У ОЗЕРА ХАСАН
Далеко-далеко от Москвы
Еще и до 1931 года на наших восточных границах было неспокойно, а с образованием в этом году зависимого от Японии государства — Маньчжоу-Го — стало еще беспокойнее: почти каждый день то здесь, то там через границу лезли всякие нежелательные для нас люди. Только одним нашим отрядом в районе Гродекова за десять лет, с 1925 по 1935 год, было задержано более сорока тысяч человек и отобрано более пяти тысяч винтовок и револьверов. Не раз происходили кровавые схватки. Оканчивались они для нарушителей границы всегда плачевно.
В 1937 году Япония начала войну против Китая в надежде превратить эту огромную страну в свою колонию. Японцы рассчитывали овладеть Китаем в несколько месяцев. Но китайский народ упорно повел борьбу за свою независимость, и война затянулась на годы.
Казалось бы, что, увязнув в Китае, японцы должны были бы забыть и думать о Советской Сибири, но разыгравшиеся у озера Хасан события показали обратное.
Это далеко-далеко от Москвы. Озеро небольшое. Длина его — четыре километра, ширина — менее пятисот метров. Протянулось оно вдоль границы с Маньчжоу-Го, в десяти километрах от берега Японского моря. Между озером и границей — узкая полоска нашей земли шириной в среднем около двухсот пятидесяти метров. На этой полоске четыре возвышенности, или сопки, как их называют на Дальнем Востоке. Самые высокие сопки — Заозерная и Безымянная — поднимаются на высоту в сто пятьдесят метров. Безымянная расположена у северной оконечности озера, Заозерная — у средней его части. У южной оконечности лежит третья сопка, высотой в 68,3 метра, и немного южнее четвертая, высотой в 60,1 метра.
Тут земли нашей было каких-нибудь один-два квадратных километра. Казалось бы, пустяк. Но в действительности это неверно. Участок земли у озера Хасан представлял для японцев большой интерес. Местность здесь на нашей стороне ровная. До Владивостока от озера Хасан всего сто тридцать километров по прямой линии. С сопок Заозерной и Безымянной в ясный день хорошо видно до самого Владивостока. Значит, сопки могли быть для японцев прекрасным наблюдательным местом. Отсюда также удобно было бы повести наступление и на самый Владивосток, главный город нашего Дальневосточного края.
Ясно, что с виду пустяк был очень серьезным делом.
Для захвата сопок японцы подготовили целую дивизию в составе военного времени — не менее двадцати тысяч человек. Подтянули тяжелую артиллерию, пригнали бронепоезда.
Японское командование было уверено в успехе своего замысла. Да и как же могло быть иначе? На японской стороне к границе подходила железная дорога. По ней легко доставлять людей, оружие, боеприпасы. На советской стороне не только железной, даже шоссейной дороги не было, которая вела бы прямо к озеру Хасан. И вообще болотистая местность затрудняла здесь всякое движение: ни танки, ни тяжелая артиллерия как будто не пройдут.
Двенадцать дней
Черной ночью под 29 июля 1938 года у подошвы сопки Безымянной на маньчжурской стороне сосредоточилась рота японцев — около ста человек. Когда посветлело и рассеялся туман, японцы перешли границу и открыли сильный ружейно-пулеметный огонь по нашим пограничникам.
Горстка советских людей — их было всего одиннадцать человек — встала грудью на защиту родины. Бой был упорный. Потеряв пять человек убитыми, оставшиеся бойцы — все раненные — принуждены были отступить.
Заслышав перестрелку, на помощь товарищам поспешил резерв пограничного отряда. В новой схватке японцы были разбиты. Им пришлось отойти в свое расположение, понеся большие потери.
Солнечный день 30 июля на сопках прошел спокойно. Наступившей ночью японцы придвинули к границе уже не роту, а два пехотных полка 19-й дивизии — более пяти тысяч человек. При полках была артиллерия.
31 июля японцы полезли сразу на обе сопки. Завязался жестокий бой, длившийся весь день, всю ночь и опять целый день. Силы были неравные: на одного советского бойца приходилось более десяти японских солдат. Красноармейцы бились мужественно. Даже после ранения не выходили из боя. Действовали винтовками, штыками, прикладами, гранатами. Но японцы, устилая землю трупами, все же продвигались вперед. Под конец захватили сопки и принялись торопливо укрепляться. Рыли окопы, опутывали землю колючей проволокой, устанавливали артиллерию, пулеметы. Особенно много пулеметов понатыкали на сопке 68,3. От этого красноармейцы потом прозвали ее «Пулеметной».
Все укрепления были сделаны быстро, но основательно. Сопки выглядели так, будто японцы сидели на них спокон веку.
Наше командование, узнав о событиях у озера Хасан, отдало приказ ближайшим полевым частям Красной армии поспешить на помощь пограничникам.
В ночь под 2 августа первыми подошли из Посьетского района стрелковый полк и танковый батальон. Рано утром они вступили в бой. К вечеру японцы были отброшены за озеро Хасан. Теперь они занимали только сопки. 3 августа бой возобновился. Японцы бешено атакуют, стремясь во что бы то ни стало отодвинуть нас. Это им не удается. Но и у нас не хватает сил, чтобы очистить сопки. Помощь, однако, идет.
4-го и 5-го японцы, невзирая на большие потери, продолжают яростные атаки. Непрерывно льет дождь. Болота вышли из берегов. Дороги размокли. Японцы такой погодой были довольны, считая, что само небо пришло им на помощь.
— Теперь большевики утонут в грязи! — говорили они.
Но большевики не утонули. Ночью прибыли новые войсковые части. Дождь, ливший двое суток, прекратился. 6 августа, когда рассеялся утренний туман, бой возобновился. И японцы почувствовали полную силу советского удара. На сопки налетели наши бомбардировщики и засыпали их бомбами. Начала бить тяжелая артиллерия. Пошли танки. А за ними двинулась красная пехота.
Жарко пришлось японцам. Кровавый бой длился весь остаток дня и всю ночь. С рассветом на сопке Заозерной вспыхнул красный флаг. Его водрузил заместитель политрука Семенов. Потом к первому флагу присоединились другие. Вершина расцветилась, будто маками.
А еще через три дня ожесточенных боев перешла в наши руки сопка Безымянная.
11 августа военные действия у озера Хасан прекратились. К этому моменту на нашей земле не осталось ни одного чужеземного солдата.
Схема операции в районе озера Хасан с 28 июля по 11 августа 1938 года: 1 — граница между СССР и Маньчжоу-Го, 2 — направление ударов частей Красной армии, 3 — направление удара танковых частей Красной армии, 4 — места действий бомбардировочной авиации Красной армии, 5 — пути подхода японских войск и направление их удара, 6 — позиции японских войск, 7 — пути отхода японских войск.
Боевое крещение
У озера Хасан наши танки и наши танкисты получили первое боевое крещение.
Ближайший танковый батальон находился от озера Хасан на расстоянии ста километров. Лишь только японцы в первый раз полезли на сопку Заозерную и захватили ее, как батальон получил приказ немедленно выступить к месту событий и оказать помощь пехоте. Это было во второй половине дня 29 июля.
По сигналу тревоги быстро собрался весь личный состав части. Командир батальона сообщил о случившемся. По рядам танкистов пробежала буря возмущения. Меньше чем через час колонна машин тронулась.
Путь был хоть и не очень далекий, но трудный. Сырая, болотистая почва глубоко оседала под гусеницами. Машины вязли. Иногда казалось, что дальше не пройти. Но механики-водители, давая моторам самый малый газ, каким-то чудом вырывали машины из цепких объятий грязи.
Поздно ночью 1 августа танковый батальон прибыл к озеру Хасан. Командиры машин тотчас же отправились на разведку. Оставшиеся экипажи принялись чистить танки от грязи, дозаправлять баки бензином, проверять действие механизмов.
Последние два-три часа ночи можно было отдохнуть. Но у многих напряжение перед боем было столь велико, что, несмотря на усталость и закрытые глаза, они не могли заснуть. В памяти вставали близкие, дорогие лица, родные колхозы, деревни, шумные города, сосредоточенные заводы. И сердце наполнялось любовью к социалистической родине. Потом мысль невольно переходила к тем, кто с оружием в руках ворвался в наш Большой Дом. Тогда в жилах закипал гнев, а руки сами сжимались для удара.
Когда небо на востоке чуть посветлело, танкисты были уже возле машин. В предстоящую атаку должна пойти только пятерка танков — взвод лейтенанта Подчеимова. Командир батальона кратко определил задачу: проложить пехоте дорогу через проволочные заграждения, уничтожить огневые точки противника, помочь пехоте захватить высоту 60,1.
Потом прозвучала команда:
— По машинам!
И через две минуты пять советских сухопутных крейсеров устремились в сторону противника. Танки шли клином, или углом, вперед. Переднюю, командирскую машину вел комсомолец Коник. Сам Подчеимов был у орудия. В батальоне он считался одним из лучших стрелков. Мало кто умел так ловко, как он, на ходу поражать без промаха фанерные пушки и пулеметы. Теперь ему предстояло показать свое искусство в боевой обстановке. Рядом с башенным стрелком приготовился к боевой работе заряжающий Богданов.
Все три человека в этом танке, как и их товарищи в других танках, немного волнуются. Все трое остро чувствуют, что они не на полигоне, а перед настоящим противником, что им нужно действовать быстро, сноровисто и точно.
Коник, с долей любопытства во взоре, ощупывает глазами каждый бугорок впереди, каждую кочку, стараясь обнаружить противника. Но никого и ничего не видно.
Вдруг танк наполнился резким и дробным шумом. Впечатление было такое, будто по броне стал быстро-быстро колотить молоток. Коник даже вздрогнул от неожиданности. Подумал: «Это пулеметные пули».
Через триплекс смотровой щели стали видны наши бойцы в окопчиках. Они оглядывались на танки и, как заметил Коник, радостно улыбались бронированным помощникам.
Вот и колючая проволока, нагороженная противником. Командирский танк первым лезет на колья. За ним следуют другие. Колья трещат. Гусеницы вдавливают проволоку с острыми шипами глубоко в землю.
Прекратившаяся пулеметная очередь по танку возобновилась. Подчеимов уже искал этот пулемет. Теперь он его увидел впереди, возле куста, на расстоянии трехсот метров. Танк, преодолев десять рядов проволоки, на мгновение застыл на бугорке. Подчеимов в этот момент нажал спусковую педаль. Сухо грохнула пушка. Через полсекунды в том месте, где стоял пулемет, поднялся черный столб земли и дыма.
— Готов! — возбужденно крикнул Коник и дал газ мотору. Танк рванулся вперед.
Первый выстрел советского сухопутного крейсера оказался смертельным для противника.
Открыли огонь и другие танки. Башенные стрелки старались не выпускать снаряды впустую. Японцы подняли неистовую стрельбу из многочисленных пулеметов и пушек. Японские пули градом осыпали танки. Но танкисты чувствовали себя хорошо и уверенно за прочной броней. Пули ничего им не могли сделать, даже бронебойные. А снаряды почему-то ложились куда угодно, только не в танки.
Под объединенным ударом танков и пехоты противник стал подаваться назад. Подчеимов пускает в действие то пушку, то пулемет. Танк наполнился пороховыми газами. Сделалось жарко. Промокли от пота рубашки. Дышать было трудно.
Но Подчеимов неутомим. Он то и дело кричит:
— Ходу, Коник! Ходу!
И танк командира взвода все время впереди других машин. Он то забирается на левый фланг наступающих, к границе Маньчжоу-Го, то переходит вправо почти к самому озеру. Здесь грунт совсем мягкий, идти трудно, но из-за этого нельзя же отказать в помощи своей пехоте!
При втором подходе к озеру танк лейтенанта Подчеимова попал под обстрел трех противотанковых пушек. Снаряды густо падали вокруг машины, вздымая фонтаны земли и дыма. Коник нахмурился. Положение стало очень серьезным. Действуя рычагами управления, водитель быстро меняет курс машины. В голове шевелится мысль: «Если в этой каше уцелеем, то еще повоюем».
Вдруг Подчеимов крикнул:
— Стой, Коник!
Водитель нажал педаль сцепления и затянул тормоз. Танк остановился. И в то же почти мгновение пушка охнула. Заряжающий сунул в пушку новый снаряд. Последовал второй выстрел. Подчеимов скомандовал:
— Вперед, Коник!
Танк с ревом сорвался с места. Когда рассеялся дым и опустилась поднятая двумя взрывами земля, Коник увидел, что двух противотанковых пушек как не бывало. Через сотню метров танк снова на секунду остановился. И Подчеимов третьим выстрелом уничтожил третье орудие противника.
К полудню японцы были оттеснены более чем на три километра. У южной оконечности озера Хасан бой шел уже у подошвы сопки 60,1. У танков боеприпасы кончались. И машины направились в свое расположение.
Подчеимову очень не хотелось выходить из боя. Последний снаряд он решил пустить по окопу, откуда японские солдаты вели оружейный огонь. Вот у перекрестья прицела уже мелькнула вражеская голова в каске. К щеке прижата винтовка. Из ее дула вырвался язычок огня. Подчеимов уже приготовился к нажатию спусковой педали. Еще мгновение — и стреляющий противник будет разорван. Но вдруг страшный удар потряс танк. По людям будто проскочил электрический ток высокого напряжения. Конику показалось, что рычагами ему обожгло руки. Подчеимов упал. Богданов зашатался.
Придя через несколько мгновений в себя, Коник развернул танк и последним пошел за другими машинами. Оглянувшись на командира, он грустно спросил:
— Убит?
Богданов с трудом ответил:
— Кажется.
Он сам едва держался на ногах, прислонившись плечом к стенке башни.
Однако Богданов ошибся. Через одну или две минуты Подчеимов открыл глаза, а потом и встал. В голове у него был невыносимый звон. На вопрос товарищей, что с ним, он покачал головой и сказал:
— Ничего не слышу!
Когда машины вернулись в свое расположение, то выяснилось, что в башню командирского танка ударил японский снаряд. Получилась большая вмятина; башня уже не могла вращаться; танк потерял боеспособность, его нужно было ремонтировать. Лейтенант Подчеимов был контужен. Его отправили в госпиталь.
Героизм
Оставшись без поддержки сухопутных крейсеров, наша пехота принуждена была залечь у самой подошвы сопки 60,1. Японцы вели такой шквальный пулеметный огонь, что подняться с земли было невозможно.
Командир танкового батальона взамен подчеимовской бронированной пятерки направил взвод лейтенанта Лосева. Этот взвод должен был помочь пехоте захватить сопку 60,1.
Получив задание, машины на полном газу понеслись к месту боя. Японцы встретили их еще издали орудийным огнем. Но стрельба была неточная, и машины без потерь ворвались в расположение противника. Тут заговорили пушки и пулеметы сухопутных крейсеров. Башенные стрелки, заряжающие, механики-водители действовали с полным напряжением сил. Машины топтали, рвали колючую проволоку, двигались вдоль окопов и поливали их потоками пуль, давили пулеметы своими гусеницами. За танками шла пехота, действуя пулями, гранатами, штыками, прикладами.
Японские солдаты не выдержали атаки и в панике начали отступать, бросая пулеметы и даже винтовки. Очень скоро сопка 60,1 оказалась в наших руках.
Выполнив задание, взвод Лосева вернулся на свою выжидательную позицию. Командование поставило перед пехотой новую задачу: захватить сопку 68,3, «Пулеметную». Командир танкового батальона хотел дать в помощь пехоте свежий взвод машин, но лейтенант Лосев и его товарищи пожелали сами отправиться во вторую атаку.
— Что с вами поделаешь! — улыбнувшись, развел руками командир батальона. — Ладно, идите. Желаю успеха!
Борьба за сопку «Пулеметную» оказалась более тяжелой. Танки шли под градом орудийных снарядов. Кругом взрывы, всплески земли. Тучи осколков, с визгом носясь в воздухе, колотят по броне вместе с пулями. Танкистам казалось, что они плывут по океану, взволнованному сильнейшей бурей. В машинах от действующих пушек и пулеметов стоит неимоверный грохот.
Танкам негде разгуляться. Их сжимает узкое пространство между озером и границей. Частям Красной армии был отдан приказ — не переходить границы, не забираться на чужую территорию даже в пылу боя. И танкисты ни на минуту не забывали о распоряжении, хотя воевать в тесном коридоре им было трудно.
Вечереет. Видимость ухудшается. Пользуясь этим, японцы пробуют подбираться к танкам поближе и забрасывать их ручными гранатами. Но это им не удается. Танкисты замечают ползущие фигуры и встречают их очередями пулеметов.
Танк Лосева, как утром танк Подчеимова, все время впереди других машин. На его броне множество царапин от осколков. Броня, однако, прочна и отлично защищает танкистов. Вдруг что-то ударило по танку. Ударило не сильно, а танк, метнувшись влево, остановился.
Прекратив стрельбу, Лосев спросил:
— Что случилось?
— Кажется, гусеницу перешибло, товарищ лейтенант, — ответил механик-водитель.
Лосев приказал механику вылезть из танка, выяснить, велико ли повреждение, и, если можно, исправить, а сам возобновил стрельбу, чтобы не подпустить японцев к подбитой машине. Механик открыл люк и полез. В этот момент японская пуля ударила его в ногу. Раненый водитель, преодолевая боль, все же вылез и обнаружил, что у левой гусеницы испорчены два трака. Повреждение пустяковое, исправить его нетрудно, нужно лишь заменить траки запасными.
Однако одному водителю этого не сделать. Как быть?
Принялся сам себе перевязывать рану и тут заметил внизу, на расстоянии метров тридцати по склону сопки, другую машину их взвода. Она стояла. Двое из ее экипажа тоже меняли траки.
Водитель закричал:
— Товарищи, когда кончите, помогите нам! Я ранен.
Те, конечно, помогли. И через двадцать минут танк Лосева уже был на ходу. Его вел раненый механик. На западе догорала заря. Тучи, как угли в гаснущем костре, становились серыми, будто покрывались пеплом. Видимость через триплекс сделалась совсем плохой. Вдруг Лосев заметил, как впереди в кустарнике вспыхивают и гаснут, вспыхивают и гаснут два длинных огненных языка. Лейтенант догадался, что это две противотанковые пушки ведут огонь по нашим машинам, которые двигались левее и выше. По-видимому, японцы не заметили танка Лосева, шедшего у берега озера в камышах. До пушек было не более двадцати пяти метров. На мгновение Лосев заколебался: что делать — стрелять или давить? Потом скомандовал:
— Полный вперед, на орудия!
Механик дал газ. Танк с ревом рванулся, как тигр в прыжке. Через мгновение стальная громада навалилась на пушки. Вместе с ними были раздавлены и оба наводчика. Остальные японцы скрылись в камышах.
С наступлением темноты все танки взвода Лосева вернулись в свое расположение. Высота «Пулеметная» была взята, и на ней прочно расположилась пехота.
Наши атаки на противника велись не только у южной, но и у северной оконечности озера Хасан. И здесь тоже действовали танки, хотя местность для них была очень неподходящая. Но танкисты, преодолевая все препятствия, мужественно помогали пехоте своими грозными машинами.
Вот один из танков, брошенных в сторону Безымянной, увяз в грязи. Весь его экипаж — командир Кусков, заряжающий Букатов и механик Кошелев — комсомольцы. Гусеницы буксуют. Машина не может сдвинуться с места. По ее броне барабанят пули.
Что же делать? Сидеть сложа руки и ждать, пока товарищи не придут на подмогу?
Нет, не таковы комсомольцы. Они решают сами разделаться с грязью. Под огнем противника из танка вылезает заряжающий Букатов. Оглядевшись, он замечает в двадцати шагах кусок бревна. Подтягивает его к танку и начинает крепить проволокой к гусенице. На помощь ему выскакивает командир танка Кусков. Привязали. Лезут обратно в машину.
В этот момент пуля попадает Кускову в плечо. Раненый командир после перевязки снова занимает место у орудия.
Бревно помогло машине выбраться из грязи. Танк ведет бой у подошвы Безымянной. Кусков, несмотря на ранение, стреляет метко, поражая огневые точки противника.
Временами у него темнеет в глазах, сознание мутится, но он упорно отказывается, чтобы его сменили Букатов или Кошелев.
Спустилась ночь. Темнота и туман скрыли все вокруг. Комсомольский танк заночевал на поле боя. Букатов и Кошелев поочередно дежурили, охраняя машину от возможного нападения японцев.
С рассветом бой возобновился. И раненый Кусков снова у орудия. Его глаза зорко шарят по земле, по овражкам, разыскивая противника. Вот что-то шевелится за кустами впереди.
Кусков всматривается. Так и есть, это японцы, три солдата. У них в руках связки гранат. Японцы хотят разом швырнуть гранаты в танк. Приготовились. Но… не успели. Кусков нажал спуск, и пулеметная очередь скосила всех троих.
Командир комсомольского танка отправился на перевязочный пункт лишь после того, как пришло подкрепление и ему самому был отдан приказ оставить машину.
С таким же героизмом, как Подчеимов, Лосев, Кусков, действовали все танкисты, и не только танкисты, а вообще все бойцы, командиры, политработники. На этот героизм их двигала беспредельная любовь к социалистической родине, к коммунистической партии, к вождю трудящихся товарищу Сталину.
Многие перед боем подавали заявления о зачислении их в партию и своими героическими делами доказали, что они достойны носить высокое звание большевика.