов рассказал обо всех подробностях боя. Задача, поставленная командиром полка, выполнена. Полк перешел на ту сторону речушки и вытеснил белофиннов из рощи. Теперь впереди высота 65,5, но ее еще не атаковали.
Кашубо облегченно вздохнул. Прощаясь с Кулабуховым, сказал:
— Передай всем танкистам боевой привет. Деритесь, как львы. Желаю блестящих побед. Я скоро выздоровлю и сейчас же вернусь к вам.
Через день Кашубо был уже в ленинградском госпитале.
После ранения Кашубы полк майора Рослого в течение трех дней несколько раз пытался овладеть преградившей путь высотой 65,5. Однако многослойный пулеметный, минометный и артиллерийский огонь полностью задерживал продвижение пехоты. Не помогали и танки. Их самих останавливали глубокие рвы и высокие эскарпы.
В такую же сплошную огневую стену уперлись и другие части Красной армии — от Финского залива до берега Ладожского озера. Некоторые из бойцов приуныли. Им казалось, что прорваться сквозь многослойный ураганный огонь не смогут никакие человеческие силы. Белофинны в этом были твердо убеждены. Наши бойцы и командиры не знали, что подошли вплотную к основной оборонительной полосе — к линии Маннергейма.
Советское командование сочло необходимым пока что прекратить атаки. Белофинны стали уже радостно думать, что с наступлением Красной армии покончено.
— Линия Маннергейма выдержала испытание. Она действительно непроходима, — говорили в кругах военных знатоков по ту сторону фронта.
Но все эти почтенные специалисты забыли про слова И. В. Сталина: «Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять».
Атаки были прекращены лишь для того, чтобы подготовить армию к новому, сокрушительному удару. Подготовительная работа началась немедленно и велась по разным направлениям. Прежде всего нужно было согреть людей, защитить от лютых морозов. Вместо прежних шалашей из веток построили землянки, поставили в них печи. Выдали бойцам телогрейки, перчатки, рукавицы, усилили питание. Построили тут же возле фронта бани, в которых можно было основательно помыться.
Бойцы отогрелись, отдохнули, настроение улучшилось. Очень радостно было получать бесконечные посылки и письма, которые страна, заботливая мать, отправляла на фронт. Чего только в посылках не было — печенье, конфеты, вкусное сало, шоколад, ароматные папиросы, теплое белье, пушистые рукавицы, валенки. А какие были письма! Все они дышали лаской, заботой, любовью.
Ни на минуту не прекращалась разведка оборонительных сооружений противника. Днем и ночью наблюдатели внимательно изучали каждый куст, каждое дерево, каждый холмик или ямку, лежащие впереди. Все знали, что враг искусно замаскировался. Толстый слой снега еще больше помог скрыть всякие признаки сооружений. Но нужно было отыскать все огневые точки, чтобы потом их уничтожить. И наблюдатели проявляли изумительную настойчивость.
Вот лежит, укрывшись за кустом, лейтенант Николаев. Его интересует заснеженный бугорок. От наблюдателя до бугорка всего двести метров. На бугорке и возле него никаких признаков жизни. И тем не менее Николаев думает, что это дот. Но как раскрыть его тайну?
Николаев лежит полдня… день… часть ночи. Мороз его донимает. Он трет себе щеки, нос. Жует заледенелый хлеб. На другой день еще до рассвета снова занимает свой пост и снова смотрит на холмик. И вот под вечер из холма показался еле заметный дымок. Он вился тонкой струйкой. Стало быть, холм живой, и где-то под его поверхностью топится печь, а возле печи сидят люди.
Догадка лейтенанта Николаева оправдалась.
Дот был занесен на карту жирным кружком с номером 0-08. Он расположен перед правым флангом участка, который занимал полк майора Рослого.
Лейтенант Музыкин, сидя на сосне, наблюдал за одним холмиком трое суток. И здесь полное спокойствие, как будто нет никого и ничего. А холм такой, что сам лейтенант Музыкин обязательно построил бы здесь дот. На третий день утром наблюдатель заметил, как возле холма в одном месте снег слегка зашевелился — будто маленькие волны прошли по нему на расстоянии трех метров и затихли. И опять целый день все без перемен. А вечером волновое движение снега на две секунды повторилось, но в обратную сторону.
Что бы это могло быть?
Музыкин сообразил, что он видел верхушки стальных солдатских касок, окрашенных в белый цвет. Ясно, что там был траншейный ход к холму и по этому ходу шли белофинны. Шли, конечно, в дот или из дота.
Для проверки предположения Музыкина к подозрительному холму послали три танка из роты старшего лейтенанта Кулабухова. Не успели машины пройти и ста метров по глубокому снегу, как из холма грохнули орудия и затрещали пулеметы. Холм оказался мощным дотом. Отметили и его на карте, дав номер 0-06. Он находился против левого фланга полка майора Рослого.
Так путем тщательных наблюдений были обнаружены все передовые доты линии Маннергейма. На боевой карте от Финского залива к Ладожскому озеру протянулась длинная цепь кружков с номерами. Возле кружков зигзагами проходили линии, обозначающие траншеи и ходы сообщения. Тут же было насажено множество точек. Каждая из них — замаскированный пулемет или орудие.
Одновременно с прощупыванием линии Маннергейма в недалеком тылу велись учения по прорыву укрепленной полосы. Там были оставшиеся от белофиннов проволочные заграждения, надолбы, дерево-земляные и железобетонные огневые точки (дзоты и доты). Танкисты вместе с пехотой и саперами упражнялись в преодолении всяких препятствий: переходили через проволоку, разбивали орудийными снарядами надолбы, учились блокировать доты.
Особое внимание обращалось на то, чтобы приучить пехотинцев во время наступления тесно следовать за танками. Машина в таком случае служит для них надежным щитом и избавляет от потерь. Чтобы люди разобрались в этом еще лучше, пехотинцев поочередно сажали в доты с пулеметами и предлагали им через амбразуры посмотреть, как они сами вели бы стрельбу по пехоте противника.
Артиллеристы в тылу упражнялись в создании огневого вала. И тут были пехотинцы. Они приучались следовать за огневым валом на коротком расстоянии.
Кто-то шутя назвал учебные занятия, шедшие у самого фронта, «фронтовой академией». Но это было верно и по существу. Красная армия оказалась первой армией в мире, которой пришлось пробиваться сквозь мощную полосу современных укреплений и притом в чрезвычайно тяжелых природных условиях. Дело это было в высшей степени трудным. Потребовались новые приемы борьбы. Их нужно было выработать. К ним нужно было приучить массы бойцов. Так естественно и возникла «фронтовая академия». Через нее проходили все — не только рядовые бойцы, но и командиры разных степеней.
Каждый день работы «фронтовой академии» приносил большую пользу. Среди бойцов появилась уверенность, что они — справятся и с линией Маннергейма. Уверенность все крепла.
В январе на фронт начали поступать новые виды вооружения. Появились бронированные сани для перевозки бойцов на буксире у танков. Пехота стала получать броневые щитки высотой около полуметра с прорезью посредине для винтовки. Щиток устанавливался на двух лыжах. Боец, укрывшись за щитком, мог ползти и толкать перед собою щиток, как сани. Щиток отлично спасал от пуль.
Красноармейцы назвали щитки «танечками», улавливая родство между словами «танк» и «Таня».
Появились замечательно удобные электромагнитные миноискатели, похожие на какую-то рыболовную снасть, подвешенную к палке. Идешь и несешь перед собой эту «снасть», на голове телефонные наушники. Как только под «снастью» окажется мина, в наушнике: ззз…
Кое-что новое было дано и танкам.
Полного затишья на фронте, впрочем, не было. Помимо зрительного наблюдения за линией Маннергейма, к белофиннам посылались еще отряды разведчиков. Иногда это было два-три человека, иногда больше. Разведчики уточняли сведения об оборонительных укреплениях противника, а при удобном случае производили и нападения.
Не стояла сложа руки и артиллерия. Как только обнаруживался какой-нибудь дот, сейчас же его прощупывали снарядами. Сначала дот имеет вид мирного холма, на холме часто даже растут деревья. Но пустят в него десяток «чемоданчиков» — глядишь, земля осыпалась, наложенные сверху камни разлетелись, и перед глазами встают стены из железобетона толщиной в метр-полтора, а то и больше. Стены такие, что снаряды весом в полпуда отскакивают, как орехи. Тогда стали пускать в ход тяжелые орудия, придвинув их к цели на пятьсот-четыреста метров. Стреляли прямой наводкой. Трехпудовые снаряды действовали по-другому: они уже не отскакивали, а проникали внутрь стены и постепенно разрушали ее. Десятка-другого попаданий такими снарядами было достаточно, чтобы превратить дот в развалины.
Через линию Маннергейма
В начале февраля подготовка к штурму линии Маннергейма закончилась. Десятки тысяч бойцов с успехом прошли «фронтовую академию» и уже с нетерпением ждали возможности применить свои знания на практике.
Повсюду слышались вопросы, обращенные к командирам:
— Когда же будет наступление?
Все были твердо уверены в победе и горели желанием поскорее разгромить врага.
Приказ о наступлении был получен 10 февраля. Самое наступление назначалось на двенадцать часов следующего дня после артиллерийской подготовки, которая должна начаться в девять часов сорок минут и продолжаться всего два часа двадцать минут.
Ночь под 11 февраля прошла в последних приготовлениях к штурму. Пехота, артиллерия, танки занимали свои места. Говорили вполголоса, а на передовых позициях и шепотом. Старались все делать как можно тише, чтобы не вызвать подозрения у противника. Над головой в безоблачном небе, как снежинки, мерцали звезды. Морозило. Было торжественно тихо.
Перед самым мощным участком линии Маннергейма находилась 123-я дивизия, перед самым же мощным узлом на этом участке — высотой 65,5 — стоял полк майора Рослого. Ему предстояло повести борьбу с наиболее сильными и совершенными дотами 0-06, 0-08, 00–21 и с дзотами 13, 14 и 19.
Под утро на землю пал туман. Молочная пелена закрыла все. В пяти шагах ничего нельзя было различить. Внимание и настороженность людей утроились. Предбоевое напряжение у всех росло с каждой минутой. Наконец в девять сорок тишину разбивает потрясающий грохот многих сотен орудий. Артиллерийская подготовка началась. В противника неслись тучи снарядов весом от пяти килограммов до двух центнеров.
Белофинны, ошеломленные силой огня, быстро залезли в свои убежища. Через полчаса поток снарядов передвинулся на пятьсот метров вглубь. Белофинны подумали по опыту декабрьских дней, что сейчас начнется атака, и вернулись в траншеи. Однако через пятнадцать минут снаряды стали ложиться снова на прежнее место. Белофиннам пришлось плохо. Уцелевшие опять кинулись в норы.
Таких ложных переносов огня было несколько. Это привело к тому, что еще до начала атаки противник понес большие потери убитыми и ранеными.
Туман постепенно редел, открывая голубое небо с ярким солнцем. В одиннадцать часов утра можно было хорошо видеть «работу» артиллерии.
Что делалось на высоте 65,5!
Стокилограммовые, двухсоткилограммовые снаряды крошили всё и вся. Тяжелые бревна поднимались на воздух, как щепки от топора. Бетонные стены раскалывались, как глиняные горшки. Деревья вырывало с корнем. Все кипело, клокотало в дыму и огне. Роща «Молоток» справа от высоты превратилась в собрание каких-то обломанных столбов, уныло торчавших из земли.
В двенадцать часов огонь артиллерии еще раз — теперь в последний — переносится вглубь. Начинается исторический штурм. Первыми в бой на высоту 65,5 идут тяжелые танки — рота под командой старшего лейтенанта Хараборкина. Это огромные машины с мощным орудийным и пулеметным вооружением, весящие много десятков тонн, настоящие сухопутные линкоры.
Белофинны молчат. Сидя в норах, они думают, что и новый перенос огня ложный.
А линкоры идут. Вот перед ними широкая полоса надолб. За гранитными столбами притаилась наша пехота, вышедшая раньше. В надолбах два прохода, дело рук отважных саперов. Линкоры двумя колоннами проплывают в ворота. Через сто метров вторая полоса надолб, еще более широкая. Здесь саперов не было. Столбы толстые, прочные, высотой чуть ли не в рост человека. Финские генералы — да и не одни финские только — думали, что перед такими столбищами остановятся всякие машины. Боялись этого и наши красноармейцы. Они с тревогой следили за линкорами.
Развернувшись в строй фронта, танки приближаются к надолбам. У бойцов от волнения даже сердце забилось ускоренно: «Пройдут или не пройдут?»
Вот первый танк подошел вплотную к столбам. Его движение замедлилось. Казалось, что сейчас он остановится. Но нет, нос танка поднялся кверху, и через несколько мгновений стальная громада закачалась поверх надолб. На лицах красноармейцев появилась радостная улыбка. За первым танком перевалили через надолбы и все остальные.
Командир роты Хараборкин увидел из своей машины финские траншеи. Среди убитых и раненых там было еще много боеспособных финнов с пулеметами и автоматами. Они с ужасом смотрели на стальные чудовища. Потом опомнились и открыли огонь. Ожили и доты. Танки стали отвечать. Завязался бой.
Перед дотами оказался еще широкий ров. Танки преодолели и его. Теперь машины очутились в самой гуще белофинских укреплений. На них со всех сторон обрушивались потоки пуль и снарядов. Линкоры не оставались в долгу и с коротких расстояний били по амбразурам. Танк Хараборкина зашел в тыл доту 0-06. Броневая дверь плотно закрыта. Пустили в нее три бронебойных снаряда. В стальной плите появились три дыры. Пулеметы и орудия правой части этого дота умолкли навсегда.
Хараборкин внимательно следит за боем и по радио распоряжается действиями линкоров. Командир одной из машин младший лейтенант Кирейчиков сообщает:
— Снарядом убит радист. Слева от нас у дороги противотанковая пушка. Мы ее не можем достать. Башня повреждена.
Хараборкин приказывает по радио другому танку уничтожить замеченную пушку.
Через минуту лейтенант Коробко радирует:
— Орудие слева от дороги уничтожено.
За тяжелыми танками последовала рота легких танков под командой старшего лейтенанта Кулабухова. Эти машины тащили за собой бронированные сани с пехотой и саперами. Здесь же были и ящики со взрывчаткой. Проход через вторую полосу надолб пришлось пробивать орудиями. За надолбами пехота оставила сани и бросилась на белофиннов в окопах. Завязался рукопашный бой. Белофинны сопротивлялись слабо, и с ними скоро было покончено.
Саперы тем временем живо подкладывают к стенам дотов свои ящики и поджигают фитили. Взрывы доканчивают разрушение дотов, начатое артиллерией.
Бой развертывается с молниеносной быстротой. Люди и машины действуют согласованно, как части одного механизма. Механизм этот сложный, огромный — никакая вражеская сила не может его остановить.
Белофинские доты захватываются один за другим. В двенадцать часов двадцать восемь минут — менее чем через полчаса после начала штурма — на центральном доте 0-06 высоты 65,5 взвивается красный стяг с портретами Ленина и Сталина.
Какой это волнующий момент!
У бойцов и командиров по-особому заблестели глаза.
Страшная, дышавшая смертью высота 65,5 захвачена. Из уст в уста полетело крылатой птицей радостное слово: «Прорыв… Прорыв… Прорыв…»
Тяжелые танки с высоты 65,5 двинулись вперед и влево к высоте «Язык» с железобетонным дотом 00–11. И эта прочная твердыня линии Маннергейма скоро превращается в груду развалин. За линкорами, не отставая, продвигается батальон капитана Сороки из полка Рослого.
Столь же успешно движется и правофланговый батальон капитана Кравченко. За какие-нибудь три десятка минут в его руки попадают доты 0-08, 00–21, 00–18. Люди неудержимо катятся вперед, как волна прилива.
В роще «Молоток» с одной группой пехотинцев Кравченко произошло своеобразное приключение. Пехотинцы гнались за убегавшими белофиннами. Те, добравшись к нескольким дерево-земляным точкам, скрылись в них. Пехотинцы вскочили на крыши дзотов и вообразили, что теперь белофинны от них не уйдут. Отдохнув минуту- другую, пехотинцы решили спуститься на землю и захватить белофиннов, как мышей в ловушке.
Однако дело обернулось неожиданно. Как только с крыши какого-нибудь дзота спускались ноги, сейчас же из соседнего дзота открывалась стрельба. Несколько красноармейцев было ранено. Слезть с дзотов оказалось невозможным. Выходило, что в ловушку попали и сами преследователи.
Это было бы смешно, если б не было печально.
Что делать? Своими винтовками и гранатами они не могли добраться до белофиннов. Сидеть же сложа руки на крышах дзотов, когда кругом идет бой, было невыносимо. В стороне виднелись легкие танки. Стали махать руками, кричать.
Но разве в танке во время боя услышишь человеческий голос!
Танки воюют, а пехотинцы на дзотах все кричат да кричат. Некоторые уже охрипли. На их счастье, Кулабухов, отыскивая новые цели, заметил группу дзотов в роще «Молоток» и направил к ним свою машину. Увидев на дзотах красноармейцев, размахивающих руками, Кулабухов подумал, что дзоты уже захвачены, и повернул обратно.
Пехотинцев на дзотах охватило отчаяние. Они еще сильнее замахали руками. Поведение людей на дзотах показалось Кулабухову на этот раз странным.
Он вернулся к дзотам и, подойдя с тыла, открыл люк:
— В чем дело, товарищи?
Красноармейцы рассказали о неприятности. Кулабухов усмехнулся, предложил бойцам сидеть спокойно на крыше и принялся «обрабатывать» дзот, посылая в каждую амбразуру по два-три снаряда. Последнюю пару всадил в дверь. Дзот умолк.
Той же участи подвергся потом второй дзот, за ним третий…
Два часа дня. Голубое в полдень небо затянуло тучами. Видимость ухудшилась. Скоро должны были наступить сумерки. Боясь не управиться к темноте с дзотами, Кулабухов вызвал по радио на помощь взвод лейтенанта Любочки. После этого «обработка» дзотов пошла по- стахановски.
К наступлению ночи знаменитая линия Маннергейма была прорвана. Тяжелые танки и половина легких ушли в свое расположение для заправки и отдыха, другая половина легких танков осталась для поддержки пехоты. Ночью белофинны кое-где переходили в контратаки, иногда даже до десяти раз. Но безуспешно.
Утром 12 февраля по 123-й дивизии пронеслась радостная весть: правительство наградило дивизию орденом Ленина за вчерашний подвиг. По частям проходят краткие митинги. Бойцов охватывает еще более высокий подъем. И они в великом порыве снова идут в бой.
Брешь, пробитая в твердынях линии Маннергейма 11 февраля, в следующие два-три дня расширяется. Под сокрушительными соединенными ударами танков, пехоты, артиллерии и авиации противник начинает отходить дальше к северу. Белофинны еще пытаются задержаться на двух тыловых оборонительных рубежах, но укрепления здесь слабее, чем на линии Маннергейма, и их меньше по количеству. Из попыток белофиннов сопротивляться ничего не выходит. Правда, они наносят еще болезненные удары, однако части героической Красной армии неудержимо рвутся вперед и вперед.
В дальнейшем 123-я дивизия, выполняя план командующего фронтом, начала обходить Выборг с востока. Здесь белофинны применили еще одно средство борьбы: они затопили низменности, пустив на них воды Саймаанского канала. Противник думал, что это остановит движение красных батальонов.
Нет, не остановило! По колено, по пояс шагая в ледяной воде, советские люди вели бои, преодолевая все препятствия.
13 марта утром Выборг был взят штурмом. А в двенадцать часов этого дня окончилась и война с капиталистической Финляндией.
Советские войска на Карельском перешейке захватили 356 железобетонных дотов и 2425 дзотов. В них было 2204 пулемета и 273 артиллерийских орудия. К этому надо добавить, что здесь же среди дотов и дзотов была разгромлена и белофинская армия.
Кровавые упорные бои в снегах Финляндии были проявлением массового героизма советских людей, всем сердцем любящих свою прекрасную родину, безгранично преданных великому делу Ленина-Сталина.
За боевые действия на северо-западном фронте советское правительство наградило орденами и медалями около пятидесяти тысяч красноармейцев, командиров и политработников.
Более четырехсот человек получили высокое звание Героя Советского Союза. Среди них одним из первых был полковник (ныне генерал-майор) Владимир Нестерович Кашубо. Не пришлось ему после ранения снова попасть на фронт, как хотелось. Состояние ноги, изъеденной осколками мины, несмотря на усилия врачей, постепенно ухудшалось. И в тот день, когда бригада Кашубы вместе со 123-й дивизией прорывала линию Маннергейма, ногу пришлось отнять. Однако Владимир Нестерович не покинул рядов славных советских танкистов. В качестве начальника военного училища генерал-майор Кашубо и по сей день выковывает кадры советских танковых командиров.
В числе Героев Советского Союза из танкистов находятся и старший лейтенант (теперь капитан) Валентин Федорович Кулабухов, сын донецкого шахтера, и капитан Архипов и многие-многие другие.
О массовом героизме советских людей говорит еще и то, что за образцовое выполнение боевых заданий и проявленные при этом доблесть и мужество орденами награждены десятки воинских частей, в том числе четыре танковые бригады.
Боевыми операциями на Карельском перешейке руководил маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко. За образцовое выполнение боевых заданий и проявленные при этом отвагу и геройство Президиум Верховного Совета СССР присвоил С. К. Тимошенко высокое звание Героя Советского Союза с вручением второго ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
Война с капиталистической Финляндией обогатила Красную армию огромным боевым опытом.